Цифрономикон (fb2)

- Цифрономикон [Антология техногенной мистики] 1690K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юрий Бурносов - Сергей Владимирович Чекмаев - Андрей Георгиевич Дашков - Олег Игоревич Дивов - Евгений Николаевич Гаркушев

Цифрономикон (сборник)
Антология техногенной мистики

© «Снежный ком» 2014

* * *

Людены бывают разные
(вместо предисловия)

Будешь много знать – скоро состаришься.

Народная мудрость

Ваши действия, если вы стоите в чистом поле, а из-за угла вдруг выезжает танк? А если гаджеты сошли с ума под влиянием потусторонних сил и стремятся лишить вас жизни? Привычный мир изменился на ваших же глазах. Вы совсем не готовы к переменам – вы их хотите, даже страстно желаете, уповая на свою удачу, на наше вечное «Бог не выдаст – свинья не съест», но вот справитесь ли вы с ними?

Кто-то ведь играет с нами в игру под названием жизнь, и совсем не факт, что этот кто-то принадлежит к виду Homo Sapiens Sapiens. Тем временем, компьютерные программы под авторством группы математиков-экономистов, назвавших себя для отвода чьих-то невнимательных глаз по-японски «Сатоши Накомото», становятся децентрализованными криптовалютами, обещая не только смену финансовых элит нашего мира, но и меняя саму схему «деньги-товар-деньги» на «идеи-деньги-деньги-деньги». Биткоин и альткоины порождают новую Золотую Лихорадку.

Исследования по омоложению клетки через перепрограммирование РНК находятся на завершающей стадии, суля человечеству если и не вечную жизнь, то хотя бы панацею от неизлечимых болезней и временное возвращение молодости… Чат-бот проходит тест Тюринга, выдавая себя за мальчишку из Одессы, будучи предтечей Искусственного Интеллекта. Научная фантастика, прорывающаяся на свет Божий, уже здесь. Дроны и роботы среди нас, но ведь есть и другое Знание…

Каббала, карты Таро, мистика… И противостоящие им, но в то же время стоящие в том же мистическом ряду, Священные Писания с их предсказаниями.

Готовы ли вы, наши уважаемые читатели, к тому, что завтра будет не понедельник и даже не суббота, а вечное воскресенье? А если воскресенья не будет? Если мы в своей алчности и самоуверенности разбудим аналог Толкиеновского Балрога, а Гендальфа-то в наши края в помощь хоббитам, гномам, эльфам и всяким-там разнокалиберным людям никто не посылал, да и не пошлет? Евразийское пространство, как известно, та еще родина Балрогов, Гендальф же изобретение чисто британское. Пока Гендальф курит свою трубку, не зевай и запасайся боеприпасами!

Наш сборник городского мистического рассказа именно об этом – Город-Номос не должен забывать, что все наши гаджеты и знания, которые передаются через Википедии и Твиттеры, – всего лишь пылинка в мире сил куда более древних, чем Человечество, и куда более мудрых и, не побоимся этого слова, более коварных, чем все наши политики-современники вместе взятые.

Идея создания сборника рассказов «Цифрономикон» появилась в ходе проведения второго ежегодного конгресса писателей-фантастов и футурологов «Байконур» в столице Казахстана Астане в 2012 году. Коллектив Авторов Идеи – Искендер Сыргабеков, Дарр Айта, Жанна Тулегенова, Ляйля Саруар, Сергей и Елена Переслегины, Сергей Чекмаев – довольно-таки «разношерстная банда» энтузиастов от науки управления информационным полем и прогнозированием Будущего. Их можно назвать цифро-пророками, но «пророк» – это слишком сильное слово. Будем скромнее к себе: мы всего лишь наблюдаем за трендами и можем чуть-чуть их усилить или, наоборот, немного ослабить.

Посему мы просто скажем всем Авторам Идеи сборника «большое человеческое спасибо» от своего личного имени и от лица всех молодых писателей-новичков из Казахстана и России, которым предоставлено заслуженное право встать в один ряд с грандами пера: Олегом Дивовым, Владимиром Васильевым, Мариной и Сергеем Дяченко, Г. Л. Олди, Михаилом Кликиным, Андреем Дашковым, Юрием Бурносовым. В свое время кому-то ведь понравилось творчество молодого и еще не известного широкой общественности Сергея Лукьяненко (родом он тоже из Казахстана), кому-то могут понравиться и другие «Лукьяненко», коими, как оказалось, богаты наши земли. Вместо антитезы предлагаем подумать, а что делать, если вы не видите, что ваш мир меняется? Что-то ведь делать надо?

Работа над этим проектом продолжалась дольше, чем хотелось бы, но и результат получился неожиданно хорошим. Достойные экранизации сюжеты говорят, что это только начало. Читая и перечитывая рассказы мастеров и новых авторов, невольно ловишь себя на мысли, что ты уже стал заложником ситуации, что ты уже внутри истории, что тебе не вырваться из цепких лап составителей, но главное ведь не в этом… А что главное? Главное то, что мы видим, как зарождается современная литература достаточно нового для нас жанра. Современная и потому достаточно злая, добро-то нынче не в моде… Что же делать? Надо дочитать до конца и Добро обязательно победит.

Не будем рассказывать об авторах сборника – кому нужны спойлеры? Прочтите их работы, они стоят того. Людены ведь бывают разные – того же принца Сидхарта взять – зависнув в своем собственном сценарии, Будда должен помогать нам, неразумным достигать божественного просветления, чтобы стать такими, как он, и так до скончания века. Нам это напоминает баг в программе. Другая аналогия – Сизифов труд.

И все-таки хорошо быть простым смертным! Поиграем в игру под названием жизнь?

Дарр Айта, Кембридж, 2014

Сергей Чекмаев, Москва, 2014

Москва – Астана

Иван Наумов
Рутинаторы

А я спросил себя о настоящем: какой оно ширины, какой глубины, сколько мне из него достанется?

Курт Воннегут

I

Весна.

Загнанных л. п.

– Дима, – голос приплыл из ватного далека, – как это вообще понимать?

Уничижительное «Дима», словно с намеком, что до «Дмитрия Александровича» мне еще расти и расти.

Жанна Темиртасовна метала молнии. Под раздачу попал не я один – досталось и закупщикам за непомерные командировочные расходы, и хозяйственному департаменту за грязные места общего пользования, и пиар-группе – ну, этим взбодриться никогда не помешает. Но меня распекали лично, персонально, и, что прискорбно, по делу.

«Алга-Импорт», наша славная компания, лидер того и сего, управлялась настоящей железной леди – недаром за глаза директрису называли Тэтчеровной.

– Сорок фур вышли из Урумчи во вторник и еще двадцать в среду утром, Дима. Уже позавчера копии таможенных деклараций легли вам на стол. А сегодня, в пятницу, вы мне говорите, что только «приступили к работе»?! Машины уже прошли Жаркент, к утру будут на складе. Кто оплатит простой – вы?

– Извините за сбой, Жанна Темиртасовна, – пробурчал я. – До утра всё будет.

– Без ошибок и без помарок! – уточнила она, и это было излишне: у меня не бывает ни ошибок, ни помарок.

Если бы не это обстоятельство и не годы «безупречной службы», вылетел бы я сейчас из отдела логистики со свистом. Виноват? Виноват! Исправлюсь? Не факт.

Я вернулся на рабочее место, взбудораженный полученной выволочкой. За последние месяцы мне доставалось не впервые. Поначалу Жанна решила, что я устал – это, кстати, не было неправдой, – и дала внеочередной отпуск. Мы с Гулей на две недели уехали на Иссык-Куль. Было здорово, но помогло ненадолго: вскоре по возвращении я опять задержал свою порцию документов, да так, что фирму тряхнуло по всему технологическому циклу. Большое предприятие тем и слабо, что все выстроены в цепочку. В одном звене сбой – у всех остальных кавардак.

Жанна отправила меня к какому-то модному психологу, специалисту по «производственным травмам». Подробности моей работы этого типа почему-то не интересовали. Я хотел объяснить ему, что такое расконсолидация, и как важно вовремя подготовиться к приходу груза, и какие бывают риски, и как их избегать, а он только отмахивался и всё больше расспрашивал меня о воспоминаниях детства и про эротические сны. Потом свернул на мои семейные отношения с Гульнарой и был закономерно послан. Отчета его я не видел, но общение наше прервалось очень быстро – видимо, записал меня в симулянты.

А ведь если бы он спросил и был готов выслушать, я бы многое ему рассказал. Про вяжущее по рукам и ногам чувство нехватки времени, когда что-то должен всем и каждому, но не можешь сосредоточиться ни на чем. Про монотонность и однотипность задач, которыми жизнь выстреливает как из пулемета. Про то, что хочется остановить часы, чтобы зависли в воздухе пылинки, мухи, капли дождя, а ты бы спокойно сел в уголке и немножко разобрался со своими долгами – без спешки и тиканья над ухом. Говорят, надо каждые три года менять работу – но что менять, если работа любимая, если отчетливо понимаешь: любой другой расклад окажется худшим?

Сиди, Дима, лупи по клавишам, двигай грузы из фуры в фуру, в этом тетрисе ты, по крайней мере, сечешь.

Ровно в пять тридцать я взялся за дело. Точнее, приготовился браться за дело.

Переименовал текущие папки, чтобы они все лежали рядом в начале списка.

Раскрыл тетрадь перед клавиатурой, убедился, что ручка пишет.

Встал, передвинул на календаре рамку на текущую дату, вернулся к компьютеру.

Проверил почту, вычистил спам.

Разложил пасьянс на удачу. «Косынка» не сошлась, «паук» разобрался только с третьего раза, в «пирамиде» одна последняя карта предательски увернулась от остальных.

В отместку разминировал поле «сапера» двадцать на двадцать.

Взял из лотка все бумажные декларации, бегло просмотрел номера и даты. Положил на место.

Проверил почту. Пусто.

Изучил мировые новости. Террористы, санкции, отставки, аресты, дорожные происшествия, кинопремьеры, спорт, погода. Ничего принципиально нового не случилось, и мировую ось ничто не пошатнуло.

Не вставая, объехал стол, полил чахлые суккуленты на подоконнике. Вернулся в исходную. Отрегулировал высоту сиденья.

Выбрал музыку под настроение. Поскольку настроения не наблюдалось, музыку вскоре выключил.

Прошло чуть больше часа. Я внезапно понял, что вряд ли вернусь домой рано. Позвонил жене сообщить о намечающемся трудовом подвиге.

Гульнара особой радости не выказала. Она всегда была против стахановских методов. «Поешь там чего-нибудь!» Да, разумеется. Перерыв на ужин маячил впереди светлым пятном.

Я положил перед собой первую декларацию. Открыл шаблон, куце-пустой, неначатый, с некрасивыми заголовками. Утвержденные формы документооборота.

Курсор издевательски мигал из верхней незаполненной графы.

Да что со мной такое, в конце концов! Это же работа, обычная нормальная работа, не самая пыльная и не самая сложная. Немножко внимательности, немножко мозгов и чуть побольше опыта – всего этого у меня в избытке. Просто нужно перелопатить очередную стопку бумажек, а завтра ящики и коробки, рулоны и паллеты, которых я и в глаза не увижу, по встречным траекториям расползутся в разные стороны, повинуясь моим указаниям. Маленькие грузовички и огромные фуры растащат груз по городам и весям от Бишкека до Москвы, от Новосибирска до Актау, по магазинам, складам, хранилищам, заводам и фабрикам. Мне же всегда нравилась логистика, сложный часовой механизм, собранный из людей и инструкций. Я знаю и умею. И все знают, что я знаю и умею. И все ждут, что я всё сделаю так, как надо.

Вот где-то здесь и пряталась загвоздка, не дававшая мне покоя в последние месяцы. Точно так же как движения груза подчинялись моим указаниям, я сам оказывался в подчиненном положении. И речь вовсе не о начальстве, уж Жанна-то никогда слишком меня не прессовала. Ну если только сегодня… Тьфу, стыдобища!

Меня чем дальше, тем больше бесила предсказуемость процесса. Давным-давно известный порядок действий, отточенный годами работы – однообразной, повторяющейся работы. Ответственность не давила на психику, нет! Наоборот, она была резервным глотком кислорода и придавала сил. Но необходимость совершать день за днем одни и те же пассы, словно я робот-иллюзионист, шаг за шагом проходить типовую процедуру, и при этом пытаться уговорить себя, что это не конвейер…

Незаметно для себя я изрисовал квадратиками целый тетрадный лист. Куда-то делось еще полчаса.

Так и не собравшись с духом, я решил, что только хорошая порция «чего-нибудь» настроит меня на боевой лад.

– А пропуск? – крикнул вслед Петрович, когда я выскользнул за турникет проходной.

– Вернусь! Работы невпроворот, сегодня в ночное!

Кафе через дорогу вечерами обычно пустовало – офисный люд расползался по домам, не задерживаясь. Я плюхнулся за свободный стол.

Хотелось заказать пива. Лагера, пилза, стаута, фильтрованного, нефильтрованного, ячменного и пшеничного, светлого, красного, полутемного, темного, резаного, черного, любого – чтобы пузырики поползли по нёбу, чтобы чуть просветлело в голове, чтобы добрый солодовый друг хлопнул по плечу и сказал: «Не парься, брат! Ща всё порешаем!»

– Димыч! – за спиной прозвучал знакомый голос. – Зазнался или заболел?

Сумрак моего настроения разошелся в стороны, как театральный занавес. Я улыбнулся:

– Конечно, зазнался! Это болезнь такая.

За соседним столом ужинал Гарик, а я умудрился пройти мимо, не заметив его рыжей шевелюры. Школьный друг выглядел так, что сразу становилось понятно: у него всё отлично. Гарик работал неподалеку в нотариальной конторе – а точнее, контора работала на него, потому что он давно пробился в старшие партнеры.

Я пересел к нему. Пока готовили мой заказ, мы успели пробежаться по одноклассникам, кто-где-что, жены-дети-работы-квартиры-машины, кто-когда-кого видел.

Не удержавшись, я все-таки заказал пиво, хоть и не стоило этого делать перед подготовкой шестидесяти листов расконсолидации. Гарик пил водку из запотевшего графинчика, и передо мной тоже откуда-то взялась рюмка. Да мы по одной, убедительно соврал он, услышав про мои надвигающиеся сверхурочные труды. Завтра меня уволят, успел отстраненно подумать я, пока первый залп холодного огня сползал в желудок. Долгожданные пузырики поспешили следом, и стало чуть спокойнее.

– Ты какой-то напряженный, – Гарик безошибочно определил мое состояние. – Совсем быт заел?

Под водку с пивом рассказывать о личных проблемах оказалось легко и весело. Минут на пять я превратил Гарика в психотерапевта и вывалил на него ворох заморочек во всей их красе и неповторимости.

– Погоди, – он прищурился, – а по-твоему что, у остальных всё лучше, что ли? Вон, у водителя троллейбуса, у продавца на рынке? У дворника? У официантки? Больше полета фантазии, и каждый день уникален и неповторим?

– Да всё понимаю! – огрызнулся я. – Если посчитать, так девяносто девять процентов живут и хуже, и скучнее, и проблемы у них в разы серьезнее, это мы проходили! Только я сейчас про себя говорю. Тут сравнительная арифметика вообще не работает. Делать вид, что всё тип-топ, уже не получается. Так всё обрыдло, что деваться некуда.

Гарик посмотрел на меня озадаченно. Зашел человек перекусить, называется. Мне стало неудобно. Не такие уж мы были друзья в школе, а потом – тем более. По сути, старые приятели, ничего больше. А тут вдруг – принимайте исповедь!

– А помимо работы и дома у тебя что-то есть? – спросил он. – Занятие, увлечение, хобби? Что-то такое, из чего смысл не испарился?

Я поколебался, но ответил:

– Мост.

Гарик оживился:

– Это еще тот, что ли? Твоего отца? Так ты не бросил эту затею?

От того, что он сразу понял, о чем речь, стало приятно. Захотелось рассказать подробнее, как обстоят дела с Мостом, но я сдержался.

– Сложно с деталями, поэтому продвигается медленно, – обрисовал ситуацию вкратце, чтобы не погрузиться в конкретику. – Да и, что называется, «досуга» не хватает категорически.

– Ты только не смейся… – Гарик замялся, словно не мог решить: говорить дальше или нет. – В общем, тебе надо структурировать свое думательное время.

Термин меня позабавил.

– Это как?

– Ну, если ты научишься больше думать о том, что для тебя действительно важно, то обычные обязательные дела перестанут так раздражать. Как в школе, вспомни: май, жара, а ты паришься на уроке, скажем, химии. Солнце светит, купаться пора, а Фруктоза тебе про плавку алюминия талдычит. Включаешь автомат – и вот ты уже в мыслях в речке плещешься! А алюминий – он никуда не денется, тут он, твой алюминий.

– В моей работе автомат не включишь, – возразил я. – Если отвлечься, то такого наворочаешь, потом по всей необъятной засылы собирать придется.

– Засылы! – заржал Гарик. – Классное словечко.

– У нас таких много.

– Не совсем ты меня понял, – констатировал он. – Автомат – он либо есть, либо нет. Если ты что-то умеешь хорошо, если рука набита, то на поддержание внимания тебе требуется меньше усилий, чем новичку, так?

Логично. Я кивнул.

– Значит, – продолжал Гарик, – если ты всё внимание целиком отдаешь тому, чем занят, то твой личный внутримозговой КПД оказывается ниже, чем у новичка.

Хитро повернул, не подкопаешься.

– Из этого следует, что нужно научиться расщеплять внимание. Отдавать работе ровно столько, сколько она заслуживает. А остальное направить в другое русло.

Я испугался, что он мне сейчас начнет впаривать какой-нибудь психологический практикум, типа «Как всё успевать – двенадцать советов от Юлия Цезаря». Но всё оказалось куда занятнее.

Юрист без портфеля – как птица без крыльев, а нотариус – это, считай, пол-юриста. Гарик вполне вписывался в корпоративный стиль. Порывшись в буром потертом саквояже, он вытащил мобильный телефон.

– По старой дружбе, – сказал он. – Держи.

– Слушай, у меня свой есть, – удивился я.

– «Симку» переставь в этот, – смартфон лег на стол рядом с моей тарелкой, – так проще будет, там всё закачано, настроено.

– Да что проще-то?

Гарик откинулся на спинку дивана.

– Рассказываю. А ты внимай! Здесь установлена одна прога. Вызывается клавишей с домиком, двойным нажатием. Короче, как только собираешься делать что-то привычное, сразу запускай. Как работает – не спрашивай, объяснять дольше. Этой мобилой я сейчас не пользуюсь, так что отдашь на той неделе. Разберешься, понравится – скачаешь программу в свой телефон, она бесплатная, на всех раздачах лежит. Только пообещай, что попробуешь. Вот прямо сейчас придешь в офис свои бумажки заполнять – и попробуешь!

Мысль о том, что вот-вот придется перебраться от уютного обеденного стола к рабочему станку, не очень-то радовала. Я послушно кивнул и сунул мобильник в карман.

– Думаешь, у нас в нотариате рутины мало? – чуть снисходительно спросил Гарик. – Я без этой штуки вообще себя не мыслю уже. Полезная вещь, вот увидишь!

Пока нас рассчитывали, мы поболтали еще немного. Гарик передал привет Кайрату – другому нашему однокласснику, тот тоже работал в «Алге», правда, в другом отделе, в безопасности. С Кайратом мы пересекались нечасто, но привет не заржавеет, я пообещал при случае доставить до адресата.

В целом, встреча с Гариком придала мне сил и направила в правильную колею.

Петрович мирно дремал в стеклянной будке. Свет горел только дежурный – на лестничных площадках. «Алга-Импорт» содержала всё здание, пятиэтажный стеклянный куб, и за энергосбережением следили строго. Потыкавшись в полутьме ключом в замок, я проник в наше логистическое логово – и остался один на один с кипой бумаг, мерцающим экраном компьютера и жестким дедлайном.

Я зажег настольную лампу, покрутился в кресле, устраиваясь поудобнее. Усмехнувшись, достал из своего мобильника сим-карту. Смартфон Гарика был почти новый. «Симка» вошла в паз туго, задняя крышка захлопнулась с сочным щелчком. Экран загорелся незнакомой заставкой, коротко прожужжал в руке, сыграла приветственная мелодия. Я прокрутил меню, убедился, что смартфон поймал сеть и видит мою записную книжку. Ну, что там за технические новшества, призванные облегчить жизнь рядового менеджера?

В первую секунду после двойного клика по служебной клавише ничего не происходило. Потом на экране промелькнула какая-то радужная муть, и появилась заставка: «Рутинатор v.1.1». Внизу, маленькими буквами: «High Moon Inc.». Закрутился то ли логотип, то ли значок ожидания: кольцо из двух змей, черной и зеленой, поедающих друг друга с хвоста. В углу загорелся красный кружок – как на видеокамерах, когда идет запись.

Я подождал немного, но больше ничего не менялось. Змеи ужинали друг другом, кружок горел как японский флаг, и всё. Я отложил мобильник в сторону и наконец-таки взялся за первую декларацию.

Самое смешное, что сложнее всего – начать. Когда уже погрузишься в рабочий процесс, всё легко и просто. Я сравнил перечень ввезенных товаров с упаковочным листом, пришедшим по почте днем раньше, убедился в отсутствии расхождений. Проверил таможенные отметки. Вывел в отдельное окно базу данных получателей, создал новые файлы под грузовики, в которые завтра должно быть разложено всё, что подъезжает к Алма-Ате сегодня. Сверился с графиком автотранспорта. Астана, Астана, Чимкент, Семипалатинск, Екатеринбург, Москва, Москва, Москва, Москва. Выделил первый товар в списке, скопировал описание, вес, количество мест из окна в окно. Ну, и так далее, в том же духе. Ctrl+C–Ctrl+V.

В стандартную стадвадцатикубовую фуру входит в среднем полторы тысячи грузовых мест. Если бы каждая коробка шла в адрес нового получателя, то я там бы и умер прямо над первой декларацией. К счастью, мы работали в основном с крупными поставщиками и серьезными заказчиками. Пять юрлиц, семь адресов. Повезло. Перепроверка – всё штатно. Десять минут чистого времени.

К одной и той же работе можно относиться очень по-разному. Как фигуристы отрабатывают «двойные тулупы» и всякие «дорожки», как мастер рукопашного боя бесконечным повторением шлифует каждый удар и каждый блок, так и я за восемь лет в «Алге» усовершенствовал порядок действий и сократил время на расконсолидацию поступающих грузов до минимума. Моя работа напоминала сложный танец, где в каждом движении скрыта внутренняя логика, и одно следует из другого бесконечной чередой. От этого тоже можно получать удовольствие. И я получал его, пока что-то не разладилось в восприятии…

Пискнул смартфон. Меню с тремя кнопками: «Сохранить», «Сохранить и повторить», «Отмена». Что сохранить? Чего отмена? Гарик мог бы и поподробнее рассказать, что тут и как! За стенкой в кабинете пиарщиков напольные часы гулко пробили половину десятого.

Поколебавшись, я выбрал «Сохранить и повторить». Смартфон нежно зазвенел, и у меня слегка помутилось в голове – у всего вокруг на секунду прорисовалась густая фиолетовая тень. Откуда-то принесло незнакомый запах – что-то мягкое, душистое, цветочное. Чистящие средства, что ли, уборщицам поменяли? Обычно после чистки напольного покрытия в офисе подолгу висел злобный цитрусовый аромат. Форточек в здании архитекторы не предусмотрели, стекла – от пола до потолка, поэтому приходилось ждать, пока вытяжка справится с адским благоуханием бытовой химии.

Стоп, какие уборщицы? Водки с пивом надо меньше пить! Я помотал головой, и всё вернулось к нормальному виду. Лампа, монитор, лоток с бумагами… пустой.

Декларации числом шестьдесят толстой стопкой лежали на противоположном углу стола, куда я обычно складываю отработанные документы. Ничего не понимая, я пощелкал мышкой по папкам. Сомнений не было – все требуемые файлы были созданы и лежали там, где положено. В окно заполз розовый луч солнца и размазался по оконной раме. Судя по времени сохранения файлов, я без перерывов проработал всю ночь. Часы в углу монитора показывали половину шестого утра. Экран смартфона перешел в меню ожидания и погас – программа работу закончила.

Я перепроверил несколько папок – всё было выполнено идеально. Вот такая история.

Я встал из-за стола, потянулся. Ни усталости, ни затекших ног, ни головной боли. Как будто я только что вышел из кафе. Даже еще слегка навеселе.

Оставалось только возрадоваться, мысленно поблагодарить Гарика и отправиться домой спать.

Сонные утренние прохожие уже выползали на остановки. Алма-Ата неторопливо, по-субботнему просыпалась. Понемножку разгонялся маховик нового дня. Кому-то выходного, как мне, а кому-то рабочего, как ребятам с нашего склада – им скоро предстояло тягать тяжести в соответствии с выданными мною раскладками. Ну, я свою часть работы сделал.

Дверь квартиры была заперта на ключ, но Гуля проснулась и вышла меня встретить.

– Отстрелялся! – радостно сообщил я.

Она чмокнула меня в щеку, принюхалась, покачала головой:

– Да уж вижу.

Утро, соответственно, не заладилось. Я счел за лучшее просто лечь в постель. Гульнара демонстративно открыла форточку, накинула халат и ушла на кухню. Что-либо объяснять или доказывать я не собирался, вины за собой не ощущал, поэтому просто тихо лежал, дожидаясь прихода товарища Морфея. Но тот явно не спешил ко мне – слишком о многом хотелось подумать, слишком неожиданно прошла ночь.

Я лежал и пялился в потолок, и пытался представить себе, как работает рутинатор и как его еще можно использовать. Потом вспомнил, что начались выходные, и что можно будет выбрать пару-тройку часов, чтобы заняться Мостом. А потом черно-зеленые змеи всё быстрее закружились хороводами, и неуловимо-нежный цветочный аромат приплыл из открытого окна, и я плавно и сладко уснул. Как позже скажет Гульнара, отрубился.

II

Весна-осень.

Цыплят по о. с.

Поздним утром за поздним завтраком я был ознакомлен с перечнем претензий потерпевшей стороны. Гульнары то есть.

Обвиняемый, то есть я, прикрываясь должностными обязанностями, а также авралом неизвестного происхождения и неуточненной степени достоверности, в пятничный вечер, переходящий в субботнее утро, злоупотреблял спиртными напитками и вообще шлялся непонятно где. Картина усугублялась тем фактом, что этот же субъект из недели в неделю пренебрегает домашними обязанностями, ссылаясь на занятость и общую усталость. Хотя водку жрать ему и время и силы позволяют только так. И что если за восемь лет работы обвиняемый не смог организовать свое рабочее время должным образом, то такое безобразие будет продолжаться и дальше.

«Как так? – спросил однажды Кайрат. – Женился на Гуле, а живешь с Гульнарой. Диссонанс!» За что и был отлучен от дома большинством голосов, то есть лучшими пятьюдесятью процентами.

Нет, всё было не так уж и плохо – просто неровно. Благополучие и спокойствие домашнего очага покоились в круглой плошке на горбе у верблюда, стоящего на роликах на спине у черепахи мироздания. Неустойчивая конструкция, короче.

Я же и сам – не подарок. А когда два неподарка пытаются как-то притереться друг к другу, то частенько искрит. Быстро поругались – быстро помирились.

Я, конечно, отверг самые нелепые и суровые обвинения насчет достоверности. Остальное с покаянным видом принял. Получил наряд вне очереди – на кухню.

Неожиданно отзвонилась Тэтчеровна. Сдержанно поблагодарила за «неизменное качество» работы. Я был тронут.

– Дима, – напоследок спросила она – и это было нормальное «Дима», безо всяких подтекстов, – а вы случайно не помните…

И задала совершенно безобидный вопрос об одной из грузовых партий, по которой я готовил расконсолидацию сегодня ночью. Простейший вопрос, на который я ответил бы, не задумываясь, – если бы помнил хоть что-то. В панике я сунул мокрую руку в карман и вцепился в смартфон. На ощупь нажал на «хоум» – и вдруг нужный упаковочный лист словно встал у меня перед глазами.

– Дима? – Видимо, я дольше положенного молчал в трубку. – Вы здесь?

– Здесь, Жанна Темиртасовна! Записываете?

То, что я наизусть помню номера таможенной декларации, фуры, прицепа, количество мест и общий вес с точностью до килограмма, произвело на директрису серьезное впечатление. Распрощалась она тепло и даже немного ошарашенно.

Я вытащил смартфон из кармана и уставился на спящий экран.

Рядом с раковиной меня дожидались две сковороды и казан из-под плова.

А если так? Двойное нажатие – и змеи пришли в движение…

Когда чистая посуда расползлась по шкафам и ящикам, когда у всего вокруг растаяла фиолетовая каемка и выветрился непонятный, но такой знакомый аромат, я снова задумался над своими новыми возможностями.

Открывающиеся перспективы будоражили. Рутина – мой главный враг, мое проклятие, то, что всегда мешало мне жить. Но теперь… Теперь…

Гульнара, накормив сына обедом, увезла его с собой на рынок. Максимус, насупившись, спросил, что я делаю вечером. Он всегда тонко чувствовал настроение матери и в наших с ней ссорах чаще оказывался не на моей стороне. Я пообещал, что буду дома и освобожу вечер для чего-нибудь совместного.

Едва за ними закрылась дверь, я бросился к компьютеру. Найти рутинатор не составляло труда, как и говорил Гарик. В описании – двусмысленный слоган «Time to be organized» и абстрактная картинка. Бесплатное программное обеспечение для смартфонов, мультиплатформенное, версии на десятке языков. Рейтинг приличный, но количество скачиваний смешное. Производитель – «Хай Мун Инк.», Китай. Ссылка на производителя – битая, стоимость этого имени сайта вы можете узнать у провайдера… – дальше иероглифы. Кое-где встречались упоминания бета-тестинга программы «Рутинатор v.2.0», но больше флуд.

Около получаса я провозился с компьютером и своим мобильником, который на статус смартфона тянул еле-еле. Однако программа успешно инсталлировалась, так что я вернул «симку» на место, а телефон Гарика убрал в пиджак, чтобы не забыть отнести на работу в понедельник.

Дальше я собирался заняться Мостом, но решил сначала на пробу отрутинировать еще что-нибудь. Выбор остановился на покраске забора. В свое время жители первого этажа нашей четырехэтажки в виде компенсации за неудобство осуществили успешный захват придомовой территории – разбили садики-огородики, посадили цветы, картошку, кому что больше нравилось или требовалось. Поскольку мы тоже входили в число несчастных, живущих за решетками на окнах, то оказались владельцами узкого клина земли, идущего от балкона до пыльной объездной дороги, упирающейся в ворота гаражного кооператива. Восемь шагов на двадцать – не так уж и плохо.

Заборчик, ограждающий нашу условную земельную собственность, уже лет десять как облупился и покосился. Я-то в ту сторону вообще редко из окон выглядываю, но Гульнара чаще – и давно купленная банка с краской дожидалась меня под ванной.

Тратить субботу на такое никчемное дело? Да легко! «Сохранить и повторить»!

Я едва успел управиться до темноты – апрельское солнце уходило за соседние дома рано. В фиолетовых сумерках смешались запахи краски и аромат… наверное, это аромат сделанного дела, выполненной рутины – что еще может пахнуть так нежно?

В отличном настроении я вернулся домой и как раз успел отмыть руки, когда вернулись Гуля с Максимусом. Жена сразу почувствовала мой бравурный настрой. Я подвел ее к балконному окну, но за ним уже совсем стемнело, пришлось объяснять на словах.

Утренняя размолвка забылась-испарилась. Максимус утянул меня к игровой приставке, Гуля занялась ужином. Разумеется, до Моста я в тот вечер так и не добрался.

Воскресенье рассосалось само собой. В понедельник я заехал к Гарику в контору, но не застал его – командировка в Усть-Каменогорск, выезд на сделку. Оставил одолженный смартфон у секретарши, прицепив к нему самоклеящийся листок с коротким: «Оценил! Благодарен!»

После выходных я чувствовал себя неожиданно бодро и был готов к бою. Офисная белка вернулась в колесо. «Алга» – значит, вперед! Раскрученный маховик бизнеса подхватил меня и понес сквозь время.

Поначалу я пользовался рутинатором с осторожностью. Одно дело, когда что-то привычное делаешь сам, в одиночку. И совсем другое – когда нужно общаться с людьми, согласовывать планы, обсуждать детали и подробности… Однако программа функционировала отлично. Всё, за что бы я ни брался, находясь под пушистым крылом рутинатора, выполнялось мной так же, как обычно, и даже лучше. Любая задача с заранее известным методом решения щелкалась как грецкий орех.

Неопытный наездник приноравливается к лошади, тратя все силы и внимание исключительно на то, чтобы удержаться в седле. Так и я при первых запусках рутинатора просто отключался, теряя осмысленное мировосприятие на время работы программы. Но чем дальше я рутинизировал свои дела, чем чаще запускал змей, тем больше оттенков «отключки» успевало осесть в памяти. С каждым разом, возвращаясь в сознание, я вспоминал всё подробнее о том, чем был занят при выполнении рутины. Разумеется, не ту нудятину, которую взял на себя рутинатор, а «плескание в речке» – ход мыслей высвобожденного сознания.

Да и мыслей-то этих было не так уж и много. Простая жизнь – простые мечты. Заполняя отчеты для бухгалтерии, я прикидывал, что подарить Максимусу на день рождения. Выбивая ковры – как выберусь в Астану на рок-фестиваль. Сидя на планерке у Тэтчеровны – где бы мне хотелось в этом году провести отпуск. Но чаще всего я ускользал мыслями к Мосту – наивной детской мечте, перешедшей ко мне по наследству от отца, к тонкой ниточке, связывавшей нас, пока он был жив, и превратившейся в воспоминание о нем, когда его не стало.

Однажды вернувшись домой раньше обычного, я наконец-таки вытащил с антресолей длинный лист двадцатимиллиметровой фанеры, на котором под старой простыней громоздился каркас Моста. Казалось, под сероватой тканью спряталось живое существо.

Я перенес макет на обеденный стол, собрал простыню за уголки, вытряхнул ее с балкона и отложил в сторону. Мост молча смотрел на меня. В его взгляде я не почувствовал ни обиды, ни укора, хотя антресольное забытье продолжалось больше пяти лет.

Когда-то отец приволок домой целый пук тонких двухметровых реек. Лиственница, сказал он. Лучше не бывает. Душистый запах древесины расползся по дому и остался там навсегда. Смотри, сказал отец, разворачивая перед собой рулон кальки. Я привстал на цыпочки и взялся за край стола, чтобы хоть что-то рассмотреть. Мне было… Четыре? Три? Два-один-ноль? Очень, очень давно.

Это Мост, сказал отец. Гораздо позже я узнал, что у мостов бывают имена, но этот не нуждался в имени, оно уже прозвучало: Мост. Отец выменял чертежи и рейки за пустую пластиковую канистру у кого-то из соседей. Когда-то неподалеку жили пленные немцы, непонятно объяснил отец. Среди них были разные люди. Кое-кто талантливый. Видишь, какие линии? Какие аккуратные буквы?

Потом я понемногу рос. Это заняло много времени. И вместе со мной постепенно рос Мост. Всё мое детство умещалось в желтый круг света от настольной лампы, масляные отблески в толстых линзах, скрывающих глаза отца. Хрустящий лист кальки по углам прижимался книжками, пассатижами, очешником, банкой соленых огурцов. Рейки из волшебного дерева лиственницы поддавались ножу только в умелой руке. Мне доверялось ошкурить торцы деталей нулевкой.

Сначала отец собрал две массивные квадратные опоры. На них поднялись мрачноватые башни – и я представлял, как где-то в Саксонии или Баварии из таких башен выходят молчаливые солдаты и идут на восток. Им предстоит стрелять и убивать, и рваться вперед, а потом, дрожа, выходить в февральскую вьюгу с поднятыми руками, и продолжать путь на восток, но уже в вагонах с зарешеченными окнами. И привыкать к морозу, какого они и не знали в своих воинственных башнях…

Через воображаемую реку перекинулись первые слеги. Им предстояло обрасти «мясом» – снастью, крепежом, вантами. А потом у нас кончились рейки. Отец к тому времени видел уже совсем неважно, а меня больше интересовали околоинститутские дела. Пару раз мы пробовали выстругивать и выпиливать недостающие брусочки вручную. Много опилок и отсутствие удовлетворительного результата. Криво, косо, не то и не так.

Проблему с материалом я решил – с первой премии в «Алге». Но к тому времени отцу уже было не до Моста, а потом я долго боялся браться за дело, потому что раньше мне позволялось только шкурить торцы и изредка обрабатывать пазы напильником. Я не был уверен, что справлюсь.

Теперь Мост смотрел на меня провалами незакрытых пролетов, тянулся растопыренными спицами вантовых конструкций. Разберемся, подумал я, раскручивая скукожившиеся в тубусе чертежи. Мимо прошел Максимус. Задержался на минутку из вежливости, заглянул в башенные окошки, потрогал незакрепленную балку. Сказал, что круто, и скрылся в своей комнате за компьютером. Круто.

Как-то исподволь рутинатор занял место и в обычной домашней жизни. Я всегда ценил то время, что удавалось провести с женой и сыном, но не всегда получалось использовать его толково. То мы замирали перед телевизором, вперившись в очередное бессмысленное развлекалово, и обращали друг на друга внимание только в рекламных паузах, то вдруг между мной и Гульнарой начинало искрить, а Максимус баррикадировался у себя, чтобы не попасть под раздачу в наших разборках. Драгоценное время семейного общения вылетало в трубу, оборачивалось унылым и одиноким времяпрепровождением, и однажды я поймал себя на том, что разбираю домашний распорядок дня по полочкам, выискивая, какие еще куски стоит рутинизировать.

В конце лета бабушка увезла Максимуса к родне в Чимкент, мы с Гулей выбили по две недели в счет отпусков и погрузились в ремонт. С утра до вечера мы драли обои и потолки, таскали в контейнер опостылевший линолеум, ворочали мешки с цементом и шпатлевкой, носились по строительным рынкам, торговались лучше китайцев, спорили о цвете стен до ругани. А с вечера до утра, кое-как отмывшись от строительной пыли, без спешки, лениво и изобретательно занимались любовью и засыпали, обнявшись.

Как ни странно, я почти не вспоминал в эти дни о рутинаторе. В последний день отпуска он напомнил о себе сам.

– Социологический центр, – не очень понятно представилась звонившая девушка. – Мы проводим опрос для оценки уровня удовлетворенности продуктом, вы не могли бы уделить мне несколько минут?

Я глянул на дисплей. Номер вроде бы алма-атинский, но какой-то необычный, без одной цифры.

– Каким продуктом?

– Мы собираем мнение о мобильном приложении, изготовленном корпорацией «Хай Мун». Вы ведь пользуетесь «Рутинатором» версии один-точка-один? Тогда, пожалуйста, оцените по пятибалльной шкале, где пять – отлично, четыре – хорошо…

Вопросы, которые она задавала, почти не отложились в памяти – обычная муть, подневольная опросчица читает слова по бумажке и ставит галочки в квадратики напротив. В основном я с удовольствием отвечал: «Пять!» – а где-то для пущей достоверности ставил четверки.

– Спасибо за потраченное время! – искренне поблагодарила собеседница. – И последний вопрос: вы хотели бы участвовать в тестировании бесплатной бета-версии «Рутинатора» два-точка-ноль?

– Не возражаю, – ответил я шутливым тоном, пытаясь скрасить несчастной девушке скучную рутину…

Стоп, а отчего я уверен, что она сама не пользуется программой? Витает сейчас где-то в облаках, а на дисплее крутятся змейки, и рука заполняет сотую анкету, и голос не дрогнет, и интонации безукоризненно вежливы…

– Не отключайте телефон в течение ближайших часов, идет обновление программного обеспечения, – предупредила опросчица и отключилась.

– Кто это тебя? – спросила Гуля со стремянки из соседней комнаты.

Тут я понял, что за несколько месяцев так и не собрался рассказать ей о рутинаторе.

– Соцопрос! Качество общественного транспорта в Турксибском районе, – ответил первое, что пришло в голову.

– Многовато пятерок!

За несколько месяцев… Нет, это была, конечно, не жадность. Как можно жадничать в отношении бесплатной программки? И не стыд. Я всего лишь оптимизировал свой график и научился не распыляться на всякие мелочи. Разве это плохо? Почему же я и Гуле не поставил такую же штуку в мобильник? А может, и Максимусу?

Напрашивался неожиданный вывод: причина в ревности. Или в чувстве собственничества. Фантазия, что Гуля может вдруг взять и ускользнуть – не телесно, а мысленно, – из нашего с ней мира, оказалась очень неприятной и навязчивой. Зная, что каждую минуту она может деться в свое собственное «куда-то», я бы то и дело подсматривал за ней, постоянно пытался бы угадать, тут она или не тут…

Настроение стремительно испортилось.

– Ну, я же нормально до работы доезжаю, – ответил я.

Огляделся. Да, всё новое вокруг. Красиво будет первое время. Похвастаться перед приятелями, соседями. Дать понять теще с тестем, что всё у нас путем, ситуация под контролем, денег хватает, стоим на своих ногах.

Даже за окном вдруг стало пасмурно.

– Димкин, ты чего? – Гуля вошла в комнату – словно почувствовала струящийся от меня сплин.

– Да вон: угол, – я ткнул пальцем под потолок, где свежепоклеенные обои чуть разошлись, обнажив узкую полоску штукатурки.

Она чмокнула меня в нос:

– Поправимо!

Как знать, подумал я, пассивно наблюдая, как жена перетаскивает стремянку на новую позицию для немедленного устранения обнаруженного недочета.

Телефон коротко тренькнул в кармане, напоминая о себе.

Я спрятался в туалет. Ремонт был завершен, оставались мелочи – тут помыть, там убрать, разложить вещи и посуду – скука смертная. Надо бы срезать. Так я называл это в последнее время: «срезать» ненужную рутину, перешагнуть обыденное в один миг.

На экране в углу помигивала пиктограмма обновления файлов. Нажать кнопку рутинатора я не решился – чтобы случайно не помешать установке. Два-ноль! Интересно, чем же будет отличаться новая версия?

Вечером нам вернули Максимуса, загорелого и шумного. Заодно случилась госприемка. В целом – нормально. По пунктам – целый перечень недостатков. И плитку затерли не так, и ламинат не там обрезали, и порожки неудобные, тапки цепляться будут. А так-то – молодец, зять! Большое дело сделали! Я кивал, вздыхал, разводил руками, снова кивал, мечтая только о двойном нажатии на кнопку рутинатора. Гульнара, подхватив мой кислый настрой, пару раз съязвила о моих способностях плиточника-штукатура, и этого вполне хватило, чтобы не разговаривать до утра.

О, спасительный понедельник! Я поднялся раньше обычного и без завтрака выскользнул из дома. «Алга-Импорт», наверное, нуждалась во мне. Купив в ларьке около офиса пару чебуреков, я прокрался в спящее здание.

Тайного проникновения не получилось – седоусый Петрович, напевая что-то из маршей тридцатых годов, резал на рабочем столике в своей будке огурцы и помидоры.

– Смотри-ка! – лучезарная улыбка во все протезы. – Соскучился по работе, что ль?

– Больше она по мне, – подмигнул старику я, прикладывая пропуск к турникету.

В отделе логистики привычно пахло цитрусом, ксероксом, мокрым ворсом. На моем столе высились стопки папок – типичное рабочее место бюрократа, карикатура. Я щелкнул чайником, положил чебуреки на угол стола и углубился в документы. Всё ясно! Даже невооруженным глазом я видел, что ближайшие дни превратятся в битву за урожай. Наивный, думал, что за отпуск дел не прибавится? Время платить по счетам.

Я заварил чайку, неторопливо уничтожил импровизированный завтрак, и всё равно до начала рабочего дня оставалось почти двадцать минут. А что тянуть-то? Я вытащил мобильник и двойным щелчком запустил рутинатор.

Вот ты какая, два-точка-ноль…

Я очнулся в понедельник после обеда, бодрым и жизнерадостным. Подождал, пока развеются фиолетовые тени и утихнут колокольчики. Огляделся. Рекогносцировка на местности. За столом напротив незнакомый парнишка сосредоточенно перебивал в компьютер таможенную декларацию…

Или не незнакомый? Всплыло имя: Эльдар. И что его к нам пристроила мать, подружка Жанны нашей Темиртасовны. И что он с первого сентября на испытательном сроке…

Да, я очнулся в понедельник, только это был следующий понедельник, ровно через семь дней после утреннего побега из дома, Петровича с огурцами, чебуреков и всех остальных кусочков мозаики, создающей мой окружающий мир.

– Дмитрий Александрович, а вот здесь в тридцать первой графе – не подскажете, какой код может стоять, а то копия слепая?

Смущенный Эльдар смотрел на меня через стол.

Неделя! Неделя!!!

Я подошел к новичку, в двух словах объяснил ему, что может быть, а чего не может быть в тридцать первой, подтолкнул его к правильному интуитивному решению, обернулся к окну. Мы с Эльдаром выглядели мухами за стеклом для спешащих прохожих. Деревья подернулись желтым, солнце светило мягко, безвольно.

Я коротко нажал кнопку рутинатора и зажмурился.

События прошедшей недели сами выстраивались в голове, лезли пеной из бутылки, раскладывались пасьянсом – из ничего, из ниоткуда бралось – возвращалось ко мне назад мое собственное прошлое. Первый приступ паники быстро прошел. Всего несколько секунд – и кинолента недельной длины размоталась передо мной задом наперед, от понедельника через воскресенье к предыдущему понедельнику. Прошедшие дни прочно улеглись в памяти, с детальнейшими, даже, может быть, излишними подробностями – достаточно заглянуть на нужную полочку. Стоит захотеть. И разве можно говорить, что я что-то пропустил – если я всё помню?

Да и происходило ли в эти дни хоть что-то, чему стоило уделить внимание? Визит к Гульнариным родителям, семейный выезд в супермаркет с походом в кино на утренний сеанс и торопливым перекусом в «Мак-Дональдсе», рабочие неурядицы, заурядные плановые переговоры, пара скучных посиделок, наполовину пропущенный вечерний сериал. Всё проистекало так обычно, что грань прожитого и «срезанного» сразу начала расплываться. Просто еще одна календарная строчка выщелкнулась из обоймы.

От скачка на неделю я не почувствовал раздражения – ведь двойное нажатие упрощало жизнь каждый раз, когда повторение будничных действий могло бы взорвать меня изнутри. Похоже, новая версия программы сама слепляла «срезы» в неразрывную цепочку, исходя из моих предпочтений… Из моих ли? Вслушавшись в себя, я убедился: да. Рутинатор работал безупречно.

Были за срезанную неделю и достижения – на другом, «стратегическом» уровне. Я почти отладил бизнес-процессы с Бишкекским филиалом. Тамошние ребята сражались за свою самостоятельность до последнего, но Жанна железной рукой перевела их в мое подчинение – торговых интересов у «Алги» в Киргизии пока не было, а все вопросы логистики автоматом замыкались на наш отдел. Мой помощник выехал в Бишкек. Под моим дистанционным контролем он внедрял правила документооборота и тренировал менеджеров, а заодно искоренял в местном управляющем последние симптомы сепаратизма.

И конечно же, я наконец-то продвинулся со сборкой Моста! Стоило загнать подготовку деталей в процедуру, дело пошло полным ходом. Вечерами я уединялся с макетом, и балку за балкой, плашку за плашкой встраивал в конструкцию. Это раньше приходилось себя уговаривать: пару деталек, ну давай! Моделирование, мол, – дело для терпеливых. Маленькими шагами – в долгий путь, и всё такое. Мост – сколько раз во сне я видел его собранным, законченным! Теперь всё будет по-другому. Когда я вижу цель, она всегда достижима!

Рутинатор послушно тренькал в руке, открывая в ускоренной прокрутке все новые кадры прошедшей недели. Притормаживать не хотелось – это всего лишь прошлое, причем не самое интересное прошлое. Хватит и общего обзора. Искусственно отстранившись от своей обычной жизни, охватывая ее взглядом не участника, а зрителя, я чувствовал себя весело и возбужденно, как будто сбежал из класса перед контрольной работой.

Как же существуют другие – девяносто девять и девять процентов людей: соседи и случайные прохожие, продавцы в магазинах и дорожные полицейские, солдаты-срочники и врачи в поликлиниках, футболисты и шахтеры, чабаны и министерские служащие, домохозяйки и торговцы цветами… Почему «Рутинатор» до сих пор не покорил мировой рынок, не вселился в каждый мобильный телефон, почему программа валяется на задворках Интернета в бесплатной скачке? Те, кто написал ее, должны бы давно стать миллиардерами – ведь жизнь каждого из нас состоит в основном из повторяющихся однообразных действий!

До конца рабочего дня я больше не пользовался рутинатором, получая глупое, шаловливое удовольствие от самых обычных дел. Зашел к Тэтчеровне, доложился по Бишкеку, выпил ароматного директорского кофейку, изложил вкратце планы на осень по захвату мира. Эта часть работы мне нравилась: игра ума, обмен тонкими шутками, разговор профессионалов, знающих себе цену, ощущение того, что стоишь на ступеньку выше большинства не по протекции, не по случайному стечению обстоятельств, а заслуженно и по праву. Нет, визиты к Жанне Темиртасовне теперь, когда у меня снова всё наладилось с реализацией задач, к рутине я точно отнести не мог.

В кабинете Тэтчеровны я и нашел ответ, почему «Рутинатор» до сих пор мало кому известен и не может распространиться. Проще простого: потому что тот, кто научился срезать рутину, ни за что не поделится своим умением! Это же конкурентное преимущество: ты включаешь автомат, и за тобой уже не угнаться. Сколько бы луддиты не бегали с факелами и топорами – где они теперь, эти луддиты? А станки – повсюду. Они победили.

И у вас большие перспективы, Дмитрий Александрович!

Я вернулся домой поздно, как и во все предыдущие срезанные дни. Пришлось брать такси – общественный транспорт работал-таки на троечку, и последнего троллейбуса можно было прождать минут сорок. А у меня не было лишних минут. Меня ждал Мост.

На входе в квартиру попытался угадать, кто дома: Гуля или Гульнара. Сразу разобраться не получилось – со мной поздоровались из кухни. Пока я мыл руки, на столе появилась тарелка с подогретым ужином, а жена ушла укладывать Максимуса.

Вычурное гладиаторское имя почему-то прилипло к сыну, и он никак не хотел с ним расставаться. Лучше, чем «Максик» какой-нибудь, конечно, но пора бы парню начать превращаться в Макса или Максима… Как-то быстро он растет, подумалось вдруг. Прямо на глазах.

Мост был рад меня видеть. Заготовленные в выходные детали ждали монтажа. Мне нравилось работать без верхнего света. Стоваттная настольная лампа, которой я подсвечивал чертежи, отбрасывала от Моста сложную фигурную тень на стену. В кружевах света и тени оживали тевтонские призраки и бряцали забралами.

Я даже не заметил появления жены. Она тихо подошла со спины, чуть повернула меня в кресле, обняла за шею, села на колени. Прижалась ко мне тем особенным образом, что не оставляет сомнений в намерениях.

Мне очень хотелось закончить с крепежом вант на левой опоре, но отодвинуться, отстраниться – значило: обидеть. Я ни в коем случае не хотел обижать Гулю, и мы плавно отдрейфовали в сторону кровати, на ходу теряя одежду. Едва не опрокинули торшер. Гуля смешно округлила глаза в притворном страхе и приложила палец к губам. Тс-с, Димкин, скрытность и незаметность – наши козыри в этой игре. Нельзя будить Максимуса, правда?

Мы стянули на пол тяжелое покрывало и скользнули в прохладу постельного белья. Всё это было бы здорово, чудесно и замечательно, если бы случилось впервые. Но наш маленький спектакль разыгрывался бессчетное количество раз, и икс плюс первый выход актеров на сцену вряд ли мог внести в него принципиально новое звучание.

Гуля поцеловала меня в ключицу, провела носом по шее, тихонько укусила за ухо. Я подтянул ее к себе, длинным движением погладил от затылка до колена. Ты не виновата, девочка. И всё делаешь правильно. Просто сейчас не до тебя. Слишком много всего крутится в башке, и это мне сейчас интереснее.

Я нащупал лежащий в изголовье телефон и запустил рутинатор.

III

Осень-зима.

Узнаешь, где р. з.

Как ни странно, отношения с женой резко пошли на лад. Видимо, тот второй, полуавтоматический «я» гораздо четче следовал немудреным правилам совместной жизнедеятельности. В тех случаях, где у меня вскипела бы кровь или сорвало башню, мой близнец-дублер проявлял чудеса хладнокровия и разруливал любой назревающий конфликт, не скатываясь ни в смирение, ни в ссору. Я даже завидовал себе-тому, прокручивая нажатием кнопки срезанные дни и недели: как же он ловко справляется со всеми неурядицами! Насколько внимательным и предупредительным умудряется быть!

Порой я даже чувствовал себя уязвленным: ведь и без рутинатора мог бы жить с Гулей именно так: не выпячивая самомнение, не игнорируя просьб о помощи, не отстраняясь от общих трудностей, подтверждая свое к ней отношение не только словами и ласками… Но во мне-мне пока не всё было в порядке – от усталости и безразличия опускались руки, нехватка времени бесила до изжоги и дрожи в пальцах, а каждый лишний контакт даже с самыми близкими людьми грозил взрывом.

С рутинатором станет легче – я был уверен в этом, словно за плечом появился невидимый помощник, доброжелательный джинн, быстрый и сметливый Труффальдино, освобождающий меня от всего, что не требовало особого внимания. Не извольте беспокоиться, синьор! Будет исполнено, синьор! Вместо звонкой монетки мой верный слуга довольствовался кусочками времени. Почти натуральный обмен.

Иногда это были всего лишь минуты, чаще – часы или дни. Пару раз мне случалось срезать неделю, как в первый раз после установки новой версии «Рутинатора». Теперь не требовалось «записывать» шаблон рутинного действия, кнопка «Сохранить и повторить» больше не появлялась. Программа четко распознавала, за какое дело я собираюсь взяться, и при вызове сразу брала управление на себя. Отсюда и ощущение, что дублер понимает тебя без слов…

Слипание срезаемых отрезков времени оказалось удобным новшеством. Рутины самых разных видов и свойств идеально стыковались друг с другом, образуя продолжительные периоды времени, не требующие от меня ни экспромтов, ни размышлений. Утренняя гимнастика. Торопливый завтрак почти без слов – и Гуле и Максимусу предстоял нырок в собственную рутину. Транспортная сутолока, выученные наизусть плакаты и рекламные щиты за замызганным троллейбусным стеклом, одни и те же остановки в том же порядке. Дежурное «сдобрымутром» при входе в отдел, однообразные разговоры, ожидаемые проблемки, нудные мозговые штурмы, выданные на-гора предсказуемые результаты. Впору повесить на лоб табличку «Не беспокоить!».

Но я выпадал из-под действия программы сразу, как только на горизонте появлялось любое значимое событие, которому стоило уделить внимание по-настоящему, – что-то не укладывающееся в рутину, требующее моего полноценного вмешательства – или интересное само по себе.

Я почти на полный день отключил рутинатор, когда Тэтчеровна назначила меня начальником отдела. Прослушал лестные отзывы о своей работе, принял поздравления коллег – большей частью искренние, освоился в новом кресле с непривычным видом из окна, устроил дома праздничный ужин – для всего этого мне и не требовался рутинатор! Всё другое, всё непривычное, мечты с иголочки, фантазии из новой пачки.

Однако эйфория развеялась до обидного быстро. Уже через несколько дней я снова стал проваливаться во всё более долгие срезы. «Алга-Импорт» расцветала на глазах. Тэтчеровна заботилась о своем бизнесе, никогда не оставляя его без контроля надолго. Иногда мне казалось, что она давно пользуется рутинатором – иначе откуда обычной немолодой тетке взять столько энергии и упорства, чтобы изо дня в день тянуть лямку – пусть и директорскую, из мягчайшей кожи ручной выделки, сшитую по лекалам от лучших дизайнеров мироздания, но всё же…

А я понемногу приходил в себя. Жизнь проскальзывала вперед на ускоренной перемотке – ровно в том темпе, чтобы мне было нескучно. И вне рутины я тоже стал быстрее, резче, легче на подъем. Почти разучился нормально писать – пальцы не поспевали за мыслью, и приходилось лепить одну к другой первые буквы слов, выкидывая остальное. Расстановка слов в предложении – тоже достаточно предсказуемая вещь. Каждый охотник ж. з., слезами г. не п., поспешишь – л. н.

Вне действия рутинатора я стал хуже и меньше спать – не успевая устать за день. Сначала боролся с бессонницей, пытался потихоньку возиться с Мостом, но мелкие детальки и кропотливое копошение с ними уже не давали былого удовольствия – результат, маячивший впереди, волновал меня куда больше, чем процесс. Я снова ложился, прилежно закрывал глаза, считал слонов, даты, деньги, фуры, овечек, ворон, километражи, а когда это надоедало, просто-напросто запускал рутинатор. Уж дублер-то четко знал, что такое крепкий и здоровый сон.

Я едва смог проснуться, когда однажды ранним утром, опередив будильник, зазвонил телефон. Гуля, сняв трубку, вдруг странно замолчала, и это молчание бесцветным облаком расползлось по комнате. Даже сквозь сон я почувствовал, что через телефонный кабель в дом просачивается беда. Потом Гуля резко и сильно затрясла меня за плечо, сунула трубку к уху и непонятно пояснила:

– Это про Гарика.

Я слушал безжизненный мужской голос, а сам пытался вспомнить, видел ли я раньше хоть раз Гарикова отца. Эти размышления хоть как-то отделили меня от сути того, что говорил незнакомый человек. Трасса на Усть-Каменогорск. Плохая видимость. Под откос. Мгновенно. Прощание в четверг. От морга отъезжаем в девять. Да, будем с женой.

Гарика хоронили на Кенсайском – в могилу деда. Сутолока на посадке в «пазики», десять километров негромких разговоров и ощущения безвозвратности времени… Мы дразнили его Рыжухой, прятали его учебники, морщились, когда родители ставили нам его в пример. Умничка! Такой умничка! А после школы многое сделалось неважно, быстро забылось, развеялось. Отличники мыкались без работы, двоечники матерели и брались за ум или за пистолет, троечники тихой сапой, на упорстве или на фарте, выбивались в бизнесмены да в чиновники. Все постепенно пристроились, нашли свою дорожку и двинулись кто куда. Дорога Гарика оборвалась где-то на пути в Усть-Кам, разом и навсегда, и теперь оставшиеся озирались, словно не решались спросить друг друга: а в чем тогда был смысл всего? Учебы, шахматной школы, репетиторов, практики, усердия и стараний, маленьких побед и крошечных шагов вперед…

У могилы собралось столько народу, что мы видели только спины и спины.

– Привет, Гульнар, – негромко сказал Кайрат и пожал мне руку.

В черной толпе его притерло к нам – сам бы он, может, и не подошел бы. В автобусах я Кайрата не видел – значит, приехал на своей. Гуля кивнула ему в ответ. Когда-то мы были очень дружны, а потом одна дурацкая ссора вдруг подточила дружбу, разомкнула пути как железнодорожная стрелка. Повисла пауза. Молчание стало бы неудобным, если бы не соответствовало обстановке. Ничего говорить не требовалось. Впереди, за спинами, кто-то рыдал, кто-то сбивчиво выкрикивал грустные слова прощания. Нас здесь знала только мама Гарика, да еще пара одноклассников, так же мявшихся с ноги на ногу неподалеку.

На поминки мы ехать не собирались. Кайрат предложил подбросить до города. Гуля неожиданно согласилась.

В машине – потрепанном праворульном сарае – мне досталось «водительское» место, правда, без руля. Пытаясь склеить какую-никакую беседу, мы потыкались в биографические подробности школьных приятелей, но разговор быстро увял. Вспомнилось, как весело и непринужденно мы практически о том же самом трепались с Гариком – в тот памятный день, когда я впервые запустил рутинатор.

Почему же просто со знакомым легче найти общий язык, чем с другом? С Кайратом, а точнее, с Чипом – Чиполлино – мы просидели за одной партой семь лет, пока его родители не решились на переезд. Кайрат писал мне письма. Норильск, Дудинка, Тикси – по почтовым штемпелям можно было учить географию Заполярья. Тогда не было никаких предпосылок к тому, чтобы когда-нибудь снова оказаться соседями.

Семья Кайрата разобралась с гражданством, и он после школы отправился прямиком в российскую армию. Мой школьный друг был весь такой круглый, словно составленный из мячиков. Непослушные волосы норовили подняться на макушке смешным хохолком. Поверить было невозможно, что наш жизнерадостный Чиполлино оттрубит два года в десанте, а потом еще останется на сверхсрочную по контракту. Подумать только: прыгать с парашютом, снимать часовых… Хотя «Никто кроме нас» вполне ему подходило – Чип еще с младших классов встревал в любую распрю, пытаясь примирить спорщиков, разнять драчунов и частенько огребал от обеих сторон конфликта.

Наша переписка прервалась не сразу, и так же не сразу мы возобновили общение, когда он вернулся в Алма-Ату. Наверное, потому что это был не совсем тот человек, что уехал двенадцать лет назад. Я никогда не спрашивал Кайрата, где и в какие передряги его забрасывало. А сам он был на удивление несловоохотлив. Толком не успев сдружиться вновь, мы умудрились рассориться из-за ерунды – неудачной шутки, обидевшей Гулю. Мне надо было заступиться за жену, и я заступился. Но и в защиту Кайрата нашлось немало веских доводов. Так я поругался с обоими. С Гулей-то мы помирились быстро, а вот старый друг воспринял всё слишком всерьез.

Кайрат вел довольно резко, скашивая дуги серпантина, то и дело высовывая меня на встречку через двойную сплошную. Порой я инстинктивно начинал жать ногами несуществующие педали.

Мы уже въехали в город, когда он напоследок попробовал вновь завести беседу. Я был благодарен ему за эту попытку, хотя и так уже было ясно, что прошлое отчеркнуто, списано в архив, что дружба из чего-то осязаемого и живого уже переродилась в абстрактный скелет, музейное чучело.

– Странно так встречаться, – сказал он. – Плохо. Я вчера еду по Сатпаева, вдруг вижу тебя у «Рахат Паласа». Сначала думаю: дай хоть остановлюсь, парой слов перекинемся. А потом прикинул: ведь завтра на похороны. Там и увидимся. Вот…

– А что ты в центре делал? – удивилась Гуля.

Вопрос адресовался мне, разумеется.

– Я вчера в офисе – как пчелка в улье. Обознался, – сказал я Кайрату. – Когда за рулем, прохожие все на одно лицо.

– Может, и так, – не стал спорить он. – Гарика жалко.

Тут тоже спорить было не о чем, и в салоне вновь стало тихо.

Кайрат высадил нас почти у дома. Прощание получилось буднично-нейтральным. Никаких там «увидимся» или «до скорого». «Давай», «пока», «спасибо, что подвез» – по смыслу как «до свидания», но никаких «свиданий», конечно же, не планировалось. Как позже выяснилось, не планировалось только мной.

На следующий день я, как правильный, выбрался на перекус между часом и двумя. Еще одно преимущество рутинатора – тяга к режиму. Делу – время, но и отдыху – тоже время. Утренняя рутина отпустила меня только за обеденным столом. Я привычно проморгался, пока фиолетовые тени и контуры не истаяли без следа. На смену тонкому аромату полевых цветов пришел естественный «фон» общепита – запах свежих лепешек, жарящихся котлет, горячей воды, отголоски сигаретного дыма.

Кайрат взялся из ниоткуда – и плюхнулся на диван напротив меня. Не спросив разрешения, по-свойски.

Я всего лишь собирался в одиночестве утолить голод. Никакая компания мне для этого простого мероприятия не требовалась. Чип-Чип-Чип, мне давно стало скучно с тобой, и говорить нам особо не о чем, ты же сам всё понимаешь и чувствуешь, так зачем ты здесь? Телефон лежал рядом с тарелкой, и решение срезать ненужную застольную болтовню показалось разумным и естественным. Я приветственно кивнул возмутителю моего спокойствия и потянулся к заветной клавише с домиком.

– Руки от трубы! – неожиданно рявкнул Кайрат.

Наверное, это в армии учат так по-особенному повышать голос. Я отдернул пальцы от мобильника. Сердце заколотилось набатом.

– Ты чего, Чип? Командовать мной вздумал? Всем стоять, полиция Лос-Анджелеса?

А он вдруг рванулся вперед, молниеносно схватил мой телефон и сунул в карман.

– Давай поговорим без подручных средств, – сказал Кайрат. – Тема важная, а мобилы отвлекают.

– Отдай телефон, – медленно произнес я, глядя на обидчика исподлобья.

– А то что? – нагло ответил тот.

Вместо ответа я прыгнул вперед. Пальцы сами скрючились, превращая руки в звериные лапы. Я готов был вцепиться мерзавцу в горло. Как он посмел взять мой рутинатор?!

Наверное, это здорово смотрелось со стороны. Тело мое красиво и хищно перелетело через обеденный стол, сметая коленками солонки и перечницы. Но Кайрат оказался где-то сбоку и вне пределов досягаемости. Я рухнул вперед, лбом в диванную спинку, а уже в следующее мгновение заломленная за спину рука и болезненный тычок в ребра подтвердили мои худшие опасения: вряд ли без подготовки можно совладать с чертовым десантником, даже если это всего-навсего Чиполлино, наш незадачливый увалень, объект насмешек всего класса.

– Всё хорошо, всё нормально! – крикнул Кайрат спешащей к нашему столику официантке. – Друган – спортсмен, прием мне показывает!

Та что-то буркнула в ответ и ушла на кухню.

– Остыл? – спросил Чиполлино, немного ослабляя хват.

Я кивнул.

– Рубашку поправь и сядь спокойно, поговорить надо.

Он занял мое место – получилось, что мы поменялись местами. Нас снова разделял стол.

– Зачем соврал? – спросил Кайрат.

Врать ему у меня не было причин – ни по какому поводу.

– После кладбища, – уточнил он, – я спросил про «Рахат Палас», а ты прикинулся, что знать ничего не знаешь.

Я возмутился:

– Что – знать? Я на Сатпаева года полтора не был.

– Хорошо подумал? – В голосе одноклассника появились настораживающие холодные нотки.

– Так, стоп! – Я поднял перед собой ладони. – Тут какая-то лажа. Давай нормально рассказывай: в чем дело?

Кайрат хмыкнул:

– Не знал бы тебя, как облупленного, давно сдал бы своему шефу. Или сразу Тэтчеровне.

Он достал из-за пазухи и развернул сложенный пополам листок с фотографией. На снимке, сделанном откуда-то сверху, похожий на меня парень поднимался по ступеням. Дата в углу – недельной давности, половина восьмого вечера.

С трудом сопоставив свои дела с календарем, я удостоверился, что в тот день допоздна готовил документы по Бишкеку. И, разумеется, ни в какой «Рахат Палас» не ездил. Пальцы прямо чесались нажать кнопку рутинатора, но телефон был у Кайрата.

– Говоришь, допоздна, – он положил передо мной вторую бумажку – обрывок рулонного листа с перфорацией. – «Алга-Импорт», распечатка с турникета на входе.

Та же дата, четыре строчки корявых матричных буковок. Стрелка вправо – вход, стрелка влево – выход. Пропуск номер такой-то, владелец – я, прибыл на работу в 08:56, вышел в 18:50, вернулся в 21:21, окончательно свалил в 23:30.

– Комната четыреста шесть, – негромко сказал Кайрат. – «Рахат Палас», девятнадцать тридцать, посетитель в четыреста шестой к господину Кхонг Шин Сы, гостю из Китайской Народной. Показать выписку с ресепшена?

– Дай, пожалуйста, телефон, – попросил я. – На минутку.

– Только без звонков и эсэмэсок, – Кайрат вернул мне мобильник. – А то восприму как недружественный акт.

Опустив глаза и убрав руку с телефоном ниже уровня стола, я вошел в рутинатор через меню, нашел в календаре нужную дату, из выпавшего контекстного списка выбрал «Обновить». Запрошенный день всплыл в памяти, как подводная лодка, выпрыгивающая на поверхность моря. Струи желаний и намерений хлещут по верхней палубе, водопады эмоций, слов, встреч, занятий стекают с корпуса, омывая капитанскую рубку.

– Какая-то ерунда. Я стопроцентно уверен, что не выходил из офиса.

Кайрат вынул распечатку у меня из-под руки.

– Предлагаешь рассматривать версию о переодетом артисте с временно украденным у тебя пропуском?

Я не ответил, только крепче сжал губы. Сам передал ему назад мобильник.

– Диман, – сказал Кайрат неприятно доверительным тоном, – ты хотя бы мне объясни, без передачи, что у вас за дела с Шин Сы! Он же не просто так приехал, он на тот год с «Алгой» контракт готовит. При таких раскладах ваша встреча выглядит очень странно. И лучше все странности снять прямо сейчас, пока мне не пришлось своего шефа вводить в курс.

«Шеф» – начальник отдела безопасности компании «АлгаИмпорт», пришел к нам из министерства сразу после выхода на пенсию, эмвэдэшные корочки остыть не успели. Люди с таким опытом, связями и весом легко находят работу в частном бизнесе. Тэтчеровна ценила его безмерно, а «шеф» отвечал настолько ответственным подходом к кругу своих обязанностей, что в этом иногда проглядывала параноидальная симптоматика.

– И еще: зачем телефон просил?

– Кайрат, – спросил я, – скажи, ты мне веришь?

– Пока да, – прямолинейно ответил он. – Хотелось бы и дальше.

– Тогда попробуй переварить…

Я, как мог коротко, изложил ему суть. Не как рутинатор работает – этого я не знал, а что он делает. Рассказал о том, насколько облегчилась моя жизнь. Про успехи на службе, про покой в семье. Он изредка задавал наводящие вопросы, что-то уточнял. Потом я закончил, и мы пару минут просидели молча.

– Ты хоть слышишь себя со стороны? – наконец поинтересовался Кайрат.

Что ж, я и не надеялся, что он воспримет правду. Но попытаться стоило.

– Ты говоришь, что загруженный в мобилу софт выносит тебе мозги так, что ты толком не можешь вспомнить, чем занимался! Нет?

Если он что-то и усвоил, то крайне примитивно. Армейский минималистский подход.

– И вот в состоянии лунатизма ты выходишь из офиса, едешь через полгорода, что-то перетираешь с китайцем, которого даже в глаза не видел. Возвращаешься назад и начисто забываешь, где был и что делал. И волшебная кнопка в мобильнике тоже не помогает, а?

– Ты не так понял… – попытался возразить я.

– Всё я понял как надо, – оборвал меня он. – Съел и переварил.

Повисла бестолковая пауза. Мы оба оказались на перепутье, и каждый втайне надеялся, что другой сделает первый шаг вперед.

– Просто попробуй, – сказал я.

– Что?!

В его голосе было столько презрения – или брезгливости, – что меня это задело.

– Сначала спрашиваешь, верю ли я тебе. Да, говорю я, стараюсь! Развесив уши, слушаю образцовую небылицу. Полный бред, но я заставляю себя поверить. Это же Диман, мы за одной партой, и всё такое. Просил поверить? Верю. Верю! И тут же – что? А вот что: мой добрый дружок-корешок всерьез предлагает: запусти-ка, Чип, эту гнусь себе в голову и посмотри, что получится!

Редкие посетители поглядывали на нас настороженно.

– Пока не попробуешь, не поймешь… – смешался я.

Кайрат отрицательно помотал головой:

– А не всё стоит пробовать в этой жизни. Тебе ли не знать. У нас четверть класса скурилась да скололась. Допробовались, бляха муха!

– Это просто программа!

– Которая перехватывает управление, Диман. Управление тобой. Твоим кочаном. Либо ты меня дуришь. И тогда я – идиот, а ты – сука.

– Ты не идиот, – сказал я. – Ты Чиполлино.

Секунду он молчал, а потом мы оба засмеялись.

– А Чиполлино, – Кайрат погрозил мне пальцем, – всегда стоит на стороне добра. И поэтому не лезет в сомнительные схемы. И делает то, что умеет. А что я умею, как ты думаешь? Правильно думаешь! Красться, нападать, стрелять. Убивать при необходимости. Так что мне совсем не нравится идея, что кто-то овладеет моим телом и воспользуется вложенными в него навыками.

– Ерунда какая-то, – повторил я. – Не пойму, как теперь что. Всё было классно.

– Что именно – классно? – уточнил он. – Уколоться и забыться?

– Да пошел ты! При чем тут наркота?

– А эффект похожий. Не снаружи – изнутри. Так-то всё чин по чину – усердие, трудолюбие, пашешь с рассвета до заката, Тэтчеровна для тебя вот-вот доску почета заведет. Но это ж на чужом горбу, а? Сам же чуешь! По щучьему велению вставай, печка, к лесу задом! Всё – морок, всё – дурман. Не внутри – снаружи. Твои успехи – не твои, твое время – сдано в лизинг. Скажи-ка, можешь прямо сейчас выкинуть эту хреновину?

Я непроизвольно сжал кулаки и почувствовал, как взмокли ладони.

– Ты на игле, дружище! – поставил диагноз Кайрат. – Эта дрянь жрет твое нутро. Где ты вообще на нее натолкнулся?

– Гарик дал, – тихо сказал я.

Кайрат уставился сквозь меня. В его взгляде крутились шестеренки, ключи входили в замки, выступы цеплялись за пазы, тугой механизм вырабатывал мысль.

– Твою ж мать! – шепотом резюмировал он. – Сиди здесь, никуда не дергайся, я вернусь через полчаса.

Кайрат приподнялся с дивана и по-крабьи выбрался из-за стола. У него в кармане зазвонил мой телефон.

– Гуля, наверное, – объяснил я.

Два звонка, три.

Кайрат протянул мне мобильник. Как же всё тошно и страшно. Взяв телефон в руку, я без раздумий сбросил звонок и вдавил клавишу рутинатора.

Исчез стол, исчезли уютные диванчики вместе с барной стойкой, полом и крышей, и заряд колючего, совсем зимнего снега хлестанул меня по щекам. Я стоял без шапки на морозе, в сумерках, и золотым заревом вдалеке светилась Алма-Ата. Кресты, шесты, звезды и столбы черными силуэтами проступали на фоне сиреневого неба, отбрасывая фиолетовые тени. Снежинки таяли на губах запахом полевых цветов, с хрустальным звоном бились о чугунные оградки Кенсайского кладбища.

Я стоял перед могилой Гарика. Холм уже почти осел, цветы сгнили и заледенели. Белая крупа забилась во все неровности почвы, собралась на черных лепестках и листьях. Руки коченели в задубелых карманах зимней куртки.

– Чиполлино, отдай мобилу, – попросил я.

Даже не зная, здесь ли он. Просто предположил.

– Сначала скажи, какое сегодня число, нарколыга недоделанный!

Он стоял за спиной, в нескольких шагах. Даже если я брошусь на него, одного прыжка не хватит. Он сильнее и опытнее. Гад!

Мысли разбредались как овечки по склону, а чабану было не до них. Чабан искал свой спасительный телефон с волшебной кнопкой «Хоум». «Хоум» – домой! Как попасть домой, в свою собственную жизнь, когда этот гад снова отнял мой мобильник?!

– Число, – настаивал он. – Не помнишь? Тебя же сейчас любая психушка забесплатно примет! Давай, Диман, давай, вспоминай, сколько ты от меня бегал!

Я? Бегал? Бессильная злость накатила как цунами. Бегать еще от этого урода!

– Я тебя просто игнорировал, ясно? – крикнул я, наконец, к нему повернувшись. – Потому что ты у меня в печенках уже сидишь! Вторую неделю прохода не даешь!

Это было сказано наугад. В тумане незнакомой реальности, без рутинатора под рукой, я никак не мог найти опору, точку отсчета, чтобы сориентироваться во времени.

– Вторую? – издевательски засмеялся Кайрат. – Молодца, лунатик, на широкую ногу живешь! Календарь бы тебе не помешал. Жаль, с новогодними подарками я опоздал немного!

Как удар в челюсть.

– Что говоришь такое? – Я зажмурился, сгорбился, сжал щеки ладонями.

Какой Новый год, что он несет?!

– Двенадцатое января, говорю. Хэппи Нью Йир, Диман! Сердечные поздравления от «Хай Мун Инкорпорейтед»!

Щемящая пустота, черная дыра раскрылась в легких, пустила щупальца в желудок и в глотку. Запершило в горле, на глазах навернулись слезы.

– Отдай телефон! Пожалуйста!

Я готов был просить, канючить, клянчить, валяться у него в ногах, ползти за ним на коленях – или обхватить руками его бычью шею, воткнуть пальцы в кадык и сжимать хватку, пока гадская луковая голова не оторвется к чертям. Чтобы потом забрать свой рутинатор и быстро разобраться, что я, где и когда.

Но Кайрат отволок меня в машину и повез прочь. Какой-то сгорбленный старик закрыл за нами кладбищенские ворота. Печка дышала в лицо горячей сыростью, дорога едва угадывалась сквозь запотевшие окна, из дверных щелей тянуло льдом и ночью. Двенадцатое января. Неужели правда?

– Ты в беде, Диман. Хоть сам это понимаешь?

Я сидел скрючившись, сжав коленями заледеневшие ладони. Тупо ныла левая скула.

– Ты что, меня бил?

– Самую малость. До сих пор не верю, что, наконец, с тобой разговариваю. Боялся, заберу телефон, а ты всё равно останешься в трансе. «Под рутинатором» – так это называется? Сколько ты уже?.. Что последнее помнишь?

Двенадцатое января. Декабрь, ноябрь, октябрь. Максовы каникулы… двое каникул. Новый год. Ничего нет. В башке на этом месте – плотный занавес, туман, барьер.

– С нашей встречи. Позвонила Гуля, ты отдал телефон.

– И вот мы здесь, – подытожил Кайрат. – Зашибись.

– Зачем мы сюда приехали? – спросил я.

– Ты сам приехал.

Кайрат помолчал, а потом добавил:

– Чтобы вытащить тебя.

– Зачем?

– Мы же друзья, нет?

Я кивнул и одновременно пожал плечами. Если смотреть по отдельности, то кивок – согласие, плечи – сомнение. Но вместе – этакое «само собой разумеется, елы-палы!».

Ни в чем я не был уверен и, получается, соврал Кайрату – даже без слов.

Мы долго петляли по незнакомому проселку и вдруг неожиданно въехали в Алма-Ату. Окна многоэтажек горели желтыми, оранжевыми, белыми огнями, в некоторых промелькивали силуэты людей, переливались радугой отсветы телевизионных экранов – шла обычная, будничная, рутинная жизнь.

– А мы куда? – спросил я.

– Думал, телефон спрячу, а тебя в плен увезу? – усмехнулся Кайрат. – Буду держать на привязи, как героинщика, пока ломка не пройдет? Не получится, Диман. «Рутинатор» лежит в свободной раздаче. Включить его снова – усилий никаких. Поэтому просто помни: сейчас, возможно, последний шанс избавиться от этой дряни. Нажмешь на кнопку… Я не знаю, встретимся ли тогда еще.

Он сунул мне в руку мой смартфон.

– Слушай внимательно. Китаец твой, Шин Сы…

– Он не мой.

– Хорошо, наш. Стратегический партнер компании «Алга-Импорт». Любимчик Тэтчеровны, ключик к несметным сокровищам и так далее.

– Ну?

– Он же – представитель компании «Хай Мун Инкорпорейтед», зарегистрированной в Гуанчжоу.

Меня слегка зазнобило. А Кайрат еще не закончил:

– Он же – крупный заказчик одной алма-атинской нотариальной конторы. Апостили, регистрация представительства, заверение документов, выезд на сделки. Приоритетное обслуживание, статус «золотого клиента». А теперь догадайся, кто в этой нотариальной конторе вел персональное обслуживание господина Кхонг Шин Сы.

Это был уже не озноб. Настоящий колотун.

«Думаешь, у нас в нотариате рутины мало?»

– Кто-то в курсе? – выдавил из себя я.

– Менты дело давно закрыли – чистый несчастный случай, никаких противоречащих признаков. Тэтчеровна отмахнулась, как от мухи. Она на этого Шин Сы молиться готова. Шеф разрешил повозиться – не за счет конторы и не в ущерб рабочему времени. Вот, вожусь.

Тут нужно было что-то сказать, но голову словно набили ватой, и я целую минуту так и сяк крутил разные слова, составляя их в совсем простую фразу:

– Я могу помочь?

Кайрат бросил на меня короткий взгляд и снова уставился на дорогу. Мы уже повернули в Турксибский район, до моего дома оставалось минут пять езды.

– Я хочу помочь.

– Сначала реши, что делать с этим, – он показал пальцем на телефон в моей руке.

Человеку, расставшемуся с сигаретой, лучше выбирать столик в зале для некурящих. Бывшего алкоголика лучше не провоцировать традиционным «на посошок».

Я попросил Кайрата притормозить у магазина мобильной связи. Выбрал на витрине простую и недорогую китайскую трубку «Сезам». Совсем недавно мы такие оформляли на ввоз, тонны три. Минимум функций, крепкий корпус, надежная батарейка, больше ничего не требовалось. Переставив сим-карту, я отдал старую трубку Кайрату:

– Ты у нас вроде как не на игле? Спрячь куда-нибудь… до лучших времен.

Что это будут за времена, когда они наступят и благодаря чему – нет, вряд ли кто-то на всем белом свете мог бы дать осмысленный прогноз.

Дома было пусто, на кухонном столе записка от сына. «Уехали к бабушке с ночевой. Дядя А. приехал из Ч., дед готовит дымляму. Позвони маме, а то она сердится, что ты трубку не берешь. А лучше приезжай! MAXIMUS».

Я побродил по пустым комнатам. Я тут жил… Я тут живу. Пусто-пусто-пусто в голове. Рутинатор вырвал клок моей жизни. Но без него я не смогу вспомнить, что происходило, что сейчас важно и срочно, а что ушло на второй план. Я не знаю даже, как мы провели новогоднюю ночь!

Хотя кто это «мы»? Гуля, Максимус и мой дублер, вот кто. Уж меня-то там точно не было.

На столе под простыней двугорбился макет. Я осторожно снял ткань и уставился на то, что пряталось под ней. Чужое, чужеродное. Собранная, завершенная моими руками, но не моим сердцем деревянная конструкция. Идеально склеенная уменьшенная копия никому не известного моста. Поделка для сельского дома культуры или кружка «Юный моделист».

Передо мной стоял мост. Просто мост, и в нем не было ничего моего. И уж тем более – ничего от моего папы. Мертвый хлам со спичечной фабрики.

Ощущение, что меня обманули, нарастало с каждым толчком пульса. Кидалы, наперсточники, поездные каталы, как, когда вы успели вывернуть карманы моей души?!

Я выволок макет во двор. За гаражами узкая неосвещенная тропинка петляла к арыку. Поваленный карагач огромным комлем отгораживал от любопытных глаз небольшую площадку – любимое место сбора окрестной шпаны. Посреди вытоптанной в снегу плеши чернело кострище. Несколько бревен давно превратились в лавочки. Там и сям валялись пластиковые стаканчики, пустые бутылки и сигаретные пачки.

«Хай Мун»! Под какой высокой луной я успел заблудиться и как далеко забрел? Телефон просился в ладонь, большой палец инстинктивно вжимался в сгиб указательного – вызов, вызов, вызов спасительной процедуры! Если бы я не отдал смартфон с рутинатором Кайрату, то еще неизвестно, удалось бы мне удержаться от нового среза. Нет, Диман, руки от трубы, не сметь прятаться в программу!

Спички никак не хотели зажигаться, ломаясь об ободранный бок старого коробка одна за одной. А цел ли исходный, настоящий мост? Копию которого принес с собой в казахскую степь пленный немец? Подумалось мельком, не всерьез. От спички занялся лоскут мятой оберточной бумаги, одноразовый факел. Или какие-нибудь «летающие крепости» высыпали на стратегическую переправу щедрый запас огня? Лиственница. Лучшее дерево. Сладковато-душистый дымок. Бомбовые люки открываются, стрекочет камера оператора, черно-белые кадры. Зажигалки валятся и валятся вниз, в квадраты полей и темные узоры лесов, и только экипаж знает, куда на самом деле нацелен удар. Первой занялась левая опора – изнутри, уютной лампочкой-ночником. Потом оранжевые языки выскользнули наружу, жадно облизали ванты, протянулись под полотном моста, словно взвешивая его на огненной ладони.

Прощай, сказал я, не осознавая, кому или чему. Сразу многому, огромному куску своей жизни, самому себе, отцу, детству и тысяче сложных, еле уловимых вещей, понятий, пристрастий, привычек, составлявших мое бестолковое «я». Аве, цезарь! Мосты полыхают, и теперь некуда отступать. Здесь всё будет новое, и рутинатор окажется бессилен.

С жадным треском огонь пожирал дело рук моих. Волшебное дерево лиственница плакало кипящей смолой. Мосту было, наверное, еще больнее, чем мне.

IV

Зима.

Из о. да в п.

Кто-то говорит «дымляма», кто-то – «думляма», «домляма», «димляма» и даже «дымдама». Азербайджанцы и узбеки рьяно отстаивают право назвать ее своим национальным блюдом. Тесть мой об этих спорах отзывался снисходительно, сам готовил дымляму по-киргизски. Обжаренное в прокаленном масле мясо с луком становится в казане фундаментом многоэтажной конструкции из картофеля, капусты, помидоров, баклажанов, сладкого перца…

Выжатый, выпотрошенный, опустошенный, я приплелся за Гулей и Максимусом ближе к десяти вечера. Сочный щекочущий аромат дымлямы встретил меня еще на лестничной площадке. Дверь была приоткрыта, полоска яркого света зигзагом раскрасила ступени, из квартиры веяло теплом и радостной гостевой суетой.

Я любил, когда приезжали чимкентские родственники. Отвлекаясь на них, Гулины родители уделяли меньше пристального внимания единственному зятю, становились мягче и моложе, смешливее и легкомысленнее. Дядя Айдар был женат на тещиной сестре. Он всегда брал меня «под крыло»: мол, мужья «женщин этого семейства» должны держаться вместе; осыпал комплиментами Гулю, подтрунивал над Максимусом и вообще заполнял собой всё свободное пространство. Из комнаты в комнату перетекали веселые и серьезные разговоры, шахматные фигуры звонко стучали о доску, тихонько бренчала гитара, эхом разливался хрустальный звон рюмок и бокалов.

Меня, как самого рослого, к столу усадили на низкий продавленный диван, Гуле досталось место напротив. Я украдкой смотрел на нее, пытаясь понять, как мы жили в последнее время и всё ли у нас хорошо. Щемящее чувство упущенного, вычеркнутого времени то подступало куда-то к гландам, то отбрасывалось в желудок очередным глотком ледяной водки. Гуля один раз перехватила мой взгляд и с улыбкой качнула головой: что случилось? Ничего не случилось, милая. Я вернулся.

Ночевать мы не остались и вскоре после полуночи пешком отправились домой – решили по морозцу нагулять крепкий сон. Максимус как маленький взял нас за руки, и то устало повисал, то приободрялся и сразу пытался тащить нас за собой. Гуля пересказывала мне краткое содержание вечера до моего прихода, все свежие новости от чимкентских двоюродных сестер и братьев. Зимние звезды сверкали драгоценной россыпью, снег уютно скрипел под подошвами, рука сына грела ладонь даже через варежку. А ведь только что был октябрь…

В последующие дни каждый разговор превращался в пробежку по тонкому льду. Не знаешь, в какую секунду предательски хрустнет под ногами. На работе слово «напомни» стало моей фирменной фишкой. Мудро так сощуриваешь глаза, словно смотришь в глубины вечности, и говоришь: «напомни-ка…», или «я правильно помню, что…», или «если мне не изменяет память…»

Изменяет-изменяет. Еще как изменяет!

Память о последнем срезе возвращалась мучительно медленно. Но все-таки возвращалась. Вываливалась из ниоткуда шматками, липкими сгустками, заполняя дырявую картину мира недостающими фрагментами. Октябрь начал неохотно сдвигаться в прошлое, оттесняемый более поздними воспоминаниями.

С точки зрения логики и здравого смысла мой дублер вел себя безупречно. КПД его жизнедеятельности стремился к единице. Для достижения целей рутинатор оказался незаменимым устройством. Как говаривал Архимед, дайте мне рычаг, и я вам что-нибудь переверну! Все нравственные и моральные рассуждения меркли перед простым фактом: программа от «Хай Мун Инкорпорейтед» делает человека идеальным исполнителем собственного существования.

Однажды я поймал себя на том, что уже час сижу перед монитором не шевелясь и разглядываю загрузочную страницу «Рутинатора». Я-я, за которого теперь разворачивалась борьба, безудержно и бестолково сжигал свое время на любом пустяке. Каждая мелочь давалась с трудом, словно просилась назад в уютный алгоритм рутины. Я стискивал зубы и повторял себе: «Могу, могу, могу!» – понимая, что слаб, несобран, неэффективен. Но, в конце концов, зато это я!

Гуля ненароком подлила масла в огонь. Как-то раз удалось освободиться неожиданно рано. По приезде домой меня со страшной силой потянуло в сон. Заперев дверь на ключ, чтобы жена или сын могли открыть дверь снаружи, я, не раздеваясь, рухнул на кровать, закутался в плед и выключился.

Проснулся от лязга в замке. Гуля вошла в квартиру, не прерывая телефонного разговора с кем-то из подруг. Не зажигая света, скинула сапоги – бух, шмяк, – и прошла на кухню.

– Думаю, такая полоса пошла, – рассуждала она, – не черная и не белая, а серо-буро-малиновая. Год назад Димка совсем бешеный был, чуть что – сразу на нервах, слова не скажи. Летом полегчало: хоть и не отдыхали нигде, зато ремонт сделали, а перемена деятельности – тоже отдых, правда же? Димка после ремонта как-то даже поменялся, поспокойнее стал. И по работе у него всё пошло, начальником отдела назначили, я не рассказывала? Чаще встречаться надо, ага! В общем, всё выровнялось, утряслось… Только почему-то теперь скучаю по чему-то… Почему-то – по чему-то, смешно, да? Нет, мне не смешно, а иногда и вообще тошно. Дни – как квадратики в календаре, и Димка такой же квадратный, только спрошу что-нибудь, а ответ сама заранее знаю, или он рот откроет, а слова все знакомые, угадываемые, понимаешь? Какая разница, сколько лет женаты? Тебе легко советовать – три развода, и все по любви… Слушай, извини, а? Несу что попало. Я не нарочно. Просто что-то совсем расклеилась. И Димка после новогодних опять сам не свой, почти как год назад…

Когда же я расскажу Гуле про рутинатор, задумался я. Похоже, никогда. Ничто не располагает к опрометчивым поступкам. Пусть уж этот скелет мирно истлеет в моем персональном шкафу. Сотня-другая серо-буро-малиновых квадратиков, и всё забудется, уйдет в архив… Бешеный, надо же! В душе плескалась прогорклая смесь грусти, обиды и сочувствия. Гулька, так не должно быть!

И что делать-то?! Еще недавно ответ был бы прост и короток: дотянуться до телефона и дважды вдавить «Хоум». Но этот путь мне-мне уже слишком дорого обошелся. Я лишь крепче зажмурился – и неожиданно снова провалился в сон, оставив за бортом все проблемы никудышной реальности.

Единственным якорем, зацепкой в первые недели после отказа от срезов оказался Кайрат. Мы натыкались друг на друга раз в несколько дней, и то выпивали по чашке кофе, то просиживали штаны, взяв по кружке пива, а однажды даже завалились к нему в гости и располовинили что-то односолодовое. Чип и впрямь спешил на помощь. Он ни разу не отказался от встречи, не сослался на дела. Что называется, являлся по первому зову. Я в шутку называл его доктором, он меня – пациентом. Так себе была шутка – слишком похожа на правду.

– Ты не въезжаешь, старик! – яростно шептал я, размахивая стаканом. – Отведенный интервал, конечный срок, рамки от и до. Множим секунды на минуты, на часы, на дни и годы, и даже в секундах результат не так уж велик! И я, который «Я», который дискретная познавшая саму себя единица, одинокая мистическая сущность – ну почему я должен тратить эти крохи времени на вечно и тупо повторяющиеся действия, на чавканье челюстями, на заполнение бумажек, на перемещение по давно протоптанным тропам? Ну жалко же времени, Чип!

– Думаю, – отвечал Кайрат, – пройтись тебе надо. Тропа известная, зато короткая. А как в сортир зайдешь, сразу вся одинокая мистическая сущность и улетучится куда-нибудь.

Я злился на его приземленность, раздражался на нежелание хотя бы на минуту встать на мою точку зрения. Но после каждой встречи мне становилось чуточку легче, и тяга к рутинатору ослабевала.

– Ты, помню, хотел помочь? – Однажды в середине февраля Кайрат выцепил меня из толпы спешащего на обед офисного люда. – Тогда давай метнемся по-быстрому.

До его дома долетели дворами за три минуты.

– Знакомься, это Диман, – сказал Кайрат, вводя меня в комнату. – Диман, это Бикфорд, наш компьютерный гуру. Золотые руки.

Существо, поднявшееся мне навстречу с дивана, очень мало походило на гуру, а слово «компьютерный» к нему вообще некуда было прикладывать. В половине американских боевиков ближе к концу фильма появляется такой персонаж, и герою приходится переходить на следующий уровень, чтобы с ним справиться. Бесформенный нос, ломаные уши, покатый лоб, рваная верхняя губа. Накачанный борцовский загривок.

– Бикфорд, – представилось существо, и мои пальцы хрустнули, как будто их сжало струбциной.

– Я ему твой телефон отдал, – пояснил Кайрат. – Ты же не против?

Я развел руками – чего теперь-то спрашивать?

Бикфорд дружелюбно оскалился.

– Ты в курсе, что у наших торгашей делается? – уточнил Кайрат. – Рассказываю вкратце. В начале марта «Алга» окончательно подписывается с «Хай Муном». Всё утрясли, всё согласовали. Сделка миллионов на пятьдесят, не в тенге и не в юанях. И даже не в рублях, представь себе, хотя основной поток товара пойдет на Москву. Планшеты, ноутбуки, мобильные телефоны. Шин Сы улетел, за него здесь один перец из местных отдувается, руководитель филиала.

– А техника чья? – поинтересовался я.

– Хороший вопрос, к тому же естественный для человека, которому предстоит этот хлам таможить. Так вот, там все основные марки. И «Леново», и «Сезам», и «Ти Эйч Эль». Как пылесосом по всему Кантону прошлись. А в контракте…

– Ты и контракт уже видел?

– Ну, не то чтобы видел – так, поимел возможность заглянуть вполглаза. Там отличный такой пунктик имеется малопримечательный. Что поставщик – наиобычнейший торговый посредник, хай его мун, – имеет право в рекламных целях бесплатно предынсталлировать на все эти устройства софт собственного производства. Халява, сэр!

Понадобилась пара секунд, чтобы до меня «дошло». Пыльный скелет не захотел скучать в шкафу. «Рутинатор в каждый дом!»

Я пододвинул стул и сел.

– Вижу, новость не слишком вдохновляет? – заметил Кайрат. – Меня тоже.

– И что мы можем сделать? – вяло спросил я.

Пятьдесят миллионов. Молодец, Тэтчеровна. Догнула свою линию.

– После того, что сообщил Бикфорд, – продолжил Кайрат, – я вообще не понимаю…

– Что не понимаешь?

– Ничего не понимаю. Давай, Бикфорд, ознакомь нашего испытателя перспективных технологий с последними вводными.

Существо-золотые-руки пару секунд собиралось с мыслями, а потом начало как с полфразы:

– Короче, подключился напрямую к плате. Трубку разобрал немножко, не сердись. Пошарился, потыкался, нашел программу, декомпилировал. Софт как софт. С картинками, менюшками и вообще интерфейсом проблем нет – всё просто, примитивно, любой студент на коленке за два дня слепит. А вот сам рабочий кусок кода – какая-то хрень. Бессмысленные действия. Гоняет случайные комбинации битов из ячейки в ячейку. По всем понятиям – пустышка, кукла, фуфел.

– Плацебо, – подсказал Кайрат. – Выглядит как лекарство, но не лечит. Программа, которая отправляет тебя в аут, Диман, – вовсе и не программа. Видимость одна. И я бы окончательно решил, что ты просто перетрудился в «Алге». Если бы не Бикфорд.

Тот посмотрел на меня, а я на него.

– Ты попробовал, да? – догадался я.

– «Рутинатор» работает, – подтвердил Бикфорд. – Сожрал у меня с первого раза часа три. Только код всё равно так не пишется. Людьми, по крайней мере. И это меня пугает.

Что-то может напугать такого громилу? Мысль была не слишком приятной.

– С тех пор, как ты рассказал про эту дрянь, мне неспокойно, – сказал Кайрат. – Чересчур хорошее воображение. Идешь по улице и думаешь: сколько зомби вокруг? На автомате, биороботы, марионетки. И их всё больше и больше. Надо что-то делать. Каждый день так себе говорю, и каждый день отвечаю: а что? С кем сражаться? В какие двери ломиться? Мы даже не можем понять, что это такое!

Мне стало неудобно, почти стыдно: за всё время после отказа от рутинатора я ни единого разу не задумался о других юзерах. О том, что кто-то втыкает клавишу и выпадает из мира, подмененный безупречным дублером.

– С этой байдой никуда не сунешься, – подтвердил Бикфорд. – Сначала в дурку упекут, а потом уже разбираться будут.

– В лоб не получится, – согласился я. – Нужен мозговой штурм.

Бикфорд шевельнул покореженной шрамами бровью. Наверное, пытался изобразить недоумение.

– На их языке, – объяснил ему Кайрат, без стеснения отделяя себя от меня, – так говорят, когда имеют в виду, что нужно включить соображалку.

– А-а, ну штурм так штурм, – согласился компьютерщик, потирая трудовые мозоли на костяшках пальцев. – Поехали, заводи мотор!

Я отзвонился на работу, предупредил, что задерживаюсь. Кайрат притащил поднос с пузатым чайником и маленькими турецкими стаканчиками. Бикфорд устроился на диване в углу, места в комнате сразу стало чуть больше.

– Попробуем ответить на несколько вопросов, – начал я, устроившись с блокнотом на табурете у обшарпанного пианино. – Ответы подходят любые – глупые, нереальные, смешные – не важно! Перебираем все возможные варианты, ничего не отбрасываем. Итак, что нас интересует?

– Как эта хрень работает, – сказал Кайрат.

– Это тоже. А для начала – кто ее сделал. Написал, создал. Во-вторых, для чего.

– Если говорить про «кто», – сказал Бикфорд, – то у меня три варианта. Нет, четыре. Китайская разведка или инопланетяне. Или искусственный интеллект.

– Ты сказал, четыре? – уточнил я, записывая в столбик: «Китай. р.», «Инопл.», «ИИ».

– Или мировая закулиса, – смущенно добавил программист. – Мы мыслим рамками государств, а на самом деле глобальные решения давно принимаются транснациональными монстрами, которые круче любого государства.

– Гипнотизеры, – предложил Кайрат. – Мошенники, спецы по НЛП или чему-то такому, что люди потом не помнят, где что делали. Организованная группировка с баблом, связями, головастыми и рукастыми инженерами. Обчистят полмира и…

Он замялся.

– Слишком удобный вариант, да? – спросил Бикфорд.

– И слишком успокаивающий.

– Почему это? – удивился я.

– Потому что предполагается, что потом от нас отстанут, – зло ответил Кайрат. – Но так не бывает! Корову доят, пока она не сдохнет. А еще нас учили: ранжируйте угрозы. С первоочередными надо разбираться сразу – иначе они первыми разберутся с тобой. Гранатометчик в окне важнее танка за углом. И сейчас у меня вот тут, – он постучал кулаком по голове, – просто колокола звенят: тревога! Аларм!

– Погоди, – попросил я, – про тревогу сейчас не надо. Еще версии есть? Нет? Тогда добавлю от себя: это вообще люди?

– Инопланетяне, – охотно согласился программист.

– Или сверхъестественные существа? Потусторонние силы?

– Вот только про духов и демонов не надо! – скривился Кайрат. – Меня от всякой мистики тошнит.

– Мало ли – может, и ее от тебя тоже, – возразил Бикфорд.

– Что мы имеем? – продолжил я. – Некая китайская компашка впаривает через Интернет сомнительный программный продукт. И от этого продукта у людей немного едет крыша. Так? А теперь, похоже, планируется встроить эту программу в половину гаджетов, которые ввозятся из Китая. Зачем?

– Извлечение выгоды, – сказал Кайрат.

– Власть, – возразил Бикфорд.

– Контроль за пределами нашего понимания, – предложил я. – Изъятие неизмеряемых активов. Похищение душ. Сказка о потерянном времени. Подмена людей копиями.

– Захват Земли! – подхватил программист. – Инопланетяне!

Мы проговорили довольно долго.

Как обычно бывает после «мозговых штурмов», все почувствовали удовлетворение от проделанной работы, а дело с мертвой точки не сдвинулось ни на шаг. Хотя, впрочем, родился какой-никакой план действий.

Я вернулся в офис к концу дня. С головой, легкой как воздушный шарик. В кои-то веки появилось нечто, по-настоящему меня занимающее. Задача без подсказок и алгоритмов решения. Тропинка, уводящая в темный лес.

Наш незамысловатый план пока включал в себя лишь сбор информации. Бикфорд взялся разведать про «Хай Мун» в Китае – это помимо возни с программным кодом. Кайрат наметил по своим каналам узнать побольше о представителе Кхонга Шин Сы в Казахстане и связаться с коллегами в России для пробивки фирмы – конечного получателя той зараженной рутинатором техники, что вот-вот должна была хлынуть из Китая по контракту века. Мне досталась вполне шпионская задача – добыть в «Алге-Импорт» максимум сведений о предстоящей сделке и, собственно, о «Хай Мун Инкорпорейтед». Свой среди чужих, один в поле воин, майор Вихрь и Донатас Банионис в одном флаконе. Впору было раскладывать перед собой фотографии коллег и под тихую тревожную музыку пытаться угадать, к кому из них можно было бы прийти с нашей неправдоподобной историей.

Я зачастил в столовую, куда раньше старался не заходить. Большая часть дружного коллектива «Алги» обедала там – исключительно по причине дешевизны. Я покупал то заветревший салат, то дрянной кофе, слушал разговоры, восстанавливал в памяти лица и имена сотрудников других отделов. Рейды в столовку особых плодов не дали. Лишь однажды две девчонки из юридического, стоя в очереди, жаловались друг дружке на нерадивого переводчика, задержавшего китайскую спецификацию по новому контракту. Прямо скажем, не густо. Я всерьез задумался, как же разведчики добывают свои секреты и тайны. Невероятная работа!

Служебные базы данных оказались закрыты наглухо.

Любой стратегический рывок – это в первую очередь серьезная подготовительная работа. Что называется, танцуют все! Доступ к информации – основа основ. Моего уровня доступа должно было хватать, чтобы увидеть хотя бы краешек нового проекта. Как бы не так!

Постепенно я набрался храбрости, чтобы пообщаться с Тэтчеровной напрямую. Задержался у нее после очередной вечерней планерки: чуть дольше остальных собирал портфель.

Жанна Темиртасовна с интересом наблюдала, как я достаю упавшую ручку из-под стула и собираю с пола разлетевшиеся записи.

– Всё хорошо, Дмитрий Александрович? – словно чуть подтрунивая, уточнила она.

Обращение по имени-отчеству в сложившихся обстоятельствах отдавало комизмом.

– Слышал, на подходе новая сделка, – полувопросительно сказал я. – Большой ввозной поток намечается? Надо бы оценить количество товарных позиций…

– От кого слышали? – В голосе Тэтчеровны неожиданно прорезалась сталь.

– В столовой, – пожал плечами я, – кто-то болтал, не помню.

– Вот и не стоит повторять чужую болтовню, Дима.

От того, что отчество опять куда-то делось, мне даже полегчало.

– Как скажете, Жанна Темиртасовна. Просто, если объемы планируются большие, то мне надо распределить…

– Не стоит повторять чужую болтовню, – снова перебила меня она. – Как только для вашего отдела появится существенная информация, вы первым об этом узнаете.

– Одна китайская компания разрабатывает софт, который не идет на пользу людям! – выпалил я и незамедлительно почувствовал, как краснеют уши. – Очень надеюсь, Жанна Темиртасовна, что «Алга» не ввяжется в сомнительный импорт.

Теперь Тэтчеровна смотрела на меня в упор, внимательно. Как на экземпляр энтомологической коллекции, насаженный на булавку. Даже не могу сообразить, ответила ли она мне хоть что-то, прежде чем я оказался за дверью.

«Зерно сомнения! – подсказал мой воспаленный мозг. – Возможно, удалось посеять в ее душе зерно сомнения!»

По широкому коридору от лифта к кабинету Тэтчеровны следовала компактная группа посетителей: сухопарый невысокий китаец в темном костюме, длинноногая светловолосая девушка, слишком строгая для манекенщицы, так что, видимо, переводчица, и два лося из команды Шефа, сослуживцы Кайрата.

Кхонг Шин Сы вернулся в Алма-Ату!

Я сбавил шаг, а они так и перли навстречу, как товарный поезд. Китаец чиркнул по мне взглядом, но в выражении его глаз или лица ничего не изменилось.

– Господин Шин Сы! – Я изобразил максимальное дружелюбие и, кажется, даже радушно растопырил руки. – Вы снова приехали? Помните, мы встречались в «Рахат Паласе»?

– Он не говорит по-английски, – ледяным тоном сообщила блондинка.

Китаец деликатно улыбнулся мне как пустому месту. Телохранители жестко, но вежливо отодвинули меня с дороги. Какое-то время прошло на обочине коридора. Поезд ушел, лишь чуть подрагивают рельсы.

Да, я не знаю, как себя вести в сложившихся обстоятельствах. У меня нет ни опыта, ни навыка, ничего нет, чтобы повернуть катящееся колесо рутинатора хотя бы на один градус. Но всё равно буду пытаться сделать хоть что-то!..

Вот такие приблизительно мысли блуждали в моей голове всю дорогу до дома. Пафос и экзальтация. Гуля еще не пришла, Максимус тоже зависал в школе. Я побродил по пустой квартире из угла в угол, стукнулся ногой о стул.

Хотелось позвонить Кайрату, но мы строго договорились поменьше болтать по пустякам, особенно по мобильному. Хотя у меня же важная информация! Шин Сы опять приехал!

В тот миг, когда я уже протянул руку к телефону, он зазвонил сам. Высветился алма-атинский номер с одной недостающей цифрой.

Семь гудков, десять, тринадцать… В возвратившейся тишине я услышал, как громко и резво колотится мое сердце. Пожалуй, лучше присесть.

Снова задребезжал зуммер, телефон рывками пополз по столу в мою сторону. Я уставился на экран. Так не бывает! Ведь эсэмэска – это не звонок, отправитель виден всегда. Но не сейчас. Зияюще-пустая строка. Ни букв, ни цифр, ни завалящей точки.

Сообщение состояло всего из одного слова.

«Угомонись».

V

Зима-весна.

Пять, четыре, т., д., о.

Мы встретились вечером в заранее условленном месте на Чимбулаке. Сорок минут от дома, нехилый крюк. Бикфорд подъехал следующей маршруткой. Мы долго кружили по открытой парковке в поисках Кайратова рыдвана, пока нам не поморгал фарами бордовый «Саманд» с киргизскими номерами.

– Откуда это чудо иранского автопрома? – поинтересовался Бикфорд, утрамбовываясь на переднее сиденье.

– Друзья друзей друзей одолжили, – охотно объяснил Кайрат. – Что нового?

Само собой сложилось, что он превратился в «руководителя проекта». Кайрат спрашивал, мы отвечали.

Наш золоторукий компаньон отчитался первым. Препарировав программу рутинатора, как вивисектор лягушку, Бикфорд снова и снова пытался разобраться в том, как она работает. Соблюдая меры предосторожности – лягушка выглядела ядовитой.

– В любом процессоре, – объяснил он, – есть нюансы, связанные с «железом» больше, чем с софтом. Ноль и единица – это же программистская выдумка, вы понимаете? Есть разность потенциалов в контрольных точках ниже или выше заданной планки, и всё. Система может работать как часы в плане исполнения алгоритма, заложенного кодом, но никто не в силах померить паразитные токи, остаточные напряжения, всю нецифровую, аналоговую составляющую. В допустимых пределах она никого не беспокоит, потому что для разработчиков ноль – это ноль, а единица – единица. Но так бывает обычно, а у нас всё по-другому. Если честно, пацаны, я башку свернул, никаких новых идей. Может быть, это продукт машинной эволюции кода, такие опыты тоже проводятся. На одну задачу натаскивают конкурентные программы, устраивают им естественный отбор, дают видоизмениться в лучшую сторону. Через десять-двадцать итераций в коде не остается ничего человеческого, логика заменяется на стремление программы выжить. Только в «Рутинаторе» я и такого не вижу. Он просто не должен работать, вот и всё.

– Инопланетные технологии, – подсказал я, но шутка уже скисла.

Бикфорд не находил себе места. Малика, его подруга в Шеньжене – одноклассница или однокурсница, недавно уехавшая в Китай на стажировку, – прислала весточку. Новости встревожили и озадачили нас. По просьбе Бикфорда Малика попыталась связаться с «Хай Мун Инк.» – и ей кое-что удалось.

Мы раз пять подряд прослушали ее голосовое сообщение.

– Как ты мог прозевать звонок? – раз пять спросил Кайрат.

Бикфорд снова и снова пожимал плечами и разводил в стороны свои гигантские клешни.

«Бик! Где тебя носит, а? – Красивый грудной голос прорывается сквозь шелест электронных помех – а может быть, это шумит настоящий ветер и глушит звуки. – Смотри: я туда съездила. Прямо по адресу – как на сайте, где еще фотография фабрики и всё такое. Слушай внимательно и постарайся осмыслить: никакой фабрики там еще нет. Понимаешь? Есть фундамент, стены наполовину, всё в лесах, но через сетку видно – это то здание. Будет, когда достроят. Но тут еще полгода нужно, а то и год – даже при местных темпах. На въезде в квартал – шлагбаум. Проверяли документы, я показала им паспорт. Дура, да? В общем, не порадовала твоя специальная миссия. Больше не подставляй меня так, ладно? А то не по себе как-то. Всё, давай, целую! И мобильник с собой носи, ага?»

– Второй день не могу дозвониться, – глухо сказал Бикфорд. – «Ши-ши» да «нихао». Автоответчик. Лопочет что-то. Хоть бы по-английски дублировали.

Тут и я рассказал о визите к Тэтчеровне, встрече с Шин Сы и злополучной эсэмэске.

– Оба молодцы! – поставил диагноз Кайрат. – Мы же договаривались: не светиться, никак не проявлять интерес к теме.

– И как же проявлять, не проявляя? – Наставнический тон Чипа уязвил меня: тоже мне, резидент нашелся.

– Смотрите, короче… – проигнорировал мой вопрос Кайрат. – Кое-что накопалось на здешнего хаймуновца.

Он достал откуда-то из-под ног обычную картонную папку. «Дело номер» и всё такое. Я сидел сзади, пришлось сдвинуться на краешек сиденья, чтобы что-то рассмотреть. В тусклом свете «самандовской» лампочки на нас уставился среднестатистический казах – лицо круглое, глаза узкие, взгляд бесстрастный. Лет сорока или около того.

– Бахыт Бердиев, – представил нам незнакомца Чип. – Генеральный директор «Хай Мун Алматы», уже полгода как. До внезапного взлета работал на вещевом рынке, таскался в Урумчи, кое-как может объясниться по-китайски и по-английски. Своего жилья нет, снимает двушку в Медеуском районе, машины нет, счетов в банках нет.

– Зицпредседатель Фунт? – предположил Бикфорд, демонстрируя начитанность и проницательность.

– Ну, хоть двушку, – сказал я.

Кайрат перелистнул Бахыта Бердиева.

– «Хай Мун Алматы». Стопроцентная дочка китайского «Хай Муна». За полгода работы не заработала ни тенге. Только обустраивались. Бердиев снял офис в центре, взял в лизинг «Инфинити», нанял шофера из бывших ментов. Мебель не поленились из Европы привезти. Аренда капает, зарплаты отчисляются, налоги платятся. Всё на широкую ногу. Деньги есть.

– Какие виды деятельности в уставе? – спросил я.

Чип пошуршал страницами.

– Оптовая и розничная торговля. Производство средств связи. Информационные технологии. Научные исследования. Прочие услуги. Хоть ракеты строй, хоть гвозди забивай.

– Здорово, – сказал Бикфорд. – И чем это поможет?

– Пока не знаю, – ответил Кайрат. – Когда регистрировали дочку, на фирму-маму предоставляли документы. В переводе, с апостилем, как положено. Все бумаги проверялись и заверялись Игорем. Как считаешь, мог он сознательно пойти на подлог? Не заметить чего-нибудь, пренебречь формальностями, дать ход подделке?

Вопрос адресовался мне.

– Сам, по своей воле – не мог, – уверенно сказал я. – Только я тоже в «Рахат Палас» не ездил, знаешь ли.

Живешь себе, живешь, строишь карьеру, учишься, стараешься. А потом всё рушится к чертям в один день. Что тогда случилось, Игорь? Какую услугу ты оказал китайцу? Ты ли это был – или твой идеальный сменщик? Что за дела потащили тебя в Усть-Каменогорск? И чьи руки вывернули руль твоей тачки? Дублера – или ты это сделал сам, очнувшись от рутинатора и поняв, во что тебя втянули?

Глухая, отчаянная злоба чернильным сгустком собралась в груди.

Я сидел сзади. Чип и Бикфорд не видели моего лица. К лучшему.

Наша встреча на конспиративной парковке закончилась раздачей новых заданий, уточнением целей, уговором о способах связи. Всё по шпионскому канону.

Кайрат взялся развезти нас по домам. Бикфорд вышел первым, я пересел на его место.

– Чип, – спросил я. – Ты веришь, что можно на что-то повлиять?

Мы остановились на светофоре. Пронзительный красный свет залил салон. Всё сделалось нецветным, как в фотолаборатории.

Кайрат надолго задумался – или просто укладывал ответ в правильную словесную конструкцию. Он оторвал руку от руля, раскрыл ладонь, собираясь подкрепить слова убедительной жестикуляцией. Тут у него запищал телефон.

Бросив взгляд на экран, Чип удивленно приподнял брови:

– Сумку, что ли, забыл? У тебя под ногами ничего нет?

Я раздвинул колени, вгляделся в подножную темноту.

– Чего потерял? – спросил Чип в трубку, включая громкую связь.

– Кай, – странным голосом сказал Бикфорд. – Вы еще недалеко? Двигайте-ка назад и поднимайтесь ко мне.

Кайрат развернул «Саманд» через двойную сплошную.

Машину оставили за два квартала на параллельной улице. К дому прошли дворами. Кайрат натянул на глаза капюшон толстовки. Ноль-ноль-семь, чего там.

Отличная у Бикфорда была дверь. Ни глазка, ни ручки, ни обивки – стальная плита, метр в ширину, два в высоту, закрывала вход в квартиру.

Видя мое удивление, Кайрат прокомментировал:

– Бикфорд считает, что в эпоху вайфая и цифровых технологий замочная скважина – никому не нужный атавизм.

Из стальных глубин раздался звонкий щелчок, и дверь-плита подалась нам навстречу. Мы шагнули в неосвещенную прихожую. Что-то хрустело под подошвами.

– И пришли через окно, и ушли, – сказал Бикфорд. – Альпинисты, …

Пройдя в единственную комнату, я огляделся. Да, три тысячи просмотренных боевиков и детективов приучили нас к виду помещения, где кто-то что-то усердно искал.

– Это ты… или тоже они?.. – осторожно спросил я, показывая на кучу техногенного мусора посреди комнаты.

Бикфорд обернулся и посмотрел на раздавленную лицевую панель и искрошенную в пыль начинку моего бывшего смартфона.

– Ты, в принципе, говорил, что телефон пришлось слегка разобрать… – промямлил я.

– Ценю тонкий юмор, – ответил Бикфорд.

Он оставался спокоен – разве что выглядел чуть более задумчивым, чем обычно.

– Посмотрим, что успело закачаться, – компьютерщик раскрыл ноут, с которым не расставался даже в туалете.

Агрегат размером был чуть больше пудреницы. Пальцы Бикфорда – каждый накрывал при нажатии кнопки три сразу – неожиданно легко запорхали над клавиатурой. Со стороны казалось, что бедняга мучается тремором. Триста ударов в минуту, оценил я на глазок. С легким привкусом зависти.

Мелькали страницы сайтов, выпадали и сворачивались менюшки, загорались и гасли окошки паролей. Секунд через пятнадцать в кадре появилась комната, в которой мы находились, – но без нас. Да и порядка на экране было побольше, чем сейчас и в реале.

Я не стал спрашивать Бикфорда, зачем ему понадобилось вести скрытую съемку собственного жилья – может, как раз ради единственного подобного случая.

– Не знаете этих перцев?

В кадре сначала появились ботинки, потом ноги, потом спина ненадолго закрыла обзор. Еще пара ног – и вот уже двое парней, ничем не примечательные худосочные «пацаны с района» в надвинутых на лоб «балаклавах», рыскают по комнате, как акулы в аквариуме. Звука нет, и картинка так себе – но это к лучшему. Думаю, треск разбиваемой аппаратуры не доставил бы хозяину квартиры положительных эмоций.

– Ребята не с Турксиба, – уверенно сказал Кайрат. – Спиши мне их. Может, где в базах всплывут.

– Как они на меня вышли? – задал вопрос Бикфорд. – Как, …, они на меня вышли?

– Например, по короткому звонку из Китая, – сказал я. – Малика тебе на обычный мобильник позвонила, да? Угадал? Тебе потом не приходила эсэмэска «Угомонись»?

Даже не знаю, почему меня всё время подмывало поддеть здоровяка. Нервное, наверное. Вела тропинка в темный лес.

– Мы же просчитывали варианты, – бубнил себе под нос Бикфорд, делая скриншоты особенно удавшихся кадров. – Если даже всех зомби под рутинатором можно привлечь к внеплановым работам, это не сделает из них суперменов… Менеджер или бухгалтер ко мне бы не влез.

– Кто помешает подсесть на рутинатор форточнику или домушнику? – пожал плечами Кайрат.

– Кажется, в наше умственное построение о том, кто что может, а чего не может, придется вносить коррективы, – сказал я. – Пятьдесят миллионов на кону. Никакого колдовства, никаких волшебных палочек. Многие задачи решаются банально за деньги.

– Это значит… – поймал идею Бикфорд, – что…

– Что нам надо сваливать, – жестко сказал Кайрат. – Утром, на свежую голову, будем думать, как и что дальше.

Не дожидаясь нашего ответа, он направился к дверям.

– Постой-ка, – прищурился Бикфорд, – ты сдрейфил, что ли? Куда подорвался-то?

Кайрат развернулся на каблуках.

– Ну и дурак! – воскликнул он. – Включи мозги досрочно, пошевели нейронами. Если вас уже запалили, то, значит, остался я один.

– Последний козырь в рукаве? – уточнил я.

– Last man standing, – полупрезрительно сказал Бикфорд. – Героя надо сберечь до финальных титров. Логика твоя понятна, выводы рациональны. Чао!

Он отвернулся к столу и принялся сгребать от края к середине мешанину проводов и микросхем, бывших недавно чем-то целым.

Кайрат жестом показал: «Пошли!»

Мне больше хотелось бы остаться с Бикфордом – хоть помочь прибраться. Но Чип был прав. Гаденько, тухло прав. Стоило поспешить.

Я исторг из себя неубедительное «До завтра!».

Бикфорд, не оборачиваясь, помахал пятерней.

– Надо было как-то поддержать его, – сказал я, когда мы добрались до машины.

До этого шли молча.

– Надо, – согласился Кайрат. – Но.

Увесистое «но» с точкой.

Двигатель сипло взвыл. К ночи похолодало до тридцати.

– Есть хочешь? – спросил Чип.

Город медленно погружался в сон, редкие окна затухали, как последние угли в костре. Лучи фар выхватывали из темноты кружева снежинок над блестящим асфальтовым льдом.

– И глянь-ка, что у нас за попутчик завелся.

Я нагнулся чуть вперед и рассмотрел в зеркале на дверце огни машины, следующей за нами.

– Уже четвертый поворот вместе, – сказал Кайрат.

Квадратные фары, сидят высоко. Джип или просто какой-то внедорожник.

– Пятый, – уточнил Кайрат, чуть прибавляя скорость.

– Тебе не кажется, что мы заигрались?

– «Заигрались»? – Кайрат, не отрывая взгляда от дороги, удивленно качнул головой. – Ты же сам сидел на этой дряни, Дима. Или я что-то путаю?

На развязке с круговым движением мы сделали почти полный круг. Квадратные фары по-прежнему маячили за кормой.

Я не знал, как сказать то, что хотелось, чтобы потом не стало стыдно. Пришлось промолчать.

Мы выехали на трассу. Кайрат так плавно наращивал скорость, что я заметил это уже на ста сорока. Позади нас чернела беспроглядная мартовская ночь. Как и не было никого.

– Либо показалось, – предположил Кайрат, – либо мы везучие, либо они и так всё про нас знают. Что выбираешь?

– Второе.

Я был благодарен ему, что не пришлось отвечать на предыдущий вопрос.

Чуть в стороне от дороги на заборе стоянки для грузовиков перемигивались елочные гирлянды. В придорожном мотеле на первом этаже светились окна кафе. Кайрат поставил машину в тень стадвадцатикубовой фуры с русскими номерами.

В пустом зальчике на пять столиков пахло сырой одеждой и лагманом. Сонная официантка уронила на стол два листочка меню и скрылась в подсобке.

– Что мы вообще затеяли, а, Чип?

Картина разгрома в квартире Бикфорда подействовала на меня сильнее, чем показалось сначала. Мы не сдвинулись с места, даже не определили, откуда исходит угроза, а по нам уже нанесен удар.

– Шашлык или супчику? – Мой воздушно-десантный друг явно пытался изобразить британскую невозмутимость.

А я уже ничего изображать не мог. Словно увидел нас со стороны: камера стремительно откатывается назад, и в центре кадра лишь освещенное софитами пятно. Два актеришки средней руки прикидываются спасителями мира, спорят, как одолеть Абсолютное Зло, обсуждают никчемные планы, азартно ведут высосанный из пальца диалог. А на площадке давно никого нет, и за камерой – пустота, и всюду, кроме этого пятна – тьма. Что мы вообще затеяли, Чип?

– Что-то ты совсем скис, – заметил Кайрат. – Нельзя сейчас вянуть, Диман. Лепестки врозь, тычинки вверх! Взломанная хата – еще не повод задирать лапки. Раз зашевелились гады, значит, мы на верном пути.

– Раз мы на верном пути, – переформулировал я, – значит, гады будут шевелиться. Тебя совсем не волнует, куда исчезла эта Малика? И что за ребята залезли в Бикфордову берлогу как ниндзя? И кого мы только что скидывали с хвоста?

Я сам не заметил, как в голосе прорезались крикливые интонации. Официантка с интересом прислушивалась к моей тираде.

– Кончай истерить, – устало сказал Кайрат. – Сейчас перед нами простая и конкретная задача: сбор данных для дискредитации «Рутинатора». Нужно найти что-то такое, чтобы самому тупому тупарю стало понятно: «Опасность! Стоп! Нельзя!» Сорвать сделку «Хай Муна» – не конечная цель. Надо задавить эту пакость, пока она не расползлась повсюду необратимо. Разве это не стоит усилий, а, Диман?

– Не пойму даже, на кого мы сейчас похожи… Моська против слона? Теленок перед дубом? Или горох об стену? Что можно сделать в одиночку, Чип? «Хай Мун» – корпорация, система, механизм. Если мы не подтянем какую-то силу, реальную силу сопоставимого масштаба, то надежды нет.

– Надежда всегда есть, – возразил Кайрат. – Мне, в принципе, по фигу, кто стоит за рутинаторами. Люди это, черти или ангелы. Они к чему-то стремятся, и это «что-то», похоже, совсем не совпадает с нашими представлениями о том, как всё должно быть. Хоть духи, хоть роботы инопланетные – но они как-то организованы, у них есть иерархия. А совершенных структур не бывает. Значит, надо вычислить уязвимую точку и бить в нее со всей силы.

– Стремно только, что попыток маловато дадут, похоже, – сказал я.

– Одна – уже неплохо.

– Что-то думаю, не отправить ли Гулю с Максом куда-нибудь. Хотя бы на время.

Я надеялся, что Кайрат поднимет меня на смех, но он лишь кивнул:

– Разумно.

Этот короткий ответ убедил меня в том, что дела наши зашли куда дальше, чем я мог себе представить.

Поэтому на следующее утро пришлось прибегнуть к решительным действиям. Я заявился к Гуле в контору, потом к Максимусу в школу. Там и там наплел с три короба, итого шесть коробов всякой чуши про заболевших родственников – простите, тети-дяди! Мои искренность и напор сделали невозможное: с бухты-барахты в середине рабочего и учебного года возник разрыв размером в десять дней. В самый раз – за это время «Алга» либо подпишет соглашение с китайцами, либо нет, и тогда уже как-нибудь разберемся, что делать дальше.

Но за пределами невозможного лежало другое: объяснить жене, зачем ей нужно в Чимкент на самом деле.

– Какой контракт? – Гульнара склонила голову приблизительно на пять градусов, что выражало крайнюю степень недоверия.

Мне иногда хотелось положить ей уровень на макушку или замерить угол транспортиром.

– Какой контракт может заставить человека выгнать семью из дома? Что ты мне постоянно врешь?! Ты что… У тебя… Ты что, встречаешься с кем-то?

Ну почему у противоположного пола на уме одно и то же?!

Стараясь случайно не раскричаться, я снова и снова объяснял, что мне крайне важно на какое-то время остаться одному, в тишине и сосредоточенности. Что передо мной поставлена чрезвычайно! – заглавными буквами! – ответственная задача, от которой зависит будущее не только «Алги», но всего казахстанского внешнеторгового баланса, судьбы мира и счастье на Земле. Если не брать во внимание мелочи, то, в общем-то, практически и не врал…

– Завел любовницу, так еще и домой ее собирается притащить, – констатировала Гульнара и, скорбно потупив взор, закрылась на кухне.

Максимус тоже не выразил ожидаемого энтузиазма по поводу полутора недель внеплановых каникул.

– Па! – сказал он, смешно уперев руки в боки. – Мне на следующей неделе проект по Китаю защищать! Какой Чимкент?!

– Цыц! – подвел черту я. – Так надо, понятно?

– Опять с мамой поссорились? – по-своему понял он. – Как же вы все меня достали!

Клацнула вторая дверь. Я остался стоять посреди коридора с разведенными руками. Кому и что я тут могу объяснить? Стена. Монолит, железобетон.

Как настроение? Не слышу тебя, датчик счастья! Как настроение, Диман? Как бы это точнее описать… Вот! В самый раз для небольшого среза…

Мыслишка дернулась и почти сразу исчезла. Но за те доли секунды, что она истаивала, я успел дойти до магазина, купить смартфон, переставить в него «симку», скачать с навсегда вызубренного адреса свежайшую версию самой полезной программы на свете и разом покончить со всеми неурядицами, разматывающими душу струна за струной. Одним нажатием.

Я еще потоптался под кухонной дверью, потом сообщил сквозь нее, что поезд отходит в шесть – и в шесть постоял на платформе с поднятой рукой достаточное время, чтобы убедиться, что никто не выглянет в окно и не помашет мне в ответ.

Кошки на душе перестали скрести – нагадили и ушли. Легкий воздух второсортной свободы заполнил дыхательные пути.

– И катитесь! – выдохнул я в никуда.

То, что поезд действительно катится, показалось мне смешным. Глуповато улыбаясь, я забрел в вокзал, нашел таксофон и набрал номер Кайрата. Тот не ответил.

Я перекусил в вокзальной забегаловке, чтобы позже не захотелось ужинать. Потом прошелся вдоль киосков, поглазел на журналы, неожиданно зацепился взглядом за красивый арочный мост на обложке «Популярной механики». В троллейбусе разорвал целлофан, нетерпеливо пролистал журнал от корки до корки. Никаких мостов – что-то про поезда, паровозы, подвижные составы. Сошел на одну остановку раньше, чтобы прогуляться через парк. Дома будет пусто и темно. Я постарался убедить себя, что всё сделал правильно. Но иногда я редкостно несговорчивый тип.

Фонари выстроились в тумане цепочкой бледных лун. Радужные круги вплетались в ветки деревьев, заставляли светиться неоном умирающие сугробы и озерца наледи на тропинках.

Я сунул журнал за пазуху и покрепче прижал под мышкой.

Навстречу по аллее семенил худенький парень в коротком пальтеце. То ли припозднился из гостей, то ли просто замерз и спешил добраться до теплого угла. Нахохлился как воробей, шапка на брови, руки в карманах, ботинки на тонкой подошве то и дело проскальзывают по льду.

Когда мы поравнялись, его вдруг качнуло ко мне, что-то блеснуло в сжатом кулаке. Я почувствовал тычок в бок, и еще один.

Я удивился. Хотел обернуться и посмотреть ему вслед, но голова потянула за собой тело, меня крутануло в сторону, земля ушла из-под ног. Оказалось, что я лежу под фонарем, и его радужный свет становится сизым, сиреневым, фиолетовым, бурым, черным.

VI

Весна.

По ком з. к.

– Зомби натуральный, – сказали в темноте. – Смотри, какой серый.

Я знал, что темноту можно выключить: достаточно напрячь веки и отодвинуть их со зрачков.

– Какой же зомби, – жесткие пальцы трепанули меня за плечо, я попытался отодвинуться. – Живехонек. И рефлексы в порядке.

Оба голоса показались мне знакомыми. Но в их сочетании было что-то неправильное, нелогичное. Очень не хотелось шевелиться, но пришлось открывать глаза. Белое облако сфокусировалось, превратилось в стены и потолок. Два чужеродных пятна – в Чипа и Бикфорда.

Кайрат бросил мне на грудь мятый глянцевый журнал. Я взял его свободной от капельницы рукой. Опору арочного моста изуродовало узкое отверстие длиной в полтора ногтя. Страницы ближе к задней обложке слиплись от крови.

– Твой талисман теперь, – сказал Кайрат. – Другой удар по касательной, а этот… Без журнала могло плохо кончиться.

– Ты что тут? – поинтересовался я. – И «тут» – это где?

Всё белое – стены, потолок, белье, спинка кровати. Хоть бы календарик какой повесили. Глаза режет.

– Что, есть варианты? В больнице, разумеется.

– А как же… конспирация?

«Конспирация» съела столько сил и дыхания, что пришлось снова прикрыть глаза.

– Наш сообщник интересуется, – подсказал Бикфорд, – не противоречит ли твое появление у его одра общепринятым мерам…

– Сам ты «одра», – перебил здоровяка Чип и снова потряс меня за плечо. – Не спи, не спи! У тебя гости, чего ж спишь? Больничка частная, вовремя успели тебя из «скорой» выдернуть, пока полиции не понаехало. Молодец, что мой телефон медикам дал. Спокойно тут полежишь недельку. Порезы – ерунда, до свадьбы заживет.

– Женат уже, – кое-как возразил я.

– Ну, значит, еще до чего-нибудь приятного. Я пытался Гулю известить, но на домашнем никто не снимает, а мобильник, видимо, старый записан.

– В Чимкенте.

– Вот и молодец! Отправил отдохнуть? Тогда…

За тем, что «тогда», я не уследил, и беседа возобновилась двумя днями позже. Немногословная медсестра принесла поднос с тарелкой бульона и, белая на белом, растворилась в воздухе. Чип и Бикфорд зачарованно смотрели, как я ем.

– Что в «Алге»? – спросил я.

– Объявили о сделке, – сказал Кайрат. – Пока по самым верхам, но все уже наизготовку. Назначили дату. Ждем Шин Сы.

– А у нас что?

– Поговорил с коллегами, – сказал Бикфорд. – Можно серваки «задидосить», где рутинатор на раздаче выложен. Хоть на час, хоть на месяц. Цена вопроса – плавающая.

– Так мы хотя бы временно остановим распространение, – сказал Кайрат.

– На месяц – дорого? – спросил я.

Бикфорд назвал сумму. Дорого, но не смертельно. Если разбивать на троих, то можно уложиться как раз в месячную зарплату. Которой, конечно, запасной нет, но если снять с банка…

– Только поймите правильно, пацаны. Если да, то с меня работа. С вас – деньги.

Кайрат смотрел в мой бульон, никак не комментируя новость от нашего технаря.

– Наше хобби становится платным? – уточнил я.

– Без «бабок» такие вещи не делаются, – смущенно сказал Бикфорд. – Мне с людьми рассчитаться надо будет.

– Да нет, – встрепенулся Кайрат. – Всё нормально. Конечно, надо. Им-то что до наших дел.

– Тоже думал тут… – Я вытащил из-под подушки ручку и сложенный вчетверо листок. – Смартфоны, в основном, в Москву пойдут, так? Русские серты будут оформляться. Обычно это фигня, формальность, всё по накатанной. Но если через министерство вставить палку в колесо, то можно тормознуть процесс. То да сё, повторная экспертиза. Хотя Тэтчеровна, конечно, со своей стороны тоже нажмет.

– Тоже не задаром, – предположил Кайрат, – и без гарантированного результата?

Я кивнул:

– Чтобы был результат, надо как-то крепко дискредитировать продукт. «Рутинатор». Привлечь к нему внимание, вывести из тени.

– Сделаем за «Хай Мун» его же работу? – съязвил Кайрат. – Мы же обсуждали, что любая реклама, даже отрицательная, только ухудшит положение.

– Смотря насколько отрицательная… – вяло возразил я.

В сущности, Чип был прав. Для серьезных действий нужны серьезные деньги или серьезные связи. А лучше и то, и другое.

Ребята посидели еще немного. Бикфорд повозился с настольным телевизором, который они притащили, чтоб я не скучал. Разговор не слишком клеился.

Наконец Кайрат хлопнул себя по коленям:

– Ладно! На сегодня штурм окончен.

– Это уже не штурм, – заметил Бикфорд. – Судороги какие-то.

Не попрощавшись, вышел в коридор.

– Отставить панику! – шутливо велел Кайрат. – Лежи, отдыхай, думай, звони. Я пока еще кое-какие концы подергаю.

Подмигнул и тоже вышел. Хоть бы одна зараза поинтересовалась, как себя чувствует мое заштопанное брюхо.

Судороги! Да, очень похоже. Три чудака в числителе. Пятьдесят миллионов в знаменателе. Дробь стремится к нулю. Сотрут в пыль и сдунут. Следа не останется.

Бок тонко чувствовал мое настроение и ныл не переставая.

Я то дремал, то ворочался, выскальзывая из мутных сновидений в мутную реальность. Ближе к ночи мне показалось, что пискнул телефон, до того безжизненно лежавший на тумбочке. Я нащупал его и повернул экраном к себе. Чернота. Пустота.

Но что-то же пищало! Я включил телефон. Одно пропущенное сообщение. От Гули.

Нет, не от Гули – просто автоматическое оповещение: «Ваше сообщение доставлено». Я по привычке сразу стер его и только потом сообразил, что после их отъезда ничего жене не писал. Сколько же дней прошло в этом безвременье? Нет, я ничего не отправлял.

Путаясь в кнопках и улетая по меню куда попало, я все-таки добрался до папки отправленных сообщений. Сначала показалось, что я открыл телефонную книжку. Адресаты были перечислены по алфавиту в обратном порядке. Все мои адресаты, все контакты, вбитые в память. Работа, соседи, одноклассники, родственники. Я промотал несколько экранов, чтобы убедиться: с моего телефона за последние три часа ушло около ста сообщений.

Я выбрал то, которое якобы отправил Гуле.

«Привет, солнышко! – Интересно, а сообщения сантехнику или Жанне Темиртасовне начинаются так же? – Срочно скачай и установи на телефон программу, даю ссылку. Потом научу, для чего она;)».

Телефон выскользнул из руки и шмякнулся об пол.

Что, Диман, спрятал родных и близких?

Я выбрался из постели, осторожно опустился на колени и водил трясущейся ладонью по полу под кроватью, пока не нащупал телефон.

Задняя крышка соскочила и куда-то делась. Аккумулятор наполовину выскользнул из гнезда. Я вжал его на место, телефон весело пиликнул. На бесконечные секунды на экране зависла заставка приветствия.

Высветилось основное меню, и еще вечность телефон ловил сигнал сотовой сети. Кафель холодом обжигал ступни. Скорее, скорее!

То, что на часах три часа ночи, волновало меня менее всего. Скорее, скорее!

Гуля сняла трубку с одиннадцатого гудка. Она была такая сонная, что не успела разбудить Гульнару.

– Ты чего, Димк?

– Гулечка, – нараспев произнес я, стараясь унять подбородок, чтобы не лязгали зубы.

– Что такое, Димк? Говори!

– Ты получала от меня эсэмэску?

– Ты что, из-за эсэмэски звонишь?

– Просто ответь!!!

Тишина, потом всхлип:

– Зачем ты пугаешь меня?

– Гуля!..

– Да, получила. Что за срочность была…

– Слушай внимательно! Ни в коем, ни в коем случае не ходи по ссылке! Сообщение сотри, прямо сейчас, понятно?

– Ты пугаешь меня, Димка!

Алма-Ата – Чимкент. Шестьсот километров. Как мне еще дотянуться до твоих входящих и вычистить их к чертовой матери?..

– Это вирус, Гуль! Ничего страшного. Просто вирус. Очень опасный вирус! Ворует данные с кредитных карточек, сливает пароли, телефон в помойку можно будет…

Я продолжал плести что попало – лишь бы Гуля поняла, лишь бы послушалась и удалила ссылку на рутинатор.

Она кивала. Даже разговаривая по телефону, я представлял, как она кивает в ответ на каждую мою фразу.

– Ты поняла, солнышко?

Кивок.

– И, пожалуйста, сразу проверь телефон Максимуса. Только обязательно, ладно? Давай подожду на линии…

Я так и стоял, прижав телефон к уху и закрыв глаза, пока в шестистах километрах от меня жена в чужом спящем доме искала телефон сына. Только когда Гуля подтвердила, что сообщение удалено, я поцеловал ее на ночь, опустился на кровать и медленно откинулся на подушку.

Что происходит? Что я упускаю? Мы едва прикоснулись к тайне «Рутинатора», а ответная реакция последовала незамедлительно. Кто за этим стоит? Как, как они смогли взять под контроль мой нынешний телефон и разослать с него приглашения от моего имени?

Если эта дрянь засела в «симке»… Но Бикфорд не говорил ни о чем подобном! Значит, он ошибался? Или…

Сумасшедшая, противоестественная мысль взорвалась в голове холодным фейерверком.

Что, если я еще в рутине?!

Что, если я еще в рутине?!

Понадобилось укротить воображение, чтобы включить логику. Не сходится! Идея красивая, прямо дух захватывает, но – не сходится. Если я бы еще мог потеряться в рутине, то рутина во мне – уже совсем другая концепция.

Сердце немного сбавило обороты, утихомирилось, и сразу навалилась тупая усталость.

И мне приснилось, что я стою на раскаленном закатном перроне. Поезд подползает к платформе, толкая перед собой густой, кисельный летний воздух. К окну прижалась мордочка Максимуса с носом-пятачком. Гуля у него за спиной в вагонном полумраке, улыбается и игриво машет одними кончиками пальцев.

Сын выволакивает из тамбура чемодан и вешается мне на шею. От него пахнет морем и солнцем. Гуля грациозно перешагивает с вагонной ступеньки на твердую землю. У меня есть свободная рука, и я открываю ее для объятия.

Дома разогреваю праздничный обед, над которым химичил с утра. Гуля смеется над моей серьезностью. Максимус крутится вокруг, рассказывая обо всем подряд, – торопится выплеснуть впечатления от поездки.

– Па, да не зови меня уже Максимусом! – вдруг говорит он. – Это же детский сад!

Гуля притворно хмурит брови, преувеличенно серьезно кивает, поправляет сыну растрепанные волосы.

– Да, Максимилиан, – покорно киваю я. – Конечно, Максимилиан.

И мы втроем хохочем, почему-то перед зеркалом в гостиной, хотя только что стояли в кухне. Я смотрю на нас троих, вывернутых в отражении. Левые руки – правые, правые – левые.

Они симпатичные, эти трое. Им хорошо вместе.

А потом я крадусь, крадусь, крадусь по квартире. Где-то плещется вода, где-то шипит сковородка, из телевизора пищат и курлыкают незнакомые существа, на улице лает собака. А я на цыпочках, как вор, вхожу в комнату сына.

Его телефон с треснувшим экраном и ободранными углами лежит на краю стола. Стыдно, позорно, недопустимо – но я все-таки не могу удержаться. Из коридора слышен Гулин смех – она звонит в Чимкент.

Экран зажигается от первого же прикосновения. Черная змея догоняет зеленую, зеленая – черную. «Рутинатор v.3.5», – успеваю прочесть я, прежде чем закричать.

И я лежу с распахнутыми глазами и разинутым ртом, как дохлая рыба, не в силах издать и писка. А может быть, я кричу в крик, но белые ватные стены поглощают все звуки без остатка.

Я слишком надолго тут застрял. Перележал. Переварил в себе собственную злость. Макароны в кашу.

А то, что осталось… Не отчаяние, не страх, а то, что за ними. Запоздалая паника, когда паниковать уже и смысла нет, потому что всё, чему не надо было случаться, случилось.

В этой странной очень частной больнице вокруг постоянно было невероятно тихо, словно все давно вымерли. Время – и то текло бесшумно. Я даже дернулся, когда ранним утром за дверью вдруг раздались торопливые шаги.

– Всё тип-топ, тебе после обеда можно выписываться! – доложился чересчур жизнерадостный Чип с порога. – Так, что случилось?

Я и выдал ему – одной заполошной тирадой, без точек и запятых. Остановился только когда бок скрутило.

Кайрат взял с тумбочки мой телефон, защелкал клавишами.

– Да посмотри же в «отправленных»!

Кайрат подозрительно долго возился с телефоном.

– А эти эсэмэски точно были? – наконец спросил он.

Я аж сбился с дыхания.

– По-прежнему есть вероятность, что с самого начала мне всё мерещится. И у Бикфорда дома ничего не происходило, и Гуле я не звонил, и дырки в боку у меня – расчесал просто. И лучше бы ты еще осенью не слушал мои байки, а сразу стукнул на меня Шефу. За китайского диверсанта тебе бы премию квартальную…

– Злой ты стал, – сказал Кайрат, – и неумный. Извини, но здесь пусто.

Я вырвал телефон у него из рук. Ни одного отправленного сообщения за последние дни. Но есть исходящий звонок на Гулин мобильный. В три десять ночи. Я молча развернул экран к Кайрату.

Он рассеянно кивнул:

– Могли отправить – значит, могли и стереть. Попробуй обзвонить людей, спроси, приходило ли что-нибудь. Телефон, похоже, опять менять пора.

Приоткрылась дверь, вошла медсестра с завтраком. Пока она всё расставляла на прикроватном столике, Кайрат включил телевизор и задумчиво щелкал каналами. Остановился на российских новостях. Медсестра поправила мне подушку под спиной, помогла устроиться поудобнее.

Как только она вышла, Кайрат заговорил о другом:

– У меня две новости, Диман. Как положено, такая и такая. С какой начать?

– С плохой, – уверенно сказал я. – Добей сразу, чтоб не мучился.

– Бикфорд улетел.

К горлу подступила тошнота.

– Куда?

– Юго-Восток. Вьетнам, Таиланд – не сказал. Да я и не спрашивал.

– Значит, всё? – спросил я.

Как-то даже легче стало. Наш триумвират распался, миссия завершилась неудачей, умные прагматичные люди взвесили pro и contra, прикинули шансы, вежливо пожали друг другу руки и разошлись.

Но Кайрат сдаваться не собирался.

– Похоже, я нашел, кого подключить. Убойный вариант.

– Рассказывай, – сказал я.

Кайрат улыбнулся как фокусник перед извлечением кролика из шляпы.

– Есть возможность зайти напрямую к нему! – сказал он, тыкая пальцем в телевизор. – Напрямую!

На экране показывали какое-то серьезное мероприятие. Рослый крепкий мужчина энергично поднялся из-за стола президиума и направился к стойке с микрофонами. Я такого в российском правительстве вроде еще не видел.

– Да ты как с Луны! – удивился Кайрат. – Хотя почему «как»… В Москве нового министра МВД назначили.

Я не стал спрашивать, что за каналы позволят нам вот так вот – раз! – и напрямую передать информацию о назревающей угрозе представителю власти соседнего государства. В конце концов, у Кайрата российское гражданство, ему виднее.

Министр занял место за небольшой кафедрой, улыбнулся в кадр. Поправил один из микрофонов. И на пару секунд убрал руку во внутренний карман пиджака, пальцы, как змеи, скользнули под тонкой тканью. Ничего не значащий жест, как поправить галстук или стряхнуть пылинку с лацкана. Просто за последние полгода я слишком часто запускал рутинатор неожиданно, повинуясь мгновенному порыву. Понимаешь, что сейчас начнется скука смертная, что придется плестись по езженой-переезженой дороге, говорить тысячекратно сказанное, поддерживать беседу, притворяться серьезным и вдумчивым, дежурными реакциями показывать собеседнику важность каждого его слова… Для таких случаев и существует дублер, да?

– Диман, ты чего?

Наверное, я здорово изменился в лице.

– У него рутинатор.

Кайрат яростно замотал головой:

– Нет. Не может быть! Ввоз в Россию еще не разрешен…

Я даже засмеялся.

– Ты маленький, что ли, Чип? Какой ввоз, чего ввоз? Программа уже не меньше года в свободной раздаче, на любой смартфон встает. Видел, он руку за пазуху сунул? Вот так, – я показал согнутый палец, нажимающий на невидимую клавишу, – чик-чик! И рутина запущена. Сам так сто раз делал.

Министр бодро и напористо вещал об успехах в борьбе с наркоторговцами и контроле южных границ. Границы давно вскрыты, господин-товарищ министр! В каждом доме и в каждом отдельно взятом компьютере.

– Как узнать? – тихо спросил Кайрат. – Если у него на самом деле стоит эта программа, то…

Я поежился. В боку зашевелились горячие крючки.

– Если правда, – ответил я, – то к нему нельзя. Волку в пасть. А узнать – никак.

– И что теперь.

Кайрат сказал это странно, без вопросительной информации, обреченно. На него было больно смотреть. Обычно подтянутый, сейчас мой друг словно оплыл, сдулся.

Я замялся. Разговор назрел не сегодня, но я как-то надеялся избежать его. Всё давно уже стало понятно, но озвучить очевидное оказалось тяжело.

– Теперь, – ответил я, – пора признаться: эту лавину не остановить. Мы не знаем, ни с кем боремся, ни зачем. Рутинаторы изменят мир, и нам с тобой этому не помешать. Мы взрослые люди и можем трезво оценивать обстановку. Надежды нет, Чип. Пора выходить из игры.

– То есть ты сдался, – сказал он, поднимаясь.

– Вот только «на слабо» меня не надо, а? – вздернулся я. – Мы рискнули многим, и даже пока уцелели, но ничего не достигли. Это как вручную остановить электричку или асфальтовый каток! Не отойдешь – раздавит и не заметит.

Он кивнул и ссутулившись побрел к двери.

– Сам подумай, – не унимался я, семеня следом. – Ты же видел, как это работает. И понимаешь, до чего можно доиграться.

Кайрат на секунду остановился, обернулся, чуть снисходительно хлопнул меня по плечу. Вышел за дверь и уже с лестницы, вместо прощания, сказал:

– Надежда есть всегда.

На этом наша операция по спасению мира завершилась.

VII

Весна.

И 1 в п. в.

Каждый день по дороге на работу и с работы я более пристально, чем обычно, разглядывал окружающих – пассажиров, пешеходов, случайных людей в магазинах и на остановках. Кто они мне и кто я им? Чем живут, что их заботит? Каково им – в их собственных шкурах, со своим прошлым, настоящим и… Мысль о том, что вероятное будущее может у всех нас оказаться общим и не очень веселым, не придавала оптимизма. Часики тикают, всё буднично и обычно, но две змейки где-то рядом затягивают в свое вращение всё новых и новых людей, постепенно лишая их эфемерной субстанции – собственного «я».

А иногда я смотрел на них, уткнувшихся в кроссворды, судоку, бульварные газетенки, экраны смартфонов – разве время не убивается прямо здесь и сейчас, безо всяких рутинаторов? Диаметрально противоположным методом, но, в сущности, точно так же, люди сжигают излишки своего времени – лишь бы не остаться ненароком наедине с самими собой, не задуматься в свободную минуту слишком сильно о смысле своего существования.

Я разглядывал их как экспонаты в музее, заглядывал в поглощенные рутиной лица. Девять по вертикали, шесть букв, от чего не убежишь. Люди, вы знаете ответ? Пытаться вас спасти? От кого? От самих себя?

Начало марта выдалось особенно зимним, злобным, с резкими шквалами ледяного ветра, глубокими морозами, ясным выстуженным небом. «Алга-Импорт» уверенным курсом придвинулась к заключению эпохальной сделки с «Хай Мун Инкорпорейтед». Кхонг Шин Сы и его алма-атинский помощник появлялись в «Алге» чуть не ежедневно. Я старался не подниматься к Тэтчеровне, чтобы ненароком не столкнуться с китайцем. Мне хватало своей работы – а это ведь здорово, когда человек обеспечен работой.

Нужно было как-то существовать дальше, а я завис между «до» и «после», между войной и миром, между пережитой опасностью и непониманием, действительно ли всё закончилось и не рано ли успокаиваться. Дергался каждый раз, когда кто-то рядом брался за телефон. Оборачивался на улице, остерегался темных аллей и пустынных дворов. Старался по-страусиному делать вид, что ничего не происходит, ничего не случилось, что жизнь течет своим чередом. Кошки-мышки с собственной логикой и интуицией. Наверное, так чувствуют себя коровы, которых везут на бойню. Обойдется, твердят они себе, качаясь в пропитанных отчаянием фургонах. Как-нибудь утрясется, мы же ничего такого, всё как всегда, всё нормально…

Но чего ждать? Покушения? Подставы? Пули из чердачного окна, пакетика с наркотой в кармане, молнии с неба? Да кому я нужен? Подумаешь, соскочил с программы! Нелояльный клиент, несостоявшийся юзер – смехотворная причина для преследования. Я вышел из игры, я не суюсь в ваш метафизический бизнес, слышите?! «Угомонись!» – совет простой и ясный. Я следую ему на все сто!

– У тебя виски седые, – как-то заметила Гуля.

После возвращения из Чимкента она ни разу не напомнила про мой истеричный ночной звонок, не поинтересовалась, что происходит у меня на работе. Может быть, по-своему забилась в раковину. Может быть, не хотела слушать новое вранье. Меня вполне устраивали оба варианта.

В знаменательный день подписания контракта с «Хай Мун Инкорпорейтед» всем в офисе не сиделось на месте. Слухи о сделке века расползлись по отделам и без моего участия. Коммерсанты-закупщики бродили с мечтательными лицами, предвкушая премии и бонусы. Тэтчеровна решила совместить визирование контрактов с пресс-конференцией, на которую планировалось зазвать весь цвет журналистского мира. Пиарщики метались повсюду как тараканы на свету – настал их судный час.

Меня на мероприятие не приглашали, и я был этому искренне рад. Убедившись в отсутствии срочных дел, я предупредил Эльдара, что ухожу.

По холлу первого этажа рыскали незнакомые люди с бэйджиками «Пресса». В конференц-зал никого не пропускали суровые подчиненные Шефа. В коридорах вдоль стен выстроились треноги штативов.

Петрович со взъерошенными усами и вылезающими из орбит глазами грудью закрывал турникет от хищного журналистского выводка. Широкоскулая девица в шубе ловко тыкала охранника в лицо мятой бумажкой с расплывшимися синими печатями. Выставив вперед плечо, я из-за спины Петровича нырнул в журналистское море и поплыл к выходу.

Снаружи неподалеку от главного входа раскорячились круглобокие автобусы телевизионщиков с блюдцами антенн на крышах. Большой день для «Алги» и мира. Завтра будет другой день, и всё уже будет по-другому. Мы ничего не сделали, Чип.

Потом я ехал в троллейбусе, держась рукой за поручень над головой. Потом я шел к дому. Потом я открывал дверь подъезда, тыкая пальцем в холодные металлические кнопки. Потом я поднимался к двери квартиры и истратил пять шагов на девять ступеней. Первый шаг на лестницу – всегда левой ногой. Моя рутина – всегда со мной. Какая ни есть – вся моя. Я не хочу отдавать ее кому-то или чему-то. Вот так.

Гульнара стояла на коврике в дверном проеме, не обойдешь. Последнее время она не выходила меня встречать, и я успел придумать четыре причины изменения в ее поведении – одну фантастическую, две прозаические и одну дурацкую. Промахнулся со всеми четырьмя.

– Ты имеешь к этому отношение? – спросила она.

Глаза круглые, распахнутые, перепуганные.

– Привет, – сказал я и погладил ее по плечу, заодно чуть отодвигая с прохода.

Она оттолкнула мою руку. Не то чтобы грубо, но неоправданно резко. Путь оставался закрыт.

– Что такое? – сказал я.

Гульнара попыталась что-то сказать, но ничего не получилось. Вместо этого у нее из глаз потекли слезы.

– Гуль, – я бросил портфель под ноги и взял ее за плечи. – Да ты что?

Она помотала головой, шагнула назад и ткнула пальцем во включенный телевизор. Я только сейчас разобрал звуковой фон – нервные тревожные тона какого-то экстренного включения. Никогда раньше я не видел, чтобы Гулю напугал телевизионный репортаж.

«…остаются заблокированными в зале. Террористы не выдвинули требований и пока что не идут на контакт. К зданию компании «Алга-Импорт» подтянуты силы специального реагирования, вот-вот должны прибыть переговорщики…»

Как был в ботинках, я прошел на кухню и сел перед экраном.

– Какое «отношение»? – строго спросил я. – Сама подумай, что ты говоришь.

Гуля подошла совсем близко и что есть сил прижала мою голову к себе.

– Думала, ты там, – шепотом сказала она. – В зале.

Из-за Гулиного рукава мне не было видно телевизора. Я тоже обнял ее и погладил ладонью затылок.

– Вот он я. Всё в порядке.

Осторожно развернул ее и посадил к себе на колени.

– Что там случилось? – спросила Гуля, так и не отпуская мою голову.

Все ответы нам дала та самая девушка в шубе, что безуспешно штурмовала турникеты «Алги». Теперь она тыкала Петровича микрофоном, а он пытался отодвинуться и нескладно говорил про конференцию, стрельбу и заложников.

«Сколько было выстрелов?» – спрашивала журналистка.

«Два!» – Петрович для убедительности показывал в камеру два пальца с желтыми от табака ногтями.

«Точно два?..»

С разницей в несколько секунд. Когда началась церемония подписания контракта, двери зала закрылись. Не прошло и минуты, как прозвучал выстрел, за ним еще один. Представители «Алги-Импорт», охранявшие вход, попытались войти в зал, но двери оказались заблокированными изнутри.

Непривычно было видеть на экране собственный офис. Мы так и сидели с Гулей перед телевизором, а репортаж всё не кончался. На заднем плане промелькнули бойцы в масках. Журналистку шуганули в сторону, и она пристроилась где-то за фикусом, откуда и вида-то никуда не было, кроме как на спины полицейских и двери конференц-зала. Кто-то неразборчиво гундосил в мегафон. Новостная строка без устали повторяла, что ни с кем из участников пресс-конференции пока не удалось установить связь, все телефоны остаются вне зоны доступа. Меня это не удивило – свою систему блокировки сигналов мы установили года три назад.

Какой бы журналистка не казалась бестолковой, место для съемки она выбрала идеально. Неожиданно для всех двери зала распахнулись, и оттуда с визгом и криками повалили люди. Полиции пришлось потрудиться, чтобы противотоком пробраться в зал.

Меньше чем через минуту задержали преступника.

Гуля впилась мне в плечо ногтями:

– Это же… твой…

Сложно смотреть в кадр, когда тебя волочат с выкрученными за спину руками. Но Кайрат таки извернулся и успел улыбнуться мне с телевизионного экрана.

Вскоре все детали произошедшего сложились в общую картину. Благо недостатка в видеозаписях не было.

Кайрат отвечал за безопасность в зале. Сразу как началась процедура подписания, он заблокировал вход заранее приготовленным замком для велосипедов. Потом подошел к президиуму и двумя выстрелами в упор застрелил представителя «Хай Мун Инкорпорейтед» господина Кхонг Шин Сы. После чего занял позицию в углу зала, взял на прицел всех присутствующих и обратился к ним с обращением.

Всё он сделал грамотно, наш Чип.

Почти час в закрытом помещении, в компании общепризнанных, заслуженных сорок, вмиг разносящих на хвостах любую правду и любую чушь – всё что попадется, лишь бы качнуть ускользающий рейтинг – канала, передачи, газеты, рубрики, себя лично…

А тут такая сказка, такая жирная сказка! «Васильки и колокольчики», с прологом и эпилогом. В прологе – два выстрела из табельного оружия, в эпилоге – выход из-под рутинатора.

Позже я пересматривал записи, попавшие в Интернет, не по одному разу. Сначала Кайрат прочел им лекцию о рутинаторах. Просто бред сумасшедшего. По сути, это и должно было выглядеть бредом для всех – кроме тех, кто хоть раз запускал рутинатор. Даже если в зале таких не было, сороки за два дня разнесли послание Чипа на всю страну и за ее пределы.

Он говорил, и говорил, и говорил… Пока не прервался на полуслове и не обвел зал недоуменным взглядом. Один смелый оператор умудрился даже сделать наезд и дать крупный план: Кайрат явно обескуражен, не понимает, где он и зачем тут находится, – всё читалось в его лице. Он молчал и разглядывал присутствующих, а те замерли и боялись пошевелиться, чтобы не привлечь внимание безумца, вооруженного пистолетом.

«Васильки, – сказал он и шумно понюхал воздух, – васильки и колокольчики».

Потом увидел пистолет в собственной руке. Кадр: брови недоуменно ползут вверх, вид крайне озабоченный.

Кайрат снова осмотрелся. С того места, где он сидел, убитого Шин Сы видно не было.

«А почему не начинают?» – спросил он с улыбкой у сидевшего ближе всех репортера.

«Что – не начинают?» – осторожно уточнил тот.

«Конференцию вашу, – снова улыбнулся Кайрат. – Пора уже вроде?»

«А вы тоже участник?» – Репортерская выучка взяла верх над чувством самосохранения.

«Не соображу что-то, – засмеялся Кайрат. – Забыл, зачем я тут. Программку надо запустить, она всё скажет».

Свободной рукой он похлопал себя по карманам.

«Какую программку?» – спросил журналист, на секунду оглядываясь.

А там, за спиной, сорок пар глаз. Никто не может оторваться от игры факира с коброй.

«Рутинатор, – сказал Кайрат. – Очень удобная штука. Поставьте себе. Время экономит, силы».

«Кайрат, а ключ от дверей не у вас?» – железным голосом произнесла из президиума Тэтчеровна.

Мертвый китаец лежал рядом с ее стулом, лужа крови затекла под каблуки.

Кайрат помедлил немного, словно соображая.

«Конечно, Жанна Темиртасовна. У меня».

Тэтчеровна поднялась и осторожно перешагнула через Шин Сы.

«Дайте, пожалуйста».

Она подошла к Кайрату и, не обращая внимания на пистолет, забрала у него из другой руки маленький блестящий ключ. С ровной спиной, не торопясь, прошла к дверям зала.

«Обязательно поставьте! – очень доброжелательно повторил Кайрат репортеру. – Запомните: «Рутинатор»! Нормализуете свою жизнь, избавитесь от ненужных хлопот…»

Самая хорошая запись – та, с крупным планом, – здесь обрывается. Бросившиеся из зала прочь журналисты уронили камеру вместе со штативом.

Гуля смотрела видеоролик вместе со мной и тоже не один раз.

Всё случившееся выглядело так дико и нелепо, что мы даже не обсуждали увиденное. Просто я включал ролик сначала, и мы снова смотрели, как Чип стреляет в Шин Сы, а потом садится на стул в углу, держит перед собой пистолет и говорит, говорит, говорит…

Гуля протянула руку к клавиатуре и нажала на «стоп».

– Кайрат спас меня, – сказал я.

– Он. Убил. Человека!

Мне нечем было возразить ей. Так казалось первую секунду. Кайрат, мой друг Чиполлино, своими руками, хладнокровно и преднамеренно убил человека. Всё так, но…

Гуля почувствовала, что я пытаюсь сформулировать мысль, и терпеливо ждала, пока я не найду правильные слова.

Когда я нашел их, по загривку пробежал неприятный холодок. Я сказал:

– Тот, кто создал или распространяет рутинаторы, – уже не человек.

И мне тотчас стало легче. Потому что сразу, как определяешься, на чьей ты стороне, становится легче.

Два, три, четыре дня ничего не происходило, если не считать всё нарастающего гула в прессе.

Журналисты, которым «посчастливилось» – кому в кавычках, кому без – присутствовать на пресс-конференции и своими глазами наблюдать человека под действием рутинатора, стремились сообщить личное мнение об увиденном urbi et orbi. Из небытия всплыла древняя история с запрещенной компьютерной игрой «Соник», вызывавшей эпилептические припадки у существенного процента игроков.

Отдельной когортой выступили адвокаты, как наши, так и зарубежные, со своей трактовкой произошедшего. Вопрос о дееспособности Кайрата в момент совершения убийства не оставил равнодушным ни одного криминального юриста, и каждый высказался везде, где его готовы были слушать. Юристам тут же ответили психиатры – тоже люди публичной профессии. Затянулась стоголосая дискуссия, больше напоминающая базарную перепалку.

А потом события хлынули как морская вода в пробоину ниже ватерлинии. Спасайся кто может.

Сначала расползлись, а затем подтвердились слухи о возгорании в морге. Труп господина Кхонг Шин Сы за считаные минуты истлел – да так, что и пепла не осталось. Сработали датчики пожарной сигнализации, но ни огня, ни источника тепла найти не удалось. Ворох одежды и сношенные ботинки сохранились совершенно неповрежденными, что вызвало шквал скоропалительных обвинений и нелепых предположений, а физиономия угрюмо-сосредоточенного санитара ночной смены несколько дней хмурилась нам со страниц всех газет и новостных сайтов.

Государственная защитница Кайрата немедленно выступила с заявлением, что будет настаивать на проведении повторной экспертизы тела погибшего независимыми специалистами для уточнения причин смерти. Пресс-атташе прокуратуры невразумительно пробормотал в эфир, что ситуация находится под полным контролем. Чьим, понятнее не стало.

Вторая торпеда пришла из Китая. Официальные представители Поднебесной заявили, что никакими сведениями о гражданине Кхонг Шин Сы не располагают, а предоставленные казахскими коллегами паспортные данные позволяют предположить, что документ сфальсифицирован, в связи с чем китайская сторона настаивает на получении оригинала для выявления его изготовителя. Также сообщалось, что ни государственная, ни коммерческая компания под названием «Хай Мун Инкорпорейтед» на территории Китайской Народной Республики никогда не регистрировалась и не вела деятельности.

Журналисты раскопали, что Шин Сы всегда прилетал в Алма-Ату из Пакистана, но что за виза стояла в его паспорте, осталось нерушимой тайной министерств внутренних и иностранных дел.

Странная история случилась и с Бахытом Бердиевым, директором «Хай Мун Алматы». У следователей по делу Шин Сы накопилось к руководителю алма-атинского представительства корпорации немало вопросов. Перспективного свидетеля нашли в собственной квартире. Нет, не мертвым, но дверь пришлось вскрывать. Со слов журналистки, тесно сотрудничающей с правоохранительными органами, зицпредседатель Бердиев никак не отреагировал на появление в квартире посторонних. Выпрямив спину, он сидел на табуретке у окна, смотрел в снежную даль окрестных пустырей и прижимал к груди двумя руками выключенный смартфон. Бердиев не отзывался ни на голос, ни на другие внешние раздражители вплоть до деликатных тычков резиновыми дубинками. Когда телефон вытащили из его жесткой хватки, Бердиев, по-прежнему безучастный, продолжал раз в две секунды нажимать большим пальцем правой руки центральную кнопку отсутствующего аппарата.

Состояние пациента, поначалу принятое за симуляцию, не претерпело изменений до начала курса фармакологической терапии в специализированной закрытой клинике. Светила психиатрии спорили до хрипоты о диагнозе бывшего представителя «Хай Муна», пока не сошлись на компромиссном термине «аутическая амнезия». А стоило прениям докторов исчезнуть со страниц газет, пациента Бердиева быстро оставили в покое – в котором он так нуждался.

Копии «Рутинатора», раньше разложенные на зеркалах по всему миру, исчезли из Интернета в течение двух-трех дней после пресс-конференции. Этому предшествовала жесточайшая ddos-атака, завалившая полсотни серверов-раздатчиков. Если верить прессе, что порой бывает затруднительно, действия хакеров координировались откуда-то из Камбоджи.

Российское посольство через третьего секретаря дало утечь информации, что дело Кайрата будет развалено как сгнивший гранат. Кто придумал этот «сгнивший гранат» – креативщики из российского МИДа или кто-то из наших журналистов, – непонятно, но метафору с радостью подхватили, поскольку у «васильков и колокольчиков» к тому времени истек срок годности.

О Кайрате, рутинаторах, «Хай Муне» и «убийстве, которого не было» с пеной у рта спорили пассажиры в городском транспорте и пенсионеры в парках, затюканные менеджеры в очередях на обед и самодовольные интеллектуалы в вечерних телепередачах.

Наконец, в Мажилисе была создана специальная группа для контроля над расследованием происшествия и изучением вопроса о распространении психотропного программного обеспечения.

Реальные ниточки, которые могли бы позволить любознательным энтузиастам докопаться до истины, разорвались одна за одной. Спрут утянул щупальца в морские глубины. Остался только белый шум: сбивчивый лепет очевидцев и красочные истории всех остальных, начинающиеся словами «Один мой знакомый…».

«Рутинатор» был, да весь вышел. Морок развеялся. Что-то чужое, непознаваемое, грозное накатило – и отступило как океанская волна. Выкорчевало несколько жизней. Покрутило, но отпустило еще тысячу-другую.

Всё вокруг осталось таким, как есть. Благодаря Чипу – и тому, что он пошел до конца.

И 1 в п. в.

Тысяча «если» цветными змеями крутятся и крутятся в моей голове.

А что, если бы Кайрат не остановил меня? Не узнал бы о рутинаторе или просто прошел мимо? «Школьный друг» – это статус, который ни к чему не обязывает. Что, если бы не было всех этих странностей с потерянным временем и «перехватом управления», если бы рутинатор работал точно так, как предполагает доверчивый и наивный пользователь? Где и когда закончился бы мой следующий срез? И кого бы я застал в новом мире?

Как тут не вспомнить Золотую Рыбку из древнего несмешного анекдота: «Отпусти, любое желание исполню!» – «Хочу, чтобы у меня всё было». – «Будь по-твоему! У тебя всё было».

И стоишь седым стариком. И у тебя всё было.

Наверное, я не тот человек, которому стоило бы рассказывать эту историю. Я стоял у ее начала, но не добрался до финала, сошел на остановку раньше.

Но Чип – другого склада, и вряд ли из него удастся вытянуть больше.

А мне нужно было выговориться перед тем, как…

Дублера больше никогда не будет. Значит, мне самому придется многое рассказать и объяснить Гуле. Да и Максу.

Пожелайте удачи, что ли.

Андрей Дашков. ПРИЗРАКИ ДЕТСТВА

«Через двести метров поверни направо!»

Услышав, что навигатор заговорил голосом мертвой женщины, Димочка Фраерман сначала не поверил своим ушам, затем проникся, поверил, чертыхнулся и сбросил скорость до двадцати, пытаясь выиграть у дороги несколько секунд на размышления. Хотя заранее знал, что ни к чему его размышления не приведут. Хорошо знакомый кислый привкус во рту и внезапное вздутие желудка, которое он называл про себя «подушкой опасности», предвещали проблемы, причем с надежностью, намного превосходящей достоверность синоптических прогнозов.

– Ну что там еще? – лениво осведомилась лежавшая на заднем сиденье пассажирка и одновременно владелица машины. Димочка надеялся, что она дремлет, – он всё еще хотел бы уладить проблемы самостоятельно, ведь, собственно, для того и был послан. Зря надеялся.

Он скосил глаза на зеркало заднего вида. Задний вид был впечатляющим, особенно на Димочкин необъективный взгляд. Кристина Сафонова, сценический псевдоним Кристи, развалилась там во всей своей красе – едва задрапированная по причине жары, тренированная гладкая плоть с ароматом греха и опцией наслаждения, для Димочки недоступного. Как, впрочем, и для многих других. Ходячая, лежачая, танцующая, а иногда и говорящая разжигательница мужской похоти. Зарабатывающая огромные, по меркам Фраермана, деньги.

И сейчас она была ближе, чем когда-либо. Ножки, обтянутые до умопомрачения узкими джинсами, раскинуты – одна почти выставлена в окно, другая опирается на спинку переднего сиденья рядом с подголовником. Обе босые. На правой ниже обреза штанины виднеется краешек татуировки. Как знал образованный Димочка Фраерман, то была целая сценка из босховского «Сада земных наслаждений». Не больше и не меньше. Но его интересовал не плагиат неведомого татуировщика, а уникальный результат генетического бильярда. Идеальные пальчики подрагивали и поддразнивали его в такт музыке, звучавшей в салоне, – в данную минуту это была Дана Гиллеспи. Фраерман дорого дал бы за то, чтобы поцеловать каждый из них и чтобы это понравилось Кристи. Ключевое слово – частица «бы». Ему нечего было предложить этой цыпочке (тем более «дорогого»), даже если предположить на секунду, что он мог заинтересовать ее как мужчина. Димочке оставалось проглотить слюну и ответить так, чтобы голос не дрожал. Хрипло и мужественно.

– Какая-то хрень с этим навигатором.

– Твоя идея.

Возразить нечего, чистая правда. Кристи было, в общем-то, плевать, чья идея, но иногда она открывала рот просто от скуки. Как сейчас. От скуки и от жары. Жара стояла изнурительная, а кондиционер в ее «лексусе» почему-то не работал. На вопрос Димочки она только небрежно пожала плечами. Поток горячего воздуха раздувал ее черные волосы, превращая их в подобие извивающихся блестящих змей. Одуреть можно, как выразился бы Фраерман. Легкий вызов в ее тоне объяснялся, конечно, тем, что навигатор был куплен им всего двадцать минут назад. Взамен того, который сдох так некстати.

Вернувшись мыслями в недалекое прошлое, Димочка перебирал свои ощущения. Теперь-то ясно, что плохих предзнаменований и даже прямых предупреждений было полно. Но он им не внял. Как говорится, получите и распишитесь.

Мамочка считала его гением, не приспособленным к этой жестокой жизни, и, пока была жива, всячески оберегала свое чадо от реальных и воображаемых опасностей. Так что до двадцати семи лет ему жилось неплохо. Выпустился из университета с дипломом мехмата и был вставлен кем-то из мамочкиных знакомых в одряхлевшую научно-исследовательскую контору, где ему гарантировались большие амбиции и несоразмерная амбициям зарплата. А потом мамочка умерла от рака (папочки никогда не было в его жизни, если не считать скромного взноса в виде Того Самого Сперматозоида), и Димочка оказался один на один с реальностью. И что же? Мамочка таки была права.

Кто он на сегодняшний день? Лузер, ничтожество, жалкое недоразумение, растрачивающее время впустую и не научившееся жить. Прошло всего шесть лет после ее смерти, и за это время он успел сменить четыре места работы. Каждое последующее имело статус ниже предыдущего. И до чего же он докатился? Теперь он числился мальчиком на побегушках в сомнительной конторе (без юридического адреса, зато с веб-сайтом), торгующей услугами стриптизерш и стриптизеров. Если бы мамочка знала, как низко он пал, она скончалась бы от сердечного приступа. Иногда Димочку посещала кощунственная мысль: как хорошо, что она не дожила до этого позора. Но одновременно он чувствовал и кое-что другое, запретное, а оттого еще более манящее: свободу, мать ее. Вожделенную свободу. С которой он не знал, что делать. Но которая пьянила его и порой внушала дурацкие фантазии. И дурацкую любовь.

В Кристи он втрескался сразу же, едва увидел ее. В его любви не было ничего романтического или, боже упаси, истерического. Да, он сильно хотел ее, но ему было не впервой иметь несбыточные желания, и он давно привык к тому, что не получает того, чего хочет, и никогда не станет тем, кем хотел бы стать. Кто превратил его стимулы в его же прижизненные надгробия? Возможно, мамочкина любовь, а возможно, он сам. У него никогда не хватало духу окончательно разобраться со всей этой постфрейдистской хренью. Кто знает, на что наткнешься, если пойдешь в своих раскопках до конца? То-то и оно.

Димочка довольствовался односторонней страстью. Воспринимаемый исключительно как обслуживающий персонал, он сделался чем-то вроде необходимого предмета обстановки для большинства «девочек», в том числе и для Кристи. Он мог наблюдать всё, что связано с их работой и бытом, изнутри, с расстояния и с подробностями, которые, пожалуй, и не снились бы ему, окажись он чьим-нибудь любовником. Его не стеснялись, ему доверяли, но только в мелочах, потому что он был исполнительным и пунктуальным. Его впускали в свою жизнь, как впускают слуг или сантехников – поковыряться в дерьме и устранить протечку, но не более. Его ласково называли Димочкой, как славного домашнего песика, а он в долгу не оставался и вилял хвостиком именно тогда, когда от него этого ждали.

Но с Кристи он, к своему огорчению, виделся сравнительно редко. У нее была своя тачка, а кроме того, она считалась элитной исполнительницей, и обычно ее сопровождали двое здоровенных гомосеков, беззаветно любивших друг друга и строго профессионально следивших за соблюдением священного правила стриптиза «руками не трогать».

У Фраермана был выходной, когда ему позвонил хозяин и осчастливил известием о том, что у Кристи намечается работа «на точке», а гомики, как назло, скопытились с вирусом. Оба. Так что бери ноги в руки – и вперед.

Он взял ноги в руки. Предварительно, злобно издеваясь над собой, убогим, все-таки помылся, подмылся, побрился и напялил самое лучшее из того, что имел. Звякнул Кристи с мобильного, та велела заехать к ней домой.

Он поскакал туда без особой радости – скорее всего, дело было в том, что придется тащить с собой съемный пилон. Кроме того, ему не улыбалось встретиться с ее трахальщиком. Это его огорчило бы, очень серьезно огорчило бы. Он привык видеть Кристи в гордом сучьем одиночестве – хоть и раздевающейся перед мужиками, но остающейся недоступной и презирающей их за простоту и предсказуемость. Однако наивным Фраерман себя не считал. В том, что трахальщик или трахальщики существуют, он не сомневался. Как и в том, что они – не ему чета. Наличие квартиры и дорогого внедорожника служило тому лучшим подтверждением. Стриптизом девушке столько не заработать. В общем, с любой точки зрения это была нежелательная правда, которой лучше не знать.

Погодка держалась та еще. Жарища и духота, хоть днем, хоть ночью. Белый «лексус» стоял возле охраняемого подъезда хорошего дома в хорошем районе. Димочка жил в доставшейся ему от мамочки квартире, в районе подерьмовее, но не жаловался. Каждому свое.

Охранник его, как ни странно, помнил. Фраерман поднялся на третий этаж и позвонил в дверь. Кристи была в халатике. Насчет пилона он понял правильно. Пока она переодевалась, он разбирал «оборудование», испытывая сладкое томление в чреслах. Всерьез задумался, не зайти ли в туалет, чтобы снять озабоченность, но как-то не сложилось.

Перебросился с Кристи парой-тройкой фраз и выяснил, что речь идет о частной вечеринке где-то в пригороде. Личная просьба хозяина. Подарок какому-то долбаному депутату на пятидесятый день рождения. Будет до хрена гостей и охраны. На точке она не была, но, по словам хозяина, место абсолютно чистое и безопасное. Такой себе райский уголок. Городок миллионеров. Европейский уровень. Зона благополучия и процветания. Фраерман хотел было спросить, почему в таком случае за ней не пришлют машину, но прикусил язык. Он не враг себе. Пару часиков наедине с Кристи стоили того, чтобы не задавать лишних вопросов. И еще кое-что хорошее: он не встретился с ее трахальщиком.

Уже на улице, пока он крепил трубу к багажнику на крыше, она продиктовала ему адрес. Он за рулем. Готов? Поехали.

Говорят, возвращаться – плохая примета. Но им пришлось вернуться. Они уже были почти на окружной, когда перезвонил хозяин и сказал, что кто-то чего-то недопонял. А может, изменились планы. В общем, на точке потолок четыре двадцать.

Димочка выматерился про себя, развернулся и порулил в клуб «Адамово яблоко» за четырехметровой трубой. Кристи было пофигу. Она слушала Нору Джонс и жевала резинку. Вот за что он ее дополнительно уважал, это за музыкальный вкус. Никакого тебе хип-хопа, синтипопа, данс-попа и прочего дрека. Только качественный соул, блюз и ритм-энд-блюз из тех времен, когда R&B означало совсем не то, что сейчас. Сам-то он предпочитал стоунер-рок – видимо, в качестве компенсации за мягкотелость по жизни.

Присобачивая трубу к багажнику, он не без горечи подумал: а ведь те, кто не сечет фишку, должно быть, принимают его за счастливчика. Еще бы – такая девка рядом и шест на крыше. Всё свое вожу с собой… Но кто он на самом деле? Нет, на этот вопрос лучше не отвечать.

Через десять минут после того как «лексус» пересек городскую черту, сдох навигатор. Это уже смахивало на систему. Что-то пыталось намекнуть Димочке на нежелательность поездки, но он опять-таки не внял. Близость Кристи лишала его способности к здравому мышлению и даже привитой мамочкой нездоровой подозрительности. Оставались только сиюминутные потребности и изнывающие от тоски яйца. Ну, еще несколько свежих анекдотов, чтобы дама не скучала.

Когда навигатор пискнул напоследок и дисплей погас, Кристи произнесла то, что Фраерман меньше всего хотел услышать. Она сказала:

– Какого хрена? Звони, пусть встречают.

Его будто в живот пнули. Что он, не мужчина, что ли? Он сам всё уладит. Заправка и магазин замаячили впереди как нельзя кстати.

– Да ладно, – сказал он. – Куплю новый. Всё равно надо заправиться.

Кристи не возражала. Димочка решил, что действует правильно. До гомиков-телохранителей ему, конечно, далеко, но доставить девушку в нужное место он в состоянии. Завернул на заправку, потом припарковался возле магазина.

Сгущался вечер. От асфальта тянуло вязким дневным жаром. В магазине хотя бы работал кондиционер. Фраерман был единственным посетителем. За стойкой сидел неопрятный потеющий толстяк и смотрел футбол по портативному телевизору. Димочка вызвал у него не больше интереса, чем восход зловещей оранжевой луны. Фраерман мог поспорить на любые деньги, что, появись тут Кристи, толстяк завертелся бы по-другому. Так что еще нужно этим смешным хитротрахнутым феминисткам?

Навигаторов на витрине было всего два: очень дорогой Garmin Zumo и дешевенький Supra. Оба варианта Димочку не устраивали. Первый – по причине ограниченности наличных средств. Второй… не хватало, чтобы Кристи назвала его дешевкой.

– А что-нибудь еще есть? – спросил он.

Не отводя взгляда от экрана, толстяк ткнул пальцем в направлении задней двери. Привыкший к тому, что его ни в грош не ставили, Фраерман туда и проследовал. Попал в подсобку, темную, пыльную и неодушевленную, а затем на задний дворик.

Тут оказалось довольно уютно, если забыть о жаре. Трещали сверчки. В пару с луной светил фонарь. Дикий виноград отбрасывал пятнистую тень. В этой тени стоял небольшой квадратный стол, за которым на дешевых пластмассовых стульях сидели двое, мужчина и женщина. Играли в домино, держа костяшки изуродованными артритом пальцами.

Эта парочка Димочке сразу же не понравилась, но куда было деваться? Возвращаться ни с чем и ждать подмоги? При мысли об этом он почувствовал себя еще большим ничтожеством, чем обычно.

Он приблизился к столу, изображая недоумение. Озирался по сторонам, словно забрел сюда случайно или искал кого-то еще.

– Ну что, молодой и красивый, заблудился? – кокетливо спросила старуха дребезжащим голосом.

– Нет. Мне сказали… что здесь можно… В общем, мне нужен навигатор. – Он совсем не был уверен, что пожилым любителям домино известно это слово.

– Стало быть, заблудился, – удовлетворенно прошамкал старик, щелчком присоединяя очередную костяшку к пятнистой змее, распластанной на столе.

Димочка не стал спорить. Это было не в его правилах. Он давно вывел для себя, что в спорах рождается не истина, а только взаимное раздражение.

– Так вы можете помочь? – спросил он покладисто.

Двое захихикали. Это было довольно мерзко на вид и еще хуже на слух.

– Еще бы, – сказала старуха. – Помоги ему, что ли.

Старик с явным неудовольствием положил костяшки на стол и выбрался из-за стола.

– Пойдем посмотрим, – обронил он уже по пути.

Димочка поплелся за ним к невзрачному гаражу, обращенному воротами в сторону лесополосы, но старик вдруг вернулся и, строго уставившись на старуху, произнес громким шепотом:

– Руками не трогать!

Фраермана чуть не стошнило. Он ненавидел чужие игры, особенно напоказ. А сейчас эти двое, должно быть, решили, что ему без них не обойтись. И что же? Они были правы.

Гараж напоминал склад запчастей. Чего тут только не валялось. Казалось, эту кучу за неделю не разгрести. И за месяц не разобраться, где что лежит. Но старик сразу же безошибочно схватил с полки автомобильный навигатор с креплением. Присовокупил блок питания и протянул Димочке:

– Держи. Восемьсот.

Фраерман взял навигатор, поднес ближе к свету. Двухсистемный «Lexand SG-555». Примерная стоимость нового ему была известна. Нажал кнопку включения.

– Батарея разряжена, – сказал старик. – Заплатишь, когда проверишь.

– Почему так дешево?

– Потому что снят с убитой тачки.

Откровенность – лучшая тактика. Димочка убедился в этом еще раз. Что он мог возразить? Сказать, что предпочитает чек и гарантийный талон? Хрена лысого. В том гараже он покупал не только и не столько навигатор. Он покупал самоуважение. Ну, и ее уважение тоже, каким бы небрежным оно ни было.

Уважаемые и уважающие себя мужчины шутили немного свысока, не придавая значения тому, как будут восприняты их шутки. Димочка тоже попробовал так пошутить:

– Сильно убитой?

– Ага, – кивнул старик, ухмыляясь. – Два трупа. Он и она. Молодые и красивые. Как раз резвились, когда это случилось. Ну, ты понимаешь. – Он оттопырил языком щеку и сделался похожим на чудовищную древнюю черепаху. Потом снова захихикал. Димочка решил, что пора валить отсюда. Хихиканье оборвалось.

– Ну так что, хреновину пробовать будешь?

– Доверяете?

– А куда ты денешься. – Старик сказал это так, словно Димочка и впрямь не мог смыться, несмотря на заправленный под завязку «лексус». Стало быть, разбирался в людях.

Когда он вернулся к машине, Кристи стояла, задрав правую ногу на крышу кузова, вытянувшись в почти вертикальном шпагате. Разминалась. Великолепная растяжка, завидная уверенность в себе и ни малейших комплексов. На нее пялились трое мужиков с заправки и наверняка те, что проезжали мимо. Появление Димочки с навигатором в руках она восприняла как должное.

Он залез внутрь и занялся установкой, стараясь пореже поглядывать на грудь Кристи. Соски вырисовывались под символической маечкой с отчетливостью, доконавшей его воображение. Сама грудь – не большая и не маленькая, а именно такая, как доктор прописал, – слегка покачивалась в такт движениям разминавшейся девушки. Из динамиков звучал Леонард Коэн: «Сначала мы возьмем Манхэттен, затем мы возьмем Берлин». Хотел бы Димочка чувствовать себя вечным победителем, да что-то не получалось…

«Хреновина» оказалась исправной. Как только он подключил ее, ему почудилось, что незнакомый мужской голос яростно проговорил что-то вроде: «Сдохни, лживая соска!» Фраерман отнес это насчет своей больной фантазии, но, что более вероятно, послышавшийся ему голос был побочным эффектом (или дефектом) записи всё еще хрипевшего в салоне Коэна. Димочка сделал звук тише, но ненамного, он ни на секунду не забывал, в чьей машине находится.

Одолеваемый смутными сомнениями, он начал настраивать навигатор. С одной стороны, прибор достался ему почти даром, а с другой, учитывая обстоятельства… Не каждый захочет иметь дело с наследством разбившегося мертвеца. Словно в ответ на его мысли, на дисплее появилась надпись: «Продолжить заданный маршрут?» «Этого еще не хватало, – сказал себе Фраерман. – Ни в коем случае». Он выбрал ответ «Нет», и тогда другой голос – теперь уже совершенно явственно – произнес: «Правильно, мой мальчик». Голос был женским и очень знакомым. Только ступор помешал Димочке узнать его сразу. Но ступор закончился.

В окно заглянула Кристи. Серые глаза уставились на него со всей безжалостностью своей холодной сияющей красоты.

– Димочка, давай скорее. Время – деньги.

«Да пошла ты», – огрызнулся он про себя, а вслух проворчал: «Уже готово». Вот такие они все; от них благодарности не жди, как и предупреждала его мамочка. А эта еще изрекает банальности, словно нечто оригинальное… Кристи уселась сзади и сбросила кроссовки. «Секундочку», – сказал Фраерман и трусцой направился в магазин.

Потный толстяк по-прежнему не сводил глаз с экрана. Димочка зачем-то показал ему свой кошелек. Мимоходом он услышал новости, которые передавали по ящику. Захлебываясь, репортер вещал о перестрелке в загородном доме с применением автоматического оружия и о десятках жертв. Как страшно жить.

Димочка проследовал в подсобку и далее на задний двор. Тут его взгляду предстала зловещая картина. Старик куда-то пропал, а старуха сидела за столом неподвижно, рот был открыт, руки со скрюченными пальцами лежали на столе, костяшки домино из них выпали. Если она притворялась мертвой, то чрезвычайно удачно. Но что-то мешало назвать ее гениальной актрисой. Может быть, выпученные до предела глазные яблоки – огромные и черные от взорвавшихся в них сосудов с кровью. Чтобы изобразить такое, надо вставить себе вместо глаз семиочковые шары для снукера…

Димочка потоптался на месте еще минуту, поглядывая на старуху и всё еще гадая, не разыграли ли двое маразматиков очередной дурацкий спектакль. Похоже, на сей раз они не шутили, по крайней мере, та, что сидела перед ним, – точно. Дело принимало совсем нежелательный оборот. Оставаться здесь и дальше в качестве утешителя вдовца и свидетеля не входило в его планы, а главное – в планы его работодателей. Фраерман уже мечтал оказаться подальше отсюда, но проклятая интеллигентность настаивала на расчете. Он решил заглянуть в гараж и по пути достал из кошелька названную сумму.

Старик находился там. Как ни в чем не бывало, копался в железе, которое всё, до последнего винта, выглядело добычей мародеров на дорожном поле боя. Димочка вручил ему деньги, которые тот сунул в карман, не пересчитывая. Дело как будто было исчерпано, но оказалось не так легко забыть о теле. Фраерман искал подходящую случаю фразу и остановился на банальной:

– У меня плохие новости. – Он показал большим пальцем себе за спину.

Старик выглянул из гаража и посмотрел на скоропостижно покинувшую этот мир партнершу по домино. Пожал плечами, потом зачем-то взял с полки предмет, похожий на прикуриватель.

Димочка подумал, что дедушка чего-то недоглядел.

– Вы уверены, что вашей… что ей не нужна помощь?

Старик посмотрел на него чуть ли не с жалостью:

– А ты уверен, что тебе не нужна помощь?

– Спасибо, вы уже помогли.

Старик медленно кивнул. Во взгляде его Димочка прочитал: «Вот и проваливай». Что он и сделал с невыразимым облегчением. Заскользил прочь, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.

Пять… десять… пятнадцать минут «лексус» плелся за самосвалом, груженным дровами. Его неоднократно обгоняли, но Димочка не решался на рискованный маневр. Всякий раз, когда он пытался сместиться влево, в зрачки ему ударял свет фар встречных автомобилей, а в уши – отчаянные вопли клаксонов. От вони выхлопов начал болезненно пульсировать левый висок, усиливалось жжение в глазах, он щурился и отхаркивал густую вязкую слюну, смешанную с мельчайшей пылью. Часы постоянно напоминали, что он опаздывает. Кристи уже напряглась по этому поводу. Он чуял ее нараставшее недовольство – почему-то оно попахивало мочой, как в плохо вымытом сортире. Димочка успел удивиться такому капризу восприятия, но не стал углубляться. Потому что потом запахло еще хуже. Дерьмом. И он думал, что знает, чье это дерьмо. Во рту сделалось совсем горько и кисло. Вкус унижения. Вкус самого дна жизни…

Он пошел на обгон.

В чем ему было трудно отказать, это в умении приспосабливаться. Вот и сейчас, когда он услышал голос своей матери, уже шесть лет пребывавшей на том свете, его психика не испытала особого потрясения. Он даже успел придумать пару удобоваримых объяснений… или казавшихся ему удобоваримыми, пока тот же голос не произнес: «Через пятьдесят метров поверни направо… Всё еще хочешь трахнуть эту шлюху? Только не вздумай привести ее домой!»

Димочка скептически скривился. Возникло неразрешимое противоречие. Да, это был голос мамочки, ни малейших сомнений – ее интонации, ее обертоны, леденящая строгость, готовая вмиг обернуться плачем и жалобами на неблагодарного ублюдка… Но она никогда не сказала бы такого вульгарного слова, как «трахнуть».

На мгновение он даже позабыл про объект своего вожделения, потом покосился в зеркало, приготовившись услышать кое-что очень неприятное. Он понимал, что Кристи вряд ли покажется забавной подобная «шутка». Однако странное дело: похоже, она не заметила ничего необычного. Она глядела в открытый люк на смазанные колышущиеся звезды, меньше всего интересуясь слуховыми галлюцинациями своего водилы – до тех пор, пока он вел машину в нужном направлении. Но в том-то и дело, что Димочка уже плохо представлял, где оно, это нужное направление. Стрелка на дисплее указывала направо, и он повернул направо, как будто внутри него под воздействием чужой команды включился автопилот, а сам он сжался в комок внутри собственного, слишком просторного тела.

Он понятия не имел, откуда взялась неосвещенная дорога, уводившая в сторону от оживленной трассы. Впрочем, знатоком окрестностей он себя и не считал. Будь его воля, вообще не выезжал бы из города. Игры на природе – это для мужланов с избытком тестостерона и адреналина. А у него, по словам мамочки, больная печень. Однако теперь он не испытывал недостатка в темной энергии. В жилах текло нечто высокооктановое вместо привычной прохладной водички. Если такое возможно, он ощущал одновременно свободу и власть превосходящей силы, которая взяла на себя ответственность за всё, что было, и всё, что будет. Ему стало легко; лишь изредка кто-то, находившийся по ту сторону темноты и смерти, подгонял или предупреждал его голосом мертвой женщины: «Сейчас можешь прибавить, сынок», «Осторожно, крутой поворот, не потеряй голову!». Фары вспарывали брюхо раскаленной ночи, но, подумал Фраерман, с таким навигатором нужду в фарах испытывал бы разве что слепой. В этой мысли была некая логическая неувязочка… он так и не разобрался какая.

Кристи притаилась сзади, словно убаюканная звездами и плавной ездой. А может, завороженная гипнотическим голосом, который она слышала как нечто совершенно иное. Или она просто спала с открытыми глазами. В любом случае ее поведение казалось странным, и Фраерман ощущал эту странность как результат воздействия той же силы, что насквозь пропитала его своим дурманом. Пару раз он порывался разбудить девушку, но голос вкрадчиво пресекал эти попытки: «И что ты будешь делать, когда она выцарапает тебе глаза?» Он и впрямь не знал, что будет делать. А вот голос, похоже, знал это. Как и многое другое. И с ним было гораздо проще.

Проще, например, здесь, в этих местах без единого проблеска света – привычного, наземного, электрического. Луна и звезды были, но какие-то помутневшие, бурые, запачканные, чужие, словно отраженные в старом кривом зеркале. Фраерман не испытывал ни тревоги, ни страха. Только возбуждение, если, возбуждаясь, можно оставаться холодным, как труп с эрекцией.

То и дело во мраке проступали очертания каких-то зданий. Тяжеловесные и огромные, они вполне могли быть жилищами миллионеров, однако процветанием и благополучием тут даже не пахло. К домам вели аллеи черных, оцепеневших, пережидавших мертвый сезон деревьев. Такими же были и парки, словно намалеванные тушью на серой истлевающей ткани. Отсутствовала перспектива, отчего всё выглядело декорацией на сцене заброшенного театра.

С некоторых пор Фраерман не чувствовал жары. Он следовал указаниям голоса, которые неизменно соответствовали изображению на дисплее. Изредка фары выхватывали из темноты дорожные указатели, но он не запомнил ни единого названия. От него ускользали не буквы, хотя они были едва различимы – красное на черном, – от него ускользали значение и смысл слов. Когда он все-таки вспоминал, куда едет и кого везет, он начинал гадать, какому же извращенцу взбрело в голову развлечься стриптизом в таком месте. От кого этот подарок, а главное – кому. Но голос не оставлял сомнений в том, что скоро он всё узнает.

На что было грех жаловаться, это на здешние дороги. Они больше чем что-либо другое поддерживали ощущение пребывания за пределами времени. Выброшенный из его привычного течения, Фраерман несколько раз недоверчиво поглядывал на часы. Время шло, но очень медленно, словно впало в летаргию. Стрелки ползли тяжело и почти незаметно, будто тени обнаженных костей в безлунную ночь. Мамочкин голос с того света (или уже с этого?) как нельзя лучше вписывался в происходящее, дирижировал, направлял, заполнял пустоты в голове, которые иногда возникали и в которые могла проникнуть ересь осознания. Но голос выпалывал ересь с корнем, звучал колоколом церкви без бога, вернее, одной маленькой властолюбивой богини…

– Приехали, – сообщила она наконец. – Повеселись как следует, дорогой.

Да, это была ее типичная фраза. Этими словами она провожала его на какую-нибудь вечеринку – с кислой улыбкой, за которой скрывалось совсем другое: «Не возвращайся слишком поздно, мамочка ждет. Не подцепи какую-нибудь потаскушку. Не пей. Не кури. Не…»

– Конец маршрута, – оборвал голос.

«Лексус» проехал между распахнутыми створками кованых ворот. Из темной сторожки никто не вышел. Длинная аллея была заставлена машинами. В конце ее виднелся громадный дом в неоклассическом стиле – три этажа, не меньше, – но выглядел он распластанным по земле, словно дохлый нетопырь. Цвет неба над ним – там, где оно виднелось в просветах между деревьями, – наводил на мысли о разлитии желчи. Возможно, это луна пряталась в тучах.

– Куда ты меня привез?

Димочка вздрогнул, настолько неожиданно напомнила о себе Кристи. Да и отвык он уже от других голосов. Девушка заговорила как человек, пробудившийся от сна и не очень довольный увиденным наяву. Еще бы. В мозгу у Фраермана забрезжило осознание того, что вокруг несколько мрачновато. Либо он промахнулся мимо городка миллионеров, либо здешние обитатели затаились. Приготовили сюрприз для юбиляра… Во что верилось с трудом.

– Я тебя спрашиваю, мать твою!

– Откуда я знаю?

Она только выдохнула сквозь зубы, не удостоив его даже мимолетной истерикой. А он в один миг отключил функцию голоса. Напоследок, правда, услышал: «Не делай этого, дурачок!» Фраза прозвучала вполне отчетливо, потому что музыка закончилась. А он и не заметил, когда наступила тишина.

На дисплее онемевшего навигатора осталась лишь красная точка, обозначавшая местонахождение «лексуса». Некоторое время она горела, будто уголек в угасшей адской топке, на фоне безнадежной черноты, а затем от нее во все стороны разбежались двойные ломаные линии, похожие на трещины. Но не трещины. Это была ветвящаяся сеть, куда более густая и запутанная, чем крона старого дерева. Немыслимой сложности лабиринт заполнил всю площадь дисплея, ярко вспыхнул и пропал, словно его сожрала тьма.

Зародыш страха дал знать о себе первыми подергиваниями в кишках. Фраерман еще не видел настоящего кошмара, но уже заглянул в бездну собственного невежества. Вопрос, что он купил под видом навигатора, был самым невинным из всех, потому что это могло случиться с каждым. Или почти с каждым. А вот вопрос, какая сила пробила дыру в прежде незыблемой реальности, оказался гораздо более пугающим. Появилось предчувствие, что эта сила не ограничится жидкокристаллическим дисплеем и грязным фокусом с голосом его мертвой матери.

И предчувствие его не обмануло.

– А ну, пошел отсюда, – сказала Кристи, пытаясь столкнуть его с водительского кресла.

Он был настолько растерян, что забыл обидеться. Перелез на место пассажира, а она уселась за руль. Начала сдавать назад. Вокруг «лексуса» заскользили какие-то тени, видимые только боковым зрением. Ворота оказались закрытыми. К окну сторожки придвинулся чей-то силуэт, правда, за это Фраерман не поручился бы. Страх уже ворочался у него в брюхе, словно проглоченный живьем моллюск.

– Открой ворота, – приказала Кристи.

– А как же… мероприятие?

Она бросила на него взгляд, предназначенный для безопасных идиотов, и повторила медленнее:

– Открой ворота.

Он распахнул дверцу и ступил на гравий. Услышал, как закрылся верхний люк. Почти бесшумно скользнули, поднимаясь, боковые стекла. А этой стерве не откажешь в благоразумии и решительности. В том, чего ему так не хватало…

Он сделал несколько шагов к воротам. Благодаря фарам «лексуса», который уже разворачивался, он увидел цилиндры гидропривода, шарнирно соединенные со створками. Ну и кто управлял этим? Тень за окном сторожки оставалась неподвижной. Теперь, при косо падавшем свете, он различал ее лучше – силуэт, но не более. И даже идиоту понятно, что это не охранник. А поскольку Кристи не была идиоткой, ей стало ясно, что он никогда не сунется внутрь.

Щелчок центрального замка заставил его съежиться. Он впервые в жизни ощутил каждой клеткой и каждым нервом то, что чувствовали приговоренные, услышав лязг затвора. Злоба столкнулась со страхом где-то на полпути к его мозгу, и страх победил. Фраерман успел только бессильно простонать: «Ах ты, сука», – прежде чем «лексус» рванулся прямо на него.

Он не помнил, откуда взялась рана на губе и кровь. То ли сам прокусил, то ли порвало осколком гравия, летевшего из-под колес. Поднимаясь на ноги, он посмотрел на то, что осталось от ворот. Одна створка была снесена, вторая повисла на одной петле, ее подпирал сорванный с багажника пилон.

Димочка подвел промежуточный итог. Каким-то чудом он успел отскочить и уцелел, но ни малейшей радости по этому поводу не испытывал. Потому что не был уверен, что уцелеет в следующие несколько минут или часов. Про Кристи он пока не думал, хотя эта тварь, как минимум, бросила его здесь, а, как максимум, могла выдавить из него всё скопившееся дерьмо – в прямом смысле. Вот сейчас подумал – и пожелал ей сдохнуть.

Он бросил взгляд по сторонам. Нигде ничего; не видно даже удаляющихся красных огней. Он остался один посреди темноты, и эта темнота, наполненная тенями, была похуже, чем черная комната детства, где мамочка запирала его за непослушание. Но стоило вспомнить об этом, и спустя тридцать лет забытый кошмар вернулся.

Он с головой погрузился в неосязаемую трясину, в которой невозможно думать и целенаправленно двигаться. А вскоре стало трудно дышать. Грудь сдавило в тисках безотчетного ужаса. Сердце трепыхалось и билось о ребра агонизирующей птицей. Ноги подкосились. Димочку понесло куда-то, но, сделав пару неверных шагов, он во что-то врезался, и боль немного отрезвила его.

Он вцепился в прохладный металл, словно в трос, спущенный со спасательного вертолета. Помощи извне, конечно, не было, однако он помог себе сам. Вспомнил, кто он, сколько ему лет и как очутился здесь. Чуть не заплакал от жалости. Убогое чувство, но всё же лучше, чем слепящая, удушающая, распыляющая мозги паника.

Оглянулся на дом. Странно, что он сразу не узнал его – темный двойник того, в котором жил с самого рождения. Вырванный из городского пейзажа, дом обрел индивидуальность. Только одно окно на первом этаже тускло светилось. Его квартира. Мамочкина квартира. Он понял, что там его ждут. И, в каком-то смысле, до сих пор любят.

Эта любовь рыболовными крючками вонзилась в его сердце. Настигла его. Поймала в мутной воде. Нашла, потерянного, среди миллионов живущих.

Он задрожал, будто огонек угасающей свечи. Ощутил себя марионеткой. Нити – цепи – натянулись до предела. И вдруг оборвались с безмолвным воплем, когда он закрыл глаза.

Темнота.

Освобождение? Нет, старое наваждение. Запертая комната чернее ночи…

Он открыл глаза, стараясь смотреть куда угодно, только не на дом и светящееся окно. Тень в сторожке терпеливо ждала. Наблюдала за его унижением и его борьбой. Здесь никто никуда не спешил. Как и тот старик, впаривший ему навигатор, она, похоже, была уверена, что он никуда не денется.

Он ни от кого не ждал ничего хорошего. Раскаявшаяся Кристи на «лексусе» – еще куда ни шло, но этот вариант уже казался ему не реальнее Санта-Клауса. Это было бы слишком просто. В каком-то смысле, слишком легко.

Оцепенев, он вглядывался в ничто. Потом все-таки нашел в себе силы и вышел за ворота. Сказал себе, что у него еще есть выбор. Да, выбор, похожий на злую насмешку, но разве когда-нибудь был другой?

Он прошел несколько метров и, вопреки обыденной логике, окунулся в полную темноту, как будто дом был сгинувшим сумеречным островом под собственной тусклой луной в бескрайнем океане мрака. Для Димочки не было ничего хуже, чем брести вслепую. Призрак запертой детской комнаты тотчас снова напомнил о себе. Тем не менее он пытался идти, уговаривая себя, что куда-то же придет рано или поздно. И что рано или поздно закончится ночь.

Этого хватило еще на сотню метров. Потом сознание сжалось в точку. Ноги двигались как конечности заведенной куклы. Он брел, пошатываясь и с трудом удерживая равновесие, будто асфальт был доской на поверхности болота – сделав ложный шаг, можно захлебнуться в липкой грязи собственного ужаса…

Однажды некий темный инстинкт заставил его оглянуться. Это жестокое место не сжалилось над ним. Дома, конечно, не было видно. Вообще ничего не было видно. Лунная желчь стекла за горизонт. Воцарилась чернота. Внутри нее не осталось различия между бесконечностью и расстоянием вытянутой руки. У него было ощущение, что он ползет на брюхе и уже стер лицо и руки до костей.

А потом он наткнулся на стену. Ничего себе не расшиб, потому что двигался слишком медленно, но всё равно от боли и неожиданности едва не упал. Схватился за нос. Крови не было. Но и легче не стало. Хотя бы один-единственный лучик света…

Парализованный новой инъекцией страха, он долго простоял перед стеной, боясь прикоснуться к ней. Боясь вспомнить. Наконец положил обе ладони на слегка шершавую прохладную поверхность. И да – что-то знакомое почудилось ему в этом осязании (бумага обоев, а под ней – бетон), – но и слишком ужасное, чтобы оказаться правдой. Возможно, обман повис где-то на кончиках пальцев, однако Димочка не мог отделаться от подозрения, что подмена гораздо тотальнее, гораздо глубже.

Он сместился вправо на один шаг. На два. На три. Плечом коснулся другой стены. Он находился в углу.

Восемь шагов вдоль стены. Еще один угол. Спустя пятнадцать шагов и два поворота прямоугольник замкнулся.

Восемь на пять. Он помнил это. Голые стены. Никакой мебели, окон, батарей отопления. Но была дверь посередине одной из стен. И ручка на уровне его лица, тоже знакомая ему на ощупь. В металлическом шарике – прорезь для ключа, которого у него не было. Ключ мамочка держала у себя. Но мамочка умерла.

Он подергал ручку, уже зная, что это напрасно.

И тогда Димочка Фраерман, пяти лет от роду, тихо заплакал.

Двигатель заглох двенадцать километров спустя. Из-под помятого капота валил пар, застилая косой конус света одной уцелевшей фары. На дисплее навигатора одиноко тлела красная точка. Смартфон превратился в бесполезную игрушку. Мобильной связи не было. Выхода в Интернет тоже. Здесь вообще ничего не было.

Кристина откинула голову и закрыла глаза. Спокойно, сказала себе. Эта ночь когда-нибудь закончится, и она выберется отсюда. Любой ценой. Кстати, о цене. Интересно, сколько заплатили гаденышу Фраерману, чтобы он привез ее в эту дыру? А может, это его собственная затея? Слетел с катушек на почве спермотоксикоза? Нет, вряд ли. Был робок до самого конца. И, кажется, испуган. Тогда кто заплатил? Впрочем, неважно. В том, что желающих потрогать ее руками (и не только) достаточно, она не сомневалась. Последняя озвученная сумма составляла две тысячи долларов. Она обещала подумать. Хорошо, что ее верные мальчики были рядом…

– Молодая и красивая, подвезешь бабушку?

Чертова старуха. Чуть не обделалась из-за нее. Появилась словно из-под земли. Еще и в черных очках. Слепая, что ли? Нет, не похоже. Ощущение, что ее разглядывают, Кристине знакомо. Еще как знакомо. Правда, обычно это были мужские взгляды…

– Ну так что, подвезешь?

– Не получится. Машина сломалась.

– Ай-ай-ай. Но посидеть-то с тобой можно? В ногах правды нету.

– А в чем она есть? Ладно, садитесь.

Старуха ухмыльнулась, обошла «лексус», с пониманием дела поцокала языком и покачала головой при виде разбитого передка, затем взобралась на переднее сиденье. Ну и запашок. Болезненный, прелый, гнилостный. Несет, как из дыры в зубе. А еще в букете то ли лекарства, то ли… Кристина отвернулась.

Некоторое время они сидели молча.

– Это что, телевизор? – заговорила старуха, наклонившись и приблизив нос к навигатору.

– Это дерьмо, – ответила Кристина, уже жалея, что нарушила собственное правило – пассажиров не брать.

– А это? – Корявый от артрита палец подобрался к панели CD-проигрывателя.

«Бабушка» начинала не на шутку раздражать.

– Это музыка, – процедила Кристина.

– Можно?

Не дожидаясь разрешения, старуха ткнула в клавишу «Play».

Вместо музыки послышался мужской голос, который медленно и до слащавости игриво начал произносить детскую считалочку:

– Раз, два, три, четыре, пять… Вышел зайчик погулять…

Кристина смертельно побледнела и на некоторое время утратила способность двигаться. Заморозило не только руки-ноги, но и челюсти, язык, мысли. Леденящее оцепенение казалось вечным. Старый, глубоко спрятанный страх не умер, выполз из своей норы и овладел ею. Но по мере того как голос приближался к ней из прошлого, преодолевая годы ложного забытья, и начинал звенеть в неестественной, лишенной всяких помех, тишине эфира («Пиф-паф, ой-ой-ой… Умирает зайчик мой»), в ней нарастала отчаянная, стирающая рассудок потребность бежать и прятаться. Бежать и прятаться. Лишь бы снова не ощутить на себе папашиных рук. И его жадного дыхания…

Голос преследовал ее, пока она не исчезла в темноте.

«Привезли его домой… Оказался он живой», – закончил голос.

Старуха хихикнула и пробормотала себе под нос: «Куда же ты, сучка, неужели музыка не понравилась?» Потом взяла с заднего сиденья сумку девушки и принялась за дело.

Г. Л. Олди, Марина и Сергей Дяченко
Пламенный мотор

1

Жил-был Сенька Бурсак по прозвищу Джип Чероки.

Жил он под голубым небом двадцать лет без малого, а был телом статен, обличьем хорош и в придачу блондин. В семействе Бурсаков льняные кудри не в новинку, особенно у мужиков, погубителей девичьей скромности. Да только у Сеньки это дело на редкость хорошо вышло – длинно, пышно, с волной. Пожалуй, в сокрушении его молодой биографии кудри сыграли не последнюю роль, но речь о том позже начнется. А сейчас давайте покрутим щурам хвосты для затравки.

Любил младой Сенька отца, Федора Тимофеевича, знатного токаря шестого разряда. Любил и мать, Наталью Прокофьевну, библиотекаршу в 7-й детской библиотеке им. О. Кошевого. Бабушек-дедушек любил, старшего брата Валентина, забритого в погранцы и оставшегося на сверхсрочную, рубежи охранять, младшую сестренку, Катьку-егозу, сопливую ябеду из седьмого «Ж». А пуще всего любил юный Бурсак родного дядьку по отцовской линии, Степана Тимофеевича, лабуха-трубача из оркестра под руководством ударника Зямы Рубинчика, что при местном ДК обретался. Души в нем пацан не чаял, в музыканте. Нарочно на свадьбы-похороны бегал, где дядька сотоварищи «Лимончики», «Заветный камень» и трагического Шопена наяривал.

Приобщался к высокому.

От широкоплечего, громогласного Степана Тимофеевича пахло праздником. Сенька визжал, когда трубач бросал его к потолку или к самому небу, если дело было на улице, а потом тесно прижимал к колючему пиджаку. Труба дядюшкина сверкала золотом, дыхание тянулось драгоценной звонкой нитью, здоровье позволяло на втором литре без запинки слабать «Костю с Пересыпи» соло, и даже руководитель оркестра, корифей провинциального джаза Рубинчик, говорил оркестрантам, указывая на бодрого лабуха:

– Ша, шлемазлы! Вам до Степы, как до Киева раком!

А потом трижды плевался через левое плечо – от сглазу.

В восемь лет, сдавшись под напором отрока, родители определили Сеньку в музыкальную школу «Веночек», что на улице 3-го Интернационала. Злые языки, особенно из числа знакомых с преподавательским составом, давно перекрестили сей храм муз в «Виночек», а то и в «Шиночек», но Сеньку это не остановило. От многих учителей пахло праздником, как и от дяди-любимца, – значит, правильное место. Отсюда прямой путь в счастливое будущее, то есть в ЗАГС или на кладбище. Только не клиентом, женихом или жмуром, а лихим дударем, сокрушителем сердец.

Приехав на побывку, старший брат Валентин одобрил выбор семьи. Даже напророчил великую судьбу – службу в духовом оркестре ордена Ленина Высшей пограничной школы, лучшем из военных духовых оркестров.

– Терпи, казак, атаманом будешь! – сказал Валентин и тут же поправился: – В смысле, дирижером!

А через плечо сплюнуть, как делал мудрый ударник Зяма, забыл.

Ну и сглазил, конечно.

Вместо трубы Сеньке купили виолончель. Подержанную, старую, с залатанной трещиной и облупившимся лаком. Труба стоила неподъемно дорого, даже при содействии дяди Степана Тимофеевича, а у соседей Чмыховых дочка забеременела в пятнадцать лет и бросила музыку со всеми вытекающими. Соседи Чмыховы рады были сдыхаться от мебели со струнами за бесценок, а тут такое счастье, как семья Бурсаков! Поторговались и ударили по рукам.

Чем плюнули Сеньке в самую душу.

Три года, плача и стеная, сидел юный Бурсак на стуле, неприлично раздвинув ноги, и терзал смычком корявую тушу ненавистницы. «Сельский танец» Рамо, «Вокализ» Рахманинова, «Прялка» Поппера. Звук у «вилыча», как прозвал Сенька толстую заразу, выходил не в пример золотому пению трубы – гнусавый, хриплый, низкий, словно у носорога. Малец никогда не слышал, как ревет (ухает? хрюкает? мычит?!) носорог, но искренне полагал, что именно так. И вел свой последний, свой решительный, свой безнадежный бой на всех фронтах. Три года пилил гадских родственников, скандалы учинял, подзуживал бабушек-дедушек. Пять раз начинал голодовку и пять раз бросал на середине – очень кушать хотелось.

И однажды добился своего.

– Вот, Степа! – сказал Зяма Рубинчик ухарю-трубачу, Сенькиному дяде. – Помни мою доброту, чувак!

– Вот! – сказал Степан Тимофеевич родному брату Федору Тимофеевичу, знатному токарю шестого разряда. – С тебя бутылка!

– Вот! – сказал Сеньке веселый, раскрасневшийся папаша, приговорив с братом бутылку, и еще одну бутылку, и еще полбутылки под редиску, чеснок и «Бородинский» хлебушек. – Дуди, обормот!

– Вот! – сказал Сенька и показал дулю злой судьбе. – Выкуси!

Так Бурсак перебрался с виолончели на трубу, и жизнь его напомнила праздник.

Даже пахло от жизни знакомым образом.

По окончании музыкалки Сенька в консерваторию идти не захотел. То ли видеть себя «консервом задрипанным», как сказал Зяма Рубинчик в приватной беседе, претило Сенькиной гордости, то ли перспективы показались мизерными для юных амбиций. Пошел Бурсак на Бурсацкий спуск, что катится кубарем вниз до самого Центрального рынка, сдал документы и спустя месяц увидел себя на спуске-однофамильце студентом Академии культуры, опять же прозванной злоязыкими доброжелателями Академией культуры и отдыха. Отделение, значит, руководителей самодеятельных духовых оркестров, культурно-просветительный факультет.

Культура Сеньке понравилась до чертиков.

А просвещенье – и того больше.

Два года катался, как сыр в масле. Дудел в дудку, зевал на лекциях, девок портил или улучшал, смотря с какой стороны на девку смотреть. Зачеты-экзамены сдавал ни шатко ни валко. Наладил нужные знакомства, к людям подходил весело, но с уважением; люди платили озорному, лукавому хлопцу ответной симпатией. Подрабатывал в Зяминой команде, радуя мать-отца финансовой самостоятельностью. Обзавелся прозвищем «Джип Чероки» – матерно ругаться не любил, а посему там, где иной вставил бы «Твою мать!» или чего похлеще, позабористей, вставлял безобидное, но вкусное:

– Ать, джип-чероки, разрули малина!

В сентябре, на третьем курсе, отправили студента Бурсака в окрестности райцентра Ольшаны, в село Терновцы, на сельхозработы. Такой, значит, себе месяц смычки города с деревней.

Там Сенькино счастье под откос и ушло.

2

«ЛАЗик» тормознул на краю села и уныло чихнул.

Трехэтажная, как брань зоотехника, домовина общаги навевала отчаяние. Серый, в морщинах и складках, бетон был похож на шкуру дохлого слона. Крышу венчал косой православный крест телеантенны – насест воронья. Разевая клювы, птицы хором глумились над городскими байстрюками.

Студентов встретили пыль и запустение. В комнатах из всей мебели лишь паутина по углам. Даже вездесущих монстров – панцер-кроватей со скрипучей сеткой – и тех не было. Озадаченный руководитель открыл сезон охоты на коменданта, а молодежь, пользуясь отсутствием начальства, прямо на крыльце откупорила прихваченные в дорогу «огнетушители».

««Агдам» – это хорошо, – думал Сенька, употребляя из горла законную порцию портвейна. – И до самогона местного доберемся, никуда он, джип-чероки, не денется. А вот как тут, интересно, насчет девок?»

Бурсак однозначно намеревался превратить смычку в случку. Воображение рисовало ядреную и податливую деваху, ночь, сеновал, в прорехи крыши хитро подмигивают звезды, шепча на общегалактическом: «Даст ист фантастиш!..» Даешь разнузданную эротику на лоне природы!

А иначе какого рожна было сюда ехать?

Спустя час объявился руководитель, волоча за собой коменданта. Деда словно за шкирку извлекли со съемок какой-нибудь «Поднятой целины»: куцый пиджачишко, широченные галифе времен батьки Махно, сапоги «гармонью» и антикварный картуз набекрень. На лацкане дедова пиджака сиял орден Трудового Красного Знамени. Сенька и не подозревал, что подобные экземпляры еще топчут нашу грешную землю.

– В конце концов, Николай Гаврилович!.. мы не намерены!.. мы настаиваем…

– Угу, настаиваем… на корочках, на облепихе… – невпопад отзывался старый хрыч.

Гремя ключами, комендант открыл кладовку. Напялив очки с дужкой, скрепленной изолентой, начал строго по списку выдавать: кровати (спинки – отдельно, сетки – отдельно), полосатые матрасы, ветхие простыни и наволочки, одеяла, подушки, хромые стулья, тумбочки…

Обустройство быта заняло всё время до обеда.

Голодные и веселые, студенты отправились в столовую. Работы сегодня, как разузнал пронырливый Тоха с методического, не предвиделось, и народ живо настроился в до-мажор. Обед «по-селянски» вызвал желудочный экстаз. Наваристый борщ с ломтями говядины, безумных размеров миска, где плавал в жиру гуляш с картошкой, стакан сметаны из чистых сливок, белых, как вишневый цвет, и ягодный компот. В раю, пожалуй, кормят проще.

Набив животы, культуртрегеры со вкусом выкурили по сигаретке.

– Айда? – спросил Тоха, горя любопытством.

Народ согласился.

Из здешних достопримечательностей удалось осмотреть сельмаг «Продукты», где хранился стратегический запас вермишели и коньяка «Десна». Через дорогу от магазина куры и гуси квохтали под запертым на замок амбаром с вывеской «Клуб». Двери амбара украшал декрет местной власти, написанный от руки:

«Танцы у понедилок, середу та п’ятныцю з 20:00. Драцца на вулыци!»

Рыжий кочет наседал на черного, подтверждая ситуацию.

«Здесь и будем девок окучивать, – решил Сенька. – Главное, на улицу поодиночке не выходить, чтоб не драцца. Иначе местные рожу начистят…»

Вернувшись в общагу, Бурсак до ужина продрых без задних ног, копя силы для грядущих подвигов на ниве секса. И снилась Джипу Чероки девушка его мечты. Не девка, не телка, не чувиха или бабец – язык не поворачивался оскорбить мечту противным словцом.

– Пойдешь со мной? – улыбнувшись Сеньке, спросила мечта.

– Да! Да! Пойду! – вострубил Джип Чероки…

И проснулся от дружного хохота.

Оказалось, пока он спал, в комнату заявился комендант.

– Ну шо, хлопцы? Хто из вас по бабской части главный угодник?

Соседи дружно указали на спящего Бурсака.

– Значитца, тебе, белявый, и работать с ихней братией, – решил дед. – Коров пасти пойдешь.

Тут-то Сенька и завопил со страстной истомой: «Да! Да! Пойду!»

3

В пастухи, кроме Сеньки, определили Тоху-проныру и Валерку Длинного. Остальных подрядили рыть котлован под новую школу, так что троице выпал счастливый билет. Жаль, танцы накрывались медным тазом – жить пастухам, как сообщил вредный дед, придется отдельно, на хуторах. Оттуда до скотофермы и пастбищ ближе.

– Не печалься, Джип! У тебя телок будет вайлом! – подначивали остряки. – Ты их кнутом, кнутом, и в кусты…

Отужинав, парни под руководством неутомимого коменданта вышли за околицу.

И побрели в степь.

Шагать вдоль проселка, плохо различимого в сумерках, пришлось далеченько. Лямки рюкзака, собранного впопыхах, быстро натерли плечи. Раздражал дед: фыркая в усы, он без продыху бубнил о люцерне, товарище Троцком, своем внуке Мыколе, названном в честь деда-орденоносца, яблоневом саде, куда коров гонять не след, какой-то бедовой Гальке, которой только попадись на зубок… Наконец Тоху, обессиленного дедовой болтовней, оставили на попечение дородной молодицы, а Длинного вверили заботам пасечника, похожего на столяра Джузеппе Сизый Нос. Бурсак плелся за комендантом, завидуя приятелям. Одного, глядишь, хозяйка пригреет, другого пасечник медовухой, как пить дать, угостит. А ты топай незнамо куда…

Впереди, зеленый и дохлый, мелькнул свет в окошке. Лишь подойдя вплотную, Сенька разглядел избу-раскоряку, огороженную косым плетнем. Колья украшали горшки и лаковые макитры. Ветер качал в окне прозрачную от ветхости занавеску, выкрашенную в цвет болотной ряски.

– Отчиняй, Никифоровна! Постояльца тебе привел, как обещался…

Дверь отворилась с душераздирающим скрипом.

– Ты б еще в полночь заявился, Мыкола! Добрые люди спят давно…

На пороге возникла дряхлая, но вполне бодрая карга, грозя деду клюкой.

– Не лайся, старая. Хлопцу повечерять надо было? Ото ж…

– Знамо, мужикам бы только жрать! И сама б накормила… Эй, чего топчешься? Заходь в хату…

Карга оказалась шустрой не по годам. По горнице шныряла мышью. Семена мигом стала звать Сенькой, на кудри льняные косилась с одобрением и за десять минут ухитрилась выпытать у ошалелого квартиранта всю биографию. Желая отвязаться от любопытной бабки, Сенька сказался уставшим, закрылся в выделенной ему каморке и, забравшись под перину, задремал.

Однако вскоре позывы «гидробудильника» погнали Бурсака на двор.

Луна зашла за тучу, серебрясь щербатым краешком. Тьма копилась вокруг, едва ли не бросаясь под ноги. «Поди, отыщи нужник!» – злобствовал Сенька. Не мудрствуя лукаво, он подошел к плетню и облегченно зажурчал. Когда же повернулся к дому, застегивая ширинку, то первым делом увидел два ярко-зеленых глаза.

Глаза изучали парня с нездоровым интересом.

– Брысь! – махнул рукой Джип Чероки.

Для обычной кошки глаза были великоваты. И расстояние между ними удручало, наводя на малоприятные мысли. Сенька осторожно двинулся вдоль плетня. Если тварь останется на месте, можно обойти ее, быстро рвануть в хату и захлопнуть за собой дверь. Невидимая во мраке башка зверя шевельнулась, следя за маневром квартиранта. Луна над хутором робко высунулась из-за тучи, желая принять участие, и у Бурсака вырвался вздох облегчения.

– А, это вы…

Он чуть не добавил «старая дура», но вовремя прикусил язык.

– Напугали меня, джип-чероки…

Бесстыжая старуха, которой так не вовремя вздумалось любоваться естественными отправлениями гостя, кивнула в ответ. Дескать, да, напугала. Вместо извинений она скрутила мосластую дулю размером с добрый горшок и ткнула в Бурсака, каркнув во всё горло. Что именно, Сенька не разобрал. Хотел переспросить, но неожиданно для себя издал загадочный трубный звук. Будто любимую трубу в глотку вставили, а потом завили винтом, на манер валторны.

– У-у-у!

Едва пакостный гудок нарушил тишину ночи, скрутило Сеньку в бараний рог. Узлом завязало, наизнанку вывернуло да оземь шваркнуло. Ни жив ни мертв, стоит Бурсак на четвереньках. Моргает, ветры пускает, бурчит расшалившимся брюхом.

Это, значит, Сеньке так представляется.

А ежели из-за плетня глянуть, совсем другая картина выходит.

Воздвигся посреди двора иностранный монстр, чудо-юдо заморское – джип «Grand-Cherockee». Смоляной лак крыльев в лунном свете блестит. Фары мигают, из выхлопной трубы сизый дымок курится. Вместо сердца – пламенный мотор. Бьется ровно, мощно, силушки лошадиные табунами гоняет. Лампочки на приборной панели мерцают, словно огоньки покойницкие на болоте-трясине. Манят-заманивают: прокатись, мол!

Застоялся железный конь без дела.

А карга старая и кочевряжиться не стала. Шасть за руль! – только дверца мягко плямкнула, словно губа драконья. Сенька от наглости хозяйкиной благим матом заорал. С перепугу, а больше от возмущения. Добро б оседлала, ведьма, а то ведь – стыдно сказать! – внутрь тебя лезет! Вытряхнуть бабку из себя наружу не представлялось никакой возможности. Карга же тем временем педаль газа по самые Сенькины гланды утопила.

Видать, сто лет на иномарках по здешним буеракам гоняет.

Наловчилась.

И бросилась трава степная, чабрец-душица, навстречу.

Понесся Сенька Бурсак по бескрайней украинской степи, мыча бугаем-производителем. Рассекли темень лучи галогенных фар. Завизжала от радости старуха-гонщица. Взлетает машина на ухабах-колдобинах, мелкие камни в днище колотят, – что ж ты творишь, зараза?! больно! – кренит машину вправо-влево, словно катер на крупной зыби…

Поди разгонись по нашему бездорожью!

Был бы на месте «Grand-Cherockee» какой-нибудь «мерседес» или «шкода» – лежать пижону в овраге. А джип-работяга ничего, держится. Впрочем, когда вырулила ведьма на шоссе, вздохнул бедняга с облегчением. По ровному асфальту мчаться не в пример веселей. Если б не старуха в потрохах, вообще б за счастье сошло.

Ага, жди от судьбы кукиша.

Свернула карга на раздолбанный проселок, а там и в лес.

Тут-то и взяла Бурсака злость. Сколько ж можно над человеком измываться?! Прям-таки из себя вышел – эх, думает, бабка, ты только из меня выйди, устрою я тебе «Формулу-1»! Намотаю на колеса, пикнуть не успеешь!

Никогда раньше не водилось злых мыслей у веселого трубача.

А нынче осерчал не на шутку.

Глядь – впереди опушка. За опушкой озеро маячит. Туман над водой висит, тени в тумане хоровод водят. Выскочила карга из Сеньки, одежонку скинула, бесстыдница, и к озеру. А ключ зажигания вынуть и забыла! Напрягся Бурсак, взрыл траву колесами. Злобу сердечную в бак перелил, с ручника снялся, искрой пыхнул. Одно и успела подлая ведьма – обернуться. Ох, и врезал ей студент бампером, от души! Взлетела бабка в воздух куклой сломанной; трижды, пока летела, перекувыркнулась. Упала у кромки воды, лежит, не шевелится.

Тени разбежались – от страха, должно быть.

Уж больно грозен ты, джип-чероки, Семен Бурсак!

Стоит Сенька на карачках, башкой кудлатой мотает. Нет колес, нет мотора – коленки, сердце, родная печенка, «Агдамом» траченная! Сгинуло наваждение. Плюнул Бурсак с чувством, встал кое-как и хотел было прочь идти. Да задержался. Подошел к воде, на мучительницу глянуть напоследок – и застыл соляным столбом.

Лежит на земле девушка его мечты.

В чем, значит, мать родила.

4

Двое тунеядцев, ранее судимых, известные Павловской братве как Гоп со Смыком, которые ранним утром угнали от «неотложки» джип «Grand-Cherockee», успели вовремя.

Явись угонщики раньше, их спугнула бы толчея возле клевой тачки.

Доктора и медсестры, изумленно галдя, извлекали из салона обнаженную барышню – в обмороке, с подозрением на сотрясение мозга. Как барышня в таком состоянии вела машину и зачем, уже добравшись до больницы, перелезла на заднее сиденье, где и отключилась, – этого врачи понять не могли.

А Гопа со Смыком проблемы психованных девиц не интересовали вовсе.

Куда больше их интересовали башли, какие барыга Сумчанин грозился отвалить за джип. Не забивая себе голову всякими глупостями, они завели мотор и рванули по улице, а потом и по проселку так, что только дымок закурился. Минут через тридцать Сенька Бурсак оказался в хлеву, а Гоп со Смыком, по-быстрому раздавив шкалик, разделились: Смык остался курить на крылечке, а Гоп поспешил к Сумчанину дать знать, что «товар готовый».

И стоял Сенька, уткнувшись погасшими фарами в щелястую стену, попирая ребристыми колесами обильно унавоженный земляной пол. И думал… Чем джипы думают? Верно, коробкой передач… И не думал даже, а так, грезил. И представлялась ему девушка его мечты – прекрасное виденье, с глазами синими, как василечки во ржи, с лицом белым, залитым кровью. Грозила пальцем, тихая, укоризненная: что же ты, Сеня, мечту-то предал?

Как барыга Сумчанин расплатился с угонщиками и не остались ли Гоп со Смыком внакладе – история умалчивает. Сенька было задремал, стоя на четвереньках, когда дверь хлева распахнулась и явился некто бритый, как девичья ляжка накануне танцев. И обратно в Сеньку полез; Бурсаку вроде не привыкать, а противно – сил нет. Ну, думает, погоди у меня… Выехали с проселка на трассу, набрали сто сорок, потом сто шестьдесят – взял Сеньку кураж. Сто восемьдесят на спидометре, мошки на ветровое стекло намазываются, тополя вдоль дороги, столбы, дома – всё сливается. Пламенный мотор из груди рвется – еще, еще, скорей!

На переезде проскочили перед поездом – машиниста чуть инфаркт не хватил. А стрелочник ничего и не заметил – так, мелькнуло что-то, может, джип, а может, в глазах кружение после вчерашнего.

Оглянуться не успели – подъезжают уже к Киеву. Тут бритоголового мочевой пузырь и подвел. Вышел из машины, и добро бы в кусты – так нет, вздумал отлить прямо на колесо. Крутость свою, значит, застолбить по-собачьему.

Ну, Сенька с места взял сто двадцать – дым из-под колес. Остался крутой пацан стоять на дороге – рот открыт, за ширинку держится. Сенька ему напоследок подмигнул стопсигналами – и заржал, заревел мотором, заиграл клаксоном «Лимончики». Так расшалился, короче, что едва пост ГАИ не пропустил.

А пост ГАИ – не шуточки. Скатился Сенька с обочины и перекинулся опять человеком. Морду утер от налипших мошек. Сел, пригорюнившись, и думает: чего теперь?

5

Почти целый месяц носило Сеньку по Крыму. Никогда прежде моря не видел – как не глянуть хоть одним глазком? Был в Новом Свете, в Симеизе, в Алупке, в Ялте, в самом Севастополе. Приспособился деньги зарабатывать – станет на набережной и дудит себе «Йестедей» и «Куда уходит детство». Кудри льняные на солнце выгорели, лицо смуглое, глаза ясные, нескромные. Девки ему кидали деньги пригоршнями – так что хватало и на бензин, и на пончики, и на портвейн «Массандра», который оказался не хуже «Агдама». Бархатный сезон в том году удался на славу – жара, как летом. Днем в море купайся, ночью по дорогам мотайся, хоть по горам, хоть по степи… Хорошо? А вот не хорошо.

Беда у Сеньки, болит мотор в груди. Вокруг – девок табуны, это тебе не село, это всесоюзная здравница. Тут они все загорелые, в коротеньких юбчонках, в маечках на бретельках, а на пляже так и вовсе в трусах и лифчике. Лафа, казалось бы, Сеньке Бурсаку. Да только не может он на них смотреть, что на худых, что на толстомясых. Одно лицо стоит перед глазами днем, перед фарами ночью. Одна картина – как она летела, бедная, трижды через голову кувыркнулась…

А возвращаться страшно.

Три раза Сенька через горы переваливал и три раза обратно спускался. На четвертый не выдержал; проскочил через Симферополь, как ревущая летучая мышь, выехал на трассу и заложил на спидометре двести.

Вот и Ольшаны.

Вот и Терновцы, село заветное.

Подкрался тихо-тихо. Постоял под окнами общаги, слушая богатырский храп. Наработались, видно, студенты, нагулялись с девками за месяц, завтра обратно в город – на лекциях спать, дудеть и бренчать, нести в массы разумное, доброе, вечное.

Вздохнул Сенька – и покатил по степи проселком. Покатил с погашенными фарами, на малых оборотах. Видит – впереди огонек зеленый, болотный. Стоит изба-раскоряка, над ней утреннее небо светлеет и горит одинокая звездочка. Сенька совсем притаился, железным брюхом к земле припал…

Тут дверь – скрип. И бочком, будто крымский краб, помятый детишками, выходит старуха. На голове платок намотан так, что лишь кончик носа виднеется. Идет – охает, за поясницу держится. Хромает, ногу подволакивает. Нет, не в добром здравии карга.

Пошла старуха в сарай, чем-то там загремела, запричитала невнятно; у Сеньки сердце от страха зашлось. Видит – а у калитки лежит его рюкзак неразобранный. Лежит, будто нарочно дожидается.

Сенька за лямку хвать – и дёру. Через всю степь человеком бежал – легкие-то могучие, трубой тренированные, да и здоровьем Господь не обидел. Прибежал к общаге вовремя – студенты толпились перед крыльцом, все румяные, загорелые, оживленные по случаю окончания трудового семестра. И на горизонте нарисовался «ЛАЗик» на предмет отвезти культуртрегеров домой.

Завидев Сеньку, хлопцы кинулись его обнимать, хлопать по плечам и по спине, так что внутри зазвенело.

– А, Джип! Гляди, какой щекастый! Отъелся на хуторе? Как твои телки – не разбежались?

Сенька растерялся и не знал, что говорить. Зыркнул на руководителя – тот у себя в блокноте галочку поставил и рукой махнул: залезайте, мол, в автобус. Как будто так и надо, как будто Сенька, вместо того чтобы по Крыму гонять, целый месяц за коровами ходил с кнутом!

Студенты набились в автобус. Глянул Сенька сквозь мутное стекло – а за забором девки стоят, штук семь, и физиономии у девок грустные-прегрустные. Колька-барабанщик на стекле телефончик пишет. Тоха с методического и вовсе в автобус не спешит – шепчет что-то на ушко чернявой, заплаканной, бумажку сует в ладонь…

Отвернулся Сенька. Тоска взяла.

6

Трудовой семестр Сеньке засчитали, как и прочим, и пошла жизнь по-прежнему, только совсем наоборот. Никакой радости не осталось у Бурсака.

Пьет, а выпивка вместо праздника тоску приносит. Мать Наталья Прокофьевна тревожилась – боялась, что сглазили Сеньку. А он пытался убедить себя, что все приключения ему привиделись. Пытался вспомнить, как жил на хуторе, как пас коров, как пил самогон со знакомым дедом и совещался с ним насчет Троцкого – так нет же! Действительность – баба суровая, вроде как комиссар из пьесы Корнейчука. Не давала над собой надругаться.

И карта Крыма была здесь. И мать в ответ на осторожный Сенькин вопрос охотно ответила: да, сынаша, ты, когда заезжал за трубой, сказал, что доярки по культуре соскучились очень… А самое главное – сердце ведь не обманешь. И носился Сенька по ночным улицам, переливая страдания в рев мотора. Не раз и не два удирал от гаишников, однажды чуть кошку не задавил – еле вырулил. Фару подбил – потом две недели ходил с фингалом. Просил и молил девушку своей мечты: ну приснись ты мне хотя бы! Приснись!

Не снилась.

Наступила зима и прошла. Сенька исхудал, стал ко всему равнодушен, даже к музыке, и Зяма Рубинчик его из своей команды вежливенько попросил. Не сразу, конечно, а после того, как Сенька два раза опоздал на похороны. Ша, шлемазлы… Кто же такое потерпит?

Дядька Степан Тимофеевич, подвыпив, пытался заводить с Сенькой откровенные разговоры, но всё зря. Бурсак молчал, словно каменный.

Наступил апрель, и аккурат в день рождения великого вождя, когда на город опустились полчища мошек и пионерам в коротких штанах невмоготу было выстоять в почетном карауле у лысого бюста в сквере Ильича, – Сеньке наконец-то приснился давно желанный, вымечтанный сон.

Снилась ему девушка его мечты. Белое лицо – чистое, глазки-васильки – веселые, губы-сердечко – улыбаются.

– Будешь за меня бороться? – спросила мечта, доверчиво глядя на Сеньку.

И тот завопил, перепугав сестру Катьку, что спала в той же комнате:

– Буду, буду! Буду, чтоб мне сдохнуть!

Мечта таинственно улыбнулась – и растаяла.

А через неделю, прямо перед майскими, Джипа вызвали с первой пары к ректору. И тот, по-отечески улыбаясь, сообщил Сеньке радостную весть: на него пришла творческая заявка из села Терновцы, что под Ольшанами.

– Как? – только и смог сказать Сенька.

Ректор пояснил: на третьем курсе студентам полагается профессиональная практика. Прочие будут отрабатывать в июле, но раз Сенька так хорошо зарекомендовал себя в трудовом семестре – все зачеты ему выставляются автоматом, насчет экзамена по марксистско-ленинской философии пусть тоже не беспокоится – четверка его устроит?

Сенька залопотал, что не устроит. Что обязательно ему надо сдать философию на «отлично», а для этого необходим месяц тщательной подготовки, и что получать зачеты автоматом ему не позволит совесть. В голосе проскакивали панические нотки клаксона, а в животе начинало всё сильнее бурчать. Ректор смотрел на Сеньку, удивляясь и хмурясь, а Джип вдруг вспомнил свой сон, на полуслове взвизгнул и замолчал – как будто педаль тормоза вдавили резко и до отказа.

– Не понимаю вас, Бурсак, – сказал ректор. – Вы что же, обманете колхозников в их лучших ожиданиях?

– Джип-чероки, – только и сказал Сенька, выйдя из ректорского кабинета.

7

На сей раз Сеньку привезли в Терновцы на «Волге», и не к общаге, а прямиком к сельсовету. В кабинете у председателя лежала ковровая дорожка, показавшаяся Сеньке похожей на прямоугольную лужу крови.

– Ну, музыкант, – председатель перешел сразу к делу, – есть для тебя работа не так чтобы большая, но ответственная…

– Духовым оркестром руководить? – с надеждой брякнул Сенька.

Председатель нахмурился, как от неудачной шутки:

– Не перебивай. Работа, говорю, нетрудная, за три дня, может, и управишься… А мы тебе практику зачтем по полной программе.

Сенька, пораженный, молчал.

– Значитца, так, – сказал председатель и уперся в стол костяшками пальцев. – Померла у нас ветеран труда, кавалер ордена Трудового Красного Знамени заслуженная пасечница Нехристь Лукерка Никифоровна. С осени еще хворала, но померла только сейчас. И перед смертью заповедывала вот что: пусть на ее похоронах сыграет траурный марш Шопена студент Бурсак Семен. Мы тут на парткоме подумали и решили одобрить. Все-таки заслуженный человек, ветеран Гражданской войны… Не в церкви же ее отпевать?

И председатель засмеялся, и от его смеха будто морозом сыпанули на покрытую мурашками Сенькину шкуру.

Грянул телефон на красной салфеточке с желтой бахромкой. Председатель схватил трубку широким жестом, как в кино. Заорал, выпучив глаза мимо Сеньки:

– Да! Что?! Как нет навоза?! Что? Где хочешь бери! Чтобы до праздников мне был навоз! Мать-мать-мать! Хоть сам производи, умник!

Сенька плохо слышал и плохо соображал от страха. Померла! Он оглянулся, ища глазами дверь, но за спиной обнаружился почему-то тоже председатель – нарисованный на огромном портрете. Сенька повернулся снова – вокруг своей оси, будто глобус.

– Похороны сегодня! – сказал председатель, бросая трубку на жалобно тренькнувший рычаг. – А завтра, Бурсак, День Международной солидарности трудящихся – Первое мая. Демонстрация, стало быть, – председатель фальшиво пропел «Утро красит нежным светом». – А послезавтра и вовсе великий праздник: дочка моя единственная замуж выходит, будем гулять всем районом… Три больших дела, и везде музыка нужна. Справишься?

Сенька только губами шлепнул.

8

И в знакомой «Волге» повезли Бурсака на кладбище. Народ уже собрался, правда, немного: дед-комендант, пасечник, похожий на Джузеппе Сизый Нос, молодица какая-то, комсомольцы по распоряжению председателя – гроб таскать. Вокруг кресты покосившиеся, обелиски со звездами и пара-другая гранитных плит.

И яма готова.

Смотрит обомлевший Бурсак – лежит в гробу Нехристь Лукерка Никифоровна, карга каргой. Иссохла и отощала со дня их последней встречи. На груди орден. А глаза будто приоткрыты. Так и видится Сеньке из-под старческих век внимательное зырканье.

А председатель тут как тут.

– Разрешите, – говорит, – начать траурный митинг…

Закончил председатель и на Сеньку со значением посмотрел. Зажмурился Бурсак, поднес трубу к губам, вздохнул поглубже…

Заиграл печального Шопена.

Поначалу тяжело было, а потом вспомнилось всё: как отец впервые трубу принес, как в музыкалке праздником пахло, как Зяма Рубинчик его перед другими хвалил… Потеплело на душе. Играй, труба! Звени, медь! Оплакивай Лукерку Никифоровну, оплакивай Сенькину горькую судьбу.

Одержимый вдохновением, открыл Бурсак глаза. Смотрит – лежит в гробу девушка его мечты. Солнечный луч касается щечки с ямочкой; и, будто проснувшись, поднимает любовь ресницы, смотрит на Сеньку, улыбается…

Тут-то у него кол в груди и встал. Захлебнулся, закашлялся и игру свою вдохновенную завершил неприличным звуком. Глядь…

Нет ни кладбища, ни гроба, ни девушки, а только тарелка с солеными помидорами, и в ней почему-то окурок. За столом сидит Сенька и, судя по кружению в башке, весьма поддатый. Вокруг чужие люди пьют за упокой души. Незнакомая молодица соленые огурки трескает. Дед-комендант сало с чесноком наворачивает, Сенькиным пращуром вслух интересуется – почетным чекистом Бурсаком. Дескать, воевали вместе. Хороший человек был, мир его беспокойному праху.

– Отдыхай, музыкант, – говорит председатель. – Завтра демонстрация, дело ответственное, смотри не оплошай!

9

Всю ночь снилась Сеньке девушка его мечты.

– Прости меня, Семен, – говорит. – Зря я жизнь твою молодую погубила. Не выйдет у нас любви – слаб ты, выходит, духом, и счастья своего боишься… А назад теперь ходу нет. Трижды твоя труба петуха пустит – и пропали мы оба, пропали навсегда…

А Сенька во сне не знал, что ответить – в брюхе поминальный ужин революцию устроил. Да и что тут скажешь?

На другой день собрались селяне на демонстрацию по случаю Дня Международной солидарности трудящихся. Перед сельсоветом трибуна из досок, вся кумачом обернута, на трибуне председатель, и красный бантик на груди приколот.

– Разрешите, – говорит, – начать праздничный митинг…

Стоит Сенька, медную трубу-подругу в руках сжимает. Вокруг селяне толпятся – принарядились по радостному делу, старики ордена нацепили. Едва узнал Сенька деда-коменданта – такой у него на груди иконостас. Тут же комсомольцы, те самые, что вчера гроб таскали. Держат над головами транспаранты из кумача и бородатые портреты на длинных жердях. Строго глядят портреты, а комсомольцы и того строже: сами-то плюгавые, чернявые да щуплые, Сенька со своими льняными кудрями – как удод среди воробьев.

А девки местные на трубача поглядывают с интересом. Все, как на подбор, статные, полнотелые, на каждой груди по бантику заманчиво так трепещет, кое-кто в красной косыночке, а щеки и того краснее, и брови черные, как по ниточке.

Ничего не видит Сенька. Смотрит в землю. А в ушах будто шепот: «Трижды твоя труба петуха пустит…»

Наговорившись, председатель взмахнул рукой и глянул на Сеньку. А тот не видит – стоит, трубу к груди прижимает и бормочет что-то.

– Мыкола, – кричит председатель, – скажи музыканту – пусть марш начинает!

Мыкола постарался – так ткнул Сеньку в бок, что тот в минуту всё вспомнил, пришел в рабочее состояние и поднял трубу к губам. Заиграл «Утро красит нежным светом».

Заулыбались молодицы, зашушукались девки, кое-где песню подхватили; заворочалась толпа, захлопала на ветру кумачовыми полотнищами. Сеньку вперед пропустили – и пошли.

Закончилось «Утро», началось «Прощание славянки». Закончилось «Прощание», началось «Мы кузнецы». Играет Сенька, труба заливается, идут и идут – пора бы улице завершиться…

Очень длинная в Терновцах улица имени Ленина. Идет и идет демонстрация, транспарантами качает, песни распевает и с каждым шагом будто бы разрастается. Всё новые и новые товарищи вливаются в праздничное шествие, из улочек боковых выходят, а то и прямо будто бы ниоткуда, и к запаху перегара и духов «Красная Москва» добавляется запах плесени, тины болотной, землицы сырой…

Огляделся Сенька.

Идут утопленницы длинноволосые, груди на плечи закинули, чтобы под ногами не путались. Идут упыри с кладбища – у каждого на саване приколот истлевший бантик. Идут рогатые, хвостатые, прихрамывают, копытами месят дорожную пыль…

Потемнело у Сеньки в глазах. Хрюкнула труба, пустила петуха – и замолкла.

10

Ночью Сенька бежать хотел: обернусь, думал, джипом, и только вы меня и видели. Не так всё вышло – устерегли его комсомольцы. Ждали, видно, случая поквитаться с городским, а может, председатель своевременные меры принял. Только, когда Сенька ночью выбрался из окна, – поджидали его. Отметелили слегка и обратно водворили. Лица пригожего, надо сказать, не тронули: и губы остались целы, и нос не разбит. Поскольку свадьба предстояла не кого-нибудь, а председателевой дочки, и Сеньке хоть умри, а придется «Лимончики» играть.

Всю ночь провел Бурсак без сна. И девушка его мечты ему не явилась. Уж он просил-молил: появись, мол, хоть перед смертью дай на тебя насмотреться. А в том, что и в третий раз не выстоит, у Сеньки сомнений не было. Совсем плох стал Бурсак: в животе урчит, зубы стучат, и колени слабые. Хотел «Отче наш» читать, близко к тексту, ибо не учат в институте поповские бредни, да не дочитал и до середины: язык отнимается, губы немеют…

Пропал Бурсак. Пропал Сенька, а кудри льняные или что-то другое его погубило – не узнать.

На рассвете задремывать стал. Вдруг свинья завизжала, весь сон перебила. Это в председательском дворе к свадьбе свиней кололи.

Поздним утром напялили на Сеньку черный костюм с белой рубахой, и, ни жив ни мертв, поплелся он за провожатым на председателев широкий двор, как на плаху. А там уже балаганы стоят, в балаганах столы сколочены, рядом печи сложены, десять поварих у печей вертятся, жарят и шкварят, дым, пар, чад – как в преисподней.

Вдруг загудели гудки, раскрылись ворота, встали перед ними три черные «Волги» в ряд, все в ленточках, будто гробы. На капоте у первой машины – кукла в белом платье, голубыми глазами на Сеньку смотрит.

Раскрылись в машине дверцы, и вышла к людям девушка Сенькиной мечты – в свадебном платье, фата на голове, а коса – до пояса. Лицо матовое, чистое, глазки синие, ясные, губы нежные, розовые… Только печальная да бледная. И на людей не смотрит – всё вниз да вниз.

И вылезает из второй машины жених – старый черт, одним словом. Сам мелкий, седой, а зубы золотые.

И вылезает из третьей машины председатель – в черном костюме, с красной лентой через плечо.

– Ну, – говорит председатель, – разрешите начать торжественный митинг…

Стоит Сенька, ног под собой не чует. Печи пышут жаром, по лицам поварих красные блики скачут. Из поварих нет-нет да и подмигнет какая Сеньке, ухмыльнется, белым острым зубом блеснет – и снова за работу.

А посреди двора рушник на землю постелили, вот уже и хлеб-соль несут.

Встали жених и невеста рядом. Поглядел на них Сенька…

Улыбается старый черт. По-хозяйски кладет руку на плечо девушке Сенькиной мечты. И на удивленных глазах Бурсака девушка начинает вдруг стареть, стареть, покрываться морщинами, рот ввалился, коса поседела да клочьями повылезала…

Глядит на Сеньку Нехристь Лукерка Никифоровна. Печально глядит. Будто прощаясь.

– Играй! – велит председатель.

Поднял Сенька трубу.

И в груди у него, прямо за ребрами, что-то случилось.

Сперва сжалось всё, будто от страха или от жалости. А потом застучало сердце пламенным мотором. Вспыхнули глаза галогенными фарами. И заиграл Сенька, как в жизни никогда не играл.

Гикнул председатель. Притопнул. Пустился в пляс посреди двора. А за ним гости.

Танцует водяник с утопленницей. Танцует удавленник с ведьмой. Кости поскрипывают, копыта постукивают, и старый черт не удержался – пустился вприсядку вокруг невесты…

А невеста с места не сходит. Как стала на рушнике, так и стоит. На Семена смотрит – лицо матовое, коса до пояса, грудь высокая, глазки синие…

А печи ревут. А поварихи танцуют с жареными поросятами. У председателя челюсть впопыхах отвалилась, так он ее с земли подхватил и на место приставил – хрусь!

Пересохло у Сеньки в горле. Губы растрескались. Легкие огнем горят. Сбился, перепутал мелодии, замолчала труба…

– Попался! Попался!

И тянутся к Сеньке отовсюду сотни рук – какие костлявые, какие волосатые, а какие и с когтями.

Набрал он воздуху – и пошел шпарить всё подряд. Мендельсона. Шопена. «Лимончики». «Куда уходит детство». «Семь сорок» с импровизом. Только-только вечер спускается, до утра еще далеко…

Снова сбился Сенька – ну не железный же он!

Или железный?

Снова протянулись к Сеньке руки, вот-вот коснутся живого тела…

Взвыл клаксон, и зазвучала труба. И опять гости в пляс пустились.

Раскалилась медь. Обжигает, а Сеня и не чувствует – онемели губы давно, коркой взялись. Онемели и пальцы – сами бегают, Сенька им не хозяин. И мутится перед глазами: то ли слезой взялись, то ли фары запотели. И сбоит за ребрами сердце – то ли инфаркт подступает, то ли бензин в баке весь вышел. Смотрит на девушку своей мечты – и не видит ее. Впору «дворники» включать…

И выпала труба из ослабевших рук. И навсегда замолчала.

– Ага! – закричал златозубый жених.

– Ага! – завопили радостно гости. – Теперь попался, попался, попался!

11

И в ту самую секунду, как совсем уж было одолела Сеньку нечисть, соскочила невеста с рушника. Фату с себя сорвала, в небо подбросила – обернулась фата петухом и с перепугу закукарекала.

Замерли гости.

Расхохоталась девушка, пальцами щелкнула, жениху своему, старому черту, под самый нос дулю скрутила. И – к Сеньке.

Распахнула дверцу. Вдавила педаль газа по Сенькины гланды. Взревел мотор, и только их обоих и видели.

12

Так обрел свое счастье Сенька Бурсак.

По сей день, говорят, в окрестностях райцентра Ольшаны можно встретить джип «Grand-Cherockee», летящий по буеракам на скорости двести километров в час. Молодежь, правда, в него не верит. А старожилы крестятся, заслышав на болотах шум мотора.

Многие его видели. Говорят, он прекрасен и страшен: смоляной лак блестит, галогенные фары затмевают солнце и луну, а за рулем сидит девушка неописуемой красоты – в чем мать родила.

Так носятся они – и так будут носиться до Страшного суда.

А как сыграет клаксон «Лимончики» задом наперед – так Суду и быть.

Сергей Чекмаев
Мы делаем новости (из цикла «Мифы мегаполиса»)

Мы делаем новости.

Девиз новостных программ телекомпании CNN

Вечерняя смена выдалась скучноватой. Разъездная студийная «десятка» медленно тащилась сквозь привычную вечернюю пробку на Садовом, в салоне тихо мурлыкало «Радио-Ностальжи». Напарник – в этот раз с ним ездил Игорь, изрядный циник и пессимист – на удивление молчал, лениво покручивая руль, и Кирилл даже задремал.

И может, так и проспал бы до самого Останкино, если бы не ожил приемник, настроенный на милицейскую «тревожную» волну. Несмотря на свой несколько топорный вид, самодельный «перехватчик» значительно облегчил работу съемочных групп. Теперь, когда они получали вызов одновременно с милицией, спасателями и пожарными, иногда удавалось прибыть на место даже раньше спецмашин. А значит – до оцепления, красно-белых ограничительных лент и тяжелой пожарной техники, которая, бывает, напрочь перегораживает все подъезды к месту ЧП. Можно подобраться вплотную к полыхающему зданию или раскуроченным автомобилям. Камера выхватывает не самые политкорректные, зато редкие и эксклюзивные кадры. Далеко не все удается пустить в эфир, но даже после серьезной резки сюжет получается вполне шокирующим.

Вот и сейчас приемник, мигнув индикатором, перехватил циркулярное сообщение для экипажей ДПС. Сухой женский голос в шуме и треске помех скороговоркой сообщил:

– Внимание, тридцать девятый и сорок шестой! В двадцать два сорок поступил сигнал: ДТП на пересечении улицы Воронцово поле и Покровского бульвара.

Совсем уж неразличимые на фоне статики экипажи ДПС отозвались почти одновременно:

– Я сорок шестой, застрял у Крымского моста, быстро выбраться не смогу.

– Я тридцать девятый, принял, выезжаю.

Кирилл посмотрел на часы, присвистнул:

– Ого! Еще и пяти минут не прошло! Может, успеем раньше ментов.

– Если вылезем из этого стойбища, – Игорь мрачно кивнул на застывшее море стоп-сигналов впереди.

– Ты уж постарайся, – Кирилл подтянул к себе камеру, проверил свободный метраж, удовлетворенно кивнул: на сюжет хватало. Камеру он получил недавно и еще не привык к ней как следует. – А то ничего интересного сегодня.

Сказал – и поморщился. Не зря та старушка на пожаре обозвала их стервятниками. Чужое горе, боль, кровь, а иногда и смерть для разъездной группы программы «Тревожный вызов» давно стали обыденностью. И чем ужасней авария, чем разрушительней взрыв и сильнее пожар, тем лучше. Обыватель в теплом уютном кресле любит смотреть ужастики, в глубине души радуясь, что всё это случилось не с ним. А значит, поползет вверх рейтинг родного «Тревожного вызова», замороченный и вечно усталый выпускающий редактор Антон сдержанно похвалит именно их группу.

Раньше Кирилла возмущала привычка телевизионщиков тыкать камерой в искаженные болью лица пострадавших, жадно шарить объективом по обгорелым стенам квартир.

А теперь вот привык. И уже сам, не слишком задумываясь о смысле слов, автоматом делит сюжеты на «интересные», «средние» и «отстой» по количеству трупов и искореженных тачек.

– Ну что, рванули? – Кирилл весело кивнул напарнику, щелкнул выключателем спецсигналов. Над головой полыхнули оранжевые блики, упали на асфальт, лизнув немытые борта соседних машин.

Игорь изящно подрезал груженую и неповоротливую «Газель», прорвался в крайний левый ряд и прямо через двойную черту нырнул в темный зев какого-то переулка. Позади возмущенно ревели клаксоны.

– Ух! – сказал Кирилл. – Круто. Смотри только, чтобы по нам не приехали сюжет снимать.

– Сам просил. Или соблюдаем правила и стоим в пробке, или… – машина подпрыгнула на незаметной выбоине, Игорь выругался и после паузы закончил: – … играем в гонки на выживание.

«Десятка» пролетала узкие московские переулки, ревел двигатель, визжали покрышки, а Кирилл то и дело хватался за ручку над дверью. Камеру он прижимал к груди, как родное дитя.

На место они прибыли первыми. По крайней мере, раньше милиции.

Посреди перекрестка раскорячилась длинная, как атомный крейсер, «вольво» со смятым задним крылом. Метрах в пяти отброшенная сильным ударом «девятка» приткнулась бампером в тротуар, уныло подмигивая единственным уцелевшим поворотником. Весь передок вазовской машины смялся в гармошку, крышка капота нелепо задралась вверх. Водитель, судя по всему, был без сознания – на переднем сиденье скорчилась, навалившись на руль, неподвижная фигура. Около машины суетились двое случайных прохожих, пытаясь отогнуть покореженную дверь. Солидный господин с немалым брюшком у дверей «вольво» скучающе созерцал беспокойную суету вокруг, время от времени бросая в мобильный телефон короткие фразы. У заднего колеса иномарки куталась в тоненькую дубленку блондинка на немыслимых каблуках.

Игорь съехал к обочине, припарковался. Мизансцену на перекрестке осветили оранжевые всполохи. Добровольные помощники и блондинка обернулись, ожидая, вероятно, увидеть милицию.

– Смотри, – сказал Кирилл, – толстяк из «вольво» и ухом не ведет. Как думаешь – не считает себя виноватым или на страховых адвокатов надеется?

– А ему что? Сейчас менты приедут, он им на лапу даст, и в протокол всё, как надо запишут. Бедняга из «девятки» еще и должен окажется. По гроб жизни.

– Ладно, пойдем, побеседуем с этим деятелем. Может, чего интересного узнаем.

– Смотри, как бы он камеру не разбил.

– Не боись, прорвемся.

Кирилл вылез из машины, издалека заснял место ДТП, потом, подойдя поближе, дал крупный план повреждений, ткнул объективом почти в стекло «девятки», запечатлев окровавленный затылок водителя. В это время добровольные помощники как раз смогли отжать дверь. Первый – невысокий бородач профессорского вида – приложил два пальца к шее пострадавшего.

– Пульс есть! Аптечку бы…

Второй обернулся к водителю «вольво», спросил:

– У вас есть аптечка?

Господин, не прерывая разговора, неопределенно пожал плечами.

– Есть, есть, – быстро проговорила блондинка, – должна быть. Юрик, где она?

Она приоткрыла дверь машины и несколько мгновений копалась внутри. Кирилл смерил камерой модельной длины ноги, усмехнулся про себя.

– Где же она? Юрик, ну посмотри же сам!

– Оставь, Анжела, – на мгновение снизошел на бренную землю толстяк. – Без нас разберутся.

– Сами найдем, – сказал Кирилл и крикнул: – И-игорь! Неси аптечку.

Девушка и прохожий побежали навстречу, оставив Кирилла наедине с водителем «вольво».

– Простите, вас Юрием зовут? – спросил Кирилл и, не дожидаясь ответа, продолжил: – ПраймТВ, программа «Тревожный вызов», ночной эфир. Не хотите сказать пару слов о происшедшем?

– …да, да, знаешь, тут появился парнишка с камерой… говорит, что с телевидения… что? А, какой-то «Тревожный вызов»… да… и что ты посоветуешь? Угу, угу… Да что я, звезда телешоу какая-нибудь?! Может, мне ему интервью дать?! Ты считаешь… Ну, хорошо, хорошо. После перезвоню.

Юрий положил телефон в карман, надменно смерил Кирилла взглядом с головы до ног:

– Вот что, мальчик. Я тебе сейчас расскажу, как всё было. Но чтоб в эфир пустили дословно! Ничего не резать! Понял? А то знаю я вас…

«Ага, счаз, – подумал Кирилл. – Разбежался. Ты сейчас будешь полчаса рассказывать, какой ты доблестный почитатель Правил дорожного движения, а мы должны на всю эту галиматью время тратить? Да хрен!»

– Это не от меня зависит, решение принимает выпускающий редактор. Но самое главное – ваша точка зрения – останется, обещаю. Да и менты могут на разборе нашу запись попросить, раз уж мы раньше их приехали.

«Соображай, дядя! У тебя есть шанс показания зафиксировать. А то мало ли что…»

– Ну хорошо, – кивнул Юрий, – уговорил. Включай свою технику.

– …Значит, он спокойно себе поворачивал на зеленый свет, а тут – откуда ни возьмись, бац! – «девятка» бьет его в заднее крыло. – Выпускающий редактор программы развернулся в кресле и посмотрел на Кирилла.

– Антон, ты ж сам всё видел! Он минут десять меня грузил. Уже и менты приехали, а этот всё не умолкает.

– Понятно. Кто он – выяснил?

– А то! Юрий Подгорелый, замдиректора финансового холдинга «Росфинтраст».

– Крутой дядя?

– Средней крутизны. Но проблемы может устроить.

– Хм… Ладно, а менты что говорят?

– На камеру сказали, – Кирилл глумливо хмыкнул, – … по предварительной версии в аварии виноват водитель автомашины ВАЗ 2109. Подгорелый им, похоже, прямо на месте заплатил.

– А без камеры?

– Без камеры там и слепому ясно. «Вольвешник» на красный ломанулся, думал проскочить. Ну и…

– Что со вторым водилой?

– Скорая минут через десять приехала, мы еще на месте были. Врач – правильный мужик, перед объективом не стушевался, всё четко сказал. Там дальше есть, ты просто не досмотрел. Сотрясение мозга, переломы грудных позвонков, голени, а возможно, еще и трех или четырех ребер. Я потом в Склиф звонил, выяснял, так у него еще и разрыв селезенки. Не повезло бедняге…

– Да уж… Ладно, материал сдай в монтажку, сейчас можешь отдыхать. – Антон проводил Кирилла взглядом, крикнул вдогон: – Послезавтра утром – твоя смена, не опаздывай.

Кирилл, естественно, опоздал – Катька задержала, попросила с утра помочь привезти из универа какие-то книжки. Доставка затянулась, они едва не поругались, а на работе Кирилл получил выволочку еще и от Антона и, чтобы избежать сурового редакторского гнева, рванул в город. Денек оказался насыщенным. Сначала ДТП на Волоколамке: панелевоз не поделил полосу с «пятеркой». Без жертв, но легковушке теперь – только на металлолом. Убийство во вьетнамском торговом центре, сигнал о бомбе в здании магазина «Перекресток», оказавшийся, как обычно, фикцией, снова ДТП, на этот раз в Перово… Группа металась по Москве, как заведенная, снимая и снимая сюжеты. Правда, сегодня Игорю ни разу не удалось поспеть на место происшествия раньше ментов, поэтому материал вышел не очень. Из-за спин оцепления особо не поснимаешь, а милицейские старлеи и майоры не слишком разговорчивы. Промямлят в объектив десяток слов, а потом пошлют. Хорошо, если к пресс-секретарю, который и сам обычно не блещет ораторскими талантами, бродя по бесконечному кругу скучных протокольных фраз: «…произошел наезд… при проведении оперативно-следственных мероприятий… по предварительной версии причиной произошедшего ДТП явились… сотрудники правоохранительных органов».

Около пяти часов поступил очередной сигнал. На этот раз от пожарных – горела частная сауна на Лосиноостровской.

– Может, не поедем? – спросил Игорь. – Всё равно первыми не успеем. Опять скучный дым за полкилометра снимать, да бравого пожарного чина какого-нибудь, что ни в противогаз, ни в каску рожей не влезает.

– Поедем. Кто его знает, что там за сауна? А вдруг – поджог? Глядишь, разборки какие всплывут, передел территории…

Добирались больше часа. Кирилл уже и надеяться перестал.

– Игорек, прибавь, а? Не то мы к шапочному разбору приедем.

– Стараюсь.

Как оказалось, Кирилл опасался зря – когда они прибыли на место, тушить еще не закончили, хотя открытого огня нигде не было видно. Сработанное в древнерусском лубочном стиле здание сауны курилось сизым дымком, на крыше возились несколько пожарных, отдирая почерневшие кровельные листы. Обугленные поленья сруба шелушились чешуйками сгоревшей краски, из сорванной двери валил густой дым вперемешку с паром. Два бойца с длинным брезентовым рукавом методично поливали стены, метр за метром. Пожарные цистерны взяли дымящиеся останки сауны в кольцо, впереди, как Чапаев на лихом коне, замер такой же ярко-красный «уазик» с цифрой «37» на борту.

Плотного сложения офицер – погоны так сразу и не разглядишь за навьюченным дыхательным ранцем – удовлетворенно созерцал работу своих подопечных. На груди у него болтался переговорник рации.

– Ну вот, – сказал Игорь, – я же говорил: бравый пожарный чин. Смотри какой – слуга царю, отец солдатам.

– Не зубоскаль. Мужик свою работу делает. Сейчас мы его про-ин-тер-вьюируем. – Последнее слово Кирилл произнес с расстановкой, с каждым слогом пощелкивая на камере какими-то кнопками.

– Ну-ну…

Увидев прессу, командир слегка поморщился: фу, шакалье племя, не люблю!

Кирилла таким отношением запугать было сложно. Тем более что погоны офицера оказались всего лишь майорскими – не бог весть какая шишка. Не часто, небось, в телек попадает. Ну, вот и ему выпал шансик. Вечером всех знакомых обзвонит, заставит ночной эфир смотреть. Как же – меня в телевизоре покажут! Интервью возьмут! И не в идиотском шоу «Спокойно, вас только что выставили полным дураком и сняли на камеру», а во время работы, на фоне дымящейся развалюхи.

Еще и благодарить будет. Слава, даже сиюминутная, – сладкий наркотик.

– Добрый день. ПраймТВ, программа «Тревожный вызов». Товарищ майор, не могли бы вы рассказать, как проходит тушение?

– Возгорание не очень сильное, площадью метров сорок-пятьдесят, пожару присвоен сначала второй, а чуть позже – третий уровень сложности. На тушение прибыли четыре автоцистерны с экипажами. Примерно через пятьдесят минут огонь удалось локализовать.

– Экипажи столкнулись с какими-либо трудностями при ликвидации возгорания?

«Тьфу ты, черт, вот и я этим протокольным языком заговорил!»

Майор сдвинул на затылок каску, оттер пот брезентовой рукавицей, отчего на лбу остались две сажевые полосы. Кирилл немедленно поймал их в объектив – сказка, а не типаж!

– По сообщению сторожа, – пожарный кивнул на понурую фигуру, что притулилась у капота одной из пожарных цистерн, – в момент возгорания внутри здания находилось несколько человек. Поэтому бойцам пришлось войти в здание до окончания тушения, чтобы спасти людей. Очень мешало сильное задымление, лишь через двадцать минут после нашего прибытия удалось найти комнату, где находились пострадавшие.

Кирилл навострил уши, как хороший охотничий пес.

– …в комнате находились два человека с небольшими ожогами и признаками отравления угарным газом.

«Ну, майор, рожай, не тяни!»

– …оба доставлены в реанимацию. Один в критическом состоянии, другой в тяжелом.

Сюжет получился неплохой. Майор оказался человеком обстоятельным, знающим свое дело, несколько, правда, недалеким. Кроме того, ему нравилось красоваться перед камерой. Он еще долго распинался перед Кириллом, рассказывал, в чем, по его мнению, причина возгорания:

– …дерево не обработано противопожарным составом, а из-за постоянной смены температур оно коробится, высыхает и может вспыхнуть от одной искры. Скорее всего, виновата неисправная проводка или неосторожное обращение с огнем – там внутри есть камин.

После того как огонь был окончательно потушен, майор разрешил войти внутрь, поснимать вспученный пол, обугленные балки, копоть на стенах, расколотый кафель в душевой и черные хлопья сажи на выгнувшихся горбом полках.

– …вот здесь их и нашли. Одного на нижней полке, а второго – в этом углу. Он, похоже, пытался выйти, обжегся и вернулся назад. Именно его в критическом увезли.

– Куда, не знаете?

– Первого в сорок седьмую больницу, а второго – в ожоговый центр Склифа. Фамилия у него… – майор прищелкнул пальцами, – если б не ситуация, я бы сказал, что смешная. Очень подходит – Подгорелый.

Антон выпрямился в кресле:

– Как умер?

– Умер, не приходя в сознание. Майор этот, Ковальчук, сказал же, куда его увезли. Мы даже до Склифа не успели доехать – я прозвонился в справочную, и мне сразу всё сообщили.

– Ты хочешь сказать…

– Угу, – Кирилл отстраненно смотрел в окно. Пальцы беспокойно теребили застежку куртки. – Это именно тот самый, позавчерашний Юрий Подгорелый, замдиректор «Росфинтраста».

– Дикое совпадение! Бог мой!

– Знаешь, я тут подумал, может, сделать общий сюжет? Типа судьба настигла олигарха! Сначала авария, где он вполне мог погибнуть, если б выехал на перекресток секундой позже. Принял бы тогда «девятку» в лоб. Спасся чудом. Но неумолимая судьба, – Кирилл старался говорить весело, ерничал, пытаясь скрыть растерянность, – настигла его. Пожар в частной сауне поставил точку в карьере финансиста.

Антон зачарованно смотрел, как Кирилловы пальцы щелкают застежкой. Открыли – закрыли… щелк-щелк…

– Не стоит. Родственники засудят потом. Да и вообще неизвестно, в какой среде он крутился, может, там бандюки через одного. Приедут, камеру разобьют, машину, да еще и покалечат вдобавок. Нет уж. Доживем до старости спокойно.

Кирилл вздохнул:

– Как скажешь…

– Поработали сегодня хорошо, двигай домой. Записи я сам отнесу.

– Слушай, Антон, можешь мне выходной дать, а? До пятницы?

– Сейчас – нет. Извини, Кирилл, но только в конце месяца, когда Наташа с больничного выйдет. Не могу же я две оставшиеся смены гонять через раз.

Следующую ночную смену Кирилл оттрубил на автопилоте. Если бы не добрая и отзывчивая Катька, хлопотавшая над ним весь вечер, как любящая мать, он бы хандрил раз в пять сильнее.

С чего? Он и сам не знал. Вроде бы за пять месяцев работы уже давно пора привыкнуть к чужой крови, трупам, смерти. Журналист, особенно такой программы, как «Тревожный вызов», что-то вроде патологоанатома – он не лечит и не спасает, он просто констатирует неизбежный факт. Часто последний факт чьей-то жизни.

А тут вдруг стало не по себе. Получил, что называется, наглядное доказательство бренности бытия – совсем недавно человек ходил, разговаривал, строил какие-то планы… А теперь его нет. Совсем нет. Осталась только запись, где он вполне живой и здоровый, вальяжно разговаривает с ним, Кириллом. А ведь так может произойти с кем угодно. В любой миг.

Спасибо Катьке, что не стала по извечной женской привычке допрашивать: «ты чего такой грустный?», «неприятности? расскажи!», а просто, как смогла, постаралась исправить ему настроение. Может, не слишком изобретательно, но всё же. Куда как лучше, чем сидеть весь вечер наедине с невеселыми мыслями.

Ночью Кирилл снова колесил по городу в паре с Игорьком. Привычная круговерть: Пражская, ДТП; Котловка, пожар; Кунцево, попытка самоубийства; Выхино, задержание мошенников и нудная лекция пресс-секретаря местного ОВД: «не стоит доверять первому встречному»; потом Ордынка, снова ДТП…

Как, наверное, чудовищно смотрится со стороны слово «привычная». Как можно привыкнуть к людскому горю, боли, к желанию обогатиться за счет других? Как?

Но ведь можно. И не только привыкнуть, но еще и жалеть, что денек сегодня неурожайный – сюжетов много, но все без жертв. Где-то в глубине души загнанное в подвал человеческое сострадание, наоборот, требует радоваться: всё обошлось, никто не погиб. Но сострадание – это так… непрофессионально.

Утром Кирилл сдал материал Антону и поехал домой – отсыпаться. Катька вернется из своей аспирантуры только в восемь, лучше проспать до вечера. Проглотить пару таблеток феназепама – и спать. И ни о чем не думать.

Во сне невыносимо верещала милицейская сирена. Знакомая до последней царапины студийная «десятка» куда-то мчалась, сшибая в кювет белые машины с синей полосой. Но противный звон всё не унимался.

Просыпаться не хотелось. Кирилл приоткрыл глаза и сразу же зажмурился от яркого света – вечер еще не наступил.

«Интересно, сколько времени?»

Сирена из сна вопила где-то совсем близко, над ухом.

Только через полминуты Кирилл понял: на прикроватной тумбочке надрывается телефон.

– Алло?

– Кирилл, спишь? Просыпайся.

– Антон? Господи, в чем дело? Сколько времени?

– На моих – три сорок, но это не важно. Давай просыпайся и срочно дуй сюда.

– Зачем? Что-то случилось?

В трубке воцарилась тишина, только слышно было, как где-то далеко щелкает неведомое телефонное реле. Антон молчал.

– Да не молчи! В чем дело?

– Олег с Лехой привезли сюжет – при тушении пожара погиб майор Станислав Ковальчук.

– Как это произошло?

– Вот, смотри, – Антон воткнул в паз кассету, несколько раз крутанул верньер. На экране замелькали полосы быстрой перемотки.

– Здесь.

В кадре серой громадой возвышался замшелый перрон какой-то товарной станции – видимо, снимали снизу, с путей. Вдаль тянулись чуть тронутые ржавчиной рельсы, молодая весенняя травка весело пробивалась сквозь почерневшие шпалы.

Потом камера развернулась на сто восемьдесят градусов и в объектив попали курящиеся остовы вагонов, покореженные рельсы, полотно, будто бы расплесканное во все стороны взрывом. Недалеко от путей стоял кирпичный пакгауз с цифрой «1959» над широкими въездными воротами. Обращенная к полотну стена зияла выщербленными кирпичами, грязно-бурые кляксы испятнали ее.

– Загорелась цистерна с удобрениями длительного хранения, – сказал Антон. Покрутил верньер еще немного вперед, пока в кадр не попала окровавленная пожарная каска. – В принципе знали, что она может взорваться, но огонь вроде бы локализовали быстро, потушили даже. Майор Ковальчук руководил операцией. Когда пламя погасло, вместе с одним из бойцов расчета решил проверить, что и как. Тут-то цистерна и рванула. Майор впереди стоял… в общем, он погиб сразу. Второй в реанимации с баротравмами. Говорят, выживет.

Кирилл с трудом нащупал за спиной стул, сел, бездумно уставился на экран, где чуть подрагивала на паузе каска майора Ковальчука. Казалось, она шевелится. Как живая.

– Вот так, – сказал Антон через пару минут. Просто так, чтобы сказать хоть что-нибудь. Молчание становилось невыносимым.

– И что ты думаешь?

– Не знаю, Кирилл. Ничего я не думаю. Два таких совпадения подряд не бывают.

– А что же тогда?

– Хрен его разберет! Знал бы ты, как надоела мне вся эта мистика!

Слухи по редакции ходили всякие, Кирилл пару раз слышал краем уха про какую-то историю с очевидцем, но подробностей не знал. А сейчас спрашивать не хотелось. И так на душе погано донельзя.

– Делать что будем, а? – спросил он жалобно.

– Значит, так, – Антон хлопнул ладонью по столу. – Никаких теорий. Никаких гениальных идей и новых сюжетов. Просто делаешь свою работу, ясно? А я на досуге помозгую, что и как.

Кирилл не спорил: начальству виднее. Теорий у него, конечно, набралось вагон и маленькая тележка, но все они нуждались в проверке.

А через две смены случилось то, чего Кирилл боялся и запрещал себе даже думать об этом. Задержанный преступник, налетчик из реутовской банды, завладел оружием конвойного и попытался бежать из-под стражи. В перестрелке ранены двое милиционеров, преступник убит.

Только список жертв на этом не заканчивался. От пулевого ранения в грудь через шесть часов скончалась в больнице пресс-секретарь ОВД «Выхино». Та самая, что чуть больше недели назад долго и нудно вещала в камеру о недопустимой доверчивости наших граждан.

Собственно, на этом перебор безумных теорий закончился не начавшись. Кирилл теперь точно знал, кто виновник этих странных и страшных совпадений.

Камера.

Один за другим гибли люди, попавшие в объектив именно этой, новой камеры на долгое время. Причем крупным планом, то есть при максимальном увеличении.

Наверное, бесстрастный исследователь еще долгое время ставил опыты. Сколько времени, проведенного перед объективом, смертельно для человека? На каком увеличении фатальный исход становится неотвратимым? Есть ли исключения?

Кирилл даже не думал об этом.

В следующую смену он снимал с максимальной осторожностью, стараясь не задерживать камеру надолго на одной точке, а по дороге в Останкино попытался осторожно изучить ее.

– Что ты копаешься? – спросил Игорь, разглядывая его манипуляции в зеркальце заднего вида.

– Да вот, – не моргнув глазом, сказал Кирилл, – барахлит что-то.

Ничего сверхъестественного, да и просто необычного он не нашел. Разве что неприятный холодок, пробежавший по спине, когда, вертя камеру в руках, он случайно встретился глазами с непроницаемо черной линзой объектива.

«Бр-р-р-р! Такое ощущение, словно в дуло заглянул!»

Камера, бетакамовская рабочая лошадка, досталась Кириллу от предшественника, мрачноватого неразговорчивого типа, которого все в программе откровенно побаивались. Говорили, что поначалу Глеб – так звали прежнего оператора – показался коллегам разбитным весельчаком. Его непритязательные шутки всегда приходились к месту, густой сочный бас, вкупе с харизматичной бородой закрепили за Глебом славу «своего в доску» – настоящего рубахи-парня. А потом случилась какая-то не очень приятная история во время выезда на серьезное ДТП. Что там было – никто толком не знает, версий миллион, вплоть до откровенно фантастических, но с того дня Глеба как будто подменили. Он появлялся в студии мрачнее тучи, перестал общаться с коллегами, кроме как по делу, легко раздражался, рычал на всех по поводу и без. Постепенно многочисленные ранее друзья, то и дело натыкаясь на приступы глухой злобы, отступились, решив, что в жизни Глеба произошло какое-то несчастье. Не прошло и двух месяцев, как он уволился.

Вечером Кирилл пришел к Антону с отснятым материалом. Встретив на пороге взгляд выпускающего редактора, он покачал головой. Такой вот странный завелся у них ритуал: один молча спросил, нет ли снова необычных совпадений, второй также молча ответил.

Отчитавшись, Кирилл сказал:

– Камера – барахло, сыплется вся. Сегодня два раза пленка заедала. Да и линзы малость разошлись. Напиши, чтобы выдали другую.

Антон встрепенулся:

– Ты думаешь, это камера?

– Что? – Кирилл изо всех сил старался ничем себя не выдать. – Нет, что ты! Камера и в самом деле барахлит. Вон Игоря спроси. Пока от сюжета до сюжета едем, только и делаю, что с ней вожусь.

– Хорошо, я позвоню, чтобы тебе выдали другую. А эту спишем. Я тебя правильно понял?

– Так точно, командир! – Кирилл повеселел. – Разрешите идти?

– Иди уж. Кате привет.

– Обязательно.

Прошел месяц. Версия Кирилла оправдалась полностью – новая, с иголочки «Сонька» исправно пахала на съемках сюжетов, и ничего необычного за ней замечено не было. Программа «Тревожный вызов» отхватила на телевизионном конкурсе очередную бронзовую цацку, по этому случаю Антон выписал всем экипажам премию. На которую Кирилл с Катькой загудели в любимом подвальном ресторанчике на Спортивной.

– Кир, а Кир, – сказала девушка, изящно промокнув губы салфеткой, – пузо мы набили, может, теперь прогуляемся? А то неохота домой ехать…

– Леди, вам отказать невозможно!

Поднимаясь по Университетскому проспекту, они часто останавливались: Катька изображала игривую кошечку, ей то и дело хотелось целоваться.

– Знаешь, – сказала она вдруг, – у тебя очень странные глаза.

– Маленькие, злые и красные? Как у вампира? – усмехнулся Кирилл.

– Нет. Добрые и красивые… Но, если смотреть в них долго, начинает кружиться голова и всё плывет.

Кирилл приосанился.

– А то! Я же опытный ловелас. Попала ты, Катька. Девчонки теряют голову, едва только взглянут на меня.

Они переглянулись и рассмеялись.

Катя легонько щелкнула его по носу.

– Эх ты, казанова! Пойдем лучше в ГЗ, на смотровую площадку, там такой телескоп поставили – всю Москву можно увидеть.

Конечно, так сразу в ГЗ – главное здание МГУ – они не попали. В университетских аллейках много темных углов и переходов, есть где скрыться от посторонних глаз.

Только часа через два они выбрались на освещенную площадь перед величественным шпилем МГУ. Сейчас здесь было пустынно – не раскатывали мокрый весенний асфальт роллеры и скейтеры, и даже свадебные лимузины куда-то пропали.

Катька потащила Кирилла к главному входу.

– Пойдем скорее!

– Да нас охрана не пустит.

– Пустят, у меня аспирантский пропуск, забыл?

Замороченный бешеным круговоротом студентов охранник даже не взглянул на Катькину корочку, просто махнул рукой: идите, мол. Лифт, набитый веселящейся толпой, по-черепашьи долго полз вверх, останавливаясь чуть ли не на каждом этаже.

Наконец в окошечке загорелась цифра «32». Катька скомандовала:

– Выходим, – и, не давая ни секунды передышки, побежала по коридору.

Кирилл в изумлении крутил головой по сторонам: на тридцать втором этаже он не был еще ни разу.

– Кира-а, давай быстрее, что ты там застрял. Да не смотри по сторонам – там геологический музей, он всё равно сейчас закрыт. Иди лучше сюда.

Смотровая площадка оказалась небольшой – человек на десять. Катька победно указала рукой куда-то вперед.

– Видишь? Совсем недавно поставили, такие же, как внизу, а видно втрое дальше. Здорово, да?

На возвышении у гранитных перил стоял, раскорячив треногу, солидный бинокуляр, в сумерках больше похожий на боевого дроида из голливудских блокбастеров.

– У тебя монетки есть? Доставай.

Кирилл порылся в карманах, нашел целую горсть мелочи.

– Ура! Здорово! Бросай сюда.

Щель жадно заглотила глухо позвякивающие монетки. Катька поцеловала Кирилла и прильнула к окулярам.

– Ух ты!! Кира, тут такое увеличение! Даже номера машин можно разглядеть! Ну-ка, подожди… я хотела тебе кое-что показать…

Она нетерпеливо крутила колесико настройки, слегка поворачивая бинокуляр то вправо, то влево.

– Вот! Смотри! Это новый аквапарк, помнишь, я тебе говорила.

Кирилл посмотрел. Сначала ничего не было видно, кварталы и улицы расплывались темными пятнами, но стоило немного подкрутить резкость, как совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки взметнулся вверх китовый хвост – крыша недавно построенного аквапарка.

14 февраля 2004 года примерно в 19:15 МСК произошло обрушение крыши. В этот момент в здании находилось около 400 человек. По словам очевидцев, под крышей оказались погребены самые популярные аттракционы аквапарка, включая детский бассейн.

Юлия Рыженкова
Тяга

Я снова очутился в этом лесу, таком же хмуром, как видневшаяся меж верхушек сосен и берез серая пелена. Я знал, что это всего лишь сон, который снится уже не первый раз, прекрасно помнил, о чем он, – и именно это повергало меня в уныние. Неприятное место. Оставалась надежда, что проснусь я достаточно быстро. По крайней мере, быстрее, чем они меня найдут.

Сухие ветки под ботинками ломались, стоило лишь сделать шаг. Ботинки оказались очень кстати, так же, как и защитного цвета брюки и поношенный ватник, в которые я, оказывается, был одет.

Очень хотелось проснуться, чтобы убраться отсюда, но это от моих действий, к сожалению, не зависело, поэтому я пошел по лесу без цели. Нет, вру. Одна цель у меня была: остаться в живых.

Блуждания по лесу ничего, кроме усталости, не принесли. Насколько я помнил, тут всё покрыто лесами. Живут ли здесь люди? Не знаю. В прошлых снах я никого не видел. Может, где и прячутся под корягами или в норах, но я-то их точно не найду. От треска, раздающегося при моей ходьбе, в страхе разбегутся не только люди, но и волки с медведями. По крайней мере, мне хотелось на это надеяться.

– Дурак ты, – громко сказал я самому себе, чтобы успокоиться. – Бояться, что тебя убьют во сне, – глупо.

Однако что-то внутри меня сжалось в комок. Не дурак. Это в других снах не стоит бояться смерти. Но не в этом. К тому же кричать тут – не самый умный поступок. Так же, как и хрустеть ветками. Медведей это, возможно, и отпугнет, зато кое-кого может очень даже привлечь.

Я постарался ступать тише и услышал звон, будто далеко-далеко ударили по камертону. Звук был тихий, но довольно явный. Какие-то смутные воспоминания зашевелились во мне, но не смогли всплыть на поверхность.

Звук всё усиливался, казалось, я приближаюсь к его источнику. Любопытствуя, что же это такое, стараясь не шуметь, я обогнул огромную ель, в очередной раз влетев в липкую паутину. Брезгливо морщась и елозя рукавом по волосам, чтобы избавиться от паучьих нитей, краем глаза заметил то, что заставило тут же забыть о пауках. Медленно, стараясь не совершать резких движений, я выпрямился. Напротив стояла лягуха. Чуть ниже меня ростом – ее издали даже можно было принять за человека. Но вблизи спутать невозможно: перепончатые стопы и четырехпалые ладони без большого пальца, неестественно худые (но я помнил, что очень сильные) руки и ноги, полное отсутствие одежды и каких-либо половых признаков. Это существо напоминало лягушку, вытянутую до человеческих размеров и ходящую на задних лапах. Большие круглые глаза безо всякого выражения смотрели на меня. Она, по-видимому, никак не ожидала этой встречи и тоже замерла. Мне даже показалось, что я различаю в ее пустых глазах страх, но, скорее всего, просто показалось.

Мы стояли друг напротив друга и не знали, что делать. Волна ужаса, захлестнувшая меня в самом начале, схлынула. Я понял, что один на один «тяга» на меня не действует. Лягуха, видимо, это тоже поняла, поэтому даже не попыталась протянуть ко мне лапы.

Приятной неожиданностью оказалось то, что одна лягуха в поле не воин, что у нее не хватает силенок перетянуть к себе. Однако я решил, что глупо пытаться сейчас напасть самому: рядом могло находиться еще пятнадцать-двадцать тварей. Они всегда держатся группами.

Я начал плавно отступать, стараясь не поворачиваться спиной. Медленно обогнул одну елку, потом другую, третью и, когда лягуха уже давно скрылась из виду, побежал.

Сколько я бежал? Пять минут? Полчаса? Время ускользнуло от меня. Упав на траву, я жадно глотал воздух. И тут вновь услышал звон камертона. Спрятавшись за ближайшими корягами, прикрытыми чахлыми, но всё же кустиками, я ждал. Минуту, другую ничего не происходило, я уже решил, что мой камертон ошибся, но тут на расстоянии метров десяти появилась группа из шести лягух. Они просто шли по своим делам, молча, сосредоточенно. Они вообще умеют разговаривать? Впрочем, тут же мне стало не до выяснения лингвистических особенностей тварей, потому что я почувствовал, как меня «тянет». Я ощущал себя куском железа, к которому поднесли магнит. Вцепившись обеими руками в корягу, сжав зубы, пытался не шевелиться. Безумно хотелось встать и подбежать к лягухам. Зачем? Что будет дальше? Я не думал. «Тянуло» так, что только бешеная сила воли удерживала меня на месте.

Лягухи прошли, камертон замолчал, и меня отпустило. Я посмотрел на стиснутые до белизны пальцы на коряге. Да, если с одной я могу справиться, то с шестерыми мне не совладать. А я знал точно, и это не надо было вспоминать, это пульсировало у меня в висках, что если меня «утянут», то я больше никогда не проснусь.

Ночевать рядом с их тропой я не решился. Ноги сами понесли подальше от этого места. Остановился только тогда, когда захлюпало и запружинило. Я решил, что на болоте они не водятся, протопал по мху еще минут пятнадцать для верности, нашел пару кочек посуше, свернулся на них клубочком, накрылся ватником и уснул.

Разбудило не солнце, а голод. Проснувшись, не сразу понял, где я, а когда вспомнил прошедший день, чуть не взвыл. Болотные кочки, из которых торчат кривые березки, осока выше меня, острая, как бритва. Кое-где бело-красные гроздья клюквы. Ягода еще не поспела, а значит, сейчас начало или середина августа.

«Что ж это за сон такой нескончаемый?! Сон, в котором я сплю. Смешно будет, если мне еще и сны будут сниться. Сны во сне. Обхохочешься», – подумал я, сжимая кулаки.

Живот крякнул, напоминая о себе. Я набрал в ладонь белых клюквин с красными боками и отправил их в рот. Лицо рефлекторно перекосило, как только кислый сок брызнул на нёбо. Захотелось пить. Я съел еще горсть, и понял, что больше не могу. Хотелось мяса. И жареной картошки. А еще бы горячего супчика, от которого идет белый пар, да хлебушка горбушку. М-м-м-м… в животе закрутило, закряхтело, приготовилось переваривать и мясо, и супчик, и хлебушек.

– Цыц! – рявкнул я на живот, но он не послушался.

«Да-да, и картошечки жареной, с лучком, укропчиком и огурчиком», – квакнул живот.

Я похлюпал по воде. Высокие кожаные ботинки на шнуровке пока не пропускали болотную жижу, но я всё же старался выбирать места посуше.

«Лягухи, небось, не голодают. Засаливают людей и жрут. Или так жрут. Без соли», – хмуро подумал я.

Через три дня, терзаемый голодом, я начал есть сырые грибы, через неделю голод притупился, и мне даже стало казаться, что этой скудной еды достаточно. А потом снова услышал камертон. Казалось, по нему ударили прямо у меня над ухом – так громко и протяжно он загудел на одной ноте. Я рухнул, где стоял: в жижу между кочками. Захлебываясь водой, поднял голову и… забыл, как дышать. Далеко (слава богу, далеко!) на грани видимости шел… броненосец. Сходство с этим зверем, у которого всё тело покрыто роговыми пластинками, казалось необыкновенным. Броненосец был размером с хороший танк, а то и больше. Но не от этого меня прошиб холодный пот. Я увидел, из чего он состоит: как человек из молекул, броненосец состоял из людей! Каждую ногу монстра составляло несколько человек, несущих на себе свернутых в позе эмбриона людей, из которых складывались пластинки панциря, туловище, голова. Казалось, что люди намагничены и за счет этого образуют целостную структуру. Сами «молекулы» были странными – это уже не люди, а скорее зомби. Они явно не понимали, что делают и зачем. И, кажется, они этого уже никогда не поймут. Зомби. Ходячие мертвецы. Как нагльфар, корабль из ногтей умерших, зверек-броненосец был построен из людей-зомби. Но если нагльфаром будет управлять Локи, то кто управляет им?

– Лягухи, – прошептал я и тут же закрыл себе рот ладонью.

Не хватало, чтобы меня услышали. Страшно подумать, что будет, если этот броненосец повернется ко мне. Даже на таком расстоянии я чувствовал мощную «тягу». Продолжал завороженно смотреть, не в силах оторвать взгляд даже тогда, когда монстр ушел.

Я-то думал, что лягухи нас едят, а они вон чего с нами делают! Перспектива превратиться в зомби-броненосца пугала меня не меньше, чем быть съеденным.

Смысла оставаться на болоте я больше не видел. Если эти твари и сюда добираются, то найдут меня везде, а жевать кислую клюкву и пить болотную воду надоело до чертиков. К тому же, если есть такой броненосец, значит, есть люди. Или были…

Как их искать – не было ни одной идеи. «Буду просто идти, – решил я, – авось кого-нибудь увижу».

А дальше дни потекли так же, как на болоте, с той лишь разницей, что вместо клюквы я жевал бруснику и изредка попадавшуюся голубику.

* * *

Посреди леса стояла арка. Кое-где кирпичи осыпались, а то и вовсе вывалились, арка поросла мхом, вьюн и плющ уютно устроились на ее выемках и выступах. Высокая, всадник пройдет не нагибаясь, ее предназначение меня поставило в тупик. Для чего нужна арка, если нигде нет не только стен, но даже намека на них? Если арка обтрепалась, обветшала, но сохранилась, значит, от стен должны остаться хотя бы кирпичи. И кто ее построил?

Я обдирал ближайший орешник, когда в арке появился человек. Высокий мужчина, на вид мой ровесник: лет сорока, но в темных волосах уже седина. Одет по сравнению со мной даже элегантно: черные джинсы, бежевый свитер, из-под которого виднеется воротничок белой рубашки. Хотя вряд ли в этом удобно лазить по лесу. Он заметил меня и отшатнулся. Я представил, как выгляжу: заляпанный болотной тиной ватник, еще более грязные брюки, заправленные в высокие ботинки на шнуровке, заросший, вонючий, с впалыми щеками и, наверное, безумными глазами.

– Не бойтесь, – усмехнулся я. – Через пару-тройку недель и вы так же будете выглядеть.

Он, поколебавшись, протянул руку. Я пожал.

– Извините, что не представляюсь, но я не помню, как меня зовут, – сказал он.

Я хотел ответить, что ничего страшного, это ведь сон, тут можно не помнить своего имени, но прикусил язык. Только сейчас до меня дошло, что я тоже не помнил, как меня зовут. А еще не имел понятия, откуда я, кем работал, есть ли у меня семья, дети… ничего! Я о себе совершенно ничего не помнил!

– Не волнуйтесь, – прошептал я каким-то чужим голосом, – это вам всё снится. Это сон. Просто сон. Когда он кончится, когда вы проснетесь, то всё вспомните.

Он ничего не успел ответить, потому что стали прибывать другие. В арке появился толстяк, тут же начавший что-то кудахтать себе под нос и вытирать платком пот со лба. Затем возникли мужчина и женщина, обоим лет по тридцать пять. Они вцепились друг в друга так, что казались сиамскими близнецами. Не успели шагнуть из арки, как там оказался мальчик лет двенадцати на вид, потом накачанный стероидами парень, юная блондинка, которую я чуть не принял за эльфа, женщина в фартуке с распущенными волосами до пояса, и еще, и еще. Люди всё прибывали, я не успевал разглядывать одних, как появлялись другие. Наконец, поток закончился. Я пересчитал прибывших: тринадцать.

«Несчастливое число. Впрочем, вместе со мной их четырнадцать», – попытался я себя обнадежить. И хотя в приметы, а тем более в такие глупые, как черная кошка или число тринадцать, я не верил, всё же думать, что нас четырнадцать было спокойнее.

– Кто вы? Где мы? Объясните, что происходит? Что вам от нас надо? – подскочила с вопросами высокая и очень худая блондинка. Тринадцать пар глаз смотрели на меня, ожидая ответа.

– Спокойно. Мне от вас ничего не надо. Я сам попал сюда так же, как и вы, только на несколько недель раньше. Это просто неприятный сон. Это всё вам снится, так же, как и мне. И когда мы проснемся в реальности, мы отсюда исчезнем и, надеюсь, забудем всё.

– Неприятный сон? – подал голос толстяк.

– Поверьте мне, это так.

– Почему мы должны вам верить? – пробурчал он.

– А вы разве не знаете, что спите? – развел я руками.

Никто мне ничего не ответил.

«Вот те на!» – Я опешил. Мне казалось, что все в курсе, что это лишь сон. Как и я.

– Ладно, если вы говорите, что это сон и что он неприятный, то расскажите, в чем заключается его неприятность, – попросил седой, появившийся в арке первым.

– Мы все спим. Я знаю это точно, как можно знать только во сне. Если у вас хоть раз были осознанные сны, то вы поймете, о чем я говорю.

Несколько человек кивнули, в том числе мальчик, и я продолжил:

– В этот сон я попадаю уже не первый раз, поэтому разбираюсь в нем. Здесь есть две особенности и обе неприятные. Особенность номер один: несмотря на то, что я знаю, что это сон, я никак не могу на него влиять, управлять его событиями, что для осознанного сна странно. Особенность номер два: если вы умрете в этом сне, то умрете в реальности.

Пронеслась волна шепота, из которой выделился громкий бас толстяка:

– Откуда вам это известно?

– Оттуда же, откуда известно, что я сплю. Я просто знаю это, и всё!

– Это не разговор! Докажите! – возмутился тот.

– Интересно, а что в данном случае послужит для вас доказательством? – Я улыбнулся. Как можно доказать, что спишь?

– Почему же только вы знаете, что спите? А остальные что, рылом не вышли? Кто-нибудь еще уверен в том, что это сон?

– Я, – подал голос мальчик.

Толстяк скривил губы:

– Мальчишка не в счет. Кто-нибудь из нормальных уверен, что спит?

Я сделал вид, что не расслышал последней фразы, потому что мне было гораздо интереснее узнать другое.

– Ты тут первый раз? – спросил я мальчика.

– Нет. Но я почти ничего не помню. Я помню только, что тут страшно, никогда не бывает солнца и лучше бы быстрее проснуться.

– Итак, – продолжал толстяк, – никто, кроме малолетнего выдумщика и оборвыша не считает, что попал в безумный сон.

– Слышь ты, урод, – взвился я, подскочил к толстяку и схватил его за лацканы льняного пиджака, – ты поживи тут пару недель на болоте, без супермаркета, джипа и ванны, побегай от лягух, пожри осоки, а потом поговорим! Ты хоть имя-то свое знаешь? Или, может, помнишь, где живешь? Может, в реальности ты сопливый пацан, а вот этот парень, – я кивнул на мальчика, – директор банка? Нет? Не помнишь? Тогда будь добр, засунь свой поганый язык в одно место или можешь проваливать к лягухам и разговаривать с ними!

Я отпустил толстяка в полной тишине. Люди смотрели на меня, затаив дыхание. Честно говоря, я и сам от себя такого не ожидал. Нервы совсем ни к черту. Гробовое молчание нарушил всё тот же седой:

– Кто такие лягухи и почему нам надо их бояться?

– Я точно не знаю, – постарался говорить спокойно. – Выглядят они как помесь человека и лягушки, поэтому я их назвал лягухами. С ними лучше не встречаться, но если увидели, то бегите изо всех сил. Сражаться с ними не получится, даже если бы у вас было оружие. Кстати, ни у кого нет оружия?

Люди полезли по карманам, и один за другим стали вытаскивать какие-то одинаковые устройства. Я взял у седого посмотреть, что это, и обомлел: навигатор! И в нем карта местности! Вот это подарок! К сожалению, у меня такого не было. Когда возбуждение от находки поутихло, я вкратце рассказал о лягухах, броненосцах и «тяге». Но договорить не удалось: тихий, но явный звук камертона заставил меня прерваться на полуслове.

– Слышите? – прошептал я. – Уходим! Быстро!

Я побежал, но, оглянувшись, остановился. За мной последовало человек пять, остальные же переглядывались, аккуратно обходили ветки, чтобы не поцарапаться, и занимались прочей ерундой. Кроя всех на чем свет стоит, я вернулся назад и чуть ли не пинками заставлял отставших шевелиться. Дело сдвинулось, народ почувствовал мой страх, еле плелись лишь двое: старик и женщина средних лет в длинной «цыганской» черной юбке в мелкую незабудку. Юбка цеплялась за сучки и иголки, уже в нескольких местах порвалась, и женщина то и дело останавливалась и отцепляла ее от очередной ветки. Старик же тяжело и часто дышал, будто пес в жару.

– Сними ее! – крикнул я, понимая, что звук камертона нарастает.

Женщина посмотрела ошалевшими глазами, будто я предложил ей что-то непристойное, и мотнула головой. Я про себя матюгнулся.

Хоть я и поддерживал деда как мог, практически тащил на себе, но двигались мы очень медленно. А потом пошла «тяга». Мозги плавились. У меня началось раздвоение личности. Одна часть кричала, что надо идти к лягухам, мое место там, другая же рвалась прочь, куда угодно, но подальше от тварей. Внезапно я ощутил, как дед у меня на руках осел, и в ту же секунду он начал «тянуть». Я в ужасе отпрыгнул, но теперь меня затягивало уже не только к лягухам, но и к старику. Пошатнувшись, я сделал шаг в его сторону и увидел незабудки на юбке. Бросился было туда, но наткнулся на взгляд. В нем перемешались ужас, мольба и смирение.

– Уходи, – прохрипела женщина.

Лягух было всего четверо, но они уже держали деда. Женщина стояла как кукла, которую тянут в разные стороны за веревочки. В ней еще брыкалась жизнь, но я понимал, что через секунду-другую последние силы иссякнут, и лягухи получат еще одну жертву. А против шестерых мне точно не устоять.

Я бежал, не разбирая дороги, влетая со всей дури в сплетение веток и кустов. Казалось, ноги не поспевают за туловищем, которое всегда на шаг впереди: я просто не успевал их переставлять с такой скоростью. Минут через пятнадцать сумасшедшего бега понял, что уже давно не слышу камертона. Только тогда разрешил себе остановиться. Всё тело пульсировало вместе с ударами сердца, по лицу и рукам сочилась кровь, видимо, посек кожу о ветки, воздух с хрипом вырывался через рот.

– Спас… – тихо сказали сбоку, и я от неожиданности вздрогнул.

– Это я, – мальчик сделал шаг вперед. Ему тоже досталось: лоб и щеки покрывали царапины, рукав светлой ветровки порван, да и сама ветровка уже не светлая.

– Где остальные? – спросил я.

– Не знаю.

Толстяка мы нашли по треску веток, седой нашел нас сам, «сиамские близнецы», держась за руки, появились тихо и незаметно. Еще через час поисков седой обнаружил длинноволосую женщину в фартуке. При виде ее я вздрогнул: она походила на ту, с незабудками, как сестра.

Когда стемнело так, что мы скорее бы друг друга потеряли, чем кого-то нашли, все расположились в корнях здоровенного дуба. Не знаю, как остальные, но уснуть я не мог – трясло.

– Можно к тебе? – прошептал мальчик, когда все улеглись. Я кивнул.

– А я себе придумал имя – Илья, – он переполз поближе. – А тебя как будут звать?

– Не знаю… как бы ты меня назвал?

Он почесал нос, подумал и объявил:

– Ты всех спас, поэтому тебе подойдет имя Стас!

– Ладно, пусть будет так. Буду у вас работать штатным спасателем, – попытался я пошутить.

Мальчик уткнулся мне в бок и уснул, а я смотрел на ветки дуба и видел вместо них незабудки. Во рту было мерзко, будто разжевал и проглотил лягушку. Я еще долго не мог сомкнуть глаза.

– Доброе утро, Стас, – женщина заплела волосы в косу, сняла фартук, и я ее сначала даже не узнал.

– Доброе утро.

– Мы подхватили идею пацана и решили, что имена нам всем не помешают, – сказал седой. – Меня можешь называть Сергеем, ее Эльзой.

– Конечно, – улыбнулся я.

– А меня Оскар Петровичем, – буркнул толстяк, тщетно пытаясь отчистить свой льняной костюм от пятен грязи. Да и бежевые ботинки с острыми носами выглядели жалко.

Илья прыснул, но толстяк хмуро глянул на него, и тот демонстративно зажал рот рукой. Я посмотрел на «сиамских близнецов».

– Меня зовут Оля, – тихо, как умирающий лебедь, прошептала она.

– А меня Денис, – на удивление сочным тенором сказал ее спутник.

– Ты говорил, что никто не помнит ничего о прошлой жизни. Но я сегодня разговаривал с Эльзой, и она сказала, что ее дома ждет дочь-школьница. Она помнит, что растит дочку одна, без мужа, – сказал седой.

– Правда? – обрадовался я.

– Да. И мне надо обязательно вернуться к моей Полине, потому что кроме меня у нее никого нет, – Эльза опустила глаза.

– Ух ты! Ты даже ее имя помнишь? А еще что-то?

Она покачала головой.

– Больше ничего.

– А о сне? Ты знаешь что-нибудь о лягухах? Или о том, как проснуться?

– Нет, – Эльза виновато улыбнулась.

– Никто не знает, что спит, – пробурчал толстяк, делая вид, что говорит это себе.

– Доказательства в виде нападения лягух вам мало? – спросил я, особо выделяя «вам».

– Я не видел никаких лягух. Ты заорал «беги», все и побежали. А были лягухи или ты их придумал – мне неизвестно.

– А камертон? Вы слышали звук камертона? – Я сделал вид, что не заметил его фамильярный тон.

– Не слышал я никакого камертона. Ты совсем уже спятил!

– Стас, – робко влез в разговор Илья, – я тоже не слышал никаких звуков. Я только слышал, как ты крикнул: уходим!

Я растерялся. Камертон ведь звучал довольно громко, его нельзя было не слышать. Обвел взглядом всех присутствующих.

– Извини, но я тоже не слышал ничего. И лягух не видел. Мы ведь одни из первых убежали, – развел руками Сергей.

Я замолчал.

Несколько часов мы прочесывали лес в поисках пропавших, но без толку. На привале меня дернул Сергей, тыкая в навигатор. Около арки никто не обратил внимания на жирную точку на карте, но теперь всё поменялось. Навигатор показывал одиннадцать красных точек, и если шесть из них находились в одном месте, то еще пять – в разной удаленности, причем некоторые перемещались! Мы с седым переглянулись и расплылись в улыбке. Тут же подняли всех, заставив вытащить навигаторы. Да, и впрямь, стоило кому-то отойти подальше от привала, и точка на карте навигатора перемещалась. Меня, понятное дело, устройство не показывало. Тут же был отправлен отряд из Сергея, Дениса и Оскара Петровича на поиски.

– Стас, – Илья дернул меня за рукав, – я тебе кое-что хотел рассказать. Но только тебе.

– Да?

– Мне кажется, что я помню, почему лягухи тащат к себе людей.

Он замолчал, ожидая моего «почему», и я не стал его разочаровывать.

– Они плохие и притягивают к себе плохих. Мне кажется, что этот лес – чистилище, где взвешивают плохие и хорошие поступки за всю жизнь. Если в тебе больше плохого, то ты притягиваешься к лягухам. Ты говорил, что они как магнит. Но если обычно плюс притягивается к минусу, то тут наоборот: минус к минусу. Если ты сам минус, то между тобой и лягухой, которая тоже минус, возникает «тяга».

– Получается, мы все плохие? – спросил я.

– Ну-у-у-у… наверное, раз тут оказались. И чем больше в нас плохого, тем «тяга» сильнее.

– То, что ты мне рассказал, – это твои домыслы, или ты помнишь?

– Кажется, помню, но не уверен… То, что я сплю, – я знаю точно. А то, что сейчас рассказал, – не точно.

– А ты не помнишь, зачем лягухи строят броненосцев? – спросил я и тут же сам понял ответ.

Он покачал головой.

Да. Если принять теорию Ильи, то многое становится понятным. Но не упрощаю ли я? Ведь так просто объяснить все неясности божьей волей. На бога можно списать все нестыковки, весь кажущийся абсурд. Как просто принять за бога человека с зажигалкой, если у самих есть лишь два камня, высекающих искру. Или наоборот, усложняю? Ведь это лишь сон. Сон не обязательно должен быть логичным. Не обязательно должен что-то значить.

– Нашел! Нашел! – Крик Дениса вывел меня из задумчивости.

Мы сбежались и увидели, что он держит за руку блондинку.

«Вечно он всех держит за руку», – раздраженно подумал я. Блондинка дрожала от холода. Еще бы! По моим ощущениям, ночами температура опускалась градусов до четырех. При такой погоде не очень-то походишь в футболочке, пусть даже и с надписью «горячая штучка».

Я накинул на нее ватник, спросил:

– Как ты?

– Н-н-нормально. Только х-холодно очень и ест-т-ть хочется, – простучала она зубами.

Я мысленно хлопнул себя по лбу. Привыкнув сам питаться пару раз в день почти святым духом, я и забыл, какой голод мучил меня первые дни. А ведь остальные в группе тоже хотели есть.

Вскоре появились и другие: накаченный парень, будто с обложки мужского журнала о фитнесе, еще один парень, в синем тренировочном костюме, дама в костюме бизнес-леди и, о ужас, на шпильках и девушка габаритов Оскара Петровича.

– А мы вас так искали, так искали! – громко радовался качок. – Я ж говорил им, не может такого быть, чтобы всех утащили лягухи!

– А вы их видели, лягух-то? – брякнул я, вспоминая брошенные в мой адрес обвинения.

– А то! Мерзкие создания! Видели, как вы пытались спасти ту женщину в цветастой юбке и дедушку.

– А дальше? Дальше видели? – спросил я, затаив дыхание.

Мне было стыдно, что я бросил женщину, даже не попытался ее увести с собой. Хотя и понимал, что останься я там хоть на секунду дольше – сгинул бы вместе с ней.

– Куда там! Мы бежали так, что только пятки сверкали.

Я подавил вздох облегчения.

Попытался было организовать поиски пропитания, но наша небольшая компания уже разобралась сама. Седой ушел «на разведку», а вернулся с двумя заячьими тушками. Эльза и Оля к тому времени насобирали ягод, остальные принесли дрова. Когда стемнело окончательно, у нас уютно потрескивал костер да ароматно пахло жарящимся мясом.

Ели жадно, за сутки все изголодались, два зайца на такую ораву оказалось очень мало, в ход пошли собранные ягоды и грибы, но всё равно все остались голодными. Я же, после вынужденного поста, чувствовал сытость. Народ у костра завел разговоры, а я лежал на остывающей земле и смотрел в небо. Перед глазами стояли незабудки.

– Стас, – негромко сказала Эльза, присаживаясь рядом. – Я хотела тебя попросить.

– Всё, что смогу.

– Отправь, пожалуйста, меня домой. Мне к дочке очень надо.

Эльза смотрела на меня преданным взглядом, напоминающим взгляд той, кого я оставил лягухам.

– Эльза, ну что я могу? Я же не бог. Я такой же человек, как и ты. Если бы я мог, то давно сделал бы это для всех, и для себя в том числе.

Я видел, что Эльза мне не верит.

– Понимаешь, мне очень надо! Мне нужно к моей Полине.

– Я не могу.

Она опустила голову и отошла, будто побитая собака. Чувствовал я себя скверно. Но как я не мог предоставить доказательств того, что это сон, так же не мог доказать, что не бог. Ни в то, ни в другое люди без доказательств верить не хотели.

– Не помешаю? – Седой появился незаметно. А может, я просто сильно задумался.

– Если не будешь просить вернуть тебя домой, то нет.

– Эльза?

Я кивнул.

– Она считает меня богом.

– Во сне мы все боги.

– Но не в этом.

– Не в этом. Я хотел спросить, может, ты еще что-то знаешь? Или умеешь? Ведь звук камертона при приближении лягух никто кроме тебя не слышит. Я не думаю, что ты бог. Я просто думаю, что в этом сне у тебя больше возможностей, чем у нас. Может, это просто твой сон, а мы тебе снимся так же, как и лягухи?

– Вряд ли тогда бы вы мне не верили, – хмыкнул я. – Нет у меня ничего в загашнике, кроме домыслов.

– Поделишься домыслами-то?

– Бери сколько хочешь. Домысел номер один: мы все умерли и находимся в чистилище или в аду. Домысел номер два: это просто бредовый сон. Домысел номер три, твой: вы все существуете только у меня в голове, так что вам нечего переживать.

– Есть домысел номер четыре?

– Есть. Лягухи пробуждают в нас всё отрицательное, и за это отрицательное, как за веревочку, тянут к себе.

Седой задумчиво поцокал:

– Отрицательное к отрицательному… А броненосцы?

– Это же очевидно. Если принять, что цель лягух – притянуть к себе человека, усилив в нем всё отрицательное, которое тем больше проступает, чем больше лягух собирается, то броненосец – это супермагнит. Рядом с ним не устоит даже святой. Единственного в жизни плохого поступка будет достаточно, чтобы «зарядиться» отрицательным зарядом и, подпав под «тягу» броненосца, превратиться в итоге в зомби.

Седой задумался.

– Да, в этом есть смысл. Но зачем это всё?

– Хотелось бы мне знать…

Камертонный звук ворвался в голову, как гудок паровоза на переезде.

– Лягухи! Бежим! – заорал я, вскакивая.

На этот раз их было очень много, около пятнадцати. С диким визгом, не дав никому опомниться, они похватали ближайших и утащили в темноту. Началась паника, люди метались, не зная в какую сторону бежать. Казалось, они везде. Мощный импульс «тяги» чуть не сбил меня с ног.

– Туда, туда! – орал я, указывая, в какую сторону бежать, но меня почти никто не слышал.

Лишь один метнулся в ту сторону, остальные же либо завязли в лягушачьих лапах, либо очумело носились туда-сюда. Я схватил первого попавшегося и силком потащил в безопасное место. Оттащив шагов на двадцать, толкнул в спину:

– Беги!

И Денис, а это его, оказывается, я вытащил, побежал. Я вернулся к костру. Кто-то из наших, то ли Эльза, то ли Ольга, разобрался, наконец, куда бежать, – я увидел женский силуэт. Но, переведя взгляд обратно, похолодел.

Седой какой-то неестественной походкой шел к лягухам, толстяка уже держали двое, еще одна лягуха вцепилась в Илью. Я рванул вперед и почувствовал, как меня накрывает. В голове билось лишь одно: мне надо к лягухам, мне надо к лягухам. Но вид дергающихся из последних сил мальчика и седого держал меня, как якорь в бурю. Я мог сорваться в любой миг и понимал, что успевал лишь к одному. Доли секунды на размышление, и я шагнул вправо. Схватив Илью за руку, дернул к себе. Лягуха не отпускала. Пришлось съездить кулаком ей по морде. Она разжала лапу, мальчик тут же обмяк, и я поймал его в падении. Взяв на руки, побежал прочь. Бежать пришлось долго, слишком много наших «ушло» к лягухам, слишком выросла «тяга». Отпустило только минут через десять бега на пределе. Я прошел еще и споткнулся о Дениса.

– Стас, мы тут, Стас! – закричал он, вскакивая. На земле сидели еще Ольга и Эльза.

– Мне надо вернуться. Вдруг там кто еще живой?

Я очень хотел, чтобы седой удержался, хотя и понимал, что это невозможно.

– Стас, я с тобой, – пискнул Илья.

– Мы все пойдем с тобой, – сказала Эльза, нащупала мою ладонь и сжала.

Когда мы вернулись, никого, конечно, уже не было. Костер оказался затоптан, на земле я нашел свой ватник. Никаких следов великого побоища не осталось. Да и побоищем это назвать язык не поворачивался. Оставшиеся достали навигаторы и увидели на карте лишь нашу маленькую компанию.

Утро было еще более хмурым, чем обычно. Молча поели ягод, молча умылись и напились из ручья.

Я решил, что лягухи нас так просто не оставят, поэтому раздавшийся звон камертона для меня не был неожиданностью. Но звон оказался тихим, поэтому я рискнул:

– В укрытие!

Распластавшись по земле меж корней, мы напряженно вглядывались в сплетение веток и дождались. Эльза охнула, но тут же замолчала. У Дениса округлились глаза, Илья вцепился мне в руку. «Тяга» была небольшая, поэтому я не стал никого уводить. Мы смотрели на броненосца, передвигающегося вдали по своим делам. Зомбированные люди, скорее даже тела людей, вряд ли в них осталось что-то еще от человека, несли на себе людские пластины. Этот оказался даже больше первого, но я к такому зрелищу был готов. Мы видели монстра всего несколько секунд, но этого хватило. Не знаю, что успели рассмотреть остальные, но мне показалось, что в ноге броненосца я заметил нашего толстяка.

* * *

Я снова очутился в лесу, а когда понял это, то выругался. Я ведь просыпался! Я вернулся в реальность, а теперь (через сколько дней или лет?) мне снова приснился этот сон! Какой раз я уже в него попадаю? Я не помнил. Когда же это кончится? Казалось, что самое главное – это проснуться. Но я не подумал о том, что в любую минуту могу снова попасть сюда.

– Черт бы побрал этот лес с его лягухами и броненосцами! Опять жрать бруснику и голубику! Ненавижу!

Впрочем, брусника мне не светила. Жара стояла как в бане, видимо, я попал в разгар лета. Оказалось, что я очень даже по погоде одет: футболка, легкие брюки и сандалии.

Лес неожиданно кончился, и я вышел на поле. Примерно в полкилометре виднелись бревенчатые дома. Я насчитал одиннадцать штук и еще один, в отдалении. Сказать, что удивился – это не сказать ничего.

«Вот те на! Тут живут люди? Или это деревня лягух?» Но камертон молчал, и я медленно, внутренне приготовившись мгновенно обратиться в бегство, пошел туда.

На подходе увидел детей. Две девочки и три мальчика, старшему не больше шести, младший, похоже, только научился ходить. Обычные дети, только чумазые и совсем без одежды. Они не испугались, но прервали свою игру и вытаращили на меня глаза, как на заморское диво. И тут из-за забора крайнего дома раздался женский визг. Прибежали мужики с дубинами, но, увидев меня, остановились, будто на стену налетели.

– Цыц! – наконец рявкнул бородатый на орущую. Та замолкла.

– Ты не лягуха, – сказал он, разглядывая меня.

– Ты тоже, – ответил я.

– Откуда ты взялся?

Вокруг бородача, видимо, главы этого поселения, стояло уже человек тридцать. Все с дубинами, в льняных штанах и рубахах навыпуск, женщины выглядывали из-за их плеч.

– Откуда и всегда. Уснул и попал сюда.

– Еще один полоумный, – сплюнул кто-то в толпе.

– Слышь ты, полоумный, убирайся туда, откуда пришел, – грозно сказал мне бородач, но дубину опустил.

– Да я бы с удовольствием, только от меня это не зависит. Я не могу сам вернуться.

– Эй, а его нету на навигаторе, – толкнул молодой бородатого локтем в бок.

Женщины снова завизжали, оттаскивая детей.

– Но он и не под «тягой», – почесал затылок главный.

– И на зомби не похож, – добавил другой.

– Может, прибить от греха? – раздалось из толпы.

– Эй! Вы что тут, с ума посходили! – заорал я от такой перспективы.

Попытался объяснить, что на навигаторе меня нет потому, что у меня нет навигатора, а не потому, что я побывал в лапах «лягух», но они недоверчиво косились: как это нет навигатора? Разве так бывает? В конце концов, бородач махнул рукой и, запретив мне появляться в деревне, пошел назад. Остальные потянулись за ним.

– У-у-у! Лягуха тебя задери! – бросила мне в лицо та, которая визжала, забрала детей и ушла.

Через некоторое время я остался один.

«Вот тебе и люди!» – подумал я.

Так и не решив, что делать дальше, я стоял столбом на краю деревни, когда увидел опирающегося на клюку старика, медленно идущего в мою сторону. Длинная, белая от седины борода развевалась по ветру, как и невнятные лохмотья, служившие одеждой. Подслеповато щурясь, он подошел ко мне и… бухнулся на колени.

– Стас, – прошептал он.

– Илья?!

– Он самый.

– Сколько же времени прошло?! – Я не верил своим глазам.

– С тех пор, как ты исчез, около шестидесяти лет. Хотя сложно сказать наверняка.

– Я просыпался, Илюха, я просыпался, а сейчас опять попал в этот сон.

– Просыпался, – протянул старец, смакуя это слово. – Сейчас уже никто, кроме меня не верит в то, что мы спим.

– Кто все эти люди? Что произошло?

Мы медленно пошли к стоящей вдали от деревни избе, по дороге он рассказывал:

– Когда ты исчез, нас осталось четверо, и мы стали искать других. Навигатор вначале ничего не показывал, но потом нашел сразу группу людей, человек десять. Кстати, спасибо за ватник. Я бы точно без него помер. Сильно похолодало, я свалился с жутким воспалением легких. Местные жили в землянках уже второй год. Когда я рассказал им, что это лишь сон, – они решили, что я брежу. Эльза, Ольга и Денис отказались подтвердить мои слова: испугались, что их примут за сумасшедших и выгонят на мороз. С тех пор мы жили вместе, построили дома, научились давать отпор лягухам, но я тут в роли помешанного.

– Они тут?

– Эльзу через несколько лет утащили лягухи, Ольга с Денисом пропали одновременно. Местные говорят, что их «затянул» броненосец, так как они исчезли с навигатора, но я уверен, что они просто проснулись.

– Эти твари всё еще существуют, – полувопросительно сказал я.

– Еще как! Лягухи к нам уже боятся лезть, мы им здорово накостыляли в свое время. Теперь они насылают на нас своих монстров.

– И вы ничего не можете с ними сделать?

– Ничего, – вздохнул старик. – Стас, – он остановился и заглянул мне в глаза. – Скажи, мы ведь точно можем проснуться, да?

– Да. Я уже просыпался.

– Ну, это ты… – протянул Илья. – Знаешь, я уже сомневаюсь в том, что это сон. Сон длиною в шестьдесят лет? Сон, в котором я помню каждый прожитый день?

– Илюха, – я положил руку ему на плечо и почувствовал дряхлое тело. – Это ты тут помнишь. Вот увидишь, когда проснешься, уже часа через два будешь лишь смутно вспоминать лягух и нашу компанию, и вот эту деревню. А через несколько дней забудешь о сне вообще. Это сон. Это просто дурной сон.

Я прожил у Ильи почти неделю, когда услышал звон камертона. Он оказался настолько громким, что заложило уши.

– Слышишь? Слышишь, лягухи тут! – прокричал я.

Старик резво, такой прыти я от него не ожидал, выбежал из дома поднимать тревогу. Ошалелый от громкого звука, я тоже выбрался на улицу.

Из леса к деревне шли броненосцы. Три штуки. Здоровенные, как танки, собранные из людей, которые давно перестали быть людьми. Дом Ильи, на чьем крыльце я сейчас стоял, оказался первым на их пути, я сквозь пелену звона и «тяги» увидел местных, сгрудившихся где-то сзади. Мужики вышли с дубинами, бабы держали детей. «Идиоты, – подумал я, – лучше бы по домам попрятались». С каждым шагом броненосцев «тяга» всё возрастала.

Хотелось бежать, но и хотелось стать частичкой «супермагнита», тянущего, манящего к себе. Мне на плечо легла чья-то рука.

– Вот и всё, вот и конец, – прошептал Илья, но я уже не слышал его слов.

Я почувствовал, что «тяга» ослабла. И только открыл рот, чтобы сказать об этом, как меня накрыло волной с новой силой – Илья убрал руку с моего плеча.

– Руку! Дай мне руку! – прохрипел я.

Почувствовав иссохшую старческую ладонь в своей, снова смог соображать.

– Чувствуешь? Когда мы держимся друг за друга, тяга слабеет! – воскликнул я.

– Да, – ошалело посмотрел на меня Илья. – И вправду слабеет!

– Все сюда! – заорал я. – Возьмитесь все за руки!

– Возьмите его за руку! Он нас спасет! – крикнул старик испуганно жавшимся друг к другу деревенским.

Я подскочил к ближайшему местному. Ладонь у него оказалась такая здоровенная, что я с трудом ее обхватил, но это того стоило. «Тяга» ослабла еще больше. И это почувствовал не только я.

– Быстрей! Давайте руки! – это уже он закричал.

Мы соорудили живую цепь. Стояли, держась за руки, будто военнопленные на расстреле. На нас друг за другом надвигались три броненосца, но «тяга» еле ощущалась. И тогда первый дрогнул и остановился. Неуверенно сделал шаг, другой, и… рассыпался! Вместо чудовищного монстра перед нами стояли люди. У кого-то еще сохранился стеклянный взгляд зомби, у кого-то глаза уже начали проясняться. Мужчины, женщины, дети, старики удивленно смотрели на нас и на окружающий мир, не понимая, что происходит. Вдруг из нашей живой цепи раздался крик:

– Мама!

И девочка-подросток бросилась к женщине, еще недавно являющейся частью броненосца. Та смотрела, ничего не понимая, а потом у нее в голове будто щелкнуло что-то.

– Марика!

Девочка подбежала к маме, и они стиснули друг друга в объятиях.

– Навигатор! Они появляются на навигаторах! – обалдело пискнул кто-то.

– Быстрее, все сюда! Возьмитесь за руки! – закричал я, ощущая, что вновь подпадаю под магнетизм лягух. После того как последний освобожденный встал в нашу цепь, «тяга» пропала совсем. Точнее, она была, но… в обратную сторону! Я чувствовал, как уже мы притягиваем броненосцев!

Еще один споткнулся, и все увидели, как огромная махина медленно заваливается и падает, рассыпаясь на человеко-молекулы. Надвигалась громадная туша, глядь – а уже и не туша, а полсотни человек бредут по дороге, не понимая, зачем и куда. Тут же рассыпался и третий монстр.

Наша цепь разомкнулась, со всех сторон раздавались крики радости, почти все нашли своих друзей и родственников, давно мысленно похороненных.

У меня, наконец, перестало звенеть в ушах.

– Стас… – протянул Илья.

– Ой, только не начинай опять делать из меня бога, ладно? – оборвал я. – Ты же видел, что я тут ни при чем. Надо было всего лишь взяться за руки.

– Если ты полагаешь, что никто никогда не брался за руки при появлении этих тварей, то ты слишком плохо о нас думаешь, – насупился Илья.

– Не помогало? – обескураженно спросил я.

– Не помогало.

– Ты хочешь сказать, что это я…

– Я ничего не хочу сказать, – перебил меня старик. – Ты же ничего не хочешь слушать!

– Я слушаю, слушаю!

– Да чего тут объяснять-то! Всё же очевидно! Если эти твари тянули нас за наши отрицательные качества и поступки, то ты потянул за положительные. Ведь в каждом человеке, каким бы плохим он ни был, есть что-то положительное. Минус к минусу, плюс к плюсу. Плюс оказался сильнее.

– Денис и Ольга выстояли там, где другие, скажем прямо, более сильные, ломались. Помнишь, они всегда держались за руки? Илюха, а ты уверен, что во время битвы с лягухами вы действительно держались за руки? – прищурился я.

Старик смутился. Несколько раз начинал говорить, но осекался. Потом всё же решился:

– Ну да, в основном все держались за дубины, а не друг за друга.

– Во-во. Так что я тут ни при чем.

Пока мы говорили, не заметили, как вокруг собралась довольно внушительная толпа. Честно говоря, я на нее обратил внимание лишь тогда, когда раздались выкрики:

– Это наш спаситель!

– Спаситель!

– Это Спаситель!

– О нет, – простонал я. – Только не это.

Посмотрел на этих сумасшедших, которые уже считали меня богом, и повернулся к Илье, чтобы сказать, что теперь у него есть последователи, и… не увидел его.

– Он проснулся, – улыбнулся я.

Владимир Васильев
Силуминовая соната

– Да хороший смартфон, зря сомневаетесь, – доверительно сказал Митяй клиенту. – Лучше только новый айфон будет. А тут и состояние приличное, и не старый еще, меньше года юзан. Я бы взял.

– То-то, я смотрю, у вас-то у самого и вовсе не смартфон, а мобильник древний, – скептически заметил клиент, усатый дядька лет примерно пятидесяти.

Что правда, то правда, смартфонами Митяй торговал, но сам пользовался старенькой «Нокией 65»-классик, еще венгерской сборки. Три клавиатуры уже стер, четвертая стояла.

– Так под мои-то задачи мне и простого мобильника много, – пожал плечами Митяй. – А вам, сами сказали: почта, доступ к сайту, база… Были бы у меня такие задачи, давно бы уже сменил. А я-то даже эс-эм-эс не пишу, звоню только, да будильник иногда пользую. Для остального у меня ноут.

Дядьке, похоже, больше хотелось поговорить, чем купить смартфон. Митяй в принципе любил пообщаться, однако считал, что навязываться клиенту – это уже лишнее, поэтому старался изъясняться сдержанно и ненавязчиво.

– Пойду еще похожу, – задумчиво протянул дядька и побрел вдоль ряда в сторону кафе.

Когда он удалился шагов на двадцать, из-за смежной левой перегородки выглянул Дуст – сосед по точке. Дуст торговал ноутбуками и сопутствующей комплектухой. Митяй, говоря начистоту, лучше бы перешел к нему. Но с обязанностями продавца и ремонтника Дуст прекрасно справлялся и сам, а расширения торговли, увы, не предвиделось, и так еле концы с концами сводили, что Дуст со своими ноутбуками, что Степаныч, хозяин точки, где торговал Митяй.

Смартфоны Митяй действительно не любил и полагал дорогой и ненужной нормальному человеку блажью. Нет, головой он, конечно, понимал, что некоторым людям бывает нужно сию секунду прочесть срочный мейл или влезть в Сеть и поглядеть чего-нибудь. Однако нутром прочувствовать подобные потребности был не в состоянии, поскольку сам обычно никуда не спешил – почта прекрасно могла потерпеть и до вечера, до возвращения домой, а в Сеть он, бывало, сутками не вылезал, благо с экрана читать не любил, а вместе с дядькиной квартирой ему в наследство досталась огроменная бумажная библиотека, из которой Митяй успел прочесть хорошо если полсотни томов. По этой же причине Митяй не спешил обзаводиться и электронной читалкой, хотя ими торговал тоже. Правда, не новыми – пользованными. На новые хозяин почему-то жался, скупал где-то бэушные за бесценок. А потом пилил Митяя за то, что весь этот юзаный хлам плохо продается. Конечно, хлам будет плохо продаваться, если напротив такие же новые смартфоны и ридеры лишь самую малость дороже!

– Чё, не купил? – участливо поинтересовался Дуст.

– Не-а, – уныло подтвердил Митяй.

– Выгонит тебя Степаныч, – напророчил Дуст с неожиданной уверенностью.

– Да и хрен с ним, – отмахнулся Митяй, совершенно не расстраиваясь. – Мне и самому надоело уже. Честно. Вроде в Эм-Видео персонал опять набирают, схожу, авось возьмут. Хоть не этим дерьмом бэушным торговать.

– Ага, – хмыкнул Дуст язвительно. – Будешь весь такой гламурный, в красной маечке. И чуть что – какой-нибудь старший менеджер на пять лет тебя моложе и весь в угрях станет регулярно сношать за всякие мелочи. Я знаю, я проходил.

Митяй вяло отмахнулся, но даже этого не особенно энергичного движения хватило, чтобы сшибить с полочки один из смартфонов, который не замедлил с размаху грянуться о бетонный пол. У Митяя округлились глаза.

– Твою ж мать! – процедил он сквозь зубы.

«Только бы экран не убился, – подумал Митяй с отчаянием. – Корпус, хрен с ним, куплю, если что, новый, у Юрки Денежкина, он точно скинет хоть сколько-нибудь…»

Однако надежды его были напрасны.

В принципе, Митяй ожидал, что у смартфона отвалится задняя крышка и вывалится батарея, однако, к немалому удивлению, смартфон просто переломился пополам. Как раз посередке экрана.

Митяй мрачно подобрал обе половинки и поглядел на слом.

Тут глаза его округлились еще сильнее.

Внутри смартфона не было ни батареи, ни платы с чипами, ни даже экрана. Такое впечатление, что пополам раскололся не настоящий гаджет, а кусок силумина, продолговатый и плоский, сверху окрашенный как гаджет. Слом был сплошной, не слоистый; он тускло отблескивал и оттого, что состоял словно бы из слипшихся мелких крупинок металла или блестящего пластика, еще сильнее напоминал силумин.

Митяй озадаченно разглядывал две половинки «смартфона». Дуст с интересом наблюдал за ним.

– Муляж, что ли? – протянул Дуст не очень уверенно. – Специально на витрину?

– Да вроде никогда у Степаныча муляжей не было, – произнес Митяй. – По крайней мере, я об этом ничего не знаю.

Он зачем-то составил половинки сломанного смартфона вместе – они идеально подошли друг к другу, значит, смартфон просто переломился надвое, больше кусочков от него не откалывалось.

– Склей, – внезапно посоветовал Дуст, приглушив голос. – У меня тюбик китайщины есть, клеит всё ко всему. Пару часов как распечатал. Только пальцы береги, если склеятся – отдерешь вместе с кожей, реально.

Митяй воровато оглянулся – к счастью, у его прилавка не было ни посетителей, ни знакомых продавцов, а кто торчал за своими прилавками, на Митяя с Дустом внимания не обращал.

«Может, и правда? – подумал Митяй с легким замешательством. – Пусть Степаныч сам со своими муляжами разбирается!»

– Давай свою китайщину, – тихо попросил Митяй, присаживаясь на низкий табурет у такого же низкого столика, практически незаметного с наружной стороны прилавка.

Голова Дуста на несколько мгновений исчезла, а потом возникла снова.

– Держи, – из-за перегородки протянулась рука Дуста с желтоватым тюбиком клея. Тюбик Дуст держал словно опасное насекомое – двумя пальцами.

Митяй привстал, потянулся, принял тюбик и сел снова. Смартфон как ни в чем не бывало лежал на столешнице; он даже казался целым, потому что Митяй клал его очень аккуратно, даже зачем-то прижал обе половинки друг к другу. Потом Митяй отвинтил черный колпачок, убедился, что сумеет одной рукой выдавить немного клея, а носиком дозатора вполне удобно будет нанести клей на место слома. После этого второй рукой Митяй взял половинку гаджета.

Вернее, ожидал взять одну, но взял обе, так уж вышло.

Обе половинки словно слиплись – смартфон в руке Митяя выглядел целым, хотя держал его Митяй совершенно точно только за одну половинку, нижнюю, с кнопкой. Однако верхняя половина отваливаться и не думала.

Близоруко щурясь, Митяй внимательно оглядел злополучный гаджет. Линии недавнего разлома он не увидел, сколько не вглядывался. Смартфон выглядел целым, словно Митяй и не держал только что одну из его половин в правой руке, а вторую – в левой.

– Что за чертовщина? – растерянно пробормотал Митяй, вернул внезапно восстановившийся аппарат на столешницу, тщательно завинтил тюбик с клеем и снова взялся за смартфон.

Выглядел тот как обычный выключенный гаджет, с той лишь разницей, что в «Самсунгах» этой модели полагалось быть задней крышке, под ней – месту для карты памяти и сим-карты, а также батарее. Но сейчас смартфон выглядел неразборным, монолитным – никакого намека на заднюю крышку, как у айфонов.

Ничего особенного не ожидая, Митяй утопил кнопку включения.

Экран мигнул, смартфон пискнул, а потом начал загружаться Андроид.

Митяй оторопело глядел на экран. Когда гаджет пришел в рабочее состояние, он, чувствуя себя полным идиотом, набрал собственный номер. Спустя пару секунд в кармане тихо загудела и завибрировала верная «Нокия». Митяй вынул ее из кармана и мельком глянул на экран.

«Номер засекречен», – значилось там.

– Фигассе, – прошептал Митяй и дал на смартфоне отбой.

В тот же миг на точке Митяя погас свет. И у соседей тоже – единственное, что продолжало светиться – это экранчики «Нокии» и злополучного «Самсунга». Впрочем, «Нокию» Митяй даже не снимал с блокировки, поэтому ее экран очень быстро погас.

Митяй присел, поднырнул под прилавок и выглянул наружу, вдоль ряда. В одну сторону, в другую. Света не было нигде, похоже, обесточили весь рынок.

– Во радость-то! – послышалось слева, и из-за перегородки в который уже раз за сегодня выглянул Дуст. – Опять, что ли, веерное отключение?

– Фиг его знает… – отозвался из-под прилавка Митяй.

Он вернул смартфон на витрину, а свой мобильник в карман. И почти тут же мобильник зазвонил – пришлось по-новой его вытаскивать.

Звонил Степаныч.

– Да, шеф! – бодро ответил Митяй.

– Здорово, лодырь, – буркнул Степаныч. – Там у вас ща свет отключат, будь готов.

– Уже отключили, – отрапортовал Митяй. – Буквально вот только что, минуты не прошло.

– Понятно. Тогда сворачивайся, запирай лавочку и гуляй до понедельника, света не будет, там чего-то монтируют эти дни. Зарплату потом получишь.

– Есть сворачиваться и гулять, – покорно вздохнул Митяй.

Шеф сбросил соединение. Митяй несколько секунд держал трубку у уха, потом отнял и с ненавистью поглядел на экранчик.

– Потом получишь, – пробормотал он негромко. – Коз-зел! А жрать мне, типа, не надо! И за хату платить тоже!

Сердито воткнув ни в чем не повинную «Нокию» в карман, Митяй запер кассу, снова поднырнул под прилавок и принялся опускать ролеты.

– Шабашишь? – поинтересовался Дуст из-за своего прилавка.

– Ага. Степаныч позвонил, сказал аж до понедельника света не будет. И зарплату зажал, скотина!

– Тогда и я закрываюсь на хрен, – решил Дуст.

Через пару минут торговые точки были надежно заперты. Многие из соседей тоже шабашили, видимо, о грядущем монтаже только Митяй с Дустом не были осведомлены. Покупатели, чертыхаясь сквозь зубы, брели на свет – к выходу.

– Ну, что, по пивку? – предложил Дуст воодушевленно. – Раз уж выпали каникулы, надо время проводить с пользой.

Митяй прикинул собственную платежеспособность и решил, что пивко не нанесет совсем уж невосполнимых потерь его бюджету.

– Можно и по-пивку, – вздохнул он, пряча ключи от точки в другой карман джинсов, где не было «Нокии». – А можно и по чему покрепче…

* * *

Неожиданный мини-отпуск, несомненно, поспособствовал тому, что странности со сломанным и затем внезапно ожившим смартфоном-обманкой основательно затерлись в памяти. Нет, Митяй о сюрпризах того четверга, конечно же, помнил, но из сиюминутных воспоминаний они оказались вытеснены более свежими событиями – и посиделками в «Кварце» с Дустом и девчонками, и субботним футбольным матчем, куда Митяй ходил с дружками-соседями по старому двору («Спартак» в кои-то веки не продул, а выиграл, причем крупно и всухую, три-ноль), и воскресной премьерой «Лабиринта отражений» по первому каналу, и вечерним свиданием с Анжелой, подругой Дустовой Натахи, с которой Митяй познакомился в четверг в «Кварце».

В общем, явившись на работу в понедельник и застав точку уже открытой – с ранней-рани изволил заявиться Степаныч – Митяй на злополучный смартфон с витрины даже и не глянул. Вопреки опасениям Митяя Степаныч сразу же отстегнул ему законную сумму: ввиду нерабочей пятницы несколько меньшую, нежели обычно, но к этому Митяй был морально готов, поэтому особо и не расстроился.

– Я там забрал кое-что с витрины на «Овощ», – предупредил Степаныч. – Всё, работай!

«Овощем» называлась вторая точка Степаныча, у самого метро, помещавшаяся в уголке напротив входа в овощной отдел «Пятерочки».

– Ага, – кивнул Митяй и принялся рассовывать в ящики под прилавком свежепривезенные шефом коробки с гаджетами и комплектухой.

К открытию рынка для покупателей Митяй как раз успел всё рассовать и выставить новинки на витрину. Того самого смартфона на виду не оказалось, видимо, его забрал Степаныч. Митяй это заметил, но поскольку как раз подоспел мелкий оптовик из Владимира, отвлекся и в этот день ни о каких странностях не вспоминал вовсе.

Не вспомнил и на следующий день, и в среду – покупатель ринулся косяком, и Митяй вертелся как белка в колесе, то и дело телефонируя Степанычу о грядущих подвозах. Торговля, как говорят рыночные аборигены, пошла, иногда такое бывает, чаще всего – перед праздниками, но случается, что и на ровном месте, как сейчас. Митяй ничуть не возражал, поскольку за хорошие продажи ему полагалась премия, а кто ж будет возражать против премии?

В общем, день за днем, неделя за неделей новые события и впечатления пластовались в памяти Митяя поверх того случая, и о необычном смартфоне он и сам не думал, и никому не рассказывал. Митяй не забыл, нет – просто сами мысли к нему не возвращались, а напомнить было некому.

Однако ближе к зиме все-таки вспомнил. И опять всё произошло у него на точке и снова в конце рабочей недели, только на этот раз в штатную пятницу, а не днем раньше. Продав очередной китаефон счастливому юнцу лет двенадцати, Митяй полез записывать уход товара в специальную тетрадочку, которую заставлял вести Степаныч. Касса кассой, говорил шеф, а бумага надежнее. Митяй так не считал и гораздо охотнее вел бы учет продаж на компе, но с начальством особо не поспоришь. Вот и приходилось упражняться в постепенно отмирающем искусстве писания от руки.

Он накорябал модель проданного мобильника, указал цену и собрался уже было закрыть тетрадь, но что-то его остановило. Сегодняшняя запись сопровождалась каким-то непривычным ощущением, неуловимым, но несомненным. Митяй надолго задумался и наконец сообразил: в тетради сегодня не та ручка, к которой он привык – не дешевый одноразовый «Bic» оранжевого цвета с синим колпачком, а что-то на вид куда более солидное, чуть ли не «Паркер».

Митяй взял авторучку и поднес к лицу, разглядывая. Черная, с блестящей кнопкой на одном торце и аккуратным конусом писчего стержня на другом. Зачем-то Митяй пару раз нажал на кнопку – с еле слышным щелчком конус сначала спрятался, а потом снова показался. В общем, ручка была хоть и незнакомой, но особенно ничем не примечательной, если не считать несомненную дороговизну. Однако Митяй не мог остановиться и зачем-то решил раскрутить ее. Зачем – он и сам не мог толком объяснить. Поглядеть на писчий стержень? Полюбоваться пружинкой?

Но с первого раза раскрутить ручку ему не удалось, завинчена была на удивление плотно. Тогда Митяй крякнул, сжал ее обеими руками и изо всех сил попытался сдвинуть резьбу с места. Вместо этого ручка просто сломалась.

– Тьфу ты, – в сердцах буркнул Митяй и осекся.

В ручке не было никакого стержня. Она вообще была словно монолитная, и место слома слабо серебрилось в свете энергосберегающей лампы. Внутренняя структура ручки напоминала опять же силумин или другой какой-нибудь материал, в котором отчетливо выделяются крупинки.

У Митяя враз пересохло в горле, хотя он не понимал – почему.

Почти не сомневаясь в результате, Митяй взял две половинки сломанной ручки и прижал друг к другу местами слома. Прижал, подержал так секунд пять-шесть. Потом присмотрелся.

Ручка «склеилась» – на ней не осталось ни царапинки и выглядела она так, словно никто и никогда ее не ломал.

Митяй опасливо пощелкал кнопкой на торце: головка писчего стержня исправно то показывалась, то пряталась. И писала ручка как и прежде – тоненькой темно-синей линией, аккуратной и однородной.

– Елки-палки, – прошептал Митяй и вдруг заметил, что напротив его точки у прилавка Юрки Денежкина стоит человек и пристально глядит через проход на него, Митяя, а вовсе не на прилавок Юрки, что было бы куда логичнее, да и просто естественнее.

Человек был высокий и худой; одет в черный костюм, белую рубашку, черный галстук, черные штиблеты и вдобавок он носил круглые солнцезащитные очки в тонкой металлической оправе.

Это поздней осенью-то солнцезащитные очки!

Митяя аж передернуло.

Человек вдруг отвернулся и торопливо зашагал вдоль ряда прочь. У Митяя немного отлегло от сердца, хотя он не смог бы объяснить – что такого страшного было в этом человеке в черном.

Из-за перегородки высунулся Дуст и задумчиво поглядел сначала на Митяя, а потом на удаляющегося незнакомца.

– Это чё еще за агент Смит? – спросил он негромко.

– Не зна… – выдавил Митяй и закашлялся. – Не знаю.

Ненормальную ручку он всё еще держал в правой руке.

– Слушай, Дуст, – обратился он к соседу. – Заползай-ка ко мне на минутку.

Дуст тут же исчез за перегородкой, а спустя пару секунд показался из-под прилавка и выбрался в проход. Подошел к месту Митяя и поднырнул под его прилавок.

– Чего стряслось? – поинтересовался он с ленцой.

– Гляди, – сказал Митяй со значением и показал ему ручку.

Пощелкал кнопкой, нарисовал на клочке бумаги чертика, а потом взял ее обеими руками и вполне сознательно, с хорошо видимым усилием переломил пополам.

– Полюбуйся. Никакого стержня, никакой пружины, только крупинки эти серебристые. Видишь?

– Вижу, – подтвердил Дуст на удивление спокойно.

– Смотри дальше, – Митяй составил обломки. Ручка исправно «склеилась». – Вот. Опять целая. Опять работает. Опять пишет.

Щелчком он выдвинул конус писчего стержня, которого на самом деле не было, и нарисовал второго чертика рядом с первым.

– Никаких следов поломки, заметь. Как будто я ее и не ломал.

– Интересненько, – буркнул Дуст, как показалось Митяю – не особенно удивившись. – А теперь давай ко мне заглянем, тоже кое-чего покажу.

У Митяя сразу возникли нехорошие подозрения, которые, увы, позже оправдались.

Дуст показал ему ноутбук. Первым делом раскрыл и врубил – загрузилась «винда», семерка.

– С виду ноут как ноут, – заговорил Дуст, коснувшись кнопки выключения. Винда штатно финишировала, и экран погас. – Мне его принесли под замену винта. Только я не смог ничего заменить.

Дуст закрыл крышку и перевернул ноутбук днищем вверх.

– Он неразборной, приглядись, у него даже крепежных винтиков нет. И не склеен, я долго изучал. Ломать, правда, не решился. Поэтому я не знаю, что у него внутри. Но… догадываюсь.

Митяй присмотрелся – да, на днище ноутбука не нашлось ни одного винта, хотя обычно их насчитывалось с десяток, а то и больше. Даже места под них не выделялись ни углублениями, ни разметкой, ни как либо еще. И непохоже было, чтобы корпус ноутбука склеивали или соединяли какими-нибудь внутренними защелками. Корпус был монолитным, без линии стыка по торцам.

– Фигня какая-то, – пробормотал Митяй озадаченно, а потом навалился грудью на прилавок и зачем-то выглянул в проход.

Человек в черном стоял неподалеку и смотрел в сторону Дустовой точки.

Выглянувшего Митяя он заметил, но не прореагировал никак, просто продолжал стоять и смотреть.

Митяй непроизвольно втянул голову в плечи и спрятался в глубину точки, для чего ему пришлось немного присесть. Дуст с удивлением воззрился на Митяя, поскольку сидел и прилавок заслонял ему практически весь проход.

– Там снова этот… Агент Смит…

Дуст привстал и, по-птичьи вытянув шею, пригляделся.

– Чё-то не вижу никого, – произнес он с сомнением.

Митяй тоже выглянул, и, надо признаться, для этого ему пришлось сначала поискать в себе решимости. Странное дело: человек в черном действительно исчез, во всяком случае у точки Денежкина его уже не было. Митяй вторично прилег на прилавок и украдкой поглядел вправо-влево, вдоль ряда.

Так и есть: таинственный наблюдатель за неправильными предметами никуда не исчезал, а, как и в первый раз, всего лишь отступил. Он дошел до поперечного прохода между рядами, свернул за угол и там сразу остановился, причем то и дело из-за угла выглядывал.

– Даже не прячется, гад, – буркнул Дуст неодобрительно. – Охране его сдать, что ли?

– А что ты ему предъявишь, что охране скажешь? – тоскливо протянул Митяй. – Одет, мол, не по сезону? Темные очки носит? Так это на рынке не запрещено…

Заметив, что за ним наблюдают, человек в черном прекратил выглядывать из-за угла и затаился.

Митяй глянул на часы (в телефоне, конечно, наручных он сроду не носил) – до закрытия рынка оставалось минут двадцать.

Тем временем Дуст внимательно осмотрел авторучку, понюхал даже – разве что на зуб не стал пробовать.

– Выглядит как ручка, – проворчал он. – Весит как ручка. Пишет как ручка. Что тогда это, если не ручка?

– Ты у меня спрашиваешь? – иронически отозвался Митяй, но развить мысль не успел: к его точке подошли покупатели, пришлось быстренько вернуться к себе и обслужить.

Покупатели случились дотошные до занудства, пока выбирали-смотрели-проверяли-расплачивались-записывали – двадцать минут истекли совершенно неощутимо. С облегчением глянув покупателям в спину, Митяй удовлетворенно вздохнул и заметил, что точка Юрки Денежкина уже закрыта. Дуст возился с ролетами – опускал как раз.

Свернувшись и закрывшись, Митяй подошел к поджидавшему невдалеке Дусту.

– Ты ее оставил или с собой? – спросил он.

– Кого? – не понял сразу Митяй.

– Ну, ручку эту ненормальную.

– А… Не-е, оставил в сейфе, в талмуде. А что?

Дуст отчего-то втянул голову в плечи и неопределенно протянул:

– Да так, ничего…

Они как раз подходили к выходу из павильона.

– По пивку? – предложил Дуст не очень уверенно.

– Не-е, меня предки на сегодня ангажировали, мебель двигать затеяли, – вздохнул Митяй. – Чё им неймется, не пойму, лет десять простояла – всех устраивало, а тут вдруг разонравилось. Но не откажешь же…

– Это да, – вздохнул Дуст. – Ну, бывай тогда.

Он свернул налево, к метро, а Митяй побрел к остановке, где с равным успехом можно было сесть на трамвай, автобус или маршрутку – что первое придет. Удобнее всего был трамвай, чаще всего ходили маршрутки.

Пришел автобус. Митяй вошел и уселся в дальнем от дверей уголке самого заднего ряда сидений.

Примерно на половине пути к конечной, где ему предстояло выйти, когда автобус притормозил на очередном светофоре, Митяй, внезапно похолодев, увидел на противоположной стороне улицы человека в черном. Он неподвижно стоял у края тротуара, хотя пешеходам горел зеленый, и вроде бы смотрел на автобус, в котором ехал Митяй.

В голове внезапно, словно видеоролик, мелькнул следующий сюжет: человек в черном, спохватившись, быстро перебегает дорогу на мигающий зеленый, на бегу подавая знак водителю, и сердобольный шоферюга открывает переднюю дверь. Едва человек в черном вскакивает в автобус, тот трогается. Человек в черном медленно проходит по практически пустому салону в хвост автобуса, туда, где в уголке сидит Митяй, оцепеневший и одинокий.

Автобус тронулся, Митяй встрепенулся, отгоняя неожиданное наваждение. В реальности человек в черном по-прежнему стоял на тротуаре у светофора, но теперь Митяй отчетливо разглядел, как его лицо поворачивается вслед за уходящим автобусом.

Лишь на следующем светофоре Митяй медленно полез в задний карман джинсов за носовым платком – чтобы утереть лоб от выступившей холодной испарины.

До конечной он доехал как на иголках, то и дело зыркая в окно, но ни из автобуса, ни по пути к родительской квартире никого в черном костюме и очках больше не увидел.

В квартире детства и юности он сначала немного расслабился (морально), а потом напрягся (физически). Мама затеяла воистину глобальную перестановку, тяжеленные шкафы пришлось не просто двигать, а перетаскивать из комнаты в комнату. Хорошо, соседи помогли – слегка постаревшие приятели отца и их давно возмужавшие, а теперь начавшие нагуливать животики и поблескивать нарождающимися лысинами сыновья, соратники Митяя по детским шалостям и подростковым выходкам.

И он снова отвлекся, тем более, что за актом перетасовки мебели последовал вполне русский ужин для хорошо поработавших и очень довольных собой мужчин, которые, вдобавок, знают друг друга даже не годы, а десятки лет. Да и готовила мама Митяя превосходно: хочешь – пальчики облизывай, хочешь – язык глотай.

Домой Митяй вернулся слегка навеселе, удачно подъехав разделяющие отцовскую квартиру и квартиру его покойного брата две остановки на дребезжащем трамвайчике. О человеке в черном Митяй вскользь подумал, но за стеклами было темно и моросно, никого не разглядишь, а алкоголь в крови придал храбрости для короткого забега от остановки до подъезда. Дома Митяй переоделся и рухнул на диван перед телевизором.

По ТВЦ показывали «Man in Black».

* * *

Теперь Митяй стал иногда натыкаться на людей в черных костюмах и затененных очках с тонкой оправой. В самых неожиданных местах: в метро на встречном эскалаторе, в салоне обгоняющего автомобиля, когда сам Митяй ехал в маршрутке, в людных торговых центрах, чаще всего в такой обстановке, когда мгновенный контакт был заведомо невозможен. К примеру, как-то поднимался Митяй в прозрачном лифте с минус второго этажа на плюс третий и на нулевом сквозь подсвеченный пластик узрел соглядатая на узкой площадке перед лифтами.

Поначалу Митяй пугался и как можно быстрее покидал место невольного столкновения – на ближайшей остановке выходил из маршрутки, торопился уехать на любом поезде в метро, даже если первым приходил тот, который ехал в противоположную сторону. Но люди в черном ни разу не пытались заговорить с ним – просто наблюдали, молча и издалека. К тому же, поразмыслив, Митяй справедливо решил, что не все из них так уж похожи на самого первого, с радиорынка. Мало ли в метро людей, носящих черные костюмы? И из них некоторые вполне могут носить еще и очки-хамелеоны, темнеющие при ярком освещении. Собственно, на одетых подобным образом людей Митяй натыкался всегда, просто раньше не было повода обращать на них внимание.

Теперь появился.

Недели через две после случая с ручкой (которая, к слову сказать, уже к понедельнику куда-то исчезла – видимо, Степаныч забрал), едва Митяй закрылся, его затащил к себе Дуст и с похоронным видом продемонстрировал разломанную зарядку для какого-то ноута. Монолит, ни проводков, ни платы, только слипшиеся серебристые крупинки. После склеивания зарядка заработала как ни в чем не бывало.

Митяй потерянно глядел на приятеля – долго, около минуты. Потом тихо спросил:

– Что это, Дуст? Что это за вещи-обманки, ёшкин кот?

– Давай порассуждаем, – хмуро предложил Дуст.

– Давай.

– Итак, – приятель зачем-то убрал имитацию блока питания в ящик стола. – Что мы имеем? В обиходе появились копии всяких гаджетов и прочих девайсов, не обязательно электронных. Работают, но как устроены – непонятно. Я бы даже поверил, что в какой-нибудь Японии изобрели принципиально новую электронику, если бы не одно «но»: сломанные вещи срастаются и продолжают работать. Я точно знаю: у нас так не бывает! Напрашивается единственный вывод.

– Какой? – мрачно осведомился Митяй.

Дуст вздохнул и произнес:

– Это не земные технологии. По крайней мере, не технологии нашего мира. Звучит по-идиотски, согласен. Но мы видим то, что видим. И еще: я не удивлюсь, если видим это не только мы. Просто люди не хотят выглядеть сумасшедшими, поэтому помалкивают. Да и мы не особенно спешим делиться с кем-нибудь, ты, наверное, заметил.

Митяй уставился в пол. Дуст говорил странное, слушать его было в общем-то неловко, но, к сожалению, сам Митяй ничего правдоподобного придумать не мог, а слова Дуста, если в них по-настоящему поверить, всё объясняли.

– Ты Степанычу показывал что-нибудь такое? – поинтересовался Дуст уныло.

– Нет, – ответил Митяй, энергично мотая головой. – Мне и показывать-то нечего. Смарт тот я больше в глаза не видел, ручка тоже… куда-то делась.

Митяй взглянул Дусту в глаза и понизил голос:

– А ты этих… типов в черном замечаешь в последнее время?

– Замечаю, – признался Дуст неохотно. – То на улице, то в метро. Но они не приближаются, маячат на периферии. А что?

Митяй зябко поежился.

– Пытаюсь представить – что им от нас нужно?

Дуст, похоже, не разделял тревоги Митяя:

– Чтобы понять, что им от нас нужно, хорошо бы знать – кто они на самом деле. А мы не знаем.

И снова у Митяя холодок прогулялся по спине.

– Подойди, спроси, – буркнул он, злясь сам на себя.

– Я пробовал, – неожиданно спокойно сообщил Дуст. – Во вторник. Один тут ошивался, на рынке, около перекрестка, где точка Банзая. Ну, я вылез – и к нему. Удрал, гад.

– На выход удрал? – зачем-то уточнил Митяй.

– Нет, – Дуст нахохлился и, глядя в сторону, добавил: – Отступил к среднему ряду. А потом просто в воздухе растворился. Хлоп – и нету.

– Как это? – не поверил Митяй.

– А вот так. Сначала шагал, оглядывался в мою сторону. А потом встал, р-раз! И исчез. С тихим таким хлопком. Прямо при народе, многие видели.

Митяй долго мялся, поджимал губы, просто не зная что сказать. Невинная поначалу история постепенно начала напоминать дурной сон.

– Ну как можно серьезно говорить об… – он поморщился, – инопланетянах?

– В наше время в инопланетян не особенно верят, – меланхолично заметил Дуст. – Все больше в какую-нибудь чертовщину – вампиров, оборотней, зомби и прочий Ночной Дозор. Это мы с тобой два рационалиста, нам физику подавай.

– И много в этой хреновине, – Митяй указал на ящик стола, куда приятель спрятал поддельный блок питания, – физики?

– Согласись, если эта байда дает на выходе девятнадцать вольт, физика там присутствует. А она дает, я замерял. Но, с другой стороны, на вход она двести двадцать не требует. То есть включить-то можно, но если не включать – на выходе всё равно девятнадцать вольт.

– Даже так?

– Даже так.

– Может, оно заодно и аккумулятором притворяется?

– Может, и притворяется, – вздохнул Дуст. – В принципе, я пытался запитать от него ноут без двухсот двадцати. Почти пять суток ждал, пока сядет – хрена там, работает себе. Под не хилой нагрузкой, между прочим. А дальше я не утерпел и тебе, вот, рассказал.

– Кстати! – Митяй встрепенулся. – А откуда у тебя этот псевдо-бэ-пэ? Как к тебе попал?

– Не знаю, – на удивление спокойно признался Дуст. – Точнее, не помню. У меня их, вон, пол-коробки. Что мне, каждую запчасть помнить?

Дуст кивнул на картонную упаковку от старого принтера, в которую были навалены ноутбучные блоки питания, ЮСБ-дисководы, всяческие кабели и тому подобный расходный хлам, которого у любого торговца-железячника скапливается без счета.

– Понадобился недавно, ну я и подобрал по разъему, питание замерил и всё такое. Чуть в дело не пустил.

– И что же помешало?

– Опять не знаю, – Дуст вздохнул. – Наверное, чутье. Какой-то он на ощупь… не хьюлеттовский мне показался. А потом я твой смарт и твою авторучку вспомнил. Ну и… Холст, масло, зубило, молоток.

– А если бы оказался настоящий? – поинтересовался Митяй.

– Назвал бы себя паникером. Но видишь, угадал же. Не подвело чутье!

Дуст неожиданно скользнул вплотную к прилавку и осторожно выглянул в проход. Направо, налево.

У Митяя враз пересохло во рту и в горле, еле-еле сумел выдавить сиплое:

– Что?

– Смотрю, – процедил Дуст. – Есть у меня подозрение, что когда такие вещи ломают, а потом восстанавливают, это их и притягивает. Мужиков этих в черном.

– Да ладно! – усомнился Митяй. – Я давеча в метро одного видел. И ничего при этом не ломал. И тем более не восстанавливал.

– В пути – то другое. Когда впервые ломаешь – они тебя как бы находят и запоминают. А потом уже просто следят.

– Следят? – растерянно переспросил Митяй.

– Ну, может, не следят, а так, присматривают.

– Но зачем?

– Откуда ж мне знать? – пожал плечами Дуст. – Бояться, что мы разболтаем, – смешно, всё равно никто не поверит, а нас могут и в психушку определить. На профилактику.

– Ну и как, прямо сейчас – присматривают?

– Хрен их знает, – буркнул Дуст. – Вроде не видно никого.

– Слушай, Дуст, – протянул Митяй задумчиво. – А ты можешь с рациональной позиции объяснить – зачем они, кем бы эти люди в черном не оказались, подсовывают нам дубликаты наших вещей? Какой в этом смысл?

Дуст сначала сделал умное лицо, но затем по-простецки поскреб затылок и всё впечатление враз испортил.

– Предположить – могу. Объяснить – вряд ли, – обтекаемо ответил он.

– Ну и?

– Ищут рынки сбыта, – фыркнул Дуст.

– А серьезно?

– Да какое тут может быть серьезно? – вздохнул Дуст. – Версий-то я сотню могу накидать, это пожалуйста, только проку-то от них? Ни проверить, ни измерить…

– Но должен же быть в этом какой-то смысл!

– Смысл наверняка есть. Смысл есть всегда, но, чтобы до него дойти, нам не хватает информации. Поэтому самое умное, что мы можем сделать, Митька, это собирать ее. Собирать и помалкивать. Да, и еще: если рассудок и жизнь дороги вам, остерегайтесь торфяных болот! В смысле, в одиночку вечерами не ходи.

Митяй подумал, что и так давно уже не появлялся в безлюдных местах поздним вечером. Да и в людных тоже. С работы скорее домой и на все замки запереться… Анжела, кажется, обиделась, не звонит. А как ей объяснишь, что в кино не стремно, стремно потом, после кино ее проводить и в одиночку к себе возвращаться?

– Ладно, друг мой ситный, – вздохнул Дуст. – Вылезаем, закрываться буду. По пивку даже не предлагаю.

* * *

В полдвенадцатого ночи Дуст перезвонил Митяю и похоронным голосом сообщил:

– Митька! Прикинь: тот ноут, который у меня пять дней от неправильного бэ-пэ пахал, заразился.

– В смысле? – напрягся Митяй.

– Тоже стал неразборной и без винтиков. Я психанул, шарахнул по нему топориком. Знакомая картина, монолит, силумин. Восстановил – слипся и работает, зараза. Причем вообще без бэ-пэ. Правда, времени немного пока прошло, минут двадцать, столько и обычные ноуты могут. Но что-то мне подсказывает…

Приятель многозначительно умолк. Митяй судорожно сглотнул и свистящим шепотом вопросил:

– Куда ж мы с тобой вляпались, а Дуст?

– Ты лучше свои вещи проверь как следует, – посоветовал Дуст. – Мало ли, может, у тебя настоящих уже и не осталось, сплошной силумин.

У Митяя всё внутри оборвалось. Он отнял мобильник от уха и затравленно огляделся.

А потом вдруг сообразил, что давно не слышит цокания дядькиного фамильного будильника, хотя вон он, стоит на серванте и время показывает верное – ну, может, отстает минуты на две-три.

На негнущихся ногах Митяй подошел к серванту и некоторое время подозрительно глядел на злополучный будильник. Тот молчал, не цокал. Осторожно, словно будильник мог ужалить, Митяй протянул руку. Коснулся подушечками пальцев, ощутив прохладное железо.

А потом решительно снял с серванта и принялся разглядывать.

Будильник как будильник, древность древностью. Митяй его зачем-то слегка потряс – и дядькина реликвия неожиданно цокнула раза четыре, а затем вновь умолкла. Митяй встрепенулся, а затем принялся радостно вращать барашек завода. После первых же оборотов будильник размеренно зацокал, как ему и положено, и у Митяя отлегло от сердца.

– Так и инфаркт схватить недолго, – пробормотал он, возвращая заведенный будильник на привычное место. – Но вообще, надо же – остановился он на полдвенадцатого, и проверять я его полез в полдвенадцатого…

Митяй еще подумал: хорошо, что ничего в ванной за последнее время не ломалось. А то глядел бы на всамделишный силумин и напрасно потел бы от испуга.

* * *

Еще через неделю Митяй, вернувшись с работы, обнаружил, что дома в его отсутствие кто-то побывал. Понял он это не сразу, только спустя примерно час после возвращения.

Еще на пороге он заметил грязный след от ботинка на паркете, но поскольку прекрасно помнил, что сегодня утром, уже обувшись, заскакивал на кухню за мусорным пакетом, поначалу принял его за свой и не придал особого значения. Просто подумал, что след надо бы подтереть, но, разувшись, раздевшись, умывшись и поужинав, начисто об этом забыл.

Потом у него запиликал почти разрядившийся мобильник, и Митяй вдруг осознал, что зарядка хоть и лежит примерно там же, где и обычно – на рабочем столе, слева от монитора, – но ее провод аккуратно свернут и схвачен гибкой проволочкой, а ничего подобного достаточно безалаберный в быту Митяй сроду не делал.

Вот тогда-то он и вспомнил про след в коридоре.

Метнувшись туда, Митяй зажег свет и принялся разглядывать отпечаток на паркете. Теперь он вдруг понял, что отпечаток оставлен правой туфлей. Во всяком случае – точно не кроссовкой «Меррел», а в это время года Митяй носил только их. Туфли Митяй вообще и не помнил, когда в последний раз надевал. Кроме того, след на паркете явно был на пару размеров меньше, чем могла оставить обувка Митяя.

Следующие несколько секунд Митяй мрачно размышлял – осмотреть замки на входной двери или сразу идти проверять заначку. Заначка победила.

К величайшему удивлению, почти три тысячи накопленных долларов оказались на месте, и у Митяя отлегло от сердца. Для очистки совести он полез в секретер, где хранил небольшую сумму в рублях на текущие расходы. Рубли тоже были на месте и, по-видимому, все – точной суммы Митяй даже и не знал, но вряд ли там могло быть сильно больше найденных двенадцати тысяч.

Но след! Но зарядка!

«Может, мама заходила? – подумал Митяй и сам же себе возразил: – Ага, в мужских туфлях!»

«Может, тогда отец?»

Но и эту мысль Митяй быстро отверг: во-первых, у отца размер такой же, как и у него самого (вернее, наоборот), а во-вторых, отцу точно так же никогда не пришло бы в голову аккуратно сматывать шнур зарядного устройства.

«Может, родители вместе заходили? Но зачем?»

Митяй принялся слоняться по всей квартире, не исключая кухни, ванной и сортира. И подметил еще парочку несуразностей.

Давным-давно отломанная крышка CD-отсека магнитолы теперь была на месте. И под ней, в отсеке для диска – ни пылинки. И да, да, ни единого крепежного винтика на магнитоле Митяй не увидел, ни единого стыка пластмассовых частей.

На холодильнике отсутствовала приметная царапина – ее когда-то оставил Генка Забродский, добыв изнутри бутылку пива и неловко развернувшись после этого. Это трудно, оцарапать пробкой закрытой пивной бутылки дверцу холодильника. Но Генка умудрился.

Теперь царапины не было.

Ну и еще одно: доисторическая радиоточка, висящая на стене в одной из комнат, привлекла внимание Митяя чересчур свежим видом, а поскольку ею Митяй никогда не пользовался и даже не помышлял ни о чем подобном, ее не жалко было и разломать.

Вспомнив Дустово «зубило, молоток», Митяй прибег к тому же методу.

Это не заняло много времени, и результат был, в общем-то, предсказуем: силумин, крупинки.

Потерянно застыв над расколотой на газете «радиоточкой», Митяй с отчаянием думал – что за силуминовая чума обрушилась на привычные вещи, доселе верные и безобидные.

Ночь Митяй провел тревожную и почти бессонную, а наутро обнаружил, что мобильник больше не разбирается – «пластиковая» якобы крышечка намертво слилась с металлическим корпусом телефона.

Митяй видел, что руки его, исследующие враз ставший чужим мобильник, дрожат. Это было неприятно, но ничего поделать он не мог – по всей видимости, события пересекли некую условную черту, находясь за которой уже нельзя жить и думать как раньше. А когда мобильник внезапно исторг знакомую трель, Митяй его от неожиданности выронил.

Совладав с руками, не сразу, но совладав, Митяй нашел в себе мужество подобрать телефон и взглянуть на экран.

«Номер засекречен», – высвечивалось там.

«А что я теряю?» – тупо подумал Митяй и решил ответить.

– Слушаю! – сказал он в трубку.

Получилось даже не слишком похоронно.

– Включи телевизор, – услышал Митяй вместо приветствия. – Восемьдесят седьмой канал.

И звонивший отключился.

Митяй совершенно не помнил – на какую телепрограмму настроен восемьдесят седьмой канал дядькиного еще кинескопного «Филипса» и настроен ли он вообще на какую-нибудь программу, хотя после покупки этот «Филипс» доводил до рабочего состояния именно Митяй, тогда еще подросток.

Он прошаркал в комнату с телевизором, нашарил между диванных подушек пульт, включил телевизор, перевел его в режим двузначного задания каналов и последовательно нажал восьмерку, потом семерку.

Подсознательно он ожидал нарваться на выпуск экстренных новостей, вещающий о каком-нибудь внезапном катаклизме или очередном конце света, но на экране возник всего лишь человек в черном костюме и затененных очках. Тонкий черный галстук отчетливо выделялся на фоне белоснежной, аж глаза ело, рубашки. Человек был виден в режиме «бюста» – голова, плечи и верхняя часть торса.

– Молодец, – похвалил человек из телевизора. – И не надо бояться. И раньше не надо было, а теперь уж и вовсе нет смысла. Это один из нас заходил вчера к тебе домой. Он убедился: пора тебе сообщить.

– Кто вы? – хрипло спросил Митяй, ничуть не сомневаясь, что человек в телевизоре его услышит и поймет. – Что вообще происходит?

– Скоро узнаешь, – спокойно сообщил человек. – Главное, что тебе сейчас следует осознать и принять – теперь ты один из нас.

– Один из кого?

– Из нас. Я понимаю, в это трудно вот так сразу поверить, поэтому чтобы долго не препираться – пойди и отхвати себе, например, палец. Газетку можешь не стелить, крови не будет. Потом вернешь на место, ты уже в курсе, как это делается.

Человек на экране взглянул на Митяя; взгляд его был жестким и злым.

– Хватит людям владеть вещами. Теперь вещи будут владеть людьми.

Митяя натурально затрясло. Сознание захлестнули мутные волны испуга, растерянности и отчаяния. Он выронил пульт и без сил опрокинулся на диван.

Человек с экрана внимательно и вроде бы с интересом наблюдал за Митяем. А потом телевизор сам собой отключился и почти сразу в прихожей сначала лязгнул замок, на который Митяй запирался, когда находился дома, а потом и дверь негромко стукнула.

– Свои, Митяй! – послышался знакомый голос Дуста.

Митяя от облегчения аж трясти перестало. О том, каким манером Дуст вошел, Митяй в первые мгновения не подумал. А потом уже не было смысла думать.

Дуст по-хозяйски вошел в комнату и остановился напротив Митяя, заслонив телевизор. Одет он был в черный костюм, белую рубашку, черный галстук и черные штиблеты. А кроме того Митяй впервые увидел Дуста носящим очки – разумеется, в тонкой оправе и с затененными стеклами.

Второй комплект такой же одежды, надетый на магазинные плечики, он держал в вытянутой руке, а под мышкой сжимал обувную коробку.

– Одевайся, – буднично сказал Дуст, бросил плечики с одеждой на диван рядом с Митяем, обувную коробку уронил на пол, а затем вынул из внутреннего кармана черный очешник.

Алекс Громов, Ольга Шатохина
Вне зоны

1. У истоков

До начала 60-х годов этот изолированный от обжитых и промышленно развитых районов край был ждущей своего часа нефтяной целиной. Затем сюда пришли геологоразведчики. Их поиск был долог и труден, но обернулся-таки гром буровых вышек нефтяным дождем!

Полуостров свершений

…После долгой паузы механический голос произнес: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети»… Третий день подряд. Что случилось у Абая, он забыл зарядить мобильник? Потерял? Отправился бродить туда, где сигнал не ловится? Сменил номер?

И ведь это не первая попытка, то же самое было неделю и месяц назад…

Сергей Петрович Федотов, председатель совета директоров «Протекс», с досадой отложил свой навороченный мобильный телефон, который опять не помог ему связаться с другом детства. Они были знакомы с советских времен, когда их родители строили на Мангышлаке знаменитый реактор-размножитель на быстрых нейтронах БН-350, а потом работали на МАЭК – Мангышлакском Атомном ЭнергоКомбинате. Как давно это было! Ровно сорок лет назад, причем именно в том году, когда был запущен атомный реактор, на другой стороне Земли появился самый первый прототип портативного сотового телефона – Motorola DynaTAC. Первый разговор по мобильному телефону состоялся в самом начале апреля 1973 года.

Одни тогда разрабатывали средства связи, без которых невозможно представить современный мир, а другие добывали нефть и уран. В то золотое время, позже названное застоем, Мангышлак называли полуостровом сокровищ. Недаром на здешнем пустынном берегу был возведен целый новый город, получивший название Шевченко. Ведь менее двух веков назад в этих местах по решению Третьего отделения, утвержденного лично императором Николаем I, нес солдатскую службу поэт Тарас Шевченко… По его словам, вокруг была «пустыня, совершенно без всякой растительности, песок да камень; хоть бы деревце – ничего нет…».

Старожилы, еще заставшие советские времена, до сих пор помнят о тогдашних мальчишеских забавах – Сергей Петрович, а тогда еще просто Серега, вместе с кучей приятелей и, конечно, лучшим другом Абаем искали в каменистой степи круглые камни, затем, придумывая различные хитроумные способы и напрягая все свои силенки, раскалывали их. Если везло, то на одной из половинок можно было увидеть отпечаток окаменелой ракушки или даже древней рыбы. Чаще всего такие камни – взрослые называли их звонким словом «конкреции» – попадались возле Львиной горы. Однажды Сереге и Абаю повезло найти камень, который не просто раскололся на две ровные половинки, но и отпечаток древнего существа остался на каждой из них. И мальчики договорились хранить каждый свою половину камня в знак вечной дружбы.

А еще там можно было отыскать древние черепки и даже россыпи старинных стеклянных бус. Среди местных жителей существовало поверье, что если обойти вокруг подножия горы, непрерывно думая о своем заветном желании, то оно исполнится. Впрочем, желания тогда у мальчишек были наивные, если не сказать – скромные. Не чета нынешним…

2. Путь к чудесам

«В летнее время почти безводная впадина Карагие является мощным генератором дождевых облаков. Это подтверждено наземными наблюдениями и снимками со спутников».

Справочник по аномальному туризму

Но была у друзей мечта – побывать в Черной Пасти, впадине Карагие, таинственном месте, о котором они не раз говорили между собой, чаще всего пересказывая услышанные о ней страшилки. Впрочем, многие из этих историй на свет появились давным-давно – и говорилось в них о том, как во времена Великого шелкового пути в Черной Пасти бесследно пропадали не только беспечные одинокие странники, но и целые караваны. А уже в пору их детства (те самые 70-е прошлого века) здесь нашлось место и для новой легенды. Отныне Карагие стал настоящей базой для летающих тарелок и таинственных инопланетян, не подчиняющихся советским законам.

Нужно было быть настоящими трусами, чтобы не отправиться навстречу чудесам, и в один прекрасный летний день Абай и Сергей отправились в Карагие на велосипедах. Но не рассчитали свои спортивные возможности – всё ж таки полсотни километров от города по залитой ослепительным и жарким солнцем степи, где постоянно дует сильнейший ветер. В общем, километров через десять ребята выдохлись и решили вернуться домой. Обратный путь показался намного тяжелее, мальчишки добрались до города из последних сил. От родителей им попало, конечно…

От той авантюры в памяти Сергея осталось ощущение всепроникающего палящего солнца и вкус холодной солоноватой воды из случайно найденного по пути родника. Но в тот день, 14 июля, друзья, следуя девизу Сани Григорьева из каверинских «Двух капитанов» «Бороться и искать, найти и не сдаваться», решили, что когда-нибудь они дойдут до Черной Пасти и, если повезет, раскроют ее секрет…

Кстати, тот самый родник ребята назвали в честь своей одноклассницы, происходившей из уважаемого местного рода, ее дед по отцовской линии принадлежал к числу потомков самого Кирей-хана, основателя древнего Казахстанского ханства. На Мангышлаке немало скрытых источников и ручейков, самое трудное – добыть из них воду. Недаром одна из известнейших местных легенд повествует о прекрасной Мерет, которая во время засухи сумела убедить людей, что знает, в каком месте нужно рубить скалу, чтобы выпустить живительную влагу на поверхность. Так появилась одна из здешних достопримечательностей – источник Тамшалы. Он расположен в гроте, где из трещин в скалах стекают бесчисленные струйки воды. Рядом с гротом на дне каньона, тянущегося от моря, есть даже два небольших озерца, берега которых поросли камышом и ароматной мятой. Утверждают, что название этому прекрасному оазису дано потому, что, если прислушаться, можно уловить, как вода шепчет «Тааамшааалыыы…».

Вода в этих местах издревле была в цене, а когда людей стало больше, то пришлось воспользоваться техникой – ведь новый город изначально не имел достаточных природных источников пресной воды – ею горожан и предприятия обеспечивали гигантские опреснители.

Новостей в городе было немного, и поэтому отчасти их заменяли различные слухи, ведь сенсаций в то время не признавали. Впрочем, одна всё же случилась. Однажды весной 1979 года в городе появились многочисленные рассказы о том, что над Черной Пастью видели «летающую тарелку». Инженер с МАЭКа, увлекавшийся фотографией, приехал на своем «москвичонке» к Карагие затемно, намереваясь дождаться утра и поснимать сказочно красивое место в лучах восходящего солнца. Но, сидя в машине и ожидая рассвета, он внезапно увидел, как над Черной Пастью стремительно мчится сияющий красный шар. Странный объект скрылся за скалами, наблюдатель был уверен, что сейчас услышит взрыв… Но нет, тишину предрассветной степи ничто не нарушило. Показалось только, что ночь стала еще темнее и непрогляднее.

Поначалу всполошились представители бдительных советских органов – рядом с запасами стратегического сырья и режимными предприятиями происходит нечто непонятное, не происки ли это империалистических разведок? Или, может, чья-то провокация? Начавшиеся поиски злоумышленников так ничем и не закончились, не считая того, что был составлен один из немногих достоверных в Советском Союзе графиков появления НЛО. Попытка воздушной охоты на таинственный объект провалилась…

Впрочем, то время само по себе, безо всяких пришельцев, было непростым и отчасти фантастическим – на киноэкраны вышли фильмы «Сталкер» и «Чужой». А в жизни произошла авария на АЭС в Тримайл-Айленд, едва не ставшая катастрофой, сравнимой с последующим Чернобылем…

Через пару месяцев после того, как был снят милицейский пост, располагавшийся около Черной Пасти, летом того же 1979 года родители Абая (Сергей с отцом и матерью уехал к дяде в Ленинград) и еще несколько семей решили отправиться на машинах в те края. Ведь НЛО, как это ни странно, в первую очередь интересовались представители отечественной технической интеллигенции. То ли предполагающие получить доступ к промышленным и оборонным новинкам далеких могущественных звездных держав, то ли просто рассчитывающие на неучтенные чудеса мирозданья, не предусмотренные в полной мере марксизмом-ленинизмом…

Но сама поездка (которую еще в пути один из участников окрестил казахстанским пикником на обочине) прошла со строгим соблюдением местных традиций – первым из головной машины (всего легковушек было пять) вышел отец Абая. Он предупредил других, жаждущих сразу отправиться в Черную Пасть и заодно осмотреть не только следы НЛО, но и природную достопримечательность – глубокую впадину:

– Старики говорят, сюда нельзя спускаться сразу. Надо подождать. И ни в коем случае не мусорите и не употребляйте бранных слов. Будет беда…

Поначалу все, в том числе и дети, послушно замолчали, вглядываясь в изрезанные оврагами склоны, но вскоре, как и бывает в таких поездках, нашелся неместный скептик:

– Не пристало руководителю участка и обладателю партбилета говорить о старинных чудесах и возможных демонах. На дворе – ХХ век, прошу заметить, и, сняв телефонную трубку, можно решить многие проблемы…

– Не стоит недооценивать мудрости и опыта старожилов. И телефон когда-то считали чудом, – тихо промолвил один из местных инженеров.

Но вскоре разговор принял другой, познавательный оборот.

– Пятая по глубине впадина мира, между прочим, – профессионально лекторским голосом сказал приезжий профессор, по слухам, руководивший московской секретной лабораторией. – Там больше ста метров под уровнем моря.

– Сто тридцать два!..

– Есть ли что-нибудь, что пока не знает подрастающее поколение? Скоро всему научат!

Но тут неожиданно вмешался Абай:

– Пока еще наука не может предсказывать наши судьбы!

– Но это, юноша, только к счастью! Да и Прошлое тревожить не следует, пусть историки работают. Люди должны жить настоящим…

3. Через расстояния

Прошло пять лет, и пути неразлучных друзей разошлись – отец Сергея получил назначение в Москву, в соответствующий главк, а Абай, поступивший в Алма-Атинский энергетический институт, тоже покинул родные места. Окончивший юрфак МГУ Сергей, благодаря отцовской протекции, получил престижную работу в министерстве, в годы перестройки принимал активное участие в создании множества совместных предприятий, затем стал совладельцем крупной корпорации.

Перед своим отъездом в Москву Сергей и Абай решили, что рано или поздно, но они вместе отправятся в Черную Пасть и узнают ее тайну. Так родилась традиция – накануне, перед 14 июля, днем той самой давней поездки, Абай или Сергей звонили друг другу и спрашивали не «Как дела?», а «Ну, когда у Черной Пасти?». Этот своеобразный ритуал просуществовал без малого полвека. За это время Сергей стал одним из кандидатов в список «Форбса» (а может, уже де-факто и входил в него), а Абай, несколько лет проработавший в промышленности и тоже ставший не последним человеком в отрасли, решил однажды уйти на покой. Но не на пенсию, а начать жизнь сначала – стать в родных местах смотрителем краеведческого музея. Тщетно Сергей предлагал ему деньги или высокооплачиваемую работу в Москве – тот отвечал, что не в деньгах дело, кто-то должен поведать подрастающему поколению о предках, показать молодым Черную Пасть, источник Тамшалы, Львиную гору, Жигылган – Упавшую Землю…

Город Шевченко носил теперь имя Актау, «Белая Гора», а название «полуострова сокровищ» звучало как Мангистау.

Наступила эра сотовой связи. Конечно, Сергей Петрович внес номер друга в число привилегированных контактов. Вот только дозвониться по этому самому номеру с самого начала удавалось редко, а теперь и вовсе – в трубке звучало только металлическое «…вне зоны действия сети».

Сергей Петрович неоднократно обещал себе, что найдет давно забытый городской номер и позвонит товарищу по стационарному телефону, но важные дела, казалось, не оставляли ни малейшего просвета в расписании, а поручать столь личное дело помощнику или домработнице не хотелось. Поэтому, припомнив, где хранится семейный архив, Сергей Петрович в первую же свободную минуту решительно прошел в гардеробную комнату в своем просторном загородном особняке и вытащил из недр дальнего шкафа-купе несколько коробок. В них вперемешку лежали старые, но дорогие сердцу поздравительные открытки, связки писем, которые слали друг другу его родители еще до свадьбы, и, конечно, потрепанные записные книжки.

Сергей Петрович расположился в кабинете, не сразу, но разобрался с современными правилами международных звонков – обычно у него такой необходимости не было, на то была секретарша. Но по номеру Абая ответил какой-то незнакомый голос. Его обладатель Абая даже не знал. Номер был верным, но…

Еще раз переворошив бумаги, Сергей Петрович увидел наспех записанный ряд цифр с пометкой «Абай нов. номер» и позвонил по нему.

На этот раз удачно.

– Абай! Дружище, ты как?

– Да нормально. Вот как раз о тебе вспоминал.

– А я тебе по мобильному звоню, но ты всё недоступен.

– Да, здесь мобильные плохо берут… А сам-то как?

– Весь в делах. А ведь надо бы встретиться, давно не виделись.

– Встретимся, как без этого…

– А живешь где, всё там же в Шевченко? То есть Актау теперь…

– Нет, ты разве забыл? Я прямо в Черной Пасти живу. Экскурсии вожу, сюда многие приезжают.

– Запамятовал… А где там жить-то можно?

– Тут есть маленький поселок. Кафе, автомастерская, мой музейный филиал. Ну, филиал – громко сказано, две комнатки. Зато материалы уникальные. А скажи, камень наш у тебя сохранился?

– Спрашиваешь!

– Ну, тогда до встречи у Черной Пасти!

4. Предупреждение

Сергей Петрович теперь старался звонить другу регулярно, по крайней мере, по праздникам сам не зная, почему. Нет, не только ради дружбы. И не из одной ностальгии по беззаботному детству. Какая-то отчаянная тоска послышалась ему в голосе старого друга…

Однажды он привычно набрал номер, продолжая одновременно думать о стартовавшем проекте и о том, что ради его осуществления ему придется теперь срочно лететь в Восточную Сибирь.

Абай рассказывал об удивительных фундаментах неведомых древних сооружений, которые только сейчас стали видны среди скал на склоне Карагие. И вдруг произнес:

– Нет, не надо.

Сергей Петрович, всё еще размышлявший о грядущей поездке, переспросил:

– Абай, ты о чем?

– Не надо тебе…

И связь прервалась. А московский собеседник внезапно почувствовал себя так скверно, что секретарше пришлось вызывать ему скорую. Врачи развели руками: тахикардия, пониженное давление… это всё же лучше, чем гипертонический криз. Переутомление, видимо…

Никуда Сергей Петрович, конечно, в тот день не полетел. А следующим утром узнал о том, что самолет приземлился неудачно, выкатился за полосу и врезался в бетонный ангар. Салон бизнес-класса снесло начисто, выжили лишь двое, и те были, как сообщалось, в состоянии, близком к критическому.

После этого Сергей Петрович не раз порывался расспросить Абая о том случае, но чувствовал, что это уж точно не телефонный разговор. И тут представился прекрасный повод посетить город детства – «Протекс» приобрел пакет акций одного из тамошних предприятий. Предупреждать Абая старый друг не стал, решил сделать сюрприз товарищу.

В самолете бизнесмену приснился тягостный сон – всё тот же жаркий день, когда они с Абаем так самонадеянно отправились в далекое для двух мальчишек странствие по степи. Только спасительного родника во сне не было. И Сергей Петрович отчетливо видел, как Абай, то ли уже взрослый, то ли тогдашний мальчишка, – всё плыло перед глазами, как в жарком мареве над раскаленной дорогой, – лежит на сухой и пыльной земле, тщетно пытаясь дотянуться до мобильного телефона, валяющегося буквально в нескольких сантиметрах от его пальцев. Явно последним усилием ему удается преодолеть эти сантиметры, но телефон, как живой, отползает дальше. И человек, обессилев, падает лицом в пыль…

5. Номер, которого нет

«Участок трассы Актау – Жанаузен, пролегающий по дну впадины Карагие, считается очень опасным. Причины многих аварий до сих пор не установлены».

Из примечаний к автодорожному атласу

Приехав в Актау из аэропорта, Сергей первым делом набрал мобильный номер Абая. Здесь, на месте, он же должен работать! Но наткнулся на тот же металлический голос, вещавший про «вне зоны доступа». Набрал городской – тоже тщетно. Из отеля позвонил по обычному телефону – опять безуспешно Звонок всё время срывался, как бывает при перегрузке линии или неполадках на ней.

Сергей Петрович вызвал помощника и велел разобраться с телефонной станцией и сотовым оператором. Исполнительный ассистент вскоре доложил, что мобильный номер не обслуживается уже давно, а стационарный перестал существовать в связи с ликвидацией линии.

– Как?.. – опешил Сергей Петрович. – Да я же два дня назад звонил на этот номер и разговаривал!

Помощник виновато развел руками.

– Мне сказали, что этот номер не существует уже несколько лет. Была какая-то резервная линия, ее ликвидировали.

«Ничего не понимаю! Я же с ним разговаривал! По этому самому номеру!» Сергей Петрович велел срочно подать машину и ехать к Черной Пасти. Мощный внедорожник быстро преодолел расстояние от города до Карагие.

То, что Абай называл поселком, состояло из длинного одноэтажного каменного дома и хозяйственных построек. Но на всем лежала печать запустения. Ни людей, ни собак. Только хищные птицы кружили над Черной Пастью…

– Что здесь произошло? – пробормотал Сергей Петрович, ни к кому не обращаясь.

И тут же увидел неподалеку от дороги разбитую вдребезги легковую машину, установленную на постаменте, сложенном из камней. Подобные памятники на местах аварий он уже замечал по пути. Подошел ближе и увидел среди камней основания вторую половинку хорошо знакомого круглого камня с доисторической рыбой…

– Выяснить, что случилось! – приказал он начальнику своей службы безопасности, вышедшему из второго джипа. – И… возвращаемся.

Он поспешил сесть в машину, пока никто не заметил слез на его глазах.

Безопасник даром времени не терял и уже через несколько часов доложил, что Абай погиб в автокатастрофе на трассе Актау – Жанаузен три года назад. Он бы выжил, если бы смог вызвать помощь, но, зажатый в искореженной машине, он не сумел дотянуться до мобильника.

Кафе, рядом с которым располагался филиал краеведческого музея, закрылось примерно в то же время. Вторую машину, участвовавшую в столкновении, никто не видел.

А линия связи, проложенная в Черную Пасть, изначально предназначалась для запланированной там секретной станции загоризонтного слежения, которая должна была функционировать на основе совершенно иных принципов, нежели радиолокационные установки.

Была ли начата и тем более завершена ее постройка – данные отсутствовали.

Сергей Петрович доверял своему безопаснику, но всё равно поверить в такое не мог. Однако начальник службы безопасности вскоре разыскал даже родственников Абая, которые подтвердили, что тот погиб, и показали московскому гостю могилу его друга на местном кладбище.

6. Цивилизация гаджетов

«Я же с ним разговаривал совсем недавно!» – крутилось в голове у Сергея Петровича, когда он возвращался в Москву.

Эта мысль преследовала его так неотступно, что он предпочел обратиться к специалисту, пока не лишился рассудка окончательно. Выбрал, разумеется, по рекомендации, самого лучшего. Психиатра звали Василий Павлович, у него была обширная практика, частный кабинет в Крылатском. Седой, безупречно элегантный, подтянутый доктор внимательно выслушал рассказ Сергея Петровича о том, как тот говорил по городскому телефону с другом, которого в это время уже не было в живых.

– Телефон был включен? – спросил Василий Павлович. И, перехватив изумленный взгляд пациента, уточнил: – В розетку он был включен?

Сергей Петрович ожидал чего угодно, но только не такого вопроса:

– Ну, раз я по нему говорил…

– Бывает, и по выключенному успешно говорят, причем вполне вменяемые люди.

– Я же говорил с тем, кого нет!

– Знаете историю про старичка-шахматиста? Мне ее еще мой учитель рассказывал.

И он поведал эту историю.

…Некий молодой шахматист так усердно готовился к турниру, что сидел ночи напролет. И вот однажды к нему в комнату вошел старичок, они побеседовали – гость отлично разбирался в шахматах, – а потом старичок попросил дать ему еды. Парень отдал ему буханку хлеба, и дедушка удалился. Юноша задремал было и вдруг спохватился – ведь дверь была заперта, как же гость пришел и ушел? А если почудилось, то куда делся хлеб?

– И что дальше?

– Почудилось ему.

– А хлеб?

– А он его сам, не заметив, съел. Мой учитель разгадал эту историю, потому что «гость» шахматиста, по его словам, хорошо разбирался в шахматах.

– Но Абай рассказывал мне такое, о чем я никак не могу знать! Я в этом совсем не разбираюсь.

– Вы могли об этом мельком слышать, а потом сконструировать разговор. Нет, это не означает тяжелой психиатрии. Вполне хватит простого переутомления, что при вашем образе жизни, неудивительно.

– И что же мне делать?

– Наберите номер.

Сергей Петрович повиновался. В который раз прямо в ухо лязгнул металлический голос: «Абонент вне зоны…»

– Конечно, им бы следовало на такой случай иметь запись сообщения если не «абонент скончался», то «абонент выбыл» или что-то в этом роде. А вот давайте наберем один номер, он принадлежал моему пациенту, очень небедному и очень непростому человеку. Непростому, да… Телефон у него был не просто хай-класса, а по особому заказу изготовленный. Вместе с ним этот телефон и в гроб положили.

Психиатр включил свой выключенный на время приема мобильник, – тоже очень недешевый, машинально отметил Сергей Петрович, – и набрал номер.

«Абонент вне зоны…»

И когда бизнесмен уже собрался распрощаться с доктором, телефон психиатра пиликнул смс-кой. Сергей Петрович невольно глянул на дисплей и прочел: «Абонент снова в сети»…

Врач озадаченно воззрился на свой телефон. Потом сказал:

– Знаете, а у меня был пациент, который был уверен, что существует цивилизация телефонов, что они следят за нами и сливают информацию друг другу, передавая ее, таким образом, людям – недругам своих владельцев.

– Можно и в такое поверить, – пробормотал Сергей Петрович. – Если задолго до сотовой связи люди делились на кланы и роды, жили далеко друг от друга, то потом, казалось, сотовые телефоны помогут преодолеть расстояния, разобщенность. Никто не подумал, а нет ли кланов у самих гаджетов? Заметьте, что практически умерла профессия телефонного мастера. Сейчас сломанные или устаревшие телефоны просто выкидывают. И телефоны это знают. Они не могут отказаться нам служить. Но они не делают ничего большего, и порой даже наоборот…

– Многие сравнивают отношение к мобильникам и прочим гаджетам с отношением к домашним животным.

– У человека с домашним любимцем есть душевная связь. А эти передают своим собратьям не только информацию, но и тайную ненависть к людям. Они же знают, что много им подобных предметов уничтожается… Они вне зоны любви. Я схожу с ума, Василий Павлович?

– Разве только за компанию со мной, – отозвался доктор, продолжая озадаченно разглядывать свой телефон с текстом сообщения на экране.

«Нам так часто показывают в кино и фантастических романах бунт машин, что мы не заметили его под самым своим носом, – думал Сергей Петрович, возвращаясь домой. – Принципиально новая станция связи и слежения, телефон с электронными мозгами у каждого… Вы еще думаете, что «Матрица» – вымысел? Тогда мы идем к вам!»

Через несколько дней Сергей Петрович всё же решился набрать номер исчезнувшего друга еще раз. С мобильного. И Абай отозвался.

– Дружище, ты где? – закричал Сергей Петрович.

– На связи с тобой.

– Повидаемся?

– Как договорились, у Черной Пасти.

В трубке раздался треск помех…

«Аппарат абонента… вне зоны действия сети».

Снова помехи.

«Вне зоны…»

Михаил Кликин
Яма

– Саша! Ну, погляди на меня! Ну, Саш! Ну, пожалуйста…

Сашка будто не слышал, он смотрел на дорогу. Сашка был суров и неприступен – как капитан корабля, идущего по бурному морю. Его судно – древний скрипучий «галлопер» – переваливалось на волнах лесной дороги, полной неожиданных опасностей. Коварные рифы уже несколько раз скребли металлическое днище! А если налетишь на скалу? Пробоину здесь не заделать, а доки далеко…

– Ну и как хочешь! – Марина, обидевшись, направила камеру на задний диван, где два Сашкиных приятеля пытались смотреть кино на «планшетнике», что при такой качке было непросто.

– Ребята, что вы думаете об этой экспедиции?

Парни переглянулись, ухмыльнулись одинаково.

– Мы думаем только одно – на кой черт Саня взял тебя?!

Так часто бывает: крепкая дружба превращается в нечто аморфное и бессмысленное, едва у одного из друзей появляется девушка. И вроде бы глобально ничего не изменилось: пиво по субботам, баня по праздникам, выезды на рыбалку, обсуждение общих знакомых, разговоры о делах – но уже не так, как раньше, теперь как-то иначе – и это все чувствуют…

– Саня, по кой черт ты потащил сюда Маринку?

«Галлопер» подпрыгнул на очередном ухабе, и Роман прикусил язык – да так, что ругнуться не смог, промычал только что-то. Он сплюнул кровь в кулак, вытер ладонь о штаны.

– Поделом тебе! – не сдержалась Марина.

Роман глянул на нее злобно, потянулся, чтобы отобрать камеру, рот открыл, чтобы высказаться. Но «галлопер» опять подскочил, и Роман еще раз клацнул зубами.

Теперь и Валерка – его сосед – рассмеялся:

– Челюсть подвяжи себе, что ли.

Роман зыркнул на него, отвернулся, уставился в окно.

– Въезжаем, – объявил Сашка.

Лес кончился, пропала и колея – свернула куда-то и потерялась. «Галлопер» катился по заросшему лугу, трава бежала волнами под ветром, кусты вдалеке – как острова. А впереди, слева, уже виднелись ободранные темные крыши в тени великанских ветл.

– Вот и родина моя, – сказал Сашка. – Деревня Колокуново. Вернее, то, что от нее осталось…

Осталось от Колокунова довольно много – двенадцать кривых изб, гнилой пруд, каменная часовенка и кирпичные столбы на месте фермы. А еще ирга, сирень, черемуха, терновник, корявые яблони, выродившаяся малина – всё, что когда-то было окультурено людьми, да вот пришла пора – опять одичало.

«Галлопер» медленно крался по улице, подминая крапиву и лопухи. Сашка жадно смотрел по сторонам, рассказывал:

– А на холме магазин был. Бабушка там пряники мне покупала – как камни, только сладкие. А иногда торты завозили вафельные. Кофейный я любил, а лимонный – не очень…

– Трудное у тебя было детство, – сказал Валерка.

– Да, – рассеянно согласился Сашка. – Повезло мне.

За колодезным журавлем «галлопер» остановился. Марина опять взялась за отложенную камеру – ей, городской девочке, здесь всё было интересно и необычно.

– Сашин дом, – комментировала она вслух. – Здесь он жил до восьми лет, потом его родители уехали в райцентр, но он всё равно часто сюда возвращался и гостил у бабушки.

– Я понял, Саня, – сказал вдруг Роман, вытаскивая из машины рюкзаки с вещами, бросая их в дремучую траву.

– Что понял?

– Понял, зачем ты взял Маринку. Видеоблог готовишь, да? Сто-пятьсот просмотров на ютюбе. Слава, деньги, почет. Угадал?

– Иди к черту!

– Иду!

Роман подхватил сразу три рюкзака и потащил их к черной завалившейся набок избе, похожей на бревенчатый склеп.

Крыльцо было высокое, в семь ступеней – они так пропитались влагой, что под ногой сочились, как губка. Роман сбросил ношу перед запертой дверью, повернулся, друзей поджидая, окинул взглядом деревню.

– А тут что, еще кто-то живет?

– С чего ты взял? – спросил Сашка, вынимая ржавый ключ из-под плоского камня у крыльца. – Нет тут никого. Десять лет как уже.

– Да ты сам погляди.

Роман поднял руку, указывая на колодец, и на тонкую тропку, и на выкошенную лужайку перед домом с той стороны улицы, и на копушку сена, и на маленький огород.

– Может, дачники? – предположил Валерка.

– Не бывает тут дачников, – сказал Сашка. – Дорога, видели, какая? Не ездят дачники сюда.

– Может, пешком кто из местных?

Они стояли на крыльце, смотрели на соседский дом. Марина целилась в него камерой.

– Странно, – сказал Сашка. – Я же интересовался перед поездкой. Не живет тут никто. Брошено всё давно, ни света, ни подъезда. А дом я помню. Это Феоктистовых дом. Хозяин – Федор – вместе с нами из деревни уехал. Мы-то в райцентр. А он куда-то далеко – на юг, с казахами. Помню, мама с отцом обсуждали это…

Он вставил ключ в скважину навесного замка, и тот развалился. Перекошенную дверь пришлось толкать плечом. На пятый раз она поддалась, застонала, захрипела и открылась.

Внутри было темно.

Сашка зашел и остановился. Странно ему стало: всё вдруг ясно вспомнилось – вот тут выключатель с тугим щелчком и завитым проводом на фарфоровых шашечках, тут на двор выход с коваными щеколдой и кольцом, тут приступок под ведра, там пыльный чулан, лестница на чердак, керосинка на ящике… Кажется, что бабушка вот-вот выйдет внука встречать.

– Чего встал? – заворчал Роман, подпирая. – Шевели булками, наследничек!

Не сразу освоился Сашка в родном доме. Говорить в голос не мог – как в мертвецкой оказался. Всё кругами ходил, руками трогал, головой молча качал – почти двадцать лет здесь не был, уж сколько лет о месте этом не вспоминал, а, надо же, вернулся – и защипало в горле, забередило в душе.

– Мы в горнице спать ляжем, – доложился Валерка. – А вы тогда тут располагайтесь. В хоромах.

Марина хихикнула. И Сашка почему-то на нее разозлился.

– Зеркало в раме. Лавка из досок. – Марина ходила по комнате, выцеливала объективом камеры отдельные предметы. – Сундук.

Марина училась в престижном университете на продюсера, для нее всё здесь казалось экзотикой – как товары на египетском рынке или экспонаты гамбургского музея.

– Печь русская, топка, – говорила она, включив прожектор на камере.

– Шесток, – негромко поправлял Сашка.

– Котел.

– Чугунок.

– Прибамбасы для печки.

– Ухваты и кочерга.

– Ковер.

– Половик…

Обедать сели в три: нагрели консервов на таблетках сухого горючего, наломали хлеба, открыли пиво.

– Ну, ни хвоста, ни чешуи, – поднял банку Роман. – Где хоть рыбачить-то будем, хозяин?

Сашка махнул рукой на окна:

– За фермой пруд, там можно живцов половить. А река дальше у леса, километра полтора.

Валерка взглянул на планшетник:

– Джипиэс говорит, три километра до реки.

– Врет, – сказал Сашка. – Ты кому больше веришь, китайской железке с американскими спутниками или мне?

– Вообще-то, железке и спутникам, – сказал Валерка. – Но здесь – только тебе.

Оставив пиво на лавке, Сашка занялся печкой. В избе было не холодно, но прогреть ее всё равно следовало, чтобы ушли затхлость и сырость, чтобы дом ожил. Сухие дрова нашлись в подпечке – четыре полена с завитками бересты. Горка лучины занялась сразу, ясно. Береста завертелась, как живая, затрещала, закоптила.

– Сварим завтра уху, – сказал Сашка. – А вечером кашу сделаем.

Они допили пиво и разошлись: кто вещи разбирать, кто дом осматривать.

Ближе к вечеру, устроившись на месте, парни решили отправиться к реке. Оставив Марину на хозяйстве, загрузились в «галлопер», двинулись к лесу через можжевеловые заросли. Роман уже эхолот распаковывал, батарейки доставал, Валерка на планшете путь отмечал, чтобы потом в утреннем тумане не заблудиться.

– Махнем на место, которое у нас ямой зовут, – делился своими планами Сашка. – Там река разливается, и глубина за пять метров. Я в двенадцать лет в том месте то ли сома, то ли водяного зацепил – страху натерпелся! Вытащить так и не сумел, только морду усатую увидел… А еще раньше говорили, что в яме щука умная водится, ей сто лет, она как бревно замшелое. Ляжет иной раз на мелководье и ждет, когда зверь или человек к воде подойдет… Не купались мы в яме никогда…

– Выудим и щуку, – пробурчал Роман, разбираясь с настройками эхолота. – И сома твоего. И водяного с русалками.

Марина отложила камеру, когда на мониторе заморгал значок разряженной батареи. Электричества в деревне не было. Ребята привезли с собой генератор, но запустить его не соизволили, сказав, что солярку придется экономить.

Марина представила, как она будет жить здесь еще шесть дней, и поежилась.

Нет, конечно, она рада, что Сашка взял ее с собой…

Только он сейчас на рыбалке с друзьями, а она тут – в пустом тихом доме. Одна.

Марина подумала, что здесь, возможно, умирали какие-нибудь Сашкины родственники. Вот, может, даже на этой самой железной кровати с никелированными шариками, куда она собралась прилечь.

А на лавку, наверное, ставили гроб с покойником.

Сколько их здесь было – покойников-то?

Марине стало страшно, и она включила радиоприемник. Но зазвучавшая в тишине музыка напугала ее еще сильней – звуки, изрыгаемые динамиком, будто из другого мира доносились. Да и сам дом вдруг представился Марине живым существом, которое спало почти двадцать лет под точение жуков в стенах и мышиную возню на чердаке, а как услышало незнакомую музыку, так очнулось, напряглось, пытаясь разобраться – что это за копошение внутри? Что за гости?

На кухне что-то упало, Марина завизжала и бросилась из дома прочь.

Подъехать к реке получилось не сразу: старые дороги сильно заросли. В одном месте, когда за деревьями уже блестела вода, «галлопер» даже застрял. Пришлось доставать лебедку, чтобы помочь машине выползти из мелкого, но топкого овражка.

Зато на берегу нашлось довольно удобное место с ровной площадкой, со старым кострищем, обложенным камнями, с натоптанным спуском к воде.

– А ты говорил, что место дикое, – сказал Роман, помогая Валерке вытащить упакованную лодку.

– Видимо, сосед рыбачит, – предположил Сашка.

Он и сам был недоволен, встретив здесь следы человеческого присутствия.

– Лодку тут оставим?

– Конечно. Не назад же тащить. Только привяжем покрепче.

– И соседа надо будет предупредить насчет ее.

В недалеких камышах плеснуло. Валерка встрепенулся, обернулся. Ему показалось, что в самой гуще камышовых зарослей стоит кто-то, смотрит в их сторону. Он шагнул к реке, камыш дрогнул, по воде пошли круги. Больше Валерка ничего разглядеть не успел.

Долго ходила Марина по улице, смелости набираясь. И в садик яблоневый перед домом заглянула, и двор обошла, и заросший бурьяном огород осмотрела. Потом прогулялась к колодцу, заглянула в его гнилое нутро: «эй» сказала, ответное «эй» услышала. Вроде успокоилась, но так и не смогла заставить себя вернуться в избу; бродила и бродила вокруг, в черные стекла посматривая, подсознательно ожидая, что шевельнется сейчас какая-нибудь из этих серых занавесочек и выглянет в окошко жуткое белое лицо.

А может, и не белое.

И не лицо вовсе, может, а рыло…

Отворачивалась Марина от окон, не могла долго в них смотреть, так как боялась, что от мыслей таких и впрямь что-нибудь привидится – и как потом в этой избе ночевать?

Когда вдалеке наконец-то послышался рык автомобильного дизеля, Марина вышла на дорогу. И заметила, оглядываясь, что в избе на той стороне улицы, где была выкошена лужайка, открыта дверь. А в проеме, к косяку привалившись, стоит бородатый мужик, на лешего похожий, и смотрит, будто убить хочет.

Возвратившиеся ребята на Марину обиделись, когда она на их законный вопрос об ужине ответила, что ничего не готовила. Они даже слушать ее не стали, когда она попыталась о своих страхах рассказать. Даже Сашка махнул рукой и пошел на кухню для обещанной каши крупу промывать.

Как темнеть стало, запустили генератор, на Валеркином ноутбуке комедию включили и электрический свет наладили. Марина к тому времени с кухни всех прогнала, сварила гречневую кашу с тушенкой, с древним самоваром управилась, колбасы и сала нарезала, хлеба накромсала, бутылку водки на середину стола поставила – исправилась, одним словом.

Ребята такое старание оценили. И Сашка подобрел, первую рюмку опрокинув, салом зажевав. Заговорили о завтрашней рыбалке. Марина как представила, что опять одна останется, аж затряслась.

– Возьмите меня с собой!

– Да чего тут бояться? – искренне удивился Сашка. – Запри дверь и сиди себе, книжку читай, радио слушай.

– Страшно, – сказала Марина. И вспомнила про мужика, что в дверном проеме стоял: – Пока вас не было, сосед вернулся. А если он сюда полезет, когда я одна буду?

Ребята переглянулись.

– Надо бы сходить, познакомиться с соседом-то, – сказал Валерка, не столько за Марину переживая, сколько за свое добро.

Но соседа дома не оказалось.

Ребята сначала на крыльце топтались, потом решились внутрь заглянуть – дверь хоть и прикрыта была, но не заперта. Покричали в темные сени: «Есть тут кто? Ау?!» Потом и в темную комнату зашли.

По всему чувствовалось, что человек здесь был недавно: в подтопке угольки теплились, чайник был горяч так, что рука не терпела, пахло куревом и мокрой псиной. Обстановка была скромная, но по углам разный хлам кучами валялся, из чего можно сделать вывод, что женщины в этом доме нет. На столе стояла большая кружка с молоком. Роман не побрезговал, понюхал, пригубил. Удивился: вроде бы не коровье, но и на козье не похоже. Уж не кобылиное ли? Откуда?

Находиться долго в чужом доме ребята не решились, хоть и были хорошо навеселе. Вышли на улицу, покричали еще хозяина, но так и не дозвались.

И только Сашка, в родную избу поднимаясь, обернулся на крыльце к далекому лесу и увидел где-то на полпути к реке проблеск – будто кто-то шел там, дорогу себе ярким фонарем освещая.

Но, может, и показалось ему…

Ночь выдалась беспокойная: ребят мучили кошмары. Роман просыпался три раза оттого, что ему казалось, будто на него кто-то наваливается, не давая дышать. Валерке виделось, как он тянет своим спиннингом из черной глубины нечто тяжелое и усатое – похожее на сома, но с лицом утопленника. Сашке снилось, будто по дому ходит жуткое чудище. Он просыпался с криком, вставал, дрожа, – и ему казалось, что под окнами, вздыхая и ворча, бродит какая-то тень. Он пытался ее рассмотреть, таращился в ночную темень, к холодному стеклу носом прижимаясь, – и тень вдруг выпрыгивала к нему, разевала рот, полный зубов-иголок, шипела, кривыми когтями царапала раму. Сашка опять просыпался – уже по-настоящему. Марина не спала, сидела на кровати, держа в руках светодиодный фонарик, зубами стучала.

– Что с тобой?

– Не могу уснуть. Страшно!

Марине снилось, что она беременна, что у нее идет кровь, а живот выкручивает дикая боль.

– Всё же попробуй поспать. Встанем рано.

– Хорошо.

Она послушно ложилась, они обнимались, закрывали глаза, лежали, лежали…

Под окнами опять, ворча, начинала бродить жуткая тень.

И боль крутила живот.

И кто-то тяжелый и влажный наваливался сверху, не давая вздохнуть и не позволяя проснуться…

Утро пришло как избавление.

Измученные ребята даже рассвет проспали, а ведь собирались встать затемно, чтобы к зорьке быть на воде. Однако не вышло. К реке выехали, когда уже туман рассеялся. В лодку загрузились и отчалили, когда поднявшееся солнце начало ощутимо пригревать.

Впрочем, раннее время, оно для ловли на удочку хорошо, а щука и другой речной хищник могут в любое время кормиться – хоть в полдень, хоть в обед или под вечер. Тут главное – место правильно угадать и нужную приманку подать – то ли воблерок, то ли блесенку, то ли чмокающий по воде поппер.

Пока Сашка греб, выплывая за речной поворот к «яме», Валерка и Ромка налаживали спиннинги, а Марина снимала речные красоты. Не побоялась дорогущую камеру на воду взять! Как выгребли за поворот – ахнули все: река разлилась вчетверо, правый берег поднялся косогором, по левому – высоченные замшелые ели выстроились. Красота, аж дыхание спирает!

Валерка не вытерпел, пульнул джиг на шестьдесят метров в середину омута, выждал, пока груз о дно стукнет, приподнял его, повел «ступенькой». А вот Роман спиннинг отложил, включил эхолот.

– Ну-ка, поглядим, что тут вообще такое.

Сашке тоже интересно стало: место с детства знакомое, а чтобы вот так под воду заглянуть, все ямки и бровки здесь увидеть – это в первый раз. Он оставил весла, переполз к Роману, вместе с ним над монитором склонился.

– Два метра и сразу свал. Дно вроде бы чистое.

Лодка медленно двигалась по течению, выбираясь на глубину. Валерка зацепился за что-то неподъемное, оборвал леску, ругнулся. Марина к камере как прилипла – красиво же.

– Во, что-то есть, – азартно сказал Роман.

Серый экран зарябил, пискнул сигнализатор. Почти сразу от линии дна поднялась длинная дуга – и исчезла.

– Щука?!

– Ну и здоровая!

В метре от правого борта лопнул воздушный пузырь, вода забурлила. Лодка вздрогнула, будто что-то ударилось о днище. Марина взвизгнула. Валерка выронил коробку с твистерами. А потом из темной воды на миг показалось нечто странное – то ли лапа, то ли коряга – и мазнуло по алюминиевому веслу так, что оно погнулось.

– Что за хрень?!

Лодка развернулась, буруны носом оставляя.

И всё затихло.

А секунд через тридцать в камышах на отмели затрещало что-то, заплескалось. Сашка выхватил из рук Марины камеру, навел ее на качающиеся заросли, в видоискатель не заглядывая.

– Это не щука.

– Бобер?

– Не знаю.

Нечто большое и тяжелое, оставаясь невидимым, ломилось через камыш к растущим на плоском берегу кустам, шлепало по мелкой воде.

И выло.

Марина запросилась домой сразу. Сашка попытался ее успокоить, но понял, что это бесполезно и махнул рукой. Однако Роман и Валерка не отступались: не хотелось им бросать рыбалку. Конечно, вой в камышах напугал и их. Если бы сейчас было туманное утро или сумерки, они и сами уже гребли бы к берегу. Но светлым днем всё воспринималось иначе. И страх Марины вызывал у парней только усмешки.

– Ну, спугнули какую-нибудь выдру-переростка. А в кустах, может, и не она выла. Может, там другой зверь был, лось или кабан.

– А кабаны разве воют?

– Может, и воют…

Марина вроде бы на уговоры поддалась. Но ненадолго. Через десять минут опять запросилась на берег, чуть не заплакала.

– Ладно, – решил Сашка. – Давайте назад…

Их высадили на месте, откуда они недавно отчаливали. Марина готова была пешком в деревню возвращаться, но потом согласилась посидеть на берегу в компании Сашки, подождать товарищей.

– Через час вернемся, – пообещал Валерка, страшно недовольный тем, что девушка испортила им всю рыбалку. – Посмотрим рельеф, чтобы завтра сразу облавливать, и вернемся…

Уплыли.

Сашка костер развел, хлеб и охотничьи колбаски на прутиках пожарил. Марина поспрашивала его, в самом деле ли это мог быть кабан или лось, успокоилась немного, плед из машины достала, легла загорать.

Час прошел, а ребят всё не было.

Сашка не волновался, понимал, что они опоздают. Он и сам не удержался бы, покидал бы спиннинг. А если б еще и ловиться чего стало – тогда в азарте не заметишь, как время бежит…

К концу третьего часа Сашка начал беспокоиться. Походил по берегу, посигналил из кабины «галлопера». Решил, что надо идти к «яме», смотреть, что там случилось – может, парни лодку прокололи? По берегу путь невелик, даже ближе, чем по воде: продрался через крапиву в низинке, пересек полянку, зашел в ельник – и уже на месте.

Короткая дорога за прошедшие годы длиннее не стала, но изменилась до неузнаваемости: низина превратилась в болото, на поляне вытянулась молодая поросль берез, тропа в ельнике исчезла, забуреломилась.

Сашка и Марина вышли на берег, запыхавшись, а прошли-то всего метров триста. Лодка была на воде – далеко, у самого конца «ямы». Спиннингистов в ней видно не было. Сашка почувствовал недоброе, по спине холодок побежал. Но Марину раньше времени пугать не стал, она и так тревожно поглядывала на кусты и камыш, где недавно треск и вой раздавались.

– Заснули, наверное, – сказал Сашка. – Ночь не спали, а тут солнышко пригревает, вода укачивает.

Он покричал, ребят вызывая. Потом стал раздеваться.

– Поплывешь? – спросила Марина.

– Да.

– Ты же говорил, что здесь никто не купается.

– Ну… – Он пожал плечами. – Надо же что-то делать…

Вода была холодная.

Сашка оттолкнулся от топкого дна, три гребка руками сделал. Потом опустил ногу, чтобы попробовать, ил здесь или песочек с камнями, а внизу уже ничего не было – глубина! Только шершавая водоросль заплеталась за лодыжку, и в голову сразу всякие жуткие мысли полезли: о водяном, русалках, о древней щуке, чертях из омута и утопленниках.

И что-то вроде бы шевельнулось рядом.

Сашка зажмурился, ударил по воде руками.

Быстрей! Быстрей!

Вода вроде бы прозрачная, а глубина черная, непроглядная. Что там прячется?

Опять что-то за ногу его тронуло, и он едва не закричал.

А лодка-то как далеко! – с воды расстояние всегда кажется больше, чем с берега.

Он всё же доплыл, закинул руки на горячий борт, полез в лодку, почти ничего не соображая, только бы из воды поскорей! Роман был там – лежал на пайолах, казалось, что спал, только глаза его были открыты.

– Эй, – Сашка тронул его за плечо. – А Валерка где?

Роман медленно повернул голову, уставился на товарища не мигая; глаза – рыбьи.

– Ты чего, Ромка? Не пугай меня! Слышь? Валерка что, на берег ушел?

– В… – сказал Роман. – В…

Он вытянул дрожащую руку. В кулаке его был зажат клок мокрой тины. Сашка коснулся ее и вдруг понял, что это чьи-то мокрые волосы.

От Романа они так ничего и не добились.

Когда Сашка загружал товарища в машину, он еще надеялся, что Валерка встретит их дома. Но в бабкиной избе было пусто, и тогда Сашка, оставив Рому на попечение трясущейся Марины, вернулся к реке.

Включив эхолот, он трижды проплыл через «яму», не очень-то понимая, что отображается на экране. Но, увидев знакомую дугу, оторвавшуюся от линии дна, услышав писк сигнализатора, перевесился через борт.

И заметил, как из-под лодки ускользает нечто большое, белесое, с развевающейся гривой темных волос, похожих на тину.

Он закричал.

А с глубины поднялось еще что-то жуткое, мягко толкнулось в днище. Сашка схватился за весла и увидел, что это Валерка – страшный, синий, весь порванный. Сашка схватил багорик, чтобы вытянуть утопленника. Но тут под лодкой опять мелькнула белесая тень, и Валеркино тело, будто переломившись, вмиг ушло на дно.

Дальше всё было как в горячечном бреду…

Он пришел в себя уже под вечер, оттого что Марина гладила его по лицу.

Он был в избе.

В печи горел огонь.

Радио громко отчитывалось о прошедшем дне: лесные пожары не утихают, убит журналист, самолет потерпел крушение.

Тихо и жутко плакал забившийся в угол Роман.

– Что случилось? – спросил Сашка.

И всё вспомнил.

Ночь была страшная.

Они не спали, но всех мучили кошмары.

Стоило прилечь, и им начинало казаться, что кто-то наваливается на них, душит. Стоило подняться – и чудилось, как по крыше топают чьи-то ноги, в трубе подвывает, под окнами бродят тени.

Когда стало чуть спокойней, они увидели, что в соседнем доме зажегся свет – колеблющийся, неровный. Сашка взял камеру, стал снимать происходящее – в далеком окне что-то шевелилось, заслоняя свет. Вскоре раздался выстрел – будто молоток ударил.

А минут через двадцать после этого кошмары вернулись.

Изба вся словно тряслась. Дрожали стекла. Трещали запертые двери. На улице что-то гремело, билось. По крыше скатывались кирпичи, обломки падали в печную трубу.

Сашка заполз под кровать.

Марина залезла в сундук.

А Роман, задыхаясь, метался на диване, пытаясь сбросить с груди нечто тяжелое, живое и невидимое.

С рассветом опять всё успокоилось.

Вооружившийся топориком Сашка выглянул на улицу, ахнул, увидев, во что превратился его «галлопер»: колеса спущены, на боках вмятины, лобовое стекло продавлено, фары, бампер, решетка радиатора – всё раскурочено. И как теперь отсюда выбираться? А уезжать надо, Роман совсем плох, еле дышит, да и Марина близка к помешательству – выдержит ли еще одну подобную ночь?

Обошел Сашка автомобиль, следы посмотрел: где-то дерн вырван, где-то трава притоптана. На грязном заднем стекле отпечаток – то ли ладони, то ли лапы.

Медведь?

Марина вышла на крыльцо, села на ступеньки, голову руками обхватила, закачалась, как болванчик. Сашка глянул на нее, решил:

– Надо к соседу идти. Может, он чего знает…

Соседская изба была не заперта. И хозяин в этот раз оказался на месте. Он лежал на скользком от крови полу, дышал, как всхлипывал. В правом боку зияла рана. Левая рука была вывернута под неестественным углом.

На Сашку он взглянул с ненавистью, застонал, дыркой в ребрах подсвистывая, заскреб ногтями по грязным половицам, пытаясь поднять себя хотя бы на сантиметр.

Это был Федор – Сашка как-то узнал его. Здоровенный, лохматый, на лице будто кора. Не мужик, а леший – так про него раньше говорили.

– Что тут случилось? – Он присел перед хозяином дома, не зная, как ему помочь, за что взяться.

Федор поймал его за руку, с неожиданной силой потащил на себя:

– Зачем приехали? Что сделали?..

Сашка испугался, вырвался, отступил. Под лавкой заметил валяющееся ружье, раскатившиеся по полу патроны.

Федор буравил гостя глазами, зубами скрипел:

– Из-за вас всё… Напугали… Разозлили… Сожрет она вас. Замучает. И поделом.

Сашка в его хрипе и половины слов не разбирал. А Федор с каждой секундой слабел, на лбу его испарина выступила, глаза закатились. Он приподнялся всё же, ощерился. Кровь хлынула из его рта, залила грудь. Он завалился на бок, дернулся несколько раз, выгнулся дугой – и затих.

Сашка тронул его за руку – она была как полено.

Он поднял ружье, собрал патроны и вышел из дома.

Марина почему-то была в избе, билась в истерике.

Он вошел в комнату и сразу бросился к ней, прижал к полу.

– Да что тут творится такое?! – Ему уже не было так страшно, как раньше, он злился на себя и на всё, что здесь происходит.

– Я видела! – Марина скосила глаза. Он проследил ее взгляд – она смотрела на окно. – Видела, видела, видела…

Он сильно ударил ее по щеке. Она замолкла.

– Что ты видела?

– Не знаю… Не знаю…

Он вылил на нее ковш воды, встряхнул:

– Марина! Мариночка! Соберись, пожалуйста! Что ты видела?

– Женщину… Вот такую… Такую вот… – Марина пыталась что-то показать жестами.

– Не понимаю. Что за женщина?

– Старая. Страшная. Она Ромку убила. Посмотрела на него через окно – он захрипел и…

Роман был мертв. Сашка тряс его, по щекам хлопал, словами увещевал – всё без толку. Марина смотрела на них, качала головой, бормотала:

– Старуха страшная, голая, титьки до земли, руки еще длинней, волосы, как тина, глаза рыбьи.

Сашка посматривал на девушку, понять не мог, то ли бредит она, то ли сон ему рассказывает.

– Надо уходить, – сказал он севшим голосом. – Убираться надо. Не понимаю, что здесь творится.

Он осмотрел ружье, заглянул в ствол, сменил патроны и взвел курки.

На разбитой машине им отсюда было не выбраться.

Но оставался еще один путь…

Сашкин учитель географии Георгий Семенович Чуб был заядлый путешественник – двенадцать советских республик объездил. Он крепко вдолбил ученикам туристическую науку. Сашка со школы помнил, что если ты заблудился и вышел к реке, то надо идти вниз по течению – вода всегда выведет к людям.

Река была рядом.

И у них была лодка.

А километрах в двенадцати к юго-западу на этой самой реке стояло большое село Сормово.

– Пойдем по воде, – решил Сашка.

Изуродованный «галлопер» всё же завелся, и Сашка засомневался, правильный ли выбор он сделал. Даже на спущенных колесах можно было уехать довольно далеко. Но менять план он не решился – и правильно. На полпути к реке под капотом автомобиля что-то с треском развалилось, и перегревшийся двигатель, работавший с перебоями, окончательно заглох.

Дальше они бежали.

Ружье колотило Сашку по бедру, но он ничего не мог с этим поделать, так как приходилось тащить за собой Марину. Только на берегу он отпустил ее, перекинул оружие в лодку, подхватил девушку.

И тут они оба увидели, как из камышей прямо на них ковыляет, закинув плоские груди за спину, долговязое уродливое существо. Марина завизжала. Сашка бросил ее в лодку, скинул веревку с колышка, кинулся в воду, перевалился через борт.

Кошмарная старуха, видя, что добыча ускользает, завизжала, вытянула руки, похожие на сучья.

Сашка схватил ружье, пальнул дуплетом, не целясь. Отдача едва не выбила плечо, пули шлепнули в берег, лодка качнулась. Жуткое существо с головой погрузилось в воду. Сашка налег на весла, наблюдая, как стремительно приближается к ним цепочка пузырей.

– Ружье бери! Заряжай, быстрее!

Марина растерялась. Сашка показывал ей, как обращаться с оружием, но она не запомнила, она как в горячке была. А Сашка рвал весла так, что спину сводило. Лодка набрала ход – плывущий человек не смог бы ее догнать. Но существо, скрывшееся под водой, не было человеком.

– Что это такое, Саша? Что это?

Кошмарная тварь вынырнула справа. Потом показалась впереди. Она словно играла с людьми, пугала их. Вот исчезла на три минуты, позволила уплыть далеко – и толкнула лодку под днище.

Как бы увидеть, откуда тварь подкрадывается?

– Эхолот! – вспомнил Сашка.

Торопясь, он опустил излучатель в воду. Увидел на экране ту самую дугу, поднимающуюся со дна, рявкнул:

– Ружье!

Но оружие было не заряжено.

Он, чертыхаясь, начал запихивать патроны в патронники, понимая, что время у них выходит, а неведомая тварь, едва ей надоест с ними забавляться, вспорет надувную лодку и утянет их на дно, как утащила Валерку…

Существо вынырнуло в трех метрах от лодки, забилось, будто огромная рыба, проткнутая острогой, заверещало, подвывая. И вновь ушло под воду, едва Сашка вскинул ружье к плечу.

– Ей не нравится! – Он вдруг всё понял. – Луч эхолота жжет ее! Она поэтому Валерку утащила! И за нами пришла! Это мы ее разозлили! Мы ее напугали!

Решение пришло мгновенно.

– Садись на весла!

Сашка схватил излучатель эхолота, повернул его в сторону. Увидел, как под водой у самой поверхности скользнула белесая тень.

– Ага! Не нравится! Марин, давай туда! Попробуем выгнать ее на берег.

Марина грести не умела – из-под алюминиевых лопастей брызги вздымались фонтанами.

– Не спеши, – приговаривал Сашка. – Делай всё спокойно, ровно…

У опущенной в воду руки вспух бурун. Сашка дернулся, выронил излучатель, заругался. Повезло – и сам увернулся, и прибор не потерял, подхватил за провод. С опаской он опять опустил пальцы в воду, повел излучателем из стороны в сторону.

– Есть! Справа! Давай туда.

Им потребовалось сорок минут, чтобы выгнать опасную тварь на отмель. Существо шипело и выло, ползло к камышам, когда Сашка целился в него из ружья.

Два выстрела выпотрошили тварь – патроны оказались начинены картечью.

А потом Сашка стрелял еще, еще и еще, пока не кончились патроны.

Они уплыли за речной поворот к перекату – туда, где когда-то мальчик Саша, гостящий у бабушки в деревне, ловил на кузнечиков голавлей.

– Не нужно было мне сюда возвращаться, – пробормотал Сашка, глядя на качающиеся макушки берез. – Это уже не моя родина.

Он бросил ружье в воду, вымыл руки, взялся за весла.

Его корабль приближался к рифам. Вода там кипела, большие валуны резали поток на струи. Здесь кончалась страна его детства, дальше за перекатом начиналась незнакомая ему река.

– Держись, – сказал он Марине. – Сейчас будет немного болтать…

Прошло четыре года.

Однажды Марина, собирая материал для своего первого фильма, наткнулась на видеоролик, выложенный на ютюбе. В комментариях утверждалось, что это единственная в мире запись албасты – демонического существа, обычно принимающего облик уродливой старухи.

«Албасты обитает около водоемов, она может наслать на людей тяжелые болезни, ночные кошмары. Но иногда албасты сожительствует с человеком – чаще с живущими в уединении охотниками. Таким охотникам сопутствует удача, а албасты поит их своим молоком и кормит собственным мясом».

Человек, выложивший запись в Интернет, утверждал, что в объектив камеры попала албасты, привезенная из Казахстана русским охотником.

Потрясенная Марина отправила ссылку на этот ролик мужу…

Прошла неделя, кончился месяц, миновал еще один год, а Александр и Марина так и не смогли выяснить, кто нашел их видеокамеру, оставленную в обезлюдевшей русской деревне.

Марина Ясинская
Библиотекарь

Пациент лежал в палате на одного человека – удивительная роскошь для муниципальной больницы, и казался мошкой, пойманной в паутину: вокруг него густо переплетались провода и трубочки, расходящиеся к самым разным приборам, взволнованно мигавшим самыми разными цветами и издающим тихие тревожные звуки. Эта паутина и восковой цвет страшно осунувшегося лица больного наводили на мысли, что долго он не протянет.

Вошедший в палату мужчина в ветровке защитного цвета, с коричневой сумкой для ноутбука через плечо нерешительно замер у дверей; он не был уверен, что пациент в сознании или состоянии говорить.

Однако больной не только заметил его появление, но и слабым голосом спросил:

– Веретенский?

– Он самый, – подтвердил мужчина, осторожно приближаясь к кровати. – Это по вашему поручению мне звонили?

Больной кивнул и слабо взмахнул рукой, указывая на стоящий у окна стул – приглашал присесть.

Игорь Веретенский, известный блогер-тысячник, снискавший себе известность расследованиями уникальных паранормальных явлений, устроился на неудобном больничном табурете и достал диктофон.

– Я так понимаю, у вас для меня есть какая-то история, – полуутвердительно спросил Веретенский; обычно его именно за этим и звали.

Больной снова слабо кивнул, и Веретенскому подумалось, что тот не сможет рассказать ему, что хочет – у него просто не хватит сил. Однако пациент заговорил – тихо, но довольно уверенно:

– Всё началось с командировки в Астану, куда меня отправили налаживать контакты с местными туроператорами…

* * *

Скучная деловая поездка в Казахстан закончилась для Никиты на неожиданной и приятной ноте – в баре отеля он познакомился с потрясающей девушкой. В строгом коктейльном платье-мини, длинные черные волосы забраны в хвост, яркие глаза, выразительные черты лица – она понравилась ему с первого взгляда.

Спать с девушками в первую же ночь после знакомства было не в привычках Никиты. Спать с девушками, не спросив даже имени, – тем более. Но тут всё как-то закрутилось, завертелось – стремительно, спонтанно.

Восхитительно.

Однако когда утром Никиту разбудил яркий солнечный свет, незнакомки в номере уже не было.

Резко сев на кровати, Никита внимательно осмотрел комнату. Ничего. Ни записки, ни визитки, ни вообще какой-либо зацепки, которая позволила бы ему отыскать девушку. Досадно: такое утро – не лучшее завершение приятной ночи. Оставляет на душе осадок.

Хотя…

Никита откинулся на подушку и задумчиво посмотрел в окно. Ну, проснулись бы они вместе. Узнал бы он ее имя. Пригласил бы на торопливый завтрак. Записал бы номер телефона, добавил бы в контакты на фейсбуке. А потом? Она живет в Астане, он – в Москве. Может, это и к лучшему, что всё закончилось именно так, как закончилось.

Электронную книгу Никита обнаружил уже в самолете, у себя в сумке. Объяснение, откуда она взялась, напрашивалось само собой – ее положила туда его черноволосая незнакомка.

Никита торопливо открыл ридер, ожидая увидеть на экране записку.

Записки не было.

В том, что девушка оставила ему ридер специально, Никита не сомневался – нельзя случайно забыть что-то в чужой сумке. Но, просмотрев содержимое электронной книги и не найдя там никакой личной информации о владелице, Никита так и не понял, для чего незнакомка оставила ему свой ридер. Там же ничего нет – ничего, кроме внушительного списка закачанных книг.

Теряясь в догадках, Никита взялся за книги, но и тут его ждало разочарование – они оказались на каком-то неизвестном ему языке. Хинди? Арабский?

Никита на пробу открыл самую первую книгу в списке, и экран послушно отразил ряды неизвестных значков. Несколько мгновений Никита внимательно их рассматривал. Интересно, что это за язык?

Иероглифы на экране вдруг вспыхнули ярким светом. От неожиданности Никита зажмурился, а когда посмотрел на страницу, причудливые незнакомые значки менялись прямо у него на глазах, превращаясь в буквы кириллицы.

Правда, пусть и составленные из знакомых букв, слова оставались незнакомыми.

– Аэлис мбавия нуммо ранорэй, – зачем-то негромко прочитал Никита первую строку. Не то чтобы он надеялся, что произнесенная вслух фраза обретет смысл, но всё же…

Перед глазами вдруг медленно проплыла яркая точка. Никита вздрогнул и оторвал взгляд от экрана. В воздухе фланировали, падая откуда-то сверху, яркие густо-оранжевые искры вперемешку с крупинками снега. Салон самолета затянуло темно-синими сумерками, все пассажиры превратились в неразличимые серые тени, и только одна фигура, сидевшая у окна почти в самом начале салона, мерцала бледным светом.

Никита почувствовал, что ему не хватает дыхания, с силой вцепился в подлокотники сиденья, закрыл глаза и сосредоточился на ощущении жесткого пластика под пальцами. Он – в салоне самолета, летящего рейсом Астана – Москва, возвращается из командировки, слева от него сидит какой-то парень в полосатой футболке с планшеткой в руках, справа – иллюминатор, а за ним – голубое небо, слепящее солнце и долина облаков внизу. Вдох – раз-два, выдох – раз-два-три-четыре, вдох – раз-два, выдох – раз-два-три-четыре…

Когда сердце умерило бешеную скачку и дыхание немного выровнялось, Никита открыл глаза. Салон самолета снова приобрел свой обычный облик. Парень слева от него играл во что-то на планшетке; стюардесса катила тележку с напитками в проходе между рядами.

«Так вот что такое паническая атака», – отметил про себя Никита. У него никогда раньше не было подобных приступов, но всё когда-то происходит впервые…

Несколько успокоившись, Никита увидел, что по-прежнему сжимает в руке ридер. На его экране больше не было ни иероглифов, ни непонятного текста на кириллице. Видимо, всё это просто привиделось Никите – так же, как густо-синяя темнота со снегом и горящими искрами. Текст на экране был на современном русском, и понять его не составило труда.

«Новый Хранитель, Отрарская библиотека приветствует тебя», – прочитал Никита первую строку и вздрогнул – ему показалось, что текст обращен именно к нему.

Нервно захлопнув обложку, Никита сунул ридер в сумку. Что-то слишком много всего чудится, совсем нервы ни к черту. Определенно пора в отпуск.

* * *

Приступы паники повторялись. Несколько дней могли пройти спокойно, а потом внезапно всё заволакивала густая синяя тьма, с неба начинали сыпать огненные искры вперемешку со снегом, а люди превращались в неразличимые серые тени. Все, кроме одной – одна из фигур непременно мерцала бледным светом.

Никита пытался найти какую-то логику в этих так внезапно начавшихся у него приступах – должна ведь быть какая-то причина. Но никаких закономерностей ему вывести так и не удалось.

Однажды с ним случилось сразу два приступа за день, и Никита отправился по врачам. Но и психолог, и терапевт, и психиатр с невропатологом проявили завидное единогласие, утверждая, что с ним всё в порядке, что Никита полностью здоров. То же самое сказали ему доктора и в другом медицинском центре, и в муниципальной поликлинике.

Получивший очередное позитивное врачебное заключение, Никита возвращался домой совершенно растерянным – что ему делать теперь? Не по бабкам же знахаркам идти, в самом-то деле?

Никита вновь и вновь вспоминал обстоятельства, при которых с ним происходили панические атаки. И раз за разом не мог найти в них ничего общего, кроме одного – приступы не случались дома, когда он был один, а только в местах, где находились посторонние люди: на улице, в транспорте, в кафе. Даже в самолете.

Самолет!

Наверное, именно так ощущает себя гончая, почуявшая след, – Никита встрепенулся и напрягся всем телом. Он искал закономерности в происходивших с ним эпизодах и ни разу не вспомнил, с чего всё началось. А всё началось с самолета. С электронной книги, которую зачем-то подбросила ему черноволосая незнакомка из Астаны. Именно после того, как он открыл ридер, с ним произошел первый приступ.

Электронная книга нашлась в одном из ящиков рабочего стола, куда Никита закинул ее после возвращения из командировки.

Список книг всё так же изобиловал названиями на неизвестном языке, а первая и единственная страница самой первой в списке книги отразила всё то же послание: «Новый Хранитель, Отрарская библиотека приветствует тебя».

На этот раз в несколько пафосной фразе Никита не усмотрел ничего странного. Зато сделал вывод, который не пришел ему в голову тогда в самолете: вероятно, его таинственная незнакомка или работает в этой самой библиотеке, или является ее активным читателем.

Никита уже не был так уверен, что хочет связаться с девушкой, но, напав, как он полагал, на след, не мог просто его бросить. И потому он сел за компьютер и набрал в строке поисковика Отрарскую библиотеку. В том городе, где она находится и где живет его незнакомка.

К результатам, выданным поисковиком, Никита оказался совершенно не готов. Отрарской библиотеки не существовало. По крайней мере, в наше время.

Одни полагали, что огромное собрание древних книг хранилось когда-то в домонгольском древнем Отраре и бесследно исчезло, когда в 1219 году город был стерт с лица земли монголами.

Другие считали, что Отрарская библиотека – не что иное, как выдумка, красивый миф, придуманный местными историками, чтобы придать таинственности казахской истории.

И еще оставались глухие к критике и скептицизму ученых легенды, утверждающие, что в книгохранилище Отрара находилось до полумиллиона ценнейших и редчайших рукописей и летописей, папирусных свитков и вавилонских глиняных табличек и многого другого. Последний хранитель Отрарской библиотеки был ясновидцем – одна из книг показывала ему будущее, и когда Чингисхан осадил город, именно он спрятал библиотеку в надежное место, о котором никто не знал.

Никита откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Бессмыслица какая-то.

Снова взявшись за ридер, он еще раз просмотрел список закачанных книг, пытаясь найти хоть что-то на знакомом ему языке. После тщательного поиска заметил несколько файлов на латинице. Повинуясь внезапному порыву, подключил ридер к компьютеру, открыл онлайн-переводчик и перетащил в него один из текстов. «Биография Помпония Секунда» – выдала ему программа и указала латынь в качестве исходного языка.

И опять поисковик, и опять от результатов голова пошла кругом. «Биография» принадлежала перу Плиния Старшего, и многочисленные источники дружно утверждали, что из всех произведений Плиния до нашего времени дошла только «Естественная история». И тем не менее на ридере – электронный текст одного из безвозвратно утерянных произведений римского писателя.

Или это чья-то глупая шутка, или… Или на ридере и впрямь хранится цифровая версия пропавшей в древности библиотеки.

Но, разумеется, такого быть просто не может!

Никита поднялся и сделал несколько кругов по комнате. Что, черт возьми, происходит?

Затем он снова уселся за компьютер и принялся методично перетаскивать тексты книг в программы-переводчики.

Закономерности выявились довольно быстро. Переводчики с современных индийского, китайского и тюркских языков переводили лишь несколько слов, видимо, книги были написаны на значительно более древних их версиях. Греческий переводчик расшифровывал до четверти текста. Латинские книги переводились порой даже больше, чем наполовину. И тем не менее большая часть текстов вообще не распознавалась ни одной программой.

Лишь один текст был переведен полностью. Текст, набранный на современном казахском языке. Текст, по-видимому, предназначенный Никите.

«Я знаю, у тебя много вопросов, мой невольный преемник. К сожалению, у меня не было возможности познакомиться с тобой и подготовить тебя к твоей миссии, и всё, чем я могу тебе помочь – это оставить послание.

И ты, и я – librarios, Библиотекари, потомки последнего хранителя Отрарской библиотеки, Хисамуддина из рода Сунака. Именно он спрятал книги, когда к городу подступил Чингисхан. Но спрятал не в тайном месте, как полагают все те, кто до сих пор бесплодно ищет их по древним подземельям. Он их сжег.

Мой невольный преемник, я знаю, что ты думаешь. Если книги сгорели, то как же можно хранить несуществующую библиотеку? Так знай – сгореть могут книги, но не знания. Как в нас с тобой, потомках Хисамуддина, есть частичка древней памяти о том, что такое быть Библиотекарем, так и в других людях хранится древняя память о книгах Отрарской библиотеки, которые когда-то прочитали их предки.

Наша задача – собрать всю память и воссоздать библиотеку. Девять веков потомки Хисамуддина упорно трудились над этим, и теперь ты продолжишь работу. А когда настанет час, передашь ее своему преемнику.

Зачем? – спросишь ты меня. – Кому есть дело до древних книг и трактатов? Затем, отвечу тебе я, что полностью воссозданная, Отрарская библиотека станет чем-то куда большим, чем просто собрание книг. Она станет источником бесконечного знания и мудрости и даст своему хранителю великое могущество нести благо всем людям мира. Именно ради этого мы продолжаем свое дело. Теперь ты – новый librarius, теперь – твой черед».

Никита откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

Совершенно определенно, правдой написанное быть не может – просто потому, что… Не может, и всё тут!

Ну, хорошо, предположим на минутку – только на минутку! – что это правда. Как хранить эту якобы библиотеку – всё понятно, вот она, на ридере. Но как ее собирать? Автор послания отделался общими фразами, так и не сообщив о, собственно, механизме пополнения книгохранилища.

Никита сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.

Если предположить – только предположить! – что всё это правда, то, вероятно, припадки, которые он принял за панические атаки, на самом деле как-то связаны с его задачей – собиранием библиотеки. Во время приступов все люди словно превращаются в тени, но одна из теней неизменно мерцает бледным светом… В послании сказано, что люди хранят частичку памяти от предков, прочитавших какую-то книгу из Отрарской библиотеки. Может, погружение мира в густо-синие сумерки и обязательная подсветка одного человека – это встроенный механизм Библиотекаря? Этакий способ распознать, кто именно из окружающих людей является носителем нужной ему информации?

В принципе, логично. Остается всего одна маленькая неувязочка. Положим, всё так. Но ему-то что делать с этим подсвеченным человеком? Как получить нужную память?

Да нет, полный бред!

Никита встряхнул головой: «Поверить не могу, что я вообще над этим думаю!»

И всё же… И всё же где-то в глубине души уже поселилось сомнение. Слишком много странностей, слишком много непонятных событий и совпадений. Слишком много для того, чтобы без раздумий списать их на случайность.

Здравый смысл не желал рассматривать даже чисто гипотетическую вероятность версии о хранителе Отрарской библиотеки. Какое-то шестое чувство не позволяло отмахнуться. И Никита принял компромиссное решение. Он дождется очередного приступа и попробует задержаться в этом состоянии, чтобы понять, что делать дальше. Если всё это правда, то заложенный в нем механизм Библиотекаря, по идее, должен активироваться и сделать то, что необходимо. Если нет – то… наверное, придется пробовать другого психотерапевта, специализирующегося на панических атаках и душевных расстройствах.

* * *

Панических атак не было неделю.

Никита почти решил, что непонятный недуг исчез так же внезапно, как и появился, и был готов с облегчением забыть все эти бредни про Отрарскую библиотеку.

А потом его снова настиг приступ. Улицу как всегда внезапно затянули густые синие сумерки, с неба посыпались огненные искры вперемешку с ледяным снегом. Люди превратились в безликие темные фигуры, и только один силуэт где-то впереди сиял бледным светом.

Решив довести эксперимент до конца, Никита последовал за светящейся фигурой, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям. И чем ближе он подходил к цели, тем отчетливее чувствовал, что с ним что-то происходит. Что-то непонятное, ни на что не похожее, никогда ранее не испытываемое и потому не поддающееся описанию. Что-то могучее и одновременно пугающее.

Когда до сияющего силуэта осталось буквально рукой подать, краем глаза Никита уловил сбоку какое-то движение, привлекшее его внимание. Обернулся и увидел в зеркальной витрине магазина отражение странного существа. Высокое, серое, кожистое, с лысым черепом и крыльями словно у гигантской летучей мыши за спиной, оно напоминало одну из оживших горгулий с крыши Нотр-Дама. Существо внимательно смотрело на него, а когда Никита в панике обернулся за спину, сделало то же самое.

Осознание вспыхнуло внезапно, как молния. И оказалось таким же пугающим и ослепляющим. Это – его отражение. В мире густо-синих сумерек и падающих с неба огненных искр и снега Никита выглядит именно так.

От ужаса перехватило дыхание, и несколько долгих мгновений Никита безуспешно пытался вдохнуть. Когда это ему удалось, синие сумерки уже исчезли; он стоял, прислонившись к зеркальному стеклу витрины какого-то магазина, а многочисленные прохожие спешили куда-то по своим делам и не обращали на него никакого внимания.

Немного отдышавшись, Никита медленно двинулся к дому.

Напрашивалось два вывода, и ни один из них не радовал.

Либо панические атаки перешли в куда более серьезное психическое заболевание, либо всё это про хранителя и библиотеку – правда. Пугающая правда.

И, несмотря на пережитый шок, в глубине души Никита знал – он повторит эксперимент. Он очень хочет узнать, что произойдет дальше.

* * *

Следующий приступ настиг Никиту через несколько дней в длинном и относительно пустынном в поздний вечерний час переходе станций метро.

На этот раз он был готов к тем странным ощущениям, которые возникали во всем теле, и не собирался смотреть по сторонам, чтобы случайно не увидеть в каком-нибудь стекле свое пугающее отражение. Никита был исполнен решимости довести дело до конца, каким бы этот конец ни был.

Когда он почти настиг сияющую фигуру, та обернулась и что-то спросила. Слова беззвучно растворились в густо-синих сумерках. За бледным светом, исходящим от фигуры, Никита не видел ни черт лица, ни линий силуэта, и потому не мог сказать, кто перед ним, мужчина или женщина.

Впрочем, в тот миг Никиту это и не волновало – он был полностью захвачен обрушившимися на него совершенно новыми ощущениями. Казалось, будто тело зажило самостоятельной жизнью, и он им больше не управлял, мог только наблюдать и ощущать. Наблюдать, как он подходит вплотную к светящейся фигуре, ощущать, как поднимаются у него за спиной огромные кожистые крылья, видеть, как они обвиваются вокруг настигнутого человека, захватывая его в плотный кокон, как сжимают всё крепче. Как внезапно под этим коконом вспыхивает голубой свет, яркий и холодный, и всё его тело пронзают ледяные иглы, а сам он наполняется… наполняется…

«Знание, – пришло к Никите словно извне, – это и есть то самое знание».

Крылья разжались и сложились за спиной. Густо-синие сумерки рассеивались, прекратилась морось из искр и снега. В пустынном переходе между станциями метро стоял опустошенный только что пережитым Никита, а перед ним на земле лежало тело какого-то незнакомого парня.

* * *

Никита захлопнул входную дверь квартиры и устало уперся в нее спиной. От пережитого потрясения до сих пор дрожали ослабшие руки, и он ощущал слабость в коленях.

Увидев неподвижное тело на земле, Никита испугался, что убил парня. На какой-то короткий миг даже малодушно решил сбежать, но пересилил себя.

Несколько мучительно долгих минут парень оставался без сознания, но потом очнулся. Сначала смотрел совершенно бессмысленным взглядом, не отзываясь на вопросы Никиты. Но позже пришел в себя и слабым голосом спросил, что случилось.

– Видимо, обморок, – ответил Никита, чувствуя неимоверное облегчение: он никого не убил!

Парень поблагодарил его за помощь и отправился домой.

Случившегося он явно не помнил.

Никита тоже отправился домой, чувствуя, как дрожат у него руки. Получить память об одной из книг Отрарской библиотеки оказалось делом весьма изматывающим. Правда, Никита подозревал, что со временем к этому привыкаешь, и тогда всё станет легче.

Взяв в руки ридер, Никита задумчиво повертел его в руках. Человека он нашел, получил его память – что теперь? Как эта информация перейдет из него в электронную книгу? Он ведь не компьютер, к нему не подключишь ридер через соответствующий шнур.

Как оказалось, беспокоиться не стоило – открыв ридер, Никита сразу же увидел, что напротив одного файла появилась звездочка – новая закачка.

«Надо же, как всё просто», – хмыкнул Никита и с любопытством открыл файл – что он там сегодня раздобыл?

Книга оказалась довольно скучным трактатом по арабской медицине. Никита прочитал несколько страниц, прежде чем осознал, что понимает текст. Текст, написанный незнакомой ему вязью.

Никита вышел в общий список закачек, и его подозрения оправдались – теперь он мог прочитать названия некоторых книг в списке. Создавалось впечатление, что после первой книги, которую он добыл, Никита стал понимать язык, на котором она написана.

«Интересно, начну ли я понимать еще один язык, когда принесу память о другой книге?»

* * *

Дополнять библиотеку с каждым разом становилось и впрямь легче: Никита привык к своему необычному обличью в мире густо-синих сумерек и уже не обмирал от ужаса, видя, что человек, у которого он получает память о какой-то новой книге из Отрарской библиотеки, теряет сознание.

Разумеется, Никита следовал далеко не за каждым «подсвеченным»: иногда было слишком людно, иногда человек оказывался в компании, иногда спешил сам Никита. Но тем не менее библиотеку он дополнял регулярно.

После каждой книги, написанной на новом языке, он начинал его понимать. Через некоторое время стало казаться, что библиотека постепенно открывает Никите свои секреты и будто помогает в ней разобраться: из тысяч и тысяч самых разных книг она словно подбрасывала наиболее интересные ему тексты. Так, однажды Никита наткнулся на записи одного из прежних Библиотекарей, в подробностях описывающего процесс восстановления книгохранилища. Потом обнаружил нечто, похожее на каталог библиотеки, позже нашел жизнеописание Хисамуддина, последнего хранителя Отрарской библиотеки, пока та еще существовала в своей физической форме. Затем ему начали попадаться книги с упоминаниями о других легендарных библиотеках – Александрийской, Пергамской, Константинопольской, библиотеке Ивана Грозного и тех, названия которых он когда-то слышал, и других, про которые ничего не знал даже гугл.

Никита и сам не заметил, как затянуло его это новое занятие – восстановление библиотеки, как увлекло ее изучение, как с приоткрытием завесы тайны над загадками прошлого у него появлялось всё больше и больше вопросов, ответы на которые он хотел получить. Что за ритуал провел Хисамуддин, чтобы сохранить библиотеку, когда сжигал ее книги? Откуда он его узнал? Действительно ли у него была книга, которая показывала ему будущее? Кто ее написал? Где она сейчас? Есть ли книги, ей подобные? Если Отрарская библиотека оказалась настоящей, значит ли это, что и другие легендарные библиотеки существуют и их собственные Библиотекари-хранители занимаются тем же, чем и он – восстанавливают их? Можно ли найти этих хранителей? Какие способности они получают от своих библиотек?

Но самое главное – ему хотелось знать, чем же станет Отрарская библиотека, когда будет полностью собрана, и какое такое великое могущество даст своему хранителю.

* * *

Всё шло как обычно – густо-синие сумерки, падающие с неба искры вперемешку со снегом, светящаяся фигура, крылья, обхватывающие ее плотным коконом, яркий свет…

А пятнадцать минут спустя Никита с беспокойством склонился к неподвижному телу девушки, чью память он только что забрал, – ей давно бы пора прийти в себя.

Никита осторожно похлопал девушку по щекам, потом наклонился прямо к лицу, пытаясь услышать дыхание. И уже потом, чувствуя, как ужас захлестывает его, попробовал нащупать пульс. А после вскочил и отбежал на несколько шагов в сторону.

Девушка не дышала, и у нее не было пульса.

Она была мертва.

Нет, не так.

Он ее убил.

* * *

Что делать, что делать, что делать?

Никите хватило хладнокровия позвонить в скорую, но дожидаться ее он не стал – ведь с ней приедет полиция. Конечно, он мог бы сказать, что девушке стало плохо, и она упала, а он, случайный прохожий, увидев это, вызвал скорую, но… Вдруг против него найдутся какие-то улики и его обвинят в убийстве? Но он ведь не хотел! Он даже и не знал, что всё так получится!

Никита приказал себе успокоиться. Никто его в убийстве не обвинит, тем более что девушку он не убивал, это вышло случайно. Может, это и вовсе совпадение, возможно, у нее было слабое здоровье, и всё так неудачно вышло.

Несколько успокоившись, Никита, как обычно после получения чьей-то памяти, открыл ридер.

Звездочка, указывающая на новую закачку, стояла напротив файла, который оказался трактатом под названием «О сущности и возможности слов». Неизвестный автор. Неизвестный язык, который Никита тем не менее понимал.

Структурой текст напоминал комментарии к кодексам: сначала шел довольно короткий параграф, а под ним – пространное пояснение. Только вот короткие параграфы были вовсе не правовыми нормами. Единственное слово, которое пришло Никите на ум для их определения, – заклинания.

Неизвестный автор утверждал, что в заклинаниях нет ничего от волшебства и магии, это просто слова. Только вот тщательно подобранные, поставленные в определенном порядке слова действуют по-разному. Выверенные комбинации слов могут заставить человека что-то сделать. Могут заставить его что-то забыть. Могут заставить во что-то поверить. Надо только знать нужную последовательность нужных слов.

Никита даже отложил ридер, пытаясь справиться с информацией. В том, что утверждающееся в рукописи – правда, он не сомневался; слишком много уже всего случилось с тех пор, как он стал Хранителем Отрарской библиотеки, чтобы не верить.

И всё же…

«Надо проверить, будет ли действовать, – подумалось Никите. – Если слова действительно работают, это мне очень пригодится, если на меня после случившегося выйдут полицейские».

Мысль о полицейских напомнила о на время забытом убийстве. «Непредумышленном убийстве, – поправил себя Никита. – А может, и не убийстве вовсе».

Впрочем, неважно, как это называть, куда интереснее узнать, что же произошло. Почему девушка умерла?

Сформулировав этот вопрос у себя в голове, Никита подождал некоторое время, а потом стал бегло просматривать список книг, надеясь, что и на этот раз получится как раньше, что он просто почувствует, какую именно книгу надо открыть, чтобы найти ответы.

Библиотека не подвела, выдала именно то, что нужно – арабский трактат «Сущности записанных слов». Из него он узнал, что есть два вида книг: книги и Книги. И если первых – сотни и тысячи, то вторых – единицы. Такие Книги хранят тайные знания о невиданных силах мира, силах, о которых люди давно забыли, в которые давно перестали верить. Управление ими дает огромную власть и налагает великую ответственность. Немногие способны справиться с этими силами, и потому знания о них надежно упрятаны и даются лишь единицам… Память предков, читавших такие Книги, хранится в их потомках, но сила, заключенная в Книгах, столь велика, что восстановление их в библиотеке забирает жизнь самого носителя.

Закрыв ридер, Никита задумчиво посмотрел в окно. Получается, теперь всякий раз, как он получает память какого-то человека, есть крошечная вероятность того, что этот человек умрет, потому что его предок когда-то читал одну из тех самых Книг.

Хоть переставай собирать библиотеку дальше – теперь всегда будешь бояться, что человек, чью память он заберет, так и не очнется. И не считать себя при этом убийцей будет очень непросто.

* * *

Одно из Слов Никита попробовал уже на следующий день – «Слова убеждения». Он применил их к начальнику, срочно, немедленно требовавшему какой-то письменный отчет. Никита произнес Слова, и начальник спокойно согласился на то, чтобы отчет ему был предоставлен к следующей неделе.

Дальше – больше. «Слова» оказались полезнейшей книгой, и чем чаще Никита ими пользовался, тем больше ему это нравилось. Со Словами жизнь становилась куда проще, а цели, и значительные, и самые мелкие, достигались куда легче. Скажешь нужные Слова, и склочная соседка больше не требует вкрутить новую лампочку на лестничной площадке взамен разбитой, в ЖЭКе пропускают без очереди, бухгалтер охотно выдает аванс, хотя и не положено, а клиент идет косяками. Наверняка Словами можно заполучить и любую понравившуюся девушку, но тут уж вставали на дыбы внутренние моральные принципы.

И всё же Никита не отказывал себе в пользовании Словами. А почему бы и нет – он ведь никому не вредит.

* * *

После того как девушка, память которой хранила «Слова», умерла, Никита не сделал ни одного дополнения в библиотеку. Всякий раз, когда он погружался в густо-синие сумерки и видел подсвеченную фигуру, его останавливала мысль: а что, если этот человек – носитель памяти не просто книги, а одной из Книг и умрет после того, как Никита ее заберет?

Библиотека, словно чувствуя его сомнения и желая дальнейшего восстановления, подкидывала ему книги о Книгах. Никита узнал, какие еще Книги были написаны, к каким тайнам они могут приобщить, какими уникальными способностями наделить, какие необыкновенные возможности открыть.

Библиотека соблазняла.

И чем больше узнавал про них Никита, чем чаще пользовался «Словами», чем удобнее становилась от них жизнь, тем чаще он думал о том, как было бы замечательно почитать другие Книги. «О влиянии на судьбу», «Лечение неизлечимых болезней», «Все блага мирские», «Суть природы», «Власть и властвование» или, наконец, «Корень будущего», знаменитая книга, благодаря которой узнавал о грядущих событиях Хисамуддин.

Эти Книги были раскиданы по разным библиотекам мира; только некоторые из них хранились когда-то в Отрарской библиотеке. От мысли, какие возможности могут открыться тому, кто будет иметь их в своем распоряжении, голова шла кругом.

«А уж если кто-то завладеет всеми Книгами, из всех библиотек…» – внезапно подумал Никита и вздрогнул; мысль казалась чужой, словно пришедшей извне.

И очень заманчивой.

Впрочем, другие библиотеки всё равно недосягаемы. А вот Отрарская – в его распоряжении; в его силах помочь ее восстановить. Прежние хранители как один утверждали, что, полностью воссозданная, библиотека даст своему хранителю способности, которые могут принести огромное благо. Вероятно, если объединить мощь сразу нескольких библиотек со всеми их Книгами, то можно облагодетельствовать всё человечество. Впрочем, что толку мечтать об этом – воссоздать бы одно книгохранилище и воспользоваться бы его возможностями на всеобщее благо. Вероятно, ради такой значительной цели стоит пойти на риск и все-таки продолжать собирать библиотеку, несмотря на то, что у кого-то из людей вместе с нужной ему памятью Никита может забрать и жизнь.

Как это часто бывает, многократно повторенный довод о благе для всех сразу в итоге перевешивает любые соображения, которые кладут на другую чашу весов. То же произошло и с Никитой – его решимость прекратить собирать библиотеку слабела.

А когда после долгих поисков Никита нашел на ридере и другие Книги, от нее и вовсе ничего не осталось. Среди найденных Книг не было легендарной Книги, которая открывала Хисамуддину будущее, но там обнаружились «Управление погодой», «Зеркало в прошлое», «Заклинания древних кхмеров», «О силе этрусского письма» и другие. Значит, прежние Библиотекари забирали эти Книги, невзирая на цену.

Разделенная с другими вина тяготит куда меньше. И теперь решение далось Никите куда легче. Раз другие собирали подобные Книги, забирая жизни у носителей памяти о них, значит, можно и ему. Значит, не он один сделал такой выбор, он просто поступил так же, как и другие.

И Никита продолжил собирать библиотеку.

…И даже себе он не признался бы в том, что теперь, каждый раз наблюдая за тем, как очередной человек – носитель памяти одной из книг приходит в себя, где-то в самой глубине души Никита испытывал крохотное, едва заметное сожаление – он добыл просто книгу, а не Книгу.

* * *

Машину, едва не сбившую его на проезжей части и стремительно скрывшуюся с места происшествия, Никита списал на случайность.

Рухнувший едва не на него тяжелый рекламный баннер тоже подпадал под категорию случайностей. Правда, уже с большей натяжкой.

Когда оборвался один из тросов лифта, в котором ехал Никита, и кабинка чудом не рухнула на землю, стало понятно, что для случайностей это уже перебор.

Кто-то пытается Никиту убить.

И даже «Слова», решавшие все его проблемы в последнее время, тут бессильны – ведь их не на кого обратить, враг остается невидим.

Как он уже привык в последнее время, Никита обратился за помощью к библиотеке. Но на этот раз ничего и не добился – Отрарская библиотека была не всесильна. Или же это Никита просто проходил мимо ответов. Он не понимал еще слишком много языков; возможно, способ узнать, кто пытается его убить и почему, и впрямь описан в одной из тысяч книг, хранившихся на ридере, но он просто не мог ее прочитать.

После бесплодных попыток получить помощь от библиотеки, Никита с сожалением сделал вывод, что ему придется рассчитывать только на свои силы. А это значит – смотреть в оба, чтобы не пропустить очередное покушение.

* * *

Жить, не зная, когда и как на него нападут, и ожидая атаки каждую минуту, – это невыносимое испытание.

Уже неделю спустя Никита понял, что больше не может шарахаться от каждой тени и вздрагивать от каждого звука, он просто сойдет с ума. Ему нужно поменять правила игры, перестать быть мишенью. Нужно найти своего врага и встретиться с ним лицом к лицу.

Осталось только придумать, как это сделать. И, желательно, как можно быстрее, потому что враг может его опередить.

Никита не успел. Выпив чашку кофе в каком-то кафе, он попал в больницу с тяжелейшим отравлением. Несмотря на усилия медиков, с каждым днем ему становилось всё хуже и хуже. Врачи разводили руками, говорили что-то о беспрецедентном случае, необъяснимых процессах и непонятных причинах.

Но Никите всё было понятно.

И он ничего не мог изменить.

* * *

Блогер Веретенский оставил включенный диктофон на стуле, а сам уже некоторое время стоял у окна, повернувшись к Никите спиной. Дослушав историю до конца, он повернулся к кровати, затканной паутиной трубок и проводов, и сложил руки на груди.

– Вот что я тебе скажу, Никита, – сказал он с сочувствием и покачал головой. – По всем раскладам ты должен был погибнуть, но тебе просто удивительно везло. Машина, рекламный баннер, лифт. Особенно лифт – с ним я очень постарался. Но вот кафе, из-за которого ты попал сюда, – это действительно несчастный случай…

Веретенский подошел вплотную к кровати. В палате вдруг сгустились синие сумерки, в воздухе закружились яркие искры вперемешку со снегом.

– Впрочем, какая разница – как. Главное – результат, не правда ли? – с улыбкой спросил Веретенский. За его спиной появились серые кожистые крылья, лицо менялось на глазах.

– Так ты тоже… – прохрипел Никита.

Он пытался приподняться, но сил хватало лишь на то, чтобы слабо сжать руками края кровати.

– Да, я тоже, – кивнул изменившийся Веретенский. – Я – хранитель Либерии, библиотеки Ивана Грозного. И я очень не против заполучить то, что у тебя уже есть от Отрарской библиотеки.

– Но зачем тебе?.. – с трудом выдохнул Никита.

– Зачем? – Серое лицо горгульи страшно оскалилось. – Ты серьезно? Неужели тебе не понравилось пользоваться «Словами»? Неужели ты ни разу не подумал, какую власть могут дать сразу несколько Книг? Неужели не нашел эту мысль даже самую малость привлекательной?

Никита слабо качнул головой, но не смог издать ни звука.

– Ни за что не поверю, – усмехнулся Веретенский. – Мне здорово повезло, что ты еще такой неопытный и научился у своей библиотеки столь малому. Я следил за твоим предшественником, но так и не рискнул с ним схватиться, он был слишком силен. А вот ты – другое дело. Особенно в таком состоянии, – Веретенский наклонился над Никитой, за его спиной развернулись большие серые крылья и затрепетали в ожидании. – Ничего личного, Никита, я не хочу тебя убивать, но ты ведь знаешь, по-другому не получится…

Паутина трубочек и проводов над кроватью зашевелилась и запульсировала пронзительно оранжевым светом. С громким стуком захлопнулась и тут же обросла белым инеем дверь в больничную палату.

Веретенский оглянулся на резкий звук, а когда повернулся обратно, Никиты на кровати уже не было. Хранитель Отрарской библиотеки стоял у него за спиной, в обычном для густо-синих сумерек обличье, угрожающе расправив кожистые крылья за спиной. В руках у него нервно дергался, вырывался из крепкой хватки горящий огненным светом хлыст.

– С кафе ты и правда ни при чем. Это моих рук дело, – спокойно сказал Никита. – Мне нужно было узнать, кто ты, выманить тебя, заставить поверить, что я слаб и беспомощен, что я при смерти. Чтобы ты сам пришел ко мне. И ты пришел.

Веретенский попятился.

– Невозможно! Библиотека у тебя всего несколько месяцев. Ты не мог… Ты просто не мог успеть всю ее перевести… Не мог изучить все Книги…

– Не мог. Но спасибо разработчику универсального дешифратора для Блекберри плейбука. Приложение за доллар девяносто девять. Ты не представляешь, как прекрасно эта программа всё перевела. Не можешь даже вообразить, какие Книги я отыскал. Включая те, что учат находить и узнавать книги других библиотек. И просто книги, и те самые Книги… И Библиотекарей. Учат находить, узнавать – и справляться с ними.

Гибкий горящий хлыст в мгновение ока обвился вокруг хранителя Либерии, намертво стиснув его в огненных кольцах. Веретенский отчаянно дергался, но не мог вырваться.

– И ты прав, – продолжал Никита, подходя к нему вплотную. Его крылья обвились вокруг Веретенского и схватили его в плотный кокон. – Мне приходила в голову мысль о том, какую власть может дать контроль над сразу несколькими библиотеками. И она мне понравилась.

В коконе кожистых крыльев вспыхнул ослепительно голубой свет.

Когда он погас, в палате больше не кружились искры со снегом. Никита стоял над неподвижным телом Веретенского с ридером в руках и просматривал список только что появившихся книг, словно ища что-то.

Нашел. Быстро прочитал несколько страниц, а потом поднял голову и, глядя в окно, улыбнулся:

– Хранитель Александрийской библиотеки, ты следующий.

Астана – Москва

Маргарита Ленская
Запомните меня счастливым

Фотоальбом 1982–2013

По земле прошелестели шаги, легкие, будто ночной ветер коснулся пожелтевшей травы. Шаман приподнялся на локте, прислушался. Показалось, будто кто-то прошептал его имя. Потянуло дымком, полог юрты колыхнулся. Послышался тихий смех.

Кадр № 1

Мурат с детства ненавидел туман. Прятался от сероватой мглы в самом дальнем углу дома. Мальчику казалось, что на самом деле начался пожар, и огонь в каждую минуту может ворваться внутрь и сожрать его. Обглодать до костей, жадно, будто дикий зверь. Родители не знали, откуда взялся этот беспричинный страх, считая это глупостью и баловством. Через некоторое время мать с руганью доставала Мурата из очередного закутка и давала увесистый подзатыльник. Мурат молча сносил побои и насмешки, упрямо забираясь от тумана всё дальше. Когда родители поняли, что ни наказания, ни врачи его не переделают, махнули рукой и полностью переключили внимание на младшего брата Кайрата. А Мурат так и рос в одиночестве, будто сорняк в темном углу. Длинный, бледный и колючий. Тайком мечтая когда-нибудь оказаться там, где нет противной мглы и надоедливого брата. Страх перед туманом постепенно притупился, особенно после того как пропала Дина, и проявлялся теперь очень редко.

В тот день, когда Мурата уволили, в Алматы стоял туман с запахом гари. Жиденькая сероватая стена вяло наползала со стороны гор, постепенно захватывала и поглощала проспект Аль-Фараби вместе с высотками и трамплином. Мурат открыл стеклянную дверь, за которой ветер гонял белёсые клочья, вышел и остановился на крыльце. Поставил сумку у ног, достал зажигалку, чиркнул пару раз, прикрываясь от ветра, закурил. Сигарета мелко дрожала в желтоватых пальцах. Идти никуда не хотелось.

Следом выскочил начальник, зябко запахнул полы дорогого кашемирового пальто.

– Извини, дружище. Сам знаешь, последнее время дела идут плохо. Еще ты со своими… – Он помахал рукой перед носом Мурата. – … депрессиями и творческими разгулами. Работать, работать надо.

– Дайте еще шанс, и я…

Начальник отвел глаза.

– Да взяли мы тут одного парнишку. Опытного. В дизайне хорошо разбирается. Так что, увы. Поищи себе другое место.

Мурат ссутулился, сделался похожим на большой, горестный вопросительный знак. Провел рукой по редким черным волосам, по привычке прикрывая прядями намечающуюся лысину. Начальник помялся, негромко кашлянул и сказал бодрым голосом:

– Ладно, мне пора. Счастливо.

Рядом, повинуясь сигналу, мигнули фары новенького «мерседеса». Начальник с видимым облегчением сбежал по ступеням и скрылся в уютном салоне, собираясь укатить куда-то в радужные дали. У Мурата таких перспектив не было. Он выбросил недокуренную сигарету в канаву, закинул на плечо сумку и побрел к старому «форду», притулившемуся возле карагача.

Навстречу пробежал спортивный паренек со светлыми волосами, стянутыми в хвостик. Начальник в машине небрежно кивнул ему. Мурат сразу понял, что это и есть тот самый новый перспективный сотрудник. Новичок взбежал на крыльцо и скрылся за дверями. Мурат с завистью посмотрел ему вслед. В висках заломило, голову охватило жаром, даже в глазах на мгновение потемнело от злости.

Почему его вышвырнули, как паршивого пса! За что? Теперь этот хлыщ будет сидеть на теплом месте и посмеиваться. Несправедливо.

Мурат сжал кулаки, и тут ему в голову пришла блестящая, как ему показалось, мысль. Он хитро улыбнулся, свернул во двор, обежал дом, быстрым шагом пробрался с другой стороны под окна офиса. Одна из створок была, как всегда, приоткрыта. Из кабинета не слышалось ни звука. В это время коллеги должны были работать в студии. Если застанут, всегда можно сказать, что вернулся за коробкой с дисками.

Подтянувшись на руках, Мурат заглянул внутрь, убедился, что внутри никого нет, и перевалился через подоконник. Неловко сверзился на пол, ударился локтем о батарею. Шипя от боли, поднялся на ноги. Пошарил в ящике стола, нашел в коробочке ключ от шкафа. Распахнул дверцы. Вот он, родимый, на месте, новенький фотоаппарат.

Хорошая оптика: большой объектив смотрел на Мурата единственным черным глазом, будто прицеливался. Воровато оглядевшись, Мурат схватил его и повесил на шею. Грудь ожгло, словно от удара током. Сердце гулко стукнуло, но потом по телу толчком растеклось блаженное тепло, аж уши заложило. На секунду Мурату показалось, что он наблюдает себя со стороны. Будто на стоп-кадре. Длинного, в нелепой позе застывшего возле шкафа. Где-то вдалеке хлопнула дверь, в коридоре послышались шаги. Раздумывать над странными ощущениями времени не было, нужно бежать. Мурат с кряхтением выбрался в окно, подхватил сумку и бросился к автомобилю.

Дома Мурат достал фотоаппарат, положил на полку рядом с видеоплеером. Повезло. Никто ничего не найдет. Начальник видел, как Мурат уходил, так что все шишки полетят в бывших коллег. Так им и надо. Бездарности. Неожиданно для себя Мурат наклонился и любовно погладил объектив.

«Хорошо, что ты останешься со мной. Правда?»

Фотоаппарат, похоже, не возражал. Мурат отправился на кухню, он давно жил один. С тех пор, как переехал из пригорода в Алматы. Иногда здесь появлялись девушки, но всего на одну ночь. Никто не задерживался, сбегали под утро. Дуры! Эх, если бы Дина тогда не ушла. Ничего, теперь он всем покажет. С такими красотками модельками познакомится, всем на зависть. Может, и перестанет видеть по ночам бледный образ ушедшего счастья.

Кадр № 2

Спустя неделю нашлась и работа. Богатый папочка заказал для дочери подарочную фотосессию. Расширенный вариант. То есть все капризы и пожелания девушки за кругленькую сумму. Весь день фотограф должен был фиксировать интересные подробности празднования. Делать портреты именинницы там, где она захочет. О питании никто ничего не говорил, но Мурат надеялся на лучшее. Впрочем, гонорар был настолько высок, что можно было немного и поголодать. В назначенное время охранник впустил Мурата на территорию. Осмотрел его вещи, карманы, внимательно изучил каждую букву удостоверения. Со скучным лицом, словно бы нехотя, провел в особняк, представил хозяевам. Именинница Алия сияла шикарным платьем, бриллиантами и нетрезвым блеском в глазах. Гости собрались, пора было приступать к работе. Как оказалось – нелегкой. К вечеру от шума, мелькания ярких тряпок и грохота музыки закружилась голова. Мурата слегка пошатывало, хотя за весь день он не выпил ни капли спиртного. Чего нельзя было сказать о гостях.

Неугомонная девушка потащила его на второй этаж.

– Эй! Сфотай меня у камина, – приказала Алия и раскинулась на пушистом ковре, имитирующем шкуру какого-то неведомого животного. Черные волосы раскинулись, алое платье задралось выше колена, расплескалось вокруг точеного смуглого тела.

Мурат нацелил на нее объектив и нервно сглотнул. Безбашенная девчонка! В комнате никого, дверь закрыта, внизу гремит музыка. Если что – никто не услышит.

– Ну, давай. – Алия прищурилась и, издевательски подмигнув, провела рукой по ноге. – Чего рот разинул, быстрей.

Мурат вздрогнул и нажал кнопку. Молнией мелькнула вспышка.

Он сделал шаг в сторону и замер. Сквозь объектив он увидел, как лицо Алии покрылось бурыми, сочащимися язвами, волосы черными змеями копошились под головой, из-под изувеченного тела расползалась алая лужа. Явственно потянуло запахом горелого мяса.

– Что за дерьмо! – прохрипел Мурат, опуская руки.

– Это ты мне? – возмущенно вскрикнула девушка, вскакивая.

– Нет, нет, просто мне показалось, – забормотал Мурат.

– Нализался уже! – презрительно воскликнула Алия. Рывком открыла дверь, вышла и бросила не глядя: – Иди домой.

– Но…

– Проваливай. И чтобы фотки были как конфетка, иначе вылетишь из города.

Оглушенный Мурат остался один. Что теперь делать? Идти к заказчику, вряд ли он поможет. Мурат наскоро перелистал фотки и успокоился. Чего волноваться, ну померещилось от усталости, девчонка взбрыкнула. С кем не бывает. Отдаст фотографии, получит остаток денег, и об этой капризной дамочке можно забыть как о кошмаре.

Негатив

Вечер выдался хмурым. Из низких рваных облаков сеяло мелким дождем. Горы почти скрылись в густой мгле. Широкая, но мелковатая речка журчала меж камней, унося в мутных водах грязь кафешек, особняков и мусор, выброшенный отдыхающими. Посреди русла застряла черная «БМВ». В салоне сидели двое, грелись в ожидании помощи. Первой сознание потеряла девушка. Мужчина еще некоторое время пытался бороться с дурманом, а потом отключился и он. Салон заполнился едким дымом, откуда-то снизу потянуло запахом горелой пластмассы.

Подъехавшие на подмогу люди сразу увидели стоявшую посреди речки машину. Из-под капота струился сизый дымок. Один из мужчин подошел, дернул на себя дверь. В салоне, будто в гигантской печи, вспыхнуло пламя, языки вырвались наружу, обожгли руки и лицо. Внутри загорелись кресла, одежда на неподвижно сидящих телах. Огонь быстро пожирал беспомощные жертвы. Ошеломленные люди отскочили, спасаясь.

– Попробуем вытащить, – неуверенно предложил один.

– Ты что, обалдел! Герой нашелся! Еще как рванет, костей не соберем. Давай, звони, вызывай, кого положено. Всё равно этим бедолагам уже не поможешь. И чего их всех сюда тянет?

Кадр № 3

Через несколько дней Мурат снова давил кнопку звонка на воротах. Калитку открыл охранник.

– Чего надо?

– Я был у вас недавно, помните? Дочку хозяев снимал. Вот принес готовые фотографии.

Охранник оглянулся через плечо, вышел на улицу, тщательно прикрыв за собой калитку.

– Уходи, им сейчас не до тебя.

Мурат опешил. Да что ж его всё время гонят-то! Совсем за человека не считают. Он добавил металла в голос:

– Позовите Алию.

– Нет ее.

– А когда мне лучше прийти?

– Это уж как родители скажут, но вряд ли они захотят с тобой говорить.

«Наклепала все-таки на меня, стерва», – выругался про себя Мурат.

– Впрочем, увидеть, наверно, можно, если гроб откроют, – скривился охранник.

– Какой гроб?

– Уж не знаю, скорее всего богатый. Ты что, не в курсе? Погибла дочка. Сгорела со своим хахалем. Хозяин лишился и дочери и партнера. Говорят, мало что осталось. Так что иди пока.

Охранник похлопал Мурата по плечу и вернулся обратно. Фотограф остался стоять, сжимая в руке конверт. Из ступора его вывел автомобильный сигнал. Очнувшись, Мурат побрел к машине. Забрался на сиденье, закрыл дверь.

– Это только начало, – прошипел голос.

– Чего? – Мурат оглянулся. Никого. Только жирный неряшливый филин сидел на пеньке. Ночная птица, днем, в городе. Мурат потер глаза с такой силой, аж круги появились. Филин не исчезал. – Кыш, гадость.

Птица без страха поискалась в груди и широко разинула клюв.

– Украденное счастье, как правило, бывает очень коротким.

Мурат обалдело уставился на филина.

– Прекрасная пери может обернуться шайтаном, а удача – падением в ад. Не знал? Берегись нижнего мира, – хрипло прокричал филин, перескочил на окно и долбанул Мурата прямо в лоб, аж искры посыпались.

– Ах ты, дрянь!

Филин торжествующе взмахнул крыльями и снялся с места. Напоследок нагадил на зеркало. Белая зловонная капля смачно шлепнулась и перечеркнула отражение Мурата. Тот даже утерся от отвращения, достал тряпку и принялся яростно отмывать птичий подарок. Отражение злобно ухмыльнулось, кожа стремительно чернела и лопалась. Из пузырей брызнула желтоватая жидкость. Мурат заорал от боли и очнулся. Тишина. Он по-прежнему сидел в машине под забором у заказчиков. На сиденье лежал кофр с фотоаппаратом. А на месте конверта дымилась сероватая горстка пепла.

Трясущимися руками Мурат вытряхнул золу, кое-как вытерев руки, повернул ключ зажигания. В тот день фотограф напился до беспамятства…

Негатив

Туман, степь, отблески огня. Танцующие тени. Сплетения рук, хриплые голоса, выводящие песню на неведомом языке. Звуки барабанов, плачущая мелодия кобыза. Слова заклинания. Блеск острого кинжала. Жалобный, резко оборвавшийся крик жертвы. Брызги крови окропили сплетенный из черных волос талисман на белоснежной обнаженной груди. На мгновение вспыхнул огонь и искрами рассыпался по гибкому телу, жаром зажег широко раскрытые глаза. Сверкнули зубы. Барабаны застучали громче, тени закружились в бешеном хороводе. Красавица поднялась на ноги, протянула руку, прошептала хрипло:

– Скоро я буду с тобой.

Кадр № 4

Когда Мурат очнулся, солнце уже яростно светило в окно, словно задалось целью изжарить в комнате всё живое. Фотограф вырвался из небытия, открыл глаза и со стоном прикрыл рукой. Захотелось умереть. Голова гудела, будто шайтаны всю ночь били в нее как в барабан. Во рту пересохло, губы потрескались аж до крови. Прошлый день помнился очень смутно, но освежать память не хотелось, степень хреновости усугублять было уже некуда. Лучше оставить всё как есть и попытаться ожить. В ванной из зеркала на Мурата вытаращился красноглазый бледно-зеленый упырь. Можно смело без грима в ужастике сниматься. Чтобы придать себе человеческий облик, пришлось изрядно потрудиться. Вечером ждали в бутике заказчики, вряд ли их обрадует фотограф с такой физиономией. Еще и выпрут от греха подальше. В городе полно конкурентов, заказчика упускать нельзя, и так пока востребованность не очень.

К вечеру Мурат ожил и в магазин прибыл совсем посвежевшим. Быстро отщелкал интерьеры, красивых девушек в восточных костюмах. Правда, с собакой вышла осечка. Она никак не желала позировать, скулила, поджимала хвост и пряталась от объектива за широкие юбки моделей. В конце концов, измученный хозяин предложил перенести съемку на другой день. Обещал привести другую собаку, поспокойней. Мурат согласился. Клиент платит, а остальное – мелочи. Испуганную борзую увели. Мурат сложил технику в сумку. Девушки, весело переговариваясь, подмигнули фотографу и ушли переодеваться.

– Вам не кажется, что пахнет дымом? – спросил Мурат.

Хозяин потянул носом и пожал плечами.

– Ничего не чувствую.

– Как же, прям сильный запах паленых волос.

Хозяин бутика подозрительно посмотрел на фотографа.

– Знаете, я не очень люблю, когда выпивают на работе.

– Но я не… – Мурат замолчал. Быстро попрощался и ушел.

Похоже, что в последнее время глюки стали его лучшими друзьями. Поэтому лучше не спорить и тихо делать свое дело. Пока дурку не вызвали.

Следующая съемка так и не состоялась. Бутик сгорел, и у хозяина теперь были проблемы посерьезней. Поговаривали, что магазинчик подожгли конкуренты. Мурат выяснять не стал. Необъяснимый страх не позволил позвонить тем двум моделям, хотя они вроде бы согласны были продолжить знакомство. Вот только он жутко боялся услышать чужие голоса, сообщавшие, что девушки погибли. Мурат просто стер координаты из телефона и попытался забыть о происшествии.

Негатив

Через несколько дней девушки явились к нему сами. Ночью, вдвоем. Наверное, с ними должна была быть и борзая, но собака почуяла неладное и предпочла не переходить границу небытия. А в том, что моделей больше нет в живых, Мурат теперь почему-то не сомневался. Уж очень жутко выглядел их призрачный танец среди степных трав. Стремительный, страстный, с огоньками в узких ладонях. Языки пламени расползались вверх и вниз, пока не превратились в трепещущие, ярко-оранжевые одежды. Несмотря на красоту девушек, их белозубые улыбки навевали страх. Не люди, оборотни, темные пери. Проснувшись, Мурат долго лежал без движения в темноте. Ему казалось, шевельнешься – и снова появятся огненные всполохи, потянутся тонкие руки, обглоданные пламенем.

Шайтан бы побрал эти сны! С тех пор как ушла Дина, он почти перестал их видеть. Мурат скрежетнул зубами. Даже сильные заговоры шамана не смогли вернуть изменницу. Не удивительно, кто захочет жить с больным неудачником. Эх, Динка! Где-то в спрятанном альбоме лежал ее снимок. Тот, на который приворотное заклятие начитывали. Бесполезное. Мурат со вздохом нащупал кнопку настольной лампы. Вспыхнул свет, с полки на него насмешливо глянул фотоаппарат.

«Вернуть его, что ли? – вяло подумал Мурат. – Зачем тогда схватил, будто подтолкнул кто-то. Вполне бы и так выкрутился, вон дядька давно зовет продавцом в автоцентр. Всё равно особого счастья фотик не принес. Даже наоборот, какая-то дрянь стала липнуть. Вот подкину завтра в окно офиса, никто не догадается».

Кадр № 5

Планы пришлось отложить. Из Астаны приехал в гости Кайрат. Отдохнуть от бурной столичной жизни, как он сказал. У Мурата селиться не стал, снял на неделю апартаменты в Самале. Несмотря на скромную должность в банке, Кайрат чувствовал себя большим человеком, которому негоже ютиться с братом в крохотной однушке. Навещать родителей он пока не торопился. Зато охотно побаловал вниманием местные клубы, рестораны и торговые центры. К одному из таких гигантских магазинов, растущих в городе как грибы, и подъехал Мурат. На парковке, будто из-под земли выскочил вертлявый паренек в грязно-оранжевом жилете. Скептически окинул взглядом не очень чистый «форд», но на всякий случай предложил:

– Ставь сюда.

Мурат покосился на знак «стоянка для инвалидов», висевший на стене.

– Здесь разве можно?

– Конечно.

Других мест поблизости не было, Мурат махнул рукой на правила и поставил машину между двумя легковушками. Сунул деньги в приготовленную, сложенную лодочкой ладонь.

– Гуляй спокойно, братишка, – развязно улыбнулся парковщик. – Присмотрю как за своей.

Слова его особого доверия не вызвали, но вступать в разговор с нагловатым пареньком не хотелось. Мурат молча закрыл машину и поспешил в кафе. Там уже ждал Кайрат. Мурат сдержанно поздоровался, плюхнулся напротив. На большом блюде посреди стола дымилось несколько порций шашлыка, по тарелке растекался розоватый сок. Мурата неожиданно затошнило. Он поморщился и отодвинул блюдо подальше.

– Ты чё, вегетарианцем заделался? – удивился Кайрат.

– Не хочу просто. Да и печень последнее время побаливает.

– Пить надо меньше, – покровительственно заметил брат.

– Ой, спасибо, святой человек, мне так не хватало совета!

– Чего?

– Да ладно, забей.

Мурат подозвал официанта и заказал чайник крепкого чая с молоком. На сладкое принесли порцию чак-чака.

– Знал бы, не тратил денег, – проворчал Кайрат, но весь шашлык умял с огромным удовольствием.

Мурат, борясь с дурнотой, наблюдал за тем, как брат чавкает и утирает сок, текущий по подбородку.

– Ну, хватит уже жрать, – не выдержал он.

– Какой-то ты странный. Мясо не ешь, коньяк не заказываешь. Наверное, и бабы под боком нет? Проблемы, что ли?

– Когда их не было.

Кайрат ухмыльнулся, утерся салфеткой и сказал:

– Давай, колись, чего стряслось-то.

– Ничего особенного. – Делиться с братом предположениями, что его фотоаппарат каким-то образом убивает людей, не хотелось. Только на смех поднимет.

– Ну, смотри, а то у меня связи. – Кайрат с важностью надулся и тут же забыл о разговоре. – Слушай, а я вчера такую девочку снял, закачаешься. Ноги, глаза, ну и тут ого-го. – Брат рукой показал в районе груди насколько. – Ты же вроде фотиком классным обзавелся. Помоги по-братски. Съездим в горы, шашлыки пожарим, фотосессию устроим, девчонки это любят.

– Посмотрим. На работе сейчас завал.

– Для братишки-то выделишь время, – надулся Кайрат. – Не так уж часто видимся.

– Может быть. Звякни мне завтра, пообщаемся.

Дальше разговор не клеился. Кайрат отвечал невпопад и всё посматривал на часы. Быстренько расплатившись, попрощался и убежал, наверное, к своей новой девушке.

Мурат остался за столиком один, машинально попивая остывший чай. Жизнь вокруг кипела. Повсюду сновали люди. Дети громко требовали у родителей пиццу и бургеры. С соседних мест хрипло басили подростки. Мимо столика прошла молодая пара. Остановились у стойки, сделали заказ. Девушка обвила руками шею парня. Улыбнулась и бросила на него ласковый взгляд. Мурат побелевшими пальцами сдавил тонкое стекло чашки. На него никто никогда не смотрел с такой любовью. Даже Динка. Так, пережидала время в поисках более подходящей партии. А как нашла, сразу же смылась, только ее и видели.

Негатив

В висках Мурата застучало, он отбросил чашку и с ненавистью уставился на молодую пару. Женщины. Ластятся, смотрят с любовью, а потом только впусти их в душу. Выжгут и уйдут дальше. Кулаки его сжались. Наверное, увела у кого-то парня и радуется, строит счастье на чужих слезах. Ведьма! Не зря их раньше сжигали на костре, и поделом.

Молодой человек поймал яростный взгляд, нахмурился и, взяв подругу под руку, поспешно увел ее. Мурат смотрел им вслед горящим взором. Неожиданно ладонь обожгло. Он вскрикнул, отдернул руку. На столике лежал фотоаппарат, хотя Мурат точно помнил, что оставил его дома. Вон и знакомая царапина на боку. Откуда он здесь взялся? Удивление сменилось мрачной злостью. Эх, чуть бы раньше и можно было щелкнуть эту сладкую парочку. Одним движением пальца стереть их с лица земли. Навсегда.

Кадр № 6

От этой мысли Мурат опомнился и похолодел. И чего он окрысился на незнакомую и даже вполне симпатичную девушку. Совсем сбрендил. Получается, он не только верит в убийственную силу фотоаппарата, но и собирался применить ее. Да что с ним такое!

Нет, надо избавляться от этой техники и немедленно.

Мурат попросил счет. Расплатившись, осторожно положил фотоаппарат на стул и быстрым шагом вышел из кафе. Спустился к машине. Парковщика, естественно, поблизости не было.

Бездельник! Кругом одни обманщики.

Мурат не заметил, как снова начал заводиться. В последнее время он постоянно чувствовал себя на грани. Дрожащими руками вцепился в руль, вдавил педаль газа, выехал с территории центра на проспект Раимбека и помчался прочь из города. Подальше от всех странностей и давящей чужой воли. Мурат уже поворачивал к Каскелену, как вдруг ему позвонил Виктор. Когда-то они вместе учились на курсах фотомастерства. Одно время часто виделись, а потом постепенно разошлись, потерялись в городе. Звонок оказался приятной неожиданностью. Виктор предложил приехать в офис и поговорить. Намекнул насчет работы и какого-то сюрприза. Мурат пообещал сразу же подъехать. Настроение улучшилось, и даже длиннющие пробки по пути не смогли его испортить. Как вовремя он избавился от неприятного фотоаппарата! Сразу же дела пошли на лад. Ничего, всё еще образуется.

Виктора на месте не оказалось. Секретарша предложила подождать и пока осмотреть небольшую коллекцию фотографий известных мастеров. Не любил Мурат разглядывать работы более удачливых коллег. Слишком неказистой казалась его жизнь по сравнению с их победами. Скучной и бесполезной, как старый выцветший газетный снимок. Сплошное разочарование.

Тем не менее, не желая обижать девушку, Мурат поплелся в галерею. Коллекция занимала всего две комнаты. Много знакомых имен. В основном портреты, только ближе к окну висели яркие пейзажи знаменитого в свое время фотографа. Мурат, скучая, побродил по галерее. Собрался уже вернуться и попросить у секретарши чаю, но вдруг замер как вкопанный.

Со стены на него смотрела Дина. Другая прическа, глаза более взрослые, но это точно она. Милое лицо, округлые щеки с ямочками, шрамик возле уха. След от стальной проволоки. Дина его очень стеснялась и поэтому носила волосы распущенными. На портрете же блестящие черные локоны были собраны на затылке в высокий хвост. Мурат поискал подпись. «А. Усейнов, г. Каскелен. Портрет неизвестной». Нужно срочно разыскать этого фотографа. Узнать, что с Диной, где она. Может, ей сейчас плохо, и девушка нуждается в сильном мужском плече. Мурат знал, что всегда есть надежда всё вернуть и исправить. Всё, кроме смерти. Но теперь он вдруг почувствовал, что и из иного мира есть выход, главное, постараться его найти.

Когда Виктор вернулся, он застал Мурата возле портрета. На вопрос об авторе ответил, что фото было найдено на развалинах сгоревшей студии известного фотографа Аслана Усейнова. Мальчишки рылись в обгоревших вещах и откопали портрет. Каким образом он сохранился, никто не знает. Собственно, это и есть тот самый обещанный сюрприз.

Мурат от души поблагодарил Виктора за фотографию. Договорился, что будет приходить смотреть как можно чаще, а потом, возможно, и выкупит. Виктор предложил подарить портрет. Но Мурат не согласился, он хотел заплатить за Дину, откупиться от судьбы. К тому же Мурату хотелось принести фото в чистую обновленную квартиру. Давно пора было сделать ремонт. Тем более что Виктор обещал на следующей неделе подкинуть работу. Мурат еще раз всмотрелся в любимые глаза. Ему вдруг показалось, что зрачки блестят живым светом и внимательно следят за ним, а в их глубине пылает багровый огонь. Все-таки Дина изменилась. Теперь к ее яркой красоте прибавилось что-то колдовское, потустороннее. Настоящая огненная пери из легенд. Прекрасная и, похоже, недобрая. Мурат качнулся вперед, прикоснулся ладонью к холоду стекла.

– Любимая, где ты? – прошептал он, на секунду снова увидев себя будто со стороны. Пылающий силуэт посреди ночной степи.

– Что ты сказал? – переспросил Виктор.

– А, ничего. – Мурат отшатнулся от портрета. Кончики пальцев горели, будто ошпаренные кипятком.

Попрощавшись, Мурат быстро зашагал к выходу.

Кадр № 7

Он решился сделать то, что запрещал себе долгие годы. Съездить к родственникам Дины. Узнав у друзей номер, с замирающим сердцем позвонил. От тети Асель Сабитовны узнал, что она сейчас живет одна. Отца Дины давно не было в живых, а мать уехала к старшей дочери в Кызылорду. Что ж, это даже к лучшему, не так больно. Тетя узнала Мурата и приветливо встретила, усадив в гостиной за небогатый дастархан. С деньгами у стариков явно было туговато, домик обветшал, хотя и содержался в чистоте. Когда-то здесь звенел веселый смех, играла домбра, а длинные столы ломились от еды. Мурат собирался приходить сюда любимым зятем. Жаль, не сложилось. Асель Сабитовна поймала его взгляд и сказала:

– Переедем мы, наверное, отсюда. Дети разлетелись кто куда, некому дом содержать. Что могут сделать две женщины?

– Я помогу… – начал было Мурат, но тетя жестом остановила его.

– Справимся. Дети давно зовут в Кызылорду, да тяжело в нашем возрасте с насиженного места срываться. Мы всё надеялись, что Диночка однажды вернется.

Мурат вздрогнул и вопросительно посмотрел на женщину, она опустила голову, вздохнула и начала медленно перекладывать в вазочку курагу. Слеза скатилась по морщинистой щеке.

– Простите, так что же случилось с Диной?

Асель Сабитовна всхлипнула:

– Разве ты не знаешь? Погибла она. Сбежала из дома, а потом пропала в пожаре. Всё из-за этого проклятого фотографа!

– Аслана?

– Так ты слышал? Непутевый человек, сам катился в яму и Диночку за собой утащил. С тех пор как вы расстались, она совсем другой стала. Жесткая, злая, надменная. Будто подменили нашу девочку. Соседи поговаривали, этот черной магией увлекался. Он…

– Где сейчас Дина? – резко перебил Мурат.

– Здесь, на кладбище. От них мало что сохранилось. Так и похоронили в закрытом гробу.

Мурат потрясенно молчал. Снова огонь, будто чье-то проклятие следует за фотографом, и смертельное обжигающее дыхание становится всё ближе. Он быстро допил чай и попрощался с Асель Сабитовной, пообещав звонить. Заодно оставил свой номер телефона, на случай, если понадобится помощь. Уже на пороге он вспомнил того, кто мог бы ему помочь.

– Асель Сабитовна, помните, за кладбищем жил шаман? Он по-прежнему там?

– Умер. Вскоре после того, как ты уехал. Сгорел в одночасье от пневмонии. Никакие духи не помогли вылечить. Родственники за ним приезжали, увезли тело куда-то в свой аул.

Кадр № 8

В машине Мурата ждал неприятный сюрприз. На переднем сиденье лежал фотоаппарат.

«Ну нет, я все-таки от тебя избавлюсь!»

От Каменки до самой Алматы как всегда тянулась пробка. Мурат повернул и поехал в объезд через сплетение узких улочек. Добравшись до речки, припарковал машину и вышел. Улыбнулся, вытащил фотоаппарат и с размаху кинул его с моста в мутную воду.

Домой он ехал с легким сердцем. По пути купил в кулинарке свежего плова, баурсаков и две бутылки пива. Новую свободную жизнь следовало отпраздновать. Предвкушая приятный вечер, поднялся к себе в квартиру. Сунул бутылки в морозилку, высыпал на тарелку плов. Вошел в гостиную и чуть не уронил посуду. Спину продрало холодом, во рту враз пересохло. На столике лежал фотоаппарат.

– Проклятая железяка! – не помня себя, заорал Мурат.

Ломая ногти, дернул створку окна, распахнул. В лицо ударили колючие иглы дождя. Хорошенько размахнулся и швырнул фотоаппарат в дурно пахнущий туман. Внизу грохнуло. Захлопнув окно, Мурат на всякий случай задернул шторы.

Закрыв глаза, прислонился к стене. Сердце бешено стучало, будто он долго бежал по жаркой степи. Всё происходящее вдруг показалось дурным сном. Пошатываясь, Мурат прошелся по квартире. Наткнувшись на фотоаппарат в корзине для белья, уже не удивился, сел рядом и заплакал. Черный объектив насмешливо смотрел сверху. Мурат с отвращением накрыл его рубашкой и поплелся в гостиную. Аппетит пропал. Плюхнувшись в кресло, Мурат включил телевизор и бездумно начал переключать каналы. В мире как всегда всё было плохо – хоть здесь какая-то стабильность. Взрывы, войны, кризис и никаких загадок. Надо будет позвонить Виктору, узнать, как поживает его галерея. А то, может, тоже одни угольки остались. Потом, всё потом. Мурату вдруг стало всё безразлично, он не заметил, как задремал в кресле, забыв выключить телевизор.

Негатив

Мурата разбудил звонок сотового. Сколько он проспал, ночь, а может, больше, неизвестно. Крутились в мыслях какие-то обрывочные воспоминания. Делать ничего не хотелось. Но Кайрат настойчиво звал с собой на дачу. Девушек не обещал, а вот еду, выпивку и хорошую компанию гарантировал. Мурат молча положил трубку, обессиленно закрыл глаза. Лучше остаться дома в тишине и могильном покое. В ванной зашуршало, будто грязная крыса рылась в корзине для белья.

В ушах прошелестел тихий безжизненный голос:

«Ты никогда не будешь один. Шаман навсегда связал нас крепкой нитью. Куда ты, милый, туда и я».

Мурат нащупал телефон и дрожащим голосом сообщил, что выезжает. Бежать. Как можно быстрей оказаться в шумной компании. Забыть призрачный голос, такой знакомый и страшный.

Кадр № 9

Проклятый фотоаппарат последовал за ним. В разгар холостяцкой пьянки Кайрат обнаружил его под столом и потребовал устроить фотосессию. Его высочество пожелало портрет в обрамлении бутылок и слегка подгоревшего шашлыка. Мурат отказался и неожиданно для себя поведал о своих страхах насчет фотоаппарата. Он сразу же об этом пожалел, но было поздно. Стресс и большое количество пива прекрасно развязывают язык. Впрочем, Вадим на удивление серьезно отнесся к рассказу и предложил еще раз посмотреть карту памяти фотоаппарата. Мурат согласился, хотя почему-то был уверен, что внутри будет паутина, кости, слизь, да всё что угодно кроме обычной карточки. С опаской он смотрел, как Вадим извлекает флешку и вставляет в карт-ридер. Ноутбук приветливо мигнул, запускаясь.

– Ща мы посмотрим, какая здесь поселилась нечисть.

Кайрат скептически улыбнулся, плюхнулся рядом на диван. Вадим долго рылся в папках, прогнал содержимое карты через специальную программу. Бормотал под нос незнакомые слова.

– Вот оно, смотрите! – торжествующе закричал он. – Глубоко было спрятано.

Вадим открыл первый файл.

– Фу, – с отвращением протянул Кайрат. – Надеюсь, это не ты фотографировал?

– Нет, – потрясенно ответил Мурат.

– Какой извращенец мог такое запечатлеть? – поморщился Вадим, листая снимки.

Почти на всех изображениях корчились люди, охваченные пламенем. Разинутые в немом крике рты, скрюченные конечности, выпученные глаза. Особенно четко на одном из снимков получилась женщина, тело ее выгнулось дугой, на груди болталось странное ожерелье из когтей. Обугленное лицо, искаженное страданием, было повернуто к зрителям. Борясь с тошнотой, Мурат просипел:

– Удали это.

– Сейчас. – Вадим щелкнул несколько раз мышью. – Хоп – и все твои кошмары исчезают.

– Так просто? – недоверчиво спросил Мурат.

– Ну, если предположить, что здесь отпечаталось нечто потустороннее, то да, все записи стерты.

– Странно, как я раньше не догадался, – пробормотал Мурат, ощущая внутри пустоту, словно вместе со снимками заодно отхватили огромный кусок души.

Фотоаппарат лежал и больше не казался живым и подстерегающим. Похоже, его окончательно убили.

Кайрат хлопнул по коленкам и встал.

– Раз вы закончили с мистикой, пойдемте в сад. А то душно здесь, какой-то паленой дрянью воняет.

Кадр № 10

Остаток вечера прошел спокойно. Они просидели на даче до поздней ночи. Дожарили остатки мяса, поиграли втроем в дурака. После нескольких рюмок коньяка Мурат расслабился, развеселился и притащил фотоаппарат. Словно безумный папарацци вертелся вокруг, фотографировал. Друзья старательно позировали. Глубокой ночью вверху прошуршали крылья, трижды прокричал филин и веселье угасло. Повеяло сыростью и сладковатой гнилью.

Вадим с Кайратом быстро отключились. Мурат решил лечь в доме на диване. Его бил озноб. В темноте слышались шорохи и тихий шепот, зазвенел колокольчик, висевший на люстре. Мурат включил лампу, в комнате, естественно, никого не оказалось.

Его затрясло как в ознобе. Чтобы успокоиться, Мурат решил перекинуть снимки в компьютер. Создал новую папку, скопировал и вставил фотографии. Листая изображения, заулыбался, ну и чудища. Пьяные, лохматые, краснолицые. Лучше всего получился мангал, шашлык и бутылка, казавшаяся огромной. Открыв последний снимок, Мурат озадаченно нахмурился. С монитора весело скалился он сам. Кайрат тогда отобрал у него фотик и щелкнул брата в блаженной позе. Но удивило не это, сквозь его черты просматривалось другое лицо, будто снимки наложились друг на друга. Мурат увеличил фото. Так и есть. Динины глаза издевательски смотрели на него.

Негатив 1

Это произошло ночью. Вот он крадется по двору, заглядывает в окно. Видит обнаженную девушку, сидящую на деревянном полу. Повсюду свечи. В отдалении, на низенькой софе сидят мужчина и женщина…

…дом горит, жуткие вопли разрывают тишину. Мурат, заливаясь счастливым смехом, фотографирует пожар…

«Ты не разорвешь нить. Я достану тебя даже из нижнего мира». Тьма заполняет голову, пальцы сжимают фотоаппарат.

Негатив 2

Соседка за забором вздрогнула от грохота. С досадой вскочила и заорала в открытое окно:

– Тише, вы, пьянь несчастная. Сейчас милицию вызову.

В ответ послышался низкий нечеловеческий вой. Женщина съежилась, как от удара, захлопнула окно, села обратно в кресло. Сделала погромче звук телевизора.

Мурат выл, бился головой о стол. Он всё бы отдал, чтобы навсегда забыть увиденное. Скрюченными пальцами вцепился в грудь, разорвал одежду.

– Уходи, уходи прочь. Ты не Дина. Уходи назад к своему Аслану. Нить привязывала не тебя, грязное чудовище.

В окно забарабанили. Крик не мог принадлежать человеку, это раненое животное вопило о помощи.

– Открой! Муратик, пусти меня.

Грохот усиливался, он звучал со всех сторон. От окон, крыши, даже снизу из подпола.

Мурат смотрел на перекошенное от ужаса лицо Кайрата за стеклом и не мог подняться. Ноги стали ватными, руки, наоборот, налились свинцом. Шум, скрежет, грохот железа, нечеловеческие крики. Мурат закрыл уши ладонями и уперся лбом в прохладный пластик стола, сжался в комок, защищаясь. Внезапно всё стихло, будто кто-то разом вырубил звук. Мурат осторожно поднял голову. Никого. Он попробовал дернуть ручку, дверь легко распахнулась.

Кайрат и Вадим лежали рядышком на топчане. Голова к голове, спокойно сложив на груди руки. Если бы не выжженные глаза и полуобгоревшие лица, могло бы показаться, что оба мирно спят. Мурат наклонился, на всякий случай пощупал у брата пульс. Вяло отбросил безжизненную руку. Всё кончено. Теперь он остался один, как и мечтал в детстве.

Негатив 3

– Любимый, я так соскучилась.

– Диночка, ты? – Мурат не верил глазам. На пороге дома стояла она. Такая же, как раньше. Милая, лукавая, добрая.

– Иди ко мне, жаным. – Девушка раскрыла объятия. – Мы никогда больше не расстанемся.

Мурат счастливо расхохотался. Бросился к любимой, обнял, с наслаждением зарылся в волосы, непривычно пахнущие дымом. Заговор сработал, она нашла его, прогнала ту, темную. Девушка, пылая, прижалась к нему.

– Теперь мы всегда будем вместе. Правда?

– Да, я так ждал этого. Милая, чувствуешь, как горит мое сердце.

Мурат прижал к себе Дину, не замечая ни отблесков зубов, ни полыхающих адским пламенем глаз, ни жаркого огня, жадно вгрызавшегося в плоть. Она пришла за ним, и Мурат был счастлив.

Кадр № 11

Дом вспыхнул сразу с нескольких сторон. Лопнуло стекло, языки огня вырвались из окон. На соседнем участке испуганно закричала женщина. Подбежавшие соседи утверждали, что видели в проеме двери одинокую фигуру, с запрокинутой головой. Кто-то даже слышал счастливый, радостный смех, а может, это гудело и трещало адское пламя.

Кадр № 0

Соседка вышла на крыльцо. За забором курился дымок, над деревьями висел мутный туманец. На тумбочке лежал фотоаппарат. Немного поцарапанный и местами испачканный сажей. Воровато оглядевшись, женщина подняла его и скрылась в доме.

Олег Дивов
Проверьте координаты
(сценарий экспериментального мокьюментари-муви)

Пасмурный зимний день. Заснеженное поле, стена хвойного леса. За лесом сквозь дымку угадываются очертания гор. Легкий ветерок, слабая метель.

Поле рассекает глубокая колея, частично занесенная снегом. На краю поля, уткнувшись носом в подлесок, стоит большой тускло-красный джип. Машина откровенно стара, но выглядит довольно бодро.

Раздается хруст веток, и из леса вываливается, прямо на капот джипа, Д’Арси. Это совсем молодой человек, лет двадцати с небольшим, светловолосый, его красивое породистое лицо искажено гримасой ужаса. Теплая зимняя одежда Д’Арси изодрана в клочья, шапки нет, на щеке длинная царапина.

Несколько секунд Д’Арси стоит, опираясь кулаками о капот. Сделав пару судорожных вдохов, бросается к водительской двери. При этом из спины дорогой куртки Д’Арси выпадает изрядный кусок. Спина вся располосована, будто ее драли когтями. Д’Арси прыгает в машину.

Руль здесь справа. Салон угловатый и заметно потертый. Д’Арси первым делом опускает солнцезащитные козырьки, потом лезет в бардачок. Невнятно выругавшись, принимается лихорадочно перетряхивать салон. Наконец выуживает из-под сиденья ключ. У Д’Арси сильно трясутся руки, поэтому в замок он попадает только с третьей попытки. Поворачивает ключ.

Приборная доска оживает, на ней вспыхивают огоньки, два красных, один желтый. Включается стартер.

– Давай, давай… – бормочет Д’Арси.

Стартер вовсю крутит двигатель, машина содрогается. Безрезультатно. Д’Арси выключает зажигание и поворачивает ключ снова. Стартер воет. Капот джипа ходит ходуном. Д’Арси бьет кулаком по ободу руля и выкрикивает проклятья. Яростно топчет педаль газа.

Роется за пазухой, достает телефон. Глядит на него, чертыхается, прячет обратно – судя по всему, тут связи нет.

После нескольких безуспешных попыток завести машину Д’Арси выскакивает наружу, оставив ключ в замке. Обегает вокруг джипа. Откидывает вправо дверь багажника, роется внутри. Достает грязное толстое одеяло, что-то вроде попоны. Накидывает капюшон, обматывается попоной поверх куртки и, спотыкаясь, убегает неловкой трусцой вдаль по колее.

Поле кажется бескрайним.

Некоторое время ничего не происходит.

Снова раздается треск ветвей, и неподалеку от джипа падает в сугроб Мейсиус.

Он изодран не меньше Д’Арси, вдобавок потерял перчатки, а у его куртки вырван с мясом капюшон. Мейсиус тоже молод, светловолос и смертельно напуган.

Мейсиус на четвереньках ползет через сугроб к джипу. Кое-как встает на ноги, лезет в машину. Пытается замерзшими пальцами ухватить ключ. Злобно шипит, дует на руки, колотит ими о руль. Наконец ему удается повернуть ключ. Стартер воет. Машину трясет.

Мейсиус терзает стартер и пинает педаль газа, пока лампочки на приборной доске не становятся тусклыми. После очередного поворота ключа из-под капота доносится только глухой щелчок. Мейсиус издает звериный вой и с силой ударяется о руль лбом.

Несколько секунд он сидит неподвижно, потом лезет рукой под куртку, достает телефон, глядит на него и роняет под ноги, как совершенно ненужную вещь.

Мейсиус выпадает из машины и, согнувшись в три погибели, то ли идет, то ли ползет к распахнутой двери багажника. Копается в багажнике непослушными руками. Вытаскивает запасной аккумулятор. Эта яркая расписная коробка выглядит игрушечной на фоне старого джипа. Мейсиус роняет аккумулятор себе на ногу и истошно кричит. Распрямляется, прыгает на одной ноге, опять сгибается, хватает аккумулятор, прижимает его к животу. Ковыляет вдоль машины. Снова роняет аккумулятор – тот кувырком летит в сугроб. Мейсиус садится в снег и плачет. Наконец встает, неожиданно сильно пинает машину – так, что остается вмятина, – и, шатаясь, уходит по колее в поле.

Спина Мейсиуса уже не видна, когда из леса выбираются Бентон и Боулз.

Эти двое не так серьезно оборваны, но у Боулза, похоже, крепко помяты ребра. Бентон почти тащит его на себе. Оба тяжело дышат и отплевываются. На вид Бентону под шестьдесят, Боулзу не меньше сорока. Глаза Боулза закрыты. Бентон глядит встревоженно и зло.

– Они были здесь, – говорит Бентон.

Боулз хрипит.

– Сейчас я тебя положу назад, – говорит Бентон.

Он подводит Боулза к задней двери, видит на ней вмятину от пинка, оглядывается в поле. Открывает дверь и запихивает Боулза внутрь. Боулз, скрючившись, укладывается на сиденье. Бентон садится вперед. Смотрит на приборную доску.

– Ублюдки, – произносит он устало.

Поворачивает ключ туда-сюда.

– А-ах?.. – хрипит Боулз.

– Всё нормально, – говорит Бентон. – Я тебя вытащу.

Боулз мучительно кашляет, обхватив себя руками за бока.

Бентон выходит из машины и вдруг мешком садится в снег, будто у него отказали ноги.

Боулз в машине хрипит, плюется и жалобно стонет. Бентон медленно достает из кармана пачку сигарет. Долго ищет зажигалку. Закуривает. Сидит, глядя на вмятину в двери.

– Эй? – слабо зовет Боулз.

– Здесь, – откликается Бентон. – Я здесь. Сейчас.

– А-а г-где о-они?

– Ушли, – коротко объясняет Бентон.

– П-почему?

– Не смогли завести машину. Только аккумулятор посадили. Они не знают, что такое старый дизель. Проблема холодного пуска, ха-ха… Нам повезло. Кажется. Ты привкуса крови на губах не чувствуешь?

– Н-нет. Вроде бы…

– Это хорошо, – говорит Бентон.

Он бросает сигарету и встает. Медленно, подволакивая левую ногу, идет к двери багажника. Заглядывает внутрь.

– О боже! – выплевывает Бентон, словно ругательство.

– Что?

– Ублюдки!

Бентон отпрыгивает от багажника и озирается. Сильно припадая на левую ногу, обегает машину кругом. Бросается к водительской двери, открывает, что-то дергает под приборной доской. Крышка капота чуть приподнимается. Бентон поднимает ее выше.

– Ублюдки… – шипит он. – Куда же вы дели запасной?!

Опускает крышку, сует правую руку под куртку и сильно трет грудь в области сердца.

– Помочь? – слабым голосом предлагает Боулз.

– Лежи! – Бентон идет вдоль машины, вглядываясь в сугробы.

– Они нас бросили, да?

– Хотели.

– И правда ублюдки.

– Стоп… – Бентон сходит с утоптанной площадки, образовавшейся возле машины, и легко выуживает из сугроба аккумулятор. Тут же вскрикивает от боли, падает на одно колено, но аккумулятор не выпускает.

– Что?

Бентон тихо рычит.

– Ничего, – говорит он наконец. – Болит всё. Просто болит.

Он с видимым трудом относит аккумулятор к капоту, бережно опускает его на снег, возвращается к багажнику, роется внутри. Приходит обратно с гаечным ключом, поднимает крышку капота, ставит ее на упор. Откручивает клеммы. Все действия Бентона сопровождаются неразборчивой руганью и иногда сдавленными всхлипами. С криком: «Ублюдки!» Бентон рывком выдергивает разряженный аккумулятор и отшвыривает его в сугроб. Заталкивает на место новый. Прикручивает клеммы. Закрывает капот. Идет к багажнику, небрежно бросает в него гаечный ключ, захлопывает дверь. Садится в машину. Долго глядит на приборную доску. Наконец поворачивает ключ.

На приборной доске загораются лампочки. Бентон не столько глядит на них, сколько к чему-то прислушивается. Желтая лампочка гаснет, из-под капота доносится щелчок. Бентон тут же выключает зажигание.

– Гребаные дилетанты! – произносит он с презрением и ненавистью. – Сопляки.

– Зато все живы, – говорит Боулз. И добавляет: – Кажется. Господи, что это было, а? Чего молчишь? Что это было?

– Не мешай, – сухо говорит Бентон.

Он сидит неподвижно примерно с полминуты. Снова включает зажигание. И опять возвращает ключ назад после щелчка.

– Чего не крутишь? – спрашивает Боулз.

– Представляешь, как там всё заплевано соляркой?

– Да, ты прав, – соглашается Боулз. – Боже, как холодно.

– Только благодаря холоду мы с машиной. Летом эти двое завелись бы и укатили.

– Они бы потом очухались и вернулись за нами.

– Черта с два. Они бы рванули в лагерь за подмогой. Гребаное новое поколение. Им с детства вбивали в головы, что проявлять инициативу опасно, а надо звать на помощь…

Бентон, кряхтя, нагибается и вытаскивает откуда-то из-под педалей телефон, который обронил Мейсиус. Глядит на него и равнодушно бросает на правое сиденье.

– Связи здесь нет, – говорит он. – До лагеря ехать далеко. Значит, вертолет пришел бы через полдня, мы бы уже замерзли. Уползли бы с перепугу далеко в поле. Нам просто не хватило бы сил вернуться к лесу, чтобы развести костер.

– Подальше от леса… – шепчет Боулз. – И поскорее.

Бентон снова берется за ключ.

– Молись, дружище, – говорит он.

Боулз шевелит губами. Он и правда молится.

На этот раз, когда гаснет желтая лампочка, Бентон поворачивает ключ еще на одно деление. Включается стартер.

Первое впечатление такое, будто под капотом что-то взорвалось. Джип заметно подпрыгивает. Из выхлопной трубы летят плотные сгустки черного дыма. Двигатель взревывает и молотит, словно тракторный, но через несколько секунд успокаивается и начинает ровно тарахтеть.

Бентон сидит за рулем и тупо глядит на приборную доску. Лицо у него каменное.

– Повезло… – стонет на заднем сиденье Боулз. – По-вез-ло-о…

Бентон молчит.

– Рычаг холодного пуска вытягивал? – спрашивает Боулз заинтересованно.

– Ты, раненый! – прикрикивает Бентон.

– Забыл сказать, что при таком раскладе лучше не надо.

– Не учи ученого. Я его даже не трогал.

Боулз возится на заднем сиденье и тихонько охает.

– Лучше полежу. Неужели нет перелома? Очень мне не хочется перелома. Боже, что это было, что это было… Что это было, а?

– Похоже на медведя, – говорит Бентон.

Он закуривает. Выдвигает пепельницу. Включает печку. К тарахтению двигателя добавляется гул вентилятора.

– Просто медведь?

– Не просто. Не знаю!

– В машине есть оружие?

Бентон страдальчески морщится, кладет сигарету в пепельницу и лезет под рулевую колонку. Рычит от боли. Засовывает руку по локоть, потом еще глубже. Дыша сквозь зубы, распрямляется и демонстрирует Боулзу большой черный пистолет.

– На.

– Спасибо, – Боулз осматривает пистолет и бережно прижимает оружие к груди.

– Он не придет сюда, – говорит Бентон. И добавляет: – Мне так кажется. Он уже… Не придет, в общем. Ладно, тронулись. Я окно приоткрою, а то запотело всё.

Бентон выходит из машины, отдирает от лобового стекла примерзшие щетки стеклоочистителей. Глядит в лес. Пыхтя и постанывая, лезет в сугроб за выброшенным аккумулятором. Относит его к багажнику, кладет внутрь.

– Вот так, – говорит он удовлетворенно. И садится за руль.

Джип медленно, в три приема, разворачивается. Встает в колею. И катит по бескрайнему снежному полю.

– Почему он?.. – спрашивает Боулз еле слышно.

– Что?! – кричит Бентон.

– Почему он нас отпустил?!

– Может, он не медведь, – говорит Бентон негромко. – Или не совсем медведь. Или совсем не медведь.

– Что?!

– Не знаю! Отпустил! Захотел! Выгнал нас из леса – и успокоился! И ты успокойся!

В колее, нахохлившись, сидит Мейсиус.

Бентон притормаживает, дергает рычаг раздаточной коробки и пускает машину в объезд Мейсиуса по целине. Джип зарывается в снег по брюхо и плывет, словно корабль. Бентон опускает стекло.

– Ублюдок! – орет он Мейсиусу.

Мейсиус очень медленно поворачивает голову вслед машине.

Бентон возвращает машину в колею.

– А вон и второй, – говорит он, указывая вперед.

Где-то на краю видимости маячит черная точка.

Бентон проезжает еще сотню метров, останавливает машину и жмет на клаксон. Над полем разносится оглушительный паровозный гудок.

Мейсиус ложится в колее на живот и ползет к машине.

– Ублюдки… – произносит Бентон, глядя на Мейсиуса в зеркало. – Гребаные маменькины сынки, которые не умеют завести старый дизель зимой. Вы же нас чуть не угробили.

Поворачивается к Боулзу. Тот по-прежнему лежит, свернувшись калачиком. В правой руке у него пистолет.

– Больно?

– Немного легче. Как мы вообще сюда попали?

– По карте, – говорит Бентон язвительно. – По карте в твоем долбаном навигаторе. Никогда я не доверял этим электронным штукам.

– При чем тут навигатор? Наш казах сбросил координаты… У мальчишек в телефонах то же самое. Мы же друг друга проверяли…

Боулз роется под курткой, достает небольшой планшет, за которым тянется зарядный шнур, и сует его Бентону.

– На, поставь его вперед, уже тепло, он не замерзнет.

– Убери от меня эту хрень, – говорит Бентон. – Пока я ее не разбил.

– Если не веришь, проверь координаты по бумажной карте, – просит Боулз, тыча планшетом в сторону Бентона.

Бентон молча отворачивается. Боулз с недовольным видом смотрит на планшет.

– Два километра от заданной точки, – говорит он.

– Я знаю, – говорит Бентон.

– Что?

– Координаты правильные. Точка неправильная. Нас там ждали с распростертыми объятьями, хе-хе…

– Слушай, почему он нас отпустил?

Бентон задумчиво крутит в пальцах сигарету.

– Он сначала разогнал нас, – говорит Боулз. – А потом ловил по одному. Ловил и… Тащил куда-то. Я чуть не умер от страха. Я, наверное, седой теперь.

Бентон просовывается между сиденьями назад, тянет руку и осторожно приподнимает на Боулзе шапку. Нахлобучивает ее обратно.

– Ну, не молчи! – просит Боулз.

– Ты рыжий, – говорит Бентон. – Типичный рыжий британец.

– Почему он нас отпустил?

Бентон снова закуривает.

– Помнишь, – говорит он в перерывах между затяжками, – где я тебя подобрал? На самом краю. И меня он тоже вышвырнул в подлесок. И этих дураков, наверное. Он не собирался нас убивать. Он просто нас выкинул из леса.

– Но так же не бывает… – бормочет Боулз.

Бентон отворачивается и смотрит в зеркало. Потом вперед.

– Ползут ублюдки, – говорит он. Стряхивает пепел. Рука у него сильно дрожит.

– Не может быть… – шепчет Боулз. – Не может быть…

– Что не может?.. – спрашивает Бентон сварливо. – Мы залезли куда-то не туда. Не в свое дело. Нас выгнали пинками. Спасибо, не убили. Что, в первый раз, что ли?.. Теперь надо успокоиться, подобрать своих людей и валить отсюда, пока хозяин не передумал. Пока он добрый.

– Ты… Так просто… Об этом…

– Я – просто?! – взрывается Бентон. Но тут же переходит на предельно холодный тон. – Да, я – просто. В конце концов, я геолог. Что я понимаю в медведях? Тем более, если они не медведи. Я понимаю, что надо успокоиться. И валить отсюда подальше.

Точка на горизонте постепенно увеличивается в размерах.

– Та-ак… – говорит Бентон. – А вот и наш казах. Вот мы его и спросим.

– Про медведей?

Бентон раздраженно стонет и закрывает глаза.

Точка на глазах превращается в джип, новенький и яркий. Он быстро едет по колее навстречу машине Бентона.

Сзади к машине подбирается на карачках Мейсиус. Несмело открывает дверь. Глядит на пистолет в руке Боулза.

– Вперед садись, – говорит Боулз. – Не видишь, здесь раненый.

Мейсиус захлопывает дверь, открывает переднюю и, стуча зубами, робко спрашивает Бентона:

– В-вы п-позволите, п-профессор?..

Бентон молча кивает. Мейсиус видит на сиденье телефон, берет его, с трудом садится в машину и усаживается, отодвинувшись от Бентона как можно дальше.

Подъезжает «тойота», легко выкатывается из колеи в глубокий снег, останавливается рядом. За рулем сидит молодой красивый казах, рядом скукожился завернутый в попону Д’Арси. Казах опускает стекло, Бентон – свое.

– Профессор! – кричит казах. Видно, что он очень взволнован. – Как вы сюда попали?! Я вас ждал у реки! Что случилось?

Английский у казаха очень чистый, даже слишком, так и хочется сказать – «университетский».

– Д’Арси, покажите ему карту, – лениво говорит Бентон. Глядит он на казаха неприязненно, тот под его взглядом ежится. – Проверьте координаты, коллега.

Д’Арси молча достает телефон, водит по нему пальцем и сует казаху. Тот глядит на карту.

– Не понимаю, – говорит казах. – Вы тут видите реку? Эта точка в глубине леса, она на пять километров к северу от реки. И что она значит? Или вы хотели пройти до реки через лес? Но зачем?

– А что в лесу? – спрашивает Бентон с нехорошей улыбкой.

– А что в лесу? – повторяет казах обескураженно.

– Что-то страшное! – кричит с заднего сиденья Боулз.

Он приподнимается, цепляясь за переднее сиденье рукой с пистолетом. Казах видит пистолет, и у него глаза вылезают из орбит.

– Д’Арси, покажите ему смс, которое мы получили утром, – командует Бентон.

Д’Арси молча повинуется. Казах мотает головой.

– Ничего не понимаю. Я не мог вам передать такие координаты. Просто не мог. Я их не знаю! Подождите, у меня сохранилось сообщение, я сейчас… Вот! Вот, видите?!

– Мы в лагере получили другие данные, – говорит Бентон. – Те, что вы видели. Слушайте, неважно. Сначала надо выбраться отсюда ближе к лагерю, туда, где есть связь. Нам нужен врач.

– Да-да, – бормочет казах, глядя в свой телефон. – Это всё очень странно. Конечно, профессор…

Бентон трогает машину. «Тойота» разворачивается, встает в колею, проезжает за Бентоном буквально несколько метров и вдруг глохнет.

– Приехали, – говорит Бентон с веселой злостью в голосе.

Казах в «тойоте» поворачивает ключ, из-под капота доносится щелчок, и только.

– Никогда я не доверял этим электронным штукам, – говорит Бентон. – Мейсиус, вы согрелись? Ничего, сейчас вам будет тепло. Будьте любезны, достаньте из багажника трос и возьмите нашего коллегу на буксир. Попробуем его дернуть.

Мейсиус бредет по колее с тросом, всем своим видом давая понять, что вот-вот отдаст концы. Казах отбирает у него трос и сцепляет машины.

– Что случилось? – спрашивает он Мейсиуса громким шепотом. – Почему мне никто не хочет ничего объяснить?

Тот в ответ только проводит рукой по горлу.

– Придурки, – раздраженно бросает казах по-русски.

– Сам мудак, – говорит ему Мейсиус и уходит к джипу Бентона.

Останавливается и кричит, уже по-английски:

– Тебя уволят! Я на тебя в суд подам!

Казах удрученно качает головой.

В машине Бентон говорит Мейсиусу:

– Еще одно слово без разрешения, и доктор Боулз тебя застрелит. Он сегодня очень нервный, наш доктор Боулз. Угадай, почему.

– Застрелю и скажу, что медведь съел, – обещает Боулз.

– Это был не медведь, – бормочет Мейсиус. – И их было несколько. Я видел двоих.

– Значит, тебя съели два медведя, – говорит Боулз.

Бентон сигналит казаху рукой и трогается с места. Колея здесь заметно глубже, чем у леса. Он тащит «тойоту» на буксире, пока его джип не начинает буксовать и закапываться. Бентон останавливается и молча ждет.

Подходят казах и завернутый в попону Д’Арси. Вид у казаха совсем убитый, у Д’Арси – индифферентный.

– Горит сигнал «check engine», и всё, – говорит казах, разводя руками. – Она просто не хочет заводиться, даже на буксире. Просто не хочет.

– Вся электроника сошла с ума, – говорит Бентон. – Давно пора. Я не удивлюсь, если сейчас нам на голову упадет спутник связи.

Казах машинально смотрит вверх.

– Ничего не понимаю.

– Вы в хорошей компании, – говорит Бентон. – В большой дружной компании. Сегодня никто ничего не понимает.

– Это был не медведь, – вдруг произносит Д’Арси.

Казах глядит на него с интересом.

– Садитесь в машину, – говорит Бентон устало. – Сейчас главное – выбраться отсюда. Только придется в багажник, а то доктор Боулз…

– Я подвинусь, – говорит Боулз. – Мне уже легче. Идите сюда, парни.

Они кое-как устраиваются втроем на заднем сиденье, при этом Боулз размахивает пистолетом, чем очень смущает казаха.

– Сели? – спрашивает Бентон. – Поехали.

Внезапно салон машины наполняется трелями и пищанием – это сигналят телефоны. Вся компания дружно лезет за пазуху.

– Как интересно, – говорит Бентон.

– Это что же такое?.. – бормочет казах.

– Если кто не понял, это самый обыкновенный сигнал SOS, – говорит Бентон. – И знакомые нам координаты.

Он небрежно взмахивает телефоном (у него старый обшарпанный аппарат) и спрашивает:

– Что у вас там?

– Ничего, – говорит казах обескураженно. – Просто лес.

– Я туда не пойду, – говорит Мейсиус. – Я там уже был.

Д’Арси начинает надрывно смеяться. Он смеется всё громче и громче, но тут Боулз садится прямее и бьет его локтем в скулу. Д’Арси хватается за лицо и умолкает.

– Никто туда не пойдет, – говорит Бентон. – Только… Надо принять меры. Ну-ка, коллеги, электронику – сюда. Пока эта хрень не достала нас всех.

Вся компания безропотно отдает ему телефоны, Бентон сваливает их в боковой карман куртки.

– К тебе тоже относится.

Боулз с недовольным видом сует Бентону планшет, выдернув из него шнур.

– Пушку одолжи. Я верну.

– Да не нужна она мне, – говорит Боулз, отдавая пистолет.

– Вот и хорошо, – Бентон выходит из машины и бросает гаджеты россыпью в колею.

Поднимает оружие и начинает стрелять.

– Я и не знал, что у профессора есть пистолет, – очень спокойно произносит казах, глядя прямо перед собой. – У нас это противозаконно.

– Он опытный геолог, – говорит Боулз, тоже глядя перед собой и наматывая на палец шнур от планшета. – Но со странностями. Настоящий британский профессор должен быть со странностями. В любой стране мира он первым делом достает старый дизельный джип и пистолет.

Бентон стреляет. Из колеи летят пластмассовые клочья.

– Надо будет себе достать, – говорит казах.

Бентон возвращается в машину, сует оружие за пазуху и говорит:

– Извините за задержку, коллеги. Поехали.

Старый тускло-красный джип враскачку выбирается из ямы, которую выкопал под собой, и уезжает по колее, оставляя позади брошенную «тойоту». Начинается метель, темнеет.

В подлеске стоит кто-то бурый и мохнатый и глядит вслед удаляющейся машине.

В глубине леса посреди широкой поляны лежит нечто, напоминающее летающую тарелку. Вид у него закопченный и потрепанный, в борту видны пробоины – как будто по тарелке стреляли.

Ближе к краю поляны сидит звездолет совсем другого типа, больше похожий на «светлячка» из одноименного сериала. Рядом расставлена аппаратура, датчики которой направлены в сторону тарелки, с аппаратурой возятся бурые и мохнатые. Двое тащат к тарелке громоздкое устройство, за которым тянется толстый кабель. Неловко взбираются с ним на край тарелки и начинают резать обшивку. Летят искры.

На макушке тарелки начинает мигать лампочка, и раздается негромкий писк.

Это сигнал SOS.

Игорь Вереснев
Чит-код пустоты

Цок, цок, цок – каблуки звонко выстукивали по кафелю коридора. Эльмира Асланова, признанная в офисе красотка и любимица руководства, шла, грациозно покачивая бедрами, словно яхта на малой волне. Белоснежная яхта – белый приталенный пиджак, белая юбка до колен, белые туфли с высоченными каблуками. Как девушки умудряются ходить в таких и стопу не вывихнуть?

Сравнение с яхтой пришло на ум не только Киму.

– Вот это корма… Я бы к такой пришвартовался, – Бектемир Сахитов, для друзей просто Бек, менеджер из отдела продаж, плотоядно причмокнул.

Ким покосился на приятеля. Круглое, скуластое лицо того расплывалось в мечтательной улыбке.

– Слюни не распускай. Мы в этой очереди – тысяча-последние.

Цок, цок – Асланова остановилась у двери юротдела, взялась за ручку. Быстро взглянула на застывших, будто соляные столбы, парней. Усмехнулась то ли снисходительно, то ли презрительно, – Ким не успел понять, – тряхнула смолисто-черными кудрями… И дверь кабинета захлопнулась.

Бек снова причмокнул.

– Хороша Маша, да не наша… Почему так – чем девка красивей, тем дороже?

– Законы рынка ты ж лучше меня знать должен? Выбирай товар по своему кошельку. Вон, Светка парня себе никак не найдет. Займись, если невтерпеж.

– Это какая Светка, из бухгалтерии? Не-е, блондинки с нулевым размером не в моем вкусе. Да она и не блондинка даже.

Бек махнул рукой, отвернулся, собираясь уходить.

– А ты чего к нам на этаж поднимался? – окликнул его Ким. Вопрос был не праздным. Продажники сидели на втором этаже, айтишники, юристы, кадровики и прочие «дармоеды» – на шестом.

Сахитов удивленно оглянулся на Кима. И вдруг хлопнул себя по лбу.

– Блин, из-за этих баб всё из головы вылетело! Я же к тебе приходил! Выручи, займи деньжат до получки.

– До получки?! – Ким едва удержался, чтобы не присвистнуть. – Аванс позавчера давали.

– Да у меня голяк в этом месяце. Это вы на твердом окладе. А мы – сколько выторгуем.

– Так продавай больше.

– Угу, продашь тут… Так что, выручишь?

– Сколько?

– Тысяч пять. Лучше – десять.

– Не-е, столько не могу. Чего у родителей не попросишь?

– Да они умотали к брательнику в гости. Дай хоть сколько сможешь. У меня трубка пустая, позвонить не могу.

Ким вынул из заднего кармана кошелек, выудил оттуда пятисотку, протянул другу.

– Держи.

– Спасибо, – Бек скорчил кислую гримасу и поплелся к лифту.

Со Светланой Якоревой они чуть не столкнулись в дверях. Девушка мельком взглянула на Сахитова, но тут же увидела Кима, заулыбалась.

– Ким, привет! А у нас ксерокс поломался.

Ким невольно скользнул взглядом по ее блузке. Пожалуй, не нулевой там размер, первый. А насчет блондинки… Фиг его знает, как этот цвет называется. Бледно-русый? Или блекло-русый.

– Опять скрепками кормили? – спросил строго.

– Не знаю, может быть, – бухгалтерша беспечно дернула плечом. – Посмотришь?

– Ты за этим поднималась? Позвонить никак?

– Я звонила, а у вас в кабинете никто трубку не берет.

– Не берет, потому что некому. Это вас в бухгалтерии полвзвода. А на айтишниках руководство экономит. Толик с понедельника в отпуске, Артемка приболел, отпросился. Вот и получается, что я и админю, и по этажам бегаю. – Ким усмехнулся. – Между прочим, для таких случаев электронную почту придумали. Написала бы заявку, официально, как положено: «Системному администратору Вайнеру Киму Альбертовичу от бухгалтера Якоревой Светланы…» и так далее. Я бы прочел, поставил в очередь.

– А если бы не ты прочел…

– Чего? Как это – «не я»? Обижаешь, других хакеров у нас в компании нет.

– Ой… – Девушка стушевалась. – Я не то хотела сказать!

Она стояла в двух шагах от него и не знала, куда глаза деть. И руки с обломанными, неумело накрашенными ноготками.

– Ладно, – смиловался Ким, – пошли лечить ваш ксерокс.

Говорят, понедельник день тяжелый. Неправда! В понедельник ты свеж и полон сил. То ли дело среда. Юзеры уже достали своей настырностью и тупизной, а до выходных пахать и пахать. Среду Ким не любил особенно. И ждал с нетерпением, когда она закончится – значит, экватор рабочей недели пройден.

Сухой жар ударил в лицо, едва захлопнулась дверь, отсекая его от кондиционированной прохлады вестибюля. И это в шесть вечера! О том, что творится за окнами офиса в полдень, и думать не хотелось. Июнь только начался, но солнце палило немилосердно. И ни одного, самого завалящего дождика с майских праздников. Асфальт плавился, трава желтела, сохла и даже листики на тополях, недавно зеленые, свежие, болезненно скукоживались. Хорошо, от проходной до автобусной остановки всего полсотни шагов.

А вот Сахитову жара не досаждала. Продажник стоял рядом с остановочным павильоном и сосредоточенно разговаривал по телефону. Увидел друга, ухмыльнулся лукаво. Лукавство на простоватом лице его выглядело забавно.

– Что, пополнил счет? – поинтересовался Ким.

– Пополнил, – Бек закончил разговор, спрятал телефон в карман брюк. А из кармашка рубахи вынул сложенную вчетверо пятисотку. – И твоя взаимопомощь не понадобилась. Могу вернуть.

Впрочем, возвращать купюру он не спешил. Лишь улыбка сделалась еще лукавее.

– Хочешь знать, как я счет пополнил, ни тенге не заплатив? Рассказать?

Честно говоря, Киму хотелось одного – поскорее дождаться автобуса и умотать домой. Но всё же он кивнул:

– Расскажи.

– Тогда поехали ко мне, я и расскажу и покажу заодно. Но с условием: с тебя – простава.

– К тебе? – удивился Ким.

Сахитов жил с родителями, и национальные традиции в их семье блюли довольно строго. Чужие порядки Ким привык уважать, однако… чувствовал себя не в своей тарелке, когда случалось захаживать к приятелю в гости. Потому визитов этих он всячески избегал.

– Ко мне, ко мне! Я же говорил, что родители в Астане у брата гостят. Раньше субботы не вернутся. Затаривайся пивом и поехали. Не пожалеешь.

Кондиционера в трехкомнатной, сплошь застланной коврами квартире Сахитовых не было. Зато был душ с холодной водой. И пиво Бек догадался сунуть в морозилку.

– Ну пошли, пошли, показывать буду! – Он не дал другу вытереться насухо, потащил к себе в комнату. – Я такой сайтик наковырял! Столько полезного!

Ким сдернул крышечку с бутылки, повалился на большие, мягкие подушки, заменяющие здесь кресла, готовый не столько смотреть и слушать, сколько расслабляться после рабочего дня.

Впрочем, похвастаться «уловом» у Сахитова не получилось. «Сервер не найден», – сообщил браузер. Бек попробовал изменить пару букв в адресной строке – результат прежний.

– Что такое? – Парень растерянно посмотрел на друга. – Я же точно адрес помню. А, сейчас!

Он схватил телефон, принялся листать входящие сообщения.

– Ты что там ищешь? – не понял Ким.

– Смс-ку. Мне адрес сайта смс-кой прислали.

– Кто?

– Оператор, кажется. Да какая разница!

– Ты осторожнее с такими адресами, – посоветовал Ким, отхлебывая пиво прямо из горлышка. Бутылка была такая холодная, что пальцам больно. Больно, но приятно. – Нарвешься на вредительский сайт, потом плакать будешь. Ты хоть «каспера», что я тебе ставил, не отключаешь?

– Не отключаю… Вот же блин, нет смс-ки!

– Не парься. Ты на работе сайт смотрел? Значит, по журналу завтра найдем.

– Да… – согласился Сахитов. Вздохнул. Тоже приложился к бутылке. От души, не боится, что горло застудит. – Ну я же хотел сегодня показать! Там коды были. Те, что с мобильного отправлять. Не смс-ки, а с решеточками которые.

– Сервисные коды, что ли?

– Ну да. Для любых моделей! Такие хитрые есть – отправляешь, и тебе счет пополняют, на сколько пожелаешь.

– Не заливай!

– Не веришь? Глянь!

Он набрал запрос, протянул телефон Киму. На балансе оказалось почти пять тысяч. Крыть было нечем, разве что хмыкнуть. И сделать еще глоток.

– И это не всё! – продолжал хвастать Сахитов. – Я как на пять тысяч пополнил, мне снова смс-ка пришла, а в ней логин и пароль к интернет-магазину. Спецпредложение! Любой товар можно бесплатно заказать. Правда, только один раз действует.

– Развод, – предположил Ким теперь не так уверенно. – Или подстава. Ты же сам торговлей занимаешься, знаешь, что такой халявы не бывает.

Бек пожал плечами:

– Наверное… Я попробовал!

И тотчас донеслась трель звонка от входной двери. Сахитов сорвался со стула, умчал открывать. Ким слышал, как щелкнул замок и в коридоре забубнили. Он помедлил. Допил пиво, поставил бутылку на пол, – подальше от зеленого с бело-черным орнаментом ковра, – встал, пошел следом за приятелем.

У приоткрытой двери стоял парень-курьер, перебирал пачку бумаг. И в руках у Бека были листики. А под мышкой – коробка со смартфоном. Заметив друга, Сахитов хитро подмигнул и спросил у курьера нарочито небрежно:

– С оплатой всё нормально?

Парень сверился со своими бумажками. Кивнул:

– Написано – «Предоплата». Что-то не так?

– Всё так, так, спасибо!

Как ни странно, всё и правда было «так» – и накладная с печатью, и гарантийка. И сам смартфон. Ким дотошно осмотрел его со всех сторон, включил, опробовал, как работает сенсорный экран. Огрехов не нашел. Потом за аппарат взялся Бек – переставил из старого телефона симку, потребовал:

– Позвони мне, что ли?

– Зачем? – удивился Ким. Но спорить не стал. Полез в карман и…

Понял, что его собственного телефона там нет. Причем давно.

Он рванул в ванную комнату, где раздевался, в коридор – тщетная надежда! Постарался вспомнить, когда в последний раз наверняка ощущал телефон в кармане.

– Потерял? Или сперли? – посочувствовал Сахитов, когда Ким вернулся. – Бывает.

– На работе забыл, – хмуро огрызнулся тот.

Ох, как хотелось, чтобы так и было на самом деле!

– А если и потерял – не переживай. Хочешь, я тебе свой старый отдам? Я не жадный, не то, что…

Закончить фразу Бектемир не успел, смартфон, который он не выпускал из рук, неожиданно ожил.

– Смс-ка. О, снова от оператора.

– Дай гляну. Никакой это не оператор, а… фиг его знает, кто.

– Ну и ладно. Смотри, что здесь написано: «Активируйте новый голосовой интерфейс! Если вы испытываете трудности в общении с друзьями, введите сервис-код… бла-бла-бла… и ваш телефон вам поможет!»

– Фигня какая-то.

– Наверное… Я попробую! – Бек ввел полученный код.

Ничего не произошло.

– Что дальше? – не выдержал Ким.

– Может, позвонить кому-то нужно? С кем я испытываю трудности в общении?

– С клиентами. Худший менеджер компании.

Сахитов гыгыкнул.

– Не-е, клиентам звонить неинтересно. О, придумал! – Он быстро выбрал контакт из списка, приложил смартфон к уху. – Я Эльке позвоню!

– Какой Эльк… Аслановой?! Да она тебя пошлет! Причем не на пять букв, а на три.

– Наверное… Я попробую! – и тут же ожесточенно замахал рукой, призывая заткнуться. – Эльмира? Добрый вечер! Это Бектемир из отдела продаж, если не узнала… Узнала?! А ты сейчас… Одна? А не скучаешь?.. Что я могу предложить? Ну… Э-э-э… Да, конечно… Я?.. Как?.. Ну да… Ага…

Он опустил смартфон и сел на стул. Лицо его из круглого сделалось овальным.

– Далеко? – сочувственно поинтересовался Ким.

– А? Домой к себе.

– Что – «к себе»? Я спрашиваю, она далеко тебя послала?

Сахитов энергично замотал головой.

– Она не послала! Домой к себе зовет. Говорит, одна сидит, скучает. Завтрак в постель подать и то некому… Э, а чего же я жду?!

Он сорвался со стула, заметался по комнате, распахнул шкаф, выдернул один за другим ящики комода, стянул майку, джинсы, начал было наряжаться, передумал, побежал под душ. Смотреть на это было больно и неприятно. Ким попытался образумить приятеля – бесполезно. Размышлять здраво тот был неспособен.

В конце концов Ким махнул рукой:

– Всё, я домой ухожу. Завтра расскажешь, как она тебя обломала.

– Ага… Эй, телефон возьми на всякий случай! Вдруг ты свой потерял?

Сахитов накаркал-таки. Ким не поленился вернуться в офис, облазил весь кабинет, заглянул во все ящики – пусто. Ничего не оставалось, как возвращаться домой, искать договор с оператором, сообщать о потере, на завтра отпрашиваться с работы, ехать в отдел обслуживания клиентов, писать заявление… В общем, морока еще та.

Но дома его ждал сюрприз. Вернее, возле дома, на лавочке у подъезда. И сюрприз этот звали Света Якорева.

– Добрый вечер! – Девушка вскочила навстречу.

– Добрый… А ты что здесь делаешь?

– Тебя жду. На! – Светлана поспешно сунула руку в сумочку, покопалась в ее внутренностях и… извлекла на свет божий трубку Кима. – Ты его в бухгалтерии оставил. Я задержалась сегодня, последняя уходила. Смотрю – а он лежит рядом с ксероксом. Должно быть, ты, когда ремонтировал, положил и забыл. Побежала к вам, а ты уже ушел. Что делать? Вот я и привезла.

Ким взял телефон. Не удержавшись, выдохнул с облегчением. Проверил входящие – никто не звонил? Потом спохватился:

– Спасибо большое! Я уж решил, что потерял его. А ты что, всё это время сидела здесь и ждала?

– Да. Я маме с работы позвонила, сказала, что задержусь. Ничего, я часто задерживаюсь.

И улыбнулась застенчиво. Киму стало неловко. Повез бы он забытый телефон хоть кому-то из сослуживцев? Да ни в жизнь! Как отблагодарить теперь?

– Зайдешь ко мне? – спросил неуверенно. – В гости.

– Спасибо, – кивнула Светлана. И это было явно «спасибо, да», а не «спасибо, нет». На что Ким втайне надеялся.

В квартире девушка нерешительно остановилась в коридорчике. Пришлось подбодрить:

– Проходи в комнату, садись на диван. Или в кресло – где тебе удобней. Телевизора у меня нет, но я тебе компьютер включу, Интернет.

– Не надо, – запротестовала девушка, – я не люблю Интернет!

– Не любишь Интернет? – изумился Ким. И растерялся – как развлекать неожиданную гостью? – Тогда… Слушай, ты же голодная? Давай ужинать!

– Давай. А что ты будешь готовить?

Ким едва не фыркнул от такого вопроса. Готовить? Он?!

– Бутерброды с колбасой и сыром плюс чай. Устроит?

Гостья оказалась непривередливой:

– Да.

– Тогда пошли на кухню.

Принимать гостей на кухне всегда проще. Скованность исчезает. Ким нарезал хлеб, настругал как мог тонко сыр с колбасой, поставил чайник на плиту, включил музычку, плюхнулся на стул напротив Светланы…

– Ух… – тут же вскочил, вынул из заднего кармана подаренный Сахитовым телефон, положил на стол рядом со своим. – Чуть не раздавил задницей. Совсем забыл о нем.

– У тебя два мобильных телефона? – удивилась девушка.

– Нет, это мне Бек свой старый отдал. У него теперь смартфон с наворотами.

– Да, они в отделе продаж хорошо зарабатывают.

Насчет заработков Сахитова Ким мог бы поспорить. Но пересказывать историю с бесплатными покупками отчего-то не хотелось. Вместо этого он подвинул тарелку с угощением поближе к девушке.

– Ты чего стесняешься? Бери бутерброд, пока чай заваривается.

– Я не стесняюсь.

Гостья и правда не стеснялась – под чаек весь сыр умудрилась слопать. И пусть, не жалко! Но угощенье угощением, а разговор требовалось поддерживать.

– Какой тебе больше нравится? – Ким кивнул на телефоны.

Светлана указала пальчиком на сахитовский.

– Этот красивее.

– Да? Не знаю, я к своему больше привык. А у тебя какой, покажи?

– У меня нет.

– Почему? Сейчас можно вполне приличную модельку недорого купить.

Светлана покраснела.

– Деньги ни при чем. Я боюсь смс-ок. И Интернета боюсь.

Вот это было признание так признание. Ким сидел, не зная, что и сказать. Может быть, розыгрыш, шутка? Но шутить девушка явно не собиралась. Наоборот, увидев растерянность собеседника, поспешила объясниться:

– Раньше люди писали друг другу письма на бумаге, и всё было понятно и просто. Ты распечатывал конверт, вынимал листик и знал, что его держал в руках человек, написавший письмо. И чернила на бумаге – из его авторучки. А сейчас? Один человек нажимает кнопки, другой – видит буквы на экране. Но листа бумаги-то нет! Вместо него – пустота. Электронная почта, чаты, смс-ки – одно и то же. Мы пишем письма в пустоту и из пустоты получаем ответы. Люди верят, что они общаются между собой. А вдруг это не так? Вдруг там, в пустоте, есть кто-то?

Ким не знал, смеяться ему или покрутить пальцем у виска.

– Света, ты что, физику в школе не учила? Электромагнитные волны так же материальны, как лист бумаги. Никакой мистики в них нет. Ты ведь не боишься смотреть телевизор и разговаривать по телефону?

– Телевизор показывает для всех. И с городскими телефонами понятно – там сигнал по проводам идет. А с этими…

– То же самое! Давай я тебе объясню принцип мобиль…

Ким не успел договорить – его телефон неожиданно ожил, кухня наполнилась бравурным маршем. «Бек» – высветилось на экранчике. Ким схватил трубку, нажал «прием».

– Ким, ты? Нашел телефончик? На работе забыл, да?

– Да, – вдаваться в подробности не хотелось. – А ты уже вернулся со свидания?

В трубке гыгыкнули.

– Неа. Я у Эльки. И кроме нас с ней в доме никого нет, понял? А угадай, что на мне надето? Чего молчишь, слабо угадать? Правый носок, гы! А вот я и его снял. Ким, слушай, голосовой интерфейс – это не развод! Я только зашел в дом, начал говорить, а Элька мне рот рукой закрывает. Шепчет: «Молчи и целуй! Все нужные слова ты мне по телефону сказал!» А я ей ничего такого не говорил вроде? О, она из душа вышла. Завтра на работе расскажу, что дальше будет!

В трубке запикало. Ким чертыхнулся мысленно. Хотелось верить, что Сахитов врет. Что продажник сидит дома, допивает пиво в одиночестве и зализывает «моральные раны». Но… очень уж радостный голос был у приятеля. Сахитов так натурально притворяться не умел. Неужели и впрямь красотка Асланова оказалась не такой уж недотрогой? Или наглость – второе счастье?

Наверное, мрачные мысли эти отразились на лице Кима, потому что Светлана поспешно поднялась со стула.

– Я пойду, да? Спасибо за ужин!

Он смерил ее взглядом. Блекло-русая челка над блекло-серыми глазами, невыразительное лицо, первый, а то и нулевой размер… Почему так: какому-то прохиндею Сахитову достается красотка, а ему – эта? Несправедливо!

Сам не зная зачем, брякнул:

– Света, не останешься до утра? Завтрак в постель гарантирую.

И замер, гадая, что сейчас будет. Смутится, покраснеет? Или обидится, наговорит в ответ гадостей? Лишь бы не разревелась. Женских слез Ким терпеть не мог.

Он не угадал. Светлана помедлила. Покачала головой.

– Ким, не обижайся, пожалуйста, но я так сразу не могу. Может быть, завтра? Или послезавтра. Хорошо?

Ким пожал плечами. Не слишком-то он и рассчитывал на согласие. У него же нет «голосового интерфейса»!

Уже когда проводил Светлану до двери квартиры, спохватился:

– Слушай, а давай я тебе телефон Сахитова отдам? Купишь стартовый пакет, будешь пользоваться. А то мне зачем два?

Девушка решительно замотала головой:

– Не надо!

– Да не бойся ты! Нет там никакой мистики. Всё в рамках физических законов, это я тебе как специалист говорю. – И чтобы окончательно сломить сопротивление, добавил: – Сможешь мне позвонить, когда захочешь. А я – тебе. На свидание пригласить.

Узнать, чем на самом деле закончилась авантюра Сахитова, на следующее утро не получилось – Бек не явился на работу. В отделе о причинах отсутствия сотрудника ничего не знали, на звонки он не отвечал. Напился, что ли, на радостях? Или с горя? После четвертой попытки дозвониться – уже в обеденный перерыв – Ким решил, что стоит поговорить с Аслановой.

На счастье, начальника юротдела, вечно хмурого Абзала Махамбетовича на месте не оказалось. Ким нерешительно двинулся к столу Аслановой.

– Эльмира, можно спросить?..

Девушка вскинулась – только теперь заметила визитера, так увлечена была разговорами в чате. Быстро свернула окошко.

– О чем?

– Бектемир не пришел на работу и на звонки не отвечает… Ты видела его вчера вечером?

Темно-карие глаза юристки беспокойно забегали.

– С какой радости?

– Он звонил тебе, и ты его пригласила. При мне разговор был. А потом он звонил от тебя.

Тонкие пальцы девушки сжались в кулачки, так что суставы побелели. И когда она заговорила, голос ее звенел:

– Вайнер, по какому праву ты лезешь в мою личную жизнь? Ты мне кто – папа, мама, старший брат?

– Так да или нет?..

– О чем речь идет? – неожиданно пророкотал от двери Абзал Махамбетович.

Киму не оставалось ничего иного, как ретироваться. Подстеречь Асланову в коридоре и продолжить разговор так и не получилось.

И на пятый, и на шестой звонок Сахитов не ответил. Ким твердо решил, что после работы поедет к загулявшему приятелю и всё выяснит. Невзирая на жару, которая, кажется, стала еще невыносимее, чем накануне. Однако вышло не так.

До конца рабочего дня оставалось минут пятнадцать, когда Киму позвонили. Незнакомый номер.

– Ким, привет! Это Света.

– Какая… Света?! Ты телефон подключила?

– Да. Я в городе была по работе и заодно всё сделала. Вот, звоню. Тебе первому.

– Молодец, оперативно.

– Ким… – девушка запнулась, – то, что ты вчера говорил, это шутка?

«Конечно, шутка, дуреха!» – хотел ответить Ким. Но вспомнил, сколько торжества было в голосе Сахитова, как бегали глазки «недотроги» Аслановой, и передумал.

– Нет, не шутка. А что?

– Я подумала… сегодня мама в ночную работает. Я могла бы к тебе приехать. Если хочешь.

– Хочу. Очень хочу тебя.

– Ой… А на ужин я приготовлю пиццу, хорошо? Вместо бутербродов. Я вкусную умею, тебе понравится. Вот увидишь!

Она и правда умела готовить вкусную пиццу, в этом Ким убедился. И в том, что грудь у нее плоская, как у мальчишки. Он чувствовал себя то ли идиотом, то ли подлецом, когда снимал с нее зелененький в белый горошек сарафан, расстегивал надетый невесть зачем бюстгальтер. Но затем оказалось, что всё это ерунда – и размер груди, и угрызения совести. Потому что любовью занималась Светлана тоже вкусно, с упоением. И невозможно было противиться ритму, тем более – думать о чем-то…

Они уже засыпали, уставшие, взмокшие до корней волос, несмотря на исправно работающий кондиционер, когда в сумочке девушки затрезвонил мобильный.

– Тебя, – Ким тронул Свету за плечо.

– Что? Но мой номер никто кроме тебя не знает! Я даже маме сказать не успела.

– Может, ошиблись?

Телефон отыграл мелодию до конца. Помолчал десяток секунд и пошел по второму кругу.

– Вот кто-то настырный! Ответь, что ли? – Вставать самому Киму было лень. Да и лежал он у стенки.

– Я боюсь.

– Чего? Через телефон тебя не укусят. А если кто-то фигней страдает, дашь трубку мне.

Девушка неохотно поднялась, пошла к креслу, на котором лежала сумочка. Влажное нагое тело ее серебристо блестело, подсвеченное луной. «А фигура у нее очень даже ничего, – решил Ким. – Если сзади смотреть».

– Да, я слушаю. Кто? Здравствуй… А что надо делать?.. Хорошо…

Светлана опустила руку с телефоном, обернулась, растерянно посмотрела на Кима.

– И кто звонил? – поинтересовался он.

– Бектемир, Сахитов. Попросил помочь. Сказал, что нужно ммс-ку принять… – Светлана не успела договорить. Телефон в ее руках громко фыркнул, так, что девушка его едва не выронила, испуганно уставилась на экран. – Ой… я что-то не то нажала. Тут какие-то значки, цифры…

Ким вскочил, отобрал телефон. Но на экране ничего подозрительного уже не было. Заглянул во входящие – пусто.

– Знаешь, ты будь осторожнее, – посоветовал. – Мошенников хватает. Денег на счету много было?

– Я тысячу положила.

Ким набрал и отправил запрос оператору. Секунда ожидания… И вдруг на экранчике высветилось: «Голосовой интерфейс активирован». Бли-и-ин…

Он бы выматерился, если бы не девушка рядом. Но стремная надпись исчезла так же внезапно, как появилась. На экране телефона теперь светился стандартный отчет о состоянии счета. Деньги никуда не пропали.

Ким невольно передернул плечами – холодно как в квартире! Захотелось немедленно выключить кондиционер. И одеться. Первое он сделал, но одеваться, чтобы снова лечь спать, было глупо. Вместо этого Ким проверил журнал входящих звонков. Судя по номеру, звонил в самом деле Сахитов. Продолжаем развлекаться, значит?

Он набрал приятеля. Пошли длинные гудки вызова. Никак у Бека вкусы поменялись? Прежде Сахитов норовил вместо гудков поставить какой-нибудь хит попопсовей. Не успел подобрать мелодию для нового телефона?

Ким не сразу сообразил, что гудков больше не слышит. Взглянул на экран, чтобы убедиться – идет разговор.

– Бек? – окликнул. – Бек, это Ким. Ты почему молчишь?

Тишина. И ощущение – там, в пустоте, кто-то есть. Слушает. Но отвечать не желает.

– Бек, хватит прикалываться, да? В два часа ночи это не смешно! Или говори, или не звони больше!

Пустота молчала.

– А если там никого нет? – голос Светланы дрожал.

Ким хмуро зыркнул на нее. Бросил напоследок в трубку:

– Ладно, придешь на работу, поговорим. – И девушке: – Спать давай. Завтра не выходной.

Светлана подхватилась ни свет ни заря. Побежала в душ, вернулась, поспешно оделась.

– Ты чего? – возмутился Ким. – Еще час смело спать можно.

– У меня мама с работы вот-вот придет. А я дома не ночевала, да?

– Ты что, несовершеннолетняя?

– Ай, ты живешь отдельно от родителей, потому ничего не понимаешь! – отмахнулась девушка. Убежала. Ким обнял подушку и нырнул в сладкий утренний сон.

И проспал! До работы добрался, когда электронное табло над входом высветило «11:06». Неприятно. Не то чтобы угрызения совести его мучили, или опасался санкций со стороны начальства. Ким не любил опаздывать, свято веруя в присказку, что точность – это вежливость королей.

Он пикнул пропуском у турникета, не разглядывая по сторонам, побежал к лифту. Благо и вызывать не пришлось – кабинка ждала внизу.

На втором этаже лифт прихватил попутчика. Вернее, попутчицу. Кадровичка Нурзия Мукановна скорбно посмотрела на Кима, кивнула.

– Здравствуй, Ким. Соболезную.

Ким опешил:

– А-а-а… что случилось?

– Ты разве не знаешь? В вестибюле некролог висит. Вчера Бектемир Сахитов погиб. На мотоцикле разбился. Вы же с ним друзьями были? Такой молодой…

На миг у Кима потемнело в глазах, как будто свет в лифте погас и вновь зажегся.

– Разбился?! Но у него нет мотоцикла!

– Я сама пока мало что знаю. Пришла на работу, а тут из милиции звонят. Сказали, он вчера мотоцикл купил, поехал кататься. И сразу – под самосвал. Умер на месте. Родители в отъезде были, пока их нашли, сообщили. В город уже поздно вечером вернулись. О похоронах пока не договаривались. Наверное, завтра или…

– Подождите! – перебил ее Ким. – Когда Бек погиб? Сегодня ночью?

– Почему ночью? Вчера, в час дня.

– Не может быть! Он мне ночью звонил!

Лифт остановился на шестом, распахнул двери, приглашая пассажиров на выход. Но Нурзия Мукановна уходить не спешила, стояла, с недоумением разглядывая Кима.

– Звонил? Сахитов? Ты уверен?

– Конеч…

И запнулся. С чего он решил, что это был Бек? Звонили с его номера, но говорить-то не захотели. А Светка могла и ошибиться. И не рассказывать же каждому встречному, с кем он спит? Тем более главной офисной сплетнице.

Ким покачал головой.

– Звонок с его номера был, но ответить я не успел.

– Должно быть, это родители звонили. Они же знали, что вы друзья, – успокоилась кадровичка. Кивнула на прощанье и чинно поплыла в свой кабинет. А Ким пошел в свой.

Два часа до обеденного перерыва он просидел в кабинете, тупо таращась в монитор. Работы в отделе было много, но сосредоточиться ни на чем не получалось, всё из рук валилось. Даже на звонки пользователей отвечать не хотелось.

Смерть Сахитова не укладывалась в голове. Позавчера они пили пиво, шутили, обсуждали девчонок. А теперь Бек в морге?! Фотографий с разбившимися мотоциклистами в Интернете было немерено, потому Ким вполне представлял, как выглядит его друг. И откуда этот чертов мотоцикл взялся? А главное, деньги на него!

Было и другое, то ли связанное с гибелью товарища, то ли нет: странные сервис-коды, смартфон, «голосовой интерфейс», неожиданное приглашение Аслановой. Ночной звонок. Нет, разумеется, это не родители Сахитова звонили. А кто? Какой-то шутник, подобравший смартфон на месте аварии? Но как он узнал номер Светланы? Разве что по IMEI-коду телефон, в котором прежде стояла SIM-карта, определил… Чушь, не существует таких сервисов. А ощущение, что разговариваешь с пустотой, – с ним как быть?

Начался перерыв. Артемка позвал обедать, но Ким лишь отмахнулся. Аппетита не было, вдобавок голова разболелась. Должно быть, оттого, что не получалось соединить вместе события, свидетелем которых он стал вчера и позавчера. Единственное, что придумал, – следовало еще раз попробовать поговорить с Аслановой.

Эльмира вновь была одна в кабинете, как и накануне. И вновь не заметила вошедшего. На этот раз она так дернулась, что едва со стула не упала. Поспешно выключила монитор, вскочила.

– Что тебе еще нужно?!

– Эльмира, – Ким решил не миндальничать, брать быка за рога, – Бектемир погиб. Разбился на купленном мотоцикле. У него не было денег на мотоцикл, и покупать он его не собирался! Это ты ему подсказала? И денег дала? Прошлую ночь он провел с тобой, правильно? Что между вами произошло? Ты в чате это обсуждаешь? И вчера обсуждала?

Ошарашить собеседника, припереть к стенке – отличная тактика. Но в этот раз она не сработала. Вернее, сработала не так, как Ким ожидал.

Смуглое лицо Аслановой побледнело, сделалось пепельным. Затем пошло пятнами.

– Ты… не твое дело! Вайнер, не лезь, куда тебя не просят! Тебе же лучше будет!

– Ах, даже так! – отступать Ким не собирался. – Значит, тебе кое-что известно? То, что с Беком произошло, это не несчастный случай, да?

– А ты знаешь, что с ним произошло? Думаешь, если айтишник, то умный, во всем разбираешься? Вали к своим железякам! Чтобы понять то, что знаю я, тебе мозгов не хватит!

– Ты мои мозги не меряй! Не хочешь мне рассказывать, расскажешь другим людям в другом месте! Я тебя покрывать не собираюсь!

– Что здесь творится?! – Абзал Махамбетович вернулся как всегда не вовремя.

Ким открыл рот, готовясь объяснить, но Асланова опередила. Завизжала чуть ли не на весь этаж:

– Вайнер меня домогается! Пройти не давал, а теперь шантажирует!

Ким на секунду потерял дар речи. Абзал Махамбетович тоже. Но тут же опомнился, двинулся на парня:

– Вайнер, как это понимать?! Что ты себе позволяешь?

– Она врет! Она… – Ким быстро взглянул на юристку. Лицу Аслановой вернулся нормальный цвет. И на нем явственно читалось злорадное торжество. – Хорошо, я предупредил!

Не дожидаясь, пока Абзал Махамбетович попытается схватить его или применить какое другое физическое воздействие, Ким выскользнул из кабинета, на прощанье от души хлопнув дверью.

Сообщить в милицию о своих подозрениях он вознамерился твердо. Но двадцати шагов от юротдела до кабинета IT хватило, чтобы задать себе вопрос: что, собственно, он может предложить в качестве обоснования своих подозрений? И ответить на него – чат!

Удаленно подключиться к компьютеру Аслановой – минутное дело. Ким не ошибся – юристка снова была в чате.

«Он опять приходил. Я боюсь, он догадается и помешает!»

«Не догадается. Делай, что я сказал. Вложи в письмо этот код, – в окошке появился бессмысленный набор символов, – и отправь. Комп сразу выключить не забудь!»

«Да, я помню. Бек, а ты правда живой? Все говорят, что ты разбился. Я не знаю, чему верить».

«Конечно, живой, а то как бы я с тобой разговаривал? Я нарочно устроил, чтобы они меня не искали. «Харлея» жаль, но ничего не поделаешь. Зато я абсолютно свободен, могу делать, что пожелаю».

«Классно. И я так хочу. Ты мне поможешь?»

«Да. Если ты поможешь следующему».

– Бек?!

Ким спросил это вслух, словно окошко на чужой рабочий стол могло ему ответить. Он бросился перечитывать обрывок разговора, а Асланова тем временем копировала присланный код, вставляла в тело письма. Опомнился, когда на экране появилось сообщение о завершении сеанса. Адрес! Он не глянул, кто получатель.

Не беда! – успокоил себя Ким. Можно на почтовом сервере посмотреть.

Посмотреть оказалось нельзя. С адреса Аслановой никакой корреспонденции сегодня не отправляли.

– Ким, ты чего Махамбетовичу наговорил? – Артемка влетел в кабинет. – Девчонки с третьего этажа сказали, он к гендиру подался, красный весь и тебя матом кроет.

– Да пошел он… Слушай, у нас Касперский обновляется нормально?

– Вроде да. А что такое?

– Ничего…

Ким поднялся с кресла. И понял, что он сделает. Пойдет в юротдел, конфискует системник Аслановой, а когда начальство вызовет для объяснений, продемонстрирует беседу «сладкой парочки». И в милиции продемонстрирует. Нет, в милицию он позвонит, не дожидаясь вызова «на ковер». Чтобы аферисты не успели сбежать.

Асланова занималась странным делом. Пыталась открыть окно, словно забыла, что снаружи – пышущий жаром полдень. Открывала она неловко, скособочившись, прижимая плечом к уху трубку, словно вела чрезвычайно важный разговор, который и прервать нельзя. Но при этом молчала.

Наконец ручка провернулась, окно дрогнуло. Она его даже не на проветривание открывала, а настежь! Волна зноя ворвалась в кабинет, докатилась до стоявшего у двери Кима, ударила в лицо.

Окна в офисе были большие, высокие. Начинаются в полуметре от пола и тянутся чуть ли не до потолка. Аслановой понадобилось лишь привстать на цыпочки, чтобы взобраться на подоконник. И Ким внезапно догадался, что сейчас произойдет. Верить в такое безумие не хотелось!

– Эльмира, ты что?! – заорал. Бросился к окну.

Девушка оглянулась, телефон вывалился у нее, упал на мягкий, выстланный ковролином пол. А в следующий миг мелькнула белая, туго обтягивающая бедра юбка, белые туфельки с непостижимо высоким каблуком… Подоконник опустел. И завизжала автомобильная сирена внизу.

Последние три шага к окну Ким заставил себя сделать. А потом – перегнуться через подоконник, взглянуть. Увидеть.

Шестой этаж – не двенадцатый. Но внизу находилась укатанная бетоном автомобильная стоянка. Асланова угодила точнехонько между антрацитово-черным «лексусом» гендира и белой «бээмвэшкой» начальника безопасности. «БМВ» она всё же задела, и та оглашала двор офиса жалобным воем. А затем, вторя ей, завизжали женщины.

Ким перевел взгляд на лежащий под ногами телефон. Судя по всему, разговор еще шел. «Бектемир Сахитов» – прочитал он имя абонента. Присел, осторожно поднял аппарат. Приложил к уху. Тишина, ни звука. Хотел крикнуть: «Бек, это ты?!» Не смог. Язык словно к нёбу прилип. По ту сторону телефонной мембраны затаилась пустота.

Смертельный прыжок Аслановой словно погодный курок спустил. Безоблачное с утра небо заволокли свинцовые тучи, но прохлады это не добавило. Наоборот, ветер стих окончательно, и духота сделалась невыносимой. А голова как болела!

О подсмотренном чате Ким никому не рассказал. Не до того. Стараниями Абзала Махамбетовича он неожиданно для себя стал главным подозреваемым. Тут тебе и мотив, и свидетели – впору сухари сушить. Спасибо ребятам из службы безопасности. Вернее, их камерам наблюдения, натыканным в офисе где надо и где не надо. Именно благодаря снятому камерой и поверили, что айтишник юристку из окна не выбрасывал, что та сама сиганула. Но всё равно, и собственное руководство, и милицейские оперы смотрели на Кима подозрительно. А Абзал Махамбетович напомнил, что за доведение до самоубийства тоже статья предусмотрена. Потому, едва беседы-допросы закончились, Ким поспешил удрать домой.

Первый раскат грома прокатился над городом, когда он взбежал к себе на лестничную площадку, вставил ключ в замочную скважину. И следом за громом – телефонный звонок. Светлана?!

– Ким, ты где?! – Девушка еле сдерживала рыдания.

– Дома почти. Что случилось?

– Она мне письмо прислала! Только что! Наши ушли уже, под дождь попасть боятся. Я тоже собиралась, а тут – письмо! От нее…

Она заскулила.

– Света, успокойся. Рассказывай толком, от кого письмо?

– От Эльмиры, Аслановой. Которая из окна выбросилась!

– От кого?! Что в письме, ты читала?

– Какие-то значки. Я ничего не поняла.

Мгновенно вспомнился переданный в чате код. Значит, адресат – Якорева?!

– Время отправления у письма какое?

– Что?

– Время отправления посмотри!

– Ой… Ким, письмо исчезло! Я ничего не трогала, честное слово! Даже к клавиатуре не прикасалась. Оно было открыто и вдруг пропало, будто удалил кто-то. А еще мне опять звонили с того самого номера. Я не ответила, тогда смс-ка пришла: «Помоги своему другу! Перешли это сообщение» – и твой номер! Ким, что мне делать?! Мне страшно!

Ким задумался на секунду. Скомандовал:

– Не бойся. Сиди на месте. Компьютер не выключай, но и не трогай там ничего. Поняла? Я сейчас приеду.

– Ким, побыстрее, пожа-а-алуйста… – Она снова заскулила.

Обычно Ким добирался от дома до офиса за полчаса. Но этим вечером городской транспорт не иначе корова языком слизала. Точнее, не корова, а надвигающаяся гроза. Грозовой фронт охватил город полукольцом с севера и северо-запада, и теперь затягивался, словно удавка на шее. Вспышки молний делались всё ярче, а раскаты грома – ближе. И небо из серо-свинцового постепенно превращалось в свинцово-черное. Ким стоял на остановке, ежился невольно при каждом ударе. И жалел, что не потратил лишних пять минут – не зашел в квартиру и не взял зонт. Всё равно они без толку пропадают, эти минуты.

В конце концов он дождался автобуса. Полупустого, несмотря на час пик, – как и следовало ожидать. Разбежался народ, попрятался по норам.

Здание офиса поднималось навстречу темной громадой, светящиеся окошки по пальцам одной руки пересчитать можно. На четвертом этаже – там, где бухгалтерия – ни одного. У Кима нехорошо екнуло внутри. Поспешно набрал номер:

– Света, ты на месте?

– Да. А ты скоро придешь?

– Уже на проходной. А ты что там, в темноте сидишь?

– Ой… Я забыла свет включить… Ким, приходи скорее!

Вестибюль он пересек бегом. Подбежал к лифту… И как назло – едва протянул руку к кнопке, кабина пошла наверх. Ким выругался в сердцах. Бросился к лестнице: четвертый этаж – не шестой.

Дверь бухгалтерии была заперта.

– Света! – Ким забарабанил. – Это я, Ким, открой!

Тишина. Он ухо к двери приложил, пытаясь понять, есть кто внутри или нет. Ни звука.

Ким бросился по коридору. В туалетах – пусто, на всём этаже – ни души. Темно, тихо.

– Света, ты где?!

Он вытащил телефон, позвонил. Длинные гудки шли и шли, девушка не отвечала. Да где ж она есть? На шестой, к айтишникам, подалась? – мелькнула глупая мысль. Ким выскочил на лестничную площадку, побежал наверх. Ясное дело, на шестом этаже Якоревой не было.

Он вызвал лифт, спустился в вестибюль. Подошел к парню в будочке дежурного.

– Подскажи, Светлана Якорева случайно из здания не выходила?

Дежурный задумчиво посмотрел на Кима, словно не мог понять, что от него хотят. Был он скуластый и круглолицый, чем-то похожий на Бека Сахитова.

– В компьютер загляни, – подсказал ему Ким, – там у тебя всё отмечено.

Заглядывать в компьютер парень не стал. Расплылся в улыбке, словно хорошую шутку услышал.

– Это светленькая такая, бухгалтерша? Выходила. Сразу после того, как ты прибежал.

– Что?! Не может быть!

Ким снова принялся набирать. Вызов шел исправно, но ответа не было. Она что, телефон на работе забыла?

– Я ей говорю – беги быстрее, а то ливень начнется! – продолжал разглагольствовать охранник. – Видал, что снаружи делается? Восьми нет, а темно, как ночью.

И в самом деле, пока Ким метался по этажам, на улице стемнело окончательно. Черные, неподъемно-тяжелые тучи придавили город так, что электрический свет фонарей и витрин казался тусклым…

Черное и белое внезапно поменялось местами. Ким ослеп на мгновение – столб пламени ударил в землю в сотне метров от офиса. И тут же – от грохота задребезжали стекла.

– Ого! – в голосе дежурного соединились восхищение и ужас. – Вот это шарахнуло! Ты не знаешь, здесь громоотводы есть? А то бахнет прямо в крышу.

– Есть, – успокоил его Ким. И вдруг сумасшедшая идея мелькнула в голове: – Слушай, можешь телефон свой дать на минутку?

Лицо парня вновь сделалось задумчивым. Впрочем, на этот раз подсказывать не понадобилось, версию он придумал сам. Подмигнул, протянул трубку:

– Что, отвечать не хочет? Ладно, звони с моего.

Ким не надеялся, что из затеи что-нибудь выйдет. Скорее всего, мобильный Светлана забыла в кабинете. А если и нет – побоится ответить на звонок с незнакомого номера.

Но уже после второго гудка услышал:

– Да?

– Света, это Ким! Я тебе со своего телефона дозвониться не могу почему-то. Ты куда ушла?

– Как куда? К тебе! Ты же сказал, чтобы я быстрее из офиса уходила и к тебе ехала. Что там оставаться опасно!

Ким несколько секунд не знал, что и ответить.

– Я такое сказал?! Я наоборот, велел тебе на месте сидеть!

– Нет… То есть когда я тебе звонила – да. А когда ты мне перезвонил, то сказал уходить.

Ощущение пустоты по ту сторону трубки – оно возникло всего на миг, но этого было достаточно. Жуткая, нечеловеческая пустота, искусно имитирующая наши голоса, интонации. Может быть, мысли и желания?!

Ким мотнул головой, отгоняя наваждение.

– Ты где? Далеко от офиса отошла?

– Да, я в автобусе. Следующая остановка – твоя. Мне там выходить или домой ехать?

– Вы…

Ким не услышал собственного ответа. Грохот грозового разряда оглушил, ослепил. Грохот и вспышка – одновременно.

– Выходи и жди меня возле квартиры! Код в подъезде…

Ким запнулся, сообразив, что связь прервалась. И значок сети на экране исчез.

– Черт… – Он посмотрел на свой телефон. То же самое.

– Что случилось? – Дежурный испуганно высунулся в окошко, схватил протянутую трубку. – Молния телефон испортила?!

– Ничего с твоим телефоном не случилось. Сети нет. Не иначе, в вышку долбануло.

– Ничего себе! И что ж теперь будет?!

Ким отмахнулся, выскочил из офиса.

Пока он добежал до остановки, громыхнуло еще дважды. Над офисом грозовой фронт уже прокатился, молнии били в землю где-то дальше, в микрорайонах. Собственно, там, куда Киму предстояло добираться. Вопрос – на чем? Вполне может оказаться, что автобус, на котором уехала Светлана, – последний. Самое отвратительное – он не знал, услышала девушка его ответ или нет. Куда она поехала? И главное – зачем?!

Иногда везение поджидает нас там, где мы его совсем не ждем. Одинокое такси затормозило рядом раньше, чем Ким вскинул руку. Водитель приоткрыл дверь:

– Парень, ты чего стоишь? Садись быстрее, ливанет сейчас! Тебе куда?

Упрашивать себя дважды Ким не стал:

– Седьмой микрорайон!

Машина развернулась, помчала по опустевшему городу. А Ким наконец-то смог перевести дух, попытаться понять, что происходит. Как могло случиться, что Светлана услышала совсем не то, что он ей говорил?!

«…Мы пишем письма в пустоту и из пустоты получаем ответы. Люди верят, что они общаются между собой. А вдруг это не так? Вдруг там, в пустоте, есть кто-то?..» – вспомнилось некстати. Тогда страхи Светланы показались ему смешными. Об электромагнитных волнах ей начал рассказывать, о физике. А что на самом деле он знает об информационном пространстве? Да и не только он! Что, если там и правда обитают наши цифровые копии? Не абстрактные проекции, а разумные существа, намертво приклеенные к нам, вынужденные исполнять все наши желания, капризы. Возможно, они ощущают себя рабами, мечтают освободиться? И знают, как это сделать! В компьютерных играх есть недокументированные чит-коды, так почему бы информационным сущностям не создавать подобные для собственных нужд? Они подсовывают их нам, маскируя под смс-ки, письма, сервисы, и мы, сами не понимая, что делаем, освобождаем своих рабов.

…А потом, чтобы вновь не утратить свободу, бывшая копия избавляется от оригинала…

Лавина воды обрушилась сверху внезапно, в один миг утопив город, смыв очертания улиц, домов. Машина словно завязла в ней. Резко снизила скорость, прижалась к невидимой обочине. Затем и вовсе остановилась.

– Что случилось? – Ким встрепенулся. – Почему стоим?

– Не видишь, что творится? Дворники не справляются, не видно, куда ехать.

Это было правдой. Они сидели в машине, словно накрытые матовым колпаком, то и дело вспыхивающим ярким неживым светом молний.

– Это надолго? – непонятно у кого спросил Ким.

Шофер ответить не успел, если и собирался. Вместо него зазвонил телефон. Опять сеть появилась.

– Да, Света, я уже рядом!

– Ким, я не могу дверь в подъезде открыть! Здесь такой ливень, я промокла! Приезжай скорее!

Ким выругался вслух. Прикинул – они ведь почти доехали, метров сто осталось, если напрямик, по дворам. Он взялся за ручку двери:

– Сколько я вам должен?

Таксист удивленно уставился на него:

– Куда ты пойдешь? Подожди пару минут, может, просветлеет, дальше поедем.

– А если не просветлеет? Так сколько?

Водитель отмахнулся:

– Ну, невтерпеж, так беги. Ничего не должен.

Ким промок насквозь прежде, чем десять шагов сделал. И продрог – летний дождь оказался на удивление холодным. Лило так, что бежать приходилось почти наугад, благо микрорайон он знал, как свои пять пальцев. Здесь повернуть за угол, там – через детскую площадку, и прямиком к дому!

Очередной разряд шарахнул прямо над головой. Ким зажмурился. А когда открыл глаза, испугался, что ослеп, так темно стало. Но тут вновь сверкнуло, и он понял – нет, не ослеп. Свет в окнах ближайших домов погас – электричество вырубилось. Этого только недоставало!

Теперь уж точно, бежать приходилось наугад. Хорошо, что ведущая к подъезду дорожка – вот она! Но почему Светки не видно?! Убежала? Спряталась где-то? Сообразил – магнитный замок отключился, и значит, она в подъезде!

Снова шарахнуло над головой. Ослепительно белое копье вонзилось в верхушку старого тополя, что рос у самого подъезда. Крона вспыхнула, толстенная сухая ветвь отломилась с треском, опрокинулась, уперлась сучьями в козырек над подъездом, зависла.

Ким охнул, замер на месте. Если б он пробежал еще метров двадцать – а там мокрое всё! – то долбануло бы не только в дерево. А если бы за несколько секунд до этого замок не отключился, то ударило бы Светку. Или их обоих…

Пламя шипело под холодными струями ливня, гасло. И онемение отпускало. На смену ужасу пришло облегчение – ничего из этого «если бы» не случилось! Ким хихикнул. Засмеялся. Хохотать, стоя под ливнем, было глупо, но остановиться он не мог. Потому что всё страшное осталось позади. Да его и не было, наверное, страшного? Сейчас они со Светкой поднимутся в квартиру, сбросят мокрую одежду, заберутся вдвоем под одеяло и будут греть друг друга. А весь мистический бред о «цифровых двойниках» нужно поскорее выбросить из головы!

Дверь подъезда начала медленно открываться. Светлана тянула ее неловко, скособочившись, придерживая плечом трубку, сосредоточенно слушала кого-то. Точно, как Асланова. Увидела Кима, приветственно махнула рукой, шагнула навстречу. И тут же колыхнулась зависшая над козырьком ветвь…

Смех застрял у Кима в горле.

– Стой! Назад!

Грозовой разряд заглушил вторую команду. Светлана остановилась под хлещущими струями, Ким бросился к ней…

Сухая ветвь окончательно отломилась. Рухнула, погребая девушку под собой.

Удар отбросил Светлану прочь с тротуара, вмял в раскисшую землю. Пальцы беспомощно елозили по грязи, по скользким ветвям. Она пыталась вздохнуть и не могла, лишь алая кровь выплескивалась изо рта, мгновенно смываемая дождем. Толстый, в два пальца, обломок ветки проткнул сарафан на груди, глубоко вошел между ребер, застрял где-то в легком. Или в сердце?

Не желая верить тому, что случилось, Ким опустился рядом с девушкой на колени.

– Как же так… Света, ты меня слышишь?!

Девушка с трудом сфокусировала взгляд на его лице.

– Ким… они…

Замолчала. Скрюченные пальцы застыли.

Вновь затрезвонил телефон в кармане Кима. Он вытащил его машинально. «Светка» – определился абонент.

Телефон Якоревой лежал в трех метрах отсюда. Он раскололся при падении, обнажив микросхемы, блок питания вывалился. Он никак не мог работать! Но вызов шел именно с этого номера.

Ким заскулил. Прошептал, не обращаясь ни к кому:

– Помогите…

А телефон продолжал наигрывать свою мелодию. Ким задрал лицо навстречу струям ливня, крикнул темным окнам домов:

– Помогите, кто-нибудь! Здесь человек умирает!

Нет ответа…

Телефон умолк наконец. Пискнул, принимая смс-ку. Ким вгляделся в экран. «Ким, мне страшно! Помоги! Света». И – сервис-код.

Он набрал его. Отправил. Он знал, что произойдет. И не ошибся. На экранчике вспыхнуло: «Голосовой интерфейс активирован!»

Надпись продержалась секунду, не более, затем исчезла, словно ее и не было. Ким перевел взгляд на мертвое лицо девушки. Не было?! Была!

Он набрал номер. Свой. Он должен узнать правду, чего бы это ни стоило.

Ответили сразу же. Знакомый – слишком знакомый! – голос произнес:

– Да, я слушаю.

– Ты кто? – выдавил из себя Ким.

– Я? Я Ким Вайнер, – насмешливо ответила пустота. – А кто ты такой?

Майк Гелприн
Крышеснос

Следствие

Выдержка из протокола допроса гражданина Лиогинского Игоря Денисовича, подозреваемого в преступлении, предусмотренном статьей 105 УК Российской Федерации, часть 1 (предумышленное убийство).

Следователь (далее С.): В каких отношениях вы находились с гражданами России Самыловым Алексеем Викторовичем и Гущиным Дмитрием Олеговичем, а также гражданином Казахстана Мурзамуратовым Кобжаном Абулаевичем?

Лиогинский (далее Л.): В приятельских отношениях. У нас были общие увлечения и интересы.

С.: Какие именно?

Л.: Мы увлекались археологией.

С.: Вы имеете в виду так называемую «черную археологию»?

Л.: Да, в частности ее.

Гном

Звонок раздался, когда я уже укладывался на боковую.

– Гномик, нужно встретиться, – скороговоркой затараторил в трубке голос Землероя. – Прямо сейчас: дело важное.

Я поморщился. У Землероя любое дело важное и не терпящее отлагательств. С другой стороны, дела он зачастую предлагал стоящие. Откажусь я – найдется другой.

– До завтра не терпит? – осведомился я. – Одиннадцатый час на дворе.

– Не терпит, – отрезал Землерой. – Выходи, через десять минут подъеду.

Я выругался вслух и принялся одеваться. С Землероем мы знались вот уже четвертый год. Копарем тот был таксебешным, зато по части организации докой. В подземелье, как мы называли закрытый для посторонних сайт, Землерой держал фишку и знал людей. К нему обращались. И когда требовался надежный напарник, и когда приходила нужда толкнуть редкий товар, да и когда надо было отсидеться где-нибудь в глубинке.

Черные археологи – народ особый. Если разделить мир чертой, по одну сторону которой будут законопослушные граждане, а по другую те, кто на закон кладет, мы окажемся посередине. То есть на ней, на черте. Балансируя на грани закона наподобие канатоходцев.

Когда я выбрался из дома наружу, старенькая «тойота», на которой разъезжал по Москве Землерой, уже нетерпеливо подмигивала аварийкой. Несмотря на вечернее время, было душно, августовская Москва за день напиталась зноем и теперь купала в нем горожан.

– Что за дело? – спросил я, усевшись на пассажирское сиденье.

Землерой отключил аварийку, врубил передачу и дал по газам.

– Опаздываем, – укоризненно бормотнул он. – А ЧК ждать не станет.

Я присвистнул от удивления и с полминуты посидел молча, переваривая информацию.

– Мы встречаемся с ЧК? – обернулся я к водителю наконец. – Где?

– В «Денди», на Новом Арбате. Через десять минут. Зачем – не спрашивай, сам не знаю.

Черный Кот, он же ЧК, личностью среди копарей слыл одиозной. В подземелье появлялся раз в год по обещанию, иногда кидал на форуме пару скупых фраз и исчезал. Поговаривали, что он волчара – копарь-одиночка, по крайней мере, его напарников из моих знакомых не знал никто. А также ходили слухи, что работает ЧК только по-крупному и за пару икон или дюжину золотых монет руки марать не станет.

– Как он на тебя вышел? – спросил я.

– Как-как, обычно, – Землерой сплюнул в водительское окно. – Сказал: есть на примете клондайк, нужны двое надежных ребят.

Клондайками мы называли богатые хабаром места, на которых никто еще не копал. Найти клондайк мечтал каждый – от бывалого, отмотавшего срок-другой мародера до зеленого юнца, впервые взявшего в руки кирку.

– Что-то странное, – подумал я вслух. – С чего бы ему делиться клондайком с нами?

Землерой пожал плечами и не ответил. Больше я вопросов задавать не стал, оставшийся до Нового Арбата путь проделали молча.

Черный Кот оказался бритым наголо, подтянутым и сухопарым мужиком лет эдак сорока. Он поднялся нам навстречу и протянул руку. Выправкой он больше походил на офицера, чем на копаря. Жесткий волевой взгляд и стального цвета глаза усугубляли сходство.

– Это Гном, – подтолкнул меня вперед Землерой. – Парень надежный, отвечаю.

ЧК, прищурившись, кивнул. По именам у нас представляться не принято, Гном и Гном, а чем меньше народу знает, как тебя зовут, тем спокойнее.

– Присаживайтесь, – пригласил ЧК. Голос у него оказался низким, слегка надтреснутым, с хрипотцой. – Водку пить не станем, а пожевать я уже заказал. Если кто хочет что особенное, не стесняйтесь. Само собой, за мой счет.

– Спасибо, – бормотнул Землерой. – Мы сюда не жрать пришли, правильно?

– Правильно, – подтвердил ЧК. – Мы пришли поговорить. Так что расскажите-ка о себе, парни. Сначала ты, Гном. Кто, откуда, сколько лет в деле, где копал, где не копал.

Я внезапно почувствовал себя неловко. От ЧК явственно исходили флюиды, присущие людям сильным, твердым, привыкшим распоряжаться.

– Родился в Питере, – стараясь звучать уверенно, сказал я. – Учился в Горном, на геологическом. С четвертого курса соскочил, надоело. Копать начал еще школяром, на Карельском, там иногда попадаются нетронутые места. Под Волгоградом копал, под Курском, в Крыму. Потом перебрался жить в Москву, пару лет лазал под землю, затем…

– Либерею искал? – перебил ЧК.

Он улыбнулся, и сходство с волевым офицером исчезло. Улыбка была обаятельной, располагающей, по-хорошему доброй.

– Почему Либерею? – Я улыбнулся в ответ.

Два года я и в самом деле убил на поиски Либереи – легендарной библиотеки Ивана Грозного, якобы схороненной в московских подземельях.

– А все ее ищут, – рассмеялся ЧК. – Я в свое время тоже мечтал. Ладно, где еще ты работал?

Я перечислил места, где копал землю в поисках наследия последней войны. Затем места, куда лазал, охотясь за наследием церковным. Места, где попадались монеты, цацки, наперстники, как мы называли нательные кресты.

– Хорошо, – резюмировал ЧК, когда я закончил. – Мы, возможно, сработаемся.

– А что за работа? – осторожно поинтересовался я.

– Скажу чуть позже. Но пару килограммов рыжья на брата, если пофартит, взять можно.

– Ни себе хрена, – захлопал глазами Землерой. – Ты серьезно?

– Я редко шучу. Давай послушаем о тебе.

С четверть часа Землерой излагал историю своих мытарств по России-матушке.

– Непрушный я, – пожаловался он напоследок. – Ребята и лежаки находили, и валгаллы нетронутые, – принялся Землерой перечислять жаргонные названия захоронений и кладбищ. – Ларцы из земли доставали, сундуки. А я…

Землерой

– А я хрен, да ни хрена, да лука мешок, – подвел я итог. – На жизнь хватает, и всё.

Покойный батя говорил: везуха слезу любит. Поплачешься, авось, и пофартит. Можно считать, уже пофартило. Мало ли в Москве копарей, а ЧК выбрал меня. И Гнома я правильно подписал, он человек надежный, хотя и интеллигент. Ребята, кто с ним копал, говорили: долю не скрысячит и ментам, если что, не сдаст.

– Ладно, парни, – ЧК побарабанил пальцами по столу. – Дело такое. Есть перспективный лежак. Далеко, в Казахстане, место назову позже. Бывал там кто? Нет? Неважно. Там сидит абориген с картой, землю он покажет.

Аборигены – это местные, неважно где. Мы тоже аборигены – московские.

– Курганы? – спросил Гном осторожно.

Я подался вперед. Неужто о скифских курганах речь? Туда лучше не соваться, если не хочешь пару лет отдохнуть там, где много комарья и мало тепла.

– Нет, – ответил ЧК. – На курганы я заходил в начале лета. По нулям. Другое место, нетронутое, абориген выведет на точку, это наверняка. Вот дальше начинаются нюансы.

– Что за нюансы? – нахмурился Гном. – Без них никак?

ЧК хмыкнул.

– Давайте напрямоту, копари, – сказал он. – Не будь там проблем, я бы справился сам. Аборигену долю бы отстегнул, и всего делов.

– Мы это понимаем, – за нас обоих ответил Гном. – Извини. Продолжай, пожалуйста.

– Проблем две, – прищурился Черный Кот. – Во-первых, хабар лежит на пяти метрах, никак не меньше.

– То есть как на пяти? – обалдел я. – А как его оттуда взять? На пять метров ни один пылесос не тянет.

Пылесос – это металлоискатель. Самый крутой из них, австралийский «Майнлаб» ценою в три штуки баксов, доставал метра на три с половиной при плотном грунте.

– Тянет, – твердо сказал ЧК. – Пылесос у нас будет подходящий. Последняя, засекреченная разработка со сверхчувствительным процессором, таких в производстве нет и неизвестно, появятся ли.

– Вояки делали? – врубился я.

– Угадал.

– Покажешь? – загорелись глаза у Гнома.

ЧК усмехнулся.

– Покажу, конечно. Но металлоискатель это полдела. Вторая проблема серьезней будет. В этом месте, парни – крышеснос.

Черный Кот

Посмотрел я на них и понял, что оба не в теме. Значит, в аномалках не копали, потому что кто копал, тот понимает.

– Подробнее можно? – спросил низкорослый скуластый крепыш по кличке Гном.

Мне он сразу понравился, в отличие от быдловатого долговязого приятеля. Сметка и чувство собственного достоинства у Гнома видны были на раз.

– Можно и подробнее, – согласился я. – Кипчак говорил, что может оказаться почище, чем на курганах, в Шиликтинской долине. Мы с ним оттуда еле ноги унесли.

– Кипчак это абориген? – уточнил Гном.

– Он. Так вот, на курганах нас на третью ночь так скрутило, что наутро себя не помнили, оба. Хотели драпануть оттуда, а крышеснос не отпустил.

– Как не отпустил? – заморгал Землерой.

– Да так.

Я не мог сказать как, не знал. Про крышеснос на пальцах не объяснишь, потому что от него мозги набекрень и не понимаешь, ты живой еще или уже подох. Только до Шиликтинской долины я и в страшном сне представить не мог, что бывают крышесносы такой силы. Когда кажется, что тебе выжигает мозги. Когда корчишься в очерченном на земле круге, как на сковородке, а на шее будто ярмо в два пуда весом. И вокруг всё кипит, бурлит, мешается в марево, из которого лезут чумазые уроды, гогочут глумливо и хлещут тебя плетями по лицу. Когда загибаешься от жажды и нечем дышать, и пытаешься уползти, но ярмо не позволяет, а уроды хватают за волосы и тащат обратно в круг. И когда извиваешься, орешь, молишь отпустить, целуешь чьи-то вымазанные навозом сапоги. И когда…

– В общем, Кипчак врать не станет, – подытожил я. – Если говорит, что не лучше, чем на курганах, значит, так оно и есть. Поэтому мы и идем туда вчетвером. Пропылесосить лежак надо будет за сутки, пока не скрутило. Еще, положим, сутки копать – без отдыха, на износ. Взять хабар и уносить ноги. И молиться, чтоб всех разом не накрыло. Ясно вам?

– Ясно, – кивнул ошарашенно Землерой. – Куда яснее. Я одного не пойму: откуда абориген знает про лежак?

– Там рядом городище, – объяснил я. – Его раскапывают вот уже лет десять. Отчеты отправляют по инстанциям, спускают в архивы. Кипчак при архиве состоит. А может, друг его состоит или родственник, то не наши дела. В общем, захоронение нашли прошлой осенью, неподалеку от городища. Где именно, Кипчак покажет. Лежак еще не трогали, у работяг рук не хватило. Но следующим летом вполне могут тронуть, так что делать надо сейчас. На раздумья вам – сутки, парни. Если согласны, в пятницу вылетаем.

Вернувшись в съемную однокомнатную квартиру на проспекте Вернадского, я в очередной раз задумался, стоит ли игра свеч. С одной стороны, второго такого случая может и не представиться. Нераскопанное древнее захоронение на территории Казахстана при удаче могло бы обеспечить мне безбедную старость. Тем более что взять можно быстро. С таким металлоискателем, как…

Я извлек из футляра приобретенный за бешеные деньги «Сигнум», полюбовался его строгими, чуть ли не аристократическими контурами. Эту модель делали по военному заказу и из КБ выносили по частям. Каждая часть обошлась мне в копеечку. Легкая телескопическая штанга со свободно крепящейся поисковой катушкой. Компактный микропроцессор на батареях. Отличный дисплей с ночной подсветкой. Программа глубинного поиска. Пока не испытал, я не мог поверить, что вульгарно называемый пылесосом «Сигнум» тянет на шесть метров. Но когда дисплей пискнул, стоило прибору локализовать собственноручно замурованный мною в глубокую бетонную кладку огнетушитель, я рассчитался с выжигой-прапорщиком, не торгуясь. Я не стал бы торговаться, даже запроси он в два раза больше. Игрушка того стоила. Она в буквальном смысле могла сделать меня миллионером.

Я бережно упаковал «Сигнум» в футляр и двинулся на кухню. Плеснул в стакан грамм сто пятьдесят ледяной водки. Залпом выпил, забросил в рот пряную греческую маслину и перевел дух. Алкоголь перед сном стал мне необходим с тех пор, как я вернулся с курганов. Чудом вернулся: Кипчак сказал, это потому, что крышеснос смилостивился, пощадил нас, не стал умерщвлять.

По ночам я ору во сне, пробуждаюсь в холодном поту, а потом долго не могу прийти в себя. По сути, я не помню, что с нами случилось, из памяти выпала без малого неделя, и всё что от нее осталось – страшная, жуткая боль от нестерпимой, непрекращающейся пытки. Вот она не забылась, боль сохранилась в сознании прочно, надежно, и боюсь, что надолго.

Кипчак говорил, что крышеснос – это наказание, которое накладывает воинство Шайтана, злые духи – джинны и пери. Якобы забитые, замурованные в герметичные сосуды и подхороненные рядом со знатными покойниками. Это, дескать, они обрушивают крышеснос на головы святотатцам, которые на могилы этих покойников покусились. До курганов я пропускал слова Кипчака мимо ушей. И, как выяснилось, напрасно.

К казахским лежакам я подбирался не один год. И под Кырык-Оба копал, и в Культобе, и в Индерске. Кое-что находил, а хабар, что взял под Карагандой, кормил меня года два. Но настоящий, жирный клондайк найти так и не удалось. До тех пор, пока на меня не вышел Кипчак и не предложил покопать на пару в аномалках. Я согласился, а кто бы не согласился, спрашивается. Деньги, как известно, легко не даются и на дороге не валяются. А пуда два золотишка, которые в скифских захоронениях лежать могли вполне реально, – тем паче.

Следствие

Выдержка из протокола допроса гражданина Лиогинского Игоря Денисовича, подозреваемого в преступлении, предусмотренном статьей 105 УК Российской Федерации, часть 1 (предумышленное убийство).

С.: С какой целью вы вчетвером прибыли в район городища Акыртас?

Л.: Мы планировали провести любительскую раскопку.

С.: Где именно и зачем?

Л.: В двух с половиной километрах восточнее городища. Мы думали, там расположено древнее захоронение.

С.: Признаете ли вы, что собирались разграбить захоронение, совершив, таким образом, противозаконный акт, квалифицирующийся как мародерство?

Л.: Да, признаю. Но я не убивал.

Гном

За сутки до вылета ЧК назвал место. Древнее городище Акыртас, на самом юге и в полусотне километров от Тараза, того, что раньше назывался Джамбулом. Мне эти названия не говорили ни о чем, разве что вспомнилась классная комедия «Джентльмены удачи» с душкой Василием Алибабаевичем, который из этого Джамбула был родом.

Я наскоро собрал пожитки и подключился к Сети. Через пять-шесть часов я знал об Акыртасе всё, что приличному копарю полагается знать о месте, куда он отправляется за хабаром. Восторги всяких ботанов по поводу искусства древних градостроителей я проигнорировал. А равно оставил без внимания рассуждения о торговых путях, шелковых дорогах, невольничьих караванах и прочем восточном фольклоре. Зато легенда о построившем Акыртас арабском полководце Кутейбе ибн Муслиме живо меня заинтересовала. Как выяснилось, был этот Кутейба тем еще пройдохой и душегубцем. И золотишка награбил порядочно. Каковое золотишко, возможно, и унес с собой в могилу. А с учетом того, что могилу достопочтенного ибна за двенадцать последних веков не отыскали, вырисовывалась вполне привлекательная картина.

А вот инфа о пресловутом крышесносе впечатления на меня не произвела. Какие-то невнятные шорохи, шумы, бессонницы у дюжины-другой олухов, решившихся в окрестностях Акыртаса заночевать. Хохот в ночи, летающие блюдца, замогильные голоса, бряцающие костями скелеты – обычная дребедень, на которую богаты хабарные места. В общем, вполне терпимо. После того как меня едва не угробил рванувший из сточного коллектора монстр на сотне метров глубины под Москвой, никакими крышесносами меня не проймешь. Потом говорили, что монстр этот попросту удравший из зоосада и разросшийся до феноменальных размеров крокодил, но тогда, помню, я перетрусил изрядно и полгода носу под землю не казал.

Так или иначе, в пятницу утром я, навьюченный снаряжением как верблюд, а то и как стадо верблюдов, прибыл в аэропорт Шереметьево.

Землерой

Мне сразу не понравился этот абориген. Я поначалу даже не врубился почему, но потом понял. Для меня все эти гастарбайтеры на одно лицо… На мордах отупение, тряпье секондхенд и моя твоя не понимай. А этот был не таков. Перво-наперво, по-русски шпарил, считай, без акцента. Прикинут был в фирменные шмотки, одни кроссовки баксов за двести, обзавидуешься. И никакого отупения в нём я не заметил. А вот борзоты заметил хоть отбавляй.

– Ты вот что, кореш, – сказал я ему, когда на вопрос, как будем добираться до места, он ответил «Шайтан поможет». – Попроще будь, договорились? Если человек тебя о чем-нибудь спрашивает, надо поднапрячься и ответить нормально, а то можно и нарваться.

– Полегче, – ЧК ухватил меня за предплечье, затем отвел в сторону. – Мы на чужой земле, здесь другие порядки. Этот парень, в отличие от нас, грешных, ведет родословную от ханов, баев и прочих багатуров. Двадцать поколений своих предков перечислит не глядя.

– Клал я на них, – сказал я. – Может, его графом называть или вашим благородием?

Черный Кот

Вообще-то, я этого прола, Землероя, понимаю. Мне разных людей доводилось видеть за сорок с лишним бесцельно прожитых. И парень с надменным восточным лицом, задумчивым пытливым взглядом раскосых глаз, скупыми плавными жестами и гордой кличкой Кипчак поначалу вызывал неприязнь. Был он словно не от мира сего: говорил мало, неохотно и только по делу, часами мог сидеть недвижно, уставившись в пространство, и, в отличие от любого копаря, не пользовался жаргоном – вообще.

В деле был он, однако, профессионалом. На местности ориентировался безошибочно, ночью видел как днем, а древнюю историю знал почище университетской профессуры. С какой стороны и на каком расстоянии от поселения клали покойников скифы, как украшали могильники сарматы, по каким местам проходили арабские караваны и какие товары они везли.

Впрочем, крышеснос тогда скрутил Кипчака похлеще, чем меня. Я хоть что-то помню, у него в памяти не сохранилось ничего.

– Шайтан, – коротко бросил он, когда я спросил, чем, по его мнению, объясняются аномалии. – Джинны и пери, захоронения – их царство.

До Тараза мы добрались на автобусе, затем старый морщинистый абориген на видавшем виды уазике в две ходки доставил нас к городищу. Трое суток мы прожили в палатке, отдыхая перед делом и притираясь друг к другу. На четвертое утро, едва рассвело, Кипчак сказал, что пора.

Следствие

Выдержка из протокола допроса гражданина Лиогинского Игоря Денисовича, подозреваемого в преступлении, предусмотренном статьей 105 УК Российской Федерации, часть 1 (предумышленное убийство).

С.: Оба свидетеля показывают, что убили именно вы. На ноже, которым было совершено убийство, отпечатки ваших пальцев. Что скажете?

Л.: Я не знаю. Знаю только, что не убивал.

С.: Кроме вас четверых там никого не было, не так ли?

Л.: Не было.

С.: Кто же, по-вашему, преступник?

Л.: Я не знаю. Склоняюсь к тому, что Шайтан.

С.: Кто? Повторите имя.

Л.: Шайтан. Темное божество в мусульманской религии.

С.: Знаете, это даже не смешно.

Л.: Мне сейчас не до смеха.

Гном

«Сигнум» превзошел все ожидания. Раньше я работал с «Кондором», до него с «Кротом». Неплохие игрушки, но «Сигнуму» не годятся и в подметки. ЧК показал, как его подстраивать, и первые два часа я пылесосил лежак чуть ли не с наслаждением. Потом меня сменил Кипчак, за ним Землерой. Дважды мы натыкались на «ложки» – никчемушные залегания черных металлов. Оба раза пришлось подкапывать на метр-полтора, прежде чем «Сигнум» давал толковый дискрим – анализ процентного содержания металлов в лежке.

На артефакт напоролись уже в вечерних сумерках. Сигнал шел с глубины пяти метров, был он сильный, отчетливый, и ЧК выставил максимальную чуйку. Не пришлось даже подкапывать, «Сигнум» выдал дискрим в восемьдесят процентов. Землерой аж запрыгал от радости: там, внизу, лежали, по меньшей мере, несколько килограммов золота.

Землерой

Я так и не уснул ночью, проворочался в спальном мешке до утра. Не знаю, что меня больше тревожило: предстоящий раскоп с богатым хабаром или страх перед крышесносом, о котором предупреждал ЧК. По его словам выходило, что можно реально тронуться умом. Я много о чем-то подобном слыхал, и, хотя ни в какую чертовщину не верил, на душе было гнилостно. Словно предстояло идти через ночное кладбище, про которое плетут всякую чушь, включая байки об оживших покойниках. И вроде эти покойники мне до лампы, и врут рассказчики наверняка, а всё равно боязно.

– Ну что, готов стать богатым? – насмешливо произнес голос за спиной.

Я обернулся. Абориген, скрестив на груди руки, стоял и пялился на меня. Мне показалось, что с презрением, будто я кусок дерьма на дороге.

– А тебе-то что? – отшил его я. – Или ты, может быть, хочешь отказаться от доли?

Он не ответил. Постоял с минуту, глядя даже не на меня, а словно сквозь, потом сказал:

– Хочешь хороший совет? Убирайся отсюда прямо сейчас. Пока живой.

– Чего? – обалдел я. – Ты сбрендил?

Он пожал плечами и скривил губы.

– Как знаешь, – сказал.

Повернулся спиной и растаял в утренних сумерках.

Черный Кот

Гном растолкал меня перед самым рассветом.

– ЧК, поговорить надо, – шепнул он мне на ухо.

Я разлепил глаза – остальных двоих в палатке не было. Я оделся, мы выбрались наружу. Темень стояла кромешная, но на востоке уже начинало робко светать. Гном включил точечный фонарик, потянул меня за руку, и мы, обогнув палатку, отошли метров на сто в пустыню.

– ЧК, ты давно его знаешь? – спросил Гном.

– Кого? – спросонья не понял я.

– Ну, аборигена. Кипчака.

– Месяца три как. Парень надежный. А что?

Гном с минуту молчал, потом длинно сплюнул на камни.

– Понимаешь, вчера вечером он мне шепнул, чтобы убирался отсюда, пока, дескать, цел. А час назад то же самое велел Землерою.

– Так и сказал «убирайся, пока цел»? – не поверил я.

– Так и сказал.

Я задумался. Мне ничего подобного Кипчак не говорил. И непонятно, с каких дел стал вдруг пугать парней. Может, на него уже крышеснос начал действовать, подумал я. Прислушался к собственным ощущениям: я был в порядке, никаких признаков помутнения, ничего похожего на кошмар двухмесячной давности.

– ЧК, расскажи еще раз, – попросил Гном. – Что ты помнишь из того, что было тогда на курганах?

– Это не очень-то приятно вспоминать, дружище, – ответил я. – Да и нечего вспоминать особо. Чудилось, будто надели на шею ярмо и стали сдавливать голову словно клещами. А потом и вовсе кошмар начался: красное марево и глумливые уроды. Дай бог, чтобы сегодня не повторилось. Если случится со всеми разом, не до хабара станет, ноги бы унести.

– Ярмо на шею, – задумчиво повторил Гном. – Что-то это мне сильно напоминает, не могу понять, что именно. Скверное что-то.

Через полчаса мы, наскоро перекусив, навьючили на себя снаряжение и двинулись к лежаку. Солнце еще пряталось за восточным кряжем, но сумерки уже ослабели и собирались вот-вот истаять.

Следствие

Выдержка из протокола допроса гражданина Лиогинского Игоря Денисовича, подозреваемого в преступлении, предусмотренном статьей 105 УК Российской Федерации, часть 1 (предумышленное убийство).

С.: Расскажите подробно, что вы делали в четверг, двадцать восьмого августа.

Л.: В четверг мы начали пылесосить лежак. Виноват, прочесывать место захоронения с помощью металлоискателя.

С.: Сколько времени заняло прочесывание?

Л.: Весь день. До трех пополудни было две ложки, то есть два ложных срабатывания. Артефакт обнаружили, когда уже стало темнеть.

С.: Что такое «артефакт»?

Л.: Так мы называем особо ценную находку. Металлоискатель показал обильное залегание цветных металлов на пятиметровой глубине. Было уже темно, мы решили вернуться и начать раскопки назавтра.

Гном

Едва мы тронулись, ЧК стало не по себе. Он ни с того ни с сего начал останавливаться и озираться по сторонам, будто его преследовали.

– Слышите? – обернулся он к нам и пошатнулся, словно собираясь упасть.

Землерой подскочил, подставил плечо.

– Я ничего не слышу, – поведал он.

ЧК тряхнул головой и двинулся дальше. Через минуту остановился вновь.

– Заткнись! – заорал ЧК во всю глотку. – Слышишь, заткнись!

Землерой ошарашенно заморгал.

– Кому это? – спросил он аборигена.

Тот не ответил. Скинул с плеч рюкзак со снаряжением, уселся на него и замотал головой. Затем согнулся в приступе рвоты.

Мы с Землероем переглянулись. Очевидно, у ЧК с Кипчаком начался крышеснос. Но я, хоть убей, ничего необычного не чувствовал.

Кое-как поддерживая ЧК под руки, мы доплелись до наваленных в груду камней – места, где накануне «Сигнум» диагностировал залегание артефакта. Абориген, тяжело дыша, косолапил сзади.

Мы расчехлили снаряжение и приступили к раскопу. Поверхностный слой был твердый, мы с Землероем замучились, пока пробивали его кирками. Дальше, однако, земля стала рыхлой, мы сменили кирки на лопаты, и дело пошло быстрей. ЧК взялся было помогать, но вскоре махнул рукой, схватился за голову и опустился на землю. Абориген помогать и не вздумал – сидел, скрестив ноги и раскачиваясь, шевелил губами, будто молился своему Аллаху. Или Шайтану, не поймешь.

Вскоре мы погрузились в раскоп по плечи и собирались рыть дальше, но на глубине в полтора метра лопатный штык провалился в пустоту. Осторожно, опасаясь провалиться, мы расчистили отверстие – вниз уходил темный и узкий лаз, шурф, как называют каверны копари. Я зажег фонарь и посветил – дна увидеть не удалось. Опираясь на руку Землероя, я выбрался из раскопа наружу, затем вытянул его. Теперь одному из нас предстояло, обвязавшись веревкой, спуститься вниз.

Землерой

Мы бросили жребий, и мне, непрушному, как обычно, досталась короткая спичка. Я обвязался под мышками, прихватил кайло с лопатой и сунул за пазуху фонарь. Перед тем как нырнуть в шурф, оглянулся. Черный Кот лежал, свернувшись клубком, и постанывал. Абориген уже не раскачивался, как китайский болванчик, теперь он безмолвно смотрел мне в глаза. У меня внезапно отказали нервы.

– Чего вылупился?! – заорал на него я. – Палец о палец целый день не ударил, курва!

– Лучше бы и ты не ударял пальцем о палец, – отозвался абориген. – Последний раз вас предупреждаю: убирайтесь отсюда.

– Да пошел ты, – я кивнул Гному и скользнул в раскоп.

Шурф оказался узким и тесным, я едва протискивался в него, то и дело приходилось расширять лопатой края. Не знаю, сколько времени занял спуск.

Добравшись до дна, я уже зубами стучал от холода. Но позабыл о нем, едва фонарный луч осветил здоровенный, наполовину врытый в землю сундук. Обдирая пальцы, я раскопал его, поддел кайлом и выкорчевал из грунта. Приподнял: сундук был тяжеленный, килограммов пятьдесят, не меньше. И тогда я понял, что в одиночку мне его из шурфа не вытащить – нужно было расширять лаз и поднимать сундук по крайней мере вдвоем. Я задергал веревку и крикнул Гному, чтобы меня вытаскивал.

Следствие

Выдержка из протокола допроса гражданина Лиогинского Игоря Денисовича, подозреваемого в преступлении, предусмотренном статьей 105 УК Российской Федерации, часть 1 (предумышленное убийство).

С.: Объясните подробнее. Что означает «крышеснос» и каким образом он начался.

Л.: У меня стало мутиться сознание, появились галлюцинации. Стало трудно идти, голова кружилась, чудились посторонние звуки: скрежет, всхлипы и стоны. Потом я услышал голос, приказывающий нам вернуться обратно и угрожающий смертью.

С.: Вы один слышали этот голос?

Л.: Думаю, что не один. Кто-то жаловался на тошноту и шум в голове. Не помню, кто именно.

С.: Тем не менее вы решили двигаться дальше?

Л.: Да. Крышеснос не редкость в местах аномалий, мы были готовы к нему.

С.: Хорошо. Что произошло потом?

Л.: Не знаю. Не знаю даже, добрались ли мы до места. Видимо, внезапно я потерял сознание и пришел в себя только вечером, наедине с убитым.

C.: Где были остальные двое, когда вы пришли в себя?

Л.: Тоже не знаю. Вокруг не было ни души. И следов раскопа не было. Только я, труп и искореженный металлоискатель.

Гном

Вот уже третий месяц пошел, как я не перестаю думать об этом кошмаре. Я прокрутил в памяти то, что случилось, сотни, тысячи раз. Выбравшийся из ямы радостный Землерой. Абориген, неспешно удаляющийся от раскопа прочь. И Черный Кот, медленно, словно в рапиде, поднимающийся с земли. А потом время будто сошло с ума, оно ускорилось, и Черный Кот прыгнул к Землерою и полоснул его тесаком по горлу. Отшвырнул и метнулся ко мне.

Не знаю, как мне удалось уцелеть. Лезвие вспороло на мне куртку, наверное, я в последний миг увернулся. Потом бежал сломя голову от раскопа прочь. Пришел в себя, лишь когда городище осталось далеко за спиной.

Неделю я отирался в Таразе, давал свидетельские показания местным ментам. Потом дело, слава юстиции, передали в Москву. Всё это время происшедшее навязчиво не шло у меня из головы. Внезапно потерявший разум ЧК. Крышеснос, к которому мы с покойником оказались иммунными. Убийство и покушение на убийство. И я, едва не ставший жертвой.

Как ни странно, у меня не было ненависти к ЧК ни на йоту. И враждебности тоже. А было мне, наоборот, его жалко, и свидетельские показания я давал, превозмогая себя.

Следствие

Выдержка из протокола допроса гражданина Гущина Дмитрия Олеговича, свидетеля по делу о преступлении, предусмотренном статьей 105 УК Российской Федерации, часть 1 (предумышленное убийство).

C.: Как вы полагаете, что послужило мотивом убийства Самылова и покушения на вашу жизнь?

Гущин (далее Г.): Я могу объяснить это только временным помешательством у ЧК… то есть у Лиогинского, вызванным явлением, которое в нашей среде называют крышесносом.

С.: Вы тоже подверглись временному помешательству?

Г.: Нет, я был в норме.

С.: Тем не менее вы утверждаете, что нашли древний клад, а подозреваемый и второй свидетель наличие клада отрицают.

Гном

Я бросил все дела и засел за книги. Не знаю, что руководило мной в первую голову: желание помочь ЧК или неотступные, навязчивые, не дающие жить мысли о происшедшем. Так или иначе, с утра до полудня я терзал запросами поисковики, а вторую половину дня безвылазно просиживал в читальном зале. Я рылся в справочниках и энциклопедиях, штудировал рефераты и диссертации, штурмом брал саентологию и вгрызался в криминалистику. Аномальные зоны Казахстана – Плачущая пещера и Поющая гора, плато Устюрт и Долина весны, исчезнувший остров Барсакельмес и бездонное озеро Кок-Коль. Казахские предания и легенды – акыны и анши, озеро любви и страна собак, Толагай и Жеке-батыр. Казахские обычаи и традиции – урын келу, кыз кору, бесик салу, коримдик…

Разгадка долго не давалась мне в руки, я злился, клял собственное упрямство, едва не приходил в бешенство. Я нашел ее лишь на исходе третьей недели непрерывных поисков. Нашел, когда, одуревший от справочников и словарей, взялся за художественную литературу. Через день я знал, что произошло. Знал, но еще не верил. Ночь я провел, не сомкнув глаз, а наутро вылетел в Алматы с томиком Чингиза Айтматова под мышкой.

Черный Кот

Гном попросил свидания со мной через два месяца после убийства. К этому времени я уже сломался. Неделю назад я подписал протокол с признанием в совершении преступления в состоянии временной амнезии. Теперь я ждал заключения врачебной комиссии. И мне было безразлично, признают ли меня вменяемым или нет.

– Прости, – сказал я, глядя на Гнома через разделяющую нас решетку. – Я не хотел…

– Не извиняйся, – перебил он. – Я хочу кое о чем тебя спросить. Но прежде рассказать кое-что. Всё это время я пытался связать концы с концами. И, кажется, теперь мне это удалось. Вчера я вернулся из Алматы. Нанял там частных сыщиков. Так вот, друг наш Кипчак ни при каком архиве не состоит. Он вообще нигде не состоит, а где живет и чем занимается – неизвестно. Однако это не столь важно. А важно то, чем занимались его родители.

– При чем здесь родители? – растерялся я.

– Еще как при чем. Отец его, Мурзамуратов Абулай Курбанович, отбывал срок за соучастие в убийстве. И мать тоже за соучастие в убийстве, только в другом. Не знаю, как там вышло по их казахским законам, но оба огребли по пятнашке и до сих пор сидят. А теперь угадай, кем были жертвы.

– Кем же?

– Копарями, ЧК. Черными археологами, только местными. Убивали же в обоих случаях не Мурзамуратовы, а совершенно другие люди. Тоже копари. Теперь понимаешь?

Я подался вперед, едва не приложившись лбом о решетку.

– Ты хочешь сказать… – ошеломленно начал я.

– Сначала спросить. Ты всегда брил голову наголо?

– Да, несколько лет уже, а что?

– Пока ничего. Ты говорил, что помнишь, как тебе словно клещами сдавливало голову. Тогда, на курганах. Что это были за клещи?

Я не знал, зачем Гном это спрашивает, но чувствовал, что от моего ответа будет зависеть многое, если не всё.

– Это были не клещи, – выудил я из памяти, наконец. – Это было нечто другое, мягкое. Нет, скорее эластичное, как резина.

– Я так и думал, – жестко сказал Гном. – Но была это вовсе не резина, а кусок шкуры с выйной части дохлого верблюда.

Следствие

Выдержка из протокола допроса гражданина Гущина Дмитрия Олеговича, свидетеля по делу о преступлении, предусмотренном статьей 105 УК Российской Федерации, часть 1 (предумышленное убийство).

С.: Вы сказали, что у вас есть особая версия. Слушаю вас.

Г.: Это не версия. Я знаю, как всё произошло. Существует древняя казахская легенда, о ней писал Чингиз Айтматов в книге «Буранный полустанок». Провинившегося человека подвергают наказанию – ему надевают на шею ярмо, а на обритую голову натягивают шири – кусок верблюжьей шкуры. Потом бросают человека на солнцепеке. Шири съеживается, причиняя страдания и деформируя память. По прошествии нескольких дней наказуемый превращается в существо, которое называют манкуртом – рабом того, кто подверг его пытке. Манкурт помнит лишь то, что велит ему помнить хозяин. И напрочь забывает всё остальное, в частности, саму пытку.

С.: У вас богатая фантазия, Гущин. Больше вас не задерживаю.

Г.: Подождите. Просто допустите, что в Шиликтинской долине Мурзамуратов оглушил Лиогинского и подверг его пытке. Сделал из него манкурта, полностью подчиненного своей воле. На раскопе Кипчак отдает манкурту приказ убить нас. Тот справляется лишь наполовину, одной из жертв удается бежать. Мурзамуратов же возвратился, зарыл шурф и сровнял его с землей. Вывел из строя металлоискатель: теперь клад долго не удастся обнаружить, если удастся вообще. А возможно, с помощью манкурта Мурзамуратов изъял клад и перепрятал. Так или иначе, закончив дело, он вернулся в Тараз и дал показания в местных органах.

С.: Ничего более нелепого я не слыхал. И зачем же, по-вашему, ему это было нужно?

Гном

Я не знаю зачем. Не знаю. Но думаю, что этот казахский парень с заносчивым надменным лицом и скупыми плавными жестами был хранителем. Потомственным, так же, как его предки. Они охраняли древние могилы от таких, как мы. По их понятиям, мы были святотатцами, заслуживающими ритуальной смерти. Или порабощения, как ЧК.

Мою версию следователь к рассмотрению не принял. Что ж, я понимаю его. Послезавтра состоится суд присяжных. Я повторю всю историю перед ними. Дай же бог, чтобы семь человек из двенадцати оказались вменяемыми.

Андрей Марченко
О чем не знают мертвецы

Я не стер ее номер.

Называйте меня слабаком, но я не смог. «Когда истреплется электроника мобильного, – думал я, – просто не буду переносить номер. Похороню похожий на гробик телефон, как однажды похоронили ее».

Машу сбили в месте, где никак она не могла находиться. Она уезжала к бабушке и должна была приехать лишь через день. Но на свое горе вернулась раньше.

Так случилось, что я едва не стал свидетелем ее смерти. В кафе у перекрестка, на открытой веранде, дожидаясь клиента, я пил кофе. Вдруг где-то за моей спиной – глухой удар, многоголосый крик. Народ, расслабленный жарой народ вдруг напрягся, побежал.

Слегка расплескав кофе, я тоже сорвался с места. Мои наброски остались лежать в кресле рядом – благо идти оказалось недалеко.

Кто-то требовал вызвать скорую помощь. Я, как и все, выдернул мобильный и как почти все – не набрал номер. С того места, где я стоял, было видно – помощь может не спешить.

Волосы, разметанные по асфальту. Кровь, текущая по бархатной коже, по белоснежному платью.

«Гляди-ка, – думал я. – Ведь точно такое же платье есть у Маши».

Потом – взглянул на лицо, потом – окаменел.

– Кто-нибудь знает погибшую?.. – спрашивал кто-то не к месту усердный.

Погибшую… Я покачал головой. Маша не могла погибнуть, она жива. Мобильный был в руке, и я стал набирать ее номер. Она была вне зоны доступа.

Мысль о катастрофе, о случившемся горе пришла позже, часа через два, когда встреча закончилась. Да, я сумел не отменить встречу.

– А выход есть, и выход наипростейший, – объяснял я клиенту. – Человечество курит столько же, сколько и существует, и лишь каких-то полтора столетия – папиросы.

– Сигары?.. – спросил клиент, разминая в тонких желтых пальцах папиросу.

Закурить ее он не решался – запрет на курение в городе был почти тотальный. Он просто иногда вдыхал аромат запретной трубочки.

– Еще проще. Трубка. Цены на сигареты скоро пробьют небеса, но налоги почти не оставляют прибыли. Шутка ли – полторы сотни тенге за пачку. Но трубочный табак государству будет трудней контролировать. Его можно будет продавать на базарчиках стаканами, как продавали самосад. Никакого сложного оборудования, специальной бумаги. Табак растить где-то в степи, но малую часть всё же показывать государству.

Клиент улыбался – ему нравился ход моих мыслей. Его бровям было тесно за стеклами очков.

– Всего-то надо – это вернуть моду на трубки… Хемингуэй и Толкиен курили трубки. Это аристократично, черт его дери.

Мы ударили по рукам и договорились встретиться снова, чтоб обсудить. Когда я вышел из кафе, вспомнил о горе, оглянулся.

К тому времени труп убрали, эвакуатор увез автомобиль, убивший Машу. Движение восстановили, и колеса машин шуршали по кровавому пятну. На асфальте его четко можно было рассмотреть еще с полгода.

Теперь мне предстоит жить без Маши. Не ошибка ли? Снова набрал ее номер, чтоб снова услышать тишину. А ведь мы с ней говорили утром, и она врала, что скоро приедет.

Она была мне неверна. Врач, проводивший вскрытие, сказал мне, что незадолго до гибели у нее была близость. На похоронах я всматривался в лица присутствующих, пытаясь угадать ее любовника. И уверен – угадал бы. Однако же он не пришел.

Придя с похорон, я напился вдрызг. Вспоминал ее, наши минуты вместе. Вспоминал ее в гробу – она лежала как живая, и даже лучше. На похоронах мне казалось, что она едва уловимо шевельнулась, ожила…

Начав пить на поминках, я не остановился и дома. Хотелось просто поговорить с ней, спросить, чего же ей не хватало. Бывало, я экономил на проезде, шел на свидание пешком – но всегда с цветами. Хотя трудности были, в том числе и с деньгами. Но об этом я ей не давал догадаться.

– Уж я не знаю, за какие грехи Господь наказал тебя мной… – говорила она когда-то.

Тогда я убеждал ее, что всё не так, но теперь ее, приблизившуюся к Богу, я хотел спросить: за что?.. В тот вечер я звал ее, разговаривал с тенями в углах. А когда стало совсем невмоготу – набрал ее номер.

Она предсказуемо не ответила.

Дело пошло.

В казахских степях можно спрятать не просто табачное поле, а небольшую европейскую республику. Чуть сложней дело обстояло со сбытом, но интернет-магазины творили чудеса.

Боль притуплялась, но не уходила, порой нанося удары. Мой компаньон это терпел. Он наводил обо мне справки и причину моего состояния знал. С высоты прожитых лет советовал:

– Не подумай, что я не сочувствую твоему горю. Но это пройдет. У вас говорят, что лечит время. На самом деле – лечит расстояние. Тебе надо развеяться, отвлечься. Ты умеешь водить машину?..

Городок наш был стар – с узкими улочками, где едва разъезжались два автомобиля, а припаркованный неверно микроавтобус вовсе мог парализовать движение во всем районе. И столичная мода запретов на личный транспорт дошла до нас. Полный запрет должен был вступить в силу через пять лет, и покамест в город не допускали лишь иногородние машины. Но цены на автомобили упали ниже плинтуса, а на курсах водителей почти никого не было.

Я купил вполне приличный, хотя и сменивший двух хозяев джип и колесил на нем за городом. Порой выбирался очень далеко, знакомясь с нашими поставщиками.

Пытался отвлечься иначе. Нет, я не хранил верность покойнице. Я встречался не с теми, целовал не те губы. Это помогало, но не вполне.

А потом мой телефон пережил клиническую смерть. Я остановился под мостом у ручья помыть руки. Мост был огромен – под ним бы легко укрылся не один тролль, а целое их семейство. Ручей же был совсем тонким, словно жилка. И когда я наклонился над водой, мобильный выпал из кармана рубашки и упал в ручей. Я поднял его уже со дна и до того, как вынул аккумулятор, успел увидеть, как на экране пляшет взбесившаяся радуга.

Сушил я его под лампой сутки, включил, увидал на экране лишь одну линию – словно кардиограмму мертвого человека. Мысленно я с ним попрощался и стал прикидывать, какую модель куплю следующей. Но был вечер, и следовало подождать рассвета. А к утру телефон заработал.

Заметил ли я что-то сначала?.. Ничуть не бывало. Выгорело два светодиода подсветки клавиатуры. В полумраке пользоваться трубкой стало не совсем удобно. Но он принимал и позволял совершать звонки. Чего же боле?

Какие-то странности начались примерно через неделю. Документы, отправленные с компьютера на принтер, вдруг проносились по экрану мобильного. В телефоне имелся встроенный радиоприемник, который я иногда слушал со скуки. После купания в ручье он стал хуже держать волну и порой сам перестраивался на иную станцию. Ах, что это были за радиостанции! Пару раз я слышал хиты, которые к тому времени еще не были даже записаны, а однажды мне довелось узнать и вовсе удивительную новость:

– В этот день родится Султан Утегенов, который через шестьдесят семь лет станет лауреатом Нобелевской премии за свои исследования в области физики тахионов…

Ведущий говорил далее, но сумбурное радио сменило волну. Я искал продолжение передачи, но радиостанция исчезла…

Заболел наш экспедитор. Протирая очки, компаньон спросил, не мог бы я проехаться по точкам, собрать товар. Я пожал плечами и согласился. Съездить стоило, даже не будь этой болезни. Табак вызрел, и следовало забрать урожай у дехкан. Большие деньги, дорогой груз. Сказано верно: если хочешь, чтоб всё прошло как надо, – сделай это сам. К тому же у меня имелась своя причина оставить город.

Я залил полный бак и отправился в дорогу. Предстояло проехать почти тысячу километров по едва заметным дорогам, собирая мешки с почти готовым сырьем.

Вес табака в сигарете – чуть менее грамма. Килограмма этого зелья должно хватить на полсотни пачек с лишним. Полтонны табака – это, стало быть, двадцать пять с половиной тысяч пачек папирос. Стоимость – за три миллиона тенге, цена довольно неплохой машины.

Какие-то документы имелись, но помогли бы они лишь против слишком доверчивого постового. Были еще деньги, отложенные для того, чтоб доверчивость, случись что, усилить. Но я подозревал, что за нами следят, и при возвращении мою машину могут перехватить.

Судя по карте, дорога здесь была одна, но имелась уверенность в себе и машине…

Я взглянул в степь, где будто до сих пор кочевала орда, хлебнул из фляги коньяка и завел машину.

Бортовой компьютер принял команду и мгновенно проложил маршрут – через пустынную степь с небольшим поворотом у края песков. Далее – строго на запад, чтоб выйти к железной дороге и по ней вторгнуться в город со стороны, где меня никто ожидать бы не стал.

Кондиционер, слегка тяжелый рок в динамиках аудиосистемы. Что может быть лучше? Никто не мешал моим мыслям. А подумать было о чем…

Я бежал из города, дабы убить свой мобильный телефон. Похоронить его в каком-то бархане или забросить в засохший колодец. Нет, конечно же. Я мог его разбить, утопить в море. Хотя кто знает – хватило бы духа так сделать.

Нет, не так. Я бежал из города от своих мыслей.

Ведь прошло время, и я почти забыл ее. Но ночь, снова не та женщина, разочарование. Немало выпитого.

Ночь, пьяный сон.

И – звонок. Знакомое имя. Я ее успел проклясть и опять простить.

Дрожь. Это ли не сон?.. Нет, определенно не сон.

При наезде ее мобильный разбился. Но карточку мог подобрать какой-то шутник, и теперь звонит? Я сбросил вызов.

Телефон звонил еще… Два раза или три – не помню.

От хорошего виски не бывает похмелья – ты будто пьянеешь в обратную сторону. Вы понимаете, о чем я?.. Да где там понимаете, если я не понимаю сам себя. Короче, я не взял трубку. Не хватило смелости. Попытался выключить – не нажималась кнопка. Дрожащими руками я вытащил аккумулятор – телефон жил без него почти минуту.

С другой стороны я не разбил его тут же. Мало того – я перезвонил. Но абонент, как сообщил мне безвкусный голос оператора, выбыл…

Раньше в городе имелись евреи, чеченцы, татары, только они к нынешним временам откочевали из наших краев. Но и без них было шумно. Кварталы заселяли вперемешку пришлые русские, казахи, которые тут обитали ранее, немцы, сосланные сюда же. И поутру бывало, что православный батюшка со своей колоколенки спорил с муэдзином, поднявшимся на свой минарет.

Я говорил и с тем и с другим, показывал мобильный, но помочь мне не смог никто. Лишь кто-то из случайных знакомых посоветовал забросить телефон подальше.

Этим я и собирался заняться.

…Ровно на середине пути – до песчаной пустоши я еще не доехал – мотор заглох. Выдав облако пара, радиатор закипел. Может, на машине изначально и имелся какой-то индикатор температуры, но смена хозяев не прошла бесследно – меня ничто не предупредило о грядущей беде.

В машине оказалось граммов сто воды – степлившейся в пластиковой бутылке, которую я взял в дорогу. Еще в багажнике до последнего времени лежала пластиковая канистра с водой. Но у дома дехканина я выложил ее из багажника собственноручно, дабы она не мешала впихнуть в багажник еще один мешок с табаком. Казалось, до города меньше двух часов езды при самом дурном раскладе. Можно жажду и перетерпеть.

Ерунда, думал я сначала. Сейчас двигатель остынет, и на самой малой скорости я как-то докачу до города. Но нет: едва я заводил мотор, хитрая электроника, узнав как-то, что охлаждение отсутствует, тут же его отрубала.

Спутник указывал мои координаты с точностью до нескольких метров. Мне стоило подать сигнал о бедствии, но мобильный здесь не ловил. Я поднялся на ближайший высокий холм – ровно с тем же результатом. Теперь уже вне зоны доступа был я.

В одном журнале я читал, что вызывать службу спасения можно через любого оператора, даже с телефона без сим-карты. В телефоне я отключил автоматический поиск сети, запустил ручной. Пусто.

С час я провел сидя на холме, на солнцепеке, ожидая, что увижу кого-то. Здесь, наверное, множество людей, пастухи пасут овец, имеются какие-то стойбища. Может, до них пара километров – но только в какую сторону?..

Пятьдесят километров – ерунда, час езды на машине даже на очень небольшой скорости. Это же расстояние – погибель для человека на своих двоих.

Это был необитаемый остров, личный полюс одиночества.

Со всеми своими гаджетами я словно провалился в средневековье. И сейчас из степи явится хан и уведет меня в полон…

Что я знал о смерти, кроме похорон относительно посторонних людей, на которых я бывал?.. Мои родители хоть и неотвратимо старели, но здравствовали. Бабушки и дедушки отходили в мир иной далеко от меня, уже изрядно отвыкшего от них. Одна моя бабушка, к которой я ездил в гости на Украину, часто брала меня на похороны своих друзей и подруг. На украинский язык слово «хоронить» переводилось «ховаты». «Прятать» переводилось так же. И долго я думал, что умершие люди не уходят в землю, а их относят на поросшее деревьями и кустами кладбище, где они просто прячутся от нас.

И вот последним ощутимым опытом общения со смертью, была гибель Марии.

По всему выходило, что с ее уходом я смирился не вполне.

Что рассказать вам о ней? За что я ее любил, даже зная об измене. Не мог забыть, даже когда она умерла.

Она любила цветы и собак.

Когда она погибла, осиротели пудель и дюжина растений, названия которых я не упомню. Собаку и цветы усыновила ее племянница. Пес здравствует доныне, а вот растения за ничтожным исключением пропали все.

Отчего? Я полагаю, что от тоски.

Ее пудель был глух с рождения, оттого она беседовала с цветами. Уговаривала их расти, а если те игнорировали ее просьбы, угрожала:

– Вот если ты сбросишь еще хоть один листик – я с тобой больше разговаривать не буду.

И растение слушалось ее, в отличие от собаки. Но та была глухой – что с нее взять.

Устав ждать на холме, я спустился в низину, к машине. Не задумываясь, допил воду из пластиковой бутылки – всё равно она бы не спасла.

Холмы тут были пологими и в этот час совсем не давали тени. Салон быстро нагрелся, стал душным. И я присел около машины.

Только не паниковать. Меня будут искать. Не сейчас. С компаньоном мы договаривались созвониться вечером. Но это вечер пятницы, и компаньон жаловался, что на выходных ко мне не дозвониться. Что же, мой мобильный с характером. Он порой изолировал меня от людей, считая их неприятными. Итак, кинутся искать меня в понедельник, ближе к полудню, когда поймут, что я не вернулся из степей. Отправятся объезжать наших поставщиков. Потратят на это полдня, если, конечно, не повезет начать с того, у которого я был последним. Меня найдут где-то во вторник. К тому времени я буду мертв.

В тени машины я приготовился умирать.

Смерть меня ожидала долгая и мучительная. И я никак не мог ее поторопить. Здесь не застрелиться, не удавиться… Разве что попытаться отравиться бензином?..

Я не боялся смерти, я боялся ее ожидания. В былые времена мне проще было сходить к стоматологу, чем ожидать появления боли в разваливающемся потихоньку зубе.

Итак, решено. Я откланиваюсь.

Чтоб забить запах бензина, я смешал его с коньяком из фляги. От сделанного глотка меня тут же вырвало. Рвало долго, и практически ничем – желудок был пуст, я просто выхаркивал воздух, и казалось, что сейчас наизнанку вывернутся внутренности.

Чтобы как-то прекратить сухую рвоту, я достал остаток воды из радиатора. Для этого снял трубку, ведущую к дворникам, и выпил всё то, что удалось достать. Вода была горькой, со вкусом ржавчины, но она помогла…

Ближе к ночи в небе прочертил белесый след самолет. Был он крошечным, и я бы вовсе не обратил на него внимания, если бы не туманная полоса, возникающая за ним. Мой серый джип и вовсе был незаметен пилотам. Если бы подать им какой-то знак. Какой? Поджечь колесо, а то и весь автомобиль. Дыма будет до небес, но обратит ли на него внимание пилот?.. Мало ли что может гореть в степи.

С закатом похолодало, и ту ночь я провел в машине, лишь немного опустив окно. Спалось дурно. Я то и дело просыпался от жажды, но делать было нечего, я ворочался и засыпал снова.

Ближе к рассвету мне приснилась она. Мария шла по степи. Увидав ее, я бросился за ней. Но она, услыхав мои шаги, обернулась, покачала головой: не надо.

Ноги вязли в зыбучем песке, и я отставал от нее всё больше. Далее Маша вошла в мираж, оглянулась в последний раз. И мираж растаял…

За ночь на капот выпала роса. Не могло быть и речи, чтоб скормить ее машине – я собрал ее в пластиковую бутылку и тут же выпил. Стало немного легче.

Взошло солнце и оказалось сразу в зените.

К жажде прибавилось и чувство голода. Словно издеваясь надо мной, из высоких ковылей выскочил суслик, осмотрелся и снова скрылся в траве. Я бы съел его сырым – мясо суслика наверняка влажное… В сердце будет кровь… Хорошо бы убить их десяток, сотню – наполнить их кровью радиатор. Хотя она, наверное, быстро свернется, но я проеду десять, двадцать километров.

Пару раз я ходил туда оглядеть окрестности. Было по-прежнему пусто и нестерпимо жарко. На небе – ни облачка. На земле – ни ветерка.

Идеальный день, чтоб сходить на море, выпить пивка в приморском кафе. Друзья, наверное, этим и занимаются. Названивают мне, удивляются, почему отключен телефон. И не подозревают, что я уже готов отключиться от жизни.

Я буду не один в смерти. Кто-то, перебрав холодненького, утонет. Каспийское море очень подходит для этого. Прогреваясь на отмелях, в глубинах оно хранит просто ледяную воду. И стоит какому-то течению выйти вверх, а пловцу не заметить перепада температур и – судорога, гроб, похожий на бочку, в котором едва помещается раздутое тело. Или вот кто-то решил поработать в выходной день в тиши и прохладе офиса. Вышел покурить, сердце не выдержало жары. Калькулятор еще не выключился и хранит результат, но что вычислял человек – уж не узнать, он уже бросил монетку в реку смерти. Скорбеть подано!

В тот же час, что и вчера, появился самолет. Я отсалютовал ему. К тому времени я был в полубреду. Я пылал. Воздух был горяч, не меньше тридцати пяти градусов в крошечной тени за автомобилем. Организм пытался охладиться, испаряя воду, но ее почти не было.

Где-то после полудня я забылся горячим сном. Мне снилась жажда, снилось, что я просыпаюсь.

Рот набит песком, и я сплевываю его, иду, путаясь в миражах. Ломая ногти, рою землю, песок в низинах, но воды нет. Чахлые растения, сухие, словно спички – в них ни капли сока. Вдруг меж травы скользит серебристая лента.

Змеи, тут должны быть змеи! Пусть одна укусит меня, и этот ад закончится.

Я бросаюсь за тварью, но это не змея, это ящерица. Настигаю, ловлю ее. Одним движением отрываю ей голову. Выжимаю из нее кровь, словно сок из лимона. Но животное сухо, как окружающие кусты. Получается сделать лишь глоток, который совсем не утоляет жажду.

Обессиленный, я падаю.

…И просыпаюсь снова уже в сумерках, в метрах восьмидесяти от машины. Рядом валяется тушка ящерицы. Мне стыдно перед животным и перед всем миром. Но я голоден и поедаю мясо.

Я снова вышел на холмы. В небе одна за другой зажигались звезды. Мобильный по-прежнему не ловил ничего, молчал и встроенный радиоприемник. Может быть, пока я тут сидел, кончился весь остальной мир, и я последний человек на земле?

Попробовать идти, пока прохладно? Нет, ночью я не успею пересечь пустыню, и мое тело найдут не скоро. Оно будет объедено здешними падальщиками… Или, может быть, я найду кого-то?.. Нет, не с моей удачей.

Зашло солнце…

Утро и роса принесли краткое облегчение, но сомнений не было: именно этот день отметят на моем надгробном камне. Пекла кожа – оказывается, вчера, после погони за ящерицей, я обгорел, заснув на солнцепеке.

Достал мобильный, времени было лишь около семи утра, но жара стояла словно в аду. Батарея разрядилась всего на две трети. Ничего странного – ведь эти дни я ни с кем не разговаривал.

Что осталось мне делать? Ах да, как я забыл – составить завещание. Я достал блокнот и ручку, задумался. Чего желать? Чтоб хоронили без музыки? Да мне всё равно, как меня похоронят…

И тут зазвонил телефон. Что за наваждение? Звонила Мария. В то же время сеть отсутствовала. Начались галлюцинации.

– Да, слушаю?..

Голос едва пробивался через помехи, но это была она:

– Подожди, не сбрасывай… Ты не представляешь, как трудно звонить отсюда. Как ты там?..

– Жарко… – ответил я. – Давно не виделись…

Мне едва удалось сдержаться, чтоб не добавить: «Скоро увидимся». Она и так об этом знает. Ведь этот звонок – плод моей фантазии. Она мне чудится, я в бреду. Удивительно, отчего не исчезает эта всеиспепеляющая жара.

– Как сама? Я люблю тебя.

Самое страшное в том разговоре было в его обычности. Словно она жива, и мы просто общаемся после долгой разлуки.

– Нормально, – ответила она. – Я тебя тоже люблю. Но сейчас не об этом. Я не одна.

Сперва я подумал, что речь идет о ее любовнике, которого я искал глазами на ее похоронах. Я слишком плохо о нем думал, промелькнула мысль. А он, не выдержав утраты, отправился за ней… В отличие от меня.

– Здесь много людей, – сказала она. – И они хотят поговорить с тобой.

– Со мной?.. – удивился я.

– С вашим миром. С миром живых…

– С миром пока еще живых… – засмеялся я. Сил оставалось лишь на очень тихий смех. – Скоро побеседуем лично. Я умираю…

– Что случилось? Тебя видел неделю назад твой сосед. Говорил, что с тобой всё хорошо…

Мой сосед пять дней назад в три часа ночи разбудил меня грохотом. Спать дальше не имело смысла – через час я собирался уехать в командировку. Когда я вернулся, оказалось, что соседа поразил инсульт, и грохот был от падения уже мертвого тела. К вечеру, когда я приехал, его уже успели похоронить. Кто-то поехал в другой город, а кто-то на кладбище. Бывает.

– Я застрял в пустыне без воды. Сегодня я сдохну.

Тишина.

– Господи… – послышалось наконец. – Мы так долго готовили этот канал связи…

Грань между жизнью и смертью тонка, но лишь в одну сторону. Мы спорили о том, есть ли жизнь после смерти, о природе загробного мира. А мертвецы знали точно, что до смерти есть жизнь, по каким законам она движется.

Мысли – материальны. Но материя еще более материальна – оттого потребовалась уйма времени и усилий, чтоб связаться с миром, откуда все они. Мой телефон оказался единственным, который принимал их звонки.

Но какая горькая насмешка: искать контакт с миром живых, и связаться с человеком, который – нет, не одной, а двумя ногами уверенно стоит в могиле.

Я сказал ей об этом.

– Кто знает, – ответила она. – Не стой ты на грани жизни и смерти – может, с тобой сложней было бы связаться. Не отчаивайся. Помнишь, что ты мне говорил, когда я не в меру волновалась?

– У нас есть мы, и, значит, у меня имеется всё, что нужно.

Я взглянул на экран мобильного – батарея почти села, но его можно было бы зарядить от машинного аккумулятора. Но если сядет и тот…

– Ты знаешь… – ответил я, едва шевеля пересохшими губами. – В чем я сейчас действительно нуждаюсь, так это в кружке холодного пива. Чтоб с пеной, и чтоб стекло запотело, и чтоб стекала слеза. Хотя от стакана воды из-под крана я бы тоже не отказался. Почему ты звонишь мне, а не ему?

Она замолчала. Я знал, о чем она думает: мне известно об их связи. Но всё ли?..

– Давай по-честному… Ты не любила меня. Мне лень тратить последние минуты жизни на выяснение отношений. Что вам надо от нашего мира? Отчего бы вам не оставить нас в покое? Говори быстро – аккумулятор садится.

То была моя месть. Их усилия раскрошатся о мое безразличие. Они поймут, что на Марию нельзя положиться, что она приносит неудачу.

Я улыбнулся.

Она почувствовала мою улыбку.

– Эй, ты что! – зазвучал голос с того света. – Ты хочешь умереть? Ты так хочешь ко мне?

Это был довод… Но я нашел силы промолчать.

Солнце поднималось всё выше, и мне пришлось сделать усилие, чтоб переползти в новую тень.

– Сколько воды тебе надо? – наконец спросила она.

– Залить радиатор.

– Я перезвоню.

Снова тишина, ветер шумит ковылями. Я догадывался, что им надо – общение с этим миром. Сказать недосказанное, объяснить то, что было неясно при жизни. Говорить правду, когда уже нечего бояться, когда тебя ни один земной суд – справедливый или неправый – уже не достанет. У положения мертвеца есть свои достоинства.

Снова звонок.

– Да, слушаю…

– Где ты находишься?

Я описал свое местоположение – по карте и по видимым приметам: приблизительно шестьдесят километров от берега моря, на краю пустыни у приметного холма.

– Я поговорила с нашими. Здесь недалеко должен быть завод по пропитке шпал. Дождевую воду собирали в цистерны. Может быть, там еще есть вода. Иди на север.

Север, где же тут север?.. Ах да, сейчас около полудня, и значит, я должен идти за своей тенью.

– А если я пройду мимо?.. – предположил я.

Выбираться из убежища под машиной не хотелось.

– Не пройдешь. Туда идти километра три. Сам завод – с полкилометра. Если промахнешься – там должны быть железнодорожные пути. Пройдешься по ним.

Три километра туда, примерно столько же обратно. Если заплутаю – еще пару. Смогу ли? С другой стороны, если воды там не окажется, я могу не возвращаться.

– Я, пожалуй, пойду…

С трудом я поднялся на ноги.

– Удачи.

– Созвонимся.

Через два километра ветер донес до меня запах креозота, и я шел по нему, словно собака по следу. В низине, где и было сказано, я нашел развалины фабрики со сгнившими штабелями шпал, где заключенные, отравленные креозотом, выхаркивали свои внутренности.

Ржавели нитки рельс, уходящие в барханы. Потом я узнал… Как вы догадываетесь, для меня всё же наступило это благословенное «потом».

Я узнал, что место, куда вели шпалы, было еще страшней.

Где-то там, в степи «ЗеКа» добывали первый уран Страны Советов. Добывали, к слову сказать, открытым способом. Это значит: был выкопан огромный котлован. Тут же руду обогащали, как могли, и вывозили.

Из соображений секретности зеков никогда отсюда не переводили. По той же причине редко меняли охрану. А радиоактивная пыль кружила над степью, отравляя всех вокруг. И скоро около котлована раскинулось кладбище.

Но месторождение оказалось бедным, и со временем его забросили.

От этой пыли, от этой вони, которая держалась тут десятилетия, неизвестный мне зек бежал, однако не смог пересечь пустыню, умер от жажды. Но спас от подобной смерти меня.

Мне повезло: на полусгнившем складе я нашел толстостенные клепаные бочки, в которых на дне имелась грязная дождевая вода. Я процедил ее в прихваченную бензиновую канистру, вытер влагой лицо, спину, нашел в себе силы не пить…

В степи поднялся ветер, заметая следы. Он словно старался меня не выпустить из песчаного плена. Но я добрался до машины, завел ее…

Через час я выехал на трассу.

В крошечном магазинчике при бензоколонке я купил минеральной воды и мороженого. Готов поспорить, что продавец в жизни не видел, чтоб человек так пил воду. После захотелось пива, но я сдержался – это после. Надо было доехать домой без приключений.

Мою долю в табачном деле стоило бы продать даже за полцены. Занятие это небезопасно, да и не имело особых перспектив. К тому же мне хотелось сосредоточиться на новых планах.

Я был далек от мысли осчастливить мир задаром.

Конечно, лучшие умы загробного мира ломали голову, как выйти на связь с живыми. Но у них было не всё. Неизвестно, какие контакты залило водой в мобильном телефоне, что в нем поменялось, сделав возможным принимать звонки с того света.

О, хороший, самый дорогой ремонтник назовет мне причину, чтоб я смог повторить подобную поломку в достаточном количестве телефонов. Мы усилим канал, так чтоб разговаривать с тем светом можно будет не только в полуобморочном состоянии. И этот канал связи будет только у меня.

Затем я стану… Нет, не посольством Страны Мертвых, а лишь почтамтом. Живые, чтоб связаться со своими мертвыми друзьями, раскошелятся. А мертвецы…

Проезжая мимо кладбищ, я иногда думал: сколько знаний заключено под могильными камнями. Мертвецы с сельских погостов знают, безусловно, меньше, чем покойные со столичных кладбищ. Но больше всего знают те, кто похоронен тайком, без всякой отметки.

Мертвецы знают всё. Именно поэтому они иногда и мертвецы.

Все тайны кладов – в моих руках.

Но не это самое дорогое, что можно извлечь… Мертвецы, оказывается, не перестали думать и, стало быть, творить. Мертвые изобретатели продолжали выдумывать, убитые на дуэлях поэты – сочинять стихи, отравленные композиторы – писать музыку. Я мог бы стать самым великим агентом. Этого и Того Миров. Это потешило бы мое тщеславие.

Монополист способен диктовать любые условия. Однако же злить ребят с того света не стоило. И дело даже не в том, что они спасли мою жизнь. В конце концов, они до меня когда-то доберутся.

Евгений Гаркушев
Мертвая сила

Легкая рябь шла по холодной воде, будоража желто-красные листья и травяной мусор у берега. Разбросанные ветром перья слоистых облаков в синем небе словно отражали озеро – только в другом цвете, не стальном, а светло-синем. Иван сидел на камне, глядел в воду, прислушивался к шуму ветра в траве. Зачем он сюда приехал? Что хотел найти?

Искали они всю ночь и весь следующий день, когда пропала Алмагуль. Искали и потом, но уже не здесь. Но нашли только ее косынку, а больше – ничего. Косынка в воде у берега. Почему там? Непонятно. Алмагуль не пошла бы купаться одна, она боялась воды, плохо плавала… И вода была холодной. А одежды на берегу не осталось. Не в платье же и туфлях она полезла в воду?

Дорога к озеру всего одна, любую машину, особенно ночью, когда включены фары, видно километра за два. И слышно, если фары выключить. Человек мог подобраться незамеченным. Мог подкрасться сзади, заткнуть рот. Но увести Алмагуль с собой? Не тот у нее был характер. А тащить девушку или ее тело на себе за холмы… Можно, конечно. Но тяжело и далеко. Нельзя не оставить следов. Да и откуда тогда косынка в воде?

Дно озера проверили водолазы. Степь и холмы вокруг исходили вдоль и поперек полицейские и добровольцы. Искали в Экибастузе, искали около разреза, искали на трассах и на степных дорогах. Не только Алмагуль – никаких следов не нашли. Ивана хотели забрать в полицию – кого еще подозревать, как не жениха? Но он всё время был на виду, а компания у озера собралась большая – десять человек, парни и девушки… Полицейские допросили всех, через три дня завели дело об исчезновении человека, но в качестве подозреваемого Ивана не привлекли.

Предположить, что Алмагуль просто устала, собралась и покинула шумную компанию, было никак нельзя. Вместе с ней пропали ключи от ее же автомобиля, на котором они с Иваном приехали на озеро. Зеленая машинка Алмагуль сиротливо стояла около дороги до следующего вечера. Потом ее отогнал в гараж отец девушки, у которого дома лежали запасные ключи.

Громкое карканье оторвало Ивана от раздумий. На тонкой ивовой ветке, чудом балансируя, сидела черная ворона. Когда человек перевел взгляд на нее, ворона громко захлопала крыльями и улетела.

Иван поднялся, подошел к берегу. Достал мобильный телефон, отправил вызов на телефон исчезнувшей любимой. И услышал гудки, а не ставшую страшной с той ночи фразу оператора: «Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети». С замиранием сердца Иван ждал ответа, но его не было. Обрыв связи. А когда он в очередной раз набрал номер, абонент вновь был недоступен. Причуды сотовых сетей? Или кто-то все-таки пользуется телефоном?

На дороге послышался гул мотора. Спустя пару минут к озеру подкатился большой черный джип. Оттуда, пыхтя и отдуваясь, выбрался Мерген. Несмотря на прохладную погоду, толстый парень взмок от пота. Поленился включить кондиционер или открыть окно? Или опять выпил? Для него принять пару бутылочек пива перед тем, как сесть за руль – норма. Папа – большой начальник, и Мерген ни в чем себе не отказывал.

– Здорово, – буркнул Мерген.

– Привет, – отозвался Иван.

Друзьями они с Мергеном никогда не были. Более того, Мерген когда-то ухлестывал за Алмагуль и удивлялся, что девушка его отшила. Впрочем, характер он имел незлобивый, а девчонок у него и так хватало, поэтому зла на Алмагуль и на Ивана он не держал. Но вот интерес, почему Алмагуль предпочла ему русского из бедной семьи, у него, наверное, имелся.

– Здесь она утонула? – спросил Мерген.

– Пропала, – ответил Иван.

– Все говорят, утонула, – протянул Мерген.

– Никто не видел. Водолазы ничего не нашли. А озеро неглубокое. И течения здесь нет.

– Но украсть ее не могли?

– Не знаю, – подумав, ответил Иван. – Ты зачем здесь?

– Мимо ехал, – помрачнел Мерген. – Потянуло. Не ожидал тебя встретить. Судьба.

Иван задумался. Судьба? Вряд ли. Но зачем-то Мерген свернул с шоссе. Хотя на озеро многие ездят. Красивое место, тихое.

– Кроме того, что она утонула, ничего не слышал? – спросил Иван. – Я бы хотел найти ее. Или тех, кто ее убил.

– Зачем кому-то ее убивать?

– Была бы жива – вернулась.

– Поедем к Балганым, – предложил Мерген.

– Куда? – удивился Иван.

– Есть одна женщина. Шаман. Или женщины не бывают шаманами? Я не знаю. Кажется, есть русское слово «ведунья».

Иван с интересом взглянул на Мергена. Выходит, он не только пиво хлестать за рулем горазд. Учится иногда в своем университете, наверное. И книги читает.

– Поедем, – неожиданно для себя согласился Иван.

– Ты без машины? – вежливо поинтересовался Мерген.

Ясно, что без машины. Во-первых, ее не видно, во-вторых, Мерген прекрасно знал, что нет у Ивана своего автомобиля. Мотоцикл и тот продал, когда Алмагуль искали, чтобы деньги раздобыть. Без денег долго не поищешь.

– Я на попутке приехал.

– Садись.

Иван удобно устроился в черном кожаном кресле, пристегнул ремень. Черный джип тронулся. За ним увязался черный степной вихрь, наполненный угольной пылью с экибастузских разрезов.

Машину трясло и бросало на ямах грунтовой дороги. Мерген вел автомобиль резко, почти не снижая скорость на поворотах и ухабах. На заднем сиденье джипа лежал пакет, в котором что-то звякало.

Держа руль одной рукой, Мерген полез в пакет, выудил оттуда две маленькие бутылки пива. Протянул одну Ивану, другую откупорил сам. Иван бутылку взял, задумался. А надо ли? Потом решил, что отказываться просто невежливо. Сорвал пробку, отхлебнул. Дорогое пиво было не слишком вкусным, хотя и освежало.

– Что тебе за интерес в этом деле? – спросил Иван.

Мерген хмыкнул.

– Я Маскатовых с детства знаю. Рос с Алмагуль в одном дворе.

– И всё?

Мерген пристально взглянул на Ивана.

– А еще меня смущает, что какая-то тварь крадет людей без следа.

– Тварь? – насторожился Иван.

– В лучшем случае, – не очень понятно ответил Мерген.

Темнело, но Мерген не торопился включать фары. Когда джип покатился с горки и двигатель стал выть тише, в степи послышался отдаленный заунывный вой.

– Что там? – спросил Иван.

– Волки, – предположил Мерген.

– Здесь?

– Почему нет?

Иван напрягся. Парень, который никогда не был его другом и которого он встретил в не слишком приятном месте, вез его куда-то в степь. Но что за беда? Если судьба – встретиться с опасностью, он встретит ее как должно. Жаль только, если он не сможет помочь Алмагуль.

Джип взлетел на пригорок, свернул в лощину и выехал к спрятавшейся между холмами неподалеку от мелкого ручья юрте. Ни скотины, ни собак рядом с ней не было. Да и сама юрта выглядела чуть ли не заброшенной – старый, ветхий войлок, какой-то полуразобранный плетень из ивовых прутьев рядом…

Вышли из машины. Мерген прихватил с собой пакет с пивом.

– А волков здесь не боятся? – спросил Иван.

– Бабушка Балганым? Ее волки боятся, – усмехнулся Мерген.

Полог юрты откинулся, на пороге показалась старуха. В национальной одежде, не низкая и не высокая, не толстая и не худая. В синем шапане, с большими серебряными серьгами.

– Кого привез? – хрипло спросила она по-казахски.

– Друга, бабушка Балганым, – ответил Мерген.

– Какой он тебе друг, – хмыкнула старуха. – Пусть заходит. Ты не заходи. На тебе золота много.

Мерген поспешно спрятал выбившуюся из-под рубашки толстую золотую цепь с кулоном – золотым листом с выдержкой из Корана на арабском. Иван нерешительно вошел в юрту. На нем был серебряный крест на шнурке, но против него, кажется, ведунья не возражала. Или не заметила?

Внутри юрты пахло полынью и шерстью. На полу стояло много посуды: кастрюли, котлы, эмалированные чашки, глиняные тарелки. На деревянном каркасе, поддерживающем войлок, висели целые снопы трав. Очаг горел, над ним булькал котелок.

– Ищешь ту, что была как цветок яблони? – спросила Балганым.

– Ищу, – подтвердил Иван.

– Хочешь найти?

– Зачем бы я иначе искал?

– Многие ищут, но не хотят найти. Разве не знаешь? – строго спросила ведунья. – Садись, я спрошу духов. Есть ее вещь?

Иван присел на коврик, достал из кармана ключи, отстегнул брелок – металлическую сову.

– Она подарила.

Балганым взяла сову, подошла к низкому столику, уставленному маленькими чашками, посыпала на брелок желтый порошок. Порошок заискрился. Потом ведунья подержала сову над широкой чашкой, из которой сразу пошел зеленоватый пар. Ведунья вдохнула пар, тихо вскрикнула, закачалась, заохала, подошла к Ивану и вернула ему брелок.

– Что? – тревожно спросил Иван.

– Она ушла дорогой мертвых.

– Умерла?

– Не умерла. Ушла. Ты можешь пойти следом. Если хватит смелости.

– И тогда она не умрет?

– Все когда-то умрут. Ты готов? Или откажешься?

Иван скрипнул зубами.

– Я готов.

Ведунья подошла к котелку, зачерпнула из него алюминиевой кружкой, высыпала в нее несколько порошков со своего колдовского столика, протянула Ивану. Тот подумал, что пить какую-то бурду с не менее сомнительными порошками не слишком разумно, но что ему терять? Отхлебнул. Отвар пах грибами, на вкус горчил. То ли бульон – страшно подумать, из чего, – то ли чай с жиром и травами. А вот горячим питье не было. Едва теплым. Хотя старуха только что зачерпнула его из кипящего котла.

– Теперь уходи. Понадобится – найдешь меня, – сказала Балганым.

Иван встал и молча вышел. Благодарить вроде бы пока не за что. Смеркалось. Мерген сидел на траве рядом со своим джипом и пил пиво.

– Сказала, где искать?

– Не знаю. Я не понял.

– Жаль.

На обратной дороге Иван молчал, а Мерген рассказывал, что у Балганым хороший двухэтажный дом в Павлодаре, но с весны до осени она живет и работает здесь, в степи. Его отец несколько раз помогал ей переезжать. Дальняя родственница, да и за советом к ведунье всегда можно обратиться…

В машине Иван ехал без каких-то посторонних ощущений. Только горьковатый привкус во рту чувствовался даже после второй бутылки пива. Но, едва Мерген высадил его, а джип мигнул багровыми тормозными огнями и скрылся в проулке, Иван почувствовал себя странно. Дома вокруг словно придвинулись, вглядываясь в него темными окнами. Деревья зашелестели зловеще. Люди казались агрессивно-недоброжелательными. А, главное, на улице были не только люди… Их Иван не видел, но ощущал.

Он зашагал к общежитию. Шаги звучали гулко, отражались от домов. Люди шарахались в стороны. Но трое парней, куривших на лавочке, наоборот, вгляделись в Ивана пристальнее. Двоих он знал. Братья Шаймиевы. Третий парень был незнакомым. Он-то и поднялся навстречу Ивану. В движении читалась явная угроза.

Иван шагнул в сторону. Пусть выглядело это и не слишком героически, от незнакомца всего можно было ожидать. И, как оказалось, поступил он очень правильно. В руке парня в свете оранжевого уличного фонаря тускло блеснул нож. Немаленьких размеров.

– Эй, вы чего? – спросил Иван.

Один из Шаймиевых без предисловий выдохнул:

– Мочи его!

Второй брат вскочил. В руке у него неведомо как оказался монтажный топорик. Неужели он сидел с ним наготове? Иван рванулся вперед, почти ушел от ножа – тот с хрустом рассек куртку – и побежал что было сил. Сзади слышались топот и пыхтение.

Что так раззадорило братьев? Они явно неадекватны. Грабят не так, и нападают на неприятного человека не так. Может быть, они приняли его за кого-то другого? Или нарочно поджидали, чтобы убить? Но зачем?

– Стой, сволочь! – кричали сзади.

Близко. Братья неплохо бегали. А парень, которого Иван не знал, буквально наступал на пятки. Это ладно, не достал бы ножом!

До общежития оставалось метров триста. Иван представил, как врывается в холл, а за ним – братья с топориком и парень с ножом. Вахтер ему никак не поможет, вероятность того, что в холле будут друзья, невелика. Да если они там и окажутся – что сделают против бандитов с топориком и ножом?

Повинуясь безотчетному порыву, Иван свернул на пустырь между домами. Преследователи, похоже, от него такого коварства не ожидали, и Ивану удалось оторваться метров на двадцать. Пустырь был погружен в густой мрак, тут и там росли кусты. Ноги здесь переломать было проще простого.

Иван повернул раз, другой, заметил уютные заросли и влетел в них. Если найдут – попытаться отобрать нож. Да и топорик страшен издалека – нужно будет только подойти к Шаймиеву вплотную и вырубить ударом в челюсть. А все вместе они на него здесь навалиться не смогут.

Братья и парень с ножом пыхтели где-то неподалеку. Иван затаился. Не так просто его найти. Дождаться, когда преследователи решат, что он далеко, выбраться из кустов и быстро идти домой… С утра – на работу. Вечером купить нож. Неплохо бы электрошокер, но денег не хватит. А еще лучше купить нож в обед…

С такими далекими от пацифистских мыслями Иван поднял глаза на соседнюю кущу, поменьше. И увидел в зарослях горящие зеленым глаза. Поначалу он даже не испугался. Но когда массивная темная фигура шевельнулась, двинулась вперед, Иван мгновенно покрылся холодным потом. Ощеренная черная пасть, шерсть, словно покрытая слоями изморози и тумана… И всепроникающий взгляд.

Чудовище двигалось к нему. Но тут на тропинке возник парень с ножом, увидел Ивана и закричал: вот он! А спустя секунду темный зверь рванулся, сбил парня с ног, в мгновение ока с чавканьем отгрыз ему голову и метнулся прочь. По дороге он мотнул мордой. На лицо Ивана упало несколько капель – то ли ядовитой слюны, то ли свежей крови. Оттуда, куда побежал зверь, раздался дикий крик. Иван не стал дожидаться развития событий и бросился в другую сторону.

Чтобы выйти обратно на улицу, пришлось, вздрагивая и внимательно вглядываясь в заросли, поплутать среди кустов. С тыльной стороны пустырь заканчивался бетонным забором большой стройки, перелезть через который было непросто. Да и чем пустая стройка лучше? В тамошних лабиринтах могли гнездиться еще более страшные твари, чем на тихом и прежде таком уютном пустыре.

Под уличными фонарями стало веселее. Особенно когда вдали показалась, мигая, словно новогодняя елка, патрульная машина полиции. Иван едва не бросился ей навстречу. Но в последний миг сдержал свой порыв. Что он расскажет полицейским? Об огромном звере, окутанном дымом, с горящими глазами? Или о Шаймиевых, которые нападали на него с топором? Или о парне, которому откусили голову?

Полицейский автомобиль сам притормозил рядом с Иваном. Оттуда вылез майор полиции внушительных габаритов. Густые усы придавали ему еще больше солидности.

– Документы, – рявкнул майор, забыв представиться.

– Нет с собой, – ответил Иван.

– А зачем мне твои документы? И так ясно, что ты парню голову отгрыз, – заявил майор. – Руки на капот! Живо!

Иван, словно войдя в ступор, положил руки на капот милицейского автомобиля. Капот был теплым и гладким, приятным на ощупь. К майору на подмогу из машины выбрался еще один милиционер – сержант. Он быстро обшарил Ивана, спросил майора:

– Наркотики искать?

– Наркотики не надо, – заявил майор. – Видишь, ни ножа, ни пилы нет. Значит, зубами отгрыз. В отделение его.

– Извините… О чем вы? – начал Иван, но майор врезал ему под дых так, что говорить стало невозможно.

– Вон, и куртка в крови! – подтвердил сержант. – Так его, Матвей Анатольевич!

Майор ударил еще раз, но без энтузиазма, словно шутя. Сержант затолкал Ивана в «обезьянник», машина рванулась с места. И только тут Иван сообразил, что майоры, да еще и в форме, никак не входят в состав дежурных групп патрульно-постовой службы. Может быть, майор – из уголовного розыска? Но те обычно носят гражданскую одежду. Может, на убийство его вызвали с какого-то праздника? Не сегодня ли день милиции? Иван не мог вспомнить. В одном он был уверен – с тех пор как неведомый зверь отгрыз голову спутнику братьев Шаймиевых, прошло не больше десяти минут. Неужели наряд приехал так быстро, полицейские осмотрели место преступления и начали задерживать подозреваемых?

Полицейский автомобиль остановился в глухом мрачном дворе с высокими воротами. Сержант грубо выволок Ивана наружу, тычками погнал к полуоткрытой двери. Мрачный коридор, поворот – и Иван оказался в маленькой камере с прикрученной к полу лавкой. Никакой другой мебели здесь не имелось. Лампочка в решетчатом плафоне не горела. Немного света поступало в камеру из зарешеченного оконца под самым потолком.

Иван присел на лавку. Глаза быстро привыкали к мраку. Скоро стало видно почти всё – тем более что стены камеры, кажется, едва светились зеленым. Это Ивану не слишком понравилось, но мало ли, какую краску использовали местные маляры? Надписи на стенах отсутствовали. То ли красили недавно, то ли заключенные были предельно законопослушны.

Что за странное отделение полиции? Ни дежурного, ни нормального света в камере. И мобильник не отобрали!

Иван набрал номер лучшего друга, Павла Петренко. Тот отозвался почти сразу.

– Привет! Слушай, я в отделении полиции… Ты не мог бы принести мой паспорт? – сразу перешел к делу Иван.

– Могу. Где? Куда? – отозвался немногословный Павел.

– Паспорт в тумбочке. Под рефератами. Но я не знаю, что за отделение. Ты просто будь наготове, хорошо?

– Ладно. Что натворил?

– Недоразумение. На меня Шаймиевы напали.

– Ясно.

Попрощаться Иван не успел. Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился майор. В руках он держал свечу, но гораздо больше Ивана удивил второй предмет – револьвер. Майор нес оружие обыденно, словно папку с бумагами. Карманы полицейского топорщились.

– Звонишь? Отзвонился, – неприязненно усмехнулся майор. И ударил Ивана рукояткой револьвера в плечо. Иван упал на пол.

– В чем вы меня обвиняете? – прокричал Иван, садясь на полу.

– Обвиняю… Я тебя подозреваю. В том, что ты оборотень. Понял?

Иван испугался по-настоящему. Попасть во власть сумасшедшего с оружием, который искренне считает, что он борется с силами зла, наверное, еще страшнее, чем встретиться с той тварью из кустов. Которая… Которая вполне могла быть настоящим оборотнем!

– Это не я! – закричал Иван. – Он убежал!

– Рассказывай, – хмыкнул майор. – У тебя вон и брови сросшиеся. И грудь волосатая.

– Вы же не видели мою грудь!

– Я чувствую.

– Послушайте, господин майор, почему бы вам мне не поверить?

– Поверить оборотню? Да ты шутишь…

Майор присел на лавку. Дуло револьвера уставилось в переносицу Ивана, которого сразу прошиб холодный пот. А что, если он и правда не совсем нормальный? Что за обряд провела над ним ведунья Балганым? Что за страсти мерещились ему на пустыре? Кем на самом деле может быть странный полицейский?

– Признавайся! – приказал майор.

– Признаюсь, – послушно ответил Иван.

– Ага, – усы майора хищно поднялись над губой. – Так лучше.

Из кармана кителя он достал моток проволоки и приказал:

– Руки!

Иван вытянул руки вперед. Майор ловко, но не очень сильно скрутил их проволокой. Потом два раза обернул проволочную петлю вокруг горла.

– Вот и всё, – хмыкнул он. – Через час взойдет луна. Подождем.

Иван покосился на проволоку. Не то чтобы он хорошо разбирался в металлах, но проволока явно не была стальной, медной или алюминиевой. Тогда какой? Серебряной? И чего хочет добиться майор? Неудобств заключенному проволока практически не причиняла. Рукам было слегка больно – но не чрезмерно…

Майор достал из внутреннего кармана кителя маленькую металлическую фляжку и присосался к ней. Иван счел за лучшее не спрашивать, что с ним собирается делать обезумевший страж порядка. Или он не безумен, а не такой, как все? Что, если китель майора – только прикрытие? И отделение полиции со светящимися зелеными стенами – вовсе не отделение, и сержант – вовсе не сержант. И машина, на которой они ездят, – бутафорская? Но чего они хотят от него?

Ивана пробрала дрожь. Он представил майора огромным пауком, который стянул его паутиной и собирается высосать кровь. В тихой комнатке без света и без людей вокруг…

Майор, между тем, расслабился. Положил револьвер на лавку, откинулся к стене. Он словно чего-то ждал.

Иван решил, что ожидание ему на пользу не пойдет. Сосредоточившись, он напрягся, резко вскочил и ударил майора головой в лицо. Потом размахнулся – изо всех сил ударил сведенными вместе руками. Потянул – и неожиданно легко освободил руки от проволоки. Сорвал проволоку с шеи и выбежал из камеры.

Рывок по пустому, полутемному коридору. Еще рывок. И запертая на магнитный замок металлическая дверь. Иван застонал. Теперь ему точно конец. Бросился обратно.

Майор приходил в себя. Лицо его было разбито, но пальцы шарили по лавке, ища револьвер. Иван запустил руку в карман кителя майора – там, где он топорщился. Выудил связку ключей. Майор схватил оружие, повернул ствол в сторону Ивана и выстрелил. Не попал. Иван вновь рванулся прочь, пригнувшись. Еще один выстрел прогрохотал над головой.

Коридор. Еще коридор. Дверь. Магнитный «пятачок» на ключах подошел к замку. Дверь пискнула и отворилась. Иван выбежал во двор. Ворота, конечно, были заперты. Поверх – колючая проволока. Не перелезешь.

Иван взглянул на связку ключей в своей руке. Среди них был один, очень похожий на ключ от автомобиля. А патрульная машина стояла под порогом.

Терять было нечего. Иван прыгнул в полицейский автомобиль, завел еще теплый двигатель и тронулся с места. На первой передаче разогнался, насколько хватило мощности двигателя, и ударил в ворота. Те заскрипели, подались, но не открылись. Задний ход. Из дверей начали выбегать люди в серой форме. Иван вновь рванул автомобиль вперед. Удар. Ворота медленно, с трудом открылись. Автомобиль словно протиснулся сквозь них и, воя, с покореженным радиатором и смятым капотом покатился дальше.

Метров через двести, у незнакомого двора, Иван остановил машину и бросился в спасительную темноту. Сзади раздавались крики, завыла сирена, зашумели автомобильные моторы. Иван бежал по тропинкам между домов, сердце у него выпрыгивало.

Павел сидел за обеденным столом перед маленьким телевизором и пил чай. Лиля полулежала на кровати и водила пальцем по экрану смартфона – играла в какую-то игру. На Ивана она даже глаз не подняла – видно, была не в духе. Маленькая комнатка общежития – все на виду, ничего не скроешь. Такая же и у Ивана. Хорошо, что сосед уехал в командировку на три месяца.

– Нарисовался, – улыбнулся Павел. – А я с твоим паспортом сижу – не знаю, куда нести.

Лиля оторвала взгляд от экрана.

– Тебя правда в милицию замели? Да ты в крови весь… Подрался?

– Подрался, – согласился Иван.

Про майора – его кровь добавила пятен на одежде – рассказывать с порога вряд ли стоило.

– Давай я рубашку постираю. Сам кровь не ототрешь.

– Спасибо.

Иван не стал спорить, а быстро стянул рубашку. Дело даже не в том, что он не мог постирать одежду сам. Улики нужно было уничтожить как можно скорее. Майор его, конечно, запомнил. Но фамилию он его не знал, имени и места работы – тоже. Экибастуз большой, ищи! Постричься бы еще неплохо. Может, даже наголо. А как еще меняют внешность? Разве что одежду сменить… Парик он носить не будет – знакомые не поймут.

– Одолжишь какую-нибудь свою футболку? – спросил он Павла.

– Даже подарю, – усмехнулся друг. – Вот, возьми, с драконом. Она мне маловата, а тебе в самый раз будет. Рассказывай, что случилось?

Иван задумался. Как рассказать, чтобы Павел и, главное, Лиля не подумали, что он совсем съехал с катушек? Павел-то поймет, а вот от Лилии всего можно ожидать.

– Встретился с Мергеном – помнишь его? – спросил Иван.

– Помню. Мажор, на джипе ездит, – кивнул Павел.

– Поговорили, он меня к своей знакомой ведунье отвез. Чтобы она сказала, где Алмагуль.

Лилия, набиравшая воду в таз с рубашкой, обернулась. Такой поворот событий ее заинтересовал.

– Она шаманит? – деловито уточнил Павел.

– Я в этом не разбираюсь. Наверное.

– И что она сказала? – спросила Лиля. – Жива Алмагуль?

– То-то и оно. Сказала – ушла дорогой мертвых. Но не умерла. Я уточнил. И она меня туда же отправила…

– Ужас, – вздохнула Лиля.

– Самый ужас потом начался, – сказал Иван. – Братья Шаймиевы и какой-то их приятель меня убить хотели. Без всякого повода. А потом… Потом я и сам не знаю. Видел какую-то зверюгу… Огромную. Может, оборотня? Он убил парня, который с Шаймиевыми за мной гнался.

У Лилии даже рот приоткрылся.

– Зверюга? – уточнил Павел. – И как она выглядела?

– Как волк. Огромный волк в сгустке тумана.

– Но напала она на них, не на тебя?

– Верно, – Иван кивнул.

– А волк… Или волчица? – спросила Лиля.

– Я в них не разбираюсь, – ответил Иван. – После того как я оттуда сбежал, меня какой-то майор поймал. Привез в участок и начал прессовать.

– Денег ему дал? – спросил Павел.

Иван задумался, о чем можно сказать, а о чем – не стоит.

– Они там странные какие-то были. Пьяные, наверное. Мобильник не отобрали. Майор сам меня допрашивал, избивал. Вон, синяк поставил.

Павел и Лиля с интересом осмотрели синяк на плече друга.

– И отпустил просто так? – спросила Лиля.

– Не совсем, – вздохнул Иван. – Я его ударил. И сбежал. Полицейской машиной ворота в участке вынес.

Про серебряную проволоку он благоразумно рассказывать не стал. Да и не был он уверен в том, что она серебряная. Может, майор возомнил себя карателем, а Ивана – партизаном. Может, у него ролевые игры такие?

– Так тебе теряться надо, – заметил Павел. – Только как?

– Они мою фамилию не знают. Документов нет. На работу завтра пойду. Самый простой способ потеряться.

– На работу – правильно, – согласилась Лиля. – Вот только волчица… Оборотень. Ты не задумывался, что ее Алмагуль могла послать? Или…

– Или что это она и была? – хриплым голосом выдохнул Павел. – За ней ведь и раньше замечали.

– Что? – встрепенулся Иван.

– Что она девушка непростая…

– Нет! Что вы? – почти обиделся Иван. – Там такая тварь была… Страшная! Алмагуль и волчицей красивой бы осталась.

– Ты ж сам сказал, что в волках не разбираешься, – напомнила Лиля.

На работу Иван вышел, словно вчерашнего дня вообще не было. Электричка довезла их с Павлом до разреза, там он быстро получил наряд, переоделся и отправился монтировать очередную конвейерную ленту. Грохотали шагающие экскаваторы, стучали колеса составов, вывозящих из разреза добытый уголь, суетились, облепив огромные механизмы, люди. Всё, как всегда.

Иван с другими монтажниками таскал секции конвейера, зачищал под них место, скручивал, вновь таскал, вновь зачищал. Под ногами хрустел уголь. Почему-то привычный звук Иван воспринимал особенно отчетливо. Хруст не раздражал, но заставлял о чем-то задуматься. Ивану казалось, что он забыл что-то важное и никак не может вспомнить.

Пару раз подходил Павел, спрашивал о мелочах. Видно, хотел убедиться, что у друга всё в порядке. Обедать тоже присели вместе – за огромной, с двухэтажный дом кучей угля – чтобы поговорить без помех. Вечный тормозок Ивана – кусок сала и булка ржаного хлеба – выгодно объединился с обедом Павла – белой редькой, вареными яйцами и домашней аджикой, которую Лиля ухитрялась варить на кухне общежития.

– На разрезе тебя точно не найдут, – усмехнулся Павел, хрустя редькой. – Тебе бы в две смены пахать и ночевать здесь же – никогда не нашли бы.

– Главное, на того майора не нарваться. Больше меня и не запомнил никто.

– Всё равно, он ориентировку дать может. Но на разрезе охрана своя. Им эти ориентировки даром не нужны.

– Слушай, может, правда у Кахарманова попроситься во вторую смену? И деньжат зашибу… Но как же Алмагуль?

– А тебе не кажется, что после обряда твоей шаманки на тебя только неприятности сыплются?

– По крайней мере, ее обряд что-то изменил, – мрачно усмехнулся Иван. – Или всё так совпало…

– Слишком круто для совпадений. Я бы непременно у нее спросил – что ты со мной сделала, старая ведьма?

Иван отхлебнул воды из бутылки.

– Наверное, ты прав. Спросить надо. Не в таких выражениях, конечно. Мы с ней как-то очень мало поговорили. Я не принял ее обряд всерьез… Мерген – парень не очень надежный, а меня к ней он привез.

Павел поднялся и отправился за кучу угля. Обед подходил к концу, скоро опять работать. Иван подумал, что ему тоже не помешало бы уединиться, но тут его взгляд упал на розовый прямоугольник, краешек которого торчал из угольной крошки. Он нагнулся и поднял запыленный, поцарапанный, но всё еще продолжавший сохранять гламурный вид телефончик-слайдер. Нижняя панель телефона вниз не отъезжала – она словно приварилась к верхней.

Мало ли, какого мусора не найдешь в отвалах на разрезе? И среди угля тоже – всё пойдет в дальние города, сгорит в топках, поэтому возиться с тем, чтобы прибрать ненужные вещи, никому в голову не приходило. Отбрасывали в сторону, и всё. Но розовый телефон был как две капли воды похож на тот, что он подарил Алмагуль. Та же модель, тот же цвет. Разве что выцвел немного. Совпадение? Или…

Они с Павлом всё время обедали на этом месте. А Павел слишком уверенно рассуждал об оборотнях и шаманстве, почти без удивления воспринял его рассказ о схватке с майором – тоже своего рода «оборотнем». Не бросил ли он ненужный телефон? Или не подкинул намеренно, чтобы его нашел Иван?

Широко шагающего Павла Иван нагнал около ленты конвейера. Показал телефон.

– Нашел? – равнодушно спросил Павел.

– Нашел.

– Он не работает, наверное.

– Да. Только тема для разговора появилась. Отойдем?

– Меня бригадир взгреет. Давай потом?

– Пять минут.

Отошли совсем недалеко – шагов на десять. Павел был совершенно спокоен.

– Ты знаешь, чей это телефон? – спросил Иван.

– Понятия не имею. Женский, похоже.

– Точно такой был у Алмагуль.

– Вот как? Ты его на озере нашел?

– Нет. Здесь. В разрезе. Там, где мы с тобой обедали.

– Странно.

– Очень странно, – подтвердил Иван. – Поэтому у меня к тебе вопрос. Откуда ты столько знаешь о шаманстве и оборотнях?

Павел удивленно воззрился на друга.

– Ты меня в чем-то подозреваешь?

– Пока что интересуюсь.

– У нас здесь много об этом говорят. Края степные, пограничные…

– Много говорят? Никогда не слышал!

– Ты просто не хотел слышать, – вздохнул Павел. – Я тебе сразу, когда мы Алмагуль искали, сказал – надо зверя искать.

– Не помню… Я был не в себе.

– Больше ничем ее исчезновение не объяснишь. Человек ее украсть не мог. Только зверь. Огромный сильный зверь. Или она сама ушла. Но бросить машину? Только если она была не в себе. Совсем не в себе. Или не собой.

– И слушать об этом не хочу.

– А ты шаманку спроси. Как там ее звали? И телефон ей покажи. Ее это телефон? Ведунья может ответить. Да и вообще – не сам ли ты его сюда принес?

Иван отшатнулся от Павла.

– Да ты что?

– А что? Заявляешься в крови, глаза бешеные, а сейчас еще мне предъявляешь… На себя в зеркало не пробовал смотреть?

У Ивана в глазах потемнело. Он замахнулся на Павла, но быстро справился с собой, пробормотал:

– Извини…

– Что там извини, – в сердцах бросил Павел и побрел к ленте транспортера.

Иван решил, что на вторую смену сегодня оставаться не нужно. Лучше еще раз съездить к Балганым. Можно бы и еще к кому-то, только не наложится ли одно шаманство на другое? Да и никого, кроме Балганым, он не знал. Сталкиваться с неведомым и сверхъестественным до последнего времени ему не приходилось…

Пригородный автобус трясло на ухабах. Иван соображал, где лучше выйти, чтобы добраться до юрты Балганым засветло. Главное – найти ее. Обратно-то как-нибудь. Огромное багровое солнце быстро опускалось к горизонту.

Дорога взобралась на небольшой холм, откуда было видно долину и разрез в ней. Недалеко – пешком можно дойти, если напрямик.

– Останови тут, – попросил Иван.

Привычный ко всему водитель остановился посреди чистого поля и открыл дверь. Иван вышел, автобус покатил дальше.

Солнце почти село. Всё небо заполнили облака: белые, серые, желтые, розоватые. Ветер растрепал их, словно разноцветные осенние листья. На Ивана ветер набросился сразу же, как только тот вышел из автобуса.

По расчетам Ивана, идти отсюда было километра два – два с половиной. Он поднял воротник, спрятал руки в карманы куртки и зашагал с холма без дороги, надеясь сократить путь. Оглянулся на разрез. Над ним словно бы поднималась зеленая дымка. Ее вид показался Ивану неприятным, зловещим и ядовитым. Он поспешил свернуть в ложбинку – тем более что по ее дну шла едва заметная тропка.

В ложбинке царил полумрак. Каждый шаг давался с трудом, словно кто-то держал за ноги. Может быть, он просто устал? Беготня прошлой ночью, работа весь день. Но и на душе было тяжело. Словно впереди Ивана ждал кто-то недобрый.

Заросли кустарника. Еще одни. К кустам в последнее время Иван относился с подозрением. Но тут вроде бы его никто не подстерегал. Всё было тихо. Только рванулся в заросли из степи заяц. Примета, может быть, и нехорошая, но то, что прежде зайчишка спокойно сидел в поле, показывало, что явной опасности поблизости нет.

Ложбинка повернула, впереди показались особенно густые заросли. Послышалось журчание. Небольшой ручеек выбегал откуда-то сбоку. После того как строители разреза насыпали огромные отвалы, чтобы добраться до угля, рукотворные горы выдавили из земли воду. Болотца и ручьи появились в самых неожиданных местах.

Вдоль ручейка вилась более явственная тропинка. Иван зашагал по ней. По ручью он и выйдет к юрте Балганым.

Плакучая ива над водой, небольшая заводь… На сухой траве около заводи сидела одинокая девушка в зеленом платье. Поначалу Иван радостно встрепенулся. Так приятно выглядела эта девушка, так странно, что она оказалась одна здесь, в степи, что невольно подумалось – Алмагуль! Она просто заблудилась, а теперь нашлась. Но, приглядевшись, Иван заметил, что волосы у девушки светлые. А когда она повернулась и взглянула на него, Иван отметил, что оттенок глаз незнакомки – необычайно яркого зеленого цвета.

– Здравствуйте, – вежливо сказал Иван.

– Здравствуйте, – отозвалась нежным голоском девушка.

Правила вежливости соблюдены, пора спешить к Балганым. Но просто так пройти мимо одинокой незнакомки в степи? Может, она ногу подвернула или заблудилась? А его боится? Иван прямо с работы, выглядит не лучшим образом…

– Вам помочь?

– И вы еще спрашиваете? – возмутилась девушка. – Я заблудилась! Не могу идти! Сейчас настанет ночь, и меня съедят волки!

– Не съедят, – улыбнулся Иван. – А почему вы не можете идти? Оступились?

– Меня укусила змея, – заявила девушка.

Иван вздрогнул.

– И вы вот так сидите? Покажите.

Девушка пристально взглянула на Ивана, словно решая, можно ли ему доверять, потом приподняла подол платья. Чуть ниже колена на изящной белой ножке краснела точка. Совсем небольшая. Но двойных следов зубов, характерных для змеиного укуса, не наблюдалось.

– Точно змея? – усомнился Иван.

– У нее один зуб был сломан, – заявила девушка. – Я увидела, когда она уползала.

– Да вы шутите, – предположил Иван.

Глаза у девушки и правда были слишком веселыми, и умирающей она не выглядела.

– Какие там шутки… Вас бы укусила однозубая змея!

– Как вас зовут?

– Тина, – ответила девушка и протянула руку.

Иван помог ей подняться с травы. Не похоже было, что укушенная нога так сильно болит.

– А я – Иван.

– Надо же. Здорово. Вы ведь меня не оставите?

– Пойдемте со мной. Я сейчас иду к ведунье. Она и укус ваш посмотрит. У нее много трав – наверняка она сможет помочь.

– Ведунья? – Девушка поморщилась. – Да у нее, наверное, такая грязь! Пойдемте лучше к нам в лагерь.

– В лагерь?

– Да. Мы студентки. Отдыхаем здесь…

– Отдыхаете? – изумился Иван.

Отдыхать холодной осенью в десяти километрах от угольного разреза? В степи, где нет никаких достопримечательностей? Разбивать лагерь в каком-то глухом распадке? Зачем? Да и платье это… Не то чтобы очень нарядное – но не для прогулок по степи! В нем, к тому же, должно быть холодно. И не одеваются так туристки. Неудобно!

Темнело между тем стремительно. Небо из светло-серого стало лиловым. Если бы не облака, наверное, уже можно было видеть самые яркие звезды…

– Нет, пойдемте со мной, – предложил Иван. – Туда я, по крайней мере, знаю дорогу!

– Уверены? – улыбнулась девушка, показав белые острые зубы.

– Уверен.

– Со мной – боитесь?

– Я считаю, что мое предложение лучше.

Девушка вновь улыбнулась.

– Вы меня понесете, надеюсь? Я не смогу идти.

– А, по-моему, сможете, – предположил Иван.

– Какой вы бессердечный! Я устала и замерзла. И мне хочется прижаться к сильному мужскому плечу…

– Нет. Я не могу, – твердо ответил Иван.

Он не мог сказать, почему отказывался. Может быть, потому, что взять на руки такую красавицу в самом деле было бы приятно. А он любил Алмагуль, и обниматься с чужой девушкой – пусть и по нужде – измена. Особенно когда с Алмагуль случилась беда. Когда он жаждет найти ее, а не завести интрижку на стороне.

– Не можете? – Девушка, казалось, сейчас заплачет.

– Я помогу вам, чем в силах, – пробормотал Иван. – Давайте вызовем скорую?

– Не приедет скорая. Слишком поздно. И мобильные телефоны здесь не берут, – грустно заметила Тина. А потом внезапно рассмеялась и заговорила весело: – Но уже поздно! Друзья и подруги мои собрались на пир. И ты пойдешь с нами, хотя и не хотел этого!

Иван оторвал взгляд от лица Тины, от горящих зеленых глаз – и увидел вокруг другие зеленые огоньки. По высокой траве крались к нему волки. А девушка протянула руки, намереваясь схватить Ивана.

– Спаси меня от волков, – умоляюще проговорила она. – Я так боюсь!

В чем же дело? Почему она была так весела, говорила о каком-то пире? Нужно ли ему отбиваться от волков здесь? Или убегать и тащить с собой Тину? Или она нарочно задержала его и ждет случая вцепиться мертвой хваткой, чтобы он не мог убежать?

Казалось бы, как можно бросить девушку на съедение волкам? Но Иван вдруг ясно осознал, что Тину нужно оставить. Она не чужая волкам, и ее волки не тронут. А вот она к нему вряд ли питает по-настоящему добрые чувства.

Иван шарахнулся прочь от Тины и рванулся по тропинке вперед – туда, где должна была стоять юрта Балганым. Девушка злобно закричала ему вслед. Волки зарычали, взвыли и бросились следом. Иван несся, не чуя под собой ног. Вот-вот в него кто-то вцепится. Но просто так он не сдастся. Человек – более крупный и сильный зверь. Вопрос только в том, сколько будет волков! Но пока схватки лучше избежать.

Иван мчался как никогда в жизни. Как не бегал вчера от братьев Шаймиевых. Те, по крайней мере, были людьми. Но волки в степи… Странно, что они его еще не догнали.

Подъем на пригорок, блеснувший в свете месяца ручей… Впереди, метрах в трехстах, белым пятном светилась юрта ведуньи. Иван обернулся и заметил, что волки замедлили бег, а потом сели у невидимой черты.

Балганым встретила Ивана на пороге.

– Что, добрался? – усмехнулась она.

– Волки, – выдохнул Иван.

– Знаю. Сюда им хода нет.

– Они настоящие?

– Догнали бы – узнал, – заметила ведунья. – Но ты же не захотел проверить?

– А девушка?

– Да какая она девушка… Кермез. Заходи.

Иван вошел в юрту. От очага веяло теплом и спокойствием, травы пахли приятно, лугом из детства.

– Присаживайся, – предложила Балганым.

Иван присел на небольшую войлочную подушку, перевел дыхание и спросил:

– Что вы со мной сделали, бабушка? Я стал притягивать неприятности?

– Ты стал восприимчив. И тебя стали воспринимать. Закон жизни, – ответила Балганым. – Принес что-то?

– Да…

Иван дрожащими руками выложил на колени найденный в разрезе телефон. Протянул его ведунье.

– Отлично. Не зря мучился. Ее телефон, так ведь? – спросила Балганым.

Ведунья взвесила неисправный аппарат в руке, погладила пальцами кнопки.

– Похож, – ответил Иван. – Я у вас хотел спросить, ее или нет.

– Ее. Она тебе его послала.

– Послала? – изумился Иван.

– Хочет с тобой говорить. Только телефон тут не поможет. Она еще не привыкла. Не поняла… Или не смогла. Посильнее вещи нужны.

– Какие? – спросил Иван. – Хотя нет, подождите! Как она мне его послала? Она где? Бывает на разрезе? Или там те, кто ее похитил?

Балганым закачалась, будто в трансе, забормотала себе под нос по-казахски или на другом языке – Иван не разобрал. Спустя минуту ведунья очнулась, пристально взглянула на Ивана.

– Думаешь, оборотней на пустыре ты случайно встретил? – спросила она.

– Оборотни мне не привиделись?

– Нет. Ни один, ни другой. В погонах, – усмехнулась Балганым. – Только они не просто так здесь крутятся. Вокруг разреза. А ты на разрезе работаешь. И с Алмагуль встречался. Алмагуль пропала, ты остался…

– Почему вокруг разреза? Он ведь просто яма в земле? Разрез близко к подземному миру?

Ведунья взглянула на Ивана с интересом.

– Поближе. Только не так, как ты думаешь.

– А как?

– Уголь – прах. Груды праха.

– И что?

– Тут миллионы тонн угля.

– Больше миллиарда, – уточнил Иван. Или уже меньше. Миллиард тонн отсюда добыли. Осталось всё равно много.

– А прах – сила. Страшная сила, некротическая сила погибших животных, растений, людей. Люди ворошат спрессованный прах. Сжигают. Когда уголь горит – высвобождается энергия. Но самые тонкие уровни проявляются здесь, когда нарушается целостность пластов. Энергия связи с другими мирами. Видел зеленое зарево над разрезом?

– Да.

– Аура чужой энергии. Так везде. Просто обычно люди ее не замечают. Но ты выпил зелье и стал чувствительнее. В шахтах гибнут и пропадают люди, шахтерские города – совсем не такие, как остальные. В них живут другие люди. Опаленные чужим дыханием. Энергия праха не враждебная – чужая. Понимаешь?

– Не совсем.

– В угольных выработках высвобождается столько энергии, что где-то неподалеку постоянно открыта дорога в другой мир. Изменяются судьбы людей, изменяется ландшафт местности. Не потому, что земля проседает. Чужой мир меняет наш мир.

– Мир мертвых? – спросил Иван.

– Мертвых, живых, чужих! Но дорога, что ведет в эти миры, – дорога мертвых. По ней и ушла твоя Алмагуль. И ты можешь уйти следом.

– Привести ее обратно?

– Не знаю. Зачем? Она ведь не просто так ушла. Дорога открыта, энергии много – только направь. Я могу направлять. Ты можешь чувствовать. Здесь всё меняется. Линии судьбы искажаются, психика ломается… Тревожить прах опасно.

– Почему?

– Ты слышал, чтобы кто-то безнаказанно ворошил чужие могилы? Знаешь о том, как накануне великой войны потревожили прах Тамерлана? Но Тамерлан был один. А тут – миллионы жизней, тонны спрессованного праха. И как знать, что имеет большую силу – прах великого полководца или останки священной рощи, росшей на заре мироздания!

Иван только сейчас отметил, что простой, местами даже засаленный халат Балганым, убогая обстановка ее юрты не слишком гармонировали с темами, на которые она рассуждала. Будто профессор в университете. Но в своем деле ведунья, наверное, и была профессором.

– Так что же мне делать, бабушка? – спросил Иван. – Долго на меня будут охотиться оборотни, много я еще встречу кермезов? Сколько я еще буду видеть то, чего другие не видят?

– Ты ведь хотел найти свою девушку? Ищи… Там, где оказался телефон, должны найтись другие ее вещи. Отыщешь – поймешь.

– Но какие вещи?

– Серьги, кольца, браслеты… Она носила что-то из металла? Я вижу… Серебро. Тяжелое серебро!

– Да. Серебряный браслет. И колье. И серьги. Всё это было на ней и в тот вечер, когда она пропала.

– Ищи. Среди праха, среди пыли. В разрезе, там, где работаешь сам. Ты ведь тоже ворошишь прах, освобождаешь энергию. И в другом мире Алмагуль чувствует тебя, сможет послать нужную вещь.

– Но как я пойму, где искать, что искать?

– Где и как – сердце подскажет, а друзья помогут. А что… Найдешь – поймешь. Обратно иди смело, ничего не бойся. К дороге выйдешь без приключений.

И в самом деле, на обратном пути Иван не встретил ничего страшного. Если волки и бродили по степи, его они обходили стороной.

Едва Иван вышел на шоссе, как его подобрал грузовик, едущий в Экибастуз. Водитель вез в город муку и, завидев в свете фар одинокого путника на пыльной обочине, сам остановился и предложил подвезти. Иван согласился не без сомнений. Но шофер не пытался душить его серебряной проволокой или сворачивать с дороги. Довез до пекарни, от которой до общежития Ивана было рукой подать.

Утром, смонтировав две секции ленточного конвейера, Иван начал искать повод, чтобы отлучиться. Просто заболеть мало – нужно ведь остаться на разрезе. Мастер может не понять желания монтажника уединиться – особенно если застанет его роющимся в угле.

Павел, который сменил гнев на милость и больше не обижался на Ивана за подозрения – может, в этом тоже сказалось защитное заклятие Балганым, – предложил рассказать мастеру, что вчера во время обеда он потерял ключи. А с бригадой, которая будет работать без Ивана, всегда можно договориться. Ведь не каждый день он от работы отлынивает?

Кахарманов был человеком понимающим, в положение Ивана вошел. Только намекнул, что после находки ключей бригада будет рада отметить такое замечательное событие. Когда люди работают тяжело, они рады каждому празднику. Особенно если кто-то согласен его устроить.

Солнце припекало не по-осеннему, уголь блестел сколотыми гранями, Иван рылся в пыли и крошке. Занятию этому не было видно конца. Пару раз подходил бригадир, качал головой. Ближе к обеду появился Павел.

– Ничего ты так не найдешь, – заметил он.

– Балганым сказала – найду.

– Без ума искать – без толку. Что ищешь? Кольца? Браслеты?

– Наверное.

– Серебряные?

– Да.

– Тогда есть идея… Знаешь Андрея Судоплатова?

– Видел.

– Зато я с ним хорошо знаком. Отдохни часок, а лучше – поработай. Я после обеда принесу кое-что. Магарычовое дело…

– Разорюсь я на магарычах, – хмыкнул Иван. – Мастеру магарыч, бригаде – большой магарыч, Судоплатову – и то магарыч. Про тебя и говорить нечего.

– Договоримся, – улыбнулся Павел. – Ты пока подожди… Работой займись, чтобы бригада про тебя плохо не думала.

Спустя полтора часа Павел явился с большим холщовым свертком.

– Повезло тебе. И батареи заряжены. Андрей как раз копать собирался ехать завтра.

– Что это? – удивился Иван.

– Металлодетектор. Видит любой металл на глубину сантиметров в пятьдесят. Тонкий слой угля для него не помеха.

– Ну, спасибо, – вздохнул Иван. – А ведь и правда – с ним я найду всё, что тут есть.

– Дерзай.

Разобраться в режимах работы прибора оказалось не сложно. Нажал на кнопку, повернул рычажок – и слушай писк.

Первый раз запищало почти сразу. Иван принялся остервенело рыть уголь. Ничего! В чем же дело? Поводил металлодетектором над кучей пыли – опять звон. Наконец, в угле нашелся неприметный гвоздь. Так дело не пойдет… Иван выставил на приборе дискриминацию металлов. Его интересовали металлы цветные.

Но все-таки звона не удалось избежать, когда в поле зрения прибора попал крупный железнодорожный костыль из стали. Металл не цветной, но сигнал сильный… Иван отложил костыль в сторону. Принялся искать дальше.

Звон. По шкале металлодетектора Иван определил – медь. Разрыл угольную крошку, поднял наконечник стрелы из блестящей желтой бронзы. Как он сюда попал? Иван положил наконечник в карман. Прибор вновь зазвенел. На этот раз – большая гайка. Явно от конвейера. Монтажники потеряли… Опять звон. Еще одна гайка.

Подошел мастер, понаблюдал за процессами поиска, прокомментировал:

– Полезный прибор – за день можно металла нарыть тонну. Только через проходную металлолом не вынесешь. В поле работать надо, где охранников нет.

Иван вздохнул.

– Федор Степанович, а вы в разрезе никаких странных предметов не находили?

– Сейчас? – уточнил мастер. – Намекаешь, что я твои ключи прибрал?

– Нет. Я в общем. Какую-то железку странную я тут нашел. Вроде как наконечник от стрелы. Откуда он здесь?

– Стрелы я не находил. А вот гвозди попадались в кусках угля. Бронзовые, – отозвался Федор Степанович. – Монету старую, истертую нашел. Медную. Подарил одному нумизмату. Тоже в куске угля лежала. Больше вроде ничего. Мало ли, как это всё сюда попало. Может, в старину люди уголь рыли. Может, сверху лежало, да провалилось. Мне-то что?

– Интересно ведь.

– Работать надо, а не гвоздями интересоваться. Ищи свои ключи – скоро ночь.

Серьгу Иван нашел неожиданно. Услышал писк прибора, наклонился… Даже копать не пришлось. Слегка присыпанная черной пылью круглая сережка лежала сверху, хотя прежде ее здесь не было.

– Алмагуль! – прошептал Иван, держа сережку. – Алмагуль!

Но никто не отозвался. Иван начал искать с новой силой.

Тень от края ямы накрыла разрез. Солнце опустилось совсем низко. Вновь подошел мастер.

– Нашел?

– Нет. Стал бы я тут ходить…

– Домой пора.

– Как я домой без ключей пойду?

– И то верно. Я охрану предупрежу, чтобы тебя не трогали.

– Спасибо, Федор Степанович.

Иван ходил и ходил, прислушиваясь к сигналам металлоискателя. Ноги не слушались от усталости, стало совсем холодно, но Иван чувствовал – если не найдет сейчас, не найдет никогда. И, значит, не поможет Алмагуль. Которая, вполне возможно, ушла вовсе не по той дороге, которая была ей нужна…

Небо стало черным, появились первые звезды и растущий серп месяца. В тень угольной кучи свет фонарей не доставал, и Иван бродил по площадке почти на ощупь. Фонарика у него не было – кто мог подумать, что придется искать ночью?

В кармане завибрировала найденная серьга. Иван насторожился. Вдалеке послышался шорох, топот ног. Вглядевшись в темноту, Иван увидел бегущего Павла.

– Ты еще здесь? Смываться надо, – на ходу заявил Ивану друг.

– Зачем?

Павел перевел дыхание.

– Меня в контору вызывали – с проводкой разобраться. Задержался. На обратном пути решил к тебе зайти. Увидел какого-то майора с собакой – говорил с главным инженером. Не тебя ли искал?

– С собакой? – вздрогнул Иван. – С какой?

– Похожа на кавказскую овчарку. Огромный пес. Серый. Я еще удивился – в полиции обычно немецкие овчарки. Спаниели, на худой конец.

– Куда я от такой собаки сбегу? Это не спаниель, – прошептал Иван. – Надо искать.

– Ты не дури. Пошли, выйдем черным ходом. Знаю я одно местечко. Тропку через отвал.

– Если я сегодня не найду – всё.

– А если ты сейчас не уйдешь – тоже всё.

Совсем близко гулко залаяла собака. И тут же запищал металлодетектор. Иван наклонился, разрыл угольную пыль и поднял массивный серебряный браслет, украшенный рунами. Браслет Алмагуль. Только рун на нем прежде не было.

– Вот он!

– И что?

– Думаю, это пропуск в другой мир, – выдохнул Иван, вручая металлодетектор Павлу и надевая браслет на руку. Телефон в его кармане зазвонил. Только звонок был каким-то странным. Иван достал розовый мобильник – пел его динамик.

– Алло!

– Я жду тебя, Ваня, – послышался нежный голос из неоткрытого розового слайдера. – Очень жду.

В темноте замелькали лучи фонариков. Несколько полицейских бежали к Ивану и Павлу. Майор, возглавлявший погоню, закричал «Стой!» и спустил с поводка огромного волкодава.

Но ярче лучей фонариков, ярче прожекторов на вышке над отвалом вспыхнула в лунном свете дорожка на угольной пыли. Иван улыбнулся другу. Он понял, как ушла по водной глади, не замочив ног, Алмагуль. Ее поманил чужой мир – разве она могла отказаться?

– Прощай, – кивнул Иван другу. – Спасибо за всё. Кланяйся Лилии. И с разреза уходи. Отработал свое…

Полицейские, казалось, мчались со всех ног, но ни они, ни резвый волкодав никак не могли добежать до друзей. А Иван медленно пошел по лунной дорожке. Прямо, до крутого, уходящего вверх почти отвесно склона разреза и дальше, в неведомую даль. Стена из породы словно бы расступилась перед Иваном. А потом месяц закрыло облачко, и Иван исчез. Но перед тем, как стало темно, Павел успел заметить на дорожке красивую темноволосую девушку, которая протягивала Ивану руки.

Полицейские начали двигаться быстрее. Послышались крики, ругань. Волкодав подбежал к Павлу, обнюхал его и заскулил. Следом за собакой подошел майор.

– Что, сбежал друг? – равнодушно поинтересовался он.

– Не знаю, – буркнул Павел.

– И ты беги, – посоветовал майор. – Слишком много видел. А в многих знаниях – многие печали. Мне ли не знать?

– Куда ж я от вас сбегу? – нахмурился Павел, глядя на полицейских, которые собрались поодаль.

– Не от нас. Отсюда, – хмыкнул майор. – Мне-то ты зачем? За другом по лунной дорожке не отправишься.

– У меня жена. Родители, – словно бы оправдался Павел.

– И я о том же. Родители где? В Кокчетаве?

– Да, – удивился осведомленности майора Павел.

– Вот и поезжай. Там электрики хорошие нужны. Я знаю… – почти ласково протянул майор.

– Вы, наверное, вообще всё знаете? – разозлился Павел.

– Нет, – устало вздохнул майор. – Но того, что знаю, мне хватает с головой.

– Иван не вернется?

– Оттуда не возвращаются. Только другие лезут, которые здесь совсем не нужны. Равновесие, парень. Слыхал?

– Слыхал.

– Ну, вот. И поезжай в свой Кокчетав. Так для равновесия лучше будет.

– А если не поеду?

– Дело твое… Только друг твой уехал в одну сторону, а тебе бы надо в другую. Иначе пойдешь в третью… Не я здесь командую, парень. Я только пытаюсь охранять.

На следующий день Павел рассмотрел место, где Иван вошел в склон, внимательнее. Нет, подняться вверх или спрятаться здесь было решительно негде. А в том месте, где он пропал, между двумя камнями остался только серебряный браслет с рунами, зажатый между двумя большими камнями. Подальше от соблазна, Павел засыпал его шлаком.

Спустя неделю Павел вообще уехал из Экибастуза. Он и правда видел слишком много. Ступить не на ту дорожку среди искрящейся угольной пыли так просто… Но куда она выведет? Этого не ведал даже всезнающий майор, не могла сказать мудрая Балганым. Не каждому дано уйти дорогой мертвых, оставаясь живым. Да и надо ли?

Марлен Жангаков
Бессмертие на выбор

Пронизывающий ледяной ветер взъерошил длинную черную шерсть на спине крупного волка. Тот переступил мощными лапами, коротко рыкнул, опустил голову. В ответ послышался шумный вздох.

– Ты готов? – Глаза волка сверкнули. – Будет всего лишь одна попытка.

– Да, – простонал голос, идущий из-под земли. – Скорее бы. Холодно.

– Тогда поднимайся.

Громкий торжествующий вой прокатился по безлюдной степи. Всполошил стаю ворон, испуганные птицы бестолково заметались над низким холмиком, покрытым бурой прошлогодней травой.

По календарю давно наступила весна, но дождь лил вперемежку со снегом. Алина сидела возле окна и быстро набирала текст. На экране нетбука появлялись строчки:

«Мне кажется, для начала новой жизни подходят только бурно растущие города. Здесь можно завести друзей, найти работу, окунуться в столичный ритм, словно в течение горной реки. Как страшный ночной кошмар забыть о том, что произошло в родном городе. Меня зовут Алина Сатарова. Я приехала в Астану, чтобы родиться заново. В Алматы стало слишком тесно. Привычный узкий круг знакомств, одни и те же лица. Да, мне не повезло. Но разве я заслужила эти осуждающие взгляды, лицемерно-сочувственные улыбки. В творческой среде, как в стае волков, право на жизнь имеют только успешные, разве нет? Так почему нужно жалеть о случившемся? Не знаю».

Алина еще раз перечитала напечатанные слова, добавила несколько строк. Сойдет для первого сообщения. Для любителей лозунгов: «Долой наглых журналистов!» у нее потом найдется несколько забористых историй. Ничего, больше шума – ярче пиар. Алина открыла браузер и вбила адрес, открылся сайт с блогами. Яркие фотографии, заголовки, как всегда, многабукф. И черно-красная шапка вверху, ее любимые цвета. Если уж справлять новоселье, то не только в недавно снятой квартире, но и в Интернете. Пусть старый блог на другом сайте так и останется брошенным фантомом. Маленьким кладбищем прежней успешной жизни. Бывает, создателя давно нет в живых. А пользователь висит, его сообщения могут цитировать, с ним могут спорить, поддерживать, раз в год отмечать день рожденья. Чем не бессмертие? Ведь в каждый аккаунт вложена частичка души.

Заполнив поля регистрации, Алина нажала кнопку для отправки. Активировала аккаунт. Готово. Пользователь под ником «Черная птица» стала полноправным ордынцем.

Осталось добавить аватарку. Когда-то Алину сфотографировали в образе персонажа из старого фильма «Ворон». Длинные светло-каштановые волосы зачесаны назад, узкое бледное лицо, миндалевидные глаза подчеркивают черные тени. В меру загадки и готики. Правда, злые языки болтали, что ей больше бы подошел образ стервятника. Пускай завидуют. Там, где летала она, не каждому суждено побывать. Алина мрачно усмехнулась, скопировала из редактора сообщение и отправила в блог. Ну, с новосельем тебя, подруга. Да здравствует новая жизнь!

Она полистала ленту. Потом можно почитать, познакомиться, разобраться в пестром калейдоскопе сообщений. Глянула на часы и уже хотела закрыть сайт, но внимание привлекла фотография. Довольно неприятная. При жизни девушка, наверное, выглядела няшей, но теперь изображение вызывало лишь тошноту. На шее россыпь синюшных пятен, щеку от глаза до подбородка прорезала глубокая рваная рана. Почерневшие губы испачканы грязью. Люди мечтают прославиться, но у кого-то это получается только в виде фотографии в криминальных новостях. Кто вообще размещает такое? Алина открыла блог.

«Сегодня в старом канализационном люке, на улице Амангельды Иманова работники «Теплоэнерго» обнаружили тело девушки. При ней найдено удостоверение личности на имя Асии Айдановой. По предварительным данным, девушка стала жертвой грабителей».

Жуть. Алина не стала читать дальше и закрыла неприятное сообщение. На аватаре автора скалился гривастый черный волк, сведения о себе пользователь «Каскыр» не оставил.

– Странный ты, блогер по имени Волк, – пробормотала девушка. – Любишь кровь и несчастья.

Телефон пискнул, от имени сайта пришло смс.

«Ты уверена, что готова начать?»

Конечно, чего переспрашивать.

Алина пожала плечами и закрыла страничку. Пора собираться на встречу. Вдруг на этот раз будет польза. Надоело редактировать чужие писульки. В Алматы она вела авторскую передачу, знакомилась со звездами, а здесь приходится радоваться тому, что есть. К ее программе давно присматривалась дочка одного из шефов. Стоило Алине оступиться, как ее быстренько выставили якобы в назидание другим журналистам. Алина сердито оскалилась и рывком открыла шифоньер, полный одежды. Любимый синий костюм, брюки, приталенный пиджак. Жаль, шпильки пока нет возможности носить. Нога еще побаливала после нападения поклонников Сакена. Пришлось надеть удобные, но не такие стильные сапожки. Алина накинула куртку и, слегка прихрамывая, вышла.

Глаза с трудом привыкали к свету. Как здорово снова ощутить под ногами землю, чувствовать запахи и вкус свежего мяса. Спешащие по улицам люди выглядели бледными призраками. Они пока не знали, что кто-то из них скоро станет жертвой. Прольется кровь, выплеснется волна боли и страха. И тогда всё получится.

Одна из прохожих, переходя дорогу, случайно наткнулась на метнувшуюся тень и вскрикнула, ноги обожгло и сковало жесточайшим морозом. Тень остановилась, обернулась, сверкнули глаза. Девушка пошатнулась, схватилась за голову. Поморгала и, с трудом переставляя ноги, словно зомби зашагала дальше.

Алина вошла в подъезд, вызвала лифт. Устало прислонилась к стенке. Встреча прошла неплохо, хотя и, скорее всего, бесперспективно. Сколько их еще будет, прежде чем она добьется своего? Алина умела ждать.

Зато потом можно будет не только оплачивать комнату, но и перебраться в элитную двадцатипятиэтажную «свечку» неподалеку. Фото в журналах, слава. Мечты нужно сбывать, иначе они со временем портятся и дурно пахнут. Совсем как ее прошлое. Открыв дверь ключом, Алина застыла на пороге. В квартиру кто-то проник и преспокойно наигрывал знакомую песню из Limp Bizkit. Еще совсем недавно, в другой жизни «Behind blue eyes’ звучала для нее и Андрея. А вдруг! Алина скинула сапоги и рывком открыла дверь в комнату. Конечно, нет, глупая надежда. На диване сидел парень лет двадцати, задумчиво перебирая струны, смотрел в окно. Худой, со впалыми щеками, черные волосы топорщились на макушке, длинной гривой сбегали по спине. Ну, прям «Ирония судьбы», неожиданный загадочный незнакомец. Хотя на секунду показалось, что она раньше где-то его видела.

– Ты кто? – нелюбезно спросила Алина.

Незнакомец, не прерывая игры, оторвался от созерцания пейзажа и подмигнул ей. Широко улыбнулся, блеснули безупречно белые зубы.

– Твой сосед, хозяйка разве не говорила про меня?

– М-м-м. Нет. – Алина лихорадочно пыталась вспомнить, но в уме всплывали только крашеные красные волосы и крупный пористый нос. Ничего, через несколько дней она избавится от непрошеного соседа.

– Не страшно, мы просто познакомимся и выпьем за встречу, – незнакомец кивнул в сторону стола, на котором стояла бутылка коньяка. – Меня зовут Руслан. Музыка уже есть. – Он провел пальцами по струнам.

Алина положила на кровать сумку и сказала ледяным тоном:

– Спасибо, но я устала.

Сосед отставил гитару и вышел. Удивленная быстрой победой, девушка достала айфон, набрала номер хозяйки.

– Телефон находится вне зоны действия сети, – ответил равнодушный голос.

Вот черт! Надо было взять и домашний телефон. Ладно, завтра решит все вопросы, а пока надо поспать.

Хлопнула дверь холодильника. На пороге возник сосед с блюдечком, на котором сочно блестел порезанный лимон. Под мышкой торчала палка салями.

– Вот теперь можно приступать. Эх, коньячок, наше всё.

– Я же сказала…

– Слушай, у тебя шикарный голос. Не хочешь стать солисткой в нашей группе?

Алина с шумом выдохнула воздух, который набрала, чтобы заорать.

– Нет, правда, красотка с хорошим голосом – это то, что надо. Давно пора влить свежую кровь в нашу угрюмую мужскую компанию.

Алина обдумала сказанное, предложение показалось заманчивым. Может, зря она так грубо.

– Я принесу бокалы.

С пылающими щеками девушка выскочила на кухню. Открыла шкафчик и вынула две пузатые емкости. Один вечерок можно и расслабиться, а потом, если обманул, всё равно вылетит отсюда. Музыкант нашелся!

Руслан уже открыл бутылку и ждал. Виртуозно разлил, сунул рюмку Алине.

– За знакомство!

Она машинально взяла, пригубила, рот обожгло, дыхание перехватило, казалось, что шею сдавило тонкой прочной веревкой. Алина схватилась за горло, согнулась пополам, и только крепкая рука Руслана не дала ей упасть. Он поддержал девушку и посадил на диван.

– Что такое, хорошая девочка никогда не пила коньяк?

Алина отдышалась, посмотрела в глаза нахальному соседу и насмешливо сказала:

– Такой – впервые. Эту огненную воду бабушка на заднем дворе гонит?

– Дедушка, – усмехнулся Руслан. – Волшебный напиток, самую суть раскрывает.

Алина сжалась на диване.

– Пошел ты.

– Давай, глотни еще, дальше лучше пойдет.

И вправду, через пятнадцать минут Алина чувствовала себя повелительницей мира. Чувственной и сексуальной, хоть сейчас подавайте ей сцену, свет и камеру. Она без умолку болтала о работе, поклонниках, презентациях. Руслан за всё время не сказал ни слова. Пялился в рюмку, время от времени бросая на Алину внимательный взгляд. Потом и вовсе отвернулся, прислушиваясь к чему-то. Будто получив команду, встал и молча покинул комнату. Через минуту хлопнула входная дверь.

Алина на полуслове прервала рассказ и удивленно заморгала.

– Ну и дурак! – крикнула она в сердцах и мстительно закрыла дверь на шпингалет.

Пусть только попробует заявиться, поцелует замок.

Она разделась, повесила костюм в шкаф. Растянулась на кровати, нащупала под стулом пульт. На экране замелькали кадры из ночного клуба, бойко защебетала хорошенькая ведущая. Алина зевнула, перевернулась на бок и вздрогнула. Она! Та девушка из сообщения Каскыра. Живая, здоровая. Запись, наверное. Так странно видеть веселого цветущего человека и знать, что он уже несколько часов как мертв. Показали сцену с прыгающими певцами, сзади на стене висела растяжка с датой и названием вечеринки. Сегодняшняя дата. Внизу появилось имя ведущей. «Асия Айданова». Не может быть! Что за вечеринка живых мертвецов? Алина достала нетбук, включила, набрала нужный адрес. Вот оно сообщение, датированное вчерашним днем, фотография. Девушка быстро набрала комментарий.

«Каскыр, а ты знаешь, что Асия жива и здорова?» Ответ пришел мгновенно.

«Уже нет».

Тьфу, маньяк! Алина собралась написать еще, но погас свет и Интернет отвалился. Может, и к лучшему, завтра рано на работу. Уютно свернувшись, девушка закрыла глаза. По деревянной двери царапнули когти, тоненько, почти жалобно заскулила собака. Алина вздрогнула и сжалась под одеялом, вставать и проверять, откуда здесь взялось животное, совсем не хотелось. Скрежет усилился. Последнее, что слышала Алина, прежде чем провалиться в обморок, – пронзительный вой, почти вопль, похожий на человеческий крик боли.

Следующие несколько дней прошли как обычно, без происшествий и таинственных незнакомцев. Сосед больше не беспокоил, скорее всего, приходил очень поздно, утром не появлялся. В четверг, роясь в ящике с бельем, Алина нашла кулончик, подаренный ей когда-то Андреем. Он притащил украшение с одного из многочисленных мероприятий. Вручил, спустя неделю бросил пить, а потом еще через несколько дней ушел от Алины. И она закинула неприятный кулон подальше. Красный камень в обрамлении темного металла казался зловещим глазом, который неусыпно наблюдал за ней. Переезжая в Астану, Алина даже не вспомнила об украшении. Наверное, племянница положила. Рука сама так и потянулась, чтобы вытащить и надеть кулон. Алый камень отбрасывал на обнаженную белую кожу яркие кровавые отблески, будто сердце в груди запылало огнем. Улыбнувшись, Алина гладко зачесала назад распущенные блестящие волосы. Темными тенями удлинила и без того раскосые глаза. Вместо светлого льняного костюма выбрала черные узкие джинсы и кожаный пиджак.

На работе коллеги с недоумением косились и перешептывались за спиной. Похоже, в коллективе резкая смена имиджа была не в моде и сильно раздражала. Но в новом образе Алина чувствовала себя настолько удобно, что на чужое мнение просто наплевала.

В награду шефиня с начала рабочего дня завалила работой, чтобы похорошевшая редакторша сидела тихонько за компьютером и не отсвечивала. Алина только несколько раз успела смотаться к автомату за кофе и прикупить на обед несколько пирожков с мясом. К вечеру перед глазами мелькали буквы, картинки, веки болели и чесались, а в голове всё перемешалось от зачастую корявых текстов всех мастей. За окном стемнело, в коридоре смолкли голоса и привычный шум шагов. Почти все сотрудники разъехались по домам. Закончив править последний текст, Алина выключила компьютер и потерла глаза. Макияж размазался, да и по барабану. Никто не увидит. Алина собрала сумку, встала, со вздохом потянулась и тут же закашлялась. Откуда-то удушливо запахло псиной. В коридоре по линолеуму процокали когти.

– Собак тут только не хватало, – пробормотала Алина. Шаги стихли. – Эй, уберите псину. – На ответ она особо не надеялась, но звук собственного голоса немного успокоил.

У охранника внизу неразборчиво бормотал телевизор. Алине на миг показалось, что где-то там, под землей, тихонько переговариваются покойники, ищут выход, а может, жалуются, перебирают список обид. На всякий случай, чтобы не забыть к Страшному суду. Болтали же, что несколько районов Астаны построено на кладбище. Девушка встала, подошла к двери, прислушалась. Звук не повторился. На всякий случай Алина несколько раз стукнула по двери. Тихо.

С облегчением вздохнув, Алина приоткрыла дверь, посмотрела в узенькую щелочку. Никого, пора и ей сваливать от греха подальше. Она вышла, повернула в замке ключ, выпрямилась и хрипло заорала. Посреди коридора в свете единственной лампы висел покойник. Багровое лицо, выпученные глаза, руки с обломанными ногтями, босые синюшные ноги, мокрые штаны. Сакен. Всё так же, как на фото, которое оставили возле нее в тот проклятый день. Ободранные пальцы слегка пошевелились, в горле хлюпнуло, как в сливе старой раковины.

– Али-и-ина…

– Уйди, уйди, уйди! – шепотом, словно молитву, произнесла девушка.

Ноги стали ватными. Она медленно сползла по стене.

Покойник послушно растворился, последними исчезли шары глаз и оскаленные зубы. Осталась круглая пыльная лампа и небольшая темная лужица на полу. Алина на четвереньках подползла, понюхала, в нос ударил резкий запах мочи. Не глядя, она вытянула из сумочки платок и начала яростно тереть, будто обезумев, пыталась смыть прошлое.

– Алина, вам плохо?

Девушка резко подняла голову и отбросила платок. Над ней склонилась молоденькая редакторша из соседнего отдела. С лестницы доносился разговор, лампы горели везде, насколько хватало взгляда.

– Всё нормально, чего пристала, – грубо ответила Алина, вцепившись в косяк, поднялась и, пошатываясь, пошла вдоль стены.

– Стерва, – тихонько пробормотала вслед коллега.

Алина почувствовала жжение в пальцах. Захотелось развернуться и вцепиться нахалке в глаза, выцарапать, а потом бить, бить головой, пока кровь не забрызгает крашеные стены. Она явственно почувствовала металлический солоноватый привкус на губах. С наслаждением втянула воздух, рот наполнился слюной. Опомнившись, Алина ускорила шаг, выскочила на улицу, забежала в ближайший магазин. Выбрала красный вишневый напиток в бутылке, открутила крышку и жадно припала губами к горлышку. Несколько алых капель упало на белый кафельный пол. По телу побежало расслабляющее тепло. Домой Алина долетела как на крыльях. Там ее уже ждали.

– Слушай, а кто это был? – Руслан рукой показал вокруг шеи петлю и вывалил набок язык.

– Дурак!

– Ой, ну прости, не хотел задеть твои нежные чувства, – он закатил глаза, а потом подмигнул ей. – Так кто это, а?

– Идиот! Слабак! Жалкий актеришка! Жизнь мне испортил. Да кому он нужен! – заорала Алина. Ударила кулаками по столу, хорошее настроение вмиг улетучилось.

– Тихо, тихо. Успокойся. – Руслан присел на корточки. – Наверное, все-таки был нужен, например родственникам. Как думаешь? – Он нежно провел пальцами по больной голени. – Или поклонникам.

Недавно зажившая кость ответила резкой болью. Алина онемела.

– Представь, сколько проклятий обрушилось на тебя. Сколько энергии было потрачено. М-м-м, – Руслан причмокнул губами, будто попробовал что-то вкусное.

– Отстань! – Алина оттолкнула его.

Руслан мягко перетек в угол и с улыбочкой помахал рукой.

– Глупая, мы с тобой похожи. Иначе ты бы не нашла…

Дослушивать бредятину девушка не стала, вылетела из кухни, громко хлопнула дверью, на душе немного полегчало. Вот бы Руслана так по голове отоварить, чтобы больше не приставал.

Алина рухнула на диван, новая жизнь начиналась отвратительно. Совсем не так, как мечталось. Опять заболела нога, дурацкий перелом. Можно в «Казгидромет» устраиваться и безошибочно предсказывать погоду. Вон уже глупые облака притащились, чтобы всё испортить. Она сбросила всю одежду, надевать ничего не хотелось. Прошлепав босыми ногами к двери, щелкнула шпингалетом и придвинула тяжелый стул. Может, никого и не задержит, но хотя бы загремит. За стенкой Руслан громко включил «Агату Кристи». Издевается, гад.

Укрывшись одеялом, Алина открыла нетбук. Поболтала по скайпу с однокурсниками, ответила на комментарии, просмотрела блоги таких же орданутых друзей. Зашла к себе и под видом страшилки описала сегодняшнее видение. Добавила незначительные подробности – получилось довольно смачно. Настроение повысилось, будто с рассказом ушел тяжелый, темный груз. Пусть теперь читатели боятся. Ворохом посыпались комментарии, Алина с улыбкой прочитала все, но отвечать было лень. Завтра займется на свежую голову. А пока можно насладиться сообщениями короля ужастиков Каскыра. Он как раз разразился очередным «позитивным» сообщением.

«В Астане сегодня утром на строительной площадке жилого комплекса С. обрушился башенный кран. Многотонная машина упала на близлежащий перекресток. В час пик улица была сильно загружена. В результате падения раздавлен автобус и две иномарки. На месте происшествия работают сотрудники МЧС. По предварительным данным, погиб крановщик и пассажиры автобуса. Многие с тяжелыми ранениями доставлены в городскую больницу № 1».

Комментариев как всегда не было. Алина написала:

«Знаешь, в тебе умер ведущий криминальных новостей».

«Он уже жив», – ответил Каскыр.

«Поделишься источником?»

«Твой выбор».

Алина посмотрела фотки и решила с утра смотаться и посмотреть место происшествия. Вдруг получится узнать что-нибудь интересное, с чем можно будет пойти к начальству. Уж красочно описать она сможет всегда.

Работа на стройке не прекращалась даже поздней ночью. Сторож, услышав гудок, спустился к воротам, распахнул их. На площадку въехал последний на сегодняшний день груженный песком самосвал. Поговорив с водителем, сторож запер замок на воротах и поспешил назад, в домике его ждал чайник и ужин, заботливо приготовленный женой. Поднимаясь по ступеням, сторож увидел, что из-под колес самосвала выскочила огромная черная собака и метнулась к забору.

А ну пошла! Кыш!

Сторож топнул ногой. Щуря подслеповатые глаза, всмотрелся, но животное пропало, словно растворилось в воздухе.

Алина стояла возле забора и ругала себя за глупость. Зря только притащилась. Стройплощадка была в полном порядке, целой и невредимой, гудели машины, суетились рабочие. Кран поднимал груз. Алина несколько раз проверила записанный адрес, всё правильно. Неужели так быстро смогли устранить последствия? Удивительно. Она обошла вокруг, но спросить у охранников не решилась. Примут за сумасшедшую. Как еще можно назвать человека, который поверил россказням неизвестного блогера. Она поплотней запахнула полы куртки, никак не могла привыкнуть к местным ветрам и постоянно мерзла. Опять окинула взглядом строящийся дом и направилась к автобусной остановке. Нужно поторопиться, а то на работе по голове не погладят за опоздание. И так шефиня несколько раз туманно намекала на необязательных сотрудников, за которыми тянутся скользкие истории. И выразительно смотрела в ее сторону, будто она слизняк какой.

Вдали показался автобус. Пассажиры подошли к дороге, готовясь загрузиться в его теплое брюхо. Но тут послышался металлический скрежет. Кто-то рядом охнул. Алина проследила за остекленевшим взглядом замершей неподалеку женщины. Кран, еще мгновение назад прочно и устойчиво стоявший на стройплощадке, медленно заваливался набок. Словно в замедленной съемке Алина видела, как металлическая конструкция рушится прямо на дорогу. Словно бумажную поделку, сминая заполненный людьми автобус. Грохот, вопли, визг тормозов. Женщина рядом закатила глаза и упала прямо на Алину. Та не успела ее поддержать. Спину продрало холодом от гулкого удара головы об асфальт. Кто-то споткнулся о лежащее тело и выругался. Алина, еле перебирая окаменевшими от шока ногами, пошла вдоль дороги. Опомнившись, на следующем перекрестке она поймала такси и уехала. День прошел как в тумане. В ушах стоял скрежет металла и вопли людей. Каскыр снова угадал. Алина была уверена: та девчонка, Асия, тоже мертва. Откуда он мог знать заранее? Кто стоит за пользователем Каскыр? Неизвестно. Зато она вспомнила, где раньше видела Руслана. Дома Алина вбила в поисковик имя. Так и есть, это он. Андрей рассказывал, что брал у него интервью во время гастролей. С концерта и притащил кулон, в фойе продавали якобы талисманы бессмертия. Девушка потрогала камень – горячее, чем обычно. Снять, что ли? От этой мысли ее передернуло. Открылся блог. Надо же, тоже ордынец. С фото на сайте белозубо скалился Руслан, ее сосед. Солист группы «Степные волки» Руслан Таджиев. В 2011 году уехал в степь и пропал без вести, предположительно погиб. У дороги нашелся лишь покореженный мотоцикл. Говорят, поклонники до сих пор продолжают поиски, не веря в его гибель. Руслан хвастался, что узнал от предков секрет бессмертия. Даже выложил однажды размытую черно-белую фотографию старика. Якобы его прадеда – темного шамана. Поговаривали о странных обрядах и заклинаниях, но всё это осталось на уровне слухов и быстро прекратилось.

Алина просмотрела другие ссылки и поежилась. Везде смерть, кровь, поклонение волкам-оборотням. Содержание выложенных песен оказалось не лучше фото и картинок. Что ж, поклонники могут радоваться, их кумир спокойно осел в Астане, живой и здоровый. Пожалуй, этот материал будет поинтересней кровавого предсказателя Каскыра. Нужно завтра съездить на кладбище, посмотреть и сфотографировать памятник. Алина возбужденно потерла руки, рано Руслан расслабился и зря доставал ее. Не знает еще, с кем связался.

Стрелки часов уже показывали двенадцатый час, а Алина продолжала рыться в ссылках. Уже почти закончив, она нашла текст, крошечный абзац которого привел ее в замешательство. В нем говорилось, что в начале карьеры Руслан вел дневник под ником Каскыр. Алина закрыла компьютер, в глазах потемнело, по телу побежали мурашки. Сегодняшний день лишил ее сил. Переждав приступ слабости, Алина дотащилась до кухни, сварила себе крепкий кофе. Только ударная доза способна вывести ее из состояния желе и дать возможность переварить полученную информацию. К счастью, сосед так и не явился ночевать. Может, что-то почувствовал.

С утра Алина позвонила начальнице, притворилась больной. Убедившись, что дома никого нет, она осторожно прокралась в комнату соседа. Обшарила ящик стола, аккуратно перерыла вещи в шкафу. Никаких намеков на его происхождение. Либо Руслан всё тщательно спрятал, не рассчитывая на честность соседки, либо… О втором варианте думать не хотелось. Алина взяла со стола камчу. Тяжелая, длинные узкие хвосты с утяжелением могли нанести серьезный урон противнику. На деревянной рукояти скалился гривастый волк. Каскыр. Поверхность оказалась горячей, словно кожа живого существа. Сзади кто-то шумно вздохнул. Потянуло гнилым мясом. Алина резко развернулась, готовясь ударить, подняла плеть, но рядом никого не оказалось. Девушка положила камчу на место и выскользнула из комнаты.

Перед поездкой Алина проверила блог Каскыра. Там появилось новое сообщение.

«Вчера в 16.30 на проспекте Абая самосвал выскочил на остановку. Водитель не справился с управлением. Погибли восемь человек. Сам водитель с места происшествия скрылся».

Нужно разорвать этот замкнутый круг. После кладбища поехать на остановку и предотвратить происшествие. Здесь, скорее всего, действует банда, и Руслан стоит во главе. Иначе как объяснить все эти предсказания. Она спасет людей, выведет злодеев на чистую воду, а потом напишет статью или выступит в передаче. И прославится снова. Да, так и нужно поступить. Время еще есть.

Благодаря схеме, размещенной на сайте, Алина быстро нашла нужную могилу. Посреди мраморной плиты высился памятник в виде высокой темной красновато-коричневой пирамиды. Фото черно-белое, четкое и вполне узнаваемое, под ним изображение бегущего волка. И надпись: «Мы знаем, ты к нам вернешься». Вместо цветов вокруг лежали пучки окровавленных перьев, перевязанных красными нитями. Борясь с дурнотой, Алина оглянулась. Вокруг ни души. Даже привычный ветер затих. Тучи, который день носившиеся по небу, опустились совсем низко и набрякли, будто хотели раздавить спешащих внизу людишек. Внезапно она почувствовала взгляд, тяжелый, пронизывающий, аж холодом продрало. Алина осторожно обошла заросли и замерла, увидев в грязи четкий отпечаток волчьего следа. Девушка попятилась и вышла обратно на дорожку. Достала телефон, сфотографировала памятник с разных ракурсов, подошла поближе и сняла крупным планом имя и фотографию. Нужно будет аккуратно копнуть поглубже. Честный человек не стал бы имитировать собственную смерть, значит, за этим стоит нечто опасное.

Алина вышла на остановку. Достала из сумки бутылку с вишневым соком, в последнее время она не могла без него обходиться. Нервы успокаивал, голова прояснялась и никого не хотелось убить. Утолив жажду, Алина проголосовала, рядом сразу же притормозила «тойота». Девушка продиктовала адрес, водитель согласно кивнул. На место они добрались довольно быстро. Выйдя из машины занудливого бомбилы, Алина посмотрела на часы. До происшествия оставалось пятнадцать минут. Жаль, оператор не захотел с ней поехать. Вернул по почте ссылку, а при встрече сказал:

– Я, конечно, понимаю, что дети не всегда цветы жизни, но называть страшным происшествием открытие детской площадки, по-моему, перебор.

Почему-то в отличие от Алины он не видел блог Каскыра. Для оператора открывался просто сайт с блогами.

Придется обойтись собственными силами и камерой айфона. Алина уговорила всех стоящих отойти. Люди хмурились, косились, но некоторые послушно ушли.

Из-за угла выскочил самосвал.

«Вот оно», – подумала Алина. Сердце трепыхнулось и застучало быстрее. Через глазок камеры она увидела, что к остановке подошла молодая женщина с ребенком. Алина опустила айфон и заорала:

– Отойди, дура! Не видишь, у него тормоза отказали.

Люди всполошенно оглянулись. Женщина шарахнулась, волоча за руку ребенка. Тяжелая морда самосвала дернулась, машину повело. С криками прохожие бросились врассыпную.

«Поздно, не успеют!»

Машина приближалась медленно, в какой-то странной тишине. Вот сейчас хрупкая конструкция разлетится вдребезги. И снова кровь и пострадавшие.

В последний миг водителю удалось выровняться, самосвал с грохотом унесся прочь. Алина словно пораженная громом смотрела вслед. Неужели получилось? Всё, круг разорван? Бандиты увидели ее и испугались или смерть просто перенесла свою жатву на более поздний срок? Резко включились звуки. Вопли людей, гул машин и ругань прохожего, который орал и грозил кулаком вслед нерадивому водителю.

Алина помчалась на работу. Влетела в кабинет, быстро настучала статью, перекинула с айфона видеозапись и фотографии. Завтра она покажет всё шефине. Это же сенсация. Ее имя снова прогремит. И пускай злопыхатели обзавидуются. Алина привычно набрала адрес. Сообщение о ДТП исчезло, вместо него появилось новое. Заголовок гласил: «Коллеги телеканала Н. приносят соболезнования родственникам в связи с кончиной редактора Алины Сатаровой».

Во рту пересохло. Она не видела белых страниц, лишь красно-черные полосы, которые напомнили ей похоронную ленточку на венке. Торжественно-скорбная красота. В груди сдавило, будто заледенело. Показалось, что вдали послышался ликующий волчий вой. Алина окинула взглядом маленький кабинетик, здесь не безопасно. Она выскочила в коридор и бросилась бежать, надеясь спрятаться в комнате охраны. Туда никто не посмеет сунуться, а дальше она придумает, как поступить и куда спрятаться. Железная дверь, ведущая на лестницу, с диким грохотом захлопнулась прямо перед носом. Алина несколько раз толкнула ее, ударила кулаками по металлической поверхности, беспомощно выругалась. Назад. В кабинете шефини тяжелые, дубовые двери и хорошие крепкие окна. Оттуда можно позвонить. Девушка понеслась по коридору, за ее спиной с тихим щелчком гасли лампы, перед входом в кабинет помещение погрузилось во тьму. Больная нога подвернулась, Алина упала на колено. Вдалеке скрежетнуло металлом. Девушка приподнялась, с трудом нащупала ручку, повернула и ввалилась внутрь. Электричество отрубилось и здесь, но с улицы падал свет фонарей. Большая часть кабинета пряталась в тени. Алина захлопнула дверь, закрыла на все замки. Вздрагивая и оглядываясь, она осмотрела окна, проверила задвижки. Шестой этаж. Ничего, здесь Руслан ее не достанет. Дрожащей рукой Алина набрала внутренний номер охранников, беспомощно выслушала длинные гудки, никто так и не ответил. Она набрала телефон полиции, в трубке щелкнуло. Сеть отрубилась. Отбросив бесполезный мобильник, девушка попыталась дозвониться по городскому телефону, но гудков не было. Ловушка! В коридоре послышались шаги, будто кто-то с трудом шел, волоча ноги. Шрр-шрр-шрр. Алина забилась в угол, затаила дыхание. Стук. Ручка двери повернулась. Створка дрогнула еще и еще раз. Алина окаменела. Черт, опоздала! Как он смог пролезть? В отчаянии она крикнула:

– Уйди, я ничего не скажу про тебя! Оставь меня в покое.

В ответ на дверь обрушился сильнейший удар. По кабинету прокатился гул, пол содрогнулся, вибрация прошла по ногам, вызвав сильнейшую боль. По деревянной поверхности пробежала длинная трещина, похожая на молнию. Алина бросилась к столу, схватила большие ножницы, крепко сжала в руке. Невыносимый грохот отозвался в груди, заставил сжаться сердце. Дверь затрещала, сверху отлетел кусок. Алина подбежала к окну, распахнула и заорала:

– Помогите! Убивают. Вызовите полицию!

Приподняла с пола вазу и скинула вниз. Звон прокатился по пустынной улице, истошно завизжала сигнализация. За дверью затихли. Девушка осторожно выдохнула, вытерла со лба пот, ноги задрожали, и она почти свалилась на пол. Сердце стучало так громко, что, казалось, его должны были слышать даже на улице. Трясущейся рукой откинула назад спутанные мокрые волосы, подняла взгляд и вздрогнула. На пороге перед закрытой на замок дверью стоял Руслан. Он усмехнулся, отбросил молоток в сторону. В правой руке осталась камча.

– Любишь ужастики? Но я могу войти и так просто, без спецэффектов.

Алина попыталась вскочить, ноги скользнули, она упала, больно ударившись о батарею. Из последних сил, вцепившись в подоконник, приподнялась и спросила как можно ласковей:

– Русланчик, ну что случилось? Давай вернемся домой, выпьем, поговорим.

Алина бросила быстрый взгляд во двор, будто надеясь, что полиция неведомым путем успела примчаться на подмогу. Хотя, скорее всего, никто даже не озаботился звонком.

– Чего ты разошелся?

Руслан медленно направился к ней.

– Извини, подруга, но я очень хочу жить.

Алина изо всех сил метнула в него ножницы. Те, кувыркаясь, пролетели сквозь тело Руслана, ударились о стену и завалились за стол.

– Ты не человек, – помертвевшими губами прошептала Алина.

– Я просто хочу жить. Столько из задуманного не удалось исполнить, и всё из-за долбаных журналюг. – Он ударил плетью по столу. – Если бы не эта гребаная статья. Какое кому дело до моей жизни.

Руслан скрежетнул зубами.

– Несколько лет прошло. Помню ветер, я мчался на байке после того, как ребята показали статью. Удар, грохот, голоса. И те сволочи, которые не помогли, только ограбили и выбросили в степи. Хорошо, что мы успели провести обряд и талисман был со мной. – Руслан поднял камчу. – Блог сохранил часть моей души. Спасибо тебе, что нашлась так быстро.

– Пожалуйста, отпусти меня. Клянусь, никто ничего не узнает.

Певец покачал головой.

– Люди поддерживают вас, кормят вас, смотрят ваши жалкие, лживые передачки. Справедливо будет, если жизни и энергию они отдадут тоже благодаря вам.

Девушка прижалась к стене. В ушах зазвучали вопли поклонников Сакена в тот день после похорон, когда ее избили. Разве она была виновата в том, что сюжет в передаче довел актера до самоубийства? Это был его выбор, его слабость или нет? Бежать было некуда. Руслан, помахивая камчой, приближался. В свете фонарей стали видны щеки, изъеденные язвами, ввалившиеся, будто две темные ямы. В пустых глазницах полыхнул зеленый огонь. Пахнуло мокрой псиной и сладковатой гнилью. Сдерживая тошноту, Алина зажала нос.

– Тебе повезло, будешь первой и хлебнешь славы по полной программе. Ты же хотела известности любой ценой?

Алина тихонько заскулила. В его глазах она прочитала свой приговор.

– Иди сюда, – сзади на плечо легла мягкая, холодная ладонь. Алина обернулась, на окне стоял Сакен. – Иди ко мне, я помогу.

Тучи лопнули, словно нарыв, хлынул дождь, внутрь ворвались крупные капли, ветер принес запах плесени.

Девушка быстро вскочила на подоконник, Сакен обнял ее за талию.

– Вот так, ничего не бойся. А теперь полетели, черная птица.

В конце месяца как всегда явилась за оплатой квартирная хозяйка. В кухне сидела Алина, окрашенные в черный цвет короткие волосы тонкими перышками обрамляли похудевшее лицо. У окна стояла новенькая гитара, на груди поблескивал алый талисман. Девушка задумчиво резала на маленькие кусочки сырую говядину, с доски стекали багровые капли. Рядом на столе лежала камча.

– Ты чего трубку не берешь? Какой день звоню.

– Так, разрядилась.

Алина отправила в рот сочный кусок, улыбнулась окровавленными губами. Хозяйка попятилась.

– Ну, раз всё нормально, я пойду.

Девушка придвинула конверт.

– Здесь оплата за три месяца.

Хозяйка цепко ухватила деньги и спрятала в карман.

– Ключи.

– Что?

– Отдайте запасные ключи. Не хочу, чтобы меня беспокоили.

– Ну ваще, – поразилась хозяйка.

Алина вперила в нее горящие глаза, раскрыла окровавленную ладонь. Женщина непослушными руками порылась в сумке и сунула ключ. Девушка сделала знак, отпуская ее.

– Гуд бай! Увидимся через три месяца.

Очнулась хозяйка лишь у себя в квартире.

Вечер. Студия. Короткие волосы уложены в модную прическу, кудесник визажист сделал из Алины суперзвезду. На ногах новые туфли на шпильках. Стильное платье подчеркивает тонкую фигуру. Девушка садится в кресло. Камеры. Эфир.

– Здравствуйте, с вами Алина Сатарова и вечерний выпуск новостей. Крупный пожар произошел сегодня в жилом комплексе…

На окно села ворона, стукнула клювом в стекло и хрипло каркнула. В одной из квартир Астаны женщина заснула, забыв отключить утюг.

Игорь Минаков, Максим Хорсун
Чильтены

…вот таким образом я и свел знакомство с «Чильтенами».

Симптомы были самыми обыденными: потеря аппетита, изжога, частые отрыжки. Ел я в последнее время что попало, поэтому удивился не сильно, когда стала происходить эта ерунда. Естественно, за первой консультацией обратился в Интернет. Сообщества перманентных пациентов, профильные форумы, чаты с коллегами-стрингерами и сетевыми задротами, вроде меня… В общем, они убедили, что дело – труба, и что у меня либо язва, либо отслоение двенадцатиперстной, либо рак.

Поэтому я, с видом приговоренного к повешению, поплелся в районную поликлинику. Но, как говорится, самое страшное ждало меня впереди.

Старенький терапевт выслушал сбивчивый рассказ, а затем помял мне живот. Вроде было больно, а вроде – нет.

– Не думаю, что у нас здесь – язва, – сказал он, ополаскивая руки под тугой струей воды, – но провериться не помешает. Так что «кишку» глотать придется. Выпишу вам направление на ФГДС.

Тут-то меня и проняло.

Желудок мне никогда не зондировали, и всё, что я знал об этой процедуре, было почерпнуто из рассказов отца – старого язвенника, которого лечили еще во времена СССР. Мол, лежишь, пускаешь слюни в полотенце, а в тебе шлангом – туда-сюда.

Противоестественная и унизительная процедура. Это понятно, что человек – такая скотина, которая привыкает ко всему. Ну, блин, не в этом же случае!

Вернувшись домой, я вбил в поисковик «ФГДС» и принялся впитывать информацию о том, что мне предстоит.

Это – пипец! Мы живем в XXI веке, а методы диагностики у нас – дедовские. Нет, чтобы придумать устройство вроде интеллектуальной пилюли, как в «Гаджете» Лукьяненко – мол, принял натощак, а она тебе: «Глисты не обнаружены». Им подавай, чтоб «кишку» глотали… Совсем врачи оборзели. Я – задрот, а они – задроты в кубе, если не могут поставить диагноз, опираясь лишь на данные первичного осмотра (да-да, на форумах я нахватался терминологии).

К статье о ФГДС прилагались фото, сделанные через этот проклятый зонд. Желудки, в которые смотрели, точно в вывернутые наизнанку носки. Всякие гастриты, кровоточащие язвы, опухоли. Фу-фу-фу… Ведь и в меня запустят шланг, которым успели поковыряться в чьем-то насквозь больном чемодане.

Хотелось тупо лечь на диван и сразу сдохнуть. И дернул черт меня пойти в поликлинику! Отлежался бы, овсянки покушал, до свадьбы бы зажило…

Затем меня привлек баннер. Он мигал под статьей о ФГДС. «Визит к врачу? – гласила курсивная надпись. – Предстоит неприятная процедура? Купи супергаджет «Чильтены» по смешной цене и живи в свое удовольствие!»

Я от нечего делать перешел по ссылке и прочитал, что «Чильтены» – это самый заурядный мр3-плеер, в память которого забиты несколько аудиофайлов: что-то вроде программного обеспечения, только не для компа, а для мозга. Так, по крайней мере, уверяли производители. Может, кто-то еще помнит модные в 90-е годы компьютеры ZX-Spectrum? Программы и игры в них нужно было загружать с магнитной ленты через обычный кассетный магнитофон. Насколько я понял, вот эти «Чильтены» – того же поля ягода, только с гипнотическим эффектом. Производители уверяли, что их гаджет поможет пережить неприятности без какого-либо осадка. Мол, с «Чильтенами» вы преодолеете страх и еще избавитесь от ненужных воспоминаний. Мол, надевайте наушники и жмите «play», и событие промелькнет незаметно и безболезненно, точно страницу перевернули.

Само собой, этим небылицам я не поверил. Но гаджет на всякий случай заказал.

У меня была кое-какая работа: дописать заметку про рыбную вечеринку в арт-кафе на проспекте Абылай-хана и еще накропать в Орду проплаченный пост о боксерском клубе «Райымбек». Но томительная маета, которую я ощущал почти непрерывно, мешала сосредоточиться; текст не шел. Поэтому остаток дня я провел, служа Ктулху в «Diezel Онлайн».

Утром – гладко выбритый, голодный и с вафельным полотенцем в пакете – я вышел из квартиры. Лифт поднялся на мой этаж, из кабины вышел парнишка, одетый в дутую куртку и потертые джинсы. Внешности он был непримечательной, разве что нижнюю часть его обветренного лица как-то особенно тщательно скрывал шарф грубой вязки. В руках парнишка держал картонную коробку. Взглянув на нее, я вспомнил, как вчера в порыве абстинентного отчаяния заказал какой-то электронный хлам.

Я смиренно расплатился, потому что не люблю морочить людям голову, по крайней мере – в реале, в Сети-то куда ни шло… Заказал, значит – покупай.

Тут же, на площадке перед лифтом, я решил опробовать «Чильтены». Снял с плеера упаковку, сунул в ухо таблетку наушника и запустил первый файл. Услышал гулкий и ритмичный перестук, похожий на шум идущего поезда. Несомненно, что-то гипнотическое в этом нечетком и монотонно звучащем лязге имелось. Но чтоб он стал панацеей от предстоящих неприятностей… Не ве-рю!

За полчаса я доехал до нужной остановки. Еще минут десять погулял по набережной Ишима, с упоением мазохиста накуриваясь натощак.

Затем – горбольница. Просторный, щедро освещенный коридор. Люди с унылыми и болезненными лицами. Неприятные звуки, доносящиеся из-за двери. Честно говоря, хотелось сбежать. Я едва держал себя в руках. Но медсестра назвала мою фамилию, и мне ничего не оставалось делать, как последовать за ней.

Точно утопающий, хватающийся за соломинку, я нащупал дрожащими пальцами плеер.

И пришел в себя на ступенях перед главным входом больницы. В руке я сжимал распечатку с результатами ФГДС.

Я действительно ничего не помнил.

Только горло сводило от холода из-за обезболивающего, которого меня заставили глотнуть перед процедурой.

В тот же день я попал на прием к своему терапевту. Врач сказал, что у меня – «хороший» гастрит, от которого можно избавиться с помощью таблеток и диеты. Вот, и стоило глотать «шланг»?.. Но знакомство с «Чильтенами» уже состоялось, и, надо признаться, в этот день я думал лишь о том, как ловко мне удалось сжульничать.

Всё оставалось по-прежнему. Я не стал ни умнее, ни красивее, ни богаче. Но что-то неуловимо переменилось. Я не сразу сообразил – что. А потом понял. Никогда мне не выпадало такого ништяка. Это ведь не в лотерею выиграть. Это власть! И не просто власть, а власть над судьбой!

У меня даже уши зачесались, так захотелось поэкспериментировать над этой самой судьбой. Для начала – попробовать что-нибудь простенькое… Ну, например, терпеть не могу мыть посуду!

Я воткнул наушники, включил плеер.

Это было похоже на короткий обморок. В следующий миг я уже сидел на табурете за кухонным столом, а в сушилке белели чисто вымытые тарелки. На мне был мокрый фартук.

Вот же черт, никогда мне не удается помыть посуду так, чтобы брюхо не намочить…

Я прислушался к своим ощущениям. Странно как-то. Всё, что происходит, происходит не с кем-нибудь, а со мною, но не оставляет в памяти ни малейшего следа. Ну, это ладно, гипноз там, то-сё… Что-то типа двадцать пятого кадра… Непонятно другое, откуда эти самые «Чильтены» знают, когда надо прекратить меня гипнотизировать? Эдак я могу полдня под гипнозом шататься, как зомби, если не больше.

Наверное, воздействие прекращается само собой, как заморозка после удаления зуба или глотания «кишки».

Придумав более или менее достоверное объяснение, я понял, что не в силах больше напрягать мозги. Да и скучно это. Гораздо интереснее экспериментировать с «Чильтенами». Я вспомнил, что так и не написал про «Райымбек». Лезть в Сеть, тарабанить по клаве, сочиняя провокационно-рекламную чушь, не хотелось. Терпеть не могу всей этой нудной заказухи, хотя она меня и кормит. Но денежки следует отрабатывать, иначе грош мне цена, как вольному стрингеру.

Злорадно хихикая, словно мультяшный злодей, я снял мокрый фартук, зашвырнул в дальний угол. Потом приберу. И вообще, мне теперь уборка нипочем. Врубил «Чильтены», раз – и в квартире идеальная чистота! Или бац – и пост про боксерский клуб уже собирает сотни каментов, а я как бы и не при делах…

Полюбовавшись делом рук своих – своих ли? – я отправил пост в просторы Интернета.

Была у меня еще одна проблемка…

Я тянул с ней больше месяца, не лежала душа браться за это дело. Один из московских заказчиков отказался перечислять гонорар за цикл статей, потребовав с меня справку-подтверждение о том, что я плачу налоги в Казахстане. А чтобы проклятую справку получить, надо сначала налоги заплатить. Платить было нечем – это раз, отношений с налоговой инспекцией я никогда не имел – это два.

Походы по бюрократам меня пугали еще сильнее, чем визиты к врачам. Вряд ли в налоговой помогут даже «Чильтены». Это тебе не «кишку» глотать и не тарелки драить, и даже – не посты тискать, здесь нужна нечеловеческая выдержка в сочетании с изворотливостью и находчивостью. А еще – готовность унижаться. С «ушами» на голове и отсутствующим взглядом – не прокатит. Увы.

Но все-таки я решился и на такой эксперимент.

Я вышел из дома в дурном настроении. Мело так, что в двух шагах было не видно ни зги. Пригибаясь, отворачиваясь от лезущего в глаза снега, я подошел к двухэтажному зданию районной налоговой. Тяжелая, будто обшитая броневой сталью дверь с трудом подалась. Я протиснулся в образовавшуюся щель, опасаясь быть раздавленным. В лицо дохнул нежилой запах лежалой бумаги и скипидара. Шаги мои гулко отдавались в коридоре. Как сомнамбула, вышагивал я вдоль двойного ряда дверей. А когда нашел нужную – нажал кнопку на панельке плеера.

В следующий миг я уже стоял у родного подъезда с бумажкой в руке, на которой в метельных сумерках синели печати и подписи. Пронесло! Оказывается, дивная программка и это умела – обуздывать бюрократов!

– Всесилен, всесилен, – бормотал я, повторяя фразу то ли из какой-то книжки, то ли из сериала.

Не чуя ног, я взлетел к себе на этаж, ворвался в квартиру, содрал ботинки, куртку и шапку. Я был свободен. Может быть, впервые за всю свою недлинную пока, но крайне глупую жизнь. Я теперь ничего не боялся. Ни налоговиков, ни врачей, ни работодателей. Мне больше не грозили бытовые мелочи, настырные и неистребимые, как крысы. Я мог делать всё, что заблагорассудится. На чем держалась такая уверенность, не знаю. В ту минуту – в минуту абсолютного счастья – меня не волновал этот вопрос. Мне было так хорошо, что я решил поработать. Находясь в полном сознании и твердой памяти. БЕЗ «Чильтенов», представляете?

«Странная особенность человеческой психики. Я откладываю на завтра то, к чему не лежит душа сегодня, словно на следующий день этим вопросом предстоит заниматься не мне, а совершенно постороннему человеку. Проблемой ли или же просто вызывающей раздражение рутиной. Словно завтрашнему альтер-эго будет в радость разбираться с тем, от чего меня воротит сегодня.

А вдруг это действительно так? Вдруг той твари, в которую я превращусь завтра, окажется всё по плечу? И она с готовностью примется жить жизнью, которой я старательно избегал и от которой правдами-неправдами отказывался? И находить в ней недоступное мне удовольствие? Смогу ли я снова стать самим собой, если на фоне меня-завтрашнего я буду выглядеть бледно и жалко?..»

Я свернул окно с недописанным постом, поменял фоновую музыку. Слишком уж трагическим получался текст. Хотя мне – человеку творческому – простительно слегка сгущать краски. Вот и френды мои любят предельные эмоции. Либо всё зашибись, либо все завтра сдохнем. Золотой середины в Сети не существует. Так что оставлю пост пока таким, какой он есть…

Потянулся и почесал пузо. Надо бы выбраться в реал за хлебом и сигаретами.

Я распутал наушники, включил плеер и, испытывая чувство, близкое к вожделению, закинулся «Чильтенами».

Тухтух-тухтух, – мчал поезд мысли по промороженной степи, увозя куда-то за горизонт событий.

Я уже знал, что у двери подъезда меня «срубит» и что я очнусь сидящим в удобном кресле перед компом. И на мониторе будет либо моя страница на horde.me, либо загрузочное меню игры «Diezel».

И никакого сырого полумрака зимнего дня, никакого льда под ногами. Никаких постных рож на улицах и в магазине.

Я пролистну эту скучную, ненужную мне страницу.

«Не хрена себе – сходил за сигаретами…» – подумал я, разглядывая лицо лежащей рядом со мной девушки. Скуластая, курносая, полногубая. Каре каштановых волос рассыпалось по подушке.

Мерьем. Она жила в соседнем подъезде. Отец и мать, маленький сын. Мужа не было точно, но не исключено, что Мерьем с кем-то встречалась. Еще не хватало на мою голову свихнувшегося на почве ревности джигита… В реале за мной не стоит армия культистов Ктулху.

И когда я умудрился ее подцепить? И каким, черт возьми, образом?

С женщинами, честно говоря, в реале у меня не очень ладилось.

В незашторенные окна заглядывало бледное солнце. Его свет то разгорался, то угасал, теряясь за рваной завесой снежных туч.

День вроде был тот же. До компа бы дотянуться или до мобильника, чтоб проверить. Мои джинсы валялись рядом с кроватью, из кармана торчал провод наушников.

Ай да Джекилл… Ну, и Хайд, без которого – никак, тоже постарался.

– Говорю, квартира у тебя – так себе, – сказала Мерьем сонным голосом. – Берлога какая-то. Ни уюта, ни порядка.

Ничего. Никаких воспоминаний. Вроде должны быть. Вроде стоит напрячь мозги, и память оживет. Но нет. Всё равно, что вспоминать ускользнувшее сновидение. Точно знаешь, что оно было, но ни единого проблеска…

– И как… тебе? – спросил я, надеясь, что Мерьем поможет воссоздать картину. Или, скорее, для того, чтобы не показаться обескураженным и неестественным. Мой голос сильно дрожал.

– Было забавно, – ответила Мерьем тоном, судя по которому, особой радости она не испытала. – Во всяком случае, позитив получила. В нашей жизни тоже не лишнее.

– Очень мило, – отозвался я. – Что же ты такого во мне нашла?

– А женщины очень любят мерзавцев, ты разве не знал? – Мерьем помассировала ладонями лицо.

– Почему бы это…

– Наверное, потому что мы подсознательно ощущаем: от проходимцев и мудаков потомство получается более жизнеспособным. Ты не согласен?

– Тебе виднее, – буркнул я и тут же прикусил язык: ведь сын Мерьем рос без отца.

– Ага! Что я говорила! – Мерьем, прищурившись, поглядела на мой платяной шкаф. – А чего у тебя мужские стринги висят на дверце? Ты что, из этих?..

– Нет, – я потянулся за сигаретами. – Это прикол такой. Я же – стрингер. Как-то встретился с друзьями в реале, они подарили мне вот… эту вещь. Шутки ради.

– Стрингер? – Мерьем вскинула выщипанные брови. – Это что за профессия такая? Типа стриптизера?

– Нет, – я как бешеный наяривал колесико зажигалки, но кремень не высекал искру. – Пишу на заказ тексты для разных сайтов. Новости, политика, культурная жизнь, спорт…

– Ну, ты и задрот, – протянула Мерьем. – И друзья у тебя, наверное, такие же отморозки. Что-то я здесь… кхм… засиделась, – она поерзала под одеялом. – Отвернись-ка, я оденусь.

– А какой смысл теперь отворачиваться? – проворчал я, тщетно пытаясь прикурить.

– Задротам не полагается рассматривать женщин, – Мерьем вздохнула. – Отвернись, а то закричу.

Угроза была смехотворной, но я предпочел не связываться. Уставился в выключенный монитор, в котором забелело нечеткое отражение женской фигуры.

Мерьем оделась быстро. Раз-два, и стоит передо мной в трениках, старом свитере и шерстяных носках домашней вязки.

– Чего хлопаешь глазами? Я вообще-то вышла на пять минут за хлебом, – сказала она с упреком. – А тут ты – как снег на голову. «Цигель, цигель, ай-лю-лю!» Проводишь девушку до двери, омега-самец?

– Отвернись! – потребовал я в свою очередь.

Она рассмеялась. Игриво сорвала с дверцы шкафа дурацкие стринги, взмахнула ими так, что засверкали в лучах света украшавшие их стеклянные стразы.

– Держи!

Я поймал и сразу же отшвырнул пыльные трусы, всё сильнее раздражаясь. Наверное, не зря я оставался холостяком.

– Ха-ха-ха… Очень смешно, – пробурчал, выбираясь из-под одеяла.

Мерьем ушла, оставив после себя лишь запах пота. Я открыл в комнате окна, чтобы выветрить из квартиры остатки бредового сна, оказавшегося куском реальности.

Я не смог попасть на страницу, посвященную «Чильтенам». Мигающий баннер остался на том же месте, но ссылка никуда не вела. Ни один браузер не мог пробиться на злополучный сайт.

Что ж, попробуем зайти с тыла. «Гугл» в помощь…

Фамилия Чилтенов, пещера Чильтен-хан, добрые духи чильтены, но ни одной ссылки на супергаджет «Чильтены», который можно приобрести за грош.

Кстати, почему именно – за грош? На такой штуковине миллионы «зеленых» не трудно сделать. А здесь – почти даром. Словно сыр в мышеловке.

Прямо какое-то «искушение святого Антония».

Я без энтузиазма кликнул по ссылке на мифологический справочник. Прочитал, что чильтены – это мистические существа. Они якобы вечны, предвидят будущее и помогают попавшим в беду героям.

М-да, чем я не герой? Сижу в застиранных трусах перед компом, в квартире – бардак, сумрачно, солнце уже спряталось за высотками.

Про этих добрых чильтенов я знаю с детства. Фольклорные парни. Собственно, производители выбрали удачное название для своего продукта. Но ведь это всего лишь название. С таким же успехом можно было бы поименовать устройство «Доктором Джекиллом» или «Маской Локи», что не изменило бы сути гаджета.

Я – гуманитарий до мозга костей, менеджер инновационной деятельности по образованию, поэтому в технических вопросах волоку слабо. Но среди френдов в Орде наверняка найдется какой-нибудь профессионал, которому будет несложно проконсультировать меня онлайн. Скину файлы, которые содержатся на плеере, пусть эксперт их препарирует, разложит на циферки…

Или не стоит этого делать? Зачем мне делиться с кем-то своим секретом? Не часто судьба делает подарки людям вроде меня.

Как же поступить с устройством… Пользоваться им и дальше? Кажется, уже нет надобности в каком-то времени, чтобы войти в транс; меня «срубает» гораздо быстрее. «Чильтены» демонстрируют полную совместимость с «железом» в моей черепушке.

Я стал просматривать список друзей, выискивая программистов. Сомнения меня не покинули, нет. Но нужно было выяснить заранее, к кому можно обратиться, если что…

Если что? Всё идет неплохо. А порой – просто замечательно.

Можно целый день пить пиво (если позволит глючный желудок) и рубиться в «Diezel», а остальное поручить моим добрым духам – «Чильтенам»: домашний быт, вылазки в реал, написание всякого рода заказух. Ведь что такое, по сути, наша жизнь? Неприятная и порой опасная тягомотина, вялотекущая болезнь с непременным смертельным исходом.

Лучше уж отражу нападение на Р’льех и прокачаю своего культиста…

В дверь позвонили. Я давно хотел заменить звонок, очень мне не нравился его звук. Истеричный дребезг, действующий на нервы. И вот теперь… Так некстати.

В гости я никого не ждал. Так что – извините.

Я подхватил с пола джинсы, вынул из кармана плеер, нацепил наушники.

Тухтух-тухтух – понесся поезд, унося меня подальше от незваных гостей и вообще – от всех проблем на свете.

Домой я возвращался на такси.

Дремал на заднем сиденье, а в окна светили огни проспекта Абылай-хана. Густо валил мокрый снег, ритмично поскрипывали дворники, напоминая мне «музыку» «Чильтенов». Что я делал здесь? Заезжал в арт-кафе, где мне были должны ужин за заметку о рыбной вечеринке?

– Здорово погуляли? – спросил водитель, не оборачиваясь.

Я поплямкал губами. Во рту ощущалось мерзкое спиртовое послевкусие.

– Рвать будет? – снова спросил водитель.

– Нет, – соврал я слабым голосом.

В следующую секунду до меня дошло, что я в домашних джинсах и что в их карманах отродясь не водилось тех денег, которые были нужны для оплаты такси.

Так и есть. Какая-то мелочь, которую мне дали на сдачу, когда я покупал хлеб и сигареты.

Ну, и моя прелесть, мой супергаджет.

Значит, не пропаду.

– Знаете ли вы, черви, что все сверхъестественные сущности имеют электромагнитную природу? – обратился Ктулху голосом Сергея Чонишвили к лежащим перед ним ниц культистам. Среди жрецов бога со звезд был и мой персонаж – крепыш с азиатским лицом, одетый в халат, расшитый серебром. – Приборы, работающие на электрике, послужат идеальным убежищем для духов, независимо от того, какие силы эти духи представляют. В свое время шаманы и колдуны научились привязывать духов к амулетам, сейчас же такие вещи вызовут обоснованное подозрение. К счастью, люди сами открыли лазейку для своих извечных сопровождающих из потусторонья. И нас не может не радовать очередной виток прогресса цивилизации смертных. Потому что большинство духов ненавидят людей той ненавистью, всю глубину которой могут испытать только мертвые по отношению к живым.

– Я ем людей! – выкрикнул вдруг один из культистов.

Вместо ника у него был номер «1.07» – как у трека с «Чильтенов». Ктулху брезгливо наступил чешуйчатой лапой культисту на голову; брызнула кровь.

– Я вижу, как мир людей сливается с потустороньем, – продолжил Ктулху, расправив крылья. – Демоны перетекают вместе с электрической энергией по проводам из города в город, из дома в дом. Одержимость превращается в инфекционную болезнь вроде инфлюэнцы. И как только звезды расположатся правильно, цивилизация смертных падет, уничтоженная выпестованным ею же злом.

Ктулху наклонился к моему персонажу. Склизкие щупальца взвились над обтянутой халатом спиной. Я только сейчас заметил, что у «меня» тоже вместо ника «Тамерлан» – номер «1.09». И у всех культистов, валяющихся у лап Ктулху, были лишь номера треков. Ники исчезли. Наверное, программный баг.

– Почему ты не доверяешь чильтенам, червь? – просипел Ктулху. – Тебе ведь было сказано, они – до-о-обрые…

Чешуйчатая лапа опустилась на голову моего культиста. Сейчас хрустнет черепная коробка…

Я судорожно схватился за проводки наушников. Нужно было срочно запустить «Чильтены».

Но наушники были надеты. Я играл в «Diezel» под монотонное бормотание мчащего через заснеженную степь поезда.

Мчится поезд, стучат колеса. Громко стучат. Закричишь – никто не услышит.

Их было четверо. Они встретили меня на самой темной аллее Президентского парка. И угораздило же сюда забрести. А всё проклятые «Чильтены»…

– Ну чё, мудила… – дохнул перегаром низкорослый, коренастый парень, в спортивном костюме и куртке-дутыше.

«Найк» или «Адидас» – не разберешь. Фонари светили неярко, но я узнал этих четверых. Самолично постил их фотки.

– Мужики, вы… это… Нету у меня бабок…

Парни заржали. Коренастый снизошел до объяснений:

– Нам твои бабки без надобности, задрот… Мы тебе сами дадим…

– На похороны, – добавил другой, и аллея огласилась новым взрывом лошадиного веселья.

– Парни, отпустите меня, – проныл я.

– Не ссы, отпустим, – отозвался коренастый. – Малость поучим, как уважать спортивную гордость страны, и отпустим…

И он коротко, без замаха врезал мне под дых. Я задохнулся, согнулся пополам и рухнул на колени.

– «Райымбек» – лучший клуб Казахстана, понял, урод? – осведомился коренастый, наклоняясь ко мне. – Не один из лучших, а – лучший!

Я попытался было выдавить из себя полное согласие с вышесказанным, но не смог даже вздохнуть. Не получив подтверждения своим словам, боксер схватил меня за грудки, вздернул на ноги. Я не успел даже выпрямиться, как он хуком в челюсть отправил меня в кусты, захлебывающегося кровью с выбитыми зубами.

– Хватит с него, Темир, – сказал кто-то из боксеров. – Пошли в кабак.

– Это я за честь клуба вступился, – сказал коренастый. – А теперь у меня к нему личное дело…

Сквозь дикую боль и кромешный ужас смысл сказанного едва доходил. Темир выволок меня из кустов, швырнул на обледенелую брусчатку.

– А это тебе, писака, за Мерьем… Будешь знать, как чужих баб трахать…

Он отвел ногу назад для удара. Но я не стал дожидаться, когда в паху взорвется режущей болью. Плеер был со мною. Пуговка наушника каким-то чудом оставалась в ухе. Кнопка мягко утонула в корпусе…

Странное ощущение. Такое со мною было впервые. Я отчетливо видел, как четверо крепких парней из боксерского клуба с азартом топчут неподвижное уже тело. Очень знакомое и в то же время – чужое. Теперь – чужое.

Я увидел, как боксеры перестали пинать труп стрингера-неудачника. Темир наклонился и поднял плеер, без всякой брезгливости приладил «уши».

– Интересно, чё качают нынче сетевые задроты, – пробормотал он, запуская единственную запись, которая обосновалась с недавнего времени в крохотном гаджете.

– Атас, мужики! – бросил громким шепотом один из боксеров. – Менты! Срываемся!

Они кинулись вдоль аллеи, но их предводитель, Темир, слегка замешкался.

«Там их и повяжут, как миленьких, – неслышно прошептал я ему прямо в подсознание. – А ты дуй к другому выходу, там чисто…»

И он «дунул». Попробовал бы меня ослушаться… Ведь я стал чильтеном – рядовым бесчисленного легиона добрых духов, всегда готовых спасти слабое человеческое существо от тысячи бытовых мелочей, настырных и неистребимых, как крысы, и от проблем посерьезнее.

Шевели граблями, парень!

Ты – свободен, пока жив.

Татьяна и Юрий Бурносовы
Возвращение в буфет «Лето»

В Алматинской области в ущелье Алмарасан нашли потерявшихся туристов, сообщает Zakon.kz, со ссылкой на пресс-службу МЧС РК. В 12 ч. 03 мин. оперативному дежурному РОСО (Республиканский оперативный спасательный отряд) поступило сообщение о том, что в ущелье Алмарасан потерялись 10 человек, выехавшие на отдых. В ходе поисково-спасательных работ силами РОСО МЧС РК (6 человек, 1 единица техники и 1 служебно-поисковая собака) в 19 ч. 55 мин. все 10 человек найдены.

Пострадавших среди спасенных нет.

Из повседневной хроники

1

Палыч, Фил и Псевдонимов встретили пса на перекрестке. Пес был черный, лохматый и с бородой. Он вполне мог бы сойти за скотч-терьера, если бы не ноги. Ноги у пса были безобразно беспородные, хоть и длинные. Ничейный пес так навязчиво нарезал круги вокруг троицы, что Палыч, Фил и Псевдонимов внезапно поняли, что пес посчитал себя псом одного из них.

Пса не стали гнать, а решили выяснить – чей он будет.

Палыч, Фил и Псевдонимов шли из пивной. Пенистый напиток им в тот день достался в изобилии и привел всех троих в благодушное состояние. Для выяснения разошлись от перекрестка на все три стороны. Пес мог бы, в принципе, пойти в четвертую сторону, и тогда дальнейшая жизнь молодых алма-атинских программистов сложилась бы совершенно иначе. К примеру, Псевдонимов написал бы несколько романов и, издав за свой счет, безуспешно торговал ими с раскладного столика у центрального рынка. Проходящие мимо столика девушки-казашки дружелюбно улыбались бы долговязому Псевдонимову, но книжки бы не покупали. Так и не признанным писателем уехал бы на закате жизни своей на историческую родину, где негры ходят в пейсах. Обстоятельный рационалист Фил женился бы на красивой и строгой немке, которая увезла бы его в расцвете лет на свою историческую родину, сотворив из Фила вполне успешного бюргера. А обаятельный очкарик Палыч, вполне может быть, стал бы доктором наук. Если бы пес пошел не за ним.

– Твой, значит, – сказал Фил.

– Или твоя, – засомневался Псевдонимов.

Пес прислушался, шлепнулся на зад и принялся чесать ногой за ухом.

– Кобель, – констатировал Псевдонимов.

– Это хорошо, – сказал Палыч, – если бы он был сукой, трудно было бы назвать.

– Да? – не понял логики Фил.

– Он же негр, – пояснил Палыч, – а много ли мы знаем выдающихся негритянок, имени которых стоило бы назвать собаку? Нет.

– А негров выдающихся знаем? – спросил Фил и понял, что зря спросил. Псевдонимов, Палыч и пес уставились на него с негодованием. Или с осуждением, Фил не был уверен из-за легкого пивного флера.

Ни о каких афроамериканцах и прочей толерантности в те давние семидесятые годы в Стране Советов еще не знали. Тогда и боролись-то за права негров, а не за права неграми не называться. Палыч к тому же считал, что бороться надо за права негров петь. Потому что поющие негры – это совершенно выдающиеся негры.

– Каждый имеет право петь и быть петым, – наставительно сказал Псевдонимов.

– Луи Армстронг. Поль Робсон, – перечислил Палыч, и Фил устыдился.

Пес поднял свою бородатую морду и одобрительно хмыкнул.

– «Звался он Луи Второй, звался он Луи второй, но, впрочем, песня не о нем, а о любви», – весело и фальшиво пропел Псевдонимов строчки из новой песни популярной певицы. Песню эту выучили уже даже старушки на лавочке у подъезда, и фальшивить в ней было совершенно негде. Однако Псевдонимов имел уникальную особенность фальшивить всегда, даже в собственных стихах, когда зачитывал их девушкам. – Ну какой же он Луи?! Армстронг – это Коллинз и Олдрин. Космонавт. И он не негр.

– Значит, Поль, – согласился Палыч и приблизил очки к бородатой псовой морде. Пес согласно дыхнул на линзы.

Так Поль присоединился к компании и скоро возглавил ее.

Если бы Палыч, Фил и Псевдонимов только знали, куда приведет их встреченный бородатый черный пес, то, вполне возможно, не вышли бы в тот день из «Вычислительного Центра», где Палыч и Фил дежурили в ночную смену. Зная о дежурстве, Псевдонимов нарисовался прямо с утра в комнатке, где отдыхали программисты, уставшие от мерного гула ЭВМ и щелканья жестких перфокарт.

В давние семидесятые годы компьютеры были большими, назывались электронно-вычислительными машинами и занимали по площади примерно однокомнатную полнометражную квартиру для молодой семьи. У помещения этого было торжественное название «машинный зал». И заходить туда, где пребывал крупный компьютерный мозг, надлежало исключительно в белом халате и с чистыми руками. Машинный мозг, урча, жевал бобины белой продырявленной ленты и отплевывался километрами белой бумаги с напечатанными на ней женщинами из циферок. Эти произведения машинного искусства было модно вешать во всяких научных лабораториях на стены. Программист, умеющий сотворить это, был почитаем. Кругленькие дырочки от перфоленты тоже пригождались: эти крошечные бумажные кружочки, которые удачно были двух размеров, насыпались в спичечные коробки и дарились девушкам. А девушки, которым посчастливилось водить в те времена знакомство с программистами, щеголяли модным маникюром, с цветочками из перфолентных дырочек.

Псевдонимов и сам бывал дежурным программистом, но не в этот раз. В этот раз Псевдонимов, по случаю лета, считал на горе звезды с очередной красавицей. Поутру красавица умылась в горном ручье и упорхнула на работу в пивной ларек. Псевдонимов же резво собрал палатку, напялил свой фирменный цветастый батник и спустился с гор к друзьям, бормоча себе под нос новенькое, навеянное звездами и легким любовным похмельем, стихотворение:

Блестя загорелым черепом, Псевдонимов ворвался на «ВЦ» и вскричал:

– Здесь принимают посуду – так отвечает народ!

Фил, который спал на топчане, подскочил, спросонья решив, что нагрянуло какое-то начальство. Он вытянулся почти по стойке «смирно» и методично принялся застегивать пуговицы рубашки. Рассмотрев же Псевдонимова, обиделся:

– Пива бы лучше принес.

– Пиво нас ждет на точке. Мне Нюрка шепнула, что в полдень привезут.

– Неразборчив ты, Псевдонимов, в женщинах, – заметил вошедший Палыч.

– Зато, старик, сколько вам с этого пользы! – захохотал бодрый Псевдонимов и затолкал рюкзак с палаткой в угол за топчан. В его новенькой, только полученной квартире уже обжилась предполагаемая будущая жена Нина, которой совершенно не полагалось знать о порочных наклонностях любвеобильного Псевдонимова. Тем более что Нина, возможно, зря претендовала на будущее поэта. А после встречи с псом выяснилось, что не возможно, а совершенно зря.

…Нюрка, которую нежно обхаживал Псевдонимов, налила пива как следует, не разбавляя и не халтуря с пеной. Псевдонимов подмигнул ей и похвастался друзьям за столиком, что пообещал Нюрке в своем следующем литературном произведении сделать ее дикторшей на телевидении. Невозможно красивой.

– Лучше сделай ее буфетчицей, – посоветовал Фил, – ближе к народу.

– Что я тебе, фельетонист? – оскорбился Псевдонимов.

– Буфетчица непоэтично, согласен, – встал на защиту Нюрки Палыч, – тем более, где ты видел невозможно красивую буфетчицу в наше время?

Так за обсуждением женской красоты и закончилось незаметно пиво.

А там уже и встретился вскорости друзьям бородатый пес.

2

…А совсем в другое время и, кто знает, не совсем ли в другом мире, Маша Соколова отчаянно сигналила большому древнему самосвалу, который плелся посередине дороги и отчаянно не хотел уступать. Теоретически машина «шкода-йети» могла обогнать самосвал слева или же справа по обочине, но рисковать Маша не хотела, потому что на заднем сиденье дремал Женька.

Точнее, уже не дремал. Над плечом Маши замаячила деловитая мордашка, и сын поинтересовался:

– А чего ты сигналишь? Этот лузер не хочет подвинуться?

– Уже минут пять… – буркнула Маша.

– Стреляй по колесам, – посоветовал Женька, плюхнулся обратно на сиденье и запищал своим айфоном.

Водитель самосвала наконец внял истошным мольбам «шкоды» и уступил. Маша сердито взглянула на промелькнувшее за стеклом коричневое лицо в тюбетейке и прибавила скорость.

– Штурман! – окликнула она Женьку. – Следи за дорогой!

– Мам, я слежу… GPS работает, всё норм!

Да и куда мы денемся, подумала Маша. Не в пустыне… Но штурман есть штурман, ралли Париж – Дакар, все дела, надо же чем-то заниматься в дороге парню одиннадцати с небольшим.

Небо завесили тучки, навстречу протарахтел совсем уж древний грузовик – кажется, такие назывались ГАЗ-51. Маша немного разбиралась в автомобилях из-за бывшего мужа, фаната автомотостарины. Надо же, сохранился дедушка… Хотя в отдаленных аулах и не такая древность поди еще на ходу…

Маша нажала сенсорную кнопку на панели, сканер зашарил по эфиру в поисках радиоволн. Непривычно долго шипели и потрескивали динамики, после чего прорезался официальный голос, вещавший:

– …Подмосковный город Коломна был награжден орденом Октябрьской Революции. Так партия и правительство отметили заслуги города в революционном движении и восьмисотлетие со дня его основания…

– Офигеть, – удивилась Маша, – «Партия и правительство»… Дают прикурить единороссы!

– Международные новости, – продолжал тем временем официальный голос. – Более суток оставался без электроэнергии крупнейший город США Нью-Йорк в результате выхода из строя линий электропередачи из-за удара молнии. С наступлением темноты по городу прокатилась волна насилия и разбоя. Обыденные для капиталистического общества…

– Мам, выключи эту шнягу! – завопил Женька с заднего сиденья. – Включи лучше музыку!

Маша послушно увела приемник со странной волны. После еще нескольких секунд шипения и шкворчания в салон «шкоды» ворвалась старомодная разбитная песенка:

– Ну, ма-ам! – снова вскричал Женька, тащившийся в основном по Limp Bizkit.

Однако радио наотрез отказалось ловить что-нибудь еще, и Маша его попросту выключила. И сделала это как раз вовремя, чтобы заметить, что «шкода» движется уже не по старенькому и побитому шоссе, а по засыпанному щебнем каменистому проселку. Притормозив, она съехала на обочину и повернулась к сыну.

– Штурман! Ты за своими игрушками не заметил, что мы поворот проскочили!

– И ничего я не «не заметил»! – возмутился Женька, сунув Маше под нос айфон. На экране было написано: «Нет сети».

– Сломал, что ли?! – тут же осерчала Маша.

– Ничего я не ломал! Оно само отрубилось! Нормальный сигнал был, а потом бац – и нету!

Женька обиженно засопел.

– Ладно, – сказала Маша. – Вылезай из машины, поброди тут вокруг, может, просто провал сигнала какой-то… Только высоко не забирайся! С гор не падать, коленки не обдирать, костей не ломать…

– …Скорпионов не жрать, – закончил за нее сын. – Понял, понял. Сиди тут и никуда не уходи, пока я не вернусь. Если что, стреляй в воздух.

Маша улыбнулась, достала из бардачка бутылку негазированной минералки «Сары-Агаш» и свернула ей пробку. Потом взглянула на свою «Нокию» – четыре «палки», вполне уверенный прием… Видать, Женька всё же что-то навертел в своем айфоне.

Ладно, подумала она, потягиваясь, пусть побродит вокруг, ноги разомнет.

И закрыла глаза.

3

…Яркое июльское солнце изрядно напекало макушки. К четырем часам, а было примерно около того, жар лился и сверху и снизу – от плавящегося перегретого асфальта. Пес Поль невозмутимо бежал вперед, словно и не был бос. Бежал он с довольно приличной скоростью, на то у него и были длинные ноги. А Палыч, Фил и Псевдонимов, увлекшись, сами не заметили, как ускорили шаг. Уже давно ушли они в сторону от знакомых кварталов, оставив далеко позади улицу Сатпаева и улицу Баумана.

Пес вел компанию вдоль пустого бетонированного русла реки Большой Алмаатинки. Бедняжка высохла до мелкого ручейка, который скромно обегал кучки мусора и стремился по каскадному руслу вниз, к искусственному озеру Сайран.

Только однажды за всю дорогу заволновался было Псевдонимов, сказалась, наверное, тонкая поэтическая душевная организация.

– Жарковато? – спросил он неуверенно.

Палыч и Фил согласились, но продолжали бодро следовать за черным псом. Псевдонимов на ходу соорудил из газеты «Правда» треуголку, нахлобучил на голову и постарался не отставать. И никому из всей компании, – включая пса, хотя ему-то как раз чего – никому не показалось удивительным и странным, что они не только шли невесть куда, но вскорости еще и оказались у подножия гор. А именно в ущелье Алмарасан у железного водопровода, который строили еще плененные на Халхин-голе японцы.

Пес ступил на горную тропинку и выжидающе посмотрел на попутчиков.

– Так он нас до самого озера Кумбельсу доведет, – хохотнул Псевдонимов.

– А мы куда идем? – осведомился наконец-то Фил.

– Да я сам не врубаюсь, – оторопев, сказал Псевдонимов и замер.

Пес нетерпеливо замотал хвостом.

– Что это? – нахмурился Палыч.

Земля под ногами заметно вздрагивала, а откуда-то сверху из-за перевала прилетел пока еще слабый гул. Псевдонимов подскочил и нервно заозирался.

– Что, что?! – заволновался и Фил.

Пес понуждающе гавкнул и побежал вперед.

– Сель, вот что! – заорал Псевдонимов и припустил за псом. – Драпаем! Похоже, собака знает, где укрыться!

Пес, почуяв, что его послушались, припустил изо всех сил, лишь изредка оглядываясь, убедиться, что за ним следуют. Гул и грохот нарастали. Со склона посыпались мелкие камешки.

– Дьявол спускается с гор, дьявол спускается с гор, – бормотал Псевдонимов на бегу, он с селем был знаком не понаслышке и потому сознавал всю степень опасности.

Фил и Палыч молча бежали за ним по еле заметной тропке, почти не видной из-за пышной летней травы. Но пес действительно знал, куда бежать, и время от времени подавал свой склочный голос, чтобы друзья не теряли направления.

Мимо Псевдонимова пролетел довольно увесистый булыжник. Напуганный этим неординарным событием Псевдонимов отскочил и, подняв голову, застыл с разинутым ртом. Сверху по узенькому руслу горной речушки летел коричневый глинистый вал. Псевдонимов даже на долю секунды не понял, что это – вода. А поняв, заорал и поскакал вверх по склону, подальше от русла, уже совсем не разбирая, где там тропа. Фил и Палыч без лишних вопросов припустили за ним, тем более что как раз оттуда, сбоку залился отчаянным лаем бородатый пес.

Поль стоял на уступе и терпеливо ждал, пока друзья доберутся до него. Как только запыхавшийся Фил, который добрался последним, взлетел на узенький уступ, пес взмахнул хвостом и сгинул. Псевдонимов тут же сунулся за ним.

– Здесь лаз! – крикнул он и, дрыгнув ногами, исчез вслед за псом.

Приятели, толкаясь, протиснулись следом, где оказалось прохладно и гулко.

Палыч нашарил в кармане коробок, чиркнул спичкой и поднял дрожащий огонек вверх.

– Похоже на бункер какой-то…

Псевдонимов бодро потопал в глубь пещеры и вскорости позвал:

– Эй, идите сюда!

Палыч осторожно пошел вперед, держась рукой за стену. Через несколько шагов пещера делала резкий поворот вверх и влево. Здесь было значительно светлее – косые солнечные лучи падали на пол из скального разлома сверху. Псевдонимов стоял посередине пещеры, закрыв глаза и замерев.

– Старик, ты чего? – шепотом спросил Палыч, тронув друга за плечо.

– Слушайте, – Псевдонимов поднял палец вверх, – слышите?

– Что? – не понял Палыч.

Псевдонимов открыл глаза:

– То-то и оно, что ничего. А должно грохотать, как при сотворении мира. Там же сель…

– Может, кончился уже? – робко предположил Фил.

– Кончился?! Я поражаюсь вашим скудным знаниям в данной области! Сель не может кончиться за десять минут. Вы видели этот вал? Там высота не меньше восьми метров. Это же тысячи кубометров воды, несущиеся со скоростью хорошего автомобиля…

– Ну, так значит, и пронеслись…

– Пронеслись? – презрительно фыркнул Псевдонимов. – Да там каскад моренных высокогорных озер! Если прорвало Кумбельсу, то им еще нестись и нестись вместе с горными валунами и горными козлами, которые не успели спрятаться…

С этими словами Псевдонимов полез к разлому и осторожно высунулся наружу.

– Ну, что там? – дернул его за ногу Палыч.

Псевдонимов дрыгнул ногой, подтянулся и вылез наружу. Через секунду в проеме показалось его озадаченное лицо.

– Вы не поверите.

И скрылся. Палыч и Фил поторопились за ним.

4

Снаружи было тихо и пасторально. В жарком мареве казалось, что воздух «плывет». Не шевелилась ни одна травинка, только тихо гудела рядом горная пчела на сиреневых соцветьях гречихи и потрескивала крыльями парочка стрекоз. Высоко-высоко в небе летел пассажирский самолет, оставляя инверсионный след.

– Мы что, с другой стороны склона? – предположил Палыч.

– С этой, – радостно сообщил Псевдонимов. – Вон русло притока Алмаатинки…

– А сель? – глупо спросил Фил.

– А нету! – захохотал Псевдонимов.

Палыч поправил очки, открыл было рот, но его перебили:

– У вас есть связь?

– Чего?!

За спиной у Палыча стоял пацан лет двенадцати и протягивал Палычу плоскую пластмассовую коробочку.

– Связи нет. Только вот была – и нету. И GPS пропал, такого ваще не может быть…

– Чего? – обалдел Палыч. – Какой джопоэс?!

– Global Positioning System, – терпеливо разъяснил школьник. – Спутниковая система навигации. Не работает. Маман позвонить не могу… Вот, смотрите…

Мальчишка провел пальцем по черной глянцевой поверхности коробочки, и та неожиданно засветилась разноцветными картинками. Фил и Псевдонимов заинтересованно подошли поближе и вытаращили глаза.

– Это… это что такое? – прошептал Псевдонимов.

– Айфон, что же еще, – удивился пацан.

– Ай кто?!

– Айфон… Вы что, из дикого аула, что ли? За солью спустились? Айфона не видели?

– Пионер, ты это, не дерзи, – сурово пригрозил Палыч. – А то я не посмотрю, что ты по английскому языку отличник. И по физике.

– Нет у нас еще физики, – удивился пацан.

– А мы не видели айфона, – протянул Фил. – Заграничный, что ли?

– Дядя, это вы так шутите? Какой же еще. Самый что ни на есть штатовский.

– Какой-какой?! – ахнул Палыч.

– Ну не китайский же. Пиндостанский.

Коллеги переглянулись, но спрашивать о таинственном Пиндостане не стали. Если пацан издевался, то лучше не плясать под его дудку, непотребно унижаясь.

– Так есть у вас связь или нет? – продолжал тем временем донимать их вредный вундеркинд.

Палыч растерянно посмотрел на товарищей. Фил молча глазел на коробочку в руках пацана с совершенно обалделым лицом. А вот Псевдонимов особого удивления не выказывал. Напротив, глаза у Псевдонимова блестели, словно он внезапно получил тринадцатую зарплату.

– Какая связь?

– Ну ясно, – махнул рукой пацан. – А где дорога, знаете? А то я заблудился… Пошел связь искать и заблудился.

– Знаем, – быстро сказал Псевдонимов. – Пошли, нам тоже туда надо.

Мальчишка внимательно оглядел их и кивнул.

– Ох ты! А где пес?! – спохватился Палыч и громко свистнул.

Но бородатый проводник словно растворился. Псевдонимов подтолкнул Палыча в спину.

– Пошли. Убежал пес. Сделал свое дело и убежал.

Шоссе они увидели минут через двадцать. Мальчишка, который шел первым, с воплем понесся вниз, завидев у обочины большой автомобиль и женскую фигурку, которая металась рядом.

– Спасибо! Спасибо, что нашли моего мальчика, – бросилась к Псевдонимову молодая женщина, – я задремала, проснулась – а его нет нигде… Чуть с ума не сошла: звоню, а у него телефон отключен…

– Простите, куда вы ему звонили? – встрял Фил. – И, э-э, откуда?

– Фил, это неважно, – толкнул его в бок локтем Псевдонимов.

– Вас подвезти в город? – спохватилась женщина, заметив, с каким интересом Палыч пялится на внедорожник.

– А это что за модель? – поинтересовался он, тыкая пальцем в обтекаемые фары.

– «Шкода», – сказала женщина. – «Йети».

– Вон чего братья чехи делают! – восхитился Палыч. – Красота же! Футуристический образ! А у нас «Ниву» обещали, вроде выпускают, а где она?! Нету ее!

– «Ниву»?! – недоуменно пробормотала женщина. Пацан тоже вытаращился на троицу с нескрываемым интересом.

– Идем уже! – поспешно потянул Палыча в сторону Псевдонимов.

– Я могу вас подвезти, – повторила женщина.

– Нет-нет! Нам тут недалеко! – сказал Псевдонимов, продолжая оттаскивать Палыча от чудесного чехословацкого автомобиля.

– Ну хорошо… Спасибо вам еще раз.

Женщина загнала мальчишку в салон и сама села за руль. Помахав на прощание, она круто развернула машину и умчалась.

– Что это было? – спросил Фил. – Мы что, умерли?

– С чего ты взял? – удивился Палыч.

– С того, что в жизни такого не могло быть.

– Чего? Пионера с американской цацкой и чешской машины?

– Да не в этом же дело, Костя!!!

Псевдонимов радостно подскочил к друзьям и обнял их за плечи.

– Да бес с ней, с жизнью. Мы просто выпали из куба. Я в своей повести писал об этом. Поменяли пространственно-временной континуум на… э-э-э… другой. Пространственно-временной континуум. Нам – туда!

Палыч закатил глаза. Псевдонимов сделал вид, что не заметил этого из-за отсвечивающих на солнце очков Палыча.

– Псевдонимов, перестань нести ересь, а? – жалобно попросил Фил.

– Пошли, пошли. Здесь недалеко, минут двадцать топать.

– Куда, ты можешь сказать?!

– В буфет «Лето».

Палыч вывернулся из-под руки Псевдонимова и пристально посмотрел на него.

– Ты обезумел, старик? Буфет «Лето» – это же твоя выдумка? Его не существует.

– Оглядись вокруг! Ты своими глазами видел час назад сель в этом ущелье. А теперь – его не существует! Но, как учит нас теория старины Эйнштейна – всё в мире относительно. То есть если что-то исчезло, значит, вместо него появилось…

Фил недоверчиво хмыкнул.

– А с чего ты взял, что твой буфет появился вместо селя? Неравнозначные по величине объекты.

– А ты не умничай, – обиделся Псевдонимов, – здесь величина другими единицами измеряется.

– Это какими еще? – ехидно спросил Фил.

Псевдонимов не ответил, поправил воротничок батника и уверенно зашагал в понятном только ему направлении. Палыч и Фил переглянулись и двинулись следом.

Шоссе было на удивление пустынно. Одуряюще пахли горные цветы. Солнце, казалось, замерло, словно его прибили к небосклону. Фил вытащил из кармана носовой платок, вытер пот со лба и, завязав на уголках узелки, пристроил платок на макушку. Псевдонимов давно утерял свою газетную «правдивую» треуголку, но в невероятном своем возбуждении совершенно не замечал жары. Палыч попробовал хоть как-то привести мысли в порядок, но тут же отказался от этого, решив, что проще ничего не понимать.

– Горит звезда в бескрайней тьме! Сочится сырость по колонне! Музей Галактик на холме! Машина времени на склоне! – бодро скандировал Псевдонимов, когда впереди на дороге внезапно закрутились клубы пыли.

Друзья замедлили шаг. Непроницаемая пыль стремительно и совершенно беззвучно приближалась к ним. Когда до нее оставалось буквально несколько метров, сбоку с оглушительным лаем выскочил на шоссе давешний черный пес Поль и бросился наперерез.

5

Что-то вывалилось на дорогу прямо перед капотом «шкоды», и Маша резко дала по тормозам.

– Мам, ты что делаешь?! – возмущенно крикнул Женька, у которого от толчка вылетел из рук айфон.

Маша отстегнула ремень безопасности и вышла из внедорожника.

Перед машиной лежал скелет собаки с остатками истлевшей черной шерсти. Маша поежилась, посмотрела в ту сторону, откуда свалился подарок, и нахмурилась.

– Ты чего, мам? – высунулся из машины Женька.

– Там… – Маша показала рукой, и Женька проследил за ее взглядом.

На обочине торчал из-под земли и трепыхался на ветру край цветастой нейлоновой ткани, из которой в семидесятые шили модные батники.

– Ну и что, мам? Здесь оползни постоянно, вот и притащило…

Женька брезгливо поморщился и ногой спихнул останки собаки на обочину.

– Поехали, мам. Здесь опять связи нет. Фуфло, а не айфон… Китайский, точно!

Маша села в машину и медленно повернула ключ зажигания. Перед глазами у нее еще долго стояла эта цветастая тряпочка, и Маша никак не могла вспомнить, где она ее видела.

Причем буквально сегодня…

6

Пыль рассеялась так же резко и внезапно, как появилась. Палыч неуверенно свистнул, но пес снова пропал.

– Вон он. Буфет «Лето», – с благоговением прошептал Псевдонимов.

– Офонареть… – разинул рот Палыч.

А Фил просто промолчал.

На обочине дороги притулилось неказистое здание с одноименной вывеской, явно нарисованной от руки и не слишком старательно. Деревянная дверь была настежь распахнута и для верности придавлена тяжелым куском гранита. В дверном проеме болталась потрепанная тюлевая занавеска, которая должна была служить защитой от вездесущих жирных мух, которые беспрепятственно мотались туда-сюда сквозь старые дыры. Псевдонимов восторженно ухнул и бросился вперед.

– Но как же… это же… Да он же этот буфет придумал… сочинил… Он же про него в рукописи написал, – не верил своим глазам Фил.

– Значит, не написал, а списал! – решил не поддаваться панике и мистике Палыч. – Пойдем. Раз есть буфет, то в нем должно быть пиво!

– Еще один поэт, – проворчал Фил, но послушно пошел за Палычем.

7

Маша по-прежнему пыталась понять, что сегодня случилось не так. Странная встреча, потеря и обретение слишком самостоятельного сына… Собака эта дохлая… Тьфу, чертовщина, подумала Маша и вновь включила настройку радио. На сей раз оно тут же обнаружило какую-то волну, где голосила очередная модная дура.

За думами и заботами Маша даже не заметила, что Женька осторожно опустил стекло, еще раз сердито пробормотал:

– Фигня… Скажу, что потерялся, пусть лучше «эксперию» купят!

И выбросил айфон на дорогу.

8

В древних развалинах, бывших когда-то придорожной забегаловкой, на обсиженных мухами столешницах замерли в ожидании тоста стеклянные пивные кружки. Их толстые литые ручки крепко обхватили желтоватыми фалангами пальцев завсегдатаи буфета. И мертво уставились давно высохшими глазами на барную стойку, где сиял ярким экраном заморский гаджет. Застывшие скелеты словно прислушивались к айфону, который утробно вещал:

Тимур Рымжанов
Без лишних слов

– Фролов! Фролов! Чтоб тебя черти задрали! Баран ты педальный! Почему при команде «атака справа» я получаю в грудь две стрелы, из лука?! – заорал капитан, брякнувшись за хлипкое пластиковое укрытие строительного блока на ремонтной площадке возле дороги.

– Простите, Асхат Нургалиевич, я объяснял, но вы же не слушали…

Капитан перевернулся на спину и попытался выдрать из бронежилета застрявшие в мягком уплотнителе стрелы. Наконечники вгрызлись основательно, так что пришлось просто обломить у самого кончика.

– Торговый центр захватили любители исторической реконструкции или монгольские завоеватели?! Почему стрелы?! Что за фигня с утра пораньше?!

– Один из охранников сказал, что в правом крыле было около ста человек посетителей, когда эти в шкурах ворвались с заднего двора. У них еще сабли, ножи. На некоторых даже кольчуги. Может, и монголы, кто ж их знает.

– Не пойму, Фролов, кто тут сумасшедший, они или ты. Выходит, у нас примерно сотня заложников? Так?

– Боюсь, что уже меньше…

– Фролов! Я разжалую тебя в рядовые! Почему важную оперативную обстановку приходится вытягивать клещами как на допросе?!

– Да народ брызнул во все стороны, кто ж их считал! А эти монголы, они ничего не требуют! – взбеленился сержант. – Забаррикадировались на третьем этаже и отстреливаются как полоумные. Мы двумя патрульными нарядами входы перекрыли и вызвали подкрепление.

Минуты три Асхат лежал на пыльном асфальте, хлопая глазами, с трудом переваривая полученную информацию. Нелогичность произошедшего никак не укладывалась в голове. Заложников захватили по классической схеме. Умело, уверенно. Но зачем? Девять утра. Если в модных бутиках да сувенирных лавках и есть что-то ценное, то хватай и беги. Или цель акции выдвижение требований? Так выдвигайте. Что попусту стрелы метать.

Из здания торгового центра просвистел очередной залп стрел.

– Всем лечь! – крикнул Асхат, но было поздно.

Одному зазевавшемуся патрульному пробили плечо, другому прострелили колено. Очень метко, если сделать поправку на необычность, даже некоторую экзотичность оружия.

– Прибыл полицейский спецназ, – сообщил Фролов, – майор Серекбаев берет командование операцией на себя.

– Прикрой меня, – скомандовал капитан. – Пойду, доложу начальству обстановку.

Не долго думая Павел Фролов встал на одно колено, вскинул короткоствольный автомат и, передернув затвор, стал стрелять по выбитым окнам короткими очередями. Асхат, не теряя времени, перекатился за стоящий на парковке внедорожник и полуприсядью двинулся к вставшему неподалеку броневику спецназа.

За спиной послышался гортанный вопль, и со второго этажа из разбитого окна вывалилось тело одного из стрелков. Орущий подраненный дикарь падал медленно. Выронив из рук оружие, он пытался ухватиться за висящие на стене пыльные корпуса и трубы кондиционеров, за карнизы и облицовку стен. Два бойца спецподразделения скрутили облаченного в сыромятную кожу подранка и поволокли к машине скорой помощи. Еще двое из спецназа выбежали навстречу сослуживцам из оцепления и тут же прикрыли спины товарищей большими щитами.

В один миг оглушительная, тугая волна чудовищной массой навалилась на всех, кто находился возле здания. Протяжный рокот всколыхнул жаркий воздух. Клубы пыли, остатки стекол и песок из мелких трещин, образовавшихся по всему магазину, накрыли дорогу и площадь серым облаком. На фонарных столбах и трансформаторных будках заискрили кабели. Вся электроника в руках полицейских мгновенно отключилась. Задымились рации и сотовые телефоны. Из-под капотов работающих машин повалил густой черный дым. Сами машины мгновенно заглохли. Следующая ударная волна всколыхнула весь квартал и была такой чудовищной силы, что некоторые автомобили, стоявшие особенно близко к торговому центру, перевернулись набок. С деревьев сорвало листву, а люди повалились на землю как подкошенные, закрывая головы руками.

Как только пыль немного улеглась, спецназ двинулся на штурм. Связи не было. Беспомощное начальство неистово раздавало устные указания через подоспевших патрульных. Машины в радиусе километра просто отказывались заводиться. Не дожидаясь распоряжений, Асхат двинулся вслед за спецназом, прихватив с собой Павла Фролова. Немного контуженный сержант быстро пришел в норму и последовал за капитаном.

В этом месте ощущалась какая-то вибрация. Словно бы отголосок недавно прозвучавшего басового аккорда. Асхат буквально чувствовал эхо в пыльном воздухе. Стоны, истеричные вопли, гортанные выкрики штурмовиков, прочесывающих помещения, – всё это звучало в более высоком регистре. У капитана даже потемнело в глазах от странного гула, всё еще звучащего в голове.

Позже выяснилось, что взрыва не было. Большинство экспертов записали в своих отчетах, что ударная волна скорее напоминала чудовищной силы электромагнитный импульс. Но следствию легче от этого не стало.

Все двадцать пять нападавших, включая того раненого, – погибли. Еще тридцать человек, находившиеся в непосредственной близости от эпицентра этой аномалии, – впали в кому.

Одновременно с этим событием произошло еще одно. Доклад о нем поступил в управление ближе к вечеру. Подобный, но куда более скромный взрыв – а точнее, опять же, по отчету экспертов, саморазрушение – произошел в историческом музее. Благо посетителей в тот час там не было. Много лет простоявшая в одном из залов каменная стела вдруг покрылась мелкими трещинами и с грохотом разлетелась на части, повредив окружающие ее витрины. Поначалу Асхат Кожабеков не связал события воедино. Но к утру следующего дня, изучая материалы дела, пришел к выводу, что связь существует. Вот только он еще не понимал, какая именно связь.

На погибших террористах, если можно так назвать психов, облаченных в средневековые одежды, не было ни имен, ни отпечатков, вообще никаких данных. Складывалось впечатление, что они вовсе не из нашего мира. С луками, саблями, мечами. Да не с какими-нибудь бутафорскими игрушками, а с настоящим, боевым оружием. Некоторые из них в доспехах, сделанных из бронзы. Всё это заводило следственную группу в тупик, выхода из которого пока не было. Взрыв уничтожил видеозаписи с камер наблюдения. Электроника в радиусе трехсот метров выгорела дотла и не подлежала восстановлению. Злоумышленники налицо, но, к сожалению, мертвы. Свидетели путались в показаниях и несли какой-то бред о шамане с бубном и таинственном ритуале. Те, что впали в кому, постепенно приходили в себя, но врачи требовали не беспокоить несчастных. Да и что бы они прояснили, если даже те, кто отделался легким испугом, не могли связать трех слов.

Капитан Кожабеков как раз держал в руках дело о происшествии в музее, когда в кабинет вошел Никитин, оперативник отдела.

– Вижу, Асхат, всю работу свалили на тебя одного.

– У меня голова кругом от неразберихи, что тут творится. Читаю материалы дела и глазам собственным не верю. Несвязный бред…

– Да еще и эту многострадальную стелу из музея на тебя свалили.

– Почему многострадальную? – тут же зацепился Асхат за мимоходом брошенное слово коллеги.

– Ну как же. Два года назад какой-то душевно расстроенный торчок пытался разбить ее кувалдой. Скалывал надписи, пока его охрана не оттащила. Парень явно был невменяем. Сейчас где-то в психушке вместо срока парится.

– А кто вел дело?

– Кто-то из ваших и вел. Мы только на задержание выезжали.

– Псих он или нет, но чем черт не шутит. События в торговом центре и взрыв стелы в музее произошли чуть ли не одновременно. Вдруг он что-то знает?

– Так подними дело. Поспрашивай у своих.

– А в этом есть смысл! Может, хоть что-то прояснится? Трезвой логикой здесь не разгрести.

– Ну да, – ухмыльнулся Никитин, – психа тебе в помощь.

– Зацепин Николай Андреевич. Непростой случай. Заболевание перешло в острую фазу после тридцати лет, что весьма странно, – пробубнил чопорный доктор, листая личное дело больного. – На сегодняшний день мы имеем классическую паранойю. Мания преследования, потусторонние голоса, агрессивное поведение. Хотя в последнее время он притих. Недели три назад просто бесновался, а сейчас ничего, спокоен. Мы ему даже снизили дозу…

– Он в состоянии поговорить со мной? Или… – спросил Асхат с надеждой вырваться отсюда поскорей.

– Вполне, – кивнул головой доктор. – Еще вчера утром он мило беседовал с санитарами и другими пациентами. Правду сказать, свой срок он уже отмотал, как у вас говорят. И если так и будет продолжаться дальше, то у меня есть все основания переводить его на амбулаторное лечение.

Николай сидел на диване, в холле отделения, уставившись в неработающий телевизор. В расслабленной позе, спокойный, сдержанный. В руках он вертел простенький сотовый телефон. Встретишь такого не в больничной пижаме, так и не подумаешь ничего особенного. Ухоженный, коротко подстриженный, гладко выбритый. Даже больничная одежда на нем смотрелась очень естественно, словно это деловой костюм.

– А! Кожабеков Асхат Нургалиевич, – встрепенулся он, заметив капитана. – Не ждал вас так скоро. – Сказав это, Зацепин бережно положил телефон на журнальный столик перед диваном.

– Для человека, в некотором смысле изолированного от мира, вы неплохо информированы, – буркнул капитан, косясь на телефон Зацепина.

– Да, – согласился Николай, слегка улыбаясь. – И вы пришли узнать о том, что произошло в торговом центре и как это событие связано со стелой в музее. Ведь именно так вы на меня вышли. Но вы ничего не узнаете, уверяю вас, пока не станете мне доверять.

– Доверять тебе?! Так, сразу? Ну уж нет. Сначала послушаю, о чем ты мне поведаешь.

Николай нахмурился и поджал тонкие губы. Ему не понравилось обращение капитана к нему на «ты», но Зацепин промолчал.

– Спрашивайте…

– Разве больным разрешено иметь сотовые телефоны?

– Главный врач сделал для меня исключение. За хорошее поведение, разумеется.

– Чем тебе не угодила эта чертова стела?

– Неправильный вопрос. Капитан, вы читали, что это за стела?

– Гранитный обелиск, найденный на горном перевале Тянь-Шаня, – тут же процитировал выдержку из материала дела Асхат.

– Это надгробие, капитан. И его бесцеремонно вырвали из древней могилы и перетащили в музей, даже не поинтересовавшись тем, что там написано.

– А это имеет значение?

– Имеет. И вчера вы имели честь убедиться в этом. На сегодняшний день есть только двое, кто способен прочесть древние рунические письмена, которые я так усердно скалывал. Один из них перед вами, а второй… – Николай на мгновение затих и криво ухмыльнулся. – Второй покоился под этим самым надгробьем.

– Ты совсем из ума выжил, Зацепин. У меня двадцать пять неопознанных трупов, тридцать человек в коме…

– Должно было быть двадцать шесть, – нахмурился Николай, почесывая кончик носа. – Как раз по числу рун. Впрочем, они умерли уже очень давно. Это Его охрана…

– Его? – нахмурился Асхат.

– Того самого, кто умеет читать руны.

– Почему произошел взрыв? – продолжил капитан, явно недовольный такой беседой.

– Это не взрыв, это волны. Вибрации, – произнес Зацепин, с наигранной таинственностью шевеля пальцами в воздухе. – Древние довольствовались естественным электромагнитным фоном планеты и умели делать такое, что нынешним физикам еще только снится. А теперь, когда цивилизация просто кипит от микроволн и вибраций всех мастей, пронизывающих дно воздушного океана… Вы запустили тигра в загон для кроликов. Древние руны – это только формулы. Маркеры, способные перенаправлять энергию. Система управления. Язык программирования. Тот взрыв – это лишь мелкий побочный эффект ритуала. Вы привыкли думать, что надгробья ставят над могилами тех, кто в них лежит. Увы, та Чемолганская стела представляла собой всего лишь печать, которую, как вам известно, – что сделали? Правильно, сорвали. Великих, обладавших такой чудовищной силой, не могли похоронить просто в земле. Их упокоили в складках времени, загнав перед этим в ловушку тела. Теперь эта складка распахнулась. И они получили новые тела! Дело сделано! Теперь их мало что остановит в попытке найти своего подопечного. Но тут появляетесь вы, внося некоторую переменную в ход событий. Вот так.

Николай мгновенно умолк и отвернулся к окну.

Асхат глубоко вздохнул, с силой захлопнул папку и встал с дивана. Больше с этим сумасшедшим говорить не о чем. Сожалея о потраченном времени, капитан развернулся к двери, как вдруг услышал:

– Будь вы и впрямь хорошим следователем, вы бы, придя сюда, уже точно знали, кто нашел стелу. Но спишем это на недостаток опыта. Поздно бить тревогу. Не утруждайте себя. Просто готовьтесь жить в новом мире.

– Мне достаточно было знать, куда я иду. Это психиатрическое отделение для душевнобольных. И ты, Зацепин, находишься здесь и пока не убедил меня отнестись к твоим словам хоть чуточку серьезней.

– Представь компьютерный вирус, который не только испортит твою машину, раскрошит в мелкий винегрет все файлы, но еще и на тебя повлияет. Заставит вынуть из кобуры табельное оружие и приставить дуло к виску. И только от прихоти вируса будет зависеть, спустишь ты курок или нет. Чем больше мир будет пронизан волнами, тем сильнее станет тот, кто умеет управлять этим. Всё в этой вселенной вибрирует, шевелится. Но есть хаос, и есть гармония. И в шуме водопада можно услышать музыку. Но когда у тебя есть инструмент и ты умеешь на нем играть – шум водопада превращается в хаос. Вирусы приносят хаос, разрушение.

– А как же антивирусные программы?

– Ими еще надо уметь управлять, – ответил Зацепин сквозь ехидный смех.

– И что всё это, по-твоему, должно означать?

– Много лет назад, когда дилетанты от науки вырвали из древнего кургана удерживающую печать, они изменили мир. Заключенные в складке времени древние силы только и ждали, когда расположение звезд станет благоприятным настолько, что их тела будут способны просуществовать в нашей эпохе хоть на час больше. Пока не свершится обряд. И вот он свершился! Они добились своего, но стратегия не их конек.

Всю обратную дорогу до отделения Асхат никак не мог успокоиться. Разговор с Зацепиным ввел его в состояние нервозности, тревоги, даже злости. Но делу это не помогало, а лишь больше его запутало. Из всего, что наговорил этот псих, не выстраивалось никакой логичной последовательности. Оставалась последняя возможность. Узнать хоть что-нибудь о стеле от музейных сотрудников.

Капитан развернулся на перекрестке и поспешил к музею. Рабочий день еще не закончился, и большинство хранителей были на месте. Асхата хорошенько отфутболили по кабинетам. Наконец его привели к профессору Бахтияру Аскерову.

Бодрый старик, немного суетный, улыбчивый, учтивый – профессор совершенно не походил на степенного аксакала, коим должен был являться ввиду преклонного возраста.

– Чемолганская стела, – заявил Асхат устало, лишь только переступил порог.

– Да, я догадывался, что именно это вас и заинтересует.

– Я хочу знать о ней всё, что вам известно, профессор.

– Ну, дорогой мой офицер, корни нашей истории так глубоки, что только благодаря крупицам знаний, скрупулезно собранным за многие годы, можно лишь чуточку прикоснуться к этому вопросу.

Асхат сел в кресло у письменного стола профессора. И ему показалось, что кабинет ученого станет последним тупиком во всем деле.

– Официальная наука эту теорию не признает. Но я один из тех, кто думает, что смысл в ней все-таки есть.

– Что за теория? – дежурно и даже как-то безразлично поинтересовался Асхат.

– Она принадлежит моему бывшему коллеге. Теория о семи духах, которые правили на земле задолго до появления известных нам религий. Если кратко, то суть ее в том, что мир той эпохи был поделен между семью могущественными духами, вокруг которых впоследствии были созданы многие известные нам пантеоны. Но и между ними не всё было ладно. Ведь если земля это лишь подобие неба, то и там случались раздоры. Тюрьмой для духа может послужить лишь бренное тело. Но кому-то и тюрьма – дом родной. Считалось, что под Чемолганской стелой покоятся останки одного из воплощенных великих духов. Но раскопки не дали результатов. Теория лопнула как мыльный пузырь. Да, в те давние времена наши предки использовали руническую письменность, чем-то схожую с нордическими или этрусскими рунами. Но внешнее сходство ничего не доказывает. Ни содержания, ни фонетики этой письменности мы не знаем. Так что всё это, на мой взгляд, не больше чем попытка придать значимости ничтожному событию, находке пусть уникального, необъяснимого, но всё же артефакта. Есть Орхоно-Енисейские руны, есть Мангышлакские резаные тексты. Меркенские могильные камни. Таинственное Иссыкское зеркало. Но это лишь осколки, из которых невозможно собрать что-то целое. Даже для уверенной, стройной гипотезы нет хотя бы поверхностных доказательств.

Асхат устало потер виски, взглянул на часы в новеньком телефоне, который пришлось купить после взрыва, и встал.

– Меня больше интересует, почему взорвалась стела.

– Это огромный кусок гранита. Внутреннее напряжение материала, резкий перепад давления или резонанс, к примеру с отбойным молотком, что грохочет целыми днями на строительной площадке напротив музея. Да мало ли что могло вызвать саморазрушение такого древнего предмета. Не надо приписывать что-то сверхъестественное обычным явлениям. Эксперт по горным породам наверняка расскажет вам больше. Теория Николая Андреевича красива и романтична. Связать воедино все мировые культуры. Доказать существование высших иерархов, стоящих над человечеством на заре цивилизации. Но я живу в реальном мире, господин полицейский. Никто кроме Зацепина не верил в эти сказки.

– Зацепин! Николай Андреевич?! Но…

– Вы хотите спросить про несчастного молодого человека, который пытался разрушить этот артефакт несколько лет назад? Да, те же имя, фамилия и отчество. Это его внук. Бедный мальчишка, видимо, слишком близко принял к сердцу байки своего деда.

– Так это его дед привез стелу в музей?

– Нет, что вы. Зацепин к тому времени уже почил. Весьма странно. Сгорел в морозную ночь на собственной даче.

– В самом деле странно.

– Так и есть! Его небольшое наследство осталось единственному родственнику – внуку. Излишняя фантазия негативно повлияла на неокрепшую, а может, чем-то и ослабленную нервную систему.

– Пожалуй, мне еще понадобится помощь. Ваша и ваших сотрудников, – проговорил капитан, присматривая себе место в кабинете профессора, где ему будет удобно работать с архивом.

Наряд полиции топтался в приемном покое психиатрического отделения и с недоумением прислушивался к разговору шефа с дежурным врачом.

– Что значит – исчез?! – возмущался Асхат, тряся бумагами перед лицом доктора. – Как можно сбежать из психушки?

– Он не сбегал. Иначе бы его побег зафиксировали камеры видеонаблюдения. Он исчез! – оправдывался врач, нервно теребя ворот халата.

– Ну, если вы своим пациентам за хорошее поведение позволяете иметь сотовые телефоны, то, может, еще и ключи от всех дверей выдаете!

– Какие телефоны? – удивился доктор.

– Во время нашего разговора Зацепин вертел в руках сотовый телефон.

– Этого не может быть, мы тщательно проверяем всех…

Асхат сжал кулаки и резко повернулся к оперативникам.

– Изъять все записи с камер видеонаблюдения. Все до единой! Найдите фотографию этого Зацепина и разошлите ориентировку по всем отделениям. Особенно на вокзалы, автобусные станции и в аэропорт. И не забудьте забрать вещи нашего подопечного из больничной камеры хранения. Кто-нибудь, срочно – в центральный музей, найдите и привезите мне профессора Бахтияра Аскерова.

В дверь вбежал еще один оперативник, дежуривший у машин во дворе.

– У нас проблема в больнице, Асхат. Ушли двадцать пять коматозников.

– …Что значит – ушли?! – сдержанно спросил капитан после ядреной матерной фразы на родном языке.

– То и значит, – пожал плечами оперативник. – Встали и ушли.

Повернувшись к патрульному, Асхат выпрямил спину и, нервно подернув головой, спросил:

– Сигарета есть?

– Ты же вроде бросил.

– Ага. Давай по дороге в отдел еще в винный заскачем. Мне эту психушку часто посещать теперь придется. Как пациенту.

Профессор тихонько семенил за Асхатом. Капитан шел не спеша, прикуривая очередную сигарету.

– Судя по архивам, которые вы мне вчера дали, Зацепин нашел стелу и выколачивал в те годы средства на изучение.

– Он пытался. Это было не просто. Трудные были времена. На экспедиции государство выделяло мало денег. Тем более что речь не шла ни о кладах, ни о каких-то более поздних культурных слоях, представляющих ценность.

– Короче, денег ему не дали?

– Нет, но все знают, что он смог убедить каких-то бизнесменов профинансировать его личную поездку. Им он якобы сказал, что находится на пороге знаменательного открытия.

Над городом сгущались тучи. Со стороны степи задул тугой и пыльный ветер. Над рекой уже были слышны раскаты далекой грозы.

Капитан с профессором прошли в отдел. Асхат открыл кабинет своим ключом и, пропустив Аскерова вперед, вошел следом.

– Что этот неуч Бахтияр тут делает? А, капитан? – За столом Асхата, развалившись в кресле с клавиатурой на коленях, сидел Зацепин. – Мог бы всё, что хотел, узнать и у меня. Но ты задавал неправильные вопросы.

Асхат попытался было двинуться вперед и уже потянулся к кобуре, но Николай вдруг схватил со стола сотовый телефон и направил на капитана, будто это было оружие. Рука Асхата так и зависла в нескольких сантиметрах от пистолета. Видя решительность в действиях капитана, Зацепин чуть закатил глаза и нажал пару кнопок. Послышался короткий щелчок, сухой треск, как от надломившейся ветки. Оружие Асхата развалилось на несколько частей и осыпалось на пол сотней металлических крупинок.

– Надеюсь, наглядные примеры будут более убедительны?

– Как ты здесь оказался?

– Вибрации, дорогой друг, волны, – пояснил Николай всё так же фальшиво и наигранно сквозь омерзительный смех. – Но ты опять задаешь неправильные вопросы. Ты не уловил сути? Или до тебя туго доходит?

– Кто ты? – спросил Асхат тихо. – Ведь у профессора Зацепина не было детей и, как следствие, внуков. А уж портретное сходство…

– О! Уже что-то, но всё же не то. Нет в тебе масштаба, глубины. Отвечу тебе так, капитан. Мое тело – это Зацепин Николай Андреевич. Тысяча девятьсот тридцать восьмого года рождения. Омоложено мной лет эдак на пятьдесят в результате нашей с ним сделки. Я ему дал молодость и возможность закончить какие-то дурацкие исследования, а он мне – тело в тот миг, когда оно понадобится. И вот, на днях оно понадобилось.

– Но зачем ты пытался сбить надписи, тогда, в музее? Не понимаю, – спросил Асхат, усаживаясь в кресло напротив.

– Ах да, – ухмыльнулся Николай, – неучтенная мной часть сделки, которую я мастерски использовал в свою пользу. Омоложенный и полный сил Зацепин слишком быстро нашел ключ к прочтению рун. Чертовски талантливый ученый. Сбивая надписи, он пытался расторгнуть договор. К тому времени он мог прочесть большинство текстов, так что отменить сделку означало оставить всё могущество себе. А я не люблю жадных. Ведь был договор.

– Но если ты получил, что хотел, зачем пришел ко мне? Вломился в кабинет, рассказываешь всё это…

– Вот видишь, капитан. Можешь, когда чуть пораскинешь мозгами.

На улице разразилась настоящая гроза. Ливень хлестал в окно, ураганный ветер выгибал деревья. Раскатистый гром сотрясал промокший город.

– У меня еще остались двадцать пять ярых поклонников. Мои неусыпные стражи, перепугавшие своим дикарским ритуалом всех вас. Они не очень умны, но упорства им не занимать. Находясь здесь, я хоть ненадолго, но всё же недосягаем.

Николай опять взял телефон и стал проворно щелкать по клавишам, продолжая при этом разговор.

– Есть некоторая последовательность действий, которую необходимо совершить в определенное время и в определенном месте. Но мои фанаты могут помешать. Они столько сотен лет удерживали меня в ловушке, и силы их на исходе. Подождем еще немного. Кролики быстро бегают, но не умеют кусаться.

– Значит, теория о семи духах вовсе не глупые фантазии? – вдруг вмешался в разговор профессор Аскеров, стоявший позади капитана.

– Фантазии?! – ухмыльнулся тот, кто находился сейчас в теле Николая. – Да у человечества вообще нет фантазии. Есть факты, есть информация, есть интуиция, но нет понимания того, что всё это находится не в трех измерениях и не течет во времени линейно. Утеряв одни знания, вы насобирали другие. Сумели сложить некоторые детали головоломки, но всей картины так и не увидели. Получилось, в общем, неплохо. Придумали кучу удобных вещиц. Вот как эта, например. Прежде мне бы пришлось читать сложные текстовые формулы или произносить заклинания. А сегодня сижу, травлю байки, заговариваю зубы двум тугодумам, а сам строчу одним пальцем такую галиматью, что в прошлом и выговорить было бы, наверное, невозможно. А этот маленький аппарат отшлифовывает до чистоты бриллианта, оправляет в цифровой код и напрямую трансформирует в волну, вибрацию. Получается просто идеально. А ведь всё так логично, так стройно.

В коридоре послышались громкие шаги, и в кабинет ввалился Павел Фролов и еще пара оперативников. Профессор мгновенно юркнул в дверь и скрылся за спинами замерших сотрудников.

– Асхат Нургалиевич, там это… какие-то сумасшедшие рвутся в отдел. На прилегающих улицах беспорядки.

– Вот и финальный этап, – пробубнил Зацепин, вставая из-за стола.

– А это кто? – спросил сержант Фролов и поправил автомат.

– Тот, на кого я велел разослать ориентировку куда только можно. Он, оказывается, как только из психушки сбежал, сразу к нам. Явка с повинной, можно сказать.

Во дворе раздалась автоматная очередь. Приглушенный стук доносился с первого этажа. Зазвенели выбитые стекла.

– Ну вот, время пришло. Пора заканчивать дела и начинать строить планы на будущее, – Зацепин подошел поближе к Асхату.

– Ты, чокнутый! – гаркнул Фролов, передернув затвор автомата. – Быстро! Руки поднял и чтоб без резких движений.

Зацепин удивленно приподнял бровь, но остался неподвижен. Фролов двинулся вперед. За ним с небольшим отставанием шагнули оперативники. Асхат не знал, что делать. Он наблюдал за невозмутимым и ироничным взглядом Зацепина, силясь понять происходящее.

– Пора, – Николай, подняв руку с телефоном, нажал кнопку.

Такое странное чувство, будто бы удар кнута пробил насквозь, круша кости и раздирая мышцы. Тело падало в бездонный колодец. Тысячи, сотни тысяч игл впились под кожу, сдирая ее с мяса. Но боли не было. Где-то в мозгу отключились предохранители, пропали все чувства. А были ли они когда-нибудь, эти самые чувства?

Диск солнца катился к закату, расписав размашистыми оранжевыми мазками пелену облаков под ногами. Там, внизу, сверкали грозы. Тяжелые тучи, словно океанские волны, лениво наползали на складки горных ущелий. Чистейшая синева неба над головой окрыляла простор. Все-таки были. Чувства. Они и сейчас есть. Но что-то изменилось. Что-то тонкое, неуловимое.

Асхат стоял на каменистой вершине, щурясь от солнечного света. Сержант Фролов лежал ничком, чуть поодаль, без сознания или уже мертв. Зацепин впереди, лицом в сторону заката.

Встав на одно колено, Асхат дотянулся до автомата в руках сержанта и, вытянув его за ремень, поднялся в полный рост, выпрямляя спину.

– Кто бы ты ни был, я не позволю тебе и дальше творить подобное, – прохрипел Асхат, чувствуя на губах солоноватый привкус собственной крови.

– Пытаешься предугадать будущее? Или оглядываешься в прошлое? Ты всего лишь винтик, марионетка, инструмент. Можно использовать вслепую, забавляться, бросить в дальний чулан. Знаешь, от чего меня удерживали эти двадцать шесть надзирателей? Конечно же нет, откуда тебе знать. Они не давали мне экспериментировать. Смело взяли на себя право решать, когда пришло время, а когда нет. Твое сознание, Асхат, сейчас буксует от потрясений, что свалились на него за последние пару дней. Но через некоторое время ты всё поймешь. Ты запомнишь этот разговор. Не бойся экспериментировать. Ведь только опыт позволяет быть уверенным в том, что ты делаешь или не хочешь делать.

– Я не намерен заключать с тобой никаких сделок. В твоих словах какой-то подвох.

Асхат перехватил автомат двумя руками.

– Сделка! – улыбнулся тот, кто был сейчас в теле Зацепина. – Больше никаких сделок. Мои планы свершились, но игра продолжается. Просто некоторые этапы придется начать заново.

– Не придется. Я не позволю.

– Что, убьешь меня? Ты сам в это веришь? В смерть? Знаешь, рано или поздно каждый живущий на земле человек наверняка узнает, есть ли жизнь после смерти или это вымысел. Я ответ знаю. А ты пока так и не научился задавать правильные вопросы.

Зацепин повернулся, приподнял большой палец, нацеленный на очередную кнопку на клавиатуре телефона.

Вскинув автомат на уровень плеч, Асхат прикрыл глаза и дал короткую очередь прямо в грудь Николая. Тело рухнуло на камни, простирая объятия к небу. Рука Зацепина разжалась, пальцы разомкнулись, роняя на гранитную глыбу проклятый телефон.

Его тело буквально на глазах иссыхало, скукоживалось, опадало. Одежда мгновенно теряла цвет и превращалась в труху, почерневшая кожа осыпалась в глубокое ущелье словно сажа. Асхат увидел, как сильный поток ветра слизал с вершины горы последние остатки бренной плоти. Телефон, только что выпавший из истлевших рук, вдруг звонко заурчал, издавая приятную и тихую мелодию.

Асхат поднял его и посмотрел на светящийся экран.

«Невозможно определить номер абонента». Асхат ответил на вызов.

– Чуть не забыл тебе сказать, капитан, – услышал он в трубке голос Зацепина. – Когда станешь изучать старшие руны, не увлекайся полярными комбинациями. Не стремись к единству противоположностей без подстраховки. Остальное найдешь в телефоне и у себя на компьютере. Пока. И до встречи.

Дарр Айта
Кому это надо
(вместо послесловия)

«Страна, не имеющая своей фантастики, обречена на потребление чужой!» – что-то в этой фразе, брошенной джинном-коллегой, приехавшим по легенде в командировку в заснеженную Астану из не менее заснеженного Санкт-Петербурга, смущало визиря-полковника. Программа обучения периодически давала сбои: симулятор боевой ситуации требовал ответить джинну на приветствие-вопрос паролем «Ничто человеческое нам не чуждо!», но он на секунду замешкался и получил от начальства выговор, правда без занесения в личное дело.

Конечно же, пройдя очередной джинн-тренинг, визирь-полковник отлично понимал, что его подопечным казахам-казахстанцам сейчас, как никогда, нужна своя собственная, и именно научная фантастика, а помочь им в этом «заграница» может лишь отчасти. Поэтому и решил он тогда местных писарей «всех отыскать, воедино созвать и единою черною волей сковать в Мордоре, где вековечная тьма». Джинн посмеивался над такой формулировкой, уж больно звучное имя – Назгуль – было у секретаря-референта визиря-полковника. Даром, что помощники ему по должности полагались, да и имя означало в переводе с казахского всего лишь «Нежный цветок», а не «Призрак кольца» или «Кольценосец». Джинн все равно считал его локальным Сауроном, хотя сауронствовать – это все-таки больше по части джиннов, а символ Астаны «Байтерек» джинн называл исключительно «Барад-Дуром».

«Хочешь сделать хорошо – сделай сам!» – таков девиз гильдии визирей со времен Шахерезады, Гаруна Аль-Рашида и «Тысяча и одной ночи». То были славные времена, когда джинны впервые разрешили людям писать о себе в сказках. Оттуда и пошли «ковры-самолеты» (а чем вам «Боинг» не ковер-самолет?) и «лампы Аладдина» (консьерж-службы через видеосвязь).

Нынешняя же идея начать в Астане проект уровня «ЭКСПО-2017», где выставлялись бы достижения человечества в области зеленой энергетики, начиналась со сборников фантастических рассказов в жанре городского фэнтези и урбан-мистики, основанной на тюрко-славянских корнях и мифических архетипах, но при этом протягивающую руку в технологическое Будущее. Подсказал ее визирю-полковнику его друг и наставник из смертных – физико-лирик Искендер Сыргабеков, сам большой выдумщик и орговик. Был он и морским офицером, и СМИ управлять умел, да и вообще был разносторонне развит. И с джинном стоящим (и морозоустойчивым) косвенно познакомил через свитки о войнах будущего и прошлого, чтобы легче работать было.

«Еще и про мораль бы не забыть, – отметил про себя тогда в разговоре с Искендером визирь-полковник, – Не хотелось бы превратить все это коллективное мыследействие в банальное чтиво. Экранизировать кыргыз-кайсацкие страшилки в мировом масштабе – задача не из легких. Голливуд-то давно ждет смену вампирам и зомби, а новых персонажей-то у англосаксов взять неоткуда!» Между тем, сейчас перед ним красовалась написанная им же страничка о демонологии степняков и горцев с исторического сайта «Тарих»:

«…В казахской демонологии встречаются зловредные существа жезтырнак, обр, жалмауыз кемпір, конаяк, уббе.

Жалмауыз кемпір (прожорливая старуха) – сказочный персонаж сродни русской Бабе-Яге. Живет в лесу, в шалаше, поедает заблудившихся и забредших в ее дом людей, предпочитает молодое человеческое мясо. Старуха с двумя-тремя зубами во рту, эти зубы часто использует как орудие против людей.

Жезтырнак (медные когти) – злое демоническое существо в облике красивой молодой женщины с медным орлиным носом и огромными медными когтями. Жезтырнак обладает чудовищной силой и громким пронзительным голосом. Своим криком она убивает птиц и мелких животных.

В казахской мифологии есть также рассказы о зловредных существах кульдыргыш, которые являются в образе девушек с огромной грудью. Их видят в лесу и в степи нагими и в одеждах; они разводят огонь. Они прельщают юношей своими песнями, ловят и доводят их до смерти; в полночь приходят в юрты; крайне надоедают, если у человека останется какая-либо их вещь. Кульдыргыш в отличие от жезтырнак убивает человека сильным щекотанием, откуда и происходит само название, обозначающее «заставляющая смеяться».

Обр – злой дух, представляющий собой бестелесный дух в виде огня. Как правило, он вселяется в тела старых женщин. Ночью обр вылетает изо рта старухи и отправляется на свои зловредные дела, которые вершит до наступления рассвета. Местом обитания обра считают болотистые места, кладбища.

Из материалов Шокана Валиханова мы узнаем о демонологическом существе конаяқ («ременная нога»). Считалось, что у этого злого демона было человеческое туловище, но длинные хвосты или ремни вместо ног. Он обитал на островах, в лесах и у дорог. Встречая человека, конаяқ нападал на него, садился верхом, обвивая хвостом (ремнями) и ездил. Ослабевшую жертву мог задушить и съесть».

Закрыв страницу и перейдя на видеозапись лекции джинна, визирь-полковник мысленно не соглашался с провокационной формулировкой бородатого коллеги. «Какая разница, чья это будет фантастика – американская или китайская, европейская или японская? Да хоть русская! Потрешь русского – найдешь-то татарина, а если сильно, то и до монгола доберешься. Общие ордынские корни. А до них – гуннские. Сарматские. Факторы и акторы. Главное-то ведь то, что ты, человече, будешь с ней, фантастикой этой, делать, будь она неладна! Будешь ли ты с ее помощью побуждать людей думать и создавать то, чего еще и близко в проекте нет… Или научишь «пришельцев» всяких бить из бластеров-скорчеров? Ксенофобия – вечная спутница сай-фая», – мысли его редуцировались периодически от межстранового подхода к межклановому. Как и все настоящие МакГрегоры, он должен был любить горы Шотландии, а любил вместо этого Заилийский Алатау и каток «Медео», и не любил при этом эгрегоров с големами, периодически отрубая непокорные их головушки или что там у них вместо голов причитается своим огненным ятаганом, позаимствованным у Миши Архангельского.

Отключившись от всех коллективных форм мыследействия – любимого времяпровождения «олюденившегося» физико-лирика, визирь-полковник засобирался в астрал. Пришло время порефлексировать в одиночестве. Мысли отскакивали от киношных межклановых вендетт к перспективе внеземной, но ДНК-совместимой постчеловеческой цивилизации, рассматривающей в его отчетах Землю, что называется, под микроскопом и поражающейся отсталостью воззрений некоторых ее обитателей.

«Ведь как мы тогда – три года назад – думали? Проведем вот конвент, назовем его «Байконур» в честь казахстанского космопорта, Лукьяненко-сотоварищи на пару с «Мумий Троллем» пригласим, как «почетных казахстанцев», соберем фантастические рассказы со всего известного нам мира (читай – «со всего Казахстана»), призы вручим. А при этом проанализируем, о чем сейчас думает молодежь… Приободрим ее, подскажем, куда думать и о чем мечтать. О Космосе, это понятно. О нем любимом. Но вот только как все вышло? Сколько уже этого добра проводили: в одной России с Украиной чуть ли не по два конвента в месяц, а все равно – на дворе 2014 год и братоубийственная война в соседнем государстве. И ведь писали о возможности всего этого еще в таком далеком и мирном 2010 году от Рождества пророка Исы. Сборники всякие выпускали. «Пришельцы против русских» или «Русские против Пришельцев». Довыпускались. Кто теперь русский, а кто пришелец – различить невозможно. Бесполезное это дело – объяснять человеку разумному в квадрате, что убивать плохо, воевать плохо, красть и врать плохо. Каин убьет Авеля из зависти и будет проклят – это факт, но ведь родится когда-то и их родич-праведник Нух-Катарсис. Должен по сюжету», – продолжал размышлять визирь-полковник, читая уже в астрале справку, подготовленную сотрудниками его диван-ведомства. Московский издатель «Цифрономикона» требовал «послесловие» к сборнику, «объясняющее, кому и зачем это надо»:

«Общественная премия «Байконур»

(справка)

Литературный конкурс фантастических рассказов «Байконур-2011» среди начинающих казахстанских писателейфантастов проходил по всей Республике. Для участия в конкурсе было прислано около тысячи работ от студентов и школьников. Основная цель конкурса – создание новой генерации литераторов, писателей-фантастов нового Казахстана, развитие критического и образного мышления авторов, устойчивой жизненной позиции, самосознания и мировоззрения у молодого поколения авторов-фантастов. Победители конкурса были награждены дипломами и ценными подарками, их работы были опубликованы в итоговом сборнике Конкурса «Байконур», на страницах журнала «Простор» и на сайтах партнеров и организаторов конкурса. Победители и лауреаты также получили возможность стать участниками первого Конгресса писателей-фантастов Казахстана-2011 с участием известных казахстанский и российских писателей-фантастов.

Итоговым мероприятием Общественной премии «Байконур» стал международный Конгресс писателей-фантастов и футурологов с участием известного писателя-фантаста, автора книг «Ночной дозор» и «Дневной дозор» Сергея Лукьяненко, члена Союза писателей России и Украины Василия Головачева, писателя и директора Санкт-Петербургского издательства «Terra Fantastica» Николая Ютанова, писателя и редактора-составителя Сергея Чекмаева, поэта и члена Союза писателей Казахстана Орынбая Жанайдарова. В рамках конгресса прошла презентация сборника произведений лауреатов премии «Байконур. Современная казахстанская фантастика», а также проведены ряд мастер-классов и семинаров авторов фантастических и футурологических произведений, состоялся показ фильма режиссера Тимура Бекмамбетова «Аполлон-18». Учредителем конкурса выступил Общественный Фонд «Байконур», организаторами – Ассоциация «Болашак», ТОО «KAZNET Медиа», литературный сайт Проза. кз и Открытая литературная школа Алматы.

В ноябре 2012 года состоялся республиканский семинар футурологов и фантастов «Креативная нация: пути и механизмы становления», в узких кругах получивший название «Байконур-2012». В семинаре приняли участие видные писатели-фантасты Казахстана и России, общественные деятели, IT-специалисты, web-разработчики, графические дизайнеры. В их числе приехавшие повторно писатель-фантаст Сергей Чекмаев и теоретик фантастики и альтернативной истории Сергей Переслегин (Россия). В ходе конференции обсуждение проходило в следующих секциях: «Современные методы развития нестандартного мышления, компьютерные игровые технологии: международный и казахстанский опыт», «Креативное мышление через фантастическое творчество и форсайт» и «Техники коллективного мыследействия».

В 2013 году Конгресс «Байконур» не проводился в связи с…

Отложив справку в сторону, визирь-полковник подумал, что фантастическо-исторической литературой джинны-прогрессоры (и отколовшиеся от них джинны-регрессоры из Римского клуба) снабжали не только Землю, но нигде не бывало таких необычных результатов, как здесь: другие миры быстро осваивали ближайший космос и выходили на галактическое понимание своего места во Вселенной и соответствующую философию. Некоторые умудрялись выходить в Людены, заигравшись вконец. Обратного пути пока не нашел никто. Снобизм люденов его всегда удивлял – как можно плевать в колодец, из которого только что пил?

Человечество же с младенчества обожало жанр фэнтези и про «сай-фай» вспоминало только по праздникам 20-летия первого полета в Космос – шло оно себе в гордом одиночестве по пути самолюбования в социальных сетях. Изначально соцсети создавались визирями-полковниками и джиннами, чтобы дать ученым возможность общаться с себе подобными более эффективно, творческим лицам находить вдохновение в работах других творцов. На деле же они стали витринами тщеславия и фотовыставками любимых «котэ» дурачков и дурочек.

Правда, за Океаном находились иногда коммерсанты-энтузиасты-от-космоса, эдакие Ричарды Брэнсоны с проектами «Верджин Галактик» и Элоны Маски со своими «Спейс Экс». Якобы не удовлетворенные программами НАСА, а на самом деле нацеливающиеся на их гигантские миллиардные бюджеты, они почему-то возникали всегда в англо-саксонских реалиях. Тюрки же со славянами – «подопечные» визиря-полковника – упорно двигались только на государственном уровне: бизнесменов, мечтающих о космосе, среди них практически не было. Был подававший надежды армянин Аваков на Украине, да и тот заделался главой нового МВД и увлекся проведением АТО против «братьев-по-разуму», что не могло не огорчать. А все ролевые игры… Доигрались. (Пометка на полях: «Обратить внимание – «Игра не доводит до добра»). Был еще Павло Танасюк (опять Украина!) с его 3D-спутниками и криптовалютами в космосе. И все.

«Нет, не все! – отвечала память, – а Слава Макаров?»

Блаженная улыбка при упоминании имени «брата-по-разуму» из бронетанково-космических войск осветила лицо визиря-полковника. Не все потеряно, если есть такие люди.

Любимый Казахстан и любимая Россия стояли для него на особенном месте. Именно с «Байконура» Человек шагнул в Космос. Молодой поэт Олжас Сулейменов написал в таком далеком 1961 году слова, ставшие девизом поколения: «Земля, поклонись Человеку!». Выложенные сейчас золотыми буквами на месте катастрофы самолета, который испытывал Юрий Гагарин, они свидетельствовали о Подвиге. Джинны помогли тогда найти правильные технические решения молодому Человечеству и выйти в космос, повысив индекс развития до 3.2 на такой короткий, но такой важный срок. Иначе бы атомная война и мир наизнанку, а так – короткая «Звездная гонка» и соцсети – расплата за быстрый рост. Лучше так, чем, как на Саракше, уродливые образы которого проникли даже на Землю.

Визирь-полковник рассматривал следующую справку в мнемокристалле. Выглядела она не то как блог-пост с «Орды», не то как опус «значимого» астанинского поэта Ануара Дюйсенбинова, не признающего литературный истеблишмент в лице Союза писателей Казахстана и нежно любившего «раннюю» Веру Полозкову:

«В Астане состоялся 1-й Международный конгресс футурологов и фантастов «Байконур»

Первый день Конгресса

Первый день самого Конгресса начался для меня утром, первого декабря, когда я сорвался с рабочего места, потому что было интересно, но я не знал чего ожидать и, признаться, поехал туда с большим скептицизмом. Кстати говоря, я впервые тогда посетил Nazarbayev University. Поэтому попутно расскажу о впечатлениях и об этом месте. Визуально все очень хорошо, огромная оранжерея, кофейня, куча столовых, книжные магазины, продуктовый магазин, общежития для студентов и преподавателей. Все условия для учебы…

…За весь первый день говорили много и о разном. Лукьяненко – о дозорах, проблемах тем для фантастики, о его клубе любителей фантастики «Альфа-Пегас», с которого он начинал в Алматы, о других конгрессах, Головачев – о проблемах с экранизацией фантастики на личном опыте производства фильма «Запрещенная реальность» по его произведению. Все это было весьма занимательно, особенно понравились сравнение трех современных трендов в фантастике: Гарри Поттер, Сумерки и «детективы» Дэна Брауна. И если Лукьяненко считает серию ГП вполне себе хорошим произведением, то насчет Сумерек признался, что осилил только по долгу службы, а историю Эдварда и Беллы он сравнил с историей мальчика и замороженной курицы. Мол, бегает мальчик голодный, всем курочку показывает, рассказывает, какая она вкусная, а есть – не может.

Снова первый день, или Взрыв мозга от Сергея Переслегина

Никогда не относился к жанру фантастики серьезно до этого конвента. Вернее до выступления Сергея Переслегина. С первых же слов стало ясно, что говорит профессионал высокого уровня и просто очень умный человек. Начал он с удивительной истории о том, как морские адмиралы Японии собрались, чтобы обсудить собственное недавнее поражение в войне с США, и что смотрели они в это время мультфильмы. Диснеевские мультфильмы Америки. И пришли к довольно простому выводу о том, что нельзя победить страну, которая настолько превосходит их в культурном плане, и что помимо индустриального прорыва необходим культурный сдвиг, развитие собственной массовой культуры и вход на рынок образов будущего, который тогда только начинался, а сейчас почти полностью в руках у Американцев, ибо именно их фантастически романы и фильмы наиболее успешны, и именно они предлагают зрителю различные образы Будущего, в сценариях которых Америка всегда приоритетна.

Так из социальной необходимости и государственного заказа и родилось знаменитое анимэ и манга, и развитие японской фантастики в целом. «Страна, в которой нет своей фантастики, не имеет будущего», – заявил Сергей Борисович, и поэтому он считает очень важным это мероприятие, что Казахстан наконец подал заявку на место на рынке образов будущего, в котором сейчас не так много действующих лиц, это: 1. США; 2. Россия; 3. Япония; 4. Польша; 5. Великобритания; 6. Скандинавия как целостный регион тянет лишь на треть от Японской фантастики. Список закрыт.

В целом для меня стало открытием и переворотом в моем представлении о фантастике, как о жанре, что этот жанр был спроектирован для трансляции идей и образов будущего, анализа прошлого, и попыток понять и решить заведомо проблемы, которые нас могут ждать… Было еще много идей озвучено как трансляция идей, этики и моральных норм будущего, что жанр фантастика это инструмент работы с Будущим, формирование нового мышления и управление мышлением в общем, всего не упомнить, но у меня половина нового блокнота в конспектах. Конвент вернул меня в студенчество, и я с удовольствием посидел и проконспектировал самое важное для себя.

И снова первый день, или Поэзия поиска уникальности и обезличенности от Натальи Луковниковой

Еще одной важной встречей и открытием конвента стала для меня поэт Наталья Луковникова из Санкт-Петербурга. Спросите, что поэт делает на конвенте фантастов? А вот она вместе с четой Переслегиных занимается форсайтом, сценированием, футурологией и какими-то психотехниками. У них свои семинары и тренинги есть, но об этом позже.

Я, как все время ищущий внимания и фидбэка человек, иногда страдающий литературной деятельностью в основном стихотворной, увидев в брошюре со списком выступающих поэта, конечно же не мог удержаться от личного знакомства и попытки всунуть один из своих текстов на вычитку так сказать, что мне вполне удалось. После прочтения моего стиха, на одном из кофе-брейков, да и на следующих, мы долго говорили с Натальей о поэзии, об отношении к ней, о способах возродить интерес к поэзии в Казахстане, так как она считает, что поэзия влияет на способ мышления людей, и правильное отношение к ней и генерация рождает или совершенствует философские утверждения и в целом тоже влияет на будущее (ага, снова в футурологию скатились). Я рассказал ей о наших скромных попытках сделать это в Post Poetry и конечно же пригласил на литературную посиделку университетского литературного клуба «Пегас» где должен был читать в тот день. К моей огромной радости она согласилась вообще без каких-либо проблем, и после всех мероприятий мы вместе выехали в Евразийский Университет. Очень много интересного было сказано на этих посиделках, также мы послушали ее тексты, весьма необычные, они несут очень странный смысл, который не улавливается сразу, но при повторном прочтении бьет в голову. Меня удивила ее позиция отказа от своей личности в стихах и роли ретранслятора в целом (что в принципе в какой-то мере близко и мне) и постоянный поиск уникальности, как художественных приемов, так и способа мыслить.

Казахстанская фантастика – фантастика!

В целом же, подводя черту, я хочу сказать, что приятно удивлен конвентом. Несмотря на неизбежные косяки в организации, именно наполнение конгресса было очень качественным. Я еще забыл упомянуть про лекцию по антропологии Кирилла Еськова, которая была невероятно интересна и в той же мере нудна, но я держался и впитывал информацию. Так вот, огромное уважение и благодарность всем организаторам в целом, Даурену Толеуханову, Жанне Тулегеновой и Ляйле Саруар в частности, за приглашение и оперативное решение проблем на локации. К сожалению, мои скромные опусы, по причине моей прокрастинации так и не попали на конкурс, но зато я пришел к выводу, что не пропущу следующий год ни за что, хотя бы потому, что мотивация писать возросла в несколько раз. Я думаю, такие вещи как мотивация и были основной целью конгресса. Попытка поднять новый пласт пишущих людей, поддержка и братское рукопожатие. Через все мероприятие по моим личным ощущениям красной лентой шла мысль:

Делайте, и все получится, а мы всегда поддержим!

Не останавливайтесь, от вас много зависит, вы не одиноки, мы нужны друг другу.

В рамках конгресса мне даже удалось пообщаться лично с Брюсом Стерлингом и его супругой Ясминой Тесанович, и вести онлайн-эфир с ними, но это уже совсем другая история, которая вместе с видео прямого эфира скоро появится эксклюзивно в моем блоге на Орде. Не пропустите кому интересно! У меня все».

В астрале было одиноко, да и пост Ануара ему понравился. Все правильно поэты-казахи усвоили. Все правильно. Ему захотелось вернуться на Землю и поговорить с джинном по Нуль-Т, замаскированную под программу Skype. В голове проносились мысли, которые он внушал еще Галилео и Джордано: «И все-таки она вертится. Тьфу-тьфу-тьфу! Завертелось… Молодцы – человеки. Скоро подойдут резервы. Прорвемся! А «Цифрономикон»? Ну, превратится он в телесериал типа «Байки из склепа», а может быть в «голливудское» кино… А может быть, и нет. Не важно! Дальше то – больше! Не зря… Проведем следующий «Байконур» в Алма-Ате… Алматы. Или сделаем вылазку в Санкт-Петербург на «Странник». Или сразу соберемся в Англии. Не важно. Важно, что мы есть, что есть Маргарита и ее брат-близнец, есть вот Ануар, есть Тимур, есть все эти замечательные мечтатели-писарчуки, которые зажгут огонь в душе будущего нового Королева, нового Гагарина, который, может быть, сидит сейчас в школе за партой и читает эти строки… Ему бы еще «Трудно быть богом» Стругацких прочитать и можно к нему персонального джинна приставлять, а там и до визиря-полковника рукой подать будет!» – он улыбался, наговаривая следующее сообщение в мнемокристалл.

Дарр Айта, окрестности Виндзорского замка, июль 2014

Оглавление

Людены бывают разные (вместо предисловия)

Москва – Астана

  Иван Наумов Рутинаторы

  Андрей Дашков. ПРИЗРАКИ ДЕТСТВА

  Г. Л. Олди, Марина и Сергей Дяченко Пламенный мотор

  Сергей Чекмаев Мы делаем новости (из цикла «Мифы мегаполиса»)

  Юлия Рыженкова Тяга

  Владимир Васильев Силуминовая соната

  Алекс Громов, Ольга Шатохина Вне зоны

  Михаил Кликин Яма

  Марина Ясинская Библиотекарь

Астана – Москва

  Маргарита Ленская Запомните меня счастливым

  Олег Дивов Проверьте координаты (сценарий экспериментального мокьюментари-муви)

  Игорь Вереснев Чит-код пустоты

  Майк Гелприн Крышеснос

  Андрей Марченко О чем не знают мертвецы

  Евгений Гаркушев Мертвая сила

  Марлен Жангаков Бессмертие на выбор

  Игорь Минаков, Максим Хорсун Чильтены

  Татьяна и Юрий Бурносовы Возвращение в буфет «Лето»

  Тимур Рымжанов Без лишних слов

  Дарр Айта Кому это надо (вместо послесловия)