Киноклуб (fb2)

- Киноклуб (пер. Анна Дмитриевна Осипова) 1352K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Крейг Маклей

Крейг Маклей
Киноклуб

* * *

Глава 1

Как и многие великие идеи, эта родилась благодаря чрезмерному количеству выпитого – в данном случае пива.

Произошло сие знаменательное событие десять лет назад. Мне было девятнадцать, и я учился на втором курсе факультета журналистики в университете Райерсона. Сначала нас было пятеро. В тот вечер мы сидели, набившись в кабинку «Прожектора», ныне давно забытого паба на Квин-Вест. Только что сходили на показ киноклассики – Фрэнсис Форд Коппола, «Апокалипсис сегодня». Демонстрировалась расширенная версия с улучшенной цветопередачей, вырезанными сценами на плантации и целой компанией обнаженных зайчиков «Плейбоя». Мнения о просмотренном разделились. Я от новой версии пришел в восторг. До этого доводилось смотреть галлюциногенную экранизацию романа Конрада о войне во Вьетнаме только на старых, затертых видеокассетах и в пятничном эфире канала Citytv, который имел привычку до десяти часов вечера запикивать слово «мать» в выражении «твою мать» и слово «господня» в выражении «срань господня». Сидя же в битком набитом зале кинотеатра и имея возможность во всех подробностях лицезреть атаку вертолетов под музыку Вагнера, грохотавшую в ушах благодаря цифровой системе объемного звучания, включенной на уровень громкости 11, я понял, что до этого фильма вообще не видел.

– Полный улет! – воскликнул я, отпив большой глоток от первой пинты.

В те времена маленькие частные пивоварни в моду еще не вошли, поэтому в большинстве заведений на выбор предлагались одни и те же пять сортов в разных вариациях – смотря с каким поставщиком владельцы заключили контракт. «Прожектор» также не был исключением из правил. Самое экзотическое, что там можно было заказать, – пиво «Старая Вена», которое теперь мы требуем исключительно шутки ради. Например, если пригласят на свадьбу к дальним родственникам и проходит торжество в маленьком провинциальном городке, в зале Королевского канадского легиона.

Также за столом в тот исторический вечер собрались Руперт Трелфолл, Костас Ксенопулос, Тео Ломан и Дэйв Окслейд – отцы-основатели.

Немудрено, что с такими именем и фамилией Руперт с шести лет настаивает, чтобы к нему обращались исключительно РТ. Дружим мы с четырех лет. Трелфоллы были первыми соседями, с которыми мы познакомились в новом городе, когда наша семья переехала в Уэстхилл. Впрочем, ничего удивительного – мы с РТ были ровесниками, учились в одной школе и играли в одном парке. Остальную часть населения района составляли главным образом пенсионеры, поэтому наша дружба была, можно сказать, неизбежна. Мы с РТ играли в одной бейсбольной команде и вместе поступили в старшую школу, где у нас обоих развилось непреодолимое желание при первой возможности свалить из нашего болотца. РТ тоже был на втором курсе, только изучал музыку. В группе «ООН» РТ начнет играть только через несколько лет. Потом покинет коллектив из-за творческих разногласий. Через полгода альбом группы займет первое место в хит-параде журнала «Биллборд».

РТ с детства был музыкальным мальчиком. Когда нам исполнилось семь, родители записали нас обоих на уроки игры на фортепьяно. В отличие от меня РТ не только сумел продержаться больше пяти занятий, но вдобавок освоил скрипку, гитару и барабаны, причем с такой легкостью, будто с рождения на них играл. В вопросах, касающихся музыки, у РТ на все есть свое мнение. По мере того как росло его мастерство и профессионализм, РТ избавился от застенчивости новичка и начал смело делиться своими взглядами с преподавателями. Те в ответ советовали ученику реализовывать свой творческий потенциал в другом месте. Постепенно эта склонность в любой ситуации высказывать свое мнение распространилась на все сферы его жизни, в результате чего РТ стал известен как человек с невыносимым характером. Зная его много лет, могу подтвердить, что репутация эта заслуженная.

Зато Костас – совсем другой типаж. Познакомились на первом курсе университета. Оба в качестве предметов по выбору предпочли гуманитарные науки. Кажется, Костас тогда усиленно добивался исключения с факультета международных отношений. С экономического в Торонтском университете его уже попросили. А до этого – с факультета бизнеса и делового администрирования в Мохоке. Как нетрудно догадаться, получить образование было не главной целью Костаса. Для него весь смысл студенческой жизни заключался в том, чтобы пьянствовать, знакомиться с симпатичными девчонками и отрываться по полной. Разумеется, насколько позволяют возможности организма. И учебного заведения.

Все это сходило Костасу с рук, потому что его отец Ставрос – управляющий хедж-фондом и состояние его оценивается в миллиарды долларов. Костас по-прежнему живет с родителями в огромной усадьбе в Роздейле. Для того чтобы ее построить, пришлось выкупить и снести три дома. Своими глазами видел, как Костас за один танец запихнул стриптизерше в стринги сумму, которую среднестатистический канадец зарабатывает за год.

До сих пор удивляюсь, почему он тусовался с нашей компанией. Когда напрямик поинтересовался у Костаса, что мешает ему нежиться на палубе собственной яхты где-нибудь в Адриатическом море, тот ответил, что другие представители золотой молодежи нагоняют на него скуку. Мол, этим лишь бы засветиться на престижном благотворительном аукционе или балу. Конечно, сам Костас в бедности не рос. Отец разбогател, когда сыну было лет тринадцать – четырнадцать, но и до этого семья, мягко говоря, не голодала. Тем не менее в великосветских кругах бедняга чувствовал себя не в своей тарелке.

Рядом с Костасом сидела полная его противоположность. Тео Ломан был на три года старше нас и уже устроился на солидную, настоящую работу – служил актуарием в крупной компании, занимавшейся перестрахованием. Что такое «перестрахование», я не знал. Пришлось спрашивать. Тео пустился в подробные объяснения, в общих чертах сводившиеся к тому, что их фирма продает страховки страховым компаниям. Остальная же часть рассказа оказалась невыносимо скучной, полной профессиональных подробностей и слов вроде «суброгация» и «дифференцированные резервы». Все, кто не являются коллегой Тео, значения этих слов не знают – и знать не хотят.

Большего интроверта, чем он, не встречал никогда. Остается только удивляться, как мы умудрились не только познакомиться, но и сдружиться. Одно время РТ работал неполный день в музыкальном магазине «Ультразвук» в районе Аннекс – ныне заведение закрыто. Кажется, однажды Тео заглянул туда в поисках самоучителя игры на электрогитаре. РТ предложил давать ему уроки. Так и разговорились. Дальше основ Тео не продвинулся. Впрочем, для того, чтобы вдохновенно рубить на подключенной к усилителю гитаре песню «Разрушитель», наш Тео недостаточно крепок духом. Однако друга в результате музыкального фиаско приобрел.

Примерно в это же время Тео сделал предложение девушке, с которой встречался еще со школы. Родители невесты, радикальные католики, категорически не желали, чтобы их дочурка жила во грехе в большом городе. Поэтому Тео каждый день приходилось мотаться на поезде из Ньюмаркета в Торонто и обратно. Поскольку у Тео была постоянная работа и пусть маленький, но собственный домик, мы глядели на него снизу вверх, как на взрослого человека, случайно затесавшегося в наш детский сад. Но, несмотря на все признаки зрелости и состоятельности, Тео был робок, как нищая церковная мышь, и собственное мнение высказывал, только если на него хорошенько надавить. Я тогда частенько шутил, что, если столкнуть Тео с Костасом, они аннигилируют, как частица и античастица.

И наконец, в нашу компанию входил будущий муж моей сестры. В те славные деньки он был просто Дэйвом. В Дэвида С. Окслейда превратился, когда вступил в Гильдию режиссеров. Кажется, в списке уже был Дэйв Окслейд. А может, и нет. В любом случае уже тогда он был редкостным занудой, способным вынести мозг кому угодно, и не утратил этой потрясающей способности по сей день. Вот только волос у Дэйва было чуть-чуть больше, поэтому в те времена он не так сильно смахивал на певца Моби, как сейчас. Кинематографическое мастерство Дэйв изучал в колледже Хамбера и искренне полагал, что этого достаточно, чтобы сделать его суждения истиной в последней инстанции.

– Оригинальная версия лучше, – произнес он, наградив меня снисходительной улыбкой, после которой захотелось надеть грейпфрут ему на нос и использовать в качестве соковыжималки. – Сцены на плантации добавляют исторический и политический контекст, который, на мой взгляд, представляется излишним. А зайчики «Плейбоя», продающие себя за две бочки топлива? Сексистские мотивы фильм совершенно не украшают. Но хуже всего сцена, в которой Мартин Шин крадет доску для серфинга. Он смеется! Нет, серьезно – смеется! Как вам это нравится? А потом Роберт Дюваль отправляется искать доску на вертолете. Вся история превращается в чистой воды фарс! Почему бы тогда просто не переснять фильм с Джимом Кэрри в главной роли?

– Сначала собирались снимать Харви Кейтеля, – робко вставил Тео. – Но у него случился сердечный приступ.

– Нет, – поправил я. – Сердечный приступ был у Шина. А Кейтель просто не подошел.

– Костасу понравились сиськи, – сообщил Костас, помахав в воздухе стодолларовым банкнотом, чтобы привлечь внимание официантки.

Уже тогда у Костаса была привычка говорить о себе в третьем лице. Должно быть, нахватался от отца, так толком и не освоившего английский. Но мы на такие мелочи внимания не обращали, потому что имелась у Костаса еще одна неистребимая привычка – платить за всю компанию. К тому же с ним было весело, и денег у него было больше, чем у легендарного Креза.

– Еще всем пива! Выпьем за сиськи!

К тому времени Дэвид встречался с моей сестрой два месяца. Она только что получила диплом повара в колледже Джорджа Брауна и устроилась на работу в ресторан в Данфорте. Недавно они стали жить вместе. Сняли крошечную квартирку в районе Этобико, потому что оттуда Дэйву близко было ездить на учебу. Сестра же добиралась на работу на нескольких видах транспорта и в среднем тратила на дорогу туда и обратно по два часа в день. Мне Дэйв сразу не понравился. Во-первых, он был убежденным консерватором, меня же, наоборот, всегда тянуло налево – в политическом смысле, разумеется. А еще была у него привычка вечно жаловаться на мошенников, получающих пособие обманом, дефицит бюджета и разорительные социальные программы, из-за которых налоги все больше бьют по карману. И это притом, что ни работы, ни недвижимости у Дэйва не было, поэтому налогов он вообще не платил – ни муниципальных, ни региональных, ни федеральных. Вдобавок Дэвид, не чувствуя иронии и нисколько не смущаясь, рассуждал о своем намерении поучаствовать во всех существующих конкурсах на гранты, чтобы добыть денег на свой первый киношедевр. Охватить он собирался и Совет Канады по искусству, и студию «Телефильм». У Дэйва к тому времени были готовы два полноценных сценария: для малобюджетного фильма ужасов и оптимистичной семейной комедии. В первом главный герой, заключенный, вынужден был есть сам себя, чтобы не умереть с голоду. Название у сценария было назидательное – «Диета убивает». А в комедии для всей семьи кошка, больная лейкемией, принимала участие в танцевальном конкурсе. Тут Дэйв решил не изобретать велосипед и назвал свое произведение просто – «Танцующая кошка».

Единственная причина, по которой Дэйв водил с нами компанию, – он недавно приехал из Калгари учиться и никого здесь не знал. Сестра буквально на коленях умоляла взять его с собой в кино. Пусть Дэйв почувствует себя в Торонто как дома. А то он уже стал поговаривать о переезде в Нью-Йорк или Лос-Анджелес, а сестра не хотела срываться с места, пока не встанет на ноги в плане карьеры. Несмотря на то что в Торонто ежегодно проходит кинофестиваль, Дэйв насмешливо именовал наш город «кинематографическим захолустьем». Забавно слышать такое от уроженца городка со звучным названием Коровий Брод.

– Хорошо, признаю: улучшенная цветопередача и в самом деле радует глаз, – смягчился Дэвид. – Но если интересуют вырезанные эпизоды, лучше разыщите пиратскую версию продолжительностью двести восемьдесят девять минут.

– В первый раз про такую слышу, – сказал РТ.

– Сам не смотрел, – вынужден был сознаться Дэвид. – Но вступительный монтаж там длиннее, и вообще, много всего другого… Кажется, песня «The Doors» в этой версии использована полностью, а не частично.

– «The Doors». – РТ презрительно хмыкнул и покачал головой. – Самая переоцененная группа в истории музыки. Правда, потом еще появилась «Nirvana»…

– Думаешь, группу «Nirvana» превозносят незаслуженно? – уточнил Тео.

– Ясное дело! – возмутился РТ. – Группа одной песни. Конечно, никто не хочет в этом признаваться, но если бы не «Повеяло молодостью», кто бы их сейчас знал? Кобейн сам не отрицает, что гитарист из него хреновый. Больше скажу – признался, что стиль позаимствовал у группы «Pixies». Громко-тихо-громко. А вообще, и то и другое – барахло.

– Зато телочки в клипе зачетные, – возразил Костас. – Чирлидерши. Ох и горячие штучки. Костас любит татуировки.

– Значит, «Pixies» тоже не одобряешь? – приуныл Тео.

Недавно он начал интересоваться музыкой, и «Pixies» стали для него потрясающим открытием. До этого слушал только исполнителей, которые нравились его девушке, – то есть главным образом Нила Даймонда и Тома Джонса. Только сейчас Тео начал понимать, что музыка может быть громкой, нахальной, вызывающей и даже опасной. Свои любимые альбомы Тео покупал в одиночестве и наслаждался ими тоже втайне, как другие порнографией.

– «Surfer Rosa» еще ничего, – продолжил РТ. – Но в последнее время и у них пошла тоска зеленая. Из всего альбома «Дулитл» только четыре песни приличные.

– А по-моему, режиссерская версия все равно круче основной, – объявил я, чтобы вернуть беседу в кинематографическое русло. По опыту знал: если позволить РТ сесть на любимого конька, остальным придется до конца вечера выслушивать обличительную речь о том, почему наши музыкальные вкусы скоро погубят западную культуру. Не то чтобы РТ считал, будто с кино дело обстоит лучше, но, по крайней мере, тут я был на твердой почве. Про большинство любимых групп приятеля даже не слышал.

– Не думаю, что сцены на плантации лишние. Наоборот, они многое объясняют. А кража доски для серфинга – эпизод скорее сатирический, чем юмористический. Ну а по поводу сисек… Что ж, эти сцены наглядно демонстрируют, ради чего мужчины, собственно, воюют.

– Неужели ради сисек? – спросил Тео.

– А что, сам бы не отказался! – оживился Костас. – Ради сисек Костас на Марс полетит! Заплатит по тысяче долларов всем женщинам мира, чтобы показали Костасу свои дыньки!

– Когда тусовались в прошлые выходные, – припомнил я, – ты почти достиг этой цели.

– Костас трудностей не боится. Через тернии к звездам!

– В твоем случае – через персональных ассистенток к звездам, – пробормотал я.

– Ну, с кем на этот раз замутил? – поинтересовался РТ.

– Костас своими победами не хвастает.

– Ага, особенно когда нарежется так, что их не помнит, – прокомментировал я и повернулся к РТ: – Знаешь такую симпатичную брюнетку? Детскую программу ведет? Забыл, как называется. Она там еще в фуражке, как у кондуктора, и танцует с тремя куклами. Ну, танцует – два притопа, три прихлопа. И студия так стремно оформлена, в стиле доктора Сьюза – пестренько, аж в глазах рябит…

– «Веселые дразнилки»! – радостно воскликнул Тео, хлопнув рукой по столу.

– Да, что-то вроде того.

– Секундочку, – вмешался РТ. – А ты-то с какой радости так хорошо в детских программах разбираешься?

Тео смутился и пожал плечами:

– Случайно видел. Мельком. Как-то раз переключал каналы и наткнулся.

– Не гони! – отмахнулся РТ. – Каналы он переключал! Спорим, каждую неделю на эту цыпочку любуешься?

– Между прочим, она там даже не каждый раз! – вяло отбивался Тео. – В программе трое ведущих!

– Так и знал! – обрадовался РТ. – Прямо перед теликом себя ублажаешь или все-таки в ванную уходишь? Ах ты, извращенец… педофил…

– С каких пор одним глазком взглянуть на симпатичную девушку – извращение? – отбивался Тео. – А педофилия здесь вообще ни при чем!

– Одним глазком, как же. Ври больше!

– И вообще, ведущей, которую мы обсуждаем, никак не меньше двадцати, – прибавил Тео.

– Надеюсь, – произнес я. – Иначе нашего друга Костаса упекут за решетку.

– Костас не хочет в тюрьму, – подключился к обсуждению тот. – Хотя в старших классах Костас сказал консультанту по выбору профессии, что мечтает работать охранником в женской тюрьме.

Между тем принесли еще пива, и Костас вручил официантке стодолларовую купюру. Бедняжка даже растерялась – сначала лишилась дара речи, потом собралась бежать за сдачей. Костас сказал, что если она за чем-то и должна сбегать, так это за новой порцией пива, а насчет сдачи может не беспокоиться. Девушка ответила чуть испуганной улыбкой и поспешно скрылась в кухне.

– Надо придумать какой-нибудь повод, чтобы почаще собираться, – произнес Тео, окинув взглядом выставленные перед ним две с половиной пинты. Судя по выражению лица, он явно сомневался в своих силах.

– Отличная идея, – поддержал Костас, уже расправившийся с первыми двумя пинтами и принявшийся за третью.

– Какой, например? – спросил Дэвид.

– Моя невеста Дориан состоит в книжном клубе, – проговорил Тео. – Сначала выбирают книгу, которую все должны прочесть, а потом через месяц собираются у кого-нибудь дома и обсуждают. В прошлом месяце хозяйкой была Дориан.

– Извини, приятель, но Костас не читает.

– Нет-нет, я не к тому веду, – возразил Тео. – Просто хотел сказать, что в университете состоял в киноклубе. Очень хорошая организация – обстановка расслабленная, неформальная… Впрочем, нас там было всего шесть человек.

– И что, вы раз в месяц все вместе ходили в кино? – уточнил я. – Как же в феврале и марте выкручивались?

Прокат в это время в помойку превращается – валят в одну кучу фильмы, которым не досталось кинопремий, и разную ерунду, которую только затем и выпускают, чтобы напихать побольше рекламы летних блокбастеров. Ну, организуем мы общество, а в кинотеатрах ничего стоящего.

– Нет, фильмы смотрели у кого-нибудь дома – как с книжным клубом, – ответил Тео. – Собирались и устраивали свой собственный киносеанс.

– Между прочим, классная мысль! – оживился РТ. – Какие фильмы смотрели?

– Любые. Какие угодно. Правда, у нас был клуб любителей кино семидесятых, поэтому единственное условие: чтобы фильм был снят или выпущен в семидесятые.

– Да, хорошего кино тогда было много, – кивнул я. – Но, если подумать, зачем ограничиваться десятью годами?

– Согласен, – подхватил Дэвид. – Ведь тогда за бортом останутся все фильмы французской новой волны! Не говоря уже о немецком экспрессионизме!

– Да-да, именно это и имел в виду, – язвительно пробормотал я.

– Я не предлагал накладывать жесткие рамки, – оправдывается Тео. – Будем смотреть все, что захотим.

– Ну, совсем без ограничений не обойтись, – возразил РТ. – А то вместо фильма кто-нибудь притащит музыкальный клип. Или покажет полсезона телесериала.

– Конечно, – кивнул Тео. – К показу будут допущены только фильмы.

Так родился наш киноклуб. С тем, что без правил далеко не уедешь, согласились все, поэтому решили тут же их сочинить. Весь список кое-как нацарапали на обратной стороне меню. Ныне он висит в рамке на почетном месте в редакции интернет-журнала, который мы с РТ вместе учредили. Брызги пива и пятна от соуса, с которым ели куриные крылышки, давно выцвели, но принципы остались нерушимы.

Киноклуб

Правила

1. Никому не рассказывать о киноклубе.

2. Правило № 1 обязательным к исполнению не является.

3. К показу будут допущены только полнометражные фильмы (то есть продолжительностью не менее семидесяти минут), которые демонстрировались (либо должны были демонстрироваться) в кинотеатрах. Телесериалы, ролики с YouTube и короткометражки не допускаются.

4. Запрещается устраивать просмотр фильма, который уже показывал другой член клуба (бывший или нынешний).

5. Запрещается ругать выбор других членов клуба, даже если в создании представленного фильма принимал участие кто-то из следующих лиц (либо все сразу): Стив Гуттенберг, Уве Болл, Том Шадьяк, Манодж Нелльятту Шьямалан, Адам Сэндлер (исключение допустимо в случае, если режиссером выступал П. Т. Андерсон), Майкл Бэй, Энди Уорхол, Лорна Майклсон, Роб Шнайдер. То же самое касается фильмов, чей рейтинг на сайте IMDb составляет 5 из 10 или ниже.

6. Член клуба, показавший что-то из перечисленного в пункте 5 (не считая исключения), будет немедленно изгнан из наших рядов.

Предлагали и другие правила. Например, специально для Костаса – «никакой порнографии». Однако его любимый киножанр в список решили не вносить, сочтя, что предупреждения вполне достаточно. Когда мужская компания традиционной ориентации устраивает совместный просмотр порнушки, ничего хорошего из данной затеи не получается. В этом пришлось убедиться на собственном опыте на вечеринке в честь дня первокурсника. Сказать, что атмосфера сразу становится неловкой, – значит ничего не сказать. Все сидят молча, уставившись прямо перед собой и избегая встречаться взглядами с другими присутствующими. Начинаешь чувствовать себя как в вагоне метро.

Кто-то предложил установить максимальный лимит на продолжительность фильма – не более трех часов. У этой идеи нашлись и плюсы и минусы. С одной стороны, не придется высиживать киномарафоны вроде «Берлин-Александерплац». С другой, исключается классика вроде «Лоуренса Аравийского» или второй части «Крестного отца». Поэтому данное предложение решено было отклонить. РТ требовал запретить фильмы с субтитрами, но мы с Дэвидом в кои-то веки были единодушны и вместе выступили против. Не хотелось перегружать устав запретами и строгими правилами, превращая чисто развлекательное мероприятие в собрание совета директоров. К тому же свободного места для новых правил на меню не осталось. И вообще, по мере возрастания количества выпитого предложения вносились все более экзотические. Например: «В каждом фильме должны быть сиськи!» или «В каждом фильме должны быть сиськи Дженнифер Коннелли!».

Первый кинопоказ в будущем месяце предстояло организовывать мне. Мы с РТ снимали на двоих крошечную двухкомнатную квартирку на втором этаже старого здания на Голден-авеню в районе Маленькая Италия. На первом этаже располагался рыбный магазин, а напротив – автомастерская, поэтому плату с нас требовали более чем скромную. Однако нет в мире совершенства: из-за двух вышеназванных обстоятельств шум и запах в квартире царили невыносимые. Цитируя поэтическое сравнение Костаса, воняло, «как у Анджелины Джоли между ног». Кстати, РТ живет на том же месте по сей день. Условия, правда, с тех пор улучшились: и рыбный магазин, и мастерская приказали долго жить. Теперь на первом этаже располагается редакция интернет-журнала «Крик Вильгельма», который мы с РТ основали после окончания университета. Но об этом позже.

Сам удивился, сколько времени решал, какой фильм выбрать. В конце концов остановился на «Касабланке».

Знаю, о чем вы сразу подумали: струсил и нашел самый безопасный, беспроигрышный вариант. Фильм, стабильно занимающий место в первой пятерке по версии Американского института киноискусства. Одинаково любимая и критиками, и зрителями черно-белая классика с величайшими кинозвездами в главных ролях. Кино, подарившее нам множество запоминающихся цитат (хотя большинство их почему-то цитирует неправильно), и так далее, и тому подобное. Если хотел подобрать беспроигрышный вариант, было только два пути: или «Касабланка», или «Гражданин Кейн». Последний, по общему мнению, следует считать лучшим фильмом всех времен и народов.

Но вот в чем штука. Сейчас сделаю шокирующее признание: ну не люблю я «Гражданина Кейна», и все тут! Строго говоря, это гораздо более амбициозный, сложный и смелый фильм, чем «Касабланка», снятая Майклом Кертисом год спустя. «Гражданин Кейн» был выпадом против Уильяма Рэндолфа Херста – человека, который в те времена считался кем-то вроде Руперта Мердока, братьев Кох и Билла Гейтса в одном лице. При съемках Грегг Толанд применил много новаторских методов, в том числе впервые использовал линзы с глубоким фокусом, благодаря чему стало возможно выстраивать композиции кадра, о которых до этого и не мечтали. Так был создан визуальный стиль, элементы которого до сих пор можно встретить практически во всех фильмах. Сценарий Орсона Уэллса и потрясающе талантливого Хермана Манкевича одновременно и блестящ, и бесстрашен. Услышав о проекте, Херст пустил в ход все свое немалое влияние, чтобы остановить съемки и запретить показ фильма. А когда «Гражданин Кейн» хоть и не без большого труда, но все же вышел на экраны, Херст наложил строжайший запрет на рекламу фильма в принадлежавших ему СМИ – а тогда это были почти все газеты. Магнат даже пытался выкупить у студии пленку, собираясь сжечь ее. Тем не менее в прокате картина провалилась, а Оскар за лучший фильм достался драме «Как зелена была моя долина». Карьера Уэллса, и до того не слишком успешная, резко пошла вниз. Последующие фильмы выходили в сокращении, безжалостно порезанные продюсерами. В других случаях ему ставили палки в колеса, в результате чего съемки оказывались сорваны. А от остальных проектов Уэллс отказался сам.

«Касабланка» же, наоборот, представляла собой очередную шаблонную мелодраму, из тех, которые студия «Уорнер Бразерс» стабильно выпускала штук по двести в год. Фильм был снят по мотивам пьесы, спектакль по которой поставить еще не успели. Называлась она «Все приходят к Рику», однако из-за успеха фильма «Алжир» сценарий решили переименовать. Увы, даже тогда студии во всем, что касалось маркетинга, следовали принципу стадного инстинкта. «Африканские названия – это тема!» Над сюжетом поработала большая группа сценаристов, после чего снимать фильм доверили режиссеру, для которого английский был не родным языком. Богарт тогда уже стал звездой, но первой величины еще не достиг. Заполучить на главную роль его экранную партнершу Бергман считалось гораздо большей удачей. По ходу дела в сценарий неоднократно вносились изменения, в результате чего многое приходилось переснимать. Чем закончится эта успевшая всем опостылеть история, никто из участников съемок понятия не имел. И вообще, ничего особенного от фильма не ждали.

Результат известен всем – даже тем, кто «Касабланку» не смотрел. Без сомнения, ни один фильм в истории мирового кинематографа не пользуется настолько всеобщей любовью. Причем совершенно заслуженно. Больше великолепных сцен за минуту экранного времени ни в одном фильме не найдете. Хотя надо признать, что в этом смысле картине почти наступает на пятки «Крестный отец».

А реплики! Одна лучше другой! «В Нью-Йорке есть кварталы, майор, в которые я бы не советовал вторгаться». «Кто вы по национальности? – Пьяница. – Это дает Рику право считаться гражданином мира». «Ты ведь меня презираешь? – Если бы я хоть иногда вспоминал о тебе, то, наверное, презирал бы». Заметьте: это даже не самые знаменитые и цитируемые реплики. К сожалению, те фразы якобы из «Касабланки», которые чаще всего цитируют, отношения к фильму не имеют. Например, за всю картину никто из героев не произносит фразу: «Сыграй это снова, Сэм!» Наиболее близкая по смыслу реплика: «Если она это выдержала, то смогу и я. Играй!» Все самые забавные шутки приписывают сценаристам-близнецам Джулиусу и Филипу Эпштейнам. Говорят, на съемочной площадке братья своими розыгрышами доводили Джека Уорнера до белого каления. В конце концов он не выдержал и в отместку заявил на них в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Когда во время разбирательства близнецов спросили, состоят ли они в организациях, ведущих подрывную деятельность, Эпштейны бодро ответили: «Да. В «Уорнер Бразерс».

Для меня – и наверное, для многих других зрителей – остроумные реплики в «Касабланке» – основа, на которой держится весь фильм. Возможно, именно благодаря им он даже спустя столько лет остается все таким же популярным и любимым. Можно сколько угодно петь дифирамбы «Гражданину Кейну», но этот фильм относится к собственной персоне очень серьезно и по части самоиронии определенно проигрывает. Не говоря уже о трогательности и сердечности. Обычно над фильмами не плачу, но сцена в «Касабланке», когда все в кафе хором затягивают Марсельезу, чтобы заглушить поющих нацистов, каждый раз превращает меня в сопливый студень.

А основная ирония заключается в том, что по жанру «Касабланка» – романтическая мелодрама. Но, должен признаться, для меня любовная линия – самая неубедительная часть фильма. Верю ли я, что герои Богарта и Бергман безумно влюблены друг в друга? Нет. Имеет ли это значение? Ни в малейшей степени. Короче говоря, сводится все к тому, что я уважаю «Гражданина Кейна», но не люблю его. Так же героиня Бергман восхищается благородным борцом чешского Сопротивления Виктором Ласло, но сердце ее безраздельно принадлежит простому и прямолинейному американцу Рику Блейну.

Единственным членом клуба, который уже смотрел фильм, естественно, оказался Дэвид. В ходе дискуссии он пренебрежительно критиковал «Касабланку» за «конвейерную сентиментальность» и утверждал, что, если фильм приподнялся чуть-чуть выше среднего студийного уровня, это еще не повод его превозносить. Излишне говорить, что после таких рассуждений сам Дэвид в моих глазах отнюдь не поднялся. Кажется, именно в этот момент я понял, что мы с Дэвидом С. Окслейдом смотрим на одни и те же вещи под совершенно разными углами, объединить которые – задача из разряда невозможных. Но, к счастью, «Касабланка» в защите не нуждается. Фильм стабильно занимает верхние позиции в десятке лучших фильмов всех времен. Чаще всего «Касабланка» на третьем месте, но ниже пятого не опускается никогда. С человеком, который не любит «Касабланку», приятельствовать можно, но крепко дружить – никогда. В чрезвычайных обстоятельствах, когда дружба проверяется на прочность, одни хором запоют «Стражу на Рейне», а другие – Марсельезу. У нас же с Дэвидом никакого дуэта не получится, каждый затянет свою песню.

Но остальные фильм хвалили. Дэвид, конечно, настоял, что теперь его очередь. Заниматься угощением предоставил моей сестре – ну хоть в чем-то повезло. Для показа выбрал очень некачественно переписанную копию «Четырехсот ударов». Причем название подчеркнуто произносил исключительно на французском языке.

Я, конечно, хорошо отношусь к фильму Трюффо, но это совсем не та вещь, под которую можно расслабиться субботним вечером за домашней лазаньей и пивом. Хотя насчет расслабления, пожалуй, ошибся. Когда после финального статического кадра в комнате стало тихо, отчетливо послышался угрожающий рокот – как оказалось, это был храп Костаса. Все присутствующие сидели и молчали, поэтому единственным другим звуком в комнате были приглушенные крики соседей сверху, ругавшихся на фарси. Торопясь прервать неловкую паузу, Дэвид принялся читать подробную лекцию о французской новой волне и ее влиянии на современный кинематограф, от Содерберга до Тарантино. Дэвид, наверное, вещал бы еще долго, но тут Костас вздрогнул, проснулся и предложил всем вместе пойти в бар. Тео отпросился, сказав, что дома его ждет невеста. Думал, Дэвид тоже откажется – ну не бросит же он в самом деле сестру одну наводить порядок на кухне! Однако Дэвид с радостью согласился продолжить дискуссию в питейном заведении. Я же рассудил, что перемена места как нельзя лучше способствует перемене темы, поэтому тоже пошел. РТ присоединился.

Было это почти десять лет назад. Рад сообщить, что наш киноклуб все еще продолжает свою работу. Однако с тех пор многое переменилось – во всяком случае, для меня. Для остальных же… Не сказал бы.

Глава 2

В этом году мне исполняется тридцать. В детстве девятнадцатилетние парни казались зрелыми мужами. Но, когда самому стукнуло девятнадцать, ни зрелым, ни хотя бы просто взрослым себя не почувствовал. Должен сказать, что за прошедшие десять лет ощущения не поменялись. Правда, кое-какие атрибуты, которыми полагается обладать взрослым людям, у меня имеются – отдельное, пусть и съемное жилье, постоянная работа и хрустальный графин, которым даже один раз пользовался по прямому назначению. Так что, думаю, экзамен на зрелость можно считать сданным на крепкую троечку.

На цифры в документах внимания не обращаю, так называемым вехам и этапам значения не придаю, поэтому предстоящий тридцатилетний юбилей меня совершенно не беспокоит. Списков дел, которые надо обязательно успеть сделать до тридцати, тоже не составлял.

В голову не приходило ставить себе ультиматумы и решать, что до тридцатого дня рождения и ни днем позже я обязан прыгнуть с парашютом или побывать в Париже. Второй пункт, кстати, выполнил, но по дороге желание выпрыгнуть из самолета не посетило. Должно быть, Тео виноват. У него, как у профессионала, есть доступ к статистике несчастных случаев. Представить себе не можете, сколько людей каждый год гибнут или получают тяжелые травмы из-за самой обыкновенной гравитации. Ее, а вовсе не гипертонию, следует признать молчаливым убийцей. Разумеется, за исключением тех случаев, когда жертвы орут всю дорогу до земли, обнаружив, что забыли парашют под сиденьем.

Год основания киноклуба оказался для меня знаменательным еще по одной причине: я опубликовал свой первый роман. С перерывами трудился над ним четыре года – то бросал, то снова брался за дело. На первом курсе как бы случайно разговорился с преподавательницей, которая сама являлась автором двух книг, и попросил прочесть мой труд. Преподавательнице рукопись понравилась настолько, что она согласилась передать книгу своему литературному агенту. Ему рукопись понравилась настолько, что он разослал ее в несколько издательств. Одному из них рукопись понравилась настолько, что ее – о чудо – напечатали. Вышла книга, когда я уже перешел на третий курс. Мой труд получил парочку малоизвестных премий и продавался достаточно хорошо, чтобы дать автору возможность не спешить с поисками работы сразу после получения диплома. Последнее обстоятельство оказалось очень удачным, поскольку работы тогда все равно не было. Правда, меня с радостью готовы были принять в качестве стажера в одно из крупных ежедневных изданий – если, конечно, я ничего не имею против двенадцатичасового рабочего дня и отсутствия зарплаты. Мне предложение соблазнительным не показалось.

РТ завершил образование в одно время со мной, и перспективы трудоустройства у него тоже были, мягко говоря, не радужные. Устроился официантом, однако был уволен. Так РТ сменил несколько ресторанов, а в свободное время пытался раскрутить свои музыкальные проекты. Но распады новых групп происходили с той же регулярностью, что и увольнения. Причем история всегда выходила одна и та же, будто под копирку. На одном из живых концертов, на которые РТ ходил регулярней, чем на работу, он знакомился с единомышленниками. Совместная любовь к малоизвестной прогрессивной рок-группе семидесятых или джазовому барабанщику шестидесятых сразу связывала этих меломанов крепкими узами. Если новые знакомые тоже музицировали – а чаще всего так оно и было, – пару недель они в свое удовольствие баловались любимой забавой в подвалах, гаражах и заброшенных складских помещениях. Одновременно пара пыталась понять, куда ведут их отношения. Но увы – счастье обычно длилось недолго. Стоило РТ уличить друга в измене музыкальным идеалам или тайной порочной страсти («Как можно любить Боба Моулда? А «Judas Priest»? Пасть так низко!..»), и союз всей жизни незамедлительно расторгался.

Поначалу я еще пытался взывать к его благоразумию:

– РТ, сними наконец розовые очки и признай, что идеала не существует. Маленькие недостатки – это нормально, у всех они есть. Придется стерпеть пару слабостей, иначе до конца карьеры так и будешь выступать в одиночестве. А твоя специальность, напомню, ударные. Жаль тебя разочаровывать, но ни разу не слышал, чтобы барабанщик один собрал стадион Мэдисон-сквер-гарденс.

Но РТ лишь печально качал головой и пытался объяснить, почему для него принцип «стерпится – слюбится» неприемлем.

– Нет, тебе не понять. Только не обижайся, приятель, но ты в музыке ни хрена не смыслишь. От «U2» балдеешь. О чем тут еще говорить? Но ты-то в музыканты лезть не пытаешься, поэтому меня твои вкусы не смущают. А в нашем деле компромисс смерти подобен. Согласен, звучат твои советы разумно. Но боюсь, такими темпами скоро докачусь до того, что буду выступать на разогреве на ковбойском фестивале в Калгари, распевая кавер-версии песен Бон Джови перед кучкой пьяных олухов, для которых что Бон Джови, что «Бон Айвер» – одно и то же. А это, друг мой, музыкальная смерть.

Примерно тогда мы и решили основать интернет-журнал о кино, музыке, искусстве. Назвать решили в честь классического звукового эффекта, который используют в кино, когда кто-то, например, падает с большой высоты или оказывается пронзенным стрелой, – «Крик Вильгельма». Тогда нам эта идея казалась крутой. Сначала дела шли вяло. РТ писал рецензии на новые альбомы – чаще всего уничижительно-язвительные. Я пытался договориться об интервью с одним из трех-четырех музыкальных коллективов, которые одновременно бы нравились РТ и согласились дать интервью нашему скромному изданию. В свободное от этого многотрудного занятия время писал рецензии на фильмы и книги. Со временем у нашего журнала даже появились постоянные читатели – в основном благодаря скандально известному интервью, которое РТ брал по телефону у Билли Коргана. Первый вопрос был такой: «Скажите, вы нарочно пишете дерьмо или оно рождается спонтанно, в процессе импровизации?»

Как вы, наверное, уже догадались, после такого начала о светской беседе не могло быть и речи. Полный текст интервью в письменном виде, то есть все три минуты двадцать две секунды, был выложен на нашем сайте. Его у нас мгновенно расхватали многочисленные новостные ресурсы. За четыре часа сайт нашего журнала посетило больше народу, чем за все предыдущие четыре месяца. Нами даже заинтересовались рекламодатели. Как раз в это время рыбный магазин на первом этаже закрылся. Владельца арестовали за то, что организовывал нелегальные бои рыб с угрожающим названием «львиная скорпена». Освободившееся помещение арендовали мы и устроили там редакцию. Я был занят встречами с читателями и прочей рекламной ерундой, поэтому почти вся административная и хозяйственная работа легла на плечи РТ. Друг таким распределением обязанностей остался недоволен и предложил нанять помощника. Разговор шел по телефону. Я, совсем обалдевший от бесконечных перелетов, сидел в аэропорту то ли Ванкувера, то ли Виннипега, поэтому согласие дал не думая, на автопилоте.

Так РТ ввел в нашем журнале программу для стажеров. Состояла она в следующем: выбрать из соискателей самую привлекательную кандидатуру женского пола, сваливать на нее всю работу, которой неохота заниматься самому, по возможности затащить в постель, а год спустя под тем или иным предлогом выставить за дверь, чтобы освободить место для следующей. Я предупреждал, что из-за этих его «испытательных сроков» у нас могут быть проблемы, так что лавочку пора сворачивать. Но РТ поступил с этим моим советом так же, как и со всеми предыдущими, то есть полностью проигнорировал.

– Между прочим, это называется «сексуальные домогательства на рабочем месте»! – взывал к совести РТ я. – Используешь свою власть над этими бедными наивными девушками, готовыми от отчаяния ухватиться за любую работу! Допрыгаешься! Что будем делать, если одна из твоих стажерок в суд побежит?

– Расслабься, – отмахнулся РТ. – Эти девушки всего на пару лет моложе нас с тобой. Какая наивность в таком возрасте? Ну а то, что они хотят со мной переспать… Что ж, при моем роде занятий это неизбежное зло. Я ведь музыкант. Чтобы завоевать знойную красотку, мне вовсе не обязательно использовать для этого должность редактора в убогом интернет-журнальчике. И вообще, с каких пор тебя начали интересовать дела редакции?

Последнее обвинение было справедливым. Журнал я и впрямь совсем забросил. Был слишком занят, участвуя в рекламной кампании первой книги и одновременно работая над второй. Увы, не было времени следить, какому именно мастерству РТ обучает наш персонал.

Насчет музыкальной успешности он тоже говорил чистую правду. Во всяком случае, РТ в кои-то веки удалось в первые же пять минут не рассориться с группой аж из нескольких человек. Коллектив под названием «ООН» являлся андерграундным, однако уже начал набирать вполне весомую популярность. Их дебютный сингл «Стандарты не для нас» даже привлек внимание звукозаписывающих компаний. Два раза бывал на концертах «ООН» и успел познакомиться с другими музыкантами группы. Солист и гитарист были однояйцовыми близнецами. Они были родом из Норвегии и смахивали на двух белых медведей – высоченные, здоровенные блондины. Во время выступлений стояли по разные стороны сцены в одинаковых черных костюмах. А еще у них была привычка меняться местами и во время мероприятий и интервью выдавать себя друг за друга. Рыжая бас-гитаристка родом из Монреаля одевалась так, будто до «ООН» играла в женской панк-группе семидесятых, и почти не говорила по-английски. А татуированный с ног до головы клавишник всегда выступал в черном сомбреро. Весь коллектив вместе смотрелся как причудливый гибрид готической группы и фанк-коллектива «Parliament-Funkadelic».

Тем не менее песни у них были хорошие. На мой вкус, немножко грубоваты и сыроваты, зато энергия во время выступлений била не просто ключом, а фонтаном. Музыка была бодрая и настолько своеобразная, что, один раз услышав песни «ООН», потом их нельзя было ни забыть, ни перепутать с чем-то другим. Их направление представляло своеобразное сочетание «Joy Division», «Talking Heads», «My Bloody Valentine» и «The Spinners».

Первые живые концерты группы проходили в крошечном клубе на Джон-стрит под названием «Дядюшка Боб» (ныне приказавшем долго жить). Там торговали алкоголем без лицензии, однако «ООН» медленно, но верно поднимались вверх по пищевой цепочке. РТ уходил на выступления и репетиции почти каждый вечер. Группа как раз записывала первый альбом и планировала приурочить к дате его выпуска тур по Канаде. Вместо того чтобы продаться одному из крупных звукозаписывающих лейблов, ребята решили продвигать свою музыку сами.

Дела шли хорошо, перед коллективом открывались новые горизонты.

И тут РТ, конечно, пришел к выводу, что группа обмельчала и выродилась. Другие музыканты для альбома хотели перезаписать некоторые из лучших песен и сделать ремиксы. РТ, конечно, был категорически против. Первоначальные версии казались ему идеальными. Менять их – только портить. Новые песни группы РТ тоже не нравились. Ширпотреб, говорил мой друг. Независимый коллектив на его глазах превращался в кучку презренных конформистов, променявших свободу творчества на погоню за наживой.

Страсти накалялись, и закончилось дело тем, что РТ из группы выгнали. Или он сам ушел – смотря чью версию событий вы слышали. Зная РТ, предполагаю, что его, как обычно, уволили. Впрочем, какое это имеет значение? В любом случае ему заплатили последний гонорар, а право на исполнение сочиненных им песен группа закрепила исключительно за собой. На место РТ взяли двоюродного брата бас-гитаристки, который по-английски говорил еще хуже, чем она.

Через полгода дебютный альбом «ООН» под названием «Октан» занял шестнадцатое место в хит-параде журнала «Биллборд», а еще через три недели добрался и до первого. В основном способствовал успеху тот самый написанный при непосредственном участии РТ сингл «Стандарты не для нас». Позже песню использовали в рекламе нового айфона. Потом «ООН» отправились в мировое турне, попали на обложки «Роллинг Стоун» и «Кью», выступали в программе «Субботним вечером в прямом эфире» и стали хедлайнерами фестиваля в Гластонбери.

Музыкант благоразумный с достоинством признал бы поражение, начал бы с чистого лица с другим коллективом, фиаско записал бы в разряд неприятного, но полезного опыта и впредь учился бы на своих ошибках. Все вышеперечисленное – прямая противоположность того, как поступил РТ. Вместо этого поместил на сайт «Крика Вильгельма» длинную статью, в которой подробно излагал свою версию событий, прозрачно намекая, что своим триумфом группа обязана ему. Но когда адвокаты группы пригрозили подать в суд, статью пришлось убрать. За это РТ обозвал меня жалким трусом и заявил, что у «ООН» кишка тонка, поэтому надо было идти ва-банк. Я напомнил, что у его бывших товарищей по группе, в отличие от нас, есть миллионы на адвокатов. Если РТ немедленно не запишет платиновый альбом, мы помрем с голоду, не дождавшись окончания судебного процесса.

Пришлось РТ ограничиться разгромными статьями об альбомах, синглах, концертах и любом другом творчестве группы, с которым ему удавалось ознакомиться. Как-то раз РТ написал критическую статью объемом в пятьсот слов о посте одного из участников «ООН» в «Фейсбуке». Пытался втолковать РТ, что во всем надо знать меру. Вдобавок от его мстительности страдает наш собственный журнал. Когда-то преисполненные энтузиазма рекламодатели теперь в нас разочаровались. РТ больше всерьез не воспринимали. Бедняга превратился в ходячий анекдот. В шутку его прозвали чокнутым незаконнорожденным сыном Стю Сатклиффа и Пита Беста, первых уволенных барабанщиков «Битлз». Посещаемость сайта упала почти до нуля. Заглядывали к нам только интернет-тролли, почуявшие легкую мишень. Еще бы – одного хэштега было достаточно, чтобы спровоцировать РТ на обильные и комичные в своей нелепости потоки брани.

Чтобы заставить приятеля взяться за ум, пришлось пригрозить закрыть журнал. С этого момента РТ поклялся не писать про «ООН» ни единого слова, и мы договорились больше эту группу не упоминать – даже в разговорах. Теперь РТ снова пишет сокрушительные рецензии о творчестве других музыкантов, а в свободное время сидит за синтезатором. Говорит, что работает над ретро-прогрессивной панк-оперой, что бы это ни означало. РТ по-прежнему спит со стажерками, которых меняет как перчатки. Препираться с ним на эту тему перестал, иначе наше дружеское общение рисковало обернуться сплошными спорами. Если никто не затевает публичных скандалов и не грозится нас засудить, мое дело сторона.

Тем более что у меня тогда своих проблем хватало. Права на экранизацию моей книги приобрела киностудия. Правда, агент предупредил, что это обычная практика – права студии на всякий случай скупают пачками, а чести увидеть свое произведение на экране удостаиваются считаные единицы. Поэтому мне остается только положить денежки в карман и бежать, пока руководство студии не опомнилось. Вдобавок издательство, выпустившее книгу, купило другое, гораздо более крупное американское издательство, которое теперь требовало, чтобы я предоставил им рукопись второй книги. В этом их намерения совпадали с моими. Взял аванс, предоставил РТ рулить журналом, как умеет, и на год окопался за письменным столом. Затем отослал в издательство законченный роман.

Редакторы посовещались и постановили, что я написал полное дерьмо.

Хотя, возможно, тут я все-таки сгустил краски. Агент просто тактично намекнул, что в издательстве, скорее всего, ждали чего-то более похожего на первую книгу. Мой предыдущий роман имел успех. Конечно, не такой, как бестселлеры Стивена Кинга или Джона Гришэма, но для книги неизвестного автора моя продавалась вполне прилично. Поэтому издательство рассчитывало, что я напишу еще что-нибудь в том же роде. Новая же книга разительно отличается от предыдущей и по стилю, и по содержанию, поэтому издательство беспокоилось, что продать ее будет трудно. Для них я – бренд и поэтому должен занимать четко определенную рыночную нишу. Короче говоря, если хочу, чтобы мои книги и дальше попадали в списки лидеров продаж, самое время подумать над своим поведением. Агент предложил представить, что будет, если Кинг вдруг начнет писать любовные романы, а Гришэм – средневековое фэнтези.

Год ушел на бесплодные переговоры. Сначала издатели категорично заявили, что книгу мою печатать не будут. Потом намекнули, что готовы уступить, если внесу несколько небольших правок. Мне предложенные изменения не понравились. В конце концов решил, что легче написать другую книгу. Но эта рукопись их тоже не устроила.

Тут дела пошли совсем уж неважно. Я готов был вернуть аванс за вторую книгу, но издательство отказалось. Тогда предложил расторгнуть контракт. Поскольку они все равно не собирались печатать мои произведения, такое разрешение ситуации, казалось бы, являлось самым разумным для всех заинтересованных сторон. Но и тут меня ждал отказ. Так я понял, что – увы и ах! – очутился в полной юридической и творческой западне. Согласно условиям, публиковаться где-либо еще запрещалось, а это издательство мои книги печатать категорически не желало.

Так прошел еще год. Дошло до того, что после многочисленных разговоров на повышенных тонах мой агент просто перестал брать трубку. Связался он со мной только несколько месяцев спустя. Встретились в офисе агентства на улице Блур, где он и сообщил, цитирую, «самые приятные новости, которые возможны при сложившихся обстоятельствах».

Издательство готово напечатать вторую рукопись, но при условии, которое обсуждению не подлежит. Я должен внести в текст любые два из двенадцати изначально рекомендованных изменений. К тому моменту мне так опостылела эта бодяга, что согласен был на все, лишь бы отделаться. Обложку сделали некрасивую и не соответствующую сюжету, а потом просто выкинули книгу на рынок, будто в мусорное ведро, даже не попытавшись хоть немножко ее продвинуть.

Несмотря на все это, продавался роман вполне терпимо, но далеко не так хорошо, как первый. Не скрою, был разочарован, хотя к тому времени голова у меня была занята другим. Случилось чудо – началась подготовка к съемкам фильма по моей первой книге! Мне позвонили, чтобы проконсультироваться по первому черновому варианту сценария. Предстояло общаться с режиссером и продюсерами, а также выезжать на съемки и участвовать в кастинге.

Режиссера звали Питер Гидеон, и был он всего на четыре года старше меня. За плечами у него был снятый для канала HBO неудачный пилотный выпуск сериала «Дури еще хватает» – о пограничнике, работающем на мексиканский наркокартель. Вторая его работа – малобюджетное независимое кино, которое не рискнули выпускать в кинопрокат и ограничились DVD. Тараторил Гидеон со скоростью тысяча слов в минуту. Зато, судя по тому, что все же удалось разобрать, книгу он прочел, и она ему понравилась. Я рассудил, что это два вполне весомых плюса. Режиссер хотел пройтись со мной по всему сценарию, страница за страницей, чтобы убедиться, что черновой вариант нигде не отходит от «духа» книги. Половину героев романа выкинули, зато добавили двух новых. Концовку изменили, а всю середину переделали практически до неузнаваемости. Поэтому я недоумевал, о каком «духе книги» речь и зачем им вообще нужен, однако возможности поучаствовать в съемках был только рад. Впрочем, готов был на что угодно, лишь бы не разжигать новый конфликт с моим многоуважаемым издательством.

Гидеон познакомил меня с несколькими кандидатами на главные роли. Среди них оказалась претендентка на роль главной героини. Жила она в Торонто, и звали ее Натали Артисс. Еще маленькой участвовала в детских передачах, потом играла небольшие роли в телесериалах и снялась в нескольких фильмах. Ни один из них на экраны, правда, не вышел, но Гидеон был убежден, что нам она подходит идеально.

– «Киномеханика хаус» ее кандидатуру не одобряет, – по секрету поделился со мной Гидеон, когда мы вместе корпели над сценарием. – Говорят, нужна актриса с бо́льшим опытом. Но если ты меня поддержишь, пожалуй, уступят.

«Киномеханика хаус» – это название киностудии. Руководил ею бывший каскадер, ушедший на покой после того, как лишился левой ступни во время съемок драки на заброшенном складе в фильме с Джейсоном Стэйтемом в главной роли. Видимо, рассудил, что, если перейдет по другую сторону баррикад, то есть камеры, у него будет больше шансов сохранить оставшиеся конечности в целости и сохранности.

– Не представляю, на что они рассчитывают, – продолжал Гидеон. – Можно подумать, с нашим бюджетом можно пригласить на роль Дженнифер Лоуренс. У нас даже на гомеопата Дженнифер Лоуренс денег нет!

– Хорошо еще, что не надо ничего взрывать, – попытался утешить его я.

– Смеешься? В наше время, чтобы что-нибудь взорвать, нужно, чтобы в фильме присутствовала скрытая реклама как минимум десяти китайских компаний. Думаешь, как сняли последних двух «Трансформеров»? Теперь все фильмы рассчитаны на тринадцатилетних мальчишек из Пекина. Куда катится кинематограф?..

Я спросил, что конкретно должен сделать, чтобы повысить шансы мисс Артисс на получение роли.

– Просто встреться с ней, и все, – ответил Гидеон. – Расскажи про героиню, дай пару советов. Потом скажи продюсерам, что ты от нее в восторге. Тебя-то они послушают.

Я встретился с Натали Артисс.

Через два месяца мы начали жить вместе. Вопрос о том, кто к кому переедет, однозначно решился в мою пользу. Натали нелегально снимала комнату в маленьком коттедже в Кэббедж-тауне. Соседками ее были четыре студентки, а в подвале работала передвижная парикмахерская для собак. Компания, владевшая домом, принадлежала миниатюрной блондинке родом из какой-то небольшой страны в Восточной Европе. За неделю до того, как мы с Натали начали поговаривать о том, чтобы жить вместе, владелицу компании арестовали. Оказалось, на заброшенных стройках компания выращивала целые плантации марихуаны. Бизнес-леди рассудила, что такими темпами полиция скоро прознает и о других темных делишках компании, поэтому поспешила выселить всех жильцов. Натали была только рада сбежать.

Первые три месяца жили в нашей с РТ квартире. Но в это время мой друг переживал самую болезненную стадию разрыва с «ООН», что делало его отнюдь не самым приятным соседом. Впрочем, возможно, вам нравятся соседи по квартире, которые всю ночь напролет в обнаженном виде слушают тяжелый рок, литрами поглощая энергетические напитки и строча для своего блога длинные гневные посты, озаглавленные «Десять лучших способов прикончить незаслуженно популярного гитариста». Больше всего мне понравился четвертый пункт: «Извлечь сухожилия, высушить, настроить, как низкую струну Е, и задушить ими этого гада». Остальные способы не могу привести из эстетических соображений.

Ничего, чтобы наставить РТ на путь истинный, я сделать не мог, поэтому поступил как трус и съехал. Нашел небольшую квартирку в районе, известном своими многочисленными клубами и ресторанами. Спальня плюс кухня-гостиная. Конечно, дух тут витал совсем не тот, что на старом месте, но, учитывая, что в моем случае речь шла о духе давно забросившего мытье РТ, я решил, что как-нибудь вытерплю этот минус нашего нового жилья. Мы с РТ жили вместе с тех пор, как перебрались в большой город, и теперь я рассудил, что нам обоим пора идти своим путем. Во всяком случае, когда дело касается жилплощади.

Натали новая квартира очень понравилась. Она только что получила постоянную роль в сериале на CTV – играла начинающую юристку. Название у сериала было вполне подходящее – «Эстоппель». Съемки проходили в районе спиртзавода, и Натали радовалась, что теперь почти не придется тратить время на дорогу. Роль была небольшая, но мы рассудили: надо же Натали чем-то заниматься, пока не начнут снимать нашу экранизацию.

А это должно было произойти со дня на день – во всяком случае, такое впечатление у нас сложилось. Сценарий утвердили, кастинг практически завершился, места для съемок были выбраны… Казалось бы, съемочная группа должна была взяться за дело, как и было запланировано, осенью. И наверное, взялась бы, но одна из европейских компаний, вкладывавших деньги в проект, в последний момент вдруг пошла на попятный.

Сюрприз от инвесторов никого не порадовал. Большое количество народу, считавшее, что подыскало себе работу до конца года, и уже рассчитывавшее на соответствующее денежное вознаграждение, теперь останется ни с чем. Ни трудоустройства, ни денег.

Как ни странно, Питер воспринял новость об утрате источника финансирования с олимпийским спокойствием.

– Не дергайтесь, – говорил он. – В нашем деле такое случается постоянно. Продинамили эти инвесторы, найдем других. Вот увидите, скоро желающие в очередь выстраиваться начнут. Так что будьте спокойны – денежки привалят.

Через три дня после этой ободряющей речи Гидеон улетел в Лос-Анджелес снимать пилотный выпуск сериала для канала AMC. В нашем проекте он теперь официально не участвовал. И не он один – Натали уехала вместе с Гидеоном.

Вернувшись домой после особенно неприятной встречи с представителями издательства, обнаружил, что квартира пуста, а на гранитной столешнице в крошечной кухне лежит коротенькая записка. Казалось бы, как писатель я давно должен был привыкнуть к письмам с отказами. Но увы – каждый раз удар ниже пояса. Через некоторое время начинаешь надеяться, что они хотя бы рассмотрели твою кандидатуру и изучили то, что ты можешь предложить, а не сразу списали тебя со счетов как бесперспективного. Верный признак, что твой труд прочли, – приписка от руки на полях. Предлагают прислать в издательство еще что-нибудь через месяц-два. Так у тебя появляется робкая надежда, что причина отказа не в твоем писательском таланте – вернее, его отсутствии.

Должно быть, просто время неудачное. Или тема не соответствует профилю издательства. Или… Или… В общем, любые свидетельства того, что, решив писать книги, ты не тратишь время понапрасну.

Другая разновидность писем с отказами – холодные, сдержанные, чисто формальные тексты. Эти чаще всего печатают на ксероксе тоннами, а потом просто рассылают копии. Обычно такие послания не длиннее объявлений – «Выгул собак», «Детский сад на дому» и тому подобное. Везде отказывают в разных выражениях, но общий смысл всегда одинаковый. Письма не глядя распихивает по конвертам какой-нибудь несчастный стажер, зарплата которому пока что не полагается. В больших организациях таких офисных рабов может трудиться до нескольких сотен человек.

Обычно формальные отказы по всем правилам выглядят примерно так:

«Спасибо. Но нет, спасибо.

Ваша кандидатура нас не интересует. Не могли бы Вы пойти куда подальше и больше не досаждать нам своими жалкими потугами?

Искренне Ваши,

Те, с кем Вам ничего не светит».

Но они хотя бы что-то отвечают. Остальные процентов восемьдесят не снисходят даже до этого.

Я вскрыл конверт и принялся читать. Это отказное письмо относилось ко второй разновидности. Натали писала, что мы слишком поторопились, начав жить вместе (это была ее идея). Ей предложили работу в Лос-Анджелесе, и она никак не могла отказаться. Возможно, нам даже лучше будет несколько месяцев отдохнуть друг от друга и подумать о наших отношениях. В конце Натали выражала надежду, что мы в любом случае сможем остаться друзьями.

Перечитал записку трижды. Убедившись, что все правильно понял еще с первого раза, со всей дури саданул кулаком по стене кухни и сломал средний палец на правой руке.

Почему я отнес записку Натали ко второй категории, а не к первой? Очень просто – правды в ней было ни на грош. Главной причиной неожиданного бегства Натали являлось совсем не то, о чем она писала. Позже узнал из других источников, что они с Питером Гидеоном раньше встречались. Теперь стало понятно, почему он так настаивал на ее кандидатуре. И не прогадал – недавно между ними снова завязался роман. Посчастливилось Гидеону и в карьерном отношении: случайно узнал, что режиссер, который должен был снимать пилотный выпуск в Лос-Анджелесе, перед самыми съемками отказался от проекта по причине… да-да, угадали, творческих разногласий. Гидеон воспользовался тем, что новый режиссер требовался срочно, и предложил свои услуги. Вдобавок сумел пристроить свою кинозвезду на маленькую рольку второго плана.

Я решил повести себя как взрослый, зрелый человек и рассудил: если снова придется иметь дело с Питером Гидеоном, наши «творческие разногласия» продуктивной работе не помешают. Помешать ей могут другие обстоятельства. Например, если Гидеона до смерти забьют крикетной битой, утыканной ржавыми гвоздями, потом сбросят с высоты восьмого этажа в яму с огнем, а пепел растопчет носорог, страдающий синдромом раздраженного кишечника.

Пришлось ехать в больницу накладывать гипс, в результате чего писать не мог даже при всем желании. Хотя издательство уже давно грозно дышало мне в спину, требуя обещанных правок. Впрочем, в таком настроении ничего достойного я бы все равно не настрочил. Что хорошего может написать исполненный горечи, озлобленный человек, сердце которого разбито на мельчайшие осколки и не подлежит восстановлению? Так у нас с РТ снова появилось много общего. Даже начал подумывать о том, чтобы опять перебраться в старую квартиру над редакцией. Но увы – преждевременно съехать не получалось: в случае нарушения условий аренды пришлось бы выплатить целое состояние.

Только злобная паранойя недооцененного музыканта РТ помогла мне не опуститься на самое дно после измены Натали. Конечно, неприятно это признавать, но, когда у тебя проблемы, нет лучше способа поднять настроение, чем пообщаться с тем, у кого дела обстоят еще хреновее. Да, моя девушка (отныне известная просто как «эта») сбежала к какому-то несчастному режиссеришке, но зато я не сижу целыми днями в грязной, захламленной спальне в шляпе из фольги и не сочиняю пятиактную оперу под названием «Развратник Шеймас и шлюхи Торонто. История побед и злоключений». Как сказал бы рок-музыкант Моррисси, никто не любит, когда друзья добиваются успеха. Но когда они кипят от бессильной злобы и зависти – вот тут мы действительно взбадриваемся.

Некоторое время после разрыва с Натали старался держаться от девушек подальше. Пару раз встречался со случайными знакомыми, но интрижки эти длились от пары недель до пары месяцев – дальше дело не шло. Мой недуг Тео в шутку называл посттравматическим синдромом – как у солдат после войны, только с девушками. Самые безобидные случаи или вопросы, которые задавали мои новые знакомые («Какая у тебя красивая кухня! Ты что же, и почту здесь держишь?» или «Смотрел новый сериал на AMC? «Вендиго»? Ох и страшный!»), заставляли меня тупо застыть с бессмысленным выражением лица, пока в голове проносились воспоминания о тех испытаниях, которые мне пришлось пережить на любовном фронте. Поэтому на любовном фронте решил взять тайм-аут, пока не перестану пригибаться от грохота взрывов, который, кроме меня, никто не слышит.

Зато другим членам киноклуба на этом поле битвы посчастливилось больше. Тео и Дориан поженились. Через два года у них родилась девочка, еще через три – мальчик. Тео по-прежнему трудится актуарием в той же страховой компании, хотя за это время его успели пару раз повысить, и теперь наш друг дослужился до заместителя начальника отдела. Или что-то вроде того. Откровенно говоря, не считая собраний киноклуба, видимся мы с ним редко. Во-первых, Тео, в отличие от нас, оболтусов, человек семейный, а во-вторых, он состоит в клубе любителей спортивного бега, двух разных командах по игре в алтимат-фрисби и любительской футбольной сборной, а еще каждую неделю берет уроки игры на гитаре. В прошлом году поучаствовал в забеге «Из грязи в князи». Это те же гонки на выносливость для многоборцев, только с колючей проволокой, грязевыми болотами и многочисленными способами унижения участников. Потом Тео восторженно заявил, что в первый раз поймал столько кайфа. После чего с гордостью показал фотографию, на которой он, голый по пояс, бежит по рву, наполненному коричневой жижей, а парни, стоящие по обе стороны, лупят его горящими палками. Что из этого доставило Тео удовольствие, спрашивать не решился.

А у Костаса все шло по-старому. Притворяться, будто получает высшее образование, давно бросил, и теперь работает в компании своего отца. Правда, в качестве кого он там состоит и в чем конкретно заключаются его обязанности, для всех загадка. Насколько можем судить, единственная задача Костаса – развлекать самых выгодных отцовских клиентов, когда те прилетают в Торонто узнать, как поживают их финансы. В общем, работа легкая. Костас с этим делом во сне справится – и, по собственному признанию, неоднократно справлялся. Он по-прежнему живет с родителями, но семейная резиденция настолько велика, что иногда Ксенопулосы не видят друг друга неделями. Отец в последнее время начал поговаривать о том, чтобы уйти на покой и передать семейный бизнес детям – то есть Костасу и его брату Порфирио. Я его встречал всего пару раз, но успел заметить, что Порфирио терпеть не может знакомиться с новыми людьми и находиться в центре внимания – то есть является полной противоположностью Костаса. Предпочитает оставаться в тени и работать с цифрами. Поэтому Костас уверен, что никаких конфликтов из-за передела сфер влияния у них с братом не предвидится. Порфирио будет пахать, Костас – развлекаться, и в целом все пойдет по-старому. Старику Костасу останется только плыть по течению денежной реки, купаясь в долларах.

Моя сестра и достопочтенный режиссер Дэвид С. Окслейд официально вступили в брак два года назад. За это время она добилась больших карьерных успехов и теперь служит шеф-поваром в маленькой, но очень популярной итальянской закусочной в Йорквилле, где пропадает на работе почти каждый вечер. Завершив образование, Дэвид сменил несколько мест работы, и все были его недостойны. Все это время старина Дэйв усердно старается выбить финансирование, чтобы начать съемки малобюджетного фильма ужасов по своему сценарию. Насколько могу судить, план по добыче денег состоит в следующем: целыми днями лежать дома на диване и в свое удовольствие бороздить Интернет, пока жена вкалывает за двоих, зарабатывая на пропитание. Как-то Дэвид записался в волонтеры, чтобы поучаствовать в Международном кинофестивале в Торонто, но был уволен: критиковал фильм Атома Эгояна, находясь в пределах слышимости режиссера. Некоторое время Дэвид трудился ассистентом в Гамильтоне, на съемочной площадке фильма студии «Марвел». Но увы – перепутал кофе для Железного человека с кофе для Тора, за что и был незамедлительно выгнан.

Стараясь дать выход творческому потенциалу, Дэвид обзавелся собственным каналом на YouTube, который теперь усиленно продвигает. Но ни одно из видео, в которых он ищет свой стиль, популярностью не пользуется. Сначала монтировал собственные трейлеры к классическим фильмам, но потом на него едва не подали в суд за незаконное использование объектов авторского права. Пришлось Дэвиду ограничиться трейлерами к собственным фильмам, которые – пока еще – не сняты. Первый, для фильма ужасов, снимали в резиденции Костаса. Я вызвался исполнять обязанности всего постановочного цеха в одном лице, а Костас играл страшное существо, которое, громко шаркая, бродило по дому и кидалось на всех встречных. Всего ролик длился тридцать секунд, но съемки продолжались двенадцать с половиной часов. Значительная часть этого времени ушла на возню Дэвида с занавесками в хозяйской спальне – добивался нужного соотношения света и тени на паркете. Фильм, то есть трейлер, назывался «Один процент населения». Кажется, Дэвид вкладывал в свое произведение социально-политический смысл (богатство зомбирует), но по трейлеру этого не понять. Зато в процессе работы приобрели бесценный опыт – например, узнали, что от полов из каррарского мрамора гораздо труднее отмыть искусственную кровь, чем мы предполагали. В результате больше нам особняк Ксенопулосов в качестве съемочной площадки использовать не разрешили.

Все это было летом. Сейчас январь. Осенью киноклубу исполнится десять лет. Примерно в это же время мне стукнет тридцать. Поговаривали о том, чтобы отметить юбилей нашего общества как следует, в торжественной обстановке. Даже обсуждали, не махнуть ли в Лас-Вегас, но выбрать даты поездки, которые устроили бы всех пятерых отцов-основателей, так и не смогли. Вообще-то у меня на этот год были собственные планы. К юбилею – и моему, и клуба – они отношения не имели, но почему бы не сейчас? Впрочем, решусь или нет, не знаю. Вопрос пока остается открытым.

«Крик Вильгельма» последние года два приносит одни убытки, и я уже не могу себе позволить подкидывать собственные деньги в эту прожорливую топку. Давно бы уже махнул на проект рукой, если бы не РТ. Больше другу податься некуда. К тому же, если больше не будет музыкальной рубрики, в которой РТ злобствует и выпускает пар, сколько душа пожелает, его непременно арестуют, причем в самое ближайшее время. Для него это не просто работа, а способ самовыражаться. А если закрыть «Крик Вильгельма», РТ вовсе слетит с катушек и будет буйствовать еще больше, чем после злосчастной истории с группой «ООН».

Поначалу надеялся, что эту тенденцию на понижение удастся преодолеть, но наши совместные усилия результата не принесли. Пробовали менять дизайн сайта и даже проводили аналитические исследования – проверяли, какие рубрики и статьи вызывают больше интереса. Но все это, увы, не помогло.

Причем проблема не только в деньгах. Идея «Крика Вильгельма» пришла к нам давно, еще в студенческие годы. Тогда был от нее в восторге, но с тех пор она успела мне изрядно опостылеть. Не желаю больше писать рецензии на фильмы. На прошлой неделе РТ жаловался, что пришлось повторно выложить на сайт одну из моих старых статей, потому что я не сдавал новый материал уже три недели. Но, учитывая плачевное состояние наших дел, тратить время и силы на рецензии, которые все равно никто не прочтет, – все равно что грузить товар на тонущий корабль. Или привязывать еще один камень на собственную шею. Из-за плачевного состояния нашего журнала так приуныл, что даже в кино ходить стало неохота.

Пробовал обсуждать дела наши скорбные с РТ. Однако тот лишь отмахивается от моих деликатных намеков и уверяет, что его очередная блестящая идея принесет журналу успех и популярность. Увы, пока этого не произошло. «Крик Вильгельма» катится под откос, и, учитывая, сколь стремительно он это делает, скоро окажемся на самом дне. Поскольку других источников дохода у РТ нет, он вечно сидит без гроша и одалживает деньги у знакомых. У одного стрельнет пять баксов на метро, у другого десять баксов на продукты – и так далее. Знакомым РТ такая манера не по душе. РТ даже заработал в узких кругах прозвище «Доярка». Многие теперь наотрез отказываются ходить с ним в рестораны и пабы, потому что прекрасно знают, чем закончится вечер, – РТ попросит заплатить за свой заказ, клятвенно обещая вернуть деньги, но так этого и не сделает. Хорошо, что хотя бы Костас не следит, сколько народу ему должно. Иначе пришлось бы РТ торговать собственными органами.

Конечно, с момента открытия киноклуба многое изменилось. С тех пор к нам присоединились еще несколько киноманов, но о них расскажу потом, по ходу дела. В хорошем рассказе, как и в хорошем фильме, не должно быть лишних отступлений – всему свое время.

Глава 3

Одно из преимуществ жизни в большом городе – наступление зимы здесь почти незаметно. Если у тебя нет машины и дворником ты не работаешь, можно просто не обращать на нее внимания и сделать вид, будто понятия не имеешь, что это такое. Не желая без лишней надобности бегать по холоду, все, что тебе нужно, можно совершенно спокойно заказать на дом. А если постоянное общение с людьми не входит в круг твоих обязанностей или потребностей, можешь и вовсе сидеть у себя в квартире до самой весны, будто медведь в берлоге.

Однако нынешняя зима – совсем другой случай. За последние три недели снега навалило столько, что тротуары оказались погребены под глубокими слоями, которые не в состоянии одолеть даже снегоуборщики – а уж простые пешеходы с автомобилистами и подавно. Остается дать горожанам один совет: если цель вашей поездки находится больше чем в двух шагах от станции метро, хорошенько подумайте, так ли уж срочно вам туда нужно.

От моего дома до редакции «Крика Вильгельма» двадцать минут ходу. На протяжении трех остальных сезонов это приятная прогулка, но сегодня, когда сворачиваю вправо и выхожу на Дундас, лицо онемело, а пальцев ног и вовсе не чувствую. А ведь оттуда нужно еще пройти полквартала к северу. Именно там находится немного обшарпанное здание из красного кирпича, которое я раньше называл домом. Эта часть города прежде считалась неблагополучной, но потом у рынка недвижимости Торонто случилось очередное раздвоение личности, как у серийного убийцы Нормана Бейтса из фильма «Психо». В результате дома начали расхватывать, как горячие пирожки, еще до того, как их успевали выставить на продажу, причем предлагали за них в среднем на полмиллиона больше, чем просили продавцы.

Сегодня мне предстоят два важных дела, и оба неприятные. Я не из тех, кто торжественно заявляет, что с Нового года начинает новую жизнь, однако принял твердое решение: сегодня наконец скажу РТ, что «Крик Вильгельма» закрывается. Мы не зарабатываем деньги, а теряем, и доходы у меня уже не те, чтобы и дальше поддерживать журнал на плаву. А потом поеду на север, в издательство, где мне наверняка объявят, что книга, которую я сдал в прошлом месяце, их не устраивает. Затем отправлюсь в любимый паб на Бэтхерст-авеню и нажрусь как свинья, хотя еще не будет и трех часов дня. Впрочем, для этой цели сгодится любое питейное заведение – лишь бы находилось поблизости. В такой морозище сразу перестаешь быть разборчивым.

Открываю дверь и вхожу в холл. Здание у нас старинное, построено около ста лет назад, и с тех пор, похоже, ни разу не ремонтировалось. Обставлен офис просто и незатейливо. В нашем с РТ кабинете стоят только два стола с компьютерами. Кухню в последний раз переоборудовали примерно в тот год, когда Нил Армстронг ступил на Луну. И краска, и трубы у нас свинцовые, а электропроводку выполняла та же компания, которая занималась заборами в концлагере Берген-Бельзен. Владельца же все устраивало.

Несколько лет назад он хотел продать помещение нам. Мы рассматривали идею настолько серьезно, что даже пригласили инспектора, чтобы оценил, насколько наш офис и остальные располагающиеся в здании помещения требуют ремонта. До сих пор помню, как спускались также во входивший в наши будущие владения подвал. Дюжий мужчина, которого мы наняли, летом трудился подрядчиком, а в несезон подрабатывал инспектором.

– Что это с трубами? – спросил я, показывая пальцем. – Будто бумажными полотенцами обернуты.

– Должно быть, асбест, – вынес вердикт инспектор, посветив фонариком в указанном направлении. – Не обращайте внимания. Если не трогать, все нормально будет.

– А если трогать?..

– Не советую.

– Почему вот эти трубы другого цвета?

Инспектор приблизился к ним с фонариком и принялся внимательно разглядывать. Раньше я даже не подозревал, что в нашем подвале можно совершенно свободно снимать фильмы ужасов – ни разу там не был. И больше не пойду.

– Так они ж свинцовые. Надо менять. Такие уже давно не ставят, это для здоровья вредно.

– А если мы пьем водопроводную воду? Причем довольно давно?

– Может, это отводящие трубы. Тогда не бойтесь, не отравитесь.

– А вдруг, наоборот, подающие?..

Инспектор усмехнулся.

– Дети с задержками развития есть?

– Нет. Пока вообще никаких нет – ни с задержками, ни без.

– Соберетесь заводить, сходите к врачу. Проверьтесь на всякий случай. Свинец мужскому хозяйству вредит. И мозгу. И еще чему-то. Забыл.

Не знал, шутит этот тип или нет. В школе у меня труда не было. Понадобится установить унитаз или подключить проводку – не буду знать, с какого конца браться за работу. Поэтому с электриками, сантехниками и прочими работниками жилищного хозяйства дружба и взаимопонимание у меня не складывается.

– У вас тут какой-то вентиль… и проходит какая-то труба… – сообщил инспектор, посветив на пол, где змеились затянутые паутиной провода, которые, казалось, лежали там просто так.

– Это плохо?

– Смотря по ситуации.

– В смысле?

– Если дом спалить хотите, тогда хорошо, – заржал инспектор.

Тут я заметил темное пятно на стене, где тонкими чешуйками отслаивалась штукатурка.

– Это, наверное, тоже плохо?

Инспектор подошел ближе, отковырнул пару больших кусков штукатурки от стены и потер между пальцами.

– У вас тут, похоже, черная плесень.

– А что, черная хуже, чем обыкновенная?

– Плесень – это еще цветочки. В фундаменте, кажись, трещина. Вот, смотрите. Видите, замазана?

– Значит, замазывать не надо было?..

Инспектор задумчиво помолчал.

– По-хорошему, тут стену ломать надо. С другой стороны что?

– Э-э… Кажется, улица.

– Тогда вам это удовольствие дорого обойдется. Ох и дорого.

Мы с РТ посовещались и от покупки решили воздержаться. Когда человек, по роду занятий требующий с меня денег, говорит, что его услуги обойдутся дорого, в уме умножаю названную цифру на четыре, и ни разу не ошибся. Для этого подрядчика-инспектора оперировать суммами, на которые можно с нуля раскрутить в маленькой африканской стране космическую программу, – похоже, обычное дело. То, что вскоре после этого я начал подумывать о том, чтобы съехать, – не просто совпадение. Возможно, причину, по которой РТ слетел с катушек, следует искать не только в том, что его выгнали из группы. Видимо, свой вклад внесло содержание свинца в воде и неправильно смешанная карбамидоформальдегидная смола на наших стенах. В любом случае я не желал, чтобы меня постигла та же судьба, и поспешил снять другую квартиру.

Потопав ногами об пол, стряхиваю снег с ботинок. Собираюсь повесить куртку в стоящий в коридоре шкаф, но в нем по-прежнему воняет так, будто там сдох енот, а потом ожил и превратился в зомби. Решаю остаться в куртке. В любом случае отопление у нас эксцентричное. В одних помещениях от жары отклеиваются обои, а в других, если нужен лед, достаточно просто оставить стакан воды минут на пять.

Закрываю дверцу вонючего шкафа, и вдруг из кабинета доносится женский голос:

– Хочешь покажу 3D-макет моей вагины?

Тут бы любой обратился в соляной столп, и я не исключение.

– Вернее, вагина не моя, а одной японской порнозвезды. Девушка наладила бизнес – продает эти макеты фанатам по двадцать баксов штука. Но вообще-то крутая штука. В смысле, для вагины.

Что за ерунда? Заворачиваю за угол и вхожу в редакцию, где моему взгляду предстает сидящая за столом девушка студенческого возраста. Темные волосы заплетены в афрокосички, на каждой – бантики в горошек, одни красные, другие синие. По всей длине левой брови тянется ряд металлических заклепок, а над левой ключицей татуировка, на которой изображен мужчина, похожий на президента Ричарда Никсона. Одета незнакомка в зеленое платье в стиле милитари. Довершают наряд полосатые гетры всех цветов радуги, которые эта особа зачем-то натянула на руки. Заметив меня, в качестве приветствия вздыхает:

– У-ух…

– Вы кто? – решив не ходить вокруг да около, интересуюсь я.

– Шевонн, – представляется девушка. – Мой парень фундаменталист.

– Ты это к чему?..

– Не бойся, не радикальный. Взрывать ничего не собирается. Пока. Но, кажется, уже начал об этом подумывать.

– Понятно.

Хотя понятно мне только одно: должно быть, РТ нанял новую стажерку, таким образом нарушив мой строжайший запрет ни в коем случае этого не делать. Не оставалось никаких сомнений, что на работу эту девицу взял именно РТ. Во-первых, кроме меня, он единственный человек в редакции «Крика Вильгельма», который может кого-то нанять, а во-вторых, Шевонн как раз в его вкусе – женского пола и с прибабахом. Хотя, учитывая последнее обстоятельство… может быть, просто с улицы зашла?

– Я вообще-то не с тобой говорила, но все-таки… Будешь смотреть вагину или нет?

– Показывай.

Как я мог отказаться?

Обхожу стол и гляжу на экран компьютера поверх ее плеча.

– Ну как? – спрашивает Шевонн, увеличив картинку, чтобы мне легче было составить собственное мнение.

– Похоже на чудовищ вроде тех, которых рисовал Ганс Рудольф Гигер, – после некоторых раздумий вынес я вердикт.

– Ты, значит, женоненавистник? – сделала вывод Шевонн. – Для тебя что чудовище, что вагина – одно и то же? Боишься, член тебе откусит?

– Вообще-то я просто искал РТ.

– Понятно. Он вроде говорил, что уходит, но когда вернется, не сказал. Вот уж не представляю, что люди делают с этой штукой, когда распечатают на 3D-принтере. К кукле из секс-шопа прицепляют или как? 3D-принтеры вообще на резине печатают? Может, на латексе?

– Честное слово, понятия не имею.

– Вот мой парень распсихуется, если ему покажу. Ему ведь, наверное, религия запрещает смотреть на искусственные вагины.

– Фундаменталисты – это ведь консерваторы? Что ж, в восьмом веке про 3D-принтеры и не слыхивали.

– Вообще-то мы с ним не встречаемся. Ну, с этим парнем. Просто увидела его сегодня утром в автобусе и представила, будто у нас роман. Какие у нас будут отношения, и все такое. Он, наверное, даже не фундаменталист.

Прерывает нас скрип входной двери, которая сначала открылась, потом закрылась снова. За этим следует гулкий звук шагов на протертой ковровой дорожке и громкая ругань РТ. Через секунду он вваливается в редакцию и ставит перед Шевонн бумажный стакан с кофе.

– Здорово, друг! – радуется РТ, отпивая глоток из собственного стакана. – Не знал, что ты сегодня придешь!

Шевонн склоняется над стаканом, приподнимает крышку и с сомнением нюхает содержимое.

– На плантации, откуда привезли зерна для этого кофе, точно хорошие условия труда? Только представлю, как бедняга Хуан Вальдес и его маленький ослик пашут в поте лица без больничных и бесплатной медицинской помощи, – сердце кровью обливается! Кстати, кто-нибудь знает, чем болеют ослики?

– Не волнуйся, условия у них хорошие, – отвечает РТ. – В кафе около кассы можно взять брошюрку с фотографиями.

Многозначительно улыбаюсь. Редактор, бегающий за кофе для стажерки, – это что-то новенькое. Обычно бывает наоборот. РТ замечает выражение моего лица, но делает вид, будто намеков не понимает.

– Вижу, вы уже познакомились, – произносит он. – Шевонн учится в Уэст-Хилл на журналистку. К нам устроилась на прошлой неделе.

– Пока ты не пришел, мы… э-э… успели немного поболтать, – отвечаю я.

– Я ему показывала свою вагину.

РТ чуть кофе не выплюнул.

– Что?..

– Вообще-то, строго говоря, вагина чужая, но моя, наверное, выглядит примерно так же. А он сказал, что она на чудовище похожа!

– В свою защиту могу сказать, – оправдываюсь я, – что это одна из тех ситуаций, когда все зависит от контекста. РТ, можно тебя на минутку?

РТ кивает на свой рабочий стол, но я качаю головой и указываю на дверь, ведущую в заднюю комнату. Раньше у каждого из нас был свой кабинет, но, когда переехал на новую квартиру, просто забрал ноутбук с собой. В моем случае ходить на работу каждый день не было смысла, поэтому из моего кабинета сделали кладовку. В основном там хранятся коробки со старой коллекцией пластинок РТ, рекламные листовки, сообщающие о концертах и выходе новых альбомов, и прочий мусор. Тот факт, что важный разговор будет вестись не в присутствии Шевонн, а здесь, сразу безошибочно подсказывает РТ, о чем пойдет речь.

– Да, – с пафосом произносит он, едва успеваю закрыть дверь. – Знаю, что ты сейчас скажешь. Но…

– Мы ведь договаривались: больше никаких стажерок! – возмущаюсь я. – Где ты, черт возьми, откопал эту девицу?

– Я уже говорил! – в свою очередь возмущается РТ и садится на коробку со старыми CD. Раньше музыкальные группы постоянно слали их нам по почте в надежде на хорошую рецензию или упоминание в еженедельной колонке РТ. – Учится в Уэст-Хилл. Ну да, признаю: у Шевонн легкая степень расстройства контроля над импульсами. Проще выражаясь, брякает все, что на ум взбредет. Ничего страшного, привыкнешь – перестанешь замечать.

– Проблема не в этом, – возражаю я. – Хотя должен признаться, впечатление твоя новая любовница с непривычки производит сногсшибательное.

– К твоему сведению, я с ней не сплю. Хотя Шевонн постоянно отпускает намеки на эту тему. Правда, с ней трудно судить наверняка… Но я все ее поползновения игнорирую.

– РТ, проблема не в характере этой девицы и не в ее личной жизни, – продолжаю я, – а в том, что она теперь работает у нас! Забыл про наши финансовые трудности?

– Именно поэтому я ее и нанял! – оживляется РТ. – Шевонн нам поможет! В праздники изучал результаты аналитических исследований, и тут будто молния в башку ударила! Эврика! Сразу понял, как спасти журнал!

Едва сдерживаю стон. Осенило РТ уже далеко не в первый раз – гениальные озарения для него обычное дело. Но увы. Вместо того чтобы помочь журналу подняться, гениальные идеи РТ только ускоряют наше падение.

– Что нам нужно, так это привлечь женскую аудиторию! – восклицает приятель. – Вот тебе и решение всех проблем! Среди читателей «Крика Вильгельма» женщин почти нет. Представляешь, как сразу вырастет посещаемость сайта?

Удрученно тру ладонями лицо. Из-за предстоящего неприятного разговора выспался плохо, а головная боль отнюдь не способствует оптимизму.

– И каким же образом двадцатилетняя девчонка с синдромом Туретта поможет нам подняться на вершины богатства и славы?

– Шевонн ведет блог, – ответил РТ. – Читателей у нее, правда, пока не очень много, но для «Крика Вильгельма» ее стиль – как раз то, что доктор прописал. Тебе тоже надо почитать. А лучше сразу покажи своим издателям. С руками оторвут! Пусть напечатают сборник, или альманах, или… в общем, книгу.

– И о чем же она пишет?

– Обо всем подряд. Повседневные мелочи, наблюдения… – отвечает РТ. – Первый пост разместил на нашем сайте еще на прошлой неделе, но ты, наверное, не заметил. Еще бы, ты ведь у нас человек занятой, весь в делах…

РТ отпивает большой глоток кофе и краем глаза зыркает на меня, проверяя, попал ли в цель его выпад, хитро замаскированный под проявление сочувствия, или для меня такие изящные словесные шпильки слишком тонки. Что правда, то правда: за последние несколько лет «Криком Вильгельма» почти не занимался и спихнул львиную долю работы на РТ. Это дает ему право выставлять себя мучеником труда, а меня – кем-то вроде вечно отсутствующего начальника, который время от времени под настроение заглядывает в офис и сразу принимается наводить свои порядки. Раньше я ему даже иногда подыгрывал, но сейчас, по мере того, как нить, связывающая нас, становится все тоньше, пришло время взять дело в свои руки и решительно ее перерезать.

Собственно, за этим я и пришел.

– Послушай, РТ, от «Крика» один убыток. Не могу же я дальше выбрасывать деньги непонятно на что. Журнал придется закрыть.

– Три месяца! – восклицает РТ, порывисто вскакивая на ноги. – Дай всего три месяца! Если за девяносто дней посещаемость хоть чуть-чуть возрастет…

– Предположим, возрасти она должна очень серьезно, а отнюдь не «чуть-чуть»…

– Ладно, ладно, – уступает РТ. – Если дела пойдут немного получше…

– А под «немного получше» ты имел в виду, что журнал начнет приносить прибыль…

– Прибыль? Ну, не знаю. Тут тремя месяцами не обойдешься. – Но потом РТ замечает выражение моего лица и сразу понимает, что на дальнейшие уступки рассчитывать не придется. – Хорошо! Будет тебе прибыль. Через три месяца «Крик Вильгельма» будет приносить доход – или хотя бы перестанет работать в убыток.

Качаю головой и тяжко вздыхаю. Каждый раз одно и то же. Ну почему в редакцию я прихожу с твердым намерением прикрыть эту лавочку, а потом безо всяких уважительных причин иду на попятный?

– Извини, РТ, но знаешь, где у меня уже сидит твой «Крик Вильгельма»? – объявляю я. – Даже если через три месяца журнал и правда станет успешным, я в этом деле больше не участвую.

– Неужели вот так возьмешь и уйдешь? – переспрашивает шокированный РТ. – Но почему?

– Просто в последнее время потянуло на что-то новенькое.

– В смысле? Ты что, уехать хочешь? Или на новую работу устроиться? Зачем? Нет, серьезно – на кой черт тебе менять работу? Круче, чем эта, все равно не найдешь!

Окидываю взглядом сырую, убогую кладовку. Отопление здесь из соображений экономии отключено – ничего, что нужно держать в тепле, мы в этой комнате не храним. Окна грязные, жалюзи сломаны. Старая краска облупилась так, что на стенах живого места не осталось. От решения о сносе наше здание отделяет буквально полнарушения. Совместный бизнес столько раз находился на последнем издыхании, что давно уже может считаться живым трупом. Короче говоря, считать журнал «Крик Вильгельма» крутым может только человек, которому больше некуда податься. Увы – у одного из наших редакторов как раз такой случай.

– Идешь сегодня на показ к Ленни? – спрашивает РТ, чтобы сменить тему.

Ленни Фонг – один из новых членов нашего киноклуба. Мечтает стать стендап-комиком. Два года назад РТ слушал его выступление на вечере свободного микрофона. Весь монолог Ленни посвятил лицемерию рок-звезд-мультимиллионеров, строящих из себя независимых бунтарей. Шутки большинство собравшихся не развеселили, зато РТ привели в полный восторг. Мой друг сразу объявил, что отныне он – поклонник Ленни на всю жизнь. Чтобы иметь возможность идти к своей мечте, Ленни вкалывает сразу на нескольких работах. Сейчас трудится баристой в сетевой кофейне, располагающейся в торговом центре «Торонто Итон Сентр», и официантом в мясном ресторане, а еще дежурит в ночную смену на круглосуточной автозаправке. На последнем из перечисленных рабочих мест Ленни восемь раз становился жертвой ограбления (из них три раза – вооруженного). Ленни говорит, что использует этот опыт в качестве материала для своих монологов. Живет он в темной двухкомнатной конуре, которая находится в подвале в Аннексе. Вторую комнату занимает студент университета. Единственное, что в этой конуре хорошего, – от нее до метро пять минут ходу.

Ленни страдает своеобразной формой раздвоения личности, которая проявляется только на сцене. Стоит Ленни очутиться у микрофона, как из приятного парня он сразу превращается в злобного, агрессивного типа, что во время выступлений оказывается очень к месту: Ленни работает в жанре комедии оскорблений. Нередко у служебного входа его потом подкарауливают неблагодарные зрители, желающие сломать комику нос.

Обычно, принимая у себя собрания киноклуба, Ленни заказывает пиццу из ресторанчика за углом и демонстрирует что-нибудь с Клинтом Иствудом. Уже посмотрели «Перевал разбитых сердец» (единственный известный мне фильм, где кульминацией является вторжение на Гренаду) и «Непрощенного». Последнюю картину Ленни особенно любил и выучил практически наизусть. Сам того не замечая, бормотал себе под нос реплики за несколько секунд до того, как их произнесут на экране. Ощущение было такое, будто фильм посмотрели с суфлером.

– Надо прийти, раз обещал, – отвечаю я на вопрос РТ.

– Круто! – оживился тот. – Тогда поедем вместе.

Понятно, с чего он так обрадовался, – нашел, за чей счет проехаться на метро. Учитывая мою сегодняшнюю уступку по поводу «Крика Вильгельма», приходится признать: РТ совсем обнаглел. Из Доярки приятеля уже пора переименовывать в Вампира. Нет, парень совсем зарвался, пора поставить его на место.

– Ты ведь еще не обедал? – как бы между прочим интересуется РТ. – Может, зайдем перекусим?

– Давай.

– Одолжишь пятерку? Кошелек дома забыл, неохота наверх бежать.

– Конечно, какие проблемы?

– Хочешь суши? За углом открыли новый суши-ресторан. Говорят, неплохой.

– Сегодня больше хочется сэндвич.

– Не вопрос. Заодно для Шевонн что-нибудь возьмем. Она вегетарианка. Вернее, так сказала, но вчера видел, как Шевонн уплетала за обе щеки буррито с курицей.

– Ты с ней точно не спишь? Поклянись.

– Честное слово! Хотя, может быть, это был буррито с тофу. А что, тофу с виду похож на курицу, особенно если нарезать тонкими полосками. Но пахло-то курицей… Надо у нее спросить. На всякий случай.

– Да ладно, пойдем. Шевонн большая девочка и сумеет добыть пропитание и без твоей помощи.

– Ну, не знаю. Боюсь, потом совесть замучает.

Застываю на месте:

– Позволь уточнить. Если я не куплю Шевонн сэндвич, тебя замучает совесть?

– Она ведь наша подчиненная.

– Я, между прочим, ясно сказал: на работу никого не брать.

– А я, между прочим, ясно сказал: эта девушка – наше спасение!

Испускаю страдальческий стон и картинно подношу к глазам руку с часами.

– Ой, прости, совсем забыл. У меня ведь на сегодня назначена встреча! Надо бежать. Может, в другой раз.

Злюсь на себя, что снова поддался на уговоры РТ. Собирался повесить на дверь табличку «Закрыто» и незамедлительно удалиться, а в результате едва не накормил всех обедом. Да, друг мой, с такими дипломатическими способностями тебя впору отправлять вести мирные переговоры между Израилем и Палестиной.

– Ничего страшного, – отзывается РТ. При его образе жизни четкий распорядок приема пищи – непозволительная роскошь, поэтому к отказам РТ относится спокойно. Любому охотнику случается промахнуться. – Ладно, встретимся у Ленни.

Шагаю к двери, терзаемый гневом, чувством вины и смутными опасениями одновременно. Пока мой счет на сегодня – 0:1, и, учитывая, что в следующем тайме предстоит встреча со сборной командой издательства, отыграться вряд ли удастся.

– Слышал новости про «ООН»? – вдруг окликает РТ.

Давненько приятель не произносил вслух этого названия. После ухода из коллектива в результате творческих разногласий РТ именует бывших коллег исключительно «эти говнюки». Но потом появилась панк-группа, которая и в самом деле выступала под названием «Говнюки». Тогда РТ стал звать «ООН» – «Говнюки первые». Короче говоря, неудобств от прозвища стало получаться больше, чем удовольствия.

– Нет, не слышал. А что за новости?

– Новый альбом, запланированный на лето, не выйдет, – сияя, как начищенный чайник, объявляет РТ. – Ходят слухи, что братья друг с другом не разговаривают.

– Близнецы?

РТ кивает:

– Говорят, Гуннар с Юргеном разругались вдрызг. Белые медведи не поделили территорию. Во всяком случае, если верить слухам.

– Неужели «ООН» распались?

У РТ на лице – выражение полной эйфории.

– Ага.

– Напомни, с которым братом у тебя вышли творческие разногласия?

– С Гуннаром. Это тот, который гитарист. Передрал все лучшее у Дэниела Эша и Тома Верлена и думает, будто никто не заметит. Как бы не так, говнюк!

– Полагаю, над темой новой статьи для музыкальной колонки голову ломать не придется?

С тех пор как РТ выгнали из группы, он работает над большой подробной статьей о распаде «ООН» и с нетерпением ждет, когда она наконец понадобится.

– Да уж, это точно! Следи за обновлениями на сайте, старик! Материал появится со дня на день!

– Будет сделано, – киваю я.

Эх, надо было держать руку на пульсе. Если РТ соберется опубликовать что-то, грозящее «Крику Вильгельма» судебными исками, хотелось бы, чтобы свое мнение по этому поводу высказала не только надежда нашего журнала Шевонн.

Глава 4

В издательство прихожу за пятнадцать минут до назначенного времени, и это большая ошибка. Приходится торчать в коридоре целый час, прежде чем меня наконец впускают в кабинет. Причина такой задержки – встреча с новым автором, звездой реалити-шоу Тиффани Лоренцо. За последние полтора года эта юная особа буквально взлетела на вершины славы. Началось все с выступления на ныне снятом с эфира шоу талантов под названием «Покажи себя». Этот призыв мисс Лоренцо восприняла буквально – сплясала на сцене в бикини со стрингами, шевеля губами под фонограмму «Daft Punk». К сожалению, чтобы пройти во второй тур, этого оказалось мало. Но находчивости Тиффани было не занимать: быстренько выложила видео, на котором садилась в машину с разными мужчинами, с которыми якобы занималась внутри сексом, а потом курила что-то якобы наркотическое. Потом трогательно заливалась слезами на двух ток-шоу, рассказывая о своей героической борьбе с наркоманией и нимфоманией. В результате мисс Лоренцо позвали в качестве гостьи на программу «Курс реабилитации». Там она использовала кабинку для признаний, чтобы объявить, что один из мужчин в машине – бывший мэр Торонто. Затем Тиффани выпустила альбом кавер-версий известных песен, который критики встретили, мягко говоря, прохладно – и РТ в том числе. Именно тогда он и разместил на сайте свою самую смешную рецензию, которую написал от имени музыкантов, над песнями которых поиздевалась Тиффани Лоренцо. Следующим шагом в карьере стала главная роль в пилотном выпуске сериала «Шпионы и дроны». Тиффани играла смелую и глубоко преданную делу женщину-аналитика из разведывательного управления. Руководство канала приняло решение ограничиться одним «пилотом», но и этот провал упорную Тиффани не сломил. Она снова удачно выкрутилась – быстренько выскочила замуж за барабанщика из поп-панк-группы «Сперматозоиды». Развод последовал через три недели. Тиффани подала на бывшего мужа в суд за нанесение побоев, за чем последовала очередная серия душераздирающих рыданий в эфире ток-шоу.

А недавно Тиффани пришел в голову очередной способ заставить о себе говорить: мисс Лоренцо решила выпустить автобиографию. Книга будет носить скромное название «История моей жизни», хотя писать ее будет кто угодно, только не сама Тиффани. Мисс Лоренцо слишком занята новым проектом – мюзиклом по мотивам «Дневника Анны Франк», где намерена исполнить главную роль.

Однако книги подписывать и перед читателями выступать Тиффани Лоренцо готова с превеликим удовольствием. Работа над книгой еще даже не началась, а «писательнице» уже выплатили аванс, который, если верить осторожному выражению из пресс-релиза, составил «половину шестизначной суммы».

Когда наконец захожу в кабинет, оказывается, что позвали меня вовсе не за тем, чтобы ругать мою третью книгу. С новой рукописью редактор ознакомиться еще не успела. Она просто хотела сообщить, что студия, которая собиралась снимать фильм по первой книге, продала права на экранизацию другим людям, а те хотят приступить к делу немедленно. Как я понял, одну из мелких студий, входящих в состав большой киностудии, собираются закрывать в конце года, и этот проект как раз годится на роль лебединой песни – низкий бюджет, налоговые льготы, и так далее, и тому подобное. Подготовка к началу съемок уже идет полным ходом. В следующем месяце в Торонто прилетают режиссер и сценарист, чтобы согласовать сценарий, кастинг и места съемок, которые планируется уложить в три летних месяца. Фильм планируют выпустить к Рождеству. По такому случаю издательство собирается к осени выпустить мою книгу в кинообложке. Осталось только разобраться с оформлением.

Сказать, что я сражен наповал, – значит ничего не сказать. Ожидал еще одного скандала, и уж никак не улыбок и хороших новостей. Режиссером будет Фрэнсис Жирол, снявшая фильм «Борьба», который пару лет назад собрал немалое количество положительных отзывов на фести вале «Сандэнс». Правда, в кинотеатрах фильм громким успехом не пользовался и в лидеры проката не выбился, однако, по мнению всех, кто его все же посмотрел, картина была хорошая. Хотел написать рецензию для «Крика», но не успел: из-за низкой популярности «Борьбу» очень быстро сняли с проката. Редактор уверяет, что Фрэнсис Жирол – большая поклонница моей книги и ей не терпится со мной познакомиться. Режиссер сама работала над сценарием вместе со своим постоянным сценаристом Лэйном Позницки. Руководство киностудии осталось довольно, и проекту дали зеленый свет. В этот раз ни о каком международном прокате речи не идет, а значит, теперь съемки, скорее всего, не сорвутся.

– Это же просто замечательно! – восклицает редактор, женщина лет сорока пяти с узким лицом и стоящими торчком кудрявыми волосами. Вынужден признаться, что из-за сочетания характера и прически окрестил ее горгоной Медузой. – Мы все в полном восторге!

Хочу прибавить, что от «Истории моей жизни» они тоже в полном восторге, но вовремя удерживаюсь. Признаюсь, после предыдущего провала оптимизма редактора не разделяю, но, впрочем, попытка не пытка.

Двадцать минут спустя шагаю к выходу, как вдруг кто-то окликает меня по имени. Оборачиваюсь и вижу возле лифтов высокую девушку со светлой стрижкой под мальчика. Одной рукой держит папку с рисунками, другой энергично машет мне. Лицо смутно знакомое, но откуда ее знаю – хоть убей, не припомню. С памятью на лица у меня беда. Могу встретить на улице своего потерян ного брата-близнеца и сообразить, кого он мне напоминает, лишь несколько часов спустя. На обложках своих книг фотографию автора печатать категорически запрещаю – считаю, что это выпендреж. А когда редактор стала настаивать, прислал ей фотографию ясного неба с конденсационным следом от самолета и подписью: «Компания «Бритиш эруэйз», рейс 771. Автор – на месте 14С».

– Добрый день, – осторожно произношу я с самой нейтральной улыбкой, на какую способен.

– Не узнал? Я Робин! – объявляет девушка, похлопав себя рукой по груди. – Робин Земмлер. Мы в старших классах вместе учились!

Вспоминаю свой десятый класс, что обычно стараюсь делать как можно реже. Так же ветераны, побывавшие в самом пекле, избегают рассказывать о пережитом на поле боя. Да, точно – с этой девушкой у нас были совместные уроки рисования, где я, надо сознаться, отнюдь не блистал. В отличие от нее. Правда, в те времена у Робин Земмлер, если не ошибаюсь, были длинные темные волосы, а одевалась она сплошь в черное и яркие полоски, отчего походила на героинь фильмов Тима Бертона. Еще Робин носила просторную зеленую куртку со множеством карманов, где держала карандаши, фломастеры и кисти всех видов и форм.

Сейчас Робин одета в зеленый жакет, который, судя по виду, велик ей размера на два, короткую фиолетовую юбку, зеленые гольфы и ботинки «Доктор Мартинс» – вишневого цвета, с двенадцатью парами люверсов.

– Рад встрече, – говорю я, взглянув на ее папку. – Работаешь здесь?

– Надеюсь, что возьмут, – отвечает Робин. – Вот, попросили принести портфолио. Если дело выгорит, дадут заказ на несколько обложек, а там видно будет. Ты ведь автор издательства «Дамокл», да? Замолвишь за меня словечко?

Смеюсь:

– Не вопрос, только мое словечко здесь немногого стоит. С таким же успехом можешь к охраннику парковки обратиться.

Вид у Робин становится растерянный.

– Правда? – спрашивает она. – Жалко… А почему? Нет, если не хочешь, можешь не говорить…

– Не то чтобы не хочу, – отвечаю я. – Просто объяснять долго. Значит, ты художник-иллюстратор?

– Да. Вернее, раньше этим занималась, а потом решила попробовать что-нибудь новенькое. Уезжала в Шеридан учиться компьютерной анимации, потом устроилась на студию «Пиксар».

– Ух ты! Круто! Над какими мультфильмами работала?

Робин хмурится:

– Я там надолго не задержалась. У нас с мужем тогда были… э-э… проблемы. В общем, с «Пиксаром» ничего не вышло.

– Да, жалко. А… с проблемами как? Надеюсь, все уладили?..

– Можно и так сказать. Через полгода подали на развод. Извини, гружу тебя своими заморочками…

– Ничего страшного.

Удивительно, сколько всего готовы на тебя вывалить даже незнакомые люди, если проявишь к их делам хоть каплю интереса. Но у одних это получается мило, другие же используют подобные признания в качестве оружия массового поражения – к примеру, на вечеринках. Особенно неприятный сюрприз ожидает, когда девушка, еще секунду назад казавшаяся милой и очаровательной, смотрит на часы и восклицает: «Ой, уже так поздно? Извините, пора бежать, мне завтра рано вставать на колоноскопию!»

– Сейчас работаю над романом в комиксах, – продолжает Робин. – Надеюсь, к лету закончу. Еще проиллюстрировала пару брошюр. Если получу заказ здесь, буду очень рада. В общем, мечтаю стать автором комиксов, а пока не стала, ищу подработки.

– Молодец, – говорю я. – Только, когда будешь предлагать свои комиксы, внимательно читай все условия, чтобы потом не было сюрпризов. Особенно те, что напечатаны мелким шрифтом. Заметишь что-нибудь про передачу донорских органов – беги.

Робин сразу мрачнеет:

– Звучит не очень обнадеживающе. Неужели все так плохо?

Качаю головой, будто разгоняя невидимые тучи:

– Не бери в голову. Просто шучу. Уверен, у тебя все будет нормально.

– Извини, не читала твою книгу, – говорит Робин. – Вообще-то люблю фэнтези, особенно стимпанк. Слышала, по твоему роману снимают фильм.

Киваю:

– Собирались, но ничего из этой затеи не вышло. А теперь, кажется, снова хотят снимать, но в этом деле загадывать трудно.

– Классно! – восхищается Робин. – Значит, будешь писать сценарий и подбирать актеров? Или кино само по себе, а ты сам по себе?

Смеюсь:

– Думаю, скорее последнее.

– Вот будет здорово, если мне поручат оформлять обложку твоей следующей книги!

Мечтать не вредно, думаю я. Да, здорово будет… если эта книга вообще выйдет. Однако предпочитаю держать свои соображения при себе. И так уже выплеснул на бедную девушку опасную для здоровья дозу собственного негатива.

– Вот бы как-нибудь посмотреть на твои комиксы, – вместо этого говорю я.

И тут же об этом жалею. Спрашивается, кто меня за язык тянул? Эх, надо было выразиться по-другому. А лучше вообще промолчать. Невольно начинаю коситься в сторону двери. Путь свободен. Если припущу со всех ног, успею скрыться, прежде чем Робин опомнится. Не люблю оценивать чужое творчество. Приходится натужно выдавливать из себя комплименты, даже если на работу без слез не взглянешь – а так чаще всего и бывает. В общем, хочешь создать неловкую ситуацию – предложи свои услуги в качестве критика.

– Тебе правда интересно? – радуется Робин. – Вот здорово! Полезно будет услышать мнение опытного автора.

– Я бы себя так не назвал, но… как скажешь.

– Ой, извини. Ты ведь это просто из вежливости предложил, а я навязываюсь. Зачем тебе тратить время на мою белиберду?

– А теперь я просто обязан их увидеть, – настаиваю я. Как ни странно, теперь совершенно искренне. – Ты пробудила мое любопытство. Не успокоюсь, пока не прочту от корки до корки.

– Серьезно? Уверен?

– На все сто. Не волнуйся, если твои комиксы и правда белиберда, скрывать не стану – сразу выложу все, что думаю. Так и скажу: ужасней мазни в жизни не видел. Обезьяна под антидепрессантами лучше нарисует. Полный финиш.

– Только там есть такие места… В общем, для взрослых, и… немножко на любителя. Конечно, не японское порно с щупальцами, но все-таки…

– Извини. С чем, с чем порно?

– Ни разу не слышал про тентакли? – наигранно вскидывает брови Робин.

– Вынужден признаться, что в этой области у меня в сексуальном образовании пробел.

– Это целая категория аниме. В Японии пользуется большой популярностью.

– Ничего себе! – качаю головой я. – А я-то думал, по извращениям на первом месте немцы. У всех, с кем воевали во Вторую мировую войну, какие-то странные представления о сексе. К чему бы это? Если окажется, что итальянцев возбуждает мебель, даже не удивлюсь. Так вот зачем диваны накрывают пластиком…

Робин смеется:

– Просто хотела тебя подготовить.

– Да, если собираешься поразвлечься с осьминогом, подготовка не помешает. Во-первых, попробуй уследи за всеми щупальцами. Во-вторых, представляешь, сколько потом останется засосов?

Нарочно прикинулся, будто тентакли для меня – тема новая и незнакомая. На самом деле образчик описанного Робин жанра видеть приходилось. Еще до основания киноклуба РТ потащил всю компанию на аниме. Шел мульт фильм в старом кинотеатре «Престиж» неподалеку от улицы Блур. Назывался он «Уроцукидодзи: легенда о сверхдемоне». Ответственность за те два часа полностью возлагаю на РТ. Конечно, аниме, о котором идет речь, нельзя назвать порнографией в строгом смысле слова, но сцен, в которых персонажи выпускали щупальца фаллической формы, с помощью которых нападали на проходящих мимо школьниц и разрушали здания, хватило, чтобы составить примерное представление.

– Клянусь: в моих комиксах ни одного осьминога не найдешь, – торжественно произносит Робин. – Обещаю.

– Ну ладно, – говорю я. – Тогда, может быть, пришлешь по электронной почте?

– Я их еще не сканировала, – отвечает Робин. – Если хочешь, могу принести и показать.

Откровенно говоря, идея не слишком удачная. Трудно скрыть свою реакцию, когда художник сидит рядышком и зорко подмечает малейшие нюансы твоей мимики. А хуже неудовольствия может быть только попытка скрыть неудовольствие. Однако отказ прозвучит невежливо, поэтому вынужден ответить:

– Да-да, конечно.

Робин достает из сумки блокнот:

– Мобильник сломался. На следующей неделе буду покупать новый, а пока живу в девятнадцатом веке. Дашь свой номер, позвоню, как только обзаведусь телефоном. А хочешь, диктуй имейл.

Останавливаюсь на втором варианте. Притвориться, что до тебя не дошло электронное письмо, легче, чем врать, будто не слышал звонка.

– Спасибо, что согласился взглянуть на мои комиксы! – радуется Робин. – Наверное, тебя теперь часто просят взглянуть на рукописи.

– Вообще-то ты первая.

– Да ладно! Нет, серьезно? Тогда с почином! Ну как, общаешься с кем-нибудь из наших?

– Только с РТ.

– Как же, припоминаю! – радуется Робин. – У нас с ним была общая биология. Помнишь нашего учителя, мистера Линга?

– Извини, про школьные годы чудесные стараюсь лишний раз не вспоминать.

– Слышала, его через несколько лет уволили. Ехал на машине и сбил ученика.

– Ну, это как-то слишком сурово. Он же не нарочно.

– В том-то и дело, что нарочно.

– Беру свои слова обратно.

– Но я его не виню. Тот парень – зажравшийся и обнаглевший «золотой» мальчик. Вдобавок вечно передразнивал, как мистер Линг картавит. Бедняга эти насмешки, должно быть, с первого рабочего дня терпел. Может же человек раз в двадцать лет сорваться. Сначала мистера Линга обвиняли в покушении на убийство, но потом изменили статью на более мягкую. А РТ, кажется, в какой-то известной группе играет?

– Играл. Но у него с коллегами возникли творческие разногласия. Все никак простить их не может.

– Да, помню. Характер у РТ непростой. Как-то раз смотрела выступление этой группы. Забыла, как называется…

Я помню, но боюсь, что, если произнесу название «ООН» вслух, из-за спины вдруг выскочит РТ, который, как оказалось, слышал весь разговор, и спросит, не покупал ли кто-нибудь из нас последний сингл группы. С одной стороны, в издательстве РТ делать вроде бы нечего, а с другой, подобные прецеденты уже имели место.

– Не ломай зря голову. Коллектив совершенно неинтересный и ничем не примечательный.

– Ой, извини, тебе, наверное, пора. А я тут стою и уже целый час болтаю как идиотка. Наверное, задерживаю тебя.

– Ну что ты, я никуда не спешу, – отвечаю я. – Ну ладно, удачи! Желаю получить заказ!

– Спасибо! – улыбается Робин. – И тебе того же! – Сообразив, что сболтнула не то, хлопает себя по лбу. – Что я несу? Тебе-то никакие заказы не нужны! Я имела в виду – тебе тоже удачи.

– Я так и понял.

– Встретишь РТ, передавай привет. И скажи: я ему желаю всего самого лучшего, но то, что он вытворял на биологии с препарированной лягушкой, – полное извращение.

Хочу поинтересоваться, что именно он вытворял, но потом решаю, что лучше воздержаться.

– Ладно, так и передам.

– Еще раз спасибо и пока! Я тебе как-нибудь напишу!

Помахав рукой, Робин шагает к лифту. Я же направляюсь к двери. В первый раз встретил кого-то из бывших одноклассников. От остальных ни слуху ни духу – не считая РТ. Вот бы и он последовал их примеру! Тогда «Крик Вильгельма» был бы не моей проблемой. Впрочем, тут же пристыдил себя – нельзя так думать о лучшем друге. Почти виноватым себя чувствую. Но только почти.

А еще хочется со всей силы пнуть себя за то, что не сумел отвертеться и дал-таки этой девушке адрес своей электронной почты. Впрочем, отказ бы прозвучал грубо, а продиктовать ненастоящий имейл у меня бы духу не хватило. Если бы мы встретились еще раз – что, надо признать, крайне маловероятно, – не смог бы смотреть Робин в глаза и чувствовал бы себя полным козлом. Причем это был бы один из тех редких случаев, когда подобное самоуничижение совершенно оправданно. Попробуйте объяснить, зачем дали человеку несуществующий имейл, да так, чтобы оправдания ваши звучали безобидно. Ну-ну, удачи.

Проблема в том, что в последние несколько лет стал очень тяжело сходиться с людьми. А с тех пор, как Натали сбежала к режиссеру и съемки экранизации романа сорвались, и вовсе избегаю этого всеми силами. Просто новые знакомства требуют сил и энергии, которыми в данный момент не располагаю. Слышал, к тридцати годам у спортсменов замедляются рефлексы, но не думал, что то же самое произойдет с моими социальными навыками. По-прежнему бываю в общественных местах – кино, музеях, галереях. Но там я могу оставаться невидимкой. Можно ни с кем не разговаривать – более того, от тебя этого никто не требует и не ожидает. На вечеринки меня зовут редко, а если и приглашают, чаще всего отказываюсь. Кстати, у этой стратегии есть дополнительный плюс – таким образом я сразу сокращаю число будущих приглашений.

Единственное более или менее массовое мероприятие, связанное с общением, от которого не пытаюсь отвертеться, – регулярные собрания киноклуба. Наоборот, на них хожу с большим удовольствием. Но там я всех знаю, а значит, не нужно лезть из кожи вон, пытаясь кому-то понравиться, или лихорадочно придумывать, что сказать, чтобы, не дай бог, не повисло неловкого молчания. Никто не задает глупых и бестактных вопросов о карьере или личной жизни и не интересуется, где я беру идеи для книг (последний вопрос давно уже оскомину набил). Для нас всех киноклуб – место, где можно просто быть собой.

В прошлом году примерно в это же время года на меня вдруг ни с того ни с сего напала жестокая бессонница. Промучившись десять дней, отправился к врачу. Тот посоветовал вести более подвижный образ жизни и предлагал направить на консультацию к психиатру. Мы с РТ потом долго шутили по этому поводу. В честь героя «Бойцовского клуба» называли друг друга «Тайлер Дерден» и говорили незнакомым людям, будто наш киноклуб – всего лишь прикрытие, а на самом деле мы состоим в подпольной анархистской организации и тайно собираемся в темных подвалах, где разносим в пух и прах творчество Джареда Лето. К счастью, и бессонница, и эти шуточки оказались явлением преходящим.

Но от слов, сказанных в редакции журнала, не отказываюсь. Мне и правда не мешало бы сменить обстановку. Отдохнуть и от Торонто, и от всех знакомых. Конечно, приятно, что планы по экранизации моей книги успешно реанимированы, но, к сожалению, они совершенно не вовремя нарушают другие мои планы. Вернее, не нарушают, а только откладывают, однако все равно досадно. Вот почему, когда редактор сообщила новость о возобновившихся съемках, отреагировал прохладно. К тому же по собственному опыту общения с киношниками знаю: если сказали, что будут снимать фильм, это еще ничего не значит. Готов поспорить: со дня на день что-нибудь сорвется и съемки отменят. Универсальное правило: чем привлекательнее выглядит сделка, тем больше шансов, что ты останешься в пролете. Увы, именно так обстоят дела в кинобизнесе – и, подозреваю, не только в нем. Вот почему в ближайшее время собираюсь держаться от всяких бизнесов подальше.

Спускаюсь в метро и проезжаю пять остановок до кинотеатра «Престиж». Там сегодня показывают расширенную версию «Бешеного быка», а мне как раз нужно написать к следующему номеру обзор лучших фильмов Скорсезе. Даже если до статьи руки не дойдут, «Бешеный бык» меня хоть немного взбодрит. Район, в котором находится кинотеатр «Престиж», знаю неплохо. Как-то раз подписывал там книги в каком-то заштатном несетевом магазинчике, который, насколько помню, сгорел. С освободившимся местом поступили так же, как и со всей свободной землей в городе, – отгрохали многоквартирный жилой дом. Впрочем, оно и к лучшему. Помню я их персонал – с приветом, все до единого. Псих на психе сидит и психом погоняет.

За те два с половиной часа, что просидел в кинозале, повалил такой густой снег, что не видно противоположной стороны улицы. До чего все-таки хорошо жить в городе, где есть метро!

Глава 5

К сожалению, досмотреть «Грязного Гарри» до конца не получается: с Тео произошел несчастный случай на виадуке Блур.

В крошечную подвальную комнатенку Ленни набилось восемь человек. Фильм смотрели, рассевшись неровным полукругом вокруг монитора компьютера. Раньше у Ленни был старенький телевизор, но в прошлом году электронно-лучевая трубка взорвалась. Повезло еще, что подвал не сгорел.

Мы смотрим сцену, в которой Клинт Иствуд вытрясает информацию из Энди Робинсона, угрожая «Магнумом-44» и рассказывая, какое это убойное оружие. Интересно заметить, что в наше время этот «Магнум-44» является одним из самых мощных револьверов, доступных в широкой продаже любому простому американцу. И тут у меня начинает звонить телефон.

Не отключать мобильник во время фильма – грубое нарушение этикета не только в кинотеатре, но и в гостях. А уж в киноклубе этот промах и вовсе причислен к разряду вопиющих и непростительных. Оправдание у меня только одно: обычно мне звонят так редко, что отключать телефон просто нет необходимости. Редко кому даю свой номер, а те, кому он известен, прекрасно знают: без дела мне лучше не звонить. В основном все общение происходит по электронной почте.

Шепотом бормочу извинения и спешу на кухню, стараясь не наступить на пустые коробки из-под пиццы, сваленные на полу. Гляжу на дисплей. Номер незнакомый.

– Алло, – напряженно произношу я.

У человека, осмелившегося прервать Гарри Каллахана, должна быть на это весомая причина. Оказалось, звонил мне штатный врач университетской клиники, куда Тео доставили после несчастного случая. Что именно произошло, доктор толком не объяснил, но сказал, что Тео хочет со мной поговорить. Не соглашусь ли я приехать? И если можно, побыстрее.

– Что с Тео? – выпаливаю я.

Все мысли об убийце по кличке Скорпион и допустимости нарушения гражданских прав и свобод во имя общего блага сразу вылетают из головы.

– Сейчас с мистером Ломаном все в порядке, но…

– Скажите толком, что случилось? – требую я. – Авария? Тео пробил ограждение?

– Думаю, будет лучше обсудить ситуацию при личной встрече, а не по телефону, – отвечает врач с тем выводящим из себя олимпийским спокойствием, без которого, судя по всему, медицинские дипломы выпускникам просто не выдают. – Сможете подъехать сегодня вечером?

Спрашивается, с чего вдруг Тео хочет видеть именно меня? Был ли в машине кто-то еще? Дориан? Дети? Надеюсь, они живы и здоровы. Понимаю, что от доктора Все-подробности-при-личной-встрече больше ничего не добьешься. Говорю, что уже выезжаю, и даю отбой. К тому времени остальные собравшиеся уловили если и не конкретные слова, то общий встревоженный тон разговора (вернее, той его половины, за которую отвечал я). Поставив фильм на паузу, ребята спросили, что стряслось.

– Тео попал в аварию! – объявляю я, засовывая мобильник обратно в карман и хватая куртку. – Его в больницу отвезли.

– В какую аварию? – спрашивает Дэвид. – Надеюсь, он не слишком сильно пострадал?

– Не знаю, но похоже, что нет, – отвечаю я. – Сказал, что хочет меня видеть.

– Я с тобой! – восклицает РТ и тоже берет куртку.

– И Костас тоже! – подхватывает Костас. – Он на машине и всех довезет!

К тому времени Костас уже успел осушить бо́льшую часть содержимого бутылки «Реми Мартен» емкостью сорок унций, которую притащил с собой. Если шофером нашим будет выступать Костас, мы с РТ попадем в больницу гораздо быстрее, чем предполагали, и сразу окажемся в одном отделении с Тео. Причем компанию нам составят водители и пассажиры всех ближайших автомобилей. Ленни уже предусмотрительно спрятал ключи от машины рядом с бутылкой воды – единственным напитком, которым Костас уж точно не захочет угоститься.

– Спасибо, конечно, но не хочу тебя утруждать, – говорю я. – Сейчас быстренько добежим до Спадина и поймаем такси.

– А почему Тео зовет тебя? – спрашивает Ленни. – Только не обижайся, но у него ведь жена есть.

– Без понятия, – пожимаю плечами я. – Извини, что прерываю показ, но сам понимаешь – дело срочное.

Выбегаю через черный ход. РТ спешит следом. Дверь, ведущая в квартиру Ленни, проделана в задней стене дома и находится под навесом для автомобилей. Вообще-то на лестнице установлены датчики движения для включения света, чтобы в темноте никто не расшибся, но срабатывают они редко. Едва не на четвереньках на ощупь ползем вверх по скользким ступенькам, потом выбегаем на улицу. Сначала сворачиваем влево, потом устремляемся вправо. Благополучно ловим такси и уже через пятнадцать минут оказываемся в больнице. Там нам велят подождать в маленьком закутке. Садимся на два стула, обитые винилом горчичного цвета.

Наконец приходит доктор и рассказывает, что Тео обнаружили висящим на сломанной части ограды с южной стороны виадука Блур. Пациент утверждает, будто пытался поймать какой-то предмет, на ходу вылетевший из окна машины, но какой именно, ответить затрудняется. Полиция склонна считать, что имела место неудачная – вернее, наоборот, удачная – попытка самоубийства. Тео перелезал через обледеневшую ограду, но поскользнулся и зацепился курткой за сломанную перекладину. К счастью, не считая царапин и легкой степени переохлаждения, наш друг не пострадал. Когда спрашиваю, каким образом Тео умудрился переохладиться, врач объясняет, что спасатели двадцать минут не могли пристроить лестницу, чтобы его снять. Когда Тео доставили в больницу, он наотрез отказался давать телефон жены и вместо этого потребовал, чтобы позвонили мне.

– Не догадываетесь почему? – интересуется по этому поводу врач.

– Даже не представляю, – отвечаю я.

– Может, у вашего друга семейные проблемы?

– Насколько знаю, нет.

– Мы его всегда считали образцом счастливого семьянина, – прибавляет РТ.

Когда входим в палату, Тео с мрачным видом сидит в кровати, уставившись на собственные ноги.

– Привет, – говорю я, стараясь не разговаривать с ним как с шестилетним малышом, и терплю неудачу. – Как самочувствие?

– Да, весело ты вечерок провел, – прибавляет РТ.

– Меня Дориан выгнала, – не глядя на нас, сообщает Тео.

– Выгнала? – повторяет за ним РТ. – В смысле, из дома?

– Признался, что изменял ей с женщиной из нашей команды по алтимат-фрисби.

Мы с РТ так ошарашены, что надолго умолкаем.

– Понимаю, – наконец произношу я. – И Дориан… э-э… не слишком обрадовалась.

– Сказала, что хочет развода, – продолжает Тео. – После такого предательства она больше не сможет мне доверять. Спросила, как, по моему мнению, она должна объяснять детям, почему мама с папой больше не вместе. – По щекам Тео текут тихие слезы. – А еще заявила, что не позволит мне с ними видеться.

Сажусь на край кровати и кладу руку другу на плечо.

– Господи… Да, приятного мало. Сочувствую.

– Ты в глубокой жопе, приятель, – соглашается РТ. – Ну ничего, выкарабкаешься. Только больше не занимайся банджи-джампингом без страховки. Особенно над рекой Дон.

– Ну да, у нас с Дориан проблемы, только дети-то тут при чем? – горестно всхлипывает Тео. – А без них мне жизнь не мила!

– Расслабься! – утешает РТ. – Никуда от тебя дети не денутся! Обязательно с ними увидишься. Когда-нибудь.

– Хочешь, мы поговорим с Дориан? – предлагаю я. – Позвоним прямо сейчас.

– Нет-нет! – пугается Тео. – Если Дориан узнает, на суде обязательно использует этот случай против меня! И тогда уж точно не увижу ни Хлою, ни Джаспера. Ради бога, никому не рассказывайте!

Уверен, что даже самый некомпетентный адвокат по бракоразводным процессам сумеет раскопать эту неблаговидную историю независимо от того, позвонит Тео жене или нет. Впрочем, сейчас об этом лучше не упоминать.

– У тебя что, правда была интрижка с девушкой из команды? – уточняет РТ.

Тео кивает с виноватым видом.

– Долго? – спрашиваю я.

Конечно, это не мое дело, но разве не меня Тео позвал в больницу после своей удачно неудавшейся попытки самоубийства? В подобной ситуации надо быть полной свиньей, чтобы вести себя так, будто дела друга тебя не касаются.

– Не очень, – бормочет Тео. – Месяца три, не больше.

Мы с РТ переглядываемся. Трудно поверить, что наш правильный, занудный и ужасно предсказуемый друг Тео Ломан ходил налево. Будь на его месте Костас, тогда другое дело – тот «перезнакомился» бы со всеми гостьями женского пола еще до конца свадьбы. Но Тео… Это же ни в какие ворота!

– А что за девушка? – продолжает участливые расспросы РТ.

– Ее зовут Танесса.

– Как? Ванесса? – переспрашивает РТ.

– Нет. Танесса – через «Т». Давно заметил, что она со мной заигрывает, но сначала думал – вдруг показалось? С тех пор как дети родились, Дориан меня совсем замечать перестала.

– Что, неужели столько лет ничего не обламывалось? – пугается РТ. – Вот бедолага!

– Короче говоря, однажды вечером Танесса попросила помочь – надо было открыть багажник и положить туда спортивную сумку. Сказала, запястье растянула.

– Серийный убийца Тед Банди тоже так жертв заманивал, – припоминаю я.

Тео вскидывает брови.

– Вот и у нас с этого началось.

– Ты по-прежнему общаешься с этой девушкой? – спрашиваю я.

Тео качает головой:

– Нет. Танесса помирилась с бывшим. Он у нее работает в службе исполнения наказаний. Кажется, надзирает за условно освобожденными.

– Где же ты жить будешь? – спрашиваю я.

– Снял номер в отеле, – отвечает Тео. – Но долго там оставаться не смогу. Слишком дорого.

– Переезжай ко мне! – предлагает РТ. – Все равно полквартиры свободно! Милости прошу.

Тео призадумался:

– Ну, не знаю… Как-то неудобно навязываться…

– Неудобно на лыжах по асфальту кататься! – отмахивается РТ. – Только перетащу из свободной спальни всякое барахло, и заселяйся на здоровье! Подумай, какой роскошный вариант! А главное, бесплатно!

Очень щедро со стороны РТ приглашать людей бесплатно жить на съемной квартире, за которую платит не он. Но сейчас об этом лучше промолчать.

– Нет, так не годится, – возражает Тео. – Буду платить половину. Я тебе не приживалка. У вас там есть где машину поставить?

– Есть. На подъездной дорожке, – отвечает РТ. – Только ее с начала зимы не расчищали. Но не волнуйся, ради тебя откопаем.

– Ты не думай, злоупотреблять твоим гостеприимством не собираюсь, – гнет свою линию Тео. – Через несколько дней съеду. В крайнем случае – через неделю.

Но РТ только рукой машет:

– Сколько нужно, столько и оставайся. Мы не против. – Многозначительно переглянувшись со мной, РТ прибавляет: – Только пообещай не влезать в ванну с тостером.

– Что?..

– Ну, или еще с какими бытовыми приборами. Проводка в квартире слабая, может не выдержать.

– Ладно, обещаю, – со слабой улыбкой произносит Тео. Обмороженное лицо и руки до сих пор красные. Нашего друга можно без грима снимать в фильме ужасов.

– Вот еще что. Тронешь мои пластинки – убью, – продолжает РТ. – И это не фигура речи. Я совершенно серьезно.

– Что ж, условие справедливое.

РТ окидывает палату оценивающим взглядом:

– Как условия? Нормальные? Может, из еды что-нибудь принести?

– Нет, спасибо. Ни к чему вам утруждаться. Сегодня ведь было собрание киноклуба, да? – вдруг меняет тему Тео. – А я и забыл.

– Ничего удивительного, – киваю я. – Семейные драмы будут почище любого кино.

– Чья сегодня была очередь? Ленни? Какой фильм с Клинтом Иствудом смотрели?

– «Грязный Гарри», – отвечаю я.

– Черт возьми! Классный фильм, – сокрушается Тео. – Обидно, что пропустил. Очень рассчитывал посмотреть.

– Мы и сами только до середины досмотреть успели, – подбадривает Тео РТ. – Можно договориться с Ленни. Будем считать, что нынешнее собрание не состоялось, и назначим новое. Или, когда выпишешься и переедешь ко мне, можно ради такого случая устроить торжественный повторный показ. Кстати, от нашей квартиры до твоего офиса намного ближе! Вот тебе еще один плюс.

Тео качает головой:

– «Фирмстрах» у меня уже в печенках сидит. Между прочим, никогда не мечтал стать актуарием. Просто в школе у меня было хорошо с математикой, да и папа много лет проработал в страховом бизнесе… В общем, он настоял, а мне духу не хватило отказаться. Потом женился, а Дориан сразу решила стать домохозяйкой и засела дома. Потом дети родились… Вообще-то мне всегда хотелось…

Тео смущенно умолкает.

– Давай выкладывай! – торопит РТ.

– Не скажу, смеяться будете.

– Нет, теперь ты обязан договорить. После такого интригующего начала отмалчиваться – свинство, – подхватываю я.

Вдруг Тео резко вскидывает голову:

– Вы ведь только что с собрания киноклуба… Кто-нибудь, кроме вас, знает, что случилось?

Качаю головой:

– Я только сказал, что произошел несчастный случай. Ни к чему рассказывать подробности. Можно просто соврать, что машину занесло и ты врезался в ограждение.

– Нет, – качает головой Тео. – Лучше сказать правду. Если не могу откровенно поделиться чувствами с людьми, которых знаю десять лет, к кому же еще обратиться?

Как это – к кому? К жене, конечно! Брак для того и придумали, хочется сказать мне. Но раз уж Тео наотрез отказывается звонить Дориан, думаю, членов киноклуба можно считать вторыми по степени родственной близости.

– Ладно, решай сам, – говорит РТ. – Мы на тебя давить не будем. Так ты не договорил. Сказал, что всю жизнь мечтал заняться чем-то смешным, и сменил тему.

– Э-э… – тянет Тео. – Я, наверное, лучше воздержусь…

– Говори, а то в бараний рог согну и не посмотрю, что ты пострадавший, – с дружеской улыбкой угрожает РТ. – Ну? Мы ждем.

– С детства хотел стать… актером.

Мы с РТ озадаченно переглядываемся. Для нас это полная неожиданность. За все годы, что мы его знаем, Тео не рвался ни играть на сцене, ни выступать перед камерой. Более того, не выказывал ни малейших признаков интереса к этому занятию. Тео – один из тишайших, скромнейших людей, которых мне доводилось встречать. Он терпеть не может оказываться в центре внимания. Если бы наш приятель заявил, что мечтает сменить пол и стать женщиной, мы бы отнеслись к этому известию гораздо спокойнее.

– Актером? – переспрашиваю я. Хочу убедиться, что правильно расслышал.

– Всегда любил играть, – весело сообщает Тео.

– Серьезно? – уточняет РТ. – Это с каких же пор?

– Кажется, лет с пяти, – отвечает Тео. – Обожал устраивать для родителей кукольные спектакли. Сцену устраивал на письменном столе. Занавес мастерил из кухонных полотенец, а вместо прожекторов приклеивал скотчем к столешнице фонарики. А в одиннадцатом классе, когда ставили спектакль по «Мышеловке» Агаты Кристи, играл сержанта Троттера. В жизни такого удовольствия не получал. Не припомню, чтобы когда-нибудь был так счастлив.

– Почему же нам не рассказывал? – интересуюсь я.

– Зачем? Я ведь так ничего и не предпринял, чтобы моя мечта сбылась, – отвечает Тео. – Не знаю почему. Наверное, слишком боялся. Родители с детства вбили в голову, что нужно избегать рисков любой ценой. А сидеть целыми днями в офисе страховой компании – полная противоположность всему рискованному и авантюрному.

– Это точно, – соглашается РТ. – Скучнее работы, чем твоя, не найдешь.

– Хочу раскрыть вам один секрет, – произносит Тео. Мы с РТ сразу подаемся вперед. – Когда перелезал через ограду, вовсе не собирался прыгать. Просто хотел постоять на краю и посмотреть вниз. Ну, для адреналина. Думал, это поможет мне прийти в чувство.

– Ну и как, помогло? – интересуется РТ.

– Ограда обледенела, и я поскользнулся, – продолжает Тео. – Этого я как-то не предусмотрел. Удержаться не смог – упал. Летел всего секунду, не больше, но успел подумать: все, хана мне. Где-то внизу была река, но в темноте ее не разглядеть. Даже не знал, куда падаю.

– Но, к счастью, падение твое долго не продлилось, – вставляю я.

– Да, – соглашается Тео. – Повезло невероятно – зацепился за сломанную перекладину. Мне потом сказали, она изогнулась под весом снега. А если бы в другую сторону торчала?.. Короче говоря, упади я с виадука вчера – то есть до снегопада, – сейчас бы вам все это не рассказывал.

Повисает неловкая пауза. Молча сидим и обдумываем слова Тео. Интересно, что я вчера делал? Черт возьми! Даже не припоминаю.

– Пока спасатели решали, как меня достать, провисел я там довольно долго, – продолжает Тео. – Зато было время как следует подумать. Когда выпишусь из больницы, вы увидите Теодора Дж. Ломана совсем другим.

– Надеюсь, – отвечаю я. – Потому что тот Теодор Дж. Ломан, которого мы видим сейчас, выглядит так, будто полдня проспал на пляже.

Тео улыбается, но получается кривовато. Видимо, сказывается обморожение.

– Может, Дориан вернуть и не удастся, но в любом случае приложу для этого все усилия. И даже если актерской карьеры сделать не смогу, попробовать стоит. Отныне ничего больше не буду бояться.

– Погоди хвалиться смелостью, ты еще в холодильник РТ не заглядывал, – говорю я.

– А в ванной еще хуже, – подхватывает РТ.

Тут в палату заходит медсестра и сообщает, что пациента пора осматривать. Мы с РТ сразу ловим намек и спешим откланяться. Перед тем как Тео выпишут, с ним должен поговорить психиатр, а дежурство у него начинается только с завтрашнего утра. РТ обещает помочь Тео перевезти вещи из отеля в квартиру над редакцией «Крика Вильгельма».

– Обалдеть можно! – восклицает РТ, когда выходим на крыльцо. Вместе со словами у него изо рта вырываются белые облачка пара.

– Можно, – соглашаюсь я. – Ты точно не против снова обзавестись соседом? Наверное, привык жить один?

РТ пожимает плечами:

– Не на улицу же его гнать. А дело как раз к тому идет. По-твоему, из Тео получится актер?

– Может ли стать актером преждевременно облысевший мужчина двадцати девяти лет с мышиными глазками и голоском, который невозможно расслышать, если отойдешь больше чем на два шага? – произношу я. – Кто знает? Говорят, Роберт Де Ниро тоже с этого начинал…

– Как думаешь, ребята уже разошлись? – спрашивает РТ. – Или все еще у Ленни сидят?

Подхожу к бордюру и, высматривая такси, выставляю вперед руку.

– Сейчас поедем и выясним, – отвечаю я. – В конце концов, что мы теряем?

Глава 6

Как опытный член киноклуба могу сказать: выбрать фильм для показа совсем не так просто, как может показаться. Вот, к примеру, десятка моих самых любимых фильмов:

1. «Семейка Тененбаум»

2. «Ханна и ее сестры»

3. «Крестный отец»

4. «Касабланка»

5. «Трудности перевода»

6. «Когда мы были королями»

7. «Большой Лебовски»

8. «Побег из Шоушенка»

9. «Принцесса-невеста»

10. «Индиана Джонс: В поисках утраченного ковчега»

Впрочем, очередность не строгая. Расставляю фильмы по позициям в зависимости от настроения. Так мой список выглядит сегодня. Время от времени порядок меняется. Одни фильмы приподнимаются на пару пунктов, другие, наоборот, спускаются. Некоторые покидают «горячую десятку», и их места занимают другие. Признак по-настоящему хорошего фильма – его положение в списке достаточно стабильно. Когда выходишь из кинотеатра в полном восторге от просмотренной картины, она может одним скачком очутиться в первой тридцатке или даже двадцатке, но почетное место на самом верху еще надо заслужить.

Понимаю, что у киноснобов вроде мужа моей сестры этот список вызовет лишь презрительную усмешку. Большинство этих фильмов сняты крупными студиями. Субтитров нет, все действующие лица говорят на английском языке. К тому же, за редкими исключениями, эти картины были сняты не более тридцати лет назад. Да, некоторые из них считаются признанными шедеврами, но в десятку Американского института кино и в большинство рейтингов, составляемых критиками, регулярно попадают всего два. Дэвид лишь махнул бы рукой, высокомерно фыркнул и заявил, что все это – «примитивная развлекаловка», а не произведения искусства. Волнует ли меня его мнение? Не больше, чем его – мое. То есть совсем не волнует.

К фильмам Уэса Андерсона часто относятся как к детским поделкам – наивным, простеньким и забавным. Но если приглядеться, внутри прячутся такие скрытые эмоциональные глубины, что полностью открываются они только после нескольких повторных просмотров. «Семейка Тененбаум» – история о том, как члены одной семьи по-разному переживают то, что могло бы быть, но не случилось. Ройал мог бы стать хорошим отцом. Ричи – чемпионом по теннису. Марго – известным драматургом. Чес мог бы быть счастлив, если бы не умерла его жена. По описанию можно подумать, будто фильм способен вогнать в депрессию неисправимого оптимиста.

Но на самом деле трудно найти более жизнеутверждающую картину.

Принято считать, что Вуди Аллен достиг пика, когда на экраны вышел фильм «Энни Холл». Именно тогда режиссер добился идеального баланса между фарсовостью в стиле Феллини, отличавшей его ранние картины, и более серьезными, полными глубокого психологизма поздними работами, на которые оказало влияние творчество Ингмара Бергмана. Но для меня этот пик был достигнут почти на десять лет позже, с фильмом «Ханна и ее сестры». «Крестный отец» – потрясающий пример того, как из бульварного романа можно сделать шедевр. «Касабланка» в дальнейшем представлении не нуждается.

А «Трудности перевода» – и вовсе выдающееся в своем роде кино. Помню, в первый раз весь фильм просидел в напряжении, боясь, что сейчас авторы разрубят гордиев узел самым простым и банальным способом, используя прием, применявшийся еще в древнегреческом театре. Думал, вот-вот нагрянет жена героя Билла Мюррея или неожиданно вернется муж героини Скарлетт Йоханссон. А когда ни того ни другого не произошло, был искренне рад.

Фильм «Когда мы были королями» смотрел в кинотеатре. Сцена, в которой, казалось бы, уже выдохшийся Али собрался с силами и отделал Формана по первое число, – первый и единственный случай, когда я вскочил с кресла прямо в кинозале. «Большой Лебовски» – экранизация романа Рэймонда Чандлера, замаскированная под наркоманскую комедию с восхитительно изощренным сюжетом. «Побег из Шоушенка» – фильм, который обожает весь мир, хотя начиналось все не так радужно. Помнится, я был одним из трех человек, явившихся в кинотеатр в день премьеры. Кто и за что может не любить «Принцессу-невесту» – даже представить не могу, не стану и пытаться. Ну а «В поисках утраченного ковчега» – самый увлекательный приключенческий фильм из всех, что я видел.

Уже успел показать пять своих фаворитов. Еще две картины из списка демонстрировали другие члены киноклуба. Тео устраивал просмотр «Побега из Шоушенка», а «В поисках утраченного ковчега» показывал один из наших новых участников, Вернер Бергкамп.

Шесть лет Вернер прослужил в Канадских вооруженных силах в качестве второго пилота военно-транспортного самолета С-130. Теперь работает на компанию «Идальго эруэйз», являющуюся одним из самых мелких авиаперевозчиков в Торонто. Долгих перелетов совершать не получается, все пункты назначения находятся недалеко – Монреаль, Калгари, Оттава, иногда – острова Карибского моря. Платят Вернеру, соответственно, негусто, поэтому сдает три комнаты в своем четырехкомнатном коттеджике студентам. Для Вернера главные качества идеального жильца – молодость, привлекательная внешность и женский пол. Нетрудно догадаться, что отношения из деловых постоянно переходят в личные, которые всякий раз заканчиваются шумными скандалами с крушением мебели, а иногда – разбирательствами в суде. Мы прозвали Вернера «Дон Жуан из трущоб».

Несмотря на то что моя очередь принимать собрание киноклуба наступит еще не скоро, заранее ломаю голову, какой фильм выбрать. Любимое кино из первой десятки с равными интервалами показывал уже на протяжении девяти лет. Учитывая, что клуб в этом году отмечает юбилей, хочется продемонстрировать что-нибудь особенное. Но что именно – хоть убей, не соображу. Не хочется демонстрировать классику просто потому, что это классика. Устроить показ фильма, который у всех уже в печенках сидит, – тоже не вариант. Но и слишком оригинальничать не стоит. Вполне возможно, что малоизвестная картина, которую ты просто обожаешь, на остальных не произведет никакого впечатления.

С тех пор как Тео поскользнулся на виадуке, прошло две недели. После выписки из больницы он сразу перебрался на Голден-авеню, в мою бывшую спальню над редакцией «Крика Вильгельма». Думаю, общество соседа пойдет на пользу и РТ, и Тео – если они, конечно, не поубивают друг друга. Тео привык к определенному уровню чистоты и аккуратности. По его мнению, уровень этот должен в случае необходимости позволять провести в квартире операцию на открытом сердце, в дальнейшем не опасаясь осложнений по причине занесенной инфекции. РТ же по натуре фаталист. Если что-то из его имущества, будь то счет за воду или немножко лапши рамен, упадет в любом месте в квартире, кроме мусорного ведра, значит, такова его судьба – пусть там и остается. Среди гомо сапиенс подход РТ успехом не пользуется, зато насекомые и грызуны оценили эту разновидность дзена по достоинству.

Именно здесь и договорился встретиться с Робин, чтобы взглянуть на ее комиксы. Сначала собирался позорно бежать – пусть оставит свои работы Шевонн, а он просмотрит их потом. Но был не уверен, что, попав в руки Шевонн, рисунки Робин останутся в целости и сохранности. За то короткое время, что эта девушка проработала в нашей редакции, она ее совершенно преобразила. Впрочем, десятки чучел животных, наряженных в костюмы супергероев, любое помещение заставят заиграть по-новому.

– Это что, черт возьми, за хрень?! – закричал я, плюхнувшись задницей на порог, который только что переступил. Прямо передо мной красовался енот, одетый Бэтменом.

Шевонн продолжала сидеть за компьютером как ни в чем не бывало. Даже головы не повернула.

– Ты про Трэвиса Уэйна Бикла, грозу преступного мира?

Аккуратно обойдя енота в образе супергероя, захожу в редакцию. Ощущение такое, будто угодил в фильм «Мстители». Передо мной белка – Человек-паук, кролик – Чудо-женщина, сурок в шлеме Тора, морская свинка в оранжево-зеленом костюме Аквамена и хомяк в красном плаще и черном парике. Признаться, последний образ поставил меня в тупик. Поскольку красуется эта впечатляющая дизайнерская находка прямо посреди моего письменного стола, приходится приблизиться к ней.

– Это что такое? – еле-еле выговариваю я, глядя на хомяка, но имея в виду всю редакцию в целом.

– Не что, а кто. Бартлби Сан-Казанова, слышал про такого? – весело отзывается Шевонн. – Он же Доктор Крепкий орешек.

– Э-э… – тяну я. Строго говоря, на вопрос Шевонн ответила, но ситуация в целом понятней не стала. Для нашей новой сотрудницы это обычное дело. – И что он тут делает, этот доктор?

– Круто, правда?! – восклицает РТ, впархивая в редакцию со стаканом кофе. – Шевонн принесла.

– Да что ты! Никогда бы не подумал.

РТ улыбается, всем своим видом демонстрируя, что не потерпит ни малейшей критики в адрес таксидермически-супергеройского зверинца. Впрочем, это касается всего, что бы ни взбрело в удивительно изобретательную голову Шевонн.

– По-моему, как раз то, чего нам не хватало, – продолжает РТ. – Очень… оживляет.

– Их мой дядя сделал, – сообщает Шевонн. – Верней, сделали их, как и всех, папа и мама, а когда эти бедненькие зверюшки умерли, просто изготовил чучела. У дяди своя мастерская, называется «Городской таксидермист». Это для тех, кто не может завести домашних животных. А костюмчики сшила я. Хочешь скажу, как кого зовут? Только учти: разглашать их суперсилы не имею права. Такая информация предоставляется только членам Лиги справедливости.

Настороженно оглядываюсь по сторонам. Ни капельки не удивлюсь, если, зайдя в туалет, наткнусь на тигра в супергеройском костюмчике из спандекса – причем не на чучело, а на живого. От этих двоих всего ждать можно. Решаю, что отныне естественные потребности на работе справлять не стану. Если совсем приспичит, кафе совсем недалеко, за углом.

– И как же попасть в эту твою Лигу справедливости? Надо, чтобы из меня тоже чучело сделали?

– Этой чести удостаиваются только павшие смертью храбрых, – сообщает Шевонн.

– Тогда спасибо, но, пожалуй, воздержусь.

Сажусь за стол. Собирался поработать над рецензией на новую военную драму Стивена Спилберга. Фильм был снят с прицелом на Оскар, поэтому в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе вышел еще в конце декабря, в широкий прокат же попал только сейчас. Но, к сожалению, с мысли сбивает присутствие Бартлби. То ли мне мерещится, то ли он и правда глядит на меня с обвиняющим видом, будто считает злодеем. Или, что еще хуже, человеком, осквернившим его останки, нарядив их в костюм одного из немногих супергероев «Марвел», про которого не сняли фильм. В любом случае чувствую себя не в своей тарелке. Тут в редакцию входит Тео, облаченный в красный халат и шапочку для душа.

– Меня пригласили на первые кинопробы!

– Поздравляю, Тео, – невозмутимо произношу я. Почему он расхаживает в таком виде, не спрашиваю. В конце концов, по сравнению с остальными присутствующими Тео одет вполне нормально. – Что за роль?

Уволившись из страхового агентства, Тео сразу встал на учет в кастинг-агентстве, специализирующемся на подборе статистов и актеров на эпизодические роли для канадских фильмов и телесериалов. Сразу пришлось выложить «вступительный взнос» в размере четырехсот девяноста пяти долларов. Профессиональные фотопортреты крупным планом, обошедшиеся еще в триста долларов, в стоимость, естественно, не входили. Судя по рассказам Тео, единственное, что делают для статистов за эти деньги, – вклеивают вышеупомянутые фотопортреты в свой альбом и включают тебя в базу данных у себя на сайте. В последней ориентироваться сложнее, чем на улицах древней Византии. Единственный простой и понятный раздел сайта даже называется предельно ясно – «Способы оплаты».

Старался предупредить Тео, что от всей этой лавочки за версту несет мошенничеством. В каждом крупном городе с более или менее развитой киноиндустрией найдется немало сомнительных «агентств» с поддельными лицензиями, обещающих наивным клиентам славу и золотые горы. Надо сказать, бизнес этот на удивление прост и выгоден. Если сумеешь раскрутить достаточное количество простофиль на вступительные взносы, доходов твоих будет более чем достаточно для безбедного существования, а тратить силы и время, пристраивая вышеупомянутых простофиль на роли, совершенно излишне. Однако Тео заверил, что навел справки и выяснил, что агентство вполне респектабельное. Они даже предлагают курсы и сертификационные программы для статистов – причем за скромную плату. Во всяком случае, таковой она показалась Тео.

– Если повезет, попаду в сериал «Полицейский участок»! – едва не лопаясь от восторга, сообщает Тео. – Буду играть труп!

– Тогда нарисуй на себе побольше шрамов, – советует Шевонн. – Скажем, от степлера, с которым на тебя напал ревнивый муж твоей любовницы. Пусть зрители смотрят и думают: черт побери, до чего у парня была интересная жизнь! А просто валяться, стараясь не дышать, – это же скучно…

– Терпеть не могу фильмы, где видно, как трупы дышат, – подхватывает РТ. – Ощущение, как будто на концерте микрофон уронили. Сразу все настроение пропадает.

– Обычно для съемок используют резиновые манекены, но на складе случился пожар, и они все сгорели, – поясняет Тео.

– Тогда с тебя, наверное, снимут форму, сделают по ней манекен и будут использовать в других сериях, – предполагает Шевонн.

Тео обеспокоенно хмурится:

– Об этом речи не было. По-моему, я им нужен только для одного эпизода.

– Вот бы с меня манекен сделали! – мечтает Шевонн. – Представляете? Смотришь фильм и узнаешь свою руку! Или ногу. Или ягодицы. Вот только не хотелось бы, чтобы мой манекен валялся голым на складе. Мало ли что взбредет в голову сторожам? Никто не знает, в манекенах делают отверстия?

– Понятия не имею, – отвечает Тео, брови которого взлетают все выше и выше.

– Надеюсь, что нет. Вот уж не желала бы ублажать всяких волосатых извращенцев – даже в качестве манекена.

– Я тоже, – бормочет Тео, явно стараясь выкинуть из головы нарисованную Шевонн картину.

– Да еще, не успеешь оглянуться, копий понаделают, – продолжает свои глубокомысленные рассуждения Шевонн. – Продадут в Китай, одиноким фермерам, а их там, наверное, миллиард человек, не меньше. Должно быть, трудно найти подругу среди рисовых полей… Знаешь, Тео, чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь: лучше тебе отказаться от роли.

– Ну-у… Со мной такое вряд ли случится, – отвечает тот.

– Не факт, – возражает Шевонн. – Для многих женщин внешность в мужчине не главное.

Тео не знает, то ли чувствовать себя польщенным, то ли обижаться.

– Вот как?

– Пригласил Шевонн на Оскар, – между тем сообщает мне РТ.

Прежде чем успеваю ответить, открывается входная дверь и из холла доносится голос Робин:

– Эй! Есть здесь кто-нибудь?

– Сюда! – откликается РТ.

Входит Робин и окидывает ошарашенным взглядом наших супергероев. Сразу обращаю внимание, что ни папки, ни альбома в руках у нее нет.

– Эй, я тебя знаю! – восклицает РТ, тыча в гостью пальцем. – Робин, угадал? Ты тоже приходи на церемонию вручения Оскара! Чем больше народу, тем веселее!

Робин улыбается:

– Привет, РТ! Сколько лет сколько зим. Как поживаешь? Сто лет не виделись. Еще со школы.

РТ представляет ей Шевонн и Тео.

– Интересные у вас тут интерьеры, – произносит Робин и кивает на Бартлби Сан-Казанову. – И костюмчики такие… занятные.

– Шевонн сама сшила, – с гордостью сообщает РТ. – У нее дядя таксидермист.

– А мы тут только что обсуждали сексуальную эксплуатацию резиновых исполнителей эпизодических ролей, – вводит гостью в курс дела Шевонн.

Робин вскидывает брови и после паузы произносит:

– Боюсь, недостаточно компетентна в этой области, чтобы высказывать собственное мнение.

– У Тео кинопробы на роль трупа в сериале «Полицейский участок», – пытаюсь внести ясность я.

– Знаю, как-то смотрела, – кивает Робин. – Да, трупов там и правда много. Только раньше думала, для съемок используют манекены, а они, оказывается, актеров приглашают.

– Вообще-то манекены… – начинает было Тео, но его перебивает Шевонн:

– По официальной версии, манекены сгорели, но подозреваю, что тут дело нечисто. Наверное, этих ребят накрыли. Узнали, что на складе наладили нелегальную торговлю секс-игрушками, вот его и сожгли, чтобы замести следы. Обычная история. Хочешь расскажу, у кого из героев какая суперсила?

– С радостью бы послушала, но не могу – спешу, – отвечает Робин. – Извините. На днях случайно встретила знакомую редакторшу из издательства «Хатоки». Они часто печатают независимые комиксы. Так вот, редакторша предложила взглянуть на мои работы. Ну как я могла отказаться?

– Ничего страшного, – с облегчением произношу я.

– Но к пятнице обещала вернуть, – продолжает Робин. – Хочешь, заходи в гости. А пока будешь читать, в награду за труды приготовлю тебе ужин.

– Э-э… конечно, – бормочу я. – Хорошо, приду.

РТ начинает лукаво поглядывать в мою сторону. Делаю вид, будто не замечаю.

– Вот и отлично! – улыбается Робин. – Адрес скину по электронной почте.

– Он придет, но только при одном условии, – объявляет РТ. – Ты должна вместе с нами смотреть церемонию вручения Оскара.

– А что? Отличная мысль, – быстро и легко соглашается Робин. – Где?

– Прямо здесь, в редакции! – радостно объявляет РТ. – В этом году в первый раз собираемся вести с нее прямой репортаж в нашем блоге! Это будет просто сногсшибательно!

– В таком случае как я могу отказаться? – отвечает Робин. Машет мне рукой и направляется к двери. – Извиняюсь, что ненадолго, но у меня сегодня встреча в издательстве «Дамокл». Хотят, чтобы я представила несколько макетов для новой серии в стиле стимпанк. Кстати, классные книги! Первая выйдет в октябре.

– Поздравляю! С макетов начинать – это нормально! Главное, что работа настоящая! Ну и деньги тоже… – неловко шучу я.

Робин смеется и выходит.

– Почему не сказал, что встречаешься с Робин Земмлер? – выпаливает РТ, не дождавшись, пока за нашей гостьей захлопнется дверь.

– Потому что мы не встречаемся! – возмущаюсь я. – Она просто хочет показать мне свои комиксы.

– Приятель, эта девушка только что пригласила тебя домой и пообещала накормить ужином, – качает головой РТ. – Если это не отношения, то что?

– Просто не смог отвертеться, и все, – оправдываюсь я. – Отказываться было невежливо.

– А теперь послушай, что я тебе скажу, – с видом старого мудреца начинает РТ. – Нельзя так долго переживать из-за одной стервы. Пора возвращаться в игру. Ну, или хотя бы на трибуне посидеть.

– Кстати, что ты там болтал про прямой репортаж с Оскара? – меняю тему я. – В первый раз слышу.

– Вести репортаж будет Шевонн, – сообщает РТ. – Давай уж начистоту – мы с тобой ни черта в моде и нарядах не смыслим. Посмотри на меня: только и знаю, что расхаживаю в черных брюках и белой рубашке, будто мормон. Ты тоже вставишь пару комментариев. Напишешь, кто в какой номинации победил, кого несправедливо обошли – в общем, как всегда. Мы решили: живой репортаж привлечет читателей на сайт. Народ валом повалит.

– А «мы» – это…

– Я и Шевонн.

– Вообще-то идея моя, – вставляет Шевонн. – РТ вечно говорит «мы» да «мы». А сам ворует все лучшие мысли у меня.

– Да, Шевонн, что бы мы без тебя делали? – не стал отпираться РТ. – Сокровище ты наше!

– А правда, что бы вы без меня делали? – призадумалась Шевонн. – Ну, во-первых, ты бы отправлял фотографии из «Инстаграма» с чужими пенисами кому-нибудь другому…

– Это были материалы для статьи! – краснеет, как помидор, РТ.

– Для какой? – спрашиваю я. – Про Юэна Макгрегора или Харви Кейтеля?

Поскольку первый в большом количестве своих фильмов демонстрирует причинное место, шутки ради составили из этих кадров большую презентацию и сделали в «Фотошопе» афишу с надписью: «В главной роли – мужской половой орган Юэна Макгрегора. Лучшие киноработы». Как ни странно, материал неожиданно начал пользоваться популярностью, поэтому решено было создать постоянную рубрику «Членография». Уже выложили на сайт «членографии» Харви Кейтеля, Джейсона Сигела и Майкла Фассбендера.

– Нет, речь о другом проекте, – отвечает РТ. – Мы тут подумали… то есть Шевонн тут подумала… если хотим привлечь женскую аудиторию, нужно, чтобы в «Крике Вильгельма» появилось то, что по-настоящему интересно женщинам.

– И, по-вашему, это фотографии пенисов?

– Нет! Вернее, не совсем… Шевонн предложила написать статью о том, что форма и размер члена говорят о характере мужчины.

– Вы что, издеваетесь?

– Между прочим, это чистая правда! – объявляет Шевонн. – Встречалась я как-то с парнем, у которого был огромный…

– Не надо, Шевонн! – поспешно прерываю я. – Потом сам прочту, когда статья будет готова. А то все перескажешь, и неинтересно будет…

– Между прочим, ты сам постоянно твердишь, что журнал должен быть ориентирован на более широкую аудиторию! – заявляет РТ. – Если ничего конкретного предложить не можешь, хотя бы не мешай тем, у кого есть идеи и планы!

Вот уж не думал, что у меня такой двуличный друг. Всего месяц назад, предложи я добавить рубрику об отношениях и сексе, РТ бы от злости желчью захлебнулся. А теперь активно продвигает эту идею, да еще упрекает меня в том, что противлюсь новаторству. Ну и как прикажете это понимать? Сразу напрашивается подозрение, что РТ просто старается произвести впечатление на Шевонн. Решаю, что на первом этапе расследования именно с этой версией и буду работать.

Хотя вообще-то дела «Крика Вильгельма» меня теперь не особо интересуют. Пусть РТ публикует что хочет – хоть советы для садоводов, хоть гороскопы. Если все эти новые идеи увеличат посещаемость сайта, буду только рад. А если нет – тоже огорчаться не стану. Что бы ни случилось, к осени собираюсь порвать с «Криком Вильгельма» и начать новую, совсем другую жизнь.

Глава 7

Когда отзываешься о чьем-либо творчестве, худшая ошибка, которую можно допустить, – вести рассуждения с позиции интеллектуального эгоцентризма. То есть предполагать, что фильм или книга, понравившиеся вам, должны приводить в восторг всех без исключения. И соответственно, наоборот – все, что не угодило вам, никому другому понравиться просто не может. Если же кто-то вашего мнения не разделяет – расценивать это как форму неполноценности.

Нечто подобное каждый год происходит перед вручением Оскара. Многочисленные критики наперегонки составляют списки тех, кто должен победить, а кого незаслуженно обошли вниманием, забывая, что Американская киноакадемия состоит не из пары человек, а из целых шести тысяч, и все они отдают за фильмы свои голоса. Поэтому давайте сразу избавимся от надоевшего определения «незаслуженно обойденный фильм». Если какая-то любимая вами картина не попала в номинацию, это всего лишь означает, что большей части членов Академии кинематографических искусств и наук она понравилась не настолько, чтобы за нее голосовать. Вот и все. Недовольны? Остается посоветовать одно: в следующем году вступайте в киноакадемию сами и голосуйте за все, что вам нравится.

Но жалобы критиков на то, что какой-нибудь фильм обделили вниманием, можно прочесть не только в сезон вручения кинопремий. Статьи такого рода появляются регулярно. Каждый раз, когда картину называют «недооцененной», читайте между строк – «не всем этот фильм понравился так, как мне». А если удариться в другую крайность и ориентироваться исключительно на кассовые сборы, получится, что «Аватар» в девятьсот миллионов раз лучше, чем «Гражданин Кейн». Несомненно, найдутся люди, которые придерживаются именно такого мнения. Хотя интересно было бы послушать, как они станут перечислять девятьсот миллионов достоинств «Аватара», которые отсутствуют в «Гражданине Кейне». В любом случае этой точки зрения не придерживается даже сам Джеймс Кэмерон при всем свойственном ему эпическом размахе.

И вообще, как точно подметил Гарри Каллахан, мнение – как дырка в заднице. У всех оно есть. Поэтому стоит ли удивляться, что, когда начинаешь его выражать, выходит по большей части одно дерьмо?

Вот почему, когда делиться мнением – твоя работа, особенно важно держать в голове это обстоятельство, чтобы не слишком заноситься и помнить свое место. В отличие от РТ отнюдь не считаю, что мои вкусы и суждения – истина в последней инстанции. Хотя вынужден признаться: совершенно искренне не могу понять, как, почему и с какой целью люди старше десяти лет, к виску которых не приставлено огнестрельное оружие, покупают билеты на «Трансформеров» Майкла Бэя. Но симпатии и антипатии вообще вещь сложная и непредсказуемая. Два человека с одинаковым образованием и воспитанием и схожими вкусами могут посмотреть один и тот же фильм, а потом высказать по его поводу две прямо противоположные точки зрения. А знаете, что лучше всего? Никто из них не прав, и никто не ошибается.

Когда дело касается вкусов и предпочтений, все очень индивидуально. Скажем, если у вас достаточно крепкий мочевой пузырь, чтобы высидеть все четыреста восемьдесят пять минут фильма Энди Уорхола «Эмпайр», вы, нисколько не смущаясь и не стесняясь, можете провозгласить эту картину величайшим шедевром в истории кинематографа. А если кто-то станет посягать на это ваше право, спокойно заявляйте, что более яркого примера целеустремленности и умения не сбиваться с главной темы вам видеть не приходилось. К тому же надо поистине обладать незаурядной смелостью – и даже дерзостью! – чтобы установить камеру и восемь часов подряд снимать небоскреб Эмпайр-стейт-билдинг, а потом показывать все это публике.

В любом случае желание обогатиться тут совершенно ни при чем. Любой, кто в наши дни отважится предложить руководству студии подобную идею, будет застрелен на месте, труп спрячут под парковкой, а в случае его обнаружения убийство повесят на стажеров. Такими фильмами люди пытаются выразить что-то, не имеющее отношения к призыву «пожалуйста, помогите студии разбогатеть». Но само по себе это еще далеко не означает, что картина достойная и ее автор действительно может сказать что-то хорошее и полезное. В данном случае решать зрителям, то есть вам. И если вы рассудили, что пришли к правильному выводу по поводу фильма, вернитесь к первому пункту: никаких правых и неправых в подобных делах нет.

Когда пишу рецензии для «Крика Вильгельма», каждый раз повторяю эти слова, как мантру. Увы, по ходу дела легко увлечься и забыть о данном правиле. Вдобавок чем больше рецензий вышло из-под твоего пера, тем больше начинаешь зазнаваться. Начинаешь рассуждать примерно так: «Я профессиональный критик с многолетним опытом! Мои статьи читает куча народу! Мне решать, какой фильм хорош, а какой плох! Я важная шишка!» А вот и фигушки. Ничего подобного.

Конечно, и я не избежал греха, позволяя втянуть себя в совершенно бессмысленные споры о вкусах. Особенно часто подобное случается при общении с мужем моей сестры. Но причина тут даже не в том, что я считаю, будто я прав, а он ошибается. Просто Дэвид С. Окслейд так меня раздражает, что невольно начинаю пререкаться, лишь бы что-то возразить. Но главное, чтобы того же самого не происходило с моими рецензиями.

Вот почему стараюсь не высказывать мнения о том, в чем не разбираюсь. Скажем, о комиксах. В детстве иногда почитывал их, но в подростковом возрасте открыл для себя широкий мир кино и утратил интерес. Понятия не имею, какие в этой сфере сейчас тенденции, кого считают классиками и какие у них там существуют жанры и разновидности. Правда, про Фрэнка Миллера слышал, но только благодаря его совместной работе с Робертом Родригесом над серией фильмов «Город грехов». Также знаю, что Фрэнк Миллер снял картину «Мститель», главная задача которой, кажется, состоит в том, чтобы нарядить Сэмюэла Л. Джексона в костюм нациста в дадаистском стиле. Про Алана Мура услышал, когда тот публично объявил, что не имеет отношения к снятым по его комиксам фильмам «Хранители» и «V значит вендетта». Во время просмотра аниме «Акира» никак не мог въехать в сюжет. А в том, что посмотрел уже упомянутую «Легенду о сверхдемоне», искренне раскаиваюсь. В остальном же в комиксах совершенно не разбираюсь.

Вот, собственно, одна из причин, по которой так упорно не хотел смотреть на работы Робин. Когда прихожу к ней домой, она сразу притаскивает из кладовки огромный кейс и плюхает его на стол передо мной. Сразу принимаюсь объяснять, что именно меня смущает.

– Послушай, Робин, – говорю я. – Очень польщен, что тебя заинтересовало мое мнение, но должен предупредить. Мой опыт чтения комиксов ограничивается подшивкой времен Второй мировой войны, которую нашел на чердаке у родителей. Помнится, это были истории про британских моряков, сражавшихся с морскими чудищами. Поэтому не уверен, много ли тебе будет пользы от моих суждений.

– Как раз такое мнение мне и нужно! – радуется Робин. – Вовсе не желаю, чтобы опытный критик с ходу перечислил трех или четырех художников, стилю которых я, как ему кажется, подражаю. Не хочешь вина? Собираюсь готовить на ужин тайский карри с курицей. Надеюсь, ты не против. Не бойся, это не очень острое блюдо.

– Отличная идея!

– Ты про карри или про вино?

– И про то и про другое.

– Извини, есть только красное. В смысле, вино, а не карри.

– Как раз очень люблю красное.

– Это хорошо, а то у некоторых от него голова болит. Собиралась на всякий случай купить бутылку белого, но закрутилась с работой и не успела.

Смеюсь:

– Расслабься. Не английскую королеву принимаешь! Все нормально.

– Уф! – вздыхает Робин и, залившись краской смущения, скрывается на кухне. – Наверное, сразу видно, что я редко принимаю гостей. А если еще не догадался, прости за спойлер. Но – да, гостей и правда зову очень редко.

Робин живет в двухкомнатной квартире на втором этаже перестроенной под жилой дом фабрики в нескольких кварталах к северу от Кенсингтон-Маркет. Стены из голого кирпича увешаны постерами и рисунками, бо́льшая часть из которых, судя по всему, – творчество самой Робин. Обращаю внимание на две большие абстрактные картины и маленький образчик компьютерной графики, распечатанный на принтере. На рисунке изображено какое-то существо вроде инопланетянина с сачком для ловли бабочек в руке. Должно быть, напоминание о короткой карьере на студии «Пиксар».

Вся обстановка здесь живая, веселая и разноцветная. Мебель из IKEA соседствует с оригинальными вещицами, явно обнаруженными на блошином рынке или гаражной распродаже. Журнальный столик раскрашен под шахматную доску с крупными черными и белыми клетками. Тут можно разыграть целую партию, используя вместо фигур бокалы и стаканы. Полы из старого, потертого паркета тут и там прикрывают жизнерадостно пестрые коврики.

– Твои работы? – спрашиваю, указывая на картины, когда Робин возвращается с кухни.

Она протягивает мне бокал вина.

– Только эти две, – отвечает она, кивая на огромный холст, на котором изображено что-то вроде среза здания, который, если приглядеться, оказывается стаей птиц, и рисунок с инопланетянином. – Другую картину нашла в коробке перед чьим-то домом. Решила, что хозяева ее выбросили, вот и забрала. А потом подумала: вдруг просто к переезду готовились? Надеюсь, они ее все-таки выкинули.

– Да. Удивительно, как часто люди избавляются от ценных полотен. Где-то читал, что именно так некоторые картины Пикассо попали в музей Прадо.

Робин смеется:

– Бывал когда-нибудь в Прадо?

– Да. Правда, давно. А ты?

Отпив маленький глоток вина, Робин кивает:

– Когда закончила школу, отправилась в путешествие на год. В основном ездила по Италии и Испании, но три последних недели провела в Париже. Понимаю, это ужасное клише: перед тем как браться за учебу, студентка отправляется поглядеть мир.

– Всегда жалел, что сам не взял академический отпуск и не устроил себе приключение.

– Когда заметила тебя в издательстве, глазам своим не поверила! Значит, вы с РТ работаете вместе?

– Вроде того, – уныло вздыхаю я. – Связаться с РТ – все равно что в мафиозную группировку вступить. Ввязаться легко, выпутаться невозможно.

– А-а, – задумчиво тянет Робин. – Значит, партнерство у вас не особо продуктивное?

– «Крик Вильгельма» давно приносит одни убытки. Сначала небольшие, но теперь наши финансовые потери просто зашкаливать начали. Объяснил РТ, что лавочку пора закрывать, а он вместо этого взял на работу девушку и объявил, что собрался превратить журнал во второй «Космополитен».

– Какую девушку? Ту, которая расставила по всей редакции чучела в одежде супергероев?

– Ее самую, – мрачно киваю я. – Зовут Шевонн. Не представляю, где РТ умудрился ее откопать, но он от этой девицы в полном восторге. Правда, когда через пять с половиной месяцев они расстанутся, мой друг быстро про нее забудет. Постоянство – не сильная сторона РТ. Хотя… В некотором смысле постоянная смена девушек тоже может считаться постоянством. Если брать такие критерии, придется признать нашего РТ самым постоянным человеком из всех, кого я знаю.

– А почему именно пять с половиной месяцев? – спрашивает Робин. – Она что, устроилась к вам только на полгода?

– Не в этом дело, – отвечаю я. – Просто через полгода собираюсь бросить журнал на произвол судьбы и уехать. Сбежал бы раньше, но не могу. Собираются снимать фильм по моему роману, поэтому придется задержаться. Правда, не уверен, что из этой затеи что-то получится. В прошлый раз съемки накрылись медным тазом.

– Я тебя понимаю, – кивает Робин. – Заранее лучше не радоваться, а то потом ждет большое разочарование.

– Вот именно. С другой стороны, когда у бойца еще до начала битвы пораженческие настроения – это тоже не дело. Эх, надо было послушать маму с папой и идти учиться на дантиста. С другой стороны, целыми днями ковыряться в чужих гнилых зубах – тоже удовольствие маленькое. А шатающиеся зубы?.. Только представлю – мороз по коже! Нет, дантист бы из меня все равно не получился.

– Это хорошо, – отвечает Робин. – Слышала, по числу самоубийств среди представителей разных профессий дантисты на втором месте. На первом фермеры.

Сразу вспоминаю про Тео. Когда приду домой, надо будет посмотреть статистику самоубийств среди работников страховых компаний и сравнить со статистикой самоубийств среди актеров. Надо узнать, не сменил ли друг шило на мыло.

– Ну хорошо, отговорила, – киваю я. – Так и быть, не пойду в дантисты.

– Ты сказал, что собираешься уехать, – говорит Робин. – Прости, если лезу не в свое дело, но… куда, если не секрет?

В первый раз кто-то задал мне этот вопрос. Пока что толком не ответил на него даже самому себе.

– Ну-у… – тяну я. – Вообще-то долго думал на эту тему. Ясно одно: срочно надо сменить обстановку. Переехал сюда сразу после школы вместе с РТ и с тех пор надолго никуда не отправлялся. Так вот, он до сих пор живет в квартире над редакцией, которую мы еще тогда сняли на двоих. Представляешь, даже коробки с вещами еще не все разобрал. Если в доме будет достаточно вяленой говядины и замороженного концентрата апельсинового сока, РТ длительную осаду выдержит. А если два-три раза в неделю сможет вылезать в заднее окно и бегать на концерты, он ее даже не заметит.

– Наверняка у тебя все-таки есть какие-нибудь идеи, куда ты хочешь поехать.

– Скорее всего, в Нью-Йорк или в Париж, – отвечаю я. – Понимаю, банально до невозможности. Как раз те два города, куда едут все писатели. Правда, с французским у меня плохо. Со школы не было случая взбодрить. Так что у Нью-Йорка есть большое преимущество. Но, с другой стороны, в том, что не понимаешь бо́льшую часть того, что тебе говорят, тоже есть свои прелести…

– Париж – классный город, – соглашается Робин. – Только очень дорогой.

– Знаю, – киваю я. – А знаешь, что хуже всего? Чем дольше здесь остаюсь, тем меньших размеров квартиру смогу снять в Париже. Когда РТ меня полностью выдоит, придется ночевать в ящичке для пожертвований в часовне Сен-Шапель.

– Ты насовсем хочешь туда перебраться? – спрашивает Робин. – Или просто собираешься пожить некоторое время?

– Пока не решил, – отвечаю я. – Вообще-то моя мама француженка, так что у меня есть европейский паспорт. Если захочу, могу остаться надолго. Но не уверен, захочу ли. В общем, там видно будет.

– Значит, РТ эта новость не обрадует?

– Ну, если буйный, яростный припадок можно считать проявлением радости… – вздыхаю я. – Правда, мне к его вспышкам не привыкать. Был, например, один неприятный эпизод, связанный с турниром по гольфу в честь Боба Хоупа… Хотя нет, он настолько болезненный, что мы стараемся лишний раз его не вспоминать. «Ладно, хватит трепаться, пойдем в отрыв!»

– Что, прости?

– Нет, это я прошу прощения, – отвечаю я. – Иногда не могу удержаться и принимаюсь сыпать цитатами из фильмов, которые смотрели не все.

– Значит, это была цитата?

– «Он умер в собственном саду при очень странных обстоятельствах. Власти решили, что в этом деле лучше не копаться».

Робин растерянно хмурится:

– Это из какого фильма? Вдруг я смотрела?

– Не бери в голову, – говорю я. – Ну, показывай свой знаменитый графический роман. Бьюсь в пароксизмах от нетерпения.

– Нет, так нечестно! Сначала скажи, что за фильм! – настаивает Робин.

– «Эта группа – ныне легендарный британский коллектив «Spinal Tap». Помню, меня уже тогда поразила их яркость, мощь… и пунктуальность!»

– А-а, догадалась! Ты цитируешь фильм «Это Spinal Tap»! – радуется Робин. – Слышала, но не смотрела. Я вообще смотрю мало фильмов. Зато мой бывший муж был совершенно сдвинутый киноман. Ни дня без фильма прожить не мог, да еще составлял списки просмотренного. В конце года они с друзьями собирались и сравнивали свои списки. Каждый пункт обсуждали. И так весь день.

– Хм, – задумчиво произношу я. – Вообще-то идея интересная.

– Обсуждения получались такие долгие, что к вечеру у него голос садился. Представляешь, только в кинотеатре фильмов по сто за год смотрел.

– Иди ты! Я и вполовину так часто в кино не хожу, а ведь моя работа – писать рецензии для заштатного журнальчика! «Впечатляющие цифры, Мабел!»

– Муж был на десять лет старше меня, – продолжает Робин. – Поженились, когда еще была студенткой. Самый мой импульсивный поступок. И самый глупый.

– Используя мои филигранно отточенные дедуктивные и индуктивные способности, рискну предположить, что брак ваш, миледи, не был счастливым.

– Ну, не то чтобы совсем, – уклончиво отвечает Робин. – С ним было весело. Мой бывший муж вообще-то парень хороший. Но о том, что он алкоголик, узнала только после свадьбы.

– Не вини себя, – говорю я. – Вы же не на встрече анонимных алкоголиков познакомились. А жаль – знала бы, во что ввязываешься.

Робин отвечает натянутой улыбкой.

– Вообще-то у него и других проблем было навалом. Оказалось, у него есть три кредитки, о которых я даже не знала. И по всем долги. Выяснилось все, только когда у нас изъяли за неплатежи автомобиль. Поехала на нем в университет, а когда вышла – смотрю, машины нет. Естественно, позвонила в полицию. Думала, угнали. А когда объяснили, в чем дело, чуть сквозь землю со стыда не провалилась.

– Сочувствую.

– Потом дела пошли еще хуже. После ареста его уволили с работы.

– Его что, еще и арестовывали?

– Ну да. Продавал травку и другие легкие наркотики, чтобы подзаработать, – отвечает Робин. – Мы тогда жили в таунхаусе в Ньюмаркете. Полицейские нагрянули с обыском и весь дом вверх дном перевернули. Я тогда только что устроилась в «Пиксар». Копы забрали оба компьютера – и его, и мой. Пыталась объяснить, что компьютер вместе со специальным графическим оборудованием мне выдали на студии, чтобы могла работать дома, но толку никакого. Между прочим, эти штуки стоят пятьдесят тысяч долларов. Попробуй объяснить все это работодателю, когда устроилась всего неделю назад.

– Да, подобные ситуации у многих вызывают затруднение, – тоном заправского психолога отвечаю я.

– Но я сдаваться не собиралась. Решила, что буду бороться за наше счастье. Сбежать – проще всего. Моя мама именно так и поступила. Два раза. Очень трудно было ее за это простить, хотя понимаю, что и папа мой, и отчим совсем не подарки. С тех пор вся моя жизнь вертелась вокруг Тима. Пристраивала в хорошую клинику. Нанимала адвоката. Встречалась с представителями банка и кредитных компаний. Умоляла, договаривалась, искала компромиссы, лишь бы у нас не отобрали дом и не объявили банкротами. В общем, как вспомню, так вздрогну.

– Да, я себе как-то по-другому представлял семейную жизнь.

– Еще у Тима был сын от первого брака, – продолжает Робин. – Коди. Сейчас ему лет четырнадцать. Раньше часто у нас оставался, но после ареста Тиму запретили видеться с сыном. Вообще-то мальчик хороший, но за ним нужен был глаз да глаз. Любил все поджигать.

– Надеюсь, не взглядом, как в фильмах ужасов? Спички хотя бы спрятать можно…

Робин смеется:

– Извини. Зачем я тебе все это рассказываю? Заманила, обещала комиксы показать, а сама жалуюсь на тяжелую судьбу.

– Заманила? – радуюсь я. – Круто! Раньше меня никто никуда не заманивал. Даже не знаю, как себя вести в таких ситуациях, поэтому извини, если что не так.

– Нет, это ты извини, – понурилась Робин. – Да, сразу видно, что я мало общаюсь. Даже рекламным звонкам радоваться начала. Ура, ура, мне позвонили! Слышал бы ты эти разговоры. Стыд и позор. Начинаю спрашивать у сотрудников, как дела. Некоторые отвечают. Но большинство думает, что прикалываюсь, и вешают трубку.

– Ничего страшного, – отвечаю я. – Я тоже в общении не спец. И вообще, твои рассказы про тяжелую судьбу гораздо занятней моих. У меня вся история умещается в одно предложение: девушка сбежала с режиссером в Лос-Анджелес.

– С режиссером?

– Вот именно. А самое неприятное, что этот козел нас и познакомил. Когда сорвались съемки экранизации моего романа, уехал в Голливуд, а ее прихватил с собой. Их там ждет пилот…

– Пилот? – озадаченно переспрашивает Робин. – А-а, поняла! Пилотный выпуск сериала!

– Ну да. Не подумай, что у них любовь втроем с летчиком. Хотя от этих всего можно ожидать… Ладно, хватит обо мне. Что сейчас поделывает твой бывший муж?

– Кажется, немного выправился, – отвечает Робин. – Хочет снова сойтись, но пусть не надеется.

– А-а, – отвечаю я. – А твой бывший муж, случайно, не свирепый ревнивец? В фильмах такое часто показывают.

Невольно отхожу на пару шагов от окна.

– Не волнуйся, – отмахивается Робин. – Вообще-то мы с ним нормально общаемся. Время от времени видимся, оказываю ему моральную поддержку… Тим, конечно, постоянно меня забрасывает «тонкими» намеками, но я думаю, лучше нам жить отдельно.

– Думаю, твой новый поклонник, Майк из службы по прочистке воздуховодов, тоже так считает.

– Ах, этот! – с улыбкой подхватывает Робин. – До чего надоел! Прямо не знаю, как от него отделаться! Сто раз объясняла, что живу в квартире, но нет! Все равно предлагает: давай приеду, вентиляционные трубы твои прочищу…

– Вот нахал. Как не стыдно предлагать такое леди?

– Насчет твоей трагической истории… Значит, других девушек у тебя не было? Одна сбежала, и с личной жизнью решил завязать?

Отпиваю глоточек вина. Так увлекся разговором, что совсем про него забыл.

– Не совсем. Рассудил, что это полезный опыт. Даже ввел похожую сюжетную линию в одну из своих книг. Говорят, надо писать про то, о чем знаешь. Но редактору роман почему-то все равно не понравился.

– Ну да, по твоему тону догадалась, что ты от издательства «Дамокл» не в восторге.

– Верно, – не стал отпираться я. – Недавно сдал третью книгу. Вернее, четвертую, но учитывая, что третью печатать отказались… У меня с ними контракт на три книги. Если новую тоже забракуют или потребуют все переписать, просто верну аванс и уйду на все четыре стороны. Больше с ними связываться не стану. Одного раза хватило, благодарю покорно.

– А что потом будешь делать?

– Не знаю. Стану свободным художником… то есть писателем. Кажется, сейчас это модно.

– Ух ты. Значит, хочешь полной свободы? Новая страна. Новые люди. Новая жизнь.

– Да, пожалуй.

– А я бы, наверное, побоялась вот так все бросить. Хотя это отличное приключение. – Робин поднимает бокал: – За чистый лист!

Мы чокаемся.

– Ужин скоро будет готов, – прибавляет Робин. – Когда предпочитаешь смотреть мои комиксы – сейчас или после еды?

– Нет, такого долгого ожидания мне не вынести. Оно станет для меня невыносимой пыткой. Кстати, странно, что «невыносимый» сказать можно, а «выносимый» нет. То же самое со словом «невзрачный». Почему про что-то красивое нельзя сказать, что оно «взрачное»? Вот вопросы, которые меня очень занимают.

– Ладно, – кивает Робин, ставя бокал на столик. – Пожалуйста, давай оставим вино здесь. Никогда не вхожу с напитками в кабинет. Все время боюсь, как бы на что-нибудь не пролить.

Оставив бокал на столике – шахматной доске, следую за Робин в комнату, где она установила мольберт, световой стол и компрессор. Робин жестом приглашает меня сесть на вращающееся черное кожаное кресло со специальной изогнутой спинкой, поддерживающей поясницу.

– Вот первые пятьдесят страниц, – объявляет Робин, показывая стопку листов размером с небольшую газету. – Комикс называется «Ева», но это пока что только рабочее название. По сюжету, случилась какая-то катастрофа, из-за которой все женщины куда-то подевались, осталась только одна главная героиня, которая старается уцелеть среди мужчин и мутантов. Зовут ее – ни за что не угадаешь! – Ева. У героини есть способности к телекинезу, но как и почему они у нее появились, Ева не помнит. Она вообще не помнит ничего, что случилось больше трех месяцев назад.

– Как в детективном фильме «Помни»? – спрашиваю я. – Или в смысле…

– Нет-нет, – прерывает Робин, – не подумай, будто Ева сразу забывает все, что случилось больше девяноста дней назад. Речь о конкретных трех месяцах. Начинается история с того, что Ева просыпается в разбомбленной лаборатории. Героиня понятия не имеет, кто она такая, где она и что вообще произошло. Единственное, что она о себе знает, – на запястье у девушки металлическая бирка с именем «Ева» и идентификационным номером.

– Звучит интригующе, – произношу я, перелистывая страницы.

Рисунки черно-белые, с легкими признаками импрессионистского стиля и обильным использованием игры света и тени. Сразу бросается в глаза, что героиня очень похожа на художницу, – короткие светлые волосы, стройная, гибкая фигура. Еще одна художественная особенность, которую не могу не отметить, – почти все первые двадцать страниц Ева обнажена.

– Очень красиво, – говорю я, жалея, что нельзя было захватить с собой вино. – Ты… такая талантливая…

– Спасибо! – заливается смущенным румянцем Робин. А я и вовсе сижу багровый, как свекла. – Пять лет над этим комиксом трудилась. Правда, не подряд, а параллельно с другими проектами. Но это моя первая крупная работа, и для меня она очень важна.

Сюжет оживляется где-то на десятой странице, когда Ева встречает группу причудливых существ – частично мужчины, частично машины, частично животные. Возглавляет компанию тип с квадратной челюстью и торчащим посреди лба рогом, похожим на носорожий. А на месте сосков болтается нечто, весьма напоминающее два полных комплекта мужских гениталий.

– Ничего не скажешь, красавцы-мужчины, – комментирую я.

– Это перепихонцы, – поясняет Робин. – Потом они становятся кем-то вроде личной армии Евы, но начинается знакомство при не слишком приятных обстоятельствах.

Что верно, то верно. Трудно не заметить, что героиня сразу вызывает у главаря бурный и вполне определенный интерес, однако, когда Ева взглядом воспламеняет неуместно выступающие части его тела, энтузиазма у парня резко убавляется.

– Я же предупреждала: комиксы немножко откровенные, – произносит Робин, наблюдая за моей реакцией и едва сдерживая улыбку.

– Да, – киваю я. – А кто такие эти перепихонцы?

– Специально выведенная раса особо мощных мужчин-мутантов, задача которых – разыскать и оплодотворить всех женщин, чтобы обеспечить продолжение рода.

Фыркаю.

– И для этого надо было выводить мутантов? Зачем такие сложности? Наш киноклуб с радостью согласился бы предложить свои услуги в этом качестве. Как, впрочем, и любая другая группа мужчин.

Робин хихикает:

– Знаю. Вообще-то, как ты, наверное, уже заметил, мои комиксы – не столько фантастика, сколько общественная сатира. А намек с перепихонцами и вовсе шит белыми нитками. Но рисовать их весело. Вот эти штуки у них на груди подсказывают, есть ли поблизости женщина, – сразу увеличиваются в размере.

Да, меткая у Робин сатира. Все про нашего брата знает.

– Много еще осталось? – спрашиваю я.

– Первую книгу закончила. Правда, только в черновом варианте. Набело перерисовать успела только половину, – отвечает Робин. – Но уже начала работу над второй книгой.

– И есть издательство, которое заинтересовалось твоей работой?

– Да! – улыбается Робин. – На этой неделе у меня была встреча с представителями издательства «Хатоки». Кажется, мои комиксы им понравились. Через две недели встречаемся снова. Но еще ничего не решено, поэтому стараюсь заранее не радоваться – так же, как и ты.

Указываю на пустые пузырьки рядом с основным текстом диалогов:

– Ты их нарочно оставила, чтобы потом можно было перевести реплики на другие языки?

– Да, – кивает Робин. – Для этого есть специальное программное обеспечение. Так легче выпускать иностранные издания. Можно подставить текст на любом нужном языке, а лишние пузырьки убрать. Это ведь просто макеты.

– Уверен, твои комиксы напечатают, – говорю я. – А если нет, натравим на них шайку перепихонцев.

Робин смеется.

– Рада, что тебе понравилось. А теперь в награду за тяжкий труд тебя полагается как следует накормить. Проголодался?

Думал, что да, но из-за полуэротических комиксов Робин голову мою теперь занимают совсем другие мысли, не имеющие к еде никакого отношения.

Глава 8

– Вы знали, что «стюардесса» – самое длинное слово на английском языке, которое можно напечатать на клавиатуре компьютера, используя только левую руку? – спрашивает Тео.

– Ох, сколько всего стюардессы могут сделать, используя только левую руку! – мечтательно произносит Костас. – Поверьте опыту Костаса.

Эти слова – первое, что я слышу, когда вхожу в редакцию «Крика Вильгельма». Трансляция церемонии вручения Оскара уже началась. Нарочно пропустил дефиле по красной дорожке. Модой не увлекаюсь, а смотреть, выдержат ли труды пластических хирургов общей стоимостью десятки миллионов долларов жаркий свет софитов и необходимость три часа подряд удерживать на лице фальшивую улыбку, – занятие не особо интересное. Кстати, забавно было бы пробраться в машину к Карлу Лагерфельду, стащить у него пиджак, а потом явиться в нем на церемонию и, когда спросят, от какого модельера эта вещь, честно и совершенно спокойно ответить: «От Лагерфельда».

– Где тебя носило? – высовывает голову в коридор РТ. – Мы рекорд побили!

– Какой еще рекорд? – удивляюсь я.

– Не поверишь, сколько у нас фолловеров! А ретвитов! – радуется РТ. – Шевонн сегодня просто в ударе! Представляешь, что придумала? Ведет репортаж с церемонии от лица красной дорожки. Жалуется, что знаменитости ее уже всю истоптали, и рассказывает, что в этом году Энн Хэтэуэй опять не надела под платье нижнего белья. Мы звезды Интернета!

– Как интересно, – произношу я.

Вот уж не ожидал, что РТ, всегда презиравший подобные штучки, будет так восторгаться по этому поводу. Хочется спросить, кто этот человек и куда он дел моего друга.

– Ну давай, рассказывай. – РТ подходит и подталкивает меня локтем в бок. – Как вчера прошло свидание?

– Да говорил же, – отмахиваюсь я. – Это было не свидание. Робин просто показывала мне свои работы.

– Ну и как у нее… работы? – спрашивает РТ, с хитрым видом поигрывая бровями.

Вспоминаю рисунки с Евой и не в первый раз принимаюсь гадать, похожа она на Робин только лицом или некоторыми особенностями фигуры тоже.

– Робин – замечательная художница.

РТ ухмыляется от уха до уха:

– Ладно, как хочешь. Кстати, она уже пришла.

Робин говорила, что придет, поэтому удивляться вроде бы нечему, но я был уверен, что приглашение РТ она приняла только для вида, из вежливости.

– Д-да?..

– С каким-то парнем по имени Тим.

С Тимом? С каким Тимом? Ах да, так зовут ее бывшего мужа.

– Вот оно что… Значит, Робин взяла его с собой?

РТ понижает голос:

– Пока не понял, в отношениях они или нет. Пришли примерно полчаса назад, в отличие от… некоторых, которые забыли, что опаздывать уже не модно.

Входим в редакцию, где сегодня вечером устроен импровизированный кинозал. Раскладные походные стулья, которые гости приносят сами, расставлены перед экраном неровными рядами. РТ взял напрокат мультимедийный проектор. Демонстрируется церемония на простыне, натянутой поверх окна. В нижнем правом углу «экрана» виднеются два больших, чуть полинявших пятна, напоминающие плохо отстиранные следы крови. Это результат маленького инцидента, произошедшего на прошлогодней церемонии. Подвыпивший Костас был так рад видеть ягодицы Скарлетт Йоханссон, что сразу устремился их поприветствовать, забыв, что держит в обеих руках по бокалу вина. Сколько бы раз РТ ни пытался вывести пятна (а зная моего друга, пытался он это сделать один раз, и то кое-как), избавиться от них так и не удалось. Зато их вид хоть немного пробуждает совесть Костаса.

Шевонн сидит на своем обычном месте, за рабочим столом, и, сосредоточенно нахмурившись, печатает. Должно быть, ведет тот самый прямой репортаж. Костас, занявший мое кресло, о чем-то оживленно рассказывает Тео, при этом так энергично размахивая зажатой в руке бутылкой шампанского «Кристалл», что рискует вот-вот оглушить собеседника. Дэвид расположился в стороне ото всех и с унылым видом потягивает пиво. Странно, на него это не похоже. Кэти, моя сестра и его супруга, обещала прийти, но ее нигде не видно. Конечно, для шеф-повара популярного ресторана свободный вечер – удовольствие из разряда редких, но за последние шесть лет Кэти не пропустила ни одной церемонии вручения Оскара. С чего вдруг сестра нарушает традицию?

Ленни беседует с незнакомым мужчиной, которого, судя по тому, что по другую сторону от него сидит Робин, зовут Тим. Второй сосед, Вернер, подался к ней всем корпусом и отчаянно клеит новую знакомую. То обстоятельство, что Робин пришла не одна, нашего друга нисколько не смущает. Перепихонцы из ее комиксов этому парню в подметки не годятся. Если для того, чтобы остановить этих ребят, достаточно поджечь их гениталии, то Вернера такая пылкость только раззадорит. Сколько раз видел, как на бейсбольных или баскетбольных матчах наш приятель успевал подкатить ко всем женам и девушкам игроков, пока вся скамейка запасных сверлила его злобными взглядами. На кинопоказах Вернер теперь бывает редко из-за ставшего более напряженным графика перелетов, но на Оскар всегда старается прийти.

Впереди сидят более юные члены киноклуба. Джонатан Музонве вступил в наши ряды пять лет назад. У Джонатана собственная компания, занимающаяся IT-консалтингом. Среди его клиентов много крупных фирм, которые все время предлагают Джонатану место у себя в штате, но он всякий раз отказывается. Хочет работать на себя. Так у него больше свободного времени для подготовки к соревнованиям по триатлону. Как-то раз Джонатан даже заказал в Интернете какой-то экспериментальный препарат – кажется, мышечный стимулятор. После приема чудодейственного средства Джонатан угодил в больницу – откусил себе кончик языка. Наученные горьким опытом, мы давно уже стараемся не спрашивать у Джонатана, как дела на работе. За этим обычно следует не менее двух часов баек про тупых пользователей. Чаще всего главным героем выступает клиент по имени Богдан. Судя по акценту, с которым Джонатан его передразнивает, этот Богдан – выходец из Восточной Европы и в компьютерах разбирается не лучше, чем Брэм Стокер, скончавшийся в девятьсот двенадцатом году.

Рядом с Джонатаном сидит Гейб Дзуринка, как обычно одетый в широкую спортивную кофту с логотипом хоккейного клуба «Торонто Мейпл Лифс». Гейб до сих пор живет со своей строгой мамой, поэтому самоутвердиться как мужчина может, только болея за спортивные команды. Зимой – за «Лифс», летом – за «Джейс», осенью – за футбольный клуб Торонто и «Рэпторс». Вес Гейба составляет около ста пятидесяти килограммов, поэтому Джонатан постоянно на него наседает, требуя, чтобы тот хотя бы иногда делал упражнения.

– Не понимаю, – как-то поделился со мной Джонатан, – как человек, который любит спорт, может до такой степени растолстеть?

– Все очень просто, – отвечаю я. – Гейб любит спорт платонически, на безопасном расстоянии.

В киноклуб Гейб вступил после того, как врач посоветовал ему чаще выходить из дому и больше двигаться. Овощи Гейб не ест принципиально. Работает фоторедактором в женском журнале. Именно в его обязанности входит убирать прыщи, волоски в неположенных местах и прочие несовершенства с лиц и тел многочисленных прелестниц, украшающих собой страницы печатного издания. Гейб любит шутить, что у него было больше красивых женщин, чем у Уоррена Битти. За годы работы у Гейба скопилась огромная коллекция фотографий моделей и звезд в первоначальном, неисправленном виде. Говорит: если когда-нибудь решит продать весь комплект, сразу заработает целое состояние и сможет не работать всю жизнь. В киноклуб Гейба позвал Костас, с которым они познакомились в стриптиз-клубе.

За происходящим на экране никто, кроме Шевонн, не следит. В первый раз вижу ее такой напряженной и сосредоточенной. Даже наушники надела, чтобы никто не мешал. РТ подлетает к ней, держа в руках поднос с пивными кружками (!), потом чмокает в щеку (?) и направляется ко мне.

– Что это было? – вполголоса спрашиваю я и беру с подноса кружку.

– Совсем не то, что ты думаешь, – шепчет в ответ РТ.

– Даже не знаю, хорошо это или плохо.

– Привет! – окликает меня Робин и машет рукой, подзывая к себе. – Знакомься – Тим.

Послушно приближаюсь к ним и пожимаю ее бывшему мужу руку. Кажется, при этом бормочу себе под нос что-то о том, как я рад встрече.

– Тим обожает кино! – говорит Робин. – Когда рассказала про ваш киноклуб, пришел в полный восторг!

– Костас уже объяснил, что у нас очень строгий отбор, – произносит Костас, отпивая глоток шампанского прямо из горлышка бутылки.

Замечаю, что под стулом у него стоят еще две штуки. Правда, пустые или полные, не видно.

– Мой друг совершенно прав, – киваю я. – Те, кому нравятся четыре серии про древних римлян в сериале «Доктор Кто», не допускаются.

– Терпеть их не могу, – отвечает Тим.

– Насколько сильно? – спрашивает Ленни.

– Прямо передергивает.

Мы с Ленни и Костасом вопросительно переглядываемся.

– Ответ верный, – киваю я. – Ты принят.

– Серьезно? – оживляется Тим.

– Ну конечно, – говорю я. – Только отныне ты будешь известен как Брайан. Позывной – тоже Брайан. График встреч вышлем дополнительно. В октябре предвидится «окно». Если согласен, можешь устроить свой первый кинопоказ. Вообще-то по расписанию фильм должен был демонстрировать Гейб, но ему выписали направление на диализ почек.

– Что ты мелешь? – возмущается Гейб. – Какой еще диализ? Сто раз повторял: на октябрь у меня назначена операция по уменьшению пениса!

– Да, удивительно, каких успехов за последние годы добилась микрохирургия, – восхищается Ленни и тянется за пивом. – Понимаешь, Тим, Гейб у нас крупных женщин не любит, предпочитает миниатюрных. Комарихи уже надоели, хочет попробовать с амебами.

РТ протягивает Гейбу поднос с дольками фруктов и овощей:

– Давай, приятель, ты сможешь! Попробуешь хоть одну – дам пятьдесят баксов.

– Я с ним поспорил на сотню, что Гейб ко всему, что лежит на этом подносе, не притронется, – шепотом объясняет странное поведение РТ Джонатан.

– Ни за что, – категорично заявляет Гейб и отправляет в рот пригоршню начос с мясным фаршем. – Сам ешь свою отраву.

– А когда стриптизерша выжала на грудь фруктовые взбитые сливки и предложила тебе слизать, отказываться не стал, – напоминает Костас.

Джонатан качает головой:

– Если на упаковке изображены фрукты, это еще не значит, что внутри они действительно есть.

– Прошу прощения за моих друзей, – обращаюсь я к Робин. – Эти пещерные люди не в курсе, что женщины уже получили избирательные права.

– Кто бы говорил! – фыркает Ленни. – Когда ты в последний раз ходил на свидание с девушкой, Элеонора Рузвельт считалась горячей штучкой!

– О чем не знаешь, молчи, – отмахивается Робин. – Только на днях у нас с ним было просто замечательное свидание.

Робин улыбается и подмигивает. Спрашивается, как это понимать? Наша встреча действительно была свиданием или Робин хочет восстановить мою репутацию в глазах приятелей? Пребываю еще в большей растерянности, чем в начале вечера.

– Есть вещи поважнее личной жизни. Например, работа! Или спортивные достижения, – объявляет Джонатан. – Когда готовлюсь к декатлону – никаких женщин!

– Судя по тому, в скольких соревнованиях ты участвуешь, – произносит Ленни, – ты самый неудовлетворенный мужчина во всей Канаде.

Проигнорировав этот выпад, Джонатан принимается рассказывать, что сегодня его срочно вызвали на работу, и, конечно, потчует всех присутствующих очередной историей про злосчастного Богдана. Воспользовавшись удобным случаем, поворачиваюсь к Тео и спрашиваю:

– Ну, как прошел кастинг на роль трупа?

– Кажется, нормально, – отвечает Тео. – Правда, попросили раздеться.

– Странно, – произношу я.

– Погоди, – подмигивает Костас. – Ты еще самого интересного не слышал.

– Потом позвали фотографа. Она меня сфотографировала с разных сторон, – продолжает Тео. – Заходила то справа, то слева, нагибалась… А блузка у нее была довольно откровенная, если понимаете, о чем я. Да и юбка тоже.

Увы, все мои попытки выкинуть из головы эту картину успехом не увенчались.

– В общем, несмотря на все усилия, – произносит Тео, смущенно ерзая на стуле, – убедительно притвориться мертвым не получилось. Некоторые мои части тела смотрелись даже слишком живо.

– Да, неудобно вышло, – сочувствую я.

– И вообще, какие-то подозрительные получились кинопробы, – продолжает Тео. – Поспрашивал других студентов с курсов актерского мастерства, и все в один голос говорят, что на таких кастингах ни разу не бывали.

– А роль-то получил? Или другому досталась? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь сохранить серьезное лицо.

– Оказалось, я немножко перепутал место и время, – признается Тео.

– В смысле? – уточняю я.

– Ну-у… – мнется Тео. – Выяснилось, что это был кастинг совсем на другую роль.

– На какую? – интересуюсь я.

– Если не возражаешь, сейчас предпочел бы воздержаться от обсуждения этой темы, – отвечает Тео, заметив, что Костас подался к нам всем корпусом и буквально сгорает от любопытства.

– Ладно, как скажешь, – соглашаюсь я. – А с Дориан как дела? Не помирились?

– Несколько раз говорили по телефону, – отвечает Тео, на этот раз в полный голос. – Дориан не понимает моей, как она выразилась, «неожиданно проснувшейся тяги к лицедейству».

– Знаешь, как говорят про актеров? Умирать на сцене просто, а смешить тяжело. – Робин озорно подмигивает, намекая, что слышала весь разговор. – В твоем случае я бы еще добавила: побороть эрекцию тяжело.

Все смеются. Тут в голову мне приходит идея. Гениальная в своей простоте и простая до смешного. Хотя не уверен, что из этого выйдет хоть что-то путное.

– Знаешь что, Робин? – произношу с самым непринужденным видом, на какой только способен. – Ты тоже можешь вступить в наш киноклуб. Ждем в любое время.

Сам понимаю, что переступил хоть и необозначенную, но все же черту. Прямого запрета нет, но по негласному правилу киноклуб считается исключительно мужской территорией. За все неполные десять лет существования в его ряды не вступила ни одна представительница прекрасного пола. Поэтому менять старые традиции – очень ответственный шаг, предпринимать который следует обдуманно и осмотрительно. В то же время понимаю, что правда на моей стороне – давно пора исправить эту возмутительную историческую несправедливость.

– Нет, спасибо, – отказывается Робин. – Это же ваши мужские посиделки, мне там делать нечего. Только помешаю и все испорчу. Наверное, болтаете про разные пацанские заморочки, про девчонок… А если приду я, сразу станет неудобно. Начнете обсуждать вышивание, чтобы я чувствовала себя комфортно, и никакого удовольствия от встречи не получите. Да и я тоже.

– Какие пацанские заморочки? Какие девчонки? Не смеши, – отмахивается Ленни. – У большинства наших ребят сексуальная жизнь не активнее, чем у альпиниста, примерзшего к вершине Эвереста. Если, конечно, не считать Костаса и Вернера.

– Спасибо, – вскидывает бокал Костас.

– Но я ведь ничего не знаю про кино, – продолжает отказываться Робин. – Буду весь вечер сидеть и отмалчиваться, как дурочка.

– Успокойся, никто тебя не заставляет. Но если все-таки надумаешь, приходи, – говорю я. Давить слишком сильно – тоже не дело. Именно из-за таких штучек особенно настойчивые продавцы распугивают всех покупателей в магазине. – А насчет киноэрудиции не стесняйся, ты нас быстро догонишь. Тео, когда вступал в клуб, думал, что «Пять легких пьес» – фильм про драматурга.

– Неправда! – обижается Тео. – Я знал, что главный герой – пианист!

Поднимаю голову и вижу, что из другого угла редакции мне энергично машет РТ. Извиняюсь, встаю и отправляюсь узнать, что ему надо. РТ стоит рядом со столом Шевонн.

– Нет, ты только посмотри! – тычет он пальцем в экран. – Меньше чем за час – триста тысяч новых фолловеров!

– Поразительно, – киваю я. Хочу спросить, что означал давешний поцелуй в щечку, но разговор этот правильнее будет завести в более приватной обстановке. Впрочем, в наушниках Шевонн нас все равно не слышит.

– Такого в истории киноклуба еще не бывало, – шепчет РТ. – Пригласить двух новых участников за один вечер! Сдается мне, эта леди сразила тебя в самое сердце.

– Просто подумал, что с ней в клубе будет интереснее.

– Кому другому расскажи, – фыркает РТ. – Да ладно, мне-то можешь признаться.

Между тем на экране Стив Карелл идет получать статуэтку за лучшую мужскую роль второго плана в фильме «Поливая маргаритки». В этом фильме он сыграл страдающего слабоумием садовника, который работает в Кэмп-Дэвиде, загородной резиденции президентов США. По сюжету садовник регулярно общается с президентом и дает советы, в дальнейшем определяющие американскую политическую линию. Президента играет Кейт Бланшетт – еще бы, при таком-то солидном опыте исполнения ролей представительниц власти. Одни из присутствующих хлопают, другие опускают голову и бормочут под нос страшные ругательства. Каждый год проводим конкурс. Угадавшему наибольшее число победителей достается игрушечный Оскар и бутылка любого вина, оставшегося недопитым после церемонии.

– Вот черт! – огорчается Ленни. – Проиграл.

– На кого ставил? – интересуется Джонатан.

– Думал, премию получит Райан Гослинг за роль в «Благородном развратнике».

– Извини, приятель, – вздыхает РТ. – Но у твоей исторической фигни против «Маргариток» никаких шансов. Актер, ранее выступавший исключительно в комедийном амплуа, играет роль серого кардинала с задержками в умственном развитии! Еще что-нибудь говорить надо?

– Смотрела «Благородного развратника»? – поворачивается Вернер к Робин. – Многие говорят, я очень похож на героя Райана Гослинга.

– Серьезно? – вскидывает брови Робин. – В заставке было видно одни ягодицы. Обычно для церемонии берут отрывки, которые дают наиболее полное представление о фильме, так что остальное, скорее всего, в том же духе. И как только людям хватает наглости говорить тебе прямо в лицо, что ты похож на задницу Райана Гослинга?

Но Вернер только улыбается. Его не так-то просто смутить.

– Так говорят только близкие знакомые. Не хочешь оказаться в их числе?

Единственный человек в редакции, даже краем глаза не следящий за церемонией, – Дэвид. Так и провел весь вечер, нахохлившись в углу. Подхожу к нему.

– Привет, Дэвид, – говорю я и присаживаюсь рядом. – А Кэти где?

Дэвид молча пожимает плечами и отпивает пива, одним махом осушив кружку до дна. Тут же достает из-под стула очередную бутылку. Судя по количеству пустой тары вокруг, эта уже шестая. Странно – обычно Дэвид пьет умеренно.

– Не смогла отпроситься с работы? – предполагаю я.

– Сам у нее спроси, – бормочет Дэвид. Глаза у него красные, слова в предложении разъезжаются, будто ноги у начинающего фигуриста. Все ясно – муж моей сестры пьян в стельку.

– Ты как сюда добрался? – спрашиваю я как бы между прочим. – Надеюсь, за руль не садился?

– В «Ноже и топоре» приняли мой сценарий, – с трудом выговаривает Дэвид. – Для триллера. Мне даже позволят самому режиссировать фильм.

Смутно припоминаю, что «Нож и топор» – название малобюджетной студии, которой Дэвид пытается продать свой новый сценарий. Но в последний раз он заводил о ней разговор так давно, что все решили: ничего из этой затеи не вышло.

– Отличная новость! – изображаю энтузиазм. – Празднуешь, значит?

– Нечего праздновать, – бубнит Дэвид.

– Как это – нечего? – удивляюсь я.

– Придется отказаться, – произносит Дэвид так отчетливо, что речь его становится почти внятной. – И все из-за твоей чертовой сестрицы!

С этими словами Дэвид с размаху грохает кружкой о стол. Вокруг разливается пенная лужа. Потом встает и с видом разъяренного быка устремляется к двери. Остальные молча обмениваются удивленными взглядами.

– Что это было? – спрашивает РТ после долгой паузы, в течение которой все собравшиеся вынуждены слушать речь Оуэна Уилсона о скромном и незаметном, но чрезвычайно важном искусстве звукового монтажа.

– Не знаю, – отвечаю я. – Но собираюсь выяснить в самое ближайшее время.

Глава 9

На следующий день захожу к сестре на работу. Как ни удивительно, однако суть проблемы Кэти удалось изложить в двух словах:

– Я беременна.

Садимся у входа. «Соррентино» – ресторанчик небольшой, и столиков в зале расставлено всего двадцать. В теплое время года открывают летнюю веранду, но сейчас желающих посидеть среди сугробов и отморозить пару мелких частей тела не находится. Ресторан начнет работать только через три часа, но Кэти давно уже на месте. Она всегда зорко следит за подготовкой, чтобы было все необходимое и прием гостей шел как по маслу. Кэти – самый трудолюбивый человек из всех, кого я знаю. После получения диплома два раза ездила на пару месяцев в Европу. Сначала поработала в Италии, потом во Франции – расширяла кулинарные горизонты. Благодаря ее стряпне в прессе регулярно публикуют хвалебные отзывы кухне «Соррентино». Новые блюда в меню Кэти добавляет каждый сезон и очень редко повторяется. Чтобы попасть сюда, столик нужно резервировать как минимум за месяц.

Полагаю, интерес к готовке проснулся у Кэти еще в раннем детстве. Уже тогда обожала смотреть, как мама готовит. Вообще-то матушка наша много лет работала кондитером в своем родном городе Арль на юге Франции, но потом они с папой перебрались на мерзлую и каменистую канадскую землю.

Кэти бегло говорит на французском, итальянском, испанском и чуть-чуть на немецком. Как-то раз готовила для кинозвезд во время кинофестиваля в Торонто, но саму ее гораздо больше впечатлила встреча со знаменитым испанским шеф-поваром Ферраном Адрия. «Он не звезда, он – созвездие!»

Я же кулинарными талантами пошел в папу-шотландца. К приготовлению пищи в Шотландии существует два подхода. Первый – глубоко прожарить, пока продукт не обуглится до неузнаваемости (касается всего, от пиццы до шоколадных батончиков). Второй – бросить в кипяток и варить, пока все содержимое кастрюли не станет одного цвета и вкуса. Думаю, излишне говорить, что единственная хозяйственная обязанность, которую мне доверяют во время подготовки к семейным обедам и ужинам, – накрыть на стол.

Обожаю мою сестренку. Хотя Кэти младше меня, она всегда была более зрелой, ответственной и практичной. Кстати, идею насчет смены обстановки мне подсказала именно она.

– Да, братец, видок у тебя совсем измочаленный, – говорила Кэти год назад, убирая со стола остатки рождественской трапезы. – Не мешало бы развеяться. И вообще, на Торонто свет клином не сошелся. Ничто тебя здесь не держит. Поезжай, мир посмотри.

– Да, – соглашаюсь я. – Но папа еще не оправился после сердечного приступа…

– Все с ним в порядке, – отмахивается Кэти. – С тех пор два года прошло. Врач говорит, все показатели в норме. И вообще, теперь папа регулярно ходит в спортзал. Он в молодости в такой хорошей форме не был! Так что нечего прикрываться родителями. Я бы на твоем месте махнула куда-нибудь, где ничто не напоминает об этой стерве.

– Может быть, мысль и неплохая…

– Может быть, не может быть… – отмахивается Кэти и качает головой. – Как был мямлей, так и остался. Хватит гадать. Не попробуешь – не узнаешь.

– А как же РТ?

– РТ, конечно, парень неплохой, – признает Кэти. – Да и дружите вы с детства. Только у него, по-моему, это самое детство так до сих пор и не закончилось. Парню давно пора взрослеть и заботиться о себе самостоятельно.

– Ты, конечно, права, но…

– Да, кстати! – восклицает Кэти. – Я тут подумала: гулять так гулять. Устроишься на новом месте, затащи в постель какую-нибудь местную цыпочку.

– Кэти!

– Между прочим, я серьезно. Давно заметила: без более или менее регулярного секса сразу превращаешься в зануду и нытика. Таскаешься с унылой рожей, хоть снимай в фильмах того норвежского режиссера, от которого ты так тащишься.

– Если ты про Бергмана, то он швед.

– Какая разница? Не в этом дело. Помни, парень, ты из Торонто, самого динамичного города в мире. Уж кому-кому, а тебе динамики прибавить точно не помешало бы.

Стоит пообщаться с Кэти, и бодрости сразу прибавляется. До сих пор не понимаю, зачем энергичная, веселая, жизнерадостная девушка связалась с таким напыщенным, самовлюбленным, занудным болваном, как Дэвид С. Окслейд. Однако стараюсь держать свое мнение при себе. В конце концов, раз он понравился Кэти, в парне должно быть хоть что-то хорошее. Наверное.

– Здорово! – радуюсь новости я и встаю со стула, чтобы обнять сестренку. – Поздравляю!

– Спасибо, – отвечает она. – Вот бы и Дэвид примерно так же отреагировал, но – увы.

– Да, я так и понял.

– Мы с ним оба узнали большие новости в один день, – продолжает Кэти. – Не хотела ничего говорить, пока не удостоверюсь. Мало ли?.. У нас ведь и раньше было несколько ложных тревог. Решила: прежде чем устраивать переполох, надо сходить к врачу.

– Когда у тебя срок?

– Четырнадцатого сентября, – отвечает Кэти.

– Надо же! В мамин день рождения! Будто нарочно подгадала. Уже сказала родителям?

Кэти кивает:

– Мама от радости так в трубку визжала, что у меня едва барабанная перепонка не лопнула. Еще бы – о внуках мама начала мечтать с тех пор, как родила нас. А вот папа вел себя сдержаннее. Кажется, Дэвид ему никогда не нравился. Как, впрочем, и тебе.

Открываю было рот, чтобы возразить. С другой стороны, к чему лицемерить?

– Ну да. Вроде того.

– Спасибо, конечно, что пригласил Дэйва в ваш киноклуб, но мне иногда кажется, что, если б я не попросила, тебе бы это в голову не пришло.

– Твоя правда.

– А с папой все не так просто. – Кэти ненадолго умолкает, подыскивая нужные слова. – Во многом они с Дэвидом похожи. Оба гордятся умом и эрудицией. Наверное, поэтому Дэвид иногда разговаривает с папой… не то чтобы как с дураком, но… в общем, ты понял. Так получилось, что знакомство их прошло не на той ноте. И, к сожалению, с тех пор оба поют не в лад.

– Полагаю, оценка справедливая.

– Папа тебе не говорил, как относится к нашему браку?

– Папа?! – восклицаю я. – Шутишь, что ли? Сама знаешь, чувствами делиться он у нас не любитель. За полгода допросов с пристрастием в Гуантанамо единственное, что смогут вытянуть из папы, – иногда он бывает не совсем согласен с маминым выбором предметов для украшения интерьера.

Кэти смеется:

– Это уж точно. А сам терпеть не может ее любимые уродливые статуэтки.

– Значит, ты точно узнала, что ждешь ребенка, в тот же день, когда Дэвид убедился, что по его сценарию хотят снимать кино?

– Да, – кивает Кэти. – Две хорошие новости, и одна совершенно не уживается с другой. Странно, правда? Подумать только: Дэвиду наконец ответили со студии в Сан-Франциско. Ты про них что-нибудь слышал?

– Про «Нож и топор»? Нет, но уже успел кое-что разведать. В прошлом году выпустили парочку малобюджетных фильмов. В широкий прокат ни один из них, естественно, не попал. Но теперь, похоже, хотят снимать настоящее кино, а не любительские ужастики вроде «Акульего торнадо».

– Да-да, я тоже наводила справки. Они еще выпускали ужастик про каннибала, охотящегося только за беременными женщинами. Назывался «Кесарево сечение». Должно быть, прелестный фильм.

Пожимаю плечами:

– С фильмов ужасов начинают все, у кого нет денег на звезд. Искусственная кровища обходится дешево. К тому же на ужастики всегда есть спрос.

Кэти пожимает плечами.

– Дэвид отправил на студию деморолик. Руководство осталось довольно и поручило снимать фильм ему. Но есть одна маленькая проблемка. Угадай, когда Дэвиду надо ехать на съемки.

– Не знаю, но рискну предположить чисто наобум… в сентябре?

– В самую точку, – объявляет Кэти. – Причем уедет он сразу на полгода. При других обстоятельствах не возражала бы, но как прикажешь совмещать роды с работой?

– Танцы на барной стойке – это сексуально, а вот роды…

– Совершенно верно, – кивает Кэти. – Не можем же мы закрыть ресторан. Спрашивала у Дэвида, не получится ли перенести съемки хоть на пару месяцев.

– Представляю, что он ответил.

– Правильно представляешь, – вздыхает Кэти. – Сказал, что это его первый большой шанс, которого он ждал всю жизнь. Если заикнется, что даты ему не подходят, дадут под зад коленом и выберут в качестве режиссера кого-нибудь другого. Или вообще фильм снимать не станут. Последнее, думаю, вероятнее всего. Тут Дэвид, конечно, прав, только… Я спросила, что для него важнее – я и наш будущий сын или дочь или какой-то мерзкий фильмец про придурка, который жрет сам себя, чтобы с голоду не подохнуть? Кстати, полная чушь. Но сейчас речь о другом.

– Полагаю, дальнейшие переговоры проходили в атмосфере все больше нарастающего напряжения?

– Еще какого. Дэвид заявил, что мы – подчеркиваю, мы! – должны прервать беременность. А потом, когда время будет более подходящее, попробуем еще раз. Даже не спросил, что я, собственно, думаю по этому поводу. Вот так легко распоряжается моим ребенком и моим здоровьем. Не то чтобы я была принципиально против абортов. В девятнадцать лет самой пришлось делать. Но это же совсем другая ситуация. Так ему и заявила – ни за что. Извини, но придется искать компромисс. Тут Дэвид повел себя как взрослый, зрелый человек – вскочил и выбежал за дверь. Так до сих пор и не вернулся.

– Вот дерьмо. Папе с мамой сказала?

– О том, что от меня муж сбежал? Пока нет. Мама сразу разнервничается, а папа только лишний раз убедится, что с самого начала был прав насчет Дэвида.

Признаюсь, подобные мысли приходили в голову и мне, но стараюсь сохранять на лице выражение полной бесстрастности и непредвзятости. Увы, Кэти не проведешь.

– Не смотри на меня так, – просит она. – Знаю-знаю: ты думаешь то же самое.

– Где сейчас Дэвид? – спрашиваю я.

– Не знаю, – пожимает плечами Кэти. – Несколько дней жил у бывшего однокурсника, а куда подался потом – понятия не имею. Я и про его приятеля мало что знаю. Помню только, что работал на студии ассистентом, но давно бросил и устроился в компанию, которая занимается возвратом переплаченных сумм налогов. Ну знаешь, у них еще маленькие офисы в каждом торговом центре.

– Да, – киваю я. – А на входе реклама. По идее, парень на фотографии должен радоваться, что ему вернули деньги, а вместо этого состроил такую гримасу, будто на гвоздь сел.

– Пусть только Дэвид объявится, я его на такие гвозди посажу – точно не обрадуется!

– Слушай, Кэти: если что-нибудь понадобится, звони. По любому поводу. Сделаю все, что могу.

– Спасибо, братец, – произносит она. – Но лучше не торчи тут около меня, а смени обстановку, как мы и договаривались. Между прочим, я наш тогдашний разговор не забыла.

– Я над этим работаю.

– Вот и молодец, – кивает Кэти. – А как насчет моего второго совета? Чтобы подыскать симпатичную поклонницу твоего творчества, за границу ехать вовсе не обязательно. Впрочем, по глазам вижу: нет, и эту рекомендацию не исполнил.

– Как это – по глазам?

– В период вынужденного воздержания у тебя всегда несчастный, затравленный взгляд. Все старшие классы так проходил. Не веришь, посмотри школьные фотографии. Но, к сожалению для тебя, унылой физиономией девушку не приманишь.

– Спасибо за комплимент, сестричка.

– Всегда пожалуйста, братик. Впрочем, слышала, что тебя недавно видели с какой-то художницей.

– Откуда такие сведения?

– Маленькая птичка из «Твиттера» на хвосте принесла, – отвечает Кэти. – Я ведь теперь регулярно читаю «Твиттер» вашего журнала.

– Что-что? Ну-ка, повтори.

– Да, ты не ослышался, – кивает Кэти. – Обхохочешься! Не знаю, как вам это удалось, но в последнее время сайт прямо не узнать, причем в хорошем смысле.

– Разве у нас есть аккаунт в «Твиттере»?

– Конечно, – отвечает сестра. – Даже несколько, причем один из них – со свежими сплетнями. Я про него тоже не сразу узнала. Сначала следила за вашим прямым репортажем с Оскара, потом подсела на весь микроблог.

– РТ нанял новую стажерку, – поясняю я. – Теперь вместе работают над привлечением женской аудитории.

– Хорошая мысль, – одобряет Кэти. – Надеюсь, эту он еще не затащил в постель… или в кладовку?

Собираюсь ответить, что отношения между РТ и Шевонн чисто деловые, но тут вспоминаю про поцелуй в щечку.

– Надеюсь, что нет.

– Это хорошо, а то как бы не сбежала. Ребята, держитесь за нее обеими руками. Она просто бесподобная. Только не обижайся, но раньше я на ваш сайт даже не заглядывала, а теперь каждый день читаю.

– Извини, что перебиваю, но… ты сказала, наша стажерка пишет про меня?

– Ну да. «Популярный молодой писатель замечен в компании художницы, автора комиксов…» Извини, забыла, как называются.

Сказать, что я ошеломлен, – значит ничего не сказать.

– Это я-то – популярный молодой писатель?

– Да, и нечего скромничать. Тут все правда. Между прочим, стоит тебе только захотеть, и женщины на тебя гроздьями бы вешались. Ты просто не пробовал. Сидишь у себя в квартире, будто в норе, и носа наружу не показываешь. Ты умный, интересный парень, а не какой-нибудь старый стремный извращенец вроде того, что написал пособие начинающего педофила, которым мы в старших классах зачитывались.

– Надо полагать, ты про Набокова и «Лолиту»?

– Естественно.

– Вообще-то у художницы уже есть мужчина.

– Да, незадача. Ну ничего, найдешь другую.

– Наверное.

– Ах, какая прелесть! Значит, она тебе нравится? Да! Еще как нравится. Я же вижу.

Надо срочно менять тему. Стоит завести разговор о личной жизни, и Кэти вцепляется в собеседника, точно крокодил мощными челюстями. Пока не пережует каждую мелочь, не успокоится.

– Ну, так что насчет Дэвида? Развод и девичья фамилия? Или, может быть, еще помиритесь?

Сестра вздыхает:

– Без понятия. Про развод, конечно, думать не хочется, но, если дело закончится этим, удивляться, пожалуй, не стоит. Кстати, фамилию я, сам знаешь, не меняла. А пока самое время переходить на новый режим питания. И главное, никакой выпивки! А жаль. Как я обожаю красненькое! Не представляешь, до чего тяжело работать там, где есть бар, и давать себе по рукам всякий раз, когда захочется пропустить бокальчик «Бароло»! А это безалкогольное дерьмо, которое продают в супермаркетах, для моего нёба просто пытка.

– Обещаю – увижу Дэвида, сразу собью машиной и выдам за несчастный случай.

– Нет уж, благодарю покорно, – качает головой Кэти. – Не забывай: Дэйв отец твоего будущего племянника или племянницы. Хотя согласна: не свезло ребенку. Папаша ведет себя как полный придурок.

– Уговорила, при встрече попытаюсь сдерживаться. Но ничего не обещаю.

– Ой, как трогательно. Между прочим, дрался ты, братец, всего один раз, и тогда тебе здорово наваляли. Помнишь, в шестом классе? Как звали того парня?

– Кэм Манро. А через два дня ты подошла к нему в школьном дворе и со всей силы зарядила ногой по яйцам. Его потом даже с уроков отпустили.

– Кто обидит моего старшего брата, будет иметь дело со мной.

– Бедняге даже операцию делали, – продолжаю я. – Кажется, у него гениталии в брюшную полость вжало. Целый месяц в школу не ходил.

– И поделом, – невозмутимо отвечает Кэти и встает из-за стола. – Извини, пора работать. Звони, не пропадай. И приводи свою неотразимую художницу к нам поужинать. Хоть погляжу, в кого втрескался мой братец. Посадим вас за маленький укромный столик в дальнем углу. И не помешает никто, и мне все видно. Любопытно же, как ты девушек клеишь.

– Что и говорить, ты меня в строгости держишь. Прямо глаз не спускаешь…

Встаю и крепко обнимаю сестру. Обычно видимся раз в две-три недели, но теперь буду захаживать почаще. А если встречу члена Гильдии режиссеров Дэвида С. Окслейда, сражу наповал колкостями и остротами в виде хорошо наточенных предметов. Главное – попасть в цель. Впрочем, цель у него толстая и мясистая, тут промазать трудно. Все, прошли те дни, когда толерантно относился к его принадлежности к подсемейству козьих. Теперь пусть не ждет пощады.

Глава 10

Из всех устроителей показов в киноклубе Костас, безусловно, самый популярный. Его очереди всегда ждут с нетерпением, и посещаемость в такие вечера, безусловно, самая высокая.

Однако причина успеха кроется отнюдь не в выборе прекрасных фильмов. Кинематографические вкусы Костаса в лучшем случае можно назвать незамысловатыми, в худшем – отличающимися редкостной дерьмовостью. В прошлом году, например, организовал показ картины «Титаник-2». Да, такой фильм существует. Не верите – поищите в Интернете. В предыдущий раз порадовал показом «Ильзы, волчицы СС». До этого демонстрировал ремейк фильма 1953 года «Дом восковых фигур» (также известный как единственный фильм с Пэрис Хилтон в главной роли, не являющийся домашним секс-видео). Более или менее приличное кино, документальный фильм об экологии «Кояанискатси», Костас показал один-единственный раз, и то по ошибке – решил, что это фильм про женщин-бодибилдеров.

Нет, когда очередь демонстрировать фильм доходит до Костаса, народ привлекают не сами показы, а место, где они проводятся. Особенный ажиотаж среди членов клуба вызывают бассейн и сауна. В основном собрания начинаются в вечернее время, но, когда наш хозяин Костас, народ спешит приехать уже к обеду. Также популярностью неизменно пользуется игровая комната с несколькими бильярдными столами, площадкой для сквоша и дорожками для боулинга. А чтобы обеспечить гостям хорошее угощение, Костас недолго думая обращается в кейтеринговую компанию. Каких только изысканных блюд мы у него не напробовались! Лобстеры, гамбургеры с мраморной говядиной, пицца, приготовленная из одних деликатесов, даже тушеное мясо аллигатора (последнее, правда, смахивало на сыроватую курятину).

А выпивка… Мамма мия! В винном погребе установлен климат-контроль, благодаря которому там всегда поддерживаются нужная температура и влажность. Это подвальное помещение со стеклянными панелями на стенах настолько огромно, что в нем можно хранить все архивы Ватикана. Как-то раз заблудился в секции тосканских вин. А в баре можно попробовать сорок сортов бочкового пива. А в особом винном шкафу – Ксенопулосы зовут его именно так, хотя внутри можно спокойно припарковать пять легковых машин, – хранятся коллекционные бутыли, когда-то принадлежавшие Наполеону Бонапарту.

После нескольких часов алкогольных и гастрономических изысков большинство собравшихся, едва приняв сидячее положение, сразу погружаются в крепкий и здоровый сон. Поэтому фильмам никто внимания не уделяет, а жаль, ведь демонстрируются они в собственном семейном кинотеатре на пятьдесят мест, расположенном в подвале. Мультимедийный проектор, сиденья с подогревом, мощная система объемного звучания и маленькая кнопочка вызова прислуги на каждом подлокотнике – вдруг кому-то из зрителей захочется еще выпить или перекусить?

Несмотря на обильную массу тела, Гейб почему-то напивается быстрее всех. Как-то, нарезавшись, решил пошутить и заказал торт-безе с мороженым и фазана под стеклянной крышкой. Требуемые блюда доставили пятнадцать минут спустя, извинившись за задержку.

В гостях у Костаса чувствуешь себя Людовиком XIV, только к старинным удобствам прибавляются еще и современные. Обычно приезжаем на такси, а домой возвращаемся денька через два, иногда через три. Для многих визит к Костасу – одно из самых приятных событий не только в году, но и в жизни. Вот почему мы не можем скрыть удивления, когда подъезжаем к резиденции Ксенопулосов и видим, что подступы к дому перегораживают пять полицейских автомобилей.

– Это что за фигня? – спрашивает РТ, прижимаясь лицом к окну машины. РТ, Тео и я приехали вместе, в одном такси. РТ пообещал заплатить свою долю стоимости поездки, как только поправит дела имения. – Нет, вы только гляньте!

Кроме копов, перед особняком собралась куча народу. С двух сторон вдоль улицы одна за другой припаркованы машины телевизионщиков. Операторы и репортеры прильнули к металлической ограде, во все глаза наблюдая, как эвакуаторы вывозят из огромного гаража все содержимое. Узнаю зеленый «ламборгини», который родители подарили Костасу на шестнадцатый день рождения. Однако, судя по тому, с каким растерянным видом команда эвакуаторщиков столпилась вокруг машины, никто из них понятия не имеет, каким образом прицепить к ней крюк лебедки.

– Не нравится мне все это, – произносит Тео, перегнувшись через меня и тоже выглядывая в окно.

Замечаю возле ограды Ленни и Гейба. Они разговаривают с репортером, который держит в руке портативный диктофон. Вылезаю из такси и направляюсь в их сторону. Правда, окончания беседы с журналистом дожидаюсь чуть поодаль. Не хочу засветить свою физиономию в вечерних новостях.

– Привет, ребята, – говорю я, когда корреспондент наконец уходит. – Что случилось?

– Ставроса арестовали, – докладывает Ленни.

– Что?! – восклицает подошедший РТ. Следом спешит Тео. – Прикалываешься, что ли?

– Какие уж тут приколы, – вздыхает Гейб. – Говорят, его инвестиционный фонд оказался очередной финансовой пирамидой. Слышал про схему Понци? Так вот, Ставрос замутил самую крупную схему Понци в истории Канады. А может, вообще в истории.

РТ все еще не верит:

– Да ладно! Серьезно?

– Серьезнее некуда, – кивает Гейб. – Ставроса уже повязали. Костаса и его брата Порфирио пока не нашли. Правда, не знаю, зачем их ищут – либо тоже арестовать собираются, либо просто допросить.

– Не может быть! – ахает Тео.

Ленни пожимает плечами и кивком указывает на эвакуаторщиков:

– Виновность Ставроса доказана. Видишь, уже машины вывозят? И дом конфискуют, и вообще все имущество.

– Но… как же киноклуб?! – тоненько взвизгивает РТ. – Как же наша жратва? А бухло?! Вот свиньи, со своей конфискацией все выходные испоганили!

– РТ, как никто, умеет посочувствовать попавшему в беду другу, – бормочу себе под нос я. Хотя вынужден признаться: услышав новости, я и сам вместо тревоги за Костаса первым делом ощутил досаду и глубокое разочарование.

– Значит, где сейчас Костас, никто не знает? – уточняет Тео.

– Нет, – качает головой Ленни.

– Мы должны его найти, – объявляю я.

– Как? – разводит руками РТ. – Костас может быть где угодно!

– Это вряд ли, – отвечает Гейб. – Даже если при нем есть действующий загранпаспорт, лицо Костаса показали по всем телеканалам отсюда до Тимбукту. Наверняка его уже караулят во всех аэропортах. К тому же все его счета заморожены, а кредитные карты заблокированы. Сами понимаете, при таких условиях далеко бедняга не уйдет.

– Может, у Костаса где-нибудь есть квартира, про которую мы не знаем? – предполагает Тео.

– Может быть, – соглашаюсь я. – Но если она записана на его имя, ее тоже конфисковали вместе со всей остальной жилплощадью.

– Тогда, наверное, к девушке подался, – выдвигает версию Ленни.

– У всех девушек Костаса к соскам кисточки приклеены, и они вертят ими в стриптиз-клубах, – отмахивается РТ.

Тут у меня появляется идея.

– Слушай, Гейб, ты на машине?

– Конечно, – отвечает тот. – Пришлось оставить за углом. Со всеми этими полицейскими и телевизионщиками на улицу не въедешь.

– Отлично, – киваю я. – Ребята, кто хочет поиграть в сыщиков?

Сорок пять минут спустя обнаруживаем Костаса в приватной кабинке клуба «Битва страстей». На столе перед ним красуются три пустые бутылки из-под шампанского и девушка по имени Дестини (во всяком случае, если верить татуировке у нее на пояснице). Прелестница ритмично вертит бедрами, останавливаясь только для того, чтобы Костас успел сунуть очередную стодолларовую купюру за резинку ее кислотно-зеленых стрингов. В знак благодарности Дестини хлопает внушительными грудями по красным щекам нашего друга, потом слезает со стола и направляется в другую кабинку, где при виде ее начинает радостно улюлюкать компания строителей.

– Все, Костасу крышка, – невнятно произносит наш друг, тяжело откинувшись на спинку стула.

Видок у Костаса такой, будто пару дней ночевал на свалке. Волосы, обычно зачесанные со лба назад волосок к волоску, сейчас выглядят так, словно в них угнездилось семейство мышей. На рубашке не меньше пяти пятен разного цвета – правда, в неоновых и ультрафиолетовых лучах клуба определить их точное происхождение не так-то просто. Кажется, будто Костаса поймала и использовала в качестве мишени группа косоглазых любителей пейнтбола.

– Костас, что произошло?! – ору я, стараясь перекричать грохот музыки. – Приехали к тебе домой, а там полиция!

Костас кивает:

– Костасу хреново.

– «Непонятные отношения»! Ничего не скажешь, выбрали песню! – ворчит РТ, с неприязнью косясь на динамики. – Пойдемте скорее отсюда, не желаю слышать этот мерзкий, дерьмовый плагиат!

Тут подходит официантка – миниатюрная брюнетка, которая, кстати, тоже расхаживает по залу топлес, – и кладет на стол счет. Дождавшись, пока девушка отойдет, заглядываю в папку. Итого – девять тысяч двести семьдесят пять долларов пятьдесят пять центов. Согласно приписке снизу, эта сумма включает все федеральные и региональные налоги и сборы. Чаевые в нее, правда, не входят, но Костас, скорее всего, оставил сотрудницам заведения гораздо больше рекомендованных двадцати процентов.

– Ну ты даешь, приятель! – охаю я. – Чуть-чуть до десяти тысяч не добрал! Наверное, давно тут сидишь?

– Костас не помнит. Сначала тут было много народу, а теперь остался один Костас.

– А тут теперь ничего, уютненько, – одобрительно замечает Гейб, посмотрев по сторонам. – Раньше полная дыра была.

– Э-э… Костас… – тихо произношу я, воровато озираясь по сторонам. – У тебя еще остались деньги?

Костас принимается степенно и не спеша рыться в карманах. Вынужден признаться, его прежняя небрежная манера выхватывать отовсюду пачки купюр нравилась мне гораздо больше.

– Что будем делать, если Костас не сможет заплатить по счету? – испуганно шепчет мне на ухо Тео.

– Не знаю, – шиплю в ответ. – Либо Костаса заберут в полицию, либо отпустят домой, где его опять-таки заберут в полицию. Как видишь, положение у нашего друга безальтернативное.

– Ты здесь раньше бывал? – интересуется Ленни у Гейба.

– Смеешься? Да я тут завсегдатаем был! – отвечает Гейб, показывая на углубление в полу рядом с барной стойкой. – Вот здесь был бассейн с мармеладными червячками.

– Мармеладными червячками? – переспрашивает Ленни.

– Да. В них устраивали бои без правил. Мне как-то одного в ухо запихнули, да так глубоко, что только через две недели вышел.

Ленни качает головой:

– Только не обижайся, приятель, но ничего омерзительнее в жизни не слышал.

– Ребят, я серьезно, – ноет РТ. – Давайте уйдем. Слышать не могу эту дрянь. Подонка, который так испоганил песню Марвина Гэя, расстрелять мало!

– Заткнись, меломан чертов! – не выдерживаю я. – Это стриптиз-клуб! Какую, по-твоему, музыку они должны играть?

РТ всерьез задумывается:

– Ну, не знаю. Например, что-нибудь с уместным ироничным подтекстом. Скажем, группу «Щели».

Ленни принимается хихикать:

– Или «Бананарама»!

РТ улыбается:

– «Марта и булочки».

– «Дыра»!

– «Острые перцы чили»!

Гейб качает головой:

– Нет, последний вариант лучше предложить «Дамскому счастью». Это стриптиз-клуб для женщин за углом.

Официантка возвращается, но теперь за спиной у нее «ненавязчиво» маячит здоровенный шкаф-охранник.

– Готовы платить? – интересуется девушка, на этот раз даже не стараясь выдавливать из себя хоть какую-то приветливость.

Костас вытаскивает из кармана лежащей на соседнем стуле кожаной куртки ключи от машины с эмблемой «мерседес» и пытается всучить официантке.

– Забирайте машину, – невнятно выговаривает наш друг. – Костасу она больше не нужна.

– Извините, – с натянутой улыбкой отзывается та. Пышная грудь официантки усыпана переливающимися блестками. Впечатление такое, будто любуешься на два дискотечных шара. Надо признаться, все это мелькание перед глазами здорово отвлекает. – Мы принимаем только наличные или карты. Уверена, у вас прекрасная машина, но, чтобы расплатиться с ее помощью, вам придется ее заложить.

– Или добровольно сдать властям, – бормочет себе под нос Тео.

Решив, что, если не вмешаться, заинтересованные стороны рискуют наговорить друг другу дерзостей, поспешно лезу во внутренний карман куртки Костаса, где и обнаруживаю кошелек. Наличных не осталось, однако с облегчением обнаруживаю платиновую карту «Американ экспресс» – правда, корпоративную, но тут уж ничего не поделаешь.

– Пожалуйста, – говорю я, вручая находку девушке с искрящейся грудью.

– А если уже заблокировали? – шипит мне на ухо Тео.

– Где у вас туалет? – светским тоном интересуюсь у официантки. – Как вы, наверное, сами заметили, нашему другу не мешало бы освежиться.

При виде карты девушка сразу повеселела и указала на дверь в противоположном углу, рядом со служебным входом.

– Спасибо. Сейчас вернемся.

Официантка направляется к барной стойке.

– Помоги, – шепчу Тео, выволакивая Костаса из кабинки. – Пока не засыпались, делаем ноги.

Тео подныривает под другую руку Костаса, и мы вместе тащим его вперед. Безусловно, я большой поклонник женских прелестей, однако стриптиз-клубы не слишком люблю. Дело даже не в царящей в таких заведениях безвкусице, или откровенной навязчивости танцовщиц, или выражении тупой скуки в их глазах. Можно игнорировать даже свист, похабные выкрики юнцов-девственников и пьяных бизнесменов, у которых задержали рейс. Ничего не поделаешь – когда заведение располагается так близко к аэропорту, подобные издержки неизбежны. Но вот что действительно смущает в стриптиз-клубах, так это полное отсутствие эротизма и интимности. Мне прежде всего нужна связь с женщиной, а единственные связи, которые здесь налажены, – с банками, чтобы получить денежки. Впрочем, в нашем случае затруднительно даже это.

– Войдем в дверь, поворачивайте направо, – инструктирует Гейб. – Сбежим через гримерку.

Последовав совету Гейба, толкаю дверь с табличкой «Для персонала». Оказываемся в просторном прямоугольном помещении. Вдоль одной стены тянется ряд зеркал в полный рост, вдоль другой выстроились пустые металлические вешалки на колесах. В углу стоит холодильник со стеклянной дверцей, изрядно смахивающий на мини-бар в отелях. В гримерке никого нет, кроме миниатюрной латиноамериканки в белом халате, которая одновременно пытается нахлобучить на голову пышный блондинистый парик и на повышенных тонах беседует по телефону с мужчиной по имени Серхио. Нас девушка, слава богу, не замечает.

– Деньги будут в среду! Нет, Серхио, раньше не получится! – взрывается она. – Hijo de puta! Печатаю я их, что ли? Чертов maricon! Приезжай сам и крути задницей перед чужими мужиками! Может, побольше заработаешь. Ах, скажите, пожалуйста, он не может! У него бурсит! У меня у самой синдром раздраженного кишечника. Ничего, терплю! Вчера вот не сдержалась и газанула прямо клиенту в морду! Как думаешь, много мне после этого чаевых отвалили?

Пробираемся в дальнюю часть гримерки, где выскальзываем через черный ход на пожарную лестницу. Спускаемся и на секунду останавливаемся возле задней стены клуба, рядом с желтым помойным баком.

– Сюда, – указывает влево Гейб. – Машину оставил там.

– Приятель, тебе бы путеводители по стрип-клубам Торонто писать, – восхищается РТ. – Ты, наверное, про них больше всех знаешь.

– Кроме этого парня, – напоминаю я, кивая на Костаса.

– Костасу надо припудрить носик, – бормочет тот, вися с одной стороны на мне, с другой – на Тео. На улице нездоровый цвет лица приятеля бросается в глаза еще больше, чем в клубе. – И оставить телефончик той симпатичной официанточке.

– Не расстраивайся, друг, – ободряю Костаса я. – Вы с ней обязательно увидитесь снова. Скорее всего, в зале суда.

– Костас очень хочет снова встретиться. Ее груди – как два сверкающих маяка во мраке моей тоски.

– Вот это ей и скажешь на слушании. Может, смягчится, – советую я.

– Между прочим, неплохо. И красиво, и поэтично, – одобряет РТ. – Не пробовал писать песни?

– Костас не хочет быть бедным! – стонет в ответ наш друг. – Костас ничего не умеет!

– Расслабься, – говорю я. – Скорее всего, это просто недоразумение.

Костас качает головой:

– А все этот козел Порфирио! Между прочим, это все его рук дело! Отца родного продал…

– Порфирио? Твой брат? – удивленно переспрашивает Тео. – Продал отца?..

Добираемся до машины и не без труда грузим Костаса на заднее сиденье, предусмотрительно прислонив его к приоткрытому окну – вдруг по дороге блеванет? Прежде чем остальные успевают опомниться, вовремя сориентировавшийся РТ запрыгивает на переднее сиденье. Приходится Ленни садиться рядом с Костасом. Боясь, что дверь клуба вот-вот распахнется от удара ногой и путь нам преградит толпа вооруженных охранников, велю Гейбу – цитирую – «давить на газ со всей дури». Даже самому смешно стало. Наш Гейб обычно передвигается со скоростью одноконного экипажа. Гейб – единственный человек, кого я знаю, кому выписали штраф за вождение со скоростью ниже допустимой. Когда Гейб говорит, что гнал куда-то как бешеный, – не верьте. Если бы его сняли в кино в сцене автомобильной погони, уснул бы весь зал.

Снова приведенный в сидячее положение Костас мешком приваливается к окну и, кажется, дремлет. Во всяком случае, сидит с закрытыми глазами и высунутым языком.

– Ну, и что теперь? – интересуется Тео. – В полицию повезем?

– Еще чего! – возмущается Ленни. – Члены киноклуба своих не сдают!

– Что же тогда с ним делать? – задается вопросом Тео.

– Отвезем пока к нам в редакцию, – предлагает РТ. – Пусть немного протрезвеет, а там видно будет.

Ленни подается вперед:

– Гейб, слыхал про четвертую передачу? Попробуй. Говорят, классная штука! Получишь прилив незабываемых ощущений.

– Знаешь, какая еще есть классная штука? Пешком ходить. Вот сейчас и попробуешь, раз такой умный. Тоже незабываемые ощущения получишь! – огрызается себе под нос Гейб.

– Остынь, приятель, мое дело предложить, – сдается Ленни. – Ну, прибавь хотя бы чуть-чуть скорости. Нас велосипедисты обгоняют. Со стыда же сгорим.

– Ребята, то, что мы с вами делаем, по закону считается укрывательством беглого преступника, – замечает Тео.

– Ну ты и трус! – возмущается Ленни.

– Спокойно! – вскидываю руки я. Ленни – парень воинственный, в конфликтных ситуациях вспыхивает как порох, зато унять его потом удается очень и очень нескоро. – Тео, Костас не из тюрьмы сбежал. Судимости на нем нет. Насколько мы знаем, ему даже обвинения еще не предъявляли. Уверен, волноваться не о чем. Чисто с юридической точки зрения, разумеется.

После самой долгой автомобильной поездки в истории наконец добираемся до редакции, втаскиваем Костаса внутрь и укладываем на старый диван в кладовке. К счастью, Шевонн на сегодня взяла отгул. Иначе увидела бы знакомое лицо, не удержалась и выложила горячие новости в десятки разных блогов и социальных сетей.

Гейбу надоело слушать подколы Ленни, и он отправляется на ледовую арену в надежде успеть на последний период матча «Лифс». Ленни тоже спешит откланяться: сегодня в каком-то из клубов очередной вечер свободного микрофона. Надеется, что еще сумеет записаться в ряды выступающих. Если ему это удастся, предвижу, что после выступления Ленни у входа будет подкарауливать еще больше разъяренного народу, чем обычно.

– Костас, не хочешь попить? – предлагает Тео. – У меня есть отличный набор травяных чаев.

Но Костас лишь закрывает лицо руками и стонет:

– Костас не хочет чаю. Костас хочет, чтобы комната перестала вертеться перед глазами.

– Костас, – произношу я, опершись о стол. – Ты что-то говорил про сделку, которую заключил твой брат. Может, расскажешь поподробнее?

– Мой братец Порфирио – дерьмо тараканье. Вот и все подробности, – рычит Костас. – Когда Костас в следующий раз увидит Порфирио, шею его предательскую свернет.

– Значит, за один стол вас в зале суда, скорее всего, не посадят, – предполагает РТ.

– Но если твой брат и впрямь участвовал в этом деле, – рассуждаю я, – выходит, он знал, что ваш отец за все годы вытянул из инвесторов миллиарды долларов.

– Дайте Костасу только добраться до Порфирио, – как ни в чем не бывало продолжает наш приятель. – Костас засунет его крошечный корнишон в шредер и нажмет на кнопку! Вопли негодяя будут звучать для ушей Костаса слаще, чем стоны итальянской модели на вечеринке у Сильвио!

– Выходит, Порфирио знал про мошенничество, – подхватывает мою мысль крайне смущенный законопослушный Тео. – Но как насчет…

– Костас, – решает не ходить вокруг да около РТ. – Ты был в курсе, что твой отец – самый большой ворюга в истории страны?

– Это все Порфирио! – возмущается Костас. – А я только клиентов развлекал. На вечеринки водил. Все, что захотят, для них добывал – и выпивку, и красивых девчонок. Костас финансами управлять не умеет.

– Это мы уже заметили, – вполголоса произносит РТ. – Один очень характерный случай наблюдали не далее как сегодня, в стриптиз-клубе.

– Значит, в твои обязанности входило усыплять бдительность клиентов? – продолжаю я. – Чтобы не замечали, что так щедро ты их развлекаешь за их собственный счет?

– Порфирио возился с циферками, а Костас устраивал людям праздник! Моя работа была лучше.

– До сегодняшнего дня, – прибавляет Тео.

– Костас, у тебя есть собственные деньги? Хоть какие-нибудь? – спрашиваю я.

– Костас сегодня хотел получить наличные, – с мрачным видом отзывается тот. – Но в банке сказали: на счете ничего нет.

– Тебе есть куда пойти? – спрашивает Тео. – Может, у тебя какая-нибудь квартира имеется? Или дом? Все что угодно.

Костас перекатывается на бок и громко извергает выпитое в картонную коробку. РТ сначала ужасно пугается, но потом замечает, что внутри нет ничего, кроме старых CD.

– Слава богу! – восклицает РТ под аккомпанемент Костаса, которого продолжает выворачивать наизнанку. – Тут одни демо-диски, которые группы присылали для ознакомления в «Крик Вильгельма»! Им уже сто лет, так что пусть Костас не стесняется. А то я было подумал, что ему мои коллекционные виниловые пластинки подвернулись.

Наконец Костас сползает с дивана на пол. РТ бросает на меня умоляющий взгляд. Жестом приглашаю его следовать за собой и, выйдя в коридор, закрываю за нами дверь, предоставив Тео в одиночку пытаться взгромоздить Костаса обратно на диван.

– Сам видишь, идти бедолаге некуда, – с места в карьер начинает РТ. – Пусть ночует в кладовке.

– Ты и так уже приютил Тео в моей бывшей комнате, – взываю к его разуму я. – Тогда давай уж сразу ночлежку в подвале откроем. Хоть денег заработаем. Может, наконец сможем покрыть убытки от журнала.

– Между прочим, этот парень много лет за нас платил. Бешеные бабки истратил! – принимается в ответ взывать к моей совести РТ. – Мы перед Костасом в долгу.

– Что правда, то правда, – признаюсь я. – Но его, между прочим, полиция разыскивает. Не может же Костас вечно прятаться в нашей кладовке.

– Расслабься, – отмахивается РТ. Почему-то, когда он так говорит, эффект прямо обратный: сразу напрягаюсь, как натянутая струна. – Надо же парню отоспаться. Все равно он сегодня недееспособен. А завтра встанет с новыми силами, наймет адвоката и все утрясет. Так что пусть живет. Это мера временная.

– Про Тео ты то же самое говорил, а он у нас уже месяц тусуется.

– Ну да, жена не торопится принимать его обратно, – пожимает плечами РТ. – Особенно после того, как Тео уволился с работы. Но с новой профессией дела у него идут в гору. Вот-вот получит роль трупа.

– Может, лучше Костаса на кастинг оттащим? – предлагаю я. – Из них двоих он сейчас сыграет мертвеца гораздо убедительнее.

– Хочешь запихнуть беднягу в такси и доставить в полицейский участок? Вперед и с песней! Кто бы спорил, но не я.

– Не говори глупостей, – сержусь я и вскидываю руки, признавая поражение.

Самая отвратительная черта РТ – мастерское умение давить на жалость и пробуждать чувство вины. Что верно, то верно – при таких обстоятельствах Костаса на улицу только полный подонок выкинул бы. И Тео это тоже касается. Да и самого РТ, если уж на то пошло. Вот так и содержу эту богадельню. Но должен же быть предел гостеприимству. Наверное.

– Не парься, все будет тип-топ! – брызжет оптимизмом РТ. – Можно открыть в «Крике Вильгельма» отдел маркетинга и рекламы и пристроить туда Костаса. А что, он кучу народу знает! Да еще какого народу!..

– Только сразу предупреди, что служебных расходов редакция не оплачивает, – предостерегаю я. – А то завтра с утра всей компанией по миру пойдем.

Прерывают нас прелестные звуки из-за стены. Похоже, Костас еще не до конца опустошил свой полный алкоголя желудок. РТ со всех ног бежит обратно, твердо намеренный проследить, чтобы ни один предмет, представляющий музыкальную ценность, не пострадал. Я же решаю, что сейчас самое время уйти по-английски. Во всяком случае, удобнее случая точно не дождусь. Во-первых, когда кого-то рядом тошнит, меня тоже начинает мутить – видимо, за компанию. Во-вторых, нет ни одной причины, по которой мое присутствие в редакции может считаться обязательным – или хотя бы желательным.

Глава 11

Существует популярная точка зрения, согласно которой золотая эра кинематографа приходится на конец шестидесятых – начало семидесятых годов. Однако за этой порой расцвета сразу последовал спад, который мы, собственно, и наблюдаем до сих пор.

С одной стороны, возразить трудно. Коппола снял «Разговор», первых двух «Крестных отцов» и «Апокалипсис сегодня». Скорсезе подарил нам «Злые улицы» и «Таксиста». Кубрик выпустил сразу несколько своих лучших фильмов: «Доктор Стрейнджлав», «Космическая одиссея 2001 года» и «Заводной апельсин». Лин выпустил на экраны «Лоуренса Аравийского» и «Доктора Живаго». По-лански режиссировал «Ребенка Розмари» и «Китайский квартал». Вуди Аллен порадовал зрителей картинами «Спящий», «Энни Холл» и «Манхэттен». Все эти фильмы, без сомнения, можно назвать шедеврами с большой буквы «Ш».

Возникает вопрос: снимают ли в наше время картины, хотя бы приближающиеся по качеству и уровню мастерства к перечисленным фильмам прошлых лет? Если коротко, то ответ – нет.

Достаточно мельком просмотреть списки лучших фильмов года или даже номинантов престижных кинопремий, и сразу становится понятно: киностудии в наши дни заняты чем угодно, но только не долгим и вдумчивым процессом производства фильмов. В лучшем случае дело это поручают мелким филиалам или дочерним студиям, а результат потом демонстрируют в артхаусных кинотеатрах. Сами же крупные компании этим делом мараться не намерены.

Вы спросите: почему?

Основной фактор – безусловно, цена. Снять фильм – удовольствие чрезвычайно дорогостоящее, если не сказать разорительное. Пригласите для участия в проекте парочку звезд, именитого режиссера и всех прочих профессионалов не ниже определенного уровня и подсчитайте, во сколько вам обойдется это удовольствие. Скорее всего, общая сумма перевалит за сто миллионов долларов, и это не считая расходов на рекламу. Никто не станет выбрасывать столько денег на драму, полную тонкого психологизма и рассчитанную исключительно на взрослую аудиторию. Такие фильмы и на родине-то соберут жалкие гроши, а на международный прокат и вовсе рассчитывать не приходится. Доходы от продажи DVD также недостаточно высоки. Да и проблему пиратства, несмотря на все предпринимаемые по борьбе с ним меры, никто не отменял.

К тому же все студии входят в крупные конгломераты. Для них фильмы – всего лишь очередной продукт. Поэтому вполне естественно, что подобные корпорации желают, чтобы кино принесло доход и в других сферах, которыми они занимаются. Журналы, телеканалы, игры, скрытая реклама… В их интересах сделать свою продукцию как можно более массовой, причем на международном уровне. Отчасти по этой причине в последнее время на экраны выходят одни зрелищные приключенческие боевики, снятые по мотивам комиксов. Когда твоя основная целевая аудитория – тринадцатилетние мальчишки из Буэнос-Айреса, Джакарты и Пекина, прибыльнее будет вложить деньги в один хороший взрыв, чем в сотню исторических драм. А если главными героями фильма про взрывы будут старые добрые раскрученные персонажи, авторские права на использование которых студией уже давно приобретены – скажем, Железный человек, Бэтмен или Люди Икс, – можете смело приписать к ожидаемой сумме прибылей пару-тройку лишних нулей.

В тридцатые и сороковые ситуация была совсем другой. В те времена для студии вроде «Уорнер Бразерс» или «Юниверсал» выпускать по сто – двести картин в год было обычным делом. Причем изготавливали их примерно так же, как автомобили на заводе Форда – методом конвейерной сборки. Сценарии являлись плодом коллективного творчества большой группы сценаристов, для совместного проживания которых отводилось отдельное здание на территории студии. Как только сценарий был готов – чаще всего еще только в черновом варианте – продюсер подбирал съемочную группу и актерский состав из тех, кто на той неделе был свободен. Если Уильям Уайлер или Майкл Кертис как раз заканчивали работу над предыдущим проектом, считайте, что вам повезло. То же самое касалось звезд – Хамфри Богарта, Кларка Гейбла, Эррола Флинна. Так было удобнее всего – вести переговоры с этими актерами не надо было, они уже были прикреплены к определенной студии и просто снимались в чем велят. Поскольку натурные киносъемки в ту эпоху были крайне редки, обычно весь съемочный период удавалось втиснуть в несколько недель, по истечении которых все брались за следующий фильм – за исключением монтажеров, разумеется.

Теперь же большинство студий в среднем выпускает от восьми до десяти картин в год. Для дистрибьюторов все настолько зависит от того, какими будут кассовые сборы в первые выходные после премьеры, что больше одного-двух фильмов в неделю в широкий прокат не выпускают – чтобы не перебивали друг у друга зрителей. А если удивляетесь, почему маленький стаканчик попкорна стоит целых пятнадцать баксов, причина проста: на самом фильме кинотеатр почти ничего не зарабатывает. В первые, основные несколько недель девяносто процентов дохода от проката достаются дистрибьютору.

Удивляетесь, откуда при таких условиях вообще берутся качественные фильмы? Большинство из них сняты благодаря независимым источникам финансирования. Деньги собирают с миру по нитке, где только могут. Когда Сэм Рэйми снимал «Зловещих мертвецов», большую часть денег предоставили богатые голливудские дантисты, уклонявшиеся от уплаты налогов благодаря очень удобному «налоговому убежищу». В таких случаях проект зависит от большого количества самых разных инвесторов, кто-то из которых может в любой момент передумать или обанкротиться. В результате проект приходится или закрывать, или замораживать на неопределенный срок.

Именно такая судьба постигла первую попытку снять фильм по моей книге. Одним из инвесторов оказался турецкий валютный спекулянт, который подался в бега сразу после того, как арестовали его финансового директора. Бедолага пытался продать целый склад автоматов АК-47 китайского производства трем незнакомцам, отрекомендовавшимся представителями Центрально-Африканской Республики. Однако позже выяснилось, что все трое – сотрудники ЦРУ. В прекрасном мире искусства такие истории давно уже никого не удивляют.

Новый режиссер Фрэнсис Жирол предложила встретиться у меня дома. Как объяснил по телефону ее представитель, чтобы лучше понять, что я за человек. Мол, по квартире сразу будет видно, что я собой представляю. Так и тянуло ответить, что, если и впрямь хочет узнать меня лучше, пусть приезжает в редакцию «Крика Вильгельма». Говорят: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Что ж, пусть попробует. В редакции на данный момент проживают несостоявшийся самоубийца, раньше работавший актуарием, а теперь сменивший профессию и отчаянно борющийся за роль трупа в телесериале, и недавно обанкротившийся греческий плейбой, которого разыскивает полиция. А уж к каким выводам придет Фрэнсис Жирол, когда взгляду ее предстанут двадцать два чучела грызунов в костюмах супергероев, даже не берусь предположить.

В любом случае решение я уже принял: в съемочном процессе, до какого бы этапа он ни дошел, собираюсь быть задействован как можно меньше.

Кстати, вынужден признаться: сначала почему-то думал, что Фрэнсис Жирол женщина. Но личная встреча сразу показала, что я глубоко заблуждался на ее – то есть на его – счет. Наверное, такое впечатление у меня сложилось, потому что в первом фильме с большой глубиной и психологизмом рассказывалось об отношениях двух молодых лесбиянок. Раньше мне казалось, что снять на такую сложную тему что-то непошлое может только один мужчина – Расс Мейер.

Услышав звонок в дверь, бегу открывать. На пороге моей квартиры с клипбордом в руках стоит девушка с коротко подстриженными и торчащими в разные стороны черными волосами. На вид лет восемнадцати, не больше. Ожидал увидеть женщину постарше, однако постарался скрыть удивление.

– Добрый вечер, мадам Жирол, – приветствую гостью я, стараясь пустить в ход свое лучшее французское произношение. Результаты, надо признаться, не впечатляют.

– Нет, – бросает девушка и, игнорируя мою протянутую руку, широким и быстрым шагом входит в квартиру. – Я личный ассистент мистера Жирола. Меня зовут Аннетт, но в его присутствии вы должны обращаться ко мне «Эдит».

Последнее заявление настолько ошарашивает, что так и застываю в дверях с вытянутой рукой. Фамилию режиссера девушка произносит еще хуже, чем я, – в ее исполнении получается похоже на жевательную резинку «Дирол». Этого тоже никак не ожидал. Оборачиваюсь и вижу, что Аннетт-Эдит все такой же решительной поступью направляется в сторону моей кухни, где принимается деловито открывать и закрывать шкафчики. Потом подходит к холодильнику.

– В квартире ведь нет сырого мяса? – строго интересуется девица, заглядывая в морозильник.

– Что, простите?.. – растерянно переспрашиваю я, наконец отходя от порога и закрывая входную дверь. Впрочем, не уверен, насколько разумно оставаться с этой особой в замкнутом пространстве.

– Мистер Жирол – радикальный воинствующий веган, – объявляет Аннетт-Эдит, открывая коробку с остатками лапши «Ло Мейн» и подозрительно принюхиваясь.

– Это как?.. – растерянно – и чуть испуганно – уточняю я.

– Мистер Жирол не только отказывается носить и употреблять в пищу все, что имеет животное происхождение, но и не желает входить в помещения, где находятся продукты такого рода.

С этими словами Аннетт-Эдит швыряет лапшу, куриные крылышки и полпакета молока в прозрачный пластиковый пакет, который только что достала из сумки.

– Вы что творите? – возмущаюсь я и через всю кухню кидаюсь к ней в надежде, что нахалку удастся остановить. – Выбрасываете мои продукты!

– Отметьте нужные пункты в этой форме, и студия возместит все убытки, – мимоходом бросает Аннетт-Эдит, оставив на столешнице какую-то анкету и переходя в гостиную. Там ее взгляд сразу останавливается на развешанных по стенам черно-белых фотографиях ночных улиц Торонто. Баловался, когда еще занимался журналистикой. В основном снимки сделаны при использовании длительной выдержки. Конечно, в экспонаты Художественной галереи Онтарио фотографии не годятся, однако мне они нравятся.

– Вы что себе позволяете? – продолжаю возмущаться я. – Врываетесь в чужой дом, выкидываете чужую еду!

– Это все надо снять, – указывает на снимки Аннетт-Эдит. – У мистера Жирола фобия – не выносит черно-белых изображений. Можете их куда-нибудь убрать?

– Нет, – категорично заявляю я. – Хоть пальцем притронетесь, звоню в полицию!

Ассистентка окидывает гостиную долгим взглядом.

– Думаю, можно посадить его в кресло рядом с дверью. Оттуда фотографий не видно. Есть в доме куклы? Мягкие игрушки?

– А если есть, то что?

Аннетт-Эдит только фыркает, видимо давая понять, что это требование не такое строгое, как предыдущие.

– Хорошо. А теперь перечислю основные правила.

– Основные правила? – ошарашенно переспрашиваю я. – У меня встреча не с президентом Канады, а с режиссером, который снял всего один фильм!

– Ни в коем случае не дотрагивайтесь до мистера Жирола, случайно либо намеренно, – невозмутимо продолжает Аннетт-Эдит. – Если он сам дотронется до вас, это нормально, но ни в коем случае не отвечайте на его прикосновения и не инициируйте телесный контакт.

– Будьте спокойны, никаких телесных контактов. Только прикоснется, пальцы переломаю, – мрачно обещаю я.

– Иногда мистер Жирол может использовать в речи незнакомые вам слова, и некоторые, вероятно, покажутся странными, – не удостоив меня ответом, тараторит дальше ассистентка. – Видите ли, сейчас он работает над созданием собственного языка, некоторые слова и выражения которого уже сейчас включает в повседневный обиход. Вы не должны задавать вопросы или высказывать какие-либо комментарии по поводу фраз, смысл которых вам неясен. Пожалуйста, постарайтесь сделать вид, будто понимаете, о чем речь.

– И давно у мистера Жирола появилась эта милая привычка? До побега из сумасшедшего дома или после? – уточняю я.

– А теперь подпишите разрешение, – приказывает Аннетт-Эдит, протягивая мне клипборд и ручку.

Растерянно гляжу на лежащий передо мной лист.

– Какое еще разрешение?

– Вашу встречу с мистером Жиролом будет снимать группа документалистов. Вы должны дать согласие на проведение съемки.

– Это еще зачем?

– Мистер Жирол хочет запечатлеть на камеру свою работу по изобретению нового языка, – поясняет ассистентка. – Съемочная группа всюду следует за ним уже на протяжении пяти лет. Это очень важный и поистине выдающийся проект.

– Что правда, то правда, – в первый раз соглашаюсь с ней я. Но совсем по другим причинам, чем кажется мистеру Жиролу.

– Не могли бы вы поставить подпись? – напоминает Аннетт-Эдит, нетерпеливо пихая клипборд мне в руки.

– Нет, не мог бы.

– Что, простите?

– Если и соглашусь терпеть у себя в квартире тронутого типа, использующего для общения язык, которого никто, кроме него, не понимает, то снимать этот спектакль на камеру уж точно не позволю! – взрываюсь я и выхватываю у Аннетт-Эдит из рук пакет с продуктами. – А вот ему придется уж как-нибудь стерпеть присутствие моей курицы и лапши! Иначе вызову «скорую», пусть ловят этого буйного и везут куда полагается!

Едва не испепелив меня взглядом, девушка выбегает из квартиры. Решаю, что на этом переговоры окончены, поэтому очень удивляюсь, когда пять минут спустя раздается тихий стук в дверь.

На пороге стоит низкорослый лысый мужчина лет пятидесяти пяти. На нем оранжевый шарф в горошек, мохеровый пиджак с леопардовым принтом, зеленые брюки карго и белые ботинки. Носков нет.

В общем, видок такой, будто пришел пробоваться на роль Пустячка номер 2 в продолжении сказки «Кот».

– Фрэн Жирол, – кивает мне режиссер. Голос хрипловатый, с техасским акцентом. От такого человека ожидаешь услышать что-то потоньше и пописклявее.

Не в силах подобрать слов, лишь обалдело киваю в ответ.

– Прошу извинить мою ассистентку, – продолжает Жирол. – Эдит слишком серьезно относится к некоторым моим маленьким причудам. Можно войти?

Режиссер заглядывает в комнату поверх моего плеча. Жестом показываю, чтобы проходил, и закрываю дверь. Жирол направляется в гостиную и оглядывается по сторонам, выставив перед собой ладонь, чтобы заслонить фотографии и холодильник.

– Мургатрап, – одобрительно бормочет он себе под нос. – Мургатрап, мургатрап. Бонзилио.

– Что, простите? – не удержался я.

– Хорошая квартира. Уютная, – переводит режиссер, усаживаясь в кресло рядом с дверью.

– Спасибо, – отвечаю я. – Вам… э-э… чего-нибудь принести?

– Благодарю, не нужно, – отказывается Жирол. – Корионплоффер.

Осторожно опускаюсь в кресло напротив. Как вы уже заметили, людей со странностями в моем окружении хватает, поэтому имел возможность узнать на собственном опыте: этих ребят лучше лишний раз не провоцировать. И вообще, режиссеру полагается становиться эксцентричным только после того, как хотя бы два его фильма выбьются в лидеры проката. Неужели этот тип всерьез считает, что уже в достаточной степени прославился, чтобы позволять себе подобные выходки?

– Аннетт… то есть Эдит… сказала, что вы придумываете собственный язык.

– Оргатаг, – с улыбкой произносит Жирол.

– Это название языка или?..

– Потрясающая вещь! – вдруг восклицает режиссер.

– Вы о чем?

– Ваша книга привела меня в полный восторг, – отвечает (или не отвечает?..) Жирол. – Маклак.

– Спасибо.

– Коммуникация.

– Хотите сказать, что пытаетесь наладить со мной коммуникацию? – уточняю я. – Придумывая новые, неизвестные мне слова?

– Хочу поделиться с вами кое-какими идеями по поводу кастинга.

В первый раз с начала разговора чувствую себя на более или менее твердой почве. Хотя бы притворюсь, что обсуждаю с Жиролом фильм, потом выставлю режиссера за дверь, поменяю все замки и попрошу охрану, чтобы больше этого человека в подъезд не впускали.

– Я весь внимание.

– Гаримбле нагга вуп, – с видимым удовольствием выговаривает Жирол, перекатывая слова на языке, точно любитель вина глоток гран крю. – Ценю ваше понимание. Увы, обыватели всегда воспринимают новое в штыки.

– Могу представить.

– Когда только взялся за это дело, – продолжает Жирол, – приходилось работать одному. Но теперь благодаря моему онлайн-фонду в мире насчитывается уже двести семьдесят пять носителей языка.

– Поздравляю, – говорю я. – Думаю, вы обошли многие амазонские племена.

– В моем языке не будет ни словарей, ни синтаксиса, ни грамматики, – объявляет Жирол. – Никаких фашистских, тоталитарных правил. Чистый поток мысли, ничем не сдерживаемый и не ограниченный. Пвайо бап бап. Эти слова будут означать «чистый поток». Только что решил.

– Как интересно, – отвечаю я. – А я вот решил кое-что совсем другое.

– Но уже завтра смысл этих слов изменится.

– Зато мое мнение останется прежним.

– Между прочим, никакого лингвистического образования у меня нет, – сообщает Жирол.

– Да что вы! Никогда бы не подумал.

Встаю и направляюсь на кухню за стаканом воды. Предлагаю налить и гостю тоже. Режиссер, естественно, отказывается.

– Кино для меня – еще одна разновидность языка, – пускается в рассуждения Жирол. – Как это прекрасно – картины вместо звуков…

– Некоторые фильмы сейчас снимают со звуком, – отвечаю я, усаживаясь обратно в кресло. – Уже некоторое время как начали.

– Вот почему презираю и боюсь изображений без цвета, – передергивается Жирол. – Хррагг!

– Но в «Борьбе», кажется, есть черно-белые эпизоды? – припоминаю я те части фильма, которые удалось разглядеть поверх плеча РТ.

– Таким образом я пытался преодолеть свой страх, – объявляет Жирол. – Мне постоянно снится кошмар, в котором я оказываюсь обескровлен. Становлюсь бледным, невесомым призраком. Големом.

– Тогда не советую смотреть картины ранних немецких экспрессионистов, – отвечаю я. – Особенно Бозе и Вегенера.

– Еще испытываю панический страх перед женским телом.

– Ну, тут я вам ничего посоветовать не могу, – пожимаю плечами я. – Так что вы говорили насчет кастинга?

– Влакк вукк. Да. – Жирол подается вперед. – Во всем, что касается предыдущего проекта экранизации, не согласен ни с чем, кроме одного – выбора актрисы на главную роль.

Сразу настораживаюсь. К сожалению, от этого заявления не так легко отмахнуться, как от всей остальной болтовни режиссера.

– Актрисы на главную роль?..

– Да. Вот почему я снова обратился к Натали Артисс.

Замечаю, что стакан выскользнул из пальцев, только когда он падает на паркет и разлетается на мелкие осколки.

Глава 12

Не успел подумать, что большего везения, чем мое, представить трудно, как объявили, что всем жильцам нашего дома придется освободить квартиры на неделю. В здании зафиксировали повышенный уровень радона.

Откуда у нас вообще взялся этот газ, домовое начальство понятия не имеет. Предполагают, что причина в столешницах и рабочих поверхностях, гранит для которых, видимо, добыли слишком близко к урановым месторождениям. Можно сколько угодно подбирать красивые слова, но, если говорить коротко и по существу, наш дом радиоактивен. Видимо, от превращения в мутантов с телепатическими способностями нас спасла только привычка заказывать еду из ресторанов.

Конечно, тот факт, что все это полная фигня, уже сам по себе достаточная проблема. Но вдобавок во всем Торонто сейчас невозможно снять номер в отеле. Через несколько дней начинается Фестиваль комиксов. Все дорогие места расхватали заезжие знаменитости, гостиницы средней ценовой категории забили под завязку желающие посетить мероприятие, а дешевые и злачные места облюбовали труженики секс-индустрии и наркоторговцы, съезжающиеся на любое крупное сборище, точно кочевники-туареги к колодцам.

А это означает, что придется перебираться в свою бывшую спальню. Вернее, пришлось бы, если бы ее уже не занял Костас. Бо́льшую часть дня наш друг спит, а в остальное время роется во всех шкафах в поисках чего-нибудь с градусами. Тео пока выселили в кладовку. Единственная раскладушка досталась ему. В результате вынужден ночевать с актером-актуарием в одной комнате на старом, покрытом плесенью диване. Кэти где-то разыскала мой детский спальный мешок, однако, когда расстегнул его, выяснилось, что внутрь влезают либо ноги, либо туловище. И то и другое одновременно впихнуть не получается. А жаль – эта вещь очень пригодилась бы в здании, где отопительная система настолько стара, что на ней стоит официальная печать императора Адриана.

– Круто! – радуется непонятно чему РТ. Я же пока думаю, складывать ли содержимое моего чемодана в комод, в котором местные мыши, кажется, решили открыть дом престарелых. – Все отцы-основатели киноклуба под одной крышей! Да здравствует старая гвардия! Мы теперь как Лига справедливости!

– Про этих придурков в спандексе даже не упоминай, – ворчу я, наконец решив, что безопаснее оставить вещи в чемодане. По крайней мере, туда не пролезут мыши. А если запереть на кодовый замок, то и Костас. – Из-за них не смог заселиться в отель, и теперь приходится торчать здесь. И вообще, почему «все отцы-основатели»? Для полного комплекта не хватает Дэвида Окслейда. Или этот козел прячется за чучелом бобра в коридоре?

– Его зовут Жан Клод Как Дам! – радостно кричит со своего рабочего места Шевонн. Конечно, у этой девушки много недостатков, однако слабый слух в их число не входит.

– Тогда понятно, почему на нем летчицкие очки и бандана, – бормочу я. – Точнее, все равно не понятно, но так хотя бы появляется какой-то контекст.

– Не стесняйся, приятель, – весело восклицает РТ. – Чувствуй себя как дома. Оставайся сколько надо.

Улыбаюсь, пытаясь сдержать целый поток самых разнообразных ответов, так и рвущихся с языка. Согласитесь, если единолично платишь за аренду всего здания, обидно, когда тебя отправляют спать в кладовку на диван с плесенью, да еще говорят, чтобы не стеснялся.

– Спасибо. Надолго не задержусь.

– Как знаешь, – пожимает плечами РТ. – Извини, поселили бы тебя в твоей старой комнате, но Костаса же не выманишь. Забаррикадировался и сидит целыми днями. Наверное, это все из-за повестки в суд.

Вдобавок к различным обвинениям по уголовным статьям Костасу предъявили иски не меньше трехсот компаний и частных лиц, все – бывшие инвесторы, вложившие деньги в пирамиду Ставроса. На улице перед редакцией толпится столько юристов и всевозможных посредников, что создается впечатление, будто за зданием установили круглосуточную слежку шпионы, не имеющие ни малейшего понятия о маскировке. Когда шел к редакции с чемоданом, несколько человек остановили меня и спросили, не Костас ли я случайно. Узнав, что нет, стали интересоваться, не могу ли я их с ним познакомить. Костас правильно сделал, что окопался в моей комнате, иначе стоит шагнуть за порог, как эта линия защиты его с землей сровняет. Большая часть адвокатов, судя по виду, только что закончили колледж.

– Как Костас? – спрашиваю я.

– Трудно судить, – пожимает плечами РТ. – Выходит только по ночам. Но если все-таки покажется днем, про его брата советую даже не заикаться. Сам недавно ляпнул одну глупость, а через полчаса захожу в ванную, а он там на полу валяется. Представляешь, полбутылки средства для полоскания зубов выдул! К счастью, жидкость оказалась не спиртосодержащей, зато потом пришлось отмывать плитку от этой зеленой хрени.

– Прелестно.

Тут заходит Тео в лоферах, вельветовом блейзере и черной шляпе-федоре. С тех пор как жена официально подала на развод, заделался завзятым хипстером. Им с Дориан удалось достичь соглашения, согласно которому Тео позволено раз в две недели видеться с детьми в выходные – правда, при условии, чтобы к редакции он их на километр не подпускал.

– Привет, Тео, – здороваюсь я. – Что слышно насчет роли трупа?

Тео сразу напрягается.

– Э-э… оказалось, это не совсем та работа, на которую я рассчитывал…

– В смысле? – удивляется РТ.

– Он пробовался на роль в порнухе про библейские времена! – радостно орет из редакции Шевонн.

Мы с РТ смеемся. Да, когда надо ляпнуть глупость, обращайтесь к Шевонн – не подведет.

– А все-таки, если без шуток, – настаиваю я. – На какую роль тебя хотят взять?

Тео краснеет, как помидор.

– Н-ну…

Мы с РТ перестаем ржать.

– Иди ты! – восклицает РТ. – Скажи, что прикалываешься.

– Это он еще не говорил, как называется! – подходит к двери Шевонн. – Услышите – упадете!

– Тео, – умоляю я, – скажи, что эта женщина на тебя клевещет.

Тео понижает голос. Хотя зачем, не понимаю. Единственные люди в здании, которые могут его услышать, все находятся в этой кладовке. Юристы по-прежнему торчат на улице среди сугробов.

– Понимаете, это был мой первый кастинг, поэтому с непривычки очень нервничал… Случайно перепутал время и номер дома…

– Боже правый! – восклицает РТ.

– Нет, не угадал. Не так называется! – веселится Шевонн. – Ну же, скажи им! Или я сама скажу.

– Так это правда? – потрясенно переспрашиваю я.

– Еще какая! – объявляет Шевонн. – Я проверяла! Нашла эту студию в Интернете. Кто-то даже сценарий в Сеть выложил. Уже прочитала и разместила на сайте «Крика Вильгельма» рецензию!

– Так нехорошо получилось, – бормочет Тео. – Только, умоляю, не рассказывайте Дориан.

– Ну, и как все-таки называется этот кинематографический шедевр? – Несмотря ни на что, меня одолевает любопытство.

У Тео будто язык отнялся, однако ему с готовностью приходит на помощь Шевонн.

– «Побивание блудницы»! Это садо-мазо! – радостно объявляет она. – Ну как?

Закрываю лицо руками и плюхаюсь на продавленный диван под жалобный скрип пружин.

– Ужас! Придет же такое в чью-то больную голову!

– В эту больную голову еще не такое пришло. Вообще-то это трилогия, – с самым серьезным видом объясняет Шевонн. – Называется «Блудницы, вавилонские и не только». А в конце оказывается, что число зверя на самом деле – 69.

– Вот поганцы! – не выдержав, возмущается РТ. – Если б в моей воскресной школе узнали, что я про такое кощунство даже просто слушал, уши бы оборвали!

– Это верно, – кивает Шевонн. – Но я еще не все рассказала. Почитала про эту студию в Интернете. Начинали в Калифорнии, но потом там ввели правило по обязательному использованию на съемках презервативов, и пришлось им перебираться к нам в Торонто. У них еще есть фильм «Не возжелай жены ближнего своего» – про то, как…

– Не надо, мы поняли! – поспешно перебивает РТ. – Теперь хочется выбежать на улицу и голову в снег сунуть!

– Увы, многие выдающиеся актеры вынуждены были начинать с порнографии. Не такой, конечно, но все же… – меняю я тему.

Всем известно, что среди актеров и режиссеров, ныне имеющих звездный статус, немало тех, кто тем или иным образом был связан с так называемой злачной стороной киноиндустрии, – Джулия Робертс, Сильвестр Сталлоне, Фрэнсис Форд Коппола, Барри Зонненфельд… Но это вовсе не значит, что желаю увидеть одного из своих лучших друзей в фильме, награды за которые вручают только в Лас-Вегасе.

– Тео, скажи, пожалуйста, что сразу отказался! – взмолился РТ.

– Ну конечно! – восклицает Тео. – Впрочем, играть они меня, к счастью, и не звали. Предлагали должность ассистента.

– Какого еще ассистента? – настораживаюсь я.

– Не знаю, – пожимает плечами Тео. – Они как-то очень туманно выражались. О чем речь, так и не понял. Наверное, надо всякие кабели носить…

– Сказал бы, с какими кабелями они там работают, но поберегу твои нежные чувства, – вздыхает РТ. – Тео, ты хоть знаешь, для чего на съемках порнофильмов ассистенты?

– Какая разница, он туда все равно не вернется, – вмешиваюсь я.

– Мало ли что ему в голову взбредет! – возражает РТ.

– Вы о чем вообще? – напрягся Тео.

– Скажем так – ассистент на порностудии работает непосредственно с актерами, причем делает нечто большее, чем прически и грим, – поясняет РТ.

– Тео, неужели сразу не догадался, что пробуешься на роль в фильме для взрослых? – спрашиваю я.

Тео сконфуженно отводит взгляд:

– Я ведь уже сказал: это был мой первый кастинг. Откуда мне было знать, какие у них там порядки? Когда сразу велели раздеться, не удивился. Я ведь должен был играть роль трупа в морге, а они там всегда голые лежат. Вот и подумал: наверное, просто проверяют, нет ли у меня на теле чего-нибудь, что сразу бросается в глаза: крупных родимых пятен, татуировок, шрамов. Поэтому, конечно, спорить не стал.

– И что потом? – спросил РТ.

– Им понравилось, что я в хорошей форме, – продолжил Тео. – Я ведь и спортом занимаюсь, и бегаю каждый день. Но потом велели, чтобы я… э-э…

РТ едва удается сохранять невозмутимый вид.

– Поиграл со своими причиндалами?

– Там еще была одна… актриса, – рассказывает Тео, неловко переминаясь с ноги на ногу. – И вот как раз у нее татуировок было очень много. Причем некоторые на таких местах… Думал, что татуировки там вообще не делают. А потом нам с ней велели… сыграть вместе сцену. Когда начали объяснять в подробностях, сообразил наконец, что этот кастинг – совсем не то, к чему я готовился.

Изо всех сил стараюсь выкинуть из головы нарисованную Тео драматическую картину. Увы, безуспешно.

– И что же они сказали? – интересуется РТ. – «Спасибо, мы вам позвоним»?

– Нет, конечно! Естественно, я отказался участвовать в этом бесстыдстве! – кипятится Тео. – Даже не знал, чему больше возмущаться!

– Тут я тебя понимаю, – кивает РТ. – Одно дело играть мертвое тело, и совсем другое – живое, да еще в компании древних блудниц.

Тео передергивается:

– Дориан – строгая католичка. Если узнает, что я просто зашел в эту студию, пусть даже по ошибке, отправит петицию папе римскому, чтобы меня отлучили от церкви.

– Не волнуйся, твои попытки сделать актерскую карь еру останутся строго конфиденциальны, – отвечаю я. – Если что, скажем, будто тебе просто поручили возить операторскую тележку… Как называются люди, которые выполняют эту работу? Кажется, дольщики?

– Тогда лучше вообще промолчать. Вдруг ту актрису зовут Долли? – прибавляет РТ.

– Буду очень признателен, если никому об этом не расскажете, – взмолился Тео. – Включая ребят из киноклуба. Иначе потом начнутся всякие недоразумения… историю будут искажать…

– В каком смысле? – уточняю я.

– Через некоторое время станут рассказывать, будто я не забрел в то место по недоразумению, а… так сказать… активно участвовал…

РТ, не удержавшись, фыркает. Щеки Тео заливает яркий румянец.

– Ладно, пойду в «Малрой», перекушу, – бормочет он. – Кому что принести?

– Не надо, я сегодня принесла с собой толстую длинную сосиску и яйца, – с невинной улыбкой отвечает Шевонн. – И много-много салфеток.

Издав невнятное, но очень сердитое восклицание, Тео покидает редакцию. Когда выходит на крыльцо, с улицы доносится общий разочарованный стон подкарауливающих Костаса юристов. Дождавшись, когда за Тео захлопнется дверь, говорю:

– И с этим человеком я ночую в одной комнате.

– Взгляни на дело с другой стороны, – советует РТ. – Многие мечтали бы спать с порнозвездой.

– Ну уж нет, никакого совместного спанья, – возмущаюсь я. – Тео на раскладушке, я на диване – и никак иначе!

– А я за столом! – объявляет Шевонн, возвращаясь на рабочее место. – Интересно, почему некоторые мужчины так боятся любых намеков на гомосексуализм, что прямо в панику впадают? Интересно, а от чего впадают в панику геи?..

– Ты знал, на какую роль пробовался Тео? – спрашиваю я у РТ, как всегда игнорируя глубокомысленные словоизвержения Шевонн.

Заметил, что в последние несколько недель РТ выглядит удивительно жизнерадостным. Что-то здесь нечисто. Все хочу спросить, что означало то чмоканье в щечку на Оскаре, но никак случай не подворачивается – Шевонн постоянно ошивается где-то поблизости.

– Нет, этой информации не имел… в смысле, не обладал… то есть не располагал.

– Тогда по какому поводу довольный вид? – спрашиваю я. – Поделиться не хочешь?

РТ улыбается:

– Всему свое время.

– Ну и иди в задницу со своими секретами.

РТ смеется:

– Ладно. Так и быть, одну новость скажу. Угадай, кто мне звонил на прошлой неделе?

– Одну? Значит, их несколько?

– Нет, ты угадай.

– Билли Корган наконец решил извиниться за то, каким словом обозвал твою мать?

– Нет. И вообще, ты перепутал: этим словом его обозвал я. Не помнишь, перечитай интервью.

– Это так называемое интервью детям до восемнадцати показывать нельзя. И после восемнадцати, желательно, тоже.

– Ладно, не хочешь угадывать – не надо. Тогда ничего не скажу.

– Ну пожалуйста. Мне очень интересно. Даже не догадываюсь, кто мог тебе звонить.

– Так и быть, уговорил. – РТ оглядывается по сторонам. Ну почему у всех, кто живет в этом здании, навязчивая идея, будто их подслушивают? Неужели всех так нервирует мирно спящий на втором этаже Костас?

– Звонил Юрген, – между тем объявляет РТ.

– Какой Юрген? Часом, не солист «ООН»?

– Юрген, солист группы, ранее известной под названием «ООН»? Юрген, которому принадлежат все песни и сам бренд «ООН»? Да. Именно этот Юрген.

– Надо же, – удивляюсь я. – И чего же от тебя хотел «именно этот Юрген»?

– Приглашал вернуться в группу, – шепчет РТ. – Я ведь с его братцем не поладил, помнишь? Так вот, теперь, когда близнецы рассорились, Юрген будет двигаться совсем в другом направлении. В моем!

– В твоем направлении? – озадаченно переспрашиваю я. Вот уж не знал, что мой друг – создатель музыкального направления, в котором вдобавок хотят двигаться другие люди.

– Конечно, сначала надо будет утрясти кое-какие бюрократические формальности, – продолжает РТ. – А потом Юрген хочет сразу приступить к записи нового альбома. Группа наконец возвращается к истокам, к своим корням…

Очень хочется порадоваться за РТ, но увы – не позволяет здоровый пессимизм. Я ведь помню, что произошло в прошлый раз. Главным образом потому, что все это, собственно говоря, происходит до сих пор.

– Здорово! Похоже на заманчивую перспективу! – в осторожных выражениях ликую я. – Только… ты уверен, что из этой затеи что-нибудь выйдет?

– Уже выходит, – отвечает РТ. – Отправил Юргену кое-какие новые наработки… отрывки…

Киваю, хотя сам ни одну из этих наработок не слышал. РТ наотрез отказывается исполнять свои произведения, пока они не будут закончены. Учитывая, что за столько лет РТ не закончил ни одно, мы уже и не надеемся услышать концерт в исполнении нашего общего друга.

– Юргену все очень понравилось, – продолжает РТ. – Сказал, что хочет использовать эти мотивы. Даже собирается выписать камерный оркестр из Осло. Конечно, интерпретация неожиданная, но почему бы не попробовать?

– Потрясающая идея! – восклицаю я, отчаянно пытаясь замаскировать оторопь под восторг. Очень надеюсь, что на этот раз у РТ все получится. – Какие еще новости?

– В смысле?

– Ты сказал, что расскажешь одну новость. А это значит, что есть и другие.

РТ постукивает себя пальцем по носу и загадочно улыбается.

– Всему свое время, мой друг, – повторяет он. – Всему свое время.

– Ах ты, козел! А еще друг!

– Имейте терпение, Ватсон. Скажу одно: на ближайшем собрании киноклуба собираюсь сделать что-то вроде официального заявления.

– Официального заявления? – переспрашиваю я. – Ты что, в президенты баллотироваться собрался?

РТ лишь продолжает раздражать меня многозначительной улыбкой.

– Как прошла встреча с новым режиссером? – меняет тему он.

– Ужасно. По-моему, его лечить надо, причем давно.

– Да, неприятно. Но советую подождать с выводами, пока не узнаешь его получше. Может, твой Жирол не так уж плох?

– Откуда столько оптимизма? – интересуюсь я. – Между прочим, для тебя это даже противоестественно.

– Привыкай, – отмахивается РТ. – Теперь буду таким все время.

– Ты единственный человек, в чьих устах эти слова звучат как угроза.

– Хватит ныть, выше нос! – принимается проповедовать свою новую жизненную философию РТ. – Сам посуди: на что тебе жаловаться? Ну живешь на месте нового Чернобыля – пустяки! Ты ведь все равно в ближайшее время детьми обзаводиться не собираешься. Тебе и не от кого. А если все-таки надумаешь, у твоих ребят вполне могут обнаружиться суперспособности!

Собираюсь сразить этого наглеца наповал остроумным ответом, но тут входит Шевонн и сообщает, что мне звонят.

– Серьезно? – удивляюсь я. Нам в редакцию звонят очень редко, особенно с тех пор, как РТ перестал размещать на сайте статьи, при прочтении которых у героев публикаций возникает только одно желание – подать в суд гражданский иск. Уже успел забыть, что у нас в офисе установлен телефон. А уж лично мне сюда не звонил никто и никогда. Печально, но факт. – Кто меня спрашивает? – продолжаю недоумевать.

– Девушка-ботан, – радостно объявляет Шевонн.

– Кто?!.

Шевонн глядит на меня как на полного идиота. Подозреваю, что вполне заслуженно.

– Художница, с которой ты встречаешься. Вообще-то, как правильно произносить, не уверена… Может быть, девушка-вотан? Кстати, интересно, что такое вотан? Будь другом, спроси у нее при случае.

– Робин? Да не встречаемся мы с ней! Откуда вообще взялись эти глупые слухи? И почему ты называешь ее девушка-вот… ботан?..

– Это ее псевдоним, – поясняет Шевонн. – И вообще, бери уже трубку, пока мы тут все от старости не померли. А то через миллион лет ученые откопают наши останки и будут гадать, почему два скелета гомо сапиенс стоят и ждут, пока третий скелет оторвет наконец задницу от стула и подойдет к древнему средству связи.

– Ладно, ладно. Иду, – бормочу я, нехотя вставая и направляясь в редакцию.

Шевонн, к счастью, следом не идет. Впрочем, ей и не надо. В любом случае Шевонн будет в подробностях знать все содержание разговора – причем не только мои слова, но и Робин. Не спрашивайте, как у нее это получается.

– Алло.

– Привет, это Робин! – слышу на другом конце провода знакомый голос. – Извини, что звоню на работу, но других вариантов не было: потеряла твой имейл.

– Не волнуйся, ты меня ни от чего архиважного не отвлекаешь, – отвечаю я.

Робин вежливо смеется.

– Понимаю, в таких случаях надо обращаться к людям заранее, поэтому, если откажешься, не обижусь. Но… я тут подумала… не хочешь сходить со мной на Фестиваль комиксов?

– На Фестиваль комиксов?..

Ни разу не был на этом мероприятии. Впрочем, ничего удивительного. Комиксов не читаю, и ни один фильм, снятый по их мотивам, на меня впечатления не произвел.

– Да, – продолжает Робин. – Есть два билета на субботу. Один человек собирался пойти, а теперь оказалось, что не сможет. Жалко будет, если билет пропадет.

Интересно, что это за человек такой? Неужели Тим? Мое первое побуждение – отказаться. Да и кому понравится, когда его используют в качестве запасного состава, исключительно чтобы не пропадали билеты?

– Конечно, приду, – весело сообщаю я, гадая, что, черт возьми, на меня нашло и с чего вдруг мой язык надумал взбунтоваться против мозга. – Всегда мечтал побывать на Фестивале комиксов.

– Вот и отлично! – радуется Робин. – Только должна сразу предупредить. Есть одно правило…

– Д-да?..

Правило? Ох, не нравится мне это.

Глава 13

Правило действительно всего одно, зато какое! Все должны явиться в костюмах.

Робин надела зеленую винтажную армейскую куртку, фиолетовый парик, защитные очки, как у кочегара, и черные шорты. В одной руке держит маленькую круглую сумочку со звездой спереди, в другой – самую большую кувалду из всех, что мне доводилось видеть. Длиной метра два, не меньше. Одним ударом такой штуки запросто можно снести пехотный батальон. К счастью, сделано грозное оружие из стеклопластика, поэтому весит меньше килограмма. Настоящая такая кувалда, пожалуй, потянула бы на тонну.

Я ради такого случая нарядился в джинсы, желтую футболку с эмблемой группы «Plumtree» и белые напульсники. Футболка, конечно, маловата размера на два, да и в напульсниках чувствую себя старшеклассником-переростком, но в остальном выгляжу вполне нормально. На улице никто оборачиваться не станет. Вместе мы с Робин изображаем Скотта Пилигрима и Рамону Флауэрс из комиксов «Скотт Пилигрим против всех» и снятого по их мотивам одноименного фильма. Не успели мы войти в павильон, как за первые же пятнадцать минут насчитал не меньше двенадцати Рамон. Зато я, кажется, тут единственный Скотт. Рамон так много, что дежурящий у двери фотограф даже не просит нас остановиться, чтобы позировать для снимка. Правда, двести тысяч человек в костюмах имперских штурмовиков из «Звездных войн» он почему-то щелкает с удовольствием. Пока Робин бегает в дамскую комнату, а я стою и держу кувалду, каких только вариаций на тему не насмотрелся: штурмовики-зомби, штурмовики с мечами и луками в стиле «Игры престолов», штурмовики-супергерои, штурмовик в длинном фиолетовом плаще и широкополой шляпе, идущий вразвалочку с магнитофоном на плече (штурмовик-сутенер?..), и даже Годзилла в доспехах штурмовика.

В детстве любил «Звездные войны», но теперь тему заиграли до такой степени, что она у меня уже в печенках сидит. Проблема даже не в том, что бо́льшая часть продолжений – одни из худших фильмов в истории кинематографа, не в навязчивом мерчандайзинге и не в перегруженности спецэффектами… Хотя нет – в этом-то как раз и проблема. Именно новые фильмы виню в задержке развития у целого поколения зрителей, главным образом мужского пола. И поскольку теперь за дело взялась студия «Дисней», подозреваю, что эта вредоносная работа будет продолжена с помощью несчетного количества приквелов, спин-оффов и регулярного ребрендинга. В результате сага продолжит победное шествие, пока не достанет всех и каждого, включая жителей самых укромных уголков далекой-далекой галактики.

– Спасибо, что согласился составить компанию, – говорит вернувшаяся Робин. Возвращаю ей кувалду, которая по понятным причинам в кабинку туалета не поместилась бы. – Да еще и в последнюю минуту.

– Всегда пожалуйста, – отвечаю я, одергивая упорно ползущую вверх футболку. – Рискну предположить, что человек, который должен был ее надеть, ростом пониже меня.

– На самом деле футболка просто села после стирки, – пожимает плечами Робин. – Не заметила, что она из стопроцентного хлопка. Надо было внимательнее читать этикетку. Правильно говорят: поспешишь – людей насмешишь. Вообще-то собиралась идти на фестиваль вместе с Тимом, но буквально в последний момент он позвонил и сказал, что не сможет.

– С Тимом? Ах вот как.

– У него сейчас черная полоса, – продолжает Робин. – Хотел начать свой бизнес, но банк отказывается давать кредит.

– Сочувствую.

В конце концов, бывший муж и нынешний бойфренд – две совершенно разные вещи. И слава богу.

– Тим по-прежнему хочет, чтобы мы снова сошлись.

– Д-да?..

Новости все приятнее и приятнее.

– А я сказала, что сейчас об этом и речи быть не может.

– Понятно.

«Сейчас»? Погодите секундочку. Как прикажете понимать это «сейчас»? То есть пока Робин с бывшим мужем возобновлять отношения не намерена, но в будущем не исключает такой возможности? Похоже, эта девушка просто садистка – регулярно общаться с человеком, который хочет быть с ней, и при этом постоянно давать ему от ворот поворот! Хотя, возможно, Робин просто до сих пор заботится о Тиме и хочет убедиться, что у него все в порядке. Но нельзя исключать, что она просто самовлюбленная энергетическая вампирша, которой очень льстят попытки Тима ее завоевать. Как однажды сказал Джим Моррисон, люди – существа странные. Пока не узнаю Робин получше, буду на всякий случай держать дистанцию. Но увы – чтобы узнать девушку получше, дистанцию, наоборот, требуется сократить. Отношения – тот еще заколдованный круг. Чем ближе знаешь человека, тем понятнее, каких подводных камней следует избегать, чтобы твой корабль не потерпел крушение. Но, к сожалению, к тому времени, как успеваешь ра зобраться, где скрываются рифы, становится слишком поздно.

Робин улыбается:

– Какой ты милый в этих напульсниках.

Смущенно краснею.

– Спасибо.

Из-за этих «милых» напульсников кистей рук не чувствую – все кровообращение перекрыли. Но теперь ни за что их не сниму.

– А ты сногсшибательно смотришься с этой кувалдой. Не в том смысле, что сразу видно: любого с ног сшибешь, а в том… ну, ты понимаешь.

Следующие часа два бродим по залам, встретив не меньше двенадцати тысяч новых разновидностей штурмовиков. Единственный автор, ради автографа которого становимся в очередь, – Хуанита Эрнандес. Ее перу – или, вернее будет сказать, кисти? – принадлежит шеститомник, который в переводе с испанского носит название «Дом крови». Робин считает, что это лучшие – и самые недооцененные – книги за последние десять лет. Настолько, что Робин даже не поленилась притащить в сумке все шесть томов, чтобы Хуанита Эрнандес их подписала.

– Надеюсь, никаких тентаклей там нет? – спрашиваю я, когда мы отходим от стенда.

– Нет, что ты! – отвечает Робин, запихивая книги обратно в сумку. – Это замечательные комиксы! Действие происходит во время гражданской войны в Испании. Главная героиня – девочка, которая узнает, что ее отец – демон, поддерживающий националистов. Я тебе дам почитать. Единственный из приглашенных авторов, кто специализируется на теме тентаклей, – Ошеми Цузака. Он сидел рядом с пивным баром. Не заметил? Перед его стендом еще выстроилась шеренга парней в костюмах Конана.

– Что-то эти ребята слишком щекасты для варваров.

– Никогда не знаешь, кого тут можно встретить, – говорит Робин. – Как-то видела режиссера Питера Джексона в костюме дьявола из «Легенды».

– Как же ты его узнала?

– Вообще-то не узнала. Но через несколько дней увидела в журнале фотографию и вспомнила, что этот тип врезался в меня около павильона «Марвел».

– Вот нахал рогатый.

Робин смеется:

– Рога-то у него как раз были маленькие. Даже сердился, что все принимали его за Хеллбоя.

На Франт-стрит выходим уже к вечеру. Ветер дует ледяной, но после нескольких часов в напульсниках руки онемели окончательно, поэтому холода не чувствую. Повезло, что за руль садиться не надо.

– Отлично погуляли! – радуется Робин, застегивая куртку. – Ты сейчас куда? Перекусить не хочешь?

– Давай, – соглашаюсь я. – Куда пойдем?

Робин пожимает плечами:

– Опять пригласила бы к себе домой, но у меня там сегодня бардак. Получила заказ на оформление серии обложек, и теперь все горизонтальные поверхности в доме завалены альбомами и тюбиками с чернилами.

– А я позвал бы тебя к себе, но у нас в доме радиоактивный карантин.

Робин смеется, но, сообразив, что я почти не шучу, смущенно умолкает.

– Серьезно?

– К сожалению, да.

Объясняю ситуацию с радоном.

– Да, не повезло, – сочувствует Робин.

– Это еще не самое худшее.

– Даже так? – хмурится она.

– За день до того, как жильцов выселили на неделю, проснулся и увидел на ноге большой комариный укус. Меня ужалило радиоактивное насекомое. Если верить фильмам, скоро отращу крылья и буду жаждать человеческой крови.

Робин опять смеется:

– Не унывай. Зато у тебя появится новый длинный отросток, который можно использовать как… Ой, извини, опять меня заносит. Ужас! Что я такое ляпнула? Мне нельзя общаться с нормальными людьми.

В первых трех ресторанах, куда заглядываем по пути, все места заняты, поэтому решаем не устраивать арктическую экспедицию и берем ужин навынос в любимом греческом ресторане Робин, а потом ловим такси и едем к ней домой. Хозяйка кое-как разгребает альбомы, чтобы мы оба поместились на диване.

– И где же ты живешь, пока дом… даже не знаю, как сказать… очищают от радиации?

– Не уверен, что это правильное выражение. Надо узнать, как говорили про Фукусиму.

Робин зубами стягивает со шпажки кусок шашлыка сувлаки.

– Так куда ты на это время перебрался?

– В редакцию «Крика Вильгельма».

– Нормально устроился?

– Не очень, – отвечаю я, наливая Робин бокал вина. – Сплю в кладовке с человеком, который едва не сыграл в садомазопорнофильме «Побивание блудницы».

Робин едва курицей не подавилась.

– Чего-чего?..

Рассказываю про Тео и его неудачные попытки сделать актерскую карьеру.

– Но наш друг не падает духом и надеется, что все-таки сумеет пробиться в шоу-бизнес.

– Говорят, если не хватает таланта, единственный путь – через постель.

Смеюсь:

– Пытались предупредить его об этой опасности, но Тео, кажется, поймал звездную болезнь и ничего не желает слушать.

– Если так и дальше пойдет, это будет не единственная болезнь, которую он поймает.

– Еще один мой сосед – Костас. Из дома ему выходить нельзя, иначе сразу накинутся адвокаты. Сейчас его семью пытается засудить полстраны.

– А я думала, всех Ксенопулосов арестовали.

– Нет, не всех. Костаса несколько раз вызывали на допросы, но наверняка ничего важного не узнали. Костас ведь обо всех этих махинациях ни сном ни духом. В компании он был задействован в другой сфере – в развлекательной. Костас отвечал за увеселительные мероприятия, чтобы клиенты не замечали, как Ставрос избавляет их от обременительных накоплений.

– Спасибо, что напомнил, – вдруг оживляется Робин. – Хотела сказать, что прочитала твою книгу. Мне очень понравилось. Надо думать, Доменикоса ты списал с Костаса? Угадала?

– Да, – киваю я. – Там все про него. Кроме некрофилии, конечно. Эту характерообразующую черточку позаимствовал из другого источника.

– Неужели совсем не боялся, что Костас будет возмущаться? Ты ведь его изобразил, мягко говоря, в неприглядном виде.

– Тут беспокоиться не о чем. Чтобы возмутиться, надо сначала прочитать книгу. А мои друзья… как бы это сказать… не читают.

– А вот я всегда волнуюсь, что кто-нибудь из знакомых узнает в моих комиксах себя, – признается Робин.

– И много у тебя знакомых с гениталиями на груди? – шучу я и тут же чувствую себя полным придурком. – Извини. Сморозил глупость.

Но Робин только смеется:

– Не в буквальном смысле, конечно. Но многие персонажи похожи на людей, с которыми я общаюсь. Или раньше общалась.

– Как дела с издательством «Хатоки»? Будут они печатать твою «Еву»?

– Решение будет принято только в конце месяца, – отвечает Робин. – Но, по-моему, им понравилось. Кстати, не ожидала, что ты запомнишь название. Очень приятно.

– Я все помню. Память как у слона.

– Слышала, по твоей книге собираются снимать фильм, – говорит Робин. – Здорово!

Издаю страдальческий стон.

– Это не экранизация, а полная катастрофа. Режиссер… э-э… честно говоря, даже не знаю, с чего начать – с хорошей новости или с плохой. Впрочем, хороших новостей все равно нет, так что начну сразу с худшей. На главную роль он берет мою бывшую.

– Что?!

– Хотел было свернуть всю затею, но оказалось, что не имею на это права. Пришлось сдаться и уступить.

Робин на минуту задумывается.

– Будет совсем невмоготу, бери пример с Тома Клэнси.

– Это как?

– Выступи против фильма. Сделай официальное заявление. Призови людей не ходить в кинотеатры. Скажи, что не одобряешь эту экранизацию. Пусть твои поклонники устроят фильму бойкот.

Самому мне такое в голову не приходило. Откровенно говоря, идея соблазнительная… даже слишком соблазнительная.

– Хм… Студия подобное поведение не одобрит, а это значит, что издательство тоже останется недовольно. Ну а если говорить про моего литературного агента, то он меня попросту прикончит, и дело с концом.

– Наплюй на всех, – отмахивается Робин. – Книга твоя, значит, тебе и решать, что с ней делать. Тебе, а не какому-то режиссеришке. И вообще, воспользуйся свободой слова и скажи все, что думаешь.

– Мысль интересная, – киваю я. – Конечно, вряд ли кто-нибудь будет меня слушать, но хотя бы самому легче станет.

– Ну так действуй! – Робин шутливо стукает меня кулаком по плечу. – Только не говори, что это я тебя надоумила. Некоторым из нас еще надо зарабатывать на пропитание.

Смеюсь.

– Значит, обложки поручили оформлять тебе?

Робин кивает:

– Ну да. Первая им так понравилась, что сразу заказали вторую и третью. Готовую работу надо сдать в конце недели.

– Хочешь, обеспечу тебе еще один заказ? Будешь оформлять обложку моей следующей книги. Впрочем, издательство ее все равно издавать не захочет. Особенно если подниму бунт.

– Может, попробуешь издаваться за свой счет? – предлагает Робин. – Некоторые так делают.

– Рассматривал этот вариант, – признаюсь я. – Но, знаешь ли, страшновато покидать нашу писательскую ойкумену.

– Конечно, не у всех это получается, но знаю нескольких авторов, которые сумели пробиться, – говорит Робин. – По крайней мере, не придется больше терпеть глупые выходки режиссеров… и бывших девушек-актрис.

– Что верно, то верно, – соглашаюсь я, доедая сувлаки. – Очень вкусно. Раньше ни разу не пробовал.

– Да, обожаю этот ресторан. Их блюдами ужинать гораздо приятнее, чем моей стряпней.

– Не наговаривай на себя. В прошлый раз ты приготовила замечательный карри.

– Хочу сделать официальное признание, – вдруг смущается Робин. – Это блюдо я тоже взяла навынос в ресторане. А потом переложила во фритюрницу, будто сама приготовила. Вот я бессовестная, да?..

– А я-то ломал голову, как ты умудрилась пожарить столько овощей в таком маленьком старом агрегате. Особенно учитывая, что фритюрница даже не была включена в розетку.

Робин со смехом закрывает лицо руками:

– О боже, сейчас сквозь пол провалюсь! В следующий раз постараюсь так по-глупому не попадаться.

– Нет, в следующий раз моя очередь кормить тебя ужином, – объявляю я. – Но поскольку повар из меня тоже неважный, пойдем к сестре.

– К твоей сестре?

– Извини, – прожевав кусок курицы, поясняю я. – Имел в виду – в ресторан, где она работает. Кэти – шеф-повар в «Соррентино».

Робин вскидывает брови:

– Слышала про это заведение! Говорят, «Соррентино» – очень дорогой и роскошный ресторан, и попасть туда – целая проблема.

– Но только не для людей со связями.

– Ходят слухи, Стинг как-то явился туда с личным шеф-поваром.

– Нет, это был не Стинг, а какой-то кинопродюсер. Кэти, конечно, дала обоим хорошего пинка под зад. На кухне у моей сестры никто не берется за ножи без ее личного одобрения. Даже если ты продюсировал сотню дерьмовых боевиков. А если ослушаешься, твой собственный шеф-повар будет подавать тебе омлет из твоих собственных яиц.

Робин кладет шпажку на журнальный столик и проводит языком по зубам.

– Ну я и дура…

– Это еще почему?

– Только сейчас сообразила, что мы с тобой умудрились купить самое неподходящее блюдо для свидания. Хуже не придумаешь! Теперь все эти специи и приправы застряли между зубами! Можно ведьму без грима играть!

Растерянно умолкаю. Неужели Робин и правда считает, что у нас свидание? Или она это в образном смысле?

– Ну-ка, улыбнись.

Робин изображает широкий акулий оскал, совсем как у девушки с рекламного постера одного известного риелторского агентства.

– Все чисто, – говорю я и тоже принимаюсь старательно скалить зубы. – А у меня как?

– Что-то застряло между нижним передним зубом и… ну, в общем, соседним, – сообщает Робин. – Как называются эти зубы? Клыки? Резцы?

Пытаюсь справиться с проблемой при помощи языка.

– А теперь? Убрал эту фигню?

– Нет, фигня все на том же месте.

Принимаюсь выковыривать эту упрямую штуковину ногтем большого пальца. Но, к сожалению, вчера как раз их подстригал, поэтому подцепить ее никак не получается.

– Погоди, – говорит Робин и, взяв с журнального столика шпажку, подается вперед. – Не шевелись.

Любой бы отпрянул, если бы кто-то нацелил ему в лицо острый предмет, и я не исключение.

– У тебя точно есть лицензия на проведение таких серьезных операций?

– Доверься мне, – заявляет Робин. – Не волнуйся, больно не будет. Правда, если дернешься, ничего не обещаю. Или если у меня вдруг рука дрогнет. Но я художница, а у нашего брата рука верная. Ну же, будь хорошим мальчиком и сиди смирно.

Открываю рот. Робин наклоняется ко мне и придерживает за щеку левой рукой. До чего у нее теплые, мягкие ладони! После нескольких секунд сосредоточенного тыканья Робин качает головой:

– Извини, не получилось. Только еще глубже затолкала. Правда, есть хорошая новость: теперь эту штуку почти не видно.

– Но все-таки на ведьму я похож?

– Гораздо меньше, чем до этого.

Робин улыбается. Ее рука по-прежнему касается моей щеки. Она вообще задержалась там гораздо дольше, чем требует стоматологическая необходимость.

Между тем начинает звонить ее мобильный телефон. Робин бросает взгляд на дисплей и тут же вскакивает:

– Вот некстати! Извини. Подожди секунду. Надеюсь, я быстро.

Схватив телефон, Робин направляется в спальню, она же мастерская. Оттуда доносится шепот, постепенно переходящий в тихое бормотание. Слов не разобрать. Интересно, с кем она разговаривает? С бывшим мужем? Если да, то более неудобный момент для звонка выбрать было трудно. Что и говорить, чутье у парня прямо звериное. Усаживаюсь на диване удобнее и только тогда замечаю, что сердце стучит, как барабан. А еще мне стало жарко… очень жарко. Поспешно тянусь за бокалом вина, которое еще не согрелось после холодильника.

– Извини, – еще раз повторяет Робин, вернувшись в комнату через несколько минут.

– Ничего страшного.

– Звонила бывшая свекровь, – сообщает Робин. – Тим попал в больницу.

– Да ты что! – встаю с дивана. – Надеюсь, ничего серьезного?

Робин вздыхает:

– Нет. Просто… С ним такое бывает время от времени. Иногда срывается и пускается во все тяжкие. Свекровь просила, чтобы я взяла к себе Коди, сына Тима. Его мать уехала на все выходные.

– Конечно, езжай, – говорю я. – Помощь нужна? Хочешь, составлю компанию?

– Спасибо, не надо, – отвечает Робин. – Коди не любит незнакомых людей. Ничего, справлюсь сама. Дело привычное…

– Ну ладно, как скажешь. Спасибо за ужин и культурную программу. Ни разу не бывал на Фестивале комиксов. Теперь хоть знаю, что это такое.

– Извини. Боюсь, вечер придется прервать.

– Перестань наконец просить прощения, – говорю я, направляясь к двери. – Главное, чтобы с мальчиком все было нормально. И с его отцом тоже.

– Позвоню на будущей неделе, – обещает Робин. – На этот раз – на мобильный.

Обещаю скинуть ей по электронной почте номер и выхожу на улицу. Мороз такой, что рискую примерзнуть к асфальту, но такси, как назло, поблизости не видно. Приходится тащиться на своих двоих. Успеваю пройти два квартала в направлении дома, прежде чем вспоминаю, что там до сих пор ведется борьба с радиацией. Разворачиваюсь и направляюсь в редакцию, где меня ждет еще одна некомфортная ночь на диване, который и выглядит, и пахнет как дохлый лось – да и по части удобства, пожалуй, недалеко ушел. А компанию мне составит несостоявшаяся храпящая порнозвезда.

Сгораю от предвкушения.

Глава 14

– Прежде чем представлю сегодняшний фильм, позвольте сделать маленькое объявление.

РТ стоит рядом с телевизором и выступает перед членами киноклуба. Ради такого случая наш друг облачился в смокинг, когда-то принадлежавший его двоюродному брату Бартоломью. Кузен Барти, как называет его РТ, надевал этот смокинг на церемонию вручения дипломов, когда закончил Торонтский университет и получил специальность инженера. Три дня спустя Барти вступил в ряды Третьей пехотной дивизии США, а еще через четыре месяца получил смертельное ранение, наступив на мину всего через две секунды после того, как высадился на пляже Джуно во время военной операции «Оверлорд». После трагического события смокинг вынимали из шкафа всего один раз – РТ надевал его на школьный выпускной. Поэтому сразу понимаю: какие бы новости ни припас РТ, вряд ли речь пойдет о мелочах.

– Как думаешь, что он хочет сказать? – шепчет Тео.

Мы с ним сидим во втором ряду. В этот раз посещаемость у нас прямо-таки рекордная. Костас наконец-то покинул комнату и теперь весело напивается в заднем ряду, будто ничего не случилось. Единственное различие – сегодня он одет в одолженные у РТ футболку и джинсы, а не в костюм за десять тысяч баксов, как обычно. Больше Костасу не приходится прятаться в редакции от юристов. Те наконец сообразили, что Костас выходить не собирается, скинулись и заплатили девушке, отличавшейся необычайной пышностью форм, чтобы утром и днем в одно и то же время совершала пробежку перед зданием редакции. Уставший от добровольного одиночного заточения Костас попытался незаметно выскользнуть на улицу, чтобы поздороваться с «соседкой». Тут-то адвокаты и накинулись на него, будто аллигаторы на добычу.

– Но Костас все-таки взял у нее телефончик! – с гордостью объявил он, бросая всю охапку повесток в мусорное ведро. – Так что дело того стоило!

Гейб, Ленни и Вернер тоже пришли. Правда, Гейб не в настроении, потому что «Лифс» умудрились продуть семь матчей подряд, зато Ленни счастлив и весел. Его наконец пригласили поучаствовать в отборе в гастрольную труппу юмористов «Смеха ради». Если Ленни примут, исполнится его мечта и он получит возможность оскорблять зрителей по всей стране.

Я на все сто процентов уверен, что РТ сейчас объявит о своем триумфальном возвращении в «ООН» (если, конечно, группа после распада сохранит прежнее название). Но поскольку мне было велено держать эти ценные сведения при себе, придется помалкивать, а потом старательно притворяться удивленным.

– Без понятия, – пожимаю плечами я. – Но, должно быть, дело серьезное. Смокинг кузена Барти ради пустяков не надевают.

– Как вам всем известно, – начинает РТ, делая паузу, чтобы отпить глоток пива, – в последнее время у меня наступила, если можно так выразиться, черная полоса.

– «В последнее время» – это начиная со школы? Или с гибели кузена Барти? – вполголоса интересуется Тео.

– Заткнись и дай человеку договорить! – возмущается Ленни. – Иди блудниц наказывай, а здесь командовать нечего.

Тео напускает на себя самый оскорбленный вид, на какой только способен. Гейб, Вернер и Костас покатываются со смеху. После того как Шевонн во всех подробностях описала злоключения Тео в блоге «Крика Вильгельма», никакой надежды сохранить маленькое происшествие в секрете не осталось. И Гейб, и Вернер, и Костас – большие поклонники блога нашего журнала. Впрочем, из уважения к просьбе Тео Шевонн назвала главного героя Раджеш, чтобы Дориан не догадалась, о ком речь.

– Но черную полосу сменила белая, – продолжает вдохновенную речь РТ. – Благодаря последним событиям теперь чувствую себя новым человеком.

– Врубай уже кино! – орет Вернер.

– Да, закругляйся поскорее! – подхватывает Ленни. – А то Раджешу отдадим, пусть он тебя накажет! Тридцатисекундный лимит на вступительную речь давно превышен!

РТ показывает им фигу. Приятели только хохочут.

– Все из-за Шевонн, – бормочет Тео. – Не могла придумать имя получше?

– Тебе конспирация нужна или эффектное прозвище? – отмахиваюсь я.

– Все вы, придурки, банда дикарей, – объявляет РТ. – Однако вы – мои единственные друзья. Вот почему хочу, чтобы именно вы услышали новость первыми.

– Тронут до слез! – кричит Ленни. – А теперь переходи к делу! Ты ведь не хочешь, чтобы твои лучшие друзья пили теплое пиво вместо холодного?

Улыбаюсь. По выражению лица РТ вижу, что он уже жалеет о своем решении произнести пафосную речь перед всем киноклубом. Понимаю его задумку, но с нашей аудиторией подобные штучки не пройдут.

– Ладно, сейчас все скажу! – сдается РТ. – Ах вы…

– Блудницы? – подсказывает Гейб.

– У нас тут во втором ряду сидит крупный специалист в этой сфере. Советую проконсультироваться у него, – подхватывает Гейб.

– Да, если хочешь нас наказать, – завершает Вернер.

Давненько ребятам никто не подкидывал такого неистощимого источника для острот, и они явно намерены использовать его на всю катушку. Все-таки РТ надо было сначала сообщить свою новость, а потом уже угощать гостей выпивкой.

– Мы с Шевонн женимся! – не выдержав, орет во весь голос он.

Смех стихает, как по команде. У Тео отвисла челюсть – да и у меня, наверное, тоже. Сказать, что все мы ожидали услышать что угодно, только не это, – все равно что осторожно заявить, будто несколько дополнительных спасательных шлюпок на «Титанике», возможно, пригодились бы.

– Шутишь, что ли? – выпаливаю я.

Конечно, совсем не на такую реакцию рассчитывают твои друзья, когда сообщают, что собираются вступить в брак. Но я настолько потрясен, что просто не могу удержаться.

– Точно! Он прикалывается, – выносит вердикт Ленни. – Ляпнул самое дикое, что пришло в голову, чтобы мы наконец заткнулись.

– Нет, я не шучу. И не прикалываюсь. – Смущенный РТ нервно теребит галстук. – В конце следующего месяца расписываемся в административно-общественном центре Норт-Йорк. И хоть вы жалкие клоуны и неисправимые козлы, приглашаю вас всех на нашу церемонию бракосочетания.

Мы не сговариваясь перелезаем через стулья и пробираемся к счастливому жениху, чтобы пожать ему руку. Я же на правах лучшего друга сгребаю РТ в медвежьи объятия.

– Ну ты даешь, приятель! – не могу удержаться я. – Женишься?.. Ты?.. Серьезно?.. На Шевонн?.. Как?.. То есть с каких пор?..

РТ улыбается. Внезапный наплыв дружеских чувств все же помог ему забыть о недавней обиде.

– Да в общем-то с тех пор, как она пришла работать к нам в журнал. Сам от себя такого не ожидал. Раньше не верил в любовь с первого взгляда. Думал, это все выдумки. А когда впервые увидел Шевонн, меня будто молнией поразило. Она еще рот открыть не успела, а я уже подумал: «Вот моя будущая жена».

– И Шевонн согласилась? – уточняет Тео. – Ты ведь уже сделал ей предложение?

– Да, – кивает РТ. И еще раз повторяет: – Да.

– Так и знал, что наш гуляка когда-нибудь остепенится! – ликует Ленни. – Он не просто волочился за каждой юбкой, а искал среди стажерок свою единственную. И наконец нашел! Поздравляю!

– Спасибо, Ленни.

По крайней мере, наконец-то стало понятно, что означал не дававший мне покоя поцелуй в щечку на церемонии вручения Оскара.

– Родителям уже сказал? – спрашиваю я.

Отец РТ трудится брокером по операциям с недвижимостью в риелторском агентстве. До переезда во Флориду у него в уэстхиллском подвале был оборудован просторный кабинет с деревянными панелями на стенах. Там всегда можно было найти несколько сортов сигар и выставленные в стеклянных витринах охотничьи винтовки и ружья. Решение сына вместо нормальной карьеры «заниматься ерундой» и вращаться в кругах, по его мнению состоящих сплошь из «наркоманов и проституток», отец не понимает и не поддерживает. Мать РТ в юные годы работала стюардессой, теперь же ее единственное занятие – проводить целые дни в салонах красоты. При встрече с ней всегда вспоминаются картины про богатых белых плантаторш, которые весь фильм ведут себя как законченные тиранки и стервы, но в конце понимают, что, возможно, рабство – это все-таки не очень хорошо.

Как в доме Трелфоллов мог родиться и вырасти РТ, для меня всегда оставалось загадкой. Думаю, началось все, когда один из старших кузенов дал восьмилетнему РТ послушать альбом «Sandinista».

– Нашел дурака, – отвечает на мой вопрос друг. – Потом пришлю фотографию. Может быть.

– А где счастливая невеста? – спрашивает Гейб.

– Вот именно, – подхватывает Ленни. – Запер в подвале, а загранпаспорт спрятал в сейф, чтобы не сбежала до церемонии?

– Очень смешно, – фыркает РТ. – Шевонн с сестрой пошли по магазинам. Хотят заглянуть в какой-то готический бутик на Квин-Вест, посмотреть на платья…

– Шевонн собирается покупать свадебное платье в готическом бутике? – вскидывает брови Тео.

– Ну да, – кивает РТ. – Вот уж не пойму, чему ты так удивляешься. Неужели правда думал, что она будет напяливать на себя все эти жуткие, пошлые кринолины с рюшечками? Нет уж, моя невеста мыслит нестандартно.

– А сам-то что наденешь? – спрашиваю я. – Старый добрый смокинг кузена Барти?

– Что же еще? – отвечает РТ. – Барти тоже в нем браком сочетался, и у них с женой были прекрасные отношения. Ни разу не поссорились.

– Жаль тебя разочаровывать, друг, но у них просто не было такой возможности. Вот бедолаги, даже поцапаться не успели, – произносит Ленни.

Костас поднимает бокал:

– За Барти!

Выпиваем за упокой кузена РТ. Потом вскидываю стакан с пивом:

– За жениха и невесту!

Теперь пьем за РТ и Шевонн. Потом Ленни, многозначительно ухмыляясь, провозглашает тост за успешную актерскую карьеру Тео. Несколько тостов спустя пиво заканчивается, и приходится отправляться на кухню. РТ вызывается мне помочь и спешит следом.

– Потрясающая новость, приятель! – говорю я, доставая бутылки из холодильника. – Еще раз поздравляю! Очень за тебя рад.

И я действительно рад, но при этом ощущаю легкую грусть. Значит, тут РТ меня обогнал. Интересно, сколько еще народу опередит меня в этой гонке?

– Спасибо! – улыбается РТ. – А у тебя как дела с художницей?

– Не знаю, – пожимаю плечами я. После Фестиваля комиксов Робин мне не звонила, хоть и отправил ей по электронной почте номер своего мобильного, как обещал. Всю прошедшую неделю мучился вопросом, написать ей еще раз или нет. Просто спросить, получила ли она первый имейл. Но не хочу казаться слишком навязчивым. Наверное, Робин просто занята: бывший муж в больнице, дедлайны в издательствах… Да, именно этой версии и буду придерживаться.

РТ барабанит пальцами по столу и что-то напевает себе под нос. Он всегда так делает, когда нервничает или собирается сказать то, что тщательно репетировал заранее. Как правило, два вышеперечисленных случая совпадают друг с другом. Неужели РТ сообщил еще не все сногсшибательные новости?

– Я тут подумал… – начинает РТ, опершись обеими руками о столешницу.

Сразу напрягаюсь. Изо всех сил стараюсь сохранять невозмутимый вид. Открываю бутылку пива и делаю большой глоток прямо из горлышка. Держаться непринужденно сразу стало намного легче. Любопытно, сколько я уже выпил за вечер? Две бутылки? Три? Эх, надо было лучше считать. Кажется, одна ушла только на многочисленные тосты в честь кузена Барти.

– О чем?..

– Разве сам не догадался? Пожалуйста, будь моим шафером, – наконец договаривает РТ. – Если хочешь, конечно.

– Ну конечно, хочу! – испытав огромное облегчение, восклицаю я. – Для меня это огромная честь.

– Не волнуйся, делать ничего не придется. Просто стой рядом, а потом распишись, где надо, и все. Хочешь, можешь еще кольца держать. Они у нас не дорогие и не ценные. Купили в комиссионке в Аделаиде.

– Можешь располагать мной. Я весь в твоем распоряжении.

РТ кивает.

– Вообще-то хотел еще кое-что спросить. Насчет «Крика Вильгельма»…

– Что насчет «Крика Вильгельма»?

– Заметил, что в последнее время мы оба журналом почти не занимаемся? – начинает РТ. – Тебе с книгами забот хватает. Меня скоро возьмут обратно в группу. Всю работу выполняет Шевонн. Можно сказать, она перехватила у нас проект и сделала из него свой собственный. «Крик Вильгельма» даже в лучшие времена столько народу не читало.

– Это правда.

Вчера наконец зашел на наш сайт. Даже не помню, когда туда заглядывал в последний раз. И должен согласиться: журнал стало не узнать.

– Нами снова заинтересовались рекламодатели. А некоторые даже предлагают купить «Крик Вильгельма».

– Кто? – удивляюсь я. Как одного из владельцев меня следовало бы поставить в известность о подобных предложениях.

– Ну, пока еще все не точно, – пожимает плечами РТ. – Но главное – Шевонн очень нравится работать в «Крике Вильгельма», и она хочет здесь остаться. Если журнал будет принадлежать кому-то другому, ее, скорее всего, оставят. Какой идиот станет избавляться от курицы, несущей золотые яйца? Люди на сайт ходят только из-за Шевонн. В то же время кто знает, что им взбредет в голову? Новые владельцы могут все переделать по-своему, нанять других людей…

– И что ты предлагаешь? – интересуюсь я.

– Да знаю, ты и так собирался уйти из журнала. Понимаю, для тебя продажа – самый удобный вариант. Получишь обратно все деньги, вложенные в «Крик Вильгельма».

– Да…

– Но если согласишься подождать еще чуть-чуть, мы наберем достаточно денег, чтобы выкупить твою долю. Ну, хотя бы частично… Ты ведь уступишь, правда?

Если честно, в последнее время о «Крике Вильгельма» совсем не думал – хватало других проблем. Сегодня утром наконец снова вернулся в свою квартиру. Воняет там так, будто кто-то травил тараканов. Обещали, что через несколько дней запах полностью выветрится, но пока находиться в квартире просто невозможно. Даже собрался провести еще одну ночь на диване в кладовке. Но, к счастью, быстро одумался и вместо этого скупил в магазине весь ассортимент освежителей воздуха. Хотя, оглядываясь назад, понимаю, что остановиться следовало на одном аромате. Теперь квартира благоухает, как хвойный лес, который только что засыпали ванилином и опрыскали апельсиновым соком.

Важная роль, которую Шевонн вдруг начала играть в «Крике Вильгельма», и ее новый статус невесты моего делового партнера – это два обстоятельства, которые в корне меняют дело. В повседневной работе журнала практически не участвовал, особенно в последние несколько лет. Только платил по счетам и время от времени писал рецензии на фильмы. К внезапной популярности «Крика Вильгельма» руку не приложил, но если и впрямь представится возможность уйти из журнала без значительных финансовых потерь, отказываться не стану.

– Ладно, – соглашаюсь я. – Подождем, посмотрим, как пойдут дела…

– Вот и отлично! – На лице РТ ясно отражается облегчение. Не припомню, когда в последний раз видел друга таким счастливым. Наверное, когда Селин Дион объявила, что завершает карьеру.

– Забыл предупредить! – вдруг спохватывается РТ. – Шевонн переезжает ко мне. Будем жить вместе. Не возражаешь?

– А меня-то зачем спрашивать? – пожимаю плечами я. – Считай, что квартира твоя. Распоряжайся, как хочешь.

– У нее очень много… вещей, – робко произносит РТ.

Кто бы раньше сказал, ни за что бы не поверил, что мой друг обручится с девушкой, которая наряжает чучела грызунов в костюмы супергероев и дает им нелепые имена. Конечно, если не считать романов со стажерками, РТ и раньше доводилось встречаться с, мягко говоря, интересными девушками. Например, среди его пассий была барабанщица женской прогрессивной панк-группы Вагина (это название коллектива, по принципиальным соображениям пишущееся без кавычек. Девушку, к счастью, звали по-другому). Еще РТ встречался с девушкой-стоматологом (познакомились на приеме), крутил роман с одной весьма симпатичной особой, которая, к сожалению, оказалась его троюродной сестрой, а как-то раз умудрился познакомиться с профессиональной теннисисткой. Барабанщица бросила РТ со скандалом после того, как он написал нелицеприятную рецензию на их дебютный альбом (цитата: «Группа из кожи вон лезет, чтобы добиться сходства с «My Bloody Valentine», и им это удается. Наверное, именно так звучали бы «My Bloody Valentine», если бы их под дулом автомата заставили играть кавер-версии песен Капитана Бифхарта»). Девушку-стоматолога уволили из клиники, поймав на мошенничестве: по просьбе РТ пыталась подделать документы, чтобы его лечение полностью покрыла страховка. История с троюродной сестрой обеспечила Ленни материалом для двух монологов и одного выступления на бис. После того как РТ купил в аптеке не то лекарство от простуды, теннисистку не допустили к участию в турнире «Роджерс Кап» – спортсменка не прошла допинг-контроль.

Короче говоря, до сих пор РТ в любви не везло.

– Каких вещей? – интересуюсь я. Учитывая, что речь идет о Шевонн, количество возможных ответов на этот вопрос поистине безгранично.

– Сундуков для приданого, – отвечает РТ. – Кажется, в ее семье принято передавать их из поколения в поколение. Судя по тому, сколько их накопилось, традиция очень старая.

– Уже познакомился с ее родными?

– Пока нет, – отвечает РТ. – Но в следующие выходные едем в гости к ее родителям. Вся семья живет коммуной где-то неподалеку от Норт-Бей.

– Коммуной? – вскидываю брови я. – Как хиппи или сектанты?

РТ смущенно переминается с ноги на ногу.

– Просто отец Шевонн считает, что нужно жить ближе к природе. Ни телефона, ни Интернета, ни кредитных карт. Ну, ты понял.

– Понял. Обычно про тех, кто заманивает людей в такие вот коммуны, потом появляются огромные заголовки на сайте CNN.

– Да никакие они не сектанты! И не хиппи! – отмахивается РТ. – Во всяком случае, думаю, что нет. Шевонн ведь нормальная, адекватная девушка. Значит, и с ее родными тоже все в порядке.

Предпочитаю воздержаться от комментариев. Тут наш разговор прерывает Ленни.

– Чуваки, вы куда пропали?! – орет он, врываясь на кухню. – Такое чувство, что со вчерашнего дня пиво ждем. Костас грозится снова снять штаны. Надо его отвлечь, и срочно.

– Извини, – спохватывается РТ и протягивает Ленни бутылки. – Ладно, пошли смотреть фильм.

– Кстати, что мы сегодня смотрим? – интересуюсь я. – «Избавление»?

– Прямо блещешь остроумием, – фыркает РТ. – Вообще-то сегодня буду показывать «Бойцовский клуб».

– Прекрасный выбор, – одобряю я. – Правда, необычный для парня, который только что сделал предложение любимой девушке.

– Почему? – пожимает плечами РТ. – Думаешь, у меня такое же психическое расстройство, как у главного героя, – я решил, будто сделал предложение Шевонн, а потом оказалось, что это было во сне?

– Нет. Если с кем-то из вас двоих и может приключиться такой конфуз, то исключительно с Шевонн.

Направляемся обратно в редакцию и усаживаемся смотреть фильм, но сосредоточиться на проблемах Эдварда Нортона никак не получается. Мой агент сегодня оставил сообщение на автоответчике. Предложил встретиться в понедельник, чтобы обсудить мою новую книгу. Пробовал перезвонить, но в офисе сказали, что до конца дня его на рабочем месте не будет.

Интуиция подсказывает, что встреча предстоит не из приятных.

Глава 15

Всегда считал себя в неоплатном долгу у Бенни Ельчина. Ростом он с высокого баскетболиста и при этом тощий, как швабра. Темно-русые волосы с золотистым отливом всегда зачесывает назад. Надо сказать, они у него довольно длинные. Если идти позади него по улице, можно решить, что перед тобой вуки из «Звездных войн», зачем-то нарядившийся в деловой костюм в тонкую полоску.

Бенни согласился представлять мои интересы, когда обо мне еще никто не слышал и писательский опыт у меня отсутствовал как таковой. Только благодаря помощи Бенни мою первую книгу удалось опубликовать. Именно он предложил ее издательству, которое взяло на себя риск напечатать мою первую пробу пера. Конечно, после этого дела пошли отнюдь не так бодро, но первое впечатление от головокружительных успехов, которых сумел добиться для меня Бенни, заставляет закрыть глаза на все остальное.

– Здорово! – приветствует меня мой литературный агент, вставая с кресла и огибая стеклянный рабочий стол.

Пожимаем друг другу руки. Кстати, стол у Бенни такой интересный, что от него просто глаз не оторвать. Во-первых, он полностью прозрачный – даже ящики сделаны из стекла, благодаря чему любой, кто входит в кабинет, может любоваться их содержимым. Бенни настолько привык к этому обстоятельству, что совершенно не обращает на него внимания. Вот почему он хранит у себя в столе вещи, которые могут сильно смутить случайного посетителя. Например, огромные склянки с таблетками, живых змей и огнестрельное оружие. В свободное время Бенни занимается стрельбой по мишеням. Откуда взялись змеи, не знаю. Когда спросил, где Бенни раздобыл этот замечательный предмет мебели, агент ответил, что стол вывалился из кузова грузовика в Маркеме и никто этого не заметил. А когда поинтересовался, зачем Бенни стеклянный стол, он ответил, что с порога хочет продемонстрировать клиентам: ему скрывать нечего. Потом хлопнул меня по плечу и предложил выпить двойного бурбона, который незамедлительно достал из верхнего ящика стола. Было это в половине десятого утра.

Больше ничего про Бенни не знаю. Фотографии членов семьи он в кабинете не держит, но как-то упоминал, что его двоюродный брат работает на нефтяной вышке в Альберте. Чем занимался сам Бенни до того, как стал литературным агентом, я тоже не в курсе. Люблю фантазировать, что Бенни направили сюда по программе защиты свидетелей после того, как он сдал криминального босса в Монреале. Но такого оригинального типа, как Бенни, спрятать проблематично.

– Выпить хочешь? – предлагает он, не успеваю я сесть. – Надеюсь, что нет. Кроме кофейных зерен, ничего не осталось. До тебя Этвуд приходила, вылакала весь мой лучший виски. По ней не скажешь, но эта баба в два горла хлещет.

Вежливо смеюсь. Скорее всего, Бенни просто шутит, но, если он действительно представляет лауреата Букеровской премии Маргарет Этвуд, тоже удивляться не стану.

– Спасибо, воздержусь.

– Уверен? – спрашивает Бенни. – Если хочешь, могу послать секретаря в «Старбакс» за кофемолкой. Или как там эта штука называется?

Бенни постоянно меняет смазливых молодых секретарей мужского пола. Практически на сто процентов уверен, что он гей, однако в открытую спрашивать о его сексуальной ориентации не решаюсь – так же как сам Бенни не решается в открытую о ней говорить. Поэтому данный вопрос так и остается загадкой. Когда бы ни пришел к Бенни в офис, единственная обязанность, которую исполняют его секретари, – сидят за столом и приветливо улыбаются. Поэтому так и тянет отправить одного из них за кофемолкой. Пусть для разнообразия займутся хоть чем-то полезным. С другой стороны, встречу затягивать совсем не хочется.

– Спасибо, не надо.

– Как скажешь. – Бенни складывает пальцы домиком. – Что ж, тогда приступим к делу. Мне тут на днях звонил Кэмпбелл из хорошо известного нам обоим издательства «Дамокл».

– И что?

– Твоя новая книга им… не очень понравилась.

Именно такого ответа я и ожидал. Тем не менее собственная проницательность меня отнюдь не обрадовала.

– Да?..

Бенни поворачивается в кресле и глядит в окно. Это его привычка – сообщать плохие новости под углом девяносто градусов по отношению к собеседнику.

– Видишь ли, издательство все-таки рассчитывало на что-то вроде твоего первого романа. Сам понимаешь – похожий стиль, похожий сюжет… В общем, еще одна вариация на предложенную тему. А твои следующие две книги оказались слишком… как бы это сказать… В общем, бедняги не знали, что с ними делать.

– Я так и понял.

– Позволь дать профессиональный совет, – продолжает Бенни. – Ты бренд, вот и думай о себе как о бренде. В «Макдоналдс» ведь не начинают ни с того ни с сего подавать гостям стейки? А попробовали бы, сразу в трубу вылетели. Точно так же «Пер Сэ» не включают в меню гамбургеры и картошку фри. А все почему? Потому что клиенты ждут совсем другого.

– Клиенты? – переспрашиваю я. – Знаешь, кто считал своих читателей клиентами? Микки Спиллейн. Вот почему у него получались такие непритязательные романчики – лишь бы публике нравилось.

– Да, – кивает Бенни. – И знаешь, сколько книг он благодаря этому продал? Все самые успешные писатели придумывают формулу, а потом в точности ей следуют. Графтон, Гришэм, Паттерсон, Эванович… Да взять хотя бы Агату Кристи! За столько лет ни разу от первоначального стиля не отошла и продала больше миллиарда экземпляров. Больше миллиарда! Вдумайся в цифру. Старушка по богатству королеву обогнала. Причем совершенно заслуженно. В нашем деле наивность и идеализм – непозволительная роскошь. Речь о твоей карьере.

– О карьере?..

– Не подумай, будто собираюсь обращаться с тобой как с пушечным мясом, – продолжает Бенни. – Просто искренне желаю, чтобы ты, парень, добился успеха. В конце концов, это ведь я тебя открыл. Вот и не хочется, чтобы мое открытие снова «закрыли».

– Будь другом, помоги от них отделаться, – прошу я.

– От кого – от них? – удивленно уточняет Бенни.

– От «Дамокла», – поясняю я. – Не хочу больше иметь с ними никаких дел. По условиям, я должен был предоставить рукописи трех книг. Я написал четыре. Не хотят печатать, не надо. Это не моя проблема. А еще хочу снова получить возможность распоряжаться первой книгой по своему усмотрению.

– Экий ты быстрый! – восклицает Бенни, снова развернувшись ко мне всем корпусом. – Придержи коней!

– Кони, про которых ты говоришь, разбежались еще пять лет назад. А теперь я просто очень зол.

– Вот что я тебе скажу, – подается вперед Бенни. Сквозь прозрачную столешницу вижу, как он постукивает по полу ногой. – Может, мне и удастся их уговорить, чтобы слезли с тебя и перестали требовать новых книг. Вот только право распоряжаться первым романом «Дамокл» тебе нипочем не вернет. Сам подумай: съемки экранизации на носу! Да они мне прямо в лицо рассмеются, если про такое заикнусь.

– Эту жертву я готов принять, – отвечаю я. – Верни мне права на книгу. Любой ценой.

– Издеваешься? – отмахивается Бенни. – Хоть представляешь, сколько они теперь стоят? Просто книга и книга, по которой собираются снимать фильм, – две совершенно разные вещи. С таким же успехом можно попробовать выкупить Лионеля Месси из «Барселоны». Даже если издательство каким-то чудом согласится, у тебя просто не хватит денег. – Бенни встает и выходит из-за стола. Зачем, не понимаю. Что такого он хочет показать, чего я не видел через стеклянную столешницу? – Возьми себя в руки и рассуждай здраво. Твою книгу собираются экранизировать. Это отличная новость.

– Ничего подобного, – парирую я. – Уже встречался с режиссером. Это будет не фильм, а катастрофа с большой буквы «К». Не позволю, чтобы испоганили мою книгу. Не хотят продавать права – что ж, не надо. Найду другой способ выразить свои чувства. Воспользуюсь всеми доступными средствами массовой информации, чтобы объявить людям: фильм полное дерьмо, не покупайте на него билеты!

– Совсем ума лишился? – пугается Бенни. – Да миллионы писателей мечтать не смеют о том, что тебе само в руки приплыло! Идиот, тебе такой шанс выпал, а ты его в унитаз спускаешь! Добровольно! Сам пилишь сук, на котором сидишь! И процентов на двадцать подрубаешь тот, на котором сижу я!

– Пусть издательство «Дамокл» само выбирает, какой вариант им больше нравится, – говорю я. – Или тихо ухожу с правами, или без таковых, но громко. Решать им.

– Я тебя очень прошу, сбавь обороты. – Бенни принимается вытирать платком лоб. – Раз уж заговорил о вариантах, давай рассмотрим твои собственные. Свалишь – превратишься в писателя без издателя, последняя книга которого продавалась, мягко говоря, неважно. Мало того – заработаешь репутацию трудного и конфликтного типа. Прости за мой французский, но скоро все узнают, что ты – заноза в заднице и дело с тобой лучше не иметь. Не хочу тебя оскорблять, просто стараюсь взглянуть на ситуацию глазами издателей.

– Хотя бы для разнообразия попробуй взглянуть на нее моими глазами, – предлагаю я. – Ты ведь, кажется, по роду занятий должен представлять мои интересы, а вместо этого защищаешь кого угодно, только не меня.

– Просто объясняю, что автору, оказавшемуся в таком вот интересном положении, будет трудновато заключить контракт с каким бы то ни было издательством, – пожимает плечами Бенни. – Книжный мир – одна большая деревня. Новости разносятся быстро.

– Ну и пусть.

– Как это – ну и пусть? – в буквальном смысле слова подпрыгивает Бенни. – Или ты хотел сказать, что прислушался наконец к словам человека с многолетним опытом, пересмотрел свою позицию и готов уступить?

– Нет. «Пусть» означает – пусть делают что хотят. А не заключу контракт с другим издательством, оно и к лучшему. Буду выпускать свои книги сам.

Бенни шумно втягивает в себя воздух и опускается обратно в кресло.

– В смысле, собираешься издаваться за свой счет?

– Ну да.

– Замечательная идея! Прямо-таки превосходная! Вот только позволь прояснить один момент. Как насчет процента, полагающегося «Бенни Ельчину и партнерам»?

– К сожалению, никак, Бенни, – отвечаю я и встаю со стула. – Человеку, который сам печатает свои книги, литературный агент не нужен. В общем, ты меня понял. Постарайся меня отмазать. Если получится, поделикатнее, без лишних скандалов. А потом, если хочешь, можешь составить какой-нибудь официальный документ, который я с удовольствием подпишу. Но это на твое усмотрение. Ты по-прежнему будешь представлять мои интересы, когда выйдут две следующие книги. А потом можешь получать доход от экранизаций, переводов и всего остального, что еще придумают в «Дамокле».

– Поверить не могу, – качает головой Бенни. – После всего…

– Что ты для меня сделал? – перебиваю я. – Да. Ты мне очень помог, Бенни. Вот почему не хочу с тобой ссориться. Пусть у нас с тобой останутся перспективы для дальнейшего сотрудничества, только при других обстоятельствах. Но в последнее время складывается ощущение, будто ты работаешь не на меня, а против меня. К сожалению, не могу мириться с такой ситуацией. Лучше уйду в свободное плавание. И тебе желаю того же. До чего рад, что больше не придется отчитываться перед болванами вроде Троя Кэмпбелла! Ради одного этого стоит вытерпеть любые мелкие неудобства.

– Стой, – окликает Бенни, когда я направляюсь к двери. – Я тебя не прошу, я тебя умоляю. Если хоть чуть-чуть ценишь рекомендации, которые давал тебе за эти годы, – одумайся! Не пори горячку. Погоди денек-другой. Поразмысли хорошенько. Отдохни, расслабься. Прогуляйся. С девушкой замути. В общем, делай все, что нравится. А потом вернешься в этот кабинет и скажешь, что передумал. Будешь раскаиваться и твердить что-то вроде «сам не понял, что на меня нашло».

– Как раз таки понял, и очень хорошо, – отвечаю я. – Наконец-то принял правильное решение.

Несколько минут спустя выхожу из офиса на улицу Блур, ощущая подозрительно глубокое удовлетворение. Интересно, что это значит – я поступил правильно или, наоборот, совершил ужасную ошибку? Пока разобраться трудно. Однако после разговора с Бенни почувствовал невероятную легкость, какой не чувствовал с тех пор, как выпустили мою первую книгу. Но как бы там ни было, дело сделано. Скоро – конечно, насколько нудная бюрократическая возня вообще может быть скорой – обрету свободу и смогу идти на все четыре стороны.

В город наконец пришла весна и уверенно вступила в свои права. Снег растаял, выглянуло солнышко, и потеплело настолько, что вот-вот можно будет ходить без куртки. На улицах даже начали попадаться на глаза бегуны и велосипедисты в одних шортах и футболках. Помню, РТ как-то побывал в Виннипеге и потом рассказывал, что местные жители начинают доставать вещи с коротким рукавом, когда столбик термометра поднимется от минус сорока пяти до приятных и комфортных минус двадцати пяти. В Торонто народ не настолько закаленный, однако зима в этом году выдалась долгая и холодная, поэтому местным уже не терпится встретить весну по всем правилам. Поскольку я и сам в некотором роде местный, легко могу понять это желание. К тому же наконец-то чувствую, что жизнь налаживается, и настроение, соответственно, становится все радужнее и радужнее. А в ближайшее время и вовсе отправлюсь в места с более теплым и солнечным климатом.

Достаю мобильник и звоню риелтору, номер которой отыскал в Интернете в выходные. Эта женщина как раз специализируется на аренде недвижимости за рубежом. Риелтор оказалась очень приветливой, но при этом не стала тратить время на пустые разговоры и сразу перешла к делу. В общих чертах объяснил, что меня интересует, и попросил начать подыскивать квартиры, которые будут свободны в летний период. Договор аренды на мою нынешнюю жилплощадь истекает первого августа, а учитывая, что дом оказался второй Фукусимой, продлевать его не имею ни малейшего желания. После долгих раздумий наконец выбрал город, в который хочу отправиться. Риелтор сказала, что по всем квартирам можно будет провести видеотуры, так что заранее лететь никуда не придется. Смогу сразу сузить круг вариантов, а потом просто приехать один раз, поглядеть на приглянувшиеся квартиры и, если одна из них меня устроит, поставить подпись на пунктирной линии.

Несколько дней изучаю предложения и наконец составляю список из пяти финалистов. Когда прилечу, один из агентов проведет меня по квартирам, а потом поможет с оформлением документов. Бронирую рейс и номер в отеле. Думаю, недели вполне хватит, чтобы определиться со съемным жильем, а в свободное время осмотреть достопримечательности и лучше узнать город.

Конечно, весна в Торонто – это хорошо. Но разве что-то сравнится с весной в Париже?

Глава 16

Приземляемся в аэропорту Пирсон. Смотрю в иллюминатор и вижу, что Торонто снова укутало плотным снежным одеялом. С оханьем и стонами пассажиры принимаются вытаскивать из ручной клади свитера и теплые куртки. А в Париже сейчас температура двадцать один градус и солнечно. Если нужно было дополнительное подтверждение, что я поступаю правильно, – вот оно.

Благодаря помощи энергичного молодого человека по имени Филлип нашел отличные апартаменты в квартале Маре, которые как раз освободятся первого августа. С кривоватой усмешкой Филлип сообщил, что дом находится всего в двух кварталах от того здания, где умер в ванне Джим Моррисон.

До августа у меня будет более чем достаточно времени, чтобы перед отъездом разобраться с несколькими неприятными, но, увы, необходимыми делами. Причем приступить придется прямо сейчас.

Включаю мобильный телефон. Во Франции приобрел новую сим-карту, чтобы не пришлось раскошеливаться на тридцать тысяч долларов, едва нога моя ступит на канадскую почву. Надо сказать, распрощаться с канадской сотовой компанией – один из самых приятных моментов предстоящего путешествия. Кроме сотрудников риелторского агентства, новый номер дал только сестре на случай чрезвычайных семейных обстоятельств. Но Кэти не звонила, из чего заключаю, что за время моего пребывания в Париже ни с ней, ни с родителями ничего из ряда вон выходящего не произошло. Моя старая сим-карта действует до первого декабря, однако с радостью готов буду зашвырнуть ее в океан уже в августе. Новый адрес, новый номер… новый я…

Вижу, что мне по электронной почте пришло целых триста шестьдесят семь новых писем. Уверен, триста шестьдесят из них – реклама. Получив багаж, беру такси и еду домой. В квартире по-прежнему пахнет чем-то, напоминающим аэрозоль от тараканов. Более того – готов поклясться, что за время моей поездки вонь только усилилась. Может, по вентиляции циркулирует? Вероятно, это часть коварного плана по выведению из здания квартиросъемщиков. На улице мороз, поэтому окна открыть не могу. Придется снова прибегнуть к помощи старых добрых освежителей воздуха.

В холодильнике шаром покати. Заказываю китайской еды и, сев за ноутбук, просматриваю почту. Из аэропорта Шарль де Голль вылетел только сегодня утром, но теперь кажется, будто было это давным-давно. Увы, после долгих перелетов превращаюсь в зомби и отхожу потом очень и очень долго.

Первые двадцать два письма – переписка членов киноклуба. Начал ее Тео – хотел уточнить организационные моменты. В первую субботу мая устраивать показ предстоит ему. Потом Ленни отпустил очередную порнографическую шуточку, и пошло-поехало. Не знаю, зачем Тео вообще решил воспользоваться электронной почтой, ведь половина народу в списке адресатов проживает в одном с ним здании.

Вдруг сообразил, что уеду до того, как киноклуб в сентябре отметит десятилетний юбилей. Сам не знаю, что думаю по этому поводу. Многих из ребят знаю очень давно. Настолько давно, что так и тянет уехать от них на время, чтобы успеть соскучиться. Ребенок Кэти тоже появится на свет в сентябре, но ради такого случая конечно же прилечу пулей. А если два радостных события совпадут, заскочу и на вечеринку тоже. Если она, конечно, будет.

В редакции точно гулять не придется. Сегодня позвоню хозяину здания и сообщу, что в конце июля мы съезжаем. Таким образом, у РТ, Тео и Костаса будет больше шестидесяти дней, чтобы подыскать новое жилье. И тут уж пусть разбираются сами, благо маленьких детей среди моих друзей нет. В договоре значится только мое имя. Пора мальчикам вылетать из гнезда. Сколько можно содержать бесплатный хостел?

А что касается «Крика Вильгельма», то для работы с журналом офис не нужен – достаточно одного ноутбука. Дам РТ время до конца года. Пусть решает, продать журнал третьим лицам или вместе с Шевонн выкупить мою долю. Я же свое решение принял и на этот раз отступать не намерен. И вообще, я к тому времени уже уеду, так что РТ в любом случае придется разбираться самому.

Письма от Бенни, в котором рассказывается о ходе переговоров с издательством «Дамокл», естественно, не обнаруживаю. Наверное, этот ушлый тип еще даже не заикался на эту тему. А если ему позвонить, заявит, что списал мою вспышку на временное помутнение рассудка. И теперь, когда я отдохнул и, как надеется Бенни, подлечился, вот-вот приползу на коленях с извинениями. Пишу агенту имейл, напоминая, что жду новостей, а иначе всем заинтересованным сторонам придется ожидать громких последствий.

Обнаруживаю письмо от Робин. Оказывается, она пыталась до меня дозвониться, но мой номер не работал. Извинившись за прерванный вечер, Робин сообщала, что теперь все утряслось, и предлагала встретиться снова, когда я буду свободен.

Хм. Что бы ответить? Робин мне очень нравится, но незачем заводить отношения, когда в буквальном смысле сижу на чемоданах. Ведь в Париж я улетаю уже в августе. Впрочем, пока я в Торонто, ничто не мешает нам с Робин продолжать общаться. Чисто по-дружески. Если на то пошло, заведомо исключить возможность того, что общение наше выльется во что-то серьезное, даже приятно. Можно просто расслабиться и получать удовольствие вместо того, чтобы разбираться с разбушевавшейся химией. Кстати, последней, скорее всего, и не было – у меня просто разыгралось воображение. Учитывая, как часто Робин видится с бывшим мужем, готов поставить крупную сумму на то, что они снова сойдутся еще до того, как растает снег.

Между тем доставляют мой заказ. Открываю картонную коробку и жадно поглощаю курицу с лимоном. Пить в доме нечего, поэтому вынужден довольствоваться водой из-под крана. Интересно, не стала ли она более радиоактивной после того, как перекрывал трубы? На всякий случай позволяю ей течь некоторое время и только через минуту подставляю под струю стакан.

Решаю ответить Робин позже – когда придумаю, что конкретно писать. Большинство других писем – автоматически пересылаемые сообщения с почты «Крика Вильгельма». Комментарии, жалобы, спам… Однако, прежде чем удалить, просматриваю их все. Есть вероятность, что РТ в очередной раз написал нечто такое, из-за чего на нас могут подать в суд. В последнее время подобных публикаций не было, однако я по природе человек подозрительный. И вообще, с судом не шутят. Кстати, вот еще один плюс расставания с «Криком Вильгельма». Больше не придется исполнять роль делопроизводителя РТ. Пусть теперь пишет что хочет про кого угодно. А если кто-то подаст иск, мое имя в документах фигурировать не будет.

Уже собираюсь удалить все разом, как вдруг замечаю кое-что необычное. Письмо от репортера «Стар», занимающегося рубрикой «Культура и искусство». Спрашивает, правдивы ли слухи, что издательство «Дамокл» расторгает со мной контракт, и если да, как я к этому отношусь, учитывая, что вот-вот начнутся съемки фильма по моей книге. Замираю, не донеся до рта кусочек курицы. Слышу, как на журнальный столик падает капля соуса.

Это еще что за фигня?!

Вскакиваю с кресла. Разъярен настолько, что не знаю, как выпустить гнев. Учитывая, сколько радиации впитал за последние несколько лет, удивительно, что не превратился в огромного зеленого монстра и не разнес сразу полквартала.

Выходит, я недооценил Бенни. Видимо, они с представителями «Дамокла» поговорили по душам и нашли самый безобидный способ от меня избавиться. Теперь не я уйду, а меня выгонят. Некоторое время бестолково ношусь по комнате, топая, как слон. Потом хватаю телефон и звоню мерзкому предателю в офис. Новый секретарь, он же секс-игрушка, сообщает, что мистер Ельчин уехал и, когда вернется, неизвестно. Даю отбой и едва удерживаюсь от желания швырнуть мобильник через всю комнату. Он мне еще пригодится, да и сим-карту собираюсь использовать еще несколько месяцев. Не хватало, чтобы из-за этого мерзавца пришлось раскошеливаться на новый телефон.

Не могу поверить. Хотя нет, вру. Могу. Наши с «Дамоклом» отношения уже долгое время катились под откос. А если скользкому типу вроде Бенни придется выбирать между строптивым клиентом и одним из своих самых стабильных источников дохода, нетрудно догадаться, какого цвета форму он наденет и за какую армию будет сражаться. Конечно, таким образом Бенни поддержит угнетателей и рабовладельцев, но, с другой стороны, свои маленькие недостатки есть у всех.

Первый импульс – прикончить Бенни – пришлось сдержать. Второй – по-быстрому отправить репортеру гневный ответ и разослать копии письма всем представителям издательского бизнеса, которых знаю (таковых, к сожалению, не много). Вдруг кто-то захочет встать на мою сторону? Однако после нескольких медленных вдохов и выдохов снова обретаю способность рассуждать здраво и понимаю, что это тоже не лучший выход из положения. Именно на такую реакцию и рассчитывают Бенни с «Дамоклом». Потому и распустили этот мерзкий слух. Начну бушевать и возмущаться, выставлю себя неуравновешенным скандалистом, а решение меня выгнать будет выглядеть совершенно разумным и оправданным. Нет, надо быть умнее и хитрее.

Пока пытаюсь сообразить каким образом, звонит телефон. Настолько охвачен бурной яростью, что отвечаю не глядя.

– Бенни, презренная ты змея! Встречу, кишки выпущу и на британский флаг порву!

Ответом мне служит испуганная тишина. И тут понимаю, что звонит кто-то другой. Естественно.

– Э-э… это не Бенни. Это Робин. Извини. Наверное, не вовремя позвонила.

С досадой хлопаю ладонью по лбу.

– Робин! Нет, извиняться тебе не за что, это я у тебя прощения просить должен. Просто у меня тут вышли небольшие… мм… разногласия с литературным агентом.

– Вот оно что. На днях проходила мимо вашей редакции и решила заглянуть. РТ сказал, что от тебя уже некоторое время ни слуху ни духу, вот и забеспокоилась. Вдруг что-то случилось и нужна помощь?

Заходила в редакцию? А перед этим несколько раз пыталась до меня дозвониться и отправила имейл? Пожалуй, мои прогнозы относительно примирения с мужем придется пересмотреть. Поправка – с бывшим мужем.

– Нет, все в порядке. Просто уезжал на несколько дней в Европу.

– Круто! Ну как, хорошо отдохнул?

Пытаюсь придумать, как бы получше преподнести новость о предстоящем переезде. Но мысли – будто раскаленная лава, стекающая по склонам вулкана в океан, где ее фрагменты застывают и превращаются в исходящие паром черные островки, на которых, возможно, когда-нибудь можно будет жить, но пока они лишь представляют опасность для всей экосистемы.

– Н-нормально. А у тебя как дела? Как муж?

– Более или менее, – отвечает Робин. – Коди забрала мать, хотя приехала позже, чем обещала. Собирается обращаться в суд, чтобы мальчику окончательно запретили видеться с отцом. Тим очень переживает. Но вообще-то я ее понимаю. Будь я на ее месте, поступила бы так же.

– Могу представить, – машинально отвечаю я, хотя сам в это время представляю кое-что совсем другое.

Бенни и руководитель издательства «Дамокл» Трой Кэмпбелл идут по чистому полю. Сколько хватает глаз, вокруг ни дома, ни деревца. Тут на горизонте показывается маленький самолет, биплан. Подлетев поближе, принимается упорно кружить у них над головами. Затем начинает снижаться. Бенни и Кэмпбелл понимают, что им грозит опасность, и, петляя зигзагами, пускаются наутек. Биплан летит следом, но на шоссе врезается в автоцистерну и взрывается. Не успевают Бенни и Кэмпбелл порадоваться своей ловкости, как из клубов дыма выныривает автомобиль. Бенни с Кэмпбеллом размахивают руками, надеясь, что водитель согласится их подвезти. И тут из машины вылезаю я… с автоматом… и разряжаю всю обойму…

– Еще раз извини, что так внезапно сбежала.

– Ничего страшного.

Между тем фантазия моя заходит в тупик. Понятия не имею, как перезарядить автомат Томпсона. Что надо делать – вставить новую обойму или вложить патроны в старую? Решаю, что первый вариант эффектнее, быстрее и практичнее, и продолжаю. Теперь Бенни Ельчина и Троя Кэмпбелла ни один патологоанатом не опознает – даже тот, который согласился работать на босса мафии после того, как тот пообещал разыскать подонков, надругавшихся над его дочерью.

– Вот и подумала: надо как-то компенсировать неудавшийся вечер, – продолжает тем временем Робин.

Отвлекшись наконец от мечтаний, неопределенно бормочу:

– Н-ну…

– В субботу у «Гидроплана» концерт в Опера-Хаус. Знаешь эту группу?

«Гидроплан» – манчестерский музыкальный коллектив из шести человек. Относятся к новому движению, которое британская пресса называет «ньюгейз». Как и предшественники, шугейзеры, основной упор делают на гитарный звук, но при этом используют элементы фолка, электронной музыки и традиционного попа. РТ презрительно называет подобные направления «сборной солянкой». Хотя про группу «Гидроплан» слышал, даже под пытками не смогу назвать ни одной их песни.

– Да. Знаю.

– Приезжает моя сестра. Мечтает попасть на концерт. Так вот, у нас есть лишний билетик. Если хочешь, можешь пойти с нами.

В субботу вечером собрание киноклуба. Фильм будет демонстрировать Тео. Казалось бы, идеальная отмазка, однако неожиданно решаю, что не стану пускать ее в ход. У Тео есть неприятная привычка выбирать для показа дурацкие комедии, снятые студией «Эф Икс». Два свежих примера – «Внутреннее пространство» и «Исповедь невидимки». И вообще, давненько не приходилось бывать на живом концерте, хотя в студенческие годы часто ходил на выступления разных коллективов. К тому же присутствие сестры Робин разрядит обстановку, и совместный вечер не будет напоминать свидание.

– А что? Хорошая мысль.

– Вот и отлично! – оживляется Робин. Обещает позвонить на неделе, чтобы договориться о времени и месте встречи. Потом сообщает, что сегодня сдает первую обложку, но волнуется, понравится ли она заказчику – то есть издательству «Дамокл».

– Не беспокойся, – подбадриваю я. – Ты прекрасно рисуешь! Только не говори, что знакома со мной, и все будет нормально.

Робин смеется.

– Вообще-то я серьезно.

– Почему я не должна о тебе говорить? – волнуется Робин. – В чем дело?

– Успокойся, проблема не в тебе, а во мне, – отвечаю я. – Понимаешь, сейчас я у них не в фаворе. А скоро и вовсе окажусь в полной… опале. Вот увидишь. Поэтому Трою Кэмпбеллу лучше не знать, что мы с тобой друзья.

– «Не в фаворе»? «В опале»? – удивляется Робин. – Да что у вас там случилось?

– Расскажу на следующей неделе. Если сильно напьюсь.

– Ну ладно, – настороженно произносит Робин.

Надеюсь, не подумала, что пренебрежительно отношусь к ее творчеству и стесняюсь знакомства с ней. На самом деле стесняюсь я знакомства с Бенни и Троем Кэмпбеллом. Но сейчас вдаваться в подробности не буду. Чем больше времени уходит на разговоры, тем меньше остается на планирование страшной мести. Будьте уверены: по сравнению с моими замыслами то, как расправилась с врагами Ума Турман в фильме «Убить Билла», покажется мультиком канала «Никельодеон».

Не успеваю дать отбой, как мобильник начинает трезвонить снова. На этот раз, перед тем как ответить, внимательно смотрю на дисплей. Звонит РТ.

– Куда ты, черт возьми, пропал? – рявкает в трубку он, едва успеваю подойти к телефону. – Раз сто набирал, не меньше!

– В отъезде был! – рявкаю в ответ я. После предательства Бенни меньше всего хочется выслушивать претензии человека, который собирается связать судьбу с Жан-Клодом Как Дамом и компанией. – Ну, говори, чего хотел.

– Срочно беги в редакцию, и побыстрее! – требует РТ.

– РТ, мне сейчас не до того. Зайду завт…

– Тебе не до того, а Костас, между прочим, заперся в подсобке! – перебивает РТ.

Настолько опешил, что на секунду умолкаю, переваривая информацию. Особенно удивляет, почему эта ситуация является чрезвычайной и незамедлительно требует моего присутствия.

– Ну допустим. И что с того?

– А то, что эта сволочь отказывается выходить! У его отца в тюрьме случился сердечный приступ, и Костаса эта новость сильно подкосила. Представляешь? Все, что можно, поотключал – и отопление, и бойлер! Все, до чего добрался своими волосатыми греческими ручонками!

Опускаю голову и шумно вздыхаю прямо в трубку.

– Тоже мне, нашел проблему. Открой дверь и вытащи Костаса силой. Давно он заперся?

– Не могу, ключ у тебя! – отвечает РТ. – За этим ты мне и нужен. А заперся Костас два дня назад.

– Как – два дня? Почему тогда хозяину не позвонил?

– Потому что не знаю номера! – орет РТ. – Все бумаги у тебя!

На некоторое время задумываюсь. Действительно – копию договора об аренде забрал себе. А еще смутно припоминаю, что хозяин выдал мне маленький желтый стикер. На нем были записаны номера, по которым в случае чего нужно звонить. Сначала прилепил бумажку на холодильник, оттуда она перекочевала в ящик комода, а теперь… не знаю. Возможно, я ее выкинул. В любом случае мне давно уже надоело быть единственным взрослым человеком в этом детском саду. Слава богу, скоро отдохну от всего нашего славного коллектива. Подобные инциденты сильно облегчают мне задачу – переживать и скучать по друзьям не буду ни капельки.

Достаю все свои ключи и принимаюсь перебирать. Ни один из них не похож на тот, которым можно открыть старую деревянную дверь, ведущую в подсобку.

– Извини, РТ, – произношу я. – Кажется, у меня тоже нет ключа.

– Тогда нам крышка! – сокрушается РТ.

– Давай разбираться по порядку, – предлагаю я. – Значит, ты говоришь, что Костас оккупировал подсобку два дня назад?

– Да! – восклицает РТ. – Сразу после того, как в новостях рассказали про сердечный приступ Ставроса. Ты что, не в курсе? Где ты вообще пропадал?

Игнорирую оба вопроса.

– И Костас отключил отопление?

– Да! И горячую воду! В редакции мороз, как на улице! Правда, электричество по-прежнему работает. Повезло, что последние два дня выдались теплые. Но сегодня ночью опять повалил снег. Мы с Шевонн чуть к кровати не примерзли. Пришлось одолжить обогреватель у приятеля Тео с курсов актерского мастерства. Тео прямо возле него спал, на полу. Возле обогревателя, а не возле приятеля.

– Получается, Костас до сих пор там сидит? – удивляюсь я. – И ни разу не выходил? Вы проверяли – он вообще жив?

– Судя по тому, что время от времени из подсобки доносятся стоны, все с ним в порядке. Но выходить ни в какую не желает. А без ключа внутрь зайти не можем. Потому и звоню.

– РТ, ты меня поражаешь! – не выдерживаю я. – Возьми кувалду и выломай дверь! Или вызови пожарных! Мог бы уже давно решить проблему, а не ждать неизвестно чего два дня, чтобы потом названивать мне из-за такой ерунды!

– Во-первых, – начинает РТ, – кувалды у нас нет. Во-вторых, если вызову пожарных, они наверняка позвонят в полицию, и Костаса арестуют. В-третьих, хозяин потребует компенсацию за выломанную дверь. В-четвертых, если увидят весь наш асбест и черную плесень, здание выселят, и все мы окажемся на улице. А в-пятых, я не ждал два дня, а позвонил тебе сразу, но ты, между прочим, не подходил к телефону!

Едва зубами не скрежещу. Хочется сказать, что всю их веселую компанию в любом случае скоро выселят. Причем гораздо скорее, чем думает РТ.

– Что за люди? На пять минут оставить нельзя! – ворчу я. – Ладно, ждите. Скоро буду.

– И захвати что-нибудь из одежды.

– Это еще зачем?

– Повторяю для особо внимательных слушателей, – произносит РТ тоном, от которого хочется дотянуться до него через телефон и как следует набить морду. – Бойлер выключен, подсобка заперта изнутри. Уже два дня ничего постирать не можем.

– Ну прямо как дети, ей-богу! Прачечная самообслуживания в двух кварталах от редакции!

– Между прочим, это удовольствие денег стоит, – возмущается РТ. – Зачем лишний раз тратиться, когда в доме есть прекрасно работающие стиральная машина и сушилка?

– Ну правильно, зачем вообще тратить деньги, когда есть столько прекрасно обеспеченных знакомых? – бормочу себе под нос.

– Что-что? Не расслышал.

– Уже бегу.

Прежде чем РТ успевает еще что-то добавить, отсоединяюсь.

Глава 17

Чуть меньше часа спустя прибегаю в редакцию, где меня встречает РТ в старой куртке и красных варежках.

– Наконец-то! – восклицает РТ. Изо рта у него вырывается облачко пара. – Почему так долго? Чистую одежду принес?

Как вижу, Шевонн позаботилась о своих питомцах-супергероях и нарядила всю компанию в крошечные вязаные свитера и шапочки. Вынужден признать, что она, оказывается, отлично вяжет. Но сейчас я не в том настроении, чтобы осыпать кого-либо из жильцов этого дома комплиментами.

– Нет, – отвечаю на вопрос РТ. – Все мои вещи тоже надо стирать. Я ведь только что вернулся.

– Откуда? – взрывается РТ. – Что вообще за секреты такие? Хватит напускать на себя таинственность!

– Уезжал во Францию на неделю.

– Ах вот оно что, – источает яд РТ. – Спасибо, что заранее предупредил.

Шевонн сидит за компьютером, одетая в зеленый плащ с пелериной и нечто, напоминающее шляпу сыщика Викторианской эпохи.

– Поздравляю с помолвкой, мисс Холмс, – приветствую ее. – Вы нашли себе прекрасного Ватсона.

– Спасибо, – кивает Шевонн. – Тут на днях Робин заходила. Я не стала говорить, что ты в Париже.

Прирастаю к месту.

– Как ты узнала, что я был в Париже?

– Неделю назад «Фейсбук» определил твое местоположение и показал, что ты на парижском Северном вокзале.

Вот черт, думаю я. Должно быть, это было до того, как отключил телефон. Теперь обязательно удалю это дурацкое приложение. Зачем нужно Управление национальной безопасности, если на тебя доносит собственный мобильник?

– А мне почему не сказала? – обижается РТ.

Шевонн пожимает плечами:

– Подумала: вдруг он на секретном задании? Как Мэтт Деймон в «Идентификации Борна». Может, ты тайный агент? Скажем, ударился головой и забыл, что ты агент, а потом обнаружил, что в спине у тебя зашита металлическая капсула, а в ней записка, в которой говорится, что ты должен ехать в Париж. Или наоборот – ты ударился головой и почувствовал себя тайным агентом. В любом случае рассудила, что об этом лучше не болтать направо и налево.

– Я же твой жених! – продолжает возмущаться РТ.

– Тем более, – парирует Шевонн. – Это самая главная проверка: сможешь ли ты не проболтаться близким? Так набирают сотрудников ЦРУ. Видела в каком-то фильме с Брэдом Питтом.

– Ну и что? Ты в ЦРУ не устраиваешься!

Шевонн загадочно улыбается:

– Откуда ты знаешь?

Направляюсь на кухню. Тео сидит за столом в шапке с помпоном и перчатках без пальцев и ест из миски ка кое-то густое рагу. Дверца включенной духовки открыта, отчего в этом помещении чуть-чуть теплее, чем в остальных.

– Рад тебя видеть! – улыбается Тео. – Мы уж начали беспокоиться.

– Привет, Тео, – отвечаю я и гляжу на духовку. – Уверен, что это хорошая идея? Не боишься угарного газа?

Тео развернулся к духовке с видом походника, который только сейчас заметил, что устроил привал бок о бок с огромным медведем.

– А что, духовка выделяет угарный газ? Я и не знал!

Тео вскакивает и поспешно закрывает дверцу, а потом для верности выключает плиту.

– Давно так отапливаетесь? – спрашиваю я.

– Как – так? – растерянно переспрашивает Тео, но потом соображает, о чем я. – Нет, не очень. Только вчера и сегодня.

– Ну, раз все до сих пор живы, значит, духовка совершенно безопасна, – заключаю я.

– Эти выходные Хлоя и Джаспер должны были провести у меня, – сообщает Тео. – Но, учитывая обстоятельства, встречу пришлось перенести.

– Ничего удивительного, – киваю я. – Что слышно от Костаса?

– Уже два часа ни звука, – качает головой Тео. – В новостях сказали, что отец Костаса признал себя виновным по большинству пунктов.

– Серьезно? – удивляюсь я.

– Во всяком случае, так официально объявили, – пожимает плечами подошедший РТ. – Ставроса везли в офис адвоката, чтобы подписал какие-то бумаги, и тут он вдруг упал и потерял сознание. Говорят, то ли инфаркт, то ли инсульт. В общем, отца Костаса увезли в больницу Маунт-Синай.

– И сразу после этого Костас скрылся?

– Ну да, – подтверждает Тео. – Вернее, не совсем. Ночью слышали, как он пел.

– Пел?

– Да, – подтверждает РТ. – Правда, что именно, разобрать не смогли. Было похоже на нечто среднее между Joy Division и Томом Джонсом. Вместе звучало отвратительно. Хоть уши затыкай.

– А по-моему, было больше похоже на советский гимн из фильма «Охота за «Красным Октябрем», – не соглашается Тео.

– Итак, что мы имеем? Находящийся в расстроенных чувствах грек два дня подряд сидит взаперти в подсобке без пищи, воды и отопления, при этом исполняя песню, название и содержание которой не установлены, – подвожу итоги я. – Ничего не упустил?

– Принес ключи? – вместо ответа, интересуется РТ.

– Нет, – разочаровываю друга я. – Сказал же: ключа от подсобки у меня нет. Звонил хозяину и оставил сообщение на автоответчике. Жду, пока перезвонит. Пока не дождался.

– Тогда как же мы его оттуда вытащим? – переходит на отчаянный визг РТ.

– Не знаю, – пожимаю плечами. – Видишь ли, ни разу не приходилось вызволять обанкротившихся греческих плейбоев из запертых подсобок. Повезло еще, что электрический щит находится в другой части дома, иначе проблема была бы гораздо серьезнее.

РТ только стонет.

– Можно хотя бы заскочить к тебе помыться?

– Нет.

– Это еще почему?

– Одну бесплатную гостиницу я уже содержу, а открывать целую сеть не намерен.

– Ты на что намекаешь?

Открываю сумку и достаю единственный предмет, который захватил с собой, – фонарь. Вообще освещение в подвале есть, но работает оно так себе. К тому же от нашего подвала у меня мурашки по коже бегают.

– А сам-то как думаешь? Сколько человек тут сейчас живет? А сколько из них платят за проживание?

– Ну, если ты так на это смотришь… – пренебрежительно хмыкает РТ.

– А как еще прикажешь на это смотреть? – парирую я. – Предложи другую точку зрения. Выслушаю с большим интересом.

– Ребята, не ссорьтесь! – вмешивается Тео. – Давайте сначала разберемся с Костасом, а все остальные вопросы обсудим потом.

– Так и быть, – бормочу я.

Открываю дверь, ведущую в подвал, и спускаюсь вниз по лестнице. Не был там со дня инспекции и, откровенно говоря, надеялся, что больше не придется. Лучший художник-постановщик Голливуда не смог бы соорудить более зловещих декораций. В углу даже есть колодец, который, к счастью, прикрыли крышкой. Правда, такая мелочь не остановит ни кровожадное привидение, ни девушку с белым лицом и длинными черными волосами. Напротив колодца в полу проделано углубление. В те времена, когда для отопления еще использовались печи, в него сбрасывали золу и угольную пыль. Не знаю, где там дно, однако эта черная яма выглядит так устрашающе, что кажется, будто из нее вот-вот кто-нибудь вылезет. Наверху на одной из старых каменных стен фундамента находился металлический кран, который за много лет успела почти полностью разъесть ржавчина. Когда талая вода просачивается внутрь и по стене стекают бурые капли, кажется, будто это кровь. Теперь вы понимаете, почему спускаться сюда без экзорциста и охотников за привидениями – значит испытывать судьбу.

Стараясь не смотреть ни на одну из описанных особенностей интерьера, сразу шагаю к двери в подсобку. Отдельное помещение из этой части подвала сделали, когда установили здесь паровой котел, и было это примерно в конце пятидесятых. С тех пор как в доме обосновались мы, этого огнедышащего монстра ни разу не осматривали и не чинили. До этого, скорее всего, тоже. Если бы отцу Ральфи из фильма «Рождественская история» пришлось бы ремонтировать эту штуку, он спустился бы в подвал и не вернулся. Между одной из стен и потолком имеется заметный зазор. Поверху же тянется плитка, до которой ни в коем случае нельзя дотрагиваться, потому что в ней могут содержаться токсичные субстанции. Впрочем, наверняка никто не знает.

Подхожу к двери и прислушиваюсь. Прикладывать к ней ухо не решаюсь. Чем меньше моих частей тела взаимодействует с предметами здешней обстановки, тем лучше.

– Костас? – зову я. – Ты там жив?

Из-за двери доносится звук, похожий на храп. Хотя возможно, это просто шумят трубы. Или до Костаса добралось какое-нибудь из здешних чудищ.

– А вдруг нет? – взволнованно шепчет подошедший сзади Тео. Изо рта у него вырываются клубы пара. В подвале градусов на десять холоднее, чем наверху.

– Тогда он будет не первый, – зловеще произносит РТ, в нерешительности топчущийся у подножия лестницы. – Сколько тут народу похоронено – жуть! Подумайте: у нас под ногами покоятся двести китайских железнодорожных рабочих и половина индейской резервации!

Дергаю за ручку. Дверь конечно же не поддается. В чью умную голову пришла мысль установить замок с внутренней стороны двери, ведущей в помещение, не являющееся туалетом? Начинаю молотить в нее кулаком. Ничего не скажешь, преграда прочная. За такой дверью можно смело размещать банковский сейф и хранить золотые слитки.

– Костас? Отзовись!

– Это все мы уже перепробовали, – отмахивается РТ. – Без ключа никак.

Качаю головой:

– На твоем месте я не был бы так уверен.

– В смысле? – уточняет Тео.

Хватаю старый, ржавый металлический стул. Пластиковая обивка давно уже слезла (или была сгрызена гигантскими крысами). Остался только торчащий в разные стороны желтый поролон. Придвигаю стул к стене и осторожно встаю на сиденье.

– Ты что задумал? – любопытствует РТ.

– Вот здесь стена не доходит до потолка, – поясняю я, включая фонарик. – Обратил внимание, когда ходил тут вместе с инспектором.

Поднимаю руку и дотрагиваюсь до пожелтевшей плитки – той самой, которую нельзя трогать из-за содержания асбеста. Однако учитывая, что мой друг лежит по другую сторону стены в лучшем случае без сознания, а в худшем мертвый, придется рискнуть. Жалею, что в придачу к фонарику не догадался захватить защитную маску. Впрочем, ни марлевые повязки, ни какие-либо противогазы в моем хозяйстве до сих пор к предметам первой необходимости не относились. Похоже, что зря. Осторожно сдвигаю плитку вверх и в сторону. Теперь передо мной зияет черное отверстие. Стараюсь не дышать. В свете фонаря вижу спутанную завесу из паутины, толстую серую трубу (скорее всего, свинцовую) и змеящиеся провода доисторического вида. Как же я дошел до жизни такой?..

Подаюсь вперед и медленно заглядываю в подсобку поверх стены. Луч фонаря выхватывает из темноты черный массивный котел. Свечу на пол, где в глаза сразу бросаются две пустые бутылки из-под водки и еще с десяток из-под пива. Наконец обнаруживаю растянувшегося на раскладушке Костаса. Одет он в костюм-тройку и, кажется, дышит, хотя утверждать не решусь.

– Костас! – зову я, но голос звучит приглушенно – на всякий случай прикрываю рот ладонью.

– Он там? – спрашивает стоящий сзади Тео. – Надеюсь, жив?

– Да, – отвечаю я на первый вопрос. Потом перехожу ко второму: – И кажется, да.

Уже собираюсь слезть со стула, как вдруг понимаю, что в обстановке подсобки меня сразу смутило. В отличие от всего остального раскладушка производит впечатление новой. К тому же отлично помню: когда ходил сюда в последний раз, никакой мебели в подсобке не было. Да и кому захочется ночевать бок о бок с паровым котлом? Нужно быть ненормальным. И такой человек нашелся.

Спрыгиваю на пол.

– Водки и пива Костас выпил столько, что хватило бы вырубить студенческое общежитие. Но, кажется, жив, – докладываю я и интересуюсь: – А где он взял раскладушку?

– Что-что? Не расслышал. – РТ так старательно притворяется глухим, что, вместо того чтобы отвести от себя подозрение, добивается прямо противоположного результата.

– Раскладушку, – повторяю я. – Костас дрыхнет на новенькой раскладушке, которой раньше в подсобке не было.

– Да что ты! – старательно, однако слишком наигранно изображает удивление РТ. – Даже не представляю, где он ее взял! Наверное, здесь нашел.

Поворачиваюсь к Тео, однако его лицо выражает лишь искреннее недоумение. Зато мы с РТ оба прекрасно знаем, что самая новая вещь в этом подвале попала сюда еще до войны восемьсот двенадцатого года.

– Ну, и как будем его вытаскивать? – спрашивает Тео.

Продолжаю пристально смотреть на РТ, а тот в свою очередь продолжает разыгрывать святую невинность. Что он тут еще затеял? Поселил нелегальных мигрантов? Наркоторговцев? Проституток? Всех вышеперечисленных?

– Я могу предложить три варианта, – провозглашаю я. – Первый – ждем, когда Костас проснется и выйдет сам. Второй – опрокидываем на него ведро воды. Хотя можно промахнуться и попасть на паровой котел, который тогда точно прикажет долго жить. И наконец, третий вариант – кто-нибудь влезает в подсобку и отпирает дверь.

– На меня не рассчитывай, – сразу заявляет РТ. – Не помню, когда в последний раз делал прививку от столбняка. А прививку от злых демонов вообще не делал. Хотя что я оправдываюсь? Просто не хочу, и все.

– А я тут не пролезу, – произносит Тео, с выражением неприкрытого страха глядя на зазор между стеной и потолком.

Я бы тоже с радостью нашел повод отвертеться. Лезть в подсобку не хочется так же сильно, как общаться с людьми, называющими любую болезнь или неприятность «бесценным опытом». Уже открываю рот, чтобы выпалить первое пришедшее в голову оправдание, но тут дверь открывается, и выходит Костас.

– Костас не хочет быть бедным, – с порога объявляет он и разражается слезами.

Втроем нам удается вытащить его из подвала на свет божий. Тео садится обратно за кухонный стол, а Шевонн принимается отпаивать Костаса кофе и откармливать лимонным пирогом, который испекла, когда Тео не использовал духовку в качестве обогревателя. Снова спустившись в подвал, включаю и отопление, и горячую воду. Затем бегло осматриваю подсобку. Похоже, Костас вылакал две бутылки водки и целый ящик пива, после чего благополучно вырубился и проснулся в самый разгар спасательной операции. Кажется, одну из пустых бутылок Костас использовал в качестве писсуара, но проверять не стал. Это один из тех случаев, когда подробностей лучше не знать.

То, что я принял за раскладушку, оказалось пластиковым шезлонгом, на котором лежала белая подушка в цветочек. Наволочка показалась знакомой, но при каких обстоятельствах видел ее раньше, не смог припомнить. Однако был уверен, что и подушку, и шезлонг в подвал принесли недавно.

Решив поразмыслить над этой загадкой позже, поднимаюсь обратно наверх. Костас сидит, завернувшись в одеяло, и жует пирог, в то время как Шевонн гладит его по спине и подливает в чашку кофе.

– Кажется, немного успокоился, – шепчет Тео. – Костас просто не ожидал, что дело зайдет так далеко, и Ставроса осудят.

– До последнего верил, что тот выкрутится, – соглашаюсь я.

– Думаю, Костаса подкосила болезнь отца, – вставляет РТ.

– Кстати, кто-нибудь знает, как его самочувствие? – спрашиваю я.

– В новостях говорили, что дня через два-три переведут обратно в следственный изолятор, – отвечает Тео. – Значит, все более или менее в порядке.

– Слышал, Костас? – говорю я и, встав напротив него, опираюсь о столешницу. – Со Ставросом все в порядке.

– Может, и так, – произносит он. – Зато с Костасом – нет.

– Зачем было запираться в подсобке? – спрашиваю я. – Если хотел напиться, мог преспокойно сделать это здесь. Менее удобное место, чем наш подвал, представить трудно.

– Костас не хотел, чтобы его видели таким.

– А отопление зачем отключил? – встревает РТ. – Хочешь нажраться в хлам – твое право. Но разве обязательно, чтобы все остальные при этом яйца отморозили?

– Рассуждаешь, как эгоист. Между прочим, яйца тут есть не у всех! – произносит Шевонн, бросая на жениха сердитый взгляд.

– Ты где столько выпивки взял? – спрашиваю у Костаса.

– Должно быть, с собой принес, – слишком поспешно выдвигает предположение РТ.

– Костас не помнит, как отключил отопление, – произносит он. – Хотя погодите… Эта штука в подсобке очень громко шумела. Попробовал нажать на выключатель. Помогло – сразу стало тихо.

– Зачем ты вообще спустился в подвал? – спрашивает Шевонн. – Переживал, что твоего отца посадили?

– Костас знал, что семейный бизнес… не совсем прозрачный, – качает головой он.

– Знал? – повторяю я. – И давно?

– С самого начала, – отвечает Костас. – Отец нам все рассказал, Порфирио и мне. Чтобы были в курсе дела. Он ведь понимал, что рано или поздно придется передать бизнес нам. Просто отец не думал, что его так быстро поймают. Собирался уехать из страны. А мы с Порфирио должны были остаться и вместе руководить фирмой.

– Костас, ты ведь понимаешь, – осторожно начинаю я, – что из-за вашего так называемого семейного бизнеса куча народу потеряла деньги? Многие лишились сбережений, которые всю жизнь копили. Недвижимости. Всего имущества.

– Костас не хочет быть бедным, – снова тянет свое Костас. – Наша семья жила в бедности восемь поколений.

– На самом деле не так страшна бедность, как ее малюют, – подбадривает друга Тео. – Возьмем меня. Кто я такой? Безработный актер без единого цента за душой! Зато у меня есть мои добрые, верные друзья, и, пока они со мной, беспокоиться не о чем!

При этих словах Тео бодро похлопывает меня по плечу. Хоть этот жест меня отнюдь не радует, продолжаю старательно улыбаться.

– Костас должен найти способ вернуть семье богатство, – произносит он, уставившись прямо перед собой. – Костасу нужна… идея!

– Идея – это, конечно, хорошо, – замечает Шевонн. – Но, по-моему, сейчас Костасу больше нужен… адвокат!

– Она права, – кивает РТ. – А еще лучше – несколько. Такое чувство, будто на тебя пол-Канады в суд подало.

– Для начала Костас должен навестить отца в тюрьме, – объявляет Костас. – И пообещать, что вернет семье доброе имя!

Вряд ли у него это получится – после такого скандала имени Ксенопулос уже ничто не поможет. Шумиха в прессе поднялась такая, что в Канаде Ставрос пользуется не большей народной любовью, чем Понци, Мэдофф и Мао Цзэдун. Как бы выразился Бенни Ельчин, семейство Ксенопулос нуждается в серьезном ребрендинге. Даже через много лет после ареста Ставроса никому, носящему эту фамилию, денег в руки не дадут. Даже сдачу в супермаркете будут вручать с опаской – мало ли что?

– Молодец, хорошая мысль, – одобряет Шевонн. – Ставрос будет очень рад тебя видеть. Если, конечно, к нему допускают посетителей.

– Жаль, что копы отобрали машину. Без нее Костас не знает, как добраться куда надо.

– Не волнуйся, зайчик, – утешает Шевонн. – Поедем вместе. На метро. Для тебя это будет новый, полезный опыт.

– А сколько стоит метро? Кому-нибудь придется одолжить Костасу денег.

– Не беспокойся, уж три-то бакса найдутся, – подмигивает РТ.

По ладоням начинают бегать иголочки, да и нос как будто подергивается. Неужели это первые симптомы отравления асбестом? Не уверен, но рисковать не желаю. Попрощавшись со всей компанией, отправляюсь в свою предположительно более не радиоактивную квартиру смывать предположительно токсичную химическую пыль. Еще несколько дней общения с компанией друзей, и начну ходить по улице, нацепив на ноги коробки из-под бумажных салфеток, а главной мечтой моей будет построить самый большой гидросамолет в ис тории.

Пора валить.

Глава 18

Когда в последний раз видел Натали Артисс, ей отрубали голову члены живущей в глухом лесу секты, выродившейся из-за многолетних близкородственных браков. Делали они это не со зла, а для того, чтобы принести жертву своему языческому божку Чтарнаку.

Роль считалась эпизодической, поэтому Натали даже досталась пара реплик («О боже, нет!» и «На помощь!»). Однако сразу после этого ее героиню, туристку, отправившуюся в поход вместе с группой, неудачно выбравшей для привала самую глухую часть Аппалачской тропы, должны были убить. Что самое обидное (для Натали), происходило все это в первые же пять минут фильма. Как и большинство начальных сцен в фильмах ужасов, эта должна была продемонстрировать, с чем предстоит бороться – и одержать победу! – главным героям.

Сначала фильм так и назывался – «Чтарнак», но потом это название заменили на менее яркую, но гораздо более коммерческую «Секту каннибалов». Картину один раз показали на фестивале в Санта-Фе, сразу после чего ее было решено демонстрировать зрителям исключительно как видео по запросу. Поэтому людей, видевших этот шедевр, можно сосчитать на пальцах одной руки. И этому есть хорошая причина. Сюжет был не просто вторичный, а прямо-таки затертый до дыр. Этакая стереотипная эротика в стиле БДСМ, замаскированная под ужастик. Съемочная группа попыталась втиснуть в семидесятиминутный фильм столько сцен с участием искусственной крови и обнаженной женской груди, сколько позволял бюджет.

Вынужден признаться, что я «Секту каннибалов» пересматривал раз сто. Не всю, конечно. Только первые пять минут. Правда, ту часть, где каннибалы принимаются орудовать бензопилой, пропускал. Хотя сразу после того, как Натали сбежала, находился в настолько расстроенных чувствах, что пару раз посмотрел даже ее. Выдержать весь фильм смог бы только киномазохист. Даже мне высидеть перед телевизором первые пять минут было тяжеловато.

Увы, от Натали Артисс было никуда не деться. Мало того что она меня бросила – теперь Натали вдобавок не позволяла себя забыть, подстерегая меня в местах, которые регулярно посещал, то есть кинозалах. Создавалось впечатление, будто она нарочно меня преследует.

Следующую роль Натали Артисс сыграла в малобюджетном независимом фильме Питера Гидеона «Готика». У ее героини, детского психолога, возникали подозрения, что ребенок, который ходит к ней на прием, – посланец темных сил. Главная интрига фильма в том, права героиня или у нее просто не все в порядке с головой. В конце ее отправляют в сумасшедший дом, и тут – спойлер! – выясняется, что насчет мальчика и его коварных планов она не ошиблась, однако теперь его благополучно приняли в ту же школу, где учатся дети президента. В общем, что-то среднее между «Оменом» и «Шестым чувством», только расфокусированных сцен, в которых у обнаженной героини начинаются галлюцинации в душе, гораздо больше. Фильм даже приобрел скандальную известность и вызвал некоторый возмущенный общественный резонанс из-за сцены, в которой героиня представляет, как сливается в порыве страсти с вышеупомянутым ребенком, превратившимся в огромную черную рогатую собаку. Перед тем как выпустить фильм в прокат, сцена, разумеется, была вырезана, однако ее можно было увидеть в пиратской версии, выложенной в Интернет, где она подверглась многочисленной критике и насмешкам.

Однако то, что возмутило других, Фрэнсиса Жирола, естественно, привело в восторг. Видимо, поэтому он и дал Натали маленькую роль в фильме «Борьба». Не знал, что Натали там снималась, поскольку в списке действующих лиц и исполнителей ее фамилия указана не была. Натали появляется только во флешбэке, исполняя роль бывшей девушки одного из героев (что за горькая ирония!). Работать с Натали Жиролу понравилось, поэтому он и решил снова предложить ей главную роль в экранизации моей книги. Знает ли Жирол, что нас с ней связывали близкие отношения, остается только гадать.

Вот так Натали Артисс в очередной раз без спроса вторглась в мою жизнь.

Встречаемся мы с ней, как ни странно, случайно, в кинотеатре. Выхожу из зала «Лайтбокс», только что посмотрев ремастированную версию документальной криминально-исторической драмы Эррола Морриса «Мистер Смерть», и в фойе натыкаюсь на нее. Натали тоже сразу меня замечает.

– Ой, надо же, и ты здесь! – улыбается она с таким видом, будто ничего особенного между нами не произошло. – Что смотрел?

С тех пор как мы виделись в последний раз, Натали успела превратиться в гламурную дамочку. А ведь раньше насчет одежды особо не заморачивалась – летом носила широкие хлопковые юбки с цветастыми блузками и сандалиями на плоской подошве, а зимой – толстые уютные свитера и джинсы. Сейчас весна, и Натали нарядилась в дизайнерский жакет, слаксы и красные лодочки. Моя девушка предпочитала носить черные волосы свободно распущенными, теперь же они расчесаны на беспощадно прямой пробор и стянуты в узел на затылке.

– Э-э… «Мистер Смерть», – глупо мямлю я. – Про парня, который модифицировал электрические стулья, а потом свидетельствовал на суде в пользу Эрнста Цюнделя. Того самого, который холокост отрицал.

При встрече хотел сказать Натали многое, очень многое. Однако пересказы сюжетов фильмов в мои планы не входили. Оказывается, когда случайно встречаешь бывшую, начинают происходить странные вещи. Первым делом перехватывает дыхание. Казалось бы, чего проще – дышать? Ты ведь этим делом всю жизнь занимался. Но тут начинает казаться, будто разучился. Первая реакция – это растерянность. Да что со мной такое? Разве так я собирался вести себя во время первой встречи после расставания? Потом начинаешь всерьез опасаться, что задохнешься. Но быстро переходишь к третьей стадии – желанию провалиться от стыда сквозь землю.

– Ах, как же я соскучилась по твоему занудству! – смеется Натали. – До чего приятно снова встретиться! Как поживаешь?

А потом… Как это произошло?.. Мы обнимаемся! Чувствую себя как герой Уилла Феррелла в фильме «Рики Бобби: король дороги», пытающийся втолковать герою Джона Кристофера Райли, что не хочет играть в видеоигры с человеком, который украл у него жену, дом и карь еру. А как же страшная месть?..

– Э-э… Хорошо, – отвечаю я. – А ты?

Соберись, тряпка, велю себе. Уровень боеготовности – максимальный, DEFCON 1!

Кстати, всегда раздражает, когда в кино путают уровни угрозы крупномасштабного военного конфликта.

Высший – DEFCON 1, а вовсе не DEFCON 5 – военная готовность, соответствующая мирному времени, когда народ преспокойненько сидит в офисе за рабочими компьютерами и со скуки смотрит на YouTube съемки скрытой камерой.

– Отлично! – Натали дружески хлопает меня по плечу. – Ну как, рад? По твоему роману все-таки снимут фильм! Уже познакомился с Фрэнсисом? Правда, он гений?

– Да. Познакомился.

Решаю не упоминать, что для описания Жирола, по моему мнению, лучше подойдет другое слово. Может, я просто ничего не понимаю в режиссерах? Среди моих знакомых представителей этой профессии раз-два и обчелся. Видимо, просто нужна более репрезентативная выборка.

– Познакомилась с Фрэнсисом в Лос-Анджелесе несколько лет назад, – продолжает трещать Натали. – Представляешь, он изобрел собственный язык! Я у него снималась в эпизоде фильма «Борьба». Смотрел? Кстати, не хочешь перебраться в Лос-Анджелес? Такой интересный город! Жизнь бьет ключом. А главное, тепло. Можно не бояться, что в апреле заработаешь обморожение!

– Скоро уезжаю в Париж.

– Тоже круто! – радуется Натали. – Думаю, тебе этот город очень подойдет. Слушай, у меня сейчас образовалось «окно» между двумя встречами. Может, сходим куда-нибудь? Выпьем, поболтаем…

Проходим несколько десятков ярдов по Кинг-стрит и направляемся в первое попавшееся кафе. Натали заказывает латте без кофеина, я же ищу в меню напиток с самым большим количеством градусов, позволенным по закону. Обычно избегаю крепких напитков. Но и свою бывшую девушку я тоже последние несколько лет избегал.

– Мне было очень стыдно, что мы с тобой так нехорошо расстались, – произносит Натали после того, как нам подают напитки. – Питер оказался полным козлом. Снялась в одном его фильме, а потом мы расстались. Ты знал, что Питер нарколептик?

Отпиваю маленький глоток коктейля, по вкусу напоминающего бензин с молоком. Едва не поперхнулся.

– В смысле, наркоман?

– Да нет, – отмахивается Натали. – Нарколепсия – это болезнь, при которой на человека нападают приступы внезапного сна. Представляешь, снимаем сцену, а он вдруг – раз! – и засыпает. Один раз свалился со стула и уронил на себя камеру. Потом пришлось везти в больницу со сломанным носом. И все это во время натурных съемок в какой-то глуши! Представляешь, ждали в одной очереди с коровами! И если думаешь, что я это сочинила для красного словца, то ошибаешься!

Мысль о том, что нос Питеру Гидеону вправлял ветеринар, специализирующийся на крупном рогатом скоте, невольно вызывает улыбку. Конечно, это слишком слабое наказание за подлость и предательство, но нужно уметь быть благодарным. В конце концов, во многих фантазиях на тему мести представлял, как ломаю Гидеону нос, и он оказался настолько любезен, что избавил меня от лишних хлопот и сделал это сам.

– Замечательно, – киваю я. – Надеюсь, нос у него теперь стал как свиной пятачок.

– Так и знала, что тебе эта история понравится, – улыбается Натали. – Ну, рассказывай, как живешь, чем занимаешься. Все еще выпускаете с РТ «Крик Вильгельма»? И редакция все там же – в том аварийном здании на Голден-авеню?

– К сожалению, да, – отвечаю я. – А еще РТ скоро женится на нашей новой стажерке.

– Почему-то не удивлена.

– Очень… интересная девушка, – продолжаю я. – У нее огромная коллекция чучел животных, которых она наряжает в костюмы супергероев.

– Слышала про эту фишку. Называется «суперзвери», – кивает Натали. – В Штатах это сейчас очень модное увлечение. Даже видела про него сюжет в какой-то передаче.

– Надеюсь, это одна из тех тенденций, которая останется по ту сторону границы. Так же, как свободное ношение оружия.

Натали насыпает в кофе три пакетика сахарозаменителя и принимается размешивать.

– А этот ваш мужской киноклуб по-прежнему работает?

Киваю:

– Между прочим, половина киноклуба теперь проживает в нашей редакции.

– Серьезно? Кстати, слышала, отца Костаса арестовали.

– Да. Костас тоже живет у нас. Сначала отрицал, что знал про криминальную сторону бизнеса Ставроса, но потом признался. А перед этим нажрался как свинья и заперся в подсобке.

– Вообще-то Костас мне никогда не нравился, – задумчиво произносит Натали, потягивая кофе маленькими глотками. На верхней губе остаются тонкие белые усики. Натали сразу же их стирает. Мне всегда нравилась форма ее губ. Такой красивый изгиб… – Настоящая свинья. Только и знает, что ошиваться в стриптиз-клубах и барах. А еще все время смотрел на меня так, будто голой представлял. Как вспомню, так вздрогну.

– Согласен. Теперь, когда денег у Костаса больше нет, половина стриптиз-клубов Торонто обанкротится.

Отпиваю еще один глоток коктейля. Теперь, когда привык к специфическому вкусу, он мне даже начал нравиться.

– Кто еще поселился в редакции?

– Дай подумать, – произношу я. – Ты ведь помнишь Тео? Так вот, жена узнала, что он ей изменяет, и Тео едва не полетел с виадука Блур.

Натали прикрывает рот ладонью.

– В смысле?..

– Подробности рассказывать не буду, но плохо бы Тео пришлось, не зацепись он за ограду.

– Вот бедняга! – сочувствует Натали.

– Зато сейчас у него все нормально, – успокаиваю ее я. – Уволился с работы, чтобы исполнить свою мечту и стать актером. Правда, с этим делом у него вышел небольшой конфуз. Пошел пробоваться на роль трупа в детективном сериале, но перепутал два кастинга, и в результате ему предложили сниматься в порнухе в стиле садо-мазо про побивание блудницы. Из-за этого Тео теперь вся наша компания дразнит.

Натали едва кофе не поперхнулась.

– В порнухе?.. Про блудниц?..

– Тео не хотел рассказывать, но невеста РТ все разузнала.

Натали на несколько секунд умолкает в задумчивости.

– А РТ, наверное, все тот же. Целыми днями сидит, запершись у себя в комнате, и сочиняет музыку, которую никому не дает послушать, а в остальное время пишет разгромные рецензии на чужие песни.

– В общих чертах – да, – киваю я. – Но появился шанс, что РТ возьмут обратно в группу «ООН». Кажется, близнецы разругались в пух и прах. Так вот, один из них, Юрген – как зовут второго, не помню – снова хочет работать с РТ.

– Хм, – произносит Натали. – Зная твоего друга, вряд ли сотрудничество окажется долгим и плодотворным.

– Ну, не знаю. Вообще-то после помолвки РТ здорово изменился, – отвечаю я. – Конечно, в образец добродушия и жизнерадостности не превратился, но и агрессивной музыкальной нетерпимости поубавилось. По крайней мере, на нас уже некоторое время никто не грозился подать в суд.

– Не надоело еще утрясать все их проблемы? – спрашивает Натали. – Я бы, наверное, давно уже устала.

– Что правда, то правда, – киваю я. – Ну да ничего – собираюсь закрывать редакцию в конце лета. Некоторое время назад предупреждал РТ о своих намерениях, но он, кажется, решил, что я не всерьез. Собирался поговорить с ним еще раз, но тут Костас забаррикадировался в подвале и вырубил во всем здании отопление. С этой веселой компанией никакого терпения не хватит. Иногда чувствую себя директором детского сада для трудных малышей с криминальными наклонностями.

– Хорошо, – отвечает Натали. – В смысле, хорошо, что наконец решил закрыть это благотворительное учреждение. Давно пора было.

– РТ скоро примут в группу, и у него все равно не останется времени на журнал. А Тео с Костасом… что-нибудь придумают.

– Между прочим, ты не обязан их опекать! – заявляет Натали. – Твои друзья не дошкольники, а взрослые мужчины и должны научиться отвечать за свои поступки.

– Ты права, – соглашаюсь я. Собираюсь отпить еще глоток коктейля и тут замечаю, что бокал опустел. Подзываю официантку и прошу принести еще порцию.

– Полегче, – предостерегает Натали. – Не собираюсь вытаскивать тебя отсюда на себе.

А что, неплохая идея, думаю я. Да что со мной такое?.. Еще час назад был убежден, что ненавижу Натали Артисс всеми фибрами души, а теперь, когда она сидит напротив меня за столиком, ощущаю нечто прямо противоположное.

– Другие постояльцы есть? – интересуется Натали. – Еще немного, и можно будет открывать отель.

Вспоминаю шезлонг, на котором Костас дрых в подсобке. Как туда попал этот предмет мебели, понятия не имею. С одной стороны, обстоятельство подозрительное, но с другой, это не означает, что в редакции обосновался кто-то еще.

– Нет. Кажется, всех перечислил. Остальные по-прежнему живут на старых местах. Если не считать никчемного муженька моей сестры. Кэти ждет ребенка, а он бросил ее и сбежал снимать какой-то дурацкий фильм.

– Вот козел, – соглашается Натали. – Как его зовут? Дэвид, да? Ты его с самого начала невзлюбил.

– Увы, он ничего не сделал для того, чтобы мое мнение на его счет изменилось. Даже наоборот.

– Как Кэти? Надеюсь, все нормально?

– Да. Она теперь шеф-повар в «Соррентино».

– Скоро родится ребенок?

– В сентябре, – отвечаю я. – Будет нашей маме подарок на день рождения.

Когда приносят коктейль, в придачу заказываю большой стакан воды. Возможно, уйти из кафе с достоинством не получится, но так я хотя бы смогу уйти, а не уползти.

– А у тебя как дела? – спрашивает Натали. – Встречаешься с кем-нибудь?

Собираюсь ответить, но тут же умолкаю. Не знаю, что сказать. С одной стороны, ответ – нет. Робин не моя девушка. Правда, в последний раз, когда мы виделись, события чуть было не приобрели интересный оборот, но потом вечер пришлось прервать. Возможно, проскочившая между нами искра была просто случайностью. Конечно, в эти выходные мы с Робин вместе идем на концерт, но с нами будет ее сестра. Назвать вечер в компании родственников свиданием язык не поворачивается. К тому же обстановка на концертах к романтическим признаниям не располагает. Музыка грохочет так, что приходится орать человеку в ухо, а из того, что он орет тебе, удается разобрать процентов двадцать, не больше. А в конце вываливаешься на улицу, благоухая сразу двенадцатью разновидностями духов и одеколонов и сценическим дымом в придачу, а в ушах стоит мелодичный звон. В общем, влюбленным лучше подыскать для встреч другое место.

И вообще, через несколько месяцев я отправляюсь в Париж. Заводить новые отношения перед самым отъездом – не самая удачная идея. Короче говоря, свидетельства того, что мы с Робин – пара, отсутствуют как таковые. Напротив, все улики указывают на обратное. Тогда почему мне кажется, что если отвечу «нет», то совру?

И вообще, о чем тут думать? Надо было сразу заявить: ну конечно, встречаюсь. А ты как думала? Да у меня отбоя от женщин нет! Проходу не дают! Даже надоели! А главное, все сногсшибательные красавицы. Даже не знаю, которую выбрать.

Вот Натали, сидит прямо перед тобой. Давай, парень! Другого такого роскошного шанса отомстить может и не представиться.

Вот только я совсем не хочу ей мстить.

– Ну, не совсем… – мямлю я. Нелепее ответа и не придумаешь. Сквозь землю готов провалиться, но, с другой стороны, приходилось ляпать глупости и похуже.

– Что-то новенькое, – удивленно выгибает бровь Натали. – Как это – «не совсем»?

– Ну… – снова повторяю я. – Есть у меня одна знакомая художница. Иногда проводим вместе время, но только как друзья. У нее сейчас куча проблем, все никак не разберется с бывшим мужем.

– Да, сложная история, – качает головой Натали.

– Вообще-то не очень, – отвечаю я. – А у тебя как с личной жизнью?

– Пока никак, – говорит Натали. – Когда рассталась с Питером, решила, что в следующий раз найду мужчину, не связанного с киноиндустрией. Идея хорошая, но есть одна проблема. В Лос-Анджелесе с киноиндустрией связаны все.

– И впрямь проблема, – соглашаюсь я.

– Некоторое время встречалась с парнем, у которого своя служба проката лимузинов, а потом еще с хозяином галереи. Но ни с одним, ни с другим отношения не сложились. Сам знаешь, как это бывает.

– Да уж знаю.

Натали кладет свою руку на мою.

– Можно кое в чем признаться?

– Конечно. У меня как на исповеди: все, что скажешь, разглашению не подлежит.

– Когда узнала, что Фрэнсис будет снимать экранизацию твоей книги, на коленях упросила снова дать мне роль, – произносит Натали. – Необязательно главную. Любую. Сказала, что на все согласна.

Признаться, такого я не ожидал.

– Правда?..

– Правда, – кивает Натали. – Мне очень стыдно из-за того, что тебя бросила. Да еще и позорно сбежала. Удивляюсь, как ты меня до сих пор вилкой не проткнул.

– За такие штучки у нас в семье отвечает Кэти, – возражаю я. – Только нападать на тебя с вилкой сестренка бы не стала. Слишком мелко. Не ее масштаб. Она же профессионал. У Кэти в распоряжении ножи из карбонированной стали.

– В общем, я очень раскаиваюсь, – продолжает Натали. – Потому и хотела непременно с тобой увидеться. Надеюсь, ты сможешь меня простить?

– Уже простил. Как там на латыни?.. Ego te absolvo? Прости, давно не было случая взбодрить язык.

Натали наклоняется ко мне через стол, и губы наши сливаются в поцелуе.

– Ну ты-то, надеюсь, не перебрался жить в эту дыру, которую вы называете редакцией журнала? – спрашивает она.

– Нет. Живу все в той же квартире, – отвечаю я. – Только боюсь, она может быть радиоактивной.

– Что, вся? И кровать тоже?

– Нет.

– Это хорошо, – произносит Натали и, швырнув деньги на стол, порывисто хватает меня за руку. – Тогда пойдем…

Глава 19

Да-да, знаю, что вы сейчас скажете. Совершенно с вами согласен. Поверьте, я все понимаю. И о чем я только думал?.. После стольких лет страданий, злости и членовредительского стучания кулаком по стенам снова позволил Натали ворваться в мою жизнь – да что там, в мою постель! – будто ничего не случилось.

Итак, что я могу сказать в свое оправдание? Я любил Натали. И возможно, до сих пор люблю. Мы с ней долго были вместе. Натали знает меня лучше, чем большинство других людей. Знает, что на шоссе стараюсь не ездить по полосе обгона, потому что боюсь, как бы едущие навстречу машины не выскочили прямо на меня. Поэтому, когда сажусь за руль – а случается это крайне редко, – ползу, как черепаха, по правой полосе. Натали эта моя привычка ужасно бесит. Натали знает, что в пять лет я залез высоко на дерево, свалился и потерял сознание. С тех пор я втайне убежден, что именно из-за этого у меня случаются приступы мигрени, и по этой же причине опасаюсь, что страдаю от недиагностированной, но очень опасной опухоли мозга, которая вот-вот меня прикончит. Знает Натали и другую мою тайну: я уверен, что запросто мог бы стать чемпионом мира по шахматам, хотя однажды меня разбил в пух и прах восьмилетний мальчик. Она знает, что лежа на спине я храплю и пускаю слюни в любом другом положении. Знает, что в шестом классе я был влюблен в девочку по имени Диана. Как-то купил ей в подарок наклейки с ее любимыми единорогами, но постеснялся отдать. Так они и остались у меня, хоть эти мифические звери всегда казались мне немножко стремными. Натали знает, что я обожаю карри, но от него у меня бывают сильные газы. Знает, что, хоть я и говорю всем, что мой любимый фильм «Крестный отец», на самом деле это «Семейка Тененбаум». Натали даже известно, с кого я списал всех персонажей моей первой книги. А еще Натали знает, что, когда я бреюсь, всегда умудряюсь порезать шею в одном и том же месте.

Чтобы узнать столько о человеке – и чтобы он узнал столько о тебе, – требуется много времени и доверия. Стоит подумать о том, что придется начинать весь этот труд сначала, – и руки опускаются. Отчасти поэтому после бегства Натали я до сих пор одинок. Отношения – это работа, которая с правильным человеком может быть очень приятной, однако у меня просто не было сил за нее браться. Пожалуй, я знаю про Натали не меньше, чем она про меня, но понимаю я и то, что кое-что она мне не показывала и не покажет никогда. Ни одного человека нельзя узнать до конца. Да что там говорить, мы и про себя-то не все знаем. А если так, то разве можно надеяться, что кто-то другой поймет нас на все сто процентов?

Пару часов проводим в моей квартире, а потом Натали убегает то ли на примерку, то ли на подгонку костюмов. Некоторое время просто сижу и размышляю о случившемся. Сначала парю на облачке блаженства, которое, впрочем, быстро рассеивается, и я сразу камнем ухаю вниз. Надо с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь, кто может дать непредубежденный совет.

Звоню сестре, но Кэти на работе. Впрочем, это и хорошо. И так знаю, что она скажет. Остальные мои друзья все в одном месте, поэтому одеваюсь и направляюсь в редакцию.

– Привет! – радуется РТ, когда вхожу в здание. – Да ты, кажется, только с постели… в которой отнюдь не спал.

Плюхаюсь на диван.

– Натали снова в Торонто.

– Да что ты! – восклицает РТ. – Сам ее прикончишь или мне поручишь?

– Ты не понял, – отмахивается внимательно разглядывающая меня Шевонн. – Он с ней переспал.

– Скажешь тоже! – фыркает РТ. – Он бы ни за что… – Но тут РТ в нерешительности умолкает. – Ты ведь не смог бы… Или смог?..

Молча киваю.

– Да ты совсем рехнулся, приятель! – возмущается РТ, вскидывая руки к потолку. – Неужели забыл, что эта женщина вырвала сердце у тебя из груди, сунула в блендер, смешала с джином, бросила пару оливок и сделала замешанный на крови мартини? А теперь ты сидишь тут и говоришь, что, когда она предложила тебе бокал этого самого мартини, ты с удовольствием его осушил, а потом еще «спасибо» сказал?

– Конечно, можно и так выразиться…

– Хм, – произносит РТ. – Но тебе хотя бы понравилось?

– Руперт! – возмущается Шевонн.

– Извини, – бормочет пристыженный РТ.

– Руперт?! – удивляюсь я.

РТ пожимает плечами:

– Шевонн это имя нравится.

Заходит Тео с долькой арбуза в руках.

– Услышал крики, – невнятно произносит он с набитым ртом. – Что за шум, а драки нет?

– Угадай, кто вернулся в Торонто, – объявляет РТ.

Тео в недоумении качает головой.

– Натали Артисс, вот кто.

Тео округляет глаза. Челюсть у него отвисает, отчего по подбородку начинает стекать розовый сок. Тео торопливо прикрывает рот и утирается рукавом.

– Не может быть!

– Очень даже может. Погоди, ты еще самого интересного не слышал. – РТ пренебрежительно кивает на меня. – Этот идиот не придумал ничего лучше, чем ее нахлобучить!

– Руперт! – рявкает Шевонн.

– Извини.

Тео подходит и садится рядом со мной на диван.

– Это правда? Натали вернулась?

– Да, – киваю я. – Скоро начнутся съемки фильма.

– Если что, второй пункт тоже правда, – вставляет РТ.

– Ничего себе, – качает головой Тео. – Понимаю, не самое удобное время, чтобы об этом говорить, но… она мне всегда нравилась.

– Это потому, что тебя вечно тянет на стервозных сук, – вносит ясность РТ.

– Руперт!!!

– Извини, Шевонн, но так и есть, – отмахивается РТ. – Значит, вести себя как стервозная сука можно, а говорить об этом нельзя? Возьмем твою бывшую жену, Тео. Она, конечно, может быть очень милой… когда захочет. А когда не захочет, тушите свет. Помнишь, ты подарил ей на день рождения машину, а Дориан заставила тебя ее вернуть? И все из-за того, что автомобиль оказался не того оттенка зеленого!

– Да, было дело, – смущенно признается Тео.

– Можете потом обзывать меня как хотите, но я всего лишь говорю про то, что другие делают. И не стесняются! – РТ поворачивается ко мне: – Дружище, я же видел, как тебе было хреново в прошлый раз! Натали сбросила тебя в пропасть, из которой ты, между прочим, до сих пор выкарабкиваешься! Но тут она сваливается как снег на голову, и ты решаешь: а что? в прошлый раз было прикольненько! почему бы не повторить?

– Не все так просто, Руперт, – возражает Шевонн и, встав из-за стола, усаживается рядом со мной на подлокотник дивана. – Неужели не понимаешь, что он еще не забыл эту девушку и испытывает к ней чувства?

– Я тоже к ней чувства испытываю, – отрезает РТ. – Разве ненависть – не чувство?

– Но ты ведь не собираешься снова с ней сходиться? – спрашивает Тео.

Тру виски. Несмотря на недавно выпущенные в кровь эндорфины, чувствую, как неумолимо подступает головная боль.

– Нет. Может быть. Не знаю. Пока рано судить.

– А как же та, другая девушка? – интересуется РТ. – Художница, которая рисует комиксы?

– Мы с ней пытались провести вместе вечер дважды, и оба раза нам что-то мешало. Видно, не судьба.

– Вы ведь собираетесь встретиться на выходных, – произносит не как вопрос, а как утверждение Тео.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я. Нет, от этих людей ни один секрет не утаишь. Все в курсе твоих планов еще до того, как они успевают у тебя появиться.

– На прошлой неделе, когда ты был во Франции, Робин заходила в редакцию, – отвечает Шевонн. – Спрашивала про тебя, а заодно упомянула концерт. Кажется, она его ждет с нетерпением.

– Ты был во Франции? – удивляется Тео.

– Да, – признаюсь я.

– Суть не в этом, – отмахивается Шевонн. – А в том, что ты ей очень нравишься.

– Черт возьми! – не выдерживаю я и, вскочив на ноги, принимаюсь мерить шагами редакцию. – Ну почему ее принесло именно сюда? Почему их обеих сюда принесло?..

– Послушай, – задушевным тоном произносит РТ, положив руку мне на плечо. – Кого бы ты ни предпочел, мы поддержим и одобрим твой выбор. Натали – очаровательная девушка. Люблю ее, как сестру. Как сестру из фильма «Выбор Софи».

– А что ты делал во Франции? – интересуется Тео. – Отдыхал?

– Вроде того, – отвечаю я.

Думаю, одной трудной дилеммы на сегодня вполне достаточно, ни к чему вдаваться во вторую. Вдобавок ситуацию осложняет еще одно обстоятельство. После ухода Натали размышлял, что делать с экранизацией, думал и наводил справки. Оказалось, в условиях есть одна маленькая зацепка, про которую я совсем забыл. Совсем крошечная, но, если захочу ее использовать, она может очень помочь. Но захочу ли я? Вот в чем вопрос. Ведь теперь дело касается не только меня. Вдруг от этого фильма зависит дальнейшая карьера Натали, а я лишу ее такого шанса? И вообще, может быть, все мои претензии неоправданны и я просто ничего не понимаю в кино. Возможно, фильм получится не слишком ужасным. И вообще, надо рассуждать здраво: если со скандалом рассорюсь с издательством, да еще сорву съемки фильма, моя карьера от этого тоже отнюдь не выиграет, и это еще мягко сказано.

А ведь всего двенадцать часов назад был человеком с четкими целями и планами, а теперь стал колеблющимся в нерешительности мямлей. И винить в этом некого – только себя.

– Можешь кое-что пообещать? – спрашивает РТ. – Ради меня. Когда в следующий раз увидитесь с Натали, подумай, сколько боли она тебе причинила. Постарайся вспомнить что-нибудь особо неприятное. Это будет не трудно: просто выбирай любое воспоминание за последние три года, и все. Возникнут затруднения – звони, напомню.

– Спасибо, Руперт, – язвительно отвечаю я. – Твою позицию по вопросу я уже понял, хотя странно слышать подобные речи от человека, который, стоило одним пальцем поманить, с разбегу кинулся в объятия к своему музыкальному бывшему.

– Чего-чего? – озадаченно переспрашивает не сразу въехавший РТ. – А-а, понял, на что намек. Но учти – это совсем другое. Из группы я ушел сам.

– Мальчики, это не соревнование, кого обиднее бросили, – примиряюще замечает Шевонн.

– Вся жизнь соревнование, – парирует РТ. – А про особенно яркие и интересные соревнования снимают реалити-шоу.

– Возможно, это не самое тупое глубокомысленное изречение, которое я слышала, – замечает Шевонн. – Но в первую десятку точно входит.

– Да ладно вам, – оправдывается РТ. – Шучу. Просто не хочется, чтобы мой лучший друг совершал одни и те же глупые ошибки. Между прочим, кому как не мне потом придется еще три года любоваться на его унылую физиономию? Удовольствие, прямо скажу, маленькое.

– Ты кто – музыкант или психолог? – отбиваюсь я. – Вот и иди занимайся своими прямыми обязанностями.

– А что обо всем этом думает Натали? – спрашивает Тео.

– Не знаю, – отвечаю я. – Мы на эту тему не говорили.

РТ ухмыляется:

– Ну правильно. Рты заняты были.

– Руперт!

– Извини, Шевонн.

– Неужели Натали совсем ничего не сказала? – удивляется Тео.

– Почему? Сказала, ей очень жаль, что мы так расстались, – отвечаю я.

– Вот и не лезла бы к тебе больше. Второй раз расставаться не придется, – бормочет РТ.

– Вы договорились встретиться снова? – спрашивает Тео.

– Не совсем, – отвечаю я. – Натали сейчас не может строить четких планов. Сама не знает, когда будет свободна. Через несколько недель начинаются съемки фильма, а до этого она еще должна сняться в рекламном ролике. И сфотографироваться для журнала «Торонто лайф». Может, Натали еще что-то упоминала, но я забыл.

РТ открывает было рот, собираясь что-то сказать, но Шевонн решительно нацеливает ему в грудь указательный палец. РТ сразу закрывает рот.

– Ты по-прежнему собираешься идти на концерт с Робин? – спрашивает Шевонн.

– Да-а, – слегка нерешительно отвечаю я. – К ней я тоже очень хорошо отношусь. Ну как, довольны? Если бы я сейчас всерьез задумался над ситуацией, проникся бы к себе глубоким презрением. Я – и встречаюсь одновременно с двумя женщинами? На меня это совершенно не похоже! Что я вам, Дон Жуан?

– Дон Жуан? Ты-то? – разражается искренним хохотом РТ.

– Да, это забавно, – признаю я. – Но не настолько, чтобы ржать на весь дом.

– Дело-то, откровенно говоря, яйца выеденного не стоит. Это тебе не ракеты запускать, – произносит РТ, наконец взяв себя в руки. – Просто выбери одну и не мучайся.

– Спасибо, уж лучше пойду ракету запущу. Все проще…

– Смеешься, что ли? – снова принимается хохотать РТ. – И это говорит человек, который в детстве взял бенгальский огонь не за тот конец и заработал ожог второй степени. Ну, как в детстве – в старших классах…

– Как думаешь, Натали согласится замолвить за меня словечко перед режиссером? – вдруг оживляется Тео. – Понимаю, на роль со словами рассчитывать слишком самонадеянно. Хотя, конечно, было бы здорово. Но согласен на любой эпизод. Да что там, даже в массовке участвовать согласен. Просто пройду мимо по улице, и все. Ни крупных планов, ни наездов.

– Между прочим, с режиссером и сам могу поговорить, – обижаюсь я. – У съемочной группы особых предпочтений насчет массовки нет. Кажется, просто обратились в какое-то местное агентство.

– Спасибо, – кивает Тео. – Хотя какое это теперь имеет значение? Все равно придется возвращаться на старую работу.

– Что?! – подпрыгивает РТ. – С ума сошел?

– Тео, не можешь же ты просто взять и снова впрячься в это ярмо, – возражаю я. Если Тео вернется к прежней жизни, вторая прогулка в районе виадука Блур не заставит себя ждать.

– А что еще остается делать? – пожимает плечами Тео. – Ну, сами подумайте – это же нелепо. Я взрослый человек, у меня двое детей, а я живу на диване у друга! По-вашему, это нормально? Между прочим, у меня есть обязательства, ответственность. И вообще, разве это по-мужски – сидеть у приятелей на шее?

– Ничего зазорного не вижу, – заявляет РТ.

– Тео, когда ты начал делать актерскую карьеру? Месяца три назад, не больше, – уговариваю друга я. – Да за такой короткий срок ждать результатов просто смешно! Если всерьез хочешь добиться успеха, надо проявить больше упорства. А парень, с которым я говорил в начале года, мечтал стать актером всерьез.

– Мы с Дориан разговаривали, – робко продолжает Тео. – Она готова дать нашему браку второй шанс. А актерством можно заниматься в свободное время, в качестве хобби. Например, в любительском театре играть…

– Эти любительские театры – полный отстой! – возмущается РТ. – Бывал хоть раз на их постановках? Самое противное, что все участники очень стараются, из кожи вон лезут, хотят сыграть как можно лучше… А в результате – смотреть невозможно!

– РТ совершенно прав! – подхватываю я. – Конечно, насчет любительских спектаклей немного погорячился. Есть некоторые очень приличные… хотя нет, вру. Любительские театры действительно отстой, и еще какой! Но сейчас разговор не о них. Ты не можешь сдаться сейчас! Скажи на милость, чего ты ждал? Что тебе все само в руки свалится? Думал, достаточно бросить ради актерства работу, и все – здравствуй, всенародная известность? С какой стати это трудное дело тебе должно даваться легче, чем всем остальным? Ты что, на привилегированном положении? «Тео Ломан? Это который ушел с высокооплачиваемой работы? Ну так давайте ему сразу главную роль! Что? Раньше нигде не играл? Подумаешь, какие пустяки! Теперь он будет звездой!» Извини, приятель. Так не бывает. Ты должен бегать по прослушиваниям и стараться блеснуть – так же как и другие начинающие актеры. И то не факт, что тебя заметят. В этом деле многое зависит от удачи. Натали уже лет десять пытается пробиться в актрисы, и все это время в карьере у нее почти ничего не происходило. Но теперь ей повезло, на нее обратил внимание режиссер, и Натали наконец начали предлагать более или менее приличные роли.

– Пожалуй, вы оба правы, – кивает Тео. – Но, кажется, такая жизнь не для меня. Староват я для таких дел. Слишком долго ждал. Надо было начинать сразу после школы. А теперь поезд ушел.

– Не говори глупостей. Тоже мне, старик нашелся! – фыркаю я. – Когда архитектору Фрэнку Ллойду Райту стукнуло шестьдесят семь, его окончательно списали со счетов. Думали, постарел, сдулся. Когда-то подавал надежды, но так и не блеснул. Бедняга жил почти в нищете, всеми забытый, а идеи его давно вышли из моды. И вдруг ни с того ни с сего семья его бывшего студента предложила архитектору выгодный заказ. Ллойд Райт приехал, осмотрел место строительства, потом сел за рабочий стол, и три часа спустя у него уже был готов проект самого выдающегося здания в стиле модерн в истории архитектуры. Не существует никаких безнадежных провалов. Есть только нытики, которые сдались.

Тео грустно улыбается:

– По-твоему, среди актеров я Фрэнк Ллойд Райт? Что-то сомневаюсь.

– Может, и так, – признаю я. – Но не попробуешь – не узнаешь. Все думают, будто могли бы играть в кино. Или писать книги. Или петь. И знаешь, что отличает тех, кто реально всем этим занимается, от тех, кто только думает, что мог бы? Когда-то они просто решились попробовать.

– Ух ты, – восхищенно произносит Шевонн. – И этот человек пришел за советом к нам.

– Ну да. Именно к вам и именно за советом, – немного смущаюсь я. Сажусь обратно на диван и окидываю взглядом редакцию. – Что-то Костаса не видно. Где на этот раз заперся? В туалете?

– Нет. В университет поехал, – отвечает Шевонн.

– В Торонтский университет? – удивляюсь я. – Он хотя бы знает, где это?

– У Костаса появилась идея. Хочет создать какое-то приложение для айфонов, – отвечает РТ. – А в университет отправился искать какого-нибудь молодого наивного ботаника, который сделает всю техническую работу.

– Что за приложение? – интересуюсь я.

– Не знаем, – пожимает плечами РТ. – Он не рассказывает. Но говорит, что это будет новый «Фейсбук». Хочет таким образом вернуть семье утраченное богатство.

– Ну что ж, пожелаем ему удачи, – произношу я. – Зная Костаса, это гениальное приложение, скорее всего, будет показывать местонахождение ближайших стриптиз-клубов, в каком бы городе или районе ни находился владелец айфона.

– А что, я бы такое скачал, – оживляется РТ. Шевонн глазами мечет в жениха молнии. – Расслабься, дорогая, шучу! Мне такое приложение совсем не нужно. Подружи с Костасом десять лет – адреса всех стриптиз-клубов страны наизусть выучишь!

– Ну-ну. – Не сводя глаз с РТ, Шевонн указывает на меня: – Помнишь, что он сегодня делал? Так вот, ты этого делать не будешь еще очень, очень долго.

– Уж и пошутить нельзя! – сокрушается РТ. – И вообще, не имею ни малейшего желания делать то же, что и он. Спать с его бывшей девушкой?.. Фу-у… Впрочем, теперь она уже не бывшая, а нынешняя. – РТ умолкает. – Ну что, Шевонн? Пытался выкрутиться, но завяз еще глубже?

Шевонн улыбается:

– Молодец, что сообразил, милый.

– Ну, спасибо тебе, друг, – обиженно косится на меня РТ. – Надеюсь, хотя бы определился, что будешь делать?

Тяжело вздыхаю:

– Какое там…

Глава 20

К счастью, меня ожидает отсрочка, пусть и временная. За день до концерта Робин слегла с гриппом, о чем и написала в имейле, объясняя, почему не придет. Робин извинялась и заявляла, что чувствует себя ужасно из-за того, что поход на концерт приходится отменить. Но я ответил, чтобы не беспокоилась. Достаточно того, что она чувствует себя ужасно из-за кишечного гриппа, – ни к чему усугублять. А на следующей неделе Робин летит в Нью-Йорк на встречу с представителями издательства «Хатоки». Похоже, они все-таки готовы напечатать ее комиксы. По крайней мере, обычно людей не вызывают в другие страны, чтобы просто сказать «нет, спасибо». Желаю Робин удачи и прошу держать меня в курсе дела. Похоже, я оказался прав: нас с этой девушкой упорно разводит судьба. Но, увы, от этого не перестаю быть двуличным козлом и обманщиком.

Что же делать? Оказалось, былые чувства к Натали никуда не делись. Это один из тех случаев, когда заморозки погубили листья, но корни остались нетронутыми. Но одновременно испытываю к Робин симпатию, которая стремительно растет. Не думал, что вообще способен на нечто подобное. Когда дело касалось противоположного пола, всегда действовал последовательно – не расставшись с одной, с другой отношений не заводил. Но, строго говоря, мы с Робин не встречаемся. И, опять же строго говоря, я ей не изменил. Однако чувствую, что, хотя формально ничего предосудительного не сделал, нарушаю сам дух, пусть и не букву закона.

Надо просто рассказать Робин, что Натали вернулась. Но от этого правильного поступка меня удерживает страх потерять Робин насовсем. А ведь с Натали перспективы совершенно не ясны. Может, ей просто было одиноко, вдобавок она чувствовала себя виноватой, и тут подвернулся я. Отличный способ убить одним выстрелом двух одинаково неприятных зайцев.

На все время съемок студия сняла для Натали квартиру на Карлтон-стрит. Начаться они должны в первую неделю июня, закончиться – в конце июля. Поэтому скоро у Натали не будет ни одной свободной минутки, а пока мы пользуемся представившейся возможностью и стараемся видеться как можно чаще.

После безмерно затянувшейся зимы погода, видно, рассудила, что весну теперь можно вообще пропустить, и сразу перешла к лету. В день, когда иду с сестрой в клинику на ультразвук, погода стоит солнечная и жаркая – целых двадцать семь градусов.

Живот у Кэти заметно вырос, но не настолько, как у многих других женщин, вместе с нами ожидающих своей очереди в приемной. У некоторых такой вид, будто засунули под футболки и блузки баскетбольные мячи.

– Сразу предупреждаю: животик потрогать нельзя, – при встрече объявила Кэти вместо приветствия. – На работе всех поставила в известность: будете тянуть лапы к моему пузу – пальцы в миксер засуну. С чего вообще люди взяли, будто это нормально – лапать постороннюю женщину за живот? Раз беременна, значит, все можно? А если бы у меня геморрой был? За задницу бы хватать стали? Нет, конечно! Так вот, на беременность это правило тоже распространяется.

Клятвенно заверяю Кэти, что ни я сам, ни незнакомые люди в моем присутствии до ее живота даже не дотронутся. Пока едем до клиники, рассказываю сестре о возвращении Натали.

– Ты прав, – произносит Кэти, когда мы сидим в приемной. – Насчет того, что с радостью бы тебя убила. Но тогда ты будешь на кладбище, а я – в тюряге. Спрашивается: кто ребенка воспитывать станет?

– Кстати, слышно что-нибудь от сбежавшего муженька? – меняю тему я.

– Звонил тут на днях, – отвечает Кэти. – Все не может решение принять. Но я сказала, что я ему тут не помощница. В этой ситуации у Дэйва есть два пути – правильный и неправильный. Так вот, он выбрал неправильный. Совсем как еще один мой знакомый, который сидит в этой приемной.

– Надеюсь, ты намекаешь не на меня, а на того парня с увеличенной мошонкой, – робко произношу я.

– А ты откуда знаешь, что у него мошонка увеличена?

– Проявите наблюдательность, Ватсон. Он все ерзает на сиденье, а когда, как ему кажется, никто на него не смотрит, поправляет свое хозяйство. К сожалению, сделать это незаметно у него не получается.

– Нет, я про другого человека. Но у того, о ком я говорю, тоже проблема с мошонкой, – отвечает Кэти. – Видишь ли, бедняга пытается использовать ее вместо мозга.

– Похоже, мне к врачу надо больше, чем тебе.

– Похоже, – соглашается Кэти, пихнув меня в плечо. – Значит, насчет квартиры в Париже уже договорился?

– Да, – киваю я. – Но ты не волнуйся. Будешь рожать – прилечу, как пуля.

– РТ предупредил?

– Вроде того.

– «Вроде того»?! А я-то удивлялась, почему ты такой невезучий. За что ни возьмешься, один бардак получается! Вот вам и причина. Спорим, ты только что со свидания с Натали?

Бросаю на Кэти подозрительный взгляд:

– Как ты догадалась?

– Ну, так кто из нас Холмс, а кто Ватсон? – качает головой Кэти. – Во-первых, от волос у тебя за километр несет любимыми духами Натали. Во-вторых, этот твой фирменный несчастный взгляд как рукой сняло.

– Придумала, как назовешь ребенка? – выпаливаю я первое, что пришло в голову, только бы сменить тему.

– Ах, какие мы хитрые и изворотливые. Так и быть, сделаю вид, будто повелась. Девочку будут звать Ариадна, а мальчика – Джеймс.

– Ариадна? – удивляюсь я. – Необычное имя. Но мне нравится. Погоди, врачи ведь, кажется, сказали, что будет мальчик?

– Да, но они частенько ошибаются на этот счет.

Тут вызывают мою сестру, и она скрывается в медицинском кабинете. Остаюсь сидеть в приемной и стараюсь не смотреть, как парень напротив теребит бубенчики.

Из кабинета Кэти выходит только через полчаса. Лицо у сестры встревоженное.

– Что такое? – сразу подскакиваю я. – Что случилось?

– Сказали, ребенок растет не так быстро, как должен бы, – напряженно произносит Кэти. – На следующей неделе назначили еще одно обследование. Говорят, надо сделать эхокардиографию. Подозревают, что-то не так с кровообращением.

Ох и не нравится мне все это. Беременность должна быть периодом, за который у людей появляется время привыкнуть к мысли, что станут родителями, и приспособиться к будущим изменениям. А потом это время волнений и надежд завершается всеобщей радостью и ликованием. Нет, осложнения тут совершенно не к месту. В очередной раз мысленно проклинаю Дэвида С. Окслейда за то, что поставил мою сестру в это интересное положение, а потом, вместо того чтобы помогать и поддерживать, бросил и сбежал.

– И что теперь? – едва шевеля губами, спрашиваю я. – Полный покой? Постельный режим? Тебя в больницу положат? Может, лекарства какие-нибудь нужны? Говори, не тяни!

– Расслабься, – натянуто улыбается Кэти. – Сказали, что поводов для беспокойства, скорее всего, нет. Просто ребенок чуть-чуть отстает от графика. Бывает. Ситуация прояснится на следующей неделе.

Не хочу ждать следующей недели. Неужели эти хваленые врачи не могут сделать так, чтобы она прояснилась сейчас? Но увы – теперь нам остается только томиться в ожидании и делать вид, будто совсем об этом не думаем.

Как только выходим из клиники, останавливаю проезжающее мимо такси.

– Зачем? – удивляется Кэти. – Прекрасно доеду на метро.

– Ну уж нет, – возражаю я. – Сейчас мы с тобой поедем к тебе домой, и ты будешь отдыхать. Никакой работы! И вообще, надо нанять тебе машину с водителем. Чтобы больше в общественный транспорт ни ногой!

– Хватит делать из мухи слона! – возмущается Кэти. – Еще не хватало, чтобы ты начал обращаться со мной как с фарфоровой вазочкой. Я не больна. Просто залетела.

– Говорят тебе: садись в такси!

Бросив на меня сердитый взгляд, Кэти нехотя подчиняется и устраивается на заднем сиденье. Влезаю в машину вслед за ней и называю таксисту адрес Кэти.

– Эй! – злится сестра и, подавшись вперед, велит водителю ехать к ресторану. – Между прочим, меня на работе ждут.

– Ничего, обойдутся. И вообще, я серьезно – пора тебе идти в декрет, – заявляю я, хотя отлично понимаю, что лишь напрасно трачу время. Самые яркие качества Кэти – независимость и чувство ответственности. Сестрица ни за что не позволит, чтобы ей командовал такой рохля, как я.

– И думать забудь, – отрезает она.

– Но, Кэти…

– А теперь послушай внимательно. – Сестра всем корпусом разворачивается ко мне. – Очень мило, что ты так обо мне заботишься. Ценю твою поддержку. Но я не инвалид, понял? Вовсе не обязательно всюду таскать меня в паланкине. Спасибо, но я в состоянии сама дойти, куда мне надо.

Сама?.. Какой же я все-таки эгоист! Мою беременную младшую сестру бросил муж, а я чем занят? Правильно, своими проблемами. Да еще все, как на подбор, идиотские. Любовные треугольники, киноклуб, съемные квартиры и дурацкий интернет-журнал, который пару месяцев назад вообще никто не читал.

– Прости, Кэти, я полный свинтус, – вздыхаю я. – Думаю только о себе.

– Ты это к чему? – удивляется Кэти.

– Я все испортил.

Уныло сползаю вниз по спинке сиденья.

– Ну, предположим, еще не все, – ободряюще произносит Кэти и обнимает меня за плечи. – Хотя насчет свинтуса – это ты прав.

– Спасибо, сестренка.

– Но ты мой свинтус, понял? Больше никто не имеет права тебя так обзывать. Включая тебя самого. А если кто посмеет – будет иметь дело со мной.

Такси останавливается возле «Соррентино», и Кэти выходит из машины. Обещаю, что на следующей неделе опять поеду в клинику вместе с ней.

– Спасибо, братец, – отвечает Кэти. – Только не волнуйся. Все будет нормально.

– Как скажете, шеф.

– Да, ну и видок у тебя. Пойди-ка еще раз переспи с Натали. Может, легче станет. Давай-давай, разрешаю. Но учти – всего один раз, в порядке исключения. А вообще-то я ваши шашни не одобряю.

Такси снова вливается в поток машин, и водитель спрашивает, куда мне нужно. На ум приходит только один ответ – «понятия не имею».

Глава 21

Единственная инструкция, которую дала мне Шевонн по поводу организации мальчишника, – Костас в ней участвовать не должен. До сих пор шафером меня не назначали, поэтому мальчишников устраивать не приходилось. Но старался, как мог. Звоню в маленький кинотеатр «Престиж» неподалеку от улицы Блур и арендую зал для частного показа любимого фильма РТ – «Криминальное чтиво». Собирается весь киноклуб. С комфортом располагается на трех задних рядах. С Питером, менеджером «Престижа», познакомился, когда пару лет назад писал статью о кинотеатре для «Крика Вильгельма». Но теперь Пит почти отошел от дел и передал большую часть обязанностей сыну, а Джефф не возражает, если пронести в зал несколько бутылок шампанского и ящик пива. Единственное его требование – чтобы не залили кресла.

Когда фильм заканчивается, направляемся в зал для частных банкетов в пабе «Хоть залейся». Заказываем на всех ужин со стейками, виски, сигары и достаточно бочкового пива, чтобы уложить под стол всех фанатов футбольного клуба Торонто.

– Тут точно можно курить? В общественных местах же запрещено, – с сомнением уточняет РТ, любуясь коробкой с кубинскими сигарами.

– Все нормально. По документам это помещение – частное жилое владение, которое хозяин время от времени сдает в короткую аренду гостям, – отвечаю я, потянувшись за сигарой. – Так что можем вытворять все, что душа пожелает.

– Viva la revolucion! – радостно восклицает Гейб, ни с того ни с сего перейдя на испанский.

– Даешь свободу, равенство, братство! – провозглашает в ответ Ленни и со смаком затягивается, после чего заходится в кашле, будто старик с туберкулезом. Потом выдавливает: – Ну-ка, напомните, почему это занятие считается удовольствием?

– Заметили, что герои в фильмах никогда не кашляют? – спрашивает Тео. – Только когда в конце кто-то должен умереть от чахотки. Чуть кто-то кашлянул – верный признак – не жилец.

– Сочувствуем, Ленни, – торжественно киваю я. – Нам будет тебя не хватать.

– За Ленни! – вскидывает стакан с виски РТ.

Весь вечер произносим тосты. Сначала, конечно, пили за счастливую семейную жизнь РТ и Шевонн. Потом за счастье в браке в целом. Потом за женщин в целом. Потом все опошлили и скатились на порнографию – начали придумывать сюжеты фильмов для взрослых, в которых мог бы сняться Тео. Что было дальше, не помню.

Кажется, еще раз пили за неизбежную трагическую кончину Ленни. Вообще-то никогда не любил виски, зато мой дед с отцовской стороны хлестал этот напиток бочками. Когда дедушка умер и родители разбирали его вещи, по всему дому натыкались на припрятанные тут и там полупустые бутылки. Да, нелегка жизнь алкоголика, страдающего старческим слабоумием. Не помнишь, куда что засунул. Зато меньше выпьешь. В общем, тут все зависит от того, с какой стороны посмотреть на проблему.

– Классный получился мальчишник! – радуется РТ, хлопая меня по плечу. – Спасибо, друг!

– Просто исполнял свой долг, – отвечаю я, закуривая сигару. – Но погоди – благодарить меня рано.

Может, еще не захочется. Мы ведь совсем забыли про древнюю предсвадебную традицию. Сейчас каждый из присутствующих должен рассказать про жениха смешную историю, да такую, чтобы тот со стыда сгорел.

– Ты о чем вообще? – возмущается РТ. – Не случалось со мной никаких таких историй!

– Разве? – изображаю удивление я. – А как же тот раз, когда нас всем классом возили в Квебек? Ты тогда взял с собой целую коробку презервативов «Магнум» размера XXL. А потом наш учитель, мистер Робельски, по ошибке открыл твой чемодан.

– Вот это жесть! – восклицает Тео.

– Погоди, ты еще до конца не дослушал! – продолжаю я. – Самое прикольное, что мистер Робельски сделал это в день отъезда, при всех. Прямо на тротуаре, рядом с автобусом. Учитель забыл положить бритву, вот и достал из багажного отделения свой чемодан, который перепутал с чемоданом РТ. Оказалось, у них были одинаковые. Никогда не забуду выражение лица Шэннон Харди. Между прочим, РТ был в нее влюблен.

– Должно быть, после этого она взглянула на тебя совсем другими глазами, – смеется Тео.

– Да что там, РТ до конца года дразнили «Магнум XXL»! – прибавляю я.

– Извини, приятель, – вклинивается Ленни, – но этот случай ни в какое сравнение не идет с историей про стоматолога.

– Про стоматолога? – оживляется Гейб. – В первый раз слышу. Давай выкладывай.

– Итак, – начинает Ленни, откинувшись на спинку стула. – РТ был настолько неравнодушен к одной врачихе, что это бросалось в глаза. В буквальном смысле слова. Каждый раз, когда приходил к ней на прием, эта дамочка усаживалась рядом с ним и прислонялась левой грудью прямо к его щеке. А бюст у нее, надо сказать, был выдающийся. Вот РТ и реагировал соответственно. Но попробуй скрой такую бурную реакцию, когда сидишь в стоматологическом кресле. Сразу видно, что ракета у парня готова к взлету.

– Начало многообещающее, – ухмыляется Гейб.

– Так вот, как-то раз РТ пришел лечить зубной канал, и врачиха решила использовать для анестезии газ. Но не успела взяться за дело, как прибыл пациент со срочным, экстренным случаем. Тут все, конечно, бросились к нему. РТ уже был наполовину под газом, но ему сказали, чтобы не беспокоился. Мол, пусть немного подождет, они сейчас вернутся.

– Костас помнит этот случай! – радуется Костас. – Хорошо, что Шевонн здесь нет.

– Короче говоря, – продолжает Ленни, – сидит наш РТ в кабинете пять минут, потом десять, а врачиха с медсестрой все не идут. Захотелось ему по нужде. От газа он, конечно, порядком одурел, но туалет отыскать смог. Расстегивает штаны, и тут выскакивает его «Магнум XXL» – в полной боевой готовности.

– Вот невезуха, – качает головой Гейб.

– А ты как думал? Из-за газа РТ себя контролировал еще хуже, чем обычно, да и пышная, мягкая грудь, которой врачиха только что касалась его щеки, тоже свое дело сделала. Тут РТ и подумал: «Вот он, шанс сбросить напряжение, пока она меня не видит. Хоть на этот раз не опозорюсь».

– Серьезно? – фыркает Гейб, покосившись на РТ.

– Какие уж тут шутки, – отвечает Ленни. – Сказано – сделано. И стал наш РТ решать проблему на месте. Начал необходимости ради, а потом втянулся, увлекся. И все бы хорошо, но под газом РТ зашел совсем не туда, куда собирался. Вместо туалета притащился в рентгеновский кабинет.

– Ни хрена себе! – качает головой Гейб.

Остальные разражаются хохотом.

– РТ как раз… заканчивал, как вдруг входит стоматолог с восьмидесятилетней бабкой, которой новые зубные протезы понадобились, – переходит к кульминации Ленни. – Увидала старушка, как РТ свою сосиску жарит, и прямо на пороге в обморок хлопнулась.

– А потом, потом-то что было? – едва переводя дыхание, выговаривает Тео. – Полицию не позвали?

РТ с видом крайне оскорбленного достоинства сурово поджимает губы.

– Между прочим, я находился под воздействием наркоза и не мог отдавать отчет в своих действиях. Мне просто посоветовали сменить стоматолога.

– Да, отличный совет, – фыркает Тео. – Не успел ты ему последовать, как сразу затащил в постель новую врачиху. Как ее звали?

– Андреа, – отвечает РТ.

– А в стоматологическом кресле кувыркаться не пробовали? – любопытствует Гейб.

– Как ты мог такое подумать! «Не пробовали»! Конечно же пробовали, – отвечаю я.

– Может, эту историю опустим? – предлагает РТ. – По-моему, для одного вечера вполне достаточно рассказов про стоматологов.

– Разумеется, как скажешь, – киваю я. – Единственное, что тебе надо знать, Гейб, – в конце концов они все-таки сумели распутать эластичный ретейнер. Но повозиться пришлось изрядно.

Гейб поднимает бокал за здоровье всех стоматологов, оказывавших неоценимую медицинскую помощь РТ.

Несколько тостов спустя РТ объявляет, что хочет подышать свежим воздухом. Решаю, что без сопровождения друг не обойдется. Нужно проследить. чтобы РТ не вырубился на тротуаре и не наблевал на прохожего.

– Это не от выпивки, а от сигарного дыма, – объясняет свое состояние часто моргающий РТ. – Как-то в десять лет стащил папины сигареты, а он взял да и решил применить ко мне это идиотское наказание, когда заставляют выкурить сразу всю пачку. Уже на второй сигарете сломался.

– Извини, приятель, – отвечаю я. – Не знал. Зачем я вообще заказал эти дурацкие сигары?

– Ничего страшного, – вздыхает РТ, прислоняясь к стене. – Для вида сделал две затяжки, а потом отдал сигару Костасу. Денег у него больше нет, зато выносливость осталась прежняя.

– Кстати, что будем делать с Костасом? – призадумываюсь я. – Что-нибудь слышно насчет гениального приложения для айфонов, которое он придумал?

– Костас нашел второкурсника с факультета информатики, который готов заняться технической стороной вопроса, – отвечает РТ. – Забыл, как зовут. Договорились всю прибыль разделить пополам.

Раз уж речь так удачно зашла о партнерстве и прибыли, самое время деликатно завести разговор о нашем собственном деловом предприятии.

– Как идут переговоры с покупателями, желающими приобрести «Крик Вильгельма»? – спрашиваю я.

РТ опускается на корточки и сидит, не сводя глаз с асфальта.

– Вообще-то…

– Ну, договаривай.

Неужели кто-то заинтересовался всерьез и сделка вот-вот будет заключена?

– Я соврал, – признается РТ. – «Крик Вильгельма» никому не нужен.

– Соврал?.. – растерянно переспрашиваю я и задаю самый глупый вопрос, какой только возможен в этой ситуации: – Но… зачем?

– Сам не знаю. Наверное, просто тянул время. Это Шевонн получила несколько предложений. Люди хотят, чтобы она писала статьи и для их сайтов тоже. Но на «Крик Вильгельма» очередь не стоит, и это еще мягко сказано.

За все годы, что мы вместе трудились в журнале, РТ успел порядком накосячить, но в лицо мне не врал ни разу. Во всяком случае, когда дело касалось нашей общей работы. Делаю глубокий вдох и пытаюсь взять себя в руки. В конце концов, у РТ сегодня праздник – мальчишник. Вдобавок он пьян, и это, пожалуй, единственная причина, по которой РТ вообще потянуло на чистосердечные признания.

– Больше ничего не хочешь сказать? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал не слишком резко.

– Что, например? – с вызовом уточняет РТ.

Напряжение нарастает. Еще немного, и до эскалации конфликта рукой подать. Пытаюсь сохранять самообладание. Возможно, мне бы это удалось, если бы не тот факт, что меня самого одолевает с трудом контролируемое желание выяснить отношения.

– Может, ты в последнее время сообщал мне еще какую-нибудь… не вполне достоверную информацию?

– Какую, например?

– Мне-то откуда знать? – резко бросаю я. – Тебе виднее.

РТ встает и пытается пнуть ногой валяющуюся на тротуаре пустую коробку из-под сока, но промахивается.

– Ну, извини, что не могу просто взять и выкинуть труд десяти лет моей жизни на помойку, а потом уйти, насвистывая, как некоторые.

– Выкинуть на помойку? – переспрашиваю я. – Пойми, РТ, «Крик Вильгельма» давно на помойке! Мы теряем деньги! Мои деньги! Уже не могу припомнить, когда от него не было убытков.

– Значит, «Крик Вильгельма» для тебя больше ничего не значит? – грустно спрашивает РТ. – Единственное, что тебя волнует, – деньги?

– Нет, – отвечаю я. – Но я просто не могу себе позволить и дальше вытягивать журнал из финансовой пропасти. «Крик Вильгельма» пора закрывать.

– Ах да, конечно, – тянет РТ. – Ты же в Париж переезжаешь. Кем ты себя возомнил, чувак, – мистером Бигом из «Секса в большом городе»? Надеялся смыться за моей спиной? Думал, я ни о чем не догадываюсь? Не надо считать других идиотами.

– А группа «ООН»? – робко спрашиваю я, в отчаянии кидаясь к единственной спасательной шлюпке, оставшейся на этом «Титанике». Если и она уже спущена на воду, все мы вот-вот повторим судьбу Джека Доусона. – Скажи, что хотя бы про это не соврал.

– Нет. Не соврал, – вздыхает РТ. – Но оказалось, что новое направление, которое хочет попробовать Юрген, – какой-то жуткий танцевальный поп. Я конечно же заявил, что в этом балагане участвовать не собираюсь.

Не может быть. Хотя нет – когда речь идет об РТ, может.

– Но…

– Что – но? – принимается размахивать руками РТ. – Не могу же я позволить, чтобы мое имя ассоциировалось с этой музыкальной чушью!

– Твое имя? – фыркаю я. – Не обижайся, друг, но, послушав тебя, можно подумать, будто ты Боб Дилан, решающий, принимать приглашение на музыкальный фестиваль в качестве почетного гостя или нет. Да у тебя просто аллергия на успех, вот и все!

– Уж лучше аллергия, чем зависимость! – рявкает РТ.

– И на что ты, позволь спросить, намекаешь?

– Все твердил, что хочешь сорвать съемки фильма. Ну и как, сорвал? – взрывается РТ. – Ворчал по поводу идиотских правок, которые предложили для твоей второй книги, но послушненько все переписал, и в результате получилось полное дерьмо! Ну что, корпоративная проститутка, каковы на вкус начальские зады?

– Значит, вот так ты смотришь на жизнь? Все, кто хоть чего-то добился, проститутки, а ты один у нас непорочная девственница? Ну конечно, звучит лучше, чем просто неудачник!

– По крайней мере, я всегда делал только то, что хотел, и не жалею ни об одном своем решении! – орет РТ.

– А мне порой приходилось уступать и идти на компромисс! – ору в ответ я. – Но если бы не это, наш дерьмовый сайт, который журналом-то назвать язык не поворачивается, пошел бы ко дну еще пять лет назад! Скажи спасибо, что выручил тебя, свободомыслящего олуха!

– Ах, какой благодетель нашелся! Опекаешь, заботишься! Кем ты себя считаешь – моей мамочкой? – начинает приплясывать на месте РТ. – Мамочка, подкинь, пожалуйста, мелочи на школьный обед. Да-да, машину я помыл, собаку покормил, в комнате убрал…

– Хочешь и дальше писать ядовитые статейки, за которые тебя так по судам затаскают, что по миру пойдешь, – на здоровье, – бросаю я. – Пожалуйста! Только отныне я в этом не участвую!

РТ продолжает кривляться, как марионетка, с которой играет пятилетний ребенок.

– Ой-ой-ой! Как же я теперь справлюсь один, без моего мудрого, гениального делового партнера?

– Ребята, вы чего так долго? – раздается сзади голос Тео. – Мы вас уже потеряли.

– Когда ты наконец повзрослеешь, РТ? – шиплю я. – Тебе не кажется, что в твои годы уже давно пора завязывать с максимализмом и подростковым бунтом?

– Пошел в жопу! – рявкает РТ и, покачнувшись, показывает мне жест, не принятый в хорошем обществе. – Давно подозревал, что ты продажный конформист, а теперь знаю наверняка!

– Эй, полегче! – пугается Тео и пытается встать между нами. – Ребята, мы ведь сюда веселиться пришли! У РТ сегодня мальчишник!

– В договоре аренды значится только мое имя, – выпаливаю я. Между тем Тео повисает на руке РТ – той, что с поднятым пальцем, – и пытается ее опустить, но безуспешно. – Уже предупредил хозяина дома, что в августе мы освободим здание. Хочешь остаться – звони ему сам и договаривайся, пока хозяин не сдал помещения кому-нибудь другому. То же самое с журналом. Свяжись с провайдером и скажи, что сервер тебе еще пригодится. А я в этом больше не участвую. Засим разрешите откланяться.

Поворачиваюсь, собираясь уйти. Тео хочет что-то сказать, но его опережает РТ:

– Ну и вали! Ах, какая незадача – нашего мальчика обидели! Иди с бывшей своей потрахайся, может, повеселее станет! Пусть Натали еще раз по тебе танком проедется, мне плевать! Отличная из вас парочка получится! А главное, сколько общего – и она проститутка, и ты! Совет да любовь!

Тут наконец не выдерживаю. Кидаюсь на РТ, не обращая внимания на жалкие попытки Тео нас расцепить.

– Ребята, стойте! Не надо! – взмолился Тео, отчаянно пытаясь отпихнуть меня в сторону. – Помогите!

Обогнув препятствие в виде Тео, хватаю РТ за горло и прижимаю спиной к мусорному баку. Что-то хрипя, он пытается пнуть меня в пах, но нога соскальзывает с моей коленки. Оба теряем равновесие и неизящной кучей валимся на асфальт. Отпускаю шею РТ. Тот бестолково замахивается правой рукой, по чистой случайности попав мне по плечу. Пытаюсь пустить в ход сдерживающий захват, но обхватить удается только затылок РТ. Вывернувшись, он бьет меня кулаком по ребрам. Уличная драка пьяных друзей – это вам не чемпионат мира по смешанным единоборствам.

Некоторое время продолжаем кататься по асфальту, но тут подоспевают Гейб, Костас и Ленни и наконец помогают Тео нас растащить.

– С ума сошли? – возмущается Ленни, обхватив меня за пояс.

– Что на вас нашло? – подхватывает Гейб, крепко держа РТ за шкирку.

– Все ведь нормально было! – сокрушается Тео. – Пошел посмотреть, куда они пропали, а они тут друг друга убивают!

– Ну вот что – хватит валять дурака, – строго произносит Гейб. – У РТ сегодня праздник. Пойдемте обратно в паб. Пожмите друг другу руки и успокойтесь. Только этим двоим больше не наливать. Разве что газировку…

– Я этого козла на свой мальчишник не пущу! – объявляет РТ, тыча в меня пальцем. – А сунешься на свадьбу – ребра переломаю! Поздравляю, Тео. Теперь ты мой шафер.

Вид у Тео становится растерянный. Парень явно польщен, но понимает, что ликование сейчас не к месту.

– Спасибо, конечно, РТ, но такие ответственные решения нельзя принимать сгоряча. Советую как следует обдумать ситуацию…

– Пошел в задницу! – рявкает РТ. – Костас, шафером будешь ты!

– Продолжай, РТ, – язвительно советую я. – Так у тебя к утру вообще никаких друзей не останется. Последних разгонишь.

– А ты вообще заткнись! – вопит РТ. – И подавись своей проклятой развалюхой! Возьму да перееду к Шевонн, и дело с концом! Чтобы руководить журналом, офис не нужен! Ты про «Крик Вильгельма» еще услышишь! На коленях приползешь, да поздно будет!

– Что он несет? – удивляется Гейб.

– Пожалуйста, Ленни… – произношу я и жестами показываю, что желал бы освободиться.

Замерев на несколько секунд в нерешительности, Ленни все же отпускает меня, однако, судя по боевой стойке, в случае необходимости готов провести силовой прием незамедлительно.

– Ты как? – спрашивает меня Ленни.

– Прекрасно. Лучше не бывает, – отвечаю я. – Ну что ж. Раз мне тут не рады, пожалуй, пойду. Наслаждайтесь приятным вечером, джентльмены. По поводу счета не беспокойтесь – все уже оплачено. Как, впрочем, и всегда.

Поправляю рубашку, разворачиваюсь на каблуках и, выйдя из переулка, останавливаю такси. Называю свой домашний адрес. Вхожу в квартиру и с удивлением натыкаюсь на Натали, стоящую возле двери в ванную.

– Ты что здесь делаешь? – вздрагивает от неожиданности она.

– Живу.

– Нет, я имела в виду – что ты здесь делаешь сейчас? Думала, часа через два-три вернешься, не раньше. Съемки на сегодня закончились. Собиралась по-быстрому сбегать в душ, а потом лечь в постель и приготовить тебе приятный сюрприз. Что-то случилось? – Натали принимается внимательно меня разглядывать. – Пожалуйста, только не говори, что дрался.

Тут Натали кидается осматривать меня с головы до ног. На брюках чернеет пятно, а от рубашки оторвались две пуговицы, но, если не считать нескольких легких ушибов и синяков, я цел и невредим.

– Вроде того, – отвечаю я. – Не совсем.

– «Не совсем»? – переспрашивает Натали. – Как можно не совсем подраться? Ну-ка, рассказывай, что у вас там стряслось на мальчишнике. Надеюсь, ничего серьезного?

– Ладно, – соглашаюсь я. – Но мне вообще-то тоже надо принять душ. Пойдем вместе. Заодно и расскажу…

Глава 22

Приходится признать, что в одном РТ все-таки был прав: у меня и впрямь была возможность отменить съемки фильма, но я ей не воспользовался. Совсем позабыл про одно важное обстоятельство: согласно правилам, для таких случаев я как автор книги имею право предложить черновой вариант сценария. В первом случае отказался, а во втором мне даже не предложили ничего подобного. Конечно, вряд ли удастся чего-то добиться, но попытаться стоит. Позвонил Бенни и вкратце обрисовал ситуацию. Литературный агент, что вполне естественно, новость воспринял прохладно.

– Слушай, парень, будь другом, – просит он, – если вдруг случайно где-нибудь встретимся, сделай, пожалуйста, вид, что не знаешь меня.

В конце концов я решил махнуть на это дело рукой. Как ни крути, деньги за экранизацию я не только взял, но и потратил. Не хватало, чтобы их потребовали вернуть. Вдобавок вовсе не из-за чего так переживать. Книгу никто переписывать не собирается. Моя версия сюжета останется нетронутой. А если экранизация получится ужасной, это в любом случае проблема Жирола, а не моя. И вообще, что я буду делать, если меня поймают на слове и заставят писать сценарий? Понятия не имею, как это делается. Если с профессиональными сценаристами у фильма есть хоть какие-то шансы, то, если за работу возьмусь я, смотреть его будет невозможно.

Но главное соображение, которое меня останавливает, – не хочу навредить карьере Натали. Для нее от этой картины многое зависит. Это ее первая главная роль – пусть не в блокбастере, но, во всяком случае, не в дешевом ужастике, не выдерживающем никакой критики. Если фильм все-таки получится приличным, возможно, Натали после него начнут поступать предложения. А если сорву съемки сейчас, проект положат на полку, а о Натали может пойти дурная слава только потому, что она моя девушка.

Пусть РТ сколько угодно рассуждает с пеной у рта о продажности и конформизме. Мне на его мнение глубоко плевать.

Заснуть сегодня никак не удается. А ведь уже половина четвертого. Лежу и тупо пялюсь в потолок, в то время как Натали, свернувшаяся калачиком на половине кровати, которая теперь снова принадлежит ей по праву, уже видит десятый сон. Натали не из тех, кто любит спать прижавшись друг к другу или в обнимку. Предпочитает иметь свое пространство.

– Натали!

Она тихонько всхрапывает.

– Натали!

– М-м-м?..

– Спишь?

– Да.

– Извини.

Натали переворачивается на спину и трет глаза.

– Сколько времени?

– Половина четвертого.

– Уф…

– Извини еще раз.

– Мне через два часа вставать.

– Хорошо, тогда пойду на диван, чтобы не мешать, – предлагаю я.

– Не надо, – зевает Натали. – Оставайся тут. Что с тобой, зайчик? До сих пор переживаешь из-за ссоры с РТ?

– Н-нет…

Откровенно говоря, после того как мы с ним высказали друг другу все, что накипело, почувствовал облегчение. Оба мы давно уже держали взаимные претензии в себе. Теперь, когда выложили все без обиняков, даже легче стало. Конечно, разругались мы серьезно, но, может быть, еще помиримся. Правда, в ближайшее время на это рассчитывать не приходится. А значит, плакали собрания киноклуба – во всяком случае, для меня. Этот тесный дружеский круг слишком мал для нас двоих. Но я готов отойти в сторону. Все равно ведь не собирался каждый месяц летать из Парижа на собрания и обратно.

– Нет? – Натали садится. – В чем же тогда дело? Если хочешь по второму разу – извини, не получится. Устала.

– Нет, нет.

Натали берет с тумбочки мобильный телефон и, мельком скользнув взглядом по дисплею, кладет обратно.

– Ну давай, выкладывай, что тебе покоя не дает.

– Э-э… наши отношения.

– Ах вот в чем дело, – произносит Натали, прислонившись к изголовью кровати и потягиваясь. – Ну хорошо. Я, конечно, понимала, что рано или поздно эта тема всплывет и ее придется обсудить, но не хотела портить удовольствие.

– Портить удовольствие?.. В каком смысле?..

– В очень простом. Ну, сам посуди: ты готов вместо Парижа перебраться в Лос-Анджелес?

В Лос-Анджелесе бывал дважды, и от обеих поездок впечатления остались не слишком приятные. Это место вообще на город не похоже. Такое чувство, будто в Лос-Анджелесе нет ничего, кроме одних сплошных дорог, и все как одна под завязку забиты машинами. Когда в Лос-Анджелес перебирались великие, будь то писатель Уильям Фолкнер или звукозаписывающая компания «Мотаун Рекордз», ничем хорошим это не заканчивалось.

– Пожалуй, нет. А ты, полагаю, не готова оставить Лос-Анджелес ради Парижа?

– Извини, зайчик. Моего школьного французского не хватит, чтобы чашечку кофе заказать, не то что в кино сниматься.

– Так я и думал, – киваю я. – Просто хотел удостовериться.

– Не думаю, что для тебя это большая неожиданность, – продолжает Натали. – Ты же знаешь мою ситуацию. Чтобы добиться успеха, я должна быть в центре событий. Вся работа в Лос-Анджелесе, понимаешь? Если повезет, через несколько лет смогу жить где угодно, однако далеко от Лос-Анджелеса уезжать все равно не следует. Ты все это знаешь, а я знала, что ты скоро отправляешься в Париж. Но это нам не помешало.

– Да, – соглашаюсь я. – Не помешало.

– Ух, до чего же все сложно, запутанно…

– И не говори.

– Нет, ты не подумай, мне с тобой хорошо. Очень хорошо.

– Маленькое, но важное дополнение, – комментирую я.

– Да… – вздыхает Натали. – Вообще-то не ожидала, что мы с тобой снова… ну, ты понимаешь. Если думаешь, что я вернулась в Торонто, вынашивая коварные планы на твой счет, то это неправда. Конечно, отдавала себе отчет, что избегать друг друга не получится, первая встреча может получиться очень неловкой, но…

– Да-да, понимаю. Я тоже совсем по-другому представлял нашу встречу.

– Догадываюсь, – усмехается Натали. – Полагаю, ты думал, что будешь вооружен до зубов.

– Что? Натали, как тебе такое только в голову пришло? – пугаюсь я. – Врать не буду – конечно, злился, но я тебе не отморозок какой-нибудь!

– Извини, – вздыхает Натали. – Побочный эффект съемок в фильмах ужасов.

– Посмотрел несколько, – признаюсь я. – И должен сказать – твой уровень гораздо выше.

– Спасибо большое за комплимент. Вообще-то ты прав. Делать почти ничего не надо – только выставить сиськи напоказ и сделать испуганное лицо. Надеюсь, если сыграю в фильме другого жанра, наконец начнут предлагать серьезные роли. Саймон уже записал меня на прослушивания для некоторых вполне приличных картин, которые будут снимать в следующем году.

Саймон – агент Натали. Когда она только обратилась к нему, Саймон по большей части представлял интересы девушек, участвующих в конкурсах мокрых маек или снимающихся в клипах хип-хоп исполнителей. Но с тех пор оба значительно поднялись по карьерной лестнице.

– Ты этого заслуживаешь, – произношу я.

– Спасибо! – Натали гладит меня по руке. – Ты точно не обижаешься?

– Точно. Очень долго на тебя злился, а теперь ничего подобного не испытываю. Понимаю, что на самом деле был зол не столько на тебя, сколько на себя. Думал, только последний дурак может оказаться в таком положении. В общем, как бы там ни было, сейчас все горькие чувства будто ветром сдуло.

– Очень рада, – кивает Натали. – А то уже начала бояться: вдруг ты просто усыпляешь мою бдительность и стараешься подобраться поближе, чтобы осуществить коварный план мести, который вынашивал долгие годы?

– Натали, у тебя передоз ужастиков.

– Зато у тебя, киноман, передоз фильмов всех жанров.

– Я этого не скрываю.

– Ты видел больше фильмов, чем все остальные мои знакомые, вместе взятые. На все случаи жизни у тебя припасена подходящая цитата из какого-нибудь кино. Если честно, раньше меня это даже раздражало. Казалось, будто, кроме фильмов, тебя ничего не интересует. Включая меня.

– Понимаю…

– Правда, парни, которые сходят с ума по комиксам, еще хуже, – вздыхает Натали. – Или те, которые по любому поводу цитируют шоу «Монти Пайтон» или «Симпсонов».

– Теперь, когда официально ушел из «Крика Вильгельма», больше не придется писать рецензии, – говорю я. – Отныне в кино буду ходить только для того, чтобы посмотреть фильм – как все нормальные люди.

– Это хорошо. Представь, если бы пришлось рецензировать фильм на французском! – смеется Натали. – Конечно, языком ты владеешь лучше, чем я, но, учитывая, что я им не владею никак, комплимент сомнительный.

– Да, – вздыхаю я. – Все семейные гены, отвечающие за лингвистические способности, достались сестре. Представляешь, Кэти может объясняться на французском, итальянском, испанском и чуть-чуть на немецком. А я на родном английском двух слов связать не могу.

– Какой ты все-таки смешной, – с нежностью произносит Натали, целуя меня в щеку. – Мне тебя будет не хватать.

– Ну, скучать по мне пока рановато. В Париж улетаю только в конце июля.

– Да, но, может быть… – Натали запинается. – Наверное, нам уже надо понемножку отвыкать друг от друга. Сейчас мы еще можем разбежаться без горьких чувств и уйти каждый своей дорогой, но представь, что будет через месяц. Поэтому лучше перевести отношения из горизонтальной плоскости в деловую.

Издаю страдальческий стон:

– Да. Наверное.

– Если хочешь, можем еще разок встретиться перед твоим отъездом, – предлагает Натали. – Я ведь все равно должна тебе прощальный секс, а сейчас я не в форме. Уставшая, невыспавшаяся, волосы торчат во все стороны… Видок ужасный.

– Натали Артисс, если ты на что-то и не способна, так это выглядеть ужасно. Даже когда горные сектанты приносили тебя в жертву Чтарнаку, смотрелась на все сто.

– Ну хорошо. Если тебе так больше нравится – сейчас я не чувствую себя красивой.

– Не могу сказать, что меня это радует, но, похоже, ты категорически не желаешь, чтобы мой корабль сейчас заходил в твой порт.

– Да ты прирожденный романтик, – фыркает Натали. – Всегда знаешь, что сказать, чтобы у девушки появилось настроение.

– Мы, мужчины, устроены гораздо проще. Если представляется возможность, почти никогда не отказываемся.

– Убери слово «почти», оно в этой фразе лишнее, – фыркает Натали. – Как-то навещала в больнице двоюродную сестру, а ее сосед по палате, у которого были переломы обеих рук и трещина в кости стопы, попросил, чтобы я ему немножко помогла. Рукой.

– Что? Когда это было? Ты про тот раз, когда твоя двоюродная сестра лежала в больнице с менингитом? Ты ведь тогда еще девчонкой была!

– Ну да, мне было пятнадцать, – отвечает Натали. – С ней в одной палате лежали двое стариков, оба без сознания, и этот парень. Кажется, на мотоцикле разбился, но точно не помню. Когда тетя пошла принести что-нибудь из кафетерия, он тихонько подозвал меня и попросил… выручить.

– Вот подонок! – возмущаюсь я. – Ты мне про этот случай не рассказывала! Надеюсь, ты сразу подняла крик и позвала охрану.

– Нет. Просто нажала кнопку вызова медсестры, – отвечает Натали. – А когда она пришла, сообщила, что этому мужчине срочно требуется ручная стимуляция. А лучше – оральная. Заявила: заботиться о его здоровье должны медицинские работники, вот они пускай с этой проблемой и разбираются. Парень клялся, что я на него наговариваю, но оказалось, что одна старушка была в сознании и все слышала. Вызвали полицию, и его арестовали за приставания к несовершеннолетней. Правда, в наручники заковать не смогли, поэтому просто перевели в отдельную палату. Надо же было дождаться, когда парню снимут гипс и его можно будет транспортировать.

– Так мерзавцу и надо! Приношу извинения от имени всего нашего пола.

– И есть за что! Мужчины – совершенно несносные существа. Не будь мы, женщины, биологически предрасположены испытывать к вашему брату симпатию, ни за что не стали бы с вами связываться.

– А еще упрекала меня в отсутствии романтики!

Натали хихикает и снова укрывает нас обоих одеялом.

– Не волнуйся, на тебя эти рассуждения не распространяются.

– Уф… Сразу полегчало.

Натали вздыхает:

– Может, поженимся? Ну, будем одной из тех пар, которые видятся раз или два в год. Подумаешь. Некоторые так много лет живут, и ничего.

– Некоторые? Ты что, знаешь такие семьи?

– Лично – нет. Но если хочешь пример из жизни, пожалуйста – Клаус фон Бюлов и его жена.

– Хорошенький пример! – качаю головой я. – Она много лет была в коме, а потом умерла!

– Но муж, наверное, навещал ее очень, очень редко. Если вообще навещал, – грустно и задумчиво произносит Натали. – Не помнишь – это он ее убил?

– Нет. Давно не пересматривал фильм «Изнанка судьбы», который сняли по мотивам этой истории.

– Я тоже.

Смеюсь:

– Может, и правда пожениться? А что, отличная парочка получится. К тому же не встречал девушку с таким же нестандартным мышлением, как у тебя. Подумай, какие интересные у нас будут получаться разговоры! Сначала рассказываешь, как к тебе пятнадцатилетней приставал парень в гипсе, потом заявляешь, что все женщины ненавидят мужчин, но терпят их из-за гормонов, а затем переходишь к преступлению многолетней давности, которое так и не было раскрыто. Попробуй тут уследи!

Натали смеется в ответ:

– Значит, с француженками тебе точно по пути. Парижанки издавна славятся парадоксальным мышлением.

– Спасибо, Натали. Желаю найти в городе ангелов мужчину, который не будет засыпать в самое неподходящее время.

Натали целует меня и перекатывается на бок.

– Спасибо, зайчик. А теперь закрой ротик и баиньки. Удастся проспать хоть часик – может, встану свежей и отдохнувшей, и утром мы с тобой еще пошалим на прощание.

Две минуты спустя до меня снова доносится ее тихое посапывание. Такая уж у нее особенность – засыпает мгновенно, едва коснувшись головой подушки. Это одна из тысячи характерных черточек и мелочей, которые о ней знаю. Когда-нибудь Натали непременно встретит мужчину, которому тоже предстоит все это узнать. Как ни странно, эта мысль не пробуждает во мне ни ревности, ни злости. Только на душе становится теплее. Нам с Натали было хорошо вместе. Мы сумели подарить друг другу немножко счастья. А потом – немножко несчастья. А после этого встретились и на некоторое время снова сделали друг друга счастливыми. Что ж, мы далеко не единственная пара, чьи отношения могут быть только кратковременными.

Грустно, конечно, что Натали уезжает, но по шкале Рихтера это событие вызывает в сердце лишь легкие толчки, а не те масштабные разрушения, с которыми пришлось иметь дело в прошлый раз. Мы любили друг друга, потом ненавидели, затем бурные чувства улеглись, и мы можем спокойно расстаться друзьями. Причем друзьями в полном смысле слова, а не так, как это обычно бывает у поссорившихся пар. Кроме Натали, так близко меня знать может разве что лучший друг или главный враг, но последние бывают только у героев боевиков. Искренне желаю Натали успеха. Пусть едет в Лос-Андже лес, станет суперзвездой кино, встретит хорошего мужчину и будет до нелепости счастливой. А ведь полгода назад за такие слова дал бы самому себе в морду. Похоже, избавляясь от всего старого, я слишком увлекся. Прошло всего несколько недель, а у меня уже нет ни лучшего друга, ни издателя, ни литературного агента, ни (бывшей) девушки, ни «Крика Вильгельма». Такими темпами перед отъездом в Париж в чемоданы будет укладывать просто нечего.

Глава 23

На следующий день отправляю владельцу здания на Голден-авеню, где располагается редакция, официальное уведомление. Сообщаю, что к концу августа занимаемые нами помещения будут освобождены. Владелец на всякий случай еще раз предлагает купить здание, но я, разумеется, отказываюсь. На то, чтобы снести дом и построить на его месте новый, потребуется в три раза больше денег, чем нужно выложить за его приобретение. А ведь именно это и придется сделать, если будущие жильцы хотят избежать отравления свинцом/асбестом/рака/нападения разгневанного полтергейста (нужное подчеркнуть). Я же к таким тратам не готов.

Расторжение партнерства с РТ – задача чуть более сложная, но короткого телефонного разговора с юристом оказывается достаточно, чтобы разрешить и это затруднение. По условиям, «Крик Вильгельма» принадлежит нам с РТ в равных долях. Соответственно, все затраты и выручка должны делиться строго пополам. Но поскольку расходы оплачивал я один, а о доходах даже говорить смешно, всего-то и нужно, что отправить заявление в соответствующие государственные органы. Конечно, остается еще несколько рекламных контрактов, но и тут достаточно одного телефонного звонка или имейла. Таким образом, все будет улажено в лучшем виде к концу недели.

Вернее, почти все.

Собираюсь сходить куда-нибудь пообедать, как вдруг раздается звонок в дверь. Открываю, и в квартиру бесцеремонно врывается Шевонн.

– Я так понимаю, на сайт «Крика Вильгельма» ты сегодня не заходил, – с утвердительной интонацией произносит она, прислонившись к кухонному шкафчику и скрестив на груди руки.

– Я туда вообще редко заглядываю, – отвечаю я. Предлагаю Шевонн стакан воды, но та отказывается. – А что?

– А то, что на твоем месте я бы сейчас изменила своему правилу, – язвительно отвечает она.

Включаю ноутбук и захожу на сайт. Всю главную страницу занимает одна-единственная статья под кратким, но эффектным заголовком «Я свинья». Далее размещена моя фотография. В тексте, написанном от моего имени, разъясняется, почему утверждение в заголовке – чистая правда. Весь опус читать не стал, лишь мельком проглядел. Суть в том, что я беспринципный, бесхребетный тип, который за деньги мать родную продаст. Мало того – я вдобавок настолько коварен, что разрушаю все, к чему прикасаюсь. И если кому-то показалось, что перечисленные преступления недостаточно скандальны, я вдобавок изменяю своей нынешней девушке с бывшей.

– Ничего себе, – бормочу я. – РТ прямо-таки превзошел себя.

– Пыталась его отговорить, – вздыхает Шевонн, глядя на экран поверх моего плеча. – Просила убрать хотя бы абзац про Робин и Натали, но какое там!

– Если я и впрямь такой суперзлодей, как здесь написано, то без проблем смогу нанять киллера, который от автора мокрого места не оставит, – произношу я. – Знаешь, Шевонн, в некотором смысле выходки РТ даже достойны восхищения. Каждый раз, когда думаешь, что ниже падать некуда, снова умудряется провалиться в дерьмо по самые уши.

– Сегодня ночью за пять минут настрочил, – сообщает Шевонн. – Как только вернулся с вашего… праздника.

– Я бы это мероприятие так не назвал.

– Только не подумай, что меня прислал Руперт, – произносит Шевонн.

– Что ты! Любому, кто хоть чуть-чуть его знает, ничего подобного в голову бы не пришло, – отвечаю я, закрывая ноутбук. – Увы, похоже, РТ исписался. Прежние материалы были и интереснее, и острее. А этот? Полная халтура! В нескольких местах РТ повторяется, да и грамматика хромает. Впрочем, учитывая, в каком нетрезвом состоянии он все это писал, к автору следует проявить снисхождение.

– Ты ведь не собираешься подавать в суд? – с едва заметной улыбкой уточняет Шевонн.

– Нет, конечно. Не хочу давать РТ повод для бурного ликования.

– Тогда что же ты собираешься делать?

– РТ совсем забыл, что у меня имеется административный доступ к сайту, – со вздохом произношу я. – Поэтому в случае чего могу просто закрыть его, и все. Когда РТ в прошлый раз принялся за свои шалости, лишил его административного доступа. Впрочем, мог бы и не утруждаться. РТ просто не сможет им воспользоваться, даже если пароль будет вытатуирован у него на руке.

– Тогда Руперт выложит статью где-нибудь на другом сайте.

– Пусть, – пожимаю плечами я. – Чем бы дитя ни тешилось… И вообще, пускай теперь оскорбляет кого угодно какими угодно словами. Слава богу, меня его выходки больше не касаются.

– Значит, хочешь закрыть сайт?

Киваю:

– Для начала – временно, а там посмотрим. Будь на его месте любой другой человек, сказал бы – пока он не одумается, но речь идет о РТ. Срок действия всех наших рекламных контрактов истекает к концу месяца, кроме разве что одного. Но эта компания, кажется, давно уже подумывает о том, чтобы отказаться от наших услуг. Точно не хочешь чего-нибудь выпить? Может быть, кофе?

– Нет, спасибо, – отвечает Шевонн. – РТ тебе рассказывал, что собирается снова вернуться в свою старую группу?

– Да. Но вчера заявил, что из этой затеи ничего не выйдет, – вздыхаю я. – Юрген хочет записать танцевальный альбом или что-то вроде того, а РТ, как всегда, подробно изложил, куда он может засунуть эту блестящую идею.

– Руперт соврал.

– Про что на этот раз? – уточняю я. – Про танцевальный альбом или про то, что это РТ послал Юргена, а не наоборот?

– Про все, – вздыхает Шевонн. – Никто его обратно в группу не звал. Не было никакого предложения о сотрудничестве.

– Серьезно? – спрашиваю я. – Неужели все эти рассказы про переговоры с Юргеном – просто болтовня?

Шевонн кивает:

– Вообще-то группа «ООН» действительно распалась. Но Руперту никто из участников не звонил. Впрочем, ничего удивительного. В первый раз он ведь тоже не сам ушел.

Для меня это новость, но не скажу, что неожиданная. Давно догадывался о чем-то подобном. Вот вам и творческие разногласия!

– Правда?..

– Руперта выгнали. Только ни в коем случае не говори, что это я тебе рассказала!

– Не волнуйся, – отвечаю я. – Больше нам с Рупертом по душам не болтать. Если и будем еще общаться, то исключительно через адвоката, а им по правилам запрещено разглашать информацию, полученную от клиентов.

– «Крик Вильгельма» – все, что у него осталось, – со вздохом произносит Шевонн. – Пытался устроиться музыкальным обозревателем в несколько еженедельников, но никто не хочет его брать. Даже в качестве внештатника.

– Почему-то не удивлен, – отвечаю я. – Представляешь, какие будут дополнительные расходы? Придется платить юристу, чтобы внимательно читал все статьи РТ перед публикацией. Видишь ли, это тот случай, когда репутация бежит впереди человека.

– В конце концов Руперт плюнул на все и принялся искать любую работу. Какую угодно. Знаешь, чем он сейчас занимается?

– Чем?

– Руперта взяли в клининговую компанию ночным уборщиком, – отвечает Шевонн. – Работает с воскресенья до четверга, с одиннадцати вечера до семи утра. Отправляют то в одно место, то в другое. Нужно наводить порядок в банках, в магазинах, в офисах. Руперту очень повезло, что подвернулась эта вакансия. Сотрудница, работавшая на его месте, неожиданно ушла в декрет.

– Ну что ж, надо же с чего-то начинать. Первая работа редко бывает завидной.

– Мне его так жалко, – сообщает Шевонн. – Кое-как приползает домой в восемь утра. Усталый, измученный, на ногах не стоит, чистящим средством воняет. Сразу падает в кровать и спит, как убитый, до трех-четырех часов дня. А когда просыпается, весь оставшийся день ничего не делает – только ест и смотрит клипы в Интернете. Из дому выходить отказывается, общаться ни с кем не желает. Если честно, я уже волнуюсь.

– Допустим, но от меня-то ты чего хочешь? – спрашиваю я. – Не могу же я и дальше тащить на себе «Крик Вильгельма». По-хорошему, журнал давно пора было закрыть, и РТ про нашу плачевную ситуацию прекрасно известно. Много лет ему твердил, что пора подумать над планом Б, но толку никакого. А как насчет музыки? Неужели РТ даже сочинять бросил?

– Уже больше двух недель не брался, – сообщает Шевонн. – А когда прошу что-нибудь сыграть, каждый раз отвечает, что произведение еще не готово.

– Мне он раньше тоже так говорил, – произношу я. – А потом просто перестал спрашивать.

– По-моему, Руперта беспокоит, что он никогда не сможет написать ничего стоящего, – делится своими соображениями Шевонн. – Сколько бы ни переписывал, сколько бы ни исправлял, никак не может угнаться за запредельными стандартами, которые сам для себя выставил.

– Любимое занятие РТ – сочинять разгромные, сочащиеся ядом статьи про музыкантов, которые не соответствуют его очень ограниченным представлениям о крутости, – соглашаюсь я. – Ничего удивительного, что РТ совсем не улыбается стать мишенью для кого-то вроде него самого. А если ни одной рецензии, даже уничижительной, не появится – еще хуже. Значит, его просто не заметили. Ну, а если вдруг РТ добьется успеха – дело вообще труба. Получится, что отныне он продажный конформист. В общем, куда ни кинь, всюду клин.

– А мне-то что делать? – возмущается Шевонн. – Ты его давно знаешь, посоветуй хоть что-нибудь!

– Извини, Шевонн, – отвечаю я. – Но я слишком долго разгребал эту конкретную разновидность дерьма. Все, с меня хватит. РТ-менеджмент – слишком тяжелый труд.

– Ты же его лучший друг! – восклицает Шевонн. – Ты не можешь просто взять и бросить его в трудную минуту!

– РТ – взрослый мальчик, Шевонн. Если и на этот раз выручить его из переделки, он так никогда и не повзрослеет. Сейчас РТ совершенно такой же, каким был в тринадцать. За шестнадцать лет ничегошеньки не поменялось. Правда, одно время мне казалось, что малыш наконец-то начал взрослеть. Особенно когда вы обручились.

– Мне предложили другую работу, – вдруг сообщает Шевонн. – Раньше на каникулах преподавала английский в Японии и Корее, а теперь компания, на которую я работала, снова предлагает сотрудничество. Но на этот раз придется уехать на целый год. Не знаю, что делать. Откровенно говоря, лишние деньги пригодились бы.

– Уже обсудила вопрос с РТ?

– Нет.

– Все равно когда-нибудь придется, так почему бы не сейчас?

Шевонн с досадой всплескивает руками:

– Как у тебя все просто! Тебе вообще есть дело до кого-нибудь, кроме себя? – С тяжелым вздохом она трет руками глаза. – Извини! Иногда сама не знаю, что несу. Слова будто сами собой изо рта выскакивают. Биполярное расстройство, наверное.

– Ничего страшного, – ободряюще произношу я. – Шевонн, сколько тебе лет? Двадцать?

– Вообще-то двадцать два, – отвечает она. – А теперь, наверное, произнесешь занудную назидательную речь о том, что я все пойму, когда стану старой пердуньей вроде тебя. Ой. Еще раз извини.

– Конечно, надеялся, что старым пердуном меня начнут называть несколько позже, но ничего, переживу. А теперь отвечу на твой вопрос. Нет, для меня все совсем не так просто, как тебе кажется. И судьба друзей мне, представь себе, небезразлична. Я, как и они, совершаю множество ошибок, в основном идиотских. Но если жизнь меня чему-то и научила, так это видеть разницу между теми случаями, когда действительно могу чем-то помочь, и теми, где от моей поддержки никакой пользы. К сожалению, ваша с РТ ситуация из разряда последних. У меня нет волшебной палочки, которая может превратить РТ в успешного музыканта или музыкального журналиста. Или наделить Тео актерским талантом. Или вернуть Костасу потерянные миллиарды. Только переступлю порог редакции, РТ тут же кинется на меня с чучелом хорька, оглушит и запрет в подвале. Да он меня разукрасит так, что мать родная не узнает, и никаких советов слушать не станет!

– А если бы ты мог с ним поговорить? Что бы тогда сказал?

– Понятия не имею, – пожимаю плечами я. – С РТ все сложно. Он считает, что весь мир должен в восторге пасть к ногам такого музыкального гения, как он, но другие люди упорно не желают этого признавать и даже притворяться из вежливости не намерены. РТ терпеть не может идти на компромисс. Вообще-то я тоже, и в этом мы друг друга понимаем. Вот только я вижу, где грань между упорством и социопатической сдвинутостью, а он – не всегда.

– Ну-ка, поясни.

– РТ не видит разницы между верностью своим принципам и нетерпимостью к чужим. Для него это одно и то же, – поясняю я. – Вообще-то ослиное упрямство у РТ – предмет особой гордости. Если что-то решил, с места не сдвинешь. Вот почему меня он слушать не станет. И тебя. И любого другого человека. Так он постепенно отсеивает из своего круга общения людей, которые с ним не согласны. Поскольку продолжается это много лет, старых друзей у РТ осталось раз-два и обчелся.

– Видимо, поэтому Руперт сейчас засел в квартире, как сыч, и никуда не выходит, – вздыхает Шевонн. – Ума не приложу, как его выгнать. Вся комната провоняла чистящим средством и чипсами, а я даже проветрить не могу.

– Попробуй спровоцировать его на решительные действия, – советую я. – Найди файлы с музыкой, над которой РТ так упорно работает, и выложи в Интернет. Не все, конечно – там материала на десять альбомов. Но нескольких композиций будет вполне достаточно. Пусть люди послушают. РТ, как и любому критику, полезно будет побыть в шкуре автора произведения, которому выносят оценку.

– Руперт меня убьет!

– Ты сильно преувеличиваешь его возможности, – отвечаю я. – Если я могу бороться с РТ на равных, то ты его точно одолеешь.

– Нет, все равно слишком рискованно. Сначала уеду в Корею, а там посмотрим.

– Очень благоразумно, – соглашаюсь я. – Только адрес ему не давай. Я, во всяком случае, точно не собираюсь.

– Мы с Рупертом могли бы поехать вместе, – задумчиво произносит Шевонн. – У него диплом о высшем образовании. Я знаю нужных людей. Для Руперта получить сертификат на преподавательскую деятельность – раз плюнуть. Вот только затрудняюсь представить его в школе города Фукуока. Сам подумай – чтобы Руперт объяснял восьмилетним детишкам, как произносить названия основных продуктов питания!

– Все же лучше, чем ближайшие пять лет драить унитазы, – возражаю я. – И вообще, РТ полезно будет узнать побольше о других странах и культурах. Хотя бы будет в курсе, что бо́льшая часть народу ни разу не слышала про группу «Геоинженеры» и понятия не имеет, каким образом их дебютный альбом «Тонуть или плыть» продолжает традиции капитана Бифхарта.

– Между прочим, Руперт по тебе скучает. Я же вижу, – произносит Шевонн. – На днях ему пришла в голову какая-то суперсмешная шутка. Сначала обрадовался, а потом вспомнил, что поделиться не с кем. Я предложила: расскажи мне, может, оценю.

– И как, рассказал?

– Да. Дословно не помню, но мы обсуждали, что делать со сгнившим молдингом. А РТ взял и сказал: апельсины и грейпфруты выращивать. Я, конечно, ничего не поняла.

На некоторое время задумываюсь:

– Может, не грейпфруты, а лимоны? Апельсины и лимоны?

– Да, кажется, так.

Улыбаюсь:

– Тогда понятно.

– Так расскажи, в чем прикол! – просит Шевонн. – А то у меня эти цитрусовые со вчерашнего дня из головы не идут!

– Была такая британская рок-группа, «XTC», и басистом у них был Колин Молдинг. А «Апельсины и лимоны» – название альбома.

Шевонн вскидывает брови:

– Теперь въехала, но смешнее от этого не стало.

– Привыкай, ты за этого парня замуж выходишь. Тебе над его шутками всю жизнь смеяться, – пожимаю плечами я.

– Пожалуйста, хотя бы попробуй с ним помириться, – взмолилась Шевонн. – А то боюсь оставлять Руперта одного в редакции.

– В редакции «Крика Вильгельма», как в тюрьме, уединиться невозможно, – замечаю я. – Не волнуйся, в случае чего ему придут на помощь все двадцать пушистых членов Лиги справедливости.

– Я серьезно, – нахмурилась Шевонн. – Видел бы ты, как Руперт переживал, когда ты снова связался с этой своей бывшей. Придумывал всевозможные дикие планы, как вырвать тебя из ее когтей.

– В таком случае передай, что в этом больше нет необходимости.

– Значит, уже разругались? – спрашивает Шевонн.

– Нет, – отвечаю я. – Сошлись на том, что у нас все равно ничего не получится, и решили остаться друзьями.

– Обычно именно так говорят люди, которые разругались.

– У Натали вся жизнь в Лос-Анджелесе, – отвечаю я. – А меня туда под дулом пистолета не затащишь. Впрочем, благодаря действиям Национальной стрелковой ассоциации США скоро это будет самый популярный способ добраться до города. Как в фильме «Безумный Макс». Самом неудачном – том, где Тина Тернер снимается.

– Хм, – задумчиво кивает Шевонн. – Это хорошо. Мне твоя бывшая никогда не нравилась.

– Ты ведь ее ни разу не встречала, – напоминаю я.

– Зато после рассказов Руперта чувствую, будто знакома с Натали уже много лет, – отвечает Шевонн. – А лучше всего то, что теперь ты сможешь спокойно встречаться с Робин. Вот ее кандидатуру я полностью одоб ряю.

– Робин мне, конечно, нравится, – отвечаю я. – Но заводить отношения перед самым отъездом – неудачная идея.

– Ничего, потом передумаешь, – машет рукой Шевонн. – Уж я-то знаю, у меня на такие вещи чутье.

– Спорим на пятьдесят баксов, что не передумаю?

– Десять, – возражает Шевонн. – Я всего лишь бедный коррумпированный чиновник.

Услышав цитату из «Касабланки», смеюсь.

– Мадам, вы меня поражаете.

– Руперт буквально заставил посмотреть.

– Ну и как, понравилось?

– Хороший фильм.

– Да что там хороший! Отличный.

Шевонн встает с дивана и направляется к двери.

– Пожалуйста, пообещай, что вы двое все-таки постараетесь наладить отношения.

– «Мы двое» – это я и РТ или я и Робин?

– Не умничай.

– Лучше умничать, чем тупить.

– Вот именно. Не забывай об этом, – произносит Шевонн, выходит за порог и закрывает за собой дверь.

После ее ухода пытаюсь зайти на сайт «Крика Вильгельма», чтобы убедиться, что РТ так и не сумел воспользоваться своим административным доступом. Но сайт по-прежнему не работает. Даже подумать странно, что через столько лет наконец решился его закрыть. Нет ни единой причины восстанавливать страницу. Вдобавок после сегодняшнего инцидента больше РТ не доверяю. Сейчас я должен ощущать приятное удовлетворение, но ничего подобного не чувствую. Говорю себе, что оно, видимо, придет позже. Иначе придется предположить, что журнал для меня значит гораздо больше, чем я думал, а подобные размышления перед отъездом в Париж совершенно некстати.

Глава 24

Поскольку Тео по моей милости вот-вот окажется на улице, считаю своим долгом найти для него работу. Звоню кастинг-директору и спрашиваю, не могла бы она впихнуть моего хорошего друга куда-нибудь на задворки. Теперь Тео будет играть покупателя, стоящего в очереди к кассе в магазине, куда с пистолетом в руке врывается обезумевший от ревности муж одной из героинь, желающий расправиться с ее любовником, сотрудником вышеупомянутой торговой точки. У Тео даже есть текст – если, конечно, испуганное ойканье можно считать словами. Однако этого оказалось достаточно, чтобы Тео получил право вступить в актерский профсоюз. Как член этой организации, он отныне будет иметь возможность пробоваться на роли в рекламе и известных телесериалах – если захочет, конечно.

Эта сцена – единственная, на съемках которой решил поприсутствовать. Бо́льшую часть фильма снимают в павильонах, которые располагаются в перестроенном складе в районе спиртзавода. Откровенно говоря, прийти согласился только потому, что Тео нервничал и попросил составить компанию. Сказал, что ни разу не бывал на киносъемках. Я тоже, поэтому какая от меня помощь и поддержка – не представляю.

Ни в одной из сцен, съемки которых назначены на это утро, Натали не участвует. С тех пор как решили перед отъездом отвыкать друг от друга, ни разу не виделись. Не думал, что придется полностью прервать общение, но, наверное, в таких делах полумерами не обойдешься. А жаль. С Натали интересно. С тех пор как перестал ходить в редакцию и на собрания киноклуба, мой круг общения значительно сократился.

– Спасибо тебе огромное! – не устает повторять Тео.

Стоим в сторонке, рядом с осветителями. Тео только что вышел из гримерки. Персонаж, которого он играет, – бизнесмен, по дороге домой заскочивший купить кое-что для жены. Поэтому костюмеры нарядили Тео в темно-зеленый деловой костюм в тонкую полоску, а на голову зачем-то водрузили котелок. Костюм смотрится вполне прилично, но в котелке Тео смахивает на персонажа «Мэри Поппинс». В такие моменты начинаешь жалеть, что не сорвал съемки, пока была возможность.

Впрочем, какая разница? Когда фильм выйдет на экраны, я все равно уже буду во Франции. Смотреть его не собираюсь, а рецензии мне на глаза вряд ли попадутся. Разве что если сам начну их выискивать, а этого делать точно не собираюсь.

– Тео, хватит уже меня благодарить. Ничего особенного я не сделал, – отмахиваюсь я. – Ну как, готов?

Вместо ответа, Тео делает подряд несколько глубоких вдохов и выдохов, потом принимается монотонно мычать с закрытым ртом, одновременно постукивая себя по груди. Должно быть, этому упражнению Тео научили на курсах актерского мастерства. Несколько человек бросают на него недоуменные взгляды, а помощник режиссера просит вести себя потише – бригадир осветителей не слышит, что ей говорит оператор-постановщик.

– Извините, – бормочет сконфуженный Тео.

– Ну, ты как? – спрашиваю я, подкрепляя силы роллом с курицей. – Справишься?

– Да, – шепчет Тео. – Все нормально. Все отлично!

Не считая шляпы, мой друг выглядит точно так же, как в бытность актуарием. Обратно домой, правда, еще не переехал, но Дориан уже разработала график коротких визитов, которые помогут ему снова влиться в семейную жизнь. В случае, если все пойдет по плану, частота и продолжительность этих визитов будут постепенно возрастать, и так до тех пор, пока Тео не обоснуется в доме постоянно в качестве мужа и отца. Пожалуй, этой стадии Тео, при всем своем упорстве и энтузиазме, достигнет к концу следующего месяца. Похожим способом маленьких детей приучают к детскому саду.

– Стыдно признаться, но не читал твою книгу. Правда, теперь непременно прочту, – между тем обещает Тео. – Но раз уж такое дело – может, расскажешь что-нибудь о моем герое?

Усмехаюсь:

– Жаль тебя разочаровывать, но в романе твоего персонажа нет. Там просто упоминается, что, когда в магазин врывается ревнивый муж с пистолетом, у кассы стоит очередь.

Тео с задумчивым видом кивает. От сценического волнения бедняга потеет, как стакан холодного пива на солнышке, и руки у него трясутся.

– На занятиях нас учили: даже если играешь маленькую роль, продумай биографию своего персонажа, реши, что он за человек. Это помогает лучше вжиться в образ.

– М-м-м… – тяну время я, набивая рот куском ролла.

Несмотря на любовь к кинематографу, терпеть не могу слушать, как актеры с напыщенным и высокомерным видом рассуждают о секретах и тонкостях своего мастерства. А большинство из них, давая интервью на телевидении, придерживаются именно этой манеры, которая, надо сказать, ужасно раздражает. Вот почему никогда не мечтал стать режиссером.

– И все-таки расскажи что-нибудь о моем персонаже, – просит Тео. – Что он за человек? Что делает в этом магазине? Какие мотивы им движут?

– Ладно, – соглашаюсь я. – Судя по твоему костюму, ты актер массовки из фильма «Питер Пэн». Что ты здесь делаешь? Раздуваешь из мухи слона. А что касается мотивов, то ты, видно, всеми силами стремишься довести меня до белого каления. Расслабься. Все очень просто. Встанешь в очередь, а когда скажут «мотор», сделаешь испуганное лицо. Съешь-ка лучше кексик. Тут отличный шведский стол.

Тео искоса бросает взгляд на еду.

– Костюмеры сказали, чтобы не ел в костюме. К тому же от волнения аппетит у меня сегодня не слишком хороший.

– Тогда просто успокойся. Все будет отлично.

Тео принимается за очередное актерское упражнение и мотает головой из стороны в сторону, будто готовится к съемкам в фильме, где по сюжету предусмотрены диковинные колдовские ритуалы.

– В последнее время обстановка в редакции несколько напряженная, – сообщает Тео. – А точнее, с тех пор, как у вас с РТ на мальчишнике возникло… маленькое недопонимание.

– Ну да, – произношу я.

– А когда ты закрыл сайт, – продолжает Тео, – снижению напряженности это не способствовало.

– Ты видел, что он понаписал на главной странице?

Тео кивает:

– Согласен, РТ повел себя не слишком умно. Но когда понял, что сайт закрыт и снова его открыть не получается, немножко вспылил.

– Что значит – «немножко вспылил»?

– Ну… – мнется Тео. – Разбил компьютер.

– То есть единственный нормально работающий компьютер в редакции? – спрашиваю я.

Раньше у нас было три нормальных ноутбука. Один из них я забрал, когда съехал. Заменять его не стали. Второй РТ поставил у себя в комнате, но ежедневные прогулки по порносайтам не прошли даром. Как часто происходит в таких случаях, РТ подцепил вирус, который атаковал веб-камеру и разослал видео, на котором хозяин ноутбука занимается самоудовлетворением, двум тысячам ни о чем не подозревающих жителей России. Таким образом, для работы остался всего один ноутбук.

– Да, – вздыхает Тео. – РТ схватил его и швырнул о стену.

– Надеюсь, стена не пострадала? – интересуюсь я.

Когда въехали в дом на Голден-авеню, залог вносить не стали. Еще не хватало, чтобы владелец здания каждый месяц таскал меня по судам, требуя оплатить нанесенный РТ ущерб.

– Осталась маленькая вмятинка, – признается Тео. – Если на этом месте повесить картину, никто не заметит.

Ничего не скажешь, приятная новость. Теперь вдобавок к прочим проблемам придется беспокоиться, как бы РТ до августа не разнес здание.

– Он попробовал снова включить компьютер, а когда убедился, что тот не работает, спустился в подвал, нашел какой-то ржавый металлический прут и разбил ноутбук на самые мелкие кусочки, на какие только смог. Потом сложил их все в коробку и сказал, что отправит тебе по почте.

Интересно, думаю я. Может, сообщить о подозрительной посылке в правоохранительные органы? Тогда РТ задержат по подозрению в терроризме. Между прочим, это для его же блага, а то как бы не замерз в багажном отсеке самолета, куда проберется, чтобы последовать за мной в Париж.

– Поразительно, – бормочу я. Хотя сам нисколько не удивлен.

– Шевонн сказала ему, чтобы перестал валять дурака, – продолжает Тео. – И тут РТ совсем взбесился.

Да-да. Хотя до этого был совершенно спокоен.

– И в чем же это выражалось?

Тео вздыхает:

– Опять схватился за прут и со всего размаху стукнул по одному из ее чучел. Тому, что в летчицких очках и спортивных штанах.

– Это Жан-Клод Как Дам.

– Да. Кажется, так его звали, – кивает Тео.

– А потом что?

– Можешь себе представить, – произносит Тео. – Теперь уже взбесилась Шевонн. Заявила, что это была последняя капля. Собрала вещи в чемодан и тут же уехала. Сказала, через день-два вернется за оставшимися чучелами, а если с ее бедными зверушками за это время что-то случится, с виновным она сделает то же самое, только в десятикратном размере.

– То есть свадьбе не бывать?

– Похоже на то, – пожимает плечами Тео. – Шевонн объявила, что уезжает в Корею преподавать английский, или что-то вроде того. Думаю, затруднительно будет провести церемонию бракосочетания, когда невеста находится в пятнадцати тысячах миль от жениха.

– А Костас в этом балагане участвовал?

– Нет. Он уже несколько дней как съехал, – сообщает Тео.

– Да ты что! Куда? – удивляюсь я.

– Подробностей пока не знаем, – отвечает Тео, – но теперь он живет с женщиной. Единственное, что рассказал Костас, – ей за семьдесят, вдова. Была замужем за бизнесменом, заработавшим баснословное состояние на кол-центрах в республике Филиппины, но в прошлом году супруг скончался от сердечного приступа.

– Значит, с гениальным приложением для айфонов ничего не вышло и теперь Костас решил попробовать себя в роли жиголо?

– Наверное, – кивает Тео. – Костас ведь ничего не умеет, кроме как быть богатым. Впрочем, для человека, выросшего в семействе Ксенопулос, это вполне естественно.

Тут актеров вызывают на съемочную площадку, и разговор приходится прервать. Первый дубль испортил Тео – забыл ойкнуть и всю сцену улыбался во весь рот. Второй дубль тоже пришлось переснимать из-за него. На этот раз Тео отреагировал даже слишком бурно и с пронзительным визгом, от которого заложило уши у всех присутствующих, бросился заслонять собой девочку-подростка с рюкзаком на спине, отчего школьница испугалась по-настоящему. Следующие два дубля прошли более гладко, но Тео каждый раз вздрагивал либо слишком рано, до появления вооруженного мужчины, либо слишком поздно, когда того уже успевали скрутить. Перед съемкой пятого дубля Жирол поставил Тео в хвост очереди, где его было почти не видно, и дело сразу пошло на лад. Наконец Жирол остался доволен сценой. Рабочие тут же кинулись переставлять осветительные приборы и двигать стены, готовя декорации к съемкам следующего эпизода. Тео с унылым видом подошел ко мне.

– Жуть, да и только! Едва со стыда не сгорел! – качает головой он. – Нет, не по мне это дело.

– А ты чего ждал? – пожимаю плечами я. – Первый блин всегда комом. Да, вряд ли эту сцену будут демонстрировать в качестве твоей лучшей на следующей це ремонии вручения Оскара, но главное, что ты все-таки справился. Вспомни Харрисона Форда. В своем первом фильме играл крошечную рольку посыльного, а когда эпизод сняли, режиссер заявил, что кинозвезда из него не получится. Ты же смелый парень – не побоялся осуществить свою мечту. Если честно, я тобой восхищаюсь.

– Очень мило с твоей стороны, – смущенно произносит Тео. – Но для актерства, видно, нужны железные нервы. Вообще-то со следующего месяца меня готовы взять на прежнее место в «Фирмстрах». Пока временно, но сейчас всех на таких условиях нанимают.

– Ну что ж, по крайней мере, ты попытался, – пожимаю плечами я. – Когда выйдет фильм, сможешь хвастаться, что там снимался. Потом детям эту сцену показывать будешь – конечно, когда перерастут возрастное ограничение.

– А ты еще до премьеры уедешь, – вздыхает Тео. – Кстати, когда улетаешь в Париж?

– В конце лета.

– А остальным когда собирался сказать? – интересуется Тео.

– Дожидался удобного момента, – отвечаю я. – Но за весь год ни одного не представилось.

– Погоди, ты ведь пропустишь десятилетний юбилей киноклуба! – восклицает Тео. – Мы собирались устроить праздник!

– Да, – киваю я. – Пропущу. Но судя по тому, что получилось в прошлый раз, когда попытались устроить праздник, наша компания в этом деле не мастера. Таким, как мы, страховку по гарантии завершения никто не выплатит.

– Какую страховку? – спрашивает Тео.

– Гарантии завершения. Ее приобретают, когда снимают фильмы – на случай, если что-то произойдет с исполнителем главной роли или в месте съемок произойдет стихийное бедствие, – поясняю я. – Кстати, странно слышать такой вопрос от тебя! Страхование – это же по твоей части. Думал, ты про это дело все знаешь.

– Я работаю в другой сфере, – качает головой Тео. – В основном занимаюсь сельскохозяйственными угодьями.

– Звучит увлекательно.

Тео улыбается:

– В эпизодах сниматься, конечно, веселее, зато актуариям зарплату платят регулярно.

– Тоже верно. Из редакции тебе ведь все равно придется съезжать. А мы с РТ теперь не то что в одном здании – на одном континенте находиться не сможем.

– Вы с ним в последнее время не виделись? – спрашивает Тео.

– В смысле, после драки? – вскидываю брови я. – Шутишь, что ли? Хотя, может быть, РТ всю неделю прячется у меня в шкафу с ножом, готовясь застать меня врасплох и напасть. Но вообще-то мы с ним сейчас не общаемся. А что, РТ нет в редакции?

Тео кивает:

– Ушел пару дней назад, и с тех пор ни слуху ни духу. Сначала решили: пусть идет. Все-таки человека невеста бросила. Думали, напьется с горя и вернется. Но пока не приходил…

– «Решили»? – переспрашиваю я. – «Думали»? Во множественном числе?

– Ну да, – торопливо отвечает Тео. – Я все рассказал Дориан. Хотелось с кем-нибудь обсудить, вот и подумал: почему бы не с женой?

– А звонить пробовали? – спрашиваю я.

Тео качает головой:

– Не отвечает. Я ему и эсэмэски отправлял, и на электронную почту писал, но толку никакого.

Черт возьми, думаю я. Куда мог отправиться разозленный и обездоленный РТ? Родители его около четырех лет назад переехали в Санкт-Петербург, штат Флорида. Чтобы добраться туда, нужно как минимум приобрести билет на самолет, а РТ такими средствами не располагает.

– Может, он у Ленни? – предполагаю я. – Или у Гейба?

– Нет, они его тоже не видели, – качает головой Тео. – Вчера за остальными вещами приходила Шевонн. Спрашивал у нее, но она сказала, что не знает, где он, и знать не желает. Вот и подумал – надо обратиться к тебе. Ты с ним все-таки дольше всех знаком.

– Насколько знаю, других друзей или родственников у РТ в Торонто нет, – задумчиво произношу я.

– Что же тогда делать? – Тео понижает голос. – Может, пора в полицию обращаться? Пусть его профессионалы ищут.

Что за горькая ирония! Обычно человек, заявляющий в полицию о пропаже другого человека, хочет его найти. У меня же ситуация обратная, хотя от всей души надеюсь, что РТ не угодил ни в какую передрягу.

– Давай подождем до завтрашнего утра, – предлагаю я. – Если к тому времени не объявится, ничего не поделаешь – пойдем в участок.

– Ты ведь не думаешь, что… – начинает было Тео, но тут же смущенно умолкает. Видимо, не желает, чтобы ему напоминали про его собственные приключения на виадуке Блур.

– Нет, – решительно качаю головой я. – Ты же знаешь РТ, ему непременно подавай публику. Тогда нашего друга обязательно показали бы в новостях. Впрочем, уединяться ему все равно негде, даже у себя в квартире. Ты ведь пока еще не съехал. Да не волнуйся так. Уверен, что РТ жив, здоров, прекрасно себя чувствует и занимается любимым делом – доводит до белого каления кого-нибудь другого.

Тео снимает шляпу и принимается внимательно разглядывать поля.

– Да, ну и годик выдался.

Невольно смеюсь:

– Подписываюсь под каждым словом, дружище.

Тео оглядывается по сторонам:

– А Натали сегодня в съемках не участвует?

– Это что за вопросы? Ты ведь, кажется, снова решил заделаться примерным семьянином, или я что-то путаю? – продолжаю веселиться я.

Тео изображает оскорбленную гордость:

– Я просто так спросил! Из любопытства!

– Ну-ну, – качаю я головой. – Не забывай: в прошлый раз проблемы у тебя начались именно из-за любопытства. Уж очень тебе любопытно было узнать, как выглядят обнаженными другие женщины.

Тео, кажется, снова хочет возразить, но потом лишь устало машет рукой:

– Пожалуй, ты прав. Откровенно говоря, мне это до сих пор интересно.

– Тогда зачем к жене возвращаешься? – удивляюсь я. – Думал, вы оба несчастны в браке и ненавидите друг друга.

– Нет, – качает головой Тео, уставившись себе под ноги. – На самом деле проблема была в другом. Просто… Я женился рано, совсем мальчишкой. Во всех фильмах зрителей убеждают, что стоит вступить в брак, и все проблемы разрешатся – будешь жить долго и счастливо. Но оказалось, для многих из них, наоборот, только начинаются.

– Хочешь ругать кинематограф – делай это потише, – советую я, откусывая кусок ролла. – Не забывай, мы на съемочной площадке.

– Ты понял, о чем я, – отмахивается Тео. – Из нашей компании женился раньше всех, стал семейным человеком, а вы все оставались беззаботными холостяками, вели разгульную жизнь…

Чуть курицей не подавился.

– Какую-какую? Разгульную?! Извини, ты нас с кем-то путаешь.

– Ну… – смущенно мямлит Тео. – Вы же веселились… меняли женщин… отрывались на всю катушку…

– Меняли женщин? – удивленно вскидываю брови я. – За все студенческие годы ходил на свидания только с двумя девушками. Потом познакомился с Натали. Вот и все любовные победы за почти двенадцать лет. А что касается отрыва на всю катушку… Самое экстремальное, чем мы с РТ занимались, – издавали интернет-журнал в аварийном здании. Вряд ли нас с такими «подвигами» пригласят в телешоу.

– Да, но по сравнению с моей жизнью ваша казалась очень интересной и увлекательной, – отвечает Тео.

– Если так, то ничего удивительного, что ты едва с моста не сиганул, – бормочу я, но тут же спохватываюсь и хлопаю себя по лбу. – Вот я дерьмо! Прости, друг, угораздило же такое ляпнуть. Язык мне оторвать мало. Извини.

Тео смеется:

– Да ладно, все нормально. Конечно, бестактность ты сморозил жуткую, но я же понимаю, что не со зла – просто к слову пришлось. Бывает. Понимаешь, всегда думал, что буду заниматься чем-нибудь ярким, захватывающим. А вместо этого – одна сплошная рутина и серая повседневность. И так почти десять лет. А потом на чемпионате по фрисби познакомился с одной девушкой, а когда заметил, что она со мной заигрывает, глазам своим не поверил. Такая красавица – и флиртует со мной? Скоро Танесса стала отправлять мне эсэмэски. А потом еще и фотографии. Ни за что не догадаешься какие.

– Боюсь, что очень хорошо об этом догадываюсь.

– Это было настоящее приключение – опасное, волнующее! – продолжает Тео. – Как в детстве, когда находишь, где папа с мамой спрятали рождественские подарки. Или где папа спрятал журналы для взрослых.

– Надеюсь, это были разные места.

– Вот и подумал: раз проворачиваю такое за спиной у Дориан, и хоть бы что, значит, способен на большее, чем думаю! Хватит сомневаться в своих силах! Отныне буду делать все, что захочу, и ни на кого оглядываться не собираюсь! Стану актером, как мечтал еще мальчишкой! А то у меня самого в жизни никаких интересных новостей, только и остается, что новости по телику смотреть – экономический пузырь на рынке недвижимости, глобальное потепление, защита популяции пчел, лихорадка Эбола, уменьшение размеров компаний, и так далее, и тому подобное. А у меня в жизни одни мелочи и глупости.

– А теперь что по этому поводу думаешь?

– Понял, что просто заменил одни глупости на другие, – вздыхает Тео. – Но при этом потерял самое важное и дорогое – свою семью, жену и детей. У тебя пока детей нет. Появятся – поймешь, о чем я.

– Очень на это надеюсь.

– А глупостей везде хватает, – продолжает рассуждать Тео. – Если подумать, детей заводить – тоже глупость. Совершенно не понятно, почему мы их так любим. Орут, шумят, переворачивают дом вверх дном, денег и труда уходит прорва, а благодарности ноль. Казалось бы, заводить детей совершенно неблагоразумно. Но в этом-то вся и прелесть!

– Непривычно слышать такие мудрые слова от человека, одетого в костюм Мэра Максыра из рекламы «Макдоналдс».

Тео улыбается:

– Погоди, скоро сам узнаешь, о чем я.

– Скоро? И с кем я, по-твоему, должен это узнать? Не с Натали же. Извините, не могу рассмотреть ваше предложение, пока не предложите подходящую кандидатуру.

– А РТ намекал, что вы с Натали снова сошлись, – произносит Тео, искоса глядя на меня.

– РТ – и намекал? Не может быть. Наверное, ты имел в виду – сказал прямым текстом, – предполагаю я. – Вернее, не сказал, а написал в статье на главной странице сайта. А еще прибавил, что одновременно я изменяю ей с другой девушкой. Если этот козел все-таки объявится, можно пристроить его в таблоид «Новости мира». Правда, эта работа будет не слишком отличаться от его нынешней – тоже придется копаться во всякой грязи.

– Так сошлись вы с Натали или нет? – не сдается Тео.

– Ты что, полицейский? Если да, хоть предупредил бы по-дружески, а то я тебе уже кучу лишнего наболтал.

– Да ладно, не темни!

– Нет. Мы с Натали не встречаемся, – отвечаю я. – Вернее, встречались, но недолго. Очень скоро оба поняли, что серьезных отношений у нас все равно не получится. Так что, если хочешь с ней встретиться и преподать пару уроков по системе Станиславского – исключительно как коллега коллеге, – я в редакцию «Крика Вильгельма» с пистолетом врываться не собираюсь.

– Жалко, – произносит Тео. – В смысле, что вы расстались.

– Понимаешь, нам с Натали нравятся разные вещи, – объясняю я. – Она любит Лос-Анджелес, а я – города, где не бывает землетрясений и крупномасштабных конфликтов на расовой почве.

Между тем актеров массовки зовут для съемок второй сцены. Желаю Тео удачи и выскальзываю за дверь. Стоять в стороне и наблюдать, как снимают будто искаженную в кривом зеркале версию того, что я написал давным-давно, – занятие не из приятных, поэтому не собираюсь задерживаться на площадке дольше, чем требуется.

И вообще, у меня сегодня свидание.

Глава 25

Если героя собираются назначить на высокую должность в самом начале фильма, можете быть уверены: повышения он точно не получит. Замечали эту особенность? А еще, перед тем как повесить трубку в конце телефонного разговора, в кино никто не прощается. И когда главный герой мельком бросает взгляд на телевизор, там всегда показывают новостной сюжет о происшествии, имеющем прямое отношение к сюжету фильма. Подавляющее большинство главных злодеев погибают, упав с большой высоты, – хотя на самом деле подобные случаи достаточно редки. Еще у киногероев никогда не возникает проблем с парковкой. Или с тем, чтобы набрать нужную сумму мелочи для сдачи. А мошенники и грабители всегда гении, на один шаг опережающие всех остальных. Ошибку они могут допустить только на завершающем этапе коварного и хитроумного плана, но именно она и губит всю затею.

Однако стоит изучить любую криминальную хронику, как понимаешь, что грабители по большей части, наоборот, непроходимо тупы. Если ты умен, то без проблем найдешь гораздо более простой и безопасный способ заработать себе на жизнь. Зачем тратить столько лишнего труда на то, чтобы проникнуть в Лувр или найти способ переключать сигналы на всех светофорах Лос-Анджелеса, дабы машина инкассаторов остановилась точно там, где тебе нужно? Но нас эти мелочи обычно не смущают. Фильм, как и всякое другое художественное произведение, подчиняется своим правилам.

Когда снимаешь кино, можно дать фантазии полную волю и разгуляться, как душа пожелает. Но чего хороший фильм не должен делать, так это нарушать свои собственные законы. К примеру, всем известно, что Джеймс Бонд практически неуязвим. Агент 007 может вытворять самые невероятные вещи – прыгать с небоскребов, в одиночку одержать победу в рукопашной схватке с десятками и даже сотнями врагов, за две минуты соблазнить суперкрасотку, одновременно отстреливаясь от подосланных убийц… Но представьте, что, оказавшись загнанным в тупик, Джеймс Бонд вдруг подпрыгнет и взмоет в небо, как персонаж другого фильма – Супермен. Нет, такие фокусы со зрителем не пройдут. Одни начнут бросаться в киноэкран всем, что под руку подвернется, а другие просто покинут зал. Впрочем, навороченные и самые фантастические спецэффекты открыли перед киноиндустрией широкие возможности и дали фантазии киношников разгуляться вволю, а в погоне за зрелищностью недалеко до сюжетных ляпов и несуразностей. Например, все приходили в восторг от эффекта уклонения от пуль, впервые продемонстрированного в кульминации «Матрицы» в исполнении Киану Ривза и Хьюго Уивинга и с тех пор где только не использованного. Но подобные сцены обычно чересчур затянуты. Какой смысл, когда герои вместо нормальной схватки чуть ли не часами на все лады уклоняются от пуль? Впрочем, в кино для борьбы с врагами вообще применяются не самые быстрые и действенные, а самые красивые и зрелищные способы. Киношные поединки и битвы бывают очень эффектны, но зачастую смысла в них не больше, чем во взрывах с огненными шарами, которые постоянно и бесцельно гремят в фильмах серии «Трансформеры».

Такое чувство, что единственная задача крупных кинобюджетов – позаботиться о том, чтобы зрители не заметили, что на самом деле в фильме ничегошеньки не происходит. Опасности, которые угрожают герою, – надуманные и чисто условные. Каждый раз, когда на его жизнь покушается главный антагонист, сразу живо представляешь, как за спиной у злодея столпились сценаристы во главе с режиссером, готовые в нужный момент перехватить и отвести его руку. И вообще, в кино всегда знаешь, кто погибнет и когда. К примеру, подручные злодея – так называемые мелкие сошки. Это народ одноразовый. Приходят толпами, толпами же их и выкашивают. Персонажей, не задействованных в главной сюжетной линии, убивают в начале. Это, например, полицейские, служащие в одном участке с героем, или мелкие злодеи, которым отведено достаточно экранного времени, чтобы заслужить право на яркую отличительную особенность – привычку воровать чужие шоколадные батончики, легкий европейский акцент или брата/сестру-близнеца. Напарники и друзья протагониста погибают, когда пройдет не меньше двух третей фильма. Пасть они должны геройски – как правило, кого-нибудь спасая. Кстати, обычно это единственные персонажи фильма, которым позволяется шутить. Второстепенный злодей обладает некой странностью или другой своеобразной чертой, в качестве которой может выступать немота, увечье, полученное во время совершения очередного злодейства и поэтому не вызывающее сочувствия у зрителя, привычка убивать людей под классическую музыку, клеймо для скота, которое он всюду носит с собой, либо все вышеперечисленное сразу. Чтобы окончательно расправиться с второстепенным злодеем, требуется не меньше трех попыток. Главного же злодея, разумеется, оставляют на закуску – он погибает в кульминации, причем происходит это как можно более эффектно. Бедолагу сбрасывают с небоскреба, скармливают акулам, выталкивают из космического корабля или наносят по нему ракетный удар. Иногда незадачливого антагониста сначала выталкивают из космического корабля, а потом еще наносят ракетный удар – для верности.

А вот обнаженной натуре и сексу здесь не место. Зрителю могут мельком показать грудь или ягодицы, но и только. В подобных фильмах все делают вид, будто про инстинкт размножения отродясь не слыхивали, а когда между героем и героиней начинают проскакивать вполне определенные искры, камера тут же стыдливо нацеливается на камин, море или пролетающих над полем птиц. Впрочем, секс в фильмах вообще занятие опасное. Стоит предаться этому приятному времяпрепровождению, как шансы быть приконченным на месте возрастают в два раза – особенно в фильмах ужасов.

Однако в жизни все гораздо сложнее. Попробуй разберись, кто ты – герой или злодей. Вдобавок опасность может настигнуть кого и когда угодно – да еще и самая прозаическая, в виде свалившегося кирпича, лопнувшего сосуда, водителя, отвлекшегося на эсэмэску от любовницы, опасного вирусного заболевания или рака печени, поначалу принятого за несварение. А главное, ни к какому конкретному жанру жизнь отнести невозможно. Нравится нам это или нет, больше всего она похожа на независимое кино. Трудно предсказать, как дальше разовьются события. Четкое разделение на хороших и плохих отсутствует. Да и счастливая развязка вовсе не гарантирована. Может показаться, что звучит это все не очень-то оптимистично. Зато до чего приятно не соблюдать каноны жанра и располагать полной свободой действий! Ты вовсе не обязан везде и всегда играть роль главного героя. Или главного злодея в жизни РТ. Или мелкой одноразовой сошки в жизни Бенни. Или отвечающего за юмор лучшего друга в жизни Тео. Если захочу, могу просто быть собой и вести себя в зависимости от того, в каком настроении проснусь утром.

Что еще ужасно раздражает в кино, так это бесконечные продолжения – вторые, третьи и десятые части. Впрочем, за последнее время они претерпели сильные изменения. Первым официальным сиквелом в истории кинематографа можно считать картину «Падение нации», снятую в 1916 году в качестве продолжения опуса Д. У. Гриффита «Рождение нации» об американцах шотландского происхождения, вышедшего на экраны годом ранее. В былые времена для сиквелов придумывали новые названия, а приставлять к старым цифры 2, 3 и так далее начали только шестьдесят лет спустя. Самым величайшим сиквелом, снятым в ту эпоху, без сомнения, стал «Крестный отец – 2». По мере того как продолжений снималось все больше и больше, изменились и студийные требования к ним. Раньше успешным считался сиквел, собравший в прокате шестьдесят пять – семьдесят процентов от кассовых сборов первого фильма. Сейчас же продолжение, которому не удалось заработать больше предшественника, без разговоров записывают в категорию провалов. И вообще, слово «сиквел» теперь употребляют крайне редко. Нынешние продолжения принято звать перезапусками либо франшизами. А студия «Марвел» поступает еще проще – не придумывая ничего по сути нового, просто объединяет в одной картине множество героев из предыдущих фильмов. Как будут выкручиваться дальше – судить трудно. Перефразируя цитату Джима Моррисона, существует известное и неизвестное, а между ними дверь в кинозал, возле которой расположился человек, продающий билеты и бессовестно сдирающий двадцать пять баксов за крошечный стаканчик попкорна.

Продолжение продолжению рознь. Иногда получается «Крестный отец – 2», иногда – «Крестный отец – 3». Бывает, удается снять «Чужих», но случается, что выходит только «Чужой против Хищника». Зря пришел в кино или нет, поймешь, только когда погаснет свет и заработает проектор.

Когда писал рецензии для «Крика», пришлось высидеть столько откровенно бездарных фильмов, что при одном воспоминании передергивает. Плохие фильмы можно разделить на две категории – те, работая над которыми съемочная группа особо не старалась, и те, создатели которых честно стремились сделать хорошее кино, но где-то по пути свернули не на ту дорожку и по уши увязли в грязной зловонной жиже. Каждый год составлял список всего, что посмотрел, и проводил через него разделительную линию. Все, что снизу, условно относилось к разряду канализации мирового кинематографа. Когда в последний раз проводил такую ревизию, из ста двух фильмов в канализацию угодили всего сорок пять – сорок четыре. Учитывая все обстоятельства, соотношение неплохое. Даже несмотря на то, что все сто с лишним по сути оказались фильмами-однодневками, почти шестьдесят процентов из них нашлось за что похвалить и порекомендовать для просмотра другу.

Труднее всего писать рецензии не на киношедевры или кинопровалы, а на крепких, но ничем особо не примечательных середнячков. Что интересного можно сказать о таких фильмах, как «Идентификация Борна», «Немножко беременна» или «Хоббит»? Все это относительно безобидные картины для широкой аудитории, главная задача которых – понравиться публике. Создатели этих фильмов не стремятся снять что-то новаторское или заставить зрителя задуматься. Задача подобного кино – собрать побольше денег, пока на экраны не выйдет новый фильм в том же жанре и не переманит половину аудитории. Картины такого рода сняты хорошо и профессионально, однако, стоит выйти из кинотеатра, забываются почти сразу. Пересматривать их во второй, а тем более в третий раз вряд ли захочется.

Совсем другая история – фильмы выдающиеся. Иногда можно заранее предвидеть, что на экраны выходит киношедевр, но в основном появление выделяющейся из общего серого ряда картины – полная неожиданность. Нет ничего приятнее, чем случайно наткнуться на один из таких бриллиантов. Идя в кино на «Побег из Шоушенка», ничего особенного не ждал. То же самое касается «Трудностей перевода», «Фарго» и «Быть Джоном Малковичем». После всех этих фильмов понимаешь, что тебе посчастливилось посмотреть лучшую картину за весь год.

Понять, почему фильм плох, бывает гораздо труднее, чем определить, отчего он хорош. Бывают фильмы «ленивые» – примитивные, без фантазии, на разные лады перепевающие одну и ту же надоевшую песню. Сюжеты, на которые с лихвой хватило бы получаса, растягивают на кажущиеся бесконечными полтора. Это касается практически всех комедий, в которых снимаются Мэттью Макконахи или Адам Сэндлер. Есть фильмы, главная проблема в которых – недостаток профессионализма съемочной группы или слабая актерская игра (работы Эда Вуда и Томми Уисо). Некоторые картины сняты ради шутки или эпатажа, поэтому смотрибельными быть даже не стремились (примеры – Энди Уорхол, Джон Уотерс). А есть просто претенциозная ахинея (да-да, Катрин Брейя, это камешек в ваш огород).

Обычно стараюсь приберегать яд для фильмов, которые просто возмутительно, оскорбительно плохи. Под «возмутительными» я имею в виду не те картины, которые содержат сцены насилия, нецензурную брань или непристойные сцены. Нет, когда дело касается плохих фильмов, о которых я говорю, возмутителен тот факт, что их создатели держат зрителей за полных идиотов и считают, будто мы настолько непритязательны, что заманить нас можно на какую угодно халтуру.

Неудивительно, что многие из этих фильмов – продолжения или ремейки. Из всех картин, которым поставил на сайте «Крика Вильгельма» оценку ниже плинтуса, эти заслужили ее больше всего. Десятку любимых фильмов уже приводил – а теперь перечислю десять самых нелюбимых картин. Если сложить их все вместе, в итоге получится тысяча двести десять минут зря потраченного времени. А если прибавить сюда рекламу перед сеансами и трейлеры других фильмов, получится целый бездарно проведенный день.

Вот они, краткие описания этих картин.

1. «Бэтмен и Робин». Бесстыдная рекламная кампания, неумело замаскированная под художественный фильм. Бессмысленная, пустая картина с крайне слабым сюжетом и картонными персонажами. Кино настолько вопиюще нелепо, что напоминает пародию на само себя. Если бы главную роль сыграл Адам Уэст, никто не заметил бы разницы. Самая неудачная сцена – все от начальных до финальных титров. Единственное, с чем можно поздравить создателей картины, – им удалось переплюнуть «Возвращение помидоров-убийц». Благодаря им этот фильм больше не считают самым худшим в карьере Джорджа Клуни.

2. «Скорость-2: Контроль над круизом». Что крупнее автобуса? Правильно – круизный лайнер! Но есть одна проблема – большие корабли плавают медленно. Решение проблемы – а-а, и так сойдет! Зачем на борту круизного судна бензопила? Почему у героя Уиллема Дефо в сумке с клюшками для гольфа только одна разновидность – драйверы? Если перевести с иероглифов название этого фильма в японском прокате, оно звучит так: «Корабль, который долго не мог остановиться и медленно вполз в город, где с ним произошло множество предсказуемых и очень скучных злоключений». Даже Киану Ривзу хватило благоразумия отказаться от съемок в этом сиквеле. Даже Киану Ривзу!

3. «Горец-2: Оживление». Фильм настолько плох, что тех, кто его посмотрел, хочется назвать не зрителями, а жертвами. Видели первую часть? Нет? Ничего страшного, стесняться тут нечего! Аргентинские продюсеры, финансировавшие съемки продолжения, тоже не видели первый фильм, но это им не помешало.

4. «Звездные войны. Эпизод II: Атака клонов». Будучи и режиссером, и сценаристом, и продюсером одновременно, Джордж Лукас обладал неограниченной властью над своей трилогией, а как не уставал занудно напоминать Клифф Робертсон в «Человеке-пауке», «сила влечет за собой большую ответственность». Похоже, кроме ответственности, она влечет за собой размягчение мозга до состояния дерьма. Совершенно не понятно, зачем в фильме, собственно, понадобилась вынесенная в название армия клонов. И вообще, лучше бы они были овцами.

5. «Мертвец». Советую сэкономить десять баксов и развлечься каким-нибудь другим способом. Например, помочиться на провод под напряжением. Даже такое занятие окажется намного приятнее просмотра этого занудства с мистическим уклоном.

6. «Остров доктора Моро». Роль заглавного героя – толстого, лысого альбиноса, разъезжающего на чем-то, здорово смахивающем на папамобиль, – исполняет Марлон Брандо. Возможно, именно так актер проводил время в своей резиденции, но здесь он смотрится совершенно не к месту. По слухам, Вэл Килмер разозлился и устроил сцену, едва не сорвав съемки, а режиссера уволили всего через четыре дня. Если думаете, что при таких обстоятельствах картина вряд ли будет номинирована на премию как фильм года, поздравляем – вы капитан Очевидность.

7. «Темная сторона страсти». Видимо, первой жертвой главного злодея стал сценарист. Этот эротический триллер содержит самые причудливые ночные кошмары на тему фигурного катания в истории кино. А возможно, и единственные. Если желаете посмотреть, как Мег Райан изображает оргазм, выбирайте другой фильм.

8. «Знакомьтесь, Джо Блэк». Единственная положительная сторона этого фильма – он заканчивается. Хотя, учитывая, что идет картина сто семьдесят восемь минут, дождаться финальных титров очень и очень трудно. В конце концов зрители начинают совершенно неуместно желать, чтобы Ангел Смерти забрал главного героя как можно скорее.

9. «Таинственный лес». Кино с «неожиданным» финалом, предсказать который можно уже в самом начале, снятое режиссером, которого так и тянет добавить в список «тех, чье имя мы не называем». Особо продвинутые зрители увидят в сюжете сатиру на бушистскую Америку. Остальным захочется закидать режиссера волшебными камнями.

10. «Конго». После успеха «Парка Юрского периода» решение снять приключенческий фильм по мотивам романа Крайтона может показаться достойным одобрения. К сожалению, о самой картине этого не скажешь. Казалось бы, чего здесь только нет – лазеры, летающие глаза, горилла, общающаяся на языке жестов. Ну что могло пойти не так? Хотя извините – я только что сам ответил на свой вопрос.

Одна из точек зрения, которая объединяет нас с РТ, состоит в том, что стоит творческому человеку начать целенаправленно работать исключительно на коммерческий успех, на этом творчество заканчивается. Теперь любые плоды его труда – кино, музыка, скульптуры гигантских жуков – становятся просто продуктом. Как только человек начинает производить то, что, как ему кажется, аудитория хочет услышать или увидеть, забывая о том, что он действительно хочет сказать, можете быть уверены: ничего интересного и стоящего от него больше ждать не приходится. Все творчество сводится к рыночной торговле.

Читал и видел по телевизору множество интервью, в которых музыканты говорят что-то вроде: «Мы хотим, чтобы наша музыка дошла до как можно более широкой аудитории, и ничего предосудительного в этом не видим». А режиссеры в свою очередь заявляют: «Очень важно, чтобы этот фильм посмотрели даже жители самых захолустных штатов». На первый взгляд кажется, будто придраться не к чему. Подобные идеи вполне согласуются с нашим капиталистическим мышлением и желанием добиться успеха любой ценой. Люди, рассуждающие подобным образом, зарабатывают миллионы. Давать людям то, чего они хотят, в процессе гребя деньги лопатой! И волки сыты, и овцы целы.

Вот только – понимаю, что эти слова прозвучат напыщенно и снобистски, – о честном разговоре со зрителем или слушателем тогда не может быть и речи. Ты говоришь им, что занимаешься искусством, но с таким же успехом можешь производить зонтики. Ты просто поставляешь на рынок продукт, который будет пользоваться спросом у широкой целевой аудитории. Вот оно, тонкое, но существенное различие между творчеством и торговлей. Если говорить в общих чертах, именно в этом заключается разница между Стивеном Спилбергом и Ингмаром Бергманом.

Спилберг – самый коммерчески успешный режиссер Голливуда. Вернее, был таковым, пока его место не занял Джеймс Кэмерон со своими огромными сборами. В любом случае в качестве яркого примера Спилберг нам вполне подойдет. Он снял отличные, качественные блокбастеры, ставшие лидерами проката, – «Челюсти», «В поисках утраченного ковчега», «Близкие контакты третьей степени». Только не подумайте плохого – все это отличные, замечательные фильмы. В последнее время режиссер, правда, несколько сбавил обороты, слишком положившись на свою репутацию. Впрочем, подобное происходило со многими из великих, включая Хичкока. Однако Спилберга по-прежнему уважают, с ним по-прежнему считаются. Но чего он не делал никогда, так это не снимал фильмов, дающих зрителю представление о том, что он за человек и какой у него характер. Конечно, у Спилберга есть не только развлекательное, но и так называемое серьезное кино – «Список Шиндлера», «Империя солнца», обладающий снотворным эффектом «Линкольн»… Но все эти фильмы лишены яркой индивидуальности и авторского голоса. Все это – эпические истории о выдающихся личностях, полные взлетов и падений, сопровождаемых музыкой Джона Уильямса. Спилберг как никто понимает правила кинематографа, разбирается и в производстве, и в монтаже. Благодаря своим умениям режиссер каждый раз достигает великолепного эффекта. Но в творческом плане до Бергмана Спилбергу расти и расти.

Современные зрители если вообще слышали о Бергмане, то считают его всего лишь режиссером мрачных и унылых черно-белых драм об угрюмых шведах, которые стоят на берегу моря и слишком много болтают. Более опытным киноманам режиссер известен как темная половина дуэта Феллини/Бергман, оказывавшего большое влияние на творчество Вуди Аллена в середине карьеры. Если именно такой точки зрения вы и придерживаетесь, посмотрите «Персону». И «Седьмую печать». И «Земляничную поляну». И «Девичий источник». И «Фанни и Александра». Посмотрим, что вы тогда скажете.

Бергман – гений, и – уж поверьте – разбрасываться этим словом я не привык. А главное, режиссер занимался творчеством в прямом смысле этого слова. При жизни Бергмана кассовые сборы его картин были не слишком велики, да и Голливудом он совершенно не интересовался. Кстати, это отсутствие интереса было вполне взаимным. Когда Бергман скончался в возрасте восьмидесяти девяти лет, на церемонии вручения Оскара гораздо больше внимания уделили почившему через некоторое время после этого Джону Хьюзу, режиссеру подростковой комедии «Ох уж эта наука!». Однако в своих фильмах Бергман старательно и искренне пытался найти ответы на вопросы, интересующие всех без исключения, – о жизни, смерти, браке, родительской любви и множестве проблем, больших и маленьких, с которыми мы имеем дело каждый день.

Но такие фильмы не выпускают в прокат в пяти тысячах кинотеатров в первые же выходные.

Впрочем, тут все зависит от того, для чего люди вообще снимают фильмы. Если главная цель – разбогатеть и прославиться, тогда вперед и с песней. Снимайте одно за другим продолжения «Трансформеров», пока зрители не взвоют. Весь конфликт между искусством и коммерцией сводится к одному простому вопросу: говорить то, что хочешь сказать, или то, что хотят услышать? Сейчас проводится множество исследований рынка, и общественное мнение регулярно отслеживается в социальных сетях, поэтому недостатка в людях, утверждающих, будто знают, что именно нужно зрителю/читателю/слушателю, не ощущается.

Один из таких людей – Бенни Ельчин. Подавляющее большинство редакторов «Дамокла» тоже относятся к этой категории. На самом деле они, как и все остальные, представления не имеют, что именно может добиться успеха. Да, они пользуются популярностью сегодня, поэтому настоятельно советуют наводнить рынок еще чем-нибудь в том же роде. Однако в этом деле частенько происходят осечки. В конце семидесятых одна студия провела такое вот исследование рынка и заключила, что сейчас никому не интересен семейный фильм про одинокого мальчика, который подружился с инопланетянином. Вот такая незадача. По этой же причине бесперспективными объявляли такие фильмы, как «Шофер мисс Дейзи», «Звездные войны» и «Непрощенный». В любом жанре на один успешный фильм всегда приходятся тысячи неудач.

А ведь я почти позволил утянуть себя в это рыночное болото. Соглашался на то, что категорически не одобрял. Когда в книгу требовали внести искажавшие ее правки, сопротивлялся слишком слабо и вяло. Думал, что люди вроде Бенни разбираются в этом деле лучше меня.

Может, это, конечно, и правда, но больше под их дудку плясать не намерен. Пусть в моих книгах не будет ничего хорошего, но, по крайней мере, они останутся моими. Допускаю, что они глупы, наивны и не соответствуют ни одному из коммерческих идеалов, но это все, что у меня есть. Один из людей, которых я безмерно уважаю, – автор комиксов «Кельвин и Хоббс» Билл Уоттерсон. Вот уж кто отчаянно боролся против того, чтобы его героев превратили в бренды. Уоттерсону мы обязаны самыми забавными, трогательными и умными комиксами из всех, что вышли в печать. Несколько подписей в нужных местах сделали бы его миллионером, но Уоттерсон отклонял любые предложения такого рода. Все только пальцем у виска крутили. Даже Шульца коммерческое использование песика Снупи совершенно не смущало. Спрашивается, кем себя возомнил этот тип? Да никем – просто автором комикса, который считал, что миллионы игрушечных тигров, картинки на коробках для ланча и многочисленные мультики разрушат волшебство. И в этом он был прав.

Выбирая между Парижем и Нью-Йорком, я предпочел первый, чтобы хоть немного отдохнуть от навязчивой развлекательной индустрии. В Нью-Йорке бывал много раз. Стоит пройтись по тамошним улицам, как сразу начинаешь ощущать навязчивую потребность быть в струе, тренде и мейнстриме, что довольно утомительно. Вдобавок французская кухня намного лучше американской, и там у меня появится возможность усовершенствовать владение французским. А еще наконец-то смогу написать книгу, в которой все будет так, как хочу я, а не так, как – якобы – угодно массовому читателю. Разумеется, если стану издаваться за свой счет, новые опусы продаваться будут в разы хуже, чем моя первая книга, но меня это обстоятельство не смущает. Я, конечно, не Бергман, но и Майкла Бэя из себя делать тоже не позволю.

РТ, конечно, сказал бы, что я снова иду на компромиссы и продаюсь, но его неодобрение уж как-нибудь переживу.

Глава 26

Издательство «Хатоки» согласилось напечатать комиксы Робин. В честь такого праздничного события веду ее в «Соррентино». Сестра договорилась, чтобы нам отвели уютный столик на крыше. Раньше там располагался декоративный водопад. Смотрелось такое украшение очень красиво, но Кэти пришлось вести с ним неустанную борьбу с самого дня установки. Вода просачивалась из труб, заливала потолок и капала прямо на разделочные столы в кухне. После трех не увенчавшихся успехом попыток починить водопад сантехники выкачали всю воду, а камни завесили зелеными лианами.

– Ты не говорил, что твоя сестра беременна, – говорит Робин, когда усаживаемся за столик. – Какой у нее срок?

– Чуть больше шести месяцев, – отвечаю я.

Начиная с весны, после тревожных результатов ультразвука Кэти на всякий случай ходит на осмотры каждую неделю. Врачи говорят, что, возможно, ребенок появится на свет раньше срока и поэтому Кэти следует больше отдыхать и не раздражаться из-за пустяков. Доктора не подозревают, что самый верный способ заставить Кэти раздражаться из-за пустяков – учить ее жить. Кэти, как всегда, носится по всему ресторану, проверяя, все ли в порядке. Не успеваем сесть, как она сама, лично подлетает к нашему столику с бутылкой шампанского в ведерке со льдом.

– Брат сказал, издательство согласилось напечатать твою книгу! – объявляет Кэти, доставая из ведерка «Кристалл» 2006 года. – Шампанское за счет заведения!

– Ну уж нет! – возмущаюсь я. Испуганно округляю глаза при виде этикетки, но все же продолжаю: – Сегодня угощаю я.

– Расслабься, братец, – отмахивается Кэти. – Мне сейчас эту штуку все равно нельзя, а чем подавать ее продажным юристам с Бэй-стрит, лучше вообще вылить. Не хочется, чтобы хороший напиток пропадал. – Кэти кивает на столик в противоположном углу, где сидит компания мужчин в деловых костюмах. – Вечно заказывают самое дорогое пойло, какое есть в меню, а сами даже не допивают. Просто выпендриться хотят. Думают: раз есть деньги, значит, сразу стали сомелье высшего класса. А большинство «Шато д’Икем» от диетического «Спрайта» не отличат.

– А почему нет? – пожимаю плечами я. – Оформят это удовольствие как служебные расходы, и фирма все оплатит.

– Приятно знать, что деньги, которые эти компании зарабатывают в качестве всевозможных комиссий и процентов, расходуются на достойное, полезное дело, – замечает Робин, глядя на одного из юристов, который как раз пытается сбалансировать салатную вилку на кончике носа.

– Благородная гниль, – воспользовавшись подходящим к случаю винодельческим термином, вздыхает Кэти и медленно открывает бутылку так, чтобы пробка не выскочила резко, с громким хлопком. – Вот только слово «благородная» тут лишнее. – Кэти разливает шампанское по бокалам и протягивает нам, по пути не удержавшись и ненадолго поднеся один из них к носу. – Вот, малыш, понюхай, от чего мы с тобой отказываемся.

– Кэти, пожалуйста, присядь хоть ненадолго, – взмолился я. – Хватит себя мучить.

Сестра вручает мне бокал.

– Извини, братец. В пятницу вечером у нас специальные предложения – комплексные ужины. Наслаждайтесь шампанским. Официант скоро подойдет.

Остается только выразить неодобрение раздосадованным хмыканьем, на которое Кэти отвечает своей фирменной улыбкой, показывающей, что сейчас она оставит меня и мое мнение наедине, и тогда я смогу сделать с ним все, что захочу, – например, поместить в любую часть тела по моему выбору. Затем Кэти разворачивается и направляется обратно на кухню.

– Ей точно можно работать? – с сомнением уточняет Робин. – Судя по твоему тону, Кэти постельный режим соблюдать надо.

– Ну, таких рекомендаций врачи не давали, но…

Вкратце объясняю всю ситуацию, включая не только медицинскую сторону вопроса, но и позорное бегство Дэйва.

– Да, ну и история, – качает головой Робин. – Значит, муж как сбежал, так и пропал в неизвестном направлении?

– Почему же в неизвестном? – пожимаю плечами я. – Уехал снимать кино про парня, который ест сам себя. Кстати, если снова объявится, именно это его и заставлю сделать.

– Извини, что напомнила, – произносит Робин и подается вперед. – Прости еще раз, как ты сказал? Парень, который ест сам себя? Что за чушь?

– Да, – вздыхаю я. – Не за столом будет сказано. Давай не будем говорить об этом шедевре перед ужином. И во время ужина. И после… А еще лучше – давай вообще не будем про него говорить.

– Хорошо, – усмехается Робин. – Вот только невольно призадумалась: что в организме есть не очень нужного, что можно съесть без особого ущерба? Разве что ухо, но там же одни хрящи. Нет, глупая идея.

Пытаюсь выкинуть описанную ею картину из головы, но даже после глотка шампанского невольно представляю тарелку, на которой красуется тушеное ухо с рукколой.

– Может, грудь?.. Правда, этот вариант только для женщин подходит, – продолжает перебирать варианты Робин, задумчиво постукивая пальцем по подбородку.

– Смотрела спортивный матч, который вчера шел по телику? – отчаянно пытаюсь сменить тему. – Между двумя командами из разных городов? Я – нет, но говорят, игра была очень драматичная.

Робин смеется:

– Ладно-ладно, намек поняла. Молчу.

– Но думать не перестала?

– Честно? Нет.

– Знаю, чем тебя отвлечь. Расскажи поподробнее, как прошла встреча с представителями «Хатоки», – предлагаю я и поднимаю бокал. – Кстати, еще раз прими поздравления!

Чокаемся.

– Спасибо! – улыбается Робин. – До сих пор поверить не могу.

– Ну, не знаю. Я в твоих способностях с самого начала не сомневался, – отвечаю я. – И какие же у тебя теперь планы?

Прежде чем Робин успевает ответить, подходит официант и ставит на стол тарелку с легкими закусками, при виде которых сразу слюнки потекли. Оглядываюсь и вижу в дверях Кэти, улыбающуюся и показывающую мне два больших пальца. За этим последовал гораздо более неприличный жест, от описания которого позвольте воздержаться. Но в общих чертах смысл сводился к тому, что, по мнению Кэти, нам с Робин в самое ближайшее время следует перейти на новый уровень в отношениях.

– Ух ты! – восхищается Робин, глядя на закуски и отставляя в сторону бокал. – Выглядит аппетитно!

– Ну как, отпало желание питаться собственной грудью? – поддразниваю я, взяв с тарелки мини-брускетту с прошутто и анчоусами. Внимание, скрытая реклама: итальянских блюд вкуснее, чем готовит моя сестра, не пробовал нигде, включая Италию.

Робин хихикает:

– Желание питаться – да, а вот желание об этом думать…

– Ну вот, теперь и я об этом думаю.

– О чем? О моей груди? Или о своей?..

– Позволь воздержаться от ответа на этот вопрос.

– Вообще-то жира у тебя маловато, – замечает Робин. – Если что, быстро ноги протянешь.

– Ты тоже.

– За комплимент, конечно, спасибо, но не отказалась бы, если бы его у меня было поменьше.

– Ну почему все мои знакомые женщины, даже те, кто не толще швабры, думают, что они слишком полные? – в отчаянии качаю головой я. – А все Карл Лагерфельд виноват! Так и хочется поймать за лацканы роскошного пиджака и дать хорошенько в морду!

– Если после этого в «Вог» наконец появятся фотографии девочек покрупнее, возражать не стану, – отвечает Робин. – Ты ведь в кино разбираешься? Смотрел фильм «Маньчжурский кандидат»?

– Обе версии. Вторая была ошибкой.

– Ну пошло-поехало, – шутливо отмахивается Робин. – Вообще-то я просто хотела сказать, что половина народу похожа на главного героя этого фильма.

– Рэймонда Шоу, роль которого играл Лоуренс Харви.

– И как ты все это в голове держишь? Я, например, даже не помню, что вчера на обед ела.

– Я тоже не помню, – отвечаю я. – Но, пожалуйста, продолжай.

– Хорошо, – быстро соглашается Робин и отпивает глоток шампанского. – Рэймонду Шоу вбили в голову, что он должен убить президента, а нам, девчонкам, с детских лет внушают, будто мы слишком толстые. Потом от этих комплексов на тему полноты очень трудно отделаться.

– Так вот почему ты так горячо ухватилась за идею Дэйва!

– Вообще-то она нежизнеспособна. Для питания нужны новые калории, а не те, что уже и так в организме. Короче говоря, затея совершенно бессмысленная.

– Как и любые диеты, – просыпается во мне педагог.

– Ну да, толку от них мало, – соглашается Робин. – Бедра как терлись друг о друга, так и дальше будут тереться. И растяжки на заднице никуда не денутся.

– Ну, ты-то обо всех этих затруднениях знаешь только понаслышке, – галантно отвечаю я.

Робин улыбается:

– Кстати… Ты угощаешь меня таким дорогим и роскошным ужином, что в благодарность я просто обязана пригласить тебя к себе домой и устроить небольшое представление.

– Представление?.. – выдавливаю я, поперхнувшись шампанским. Пузырьки сразу ударили в нос.

– Ну да, – произносит Робин и с улыбкой прибавляет: – У меня дома есть настоящий кукольный театр. С куклами-перчатками и всеми делами. Гарантирую – будешь впечатлен.

Прочистив носовые пазухи, отвечаю:

– Спектакль в постановке самой Робин Земмлер? Интересно. С удовольствием посмотрю.

– Что-то мы сбились с темы. Не помнишь, о чем мы говорили?

– Честно? Понятия не имею. Кажется, ни о чем.

– А-а, ты спрашивал про «Хатоки»! Так вот, «Еву» собираются выпустить в четырех частях в черно-белом варианте, а потом – большое цветное издание одним томом.

В Японии есть один колорист, очень хороший специалист в своей области, и представители «Хатоки» хотят, чтобы я с ним поработала. Постоянно живет в Токио, но готов приехать в Нью-Йорк.

– Здорово! – восхищаюсь я. – Тебе тоже в Нью-Йорк ехать придется или можно будет работать дистанционно?

– Придется ехать, – отвечает Робин.

– Бывала когда-нибудь в Нью-Йорке? – спрашиваю я.

– Нет, – качает головой Робин. – Если честно, немножко нервничаю. Кстати, не подумай, что, если не прибавила к фразе «если честно», это значит, что про все остальное я вру. Боюсь, стоит выйти из автобуса, как меня в первые же тридцать секунд изнасилуют, ограбят и убьют.

– Ну так не езди на автобусе, и все дела, – советую я. – Возле автовокзала Порт-Аторити райончик и впрямь не слишком приятный. Когда был там в последний раз, какая-то женщина сняла трусы и принялась справлять малую нужду на тротуаре прямо возле автобуса с туристами. Уверен, ее они фотографировали активнее, чем Эмпайр-стейт-билдинг.

– Если хотел меня ободрить, то у тебя это не получилось.

– Да ты не волнуйся. Нью-Йорк – один из самых удобных городов для вновь прибывших. Заблудиться там практически невозможно. Как минимум две трети населения говорят на хорошем английском. Хотя подозреваю, с тех пор как на Таймс-сквер открыли новую закусочную сети фастфуда «Чик-Фил-Э», это число резко сократилось.

– Мне посоветовали одну квартиру в Челси, – продолжает Робин. – Знаешь этот район?

Киваю и тянусь за канапе с кальмаром.

– Немного. Кажется, на Двадцать третьей улице есть бар, совладельцем которого является Себастьян Юнгер. Пару лет назад встретил его на книжной ярмарке. Пьет, конечно, как лошадь, но пишет классно.

Робин улыбается:

– Выходит, ты знаком с человеком, который владеет баром неподалеку от того места, где я буду жить. Любопытно.

– Не сказал бы, что мы с ним хорошие знакомые, – отвечаю я, сосредоточенно жуя канапе. – Единственное, что нас объединило, – общая нежная любовь к некоторым сортам пива, но этого, увы, хватило лишь на один вечер. И вообще, кроме него, баром владеет еще куча народу.

– Итак, ты шапочно знаком с человеком, который владеет баром, располагающимся где-то в Челси. Учту. Какие еще будут полезные указания?

– Эй, а как же история про женщину, мочившуюся возле автовокзала? По-моему, полезнее не придумаешь!

Робин качает головой, потом берет с тарелки оливку и жареный перец.

– С тобой пообщаешься – и путеводитель «Нью-Йорк без прикрас» читать не надо.

– Когда улетаешь?

Робин откусывает кусок перца, жует и стонет от удовольствия:

– Объедение!

– У Кэти кулинарного таланта на десять поваров хватит, – с гордостью отвечаю я. – У нас это семейное. Правда, способности распределились неравномерно. Например, у меня кулинарного таланта как у десяти обычных человек. Вот такая генетика.

Доев перец, Робин сразу хватает второй.

– Отвечаю на твой вопрос: в Нью-Йорк отправляюсь в конце июля.

– Какое совпадение, – произношу я. – Как раз примерно в это время в Париж улетаю.

– Помню, – кивает Робин. – До чего же в неудачное время мы с тобой встретились!

– Это точно, – киваю я. – Более неудобного момента и представить трудно. Хотя барабанщик, на которого прямо во время концерта налетела стая ос, с нами бы не согласился. Надолго уезжаешь?

– Пока не знаю, – пожимает плечами Робин. – Смотря сколько времени уйдет на подготовку комикса к изданию. А ты в Париж надолго?

– Пока не знаю, – эхом повторяю я. – Смотря сколько времени уйдет на то, чтобы решить, что делать дальше.

– А если еще в самолете решишь, что тогда?

– Ты переоцениваешь мои способности.

– А вдруг так и не решишь?

– Теперь ты мои способности недооцениваешь.

Робин берется за ножку бокала и задумчиво смотрит, как пузырьки всплывают со дна на поверхность.

– Почему ты выбрал именно Францию? Почему Париж? Да, знаю, лет сто назад писатели со всего мира туда съезжались. Но что тебя туда манит сейчас? Не считая, конечно, того факта, что это Париж – если понимаешь, о чем я.

– Не знаю, – вздыхаю я. – Просто надоело в Торонто. У меня мама родом из Франции, и, по-моему, французских генов мне досталось больше, чем папиных шотландских. Слышала любимую тамошнюю шутку? «Кто сказал, что в Шотландии нет лета? В этом году было! Только я в тот день работал».

– По описанию похоже на Ванкувер.

– Да, только небоскребов меньше, а агрессивных стычек между футбольными фанатами больше.

– Серьезно?

– Вообще-то не знаю, – признаюсь я. – В Шотландии был всего один раз, и то в раннем детстве. Все две недели лил дождь, и понос, который на меня напал сразу же после приезда, длился примерно столько же.

– Очаровательно.

– Папа считал по-другому. Я его едва до припадка не довел. Стоило поехать куда-то на дядиной машине, как я каждые двадцать минут просил остановиться. Один раз ходили на бега, а туалет на ипподроме не работал. Пришлось потихоньку сбегать на конюшню, так после этого одну бедную лошадь дисквалифицировали из-за якобы проблем со здоровьем. До сих пор стыдно.

– А с Парижем у тебя, значит, неприятных воспоминаний не связано?

– Принимая решение, взвесил много разных факторов. Если не считать климата, местной кухни, искусства, архитектуры и вина, вопрос для меня решили волынки.

– Волынки?..

– Видишь ли, волынки и аккордеоны очень похожи друг на друга, – объясняю я. – Кстати, ты знала, что существует всемирный музыкальный заговор, задача которого – скрыть тот факт, что на самом деле существует всего одна-единственная полька, исполняемая под двумя тысячами разных названий? Вот почему их всегда играют только во время Октоберфеста, когда все присутствующие пьяны вдрызг. Никто не заметит, что между полькой «Выкатывай бочку» и полькой «Пивная бочка» нет ни малейшей разницы. То же самое касается волынок, на которых играют только на свадьбах и похоронах. Разумеется, это не случайно. В обоих случаях шотландцы напиваются так, что провести их – раз плюнуть.

– Ах вот оно что, – кивает Робин. – Кстати, слышала, что издательство «Дамокл» расторгло с тобой все договоренности. Неужели правда?

– Зависит, с какой стороны посмотреть на проблему, – уточняю я. – Пожалуй, решение было взаимным. Просто, как обычно бывает в таких случаях, никому не хочется, чтобы его бросили, – лучше это сделать самому. Последние восемь лет «Дамокл» стремился превратить меня в того, кем я не являюсь – и, откровенно говоря, являться не желаю. Еще немного, и они добились бы своего. Понял, что пора бежать.

– В каком смысле – в того, кем ты не являешься?

– В автора бестселлеров, – уточняю я. – В писателя, который, садясь за работу, только о том и думает, как понравиться максимальному количеству читателей. А это не по мне. Первая книга по чистой случайности продавалась успешно, и в издательстве захотели, чтобы теперь я стабильно выдавал опусы в том же роде. Но теперь мне хочется писать совсем другое. Отсюда и конфликты.

– Да, сложная ситуация, – качает головой Робин. – Между прочим, я ведь тоже автор. Может, что-нибудь посоветуешь с высоты собственного опыта?

– Думаю, у тебя все будет нормально. Главное, никому не позволяй искажать основной смысл твоего произведения. И не слушай тех, кто учит, какой в твоем произведении должен быть смысл.

– И что же ты теперь собираешься делать? Издаваться за свой счет?

– Наверное. Сначала напечатаю романы, которые забраковал «Дамокл», а там посмотрим.

– У тебя во Франции есть какие-нибудь знакомые?

– Да, родственники, но они живут не в Париже. Впрочем, мы с ними никогда тесно не общались. Так что можно считать, что во Франции у меня никого нет.

– Неужели совсем не страшно? – удивляется Робин. – В смысле, отправляться туда, где никого не знаешь?

– В последнее время мне эта перспектива кажется все более и более соблазнительной.

– Правда? И по друзьям скучать не будешь? Ни капельки? А как же твои товарищи по киноклубу?

Смеюсь:

– Как раз от них хочу отдохнуть в первую очередь. Думаю, разлука и расстояние пойдут нашим отношениям только на пользу.

– Ну ты смелый, – качает головой Робин. – А меня при мысли, что скоро придется ехать в огромный незнакомый город, сразу в дрожь бросает. С одной стороны, смогу перевести дух, ведь с бывшим мужем проблем по-прежнему хватает. Но с другой, Тим всегда держал меня в тонусе. Понимаешь, о чем я?

– Боюсь, не совсем.

– Просто вся моя жизнь долгое время крутилась вокруг него. И до свадьбы, и после. Наверное, после даже больше, чем до. А теперь впервые за несколько лет появилась возможность пожить для себя. Если честно, даже немножко побаиваюсь.

– Это нормальная реакция, – отвечаю я. – Главное, помни: это позитивное волнение.

– Да? И чем же позитивное отличается от негативного?

– Позитивное – это когда тебе представилось сразу много возможностей, и ты боишься ошибиться и выбрать не ту. А негативное – когда опасаешься, что на заднем сиденье твоей машины притаился человек с ножом.

– Ну спасибо, – хмыкает Робин. – Человек с ножом! Можно подумать, я до этого мало нервничала из-за криминальной обстановки в Нью-Йорке.

– Не волнуйся. И вообще, чтобы ездить за рулем на Манхэттене, надо быть мазохистом. Советую передвигаться на такси. А еще лучше – на метро. Главное – остерегайся выходить на улицу ночью. В это время свидетели Иеговы выходят на охоту, чтобы добыть свежего мяса для своего подземного бога-обезьяны.

– Мне показалось или ты рассказ Клайва Баркера пересказываешь?

– А ты думаешь, откуда он взял идею?

Тут подходит Кэти и разливает остатки шампанского по нашим бокалам.

– Ужин почти готов! – возвещает она. – А теперь пейте до дна. К тому, что я вам готовлю, это шампанское не подходит.

– А что ты готовишь, Кэти? – спрашиваю я.

– Сюрприз! – отвечает сестренка. – Сейчас налью в графин «Брунелло» десятилетней выдержки, так что расправляйтесь с шипучкой, и побыстрее.

– Закуски просто замечательные! – хвалит Робин.

– Спасибо, – с достоинством кивает Кэти. – Ну как, брат уже сделал предложение?

Робин округляет глаза:

– Э-э… нет…

– Расслабься! – вмешиваюсь я. – Кэти шутит. Вернее, пытается.

– Сто раз говорила, что он полный придурок, и скажите теперь, что это не правда, – произносит Кэти, глазами меча в меня молнии. – Улетает в Париж, а позвать тебя с собой даже в голову не пришло. Думаю, не надо объяснять, кому в нашем семействе достались все мозги.

Ох уж эти писатели. Возомнили, будто все знают. А у самого до колледжа даже девушки не было.

Робин смеется. Теперь приходит моя очередь пылать благородным гневом.

– Это правда? – спрашивает Робин.

– А то нет! – фыркает Кэти. – Как ее звали? Конни Киркпатрик? Она еще с тростью ходила.

Прокашливаюсь:

– Вообще-то не с тростью, а на костылях. Сломала лодыжку, когда бегала.

– Очаровательно, – произносит Кэти. – Воспользовался слабостью и беззащитностью бедной девушки. Но ты, Робин, на этот счет не волнуйся. Обычно он на женщин не кидается.

– Спасибо, Кэти, – вклиниваюсь я. – Это первый комплимент, который ты мне сделала за двадцать с лишним лет.

– Всегда пожалуйста, братец, – отвечает Кэти, ущипнув меня за щеку. – Только будь добр, окажи ответную услугу. Если все же поедешь во Францию искать себя, но так и не найдешь, помни о разнице во времени и не звони мне посреди ночи, чтобы пожаловаться, какого дурака ты свалял.

– Клянусь, любезная сестрица.

– Вот и отлично! А теперь извините. Пора обратно на кухню. И вот еще что – пожалуйста, не ставь на моем брате крест, – советует Кэти Робин перед тем, как уйти. – По первому впечатлению – олух олухом, но со временем к нему как-то привязываешься.

Ужин просто потрясающий. Когда пытаюсь проскользнуть через кухню и договориться с метрдотелем Реми, чтобы принес счет мне, Кэти приказывает двоим помощникам официанта задержать меня и препроводить под конвоем обратно за столик. Кроме того, Кэти предупреждает, что, если предприму еще одну попытку, на свидания мне больше ходить не понадобится.

После ужина садимся в такси и едем к Робин домой. Хотя уже почти одиннадцать, на улицах полно народу. Одни не спеша прогуливаются, другие удобно расположились на скамейках во дворах. К полудню температура сегодня достигла тридцати четырех градусов Цельсия, поэтому теперь все хотят от души насладиться прохладным вечером. В прошлом году лета почти не было, зато в этом погода решила компенсировать упущение в двойном размере. Даже после заката ощущаешь, как от тротуаров и стен исходит тепло.

– Замечательно посидели, – говорит Робин, когда останавливаемся перед ее домом.

– Да, – соглашаюсь я.

– Полагаю, учитывая все обстоятельства – ты скоро уезжаешь, я скоро уезжаю и, возможно, через несколько недель мы больше не увидимся, – я должна повести себя как ответственный и здравомыслящий взрослый человек. То есть поблагодарить тебя, сказать, как мне приятно было с тобой пообщаться, и подняться к себе в квартиру одной.

– Ты права, – произношу я. – Так будет правильнее всего.

– Но знаешь что? Сегодня что-то не хочется быть ни взрослой, ни ответственной, ни здравомыслящей. А правильно поступать тем более. – Робин наклоняется ко мне и целует в губы. – Поэтому… Хочешь подняться наверх со мной?

– Еще как!

– Кстати, – улыбается Робин. – Кажется, у меня до сих пор осталась трость, которую выдали в больнице, когда пару лет назад растянула коленное сухожилие. Если тебя возбуждают девушки с палочкой, могу найти.

– Спасибо, но что-то мне подсказывает, что сегодня мы обойдемся без трости.

Глава 27

– Сегодня исторический вечер, – возвещает Тео, поднимаясь с моего дивана и вскидывая банку с пивом. – Выпьем за последнее собрание киноклуба!

Остальные тоже встают и чокаются разномастными напитками. Сейчас вторые выходные июля, и вся компания собралась у меня в квартире, чтобы посидеть вместе в последний раз. Во Францию улетаю в конце месяца. Робин отбывает в Нью-Йорк уже в среду. Из-за всех этих бесконечных прощаний возникает ощущение, будто меня провожают не в Париж, а на электрический стул. Иногда и сам задумываюсь: что я, черт возьми, делаю и, главное, зачем? Готовясь к отъезду, ни на секунду не усомнился, что поступаю правильно. Конечно, до сих пор так считаю, но теперь к предвкушению прибавилось легкое беспокойство. Как будто прошел над цирковой ареной половину каната и только сейчас сообразил, что я вообще-то шпрехшталмейстер.

– Да ладно тебе, Тео. Сбавь пафос, – машу рукой я. – Вы, ребята, прекрасно сможете собираться и без меня.

Тео отпивает большой глоток пива. Дориан приняла блудного мужа обратно почти месяц назад, и, насколько могу судить, дела идут нормально. Хотя кто я такой, чтобы судить? Когда был убежден, что все у четы Ломан в порядке, Дориан выгнала Тео из дому.

– Это конечно, – соглашается Тео. – Вот только без вас с РТ будет уже не то. И вообще, с тех пор, как Дориан записалась в команду алтимат-фрисби и клуб любителей бега, так часто отлучаться из дому уже не получится.

С тех пор как Тео вернулся, жена старается активно участвовать во всех делах мужа и приобщиться к его увлечениям. Тео говорит, что такой совет ей дал семейный психолог. Может, это и правда, но я подозреваю, что Дориан просто не хочет спускать с Тео глаз. Вдруг опять запутается и по ошибке затащит в раздевалку девушку из команды, с которой не состоит в законном браке?

В августе вся семья отправляется в давно запланированную поездку в Диснейленд. Сначала Тео с Дориан собирались забронировать два отдельных номера, но вчера он с гордостью сообщил, что Дориан все же приняла решение в пользу одного двухместного. По-моему, игривое подмигивание тут было лишним.

Тео снова устроился на прежнюю работу, теперь на контрактной основе, но и актерство не совсем забросил. Отказавшись от тренировок по многоборью, теперь два дня в неделю ходит на репетиции в местный любительский театр. Тео исполняет роль Бориса Борисовича Симеонова-Пищика в постановке «Вишневого сада». Премьера должна состояться в октябре. Тео говорит, что в труппе его считают кем-то вроде звезды, потому что, кроме него, в кино больше никто не снимался.

– Но не можете же вы просто взять и закрыть киноклуб! – произношу я, переводя взгляд с одного из друзей на другого.

– Извини, друг, – пожимает плечами Ленни. – Я ведь тоже скоро уезжаю. И вообще, десять лет для любого общества срок изрядный.

В сентябре Ленни едет в Лос-Анджелес, чтобы попытать счастья там. В «Смеха ради» его так и не взяли, но опускать руки Ленни не стал. Нашлось несколько владельцев клубов, готовых предоставить ему возможность время от времени выступать на их сценах. Строго говоря, в Лос-Анджелес Ленни отправляется нелегально. Виза у него студенческая – по документам Ленни едет повышать квалификацию в Калифорнийском университете, и разрешения на работу у него нет. Тем не менее ради шанса пробиться Ленни готов рискнуть. Ни задержание, ни депортация его не пугают.

Костас, уже сейчас ночующий на диване у Ленни, останется присматривать за его квартирой, пока тот будет в Америке. С богатой старушкой, к сожалению, ничего не получилось. Не успел Костас опомниться, как понабежали ее родственники с адвокатами и прогнали незадачливого жиголо прежде, чем тот успел попользоваться хотя бы самым завалящим имуществом вдовы. После этого Костас пробует разные способы заработать. Когда его предложение снять о своей жизни реалити-шоу интереса ни у кого не вызвало, Костас попытался основать консалтинговую компанию, которая будет советовать владельцам предприятий среднего и крупного бизнеса, как развлекать престижных клиентов.

С одной стороны, знаний и опыта по этой части у Костаса было хоть отбавляй, зато отсутствовали помещение под офис и стартовый капитал. Не на что было даже открыть сайт или напечатать визитки. Чтобы скопить денег, Костас устроился на работу. Еще не забытый скандал из-за крупного мошенничества Ставроса означал, что на должности, где придется прямо или косвенно иметь дело с деньгами, Костасу рассчитывать не приходится. Поэтому пришлось соглашаться на то, что предлагают, и идти в мойщики посуды в сычуаньском ресторане на Спадина-авеню. Если хоть один из предъявленных Костасу гражданских исков будет выигран, зарплату его в ближайшие четыреста пятьдесят миллионов лет будут регулярно изымать в счет выплаты компенсации. Но за Костаса я не переживаю. Этот парень за пять минут отговорит израильтян и палестинцев от посягательств на спорные земли и построит там свой личный спа-салон.

– Костас будет по вас скучать! – объявляет он, открывая уже четвертую банку пива. Собрались мы всего двадцать минут назад. Теперь, когда Костас не может себе позволить гулять на свои деньги, активно пользуется любой возможностью оторваться за чужой счет. – Поехал бы с вами, да загранпаспорт отобрали.

– А давайте собираться каждые десять лет, – выдвигает предложение Гейб. – Как Билдербергский клуб. Только вместо политических конференций будем смотреть фильмы.

– По-моему, они немножко чаще собираются, – возражаю я.

– Да уж, – соглашается Ленни. – Но если и впрямь начнем встречаться раз в десять лет, пройдет по крайней мере пять встреч, прежде чем хоть одна из команд Торонто что-нибудь выиграет.

– Не напоминай, – уныло бормочет Гейб.

У него как у спортивного фаната год выдался не из легких. В прошедшем сезоне на всех крупных соревнованиях команды Торонто, будто сговорившись, занимали последние места. Единственный спортивный коллектив, которому удалось одержать победу, – команда по лакроссу, но Гейб состязания по этому виду спорта не смотрит. Терпеть не может их логотип – говорит, что напоминает рекламу дешевого пива. Примерно в восьмой раз за восемь лет Гейб объявил, что больше за свои любимые команды болеть не будет, но все мы знаем, что надолго его решимости не хватит. Попытается утешиться в объятиях онлайн-игр, но быстро одумается и вернется, не успеют поступить в свободную продажу сезонные абонементы. И тогда Гейб с радостью присоединится к другим страдающим неисправимым оптимизмом болельщикам. В этом году, с горящими свежим энтузиазмом глазами объявит Гейб, все будет по-другому. Правда-правда! В межсезонье команды успели хорошо подготовиться! И снова пошло-поехало.

– С РТ не разговаривал? – спрашивает меня Тео.

Качаю головой. Его таинственное исчезновение объяснилось быстро: оказалось, в попытке вернуть Шевонн РТ поехал на север, в коммуну ее семьи. Однако его усилия успехом не увенчались. С территории коммуны РТ с позором прогнал дядя Шевонн – тот самый, что изготовил чучела, с одним из которых наш друг так непочтительно обошелся. Насколько знаю, РТ по-прежнему живет в своей старой комнате над редакцией. Куда отправится в конце месяца, понятия не имею. Когда в последний раз говорил с хозяином здания, тот сообщил, что помещения уже сданы, и новые съемщики готовы въехать сразу же, как только истечет срок договора аренды. Любопытно, кто они такие. Об одном можно судить совершенно точно – разборчивостью эти люди не отличаются.

– Непривычно устраивать собрание киноклуба без РТ, – вздыхает Тео. – Он ведь стоял вместе с нами у истоков. Несправедливо, что на последней встрече его не будет.

– Дэвид Окслейд тоже, как ты выражаешься, стоял у истоков, – парирую я. – А если бы ему хватило наглости сюда явиться, вечер закончился бы так же, как мальчишник РТ.

– Когда вышел из паба и увидел, как вы, ребята, деретесь на асфальте, глазам своим не поверил! – качает головой Ленни. – В клубах на всякие свары насмотрелся, но это было нечто из ряда вон!

– Неужели перед отъездом даже не попытаетесь помириться? – спрашивает Гейб. – Вы же с детства друг друга знаете. С каких лет дружите? С пяти?

– Около того, – признаюсь я.

– И оба не поменялись, – хмыкает Тео.

– В каком-то смысле нет, – вынужден согласиться я.

До сих пор только и думал о том, что РТ совсем не изменился. Но разве сам я за эти годы переменился до неузнаваемости? У нас с РТ дело частенько доходило до ссор и споров, но я конфликтов не люблю, поэтому со временем выработалась привычка по возможности их избегать. Раньше казалось, что это самая разумная стратегия, но теперь понимаю, что позволять недовольству накапливаться вместо того, чтобы вовремя выпускать пар, – большая ошибка. РТ – как дефицит федерального бюджета. Чем дольше тянешь, тем труднее потом с ним разобраться.

– Ничего не поделаешь. Бывает, со временем жизнь разводит со старыми друзьями, – тоном философа произношу я.

– Разводит – это когда мирно и постепенно, – не соглашается Ленни. – А то, что было у вас, ребята, больше напоминало извержение вулкана горы Святой Елены.

– Пожалуй, сравнение подходящее, – киваю я. – Сначала годами нарастает напряжение, а потом – бабах! Помните старушку из фильма «Пик Данте»? Как ее звали? Забыл.

– Это которая прыгнула в реку с лавой? – уточняет Гейб.

– Она самая.

– Так себе фильм, – замечает Ленни. – Не помните, кто его выбрал?

– Кажется, мы его не в киноклубе смотрели, – робко произносит Тео.

– А вот и неправда! Это ты показывал «Пик Данте»! – наставляет на Тео обвиняющий перст Костас. – Ты тогда втрескался в Линду Хэмилтон!

– Точно! – оживляется Гейб. – И не отпирайся! Кто в тот раз демонстрировал сразу две части «Терминатора»?

– Как это – кто? Тео! – со смехом подхватываю я. – А после сцены секса в первом фильме сразу отправился за пивом и подозрительно долго не возвращался!

– Неправда! – краснеет, как помидор, Тео.

– Там есть момент, когда ее грудь на секунду выскальзывает из пальцев Майкла Бина, – вспоминает Гейб. – Должно быть, это его и добило.

– Неправда! Клевета! – возмущается Тео.

– Чтоб ты знал, Тео, – продолжаю я. – В сегодняшнем фильме груди Линды Хэмилтон не будет, но, если увидишь что-то, что покажется тебе не менее привлекательным, ванная – налево в конце коридора.

– Да ну вас! – не выдерживает и начинает хохотать Тео. – Компания придурков!

– Линда Хэмилтон – красивая женщина, – одобрительно замечает Костас, похлопывая Тео по плечу. – Вот только руки как у мужика.

– Ничего подобного! – снова вскидывается Тео.

– Вообще-то во втором фильме плечи у нее и вправду почти мужские, – задумчиво произносит Гейб. – Надеюсь, блудницы тебя простят за то, что изменяешь им с женщиной с мужскими плечами.

– Кажется, мы договаривались больше эту тему не поднимать, – ворчит Тео.

– Вернее, ты пытался с нами договориться, – парирует Ленни. – Но мы не согласились. Маленький, но важный нюанс.

Тео качает головой и отпивает еще один большой глоток пива.

– Я же говорил – придурки! Все до единого. Особенно ты, Ленни. Вот возьму и прямо сейчас позвоню в Службу иммиграции и натурализации США. Заложу тебя – будешь знать.

– Звони куда хочешь, – отмахивается Ленни. – У меня целый пакет фальшивых документов. Особенно поддельные американские права удались – от настоящих не отличишь. Захочу – в губернаторы Калифорнии баллотироваться смогу.

– Ну-ну! – фыркает Гейб.

Ленни достает кошелек и показывает лежащие в пластиковом кармашке водительские права. Все вместе собираемся вокруг и разглядываем «документ».

– И впрямь похожи на оригинал, – через некоторое время выношу вердикт я. – Только здесь написано, что тебя зовут Криштиану Роналду. Извини, конечно, Ленни, но человека, меньше похожего на португальца, чем ты, найти трудно. Не говоря уже про то, что ты не играешь за «Реал Мадрид».

– Ничего, в Лос-Анджелесе прокатит! – отвечает Ленни, застегивая кошелек. – Там все копы белые. А для белых все расы и национальности на одно лицо. Начнут сомневаться – подам в суд за дискриминацию. Заодно и разбогатею. Скажу, что мать у меня родом из Гонконга, а отец – с Азорских островов.

– И все-таки, – замечает Гейб, – мог бы выбрать не такое известное имя.

– Думаешь, в Калифорнии интересуются футболом? Я тебя умоляю! – фыркает Ленни. – Единственное, что смотрят местные жители, – сайентологические видео про развод Тома Круза. А еще иногда наблюдают, как пышнотелые домработницы из Никарагуа чистят их бассейны.

– Тебе виднее, Криштиану, – пожимает плечами Гейб. – С нетерпением жду, когда по американским каналам будут показывать репортаж про твой арест.

– Если остановят, просто покажи свой «Золотой мяч» ФИФА, и все, – советую я. – Сразу отстанут.

– Боюсь, в тюрьме мячи Ленни будут пользоваться повышенным вниманием, – замечает Тео. – Молодой азиат, да еще и звезда стенд-ап-комедии? Ну как тут устоять? То-то бандиты со скинхедами оторвутся!

– Ох уж эти порнозвезды! Послушайте, сколько цинизма! – с удрученным видом качает головой Ленни. – Не говоря уже о расизме и гомофобии.

Все смеются, включая Ленни, который, как и подобает настоящему профессионалу, никогда не смеется над собственными шутками.

– Какой фильм будешь показывать, приятель? – интересуется Ленни, когда все немного успокаиваются. – Только не подумай, что мы на тебя давим, но именно тебе выпала огромная честь устраивать последний кинопоказ. Пожалуйста, скажи, что это порнуха с Тео в главной роли! Хочется наконец увидеть нашу звезду в действии!

– Ну хватит уже, – уныло тянет Тео.

– Блудниц воспитывать будешь, – лишь отмахивается Гейб.

– Костасу эти шутки про блудниц не нравятся, – неодобрительно замечает наш друг. – Костас считает их неуважительными по отношению к религии.

– А сам занимался сексом в католической церкви! – осуждающе качает головой Тео. – Это Костас не считает неуважительным по отношению к религии?

– Да, был грех, – признается Костас. – В исповедальне. Зато на следующей же неделе пришел в эту же исповедальню, чтобы раскаяться в содеянном.

– Между прочим, ты даже не католик! – вставляет Ленни.

– Костас ко всем вероисповеданиям относится с одинаковым уважением, – пожимает плечами тот.

– И ко всем женщинам, которые их исповедуют, – бормочет себе под нос Гейб.

– Ну а все-таки, – настаивает Ленни. – Какой фильм будешь показывать?

До сих пор удивляюсь: думал, чтобы выбрать кино для последнего показа, придется как следует поломать голову, а оказалось, задача легче легкого.

– Забыли, что ли? По правилам киноклуба название фильма объявляется только после того, как все поедят, – говорю я.

Присутствующие отвечают разочарованными стонами и воплями протеста.

– Хватит тянуть кота за одно место! – возмущается Ленни. – К черту правила! Скажи сейчас!

– Ты сказал – после еды, – задумывается Гейб. – То есть еда как-то связана с темой фильма?

– Угадал, – киваю я.

Обычно готовлю угощение сам, но сегодня взял кое-что навынос во вьетнамском ресторане на Джон-стрит. Давно хотел попробовать тамошнюю стряпню, но никак не мог собраться. И тут наконец-то появился повод.

– Понятно, – тянет Ленни, сосредоточенно наморщив лоб. – Значит, смотреть будем что-то азиатское. Вы, белые, думаете, будто Азия – это страна, а не часть света. И с Африкой то же самое. Поэтому хоть я единственный из присутствующих принадлежу к монголоидной расе, но для меня вся Азия – это слишком общо.

– Может быть, «Взвод»? – выдвигает предположение Гейб.

– Нет, – отвечаю я.

– «Убить Билла»? – предлагает свой вариант Тео.

– При чем тут «Убить Билла»? – вскидывает брови Ленни. – В этом фильме никакой Азии нет!

Тео невольно смущается:

– Разве Черная мамба не ездила куда-то в Азию?

– «Куда-то в Азию»! Она ездила в Японию, – закатывает глаза Ленни. – Ну, что я говорил, расисты невежественные? Даже «Убить Билла» как следует не смотрели, и туда же!

– Разве Япония не в Азии? – теряется Тео.

– Расслабься, Ленни, – советую я. – Лучше запасись успокоительным перед поездкой в Лос-Анджелес, а то первая тамошняя пробка тебя доконает. Получится, как в фильме «С меня хватит!».

– Ладно, извините, – сменил гнев на милость Ленни. – Давайте дальше угадывать фильм. Знаю! «Убийство китайского букмекера»!

– Там действие происходит в Калифорнии, – возражаю я.

– Ну и кто после этого расист? – смеется Тео. – Предлагаешь по очереди перебирать все фильмы, в названиях которых упоминается что-нибудь азиатское? «Китайский квартал», «Большой переполох в маленьком Китае»…

– Ребята! Ребята! – не выдержав, вмешиваюсь я. – Позвольте прервать эту интеллигентную, просвещенную дискуссию и сделать объявление. На этом заседании киноклуба мы с вами будем смотреть «Апокалипсис сегодня»!

– А-а, теперь все понятно! – радуется Тео. – Помню, как мы ходили на этот фильм в кино. Эх, давненько это было…

– И то верно, – киваю я. – В тот вечер мы и решили основать киноклуб. Если помните, в следующем месяце наша организация отметила бы десятилетний юбилей.

– Какую версию собираешься показывать? – интересуется Ленни. – Расширенную или оригинальную?

– Не смог выбрать, – пожимаю плечами я. – Решил вынести этот вопрос на общее голосование.

– Костас за расширенную! – оживляется Костас. – Сцены на французской плантации – самые лучшие!

– Потому что там есть сиськи? – язвит Гейб.

– Да, сиськи там есть, – с достоинством отвечает Костас. – Но, кроме них, там еще есть важный исторический экскурс.

– Думаю, правильнее будет посмотреть расширенную версию, – поддерживает Тео. – Это ведь на нее мы десять лет назад ходили в кино.

– Верно, – соглашаюсь я.

– Тогда нас было пятеро, – вспоминает Тео. – Ты, я, РТ, Костас и Дэвид. А теперь из старой компании остались только ты и я. Эти ребята уже потом присоединились.

– Многие из тех, кто вступил в наши ряды за эти годы, покинули коллектив, – задумчиво произношу я. – Конечно, до Spinal Tap из фильма нам далеко: в этой группе в разное время играли тридцать семь музыкантов.

Одним из таких членов киноклуба, которых надолго не хватило, оказался мой однокурсник из университета Райерсона. Камал аль-Рамхи сходил на несколько первых собраний, однако в то время он был гораздо больше озабочен тем, чтобы любой ценой пробиться на телевидение. Горячо поддерживал на выборах кандидатов от консервативных партий, но не потому, что был во всем согласен с их политикой, а потому, что они располагали самыми большими бюджетами, а следовательно, и эфирным временем. После окончания университета Камал устроился на канал «Пенджаби ТВ», студия которого располагалась в Ньюмаркете. Там Камал читал прогнозы погоды и выступал помощником комментатора во время хоккейных матчей низшей лиги. Последнее, что слышал про Камала, – он основал собственную продюсерскую компанию и теперь специализируется на рекламе машин и политических роликах, призванных дискредитировать партию-конкурента. В одном из таких роликов утверждалось, будто один местный член парламента предлагает сократить сроки женщинам-заключенным, если те согласятся работать в расположенных возле военных баз борделях. К сожалению, на национальное телевидение ролик не попал – авторы забыли получить разрешение на использование песни группы Joy Division «Она потеряла контроль». Однако в Интернете ролик пользовался немалой популярностью.

Были и другие члены киноклуба, покинувшие наши ряды всего после нескольких встреч. Один парень уехал в Оранжвилл, чтобы участвовать в эстафете олимпийского огня. Другой оказался двоеженцем, живущим под вымышленным именем. Третий – представителем пирамиды «Амвэй», ищущим новых клиентов. Еще одного неприятного типа арестовали за хранение марихуаны и детской порнографии (не знаю, что из этого они искали, когда заодно наткнулись и на второе). Одно время с нами тусовался парень, разводивший на балконе своей квартиры фазанов (для тех, кому эта идея показалась интересной – от всей души не советую пробовать). Еще один запоминающийся бывший член киноклуба – преподаватель иностранных языков, научивший РТ говорить «пошел в жопу» на норвежском. К сожалению, лингвистическими познаниями РТ решил блеснуть, когда его остановил за превышение скорости единственный сотрудник дорожной полиции Торонто, понимающий по-норвежски. В результате на РТ повесили гораздо больше правонарушений, чем те, в которых он был действительно виновен. К счастью, все ложные обвинения с него потом сняли.

Никогда бы не встретился со всеми этими людьми, если бы не киноклуб. Правда, без некоторых из этих знакомств смог бы прекрасно обойтись, но сейчас речь не о том. Главное, что киноклуб оказал большое влияние на всех нас. Возможно, то же самое чувствуют музыканты, когда распадается группа, в которой они вместе играли долгие годы. Что и говорить, десять лет – это же целая треть моей жизни. Стоил ли киноклуб стольких усилий и времени? Стал бы я участвовать во всей этой затее, знай я заранее, во что она выльется?

Много раз задумывался на эту тему, особенно за последний год. Знаю, что смысла во всех этих «если б да кабы» немного, но все же любопытно. Больше всего смущает то, что мне нравится проводить время с этими ребятами, но среди них нет ни одного человека, общения с которым мне будет по-настоящему не хватать. Понимаю, что этим признанием выставляю себя бесчувственным козлом с мизантропическими наклонностями. Может, так оно и есть. Иногда чувствую себя воспитателем детского сада, вот только дети, вместо того чтобы взрослеть, продолжают взваливать на меня свои проблемы, которые я должен обязательно решить. Справедливости ради, это касается не всех. Самый трудный ребенок в группе – несомненно, РТ. А ведь с ним я познакомился еще задолго до открытия киноклуба.

Возможно, некоторых из этих ребят сегодня вечером вижу в последний раз. Сам не могу понять, что по этому поводу чувствую. Примерно такие же ощущения возникли, когда закрывал «Крик Вильгельма». Может, грусть и сожаление настигнут меня потом. Но надеюсь, что из-за скорого отъезда во Францию они не сумеют меня найти.

Глава 28

Робин не хочет, чтобы я провожал ее в аэропорт.

– Самолет вылетает в половине девятого утра, – объясняет она. – Значит, приехать надо будет в шесть тридцать. А встать и вовсе придется почти ночью – в половине пятого или около того. Перед тем как выехать, сто раз проверю, не забыла ли чего. Очень боюсь опоздать на самолет или не успеть на регистрацию. Путешествия для меня – большой стресс. Вся на нервах! Уж поверь, такой я тебе не понравлюсь.

Улетает Робин только завтра, а нервничать начала уже сегодня вечером. Ужинать отправляемся в ее любимое заведение, нечто среднее между французским бистро и индийским рестораном. Называется «Марсово поле Бомбея». Едва сев за столик и раскрыв меню, Робин чуть не расплакалась.

– Подумать только, в следующий раз я сюда приду нескоро! – вздыхает она, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

– Не расстраивайся! – утешаю я. – Должно быть, только на Шестой авеню таких ресторанов вагон и маленькая тележка!

– Наверное, карри перед полетом лучше не брать, – рассуждает Робин. – Иначе всю дорогу проведу в туалете. Извини за неаппетитные подробности.

– Стесняться тут нечего, – отмахиваюсь я. – Считаю, что в самолетах в каждое кресло должен быть встроен унитаз. А чтобы никто не смущался, пусть повесят какую-нибудь занавеску, которую в случае надобности можно будет задергивать. Все удобнее, чем когда у тебя по ногам возят тележку с напитками.

– Сегодня заснуть не смогу, – вздыхает Робин. – Приняла бы снотворное, но боюсь не услышать будильника и проспать.

– Ну, если все равно спать не собираешься…

– Обломись, Казанова.

– Просто подумал, что это хороший способ расслабиться.

Робин улыбается:

– Кому – мне или тебе?

Обвожу взглядом ресторан.

– Только посмотри на того парня с прямым пробором, – шепчу я, кивая на мужчину с женщиной в другом конце зала, к которым только что подошел официант. – Зачем вообще делать такую прическу? Если кому-то кажется, что так можно скинуть возраст, то единственное, что она скидывает, – пятьдесят баллов с показателя IQ. Так же как южный акцент. Или футболка с группой Nickelblack.

– Не пытайся сменить тему, – прищуривается Робин.

– Извини, – отвечаю я. – Если хочешь, можем продолжить разговор о встроенных унитазах в креслах самолетов. Как думаешь, на сколько сразу вырастут цены на билеты? Но в любом случае вместо прибылей авиакомпании ждут убытки – кто захочет лететь рядом с человеком, у которого в сиденье тоже встроен унитаз? Особенно если твоим соседом окажется кто-то вроде вон того здоровенного волосатого мужика в майке. Такое чувство, будто перед походом в ресторан он все свои волосы завил в салоне красоты. Не хотелось бы сидеть рядом с этим типом на толчке. Откровенно говоря, в его компании и есть-то не слишком приятно, не говоря уже о завершительной стадии пищеварительного процесса.

Робин берет меня за подбородок и разворачивает к себе:

– Пожалуйста, прекрати пялиться на здоровенных волосатых мужиков в моем присутствии.

– Извини.

Робин вздыхает:

– Помню, мы договорились не брать на себя никаких обязательств и просто приятно провести вместе время, но передать не могу, до чего завтра не хочется улетать!

– Мне тоже не хочется, чтобы ты улетала так скоро, – отвечаю я, взяв ее за руку. – Но ничего не поделаешь. Это твоя карьера, твоя мечта. Останешься – потом всю жизнь жалеть будешь. Ты ведь так старалась, затратила столько труда…

– Ну-ну. Какую еще банальность придумаешь? – качает головой Робин. – Скажешь, что по сравнению с войнами, пожарами и стихийными бедствиями наши проблемы – пустяк?

Улыбаюсь:

– Мы всегда можем встретиться на Фестивале комиксов.

Трудно сказать, чего Робин хочется больше – дать мне по морде или поцеловать. Скорее всего, и то и другое одновременно.

– Ну да, конечно, – произносит она. – Ты в Париже, я на Фестивале комиксов. Совсем не одно и то же.

– Вряд ли в Париже встречу столько народу в костюмах имперских штурмовиков. Впрочем, пока не поживу там некоторое время, судить не берусь.

– Может, все-таки сумею уговорить тебя перебраться вместо Парижа в Нью-Йорк? – Но прежде чем успеваю ответить, Робин поспешно выпаливает: – Извини. Не имею права выставлять такие требования. Мы ведь друг друга почти не знаем. Черт возьми! Угораздило же так не вовремя встретить хорошего парня!

– А меня – встретить хорошую девушку. Это называется – судьба разводит, – вздыхаю я.

– А может, ну ее, судьбу? – произносит Робин и тут же разражается смехом. – Поверить не могу, что только что это сказала.

– Послушай, – говорю я. – Это в наших же интересах. Тебе надо работать над книгой, мне надо работать над книгой. Сейчас для нас обоих важно сосредоточиться на деле. Мы же будем только мешать друг другу.

– Прежде чем продолжишь, хочу уточнить один момент, – перебивает Робин. – Скажи честно: дело во мне? На самом деле дождаться не можешь, когда чокнутая девица наконец свалит, просто признаться стесняешься?

– Нет, нет, – торопливо возражаю я. – Конечно же дело не в тебе. Я бы очень хотел, чтобы ты осталась, но… ты должна отправиться в Нью-Йорк. Реализоваться как творческая личность. Показать, кто ты такая и на что способна. Это очень редкий и замечательный шанс, упускать его нельзя ни в коем случае. А таких шансов, как тот, который сидит напротив тебя за столиком, пруд пруди.

– Вообще-то этот шанс мне тоже очень нравится, – произносит Робин, сжимая мою руку. – И я буду по нему скучать.

– Он по тебе тоже.

– Впрочем, по какому поводу такая драма? Я ведь не насовсем в Нью-Йорк уезжаю! – пытается улыбнуться Робин. – Всего-то на четыре месяца. Максимум – на полгода! А ты будешь приезжать ко мне в гости, правда?

– Ну конечно!

– К Рождеству точно освобожусь, – продолжает Робин. – Что скажешь, если на праздники посещу продуваемый всеми сквозняками чердак, где ты будешь писать свои непризнанные шедевры?

– Если не слягу с чахоткой, милости прошу.

– Сама удивляюсь, какая вдруг стала порывистая, – замечает Робин. – Вообще-то легкость на подъем – это не про меня. Сам видишь, как дергаюсь, когда надо куда-то ехать.

– А тут еще эти рентгеновские сканеры для досмотра людей, – качаю головой я. – Только представь, на что тамошние сотрудники насмотрятся за смену.

– Если хочешь меня подбодрить, то попытка неудачная.

– Извини. Это я себя подбадриваю.

Скоро подают наш заказ. Робин осилила всего полтарелки. Я тоже. Прямо напротив меня волосатый тип в майке жадно поглощал целую гору риса и ягнятины, и несмотря на то, что делал он это с огромным удовольствием, его застольные манеры мгновенно отбивали аппетит у всех остальных едоков. Решив не заказывать десерт, выходим на улицу. Взмахиваю рукой и останавливаю такси.

– А ты что, со мной не поедешь? – спрашивает Робин, открывая дверцу.

– Тебе надо как следует выспаться, – говорю я. – Завтра трудный день.

Робин хмурится:

– Слушай, почему у меня такое чувство, будто я больше тебя не увижу?

– Ну что ты, обязательно увидишь, – отвечаю я и целую ее. – Причем раньше, чем ты думаешь.

Несмотря на мой уверенный тон, Робин явно отнеслась к этому обещанию скептически. Однако, когда на следующее утро вышла из дому и увидела возле подъезда ожидающий ее лимузин, сразу перестала сомневаться в моей правдивости. А чтобы сюрприз удался наверняка, попросил шофера позвонить Робин на мобильный и сказать, что приехало такси. Робин действительно заказала такси, но я дал водителю двадцать баксов и велел уматывать.

– Это что, за мной? – потрясенно округляет глаза Робин.

– Карета подана, мэм, – отвечаю я, галантно распахивая заднюю дверцу, пока шофер укладывает ее чемоданы в багажник.

– Но… но…

– Никаких но, – прерываю я. – Садись скорее. Ты же не хочешь опоздать?

Некоторое время Робин лишь с ошеломленным видом глядит на меня, потом подбегает и бросается в мои объятия.

– То-то я голову ломала, почему ты вчера так странно себя вел! Вот уж не думала, что ты устроишь мне такие грандиозные проводы!

– Второй лимузин будет ждать тебя возле аэропорта Ла-Гуардиа, – сообщаю я. – Шофер будет встречать тебя в терминале. Ты узнаешь его по табличке с твоим именем. Так что такси брать не придется. Не хотел, чтобы ты нервничала из-за того, как будешь добираться от аэропорта до города.

– Такого для меня еще никто не делал, – произносит Робин, когда усаживаемся в машину. – Между прочим, я в первый раз в салоне лимузина!

– Я тоже, – признаюсь я. – Конечно, не считая того случая, когда пытался перепрыгнуть через лимузин на мопеде, но провалился внутрь через люк в крыше.

– Да ладно! Врешь.

– Честное слово! Вот только приземлился неудачно. Из-за полученных травм сейчас я больше машина, чем человек. Злая, исковерканная машина, – перефразируя цитату из «Возвращения джедая», с пафосом произношу я.

– Ух ты! – между тем восхищается Робин, оглядываясь по сторонам. – Тут и телевизор есть, и бар!

– А еще джакузи, – прибавляю я. – В багажнике. Надеюсь, твои чемоданы водонепроницаемые?

– Ну тебя! – отмахивается Робин.

– И вот еще что, – говорю я, доставая из кармана сложенный листок бумаги и протягивая ей. – Вот, поменял твой билет.

– Что? – Робин разворачивает листок, и ее брови взлетают так высоко, что скрываются под челкой. – Теперь я лечу бизнес-классом?!

– Теперь не придется весь полет просидеть бок о бок с типом вроде того, рядом с которым мы вчера ужинали, – пожимаю плечами я. – Как-то раз летел с таким соседом в Чикаго. Он взял на борт свою колбасу. Думаю, больше ничего прибавлять не надо.

– Знаю одного парня, сидеть рядом с которым гораздо приятней, – произносит Робин и целует меня. – Как же я его люблю! И хотя сегодня он не полетит в Нью-Йорк вместе со мной…

– Вообще-то…

Когда вынимаю из кармана еще один сложенный листок, Робин застывает с открытым ртом. Она так резко выхватывает билет на самолет из моей руки, что едва не разрывает его пополам.

– Не может быть!

– Погоди радоваться. Между прочим, чтобы было чем перекусить в полете, прихватил с собой колбасу, – улыбаюсь я. – В самолетах очень плохо кормят, даже в бизнес-клас…

Договорить не успеваю. Робин прижимает меня к сиденью и целует так страстно, что едва не задыхаюсь.

– Когда же ты успел? – наконец спрашивает она, взмахнув моим билетом.

– Вчера вечером, – отвечаю я. – Сразу после того, как пришел домой.

– А как же Париж?

– Решил, что Франция от меня никуда не денется, – отвечаю я. – Если тебя в Париже не будет, мне там делать уж точно нечего.

– Но… Ты ведь все устроил, снял квартиру…

– Уверен, агентство без проблем сумеет найти другого съемщика, – отвечаю я. – Если, конечно, не возражаешь, первое время поживу у тебя. Не волнуйся, надолго не обременю – скоро встану на ноги и найду в Нью-Йорке собственное жилье.

– Никаких «первое время поживу у тебя»! Ты мне эти штучки брось! Мое жилье – твое жилье, понял? – возмущается Робин. – Все, тема закрыта.

– Уверена? Учти, сожитель из меня незавидный, – возражаю я. – Когда сплю на спине, храплю, а в любом другом положении пускаю слюни. А когда бреюсь, каждый раз умудряюсь порезаться в одном и том же месте.

– Если обещаешь воздерживаться от первых двух пунктов, когда бодрствуешь, третий готова вытерпеть.

– По рукам.

– Что еще я должна о тебе знать? – спрашивает Робин. – Лучше предупреждай сразу.

– Кажется, это все, – отвечаю я. – Не считая одного случая в посольстве в прошлом году. Но подробности разглашать запрещено.

– В смысле?..

– Тсс. И так уже сболтнул лишнего.

Робин качает головой:

– С тобой не соскучишься.

– Между прочим, в кино застенчивые ботаники вроде меня, которые от смущения несут всякую чушь, потом обязательно оказываются супергероями.

– Даже если ты окажешься не супергероем, а просто ботаником, я тебя люблю. Потому что ты мой ботаник.

– Что верно, то верно.

Робин оборачивается через плечо на затемненное стекло, отделяющее нас от водителя.

– Шоферу ведь не видно, чем мы тут занимаемся?

– Не знаю, – пожимаю плечами я. – Но думаю, что нет. А если все-таки видно, нам ведь не жалко, правда? Бедняга целыми днями по дорогам мотается. Хоть какое-то развлечение.

Робин влезает ко мне на колени:

– Тогда давай развлечем шофера как следует.

– По-моему, мы скоро доедем до аэропорта.

– По-моему, для нас это сейчас не проблема.

И тут у меня звонит телефон. При других обстоятельствах не стал бы брать трубку, но сейчас играет рингтон, который закрепил за номером сестры, а Кэти не станет звонить с утра пораньше без веской причины. Но когда подхожу к телефону, слышу в трубке мужской голос. Звонит Поли, директор ресторана «Соррентино», и рассказывает, что сегодня Кэти специально приехала на работу пораньше, чтобы посмотреть, как на кухне будут устанавливать какое-то новое оборудование. Но не успела прийти, как через пять минут свалилась как подкошенная. «Скорая помощь» уже приехала, и сейчас Кэти везут в больницу. Говорят, у нее, возможно, внутреннее кровотечение.

Решение принимаю молниеносно.

Нью-Йорк подождет.

Глава 29

На бешеной скорости мчимся через весь город. Вбегая в приемный покой, едва не врезаюсь в стеклянные двери, не успевшие разъехаться достаточно быстро.

– Кэти Беннетт! – как оголтелый ору я при виде первого человека в медицинской форме. У здешних сотрудников она в цветочек. – Беременна! Только что привезли! Где?

Медсестра, явно привыкшая к бегающим и вопящим родственникам, с олимпийским спокойствием уточняет:

– Вы ей кто?

– Брат! – не понижая голоса, сообщаю я. – Как она? Где она?

Медсестра жестом показывает, чтобы следовал за ней. Проходим по коридорам через несколько автоматических дверей, чтобы открыть которые нужно приложить к ним специальную карточку, которые выдают только персоналу. Робин со всех ног несется за мной, стараясь не отставать. Так крепко стиснул ее руку, что, должно быть, перекрыл все кровообращение. Предлагал Робин отправиться в аэропорт одной, но она отказалась наотрез.

– За кого ты меня принимаешь? – кипятилась она, приказав шоферу лимузина развернуть машину и как можно скорее мчаться в больницу. – Между прочим, Кэти мне тоже почти сестра, так что поехали, и без разговоров!

Наконец через последнюю дверь входим в коридор, где стоит стойка регистратора. По громкой связи кто-то велит принести в отделение скорой помощи какой-то инфьюзер. Ох и не нравится мне это, хотя, что такое инфьюзер, понятия не имею. Стулья в коридоре металлические, с сиденьями, обитыми дешевым дерматином, во многих местах треснувшим и покрытым пятнами. Впрочем, сидеть на них все равно не могу. Вообще не могу сидеть. Только мерить шагами коридор.

Медсестра что-то говорит регистратору, и минут через пять к нам с Робин подходит врач, на вид не старше меня. Одета в зеленую форму, защитные очки сдвинуты на лоб.

– Вы отец ребенка? – спрашивает она.

Качаю головой:

– Нет, я брат Кэти Беннетт.

– У вашей сестры произошло редкое осложнение – разрыв матки. В результате началось внутреннее кровотечение. Сейчас ее везут в операционную. Будем делать кесарево сечение.

– Как это – кесарево сечение? У нее ведь срок только в сентябре! – пугаюсь я.

– Сейчас ваша сестра на тридцать третьей неделе беременности. Конечно, ребенку не мешало бы еще подрасти, но, к сожалению, в сложившихся обстоятельствах других вариантов нет, – объясняет врач. – Ждите здесь. Будем держать вас в курсе дела. Постараемся сделать все, что можем.

С этими словами доктор дотронулась до моего плеча, видимо желая успокоить, но этим жестом только перепугала меня до полусмерти. Потом врач разворачивается и быстро шагает вперед по коридору. Чувствую себя будто контуженный после взрыва. Единственное, что слышу, – как кровь стучит в ушах. Так и стоял бы столбом посреди коридора, если бы Робин не усадила на один из стульев. Сказала, иначе свалился бы на пол мешком, и помощь пришлось бы оказывать и мне тоже.

– Роды должны быть совсем не такими, – произношу я.

Собственный голос звучит так, будто доносится из сломанного репродуктора на телефонном столбе. Сижу, как изваяние, потрясенный и придавленный известием – у Кэти редкое осложнение. Разрыв матки. Кровотечение.

– Все будет хорошо, – произносит Робин, вытирая рукавом глаза, и крепко меня обнимает.

– Не надо было позволять Кэти ходить на работу! – сокрушаюсь я. – Вот до чего довело ее проклятое упрямство!

– Не вини себя, – произносит Робин. – В этом никто не виноват.

Тут распахиваются двери, и в коридор врывается не кто иной, как Дэвид С. Окслейд.

– Где она? – кричит он. – Где Кэти?

Прежде чем успеваю осознать, что делаю, вскакиваю со стула и бросаюсь на него. Единственное чувство, которое сейчас испытываю, – жгучее желание прикончить этого подонка на месте.

– Где Кэти? Вопрос в том, где был ты! – ору я в ответ. – Вернее, где не был – здесь, рядом с ней и ребенком!

Уже протягиваю руки, чтобы схватить мерзавца за шею, но тут меня останавливает неизвестно откуда взявшийся РТ. Он обхватывает меня за туловище, будто защитный тэкл в американском футболе, атакующий квотербека.

– Остынь! – также на повышенных тонах орет он. Я между тем пытаюсь высвободиться. – У Дэйва с Кэти все не так, как ты думаешь!

– Не так, как я думаю?! – взрываюсь я. – Тут и думать не над чем! Моя сестра может умереть, и во всем виноват этот слизняк! Отпусти меня!

Регистраторша хватается за телефон, собираясь вызвать охрану. Первый раз в жизни закатил публичную сцену, но должен признаться, что сегодня выступил так эффектно, что с лихвой отыгрался за все годы хорошего поведения.

– Это не моя вина! – Дэвид вскидывает вверх руки, будто сдается в плен. – Я ее не бросал!

– Не бросал?! – взрываюсь я. – Что ты несешь? Оставил беременную жену совсем одну!

– Кэти ни в какую не пускала меня обратно домой! – оправдывается Дэйв. – Приходится ночевать в подвале вашей редакции!

Эти слова заставляют меня несколько остыть. Хотя вынужден признаться: джентльмены весом килограммов сто тридцать, железной хваткой вцепившиеся в мои плечи, тоже сыграли тут свою роль. Охранники грозятся вышвырнуть меня за дверь. Робин умоляет не приводить угрозу в исполнение и поспешно объясняет ситуацию. Видя, что я, похоже, успокоился, охрана сменила гнев на милость и ограничилась строгим предупреждением: если сделаю хоть что-то, нарушающее тишину и покой в больнице, даже просто громко кашляну, меня тут же отволокут вниз и сдадут с рук на руки полиции. Убедившись, что я уловил суть, охранники отходят.

– Что ты сказал? – переспрашиваю я у Дэйва и сразу вспоминаю раскладушку в подсобке. Так и знал: что-то здесь нечисто. Теперь ситуация значительно прояснилась. – Ты ночевал в редакции?..

– Кэти устроила грандиозный скандал и выставила меня за порог! – сообщает Дэйв. – А ведь с фильмом ничего не получилось – съемки сорвались из-за потери источника финансирования. Но об этом потом поговорим! Где Кэти? Что случилось?

Робин вкратце обрисовывает ситуацию. Я тем временем достаю из кармана мобильник и пытаюсь дозвониться до родителей, но они отправились на автобусную экскурсию в Вашингтон и, естественно, отключили телефоны – все время попадаю на голосовую почту. А сообщение оставить не могу: у папы с мамой голосовая почта вечно переполнена, потому что сообщения удалять они не умеют. С досадой отсоединяюсь и опускаюсь на стул. Интересно, давно ли мы здесь? Может быть, пять минут, а может быть, полдня – потерял счет времени. За одной из дверей дальше по коридору находится операционная, где моя сестра сейчас борется за жизнь, но единственное, что я могу сделать, – это сидеть и ждать новостей. Собственная беспомощность настолько выводит из себя, что хочется крушить и громить все вокруг. Но вместо этого продолжаю сидеть неподвижно.

– Слушай, – окликает РТ, устроившись на стуле напротив. – Понимаю, что момент неудачный, но… Прости меня, пожалуйста. Я козел.

Застываю, уставившись в пол, а Робин ласково поглаживает меня по шее. У меня просто нет сил сердиться на РТ. По сравнению с тем, что происходит сейчас с Кэти, наша глупая ссора кажется не стоящим внимания пустяком.

– Да брось ты, – отмахиваюсь я. – Расслабься. Мне тоже есть за что просить прощения. Что там говорить, вел я себя мерзко.

Дэвид не в состоянии спокойно усидеть на месте. Только опустится на стул, как уже через полсекунды вскакивает как ужаленный и принимается ходить по коридору.

– Что там происходит? – стонет он. – Почему нам ничего не сообщают?

У всех присутствующих такое чувство, будто каждая минута тянется не меньше часа. Только сейчас сообразил, что с тех пор, как сел, не выпускаю из пальцев руки Робин.

– Извини, – произношу я, ослабляя тиски. – Наверное, половину костей тебе переломал.

– Не выдумывай, – говорит Робин и в доказательство шевелит пальцами. – Видишь? Все нормально. Жми сколько хочешь.

Опускаю голову ей на плечо:

– Извини, что из-за меня не улетела в Нью-Йорк.

– Пустяки, – отвечает Робин, гладя меня по волосам. – Потом возьмем билеты на другой рейс. Самолеты до Нью-Йорка не раз в год летают.

Проходит еще пятнадцать мучительных минут, прежде чем к нам наконец выходит врач. Пристально разглядываю ее с головы до ног, пытаясь по выражению лица и манере держаться понять, чем закончилась операция. Но вид у доктора совершенно бесстрастный. Должно быть, врачей этому специально учат в медицинских университетах. Им бы с такими способностями в покер играть – целое состояние бы заработали.

– Вы кто? – интересуется доктор, повернувшись к Дэвиду и РТ.

– Я муж Кэти Беннетт, – торопливо выпаливает Дэйв. – Как она?

Врач садится. Вот черт…

– У ребенка некоторые проблемы с дыханием, поэтому пришлось отправить девочку в отделение интенсивной терапии для новорожденных…

– Девочку? – перебивает Дэвид. – Говорили же, будет мальчик.

– Нет. – Врач улыбается. – Можете доверять моему профессиональному суждению. Это совершенно точно маленькая девочка. Даже слишком маленькая, но, учитывая преждевременное родоразрешение путем кесарева сечения и легкую задержку роста плода, этого следовало ожидать. Как только девочку осмотрит дежурный неонатолог и ее подключат к аппарату искусственной вентиляции легких, сможете на нее посмотреть, но при условии – не больше двух человек одновременно, причем один из них должен быть родителем.

– А Кэти? – выпаливаю я. – Как она?

– Ваша сестра потеряла много крови, – отвечает доктор. – Почти три литра – можете себе представить такое количество? Кровотечение остановить никак не удавалось, поэтому мы вынуждены были провести срочную гистерэктомию. Один раз останавливалось сердце, пришлось запускать. Но потом давление у пациентки, к счастью, выровнялось. Не беспокойтесь, сейчас с Кэти Беннетт все благополучно, насколько это вообще возможно в таком состоянии. Пациентка интубирована. В ближайшее время она будет находиться в отделении реанимации и интенсивной терапии, поэтому навестить ее вы пока не сможете.

– Но она ведь поправится, правда? – с трудом выговаривает Дэвид.

– Ваша жена – женщина крепкая, – подбадривает доктор. – Часа через два клиническая картина прояснится, но я уверена, что через некоторое время сможете благополучно забрать ее домой.

Бессильно обмякаю, сползая по спинке стула. По всему телу приятными прохладными волнами растекается облегчение. Доктор улыбается и снова скрывается за дверью. Дэвид издает радостный вопль и сгребает меня в медвежьи объятия.

– Ура! – орет он как ненормальный. Прислонившиеся было к стене охранники сразу напрягаются. – Обошлось!

– Ребята, все нормально, – говорит РТ, давая охране отмашку. – Не видите – парень просто радуется?

Окинув всю нашу компанию подозрительными взглядами, амбалы отходят. Мы с Дэвидом и плачем, и смеемся, и лепечем что-то бессвязное одновременно. Что именно – сами не понимаем. Дэвид уже несколько лет является моим зятем, но в первый раз начал считать его братом только сейчас.

Наши восторженные излияния прерывает медсестра маленького роста в розовой форме.

– Кто из вас мистер Беннетт? – спрашивает она.

– Я, – отвечаю я, вытирая глаза.

– Хотите взглянуть на дочь? – улыбается медсестра.

– На дочь?.. Нет, я не отец, я дядя, – выталкиваю вперед Дэвида. – Вот он, счастливый папаша.

– Хорошо. – Медсестра делает рукой приглашающий жест. – Пойдемте. Если хотите, можете взять кого-нибудь с собой, но не больше одного человека.

Дэвид сразу хватает меня за руку:

– Пошли. Будешь меня морально поддерживать. Сам не справлюсь.

Медлю в нерешительности. Кажется неправильным, что я увижу девочку раньше мамы.

– Т-ты… уверен?..

– Пошли! – настаивает Дэвид и цитирует один из моих любимых фильмов. – Не время для любви, доктор Джонс!

Поворачиваюсь к Робин. Та порывисто вскакивает и целует меня.

– Иди уже! И не забудь сделать фотографии! – напутствует она. – Если, конечно, там разрешено фотографировать.

По лабиринту коридоров направляемся к лифту, потом спускаемся на пятый этаж, где, собственно, располагается отделение интенсивной терапии для новорожденных. Когда расписываемся при входе, нам выдают маленькие пластиковые бейджики, предупредив, что мы не должны их снимать, пока не сдадим на выходе. Затем нас ведут мимо помещений, где не просто маленькие, а прямо-таки крошечные младенцы рядами спят в инкубаторах для новорожденных, а вокруг стоят всевозможные медицинские приборы. Насчитываю как минимум пять видов звуков, которые они издают, прежде чем нас подводят к специальной раковине, велят засучить рукава и тщательно мыть руки до локтей на протяжении двух минут. Затем нас провожают в дальнюю часть палаты, к инкубатору Giraffe, к которому прикреплена розовая карточка. На ней черным маркером выведена фамилия «Беннетт». Дэвид делает глубокий вдох, будто собирается нырнуть с вышки.

– Готов? – спрашиваю я.

Дэвид кивает. Одновременно делаем шаг вперед.

– Боже мой! – потрясенно ахает Дэвид. – Какая же она малюсенькая!

– Два килограмма сто пятьдесят граммов, – вставляет медсестра. – Вообще-то по стандартам нашего отделения ваша девочка считается крупной.

– А это все зачем? – спрашивает Дэвид, указывая на многочисленные проводки, буквально опутавшие его дочку.

– Доктор Гупта скоро подойдет и все объяснит, – отвечает медсестра. – Но не волнуйтесь, сейчас с вашей девочкой все в порядке. Поначалу возникли небольшие трудности с дыханием, поэтому пришлось подключить ее к аппарату искусственной вентиляции легких. Видите трубочки у нее в носике? Скорее всего, отключить аппарат можно будет уже завтра или даже сегодня вечером. А все остальное оборудование нужно затем, чтобы измерять пульс, уровень кислорода в крови и так далее. Как видите, ничего страшного. Все показатели в норме. Девочка у вас, конечно, маленькая, но сильная.

Дэвид сдавленно всхлипывает, по щекам катятся слезы. Поднимает было руку, чтобы их смахнуть, но медсестра предостерегающе грозит ему пальцем.

– И не думайте, а то снова отправлю руки мыть! – строго произносит она.

– Извините, – шмыгает носом Дэвид. – А можно ее потрогать?

– Конечно, – отвечает медсестра. – Но только после того, как пообщаетесь с врачом. Тогда мы ненадолго достанем девочку, и вы сможете немножко ее подержать. Но будьте крайне осторожны. Помните: у недоношенных малышей очень чувствительная кожа.

Дэвид медленно и осторожно подается вперед. Совсем как ведущий программы про дикую природу, ради удачного кадра вынужденный подбираться как можно ближе к крокодилу.

– Только взгляни на ее пальчики, – сдавленным голосом произносит он. – Какие маленькие!

Вытянув указательный палец, Дэвид осторожно дотрагивается до левого кулачка малышки. Та сразу разжимает ручку и с удивительной скоростью и ловкостью хватает Дэвида за палец. После такого он, конечно, не выдержал и, окончательно потеряв контроль над собой, превратился в растроганно-сопливое месиво.

– Уже решили, как назовете девочку? – спрашивает медсестра, взяв маркер и приготовившись записать имя на розовой карточке.

– Нет, – всхлипывает Дэвид. – Мы с Кэти не обсуждали…

– Она хочет, чтобы девочку звали Ариадна, – подсказываю я.

– Круто! – радуется Дэвид. – Отлично! Хорошее имя. Пишите – Ариадна Кэтрин. Второе имя – в честь мамы.

– А какая у нее будет фамилия – Беннетт-Окслейд или Окслейд-Беннетт? – интересуюсь я. И то и другое звучит так, будто у девочки должно быть совместное поместье с обширными землями и как минимум две кареты – одна для торжественных выездов, другая для повседневного использования.

– Не знаю, – вздыхает Дэвид. – Надо будет с Кэти поговорить.

– Конечно, могу замолвить за тебя словечко, – задумчиво произношу я. – Но сам знаешь, как Кэти относится к чужим советам, особенно от старшего брата. Поэтому ничего не обещаю.

– Спасибо, – бормочет Дэвид. – Смотри, она, кажется, будет рыженькой. Как мама.

– Ради твоего благополучия надеюсь, что от мамы Ариадна унаследует только цвет волос, а не характер, – замечаю я. – Ну что, папаша, ты теперь в меньшинстве? Быть у вас в доме женскому царству.

– В жизни не видел никого прекраснее! – выдыхает Дэвид.

– Смотри не забудь об этом, когда лет через семнадцать Ариадна потихоньку улизнет из дому на вечеринку, на которую вы с Кэти ее не пустили, и разобьет твою машину.

Дэвид смеется:

– Постараюсь.

– И вот еще что, Дэйв…

– Да?..

– Только попробуй еще раз все изгадить. Убью.

Глава 30

На этом позвольте с вами проститься.

Мы с Робин благополучно улетели в Нью-Йорк. Она готовит «Еву» к публикации, я начал работать над новой книгой. Однако по-прежнему лелею мечту о поездке в Париж. Робко намекал, что можно отправиться туда весной, когда будет закончена верстка и работа колориста. Судя по тому, что Робин не пристрелила меня на месте, можно надеяться, что мои уговоры увенчаются успехом.

В Нью-Йорке жить весело. Потолок нашей квартиры протекает то тут, то там, поэтому оставлять ценное имущество, не прикрыв его пластиком, значит бросать вызов духам дождя. Впрочем, к мелким бытовым неудобствам привыкаешь быстро. Еще узнал, что в нью-йоркских ресторанах совершенно другие представления о повседневной форме одежды, чем в Торонто. Выяснил я это, явившись в одно заведение пообедать в футболке с логотипом группы «Аркад Файер» и в шортах. За соседним столиком сидела женщина, голову которой венчала диадема. Однако еда оказалась вкусной, а обслуживание безупречным.

Фильм по моей книге вышел на экраны в начале декабря и, если верить очевидцам, получился не слишком ужасным. Своего мнения по этому поводу высказать не могу, поскольку картину не смотрел. Меня приглашали на премьеру в Лос-Анджелес, но я решил не ехать. Правда, позвонил Натали и лично ее поздравил. Поскольку Натали прекрасно известно, как я отношусь к Городу ангелов, мой отказ явиться на премьеру ее не удивил. Роль в фильме открыла перед Натали новые возможности, хотя широкими их не назовешь. Натали сказала, что ей предложили главную роль в экранизации романа Джека Финнея «Меж двух времен». Учитывая, что подготовка к съемкам этой картины с перерывами тянется на протяжении уже почти пятидесяти лет, но к самому съемочному процессу так до сих пор и не приступили, я бы на ее месте особо не радовался. Еще Натали встретила свою судьбу – она помолвлена с модным фотографом по имени Филлип. К сожалению, дату свадьбы все никак не могут назначить – для этого необходимо жениху и невесте провести в одном и том же городе достаточное время, чтобы обсудить данный вопрос. Я попросил держать меня в курсе дела и сообщить, если один из этих долгосрочных проектов сдвинется с места.

Теперь о семейных новостях. После короткого декретного отпуска Кэти уже в начале декабря вернулась на кухню «Соррентино». Родилась Ариадна маленькой, зато теперь растет не по дням, а по часам. Вес моей племянницы уже перевалил за девять килограммов. Вот что бывает, когда твоя мама шеф-повар.

Дэвид и РТ открыли собственную студию в здании, где ранее располагалась редакция журнала «Крик Вильгельма». Дэвид отвечает за съемки, РТ – за музыкальное сопровождение. Уже сняли несколько коротких рекламных роликов для сайтов некоммерческих организаций и еще один для салона красоты, который даже показывали на телевидении. Конечно, заказы мелкие, но Дэвид и РТ занимаются всем этим, чтобы немного подзаработать, пока оба трудятся над более серьезными проектами. Дэвид пишет новый сценарий для полнометражной комедии, а РТ работает над альбомом саундтреков к несуществующим фильмам. Называется «Знаменитости, о которых вы не слышали». РТ сыграл мне несколько отрывков, и, как ни странно, музыка оказалась гораздо менее претенциозной и гораздо более танцевальной, чем можно было ожидать. А пока ни студия, ни альбом доходов не приносят, РТ продолжает работать уборщиком. Наконец-то сумел договориться с начальством, чтобы его перевели в дневную смену. Теперь график у РТ стал гибче, а еще его начали отправлять в дома богатых людей. РТ новые обязанности очень нравятся – возможности порыться в вещах хозяев он не упускает никогда. Если когда-нибудь встретите РТ и у вас будет свободный часок, попросите рассказать, на что он наткнулся в ящике с носками знаменитого ведущего новостей. Гарантирую – не пожалеете.

Тео и Дориан по-прежнему вместе. К сожалению, в любительском спектакле «Вишневый сад» Тео поучаствовать так и не смог – порвал ахиллесово сухожилие, играя в алтимат-фрисби. Однако сложа руки Тео не сидит и уже сыграл несколько новых ролей на телевидении. Последняя из них – роль клиента номер два в рекламе спа-салона «Голубая лава». Там Тео удалось потрясающе вжиться в образ и очень убедительно изобразить, как он наслаждается маникюром.

С тех пор как Ленни перебрался в Лос-Анджелес, новостей от него не слышно. Это обнадеживает – во всяком случае, это означает, что его до сих пор не арестовали.

Баскетбольная команда «Торонто Рэпторс» в этом сезоне играет на удивление хорошо, поэтому у Гейба в кои-то веки будет за кого поболеть в апреле. Правда, хоккейная команда «Лифс» выступила из рук вон плохо.

Шевонн до сих пор в Корее, преподает английский. Ее новый блог «Азиатские суперзвери» пользуется немалой популярностью. В результате ее интересы вызвалась представлять компания «Бенни Ельчин и партнеры» (на самом деле никаких партнеров у Бенни нет – просто прибавил для солидности). Сейчас он договаривается с издательством «Дамокл» о том, чтобы выпустили сборник лучших постов Шевонн. Кстати, в одном из последних она с гордостью сообщала о пополнении в полку Лиги справедливости. Новобранца зовут Руперт Т. Шазам. На фотографии красовалась американская мешетчатая крыса в желтом плаще с прикрепленным ко лбу засушенным лошадиным пенисом. Значит ли это, что у них с РТ есть шанс на примирение, или наоборот – остается только гадать.

На праздники мы с Робин надеялись вернуться в Торонто, но издательство «Хатоки» пригласило ее продемонстрировать окончательный вариант книги большим начальникам в Токио. Поэтому именно там мы сейчас и находимся. Если честно, не готов был оказаться в городе, численность населения в котором равняется численности населения всей моей родной страны. Впрочем, как к этому можно было подготовиться – не знаю.

Руководству издательства «Хатоки» комиксы Робин понравились. Во всяком случае, если верить переводчикам. После деловой встречи нас обоих пригласили в ресторан на ужин. Там нам подали безумное количество суши, саке и множество блюд, ингредиенты которых не берусь определить. В последние несколько дней Робин чувствует себя неважно, поэтому ни есть, ни пить не стала. В результате мне пришлось отдуваться за двоих. Вот почему лежу, раскинувшись на кровати у нас в номере, и жду, что сейчас лопну, как мистер Креозот в «Монти Пайтоне». Может, тогда комната перестанет кружиться перед глазами. Проклятое саке.

– Знаешь что? – доносится из ванной голос Робин. Там она почти безвылазно провела два дня.

– Мм?..

– Кажется, теперь знаю, что со мной такое.

– Мм?.. – повторяю я.

Несмотря на последствия опьянения и обжорства, сразу замечаю, что интонация у Робин какая-то необычная.

О боже, зачем я съел те маленькие сине-красные штучки, посыпанные чем-то наподобие драже? Кстати, любопытно, из чего они были приготовлены? Ну, хотя бы приблизительно.

– Помнишь, ты сказал родителям, что им придется смириться с тем, что внучка у них будет всего одна? Ну, из-за гистерэктомии Кэти…

Интересно, к чему она клонит? И вообще, который час? С этой разницей во времени совсем запутался. Перекатился бы на бок, чтобы посмотреть на часы, но трогаться с места не решаюсь, иначе срыгну, как младенец. Верно говорят, что обжорство – зло.

Слышу, как открывается дверь ванной, и с трудом приподнимаю голову. Выходит Робин в белой маечке и трусиках. В руке она держит что-то маленькое, но что именно, с кровати разглядеть не могу.

– Не знаю, сумела ли растолковать, что мне нужно, – продолжает Робин. – И вообще, не уверена, что все сделала правильно. Инструкция только на японском. Погляди, это ведь точно плюс, правда?

Уверенный, что речь идет о батарейках, приподнимаюсь на кровати, чтобы рассмотреть, о чем она говорит.

Боже правый!

КОНЕЦ ФИЛЬМА

Флибуста

Киноклуб (fb2)

Крейг Маклей
Киноклуб

* * *

Глава 1

Киноклуб

Правила

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

КОНЕЦ ФИЛЬМА

Оглавление

Флибуста

Киноклуб (fb2)

Крейг Маклей Киноклуб

* * *

Глава 1

Киноклуб

Правила

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

КОНЕЦ ФИЛЬМА

Оглавление

Крейг Маклей
Киноклуб