Детективное агентство Дирка Джентли (Сборник) (fb2)

- Детективное агентство Дирка Джентли (Сборник) (пер. Ольга А. Корчевская) (Дирк Джентли) 1826K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дуглас Адамс

Дуглас Адамс
ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО ДИРКА ДЖЕНТЛИ
Сборник

Детективное агентство Дирка Джентли

Моей маме.

Больше всего ей понравился эпизод с лошадью.

Предисловие автора

Колледж Святого Седда в этой книге описан по моим воспоминаниям о колледже Святого Джона Кембриджского университета, хотя кое-какие черты были позаимствованы и у разных других учебных заведений. На самом деле сэр Исаак Ньютон учился в Тринити-колледж, а Сэмюель Тейлор Кольридж — в колледже Иисуса.

Так что колледж Святого Седда — творение целиком и полностью вымышленное, и любые параллели между описываемыми здесь учреждениями и героями и реальными учреждениями и людьми — живыми, умершими или тревожащими ночь своими призраками — непреднамеренны.

Эта книга создавалась при помощи компьютера Apple Macintosh Plus и принтера LaserWriter Plus. Для обработки текста была использована программа MacAuthor.

Затем компания The Graphics Factory (Лондон SW3) сделала типографский оттиск готового документа на наборном устройстве Linotron 100 — так был получен окончательный текст высокой четкости. Благодарю Майка Гловера из Icon Technology за содействие в этом процессе.

И наконец, отдельное спасибо Сью Фристоун, которая не щадя сил помогала взлелеять эту книгу.

Дуглас Адамс

Лондон, 1987 г.

Глава 1

На этот раз свидетелей не будет.

На этот раз — лишь мертвая земля, раскаты грома да нескончаемый мелкий дождь. Такой приходит с северо-востока и сопровождает важнейшие события в мире.

Стихли давешние бури, ослабли потоки воды. Разбухшие тучи еще грозили ливнем, но вечерний сумрак размочила всего-навсего унылая морось.

В сгущающейся тьме пронесся ветер, обогнул низкие холмы, просвистел по долине, посреди которой в непролазной грязи стояла скособоченная башня. Похожая на столб магмы, извергнутой когда-то из глубин преисподней, башня клонилась будто под тяжестью чего-то более значительного, чем ее собственный вес. Она казалась мертвой, причем мертвой уже давно.

Все затихло, лишь по дну долины вяло текло слякотное месиво реки. Через милю-другую поток спускался в овраг и исчезал под землей.

Когда стемнело, стало ясно, что в башне все-таки есть жизнь. Внутри возник слабый, едва заметный красный огонек. Пусть вокруг ни души, увидеть его некому, — все же от него исходил настоящий свет. С каждой минутой он горел сильнее и ярче, затем почти погас. Одновременно ветер принес тревожный низкий звук, который постепенно усилился, перерос в отчаянный вопль и, обиженно взвизгнув, оборвался.

Немного погодя вспыхнул второй огонек, маленький и живой. Он замерцал у основания башни, обогнул ее по кругу, останавливаясь на пути, и тоже исчез вместе с едва различимой фигурой человека.

Прошел час, тьма стала совсем непроглядной. Мир будто умер, погрузившись в пустоту ночи.

Но вот у самой макушки башни, сопровождаемый скорбным воем, огонь появился вновь. На этот раз он резво разгорелся докрасна и ослепительно зардел, а звук превратился в оглушающий вопль.

Внезапно все стихло, свет погас.

На миг наступила полная тьма.

Грязь у подножия башни вспучилась и исторгла клубы странного белесого света. Вздрогнуло небо, судорожно передернулся поток грязи, взревели небо и земля, тучи озарились жуткими всполохами: розовыми, зелеными, оранжевыми. Затем свет вновь погас, и мир погрузился в непроглядно темную ночь. Воцарилась тишина, лишь где-то вдалеке едва слышно звенели капли.

Наутро заблистало солнце, день выдался самый теплый, безоблачный и светлый из всех случавшихся доселе на земле. По растерзанной долине текла прозрачная река.

Быстро понеслось время.

Глава 2

Высоко на утесе верхом на скучающей лошади сидел электрический монах. Из-под капюшона холщовой сутаны он безотрывно смотрел вниз, на долину, вид которой поставил его в тупик.

День был жарким, солнце, замерев в подернутом дымкой небе, выжигало серые камни и чахлую, иссохшую траву. Ничто не шевелилось, даже монах. И только лошадь, время от времени взмахивая хвостом, слегка колыхала воздух.

Электрический монах был бытовым прибором для облегчения человеческой жизни. Если посудомоечная машина или видеомагнитофон избавляют от необходимости перемывать горы грязной посуды или смотреть нудные телепередачи, то электрические монахи предназначались для того, чтобы верить за человека, принимать за чистую монету все приготовленное для него миром, тем самым освобождая от обязанности, со временем становящейся только тягостнее.

Увы, но именно у этого электрического монаха однажды что-то перемкнуло, и он принялся верить во все без разбора. Порой даже жителям Солт-Лейк-Сити не удавалось переплюнуть его в доверчивости. Разумеется, о таком городе он никогда не слышал. Как и о ста тыщах миль, что разделяли распростершуюся перед ним долину и Большое Соленое озеро в Юте.

Сейчас монах вдруг уверовал, что и долина, и все вокруг, и он сам, и лошадь равномерно окрашены в бледно-розовый цвет. Это в некоторой мере ухудшило его способность отличать один предмет от другого, а значит, о движении вперед не могло быть и речи. Поэтому монах застыл на месте, а лошадь обуяла тоска: с какими только глупостями ей не приходилось мириться, но сегодняшняя, по ее мнению, затмила все предыдущие.

Давно ли монах всему верил?

Ему казалось — всегда. Вера, способная свернуть горы или по меньшей мере убедить, что вопреки здравому смыслу все вокруг порозовело, была тверда и неколебима, как скала. Пусть весь мир перевернется — она не дрогнет. Впрочем, лошадь знала: вера иссякнет ровно через сутки.

Так что же это за лошадь, у которой на все есть свое мнение, да еще и скептическое? Разве так ведут себя лошади? Может, это необычная лошадь?

Вовсе нет. Вне всякого сомнения, она была красива и хорошо сложена и все же ничем не отличалась от остальных представителей своего вида, разбросанных в процессе конвергентной эволюции всюду, где есть жизнь. Лошади соображают гораздо лучше, чем кажется. Да и трудно не составить собственного мнения о том, кто каждый день ездит на тебе верхом.

Зато некоторые могут не моргнув глазом оседлать другое существо, кататься с утра до ночи и даже о нем не вспомнить.

Первые модели электрических монахов разрабатывали так, чтобы они мгновенно распознавались как искусственные объекты и ни в коем случае не напоминали людей. Представьте: видеомагнитофон валяется на диване перед телевизором, ковыряет в носу, пьет пиво и посылает хозяев за пиццей. Только этого не хватало!

Создатели монахов обращали внимание не только на оригинальность дизайна, но и на практичность с точки зрения верховой езды. А это важно. Всадники — будь то люди или неодушевленные предметы — гораздо больше располагают к себе. Было решено наделить их двумя ногами: так удобнее и дешевле, чем если количество ног равнялось бы простому числу, к примеру, семнадцати, девятнадцати или двадцати трем. Вместо лиловой шероховатой кожи им дали кожу розоватого оттенка, мягкую и гладкую. Кроме того, монахи получили по одному рту и носу и одному глазу, впрочем, впоследствии их снабдили еще одним, так что в итоге они оказались двуглазыми. Странные существа. Зато способные с ходу поверить в самую чудовищную нелепицу.

Монах вышел из строя, когда однажды ему пришлось принять на веру слишком большую порцию информации. По ошибке его подключили к видеомагнитофону, который одновременно просматривал одиннадцать телевизионных каналов, что привело к замыканию в какой-то из нелогических цепей. Видеомагнитофон лишь смотрел, в его обязанности не входило всему верить. Вот почему перед использованием бытовой техники следует тщательно изучать руководства по эксплуатации.

Целую неделю монах лихорадочно верил, что война — это мир, добро — зло, луна сделана из сыра с плесенью, а на некий почтовый ящик нужно срочно отправить кругленькую сумму для Господа Бога. После того как ему пришлось поверить, что тридцать пять процентов столов — гермафродиты, он сломался. Мастер из магазина бытовой техники рекомендовал заменить материнскую плату, но потом вдруг принялся рассказывать об усовершенствованной модели «Монах-Плюс» — она, мол, вдвое мощнее, оснащена новейшей многоцелевой функцией отрицания, позволяющей одновременно удерживать в памяти до шестнадцати абсолютно разных и даже противоположных концепций без досадных системных ошибок, работает куда шустрее, а стоит не дороже материнской платы для старой модели.

Этим все и решилось.

Неисправного монаха отправили в необитаемую местность, где он мог верить во что угодно, в том числе и в то, что с ним обошлись несправедливо. Лошадь ему оставили, потому что она почти ничего не стоила.

Несколько суток, показавшихся ему сначала тремя, потом сорока тремя, а затем пятьюстами девяносто восемью тысячами семьюстами тремя днями, он странствовал и верил во все, что попадалось на глаза: в камни, в птиц, в облака и в несуществующий вид спаржи — слоновий аспарагус, пока наконец не оказался здесь, на высоком утесе. Перед ним распростерлась долина, которая — вопреки глубокому и горячему убеждению монаха — была не розовой. Ничуть.

Время шло.

Глава 3

Время шло.

Сьюзан ждала.

Чем дольше она ждала, тем упорнее молчали дверной звонок и телефон. Она взглянула на часы и решила, что у нее есть все законные основания рассердиться. Разумеется, она давно уже сделала это, хотя тогда еще не пробил, так сказать, час. Теперь же точно наступило время, к которому Ричард сам просил ее быть готовой, и его отсутствие невозможно оправдать никакими дорожными пробками, чрезвычайными происшествиями, внезапно возникшими обстоятельствами и медлительностью.

Она попробовала представить, что с ним случилось ужасное, и разволноваться, но не вышло — не верилось ни на секунду. С ним никогда не происходило ничего плохого. В глубине души шевельнулась мысль собственноручно помочь ему исправить ситуацию. А что, замечательная идея.

С возмущенным видом она плюхнулась в кресло и включила телевизор. Новостная программа ее взбесила. Она пощелкала по каналам, пару минут посмотрела другую передачу, но тоже осталась недовольна.

Может, позвонить ему? Нет уж, еще чего! А вдруг в то же самое время он станет набирать ее номер? Так никогда друг до друга не дозвониться.

Она решительно выкинула из головы мысль о телефоне.

Черт побери, где он ходит? А вообще — какая разница? Ей плевать!

Вот уже третий раз кряду он такое выкидывает. С нее достаточно. Сьюзан вновь со злостью пробежалась по каналам. Наткнулась на программу о компьютерах и каких-то интересных разработках в области музыкально-компьютерных технологий.

Все! С нее хватит. Да, она уже говорила это пару секунд назад, но теперь действительно хватит, окончательно и бесповоротно.

Она вскочила с кресла, подошла к телефону, быстро пролистала справочник и набрала номер.

— Алло, Майкл? Это Сьюзан. Сьюзан Вэй. Помнишь, ты просил позвонить, как только выдастся свободный вечер? Я тогда еще ответила, что лучше сдохну в канаве. Так вот, сегодня я абсолютно, полностью и совершенно свободна, а приличной канавы поблизости нет. Через полчаса я буду в клубе «Танжер». Советую не упустить шанс.

Она обулась, накинула пальто и вдруг вспомнила, что сегодня четверг — пора менять ленту на автоответчике. Это не заняло много времени — через пару минут Сьюзан уже вышла из дома.

Когда наконец раздался звонок, автоответчик приятным голосом доложил, что Сьюзан не может подойти к телефону, и попросил оставить сообщение, которое она прослушает, как только вернется. Возможно.

Глава 4

Ноябрьский вечер выдался студеным, как в старые добрые времена.

Луна казалась бледной и мутной, будто недовольной, что ее выгнали на небо в такой холод. В лунном свете сквозь дымку отвратительных болотных испарений прорисовывались смутные силуэты башен и шпилей кембриджского колледжа Святого Седда — призрачное изобилие возведенных за многие века зданий в архитектурных стилях разных периодов, от средневекового до викторианского, от греческого до стиля эпохи Тюдоров. И только туман немного сглаживал этот разнобой.

Между зданиями в тусклом свете виднелись фигурки: люди спешили, поеживаясь от холода и оставляя в воздухе быстро тающие облачка пара от дыхания.

Было семь часов вечера. Большинство торопились в обеденный зал, что отделяет первый внутренний дворик колледжа от второго. Собственно, из этого зала и струился — неохотно, словно против воли — теплый свет.

Бок о бок шли два совершенно разных человека. Первый — молодой, долговязый и нескладный; даже в толстом пальто он выступал как обиженная цапля. Второй, невысокий и пухлый, двигался с неуклюжей суетливостью престарелой белки, лихорадочно ищущей выход из мешка. Точный возраст его определить было трудно, даже невозможно. Если выбрать наобум любое число, то скорее всего он все равно оказался бы хоть чуточку, но старше. Его лицо испещрили морщинки, из-под красной лыжной шапочки выбилась прядь волос, седых и жидких, — они, судя по всему, имели собственное представление о том, как укладываться на голове. Он тоже кутался в теплое пальто, поверх которого развевалась мантия с изрядно выцветшей лиловой отделкой, демонстрирующей его принадлежность к особой университетской кафедре.

Говорил в основном старший. По пути он указывал на достопримечательности, хотя рассмотреть их в темноте было невозможно. Молодой вставлял время от времени реплики типа «Да что вы…», «Неужели? Как интересно…», «Ну и ну», «Боже правый!» и усердно кивал головой.

Они воспользовались не главным входом, а маленькой дверью с восточной стороны, которая вела в профессорскую комнату и обшитую темными панелями переднюю. Там собирались члены совета колледжа. Они растирали озябшие ладони, передергивая плечами от холода, слегка отогревались и проходили в зал через специальную дверь к столу для почетных гостей.

Двое опаздывали и спешили поскорее избавиться от верхней одежды. Для старшего процесс усложнился тем, что сначала ему пришлось стянуть с себя профессорскую мантию, а затем, сняв пальто, вновь в нее облачиться. Он принялся искать шарф, однако вспомнил, что оставил его дома, потом обшарил один карман пальто в поисках носового платка, залез во второй и неожиданно обнаружил завернутые в шарф очки. Значит, шарф все-таки был при нем, но, несмотря на резкий ветер с болот, пронизывающий, как холодное ведьмино дыхание, он не обмотал им шею.

Старший суетливо подтолкнул молодого коллегу к двери, они вошли в зал и заняли два оставшихся свободных места за столом для почетных гостей, стараясь не замечать недовольных взглядов и возмущенно изогнутых бровей — как посмели они прервать благодарственную молитву?!

Зал был полон. В холодное время года он всегда привлекал студентов. Сегодня же здесь зажгли свечи — такое случалось весьма редко и только по особому поводу. Вдоль зала тянулись два стола. В отблесках пламени лица теснящихся за ними гостей казались оживленнее, приглушенные голоса и звон столовых приборов — веселее, а в мрачных уголках огромного помещения словно сгустились тени всех веков, на протяжении которых существовал колледж. Стол же для почетных гостей стоял поперечно и на некотором возвышении относительно двух других. Поскольку на торжественный прием пригласили много гостей, то приборы расставили по обеим сторонам столов, и кому-то из присутствующих пришлось сидеть спиной к остальным.

— Итак, юный Макдафф, — произнес профессор, разворачивая салфетку, — я очень рад встретиться с вами, друг мой. Мне чрезвычайно приятно вас видеть. Понятия не имею, зачем нас здесь собрали, — неожиданно добавил он, оглядев зал. — Все эти свечи, столовое серебро. Что за событие? Обычно такими обедами чествуют кого-то, о ком никто уже не помнит, и ходят на них разве что затем, чтобы хорошо поесть.

Он на мгновение задумался и вдруг сказал:

— Странно, но качество пищи почему-то находится в обратной зависимости от яркости освещения. Вам так не кажется? Только представьте, каких кулинарных высот достигнут повара, творя свои шедевры в кромешной тьме. А что, стоит попробовать! В колледже полно подвалов, пригодных для воплощения в жизнь этой идеи. По-моему, как-то раз я их вам уже показывал, да? Чудесная кирпичная кладка.

Последние слова немного успокоили гостя: они свидетельствовали о том, что его руководитель еще не до конца забыл, кем является. Королевский профессор кафедры хронологии Урбан Кронотис обладал памятью, которую сам он однажды сравнил с птицекрылкой королевы Александры — беспечно порхающей разноцветной бабочкой, увы, уже почти полностью исчезнувшей.

Когда несколькими днями ранее он позвонил бывшему ученику с приглашением на званый обед, у того сложилось впечатление, что учитель будет чрезвычайно рад его видеть. Сегодня вечером Ричард, как и было условлено, появился на пороге его дома, лишь слегка опоздав. Профессор яростно распахнул дверь, вперил в Ричарда удивленный взгляд и с раздражением осведомился, что за проблемы его привели. Когда ему осторожно напомнили, что Ричард вот уже десять лет как окончил колледж, Кронотис с досадой отмахнулся и в конце концов был вынужден признать, что сам пригласил бывшего студента на обед. После этого профессор вдруг принялся во всех подробностях обсуждать архитектуру колледжа — верный признак, что его мысли витали где-то далеко.

На самом деле профессор никогда не учил Ричарда, он лишь был его наставником, то есть отвечал за общее воспитание, напоминал об экзаменах, следил, чтобы тот не употреблял наркотики. Никто не знал, учил ли профессор вообще кого-нибудь, а если и так, то чему он мог кого-то научить. Возглавляемая им кафедра, мягко говоря, занималась непонятно чем. Лекций он не читал, вместо этого составлял длиннющие списки книг, не переиздававшихся десятилетиями (ему это было достоверно известно), вручал их студентам, а когда те оказывались не в состоянии их отыскать, выходил из себя. Никому так и не удалось толком выяснить, что за дисциплину он ведет. Разумеется, много лет назад он предпринял меры предосторожности и изъял из библиотек университета и колледжа все оставшиеся экземпляры входящих в его списки книг, тем самым обеспечив себе уйму свободного времени.

Ричард всегда неплохо ладил со старым чудаком. Как-то раз в один из солнечных летних дней, когда мир до краев наполнен счастьем, они шли по мосту через реку Кем, разделяющему старую и новую части территории колледжа. Профессор пребывал в необычайно добродушном настроении, поэтому Ричард набрался храбрости и спросил, что же все-таки представляет собой королевская кафедра хронологии.

— Синекура, друг мой, просто синекура! — Он расплылся в улыбке. — Деньги небольшие, но и обязанностей, скажем так, почти никаких. Я привык довольствоваться малым, так что это пусть и не особо прибыльное, но вполне приятное место, где можно провести всю жизнь. Рекомендую!

Он перегнулся через ограждение моста: его внимание вдруг привлек какой-то кирпич.

— В какой области кафедра ведет исследования? — настаивал Ричард. — В области истории? Физики? Философии?

— Что ж, — отозвался профессор, — раз вам это интересно… Кафедру учредил король Георг Третий, которого, как известно, посещали весьма забавные мысли. К примеру, он свято верил, что одно из деревьев в Большом Виндзорском парке — вовсе не дерево, а Фридрих Великий. Таким образом, основал кафедру король, поэтому она и «королевская». Тоже, кстати, его идея.

Водная рябь искрилась под лучами солнца. Люди на плоскодонках весело препирались друг с другом. Просидевшие долгие месяцы в аудиториях тощие студенты-естественники, бледные и безжизненные, как рыба на песке, щурили от света глаза. Гуляющие вдоль берега парочки то и дело исчезали на часок в кустах.

— Несчастный, преследуемый напастями человек, — продолжил профессор. — Я имею в виду Георга Третьего. Он помешался на времени. Заполонил дворец часами. Беспрестанно их заводил. Подскочит ни свет ни заря и слоняется по дворцу в ночной рубашке, часы заводит. Его, знаете ли, очень заботило, чтобы время шло только вперед. Он видел в жизни слишком много страшных событий и тревожился, как бы они не случились снова, если время хотя бы на миг повернет вспять. Вполне понятный страх, особенно если ты душевнобольной. А бедняга, к великому сожалению и при всем сочувствии, без сомнения тронулся умом. Благодаря ему я был назначен… то есть скорее была создана моя кафедра… в общем, должность, которую я имею честь занимать… Так о чем это я?.. Ах да. Георг Третий учредил кафедру хронологии, чтобы выяснить, существует ли причина, по которой события следуют одно за другим, и есть ли способ остановить такой ход вещей. Поскольку ответы на все его вопросы — да, нет и возможно — мне были изначально известны, я понял, что о карьере больше незачем беспокоиться.

— А ваши предшественники?

— Э-э, в основном они придерживались того же мнения.

— Но кто они?

— Как это кто? Безусловно, выдающиеся люди. Все до единого. Напомните мне позже, я вам о них расскажу. Видите вон тот кирпич? Однажды на него стошнило Вордсворта. Замечательный был человек.

Со времени того разговора прошло около десяти лет.

Ричард обвел взглядом зал: проверить, не изменилось ли тут чего-нибудь. Разумеется, все осталось по-прежнему. В мерцающем свете с высоких стен смотрели портреты премьер-министров, архиепископов, политических реформаторов и поэтов, одного из которых в свое время вырвало на тот самый кирпич.

— Итак, — заговорщицки произнес профессор, словно собрался объяснить монахиням, как прокалывают соски, — я слышал, вы наконец добились больших успехов. Это правда?

— Ну, вообще-то да, — ответил Ричард, удивленный не меньше остальных сидящих за столом.

Тотчас несколько человек пронзили его выжидательными взглядами.

— Компьютеры, — раздался презрительный шепот.

Интерес сразу угас.

— Отлично, — похвалил профессор. — Я так рад за вас, очень рад!.. Скажите, — снова заговорил он, и Ричард лишь спустя секунду понял, что обращается он не к нему, а к своему соседу справа, — к чему все это?

Профессор обвел рукой пышно сервированный стол.

Его сосед, морщинистый старик, медленно повернулся всем корпусом и сердито посмотрел на него. Казалось, он недоволен, что его воскресили из мертвых.

— Кольридж. Обед в честь Кольриджа, старый дурень, — проскрипел он и так же медленно отвернулся.

Это был Коули, профессор археологии и антропологии. У него за спиной поговаривали, что он не считает свой предмет заслуживающим серьезного изучения и занимается им лишь потому, что хочет вернуться в детство.

— Ах вот оно что, — пробормотал профессор и посмотрел на Ричарда. — Обед в честь Кольриджа, — сказал он со знающим видом и через мгновение добавил: — Кольридж. Сэмюель Тейлор. Поэт. Он здесь учился. Думаю, вы о нем слышали. И теперь мы гости за его столом. Ну, не в буквальном смысле, разумеется. Еда б давно уже остыла. — Он помолчал. — Вот, возьмите соль.

— Э-э, благодарю вас. Пожалуй, я подожду, — удивленно произнес Ричард, потому что кушанья еще не подали.

— Не стесняйтесь, берите, — настаивал профессор, указывая на увесистую серебряную солонку.

Ричард озадаченно моргнул и нехотя потянулся за солонкой, но в изумлении вздрогнул — она вдруг исчезла.

— Здорово, да? — Профессор извлек затерявшуюся солонку из-за уха своего полуживого соседа справа.

За столом кто-то совсем по-детски хихикнул.

— Отвратительная привычка, знаю-знаю. Противнее только курение и пиявки, — озорно улыбнулся профессор.

Да, тут все тоже осталось без перемен. Некоторые ковыряют в носу, у других в порядке вещей избить старушку на улице. По сравнению с этими привычками страсть профессора к забавным фокусам была пусть и странной, но вполне безобидной. Ричард вспомнил, как впервые пришел к нему за советом: многие новички не могут справиться со страхом, в особенности перед первым контрольным сочинением. Обычное дело, но тогда этот страх казался жутким и давящим. Профессор сидел за столом и хмурился, сосредоточенно выслушивая его излияния. Когда Ричард замолчал, он задумался, с серьезным видом долго стучал по подбородку, а потом наклонился вперед и произнес:

— Полагаю, проблема в том, что у вас в носу полно скрепок.

Ричард вытаращил глаза.

— Глядите, — сказал профессор, перегнулся через стол и вытянул у него из носа цепочку из десяти скрепок и крошечного резинового лебедя. — Все из-за этого паразита, — буркнул он, глядя на лежащего на ладони лебедя. — Их кладут в пакетики с кашей, от них сплошные неприятности. Ну, мой друг, я рад, что мы поговорили. В следующий раз, как только столкнетесь с подобной проблемой, обращайтесь непременно.

Понятно, у Ричарда тот случай начисто отбил охоту ходить к профессору.

Он еще раз окинул взглядом стол, ища среди присутствующих знакомые со времен учебы в колледже лица.

На третьем стуле слева от него сидел заведующий кафедрой английского языка и литературы, его бывший научный руководитель, однако он ничем не выказал, что знает Ричарда. И неудивительно, ведь целых три года Ричард старательно от него скрывался. Иногда даже отпускал бороду, лишь бы его не узнали.

Сидящего рядом человека Ричарду так и не удалось опознать. Как, похоже, и никому за столом. Он был худощав, смахивал на полевую мышь, а его длиннющий выгнутый нос — действительно очень длинный и чересчур выгнутый — почему-то напомнил Ричарду киль одной яхты, который, по слухам, помог австралийцам завоевать кубок Америки в регате 1983 года. У многих этот нос вызывал подобные ассоциации, но никто ни разу не посмел заявить об этом в лицо его обладателю. Ему вообще никто и никогда ничего не говорил в лицо.

Никто.

Никогда.

Увидев его впервые, люди приходили в ужас и замешательство — тут не до разговоров. Во второй раз заговорить вообще не представлялось возможным, потому что в памяти были все еще свежи воспоминания о первой встрече. И вот уже в течение семнадцати лет его словно коконом окутывала тишина. В обеденном зале колледжа перед ним давно уже ставили отдельный набор с солью, перцем и горчицей, потому что никто не осмелился бы попросить его передать специи. Обращаться же к сидящему за ним было не только невежливо, а попросту невозможно — на пути стоял пресловутый нос.

Помимо прочего, этого человека отличала довольно странная жестикуляция: он стучал по столу то всеми пальцами левой руки, то одним пальцем правой. Потом мог начать постукивать по любой части тела — по суставам пальцев, локтю или колену. Вынужденный в какой-то момент остановиться и приступить к еде, он принимался усиленно моргать и время от времени кивать головой. Разумеется, никто даже не пытался спросить его, зачем он это делает, хотя всех и разбирало любопытство.

Кто сидел дальше, Ричард не разглядел.

По другую сторону за полумертвым соседом профессора он увидел Уоткина, профессора античной филологии, человека в крайней степени бездушного и странного, в очках с толстыми стеклами, сквозь которые его глаза казались аквариумными рыбками. Нос у него был ничем не примечательный, прямой, зато он носил бородку в духе Клинта Иствуда. Оглядывая сидящих за столом, он будто подыскивал, с кем бы схлестнуться в словесной перепалке, и уже выбрал было в жертвы одного из гостей — недавно назначенного директора «Радио-3», — но, к несчастью, тот успел попасться в сети музыкального руководителя колледжа и профессора философии. Эти двое усердно разъясняли невезучему коллеге, что фраза «слишком много Моцарта», с учетом приемлемых значений всех трех слов, представляет собой выражение по сути противоречивое, а потому любое содержащее эту фразу выражение бессмысленно и, следовательно, не может использоваться для аргументации в защиту какой бы то ни было стратегии составления программы. У бедолаги побелели костяшки пальцев — так крепко он сжимал вилку и нож, глаза метались в поисках спасения и, увы, наткнулись на взгляд Уоткина.

— Добрый вечер! — благосклонно кивая, произнес Уоткин — само очарование — и надолго уткнулся в только что поставленную перед ним тарелку с супом. Ничего. Этот тип подождет. За спасение ему придется отдать ни много ни мало — полдюжины радиопередач.

За Уоткином Ричард внезапно обнаружил источник давешнего детского смешка. Как ни удивительно, за столом сидела сердитая белокурая девочка лет восьми. Время от времени она раздраженно пинала ножку стола.

— А это кто? — удивленно спросил Ричард у профессора.

— Где? — не менее удивленно переспросил тот.

Ричард исподтишка указал пальцем на девочку.

— Вон там, — прошептал он. — Девочка, совсем маленькая. Это что, новый профессор математики?

Профессор внимательно посмотрел на нее.

— Не имею ни малейшего представления, — в изумлении выговорил он. — Никогда о ней не слышал. Как странно…

В это мгновение вопрос отпал сам собой — сотрудник радиостанции внезапно вырвался из расставленных соседями сетей логических рассуждений, обратился к девочке и велел прекратить стучать по столу. В ответ та принялась с удвоенной энергией болтать ногами в воздухе. Он вновь попросил ее успокоиться, тогда она пнула ногой его самого. Настроение у нее заметно улучшилось, впрочем, ненадолго. Отец девочки вкратце изложил присутствующим свой взгляд на проблему с нянями, которые вечно подводят людей, однако поддержать эту тему никто не захотел.

— Несомненно, цикл программ о Букстехуде ^[1] пора было начать давным-давно, — подытожил музыкальный руководитель. — Уверен, вы приложите все силы, чтобы изменить ситуацию при первой же возможности.

— О да, конечно, — отозвался отец девочки и расплескал суп. — Э-э-э, простите, речь идет не о Глюке, правильно я понимаю?

Девочка вновь пнула ножку стола. Отец строго посмотрел на нее, но она лишь наклонила голову и одними губами о чем-то его попросила.

— Не сейчас, — едва слышно ответил он.

— А когда?

— Позже. Может быть. Еще посмотрим.

Она с недовольным видом откинулась на спинку стула и проворчала:

— Ты всегда так говоришь.

— Бедное дитя, — пробормотал профессор. — Уверяю вас, все ученые мужи за этим столом испытывают ровно то же самое. О, благодарю…

Подали суп, и они с Ричардом ненадолго отвлеклись.

— Так расскажите же, друг мой, чем вы занимаетесь? — продолжил профессор, когда они съели по паре ложек супа, при этом каждый независимо от собеседника пришел к мнению, что шедевром кулинарного искусства блюдо не назовешь. — Что-то связанное с компьютерами, насколько я понимаю, и с музыкой? Когда вы учились в колледже, я надеялся, что вы будете читать лекции по английской литературе. Судя по всему, преподаванием вы занимаетесь только в свободное время? — Поднеся ложку ко рту, он выразительно посмотрел на Ричарда и, не дав тому ответить, вдруг воскликнул: — Подождите-ка! У вас, по-моему, даже тогда имелся какой-то компьютер. Когда это было? В семьдесят седьмом, кажется?

— Ну, в семьдесят седьмом году мы называли компьютером простые электрические счеты, но…

— А вот счеты недооценивать не стоит, — возразил профессор. — В умелых руках это очень толковое вычислительное устройство. К тому же не требует электропитания, его можно сделать из любых подручных материалов, и оно никогда не даст сбой в самом разгаре работы.

— Поэтому-то электрические счеты особенно бесполезны, — заключил Ричард.

— Совершенно верно, — согласился профессор.

— Если честно, все операции этого прибора человек мог выполнить самостоятельно, затратив при этом в два раза меньше времени и сил, — сказал Ричард. — Зато он прекрасно выполнял роль медлительного и бестолкового ученика.

Профессор вопросительно посмотрел на него и усмехнулся:

— Не знал, что они в дефиците. Могу попасть хлебным шариком в десяток таких прямо с этого места.

— Знаю. Но давайте посмотрим на это с другой стороны. В чем на самом деле состоит смысл обучения?

Вопрос вызвал одобрительный гул голосов за столом.

Ричард продолжил:

— Я хочу сказать следующее: если нужно что-то как следует уяснить, лучше всего попытаться разжевать это кому-то другому. Так вы упорядочите собственные мысли. Чем тупоголовее ученик, тем тщательнее приходится раскладывать объясняемый материал на простейшие элементы. В этом и состоит суть программирования. К тому времени как вы разобьете сложную мысль на мелкие компоненты, легко считываемые даже глупой машиной, вы, безусловно, и сами во всем разберетесь. Обычно учитель усваивает гораздо больше знаний, чем ученик, не так ли?

— Чтобы усвоить меньше моих учеников, нужно хорошенько постараться, — проворчал кто-то из присутствующих. — Такое возможно разве что после лоботомии.

— Целыми днями я сидел за машиной с памятью в шестнадцать килобайт и пытался с ее помощью написать сочинение, хотя на пишущей машинке я справился бы с задачей за пару часов. Меня увлек сам процесс объяснения машине, чего я от нее хочу. По существу, я создал собственный текстовый редактор на языке бейсик. Простая операция поиска и замены в нем занимала около трех часов.

— Что-то не припомню ваших сочинений. Вы вообще их писали?

— Не то чтобы не писал… Это были не совсем сочинения. Меня тогда интересовало нечто иное. К примеру, я обнаружил, что… — Ричард внезапно умолк, улыбнулся про себя и добавил: — А еще я играл в рок-группе на синтезаторе. Но это не помогало.

— Да? Я не знал, — удивился профессор. — Оказывается, в вашем прошлом больше темных пятен, чем я предполагал. И в этом супе, кстати, тоже. — Он тщательно вытер губы салфеткой. — Как-нибудь надо будет сходить на кухню и убедиться, что они готовят еду из хороших продуктов, а плохие выбрасывают. Значит, играли в рок-группе, говорите? Ну и ну! Святые угодники…

— Да, — кивнул Ричард. — Мы назвали ее «Неплохой ансамбль», но на самом деле это имя не соответствовало сути. Хотели стать «битлами» начала восьмидесятых. Мы были более продвинутыми, чем «Битлз», как в финансовом, так и в юридическом плане. Попросту говоря, мы придерживались принципа «не стоит беспокоиться». Поэтому после Кембриджа я три года жил впроголодь.

— По-моему, мы как-то встретились, и вы сказали, что дела у вас идут замечательно?

— Да. Я тогда работал дворником. На улицах было столько грязи. Более чем достаточно, чтобы всю жизнь махать метлой. Тем не менее меня уволили, когда я попытался замести свой мусор на соседний участок.

Профессор покачал головой:

— Эта работа точно не для вас. Есть много профессий, где за такое вас бы вмиг повысили.

— Кем я только не работал… Впрочем, ни одно из занятий от дворницкого далеко не ушло. Долго я нигде не задерживался — слишком уставал, чтобы как следует исполнять свои обязанности. Засыпал то в курятнике, то у картотечных шкафов — смотря где трудился. А ночами просиживал за компьютером, учил его играть «Три слепых мышонка» — это для меня тогда стояло на первом месте.

— Не сомневаюсь, — согласился профессор. — Спасибо, — кивнул он официанту, забравшему тарелку с недоеденным супом, — большое спасибо. Значит, «Три слепых мышонка»? Замечательно. Отлично. Разумеется, в конце концов вы добились успеха, этим и объясняется ваша сегодняшняя известность. Я прав?

— Ну, не только этим. Есть и еще кое-что.

— Я так и знал. Жаль, вы не принесли с собой компьютер. Он помог бы развеселить юную леди, которая вынуждена томиться в скучной компании сварливых стариков. Пожалуй, «мышата» подняли бы ей настроение.

Он наклонился вперед и посмотрел вправо, на сидящую через два стула от него девочку с поникшими плечами.

— Эй! — позвал он.

Девочка удивленно посмотрела на него, застенчиво опустила глаза и опять заболтала ногами.

— Что, по-вашему, хуже, этот суп или наша компания? — осведомился профессор.

Она едва слышно хмыкнула и пожала плечами, не поднимая взгляда.

— Правильно, с ответом спешить не стоит, — продолжил профессор. — Дождемся моркови, а уж потом вынесем решение. Ее готовят с выходных, но, боюсь, что и этого недостаточно. Хуже вареной моркови только Уоткин — вон тот человек в дурацких очках. А меня, кстати, зовут Урбан Кронотис. Можете подойти и дать мне пинка, когда улучите минутку.

Девочка хихикнула и посмотрела на Уоткина. Тот напрягся и крайне безуспешно попытался выдавить из себя благожелательную улыбку.

— А, малышка… — неловко произнес он, пока та, давясь от смеха, разглядывала его очки.

Разговор между ними не клеился, однако девочка, обретя союзника, немного повеселела. Ее отец улыбнулся с облегчением.

Между тем профессор повернулся к Ричарду, который внезапно спросил:

— У вас есть семья?

— Нет, — тихо ответил профессор. — Но что же было дальше, после «мышат»?

— Если быть кратким, теперь я работаю в «Новейших технологиях» у Вэя…

— Ах да, знаменитый мистер Вэй. Расскажите, какой он в жизни?

Ричарда всегда немного раздражал этот вопрос, возможно, потому, что его задавали слишком часто.

— В чем-то лучше, а в чем-то хуже, чем его рисует пресса. Мне в нем многое нравится. Как большинство целеустремленных людей, он порой бывает невыносим, но я знаком с ним еще с тех давних времен, когда компания только зарождалась и ни его, ни мое имя никому ни о чем не говорили. Гордон Вэй — отличный парень. Правда, лучше не давать ему номер своего телефона, если только у вас дома не стоит автоответчик промышленного класса.

— Это еще почему?

— Он один из тех, кто может думать, только когда говорит. Едва у него возникает идея, ему нужно ее высказать кому угодно, кто согласится слушать. Если желающих не находится — а такое в последнее время происходит все чаще, — автоответчик тоже подойдет. Он наговаривает на них сообщения часами. У одной из его секретарш все обязанности сводятся к тому, чтобы собирать у людей кассеты с автоответчиков, на которые он звонил, переписывать его речи на бумагу и сортировать. На следующий день она кладет ему на стол синюю папку с отредактированными текстами.

— Значит, синюю?

— Теперь вы спросите, почему он не использует магнитофон, — сказал Ричард, передернув плечами.

— Наверное, потому что не любит разговаривать сам с собой, — после недолгих размышлений отозвался профессор. — В этом есть какая-то логика. Вроде бы.

Он взял в рот кусочек только что поданной пикантной свинины, некоторое время жевал в задумчивости, а затем снова отложил в сторону нож и вилку.

— Ну и какова во всем этом роль юного Макдаффа?

— Гордон поручил мне написать для «Эппл Макинтош» программу для составления финансовой отчетности, ведения бухгалтерской документации, мощную, удобную, выразительную. Я спросил, чего конкретно он от меня ждет, и он ответил: «Всего. Хочу для этой машины суперпрограмму — чтоб и пела, и плясала, если понадобится». Поскольку причуды мне тоже свойственны, я воспринял его слова буквально.

Видите ли, комбинациями цифр можно представить все, что угодно: отобразить поверхность, изменить динамический процесс… А бухгалтерская документация в конечном итоге есть не что иное, как комбинации цифр. Поэтому я взял и написал программу, которая делает с этими цифрами все, что угодно. Хотите столбчатую диаграмму — будет столбчатая диаграмма. Хотите секторную или диаграмму рассеивания — нет проблем. Если пожелаете, танцовщицы вокруг секторной диаграммы будут отвлекать внимание от цифр. Или можно, например, представить цифры в виде стайки чаек, а по взмаху крыла каждой птицы определять показатели каждого отдела вашей компании. Великолепно подходит для создания анимационных фирменных знаков.

Но самая смешная фишка в том, что программа представляла счета компании еще и в виде музыкального произведения. По крайней мере мне это казалось смешным. А вот клиентам-бизнесменам понравилось, они все как с ума от нее посходили.

Профессор серьезно посмотрел на него, держа перед собой вилку с кусочком моркови, но не произнес ни слова.

— Понимаете, любая мелодия передается как последовательность или комбинация цифр, — вдохновенно продолжал объяснять Ричард. — Цифры же отображают высоту звука, его длину, сочетания…

— То есть мотив, — подсказал профессор. Морковь все еще оставалась нетронутой.

Ричард усмехнулся:

— Мотив — весьма точное слово. Надо запомнить.

— Так будет проще выразить мысль. — Не попробовав морковь, профессор вернул ее на тарелку и спросил: — Значит, программа ваша имела успех?

— Не в этой стране. Оказалось, что годовые отчеты британских компаний в основном звучат как «Похоронный марш» из генделевского «Саула». Зато японцам она весьма приглянулась. У них вышло множество веселых корпоративных гимнов, которые начинаются очень задорно, но, если уж начистоту, к концу становятся чересчур шумными и скрипучими. Что самое главное, программа отлично показала себя в Штатах и имела коммерческий успех. Впрочем, теперь меня больше всего интересует другое: что будет, если убрать из нее счета? Превратить в музыку цифры, представляющие взмахи крыльев ласточки? Что мы тогда услышим? Точно не жужжание кассовых аппаратов, как того хочется Гордону.

— Как интересно, — сказал профессор.

Наконец он положил кусочек моркови в рот, а затем наклонился вперед и посмотрел на свою новую подружку.

— Уоткин проиграл, — произнес он. — На этот раз самое распоследнее из последних мест достается моркови. Мне жаль, Уоткин, но каким бы противным вы ни были, морковь сегодня бьет все мировые рекорды — она отвратительна.

Девочка хихикнула на этот раз гораздо непринужденнее и улыбнулась Уоткину. Тот изо всех сил старался не вскипеть, но было совершенно очевидно, что сносить насмешки он не привык.

— Пожалуйста, папа, можно сейчас?

Вместе с только что обретенной — хотя и слабой — уверенностью в себе к ней вернулся и голос.

— Потом, — не уступал отец.

— Уже и так много времени прошло. Я засекала.

— Но… — Отец засомневался и тотчас проиграл.

— Мы были в Греции, — тихим, благоговейным голосом произнесла девочка.

— О, в самом деле? — Уоткин слегка кивнул. — Хорошо. В каком-то особом месте или вообще в Греции?

— На острове Патмос, — воодушевилась она. — Там очень красиво. Мне кажется, Патмос — самое прекрасное место на земле. Вот только паромы никогда не ходят по расписанию. Никогда. Я засекала время. Мы опоздали на самолет, но это ничего.

— Ага, на Патмосе, понятно. — Новость Уоткина явно заинтересовала. — Как вы, наверное, догадываетесь, юная леди, грекам недостаточно, что величайшая из культур античного мира обязана своим возникновением им, поэтому они решили взять на себя труд создать и в нашем веке самый грандиозный, можно даже сказать, единственный продукт творческого воображения. Разумеется, я говорю о расписании паромов в Греции. Впечатляющее творение. Любой, кто путешествовал по Эгейскому морю, это подтвердит. Хм, да… Я так думаю.

Девочка нахмурила брови:

— Я нашла вазу…

— Ничего интересного, — торопливо перебил ее отец. — Вы ведь знаете, как это происходит. Каждый, кто впервые приезжает в Грецию, думает, что он сделал открытие. Ха-ха…

Сидящие за столом закивали. Как ни жаль, но с этим трудно было не согласиться.

— Я нашла ее в гавани, в воде, — не сдавалась девочка. — Пока мы дожидались этого чертова парома.

— Сара! Прекрати…

— Ты сам так говорил. Даже еще хуже. Ты называл паром такими словами, которых я не знаю. Я подумала: если здесь соберутся умные люди, то, может, кто-нибудь скажет, правда ли это настоящая древнегреческая ваза или нет. По-моему, она очень старая. Давай достанем ее, папа.

Отец обреченно пожал плечами и начал шарить у себя под стулом.

— А знаете ли вы, юная леди, что на Патмосе написан «Апокалипсис»? Правда, правда. Святым Иоанном Богословом. По-моему, книгу определенно писали в ожидании парома. Да-да. Ведь в начале автор словно пребывает в состоянии задумчивости, как будто приготовился впустую потратить время, скучает в ожидании чего-то и пытается чем-то себя занять, — но затем отчаяние доходит до предела, до галлюцинаций. Мне кажется, все это очень располагает к размышлениям. Возможно, когда-нибудь вы об этом напишете.

Она смотрела на него как на сумасшедшего.

— А вот и ваза, — сказал ее отец и неуклюже водрузил сосуд на стол. — Как видите, ничего особенного. Девочке всего шесть лет, — добавил он, натянуто улыбаясь. — Да, малышка?

— Семь, — отозвалась Сара.

Ваза представляла собой небольшой, округлой формы сосуд около пяти дюймов в высоту и четырех дюймов в самом широком месте, с очень узким, коротким горлышком. Почти наполовину его покрывал слой спекшейся земли, на свободных же от грязи участках просматривалась шершавая красноватая поверхность.

Сара взяла вазу и протянула сидящему справа от нее преподавателю.

— Вы, кажется, умный, — обратилась она к нему. — Скажите, что вы думаете?

Тот взял вазу в руки и с надменным видом перевернул вверх донышком.

— Уверен, если соскоблить отсюда грязь, — заметил он с легкой иронией, — мы увидим надпись «Сделано в Бирмингеме».

— Значит, ваза старая, — принужденно усмехнувшись, вставил отец Сары. — Там уже давным-давно ничего не производят.

— В любом случае, — отозвался преподаватель, — в этом деле я не специалист. Я занимаюсь молекулярной биологией. Кто еще желает взглянуть?

Этот вопрос не встретил особого энтузиазма, однако сосуд все же пошел по рукам и достиг дальнего конца стола. Его разглядывали так и сяк сквозь толстые линзы, очки в роговой оправе, очки-полумесяцы, на него, близоруко щурясь, смотрели те, кто забыл очки в кармане другого костюма, а теперь, вспомнив об этом, вдруг встревожился, как бы костюм не отдали в чистку. Никто не знал, сколько вазе лет, и никого это особо не беспокоило. На лице девочки вновь проступило уныние.

— Пни трухлявые, — буркнул профессор, опять взял серебряную солонку и вытянул вперед руку. — Юная леди! — обратился он к девочке.

— О, только не это, — зашипел археолог Коули, откинулся на спинку стула и прикрыл ладонями уши.

— Юная леди, — повторил профессор, — видите, вот обычная серебряная солонка. И обычная шапка.

— Нет у вас никакой шапки, — угрюмо бросила девочка.

— Ой, одну секундочку.

Профессор ненадолго вышел и вернулся со своей красной лыжной шапочкой.

— Видите, — снова сказал он, — вот обычная серебряная солонка. А вот обычная шерстяная шапка. Я кладу солонку в шапку, вот так, и передаю вам. Следующая часть фокуса целиком и полностью зависит от вас, юная леди.

Он вручил ей шапку, не обращая внимания на сидящих между ними Уоткина и Коули. Сара взяла шапку и заглянула внутрь.

— А где солонка? — Ее глаза округлились.

— Там, куда вы ее положили, — ответил профессор.

— Ага, — сказала Сара, — понятно. Ну и… ничего интересного.

Профессор пожал плечами.

— Да, скромный фокус, но мне нравится, — отрезал он и вновь повернулся к Ричарду. — Так о чем мы с вами говорили?

Ричарда взяла легкая оторопь. Профессор всегда был подвержен резким перепадам настроения, но сейчас создавалось впечатление, будто вся теплота и сердечность покинули его в одночасье. На лице появилось то же рассеянное выражение, что и давеча, когда он был огорошен, увидев Ричарда на пороге своего дома.

Профессор заметил смущение и поспешно улыбнулся.

— Мой дорогой друг! — воскликнул он. — Мой дорогой друг! На чем же я остановился?

— Э-э-э, вы сказали: «Мой дорогой друг»…

— Да, но, по-моему, я собирался сказать что-то еще… Это была прелюдия, если так можно выразиться, короткая токката на тему «какой прекрасный вы человек», чтобы ввести главный предмет моего доклада, содержание которого я, к сожалению, забыл. Вы, часом, не в курсе, о чем я хотел говорить?

— Нет.

— Ах, ну и прекрасно. Если бы все в точности это знали, что было бы толку в моих речах? Итак, что там с сосудом нашей юной гостьи?

Тем временем ваза уже дошла до Уоткина. Тот заявил, что он не специалист и разбирается не в том, из чего древние греки пили вино, а лишь в том, что они в итоге написали. Затем он назвал Коули крупным и уважаемым экспертом и попытался всучить сосуд ему.

— Я говорю, — он повысил голос, — вы уважаемый эксперт, мы все восхищаемся вашими достижениями в области археологии. Да уберите вы руки с ушей, ради всего святого, и взгляните на эту штуковину!

Осторожно, но уверенно Уоткин отодвинул правую ладонь Коули от уха, объяснил, что от него хотят, и вручил вазу. Археолог бегло, но со знанием дела ее осмотрел.

— Да… лет двести, я думаю. Топорная работа. Весьма примитивный образчик в ряду себе подобных. Разумеется, никакой ценности не представляет, — безапелляционно заявил он, поставил вазу на стол и воззрился на старинные портреты, которые почему-то будили в нем злость.

На Сару это подействовало незамедлительно. К тому времени ее и так уже успели разочаровать, теперь же она совсем приуныла. Девочка закусила губу и вжалась в спинку стула, чувствуя себя маленькой и глупой. Отец бросил на нее суровый взгляд и опять извинился за ее поведение.

— Что ж, Букстехуде так Букстехуде, — торопливо произнес он. — Да, старый добрый Букстехуде. Посмотрим, что можно сделать. Скажите…

— Юная леди! — прервал его охрипший от удивления голос. — Оказывается, вы всесильный маг и волшебница!

Все уставились на профессора, этого старого шута. Он держал в руках вазу и с безумным восхищением смотрел на нее, затем медленно перевел оценивающий взгляд на девочку, будто впервые увидел перед собой достойного соперника.

— Я преклоняюсь перед вами, — прошептал он. — И пусть я недостоин обратиться к столь могущественной колдунье, позвольте поздравить вас с прекрасным исполнением магического трюка, очевидцем которого я имею честь быть.

Девочка вытаращила на него глаза.

— Позвольте мне продемонстрировать этим людям свершенное вами чудо, — с серьезным видом попросил он.

Она нерешительно кивнула, и профессор с размаху ударил столь ценную для нее, но принесшую горькое разочарование вазу о стол.

Сосуд раскололся на две неровные части, на скатерть обсыпались куски ссохшейся глины. Одна часть вазы упала на стол, вторая осталась стоять.

Сарины глаза округлились при виде притулившейся среди осколков, грязной, но все же вполне узнаваемой солонки.

— Старый дурак, — пробурчал Коули.

Когда рокот осуждения и недовольства столь дешевым трюком стих — ничуть, правда, не уменьшив благоговейного блеска в глазах Сары, — профессор повернулся к Ричарду и будто бы между прочим спросил:

— Помните, в колледже вы дружили с одним парнем. Давно вы его видели? Ну, у него еще было странное имя, восточноевропейское. Вроде Свлад… Свлад Чьелли. Помните его?

Ричард какое-то время смотрел на него непонимающим взглядом.

— Свлад? — переспросил он. — А, вы хотите сказать, Дирк. Дирк Чьелли. Нет. Мы с ним не поддерживаем отношения. Пару раз я встречал его на улице, вот и все. По-моему, он то и дело меняет себе имена. Почему вы о нем спрашиваете?

Глава 5

Высоко на скале электрический монах продолжал сидеть верхом на терпеливой и безропотной лошади, начинающей все же потихоньку выходить из себя. Из-под капюшона холщовой сутаны монах немигающим взглядом взирал на долину. С долиной у него снова возникла проблема, на этот раз совершенно иного, незнакомого монаху свойства: у него вдруг появились жуткие сомнения.

Сомнения никогда не терзали его долго, но если это все же случалось, они основательно вгрызались в его корневой каталог.

День был жарким; солнце, замерев в подернутом дымкой небе, выжигало серые камни и чахлую, иссохшую траву. Ничто не шевелилось, даже монах. Внезапно в его мозгу что-то зашипело, будто в буферный накопитель попали ошибочные данные.

В монахе пробуждалась новая вера — сперва судорожно, рывками, затем, вспыхнув огромным белым пламенем, она заглушила все предыдущие стойкие убеждения, в том числе и в розовой окраске долины. Он вдруг уверовал, что где-то внизу, примерно в миле от него, вскоре откроется таинственная дверь в неизвестный далекий мир. Дверь, через которую он сможет туда попасть. Удивительно.

И как это ни странно, на этот раз он оказался абсолютно прав.

Лошадь что-то почувствовала, насторожилась и слегка мотнула головой. Столь долгое созерцание каменных глыб едва не ввело ее в транс; она уже и сама была готова поверить, что камни — розовые. Она мотнула головой еще раз, несколько энергичнее.

Монах слегка натянул поводья, ткнул каблуками в бока, лошадь тронулась и стала спускаться. Путь был нелегок. Под ногами, шурша, съезжали вниз коричневые и серые сланцы, кое-где торчали с трудом зацепившиеся корнями за землю бурые и зеленые растения. Разноцветье ничуть не смущало монаха. Теперь он стал старше, мудрее и выбросил глупости из головы. Розовые долины, двуполые столы — все это просто необходимо пройти на пути к истинному просветлению.

Солнце палило нещадно. Монах утер с лица пот и грязь и остановил лошадь, чтобы приникнуть к ее шее и немного передохнуть. Сквозь мерцающее марево он сосредоточенно смотрел вниз, на огромный каменный выступ посреди долины. Монах надеялся — или скорее страстно верил всем своим существом, — что там, за тем выступом, его ждет дверь. Он попробовал всмотреться еще пристальнее, но мешало колыхание раскаленного воздуха.

Монах выпрямился в седле и уже собрался подстегнуть лошадь, как вдруг ему попалось на глаза нечто странное.

На плоской поверхности скалы неподалеку от него — на самом деле так близко, что непонятно, как он раньше этого не заметил, — красовался большой рисунок. Выполнен он был довольно топорно, однако в то же время не без некоторого изящества, и казался очень старым, возможно, даже древним. Краска уже давно выцвела, местами облупилась и пошла пятнами — издали не разглядеть, что именно представлял рисунок. Монах подъехал чуть ближе: похоже на сцену охоты первобытных людей.

Лиловые создания с массой конечностей, по-видимому, были охотниками. С грубыми копьями в руках они неотступно преследовали огромную рогатую тварь в панцире, которую, судя по всему, уже успели ранить. Потускневшие краски почти исчезли. Хорошо просматривались только зубы охотников — они сияли так, словно их белизну не под силу стереть многим тысячам лет. И вообще они заставили монаха вспомнить о собственных зубах и устыдиться, хотя почистил он их не далее как сегодня утром.

Монах и раньше видел подобные рисунки, но только на картинках и по телевизору. Как правило, их находили в пещерах — там они были неподвластны разрушительному действию природы, иначе давно пропали бы.

Он осмотрелся вокруг и обнаружил, что хоть скала и находится не в пещере, рисунок все же худо-бедно защищен от ветра и дождя огромными выступами сверху и по бокам. Впрочем, все равно странно, что он продержался так долго. И еще более странно, что его до сих пор никто не обнаружил. Все пещерные изображения такого рода достаточно известны и всем давно знакомы, однако этот образец наскальной живописи монах встретил впервые.

А вдруг ему посчастливилось сделать великое историческое открытие? Если он вернется в город и расскажет о нем, его встретят с распростертыми объятиями, установят новую материнскую плату и позволят верить… верить… во что? Он замер, зажмурился и тряхнул головой, чтобы устранить очередную системную ошибку.

Все это глупости.

Он верит в существование двери. Ему нужно ее найти. Дверь — это путь в… в…

Дверь — это Путь.

Вот так.

Если нечем крыть, выйти из положения всегда помогут заглавные буквы.

Монах бесцеремонно дернул поводья и продолжил спуск, оказавшийся еще более сложным, чем раньше. Когда через несколько минут они достигли ложа долины, он вдруг немного растерялся: на спекшейся бурой земле действительно лежал бледный розовато-коричневый слой пыли, особенно заметный по берегам вялотекущего ручейка, в который палящее солнце превратило бурную реку. Монах спешился, потрогал пыль, пропустил ее сквозь пальцы. Пыль приятно щекотала ладонь, была очень тонкой и по цвету почти такой же, как его кожа… может, чуточку бледнее.

Взглянув на не сводящую с него глаз лошадь, он понял — хотя и запоздало, — что ее, должно быть, мучит нестерпимая жажда. Монах тоже очень хотел пить, но старался не думать об этом. Он отстегнул от седла фляжку — уже такую легкую, что сжималось сердце, — открутил колпачок, отхлебнул, а затем налил немного воды в горсть. Лошадь жадно втянула воду губами и снова уставилась на него.

Монах печально покачал головой, закрыл фляжку и повесил на место. Небольшой частью разума, где хранились фактические и логические данные, он понимал, что воды надолго не хватит, а без нее надолго не хватит и их с лошадью. И только вера толкала его вперед. Теперь это была вера в существование двери.

Он отряхнул розовую пыль с грубого платья, выпрямился и посмотрел на каменный выступ, до которого оставалось ярдов сто. Ничто не дрогнуло у него в груди. И хотя основная часть его разума была тверда и несокрушима в своем убеждении, что за выступом находится дверь, а дверь — это путь, крошечная часть рассудка, та самая, где хранилась информация о фляжке с водой, все же воскрешала в памяти былые разочарования и пусть и негромко, но настойчиво призывала проявлять осторожность.

Если не пойти и лично не убедиться в существовании двери, придется верить в нее всегда. Его будет тянуть туда как магнитом всю жизнь. (То есть на протяжении того короткого отрезка времени, что от нее останется, — подсказала часть рассудка, помнившая о фляжке.)

С другой стороны, если он решит засвидетельствовать двери свое почтение, а ее там не окажется, то… что тогда?

Лошадь нетерпеливо заржала.

Ответ, разумеется, очень прост. Его снабдили целой монтажной платой для решения этой проблемы; именно для этого он и предназначен. Он будет продолжать верить в ее существование вопреки любым фактам. Для чего же еще нужна вера?

Дверь все равно есть, пусть даже ее и нет.

Он собрался с духом. Дверь там, и он должен к ней подойти, потому что дверь — это путь.

Монах взял лошадь под уздцы и пошел. Путь до двери недолог, а приближаться к ней следует со всей покорностью.

Отважно расправив плечи, он ступал медленно и торжественно и вскоре достиг каменистого выступа. Подошел к нему. Заглянул за угол.

И увидел дверь.

Лошадь, кстати, была весьма этим удивлена.

В благоговейном трепете потрясенный монах рухнул на колени. Он так привык к горьким разочарованиям, преследовавшим его всю жизнь, что был совершенно не готов к такому повороту событий. В системе возник сбой, монах смотрел на дверь отсутствующим взглядом.

В жизни он сталкивался только с огромными, армированными сталью дверями. Они обеспечивали сохранность видеомагнитофонов, посудомоечных машин, ну и, разумеется, дорогостоящих электрических монахов. Эта же дверь была простенькой, деревянной, размером не больше его самого, выкрашена в белый цвет, со слегка поцарапанной медной ручкой, прикрученной с одной стороны чуть ниже середины. Дверь приделали к скале, зачем и почему — неизвестно.

Ни жив ни мертв от страха, бедный монах кое-как поднялся на ноги, боязливо подошел ближе, коснулся двери и тут же отскочил назад, ошарашенный тем, что не сработала сигнализация. Он вновь дотронулся до двери, на этот раз решительнее.

Затем он медленно опустил ладонь на ручку. Опять тишина. На всякий случай обождав минуту, он легонько повернул ручку и почувствовал, как открылся замочный механизм. Монах затаил дыхание. Ни звука. Он потянул дверь на себя, та свободно поддалась. Он заглянул внутрь, но после слепящего солнца ничего не разглядел в темноте. Наконец, едва живой от страха и любопытства, он ступил вперед, таща за собой лошадь.

Спустя несколько минут некто, скрывавшийся доселе за выступом другой скалы, закончил втирать пыль себе в лицо, встал на ноги, потянулся и подошел к двери, отряхивая по пути одежду.

Глава 6

Чтец явно придерживался той точки зрения, что лучше всего достоинство и величие стихотворения передается, если декламировать его шутовским голосом. Голос то взмывал вверх, то устремлялся вниз, отчего казалось, что слова разбегаются во все стороны и ищут, где бы спрятаться.

Ричард расслабленно откинулся на спинку стула. Как любому выпускнику отделения английского языка и литературы колледжа Святого Седда, стихи ему были давно знакомы, и слова легко всплывали в памяти.

Кольриджу в учебном заведении уделялось поистине огромное внимание, несмотря на всем известный факт его пристрастия к легким наркотикам, под воздействием которых к нему во сне и явилось величайшее творение.

Рукопись поэмы берегли как зеницу ока и извлекали из библиотечного хранилища раз в год — чтобы прочитать на обеде в честь Кольриджа.

Интересно, надолго ли это растянется, думал Ричард. Он скосил глаза и с тревогой отметил усердие декламатора. Сперва заунывный голос его раздражал, однако через некоторое время стал успокаивать. Ричард смотрел на ручеек воска, стекающий по оплывшей свече, угасающее пламя освещало остатки еды на тарелках.

За обедом он позволил себе немного красного вина, и теперь приятная теплота растеклась по телу, разум слегка затуманился. Вопрос профессора внезапно заставил Ричарда задуматься: а действительно, что стало с его бывшим другом?.. И вообще, можно ли его так назвать? С Дирком вечно происходили какие-то странные события, непонятным образом взаимосвязанные… По большому счету разумно было бы предположить, что у него есть друзья, однако в самой этой мысли уже ощущалась некая неувязка, как если бы, к примеру, кто-то заявил бы, что Суэцкий кризис вспыхнул из-за булочки.

Свлад Чьелли. Широко известный как Дирк. Нет, скорее не широко, а скандально известный. С ним хотели познакомится, о нем ходили бесконечные слухи — это правда. Но популярным его вряд ли назовешь. Его можно сравнить с серьезной аварией на автотрассе: каждый притормаживает, чтобы приглядеться, но слишком близко подойти никто не решается: чего доброго, обожжет пламенем. Пресловутый — вот подходящее слово. Свлад Чьелли, тот самый пресловутый Дирк.

Он был упитаннее большинства своих сокурсников и страстно любил шляпы (точнее, одну-единственную шляпу), что для молодого человека его возраста было редкостью. Шляпу он носил темно-красного цвета, круглую, с плоскими полями. Как бы ее хозяин ни крутил головой, она всегда удивительным образом удерживалась в горизонтальном положении. Весьма примечательная вещь, которая, впрочем, не подчеркивала достоинств своего обладателя. А вот в качестве абажура для ночника она вполне могла бы послужить стильным и броским декоративным элементом.

Людей как магнитом притягивали к нему слухи, которые он не уставал опровергать и которые брались неизвестно откуда. Похоже, источником служили сами опровержения.

Молва наделила его способностями экстрасенса, унаследованными якобы по линии матери, чья семья, по словам Дирка, жила хоть и в Трансильвании, но в цивилизованном ее уголке. Строго говоря, он ничего не утверждал, а лишь называл все слухи абсолютной чепухой и упорно отметал все предположения, что среди его родни есть летучие мыши, угрожая судебным преследованием каждому, от кого услышит эти злобные выдумки. Тем не менее одеваться он предпочитал в широкое кожаное пальто, а у себя в комнате установил тренажер, предназначенный будто бы для лечения спины. В любое время дня и — что характерно — ночи его могли застать висящим на снаряде вниз головой, при этом он решительно отрицал какие бы то ни было ассоциации с летучими мышами.

С помощью стратегически грамотно построенного опровержения самых невероятных и фантастических слухов ему удалось завоевать себе славу экстрасенса, оккультиста, телепата, колдуна, ясновидца и психосассической летучей мыши-вампира.

Слово «психосассическая» он выдумал сам и сам же категорически отрицал, что оно вообще имеет хоть какой-то смысл.

А еще Дирк постоянно был на мели. Но однажды все изменилось.

Начало переменам положил доверчивый паренек по фамилии Мендер. За эту доверчивость Дирк его, наверное, и выбрал в соседи по комнате.

Стив Мендер заметил, что Дирк, завалившись спать пьяным, разговаривает во сне. Да не просто разговаривает, а бормочет что-то вроде: «Открытие торговых путей… бу-бу-бу… как решающий фактор развития империи… хр-р-р… фьюить… Раскройте тему».

Услышав это впервые, Стив Мендер как ужаленный подскочил в кровати. Второй год обучения близился к концу, на носу — экзамены, а бормотание Дирка поразительно напоминало вопрос из билета по истории экономики.

Мендер на цыпочках подкрался к Дирку и, затаив дыхание, слушал, однако, кроме нескольких несвязных фраз вроде «земля Шлезвиг-Гольштейн» и «франко-прусская война», которые Дирк пробубнил, зарывшись лицом в подушку, разобрать ничего не удалось.

Тем не менее новость распространилась быстро и незаметно, как лесной пожар.

Весь следующий месяц Дирк был нарасхват: его приглашали в гости, кормили и поили вином в надежде, что во сне он выдаст хоть немного еще экзаменационных вопросов. Как ни удивительно, чем вкуснее была еда и изысканнее вина, тем реже он засыпал лицом в подушку.

Дирк обернул себе на пользу якобы открывшиеся способности, даже не притязая на их наличие. Услышав истории о своем предполагаемом даре, он скептически смеялся, а порой даже выходил из себя.

Вдобавок ко всему, хоть сам он это и отрицал, во сне Дирк слышал какие-то мелодии, а спустя две недели кто-то вдруг превращал их в очередной музыкальный хит. Впрочем, организовать это нетрудно.

Дирк не прилагал почти никаких усилий к распространению мифов о себе. По натуре он был ленив и, ничем себя не утруждая, лишь позволил доверчивым людям делать всю работу за него. Лень — вот на чем все держалось. Обоснуй он свои сверхъестественные способности подробно и тщательно, у окружающих возникли бы подозрения, и они потребовали бы объяснений. Зато чем туманнее и расплывчатее были его «предсказания», тем охотнее люди ему верили и предавались пустым мечтам.

Со стороны казалось, что Дирку от всего этого нет никакой пользы. В действительности же, если взять да подсчитать, для любого студента ежедневно угощаться за чужой счет еще как выгодно.

Но опять же, разумеется, он сам никогда не признавал свои способности — наоборот, все решительно отрицал.

А потому находился в весьма удобном положении, чтобы в конечном итоге — совсем чуть-чуть — сжульничать.

— Боже правый!.. — Профессор вздрогнул и проснулся.

От вина и заунывного голоса чтеца его сморило, и теперь он удивленно озирался, однако вокруг ничего не изменилось. В огромном зале, в теплой, умиротворенной тишине звенели слова поэмы Кольриджа. Поморщившись, профессор вновь задремал, на этот раз не так глубоко.

Дирк все же поддался на уговоры погрузиться в гипнотический сон и дать прогноз относительно того, какие вопросы будут в билетах летней сессии.

Идею подсказал он сам, когда принялся перечислять, чего именно не станет делать ни при каких обстоятельствах, только чтобы доказать отсутствие у него предполагаемых и усердно отрицаемых им способностей, пусть даже ему этого очень хочется.

Чтобы раз и навсегда покончить со слухами и доказать, что они — не что иное, как полный абсурд и чепуха, он согласился на гипноз, но на тщательно обдуманных условиях: он запишет предсказание методом автоматического письма, запечатает в конверт и сдаст на хранение в банк. Точность прогноза можно будет проверить только по окончании экзаменов.

Нечего удивляться, что после этого его то и дело просили разрешить взглянуть на предсказания за довольно кругленькую сумму. Такие предложения его возмущали. Он называл их непорядочными…

Через некоторое время те, кто случайно сталкивался с Дирком в городе, вдруг стали замечать встревоженное, обреченное выражение на его лице. От расспросов он сперва отмахивался, но в конце концов нечаянно обронил, что его матери срочно требуются чрезвычайно дорогие услуги частного дантиста, а денег нет.

С этого времени прием добровольных пожертвований на лечение матери взамен на беглый просмотр предсказанных им экзаменационных вопросов пошел как по маслу, без лишней шумихи.

Затем вдруг выяснилось, что таинственную операцию по силам выполнить одному-единственному хирургу-стоматологу родом из Восточной Европы, проживающему в Малибу. И размеры пожертвований моментально взлетели до небес.

Разумеется, Дирк не допускал и мысли, что все это затеяно только для рекламы его мистических способностей. Он вообще отрицал их наличие и утверждал, что согласился на эксперимент с единственной целью — раз и навсегда опровергнуть все слухи, а если уж люди так хотят верить в его силу, то он — так и быть — сделает им одолжение и позволит заплатить за лечение его горячо любимой больной мамы.

В этой ситуации он должен был выйти сухим из воды.

По крайней мере ему так казалось.

Собственно говоря, чтобы на свет появились те самые записанные в состоянии гипнотического сна вопросы, понадобилось минимум усилий. Дирк всего лишь просмотрел билеты предыдущих лет, уловил принцип, по которому они составлялись, и вывел некоторые предположения. Он не сомневался: число совпадений будет достаточно высоким, чтобы обрадовать наивных простачков, и достаточно низким, чтобы усыпить подозрения остальных.

И вроде бы все так и вышло.

Но самое поразительное, что произвело фурор и в конечном итоге привело к его отчислению из Кембриджа и едва не закончилось для него тюрьмой: все предсказанные им экзаменационные билеты совпали с действительными.

Тютелька в тютельку. До последней запятой.

А если вспомнить шквал сенсационных сообщений в прессе! Сначала его изобличали как мошенника и афериста, затем вдруг принялись прославлять как героя, и так несколько раз по кругу, пока всем это не надоело и внимание общественности не переключилось на какого-то хитреца, обставляющего всех подряд в бильярд…

Позже Ричард встречал Дирка время от времени. Тот приветствовал его сначала осторожной ухмылкой, будто проверяя, не желает ли Ричард взыскать с него какой-нибудь прошлый долг, а потом расплывался улыбкой во весь рот в надежде занять немного денег. Дирк то и дело менял фамилии, и Ричард сделал вывод, что он так ведет себя не с ним одним.

В Ричарде вдруг шевельнулось чувство острой жалости: человек, ярко блиставший в тесном университетском кругу, поблек в свете будничных дней. Он задумался, почему так резко и неожиданно, но в то же время так беззаботно и небрежно прозвучал вопрос профессора.

Ричард посмотрел по сторонам: на похрапывающего профессора; притихшую, восторженную Сару; на огромный зал в мерцающих отблесках света; на старинные портреты министров и поэтов — в темноте они были почти неразличимы, лишь то тут, то там, озаренные свечным пламенем, вспыхивали их белозубые улыбки; на заведующего кафедрой английского языка и литературы; на книгу «Кубла Хан» у него в руках; и наконец — исподтишка — на собственные часы. И вновь откинулся на спинку стула.

Чтец дошел до второй, еще более странной части поэмы…

Глава 7

Последний день жизни клонился к вечеру, а Гордона Вэя интересовало только одно — лишь бы на выходные не пошел дождь. Синоптики обещали переменчивую погоду: сегодня ночью туман, в пятницу и субботу днем солнечно, но прохладно, к вечеру воскресенья в отдельных районах возможны ливни. Как раз когда все поедут домой, в город.

Все, кроме Гордона Вэя.

Разумеется, об этом синоптики умолчали, потому что предсказывать такое не входит в их обязанности. Но и гороскоп тоже не сказал ничего определенного: предупредил об аномальной планетарной активности в его знаке зодиака, посоветовал не смешивать желаемое с необходимым, а при решении рабочих вопросов действовать спокойно, решительно и беспристрастно. По непонятной причине в гороскопе забыли упомянуть, что к концу дня Гордон Вэй будет мертв.

Неподалеку от Кембриджа он остановился у небольшой бензоколонки, однако перед тем, как заправиться, несколько минут разговаривал в машине по телефону.

— Ладно, позвоню завтра, — сказал он, — или сегодня, только попозже. А лучше позвони сама. Через полчаса я буду в коттедже. Да, я знаю, этот проект важен для тебя… Да, хорошо, важен для всех, и давай на этом остановимся. Он нужен и тебе, и мне. Конечно, о чем речь… Я и не говорил, что мы перестанем его финансировать. Просто проект дорогостоящий, и нам следует взглянуть на все это спокойно, решительно и беспристрастно. Послушай, может, ты приедешь ко мне, и мы все обсудим?.. Ладно, да, я понимаю. Знаю. В общем, подумай об этом, Кейт. Созвонимся. Пока.

Он положил трубку и еще пару минут посидел в машине — просторном, серебристо-сером «мерседесе», какие обычно используют для рекламы. И не обязательно для рекламы самого «мерседеса». Гордон Вэй, брат Сьюзан и работодатель Ричарда Макдаффа, был богатым человеком, основателем и владельцем компании «Новейшие технологии 2». Первая фирма, «Новейшие технологии», прогорела по самой заурядной причине, а с ней вылетели в трубу и все заработанные деньги.

К счастью, ему снова удалось разбогатеть.

«Заурядная причина» состояла в том, что он продолжал заниматься компьютерной техникой, когда каждому подростку в стране уже наскучило возиться с дребезжащими «ящиками». Так что на этот раз он сделал ставку на программное обеспечение. Создав два продукта, один из которых — «Гимн» (второй, еще более рентабельный, так и не увидел свет), компания «Новейшие технологии 2» оказалась единственным британским разработчиком программного обеспечения, которого можно было упомянуть в одном предложении с «Майкрософт» и «Лотус». Пусть это предложение и начиналось со слов «„Новейшие технологии“ в отличие от таких крупных американских компаний, как  „Майкрософт“ и „Лотус“…», но все же! «Новейшие технологии» существуют. А Гордон Вэй — их владелец.

Он вставил кассету в стереомагнитофон. Послышался мягкий, чинный щелчок, и через секунду из восьми динамиков, скрытых за матовыми черными решеточками, полились звуки «Болеро» Равеля, настолько прорисованные и глубокие, что возникало ощущение физического присутствия на ледовой арене^[3]. Гордон мягко выстукивал мелодию по оплетке руля и смотрел на приборную доску, на изящные подсвеченные цифры и крошечные огоньки. Спустя некоторое время до него дошло, что на бензоколонке самообслуживание, поэтому придется выходить из машины.

На заправку ушло минуты две. Притопывая ногами от холода, Гордон Вэй залил бак, затем подошел к небольшой обшарпанной будке, заплатил за бензин, прикупил пару местных карт и несколько минут с энтузиазмом рассказывал кассиру о возможных перспективах развития компьютерной отрасли в будущем году. Он выдвинул предположение, что параллельная обработка данных станет основным ключом к поистине высокопроизводительным программам, но глубоко усомнился, что исследования искусственного интеллекта, в частности, с использованием языка ПроЛог, в ближайшем будущем приведут хотя бы к мало-мальски жизнеспособному в коммерческом плане результату, по крайней мере в том, что касается офисной компьютерной среды. На кассира эти разглагольствования не произвели ровно никакого впечатления.

— Очень разговорчивый попался парень, — объяснял тот позже полиции. — Уйди я на десять минут в туалет, он рассказывал бы все это кассовому аппарату. А задержись я еще немного, аппарат бы тоже не выдержал. Да, это точно он, — добавил кассир, снова взглянув на фотографию Гордона Вэя. — У него здесь рот закрыт, вот я его и не признал сперва.

— И ничего подозрительного? Вы в этом абсолютно уверены? — допытывался полицейский. — Ничто не показалось вам странным?

— Нет, я уже говорил: самый обычный покупатель в самый обычный вечер. Такой же, как все остальные.

Полицейский в упор посмотрел на него.

— А вот предположим, если бы вы увидели такое… — Полицейский свел в кучку глаза, вывалил изо рта язык и несколько раз подскочил на месте, крутя в ушах пальцами. — Вы бы тоже не удивились? Что бы вы подумали?

— Ну, э-э-э… — Кассир испуганно отпрянул. — Подумал бы, что вы спятили…

— Хорошо, — сказал полицейский и отложил блокнот. — Просто у всех свои представления о странностях. Понимаете, сэр? Если вы называете вчерашний вечер обычным, то я — прыщ на заднице у тетки маркиза Куинсберри. Официальные показания мы возьмем у вас позже. Спасибо, что уделили время, сэр.

Все это будет потом.

А пока Гордон сунул карты в карман и зашагал назад к машине. В тумане автомобиль покрылся матовым слоем мельчайших капель, что придавало ему очертания… ну, в общем, очертания чрезвычайно дорогого «мерседеса-бенца». Гордон вдруг подумал, что ему всегда хотелось быть обладателем чего-то подобного. Впрочем, он уже давно научился быстро выкидывать из головы такие мысли, потому что ни к чему хорошему они не приводили, а лишь сбивали с толку.

Он по-хозяйски похлопал по капоту, обошел вокруг и как следует нажал на приоткрытую крышку багажника. Раздался приятный щелчок исправного механизма. Вот в чем достоинство всей этой роскоши! В приятных звуках, издаваемых всегда исправными механизмами. Старые как мир ценности — высокое качество и профессиональное мастерство. Тут Гордон вспомнил, что нужно немедленно дать Сьюзан массу поручений, сел в машину и, едва вырулив на шоссе, набрал номер.

— «…оставьте сообщение на автоответчике, и я вам перезвоню. Возможно».

Пи-и-ип.

— Сьюзан, привет. Это Гордон, — произнес он, прижимая плечом трубку к уху. — Еду в коттедж. Сегодня… э-э-э… четверг, сейчас восемь сорок семь вечера. На дороге туман. Послушай, в выходные я жду американцев, они собираются обсудить реализацию второй версии «Гимна», рекламу и все такое… Ты знаешь, хоть я и не люблю тебя об этом просить, но деваться некуда, приходится.

Мне нужно, чтобы Ричард серьезно занялся делом. И не как всегда… Я обращаюсь к нему, он отвечает: «Да, никаких проблем», а сам… Черт! Грузовик ослепил фарами… Что за водители… никогда не выключат дальний свет. Так можно и насмерть разбиться! А на автоответчике осталось бы мое последнее пожелание оснастить фуры автоматическими выключателями дальнего света… Послушай, попроси Сьюзан — я имею в виду не тебя, конечно, а мою секретаршу Сьюзан, — пусть напишет от меня тому типу из департамента окружающей среды: если мы обеспечиваем технику, то с них — юридическое сопровождение. Так будет лучше всем. В любом случае он мне кое-чем обязан, да и к чему весь этот конкурс, если мы не в состоянии дать пинка какому-нибудь прохвосту. Можешь намекнуть, что я всю неделю веду переговоры с американцами.

Кстати… Надеюсь, я не забыл положить ружья. Дались же им эти зайцы, почему американцам всегда так хочется пострелять? Я тут прикупил пару карт: вдруг удастся убедить гостей в пользе долгих пеших прогулок? Может, заодно и мысли о зайцах повыветрятся. Жалко ведь пушистиков. Надо будет заготовить специальный предупредительный знак наподобие тех, что выставляют у них в Беверли-Хиллз. Что-нибудь вроде «Внимание, ведется стрельба».

Сделай пометку для Сьюзан: пусть раздобудет такой знак и приколотит его к заточенной жерди. Воткнем в землю, чтобы зайцы читали. Конечно, я имею в виду секретаршу Сьюзан, не тебя.

Так, о чем я говорил?

Ах да. О Ричарде и второй версии «Гимна». Сьюзан, через две недели состоится бета-тестирование. Ричард уверяет, что все в порядке. Но каждый раз, когда я вхожу к нему в кабинет, у него на экране компьютера одна и та же картинка: диван вертится вокруг своей оси. По словам Ричарда, это важная концепция, но я вижу всего лишь предмет мебели. Людям, мечтающим превратить бухгалтерскую отчетность компании в песню, вряд ли нужен крутящийся диван. Да, и еще. По-моему, пока рано заниматься трансформацией рисунка эрозионной сети Гималаев в пьесу для квинтета флейт.

Теперь о проекте Кейт. Сьюзан, не скрою, он нам дорого встанет и по оплате труда, и по машинному времени. И меня это очень тревожит. Конечно, исследования долгосрочные и важные, но ведь существует вероятность — да-да, всего лишь вероятность, однако нам следует в полной мере все проверить и оценить, — что они ни к чему не приведут… Странно, из багажника слышен какой-то шум. Вроде бы я хорошо его закрыл.

…Так вот, что касается Ричарда. Боюсь, только один человек может узнать, занимается он делом или витает в облаках. И этот человек — Сьюзан. На этот раз я имею в виду, конечно, тебя, Сьюзан, а не свою секретаршу.

Поэтому прошу — хоть мне очень неудобно, честное слово, — но, пожалуйста, повлияй на него. Объясни, как для нас это важно. Он должен понять, что «Новейшие технологии» — развивающаяся коммерческая компания, а не место для постановки опытов. Вечная проблема с этими учеными — выдвинут одну действительно стоящую идею и ждут, что их будут финансировать до скончания века, а сами вычисляют рельеф собственного пупка… Прости, мне нужно остановиться и закрыть багажник. Я сейчас…

Гордон положил трубку на пассажирское сиденье, съехал на обочину, вышел из машины и подошел к багажнику. В это мгновение крышка распахнулась. Некто выскочил из багажника, выстрелом в грудь из двустволки убил его наповал и исчез.

Изумление, испытанное Гордоном Вэем в момент своей внезапной смерти, не идет ни в какое сравнение с тем, как он удивился бы дальнейшим событиям.

Глава 8

— Входите, мой друг, входите.

К квартире профессора на верхнем этаже здания, ютившегося в углу второго внутреннего дворика, вела винтовая лестница. Освещение на лестничной площадке никуда не годилось. Все бы ничего, если бы там горела лампочка, однако лампочка отсутствовала, поэтому дверь едва просматривалась и к тому же была заперта. Профессор пытался отыскать ключ в тяжелой связке, напоминавшей оружие ниндзя, метнув которое можно срубить дерево.

Двойные двери в квартирах преподавателей в старой части колледжа образуют нечто вроде шлюзовых камер. И, как это обычно бывает со шлюзовыми камерами, приходится немало постараться, чтобы их открыть.

Наконец профессору удалось найти ключ от наружной двери — это оказалась прочная дубовая плита, покрытая серой краской и лишенная каких-либо декоративных элементов, если не считать узкой прорези для писем и американского замка. Дальше шла вторая дверь, отделанная ничем не примечательными белыми панелями, с самой заурядной медной ручкой.

— Входите, прошу вас, — повторил профессор, нащупывая выключатель.

В темноте тлеющие угольки в камине отбрасывали красные блики на стены, но электрический свет в одно мгновение залил комнату и разрушил магическое очарование. Профессор нерешительно потоптался у порога, будто хотел в чем-то удостовериться, но наконец суетливо и даже как-то радостно сделал шаг вперед.

Просторная гостиная с панелями на стенах была обставлена слегка пообтрепавшейся мебелью, которая, впрочем, вполне справлялась с основной своей задачей — придать помещению уют. У дальней стены стоял массивный стол красного дерева с толстыми кривыми ножками, заваленный книгами, подшивками газет, папками и норовящими развалиться стопками бумаг. Там же, к удивлению Ричарда, гордо и особняком лежали старые бухгалтерские счеты.

Рядом со столом ютились невысокое бюро в стиле ампир — весьма ценная вещь, не будь она такой обшарпанной, — и пара изысканных стульев эпохи королей Георгов, за ними — величавый книжный шкаф викторианского периода. Словом, сразу видно, что здесь живет университетский преподаватель: на стенах карты и гравюры, на полу потертый, выцветший ковер. Создавалось впечатление, что хозяин давным-давно ничего в этой комнате не двигал и не менял. Похоже, так оно и было.

Насколько Ричард помнил по предыдущим своим визитам, одна из дверей в комнате вела в кабинет, уменьшенную копию гостиной: повсюду еще более высокие кипы книг и стопки бумаг, готовые обрушиться в любое мгновение, мебель, пусть старинная и дорогая, усеяна следами от чашек с чаем и кофе и уставлена самими чашками.

Через вторую дверь можно было попасть в тесную и довольно скромно оборудованную кухню, а оттуда винтовая лестничка вела в спальню и ванную комнату.

— Присаживайтесь на диван и попробуйте устроиться поудобнее, — гостеприимно суетился профессор. — Не знаю только, удастся ли вам. Мне все время кажется, что его набили капустными листьями вперемешку с ножами и вилками. — Он серьезно посмотрел на Ричарда. — У вас дома хороший диван?

— Ну, вообще-то да, — рассмеялся тот.

— Правда? — глубокомысленно произнес профессор. — Интересно, где вы его купили? У меня с диванами всегда проблемы. Ни разу в жизни не было удобного. А ваш вам нравится?

Лицо профессора неожиданно приобрело слегка удивленное выражение — он вдруг увидел серебряный поднос с графином вина и тремя бокалами.

— Странно, что вы об этом спросили, — сказал Ричард. — Я еще ни разу на него не присел.

— Весьма мудрое решение! — одобрил профессор. — Весьма.

Ему вновь пришлось повозиться с мантией, чтобы снять верхнюю одежду.

— Не то чтобы я сам этого не хотел, — пустился в объяснения Ричард, — просто диван неожиданно застрял в лестничном пролете на полпути к моей квартире. Грузчики крутили его так и сяк — все зря. Что любопытно, теперь его не протолкнуть не только вперед, но и назад тоже. Так что на него не присядешь.

— Да, удивительно, — согласился профессор. — Никогда не доводилось сталкиваться с математикой безвозвратно застрявших диванов. Чем не новая область исследований? А со специалистами по пространственной геометрии вы не советовались?

— Я нашел лучшее решение. Позвал соседского мальчишку, который раньше мог собрать кубик Рубика за семнадцать секунд. Он сел на лестницу, больше часа изучал положение дивана, прежде чем объявить, что тот застрял бесповоротно. Впрочем, мальчишка повзрослел, и голова у него, вероятно, забита не тем, но его ответ все равно меня озадачил.

— Продолжайте, мой друг, все это очень интересно… Однако прежде позвольте вас чем-нибудь угостить. Может, портвейна? Или коньяку? По-моему, портвейн вам больше придется по душе, его хранят в университетских погребах с тридцать четвертого года. Напиток высочайшего качества, вы такой не пробовали… да и коньяка, честно говоря, у меня нет. А может, кофе? Или другого вина? Есть бутылочка великолепного марго, все никак не находилось повода ее откупорить… Правда, ей бы постоять открытой часика два. Это не означает, что я… Хотя нет, — торопливо добавил он, — марго мы лучше сегодня трогать не будем.

— Если не возражаете, я бы выпил чаю, — пришел ему на помощь Ричард.

Профессор удивленно поднял брови.

— Серьезно?

— Мне еще вести машину.

— И то правда. Тогда я ненадолго отлучусь на кухню. Мне оттуда все хорошо слышно, устраивайтесь поудобнее на моем диване и продолжайте рассказывать о своем. Так давно, вы говорите, он застрял?

— Недели три назад, — ответил Ричард, усаживаясь. — Конечно, я мог бы его распилить на части и выбросить, но должно же быть какое-то логическое объяснение. К тому же это заставило меня задуматься вот о чем: прежде чем покупать мебель, нужно точно знать, не застрянет ли она на лестнице или в проеме. Поэтому я построил трехмерную модель на компьютере, и пока мой компьютер говорит: выхода нет.

— Что-что он говорит? — переспросил профессор, наливая воду в чайник.

— Что ничего нельзя сделать. Я задал команду: рассчитать способ вызволить диван, компьютер ответил, что это невозможно. Я не поверил, но он подтвердил ответ. Тогда я изменил запрос: каким образом диван установили в теперешнее положение? Компьютер утверждает, что этого не могло произойти, если не были основательно раздвинуты стены. Мистика какая-то. Значит, либо что-то непонятное со стенами, либо барахлит программа, — со вздохом заключил Ричард. — А вы как думаете?

— Вы женаты? — крикнул из кухни профессор.

— Что? А, я понимаю, о чем вы. Диван почти месяц стоит на лестнице… Нет, не женат, но девушка у меня есть.

— Да? А чем она занимается?

— Она виолончелистка. Не скрою, из-за дивана мы немного поссорились, и она даже уехала жить обратно к себе, пока я с ним не разберусь. Она…

Ричард вдруг опечалился, встал и принялся бродить по комнате. Он поворошил угли в почти погасшем камине и подбросил дров, чтобы хоть немного согреться.

— Вообще-то Сьюзан — сестра Гордона, — наконец произнес он. — Но они такие разные. По-моему, она не в восторге от компьютеров. Да и отношение брата к деньгам ей тоже не нравится. Впрочем, я ее не виню, она и половины всего не знает.

— Половины чего она не знает?

Ричард вздохнул:

— Скажем так, это касается проекта, который впервые сделал прибыльной программную разработку компании. Она называлась «Интеллект» и была своего рода блестящей находкой.

— Что это за программа?

— Ну, одним словом, программа обратного действия. Забавно, но большинство прекрасных идей представляют собой всего лишь давно известную мысль, просто вывернутую наизнанку. Понимаете, к тому времени уже было написано множество программ, помогающих принять решение путем тщательного упорядочения и анализа всех составляющих. У всех у них один общий недостаток: решение, на которое указывают тщательно упорядоченные и проанализированные факты, далеко не всегда совпадает с тем, чего желали достичь вы.

— Да-а-а-а… — раздался голос профессора из кухни.

— В общем, Гордону пришла гениальная идея: написать программу, позволяющую сначала задать желаемое решение и только потом внести в нее все имеющиеся факты. Задача (а с ней программа справлялась виртуозно) — построить вероятные логические цепочки, соединяющие исходные данные и вывод. И это, скажу я вам, сработало на все сто. Гордон почти сразу купил себе «порше», хотя до этого был на мели и совсем не умел водить машину. Менеджер в банке не нашел, к чему придраться. Даже когда три недели спустя Гордон умудрился списать свой долг.

— Потрясающе! Программа, наверное, расходилась на ура?

— Нет. Не успели продать ни одного экземпляра.

— Вы меня заинтриговали. Похоже, отхватили поистине большой куш?

— Да, — нерешительно произнес Ричард. — Проект целиком и полностью выкупил Пентагон. Эта сделка невероятно упрочила финансовое положение «Новейших технологий». А вот за моральные устои компании я бы не поручился. Недавно мне довелось анализировать аргументы, выдвигаемые в пользу развязывания звездных войн, и, должен сказать, схема алгоритмов вполне ясна, если вы знаете, чего хотите.

Вообще же, наблюдая последние два года за стратегией Пентагона, могу с достаточной уверенностью заявить, что в военном флоте США используют вторую версию, в то время как в распоряжении ВВС по какой-то причине всего лишь экспериментальная версия «Интеллекта». Странно все это.

— А у вас не сохранилось копии?

— Конечно, нет, — вскинулся Ричард. — Для чего мне? И потом, когда Пентагон что-то покупает, он забирает все: до единой циферки кода, до единого диска и тетрадки с записями. Я рад, что мы распрощались с программой. Если это действительно так. У меня полно дел со своими проектами.

Еще раз поворошив угли в камине, Ричард вдруг задумался, зачем сюда пришел, ведь у него столько работы. Гордон не устает напоминать: уже пора выдать новую суперверсию «Гимна», чтобы в полной мере использовать возможности «Макинтош-2», а у него все никак не дойдут руки. Что же до модуля преобразования индексов Доу-Джонса в данные формата MIDI — цифрового интерфейса музыкальных инструментов, — Ричард просто пошутил, однако Гордон, само собой, воспринял идею всерьез и стал настаивать на ее реализации. Здесь сроки тоже поджимали, а до завершения еще далеко.

И вдруг он отчетливо понял, почему сидит в гостях. Просто сегодня приятный вечер, даже если не совсем ясны причины, по которым профессор так хотел с ним встретиться.

Ричард взял со стола две книги. По всей видимости, этот стол использовался и в качестве обеденного: пусть стопки книг выглядели так, словно лежали тут вечно, однако пыли вокруг них не было. Значит, их время от времени отодвигали.

Наверное, подумал он, тем, кто всю жизнь провел в тесном мирке кембриджского колледжа, временами нестерпимо хочется поболтать с кем-нибудь извне. Профессор, конечно, славный старик, но сегодня за обедом коллеги явно дали понять, что сыты его чудачествами по горло, тем более у них и собственных не перечесть.

Ричарда немного тревожили мысли о Сьюзан. Впрочем, к ним он уже привык.

В одной из книг, старой и потрепанной, рассказывалось о привидениях в доме пастора в Борли, слывшем излюбленным местом призраков в Англии. Корешок изрядно пообтрепался, фотографии посерели и расплылись, и уже невозможно было что-то на них различить. Ричард сперва решил, что одна из них — удачный (или удачно сфальсифицированный) снимок привидения, но подпись гласила, что это портрет автора.

Вторая книжка, значительно новее, по странному совпадению оказалась путеводителем по островам Греции. От нечего делать Ричард ее пролистал, и вдруг из нее выпал какой-то листок.

— Вам с бергамотом или китайский? — крикнул из кухни профессор. — А может, индийский? Или в пакетиках? Хотя он весь в пакетиках. И не очень свежий.

— Индийский, если можно, — отозвался Ричард и поднял листок.

— С молоком?

— Да, пожалуй.

— Один кусочек или два?

— Один, пожалуйста.

Вкладывая листок обратно в книгу, Ричард заметил, что на нем торопливым почерком сделана довольно странная надпись: «Вот обычная серебряная солонка. Вот обычная шапочка».

— Сахар?

— Простите, что? — встрепенулся Ричард и быстро положил книгу на место.

— Шутка, — весело сказал профессор. — Так я иногда проверяю, слушают ли меня.

Сияя гостеприимной улыбкой, он появился из кухни с маленьким подносом, на котором стояли две чашки. Внезапно поднос выпал из его рук, чай пролился на ковер. Одна из чашек раскололась, вторая отскочила под стол. Бледный и испуганный профессор прислонился к дверному косяку.

Ричард растерялся и какое-то время не мог сообразить, как реагировать. Когда он все-таки бросился на помощь, старик уже пришел в себя, стал извиняться и предложил заварить еще чаю. Ричард усадил его на диван.

— Как вы? — беспомощно спросил он. — Может, вызвать врача?

Профессор отмахнулся:

— Все в порядке, я отлично себя чувствую. Какой-то звук напугал меня. Наверное, показалось. Просто устал, пока заваривал чай. Сейчас отдышусь немножко… Думаю, капелька… э-э-э… вина придаст мне сил. Мне жаль, мой друг, я не хотел вас напугать.

Он указал на графин с портвейном. Ричард торопливо наполнил бокал, протянул ему и недоуменно спросил:

— Что это был за звук?

В это мгновение откуда-то сверху донесся шорох и непонятный шум, похожий на тяжелое дыхание.

— Вот… — прошептал профессор и выронил из рук бокал. Наверху кто-то топал ногами. — Вы слышали?

— Да, слышал.

Ответ, казалось, успокоил старика.

Ричард с беспокойством посмотрел на потолок.

— Там кто-то есть? — спросил он.

Вопрос глупый, но не задать его он не мог.

— Нет, — ответил профессор таким тихим и испуганным голосом, что Ричарда взяла оторопь, — никого. Там никого не должно быть.

— Тогда…

Профессор с трудом встал на ноги, однако на лице его была написана необычайная решимость.

— Я должен туда подняться, — спокойно произнес он. — Должен. Прошу вас, подождите меня здесь.

— Послушайте, что происходит? — Ричард преградил ему путь. — Думаете, к вам забрался вор? Давайте-ка лучше я поднимусь и проверю. Наверняка это просто сквозняк.

Он и сам не знал, зачем сказал это. Было совершенно ясно, что сквозняк тут ни при чем. Пусть иногда сквозняки и похожи на тяжелое дыхание, но уж топать ногами они вряд ли станут.

— Нет, — возразил старик, деликатно, но настойчиво отодвигая его в сторону. — Я должен сам.

Ричарду ничего не оставалось, как последовать за ним через узкий коридорчик в тесную кухню. Оттуда наверх вела деревянная лестница с расшатанными и потертыми ступеньками.

Профессор щелкнул выключателем и с мрачным сомнением посмотрел на тусклую одинокую лампочку, осветившую лестницу.

— Ждите здесь, — сказал он и поднялся на две ступеньки.

Затем обернулся и очень серьезно посмотрел на Ричарда.

— Мне жаль, что вам пришлось столкнуться с этой… стороной моей жизни. Однако уже ничего не поделаешь, и мне остается лишь попросить вас об одном одолжении. Я не знаю, что ждет меня наверху. Вернее, не знаю в точности. Возможно, я по глупости сам навлек на себя эти неприятности своими… увлечениями, а может, я здесь — невинная жертва. В первом случае мне винить некого, кроме самого себя. Как врачу, который не в силах бросить курить. Или, хуже того, экологу, не сумевшему отказаться от автомобиля. В последнем же — я просто надеюсь, что вас это никак не затронет.

Просьба моя заключается в следующем. Если я вернусь сюда — а это, надеюсь, обязательно случится — и что-то в моем поведении вам вдруг покажется странным, к примеру, я буду не в себе, то прошу вас, навалитесь на меня и крепко прижмите к полу. Вы поняли? Ваша задача — не дать мне сделать то, что я попытаюсь сделать.

— А как я пойму? — недоверчиво спросил Ричард. — Простите за столь глупый вопрос, но как я узнаю?..

— Вы все поймете, — уверил профессор. — А теперь ступайте в гостиную и ждите. И не забудьте закрыть дверь.

Ричард недоуменно покачал головой и вышел из кухни. В большой неприбранной комнате он слушал, как тяжело и неторопливо преодолевает ступени профессор, шаги напоминали монотонное тиканье старинных часов.

Наконец старик добрался до верхней площадки. Повисла тишина. Секунды шли одна за другой: пять, десять, двадцать… Затем послышались те же звуки, что так напугали профессора, — шум и тяжелое дыхание.

Ричард быстро подошел к двери, но не открыл ее. Холод в гостиной усиливал чувство нарастающей тревоги. Ричард тряхнул головой, чтобы избавиться от неприятного ощущения, и вдруг замер, когда кто-то вновь затопал и остановился.

Немного погодя протяжно заскрипела дверь: ее открывали дюйм за дюймом, пока не распахнули полностью.

И наступила долгая, очень долгая тишина.

Наконец дверь медленно закрылась.

Кто-то опять пересек площадку и остановился. Ричард, не сводя глаз с двери, немного отошел назад. Шаги опять послышались на лестнице: кто-то медленно и осторожно спустился. Через несколько секунд ручка повернулась, и в гостиную как ни в чем не бывало вошел профессор.

— Все в порядке, — спокойно сказал он. — Просто в ванной стоит лошадь.

Ричард бросился на него, повалил с ног и прижал к полу.

— Нет, — ловя ртом воздух, запротестовал профессор, — не надо, отпустите меня, со мной все в порядке, черт побери! Это всего лишь лошадь, самая обыкновенная.

Он без особого труда спихнул с себя Ричарда, сел и, отдуваясь, провел рукой по жидким волосам. Немало озадаченный Ричард стоял рядом и с опаской наблюдал за ним. Наконец он отодвинулся, помог профессору подняться на ноги и сесть на стул.

— Просто лошадь, — повторил профессор и отряхнул одежду. — Но все равно спасибо, что приняли мои слова всерьез.

— Лошадь?

— Да.

Ричард вышел из гостиной, осмотрел лестницу и вернулся.

— Значит, лошадь? — опять переспросил он.

— Совершенно верно… Погодите! — Профессор попытался остановить Ричарда, который явно вознамерился убедиться во всем собственными глазами. — Ну ее. Пусть будет как есть. Это ненадолго.

Ричард в изумлении уставился на него:

— Значит, у вас в ванной стоит лошадь, а вы говорите, что все нужно оставить как есть?

Профессор растерянно заморгал.

— Послушайте, — наконец произнес он, — простите, если я вас… напугал. Вы испытали легкое потрясение. Это иногда бывает, мой друг, не стоит расстраиваться. Да в мое время и не такое случалось! Батюшки, чего только мне не довелось повидать… А тут всего-навсего лошадь. Я потом схожу и выпущу ее. Давайте лучше выпьем, это поможет поднять настроение.

— Но… как она туда попала?

— Как, как… Наверное, вошла через открытое окно.

Ричард — не в первый и не в последний раз — посмотрел на него, подозрительно сощурив глаза.

— Вы это специально делаете, да?

— Что делаю, друг мой?

— Я не верю, что у вас в ванной лошадь, — вдруг заявил Ричард. — Я не знаю, ни что там, ни чем вы занимаетесь, ни для чего вы меня сюда позвали, но я не верю, что у вас в ванной лошадь.

Не обращая внимания на дальнейшие протесты профессора, он решительно зашагал наверх по лестнице.

Ванная комната была небольшой.

Старинная отделка из декоративных дубовых филенок на стенах вполне могла оказаться весьма дорогостоящей, если вспомнить, сколько лет этому зданию и что оно собой представляет. Однако больше ничего примечательного в глаза не бросалось.

На полу — старый, потертый линолеум в черно-белую клетку, маленькая ванна, чистая, но с застарелыми пятнами и сколами, и крохотная раковина, на ней — стакан с зубной щеткой и пастой. К бесценным стенным панелям над раковиной привинчен жестяной шкафчик. По всей видимости, краску на нем уже не раз обновляли, а по краям зеркальной дверцы от сырости пошли темные пятна. Унитаз был оснащен старомодным чугунным бачком с цепочкой. В углу стоял деревянный шкаф кремового цвета, рядом с ним венский стул с аккуратной стопкой обветшалых полотенец. А большую часть пространства занимала лошадь.

Ричард удивленно уставился на нее, она смерила его оценивающим взглядом. Он слегка покачнулся. Она стояла как вкопанная. Спустя какое-то время лошадь стала смотреть на шкаф. Во взгляде ощущалось если не удовольствие, то по крайней мере смирение и готовность покорно ждать, когда ее отведут в другое место. А еще казалось… что же это было?

Лошадь купалась в струившемся сквозь окно лунном свете. Крохотное окно действительно было распахнуто настежь, однако находилось оно на втором этаже — вряд ли лошадь воспользовалась таким мудреным способом проникнуть в ванную.

Само животное тоже выглядело странно. Впрочем, странность эта вполне объяснялась уже тем, что лошадь стояла в ванной университетского здания. Вот, пожалуй, и все.

Ричард нерешительно протянул руку и похлопал животное по шее. Шерсть была блестящей и ухоженной, шея — упругой. Она будто бы слегка изогнулась: в лунном свете все кажется удивительным. Лошадь чуть заметно тряхнула гривой, но особо не противилась, когда он прикоснулся к ней.

Не встретив возражений, Ричард снова потрепал гриву и почесал лошади морду. И вдруг увидел в дальнем углу комнаты еще одну дверь. Он осторожно обошел лошадь, приблизился к той двери, немного постоял в задумчивости и попробовал ее отворить.

Дверь вела в спальню профессора — небольшую комнату, где в беспорядке валялись книги и обувь и стояла узкая кровать. Здесь была еще одна дверь, выходившая на лестничную площадку.

И на самой площадке, и на ступенях Ричард заметил свежие царапины — вероятно, лошадь кто-то тащил сюда по лестнице. Сам бы он ни за что не хотел попробовать это проделать, а еще меньше хотел оказаться на месте лошади. Однако все выглядело именно так.

Но зачем и кому это понадобилось?

Ричард в последний раз взглянул на лошадь, которая тоже в последний раз взглянула на него, и спустился по лестнице.

— Да, действительно, — сказал он профессору. — У вас в ванной стоит лошадь. Поэтому я согласен немного выпить.

Он плеснул немного портвейна себе, потом профессору, который с бокалом в руках задумчиво глядел на огонь в камине и был явно не прочь, чтобы ему налили еще.

— А ведь я приготовил три бокала, — весело сказал профессор. — Все никак не мог понять зачем, а теперь вспомнил. Вы ведь меня спрашивали, можно ли прийти с подругой. Похоже, не вышло, и судя по всему, из-за дивана. Ничего, такое иногда случается. Ой-ой, не так много, а то прольете.

Все мысли о лошади тотчас вылетели у Ричарда из головы.

— Разве я спрашивал? — удивился он.

— О да. Я точно помню. Вы специально мне перезвонили. Я еще ответил, что это было бы замечательно, и очень обрадовался. На вашем месте я бы распилил диван. Никакая мебель не стоит того, чтобы из-за нее рисковали счастьем. Хотя… возможно, ваша подруга посчитала, что вечер будет жутко скучным, и решила заняться чем-нибудь повеселее, например, помыть голову. Знаю, я и сам поступил бы точно так же. Будь у меня шевелюра побольше, ни за что не стал бы участвовать в этом жалком сборище.

Настала очередь Ричарда бледнеть и удивляться.

Да, он предполагал, что Сьюзан не захочет с ним пойти.

Да, он предупредил ее, что будет невыносимо скучно. Но она настаивала. Говорила, что там ей хотя бы представится шанс увидеть его лицо не в свете от экрана компьютера. Он согласился и обещал взять ее с собой.

Только потом обо всем забыл. И не заехал за ней.

— Разрешите воспользоваться вашим телефоном, — попросил он профессора.

Глава 9

Гордон Вэй лежал на земле, не зная, что предпринять дальше.

Он умер. В этом сомнений почти не было. В груди — чудовищная дыра, однако кровь из нее сейчас уже стекала тоненькой струйкой. Ни грудная клетка, ни остальные части тела не шевелились.

Гордон посмотрел вверх и по сторонам, и ему стало ясно: чем бы он сейчас ни двигал, это не было частью его тела.

Медленно наполз туман, но понятнее ничего не стало. В некотором отдалении в траве дымился его дробовик.

Он так и продолжал лежать, будто мучимый бессонницей в четыре часа утра: заснуть невозможно, но и заняться тоже нечем. Неспособность отчетливо мыслить скорее всего объяснялась тем, что он только что испытал потрясение. Непонятно, впрочем, почему он совсем не потерял способность мыслить.

В извечном споре о том, что ждет человека после смерти — рай, ад, страдание или полное исчезновение, — несомненен лишь один тезис: каждый узнает ответ, как только умрет.

Гордон Вэй умер, но не имел ни малейшего представления, что делать дальше. Ему никогда не доводилось сталкиваться с такой ситуацией.

Он сел. Сидящее тело казалось ему таким же реально существующим, как и то, которое остывало на земле, отдавая тепло своей крови прохладному ночному воздуху.

Продолжая эксперимент, Гордон медленно и неуверенно попробовал подняться на ноги. Земля будто поддерживала его, взяла на себя его вес. Но затем вдруг обнаружилось, что веса в нем нет. Он нагнулся, чтобы потрогать почву, и почувствовал некое упругое сопротивление, подобное ощущению, когда пытаешься взять что-то онемевшими пальцами. Рука затекла. Ноги тоже, и вторая рука, и все тело, и голова.

Тело умерло. Почему не умер мозг, Гордон не знал.

Он застыл, охваченный ужасом; клубы тумана медленно плыли сквозь него.

Позади в нелепой позе неподвижно распростерлось мертвенно-бледное тело, и ему невыносимо хотелось содрогнуться. Или скорее хотелось, чтобы содрогнулось тело. Которого у него больше не было.

Внезапно он вскрикнул, однако не услышал ни звука. Он дрожал, но не ощущал дрожи.

В машине играла музыка и горел свет. Он пошел к ней. Попытался сделать это уверенно, но походка была нетвердой, слабой, неустойчивой и — да чего уж там! — призрачной. Земля едва ощущалась под ногами.

Дверца со стороны водительского кресла все еще была открыта: он вышел всего лишь на пару секунд — захлопнуть багажник.

Каких-то две минуты назад он жил. Был человеком. Рассчитывал быстро вернуться в машину и ехать дальше. Две минуты — и позади целая жизнь.

«Разве это не безумие?» — думал Гордон.

Он обошел дверь и посмотрел в зеркало.

Выглядел он в точности как и всегда. Только сильно напуганным, что неудивительно. Но это без сомнений был он. Наверное, все происшедшее ему привиделось, какой-то кошмар наяву. Его неожиданно посетила мысль: нужно подышать на зеркало.

Ничего. Ни единой капельки. Веский аргумент для докторов. По телевизору показывали: нет на зеркале пара — значит, нет дыхания. А может, с волнением подумал он, все дело в подогреве зеркал? Продавец так нахваливал машину: подогрев, электроника, сервопривод… А может, зеркала цифровые? И в этом все дело? Цифровые, подогреваемые зеркала с сервоприводом, с компьютерным управлением. Незапотевающие…

В голову лезет всякий вздор. Он медленно повернулся и опять с опаской глянул на тело с разверзнутой грудью. Действительно, веский аргумент для докторов. Даже если бы это тело принадлежало другому человеку, смотреть было бы страшно, а оно принадлежит ему самому…

Он мертв. Мертв… мертв…

Гордон хотел, чтобы слово прозвучало погребальным звоном, но не вышло. Это не фонограмма к фильму, он просто мертв — и все.

Не в силах оторвать потрясенного взгляда от собственного трупа, он вдруг пришел в ужас от застывшего на лице глупого выражения.

Разумеется, это было вполне объяснимо. Любой, кого застанут врасплох выстрелом в упор из его же собственного ружья, когда он закрывает багажник собственной же машины, будет выглядеть именно так. Тем не менее мысль, что его увидят с такой нелепой миной, Гордону не понравилась.

Он опустился на колени рядом с трупом в надежде придать лицу выражение горделивое или хотя бы не столь безнадежно тупое.

Задача оказалась практически невыполнимой. Он попробовал потянуть свою до боли знакомую кожу, но не получалось как следует за нее ухватиться: все равно что затекшими руками лепить из пластилина, когда пальцы не соскальзывают, а утопают в нем. В данном случае пальцы утопали в лице.

Его захлестнули отвратительные чувства страха и злости на собственное жалкое бессилие, и внезапно он обнаружил, что душит и яростно трясет свое неподвижное тело. Гордон испуганно отшатнулся: теперь труп мало того что выглядел тупо, но вдобавок зловеще ухмылялся и косил глазами. А на шее багровыми цветами распустились синяки.

Гордон всхлипнул. На этот раз звук, отдаленно напоминающий стон, вырвался из глубин того, во что он внезапно превратился. Закрыв лицо руками, он попятился к машине и рухнул на сиденье. Машина приняла его сухо и холодно, как тетка, которая не одобряет последние пятнадцать лет жизни племянника, а потому, угощая его стаканчиком хереса, старательно отводит взгляд.

Может, стоит вызвать врача?

Выкинув из головы нелепую мысль, он остервенело вцепился в руль, но руки проскользнули мимо. Гордон попытался переключить передачи, однако все закончилось тем, что он забился в отчаянии, так и не сумев ни ухватиться за рукоятку, ни сдвинуть ее.

Легкую оркестровую музыку из стереосистемы терпеливо слушала по-прежнему брошенная на пассажирском сиденье телефонная трубка. До Гордона вдруг дошло, что он все еще соединен с телефоном Сьюзан — ее автоответчик не отключался, пока на другом конце не дадут отбой. Значит, у него все еще есть контакт с миром.

Гордон тщетно пытался схватить трубку, но все закончилось тем, что он сам склонился над микрофоном.

— Сьюзан! — кричал он хриплым, похожим на отдаленный вой голосом. — Сьюзан, помоги! Помоги мне ради всего святого. Сьюзан, я умер… умер… Я умер… и теперь не знаю, что делать…

В отчаянии он расплакался и прильнул к трубке, как ребенок, который, ища утешения, льнет к одеялу.

— Помоги мне, Сьюзан… — крикнул он еще раз.

— Пи-и-ип, — раздалось из телефона.

Гордон посмотрел на аппарат. Похоже, ему все-таки удалось нажать какую-то кнопку, после чего связь прервалась. Он принялся лихорадочно хватать трубку, но та неизменно проскальзывала сквозь пальцы и продолжала неподвижно лежать на сиденье. У него не получалось к ней притронуться. Не получалось надавить на кнопки. В порыве гнева он швырнул трубку в лобовое стекло. Как ни странно, это у него вышло прекрасно. Трубка ударилась о стекло, срикошетила обратно в кресло, отскочила, плюхнулась между сиденьями и осталась совершенно равнодушна к дальнейшим попыткам взять ее в руки.

Какое-то время Гордон просто сидел и медленно качал головой. Страх постепенно уступал место ощущению неизбывной тоски.

Мимо пронеслись несколько машин, но никто из водителей не обращал внимания на стоящий у обочины «мерседес». Труп лежал на траве немного поодаль, и свет фар просто не успевал выхватить его в ночи. Никто и подавно не заметил, как тихо плачет за рулем призрак.

Сколько он так просидел, неизвестно. Он не задумывался о времени, знал лишь, что идет оно не слишком быстро. У него было мало причин следить за его ходом. Холода он не чувствовал. В сущности, он уже даже не мог вспомнить это ощущение, просто понимал, что сейчас ему должно быть холодно.

Наконец он вышел из ступора. Надо что-то предпринимать, но что? Пожалуй, стоит попробовать добраться до коттеджа. Непонятно только — зачем. Ему просто необходимо чем-то себя занять. Чтобы преодолеть эту ночь.

Собравшись с силами, он выскользнул из машины, при этом ступня и колено легко прошли сквозь дверь. Он оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на тело. Оно исчезло.

Будто с него недостаточно потрясений. Он безотрывно смотрел на сырую, примятую траву.

Его тело исчезло.

Глава 10

При первой же возможности Ричард откланялся.

Он от всей души поблагодарил профессора за чудесный вечер, попросил не стесняться и звонить всякий раз, когда тот будет в Лондоне, и справился, не может ли он чем-нибудь помочь с лошадью. Нет? Ну, если вы так уверены, то еще раз большое спасибо и до свидания.

Ричард немного постоял в задумчивости, пока дверь не закрылась окончательно.

За то короткое время, что лестничную площадку освещала лампочка из квартиры профессора, он не заметил на половицах никаких следов. Странно, что лошадь повредила только пол в квартире.

Да, все это выглядело очень странно. Тем не менее сегодняшние странности этим не ограничивались. Любопытный факт: за долгое время только этот вечер выдался свободным от работы.

Повинуясь какому-то импульсу, Ричард постучал в дверь напротив. Очень долго никто не отвечал, и он было развернулся, чтобы уйти, когда дверь наконец со скрипом открылась.

К немалому удивлению, перед ним возник похожий на настороженную птицу давешний преподаватель с килем гоночной яхты вместо носа.

— Прошу прощения, — затараторил Ричард, — не встречали ли вы сегодня на лестнице лошадь?

Человек прекратил нервно дергать пальцами и слегка наклонил в сторону голову. Ему потребовалось достаточно продолжительное время, чтобы погрузиться в себя и отыскать собственный голос, который оказался писклявым и тихим:

— Это первый обращенный ко мне вопрос за семнадцать лет три месяца два дня пять часов семнадцать минут и двадцать секунд. Я считал.

Он неслышно закрыл дверь.

Ричард практически рысью пересек второй внутренний дворик.

Добравшись до первого, он заставил себя замедлить ход.

Холодный ночной воздух царапал легкие. Торопиться уже не было смысла: он так и не дозвонился до Сьюзан, потому что у профессора не работал телефон. Вот и еще одна загадка. Но это хотя бы могло иметь разумное объяснение. Профессор скорее всего просто забыл оплатить счет.

Прежде чем выйти за территорию колледжа, Ричард решил заглянуть к привратникам, в ютившуюся на входе под огромной аркой каморку, стены которой были увешаны ключами и записками. В углу каморки притулился обогреватель, в глубине негромко бормотало радио.

— Прошу прощения, — обратился он к одетому в черный костюм рослому человеку за стойкой, — я…

— Да, мистер Макдафф, чем я могу вам помочь?

Ричард слегка опешил: пребывая под впечатлением от сегодняшнего вечера, он и сам-то вряд ли сразу вспомнил бы собственное имя. Впрочем, о блистательных способностях привратников колледжа запоминать фамилии знал каждый — как и о привычке при любом удобном случае их демонстрировать.

— Вы не в курсе, есть ли в колледже какая-нибудь лошадь? В смысле, если бы на территории колледжа находилась лошадь, вам бы об этом было известно?

На лице привратника не дрогнул ни один мускул.

— Нет, сэр, и да, сэр. Могу я быть еще вам чем-нибудь полезен, мистер Макдафф? Сэр?

— Э-э-э, нет, — ответил Ричард и побарабанил пальцами по стойке. — Нет. Благодарю вас. Большое спасибо за помощь. Очень приятно встретиться с вами вновь, э-э-э… Боб. Доброй ночи!

Ричард вышел.

Привратник продолжал стоять со скрещенными на груди руками и лишь слегка, почти незаметно покачал головой.

— А вот и кофе, Билл. — Из внутреннего помещения возник невысокий жилистый человек с дымящейся чашкой в руках. — Похолодало сегодня, да?

— Да, Фред, спасибо, — поблагодарил Билл, взял чашку и сделал глоток. — Что ни говори, а людей с причудами становится все больше. Тут один интересовался, нет ли на территории лошади.

— Правда? — Фред, щурясь от пара, тоже отпил немного кофе. — Сегодня сюда заходил какой-то нелепый малый. Похож на иностранного священника. Я сперва ни слова не мог разобрать. Но ему, наверное, хотелось просто погреться да послушать радио.

— Ох уж эти иностранцы…

— В конце концов я попросил его покинуть помещение. Встал тут, понимаешь ли, обогреватель мне загораживает. Уходите, говорю. И тут он вдруг переспрашивает: «Что делать? Уходить?» «Так будет лучше, поверьте», — отвечаю я голосом Хамфри Богарта.

— Да ладно! Больше похоже на Джимми Кэгни.

— Нет, это Богарт. А Джимми Кэгни говорил вот как: «Так будет лучше, поверьте».

Билл нахмурился:

— По-твоему, это голос Джимми Кэгни? А я всегда думал, что так ты пародируешь Кеннета Маккеллара.

— Ты не разбираешься, Билл, у тебя слуха нет. Вот Кеннет Маккеллар: «Ты ступай по той дороге, а я пойду по этой…»

— А, ясно. Я-то имел в виду шотландского тенора Маккеллара. И что тебе ответил священник, Фред?

— Он посмотрел мне прямо в глаза, Билл, и произнес как-то очень странно…

— Хватит тебе обезьянничать, Фред, просто скажи, что он ответил, и все.

— Ответил, что верит мне.

— А-а. Ничего интересного, Фред.

— Может, и так. Только он еще обмолвился, что оставил в ванной лошадь, и просил меня за ней приглядеть.

Глава 11

Гордон Вэй с трудом волочился по обочине темной трассы. Или скорее предпринимал жалкие попытки плыть по воздуху.

Он решил, что, став призраком (а в том, что он им стал, сомнений не было), он просто обязан обрести такую способность. В призраках он понимал немногое, но питал надежду, что, лишившись физического тела, человек обретает право на получение определенных компенсаций, и среди них — способность плавать по воздуху. На деле же каждый шаг ему приходилось проделывать самому.

Гордон хотел добраться до своего коттеджа. Зачем — он не знал, но даже призракам необходимо ночное пристанище, а дома и стены помогают. Правда, чему они помогают, непонятно. Но по крайней мере на данный момент ему нужно было добраться до места, а там он что-нибудь придумает.

Он уныло плелся вперед и останавливался у каждого фонаря, чтобы еще раз оглядеть то, что от него осталось.

Определенно он все больше превращался в призрака.

Временами его почти не было видно, он просматривался чуть заметнее, чем тень в тумане, сон, который вот-вот закончится и пропадет совсем. Потом вдруг едва не обретал прежнюю материальность. Пару раз он хотел прислониться к столбу и чуть не падал, поскольку столб легко проходил сквозь него.

С великой неохотой он попробовал вспомнить происшедшее. Как ни странно, у него почему-то не было никакого желания об этом думать. Наверное, человеческий разум стремится избавиться от мыслей о шокирующих событиях. Так говорят психологи. А если случай, когда некто выскакивает из багажника и убивает вас наповал выстрелом из ружья, не считается шокирующим событием, то что тогда считается, интересно знать?

Гордон устало плелся по обочине, пытаясь представить себе убийцу. Эти мысли причиняли страдания, сравнимые с зубной болью, и он решил подумать о чем-нибудь другом.

Например, все ли в порядке с завещанием? Гордон сделал узелок на память — не забыть завтра позвонить адвокату, а потом еще один — пора прекращать делать узелки, они больше не понадобятся.

Что теперь будет с компанией? Ни один из возможных ответов ему не понравился.

Как насчет некролога? От этой мысли по спине пробежали мурашки. Если, конечно, им было еще где бегать. Получится ли у него достать копию некролога? Пусть только попробуют эти мерзавцы плохо о нем написать! Ведь он так много сделал. В одиночку, без чьей-либо помощи уберег для Британии целую отрасль — индустрию программного обеспечения. Колоссальные объемы экспорта, благотворительные акции, гранты на научные исследования, переход через Атлантику на подводной лодке с приводом от солнечной батареи (проект провалился, но какая замечательная была идея!)… И лучше пусть не суются в его дела с Пентагоном — он живо натравит на них своего адвоката. Надо будет позвонить ему утр…

Нет.

Разве у покойников есть право обращаться в суд? Это знает только адвокат, а ему уже не позвонишь. Больше всего на свете Гордону теперь будет не хватать телефона. Содрогнувшись от этой страшной мысли, он решительно вернулся к тому, о чем не хотел вспоминать.

К выскочившей из багажника фигуре.

Кажется, внешне убийца напоминал саму Смерть. Или это всего лишь игра воображения? Не привиделся ли ему капюшон? Впрочем, какая разница? Что вообще этот человек — будь он в капюшоне или нет — делал в багажнике его машины?

Промчавшийся мимо автомобиль быстро растворился в ночи, унеся с собой оазис света. Гордон с тоской подумал о том, что его машина, такая уютная, с обогревом, с чудесными кожаными сиденьями, стоит сейчас где-то на обочине… И вдруг ему пришла в голову интересная мысль.

Получится ли у него поймать машину? Заметят ли его на трассе? А если заметят, то как отреагируют? Есть только один способ проверить…

Услышав сзади шум автомобиля, он обернулся. Туман пробивал свет приближающихся фар. Стиснув фантомные зубы, Гордон поднял руку.

Машина пронеслась мимо, водитель его не увидел.

Гордон сердито помахал удаляющимся красным огонькам и обнаружил, что вскинутые вверх руки почти прозрачны. А вдруг, приложив некоторые усилия, он сможет стать чуть более заметным? Он зажмурился, сосредоточился, но потом понял: глаза нужно открыть, чтобы видеть результат. Он попробовал еще раз, изо всех сил напряг разум — тщетно.

На миг все-таки появилось некое слабое свечение, однако тут же исчезло — удержать его он не смог, как ни силился. Следует тщательнее рассчитывать время, если он действительно хочет материализоваться в нужный момент.

Сзади на большой скорости приближалась еще одна машина. Гордон вновь обернулся, вскинул вверх руку, выждал время и что есть сил напряг волю.

Автомобиль слегка вильнул в сторону, затем продолжил путь, немного сбавив ход. Пусть небольшой, но уже результат. Что еще предпринять? Для начала он решил стать под фонарь и потренироваться. Следующую машину он не упустит.

Глава 12

— «…оставьте сообщение на автоответчике, и я вам перезвоню. Возможно».

Пи-и-ип.

— Черт побери. Подожди минуту… Послушай…

Щелчок.

Ричард положил телефонную трубку на место и проехал двадцать ярдов задним ходом к перекрестку, чтобы еще раз взглянуть на указатель, который не успел прочитать. Из Кембриджа он выбирался привычным путем: нарезал круги по системе дорог с односторонним движением, наддавая и наддавая газу, пока на второй космической скорости не вылетел на прямой участок непонятно в каком направлении.

Вернувшись к перекрестку, он попытался свериться с картой, но тщетно: перекресток как назло был обозначен на самом ее сгибе, а указатель мотало ветром во все стороны. Инстинкт подсказал Ричарду, что он едет не туда, однако страх вновь очутиться втянутым в водоворот кембриджской дорожной сети пересилил, поэтому возвращаться он не стал, а свернул налево в надежде, что на этот раз ему повезет. Спустя какое-то время мужество его покинуло, и он свернул направо, затем опять налево и, совершив еще несколько таких необдуманных маневров, окончательно потерял ориентацию.

Он выругался и включил обогреватель. Нужно было смотреть, куда едешь, не пытаясь одновременно звонить по телефону, отчитывал он себя. Тогда бы он как минимум знал, где находится. На самом деле телефон в машине ему был не нужен: болтовня только отвлекает внимание от дороги. Но Гордон настоял и даже оплатил установку.

Ричард раздраженно вздохнул, сдал назад и, разворачивая свой черный «сааб», едва не сбил какого-то человека, волокущего в сторону поля труп — так, во всяком случае, показалось взвинченному Ричарду. А вообще это мог быть и фермер, раздобывший где-то мешок с удобрением, хотя что он делал здесь в такой поздний час? Фары еще раз на мгновение выхватили из темноты пробирающуюся через поле фигуру с мешком за спиной. «Не хотел бы я быть на его месте», — мрачно подумал Ричард и нажал на газ.

Через несколько минут он добрался до дороги, похожей на основную магистраль, и хотел было свернуть направо, но в последний момент передумал и свернул налево. Указателя не было.

Ричард вновь набрал номер.

«…и я вам перезвоню. Возможно».

Пи-и-ип.

— Сьюзан, это Ричард. Даже не знаю, с чего начать. Послушай, прости меня, прости, прости. Я виноват, дал маху. Клянусь, я сделаю все, чтобы загладить вину, торжественно тебе обещаю…

В нем вдруг шевельнулось чувство, что для разговора с автоответчиком он выбрал неверный тон, но это его не остановило.

— Честное слово, давай уедем куда-нибудь. Хочешь? Возьмем на недельку отпуск. Или даже на эти выходные. Точно, на выходные! Махнем туда, где светит солнце. Плюнем на всех. Даже если Гордон меня не отпустит, а он у нас мастер ставить палки в колеса. Ты ж его знаешь, он ведь твой брат. Мне просто… А вообще давай лучше на следующие выходные. Черт, черт, черт! Я уже пообещал… Нет, не имеет значения. Уедем и все. Подумаешь, не успею доделать «Гимн». Мир не рухнет. Пошел он, этот Гордон… А-а-а-а-а!

Ричард резко вывернул руль в сторону: в свете фар перед ним возник призрак Гордона Вэя.

Взвизгнули тормоза, машина пошла юзом, Ричард лихорадочно вспоминал, что нужно делать в таких случаях… По телевизору в какой-то программе показывали давным-давно. Что это за программа? Боже, даже название вылетело из головы! Где уж ему… Ах да, ни в коем случае нельзя резко тормозить. Точно!.. Мир медленно завертелся перед глазами, машину закрутило по дороге, вынесло к обочине, где она развернулась в противоположную сторону. Ричард сильно ударился грудью о руль.

— Сьюзан, я тебе перезвоню, — тяжело дыша, сказал он, повесил трубку и поднял глаза.

В свете фар перед автомобилем стояла призрачная фигура. Сквозь лобовое стекло полным ужаса взглядом на него смотрел Гордон Вэй.

Через пару секунд видение исчезло, но Ричард не двигался с места и лишь дрожал. Сколько он так просидел, неизвестно, возможно, не больше минуты, пока рядом не заскрипели тормоза и он не очнулся от яркого света фар.

Ричард тряхнул головой. До него дошло, что машину развернуло на полосе не в ту сторону, а рядом, бампер в бампер, резко остановился патрульный автомобиль. Сделав два-три глубоких вдоха, напряженный и дрожащий, он выбрался из-за руля и увидел медленно направлявшийся к нему силуэт.

Полицейский оглядел его с головы до ног.

— Сожалею, что так вышло, — стал оправдываться Ричард, стараясь говорить как можно спокойнее. — Я… меня занесло. Дороги скользкие, и я… не справился с управлением. Машину развернуло не в ту сторону. Вот, видите? — Он указал на свой автомобиль.

— Не соизволите рассказать, почему именно вас занесло, сэр? — осведомился полицейский, вытаскивая блокнот.

— Как я уже сказал, дороги скользкие из-за тумана, — пояснил Ричард. — Ну и если уж совсем откровенно, — внезапно будто помимо собственной воли выпалил он, — мне вдруг привиделось, что под колеса кинулся мой работодатель!

Офицер смерил его оценивающим взглядом.

— Комплекс вины, не иначе, — добавил Ричард, тщетно пытаясь выдавить улыбку. — Вы ведь меня понимаете? Обдумывал, как попросить отпуск…

Полицейский, казалось, балансировал на лезвии ножа между сочувствием и подозрениями и чуточку сощурил глаза.

— Выпили, сэр?

— Да, — признался Ричард и вздохнул. — Совсем немного. Пару бокалов вина… и рюмку портвейна. И все. Просто отвлекся на мгновение. Я уже в порядке.

— Фамилия?

Ричард назвал фамилию и адрес. Полицейский тщательно и аккуратно занес данные в блокнот, затем посмотрел на номерной знак и записал его тоже.

— А кто ваш работодатель, сэр?

— Его фамилия Вэй. Гордон Вэй.

— А! — Полицейский вздернул брови. — Тот, что занимается компьютерами?

— Да, верно. А я разрабатываю программное обеспечение. Компания «Новейшие технологии».

— У нас в участке стоит ваш компьютер, — сообщил полицейский. — Только ни черта не работает.

— Да? — пробормотал Ричард. — А что за модель?

— «Кварк-два», кажется.

— А, тогда понятно. И не будет работать. Это не машина, а куча железа.

— Забавно, сэр. Я и сам так всегда говорю, — улыбнулся полицейский. — Но кое-кто из наших парней не согласен.

— Вы абсолютно правы. Компьютер безнадежен. Именно из-за него и разорилась наша первая компания. Предлагаю использовать его в качестве пресс-папье.

— Ну, я нашел ему другое применение, — возразил полицейский. — У нас в участке то и дело распахивается дверь.

— И что? — не понял Ричард.

— Ужасные сквозняки в это время года, знаете ли. Я подпираю компьютером дверь. А летом с его помощью мы выбиваем признания из подозреваемых. — Полицейский закрыл блокнот и сунул его в карман. — Советую, сэр, не делать резких движений рулем. Как доберетесь домой, заприте машину в гараж и забудьте про нее на все выходные. И поосторожнее на дороге.

Он вернулся к себе в машину, опустил стекло и молча наблюдал, как Ричард развернул свой «сааб» и скрылся в темноте. И только потом уехал сам.

Глубоко вздохнув, Ричард взял себя в руки и спокойно доехал до Лондона, вошел в квартиру, перебрался через диван, сел, плеснул в бокал коньяку, и только потом его заколотило.

На это было три причины.

Он едва не попал в аварию, а в таких случаях потрясение куда больше, чем ожидаешь: адреналина выплескивается столько, что кровь того и гляди свернется.

Потом это странное видение — бросающийся на машину Гордон. Какой ужас! Ричард отхлебнул коньяка, прополоскал им горло и отставил бокал в сторону.

Способность Гордона играть на чувстве вины подчиненных была известна всем, этот талант он не уставал демонстрировать снова и снова, однако Ричард не предполагал, в какую дьявольскую шутку это может вылиться.

Он опять взял бокал, поднялся по лестнице и толкнул дверь в кабинет, для чего требовалось убрать с дороги стопку журналов «Байт». Он отодвинул журналы ногой и прошел в конец просторной комнаты. Через большое окно открывался прекрасный вид на северную часть Лондона. Туман понемногу таял, вдали в темноте светился собор Святого Павла. Какое-то время Ричард не отрываясь смотрел на него, однако никаких видений перед глазами не возникло. После событий сегодняшнего вечера это стало приятным сюрпризом.

В другом конце комнаты на двух длинных столах располагались компьютеры «Макинтош» — согласно последним подсчетам, шесть штук. Посередине горел экран «Мак-2». На нем внутри синей каркасной модели узкой лестницы, дополненной изображениями перил, радиатора и электрощита, неспешно вращалась красная модель дивана.

Диван начинал поворот в одном направлении, затем, встретившись с препятствием, менял плоскость вращения, вновь ударялся, совершал оборот вокруг другой оси, и движение повторялось в обратном порядке. Диван застрял, и чтобы это понять, больших усилий не требовалось.

Еще три «Макинтоша» соединялись спутанными проводами с целым скопищем аппаратуры, среди которой были разнообразные синтезаторы, эмулятор, приемо-передающие модули, электронная перкуссионная установка, гитарный контроллер и даже покрытая слоем пыли допотопная драм-машина. Здесь же стоял маленький кассетный магнитофон. Впрочем, использовался он редко: вся музыка хранилась не на пленке, а в файлах на компьютерах.

На экране одного из «Макинтошей» почему-то висела таблица без заглавия. Ричард опустился на стул перед компьютером, сохранил документ и проверил, не оставлял ли он себе каких-либо заметок по этому поводу. Оказалось, он внес в таблицу данные о ласточках из интерактивных баз журналов «Всемирный репортер» и «Знание».

Теперь в его распоряжении были сведения о миграции этих птиц, форме их крыльев, аэродинамических характеристиках и способности сопротивляться вихревым потокам, а также кое-какая исходная информация о том, как выстраивается в полете стая. Теперь все это нужно было каким-то образом свести воедино.

Сегодня Ричард слишком устал, чтобы конструктивно мыслить, поэтому принялся наугад копировать целые строки из таблицы и вставлять в программу для сопоставления, фильтрации и обработки цифр по разработанным им собственноручно экспериментальным алгоритмам. Затем преобразованный файл загружался в мощное согласующее устройство, и через каналы, к которым были подключены синтезаторы, воспроизводился результат.

Раздалась отвратительная какофония, Ричард быстро нажал выключатель.

Он запустил программу еще раз, задав принудительное преобразование в соль-минор. От этой утилиты ему давно уже хотелось избавиться: он считал ее жульнической. По его твердому убеждению, чудесные мелодии можно найти, или по крайней мере вывести, из ритмов природных явлений, а значит, интонации и строй тоже должны возникать естественным путем, без принуждения.

И все-таки он ею воспользовался.

Снова отвратительная какофония, теперь в тональности соль-минор.

Итак, хватит впустую тратить время.

Первая задача была относительно легкой: построить график колебательного сигнала, образуемого в полете кончиком крыла, а затем синтезировать этот сигнал. Пусть он получит всего лишь одну ноту — это уже результат. За выходные он должен управиться.

Хотя на все выходные рассчитывать не стоит: еще не закончена вторая версия «Гимна», ее Гордон ждет к началу следующего года.

Тут Ричард понял третью причину, по которой его сегодня так трясло: ни в грядущие выходные, ни в следующие у него не получится выполнить то, что он наобещал Сьюзан по автоответчику. И тогда их отношениям наступит конец, если, разумеется, их еще не разрушила его сегодняшняя промашка.

Но ничего не поделаешь. Записанное на чужой автоответчик сообщение не стереть, остается ждать, чем все это обернется. Дороги назад нет.

Неожиданно Ричарду пришла в голову занятная мысль.

Он, конечно, удивился, но решил про себя: почему бы не попробовать?

Глава 13

Бинокль с ленивым любопытством всматривается в ночной Лондон. Поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, он разглядывает город, пытаясь понять, что в нем сейчас происходит, выхватить во мраке хоть что-нибудь интересное или полезное.

Привлеченный каким-то шевелением, бинокль останавливается на заднем дворике одного из домов — большой виллы поздневикторианского периода, в которой сейчас, по всей видимости, сдаются квартиры. Много черных водосточных труб. Зеленые мусорные контейнеры. Но вокруг темнота. Нет, показалось.

В лунном свете опять заметно едва уловимое движение. Бинокль поворачивается, слегка изменяет фокус, наводит резкость. В темноте не хватает контраста. Сейчас туман рассеялся, и что-то блеснуло. Еще чуть-чуть резкости…

Вот оно! Определенно что-то шевелится. Только на этот раз немного выше — на фут, а может, на ярд. Бинокль замирает, стремясь добиться четкости, рассмотреть все в деталях. Есть! Вот он, завис, расставив ноги, между карнизом и водосточной трубой.

Человек на стене смотрит то вниз, то вверх: ищет, за что ухватиться дальше.

Бинокль не отрывает взгляда.

Высок, худощав. Одет вполне подходяще — в темные брюки и свитер, но движения неловкие, угловатые. Нервничает. Так, интересно… Бинокль ждет и думает, думает и рассуждает.

Человек явно проделывает это впервые. Неуклюже и неповоротливо. Ноги скользят по трубе, руки не достают до карниза. Он едва не падает. Останавливается и переводит дыхание. И уже хочет бросить всю затею и слезть обратно на землю, но понимает, что это еще труднее.

Снова тянет руку к карнизу и на этот раз хватается за край. Нога нащупывает опору, но практически съезжает по трубе… Еще чуть-чуть, и все закончилось бы плохо, очень плохо.

Но теперь уже легче, дело пошло быстрее. Он цепляется за другую трубу, дотягивается до подоконника на третьем этаже, играет со смертью, взбираясь на него, и совершает серьезную ошибку — смотрит вниз. Покачнувшись, он тяжело откидывается назад. Затем, приложив руку ко лбу козырьком, проверяет, не горит ли в глубине квартиры свет, и вдруг — какая неожиданность! — замечает, что окно закрыто.

Один из признаков, отличающих любителя от профессионала, заключается в том, что любителя в такой момент обязательно посетит мысль: чем бы открыть окно? К счастью для этого любителя, хозяин квартиры тоже не относится к профессионалам, и подъемное окно нехотя идет вверх. Домушник с некоторым облегчением пролезает внутрь.

Сдать его полиции, что ли, думает человек с биноклем. Так будет лучше для его же собственной безопасности. Рука тянется к телефону. На миг луна освещает лицо домушника: он высовывается в окно и вновь исчезает в глубине квартиры — дело не ждет.

Рука в нерешительности зависла над телефоном, а бинокль ждет и думает, думает и рассуждает. Вместо телефона рука хватает карту Лондона.

Долгая пауза, раздумья, еще немного наблюдений, и рука вновь тянется к телефону, берет трубку и набирает номер.

Глава 14

Странно, но почему-то маленькая квартира Сьюзан всегда кажется просторной, беспокойно подумал Ричард, включив свет. Только женщины умеют проделывать такие фокусы.

Беспокоился он, разумеется, совершенно по другому поводу. А эта мысль посещала его далеко не впервые и удивляла каждый раз, когда он сюда входил. Квартира Сьюзан казалась особенно огромной в сравнении с его собственной — та, пусть и вчетверо больше, выглядела тесноватой. Сегодня же Ричард проник сюда довольно необычным способом, отчего и испытывал некоторую тревогу.

Несмотря на ночную прохладу, он вспотел.

Еще раз посмотрев в окно, Ричард на цыпочках пересек комнату и подошел к журнальному столику с телефоном и автоответчиком.

«Почему я хожу на цыпочках?» — подумал он. Сьюзан дома нет. Интересно, где она? Наверное, ей в начале вечера тоже не терпелось узнать, куда он запропастился.

И он продолжал передвигаться на цыпочках, даже стукнув себя по ноге, чтобы перестать.

Как же страшно карабкаться по стене!

Рукавом старого грязного свитера Ричард стер со лба пот. В одно мгновение перед глазами промелькнула вся жизнь, но, к сожалению, он так старался не сорваться вниз, что пропустил все самые приятные моменты. А они всегда связаны со Сьюзан. Или с компьютерами. Но никогда со Сьюзан и с компьютерами одновременно, потому что в такой комбинации они превращаются в неприятные. «Именно поэтому я здесь», — напомнил Ричард сам себе.

На часах одиннадцать сорок пять.

Перед тем как притронуться к чему-нибудь, он решил сходить в ванную и вымыть руки. Боялся он вовсе не полиции, а Сьюзан — она ужасная аккуратистка и сразу все заметит.

Он зажег в ванной свет, вытер выключатель и посмотрел на свою перепуганную, ярко освещенную физиономию в зеркале. Подставив руки под кран, он вдруг вспомнил неровный теплый свет свечей на сегодняшнем обеде в честь Кольриджа. В памяти всплыли образы такого далекого уже вечера. Жизнь тогда казалась легкой и беззаботной. Вино, разговоры, незатейливые фокусы профессора. Круглое личико Сары с широко раскрытыми от удивления глазами…

Ричард сполоснул лицо.

Он подумал о висевших высоко на стенах портретах и почистил зубы. Тихое жужжание неоновой лампы вернуло его в настоящее, и он вдруг с ужасом осознал, что проник сюда как вор.

Что-то заставило его вновь посмотреть в зеркало, и он тряхнул головой, стараясь прийти в себя.

Когда вернется Сьюзан? Бесспорно, это зависит от того, чем она сейчас занимается. Ричард быстро вытер руки, подошел к автоответчику, нажал на кнопку и ощутил укол совести. Лента перематывалась долго: Гордон, похоже, был в ударе.

Разумеется, Ричард забыл, что на пленке есть сообщения и от других людей, и прослушивать их — все равно что читать чужие письма.

Он еще раз напомнил себе, что пытается исправить ошибку, пока она не нанесла непоправимый вред. И лишь прослушает крошечные кусочки, чтобы отыскать собственный голос. Ничего страшного, он даже не услышит, что они там говорят.

Он тяжело вздохнул про себя, стиснул зубы и так резко ткнул на «Воспроизведение», что промахнулся и нажал кнопку выбрасывателя. Кассета выскочила, он вставил ее обратно и уже осторожнее включил воспроизведение.

Пи-и-ип.

«Сьюзан, привет. Это Гордон, — послышалось с автоответчика. — Еду в коттедж. Сегодня… э-э-э…»

Ричард перемотал еще немного.

«…нужно, чтобы Ричард серьезно занялся делом. И не как всегда».

Ричард сердито поджал губы и опять включил перемотку. Он терпеть не мог, когда Сьюзан использовали, чтобы надавить на него. Хотя Гордон упорно все отрицал. Ричард прекрасно понимал, почему Сьюзан выходит из себя, как только дело касается его работы.

Щелк.

«…и сделай пометку для Сьюзан: пусть раздобудет знак „Внимание, ведется стрельба“ и приколотит к заточенной жерди. Воткнем его в землю, чтобы зайцы читали…»

— Что? — недоуменно пробормотал Ричард, и палец ненадолго завис над кнопкой перемотки.

Создавалось впечатление, что Гордон изо всех сил стремится походить на Говарда Хьюза, и если сравняться по богатству не получится, то он хотя бы попробует переплюнуть его по экстравагантным выходкам. Цирк, да и только.

«Конечно, я имею в виду секретаршу Сьюзан, не тебя, — продолжал болтать Гордон на автоответчике. — Так о чем это я говорил? Ах да. О Ричарде и второй версии „Гимна“. Сьюзан, через две недели состоится бета-тестирование…»

Ричард ткнул пальцем кнопку.

«…боюсь, только один человек может узнать, занимается он делом или витает в облаках…»

Ричард разозлился. Он пообещал себе, что не будет слушать, а сам… Все, хватит! Ладно, еще совсем чуть-чуть…

Он включил запись: дальше только музыка. Странно. Он перемотал вперед еще немного — снова музыка. Интересно, кому понадобилось записывать на автоответчик музыку?

Раздался телефонный звонок. Ричард выключил автоответчик, снял трубку и, спохватившись, чуть не отбросил в сторону, как электрического угря. Едва дыша, он прижал трубку к уху.

— Правило взломщика номер один, — произнес кто-то. — Если вышел на дело, на телефонные звонки не отвечай.

Ричард замер от страха. Пришлось ждать несколько секунд, пока к нему вернулся голос.

— Кто это? — наконец выдавил он шепотом.

— Правило номер два. Подготовка. Вооружись необходимым инструментом. Не забудь про перчатки. Попытайся хотя бы представить, что тебя ждет, перед тем как повиснуть на карнизе посреди ночи. Правило номер три: никогда не забывай правило номер два.

— Кто это? — переспросил Ричард на этот раз громче.

— Народная дружина, — недрогнувшим голосом ответил собеседник. — Посмотрите в окно и увидите…

Таща за собой телефон, Ричард поспешил к окну и вздрогнул от мелькнувшей вдали вспышки.

— Правило номер четыре: не стой там, где тебя могут сфотографировать. Правило номер пять… Алё, вы слушаете, мистер Макдафф?

— Что? Да… — изрек потрясенный Ричард. — Откуда вы меня знаете?

— Правило номер пять: не отзывайся на свое имя.

Ричард молчал, тяжело дыша.

— Если вам интересно, я могу продолжить лекцию, — сказал голос.

Ричард не ответил.

— Вы поддаетесь обучению, — продолжал голос, — с трудом, но поддаетесь. Будь вы способным учеником, вы, разумеется, уже давно положили бы трубку. Но вы — любопытный дилетант, поэтому все еще слушаете меня. Обычно я не читаю лекций начинающим взломщикам, хотя идея заманчивая. Уверен, на это дело и гранты дадут. Раз уж от взломщиков нам все равно никуда не деться, так почему бы их не обучить. Доведись мне читать такой курс, вам я бы разрешил посещать его бесплатно. Потому что мне тоже любопытно, зачем мистеру Ричарду Макдаффу — человеку, насколько я знаю, обеспеченному и известному в компьютерном мире — потребовалось прибегнуть к краже со взломом?

— Кто?..

— В общем, я провел маленькое расследование, позвонил в справочную и выяснил, что вскрытая квартира принадлежит некой мисс С. Вэй. А работодатель мистера Ричарда Макдаффа, по моим сведениям, не кто иной, как знаменитый мистер Г. Вэй. Вот я и думаю, не родственники ли они?

— Кто?..

— Это говорит Свлад, известный как Дирк Чьелли; фамилия изменена на Джентли по причинам, перечислять которые в данный момент излишне. Желаю вам приятного вечера. Если хотите узнать больше, через десять минут я буду ждать вас в кафе «Пицца-экспресс» на Аппер-стрит. Не забудьте взять деньги!

— Дирк! — воскликнул Ричард. — Ты что… меня шантажируешь?

— Нет, дурень. Заплатишь за пиццу.

Раздался щелчок — Дирк Джентли положил трубку.

Некоторое время Ричард стоял как парализованный, потом стер со лба пот и осторожно, как раненого хомячка, положил трубку на место. В ушах зазвенело, мириады нейронов в коре головного мозга взялись за руки, заводили хороводы и запели детские песенки. Он помотал головой и, еще не зная сам, будет слушать запись или нет, снова сел у автоответчика. Принять решение он не успел — рука потянулась к кнопке. Примерно через четыре секунды приятную оркестровую музыку нарушил скрежет ключа — в прихожей открылась дверь.

В панике Ричард ткнул пальцем кнопку выбрасывателя, достал кассету, запихнул в карман джинсов и вставил другую, взяв ее из лежащей тут же стопки. У него дома рядом с телефоном тоже была куча кассет для автоответчика. Ими снабжала всех Сьюзан, секретарша. Бедняжка Сьюзан, сколько всего ей приходится терпеть в офисе. Не забыть бы завтра утром выразить ей сочувствие, если, конечно, у него останутся время и силы.

Внезапно он переменил свое прежнее решение, в мгновение ока вставил в автоответчик старую кассету — ту, что только что украл, — нажал кнопку обратной перемотки, метнулся на диван и принял самую непринужденную позу, на всякий случай спрятав левую руку за спиной.

В то время как он пытался придать лицу выражение в равной степени покаянное, жизнерадостное и обольстительное, дверь распахнулась и в комнате возник Майкл Вентон-Уикс.

Все замерло.

За окном стих ветер. Совы прервали свой полет. Впрочем, может, и нет, кто их знает… Но центральное отопление точно предпочло отключиться, не в силах превозмочь охвативший помещение жуткий холод.

— Ты что тут сделаешь, Среда? — угрожающе произнес Ричард, поднимаясь с дивана.

Майкл Вентон-Уикс, долговязый тип с унылым лицом, был известен многим как Майкл Среда, потому что всегда клялся исполнить свои обещания именно к среде. На нем был костюм, превосходно скроенный и сшитый почти сорок лет тому назад для его отца, покойного лорда Магна.

Майкл Вентон-Уикс возглавлял маленький, но тщательно составленный список лиц, к которым Ричард испытывал особую неприязнь. Мало того что он по происхождению относился к сливкам общества, так еще и вечно жаловался, что мир не понимает их проблем, а этого Ричард терпеть не мог. Майклу же Ричард не нравился по самой простой причине: потому что Ричард его не любил и не считал нужным это скрывать.

Майкл медленно обернулся и бросил понурый взгляд на вошедшую следом Сьюзан. Заметив Ричарда, та остановилась, положила сумочку, размотала шарф, расстегнула пальто, сняла его, вручила Майклу и с размаху влепила Ричарду пощечину.

— Весь вечер об этом мечтала! — отрезала она. — И только попробуй сказать, что за спиной у тебя букет, который ты забыл принести. Я уже слышала эту шутку.

Она развернулась и с гордым видом пошла к двери.

— На этот раз я забыл коробку конфет, — печально ответил Ричард и показал удаляющейся спине Сьюзан, что в руках у него ничего нет. — Карабкался по стене и даже не вспомнил о них. Только когда влез в окно, понял, в каком идиотском положении оказался.

— Не болтай чепухи! — отчеканила Сьюзан из кухни.

Голос ее звучал так, словно она голыми руками молола кофе. Оставалось только удивляться, откуда у такой изящной, хрупкой и нежной девушки такой бешеный темперамент.

— Чистая правда, — сказал Ричард, упорно игнорируя Майкла. — Чуть насмерть не разбился.

— Меня этим не проймешь, — отозвалась Сьюзан. — Хочешь, чтобы в тебя запустили чем-нибудь большим и острым — добро пожаловать шутить на кухню.

— Полагаю, сейчас не время просить прощения? — крикнул Ричард.

— Вот именно!

Притопывая по полу ногой, Сьюзан стояла в дверях комнаты, глаза ее яростно сверкали.

— С меня хватит, Ричард! — сказала она. — Опять будешь говорить, что забыл о своем обещании? Вот вроде все у тебя на месте — руки, ноги, голова. Как будто человек. Но люди так не поступают. Да что там люди! Даже последняя дизентерийная амеба хоть иногда выводит погулять свою подружку. Надеюсь, ты провел отвратительный вечер.

— Еще какой отвратительный, — насупился Ричард. — Тебе бы точно не понравилось. Ты вряд ли пришла бы в восторг, увидев в ванной лошадь…

— А, Майкл, — бесцеремонно оборвала его Сьюзан, — что ты молчишь, как рыба в пироге? Большое спасибо за прекрасный ужин и концерт. Получила массу удовольствия от твоего нытья. По крайней мере это помогло хоть немного отвлечься от своих неприятностей. Однако, по-моему, сейчас будет лучше, если я быстренько отдам тебе книгу и ты уйдешь. Мне предстоит задать кое-кому хорошую взбучку. Боюсь, как бы эта картина не травмировала твои нежные чувства.

Она забрала у него свое пальто и повесила на вешалку. До сих пор Майкл стоял как истукан: он так проникся важностью своей задачи — держать пальто, — что, казалось, не замечал ничего вокруг. Теперь он даже слегка растерялся, будто его лишили защиты и подтолкнули к действию. Он посмотрел на Ричарда тяжелым взглядом.

— Ричард, — наконец выдавил он, — я… э-э-э… прочитал твою статью в «Гипотезе». О музыке и… э-э-э…

— О фрактальных пейзажах, — подсказал Ричард.

Вступать в дискуссию об убогом журнале Майкла (который, впрочем, ему больше не принадлежал) Ричарду хотелось меньше всего. Но именно в этот разговор его сейчас и втягивали.

— А, ну да. Очень интересно, конечно, — вкрадчивым, елейным голоском прожурчал Майкл. — Очертания гор, деревьев и все такое. Рекуперированные селитры…

— Рекурсивные алгоритмы.

— Да, конечно. Весьма занимательно. Но совсем не к месту, абсолютно. Как-никак журнал посвящен искусству. Я бы никогда такого не допустил, никогда. А Росс разрушил все. До основания. Он должен уйти. Должен. Он не умеет тонко чувствовать, и к тому же он вор.

— Он не вор, Среда, не городи чепухи! — вскинулся Ричард, забыв о своем решении не вступать в споры. — Он тут ни при чем. В том, что тебя турнули, виноват только ты сам, и…

Майкл с шумом втянул воздух.

— Ричард, — сахарным тоном произнес он. В споре с ним можно было увязнуть, как в парашютном шелке. — По-моему, ты не представляешь, как важно…

— Майкл, — спокойно, но твердо перебила его Сьюзан, распахнув входную дверь.

Он едва заметно кивнул и будто сдулся.

— Вот. — Сьюзан протянула потрепанную книжку об архитектуре церковных сооружений графства Кент.

Майкл взял книгу, пробормотал слова благодарности, оглянулся вокруг, будто заметив что-то странное, собрался с духом, кивнул на прощание и вышел.

Ричард, до сих пор не осознававший, до какой степени был напряжен в присутствии Майкла, смог наконец расслабиться. Его всегда злило, что Сьюзан тянет к Майклу, как бы ни пыталась она скрыть это за излишней резкостью. Возможно, именно эти попытки Ричарда и возмущали.

— Сьюзан… Что мне сказать?.. — запинаясь, сказал он.

— Для начала можешь громко ойкнуть. Ты не доставил мне такого удовольствия, даже когда я влепила тебе неслабую пощечину. Боже, как холодно! Почему окно раскрыто настежь?

Она подошла к окну и опустила раму.

— Говорю же, я влез сюда через окно, — сказал Ричард.

Голос его прозвучал достаточно убедительно, чтобы заставить ее в изумлении обернуться.

— Честное слово, — добавил он. — Как в рекламе про шоколадные конфеты. Только я про них забыл. — Он виновато пожал плечами.

Она смотрела на него озадаченным взглядом.

— Что, черт возьми, заставило тебя это сделать? — Она высунулась из окна и посмотрела вниз. — Ты ведь мог разбиться.

— Ну да… Больше было никак… В общем, не знаю, — решительно произнес он. — Ты ведь сама забрала у меня ключ, помнишь?

— Да. Мне все это надоело. Ты появляешься, опустошаешь мои запасы. Тебе, видите ли, некогда сходить в магазин… Ричард, ты правда забрался по стене?

— Ну, я хотел быть здесь, когда ты вернешься.

Она недоуменно покачала головой:

— Лучше бы ты был здесь, когда я еще не ушла… Ты поэтому вырядился в рванье?

— Да. Не думаешь же ты, что в таком виде я ходил на прием в колледж?

— Честно говоря, я уже и не знаю, что в твоем понимании относится к разумным поступкам. — Сьюзан вздохнула и пошарила в выдвижном ящичке. — Вот, возьми, если это спасет тебе жизнь. — Она протянула ему ключи. — У меня больше нет сил злиться. Вечер с Майклом меня окончательно вымотал.

— Не пойму, как ты его терпишь, — сказал Ричард, отправляясь на кухню за кофе.

— Знаю, ты не любишь Майкла, но с ним очень легко, он даже в каком-то смысле очарователен, хоть и всегда печален. Мне, например, нравится общаться с человеком, настолько поглощенным своими проблемами, потому что от меня в этом случае уже ничего не требуется. Но он почему-то решил, что я смогу помочь ему с журналом. Тут он, конечно, ошибается. Это не в моих силах. И мне его жаль.

— А мне нет. Он никогда не сталкивался с трудностями в жизни. И сейчас тоже. У него просто отобрали любимую игрушку, вот и все. Вряд ли это несправедливо.

— Какая разница, справедливо это или нет. Мне его жаль, потому что он несчастен.

— Ну еще бы, конечно, несчастен. Эл Росс превратил «Гипотезу» в по-настоящему толковый журнал, который теперь хотят читать все. Не то что раньше. Майкл его использовал только для того, чтобы подольститься к кому-нибудь, зазвав на обед, и уговорить написать пару строк ни о чем. Ни одного нормального выпуска, сплошная профанация. Журналом он тешил свое самолюбие. Ничего очаровательного в этом не вижу… Прости, что-то меня понесло. Я не хотел.

Сьюзан неловко пожала плечами.

— По-моему, ты преувеличиваешь, — сказала она. — Впрочем, если он так и будет заставлять меня делать то, чего я просто не в силах выполнить, придется держаться от него подальше. Ладно. В любом случае я рада, что вечер у тебя не задался. Давай подумаем, чем займемся на выходных.

— Ну… — начал было Ричард.

— Погоди, сначала проверю сообщения.

Сьюзан подошла к автоответчику, прослушала первые несколько секунд болтовни Гордона, потом вдруг вынула кассету и вручила ее Ричарду.

— Мне надоело, — сказала она. — Завтра на работе передай, пожалуйста, это Сьюзан. Чтобы ей самой сюда не ехать. Если там есть что-нибудь важное, она мне сообщит.

— Да, хорошо. — Ричард заморгал и с облегчением положил кассету в карман.

— Так что насчет выходных? — напомнила Сьюзан, усаживаясь на диван.

Ричард вытер ладонью лоб.

— Сьюзан, я…

— Боюсь, мне придется работать. Никола заболела, в следующую пятницу я подменяю ее в Вигмор-холле. Будем исполнять Вивальди и Моцарта, какие-то вещи, с которыми я не очень хорошо знакома, поэтому в выходные предстоит много репетировать. Извини.

— Мне тоже нужно работать, — вздохнул Ричард и сел рядом.

— Знаю. Гордон не устает напоминать, чтобы я тебя поторапливала. Лучше бы он этого не делал. При чем вообще тут я? Терпеть не могу, когда меня к чему-то принуждают. Хорошо хоть ты не из таких людей.

Она отхлебнула кофе и добавила:

— Но все-таки между принуждением и полным отсутствием внимания есть некая неизведанная область, в которой я была бы не прочь оказаться. Обними меня.

Он положил ей руку на плечо, чувствуя себя безмерно и незаслуженно счастливым. Через час он вышел от нее и обнаружил, что кафе «Пицца-экспресс» уже закрылось.

Тем временем Майкл Вентон-Уикс ехал домой в Челси. С заднего сиденья такси он тупо разглядывал улицы и в задумчивости выстукивал пальцами по стеклу медленный ритм.

Тук-тук-та-тук-та-тук-та…

Он относился к тому опасному типу людей, которые остаются мягкими, пушистыми и сговорчивыми лишь до тех пор, пока получают желаемое. А поскольку желаемое он получал всегда и, по всей видимости, оставался им вполне доволен, то никому и в голову не приходило, что он может проявить себя как-то иначе. Под толстым покровом мягкой пушистости таилось нечто, не поддающееся никакому воздействию. Именно это упрямое нечто и защищали обманчивые мягкость и пушистость.

Майкл Вентон-Уикс был младшим сыном лорда Магна, издателя, владельца газет и заботливого отца, под чьим чутким покровительством Майкл удовольствия ради выпускал собственный журнальчик — с неимоверными убытками. Лорд Магна возглавлял основанную его отцом, первым лордом Магна, издательскую империю, постепенно, хоть и с величавым достоинством, приходящую в упадок.

Майкл продолжал постукивать костяшками по стеклу.

Туки-та-тук-та…

Он вспоминал тот жуткий, черный день, когда отец, ремонтируя розетку, получил удар током. После его смерти руководить компанией стала мать. И не просто руководить, а решительно и с неожиданным размахом. Она аккуратно и придирчиво проверила, как ведутся все издательские дела, и в конце концов добралась до бухгалтерии журнала.

Тук-тук-тук…

Майкл понимал в коммерции ровно столько, чтобы знать, как должны выглядеть в отчетах цифры. Отца он просто заверял, что так они и выглядят.

— Нельзя, чтобы эта работа была для тебя синекурой, дружище. Предприятие должно приносить доход, иначе какой в нем толк? — разглагольствовал отец, и Майкл старательно кивал головой, прикидывая, что за цифры показать в следующем отчете, когда удастся выпустить еще один номер.

Мать же не проявляла столько снисхождения и терпимости. Отнюдь.

Майкл мысленно сравнивал мать со старинным боевым топором искусной работы, этакой секирой с изящной рукояткой, украшенной тонкой гравировкой, что оканчивается возле сверкающего, наточенного лезвия. Один взмах таким оружием — и вы даже не почувствуете боли, лишь взглянув на часы, заметите, что руки как не бывало.

Ничем не выдавая нетерпения, она ждала своего часа, была преданной женой, любящей, хоть и строгой матерью, пока кто-то — вернемся ненадолго к нашей метафоре — не вынул ее из ножен. И всем осталось только задать стрекача.

В том числе и Майклу.

По ее твердому убеждению, ее обожаемого сына Майкла слишком избаловали, и она поставила себе цель — положить этому конец.

Она с ходу поняла, что цифры в его ежемесячных отчетах — липовые и что из-за Майклова журнала компания несет значительные убытки, оплачивая огромные счета за рестораны, такси и обслуживание, которые он играючи выдавал за налоги и которые просто терялись в гигантском потоке бухгалтерской документации издательского дома «Магна».

Леди Магна вызвала Майкла к себе.

Тук-тук-та-тук-та…

— Как ты предпочитаешь, чтобы я с тобой говорила: как с сыном или как с редактором одного из моих журналов? Выбирай.

— Твоих журналов? Вообще-то я твой сын, но не понимаю…

— Отлично. Майкл, взгляни, пожалуйста, на эти цифры. — Она протянула ему распечатку. — Слева указаны фактические поступления и расходы «Гипотезы», а справа — данные, которые предоставил ты. Тебя ничего не удивляет?

— Мама, я могу все объяснить…

— Хорошо, — ласково перебила его леди Магна. — Очень рада это слышать.

Она забрала у него листок.

— Поговорим вот о чем. У тебя есть какие-нибудь соображения насчет ближайшего будущего журнала?

— Конечно, есть. И весьма определенные. Я…

— Хорошо. — Леди Магна обворожительно улыбнулась. — Тогда все в порядке.

— Постой, разве ты не хочешь дослушать…

— Нет, дорогой. Достаточно, что ты можешь прояснить ситуацию и выразить свое мнение. Уверена, что новый владелец «Гипотезы» будет рад его услышать.

— Что?! — остолбенел Майкл. — Ты хочешь сказать, что продаешь «Гипотезу»?

— Нет, не продаю, а уже продала. К сожалению, недорого. За фунт и обещание, что ты останешься редактором трех следующих выпусков. А после — на усмотрение нового владельца.

Майкл вытаращил глаза.

— Пойми, так больше продолжаться не может, — рассудительно сказала мать. — Ты всегда соглашался с отцом, что работа не должна быть синекурой. Поскольку мне одинаково трудно и верить, и не верить всему, что ты говоришь, я решила перепоручить решение этой проблемы чужому человеку, который будет относится к тебе более объективно. А теперь мне пора, у меня назначена встреча.

— Но… кому ты продала журнал? — пролепетал Майкл.

— Гордону Вэю.

— Гордону Вэю… С ума сойти! Он же…

— Ему очень хочется, чтобы все видели, как он опекает журнал. И мне кажется, он искренен в своем желании. Уверена, вы с ним поладите, дорогой. А теперь, если ты не возражаешь…

Майкл не сдавался.

— Это неслыханно! Я…

— Знаешь, что ответил мистер Вэй, когда я показала ему эти твои цифры и потребовала, чтобы тебя оставили редактором следующих трех выпусков?

Майкл обиженно фыркнул, покраснел, погрозил пальцем, однако подходящего ответа не придумал. Спросил только:

— А что ты сказала бы мне как редактору журнала, а не как сыну?

— Дорогой, — леди Магна расплылась в улыбке, — конечно, я назвала бы тебя мистером Вентоном-Уиксом. И сейчас не попросила бы тебя поправить галстук, — добавила она, тронув ладонью шею.

Тук-тук-та-тук-тук-та…

— Дом номер семнадцать, да, шеф?

— Э-э-э… что? — Майкл тряхнул головой.

— По-моему, вы называли семнадцатый дом, верно? — переспросил водитель. — Приехали.

— Ах да. Спасибо, — сказал Майкл, выбрался из такси и стал искать в карманах деньги.

— Тук-тук-та, да?

— Простите? — не понял Майкл.

— Тук-тук-тук, — повторил шофер. — Вы всю дорогу стучали. Задумали что-то, а, приятель?

— Не лезьте не в свое дело! — огрызнулся Майкл.

— Как скажете! Просто мне показалось, с вами не все в порядке, — бросил шофер и уехал.

Майкл отпер входную дверь, прошел через холодную прихожую в столовую и плеснул из графина бренди. Снял пальто, уронил его на большой обеденный стол красного дерева, подвинул стул к окну, сел и принялся топить в напитке свои печали, продолжая стучать пальцами по стеклу.

Тук-тук-тук.

Как и было условлено, он отсидел три безотрадных месяца в редакторском кресле, а потом его без лишних церемоний уволили. Новый редактор, некий Э. К. Росс, молодой, энергичный и амбициозный, быстро привел журнал к ошеломляющему успеху. Майкл же чувствовал себя потерянным и беззащитным. У него отняли все.

Он еще раз постучал по оконному стеклу и посмотрел на маленькую настольную лампу на подоконнике. Это была самая обычная неприглядная лампа. Единственное, что регулярно привлекало к ней внимание Майкла, — факт, что именно она ударила отца током, когда тот вот так же, как сейчас Майкл, сидел у окна.

Старик совсем не дружил с техникой. Майкл до сих пор отчетливо видел картинку: отец, посасывая усы, сосредоточенно разглядывает разобранный штепсель. Похоже, в таком виде он вставил его в розетку и попытался заменить предохранитель на месте. Электрический удар остановил и без того слабое сердце.

Оплошность, глупая ошибка, совершить которую мог кто угодно, думал Майкл, привела к катастрофическим последствиям. Поистине катастрофическим. Смерть отца, его собственная потеря, бешеный успех ненавистного Росса и его журнала и…

Тук-тук-тук.

Он посмотрел в окно на свое отражение, на темные очертания кустов во дворе. Вновь перевел взгляд на лампу. Тот же самый предмет, то же самое место. Такая пустяковая ошибка. Легко совершить и так же легко предотвратить.

От того мгновения его отделял лишь невидимый барьер времени — несколько прошедших месяцев.

На Майкла вдруг снизошло странное спокойствие, будто неожиданно разрешилась какая-то проблема.

Тук-тук-тук.

«Гипотеза» принадлежала ему. Он не нуждался в ее успехе, просто она была его жизнью. Теперь эту жизнь отняли, и он им всем покажет.

Тук-тук-тук. Трах!

Внезапно он проломил кулаком стекло и сильно порезался.

Глава 15

Некоторые неприятные стороны призрачного бытия нахлынули на Гордона Вэя на подходе к коттеджу.

На самом деле дом был по обычным меркам немаленьким, но Гордону всегда хотелось владеть именно коттеджем. Созрев для покупки и обнаружив, что денег у него гораздо больше, чем предполагалось, он приобрел огромный старый дом приходского священника. Этот дом он и называл теперь коттеджем, несмотря на семь спален и прилагающиеся к нему четыре акра илистой земли. Завоевать расположение соседей, владевших только коттеджами, без участков, он не смог. Однако если бы Гордон Вэй в своих поступках руководствовался желанием заслужить чье бы то ни было расположение, он бы не стал Гордоном Вэем.

Разумеется, теперь он уже не Гордон Вэй, а его призрак.

С призрачными ключами от коттеджа в кармане.

Он на миг остановил свое невидимое глазу перемещение в пространстве. Идея пройти сквозь стену вызывала стойкую неприязнь. Именно этого он старательно избегал всю ночь, усиленно пытался схватить предметы, чтобы ощутить их — а заодно и свою — осязаемость. Мысль о том, что придется войти в собственный дом, не отперев входную дверь и не почувствовав себя в полной мере хозяином, заставила его содрогнуться: к нему внезапно пришло осознание потери.

Лучше бы дом не был таким ярким образчиком викторианской готики, когда лунный свет играет надменно и холодно в узких, заостренных кверху окнах и среди неприступных башенок. Покупая дом, Гордон пошутил, что в нем, наверное, обитают привидения. Тогда он не знал, что так и произойдет, и не предполагал, кто станет привидением.

Под зловещей тенью старых тисов, выстроившихся вдоль подъездной дорожки, его пробила холодная дрожь от неприятной мысли: никто не захочет очутиться здесь в такую ночь хотя бы из страха встретить нечто, похожее на него.

Слева за тисовыми деревьями виднелся угрюмый силуэт старинной, пришедшей в упадок церкви. Викарий проводил здесь службу нечасто. Он приезжал на велосипеде из соседней деревни и всегда расстраивался при виде немноголюдной паствы.

Из-за шпиля церкви выглядывала холодная луна. Внезапно краем глаза Гордон заметил какое-то шевеление в кустах рядом с домом. Наверное, просто играло взвинченное последними событиями воображение. Что теперь может случиться такого, чего ему стоит бояться?

Обогнув крыло дома, он подошел к мрачному, увитому плющом крыльцу, в глубине которого виднелась дверь, и с испугом понял, что в доме горит свет. Электрический свет и огонь в камине.

И лишь спустя несколько минут до него дошло, что его, конечно же, сегодня ждали, хотя и не в теперешнем виде. Скорее всего это миссис Беннет, пожилая домработница, заходила заправить постель, растопить камин и приготовить для Гордона легкий ужин.

Телевизор наверняка тоже работает, придется как следует постараться, чтобы его выключить.

Гравий не хрустел под ногами, когда Гордон приближался к крыльцу. Хотя было понятно, что с дверью ему не справиться, он все же решил для начала попробовать ее открыть. И только потом, если это не удастся, он зажмурит от стыда глаза и пройдет сквозь нее. Гордон поднялся по ступеням крыльца и остановился.

Дверь была приотворена.

Пусть и на полдюйма, но приотворена.

Он испугался. С чего вдруг двери быть открытой? Миссис Беннет никогда бы такого не допустила. Он немного постоял в нерешительности, затем изо всех своих слабых сил нажал на дверь, она недовольно заскрипела шарнирами и медленно, будто нехотя, поддалась. Он вошел в дом и промчался по коридору, по выложенному каменной плиткой полу. Отсюда наверх, в темноту, шла широкая лестница, все двери в коридоре были закрыты. Ближайшая вела в гостиную, где горел камин и откуда доносились приглушенные звуки погони: шел какой-то полуночный фильм. Гордон минуту-другую пытался повернуть медную ручку, однако понес унизительное поражение и с внезапной для самого себя яростью бросился прямиком в дверь.

В гостиной было по-домашнему тепло и уютно. Он ввалился в нее, по инерции пролетел сквозь журнальный столик с толсто нарезанными бутербродами и термосом с горячим кофе, сквозь большое пухлое кресло в камин и дальше, через раскаленную кирпичную стену в холодную столовую.

Межкомнатная дверь, ведущая оттуда в гостиную, тоже оказалась заперта. Гордон потрогал ее онемевшими пальцами и, смирившись с неизбежным, проскользнул назад, на этот раз спокойно и осторожно, впервые обратив внимание на плотную внутреннюю структуру дерева.

Уютная гостиная плохо действовала на него. Он беспокойно слонялся по комнате, не в силах присесть, пропускал сквозь себя жар каминного огня. Согреть Гордона он больше не мог.

Чем же привидения занимаются ночью?

Наконец он сел и уставился на экран. Вскоре гонки завершились, остались только шум да серая рябь, а выключить телевизор он не мог.

Гордон вдруг обнаружил, что сидит в кресле слишком глубоко и уже смешался с его набивкой. Он встал, попытался развлечь себя, взобравшись на стол, однако это нисколько не подняло неумолимо стремящееся вниз настроение.

Возможно, ему надо поспать?

Возможно.

Его не тянуло в сон, просто страшно хотелось забыться. Он прошел сквозь закрытую дверь в темный коридор, откуда в большие, мрачные спальни вела широкая лестница.

По ней он, невесомый, и поднялся.

Гордон прекрасно понимал: все усилия тщетны. Если тебе не удается открыть дверь в спальню, на кровати ты тоже не уснешь. Проскользнув через дверь, он улегся в холодную кровать. Впрочем, холода он не чувствовал. Луна светила прямо на него, бесплотного, лежащего с открытыми глазами. Не получалось даже вспомнить, что такое сон и как в него погрузиться.

Его охватил ужас: отныне и вечно по ночам ему придется лежать не сомкнув глаз.

Идти ему некуда, заняться тоже нечем. Он никого не сможет разбудить, не напугав при этом до смерти.

Самое страшное из пережитого сегодня — мгновение, когда он увидел лицо Ричарда, белое как полотно. Сейчас он отчетливо вспомнил это лицо, а рядом с ним — бледную фигуру, отразившуюся в лобовом стекле.

Именно тогда угасла последняя согревавшая его душу искорка надежды, что ночной кошмар скоро кончится. Наступит утро, он встретится с людьми, и все встанет на свои места. Гордон снова и снова воскрешал в памяти то мгновение.

Он увидел Ричарда, а Ричард — совершенно точно — увидел его.

Ничего больше не будет как прежде.

Раньше, когда по ночам его что-то беспокоило, он спускался вниз поискать вкусненькое в холодильнике. Так он решил поступить и сейчас. В кухне веселее, чем в залитой лунным светом спальне: можно погрохотать кастрюлями.

Он съехал вниз по перилам, частично пропустив их сквозь себя, без лишних раздумий пронесся через кухонную дверь и минут пять сосредоточенно, прилагая все возможные усилия, зажигал свет.

Наконец выключатель поддался, и обрадованный Гордон сперва решил отметить успех баночкой пива, однако, провозившись с ней довольно продолжительное время и уронив несколько раз на пол, отказался от этой затеи. У него не было ни малейшего представления, как отогнуть на крышке кольцо и дернуть за него. И потом, если ему все-таки удастся открыть банку, что делать с ее содержимым (кстати, уже изрядно вспененным)?

У него нет тела, куда бы он мог его влить. Он швырнул банку, она закатилась под буфет.

Он заметил, что способность брать в руки предметы иногда усиливается, а потом медленно угасает. То же самое происходило и со зрением. Периоды активности наступали неравномерно, а возможно, результаты одних действий больше бросались в глаза, чем результаты других. Сейчас ему показалось, что его сила перешла на стадию роста.

Во внезапном приступе активности он пытался сдвинуть как можно больше предметов на кухне или заставить их работать: открывал дверцы шкафов, выдвигал ящики, бросал на пол ножи. Изверг недолгое стрекотание из кухонного комбайна, опрокинул кофемолку, включил, но так и не сумел поджечь газовую конфорку, изрубил разделочным ножом хлеб. Попытался засунуть куски в рот, однако они падали на пол. На запах хлеба выбежала мышь, но шерсть на ней тотчас встала дыбом, и она поспешно скрылась.

Наконец ярость иссякла, и эмоционально изнуренный Гордон в оцепенении сел у стола.

Как поведут себя люди, узнав о его смерти? Кто огорчится больше всех?

Разумеется, сначала известие о его кончине вызовет шок, но постепенно все утихнет, и в сердцах останется только легкая печаль, люди вернутся к своим делам, будут вспоминать о нем лишь изредка и при этом думать, что он ушел туда, где рано или поздно окажется любой человек. От этой мысли его пробрал леденящий страх.

Он никуда не ушел. Он все еще здесь.

Гордон посмотрел на один из шкафов, который ему не удалось открыть — ручка была слишком тугой и не поддавалась. Он схватил банку консервированных томатов и швырнул ее в шкаф. Дверца открылась, и на пол вывалилось его собственное внезапно исчезнувшее окровавленное тело.

До сих пор Гордон не знал, может ли призрак упасть в обморок.

Оказалось, может.

Очнулся он только пару часов спустя, когда на кухне взорвался газ.

Глава 16

Следующим утром Ричард просыпался дважды.

В первый раз он по ошибке решил, что еще слишком рано, перевернулся на другой бок и опять провалился в сон. А через несколько минут подскочил в постели как ужаленный, вдруг вспомнив о том, что произошло ночью.

В дурном настроении Ричард спустился вниз и кое-как соорудил себе завтрак. Все валилось у него из рук. Он сжег тост, расплескал кофе, собрался намазать на хлеб апельсиновый джем и вспомнил, что вчера забыл его купить. Оставив безуспешные попытки впихнуть в себя еду, он подумал, что сегодня вечером, пожалуй, все же стоит пригласить Сьюзан в ресторан и извиниться за вчерашнее.

Если, конечно, удастся ее уговорить.

Гордон, который знал толк в ресторанах, горячо рекомендовал им какое-то место, говорил, что они обязательно должны туда сходить. Ричард на минуту задумался, постучал карандашом по зубам, но, так и не вспомнив название, пошел в кабинет и вытащил из-под стопки компьютерных журналов телефонный справочник.

Вот оно! «L’Esprit d’Escalier».

Он набрал номер и попытался заказать столик, но когда сообщил, что столик нужен сегодня, на другом конце провода едва не покатились со смеху.

— Нет, месье, — сказал метрдотель. — Мне жаль, но это невозможно. Сейчас мы принимаем заказы за три недели вперед. Пардон, месье.

«Неужели находятся люди, которым точно известно, чем они будут заниматься через три недели?» — удивился Ричард. Он поблагодарил метрдотеля и повесил трубку. Ладно, может, тогда по пицце? Эта мысль заставила его вспомнить о вчерашней несостоявшейся встрече. Ричард колебался секунду-другую, но любопытство победило, и он вновь потянулся к телефонной книге.

Джентльмен…

Джентлз…

Джентри.

Никаких Джентли там не было. Ни единого. Он просмотрел и другие тома — все, кроме последнего, начинающегося с буквы «С»: по какой-то неведомой причине домработница его постоянно куда-то прятала.

Разумеется, ничего даже отдаленно напоминающего фамилию Чьелли в книге не нашлось: ни Жентли, ни Дгентли, ни Дьентли, ни Дзентли. На всякий случай Ричард решил проверить букву «Т» и позвонил в справочную, но ни о ком, чья фамилия писалась бы как Тьентли, Тсентли или Тзентли, там тоже не слышали. Он сел, опять постучал карандашом по зубам и уставился в монитор, на котором медленно вращалось изображение дивана.

Как странно, что всего за несколько часов до разговора с Дирком им так живо интересовался профессор.

Если вам очень нужно кого-то найти, как вы поступите?

Ричард попробовал дозвониться в полицию — тоже тщетно. Ну, ничего не поделаешь. Он предпринял все возможные попытки, разве что не нанял частного детектива. Однако время и деньги лучше потратить на что-нибудь более толковое. А с Дирком они все равно еще встретятся, как это случалось до сих пор.

Ричарду не верилось, что кто-то может заниматься частным сыском.

Что это за люди такие? Как они выглядят, где работают?

Будь вы частным детективом, какой бы галстук вы предпочли? Наверняка тот, в котором вас никто не признал бы за частного детектива… С самого утра в голову лезут какие-то глупости.

Просто из любопытства, а заодно чтобы подольше не садиться за кодировку «Гимна», он стал перелистывать «Желтые страницы».

Частные детективы… Частные сыскные агентства…

Он быстро просмотрел книгу. Ну и конторы дают объявления в солидном деловом справочнике! Химчистки, клубы собаководства, зуботехнические лаборатории, сыскные агентства…

Зазвонил телефон, и Ричард ответил слегка раздраженным тоном. Он не любил, когда его отвлекали.

— Что-то случилось, Ричард?

— Ой, извини, Кейт. Ничего не случилось, просто я задумался.

Кейт Ансельм была вторым выдающимся программистом в компании «Новейшие технологии» и работала над созданием искусственного разума. Этот долгосрочный проект в глазах любого здравомыслящего человека выглядел абсолютным бредом до тех пор, пока Кейт не начинала о нем рассказывать. Гордону такие рассказы требовались регулярно — отчасти потому, что он нервничал по поводу вложенных в проект денег, а отчасти из-за того, что ему просто нравилось слушать речи Кейт, и в этом ни у кого не возникало ни малейших сомнений.

— Не хотела тебя беспокоить, — сказала Кейт, — но никак не получается дозвониться до Гордона. Не берет трубку ни в лондонской квартире, ни в коттедже, ни в машине. На пейджер тоже передавала сообщения — не отвечает. Немного странно для Гордона, он ведь без связи никуда. Ты в курсе, что ему даже в релаксационной капсуле телефон установили?

— Я с ним вчера разговаривал, — заверил Ричард. А потом вдруг вспомнил о записи на автоответчике Сьюзан и понадеялся, что ничего важнее вздора про зайцев там нет. — Он собирался в коттедж, но где он сейчас, я не знаю. Ты не пробовала позвонить в… — Путные идеи в голову почему-то не шли. — Э-э-э… Ух ты, обалдеть!

— Ричард?

— Ну и дела!..

— Ричард, в чем дело?

— Ни в чем, Кейт. Просто я только что прочел удивительнейшую вещь.

— Правда? А что ты читаешь?

— Ну, вообще-то телефонный справочник…

— Неужели? Нужно срочно купить и себе такой. Надеюсь, права на экранизацию еще не выкуплены?

— Прости, Кейт. Давай я тебе перезвоню. Я не знаю, где сейчас Гордон, и…

— Не переживай. Я все понимаю, тебе не терпится читать дальше. Эти детективы держат в напряжении до самой последней странички. Приятных выходных.

Она повесила трубку.

Ричард тоже положил трубку и уставился на рекламное объявление в «Желтых страницах».

ХОЛИСТИЧЕСКОЕ ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО

ДИРКА ДЖЕНТЛИ

Раскрываем преступления

Ищем и находим людей

Звоните сегодня, и мы решим все ваши проблемы

(Специализируемся на поиске пропавших котов и сложных разводах)

33а Пекендер-стрит, Лондон Н1, 01–354 9112

До Пекендер-стрит было рукой подать. Ричард быстро записал адрес, накинул пальто и спустился по лестнице, на секунду задержавшись у дивана. Наверное, он не замечает чего-то абсолютно очевидного. Диван застрял на повороте длинного и узкого лестничного марша. В этом месте череда ступеней прерывалась небольшой площадкой, под которой этажом ниже располагалась такая же квартира, как у Ричарда. Впрочем, и на этот раз ничего нового он не увидел, перелез, как всегда, через диван и вышел на улицу.

В Ислингтоне брошенный в любую сторону камень обязательно попадет в три антикварные лавки, агентство по недвижимости и книжный магазин. Привычно рассекающая по Аппер-стрит полицейская машина, взвизгнув тормозами, остановилась, Ричард обошел ее сзади и пересек дорогу.

День был холодный и ясный, такую погоду Ричард всегда любил. Миновав сад Ислингтон-Грин и площадку сгоревшего мюзик-холла, он прогулялся по Кэмденскому пассажу, где любого американского туриста обдирали как липку. Постоял у витрины антикварной лавки, полюбовался парой сережек, которые могли бы понравиться Сьюзан. Впрочем, в этом он не был уверен. Немного погодя они разонравились и ему самому, он махнул рукой и пошел дальше. В одном из книжных магазинов на глаза попалась антология стихов Кольриджа, и он, повинуясь какому-то порыву, купил ее.

Отсюда он свернул на извилистую боковую улочку, пересек по мосту канал, прошел мимо муниципальных кварталов, по нескольким нешироким и нескольким совсем маленьким площадям, пока не достиг Пекендер-стрит. Оказалось, расстояние досюда от его дома намного больше, чем он предполагал.

На улицы такого типа по выходным в своих огромных «ягуарах» слетаются алчные застройщики. Здесь полно магазинов с истекающим сроком аренды, промышленных зданий викторианского периода, приземистых, разрушающихся домов георгианской эпохи, которые так и просятся под снос, чтобы уступить место современным бетонным коробкам. Бросая друг на друга подозрительные взгляды, всюду снуют агенты по недвижимости с планшетами на изготовку.

Дом номер тридцать три обнаружился ровно посередке между домами номер тридцать семь и сорок пять. Он отчаянно требовал ремонта, как, впрочем, и остальные здания по соседству.

На первом этаже располагалось бюро путешествий, на витрине за пыльным треснутым стеклом висели выцветшие рекламные плакаты Британской авиакомпании трансокеанских воздушных сообщений. Под звонком на соседней двери, довольно небрежно выкрашенной в малиновый цвет, виднелась нацарапанная карандашом записка: «Доминик. Уроки французского. 3 этаж».

Однако самым заметным атрибутом этой двери была прикрученная по центру блестящая медная табличка с выгравированной надписью: «Холистическое детективное агентство Дирка Джентли».

И больше ни слова. Выглядела она новехонькой, даже болтики все еще сверкали на солнце.

Дверь легко поддалась, и Ричард заглянул внутрь.

Маленькая лестница вела из узкого затхлого коридора наверх. В дальнем конце виднелась дверь, которую вряд ли кто-то открывал хоть раз за последние несколько лет. Там же громоздились старые металлические стеллажи, огромный аквариум, а на нем — велосипед без колес. Стены, пол, лестница и дверь в конце коридора выкрасили в серый цвет — наверное, чтобы с минимальными затратами придать помещению божеский вид. Однако краска уже изрядно пооблупилась, а на отсыревшем потолке проглядывали темные круги плесени.

Ступив на лестницу, Ричард услышал сердитые голоса. Где-то наверху параллельно друг другу велись два жарких спора.

Внезапно препирательства иссякли — по крайней мере с одной стороны. По лестнице, тяжело топая ногами, спустился разгневанный тучный мужчина в плаще с поднятым воротником. На третьем этаже кто-то оскорбленным голосом продолжал изливать упреки на французском языке. Проходя мимо Ричарда, мужчина небрежно бросил:

— Побереги деньги, приятель. Сплошное надувательство. — И вышел на улицу.

О чем шел второй спор, разобрать было невозможно. Потом где-то хлопнула дверь, и все стихло.

Поднявшись по лестнице, Ричард заглянул в первую попавшуюся открытую дверь. Она вела в тесную приемную. Внутренняя же дверь была плотно закрыта. Молодая, с пухлыми щечками секретарша в дешевом синем пальто доставала из ящика стола тюбики с косметикой и упаковки бумажных носовых платков и нервно бросала их в сумку.

— Это детективное агентство? — нерешительно спросил Ричард.

Девушка кивнула, закусила губу, но так и не подняла головы.

— А мистер Джентли на месте?

— Может быть, — ответила она, отбросив назад волосы, слишком короткие для такого жеста. — А может быть, и нет. Меня это больше не касается. Пусть теперь сам сообщает клиентам, где он.

Она извлекла последний пузырек лака для ногтей и хотела было захлопнуть ящик, но сделать это помешала застрявшая в нем толстая книга. Девушка повторила попытку — безуспешно. Тогда она достала книгу, выдрала едва не половину страниц, сунула ее обратно. На этот раз ящик легко и с грохотом закрылся.

— Вы его секретарь? — осведомился Ричард.

— Бывший секретарь и надеюсь таковым остаться, — хмуро отозвалась она, защелкнув сумочку. — Вместо того чтобы заплатить мне жалованье, он тратит деньги на дурацкие медные таблички. Ни минуты больше здесь не останусь, премного благодарна. «Это пойдет на пользу делу». Я вас умоляю! Вовремя отвечать на телефонные звонки — вот что пойдет на пользу делу. Интересно, как с этим справится его замечательная табличка? А теперь, если позволите, мне пора!

Ричард посторонился, и она пулей вылетела из приемной.

— Скатертью дорога! — донеслось из-за закрытой двери.

В кабинете зазвонил телефон, трубку немедленно сняли.

— Да? — сказал раздраженный голос.

Девушка опять появилась в приемной, на цыпочках, чтобы не услышал босс, пробралась к столу, схватила забытый шарф и вышла.

— Да, это «Холистическое детективное агентство Дирка Джентли». Чем мы можем вам помочь?

Французская речь на третьем этаже смолкла. Повисла напряженная тишина.

— Вы совершенно правы, миссис Сандерленд, мы специализируемся на сложных разводах, — послышалось из кабинета.

Последовала пауза.

— Да, благодарю вас, миссис Сандерленд. Этот развод не совсем сложный.

Трубку положили, тут же раздался следующий звонок.

Ричард окинул взглядом тесную и мрачную приемную. Обставлена она была довольно скудно: допотопный, отделанный шпоном стол, серый картотечный шкаф и зеленая корзинка для бумаг. На стене — постер группы «Дюран-Дюран» с надписью красным фломастером: «Снимите это, пожалуйста». Ниже другой рукой кто-то вывел ответ: «Нет». Далее: «Я требую, чтобы вы сняли плакат». Ниже: «Ни за что». Еще ниже: «Вы уволены». Еще ниже: «Отлично!» На этом проблема, похоже, себя исчерпала.

Ричард постучал в дверь кабинета, однако ему не ответили — продолжался разговор по телефону:

— Очень рад, что вы об этом спросили, миссис Роулинсон. Слово «холистическое» в названии агентства отражает мою полную убежденность в фундаментальной взаимосвязи всех явлений. Меня не заботит такая чепуха, как отпечатки пальцев или подошв, а также крошки в карманах. Решая проблему, я рассматриваю всю картину целиком. Отношения между причиной и следствием подчас бывают более тонкими и сложными, чем мы с нашими грубыми представлениями об окружающем мире можем себе вообразить, миссис Роулинсон. Позвольте привести один пример. Если вы придете на прием к иглотерапевту с зубной болью, он введет вам иглу не в зуб, а в бедро. Вы знаете почему, миссис Роулинсон? Не знаете. И я не знаю. Примерно это мы и выясняем. Приятно было с вами побеседовать, миссис Роулинсон. До свидания.

Как только трубку положили, зазвонил другой телефон.

Ричард приоткрыл дверь и заглянул в кабинет.

Перед ним предстал Свлад (или Дирк) Чьелли. Слегка располневший, с немного обвисшим подбородком, припухшими веками и красноватыми глазами, но все тот же, каким Ричард его запомнил, когда восемь лет назад он с мрачной ухмылкой садился в полицейский фургон.

На нем был мешковатый светло-коричневый костюм, который выглядел так, будто в далеком прошлом его надевали исключительно для участия в операциях по прореживанию зарослей ежевики, под костюмом — красная клетчатая рубашка и зеленый галстук в полоску. Костюм, рубашка и галстук совершенно не сочетались друг с другом и наотрез отказывались составить единый ансамбль. На носу сидели очки с толстыми стеклами в металлической оправе, чем, возможно, и объяснялся столь безвкусный выбор одежды.

— А, миссис Блатхолл, очень рад вас слышать. — Дирк продолжал отвечать на телефонные звонки. — Меня так огорчило известие о кончине мисс Тиддлз. Печальная новость, да. И все-таки, и все-таки… Неужели мы позволим, чтобы скорбь заслонила благословенный свет тех мест, где отныне пребывает ваша кошечка? Думаю, нет. Слышите? Кажется, это мяукает мисс Тиддлз. Она взывает к вам, миссис Блатхолл. Говорит, что нашла покой и умиротворение. И что ей станет еще покойнее, если вы, миссис Блатхолл, оплатите кое-какие счета. Это вам ни о чем не напомнило, а, миссис Блатхолл? По-моему, месяца три назад я посылал вам какой-то счет. Не он ли не дает упокоиться с миром вашей любимице?

Заметив Ричарда, Дирк энергичным жестом пригласил его войти и указал на смятую пачку французских сигарет, до которой сам не мог дотянуться.

— Тогда в воскресенье вечером, миссис Блатхолл. В восемь тридцать. Адрес вы знаете. Да, я уверен, с мисс Тиддлз вы еще встретитесь, и чековая книжка тоже отыщется. До свидания, миссис Блатхолл, до свидания.

Не успел Дирк отделаться от миссис Блатхолл, как телефон зазвонил вновь. Он схватил трубку, одновременно прикуривая помятую сигарету.

— А, миссис Зоскинд! — воскликнул он. — Вы моя самая старая и — могу сказать с уверенностью — самая ценная клиентка. Добрый день, миссис Зоскинд, добрый день. Мне очень жаль, но пока о малыше Родерике никаких новостей. Однако мы не опускаем рук, поиски переходят в завершающую стадию. Смею вас заверить, пройдет несколько дней, и вы сможете крепко обнять своего негодника, он вновь будет ласково мяукать у вас на коленях. Ах да, вот еще что: вы получили счет?

Смятая сигарета никак не раскуривалась, Дирк прижал трубку плечом к уху и снова открыл пачку, но она оказалась пустой. Тогда он взял огрызок карандаша, что-то написал на клочке бумаги и протянул его Ричарду.

— Да, миссис Зоскинд, я весь внимание, — сказал он в трубку.

«Попроси секретаршу сбегать за сигаретами», — прочел Ричард.

— Это верно, миссис Зоскинд, — продолжил телефонную беседу Дирк, — но уже в течение семи лет я пытаюсь донести до вас, что смотрю на такие вопросы с точки зрения квантовой механики. Исходя из моей теории ваш кот не потерялся, просто произошел временный коллапс волновой функции, которую нужно восстановить. Шрёдингер, Планк… Ну, вы помните.

«У тебя нет секретарши», — нацарапал Ричард и протянул записку Дирку.

Тот какое-то время молча смотрел на нее, затем написал: «Черт бы ее побрал!» — и снова отдал листок Ричарду.

— Да, миссис Зоскинд, — беспечно продолжал Дирк, — девятнадцать лет для кота — почтенный возраст. Но давайте спросим себя: разве можем мы предположить, что Родерик его так и не достиг? И вправе ли мы на закате его жизни бросить его на произвол судьбы? Сейчас он как никогда нуждается в нашей поддержке. Пришло время удвоить усилия, и с вашего позволения, миссис Зоскинд, именно этим я и намерен заняться. Как вы при встрече посмотрите ему в глаза, зная, что не сделали для него даже этой малости?

Ричард покрутил в руках записку, пожал плечами, нацарапал: «Сбегаю сам» — и передал Дирку.

Тот усердно замотал головой, но потом все же черкнул: «Ну и замечательно». А когда Ричард прочитал это послание, забрал у него листок и добавил: «Деньги возьми у секретарши».

Ричард задумчиво посмотрел на бумажку, взял карандаш, поставил галочку там, где его рукой уже было написано «У тебя нет секретарши», и вновь подвинул листок Дирку, который, едва взглянув на него, тотчас поставил галочку у надписи «Ну и замечательно».

— Что ж, возможно, — продолжал Дирк уговаривать миссис Зоскинд, — вам стоит пересмотреть счет и несколько шире взглянуть на те пункты, которые вызывают у вас недоверие.

Ричард вышел из кабинета.

Спускаясь по лестнице, он столкнулся с короткостриженным юным дарованием в джинсовой курточке. Мальчишка настороженно смотрел вверх.

— Ну как? — спросил он Ричарда.

— Это нечто, — пробормотал тот. — Просто невероятно.

В газетном киоске поблизости он купил две пачки сигарет для Дирка и свежий номер «Мира персональных компьютеров» с портретом Гордона Вэя на обложке.

— Жаль его, правда? — печально произнес киоскер.

— Что? А, да…

Ричард частенько жалел Гордона, однако был удивлен, что люди тоже разделяют его чувства. Прихватив заодно и «Гардиан», он расплатился и вышел.

Дирк все еще не закончил беседовать с миссис Зоскинд. Когда Ричард вернулся в кабинет, он сидел, закинув ноги на стол, и явно получал удовольствие от разговора.

— Согласен, поездка на Багамы повысила расходы, миссис Зоскинд, так всегда бывает. На то и деньги, чтобы их расходовать.

Он взял протянутые ему пачки сигарет, не скрывая разочарования, что их всего две, однако поблагодарил Ричарда, приподняв на мгновение брови, и указал ему на стул.

Сверху опять донеслась сердитая французская речь.

— Разумеется, я объясню еще раз, зачем потребовалось срочно ехать на Багамы, — мягко произнес Дирк Джентли. — Ничто не доставит мне большего удовольствия. Как вы помните, миссис Зоскинд, я верю в фундаментальную взаимосвязь всех явлений. Так вот, я произвел триангуляцию векторов взаимосвязи и отследил их до одного из Багамских пляжей, куда мне в ходе расследования надлежит время от времени наведываться. Лично я этому отнюдь не рад, потому что страдаю аллергией на солнце и ромовый пунш, но ничего не поделаешь. Каждый должен нести свой крест, вы согласны, миссис Зоскинд?

Трубка негодующе зажурчала.

— Вы меня огорчаете, миссис Зоскинд. Ах, если бы ваш скептицизм взбадривал меня и вселял энергию. Я истощен, миссис Зоскинд, истощен полностью. Кажется, в счете имеется пункт, указывающий на это. Давайте-ка взглянем.

Он взял лежащую перед ним копию счета.

— «Выявление и триангуляция векторов взаимосвязи всех явлений — сто пятьдесят фунтов». Здесь все понятно. «Вывод последних на пляж Багамских островов, проезд и проживание». Всего каких-то полторы тысячи. Гостиница, разумеется, самая скромная… Ах да, вот оно! «Борьба с изнуряющим скептицизмом клиента, напитки — триста двадцать семь с половиной фунтов». Как бы я хотел, чтобы этого пункта не было в счете, дорогая моя миссис Зоскинд, но недоверие к моим методам только усложняет работу, а чем выше сложность, миссис Зоскинд, тем выше расходы.

Тем временем обстановка на верхнем этаже накалялась. Француз был на грани истерики.

— Я прекрасно вас понимаю, миссис Зоскинд, и мне очень неприятно, что затраты на расследование несколько отклонились от первоначальной сметы, — продолжал увещевать Дирк, — но и вы, в свою очередь, должны понять, что семилетний труд оплачивается вовсе не по тем тарифам, которые применяют к работе, занимающей полдня. Мне приходится то и дело пересматривать смету и сравнивать предполагаемую и фактическую сложность поставленных передо мной задач.

Трубка зажурчала еще возмущеннее.

— Дорогая моя миссис Зоскинд. Можно, я буду называть вас Джойс?.. Нет? Ну и ладно. Так вот, дорогая миссис Зоскинд, знаете, что я вам скажу? Чем так расстраиваться, лучше выбросьте-ка вы этот счет из головы. Зачем, спрашиваю я, сдался вам этот источник беспокойства? Просто стисните зубы и оплатите его.

Он убрал ноги со стола и потянулся к телефону.

— Как всегда, очень рад был с вами поговорить. А теперь всего хорошего.

Дирк положил трубку, но затем вдруг снова снял ее и швырнул в корзину для бумаг.

— Мой дорогой Ричард Макдафф. — Он достал откуда-то из-под стола большую плоскую коробку и подвинул ее к Ричарду. — Вот твоя пицца.

Тот в изумлении отпрянул:

— Э-э, спасибо, не надо. Я завтракал. Съешь ее сам.

Дирк пожал плечами:

— Как хочешь. Я им пообещал, что до выходных ты ее оплатишь. Кстати, добро пожаловать ко мне в агентство. — Он обвел рукой обшарпанный кабинет. — Свет есть. Земное притяжение работает, — сказал он, бросая на пол карандаш. — С остальным мы как-нибудь справимся.

Ричард откашлялся.

— Что это значит?

— Что именно?

— Все! — воскликнул Ричард. — Что это за «холистическое детективное агентство» такое?

— Я предоставляю уникальные услуги, — начал Дирк. — Слово «холистическое» отражает мою убежденность в фундаментальной взаимосвязи всех…

— Да-да, слышал, — перебил его Ричард. — По-моему, ты просто злоупотребляешь доверием добросердечных старушек.

— Злоупотребляю доверием? — Дирк вздернул бровь. — Ты был бы прав, если бы хоть одна из них мне когда-нибудь заплатила. Поверь, мой дорогой Ричард, не существует ни малейшей угрозы, что такое произойдет. Мы живем, как говорится, одними надеждами и упованиями. Я надеюсь на интересные и выгодные заказы, моя секретарша надеется получить жалованье, ее домовладелец надеется, что она внесет деньги за квартиру, энергоуправление ждет, когда он оплатит счета… По-моему, очень оптимистичный подход к жизни. Тем временем благодаря мне очаровательные и бесхитростные пожилые леди получают отличную возможность повозмущаться. К тому же я гарантирую свободу их кошкам. И вот я спрашиваю (вообще-то спросить должен был ты, но ведь ты знаешь, как я не люблю, когда меня перебивают): существует ли в мире дело, где потребуется применить хотя бы тысячную долю моих — не мне напоминать тебе об этом — исключительных умственных способностей? Нет. Впал ли я в отчаяние? Снедала ли меня тоска? Да, так и было. Пока, — добавил он, — не наступил сегодняшний день.

— Рад это слышать, — сказал Ричард, — но что за вздор ты нес о кошках и квантовой механике?

Вздохнув, Дирк одним щелчком ловко отбросил крышку с коробки, с некоторой грустью взглянул на холодную круглую лепешку и оторвал большой ломоть. По столу разлетелись крошки.

— Я уверен, Ричард, что тебе знакомо понятие «кошка Шрёдингера», — произнес он и откусил пиццу.

— Разумеется, — ответил Ричард. — Более или менее.

— Можешь пояснить, в чем оно заключается? — спросил Дирк с набитым ртом.

Ричард поерзал на стуле.

— Оно иллюстрирует, как на квантовом уровне все события подчиняются вероятностям…

— На квантовом уровне, а следовательно, и на всех остальных тоже, — перебил Дирк. — Впрочем, на любом уровне выше субатомного кумулятивный эффект таких вероятностей при нормальном ходе событий неотличим от эффекта обычных физических законов. Продолжай.

Он запихал в рот еще один кусок холодной пиццы.

Ричарду вдруг бросилось в глаза, что из-за поглощаемой Дирком пищи и неумолчной болтовни рот его практически не перестает двигаться. Уши же при этом остаются почти неподвижными, будто они не нужны для участия в разговоре.

Если Ламарк прав, то вполне возможно, что привычки, свойственные нескольким поколениям людей, в конце концов приводят к радикальным изменениям их внутренней организации.

Ричард продолжил:

— Суть не только в том, что вероятности управляют событиями на квантовом уровне. Вероятности не превращаются в события, пока их не измерят. Или, если использовать фразу, которую ты давеча употребил в довольно странном контексте, акт измерения приводит к коллапсу волновой функции. До этой точки все возможные пути развития для, скажем, электрона сосуществуют. Пока не выполнены измерения, ничто не определено окончательно.

Дирк кивнул.

— Примерно так, — пробубнил он, откусывая следующий кусок. — Ну а кошка-то при чем?

Ричард решил, что есть лишь один способ отвлечься от жующей физиономии Дирка — доесть пиццу самому. Свернув оставшуюся часть в трубочку, он для начала отгрыз совсем чуть-чуть от краешка. На вкус неплохо. Он откусил смелее.

Дирк недоуменно следил за его действиями.

— Итак, — произнес Ричард, — эксперимент с кошкой придуман Шрёдингером, чтобы показать, как эффекты вероятностного поведения на квантовом уровне будут действовать на уровне макроскопическом. Или, другими словами, в повседневной жизни.

— Да, верно, — сказал Дирк, с беспокойством глядя, как исчезают остатки пиццы.

Ричард откусил еще и весело продолжил:

— Так вот, представим себе, что в герметичном ящике заперта кошка. В ящике также имеется крохотное количество радиоактивного вещества и колбочка с ядовитым газом. Параметры мы подбираем так, чтобы за определенный период времени шансов, что атом радиоактивного вещества распадется или не распадется, было пятьдесят на пятьдесят. Если атом распадется, то сработает детектор, произойдет выброс газа, и кошка погибнет. Если нет, кошка останется жива. Пятьдесят на пятьдесят, в зависимости от того, распадется или нет единственный атом.

Смысл, как я понимаю, вот в чем: поскольку распад атома — событие квантового уровня, оно не определено до тех пор, пока не выполнено наблюдение. А поскольку наблюдение невозможно, пока мы не откроем ящик и не увидим, жива кошка или нет, то результаты эксперимент дает довольно необычные.

Пока ящик не открыт, кошка пребывает в неопределенном состоянии. Вероятность того, что она жива, и вероятность того, что она мертва, — две разные волновые формы, перекрывающие друг друга в закрытом пространстве ящика. Шрёдингер придумал это, чтобы проиллюстрировать абсурдные, по его мнению, положения квантовой теории.

Дирк встал и побрел к окну. Не затем, чтобы полюбоваться открывающимся оттуда видом на убогий старый склад, который очередной разбогатевший клоун принялся вдруг переделывать в шикарные апартаменты. Его расстраивал вид тающей на глазах пиццы.

— Именно так, — подтвердил он. — Браво!

— Но при чем здесь детективное агентство?

— Ах да… В общем, ученые как-то проводили такой эксперимент и, открыв ящик, обнаружили, что кошка не жива и не мертва, а попросту исчезла. Они обратились ко мне с просьбой провести расследование, и мне удалось установить, что ничего страшного не произошло. Кошке, по всей видимости, надоело, что ее то и дело запихивают в ящик и грозят отравить газом, и при первой подвернувшейся возможности она слиняла через окно. Я всего-навсего поставил на подоконник миску с молоком и ласковым голосом позвал Бернис — это имя кошки, ты понимаешь…

— Так, подожди минутку… — попросил Ричард.

— …и кошка вскоре прибежала. Ничем не примечательный случай, однако в некоторых кругах обо мне заговорили, одно повлекло за собой другое, как это обычно бывает, и вот тебе результат — преуспевающее предприятие.

— Погоди, погоди минутку, — не унимался Ричард, стуча ладонью по столу.

— Да? — Дирк с наивным видом захлопал глазами.

— Послушай, Дирк, ты о чем мне сейчас рассказываешь?

— А что не так?

— Даже не знаю, с чего начать, — нахмурился Ричард. — Ладно. Ты сказал, что кто-то там ставил этот эксперимент. Какой вздор! Кошка Шрёдингера всего лишь служит иллюстрацией, пояснением некой позиции в научном споре. Никто не проводит такие опыты над кошками.

Дирк очень внимательно смотрел на него.

— Неужели? — наконец изрек он. — А почему бы нет?

— Само испытание тут вообще ни при чем. Суть идеи — до получения данных наблюдения задаться вопросом, что же на самом деле случится. Нельзя знать наверняка, что происходит в ящике, не заглянув в него. Но как только мы туда заглянем, волновой пакет разрушается, и вероятности преобразуются в события. Эксперимент обречен на провал. Ставить его бесполезно.

— Все, что ты сейчас рассказал, разумеется, сущая правда, — ответил Дирк, возвращаясь на место.

Он вытянул из пачки сигарету, несколько раз постучал ею о стол, наклонился вперед, направил фильтром на Ричарда и продолжил:

— Но подумай вот о чем. Допустим, для участия в таком эксперименте тебе предстоит привлечь медиума, экстрасенса, обладающего способностями к ясновидению, который может рассказать о состоянии кошки, не открывая ящика. Человека, испытывающего к кошкам некое чувство сопереживания. Что скажешь? Возможно, это позволит нам глубже понять проблему квантовой физики?

— Они что, этим занимались?

— Именно.

— Дирк, это полный бред.

Дирк вызывающе вскинул брови.

— Ладно, ладно, — уступил Ричард, подняв вверх руки. — Просто подведем итог. Даже если представить, что ясновидение существует (с чем я не соглашусь ни на секунду), это ничуть не повлияет на невыполнимость эксперимента. Как я уже говорил, нужно понять, что происходит в ящике до момента фактического наблюдения. Не важно, каким образом осуществлять наблюдение: вскрыть ящик или — раз уж ты настаиваешь — прибегнуть к ясновидению. Если оно работает — значит, это всего лишь другой способ заглянуть в ящик. Если нет — какой вообще смысл о нем говорить?

— Зависит от того, как относиться к ясновидению…

— Правда? А как относишься к нему ты? Интересно было бы знать, учитывая твою историю.

Дирк еще раз постучал по столу сигаретой, прищурился и посмотрел на Ричарда.

Затянувшаяся пауза прерывалась лишь криками на французском откуда-то сверху.

— Я отношусь к нему так, как относился всегда, — наконец произнес Дирк.

— Это как же?

— Я не ясновидец.

— Неужели? — удивился Ричард. — Тогда что ты скажешь об экзаменационных билетах?

Глаза Дирка Джентли потемнели.

— Совпадение, — сурово промолвил он. — Странное, трагическое стечение обстоятельств, не более того. Из-за него меня к тому же упекли в тюрьму. Совпадения подчас бывают пугающими.

Дирк опять окинул Ричарда долгим оценивающим взглядом.

— Я внимательно за тобой наблюдаю, — обронил он. — Для человека в твоем положении ты ведешь себя слишком непринужденно.

Ричард на секунду задумался: с чего вдруг сделано столь неуместное замечание? А потом, как ему показалось, все понял.

— Ах вот в чем дело! До тебя он тоже добрался?

Теперь настала очередь Дирка удивляться.

— Кто? — озадаченно спросил он.

— Гордон… Да нет, не может такого быть… Гордон Вэй. Он постоянно просит кого-то надавить на меня и заставить заниматься тем, что он считает важным. Мне показалось… Впрочем, пустяки. Так что ты имел в виду?

— Ах, значит, вот как поступает Гордон Вэй?

— Да. Терпеть этого не могу. А что?

Дирк долго и пристально смотрел на Ричарда, слегка постукивая по столу карандашом. Затем откинулся на спинку стула и произнес следующую речь:

— Сегодня утром, еще до рассвета, полиция обнаружила тело Гордона Вэя. Он был застрелен, задушен, а его дом сожжен. По версии следствия, застрелили его не дома, потому что там не найдено ни одной гильзы. Зато гильзы найдены у принадлежащего мистеру Вэю «Мерседеса-500», стоявшего на обочине в трех милях от дома. Это наводит на мысль, что домой его перенесли после убийства. Кроме того, по мнению врача, душили мистера Вэя уже после того, как застрелили, что позволяет предположить наличие у убийцы психического расстройства.

По странному стечению обстоятельств сегодняшней ночью полиции довелось побеседовать с одним джентльменом, пребывавшем в весьма обескураженном состоянии. Он утверждал, что испытывает комплекс вины, потому что совершил наезд на своего работодателя.

Человек этот назвался Ричардом Макдаффом, а его работодателем был покойный мистер Гордон Вэй. Далее можно предположить, что мистер Ричард Макдафф — один из двоих людей, которым выгодна смерть мистера Вэя, поскольку компания «Новейшие технологии» теперь почти наверняка перейдет в его руки. По крайней мере частично. Второй человек — единственная родственница покойного, мисс Сьюзан Вэй, в чью квартиру проник сегодня ночью мистер Ричард Макдафф. Полиция об этом, разумеется, не знает. И не узнает, если мы ей не поможем. Тем не менее взаимоотношения этих двоих, естественно, теперь будут привлекать самое пристальное внимание. В новостях по радио уже передавали, что полиция срочно разыскивает мистера Макдаффа, который якобы должен помочь им кое-что выяснить. Но по тону диктора было понятно, что мистер Макдафф — первый подозреваемый.

Я беру двести фунтов в день плюс расходы. Расходы обсуждению не подлежат, хотя непосвященным порой могут показаться не имеющими отношения к делу. Но все они необходимы и, как я уже сказал, не обсуждаются. Ну что, работаем?

— Прости, — сказал Ричард, кивнув едва заметно. — Повтори все это еще раз, пожалуйста.

Глава 17

Электрический монах больше не знал, во что верить.

За последние несколько часов он перепробовал невообразимое число систем доверия, но ни одна не принесла сколько-нибудь долговременного духовного умиротворения, на вечные поиски которого он был запрограммирован.

Как же ему все это надоело! Честное слово. Он устал. И пал духом.

В довершение всего — чему он немало удивился — он вдруг заскучал по лошади. По этому несомненно глупому, смиренному животному, вряд ли достойному внимания того, чье предназначение — думать о высоких материях, недоступных разумению обыкновенной лошади. Тем не менее монаху ее не хватало.

Ему хотелось сидеть на ней. Трепать ее гриву. Чувствовать, что она ничего не понимает.

Интересно, где она сейчас?

Безутешный монах болтал ногами в воздухе, сидя на ветке дерева, где он провел ночь. Он вскарабкался сюда в погоне за какой-то непонятной фантастической мечтой, да так и застрял до утра.

Даже сейчас, при свете дня, он все еще гадал, как будет спускаться на землю. На мгновение он едва не поверил в довольно опасную идею полететь, но вовремя включилось устройство ускоренного обнаружения ошибок и выдало команду не совершать глупостей.

Проблема пока не имела решения.

Пламя веры, подарившее крылья надежды и вознесшее его на дерево в волшебные ночные часы, почему-то не снабдило его инструкциями, как отсюда слезть, а наутро исчезло, прихватив с собой и огненные крылья.

И если уж он заговорил — или скорее подумал — о пламени, стоило упомянуть, что сегодня в предрассветный час совсем недалеко отсюда что-то очень ярко горело.

Пламя полыхало в той стороне, откуда пришел монах, гонимый неким глубоким духовным влечением к этому чрезмерно высокому, но в остальном самому обычному дереву. Ему очень хотелось пойти и поклониться огню, его священному сиянию, но пока он отчаянно соображал, как спуститься на землю, прибыли пожарные машины и погасили божественный свет, отобрав у него еще один символ веры.

Солнце взошло несколько часов назад, и хотя он провел их с пользой, веря в облака, в ветви, в удивительные формы пролетающих мимо жуков, сейчас он был убежден, что с него довольно, и к тому же уверен абсолютно точно, что уже проголодался.

Почему он поступил так непредусмотрительно и не прихватил себе немного еды из жилища, куда ночью отнес священную ношу, чтобы захоронить в шкафу? Тот дом он покинул в порыве неземной страсти, веря, что такая банальность, как пища, не имеет значения и дерево ему что-нибудь даст.

Оно и дало.

Дало ветви.

Монахи ветвями не питаются.

Честно говоря, вспоминая сегодня о том, во что верил вчера, он ощущал некоторую неловкость. В конечном итоге вера вылилась непонятно во что. Он слышал четкую команду «пли» и был вынужден повиноваться. Возможно, он все же зря так стремительно исполнил приказ, данный на языке, который выучил всего две минуты назад: застреленный им человек реагировал на происходящее как-то уж чересчур эмоционально.

Когда такое случалось в его мире, те, в кого стреляли в упор, возвращались через неделю, чтобы повторить все снова. А этот человек вряд ли вернется.

Порыв ветра раскачал дерево, отчего закружилась голова. Монах стал потихоньку спускаться. Первая часть пути оказалась относительно легкой, поскольку ветви располагались близко друг к другу. Непреодолимое препятствие возникло в конце, когда ветвей не осталось. Если просто спрыгнуть вниз, внутри обязательно что-нибудь сломается, и он начнет верить в по-настоящему странные вещи.

Неожиданно его привлекли голоса, доносившиеся с дальнего края поля. Там на обочине остановился грузовик. Монах внимательно посмотрел в ту сторону, но не разглядел ничего, во что можно было бы поверить, и вновь занялся самоанализом.

Он вспомнил, что ночью в нем сработала одна странная функция, с которой он до сих пор не сталкивался. Называлась она вроде бы «сожаление». Он вдруг испытал жалость к застреленному, который остался вот так вот просто лежать у дороги, и, уже отойдя на значительное расстояние, монах решил вернуться. На лице у мужчины застыло такое выражение, будто с ним произошло нечто странное, не укладывающееся в привычные рамки. Монаха беспокоило, что он испортил человеку вечер.

И все-таки, подумал он, всегда надо делать то, во что веришь. Это самое главное.

Дальше он уверовал в следующее: раз вечер человеку он уже испортил, то должен хотя бы отнести его домой. Торопливо исследовав карманы убитого, он обнаружил адрес, пару карт и ключи. Путь был не из легких, однако монаха поддерживала вера.

Неожиданно с поля донеслись слова «ванная комната».

Он опять посмотрел на грузовик вдали. Человек в темно-синей униформе что-то объяснял рабочему в спецовке. Тот, казалось, был сильно раздражен. Ветром принесло обрывки фраз: «пока не найдем хозяина» и «разумеется, не в себе». В конце концов пусть и неохотно, но рабочий согласился на уговоры.

Через некоторое время из грузовика выпустили в поле лошадь. Монах захлопал глазами. Его электрические цепи в изумлении затрепетали. Наконец-то в награду за безмерную, хоть и довольно спорадическую преданность свершилось нечто поистине чудесное, во что он мог верить.

Лошадь шла спокойным, терпеливым аллюром. Она давно приучилась не обращать внимания на окружающую обстановку, куда бы ее ни привели, но на этот раз решила отступить от собственного правила. Здесь было чудесное поле. Здесь была трава. И ласкающая взгляд живая изгородь. И достаточно места, чтобы пуститься рысью, если захочется. Люди уехали, предоставив ее самой себе. Лошадь пошла иноходью, затем остановилась — к черту иноходь! Теперь она могла делать все, что ни заблагорассудится.

Как приятно!

Какое необычное и чудесное ощущение!

Лошадь неторопливо окинула взглядом поле и решила распланировать день, чтобы провести его в свое удовольствие. Часиков после трех она побегает рысью. Потом поваляется в густой траве в восточной части поля. А там можно и об ужине помечтать.

В обед же лучше всего оказаться на южном краю, где течет ручеек. Обед у ручья. Черт побери, какое счастье!

Замечательно будет побродить просто так полчасика слева, полчасика справа. А с двух до трех, наверное, лучше всего помотать хвостом или немного подумать. Если захочется — не вопрос, можно заняться и тем и другим одновременно, а рысью побегать чуть позже. А еще она приметила великолепное место у изгороди, где она проведет пару изумительных предобеденных часов.

Хорошо.

Отличный план.

А самое замечательное в нем то, что на него можно плюнуть и забыть. И лошадь побрела под единственное на поле дерево.

Тотчас с криком, подозрительно напоминающим боевой клич индейцев, из ветвей на ее спину спрыгнул электрический монах.

Глава 18

Пока Дирк Джентли кратко пересказывал основные факты, мир Ричарда Макдаффа медленно рушился и тонул в разверзшемся прямо у него под ногами холодном темном море, о существовании которого он даже не подозревал. Дирк закончил, в комнате повисла тишина.

— Откуда ты это узнал? — спросил наконец Ричард.

— По радио передавали, — ответил Дирк, едва заметно пожав плечами. — По крайней мере суть дела. Об этом трезвонят во всех новостях. А подробности… Ну, поспрашивал тут и там. Как ты, наверное, догадываешься, у меня есть пара-тройка знакомых в полицейском участке в Кембридже.

— Даже не знаю, верить тебе или нет, — пробормотал Ричард. — Можно позвонить?

Дирк достал из мусорной корзины телефонную трубку и любезно передал ее Ричарду. Тот набрал номер Сьюзан.

Она ответила почти сразу:

— Алло?

— Сьюзан, это Ри…

— Ричард! Где ты? Ради Бога, скажи, где ты? У тебя все нормально?

— Не говори, где ты, — предупредил Дирк.

— Сьюзан, что происходит?

— А ты не знаешь?..

— Мне сказали, что с Гордоном что-то случилось…

— Что-то случилось?.. Он мертв, Ричард, его убили…

— Положи трубку, — встрял Дирк.

— Сьюзан, послушай, я…

— Положи, — повторил Дирк, перегнулся через стол и нажал на рычаг. — Телефон скорее всего прослушивают, — объяснил он, выхватил трубку и снова бросил ее в корзину.

— Нужно идти в полицию! — воскликнул Ричард.

— Это еще зачем?

— А что мне остается делать? Нужно пойти в полицию и сказать, что убийца не я.

— Сказать, что убийца не ты? — скептически переспросил Дирк. — Ага, тогда точно все будет в порядке. Жаль, доктор Криппен ^[4] до такого не додумался. От скольких бы хлопот это его уберегло.

— Но он был виновен!

— Да, так казалось со стороны. В твоем случае тоже все так и выглядит.

— Но ведь я этого не совершал, черт возьми!

— На всякий случай напоминаю: перед тобой человек, который отсидел в тюрьме за то, чего не совершал. Я тебе говорил, что совпадения бывают пугающими. Поверь, куда лучше самому найти железобетонное доказательство своей невиновности, чем чахнуть в камере, надеясь, что такое доказательство станет искать полиция после того, как она уже решила, что ты виновен.

— У меня в голове все смешалось, — пожаловался Ричард, прижав ладонь ко лбу. — Подожди, дай немного подумать…

— Если я могу…

— Дай подумать!

Дирк пожал плечами и переключил внимание на сигарету.

— Бесполезно, — спустя пару минут сказал Ричард. — Не могу сообразить. Все равно что заниматься тригонометрией, когда тебя колотят по голове. Ладно, говори, что, по-твоему, я должен делать.

— Использовать гипноз.

— Что?

— Ничего удивительного, что в теперешних обстоятельствах ты не в силах собраться с мыслями. И тем не менее именно это сейчас крайне необходимо. Нам обоим будет намного проще, если ты позволишь мне погрузить тебя в гипнотический сон. Подозреваю, у тебя в голове полно информации, которую не удастся извлечь, пока ты пребываешь в таком возбужденном состоянии. Вдобавок ты не вполне осознаешь значимость этих сведений, а потому можешь и совсем их не вспомнить. С твоего позволения сейчас и начнем.

— Тогда все решено, — отозвался Ричард, вставая. — Я иду в полицию.

— Отлично, — сказал Дирк, откинулся на спинку стула и положил ладони на стол. — Желаю удачи! По пути, будь любезен, попроси секретаря принести мне спички.

— У тебя нет секретаря, — бросил Ричард и вышел.

Очнувшись от раздумий спустя некоторое время, Дирк предпринял героическую, но тщетную попытку затолкать коробку из-под пиццы в мусорную корзину, затем подошел к шкафу и достал метроном.

Выйдя на солнечный свет, Ричард зажмурился, немного постоял на верхней ступеньке и решительно шагнул вперед. Шел он слегка приплясывающей походкой, вполне соответствовавшей кружению мыслей в голове. С одной стороны, ему просто не верилось, что у него не получится доказать свою полнейшую невиновность; с другой — приходилось признать, что все это выглядит довольно странно.

От мысли, что Гордон убит, в голове возникала жуткая мешанина, начисто лишавшая его способности рассуждать ясно и рационально.

Ричард вдруг с завистью подумал, что нажавшего на спусковой крючок не успело захлестнуть всепоглощающее чувство вины, но тотчас устыдился. Честно говоря, его кидало в ужас от того, что лезло в голову. Мысли, неуместные и недостойные, в основном касались его теперешних перспектив в компании.

Он заглянул в себя и попытался отыскать чувство глубокой скорби или печали. Похоже, оно пряталось где-то очень далеко, за гигантской стеной потрясения.

Ричард не заметил, как добрался до Ислингтон-Грин. При виде патрульной машины у своего дома его словно ударило молотком по голове. Он резко крутанулся на каблуках, уставился на витрину греческого ресторанчика и стал лихорадочно читать меню.

Долмады.

Сувлаки. Острые греческие колбаски.

Не поворачивая головы, Ричард попытался мысленно восстановить открывшуюся перед ним картину. На улице, насколько он помнил, стоял полицейский, и боковая дверь, откуда лестница ведет в его квартиру, вроде была открыта.

У него дома полиция… Фасолиа плаки! Рагу из фасоли с овощами в томатном соусе.

Он скосил глаза и слегка повернул голову. Полицейский смотрел прямо на него. Ричард опять вперил взгляд в меню и попытался отвлечься на фрикадельки из нежнейшего фарша, перемешанного с картофелем, сухариками, луком и травами, зажаренные в масле. Полицейский, наверное, его узнал и уже переходит дорогу, чтобы схватить и затолкать в фургон, как они проделали это в Кембридже с Дирком несколько лет назад.

Ричард сжался, ожидая удара, но ничего не последовало. Он вновь быстро обернулся: страж закона беззаботно смотрел в другую сторону. Стифадо…

Проанализировав свое поведение, Ричард пришел к совершенно очевидному выводу: он ведет себя вовсе не как человек, желающий сдаться в руки полиции.

Что же теперь делать?

Оторвавшись от витрины, он преодолел напряженной походкой еще несколько ярдов в сторону дома, потом вдруг резко повернул назад и пошел к Кэмденскому пассажу, ускоряясь и тяжело дыша. Куда идти? К Сьюзан? Нет. Полиция уже там или неподалеку. В Примроуз-хилл, в офис «Новейших технологий»? Нельзя — по той же причине. Что же, черт побери, остается? Пуститься в бега?

Ричард уверял себя (как только что уверял Дирка), что ему не стоит скрываться от полиции. С самого детства его учили: полиция для того и создана, чтобы помогать невиновным и защищать их. При этой мысли он так припустил, что едва не столкнулся с довольным новоиспеченным обладателем уродливого старинного торшера.

— Простите, — пробормотал Ричард, — извините.

Удивившись, как можно приобрести такое, он сбавил шаг и тревожно оглянулся по сторонам. Даже давно знакомые витрины антикварных лавок с блестящей медной посудой, деревянными статуэтками и японскими гравюрами, изображающими рыбу, казались грозными и агрессивными.

Кому понадобилось застрелить Гордона? Этот вопрос внезапно ударил ему в голову, когда он наконец вышел из пассажа. До сего мгновения его заботило лишь, что он сам не причастен к убийству.

Но кто это сделал?

Уйме людей Гордон не нравился, но одно дело испытывать обычную легкую антипатию — ладно, так уж и быть, сильную неприязнь! — и совсем другое — застрелить человека, задушить, утащить через поле в дом и поджечь тот самый дом. Благодаря этому различию большинство людей до сих пор живы.

Неужели обычный грабеж? Дирк вроде не говорил о пропавших вещах, но так ведь Ричард его и не спрашивал.

Дирк. Его нелепая, но все же внушительная фигура, похожая на большую жабу, развалившуюся за столом в обшарпанном кабинете, никак не шла из головы. Ричард вдруг понял, что опять идет в агентство к Дирку, и намеренно свернул направо, а не налево.

Так можно и свихнуться.

Ему нужно место, где бы он мог все обдумать, собраться с мыслями.

Итак, куда теперь идти? Он остановился, повернул назад и снова остановился. Вспомнил о долмадах и вдруг почувствовал голод. Неплохая мысль — спокойно зайти в ресторан и поесть чего-нибудь. Он покажет Судьбе, кто здесь главный.

Между тем Судьба тоже не сидела сложа руки. Разумеется, она не пошла в греческий ресторан вкушать долмады (хотя… почему бы и нет?), но и на самотек происходящее пускать не собиралась. Ноги безжалостно несли Ричарда по извилистым улочкам, через канал…

Ненадолго остановившись у магазина на углу, он вновь заспешил мимо муниципальных кварталов, пока не оказался перед домом номер 33 по Пекендер-стрит. К тому времени как Судьба, допив бокал рецины, вытерла бы рот и задалась вопросом, не заказать ли на десерт пахлавы, Ричард стоял возле викторианского здания с закопченными сажей стенами из красного кирпича и неприветливыми массивными окнами. Неожиданно сильно дунул ветер, и перед Ричардом вдруг возник какой-то мальчишка.

— Эй, ты! — чирикнул он и осмотрел Ричарда с ног до головы. — Мистер! Не отдашь мне свой пиджак?

— Нет! — бросил Ричард.

— А почему?

— Потому что он мне тоже нравится.

— Чего в нем хорошего? — процедил мальчишка и добавил: — Ну и пошел ты!

Швырнув камнем в кошку, он поплелся дальше.

Ричард опять вошел в здание, неуверенно поднялся по лестнице и заглянул в приемную.

За столом, скрестив на груди руки и опустив голову, сидела секретарша.

— Меня здесь нет, — заявила она.

— Понятно, — сказал Ричард.

— Вернулась только убедиться, что он заметил мое отсутствие, — пояснила она, не отрывая сурового взгляда от какой-то точки на столе. — А то он может и забыть.

— Он на месте? — осведомился Ричард.

— Кто его знает. Разве это кому-то интересно? И вообще спрашивайте у тех, кто на него работает. Лично я — нет.

— Пропустите его ко мне! — рявкнул из своего кабинета Дирк.

Она сердито посмотрела на Ричарда, встала, распахнула дверь в кабинет и сказала:

— Сами пропускайте!

А затем захлопнула дверь и вернулась на место.

— Давайте-ка я сам себя пропущу, — предложил Ричард.

— Я вас не слышу, — сообщила бывшая секретарша Дирка. — Как я вас услышу, если меня здесь нет?

Ричард сделал умиротворяющий жест, который был успешно проигнорирован, и прошел через приемную. Открыв дверь в кабинет, он удивился царившему там полумраку. Жалюзи были опущены, на стуле, откинувшись на спинку, развалился Дирк. На его лице играли тени от странного устройства из нескольких расставленных на столе предметов: серой велосипедной лампы, отбрасывающей бледный свет на негромко постукивающий метроном. К маятнику была привязана начищенная до блеска серебряная ложечка.

Ричард бросил на стол два коробка спичек.

— Садись, расслабься и смотри на ложку, — приказал Дирк. — Твои веки смыкаются…

У дома Ричарда, взвизгнув тормозами, остановилась еще одна полицейская машина. Угрюмого вида человек выбрался из нее, подошел к дежурившему у подъезда констеблю и помахал у него перед носом удостоверением.

— Инспектор Мейсон, уголовный розыск Кембриджшира, — представился он. — Здесь живет Ричард Макдафф?

Констебль кивнул и указал на боковую дверь с узкой лестницей, ведущей к квартире на верхнем этаже. Мейсон торопливо вошел в дом и тотчас вновь появился на улице.

— Там посреди лестницы стоит диван, — сообщил он констеблю. — Уберите.

— Уже пытались, сэр, — с тревогой ответил тот. — Похоже, он застрял. Все лазают прямо через него, сэр. Простите, сэр.

Мейсон пробуравил его еще одним мрачным взглядом из своего широкого, отработанного за долгие годы ассортимента: от самого недоброжелательного и угрюмого, чернее тучи, до смиренно-усталого и лишь немного мрачноватого — таким он одаривал своих детей в дни рождения.

— Уберите, — зловеще повторил он, снова вошел в дом, на ходу задирая полы пальто, чтобы перелезть через диван.

— Ну как, не нашли его? — осведомился водитель, вылезая из машины. — Сержант Джилкс, — представился он. Вид у него был утомленный.

— Насколько мне известно, нет, — изрек констебль, — но мне никто ничего не сообщает.

— Знаю, каково это, — поддержал водитель. — Стоит только вмешаться уголовному розыску, и тебя тут же заставят возить их туда-сюда. А я, между прочим, единственный, кто знает, как он выглядит. Я останавливал его на трассе сегодня ночью. Мы только что из дома Вэя. Там ужас что творится.

— Тяжелая выдалась ночь?

— И не говорите, чего только не произошло… То убийство, то какие-то лошади в ванной… У вас, я гляжу, такие же драндулеты, — добавил он и указал на автомобиль, в котором приехал сам. — Как же он меня бесит! Печку включаешь на полную, а все равно холодно. Радио врубается и вырубается, когда само захочет…

Глава 19

В это утро Майкл Вентон-Уикс проснулся в странном расположении духа.

Знай вы его достаточно близко, то догадались бы, что сегодня настроение его было странным в чрезвычайной степени, поскольку он и без того всегда казался слегка чокнутым. Впрочем, близко знали его немногие. Пожалуй, лишь мать. Но между ними теперь шла холодная война, и последние пару месяцев они друг с другом и словом не перекинулись.

Еще у Майкла был старший брат Питер, добившийся невероятных высот на службе в морской пехоте. Если не считать встречи на похоронах отца, Майкл не видел Питера со времен Фолклендской войны, откуда тот вернулся в блеске славы и в орденах и смотрел на младшего брата с высокомерным презрением.

Питер пришел в восторг, узнав, что руководство издательским домом «Магна» взяла на себя мать, и по этому поводу послал Майклу рождественскую открытку. Для него самого величайшим наслаждением в жизни было упасть в грязный окоп и хотя бы минуту пострелять из пулемета. Британское газетное производство и издательское дело даже в теперешнем своем смутном состоянии вряд ли принесли бы Питеру столько же удовольствия — по крайней мере пока на их суверенитет не посягнули бы, к примеру, какие-нибудь австралийцы.

Сегодня Майкл очнулся очень поздно после кошмарно холодной ночи и беспокойных видений, не отпускавших его и сейчас, почти в середине дня.

Во сне его мучили знакомые ощущения утраты, одиночества и вины, к которым по непонятной причине примешивалось еще и невообразимое количество грязи. Это одиночество, неизменно сопровождаемое грязью, тянулось несусветно долго, а потом вдруг начали «твари слизкие ползти из вязкой глубины» ^[5]. Этого он уже вынести не мог и подскочил в липком, холодном поту.

Он не понял, при чем тут грязь, но чувства потери, одиночества, а главное — жгучей обиды, желание все вернуть быстро нашли пристанище в его душе.

Даже слизкие твари казались странным образом знакомыми и продолжали маячить на задворках памяти, пока он сооружал себе поздний завтрак, чистил грейпфрут и заваривал китайский чай, просматривал колонку об искусстве в «Дейли телеграф» и неуклюже менял повязку на порезанной руке.

Покончив с этим, он задумался, что предпринять дальше.

Как ни удивительно, ему удалось взглянуть на события вчерашнего вечера холодно и беспристрастно. Он все сделал четко, правильно и вовремя. Однако это ничего не решало. Все самое главное было впереди.

Что — все? Ему не понравился этот непонятный ход мыслей.

Обычно к этому времени дня он уже добирался до своего клуба, где его всегда посещало необычайно приятное чувство предвкушения множества дел. Теперь же ни в клубе, ни в каком другом месте заняться ему было нечем, а потому дни тянулись медленно и тяжело.

Допустим, он отправится в клуб и — как всегда — позволит себе джин с тоником, поболтает со знакомыми, пролистает литературное приложение к «Таймс», «Оперу», «Нью-йоркеру» или что там еще попадется на глаза. Теперь все это не доставит ему такого наслаждения и удовольствия, как раньше.

Затем наступит время обеда. На сегодня не запланировано никаких встреч, поэтому на обед он скорее всего останется в клубе, съест кусочек слегка подрумяненной на гриле рыбы с отварным картофелем и петрушкой, на десерт — огромный кусок бисквита со взбитыми сливками. Бокал-другой французского вина. И кофе. А там — посмотрим.

Однако в клуб сегодня почему-то совсем не хотелось. Майкл поиграл мускулами на порезанной руке, налил себе еще чаю, безучастно взглянул на большой кухонный нож рядом с чайником из тонкого английского фарфора и немного подождал, не произойдет ли чего. А потом поднялся наверх.

Интерьер его дома отличался холодной строгостью и совершенством. Именно так выглядит идеальное жилище в глазах людей, покупающих подделки под антикварную мебель. Разумеется, с тем исключением, что все предметы обстановки здесь были оригинальными — хрусталь, серебро, красное дерево — и лишь казались фальшивыми и безжизненными.

Он прошел к себе в кабинет — единственную комнату в доме, где не царил стерильный порядок, где книги и бумаги валялись всюду и как попало, выдавая полное небрежение хозяина. Все вокруг покрывал тонкий слой пыли. Домработнице было отдано четкое распоряжение не сметь сюда соваться, а сам Майкл не работал здесь уже несколько недель, с выхода последнего номера «Гипотезы». То есть последнего под его редакцией.

Майкл поставил фарфоровую чашку на пыльный стол, осмотрел старинный проигрыватель, обнаружил пластинку с записью одного из концертов Вивальди для духовых инструментов, включил, уселся и стал ждать, чего ему захочется дальше. И вдруг совершенно неожиданно понял, что он уже кое-что делает, а именно — слушает музыку.

Лицо его удивленно вытянулось, стоило ему осознать, что никогда раньше этим не занимался. Нет, он, конечно, много раз слышал музыку и, более того, считал ее приятным фоном для обсуждения новых концертных сезонов, однако ему и в голову не приходило, что ее можно слушать просто так.

Он сидел, до глубины души пораженный переливами чудесной мелодии и мыслью, что она не имеет ничего общего с пыльной пластинкой или старой воспроизводящей головкой.

Но почти одновременно с этим открытием пришло разочарование, и он запутался еще больше. Музыка неожиданно перестала его удовлетворять. Его потребность в ней будто возросла и в один момент оказалась неизмеримо больше способности самой музыки приносить наслаждение.

Он изо всех сил пытался понять, чего ему не хватает. Музыка представилась ему в виде птицы, которая не умеет летать и даже не осознает, чего лишена. Вместо того чтобы парить, взмывать ввысь, совершать лихие виражи и бросаться вниз, вместо того чтобы радоваться головокружительному полету, она ходит себе по земле и не глядит в небеса.

Майкл посмотрел вверх.

Через некоторое время до него дошло, что он просто уставился в потолок. Он тряхнул головой. Видение поблекло, оставив легкую тоску и головокружение. Но не растворилось полностью, а погрузилось в глубины его сознания, так глубоко, что он не мог до него дотянуться.

Музыка все еще играла. Теперь она превратилась в достаточно приятный поток звуков, но более не волновала его.

Ему захотелось разобраться, что за чувство его посетило, и в голове вдруг мелькнула идея, где найти подсказку. Майкл долго и сердито от нее отмахивался, но любопытство все же победило, и он вытащил из-под стола большое мусорное ведро. Поскольку домработнице было строго-настрого запрещено входить в кабинет, то мусор не выносили давно, и под слоем окурков он обнаружил искомое — порванный в клочья журнал.

Превозмогая отвращение, Майкл с мрачной решимостью собирал вместе ненавистные страницы, кое-как соединяя их между собой скотчем, который то и дело скручивался и прилипал то сам к себе, то к толстым пальцам, то к столу. С грехом пополам ему удалось восстановить экземпляр «Гипотезы». Под редакцией этого мерзавца Э. К. Росса.

Какая гадость.

Он переворачивал тяжелые, криво склеенные страницы с таким видом, будто ковыряется в куриных потрохах. Ни строчки о Джоан Сазерленд или Мэрилин Хорн. Ни единого упоминания арт-галерей на Корк-стрит.

Серия публикаций о Россетти закрыта.

Раздел «Слухи из гримерки» — тоже.

Майкл скептически покачал головой и нашел нужную статью.

«Музыка и фрактальные пейзажи», автор: Ричард Макдафф.

Просмотрев по диагонали несколько вступительных абзацев, он стал читать:

«Математический анализ и компьютерное моделирование показывают, что формы и процессы, с которыми мы встречаемся в природе — например, наблюдая, как растет дерево, разрушаются горы или течет река, как обретают очертания снежинки или острова, как играет на ровной поверхности солнечный свет, как вливается и смешивается с кофе молоко, как волной катится по залу смех, — все эти необыкновенно сложные на первый взгляд вещи можно описать взаимодействием математических процессов, простота которых представляет собой еще большее волшебство.

Формы, воспринимаемые нами как случайные, на самом деле — результат сложного движения разнообразных чисел, подчиняющегося простым правилам. Термин „естественный“, под которым мы зачастую подразумеваем нечто неструктурированное, по сути описывает формы и процессы, кажущиеся нам столь непостижимо сложными, что мы не можем осознать, как работают эти простые законы природы.

Все они могут быть описаны при помощи чисел».

Почему-то сейчас эта идея показалась Майклу не такой возмутительной, как при первом, беглом просмотре статьи.

Он продолжил чтение с удвоенным интересом:

«Известно, что мозг человека способен воспринимать эти факты во всей их сложности и простоте. На рассекающий воздух мяч действует сила броска, сила тяжести, сила трения, на преодоление которой тратится энергия, воздушная турбулентность, а также скорость и направление вращения самого мяча.

Даже тот, кому трудно умножить 3 × 4 × 5, моментально справится с дифференциальным исчислением и выполнит целый комплекс связанных с ним расчетов, что позволит ему протянуть руку и поймать летящий мяч.

Словом „инстинкт“ люди лишь дают этому явлению название, ничем его не объясняя.

Мне кажется, что точнее всего люди выражают свое понимание естественных сложностей в музыке. Это наиболее абстрактное из искусств, в нем нет ни иного смысла, ни иной цели, кроме как быть собой.

Любое музыкальное произведение можно представить в виде чисел. От организации целой симфонии, от тона и ритма, составляющих напевы и лады, динамики, влияющей на исполнение, до тембров самих нот, их обертонов, их изменения во времени, — иными словами, все элементы, отличающие звучание флейты-пикколо от грохота ударной установки, — все это можно выразить комбинациями и иерархиями чисел.

По моему опыту, чем больше существует внутренних взаимосвязей между комбинациями чисел на разных иерархических уровнях — какими бы сложными и тонкими ни были эти взаимосвязи, — тем приятнее и, скажем так, целостнее звучит музыка.

Более того, чем тоньше и сложнее эти взаимосвязи и чем труднее их уловить человеку, тем больше действующая на инстинктивном уровне часть человеческого разума — та самая, что позволяет молниеносно выполнить дифференциальное исчисление и поймать на лету мяч, — тем больше эта самая часть мозга получает наслаждения.

Мелодия любой сложности (даже песенка „Три слепых мышонка“ по-своему сложна, если для ее исполнения выбрать инструмент с особым тембром) проходит мимо рассудка и попадает прямиком в руки живущего в каждом из нас математического гения. Именно он, обитая у нас в подсознании, реагирует на все внутренние сложности, взаимосвязи и взаимоотношения, о которых, как нам кажется, мы ничего не знаем.

Кое-кто возражает против такой точки зрения и считает, что тем самым мы сводим музыку к математике, не оставляя места чувствам. На это я бы ответил, что музыки без чувств просто не бывает.

Вещи и явления, затрагивающие наши эмоции — форма цветка или греческого сосуда, рост и развитие ребенка, ласковое дуновение ветерка, движение облаков в небе, их причудливые очертания, блики солнца на водной глади, трепетание лепестков нарцисса, то, как вскидывает голову любимая и как струятся ее волосы, как стихает последний аккорд, — все это можно описать потоком чисел.

И это никак не попытка упрощения — вот в чем красота такой идеи!

Спросим Ньютона.

Спросим Эйнштейна.

Или поэта Китса, который утверждал: то, что воображение постигает как красоту, по-видимому, и есть истина.

Он вполне мог сказать то же самое о руке, ловящей мяч, но не сказал, потому что, будучи поэтом, предпочитал игре в крикет прогулки в саду с флакончиком лауданума в кармане».

Эти слова о чем-то напомнили Майклу, но о чем именно — он не мог так сразу сказать.

«Это и составляет основу взаимоотношений между нашим „инстинктивным“ пониманием формы, очертания, движения, света, с одной стороны, и нашим чувственным их восприятием — с другой.

Именно поэтому я верю, что природе, любым природным объектам и процессам присуща своя форма музыки. Эта музыка будет такой же блистательной, как любая естественная красота, а наши самые глубокие чувства в конце концов тоже есть форма естественной красоты…»

Майкл закончил читать и медленно оторвал взгляд от страницы.

Интересно, слышал ли он когда-нибудь столь прекрасную музыку? В поисках ответа на этот вопрос он залез в темные уголки своей памяти, однако в каждом из них звучало лишь угасающее эхо мелодии, которую ему не удавалось ни уловить, ни расслышать. Он вяло отложил журнал в сторону и вдруг понял, о чем напомнило ему имя Китса.

О слизких тварях в сегодняшнем сне.

На него снизошло холодное спокойствие, как только он приблизился к пониманию чего-то важного.

Кольридж — вот кто это написал!

«Поэма о старом мореходе»!

Потрясенный Майкл подошел к книжной полке и снял с нее томик стихов Кольриджа. Потом вновь сел за стол и с некоторой тревогой отыскал начало поэмы.

Слова казались очень знакомыми. Но чем дальше он читал, тем сильнее они будили в нем странные и ужасные воспоминания, которые — он знал это точно — были не его, чужими. Внутри росло ощущение потери и одиночества, так созвучное с его собственным удрученным состоянием, что ему не оставалось ничего другого, как полностью поддаться этому чувству.

Глава 20

Жалюзи с громким треском открылись, Ричард сощурил от света глаза.

— Ну и замечательный же ты провел вечер, — изрек Дирк Джентли. — Впрочем, самые захватывающие моменты, похоже, полностью ускользнули от твоего внимания.

Он вернулся на свое место, откинулся на спинку стула и сложил руки на животе.

— Только не разочаровывай меня вопросом «Где я?», — заявил он. — Посмотри вокруг и все поймешь.

Ричард в замешательстве оглянулся. Он будто прибыл сюда после долгого путешествия на далекую планету, где царили умиротворение, свет и музыка, и чувствовал себя таким расслабленным, что не хотелось даже дышать.

Деревянная головка на шнуре жалюзи несколько раз стукнулась об окно, и повисла полная тишина. Метроном замер. Ричард посмотрел на часы — начало второго.

— Под гипнозом ты провел чуть меньше часа, — пояснил Дирк. — За это время я узнал множество интересных вещей, а кое-что меня озадачило. Об этом я и хочу сейчас поговорить. Свежий воздух поможет тебе взбодриться, поэтому давай пройдемся вдоль канала. Там тебя никто не будет искать. Джанис!

Тишина.

Ричард хмурился: он все не мог прийти в себя. Мгновение спустя воспоминания протиснулись в голову, как слон в дверной проем, и он в ужасе подскочил на стуле.

— Джанис! — вновь крикнул Дирк. — Мисс Пирс! Черт бы побрал эту девчонку…

Он раздраженно извлек из корзины телефонную трубку и водрузил ее на место. Затем схватил потертый кожаный портфель, поднял с пола шляпу, нахлобучил ее на голову и встал.

— Идем, — сказал он и быстро вышел в приемную, где мисс Джанис Пирс свирепым взглядом буравила карандаш. — Пошли отсюда. Из этой поганой дыры. Будем думать о немыслимом и совершать невыполнимое. Подготовимся к схватке с невероятным и посмотрим, удастся ли нам его победить. А теперь, Джанис…

— Замолчите.

Дирк передернул плечами и взял со стола книгу, испорченную ею при попытке закрыть ящик, с недовольным лицом пролистал и, вздохнув, положил на место. Джанис вернулась к тому, чем она, по всей видимости, занималась чуть раньше, — стала строчить карандашом длинную записку.

Ричард молча, будто со стороны, понаблюдал за ними и тряхнул головой.

— Сейчас произошедшее может показаться тебе запутанным клубком событий, — обратился к нему Дирк. — И все-таки у нас есть за что зацепиться. Из всего, о чем ты мне поведал, только два явления физически невозможны.

— Невозможны? — переспросил Ричард и нахмурился.

— Да, — сказал Дирк, — невозможны целиком и полностью.

И улыбнулся.

— К счастью, — продолжил он, — со своей любопытной проблемой ты пришел по адресу. Потому что я не приемлю слова «невозможно». В моем словаре его нет, — добавил он, потрясая испорченной книгой. — Более того, в нем, похоже, отсутствуют все слова от «мармелада» до «селедки». Благодарю вас, мисс Пирс, вы оказали мне еще одну неоценимую услугу. При успешном исходе дела я даже попытаюсь вам заплатить. А сейчас нам нужно многое обдумать, поэтому я ухожу и оставляю контору в ваших надежных руках.

Раздался телефонный звонок, Джанис ответила:

— Добрый день. Плодоовощная база Вэйнрайта. Мистер Вэйнрайт не может подойти к телефону, он рехнулся и считает себя огурцом. Спасибо, что позвонили.

Она со всего маху опустила трубку на рычаг. Дверь за ее работодателем и его озадаченным клиентом беззвучно закрылась.

— Невозможно? — вновь удивленно повторил Ричард.

— Абсолютно невозможно, — настаивал Дирк. — Ну хорошо, пусть будет «необъяснимо». Зачем называть «невозможным» событие, совершенно очевидно имевшее место? Однако объяснить мы его ничем не можем.

Свежий ветерок у канала Гранд-Юнион привел Ричарда в чувства. К нему вернулась способность рассуждать, но мысль о смерти Гордона не давала покоя. А вот Дирка это, похоже, волновало меньше всего. Как на перекрестном допросе выпытывал он у Ричарда самые незначительные подробности невероятных событий сегодняшней ночи.

Бегун и велосипедист никак не могли поделить узкую дорожку и едва не столкнули друг друга в мутные, неспешно текущие воды канала. За сценой настороженно наблюдала пожилая леди, тянущая за собой на поводке неповоротливого старого пса.

Вдоль противоположного берега выстроились огромные пустые склады с остатками разбитых стекол в окнах. На волнах покачивалась сгоревшая баржа, рядом в грязной воде плавали бутылки из-под машинного масла. По близлежащему мосту, сотрясая фундаменты соседних строений и извергая в воздух черные клубы выхлопных газов, пронеслись грузовики. Мамаша с коляской в страхе отпрянула от края дороги.

Дирк и Ричард отошли на милю от детективного агентства и направлялись от окраины Южного Хэкни к центру Ислингтона, где, насколько было известно Дирку, у ограждения канала висели спасательные круги.

— Но черт возьми, это был лишь фокус, — сказал Ричард. — Профессор их постоянно показывает. Ловкость рук, только и всего. Да, кажется, что это невозможно, но на самом деле ничего сложного, если попросить фокусника раскрыть секрет. Однажды в Нью-Йорке я видел, как человек…

— Я знаю, как это делается, — перебил Дирк.

Он вытащил из носа две зажженные сигареты и большую глазированную инжирину, которую тут же подбросил вверх. Инжирина почему-то не вернулась на землю, исчезнув в воздухе.

— Ловкость рук, обман, внушение. Этому можно научиться, затратив совсем немного времени. Прошу прощения, мэм, — обратился Дирк к хозяйке собаки и вытянул у пса из-под брюха длинную гирлянду цветных флажков. — Думаю, теперь гулять ему будет гораздо удобнее.

Он вежливо приподнял шляпу и двинулся дальше.

— В фокусах все достаточно просто, — сказал он сбитому с толку Ричарду. — Распилить женщину легко. Распилить, а потом снова соединить — немного сложнее, но тоже можно, если потренироваться. Описанный тобой трюк со старинной вазой и солонкой, — Дирк сделал паузу, чтобы подчеркнуть значимость своих слов, — абсолютно необъясним.

— Наверное, я упустил из виду какие-нибудь детали…

— Это бесспорно. Однако опрос под гипнозом позволяет гипнотизеру разглядеть событие гораздо подробнее, чем видел его сам опрашиваемый. Возьмем, к примеру, девочку Сару. Помнишь, во что она была одета?

— Нет, — неуверенно ответил Ричард. — Наверное, в какое-то платье…

— Цвет? Ткань?

— Не помню. Кажется, темное… Она сидела далеко, я на нее почти не смотрел.

— Платье темно-синее из хлопчатобумажного бархата со сборками у заниженной талии, рукава «реглан» с манжетами, белый воротник в стиле Питера Пэна и шесть перламутровых пуговиц спереди. С третьей пуговицы свисает ниточка. Длинные темные волосы перехвачены на затылке красной заколкой-бабочкой.

— Если ты скажешь, что узнал все это, как Шерлок Холмс, взглянув на мои ботинки, боюсь, я тебе не поверю.

— Нет-нет, — улыбнулся Дирк, — все гораздо проще. Ты мне сам рассказал это под гипнозом.

Ричард замотал головой:

— Неправда, я понятия не имею, что значит «воротник в стиле Питера Пэна».

— Зато ты очень точно его описал. Как и фокус. И этот фокус невозможен в той форме, в которой он был проделан. Поверь, я знаю, о чем говорю. Есть еще кое-что, касающееся профессора, о чем я хотел бы узнать. Например, кто нацарапал найденную тобой на столе записку и сколько вопросов на самом деле задал Георг Третий, но…

— Что?

— Думаю, лучше всего было бы спросить об этом самого профессора. Хотя… — Дирк сосредоточенно нахмурился. — Хотя, будучи в некоторой степени тщеславным, я бы предпочел знать ответы заранее. Но я не знаю. Абсолютно не имею понятия…

Он посмотрел вдаль и прикинул, сколько осталось до ближайшего спасательного круга.

— Вторая невозможная вещь, — продолжил Дирк, не дав Ричарду вставить ни слова, — или как минимум совершенно необъяснимая — это твой диван…

— Дирк, — раздраженно перебил его Ричард, — позволь напомнить, что Гордон Вэй мертв, а меня подозревают в убийстве! Все, о чем ты говоришь, никак с этим не связано, и…

— А я в высшей степени склонен верить, что связано.

— Какой вздор!

— Я верю в фундаментальную взаимо…

— Ах, ну да! — воскликнул Ричард. — Фундаментальная взаимосвязь всех явлений! Дирк, я не доверчивая старушка и не собираюсь оплачивать твои поездки на Бермуды. Если ты действительно хочешь мне помочь, тогда ближе к делу!

Дирк возмущенно вскинул голову.

— Как любой последователь принципов квантовой механики, я верю, что все события между собой непременно взаимосвязаны. Но я также верю, что некоторые вещи взаимосвязаны между собой гораздо больше остальных. И если два невероятных события и ряд в крайней степени необычных событий происходят с одним и тем же человеком, которого к тому же внезапно начинают подозревать в совершении весьма неординарного убийства, то, на мой взгляд, решение следует искать во взаимосвязи этих событий. А связываешь их ты, и, между прочим, ты в последнее время тоже ведешь себя очень странно и эксцентрично.

— Ничего подобного, — запротестовал Ричард. — Да, со мной произошло кое-что странное, однако я…

— Прошлой ночью я видел, как ты вскарабкался по стене и влез в квартиру своей девушки, Сьюзан Вэй.

— Этот поступок мог показаться необычным, — признал Ричард, — возможно, даже глупым. Тем не менее он абсолютно логичен и рационален. Просто я хотел кое-что исправить, пока это не привело к печальным последствиям.

Дирк на мгновение задумался, затем ускорил шаг.

— Ты думаешь, это совершенно нормальное и разумное решение проблемы с оставленным на автоответчике сообщением — да-да, ты рассказал мне об этом под гипнозом, — и любой на твоем месте сделал бы так же?

Ричард нахмурился, словно не понимал, из-за чего сыр-бор.

— Может, и не любой, — сказал он. — Наверное, я мыслю немного логичнее большинства людей, поэтому и пишу программы для компьютеров. Это было логичное и четко выверенное решение.

— Ты не считаешь, что слегка хватил через край?

— Мне ведь было очень важно не разочаровать Сьюзан.

— Значит, по-твоему, этот поступок вполне обоснован?

— Да, — упорствовал Ричард.

— Знаешь, что говорила моя незамужняя тетка из Виннипега? — спросил Дирк.

— Нет, — ответил Ричард.

Он быстро снял с себя одежду и прыгнул в канал. Дирк схватил спасательный круг, к которому они только что подошли, и бросил барахтающемуся в воде, перепуганному Ричарду.

— Держи, — крикнул Дирк, — сейчас я тебя вытащу!

— Все в порядке, — захлебываясь, ответил Ричард. — Я хорошо плаваю.

— Нет, плавать ты не умеешь! Скорее хватайся!

Ричард попробовал выплыть сам, но быстро сдался и уцепился за брошенный круг. Дирк подтянул его к берегу, наклонился и подал руку. Ричард, отфыркиваясь и отплевываясь, вышел из воды, дрожа от холода, присел на землю и положил руки на колени.

— Фу, там такая грязища! — Ричард еще раз сплюнул. — Отвратительно. Тьфу! Вообще-то я неплохо плаваю. Наверное, ногу судорогой свело. Повезло, что поблизости оказался спасательный круг. Спасибо, — поблагодарил он, когда Дирк протянул ему большое полотенце.

Он быстро и тщательно стер с себя грязную воду, а затем встал и покрутил головой.

— Не знаешь, где мои брюки?

— Молодой человек! — обратилась к нему пожилая леди с собакой на поводке. Она только что их догнала и уже хотела было как следует отчитать, однако Дирк ее опередил.

— Тысяча извинений, мадам, — сказал он, — за оскорбление, которое невольно нанес вам мой друг своим видом. Пожалуйста, примите вот это в знак моего восхищения, — добавил Дирк и вытащил из-за спины Ричарда изящный букет анемон.

Старушка палкой выбила цветы у него рук и в ужасе заспешила прочь, волоча за собой собаку.

— Не очень-то любезно с вашей стороны! — крикнул ей вслед Ричард, натягивая под полотенцем брюки.

— Малосимпатичная дамочка, — сказал Дирк. — Частенько ходит здесь, таскает за собой бедную псину и ругается с людьми. Ну как, понравился заплыв?

— Не особо, — ответил Ричард, приглаживая ладонью волосы. — Даже не представлял, насколько там грязно. И холодно. Вот, держи. — Он протянул Дирку полотенце. — Спасибо. Ты всегда его носишь в портфеле?

— А ты всегда после обеда ныряешь?

— Нет, обычно по утрам и только в бассейне в Хайбери-филдз, чтобы взбодриться и заставить работать мозг. А сегодня-то я туда не ходил.

— И… поэтому ты решил нырнуть в канал?

— Ну да. Просто подумал, что немного физической нагрузки мне не повредит.

— То есть ты не видишь ничего странного в том, чтобы раздеться и прыгнуть в канал?

— Нет. Возможно, учитывая состояние воды, это не слишком разумно, но в остальном — почему бы и нет?

— Ты считаешь, у тебя достаточно причин для такого поступка?

— Да…

— Значит, моя тетка тут ни при чем?

Ричард подозрительно прищурился:

— О чем это ты?

— Сейчас расскажу, — ответил Дирк.

Он прошел чуть дальше, присел на скамейку, вновь открыл портфель, аккуратно уложил в него полотенце и достал миниатюрный магнитофон. Затем жестом попросил Ричарда сесть рядом и нажал клавишу. Из крошечного динамика послышался напевный голос Дирка: «Через минуту я щелкну пальцами, ты проснешься и забудешь весь разговор, кроме указаний, которые я сейчас тебе дам. Мы с тобой пойдем вдоль канала, и, услышав от меня слова „моя незамужняя тетка из Виннипега…“»

Дирк схватил Ричарда за руку и силой заставил сидеть на месте.

«…ты снимешь с себя одежду и нырнешь в воду. Ты поймешь, что не умеешь плавать, но не запаникуешь и не утонешь, а будешь просто барахтаться в воде, пока я не брошу тебе спасательный круг…»

Дирк остановил запись и посмотрел на оторопевшего Ричарда. Второй раз за сегодняшний день его лицо стало бледным как полотно.

— Мне интересно, что на самом деле заставило тебя сегодня ночью забраться в квартиру мисс Вэй, — сказал Дирк, — и для чего это понадобилось.

Ричард продолжал в оцепенении смотреть на магнитофон, а затем неуверенным голосом произнес:

— На автоответчике Сьюзан было сообщение от Гордона. Он звонил из машины. Сейчас кассета у меня дома. Дирк, что-то мне страшно…

Глава 21

Из-за фургона, припаркованного неподалеку от дома Ричарда, Дирк наблюдал за дежурным полицейским. Он останавливал вопросами каждого, кто появлялся в переулке перед подъездом, в том числе — как не без удовольствия отметил Дирк — и своих коллег.

Подъехала еще одна патрульная машина, оттуда выбрался полицейский с пилой и пошел к двери. Дирк решительно двинулся следом.

— Все в порядке, это со мной, — бросил Дирк в тот момент, когда дежурный остановил вновь прибывшего, а затем проскользнул в подъезд и стал как ни в чем не бывало подниматься по лестнице.

— Эй! Простите, сэр! — окликнул его полицейский с пилой.

Дирк как раз успел добраться до того места, где лестницу перегораживал диван. Он остановился и резко повернулся на каблуках.

— Стойте здесь и охраняйте диван, — приказал он полицейскому. — Не позволяйте никому даже пальцем до него дотронуться. Вы меня поняли?

Полицейский растерялся.

— Но у меня приказ распилить диван, — пробормотал он.

— Отставить! — рявкнул Дирк. — Берегите его как зеницу ока. Предоставите мне подробный отчет.

Он перелез через диван и спустя несколько мгновений оказался в просторном помещении на нижнем из двух этажей квартиры Ричарда.

— Здесь искали? — набросился он на другого офицера, который сидел за столом и просматривал какие-то записи.

Тот удивленно поднял глаза и встал. Дирк указывал пальцем на мусорную корзину.

— Э-э… да.

— Проверьте еще раз. И как следует. Кто на объекте?

— Э-э, ну…

— Быстрее, у меня мало времени.

— Инспектор угрозыска Мейсон только что ушел…

— Хорошо. Это я его отозвал. Если что, я наверху, но прошу по пустякам меня не беспокоить. Только если что-то очень срочное. Вы меня поняли?

— Э-э, а кто…

— Не вижу, чтобы вы бросились выполнять приказ и обыскали корзину.

— Да, сию минуту, сэр. Я только…

— Ищите как следует, ясно?

— Э-э…

— Поторапливайтесь!

Дирк развернулся и пошел наверх, в кабинет.

Кассета лежала точно на месте, указанном Ричардом: на длинном столе с шестью компьютерами «Макинтош». Дирк уже хотел сунуть ее в карман, но отвлекся на модель дивана, медленно вращающуюся то в одну, то в другую сторону на большом экране. Он сел за клавиатуру.

Некоторое время он изучал написанную Ричардом программу, однако вскоре сообразил, что там не все так просто, и решил покопаться поглубже. В конце концов ему удалось высвободить диван и спустить его вниз по лестнице, но оказалось, что при этом он снес часть стены. Он плюнул и сдался.

На соседнем экране он увидел большую синусоиду, а по краям — несколько мелких графиков, которые позволяли изменять главную кривую. Дирк быстро понял, что это дает возможность строить сложные графики на основе простых. Он наложил простую синусоиду на такую же, при этом высота пиков и глубина впадин удвоились. Затем сдвинул графики на полшага: пики и впадины уравновесили друг друга, оставив прямую линию. Дирк слегка изменил частоту: в каких-то точках пики усилились, кое-где — погасились. Добавление третьей кривой дало суммарную волну, на которой вообще не просматривалась система. Линия то шла вверх, то опускалась, на отдельных участках оставалась довольно пологой, на других, где фазы всех трех волн ненадолго совпадали, круто взмывала и снижалась.

Дирк предположил, что среди столь разнообразного оборудования обязательно найдется устройство для преобразования волны, танцующей на дисплее «Макинтоша», в мелодию. Он залез в меню и отыскал пункт, позволяющий трансформировать волновой шаблон в эму.

Это его озадачило. Он оглянулся по сторонам, не стоит ли здесь чего-нибудь наподобие большой нелетающей птицы. Не заметив ничего похожего, он все-таки запустил процесс, а сам решил разобраться, к чему подключен компьютер. Провод от задней панели «Макинтоша» спускался за столом на пол, далее заходил за шкаф, а оттуда шел под ковром и соединялся с большой серой клавиатурой под названием «Эмулятор II».

Похоже, сюда и поступили результаты его экспериментов с волнами. Дирк неуверенно нажал кнопку.

Динамики тотчас издали отвратительный звук, настолько громкий, что он не сразу расслышал возглас «Свлад Чьелли!», донесшийся от двери.

Тем временем Ричард сидел в кабинете Дирка, катал из бумаги шарики и бросал их в мусорную корзину, полную телефонных трубок. От нечего делать он уже переломал все карандаши и отбил на колене соло на барабанах Джинджера Бейкера.

Одним словом, Ричард нервничал.

На фирменном бланке агентства он попытался записать по порядку все события вчерашнего вечера и время, когда они произошли. Его поразило, насколько это оказалось трудно и какой слабой была его сознательная память по сравнению с автоматической, как это доказал ему Дирк.

Чертов Дирк, думал Ричард. Ему не терпелось поговорить со Сьюзан, а Дирк строго-настрого запретил, объяснив это тем, что телефон непременно поставят на прослушку.

— Чертов Дирк! — неожиданно произнес Ричард вслух и вскочил. — У вас не найдется монетки в десять пенсов? — обратился он к сердитой Джанис.

Дирк обернулся.

В дверном проеме темнела высокая фигура.

Человек, которому она принадлежала, очевидно, не пришел в восторг от увиденного. Сказать по правде, он даже разозлился. И не на шутку. Представься ему сейчас возможность свернуть шею десятку кур, он все равно бы не успокоился.

Фигура сделала шаг вперед и материализовалась в сержанта Джилкса из полицейского управления Кембриджшира.

— Ты знаешь, — едва сдерживая гнев, начал он, — когда я вернулся и обнаружил, что один из офицеров с пилой в руках охраняет диван, а второй разбирает на части мусорную корзину, мне пришлось задать себе кое-какие вопросы. И у меня возникло тревожное ощущение, что ответы мне не придутся по душе. По лестнице я поднимался с дурным предчувствием: Свлад Чьелли! Интуиция, как видишь, меня не подвела. Полагаю, ты не намерен пролить свет на то, каким образом в ванной оказалась лошадь? Что-то мне подсказывает, без тебя там тоже не обошлось.

— Я не могу, — сказал Дирк. — Пока не могу. Хотя меня это тоже очень интересует.

— Еще бы, черт побери! Это интересовало бы тебя куда больше, доведись тебе вытаскивать окаянную лошадь из ванной и спускать по винтовой лестнице в час ночи. Какого дьявола ты здесь делаешь? — устало спросил сержант Джилкс.

— Ищу справедливости, — ответил Дирк.

— Тогда не советую путаться у меня под ногами! — бросил Джилкс. — Что тебе известно о Макдаффе и Вэе?

— О Вэе — ничего такого, что не было бы известно всем и каждому. А с Макдаффом мы вместе учились в Кембридже.

— Ах вот оно что… Опиши его.

— Высокий. Высокий и чересчур худой. И добродушный. Немного похож на жука-богомола, только не на хищного. Такой, знаете ли, приятный и дружелюбный богомол, который вместо охоты на других насекомых занялся теннисом.

Джилкс угрюмо хмыкнул, отвернулся и окинул взглядом комнату. Дирк быстро сунул кассету в карман.

— Кажется, это он, — сказал Джилкс.

— Да, — подтвердил Дирк. — И он совершенно не способен на убийство.

— Это нам решать.

— И разумеется, присяжным.

— Еще чего! Присяжным!

— Хотя, конечно, до этого дело не дойдет, потому что факты задолго до суда покажут, что мой клиент невиновен.

— Твой чертов клиент… Достаточно, Чьелли. Где он?

— Не имею ни малейшего представления.

— Да ладно! Куда же ты будешь выставлять счет?

Дирк пожал плечами.

— Послушай, Чьелли. Я веду обычное расследование убийства и не позволю тебе вмешиваться. Считай, что ты предупрежден. Если испарится хотя бы одна улика, я так тебя отделаю, что своих перестанешь узнавать. А теперь отдай мне кассету и проваливай. — Джилкс протянул руку.

— Какую кассету? — Дирк удивленно захлопал глазами.

Джилкс вздохнул.

— Ты умный человек, Чьелли, этого у тебя не отнять, — сказал он. — Но ты совершаешь обычную ошибку многих умных людей — считаешь остальных дураками. Я отвернулся неспроста. Мне нужно было узнать, зачем ты сюда явился. И оставалось всего лишь повернуться вновь и проверить, чего не хватает. Нас этому обучают. По вторникам после четырех часов занятий бессмысленной жестокостью мы полчаса развиваем наблюдательность.

Дирк спрятал досаду за легкой улыбкой и выудил из кармана кожаного пальто кассету.

— Включай, — приказал Джилкс. — Сейчас посмотрим, что ты хотел от нас утаить.

— Ничего я не хотел утаить, — сказал Дирк, пожав плечами. — Просто хотел сперва сам прослушать.

Он подошел к полке и вставил кассету в магнитофон.

— Не хочешь для начала рассказать, что там?

— Это запись из автоответчика Сьюзан Вэй, — пояснил Дирк. — У Гордона Вэя, по всей видимости, была привычка оставлять длинные…

— Да, знаю. А по утрам его секретарше, бедолаге, приходилось собирать кассеты с его болтологией.

— Так вот. Вполне возможно, что Гордон Вэй вчера вечером звонил из машины и оставил сообщение на этой пленке.

— Понятно. Давай послушаем.

Вежливо кивнув головой, Дирк включил магнитофон.

«Сьюзан, привет. Это Гордон. Еду в коттедж…»

— Коттедж! — саркастически усмехнулся Джилкс.

«Сегодня… э-э-э… четверг, сейчас восемь сорок семь вечера. На дороге туман. Послушай, в выходные я жду американцев…»

Джилкс поднял бровь, посмотрел на часы, сделал запись в блокноте.

У обоих по спине пробежал холодок, когда голос мертвого человека произнес:

«…так можно и насмерть разбиться! А на автоответчике осталось бы мое последнее пожелание…»

Не проронив ни слова, они прослушали сообщение Гордона до конца.

«Вечная проблема с этими учеными — выдвинут одну действительно стоящую идею и ждут, что их будут финансировать до скончания века, а сами вычисляют рельеф собственного пупка… Прости, мне нужно остановиться и закрыть багажник. Я сейчас».

Далее послышался приглушенный стук — трубку бросили на пассажирское сиденье, через несколько секунд открылась дверца автомобиля. На заднем фоне все время играла музыка из акустической системы.

Немного погодя явственно донесся отдаленный двойной выстрел из дробовика.

— Останови кассету, — приказал Джилкс и взглянул на часы. — Прошло три минуты двадцать пять секунд после того, как Вэй назвал точное время — восемь сорок семь. — Он посмотрел на Дирка. — Оставайся здесь. Не двигайся. Ничего не трогай. Я запомнил положение каждой частички в этой комнате и узнаю даже, дышал ты или нет.

Джилкс ловко развернулся и ушел. Дирк слышал, как внизу он обратился к кому-то из своих подчиненных:

— Таккет, немедленно отправляйтесь в офис «Новейших технологий», разузнайте все о телефоне, установленном в автомобиле Гордона Вэя: какой номер, к какой сети подключен…

Дальше Дирк не расслышал.

Он быстро убавил на магнитофоне звук и вновь нажал воспроизведение.

Некоторое время продолжала играть музыка. Дирк в расстройстве барабанил пальцами по столу. Музыка все никак не заканчивалась.

Он ненадолго нажал кнопку перемотки. Опять музыка. Дирк явно что-то искал, но что именно? Это заставило его приостановить поиски.

Он совершенно определенно что-то ищет.

И совершенно определенно не знает что.

От мысли, что он толком не знает, чего добивается, Дирк похолодел. Он медленно оглянулся.

В комнате ни души. По крайней мере Дирк никого не видел. Однако ему был знаком этот пощипывающий кожу холодок, он ненавидел его больше всего на свете.

Дирк грозно прошептал:

— Если кто-нибудь меня слышит, то слушайте! Мой разум — моя сердцевина, и за все, что там происходит, отвечаю я. Другие могут верить во что угодно, а я не стану делать ничего, если четко и ясно не пойму причины, по которой я это делаю. Если вам что-то от меня нужно, так и скажите, но не смейте касаться моего разума!

Его трясло от ярости. Холодок медленно и как-то даже робко отступил и словно удалился из комнаты. Дирк попробовал проследить за ним, но тотчас отвлекся: откуда-то долетел слабый звук, похожий на завывание ветра, — глухой, испуганный, растерянный голос, легкий шепот, но все же он присутствовал, был различим на записи с автоответчика.

«Сьюзан! Сьюзан, помоги! Помоги мне ради всего святого. Сьюзан, я умер…»

Дирк резко развернулся и выключил магнитофон.

— Простите, — прошептал он, — но интересы моего клиента сейчас для меня важнее всего.

Он немного отмотал пленку назад и стер голос и все, что следовало далее. Запись поможет установить время смерти Гордона Вэя, однако Дирк не желал делать всеобщим достоянием столь деликатные подробности речи Гордона, даже если они всего лишь служили еще одним доказательством его смерти.

В воздухе неподалеку возникло какое-то возмущение. По комнате, сотрясая на пути мебель, пролетела непонятная волна. Дирк, наблюдая за происходящим, заметил, что волна достигла стеллажа у двери, где стоял автоответчик. Устройство лихорадочно затряслось, но стоило только Дирку приблизиться, как все стихло. Дирк медленно и спокойно протянул руку и нажал кнопку «Ответ».

Волна вновь пробежала по комнате, на этот раз к длинному письменному столу, где среди бумаг стояли два старомодных дисковых телефона. Дирк понял, что происходит, но предпочел наблюдать, не вмешиваясь.

Трубка одного из телефонов упала с рычага. Дирк услышал гудок. Затем очень медленно, отрывисто и с явным усилием диск стал поворачиваться, но вдруг сорвался и съехал в исходное положение.

Последовала пауза. Рычаг утопили, и в трубке вновь раздался гудок. Диск опять начал поворачиваться, еще отрывистее, чем раньше.

И снова съехал назад.

Теперь пауза длилась дольше, и весь процесс повторился.

Съехавший в третий раз диск неожиданно спровоцировал взрыв ярости: телефон подлетел вверх, а затем устремился в противоположный угол комнаты, шнур задел настольную лампу, лампа упала, потянув за собой скопище проводов и опрокинув кофейные чашки и дискеты. Стопки книг обрушились со стола на пол.

Сержант Джилкс наблюдал за происходящим с каменным лицом.

— Сейчас я ненадолго выйду, — угрюмо произнес он, — а когда вернусь, чтобы этого безобразия не было. Понятно?

Он повернулся и исчез.

Дирк бросился к магнитофону и нажал кнопку обратной перемотки. Затем зашептал в пустоту:

— Я точно не знаю, кто вы, но догадываюсь. Если вам правда нужна помощь, не вздумайте больше ставить меня в неловкое положение!

Несколько секунд спустя в комнате вновь появился Джилкс.

Обозрев беспорядок, он изрек:

— Сделаю-ка я вид, что ничего не заметил, чтобы не пришлось задавать вопросы, ответы на которые, я уверен, разозлят меня еще больше.

Дирк сердито посмотрел на него.

Повисла тишина, нарушало которую лишь едва различимое стрекотание перемотки. Сержант бросил взгляд на магнитофон.

— Что с пленкой?

— Перематывается.

— Дай сюда.

Лента успела перемотаться до конца, Дирк вынул кассету и протянул Джилксу.

— Как ни досадно, но твой клиент, судя по всему, абсолютно чист, — сказал сержант. — Оператор связи подтвердил, что последний звонок из машины сделан в восемь сорок шесть вечера, а в это время Ричард Макдафф подремывал за столом в присутствии нескольких сотен свидетелей. Я называю их свидетелями, хотя в основном это студенты. Впрочем, придется предположить, что все разом они врать не могут.

— Хорошо, — сказал Дирк. — Рад, что все прояснилось.

— Честно говоря, мы и сами не верили, что это его рук дело. Не похож он на убийцу. Но ты ведь прекрасно понимаешь: нам нужны результаты. Передай, что мы все равно должны задать ему кое-какие вопросы.

— С удовольствием это сделаю, если найду его.

— Уж будь любезен.

— Что ж, не смею вас больше задерживать, сержант, — беззаботно произнес Дирк и направился к выходу.

— Черт побери, Чьелли, если ты не уберешься через тридцать секунд, я сам тебя задержу! Не знаю, что у тебя на уме, и знать не желаю — мне дорог мой крепкий сон. Вон отсюда!

— В таком случае хорошего дня, сержант. Не скажу, что было приятно с вами повидаться.

Дирк стремительно вышел из комнаты и спустился вниз, с прискорбием отметив по пути, что на месте великолепного дивана «Честерфилд» на лестнице осталась лишь маленькая горка опилок.

Майкл Вентон-Уикс, вздрогнув, оторвался от книги.

Внезапно его охватила решимость. Мысли, образы, воспоминания, намерения зароились в голове, и чем противоречивее они казались, тем чаще совпадали друг с другом.

Мало-помалу идеальное соответствие было найдено, все пары сошлись и выстроились в ряд.

Только потяни — и «молния» закроется.

Каким бы долгим, вечным ни казалось ожидание, когда неудача следовала за неудачей, волнами накатывала слабость и идти приходилось вслепую, ощущая бессилие одиночества, — решение есть, и отныне все станет по-другому. Будут исправлены все роковые ошибки.

Чья это мысль? Какая разница?! Соответствие найдено, и оно идеально.

Майкл посмотрел в окно на холеную Челси-стрит. Ему было все равно, что он там видит: тварей слизких или мистера Э. К. Росса. Главное — им придется вернуть то, что они украли. Росс остался в прошлом. А Майкла теперь волновало куда более глубокое прошлое.

Большие коровьи глаза вернулись к последним строчкам «Кубла Хана». Соответствие найдено, «молния» застегнута.

Майкл захлопнул книжку и положил ее в карман.

Дорога назад открыта. Он знает, что делать. Осталось только кое-что купить.

Глава 22

— Тебя подозревают в убийстве? Ричард, ты о чем?

Дрожащей рукой Ричард немного отодвинул трубку от уха — его не покидало ощущение, что ее недавно обмакнули в китайский суп. Впрочем, все не так уж плохо. Радоваться надо, что таксофон вообще работает. Однако Ричарду уже казалось, что весь мир отпрянул от него, как от героя рекламы дезодоранта.

— Гордон… — нерешительно произнес он. — Гордона убили, да?

Сьюзан помолчала.

— Да, Ричард, — наконец ответила она сдавленным голосом, — но никто не обвиняет в этом тебя. Разумеется, тебе хотят задать несколько вопросов, но…

— Значит, полиция сейчас у тебя?

— Нет, Ричард, — уверила Сьюзан. — Что им здесь делать?

— И вокруг дома они не дежурят?

— Нет! Да с чего ты взял, что тебя обвиняют в… что подозревают тебя?

— Ну, так мне сказал один мой друг.

— Кто?

— Его зовут Дирк Джентли.

— Первый раз о таком слышу. Кто он? Что еще он говорил?

— Он погрузил меня в гипнотический сон и… заставил нырнуть в канал… Вот и все, собственно.

На другом конце провода долго молчали.

— Ричард, — спокойно произнесла Сьюзан, решив, что не стоит усугублять неприятности, — приезжай ко мне. Я хотела сказать, что ты мне нужен, но теперь вижу, что это скорее я нужна тебе.

— Мне, наверное, следует пойти в полицию.

— В полицию сходишь позже. Ричард, прошу тебя. Пара часов роли не сыграет. Я… я даже думать не могу о случившемся. Все так ужасно. Мне нужно, чтобы ты сейчас был со мной. Ты где?

— Ладно, — сказал Ричард. — Буду через двадцать минут.

— Мне открыть окно, или ты попробуешь все-таки войти через дверь? — не удержалась Сьюзан.

Глава 23

— Пожалуйста, не надо, — попросил Дирк, не позволив мисс Пирс вскрыть письмо из налоговой. — У нас и без того есть чем заняться.

Мгновение назад, после нескольких часов напряженных раздумий, он вынырнул из недр своего кабинета в состоянии оживленной сосредоточенности. Чтобы мисс Пирс простила его недавние ничем не оправданные выходки, пришлось подписать чек на выплату жалованья, и если она собралась просто сидеть и вскрывать какие-то письма от налоговиков, значит, его великодушный жест истолкован неверно.

Она отложила конверт в сторону.

— Идемте! — позвал он. — Сейчас я вам кое-что покажу. Меня очень интересует, что вы на это скажете.

Дирк поспешил обратно в кабинет и уселся за стол.

Мисс Пирс послушно вошла следом и села напротив, демонстративно не замечая вызывающие новшества у него на столе.

Вульгарная медная табличка на двери изрядно потрепала ей нервы, но дурацкий телефон с огромными красными кнопками она не посчитала достойным своего внимания. И разумеется, она не собиралась расточать улыбки, пока не получит деньги. В прошлый раз подписанный чек Дирк аннулировал еще до окончания рабочего дня, чтобы, как он выразился, «чек не попал не в те руки», вероятнее всего, подразумевая руки управляющего банком.

Дирк протянул ей листок.

Она взглянула на него. Потом перевернула, осмотрела обратную сторону и положила на стол.

— Ну и как? — осведомился Дирк. — Что вы на это скажете?

Мисс Пирс вздохнула:

— Множество бессмысленных загогулин синим фломастером на клочке бумаги. Похоже, вы их сами нарисовали.

— Да нет же! — рявкнул Дирк. — То есть да, нарисовал я, но только потому, что это решение задачи!

— Какой задачи?

— С фокусом! — возопил он и хлопнул ладонью по столу. — Я вам рассказывал!

— Да, мистер Джентли, несколько раз. Думаю, это всего лишь фокус. Их показывают по телевизору.

— С той лишь разницей, что данный фокус совершенно невозможен!

— Будь он невозможен, факир бы с ним не справился. Вот и все.

— Точно! — воскликнул Дирк. — Все верно! Мисс Пирс, вы на редкость прозорливы и наблюдательны.

— Благодарю вас, сэр. Мне можно идти?

— Погодите! Я еще не закончил, отнюдь нет. Вы продемонстрировали мне свою прозорливость и наблюдательность, позвольте же и мне продемонстрировать вам мои способности.

Мисс Пирс вновь безропотно села.

— Думаю, это произведет на вас впечатление, — сказал Дирк. — Смотрите. Перед нами неразрешимая задача. Пытаясь найти ключ к разгадке, я хожу кругами, довожу себя до исступления, раз за разом мысленно проделывая одни и те же действия. Совершенно ясно, что я не могу думать ни о чем, пока не найду ответа, но, с другой стороны, чтобы получить ответ, мне необходимо разорвать этот круг. А теперь спросите меня как.

— Как? — послушно, но без энтузиазма спросила мисс Пирс.

— Записав ответ на бумаге! — воскликнул Дирк. — И вот вам, пожалуйста!

Он победоносно хлопнул ладонью по листку и с довольной улыбкой откинулся на спинку стула.

Секретарша молча уставилась на синие каракули.

— А теперь, — продолжил Дирк, — теперь я могу сосредоточиться на новых, еще более любопытных проблемах, как, например…

Он схватил листок, исчерканный бессмысленными палочками и закорючками, протянул ей и спросил тихим, таинственным голосом:

— На каком языке это написано?

Мисс Пирс продолжала тупо смотреть на бумажку.

Дирк отбросил листок, закинул ноги на стол и заложил руки за голову.

— Понимаете, что я сделал? — спросил он потолок, который даже как будто слегка вздрогнул, услышав, что его втягивают в разговор. — Трудную и, возможно, не имеющую решения задачу я преобразовал в обычную лингвистическую загадку. Хотя, — поразмыслив немного, добавил он, — не менее трудную и тоже, по всей видимости, не имеющую решения.

Он убрал ноги со стола и выжидающе посмотрел на Джанис Пирс.

— Ну же, давайте, — потребовал он, — назовите это вздором — должно сработать!

Джанис Пирс кашлянула.

— Это вздор, — сказала она, — поверьте.

Дирк отвернулся, плечи его поникли. Наверное, так никли плечи у натурщика, когда Роден, ваяя «Мыслителя», на минутку отлучался из мастерской.

Он будто пал духом.

— Знаю, — устало произнес он, — что-то тут в корне не так. Я должен отправиться в Кембридж и все выяснить. Но я бы так не беспокоился, если бы…

— Пожалуйста, можно мне уйти? — взмолилась секретарша.

Дирк бросил на нее хмурый взгляд.

— Да, — вздохнул он, — только сначала… скажите… — Он коснулся записки кончиками пальцев. — Что вы об этом думаете, а?

— Мне кажется, все это по-детски наивно, — искренне ответила мисс Пирс.

— Но… но… но… — Дирк от отчаяния стукнул кулаком по столу. — Как вы не поймете: чтобы во всем разобраться, нам надо быть наивными. Только ребенок видит вещи со всей ясностью, потому что у детей нет фильтров, которые не дают нам рассмотреть то, чего мы не ожидаем увидеть.

— Тогда почему бы вам не задать свои вопросы ребенку?

— Спасибо, мисс Пирс, — провозгласил Дирк, надевая шляпу. — Вы вновь оказали мне неоценимую услугу, я вам очень благодарен.

И устремился к выходу.

Глава 24

Выйдя из телефонной будки, Ричард заметил, как испортилась погода. Небо, с утра такое яркое и вдохновляющее, потеряло кондицию и вернулось к своему привычному для Англии состоянию: посерело и стало похожим на старую мокрую кухонную тряпку. Ричард поймал такси и спустя несколько минут оказался у дома Сьюзан.

— Их всех пора депортировать! — бросил водитель, остановив машину.

— А? Кого депортировать, простите? — спросил Ричард, внезапно сообразив, что не слушал таксиста.

— Э-э… — отозвался таксист, тоже сообразив, что его не слушали, — да всех подряд. Нужно избавиться разом от всей этой банды, вот что я вам скажу. А заодно и от их проклятых тритонов, — добавил он.

— Наверное, вы правы, — пробормотал Ричард и поспешно скрылся в доме.

Из-за двери доносились звуки виолончели — медленная, величавая мелодия. Он обрадовался, что Сьюзан играет. Она проявляла потрясающую выдержку и всегда контролировала эмоции при условии, что рядом есть инструмент и она может на нем играть. Ричард заметил странную и удивительную взаимосвязь между Сьюзан и музыкой. Взволнованная или опечаленная, она садилась за виолончель и, предельно сосредоточившись на исполнении какого-нибудь музыкального произведения, обретала бодрость и спокойствие. Однако временами от той же музыки она выходила из себя или теряла присутствие духа.

Стараясь ступать как можно тише, чтобы не помешать ей, Ричард вошел в квартиру.

На цыпочках он пробрался мимо маленькой студии. Дверь была приоткрыта, он остановился, посмотрел на Сьюзан, едва заметно кивнув, чтобы она продолжала играть. Она выглядела бледной и усталой, но все же улыбнулась ему и энергичнее заводила смычком по струнам.

Внезапно солнце, весьма редко отличающееся безупречным выбором момента, решило ненадолго вырваться из обложивших небо серых дождевых облаков и заиграло в ее волосах и на темно-коричневом дереве деки. Ричард смотрел как завороженный. Все потрясения дня вдруг отступили на почтительное расстояние.

Ричард не знал, чья это пьеса. Похоже на Моцарта. Сьюзан вроде говорила, что ей нужно выучить что-то из Моцарта. Он бесшумно прошел в другую комнату, сел на диван и стал слушать.

Наконец мелодия стихла, и спустя минуту в дверях появилась Сьюзан. Она на миг прикрыла глаза, улыбнулась, крепко и трепетно обняла Ричарда, а потом положила на рычаг телефонную трубку. Она всегда ее снимала, когда репетировала.

— Прости, мне нужно было доиграть до конца, — сказала Сьюзан и смахнула с ресниц слезинку. — Как ты, Ричард?

Он пожал плечами и вместо ответа посмотрел на нее растерянным взглядом.

— Не знаю, как я буду жить с этим дальше, — вздохнула она. — Увы. Какой же я была… — Она покачала головой. — Кто мог это сделать?

— Не знаю. Какой-то психопат. По-моему, вряд ли это имеет значение.

— Да, — согласилась Сьюзан. — Ты уже обедал?

— Нет. Ты продолжай играть, а я пока поищу чего-нибудь в холодильнике. За обедом мы все обсудим.

Сьюзан кивнула.

— Хорошо, — сказала она. — Только…

— Что?

— В общем, я не хочу говорить о Гордоне. Пока все не уляжется. Было бы проще, если бы мы с ним были ближе друг другу. А так мне даже неловко, что я почти ничего не чувствую. Поговорить можно, только придется использовать прошедшее время, а это немного…

Сьюзан прижалась к Ричарду ненадолго и тихо вздохнула.

— В холодильнике почти ничего нет, — сказала она. — Йогурт и банка рулетиков из селедки. Можешь открыть. Уверена, если постараешься, у тебя получится. Главное — не уронить на пол и не намазать на селедку джем.

Она обняла его, поцеловала, печально улыбнулась и вновь пошла к инструменту.

Зазвонил телефон, и Ричард снял трубку.

— Алло?

Ответа не последовало, донесся лишь шум, похожий на далекое завывание ветра.

— Алло? — повторил Ричард, немного подождал, пожал плечами и опустил трубку на рычаг.

— Ответили? — крикнула из студии Сьюзан.

— Нет.

— Такое уже случалось пару раз, — сказала она. — Думаю, это какой-то любитель подышать в трубку.

Она продолжила игру.

Ричард пошел в кухню и открыл холодильник. В отличие от Сьюзан он не был ярым приверженцем здорового питания, поэтому обнаруженные там продукты особого восторга у него не вызвали. Он поставил на поднос тарелку с рулетами из селедки, йогурт, рис, положил несколько апельсинов и постарался выкинуть из головы мысль о паре пышных гамбургеров и картошке фри. Еще он нашел бутылку белого вина и вместе с подносом унес ее на маленький обеденный стол.

Вскоре к нему присоединилась Сьюзан. Она вела себя очень спокойно и сдержанно и, немного поев, спросила, что за история случилась у канала.

Ричард недоуменно потряс головой и попробовал объяснить, упомянув о Дирке.

— Как, ты сказал, его зовут? — нахмурившись, спросила Сьюзан, когда он с грехом пополам закончил рассказ.

— Дирк Джентли… э-э… как бы.

— Как бы?

— Ну да, — с тяжелым вздохом отозвался Ричард.

Почему-то как только речь заходила о Дирке, непременно требовалось делать какие-то прозрачные намеки и странные оговорки. Даже на официальном бланке детективного агентства после его имени шел целый перечень таких намеков и оговорок. Ричард достал из кармана лист, на котором давеча пытался привести в порядок мысли.

— Я… — начал он, но тут в дверь позвонили.

Ричард и Сьюзан переглянулись.

— Если это полиция, — сказал Ричард, — тем лучше. Надо скорее с этим покончить.

Сьюзан подошла к двери и сняла трубку домофона.

— Алло?.. Кто? — Она нахмурилась, а затем повернулась к Ричарду и посмотрела на него исподлобья. — Поднимайтесь, — неприязненно добавила она и нажала кнопку. — Твой друг, мистер Джентли, — сказала она, вновь сев за стол.

День у электрического монаха выдался на славу, и он радостно пустился галопом. То есть он радостно пришпорил лошадь, а та — безрадостно — пустилась галопом.

Этот мир монаху пришелся по душе. Он в него просто влюбился, хотя не знал, что это за мир и кому он принадлежит. И тем не менее он как нельзя более подходил для того, кто обладает такими исключительными и экстраординарными способностями, как монах.

Его талант оценили. Весь день он только и делал, что подходил к людям, завязывал с ними разговоры, выслушивал их проблемы, а потом тихо произносил три волшебных слова: «Я вам верю».

Эффект неизменно был потрясающим. Не то чтобы в этом мире люди никогда не говорили друг другу эти слова, однако они редко произносили их с той проникновенностью и искренностью, на которую был запрограммирован монах.

В собственном мире его воспринимали как должное. От него требовалось верить и не путаться у людей под ногами. Как только кто-то выступал с новой идеей, вносил предложение или даже придумывал новую религию, его тут же отправляли к монаху. А монах садился, выслушивал, безропотно во все верил, и дальнейший интерес к нему сразу терялся.

Здесь же, в этом в остальном безупречном мире существовала одна-единственная проблема: стоило ему произнести свои волшебные слова, как разговор быстро скатывался к деньгам, а у монаха их, разумеется, не было. Недостаток, который омрачил ряд весьма многообещающих знакомств.

Может, ему удалось бы достать немного денег — но где?

Монах натянул поводья, лошадь моментально и с благодарностью остановилась и принялась пощипывать травку у обочины. Она понятия не имела, зачем понадобился весь этот галоп, он ей был неинтересен. Интересовало ее лишь обилие еды под ногами. И лошадь решила наилучшим образом воспользоваться случаем и как следует перекусить.

Монах пристальным взглядом окинул дорогу. Она о чем-то ему напомнила. Он проскакал немного выше и посмотрел еще раз. Лошадь, остановившись, тотчас вновь принялась за еду.

Да. Монах был здесь минувшей ночью.

Он четко помнил это место. Ну, или почти четко. Во всяком случае, он верил, что четко помнил, а это главное. Вот здесь он брел, совершенно сбитый с толку, а сразу за поворотом, если он не ошибается, стоит какое-то придорожное заведение, где ему удалось залезть в багажник машины, принадлежавшей приятному мужчине — тому самому, что впоследствии так странно среагировал на выстрел в упор.

Может, там ему дадут немного денег? Что ж, сейчас увидим. Он вновь заставил лошадь прервать пирушку и поскакал к заправочной станции.

Там он заметил довольно бесцеремонно припаркованный автомобиль, явно прибывший сюда не с такой прозаической целью, как заливка горючего в топливный бак. Выглядел он чересчур важно, чтобы стоять в сторонке. Остальным желающим заправиться приходилось немало помучиться, пытаясь его обрулить. На белом с синими полосами автомобиле горделиво красовались полицейские эмблемы и мигалки.

У терминала монах спешился, привязал лошадь к бензоколонке, подошел к будке кассира и заглянул внутрь. Там спиной к нему стоял человек в темно-синей униформе и фуражке с козырьком. Пританцовывая, он крутил пальцами в ушах, чем производил сильнейшее впечатление на кассира.

Монах наблюдал за происходящим с благоговейным трепетом. Человек, так проникновенно что-то доказывающий, определенно должен быть богом. Любой приверженец сайентологии удивился бы, насколько легко и непринужденно уверовал в нового бога монах. Он уже хотел было пасть ниц, как человек в униформе обернулся, вышел из будки, заметил монаха и остановился как вкопанный.

Монах сообразил, что бог ожидает от него совершения акта поклонения, и принялся усердно пританцовывать и крутить пальцами в ушах.

Бог пристально посмотрел на него, а затем вдруг грубо схватил, повернул спиной к себе, распластал на капоте и тщательно обыскал на предмет оружия.

Дирк ворвался в квартиру небольшим приземистым торнадо.

— Мисс Вэй! — приветствовал он, схватив Сьюзан за руку и сняв свою несуразную шляпу. — Невыразимо рад знакомству с вами, жаль только, что происходит оно при столь трагических обстоятельствах, поэтому примите мое глубочайшее сочувствие и самые искренние соболезнования. Поверьте, ни за что на свете я не посмел бы явиться к вам в час скорби, если бы не серьезность и значимость вопроса, ради которого я сейчас здесь. Ричард! Я разгадал, в чем фокус. Он просто уникален!

Дирк метнулся через гостиную, сел за обеденный стол и положил перед собой шляпу.

— Тебе придется извинить нас, Дирк… — холодно произнес Ричард.

— Нет, боюсь, это вам придется извинить меня, — возразил Дирк. — Задача решена, и решение поразительное: его мне подсказал семилетний мальчишка на улице. Однако в том, что решение верное, сомнений нет. Ни единого! «И в чем же оно?» — спросите вы, то есть спросили бы, будь у вас шанс ввернуть словечко. Поскольку такого шанса у вас нет, я задам этот вопрос сам и сам же на него отвечу: не скажу, потому что вы мне не поверите. Лучше вместо ответа я вам продемонстрирую наглядно и прямо сейчас.

Будьте уверены, это все объясняет. Объясняет, в чем фокус. Объясняет найденную тобой записку — я должен был сам догадаться, когда услышал о ней, но у меня не хватило ума. Кроме того, это объясняет, каков был отсутствующий третий вопрос, точнее — и в этом суть — каков недостающий первый вопрос!

— Что еще за недостающий вопрос? — Воспользовавшись паузой, Ричард спросил первое, что пришло в голову.

Дирк посмотрел на него как на слабоумного.

— Разумеется, тот, что задал Георг Третий, — сказал он.

— Кому задал?

— Что значит — кому? Профессору! — раздраженно ответил Дирк. — Ты что, меня не слушаешь? Все же очевидно! — воскликнул он и забарабанил пальцами по столу. — Настолько очевидно, что увидеть решение сразу мне помешал сущий пустяк — убеждение, что такое совершенно невозможно! Как говорил Шерлок Холмс, исключите все невозможное, и то, что останется, даже самое невероятное, будет истиной. Тем не менее невозможное исключать я не стану. А сейчас — идем!

— Нет.

— В чем дело? — Дирк сердито посмотрел на Сьюзан, которая неожиданно — по крайней мере неожиданно для него — оказала сопротивление.

— Мистер Джентли, — голос Сьюзан звучал резко и холодно, — зачем вы ввели Ричарда в заблуждение и заставили думать, что его ищет полиция?

Дирк нахмурил брови.

— Его искала полиция, — отозвался он. — И до сих пор ищет.

— Да, но только затем, чтобы опросить! И не в качестве подозреваемого.

Дирк потупил взор.

— Мисс Вэй, — сказал он. — Полицию интересует, кто убил вашего брата. А меня, при всем уважении к вам, — нет. Согласен, вполне возможно, данный вопрос имеет отношение к обстоятельствам дела, но скорее всего это преступление совершил обычный маньяк. Что касается меня, я хотел — и до сих пор очень хочу — узнать, почему Ричард прошлой ночью полез в окно вашей квартиры.

— Я же тебе рассказал почему! — возмутился Ричард.

— Рассказанное тобой лишь подтверждает, что ты сам не осознаешь причин своего поступка. Черт побери, я думал, что достаточно убедительно продемонстрировал тебе это на канале!

Ричард еле сдерживал гнев.

— Я за тобой наблюдал, — продолжил Дирк, — и было совершенно очевидно: ты не понимаешь, какой опасности подвергаешься. Заметив тебя, я сперва подумал, что это безмозглый хулиган решился на первую и, возможно, последнюю в своей жизни кражу. Но ты обернулся, и я узнал тебя, а ты, насколько мне известно, человек умный, рассудительный и сдержанный. Неужели это Ричард Макдафф? Безрассудно рискует сломать себе шею, карабкаясь ночью по водостокам? Мне кажется, столь отчаянный поступок ты мог совершить, только если страшно волновался о чем-то чрезвычайно важном. Как по-вашему, мисс Вэй?

Он внимательно посмотрел на Сьюзан. Та медленно опустилась на стул, в глазах ее сквозила тревога, и Дирк понял, что достиг цели.

— Однако утром ты выглядел абсолютно спокойным и собранным. Привел мне массу разумных возражений, когда я понес вздор о кошке Шрёдингера. Так не ведет себя человек, не далее как сегодня ночью переживший глубокое потрясение и совершивший отчаянный поступок. Сознаюсь, именно в тот момент я решил немного преувеличить грозящую тебе опасность — с той лишь целью, чтобы удержать тебя.

— Это тебе не удалось. Я ушел.

— Ты что-то задумал, однако я знал, что ты вернешься. Приношу глубочайшие извинения, что заставил тебя… э-э… в какой-то степени заблуждаться, но передо мной стоял очень серьезный вопрос, поисками ответа на который полиция не стала бы себя утруждать, а именно: если, карабкаясь ночью по стене, ты был не в себе, то… кто ты? И зачем тебе это понадобилось?

Ричард передернул плечами. Пауза затянулась.

— А с какого боку тут фокусы? — спросил он наконец.

— Чтобы узнать это, нам необходимо сейчас же отправиться в Кембридж.

— Но почему ты так уверен?..

— Это меня беспокоит, — изрек Дирк и помрачнел.

Его словоохотливость вдруг странным образом улетучилась, продолжил он будто против воли:

— Меня очень беспокоит, если я что-то знаю, но не понимаю откуда. Возможно, это тот же самый инстинкт, что помогает поймать мяч на лету, когда ты почти не успеваешь его заметить. А возможно, это еще более глубинный и необъяснимый инстинкт, что позволяет почувствовать, как за тобой следят. Оказывается, столь презираемое мной в других людях легковерие присуще мне тоже, и это величайшее оскорбление для моих умственных способностей. Вспомнить хотя бы ту злосчастную историю с экзаменационными билетами…

Внезапно он опечалился и сник. После нескольких минут мучительных размышлений он заговорил снова:

— Умение умножить два на два и получить четыре — это одно. Умение вычислить квадратный корень из пятисот тридцати девяти целых семи десятых, а заодно найти косинус двадцати семи целых четырехсот тридцати двух тысячных и получить… что бы там ни было — это, согласитесь, совсем другое. А я… Впрочем, сейчас я приведу вам пример.

Он наклонился вперед.

— Ночью я наблюдал, как ты лез в эту квартиру, и понял: что-то идет не так. Сегодня я заставил тебя рассказать все происшедшее до малейших подробностей, и в результате, используя в качестве инструмента лишь свой интеллект, я открыл, возможно, величайший секрет на нашей планете. Клянусь, я не лгу и могу это доказать. Ты должен мне поверить: творится неладное. Нечто ужасное и совершенно возмутительное. Нам необходимо все разузнать. Ты едешь со мной в Кембридж?

Ричард растерянно кивнул.

— Хорошо, — ответил Дирк и указал на стоящую перед Ричардом тарелку: — Что это?

— Маринованная селедка. Хочешь?

— Спасибо, не надо. — Дирк встал и принялся застегивать пальто. — У меня в словаре нет слова «селедка», — добавил он, направляясь к двери и увлекая за собой Ричарда. — Всего хорошего, мисс Вэй. Пожелайте нам удачи.

Глава 25

В небесах прогрохотало, зарядил нескончаемый мелкий дождь. Такой приходит с северо-востока и сопровождает важнейшие события в мире.

Ежась от холода, Дирк поднял воротник пальто, но даже непогода была не в силах помешать его дьявольскому веселью.

— Колледж Святого Седда, Кембридж! — воскликнул он, впервые за последние восемь лет взглянув на огромные ворота двенадцатого века. — Основан в таком-то году таким-то и назван в честь кого-то, чьего имени я тоже не припомню.

— В честь святого Седда? — предположил Ричард.

— Знаешь, кем я его считаю? Одним из самых унылых Нортумберлендских святых. А его братец Чед был еще унылей. Тот, в честь кого назван собор в Бирмингеме, если тебе это о чем-то говорит. Эй, Билл, рад тебя видеть, — окликнул Дирк привратника, который тоже направлялся в колледж.

Тот оглянулся.

— Мистер Чьелли, добро пожаловать к нам снова, сэр. Помнится, у вас случились небольшие неприятности. Надеюсь, все уже позади?

— Да, Билл, как видишь, я жив, здоров и упитан. Как поживает миссис Робертс? Ее так и беспокоит нога?

— Нет, ногу уже ампутировали. Спасибо, что спросили, сэр. Но между нами, по мне, так лучше, если б ампутировали миссис Робертс, а ногу оставили. Стояла бы себе на камине. Но что уж тут поделаешь… Мистер Макдафф, сэр, — добавил он, коротко кивнув Ричарду. — Кстати, ту лошадь, о которой вы давеча спрашивали, пришлось убрать. Профессору Кронотису она мешала.

— Я интересовался просто из любопытства, э-э… Билл, — сказал Ричард. — Надеюсь, она не принесла вам много хлопот.

— Ничто не приносит мне хлопот, сэр, лишь бы меня не заставляли носить платья. Терпеть не могу, когда парни выряжаются в платья, сэр…

— Если лошадь снова тебя побеспокоит, — перебил Дирк, похлопав привратника по плечу, — отправляй ее ко мне. Я с ней поговорю. А теперь, раз уж ты сам упомянул нашего замечательного профессора Кронотиса: у нас к нему дело. Он дома?

— Не могу знать, сэр. У профессора сломан телефон. Почему бы вам самим не проверить? Его квартира в дальнем левом углу второго дворика.

— Я помню, Билл, спасибо. И передавай привет тому, что осталось от миссис Робертс.

Они вошли в ворота и стремительно пересекли первый дворик. Во всяком случае, Дирк сделал это стремительно, потому что Ричард вышагивал своей обычной походкой цапли, морщась от холодного, противного дождя.

Дирк, само собой, не преминул выступить в роли экскурсовода.

— В колледже Святого Седда, — изрек он, — учились поэт Кольридж и сам сэр Исаак Ньютон, с именем которого связано изобретение насечек на краях монет и дверцы для кошек.

— Для кого? — переспросил Ричард.

— Для кошек! Устройства хитроумного и одновременно простого. Понимаешь, это такая дверь в двери…

— Да, — кивнул Ричард. — А еще такой пустяк, как закон всемирного тяготения.

— Закон всемирного тяготения, — повторил Дирк, передернув плечами. — В общем, наверное, да. Хотя это всего-навсего открытие. С ним и так все ясно.

Он вынул из кармана монетку и бросил на гравий у края асфальтированной дорожки.

— Видишь? — сказал он. — Этот закон работает даже по выходным. Рано или поздно кто-то просто обязан был заметить и открыть. А вот дверца для кошек — совсем другое дело. Изобретение, исключительно творческая работа.

— По-моему, довольно очевидно. Кому угодно могло прийти в голову.

— О, редкий ум способен воплотить в жизнь не существовавшую доселе идею. Заявление «мне бы тоже такое пришло в голову» очень популярно и обманчиво — потому что не пришло, и в этом-то все дело. Если я не ошибаюсь, нам сюда? Поднимемся?

Не дожидаясь ответа, он взбежал по лестнице. Ричард неуверенно пошел следом и, добравшись до верхней площадки, увидел, что Дирк уже стучит во внутреннюю дверь. Наружная была открыта.

— Входите! — донеслось из квартиры.

Дирк толкнул дверь. В кухне мелькнула седая голова профессора.

— Я завариваю чай, — крикнул он. — Хотите чаю? Проходите и присаживайтесь, кто бы вы ни были!

— С удовольствием, — ответил Дирк. — Нас двое.

Он прошел в гостиную, Ричард последовал за ним.

— Индийский или китайский?

— Индийский, пожалуйста.

В кухне зазвенели чашки и блюдца.

Ричард окинул взглядом гостиную. Неожиданно она показалась ему скучной. В камине медленно догорал огонь, не добавляя света серости дня. Хоть все и осталось как прежде — старый диван, заваленный книгами стол, — удивительное очарование, царившее здесь вчера вечером, исчезло. Комната будто вскинула брови и невинно спрашивала: «Ну как?»

— Молоко? — крикнул профессор из кухни.

— Да, пожалуйста, — ответил Дирк и улыбнулся Ричарду, едва сдерживая волнение.

— Один кусочек или два? — вновь крикнул профессор.

— Один, пожалуйста, — ответил Дирк. — И две ложки сахара… если не возражаете.

В кухне повисла тишина. Через мгновение в дверях появился профессор.

— Мать честная! Свлад Чьелли! — воскликнул он. — Быстро же вы управились, юный Макдафф! Мой дорогой друг, как я рад вас видеть, как чудесно, что вы зашли ко мне.

Он вытер руки о кухонное полотенце и бросился к гостям.

— Мой дорогой Свлад!

— Называйте меня Дирком, если не возражаете, — попросил Дирк, тепло пожимая руку профессора. — Дирк Джентли — под этим именем я сейчас веду дела. Мне оно больше нравится. Напоминает о шотландском кинжале. К тому же мне хотелось бы дистанцироваться от некоторых событий, имевших место в прошлом.

— Конечно. Прекрасно вас понимаю. В четырнадцатом веке происходило довольно много суровых событий, — серьезно произнес профессор.

Дирк хотел было его поправить, но решил не тратить зря время и, чинно сложив шарф и шляпу на подлокотник дивана, спросил:

— А как дела у вас, мой дорогой профессор?

— Скажем так, последнее время выдалось интересным. Точнее, скучным. Но скучным по интересным причинам. Ну, усаживайтесь поудобней, отогревайтесь у камина, а я пока принесу чай и все вам расскажу.

Он вновь вышел, мурлыча что-то под нос.

Ричард склонился к Дирку.

— Я и понятия не имел, что ты так хорошо с ним знаком, — сказал он, кивнув в сторону кухни.

— Отнюдь, — отозвался Дирк. — Мы встретились один-единственный раз, на каком-то обеде, но сразу почувствовали родство душ, и между нами возникло взаимопонимание.

— Почему же вы больше не встречались?

— Он сознательно меня избегал. Если у тебя есть тайна, близкие отношения с людьми опасны. А насколько я понимаю, тайну он хранит важную. Хотелось бы мне узнать, — тихо добавил он, — есть ли на свете что-то важнее.

Он многозначительно посмотрел на Ричарда и протянул ладони к огню. Поскольку предыдущая попытка выяснить, в чем заключается тайна, к успеху не привела, Ричард решил на этот раз не поддаваться на уловку. Он откинулся в кресле и обвел взглядом комнату.

— Я уже предлагал вам чай? — спросил профессор, вернувшись в гостиную.

— Э-э… да, — кивнул Ричард, — мы уже об этом говорили и, кажется, согласились выпить по чашечке.

— Хорошо, — растерянно произнес профессор. — По счастливой случайности он уже заварен. Вам придется меня простить. У меня память… как… как та штука, через которую просеивают муку… О чем это я?

С озадаченным видом он развернулся и опять ушел в кухню.

— Очень интересно, — тихо сказал Дирк, — на самом ли деле у него плохая память?

Он вдруг встал и прошел по комнате. Его взгляд упал на канцелярские счеты, притулившиеся на большом захламленном столе красного дерева.

— Записку о солонке ты нашел на этом столе? — вполголоса спросил он Ричарда.

— Да. — Ричард тоже подошел к столу, взял путеводитель по островам Греции и пролистал его. — Она выпала вот отсюда…

— Да, да, конечно, — нетерпеливо перебил Дирк. — Тут все понятно. Меня интересует, этот ли был стол.

Он с любопытством провел ладонью по краю столешницы.

— По-твоему, профессор и девочка сговорились? — спросил Ричард. — Мне кажется, это невозможно.

— Разумеется, нет! — вспылил Дирк. — И это ясно как божий день.

Ричард пожал плечами, сдерживая недовольство, и положил книгу на место.

— Странное совпадение, но книга…

— Странное совпадение! — фыркнул Дирк. — Ха! Мы еще посмотрим, совпадение ли это! И насколько оно странное. Я бы хотел, чтобы ты, Ричард, спросил нашего друга, как ему удалось проделать фокус.

— Ты вроде говорил, что уже знаешь ответ.

— Я-то знаю, — сказал Дирк. — Надо, чтобы он подтвердил.

— А, понятно, — усмехнулся Ричард. — Нет ничего проще, да? Заставить профессора все объяснить, а потом сказать: «Да, именно так я и думал!» Прекрасно, Дирк. То есть мы сюда пришли, чтобы он объяснил, в чем фокус? Это возмутительно!

— Пожалуйста, сделай, как я прошу, — вскинув голову, зло процедил Дирк. — Ты видел фокус, ты и должен о нем спросить. Поверь, тут кроется большая тайна. Я знаю, в чем она заключается, но хочу, чтобы ты все услышал от него.

Дирк обернулся, когда в дверях вновь возник профессор с подносом в руках. Он обошел диван и поставил поднос на низенький столик у камина.

— Профессор… — обратился к нему Дирк.

— Просто Кронотис, пожалуйста, — поправил его профессор.

— Хорошо, Кронотис…

— Сито! — воскликнул профессор.

— Что?

— Штуковина, через которую просеивают муку. Сито. Я все вспоминал это слово… не помню только зачем. Не важно. Дирк, дорогой мой, у вас такой вид, будто вы того и гляди взорветесь. Почему бы вам не присесть и не устроиться поудобнее?

— Благодарю, но я лучше буду ходить по комнате, если позволите. Профессор…

Он пристально посмотрел старику в лицо и поднял вверх палец.

— Хочу признаться, я знаю вашу тайну.

— Ах да… правда? — пробормотал профессор, опустил глаза и стал возиться с чашками и чайником. — Понимаю.

Чашки неистово дребезжали.

— Да, я этого боялся.

— И у нас есть к вам несколько вопросов. Должен сказать, я жду ответов с величайшим нетерпением.

— Да, да, — забубнил профессор. — Я и сам не знаю, что стоит за последними событиями, и я… весьма напуган. Ну что ж. Спрашивайте все, что сочтете нужным.

Он посмотрел на Дирка пронзительным взглядом.

Дирк быстро кивнул Ричарду, отвернулся и заходил по комнате, глядя в пол.

— Ну… в общем, — начал Ричард, — я хотел бы узнать, как вы проделали фокус с солонкой вчера вечером.

Вопрос, казалось, удивил профессора и привел в немалое замешательство.

— Фокус? — переспросил он.

— Ну да, фокус, — подтвердил Ричард.

— О, — смутился профессор, — не уверен, могу ли я… Правила «Магического круга» ^[6], знаете ли, строго запрещают разглашать секреты фокусов. Очень строго. А ведь вам понравился фокус, не так ли? — хитро спросил он.

— Да, — ответил Ричард, — сперва мне показалось, все элементарно, однако теперь, когда я… о нем думаю, приходится признать — я восхищен.

— Да, — сказал профессор, — это ловкость рук. Практика. Создается лишь видимость простоты.

— На самом деле все так и выглядело. — Ричард продолжал вспоминать свои ощущения. — Фокус меня заворожил.

— Вам понравилось?

— Очень впечатляюще.

Дирк начал терять терпение и метнул на Ричарда сердитый взгляд.

— Я прекрасно понимаю, — упрямо произнес Ричард, — почему вы не можете рассказать секрет. Только поинтересовался, и все. Простите.

— Что ж, — вдруг нерешительно сказал профессор, — если вы пообещаете ни с кем не делиться… Полагаю, вы вполне способны и сами понять, что я использовал две солонки. Никто не заметил между ними разницы. Ловкие руки, знаете ли, обманывают глаза — особенно глаза сидящих за столом. Пока я возился со своей шапочкой и весьма искусно — пусть и нескромно так говорить о самом себе — притворялся неуклюжим и сбитым с толку, я всего-навсего спрятал солонку в рукав. Понимаете?

Старик совсем перестал волноваться и с удовольствием пустился рассказывать.

— Кстати, хоть это и старейший фокус на свете, — продолжал он, — но все же требует определенной сноровки. Потом я, разумеется, вернул солонку, передав ее кому-то из сидящих. Безусловно, уйдут годы, пока этому научишься. Но мне больше по душе уронить солонку под стол. Непрофессионально, конечно. С пола ее не поднять, а пока обнаружат уборщики, пройдет две недели, не меньше. Однажды у меня под стулом целый месяц валялся дохлый дрозд. Фокусы тут, разумеется, ни при чем. Его задушила кошка.

Профессор лучезарно улыбнулся.

Ричард чувствовал, что выполнил порученную ему задачу, но никак не мог понять, что это дало. Он взглянул на Дирка, который, по всей видимости, не собирался ему помогать, и решил продолжать наугад.

— Да, — сказал он, — да, я понимаю, что все это ловкость рук. Чего я не могу понять — это как солонка очутилась внутри сосуда с узким горлышком.

Профессор вновь принял озадаченный вид, будто они говорили о разных вещах. Затем перевел взгляд на Дирка, который вдруг перестал расхаживать по комнате и заинтересованно и выжидающе смотрел на него.

— Ну, здесь… все абсолютно просто, — сказал профессор. — Никакой ловкости рук. Я вышел за шапочкой, помните?

— Да, — неуверенно произнес Ричард.

— Так вот, — продолжил старик, — пока меня не было в зале, я нашел гончара, который сделал сосуд. На это, конечно, понадобилось время. Около трех недель ушло на поиски, и еще два дня ждали, пока он протрезвеет. Потом я еле уговорил его обжечь вазу с солонкой внутри. После этого ненадолго зашел в одно место за… э-э-э… пудрой для лица, чтобы скрыть загар. Ну и, разумеется, как следует рассчитал время возвращения, ведь все должно выглядеть натурально. В передней я налетел сам на себя — этот момент меня всегда смущает, не знаю, куда смотреть… Вот, собственно, и все.

Он печально и беспокойно улыбнулся.

Ричард уже хотел было кивнуть, но вдруг передумал.

— О чем, черт побери, вы говорите? — спросил он.

Профессор удивленно посмотрел на него:

— По-моему, вы сказали, что знаете мою тайну.

— Это я знаю, — победоносно вмешался Дирк. — А Ричард — пока нет, хотя только что получил всю информацию, которая потребовалась мне, чтобы догадаться. С вашего позволения я добавлю кое-какие недостающие штрихи. Чтобы скрыть свое долгое отсутствие от сидящих за столом — ведь для них вы покинули зал всего на несколько секунд, — вам пришлось записать свои собственные последние слова, дабы по возвращении как можно естественнее возобновить разговор. Важная деталь для человека, чья память уже не так крепка, как прежде. Я прав?

— Не так крепка, как прежде, — повторил профессор, медленно качая седой головой. — Я уже не помню, какой она была прежде. Однако да, это вы верно подметили.

— И еще кое-что, — продолжил Дирк. — Это касается вопросов Георга Третьего. Заданных вам.

У профессора удивленно вытянулось лицо.

— Он вас спросил, — Дирк извлек из кармана блокнотик и заглянул в него, — существует ли причина, по которой события следуют одно за другим, и есть ли способ остановить такой ход вещей. А не спрашивал ли он — и не задал ли этот вопрос первым из трех — о возможности вернуться в прошлое… или что-нибудь в этом роде?

Профессор посмотрел на Дирка долгим, оценивающим взглядом.

— Я в вас не ошибся, — произнес он, — вы обладаете редким умом.

Он медленно подошел к окну. Внизу через дворик куда-то спешили люди, ежась под дождем. Кто-то указывал визитерам на достопримечательности.

— Да, — наконец вымолвил он тихим голосом, — именно так он и спросил.

— Хорошо, — сказал Дирк и с самодовольной улыбкой захлопнул блокнот. — Это объясняет, почему ответы были «да, нет и возможно» — в таком порядке. Ну и где же она?

— Где же что?

— Машина времени.

— Сейчас вы находитесь внутри ее, — ответил профессор.

Глава 26

На станции Бишопс-Стортфорд в вагон поезда ворвалась шумная веселая компания. Некоторые молодые люди были одеты в слегка помятые к вечеру костюмы-визитки с бутоньерками в петлицах. Девушки в элегантных платьях и шляпках увлеченно обсуждали свадьбу: Джулия чудесно выглядела в шелке и тафте, а неуклюжесть Ральфа и под фраком не скроешь.

Один из парней высунул голову в окно, окликнул проходящего по перрону носильщика и справился, на тот ли поезд они сели и делает ли он остановку в Кембридже. Носильщик подтвердил, сдобрив ответ ругательством. Юноша добавил, что вся их честная компания не желает оказаться не в том месте, и издал лающий смешок, очевидно, призванный подчеркнуть необычайную остроумность этого комментария, а затем втянул голову обратно в вагон, больно ударившись затылком.

Содержание паров алкоголя в воздухе резко повысилось.

Все, казалось, пришли к общему мнению, что наилучшим образом отметить окончание торжества и дойти до кондиции в этот вечер им поможет набег на вагон-ресторан, где не успевшие надраться в стельку на свадебном банкете получат шанс довести начатое до конца. Под буйные одобрительные возгласы решение было принято, поезд тронулся, и многие из пока еще державшихся на ногах попадали на пол.

Трое молодых людей плюхнулись на свободные сиденья в одном из купе. Четвертое место уже занимал холеный, упитанный джентльмен в старомодном костюме. Большие коровьи глаза его уныло смотрели в окно, в необозримую даль.

Постепенно и очень медленно глаза изменили фокус и вернулись от бесконечности к более близкому окружению — новым незваным соседям.

Трое принялись громко обсуждать, пойти в вагон-ресторан вместе или послать гонца за выпивкой на всех, вслед за чем было высказано предположение, что гонец скорее всего вылакает все сам и остальным не достанется, а если не вылакает, то не сможет устоять на ногах и, чего доброго, прольет все на пол, чем причинит неудобство другим пассажирам.

Совместными усилиями удалось выработать некое общее мнение, однако оно тотчас было забыто. Двое вскочили на ноги, но тут же сели снова, в это время вскочил третий. Затем сел и он. Двое снова встали, решив, что будет проще и разумнее пойти и выкупить вагон-ресторан целиком.

Третий уже собрался было последовать за ними, когда медленно, но настойчиво джентльмен с коровьими глазами наклонился через столик и крепко ухватил его за руку.

Молодой человек в костюме-визитке попытался — насколько это позволило его отчасти спутанное сознание — сосредоточить на нем сердитый взгляд и сказал:

— Что вам нужно?

Майкл Вентон-Уикс пронзительно посмотрел ему прямо в глаза и тихо произнес:

— Я был на корабле…

— Где?

— На корабле…

— Какой корабль, вы о чем? Отпустите руку. Отстаньте же!

— Мы преодолели, — почти неслышно, но настойчиво продолжал Майкл, — чудовищные расстояния. Мы пришли, чтобы построить рай. Рай. Здесь.

Он обвел глазами вагон и бросил мимолетный взгляд в забрызганное дождем окно на сгущающиеся сумерки промозглого английского дня. Во взгляде явственно ощущалась ненависть. Пальцы еще крепче вцепились в руку юноши.

— Послушайте, мне нужно выпить, — заявил свадебный гость, впрочем, весьма неуверенно, потому что и сам уже понял — ему больше этого не хочется.

— Мы оставили тех, кто занят разрушительной войной, — прошептал Майкл. — Наш мир должен стать миром покоя, музыки, просвещения. В нем не будет места ничему мелкому, обыденному, ничтожному…

Притихший повеса изумленным взглядом смотрел на Майкла. Вроде на старого хиппи не похож. Хотя как знать… Его собственный старший брат несколько лет прожил в коммуне у друидов, поедал пончики с ЛСД и считал себя деревом. Сейчас он заделался директором коммерческого банка. Разумеется, разница небольшая: он перестал считать себя деревом (разве что только изредка) и научился обходиться без определенного сорта красного вина, от которого его вновь тянет на подвиги.

— Кое-кто предрекал нам неудачу, — продолжал Майкл голосом тихим, но тем не менее звучащим четко в шумном вагоне, — пророчил, что мы несем огонь войны, но мы были тверды, наша единственная цель — процветание искусства и красоты, величайшего искусства, величайшей красоты — музыки. С собой мы брали только тех, кто искренне в нас верил.

— О чем вы говорите? — спросил свадебный гость, однако уже без вызова, потому что успел попасть под чары соседа по купе. — Когда это было? Где?

Майкл тяжело дышал.

— До вашего рождения, — изрек он наконец, — сидите тихо, и я вам все расскажу.

Глава 27

Тишина повисла надолго. За это время вечерние сумерки за окном сгустились, и в комнате потемнело. В игре света и теней вырисовывался силуэт профессора.

Обычно излишне словоохотливый Дирк молчал. Его глаза с детским восторгом заново обвели взглядом скучную, обшарпанную мебель в гостиной, панели на стенах, потертые ковры. Руки его дрожали.

Ричард еле заметно хмурил брови, будто пытаясь произвести в уме сложные вычисления, затем пристально посмотрел на профессора и спросил:

— Кто вы?

— Не имею ни малейшего понятия, — живо отозвался профессор. — Память моя большей частью поистерлась. Дело в том, что я очень стар. Невероятно стар. Думаю, если бы вы узнали, до какой степени, вы были бы сильно удивлены. Да и я, по всей вероятности, тоже удивился бы, потому что и сам не помню своего возраста. Чего я только не повидал на своем веку! Слава Всевышнему, почти все уже забыл. Беда в том, что в моем возрасте — а я невероятно стар, как я, кажется, успел упомянуть… Я уже говорил об этом, да?

— Да, говорили.

— Хорошо. Я забыл, говорил или нет. Дело в том, что объем памяти с годами не становится больше и многое попросту из нее выпадает. Поэтому разница между людьми моего и вашего возраста не в том, как много я знаю, а в том, как много я забыл. Спустя какое-то время начинаешь забывать, что именно ты забыл, а после — и о том, что вообще нужно что-то помнить и о чем ты только что говорил…

Он беспомощно уставился на чайник.

— А помнишь только… — деликатно подсказал Ричард.

— Запахи и серьги.

— Что, простите?

— Почему-то эти вещи остаются в памяти надолго. — Профессор недоуменно покачал головой и вдруг сел. — Серьги, надетые королевой Викторией в день серебряного юбилея своего восхождения на трон. Жуткое зрелище. Художники, разумеется, постарались изобразить их не такими пугающими. Запах на улицах до того, как появились автомобили. Трудно сказать, что хуже. Вот почему так живы воспоминания о Клеопатре. Ужасающее сочетание серег и запахов… Думаю, это последнее, что останется, когда все исчезнет. Я буду сидеть один в темной комнате — ни зубов, ни глаз, ничего, одна седая головенка… А в ней — воспоминания о сверкающих в золотой оправе чудовищных синих каменьях, о запахе пота, кошек и смерти. Что мне со всем этим делать?..

Затаив дыхание, Дирк медленно обходил комнату, осторожно проводил кончиками пальцев по стенам, дивану, столу.

— А давно это все?.. — спросил он.

— Здесь? Около двухсот лет. С той самой поры, как я уволился.

— Откуда?

— Убейте — не знаю. Наверное, с какой-нибудь хорошей должности. Как думаете?

— Вы хотите сказать, что живете в этой квартире… уже двести лет? — пробормотал Ричард. — И никто не заметил в этом ничего странного?

— О, это одно из чудес Кембриджа, — сказал профессор. — Все настолько тонко и неуловимо… Начни мы перечислять здешние странности, не управились бы до Рождества. Свлад… простите, Дирк… прошу вас, пока не трогайте.

Рука Дирка тянулась к счетам, лежащим в сторонке на большом, заставленном книгами столе.

— Что это? — резко спросил он.

— Ничего особенного, старые деревянные счеты, — сказал профессор. — Я все покажу, позвольте только сперва выразить свое восхищение вашей проницательностью. Как вы нашли решение?

— Вынужден признаться, — ответил Дирк с несвойственной ему скромностью, — это не моя заслуга. Я долго думал и в конце концов прибегнул к помощи ребенка. Рассказав ему историю с фокусом, я спросил, как, по его мнению, такое возможно. Он ответил (цитирую дословно): «Фигня! Чего тут непонятного? С помощью машины времени». Получив в знак благодарности шиллинг, сорванец изо всех сил пнул меня по голени и занялся своими делами. Так что загадку разгадал он, а мне лишь оставалось принять решение.

— Но все же вы были достаточно прозорливы, чтобы спросить у ребенка, — похвалил профессор. — Разрешите поздравить вас хотя бы с этим.

Дирк продолжал подозрительно рассматривать счеты.

— Как… это работает? — спросил он, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно более обыденно.

— По сути, ничего сложного, — ответил профессор. — Как пожелаете, так и будет работать. Видите ли, машиной управляет довольно мощный компьютер. Кстати, он мощнее, чем все компьютеры этой планеты, вместе взятые, включая — вот что интересно — и его самого. Честно говоря, никогда не понимал, как такое возможно. Более девяноста пяти процентов этой мощности уходит на то, чтобы понять, чего вы от него хотите. Я использую всего-навсего счеты, и он прекрасно меня понимает. Мне так удобнее, ведь я с самого детства на них работаю.

А вот Ричард, допустим, предпочел бы задействовать собственный персональный компьютер. Поставь вы его туда, где сейчас лежат счеты, компьютер машины времени возьмет на себя управление и предложит множество удобнейших приложений для путешествий во времени с ниспадающими меню и всевозможными дополнениями на ваш выбор. Задайте тысяча шестьдесят шестой год — и прямо под окнами получите битву при Гастингсе… если, конечно, вам это интересно.

Тон профессора свидетельствовал о том, что в сферу его собственных интересов это не входит.

— В чем-то машина даже занятна, — добавил он. — Безусловно полезнее телевизора и гораздо проще, чем видеомагнитофон. Пропустив какую-нибудь передачу, я всего-навсего возвращаюсь назад во времени и смотрю. Не нужно перематывать пленку, возиться с кнопками — для меня это морока.

— В вашем распоряжении машина времени, а вы ею пользуетесь, чтобы… смотреть телевизор? — ужаснулся Дирк.

— Честно говоря, приловчись я к видеомагнитофону, я бы ею и вовсе не пользовался. Видите ли, путешествия во времени — дело чрезвычайно деликатное. Масса ловушек и опасностей: изменив что-то в прошлом, можно нарушить весь ход истории. Вдобавок это плохо действует на телефон. Мне жаль, что вчера вам не удалось позвонить от меня вашей подруге, — несколько смущенно обратился он к Ричарду. — С Британской телефонной сетью, по-моему, вообще происходит что-то непостижимое — моей машине она почему-то не нравится. С водопроводом, электричеством и даже с газом никаких вопросов: интерфейсы подключения работают на каком-то квантовом уровне, которого я до конца не понимаю. С телефоном же сплошные проблемы. Как только я включаю машину времени — что, разумеется, бывает нечасто как раз по этой самой причине, — телефон тотчас ломается, и мне ничего не остается, как вызывать мастера и чинить. А мастер начинает задавать глупые вопросы, ответов на которые он все равно не поймет. Но в любом случае в работе с машиной времени действует очень строгое правило: никогда ничего не менять в прошлом, — вздохнул профессор, — каким бы сильным ни был соблазн.

— Что за соблазн? — резко спросил Дирк.

— Да так, мелочь, — туманно изрек профессор. — Ничего серьезного, потому что я неукоснительно соблюдаю правило. Хотя, должен признаться, меня это немного огорчает.

— Но ведь вы нарушили ваше правило! — воскликнул Дирк. — Вчера вечером! Вы что-то изменили в прошлом…

— В общем, да. — В голосе профессора прозвучала некоторая неловкость. — Но тут другое. Совершенно другое. Видели бы вы лицо бедной девочки! Такой несчастный взгляд… Она верила, что мир — замечательный, а старые хрычи за столом принялись над ней глумиться, и все потому, что в их глазах мир давно потерял свои краски. Вспомните хотя бы этого безрогого козла Коули, — вдруг добавил он, обратившись к Ричарду. — Как научить его добрее относится к людям? Разве что стукнуть по башке кирпичом. Нет, мой поступок абсолютно оправдан. И это единственный раз, когда я нарушил правило…

До Ричарда вдруг начало кое-что доходить.

— Профессор, — вежливо сказал он, — разрешите дать вам небольшой совет.

— Да, мой друг, я вас внимательно слушаю.

— Если наш общий знакомый предложит вам прогуляться по берегу реки, ни в коем случае не соглашайтесь.

— О чем это вы?

— Ричард хочет сказать, — с серьезным видом пояснил Дирк, — что, по его мнению, названные вами причины несколько несоразмерны совершенному поступку.

— О! Что ж, оригинальный способ выразить это он выбрал…

— Ричард вообще очень оригинальный человек… Видите ли, мы не всегда до конца понимаем причины своих поступков. Как в случае гипнотического внушения… или одержимости.

Внезапно профессор стал бледным как полотно.

— Одержимость… — повторил он.

— Профессор — извините, Кронотис, — мне кажется, вы не просто так хотели меня увидеть. В чем причина?

— Внимание! Станция Кембридж! — раздался энергичный голос из радиорубки.

Шумная толпа гуляк, крича и переругиваясь, высыпала на перрон.

— А Родни где? — спросил один, с трудом выбираясь из вагона-ресторана.

Он и его приятель, тоже едва державшийся на ногах, окинули взглядом платформу. Мимо в сторону выхода проплыла тучная фигура Майкла Вентона-Уикса.

Расталкивая народ, они шли вдоль поезда и заглядывали в окна, пока не увидели своего дружка: тот как загипнотизированный сидел в опустевшем вагоне. Они принялись стучать по грязному стеклу, свистеть и махать руками. Некоторое время он не реагировал, затем внезапно пришел в себя и озадаченно огляделся, будто не понимая, где находится.

— Совсем развезло! — весело заржали приятели, бросились обратно в поезд и вытолкали Родни из вагона.

На перроне он обалдело помотал головой. За оградой в толпе мелькнул знакомый массивный силуэт: Майкл Вентон-Уикс с огромной тяжелой сумкой в руках усаживался в такси.

— Чудеса, — пробормотал он. — Вон тот человек всю дорогу рассказывал мне о каком-то кораблекрушении.

— Ха-ха! — рассмеялся один из его спутников. — Деньги вымогал?

— Что? — озадаченно переспросил Родни. — Нет-нет. Не думаю… А может, и не о кораблекрушении. Кажется, это была авария… Или взрыв?.. По-моему, он говорил, что это он виноват. Или скорее он пытался устранить аварию, а в результате произошел взрыв и все погибли. Образовалось ужасно много грязи, а потом приползли слизкие твари… В общем, все так странно…

— Кто бы сомневался! Хотите отыскать сумасшедшего — поручите это Родни!

— Да, наверное, он был не в себе. Пустился вдруг рассказывать про какую-то птицу. Говорил, что кусок про птицу — чепуха и его лучше бы выкинуть, но ничего, он справится. И все будет путем. Почему-то мне стало не по себе, когда я это услышал.

— Надо было идти с нами в вагон-ресторан. Мы там так здорово…

— А еще мне стало не по себе, когда он со мной попрощался. Ох как не по себе…

Глава 28

— Помните, — сказал профессор, — когда вы пришли, я сказал, что последнее время было скучным, но… по интересным причинам?

— Я отчетливо это помню, — отозвался Дирк, — прошло всего-то десять минут. Вы, если мне не изменяет память, стояли на этом самом месте в этой самой одежде…

— Замолчи, Дирк, — шикнул на него Ричард, — дай человеку сказать.

С виноватым видом Дирк слегка склонил голову.

— Вот именно, — сказал профессор. — Вообще, по правде говоря, уже в течение многих недель и даже месяцев я совсем не пользовался машиной времени: у меня было странное чувство, что меня будто специально к ней толкают. Все началось незаметно, со слабейшего импульса, затем желание становилось все сильнее и накатывало волнами. Меня это очень тревожило. Бороться приходилось изо всех сил, потому что меня пытались заставить делать то, чего я и сам хочу. Вряд ли я догадался бы, что давление оказывается чем-то извне, а не моими собственными все возрастающими желаниями, если бы постоянно не одергивал сам себя, чтобы не поддаться искушению. Едва до меня дошло, что мной пытаются манипулировать, все стало еще хуже: по квартире начала летать мебель. Только посмотрите на эти царапины на моем георгианском бюро…

— Так вот отчего вы так испугались вчера, когда услышали грохот наверху? — спросил Ричард.

— О да, — приглушенным голосом отозвался профессор, — еще как испугался. Но это оказалась всего-навсего лошадь… и притом достаточно дружелюбная. Наверное, она пришла сюда, когда я ходил за пудрой, чтобы замаскировать загар.

— Ах вот как! — воскликнул Дирк. — И где же вы взяли пудру? Что-то не припомню я таких аптек, куда могла бы случайно забрести лошадь.

— Есть одна планета в созвездии Плеяд, где пыль как раз нужного цвета…

— Вы отправились на другую планету? — шепотом спросил Дирк. — Чтобы достать пудру?

— О, это недалеко, — весело ответил профессор. — Понимаете, фактическое расстояние между двумя точками в пространственно-временном континууме бесконечно мало по сравнению с видимым расстоянием между смежными орбитами электрона. Честное слово, добраться туда гораздо быстрее, чем до аптеки, к тому же не надо ждать у прилавка сдачу: у меня никогда не бывает с собой точной суммы. Поэтому я частенько отдаю предпочтение квантовому скачку. Единственное неудобство — после него приходится чинить телефон. Но за все нужно платить, ведь так?

На лице профессора мелькнуло беспокойство.

— Но полагаю, вы правы, если подумали о том же, о чем и я, — тихо добавил он.

— А именно?

— Я проделал чрезвычайно сложную работу ради совершеннейшего пустяка. Вынужден признать, что утешение малышки, пусть невероятно очаровательной и грустной, не кажется достаточным основанием для развертывания крупномасштабной операции с перемещением во времени. Без сомнения, было бы куда проще похвалить ее платьице. Возможно, призрак… Ведь мы говорим о призраке, не так ли?

— Думаю, да, — выдавил Дирк.

— О призраке?! — вскричал Ричард. — Да ладно!..

— Погоди, — оборвал его Дирк. — Продолжайте, профессор.

— Возможно… призрак застал меня врасплох. Я так старался не поддаться одному искушению, что он легко вовлек меня в другое…

— А теперь?

— О, теперь все позади. Вчера вечером он меня покинул.

— И куда же, интересно знать, он отправился? — Дирк перевел взгляд на Ричарда.

— Хватит! — взмолился Ричард. — Час от часу не легче. Сначала машина времени, теперь вдруг какие-то призраки…

— Так что же вселилось в тебя и заставило карабкаться по стене? — прошипел Дирк.

— По-моему, ты сам предположил, что на меня оказали гипнотическое внушение…

— Ничего подобного! Я всего-навсего доказал тебе силу гипнотического внушения. Но я считаю, что гипноз и одержимость очень похожи между собой. Тебя могут заставить совершать абсолютно нелепые поступки, а затем с легкостью изобретать для них оправдания. Однако человека невозможно заставить делать то, что идет вразрез с фундаментальными чертами его характера. Он будет бороться! Сопротивляться!

Ричарду вдруг вспомнилось чувство облегчения, испытанное им вчера, когда он под влиянием какого-то порыва вернул кассету в автоответчик Сьюзан. Это был конец сражения, которое он внезапно выиграл. Не покидающее его ощущение другой битвы, где он явно сдавал позиции, заставило его вздохнуть и рассказать о кассете присутствующим.

— Вот именно! — воскликнул Дирк. — Ты бы так не поступил! Уже теплее! Видишь ли, гипноз работает лучше всего, если гипнотизируемый в глубине души и сам готов выполнить то, о чем его просят. Найди подходящего субъекта — и гипноз сделает все остальное. Я полагаю, то же справедливо и в отношении одержимости. Итак. Что мы имеем?

— Привидение, которое хочет что-то осуществить и подыскивает для этого подходящего человека. Профессор…

— Кронотис, — поправил профессор.

— Кронотис, могу я задать вам вопрос очень личного характера? Я пойму, если вы не согласитесь на него ответить, но я все равно от вас не отстану, пока не получу ответ. Вы говорили о каком-то крайне сильном соблазне. Вы хотели что-то сделать такое, чего бы не позволили сами себе, и призрак заставлял вас сделать именно это. Возможно, вам будет трудно признаться, но прошу, скажите, что это?

— Не скажу.

— Поймите, это очень важно…

— Я лучше покажу, — сказал профессор.

В воротах колледжа Святого Седда стояла огромная фигура с объемной черной нейлоновой сумкой в руках. Фигура принадлежала Майклу Вентону-Уиксу, голос, спросивший привратника, дома ли профессор Кронотис, тоже принадлежал Майклу Вентону-Уиксу, как и уши, услышавшие в ответ, что привратнику достоверно не известно, дома профессор или нет, потому что его телефон, по всей видимости, опять испорчен. Однако душа, заключенная в тело и глядевшая глазами Майкла Вентона-Уикса, больше ему не принадлежала.

Он сдался окончательно. Все сомнения, раздумья и растерянность были позади.

В нем окончательно поселился новый разум.

Дух, не принадлежавший Майклу Вентону-Уиксу, окинул взглядом здания колледжа, к которым успел привыкнуть за несколько полных отчаяния и ярости последних недель.

Несколько недель! Всего лишь микросекунды.

Хотя дух, призрак, поселившийся в теле Майкла Вентона-Уикса, знавал долгие периоды почти полного забвения, которые длились порой веками, сейчас ему казалось, что здесь он провел лишь краткие секунды, и всего несколько минут назад сюда прибыли существа, воздвигшие повсюду стены. Большая часть его собственной вечности — вечности не в полном смысле слова, а длившейся каких-то пару миллиардов лет, — прошла в скитаниях по грязи, по бескрайним морям, среди ужасов, когда из «гнили кишащих вод» поползли слизкие твари — и вот они уже расхаживают всюду и жалуются на испорченные телефоны.

Глубоко в душе он знал, что сошел с ума, и случилось это почти сразу после катастрофы, когда он осознал, что натворил, и воспоминания об умерших друзьях не давали покоя все время его странствований по Земле.

Он знал, что, переступив черту, предаст те идеалы, что и без того уже с трудом удерживаются в памяти, но это единственный способ покончить с непрекращающимся кошмаром, который с каждой из миллиардов следующих секунд становится все хуже.

Он подхватил сумку и пошел.

Глава 29

В дебрях дождевого леса, как обычно, лил дождь. На то лес и дождевой.

Не секущий, стремительный ливень — время таких дождей наступит позже. Капельки мелкой бесконечной мороси повисали в воздухе туманом, водяной взвесью, изредка пронзаемой лучом солнца, оседали и блестели на мокрой коре кальварии, а порой на бабочке или неподвижной искрящейся ящерке — зрелище незабываемое.

В вышине под пологом из крон деревьев, будто вспомнив о чем-то, порой вспархивала птица, бешено била меж ветвей крыльями и, отыскав место поудобнее, погружалась в дальнейшие раздумья до тех пор, пока не посетит новая мысль или не придет время подкрепиться.

Воздух полнился нежными ароматами цветов, смешанными с тяжелым запахом устилавшей землю прелой, перегнившей листвы. Сквозь нее на поверхность пробивались поросшие мхом кривые корни.

Посреди окруженной деревьями лесной прогалины тихо, без лишнего шума возникла обыкновенная белая дверь. Спустя несколько секунд, чуть слышно скрипнув, дверь отворилась. Высокий худощавый человек повертел головой, удивленно похлопал глазами и вновь осторожно закрыл дверь.

Еще немного погодя дверь вновь открылась, и из нее выглянул профессор.

— Это все настоящее, — сказал он, — точно вам говорю. Идите и убедитесь сами.

Он вышел на лужайку и жестом позвал за собой двоих других.

Дирк смело шагнул вперед, замешкавшись лишь на мгновение. Однако тут же объявил, что понял, как это работает: очевидно, все дело в недействительных числах, располагающихся между квантовыми расстояниями и определяющих фрактальные изолинии, окружающие Вселенную. И как только он первый до этого не додумался!

— И до дверцы для кошек тоже! — не удержался Ричард, все еще переминаясь у порога.

— Да, совершенно верно, — сказал Дирк, снял очки и, прислонившись спиной к дереву, принялся их протирать. — Ты, разумеется, сразу понял, что я лгу. Это вполне естественно в данных обстоятельствах — надеюсь, ты согласишься. Вполне естественно.

Он слегка прищурился и водрузил очки на нос. Они тотчас запотели вновь.

— Удивительно, — покачал он головой.

Ричард неуверенно поставил ногу на влажную землю и несколько мгновений раздумывал, все еще оставаясь второй ногой в квартире профессора. Затем все-таки рискнул и сделал шаг.

Легкие тут же наполнились опьяняющими парами, а разум поразился прелести окружающего мира. Ричард обернулся и посмотрел на дверь, через которую секунду назад прошел: самая обыкновенная белая рама с самой обыкновенной распахнутой настежь дверью, ведущей в профессорскую комнату. Разве что стояла она посреди леса — вот единственное отличие от других подобных дверей.

В изумлении он обошел дверь кругом, ступая осторожно не столько из-за боязни поскользнуться, сколько из страха вообще потерять опору под ногами. Сзади — самая обыкновенная распахнутая дверь, такую не каждому удастся отыскать в самом обыкновенном дождевом лесу. Ричард вновь прошел через порог, обернулся и увидел в дверном проеме квартиру Урбана Кронотиса, профессора колледжа Святого Седда Кембриджского университета. Отсюда до нее, наверное, тысячи миль. Тысячи? Куда они попали?

Он вдруг заметил, как вдали между листвой что-то мерцает.

— Там море? — спросил он.

— Отсюда вы лучше его рассмотрите! — крикнул профессор. Он уже взобрался немного вверх по скользкому склону холма и пыхтел, прислонившись спиной к дереву.

Дирк с Ричардом последовали за ним, с шумом продираясь сквозь заросли и тревожа прячущихся в листве птиц.

— Тихий океан? — осведомился Дирк.

— Индийский, — покачал головой профессор.

Дирк еще раз протер очки и пристально посмотрел вдаль.

— Ах, ну да, конечно, — сказал он.

— Мы не на Мадагаскаре? — спросил Ричард. — Я там бывал…

— Правда? — удивился профессор. — Одно из красивейших и самых поразительных мест на Земле. Вдобавок для меня там столько… соблазнов. Но нет. — Голос дрогнул, и профессор откашлялся. — Нет. Мадагаскар… Дайте-ка подумать, где у нас солнце?.. Да. Вот оно, движется к западу. Значит, Мадагаскар примерно в пятистах милях к западу отсюда. Нас от него отделяет остров Реюньон.

— А это что за место? — неожиданно спросил Дирк и постучал костяшками пальцев по дереву, напугав ящерицу. — Может, Маврикий? Место, где появилась марка.

— Марка? — переспросил профессор.

— Да, вы должны об этом знать, — сказал Дирк. — Очень знаменитая марка. Точно не помню, но она происходит отсюда. С Маврикия. Который известен благодаря своей выдающейся марке, такой коричневой, чем-то заляпанной. Стоит не меньше Бленхеймского дворца. Или я что-то перепутал и думаю о Британской Гвиане?

— Одному тебе известно, о чем ты думаешь, — проворчал Ричард.

— Это Маврикий? — настаивал Дирк.

— Да, — ответил профессор, — Маврикий.

— Но вы не коллекционируете марки?

— Нет.

— Что, черт возьми, все это значит? — вдруг рассердился Ричард.

Но Дирк не отставал от профессора:

— Жаль, а то удалось бы достать несколько чудесных конвертов первого дня ^[7], да?

— Они меня не интересуют, — пожал плечами профессор.

Ричард спускался с холма следом за ними.

— Тогда чем же так примечательно это место? — спросил Дирк. — Должен признать, оно не оправдало моих ожиданий. Разумеется, по-своему здесь красиво, природа и все такое, но меня, городского жителя, этим не проймешь…

Он опять протер очки, с недоумением оглянулся и вдруг услышал, как идущий рядом профессор странно хмыкнул. Дирк вновь посмотрел вперед: прямо перед дверью, ведущей в профессорскую квартиру, происходило нечто удивительное.

Огромная рассерженная птица уставилась на Ричарда, а Ричард — на нее. Ричард явно увидел в птице необыкновенное существо, птица же смотрела на него так, будто предупреждала: только попробуй сказать что-нибудь обидное о моем клюве.

Убедившись, что Ричард над ней не смеется, птица сменила гнев неким подобием милости, грозящей, впрочем, сорваться в раздражение, если он сейчас же не займется чем-нибудь полезным — к примеру, не покормит ее. Птица отступила на пару шагов назад, сделала еще столько же в сторону, а затем вновь шагнула вперед, покачнувшись на больших неуклюжих лапах, пристально посмотрела на него и издала нетерпеливый, пронзительный крик.

Не добившись реакции, птица поскребла огромным красным клювом землю, словно показывая Ричарду, что неплохо было бы поискать для нее чего-нибудь съестного.

— Она питается плодами кальварии, — подсказал профессор.

Птица с досадой посмотрела на профессора, давая понять, что это и так известно любому идиоту, а потом вновь перевела взгляд на Ричарда и склонила набок голову, будто размышляя, не имеет ли она и вправду дело с идиотом и не пересмотреть ли выбранную стратегию.

— Несколько штук лежат на земле у вас за спиной, — прошептал профессор.

Все еще пребывая в состоянии, подобном трансу, Ричард неуклюже обернулся и увидел горстку больших орехов. Он наклонился, поднял их и посмотрел на профессора. Тот подбодрил его кивком головы.

Ричард нерешительно вытянул вперед ладонь с орехами. Птица тут же склевала их и, поскольку Ричард не успел убрать руку, сердито отпихнула ее в сторону клювом.

После того как Ричард отошел на почтительное расстояние, она вытянула шею, прикрыла большие желтые глаза и, издав непристойный булькающий звук, проглотила орехи.

Теперь птица выглядела хотя бы частично удовлетворенной. Если сначала перед ними был недовольный додо, то сейчас он превратился в недовольного, но сытого додо, а на большее в этой жизни он и не надеялся.

Птица развернулась и пошла обратно в лес медленно, вразвалку, словно предупреждая Ричарда: только посмей сказать что-нибудь обидное о пучке курчавых перьев на моей гузке!

— Я просто хотел взглянуть на эту птицу, — вполголоса сказал профессор, и глаза его, к удивлению Дирка, наполнились слезами. — Не мое дело вмешиваться…

— Это птица додо? — затаив дыхание, спросил Ричард.

— Да, — ответил профессор. — Одна из трех оставшихся к этому времени. Год тысяча шестьсот семьдесят шестой. Через четыре года они все умрут, и больше их никто и никогда не увидит. Идемте отсюда.

За плотно закрытой наружной дверью перед угловым подъездом во втором дворике колледжа Святого Седда, где всего долей секунды ранее мелькнул слабый проблеск и исчезла внутренняя дверь, слабый проблеск повторился, и дверь появилась вновь.

Во тьме возникла тучная фигура Майкла Вентона-Уикса. Он шел по направлению к этой двери, оглядывая угловые окна. Слабый проблеск остался незамеченным среди всполохов каминного пламени, мерцающих в одном из них.

Человек вгляделся в черноту неба, пытаясь рассмотреть то, что совершенно точно там было. Впрочем, он так же точно знал, что нет ни малейшего шанса это увидеть даже в безоблачную ночь. На орбите Земли болталось столько хлама, что на присутствие еще одного предмета — даже такого объемного, как этот, — никто не обращал внимания. Да, так оно и было, хотя порой его присутствие все же проявлялось. Время от времени. В сильную волну. А такой сильной волны, как сейчас, не было почти две сотни лет.

Теперь наконец все на своем месте. Идеальный носитель найден.

Он шел через внутренний дворик колледжа.

Сначала казалось, что на его роль подойдет сам профессор, однако попытка не удалась. Последовало разочарование, ярость… и — идея! А что, если доставить на Землю электрического монаха? Они для того и придуманы, чтобы верить во все подряд, и легко поддаются влиянию. Уговорить такого выполнить задачу — нет ничего проще!

Увы, экземпляр оказался безнадежным. Да, верил он во что угодно. Но не дольше пяти минут, а после становился упрямее профессора, который ни в какую не хотел делать то, что запретил сам себе.

Затем еще одна осечка, и — о, чудо! — вот он, идеальный носитель.

Он уже доказал, что выполнит требуемое без малейшего угрызения совести.

В уголке неба сквозь сырой туман пробилась луна. У окна мелькнула чья-то тень.

Глава 30

У выходящего на второй внутренний дворик окна Дирк смотрел на луну.

— Долго нам ждать не придется, — сказал он.

— Ждать чего? — спросил Ричард.

— Возвращения призрака. — Дирк обернулся и взглянул на профессора. Тот сидел у камина и заметно волновался. — Профессор, у вас не найдется коньяку или французских сигарет? Или хотя бы четок?

— Нет.

— Тогда — увы! Придется нервничать без них, — изрек Дирк и вновь уставился в окно.

— И все-таки я не вполне уверен, что происходящее можно объяснить… призраками, — попытался возразить Ричард.

— Еще бы! Ведь тебе понадобилось воочию увидеть, как работает машина времени, чтобы поверить в ее существование, — парировал Дирк. — Ричард, я ничего не имею против здорового скептицизма, но даже скептик должен быть готов принять неприемлемое, когда выбора не остается. Если птица похожа на утку, крякает, как утка, то нам как минимум приходится учитывать возможность, что перед нами представитель отряда пластинчатоклювых.

— А что такое призрак?

— По-моему, призрак… — задумчиво произнес Дирк, — это некто, умерший насильственной или внезапной смертью и не успевший завершить какое-то дело. Кто не успокоится, пока не доведет это дело до конца.

Дирк вновь посмотрел на своих собеседников.

— Именно поэтому, — добавил он, — машина времени так притягательна для призрака, узнай он о ее существовании. Она, по его мнению, дает возможность уладить то, что было сделано не так, как ему хотелось бы. Снять груз с плеч и освободиться.

Именно поэтому призрак вернется. Сперва он хотел вселиться в профессора, но тот оказал сопротивление. Затем тот случай с фокусом, пудрой для лица и лошадью в ванной, в котором я… — Дирк сделал многозначительную паузу, — в котором даже я пока не в силах разобраться. Потом на сцену выходишь ты, Ричард. Призрак забывает о профессоре и принимается за тебя. Почти сразу происходит нечто странное, но весьма примечательное. Ты совершаешь поступок и тут же о нем жалеешь. Я, конечно же, имею в виду то, что ты наговорил на автоответчик Сьюзан. Призрак не упускает свой шанс и пытается вынудить тебя все исправить. А именно — как бы вернуться в прошлое и стереть запись. Лишь для того, чтобы проверить, способен ты на это или нет. В твоем ли это характере.

Случись оно так, он бы уже полностью тобой управлял. Но в самый последний момент ты взбунтовался и передумал. Вот почему призрак тут же теряет к тебе интерес и ищет другую кандидатуру. Сколько он этим занимается? Не знаю… Ну? Тебе это о чем-нибудь говорит? Ты мне веришь?

Ричард похолодел.

— Да, — ответил он, — думаю, ты абсолютно прав.

— Тогда скажи, когда именно призрак тебя покинул?

От ужаса Ричард едва дышал.

— Когда Майкл Вентон-Уикс вышел из гостиной.

— И что в нем узрел призрак? — тихо сказал Дирк. — Интересно, на этот раз он нашел что искал? Думаю, долго ждать ответа нам не придется.

В дверь постучали.

На пороге стоял Майкл Вентон-Уикс.

— Мне нужна ваша помощь, — просто сказал он.

Профессор с Ричардом поглядели на Дирка, а затем на Майкла.

— Не возражаете, если я куда-нибудь это положу? — спросил Майкл, указывая на сумку. — Тут водолазное снаряжение, очень тяжелое.

— Да, хорошо, — сказала Сьюзан, — спасибо, Никола. Попробую эту аппликатуру. Уверена, он из вредности поставил здесь ми-бемоль. Да, я сегодня весь день за инструментом. Во второй части совершенно не даются шестнадцатые. Но хотя бы есть возможность отвлечься. Нет, новостей никаких. Все покрыто мраком. Не хочу даже думать об этом. Послушай, я тебе еще позвоню, узнаю, как ты. Да, конечно, неизвестно, что лучше — болезнь, антибиотики или бестолковый врач. Береги себя и передавай привет Саймону. Скажи, чтобы поил тебя горячим чаем с лимоном. Хорошо. Ладно, позже поговорим. И одевайся теплее. Пока.

Она вернулась к виолончели и не успела вновь подумать о проблеме с ми-бемоль, как раздался звонок. Весь день трубка пролежала на столике рядом с телефоном, но, позвонив коллеге, Сьюзан забылась и положила ее на рычаг.

Она вздохнула, отставила в сторону виолончель, положила смычок и пошла к телефону.

— Алло!

Опять тишина, только где-то вдали воет ветер. В сердцах она вновь швырнула трубку на рычаг и уже хотела было снять ее и положить на столик, как вдруг подумала, что может позвонить Ричард.

Сьюзан колебалась.

Автоответчик был отключен, потому что установила она его только для удобства Гордона и сейчас не хотела, чтобы что-то лишний раз напоминало ей о нем.

И все же она решила его включить, настроила громкость и вновь вернулась к ноте ми-бемоль, которую Моцарт вставил исключительно для того, чтобы усложнить виолончелистам жизнь.

В темном офисе «Холистического детективного агентства Дирка Джентли» Гордон Вэй, неловко положив трубку на рычаг, в полном унынии опустился на стул. Он даже не заметил, как сползал сквозь сиденье, пока не оказался на полу.

Мисс Пирс задала стрекача, как только телефон самостоятельно снял с себя трубку и принялся набирать номер. Все, хватит с нее этих шуточек, решила она, и Гордон остался в одиночестве. Все попытки выйти на связь окончились ничем. Точнее, попытки выйти на связь именно со Сьюзан, ведь это с ней он разговаривал перед смертью. И теперь ему во что бы то ни стало нужно было поговорить с ней еще раз. Ее аппарат почти весь день был занят, но даже отвечая на звонок, она его не слышала.

Он сдался. Встал с пола и выскользнул из здания в сгущающиеся вечерние сумерки. Бесцельно поплыл по улице, прогулялся по каналу. Это ему быстро надоело, и он вновь выбрался на мостовую.

Больше всего Гордона удручали дома со струившимся из окон теплым светом, поскольку их гостеприимство больше на него не распространялось. Что, если он проскользнет потихоньку в двери и посмотрит телевизор? Хлопот он не доставит.

А еще лучше — в кино.

Уже чуть увереннее он развернулся и пошел по Ноэль-роуд.

Ноэль-роуд… В нем шевельнулось слабое воспоминание. Такое чувство, что совсем недавно он здесь с кем-то встречался. С кем же?

Внезапно мысли Гордона прервал душераздирающий крик. Он остановился как вкопанный. Спустя несколько мгновений неподалеку распахнулась дверь, и оттуда, оглушительно воя, выбежала женщина с округлившимися от ужаса глазами.

Глава 31

Майкл Вентон-Уикс никогда не вызывал у Ричарда симпатии. Теперь же, с призраком внутри, он нравился ему еще меньше. Ричард ничего не имел против призраков как таковых, считал, что нельзя плохо относиться к человеку лишь потому, что он мертв, и тем не менее испытывал к нему неприязнь.

Впрочем, в такой ситуации было трудно не пожалеть беднягу хотя бы чуть-чуть.

Майкл сидел у стола, подперев ладонью щеку. Выглядел он больным и измученным. Очень усталым. И печальным. Призрак поведал им шокирующую историю, закончив рассказ тем, как пытался вселиться в профессора, а потом в Ричарда.

— Да, — заключил он, — вы были правы. Целиком и полностью.

Последние слова были обращены к Дирку. Тот по-морщился, чтобы не просиять от гордости который раз на дню.

Голос вроде принадлежал Майклу, и в то же время это был не совсем его голос. На него наложили отпечаток миллионы лет страха и одиночества. Слушателей охватывал леденящий душу ужас, сравнимый с тем, что испытывает человек, стоя в ночи на краю пропасти.

Он посмотрел на профессора и на Ричарда. Во взгляде его тоже читался страх. Ричард не выдержал и отвернулся.

— Я от всей души прошу прощения у вас обоих, — сказал призрак, — и очень надеюсь, что вы поймете всю безвыходность моего положения и что значит для меня в этой ситуации машина времени. Поймете, почему я так поступил, и найдете в себе силы меня простить. И помочь. Умоляю вас.

— Налейте человеку виски, — хрипло выдавил Дирк.

— Виски нет, — переполошился профессор. — Как насчет портвейна? Еще есть бутылка марго. Лучше бы подержать часок при комнатной температуре, но можно и так, конечно. Я…

— Вы мне поможете? — перебил его призрак.

Профессор суетливо выскочил на кухню за вином и бокалами.

— Почему вы вселились в этого человека? — спросил Дирк.

— Мне нужен голос, чтобы говорить, и тело, чтобы действовать. Это не нанесет ему никакого вреда…

— Еще раз повторяю вопрос: почему вы вселились в этого человека? — стоял на своем Дирк.

Призрак заставил Майкла пожать плечами.

— Он этого хотел. Оба этих джентльмена по совершенно понятным причинам сопротивлялись… скажем так, гипнозу — здесь вы провели довольно удачную аналогию. А этот? По-моему, его самоощущение ниже нижнего порога, и он поддался. Я очень ему благодарен и не причиню вреда.

— Самоощущение ниже нижнего порога, — задумчиво повторил Дирк.

— Вероятно, это правда, — шепнул ему Ричард. — Вчера вечером он был в очень подавленном настроении. Совсем недавно у него отобрали весьма важное для его самолюбия дело, в котором он, впрочем, не особо преуспел. Но был им горд и теперь, подозреваю, крайне рад оказаться хоть на что-то годным.

— Хм-м-м, — протянул Дирк и тут же хмыкнул еще раз. В третий раз он сделал это с чувством. А затем развернулся и гаркнул что есть сил на сидящего человека: — Майкл Вентон-Уикс!

Майкл резко вскинул голову, глаза заморгали.

— Да? — сказал он своим обычным заунывным голосом.

— Вы меня слышите? — спросил Дирк. — Вы можете отвечать сами?

— О да, — пробормотал Майкл. — Наверное, могу.

— Это касается… призрака. Вы знаете, что он в вас вселился? Вы с этим согласны? По своей ли воле вы собрались исполнять его желание?

— Да. Меня до глубины души тронула его история, и я всем сердцем хочу ему помочь. Более того, я считаю, что не могу поступить иначе.

— Ладно. — Дирк щелкнул пальцами. — Ступайте.

Голова Майкла упала на грудь, но через секунду-другую стала медленно подниматься, словно ее надували, как автомобильную шину.

Тело опять занял призрак.

Дирк схватил стул, крутанул его и уселся напротив призрака в теле Майкла, пристально глядя тому в глаза.

— Итак, — сказал он, — расскажите все еще раз. Только вкратце.

Тело Майкла слегка напряглось. Он протянул руку к Дирку.

— Не прикасайтесь ко мне! — крикнул Дирк. — Просто изложите факты. Только попробуйте разжалобить меня — я выбью вам глаз. Пусть и чужой. Так что не теряйте зря времени на чепуху…

— На Кольриджа! — воскликнул Ричард. — «Поэма о старом мореходе» — вот на что это похоже. По крайней мере местами.

Дирк нахмурился:

— Кольридж?

— Я пробовал ему рассказать, — согласился призрак. — Я…

— Простите, — перебил Дирк. — Мне ни разу в жизни не доводилось допрашивать призраков возрастом в четыре миллиарда лет. Мы сейчас говорим о Сэмюеле Тейлоре? Этому Кольриджу вы рассказывали свою историю?

— Иногда мне удавалось… завладеть его разумом. Порой он бывал весьма восприимчив.

— Когда употреблял лауданум? — вмешался Ричард.

— Верно. Под его воздействием он раскрепощался.

— Да уж! — фыркнул профессор. — Временами он раскрепощался дальше некуда… Приготовлю-ка я лучше кофе. — Хохотнув, он направился в кухню.

— Другой мир, — пробормотал Ричард, присаживаясь и качая головой.

— Но увы, когда он полностью владел собой, мне, так сказать, завладеть им не удавалось, — добавил призрак, — поэтому дело провалилось. А в своем сочинении он все переврал.

— Вот как? — удивился Ричард.

— Профессор! — позвал Дирк. — Мой вопрос вам может показаться странным, но… не пытался ли когда-либо Кольридж воспользоваться вашей машиной времени? Если так, то прошу, не стесняйтесь, расскажите об этом.

Профессор выглянул из кухни.

— Однажды он заходил сюда и все вынюхивал что-то. Но, по-моему, тогда он пребывал в слишком расслабленном состоянии, чтобы что-то предпринять.

— Понятно, — сказал Дирк и повернулся к Майклу, чьи плечи внезапно сникли. — Но почему у вас ушло столько времени на поиски нужного человека?

— Потому что в течение многих, очень многих лет я бываю так слаб, что почти совсем исчезаю и не в силах оказать хоть какое-то влияние. Ну и вдобавок машина времени появилась не так давно, а до того у меня и вовсе не было надежды…

— Наверное, призраки существуют аналогично волновым сигналам, — высказал предположение Ричард. — Как интерференционные кривые между тем, что происходит на самом деле и что могло произойти. В виде неравномерных пиков и впадин, похожих на форму волны в музыке.

Призрак зыркнул глазами Майкла на Ричарда.

— Вы… автор той статьи? — спросил он.

— Да.

— Она потрясла меня до глубины души, — проговорил призрак. В его голосе внезапно прозвучала щемящая тоска, которая, судя по всему, стала сюрпризом для него самого не меньше, чем для остальных участников разговора.

— Да что вы? — сказал Ричард. — Спасибо! Когда вы в прошлый раз ее упоминали, я не заметил, чтобы она вам понравилась. Впрочем, это были не совсем вы…

Он откинулся на спинку и сдвинул брови.

— Итак, — сказал Дирк, — давайте с самого начала…

Призрак набрал воздуха в легкие Майкла и произнес:

— Мы были на корабле…

— Космическом?

— Да. Мы стартовали из Салаксалы, это галактика на расстоянии… в общем, очень далеко отсюда. Жестокое и беспокойное место. Наша команда — а нас было около сотни — поставила перед собой цель, как это часто делают люди, найти для себя другой мир. Все планеты в этой системе совершенно для этого не подходили, однако мы сделали здесь остановку, чтобы пополнить запасы некоторых минералов. К несчастью, при приземлении спускаемый аппарат, погружаясь в атмосферу, потерпел аварию. Повреждение было серьезным, но вполне поддавалось ремонту. Как механику, мне пришлось взять на себя контроль за устранением неполадок на спускаемом аппарате и подготовкой к возвращению на основной корабль.

А теперь, чтобы понять то, что я расскажу дальше, вам следует кое-что узнать о природе высокоавтоматизированного общества. Любую задачу решать намного проще при помощи прогрессивных методов машинных вычислений. Существовал ряд довольно специфических проблем, связанных с такой нестандартной целью, как у нашей экспедиции…

— И в чем же заключается эта цель? — резко перебил Дирк.

Призрак моргнул глазами Майкла, будто это и так должно быть понятно.

— Разумеется, в том, чтобы найти новый, лучший мир, где мы могли бы жить в покое, согласии и гармонии, — сказал он.

Дирк вскинул брови.

— Ах, ну да, — насмешливо произнес он. — Полагаю, вы ее тщательно продумали?

— Ее продумали не мы, а за нас. У нас на борту были весьма хитроумные приборы, предназначенные для того, чтобы мы продолжали верить в достижимость цели нашей экспедиции даже в том случае, если что-то пойдет не так. В основном они прекрасно справлялись со своей задачей, однако, по-моему, мы все-таки слишком на них полагались.

— Что же это за приборы такие, черт возьми? — спросил Дирк.

— Возможно, вам будет сложно понять, насколько сильно мы им доверяли. Именно тогда я совершил непоправимую ошибку. Я и мысли не допускал, что взлет может быть небезопасным. И жаждал, чтобы меня убедили в его безопасности. Нет чтобы проверить все самому, я отправил туда одного из электрических монахов…

Глава 32

Медная табличка на красной двери здания на Пекендер-стрит сияла в желтом свете уличного фонаря. На мгновение ее озарила яркая вспышка от мигалок и фар промчавшейся мимо полицейской машины.

Табличка слегка затуманилась, когда сквозь дверь проскользнуло привидение. Затуманилась она неровно, потому что привидение трепетало от страха.

В темном коридоре призрак Гордона Вэя ненадолго остановился. Ему очень хотелось найти опору, прислониться к ней и передохнуть. Разумеется, ничего подходящего не нашлось. Он попробовал взять себя в руки — бесполезно. Его мутило, но не вырвало — желудок был пуст. Он с великим трудом плыл вверх по лестнице, как тонущий, который в отчаянии хватается за воду.

Он проник сквозь стену, стол в приемной, внутреннюю дверь и попытался взять себя в руки и сосредоточиться, стоя у стола в кабинете Дирка.

Доведись спустя несколько минут кому-нибудь войти в кабинет — к примеру, ночному уборщику, каковых Дирк не нанимал по той причине, что им надо было платить, или же, допустим, взломщику, если бы в кабинете хранились хоть какие-то ценности, достойные кражи, — он бы весьма удивился представшей его взору картине.

Трубка большого красного телефона внезапно подскочила и упала на стол. Раздался сигнал готовности линии. Одна за другой семь больших красных кнопок поочередно вдавливались в телефон, и после довольно долгой паузы, предусмотренной Британской телефонной сетью для того, чтобы человек успел собраться с мыслями или напрочь забыть, кому звонит, пошли гудки.

Через несколько гудков раздался щелчок, что-то застрекотало и зашипело, а затем голос произнес: «Здравствуйте, это Сьюзан. Сейчас я не могу подойти к телефону, потому что мне не дается нота ми-бемоль. Но если вы назовете свое имя…»

— Итак, по рекомендации… простите, но мне трудно заставить себя даже выговорить… электрического монаха, — язвительно заметил Дирк, — вы предприняли попытку произвести запуск космического корабля, и, к вашему крайнему удивлению, он взорвался. И с тех самых пор…

— С тех самых пор я брожу в одиночестве по этой планете, — несчастным голосом сказал призрак. — Наедине с мыслями о том, что я сделал со своими товарищами. Один, совсем один…

— Прекратите нытье, — сердито оборвал его Дирк. — Что стало с основным летательным аппаратом? Очевидно, он продолжил полет и поиски…

— Нет.

— Что же в таком случае произошло?

— Ничего. Он все еще там.

— Все еще там?!

Дирк вскочил на ноги и, нахмурив брови, принялся ходить по комнате.

— Да. — Голова Майкла слегка поникла, но он продолжал бросать жалостливые взгляды на профессора и Ричарда. — Вся команда была на спускаемом аппарате. Сперва мне казалось, что за мной по пятам ходят призраки остальных ее членов, но это было всего лишь игрой воображения. Миллионы, миллиарды лет, целую вечность я в полном одиночестве месил грязь. Вы себе не представляете, что я пережил за это время. Затем, совсем недавно, на планете появилась жизнь. Растительность, морская фауна… И наконец люди. Разумная жизнь. И я прошу вас избавить меня от мучений.

Майкл уронил голову на грудь, а затем медленно, неуверенно поднял и вновь уставился на них. Большие блестящие глаза потемнели.

— Отвезите меня туда, умоляю. Отвезите меня на спускаемый аппарат. Позвольте мне исправить содеянное. Всего одно слово, и все пойдет по-другому. Будет сделан ремонт, спускаемый аппарат вернется на основной корабль, мы продолжим путь, мои мучения закончатся, и я больше не буду для вас обузой. Прошу.

Никто не проронил ни слова, некоторое время в воздухе продолжала звучать мольба.

— Но ведь это не поможет, — прервал молчание Ричард. — Сделай мы так, как вы просите, то ничего уже случившегося не произойдет. Разве мы тем самым не породим массу парадоксов?

Профессор вздрогнул и будто опомнился.

— Парадоксов в нашей жизни множество, так что хуже не станет, — изрек он. — Если бы любой неверный шаг приводил к гибели Вселенной, она не просуществовала бы и пикосекунды. Представьте себе человеческое тело. Несколько порезов и синяков не нанесут ему большого вреда. Как и хирургическая операция, если будет сделана с умом. Парадоксы похожи на шрамы. Время и пространство излечивают все вокруг себя, а люди просто запоминают лишь версии событий, в которых смысла ровно столько, сколько в них вложили. Не то чтобы в парадоксах, если они затрагивают человека лично, не было ничего удивительного, но если ваша жизнь проходит без них, то я не знаю, в какой вселенной вы обитаете. Могу сказать точно, что не в этой.

— В таком случае, — вскинулся Ричард, — почему вы так упорно ничего не делали, чтобы спасти птицу додо?

Профессор вздохнул:

— Вы не понимаете. Птица додо не вымерла бы, если бы я не положил все силы на спасение латимерии.

— Латимерии? Реликтовой рыбы? Но как одно связано с другим?

— Ну, раз уж вы спросили… Сложная причинно-следственная связь не дает провести анализ. Пространственно-временной континуум напоминает не только человеческое тело, он также похож на плохо приклеенные обои. Воздушный пузырь, если его изгнать из одного места, тут же возникает в другом. Я вмешался — и на Земле больше нет птицы додо. В конце концов я ввел для себя правило, потому что больше просто не мог этого выносить. Когда пытаешься изменить время, единственный, кто по-настоящему страдает, — ты сам. — Профессор грустно улыбнулся и отвел взгляд в сторону.

После довольно продолжительного размышления он добавил:

— Нет, это вполне осуществимо. Я лишь потому скептически настроен, что уже много раз все шло не так. История этого горемыки печальна, и ничего страшного не случится, если мы положим конец его страданиям. Это произошло очень давно на планете, где не существовало жизни. Если мы решимся ему помочь, каждый из нас запомнит это как нечто, случившееся с ним самим. Жаль только, что остальной мир нам не поверит. Впрочем, не в первый раз.

Голова Майкла склонилась.

— Ты чего притих, Дирк? — спросил Ричард.

Дирк бросил на него недовольный взгляд:

— Я хочу увидеть этот корабль.

В темноте красная телефонная трубка упала на стол и судорожно, урывками заскользила по нему. Если бы кто-нибудь здесь присутствовал, ему, возможно, удалось бы рассмотреть стоящую у стола фигуру.

Она едва светилась — слабее, чем стрелки на часах. Скорее это темнота вокруг нее была чуть гуще, чем повсюду в комнате, и призрачная фигура на ее фоне напоминала набухшую рубцовую ткань.

Гордон пытался схватить непокорную трубку. Наконец ему это удалось, трубка упала на аппарат, постепенно переместилась в гнездо на рычаг, и звонок прервался. В то же мгновение призрак Гордона Вэя, завершив последний звонок, успокоился и исчез.

Глава 33

Среди космического мусора, медленно вращающегося по орбите в отбрасываемой Землей тени, вырисовывались темные очертания объекта, имеющего более крупные габариты и более правильную форму по сравнению с соседними обломками. Вдобавок этот объект был куда древнее их.

Четыре миллиарда лет он пропускал через себя поступающую с Земли информацию, сканировал, анализировал, обрабатывал. Некоторые блоки данных он отправлял обратно, если, по его мнению, они могли пригодиться и быть приняты на Земле. Но в основном — наблюдал, слушал, регистрировал. Ни один всплеск волны, ни одно биение сердца не ускользали от его внимания.

В остальном же за четыре миллиарда лет внутри его ничего не сдвинулось с места, лишь до сих пор циркулировал воздух да кружили в бесконечном танце пылинки.

А сейчас вдруг что-то начало происходить. Тихо, беззвучно, как оседающая на лист капля росы, в серой стене, стоявшей на месте вот уже четыре миллиарда лет, появилась дверь. Обыкновенная дверь, отделанная ничем не примечательными белыми панелями, с поцарапанной медной ручкой.

В потоке беспрерывно обрабатываемых данных от внимания космического аппарата не ускользнуло и это тайное событие — появление не только двери, но и тех, кто за ней стоял. Их внешний вид, манера двигаться, их ощущения и поведение — все было обработано, записано, преобразовано.

Через несколько секунд дверь отворили.

Сквозь проем виднелось помещение, не похожее ни на один из отсеков корабля. Комната с дощатым полом, мебель с потертой обивкой, пляшущие отблески каминного пламени. Вместе с ними заплясали данные в компьютерах космического аппарата. И пылинки в воздухе тоже.

В дверном проеме стояла понурая фигура тучного человека, в глазах его мерцал странный свет. Как только он переступил порог, его лицо вмиг обрело спокойствие — явно долгожданное, на которое он уже и не надеялся.

Следующим бодро шагал человек гораздо меньшего роста, с непослушными седыми волосами. Очутившись внутри космического аппарата, он замер и удивленно посмотрел по сторонам. За ним вошел третий посетитель, нетерпеливый и возбужденный, с развевающимися полами длинного кожаного пальто. Он, как и второй, остановился и оглядел все вокруг. С выражением глубочайшего недоумения на лице он принялся расхаживать вдоль серых, запыленных стен древнего космического корабля.

Наконец появился четвертый, долговязый и тощий. В проеме он скукожился, словно проходил не в дверь, а сквозь стену.

В каком-то смысле так оно и было.

Потрясенный, он будто прирос к месту. Изумление на его лице совершенно четко свидетельствовало о том, что с этим человеком происходит самое удивительное событие в его жизни.

Опомнившись, он не то чтобы пошел, а будто медленно поплыл, с любопытством крутя головой. С каждым шагом выражение его лица менялось, его охватывал то благоговейный страх, то удивление. На глаза навернулись слезы, дыхание перехватило.

Дирк обернулся, чтобы поторопить его.

— В чем дело? — крикнул он.

— Музыка… — прошептал Ричард.

Воздух полнился музыкой настолько, что в помещении будто не оставалось места ни для чего более. Каждая частичка воздуха звучала по-своему, и с малейшим поворотом головы Ричард слышал новую мелодию, прекрасно гармонирующую со всеми остальными.

Одна тональность свободно и легко трансформировалась в другую, изумительно гладкие переходы совершались простым поворотом головы. Новые мотивы, новые нити мелодий, великолепно подобранные по размеру, сплетались в непрерывную сеть. Вздымались гигантскими волнами медленные мотивы, сквозь них проникали искрящиеся переливы танцевальной музыки, долгие, витиеватые напевы будто обвивали сами себя, то выворачиваясь наизнанку, то падая сверху вниз, а затем устремлялись вдаль.

Ричард, пошатнувшись, припал к стене. Дирк быстро подхватил его под руку.

— Ну-ка! В чем дело? — грубо сказал он. — Не выносишь музыку? Слегка потише бы, да? Прошу тебя, соберись. Что-то тут не так… Пойдем же.

Дирк потянул за собой Ричарда, разум которого все больше и больше затуманивался под воздействием музыки. Перед глазами плыли миллионы трепещущих, хаотически переплетающихся нитей, и чем сильнее разрастался этот хаос, тем слаженнее он звучал, тем больше обретал гармонии, с которой не в силах был совладать разум.

А потом вдруг все стало проще.

Зазвучал один-единственный мотив, и внимание Ричарда полностью переключилось на него. Тот мотив был сродни магическому потоку, он формировал этот поток, бурлил и пенился в нем, ежеминутно проживал каждую его частичку, составлял самую его суть. Он подпрыгивал и струился, вначале звучал легко и беззаботно, потом замедлился и заплясал вновь, но уже будто преодолевая препятствия, утопая в водоворотах сомнений, а затем внезапно углядел в них первых предвестников новой гигантской волны энергии, радостно рвущейся наружу.

Ричард стал понемногу терять сознание.

Он лежал неподвижно, совсем неподвижно.

Чувствовал себя губкой, которую макнули в парафин и оставили сушиться на жаре. Старой лошадью, палимой нещадным солнцем. Он грезил о масле, легком и ароматическом, и жаждал окунуться в темные морские волны. То, распластавшись на берегу, опьяненный запахом рыбы, белым песком, одуревший от света и воды, он смотрел на проплывающие облака. То вдруг становился насосом, из которого весенним днем хлещет прохладная вода, растекаясь по свежескошенной траве. Где-то вдали, как во сне, затухали почти неслышимые звуки.

Он бежал и падал. В ночи светились огни далекой гавани. Где-то поблизости набегали на песок темные морские волны. Дальше от берега море было глубже и холоднее, он легко погрузился по уши в тяжелую воду, теперь его покой нарушало лишь какое-то отдаленное урчание — где-то звонил телефон.

Ему казалось, это музыка самой жизни. Музыка света, что танцует по водной ряби, музыка жизни в воде и на согретой солнцем суше.

Ричард все еще лежал неподвижно. И отдаленное урчание продолжало его отвлекать.

Наконец он понял, что звонит телефон, и подскочил.

Оказалось, он лежал на узкой смятой постели в маленькой неприбранной комнате. Он раньше видел ее, но не помнил, где и когда. Повсюду валялись книги и обувь.

У кровати надрывался телефон. Ричард снял трубку.

— Алло?

— Ричард! — В трубке звучал полный отчаяния голос Сьюзан.

Ричард тряхнул головой, однако так и не смог сообразить, в чем дело.

— Алло? — повторил он.

— Ричард, это ты? Ты где?

— Э-э, подожди минутку, сейчас посмотрю.

Он положил трубку на смятые простыни, встал с кровати, на негнущихся ногах подошел к двери и открыл ее.

За дверью оказалась ванная комната. Он окинул ее подозрительным взглядом. Это место тоже выглядело знакомым, но чего-то не хватало. Ах да. Здесь должна стоять лошадь. По крайней мере в прошлый раз она точно здесь была. Он пересек ванную, вышел через вторую дверь, слегка пошатываясь, на непослушных ногах спустился по лестнице и вошел в гостиную профессора.

Открывшаяся картина поразила его до глубины души.

Глава 34

Стихли давешние бури, ослабли потоки воды. Разбухшие тучи все еще грозили ливнем, но вечерний сумрак размочила всего-навсего унылая морось.

В сгущающейся тьме пронесся ветер, обогнул низкие холмы, просвистел по долине, посреди которой в непролазной грязи стояла скособоченная башня. Похожая на столб магмы, извергнутой когда-то из глубин преисподней, башня клонилась будто под тяжестью чего-то более значительного, чем ее собственный вес. Она казалась мертвой, причем мертвой уже давно.

Все затихло, лишь по дну долины вяло текло слякотное месиво реки. Через милю-другую поток спускался в овраг и исчезал под землей.

Когда стемнело, стало ясно, что в башне все-таки есть жизнь. Внутри возник едва заметный красный огонек.

Именно эта картина открылась удивленному взору Ричарда из проема маленькой белой двери в нескольких ярдах от башни.

— Не вздумай туда выходить! — предупредил Дирк, подняв руку. — Еще отравишься, чего доброго. Не знаю, что именно содержится в этой атмосфере, но для чистки ковров ее состав, по-моему, подойдет как нельзя лучше.

Дирк стоял в дверном проеме и с глубоким недоверием взирал на долину.

— Где мы? — спросил Ричард.

— На Бермудах. Это сложно объяснить.

— Спасибо, — поблагодарил Ричард и нетвердой походкой побрел обратно.

— Простите, — обратился он к профессору. — Разрешите пройти. Спасибо.

Профессор хлопотал вокруг Майкла Вентона-Уикса: проверял, плотно ли подогнан на нем водолазный костюм, не протекает ли маска и хорошо ли работает регулятор.

Ричард вновь поднялся по лестнице в спальню профессора, сел на край кровати и взял трубку.

— Я на Бермудах. Это сложно объяснить.

Внизу профессор, закончив смазывать соединения костюма и не закрытые маской участки кожи вазелином, объявил о готовности.

Дирк отошел от двери и с крайне недовольным видом стоял в сторонке.

— Тогда вперед, — процедил он. — Скатертью дорога. А я умываю руки. Полагаю, теперь на всякий случай нам надо дождаться пустой тары.

Сердито размахивая руками, он обошел диван. Ему жутко не нравилось происходящее. Абсолютно все происходящее. В особенности то, что профессор знает о времени и пространстве больше его. А еще его бесило, что он не понимает, почему это ему так не нравится.

— Мой дорогой друг, — примирительно сказал профессор, — только подумайте, сколь мизерных усилий нам стоило помочь этой заблудшей душе. Мне искренне жаль, что вас разочаровал результат применения ваших выдающихся дедуктивных способностей. Понимаю, простого акта милосердия для вас недостаточно, однако следует проявлять больше щедрости.

— Щедрости! Я вас умоляю! — воскликнул Дирк. — Я плачу налоги, чего еще вы от меня хотите?

Он плюхнулся на диван, откинул назад волосы и надулся.

Призрак в теле Майкла пожал руку профессору и сказал несколько слов благодарности. Затем на негнущихся ногах подошел к двери, повернулся и отвесил поклон.

Дирк резко повернул голову. Глаза за очками метали молнии, волосы растрепались. Призрак посмотрел на него и содрогнулся от мрачного предчувствия. Повинуясь какому-то инстинкту, он неожиданно трижды описал рукой круг.

— Прощайте, — сказал он, повернулся, ухватился за дверную раму и решительно ступил в грязь, навстречу отвратительному ядовитому ветру.

Он на миг остановился, чтобы проверить, тверда ли под ногами почва, держит ли он равновесие, а затем быстро, не оглядываясь, пошел прочь от них, от слизких тварей, к своему кораблю.

— А это еще что, черт возьми, означает? — проворчал Дирк, с раздражением описав в воздухе три круга.

Ричард с грохотом сбежал по лестнице, распахнул дверь и с безумным выражением на лице ворвался в комнату.

— Убит Росс! — крикнул он.

— Какой еще Росс? — взвился Дирк.

— Этот, как его там… новый редактор «Гипотезы».

— Что за «Гипотеза»?

— Тот самый журнал, где Майкл работал редактором. Ну же, Дирк! Помнишь? Гордон турнул оттуда Майкла и поставил на его место этого типа, Росса. Майкл его терпеть за это не мог. В общем, вчера вечером он пришел к нему и убил! — Ричард перевел дыхание. — По крайней мере Росс убит, а причина его ненавидеть есть только у Майкла.

Он подбежал к двери, посмотрел на исчезающую во мраке фигуру, обернулся и спросил:

— Он собирается возвращаться?

Дирк подскочил на ноги и некоторое время недоуменно смотрел на Ричарда.

— Так вот почему… — вымолвил он наконец, — вот почему Майкл так идеально для него подошел. Вот что следовало искать! Поступок, к которому подтолкнул его призрак, чтобы получить власть над ним, поступок, который он всей душой хотел совершить, который полностью отвечает цели призрака. Боже мой! Он думает, что мы их выжили, и хочет все вернуть. Считает этот мир своим, а не нашим. Именно здесь они собирались обосноваться и построить свой рай, черт бы его побрал. Это согласуется с каждым его шагом. — Дирк обратился к профессору: — Понимаете теперь, что мы наделали? Я не удивлюсь, если эта ваша «заблудшая душа» попытается вернуть планету к той точке, когда на ней начала зарождаться жизнь!

Он перевел взгляд с бледного как полотно профессора на Ричарда.

— Когда ты узнал об убийстве?

— Только что… — ответил Ричард. — По телефону. Наверху.

— Как?

— Позвонила Сьюзан. Не знаю, как ей удалось… Сказала, что услышала об этом из сообщения на автоответчике. Она сказала, что сообщение… Что это сообщение оставил Гордон, но, по-моему, у нее истерика. Дирк, что, черт возьми, происходит? Где мы?

— Мы перенеслись на четыре миллиарда лет назад, — дрожащим голосом сказал профессор. — И ради Бога, не спрашивайте, почему телефон работает в любой точке Вселенной, только не там, где ему положено работать. Это вопрос к «Бритиш телеком», не ко мне…

— К черту «Бритиш телеком»! — вскричал Дирк.

Он подбежал к двери и отыскал взглядом уже едва заметную фигуру, пробирающуюся по грязи к салаксаланскому космическому кораблю.

— Как по-вашему, — уже негромко спросил Дирк, — сколько времени потребуется этому жирному эгоистичному негодяю, чтобы добраться до корабля? Потому что ровно столько времени есть и у нас. Давайте сядем и все обдумаем. За две минуты нам нужно решить, что делать дальше. У меня есть сильные подозрения, что по истечении этих двух минут и мы трое, и все, что нас окружает и о чем мы знаем, — в том числе латимерия и птица додо, уважаемый профессор, — прекратят существование.

Он тяжело опустился на диван, затем снова встал и отодвинул из-под себя пиджак Майкла. Из кармана пиджака выпала книжка.

Глава 35

— По-моему, это вопиющая профанация, — сказал Ричард профессору.

Они сидели за живой изгородью.

Ночь полнилась ароматами летнего сада, время от времени с легким дуновением ветра с Бристольского залива доносились едва уловимые запахи моря.

Вдали над морем плыла яркая луна, в ее свете по южную сторону от них хорошо просматривался Эксмур.

Профессор вздохнул:

— Возможно, но, боюсь, он прав. Деваться некуда. Другого пути, похоже, нет. В стихотворении четко изложены все инструкции, если знать, что ищешь. Этому нужно положить конец, иначе призрак так и будет здесь болтаться. А теперь он еще и раздвоится. Горемыка. Впрочем, он сам виноват.

Ричард нервно вертел между пальцами травинки. Затем поднял руку и полюбовался, как на них заиграл лунный свет.

— Эта музыка… — наконец сказал он. — Будь я верующим, я бы решил, что мне представился случай увидеть Бога. Возможно, так оно и было, и мне следует уверовать. Я не устаю себе напоминать, что музыку никто не создавал, создали только инструменты для чтения партитуры. А партитура — сама жизнь, она повсюду.

Он взглянул на небо и вдруг прочел:

— Хм-м-м, — задумчиво протянул профессор, — надеюсь, он успел.

— Простите, что?

— Так, ничего. Мысли вслух.

— Да уж! Его хлебом не корми — дай поболтать. Уже прошел целый час. Интересно, что там творится?

Ричард встал и посмотрел через изгородь на залитый лунным светом крестьянский домик.

Часом ранее Дирк решительно подошел к нему и постучал в дверь. Ее отворили неохотно, оттуда высунулся слегка заспанный человек. Дирк снял свою дурацкую шляпу.

— Мистер Сэмюель Кольридж? — громко спросил он. — Видите ли, я тут шел из Порлока ^[8] и подумал, не соизволите ли вы дать мне небольшое интервью? Для приходской газеты, редактором которой я являюсь. Обещаю, это не отнимет у вас много времени. У такой знаменитости, как вы, наверное, столько дел, но я так восхищен вашими творениями, что…

Неизвестно, чем закончилось сие обращение к поэту, потому что к этому времени Дирку удалось проникнуть в дом и захлопнуть за собой дверь.

— Ничего, если я отлучусь ненадолго? — спросил профессор у Ричарда.

— Что? Ах да, конечно. А я схожу пока проверю, что происходит.

Профессор скрылся за деревом. Едва отворив калитку, Ричард услышал громкие голоса и поспешно отступил назад. Дверь в домик распахнулась, на пороге, вертя в руках шляпу, откланивался Дирк:

— Сердечно вас благодарю, мистер Кольридж. Разрешите выразить глубочайшую признательность от себя лично и от своих читателей, вы были столь любезны и щедры, уделив мне время. Уверен, получится отличная статья, и как только она будет готова, я пришлю ее вам, чтобы вы могли прочитать на досуге, высказать свои рекомендации по стилю изложения, советы, замечания, все в этом роде… От всей души благодарю еще раз и надеюсь, что не отвлек вас ни от чего важного…

Дверь с треском захлопнулась.

Дирк повернулся и с торжествующим видом зашагал по дорожке к Ричарду.

— Ну вот, дело сделано, — сказал он, потирая руки. — Полагаю, к моему приходу он уже начал записывать, но теперь не вспомнит ни слова, это уж точно. Где же наш достопочтенный профессор? А, вот же он… Боже правый, я и вообразить не мог, сколько времени прошло. До чего же обаятельный и забавный человек наш мистер Кольридж. По крайней мере был бы таковым, если бы я предоставил ему шанс и не старался и так и эдак очаровать его сам.

Кстати, Ричард, я задал ему твой вопрос. В самом конце нашего разговора я спросил его об альбатросе ^[9]. Он удивился: что еще за альбатрос? Чепуха, не важно, сказал я. Услышав это, он возразил: что значит — не важно? Какой-то господин врывается среди ночи к нему в дом и спрашивает об альбатросах — выходит, это важно. И он хочет знать почему. Я попросил его выкинуть из головы чертова альбатроса, и тогда он ответил, что было бы неплохо, но он сейчас работает над одной поэмой, и у него возникла идея. Альбатрос, сказал он, намного лучше, чем столкновение с астероидом — в такое уж точно никто не поверит. На этом я откланялся.

Итак, раз уж я только что спас человечество от исчезновения, мне положена пицца. Что скажете?

Ричард затруднился высказать мнение по этому поводу. В этот момент он во все глаза смотрел на профессора.

— Что-то не так? — смущенно спросил профессор.

— Отличный фокус, — похвалил Ричард. — Клянусь, когда вы зашли за дерево, у вас не было бороды.

— Ой. — Профессор потрогал шикарную длинную бороду. — Это все моя невнимательность. Надо быть осмотрительнее.

— Вы что-то задумали?

— Так, всего лишь несколько поправок. Небольшая хирургическая операция, знаете ли. Ничего особенного.

Несколько минут спустя, проведя их через дополнительную дверь, вдруг возникшую в коровнике по соседству, профессор оглянулся и посмотрел в небо: там вдали на мгновение вспыхнул и погас маленький огонек.

— Простите, Ричард, — пробормотал профессор и отправился вслед за ними.

Глава 36

— Нет уж, спасибо, — твердо сказал Ричард. — Какой бы привлекательной мне ни казалась идея угостить тебя пиццей и наблюдать, как ты поглощаешь ее, мне нужно срочно увидеть Сьюзан. Это возможно, профессор? Отправиться сразу домой? А за машиной я приеду в Кембридж на следующей неделе.

— Мы уже на месте, — улыбнулся профессор. — Всего лишь переступите порог — и вы у себя дома. Сейчас вечер пятницы, впереди выходные.

— Благодарю вас… Послушай, Дирк, на днях я зайду к тебе, ладно? Я тебе что-нибудь должен?

Дирк небрежно отмахнулся:

— Мисс Пирс тебе все сообщит.

— Ну и прекрасно. Тогда увидимся. Мне нужно немного прийти в себя. Все это было так… неожиданно.

Перешагнув порог, Ричард оказался на лестничной площадке своего дома, где только что материализовался проем, и уже хотел было подняться к себе, но тут его осенила мысль. Он вернулся и закрыл за собой дверь.

— Профессор, а можно выполнить маленькую просьбу? Я очень хотел бы пригласить сегодня Сьюзан в один ресторан, только не успел заблаговременно заказать столик. Как бы мне обойтись без трех недель ожидания?

— Нет ничего проще. — Профессор сместил несколько костяшек на счетах. — Вот и все. Мы отодвинулись во времени на три недели назад. Где телефон, вы знаете.

Ричард поспешил наверх, в спальню профессора, и набрал номер «L’Esprit d’Escalier». Метрдотель, рассыпаясь в любезностях, принял заказ и заверил, что будет чрезвычайно рад видеть его через три недели. Изумленно качая головой, Ричард спустился в гостиную.

— Теперь мне нужно хотя бы пару дней прочной, незыблемой реальности, — заключил он. — А кто это только что вышел?

— Это привезли твой диван, — ответил Дирк. — Грузчик попросил нас открыть дверь, чтобы им было проще занести его, и мы с удовольствием это сделали.

Несколько минут спустя Ричард уже взбежал наверх по лестнице к квартире Сьюзан. Из-за двери доносились приятные низкие звуки — играла виолончель. Он тихонько открыл дверь и, проходя мимо студии, вдруг остановился как вкопанный. Эту мелодию он слышал раньше. Легкая, быстрая, она то замедлялась, то набирала темп…

На его лице было написано такое изумление, что Сьюзан перестала играть.

— Что с тобой? — с тревогой в голосе спросила она.

— Откуда у тебя эта мелодия? — прошептал Ричард.

— Из музыкального магазина, — пожала плечами она.

Сьюзан не шутила, просто она не поняла вопрос.

— Что это?

— Фрагмент из кантаты, которую я буду играть через пару недель, — ответила она. — Шестая кантата Баха.

— А автор кто?

— Судя по всему, он и есть автор.

— Кто?

— Следи за губами. Бах. Б-А-Х. Иоганн Себастьян. Слышал о таком?

— Нет. Кто он? Он еще что-нибудь написал?

Сьюзан положила смычок, отставила в сторону виолончель и подошла к Ричарду.

— С тобой все нормально?

— Честно говоря, трудно сказать… А что?..

Он вдруг заметил в углу стопку нот. На всех корешках было написано одно и то же имя — Бах. Быстрыми шагами он пересек комнату и принялся торопливо перебирать книгу за книгой. И. С. Бах. «Сонаты для виолончели». «Бранденбургские концерты». «Месса си-минор».

Ричард озадаченно посмотрел на Сьюзан.

— Никогда раньше этого не видел, — сказал он.

— Ричард, милый, да что с тобой? — Она прикоснулась ладонью к его щеке. — Это всего-навсего ноты, произведения Баха.

— Как ты не понимаешь? — воскликнул он, потрясая пачкой нот. — Я никогда, ни разу в жизни их не видел!

— Вот если бы ты не возился столько с компьютерной музыкой… — с деланной серьезностью упрекнула Сьюзан.

Он удивленно посмотрел на нее, затем медленно прислонился к стене и разразился безудержным, истерическим смехом.

В понедельник после обеда Ричард позвонил профессору.

— Ого! У вас работает телефон! Мои поздравления, профессор.

— О, мой дорогой друг! Как я рад вас слышать. Да, только что заходил один очень способный молодой человек и починил телефон. Думаю, что больше он не сломается. Отличные новости, правда?

— Замечательные. Значит, возвращение завершилось успешно?

— О да, спасибо. Вы знаете, после того как мы вас высадили, у нас тут такое произошло! Помните лошадь у меня в ванной? Так вот, она вновь ко мне заглянула, на этот раз со своим хозяином. У них случилась неприятная встреча с полицией, и они очень хотели вернуться домой. И это к лучшему. По-моему, весьма опасный тип, этот хозяин лошади. Ну а у вас как дела?

— Профессор, музыка…

— Ах да. Знал, что вам понравится. Пришлось приложить кое-какие усилия, должен признаться. Я сохранил лишь самую крохотную часть, но и этого обмана достаточно. Все равно больше, чем человек напишет за всю жизнь. Полагаю, никто не воспримет это всерьез…

— Профессор, а можно достать еще немного?

— Нет. Корабль улетел, к тому же…

— Ведь мы можем попасть в то время…

— Нет, говорю же: телефон починили, и отныне он никогда не сломается.

— И что?

— А то, что машина времени больше не работает. Перегорела. Вымерла, как птица додо. Боюсь, что на этом все. Но оно и к лучшему, ведь так?

В понедельник миссис Зоскинд набрала номер детективного агентства, чтобы выразить Дирку Джентли недовольство по поводу присланного ей счета.

— Не понимаю, что все это значит! — возмущалась она. — Только посмотрите, что там понаписано! Вздор какой-то!

— Дорогая моя миссис Зоскинд, — ответил Дирк. — Вы даже не представляете, как я рад вновь поговорить с вами об этом. С чего мы начнем сегодня? Какой именно пункт вас не устраивает?

— Премного благодарна, мистер Джентли, но меня не устраивает ни один пункт. Я не знаю, ни кто вы, ни с чего вы решили, что у меня пропал кот. Мой дорогой Родерик умер у меня на руках два года назад, и я вовсе не хотела искать ему замену.

— Но, миссис Зоскинд, — парировал Дирк, — ведь вы не будете отрицать, что это прямой результат моих усилий… Если позволите, пару слов о взаимосвязи всех…

Дирк замолчал. Какой в этом прок? Он медленно опустил трубку на рычаг.

— Мисс Пирс! — крикнул он. — Если вас не затруднит, прошу, отошлите нашей уважаемой миссис Зоскинд исправленный счет. Вставьте туда пункт «Спасение человечества от полного исчезновения — бесплатно».

Дирк надел шляпу и отправился домой.

Долгое безумное чаепитие души ^[10]

Посвящается Джейн

От автора

Эта книга написана при помощи Apple Macintosh II и Apple LaserWriter II NTX. Для обработки текста использовалось программное обеспечение FullWrite Professional от Ashton Tate. Окончательная корректура и фотонабор выполнены компанией The Last Word (Лондон, SW6).

Я хотел бы выразить огромную благодарность Сью Фристоун, моему великолепному, потрясающему редактору. За нескончаемые помощь, поддержку, критические замечания, энтузиазм и сандвичи. Я также в долгу перед Софи, Джеймсом и Вивьен, которые почти не видели ее в последние недели нашей работы.

Глава 1

Едва ли можно назвать случайным факт, что ни в одном из языков мира не родилось выражение «красивый, как аэропорт».

Все аэропорты неприглядны. Некоторые — весьма. Другие обретают лишь определенную степень неприглядности — этого можно достичь, если очень постараться. Повсюду мелькают усталые, злые лица: люди внезапно обнаружили, что их багаж приземлился в Мурманске (Мурманский аэропорт — единственное известное исключение из этого в остальном непреложного правила), а архитекторы в общем и целом стремятся отразить сие настроение в своих проектах.

Мотив усталости и злобы они подчеркивают брутальными геометрическими формами и тошнотворными цветами, чтобы максимально облегчить расставание пассажира с багажом и близкими, сбивают его с панталыку стрелками, цель которых, по всей видимости, показать, где искать окна, вешалки для галстуков, Малую Медведицу в ночном небе, по возможности обозначить, где проходит канализация (на основании ее практической ценности), и скрыть расположение выходов на посадку (с учетом их бесполезности).

Кейт Шехтер застыла посреди океана тусклого света и невнятного шума.

Всю дорогу из Лондона до аэропорта Хитроу ее мучили сомнения. Кейт не была ни суеверным, ни верующим человеком — она просто не могла решить, нужно ли ей в Норвегию. Ей все сильнее казалось, что Бог, если он есть, — ну или некое богоподобное существо, которое безукоризненно распределило частицы при сотворении Вселенной, а также, судя по всему, управляло и движением транспорта на трассе М4, — не желает, чтобы она летела в Норвегию. Суета с билетами, поиски соседки, которая будет приглядывать за кошкой, поиски кошки, за которой должна приглядывать соседка, внезапная протечка крыши, пропажа кошелька, погода, скоропостижная смерть соседки, беременность кошки — все это напоминало заранее спланированную акцию по созданию препятствий, в которой четко просматривалось божественное присутствие.

Даже водитель такси — а ей все-таки удалось в конце концов поймать такси — спросил: «Норвегия? Что там хорошего?» А когда она вместо того, чтобы с энтузиазмом воскликнуть: «Северное сияние!» или «Фьорды!» — на мгновение задумалась и закусила губу, продолжил: «Понятно. Держу пари, вас туда зовет какой-то хмырь. Вот что я вам скажу: пошлите-ка вы его куда подальше и езжайте лучше на Тенерифе».

А ведь это идея!

Махнуть на Тенерифе.

А может, домой?

Она хмуро смотрела в окно на бурлящий транспортный поток и думала о том, что зябкая и противная здешняя погода — пустяки по сравнению с тем, что ее ждет в Норвегии.

И дома, кстати, тоже. Дома сейчас все сковано льдами, из-под замерзшей земли тут и там в холодный воздух гейзерами вырывается пар и рассеивается среди зеркальных глыбин Шестой авеню.

Беглый взгляд на тридцатилетний жизненный путь Кейт позволял безошибочно распознать в ней коренную жительницу Нью-Йорка, хотя большая часть ее жизни прошла вдали от этого города: в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, в Европе. А пять лет назад она пережила период бессмысленных скитаний по Южной Африке — после того как, пытаясь поймать такси, погиб ее муж Люк. Они едва успели пожениться.

Ей нравилось думать, что ее дом в Нью-Йорке и она по нему скучает, но на самом деле скучала она только по пицце. Не по любой, а по той, что привозят домой по заказу. В кафе, где тебе приходится сидеть за столом и пялиться на красные бумажные салфетки, — вовсе не настоящая пицца, сколько бы перченых колбасок или анчоусов туда ни напихали.

Лондон вполне подходил для жизни. Конечно, если закрыть глаза на пунктик с пиццей. Ну почему здесь никто не желает заниматься ее доставкой? И не понимает, что сам смысл пиццы заключается в том, чтобы ее доставили к вашей двери, горячую, упакованную в картонную коробку? Чтобы вы могли снимать ломтики с пергаментной бумаги и, складывая вдвое, поглощать перед телевизором. Что так лихо перемкнуло в головах у этих твердолобых бездельников англичан, что они не в состоянии взять в толк очевидное? По какой-то причине ей никак не удавалось смириться с таким положением дел, и примерно раз в месяц, пребывая в особо мрачном настроении, она звонила в очередной итальянский ресторан, заказывала самую большую и шикарную пиццу, какую только могла описать, — по толщине почти равнявшуюся двум пиццам, — и в конце сладким голоском просила ее доставить.

— Простите, что сделать?

— Доставить. Сейчас продиктую адрес…

— Я не понял. Разве вы не приедете за ней сами?

— Нет. Мой адрес…

— Э-э, мисс, мы этим не занимаемся.

— Не занимаетесь чем?

— Доставкой…

— Вы не занимаетесь доставкой? Я не ослышалась?..

Разговор быстро скатывался до безобразной, выматывающей нервы ругани, Кейт трясло от злости. Впрочем, уже на следующее утро ей становилось намного легче. Во всех остальных отношениях Кейт была милейшим человеком, общаться с которым приятно каждому.

Однако сегодня ее терпение явно испытывали на прочность.

На шоссе они попали в ужасную пробку, а когда вдали промелькнули синие огни мигалок, стало ясно — впереди ДТП. Кейт насторожилась еще больше и напряженно вглядывалась в окно, пока они не миновали место аварии.

Когда наконец подъехали к аэропорту, водитель разозлился, потому что у Кейт не оказалось точной суммы. С недовольным видом он долго искал в карманах тесных брюк мелочь на сдачу.

Атмосфера накалялась и грозила того и гляди разразиться взрывом. Кейт стояла в толпе, в зале вылета второго терминала Хитроу, и никак не могла найти стойку регистрации на рейс в Осло.

На мгновение она замерла, сделала несколько спокойных, глубоких вдохов и попыталась выкинуть из головы Жан-Филиппа.

Водитель угадал: в Норвегию она отправилась из-за Жан-Филиппа. С другой стороны, именно из-за него ей вовсе не следовало туда лететь. От мысли о нем у нее пульсировало в висках, и лучше было вообще ни о чем не думать, а просто ехать, будто ей в любом случае нужно в Норвегию. А там она бы страшно удивилась, столкнувшись с ним в гостинице… в общем, в той гостинице, название которой он написал на визитке, что лежала сейчас в боковом кармане ее дамской сумочки.

На самом деле она в любом случае удивится, если застанет его на месте. Скорее всего ее ждет записка с сообщением, что его неожиданно вызвали в Гватемалу, Сеул или на Тенерифе и что он ей оттуда позвонит. Из всех, кого она знала, Жан-Филипп был самым неуловимым. В неуловимости никто не мог с ним сравниться. С тех пор как под огромным желтым «шевроле» погиб Люк, она испытывала странную зависимость от пустых эмоций, которые возбуждали в ней эгоцентричные мужчины.

Она попыталась выкинуть все это из готовы и даже на минуту закрыла глаза. Загадала, открыв их, увидеть прямо перед носом указатель: «Вылетающие в Норвегию, пожалуйте сюда», чтобы просто идти и больше ни о чем не волноваться. Ей вдруг пришло в голову, что, вероятно, таким путем и зародилась религия, недаром в аэропортах в поисках новых адептов вечно снуют представители разнообразных сект. Им хорошо известно, что люди в состоянии незащищенности и жуткой растерянности легко поддаются воздействию.

Кейт открыла глаза и, конечно же, была разочарована. Однако мгновение спустя толпа сердитых немцев в рубашках поло немыслимого желтого цвета на секунду расступилась, и перед ней мелькнула стойка регистрации на рейс в Осло. Закинув на плечо дорожную сумку, Кейт стала пробираться вперед.

Очередь состояла лишь из одного пассажира, у которого или с которым, по всей видимости, возникли какие-то проблемы.

Это был огромный человек, просто неимоверно больших размеров, хорошо — даже можно сказать, профессионально — сложенный. В его внешности Кейт отметила некую чудаковатость, хотя не вполне поняла, почему у нее создалось такое впечатление. Не разобравшись, что именно ей показалось странным, она решила не думать о нем. В какой-то статье писали, что центральный процессор человеческого мозга имеет лишь семь регистров памяти, а значит, если вы держите в голове одновременно семь мыслей, то при появлении следующей одна из семи предыдущих моментально улетучивается.

Кейт размышляла о том, успеет ли она на самолет, о том, что сегодняшний день ей, возможно, всего лишь показался страшным, о сотрудниках авиакомпаний, прикрывающих очаровательными улыбками фантастическое хамство, о магазинах беспошлинной торговли, в которых товар может продаваться куда дешевле, чем в обычных магазинах, однако почему-то такого не происходит, о журнальной статье, в которой, кажется, рассказывалось, как сэкономить на поездке, о том, будет ли лямка меньше давить, если перекинуть сумку на другое плечо. Наконец, несмотря на все намерения этого не делать, о Жан-Филиппе, — только эта мысль заключала в себе как минимум семь пунктов.

Препирающийся с регистраторшей мужчина был мгновенно забыт.

И только объявление о том, что посадка на самолет, вылетающий в Осло, заканчивается, заставило ее вновь обратить внимание на происходящее у стойки.

Великан негодовал: ему не предоставили место в салоне первого класса. Оказалось, что на это есть причина — отсутствие у него на руках билета первого класса.

Настроение у Кейт окончательно упало, на душе заскребли кошки.

Затем вдруг выяснилось, что у мужчины и вовсе нет никакого билета. Спор быстро перешел в стадию ожесточенной ругани и коснулся таких животрепещущих вопросов, как внешность сотрудницы авиакомпании и ее личные качества, гипотезы о ее происхождении и предположения о сюрпризах, уготованных в будущем ей и авиакомпании, в которой она работает. Под конец совершенно случайно, но весьма своевременно была задета тема кредитной карточки.

Оказалось, у мужчины кредитной карточки нет.

Далее предметом обсуждения выступили дорожные чеки и факт отказа авиакомпании их принимать.

Кейт долго сверлила убийственным взглядом свои наручные часы и наконец решилась прервать переговоры:

— Простите, вы скоро закончите? Мне нужно успеть на рейс в Осло.

— Я занимаюсь этим джентльменом, — раздраженно отозвалась девушка. — Подождите буквально секундочку.

Кейт вежливо кивнула, отсчитала ровно одну секунду и сказала:

— Дело в том, что самолет вот-вот улетит. У меня одна сумка, билет куплен, место забронировано. Оформление займет тридцать секунд. Ни за что не стала бы вмешиваться в ваш разговор, но я не могу себе позволить опоздать на рейс из-за каких-то тридцати секунд. Заметьте, это действительно всего лишь тридцать секунд, а не «буквально секундочка», из-за которой мы можем застрять тут на всю ночь.

Регистраторша подняла голову, ослепив Кейт сверкающим на губах блеском, но сказать ничего не успела: рослый блондин обернулся, и выражение на его лице привело Кейт в замешательство.

— Мне тоже нужно в Осло! — гневно бросил он, по-скандинавски растягивая слова.

Кейт смотрела на него в изумлении. Мужчина совершенно не вписывался в обстановку аэропорта. Точнее, обстановка аэропорта выглядела совершенно неуместно на его фоне.

— Понимаете ли, сейчас ситуация такова, что мы с вами оба туда не попадаем, — объяснила Кейт. — Давайте попробуем разобраться. В чем загвоздка?

Регистраторша расплылась в очаровательной равнодушной улыбке:

— Мы не принимаем чеки, это политика нашей компании.

Кейт швырнула на стойку собственную кредитную карточку.

— Хорошо. Тогда их принимаю я. Снимите сумму за билет джентльмена с этой карты, а я приму от него чек. Вы согласны? — обратилась она к великану.

На его лице медленно проступило удивление. В больших синих глазах будто бы отразились все ледники мира. Взгляд был необычайно высокомерным и в то же время недоуменным.

— Согласны? — повторила она. — Мое имя Кейт Шехтер. Одна «ша», две «е», по одной «ха», «тэ» и «эр». Если указать все буквы, банку безразлично, в каком они идут порядке. Служащие у них порой сами себя не узнают.

В знак благодарности мужчина очень медленно наклонил голову. Затем выразил признательность за доброту, деликатность и еще за что-то по-норвежски, сказал, что давно не встречал ничего подобного, что она — человек несгибаемой воли, и опять что-то по-норвежски, и что он перед ней в долгу. А затем как бы между прочим добавил: чековой книжки при нем нет.

— Отлично! — воскликнула Кейт, которую уже ничем невозможно было сбить с заданного курса.

Она отыскала в сумочке клочок бумаги, схватила со стойки ручку, что-то нацарапала и протянула ему.

— Отправите деньги по этому адресу, — сказала она. — Если не хватит, заложите шубу. Ясно? Я рискую, полагаясь на вас.

Великан взял листок, невообразимо долго читал, затем аккуратно сложил и опустил в карман шубы. И вновь слегка кивнул головой.

До Кейт вдруг дошло, что регистраторша ждет ручку, чтобы заполнить бланк. Кейт недовольно подвинула к ней ручку, протянула свой билет и надела маску ледяного спокойствия.

Тем временем было объявлено отправление рейса.

— Ваши паспорта, пожалуйста, — спокойно произнесла регистраторша.

Кейт дала ей свой паспорт, а у великана паспорта не оказалось.

— Как это?! — воскликнула Кейт.

Сотрудница же авиакомпании просто замерла и уставилась в пустоту, уступая кому-нибудь другому право следующего хода.

Мужчина сердито повторил, что паспорта у него нет. Фактически он выкрикнул это и хватил кулаком по стойке так, что в ней осталась небольшая вмятина.

Кейт забрала свой билет, паспорт, вновь закинула сумку на плечо.

— Все, я умываю руки, — сказала она и ушла.

Она изо всех сил старалась успеть на самолет, но этому не суждено было случиться. Она попросит оставить для Жан-Филиппа записку, что не смогла приехать, и ее поместят рядом с его запиской, сообщающей о том же. На этот раз отсутствовать будут оба.

А сейчас ей надо успокоиться. Сперва купить газету, затем выпить кофе.

По указателям она так и не нашла ни того ни другого. Работающего телефона, чтобы оставить сообщение, тоже не оказалось, и Кейт решила плюнуть на аэропорт. Выбраться отсюда, поймать такси и скорее уехать домой.

Почти у выхода она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на стойку регистрации, из-за которой потерпела поражение, и вдруг увидела, что стойка взмыла вверх сквозь крышу, объятая огненным шаром.

…Кейт лежала в темноте под обломками, страдая от боли и дыша пылью, пыталась понять, не отнялись ли у нее руки и ноги. Радовала лишь одна мысль: ей вовсе не показалось, что сегодня плохой день. Думая об этом, она потеряла сознание.

Глава 2

Общественность требовала наказать виновных.

Сначала Ирландскую республиканскую армию, затем Организацию освобождения Палестины и, наконец, министерство газовой промышленности. Компания «Бритиш ньюклеар фьюэлз» поспешила выступить с заявлением, что полностью контролирует ситуацию и шанс, что подобное случится, был один на миллион, что вряд ли произошла утечка радиоактивных веществ, а на месте взрыва можно устроить замечательную площадку для отдыха с детьми и пикников. В итоге выяснилось: компания эта тут вообще ни при чем.

Причину взрыва установить не удалось.

Все будто бы произошло стихийно, само по себе. Были выдвинуты объяснения, большинство из которых лишь повторяли друг друга, перефразируя проблему на тот или иной манер, — ровно по тому же принципу в нашей речи появилось выражение «усталость металла». Собственно, очень похожий термин и изобрели для обозначения внезапного перехода дерева, металла, пластмассы и бетона во взрывоопасное состояние — «нелинейное катастрофическое возмущение конструкций». Иными словами, как на следующий день выразился в телеинтервью один молодой член правительства, стойка регистрации взорвалась потому, что ей «осточертело стоять на месте» (эти слова здорово подпортят ему дальнейшую карьеру).

Как и при любых чрезвычайных происшествиях, в оценках числа пострадавших наблюдались серьезные расхождения. Сначала насчитали сорок семь погибших и восемьдесят девять тяжелораненых. Затем эти цифры выросли до шестидесяти трех и ста тридцати соответственно, а перед тем как после окончательного уточнения выяснилось, что жертв намного меньше, количество погибших подскакивало еще раз — аж до ста семнадцати. В итоге решили: поскольку все, кого можно пересчитать, пересчитаны, значит, никто не погиб. Некоторых госпитализировали с порезами, ушибами и прочими травмами различной степени тяжести, но раз сведений о пропавших без вести ни от кого не поступало, то ранеными все и ограничилось.

В этом заключалась еще одна необъяснимая загадка происшедшего. Мощности взрыва было достаточно, чтобы превратить значительную часть второго терминала в груды обломков, однако все находившиеся в здании каким-то непостижимым образом очень удачно упали или укрылись от одного фрагмента бетонной стены под другим, или ударную волну принял на себя багаж. Следует отметить, что багажа вообще уцелело мало. По этому поводу парламенту были заданы вопросы, впрочем, не особо интересные.

Прошло несколько дней, прежде чем Кейт Шехтер узнала об этих событиях и вообще вспомнила о существовании внешнего мира.

Она коротала время в собственном мире, где ее окружали — насколько хватало взгляда — старые сундуки с воспоминаниями, вызывавшими сильное любопытство, а подчас и оторопь. По крайней мере одна десятая часть сундуков была набита яркими, порой болезненными или неприятными воспоминаниями о прошлом; в остальных она с изумлением обнаружила пингвинов. До нее дошло, что это сон, и она решила, что скорее всего она копается в своем подсознании. Кейт где-то слышала: люди используют лишь десятую часть мозга, и неизвестно, для чего предназначены остальные девять частей. Но уж точно никто не высказывал предположений, что в них можно хранить пингвинов.

Постепенно сундуки, воспоминания и пингвины стали неразличимыми, белыми и нечеткими, затем слились со стенами, тоже белыми и нечеткими, и в конце концов превратились в стены — белые… или скорее желтоватого или зеленоватого оттенка, — заключившие Кейт в маленькой комнате.

В комнате царил полумрак. Лампа на прикроватной тумбочке горела, но не ярко, свет уличного фонаря пробивался сквозь серые занавески, отчего на противоположной стене плясали тени. Постепенно Кейт различила неясные очертания собственного тела под белой простыней с отогнутым краем и светлыми шерстяными одеялами. Встревоженная, она некоторое время разглядывала себя, проверяя, все ли на месте, прежде чем попробовать шевельнуться. Сперва она подвигала правой рукой, та оказалась в порядке, хотя немного затекла и болела. Тем не менее все пальцы работали, имели положенную им длину и толщину и сгибались в нужных местах и направлениях.

Не сразу обнаружив левую руку, Кейт слегка запаниковала, но затем увидела, что рука лежит на животе и почему-то ноет. Пару секунд она прислушивалась к себе, сопоставляя довольно неприятные ощущения, пока не догадалась, что под повязкой в руке торчит игла. Это ее потрясло. Из иглы змеей вилась тонкая прозрачная трубочка, поблескивающая в свете уличного фонаря. Описав плавную петлю, она соединялась с пухлым полиэтиленовым пакетом, свисающим с высокого металлического штатива. При виде этого сооружения Кейт на мгновение объял страх, однако, разглядев на пакете слова «Раствор хлорида натрия с глюкозой», она заставила себя успокоиться и спустя несколько минут возобновила исследования.

Грудная клетка и ребра хоть и ныли, но все же были невредимы. А острой боли, чтобы заподозрить перелом, не ощущалось нигде. Кейт напрягла правую икроножную мышцу, затем левую — возможно, левая лодыжка вывихнута.

Иными словами, она уверила себя: с ней все в порядке. Тогда что она делает в этом месте — в больнице, судя по мерзкому цвету стен?

Она резко села в постели, и тут же ненадолго вернулись веселые пингвины.

Придя в чувство, Кейт решила проявлять к себе больше заботы и лежала спокойно, ощущая легкую тошноту.

Она попыталась очень осторожно прощупать память и вспомнить, что произошло. Воспоминания, темные и крапчатые, хлынули крутыми масляными волнами, как воды Северного моря. В волнах тут и там всплывали какие-то комья, медленно складываясь в колыхающийся аэропорт, мрачный и давящий на виски, а в самой его середине, пульсируя как мигрень, возник шикарный огненный шар.

Кейт вдруг отчетливо поняла, что в зал регистрации второго терминала аэропорта Хитроу попал метеорит. На фоне пламени проступил силуэт великана в шубе, который, должно быть, принял на себя основную мощь удара и мгновенно превратился в облако атомов, беспрепятственно разлетевшихся в разные стороны. От этой мысли Кейт пришла в ужас. Он вел себя заносчиво и нагло, но каким-то непостижимым образом сумел вызвать в ней симпатию. В его капризном упрямстве сквозило некое благородство. Возможно, ей просто нравилось думать, что капризное упрямство есть проявление благородства, потому что его поведение было чем-то сродни ее собственным попыткам добиться доставки пиццы на дом в чужом, враждебном и ни в какую не желающем этим заниматься мире. Благородство — одно из слов, которым можно замаскировать стойкое неприятие сложившихся абсурдных традиций, но существуют и другие…

Внезапно нахлынувшее чувство страха и одиночества быстро отступило, и Кейт ощутила спокойствие, расслабленность и позыв в туалет.

Часы показывали три, остальные признаки говорили о том, что сейчас ночь. Наверное, ей следует позвать сестру и сообщить миру о своем возвращении. Сквозь окошко на внутренней стене комнаты виднелся тускло освещенный коридор, где стояли каталка и высокий черный баллон с кислородом. И больше ничего. В коридоре было тихо.

Окинув взглядом довольно тесное помещение, Кейт увидела встроенный шкаф с выкрашенными белой краской фанерными дверцами, пару скромно прячущихся в тени виниловых стульев на металлических ножках и белую прикроватную тумбочку с вазой, в которой лежал один-единственный банан. По другую сторону кровати стоял штатив с капельницей, в стене — металлическая пластина с черными кнопками. С пластины свисала пара старых бакелитовых наушников, а к стойке в изголовье кровати был примотан провод с кнопкой вызова на конце. Кейт прикоснулась к кнопке, но нажимать не стала.

С ней все в порядке. Она справится сама.

Ощущая легкое головокружение, она медленно приподнялась на локтях, вытащила из-под одеяла ноги и опустила на холодный пол. И почти сразу поняла, что делать этого не следовало, потому что ступни тут же стали посылать потоки сообщений о том, какова на ощупь каждая частичка пола, словно пол — предмет странный и подозрительный, и они ни разу в жизни с ним не встречались. Все-таки она села на край кровати и заставила ступни принять пол как нечто, с чем им придется свыкнуться.

Больница одела ее в огромную мешковатую хламиду в полосочку. Пристальнее изучив свой наряд, Кейт пришла к выводу, что он не просто мешковатый, а на самом деле и есть мешок. Хлопчатобумажный мешок в сине-белую полоску. Застежка на спине пропускала холодные ночные сквозняки. Небрежно пришитые широченные рукава свисали до локтей. Она повертела руками на свету, разглядывая кожу, потерла ее, пощипала, особенно вокруг удерживающей иглу повязки. Обычно руки были гибкими, с плотной и упругой кожей. Сейчас они напоминали куриное мясо. Кейт поочередно погладила ладонями предплечья и снова внимательно на них посмотрела.

Она потянулась к штативу и ухватилась за него. Штатив шатался чуть меньше ее самой, поэтому ей удалось потихоньку встать на ослабевшие ноги. Высокая и стройная, она попробовала справиться с дрожью и спустя несколько секунд переместила штатив вперед на расстояние согнутой руки, как пастуший посох.

До Норвегии добраться не получилось, зато она хотя бы могла самостоятельно передвигаться.

Четыре своенравных колесика вели себя как капризные дети в супермаркете, но Кейт все-таки удалось продвинуть штатив к выходу. От ходьбы головокружение усилилось, но это лишь укрепило ее решимость. Она открыла дверь и, протолкнув вперед штатив, выглянула в коридор.

Слева коридор заканчивался двустворчатой дверью с круглыми смотровыми окошками, которая, по всей видимости, вела в более просторное помещение, возможно, отделение дневного стационара. Справа, до того как коридор резко поворачивал за угол, было несколько открытых дверей размером поменьше. Возможно, одна из них вела в туалет. А другие? Что ж, она проверит это по пути.

Два первых помещения оказались стенными шкафами. Третье было слегка побольше размером и со стулом внутри. Видимо, оно считалось комнатой, потому что вряд ли кому-то понравится сидеть в шкафу. Даже санитаркам, хоть им и приходится делать много вещей, от которых воротит большинство людей. Еще там было полно пластиковых стаканчиков, кувшинчик с загустевшими сливками и древняя кофеварка — все они кучей стояли на низеньком столике, на газете «Ивнинг стандарт».

Кейт взяла сырую газету и с ее помощью попыталась реконструировать события последних дней. Однако из-за собственного неустойчивого состояния и обвислого, слипшегося состояния газеты ей удалось выяснить совсем немногое сверх того факта, что никто ничего не может с уверенностью сказать о случившемся. По всей видимости, серьезно пострадавших не было, лишь пропала без вести сотрудница одной из авиакомпаний. Происшествие уже официально отнесли к разряду стихийных явлений природы.

«Ничего себе явление», — подумала Кейт, положила остатки газеты и закрыла дверь.

За следующей дверью она обнаружила еще одну тесную палату, похожую на ее собственную. Около кровати стояла тумбочка, на ней — фруктовница с единственным бананом.

На кровати явно кто-то лежал. Кейт потянула дверь на себя, чтобы закрыть, однако недостаточно быстро, и что-то странное успело привлечь ее внимание. Впрочем, она не могла так сразу сказать, что именно. Она стояла перед приоткрытой дверью, понимая, что не следует заглядывать внутрь еще раз и что она все равно это сделает.

Она снова осторожно открыла дверь.

В палате было темно и холодно. Холод вызвал неприятные догадки относительно состояния лежащего на постели пациента. Кейт настороженно прислушалась. Вокруг зловещая тишина — вовсе не та, при которой люди спят глубоким, здоровым сном. Это была тишина небытия, лишь издалека доносился едва различимый шум уличного движения.

Кейт долго не решалась войти, стояла в дверях, приглядываясь и прислушиваясь. Ее поразили гигантские размеры лежащего. Как только ему не холодно под одним тоненьким одеялом? Рядом с кроватью стоял низкий виниловый стул с вогнутым сиденьем и трубчатыми ножками, на котором горой возлежала огромная, тяжелая шуба, и Кейт пришла в голову мысль, что шубу следовало набросить не на стул, а на мерзнущего на постели пациента.

Наконец, ступая как можно тише и осторожнее, она вошла в палату и приблизилась к кровати. Замерла на месте и посмотрела на огромного скандинава: глаза закрыты, лицо холодное, но все равно слегка нахмуренное, словно он до сих пор о чем-то порядком беспокоился. Кейт вдруг стало невыразимо грустно. В жизни мужчина выглядел так, будто ему беспрестанно приходилось преодолевать какие-то колоссальные барьеры, и было тяжело видеть, что и за пределами жизни он немедленно столкнулся с трудностями, доставляющими ему беспокойство.

Кейт поразило, что он казался совсем невредимым — ни единой царапинки. Кожа обветренная и здоровая… ну или была здоровой до недавнего времени. При более близком рассмотрении на лице обнаружилась сеточка из тонких морщин — значит, ему не тридцать пять, как она предполагала раньше. Этому здоровяку в хорошей физической форме вполне могло быть далеко за сорок.

У стены около двери обнаружилось нечто неожиданное: большой автомат для продажи кока-колы, который выглядел здесь не на своем месте — он не был подключен к сети, а на панели висело аккуратное объявление, что автомат временно не работает. Его будто кто-то случайно тут забыл и после никак не мог отыскать. Огромная блестящая красно-белая панель изумленно таращилась на палату, ничем не объясняя своего присутствия. Единственное, о чем автомат сообщал окружающему миру, так это о том, что в нем имеется прорезь, в которую положено засовывать монеты различного достоинства, а также отверстие, куда падали бы баночки различного размера, если бы автомат работал. Однако он не работал. Зато рядом с ним стояла огромная старая кувалда, что тоже было в некотором роде странно.

Внезапно Кейт почувствовала слабость, комната поехала перед глазами, а из сундуков сознания донесся неугомонный шорох.

Потом до нее дошло, что звук ей не причудился. В палате был слышен вполне различимый шум — тяжелые удары, скрежет, приглушенные хлопки. Шум становился все сильнее и был похож на ветер, но в состоянии дурноты и головокружения Кейт сперва не могла определить, откуда он идет. Затем ее взгляд упал на занавески. Она смотрела на них с хмурой тревогой, как пьяница, который никак не возьмет в толк, отчего пляшет дверь. Звук шел из-за занавесок. Кейт нерешительно подошла и раздвинула их. Огромный орел с кругами на крыльях бился в окно, пялился желтыми глазами и неистово стучал клювом по стеклу.

Кейт отпрянула и попыталась поскорее выбраться из палаты. В конце коридора распахнулась двустворчатая дверь со смотровыми окнами, оттуда вышли двое. Их руки подхватили Кейт, когда она, безнадежно запутавшись в капельнице, начала медленно опускаться на пол.

Она была без сознания, когда ее заботливо укладывали обратно в постель. И когда полчаса спустя появилась фигура подозрительно маленького роста в невероятно длинном белом халате, увезла на каталке великана, а затем вернулась за автоматом для продажи кока-колы.

Кейт очнулась через несколько часов, в окно уже проникло зимнее солнце. День казался ничем не примечательным и спокойным, но Кейт все еще трясло.

Глава 3

Некоторое время спустя то же самое солнце ворвалось в окна верхнего этажа дома на севере Лондона и осветило фигуру спящего безмятежным сном человека.

Комната, где он спал, была большой и довольно обшарпанной, поэтому особо не выиграла от внезапного вторжения света. Солнце медленно заскользило по простыням, словно боясь что-нибудь обнаружить между ними, спустилось по краю кровати, удивленно перешагнуло через кое-какие обнаруженные на полу предметы, нервно повертело пылинки, на мгновение осветило висящее в углу чучело летучей мыши и скрылось.

Солнце никогда не задерживалось здесь дольше; его присутствие длилось примерно час, и за это время фигура спящего едва ли шелохнулась.

В одиннадцать зазвенел телефон, но спящий не реагировал. Как не реагировал он и раньше, когда звонили без двадцати пяти семь, затем без двадцати семь, без десяти семь и в течение десяти минут начиная с без пяти семь, после чего повисла долгая и значительная тишина. В девять часов ее нарушил вой полицейских сирен на соседней улице, примерно в девять пятнадцать — звуки старинного клавесина, а в начале одиннадцатого за клавесином приехали судебные приставы. Так здесь было всегда. Сознательные граждане давно привыкли прятать ключи под ковриками у дверей, а человек в постели привык спать под весь этот шум. Пожалуй, о нем нельзя было сказать, что он «спит как младенец», если только под этим не понимать моментальное погружение в сон. Во всяком случае, он явно относился к тем, кто, забравшись в постель и выключив свет, не тратит почем зря время.

Вид этой комнаты вряд ли поднял бы кому-то настроение. Возьмем, к примеру, Людовика Четырнадцатого — он наверняка нашел бы ее недостаточно светлой, и ему бы не хватило в ней зеркал. Он повелел бы собрать носки, спрятать пластинки, а возможно, и вовсе сжечь это место. Микеланджело пришел бы в ужас от ее пропорций, которые не отличались ни величием, ни хоть сколько-нибудь заметной внутренней гармонией или симметрией, с тем исключением, что почти все части комнаты были в равной мере уставлены немытыми кофейными чашками, башмаками и доверху заполненными пепельницами. Большинство этих предметов уже совмещали свои прямые функции с функциями соседей. Стены имели ровно тот оттенок зеленого цвета, при виде которого Рафаэль Санти откусил бы себе правую руку, только бы его не использовать, а Геркулес, заглянув сюда, вероятно бы, вернулся через полчаса, вооружившись судоходной рекой. Словом, комната представляла собой помойку, и никаких изменений не предвиделось, пока ее хозяином оставался мистер Свлад, или Дирк Джентли, урожденный Чьелли.

Наконец Джентли пошевелился.

Он был с головой укутан в простыни и одеяла, но где-то по центру кровати из-под постельного белья медленно высунулась рука, и пальцы легкими касаниями пробежались по полу. Умудренные опытом, они ловко обошли миску с отвратительным месивом, стоявшую там с Михайлова дня, и наткнулись на полупустую пачку «Голуаз» без фильтра и коробок спичек. Пальцы вытряхнули из пачки смятую белую трубочку, схватили ее и спички, затем принялись искать путь сквозь простыни, сбитые в изголовье кровати, — так фокусник прощупывает свернутый в ком платок, из которого намерен выпустить стаю голубей.

В итоге сигарета отыскала отверстие. И была прикурена. Некоторое время казалось, что дымит, глубоко затягиваясь, сама кровать. Она зашлась долгим и громким кашлем, потом наконец задышала ровнее. Так Дирк Джентли приходил в себя после сна.

Он лежал, ощущая, как на плечи давит ужасное чувство тревоги и вины. Забыть бы обо всем… Не долго думая, он так и поступил, а затем выбрался из постели и через несколько минут неслышно спустился по лестнице.

На коврике перед дверью обнаружилась почта — все как всегда: письмо в резком тоне с угрозами изъять его кредитную карту «Америкэн экспресс», приглашение оформить карту «Америкэн экспресс» и пара счетов еще более нелепого и дикого содержания. Дирк не мог понять, с какой целью их шлют. И не жалко ведь денег на пересылку! Он покачал головой, удивляясь беспросветной тупости общества, швырнул конверты в сторону, вошел в кухню и осторожно приблизился к холодильнику.

Тот стоял в углу.

В просторной кухне царил полный мрак. От включения света он ничуть не уменьшился, а лишь пожелтел. Дирк опустился на корточки перед холодильником, тщательно осмотрел край дверцы. И нашел что искал. Даже больше.

У самого низа дверцы поперек разделяющего ее с корпусом узкого зазора, проложенного серым резиновым уплотнителем, висел приклеенный слюной человеческий волос. Его Дирк ожидал увидеть. Он сам лично прилепил волос тремя днями ранее и с того времени несколько раз проверял, на месте ли тот. Чего он не ожидал увидеть, так это второго волоса.

В замешательстве Дирк нахмурился. Второй волос?

Он висел точно так же поперек зазора, как и первый, только в верхней части дверцы, и приклеил его туда не Дирк. Дирк даже открыл старые жалюзи, чтобы получше осветить место происшествия.

Дневной свет вломился, точно наряд полиции, и сунул нос во все щели кухни, которая, как и спальня, вызвала бы стойкое неприятие у человека, пребывающего в возвышенном расположении духа. Подобно всем помещениям в доме Дирка, кухня была просторной, мрачной и крайне неопрятной. Она словно насмехалась над любыми попытками привести ее в порядок и обращала на них внимания не больше, чем на кучку дохлых мух, что лежали под окном на стопке коробок из-под пиццы.

При свете стало отчетливо видно, каким был второй волос — у корня седой, а дальше ярко-рыжий с металлическим отливом. Дирк поджал губы и крепко задумался. Чтобы понять, кому принадлежит этот волос, много умственных усилий прилагать не потребовалось — на кухню регулярно заходила лишь одна персона, голову которой словно использовали для извлечения окисей металлов из промышленных отходов. Серьезно же поразмыслить Дирку пришлось над тем, чем ему грозит находка — прилепленный ею к дверце холодильника волос.

Похоже, негласное противостояние между ним и домработницей перешло на новый, более зловещий уровень. По подсчетам Дирка, прошло уже полных три месяца с тех пор, как дверцу холодильника открывали в последний раз. Теперь он не просто стоял в углу кухни, а фактически держал оборону. Дирк прекрасно помнил, когда впервые это заметил — с неделю назад. В тот день он как раз попробовал обманом заставить Елену (по иронии судьбы имя старой грымзы рифмовалось с «гигиеной»; впрочем, Дирка это больше не радовало) открыть дверцу. Обман был мастерски изобличен и едва не срикошетил по нему самому.

Согласно выбранной Дирком стратегии, для начала следовало отовариться в расположенном по соседству продовольственном магазинчике. Он взял понемногу молока, яиц, бекона, баночку-другую шоколадного крема и полфунта обычного сливочного масла — в общем, ничего особенного, — и как ни в чем не бывало выложил на холодильник, будто хотел сказать: «Если выдастся свободная минутка, не запихнете ли все это внутрь?..»

Когда в тот день он вернулся домой, его сердце радостно подпрыгнуло: на холодильнике было пусто. Продукты исчезли! Их не отодвинули и не переставили на полку — их нигде не было видно. Наверное, она все-таки капитулировала и спрятала продукты. В холодильник! И конечно, раз уж она его открыла, то вымыла там все внутри. В первый и единственный раз его переполнило теплотой и благодарностью к ней, и он уже хотел было с облегчением и триумфом распахнуть дверцу, когда восьмое чувство (согласно последним подсчетам, чувств у Дирка было одиннадцать) подсказало ему проявить величайшую осмотрительность и проверить, куда Елена выбросила содержимое холодильника после уборки.

Неприятная догадка шевельнулась в его душе, когда он бесшумно приблизился к мусорному ведру под раковиной. Затаив дыхание, Дирк поднял крышку.

Внутри, в складках только что вставленного черного мешка покоились купленные им яйца, бекон, шоколадный крем и полфунта обычного сливочного масла. Две вымытые бутылки из-под молока ровным строем стояли у раковины, в которую предусмотрительно вылили их содержимое.

Она все выбросила.

Она избавилась от его продуктов, лишь бы не открывать холодильник! Дирк медленно обернулся и посмотрел на засаленный, приземистый белый монолит. Именно в тот миг он отчетливо понял, что его холодильник ушел в глухую оборону.

Дирк налил себе густого черного кофе и сел, слегка дрожа. Сперва он даже не взглянул на раковину, а скорее всего краем глаза заметил там две чистые молочные бутылки, и какая-то напряженно работающая часть его мозга приняла сигнал об опасности.

На следующий день Дирк придумал оправдание случившемуся. Напрасно он ведет себя как параноик. Елена определенно поступила так по ошибке, ненамеренно. Ее наверняка терзают тревожные мысли о сыне: у него обострился бронхит, появилась раздражительность или склонность к гомосексуализму-то, что заставляло ее время от времени прогуливать работу или выполнять ее без должного усердия. Она итальянка и, видимо, по рассеянности приняла его продукты за мусор.

Но теперь случай с волосом все изменил. Вне всякого сомнения, Елена прекрасно понимала, что делает. Ни при каких обстоятельствах она не собиралась открывать холодильник первой, и он — тоже.

Судя по всему, она не заметила волос, иначе просто убрала бы его, чтобы ввести Дирка в заблуждение и заставить думать, что открыла холодильник. Наверное, сейчас следовало бы сыграть такую шутку с ней, однако вряд ли это сработает. Их затянуло в тугую спираль, и теперь им обоим светит душевное расстройство или вечные муки.

Может, нанять кого-нибудь, чтобы открыл холодильник?

Нет. На это у него не хватит средств. Ему даже нечем заплатить Елене за последние три недели. Он до сих пор не уволил ее лишь потому, что тогда пришлось бы выдать ей расчет, а сделать это он пока не в состоянии. Секретарша в конце концов нашла в себе силы уйти от него по собственной инициативе и занялась какой-то ерундой, связанной с туристическим бизнесом. Дирк попытался высмеять ее за то, что предпочла монотонность получения зарплаты («Регулярного получения», — невозмутимо поправила она) удовлетворению от работы.

Она едва не переспросила: «От чего, от чего?» — но вдруг поняла: тогда ей придется выслушать ответ, который, несомненно, ее разозлит и заставит спорить. Впервые до нее дошло, что единственный выход — это не дать втянуть себя в дискуссию. Если она не ответит, можно будет спокойно уйти. Она попыталась. И внезапно почувствовала свободу. И ушла. А неделю спустя, пребывая в том же настроении, выскочила замуж за стюарда по фамилии Смит.

Дирк пинком перевернул ее стол, но позже ему пришлось собственноручно ставить его на место, потому что секретарша так и не вернулась.

В детективном агентстве биение жизни сейчас ощущалось не больше, чем в могиле. Никто не желал ничего расследовать. Не так давно, чтобы свести концы с концами, Дирк подвизался хиромантом. Занятие это ему было не по душе. Он вполне мог бы с ним смириться — фактически он уже стал привыкать к омерзительному чувству унижения, а в темноте палатки, установленной в саду позади бара, его никто не узнавал, — если бы у него не проявились потрясающие способности. В нем то и дело вспыхивало отвращение к самому себе. Всеми известными путями он старался обмануть, смухлевать, вел себя нарочито по-хамски или цинично, но какую бы глупость ни сморозил, она неизменно оказывалась правдой.

Самый неприятный случай произошел в тот вечер, когда в палатку заглянула одна женщина из Оксфордшира. Решив поиздеваться, он посоветовал ей хорошенько приглядывать за мужем, который, судя по линиям на руке, тот еще летчик. Оказалось, ее муж действительно управлял истребителем. Двумя неделями раньше во время учебного полета он пропал над Северным морем.

Дирк смутился и пробубнил какие-то жалкие слова утешения. Уверен, заявил он, пробьет час и муж вернется, все встанет на свои места, жизнь наладится и тому подобное… На что женщина ответила: вряд ли, ведь чтобы погибнуть в Северном море, с лихвой хватит и часа, а поскольку за две недели следов мужа не обнаружилось, было бы странно предполагать что-то иное, кроме того, что он мертв, и она старается свыкнуться с этой мыслью, так что большое спасибо. Все это она произнесла довольно язвительным тоном.

Выслушав ее, Дирк понес полную ахинею.

Он сказал, что крупная сумма денег, которая четко прослеживается на ее руке, — ничто по сравнению с потерей ее любимого, драгоценного мужа, однако, возможно, ей будет приятно узнать, что сейчас он на небесах, плывет на самом пушистом из облаков и чудесно выглядит в новом комплекте крыльев, а сам Дирк очень сожалеет, что ему приходится городить весь этот огород, но она сама виновата — застала его врасплох. Не желает ли дама чаю? Водки? Может быть, супу?

Она отказалась. Объяснила, что заглянула в палатку случайно, что просто искала туалет, и спросила, сколько ему должна.

— Пустое! — бросил Дирк. Он испытывал крайнюю стесненность в средствах, поэтому, отвечая так, сорвался на фальцет. — Я все насочинял. Прошу разрешить мне принести свои глубочайшие извинения за то, что грубо вторгся в ваше личное горе, и сопроводить вас… э-э… нет, лучше указать дорогу в… так и быть, назову это место… туалет… Как выйдете, сразу налево.

Тот случай поверг Дирка в уныние, однако через некоторое время он был ошарашен, узнав, что буквально на следующий день бедняжка заработала двести пятьдесят тысяч на облигациях выигрышного займа. Несколько часов Дирк простоял на крыше, тряся кулаками в темное небо с криками «Прекрати немедленно!», пока какой-то зануда-сосед не вызвал полицию. Под вой сирен прибыл наряд и перебудил вообще всю округу.

Сейчас Дирк понуро сидел на кухне. Бешеный энтузиазм, который обычно помогал ему пробиться сквозь перипетии дня, напрочь вышибла эта история с холодильником — теперь в нем словно была заточена и заперта как на щеколду единственным волоском воля Дирка.

Клиент — вот что сейчас ему нужно. «Пожалуйста, Бог, если ты есть, — думал он, — пошли мне клиента. Самого простого, чем проще — тем лучше. Доверчивого и богатого. Кого-нибудь вроде вчерашнего…» Дирк постучал пальцами по столу.

Проблема заключалась в том, что чем доверчивее был клиент, тем сильнее Дирк конфликтовал с лучшей половиной своей души, которая то и дело вставала на дыбы и грозила в самый неподходящий момент поставить его в неловкое положение. Дирк частенько обещал швырнуть лучшую половину своей души о землю и пережать коленом горло, но той всегда удавалось прикинуться чувством раскаяния или отвращения к самому себе и в таком обличье одержать победу.

Доверчивого и богатого. Только чтобы оплатить несколько… ну, или хотя бы один… из самых выдающихся и грандиозных счетов. Дирк прикурил сигарету. Дым кольцами поднимался в свете утреннего солнца и лип к потолку.

Вроде вчерашнего…

Дирк замер.

Вчерашнего…

Мир затаил дыхание.

Мало-помалу его осенило: что-то где-то пошло вкривь и вкось. Закончилось катастрофой.

В воздухе молча висела беда и ждала, когда он обратит на нее внимание. Колени задрожали.

«Мне нужен клиент», — думал он. Эта мысль привычно являлась к нему каждое утро. Но сегодня он забыл, что клиент у него уже есть.

Потрясенный Дирк уставился на часы. Почти половина двенадцатого. Он тряхнул головой, чтобы утихомирить звон в ушах. Потом резко схватил висевшие за дверью шляпу и просторное кожаное пальто.

Через пятнадцать секунд — с опозданием в пять часов — он выскочил из дома.

Глава 4

Пару минут спустя Дирк остановился обдумать стратегию. Чем явиться ровно на пять часов позже условленного и смущенно оправдываться, лучше уж прибыть позже на пять часов и еще несколько минут, но с триумфом.

«Надеюсь, я не слишком рано!» — отличная вступительная фраза, чтобы ворваться ураганом, однако нужно и продолжение ей под стать, придумать которое у него пока не получалось.

Допустим, он сэкономил бы время, если бы взял машину, но опять же ходу тут было — рукой подать, а за рулем у него проявлялась потрясающая способность сбиваться с пути. (Все потому, что он пользовался методикой «дзен-вождения»: в потоке машин нужно выбрать ту, которая вроде бы знает, куда ехать, и следовать за ней. Результаты больше удивляли, чем радовали; тем не менее он ощущал необходимость продолжать эксперимент хотя бы потому, что несколько раз ему все же удалось добиться успеха.)

К тому же он вообще сомневался, что машина заведется.

У него был старенький «ягуар», выпущенный в тот особый период истории компании-производителя, когда ее автомобили вставали на ремонт чаще, чем останавливались на заправку, и нередко между поездками за город им требовались месяцы передышки. Тут Дирк совершенно точно вспомнил, что бак пуст, а у него нет ни денег, ни пластиковой карты, чтобы залить бензина.

Он прервал рассуждения в этом ключе как крайне бесперспективные.

Продолжая напряженно думать, он зашел купить газету. Часы в киоске показывали одиннадцать тридцать пять. Черт, черт, черт! Может, отказаться? Плюнуть и забыть. Зайти куда-нибудь пообедать. Все равно это дело чревато проблемами. Или скорее одной конкретной проблемой — необходимостью изо всех сил сдерживать смех. Не дело, а полный и чистейший вздор. Клиент явно чокнутый, Дирку даже и в голову не пришло бы взяться за работу, если бы не одно весьма важное обстоятельство.

Триста фунтов в день плюс расходы.

Клиент согласился не раздумывая. А когда Дирк завел свою обычную песню о том, что используемые им методы, основанные в том числе на фундаментальной взаимосвязи явлений, зачастую ведут к расходам, которые неискушенному глазу могут показаться вовсе не имеющими отношения к сути расследуемого дела, клиент просто отмахнулся от этих рассуждений, как от не заслуживающих внимания пустяков. Это Дирку в клиенте понравилось.

Единственное, на чем настаивал клиент вопреки своему абсолютному, сверхчеловеческому здравомыслию, так это на том, что Дирк должен обязательно, всенепременно, неукоснительно, без каких-либо условий и оговорок, пусть даже самых что ни на есть ничтожных, быть в полной и совершенной готовности к работе в полседьмого утра. Ровно.

Ничего не поделаешь, придется его вразумить. Шесть тридцать утра — дикое время, и он, клиент, очевидно, пошутил. Почти наверняка имелся в виду цивилизованный отрезок с шести тридцати до полудня, и если клиент вздумает по этому поводу скандалить, Дирку ничего не останется, как привести кое-какие статистические выкладки. В первой половине дня еще никто никого не убивал. Никогда. Люди на такое не способны. Чтобы взыграла жажда крови, необходим плотный обед. Дирк мог доказать это цифрами.

Знает ли Энсти (так звали клиента — странного, впечатлительного человека лет эдак тридцати пяти, обладателя глаз навыкат, узкого желтого галстука и особняка на Лаптон-роуд; Дирку он не нравился — вид у клиента был такой, будто он пытается проглотить рыбину)… так вот, знает ли он, что шестьдесят семь процентов всех опрошенных убийц предпочитали обедать печенью и беконом? Еще двадцать два метались между омлетом и рисом с креветками. Таким образом, мы одним махом избавляемся от восьмидесяти девяти процентов угроз, а если вычтем еще и тех, кто не прочь по-хрумкать салатов и навернуть сандвич с ветчиной или индейкой, то, подсчитав способных обдумать план действий без обеда, обнаружим результат, близкий к ничтожному и граничащий с блажью.

После половины третьего, ближе к трем пополудни стоит насторожиться. На полном серьезе. Даже в те дни, когда, казалось бы, все складывается благополучно. Пусть вам не грозили расправой незнакомые детины с зелеными глазами — все равно после обеденного перерыва будьте бдительны, как ястреб. По-настоящему опасное время наступает около четырех, когда на улицу высыпают разбойничьи шайки издателей и агентов, доведенные до бешенства феттучини и коктейлями и пытающиеся остановить такси. Именно этот час — настоящее испытание человеческой души. Шесть тридцать утра, говорите? Выкиньте из головы! Берите пример с Дирка.

Утвердившись как следует в своей решимости, Дирк вышел на морозный воздух и размашисто зашагал прочь.

— Эй, надеюсь, вы не откажетесь заплатить за газету, да, мистер Дирк?.. Сэр?.. — окликнул его владелец киоска, рысью припустивший следом.

— Ах, Бейтс! — надменно бросил Дирк. — Опять вы со своими надеждами! Вечно на что-то уповаете — не на одно, так на другое. Мой вам совет — успокойтесь. Жизнь, переполненная надеждами, трудна. Ее плоды — печаль и разочарование. Учитесь радоваться здесь и сейчас.

— По-моему, она стоит двадцать пенсов, сэр, — продолжал настаивать Бейтс.

— Ладно, только ради вас. Есть ручка? Сгодится обычная шариковая.

Бейтс достал из внутреннего кармана ручку и протянул Дирку, который оторвал уголок газеты с ценой, нацарапал выше: «Я вам должен» — и вручил обрывок киоскеру.

— Мне приложить это к остальным распискам, сэр?

— Приложите куда угодно, лишь бы это доставило вам наибольшее удовольствие, дорогой Бейтс. Только так и никак иначе. А теперь прощайте, уважаемый!

— Надеюсь, вы не откажетесь вернуть мне ручку, мистер Дирк?

— Верну, как только придет время, мой дорогой Бейтс, — откликнулся Дирк, — вы вполне можете на это рассчитывать. А пока ее ждут великие дела. Не унывайте, Бейтс, никогда не унывайте. И забудем уже об этом.

Предприняв еще одну вялую попытку, человечек махнул рукой и поплелся обратно к киоску.

— Надеюсь, еще увидимся, мистер Дирк, — крикнул он через плечо, впрочем, без особого энтузиазма.

Дирк снисходительно кивнул головой в спину киоскеру и заспешил прочь, на ходу разворачивая газету на странице с гороскопом.

«Почти все принятые сегодня решения окажутся неверными», — напрямик заявлял гороскоп.

Дирк со злостью перевернул страницу. Он ни на секунду не мог согласиться с утверждением, что огромные, вращающиеся на расстоянии многих световых лет от Земли глыбы знают о твоей сегодняшней жизни больше, чем ты сам. Просто так уж случилось, что Великому Заганзе, старому приятелю Дирка, был известен день его рождения, и он намеренно писал в колонке всякую чушь, чтобы вывести его из себя. С тех пор как Великий Заганза занялся составлением гороскопов, спрос на газету упал почти на одну двенадцатую. Почему — знали только они с Дирком.

Дирк прибавил шагу, на ходу просматривая газету. Как всегда, ничего интересного. Куча материала о поисках Джанис Смит, пропавшей без вести из аэропорта Хитроу сотрудницы авиакомпании, и рассуждения о том, как получилось, что она исчезла без следа. В газете напечатали ее последнюю фотографию — девочка лет шести, с косичками, сидела на качелях. По словам ее отца, мистера Джима Пирса, которые приводились тут же, на фото его дочь вполне можно было узнать, но все-таки она уже успела подрасти и в жизни выглядела лучше. С досадой Дирк сунул газету под мышку и зашагал дальше, сосредоточившись на более захватывающей теме.

Триста фунтов в день. Плюс расходы.

Интересно, как долго удастся поддерживать в мистере Энсти бредовую идею, что за его жизнью охотится высоченная косматая тварь с зелеными глазами и рогами, которая то и дело подает ему знаки: то контракт, составленный на каком-то невразумительном языке и подписанный кровью, то нечто, напоминающее садовую косу? Существо обладало еще одной достойной внимания особенностью: никому не удавалось его увидеть, кроме самого клиента, который наотрез отказывался признать, что это просто игра света.

Три дня? Четыре? Дирк не надеялся протянуть с серьезной миной целую неделю, поэтому подсчитал, что в качестве компенсации за беспокойство получит примерно тысячу. А в список косвенных, но не подлежащих обсуждению расходов он включит новый холодильник. Хороший. К тому же избавление от старого холодильника определенно соответствовало концепции взаимосвязи явлений.

Представив, как он вызовет кого-нибудь и холодильник просто погрузят на тележку и увезут, он принялся весело насвистывать, затем повернул на Лаптон-роуд и с удивлением обнаружил скопление полицейских машин. И «скорую помощь». Эта картина ему не понравилась. Почему-то она не вязалась в его голове с мечтами о новом холодильнике.

Глава 5

Дирк отлично знал Лаптон-роуд — широкую зеленую улицу с солидными особняками поздневикторианского периода, надменными и прочными, не приемлющими вида полицейских машин. Особенно в таком количестве, да еще и с включенными мигалками. Обитателям Лаптон-роуд было больше по душе созерцать одну-единственную симпатичную полицейскую машинку, живо и основательно патрулирующую их улицу, а заодно добавляющую живости и основательности их имуществу. Однако стоило зажечься противным синим мигалкам, от которых до белых костяшек сжимались кулаки, в их свете моментально поблекли не только аккуратно выложенные кирпичом стены, но и сами ценности, олицетворением коих служил тот кирпич.

В окнах домов замелькали встревоженные лица, озарявшиеся мерцающими синими лучами.

Их было три. Три полицейские машины, брошенные как попало на проезжей части, что явно не вписывалось в общепринятые правила парковки. Миру послали серьезный сигнал: сейчас здесь работает Закон, поэтому все остальные, кто явился на Лаптон-роуд по своим обычным, приятным и радостным делам, могут идти к черту.

Дирк торопливо шел по улице, под тяжелым кожаным пальто от пота щипало спину. Впереди как шлагбаум маячил констебль с разведенными в стороны руками, но Дирк убрал его с дороги, огорошив стремительным потоком слов, на который у констебля с ходу не нашлось подходящего ответа. Дирк поспешил к дому.

У входа его остановил второй полицейский, и Дирк уже собирался ловко взмахнуть у него перед носом просроченной дисконтной карточкой «Маркс и Спенсер», — трюк, который он долгими вечерами репетировал перед зеркалом в отсутствие другой работы, — когда офицер вдруг произнес:

— Эй, вы, часом, не Джентли?

Дирк глянул на него с опаской. Затем буркнул нечто невразумительное, что могло означать и «да», и «нет» — смотря чем обернется дело.

— Интересуюсь потому, что вас хотел видеть шеф.

— Вот как? — удивился Дирк.

— Я узнал вас по описанию, — пояснил офицер, с легкой ухмылкой оглядел его с ног до головы и продолжил: — Вообще-то в выражениях шеф не стеснялся. И даже послал за вами Ищейку Боба. Могу поспорить, он вас не нашел. После встречи с Ищейкой Бобом люди едва передвигают ноги. Нет, у них, конечно, остаются силы отвечать на вопросы, но и только. Давайте проходите. Лучше без меня, — тихо добавил он.

Дирк взглянул на дом. Окна закрывали сосновые ставни. Хотя во всех прочих отношениях дом казался ухоженным, выхоленным так, что достаток его обитателей безоговорочно бросался в глаза, закрытые ставни наводили на мысль о внезапном разорении.

Как ни странно, с подвального этажа доносилась музыка или скорее обрывок какой-то песни. Он упорно повторялся вновь и вновь, словно заело пластинку. Интересно, почему никто не выключит проигрыватель или хотя бы не подтолкнет головку? Мелодия была очень знакомой, и Дирк решил, что, вероятно, слышал ее недавно по радио, только никак не мог припомнить названия. Слова звучали так:

и так далее.

— Вам следует пройти в подвал, — безучастно произнес полицейский, как будто находящийся в здравом уме человек сам об этом догадаться не мог.

Дирк быстро кивнул и бросился по ступеням к приотворенной входной двери. Он передернул плечами, тряхнул головой, чтобы собраться с мыслями, и вошел.

Передняя говорила о зажиточности хозяев, вкус которых, впрочем, сложился не иначе как во времена студенчества. Дощатый пол покрывал толстый слой полиуретанового лака, на белых стенах висели греческие коврики, пусть и довольно дорогие. Дирк мог поспорить (только не на деньги), что при тщательном осмотре среди множества великих тайн обнаружится пятьсот акций «Бритиш телеком» и коллекция альбомов Боба Дилана, включая «Blood on the Tracks».

В передней стоял еще один полицейский, до неприличия юный. Прислонившись спиной к стене и прижав к животу каску, он рассматривал пол. Бледное лицо лоснилось от пота. Он бросил на Дирка невыразительный взгляд и едва кивнул в направлении лестницы.

Снизу доносились все те же звуки:

Дирка трясло от злости, да так, что хотелось садануть по чему-нибудь или кого-нибудь придушить. Уже бы начать горячо доказывать, что он тут вовсе ни при чем, однако, пока никто не заявлял обратного, сделать этого он не мог.

— Долго вы здесь торчите? — резко спросил он.

Полицейскому пришлось собраться с мыслями, чтобы ответить.

— С полчаса как прибыли, — прохрипел он. — Черт-те что, а не утро. Сплошная беготня.

— Вот только не надо про беготню, — бросил Дирк, сам не зная к чему, и стал спускаться по лестнице.

Внизу, в узком коридоре, едва держалась на навесах выбитая кем-то дверь, ведущая в просторную комнату. Только Дирк собрался войти, как оттуда вынырнула фигура и перегородила ему путь.

— Мне очень не нравится, что ты оказался замешанным в это дело, — заговорила фигура. — Очень. Расскажи, как ты с ним связан, чтобы я понял, почему мне это так не нравится.

Дирк изумленно уставился на чисто выбритое узкое лицо.

— Джилкс?!

— Чего ты смотришь на меня, будто перепуганный — как его там? — ну эти, которые похожи на тюленей, только хуже? Огромные, жирные твари… Дюгони, вот! Не смотри на меня, как перепуганный дюгонь. Почему этот… — Джилкс ткнул пальцем в направлении комнаты, — почему этот… человек написал твое имя и телефон на набитом деньгами конверте?

— А сколь… — начал было Дирк, — сколько мы уже не виделись, Джилкс? Как вас занесло в такую даль? Странно, вам ведь здесь вроде не климат.

— В конверте триста фунтов, — отрезал Джилкс. — За что?

— Может, позволите мне поговорить с клиентом? — спросил Дирк.

— С клиентом? Ну-ну! — зловеще произнес Джилкс. — Давай. Попробуй. Почему бы тебе и вправду с ним не поговорить? Интересно послушать, что ты ему скажешь.

Он отошел в сторону и жестом пригласил Дирка войти.

Тот собрался с мыслями и шагнул вперед, напустив на себя показное спокойствие, которое через секунду улетучилось.

Большая часть клиента очень удобно устроилась в кресле напротив проигрывателя. Кресло стояло в оптимальной позиции — на расстоянии, примерно в два раза превышающем дистанцию между колонками, что, как правило, считается идеальным для восприятия стереозвука.

Казалось, клиент сидит в обычной расслабленной позе, скрестив ноги, рядом на столике — недопитая чашка кофе. Как ни прискорбно, его голова расположилась строго по центру вращающейся пластинки, при этом держатель головки то прижимался к шее, то убегал, попадая иглой в один и тот же паз. С каждым поворотом, длящимся приблизительно две секунды, голова бросала на Дирка укоризненный взгляд и будто говорила: «Видишь, что получается, когда не приходишь вовремя, как тебя просят», затем отворачивалась к стене и через мгновение вновь смотрела на него с еще большим упреком.

Комната поехала перед глазами, Дирк ухватился рукой за стену, чтобы устоять на ногах.

— Так для какого же дела тебя нанял клиент? — очень тихо спросил из-за спины Джилкс.

— Ох, да пустяки, — промямлил Дирк. — Никакой связи со всем этим… Нет, он… э-э-э… ничего похожего не упоминал. В общем, я смотрю, вы очень заняты. Думаю, мне следует забрать гонорар и уйти. Говорите, он оставил для меня деньги?

После этих слов Дирк как подкошенный упал на венский стул, который тут же под ним развалился.

Джилкс помог ему встать и прислонил к стене. Затем ненадолго вышел и вернулся с графинчиком и стаканом на подносе, налил в стакан немного воды и выплеснул в лицо Дирку.

— Лучше?

— Нет, — отфыркиваясь, ответил тот. — Может, вы хотя бы вырубите пластинку?

— Это дело судмедэкспертов. Пока эти умники не приехали, трогать ничего нельзя… А вот, наверное, и они. У меня мало времени. Выйди пока во двор, глотни свежего воздуха. Только за перила держись. И будь любезен, постарайся не выглядеть таким зеленым. Тебе не идет этот цвет.

Джилкс обернулся, бросил усталый, злой взгляд на Дирка и уже хотел было подниматься по лестнице навстречу вновь прибывшим, чьи голоса доносились сверху, но вдруг остановился и несколько секунд смотрел на неутомимо вращающуюся голову.

— Знаешь, — наконец произнес он, — мне так надоели эти выскочки со своими показными самоубийствами. Им лишь бы напакостить!

— Самоубийство?! — изумился Дирк.

Джилкс обвел взглядом комнату.

— Окна забраны железными решетками в полдюйма толщиной, — сказал он. — Дверь заперта изнутри — ключ все еще в замке — и заставлена мебелью. Застекленная дверь во внутренний двор закрыта на засовы. Подземного хода не обнаружено. Убийце на обратном пути пришлось бы как следует поработать стекольщиком. Но оконная замазка все равно старая, и краска на ней уже давно засохла. Нет. Никто не выходил из этой комнаты, никто, кроме нас, не врывался в нее, и убийцы — не мы, это я знаю точно. У меня нет времени возиться с этим делом. Явно самоубийство и специально запутанное. Прибил бы покойника за то, что отнимает у полиции время.

Джилкс взглянул на наручные часы и продолжил:

— Знаешь что? Придумай мне для отчета правдоподобную версию, как ему удалось такое проделать, и я отдам тебе ту самую улику, что лежит в конверте. Только вычту двадцать процентов за моральный ущерб — ведь мне пришлось сдерживаться, чтобы не двинуть тебе в зубы.

Дирк на мгновение задумался, не упомянуть ли, что клиент жаловался на визиты агрессивного зеленоглазого, покрытого шерстью великана, который регулярно возникал из ниоткуда и горланил что-то насчет контрактов и обязательств, размахивая сверкающей, остро наточенной косой, но, хорошенько все взвесив, решил промолчать.

Наконец его пробрало. За смерть клиента он не мог как следует на себя разозлиться, потому что это было слишком большое, непосильное бремя. Но теперь, когда Джилкс его унизил, а у него не оказалось ни сил, ни духу сопротивляться, он вдруг рассвирепел.

Резко отвернувшись от своего мучителя, он пошел во внутренний дворик побыть один на один с закипевшей злостью.

Дворик представлял собой маленькое, выложенное плиткой пространство, обращенное на запад и ограниченное высокой торцевой стеной дома и еще одной высокой стеной какого-то промышленного здания, а потому по большей части лишенное солнечного света. Посреди дворика по чьей-то прихоти располагались солнечные часы. Если бы на них попал хоть какой-то свет, сразу стало бы ясно — время близится к полудню. На часах как на насесте сидели птицы. В горшках торчало несколько довольно чахлых растений.

Дирк воткнул в рот сигарету и в отчаянии едва не сжег ее, прикуривая.

все еще доносилось из дома.

От соседних садов дворик отделяла аккуратная ограда. Сад слева был такого же размера, что и дворик, справа — немного больше, благодаря тому что стена промышленного здания до него не доходила. Все вокруг несло на себе печать ухоженности. Ничего вычурного или показного, просто возникало ощущение, что дела у обитателей идут прекрасно и содержание домов не представляет никаких проблем. Дом справа, к примеру, выглядел так, словно швы в его кирпичной кладке на днях были заново расшиты, а окна — отполированы.

Глубоко вздохнув, Дирк на секунду задержал взгляд на просматривающемся вверху между стенами клочке неба — серого и пасмурного. Он смутно осознавал, что в доме сейчас толчется народ, что-то меряют рулетками, фотографы делают снимки, кто-то убирает с пластинки отсеченную голову… Под облаками плыло какое-то темное пятнышко. Дирк обрадовался, что после всего увиденного еще способен хоть на чем-то сосредоточиться.

Наконец назойливая песня стихла, и теперь в полуденном воздухе откуда-то издали плыл мирный звук работающего телевизора.

Дирк, однако, с большим трудом мог хоть что-то расслышать. Его отвлекал пронзительный, отупляющий звон в голове — отголоски чувства вины. Не обычного чувства вины, возникающего как шумовой фон от осознания, что двадцатый век заканчивается, а ты все еще жив, — на него Дирк быстро находил управу. Это было ошеломляюще четкое уразумение: «Во всем этом кошмаре виноват я, и только я». Никакие усилия не помогали избежать ударов огромного колокола. Бом… и снова взз… бом… и опять бом… бом… бом…

Он попытался вспомнить подробности рассказа (бом… бом…) покойного клиента (бом…), но это было практически невозможно (бом…) со звоном в голове (бом…). Человек жаловался, что (бом…) — Дирк сделал глубокий вдох — (бом…) его преследовал (бом…) огромный (бом…) косматый зеленоглазый монстр с косой в руках.

Бом!

Дирк тогда еще мысленно улыбнулся.

Бум, бом, бум, бом, бум, бом!

И подумал: «Вот болван!»

Бум, бум, бум, бум, бом!

Коса (бом…) и контракт (бом…).

Он не знал, даже не догадывался, что это за контракт.

«Ну да, конечно», — подумал он (бом…).

Однако у него вдруг возникло смутное ощущение, что контракт, возможно, связан с картошкой. Ведь там была какая-то запутанная история (бум, бум, бум…).

Дирк тогда еще с серьезным видом кивнул (бом…) и поставил обнадеживающую галочку в блокноте (бом…), который специально держал на столе, чтобы ставить обнадеживающие галочки (бом, бом, бом…). В тот миг он испытал гордость: ему удалось создать впечатление, что галочка поставлена ровно напротив слова «картошка».

Бом, бом, бом, бом!

Мистер Энсти сказал, что объяснит, при чем тут картошка, когда Дирк придет выполнять задание.

И Дирк легко (бом…), как ни в чем не бывало (бом…), грациозно взмахнул рукой (бом, бом, бом…) и пообещал явиться в шесть тридцать утра (бом…), потому что ровно в семь (бом…) наступал час расплаты по контракту.

Дирк вспомнил, как поставил еще одну птицу напротив несуществующей записи «Срок расплаты по картофельному контракту — 7.00». (Бом…)

Он больше не мог выносить весь этот звон. Не мог винить себя за произошедшее. Впрочем, мог. Конечно, мог. И винил. Это действительно была его вина (бом…). Дело в том, что у него не получалось одновременно винить себя и размышлять о случившемся. Ему предстояло докопаться до самых корней ужасного происшествия (бом…), а для этого нужно было каким-то образом избавиться (бом…) от звона.

Пока он обдумывал свое затруднительное положение, его вдруг захлестнула волна злости. Он ненавидел этот двор. Эти дурацкие солнечные часы, аккуратно выкрашенные окна, отвратительно элегантные крыши. Ему хотелось переложить вину с себя на блестящую краску, на жутко опрятную брусчатку под ногами, на омерзительно ровно затертые швы в кирпичной кладке.

— Простите…

— Что? — Он резко обернулся.

Бурлящий поток мыслей прервал сдержанный, вежливый голос.

— Вы знаете что-нибудь о?.. — Легким взмахом руки женщина выразила свое отношение ко всей этой неприятной истории, связанной с подвальным этажом и ужасным сборищем полицейских. Запястье украшал красный браслет — в тон оправе очков. Она стояла у ограды дома справа, на лице читались легкое беспокойство и неприязнь.

Дирк безмолвно смотрел на нее. Лет сорок с хвостиком, ухоженная, из тех, на кого обязательно и моментально обращаешь внимание.

Женщина тревожно вздохнула.

— Знаю, история страшная и все такое, — сказала она, — но скоро ли это закончится, как вы думаете? Мы вызвали полицию только потому, что от этой жуткой песни едва не лезли на стену. Все это немного…

Она вызывающе взглянула на него, и Дирк тотчас решил, что все произошло из-за нее. Вот на кого вполне можно взвалить вину, а он тем временем во всем разобрался бы! Она этого заслуживала — уже потому хотя бы, что носила такой браслет.

Не проронив ни слова, он развернулся к ней спиной и понес свой бурлящий гнев обратно в дом, где он быстро начал застывать и превращаться в нечто твердое и эффективное.

— Джилкс! — крикнул он. — Насчет вашей теории о показушном самоубийстве. Мне она нравится. Вполне правдоподобно, на мой взгляд. По-моему, я знаю, как этот негодяй оторвал себе голову. Несите ручку. И бумагу.

Он победоносно уселся за стол вишневого дерева в сельском стиле и проворно набросал схему событий, в которой участвовала домашняя и кухонная утварь, раскачивающийся, утяжеленный грузом светильник, затем сделал довольно точную раскадровку по времени и не забыл акцентировать важный факт, что проигрыватель был японского производства.

— Это придется по душе вашим ребятам-криминалистам, — проницательно заявил он Джилксу.

Ребята-криминалисты посмотрели на схему, ухватили основной смысл и согласились. Схема была простая, неправдоподобная и именно в том духе, который обязательно одобрит главный судмедэксперт, потому что ему, как и им, хотелось провести отпуск в Испании.

— Если только, — добавил как ни в чем не бывало Дирк, — вас не интересует версия, что умерший заключил с неким потусторонним агентством дьявольский контракт, по которому как раз сегодня наступил час расплаты.

Ребята-криминалисты переглянулись и отрицательно покачали головами. Затянувшееся утро им явно начинало надоедать, и поворот разговора в это русло только все запутал бы, а дело вполне можно было сбыть с рук еще до обеда.

Довольный Дирк пожал плечами, отсчитал свою долю от улики и, кивнув напоследок полицейским, пошел наверх.

В передней до него дошло, что тихий шум дневного телеэфира, который он слышал в саду, в доме раньше заглушала заевшая пластинка.

Теперь он внезапно понял: телевизор работает где-то наверху. Дирк быстро оглянулся, убедился, что на него никто не обращает внимания, поставил ногу на нижнюю ступень и с удивлением посмотрел на лестницу.

Глава 6

Покрытие ступеней напоминало простую, но элегантную циновку. Дирк бесшумно прошел наверх мимо каких-то элегантных засушенных штуковин в вазоне и заглянул в комнаты на втором этаже. Обставлены они были тоже сухо, но элегантно.

Признаки жизни бросались в глаза только в большей из двух спален. Ее интерьер явно продумывали с тем расчетом, чтобы дать лучам утреннего солнца поиграть на изысканных букетах цветов и стеганых одеялах, набитых чем-то вроде сена, однако разбросанные всюду носки и бритвенные лезвия будто вели стратегический захват территории. Здесь четко ощущалось отсутствие женского начала — так ощущается отсутствие картины, еще недавно украшавшей стену. В комнате царил дух тоски и уныния, а скопившийся под кроватью хлам просился на помойку.

В примыкавшей к спальне ванной перед умывальником висел золотой диск за продажу пятисот тысяч пластинок «Горячая картошка» группы «Кулачный бой и третье тихое помешательство». Дирк припомнил, что вроде бы читал кусок интервью с лидером группы (музыкантов в ней было двое, один из них — лидер) в воскресной газете. На вопрос о названии группы лидер ответил, что с ним связана одна интересная история, которая на поверку оказалась не такой уж интересной. «Оно может означать все, что душе угодно», — пожал он плечами, сидя на диване в офисе своего менеджера где-то на задворках Оксфорд-стрит.

Дирк тогда еще представил, как журналист вежливо кивает и строчит в блокноте, и желудок свернулся отвратительным узлом, который удалось развязать только с помощью джина.

Горячая картошка… Вид золотого диска в красной рамке натолкнул Дирка на мысль: не на этой ли пластинке вертелась голова покойного мистера Энсти? Горячая картошка. Ты ее не подбирай.

Что бы это значило?

Все, что душе угодно, с тяжелым сердцем подумал Дирк.

Еще он вспомнил, что в интервью Пейн (так звали лидера группы «Кулачный бой и третье тихое помешательство») утверждал, будто основой для стихов к этой песне послужил разговор, подслушанный в каком-то кафе или сауне, или самолете, или еще где-то, — он переписал его почти дословно. Интересно, подумал Дирк, что почувствовали бы участники того разговора, если бы услышали, как их слова раз за разом перепевают при сегодняшних обстоятельствах?

Он присмотрелся к ярлыку в центре золотого диска. Сверху было выведено: «АРРГХ», а ниже имена авторов — «Пейнтон, Мэлвилл, Энсти».

Мэлвилл, по-видимому, был вторым участником группы, не лидером. А поскольку среди авторов столь популярного сингла было указано имя Джеффа Энсти, становилось понятно, откуда у него взялись деньги на такой дом. Когда Энсти говорил о контракте, связанном с «картошкой», он предполагал, что Дирк знает, о чем идет речь. Дирк же не колеблясь предположил, что Энсти бредит. Если кто-то несет вздор о зеленоглазых чудищах с косами в руках, очень легко прийти к выводу, что картошка — тоже вздор.

Дирк беспокойно вздохнул. Награда висела на стене до неприличия ровно и торжественно, и он слегка сдвинул рамку, чтобы придать ей более живой вид. Из-за рамки выпал конверт и спланировал вниз. Дирк попытался его поймать, но безуспешно. Чертыхаясь, он нагнулся и поднял конверт с пола.

Это был довольно большой конверт из качественной плотной бумаги кремового цвета, с одной стороны разорванный и заклеенный липкой лентой. Вообще он выглядел так, будто его вскрывали, а потом запечатывали много раз: на нем стояли несколько имен получателей — каждое зачеркивали и вместо него писали новое.

Последним значился Джефф Энсти. Во всяком случае, так решил Дирк — это имя единственное не было перечеркнуто жирной линией. Дирк пригляделся к другим именам, пытаясь их разобрать.

Что-то шевельнулось в памяти при виде пары фамилий, однако необходимо было тщательнее осмотреть конверт. Он давно хотел обзавестись лупой — с тех самых пор, когда стал детективом, — да все не подворачивался случай. Перочинного ножика под рукой тоже не оказалось, поэтому он с неохотой решил, что сейчас благоразумнее всего спрятать конверт в одном из потайных карманов пальто и изучить позднее, в одиночестве.

Дирк мельком проверил, не завалялось ли за рамкой еще что-нибудь ценное, но тщетно. Он вышел из ванной и продолжил исследовать дом.

Вторая спальня была чисто убранной, но бездушной. Нежилой. Кровать из сосны, стеганое одеяло да старый затрапезный комод, который явно пытались обновить, окунув в бак с кислотой, — вот и вся обстановка. Дирк закрыл дверь и стал подниматься по шаткой белой лестничке в мансарду, откуда доносились вопли Багза Банни.

Наверху, на крохотной лестничной площадке одна из дверей вела в ванную комнату, до такой степени тесную, что легче, наверное, было не заходить в нее, а засовывать туда поочередно нуждающиеся в мойке конечности. В полуотворенном состоянии дверь держалась благодаря зеленому шлангу, тянувшемуся от крана с холодной водой над умывальником через лестничную площадку в жилое чердачное помещение под сильно скошенной крышей — единственную на верхнем этаже комнату. Человек, рост которого хотя бы приближался к среднему, мог не пригибать голову лишь в нескольких ее точках.

Ссутулившись, Дирк стоял в дверном проеме и с беспокойством озирал ее содержимое. От комнаты веяло запущенностью. Сквозь задернутые шторы едва проникали лучи солнца; помимо них, освещение дополнял лишь мерцающий экран с мультяшным кроликом. Под самой пологой частью потолка стояла незаправленная кровать с влажными, сбитыми простынями. Кое-где на стенах и почти вертикальных поверхностях потолка висели журнальные картинки. Между ними не прослеживалось никакой единой темы или замысла: среди пары шикарных немецких автомобилей и весьма смелой рекламы бюстгальтеров красовалось вырезанное как попало изображение фруктового пирога, кусок объявления о страховании жизни и прочие беспорядочные фрагменты: выбирали и развешивали их явно наобум, ни на минуту не задумываясь о смысле и впечатлении, которое они производят.

Шланг завивался кольцом на полу и огибал придвинутое поближе к телевизору дряхлое кресло.

Кролик неистовствовал. Мерцающий свет от его метаний отражался на потертых ручках кресла. Багз отчаянно дергал рычаги управления самолета, несущегося с бешеной скоростью вертикально вниз. Внезапно он обнаружил кнопку «Автопилот» и нажал ее. Из шкафа вылез робот-пилот, оценил обстановку и спрыгнул с парашютом. Самолет со свистом летел к земле, но, к счастью, на полпути иссякло горючее, так что кролику удалось выжить.

Дирк заметил чью-то макушку.

Волосы на ней были темные, спутанные и жирные. Дирк долго колебался, прежде чем подойти к креслу и проверить, на чем держится голова. Чувство облегчения от того, что голова все-таки соединяется с живым телом, было слегка омрачено видом того самого тела.

В кресле, сгорбившись, сидел мальчик.

Лет примерно тринадцати-четырнадцати, он, хотя и не имел каких-то особых физических недостатков, выглядел все же не вполне здоровым. С обвисшими волосами и опущенной на плечо головой, свернувшись клубком, он лежал в кресле, словно его выбросило туда из проходившего мимо поезда. Из одежды на нем была лишь дешевая кожаная куртка да спальный мешок.

Дирк в изумлении смотрел на него.

Кто это? Как может мальчик просто сидеть перед телевизором в доме, где человек только что лишился головы? Знает ли он о случившемся? Знает ли о нем Джилкс? Удосужился ли Джилкс сюда подняться? Впрочем, несколько лестничных пролетов для почти распутавшего дело о хитроумном самоубийстве полицейского — это слишком.

Секунд через двадцать глаза мальчика нехотя поднялись на Дирка, совершенно ничего не выразили, вновь опустились и захватили цель — кролика.

Дирк не привык, чтобы его в упор не замечали окружающие. Он оглядел себя и лично удостоверился, что просторное кожаное пальто и вызывающая красная шляпа на месте, а его силуэт четко и выразительно очерчен в свете дверного проема.

На мгновение он ощутил неуверенность в себе и кашлянул, чтобы представиться, но так и не привлек внимания мальчика. Дирку это не понравилось. Парнишка нарочно и явно злонамеренно смотрел в телевизор, а не на него. Дирк нахмурил брови. Ему показалось, что в комнате растет напряжение — она будто наполнилась паром и тяжелым шипением. Дирк не знал, как на это реагировать. Шипение усиливалось, но вскоре после резкого щелчка внезапно смолкло.

Точно большая толстая змея, мальчишка медленно вытянулся, повис на подлокотнике и проделал ряд сложных, невидимых Дирку манипуляций — как оказалось, с электрочайником. Когда мальчишка вернулся в прежнее положение, в правой руке у него была пластмассовая чашка, откуда он стал подцеплять и закидывать в рот дымящуюся резиноподобную гадость.

Кролик завершил маневры и уступил место нахрапистому актеру, который напористо призывал телезрителей покупать какой-то сорт пива, не приведя в обоснование ничего лучшего, чем свое якобы незаинтересованное мнение.

Дирк почувствовал необходимость заявить о себе чуть настойчивее. Он прошел в комнату и встал между мальчишкой и телевизором.

— Малыш, — произнес Дирк, надеясь, что его голос звучит твердо и одновременно ласково, но ни в коем случае не снисходительно, неискренне или панибратски. — Я хочу знать, кто…

В это мгновение его отвлек вид с новой точки обзора. С другой стороны кресла стояли большая, наполовину пустая коробка с сублимированной лапшой, большая, наполовину пустая упаковка батончиков «Марс», наполовину уничтоженная пирамида из банок с газировкой. К болтавшемуся тут же концу шланга, который, по всей видимости, использовался для наполнения чайника, был приделан пластмассовый вентиль.

Дирк просто хотел спросить у мальчишки, кто он такой, но внезапно уловил очевидное семейное сходство. Вне всякого сомнения, мальчишка приходился сыном недавно обезглавленному Джеффри Энсти. Вероятно, его поведение объяснялось шоком. Либо он вообще ничего не знал о случившемся. Или, возможно…

Дирк не любил долго думать.

Он вообще не мог ясно мыслить, когда у него за спиной телевизионщики от лица производителя зубной пасты пытались вызвать его глубокую озабоченность процессами, которые, возможно, происходят у него во рту.

— Знаешь, — сказал он, — мне вовсе не хочется тревожить тебя в столь трудный и скорбный час, но все-таки скажи, ты сам понимаешь, что это время для тебя действительно трудное и скорбное?

Тишина.

Ладно, подумал Дирк, попробуем слегка затянуть гайки. Он прислонился спиной к стене, заложил руки в карманы и, словно говоря: «Значит, по-хорошему ты не согласен», несколько минут задумчиво изучал пол, затем резко вскинул голову и сурово посмотрел прямо в глаза мальчишке.

— Должен сообщить тебе, малыш, что твой отец умер! — выпалил он.

Возможно, его слова возымели бы действие, если бы в это время не включился очень популярный и продолжительный рекламный ролик — выдающийся образец в своем жанре.

Во вступительных кадрах ангел Люцифер падает с небес в преисподнюю, прямиком в горящее озеро, и преспокойно сидит там, пока проходящий мимо демон не вручает ему баночку газировки под названием «Сад». Осторожно попробовав, он жадно поглощает ее содержимое, поворачивается к камере, надевает крутые солнечные очки и восклицает: «А теперь поджаримся по-настоящему!» Снова ложится и блаженствует в куче горящих углей.

И тут до невозможности низкий, хриплый голос с американским акцентом (хозяин которого, судя по всему, сам только что выполз если не из преисподней, так уж точно из какого-нибудь питейного заведения в Сохо и жаждет поскорее заползти туда снова, чтобы замариноваться до следующей озвучки) рычит: «Сад! Напиток из-з-с-ада…» Баночка слегка поворачивается, чтобы скрыть букву «С».

«По-моему, богословы толкуют эту историю несколько иначе, — думал Дирк, — но что такое капля лжи в столь бурном потоке информации?»

Люцифер вновь осклабился в камеру и заявил: «Не зря я пал…» Затем, чтобы отполировать эффект, а заодно, если зритель окончательно отупел от всей этой мешанины и забыл, что значит «пал», напомнить ему значение этого слова, были еще раз прокручены начальные кадры, где Люцифера изгоняют с небес.

Действо полностью поглотило внимание мальчугана.

Дирк опустился на корточки между ним и телевизором.

— Послушай меня, — начал он.

Мальчик вытянул шею, чтобы увидеть из-за Дирка экран. Немного изменив положение, он продолжал смотреть телевизор и запихивать в рот лапшу.

— Слушай, — настаивал Дирк.

Он почувствовал, что может не справиться с ситуацией. И дело было даже не в том, что вниманием мальчика целиком завладел телевизор. Похоже, ничего на свете для него не имело значения и не существовало. Дирк в его глазах представлял собой бесполезный, загораживающий телевизор предмет. Мальчишка, по-видимому, не вредничал, а просто хотел смотреть сквозь Дирка.

— Послушай, давай выключим это на минутку? — Дирк пытался говорить спокойно.

Мальчик не ответил, лишь слегка напряглись плечи. Дирк обернулся и стал искать кнопку, чтобы выключить телевизор, но тщетно. Панель управления, казалось, служила единственной цели: чтобы телевизор работал всегда. На ней не обнаружилось ни одной кнопки «выкл.». В конце концов Дирк просто выдернул шнур из розетки и вновь посмотрел на мальчишку, который тут же со всей силы заехал лбом ему в нос.

Дирк почувствовал, как от жуткого удара хрустит перегородка, когда они оба завалились назад, в сторону телевизора, однако звук ломающейся кости и его собственный крик от ужасной боли заглушил дикий, яростный вопль, вырвавшийся из глотки мальчишки. Дирк беспомощно размахивал руками, пытаясь защититься, но мальчишка уже сидел на нем верхом, давил локтем в глазницу, его колени молотили по Дирковым ребрам, потом по челюсти и, наконец, попали в уже сломанный нос. Мальчишка изо всех сил старался дотянуться до шнура и включить телевизор. Как только это ему удалось, он вновь сел в кресло и уставился на экран.

— Могли хотя бы дождаться новостей, — уныло произнес он.

Съежившись на полу и осторожно прикрыв ладонями разбитый нос, Дирк безотрывно смотрел на чудовищно бесчувственное существо.

— Уппфф… ффммм… ннггх! — возмутился он и ненадолго затих, чтобы проверить, насколько сильно поврежден нос.

Под пальцами явно ощущалось нечто шаткое и противно щелкающее, и вообще эта часть лица приобрела крайне незнакомую форму. Он вытянул из кармана платок и приложил к носу — платок тотчас пропитался кровью. Отмахнувшись от предложений о помощи, которых, впрочем, не поступало, Дирк с трудом встал и протопал в крохотную ванную. Там он со злостью сдернул с крана шланг, нашел полотенце, смочил его холодной водой и минуту-другую прижимал к лицу, пока кровь наконец не прекратила капать. Он посмотрел на себя в зеркало. Нос определенно приобрел несколько залихватский залом. Собравшись с духом, Дирк попытался было его поправить, но духу все-таки не хватило. Нестерпимую боль пришлось успокаивать прикладыванием мокрого полотенца и беззвучными ругательствами.

Он еще немного постоял перед зеркалом над раковиной, тяжело дыша и свирепо выговаривая: «Ну ладно!» Выходило не особо властно, нечто вроде «У гадно!». Несколько взбодрившись — по крайней мере настолько, чтобы не расклеиться в самом ближайшем будущем, — он решительно вошел обратно в логово зверя.

Зверь внимал рекламе каких-то увлекательных развивающих викторин, заготовленных на сегодняшний вечер для преданного каналу зрителя, и даже не взглянул на Дирка.

Тот быстро подошел к окну и резко раздвинул шторы, втайне надеясь, что зверь взревет от солнечного света, но тот лишь наморщил нос. За окном мелькнула черная тень, но угол обзора не позволял разглядеть, кому она принадлежит.

Дирк обернулся к зверенышу. По телевизору передавали дневной выпуск новостей, и теперь мальчишка казался чуть более восприимчивым к миру за пределами мерцающего цветного прямоугольника. Он смотрел на Дирка кислым, измученным взглядом.

— Чёвамнадо?

— Щас уднаешь, — ответил Дирк решительно, но без всякой надежды. — Я очу… адеялся… Черт, я ее днаю!

Внимание Дирка вдруг переключилось на экран: на нем появилась более-менее свежая фотография пропавшей из аэропорта регистраторши.

— Чёвамздесьнадо? — не унимался мальчишка.

— Ч-щ-щ-щ! — прошипел Дирк, взгромоздился на подлокотник и уставился в телевизор.

Фото сделали примерно год назад, когда девушка еще не знала о существовании блеска для губ, обязательного для сотрудниц авиакомпании. У нее были завитые волосы и довольно неуверенный вид.

— Выктотакой? Чёпроисходит? — продолжал возмущаться мальчишка.

— А ну, даткнись! — рявкнул Дирк. — Я тмотрю бередачу!

По словам диктора, полицейские признались, что озадачены тем, как бесследно исчезла Джанис Смит с места происшествия. Они заявили, что не могут без конца прочесывать одни и те же помещения, и выступили с призывом отозваться каждого, у кого есть хоть какая-то идея, где искать девушку.

— Эдо боя сегредарша! Эдо мисс Пирс! — изумленно воскликнул Дирк.

Мальчишку бывшая секретарша не интересовала. Он прекратил попытки привлечь внимание Дирка, выбрался из спального мешка и улизнул в ванную.

Дирк пялился в телевизор и удивлялся, как он раньше не узнал пропавшую девушку. Однако на это имелись причины: выйдя замуж, она сменила фамилию, а фотографию, по которой ее можно было опознать, сегодня показали впервые. Странное происшествие в аэропорту сначала не вызвало у него интереса, но отныне все изменилось.

Взрыв теперь официально отнесли к разряду стихийных явлений природы.

Но что это за явление, думал Дирк, и с какой стати оно случилось?

Какое такое явление станет поджидать во втором терминале аэропорта Хитроу рейс 15.37 в Осло?

Наконец-то после нескольких недель бездействия вдруг появилось замечательное дело, требующее его непосредственного участия! Он глубоко задумался и чуть не прозевал, как звереныш прокрался обратно и юркнул в спальный мешок — ровно в это время начался рекламный блок. Первый ролик поведал о том, как обычный бульонный кубик помогает наладить семейную жизнь.

Дирк подскочил, но едва открыл рот, чтобы продолжить допрос мальчишки, как вдруг растерялся. Звереныш успел унестись далеко в глубины темного, мерцающего промывателя мозгов, и у Дирка не возникло желания вновь беспокоить его в такой момент.

Зычным рыком пообещав ребенку вернуться, Дирк тяжело заспешил вниз по лестнице. Подол длинного кожаного пальто хлопал сзади по ступеням.

В передней он налетел на Джилкса.

— Чем ты занимался? — резко спросил тот, бросив взгляд на лиловый, распухший нос.

— Долько дем, что бы бде пдиказали, — как ни в чем не бывало ответил Дирк. — Бошед даверх.

Джилкс не унимался, и Дирк великодушно рассказал, что наверху сидит свидетель, у которого есть очень ценные сведения, и предложил Джилксу самому с ним поговорить, не забыв упомянуть, что перед беседой нужно непременно выключить телевизор.

Джилкс сухо кивнул и пошел вверх по лестнице, но Дирк его остановил.

— Бам дичего в эдом добе де гажется страдным?

— Что? — раздраженно переспросил Джилкс.

— Дичего де гажется страдным?

— Каким?

— Страдным!

— Странным?

— Ду да, страдным.

Джилкс пожал плечами:

— Что ты имеешь в виду?

— Од будд-то собсем забдошеддый.

— Совсем какой?

— Забдошеддый! — снова попытался объяснить Дирк. — За-бдо-шен-ный! По-боему, эдо очедь иттедесно.

С этими словами он приподнял на прощание шляпу и торопливо вышел на улицу. И тут с неба прямо на него устремился орел, отчего он едва не угодил под колеса следующего в южном направлении автобуса № 73.

В течение двадцати минут после ухода Дирка из дома на Лаптон-роуд доносились душераздирающие крики и вопли, вызвавшие немалый переполох среди соседей. Затем «скорая» увезла останки верхней и нижней частей тела мистера Энсти, а заодно и полицейского с окровавленным лицом, и ненадолго воцарилась тишина.

Вскоре к дому подъехала еще одна патрульная машина, послышались крики «Боб тут», «Боб тут». Из машины выбрался полицейский неимоверно большого роста и плотного телосложения и поспешил наверх. Несколько минут спустя, после продолжительных стенаний и воплей, он появился вновь, зажав лицо руками, и, возмущенный до глубины души, зачем-то рванул с места так, что яростно взвизгнули шины.

Еще через двадцать минут прибыл фургон, из которого выпрыгнул полицейский с крохотным телевизором в руках. Войдя в дом, он почти сразу появился снова, ведя за собой послушного тринадцатилетнего мальчика, довольного новой игрушкой.

Как только все полицейские отбыли, оставив патрульную машину вести наблюдение за домом, из укромного места за одной из молекул в подвале возникла огромная косматая фигура с зелеными глазами.

Прислонив косу к колонке, она обмакнула длинный корявый палец в лужицу почти свернувшейся крови на проигрывателе, провела черту по низу толстого желтоватого листа бумаги и исчезла в темном и невидимом потустороннем мире, насвистывая странную, зловещую мелодию. Появилась вновь она лишь на секунду — чтобы забрать косу.

Глава 7

Тем же утром, только немного раньше, на приличном расстоянии как от описанных выше событий, так и от окна, сквозь которое в комнату проникали нежаркие утренние лучи, на белой постели возлежал одноглазый старик. На полу перекошенным шалашом валялась газета — ее швырнули туда двумя минутами ранее, когда часы на прикроватной тумбочке показывали чуть больше десяти.

Комната была обставлена со вкусом, но без излишеств, как палата в дорогой частной клинике — чем она, по сути дела, и являлась. Вудшедская лечебница располагалась посреди собственной небольшой, но ухоженной территории в окрестностях маленькой, но опрятной деревушки в Костволдсе.

Старик не спал, и сей факт его явно не радовал.

Его кожа, покрытая едва заметными веснушками, была тонкой и почти прозрачной, как пергамент. Слабые, изящные руки, слегка дрожа, покоились на белоснежных простынях.

Называли его по-разному: мистер Одвин, Вотан или Один. Он был — и всегда оставался — богом, к тому же тем самым, кто из всех богов в наименьшей степени отличался добротой. Злым богом. Сверкающим единственным глазом.

Сейчас его злость объяснялась тем, что он вычитал в прессе: другой бог совсем распоясался и устроил дебош. В газетах, ясное дело, такого не напишут. Никто из журналистов не сказал: «Бог распоясался и устроил дебош в аэропорту», они просто описали, чем все это закончилось, но затруднились найти хоть какое-то разумное объяснение случившемуся.

С какой стороны ни посмотри, история была отвратительной. Бездоказательной, ведущей в никуда и раздражающей — с точки зрения газетчиков — полным отсутствием кровопролития, что явно объяснялось какой-то тайной. Однако в глазах газетчиков тайны всегда проигрывают сообщениям о массовых жертвах.

Одину же не составило труда сообразить, что произошло. Поверх статьи маячило имя «Тор», выведенное такими огромными буквами, что никто, кроме бога, их не замечал. Поэтому он в бешенстве отбросил газету в сторону и теперь пытался сосредоточиться на комплексе расслабляющих упражнений, чтобы не слишком перенервничать из-за всего этого. Комплекс включал вдохи и выдохи, которые следовало выполнять особым образом, но по-разному, и благотворно действовал на артериальное давление и другие функции организма. Не то чтобы он собирался умирать — ха! — но, без сомнения, в его годы — ха! — ему следовало смотреть на жизнь проще и заботиться о своем здоровье.

Больше всего на свете он любил спать.

Сон составлял чрезвычайно важную часть его жизни. Он спал долго, в течение длительных промежутков времени. Обычный ночной сон — это несерьезно. Нет, ему, конечно, нравилось спать ночью, и он ни за что не пропустил бы ни единой ночи, однако этого было ни в коей мере не достаточно. Он любил проспать до половины двенадцатого дня, а потом сладко понежиться в постели. Затем легкий завтрак, непродолжительные водные процедуры, пока меняли постельное белье на его кровати, — вот и все, чем он занимался, прилагая при этом особые усилия, чтобы ненароком не стряхнуть с себя дремоту и не нарушить свой дневной сон. Иногда он спал всю неделю напролет — у него это называлось «хорошенько покемарить». А 1986 год он проспал весь полностью и ничуть об этом не жалел.

Однако он знал, что сегодня ему придется, к своему величайшему неудовольствию, встать и выполнить священный и неприятный долг. Священный — потому что божественный, ну или хотя бы связанный с богами, а неприятный — потому что дело касалось одного конкретного бога.

Не поднимаясь с кровати, он бесшумно раздвинул шторы исключительно силой своей божественной воли. И тяжело вздохнул. Ему нужно было все обдумать, к тому же пришло время посещения ванной комнаты.

Он вызвал санитара.

Санитар тотчас явился, одетый в тщательно отутюженную просторную зеленую блузу, радостно его поприветствовал и засуетился в поисках халата и шлепанцев. Затем он помог Одину выбраться из кровати — действо напоминало извлечение чучела вороны из коробки — и сопроводил в ванную. Движения Одина были скованными, голова болталась как между двумя ходулями, прикрытыми полосатой фланелью, на плече висело белое полотенце.

Санитар знал его как мистера Одвина и не догадывался, что он бог, а Один об этом помалкивал и ждал того же от Тора.

Бог грома Тор отличался, прямо скажем, неадекватным поведением. Просто неуместным. И будто бы не желал или был не способен понять либо принять… Почувствовав, что вот-вот не на шутку разгорячится, Один остановил себя. Нужно спокойно подумать, что дальше делать с Тором, а сейчас он направлялся именно в то место, где думается лучше всего.

Едва только Один доковылял до двери в ванную, в палату ворвались две медсестры, четкими, выверенными движениями сняли с кровати постельное белье и застелили свежее, как следует его разгладили, где надо подоткнули и откинули край одеяла. Одна из медсестер, явно старшая, была полной и степенной, вторая — молоденькой, смуглой и на вид более легкомысленной. Газету тут же подняли, аккуратно сложили, пол быстро пропылесосили, шторы подцепили подхватами, цветы и нетронутый фрукт заменили свежими цветами и фруктом, который, как и все его предшественники, тоже останется нетронутым.

К тому времени, как с утренними гигиеническими процедурами престарелого бога было покончено и дверь в ванную распахнулась, комната приобрела совсем иной вид. Разумеется, в ней почти ничего не изменилось, однако каким-то неуловимым, волшебным образом она наполнилась прохладой и свежестью. Окинув ее взглядом, Один удовлетворенно кивнул. А затем произвел осмотр кровати, как монарх осматривает строй солдат.

— Хорошо ли подоткнуты простыни? — осведомился он старческим, переходящим на шепот голосом.

— Очень хорошо, мистер Одвин, — угодливо кивнув, ответила старшая медсестра.

— Ровно ли отогнут край одеяла?

Разумеется, ровно. Богу просто хотелось соблюсти ритуал.

— Отогнут абсолютно ровно, мистер Одвин, — отозвалась медсестра. — Я лично за этим проследила.

— Рад слышать, сестра Бейли, очень рад, — сказал Один. — По части ровно отогнутых одеял вам нет равных. Боюсь даже подумать, как мне придется обходиться без вас.

— Я не собираюсь менять работу, мистер Одвин, — лучась счастливой улыбкой, заверила медсестра.

— Но вы не будете жить вечно, сестра Бейли! — отрезал Один.

Крайняя бесцеремонность этого замечания каждый раз ставила сестру Бейли в тупик.

— Да, никто из нас не будет жить вечно, мистер Одвин, — мягко ответила она.

Как раз в это время они с младшей медсестрой занимались трудным делом — укладывали Одина обратно в постель, при этом стараясь ничем не задеть его чувство собственного достоинства.

— Вы ирландка, не так ли, сестра Бейли? — поинтересовался он, едва его удобно устроили на кровати.

— Совершенно верно, мистер Одвин.

— Знавал я одного ирландца. Финн, кажется, была его фамилия. Вечно талдычил мне о каких-то бесполезных вещах. И никогда о постельном белье. Уже утихомирился, насколько мне известно.

Вспомнив об этом, он коротко кивнул, откинул голову на крепко взбитые подушки и пробежал конопатой рукой по отогнутому краю простыни. Он обожал постельное белье. Чистое, слегка накрахмаленное, белоснежное ирландское белье, отутюженное, сложенное стопкой, заправленное — уже сами эти слова вызывали в нем почти священный трепет. На протяжении многих веков ничто не волновало и не трогало его больше, чем сейчас постельное белье. Он вообще не мог понять, откуда раньше в его жизни брались другие заботы.

Постельное белье.

И сон. Сон и постельное белье. Сон в постели. Сон…

Сестра Бейли взяла его под свою личную опеку. Она не догадывалась, что он бог, и считала, что в прошлом он был каким-нибудь известным кинопродюсером или нацистским преступником. Явный акцент, происхождение которого она не могла точно определить, обходительные манеры с оттенком равнодушия, ничем не прикрытый эгоизм и одержимость личной гигиеной — все это говорило о наполненной трагическими событиями жизни.

Если бы она могла перенестись в Асгард и собственными глазами увидела, что ее загадочный пациент — верховный бог войны и восседает на престоле в окружении других богов, она бы ничуть не удивилась. Впрочем, не совсем так. Сперва она бы с перепугу обезумела. Но оклемавшись от шокирующего открытия, что практически все, во что верило человечество, — правда (то есть продолжает оставаться правдой, хотя этого человечеству уже давно не нужно), она все же признала бы его положение вполне соответствующим тем качествам, которыми она мысленно его наделяла.

Один жестом приказал медицинскому персоналу удалиться и прислать к нему помощника.

Услыхав это, сестра Бейли поджала губы. Она не любила помощника мистера Одвина. Личного секретаря, слугу — называйте как хотите. У него были злые глаза, при его появлении она вздрагивала. И подозревала, что за чаем он делает сестрам гнусные предложения.

Цвет его лица — тот, что обычно называют смуглым, — сестре Бейли очень напоминал зеленый. Ее не покидало стойкое ощущение, что тут явно не все в порядке.

Безусловно, она была последней из тех, кто станет судить о людях по цвету кожи. Впрочем, возможно, и не самой последней, ведь не далее как вчера к ним в больницу с обострением желчнокаменной болезни поступил дипломат одной из африканской республик, и на мгновение она испытала к нему неприязнь. Она не могла сказать, что именно ей в нем не понравилось. Будучи медсестрой, а не каким-нибудь там водителем такси, она ни за что не выказала бы своих чувств. Профессионализм и преданность работе заставляли ее в более или менее равной степени проявлять внимание и учтивость ко всем окружающим, и даже — при этой мысли она похолодела, — даже к мистеру Рэгу.

Так звали личного помощника мистера Одвина. И тут уж ничего не поделаешь. Она не вправе критиковать личные предпочтения мистера Одвина. Но если бы ее спросили (хотя никто не спрашивал), она бы предпочла (и в первую очередь не ради себя, а во благо самого мистера Одвина, что гораздо важнее), чтобы он нанял кого-то, чье появление не выбивало бы ее из колеи.

Сестра Бейли прекратила раздумья и занялась поисками. Сегодня утром, принимая дежурство, она с облегчением узнала, что ночью мистер Рэг уехал, однако с час назад, к ее крайнему разочарованию, ей сообщили, что он вернулся.

Она обнаружила его в абсолютно неожиданном месте. Он сидел на одном из стульев в приемной, в грязном, списанном докторском халате, который был ему слишком велик. В довершение ко всему он насвистывал какой-то отвратительный мотив, используя для этого некое подобие дудки, по-видимому, вырезанное из большого одноразового шприца — вот уж чего ему точно не следовало делать.

Он посмотрел на нее своими бегающими глазками, ухмыльнулся и с еще большим усердием продолжил пиликать, извлекая противные визжащие звуки.

Сестра Бейли перебрала в голове все свои претензии, которые было абсолютно бесполезно высказывать вслух: о халате и о шприце и о том, что нельзя сидеть в приемной и пугать посетителей. Она не выдержала бы взгляда оскорбленной невинности или противоречащих всякому смыслу абсурдных ответов. Оставалось лишь смириться и просто как можно быстрее выпроводить его из приемной.

— Вас хочет видеть мистер Одвин, — выдавила она, тщетно пытаясь придать голосу обычную жизнерадостность.

Как бы ей хотелось не видеть этих бегающих глазок! Мало того, что они оказывали крайне вредное влияние и на ее здоровье, и на эстетическое восприятие мира, — они еще и сигнализировали о том, что в помещении есть как минимум тридцать семь вещей, куда более интересных, чем она.

Несколько секунд мистер Рэг бесцеремонно глазел на нее, затем, ропща под нос, что не дают покоя грешному, и даже самому грешному из грешных, оттолкнул в сторону сестру Бейли и понесся по коридору к своему хозяину и господину получать инструкции, пока хозяин и господин не заснул.

Глава 8

К обеду Кейт наконец выписалась из больницы. Для этого пришлось преодолеть некоторые препятствия: медсестра и лечащий врач в один голос твердили, что ей рано домой.

— Вас недавно вывели из легкой комы, вам требуется уход, вам требуется…

— …пицца, — настаивала Кейт.

— …покой, вам требуется…

— …мой дом и свежий воздух. Здесь невозможно дышать. Пахнет, как в пылесборнике.

— …продолжить лечение. Понаблюдаем еще пару дней, пока не убедимся в полном выздоровлении.

Во всяком случае, их несгибаемость была вполне обоснована. В самый разгар спора Кейт потребовала доступ к телефону и принялась заказывать пиццу с доставкой в палату. Она обзванивала все лондонские пиццерии, ни в какую не соглашавшиеся идти на уступки, громко их поучала, затем предприняла несколько шумных и безуспешных попыток нанять посыльного, чтобы тот на мотоцикле объездил Вест-Энд и нашел для нее американскую пиццу, при этом перечислила все сорта перца, грибов и сыра, которые должна содержать пицца и которые диспетчер курьерской службы даже не стал запоминать. Примерно спустя час все возражения против выписки Кейт из больницы отпали одно за другим, как лепестки с осенней розы.

Итак, немногим позднее полудня она уже стояла посреди продуваемой всеми ветрами улочки на западе Лондона, ощущая слабость и легкую дрожь, но зато сама себе хозяйка. В руках она держала пустую, изорванную в клочья дорожную сумку, с которой почему-то отказалась расстаться, а в кошельке лежала бумажка с единственным нацарапанным на ней словом.

Кейт остановила такси, забралась на заднее сиденье и почти всю дорогу до дома в Примроуз-хилл ехала с закрытыми глазами. Она поднялась по лестнице и вошла в свою квартиру на верхнем этаже. На автоответчике обнаружилось десять сообщений, но она их стерла, даже не прослушав.

Она открыла настежь окно в спальне и высунулась из него, повиснув на подоконнике в довольно опасном и странном положении — так ей удавалось увидеть уголок парка: маленький клочок земли всего лишь с парой платанов. Его обрамляли, или, вернее, не могли полностью скрыть, несколько домов, отчего он казался Кейт своим собственным и секретным — в отличие от просторной, раскинувшейся во всю ширь аллеи.

Как-то раз она пошла в этот уголок, прогулялась по незримому периметру, ограничивающему пределы видимого из ее окна участка, и почти ощутила себя его владелицей. Даже по-хозяйски похлопала по стволам платанов, а затем уселась под ними и наблюдала за закатом на изрезанном крышами небе над отказывающимися доставлять пиццу лондонскими ресторанами. Она ушла оттуда, охваченная глубоким, но не до конца понятным чувством. И все же, сказала она тогда себе, в наши дни следует радоваться любому глубокому чувству, пусть и непонятному.

Кейт втянула себя обратно в комнату, оставила окно нараспашку, несмотря на холод, протопала в ванную и пустила воду. Ванна в эдвардианском стиле занимала слишком много места в небольшом помещении, оставив совсем чуть-чуть пространства для выкрашенных в кремовый цвет труб. Вода шипела и бурлила. Как только пар согрел помещение, Кейт разделась и открыла шкафчик.

От обилия средств для принятия ванн она пришла в легкое замешательство. По какой-то неведомой причине ей не удавалось спокойно пройти мимо полочки в аптеке или парфюмерном магазине с соблазнительными флаконами, наполненными голубыми, зелеными или оранжевыми маслянистыми жидкостями, предназначенными якобы для восстановления природного баланса какого-то непонятного вещества в порах кожи, о котором она и слыхом не слыхивала.

Кейт застыла в нерешительности, пытаясь сделать выбор.

Что-нибудь розовое? С витамином B? А может, B₁₂? Или B₁₃? Глаза разбегались уже от обилия препаратов, содержащих различные виды витамина B. Среди них были порошки, масла, тюбики с гелями, даже пакетики с пряными семенами — все это будто бы должно каким-то мудреным образом оказывать благоприятное воздействие на некие потаенные части тела.

Как насчет зеленых кристалликов? Когда-то она пообещала себе, что не станет раздумывать, а просто нальет в ванну всего понемногу. Когда наступит время. Сегодня она почувствовала, что час пробил, и энергично и с неожиданным удовольствием принялась добавлять по капле всего подряд под бурлящую струю, пока вода не помутнела, переливаясь всевозможными цветами, и не загустела почти до клейкого состояния.

Кейт выключила краны, сходила ненадолго в комнату и порылась в сумочке, затем вернулась и легла в ванну. Закрыв глаза, она глубоко дышала минуты три, пока наконец не вспомнила о принесенном из больницы клочке бумаги.

На нем было написано одно-единственное слово, которое она с трудом вытянула из медсестры, мерявшей ей утром температуру.

Кейт расспрашивала ее о великане. Том самом, с кем она столкнулась в аэропорту и чье тело потом видела ночью в соседней палате.

— Нет-нет, — ответила медсестра, — он не умер. Просто был в коме.

Кейт поинтересовалась, можно ли с ним увидеться и как его зовут, при этом она пыталась задавать вопросы безразличным тоном, как бы между прочим, что с градусником во рту удавалось с трудом, поэтому Кейт вовсе не была уверена, что справилась с поставленной задачей. Сестра ответила, что не знает и что ей вообще запрещено обсуждать с пациентами других пациентов. И в любом случае того мужчины здесь уже нет, его перевели в другую больницу. Оттуда за ним прислали карету «скорой помощи» и увезли.

Такого Кейт услышать не ожидала.

Куда увезли? Чем ему не понравилась эта больница? Но медсестра не желала продолжать разговор, а спустя секунду ее вызвали к старшей сестре. Единственное случайно оброненное ею слово Кейт записала на бумажке.

«Вудшед».

Сейчас в расслабленном состоянии ей вдруг пришло в голову, что она где-то слышала это слово. А вот где именно — припомнить никак не получалось.

Наконец вспомнив, она больше не могла спокойно лежать, моментально выбралась из ванны и побежала прямиком к телефону, не забыв, однако, смыть под душем липкую гадость.

Глава 9

Великан проснулся, попробовал оглядеться и не смог поднять голову. Попытался сесть — тоже тщетно. Казалось, его приклеили к полу суперклеем. Через несколько секунд он с изумлением понял, в чем дело.

Изо всех сил он дернул головой, вырвав клочья светлых волос, и посмотрел вокруг. Похоже, он лежал на заброшенном складе, скорее всего на верхнем этаже: сквозь закоптелые, разбитые окна проглядывало зимнее небо.

С высокого потолка свисали нити паутины, и пауков, видимо, не волновало, что вместо добычи в них застревали лишь куски штукатурки да пыль. Потолок опирался на вертикальные металлические стойки, покрытые грязной отслаивающейся кремовой краской, а те, в свою очередь, — на старый дубовый пол, к которому его явно приклеили. По полу вокруг его обнаженного тела простиралось блестящее темное пятно, источающее резкую, до слез пробирающую вонь. Он не верил своим глазам! Яростно взревев, попробовал оторваться от пола, но лишь до боли растянул кожу в местах, где она плотно прилегала к дубовым половицам.

Это дело рук старика — иначе и быть не может.

Он резко откинул назад голову, стукнувшись затылком о пол так сильно, что затрещали доски и зазвенело в ушах. Затем вновь заголосил, находя какое-то странное удовольствие в диких, бесполезных, глупых воплях, которые он продолжал издавать, пока остатки стекол в оконных рамах не разлетелись вдребезги. Неистово мотая головой в разные стороны, он заметил неподалеку у стены свой молот, с помощью заклинания поднял его в воздух и заставил летать в пространстве, ударяясь и лязгая о стойки, отчего все строение загудело, как огромный гонг.

Еще одно слово — и молот полетел к нему, едва не задев голову, с силой грохнулся о пол, проломив дерево под слоем клея.

Медленно и неутомимо, тяжелыми взмахами молот обивал параболу вокруг его тела, куски штукатурки осыпались на бетонное перекрытие под деревянными половицами. Потом вдруг резко взмыл под потолок, протаранил его, отчего повсюду разлетелась щепа, и с грохотом упал, пробив дубовую половицу чуть ниже ступней великана.

Молот взвился в воздух и завис, будто ненадолго потерял вес, затем ловко перевернулся вниз бойком и стал то падать, то подниматься, пробивая отверстия по намеченной в полу линии вокруг своего хозяина, пока вся овальная секция не поддалась и с тяжелым треском не провалилась. Молот грохнулся на пол в кучу осыпавшейся штукатурки, из которой через мгновение, отмахиваясь от пыли и чихая, вылез великан. На спине, руках и ногах у него болтались налипшие обломки дубовых половиц, но теперь он хотя бы мог двигаться. Он оперся ладонями о стену и отчаянно кашлял, пытаясь прочистить легкие.

Молот вынырнул из груды обломков, метнулся в его сторону, однако в руки не дался, а весело скользнул по полу, высек увесистым бойком из бетона искры, перекувырнулся и по-молодецки припарковался у стойки.

Рядом сквозь оседающее облако пыли проглядывали очертания большого автомата для продажи кока-колы. Великан мрачно и подозрительно его осмотрел. Глянцевая поверхность автомата словно говорила о его совершенной непричастности к происходящему вокруг, а на передней панели висела записка с предупреждением: «Чем бы ты сейчас ни занимался — прекрати немедленно!» Под зачеркнутой подписью «Сам знаешь кто» стояло имя «Один», а ниже более крупными буквами: «Твой отец». Один никогда не скрывал своего отношения к интеллектуальным способностям сына. Великан оторвал клочок бумаги и хмуро уставился на него. Ниже было приписано: «Вспомни Уэльс. Ты ведь не хочешь пройти через все это снова». Он смял записку и швырнул в окно. С улицы вдруг донесся какой-то странный скрип — наверное, ветер бушевал меж соседних заброшенных строений.

Он угрюмо уставился в окно. Быть приклеенным к полу! В его-то возрасте! Что, черт побери, это значит? Наверное, что ему не следует высовываться, иначе его быстро поставят на место. Вот что это значит! «Оставайся на земле!»

Именно эти слова произнес старик после досадного происшествия с истребителем «Фантом». «Почему ты не можешь просто оставаться на земле?» — строго спросил тогда отец. Он вдруг ясно представил, как злорадствует старикан, по-видимому, искренне считающий столь наглядный урок забавным.

Он с беспокойством ощутил, как в груди разрастается гнев, но подавил в себе это чувство. Когда он начинал злиться, вокруг происходили очень тревожные события, и сейчас при виде автомата для продажи кока-колы ему вдруг пришло в голову, что опять что-то случилось.

Ему стало плохо.

Когда испытываешь недомогание, совершенно невозможно исполнять божественные обязанности, а его в последнее время то и дело одолевали какие-то болезни. Мучили головные боли, приступы головокружения, вины, проявлялись всяческие признаки хвори, о которых так часто трубят в телевизионной рекламе лекарств. Иногда в припадке особо буйной ярости он даже терял сознание.

Вспышки гнева неизменно приводили его в неописуемый восторг и помогали идти по жизни. Он великолепно чувствовал себя, его переполняли сила, свет и энергия. А гневаться ему всегда было из-за чего — люди то устраивали провокации или предательства, то прятали Атлантический океан у него в шлеме, то бросали в него континентами, а то напивались и притворялись деревьями. Тут кто угодно вскипит от злости и пойдет вразнос. В общем, ему нравилось быть богом грома. Но вдруг откуда ни возьмись появились головные боли, нервное напряжение, непонятное чувство беспокойства и вины. Такие новые ощущения бога совсем не радовали.

— Ну и глупо же ты выглядишь!

Тора передернуло — голос звучал так, точно кто-то провел ногтем по доске. Злобный, глумливый голос, противный, как дешевая нейлоновая сорочка, мерзкий, как тонюсенькие усики, — короче говоря, Тору он был не по душе. Этот голос и в лучшие времена будил в нем зверя, а теперь, когда он стоял нагишом с прилипшими к спине кусками дубовых половиц посреди обветшалого склада, — особенно.

Тор резко обернулся, гневно сверкнул глазами. Как бы он желал, чтобы в его взгляде читалось хладнокровие и всепобеждающее чувство собственного превосходства! Однако с этим существом такая стратегия отродясь не срабатывала: как ни старайся, все равно все закончится очередным унижением, так что нужно хотя бы занять удобную позицию.

— Тоу Рэг! — взревел он, схватил вращающийся в воздухе молот и со всего маху швырнул его в мелкое существо, с самодовольной ухмылкой устроившееся в темном углу на кучке из щебня.

Тоу Рэг поймал молот, аккуратно положил его поверх Торовой одежды, лежавшей горкой рядом с ним, и усмехнулся, сверкнув на солнце зубом. Такие вещи не происходят случайно. Пока Тор был без сознания, Тоу Рэг перетащил щебень именно в то место, где удастся увернуться от молота, предварительно вычислив высоту и угол, на который нужно уклониться. Он считал себя профессиональным провокатором.

— Это твоих рук дело?! — ревел Тор. — Это ты?..

Тор усиленно пытался подобрать какую-нибудь замену фразе «приклеил меня к полу», но пауза слишком затянулась — пришлось сдаться.

— …приклеил меня к полу? — наконец выдавил он.

Ему ужасно не хотелось задавать столь глупый вопрос.

— Можешь даже не отвечать! — добавил он, тут же пожалев и об этих словах.

Тогда он топнул ногой, чтобы отметить важность момента, и фундамент строения слегка задрожал. Тор не знал, чем именно важен этот момент, но чувствовал, что так надо. Вокруг мягко оседала пыль.

Тоу Рэг смотрел на него своими бегающими блестящими глазками.

— Я всего лишь исполняю распоряжения вашего отца, — произнес он, гротескно спародировав низкопоклонство.

— Мне кажется, что с тех пор, как ты поступил к отцу на службу, его распоряжения стали весьма странными, — бросил Тор. — По-моему, ты вредно на него влияешь. Не знаю, в чем состоит вредность, но это точно влияние, и оно определенно… — синоним никак не приходил ему в голову, и в конце концов он заключил: — вредное!

Тоу Рэг возмутился, как игуана, которой только что пожаловались на качество вина:

— Я?! Как я могу оказывать влияние на вашего отца? Один — величайший из богов Асгарда, а я его преданный слуга. Один говорит: «Делай», и я делаю. Один говорит: «Иди», и я иду. Один говорит: «Забери моего глупого сына из больницы, пока он не натворил еще больших бед, и… ну, я не знаю, приклей его к полу, что ли». И я выполняю распоряжение в точности, как он велит. Я всего-навсего безропотно ему подчиняюсь. Сколь бы грязной ни была работа — приказ исходит от Одина, а я лишь его исполняю.

Тор не отличался глубоким знанием человеческой натуры или, в данном случае, божественной и гоблинской, чтобы четко аргументировать свою точку зрения. Он лишь был уверен: лизоблюды могут управлять кем угодно, а тем более изнеженным старым богом, которому свойственно ошибаться. И знал, что так не должно быть.

— Ну хорошо же! — крикнул он. — Тогда передай моему отцу вот что. Передай ему, что я, Тор, бог грома, требую встречи с ним. И не в этой проклятой больнице! Я не желаю читать газеты и пялиться на фрукты, пока ему меняют постель. Скажи ему: я, Тор, бог грома, бросаю вызов Одину, отцу богов, сегодня вечером в Час испытания в Великом зале Асгарда!

— Опять? — спросил Тоу Рэг, бросив лукавый взгляд на автомат для продажи кока-колы.

— Э-э, да, — ответил Тор и тут же повторил в ярости: — Да! Опять!

Тоу Рэг кротко вздохнул, как некто привыкший смиренно исполнять любые приказания взбалмошного простофили, и сказал:

— Ладно, передам. Не думаю, что он обрадуется.

— Не твое дело, обрадуется он или нет! — гаркнул Тор, вновь сотрясая фундамент здания. — Это касается только меня и моего отца! Ты возомнил себя очень умным, Тоу Рэг, а меня считаешь…

Тоу Рэг вскинул бровь. Он ждал этих слов и притих, лишь бегающие глазки поблескивали в неизвестно откуда взявшемся луче солнца. Молчание говорило само за себя.

— Мне неизвестно, что у тебя на уме, Тоу Рэг. Возможно, я много чего не знаю, но одно я знаю точно. Я — Тор, бог грома, и я не позволю какому-то гоблину дурачить меня.

— Что ж, — ответил Тоу Рэг с легкой ухмылкой, — когда вы узнаете что-нибудь еще, то станете в два раза умнее. Прежде чем выйти отсюда, не забудьте одеться.

Он махнул рукой в сторону горки одежды и удалился.

Глава 10

У магазинов, где продаются увеличительные стекла и перочинные ножи, одна беда — в них обычно есть уйма других любопытных вещиц, например, необыкновенный прибор, с которым Дирк наконец-то вышел из магазина, так и не сумев сделать выбор между складным ножом, оснащенным отверткой, зубочисткой и шариковой ручкой, и ножом с пилкой для хрящей, с тринадцатью зубцами и металлическими заклепками.

Он ненадолго задержался у витрины с увеличительными стеклами, уделив особое внимание линзе в 25 диоптрий с высоким коэффициентом преломления. Это была модель с покрытием из пленки, сформированной методом вакуумного осаждения, с позолоченной ручкой и в безупречной оправе.

Но внезапно Дирк заметил маленький калькулятор «И-Цзин» — и пропал!

Никогда раньше он и не догадывался о существовании такой вещицы. К тому же для него оказалось совершенным откровением, что от полного незнания чего-то до жгучего желания обладать, а затем и до фактического владения вещью может пройти всего каких-то сорок секунд.

Качество электронного калькулятора «И-Цзин» оставляло желать лучшего. Наверное, его собрали в какой-нибудь из стран Юго-Восточной Азии для Южной Кореи, потому что самой Южной Корее было не до того — она в это время собирала калькуляторы для Японии. Судя по всему, технологию склеивания в той стране пока не совсем отработали: задняя панель уже наполовину отвалилась и требовала, чтобы ее немедленно подклеили скотчем.

От обычного карманного калькулятора прибор отличал чуть больший размер экрана — для отображения сокращенных предсказаний короля Вэна по каждой из шестидесяти четырех гексаграмм, дополненных комментариями его сына, герцога Чжоу, по каждой линии каждой гексаграммы. На экране карманного калькулятора эти тексты смотрелись странновато, особенно если учесть, что с китайского их сперва переводили на японский и на этом пути они явно пережили много веселых приключений.

Прибор работал и как обычный калькулятор, только в очень ограниченном режиме. Он мог выполнить вычисление, итог которого не превышал 4: складывал 1 и 1 (2), 1 и 2 (3), 2 и 2 (4) и брал тангенс от 74 (3,4874145). Однако если ответ выходил больше 4, на экране просто появлялось сообщение: «Заливка желтым». Дирк сомневался, была ли это ошибка программирования или некая нетривиальная концепция, но в любом случае ему так понравилась эта вещица, что он сам не заметил, как оказался у кассы с двадцатью фунтами в руках.

— Благодарю вас, сэр, — сказал хозяин магазина. — Прекрасный выбор. Думаю, вы не разочаруетесь.

— Бда, — ответил Дирк.

— Рад это слышать, — отозвался хозяин. — Вы знаете, что у вас сломан нос?

Дирк оторвал влюбленный взгляд от своего нового приобретения и раздраженно бросил:

— Бда! Годешдо, здаю!

Человек удовлетворенно кивнул.

— Дело в том, что мои клиенты не всегда догадываются о таких вещах, — объяснил он.

Дирк сухо поблагодарил его и заспешил к выходу. Спустя несколько минут он занял угловой столик в одном из кафе Ислингтона, заказал маленькую чашку самого крепкого кофе, чтобы за ней подвести итоги дня. Поразмыслив недолго, он решил, что без маленького бокала самого крепкого пива ему также не обойтись, и попытался дополнить заказ.

— Чё? — переспросил официант с неимоверно темными набриллиантиненными волосами. Он был высок, очень хорош собой и чересчур крут, чтобы выслушивать клиентов или четко выговаривать слова.

Грохочущая музыка, собственный сломанный нос и ледяное бесстрастие официанта помешали Дирку быть услышанным, и в конце концов он решил, что проще будет огрызком карандаша нацарапать дополнение к заказу на салфетке. Официант бросил на салфетку полный оскорбленного достоинства взгляд и удалился.

Дирк приветливо кивнул девушке за столиком напротив, которая с сочувствием наблюдала за происходящим, и принялся раскладывать перед собой то, что удалось добыть за день: газету, калькулятор «И-Цзин» и конверт, найденный за золотым диском в ванной Джеффри Энсти. Следующие несколько минут были потрачены на прикладывание к носу платка, чтобы проверить, не прошла ли боль. Оказалось, болит все еще достаточно сильно. Дирк вздохнул и положил платок обратно в карман.

Немного погодя официант принес омлет с пряностями и хлебную палочку. Дирк объяснил, что заказывал совсем не то. Официант пожал плечами и заявил, что он тут ни при чем.

Дирк не знал, как на это реагировать, о чем и сообщил официанту. Он все еще испытывал трудности с произношением. Тот спросил, знает ли Дирк, что у него сломан нос. Дирк ответил: «Бда, здаю, збазибо бодшое». Официант вспомнил, как однажды его друг по имени Нил сломал нос, и Дирк выразил надежду, что «этот ддуг мучидся адской боддью», на чем беседа и закончилась. Официант забрал омлет и ушел, торжественно пообещав себе ни за что сюда не возвращаться.

Когда сидящая за соседним столиком девушка на минутку отвернулась, Дирк стянул у нее кофе. По его мнению, это было совершенно безопасно, ведь никому и в голову не придет, что так можно сделать. Он потягивал остывший напиток и обдумывал события сегодняшнего дня.

Всем известно: прежде чем задать вопрос книге перемен «И-Цзин», даже в электронном ее варианте, нужно успокоиться и собраться с мыслями.

Задача оказалась трудной.

Сколько он ни пытался очистить разум и сосредоточиться, перед глазами беспрестанно вращалась голова Джеффри Энсти и как бы осуждающе указывала пальцем на виновника — Дирка. Тот факт, что на самом деле у головы пальца не было, ничуть не облегчал ситуацию.

Дирк зажмурился, попробовал не думать об этом и поразмышлять о мистическим образом пропавшей мисс Пирс, но не смог найти сколько-нибудь разумного объяснения. Работая на него, она тоже время от времени устраивала таинственные исчезновения дня на два, на три, однако газеты не поднимали шума по этому поводу. Наверное, потому, что тогда вокруг нее ничего не взрывалось, насколько он знал. Во всяком случае, она ничего такого не рассказывала.

К тому же, как только он вспоминал, что в последний раз видел ее лицо по телевизору в доме Джеффри Энсти, его мысли тут же уносились на три этажа вниз, к вращающейся со скоростью тридцать три и три десятых оборота в минуту голове. Обретению спокойствия, которого он добивался, это отнюдь не способствовало. Как и слишком громкая музыка в кафе.

Он вздохнул и посмотрел на калькулятор «И-Цзин».

Если нужно привести в порядок мысли, может, следует сперва восстановить хронологию? Он решил вспомнить, что произошло в самом начале дня, еще до тех ужасных событий, ну или до того, как они коснулись лично Дирка.

Сначала холодильник.

По сравнению со всеми остальными проблема холодильника теперь казалась не такой большой и вполне решаемой. Мысль о нем все еще вызывала у Дирка легкий приступ страха и чувство вины, но этот вопрос можно было уладить относительно просто.

Книга предсказаний рекомендовала отринуть все ненужное и сосредоточиться на вопросе, который «не дает покоя», записать его на бумаге, тщательно обдумать, насладиться тишиной и нажимать красную кнопку только в состоянии полной внутренней гармонии и безмятежности.

Красной кнопки не было, только синяя с меткой «красная», и Дирк решил, что речь идет именно о ней.

Некоторое время он обдумывал вопрос, затем поискал в карманах какой-нибудь клочок бумаги, но не нашел. В итоге записал свой вопрос «Покупать ли мне новый холодильник?» на краешке салфетки. Он понял, что если дожидаться полной внутренней гармонии и безмятежности, можно просидеть тут всю ночь, поэтому проявил инициативу и нажал синюю кнопку с меткой «красная». В уголке экрана высветилась гексаграмма:

На крошечном жидкокристаллическом дисплее калькулятора «И-Цзин» развернулся текст:

ПРЕДСКАЗАНИЕ КОРОЛЯ ВЭНА:

Символ Чунь означает трудности в начале, с того самого мгновения, как былинка пробьется сквозь камни. Для этого периода характерны нестабильность и неизвестность: благородный человек приложит необходимые усилия, чтобы отделить нити основы от нитей утка. Уверенность в правоте в конечном итоге приведет к успеху. Однако подготовку на раннем этапе следует проводить с оглядкой. Благоприятное время для назначения феодальных князей.

РАЗВИТИЕ СИТУАЦИИ ПО СТРОКЕ 6:

КОММЕНТАРИЙ ГЕРЦОГА ЧЖОУ:

Кони и колесница вынуждены отступить.

Прольются потоки кровавых слез.

Немного поразмыслив, Дирк пришел к выводу, что предсказание в целом одобряет покупку нового холодильника, что потрясающим образом совпадало с его собственными планами.

В одном из темных уголков кафе висел телефон-автомат, возле него толклись с унылыми лицами официанты. Пробираясь к телефону, Дирк пытался понять, кого они ему напоминают, и наконец решил — группу обнаженных мужчин, стоящих позади Святого семейства на картине Микеланджело с одноименным названием, которых художник поместил туда, видимо, лишь по той причине, что они ему очень нравились.

Он позвонил своему знакомому по имени Нобби Пакстон (во всяком случае, так он представлялся), занимавшемуся махинациями в области поставок бытовой техники, и сразу перешел к сути дела:

— Добби, мде дужен хододильник.

— Дирк, у меня как раз есть один. Я все ждал, когда ты позвонишь.

Дирку это показалось весьма подозрительным.

— Мде дужен очедь ходоший хододильник, Добби.

— Самый лучший, Дирк. Японский, с микропроцессором.

— Ддя чего хододильнику микдопдоцессод, Добби?

— Чтобы поддерживать холод, Дирк. Сейчас найду ребят, они тебе его мигом доставят. Нужно поскорее убрать его со склада по причинам, которые я не стану излагать, чтобы зря тебя не беспокоить.

— Бдагодарю, Добби, — сказал Дирк. — Только медя сейчас нед дома.

— Проникновение в жилище в отсутствие владельцев — лишь один из навыков в арсенале моих парней. Кстати, если что-нибудь пропадет, дай мне знать.

— Обязательдо, Добби. Вообще, если твоим падням так уж дужно что-нибудь стащить, пусть стащат мой стадый хододильник. Его давдо пода выкинуть.

— Я за этим прослежу, Дирк. На твоей улице сейчас то и дело что-то выносят и заносят. А теперь скажи, ты собираешься оплачивать услугу или нам лучше сразу прострелить тебе коленную чашечку, чтоб попусту не тратить время и не осложнять ситуацию?

Дирк никогда не был на сто процентов уверен, шутит Нобби или нет, и проверять это на своей шкуре ему ничуть не хотелось. Он заверил, что заплатит при первой же встрече.

— Тогда до скорого, Дирк, — попрощался Нобби. — Кстати, мне показалось, что у тебя сломан нос.

Возникла пауза.

— Дирк, ты еще на проводе?

— Да, — отозвался Дирк. — Пдосто я сдушаю песню.

«Горячая картошка! — ревел проигрыватель в кафе. — Ты ее не подбирай, не подбирай, не подбирай. Быстро дальше передай…»

— Я говорю, мне кажется, у тебя сломан нос, — повторил Нобби.

— Я здаю, — ответил Дирк, поблагодарил Нобби за то, что напомнил ему об этом, попрощался, сделал еще пару звонков и стал вновь пробираться через толпу официантов к своему столику, за которым обнаружил девушку, чей кофе он недавно умыкнул.

— Привет, — многозначительно произнесла она.

Дирк проявил всю предупредительность, на которую только был способен.

Он очень вежливо поклонился, снял шляпу — тем самым выиграв секунду-другую, чтобы оценить обстановку, — и попросил разрешения присесть.

— Ну конечно, — сказала она, сделав широкий жест рукой. — Это ведь ваш столик.

Девушка была невысокого роста, темноволосая, двадцати с небольшим лет. Она вопросительно смотрела на полупустую чашку.

Дирк сел напротив и заговорщицки наклонился вперед.

— Думаю, вы хотите спдосить пдо кофе? — тихим голосом выговорил он.

— Точно, — ответила девушка.

— Он очедь вредед для вас.

— Неужели?

— Да-да. Кофеид. Холестедол в молоке.

— Понятно. Значит, вы просто заботитесь о моем здоровье?

— Я забочусь о мдогих вещах, — вскользь заметил Дирк.

— Увидев меня за соседним столиком, вы подумали: «Вот симпатичная девушка, а как вредит своему здоровью. Спасу-ка я ее от нее самой».

— Примедно так, да.

— Вы в курсе, что у вас сломан нос?

— Кодечно, в курсе, — сердито ответил Дирк. — Таддычат все, кому не лень…

— И давно вы его сломали?

— Не я, а мне, — бросил Дирк. — Мидут двадцать назад.

— Так я и думала, — пробормотала девушка. — Закройте-ка на минутку глаза.

Дирк подозрительно посмотрел на нее:

— Зачем?

— Не бойтесь, — ответила она с улыбкой, — больно не будет. Закрывайте.

Озадаченный, он прикрыл глаза всего лишь на мгновение. Не теряя времени, девушка протянула руку, схватила его за нос и резко дернула. Дирк едва не взорвался от боли и заорал так громко, что почти привлек внимание официанта.

— Ведьма! — крикнул он, выскочив из-за стола и зажав лицо руками. — Будь ты трижды проклята!

— Ну-ну, сядьте и успокойтесь, — сказала девушка. — Да, я солгала, что больно не будет. Зато выпрямила вам нос. Если упустить время, будет только хуже. Вам сейчас же нужно в больницу, там наложат гипс и повязку. Я как-никак медсестра и знаю, что делаю. Дайте-ка, я вас осмотрю.

Задыхаясь и что-то бубня, Дирк снова сел, прикрыв ладонями нос. Через несколько долгих секунд он осторожно его ощупал и только потом разрешил осмотреть.

— Меня, кстати, зовут Салли Миллз. Обычно я представляюсь перед тем, как вступить в интимный контакт, но иногда, — вздохнула она, — на это просто не хватает времени.

Дирк пробежал пальцами по обеим сторонам носа.

— Думаю, нос стал пдямее, — сказал он наконец.

— Прямее, — поправила Салли. — Произнесите слово нормально. Это поможет.

— Прямее, — повторил Дирк. — Да. Я подял, что вы имеете в виду.

— Что-что?

— Я говорю, я понял, что вы имеете в виду.

— Хорошо, — сказала она облегченно. — Рада, что все получилось. В гороскопе на сегодня написано, что почти все мои сегодняшние решения окажутся неверными.

— Но вы же не верите во всю эту чушь?! — воскликнул Дирк.

— Нет, — ответила Салли.

— Особенно в то, что пишет Великий Заганза.

— Вы тоже читали?

— Нет. Да. Во всяком случае, у меня на это есть причины.

— Сегодня утром один пациент перед смертью попросил меня прочитать его гороскоп. А у вас что за причина?

— Э-э, очень трудно объяснить.

— Понятно, — с усмешкой произнесла Салли. — А это что?

— Калькулятор, — ответил Дирк. — Ну что ж, не смею вас больше задерживать. Я перед вами в долгу, сударыня, за проявленную чуткость и за ту чашку кофе, что я у вас одолжил. Но увы! Время идет, и я уверен, пациенты с тяжелыми увечьями уже ждут не дождутся вашего участия.

— А вот и нет. Ночная смена закончилась в девять утра, дел у меня никаких, нужно только постараться не заснуть днем, чтобы хорошенько выспаться ночью. Разговоры с незнакомцами в кафе подходят для этого как нельзя лучше. Вам же необходимо срочно бежать в травмпункт. Разумеется, после того, как оплатите мой заказ.

Она протянула руку к своему столику, достала счет и посмотрела на него, неодобрительно качая головой.

— Ну и ну, пять чашек кофе. Дежурство выдалось беспокойное. То привезут кого-нибудь, то увезут. Еще до рассвета одного пациента в коме вдруг перевели в частную клинику. Бог знает почему это понадобилось делать ночью. И без того хлопот полон рот. На вашем месте я не стала бы платить за второй рогалик — его мне так и не принесли.

Она подвинула счет Дирку, тот неохотно взял его и вздохнул.

— Безобразие, — сказал он, — сплошная обдираловка. Еще и пятнадцать процентов за обслуживание! Просто издевательство. Спорим, у них даже ножа не допросишься.

Он обернулся и безо всякой надежды на успех попытался привлечь внимание хоть кого-нибудь из официантов, околачивающихся у стойки с сахарницами.

Салли Миллз взяла оба счета и попробовала подсчитать общую сумму на Дирковом калькуляторе.

— Получается «заливка желтым», — сказала она.

— Спасибо. Я возьму, если не возражаете, — сердито буркнул Дирк, забрал у нее «И-Цзин», засунул себе в карман и вновь принялся махать руками живописной толпе официантов.

— Зачем вам нож? — спросила Салли.

— Чтобы вскрыть вот это. — Дирк помахал большим, заклеенным липкой лентой конвертом.

— Сейчас достану, — сказала Салли и, улучив момент, когда сидящий за соседним столиком молодой человек отвернулся, быстро стащила у него нож.

— Я в долгу перед вами, — сказал Дирк, протягивая руку за ножом, однако Салли не спешила его отдавать.

— Что в конверте? — осведомилась она.

— Вы чересчур любопытны и бесцеремонны, юная леди! — воскликнул Дирк.

— А вы чересчур загадочны, — парировала Салли Миллз.

— Лишь в той степени, в какой это необходимо.

Салли хмыкнула, но так и не отдала нож.

— Что в конверте? — упорствовала она.

— Конверт не ваш, — заявил Дирк, — и его содержимое вас не касается.

— Но выглядит он весьма интересно. Что в нем?

— Узнаю, как только открою.

Она бросила на него подозрительный взгляд и выхватила конверт.

— Я настаиваю, чтобы вы… — запротестовал было Дирк, но не успел закончить.

— Ваше имя? — потребовала Салли.

— Меня зовут Джентли. Дирк Джентли.

— То есть вы не Джеффри Энсти и не кто-то из тех, чьи фамилии вычеркнуты? — Нахмурив брови, она рассматривала список.

— Нет, конечно.

— Стало быть, конверт не принадлежит и вам?

— Я… как бы это сказать…

— Ага! Значит, вы и сами чересчур… Как вы там говорили?

— Любопытный и бесцеремонный. Я этого не отрицаю. Но я — частный детектив. Мне платят, чтобы я проявлял любопытство и бесцеремонность, это моя профессия.

— Как печально. По-моему, куда веселее быть любопытным и бесцеремонным в свободное от работы время. Итак, вы — профессионал, а я всего лишь любитель, но любитель высокого класса. Вы не похожи на частного детектива.

— Никто из частных детективов не похож на частного детектива. Это одно из ключевых правил сыска.

— Но если никто из частных детективов не похож на частного детектива, откуда они знают, как им не следует выглядеть? По-моему, здесь какая-то неувязка.

— Да, однако это не тот вопрос, из-за которого я лишился бы сна, — раздраженно ответил Дирк. — В любом случае я отличаюсь от остальных частных детективов. В работе я использую холистический подход, а если точнее — хаотический. Провожу расследования, опираясь на фундаментальную взаимосвязь всех явлений.

Салли смотрела на него во все глаза.

— Каждая частичка во Вселенной, — увлеченно продолжал Дирк, заметно подобрев, ведь разговор коснулся его любимой темы, — действует на все остальные частички, каким бы ничтожным ни было это воздействие. Все в мире взаимосвязано. Взмах крыльев бабочки в Китае может повлиять на развитие шторма в Атлантике. Если бы я мог допросить ножку этого стола так, как это нужно мне, ну или этой ножке, она дала бы мне ответ на любой вопрос о Вселенной. Я могу задать первому попавшемуся любой вопрос, и ответ — или его отсутствие — каким-то образом все равно коснется проблемы, которую мне необходимо решить. Главное, правильно истолковать этот ответ. К примеру, вас я встретил совершенно случайно, но вполне возможно, у вас есть очень ценные для моего расследования сведения. Если бы я только знал, что именно спросить, но я не знаю. И если бы захотел, но я не хочу.

Он помолчал и добавил:

— Прошу, дайте мне конверт и нож.

— Вы говорите так, будто от этого зависит чья-то жизнь.

Дирк на миг отвел взгляд.

— Зависела, я бы сказал.

При этих словах над ними будто пронеслась туча.

Салли Миллз смягчилась и протянула Дирку конверт и нож. Весь ее запал вдруг испарился.

Нож оказался слишком тупым, а клейкая лента была налеплена не в меру толстым слоем. Дирк помучился несколько секунд, но так и не смог ее прорезать. Усталый и злой, он откинулся на спинку стула.

— Пойду спрошу, нет ли у них чего поострее, — сказал он и встал, не выпуская конверта из рук.

— Вам необходимо срочно заняться носом, — тихо произнесла Салли Миллз.

— Благодарю вас. — Дирк слегка поклонился.

Он взял счета и направился в глубь кафе. Там разместилась передвижная выставка официантов, которые встретили его достаточно прохладно, поскольку он не горел желанием добровольно накинуть еще некоторую сумму сверх обязательных пятнадцати процентов за обслуживание в знак личной признательности за острый нож. Его уведомили, что все остальные ножи у них такие же тупые. На этом разговор был окончен.

Дирк поблагодарил официантов и стал пробираться к выходу.

Рядом с Салли Миллз сидел юноша, у которого она давеча умыкнула нож. Дирк кивнул ей, но она так увлеклась разговором с новым знакомым, что не заметила.

— …в коме, — рассказывала она, — его еще до рассвета перевели в частную клинику. Бог знает зачем понадобилось это делать ночью. И так хлопот полон рот. Простите за подробности, но среди личных вещей у того пациента был автомат для продажи кока-колы и молот. Для частной клиники такие выкрутасы, возможно, в порядке вещей, но в государственной больнице, где каждый работник на счету, я и без того устаю. А когда я устаю, то слишком много болтаю. Если я от усталости вдруг потерю сознание и упаду, вы дайте мне знать, ладно?

Дирк прошел дальше и заметил, что за своим первым столиком Салли Миллз забыла книгу. Что-то в этой книге привлекло его внимание.

Книжка называлась «Беги со всех ног». Она была настолько толстая и потрепанная, что больше напоминала слоеный пирог, чем книгу. На задней стороне обложки красовалась женщина в коктейльном платье, изображенная так, будто на нее смотрят в оптический прицел. Верхнюю часть передней стороны занимало тисненное серебром имя автора — Говард Белл.

Дирк не мог сообразить, чем его привлекла книга, но какая-то деталь на обложке задела его за душу. Он покосился на девушку, чей счет на пять чашек кофе и два рогалика, один из которых не съеденный и даже не надкусанный, ему пришлось оплатить из-за одной похищенной чашки кофе. Она не смотрела в его сторону, поэтому он стянул заодно и книгу, опустив ее в карман кожаного пальто.

Дирк вышел на улицу. С небес прямо на него устремился орел, едва не толкнув под колеса велосипеда. Раздались ругательства и проклятия, выдать которые способны лишь велосипедисты, потому что только у них есть на это высокое моральное право.

Глава 11

На небольшой опрятной территории лечебницы неподалеку от опрятной деревушки на окраине Костволдса появился более чем неопрятный автомобиль — не раз попадавший в переделки желтый «ситроен», среди четверых прежних владельцев которого бережное отношение к машине проявлял лишь один, остальные же отличались крайней безалаберностью.

Автомобиль без видимого рвения двигался по подъездной аллее, будто единственное, чего ему сейчас хотелось от жизни, — чтобы его сбросили в канаву где-нибудь на близлежащем лугу и оставили в покое. Вместо этого его заставляют тащиться невесть куда по длинной гравийной дорожке, а ведь затем еще как пить дать придется проделать тот же путь обратно. Кому и для чего это понадобилось, он и представить себе не мог.

«Ситроен» подъехал к элегантному, отделанному камнем входу главного корпуса, но вдруг стал медленно откатываться назад. Хозяйка дернула ручной тормоз, автомобиль сдавленно икнул и остановился.

Из распахнувшейся и опасно повисшей на одной петле дверцы машины показалась пара ножек, из тех, которые музыкальные редакторы — по причинам, известным только самим музыкальным редакторам, — не могут видеть на экране, не врубив соло на саксофоне и не напустив дыму. В данном конкретном случае звуки саксофона заглушил бы свист, который сами музыкальные редакторы и подняли бы, наблюдая за движением транспортного средства.

Следом за ножками показалась их хозяйка. Она бережно закрыла дверцу и прошла в здание лечебницы.

Машина осталась у входа.

Спустя несколько минут вынырнул санитар, неодобрительно ее осмотрел и, не обнаружив ничего достойного применения его сил, вновь удалился.

Вскоре в офисе мистера Ральфа Стендиша, главного психолога-консультанта и одного из директоров Вудшедской лечебницы, который как раз заканчивал беседовать по телефону, появилась Кейт.

— Да, действительно, — говорил он, — порой очень смышленые и впечатлительные дети кажутся глупыми. Но, миссис Бенсон, и глупые дети вполне могут иногда производить впечатление глупых. Думаю, вам это следует учесть. Да, знаю, это больно. Всего доброго, миссис Бенсон.

Он убрал телефон в ящик стола и несколько секунд собирался с мыслями, прежде чем поднять на Кейт глаза.

— Вам следовало бы предупредить меня пораньше о своем визите, мисс… э-э-э… Шехтер, — наконец произнес он.

Вообще-то на самом деле он сказал: «Вам следовало бы предупредить меня пораньше о своем визите, мисс… э-э-э…», а затем замолчал и скосил глаза в ящик стола, прежде чем добавить «Шехтер».

Кейт показалась очень странной привычка хранить записки с именами посетителей в ящике, но хозяин кабинета, по всей видимости, испытывал сильную неприязнь ко всему, что захламляло его превосходный, выдержанный в безупречно строгом стиле стол из ясеня, потому что на нем не лежало абсолютно ничего. Как и на всех остальных поверхностях в кабинете — на маленьком, аккуратном журнальном столике из стекла и металла, устроившемся строго посередине между двумя стульями «Барселона», и на явно недешевых картотечных шкафчиках в глубине комнаты…

Книжных полок в кабинете не наблюдалось. Если они здесь и были, то скорее всего хранились за белыми дверцами больших встроенных шкафов, и хотя на стене висела картинная рама, она, видимо, представляла собой временное отклонение от правил, поскольку картины в ней не было.

Кейт озадаченно разглядывала обстановку.

— У вас не предусмотрено совсем никаких декоративных украшений, да, мистер Стендиш?

На мгновение он задумался, обескураженный прямотой американки, но в конце концов ответил:

— Вообще-то предусмотрено.

Он выдвинул очередной ящик, достал играющего с мячиком фарфорового котенка и решительно водрузил на стол перед собой.

— Будучи психологом, я знаю, как сильно влияет декор на настроение человека, — торжественно произнес он и вновь спрятал статуэтку.

Ящик закрылся плавно, с мягким щелчком.

— Итак?..

Он сложил руки на столе перед собой и вопросительно посмотрел на Кейт.

— Вы очень любезны, мистер Стендиш, что не отказались принять меня, хотя я и явилась, можно сказать, без предупреждения…

— Да-да, это мы уже выяснили.

— …но, я полагаю, вы знаете, как важно для газеты сдать материал в срок.

— Газеты интересуют меня постольку поскольку, мисс… э-э… — Он вновь выдвинул ящик. — Мисс Шехтер.

— В какой-то мере именно это и заставило меня обратиться к вам, — солгала Кейт. — По моим сведениям, вы незаслуженно пострадали от, скажем так, неуместной рекламы, и я подумала, что возможность рассказать о некоторых просветительских аспектах работы Вудшедской лечебницы будет для вас весьма кстати. — Она очаровательно улыбнулась.

— Лишь из уважения к моему очень хорошему другу и коллеге мистеру… э-э…

— Франклину. Алану Франклину, — торопливо подсказала Кейт, чтобы психологу не пришлось в очередной раз выдвигать ящик.

Алан Франклин был психотерапевтом, который провел с Кейт несколько сеансов после смерти ее мужа Люка. Алан предупредил, что Стендиш, несмотря на выдающийся ум, отличается некой специфичностью поведения, даже если закрыть глаза на его профессию.

— …Франклину, — кивнул Стендиш, — я согласился вас принять. Предупреждаю сразу, что если после этого интервью в газетах появятся лживые сообщения о том, что «в Вудшеде происходит нечто ужасное», я… я… Я так вам отомщу… Еще не знаю сам, чем отомщу, но это будет нечто…

— …Кошмарнее всего, что видел свет, — завершила Кейт.

Стендиш сощурил глаза.

— «Король Лир», действие второе, сцена четвертая, — произнес он. — По-моему, там было «ужаснее», а не «кошмарнее».

— Знаете, мне кажется, вы правы, — откликнулась Кейт.

Кейт мысленно поблагодарила Алана и улыбнулась Стендишу, который явно почувствовал свое превосходство, а потому расслабился и подобрел. Удивительно, думала она, как иногда бывает легко утихомирить задиру.

— Итак, что же именно вы хотите узнать, мисс Шехтер?

— Предположим, что я вообще ничего не знаю.

Стендиш улыбнулся, словно давая понять: ничто не доставит ему большего удовольствия, чем такое предположение.

— Отлично, — сказал он. — Вудшед — это исследовательская лечебница. Мы специализируемся на уходе за пациентами и изучении необычных или неизвестных ранее клинических случаев, в основном в области психологии и психиатрии. Финансовые ресурсы привлекаются из различных источников. Как правило, мы просто устанавливаем заоблачную цену для пациентов, которые счастливы ее заплатить или хотя бы иметь возможность выражать недовольство по этому поводу. Впрочем, жаловаться тут не на что, поскольку те, кто поступает к нам в частном порядке, вполне понимают, почему у нас такие высокие расценки. Но разумеется, за те деньги, которые они выкладывают, у них есть полное право жаловаться — собственно, это и есть одна из получаемых ими привилегий. Иногда мы приходим к особому соглашению: в обмен на право быть единственным бенефициаром недвижимости пациента лечебница гарантирует ему или ей пожизненный уход.

— Значит, по существу, вы занимаетесь тем, что выдаете гранты на лечение людям с экстраординарными болезнями?

— Именно. Вам удалось подобрать очень точное выражение. Мы выдаем гранты на лечение людям с экстраординарными болезнями. Нужно это записать. Мисс Мейхью!

Он выдвинул ящик, где, судя по всему, лежало переговорное устройство. Тотчас отворился один из шкафов, оказавшийся вовсе не шкафом, а соседним кабинетом, — к такому конструктивному решению архитектора, по-видимому, подтолкнула некая идеологическая неприязнь к дверям. Из этого кабинета послушно возникла худощавая женщина лет сорока с довольно невзрачным лицом.

— Мисс Мейхью, — обратился к ней мистер Стендиш, — мы занимаемся выдачей грантов на лечение людям с исключительно экстраординарными болезнями.

— Очень хорошо, мистер Стендиш, — отозвалась мисс Мейхью и вновь скрылась в своем кабинете, закрыв за собой дверь.

Кейт подумала, что это, возможно, все же шкаф, а не кабинет.

— И сейчас у нас проходят лечение несколько пациентов с поистине выдающимися болезнями, — с энтузиазмом заявил психолог. — Не желаете ли взглянуть на пару-тройку наших сегодняшних звезд?

— С превеликим удовольствием, мистер Стендиш, вы очень добры, — сказала Кейт.

— Как не быть добрым при такой работе, — ответил Стендиш, на миг улыбнувшись.

Кейт старалась ничем не выдать своего нетерпения. Она не чувствовала расположения к Стендишу, и ей уже начало мерещиться в нем что-то инопланетное. К тому же ей всего лишь надо было узнать, принимали ли сюда сегодня на рассвете нового пациента, а если да, то куда его положили и где она может с ним встретиться.

Она уже предпринимала попытку напрямую прорваться в лечебницу, но в регистратуре ей отказали, объяснив это тем, что она не смогла даже назвать фамилию больного. Вопрос, есть ли среди их пациентов высокие, крепко сложенные блондины, произвел на персонал неблагоприятное впечатление. Во всяком случае, так показалось Кейт. Однако телефонный звонок Алану Франклину открыл перед ней этот коварный способ проникнуть в больницу.

— Хорошо! — На лице мистера Стендиша мелькнуло сомнение, и он вновь вызвал из шкафа мисс Мейхью. — Мисс Мейхью, помните, о чем я вам только что сказал?

— Да, мистер Стендиш.

— Полагаю, вы догадались, что от вас требуется записать эти слова?

— Нет, мистер Стендиш, но я сейчас же с удовольствием это сделаю.

— Благодарю вас, — буркнул мистер Стендиш, слегка напрягшись. — И приберитесь тут. Вокруг такой…

Он хотел сказать «жуткий беспорядок», но осекся — в кабинете царила стерильная чистота.

— В общем, сделайте обычную уборку.

— Да, мистер Стендиш.

Психолог сухо кивнул, смахнул с крышки стола несуществующую пылинку, еще раз коротко улыбнулся Кейт и вывел ее в коридор, устланный безупречно ровным бежевым ковровым покрытием, щедро осыпающим электрическими искрами каждого проходящего по нему.

— Вот, видите? — произнес Стендиш и сделал неопределенный взмах рукой в направлении стены, однако никак не пояснив, что именно Кейт должна была там увидеть или понять. — И вот, — сказал он, кивая, по всей видимости, на дверную петлю. — Ах, — добавил он, когда дверь распахнулась.

Кейт уже начало беспокоить, что она вздрагивает каждый раз, когда в этой лечебнице открывается дверь. Разве так ведет себя умудренная опытом нью-йоркская журналистка, пусть она и не живет в Нью-Йорке, а всего лишь пишет статьи о путешествиях для журналов? Заниматься поисками высоких блондинов в каждом открывающемся перед ней помещении ей тоже не подобает…

Высокого блондина там не было. В палате на инвалидной коляске сидела маленькая рыжая девочка лет десяти. Она казалась очень бледной, больной, углубленной в себя и что-то беззвучно бормотала. Это бормотание, очевидно, очень ее волновало и приводило в такое возбуждение, что девочка беспокойно металась, будто спасаясь бегством от слов, слетающих с языка. Кейт так поразило увиденное, что, повинуясь порыву, она попросила катящую коляску сестру остановиться.

Кейт присела на корточки перед коляской и нежно посмотрела в лицо девочки, чем явно доставила удовольствие сестре. Мистеру Стендишу же это не понравилось.

Не пытаясь привлечь внимание девочки, Кейт лишь открыто и по-дружески ей улыбнулась, чтобы посмотреть, не захочет ли та ответить. Однако девочка не желала или просто не могла улыбнуться в ответ. Ее рот не переставал работать и, казалось, существовал отдельно от остальной части лица.

Теперь, когда Кейт рассмотрела ее поближе, она казалась уже не больной и погруженной в собственные мысли, а всего лишь уставшей, изможденной и исполненной невыразимой тоски. Ей был нужен отдых, покой, но рот все двигался и двигался.

На мгновение ее глаза встретились с глазами Кейт, и Кейт прочитала в них нечто вроде «Мне жаль, но вам придется подождать, пока все это закончится». Девочка глубоко вздохнула, обреченно прикрыла глаза и продолжила неутомимое бормотание.

Кейт немного подалась вперед в попытке расслышать слова, но не смогла ничего разобрать и бросила вопросительный взгляд на Стендиша. Тот как ни в чем не бывало сказал:

— Цены на фондовой бирже.

Лицо Кейт вытянулось в изумлении.

— Жаль, но всего лишь вчерашние, — добавил Стендиш, передернув плечами.

Кейт удивилась тому, как превратно была истолкована ее реакция, и торопливо отвернулась к девочке, чтобы скрыть смущение.

— Вы хотите сказать, что она сидит тут и без конца повторяет вчерашние курсы ценных бумаг? — переспросила она, хотя и так уже все было ясно.

Девочка отвела глаза в сторону.

— Да, — ответил Стендиш. — Пришлось пригласить специалиста по чтению с губ. Вначале мы, конечно, очень обрадовались, но затем нас постигло небольшое разочарование — цены оказались вчерашними. На самом деле ничего особенного. Аберрантное поведение. Разумеется, интересно узнать, почему с ней это происходит, но…

— Подождите-ка, — перебила его Кейт, стараясь говорить как можно более заинтересованным тоном и скрыть охвативший ее ужас. — Значит, она беспрестанно декламирует… что?.. Цены на момент закрытия биржи? Верно?

— Конечно, это любопытное свойство. Она довольно точно воспроизводит колебания рынка в течение дня. Только с отставанием в сутки.

— Но ведь это удивительно, не так ли?

— О да. Несомненно, тут требуется определенная сноровка.

— Сноровка?

— Видите ли, будучи ученым, я придерживаюсь мнения, что если информация есть в свободном доступе, то она получает ее обычным путем. Ничего сверхъестественного или паранормального. Бритва Оккама. Зачем без необходимости множить сущности?

— Но кто-нибудь видел, как она читает газеты или записывает что-то, беседуя по телефону?

Кейт посмотрела на сестру. Та молча покачала головой.

— Нет, за этим ее не заставали ни разу, — признал Стендиш. — Как я уже говорил, у нее просто хорошая сноровка. Любой иллюзионист или человек с хорошей памятью вам по полочкам разложит, как это делается.

— Вы уже у них спрашивали?

— Мы не держим таких специалистов.

— Вы в самом деле считаете, что она делает это сознательно? — настаивала Кейт.

— Видите ли, мисс… э-э… Если бы вы разбирались в людях так же хорошо, как я, вас бы ничто не удивляло, — заявил Стендиш уверенным тоном профессионала, не терпящего возражений.

Кейт посмотрела на несчастное, усталое лицо девчушки и ничего не сказала.

— Нужно понять, — упорствовал Стендиш, — что к этому следует относиться рационально. Другое дело, если бы она называла завтрашние котировки. Это был бы феномен совершенно иного характера, достойный и требующий самого пристального изучения. И я уверен, у нас бы не возникло трудностей с финансированием исследований. Не было бы абсолютно никаких проблем.

— Все ясно, — ответила Кейт совершенно искренне.

Она встала, слегка покачнувшись, и поправила юбку.

— А кто ваш самый последний пациент? Кто поступил совсем недавно? — спросила она и содрогнулась от вопиющей нелогичности вопроса, но быстро напомнила себе, что пришла сюда в качестве журналистки, поэтому ее слова не должны показаться странными.

Стендиш жестом приказал сестре укатить прочь коляску с ее несчастным грузом. Кейт посмотрела вслед девочке и пошла за Стендишем через распашные двери в другую часть коридора, которая как две капли воды была похожа на предыдущую.

— Вот, видите? — вновь сказал Стендиш, на этот раз подразумевая, по всей вероятности, оконную раму. — И вот. — Он указал на лампу.

Он либо не слышал вопроса, либо намеренно его игнорировал. А может, думала Кейт, просто относился к вопросу с презрением, которого тот, несомненно, заслуживал.

Внезапно до нее дошло, чего он добивался своим «вот-и-вотканьем»: он ждал от нее восхищения отделкой интерьера. Скользящие оконные рамы украшали изящные цветные бусины, осветительные приборы были выполнены из тяжелого сплава с матовым покрытием — возможно, никелевым.

— Очень красиво, — одобрила Кейт и удивилась, насколько неестественными сделал эти простые слова ее американский акцент. — Чудесное место, — добавила она, решив, что ему будет приятно это услышать.

И не ошиблась. Стендиш расплылся в довольной улыбке.

— Хочется думать, что нам удалось создать атмосферу, способствующую исцелению больных, — сказал он.

— Наверное, люди выстраиваются к вам в очередь, — продолжила Кейт, чтобы не уклониться от темы. — Часто вы принимаете новых пациентов? Когда поступил по-следний?..

Левой рукой она старательно удерживала правую, которая в этот миг так и порывалась придушить свою хозяйку.

Одна из дверей была приотворена, и Кейт как бы между делом заглянула внутрь.

— Отлично, давайте войдем, — тотчас сказал Стендиш и распахнул дверь в довольно тесное помещение. — Ах да.

Стендиш узнал пациента и провел Кейт в палату.

Пациент вновь оказался не высоким и не блондином. Весь этот визит уже порядком раздражал Кейт: чем дальше, тем хуже.

Мужчина, ожидавший на стуле, пока санитар заправит ему постель, производил впечатление самого растрепанного и взъерошенного человека из тех, что встречались Кейт. Строго говоря, растрепанными у него были только волосы, однако растрепанность эта достигала той степени, при которой хаотично растрепанным казалось все его продолговатое лицо.

Судя по всему, ему вполне нравилось сидеть там, где он сидел, но в его довольстве просматривалось крайнее безразличие ко всему — казалось, удовлетворенность ему приносило в буквальном смысле полное отсутствие чего бы то ни было. Пространство на восемнадцать дюймов перед ним было совершенно пустым, и эта удовлетворенность брала начало (если она хоть откуда-то брала начало) от разглядывания пустого пространства.

Кроме того, создавалось впечатление, что он чего-то ждет. Произойдет ли это через мгновение, или через неделю, или после того, как обледенеет ад и «Бритиш телеком» наконец отладит телефонную связь, — ему явно было безразлично. Если случится — он готов, а если нет — он и так доволен.

Кейт нашла такую удовлетворенность невыносимо удручающей.

— Что с ним такое? — тихо спросила она и внезапно поняла, что говорит так, словно этого мужчины здесь нет, хотя он, возможно, вполне мог ответить самостоятельно.

И тут он действительно заговорил:

— О. Да, здравствуйте. Хорошо, спасибо.

— Привет, — невпопад ответила Кейт.

Впрочем, невпопад, кажется, заговорил все-таки он. Стендиш знаками показал ей, что продолжать разговор не стоит.

— М-м, да. Бублика достаточно, — сказал человек.

Он произнес эти слова таким безучастным тоном, будто просто повторял их за кем-то.

— Да. И сок, пожалуйста. Хорошо, благодарю вас, — добавил он и вновь погрузился в созерцание пустоты.

— Очень необычное состояние, — произнес Стендиш. — То есть нам остается лишь надеяться, что случай совершенно уникальный. Я по крайней мере о таком не слыхал. К тому же оказалось практически невозможно подтвердить, что заболевание на самом деле представляет собой то, что представляет, поэтому я рад, что мы не стали зря тратить время и придумывать ему название.

— Прикажете уложить мистера Элвеса в постель? — осведомился санитар.

Стендиш кивнул. Он не снисходил до разговоров с мелкими сошками.

Санитар наклонился к пациенту.

— Мистер Элвес? — тихо позвал он.

Мистер Элвес будто вынырнул из мира грез.

— М-м-м? — промычал он, смущенно оглянулся вокруг и пробормотал едва слышно: — Ох, ох! Что такое?

— Прикажете уложить вас в постель?

— Ох! Ох… да, благодарю вас. Да, было бы замечательно.

Несмотря на явную оторопелость и недоумение, мистер Элвес был вполне способен самостоятельно лечь в постель, а от санитара лишь требовалось проявить ободрение и поддержку. Устроив поудобнее пациента в кровати, санитар почтительно кивнул Стендишу и Кейт и удалился.

Мистер Элвес откинулся на гору подушек и вновь впал в состояние, схожее с трансом. Слегка наклонив голову вперед, он уставился на торчащую из-под одеяла костлявую коленку.

— Соедините меня с Нью-Йорком, — попросил он.

Кейт бросила вопросительный взгляд на Стендиша, но объяснений не последовало.

— Да, сейчас, — сказал мистер Элвес. — Начинается на пятьсот сорок один. Минуту, не вешайте трубку.

Унылым, безжизненным голосом он назвал остальные четыре цифры номера.

— Что происходит? — спросила наконец Кейт.

— Мы довольно долго не могли разобраться, в чем дело. Помог чистый случай. Однажды в палате работал телевизор… — Стендиш указал на переносной телеприемник, установленный сбоку от кровати. — В прямом эфире шло очередное ток-шоу. И тут случилось нечто совершенно экстраординарное. Сперва мистер Элвес бубнил что-то о том, как сильно он ненавидит Би-би-си… а может, другой канал, не помню точно, их так много сейчас развелось… Затем проехался по ведущему, обозвал его задницей или чем-то в этом роде, сказал, что ждет не дождется, когда все это кончится. А потом пообещал (так уж и быть, уговорили) подъехать… И вдруг происходящее по телевизору и его слова начали в буквальном смысле совпадать.

— Не понимаю, что вы имеете в виду, — сказала Кейт.

— Еще бы, — усмехнулся Стендиш и пояснил: — Все, что говорил мистер Элвес, секундой позже слово в слово повторял джентльмен по имени Дастин Хоффман. Похоже, что наш мистер Элвес в точности знает, что собирается сказать мистер Хоффман. Вряд ли мистер Хоффман очень обрадуется, когда узнает об этом. Мы пытались его предупредить о существующей проблеме, но с ним весьма сложно связаться.

— Что за чертовщину вы там устроили? — безмятежно протянул мистер Элвес.

— Судя по всему, в настоящее время мистер Хоффман снимается в фильме где-то на западном побережье Америки.

Стендиш взглянул на часы.

— Думаю, сейчас он в отеле, только что проснулся и звонит кому-то по телефону.

Кейт смотрела изумленным взглядом то на Стендиша, то на обладающего столь исключительной способностью мистера Элвеса.

— И давно он так мучается, несчастный?

— Полагаю, уже лет пять. Все началось ни с того ни с сего. Он ужинал в кругу семьи — все как обычно! — и вдруг неожиданно пожаловался, что в его трейлере неуютно жить, а вскоре после этого стал в подробностях рассказывать, как его снимают. Всю ночь напролет он разговаривал во сне, повторял одни и те же бессмысленные фразы, между делом заявив, что ему плевать на сценарий. Можете себе представить, какое это было трудное время для его родных — жить со столь требовательным актером и не подозревать об этом. Даже странно, почему они так долго не могли понять, что с ним происходит. Особенно если учесть, что однажды он разбудил всех посреди ночи, чтобы выразить благодарности своей семье, а также продюсеру и режиссеру за присуждение «Оскара».

Кейт, не понимающая, что увиденное — лишь разминка перед настоящим сюрпризом, который готовит ей день, по ошибке решила, что большего потрясения сегодня уже не испытать.

— Бедняга, — прошептала она. — Как это печально! Быть чьей-то тенью…

— Не думаю, что он страдает.

Мистер Элвес, по всей видимости, ожесточенно спорил с кем-то по поводу значений слов «преимущества», «доход», «прибыль» и «лимузин».

— Но ведь последствия могут быть в высшей степени выдающимися, не правда ли? — предположила Кейт. — Он действительно произносит фразы за несколько секунд перед тем, как их произнесет Хоффман?

— Ну, все это, разумеется, только догадки. Мы не можем приступить к более тщательному исследованию, потому что зафиксированы лишь несколько случаев прямой взаимосвязи. Но и они не были оформлены в надлежащем порядке, а значит, их можно объяснить обычным стечением обстоятельств. Вполне возможно, что и все остальное — лишь плод неуемной фантазии.

— А если сопоставить этот случай с тем, что у девочки, которую мы сегодня видели…

— Ну, знаете ли, мы не можем ничего сопоставлять. Каждый случай следует оценивать по отдельности.

— Ведь они оба живут в своем собственном мире…

— Да, но проблемы разные. Если бы мистер Элвес читал, к примеру, мысли главы Советского Союза, а еще лучше — президента Соединенных Штатов, то это уже затрагивало бы интересы страны, и пришлось бы решать, что относится к совпадениям и фантазиям, а что — нет. Однако в нашем случае дело касается обычного киноактера, притом никак не связанного с политикой, — поэтому, я полагаю, нам необходимо строго придерживаться научных принципов. Итак, — он повернулся к выходу, увлекая за собой Кейт, — думаю, что мистеру Элвесу и… э-э-э… очаровательной девочке в кресле-каталке… забыл ее имя… мы, к сожалению, не в состоянии ничем помочь, потому как нам в любое время может понадобиться место и оборудование для пациентов, заслуживающих более пристального внимания.

Кейт не придумала, что ответить, и молча последовала за ним, кипя от злости.

— Так, у нас имеется куда более интересный и многообещающий случай. — Стендиш рванул вперед к еще одной двойной двери.

Как ни старалась Кейт контролировать себя, но даже холодный и бесстрастный, почти как инопланетное существо, мистер Стендиш почувствовал, что она слушает его невнимательно. Он стал вести себя еще более грубо и раздраженно, чем прежде.

Они молча шли по коридору. Кейт обдумывала способы в очередной раз — якобы ненароком — спросить о только что поступивших пациентах, однако пришлось признаться самой себе: невозможно трижды кряду поднять одну и ту же тему так, чтобы она не потеряла такого наиважнейшего качества, как непреднамеренность. Исподтишка, насколько ей это удавалось, Кейт косила глаза на каждую дверь, мимо которой они проходили, но большей частью они были плотно закрыты, а за остальными не наблюдалось ничего интересного.

На ходу Кейт бросила взгляд в окно и заметила, как во внутренний дворик с грохотом въехал фургон. На секунду в голове мелькнула мысль, что фургон привлек ее внимание по той причине, что на нем не было ни надписи «Хлеб», ни надписи «Прачечная», хотя обычно пекарни и прачечные рекламируют свои услуги. Данный же фургон не хотел сообщить миру абсолютно ничего и кричал об этом всем своим видом.

Это был большой, солидный фургон, почти грузовик, выкрашенный в ровный темно-серый металлический цвет. Кейт он напомнил огромные темно-серые грузовые автомобили, что громыхали по дорогам в Болгарии и Югославии по пути в Албанию с надписью «Албания» на борту. Ее тогда еще заинтересовало, что ввозят албанцы таким анонимным способом, но, заглянув при случае в справочник, она выяснила, что единственной статьей импорта в этой стране является электричество, транспортировку которого (если она ничего не путала из школьного курса физики) вряд ли станут осуществлять грузовиками.

Большой, солидный фургон развернулся и стал задним ходом приближаться к черной двери лечебницы. Что бы ни перевозили в фургоне, он вот-вот заберет или, наоборот, доставит свой груз, подумала Кейт и пошла дальше.

Через некоторое время Стендиш остановился у одной из дверей, осторожно постучал, заглянул внутрь и дал знак Кейт следовать за ним.

Эта палата значительно отличалась от всех прежних. Дверь вела в переднюю с очень большим окном, сквозь которое полностью просматривалось основное помещение. Обе комнаты, очевидно, имели хорошую звукоизоляцию, потому что передняя была уставлена громко гудящими контрольными приборами и компьютерами, а в палате мирно спала женщина.

— Миссис Элспет Мэй. — Тон Стендиша явно свидетельствовал о том, что эта женщина — гвоздь программы.

Просторная и удобная палата была обставлена дорогой мебелью. Всюду в вазах стояли свежие цветы, а вязанье миссис Мэй лежало на прикроватной тумбочке из красного дерева.

Сама миссис Мэй была довольно хорошо сохранившейся седовласой леди близкого к пожилому возраста. Одетая в красный шерстяной кардиган, она спала в полусидячем положении на горе подушек. Хоть женщина и пребывала в состоянии сна, никто бы не назвал это состояние бездеятельным. Голова мирно покоилась на подушке, глаза были закрыты, однако правая рука, сжав ручку, что-то лихорадочно писала в большом блокноте. Эта рука, как и рот давешней девочки в кресле-каталке, жила собственной, весьма деятельной жизнью. Ко лбу миссис Мэй были прикреплены маленькие розоватые электроды — как догадалась Кейт, с их помощью на установленные в передней компьютеры и поступали пляшущие на мониторах показания. Рядом с аппаратурой дежурили двое мужчин в белых халатах, в окно за женщиной наблюдала медсестра. Стендиш кратко осведомился о состоянии пациентки. По общему мнению, оно было отличным.

Все они вели себя так, будто Кейт должно быть известно, кто такая эта миссис Мэй, однако она ничего о ней не знала, поэтому пришлось спросить.

— Она медиум, — сердито буркнул Стендиш. — Я полагал, вы в курсе. Медиум с потрясающими способностями. Сейчас она пребывает в трансе и автоматически записывает под диктовку поступающую в ее мозг информацию. Практически все получаемые ею сообщения бесценны. Разве вы о ней не слышали?

Кейт пришлось признаться, что нет.

— Но вы, я полагаю, слышали о женщине, заявлявшей, что Моцарт, Бетховен и Шуберт диктуют ей музыку?

— Да, действительно. Несколько лет назад о ней много писали в цветных приложениях.

— Ее утверждения, я бы сказал, довольно любопытны, если вы вообще интересуетесь такими вещами. Разумеется, сочинение музыки для перечисленных джентльменов — дело привычное и обыденное, но для простой домохозяйки средних лет без каких-либо музыкальных способностей…

Кейт не смогла промолчать в ответ на столь надменное замечание.

— Довольно пренебрежительная по отношению к женщинам точка зрения, — сказала она. — Джордж Элиот тоже была домохозяйкой средних лет.

— Да, да, — раздраженно закивал Стендиш, — однако она не писала музыку под диктовку покойного Вольфганга Амадея. Вот о чем речь. Попытайтесь проследить логику и не делайте неуместных выводов. Если бы пример Джордж Элиот мог пролить свет на нашу проблему, я первый вспомнил бы о ней. Так о чем я говорил?

— Не знаю.

— Мейбл? Дорис? Как там ее звали? Пусть будет Мейбл. Дело в том, что самый простой способ справиться с проблемой Дорис — вовсе ее не замечать. Там не было ничего заслуживающего внимания. Подумаешь, несколько концертов. Довольно второразрядные произведения. Но здесь! Здесь мы имеем нечто совершенно другого характера.

Он произнес эти слова приглушенным голосом и отвернулся к одному из компьютерных мониторов. На нем рука миссис Мэй быстро скользила по блокноту, большей частью закрывая написанное, однако из-под нее местами все же проглядывали какие-то математические формулы.

— Миссис Мэй — по крайней мере так она утверждает — записывает под диктовку сообщения от величайших физиков. От Эйнштейна, Гейзенберга и Планка. И спорить с ее утверждением весьма трудно, поскольку информация, которую путем автоматической записи воспроизводит эта… малообразованная… леди, определенно относится к физике самого высокого порядка. От покойного Эйнштейна мы получаем все больше и больше уточнений к уже имеющейся картине взаимодействия пространства и времени на макроскопическом уровне, а с помощью усопших Гейзенберга и Планка — расширяем свое понимание фундаментальных законов строения материи на квантовом уровне. Нет абсолютно никаких сомнений, что эти данные постепенно приближают нас к труднодостижимой цели — единой теории поля. Все это ставит ученых в весьма затруднительное, в чем-то даже неловкое положение, потому что существование канала, посредством которого нам передается эта информация, напрочь отвергается ее содержанием.

— Напоминает анекдот про дядю Генри, — внезапно перебила его Кейт.

Стендиш уставился на нее непонимающим взглядом.

— Ну, там еще дядя Генри думает, что он — курица, — подсказала Кейт.

Стендиш опять ничего не понял.

— Да вы слышали этот анекдот, — сказала Кейт. — «С дядей Генри происходит что-то странное. Он думает, что он — курица». — «Ну так покажите его врачу! Пусть его вылечат». — «Мы бы с удовольствием, но нам нужны яйца».

Стендиш смотрел на нее так, будто у нее на переносице внезапно распустился куст бузины.

— Повторите-ка еще раз, — растерянно попросил он.

— С самого начала?

— Да, с самого начала.

Подбоченившись, Кейт пересказала анекдот еще раз, придав голосу больше выразительности и южного акцента.

— Блестяще! — восхищенно выдохнул Стендиш, когда она закончила представление.

— Вы наверняка его слышали, — заметила Кейт, слегка озадаченная такой реакцией. — Это старый анекдот.

— Нет, не слышал, — признался он. — Нам нужны яйца. Нам нужны яйца! Мы не можем показать его врачу, потому что нам нужны яйца. Какое поразительное проникновение в глубины человеческой сущности! И какое понимание нашего неуемного стремления подвести подо все логическое обоснование. Боже правый!

Кейт пожала плечами.

— Вы говорите, это анекдот? — с недоверием переспросил Стендиш.

— Да. И довольно старый.

— Они все такие, эти анекдоты? Никогда бы не подумал.

— Ну…

— Я поражен. До глубины души. Я считал, анекдоты — это глупости, которые болтают по телевизору разжиревшие юмористы, и никогда их не слушал. А сейчас у меня такое чувство, что от меня скрывали что-то важное. Сестра! — рявкнул он.

Медсестра, наблюдавшая сквозь окно за миссис Мэй, подпрыгнула от неожиданности.

— Да, мистер Стендиш? — проблеяла она не на шутку перепуганным голосом.

— Почему вы никогда не рассказывали мне анекдотов?

Сестра уставилась на него, дрожа от страха, потому что даже представить не могла, с какой стороны подступиться к ответу на этот вопрос.

— Э-э-э, ну…

— Будьте так любезны, возьмите себе на заметку вот что: с этого дня ваша обязанность и обязанность всего персонала нашей лечебницы — рассказывать мне все анекдоты, которые вам известны. Понятно?

— Э-э-э… да, мистер Стендиш…

Стендиш окинул ее недоверчиво-подозрительным взглядом:

— Вы ведь знаете анекдоты, сестра, не так ли?

— Ну… да, мистер Стендиш, думаю, знаю.

— Расскажите мне какой-нибудь.

— Что… прямо сейчас, мистер Стендиш?

— Сию минуту.

— Э-э-э… ну вот, например. Один пациент проснулся после операции… Вообще это не очень хороший анекдот… Ну да ладно. Проснулся он, значит, после операции и спрашивает врача: «Скажите, доктор, что со мной? Я не могу нащупать свои ноги». А врач ему и отвечает: «Все верно. Потому что вам ампутировали руки». Такой анекдот. Не может нащупать ноги, потому что ампутировали руки.

Мистер Стендиш пару секунд не сводил с нее строгого взгляда.

— Я с вами разберусь, сестра, — наконец сказал он.

— Да, мистер Стендиш.

Он повернулся к Кейт:

— А нет анекдота, как курица перебегает дорогу, что-нибудь в этом роде?

— Есть, по-моему, — с сомнением произнесла Кейт. Она уже чувствовала некоторую неловкость.

— И как он звучит?

— Ну… Он звучит так: зачем курица бежит через дорогу?

— Да? И зачем же?

— Чтобы попасть на другую сторону.

— Ясно. — Стендиш на мгновение задумался. — А что делает курица на другой стороне дороги?

— Об этом история умалчивает, — поспешно ответила Кейт. — Думаю, это выходит за рамки анекдота: он касается только путешествия курицы через дорогу и причин, по которым она на него решилась. Данный анекдот немного напоминает японское хайку.

Кейт неожиданно обнаружила, что получает от происходящего удовольствие. Она заговорщицки подмигнула окончательно растерявшейся медсестре.

— Ясно, — повторил Стендиш и нахмурился. — Не требуется ли перед прослушиванием анекдотов принимать какие-либо стимулирующие препараты?

— Смотря какой анекдот и кому его рассказывают.

— Хм… Должен признать, вы открыли мне широкое поле для деятельности, мисс… э-э-э… Полагаю, что немедленное и тщательное исследование юмора окажет на него положительное воздействие. Нам обязательно нужно рассортировать анекдоты на имеющие высокую психологическую ценность и те, что лишь способствуют употреблению наркотиков. Таким не место в нашей жизни. Вот.

Он обратился к лаборанту в белом халате, наблюдающему через монитор за каракулями миссис Мэй:

— Есть какие-нибудь ценные новости от господина Эйнштейна?

— В сообщении говорится: «Как приготовить яйца? Пашот или просто вареные?» — ответил лаборант, не отрывая взгляда от экрана.

Стендиш вновь задумался.

— Интересно, — сказал он, — весьма интересно. Продолжайте тщательно фиксировать все, что она пишет. Идемте.

Последнее было обращено к Кейт.

— Очень странные люди, эти физики, — произнес он, как только они вышли в коридор. — По моему опыту, любой, кто еще не умер, болеет не одним, так другим тяжелым недугом. Что ж, время бежит, и я уверен, вам уже не терпится сесть за свою статью, мисс… У меня тоже полно срочных дел, пациенты ждут моего внимания. Поэтому, если у вас больше нет вопросов…

— Только один, мистер Стендиш, — решилась наконец Кейт. — Нам нужно подчеркнуть, что информация в статье самая свежая. Не уделите ли вы мне еще пару минут, мне хочется взглянуть на последнего из поступивших пациентов.

— Думаю, это будет немного затруднительно. Последняя пациентка поступила к нам около месяца назад и через две недели скончалась от пневмонии.

— Ох. Пожалуй, это слишком взбудоражит читателей. Значит, в последнее время вы никого не принимали? Никаких особо крупных блондинов нордического типа, в шубах и с кувалдами? Я спрашиваю так, на всякий случай. — Вдруг ее осенило: — Может, кого-то привезли повторно?

Стендиш рассматривал ее с усиливающимся подозрением.

— Мисс… э-э-э…

— Шехтер.

— Мисс Шехтер, у меня создается впечатление, что ваш интерес вызывает вовсе не…

В это мгновение двери рядом с ними распахнулись, он замолчал и обернулся, чтобы посмотреть, кто их раскрыл. Как только он это сделал, поведение его тут же изменилось до неузнаваемости.

Довольно резким жестом он велел Кейт отойти в сторону и пропустить толкаемую санитаром каталку. Каталку сопровождали также сестра и няня, напоминавшие больше королевскую свиту, чем занятый своим обыденным делом младший медицинский персонал.

На каталке возлежал благородного вида старик, кожа которого походила на пергамент с просвечивающими жилками.

Заднюю часть каталки немного приподняли, чтобы старик мог наблюдать происходящее вокруг, чем он и занимался с выражением скуки и отвращения на лице. Рот его был чуть заметно приоткрыт, а голова при любом наилегчайшем толчке по ходу каталки кренилась в ту или иную сторону. И все же, несмотря на слабость и апатичность пациента, от него исходила спокойная уверенность человека, которому принадлежит мир.

Это ощущение передавалось посредством единственного глаза. На что бы ни опустился его взгляд — на окно, на няню, придерживающую дверь, чтобы каталка могла беспрепятственно через нее проехать, или на мистера Стендиша, который внезапно стал само очарование и делал почтительные реверансы, — все немедленно попадало в область владения этого глаза.

Кейт на миг задумалась: как удается глазам передать столько информации о своих владельцах? Ведь глаза представляют собой всего-навсего белые сферы. С возрастом они почти не меняются, разве что становятся чуть краснее и чаще слезятся. Откуда идет весь этот поток данных? Особенно если у человека всего один глаз, а второй закрыт свисающей складкой кожи?

Ее размышления прервались, когда взгляд того самого глаза оторвался от Стендиша и перешел на нее. Взгляд был настолько властным и хватким, что Кейт едва не вскрикнула.

Наислабейшим движением руки старик дал знак санитару остановиться. Звук, издаваемый колесами каталки, стих, и на мгновение вокруг повисла тишина, нарушаемая лишь отдаленным гудением лифта.

Затем смолк и лифт.

Кейт ответила на взгляд старика слегка недоуменной улыбкой, будто спрашивая: «Простите, мы знакомы?» — одновременно задавая этот вопрос и себе. На миг появилось ощущение, что это лицо она уже где-то видела, но где именно, она не могла точно вспомнить. Кейт с удивлением отметила, что, хотя старик лежал всего лишь на каталке, а не в кровати, его руки покоились на чудесном постельном белье, свежевыстиранном и тщательно отутюженном.

Мистер Стендиш, кашлянув, заговорил:

— Мисс… э-э-э… позвольте представить нашего самого дорогого и уважаемого пациента, мистера…

— Вам удобно, мистер Одвин? — пришла на выручку сестра, однако в этом не было необходимости, потому что фамилию этого пациента Стендиш помнил отлично.

Едва заметным жестом Один приказал ей замолчать.

— Мистер Одвин, — продолжил Стендиш, — это мисс… э-э-э…

Кейт уже открыла рот, чтобы еще раз назвать свое имя, но внезапно была совершенно сбита с толку ответом Одина.

— Я прекрасно знаю, кто это, — произнес он тихим, но отчетливым голосом, а его глаз посмотрел на нее многозначительно, как аэрозольный репеллент на осу.

Кейт попыталась вести себя очень церемонно и по-английски.

— Боюсь, — чопорно сказала она, — что у вас передо мной преимущество.

— Да, — ответил Один.

Он вновь подал знак санитару, и процессия возобновила неспешное движение по коридору. Стендиш и сестра обменялись недоуменными взглядами, а Кейт с испугом заметила, что в коридоре, кроме них, оказался еще кое-кто.

Возник он явно не по волшебству: рост, или, вернее, недостаток роста, позволял ему прятаться за каталкой, и Кейт увидела его только после того, как каталка поехала дальше.

Мир был гораздо приятнее, когда это существо находилось вне ее поля зрения.

Есть люди, которые нравятся нам с первого взгляда, других мы начинаем ценить с течением времени. А есть те, кого хочется отогнать от себя палкой с острым концом. Кейт сразу стало ясно, к какой категории относится Тоу Рэг. Он с ухмылкой пялился на нее или скорее на некую невидимую муху, кружащую у нее над головой.

Затем он подскочил к ней и прежде, чем она успела отпрянуть, схватил за руку и неистово потряс.

— У меня тоже есть преимущество перед вами, мисс Шехтер, — сказал он и весело поскакал по коридору.

Глава 12

Большой и солидный серый фургон плавно съехал по гравийной подъездной аллее, прошел сквозь каменные ворота и спокойно окунулся в поток машин на асфальтированном сельском шоссе, продуваемом всеми ветрами и окаймленном зимними силуэтами дубов с опавшими листьями и замерших в спячке вязов. Серые тучи громоздились в небе огромным ворохом подушек. Фургон степенно и величаво удалялся и вскоре пропал из виду в многочисленных изгибах и поворотах дороги.

Несколькими минутами позже куда менее степенно и величаво в воротах появился желтый «ситроен» с покосившимися колесами. С трудом выехав с гравийной дорожки на шоссе, он медленно двинулся в том же направлении.

Кейт была не на шутку взволнована.

Несколько последних минут оказались для нее довольно неприятным испытанием. В течение всего ее визита Стендиш вел себя в лучшем случае эксцентрично, а после встречи с пациентом по фамилии Одвин стал просто агрессивен. Это была пугающая враждебность человека, который сам чего-то боялся. Чего — Кейт не знала.

Кто она такая? Как ей удалось раздобыть рекомендацию Алана Франклина, столь уважаемого профессионала? Чего она добивается? Но больше всего Стендишу хотелось понять, чем она вызвала недовольство мистера Одвина.

Автомобиль с большим трудом преодолевал повороты и с чуть меньшим — прямые участки. Из-за этой машины Кейт уже приходилось судиться — однажды какому-то из передних колес вздумалось погулять по дороге в одиночку, что едва не привело к аварии. Свидетель-полицейский в суде называл ее любимый «ситроен» «обвиняемым автомобилем». Впоследствии это имя за ним закрепилось. Она обожала свой «обвиняемый автомобиль» по многим причинам. Например, если у него отваливалась дверца, Кейт безо всякой помощи ставила ее на место. С каким-нибудь «БМВ» такой фокус вряд ли прошел бы.

Кейт хотелось знать, действительно ли она выглядит бледной и измученной, как ощущает себя, однако зеркало заднего вида дребезжало где-то под сиденьем, так что об этом пришлось забыть.

Стендиш побелел и затрясся от одной только мысли, что кто-то посмел перечить мистеру Одвину. Он с ходу отверг все попытки Кейт отрицать, что она знакома с пациентом. Если так, то почему мистер Одвин недвусмысленно дал понять, что знает ее? Не хочет ли она сказать, что мистер Одвин лжет? В таком случае пусть она пеняет на себя.

Кейт не знала, что ответить. Встреча с мистером Одвином оказалась для нее полной загадкой. Она была вынуждена признать, что этот человек обладает недюжинной энергией. Когда он смотрел на тебя, ты не мог противостоять его взгляду. А под тревожащей холодностью этого взгляда скрывалось нечто еще более тревожащее, вызывающее слабость и страх.

Что касается второго существа…

Совершенно очевидно, что именно оно стало причиной появления в последнее время в бульварной прессе, в разделах, описывающих наиболее отвратительные происшествия, сообщений под заголовками типа «В Вудшеде творится нечто гнусное». Статейки, разумеется, отличались крайней степенью непристойности и жестокости, и никто в стране их не читал, за исключением, пожалуй, тех нескольких миллионов человек, которые обожают непристойности и жестокость.

В них рассказывалось о том, что местных жителей терроризирует отвратительный гоблиноподобный урод, регулярно появляющийся из Вудшедской лечебницы и совершающий самые разнообразные, не поддающиеся описанию поступки.

Как и большинство людей, Кейт считала, что на самом деле какому-то несчастному душевнобольному удалось вырваться из больницы и слегка напугать проходящих мимо старушек, а остальное досочиняли журналюги из Уоппинга. Теперь же ее охватил страх, и уверенность немного поколебалась.

Он — или оно? — знал, как ее зовут.

Что из этого следует?

Из этого последовало то, что Кейт пропустила нужный поворот. Занятая своими мыслями, она прозевала место, где сельское шоссе соединяется с трассой, ведущей в Лондон. Ей оставалось лишь в три приема развернуться, чтобы поехать в обратную сторону, однако с тех пор, как она в последний раз включала на машине задний ход, утекло уже столько времени, что теперь она, честно говоря, немного нервничала по поводу того, как это у нее получится.

Кейт еще два раза свернула направо, чтобы посмотреть, не выведет ли это ее на нужную дорогу. Впрочем, больших надежд она не питала, и правильно делала — надежды не оправдались. Она проехала еще пару-тройку миль по заведомо не той дороге, но по крайней мере, судя по расположению светло-серых мазков от солнечных лучей на темных тучах, направление она выбрала правильное.

Спустя некоторое время Кейт приняла окончательное решение продолжать новый маршрут. Несколько встреченных дорожных указателей говорили о том, что сейчас она едет в Лондон по трассе B, чему она была несказанно рада. Если бы ей пришло в голову подумать об этом заранее, вполне возможно, она сама бы отдала предпочтение этой дороге, а не запруженной автомобилями основной автостраде.

Посещение лечебницы оказалось совершенно бесполезным, лучше бы она провела это время дома, нежась в ванне. После визита ее терзало переходящее в страх беспокойство, при этом цели своей она так и не достигла. Удручало и то, что цель эта — как пришлось признать Кейт — была непонятна даже ей самой. Постепенно на нее навалилось ощущение бессмысленности любых попыток что-то узнать. Серое, пасмурное небо тоже ничуть не способствовало поднятию духа.

«Не схожу ли я потихоньку с ума?» — думала она. Казалось, в последние дни ее жизнь полностью вышла из-под контроля, и было страшно представить, насколько хрупка и беззащитна она даже перед относительно небольшим ударом молнии или падением метеорита.

Слово «молния» появилось в голове без предупреждения, и Кейт, не зная, что с ним делать, бросила его на дно сознания, как полотенце на пол в ванной, так и не удосужившись поднять.

Ей очень нужен солнечный свет, чтобы справиться с усталостью! Но под колесами мелькают мили, тучи давят к земле, в мысли все чаще лезут пингвины… Она почувствовала, что так больше продолжаться не может, и решила немного пройтись пешком, чтобы встряхнуться.

Не успела Кейт остановить машину у обочины, как в нее врезался старый «ягуар», преследовавший ее последние семнадцать миль.

Глава 13

В порыве благородного гнева Кейт живо выскочила из машины, чтобы наброситься с обвинительной речью на врезавшегося в нее водителя, а он тем временем тоже выбирался из своей машины, чтобы наброситься на Кейт.

— Вы что, не видите, куда едете? — заорала она.

Это был порядком упитанный мужчина в длинном кожаном пальто и довольно уродливого вида красной шляпе — наряд, не слишком подходящий для вождения. Сердце Кейт слегка оттаяло.

— Что значит «я не вижу, куда еду»? — зло ответил он. — А может, это вы не смотрите в зеркало заднего вида?

— Да, не смотрю, — подбоченившись, бросила Кейт.

— Это почему же? — осведомился противник.

— Потому что оно лежит под сиденьем.

— Все ясно, — сухо ответил он. — Спасибо за честность. У вас есть адвокат?

— Разумеется, есть, — сказала Кейт. Эти слова она произнесла вызывающе и высокомерно.

— Толковый? — поинтересовался человек в шляпе. — Мне понадобится помощь юриста, а мой адвокат загремел в тюрьму.

— Ну, моего адвоката вам не видать.

— Почему это?

— Не говорите глупостей. Это будет явный конфликт интересов.

Ее противник сложил на груди руки и откинулся на капот своей машины. Некоторое время он молча оглядывал окрестности. Дорога уже просматривалась с трудом — ранний зимний вечер начал опускаться на землю. Мужчина влез в машину и включил аварийную сигнализацию. Замерцали задние огни, красиво озаряя янтарным светом чахлую траву на обочине. Передние же утопали в сиянии задних фонарей «ситроена» Кейт, поэтому мерцать у них возможности не было.

Мужчина вновь оперся о капот и окинул Кейт с головы до ног оценивающим взглядом.

— Вы — водитель, — сказал он. — Заметьте, я вкладываю в это слово самый расплывчатый смысл, то есть имею в виду человека, который всего лишь занимает водительское место в передвигающемся вдоль дороги устройстве, обозначаемом мной в данный момент — совершенно без предубеждения — термином «машина», и который в фантастической — я бы даже сказал, уму непостижимой — степени страдает отсутствием необходимых навыков. Понимаете, куда я клоню?

— Нет.

— Я говорю о том, что вы плохой водитель. Вы в курсе, что на протяжении последних семнадцати миль вы занимали едва ли не всю дорогу?

— Семнадцать миль! — ахнула Кейт. — Вы что, преследовали меня?

— Лишь в некотором смысле, — признался Дирк. — Я старался придерживаться этой стороны дороги.

— Ясно. Что ж, и вам спасибо за откровенность. Это, знаете ли, просто возмутительно. Желаю вам найти хорошего адвоката, потому что мой живо пронзит его раскаленными шампурами.

— Может, тогда лучше найти шашлык, а не адвоката?

— Судя по вашей внешности, шашлыков с вас уже достаточно. Можно узнать, зачем вы меня преследовали?

— Мне казалось, вы знаете, куда едете. Во всяком случае, поначалу. Первые ярдов сто.

— Какое вам дело до того, куда еду я?

— Такая уж у меня методика вождения.

Кейт сощурила глаза.

Она уже открыла рот, чтобы потребовать объяснений к этому нелепому замечанию, когда рядом с ними остановился «форд-сиерра».

— У вас авария? — крикнул шофер, высунувшись из окна.

— Да.

— Ха! — усмехнулся он и покатил дальше.

Через пару секунд притормозил проезжавший мимо «пежо».

— Кто это был? — поинтересовался водитель, указав на предыдущий автомобиль.

— Не знаю, — ответил Дирк.

— О, — воскликнул водитель, — судя по всему, у вас приключилась авария?

— Да, — отозвался Дирк.

— Я так и думал, — бросил водитель и поехал дальше.

— Что за народ пошел? — сказал Дирк Кейт.

— Те, что бьют людям машины, тоже порядочные сволочи, — заметила Кейт. — И все-таки зачем вы меня преследовали? Ведь вы понимаете, что в моих глазах вы сейчас выглядите абсолютным злодеем.

— Тут все просто, — стал объяснять Дирк. — Да, обычно я намеренно еду за какой-нибудь машиной. Но в этот раз я просто сбился с пути. Сперва чуть не столкнулся с огромным серым фургоном: он занял почти всю полосу, и мне пришлось свернуть на боковую дорогу, а там одностороннее движение. Через некоторое время я окончательно заплутал. Существует точка зрения, что в таких случаях следует свериться с картой, но тем, кто ее придерживается, я бы ответил: «Ха! А что вы будете делать, если у вас нет карты? Или есть, но только карта Дордони?» Моя собственная стратегия состоит в том, чтобы найти машину — ну или нечто похожее на машину, — которая достаточно уверенно движется, и следовать за ней. Мне редко удается попасть туда, куда я намеревался приехать, однако зачастую я оказываюсь в том месте, где мне необходимо быть. Что вы об этом думаете?

— Чушь.

— Грубо, но честно. Мне это нравится.

— Я хотела сказать, что и сама так иногда поступаю, но пока не решаюсь в этом признаться другим.

— Очень мудро, — отметил Дирк. — Не стоит трубить об этом на каждом углу. Мой вам совет — оставайтесь загадкой для окружающих.

— Мне не нужны ваши советы. Так куда вы держали путь до того, как пришли к неожиданному выводу, что семнадцать миль в противоположном направлении помогут вам добраться до цели?

— В место под названием Вудшед.

— А-а, в психушку.

— А вы откуда знаете?

— Я отъехала от нее уже на семнадцать миль и хотела бы находиться еще дальше. Так в каком отделении вы будете лежать? Куда прислать счет за ремонт машины?

— Там нет отделений, — сказал Дирк. — И я полагаю, они очень расстроятся, если узнают, что вы называете их лечебницу психушкой.

— Что бы их ни расстроило — я только обрадуюсь.

Дирк повертел головой.

— Приятный вечер! — заметил он.

— Приятнее некуда.

— Все ясно, — сказал он. — Судя по тону, прошедший день, если можно так выразиться, не добавил вашей жизни ни радости, ни духовного богатства.

— Черт возьми, вы совершенно правы! — воскликнула Кейт. — Мне пришлось пережить такое, что даже сам Франциск Ассизский принялся бы лупцевать младенцев. Особенно если вспомнить, что мои злоключения начались еще во вторник, когда я потеряла сознание… А теперь вдобавок ко всему машина! Моя чудесная машина… Хорошо хоть я по крайней мере сейчас не в Осло.

— Представляю, как вас это радует.

— Я не сказала, что меня это радует. Просто это единственное, что не дает мне наложить на себя руки. Впрочем, такие, как вы, мне с удовольствием в этом помогут.

— Без вашего активного участия у меня бы этого не вышло, мисс Шехтер.

— Да прекратите же!

— Что прекратить?

— Называть меня по имени! Каждому встречному-поперечному известно, как меня зовут. Не будете ли вы, ребятки, так любезны забыть хотя бы ненадолго мое имя? Как может девушка оставаться загадочной в таких условиях? Единственным человеком, который не знал мою фамилию, был тот, кому я сама лично представилась. Итак, — Кейт осуждающе ткнула в Дирка пальцем, — вы ведь не ясновидец. Признавайтесь, откуда вы знаете, как меня зовут? Пока не ответите, я не отпущу ваш галстук!

— Сперва попробуйте схватить…

— Уже схватила, мерзавец!

— Отпустите!

— Зачем вы меня преследовали? — настаивала Кейт. — Откуда вам известно, как меня зовут?

— Я преследовал вас ровно по тем причинам, которые уже изложил. Что же до вашего имени, моя дорогая, так вы практически сами мне его назвали.

— Я не называла.

— Уверяю вас, вы ошибаетесь.

— Ваш галстук все еще в моих руках.

— Если вы должны были оказаться в Осло, но со вторника лежали без сознания, значит, судя по всему, регистрировались у той стойки, что так неожиданно взорвалась во втором терминале Хитроу. Об этом много писали в прессе. Подозреваю, что вы не читали газет, так как лежали без сознания. В последнее время я страдаю от сильнейшей апатии, так что и сам не сразу обо всем узнал, но сегодняшние события буквально вынудили меня обратить внимание на это происшествие.

Кейт, ворча, расцепила пальцы, но продолжала сверлить его подозрительным взглядом.

— Да что вы говорите! — буркнула она. — Какое такое происшествие?

— Достаточно серьезное, — сказал Дирк, оправляясь. — Пусть оброненных вами фраз и не хватало, чтобы установить вашу личность, но факт, что сегодня вы ездили в Вудшед, расставил все по местам. И судя по агрессивному и мрачному настроению, в котором вы пребываете, вы так и не нашли того, кого искали.

— Что?!

— Вот, пожалуйста, возьмите. — Дирк быстро развязал галстук и протянул Кейт. — Волей случая сегодня утром в кафе я познакомился с медсестрой из вашей больницы. Первую встречу с ней мне — по разным причинам — не терпелось прервать как можно скорее. И лишь несколько минут спустя, когда я, уже стоя посреди улицы, давал отпор налетевшей на меня дичи, слова медсестры вдруг дошли до меня и поразили подобно молнии, если можно так выразиться. Идея была фантастически, до безумия неправдоподобной. Но как и все фантастически, до безумия неправдоподобные идеи, она заслуживала внимания не меньше, чем более приземленные и реалистичные, под которые требуется усиленно подгонять факты. Я вернулся, чтобы задать еще несколько вопросов, и она подтвердила, что сегодня рано утром какого-то не совсем обычного пациента перевели в другую больницу. По всей видимости, в Вудшед. Она также сообщила мне по секрету, что другая пациентка, некая мисс Кейт Шехтер, проявляла до неприличия настойчивое любопытство, пытаясь выяснить, что с ним произошло. Я думаю, вы согласитесь, мисс Шехтер, что моя методика вождения имеет свои преимущества. Может, я и не доехал туда, куда намеревался, однако в итоге оказался там, где нужно.

Глава 14

Примерно через полчаса явился амбал на эвакуаторе, с буксирным тросом и сыном. Оценив ситуацию, он отправил сына на эвакуаторе выполнять другой заказ, а сам прицепил трос к машине Кейт и собственноручно оттащил в автомастерскую.

Кейт минуту-другую молча наблюдала за происходящим.

— Не будь я американкой, он бы этого не сделал, — наконец промолвила она.

Механик посоветовал им скоротать время в местной пивнушке, пока он будет выяснять, что с «ситроеном». Они поехали туда на «ягуаре», поскольку «ягуар» всего-навсего лишился переднего правого указателя поворота, а Дирк уверил, что он вообще очень редко сворачивает направо. Сев — с некоторым неудовольствием — в машину Дирка, Кейт первым делом увидела похищенную им у Салли Миллз книгу Говарда Белла и тотчас набросилась на нее. Несколько минут спустя, уже на входе в бар, она никак не могла вспомнить, читала она раньше эту книгу или нет.

В интерьере пивнушки наличествовали все традиционные атрибуты английского паба: конская сбруя, жаростойкий пластик и мрак. Долетавший из соседнего бара голос Майкла Джексона и заунывное жужжание посудомоечной машины создавали атмосферу, идеально соответствующую закопченной старой краске на стенах.

У бара Дирк заказал себе и Кейт по напитку и подошел к выбранному ею столику в самом углу, подальше от жирных, неопрятных и вот-вот готовых схлестнуться друг с другом посетителей.

— Это я уже читала, — заявила она, закончив листать «Беги со всех ног». — По крайней мере несколько первых глав. Пару месяцев назад. Не понимаю, почему я до сих пор не могу спокойно пройти мимо книг этого автора. Их не читает даже его редактор. — Она посмотрела на Дирка. — Хоть я едва с вами знакома, никогда бы не подумала, что вы станете покупать такое.

— Книга не моя, — ответил Дирк. — Я взял ее по ошибке.

— Так все говорят, — усмехнулась Кейт. — Раньше он очень хорошо писал. Если, конечно, вам вообще нравятся такие вещи. Мой брат работает в издательстве в Нью-Йорке. По его словам, с Говардом Беллом в последнее время происходит что-то странное. У меня такое чувство, что они его побаиваются, а ему того и надо. Ни у кого не хватает смелости попросить его выбросить с десятой по двадцать седьмую главу включительно. И всю ахинею про козла. По слухам, его книги расходятся миллионными тиражами лишь потому, что на самом деле их никто не читает. А иначе в следующий раз людям бы и в голову не пришло покупать его произведения, на том бы его карьера и кончилась.

Кейт отодвинула книгу и сменила тему:

— Итак, вы довольно толково разъяснили, почему я ездила в Вудшед, однако так и не сказали, зачем вам самому туда понадобилось.

Дирк передернул плечами и ответил уклончиво:

— Просто любопытно, что там за обстановка.

— Ах вот оно что? Ну так я могу избавить вас от беспокойства. Обстановка ужасающая.

— Опишите поподробнее. И начните с аэропорта.

Кейт сделала большой глоток «Кровавой Мэри» и несколько секунд помолчала, пока водка прокладывала путь к желудку.

— Вы хотите услышать и про аэропорт? — наконец спросила она.

— Да.

Кейт допила остатки коктейля.

— В таком случае мне нужно повторить, — сказала она и подвинула к нему пустой бокал.

Через пару минут, выдержав на себе взгляд пучеглазого бармена, Дирк вернулся к Кейт с добавкой.

— Отлично, — сказала Кейт. — Я начну с кошки.

— Что за кошка?

— Та самая, за которой я просила присмотреть соседку.

— Какую соседку?

— Которая умерла.

— Понятно, — вздохнул Дирк. — По-моему, мне лучше закрыть рот и молча выслушать ваш рассказ.

— Да, — согласилась Кейт, — прекрасная идея.

Кейт перечислила события последних дней или по крайней мере тех, когда она была в сознании, а затем описала свои впечатления о Вудшеде.

Несмотря на сквозившее в ее голосе отвращение, Дирку показалось, что она описывает именно то место, где он хотел бы провести остаток жизни — желательно начиная прямо с завтрашнего дня. Там можно было одновременно посвятить себя размышлениям о необъяснимом — своему пагубному пристрастию (он мог думать об этом только так и порой как одержимый бросался на борьбу с этой привычкой) и предаться потаканию собственным желаниям — слабость, которую он с удовольствием бы себе позволил, если бы был в состоянии.

Когда Кейт наконец упомянула о неприятной встрече с мистером Одвином и его отвратительным приспешником, Дирк нахмурил брови и на минуту погрузился в мрачные раздумья. Большую часть этого времени, однако, он прикидывал, поддаться или нет желанию закурить. Не так давно он дал себе слово бросить; с тех пор битва с самим собой вспыхивала регулярно, и он регулярно ее проигрывал, зачастую даже этого не замечая.

Сейчас Дирк радостно решил, что не сдастся, и тут же вынул сигарету из пачки. В поисках зажигалки среди содержимого объемистого кармана пальто он выудил конверт, позаимствованный им в доме Джеффри Энсти, положил его на стол рядом с книгой и прикурил сигарету.

— Та девушка на стойке регистрации… — наконец произнес он.

— Она просто вывела меня из терпения, — моментально отозвалась Кейт. — Работала так, будто она не человек, а бездушная машина. Ничего не слышит и не думает. Не знаю, где они находят таких людей.

— Вообще-то это моя бывшая секретарша, — заметил Дирк. — Похоже, теперь они тоже не знают, где ее искать.

— Ой, простите, — ответила Кейт и ненадолго задумалась. — Наверное, вы хотите сказать, что раньше она не была такой, — продолжила она. — Что ж, это вполне возможно. Полагаю, своим поведением она хотела оградить себя от разочарования. Работа в аэропорту кого угодно сделает равнодушным. Пожалуй, я даже посочувствовала бы ей, если бы сама в тот момент не была на грани отчаяния. Простите, я правда не знала. Значит, это вы и пытаетесь выяснить?

Дирк неопределенно кивнул головой.

— Среди прочего, — сказал он и добавил: — Я частный детектив.

— Да? — Кейт оторопело уставилась на него.

— Вас это беспокоит?

— Нет, просто один мой знакомый играет на контрабасе.

— Вот оно что, — сказал Дирк.

— Когда люди видят, как он мучается с инструментом, то всегда твердят одно и то же, и это выводит его из себя. Каждый считает своим долгом сказать: «Держу пари, ты предпочел бы играть на флейте». Никому и в голову не приходит, что он слышал это уже тысячу раз. Я просто пыталась представить, что все говорят частному детективу, чтобы самой не сказать этого.

— Ничего не говорят. Просто на секунду приходят в недоумение — в точности так, как вы.

— Понятно, — разочарованно протянула Кейт. — У вас есть какие-нибудь зацепки… так сказать, идеи… относительно того, что произошло с вашей секретаршей?

— Нет, — ответил Дирк, — никаких. Какой-то смутный образ маячит перед глазами, но я ума не приложу, к чему бы это.

Он задумчиво повертел меж пальцев сигарету, затем его взгляд вновь упал на стол и остановился на книге.

Дирк взял ее в руки и просмотрел, пытаясь понять, что вообще заставило его забрать ее с собой.

— Честно говоря, я совсем ничего не знаю о Говарде Белле, — сказал он.

Кейт удивилась, как неожиданно он сменил тему, но одновременно почувствовала и некоторое облегчение.

— Только то, что его книги продаются огромными тиражами и выглядят примерно как эта, — добавил Дирк. — Что, по-вашему, мне нужно еще знать?

— Ну, о нем рассказывают довольно странные вещи.

— Какие?

— Например, что он то и дело отчебучивает что-нибудь в дорогих гостиницах по всей Америке. Подробности, разумеется, никому не известны, просто оплачивают его счета, и все. Гораздо удобнее не задавать вопросов. Особенно о цыплятах.

— О цыплятах? — удивился Дирк. — О каких цыплятах?

Кейт понизила голос и слегка подалась вперед.

— Ходят слухи, что он всегда привозит с собой в гостиницу живых цыплят.

Дирк нахмурился:

— Это еще зачем?

— Никто не знает. Что с ними потом случается, тоже никому не известно. От них не остается и следа. — Она еще ниже пригнулась к столу и сильнее понизила голос: — Ни единого перышка.

Дирк почувствовал себя безнадежно глупым и наивным.

— И что же он с ними делает? — спросил он.

— Никто не имеет ни малейшего представления, — ответила Кейт. — И даже не хочет иметь ни малейшего представления. Не знают, и все тут.

Она пожала плечами и взяла в руки книгу.

— А еще Дэвид — это мой брат — считает, что у Говарда Белла идеальное имя для автора бестселлеров.

— Правда? — удивился Дирк. — Почему?

— Дэвид говорит, что любой издатель сразу обращает внимание на имя нового автора. Он не задает вопросов «Хорошо ли пишет новый автор?» или «Не станет ли текст приятнее, если выкинуть из него все прилагательные?». Первым делом он интересуется, достаточно ли звучна и коротка фамилия писателя и насколько имя длиннее фамилии. Вот смотрите: огромными серебряными буквами вытиснено «Белл», а «Говард» идет сверху буквами чуть уже. Фирма! Магия издательского дела. Если вы счастливый обладатель такого имени, есть у вас писательский талант или нет — по большому счету не имеет значения. Что при нынешнем положении дел дает Говарду Беллу серьезное преимущество. Однако если просто взять и написать от руки, это имя самое что ни есть обыкновенное. Вот как здесь, например. Видите?

— Где? — не понял Дирк.

— На этом вашем конверте.

— Где? Покажите.

— Ну это же его имя, разве нет? Вот, перечеркнуто.

— Мать честная, и правда! — воскликнул Дирк, уставившись на конверт. — Наверное, я просто не узнал его без этих фирменных вывертов.

— Значит, письмо имеет к нему какое-то отношение? — Кейт взяла конверт и повертела его в руках.

— Я точно не знаю, что в нем, — признался Дирк. — Что-то связанное с контрактом и, возможно, с пластинкой.

— Ну, с пластинкой-то наверняка.

— Это еще почему? — вызывающе спросил Дирк.

— Вот тут написано: Деннис Хатч. Видите?

— Ну, вижу. — Дирк внимательно посмотрел на конверт. — И что по-вашему, я должен знать это имя?

— Вообще-то, — задумчиво произнесла Кейт, — если вы еще не умерли, то безусловно. Это глава «Ариез райзинг рекорд груп». Знаменит чуть меньше Папы Римского. Надеюсь, вы знаете, кто такой Папа Римский?

— Да-да, — нетерпеливо сказал Дирк, — такой седой дядька.

— Вот именно. Похоже, из всех знаменитостей этот конверт не был адресован только ему. Тут и Стэн Дубчек, глава «Дубчек, Дантон, Хайдеггер, Дрейкотт». Они ведут счета АРРГХ.

— Чего-чего?..

— АРРГХ! «Ариез райзинг рекорд груп холдинг». Добравшись до их счета, агентство сказочно разбогатело. — Кейт посмотрела на Дирка. — По-моему, вы не имеете представления ни о музыке, ни о рекламном деле.

— Имею честь сообщить, что все обстоит именно так. — Дирк учтиво склонил голову.

— Что вы собираетесь делать с этим конвертом?

— Решу, как только у меня получится его вскрыть, — сказал Дирк. — У вас нет с собой ножика?

Кейт покачала головой.

— А кто такой Джеффри Энсти? — спросила она. — Только его имя не вычеркнуто. Ваш друг?

Дирк слегка побледнел, на мгновение задумался и произнес:

— Тот странный тип, который якобы «творит нечто гнусное в Вудшеде»… повторите-ка, что он вам сказал?

— Он сказал: «У меня тоже есть перед вами преимущество, мисс Шехтер». — Кейт попыталась равнодушно передернуть плечами.

Некоторое время Дирк с сомнением на лице о чем-то размышлял.

— Вполне возможно, — наконец произнес он, — что вам угрожает опасность.

— Вы имеете в виду тех ненормальных, что врезаются в меня на дороге? Такого рода опасность?

— Может быть, и хуже.

— Что вы говорите!

— Да.

— И с чего же вы это взяли?

— Пока не совсем понимаю. — Дирк нахмурил брови. — Большинство идей, которые сейчас крутятся у меня в голове, связаны с абсолютно невообразимыми вещами, так что я лучше поостерегусь ими делиться. Тем не менее только такие мысли и приходят мне на ум.

— На вашем месте я бы поступила иначе, — сказала Кейт. — Каков был принцип Шерлока Холмса? «Исключите все невозможное, и то, что останется, даже самое невероятное, будет истиной».

— С этим я в корне не согласен, — резко ответил Дирк. — Невозможное порой вмещает в себя то, чего нет в невероятном. Как часто люди дают чему-то вполне рациональное объяснение, и оно вроде бы работает во всех отношениях, кроме одного — этого не может быть, и все тут! Так и хочется воскликнуть: «Да, но он или она просто никогда так не поступит!»

— Честно говоря, именно с этим я сегодня и столкнулась.

— Ах да! — Дирк хлопнул ладонью по столу, и бокалы задребезжали. — Та самая девочка в инвалидной коляске — отличный пример. Мысль, что она каким-то образом получает вчерашние курсы ценных бумаг из воздуха, невозможна, но именно она и является истиной, ведь идея, что она непрерывно занимается сложным и чрезвычайно кропотливым трудом, чтобы обмануть кого-то без какой-либо пользы для себя, абсолютно невероятна. Первая мысль предполагает существование чего-то, о чем мы не имеем представления. Один Бог знает, сколько на свете таких вещей. Вторая же противоречит фундаментальным и общечеловеческим принципам, которые нам хорошо известны. Вот поэтому нам и следует проявлять величайшую осторожность по отношению к ней и ко всей ее обманчивой рациональности.

— Вы так и не поделитесь со мной своими мыслями?

— Нет.

— Почему?

— Потому что они прозвучат нелепо. Но я считаю, что вам угрожает опасность. И очень большая.

— Великолепно. И что же мне, по-вашему, делать? — осведомилась Кейт, отпив глоток из бокала со вторым коктейлем, к которому до этого едва притронулась.

— Предлагаю вам вернуться в Лондон и переночевать у меня, — деловито ответил Дирк.

Кейт покатилась со смеху так, что пришлось выуживать из сумочки салфетку и вытирать томатный сок.

— Простите, что вас так рассмешило? — спросил Дирк с озадаченным видом.

— Настолько откровенно меня никогда еще не пытались затащить к себе в постель. — Она улыбнулась. — Боюсь, что ответом вам будет оглушительное «нет».

Конечно, он интересный, думала она, немного эксцентричный, но абсолютно не в ее вкусе.

Дирк не на шутку смутился.

— По-моему, возникло ужасное недоразумение, — сказал он. — Позвольте, я объясню…

Но тут неожиданно появился механик с новостями о машине Кейт.

— Готово, — объявил он. — Починил только бампер, все остальное в порядке. То бишь ничего нового. Тот подозрительный шум, о котором вы говорили, идет от двигателя. Но заводится машина нормально. Просто выжимайте газ и сцепление, а затем ждите чуть дольше обычного.

Кейт довольно сухо поблагодарила его за этот совет и с удовольствием позволила Дирку заплатить 25 фунтов за ремонт.

На парковке Дирк вновь потребовал, чтобы Кейт ехала с ним, однако она была твердо уверена, что ей лишь нужно хорошенько выспаться, а наутро все станет предельно ясно, и она легко справится со всеми проблемами.

Тогда Дирк предложил хотя бы обменяться телефонами. На это Кейт согласилась, но при том условии, что Дирк не упадет ей на хвост и поедет в Лондон другой дорогой.

— Будьте предельно осторожны! — крикнул он, когда ее машина, урча, выбиралась на шоссе.

— Ладно, — откликнулась Кейт. — Если случится что-нибудь невозможное, обещаю: вы узнаете об этом первый.

На мгновение тусклый свет из окон бара озарил неровные желтые бока «ситроена», и вскоре он пропал в темноте низко нависшего неба.

Дирк хотел было поехать следом, но машина не завелась.

Глава 15

Над землей гигантскими угрюмыми башнями еще ниже нависли тучи, и Дирк, поддавшись неожиданно резкому приступу беспокойства, вновь набрал номер автомастерской. Недовольный механик, уже в состоянии подпития, приехал в этот раз не так быстро, как в прошлый.

Увидев, в какой затруднительной ситуации оказался Дирк, он разразился неуемным смехом, затем с трудом нашарил капот машины и принялся что-то бормотать о выхлопных трубах, насосах, генераторах и скворцах, при этом ничего не сообщая о том, сподобится он сегодня все-таки завести машину или нет.

Дирк не смог добиться от него ни осмысленного ответа, ни хоть сколько-нибудь понятного намека на причины шума в генераторе, неисправности топливного насоса, отказа стартера и зажигания.

В конце концов из несвязной речи механика он разобрал-таки, что среди жизненно важных элементов двигателя когда-то свила гнездо семья скворцов и что впоследствии скворцы погибли в страшных муках, прихватив с собой на тот свет и те самые важные части двигателя. Тут Дирк принялся отчаянно перебирать в уме варианты выхода из положения.

Неподалеку стоял заведенный эвакуатор, на котором приехал механик. Дирк моментально принял решение этим воспользоваться. Поскольку двигался он не так медленно и неуклюже, как механик, ему удалось воплотить свой план в жизнь без особых трудностей.

Он вырулил на шоссе, скрылся в ночи и, проехав мили три, припарковался у обочины. Оставив включенными фары, он спустил шины, а сам спрятался за деревом. Через десять минут из-за поворота показался «ягуар», пролетел мимо, потом резко затормозил и дал задний ход. Механик распахнул дверцу и поспешил к своей машине восстанавливать права собственности, предоставив Дирку столь необходимую ему возможность сделать то же самое.

Дирк лихо крутанул колесами и мгновенно испарился, испытав нечто вроде мстительного триумфа, однако все еще одолеваемый непонятными тревогами, которым не мог подобрать названия.

Тем временем Кейт влилась в утопавший в мутно-желтом свете фар поток автомобилей и, миновав западные предместья Актона и Илинга, наконец попала в самое сердце Лондона. За транспортной развязкой Вествэй она повернула направо к Примроуз-хилл.

Ей всегда нравилось проезжать мимо парка, темные силуэты деревьев в ночи успокаивали, и ее еще больше тянуло домой, в уютную постель.

Отыскав ближайшее к своему подъезду место для парковки, Кейт выбралась из машины и намеренно не стала ее запирать. Она никогда не оставляла в ней ничего ценного и считала, что будет лучше, если злоумышленникам не придется ничего ломать. Машину дважды пытались угнать, но каждый раз бросали, не проехав и двадцати ярдов.

Кейт отправилась в противоположном от дома направлении в магазинчик за углом на соседней улице, чтобы купить молока и мешки для мусора. Она согласилась с хозяином магазинчика, пакистанцем с приветливым лицом, что выглядит очень уставшей и ей следует лечь пораньше спать. На обратном пути она вновь слегка отклонилась от курса, чтобы постоять у ограды парка и подышать свежим ночным воздухом, а затем наконец пошла в сторону дома. Первый же встретившийся на ее улице фонарь вдруг вспыхнул и погас, погрузив ее в маленький темный омут.

Когда такое происходит, любого охватит ужас.

Говорят, если вспомнить о ком-то, кого не вспоминал уже лет сто, неудивительно, если на следующий день вдруг узнаешь, что этот человек на днях скончался. Разумеется, на свете полно людей, вспоминающих старых знакомых, как полно и тех, кто умирает. По закону средних чисел, при том количестве населения, которое существует, предположим, в Америке, такие совпадения должны случаться как минимум десять раз на дню, но тому, кто побывал в подобной ситуации, от этого ничуть не легче.

Или возьмем, к примеру, уличные фонари: в них довольно часто перегорают лампочки, однако происходит это на глазах далеко не у каждого прохожего. Тем не менее кому угодно станет не по себе, если и со следующим по порядку фонарем случится в точности то же самое.

Кейт замерла на месте.

Вслед за первым совпадением, сказала она себе, вполне может произойти и второе. И если второе совпадение случилось сразу после первого, то это тоже всего лишь совпадение. Абсолютно не о чем беспокоиться: подумаешь, внезапно перегорели два уличных фонаря. Она идет по совершенно безопасной улице, вокруг множество домов с включенными огнями. Кейт взглянула на ближайший к ней дом, и как на грех в тот же миг свет в его окне погас. Наверное, потому что в это самое время жильцы решили перейти из гостиной в другую комнату. И хотя это лишь служило доказательством, что совпадение — вещь непредсказуемая, настроение у Кейт нисколько не улучшилось.

Остальная часть улицы все еще была залита тусклым желтым светом. Только вокруг Кейт внезапно все померкло. Следующий светлый участок был всего в нескольких шагах. Кейт набрала в грудь побольше воздуха, взяла себя в руки и пошла к нему. Едва она очутилась в самом его центре, свет опять потух.

Жильцы еще двух домов также решили покинуть свои гостиные в тот самый миг, когда она проходила мимо. То же произошло и на противоположной стороне улицы.

Возможно, только что кончилась популярная телепрограмма. Вот в чем дело! Все встали с диванов, одновременно выключили телевизоры и свет, и в итоге из-за скачка напряжения перегорело несколько фонарей. Что-то в этом роде. Этот скачок заставил ее сердце биться сильнее. Она шла дальше, стараясь не поддаваться панике. Дома она первым делом заглянет в газету, чтобы узнать, что это за телепрограмма, после которой перегорели три лампы.

Четыре.

Она остановилась и замерла под погасшим фонарем. Дома один за другим погружались во тьму. Больше всего ее тревожило, что это происходило именно в то мгновение, когда она переводила на них глаза.

Взгляд — бац!

Она попробовала еще раз.

Взгляд — бац!

На какой бы дом она ни взглянула, свет в нем немедленно гас.

Вздрогнув от страха, Кейт вдруг поняла, что не нужно смотреть на те окна, где все еще горит свет. Все версии и объяснения, которые она пыталась выстроить, внезапно перемешались в кучу, и она выбросила их из головы. Чтобы полностью не потушить свет на всей улице, она опустила глаза, однако не удержалась и посмотрела-таки, что происходит вокруг.

Бац!

Кейт приковала взгляд к узкой дорожке под ногами. Большая часть улицы уже погрузилась во мрак. До входа в подъезд осталось три фонаря. Не поднимая глаз, она все же заметила, что в окнах под ее собственной квартирой горит свет.

Там жил Нил. Его фамилии она не помнила, но знала, что он иногда играет на контрабасе и торгует антиквариатом. Частенько он лез к ней с дизайнерскими советами, в которых она не нуждалась, и крал у нее молоко, поэтому их отношения всегда были прохладными. Однако на этот раз она от всей души надеялась, что он ее ждет, чтобы рассказать, почему ей следует сменить диван, и свет в его окне не погаснет, пока она не пройдет оставшуюся часть пути с тремя расположенными на одинаковом расстоянии друг от друга светлыми пятнами.

Она попробовала обернуться и посмотреть назад. Там была тьма, переходящая в черноту парка, который больше не успокаивал, а лишь пугал: воображение рисовало сплетения толстых, корявых корней и гниющий неубранный мусор.

Кейт вновь повернулась и опустила глаза.

Три светлых пятна.

Фонари гасли не от взгляда, а лишь когда она проходила мимо них.

Она крепко зажмурилась и представила, где именно находится лампа следующего фонаря: впереди и вверху. Затем подняла голову, не спеша открыла глаза и уставилась прямо на оранжевый свет, сияющий сквозь толстое стекло.

Свет продолжал гореть.

Перед глазами поплыли загогулины, когда она, глядя на лампу, осторожно пошла дальше, мысленно приказывая фонарю гореть.

Шаг. Свет горел. Еще шаг. Свет не гас. И вот она уже стояла почти под фонарем, задрав голову, чтобы не оторвать взгляда.

Она сделала еще шаг и увидела, как нить накаливания вспыхнула и погасла, перед глазами неистово запрыгали яркие остаточные изображения.

Кейт опустила глаза и попыталась смотреть строго вперед, но всюду метались причудливые образы. Чувствуя, что вот-вот потеряет контроль над собой, она устремилась к следующему фонарю и вновь, едва поравнявшись с ним, была окутана кромешной тьмой. Тяжело дыша и бешено моргая, она пыталась успокоиться и рассмотреть хоть что-нибудь. Ей почудилось, что под последним фонарем кто-то стоит. Гигантская фигура среди прыгающих оранжевых теней. На голове у фигуры высились огромные рога.

Кейт изо всех сил всматривалась в клубящуюся тьму и вдруг выкрикнула:

— Кто это?!

Низкий голос ответил далеко не сразу:

— У вас не найдется чего-нибудь, чтобы оторвать куски половиц от моей спины?

Глава 16

Вновь повисла тишина — другого, слегка хаотического характера.

Время тянулось. Тишина нервничала, пытаясь понять, с какой стороны ее отважатся нарушить. Погрузившаяся во тьму улица будто бы ушла в себя и ощетинилась колючками.

— Чего? — наконец крикнула в ответ Кейт. — Я спрашиваю… чего не найдется?

Гигантская фигура пошевелилась. Кейт не могла как следует ее рассмотреть, потому что перед глазами все еще плясали голубые отсветы.

— Меня приклеили к полу, — сказала фигура. — Мой отец…

— Так это вы… у вас хватило… — От злости Кейт не находила слов. — Все это… ваших рук дело?

Она обернулась и возмущенным жестом обвела улицу, чтобы показать, какой кошмар ей пришлось преодолеть.

— Для вас важно узнать, кто я.

— Неужели? Давайте, назовите свое имя, и я тотчас заявлю на вас в полицию, чтобы вас привлекли за нарушение закона. Как его там?.. Запугивание… Умышленное причинение вреда…

— Я — Тор. Бог грома. Бог дождя. Бог громоздящихся в небе туч. Бог молний. Бог великих потоков. Бог частиц. Бог созидающих и связующих сил. Бог ветра. Бог обильного урожая. Бог молота Мьёльнир.

— Да ну? — Кейт едва сдерживала ярость. — Если бы вы потрудились выбрать более подходящий момент, чтобы перечислить свои титулы, возможно, меня бы это заинтересовало, но сейчас я просто в бешенстве. Да включите же эти чертовы фонари!

— Я…

— Говорю вам, включайте свет!

Несмело, один за другим вспыхнули все уличные фонари, свет вернулся в окна домов. Фонарь, у которого стояла Кейт, почти сразу погас снова. Она бросила угрожающий взгляд на своего собеседника.

— Там была старая лампа, перегорела, — объяснил он.

Она не сводила с него глаз.

— Вот, у меня есть ваш адрес. — Он протянул клочок бумаги, который она дала ему в аэропорту, будто это все объясняло.

— Я…

— Назад! — крикнул Тор и резко закрыл руками лицо.

— Что?

Вслед за сильным порывом ветра с темного неба на него устремился орел с выпущенными когтями. Тор отбивался, нанося удары до тех пор, пока огромная птица не отлетела прочь, едва не рухнув на землю, затем встряхнулась, несколько раз тяжело взмахнула гигантскими крыльями и взгромоздилась на уличный фонарь. Крепко уцепившись за фонарь когтями, орел занял устойчивое положение, отчего фонарный столб слегка тряхнуло.

— Улетай! — крикнул Тор.

Орел сидел без движения и пялился на него. Оранжевый свет делал чудовищное существо еще чудовищнее, отбрасывая жуткие неспокойные тени на соседние дома, на крыльях птицы виднелись странные округлые отметины. У Кейт шевельнулось чувство, что эти отметины она уже видела в каком-то страшном сне, однако происходящее с ней сейчас тоже казалось страшным сном.

Несомненно, она нашла кого искала. Та же великанская фигура, те же ледяные глаза, надменный, исполненный гнева и в то же время слегка растерянный взгляд. Только на этот раз на нем были высокие кожаные сапоги, с плеч свисали длинные меха, ремни и плети, на голове — огромный шлем с рогами, а злился он не на девушку у стойки регистрации, а на гигантского орла, мостящегося на фонарном столбе посреди Примроуз-хилл.

— Лети отсюда! — крикнул он вновь. — Это не в моей власти! Все, что мог, я сделал! Твоя семья под защитой. Больше я ничего не могу. Я беспомощен и слаб.

Кейт вдруг с ужасом заметила две глубокие раны на левом предплечье у великана, в том месте, где орел вонзил когти и прорвал кожу. Из ран текла густая, как тесто, кровь.

— Улетай! — снова рявкнул он, сгреб краем ладони кровь и метнул тяжелые капли в орла.

Тот отпрянул, но удержался на месте. Внезапно Тор высоко подпрыгнул и уцепился за макушку фонаря. Под удвоенным весом столб угрожающе качнулся. С громким криком орел стал злобно долбить великана клювом, пока он своей могучей рукой пытался столкнуть птицу с насеста.

Дверь в подъезд открылась, из нее выглянул мужчина в очках в серой оправе, с аккуратно подстриженными усиками. Нил, сосед Кейт снизу, был явно не в духе.

— Видите ли, я на самом деле думаю… — начал было он, однако вскоре стало ясно: он сам не знает, что и думать, поэтому быстро скрылся в дверях, забрав с собой свое поганое настроение и поток невысказанных слов.

Великан напряг силы, совершил головокружительный прыжок и ухватился за верхушку соседнего фонаря, который слегка приник под его весом. Он крепко обвил столб ногами и стал буравить орла свирепым взглядом. Орел тоже не отставал.

— Улетай! — вновь крикнул великан, потрясая кулаком.

— Гаарх! — прогорланила в ответ птица.

Тор молниеносно извлек из-под мехов огромный кузнечный молот и выразительно, словно взвешивая, перебросил его из одной ладони в другую. Боек молота представлял собой кусок чугуна, размером и формой напоминавший большую пивную кружку, с короткой и прочной дубовой рукоятью толщиной с запястье, обмотанной кожаным ремнем.

— Гааарррх! — еще раз прокричал орел, но при виде молота в его взгляде появилась настороженность.

Как только Тор стал медленно раскачивать молот, птица принялась судорожно переносить вес с одной лапы на другую.

— Прочь! — сказал Тор, на этот раз тише, но с еще большей злостью.

Распрямив спину, он все быстрее раскручивал молот, уже в полный оборот, и вдруг метнул его в птицу. В это самое время фонарь, на котором сидел орел, внезапно поразил мощнейший электрический разряд. Орел с громкими криками взвился в небо. Молот, не задев лампу, взлетел в воздух над погруженным в ночную тьму парком, а лишенный дополнительного веса Тор тем временем крутанулся вокруг столба и вновь обрел равновесие. Неистово хлопая громадными крыльями, орел тоже пришел в себя, взметнулся еще выше и предпринял последнюю стремительную атаку. Тор спрыгнул со столба, чтобы увернуться, после чего птица взмыла ввысь и быстро превратилась в маленькую точку, а потом и вовсе исчезла.

С неба скачками спустился молот, высек искры из мостовой, дважды перекувырнулся в воздухе и приземлился головкой вниз, аккуратно приставив рукоятку к ноге Кейт.

Пожилая дама с собачкой, которая все это время терпеливо ждала позади теперь уже погасшего фонаря, безошибочно определила, что концерт окончен, и бесшумно просеменила мимо них. Тор любезно пропустил ее и только тогда подошел к Кейт, наблюдавшей за ним с перекрещенными на груди руками. После случившегося он, казалось, не имел ни малейшего представления, о чем говорить, и какое-то время просто смотрел перед собой.

У Кейт возникло стойкое ощущение, что процесс мышления для него существовал отдельно от всех остальных видов деятельности и представлял собой задачу, требующую особого внимания. Его невозможно было сочетать с другими процессами — например, с ходьбой, разговором или покупкой билетов на самолет.

— Давайте-ка осмотрим вашу руку, — предложила Кейт и пошла к подъезду.

Тор последовал за ней.

Открыв дверь, она увидела, как Нил, прислонившись спиной к стене, мрачно смотрит на автомат для продажи кока-колы у противоположной стены, занявший почти все свободное пространство в холле.

— Не знаю, что мы будем делать. Просто не представляю, — произнес Нил.

— Зачем сюда поставили эту штуковину? — осведомилась Кейт.

— Вообще-то это я и сам хотел у вас спросить, — ответил Нил. — Как вы собираетесь тащить ее к себе наверх? Честно говоря, я не совсем понимаю, как это можно сделать. И чего греха таить: даже если затея удастся, вряд ли такой аппарат вольется в ваш интерьер. Да, вещь очень современная, американская, но вспомните: у вас стоит чудесный французский столик вишневого дерева, софа, которая будет выглядеть совершенно замечательно, когда вы избавитесь от этого жуткого покрывала… Об этом я не устаю твердить, но вы и слушать не хотите… Не вижу, как вписать эту махину в обстановку, да и какой в этом смысл? К тому же столь тяжелый агрегат в нашем доме… Вспомните, что я говорил о полах. Нет, правда, на вашем месте я бы сто раз подумал.

— Понимаю, Нил. Так как он сюда попал?

— Ваш друг приволок его сюда примерно час назад. Не знаю, где он накачал такие мускулы, но я с удовольствием взял бы у него адрес спортзала. Я пытался ему втолковать, что затея сомнительная, но он настаивал, и в конце концов мне пришлось уступить. По-моему, нам нужно очень серьезно обдумать сложившуюся ситуацию. Я спросил вашего друга, нравится ли ему Вагнер, однако он ничего толком не ответил… Итак, что же вы собираетесь предпринять?

Кейт сделала глубокий вдох и предложила своему гостю подниматься наверх, сообщив, что сама тоже скоро подойдет. Тор прогромыхал мимо, гигантская фигура нелепо смотрелась на узкой лестнице.

Нил уставился Кейт в глаза, пытаясь угадать, что же все-таки происходит, но тщетно.

— Не волнуйтесь, Нил, — сказала она как ни в чем не бывало. — Аппарата здесь не будет. Вышло небольшое недоразумение. Завтра я все улажу.

— Все это прекрасно, — отозвался он. — Ну а как же я? Вы ведь понимаете, как мне тяжело?

— Нет, Нил, не понимаю.

— Ну как же… Здесь стоит… эта штука, там у вас… какой-то человек. Безобразие!

— Могу ли я чем-нибудь улучшить ситуацию?

— Ну, это не так-то просто. Я имею в виду, вам следует хорошенько обо всем поразмыслить. Вообще обо всем. Например, вы сказали, что уезжаете. А сегодня днем у вас в ванной текла вода, я слышал. Что, по-вашему, я должен был подумать? А все эти ваши разговоры про кошку… Вы же знаете, я терпеть не могу кошек.

— Знаю, Нил. Поэтому я и попросила миссис Грей за ней присмотреть.

— Да, и чем все это кончилось? Бедняжка умерла от сердечного приступа. Мистер Грей очень расстроен.

— Вряд ли она умерла потому, что я попросила ее присмотреть за кошкой.

— Не знаю, но он очень огорчен, вот и все.

— Еще бы, Нил. Ведь у него умерла жена.

— Короче, я умолкаю. Просто вам нужно обо всем подумать. И что, черт побери, нам со всем этим делать? — добавил он, вновь переключив внимание на автомат для продажи кока-колы.

— Говорю же, до утра я с ним разберусь! — вспылила Кейт. — Конечно, я рада постоять здесь подольше и покричать еще, если вы считаете, что это поможет, но…

— Послушайте, дорогуша, я всего лишь высказал свое мнение. Надеюсь, вы с вашим гостем не будете шуметь, потому что я собрался заниматься музыкой и мне нужна тишина, чтобы сосредоточиться.

Он бросил на Кейт многозначительный взгляд поверх очков и скрылся в своей квартире.

Оставшись в одиночестве, Кейт сосчитала до десяти и решительно пошла вверх по лестнице вслед за богом грома, хотя сейчас ей было ни до явлений природы, ни до теологии. Дом сотрясли звуки «Полета валькирий», исполнявшегося на контрабасе «Фендер пресижн».

Глава 17

Пока автомобиль еле полз по Юстон-роуд в пробке, образовавшейся еще в конце семидесятых и до без четверти десять сегодняшнего вечера не подавшей ни единого признака исчезновения, Дирку вдруг показалось, что он увидел нечто знакомое.

Такую мысль ему подкинуло его подсознание — самая вредная часть человеческого рассудка, которая никогда не отвечает прямо на вопросы, а лишь делает намеки и потихоньку что-то нашептывает, ничего толком не говоря.

«Еще бы, как здесь не встретить что-то знакомое, — мысленно обратился Дирк к своему подсознанию. — Езжу по этой заброшенной трассе двадцать раз в месяц. Да мне знакома каждая спичка на обочине. Нельзя ли чуть-чуть поконкретнее?»

Однако подсознание не так-то легко застращать. Оно молчало. Добавить ему было нечего. В городе полным-полно серых фургонов. Ничего примечательного.

— Где же? — отчаянно допытывался у самого себя Дирк, вертясь во все стороны на сиденье. — Где я увидел серый фургон?

Ответа не последовало.

В плотном окружении других машин двигаться не было никакой возможности, особенно вперед. Дирк выскочил из-за руля и стал пробираться назад по запруженной дороге, то вытягивая шею, то пригибаясь, чтобы понять, где мелькнул фургон. Если фургон и был, то сейчас он успешно прятался. Подсознание помалкивало.

Пробка так и не пришла в движение, и он попытался пройти еще немного назад, но внезапно путь ему преградил мотокурьер на огромном, покрытом слоем грязи «кавасаки». Дирк вступил с курьером в небольшую словесную перепалку, однако потерпел поражение, потому что тот просто не слышал его аргументов; в конце концов Дирку пришлось отступать через поток машин, начавший медленно двигаться по всем полосам, кроме одной — той самой, где как вкопанный стоял его автомобиль, вызывая со всех сторон раздраженные гудки.

Неожиданно гудящие автомобили привели Дирка в восторг. Пробираясь через колонну машин, он вдруг подумал, что похож на одного из сумасшедших на улицах Нью-Йорка: они выскакивают на дорогу объявить встречному потоку транспорта о наступлении конца света, неминуемом нашествии инопланетян и царящей в Пентагоне некомпетентности и коррупции. Дирк вскинул руки вверх и закричал:

— Боги шагают по Земле! Боги шагают по Земле!

Это вызвало еще больше гневных гудков в адрес его неподвижной машины, которые быстро переросли в грандиозную какофонию, сопровождаемую воплями Дирка.

— Боги шагают по Земле! Боги шагают по Земле! — горланил он. — Боги шагают по Земле! Спасибо! — добавил он, нырнул в машину, включил двигатель и тронулся с места, позволив наконец скопившейся массе автомобилей прийти в движение.

Он спрашивал себя: откуда такая уверенность? Стихийное бедствие. Божий промысел. Всего лишь случайная, небрежная фраза, весьма удобная для обозначения непонятных явлений, когда люди не могут найти рационального объяснения. Однако присутствующая в ней доля легкомыслия особенно импонировала Дирку, потому что слова, употребляемые бездумно, будто они не значат ничего существенного, зачастую позволяют просочиться наружу тщательно охраняемым истинам.

Таинственное исчезновение. Осло и кузнечный молот: ничтожное совпадение задело потаенную струну, которая издала маленькую нотку. Тем не менее именно эта нотка зазвучала посреди равномерного дневного шума, и к ней присоединились другие ноты той же высоты. Божий промысел, Осло и кузнечный молот. Человек с кузнечным молотом пытается улететь в Норвегию, но ему не дают, он выходит из себя, а в результате — стихийное бедствие. Божий промысел.

Если, думал Дирк, существо было бессмертным, оно оставалось бы в живых по сей день. По крайней мере в этом и заключается смысл бессмертия.

Откуда у бессмертного существа паспорт?

Вот именно, откуда? Дирк попробовал представить, что произошло бы, если, допустим, Тору — одному из скандинавских богов, тому самому, с огромным молотом в руках, — пришлось бы объяснять, кто он и почему у него нет свидетельства о рождении. Никого из работников паспортного стола эта новость бы не огорошила, не повергла бы в шок, не послышалось бы удивленных возгласов. Единственное, с чем он столкнулся бы — с обычной безнадежной бюрократической твердолобостью. И дело не в том, поверил бы ему кто-нибудь или нет. Им нужно свидетельство о рождении — и все тут. Он мог сколько угодно извергать на них свой божественный гнев, но если свидетельства о рождении нет, к концу рабочего дня Тора попросили бы покинуть помещение.

А кредитные карточки?

Если, согласно тому же вольному допущению, бог Тор жив и по какой-то причине обитает где-нибудь в Англии, то он, по всей видимости, будет единственным человеком в этой стране, кого не донимают настойчивыми приглашениями получить карточку «Америкэн экспресс», а затем угрозами отнять эту самую карточку, и кому не присылают пошлых коричневых конвертов с бесплатными каталогами, полными роскошных фотографий всякой дребедени.

Дирк решил, что идея вполне заслуживает внимания.

Конечно, если только это единственный живой бог на свете. Что — с учетом первого абсурдного допущения — вряд ли возможно.

Всего на секунду представьте, как господин пытается выехать из страны без паспорта и кредитной карточки, располагая лишь умением вызывать гром и молнии. У вас перед глазами, несомненно, возникнет сцена, очень напоминающая случай, произошедший во втором терминале Хитроу.

Но будь вы богом, разве стали бы вы прибегать к помощи регулярных авиалиний, чтобы попасть в другую страну? Дирк догадывался, что одним из преимуществ бессмертных божеств была способность летать без посторонней помощи. Из прочитанных много лет назад скандинавских мифов он помнил, что боги только и делали, что летали туда-сюда, и никто из них не коротал время за поеданием булочек в ожидании рейса. Конечно, мир тогда еще не додумался нанять авиадиспетчеров, установить повсюду радары, системы предупреждения о запуске ракет и тому подобные устройства. И все же стремительный перелет через Северное море — не такая уж проблема для бога, тем более если благоприятствует погода. А уж для бога грома — и подавно, и вы сами знаете почему. Правда?

В голове у Дирка прозвучала еще одна едва слышная нотка и тут же утонула в окружающем шуме.

На мгновение он задумался, каково это — быть китом. Место было вполне подходящим, чтобы как следует представить себе, что чувствуют киты, хотя им, разумеется, привычнее рассекать морские просторы, чем с трудом пробираться на обшарпанном старом «ягуаре» в густом потоке транспорта по Пентонвиль-роуд. Однако на самом деле его больше интересовали песни китов. В прошлом киты подавали друг другу звуковые сигналы через океаны, потому что под водой звук распространяется на гигантские расстояния. Но теперь, когда в любой части океана постоянно гудят судовые двигатели, киты практически потеряли возможность услышать песни или сообщения от своих собратьев.

«Ну и что?» — примерно так относится большинство людей к этой проблеме, и их можно понять. В конце концов, кому охота слушать, что там бубнят друг другу стаи жирных рыб… ах, ну да, млекопитающих.

И все же на мгновение Дирка посетило чувство невосполнимой утраты и грусти от того, что где-то среди бурлящего информационного шума, ежедневно переполняющего жизнь людей, он не мог расслышать несколько слабых сигналов, указывающих на присутствие богов.

По дороге на север, к Ислингтону, проезжая мимо бесконечных пиццерий и риелторских контор, он ужасно разволновался от мысли, какой могла бы сейчас быть их жизнь.

Глава 18

Тонкие стрелки молний тут и там прорезали тяжелые, похожие на обвисшие животы тучи. Небольшой ворчливый раскат грома выжал из неба несколько жалких капель противного дождя.

В небе громоздились разнообразные башни, сучковатые шпили и пики. Они тыкали небо, изводили и распаляли его, и казалось, что небо вот-вот взорвется от отчаяния и утопит все вокруг в жутком потоке.

Высоко в мерцающей темноте за удлиненными щитами замерли в карауле безмолвные фигуры. Драконы, притаившись, не сводили изумленных взглядов со взбесившегося неба, когда Один, отец богов Асгарда, прибыл к огромным железным вратам, ведущим в его владения и далее в сводчатые чертоги Вальхаллы. Беззвучно подвывая, гигантские крылатые псы приветствовали хозяина на пути к месту правления. Между башнями и пиками сверкали молнии.

Способ возвращения в свои чертоги, выбранный великим, древним и бессмертным богом Асгарда, вызвал бы удивление даже у него самого в лучшие годы его жизни — ведь и у бессмертных богов есть лучшие годы, когда их власть наливается полной силой, они питают мир людей и царствуют в нем, потому что в ответ на потребности этого мира боги и рождаются. Он возвращался в большом сером фургоне марки «Мерседес» без каких-либо опознавательных знаков.

Фургон остановился в уединенном месте.

Из кабины выбрался унылый человек с ничего не выражавшим лицом, одетый в серую униформу. Этот человек получил свою работу и выполнял ее всю жизнь благодаря тому, что никогда не задавал вопросов — не столько из-за врожденного чувства благоразумия и такта, сколько потому, что просто не знал, о чем спрашивать. Двигаясь медленно, враскачку, как ложка, которой перемешивают густую кашу, он обошел фургон и открыл задние двери, что оказалось делом непростым, требующим выполнения ряда согласованных манипуляций со множеством щеколд и рычажков.

Наконец двери распахнулись, и если бы здесь присутствовала Кейт, ей на мгновение пришла бы в голову мысль, что в фургоне — как ни странно — перевозят-таки албанское электричество.

Перед взором Хиллоу — так звали мужчину — предстала светлая дымка, однако это его ничуть не удивило. Когда бы он ни открывал эти двери, он всегда ожидал увидеть светлую дымку. А открыв их впервые, просто подумал: «О! Светлая дымка, ага», — и все, благодаря чему и обеспечил себя постоянной работой на всю оставшуюся жизнь.

Светлая дымка осела и постепенно приобрела очертания дряхлого старика на каталке, сопровождаемого фигурой коротышки, которого Хиллоу, возможно, посчитал бы самым отвратительным существом на свете, если бы потрудился вспомнить и сравнить всех, кого знал. Однако на это ушло бы больше умственных усилий, чем Хиллоу мог потратить. Сейчас его заботой было помочь коротышке спустить каталку из фургона на землю.

Большого труда это не требовало. Ножки и колесики каталки представляли собой чудо стальных технологий: они так слаженно размыкались, крутились и поворачивались, что ни ступени, ни ухабы не мешали плавному движению.

По правую руку от фургона располагался вход в просторную переднюю. Стены в ней были отделаны деревянными панелями с изящной резьбой. У стен горделиво возвышались мраморные опоры для факелов. Отсюда можно было попасть в большой зал под куполообразным сводом. Вход с левой же стороны вел в величественные покои, где Одину предстояло подготовиться к сегодняшней ночной схватке.

Как же он все это ненавидел! Выдернули из постели, ворчал он про себя… Хотя, по правде говоря, постель от него никуда не делась. Заставили снова выслушать все эти нелепые отговорки бестолкового сына-громовержца, который не желал… не мог… да просто у него ума не хватало принять новые реалии жизни! Если он их не примет, придется его уничтожить, и сегодня ночью Асгард станет свидетелем уничтожения бессмертного бога. А это уже чересчур для того, кто дожил до столь преклонного возраста, капризно думал Один, хоть жизнь его и не двигалась в привычном для людей направлении.

Все, чего ему хотелось, — это остаться в клинике, которую он так любил. Чтобы туда устроиться, потребовались немалые траты, но они того стоили. Один научился мириться с новыми реалиями. А у кого это не получается — пусть пеняет на себя. Ничто не возникнет на пустом месте, даже для бога.

Завтра он сможет вернуться в Вудшед навсегда, и это хорошо. Один так и сказал Хиллоу.

— Чистые белые простыни, — мечтательно вздохнул он. — Льняные. Каждый день свежее белье.

В ответ Хиллоу едва кивнул, ничуть не изменив выражение лица, развернул каталку и стал поднимать ее по лестнице.

— Быть богом, Хиллоу, — продолжал Один, — быть богом — такая грязная работа. Слышишь меня? Никто не заботился о моих простынях. Никому до них не было дела. Подумать только! В моем-то положении! Я — отец богов! За всю жизнь никто, вообще никто не подошел ко мне и не сказал: «Мистер Одвин»… — Он хихикнул: — Они называют меня мистером Одвином и даже не представляют, с кем имеют дело. Да и вряд ли им удалось бы осмыслить такую новость, правда, Хиллоу? Так вот, никто за все это время не подошел и не сказал: «Мистер Одвин, я сменил постельное белье, теперь у вас свежие простыни». Ни единая душа. Только и разговоров было, что кого-то зарубить, уничтожить и разорвать на куски. Все кому не лень трещали о могуществе, расколе, обращении в рабство, и очень мало внимания — как я сейчас понимаю — уделялось стирке. Вот, например…

Тут воспоминания его прервались — каталка остановилась у огромного дверного проема, в котором подбоченившись стояло потное, расплывшееся существо. Тоу Рэг, до сего времени в глубоком молчании семенивший перед каталкой, поспешил к нему и что-то сказал. Чтобы расслышать, существу пришлось податься вперед. Подобострастно кланяясь, оно тотчас удалилось в свою желтую нору, и священная каталка продолжила путь по огромным холлам, камерам и коридорам, где гуляло порывистое эхо и тянуло зловонием.

— Так вот послушай, Хиллоу, — продолжил Один. — Возьмем, к примеру, это место. Вальхаллу…

Глава 19

Как правило, после поворота налево к Дирку возвращалось внутреннее равновесие, и все вещи становились на свои места, однако сегодня он не мог отделаться от ощущения, что приближается беда.

Ко всему прочему начал накрапывать дождь, который, возможно, и поднял бы настроение, если бы не был таким мелким и гнусным, а хмурое небо не нависало бы так низко — это лишь усугубляло чувство отчаяния и тщетности всех усилий.

Дирк попробовал включить дворники. Они заскрипели по почти сухой поверхности, поэтому пришлось их выключить.

Капли дождя быстро испещрили лобовое стекло.

Он вновь включил дворники, однако те в знак протеста принялись царапаться и повизгивать. Дорога стала предательски скользкой.

Дирк покачал головой. Какой абсурд, думал он, просто хуже некуда! Он позволил себе размечтаться, да так, что самому стало противно. Строить фантастические предположения на каких-то хлипких догадках — их и доказательствами-то не назовешь!

Возьмем случай в аэропорту. Наверняка этому есть простое объяснение.

Человек с молотом. И что с того?

Серый фургон, который Кейт Шехтер видела около лечебницы. Ничего необычного. Дирк едва в него не врезался, но опять же — это самое что ни на есть рядовое происшествие.

Автомат для продажи кока-колы — вот о чем он не подумал!

Как вписывается автомат для продажи кока-колы в безумную концепцию, связанную с древними богами? Единственная посетившая его идея была настолько бредовой, что и словами не выразить, и он выкинул ее из головы.

Вдруг Дирк обнаружил, что проезжает мимо дома, где сегодня утром он встретил своего клиента, чью отрубленную голову зеленоглазое чудище с косой и подписанным кровью контрактом в руках положило на крутящуюся пластинку, а затем растворилось в воздухе.

Он во все глаза смотрел на дом, и когда большой темно-синий «БМВ» отъехал от обочины, вписался прямо в него. Второй раз за день ему пришлось с криком выскакивать из машины.

— Вы что, черт побери, не видите, куда летите? — возопил он, надеясь с ходу огорошить неприятеля. — Придурки! — продолжал он, не переводя дыхание. — Несутся как сумасшедшие! По сторонам не смотрят!

Главное — сбить противника с толку, думал он. Примерно как набрать наугад телефонный номер, а когда ответят, сердито буркнуть: «Да? Алло?» За этим занятием Дирк любил коротать долгие летние дни.

Он наклонился и осмотрел вполне заметную вмятину на задней части «БМВ», который — как на грех — был явно новехоньким. Чтоб тебя разорвало, подумал Дирк.

— Только посмотрите, что вы сделали с моим бампером! — буйствовал он. — Надеюсь, у вас хороший адвокат?

— Я сам хороший адвокат, — послышался в ответ сдержанный голос, затем последовал сдержанный щелчок.

Дирк испуганно поднял глаза. Оказалось, что щелчок — всего лишь звук закрывшейся дверцы автомобиля.

Человек был одет в итальянский костюм — тоже сдержанный. Как и его очки, и стрижка. И хоть галстуки-бабочки по самой своей природе не могут свидетельствовать о сдержанности, тем не менее экземпляр на шее у мужчины был галстуком-бабочкой с весьма сдержанными крапинами. Он вынул из кармана изящный бумажник и такой же изящный серебряный карандаш, неторопливо обошел «ягуар» и записал регистрационный номер.

— У вас есть визитка? — осведомился он, даже не взглянув на Дирка. — Вот, возьмите мою.

Он вынул из бумажника карточку и что-то написал на обороте.

— Это мой регистрационный номер и название моей страховой компании. Не будете ли вы так любезны сообщить, как называется ваша? Если не помните, моя секретарша позвонит вам позже.

Дирк вздохнул и решил, что в данном случае сопротивляться бесполезно. Он выловил из кармана кошелек и просмотрел кучу визиток, копившихся там с незапамятных времен. На секунду в голове мелькнула мысль представиться Уэсли Арлоттом, консультантом по океанским яхтам, кажется, из Арканзаса, но он решил, что от этой идеи лучше отказаться. Ведь человек записал его регистрационный номер. Дирк не помнил, как давно он внес последний страховой платеж. С другой стороны, он также не помнил, чтобы он не платил за страховку, а это уже вселяло надежду. Содрогнувшись, он протянул мужчине свою настоящую визитную карточку.

— Мистер Джентли, — взглянув на визитку, произнес тот. — Частный детектив. Прошу прощения, частный холистический детектив. Понятно.

Он убрал визитку, не проявив ни малейшего интереса.

Никогда в жизни Дирк не сталкивался с таким самоуверенно-снисходительным к себе отношением. В это мгновение опять раздался сдержанный щелчок — уже с другой стороны машины. Дирк увидел женщину в очках с красной оправой и с ледяной ухмылкой на губах. Ту самую, с которой он разговаривал сегодня у ограды в саду Джеффри Энсти. Мужчина, судя по всему, приходился ей мужем. Дирк хотел было повалить их обоих на землю и допросить с пристрастием, однако внезапно почувствовал жуткую усталость и изнеможение.

Он медленно кивнул головой женщине в красных очках.

— Порядок, Синтия, — сказал мужчина, улыбнулся ей и тут же выключил улыбку. — Все улажено.

Она ответила легким кивком, затем оба вновь сели в свой «БМВ». Автомобиль неторопливо отъехал и вскоре скрылся из виду.

Дирк посмотрел на визитку. Клайв Дрейкотт. Работает в процветающей адвокатской конторе. Дирк сунул карточку в кошелек, с унылым видом забрался в машину и поехал домой.

На лестнице у входа его терпеливо ждал огромный золотой орел.

Глава 20

Дома, едва захлопнув входную дверь и убедившись, что Нил не выскользнул из своей квартиры, чтобы подняться на полпролета и подслушивать, Кейт с ходу набросилась на гостя. Непрекращающиеся тяжелые звуки контрабаса обеспечивали защиту от посторонних ушей.

— Итак, что за цирк вы устроили с орлом? А с фонарями? Безобразие! — возмущалась она.

На лице скандинавского бога грома отразилась неловкость. Ему пришлось снять шлем, потому что рога задевали потолок и оставляли на нем царапины. Шлем он сунул под мышку.

— Что это за дела с автоматом для кока-колы? — продолжала бесноваться Кейт. — Что за кувалда? И вообще, что происходит, а?

Тор ничего не ответил, лишь раздраженно поморщился, затем во взгляде у него появилось нечто похожее на смущение, а потом он просто стоял и истекал кровью.

Некоторое время Кейт пыталась удержать в себе гнев, но вскоре поняла, что он в любом случае вот-вот сойдет на нет, и решила не сопротивляться.

— Ладно, — проворчала она, — давайте промоем рану. Пойду поищу антисептик.

Она порылась в шкафчике на кухне и вернулась с флаконом в руках.

— Нет, — заявил Тор.

— Что «нет»? — сердито спросила она и поставила флакон на стол.

— Вот это, — сказал Тор и оттолкнул флакон. — Нет.

— Что не так?

Тор передернул плечами и капризно уставился в угол комнаты. В том углу не было ничего даже отдаленно интересного, значит, он смотрел туда исключительно из вредности.

— Послушай, верзила, — сказала Кейт. — Конечно, если тебя можно так назвать…

— Тор, — произнес Тор. — Бог…

— Да, — буркнула Кейт, — ты уже перечислял свои титулы. Я просто промою тебе рану.

— Седра, — выдавил Тор, вытянув вперед истекающую кровью руку, однако отведя ее в сторону от Кейт.

— Не поняла.

— Толченые листья седры. Масло абрикосовых зерен. Настой померанцевого цвета. Миндальное масло. Шалфей и окопник. Только не это.

Он столкнул флакон с антисептиком со стола.

— Отлично! — сказала Кейт, подняла флакон и бросила в Тора.

Флакон угодил ему в скулу, оставив красный след. Тор в ярости рванулся вперед, однако Кейт не шелохнулась, лишь ткнула в него пальцем.

— Стой тут, верзила! — приказала она, и Тор остановился. — Для этого тоже потребуется что-то особенное?

Тор уставился на нее с озадаченным видом.

— Вот для этого! — Кейт указала на яркий синяк на его щеке.

— Месть, — отозвался Тор.

— Посмотрим, чем я могу помочь, — сказала Кейт и стремительно вышла из комнаты.

Через несколько минут она вернулась вся в клубах пара.

— Готово, идем со мной, — сказала она и повела его в ванную.

Он шел за ней, всем своим видом выражая нежелание, но все-таки шел. Ванная была наполнена паром, сама ванна — пузырьками и какой-то клейкой жидкостью.

На настенной полке выстроились в ряд бутылочки и баночки, почти все пустые. Кейт одну за другой брала их в руки и показывала Тору.

— Масло абрикосовых зерен, — объявила она, перевернув бутылочку вверх дном, чтобы подчеркнуть, что в ней ничего не осталось. — Все содержимое здесь, — добавила она, указав на пенящуюся ванну. — Неролиевое масло, — продолжала она, взяв другой флакон. — Добывается из цветков померанца. Все здесь.

Она достала следующую бутылочку.

— Апельсиновый крем для кожи после принятия ванн. Содержит миндальное масло. Все там.

Она принялась за баночки.

— Шалфей и окопник. И масло седры. В одной банке был крем для рук, в другой — бальзам для волос, но теперь все их содержимое тоже в ванне, а также крем для губ с экстрактом алоэ, огуречное очищающее молочко, медовый воск и лосьон с маслом жожоба, марокканская глина, шампунь на водорослях и березовых почках, питательный ночной крем с витамином Е и бутыль рыбьего жира. Правда, ничего под названием «Месть» у меня нет, зато есть «Наваждение» от Кельвина Кляйна.

Она выдернула пробку из флакона и вылила духи в ванну.

— Если что, я в комнате.

С этими словами она вышла из ванной, с грохотом захлопнула за собой дверь и стала ждать, сосредоточенно глядя в какую-то книгу.

Глава 21

С минуту Дирк неподвижно сидел в машине в нескольких ярдах от дома и размышлял, каким должен быть следующий ход. Наверное, очень осторожным. Сейчас ему не хватало только перепуганного орла.

Дирк внимательно наблюдал. В осанке орла чувствовалось дерзкое великолепие, когти крепко обхватили край каменной ступени. Время от времени он принимался чистить перья, затем вскидывал голову, напряженно вглядывался в даль и беспокойно скреб гигантскими когтями по лестнице. Безусловно, Дирка восхищали размеры и оперение птицы и, конечно же, выдающиеся летные качества. Однако, задавшись вопросом, нравится ли ему, как сверкают в свете уличного фонаря огромный блестящий глаз и крючковатый клюв, Дирк был вынужден признать — нет, ничуть не нравится.

Клюв представлял собой настоящее оружие. Он мог повергнуть в страх любое животное, даже мертвое и существующее в виде тушенки. Когти разорвали бы в клочья не только консервную банку, но и небольшой «вольво». И вот сейчас эта птица сидела на пороге дома Дирка, озирая улицу многозначительным злобным взглядом.

А что, если просто развернуться и уехать из страны? Паспорт с собой? Нет, дома. За дверью, у которой уселся орел, в каком-то из ящиков, или скорее всего вообще потерян.

Можно продать дом. Количество риелторских контор в этом районе стремительно приближается к числу имеющихся в нем строений. Почему бы не поручить одной из них возню с продажей? Дом со всеми его холодильниками, дичью и несметным потоком писем от «Америкэн экспресс» уже сидел у Дирка в печенках.

Или все-таки проверить, что нужно орлу? От этой мысли Дирка слегка передернуло. Предложить ему на растерзание крысу или какую-нибудь собачонку? Насколько Дирк помнил, дома оставались лишь рисовые хлопья и засохший кекс — вряд ли такая еда понравится асу воздухоплавания. Дирку показалось, что когти птицы перепачканы в крови, но он тотчас твердо приказал себе выкинуть глупости из головы.

Где наша не пропадала! Сейчас он подойдет к этой твари и объяснит, что крысы закончились.

Тихо, совершенно беззвучно он открыл дверцу машины, выбрался из нее, пригнувшись, и выглянул из-за капота. Орел не изменил положения. Судя по всему, он не собирался никуда улетать, только еще больше насторожился и завертел головой. Дирк не знал, в каком отдаленном горном гнезде это существо научили различать скрип петель в дверцах «ягуара», однако звук явно не ускользнул от внимания птицы.

Дирк осторожно пробирался на корточках вдоль вереницы автомобилей, из-за которых ему не удалось припарковаться прямо возле дома. Через пару секунд между ним и гигантской тварью остался всего лишь маленький синий «рено».

Что дальше?

Можно просто встать во весь рост и гордо заявить о себе. Сказать, например: «Вот он я. А теперь делай что хочешь». Что бы за этим ни последовало, главный удар все равно примет на себя несчастный «рено».

Конечно, вполне возможно, что орел ему очень обрадуется и давешним своим нападением он всего-навсего проявлял дружеские чувства. Разумеется, если орел тот же самый. А это не такое уж нелепое допущение. Число золотых орлов в северной части Лондона, насколько мог предположить Дирк, было весьма небольшим.

Еще один вариант — что орел приземлился у его крыльца совершенно случайно, чтобы немного перевести дух перед тем, как вновь устремиться в небо за… за чем там орлы устремляются в небо?

Как бы то ни было, Дирк понял — ничего не поделаешь, придется рискнуть. Он взял себя в руки, сделал глубокий вдох и возник из-за «рено», как джинн из бутылки.

Орел в это время смотрел в другую сторону. Прошло несколько мгновений, прежде чем он повернул голову, заметил Дирка, громко вскрикнул и отпрянул назад, чем слегка сбил Дирка с толку. Затем, поморгав, птица приняла воинственный вид — как вести себя с ней дальше, Дирк не имел ни малейшего представления.

Он выждал секунду-другую, пока не почувствовал, что возбуждение слегка улеглось, и нерешительно выступил вперед из-за «рено». Последовал ряд сдержанных вопрошающих каркающих звуков. Спустя некоторое время Дирк осознал, что издает их он сам, и заставил себя замолкнуть. Перед ним был орел, а не говорящий попугай.

Именно в это мгновение он совершил ошибку.

Перебирая в уме все свои познания об орлах — об их намерениях и о том, как сильно они отличаются от котят, — он забыл как следует сосредоточиться на поставленной задаче, когда ступил одной ногой на мокрый от дождя тротуар. Занеся вторую ногу, он зацепился за бампер машины, потерял равновесие, поскользнулся и сделал то, чего ни при каких условиях нельзя делать на виду у огромного орла с непредсказуемым темпераментом, — полетел прямо на него с вытянутыми вперед руками.

Орел среагировал незамедлительно.

Ни секунды не мешкая, он отпрыгнул в сторону, позволил Дирку рухнуть на ступеньки собственного крыльца, а затем устроился рядом и окатил его таким презрением, от какого сжался бы в комок и человек куда меньших размеров… ну или человек, глядящий на оппонента снизу вверх.

Дирк застонал.

Он стукнулся виском о кромку ступени — удар, без которого он вполне мог обойтись сегодня вечером. Несколько мгновений он хватал ртом воздух, затем тяжело перекатился на спину, прижав одну руку ко лбу, а другую — к носу, и с опаской посмотрел на орла, мысленно сокрушаясь о том, в каких суровых условиях приходится работать.

Внезапно поняв, что бояться нечего — орел просто сидел рядом и с недоумением рассматривал его, — Дирк медленно поднялся на ноги и отряхнул пальто. Выудив из кармана ключ, он на удивление легко открыл дверь и стал ждать, что орел предпримет дальше.

Орел, прошелестев крыльями, проскочил в прихожую и огляделся с некоторым отвращением. Дирк не представлял, что тот ожидал увидеть, но орел, пришлось признать, был не первым, кто подобным образом отреагировал на его прихожую. Чудовищным беспорядок назвать было сложно, однако каждого входящего сюда охватывало чувство жуткой безнадежности, а орел явно не был готов к такому эффекту.

Дирк поднял с коврика перед дверью большой плоский конверт, заглянул внутрь, убедился — в нем то, чего он и ждет, — а затем обнаружил, что пропала висевшая на стене картина. Не сказать, чтобы картина была выдающаяся — обычная японская гравюра, купленная в Кэмденском пассаже, довольно славная, — но она вдруг пропала. На ее месте в стене торчал крючок. Потом обнаружилось, что пропал еще и стул.

Пораженный внезапной догадкой, Дирк поспешил на кухню. Там явно недоставало многих предметов утвари. Набор ножей «Сабатье», которыми он еще и воспользоваться-то не успел, кухонный комбайн, кассетная магнитола — все испарилось. Зато теперь в распоряжении Дирка был новый холодильник. Очевидно, его привезли сюда отморозки Нобби Пакстона, а значит, все, что Дирку нужно, — это составить небольшой списочек пропаж, как обычно.

Как ни крути, а новый холодильник значительно упростит жизнь. Атмосфера в кухне стала куда беззаботнее. Напряженность прошла. В воздухе витало чувство необычной легкости и весенней свежести, оно передалось даже стопке старых упаковок из-под пиццы: теперь они выглядели в какой-то мере стильно и не привносили ощущение чего-то тягостного.

Дирк весело распахнул дверцу нового холодильника и с восторгом обнаружил, что он абсолютно пуст. Внутренний свет отражался на девственно чистых белых стенках и блестящих хромированных полочках. Дирку до того понравилась эта картина, что он принял решение всегда держать холодильник в таком виде. Ничего туда не класть. Еда пусть лежит на столе у всех на виду.

Отлично! Дирк закрыл дверцу.

Донесшиеся сзади хриплый вскрик и хлопанье крыльев напомнили ему об орле. Он обернулся и увидел, что тот уселся на обеденный стол и внимательно его рассматривает.

Теперь, когда Дирк уже немного к нему привык и не подвергался стремительным атакам, ему показалось, что орел, возможно, не такой уж и страшный. Это все еще был тот же громадный орел, однако, пожалуй, чуть более управляемого типа, чем Дирк предположил вначале. Он слегка расслабился, снял шляпу и пальто и бросил их на стул.

При виде этих манипуляций орел, вероятно, решил, что у Дирка складывается о нем ложное представление, и он направил на него свой крючковатый коготь. Дирк опешил, увидев на когте нечто действительно напоминающее спекшуюся кровь, и отпрянул от птицы. Орел выпрямился, распростер в стороны крылья, медленно ударяя ими о стол, и наклонился вперед, словно пытаясь сохранить равновесие. Дирк совершил единственно возможное в данной ситуации действие — он пулей вылетел из кухни, с грохотом захлопнул дверь и перегородил ее столом из прихожей.

За дверью тотчас поднялся невообразимый шум, скрежет и грохот. Дирк опустился на пол, прижался спиной к столу, тяжело дыша и пытаясь перевести дух. Через некоторое время его охватило беспокойство относительно того, что замышляет птица.

Ему показалось, что орел кидается грудью на дверь. Одни и те же звуки повторялись каждые несколько секунд — сначала огромные крылья хлопали, затем со свистом рассекали воздух, и слышался глухой удар. Дирк подумал, что орлу вряд ли удастся проломить дверь, зато он вполне мог сам убиться насмерть. Птица неистовствовала, но что было тому причиной — Дирк не представлял. Он попытался успокоиться, привести в порядок мысли и решить, что делать дальше.

Нужно позвонить Кейт и убедиться, что с ней все в порядке.

Шшух-шшух, бам!

Нужно наконец вскрыть конверт, который он носит с собой весь день, и проверить его содержимое.

Шшух-шшух, бам!

Для этого потребуется острый нож.

Шшух-шшух, бам!

Затем одна за другой Дирка посетили три довольно странные мысли.

Шшух-шшух, бам!

Первая: острые ножи — если только грузчики Нобби ему оставили хоть какие-то ножи — лежали в кухне.

Шшух-шшух, бам!

Впрочем, ничего страшного, в доме вполне можно отыскать ножам замену.

Шшух-шшух, бам!

Вторая мысль касалась самого конверта — он лежал в кармане пальто, которое Дирк оставил на спинке стула в кухне.

Шшух-шшух, бам!

Третья мысль была очень близка ко второй и имела отношение к местонахождению клочка бумаги с телефоном Кейт.

Шшух-шшух, бам!

Вот черт!

Шшух-шшух, бам!

Внезапно Дирк ощутил неимоверную усталость от всех событий сегодняшнего дня. Его глубоко беспокоило чувство надвигающейся катастрофы, однако он все еще не мог понять, откуда оно взялось.

Шшух-шшух, бам!

Ладно, теперь он знает, что делать…

Шшух-шшух, бам!

…И приниматься за дело следует немедля. Он осторожно отодвинул стол от двери.

Шшух…

Присев на корточки, он рывком открыл дверь и ловко проскочил под орлом, а тот вылетел в прихожую и врезался в противоположную стену. Дирк захлопнул за собой дверь, сорвал со спинки стула пальто и приставил стул к двери, зажав под ручкой.

Шшух-шшух, бам!

Двери был нанесен существенный, впечатляющий ущерб, в связи с чем Дирк серьезно обеспокоился душевным состоянием птицы или скорее тем, во что выльется это душевное состояние, если она будет так себя вести и дальше.

Шшух-шшух… шкряб…

Судя по всему, ровно та же мысль посетила и птицу, и после короткого шквала оглушительных криков и скребков когтями повисла зловещая тишина, которая уже через минуту встревожила Дирка не меньше, чем предшествующее долбление в дверь.

Интересно, что замышляет птица?

Дирк осторожно приблизился к двери и очень, очень тихо отодвинул стул чуть в сторону, а затем присел и заглянул в замочную скважину. Сперва ему показалось, что ничего разглядеть невозможно — скважина, должно быть, чем-то забита. Затем мелькнувший очень близко проблеск открыл ему потрясающую истину: орел тоже приник к скважине и внимательно следит за ним. Поняв это, Дирк буквально отпрянул назад и в ужасе попятился от двери.

Ничего себе, какой смышленый орел! Вот это да! Что же предпринять? Дирк не мог вспомнить ни одного телефона орнитологической службы. Все справочники валялись в комнатах, но снова проделать тот же фокус — об этом не могло быть и речи, ведь перед ним орел, догадавшийся, для чего предназначены замочные скважины.

Он подошел к раковине, взял полотенце, скомкал его, намочил и сначала прижал к кровоточащему и распухшему виску, а затем к носу — все еще болезненному и приобретшему к концу дня значительные размеры. Вполне возможно, что этот орел обладал изысканным вкусом, бурно среагировал на лицо Дирка в его теперешнем довольно неприглядном виде и просто-напросто ополоумел. Дирк вздохнул и сел.

Автоответчик в телефоне Кейт (следующее, на что переключилось внимание Дирка) очень любезно пригласил его оставить сообщение после звукового сигнала, однако предупредил, что она вряд ли его прослушает, и предложил обратиться к ней напрямую, только не сейчас, потому что ее нет дома.

«Премного благодарен», — подумал Дирк и положил трубку.

Наконец он понял: весь день он откладывал вскрытие конверта, потому что беспокоился о том, что найдет внутри. Не то чтобы его это пугало… хотя как не назвать пугающей ситуацию, когда человек продает душу зеленоглазому чудовищу с косой? Судя по всем странным обстоятельствам, именно это с ним и произошло. Больше всего угнетало, что душа продана в обмен на долю в доходах от хита.

Похоже, так и было на самом деле. А как иначе?

Дирк взял другой конверт — тот, что ждал его сегодня на коврике в прихожей. Его доставил курьер из большого книжного магазина, в котором часто бывал Дирк. В конверте оказался листок с нотами и текстом песни «Горячая картошка», авторы — Колин Пейнтон, Фил Мэлвилл и Джефф Энсти.

Стихи были, скажем так, незамысловатые. В них повторялся один и тот же мотив, агрессивный и грубоватый, что вполне отражало дух прошлого лета.

И так далее. Повторяющиеся фразы распевает то один, то другой член группы, звуки ударной установки становятся тяжелее и тяжелее, а затем все пускаются в пляс.

А что взамен? Всего-то прелестный дом на Лаптон-стрит, лакированные полы и распавшийся брак.

Как измельчал народ со времен Фауста и Мефистофеля, когда человек в обмен на душу мог стать обладателем всех знаний о мире, воплотить честолюбивые замыслы и получить плотские наслаждения. Теперь — гонорар за пластинку, несколько предметов супермодной мебели, побрякушка на стене в ванной, и — бац! — голова с плеч…

Так что же на самом деле было предметом сделки? Что это за «картофельный» контракт? Кто что получил и чем расплатился?

Дирк достал из ящика нож, снова сел, вынул конверт из кармана пальто и прорвал слой липкой ленты.

Из конверта выпала пухлая пачка бумаг.

Глава 22

Ровно в то мгновение, когда зазвенел телефон, дверь в гостиную Кейт распахнулась. Бог грома прошел в комнату, а следом просочилась струя ароматов. Он как следует отмок в налитой в ванну смеси, оделся, оторвал от ночной рубашки Кейт лоскут и перевязал раненую руку. Потом как ни в чем не бывало отлепил от спины дубовые щепки и бросил их в угол. Кейт приняла решение пока не реагировать на явные провокации Тора и на телефон. Первому она еще покажет, а со вторым разберется автоответчик.

— Я тут как раз о вас читала, — заявила она богу грома. — Где ваша борода?

Он взял в руки книгу — том энциклопедии, — посмотрел и презрительно швырнул в сторону.

— Ха! Я ее сбрил. Еще в Уэльсе, — сказал он и нахмурился, о чем-то вспомнив.

— Что, черт возьми, вы там делали?

— Считал камни.

Тор пожал плечами и отошел к окну.

Весь его облик говорил о том, что он погрузился в пучину тоски. Неожиданно Кейт осенила в некотором роде страшная догадка: в плохом настроении людей часто виновата погода, а когда дело касается бога грома — все наоборот. Небо за окном приобрело хмурый и озлобленный вид.

Кейт вдруг стало не по себе.

— Простите, если это прозвучит глупо, — сказала она, — но я немного растеряна. Мне непривычно проводить вечер с кем-то, чьих титулов не перечесть и за день… Так что за камни вы считали в Уэльсе?

— Все камни! — прорычал Тор. — От таких… — он почти соединил большой и указательный пальцы, — до булыжников! — И развел в стороны руки.

Кейт уставилась на него непонимающим взглядом.

— Ну… и сколько их там? — спросила она исключительно из вежливости.

Тор со злостью накинулся на нее:

— Пересчитайте сами, если вам так интересно! Я занимался этим долгие годы, и одному мне известно, сколько их. Так я и разбежался сообщать кому попало!

Он вновь отвернулся к окну.

— В любом случае я очень переживал. По-моему, где-то в Мид-Гламоргане я сбился со счета. Но ни за что, — гаркнул он, — я не стану заниматься этим вновь!

— Ну а как вы вообще нашли себе столь нелепую работу?

— Это бремя возложил на меня отец. В виде наказания.

Он бросил на нее сердитый взгляд.

— Отец? — переспросила Кейт. — Один?

— Всеотец, — подтвердил Тор. — Прародитель всех богов Асгарда.

— Он что, еще жив?

Тор посмотрел на нее как на дурочку.

— Мы бессмертны, — изрек он.

Именно в этот момент внизу смолкли оглушительные звуки контрабаса, в доме повисла зловещая тишина.

— Вы хотели бессмертных, — тихо, спокойно произнес Тор, — вы их получили. По отношению к нам это жестоко. Вы хотели, чтобы мы жили всегда, и мы живем. А потом вы о нас забыли. Но мы все равно живем. Теперь наконец-таки многие научились умирать и умирают, — тихо добавил он, — но это требует неимоверных усилий.

— Не понимаю, о чем вы толкуете, — сказала Кейт. — Вы говорите, я, то есть мы…

— Вы сможете понять, — раздраженно перебил Тор, — поэтому я и пришел за вами. Знаете, большинство людей меня почти не видят. Даже не замечают. Не потому, что мы невидимки. Мы здесь, среди вас. Мой народ. Ваши боги. Вы нас породили. Вы наделили нас теми качествами, которыми не отважились наделить себя. А теперь и знать нас не желаете. Если я пройду по улице… в этом мире, который вы создали для себя, не считаясь с нами, в мою сторону никто и не посмотрит.

— А если надеть шлем?

— Особенно если надеть шлем!

— Да ладно!

— Вы издеваетесь надо мной?! — взревел Тор.

— Вы сами виноваты! — отрезала Кейт. — Не знаю, что…

Неожиданно комната содрогнулась и замерла. Внутри у Кейт все перевернулось и тоже стихло. Во внезапно повисшей жуткой тишине синий фарфоровый светильник медленно съехал со стола, ударился об пол, прокрался в темный угол и свернулся калачиком.

Наблюдая за ним, Кейт изо всех сил старалась не потерять спокойствие. По спине потекла холодная, липкая струйка пота.

— Это ваших рук дело? — дрожащим голосом спросила она.

Во взгляде Тора одновременно читались злость и смущение.

— Лучше не доводите меня. Вам еще очень повезло, — пробурчал он и отвернулся.

— Что вы сказали?

— Я сказал, что хочу взять вас с собой.

— А это что такое?

Она указала на забившегося под стол маленького испуганного котенка, который недавно был синим фарфоровым светильником.

— С этим ничего не поделаешь.

Кейт неожиданно почувствовала себя такой усталой, сбитой с толку и напуганной, что была готова вот-вот разреветься. Она закусила губу и попыталась как следует рассвирепеть.

— Неужели? — возмутилась она. — По-моему, вы говорили, что вы — бог. Надеюсь, вы проникли в мой дом не под чужим именем, я…

Тут она запнулась и продолжила уже совсем другим тоном:

— Вы говорите, что были здесь, в этом мире, всегда?

— Здесь и в Асгарде, — уточнил Тор.

— Асгард, — повторила Кейт. — Пристанище богов?

Тор молчал. В угрюмой тишине слышалась какая-то тревога.

— Где находится Асгард? — осведомилась Кейт.

Тор продолжал безмолвствовать. Он вообще не любил говорить, зато обожал длинные паузы. Когда наконец он ответил, было не совсем ясно, потратил ли он все это время на обдумывание ответа или стоял просто так.

— Асгард тоже здесь, — изрек он. — Все миры находятся здесь.

Он достал из-под мехов огромный молот и принялся с великим любопытством изучать боек. Кейт эта картина показалась очень знакомой, ей вдруг инстинктивно захотелось пригнуться. Она отступила на шаг назад и стала внимательно наблюдать.

Когда наконец он оторвал взгляд от молота, в его глазах отразились сосредоточенность и решимость, будто он собрался с кем-то вступить в бой.

— Сегодня ночью я должен быть в Асгарде, — сказал он. — В Великом зале Вальхаллы мне предстоит сразиться с отцом и призвать его к ответу за все, что он совершил.

— За то, что он заставил вас пересчитать валлийские камни?

— Нет! — громыхнул Тор. — За то, что сделал подсчет валлийских камней недостойным занятием.

Кейт раздраженно покачала головой.

— Просто ума не приложу, что мне с вами делать, — сказала она. — Я устала. Приходите завтра. Объясните мне все еще раз на свежую голову.

— Нет, — возразил Тор. — Вам нужно своими глазами увидеть Асгард, тогда вы поймете. Сегодня же.

Он схватил ее за руку.

— Не хочу я в Асгард, — запротестовала Кейт. — Я не хожу по мифическим местам в компании с незнакомцами. Уходите. Позвоните мне утром, расскажете, как все прошло. И отмутузьте там его хорошенько за камни.

Она высвободила руку. Было совершенно ясно, что он позволил ей это сделать.

— А теперь прошу вас, уходите, я хочу спать!

И тут дом будто взорвался: Нил заиграл на контрабасе песнь Зигфрида из первого действия оперы «Смерть богов» — просто чтобы доказать, что это возможно. Стены затряслись, в окнах задребезжали стекла. Из-под стола жалобно мяукал светильник.

Кейт попыталась сохранить свирепое выражение лица, но в таких обстоятельствах сделать это было трудно.

— Ладно, — выдавила она наконец. — Как нам туда добраться?

— Путей полно, как крошечных частиц.

— Простите?

— Крошечные частицы. — Он вновь почти соединил большой и указательный пальцы, чтобы показать нечто очень маленькое. — Молекулы, — добавил он с некоторой неловкостью в голосе. — Но сперва давайте выберемся отсюда.

— Мне понадобится в Асгарде пальто? Захватить?

— Как пожелаете.

— Тогда возьму, пожалуй. Подождите минутку.

Кейт решила, что деловитость — лучшее средство справиться с внезапно заполонившей ее жизнь неразберихой. Она нашла пальто, причесала волосы, записала новое сообщение на автоответчик и поставила блюдце с молоком под стол.

— Вот так, — сказала она, первой вышла в холл и тщательно заперла дверь на все замки.

Она знаками показала Тору ступать как можно тише, когда они шли мимо квартиры Нила. Несмотря на поднятый им оглушительный грохот, сосед совершенно точно прислушивался к малейшему звуку за дверью, чтобы чуть что выскочить и начать жаловаться на автомат для продажи кока-колы, поздний час, бесчеловечное отношение, погоду, шум и цвет пальто Кейт — к несчастью, оно имело тот самый оттенок синего, который Нил почему-то ненавидел больше всего.

Они благополучно прокрались мимо его квартиры и осторожно закрыли за собой парадную дверь.

Глава 23

Плотные, сложенные пополам листы, выпавшие на стол в кухне Дирка, были в немалой степени истрепанными.

Он рассортировал листы: отделил их друг от друга, разгладил ладонью и разложил аккуратными рядами. При этом ему пришлось расчищать место на столе среди газет, пепельниц и тарелок из-под каши, которые домработница Елена никогда не убирала, объясняя это тем, что он, по ее мнению, оставил их там специально.

Несколько минут Дирк сосредоточенно изучал бумаги, сравнивая одну с другой, исследуя страницу за страницей, абзац за абзацем, строчку за строчкой, однако не мог разобрать ни слова.

Тут до него дошло, что у косматого зеленоглазого монстра с косой и у него различались не только внешний вид и привычки, но и алфавиты, которыми они предпочитали пользоваться.

В расстройстве Дирк откинулся на спинку стула и потянулся за сигаретой. Пачка оказалась пустой. Он достал карандаш и постучал им о стол, но желаемого эффекта не добился.

Через пару минут у него вдруг мелькнула мысль, что орел, наверное, до сих пор смотрит в замочную скважину. Сосредоточиться на стоящей перед ним проблеме стало еще труднее, тем более без сигарет. Он разозлился на себя. Наверху в спальне у кровати лежала пачка, но его познаний в орнитологии было явно недостаточно, чтобы ее добыть.

Он опять уставился на бумаги. Мелкие, корявые и неразборчивые знаки рунического письма прижались к левому полю листа, словно их нанесло туда приливом. С правой стороны — практически ничего, лишь одна неизвестно откуда взявшаяся группка символов, расположенных друг под другом. Все эти знаки, кроме их расположения, которое что-то слегка напоминало Дирку, были полностью лишены для него всякого смысла.

Он вновь переключил внимание на конверт и попытался разобрать перечеркнутые фамилии.

Говард Белл, невообразимо богатый писатель, автор романов-бестселлеров, продаваемых вопреки — а возможно, и благодаря — тому факту, что их никто не читает.

Деннис Хатч, магнат, глава звукозаписывающей фирмы. Теперь, когда ему сообщили, с чем связано это имя, Дирк понял, что прекрасно его знает. Компания «Ариез райзинг рекорд груп» основывалась на идеалах шестидесятых — или на том, что сходило за идеалы в шестидесятые, — развивалась в семидесятых, затем вобрала в себя полностью весь материализм восьмидесятых и теперь представляла собой огромный конгломерат индустрии развлечений по обе стороны Атлантики. Деннис Хатч возглавил компанию, когда ее основатель отошел в мир иной, приняв на себя смертельную дозу кирпичной стены под воздействием «феррари» и бутылки текилы. Значок «АГГРХ» также стоял на этикетке пластинки с записью песни «Горячая картошка».

Стэн Дубчек, глава рекламной конторы с идиотским названием, владеющей большинством рекламных фирм в Англии и Америке с куда более приличными названиями. По этой причине их поглотили целиком, не разжевывая.

На конверте стояла еще одна фамилия, которая теперь, когда Дирк примерно понял, в какой области вести поиски, оказалась вполне узнаваемой. Родерик Мерсер, величайший в мире издатель самых низкопробных газетенок. Просто сперва Дирк не опознал имя, оканчивающееся на незнакомое «…ерик» после «Род». Так, так, так…

А ведь все это люди, думал Дирк, которым действительно удалось кое-что урвать. И уж побольше, чем прелестный домик на Лаптон-роуд с расставленными тут и там засушенными цветами. Притом у них было еще одно неоспоримое преимущество — их головы остались на плечах, если только Дирк не пропустил ничего важного и сенсационного в сводках криминальных новостей. Что все это значит? Что же это за контракт такой? Как получилось, что каждому, через чьи руки он прошел, так сказочно везло — всем, за исключением Джеффри Энсти? Каждый, державший контракт в руках, извлек из него для себя пользу, за исключением последнего. У кого он так и остался.

Это и была горячая картошка…

Лучше сбагрить поскорей, поскорей, поскорей…

Неожиданно Дирка посетила мысль, что разговор о горячей картошке — о том, что нужно ее быстро кому-нибудь передать, избавиться от нее, — подслушал Джеффри Энсти. Вроде бы Пейн в своем интервью не упоминал, что разговор слышал сам лично.

Лучше сбагрить поскорей, поскорей, поскорей…

Ужас открывшейся Дирку истины состоял в том, что Джеффри Энсти — наивный простофиля. Подслушал чей-то разговор. Но чей?.. (Дирк взял в руки конверт и просмотрел список фамилий.) Решил, что он не лишен хорошего танцевального ритма. Энсти ни на минуту не пришло в голову, что этот разговор приведет его к страшной гибели. Он сделал из него хит, а когда ему действительно кинули «горячую картошку», подобрал ее не моргнув глазом.

Ты ее не подбирай, не подбирай, не подбирай…

Нет чтобы последовать этому совету, так он взял и вставил его в текст песни…

Быстро дальше передай, передай, передай…

…и заткнул конверт за золотой диск на стене в ванной.

Чтоб никто с ней не застал, не застал, не застал…

Дирк нахмурился, сунул в рот карандаш и задумчиво затянулся.

Что за нелепость!

Если он собирается серьезно и тщательно обдумать положение вещей, нужно срочно достать сигареты. Он надел пальто, нахлобучил шляпу и подошел к окну.

Окно не открывали уже… ну, по крайней мере с того момента, как Дирк вступил во владение домом, — точно. Оно не поддавалось, скрипело, протестуя против внезапного попрания независимости. С трудом раскрыв его, Дирк взобрался на подоконник, волоча за собой полы кожаного пальто. Отсюда до тротуара надо было еще постараться допрыгнуть, потому что прямо под окном располагалась ведущая в подвал узкая лестница, огороженная стальными поручнями.

Не колеблясь ни секунды, Дирк прыгнул и лишь на середине пути вниз вспомнил, что ключи от машины остались на кухонном столе.

Совершая свой неуклюжий полет, он размышлял, не предпринять ли отчаянный кувырок в воздухе — а вдруг удастся ухватиться за карниз? Однако, тщательно все обдумав, решил, что не стоит — ошибка в расчетах вполне может его убить, в то время как прогулка по улице скорее всего принесет пользу.

Он тяжело рухнул неподалеку от лестницы, но зацепился за перила полами пальто и рванул их, разодрав подкладку. Когда звенящая боль в коленях утихла, Дирк собрал в кулак остатки спокойствия и понял, что время близится к полуночи, бары закрыты, а значит, ему предстоит куда более долгая прогулка за сигаретами, чем планировалось.

Как же быть?

Прежде всего необходимо учесть поведение и психическое состояние орла. Единственный доступный способ взять ключи от машины — это пройти через осажденную птицей прихожую.

Дирк на цыпочках подобрался к входной двери, присел на корточки и в надежде, что проклятая тварь не загорланит, осторожно приподнял откидную крышку почтового ящика.

Длинный коготь тотчас вонзился в тыльную сторону ладони, огромный клюв прицелился прямо в глаз, но слегка промахнулся и долбанул в многострадальный нос.

Дирк взвыл от боли и отпрянул назад, впрочем, не очень далеко, потому что руку все еще удерживал коготь. Отчаянно дергаясь и стуча по когтистой лапе, он лишь глубже вогнал коготь и вызвал шквал разъяренных криков и толчков с другой стороны двери.

Он схватил гигантский коготь свободной рукой и попробовал его выдернуть. Чрезвычайно крепкий коготь мотался во все стороны: орел, оказавшийся в ловушке, как и Дирк, пребывал в бешенстве. Наконец, содрогнувшись от боли, Дирк высвободил и прижал к себе руку.

Орел быстро втянул лапу обратно, отлетел назад и грозно заклекотал, хлопая крыльями и скребя по стенам.

Дирку пришла было идея сжечь дом к чертовой матери, но как только боль в руке стала утихать, он успокоился и попробовал взглянуть на ситуацию с точки зрения орла.

Это ему не удалось.

Он не имел ни малейшего понятия, каким видят мир орлы вообще и данный невменяемый их представитель в частности.

Повозившись с раненой рукой еще пару минут, он вновь приблизился к почтовому ящику, снедаемый любопытством, которое подогревалось догадкой, что орел ретировался в дальний угол прихожей. На этот раз он откинул крышку карандашом и оглядел прихожую с безопасного расстояния.

Орел просматривался хорошо: он взгромоздился на перила и обиженно взирал на Дирка. Последнему это показалось слишком для существа, которое всего минуту назад пыталось оторвать ему руку.

Как только орел убедился, что ему удалось завладеть вниманием Дирка, он медленно приподнялся и расправил крылья, слегка хлопая ими, чтобы удержать равновесие. Именно это движение давеча напугало Дирка до того, что он опрометью бросился из кухни. Впрочем, на этот раз он был защищен добротной дверью из прочной древесины толщиной в пару дюймов или мог хотя бы припасть к земле. Орел вытянул вверх шею, вытолкнул язык и, к изумлению Дирка, жалобно закричал.

И тут Дирк разглядел на крыльях птицы довольно необычные для орлов отметины — большие концентрические круги.

Они не особенно выделялись цветом, зато имели абсолютную геометрически правильную форму. Дирку стало совершенно очевидно, что орел намеренно выставляет напоказ эти круги и что именно к ним он и добивался внимания все это время. Он вспомнил, что птица, набрасываясь на него, непременно распахивала во всю ширь крылья. Но он каждый раз так старался поскорее унести ноги, что в упор их не видел.

— Не найдется денег на чашечку чаю, дружище?

— Э-э, да, благодарю вас, — сказал Дирк. — Все в порядке.

Он думал про орла и не сразу обернулся.

— Я спрашиваю, не найдется ли у вас немного деньжат, всего лишь на чашку чая?

— Что? — раздраженно буркнул Дирк.

— Ну хотя бы сигаретку, дружище. Сигареткой-то можешь поделиться?

— Нет, у самого закончились, — сказал Дирк и посмотрел назад.

Перед ним на нетвердых ногах стоял бродяга неопределенного возраста с выражением бесконечного разочарования на лице.

Не добившись от Дирка своего, бродяга опустил глаза и стал слегка раскачиваться. Он вытянул вперед руки, немного раздвинул их в стороны и продолжал качаться. Затем неожиданно нахмурил брови, глядя на землю перед собой, перевел хмурый взгляд на другой участок земли, потом, едва удержавшись на ногах, резко повернул голову и окинул тем же хмурым взглядом улицу.

— Вы что-то потеряли? — спросил Дирк.

Бродяга вновь посмотрел на него и переспросил с брюзгливым недоумением:

— Я что-то потерял? Я что-то потерял?

Это, наверное, был самый удивительный вопрос, который ему когда-либо задавали. Он опять отвернулся, по всей видимости, пытаясь соотнести вопрос с общим положением вещей. Для этого потребовалось еще немного пораскачиваться и похмурить брови.

— Небо? — наконец выдал он, будто пытаясь заставить Дирка признать это достаточно хорошим ответом.

Осторожно, стараясь не потерять равновесие, бродяга поднял голову. Затянутое бледными тучами небо в тусклом оранжевом свете уличных фонарей, судя по всему, его не вдохновило, он вновь медленно опустил взгляд под ноги.

— Землю? — спросил он с нескрываемым недовольством, а затем вдруг его осенило: — Лягушек? Мне раньше нравились лягушки…

Он вперился в Дирка, словно все уже сказал и теперь предоставляет ему право решать, что делать дальше.

Дирк был совершенно сбит с толку. Как же ему хотелось вернуться в те благословенные времена, где жизнь легка и беспечна, в те чудесные времена, когда единственной его заботой был полоумный орел-убийца, который теперь казался ему весьма милым и покладистым. С воздушной атакой он вполне мог справиться, а с этим неизвестно откуда свалившимся ему на голову нытьем — нет.

— Чего вам нужно? — выдавил он.

— Всего лишь сигаретку, дружище, — сказал бродяга, — или чего-нибудь на чашку чая.

Дирк сунул ему фунт и сломя голову помчался по улице. Через двадцать ярдов он едва не налетел на строительную тележку, в которой ему померещились зловещие очертания старого холодильника.

Глава 24

На улице сильно похолодало. Свинцовые тучи хмуро взирали с неба на землю. Тор припустил к парку, Кейт — за ним. Шагая позади, она не могла не отметить, что Тор был прав — ни один из трех случайных прохожих даже не посмотрел на великана, а ведь такие незаурядные фигуры не часто встретишь в районе Примроуз-хилл. Люди явно отводили глаза, пусть им и приходилось немного посторониться, чтобы его пропустить. Невидимым он не был, даже наоборот. Просто не вписывался в окружающую обстановку.

Ворота парка уже закрыли на ночь, и Тор, не раздумывая, перемахнул через шипастую ограду, а затем легко, словно букет цветов, подхватил и перенес Кейт.

Трава была мягкой и влажной, чрезвычайно приятной для ног городского жителя. Как всегда при входе в парк, Кейт наклонилась и на секунду прижала ладони к земле. Она сама не понимала, зачем делает это. Порой притворялась, что поправляет туфлю или подбирает сор, а ей всего-навсего хотелось потрогать траву и влажную землю.

В этом месте парка все вокруг скрывала темнота. Они поднялись на холм и стояли, глядя, как на юге светится центр Лондона. Горизонт был изрезан вздыбленными силуэтами башен и зданий, захвативших власть над парком, небом и городом.

То и дело шелестел холодный влажный ветер, будто понурая темная лошадка взмахивала хвостом, нагоняя тревогу и неуверенность. Кейт вдруг показалось, что в ночном небе несется табун с развевающимися по ветру гривами. Все движение исходит из одного центра, а сам центр расположен очень близко к ней. Она упрекнула себя за столь легкую внушаемость, однако ее не покидало ощущение, что буря собралась вокруг и ждала только приказа.

Тор вновь достал молот и разглядывал его с тем же выражением задумчивости и отстраненности на лице, что и несколько минут назад в квартире Кейт. Он хмурился и будто собирал с молота невидимые пылинки, чем немного напоминал шимпанзе, ищущего блох у своего партнера… Или скорее нет… Сравнение было странным, но зато стало понятно, почему она так напряженно наблюдала за ним в прошлый раз: он был похож на Джимми Коннорса, поправляющего перед подачей струну на ракетке.

Тор еще раз внимательно осмотрел орудие, занес руку за голову, сделал три полных оборота, увязая каблуками в грязи, и с необычайной силой швырнул молот высоко в небеса.

Почти мгновенно молот исчез из виду в сумрачной дымке. Слабые вспышки глубоко в ночных облаках обозначили параболическую траекторию его движения. Достигнув самой дальней точки параболы, он вновь вынырнул из облаков крошечным, медленно приближающимся пятнышком. Кейт, затаив дыхание, смотрела, как пятнышко скользит над куполом собора Святого Павла. Затем оно будто бы остановилось, зависло в воздухе и начало постепенно увеличиваться в размерах, наращивая скорость по пути к ним.

Приблизившись, молот отклонился в сторону от параболы и последовал по другой траектории, похожей на гигантскую петлю Мебиуса, обхватившую телебашню. Внезапно он вновь развернулся и на невероятной скорости вылетел прямо к ним, как поршень из ствола света. Кейт покачнулась и едва не потеряла сознание, когда Тор шагнул вперед и, крякнув, поймал молот.

От толчка земля тяжело содрогнулась, и теперь молот покоился у Тора в дернувшейся на мгновение руке.

Кейт стало нехорошо. Она не совсем понимала, что происходит, однако была совершенно уверена, что мама осталась бы недовольна, если бы узнала, какое приключение пережила ее дочь на первом же свидании.

— Это нужно, чтобы попасть в Асгард? — осведомилась она. — Или вы просто дурачитесь?

— Мы отправляемся в Асгард… сейчас, — произнес Тор.

Он поднял руку, будто собрался сорвать яблоко, но лишь едва заметно крутанул в воздухе ладонью. Весь мир словно повернулся на миллиардную часть градуса. Все сместилось и на мгновение расфокусировалось, затем вновь обрело четкие очертания — вокруг неожиданно возник другой мир.

Он был гораздо более темным и холодным.

Ветер разносил гнилостный запах, с каждым порывом к горлу подкатывал комок. Под ногами вместо мягкой сырой травы вдруг оказалась отвратительная зловонная жижа. Горизонт полностью обложила тьма, лишь на удалении тут и там трепетали огненные точки, а милях в полутора на юго-востоке разлился яркий свет.

В том месте фантастическая крепость вонзала свои шпили в ночное небо, башни и пики мерцали в свете тысячи окон. Вся эта постройка глумилась над разумом, потешалась над реальностью и скалилась жуткой ухмылкой в ночи.

— Дворец моего отца, — объявил Тор, — Великий зал Вальхаллы. Нам туда.

Кейт хотела сказать, что это место ей почему-то кажется знакомым, но тут послышался приближающийся стук копыт. Между ними и Великим залом Вальхаллы в темноте замерцали факелы.

Тор вновь тщательно изучил головку молота, провел по ней указательным пальцем и потер большим. Затем посмотрел вверх, крутанулся раз, другой, третий — и метнул снаряд в небо, однако рукоять из правой руки не выпустил, левой же крепко схватил Кейт за талию.

Глава 25

Сегодня вечером сигареты явно вознамерились стать основной проблемой Дирка.

За день (разумеется, не считая короткого промежутка времени, когда он отходил ото сна и — ясное дело — когда увидел вращающуюся голову Джеффри Энсти, ну и еще когда они с Кейт сидели баре) он не выкурил ни одной сигареты.

Ни единой. Дирк отрекся от них навсегда. Он в них не нуждался. Вполне мог обойтись без них. Они дразнили его, выводили из себя, его жизнь превратилась в сущий ад, но он твердо решил, что справится.

И что теперь? Он пришел к взвешенному волевому решению — не просто поддавшись, как слабак, страстному желанию закурить, — а сигарет нет. Нет вообще.

В столь поздний час все бары уже закрылись. Слово «ночной» в названии магазинчика на углу, очевидно, имело какое-то иное, скрытое значение. Дирк в два счета донес бы до хозяина верный смысл, выдав тираду из лингвистических и силлогических доводов, однако этот окаянный тип уже ушел домой.

Примерно через милю встретилась круглосуточная заправка, но там только что произошло вооруженное ограбление. От крошечного отверстия по витринному стеклу расползлись многочисленные трещины, кругом было полно полицейских. Дежурного оператора, по всей видимости, пуля всего лишь задела, однако из раны на руке сочилась кровь, и ему оказывали первую помощь. Словом, заняться продажей сигарет было некому. Не то настроение.

— Даже во время войны продавали сигареты! — возмутился Дирк. — И люди этим гордились. Бомбы падают с неба, город в огне — а вас обслуживают. Какой-нибудь бедняга, только что потерявший двух дочерей и ногу, все равно спросил бы: «Вам с фильтром или без?»

— Надеюсь, вы поступили бы так же, — буркнул молодой полицейский с бледным лицом.

— Таков был дух времени, — сказал Дирк.

— Убирайтесь, — отозвался полицейский.

А таков, подумал Дирк, дух нашего времени. Разозленный, он решил побродить по улицам.

Кэмденский пассаж. Старинные часы. Одежда.

Аппер-стрит. Старинные здания. Чего тут только нет! Все, что душе угодно, кроме табачных ларьков.

Пустынный ночной Чэпл-маркет. Под ногами — сырой мусор. Картонные коробки, упаковки из-под яиц, бумажные пакеты и пачки от сигарет. Пустые пачки.

Пентонвиль-роуд. Угрюмые бетонные громадины, высматривающие пустые места на Аппер-стрит — там они надеются вывести свое жуткое потомство.

Кингс-Кросс. Вот где должны продавать сигареты! Дирк рванул в сторону вокзала.

Над площадью возвышался фасад старого здания — массивная стена из желтого кирпича с часовой башней посередине и двумя огромными арками, за ними — навесы для железнодорожных путей. Вид перед желтой стеной портило современное, но при этом куда более потрепанное одноэтажное сооружение — главный зал. Дирк подумал, что по замыслу архитекторов старое и новое здания должны, вероятно, вступить друг с другом в захватывающий и напряженный диалог.

В районе вокзала Кингс-Кросс с людьми, зданиями, автомобилями, поездами то и дело происходят странные вещи — как правило, когда вы ожидаете поезда. Стоит только зазеваться, и вас самих втянут в не менее захватывающее и напряженное действо: вам легко и просто установят в машину радиоприемник подешевле, а если на пару минут отвернетесь, то свистнут и его. Кроме того, у вас шутя умыкнут кошелек и еду, рассудок и желание жить. Грабители и наркоторговцы, сутенеры и продавцы гамбургеров организуют все это в два счета.

«Но по силам ли им организовать пачку сигарет?» — раздражаясь все больше, думал Дирк. Он пересек Йорк-уэй, отклонил пару неожиданных предложений на том основании, что они не подразумевали незамедлительного получения сигарет, миновал закрытый книжный магазин, вошел в главный зал и оказался на оторванной от уличной жизни и более безопасной территории Британской железной дороги.

Дирк огляделся.

Обстановка ему показалось странной, и он задумался — почему? — но лишь на мгновение, ведь одновременно ему приходилось размышлять о том, есть ли тут открытый табачный ларек. Все было закрыто.

Он окончательно погрустнел. Весь день мир будто играл с ним в догонялки. С самого утра все пошло наперекосяк, он так и не сумел как следует овладеть ситуацией. Он словно пытался оседлать нетерпеливую лошадь: одна нога уже в стремени, а вторая никак не может оторваться от земли. Даже такой пустяк, как сигареты, ему не под силу добыть.

Дирк вздохнул и отыскал свободное место на скамье.

Сделать это было довольно трудно. Он не ожидал, что в… сколько там времени?.. в час ночи вокзал окажется запружен народом. Что, черт побери, он делает на вокзале Кингс-Кросс так поздно? У него нет ни сигарет, ни дома, куда он мог бы вернуться и где его не заклевала бы до смерти сумасшедшая птица.

От нечего делать он принялся было жалеть самого себя, однако чувство жалости вмиг испарилось, когда он, покрутив головой, заметил: вокруг происходит нечто странное. Давно знакомое место вдруг показалось совершенно незнакомым. Касса все еще работала, но выглядела мрачной и как будто жаждала поскорее захлопнуть окошко.

Неподалеку стоял закрытый на ночь газетный киоск. Сегодня уже вряд ли кому-то понадобятся газеты или журналы, разве только чтобы укрыться, заночевав на скамейке, а для этой цели вполне сойдет и старая пресса.

Все сутенеры и проститутки, наркоторговцы и продавцы гамбургеров толклись на улице или в закусочных. Если вам нужен секс, дурь или (прости, Господи) гамбургер — вам туда.

Здесь же собрались те, от кого никому ничего не нужно. Они стекались сюда на ночлег, время от времени их прогоняли вон. Да, кое-чего от них все-таки хотели — их отсутствия. Требование было настойчивым, но не всегда легко выполнимым: человек не может просто взять и испариться.

Дирк одного за другим разглядывал мужчин и женщин, слонявшихся вокруг, сидящих с понурым видом или пытающихся прилечь на скамьи, которые будто специально сконструировали так, чтобы ни за что не дать людям на них заснуть.

— Приятель, не найдется сигаретки?

— Что? Нет, к сожалению. Ни одной, — вздрогнув от неожиданности, ответил Дирк и конфузливо похлопал по карманам.

— Тогда угощайся.

Старик протянул смятую сигарету из смятой пачки.

— Что? О! О, спасибо. Большое спасибо.

Немного опешив, Дирк все же с благодарностью принял сигарету и прикурил.

— Зачем ты сюда пришел? — спросил старик. В голосе не было заносчивости, только любопытство.

Дирк старался не разглядывать его слишком настойчиво. Беззубый рот, всклокоченные волосы, донельзя изношенная одежда. Но глаза из-под обвисших век смотрели совершенно невозмутимо. Старик прекрасно понимал — что бы ни произошло, он со всем справится.

— Как раз за этим и пришел. — Дирк покрутил сигарету. — Спасибо вам. Нигде не мог найти.

— Ага, — протянул старик.

— У меня дома чокнутая птица, — пожаловался Дирк. — Не пускает.

— Ага. — Старик кивнул головой.

— Настоящая птица, — сказал Дирк. — Орел.

— Ага.

— С огромными крыльями.

— Ага.

— Вцепился в меня когтями через почтовый ящик.

— Ага.

Дирк задумался, стоит ли продолжать разговор, умолк и огляделся вокруг.

— Тебе еще повезло, что он не ударил тебя клювом, — спустя какое-то время произнес старик. — Орлы, если их разозлить, на такое способны.

— Ударил! Еще как! Прямо в нос. И тоже — через почтовый ящик. Просто невероятно! Как схватит! Как даст! Только посмотрите, что он сделал с моей рукой!..

Он вытянул вперед руку, ища сочувствия. Старик оценивающе посмотрел на нее.

— Ага, — наконец протянул он и о чем-то задумался.

Дирк убрал руку.

— Много знаете об орлах, да?

Старик не ответил, только еще больше погрузился в собственные мысли. Через некоторое время Дирк вновь попробовал поддержать разговор:

— Сегодня здесь полно народу.

Его собеседник пожал плечами и, прикрыв глаза, глубоко затянулся.

— Здесь всегда так? Я имею в виду, на вокзале ночью всегда много людей?

Уставившись в пол, старик медленно выпустил дым через рот и ноздри.

Дирк вновь обвел взглядом зал. Неподалеку над бутылкой бренди лихорадочно раскачивался какой-то полоумный. Постепенно он перестал раскачиваться, с трудом накрутил колпачок на бутылку и сунул ее в карман старого драного пальто. Толстая старуха, до сего времени усердно рывшаяся в черном мешке с пожитками, вдруг стала его завязывать.

— Похоже, все куда-то собираются, — предположил Дирк.

— Ага, — отозвался его собеседник.

Он положил руки на колени, наклонился вперед и тяжело встал. Несмотря на замедленные стариковские движения, рваную и замызганную одежду, в его манере держаться угадывалось что-то властное.

От старика, от его лохмотьев разнеслась такая резкая вонь, что даже для одеревеневшего носа Дирка это было слишком. Запах все никак не проходил, а только усиливался. Дирку казалось, еще немного — и у него потечет мозг.

Он изо всех сил пытался подавить рвотный рефлекс и любезно улыбался, когда старик повернулся к нему и произнес:

— Сделай настой из цветов померанца. Пока он еще теплый, капни немного шалфея. Хорошо заживляет нанесенные орлом раны. Кое-кто советует добавлять абрикосовое и миндальное масла и даже — да сохранят нас силы небесные — седру. Всегда найдутся те, кто переусердствует. И порой они бывают нам полезны. Ага.

С этими словами он отвернулся и побрел к главному выходу с толпой убогих, сгорбленных людей. Каждый шел сам по себе, у каждого на это явно были свои особые причины, никто не спешил обогнать других. И все же от внимательного взгляда — удосужься кто-то вообще на них посмотреть — не ускользнуло бы, что они идут все вместе, одним потоком.

Пару минут Дирк докуривал сигарету, наблюдая, как люди один за другим покидают вокзал. Убедившись, что вокруг никого, он бросил окурок на пол и придавил каблуком. А потом вдруг заметил, что старик оставил на скамье свою мятую пачку. Внутри обнаружились еще две сигареты. Сунув пачку в карман, он встал и поплелся за толпой на почтительном — как он думал — расстоянии.

На Юстон-роуд в ночном воздухе витало ощущение тревоги. Дирк стоял у выхода и смотрел, в какую сторону идут люди. На запад. Он вынул сигарету, прикурил и тоже двинулся в западном направлении, обогнул стоянку такси и вышел на улицу Сент-Панкрас.

С западной стороны Сент-Панкрас, в нескольких ярдах к северу от Юстон-роуд, к входу в Мидленд-Гранд-отель — огромное здание в готическом духе, пустое и заброшенное, прямо напротив вокзала Сент-Панкрас, — ведет лестница.

На самом верху над ступенями расположились позолоченные буквы из кованого чугуна — название вокзала. Дирк не спеша брел за последним из толпы бродяг и оборванцев по лестнице и вышел к приземистому кирпичному гаражу. Справа высилась громада старого отеля, многочисленные башни, причудливой формы шпили и зубцы пронзали ночное небо.

Высоко в темноте за чугунными решетками стояли на страже безмолвные каменные фигуры. Резные драконы всматривались в небо, когда Дирк Джентли в кожаном пальто с развевающимися по ветру полами приблизился к массивным воротам, ведущим в отель и к железнодорожным путям под сводами вокзала Сент-Панкрас. На верхушках столбов сидели крылатые собаки.

Здесь, между входом в отель и кассовым залом, стоял большой серый «мерседес» без опознавательных знаков. Дирку было достаточно мимолетного взгляда, чтобы убедиться: перед ним тот самый фургон, из-за которого несколькими часами ранее в Костволдсе он едва не съехал с дороги.

Дирк прошел в просторный кассовый зал, где вдоль стен высились мраморные колонны в форме держателей для факелов.

Кассы уже закрылись — поезда со станции Сент-Панкрас ходят не круглосуточно. За грандиозным зданием вокзала под огромным навесом в викторианском стиле притаился перрон.

Из укромного места в сумраке кассового зала Дирк наблюдал за толпой бродяг и нищенок. Здесь их было уже гораздо больше, чем два десятка — наверное, с сотню, — и казалось, что вокруг царит дух едва сдерживаемого возбуждения и напряженности.

Спустя какое-то время Дирк заметил, что их становится все меньше и меньше. Он вглядывался во мрак, пытаясь понять, что происходит. Затем покинул свой наблюдательный пункт у входа в зал, вышел на перрон и, стараясь держаться как можно ближе к стенке, последовал за ними.

Их осталось совсем немного, жалкая горстка. У Дирка возникло стойкое ощущение, что люди исчезают где-то во тьме и больше не возвращаются.

Он нахмурился.

Тьма была глубокой, но не совсем непроглядной. Решительно отбросив в сторону предусмотрительность, Дирк заспешил вперед за оставшейся группкой. Однако когда он добрался до середины перрона, все исчезли. В одиночестве и в полном замешательстве он стоял посреди огромной, погруженной во мрак, пустой железнодорожной станции.

Глава 26

Единственное, что не давало Кейт закричать на лету, — заполонивший легкие воздух.

Когда несколько мгновений спустя бешеное ускорение немного снизило темп, она обнаружила, что задыхается. Глаза слезились так, что она ничего не видела перед собой, на теле не осталось ни единого мускула, который не напрягся бы в борьбе против воздушного потока, рвущего волосы и одежду и заставляющего колени и пальцы дрожать, а зубы — стучать.

Она изо всех сил пыталась подавить в себе желание бороться. С одной стороны, ей совсем не хотелось, чтобы ее отпустили. Она совершенно точно была в этом уверена, хотя и не понимала, что происходит. С другой стороны, Кейт не терпелось устроить скандал за то, что ее без предупреждения посмели поднять в небо. В результате она хоть и сопротивлялась, но весьма слабо и очень злилась за это на себя.

К счастью, в кромешной ночной тьме она не видела землю. Огоньки сперва вспыхивали тут и там, а потом зависли снизу, однако инстинкт самосохранения не позволял идентифицировать их с землей. Мерцающий свет от здания с бесчисленными башнями, которое она видела за секунды до этого безумия, раскачивался под ней на все увеличивающемся расстоянии.

Они продолжали набирать высоту.

У Кейт не было сил ни бороться, ни разговаривать. Возможно, ей и удалось бы укусить этого дуболома за руку, но она не решилась.

От неприятного запаха скребло в горле. Из носа текло, глаза слезились, а когда она все-таки попробовала их открыть, то увидела размытый силуэт головки молота и руку Тора, крепко ухватившуюся за короткую рукоятку, тянущую их ввысь. Другой рукой он держал Кейт за талию. Его сила, конечно, поражала воображение, однако ничуть не уменьшала кипящую в Кейт злость.

У нее появилось чувство, что теперь они скользят под самыми облаками. Время от времени их несло сквозь вязкую сырость, тогда дышать становилось еще труднее и противнее. Влажный воздух был горьким на вкус и ледяным, намокшие волосы яростно хлестали по лицу.

Все, такого холода она не вынесет. Немного погодя Кейт почудилось, что она вот-вот лишится чувств. Вообще-то она и сама была не прочь отключиться, но ничего не получалось. Время утопало в сумраке, она потеряла ему счет.

Наконец они замедлили ход, описали дугу и полетели в обратную сторону. Накатила новая волна тошноты, Кейт окончательно перестала ориентироваться в пространстве, желудок будто вывернуло наизнанку.

Смрадом несло все нестерпимее (хотя куда уж больше), воздух приобрел едкий вкус и вовсю буйствовал. Они явно притормозили, двигаться становилось все труднее. Головка молота теперь несомненно указывала вниз и скорее осторожно нащупывала путь, чем безудержно стремилась к цели.

Они пробирались сквозь облепившие со всех сторон, густеющие облака, и казалось, что облака не кончатся, пока они не достигнут земли.

Скорость значительно снизилась, и Кейт решилась посмотреть вперед; впрочем, воздух был таким едким, что ей удалось лишь чуть-чуть приоткрыть глаза.

Вдруг Тор выпустил молот. Кейт ахнула. Однако он разжал ладонь всего на секунду, чтобы покрепче ухватить рукоятку. Перегруппировавшись, Тор подтянул Кейт, как подтягивают носок на ноге. Они спускались все ниже и ниже.

Откуда-то сверху ветер донес оглушительный грохот. Тор вдруг побежал, перепрыгивая через камни и кочки, продираясь сквозь кусты, тяжело топая ногами, и наконец остановился.

Они стояли, пошатываясь из стороны в сторону, но земля под ногами была твердой.

Кейт ненадолго наклонилась вперед, чтобы перевести дух, затем встала в полный рост и уже собралась было не стесняясь предъявить счет за произошедшее, как вдруг ее охватило чувство близкой опасности.

Даже в непроглядной тьме по хлесткому ветру и запаху она определила, что рядом море. Грохот разбивающихся о камни волн говорил о том, что море где-то внизу, а значит, они стоят на самом краю обрыва. Она изо всех сил сжала руку несносного бога, тщетно надеясь сделать ему больно.

Немного придя в себя, она заметила впереди тусклый свет. Он явно исходил от моря.

Толща воды лихорадочно светилась. Волны отступали в ночь, затем, набрав силу, с остервенением бросались на прибрежные камни и разбивались вдребезги. Море и небо, яростно вздымаясь и бурля, боролись друг с другом.

Кейт молча наблюдала за битвой, Тор стоял рядом.

— Я встретил вас в аэропорту! — крикнул он сквозь ветер. — Пытался улететь домой в Норвегию на самолете! — Он указал на море. — Теперь вы видите, почему нельзя лететь этим путем?

— Мы где? Что это? — испуганно спросила Кейт.

— В вашем мире это называется Северным морем, — сказал Тор, повернулся и побрел прочь от берега, волоча за собой молот.

Кейт, кутаясь в мокрое пальто, заспешила за ним.

— А почему вы не улетели домой так, как мы только что это сделали, только… в нашем мире?

Гнев понемногу утих, теперь ее больше волновало, как поточнее подобрать слова.

— Я пробовал, — ответил Тор.

— Ну и чем все закончилось?

— Не хочу об этом говорить.

— Да что же, в конце концов, произошло?

— Я не собираюсь это обсуждать.

Кейт содрогнулась от возмущения.

— Вот как ведут себя боги, да? — крикнула она. — Не нравится вопрос — отвечать не буду?

— Тор! Тор! Это ты? — донесся сквозь порывы ветра тоненький голосок.

Кейт пристально вгляделась в темную даль. К ним приближался подпрыгивающий огонек.

— Это ты, Тор?

В темноте хромала маленькая старушка с фонарем в руках.

— Я так и подумала, что это был твой молот. Добро пожаловать! — поприветствовала она. — Только время ты выбрал неудачное. Я уже повесила над очагом котелок, собралась выпить чего-нибудь горячего, да и покончить с собой, но потом подумала: погоди пару деньков, Цулива… Цувила… Цвули… Цуливаенсис. Никогда правильно не выговариваю свое имя, аж бесит… Ну, ты понимаешь, ты ведь умненький мальчик, я всегда тебя таким считала, а другие пусть говорят что угодно… Так вот, и сказала я себе: Цуливаенсис, погоди немного, вдруг кто к тебе забредет, а уж если нет, то будет самое время наложить на себя руки. И только посмотрите! Вот он ты! Ну, добро пожаловать! Я вижу, ты с подружкой. Представишь меня? Здравствуйте, здравствуйте, голубушка! Меня зовут Цуливаенсис, и я нисколько не обижусь, если вы не сразу выговорите мое имя.

— А меня… Я — Кейт, — выдавила окончательно сбитая с толку Кейт.

— Хорошо, тогда все будет в порядке, — заявила старушка. — Раз уж вы пришли, идемте ко мне. Если вы хотите провести здесь всю ночь, так я могу прямо сейчас покончить с собой, чтоб не мешать вам веселиться, вы только скажите. Ну, пойдем!

Она поспешила вперед, они — следом, и совсем скоро все трое добрались до ветхой, пока еще не до конца развалившейся хижины из дерева и глины. Кейт бросила взгляд на Тора в надежде увидеть его реакцию и понять, как действовать дальше, но он погрузился в раздумья и явно ни с кем не желал делиться своими мыслями. Ей вдруг показалось, что он изменился. За недолгое время их знакомства он постоянно с чем-то боролся, напряженно и яростно, а сейчас это прошло, пусть и не навсегда. Он посторонился, пропуская ее в хижину Цуливаенсис, недолго постоял за порогом, осмотрел окрестности и, нескладно пригнувшись, вошел.

В хижине было очень тесно. Несколько досок и охапка соломы заменяли кровать, над очагом висел котелок с каким-то варевом, в углу вместо стула притулился ящик.

— А вот и нож, которым я хотела воспользоваться, видишь? — засуетилась Цуливаенсис. — Как раз точила его. Если правильно работать камнем, можно хорошенько наточить. Тут чудесное место, смотри. В стену, вот в эту трещину, я вставлю рукоятку — она здесь замечательно держится, крепко. А сама налечу со всего маху на острие. Раз — и готово! Видишь? Я вот что думаю: может, приладить чуть пониже? А, голубушка? Вы ведь понимаете в таких вещах?

Стараясь говорить как можно спокойнее, Кейт объяснила, что не понимает.

— Цуливаенсис, — обратился к старушке Тор, — мы здесь не останемся, но… Цули, положи, пожалуйста, нож.

Во взгляде Цуливаенсис читалось веселье, а над левым запястьем зависло широченное тяжелое лезвие.

— Не обращайте внимания, мои дорогие, — щебетала она. — Со мной все в порядке. Я умру, как только буду к этому готова. С радостью. Наступили такие времена, что лучше не жить. Нет-нет. А вы ступайте и будьте счастливы. Я не потревожу ваше счастье своими криками. Вы не услышите ни звука.

Она вызывающе смотрела на них и дрожала мелкой дрожью.

Осторожно, почти мягко Тор забрал нож из ее трясущейся руки. Представление закончилось. Старушка тотчас сникла и без сил опустилась на ящик. Тор присел перед ней на корточки, медленно притянул к себе и обнял. Постепенно она ожила, оттолкнула его, попросила не валять дурака и принялась суетливо поправлять безнадежно рваное и грязное платье.

Придя наконец в себя, старушка с любопытством оглядела Кейт с ног до головы.

— Вы смертная, голубушка? — спросила она.

— Ну… да, — призналась Кейт.

— Это заметно по вашей мудреной одежде. Теперь вы знаете, как выглядит мир, если посмотреть на него с изнанки, да, голубушка? Что вы об этом думаете?

Кейт пока не знала, что думать. Тор уселся на полу у стены, откинул назад голову и прикрыл глаза, будто к чему-то готовился.

— Раньше между мирами не было столько отличий, — продолжала старушка. — Здесь жилось прекрасно, знаете ли, просто расчудесно. Ну, препирались немного между собой, не без того. Жуткие ссоры. Кровавые драки. Но в основном все шло замечательно. А теперь?..

Она испустила глубокий вздох и смахнула со стены невидимую крошку.

— Ох, теперь все плохо, — покачала она головой. — Очень плохо. Вы знаете, все на свете вещи влияют друг на друга. Наш мир влияет на ваш — и наоборот. Порой трудно сказать, в чем состоит это влияние. И далеко не всегда с ним можно смириться. Все стало очень плохо. Но наши миры так похожи. В том месте, где у вас стоит дом, здесь тоже будет какая-нибудь постройка. Пусть маленькая грязная хижина, или улей, или такое жилище, как это. А может, что-то более величественное, но все равно будет. С тобой все в порядке, Тор, милый?

Бог грома закрыл глаза и кивнул. Его локти лежали на коленях. На левой руке висела повязка из ночной рубашки Кейт, мокрая и растрепанная. Вялым движением он швырнул повязку в сторону.

— Что не улажено в вашем мире, — продолжала болтать старушка, — даст о себе знать и в нашем. Ничто не исчезает в никуда. Позорная тайна. Невысказанная мысль. У нас она может превратиться в нового могущественного бога или в комара, но появится обязательно. Могу только добавить, что в наши дни скорее это будет комар, чем новый и могущественный бог. Ох, как же много развелось комаров! И как мало осталось бессмертных богов…

— Как может остаться мало бессмертных? — заинтересовалась Кейт. — Не хочу показаться настырной, но…

— Знаете, голубушка, можно быть бессмертным и… бессмертным. Вот если правильно закрепить нож и броситься на него со всего маху, мы увидим, кто бессмертный, а кто нет.

— Цули… — предостерег Тор, не открывая глаз.

— Мы уходим один за другим. Да-да, Тор. Ты — один из немногих, кого это тревожит. Осталось мало тех, кто не пал жертвой алкоголизма или онкса.

— А что это? Какая-то болезнь? — осведомилась Кейт.

В ней опять закипала злость. На ночь глядя ее заставили выйти из дома, пролететь всю Восточную Англию на рукоятке молота. Теперь вдобавок ко всему приходится слушать бред одержимой самоубийством полоумной старухи и делать вид, что это очень интересно, а Тор как ни в чем не бывало сидит себе довольный.

— Это недуг, голубушка, которым болеют только боги, когда больше невозможно оставаться богом. Поэтому только боги ему и подвержены, вот.

— Понятно.

— На последней стадии ты ложишься на землю, спустя какое-то время из головы вырастает дерево — и все кончено. Ты срастаешься с землей, проникаешь в ее недра, проходишь по жизненно важным артериям, возрождаешься в виде мощного потока чистой воды, и вдруг в тебя вываливают огромную партию химических отходов. Сейчас трудно быть богом, даже мертвым.

Старушка похлопала по коленям и посмотрела на Тора, который, открыв наконец глаза, усердно изучал собственные костяшки и кончики пальцев.

— Кажется, у тебя сегодня назначена встреча, Тор?

— Хм-м, — не пошевельнувшись, пробурчал Тор.

— Слышала, ты объявил Час испытания в Великом зале. Это так?

— Хм-м, — сказал Тор.

— Час испытания, хм-м? Знаю, ты давно не ладишь со своим отцом, да?

Тор не собирался отвечать. Он не проронил ни слова.

— В Уэльсе, конечно, творилось полное безобразие, — продолжила Цуливаенсис. — Зачем только ты согласился? Да, я понимаю, он твой отец и отец всех богов, и отказать было трудно. Но Один, Один! Я давно его знаю. Тебе известно, что он пожертвовал своим глазом в обмен на мудрость? Разумеется, известно, милый, ведь ты его сын. Так вот, я всегда говорила, что ему следует отменить сделку и потребовать свой глаз обратно. Понимаешь, что я имею в виду, Тор? А этот ужасный Тоу Рэг… Вот кого надо остерегаться! Ладно, надеюсь, утром я все узнаю, да, Тор?

Тор встал, тепло обнял старушку, выдавил улыбку, но ничего не ответил. Мотнув головой, он подал Кейт знак, что им пора. Поскольку больше всего на свете ей хотелось уйти отсюда, то она не стала язвить и устраивать скандал из-за того, что с ней так обращаются. Вместо этого Кейт смиренно и вежливо распрощалась со старушкой и вышла в темную ночь.

— Так! Что теперь? Какие культурные мероприятия у вас по программе дальше?

Тор немного походил туда-сюда, осматривая местность. Затем вытащил молот, оценивающе взвесил. Вгляделся в ночное небо, сделал несколько ленивых взмахов, потом дважды крутанулся и запустил молот во мрак. Тот расколол какую-то скалу ярдах в десяти и вернулся. Тор легко его поймал, подбросил и снова поймал.

А затем повернулся к Кейт и впервые посмотрел ей прямо в глаза.

— Хотите увидеть?

Глава 27

По безлюдному перрону пронесся ветер, и Дирк едва не застонал от отчаяния: след оборвался. Сквозь нескончаемые стеклянные панели сводчатой крыши над перроном Сент-Панкрас струился холодный свет.

Луна освещала пустые железнодорожные пути, табло с расписанием, объявление о продаже проездных…

В дальнем конце перрона в арочном проеме маячили фантастические силуэты огромных газгольдеров, чьи направляющие колонны переплетались друг с другом непостижимым образом, как обручи иллюзиониста. Их тоже освещала луна. Она освещала все, только не Дирка.

Он видел, как сотня людей буквально испарилась в воздухе, что было совершенно невозможно. Сама по себе невозможность его особо не беспокоила. Если что-то нельзя сделать обычным путем, остается прибегнуть к невозможному. Вопрос только: как?

Он прошелся взад и вперед по вокзалу, тщательно осмотрел все, что можно было увидеть с каждой удобной для наблюдения точки, ища любую подсказку, любое несоответствие — что угодно, лишь бы попасть в то место, куда только что как в воду канула сотня человек. Его не покидало ощущение, что поблизости намечается грандиозная вечеринка, на которую его забыли пригласить. В отчаянии он закружился с распростертыми руками, потом решил прикурить сигарету.

Вместе с пачкой из кармана вылетел листок бумаги. Как следует затянувшись, Дирк наклонился, чтобы его поднять.

Ничего особенного, всего лишь счет, оставшийся от строптивой медсестры, с которой он познакомился сегодня в кафе. «Безобразие!» — возмутился Дирк, прочитав заказ, и уже хотел было смять и выбросить бумажку, как его посетила мысль, что документ ему что-то напоминает.

Заказанные блюда были перечислены слева, а цены — справа.

Когда Дирк выставлял счета — пусть это случалось нечасто, а те клиенты, что у него все же появлялись, не доживали до выставления счета и поэтому не успевали возмутиться, — то всегда испытывал трудности с формулировкой пунктов заказа. Он сочинял целые эссе, чтобы описать свои услуги. Клиент должен чувствовать, что его (или ее) деньги уплачены не зря — хотя бы в этом смысле.

Иными словами, текст и цифры в его счетах располагались в точности как непонятные рунические письмена, которые пару часов назад он так и не сумел разобрать. Чем эта догадка ему поможет? Он не знал. Если та кипа бумаг не контракт, а счет, тогда за что он выставлен? За какие услуги? Явно какие-то мудреные. Или по крайней мере мудрено описанные. Что за специалисты их оказывают? Во всяком случае, теперь есть о чем задуматься. Он смял счет из кафе и направился к урне.

И, как выяснилось, очень кстати.

Не успел он покинуть центральную часть зала и подойти к стене, как вдруг услышал звук приближающихся с улицы шагов.

Спустя несколько секунд в здание вошли двое. К этому времени Дирк уже спрятался за углом.

Хорошее укрытие ничуть не помогало ему в другом отношении: он и сам не видел, кто идет. Они наконец попали в поле его зрения, когда подошли вплотную к тому участку, где несколькими минутами ранее без всякого шума и суеты испарилась кучка людей.

Он чуть не подпрыгнул при виде женщины в очках с красной оправой и мужчины в сдержанном итальянском костюме, которые, едва успев появиться, моментально пропали.

Дирк онемел от изумления. Эта чертова парочка, отравившая целый день его жизни (он позволил себе это легкое преувеличение по причине крайне наглой провокации с их стороны), бесцеремонно и злонамеренно исчезает с его глаз!

Убедившись, что они действительно улетучились, а не прячутся где-нибудь в углу друг за дружкой, он вновь подошел к таинственному месту.

Место казалось донельзя обычным. Обычный пол, обычный воздух, все — обычное. И тем не менее за какие-то пять минут здесь пропало такое количество народу, которое осчастливило бы Бермудский треугольник на десятилетие вперед.

Дирк жутко взбесился.

До такой степени, что решил поделиться этим своим чувством, набрав чей-нибудь телефонный номер, — звонок в начале второго ночи почти наверняка взбесит кого угодно.

Такая мысль пришла ему в голову не совсем случайно. Он до сих пор не убедился, что эта американка, Кейт Шехтер, в безопасности: автоответчик на ее телефоне во время последнего звонка его ничуть не успокоил. Сейчас она, поди, уже спит себе дома, и настойчивый звонок в этот час ее как следует взбодрит.

Он отыскал пару монет и таксофон, набрал номер и опять услышал автоответчик.

Оказалось, что на ночь глядя она внезапно отправилась в Асгард. В какую именно часть — не знает, но, вполне возможно, заскочит в Вальхаллу. Если он соизволит оставить сообщение, то она ответит на него только утром, и то если будет жива и в настроении. Далее последовали какие-то гудки, отдававшиеся в ухе Дирка еще несколько секунд после того, как он их услышал.

Наконец он сообразил, что автоответчик переключился на запись.

— Вот это да! Вообще-то мы договорились, что вы позвоните мне перед тем, как ввязаться во что-нибудь невозможное.

Дирк повесил трубку и сердито покачал головой. Вальхалла, ну и дела! Похоже, туда сегодня отправились все, кроме него. Пойдет-ка он лучше домой и ляжет спать, а завтра с утра подастся в бакалейщики.

Вальхалла!

Он вновь огляделся, слово «Вальхалла» продолжало звенеть в ушах. Без сомнения, здание такого масштаба вполне подойдет для пиршеств богов и погибших героев, а пустующий Мидленд-Гранд-отель, наверное, заслуживает, чтобы действо из Норвегии перенесли в него.

Дирк задумался: а не изменится ли что-то теперь, когда он знает, где находится?

Взволнованно и очень осторожно он прошел вдоль и поперек исследуемого пространства. Ничего не произошло. Так. Он повернулся и некоторое время внимательно наблюдал, затянувшись пару раз сигаретой. Опять ничего не изменилось.

Он еще раз прошел это место, теперь не так осторожно, но не спеша и уверенно. И вновь — ничего, однако в то мгновение, когда он уже был на самой границе, ему вдруг почудился мимолетный хрип, похожий на помеху при переключении частот на радиоприемнике. Он опять развернулся и стал усердно вертеть головой, пытаясь расслышать малейший звук. Какое-то время ничего не получалось, но внезапно звук появился вновь и стих. Еще движение — снова звук. Пытаясь уловить его, Дирк с безмерной, величайшей осторожностью повернул голову на миллиардную часть градуса — и пропал из виду.

Ему тотчас пришлось присесть, чтобы избежать столкновения с огромным орлом.

Глава 28

Это был не тот орел, совсем другой. За ним — еще и еще. Над головой носились гигантские птицы. По-видимому, в Вальхаллу невозможно войти, чтобы на тебя не напал десяток орлов. Они кидались даже друг на друга.

Дирк закрыл руками голову, защищаясь от диких, неистово бьющих крыльями птиц, зацепился за что-то ногой и упал на сырую солому. Шляпа откатилась под стол. Он потянулся за ней, вновь водрузил на голову и украдкой выглянул из-под стола.

Темноту оживляли большие костры.

В зале было шумно, пахло древесным дымом, жареной свининой, бараниной, кабанятиной, сладким, неприятным вином и палеными перьями.

Длиннющий, во весь зал, стол из дубовых досок ломился от дымящихся туш животных, огромных хлебов, массивных железных кубков среди похожих на муравьиные кучи восковых свечей. Вокруг пировали исполины — ели, пили вино, сражались за еду, сражались в еде, сражались с едой.

Неподалеку от Дирка на стол вскочил какой-то воин и принялся драться с жареной свиньей. Битва явно складывалась не в его пользу, но проигрывал он весело и задорно, чем заслужил одобрение собратьев — те обливали его вином из огромной посудины.

Крыша — насколько ее можно было рассмотреть при таком освещении — была сложена из щитов.

Дирк вцепился в шляпу, пригнул голову и побежал к стене. По пути, ощущая себя абсолютно невидимым — ведь он трезв как стеклышко и прилично (на его собственный взгляд) одет, — он имел возможность наблюдать все разнообразие жизненно важных функций человеческих организмов, кроме разве что чистки зубов.

В воздухе стоял тот же смрад, что распространял на вокзале Кингс-Кросс бродяга, который, безусловно, тоже участвовал в этом пиршестве. Вонь становилась все нестерпимее; чтобы справиться с ней, голова будто раздувалась до невероятных размеров. От звона мечей, грохота, шума едва не лопались перепонки и хотелось кричать. Дирк торопливо пробирался сквозь обезумевшую толпу, на него со всех сторон сыпались тумаки, его пинали, толкали, ему ставили подножки и обливали вином, однако наконец он достиг стены из массивных деревянных и каменных плит, покрытых вонючими коровьими шкурами.

Тяжело дыша, он оглянулся и в изумлении смотрел на открывшуюся перед ним картину.

Это Вальхалла!

Без всяких сомнений. Никакая контора выездного ресторанного обслуживания вам такого пира не устроит. Необузданное, шумное скопище пьянствующих богов, воинов и их развеселых подруг, мечи, костры, кабаньи туши — все это занимало места не меньше, чем вокзал Сент-Панкрас, и чадило так, что стаи мечущихся над головами ополоумевших орлов уже давно должны были сдохнуть от удушья.

Хотя… Знай любые орлы, что им грозит задохнуться, они вели бы себя в точности как эта взбесившаяся стая.

Дирка волновал один вопрос, который он не имел возможности хорошенько обдумать на ходу, пробираясь через зал. Теперь у него появилось на это время.

А как же Дрейкотты?

Им-то зачем сюда понадобилось? И где, черт возьми, они сейчас?

Он сощурил глаза и пристально вгляделся в толпу: не мелькнут ли среди лязгающих лат и вонючих шкур очки в красной оправе или строгий итальянский костюм? Дирк прекрасно понимал всю тщетность этих усилий, но попытаться все-таки стоило.

Он так и не смог их обнаружить. Вечеринка была явно не из тех, куда, на его взгляд, обычно ходит эта парочка.

Дальнейшие раздумья в этом направлении прервал тяжелый топор с короткой ручкой: он со свистом пролетел совсем рядом, с глухим ударом вонзился в стену в трех дюймах от левого уха Дирка и на мгновение отбил все его способности к здравому рассуждению.

Оправившись от потрясения и с облегчением выдохнув, он попробовал убедить себя, что топор бросили не из злого умысла — просто кто-то из вояк решил пошутить.

Дирку же было не до веселья. На всякий случай он решил отойти подальше и стал пробираться вдоль стены в том направлении, которое привело бы его к кассам, будь это не Вальхалла, а станция Сент-Панкрас. Что его там ждало, он не знал, но рассудил так: если там не творятся подобные бесчинства, то это уже хорошо.

На задворках зала было гораздо спокойнее.

Весь цвет воинства сосредоточился в центре, а за столами, мимо которых он проходил сейчас, сидели в основном те, кто свое уже отвоевал и достиг того возраста в бессмертной жизни, когда больше предаются воспоминаниям о былых сражениях и делятся друг с другом ценными замечаниями о том, как лучше завалить вепря, чем вступают с ним в схватку.

До ушей Дирка долетел рассказ, как в самый решающий момент какой-то битвы зверь был схвачен тремя пальцами за грудину и повержен, на что собеседник смиренно ответил: «Ага».

Дирк остановился и сделал шаг назад.

У стола, сгорбившись в задумчивой позе над железной тарелкой, сидел его знакомец по станции Кингс-Кросс, одетый в грязные, перетянутые ремнями меха, еще зловоннее прежних лохмотьев.

Дирк задумался, как с ним заговорить. Если подойти и запросто похлопать по плечу: «Эй! Шикарная вечеринка!» — вряд ли этот способ сработает.

Пока он предавался размышлениям, откуда-то сверху на стол спикировал орел, сложил крылья и приблизился к старику, требуя еды. Тот непринужденно оторвал кусок мяса и протянул огромной птице, которая резко, но аккуратно принялась клевать.

А вот и подсказка! Дирк тоже склонился над столом, оторвал немного мяса и протянул орлу. Птица с криком налетела на него, пытаясь дотянуться до горла, он замахал шляпой, отбиваясь от бешеной твари. Однако привлечь внимание ему все же удалось.

— Ага, — произнес старик, отогнал орла и немного подвинулся — не сказать, чтобы настоящее приглашение к столу, но все же лучше, чем ничего.

Дирк взобрался на скамью.

— Благодарю вас, — пропыхтел он.

— Ага.

— Если помните, мы…

В этот миг по Вальхалле прокатился невообразимый гром, словно били в барабан невиданных размеров, потому что обычный в таком гвалте никто не услышал бы. В барабан ударили трижды, и казалось, это стучит сердце самой Вальхаллы.

Дирк вытянул шею, пытаясь определить, откуда идет звук. Впервые он заметил, что в южном конце было устроено нечто вроде балкона или помоста, протянувшегося во всю ширь зала. На помосте маячили какие-то фигуры, едва различимые из-за марева и орлов, однако у Дирка появилось чувство, что они главнее пирующих внизу.

Один, подумал Дирк. На помосте — Один, отец всех богов.

Веселье стихло. Через несколько секунд наконец умолкли раскаты барабанного грома. В полной тишине с помоста грянул зычный глас:

— Назначенный великим Тором Час испытания близится к концу. В третий раз спрашиваю: где Тор?

По залу пронесся ропот: никто не знал, где Тор и почему он не явился.

— Это неслыханное оскорбление отца всех богов! Если по истечении часа испытание не состоится, последует наказание Тору, которое тоже будет неслыханным!

Еще три удара в барабан, и зал будто оцепенел от страха. Где же Тор?

— Шляется где-нибудь с подружкой! — выкрикнул кто-то.

Тут и там прокатились смешки, постепенно вернулся прежний веселый гвалт.

— Да, — пробубнил себе под нос Дирк, — подозреваю, что так оно и есть.

— Ага.

Дирк не думал, что разговаривает вслух, и очень удивился отклику.

— Так это Тор всех собрал? — спросил он старика.

— Ага.

— А сам не пришел. Как неприлично!

— Ага.

— Наверное, все огорчены…

— Пока свиней хватает — не особо.

— Свиней?

— Ага.

Дирк не нашелся что ответить.

— Ага, — проблеял он.

— Тор — единственный, кому действительно не все равно, понимаешь? — сказал старик. — Назначит испытание, а сам не придет. Убеждать не умеет. Запутается, разозлится, наломает дров, а разобраться не может. Вот и наказывают его. Все остальные ходят сюда только затем, чтобы поесть кабанятины.

— Ага.

Переняв новый метод ведения беседы, Дирк удивился его эффективности и смотрел теперь на старика с уважением.

— Знаешь, сколько камней в Уэльсе? — неожиданно спросил старик.

— Ага, — устало пробормотал Дирк, не поняв, в чем шутка.

— И я не знаю. Он никому не говорит. Сами, говорит, считайте, и жутко сердится.

— Ага.

Шутка не произвела на Дирка впечатления.

— А сегодня он даже не появился, — сказал старик. — Не то чтобы я его обвиняю. Хотя очень жаль, потому что, мне кажется, на этот раз правда на его стороне.

— Ага.

Старик погрузился в молчание.

Дирк немного подождал.

— Ага, — с надеждой произнес он снова.

Тишина.

— Значит… э-э… вы думаете, что он прав? — осторожно переспросил он.

— Ага.

— Итак, старина Тор прав. В этом все дело, да?

— Ага.

— А в каком смысле он, по-вашему, прав? — Дирк уже начал выходить из себя.

— Во всех смыслах.

— Ага, — вздохнул обессиленный Дирк.

— Не секрет, что сейчас у богов тяжелые времена, — мрачно произнес старик. — Это ясно всякому, даже тем, кому интересны только свиньи, — а значит, большинству. А если ты никому не нужен, то уже трудно думать о свиньях, пусть раньше в твоем распоряжении был целый мир. Все принимают это как неизбежное. Все, кроме Тора. Вот так-то! А теперь и он отступил. Даже не соизволил явиться и завалить с нами кабана. Не прошел испытание. Ага.

— Ага, — повторил Дирк.

— Ага.

— Значит, это испытание для Тора? — робко поинтересовался Дирк.

— Ага.

— И в чем оно состоит?

— Ага.

Дирк совсем потерял терпение и гневно набросился на старика:

— Какой вызов бросил Тор Одину?

Старик неторопливо окинул его с ног до головы удивленным взглядом.

— Ты смертный, не так ли?

— Да, я смертный. Ну и что? — вскипел он. — При чем тут это?

— Как ты сюда попал?

— Просто пошел за вами. — Дирк достал из кармана пачку из-под сигарет и положил на стол. — Спасибо. Я ваш должник.

Негоже было так благодарить, но ничего лучше он придумать не смог.

— Ага. — Старик отвел взгляд в сторону.

— Так какой вызов бросил Тор Одину? — повторил свой вопрос Дирк, изо всех сил стараясь говорить спокойно.

— Тебе-то что за дело? — бросил старик. — Ты смертен. Какая тебе разница? Ты и тебе подобные уже добились всего, что вам было нужно.

— Что же нам было нужно?

— Сделка, — ответил бессмертный старик. — Контракт, который, по словам Тора, заключил Один.

— Контракт? — насторожился Дирк. — Что за контракт?

Старик начал злиться. Глубоко в его глазах заплясали языки костров Вальхаллы.

— О продаже бессмертной души, — мрачно выдавил он.

— Как! — воскликнул Дирк. У него в голове мелькала подобная догадка, но он от нее отказался. — Значит, человек ему продал душу? Но кто? Чепуха какая-то!

— Нет, — отозвался старик, — вовсе не чепуха. Я же сказал, контракт о продаже бессмертной души. Тор утверждает, что Один продал душу человеку.

Дирк в ужасе уставился на него, потом медленно поднял взгляд на помост. Вновь грянул барабанный бой, и Вальхалла затихла. Но второго и третьего ударов не последовало. Происходило что-то непонятное, фигуры на помосте метались в растерянности. Час испытания истекал, и, по всей видимости, какое-то испытание все-таки должно было состояться.

Осененный догадками, Дирк хлопнул себя по лбу.

— Не человеку, а мужчине и женщине! Адвокату и рекламному агенту. А ведь я сразу сказал, что виновата она! И даже не представлял, насколько был прав. Мне срочно нужно туда, — набросился он на своего собеседника. — Прошу, ради богов, помогите мне.

Глава 29

— О-о-о-ди-и-и-и-и-и-и-и-ин!!!

От грозного рева содрогнулись небеса. Плотные тучи удивленно испустили раскатистый, ворчливый гром. Кейт стояла ни жива ни мертва от страха, в ушах звенело.

— Тоу Рэг!!!

Тор двумя руками швырнул молот себе под ноги. От сильнейшего удара молот подбросило на сотню футов вверх.

— Йе-э-э-э-э-э-э-э-э-эх!!!

Мощно выдохнув, Тор взлетел в воздух, поймал молот и вновь изо всех сил метнул его на землю, снова поймал, бешено раскрутил и изо всех сил кинул в море, а потом полетел вниз, упал на спину и сотряс землю, неистово барабаня по ней пятками, локтями, кулаками.

Молот очень низко летел над морем. Боек вошел в воду и неглубоко, будто скальпелем, стал разрезать морскую гладь. Поверхность зарябила сначала слегка, потом все сильнее, и вот уже молот рассек море на две высокие стены, которые сперва нерешительно раскачивались, а потом, пенясь и грохоча, ринулись друг на друга. Молот же взмыл высоко в небо.

Тор вскочил на ноги и стал внимательно наблюдать за ним, не переставая тяжело топать ногами, как вознамерившийся устроить землетрясение боксер. Когда молот достиг высшей точки своего пути, Тор резко опустил кулак, и молот стремительно бросился вниз, в бурлящее море.

Море на миг затихло, как истеричка от пощечины. Затем вздыбилось водяным столбом в месте удара, исторгло молот, а следом — еще один водяной столб.

Молот перекувырнулся в воздухе, раскрутился и со щенячьим восторгом полетел вниз к хозяину. Поймав его, Тор не выпустил рукоять, пронесся сотню ярдов над камнями и упал на участке с мягкой землей.

Тотчас вскочив, он стал гигантскими шагами нарезать круги и раскручивать молот, а потом вновь запустил его в море. На этот раз молот пробил в толще воды огромный полукруг, море поднялось по его периметру громадным амфитеатром, мощная волна обрушилась на берег и разбилась об утес.

Молот вернулся к Тору, который тут же вновь швырнул его. Молот высек яростные искры из одной скалы, отскочил к другой, потом к третьей… Тор упал на колени, бил кулаком землю, с каждым ударом на пути у молота словно вставала новая скала. Искры сыпались и сыпались. Молот распалялся все неистовее, пока от одной из искры среди туч не вспыхнула молния.

Тучи тяжело зашевелились, как потревоженный в логове зверь. Искры все быстрее летели из-под молота, небо раздирали молнии, земля дрожала, исполненная страхом.

Тор занес за голову руки, резко опустил и вновь завопил ввысь:

— О-о-о-ди-и-и-и-и-и-и-и-ин!!!

Небеса, казалось, вот-вот разверзнутся.

— Тоу Рэ-э-э-э-э-э-э-э-эг!!!

Тор рухнул на землю, разбросав в стороны пару добрых гор каменистого грунта. В приступе гнева его трясло все сильнее. С тяжелым стоном целый утес подался вперед, начал медленно падать и через несколько секунд обрушился в бушующее море. Тор вскарабкался наверх, схватил и поднял над головой кусок скалы размером с рояль.

На мгновение все затихло.

Тор швырнул обломок в море.

И вновь взял в руки молот.

— О-о-о-ди-и-и-и-и-и-и-и-ин!!! — ревел он.

Молот рухнул вниз.

Из земли вырвался стремительный поток воды, небеса задрожали. Молния белой стеной света озарила на мили все побережье. Прогремел гром, будто два мира сошлись в смертельной схватке, тучи извергли ливень, от которого сотрясалась земля. Тор ликующе стоял посреди бурлящего потока.

Спустя некоторое время буйство стало понемногу утихать. Все еще лил сильный дождь, но тучи просветлели, и сквозь них на землю пробились первые утренние лучи.

Тяжело ступая, Тор на ходу отряхивал с ладоней грязь. Он поймал летевший прямо на него молот и подошел к Кейт.

Та изумленно глядела на него, дрожа от страха и ярости.

— Что все это значит? — крикнула она.

— Ничего. Мне всего лишь надо было хорошенько рассердиться, — как ни в чем не бывало ответил он, а когда понял, что этого недостаточно, добавил: — Можно богу хоть иногда показать, на что он способен?

Сквозь дождь к ним спешила съежившаяся фигурка Цуливаенсис.

— Ну и расшумелся ты, Тор, — пожурила она. — Безобразник!

Но Тора рядом с ними уже не было. В проясняющемся небе от него осталась лишь точка, быстро удаляющаяся на север.

Глава 30

Синтия Дрейкотт с отвращением взирала с помоста в зал. Пиршество в Вальхалле вновь шло полным ходом.

— Ненавижу, — процедила она. — Не собираюсь это терпеть.

— Тебе и не придется, дорогая, — проворковал Клайв Дрейкотт, обнимая ее за плечи. — Все будет улажено прямо сейчас. Именно об этом мы и мечтали. На самом деле лучшего и желать не приходится… Ты изумительно выглядишь в этих очках. Они так тебе идут. Нет, правда. Очень элегантно.

— Клайв, по-моему, все должно было быть улажено с самого начала. Нас вообще не должны беспокоить. Мы сделали, что от нас требовалось, и забыли. В этом весь смысл. Я и так уже достаточно натерпелась. С меня хватит, мне больше не нужно проблем.

— Правильно. Именно поэтому происходящее нам как нельзя на руку. Явное нарушение договора. Теперь мы получим все, чего желали, — и никаких обязательств! Замечательно! Выйдем сухими из воды и заживем припеваючи. Даю сто процентов! Все будет так, как ты хотела. Лучше и не придумаешь. Поверь!

Синтия Дрейкотт с недовольным видом скрестила на груди руки.

— Так что там с этим новым… участником? С ним тоже надо разбираться? Свалился на нашу голову…

— Тут все проще некуда. Совершенный пустяк. Мы либо принимаем его, либо нет. Это можно решить прямо сейчас, пока мы еще здесь. Как-нибудь откупимся. Предложим ему новое пальто. Ну или новый дом. Знаешь, сколько это будет нам стоить? — Он хохотнул. — Абсолютно нисколько. Даже не думай об этом. Выкинь из головы, и все. Ладно?

— Хм…

— Ну вот и хорошо. Я скоро приду.

Довольно улыбаясь, он отправился в приемный зал отца всех богов.

— Итак, мистер… — Дрейкотт демонстративно уставился в визитную карточку, — Джентли. Вы желаете представлять интересы этих людей, я прав?

— Не людей, а бессмертных богов, — заметил Дирк.

— Ладно, богов, — согласился Дрейкотт. — Хорошо. Возможно, у вас это получится лучше, чем у сумасшедшего жуликоватого коротышки, с которым мне пришлось иметь дело. Он тот еще фрукт, наш мистер Рэг. Не переставал меня удивлять. Что он только не придумывал, чтобы обмануть, обвести вокруг пальца. Из кожи вон лез. А знаете, как я поступаю с такими людьми? Очень просто. Я их игнорирую. Если кто-то подтасовывает факты, угрожает, кричит, пытается доказать, что я нарушил кучу подпунктов, — ну и пусть. Он всего лишь тянет время, а мне-то что? Я никуда не спешу. У меня вагон времени для таких, как мистер Рэг. А знаете, что меня по-настоящему удивляет? Что во всем этом самое поразительное? Этому чучелу не по силам даже составить контракт так, чтобы спасти себе жизнь. Честное слово. Он может сколько угодно мельтешить и плеваться, а когда устанет — тут я его и прихлопну… Послушайте. Я юрист, работаю в шоу-бизнесе. Эти парни — мелюзга по сравнению с теми, с кем я обычно имею дело. Примитивные дикари. Ведь вы с ними общались и сами все видите. Примитивные дикари, разве нет? Как индейцы в Америке. Даже не понимают, чем владеют. Им еще повезло, что не встретились с настоящей акулой. Я серьезно. Вы знаете, сколько стоит Америка? Сколько стоят все Соединенные Штаты? Нет. И я не знаю. А как вы думаете, почему? Потому что сумма настолько мизерная, что узнай мы ее от кого-нибудь — забудем ровно через две минуты. Она мигом вылетит у нас из головы.

А теперь — для сравнения — позвольте рассказать, что предоставляю я. Желаете отдельную палату в Вудшедской лечебнице? Хотите, чтобы вас окружили заботой, кормили изысканной едой, меняли постельное белье по первому требованию? На деньги, которые сегодня просят за эти услуги, можно купить Соединенные Штаты Америки. Но знаете что? Я сказал: если он хочет белье, он его получит. Просто дайте ему белье, и все. Он его заслужил. У него будет столько белья, сколько… ему нужно. Но не надо грузить меня пустяками.

Теперь парню живется замечательно. Чудесно. По-моему, этого хотят все. Хорошей жизни. И он тоже этого хотел. Только не знал, как добиться. И никто из этих парней не знает. В современном мире им туго приходится, а я всего лишь пытаюсь помочь. Они такие наивные. Я серьезно.

Моя жена Синтия — вы ее видели, — так вот, она славная. Она лучше всех. У нас с ней такие хорошие отношения…

— Я не желаю слушать о ваших отношениях с женой.

— Ну и отлично. Просто я подумал, вам стоит кое-что узнать. Но не хотите — не надо. Так вот. Синтия работает в рекламном бизнесе. Вы в курсе. Она глава крупного агентства. Несколько лет назад у них был большой проект: какой-то актер играет в рекламном ролике бога, рекламирует безалкогольный напиток — из тех, от которых у детей портятся зубы. А в это самое время Один нищенствует. Живет на улице. И ничего не может с этим поделать, потому что просто не приспособлен к этому миру. Могущество никуда не делось, но он не знает, как его использовать здесь и сейчас.

И вот происходит невероятное. Увидев, как по телевизору крутят этот ролик, Один думает: «А ведь я тоже так могу. Ведь я же бог». Он рассчитывает получить деньги за участие в рекламе. Можете себе представить, что это за деньги. Гораздо меньшие, чем дали бы даже за Соединенные Штаты Америки. Помните, о чем я вам только что говорил? Вы подумайте: Один, верховный бог, самый могущественный среди всех скандинавских богов, рассчитывает получить деньги за участие в рекламе безалкогольных напитков!

И этот… этот бог в самом деле начинает искать пути, чтобы пробиться на телевидение. Какая трогательная наивность! Но и жадность тоже — не будем о ней забывать.

Короче говоря, каким-то образом ему удается попасть в поле зрения Синтии. Она — в то время еще рядовой рекламный агент — не обращает на него внимания, считает его обычным психом, однако нечто странное в нем постепенно ее заинтересовывает, и она показывает его мне. Нам становится ясно, что он действительно бог. Без дураков. Настоящий бог со всем набором божественных сил, какими им полагается обладать. И не простой, а самый главный. Тот, от которого зависит могущество всех остальных богов. И он — подумайте только! — собрался сниматься в рекламе.

Мы чуть с ума не сошли. Разве он не знает, какими обладает способностями? Не понимает, чего с их помощью может добиться?

Было похоже, что нет. Признаюсь, тогда мы пережили самый потрясающий момент в жизни. По-тря-са-ю-щий! А ведь мы с Синтией всегда знали, что мы… скажем прямо, особенные люди… и с нами обязательно должно случиться что-то особенное. Так оно и произошло.

Но мы не жадные. Нам не нужна вся власть, все богатство. Вот смотрим мы на этот мир. Этот… проклятый… мир. Если бы мы хотели, мы могли бы им обладать. Но кому это нужно? Обладать миром? Сплошное беспокойство. Нам и богатства огромного не надо — все эти юристы, бухгалтеры… Я знаю, что говорю, я сам юрист. Придется нанимать кого-то, чтобы присматривали за ними. Но опять же — кого нанимать? Тех же бухгалтеров и юристов. К тому же богатство — это такая ответственность. Так что увольте.

И тогда я кое-что придумал. Представьте, что у вас много недвижимости. Лишнюю недвижимость вы продаете. Тогда вы получаете то, что хотите вы, а другие люди-то, что нужно им. Только они получают это благодаря вам и поэтому чувствуют себя немного в долгу перед вами. А помнят они об этом потому, что подписали документ, в котором говорится, каков их долг перед вами. И на поступающие за долги деньги мы оплачиваем пребывание нашего мистера Одина в очень и очень дорогой частной лечебнице.

Поэтому не так уж мы и богаты, мистер Джентли. Один-два скромных, но добротных дома. Одна-две скромные, но добротные машины. Да, у нас очень приятная жизнь. В самом деле очень приятная. Нам много не надо, потому что все, чего бы мы ни пожелали, у нас тут же появляется, а проблемы мгновенно устраняются. Все, чего мы потребовали взамен — и прошу заметить, учитывая обстоятельства, данное требование весьма обоснованно, — это чтобы после всего этого нас оставили в покое. Мы выдвигаем наше скромное требование и засим откланиваемся. Все, что нам нужно, — это абсолютный мир и покой, и приятная жизнь, потому что у Синтии слегка расшатались нервы.

И что же происходит сегодня утром? Прямо у нас перед домом. Фу! Ну и гадость. Я об этом отвратительном коротышке. Вы в курсе, что произошло? А я вам расскажу. Опять проделки нашего общего приятеля мистера Рэга. Решил поиграть в умного и ловкого адвоката. Жалкое зрелище. Сначала забавляется тем, что морочит мне голову своими шутками и россказнями, а потом пытается всучить счет за потраченное время. Тут как раз нет ничего особенного. Все адвокаты этим промышляют. А то сидели бы без работы. Поэтому я соглашаюсь. Ладно, говорю, возьму твой счет. Плевать мне, что в нем. Ты вручаешь мне счет, а я его оплачиваю.

В общем, я взял счет. И только потом увидел, что в нем. Ну и подумаешь! Он пытается умничать. Дал мне горячую картошку. В музыкальном бизнесе, знаете ли, таких горячих картошек — пруд пруди. Поневоле будешь держать ухо востро. Всегда найдутся люди, которые будут вовсю стараться, лишь бы их продвинули по карьерной лестнице. Если они достойны такого продвижения — что ж, для них тоже будет сделано все. Получил картошку — передай ее. Я передал. Оказалось, вокруг полно людей, готовых для меня постараться. Вы даже не представляете, насколько шустро передавали эту картошку. Я сразу понял, кто сообразительный, а кто нет. Но потом картошка вдруг снова очутилась у меня на заднем дворе, а это уже, вы меня простите, пахнет неустойкой. На Вудшедскую лечебницу угрохано столько денег, а ваши клиенты при таком раскладе могли ее просто-напросто взорвать. Но здесь мы хозяева положения. Мы можем все аннулировать. Поверьте, в моем распоряжении сейчас все, чего бы я ни пожелал.

В общем, мистер Джентли, я думаю, моя позиция вам понятна. Мы были довольно откровенны друг с другом, и я этому рад. Разумеется, здесь есть некоторые тонкости, но, уверяю вас, я на многое способен. Поэтому, думаю, следует прийти к какому-то нам обоим выгодному решению. Вы получите все, что ни пожелаете, мистер Джентли. Чего вы желаете?

— Увидеть вас мертвым, мистер Дрейкотт, — сказал Дирк Джентли. — Только и всего.

— Ах вот как! Ну и черт с тобой…

Дирк резко развернулся и вышел. Нужно было срочно сообщить новому клиенту о том, что у них, по всей видимости, возникла проблема.

Глава 31

Немного погодя от пустынной площади перед вокзалом Сент-Панкрас неслышно отъехал темно-синий «БМВ» и покатил по тихим улицам.

В некотором расстройстве Дирк Джентли надел шляпу и покинул только что обретенного и тут же потерянного клиента, который пожелал остаться в одиночестве и превратиться в крысу или что-то подобное.

Дирк закрыл за собой огромные двери, неторопливо прошел к помосту. Перед ним как на ладони лежал просторный сводчатый зал Вальхаллы — пристанище богов и героев. Последние участники пира один за другим исчезали из виду — очевидно, чтобы тотчас возникнуть под сводчатым навесом перрона Сент-Панкрас. Дирк немного постоял, в задумчивости глядя на пустынный зал с тлеющими кострами.

Затем едва заметно мотнул головой и очутился в продуваемом сквозняками, запустелом Мидленд-Гранд-отеле. Отсюда он вновь увидел бродяг из Вальхаллы: те спешили прочь из темного здания вокзала на холодные лондонские улицы, чтобы найти скамейку и попытаться прикорнуть на ней.

Дирк вздохнул и стал искать выход, что оказалось несколько труднее, чем он ожидал, учитывая кромешную тьму и запутанные коридоры заброшенного здания. Наконец он наткнулся на гигантскую винтовую лестницу в готическом стиле, ведущую вниз, в необъятный вестибюль с арочным сводом, украшенный резными фигурами драконов, грифонов и декоративным чугунным литьем. Главный вход был заперт вот уже многие годы. Дирку удалось отыскать боковой коридор, который привел его к выходу. Ночной охранник — расплывшийся потный детина — набросился с вопросами о том, каким образом Дирк попал в отель, но ни одно из объяснений его не устроило. В итоге он лишь развел руками и посторонился.

Отсюда Дирк отправился в кассовый зал станции, а потом и на сам вокзал. Там он немного постоял, огляделся по сторонам, вышел через главный вход и спустился по ступеням к Сент-Панкрас-роуд. Оказавшись на улице, он был настолько удивлен отсутствием пикирующих с неба орлов, что споткнулся и угодил под колеса курьерского мотоцикла.

Глава 32

Проломив со страшным грохотом стену в дальнем конце Вальхаллы, Тор остановился и уже собрался объявить богам и героям, что попал-таки в Норвегию и нашел в скале подписанный Одином контракт… Однако к тому времени в зале не осталось ни души.

— Никого нет, — сказал он Кейт, освобождая ее от своей цепкой хватки.

Плечи его поникли.

— Где?.. — начала было Кейт, но осеклась.

— Попробуем пройти к нему.

Тор размахнулся и направил молот на помост, подтянув вслед за ним себя и Кейт.

Не обращая внимания на возражения, мольбы и проклятия Кейт, он гордо шагал по просторным покоям.

Старика нигде не было.

— Он точно здесь! — бесновался Тор, волоча за собой молот.

— Где?..

— Сейчас мы перейдем границу миров, — сообщил он и опять схватил Кейт.

Мгновение — и они очутились в большом гостиничном люксе. Под ногами валялся мусор и обрывки истлевшего ковра, окна были покрыты слоем многолетней грязи. Все вокруг в голубином помете, облупившаяся краска на стенах напоминала разбросанные тут и там скопления морских звезд.

Посреди комнаты на каталке, на безупречно выстиранной и выглаженной постели, лежал старик. Из единственного глаза катилась слеза.

— Я нашел контракт, негодяй! — набросился на него Тор, потрясая бумагами. — И понял, что ты наделал. Ты продал наше могущество… адвокату и… рекламщице. Разбазарил кому попало. Ты украл нашу силу! Но у меня ее очень много, всю не отнять, поэтому ты то и дело сбивал меня с толку, ставил в тупик, и каждый раз, когда я выходил из себя, случались ужасные вещи. Ты сделал все возможное, чтобы не дать мне вернуться домой, в Норвегию, потому что знал — я обязательно найду контракт! Ты и этот злобный карлик, Тоу Рэг! Годами вы оскорбляли и унижали меня, и…

— Да, да, я знаю, — сказал Один.

— Так… Отлично!

— Тор… — пролепетала Кейт.

— Все, с этим покончено! — буйствовал Тор.

— Да, я понял…

— В одном хорошем месте я пришел в себя. Зная, что ты меня ждешь, я вволю накричался и немного выпустил пар. Теперь я отлично себя чувствую. И для начала я избавлюсь вот от этого!

Он разорвал контракт, подкинул клочки в воздух и взглядом сжег дотла.

— Тор… — взывала Кейт.

— Я исправлю все твои злодеяния, которые ты вытворял, чтобы я боялся рассвирепеть. Бедная девушка у стойки регистрации в аэропорту — она превратилась в автомат для продажи напитков. Бамс! Она снова с нами! А истребитель, который чуть не угробил меня на пути в Норвегию! Бамс! И он тоже воскрес! Видишь, у меня все получается.

— Что за истребитель? — спросила Кейт. — Ты о нем не рассказывал.

— Он пытался сбить меня над Северным морем. Мы с ним схлестнулись, и в запале я… в общем, я превратил его в орла. С тех пор он мотался за мной и доставал. Теперь с этим покончено. Не смотри на меня так. Я сделал все, что в моих силах. Позаботился о его жене — устроил ей выигрыш в лотерее. Знаешь, — добавил он раздраженно, — все это было слишком тяжело. Ну ладно. Что еще?

— Моя настольная лампа, — робко сказала Кейт.

— Да, и лампа Кейт! Она больше не котенок! Бамс! Как Тор сказал, так тому и быть! А что это за шум?

Небо над Лондоном озарилось ярко-алым светом.

— Тор! Кажется, твоему отцу нехорошо.

— Ага, дождешься, черта с два… О… Что такое, отец? Тебе плохо?

— Я был таким глупым, таким неразумным, — всхлипнул Один. — Злым и коварным, и…

— Да, в общем, я тоже так считаю, — кивнул Тор, усаживаясь на край каталки. — Ну и что нам делать дальше?

— Вряд ли я проживу без чистого белья и без сестры Бейли, и… Это все длилось так долго, а я так стар. Тоу Рэг уговаривал убить тебя, но я… лучше я убью сам себя. О, Тор…

— Так, — сказал Тор. — Понятно. Не знаю, как нам теперь поступить. Может, взорвать все к черту?

— Тор… — позвала Кейт.

— Да, что такое?

— Твоего отца можно очень легко устроить в Вудшед.

— Правда? И как же?

— Сначала скажи, сколько в Уэльсе камней.

— Что?! — возмутился Тор. — И не подумаю! На это я убил годы жизни!

Кейт пожала плечами.

— Нет! Проси что угодно, только не это. И вообще, — неожиданно добавил он, — я тебе уже говорил.

— Ничего ты мне не говорил.

— Говорил. Я сбился со счету где-то в Мид-Гламоргане. И что по-твоему, я должен был начать все заново? Думай, думай головой.

Глава 33

В труднодоступной местности к северо-востоку от Вальхаллы по нескончаемым хитросплетениям тропинок пробирались двое: огромная, несуразная, агрессивная зеленоглазая тварь то и дело спотыкалась о заткнутую за пояс косу, а буйный коротышка вцепился ей в спину и подгонял ее, что лишь еще больше тормозило ход.

Наконец они вышли к одноэтажной, источающей дурной запах постройке и с криками вломились туда, требуя лошадей. Старый хозяин конюшни, наслышанный об их злодеяниях, не выразил намерения им помогать. Сверкнуло лезвие косы, голова старика удивленно подпрыгнула вверх, тело в замешательстве слегка отступило, качнулось и за неимением дальнейших инструкций опрокинулось назад. Голова укатилась в сено.

Нападавшие спешно запрягли двух лошадей в повозку и с грохотом выехали на ведущую к северу большую дорогу.

Первую милю они одолели быстро. Тоу Рэг гнал лошадей, подстегивая их плетью. Однако спустя несколько минут лошади нервно закрутили головами и замедлили бег. Рассвирепев, Тоу Рэг хлестал еще сильнее, но это не действовало — животные совсем потеряли покой, а затем резко сдали назад, перевернули повозку и вывалили разъярившихся ездоков на землю.

Крича во всю глотку на перепуганных лошадей, Тоу Рэг краем глаза вдруг заметил причину их беспокойства. Ничего особо страшного там не было. На свалке у обочины лежал белый металлический ящик, внутри которого что-то стучало.

Взмыленные лошади пятились от дребезжащей громадины, путаясь в упряжи и все больше погружаясь в панику. Тоу Рэг быстро сообразил: они не успокоятся, пока не умолкнет ящик.

— Кто бы там ни сидел — уничтожить! — приказал он зеленоглазому монстру, который тотчас вновь выхватил из-за пояса косу, вскарабкался на свалку и пнул ящик.

Стук только усилился. Тогда зеленоглазый ногой толкнул ящик вниз. Тот соскользнул на пару футов и опрокинулся на землю. Через мгновение дверца распахнулась. Лошади отчаянно заржали.

Тоу Рэг и зеленоглазый детина обеспокоенно подошли поближе и в ужасе отпрянули: из недр ящика вырвался великий и могущественный новый бог.

Глава 34

На следующий день на приличном расстоянии как от описанных выше событий, так и от окна, сквозь которое в комнату струился дневной свет, на белой постели возлежал одноглазый старик. На полу перекошенным шалашом валялась газета — ее швырнули туда двумя минутами ранее.

Старик не спал, однако был явно недоволен этим фактом. Слабые, изящные руки покоились на белоснежных простынях и слегка дрожали.

Называли его по-разному: мистер Одвин, Вотан или Один. Он был — и всегда оставался — богом. Сбитым с толку и напуганным.

Сбит с толку и напуган он был тем, что он вычитал в прессе: другой бог совсем распоясался и устроил дебош. В газетах, ясное дело, такого не напишут. Там лишь описывали сегодняшнее ночное происшествие: исчезнувший две недели назад над Северным морем истребитель каким-то непостижимым образом извергнулся из некоего дома на севере Лондона, где он при всем желании просто не мог уместиться. У истребителя мгновенно отвалились крылья, он спикировал вниз, рухнул на автомагистраль и взорвался. За несколько секунд в воздухе пилот успел катапультироваться. Он остался невредим, если не считать синяков и нервного потрясения, и все бормотал о каких-то странных мужчинах с молотами, летающих в небе над Северным морем.

К счастью, в момент этой необъяснимой аварии дороги были практически пусты, и, помимо значительного ущерба объекту недвижимости, единственными жертвами стали две неопознанные личности, обнаруженные в машине, предположительно «БМВ» и предположительно синего цвета — определить точнее не взялся никто.

Старик очень устал и не хотел об этом думать, не хотел думать о событиях прошедшей ночи. Ему хотелось думать только о чистых простынях, о том, как сестра Бейли заботливо поправляет его постель, подтыкая края…

В палату вошла американка, Кейт… как ее там… Ему хотелось, чтобы его оставили в покое, а она принялась рассказывать, что все будет улажено. И поздравила его с бешеным давлением, зашкаливающим уровнем холестерина и безнадежно изношенным сердцем, ведь именно по этой причине лечебница с радостью согласилась принять его пожизненным пациентом, если он согласится завещать им все свое имущество. Их даже не заботило, насколько ценно это имущество, — в любом случае средств достаточно, потому что его пребывание в больнице явно будет недолгим.

Кейт, кажется, ждала, что он обрадуется, поэтому он любезно кивнул, пробормотал какие-то слова благодарности и с облегчением погрузился в сон.

Глава 35

В тот день Дирк Джентли тоже проснулся в больнице — весь в ссадинах, синяках, с переломом ноги и сотрясением головного мозга средней степени тяжести. Чуть ранее в приемном покое никто не поверил, что большинство ран нанесли мальчишка и орел и что по сравнению с этим угодить под колеса курьерского мотоцикла даже приятно, поскольку он всего лишь упал и лежал себе, и никто на него не набрасывался каждые две минуты.

Его накололи успокоительными, и он проспал все утро, содрогаясь от кошмарных снов. В них Тоу Рэг и зеленоглазое чудовище с косой бежали на северо-восток от Вальхаллы, а на пути их встретил и сожрал новоиспеченный всемогущий бог расплаты за грехи, выбравшийся из некоего предмета, подозрительно напоминавшего старый холодильник Дирка, который в последний раз он видел перевернутым дверцей вверх на строительной тележке.

Он с облегчением проснулся, услышав радостное приветствие:

— О, какие люди! Это ты стащил мою книжку?

Дирк открыл глаза и увидел Салли Миллз — ту самую девушку, что давеча так жестоко обошлась с ним за выпитый без спросу кофе.

— Рада, что вы последовали совету и решили уделить внимание своему носу, — щебетала Салли. — Правда, добирались вы сюда какими-то окольными путями, но теперь вы здесь, и это главное. Так вы нашли ту девушку? Удивительно, но она тоже лежала у нас на этой самой кровати. Если вы снова с ней увидитесь, передайте ей, пожалуйста, пиццу. Она заказала ее прямо перед выпиской. Пицца уже остыла, но курьер сказал, что ее обязательно нужно доставить — девушка очень настойчиво этого требовала. А книжку мне не жалко, правда-правда. Я вообще не знаю, зачем ее купила. Все покупают, и я соблазнилась тоже. Кто-то мне говорил, что автор заключил сделку с дьяволом. По-моему, чепуха, но я слышала о нем и другую странную историю, и она мне понравилась гораздо больше. Все знают, что ему в гостиницу постоянно привозят живых цыплят, и никто не смеет спросить и даже не догадывается, зачем они ему. А я познакомилась с человеком, который точно знает ответ на этот вопрос. Так вот, этот человек за деньги тайком уносит цыплят из его номеров. Тем самым Говард Белл завоевывает репутацию загадочной и демонической личности, и все покупают его книги. Отличная придумка, если вы понимаете, о чем я. Надеюсь, я вам еще не надоела со своей болтовней. Но мне в любом случае пора заняться работой. Говорят, вас сегодня выпишут, так что будете спать дома, в своей кровати. Ну, выздоравливайте. Вот вам пара газет, почитайте.

Дирк взял газеты и с облегчением вздохнул, когда его наконец оставили в одиночестве.

Первым делом он решил проверить, что на сегодня ему напророчил Великий Заганза.

«Ты ужасно толстый, тупой и носишь дурацкую шляпу. Стыдись!»

Дирк что-то проворчал себе под нос и открыл гороскоп в другой газете.

«Сегодня самое время наслаждаться домашним уютом».

«Вот именно, — подумал он, — я буду рад вернуться домой». Счастливый, он вспомнил о том, что избавился от старого холодильника и стал обладателем новой шикарной модели, которая ждала его на кухне.

Оставалось лишь придумать, как поступить с орлом, но об этом Дирк позаботится позже.

И он обратил взгляд на первую полосу — не случилось ли чего интересного?..

Примечания

1

Букстехуде, Дитрих (1637–1707) — датско-немецкий композитор и органист эпохи барокко. Оказал влияние на творчество И. С. Баха.

(обратно)

2

Кольридж С. «Кубла Хан, или Видение во сне», цитируется в переводе К. Д. Бальмонта.

(обратно)

3

Отсылка к победному выступлению под знаменитую музыку Равеля фигуристов из Ноттингема Джейн Торвилл и Кристофера Дина на XIV зимних Олимпийских играх в Сараево.

(обратно)

4

Американский врач-гомеопат, известный как преступник-женоубийца.

(обратно)

5

Здесь и далее цитаты из «Поэмы о старом мореходе» С. Т. Кольриджа в переводе Н. Гумилева.

(обратно)

6

Английское общество фокусников и иллюзионистов.

(обратно)

7

Конверт, проштемпелеванный в первый день выпуска марки в обращение.

(обратно)

8

Этот эпизод отражает историю, связанную с созданием С. Т. Кольриджем поэмы «Кубла Хан»: запись пришедших поэту во сне (возможно, после принятия опиума) стихотворных строк была прервана сообщением слуги о том, что к нему пришел человек из Порлока. После этого поэт не смог вспомнить окончание сна, и произведение осталось незавершенным.

(обратно)

9

В «Поэме о старом мореходе» большой альбатрос выводит корабль из льдов. Один из моряков случайно убивает альбатроса стрелой, чем обрекает корабль и команду на гибель, а себя — на долгие мучения.

(обратно)

10

Название представляет собой цитату из романа Дугласа Адамса «Жизнь, вселенная и все остальное…» (пер. С. В. Силаковой).

(обратно)

Оглавление

Детективное агентство Дирка Джентли

  Предисловие автора

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

Долгое безумное чаепитие души [10]

  От автора

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35