Подсадной кролик (fb2)

- Подсадной кролик (Иронический детектив. Фаина Раевская) 358K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Фаина Раевская

Фаина Раевская
Подсадной кролик

Я ненавижу зиму. Вернее сказать, первый ее месяц еще терплю. Но после Нового года хочется, чтобы сразу началась весна. А в этом году зима и вовсе получилась какая-то неправильная: температура то падала до рекордных отметок, то взлетала вверх, пробуждая надежду на то, что мое желание близко к исполнению, и по улицам вот-вот побегут звонкие ручейки. Наверху, наверное, что-то напутали с временами года, и теперь никак не могли войти в график.

Сегодняшний день не стал исключением в сумбуре капризов погоды. Столбик термометра опустился до отметки минус тридцать градусов. Едва я открыла глаза и глянула на заиндевевшее окно, сразу поняла, что померзнуть придется изрядно. Дело в том, что вчера вечером, когда я увлеченно наблюдала за работой питерских ментов из известного телесериала, раздался телефонный звонок. Не отрываясь от экрана, я схватила трубку.

— Алло! — раздраженно отозвалась я.

— Здорово! — басом поприветствовала меня трубка. — Это я!

— А это я! — не слишком любезно представилась я, не узнав собеседника.

— Какое завтра число, помнишь?

— Молодой человек, телефон справочной службы — 09! — Я готова была отключиться, тем более что в телевизоре события принимали крутой оборот.

— Какой я тебе молодой человек? — трубка почему-то обиделась и засопела. — Ирка я, Сливкина, одноклассница твоя.

— О Ирка, привет! — я на самом деле обрадовалась. — Чем обязана?

— Ты помнишь, какое завтра число? — вновь поинтересовалась Ирка.

— Ну, второе февраля, а что?

— А то! Ты же знаешь, что каждую первую субботу февраля у нас в школе...

— Вечер встречи выпускников! — наконец я сообразила, чего добивается моя школьная подруга.

— Умница! Ты всегда отличалась умом и сообразительностью. Значит, так: завтра в семнадцать ноль-ноль встречаемся возле школы. Не опаздывай! — и Ирка повесила трубку.

Такие вечера встречи проводились в школе каждый год, но я на них как-то не попадала. То заболевала некстати, то дела какие-то... В общем, завтра надо идти.

И вот теперь, лежа под теплым одеялом, я мучительно размышляла, а стоит ли ради встречи с бывшими одноклассниками морозить все части любимого тела и зарабатывать себе по меньшей мере насморк? «Стоит», — сказала я сама себе, тем более что до пяти часов еще уйма времени, и, бог даст, погодка наладится.

Бог не дал. В течение всего дня я периодически подходила к окну, с надеждой глядя на градусник. Бесполезно! Тогда я решила, что ртуть замерзла и стала ловить по телевизору все сообщения о погоде. Но и там ничего утешительного мне не сообщили. Милая дикторша нежным голоском поведала, что к вечеру ожидается усиление мороза. Оставалось только надеяться, что Гидрометцентр, как обычно, ошибается. Так ведь нет, стрелки часов неумолимо приближались к пяти, и пора было собираться на встречу. Скептически оглядев свой скудный гардероб (разумеется, скудный! На что можно рассчитывать при моей-то зарплате?!), я напялила на себя все самое теплое, что смогла там найти, и отправилась встречаться с одноклассниками. По пути я заглянула к родителям и выпросила у них фотоаппарат. Папка меня долго инструктировал, какую кнопочку нажимать, рассказывал о принципе работы фотоаппарата и наконец благословил:

— Не потеряй!

Мама обеспокоенно поинтересовалась, тепло ли я одета, и предложила повязать поверх моей летней, как она называет, шубки отцовский мохеровый шарф. Я легкомысленно отказалась и, заверив маму, что оделась как раз для зимовки на Северном полюсе, ушла.

«Все нормальные выпускники встречаются ранней осенью, в начале сентября, наша, наверное, единственная школа в городе, которая спохватывается к февралю, — думала я, вышагивая по морозу. — Надо было теплее одеться. Ну почему я не послушалась маму?» — «Потому что козел», — тут же влез внутренний голос. Он у меня вообще-то тихий и робкий, но иногда позволяет себе мерзкие высказывания.

«Во-первых, не козел, а коза, учитывая мою принадлежность к прекрасному полу, а во-вторых, сиди тихо и не высовывайся, а то я тебя выключу навсегда». Я прислушалась, голос замолчал. «Обиделся, — мелькнула мысль, — вот и славно».

Возле школы кучковался народ. В основном взрослые, солидные дяди и тети. Наших почему-то не видать.

«Может, все в школе? Я бы по крайней мере уж точно не торчала на морозе, а заняла позицию повыгоднее, лучше возле батареи центрального отопления, и чтобы она была большая и теплая, а из окошка наблюдать — не объявился ли наш 10 Б?»

Странно, но от этих мыслей стало как-то теплее. Я уже собралась представить себе чашечку любимого кофе со сливками, как внезапно ощутила крепкий удар по плечу и следом оглушил вопль:

— Женька!

Нужно заметить, что я девушка хрупкая и такие удары вредны для моего физического состояния, а громкие вопли над ухом могут нанести мне серьезную моральную травму. Поэтому я обернулась с намерением дать отпор наглецу и уже открыла рот, вспоминая по ходу нужные слова, но, увидев перед собой такую знакомую, можно даже сказать, родную физиономию, расплылась в глупейшей улыбке и тоже заголосила:

— Славка! Так это ты, Славка!

Передо мной стоял одноклассник, сосед по парте, все десять лет безнадежно влюбленный рыцарь, без устали таскавший мой портфель с первого по десятый класс, Славка Ковалев. У нас в классе Славка считался первым красавцем: высокий, темноволосый, с огромными голубыми глазами и фигурой Аполлона Бельведерского. Девчонки по нему сохли, но его сердцем безраздельно владела я. Сейчас Славик стал таким же великолепным мужчиной. Было видно, что жизнь ему улыбается голливудской улыбкой и дарит различные блага. Школьный друг был одет в длинное и ужасно дорогое кашемировое пальто. Его ботинки просто вопили о том, что их хозяин, может, что-то когда-то и слышал о зимней слякоти, но только это было в другой жизни и вообще — давно и неправда. При взгляде на Славку мне стало еще холоднее в своей искусственной кацавейке, не доходившей даже до колен, и рыночных китайских полуботинках, месивших грязь еще с ноября месяца.

Ковалев сгреб меня в свои железные объятия и запричитал, как профессиональная плакальщица:

— Женька, Женечка!!! Сто лет не видел тебя и так соскучился, что просто ужас! Ты прекрасно выглядишь, хотя и похудела. Нет, правда, хоть сейчас на подиум! Ну, давай, рассказывай, где ты, что ты, с кем ты, муж, дети, работа...

Мой бывший сосед по парте вроде и не собирался прерывать поток вопросов, а у меня тем временем зубы начинали выбивать танец фламенко.

— Тормози, Ковалев, и пошли в школу, иначе через секунду ты увидишь у своих ног не готовую модель для подиума, а кусок замороженной плоти, — просипела я деревянным голосом.

Не выпуская мое бедное холодеющее тело из объятий, Славик поволок меня в сторону, противоположную зданию школы. Однако мне уже было совершенно безразлично, где я окажусь через минуту, лишь бы там было тепло. Перед мысленным взором мелькнула чашечка кофе со сливками, но быстренько пропала, видимо, замерзла. Спустя несколько мгновений, я оказалась на переднем сиденье шикарного автомобиля. Постепенно мой организм начал оттаивать, а ко мне стало возвращаться приподнятое настроение. Нужно заметить, что именно в таком настрое накануне вечера встречи я лежала в теплой постельке и предавалась воспоминаниям о славных школьных деньках.

— Ну так как ты, Женька? — привел меня в сознание знакомый голос Ковалева.

— Нормально. Спасибо, Славик.

— Вот возьми, выпей, — он протянул мне изящную рюмку с золотистой, ароматной жидкостью.

— Что это? — спросила я.

— Не боись, подруга, пей смело, это всего лишь коньяк. Правда, французский.

Я зажмурилась и одним глотком опорожнила емкость.

«Алкоголичка», — пискнул внутренний голос, хотя прекрасно знал, что крепких напитков я не употребляю.

«Молчи, хомяк», — вновь осадила я выскочку.

— Ну, Ковалев, родина тебя не забудет, — почти бодро пробормотала я, — ты спас от смерти молодую прекрасную женщину.

— Это точно. Я в смысле прекрасную, — поспешил дополнить Славка.

— Был гадом и остался, — констатировала спасенная.

— Почему это я гад? — обиделся спаситель.

— С эпитетом «прекрасная» ты согласился, а вот слово «молодая», видимо, вызвало у тебя сомнения.

— Да нет, ты все так же молода, как и...

— Молчи уж лучше. А то опять ляпнешь чего-нибудь не то.

Алкоголь незаметно проник в мой организм, и блаженное тепло разлилось по всему телу. Язык как-то сам по себе продолжал светскую беседу.

— Расскажи мне, Славик, куда ты собираешься похитить мое бренное тело вместе с чистой душой?

— Ребята все собрались у Лизаветы, а меня послали к школе проверить, не пришла ли еще какая-нибудь заблудшая овца.

— Вот, все вы такие, — зло бросила я, — сначала один обозвал козлом, теперь другой окрестил овцой. Прямо-таки зоосад, ей богу!

— Кто это тебя так приласкал? — весело спросил Славка, выруливая со школьного двора.

— Голос.

— Какой голос? — испуганно покосился на меня Ковалев, слегка притормаживая на всякий случай.

— Внутренний, — охотно объяснила я бывшему поклоннику и внезапно громко икнула.

— И частоты с ним... м-м... беседуешь?

— Иногда. Он, конечно, наглый, — я снова икнула, — но часто высовываться мы ему не позволяем.

Алкоголь, по всему видно, сделал свое грязное дело, и я даже не заметила, как стала говорить о себе во множественном числе.

Ковалев предпочел промолчать. Правда, изредка он с недоумением поглядывал на икающую рядом красавицу.

Через пятнадцать минут мы уже входили в квартиру Лизаветы.

— Угадайте, кого я привез? — с порога возвестил Славка.

— Тут и угадывать нечего. Роджера, конечно, — раздалось сразу несколько голосов.

Надо заметить, что Роджер — это я. Еще во втором классе Игорек Васильев начал лепить всем прозвища. К кому-то они не приставали, но ко мне этот дурацкий кролик приклеился на всю жизнь. Даже в институте меня называли именно так. Может, потому, что у меня очень оригинальная фамилия — Зайцева?

Увидев меня, Лизавета нахмурилась:

— Ты зачем ее напоил, а, главное, чем? — строго спросила она Славку.

— Да не поил я ее! Всего и выпила-то сто граммов коньяку, а окосела как после пол-литра. Холодно ей было, ну я ее и согрел, — хохотнул друг.

Я громко икнула, подтверждая его слова.

— Лизавета, похмели Роджера, — загоготал Гошка Рыжов, очень уважавший это дело.

Лизка кивнула:

— Пошли.

Что она вытворяла со мной, описать невозможно. Врагу не пожелаю таких испытаний! Первым делом Лизавета сунула мою несчастную голову под холодную воду.

— Мне холодно! — попыталась я опротестовать действия подруги.

— Напилась, как свинья, теперь терпи! — грозно парировала мучительница.

Струйки холодной воды незамедлительно проникли за шиворот. Я стиснула зубы и поклялась молчать, что бы со мной ни вытворяли. Затем Лизка усадила меня на унитаз, велела зажмурить глаза и изо всех сил принялась тереть уши. Несчастные органы слуха со скоростью реактивного самолета сворачивались в трубочку и разворачивались обратно, причем гул стоял такой, словно я и вправду нахожусь в салоне сверхзвукового истребителя. «Мама! — мысленно стонала я, — прости за все! В сущности, я была неплохим ребенком!» Как ни странно, но терзание моих ушей привело к желаемому результату: я почти протрезвела. Во всяком случае, ко мне вернулась способность соображать, и голова почти перестала совершать вращательные движения. Да и пол перестал уходить из-под ног в самые неподходящие моменты.

— Ну, спасибо тебе, Лизавета! — я сделала попытку приподняться с унитаза.

— Сиди, еще не все!

— Как?! У тебя в арсенале еще и испанский сапог, а, может, дыба? Лизка, предупреждаю... — Лизавета лишь махнула рукой и вышла, заперев меня с обратной стороны на щеколду.

Вернулась она через пять минут, неся в руках литровую банку с подозрительно розовой водой.

— На, пей! — тоном, не допускающим возражений, приказала подруга.

— Что это, Лизочка? — слабым голосом поинтересовалась я, принимая посуду из рук подруги.

— Слабый раствор марганцовки! Будем из тебя алкоголь выводить!

— А может, он сам как-нибудь того... выведется? — я с надеждой посмотрела на Лизку. — Меня же вырвет!

— Так надо! — лишила меня последней надежды подруга. — Пей, кому говорят! Только мне и забот с пьяным кроликом возиться! У меня мясо подгорает!

Спорить было бесполезно, поэтому я, зажмурив глаза, в три приема опорожнила емкость. Убедившись, что я до конца выпила отвратительную жидкость, Лизавета забрала у меня из дрожащих рук банку и вышла, бросив на прощание:

— Давай быстрей, пора за стол садиться!

Я попыталась что-нибудь ответить, но не успела: жуткое пойло попросилось назад. Несколько минут меня полоскало так, что казалось, мозги вытекут вместе с марганцовкой. Не знаю, как алкоголь, но внутренности точно собрались покинуть бренное тело. Когда, наконец, последняя порция Лизаветиного снадобья изверглась вон, я, липкая от холодного пота, оторвалась от унитаза и посмотрела на себя в зеркало. На меня смотрело совершенно незнакомое бледное существо с испуганными глазами и дрожащими губами.

— Мама, кто это? — пискнула я.

Сообразив, что, кроме меня самой, здесь никого нет, я глубоко вздохнула и включила душ. Через полчаса я сидела за столом вместе со всеми трезвая, аки ангел, скромно опустив глазки и не вливая внутрь себя ничего крепче ананасового сока.

Как это обычно и бывает на встречах школьных друзей, первый тост подняли за учителей. Я чокнулась с ребятами соком, хотя, признаюсь, учителя меня сильно недолюбливали, несмотря на то, что была я почти отличницей. Игорек Мацнев, ныне преуспевающий бизнесмен, а в школьные годы двоечник и хулиган, глядя в мою сторону сквозь очки в золотой оправе, пробасил:

— Жень, а ты помнишь, как мы с тобой и Ковалевым у химички в кабинете доску парафином намазали?

Было дело! У меня по химии была, что называется, нетвердая четверка, близкая к тройке. Химию я ненавидела всей душой, а еще больше ненавидела Белугу, училку по этому ужасному предмету. Елена Петровна накануне предупредила, что будет весь следующий урок опрашивать. Я совершенно четко знала, что меня она спросит в первую очередь и обязательно то, чего я не знаю. Больше из вредности, чем от страха перед двойкой, я подговорила Игоря и Славку измазать доску парафином. Когда урок начался, Белуга, разумеется, первой вызвала к доске меня, велев решить какую-то задачу. Но не тут-то было! Мел елозил по доске, не оставляя никаких следов. К моему величайшему изумлению, Елена Петровна безошибочно определила состав, нанесенный на доску, и тех, кто этот самый состав наносил. Влепила всему классу двойки и дала контрольную работу. Это сейчас смешно вспоминать, а тогда было очень стыдно перед одноклассниками, особенно перед теми, кому химия была нужна для поступления в вуз.

Следом за Мацневым и остальные принялись вспоминать о наших проделках. И почему-то выходило так, что почти во всех участвовала я или как зачинщик, или как исполнитель. Поэтому среди учителей и шла волна дурной славы обо мне. Они, по-моему, всерьез думали, что пожар, трагически настигший нашу школу почти перед самыми выпускными экзаменами, тоже моих рук дело. Помнится, я больше всех убивалась на пепелище, что вызвало подозрение у директрисы и всего коллектива учителей. И даже после того, как следственная группа пришла к выводу, что школа сгорела от короткого замыкания, учителя в глубине души были уверены, что замыкание организовала я. Потом школу отремонтировали, причем в рекордно короткие сроки, и первого сентября она, обновленная и сверкающая новой мебелью, уже приняла учеников.

Веселье тем временем двигалось по нарастающей. Подогретые спиртным, одноклассники отрывались на всю катушку. Воспоминания уже отошли на второй план, девчонки отчаянно строили глазки, да и ребята изо всех сил старались не ударить в грязь лицом. В общем и целом все напоминало курятник. Мое праздничное настроение постепенно двигалось к нулевой отметке.

«Пора, наверное, сваливать. Веселья не получилось, для меня, по крайней мере. На своих посмотрела, потрепались немного, пора и домой».

Я потихоньку начала пробираться к выходу.

— Женька, подожди, — услышала я свое имя. Сквозь грохот музыки и вопли танцующих узнать его было трудно. Обернувшись, увидела Ковалева. Перед Славиком было стыдно, и я послушно остановилась.

— Домой собралась?

— Угу, — промямлила я. — Слав, ты прости меня, так уж получилось ...

— Да ладно, не бери в голову. А ты что, совсем не пьешь?

— Совсем, — виновато вздохнула я.

— Молодец, — одобрил Славка. — Давай я тебя отвезу, а то опять замерзнешь. И не спорь, — пресек он слабую попытку отказаться. — Мне тоже уже надоело здесь, тем более дело-то идет к развязке. Только давай сначала сфотографируемся. Неизвестно, когда еще увидимся, — тихо добавил Ковалев. Что-то в его голосе насторожило меня.

— Давай.

Я достала из сумочки фотоаппарат, одолженный специально для вечера у родителей. Мы позвали Лизку, вышли на кухню, уселись на диванчик и — щелк. Готово.

— Подожди, — сказал Славка, — я сейчас свой аппарат принесу, он у меня в машине.

С этими словами он вышел.

— Да, — вздохнула Лизавета, — что-то не получилось. Все напились, как сволочи. Жень, а ведь уже десять лет прошло. Стареем, что ли... Словно и вспомнить-то нечего.

— Лизка, у всех интересы уже давно за пределы школы выпорхнули, — печально сказала я, — а вечер этот для многих — лишь повод вырваться из дома, расслабиться...

— Что да, то да...

Хлопнула входная дверь, и в кухню вошел Славка. В руках он держал кофр с фотоаппаратом.

— Смотри-ка, у вас аппараты одинаковые. Не перепутайте, — предостерегла Лизавета и нажала на спуск.

Неожиданно дверь на кухню распахнулась, и ввалился Гошка, таща за собой еще кучу народа.

— Вот вы где, — заорал он, — опять уединились.

— Гоша, они фотографируются без нас, — прогундосила Алка Филиппова.

— Мы это дело исправим! Эй, народ! Все сюда, будем фотографироваться, — завопил Рыжов, перекрывая децибелы музыкального центра. Все собравшиеся дружно задвинулись на кухню. Долго еще устраивались, гоняя друг друга с места на место, но, наконец, и эта процедура была благополучно завершена.

— Уходим по-тихому, — прошептал мне на ухо Ковалев.

— Ага, — так же шепотом ответила я, — только с Лизкой попрощаюсь.

Вскоре мы отъезжали от гостеприимного Лизаветиного дома. Славка молчал, лишь иногда по его лицу пробегала какая-то тень. Молчала и я. Все-таки десять лет не виделись, говорить особенно и не о чем.

— Женька, ты счастлива? — внезапно резко спросил Слава. И опять какая-то тень промелькнула в его глазах.

Внутренний голос заворочался внутри и собрался было что-то сказать, но я его опередила:

— В общем, да. Смотря что ты понимаешь под словом «счастье»...

— Слушай, Роджер, ты хоть раз в жизни можешь поговорить по-человечески, без этих твоих увиливаний?

Вот тебе раз! Как же можно без этого? Так ведь занесет черт знает куда. Меня-то как раз и заносит в такие дебри, что разобраться порой бывает очень сложно.

— Славик, — осторожно поинтересовалась я, — у тебя что-то случилось? Почему ты весь вечер то хохочешь до колик, то хмуришься?

— Да брось ты, Женька, что у меня может случиться? Ты же слышала — я большой человек, служу, так сказать, в городской администрации...

Он ненадолго замолчал, думая о чем-то своем.

— Оставь мне свой телефон, — попросил Ковалев и добавил, словно споткнулся: — Пожалуйста.

Было заметно, что это слово не из повседневного его обихода.

Мы подъезжали к моему дому.

— Одна живешь? — осведомился мой одноклассник.

— Живу одна, телефон запиши, на чашечку чая не приглашаю, извини, устала очень, хочу пораньше лечь спать, — на одном дыхании выпалила я.

— Понятно, — усмехнулся Славка, — ну что ж, может, в другой раз.

Я хорошим галопом добежала до подъезда и пронаблюдала, как Ковалев Вячеслав Григорьевич, помощник депутата и советник мэра по каким-то вопросам (в темноте было не разобрать, что написано на визитке), лихо газанув и просигналив на прощание, вырулил со двора. Еще немного постояв на улице, я поднялась к себе. Прошло совсем немного времени, и мечты о тепле воплотились в горячей ванне и — о, счастье! — в чашке любимого кофе со сливками.

Не знаю, кто как, а я люблю размышлять, лежа в пенной водичке и слушая ненавязчивую музыку. Сейчас мысли были совсем невеселые. Я возвращалась в школьную юность, вспоминала своих одноклассников, думала о Ковалеве...

«Интересно, почему Славик такой мрачный? Вроде бы все хорошо у человека: занимает такую значимую должность, не самый последний человек в городе, скорее наоборот, жена красавица, причем нежно любящая своего мужа, сынуля первоклассник, и вот, поди ж ты, где-то потерялось его счастье.

А Лизавета хороша: настоящая русская женщина, такая и коня на скаку, и в горящую избу — короче, все, что полагается русской бабе. Но тоже не повезло в жизни: мужик сбежал от нее к длинноногой девице. Сына бросил, квартиру, жену благополучную с достойной работой и достойной зарплатой. И что им, мужикам, надо?»

«Всех пожалела, — вышел из подполья мой внутренний враг, — а сама-то? Что, не хватает смелости взглянуть на себя со стороны? Хочешь, скажу тебе раз в жизни всю правду?»

«Вылез все-таки, ну валяй, режь правду-матку. Хотя я и без тебя все знаю. Нету у меня ни мужа, ни детей, ни хорошей работы, а уж доходы мои ни одной налоговой инспекции не интересны — настолько они невелики. Зато от меня никто не сбегал к длинноногим девушкам с сомнительной репутацией, да и сплю я по ночам спокойно».

«Ага, и лет тебе восемнадцать вчера стукнуло — вся жизнь впереди...»

«Что ты опять начинаешь? — разозлилась я. — В тебе проснулся материнский инстинкт? Хочется детишек воспитывать, пеленки стирать да за пьяненьким мужиком грязь выгребать? Неужели тебе плохо живется? У тебя есть я и Монморанси. С нами не соскучишься!»

«Не говори мне об этом блохастом! Купили на Птичке за пять копеек, а гонору, как у наследника кардинала Ришелье! Какая от него польза? Мышей не ловит, дом не охраняет, морока одна с ним. Отдала бы ты его, а?»

«Я лучше тебя отдам, разговорчивый ты мой. Мося молчит, только мурлыкает иногда, а что мышей не ловит — так их просто нету, впрочем, можно приобрести парочку, раз тебе так хочется. Ну, хватит о грустном. Надо с утра заехать к родителям отдать фотоаппарат и заодно и пленку занести в сервисный центр, вот и посмотрим тогда, кто есть ху».

Утро началось как обычно. Молчаливый Моська орал дурным голосом, требуя законную порцию «Вискаса» (ничего другого он просто не признавал), кофе опять залил плиту, а мои любимые джинсы решилипоиграть с хозяйкой в прятки. «Как, скажите мне на милость, такой растяпе выходить замуж?! Любой нормальный мужчина сбежит от меня на вторые сутки после свадьбы! Если только я не сбегу от него на первые».

Наконец я героически преодолела все утренние трудности и через какое-то время вышла на улицу, гордо поглядывая по сторонам и надеясь, что хоть кто-нибудь оценит мой героизм. Однако никому не было никакого дела до меня. Наверное, для всех людей утренний марафон не входил в число доблестей. Погода радовала только отчаянных оптимистов: под ногами слякоть, хляби небесные опять разверзлись и посыпали головы прохожих не то снегом, не то дождем, не то тем и другим вместе. «Куда делся вчерашний мороз?» — подумала я тоскливо, словно это не меня вчера Славик Ковалев отогревал коньяком до бесчувственного состояния.

Родители жили в трех остановках от моего дома. По случаю выходного дня мама пекла свои фирменные пирожки, папка лежал на диване и смотрел очередную серию про динозавров, изредка комментируя фильм параллельно с Дроздовым.

— Здорово, родители, — бросила я, ввалившись в помещение.

— И ты не болей, — буркнул папка, не отрываясь от созерцания очередного доисторического ящера.

— Женя, иди пирожков поешь, твои любимые, с капустой, — крикнула из кухни мама.

— А ты все печешь, дорогая, — пропела я сладким голоском и схватила со стола самый аппетитный, на мой взгляд, пирог.

— Не хватай на ходу, сядь за стол и поешь по-человечески.

— Хорошо, мамуля, только руки помою.

— Мать, выясни у ребенка, что она натворила, уж больно сегодня положительная, — бросил отец, оторвавшись на минуту от голубого экрана.

— Ничего я не натворила, просто соскучилась и не хочу огорчать своих любимых родителей, вы же у меня одни, впрочем, я у вас тоже.

После такого заявления папка нарисовался на кухне, забыв про всех птеродактилей и тиранозавров, вместе взятых.

— Евгения, — строго начал родитель, — лучше скажи сразу, что случилось. Ты же знаешь, я человек прямой. Говори, не прибегая ко всяким твоим штучкам.

— Папочка, у меня все в порядке, ничего мне от жизни не нужно, — мяукнула я, — если только здоровья вам и чуть-чуть счастья мне.

— Замуж тебе надо, Евгения, — глубокомысленно изрек папашка, — вот вся дурь из башки-то и вылетит. Детишек нарожаешь, внучков нам с матерью на радость...

— А мне на погибель, — хрюкнула я с набитым ртом.

Отец обиделся и ушел к телевизору. Динозавры уж точно живут парами и рожают своим родителям внучат в необходимых количествах.

Мои любимые мамка и папка прожили трудную, но счастливую жизнь. Глядя на них, понимаешь, что любовь все-таки на свете существует. Папка до сих пор обожает свою Ларочку и не замечает других женщин. Мне однажды на глаза попались письма отца к матери. Нет, он никуда не уезжал, просто, наверное, не мог сказать все, что хотел, словами, поэтому и писал. Но что это были за письма! Современные любовные романы по сравнению с ними просто сказка про репку, настолько они банальны и сухи в плане эмоций. Признаюсь, я даже всплакнула пару раз. Так хотелось, чтобы и меня любили вот такой красивой и вечной любовью. Примечательно, что письма были написаны, когда у родителей уже была я, и обоим было под сорок.

— Мам, скажи, что нужно человеку для счастья?

— Всем по-разному, зависит от самого человека, — вздохнула мама, — кому-то деньги, кому-то слава, положение в обществе, кому-то семья.

Мама незаметно покосилась на меня. Я стойко проигнорировала этот взгляд. Кто-кто, а я-то точно знала, что в ближайшие пару-тройку лет любимого зятя и долгожданных внуков родителям не увидать, и мамины пирожки буду поедать только я, правда, с огромным аппетитом.

— Женечка, расскажи, как вчера погуляли, — перевела мама разговор на другую тему.

— Неплохо, — не говорить же, в самом деле, маме, как Лизавета выхаживала ее бесчувственную дочь, — народу было не очень много. Это и понятно — люди все взрослые, занятые.

— Слава был?

— Был, — коротко ответила я.

— Ну и что? — осторожно спросила мама.

— Ну и ничего. А ты чего-то ждала? Так вот, мамуля, чтоб ты знала и впредь не задавала мне вопросов относительно Славы: у него замечательная жена, ребенок, солидное положение в нашем городе, ни в чем он не нуждается, в том числе и в моих чувствах, которых, как ты знаешь, не было и нет.

Мне почему-то было неприятно напоминание о Ковалеве.

— Женечка, а ты знаешь, что он бандит? — срубила меня мама наповал.

— Ну, так сразу и бандит. Охотно верю, — поспешила добавить я, увидев, что мамуля собирается с мыслями для очередного заявления, — работать в администрации города и не быть бандитом нельзя, — по-моему, процитировала я кого-то.

— Вечно ты со своими шуточками, неужели нельзя хоть немного посерьезнее в твоем-то возрасте?

— Ты говоришь о моем возрасте так, словно мне завтра на пенсию уходить.

В ответ мама лишь глубоко вздохнула, не желая, видимо, продолжать разговор.

— Мам, я фотоаппарат возвращаю в целости и сохранности, только пленку вытащу.

Молчание было мне ответом, из чего я сделала вывод, что мама смирилась с отсутствием зятя и в ближайшие полгода внуков не потребует.

«Козел», — прорезался голос, но тут же замолчал, понял, видимо, что я не настроена на дискуссию.

Папа лежал на диване. Ящеры давно кончились, и на голубом экране кривлялась какая-то очередная звездочка из числа еще не открытых. К слову, родитель, погруженный в свои мысли, ее не замечал.

«Папка, папочка, не переживай, еще неизвестно, как бы ты поладил с моим мужем, да и поладил ли вообще. А я-то тебя люблю за всех внуков и зятьев сразу. Как тебе объяснить, что не хочу я провести остаток жизни с кем попало, не хочу сама мучаться и вас изводить своим несчастным видом. Когда-нибудь мне повезет, и вы с мамой получите себе в сыновья самого замечательного человека на свете. Подождите еще немножко, все будет у нас хорошо».

Я еще посидела в родительском гнезде, прослушала очередную лекцию на тему, что такое плохо и как с этим бороться, и отправилась восвояси. У меня было еще небольшое дельце в салоне «Кодак». На улице по-прежнему выпадали какие-то неопознанные осадки. Я немедленно нарушила родительские наставления, закурив сигарету. Мама, конечно, знала, что я курю, тем не менее это не мешало ей хвататься за сердце и за голову одновременно при виде пачки сигарет в моей сумочке или в кармане.

В фотосалоне совсем не было народу. Вечно улыбающаяся девушка встретила меня так, словно я была последним посетителем на Земле. Она любезно обслужила меня, выразила надежду, что я стану постоянным клиентом в их салоне, и с заговорщицким видом пообещала значительные скидки. При этом левый глаз у нее как-то странно подмигивал и смотрел несколько мимо меня.

Это почему-то взволновало мою нежную душу, и я поспешила удалиться с неприступным видом, заверив любезную девушку, что завтра вечером после пяти часов обязательно зайду за историческими снимками. Фея фотографии была несказанно обрадована моим обещанием, и это тоже придало мне значительное ускорение.

Собственное жилище встретило меня тем же ералашем, что и был, когда я его покидала. Глупо было ожидать чего-либо другого. Хитрый Монморанси прижимался к моим ногам и всеми доступными его кошачьему разуму средствами демонстрировал безграничную любовь ко мне, ожидая чуда, то есть очередной порции еды.

«Был бы у меня муж, — принялась я мечтать, — он бы и кота покормил, и порядок в доме навел, и меня встретил с распростертыми объятиями и чашкой милого моему сердцу напитка. Нет, с напитком в руках он не смог бы раскрыть мне объятия. Тогда сначала кофе, а потом объятия, или наоборот? Откуда я знаю, как положено. Может, в семейной жизни, как в ресторане: мухи отдельно, котлеты отдельно? В смысле, кофе, объятия и все остальное». Я окончательно запуталась в своих рассуждениях и прекратила изводить себя ненужными мыслями. Не стоит думать, будто я образец старой девы. Вовсе нет. У меня, естественно, были головокружительные романы, романтические вечера при свечах и все прочие атрибуты любовных историй. Я даже была замужем целых две недели. Но, увы! Мужчины нынче пошли какие-то неправильные: либо женатые, а это всегда выяснялось самым неожиданным образом, либо разведенные, а я не люблю товар, бывший в употреблении. Замужество, надеюсь, самая большая неприятность в моей жизни. Еще в институте у меня начался очередной роман с однокурсником, неожиданно я получила предложение руки и сердца, так же неожиданно согласилась, и мы сыграли веселую студенческую свадьбу. Играли свадьбу в общежитии. В маленькую комнатку набилась куча народу, причем как знакомых, так и не очень. Гуляли три дня и в конечном итоге забыли, кто женится, поздравляли всех подряд с законным браком и заставляли целоваться. Супруг мой оказался на редкость занудным и принципиальным: ни за что не соглашался жить с родителями под одной крышей, мотивируя это тем, что он, выдающаяся личность, бесконечно талантливый поэт и якобы творческая натура, поэтому ему нужен простор. В чем заключалось творчество натуры моего мужа, а также его талант, я так и не поняла до конца нашего брака и, когда разводились, напрямую спросила его об этом. Он как-то дико на меня посмотрел и умчался, высоко вскидывая костлявые колени. По-моему, при сем галопе он даже издавал звуки, весьма похожие на тихое ржание. Так бесславно закончилось мое замужество. Потом был еще один жених, сильно увлекавшийся астрономией. Он долго и нудно рассказывал мне о различных туманностях, черных дырах и белых карликах. От постоянного глазения в ночное небо у меня стала болеть шея и двоиться в глазах. Шурик, так звали астронома, неожиданно сделал мне предложение. Причем руку и сердце он предложил, не прерывая рассказа об Альфе Центавра. Мне почему-то сразу вспомнился мультик, где мужчина делает предложение женщине, обещает подарить ей звезду, а следом за любимой с отвратительным скрежетом ползет кастрюля. Разумеется, от подобной перспективы я в восторг не пришла и решительно порвала наши отношения. Родители скрепя сердце решили купить мне квартиру, весьма надеясь, что она поможет наладить мою личную жизнь. К их великому сожалению, все вышло как раз наоборот: я полной грудью вдохнула воздух свободы и не спешила его выдыхать.

Неожиданно резко зазвонил телефон.

«Не буду подходить, меня нет дома», — решила я. Но телефон продолжал настойчиво домогаться моего внимания.

— Еропкин на проводе, — резко бросила я в трубку.

— С вами будут говорить, — вежливо проворковал на другом конце провода девичий голос, — не вешайте, пожалуйста, трубку.

«Интересное кино, уж не сам ли это президент России хочет меня услышать? Ему, наверное, доложили о замечательной девушке Зайцевой Евгении, и он хочет мне предложить...»

Что именно хотел предложить мне президент, так и осталось загадкой. Вместо знакомого до боли «дорогим россиянам» голоса я услышала густой баритон Ковалева:

— Женька, ты что, фамилию сменила?

— Не обращай внимания, Вячеслав Григорьевич, со мной иногда такое бывает.

— Странная ты какая-то: то голоса, а теперь вот...

Я довольно невежливо перебила помощника депутата:

— Чего тебе надобно, Славка?

— Жень, понимаешь, тут такая история. Помнишь, мы вчера фотографировались у Лизки? А у нас с тобой еще фотоаппараты одинаковые оказались? Короче говоря, мы перепутали фотоаппараты, а мне срочно понадобилась пленка. Представляешь, я сунулся — а там ты. Это, конечно, здорово, однако у меня могут быть неприятности. Я к тебе подъеду минут через несколько, лады?

Прежде чем я успела что-либо ответить, Славка бросил трубку.

«Вот тебе клюква, — подумала я, — выходит, мне надо опять ехать к родителям? Ни за что. Мой организм не выдержит еще одной встречи с любимыми родственниками. Если Ковалеву очень нужно, пускай сам обрадует мою мамочку своим визитом. А может, и ехать никуда не придется, потому что пленка уже в проявке! Дело-то, насколько я соображаю, именно в ней! Интересно, чего же там такого, что у Ковалева неприятности на носу? Да ладно, сейчас приедет, я ему объясню: так, мол, и так, завтра заберем...»

Приняв соломоново решение, я принялась наводить порядок в своем жилище. Нужно сказать, дело это зряшное. Квартира моя хоть и небольшая, но вмещает массу нужных и не очень нужных вещей, и пытаться навести в ней порядок — все равно что катить камень в гору. Сизиф, если вы помните, с этим не справился. Достигнув с собой консенсуса, я плюнула на уборку и уселась перед телевизором. Честно говоря, предстоящая встреча со Славиком взволновала меня не на шутку.

«Потрясающе! Только недавно я сама внушала маме, что Славик мне не интересен еще со школьной скамьи, а теперь, выходит, что очень даже интересен. Может, я опустилась до профурсеток, которым важно положение и деньги, а не человек, или усохла без мужского внимания?»

Озадаченная такой несуразицей, я поплелась открывать дверь, в которую весьма настойчиво звонили.

— Привет, — бросил с порога Ковалев.

Сегодня, честно говоря, он выглядел неважно: мешки под глазами и серый цвет лица — все говорило о том, что мой одноклассник провел весьма беспокойную ночь.

Я молча посторонилась. Славка вошел, задав глупейший, с моей точки зрения, вопрос:

— Ты одна?

— Нет, знаешь, по чистой случайности ко мне на чашечку кофе со сливками заглянул президент России. Об этом не сообщали по телевидению, так как он находится здесь инкогнито и не хотел бы, чтобы его жена узнала о нашей встрече.

Я могла и дальше развивать столь интересную для меня тему, но Славка так зыркнул на меня своими глазищами, что желание ерничать пропало напрочь.

— Роджер, у тебя есть чего-нибудь выпить? — сиплым голосом осведомился Слава.

Я молча принесла ему стакан водки, которую держала на случай простуды или разных непредвиденных обстоятельств, типа прорыва канализации или утечки газа. Ковалев осушил стакан дешевой водки так, словно это была вода.

«К гадалке не ходи, у него что-то случилось», — мелькнула мысль.

Несколько мгновений Славка приходил в себя после совершенно дикого количества отвратительного пойла. По крайней мере мишка-гризли свалился бы после третьего глотка. Ковалев продержался дольше. Осушив стакан, он посмотрел на меня заметно округлившимися глазами и завалился на бок.

— Здрасте, только этого мне не хватало, — в сердцах бросила я. Но потом, устыдившись, вспомнила, как Славка отогревал мой организм буквально накануне, решила не обращать внимания на тело, расположившееся у меня в комнате, и ушла в ванную думать.

Мысли совершали беспорядочные скачки и не желали выстраиваться в логическую цепочку. Тут были весьма пестрые персонажи: и Лизавета со стаканом раствора марганцовки, и динозавры, рожающие внуков моим родителям, и девушка из фотосалона, косящаяся одним глазом, и бывший муж, выходящий на финишную прямую после развода, и вопящий Моська — словом, полный кавардак. Что делать с таким хаосом в голове, я не знала и немного растерялась.

«Мамочки мои, вот до чего доводит человека безответственное отношение к жизни. Честное пионерское, с завтрашнего дня начну делать утреннюю гимнастику, брошу курить и буду звонить родителям каждый вечер, чтобы пожелать спокойной ночи». Посчитав, что мои ангелы-хранители остались довольны обещаниями, я вышла из ванной, благоухая, как Афродита в первые часы после рождения из морской пены. По моему разумению, крепкому мужскому организму должно было хватить времени, чтобы вернуться к нормальному функционированию.

— Славка, просыпайся. Пора ехать.

Молчание было мне ответом. Я подошла к креслу, на котором вальяжно раскинулся Вячеслав Григорьевич, собираясь пнуть его хорошенько.

Славка не двигался и, по-моему, не дышал. Некоторое время я пыталась привести его в чувство: шлепала по щекам, поливала водой из чайника, щипала за руки и даже слегка подергала за уши, вспомнив уроки Лизаветы по вытрезвлению. Никакой реакции. «Водка паленая, конечно», — подумала я. Сбегав в прихожую за маленьким зеркальцем, с немалым душевным трепетом поднесла его к губам Славика. Отсутствие дыхания у пострадавшего окончательно помогло мне понять, что пинки Славке не помогут вновь радоваться жизни.

— Ко... Ко... Ко... Ковалев, — закудахтала я.

Никак не хотелось верить, что труп помощника депутата уютно расположился в моем любимом кресле.

«Что делать-то, а? Куда ж его девать? Господи, конец моей спокойной жизни. Знаю, знаю, детективов прочитала море. Теперь меня посадят! А за что? Я не убивала! Нужно звонить в милицию. А, может, не нужно? Может, мне показалось? Может, этот придурок решил меня разыграть?»

С опаской приблизилась я к телу, по-прежнему лежащему в кресле.

— Славк, хватит, а? — жалобно пропищала я.

Тишина.

«Все. Труп. Это точно».

Белый свет померк перед глазами. Последнее, что я помню, был Монморанси, орущий дурным голосом из-под кровати.

«Это к покойнику», — мелькнула мысль, и я отключилась.

Сколько времени я пробыла в отключке, сказать не берусь. Когда я пришла в себя, мой кот спокойно лакал воду из своей миски, а в доме царила полнейшая тишина. Монморанси, наверное, привык к постороннему предмету в нашей квартире и перестал воспринимать его отдельно от мебели.

«Господи, чего только не померещится. Однако труп помощника депутата — это даже для меня слишком».

Сознание постепенно возвращалось ко мне. Я, шатаясь и снося по пути различные предметы, с опаской подошла к креслу. Мертвый Ковалев по-прежнему располагался там, где я и оставила его до неожиданного обморока.

«Все. Хана. Теперь точно — век воли не видать».

И в этот момент по квартире разнеслась мелодичная трель звонка.

«Милиция! — тут же мелькнула мысль. — Не открывать. Никого нет дома. Сейчас быстренько решу, что делать с мертвяком, а потом заявлю в наши доблестные органы правопорядка. Нельзя его оставлять здесь, ну нельзя, честное слово».

Почему нельзя, я даже себе не смогла бы объяснить. Тем временем в дверь продолжали настойчиво трезвонить. Стараясь не производить даже легкого шума, я пробралась к входной двери и выглянула в «глазок»: на пороге стоял мой сосед, между прочим, работник ГИБДД. Еще немного сомневаясь в правильности моего поступка, я распахнула дверь.

— Привет, Жень, у тебя есть немного соли? Вот хочу омлет соорудить, а соли нет.

— Соль я тебе дам, конечно, только ты сначала посоветуй, что полагается делать с трупом.

— Ха-ха-ха, — рассмеялся сосед, — вам, дамы, нельзя читать детективы. Трупы просто так нигде и никогда не появляются.

— А если не просто так? — осведомилась я. — Если это труп советника мэра нашего города?

— Тогда суши сухари, — успокоил меня сосед, — такие покойнички на вес золота. За такого тебе хоть милиция, хоть мафия бо-о-ольшой срок накинут. Правда, мафия вряд ли оставит в живых. Надеюсь, ты это спрашиваешь только для развития интеллекта?

— Да нет же, о чем я тебе толкую битый час, — я поморщилась от досады. — Ромка, у меня в доме завелся покойник, который на вес золота. Ты Ковалева знаешь?

— Кто же у нас в городе не знает Ковалева? Почитай не Москва, где все депутаты и помощники на одно лицо. Вот я недавно был в Москве, ну, я тебе доложу...

— Кончай базар, — пресекла я словесный поток соседа, — нам пора труп выносить.

— Жень, какой труп? — внезапно отупев, спросил Ромка.

И тут я не выдержала:

— Идиот! У нас в ГИБДД что, работают сплошные идиоты! Я тебе, олух царя небесного, толкую, что у меня свежий труп дома лежит, а ты...

— Ты только не нервничай, Женечка. Я знаю про твой голос. Теперь добавились галлюцинации. Это вполне нормально.

— Придурок! — завопила я. — Пройди в комнату, посмотри сам и убедись, что это не бредни шизофреника!

Ромка вошел в комнату и направился прямо к креслу. Все тело Славика находилось там.

— Класс, Женька. Теперь буду сухари таскать тебе в камеру, если, конечно, братки не найдут тебя раньше. Такие покойнички весьма ценны. И где ж ты обзавелась советником мэра в мертвом состоянии? — совсем по-милицейски спросил Ромка.

Я представила, как такие же вопросы мне будут задавать официальным тоном в отделении, и глухо застонала.

— Ромочка, милый, родной, хочешь, я обеспечу тебя солью на пятилетку вперед? Избавь меня от тела, а? Ты ведь понимаешь, что я не могла убить Славку? Я даже тараканов к тебе приносила, чтобы ты лично с ними расправился. Не поднимается у меня рука на живых тварей, ты же знаешь.

Это была чистая правда. Однажды у меня появились тараканы. Может, соседи у себя травили усатых гадов, может, вражеские происки, но только твари эти размножались у меня на кухне со скоростью света. Испытывая законное чувство брезгливости, я, каюсь, убила пару-тройку животных класса вредных насекомых.

Две ночи, проведенные без сна, подсказали мне, что терминатор из меня никакой, и я стала таскать прусаков к Ромке с целью уничтожения. Прошло несколько месяцев, тараканы пропали. Мама сказала, что они сдохли от голода, но я твердо поверила в Ромкины силы и решила в трудную минуту всегда обращаться к нему за помощью. Трудная минута, увы, настала гораздо раньше, чем я предполагала.

— Короче так, Евгения, надо звонить в милицию и не заниматься самодеятельностью. Как ни крути, а мертвый Ковалев — штука серьезная, и уже завтра все газеты растрезвонят о его смерти.

Я живенько представила себе, что именно напишет наша желтая пресса, и мне стало совсем нехорошо.

— Ромик, — жалобно проскулила я, — значит, без милиции никак нельзя?

— Нет, — отрезал сосед. — У тебя есть алиби? Хотя какое может быть алиби в случае с Вячеславом Григорьевичем? Хорошо, если ты пойдешь как исполнитель — меньше дадут. А вот если в качестве заказчика тебя оприходуют — тогда все.

— Что «все»? — прошептала я на последнем издыхании.

— Пожизненное, — строго сказал Ромка.

— Мама, — икнула я и тихонько сползла по стенке.

Воображение услужливо нарисовало одиночную камеру, кишащую тараканами, тюремную баланду и совершенно неподкупного надзирателя. Он молча выводит меня на прогулку и при этом укоризненно смотрит в глаза.

— Господи, — прошептали губы отдельно от моего сознания, — пронеси чашу сию мимо рабы твоей недостойной. Я тебе свечку поставлю, самую дорогую, а? Пусть все окажется сном! Вот сейчас я проснусь в своей постельке и сразу же начну другую жизнь. Договорились?

Однако силы небесные не пожелали пойти на компромисс, и правосудие в лице соседа Ромки настойчиво призывало меня к гражданской ответственности.

— Жень, а Жень, я позвонил ментам. Они велели ничего не трогать и ждать их приезда. Ну, я, пожалуй, пойду. Тебе сейчас не до соли, — смущенно возвестил сосед.

— Стой, предатель! — закричала я. — Вызвал ментов и линяешь? Хочешь всю ответственность переложить на хрупкие женские плечи? Ничего у тебя не выйдет, дорогой мой. Может, если б не ты, я потихонечку расчленила Ковалева и незаметно спустила в унитаз. А ты приперся и все испортил! Теперь дожидайся своих коллег вместе со мной — будешь меня отмазывать.

Я кипела праведным гневом, понимая прекрасно, что Роман поступил совершенно правильно и что зря я нападаю на него. Но слишком велик был страх перед служителями Фемиды — я не могла встретить их один на один (мертвый Славик, разумеется, не в счет).

— Ты чего городишь-то, а? Чего городишь, совсем с ума сошла? Еще расчлененки тебе не хватает! И никакой я не предатель, просто не хочу связываться с ментурой — меня запросто могут погнать со службы. Впрочем, все равно теперь будет куча неприятностей. Ладно, — смилостивился работник полосатого жезла, — остаюсь с тобой.

Милиционеры приехали гораздо быстрее, чем я предполагала. Видимо, на трупы у них совершенно четкие директивы: сначала покойники, а все остальное подождет! Пройдя все унизительные процедуры по установлению моей темной личности, снятия отпечатков пальцев, заполнения протокола и знакомства со следователем, я отправилась в отделение для дальнейшего разбирательства.

— Простите, пожалуйста, не могли бы вы зачитать мои права, — очень, на мой взгляд, вежливо попросила я почетный эскорт в милицейской форме.

Громкий хохот послужил мне ответом. Я же лично ничего смешного в просьбе не находила: во всех американских фильмах арестованным девушкам красавец-следователь зачитывает их права, очень страстно глядя при этом в прекрасные честные глаза. Моего следователя красавцем можно было бы назвать с некоторой натяжкой. Через его левый глаз проходил немаленький шрам, что, согласитесь, не могло служить украшением даже такому видному (около двух метров роста и, кажется, столько же в плечах) мужчине.

Отделение, куда меня привезли, вернее, доставили, встретило угрюмым молчанием, тусклым светом и мрачным лицом дежурного за грязным (для маскировки, наверное) стеклом. Кабинет следователя располагался на втором этаже. На стене почему-то вместо портрета родоначальника всей милиции тов. Дзержинского висел портрет Бельмондо. Это рассмешило меня, и я глупо хихикнула.

— Я на вашем месте, гражданочка Зайцева, не смеялся бы, а серьезно задумался над своей дальнейшей участью. Обязан предупредить, что чистосердечное признание смягчает вину...

— И удлиняет срок, — закончила я фразу следователя, — мне не в чем признаваться. Я не убивала Сла... господина Ковалева. Вы же не можете дать мне пожизненное заключение только за то, что водка оказалась паленая. Вон сколько народу каждый день травится некачественными напитками, неужели мне за каждого срок мотать? Не лепи горбатого, начальник, я в отказе.

Следователь вытаращил на меня свои полтора глаза, а я, весьма довольная собой, гордо уселась на очень неудобном стуле. Минута молчания затягивалась. Первый шок, полученный мной от встречи с представителями власти, проходил; следом за ним возвращалась любовь к жизни и стойкое нежелание провести остаток дней в одиночной камере — я совсем не горю желанием питаться тюремной баландой.

— Та-ак, — протянул милицейский, — за что отбывали наказание? Статья, срок, место?

— Еще в детстве, — чистосердечно призналась я, — вылила тарелку манной каши в окно, на голову какому-то дядечке. Он настучал бабуле, ей это не понравилось, и она поставила меня в угол. Срок не помню, статьи не знаю.

— Хватит ломать комедию, гражданка Зайцева! — грохнул кулаком по столу душка-следователь.

Признаюсь, у меня возникло чувство, что я несколько перегибаю палку, но это лишь от состояния неизвестности. Очень хотелось домой.

— Как вы с женщиной разговариваете! Да будет вам известно, на меня даже папа никогда не кричал, хотя в детстве я была отнюдь не подарочек!

И это была голая правда! Старушки и влюбленные в нашем дворе ненавидели меня лютой ненавистью. Первые, потому что я, устраивая с мальчишками игры в казаков-разбойников, вытаптывала в палисадничках все насаждения, кроме лопухов, обдирала сирень и дергала ромашки. А влюбленные, потому что я выливала на них кувшины е водой и швыряла прищепки, едва только они пристраивались под нашими окнами, чтобы заняться обычными в таких случаях поцелуями.

— Вы сейчас не женщина, а подозреваемая в убийстве. Поэтому, будьте так любезны, не сочтите за труд, ответьте, пожалуйста, на несколько моих вопросов, если вас это не сильно затруднит, — медленно закипая, рассыпался в любезностях следователь.

Я удовлетворенно кивнула:

— Хорошо, задавайте свои вопросы, хотя ничего нового вы от меня не услышите. Все, что знала, я рассказала еще в присутствии Вячеслава Григорьевича у себя дома. Жаль, что вы так невнимательны.

Мне пришлось снова рассказывать практически всю свою биографию.

— Зачем Ковалев к вам приехал?

— Повторяю еще раз: мы перепутали фотоаппараты. Славик позвонил и сказал, что через несколько минут за ним заедет.

— А зачем ему нужен был именно его фотоаппарат, раз вы утверждаете, что ваш точно такой же?

— Откуда ж мне знать? — ответила я вопросом на вопрос. — Может, этот фотоаппарат ему подарила жена, и он ему дорог как память. Был, — добавила я и всхлипнула. Все-таки тяжело, что ни говорите, вспоминать о друге детства в прошедшем времени.

— Хорошо, мы проверим. А зачем вы налили убитому водки?

— Не знаю. Он сам попросил. Понимаете, Славка, простите, убитый, приехал какой-то не такой.

— Что значит — не такой?

— Ну, взъерошенный, что ли...

— Убитый был не причесан? — задал очередной вопрос следователь.

Нет, ну до чего же глупы бывают подчас работники милиции, просто диву даешься!

— При чем тут прическа? Он был взъерошен внутренне? Понимаете?

— Н-да, — крякнул мой мучитель, — понимаю.

— А скажите-ка мне, гражданка Зайцева...

Что еще хотел узнать дотошный следователь, так и осталось неизвестно: в кабинет вошел молоденький сержант и положил на стол какие-то бумаги:

— Владимир Ильич, заключение экспертизы.

У следователя оказалось довольно распространенное имя. Как я узнала позже, в отделении его так и звали: «Наш Ильич».

«Хорошо хоть не Лаврентий Палыч», — ухмыльнулся внутренний голос.

«Точно», — согласилась я.

— Что вы сказали? — оторвался от увлекательного чтения Владимир Ильич.

— Ничего, это я не вам.

«Он телепат, — изумилась я, — вот так запросто слышит внутренний голос. Невероятно! А ты помолчи лучше, понял?» Мой незримый собеседник испуганно притих.

— Ну что ж, Евгения...

— Андреевна, — услужливо подсказала я, а у самой мелькнула мысль:

«Хороший признак — потенциальных преступников по имени-отчеству не называют, все больше гражданин или гражданка. Может, отпустят?»

«Точно, — съехидничал голос, — и лимузин к подъезду подадут»

«Хорошо бы», — не осталась и я в долгу.

— Вы что-то сказали?

— Нет, нет, — поспешила я заверить следователя, а сама подумала:

«Точно, телепат! Мамочки мои, вот повезло так повезло!»

— Так вот, Евгения Андреевна, экспертиза показала отсутствие в спиртном напитке типа водка каких-либо отравляющих веществ. На бутылке обнаружены только ваши отпечатки пальцев, на стакане — ваши и господина Ковалева. Вскрытие, правда, еще не проводилось, но есть все основания предполагать, что Ковалев Вячеслав Григорьевич был отравлен до появления в вашей квартире, а водка, выпитая им в количестве двухсот граммов, послужила катализатором для отравляющего вещества, находившегося в организме. Что именно за вещество было в организме трупа, вскрытие покажет.

Кто бы знал, какой музыкой прозвучал этот не очень грамотно построенный монолог Владимира Ильича. Однако за следующие слова я готова была простить ему даже грубое обращение с моей персоной:

— Что же касается вас, Евгения Андреевна, думаю, мерой пресечения мы изберем подписку о невыезде.

«Господи, ты есть на свете! Ну что за очаровательные люди работают в нашей доблестной милиции! — Внутри меня все ликовало и пело. — Домой, домой скорее, сюда я больше не ходок и не ездок».

— Как только вы нам понадобитесь, вызовем. Возьмите пропуск, — протянул следователь мою индульгенцию.

— Скажите, пожалуйста, меня отвезут домой? Время-то уже позднее? — задала я наивный вопрос.

Владимир Ильич что-то неразборчиво буркнул и уткнулся в бумаги. Из чего я сделала вывод: милиция увезти может, а вернуть обратно — увы! Но даже такие грустные выводы не смогли омрачить радость расставания с отделением. Дежурный за маскировочным стеклом уже не показался мне таким мрачным. С любезной улыбкой я протянула ему пропуск и, расправив крылья, выпорхнула на улицу.

Погода была замечательная: под ногами чавкала обычная зимняя жижа, мелкие брызги дождя или снега весело летели в лицо. Ко всему прочему, часы показывали, что в мире уже глубокая ночь. Город радостно спал. Неожиданно меня взяли под руку.

— Пустите, меня уже освободили, — гордо сообщила я.

— Знаю. Уже два часа жду тебя, — изрек кто-то Ромкиным голосом.

— Ромка, привет! Что ты здесь делаешь? — моему удивлению не было предела.

— Тебя жду, — повторил сосед. — Меня раньше выпустили. Ты знаешь, что ты — ПН?

— Что это такое — ПН?

— Поставщик неприятностей, — пояснил Ромка.

— Ну, чего ты сразу обзываешься, — я миролюбиво погладила его по плечу, — все же закончилось хорошо.

Сосед глубоко вздохнул:

— Блажен, кто верует.

Надо же, я и не замечала, что он такой умный. И вообще, надо повнимательней присмотреться к Ромику, может, я чего-то не разглядела? Подняв воротник и нахлобучив шапку, товарищ по несчастью схватил меня за руку, и мы направились к нашему дому.

Оказавшись в родных стенах, я поняла, что уютнее моего жилища на свете ничего нет и что тюремная камера не идет ни в какое сравнение с моей квартиркой. На радостях я вывалила коту всю дневную норму «Вискаса» и с умилением наблюдала, как Монморанси, урча и удивляясь щедрости хозяйки, поглощает любимое лакомство.

Пока мы с Ромкой добирались из отделения милиции, практически ни о чем не разговаривая, я решила сразу лечь спать. Но теперь стало понятно: тюремный запах впитался во все поры, и мимо ванной мне не пройти. Несмотря на позднее время, я со стоном погрузилась в ароматную пенную воду. Мне просто необходимо было подумать над случившимся и выработать дальнейший план действий. Ясно одно: тайну смерти одноклассника я должна разгадать в несколько ближайших дней. На нашу милицию, понятное дело, не надеялась. Одной, конечно, не справиться, кто знает, куда может завести расследование. В помощники, долго не размышляя, я определила Романа.

«Он уже по уши в этом деле, — убеждала себя, — ему и самому интересно, что действительно случилось с Ковалевым. Может, Ромке даже благодарность объявят за раскрытие такого преступления. Вот завтра и обрадую человека». С такими мыслями я, успокоенная и умиротворенная, отправилась спать.

С утра немедленно принялась приводить свой план по расследованию убийства в исполнение. Первым делом позвонила на работу (служу я в редакции местной газеты) и за несколько минут уговорила своего начальника дать мне отпуск за свой счет. Решающим аргументом стало то, что за две недели я должна приготовиться к свадьбе. Шеф удивился, пожелал мне счастья и, вырвав обещание познакомить с мужем, дал согласие. «Придется еще и мужа искать, — с досадой подумала я. — Но это потом. А сейчас надо обрадовать Ромку: с этой минуты он является...» Кем именно является с этой минуты мой сосед, придумать не смогла. В голове крутился лишь образ доктора Ватсона. Но, во-первых, знаменитый доктор старше Ромки и не такой симпатичный, а во-вторых, я тоже мало похожу на Шерлока Холмса.

«Точно. Больше на мисс Марпл», — съехидничал мой вредный собеседник.

Я решила поменьше обращать внимания на всякие глупости и отправилась на кухню сооружать любимое блюдо соседа. Когда омлет с сыром и ветчиной был готов, а рядом дымился ароматный кофе, я позвонила Роману.

— Ну? — не очень любезно отозвался сонный голос на другом конце провода.

— Ро-ма, — на манер попугая из известного мультфильма проворковала я, — зайди ко мне, пожалуйста, — у меня для тебя есть небольшой сюрприз!

— Еще один покойник? — воскликнул несчастный.

— Нет, дорогой, успокойся, — проявила я чудеса выдержки, — всего лишь ма-аленький, но очень вкусный завтрак.

— Скоро буду, — буркнул Ромка.

«Вот с какими грубиянами приходится работать! «Наша служба и опасна и трудна, и на первый взгляд как будто не видна». — Я твердо верила, что песня эта про меня. Упражнения по вокалу прервал звонок в дверь.

— Иду, Ромочка, иду, дорогой! — прокричала я, превращаясь в дипломата. Нечего говорить, задача передо мной стояла нелегкая. Весьма сомнительно, что удастся склонить Ромку к сотрудничеству с первого захода. Придется проявить всю смекалку и применить все обаяние, дарованное мне природой. Озабоченная такими мыслями, широко улыбаясь, я распахнула входную дверь. На пороге стоял незнакомый мужчина, чересчур, по-моему, похожий на орангутанга.

— Вы не Рома, — проблеяла я.

— Точно. Ты сообразительная, — сказал незнакомец и шагнул в квартиру.

— А ордер у вас есть?

— Ты еще и грамотная! Натаскали вчера в ментуре, да? — продолжал наступать гость, вытесняя меня из прихожей в комнату.

— Присядь-ка, — орангутанг легко толкнул меня на диван, — базар есть. Будешь умницей, останешься здоровенькой и красивенькой, а нет...

С этими словами визитер размахнулся и грохнул кулаком по журнальному столику. Жалобно звякнув, стеклянный столик разлетелся вдребезги.

— Ух, ты! — восхищенно округлила я глаза. — А еще раз можете?

— Чего? — обалдел от такой наглости неудачный представитель приматов. Предполагалось, что демонстрация силы произведет на меня неизгладимое впечатление.

— В смысле, грохнуть еще чего-нибудь? Понимаете, у самой рука как-то не поднимается, а ремонт делать давно пора, да и мебель сменить не мешало бы.

«Туговато у дяди с мозгами», — с сожалением подумала я, глядя в лицо мужику.

— Значит, так, — пришел в себя разрушитель, — завтра с утреца, в одиннадцать ноль-ноль, я загляну к тебе на огонек. Негативы, фотографии, фотоаппарат Ковалева передашь лично мне.

— А самим взять слабо? Почему это всю черную работу вы взваливаете на хрупкие женские плечи? Тоже мне, мафия называется, — презрительно поморщилась я.

— Так мы и взяли! — ухмыльнулась мафия. — Только там твоя мордашка оказалась, симпатичная такая... Вот мы и подумали, раз ты у Славки, значит, его пленка — у тебя! Так что, красавица, будет лучше, если все, что я перечислил, окажется у тебя. Ясно?

— Конечно, ясно. Если мне доходчиво объяснить, я завсегда пойму, не извольте беспокоиться. Только где я все это возьму, не подскажете?

— Ты Ваньку-то не валяй. Найдешь, раз уж такая понятливая. Все, детка, покеда.

— До свидания, папочка, — я сделала небольшой реверанс.

— Ну-ну, веселись, — с этими словами незваный гость покинул квартиру, а я осталась стоять посреди комнаты с открытым ртом.

— Жень, а чего у тебя дверь нараспашку? — спросил Ромка, входя в комнату и распространяя запах «Фаренгейта». — Где мой омлет? Что это?

Ромкины глаза заметно округлились:

— Вот это вот и есть твой сюрприз? Ма-аленький такой сюрпризик, — сосед указал на разбитый стол.

— Ромка, ты должен мне помочь, — вышла я из оцепенения, — у меня только что была мафия.

— Что, вся? Это она тебе стол расколошматила?

— Она, родимая. Вернее, не самый лучший ее представитель. Нечто среднее между орангутангом и человеком.

— Дела-а, — протянул мой помощник, — добрались уже. А чего хотят-то?

— Ромка, слушай меня внимательно и вникай. Ковалева убили у меня. Хочешь или нет, но я завязана в этом деле по самую макушку, да и ты тоже. Теперь наша задача — узнать, кто убил Славку, и, главное, за что. Вчера менты таскали по всем инстанциям, сегодня пожаловал славный представитель мафии. Просят снимки, негативы и фотоаппарат. Нам надо что-то делать, ты же не бросишь меня в трудную минуту?

Я била наверняка: зная Ромкино трепетное отношение ко мне, даже нельзя предположить, что в помощи мне будет отказано. Впрочем, сосед мог и поломаться немного ради подъема авторитета. К чести Романа, следует сказать: он сразу же согласился, не раздумывая. Ничего не утаивая, я все рассказала своему отважному другу. Он, как настоящий мужчина, несколько минут молчал, видимо, искал решение.

— Ты должна отдать все, что у тебя просил орангутанг, — выдал решение наш мозговой центр, — иначе я не ручаюсь за твою дальнейшую судьбу. Большие ребята не будут брать с тебя подписку о невыезде. Лезвием по горлу — и в колодец.

— Врешь, — усомнилась я.

— Поверь моему милицейскому опыту, — побожился Ромка.

— Иди лопай свой омлет, а меня оставь одну — мне нужно подумать.

— Думай, думай, Спиноза, — вновь огорошил меня эрудицией сосед и важно прошествовал мимо меня на кухню.

Поводов для размышлений было хоть отбавляй.

Зачем, как справедливо хотел узнать следователь, Славке нужен был именно его фотоаппарат? У нас они совершенно одинаковые. Значит, на пленке у Ковалева уже было что-то отснято. Что именно, я узнаю уже сегодня вечером. Но... Завтра утром ко мне придет орангутанг, и мне придется отдать ему все-все-все. И я опять останусь у разбитого корыта. Так не пойдет. Как я буду проводить расследование, не имея на руках ничего: никаких улик, доказательств и всего прочего, что необходимо в таких случаях? Еще немного поразмышляв, я вошла к Ромке на кухню.

— Рома, я ничего отдавать не буду.

— Ты о чем? — шамкая набитым ртом, поинтересовался он.

— Я о пленке и фотографиях, — терпеливо пояснила я бестолковому соседу. Удивительное дело, когда Роман предавался процессу поглощения еды, он забывал все на свете. Никакие чрезвычайные ситуации не могли испортить человеку аппетит. Уверена, что и сон у него был ровный и глубокий, что бы ни случилось.

После моих слов у Ромки омлет застрял на полпути к желудку: он вытаращил глаза и, кажется, перестал дышать. Признаюсь, я ожидала примерно такой реакции, поэтому молча наблюдала, как помощничек справляется с критической ситуацией. Терпению моему не было предела. Через несколько минут, утерев проступившие во время шока слезы, Роман вопросительно уставился на меня, взглядом умоляя, чтобы ему прояснили ситуацию.

— Завтра, когда приедет... м-м... товарищ из мафии, я отдам ему все, что он просил: и негативы, и позитивы, и фотоаппарат. Только копии снимков я оставлю у себя, — я была на удивление немногословна. Скорее всего, серьезность положения мобилизовала все внутренние силы моего хрупкого организма.

— И что уважаемый Пинкертон собирается с ними делать? — ехидно поинтересовался сосед.

Моя железная воля помогла мне молча вынести и это оскорбление.

— Употребить для раскрытия преступления. Я вас выведу на чистую воду! — непроизвольно мой кулак взметнулся в воздух и погрозил неизвестно кому.

Любитель омлета глубоко вздохнул:

— Господи, и этот человек собрался расследовать серьезнейшее преступление. У тебя нет ни опыта, ни связей, ничего у тебя нет, кроме благородного порыва и оскорбленного самолюбия.

— Зато у меня есть ты, — нагло подлизалась я. — А у тебя есть и опыт, и связи, и все другое.

Я прекрасно понимала, что крепость готова сдаться, осталось преодолеть последние редуты, и победа будет за мной. Пора приступать к решительному штурму.

— Вот что я скажу тебе, Алексеев. С тобой или без тебя — я буду заниматься этим делом. Убили моего друга, и произошло убийство в моей квартире. Хотя менты и отпустили меня под подписку о невыезде, но окончательно подозрения не сняли, товарищ Владимир Ильич ясно дал это понять. Это раз. Теперь два, гораздо хуже, чем подозрения следователя, — плохие ребята. Знаю я что-нибудь или нет — их мало волнует. Ковалев умер у меня, можно сказать, на руках, и доказать полную непричастность ко всем его махинациям, или как там это называется, я не смогу по той простой причине, что они не захотят меня слушать. Способы и средства работы этих господ тебе известны не хуже моего, и существует большая вероятность, что уже завтра после одиннадцати ноль-ноль ты обнаружишь здесь мой остывающий труп.

Я столь ясно представила себе такую картинку, что волосы зашевелились у меня на голове.

Роман помолчал немного, наверное, он тоже воочию представил себе, как обнаруживает мое холодное прекрасное тело.

— Да, Женька, — со вздохом протянул Ромка, — влипла ты здорово. Надо вытаскивать тебя из этого дерь... из этой ситуации. Для начала заберем снимки и посмотрим, из-за чего, собственно, весь сыр-бор. А потом... Думаю, придется тебе съехать на время с квартиры. Подыщем тебе временное жилье. Есть у меня один дружок...

Алексеев хитро прищурился, как-то по-девчоночьи хихикнул и отправился звонить своему таинственному дружку. Я принялась за уборку территории кухни. Не глядя, сунула пустую тарелку в мусорное ведро, а кофеварку со сковородкой — в холодильник. Мысли мои были слишком далеко от прозы жизни, и такие досадные промахи можно простить человеку, рискующему завтра пополнить коллекцию патологоанатомов. На кухне нарисовался довольный Ромка. По всему видно, что переговоры с таинственным незнакомцем, вызывающим такую странную реакцию у моего боевого товарища, прошли успешно.

— Ну все, я договорился с дружком. Сегодня же ты переезжаешь к нему. За фотографиями пойдем ближе к вечеру. Жень, у тебя есть что-нибудь перекусить, а то я голодный почему-то...

— Ага, — кивнула я, — Галина Бланка буль-буль. Будешь?

— Ты еще свеженького кипяточку предложи. Мне бы посущественнее, силы-то понадобятся. Ты поколдуй тут на кухне, а я пойду подумаю, — с этими словами Ромка неторопливо прошагал в комнату.

Полюбуйтесь на этого нахала! Стоило определить его в добровольные помощники, как он меня моментально приговорил к исправительно-трудовым работам на камбузе! Тоже мне, Чапай! Думать он, видите ли, будет. Я с надеждой заглянула в холодильник. Яйца, сыр и ветчину еще недавно с аппетитом доел сам мыслитель-полководец. Кроме пустой сковородки и кофеварки, там сиротливо доживал свой век кусок докторской колбасы, кажется, еще со времен Куликовской битвы. Кот презрительно отвернулся от предложенной закуски, всем своим видом давая понять, что переработанными отходами пищевой промышленности не питается. Нужно было отправляться в магазин. «Пусть Ромка идет, — разозлилась я, — думать можно и в супермаркете». Я влетела в комнату с намерением послать соседа за провиантом и замерла на пороге с отвисшей челюстью:

Алексеев расположился в кресле, которое недавно занимал Ковалев, и не шевелился.

«Господи, еще один! — мелькнула мысль. — Трупы размножаются, как тараканы! А этого-то за что?»

«Он слишком много знал», — торжественно провозгласил мой голос.

К покойникам в моем любимом кресле я начала постепенно привыкать, поэтому почти спокойно приблизилась к телу и легонько ткнула его кулаком в живот.

Тело с громким воплем подскочило и обрушило на мою бедную голову набор слов, в котором самыми понятными были предлоги.

— Ромка, — обрадовалась я, — ты живой!

— Конечно, живой! А ты живого человека тыкаешь куда ни попадя.

— Я же не знала, что ты не труп. Мне показалось, что ты мертвый, а с мертвяками у меня разговор короткий.

— Знаю, — буркнул Алексеев, — ты их расчленяешь и спускаешь в унитаз. Подумать не даст.

От такой наглости я онемела. Правда, длилось это недолго. Набрав в грудь побольше воздуха, я уже хотела разразиться гневной тирадой о недобросовестных работниках, которые спят в тот момент, когда подзащитной угрожает серьезная опасность. Ромка, увидев, как расширились у меня глаза и расправились плечи, спросил:

— Чего ты хотела, Жень?

— Топай в магазин, мыслитель, если хочешь поесть по-человечески. Список продуктов и деньги на столике в прихожей.

Я осталась одна. Стало страшно.

«Славка, милый, ты прости меня, ладно? Честное слово, я найду того, кто тебя убил. Не сложилось у нас, что ж поделаешь... Ты дорог мне как друг, товарищ, одноклассник. Не смог бы ты быть со мной, честное слово, — такой доверчивый, мягкий. Видишь, Славик, жизнь как распорядилась — убили тебя... Как ни крути, а моя вина в этом тоже есть. Может, не выпей ты стакан водки, все было бы иначе. А помнишь...»

Мне исполнялось восемь лет. Мама устроила детский праздник, а я, пользуясь случаем, пригласила всех своих одноклассников. Славик Ковалев понравился мне еще первого сентября. Огромный портфель почти совсем скрывал его прекрасные глаза и тогда еще небольшой рост. Я безумно приревновала будущего одноклассника к девице, сопровождавшей мальчика в школу. Может, поэтому и плюнула в его тетрадь именно в светлый праздник первого звонка. Третьего сентября был мой день рождения. В принципе, я хотела пригласить только Славика: кроме него, никто не был мне нужен. Однако это могло показаться слишком вызывающе, и я созвала весь класс. Ковалев, как истинный джентльмен, пришел самым последним, когда я уже отчаялась его увидеть... С тех пор мы были неразлучны вплоть до окончания школы. В середине восьмого класса я неожиданно поняла — Славка меня любит, а я его к тому времени уже разлюбила. Он добросовестно получал двойки по всем предметам, невероятно мучаясь неразделенным чувством, носил мой портфель (я даже несколько раз подкладывала туда кирпич с целью проверки выносливости кавалера), угрюмой тенью сопровождал меня до дома, мешая при этом ухажерам из старших классов, удостоенным моего внимания. Всем стало ясно, что Ковалев — герой не моего романа. Как может быть интересен человек, у которого ты списываешь алгебру, химию и физику и которому пишешь сочинения и проверяешь диктанты? На выпускном вечере Славка признался мне в любви и предложил выйти за него замуж. Слегка захмелевшая от выпитого шампанского, я лишь засмеялась. Славик резко повернулся и ушел с праздника...

Прошло несколько лет. До меня доходили слухи об успехах одноклассника. По правде сказать, меня это мало волновало — школа осталась далеко позади. Институт, новые увлечения, безумные романы, недолгое замужество — все способствовало изгнанию из памяти любившего меня человека. Родители только вздыхали, правда, весьма громко, по поводу несостоявшейся любви и неродившихся внуков. Мое легкомыслие повергало их в состояние глубокого уныния.

«И в кого ты такая?» — вопрошал меня папашка, воздевая руки к небу. Мама лишь скорбно молчала. На долгих десять лет я благополучно забыла о школе, об одноклассниках, о Славке. Теперь судьба заставляет меня расплачиваться за ошибки молодости.

Тихо грустя, я достала визитку, полученную мною накануне гибели школьного товарища. Служебные телефоны мало меня интересовали. Гораздо больший интерес вызвали номера, записанные Славкой на оборотной стороне карточки.

«Надо позвонить, выразить соболезнование и заодно узнать, когда похороны», — решила я. Прислушавшись к себе и не обнаружив присутствия внутреннего голоса, я дрожащей рукой набрала номер.

— Алле, — прокричал в трубку звонкий детский голос.

И вот тут силы покинули меня, я бросила трубку и разрыдалась. Слезы текли рекой по щекам, глухие всхлипы вырывались из груди, а в мозгу жарким пламенем горела мысль:

«Прости, маленький!»

Хлопнула входная дверь — это вернулся главный снабженец. Я быстренько вытерла слезы, не могла же я предстать перед подчиненным слабой женщиной, глубоко вздохнула и пошла разбирать сумки с провизией.

— Ты чего накупил, нечистая сила, а? Где картошка, масло, хлеб? Кто будет есть твои рыбные палочки, дурья башка? А котлеты из бумаги? Даже мой котик, умница, не ест это вторсырье, — ознакомившись с содержимым пакета, я пришла в состояние дикой ярости. — Ты даже сигарет не купил. Как выходить за тебя замуж, скажи, пожалуйста?

Ромка опешил:

— Женька, ты собралась за меня замуж?

Я опомнилась.

— Не бери в голову. Это я не подумавши ляпнула.

— Нет, подожди, тут надо разобраться.

— Нечего разбираться, надо твоей утробе ненасытной обед готовить. Сейчас пожарю тебе эти вот палочки, и кушайте на здоровье, господин хороший.

Роман вышел и через минуту вернулся, неся в руках еще один пакет, в котором лежали продукты точно по моему списку. Я устыдилась и потупила глазки.

— Ромочка, тебе картошку пожарить или сварить? Как ты любишь?

— Лучше бы ты замуж за меня вышла, — пробормотал обиженный сосед.

— Я обещаю подумать над этим сразу после окончания расследования, — сказала я, — Ром, а как ты думаешь, может, не надо ничего отдавать орангутангу? Меня же все равно не будет дома.

— А кто сказал, что нужно что-то отдавать?

— Ты же и сказал, — напомнила я.

— Так это когда было! Сейчас у нас планы переменились. Вот пообедаем и пойдем потихоньку в фотосалон, а оттуда — к моему дружку прямым ходом. Ты, Жень, много-то не разговаривай, а готовь чего-нибудь, — распорядился Ромка.

— Ты, конечно, думать пойдешь.

— Нет, я уже подумал, спасибо. Лучше я картошку почищу, — вздохнул он и принялся за дело.

Обед прошел в полном молчании. Я знала, что мой визави прием пищи считал делом почти священным, требующим полнейшей сосредоточенности и глубокого погружения, поэтому в процессе еды он не забивал голову мыслями. Когда тарелки были опустошены, глаза Романа постепенно стали приобретать осмысленное выражение, а на лице появилась довольная улыбка:

— Ну, пора в дорогу собираться.

— Хоть бы спасибо сказал, Гаргантюа, — обиделась я.

— Спасибо, конечно, только я тоже не на диване валялся.

Справедливость была восстановлена, когда Ромка почти добровольно остался на кухне мыть посуду, а я отправилась собирать вещи. Вскоре мы выходили из подъезда. К моему великому изумлению, первое, что я увидела, была машина Ковалева.

— Ромка, смотри, машина.

— А я думал, паровоз, — рассмеялся сосед.

— Это Славкина машина.

— Здорово! Еще бы ключи — и цены бы ей не было.

— Ключи у меня дома, на столике в прихожей. Только почему я вчера ее не видела? — удивилась я.

— Элементарно, Ватсон. Вчера ты ее просто не заметила по причине своего, — Роман задумался, подбирая подходящие слова, — нарушенного душевного равновесия.

Тут он был прав на все сто. Душевное равновесие мое оставляло желать лучшего.

— Ты что же, собираешься разъезжать на этой машине? У нас нет ни документов, ни доверенности, ни...

— Мадам, вы забыли, где я работаю! — выпятил грудь новоявленный Деточкин, — кстати, а откуда у тебя ключи?

— Славка, когда приехал, бросил их на столик, и они свалились в мой сапог. А когда меня арестовывали, я их не отдала — забыла про них совсем, не до того было.

— Вот видишь. Благодаря твоему сумеречному состоянию мы теперь с колесами.

— Ты меня еще психом назови. Вот теперь я еще и угонщица, — сникла я.

— Ничего подобного. Машина в угон не заявлена, значит, можем смело ею пользоваться. Пойми, Жень, в раскрытии преступления что главное? — тоном наставника спросил Алексеев.

— Ум.

— Ум, конечно, играет важную роль, но главное — оперативность. А без машины какая оперативность? Так что дуй за ключами, я тебя здесь подожду. Как бы не угнали, — обеспокоился вдруг Роман и принялся охранять машину, демонстрируя полнейшую неприступность.

Я уныло поплелась обратно. Встретил меня орущий дурным голосом Моська.

— Маленький мой, — подхватила я на руки толстенького котика, — твоя глупая хозяйка совсем про тебя забыла. Хорошо, что вернулась.

Предстояло еще одно дело: придумать сказку для родителей. Ничего более оригинального, чем командировка на Колыму, сочинить не удалось. Быстренько переговорив с отцом, я выбежала из квартиры, прижимая к груди вопящего кота.

Ромка по-прежнему расхаживал вокруг машины с важным видом.

— А кота зачем взяла?

— В нагрузку, — съязвила я, — он же не может остаться в квартире совсем один? Ему будет скучно. Я права, Мосенька?

Мосенька, впервые попавший на улицу, надрывался у меня на руках и испуганно таращил свои зеленые глазищи.

В салоне пахло Славкиным одеколоном. Этот запах снова напомнил мне о трагедии, и я заметно сникла. Роман угадал мое состояние:

— Не грусти, Женька! У нас все получится, вот увидишь!

В ответ я лишь глубоко вздохнула, вновь задумавшись о рискованной авантюре по расследованию преступления.

В фотосалоне царила полная тишина. Мы подошли к прилавку и протянули квитанцию, полученную мною от милой девушки. Приветливо улыбаясь, она скрылась за ширмой, а когда вновь предстала перед нами, улыбки на ее лице уже не было. Ее сменила мертвенная бледность, а страх застыл в глазах. Девушка больше не приглашала меня стать постоянным клиентом, не сулила значительные скидки, и самое интересное, что правый глаз начал у нее так же косить, как и левый.

Глядя в разные углы помещения, хозяйка салона протянула нам пестрый конверт и, не попрощавшись, вновь скрылась за ширмой.

— Чего это с ней? — удивился Ромка.

— А ты бы смог каждый день рассматривать эпизоды из чужой жизни? Причем они, эти эпизоды, бывают разные. Вот и не выдерживает нервная система у работников фотографии, — с моей точки зрения, рассуждения были очень верны. Попробуйте теперь упрекнуть женщин в отсутствии логики! Роман же только ухмыльнулся, но промолчал.

Усевшись в машину, мы принялись рассматривать снимки. Несколько кадров с вечера встречи не представляли ничего интересного, снимки Славкиного семейства заинтересовали только меня. Я принялась с интересом их разглядывать: вот сын Ковалева на качелях в парке, а вот и сам Вячеслав со своей второй половиной. Фотография была сделана, видимо, на каком-то вечере, потому что супруга была в умопомрачительном платье от Юдашкина, а Славка в шикарном смокинге. Они стояли обнявшись и счастливо улыбались. Алексеев нетерпеливо ерзал на сиденье:

— Чего ты копаешься? Давай быстрее!

— Скоро только кошки родятся! В расследовании каждая деталь важна, каждая мелочь! — менторским тоном занудила я.

Следующий кадр заставил нас замереть на месте и помог понять метаморфозу, произошедшую с девушкой из фотосалона: мэр нашего города сидит в ресторане с... мама родная! — с Тимуром Джогоевым! И не просто сидит, а приветливо улыбается и дружески приобнимает его за плечи. Даже моему коту понятно, что эти двое питают друг к другу явно теплые чувства. На другой фотографии Джогоев и глава нашей администрации мирно беседуют возле какого-то обшарпанного здания. Ясно, что взаимопонимание достигнуто.

— Джогоев! Правая рука Радуева! Женька, тебя убьют раньше, чем я предполагал! Это ж надо, а?

Чечены! Мэр! Ромкина речь состояла сплошь из восклицательных знаков. Признаться, мне тоже стало не по себе. Обладать такими снимками, все равно что сидеть на бомбе с зажженным фитилем. Теперь за мою жизнь никто не дал бы и гроша ломаного.

— Ромочка, что же делать? Жить-то как хочется, просто ужас! Не могу я котика сиротой оставить! Давай отдадим это мафии, и пусть они сами разбираются.

— Жень, вот ты себя умной считаешь, а сама дура дурой, прости господи. Подумай, кто тебя в живых оставит? Думаешь, почему Ковалева убрали?

— Может, он предвыборные обещания не выполнил? И потом, у него же эта, как ее, неприкасаемость депутатская!

— Неприкосновенность, тетеря! — вздохнул Ромка. — Но она для кого угодно — только не для киллеров. Славик твой узнал, с кем Никита дружбу водит, вот его и грохнули...

— А меня теперь тоже... — холодея от страха, пролепетала я. Может, отдать им фотографии, а?

— Отдашь ты фотографии или нет, ты покойник. Такие кадры даже во сне смотреть опасно, а тут...

Алексеев покачал головой и так посмотрел на меня, что стало ясно: пора ехать в бюро ритуальных услуг и примерить несколько деревянных ящичков по размеру.

— Ладно, — прервал грустные размышления мой помощник, — пора ехать на новое место жительства. Не дрейфь, подруга, прорвемся!

Машина мягко тронулась с места. Я с унылым видом продолжала рассматривать фотографии.

Вдруг на одной из них, где главный человек в городе пожимает руку Джогоеву, мое внимание привлекла небольшая деталь, которая сначала осталась незамеченной: за столиком напротив, спиной к объективу, сидел мужчина, показавшийся мне смутно знакомым. Где-то совсем недавно я уже видела эту спину, только вот где? Я попыталась рассортировать все спины, промелькнувшие передо мной за последние несколько дней. Но то ли за это время их было очень много, то ли я привыкла запоминать фасад мужчин — результат оказался нулевым. Неожиданно Ромка затормозил. Я слегка тюкнулась лбом о приборную панель и с интересом огляделась.

— Ты посиди здесь, Жень, а я пойду куплю кое-чего.

Я молча кивнула, все еще предаваясь размышлениям о мужских спинах.

«Бесполезное это занятие! — мысленно обругала сама себя. — Не запоминаю я эту часть мужского организма. Вот если бы лицо, тогда равных мне не найти. А так...»

Вернулся Роман. К моему изумлению, в руках он держал букет цветов.

— Подарок, — коротко бросил он, увидев мои округлившиеся глаза.

Я удивилась еще больше, когда разглядела бутылку шампанского, нахально выглядывавшую из внутреннего кармана куртки.

— Можно подумать, ты на свидание к даме собрался, — сказала я.

— Ох и язва ты, Женька! Не могла промолчать, — кажется, Алексеев обиделся.

Мы подъехали к пятиэтажному дому и вылезли из машины.

— Добрый конь, — Ромка с довольной улыбкой зажиточного хозяина погладил автомобиль по капоту, — пошли.

Ромкин дружок жил на пятом этаже, так что мне пришлось немного попыхтеть, взбираясь по лестнице и бережно удерживая на руках жалобно пищащего кота. Наконец, мы остановились перед дверью, обитой ярко-красным дерматином, и нажали на кнопку звонка.

Дверь распахнулась... На пороге стояла девица поразительной наружности: высокая, с густой гривой каштановых волос, красивыми волнами ниспадающих на широкие плечи, пронзительно-зеленые глаза просвечивали меня, словно рентген, алые губы были растянуты в ослепительной улыбке, обнажавшей белые и крепкие, как у негра, зубы. А одежда!!! Боже мой, да о таком даже в самых смелых мечтах не подумаешь! Коротенькие, по самый аппендицит, кожаные шорты цвета корриды обтягивали ее крепенькую... фигурку; под цвет шортиков — кожаная жилеточка, застегнутая до самого подбородка. Единственным, на мой взгляд, недостатком девушки было почти полное отсутствие груди. Впрочем, сама она, по-моему, не особенно комплексовала по этому поводу. Ноги, обтянутые черными колготками, заканчивались десятисантиметровыми каблуками, что делало эту вампиршу еще выше.

— Ромашка приехал, — густым контральто пропела хозяйка, — и подружку привез! А я вас уже заждалась. Проходите, сейчас будем обедать. Ах, простите, я забыла представиться. Розалия.

С этими словами она протянула мне по-мужски широкую ладонь.

— А вы, видимо, Евгения, Ромашкина подружка. Он очень много про вас рассказывал.

Я открыла рот, чтобы сообщить Розалии, что вовсе не являюсь Ромкиной подружкой, но получила ощутимый тычок под лопатку и привела челюсть в начальное положение. Но что творилось с Алексеевым! Он краснел, бледнел, покрывался испариной и зачем-то надувал щеки, словно собирался сделать важное заявление. Тем временем девица заставила нас раздеться в прихожей и выдала тапки. Честно говоря, терпеть не могу домашние тапочки: дома предпочитаю ходить в мягких удобных туфельках. Здесь же пришлось подчиниться правилам хозяйки, и я влезла... в белые тапочки с огромными пушистыми помпонами. Мне не понравилось такое совпадение, однако я смолчала. Мы гуськом прошагали в комнату Розалии, напоминавшую будуар маркизы де Помпадур, обилие зеркал, драпировок и разных мелочей, призванных украшать жизнь женщины, повергало в шок. «Интересно, как Ромкин дружок смотрит на такие интерьерные изыски?» — подумала я.

Розалия царственным жестом указала на низкий диванчик:

— Присаживайтесь, пожалуйста. Я организую обед.

С этими словами она выплыла из комнаты. Признаюсь, меня не покидало ощущение какой-то фальши.

— Ромка, а где твой друг? Он скоро придет? И где это он отхватил эту Дракулу?

Вопросы сыпались из меня, как горох. Роман же молчал, как китайский император, и лишь надувал щеки.

— Ну, чего молчишь, мандарин несчастный?

— Это он, — выдохнул сосед.

— Кто? — опешила я.

— Дружок мой.

— Где, — я обалдело огляделась по сторонам.

— Розалия, — Алексеев проявлял чудеса бестолковости.

— Слушай, сообразительный ты мой, — зашипела я, как кобра, готовая к броску, — объясни по-человечески, кто есть кто. Иначе я за себя не ручаюсь.

— Розалия — мой дружок и есть.

Таких ударов я не испытывала давно! Розалия оказалась банальным трансвеститом. Но это еще полбеды. Алексеев! Вот в чем вопрос! Откуда, спрашивается, у него такой дружок? Чем же Ромка занимается в свободное от службы время? Мой мозговой центр явно не справлялся с непосильной задачей, я почти физически ощущала, как голова начала плавиться. Чтобы процесс этот не зашел слишком далеко, я решила выяснить все у Ромашки, как ласково называла (или называл) его Розалия. Черт! Я от досады сплюнула на ковер. Как привести в соответствие грамматику русского языка и сексменьшинства?

Вошел Розалия, толкая впереди себя сервировочный столик на колесиках. Я покраснела, словно узнала некую постыдную тайну хозяина или хозяйки.

— Я вижу, Ромочка посвятил тебя в мою маленькую тайну. Не смущайся. С Романом нас связывают чисто дружеские отношения, хотя, признаюсь, мне хотелось бы большего. Увы! Этот мир так жесток, дорогая. Безответные чувства не редкость в наше безумное время.

Розалия заметно взгрустнул, нежно поглядывая на Ромку.

— А в миру... В смысле, в жизни... ну... — я не находила нужных слов.

— Я поняла. Непосвященные зовут меня Игорь. Игорь Иванов. Если тебе удобнее звать меня так, воля твоя. Роман рассказал мне кое-что о твоей проблеме. Влипла ты серьезно. Я знаю нравы нашей милиции не понаслышке. Собственно, Ромочка и познакомил меня с ними...

Алексеев беспокойно заерзал на диванчике, а я бросила злорадный взгляд в его сторону.

— Разреши мне взглянуть на фотографии, — попросил Игорь.

Выпустив наконец из рук подозрительно притихшего кота, я поднялась и протопала в прихожую за сумочкой. Вернувшись, застала душераздирающую картинку: Монморанси уютно устроился на столике и с аппетитом поедал сырокопченую колбасу. Никто его не прогонял, наоборот, приятели с умилением наблюдали за котом.

— Милый котик, — улыбнулся Иванов.

Милый котик благодарно мяукнул и перебрался на колени к Розалии, довольно урча.

«Чудные дела твои, господи», — подумала я и протянула конверт с фотографиями.

Несколько минут, показавшихся мне бесконечно длинными, Игорь рассматривал снимки.

— Думаю, я смогу кое-чем вам помочь.

Мы с Ромкой вопросительно уставились на Игоря.

— Есть у меня некоторые... м-м... знакомства в нашей администрации. Попытаюсь их использовать.

Вот это да! Оказывается, наши градоначальники любят не только с девочками в баньке париться. Впрочем, пристрастия власть имущих сейчас как нельзя кстати.

— Что ж, — подвел итог Игорь, — сегодня вечером и начнем, а сейчас, дорогая, я покажу тебе твои апартаменты.

Столь пышно Розалия-Игорь назвал небольшую комнатку, весьма простенько обставленную, — в ней была лишь кровать, правда, столь грандиозная, что приходилось только удивляться, как ее туда втиснули. Комната заметно отличалась от предыдущей и походила скорее на келью монаха-одиночки. По правде сказать, мне было абсолютно все равно, куда поместить для отдыха мое бренное тело и гудящую от впечатлений дня голову. Предложи Розалия-Игорь коврик у порога, я с радостью умостилась бы и там. Другое терзало: мы ни на шаг не продвинулись в раскрытии тайны смерти моего одноклассника. Конечно, я дико устала и с невыразимым удовольствием вытянулась на кроватке, но...

— Тебе, наверное, хочется отдохнуть. Не стесняйся, поспи, — догадался Розалия.

Я отрицательно покачала головой. Странно, в присутствии этого... леди на меня нападал страшный молчун, что совершенно не характерно для моего темперамента. При иных обстоятельствах слова вылетают из меня со скоростью ленты пулемета системы «Максим», а здесь словно язык деревенел. Удручающее, однако, впечатление производят на меня сексуальные меньшинства. Еще кое-что заставляло насторожиться. Голос. Мой верный спутник и бесстрастный судия молчал уже довольно давно, что для него несвойственно. Может, его тоже... ну, того, убили? С этим следовало разобраться как можно скорее.

В келью протиснулась голова соседа, следом за ней появилось и все остальное. Присутствие такой махины сделало еще меньше эту жалкую копию каморки Герасима.

— Ну, че, Жень? Нормально устроилась? — наконец-то я услышала Ромкин голос. Кажется, на него тоже напал молчун. Моя голова непроизвольно кивнула. Если так и дальше пойдет — совсем говорить разучусь. Вот мужу-то счастье привалит: умная, красивая да еще и немая.

— Что ж, голуби, вы тут поворкуйте, а я пойду почищу перышки и отправлюсь на светский раут — пора и делом заняться, — подвела итог Розалия-Игорь и исчезла за дверью.

Вот новости! Где, спрашивается, ворковать? В этой камере смертников, что ли? И, главное, с кем? Уж не с Ромашкой ли случаем?! Сначала нужно выяснить его принадлежность к сильной половине человечества, узнать подробности отношений с хозяйкой... Я непроизвольно прошлась оценивающим взглядом по Ромкиной фигуре. Да-а, тот еще экземплярчик! За широкими плечами данной мужской особи запросто можно уместить мавзолей Мао Цзэдуна, рост легко скроет Эйфелеву башню, а ноги больше походят на опоры моста. Остальные части тела, как я успела заметить, приковывают внимание многих женщин. Фигура — что надо, а вот красавцем его назвать сложно: во-первых, Ромка блондин, а я их терпеть не могу со времени недолгого супружества, во-вторых, не мешало бы взять и отсечь ему чуть-чуть челюсть — она широковата, с моей точки зрения, в-третьих, улыбка у Алексеева чересчур располагающая. Если на улице к вам подойдет такой тип и пару-тройку раз улыбнется, вы отдадите ему всю свою наличность, да еще будете умолять подождать, пока вы сбегаете за заначкой, мирно лежащей в старом чулке в чемодане под бабушкиной кроватью. Даже странно, как можно регулировать поток транспорта на улицах нашего славного города с такой улыбкой. Ромашкина фигура может вызвать кратковременную потерю сознания, легкое онемение и тяжелое отупение всего организма, причем, как выяснилось, не только у женщин, а улыбка должна создавать пробки и аварийные ситуации на дорогах. Хотя, кто знает, может, он на посту хмурится, как белый медведь в жару. Установив при беглом осмотре принадлежность моего славного помощника к классу мужчин, отряду физически развитых, ничего не оставалось, как оценить его интеллект. Смутно припомнив цитаты и умные слова, которые довелось услышать из уст этого индивидуума, я поняла, что и здесь Ромкины показатели если и не на уровне олимпийских рекордов, то, во всяком случае, выше, чем у некоторых моих знакомых представителей того же класса. А уж храбрости и отваги Алексееву не занимать. Для примера: все тараканы, которых мне удалось поймать с риском для жизни, были им полностью уничтожены, причем совершенно безвозмездно. А как смело и почти добровольно он бросился мне на помощь в трудную минуту! Ко всему прочему, Ромка умеет готовить омлет и чистить картошку. А это дорогого стоит!

После таких рассуждений стала ясна причина трепетного отношения Игоря-Розалии к моему дорогому другу.

«Батюшки мои! — мысленно всплеснула я руками. — Я тут рассматриваю Ромку со всех возможных сторон, а преступление уже обрастает паутиной. Если так пойдет и дальше, мне его не раскрыть до пенсии!!! Надо что-то срочно делать».

Я закружилась по комнатушке, словно раненый лебедь.

— Чего ты перед глазами мельтешишь? — не оценил моей хореографии исследуемый.

— Ромка, Ромочка, меня же надо спасать, — напомнил умирающий лебедь в моем лице со стоном.

— А я что делаю, по-твоему? — изумленно вскинул брови Роман.

— А ты бессовестно флиртуешь с этим... кикиморой... этой... кикимором, ну, все равно, как это там называется, вместо того, чтобы охранять доверенное тебе лицо! Ты, между прочим, не просто так... Ты, между прочим, облечен... И, кстати, наделен... — от волнения за сохранность собственной персоны, а также от возмущения бездействием моего соратника, я растеряла все слова, которые придумала для этого бездельника.

— Ты заговорила, как наше правительство, — засмеялся Ромка, — но, в общем и целом, доверенное мне лицо готов охранять днем и ночью до конца дней своих. Или твоих. Тут уж не угадаешь.

Вот так, простенько и со вкусом! А я еще несколько минут назад восхищалась его физическими и душевными качествами! От досады я топнула ногой. Белые помпончики на белых же тапочках весело подпрыгнули, а этот наглец издевательски захохотал.

— Убирайся из моей конуры! То есть из комнаты, — завопила я фальцетом, — и не показывайся мне на глаза, придурок ментовский!

Ромка спокойно пожал могучими плечами и попытался протиснуть свою тушу в узкую щель между мной и кроватью. Этот маневр он попытался проделать как можно элегантнее, не желая, видимо, ронять свое мужское достоинство. С грацией гиппопотама, пытающегося перелезть через решетку зоопарка, Алексеев проталкивал свое тело к выходу. Когда он почти достиг цели и практически добрался до двери, я попыталась придать ему ускорение посредством увесистого пинка пониже спины. Не учла я лишь одного: Ромка совершал маневр с разворотом, и вместо пинка по седалищу он получил крепкий удар между ног. С громким воем бравый помощник повалился на кровать, увлекая меня за собой. Обеими руками он закрывал причинное место, чтобы я случайно не нанесла еще и контрольный удар. И хотя я испытывала жгучее желание достойно завершить маленькую месть, но мне, по правде сказать, было не до того: балансируя, я пыталась сохранить равновесие. С таким же успехом, наверное, Герасим в своей каморке хотел повеситься после расправы с Муму. Акробатические трюки, проделанные мной, не привели к желаемому результату, и тело, нуждающееся в охране и опоре, с громким визгом шлепнулось на охранника. В этот торжественный момент в комнате нарисовалась физиономия Розалии:

— Ах вы, шалунишки, — желая перекрыть малопонятные воспитанной девушке слова и совершенно незнакомые междометия, изрыгаемые этой самой девушкой, игриво пропел хозяин дома, — я вас покидаю, мои дорогие. Буду поздно. Мои апартаменты в вашем полном распоряжении. Чао, детки.

Детки продолжали возиться в кровати, словно в песочнице, делая попытки подняться. Но напрасно! Почему-то мне то и дело попадались либо углы царского ложа, либо Ромкины части тела. Что попадалось под руки и под ноги соседу, история умалчивает. Наконец Алексеев буквально сполз с кровати и на четвереньках добрался до будуара, немало напугав при этом моего Монморанси. Бедный котик, методично доедавший невостребованный обед Розалии, с леденящим душу мяуканьем метнулся со столика и взлетел по драпировкам под потолок. Там я его и увидела, когда доползла до комнаты.

— Не трожь скотину! Живодер! Я тебе не доверяю!

Живодер полулежал в кресле, глухо постанывая, и скотиной вовсе не интересовался. Судя по всему, удар, нанесенный мной этому типу, произвел на него некоторое впечатление.

— Кис-кис-кис, — позвала я сладким голосом.

Бедное животное только слабо пискнуло в ответ на мой призыв, а спуститься не пожелало. На его месте я поступила бы точно так же. Еще бы: увидеть взрослых людей, активно ползающих на коленях, — такое зрелище выдержит не всякий уважающий себя гомо сапиенс. Что же говорить про утомленного представителя кошачьих, пережившего переезд, смену диеты и ужасное зрелище? В итоге я плюнула на кота и стала оказывать первую помощь человеку.

— Ромка, может, «Скорую» вызвать, что-то ты бледный? Или давай холодный компресс приложим на ушибленное место? — оклемавшись первой, спросила я.

— Уйди, сатана! Чтоб тебя черти в аду слопали. Мне же еще жениться, балда, — почему-то обиженно сказал Ромашка. Чтобы загладить свою вину, пришлось минут пять поглаживать потерпевшего по щеке и бормотать что-то невнятное. Мужчина успокоился и взирал на меня с некоторым превосходством.

— Давай поедим, что ли. Я голодный как волк.

Господи, после таких испытаний, казалось мне, только у моего кота могла проснуться внезапная любовь к копченой колбасе и жареному мясу. Как же я ошибалась! Мужчины, оказывается, мало чем отличаются от животных и готовы набивать свою утробу чем угодно и когда угодно.

Стараясь не смотреть друг на друга, мы с Ромкой доедали то, что осталось после котика, порезвившегося на столе, пока хозяйка развлекалась. Вернее, доедал сосед, а я лишь вяло ковыряла вилкой роскошный салат из креветок. Да, Розалия балует своего дружка, это точно. Затянувшееся молчание прервал Монморанси, рухнувший с драпировки. Углядел, паразит, как активно Алексеев двигает челюстями. Понял, что не доел небось.

— Пошел вон, обжора, — прошипел Ромка, — тебя только здесь не хватает.

— Стыдно вымещать свое настроение на беззащитном животном, — попеняла я соседу больше ради приличия. Ромик метнул на меня затравленный взгляд и заявил:

— Остаюсь здесь. Домой не пойду. Буду ждать Розку.

Непроизвольно руки его легли на покалеченное место, словно он ожидал какой-то реакции с моей стороны. Измочаленная неравной борьбой, я как-то вяло среагировала на это мимическое заявление, лишь пожала плечами: мол, мне-то что, твоя подружка...

Воспоминание о Ромкиной подружке заставило меня призадуматься.

«Розочка сейчас один на один с оголтелой бандой руководителей города. Нужно непременно ее дождаться. Бедный мальчик! Вынужден заниматься черт знает чем, чтобы помочь непутевой девице! Жалко-то как болезного».

Моему мужеству мог бы позавидовать самый отчаянный партизан: после всех треволнений я усилием воли поддерживала свой организм и всячески пыталась навредить ему, лишая полноценного сна и выкуривая одну сигарету за другой.

Роман, доев обеденные остатки, тихонько клевал носом. Ясное дело — ему нужно было поспать для восстановления сил. А ведь совсем недавно заявлял о своем желании дождаться дружка. Я глубоко вздохнула, лишний раз убеждаясь в отсутствии какой бы то ни было логики у мужчин. Время тянулось ужасно медленно. Совершив экскурсию в туалет, я решила принять ванну, чтобы хоть как-то скрасить томительные часы ожидания. Затея с треском провалилась. Ну не привыкла я к чужим санитарным помещениям, и все тут. Быстренько совершив ритуальное омовение и умастив тело разнообразными втираниями и кремами, в огромном количестве стоящими на полках и полочках, я вернулась в будуар Розалии.

Ромашка тихо посапывал в кресле, на коленях героя устроил лежбище Монморанси. Посмотрев на своих мужчин, я тихо порадовалась силе их организмов и уселась напротив сладкой парочки.

Часы на стене показывали начало двенадцатого.

«Уж полночь близится, а Германна все нет», — тоскливо подумала я и... полетела в темноту.

Настырный луч солнца весело разгуливал по моему лицу. Я чихнула и приоткрыла один глаз. За окошком весело чирикали воробьи, обсуждая последние птичьи новости. Я сладко потянулась и, решив поваляться немножко, уютно устроилась... на крепкой мужской руке.

«Хорошо-то как, господи», — еще не совсем проснувшись, подумала я. В ту же секунду вторая мужская рука пришла в движение и по-хозяйски пристроилась на мне сверху. От тяжести и от наглости я охнула и окончательно проснулась. Зрелище, представшее моим глазам, поражало своей живописностью: мое полуголое тело лежало на плече такого же полуголого Романа, в ногах, свернувшись клубком и икая во сне, скромно сопел котик.

«Это он, мерзавец, мне всю ногу отдавил», — я пяткой лягнула кота. Лохматый монстр никак не среагировал на мое заявление о правах человека. Потихоньку, стараясь не разбудить Алексеева, я освободилась от его стальных объятий. Дышать стало легче. Ромашка сладенько зачмокал губами во сне. С котом пришлось повозиться подольше — это чудовище не желало сползать с моей ноги и упрямо возвращалось на исходную позицию, не открывая глаз и продолжая икать. Скоро и эта проблема была решена. Я с замиранием сердца заглянула под одеяло. Все четыре конечности изволили почивать в штанах типа джинсы, как любит говаривать мой дружок следователь. Выяснение причин, уложивших нас с Ромкой в кровать, я решила отложить на потом и потихоньку выползла из-под одеяла. Желание узнать от Розалии новости с фронта борьбы с мафией и результат ее встречи с таинственным незнакомцем из администрации города подгоняло меня не слабее скипидара.

Я рысью проскакала по всему помещению в поисках отважной Розалии. Квартира была пуста. Все говорило о том, что хозяин не возвращался.

«Ну и дела! Что-то наша Розочка загуляла!» — с упорством маньяка я продолжала метр за метром исследовать будуар гостеприимной леди. Результат по-прежнему оставался нулевым. Пришлось опуститься на четвереньки и взглянуть на нижний ярус помещения, то есть под столы, стулья, диванчики и кресла. В такой двусмысленной позе меня застал Ромашка, появившийся на пороге комнаты с котом в руках.

— Ты по-человечески ходить не разучилась? — зевая во весь рот, подал голос Ромка.

Монморанси тоже зевнул, флегматично глянул на хозяйку и ничуть не удивился. Видимо, привык. Весь его вид словно говорил: «Чего еще можно ожидать от этих двуногих тварей!»

— А где Игорек? — продолжал допытываться Алексеев.

— Я тоже хотела бы это знать, — огрызнулась я. — Думаешь, чем я здесь занимаюсь?

— Мне кажется, ползаешь. Но я могу и ошибаться. Ты, возможно, считаешь это утренней зарядкой.

— Это не зарядка, болван! Я ищу твою Розочку!

— Под столиком? — на лице соседа мелькнула слабая тень удивления. Монморанси, не сползая с рук, тоже вопросительно уставился на меня.

Я быстренько привела свое тело в положение прямоходящих и решила приступить к допросу.

— Вам, гражданин Алексеев, придется ответить на несколько интересных вопросов, — подражая моему следователю, я прищурила левый глаз. — Предупреждаю, чистосердечное признание...

— С удовольствием, начальник. Только поесть бы сначала, а, Жень? — Ромашка улыбнулся неотразимой улыбкой. Котик при этих словах заворочался и мяукнул басом, пытаясь, правда, тоже изобразить улыбку на своей кошачьей морде.

— Подхалимы! Снюхались, субчики! — бормоча проклятия всему кошачьему роду и сильной половине представителей приматов я поплелась на кухню. Там быстренько соорудила любимый омлет «дяди Степы», сварила кофе и позвала друзей к столу.

— «Вискаса» нет, — обратилась я к коту, — ешь, что дают.

Мне показалось, что Моська пожал плечами и принялся с аппетитом уплетать омлет, время от времени запивая его молоком. Нетерпеливо постукивая ногой в белом тапке, я ожидала, когда закончится священный ритуал приема пищи, чтобы задать несколько мучавших меня вопросов. Приятели не обращали никакого внимания на мое возбужденное состояние и, не торопясь, пережевывали пищу, стремясь не наносить вреда желудкам.

— Ну, хватит! — рявкнула я и так хватила кулаком по столу, что посуда жалобно звякнула. — Мне нужны объяснения! Первое: как я оказалась в постели с тобой и котом одновременно да еще в полуголом виде? Второе: где, скажите на милость, до сих пор бродит ваша подружка? И третье: когда, наконец, сыщик мирового класса примется вытаскивать меня из того дерь... положения, в которое я попала не по своей воле?! Отвечайте немедленно, иначе...

Я еще раз шмякнула по столу кулаком, чтобы никаких сомнений в серьезности моих намерений ни у кого не оставалось. Бесполезно! Оба типчика равнодушно посмотрели на источник шума и продолжили свою трапезу. Пришлось прибегнуть к последнему, но безотказному оружию. Я уронила голову на руки и заревела во всю силу легких, краем глаза наблюдая за произведенным эффектом. Поспешно проглатывая остатки пищи, Ромка бросился ко мне, своротив по дороге стул. Грохот заставил Монморанси метнуться в комнату и, судя по крикам, занять наблюдательный пункт под потолком.

— Женька, ты прекрати это мокрое дело, слышишь? У меня аллергия на женские слезы. Я покрываюсь пятнами и чихаю, — в подтверждение своих слов Ромашка чихнул, словно Везувий.

Назло ему я зарыдала еще громче.

— Жень, ну чего ты ревешь, ей-богу? Ты вчера заснула в неудобной позе, я перенес тебя на кровать, а чтобы не измять свитер твой шикарный, снял его. Проявил, так сказать, заботу о ближнем.

— Да-а-а, — усиленно размазывала я слезы по щекам, — и рядом лег.

— Так это чтоб теплее было, Жень. Клянусь здоровьем, на твою честь я не посягал и даже не делал попыток, — испуганно сказал Ромка и зачем-то скрестил руки в паху.

С этим вопросом все ясно. Я немного успокоилась, но продолжала нервно всхлипывать, чтобы Алексеев не очень-то расслаблялся.

— А где, интересно, твой возлюбленный дружок? — всхлипнула я жалостливо.

— Жень, не возлюбленный он, господь свидетель. Я, когда тебя... ну... того... короче... раздевал, было уже три часа ночи. Задержалась маленько Розочка, что ж теперь слезы-то лить. Ты вот меня волнуешь своими слезами, а мне, между прочим, сегодня в ночь на дежурство.

Рыдания на несколько секунд прервались, а затем возобновились с новой силой.

— Женька, давай я кофейку приготовлю твоего любимого, а? — озаботился гаишник (или как там сейчас: гибэдэдэшник?).

— Какое дежурство, Ром? Я, можно сказать, уже покойник, подружка твоя провалилась куда-то, а ты спокойно уйдешь стричь купоны с несчастных частников? Жестокий ты человек, оказывается! Вчера над котом издевался, сегодня бросаешь слабых женщин один на один с мафией... И кто ты после этого, скажи, пожалуйста?!

Ромашка недолго подумал и сделал вывод:

— Настоящий мужчина.

— Сволочь ты, а не мужчина, — окончательно успокоилась я, поставив нахала на место.

Настоящий мужчина тихо опечалился. Тень беспокойства за судьбу боевых подруг легла на его лицо.

«Господи, вразуми этого тугодума, наставь его на путь истинный! А уж я-то расстараюсь для тебя! Пять свечек — твои. Согласен?» — если останусь в живых, предчувствую, что вся моя жалкая зарплата уйдет на свечки, сколько уж я их наобещала Всевышнему, и не сосчитать.

Пока я торговалась с небесными силами, Ромка, по всему видно, принял какое-то решение: плечи его расправились, а в глазах появился лихорадочный блеск.

— Хана, — рубанул ладонью воздух помощник, а сама я подпрыгнула на стуле, — эти сутки отдежурю, а потом возьму заслуженные отгулы.

Мыслишки пришли в смятение: значит, сегодня придется поработать одной. С одной стороны, это хорошо — никто не будет сопеть в затылок, а с другой — именно сегодня меня должны лишить жизни. Взгляд непроизвольно метнулся на часы. Четверть одиннадцатого! Скоро придет братишка от организованной преступной группировки и... Что будет дальше, даже мое великолепное воображение не могло предсказать. Как он среагирует на мое отсутствие? Не горькие же слезы будет проливать? И тут на горизонте сознания показался просвет.

— Ромочка, я все поняла, — сладким голоском пропела я, — ты действительно настоящий мужчина. Именно как блестящему представителю мужской половины человечества я хочу дать поручение. Возможно, оно даже связано с риском для жизни.

Выдав благословение и снабдив Ромашку необходимыми инструкциями, я чересчур поспешно выставила соратника за дверь. Теперь пришла пора действовать.

«Приступим», — сказала я себе, обозревая поле битвы.

Первое, что попалось на глаза, был домашний любимец, до сих пор висящий под потолком.

— Предатель! — дала я ему точную характеристику.

Лишившись крепкой мужской поддержки, гаденыш решил наладить отношения со мной. Подлец явно вынашивал в душе коварные планы. Он с громким стуком плашмя ляпнулся со своего НП.

— Мяу-у-у, — протяжно сказал Мося.

Я немедленно и с выражением повторила фразу, услышанную вчера во время потасовки с Алексеевым:

— Ты... на... по... Господи... в... душу... мать...

Котик заметно стушевался и, загрустив, разлегся у порога, видимо, поджидая своего духовного наставника.

Пора приступить к решительным действиям! Решимость бушевала во мне, как тайфун. Сначала я решила изменить свою великолепную внешность богини. Слава аллаху, что друг Ромашки оказался подругой! Сгоряча я даже не сообразила, что успела поменять религию.

В будуаре маркизы де Помпадур притулился небольшой шкафчик-купе от одного известного мистера. Мое внимание уперлось в него.

«Первым делом необходимо переодеться», — решила я, распахнула створки шкафа и лишилась дара речи.

Ну почему я не гомик?! Джанни Версаче, Дольче Габанна, Кристиан Диор, Пако Рабанн, Донна Карран... Даже эксклюзивный Йоши Ямомото и Исси Мияки!

Собственный ширпотреб, купленный на Выхинском рынке в Москве, полетел в угол. Еще бы! Кто, скажите, устоял бы перед таким выбором? Буржуйские шмотки развратили меня до безобразия. С их помощью я превратилась в шикарную даму, утомленную жизнью и обремененную кучей денег. Полтора часа ушло, чтобы загримироваться и... Вот она я! Обалденная женщина из высшего общества. Женщина-вамп! Жаль, что я отдала машину Ромке. Впрочем, кто знает? Учитывая конечный пункт моего назначения, это даже к лучшему. А отправлялась я в казино. Именно там, по-моему, располагалось гнездо разврата.

На лестничной площадке старушка божий одуванчик встретила меня, разодетую в пух и прах. Она смачно плюнула в мою сторону и прошипела себе под нос:

— Тьфу, етитская сила! Развелось тут вас, гомиков, не продыхнуть.

Продвинутая бабуля, весьма здраво рассуждая, все же посторонилась.

— Слышь, Игорек, — елейным голосочком пропела бабуля, когда я благополучно ее миновала, — решили тута посадить дилехтура подъезда. Дык это, деньги надоть.

Она протянула старческую грабатку за деньгами.

Пробормотав что-то невнятное, я каскадом сверзлась с лестницы, услышав за собой дребезжащий старческий голосок:

— Козлы! Деньжишши гребуть лопатой, а как на нужды отвалить — так Марь Ванна. Тьфу, сатана, чтоб тебе провалиться!

Получив напутствие Ивановны, я приободрилась — где наша не пропадала! — и выскочила на улицу. Прошествовав до шоссе, я томно подняла руку, имея в кармане пять рублей мелочью. На что конкретно я надеялась, известно лишь богу. «Москвичи», «Жигули», «Волги» и старые иномарки меня стойко игнорировали. Наверное, для них я была птицей слишком высокого полета. Наконец, возле меня притормозил «Мерседес». За рулем сидел бритоголовый дядечка.

— Леди, вы желаете развлечься? — обнажив половину от нормального количества зубов, поинтересовался дядечка.

— Гони, водила, в «Очко», — так оригинально называлось лучшее казино нашего города.

Водила захлопнул пасть, уяснив, что со мной шутить не следует. «Мерседес» отчаянно рванул с места и вскоре затормозил возле центральной развлекаловки нашего сити. На протяжении всей дороги дядька пытался выяснить основные факты моей биографии. В конце концов мне это надоело, и я заявила, что мужчин не люблю в принципе, а свободное время предпочитаю проводить в обществе очаровательных девочек. Машина затормозила. Щербатый с отвратительной ухмылкой на толстом лице наблюдал за моими попытками проникнуть внутрь.

— Мадам, «Очко» работает с четырнадцати. Еще рано. Может, измените своим привычкам и скоротаете время в компании одинокого холостяка? — поинтересовался беззубый.

Какое нахальство! Приглашать меня, порядочную девушку, в сомнительную компанию. Я хотела было послать наглеца по одному известному адресу, но вовремя вспомнила, что нахожусь на задании, мило оскалилась и заявила:

— Отвезите меня, пожалуйста, в городской клуб гомосексуалистов.

— В «Креветку», что ли? — спросил дядька. — Тактам не только гомики, там и трансвеститы, и твои розовые подружки. Слушай, а может, ты и не баба вовсе?

— Вам видней, — демонстрировала я наличие всех зубов.

Дядька крякнул, но спорить со мной не решился. В полном молчании мы проделали путь до центра падших личностей.

— Я вам что-нибудь должна? — с очаровательной улыбкой я обратилась к потенциальному клиенту стоматолога.

Дядя лишь моргнул и, влупив по газам, рванул с места, давая фору Шумахеру. Гнездо разврата оригинально называлось «Голубая креветка». Стуча зубами и коленями, я распахнула тяжелые двери.

Помещение «Креветки» встретило меня полумраком и легкой музыкой. На часах стоял охранник.

«Какой-то он хлипкий, — подумала я, окидывая взглядом сторожа, — да и зачем он здесь нужен? Неужели кто-то всерьез задумал похитить самого очаровательного гомика в городе? Пользы никакой, а нервная система страдает». Сделав такой вывод, я вознамерилась проникнуть в недра клуба.

— Простите, леди, вы пришли отдохнуть? — писклявым голосом осведомился субтильный охранник.

«Кастрат, что ли?» — мелькнула мысль, а вслух я жеманно произнесла:

— Видишь ли, дорогуша, я ищу своего друга, в смысле подругу. Она, как ты понимаешь, несколько нестандартной ориентации... Вечером вчера ушла, поганка, так до сих пор и нету. А я же волнуюсь! А ну как мою Розочку, мою душечку, мой бутончик изнасиловали?! Я не переживу!!! Ах, дорогуша, Розалия такая доверчивая, ты даже представить не можешь! Вот совсем недавно...

Глаза охранника начали съезжать к переносице. И я его понимаю: слушать такую околесицу сможет далеко не всякий. Тем не менее меня несло все дальше:

— Вот недавно совсем мой бутончик познакомился с мужчиной, если ЭТО можно так назвать, страшно сказать, из администрации города! Так он, представь себе, дорогой, оказался настоящим садистом! Издевался над моей девочкой всю ночь: насиловал, бил... — я всхлипнула и подпустила слезу в голос, — Розалия утром едва ноги переставляла. Неделю я ее выхаживала, она, бедняжка, так стонала, так стонала!

«Что плету, мама моя! Может, хватит?» — разумная мысль сверкнула и исчезла. Не так просто остановить меня, когда на меня снизойдет вдохновение. И я продолжила развивать тему:

— А еще случай был...

Что за случай приключился с моей подружкой, охранник почему-то слушать не пожелал. Он лишь вяло махнул рукой куда-то в глубь помещения и глухо пропищал:

— Проходите!

Странный человек, честное слово! Ну как я могу прерваться на середине рассказа, тем более что на нервной почве у меня язык работает отдельно от головы!!!

— Ах, дорогуша, выслушай меня до конца, прошу тебя! Мне совершенно некому раскрыть душу. Розочка пропала, я осталась совсем, совсем одна. Беззащитная, одинокая, преследуемая...

Кто именно преследует меня, говорить не следовало, поэтому я отчаянно разрыдалась.

Совершенно измочаленный сторож бережно взял меня под локоть и повел к столику. Таким нехитрым способом он, видимо, захотел отвязаться от назойливой посетительницы. Сквозь слезы я осматривала помещение. В глубине зала парочка голубых личностей нежно наглаживала друг друга по разным частям тела, за барной стойкой печалился юноша того же цвета, очевидно, обделенный на сегодня вниманием. Одет он был, на мой взгляд, чересчур вызывающе даже для такого заведения. Кожаные штаны казались несколько тесноватыми для мощных ног парня. Интересно, он их с мылом натягивает или как? Зато толстовка компенсировала узость штанишек и запросто могла вместить в себя еще одного не очень большого человека. В левом ухе товарища поблескивала серьга, точно такая же красовалась и вносу. Прикид дополняла лысая голова, то есть не совсем лысая, а уже покрывшаяся коротенькими волосиками.

— Присаживайтесь сюда, пожалуйста, — пискнул кастрат, указывая на стул.

— Спасибо, дорогуша, — рыдания все еще сотрясали мое тело, правда, с гораздо меньшей силой, — посиди со мной, милый, мне так много нужно рассказать! Моя Розалия...

Закончить фразу я не успела — охранник-кастрат исчез, прошелестев что-то о невозможности общения с клиентами.

Итак, я в самом центре разврата! Надо у кого-нибудь узнать про мою Розочку. Тьфу, прости господи, сама же и поверила в собственную сказку. Так, парочка не подходит, — они так заняты собственными чувствами, что вряд ли что-либо замечают вокруг; а вот недоласканный мальчик вполне сгодится. Я решительно поднялась и направилась к бару. Взгромоздившись на высокий стул возле стойки, послала самую очаровательную улыбку бармену и сконцентрировалась на скучающем юноше с серьгой в носу. Черт возьми, у меня совсем нет опыта общения с представителями сексуальных меньшинств. Я глупо таращилась на парня, издавая какие-то малопонятные звуки.

— Ну, чего вылупилась, мочалка? — пробасил объект внимания. Приглядевшись, я неожиданно поняла, что это вовсе и не парень, а женщина. Можно даже сказать, баба. Но какова нахалка! Возмущение рвалось наружу из моей прекрасной груди. Я закатила глаза, собираясь с мыслями и судорожно припоминая слова, слышанные вчера от Ромки во время нашей потасовки. Взгляд случайно упал в зеркало, в котором, кроме бутылок, отражался... Нет, только не это! В зеркале я увидела знакомого мне со вчерашнего дня орангутанга. Он о чем-то увлеченно беседовал с охранником. Беседа доставляла мало удовольствия обоим: орангутанг заметно нервничал, нетерпеливо потирал могучую шею и нервно подергивал щекой, а бедный охранник втянул голову в плечи и что-то лепетал.

«И этот туда же! Надо же, как неудачно вышло», — я досадливо поморщилась. Захотелось растаять в воздухе, исчезнуть из этого проклятого места. Но чудес не бывает! Пришлось брать в свои руки дело спасения собственной персоны. Я обошла стойку, стараясь слиться с ней полностью, грохнулась на четвереньки и заползла во владения бармена. Тот удивленно вытаращил глаза и открыл было рот, чтобы вежливо попросить меня уползти обратно.

— Пикнешь — убью, — пообещала я и для убедительности продемонстрировала кулак. Никакого другого оружия под рукой не было, а моим кулаком можно напугать разве что блоху. Однако бармен рот захлопнул и притворился, что вид ползающих девушек вовсе не является для него из ряда вон выходящим событием. По правде сказать, за последние сутки я больше проползла на коленях, чем прошла. Я и сама перестала удивляться и даже находила некоторые прелести в таком способе передвижения.

«Прав был Ромашка, скоро ходить разучусь».

Уютно расположившись за барной стойкой, я схватила бармена за штаны, заставляя опуститься до моего уровня. Парень некоторое время волновался и пытался отцепить мои руки от своих штанов. Как же он ошибался, несчастный! Если я во что-нибудь вцеплюсь, даже бульдозер не оторвет, что же говорить о слабом мужском организме! Осознав, наконец, собственную несостоятельность как мужчины, бармен опустился на четыре точки.

— Он ушел? — прошептали мои губы.

— Кто? — надо же, какой бестолковый!

— Орангутанг!

Зубы бармена громко клацнули:

— К-кто?

— Ну, козел тот, который с охранником трепался?

— Женька, что ли? — спросил работник сервиса.

Здрасте, орангутанг еще и мой тезка! Захотелось не только измениться внешне, но и сменить имя: этот примат тоже Женька.

— Ну да! Что ж ты такой бестолковый, а?

— Сама посиди здесь с этими педиками, посмотрим, что с тобой будет, — обиделся парень.

— А чего ж ты сидишь? Или тебя кто заставляет? — удивилась я.

— Жизнь заставляет. Я студент, а тетка у меня инвалид. Вот и приходится подрабатывать. А хозяин здесь хорошо платит, да еще разрешает остатки продуктов домой забирать, — бармен вздохнул и пригорюнился.

— Звать тебя как? — сочувственно спросила я.

— Машка, тьфу, то есть Мишка. Это местные меня Машкой окрестили. Сначала обижался, а теперь привык, — опять последовал глубокий вздох.

Мы мирно беседовали, уютно расположившись на четвереньках за стойкой бара. Неизвестно, сколько могла продолжаться наша трепотня, но сверху раздался уже знакомый мне голос орангутанга.

— Машка! — рявкнул он во всю силу легких. — Куда пропала, б... такая?!

Сердце екнуло: а ну как он сюда заглянет? Тут и конец настанет моей молодой жизни. Я пригорюнилась. Михаил распрямился, как пружина.

— Да вот, пролил кофе на пол. Чего хотел-то, Жень?

— Накапай-ка мне, подруга, грамм сто пятьдесят. Что-то нехорошо мне.

Еще бы ему было хорошо! Явился с утреца к даме, а ее и нету. Вот и расстроился, бедняга. Мне бы на его месте тоже нехорошо сделалось. Я сидела под стойкой и грустила. Что ни говорите, а орангутанг тоже человек, к тому же подневольный: ему приказали — он пошел. А тут такая незадача приключилась. Ему же еще и попадет от начальства, что поручение не выполнил, выговор влепят, а, может, и премии лишат. Представив, как орангутанг получает нахлобучку от шефа и остается без денежного довольствия, я совсем приуныла. Хоть вставай и сдавайся. Перед мысленным взором проплыла недавняя картинка: я расположилась на диване у себя дома, а этот Женька крушит мой столик. Скорее всего, он бы и порешил меня сегодня. Нет, пожалуй, сдаваться рано, мы еще повоюем! Я соорудила фигу и злорадно ухмыльнулась. Хрен тебе с маслом, а не Женька Зайцева!

Неожиданно Мишаня вновь оказался передо мной и занял исходное положение на четырех точках.

— Ушел, — облегченно вздохнул он, — не в настроении сегодня Хомяк.

— Кто это Хомяк? — удивилась я.

— Да этот твой орангутанг. Кликуха у него такая — Хомяк. К шефу отправился. Говорит, получит по пятое число. Бабу какую-то упустил, ох, и переживает! Видно, крутая тетка была.

— А шеф кто?

— Да шеф у нас чеченец, Мулла. Деловой мужик! Его даже бандиты местные не трогают. Менты мимо проезжают, словно и нету нашего клуба. Другие конторы шерстят каждую неделю, ну, проституция там, наркотики... А нас не трогают. Крыша у Муллы крутая — городская администрация. Вот так!

А кто-то думает, что в администрации святые сидят. Да там бандюгов больше, чем населения в городе!

— Слушай, Мишка, знаешь, какую тетку Хомяк упустил? — я решила завербовать бармена.

— А ты как будто знаешь, — недоверчиво ухмыльнулся Мишка.

— А то! Могу даже показать.

— Ну покажи!

Я гордо расправила плечи и напустила море серьезности на лицо.

— Врешь!

— Век воли не видать, — поклялась я страшной клятвой, учитывая мою подписку о невыезде.

Мишаня был готов. В его глазах светился такой неподдельный восторг, что я даже устыдилась: ну что, в самом-то деле, не Павлик же я Морозов!

— Михаил, — торжественно начала героиня, — ты должен мне помочь.

— Согласен, — не раздумывая, ответил вновь обращенный, — что я должен сделать?

— Сейчас ты проведешь меня туда, откуда я смогу услышать разговор Хомяка с Шефом, потом я задам тебе несколько вопросов, а дальше будет видно.

Мишка кивнул, и мы поползли. Добравшись таким способом до длинного полутемного коридора, мы дружно встали на ноги и уставились друг на друга.

— Кабинет Муллы — последняя дверь направо по коридору. Рядом — раздевалка для персонала. Возьми ключ. Как войдешь в раздевалку, сразу запрись изнутри. Давай двигай. Я тебя жду в зале.

С этими словами мой агент словно растаял в воздухе. Мне ничего не оставалось, как двинуть. Передвигаться пришлось короткими перебежками (в кино все время так ходят, когда попадают в логово врага). Ноги у меня дрожали, зубы клацали, как в ознобе, но я продолжала упрямо стремиться вперед. Едва оказавшись в раздевалке, рухнула на пол, пытаясь унять сердцебиение. Нелегкая, оказывается, работенка у шпионов! Из соседней комнаты раздавались громкие голоса. Я припала к стене. Слов разобрать невозможно, только монотонное бу-бу-бу. Голоса, правда, мужские. Да это и понятно, раз там Хомяк и Мулла. Что же делать? Так можно пропустить самое интересное! Я заметалась по помещению в поисках выхода. На глаза мне попался стакан.

«Спасибо, господи!» — мысленно поблагодарила я высшие силы.

В розовом детстве мы с двоюродной сестрой Иркой использовали такую уловку для подслушивания разговоров родителей, когда нас отправляли спать. Разговорчики были так себе, не особо интересные, но сам процесс доставлял нам величайшее наслаждение. Вот теперь навыки работы со стаканом и пригодились. Я превратилась в слух.

— Мулла, — голос Хомяка раздавался, как из чайника, — защемилась телка. Видать, припугнул я ее малость того... немножко много...

— Того, сего, козел пархатый! Говорил тебе, придурку, нормально беседуй, по-человечески. Рассказывай по порядку, — приказал голос с кавказским акцентом.

— Я пришел, а она в отказе. Фуфло мне гонит. Не при делах, мол, и знать ничего не знаю. За лоха меня приняла, коза! Ну, я и осерчал малость. По столику тюкнул — он вдребезги. Я телку-то предупредил, что сегодня нарисуюсь, она и соскочила.

— С кем работать приходится, аллах свидетель, таких уродов я не видел в своей долгой жизни, — голос с акцентом добавил несколько слов на незнакомом мне языке.

«Ругается, наверное, или с аллахом своим беседует, вразумить просит», — догадалась я.

— Значит, пленка у нее, — уже спокойно сказал шеф. Видать, аллах подарил ему терпения.

— Да точно у шмары этой позорной. Рыжий зря трепаться не будет, — заверил Хомяк.

— Ты вот что, Хомяк. Собирай ребятишек, обрисуй им коротенько ситуацию, делайте, что хотите, но чтобы пленка завтра была у меня, иначе я тебя в цемент укатаю, понял, недоносок?! — голос Муллы сорвался на визг.

— Понял, Мулла, понял. А с мочалкой что делать? — До чего ж глупый, ей-богу! Даже я поняла, что ожидает эту самую «мочалку».

— Что хочешь, дарагой, но говорить она не должна, — спокойно ответил акцент, — женщина — источник наслаждений для мужчины, лишь когда молчит.

— Понял тебя, Мулла, сделаем. Она будет молчать долго-долго, — заверил орангутанг.

Ну да, как же! Заставите меня замолчать! Столько оскорблений я в жизни своей не слышала! Да при первом же удобном случае выскажу вам все, что о вас думаю, ур-роды недоделанные! Вот только подучусь малость у Ромки нужным словам. И тут меня осенило: батюшки, да они ж меня убить хотят! Уже и приговор вынесли! Ну, это, ребята, вы совсем напрасно придумали. Просто так мою жизнь вам не получить! Я показала язык стене, за которой созрел заговор против меня.

— Иди, дарагой, работай, — отпустил Хомяка Мулла.

Хлопнула дверь. Потоптавшись минут пять в раздевалке для персонала, я собралась уже делать ноги, когда услышала телефонный звонок в соседней камере, то есть комнате. Я схватила стакан и приклеилась к стене.

— А-а-а, Никита, дарагой, здравствуй! — пропел в трубку Мулла.

Далее я могла слышать только реплики чеченца, но и их было достаточно, чтобы понять — влипла я крепко.

— Да, дарагой, первую партию игрушек дома уже получили. Тимур благодарит тебя.

..........

— Как договаривались, дарагой! Деньги получишь сегодня. Заходи вечерком в гости, Никита, шашлык, коньяк, мальчики-девочки...

..........

— Жду тебя, дарагой! Обговорим, как быть со второй партией.

..........

— Ты же знаешь, Никита, русский чеченцу поможет — чеченец в долгу не останется.

Непродолжительное время в кабинете было тихо. Затем раздался столь мощный удар по столу, что я подпрыгнула на своем наблюдательном посту.

— Ах вы, неверные! За доллары все готовы продать. Мы этим оружием сыновей ваших убиваем, а вам хоть бы что. Шакалы вы паршивые! — Мулла выкрикнул эти слова на русском языке и добавил еще что-то на чеченском.

Вот так попала! Значит, какой-то Никита продает чеченам оружие. Что значит какой-то? Надо выяснить. И еще нужно разузнать, уж не в этой ли грязной забегаловке сфотографировался наш мэр с Тимуром Джогоевым? А теперь пора выбираться отсюда. Стараясь не шуметь, я выскользнула из раздевалки и снова короткими перебежками двинулась по коридору. Хлопок двери прозвучал, как пистолетный выстрел. Спрятаться было некуда, и я рванулась в первую попавшуюся дверь. За ней оказался туалет. В двух кабинках было свободно, дверь в третью слегка приоткрыта. Я влетела в третью кабинку и... едва не грохнулась от неожиданности.

В совершенно неестественной позе, свесив голову набок и высунув ужасно синий язык, на горшке сидела... Розалия. В руке она держала дамскую сумочку. Почему-то я с первого взгляда поняла, что Розочке уже не помочь. Сдерживая рвущийся из груди крик, я зачем-то выхватила из мертвых рук сумочку и притаилась. В туалете было тихо. Я приоткрыла дверцу кабинки — никого. Кажется, я и дышала через раз, пока добиралась до зала. Выйти сразу я не решилась: в зале мог находиться Хомяк. Я остановилась на пороге и попыталась всеми доступными средствами привлечь внимание Мишки: и подпрыгивала, и семафорила руками, и, осмелев, принялась попискивать — все напрасно! Мишаня чересчур увлекся протиранием стаканов. Что ж, придется прибегнуть к старому испытанному способу. Я рухнула на колени и, сливаясь с окружающей средой, двинулась к бару. Голова при этом совершала вращательные движения почти на триста шестьдесят градусов. Еще бы! Я высматривала врага, и что был какой-то вывих шейных позвонков по сравнению с моей цветущей жизнью! Вывих потом и вправить можно. К счастью, в зале никого не было.

Я беспрепятственно доползла до барной стойки.

— Мишка, привет! — я опять схватила бармена за штаны.

— Привет, — Михаил проворно шлепнулся на колени, — а тебя-то как зовут?

— Женька.

— Здорово, как Хомяка! Ну как сползала? Слышала чего-нибудь?

— Мишка, у вас в туалете труп! — обрадовала я нового друга.

— К-к-ка-к-кой т-т-труп? — он вытаращил глаза и всхлипнул.

— Мертвый, естественно. Уж в чем в чем, а в трупах я поднаторела! — не без гордости заявила я.

Бармен слабо ойкнул и закатил глаза.

— Ничего, Мишка, ты не переживай так! Скоро и ты привыкнешь, какие твои годы, — успокоила я его, — ты уж позаботься о Розочке, а я домой поеду. Засиделась тут у вас, пора и честь знать. Если понадобишься — вызову. Пока.

Я распрямилась и гордо прошагала к выходу. На часах по-прежнему стоял охранник-кастрат.

— До свидания, дорогуша, — пропела я и вышла на свежий воздух.

Мысли неслись вскачь. Так много информации еще никогда не обрушивалось на мою бедную голову. Совершенно забыв об осторожности, я не спеша шла по улице, наслаждаясь свободой, лишь торопилась собрать мысли. Вконец измотанная непосильной задачей, я добралась до дома Розалии.

«Ха, а как я попаду в квартиру? Где была моя голова, когда я уходила?» Я поднялась на этаж и без особой надежды позвонила. Дверь распахнулась. На пороге стоял бледный Ромашка с фингалом под левым глазом. Правый вообще не желал смотреть на мир. Очень хорошо его понимаю! На такие гадости, которые творятся в этом самом мире, мои оба глаза не хотят смотреть.

— Ты где была? — грозно спросил одноглазый сосед. — И что это за маскарад?

— Я была на задании в «Голубой креветке», маскарад от Розалии, а ее саму убили, — печально доложила я.

— Чего городишь-то, а? Кого убили?

— Розочку твою и убили. Сидит в туалете с языком синим и не дышит. Я вот и сумочку ее прихватила. Ей она без надобности уже, а нам может и пригодиться.

Пару секунд Ромка смотрел на меня, хлопая глазом, а потом потрясенно произнес:

— Так это что, правда, что ли?

Я лишь шмыгнула носом.

— Объясни, пожалуйста, какой черт понес тебя в эту «Креветку»? Тебе одного трупа мало? — в голосе Алексеева нарастало раздражение. — Тетеря бестолковая!

Ну, это он зря! Если оскорбления Муллы и Хомяка я терпела, то сейчас сам бог велел встать на защиту собственного достоинства. И я встала!

— А ну, повтори, что ты сказал, пень одноглазый! Кто тетеря? Мало того, что эти придурки со своим аллахом уже вынесли мне приговор, так теперь еще и ты, Кутузов новоявленный, оскорбляешь кандидата на тот свет! Последние денечки не дашь дожить спокойно! Ну, держись!

Я подскочила и, подгоняемая чувством оскорбленного достоинства, бросилась на Ромку, намереваясь и второй его глаз довести до кондиции. Однако благородному порыву души не суждено было осуществиться: звонок в дверь прервал мой полет. Я шлепнулась на пол и уже привычным способом, на четвереньках, ходко проползла в будуар хозяина.

«Менты! Снова по мою душу явились!» Пришлось отложить выяснение отношений с Ромкой до лучших времен. Я замаскировалась под столиком, обратившись в слух.

— Здравствуй, мил человек, — услышала я уже знакомый голос Марь Ванны, — а Игорек, стал быть, не верталси ишшо.Ага, ага. А пошто енто у вас крики тута, а? Я проходила мимо, а за дверью ор стоит. Думаю, дай-ка узнаю, вдруг помошш-то нужна, а я тут как тут.

«Интересно, карга старая, куда это ты мимо проходила? На чердак, что ли? Этаж-то пятый. Не иначе под дверью стояла, кикимора болотная».

— А ты, стал быть, дружок Игоречка. Да помню я тебя, мил человек, помню. Нынче утром столкнулись, аль забыл? Дык это, ты денежки-то на дилехтура дай, а хозяин отдасть.

Совсем бабка умом тронулась! Разве можно перепутать меня, стройную и красивую, с этим шкафом?! Ромка что-то пробубнил в ответ, но деньги, видимо, дал, потому что Ивановна принялась благодарить его. Хлопнула дверь. В комнате возник Роман. Я, стараясь не уронить собственного достоинства, грациозно выползла из-под столика.

— Рассказывай, — коротко бросил Ромка.

— Что?

— Ты мне тут дурочку-то из себя не строй! Все выкладывай: и про аллаха, и про Хомячка, и про Муллу — словом, все по порядку.

— Не Хомячок, а Хомяк. Это и есть орангутанг. А Мулла — это хозяин «Голубой креветки», бандит и шеф Хомяка, ну, который орангутанг. Эти типы меня хотят убить, а еще Никита им оружие продает. Мишка сказал, что у них крыша — администрация. А Никита вечером придет к Мулле за деньгами. Еще Хомяк меня козой, мочалкой и телкой обозвал и сказал, что я защемилась. Никогда этого ему не прощу! Ну попадись он мне! А Мулла — чеченец, он русских шакалами паршивыми обзывает. С ним тоже надо разобраться. Они с Никитой сегодня будут вторую партию «игрушек» домой отправлять. Я все это через стакан узнала. А Ивановна эта сегодня утром со мной столкнулась и тоже денег хотела, но я ей не дала. Она специально под дверью подслушивает, — я набрала воздуха, выдохнула и посмотрела на Алексеева. Больной глаз у него раскрылся, а почти здоровый, тот, который с фингалом, скатился к переносице.

«Ишь, как напугался-то! А я ведь еще про Розочку не все рассказала. Как бы бедняге совсем плохо не стало! Он хоть и мент почти, но тоже нервы не железные. Да и с глазами у него что-то не в порядке, надо бы к доктору его отправить. Вообще-то с глазами у многих нынче нехорошо: девушка в фотографии, охранник в клубе, теперь вот Ромашка. Может, из-за плохой экологии?» Я посмотрела на себя в зеркало: глаза на месте, но в целом вид далек от совершенства. Колени грязные, как у бомжа, волосы всклокочены, шикарный брючный костюм от Гуччи напоминает половую тряпку, а на лице застыло выражение легкого безумия. Да ладно, с этим я справлюсь, нужно только добраться до ванной. А вот Ромкино состояние всерьез меня беспокоило.

— Ром, водички дать? — жалостливо спросила я друга.

Он так энергично замотал головой, что я испугалась.

— Ты, Ром, не очень головой тряси, как бы не заболела, а тебе этим предметом еще думать надо.

— Жень, — жалобно пискнул Алексеев, — давай еще поподробнее и по порядку. Только не очень быстро, ладно? Какой стакан? Что за мишка? Почему хомяк — это орангутанг? Ты что, еще и в зоопарке побывала?

— Уж лучше бы в зоопарке, — вырвался из моей груди вздох, и я принялась подробно и медленно рассказывать историю моего визита в центр нестандартных и преступных связей.

— А Розочку убили. Она вся такая грустная на горшке сидит и ничем уже не интересуется! Я взяла сумочку и сюда, — закончила я свой печальный рассказ, — а ты как съездил?

— Не я съездил, а мне съездили, видишь? — Ромка указал на глаза. — Скорее всего, это и был твой орангутанг, который Хомяк.

— За что это он тебя?

— А я почем знаю? Он пришел, до-о-ол-го звонил, потом стучать начал, громко очень. Я сделал вид, что он меня разбудил грохотом своим. Ну и сказал ему пару слов: мол, уехала Женька еще вчера, отдыхать поехала. Нормально так сказал, спокойно... Он послал меня по известному адресу... Потом я его, слово за слово... Ну и вот результат, как говорят, на лице... А жилище он твое конкретно разгромил. Ох и лютовал, чисто медведь! В общем, Жень, придется тебе ремонт делать: все, что бьется, разбито, что ломается — сломано. Я квартирку-то твою закрыл, хотя можно было и не делать этого, потому как чего там можно взять теперь, и сюда скорей. Прихожу — тебя нет. Я сразу в морг позвонил: вдруг ты уже там? А тут ты трезвонишь. Живая, слава богу.

Кто сказал, что я живая? Да отсохнет его язык! Впрочем, не надо, Ромке и так досталось. Описание событий, произошедших у меня в квартире, сильно меня взволновало, настолько сильно, что я минут пять даже молчала. Хотела уже разрыдаться, да вовремя вспомнила про Розалию: ей, бедняжке, хуже, жилье-то есть, а вот жить уже не придется. Нет, народ у нас все-таки мудрый, правильно говорит: если тебе плохо, подумай — кому-то еще хуже. Теперь совершенно понятно: этим господам от меня не уйти. Я несколько раз глубоко вдохнула, посчитала до пятнадцати (до десяти — слишком мало для меня) и обратилась к Ромке:

— Ну, защитничек, что дальше делать будем?

— Ты, Жень, напрасно обзываешься. Ведь если по совести, Жень, я мог бы спокойно дома сидеть, омлет кушать и знать не знать вовсе о твоих хомяках, орангутангах и муллах! А теперь вот расхлебывай, — он потрогал синяки под глазами и добавил:

— Если ты и после такого за меня замуж не выйдешь, то и не знаю, что надо для тебя совершить. Да, совсем забыл, а есть у нас что-нибудь перекусить?

Едва раздались слова о еде, мой котик, обитавший до этого неизвестно где, заявил о себе громким басовитым мяуканьем.

«Вас легче убить, чем прокормить», — подумала я, а вслух сказала:

— Давай разберемся с сумочкой твоей подружки, а потом уж будешь набивать брюхо ненасытное.

Мы дрожащими руками открыли сумку Розалии. Обычный дамский набор: помада, пудреница, флакончик духов «Гуччи Раш», кошелек, презервативы, мобильник, носовой платок, ключи от дома и ключ еще от чего-то, завалившийся за подкладку.

— На что похоже? — спросила я Ромку.

— На ключи от камеры хранения, — ответил ученик Пинкертона.

— Точно, молодец. Еще бы узнать, какую дверцу открывает этот ключик, — размечталась я.

— Узнаем когда-нибудь! — Мне бы Ромкин оптимизм. — Жень, давай поедим?

— Давай, — легко согласилась я, — ты иди приготовь чего-нибудь, а я в ванную.

Не дав возможности Алексееву возразить, метнулась в ванную и включила воду. Грохнув туда все, что пенится, я погрузилась в это чудо и блаженно закрыла глаза. Но моя мыслительная деятельность не прекращалась ни на минуту.

«Есть ли у меня шанс раскрыть Славкино убийство и при этом остаться в живых? Наверное, есть, но пока это не шанс, а ма-а-люсенький такой шансик. Жить, конечно, придется пока здесь. Дома погром, да и небезопасно. Вдруг ребятки поставили там сторожа? Ромку тоже придется оставить — он уже засветился перед Хомяком. Да и пригодится он мне. Сегодня вечером Мулла встречается с Никитой. Мне там появляться не с руки. Мишка... не подходит — он работает и не сможет оставить свой пост. Хотя можно попробовать и Мишку. Вот если бы у меня были «жучки»...

Меня выбросило из ванной:

«Идея!»

— Ромка! — я мгновенно очутилась на кухне, где Ромашка готовил очередной омлет. — Ты мент или не мент? Отвечай немедленно!

Ромка открывал рот, но слова оттуда не вылетали.

— Чего ты там шепелявишь? Говори внятно, — призвала я помощничка к действию.

Тот не внял призыву и продолжал открывать рот, как рыба, попавшая на сковородку.

Я стала замерзать и только тут поняла причину партизанского молчания Алексеева. Дело в том, что вылетела я из ванной, одетая лишь в пену. Роман, конечно, увидев такую красоту, лишился дара речи. Даже кот замер, созерцая очертания прекрасного женского тела.

— Мне нужны «жучки», которые крепятся куда-нибудь для прослушивания. Ты должен их достать, — заявила невозмутимая Афродита и, роняя клочья пены, гордо удалилась в море, то есть в ванную.

Из кухни раздался грохот, вопли Моси и крики Ромки: он попытался, видимо, спасти подгоревший омлет и схватился рукой за сковородку, забыв, что она горячая. Бедняга! Теперь сомнений не оставалось: «жучки» будут. Я минут пять еще повалялась в водичке и решила вылезать. Тем более что с кухни стали проникать умопомрачительные запахи и невнятное бормотание шеф-повара. Протянув руку за полотенцем, я не удержала равновесия и растянулась на кафельном полу, крепко приложившись затылком к стене. Что-то звякнуло.

«Моя голова разбилась», — решила я. Но голова оказалась цела, если не считать здоровой шишки, моментально образовавшейся на затылке. А вот стена... Две плитки отлетели, за ними обнаружилась небольшая ниша. Естественно, я просунула туда руку и нащупала какой-то сверток.

— Ро-Рома... — позвала я осипшим голосом.

Ромашка нарисовался на пороге ванной. На этот раз он удивлялся еще больше: я все в том же костюме Афродиты расселась на полу, сжимая в руках пачки денег. Много-много зелененьких бумажек с портретами разных дядечек.

— Эт-то отк-куд-да? — прошептал совершенно обалдевший сосед.

— Из д-дырки, — тоже шепотом ответила я и указала на проем в стене.

Монморанси важно протопал в ванную и презрительно обнюхал зеленых президентов.

— Класс, Женька! Ты почаще падай, может, еще чего найдешь, — Роман восторженно переводил взгляд с меня на доллары и обратно. На мне, если честно, взгляд его задерживался дольше.

— Брысь отсюда! Оба! — рявкнула я, и друзья испарились.

Вскоре, облаченная в любимый шелковый халат, стоивший мне всей зарплаты, я сидела на кресле в будуаре, по-прежнему сжимая в руках конвертируемую валюту. Ромка развил вокруг меня сумасшедшую активность: прикатил на сервировочном столике кофе со сливками, омлет (боже, я скоро кудахтать начну и яйца высиживать), вазу с фруктами и бутерброды с ветчиной.

Весело сверкая фингалом, он суетился, время от времени поглядывая на зажатые в руках бумажки.

— Ты поешь, Жень, а то вон какая худенькая! Я видел, как ребрышки-то выпирают. Ну, чисто освенцимский крепыш! А я вот и кофеечку твоего любимого соорудил, омлетик вот... бутербродики. Поешь, поешь, а мы с котиком пока денежки пересчитаем, — Роман взял деньги и уселся напротив. Пока я, давясь, поглощала пищу, Ромка, шевеля губами, тасовал бумажки. Совсем как Паниковский, деливший отнятые у подпольного миллионера Корейко деньги.

— Сорок три тысячи американских долларов! — приоткрыл от удивления заплывший глаз последователь Паниковского.

— Ну и что? Нам-то от этого ни тепло, ни холодно. Это не наши деньги, — Ромкин глаз захлопнулся.

— Ты, Жень, не волнуй меня, ладно? Лучше вон бананчик скушай. «Не наши, не наши...» А чьи, интересно? Розкины, что ли? Так ведь ей они уже без надобности, а нам еще преступление раскрывать! Тебе вот «жучки» понадобились. Бензин опять же... Наших с тобой денег не хватит даже на литр!

— Ты что же, собираешься их тратить?! А вдруг именно из-за этих денег Розалию и убили?! — я была возмущена до глубины души.

— Ну и что? Вот и узнаем заодно. Нет, что ни говори, а бабки эти нам пригодятся. И не спорь, — Алексеев для убедительности пристукнул кулаком по столу. Сделал он это неумело, а потому неубедительно. Надо будет научить человека.

— Черт с тобой! Без денег нам и правда не обойтись. Но предупреждаю: кассиром буду я! За каждую копейку потребую строжайшей отчетности. Уяснил? — я напустила побольше суровости налицо, пусть знает: со мной шутки плохи.

— Понял, понял, понял! — Ромка заметно повеселел. — Так, может, я это, за продуктами сгоняю, а, Жень? Кушать-то нечего. Я вон давеча последние яйца использовал.

— Гони.

Ромка растворился в воздухе.

— «Вискаса» купи котику! — подтверждая мои слова, Монморанси громко мяукнул.

— А зачем? Этот блохастый все подряд лопает! Чего зря деньги тратить? — уже с порога крикнул снабженец. Любит, что ни говори, Алексеев по продуктовым магазинам шастать!

— Купи, говорят тебе!

Роман ушел. Я заметалась по жилищу в поисках тайника для денег. Куда? Куда спрятать такую сумму в чужой квартире? Перебрав все возможные варианты, я упаковала доллары в пакет, а пакет спрятала на кухне, в духовке. Надеюсь, Ромашка не затеет печь пирожки!

Вспомнив о пирожках, я подумала о маме. Сердце болезненно сжалось: совсем недавно я сидела на кухне в родительском доме, болтала ни о чем и была счастлива и весела. А теперь сижу черт знает где, считаю трупы, чужие деньги и серьезно опасаюсь за свою жизнь. Вот же угораздило!

Мелодичной трелью напомнил о себе сотовый. Чисто автоматически, еще пребывая в глубокой задумчивости о своей судьбе, я схватила трубку.

— Розочка, солнышко, здравствуй! — раздался в трубке густой баритон.

Ах, какой приятный голос!

— М-м-м... — промычала я в ответ.

— Ты узнала меня? Это я, твой зайчик! Не удержался вот и позвонил тебе. Сегодня весь день думаю о том, как весело мы провели вчерашнюю ночь!

— М-м-м... — диалог продолжался.

— А почему моя девочка такая неразговорчивая? Ее кто-то обидел? Расскажи своему зайчонку, я накажу всех твоих обидчиков!!!

Мне очень хотелось рассказать обо всех своих проблемах. Еще бы не обидели! Да меня все обижают, начиная от следователя и кончая собственным котом-предателем!!! Но вместо этого я произнесла сиплым голосом:

— Охрипла. Горло болит.

— Бедненькая, — посочувствовал баритон, — это я виноват! Столько мороженого тебе скормил. Вот незадача, надо же! У моей вкусненькой Розочки горлышко болит! Я к тебе пришлю шофера, он привезет все, что нужно, и небольшой подарочек от меня. Я бы и сам приехал, да этот придурок Никита сходку созывает! Хочешь не хочешь, а мне присутствовать необходимо! Ну все, моя сладкая, целую тебя. Я еще позвоню! — трубка чмокнула и дала отбой.

Надо же, а! Такой красивый голос — и голубой! И чем мы, женщины, хуже?! Вон этот Розку всю ночь мороженым откармливал, а я один омлет который день лопаю! Обидно, честное слово! Так, а что баритон говорил про Никиту? Какую такую сходку он собирает и где? Может, и я могла бы поприсутствовать на ней? Неплохо было бы. Опять запиликал сотовый. На этот раз в трубке прорезался Алексеев:

— Жень, — надрывался Ромка, — ты какое мороженое любишь: шоколадное или сливочное? С орехами или с ягодками? А может, тебе с вафлями купить?

Надо же, какой заботливый! Наверно, весь супермаркет скупил — разошелся на халяву.

— Любое и побольше! — проорала я в трубку.

— Не ори в ухо, я не глухой, — сказал Ромка и отключился.

— Дурак, — вынесла я приговор и протопала в прихожую.

Там я достала фотографии и принялась их рассматривать заново. Теперь ценность снимков была более очевидна. Как я и предполагала, наш мэр и чеченец фотографировались именно в «Голубой креветке». Скорее всего, чеченец и есть Тимур. Но что же это за Никита таинственный? Звонок в дверь прервал мои размышления.

«Господи, не квартира, а проходной двор!»

На пороге стоял невысокий, крепкого сложения парень.

— Ты кто? — удивилась я.

— Я шофер Ильи Никаноровича. Он вот передал тебе, — парень, ухмыляясь, протянул два пластиковых пакета, — и еще вот...

Шофер Никаноровича залез во внутренний карман куртки и вытащил бархатную коробочку. Внутри лежали золотые серьги в виде маленьких наручников. Увидев мою растерянность, парень улыбнулся:

— Не смущайся. Мой хозяин еще и не такие штучки дарит своим подружкам.

— Слушай, а кто такой Никита, который сходку сегодня созывает? — я решила снагличать и получить кое-какую информацию.

— Ну ты и деревня! — удивился шофер, — Никита — это мэр города. Никита Сергеевич Михайлов.

— Это он? — протянула я фотографию.

— Точно, Никита! А рядом чеченец, Джогоев, кажется, его фамилия. Только почему они вместе? — удивился водила. — Слушай, а ты значит... не…? Откуда у тебя это?

— Майор ФСБ Лисичкина! — представилась я. — Мэр у нас в разработке. А тебе, дорогой, не советую распространяться о нашей встрече. У нас длинные руки. Ковалева знал?

Парень вытаращил глаза и приоткрыл рот.

— Как твое имя, фамилия, контактные телефоны, явки, пароли? — пожалуй, с явками и паролями я малость перестаралась.

— Кузькин Антон Егорович, — он протянул мне визитную карточку.

— Можете идти, гражданин Кузькин. Будете нужны — вызовем, — отпустила я шофера.

Тот сбежал с лестницы, громко топая.

Итак, что мы имеем на сегодняшний день? Я закурила сигарету и сосредоточилась.

Снова раздался звонок в дверь.

— Черт вас возьми! Дайте подумать человеку! — В полной уверенности, что это вернулся шофер Никаноровича, я распахнула входную дверь со словами:

— Я же сказала, Кузькин, вы пока свободны! Не утомляйте органы...

Мысль я не закончила — на пороге стоял Алексеев, увешанный пакетами и пакетиками. Его взгляд ничего хорошего не предвещал.

— Привет, Ромочка! — всем своим видом я демонстрировала полнейший восторг от появления снабженца. — Чего вкусненького принес?

Я даже подпрыгнула, чтобы чмокнуть Ромашку в носик. Но не попала. Зато прямиком влепилась в глаз Алексеева, в тот, который закрыт. Ромашка издал вопль из арсенала индейцев на тропе войны. Самое мудрое решение, которое могло прийти в мою несчастную голову, я приняла мгновенно и скрылась в ванной, предусмотрительно заперев дверь на задвижку. Кто бы знал, как надоели мне эти бестолковые существа под названием мужчины! Вечно ходят, домогаются моего внимания, всем им что-то от меня надо! Где справедливость, господи?!

Алексеев штурмовал дверь ванной комнаты:

— Открывай, бикса позорная! Нету сил никаких терпеть, как ты издеваешься надо мной!

Такого я не слышала даже в «Голубой креветке»! Хомяк, конечно, был расстроен, но его расстройство не идет ни в какое сравнение с гневом Ромашки!

Сосед по-прежнему штурмовал дверь ванной комнаты. Дверь пока еще выдерживала напор разгневанного мужчины, но уверенность в ее силах таяла с каждой минутой.

— Я не успеваю тебя вытащить из одного дерьма, — Ромка начал называть вещи своими именами, а это плохой знак, — как ты тут же попадаешь в другое! Когда это кончится?! — бушевал сосед, сотрясая дверь ударами мощного тела.

Я заметно приуныла. Ромашкино состояние можно было назвать критическим. Между прочим, психиатры в таких ситуациях рекомендуют длительное лечение в стационаре. А что, собственно, я натворила, за что меня можно с дерь... хм... с грязью мешать?! Сражаюсь, можно сказать, на переднем плане с организованной преступностью и получаю за это... хороший нагоняй! И, главное, от кого?! От человека, лично мною определенного в помощники! Наверное, Ромке не нравится роль помощника. Пожалуйста, пусть будет начальником, мне не жалко! Дверь ванной комнаты содрогнулась от сокрушительного удара.

— Рома, Ромочка! — пыталась я остудить соседа, — дверь не наша! Тебе же самому ее ремонтировать! Подумай об этом!

— Ничего! — заверил меня Роман. — Розочке она уже не пригодится, а нам все равно линять нужно отсюда. Твой Кузькин настучит на нас, будь уверена! Боже мой, за что послал ты мне эту личность, претендующую на роль женщины?

Не умеет Алексеев общаться с небесными силами! Кто же даст ему ответ на риторический вопрос?!

— Ром, — принялась я за воспитание неразумного, — во-первых, прежде чем обращаться к богу, прочитай «Отче наш», потом подумай, достоин ли ты общаться с господом, а уж после...

— Убью!!! — завопил не своим голосом помощник (подумать только!).

— Много вас охотников до моей жизни, — проворчала я, — занимай очередь.

Ромка еще раз штурманул дверь, вероятно головой, — характерный звук раздался из-за двери, после чего послышался короткий вопль, и все стихло.

«Помер!» — взликовало все мое существо. Первый раз, наверное, я была рада покойнику!

Потихонечку, стараясь не потревожить усопшего, я приоткрыла дверь моего убежища. Тишина.

«А куда, интересно, делось тело?» — теперь уже я задала риторический вопрос.

Тело лежало себе тихонечко возле порога и... храпело. Вероятно, сильно ударился, и неглубокий обморок плавно перешел в глубокий сон.

— Сик транзит глория мунди! — торжественно произнесла я над мирно спящим штурмовиком. — «Так проходит слава мира» перевела я на современный русский изречение древних.

Лишившийся славы товарищ громко застонал во сне.

«Переживает! — посочувствовала я. — И зачем, спрашивается, нужно было штурмовать неприступную крепость? Попросил бы по-хорошему, я и сама бы все рассказала. Отчего же не поговорить с хорошим человеком?»

Пожав плечами, я принялась обыскивать Ромашку. В карманах, кроме мелочи в рублях и нескольких купюр в долларовом эквиваленте, находилось какое-то приспособление, очень напоминавшее миниатюрный магнитофон. Такие, я видела, применяют шпионы, и наши и импортные. Крепишь эту машинку куда-нибудь и все! Разговор записывается на пленку. Потом нужно лишь забрать эту самую вещицу и послушать секреты, которыми добровольно никто не хочет делиться. Это вам не стаканом подслушивать! Техника!

— Ромка, какой же ты хороший, оказывается! — от избытка чувств я поцеловала Алексеева прямо в губы.

Усопший открыл глаза.

— Привет! — от агрессивности Ромки не осталось и следа. — Есть чего-нибудь пожевать, Жень?

— Тьфу, чтоб ты сдох, обжора! Омлет будешь?

— Не-ет! — интенсивно замотал головой Ромашка. — Надоело! Ты посмотри, чего я принес.

И боевой товарищ, легко поднявшись и подхватив сумки, дошел, наконец, до кухни. Покупки не радовали разнообразием: крабовое мясо, крабовые же палочки, пицца, естественно, огромное количество яиц, шоколадное мороженое, яблоки, ананасовый сок и фасованный сыр. Другой пакет тем более не представлял никакого интереса для исследователя — мужские примочки меня мало интересовали.

— Жень, ты чем-то недовольна? — подобострастно спросил Роман. — Я что-то не то купил?

Я подозрительно покосилась на него: притворяется или правда ничего не помнит? Чистый взгляд соседа говорил яснее слов: кто прошлое помянет — тому глаз вон. А Ромашка, видать, свои глазки берег. Спокойствие снизошло на меня, как благодать.

— Порядок. На пару часов хватит, — успокоила я несчастного.

«Мужчину сначала нужно накормить, напоить, а потом расспрашивать», — следуя мудрому совету Бабы-яги, я засуетилась у плиты, сооружая очередную порцию питания для ненасытного друга.

— Одно беспокойство от вас, — вываливая порцию «Вискаса» коту, ворчала я, — мне так много нужно сказать, а этот... (слова почему-то пропали) только и думает о своем желудке.

Ромка сидел на стуле и блаженно щурился. На его лице было разлито такое удовлетворение, что я невольно позавидовала.

— Бери больничный с сегодняшнего дня, — сурово опустила с небес на землю мечтателя.

— Зачем это? Я и так завтра в отгулы ухожу.

— Дел много накопилось, мне одной не справиться.

— Какие дела, Жень? Ты бы притормозила чуток, а то разошлась, понимаешь. Говорят, ты уже в органах служишь? Уж не в ФСБ ли случаем? — хитро прищурился Ромка.

Так, понятно! Значит, все помнит, прохиндей, только притворялся, что у него приключилась внезапная амнезия. А откуда он про ФСБ знает? Дедукция, наверное. Вот что значит мент, хоть и гибэдэдэшник!

— Да это так, — смутилась я, — фантазирую малость...

— Угу, фантазируешь, знамо дело. А ты в курсе, что из-за твоих фантазий нам переселяться надо, а? — никакой злости в голосе Алексеева мое чуткое ухо не уловило.

— Почему это, интересно? Мне здесь нравится, да и тихо тут, думать можно в спокойной обстановке. А куда переселяться-то, Ром? Ко мне нельзя, к тебе тоже...

— Не вопрос. Деньги есть, можно квартиру снять. Ты лучше скажи, дорогая, что это за крендель, Кузькин твой? Что вообще здесь произошло, пока я за харчами гонял?

Пришлось рассказать боевому товарищу и про звонок, и про Кузькина, и про то, что загадочный Никита оказался мэром нашего города.

— Точно! — звонко хлопнул себя по лбу сосед. — И как я раньше не догадался! Значит, наш Кит сегодня встречается с Муллой.

— Ром, у меня есть план, — промямлила я.

— Что-о?! Какой такой план?! Дома будешь сидеть, ищейка!

— Так я и хотела дома... Ты вот не дослушаешь, а сразу ругаться начинаешь. Нехорошо! — пристыдила я Ромашку.

— Выкладывай, что за план.

И я выложила. Минут пять Ромка молчал, переваривая услышанное, затем лицо его просветлело, он поднял на меня фиолетовый глаз и произнес:

— В общем и целом одобряю, хотя это авантюра чистой воды. Ладно. Иди готовься, да Мишке не забудь позвонить, а я перекушу малость, — Роман стал сооружать салат из крабовых палочек.

Вскоре все было готово. Я появилась на кухне и принюхалась.

— Чего-то здесь так пахнет паленой пластмассой?

Сытый, потому добродушный Роман ответил пространно:

— Не знаю. Я пиццу в духовку поставил. Сейчас попируем!

— А-а, это хорошо, — протянула я и вдруг подпрыгнула, словно ужаленная.

— Чего? Какая пицца, какая духовка?! Деньги! Доллары! Выключай плиту, мурзилка!

Алексеев мгновенно очутился возле плиты и приступил к спасательным работам. Ничего страшного не произошло, лишь пакет слегка оплавился. Благо, что электрическая плита долго нагревается, в газовой уже давно бы догорал веселенький костерок из зеленых дензнаков.

— Ну ты даешь! Зачем же ты деньги в плиту сунула? — перевел дух сотрудник «Службы спасения».

— А куда их девать, по-твоему? Не в шкаф же прятать! Шкафы для других целей предназначены, там другое, других прячут! — Я мечтательно закрыла глаза.

— Чего это другое? — удивился бестолковый Ромка.

— Анекдоты надо любить, это тоже народной творчество.

Помолчали, каждый думал о своем.

— Ромка, тебе не пора к доктору?

— Зачем? Я здоров. А фингалы пройдут скоро.

— При чем здесь твои фингалы? У тебя вечером ответственное задание, а тебе на дежурство!

— А-а, так это я пошутил — просто хотелось выспаться по-человечески. Слушай, Жень, а ты Михаилу позвонила? — наконец-то сосед начал проявлять заинтересованность.

— Конечно! Между прочим, он переживал сильно, что не ему доверили такое важное задание. Он, можно сказать, рвался в бой, не то что некоторые! — я покосилась на Ромку.

— Ага, я тоже сначала рвался. Но почему-то получил массу увечий еще до боя. Просто Мишка тебя плохо знает. Вот узнает поближе и поймет, что вовсе не обязательно куда-то рваться, чтобы вляпаться в неприятности! Достаточно просто провести рядом с тобой немного времени.

У меня даже скулы свело от возмущения! А в таком состоянии говорить трудновато, хотя слов накопилось великое множество. Ух, я бы ему сказала, если бы смогла рот открыть!

Алексеев смотрел на меня и ухмылялся.

— Ладно, — видя мои мучения, подвел он итог, — пора собираться.

И то верно. Стемнело уже, а нужно еще так много сделать!

«Голубая креветка» встретила нас яркими огнями. Со всех сторон маленькими ручейками стекались сюда... гм... особи нестандартной ориентации: и мужчины, и женщины. А, впрочем, как тут разобраться? Мы нашли место для стоянки подальше от клуба, но с прекрасным обзором как парадного, так и черного входа.

Всю дорогу до клуба Ромка проявлял беспокойство и громко ругался.

— Нет, скажи, как вы, женщины, можете все это носить? Давит же до невозможности, и дышать нечем! — Алексеев поправлял шикарную грудь, сооруженную лично мной при помощи подручных средств.

— Так ведь лифчик нужно по размеру подбирать! А ты напялил явно не свой номер.

— Что было, то и напялил! Ну а колготки? В них же холодно! Так я могу все отморозить! Да еще и ноги лысые... Зачем ты меня побрила? И вообще, для чего нужен весь этот маскарад? Запросто мог бы и мужиком остаться! Это ж надо, столько мучений принимать! И ради чего? — почти плакал бедняга.

— Господи, ну до чего же ты нудный, Ромка! Пойми, ты теперь не мужчина, а самый настоящий трансвестит, как и твоя Розочка, царствие ей небесное! А маскарад, как ты выразился, нужен для того, чтобы личико твое ангельское не признали. А коль ты трансвестит, значит, должен соответствовать. Где ты видел женщину с волосатыми ногами под колготками?! Да любой уважающий себя гомик будет над тобой смеяться! И хватит ныть, у меня вот где твое нытье — я выразительно схватилась за горло.

И это была чистая правда. Подумав, я решила, что Ромка вполне может заменить погибшую Розочку. В этом и состояла часть моего плана. Вздохнув, я принялась за дело. Собирать Ромку на задание оказалось чистым наказанием! Как он упирался из-за каждой детали туалета! То каблуки высокие, то лифчик маленький... А на защиту растительности на ногах встал горой! Мне пришлось даже всплакнуть пару раз, чтобы убедить его расстаться с волосяным покровом. И никакой благодарности за мой титанический труд! Вы никогда не пробовали брить обезьяну? А вот мне довелось! Животное хоть молчит, а я такого наслушалась, что порой хотелось залепить рот Алексеева пластырем! Зато после пытки бритвенным станком Ромка уже ослаб и почти не сопротивлялся, когда я упаковывала его в один из великолепных Розочкиных костюмов, увеличивала бюст и ягодицы. А к моменту грима испытуемый был почти без сознания.

Когда все было готово, я пригласила Моську полюбоваться на своего дружка. Котик почему-то, издав громкий вопль, взвился под потолок на свое привычное место. Чего-то он у меня стал такой нервный? Примерно полчаса я еще учила Ромашку ходить на каблуках. Пару раз он, конечно, свалился, но потом привык и уже вполне самостоятельно спустился по лестнице. Я очень гордилась делом рук своих: такую девицу надо еще поискать! Розалия, конечно, была тоже ничего, но Мальвина (так ласково назвала я свою Галатею) получилась — просто высший сорт!

— Ну, пора! Очки надень, а то фонари весь вид портят. И запомни: ты теперь девушка. Выпьешь пару рюмочек — и вперед. Сидеть будешь у стойки. Мишка подаст знак, будь готов к этому моменту. Все запомнил? — грозно спросила я Алексеева.

— Да запомнил, запомнил! — замахал он руками, как мельница.

— И не забудь — магнитофон у тебя в груди, в смысле, между ними, я хотела сказать...

— Да знаю, в лифчике. Я пошел! А ты чтоб из машины ни-ни! Уяснила? — Ромка надул густо накрашенные губы.

— Ага. Ну, ни пуха!

— Иди к черту! — с огромным удовольствием завопил Алексеев.

Сердце болезненно сжалось, когда я наблюдала, как он ковыляет на каблуках к двери клуба, и даже промелькнуло нечто, похожее на чувство сострадания.

Роман беспрепятственно проник в логово врага, а я осталась в машине, изнывая от безделья.

Прошло довольно много времени. У меня уже глаза заслезились от напряжения — до того усердно вглядывалась я в фигуры тех, кто подходил к дверям заведения. В этот момент к черному входу подкатил крутой «Мерседес», именуемый в народе «глазастым». Из него вышло несколько человек.

«Вот и Никита Сергеевич пожаловал в окружении своих верных охранников! Плохо дело! Как моя Мальвинка прорвется через этих амбалов?» Я заерзала на сиденье, пытаясь что-нибудь придумать. Группа тем временем скрылась в двери.

«Пора на помощь Алексееву!» — решила я и покинула свое убежище.

На месте знакомого мне охранника-кастрата стоял совсем другой, парень явно повыше и покрупнее. Он оценивающе оглядел меня с головы до ног, потребовал входную плату и пропустил, получив ожидаемую бумажку.

В помещении оказалось душновато. Народу по сравнению с моим первым посещением этого злачного места было побольше. За стойкой бара деловито суетился Мишаня, обслуживая клиентов. Среди них я углядела Романа. Он гордо восседал на высоком стуле, закинув ногу на ногу, и... флиртовал с весьма щупленьким дядькой. Дядька маслеными глазками смотрел на Ромку и что-то лепетал, поглаживая его по колену. По-моему, Алексееву это не было противно! Во всяком случае, ногу он не убирал.

Я гордо прошагала к стойке, стараясь не замечать Ромашку, который посылал мне совершенно непонятные знаки. Весь мой организм протестовал против заигрываний Алексеева со щупленьким дядькой. Мишаня меня узнал: строил уморительные рожи, косил изо всех сил глазами и сгоряча замешал мне такой коктейль, что первый же глоток заставил меня подпрыгнуть на месте. Железная выдержка не изменила мне и на этот раз — все уловки моих мужчин я гордо проигнорировала. Глотнув еще коктейля, внимательно оглядела окрестности.

Обстановка радовала взор: голубые особи мирно обхаживали друг друга, Ромкин ухажер, собираясь куда-то отчаливать, уговаривал мою Мальвину последовать за ним, а охранники мэра — ура! — уютно расположились в зале, по всему видать, надолго. Значит, мне не придется их нейтрализовывать. Роман, наконец, спровадил назойливого дядечку и, насупив подведенные брови, подсел ко мне. Но в этот момент Мишка подал условный сигнал, и Ромка стартанул с места в карьер. Едва он повернул за угол знакомого мне коридора, я рявкнула ничего не соображавшему Мишке:

— Ключ!

Бармен моментально извлек из кармана ключ от раздевалки персонала, и я, развивая сумасшедшую скорость, ринулась туда. Только бы стакан был на месте! Влетев в раздевалку, я перевела дух и засуетилась в поисках стакана. Вот он! Заняв позицию номер два (первая, если вы помните, на четвереньках), я приготовилась слушать.

За стеной шел мирный разговор двух старых друзей, и ни слова об оружии, деньгах или еще о чем-то, заслуживающем моего внимания.

«Неужели ошиблась?!» — огорошила мысль.

Додумать ее я не успела: дверь в соседнюю комнату с треском распахнулась, и я услышала знакомый голос:

— Вот ты где, блин, козел! А я тебя по всему городу ищу! Люди добрые, — заголосил Ромка (а это был именно он), — я этого изувера ублажаю изо всех сил, а он, педрила, по клубам шастает! Мальчиков молодых ему подавай! Чем же я хуже?! Ах ты, паразит!

Алексеев с блеском играл свою роль! Тут я услышала грохот повалившегося тела. За стеной раздался голос Муллы:

— Да эта шлюшка совсем пьяна! Ты его знаешь, Кит?

— Первый раз вижу, — возмущенно ответил мэр.

— Куда только смотрят твои охранники? — проворчал хозяин и, видимо, нажал кнопку селектора. — Коля, зайди ко мне!

Через минуту появился неведомый Коля.

— Выведи эту дуру отсюда, — приказал Мулла, — и поставь ребяток у моих дверей.

Возня, раздавшаяся в соседней комнате, говорила о том, что Коля приступил к исполнению приказа. Ромашка «пришел в себя» и принялся жаловаться:

— Нет, ты подумай, дружок, я отдала этой скотине свои лучшие годы, а он, гад, на старости лет решил меня бросить! Да как только у него... повернулся, а? Да я ж ему...

Далее Ромашка произнес такие слова, что повторить их порядочная девушка не смогла бы и под страхом смертной казни.

«Во дает!» — восхитилась я.

Между тем события развивались по совершенно незапланированному сценарию.

Мою Мальвинку увели, магнитофон, стало быть, на месте, и никто ничего не заподозрил. Теперь мне следовало оказаться в машине и дожидаться отважного Алексеева. Но меня там не было! Живо представила себе, как выражается отважный помощник, не обнаружив меня в машине. Глухой стон сорвался с губ!

«Господи, — взмолилась я, — пусть лучше Хомяк меня найдет! Он меня сразу прикончит, а Ромашка припомнит все: и голые ноги, и тесный лифчик, и случайный удар туда... в общем, туда. Нет, не спастись мне от гнева Ромкиного!»

Рассуждая таким образом, я дрожащей рукой вставляла ключ в замочную скважину. И в этот момент услышала гулкие шаги в коридоре.

«Боже, извини, дорогой, я ошиблась. Лучше моего Ромашки нет никого! Согласна ответить за все свои проступки перед этим святым человеком».

В который раз убеждаюсь в беспомощности высших сил! Я заметалась по подсобному помещению в поисках выхода. Совершая беспорядочные телодвижения, наткнулась на приоткрытую дверцу шкафа. Внутри преспокойно висел костюм уборщицы.

«С меня свечка!» Я мгновенно переоделась, повязала платок на голову и, мысленно перекрестившись, распахнула дверь.

Возле соседней двери, точно два монумента, застыли дюжие молодцы. Шаркающей походкой я прошла в опасной близости от изваяний.

— Анчихристы! — невольно подражая Степановне, задребезжала я. — Ишшо не ушли, а ужо тувалет изгадили! Убирайся тута за гомиками. У-у, сатана вас забери!

Громыхая огромным ведром и продолжая бормотать себе под нос страшные ругательства, я добралась до поворота. Едва оказавшись в зале, я подскочила к барной стойке. Мишка не обратил на меня ровно никакого внимания: слишком уж был занят обслуживанием очередного «анчихриста». Все так же бормоча себе под нос проклятия, я протянула парню ключ от раздевалки.

— Возьми, милок, а я пойду, крылечко приберу! Опять затоптали, силов моих нету на энтих бесов!

Мишка застыл с раскрытым ртом. Уж он-то узнал голос своей начальницы!

Сигналя ему глазами, я потащилась к выходу, громыхая ведром. Охранник у входа проворчал:

— Что ж ты, бабка, в самый разгар выползла? Могла бы и подождать, пока все разойдутся! Будешь теперь клиентов распугивать своим ведром!

— Да ты што, мил человек! — опять проскрипела я. — Надоть возля темного хода порядок навести. Хозяин велел прибраться.

— Ну, топай, топай, раз велел, — охранник слегка подтолкнул тетку к выходу.

Получив ускорение, я моментально домчалась до машины. Вокруг нее, потряхивая съехавшим на бок бюстом, суетился Ромка, призывая самые страшные кары на мою несчастную голову. С огромным трудом, честно говоря, преодолела я соблазн дослушать все до конца. Хотелось бы законспектировать то, что я услышала в собственный адрес!

— Привет, Мальвина! — я вежливый человек, поэтому поздоровалась и растянула рот в ослепительной улыбке. Как она гармонировала с костюмом уборщицы и огромным ведром!

Алексеев несколько секунд обалдело молчал, а потом рявкнул голосом, каким, наверное, Зевс кричал на подчиненных богов:

— В машину!

Мышкой скользнула я в салон и притворилась, что меня здесь вообще нет. Всю дорогу Ромка молчал. Изредка до меня долетал его утробный рык. Голодный лев по сравнению с разъяренным Ромашкой просто котенок. Представив, что меня ждет по прибытии, я обреченно вздохнула.

— А ты молчи лучше, — прикрикнул Роман, — дома с тобой разберусь.

— Ты только не нервничай, Ром. Нервные клетки не восстанавливаются. Недавно вот по телевизору слышала...

— Все! Хватит с меня! Завтра же сдаю тебя в милицию. Пусть Ильич упрячет тебя за решетку лет на пять! Я хоть вздохну спокойно. У меня уже никаких нервных клеток не осталось!

— Не надо за решетку, Ромочка! Я там от тоски усохну! Представляешь, целых пять лет тебя не увижу! Да и кормят там плохо — баланда тюремная да сухарики! А я так омлетик твой люблю, просто страх! Ты же не будешь следователю звонить, правда, Ром? Я больше не бу-у-ду! — для убедительности я заревела в голос, пытаясь изобразить на физиономии полнейшее раскаяние. С минуту Алексеев молчал, слушая мои рыдания. А уж я-то расстаралась, даже икать начала.

— Прекрати, слышишь, Жень! — не выдержало храброе сердце мужчины.

В ответ рыдания стали еще громче.

— Жень, хватит, сама говоришь: нервные клетки не восстанавливаются.

— Думаешь, так просто взять и остановиться? Сам попробуй! — сквозь слезы пропищала я. А потом с опаской спросила:

— Так ты не будешь Ильичу звонить?

— Не буду, не буду. Я сам тебя запру.

— Согласна! — я вытерла слезы и облегченно вздохнула. Гроза прошла стороной, слегка задев меня крылом. А насчет запереть... так это мы еще посмотрим, кто кого!

До дома доехали благополучно, поставили машину на стоянку, и вскоре я уже сидела на кухне с чашечкой кофе. Ромка со стоном отпаривал в тазике уставшие ноги. Дело сделано, теперь оставалось только ждать Мишкиного звонка. Разговаривать не хотелось, да и не было сил, честно говоря. Алексеев все сказал еще в машине, я же помалкивала, боясь потревожить его душевные раны и навлечь на себя его гнев. Так и сидели, как истуканы с острова Пасхи.

Мишаня позвонил в начале второго ночи, когда бравые бойцы с мафией засыпали на своих постах. Мне снился удивительный сон: господин президент всея Руси преподнес мне ключи от новенького автомобиля «Феррари», а Ромке собственноручно повесил орден на его широкую грудь. В сторонке угрюмо стоял министр внутренних дел, потупив глазки. Работники ФСБ умоляли меня вступить в их ряды. Что снилось Монморанси, осталось за кадром, но, полагаю, ему тоже чего-нибудь вручили. Во всяком случае, морда у него была довольная.

— Привет, Женька! — проорал в трубку добровольный помощник в борьбе по разоблачению. Неужели он тоже меркантильный и претендует на подарки?!

— Чего орешь? Говори тише — Ромка спит! — осадила я претендента.

— Не сплю! — подал голос Ромашка и выхватил у меня из рук трубку.

— Хам! — констатировала я факт и придвинулась ближе, чтобы получше слышать.

— Магнитофон я снял! — продолжал надрываться Мишка. — Куда приезжать?

— Сюда, пусть сюда приезжает немедленно! — суфлировала я.

— Мишка! — завопил во всю силу легких Алексеев. — Гони сюда, слышишь? Хватай такси и двигай по адресу: улица Свободы, дом 15, квартира 12! Все понял?

— Понял. Еду, — заверил нас бармен и повесил трубку.

— Едет, — перевел Ромка и засуетился, соображая, чем бы накормить гостя.

— Не мельтеши! Там в прихожей пакет от Никанорыча. Распакуй и посмотри, что внутри, — ленивым голосом отдала я приказание.

Алексеев ринулся исполнять. Господа, товарищи, люди! Как же приятно наблюдать метания мужчины! Жаль только, что метания эти предназначались не мне! Надо будет уточнить Ромашкину ориентацию, а то сначала Розалия, теперь вот Мишка... Странно все это, честное слово!

Никанорыч расщедрился: в пакете, кроме лекарства от ангины, притулился ананас, яблоки, апельсины, виноград, креветки и еще множество всякой всячины, способной ублажить даже самый взыскательный вкус. Вот как надо кормить женщину, а не омлетами!

Словно услышав мои мысли, Ромка пробасил:

— Клево жила Розочка, царство ей небесное! А еще прикидывалась несчастной и бедной! А я, лопух, продукты ей таскал! Ой, дурите вы, бабы, нашего брата, ой, дурите!

Вот новости! А кого, же, спрашивается, нам дурить? Не себя же?! А мужики для того и придуманы, чтобы ублажать нас! И попробуйте возразить! Наживете вечного врага в моем лице.

Я уже хотела высказать свои соображения по этому поводу вслух, но меня прервал звонок в дверь.

— Ну вот! Из-за тебя не успел ничего приготовить, — буркнул сосед. Он бросился открывать.

Я, кипя негодованием, ринулась за нахалом, дискриминирующим меня по половому признаку.

Мишаня ворвался, точно ураган с Курильских островов, но на пороге затормозил с открытым ртом:

— Здрасте! — выкатил он глаза на Романа. — Михаил, — протянул руку для знакомства.

Я захохотала! Еще бы: Мишаня видел не Алексеева, а Мальвинку, вполне естественно, что в природном, так сказать, натуральном виде Ромку он не опознал. Виновник моего гомерического хохота стоял, быстро-быстро моргая глазами, и решал, когда вызывать «Скорую психиатрическую помощь»: сейчас или само пройдет? Бармен, по-моему, размышлял о том же.

— Михаил, — вытерев слезы, произнесла я, — познакомься, это Мальвинка, он же Роман Алексеев. Это он сегодня в клубе устроил блестящее представление!

— Ну, даешь! — уважительно протянул Мишка. — Артист! Так на этих гадов из клуба похож, даже я купился! А тот дядька, который тебя клеил, вернулся потом и все про Мальвину спрашивал. Понравился ты ему. Расстраивался очень. Даже записку оставил. Она у меня в баре осталась, потом отдам.

Ромашка густо покраснел, скосив на меня фиолетовый глаз, нахмурился, но промолчал. Я хихикнула и тоже промолчала, а в душе представила, как буду измываться над любимцем голубой публики.

— Проходи, проходи, — поторопила я гостя, — рассказывай.

— Сегодня весь день менты суетились в клубе. В туалете мужика мертвого нашли. Ну, ты, Жень, в курсе. Все выспрашивали: кто был, кто приходил... Про тебя, между прочим, тоже спрашивали. Им охранник доложил, что видел тебя. Я-то промолчал, мол, не видел, не знаю, a Серега, охранник наш, подробненько так тебя описал. Да у них фотография твоя есть. Они ее мне как показали, я сразу и понял, что тебя не только Хомяк ищет. Кстати, он тоже был сегодня вечером. Пришел с такими же фингалами, — Мишка указал на глаза Романа, — Мулла так разорялся, так на него орал! Видать, крупные неприятности у хозяина, — закончил повествование Михаил.

— И чего это я всем срочно понадобилась? — проворчала я. — Ладно Хомяк, это понятно — обманула я его, а менты-то чего суетятся? Они что же, решили еще и Розалию на меня повесить? Не выйдет, господа хорошие! Мне сам президент благодарность объявил, да и подписку вашу можете употребить по назначению, бумага как-никак.

Мужчины переглянулись. Упоминание о президенте сбило их с толку, они решили, что на почве переживаний я тронулась умом. Эх, молодо-зелено! Да мой ум сейчас работает как никогда четко! В доказательство этого я грозно спросила:

— Где магнитофон?

Решив не травмировать больную, Мишка молча достал из внутреннего кармана куртки миниатюрный приборчик и, не произнеся ни звука, протянул его мне.

— Пошли, — сурово велела я.

Михаил с Ромкой, как послушные овечки, гуськом протопали в будуар, тихонечко устроились в креслах и притаились, глядя на строгую хозяйку. Котик, довольно урча, выполз откуда-то, пристроился на коленях у своего дружка и с любопытством уставился на меня.

— Предатель! — прошипела я, не меняя тона.

Мишаня с Романом с недоумением переглянулись и на всякий случай поглубже вжались в спинки своих кресел.

— Ну-с, приступим к разоблачению, — я нажала на кнопочку, и в комнате зазвучали голоса Муллы и Никиты Сергеевича. Мое богатое воображение дорисовывало картину.

После принудительного ухода Мальвинки в кабинете непродолжительное время молчали.

— Что ж, д-ар-агой, вернемся к нашим баранам. Мои люди и люди Тимура благодарны тебе за подарок! Все пришло вовремя и в необходимом количестве. Вот, возьми, дара-гой...

Небольшой чемоданчик с легким стуком опустился на стол.

— Здесь все, можешь не пересчитывать.

— Денежки, Мулла, они счет любят! Но тебе, как близкому другу, я целиком и полностью доверяю, — с улыбкой в голосе сказал мэр.

— Давай выпьем за нашу дружбу и плодотворное сотрудничество! — хозяин «Креветки» поднял бокал.

— Великолепное вино, Мулла, — похвалил Никита.

— Никита, у меня в клубе труп нашли. Ментов понаехало. Ты не волнуйся, да-ра-гой, наших с тобой дел это не касается. Тимур торопит меня. Давай решать, когда отправим вторую партию оружия.

— Понимаешь, Мулла, сейчас стало трудновато в таких количествах доставать. Сам знаешь, новый Хозяин гайки-то подзатянул: граница, таможня, то-се... Проблемы возникают.

— Скажи, да-ра-гой, какие проблемы? Мы все решим. Но оружие нужно не позднее, чем через месяц.

— Побойся бога, Мулла! Собрать столько за месяц невозможно! — возмутился Никита.

— Так мы ж тебе и платим за то, чтобы ты, да-ра-гой, делал невозможное! И неплохо платим, правда? Ну а чтобы тебе было легче, мы увеличиваем оплату на... — Мулла на секунду замолчал. — На тридцать процентов... Купишь своей жене шубку новенькую.

— Деловой ты человек, понимающий. Давай выпьем с тобой за это, — повеселел Никита.

Мужчины выпили, помолчали.

— Слушай, Мулла, а что с фотографиями? Нашел ты девицу? — задал мэр волнующий не только его вопрос.

— Ищем, да-ра-гой, ищем. Никуда не денется красавица. Она в милиции на подписке. Как только вызовут — наши люди знать дадут, — успокоил Мулла мэра, но отнюдь не меня.

— Так пусть и вызовут побыстрее!

— Нельзя, да-ра-гой, во-первых, следователь не наш человек, а во-вторых, она куда-то пропала. Дома у нее были, у родителей были, на работе были — нет нигде. Сегодня, правда, появилась здесь наша красавица. Знала она этого убитого. Да вот мальчики мои оплошали. Ну, ничего, — Мулла поцокал языком, — ты, да-ра-гой, занимайся своими делами, а мы — своими. Спи спокойно!

— Хорошо тебе говорить, Мулла. А ну как она с этими снимками пойдет куда следует?

— Куда, да-ра-гой? Везде наши люди есть. Все станет известно, едва она появится. Ошиблись мы, не успели у господина Ковалева пленку забрать — он умер, понимаешь, раньше, чем мы предполагали. Ничего, друг! Успокойся, давай-ка лучше попробуй этот шашлычок из осетринки. Сказка! Расскажи, Никита, как у сына твоего учеба? Нравится ему на чужой стороне? Или домой тянет? — перевел Мулла разговор на другое.

Дальше на пленке не было ничего интересного. Просто беседа двух старых друзей. Я выключила магнитофон и уставилась на стену. Мысли были не сказать чтоб очень уж веселые. Понятно одно: обложили меня со всех сторон, как волка-одиночку. Там менты купленные, здесь мафия, чтоб ей пусто было. «Что делать?» — задала я чисто русский вопрос, издавна волновавший умы лучших людей.

Парни притихли. В их взгляде явно читалось сожаление по поводу моей скорой кончины.

— Жень, — нарушил сочувственное молчание Ромка, — может, тебе это... ну... того...

— Чего «того»?! Чего ты блеешь, как баран на новые ворота?! Говори, что надо? Повеситься, отравиться? Или ты сам меня ножичком чик по горлу — и в колодец?

— Ничего я не баран, — обиделся Алексеев, — я имел в виду в тюрьму тебе сесть.

— Ну, спасибо тебе, да-ра-гой, — глупо подражая Мулле, сказала я, — вот именно в тюрьму мне почему-то и не хочется вовсе! Ну не могу я жить без твоего омлета, хоть убей! Впрочем, скоро, наверное, убьют. Не огорчайся, Ромашка! Недолго осталось мучаться старушке!

Мишка сидел и таращился на героиню нашего времени. Еще бы, он наверняка впервые видел живой труп.

— Жень, а кто у тебя следователь? — задал он вопрос. — Может, к нему обратиться, раз он не человек Муллы?

— А что? Это мысль, — поддержал Мишку Алексеев.

— Да вы что? Он же меня моментально изолирует! А кто будет преступление раскрывать, вы, что ли?!

— У меня сосед — следователь. Хороший, между прочим, дядька! Давай к нему обратимся, — продолжал гнуть свою линию бармен.

— Послушай умного человека! — увещевал меня Алексеев.

— Да что же я вам плохого сделала? Почему вам так приспичило от меня отделаться, изверги?! Жила себе тихо, спокойно, никого не трогала, а теперь нате вам! Одни хотят меня жизни лишить, другие за решетку упрятать, чтобы не мешала им разврату предаваться! Ну, нет! Не дождетесь, прелюбодеи! До конца дней мешать вам буду! А как помру, так и во сне стану являться! В покое ни за что вас не оставлю! — я погрозила обалдевшим мужикам кулаком и ушла на кухню. Нужно покурить, собраться с мыслями, побыть в одиночестве, в конце концов. Очень уж надоели мне эти двое.

Не успела я сосредоточиться, как на кухне появился Роман.

— Хорошо, — кротко сказал он, — не хочешь в тюрьму, давай отвезу тебя к Мишане на дачу. Там тишина, покой, на лыжах покатаешься, воздухом свежим подышишь! Для нервов очень, говорят, полезно.

— Ты мои нервы не трожь! Они у меня покрепче, чем у некоторых. Все! Хватит спорить! Никуда я не поеду: ни на дачу, ни в тюрьму. Буду дальше работать над раскрытием этого дела. А если вы испугались, так и скажите. Я и без помощников справлюсь, тем более таких, как вы! Тоже мне, детектив, даже ноги самостоятельно побрить не можешь, — съязвила я, не удержавшись.

— Ну и пожалуйста! — обиделся Ромка. — Убьют — тебе же хуже!

На том и порешили. Вскоре напряжение и усталость от трудового дня начали нас одолевать. Ребята зевали, рискуя вывихнуть себе челюсти. Да и мне тоже захотелось на боковую.

— Так, — приняла я решение как руководитель группы, — я — в спальную, вы — здесь или в будуаре.

— А...

— Никаких «а»! — пресекла я попытку Алексеева опротестовать решение. — Завтра куча дел. Мишке на боевое дежурство в логово врага, а тебе... Для тебя я тоже что-нибудь придумаю.

Заснуть не удавалось долго. Я все ворочалась с боку на бок, пытаясь найти выход из тупика.

«Может, эти придурки не так уж и не правы? Пойти к следователю, чистосердечно покаяться во всем и отдаться нашим доблестным органам милиции под защиту? А как быть со Славкой? Впрочем, мафия меня и в тюрьме найдет, у нее, как известно, руки длинные! А если все же на дачу? Подождать, пока все уляжется, на лыжах покататься... Да нет, не уляжется, не успокоится. Я все равно останусь ненужным свидетелем. Пока не уберут — не угомонятся. Что ж, придется продолжать сражаться с преступниками». Утешив себя этими мыслями и приняв твердое решение не отступать, я заснула. Во сне мне являлся то хомяк, размером и лохматостью напоминающий орангутанга, то Мулла с базукой наперевес, то мэр нашего города в новой норковой шубе (почему-то женской), то Ромка с Мишаней, оба в дамских платьях и с голыми ногами, нежно обнимали друг друга. Прервать цепь этих кошмаров я смогла, лишь проснувшись.

Потихоньку, стараясь не шуметь, пробралась в будуар. На полу, подстелив какую-то накидку, в обнимку (не иначе, как для тепла!) спали боевые товарищи. Поперек их сплетенных тел растянулся Монморанси. Вот и не верь после этого снам! Все так же на цыпочках я прокралась на кухню, сварила себе крепкий кофе, добавила сливок и, соорудив огромный бутерброд с ветчиной, уселась завтракать.

«А с квартирки придется съезжать, — подумала я, — не ровен час кто-нибудь нагрянет типа милиции. Затаскают ведь! Оправдывайся потом, что ты не верблюд и к убийству члена голубого братства не имеешь никакого отношения. Да кто мне поверит?! Сначала убитый Ковалев у меня в квартире, а теперь я в квартире убитого Розалии... Придется все-таки дышать воздухом на даче у Мишани». Как только я приняла сие мудрое решение, на душе потеплело. Решительной походкой я направилась в будуар устраивать лентяям побудку.

— Подъем! — гаркнула я голосом сержанта-пехотинца.

Все трое испуганно вскочили и уставились на меня сонными глазами.

— Ты чего орешь, ненормальная? — зевнул Ромашка.

— Мишка делает уборку в будуаре, Алексеев готовит завтрак, я собираю вещи. Мы переезжаем на дачу. Вопросы есть?

— Есть, — кивнул Ромка.

— Отставить! Все вопросы в машине. Выполнять приказание!

Приятели, столкнувшись лбами, бросились врассыпную. Вот как надо обращаться с мужчинами! Я, наверное, была бы неплохим генералом.

Ребята быстренько позавтракали, накормили кота, и мы могли отправляться на дачу за порцией кислорода. Я построила свою немногочисленную армию в прихожей и раздавала последние приказания перед марш-броском.

— Михаил, ты аккуратно берешь Монморанси. Отвечаешь за него головой. Котик нежный, к грубому обращению не приученный, — в подтверждение своих слов я легонько лягнула пяткой кота, трущегося о мои ноги.

Мишаня подхватил нежного котика и крепко прижал к груди, демонстрируя безграничную любовь к животному. Животному почему-то эта самая любовь пришлась не по душе. Он хрипло мяукнул, царапнул бармена по щеке, оставив глубокие следы от когтей, и шмякнулся на пол. Преданно глядя в глаза Алексееву, Мося пожаловался ему на жизнь, требуя срочно что-то предпринять.

— Так, хорошо. Все меняется. Кота берет Алексеев, Мишаня хватает сумки и — вперед, — пошла я на компромисс, — машину поведу сама.

Никто не возражал. Я вообще-то заметила, что все мужчины с утра плохо соображают. Мыслительная деятельность активизируется у них лишь к вечеру. Бывают всплески, как правило, перед приемом пищи и во время футбола, а в остальном... Неприятное исключение из этого правила составлял мой бывший муж. Как я уже говорила, он считал себя личностью творческой, а у них, как известно, все наоборот. Творил супруг, как правило, по ночам. Этот процесс сопровождался мотанием по комнате, во время которого некоторые предметы падали с ужасающим в ночной тишине грохотом. Я вскакивала с кровати и пыталась уложить мужа в постель. Он смотрел сквозь меня, что-то бубнил и укладываться не желал. Это, признаюсь, здорово меня злило. По утрам, естественно, муж бывал хмурым, раздражительным и внушению не поддавался. Но, думаю, он один такой на всем белом свете. Остальные мужики правильные, по ночам спят, а с утра плохо соображают. Поэтому, если хотите, чтобы вас слушались представители сильного пола, будите их ни свет ни заря, и победа вам обеспечена. Ранним утром у мужчин можно выпросить все что угодно — начиная от норковой шубки и кончая поездкой на Багамы. Если вдруг к вечеру муж начнет отказываться от всего, что наобещал утром, можно с полным правом падать в слезах на кровать и стонать: «Ты бесчувственный, бессердечный тип! Права была моя мама...» Упоминание о маме здорово работает. После этого мужчина обычно уже согласен на все.

Войско во главе с главнокомандующим, то есть со мной, выступило в поход. Я гордо вышагивала впереди, рядовой состав, зевая, уныло маршировал сзади. Таким вот веселым шагом мы добрались да машины.

— Ключи, — потребовала я у Ромки.

— Жень, — робко начал он.

— Ключи! — по-командирски повысила я голос.

Рядовой не решился спорить и протянул мне ключи от машины, заметно опечалившись.

По правде говоря, машину я вожу не так чтобы очень уж плохо. Просто почему-то не успеваю разглядеть дорожные знаки, натыканные в невероятном количестве во всех возможных и невозможных местах. Если светофоры я еще успеваю замечать и как-то на них среагировать, то знаки пролетают чересчур быстро. Пока я вспоминаю, что, собственно, обозначает промелькнувший только что знак, добрый десяток таких же непонятных иероглифов о чем-то меня предупреждают. В конце концов я решила вовсе не обращать на них внимания. Нечего размениваться по мелочам, решила я и... разбила папину машину. Причем виновата была не я, а тот самосвал, что вылетел непонятно откуда. На реакцию я не жалуюсь, поэтому и успела затормозить. Лбом, конечно, приложилась крепко. В связи с травмой головы я практически не слышала, как дядька с самосвала что-то кричал про главную дорогу и про куриц за рулем. Очень невежливый шофер оказался! Папа, увидев останки своей машины, добавил к сказанному еще пару слов и постановил: руль мне не доверять. Собственно, доверять было больше нечего. Нет, руль, конечно, можно, а вот остальное... Да, большой самосвал попался.

Я в предвкушении дальней дороги уселась за штурвал. Не могу назвать рулем чудо европейской техники! Пару минут повозилась с рычагами, подгоняя кресло пилота под свой размер.

— Куда едем, мальчики? — весело спросила я.

Мальчики хмурились.

— Сначала заедем ко мне за ключами, — пробурчал Мишаня, — потом я вам объясню, как до дачи добраться. Схемку нарисую.

— Не надо, обойдемся без схемы, — легкомысленно отмахнулась я.

— Как же, ты обойдешься! Полгода дорогу домой запоминала! — решил дискредитировать меня в глазах Мишки Алексеев.

Холодное молчание и презрительный взгляд были ему ответом. Я мягко тронула машину с места. Мы уже выруливали со двора, когда я увидела милицейскую машину, а в ней голову... моего следователя, дорогого Владимира Ильича! От неожиданности нога чуть сильнее надавила на педаль газа, и послушное транспортное средство буржуйского производства, взвизгнув, рвануло так, что нас вдавило в спинки сидений.

— Началось! — простонал Алексеев. — Имей в виду, меня укачивает в самолете!

— Видели мусоровоз? — снижая скорость, спросила я. — Следователь! По мою душеньку явился! Вовремя мы смотались! Нехорошая квартирка!

— При чем здесь ты со своей душенькой? Он приехал по месту проживания трупа Розочки! Нужна ты ему очень!

На мой взгляд, Ромашка сморозил глупость: какое же может быть у трупа место проживания, кроме городского кладбища? И следователю я очень даже нужна. Впрочем, Ромка наполовину мент, ему виднее. И тут меня осенило: господи, да ведь в квартире полно моих «пальчиков»! А совсем недавно у меня снимали отпечатки пальцев в отделении! Теперь уж точно Розочку на меня повесят! Интересно, сколько мне дадут за двойное убийство?

Движение транспорта на улицах нашего славного города в столь ранний час было на удивление оживленным.

— Не спится людям! — ворчала я, обгоняя очередного водилу, плетущегося, как черепаха по пустыне.

— Так ведь на работу же едут, Жень! Ты бы не спешила так, а? А то мне что-то нехорошо! Да и тетка-инвалид пропадет без меня, — пригорюнился Мишаня.

Исключительно из чувства уважения к его тетушке я поплелась в правом ряду.

— Черт, знаков, что ли, меньше стало? — я удивленно глазела по сторонам.

— Да нет, ты, Жень, просто едешь нормально. А знаки как стояли, так и стоят себе спокойненько.

Ох, разговорился Ромашка. И все язвить пытается. К снегопаду, видать.

Мы подъехали к Мишкиному дому. Он с видимым облегчением выбрался из салона и ходко потрусил в подъезд. На лице его явно читалась радость от встречи с родной землей. Спустя минут пятнадцать он снова появился возле машины, но садиться в нее не стал. Пришлось переговариваться через открытое окно.

— Вот ключи, а это схемка, как добраться до дачи. Я к вам завтра приеду. Если что, позвоню на мобильник. Номер телефона Ромка мне дал. Да, вот еще что. Напротив нашего дома дедулька живет... Так вы это, не обращайте на него внимания — контуженый он. С войны еще. В общем, он иногда за немцами охотится, а так ничего, тихий такой старичок.

— А он нас с немцами не перепутает? — с опаской спросила я.

— Так я ж и говорю! Когда он на охоту выходит, лучше дома сидите. Ну ладно, я побежал, а то замерз уже, да и тетке пора завтрак готовить. Пока!

Мишка помахал рукой на прощание и скрылся в подъезде.

— Ко всем проблемам еще и охотник за фрицами прибавился! — возмущение выплескивалось из меня через край. — А ну как он шарахнет по нас из ружьишка? Вот подсобит Мулле! Тот только спасибо скажет.

— Не шарахнет. Ты, Женька, мало на немца похожа, больше на пигмея какого-нибудь: мелкая, тощая, тьфу, смотреть не на что! — нахально заявил пассажир. — А немцы они солидные! Ну вот как я, например.

— Хорошо, — я легко согласилась с Романом, — тогда по тебе дедуля и жахнет! Я ему тогда пол-литровочку подарю в знак признательности за доброе дело! А, может, он в плен тебя возьмет, пытать станет...

Совсем размечталась. Ромка, хоть и болтает всякую чепуху, а с ним все-таки спокойнее.

Так с шутками и прибаутками мы доехали до дачного поселка. Нужный дом нашли относительно быстро. Если бы Алексеев ежеминутно не сверялся со схемой и не давал бестолковых советов (вон у того дерева — направо, да не у этого, тетеря, а у того, и так далее), на место могли прибыть еще быстрее. Когда выгружались из машины, в доме напротив шевельнулась старенькая занавеска, и мне даже показалось, что я увидела ствол ружья, направленный на нас. Наверное, все же показалось!

В доме было сумрачно, холодно и пахло сыростью.

— Сейчас включим отопление, и все будет в порядке, — успокоил Алексеев и скрылся где-то в подполе.

«А ничего себе домик! Два этажа, отопление, газ... Хорошо живет бармен с инвалидом-теткой!»

— Порядок, — вылез Роман, — через полчаса будет тепло и уютно. Может, пока съедим чего не то, Жень?

— А нечего! Мы же не заезжали в магазин!

— Ну ты даешь, подруга! Про самое главное забыла!

— Это для тебя еда — главное, а у меня о другом голова болит! Возьми ключи и сгоняй за хлебом насущным, — я бросила ключи от машины Ромке.

— А куда? — он уставился на меня в ожидании ответа.

— Прояви смекалку, а от меня отстань! Тебя легче убить, чем прокормить!

Ромашка обиделся и вышел. Я осталась одна. И сразу на меня навалился липкий страх.

«Дохленький какой-то домик, ненадежный! Не выдержать ему осады! Может, и простоит пару часов, а там хана! Рухнет вместе со всеми!» Такие невеселые мысли бродили в голове.

— Здравствуй, дочка! — от неожиданности я подпрыгнула на месте. — Вы кто ж такие будете?

На пороге стоял симпатичный старичок: востроносенький, с седой бороденкой и такими же седыми волосами.

— Здравствуйте, дедушка, мы друзья Михаила. Вот погостить приехали.

— Стало быть, дружки племянника Кузьминичны. Как она там поживает?

— Да ничего, спасибо! Михаил за ней ухаживает.

Старичок показался мне вполне здоровым и довольно крепеньким на вид. Никаких признаков контузии я не наблюдала.

— Ну, дык, давай знакомиться! Меня зовут Егор Степанович, люди кличут просто Степаныч, — дед протянул старческую сухую ладошку.

— Евгения. Можно просто Женя.

— Да-а, Женечка, трудно тута у нас! По всему лесу фрицы недобитые ползают! Ты, детка, осторожней ходи, без левольвера из дому ни-ни! Вона Кузьминичну подстрелили, теперича племянник ейный в гошпитале за ей ходить! — легкий огонек безумия засветился в глазах Степаныча.

Мне стало жалко старика: для него война не кончилась и, наверное, не кончится никогда.

— Хорошо, Степаныч, — успокоила я деда, — мы будем осторожны.

Степаныч важно кивнул и ушел. Я осталась одна, но на этот раз страх не появлялся. Зато вернулся Степаныч, таща за собой огромное полено:

— Возьми вот, печку растопи, а то промерзнете тута!

Свалив полено на пол, дед опять исчез.

«Дурдом», — подумала я.

Назрела срочная необходимость осмотреть диспозицию и наметить пути отступления в случае появления немцев. Черт! Я хотела сказать, бандитов! Начать решила со второго этажа. Лестница наверх противно скрипела. Было темно. Поднявшись на второй этаж, я тихонько тукнулась обо что-то лбом.

«Шкаф», — решила я и нашарила выключатель. Это и правда был шкаф, очень громоздкий и неудобно расположившийся почти посередине коридора. Справа и слева были двери. Что ж! Места предостаточно, а вот путь отступления один — через окна в комнатах. Я распахнула первую дверь. За ней находилась спальня. Большая двуспальная кровать, прикроватные тумбочки, шкаф-купе — все было омерзительно розового цвета. Жуткий вкус у хозяев!

Что находилось за второй дверью, я узнать не успела. Снизу послышался звук падающего тела и непарламентские выражения.

«Ромашка вернулся», — обрадовалась я.

— Ты зачем сюда это дерево приволокла? — увидев меня, спросил Ромка.

— Печку топить, — бестолковость соседа порой умиляла.

— Так, понятно. Ты головой давно ударялась последний раз?

— Нет, — радостно воскликнула я, — минут десять назад! А что?

— Да ничего. Это я так спросил, из любопытства, — Роман беспокойно оглянулся.

— Полено Степаныч притащил. Волнуется, что замерзнем.

— Какой еще Степаныч?

— Ну, который немцев отстреливает.

— Ясно, — Ромашка кивнул, — пошли обед готовить.

— Не пойду. Бастовать буду. Надоело у плиты вечно торчать. Хочешь есть — готовь сам, а я и бутербродиком удовлетворюсь. Мне еще думать надо, — громко заявила я о своих правах.

— Ну-ну, особо не напрягайся, а то голова заболит с непривычки.

Честно говоря, в чем-то он прав. За последнее время я слишком много думаю, так что приступ головной боли не за горами.

На кухне Алексеев гремел кастрюлями и хлопал дверцами шкафов и холодильника. Я почувствовала легкие уколы совести, но усилием воли попыталась их заглушить. Не тут-то было! Уколы становились все ощутимее, и мне пришлось пойти на кухню. Я решила вдохновлять Романа на кулинарные подвиги своим присутствием, ну и советы давать, разумеется.

На главном кулинаре был повязан легкомысленный фартучек веселенькой расцветки. Он очень гармонировал с его глазами, уже утратившими фиолетовость, зато засиявшими всеми цветами радуги.

— Ромка, надо позвонить жене Ковалева, — с места в карьер начала я вносить предложения.

— Зачем?

— Во-первых, выразить соболезнования, во-вторых, может, она что-нибудь знает такое, что нам интересно, а в-третьих... Знаешь, Ром, я сильно подозреваю, что отраву Славке подсыпал кто-то из наших на вечере встречи. Так вот я хочу выяснить, с кем встречался Ковалев. Я имею в виду одноклассников.

Алексеев почесал затылок и задумался.

— В общем-то, в твоих рассуждениях что-то есть. Давай попробуем, — разрешил он.

— Ромочка, а что ты готовишь? Тебе этот фартучек очень идет! Просто под цвет глаз!

Так чем мы сегодня питаемся? — я вертелась вокруг Ромки, как лиса вокруг вороны.

— Омлет, — пожал плечами сосед.

— Мама, — простонала я, ощутив приступ тошноты, — лучше бутерброд съем.

— Ты же без моего омлета жить не можешь, — напомнил Алексеев мои слова, сказанные явно сгоряча.

— Так это я в тюрьме не могу, а на воле очень даже запросто!

— Ладно, ты давай звони, а я тебе чего-нибудь сооружу, — неожиданно легко пошел на мировую Роман.

Я подозрительно покосилась в его сторону. Странно! Чего это он такой покладистый? Решил, наверное, не травмировать мою уже сильно пострадавшую психику, а, может, думает, что я и без его омлета помру скоро.

К телефону долго не подходили. «Только бы не ребенок ответил. Боюсь, опять не выдержу и расплачусь». Наконец, в трубке раздался усталый женский голос:

— Слушаю.

— Алло, здравствуйте, — я была предельно вежлива и подпустила нужную грустинку в интонацию, — могу я поговорить с женой Вячеслава Ковалева?

— Вдовой. Я слушаю вас, — повторила женщина.

— Меня зовут Женя. Женя Зайцева. Я вместе с вашим... с Вячеславом училась в школе.

— Знаю, — перебила мадам Ковалева, — Слава много о вас рассказывал. По-моему, он был в вас все еще немножко влюблен. Что вы хотели?

— Можно, я приеду к вам? — неожиданно даже для самой себя ляпнула я. — Нам необходимо поговорить.

— О чем? — удивилась женщина. — А, впрочем, приезжайте. Запишите адрес.

Она продиктовала адрес, объяснила, как лучше проехать, и повесила трубку. В комнату заглянул Алексеев:

— Жень, ну ты есть будешь?

— Ромка, сегодня я еду к вдове Ковалева, — задумчиво проговорила я.

— Вот это номер! Она, видите ли, едет! А я, значит, дом буду охранять и от трехнутого старикана отмахиваться! Госпожа следователь, разрешите полюбопытствовать, а от людей Муллы вы тоже самостоятельно собираетесь отбиваться? Так, может, я в отставку пойду, чтобы вам под ногами не мешаться? А то ведь мы люди простые, мы только в клуб гомиков могем с голыми ногами и искусственным бюстом таскаться, ни на что другое не годны! — Ромка не на шутку разошелся. — Не сочтите за назойливость, но вечером я поеду с вами, уважаемая. Так, на всякий случай! Вдруг дед меня подстрелить захочет, а я один, не у кого защиты просить! Уж не извольте гневаться!

— Да ладно тебе, Ром! Как маленький, ей-богу! Раз так хочется, пожалуйста, поедем вместе, мне не жалко. Чего ты злишься-то?

— Дура, прости господи! — как-то слишком громко рявкнул Алексеев. — Ты пораскинь своими куриными мозгами, Пинкертон недоделанный! А если за ее домом следят или, еще хуже, это подстава? Ты там нарисуешься, тут тебя, миленькую, и примут под белы рученьки! Соображаешь?

Ну вот, что я говорила? Резкий всплеск умственной активности аккурат перед ужином! Естественно, Ромка оказался прав. Придется брать его с собой, может, и правда пригодится. Только насчет куриных мозгов он зря сказал, честное слово! Ох, как ему это аукнется! А пока я невероятным усилием железной воли заставила себя промолчать. Роман, круто развернувшись, отправился на кухню заедать моральную травму традиционным омлетом. Прикинувшись робкой овечкой, я юркнула за ним.

От увиденного обеда меня перекосило, словно Пизанскую башню: в меню, помимо любимого блюда моего заботливого товарища, красовалась яичница. Монморанси, кажется, тоже начал скучать по родному «Вискасу» и укоризненно поглядывал на своего дружка.

— А где бутерброды? — задала я глупый вопрос.

— В холодильнике, — пожал плечами пожиратель яиц, — ты что же, и яичницу не любишь?

— Не то чтобы не люблю, — промямлила я, — но как-то мясного хочется, понимаешь?

— А-а! Момент!

Ромашка с ловкостью фокусника извлек из кастрюли добрый десяток толстеньких и очень аппетитных на вид сарделек. Конечно, наши сардельки нельзя назвать сильно мясными, скорее, бумажными, но выбор — увы! — невелик.

— Ура! — мы с котиком заметно оживились и принялись уплетать сей кулинарный шедевр нашего повара. Ромка тоже забросил в себя некоторое количество с огромным, надо сказать, удовольствием.

Отобедав, мы уставились друг на друга осоловевшими глазами. Ехать никуда не хотелось. Нас одолело непреодолимое желание поспать. Роман облек его в словесную форму:

— Жень, может, это... поспим пару часиков? Подняла ведь нас ни свет ни заря! Так и клонит в сон! — в подтверждение своих слов он широко зевнул.

— Ну да, — зевнула в ответ я, — ты заснешь, а потом тебя только гранатометом поднимешь! Причем вместе с кроватью. Нет уж, дудки! Поехали к вдове!

И только котик промолчал: он уже сладко спал, свернувшись клубком. С завистью посмотрел Алексеев на животное и тяжело поднялся:

— К вдове, так к вдове. Я за рулем.

Кто бы возражал! Быстренько объяснив Ромке дорогу, я притулилась к окошку и с удовольствием задремала.

Проснулась оттого, что кто-то немилосердно тряс меня за плечо.

«Убью», — подумала я и открыла глаза. Разумеется, кто же, кроме Ромашки, мог так усердно трясти меня, словно пыльный мешок?! Что за манеры? Разве так будят спящую красавицу!

— А поцеловать слабо? — сонным голосом спросила я.

— Кого? — опешил Алексеев.

— Пушкина! — я окончательно проснулась. — Уже приехали?

— Ага. Дальше пройдемся ножками. Тут недалеко, метров четыреста. А кого поцеловать-то, Жень?

— Забудь, — махнула я рукой и, грациозно выползая из машины, моментально провалилась по колено в сугроб.

Зима вспомнила о своих правах и обязанностях. На смену недавней оттепели пришел легкий морозец. Солнышко делало попытки прорваться сквозь облака, и зачастую это ему удавалось. Настроение заметно приподнялось, и даже как-то умирать расхотелось в такую погоду. Просто не верилось, что со мной может случиться что-то плохое.

Дом Ковалева поражал своими размерами и великолепием. Двухэтажный особняк из белого камня показался мне сказочным дворцом.

— Умеют жить люди! — присвистнул Ромашка. Всю дорогу он пытался выяснить, кого все-таки ему предлагалось поцеловать, но перед такой роскошью собственные интересы показались ему мелковатыми.

— И ты бы так мог жить, если б взятки брал с нарушителей, — просветила я соседа.

— Так ведь не дают, Жень!

— Ну да, как же! Просто ты лопух, не умеешь пользоваться служебным положением и внешними данными.

Можно было и дальше развивать столь интересную тему, но Ромка нажал кнопку домофона, и оттуда раздался женский голос:

— Вы кто?

— Добрый день. Меня ждет госпожа Ковалева. Мы договаривались о встрече. Я Зайцева Евгения.

— А мужчина? — проскрипел домофон. Алексеев уже открыл рот, чтобы представиться, но я его опередила:

— Мой телохранитель. Время сейчас неспокойное, сами знаете. — Представляю, что скажет Ромашка, когда выйдем отсюда!

В ответ послышался зуммер, и замок, снабженный электроникой, открылся. Мы прошли по заснеженному участку. Меня не покидало странное ощущение: казалось, что кто-то не спускает с меня внимательных глаз. Я даже поежилась, словно от озноба. На пороге особняка стояла пожилая дама. Она приветливо улыбнулась:

— Проходите, пожалуйста. Госпожа Ковалева вас ждет. Может, ваш телохранитель пройдет на кухню? Я приготовлю ему кофе или чай?

— Благодарю, — вежливо ответила я, — он не помешает нам. К тому же он немой и глухой.

Нечего было меня курицей обзывать! Я украдкой показала Алексееву язык. В ответ он продемонстрировал размеры своего кулака.

Домохозяйка провела нас в гостиную, дорого и со вкусом обставленную. Здесь, скорее всего, не обошлось без какого-нибудь модного дизайнера. Навстречу нам поднялась с глубокого кресла молодая хрупкая женщина. Безупречный макияж скрывал бледность ее лица, длинное платье из черной тонкой шерсти подчеркивало стройность фигуры. Но глаза! Боже, что это за глаза! В них столько глубины и столько горя, что запросто можно утонуть. Мне показалось, что Алексеев действительно онемел при виде такого шедевра.

— Присаживайтесь, — хозяйка указала на уютные кресла, — выпьете что-нибудь?

Я отказалась, а «немой» телохранитель сделал вид, что ничего не слышит.

— Вы Евгения, — утвердительно произнесла мадам Ковалева, — примерно так я вас и представляла. Меня зовут Виктория. Можно просто Вика. Так что вас привело ко мне?

Я обстоятельно, со всеми подробностями рассказала, как после вечера встречи выпускников мы со Славкой перепутали фотоаппараты, как он позвонил мне, взволнованный, на следующий день и приехал сильно не в себе, потребовал водки и умер у меня в кресле. Рассказала и про подозрения следователя, что его отравили раньше, а выпитая водка послужила катализатором. Правда, я умолчала о том, что видела на фотографиях.

— И теперь мне шьют дело, а я не хочу в тюрьму! Мне кажется, что отраву Славке подсыпал кто-то из наших, на вечере встречи. Я пока не могу это объяснить, назовем эго интуицией, — закончила я свой рассказ.

Виктория некоторое время молчала. Потом прошла к бару и смешала себе коктейль.

— Слава был некомпанейским человеком. Он очень трудно сходился с людьми. У него, естественно, были приятели, партнеры по бизнесу, но друзей как таковых не было. А когда он стал помощником депутата и вошел в администрацию города... — Виктория сделала большой глоток из бокала. Каждое слово давалось ей с заметным трудом, — друзья и вовсе пропали. Я, конечно, замечала, как изменился муж, но... Мое дело женское, да и он не очень прислушивался к моему мнению!

Горькая улыбка исказила ее лицо.

— Собственно, был у него так называемый друг. Ваш одноклассник. Гоша, кажется. Толи бизнесмен, то ли бандит... Он часто приезжал к Славе и пытался, по-моему, втянуть его в какие-то сомнительные авантюры. Однажды они сильно повздорили. Слава пытался в чем-то переубедить Гошу. Тот кричал, что Слава плохой друг, что не понимает, какие деньги теряет. Муж старался втолковать что-то Георгию... Вряд ли получилось, потому что он выбежал из кабинета, едва не сбив с ног нашего сына, — Вика с трудом сдерживала слезы. — Слава после этого случая еще два дня ходил сам не свой. А потом позвонила Лиза и сообщила о вечере встречи. Вот и все, что я могу вам рассказать.

Ковалева залпом допила остатки коктейля и добавила:

— Тебя, Женя, Славка часто вспоминал. Все говорил, что никого не хочет так увидеть, как Роджера. Теперь я его прекрасно понимаю, — улыбнулась Вика.

— Значит, Гошка совсем недавно был у вас? — я оставила без внимания дурацкую кличку.

— Да, и они с мужем сильно ругались, — кивнула Славкина жена.

— Странно, но на вечере я не заметила ничего такого между ними. — Я напрягла память, пытаясь вспомнить тот злополучный вечер. — А что было после?

— После вечера? — Виктория приподняла тонкую бровь. — А ничего. Славка приехал какой-то возбужденный, все про ребят рассказывал, кто, где... Сама понимаешь, десять лет прошло... Потом ушел к себе в кабинет и все. Больше я не видела мужа. Утром мы с сыном поехали к моей маме. А поздно вечером позвонил следователь и попросил приехать в морг на опознание трупа. Это все.

Значит, Рыжов! По-моему, Хомяк говорил Мулле о каком-то Рыжем. Мне не хотелось верить, что наш Гошка Рыжов каким-то образом причастен к убийству Ковалева. Забавный Гошка всегда помогал мне в неблаговидных делах: подпилить ножку учительского стула, намазать доску у химички парафином, сорвать контрольную по алгебре.

Все шишки Рыжов принимал на себя, потому что я была почти отличницей, и мое реноме не должно было страдать. Ему же, отпетому двоечнику и хулигану, терять нечего! Гошкины родители перестали обращать внимание на его выходки где-то к середине седьмого класса, решили: будь что будет, и забыли дорогу в школу.

— Вика, Славка оставил свою машину возле моего подъезда. Я воспользовалась ею. Если хочешь, я ее верну немедленно.

— Да ладно! У нас вон в гараже еще три машины стоят, — женщина махнула рукой, — я все равно водить боюсь, меня шофер возит. Могу доверенность тебе написать, чтобы менты не цеплялись. Думаю, Славику было бы приятно знать, что ты пользуешься его машиной. И потом, она тебе сейчас нужнее, чем мне. Пообедаете со мной? — внезапно предложила Виктория.

Ромашка, исправно изображавший глухонемого в течение всей беседы, встрепенулся и принялся закатывать глаза, что, по его мнению, должно было меня сильно напугать и помочь понять, как проголодался мой телохранитель.

— Нет, спасибо, Вика. Пожалуй, мы поедем, — отказалась я.

— Как угодно.

Эта дама мне понравилась, честно говоря. Она могла быть и светской львицей, и домашним котенком. Видимо, она была великолепной женой и матерью. Мы тепло попрощались. Ковалева проводила нас до двери и, протянув изящную руку, тихо сказала:

— Я прошу тебя, Женя, не пропадай! Мне очень тяжело сейчас. Обещай, как только сможешь, навестить меня!

— Хорошо, Вика, я к тебе приеду, — твердо пообещала я.

Широкими шагами Ромка прокладывал путь к машине напрямик через сугробы. Я хорошо представляла себе, что творится у него в душе. Мало того, что я выдала его за своего телохранителя, так еще и лишила права голоса! Бедняга, он так страдал! Вероятнее всего, он сочинял какую-нибудь страшную месть, по сравнению с которой Мулла, Хомяк и сумасшедший старик покажутся мне лишь наградой! Несколько раз приложившись лицом к сугробам, я с облегчением уселась в салоне. Ну вот, теперь эта ласточка почти моя! Я любовно погладила автомобиль по приборной доске.

— Не трожь руками! — рявкнул Алексеев.

— Не ори на меня! Ты вообще глухонемой! Вот и молчи. Вези домой, разговорчивый ты мой, — приказала я, невольно рифмуя текст.

Вместо того чтобы исполнить просьбу, глухонемой телохранитель закатил глаза и жалостливо запричитал:

— Господи! Ну за что ты меня так наказываешь?! За что ты послал мне эту женщину, которая вместо того, чтобы рожать детей, ублажать мужа, готовить обед, завтрак и ужин (Ромка от волнения перепутал последовательность приема пищи, что для него совершенно немыслимо!), носится в поисках приключений на свою... ну, ты в общем понял! Это ж хуже не придумаешь, десятый круг ада! И это чудовище, которое издевается надо мной и втягивает в авантюры, я вынужден любить! За что, я тебя спрашиваю! Стоял бы себе спокойно и штрафовал нарушителей! А вместо этого мотаюсь с этим гоблином по всему городу, не ем, не сплю... Может, сдать ее все-таки в милицию, а?

Роман замолчал, прислушивался, наверное, к ответу бога. Я для порядка тоже послушала. Не дает ответа! Ну, раз господь молчит, придется говорить мне самой.

— Значит так, небесам нет до тебя никакого дела, поверь на слово. Это первое. Второе, кого это ты назвал нехорошим словом «гоблин»? И третье, поясни, будь любезен, кого ты вынужден любить?

Роман с сожалением посмотрел на меня, но ничего не сказал.

— Молчишь? И это правильно! А то разговорился, чисто Трандычиха! Сколько патетики, сколько пафоса, и все впустую. Тьфу, прости господи! Теперь о деле. Что ты думаешь по поводу услышанного? Неужели Гошка оказался тем самым казачком засланным?

— Может, он, а, может, не он. Рано делать выводы. Славка вполне мог еще куда-нибудь прокатиться.

— Так давай съездим к Рыжову и осторожненько расспросим. — На мой взгляд, предложение было замечательным.

— А если твой Гоша — человек Муллы? Ты от дома отъехать не успеешь, как тебя успокоят навеки. А я им подсоблю, — не удержался от шпильки Ромка.

Я пригорюнилась. Опять он прав! Из груди вырвался глубокий вздох, потом еще один, потом еще... Видя мое томление, Ромка сжалился и предложил:

— Сейчас поедем к Рыжову. Я пойду к нему, а ты, — тут он сделал свирепое лицо, — только попробуй выйти из машины! Вот этими руками порву и скажу, что так и было.

Для пущей убедительности он продемонстрировал свои кулаки. Да, размер имеет значение! Я сделала вид, что убоялась, и поклялась не выходить из машины, даже если инопланетяне приземлятся рядом и попытаются войти со мной в контакт. Немного удивившись такой странной клятве, Алексеев все же принял ее, и мы покатили.

Гошка Рыжов жил в «старых домах». Так местные жители окрестили бывшие бараки для работников ткацкой фабрики. Когда-то эта фабрика была известна на всю страну, и много народу понаехало в наш город в поисках лучшей доли. Им пообещали райскую жизнь и, разумеется временно, поселили в трехэтажных бараках. Многие и по сей день там обитают. Фабрика давно приказала долго жить, и населению этих строений рассчитывать было бы не на что, если бы не грянула перестройка. Как поганки после дождя, стали появляться бандиты-бизнесмены, гордо именуемые «новыми русскими». Они-то и начали выкупать эти домики для своих офисов и особняков. Жителей, которым повезло, расселяли по новостройкам, а некоторых, не очень везучих, определяли сразу на кладбище. Гошка жил в одном из трех домов, которых еще не коснулось великое переселение. Старожил поражал своей убогостью: облупившиеся стены, изрисованные местными любителями граффити, треснувшие рамы на окнах, дверь единственного подъезда висит на одной петле... Население дома уже привыкло к нищете и совсем не обращает внимания на все эти мелочи. Да и зачем? Городские власти, кажется, уже списали эти развалюхи с городского баланса и, соответственно, денег на ремонт не выделяют. Брать затраты на себя тоже бессмысленно: все равно скоро появится какой-нибудь очередной нувориш, выкупит сарайчик и перекроит все по своему вкусу. Так зачем же тратить собственные кровные на какие-то там краски, рамы и тому подобную ерунду? Лучше уж пропить их со спокойной совестью, а за стаканом водочки поругать государство, буржуев, «новых русских» и империалистов. Поэтому старая постройка выглядела падчерицей на фоне стоящих рядом красавиц.

Ромашка плавно затормозил возле одного из сверкающих евроремонтом зданий. Отсюда открывался великолепный вид на Гошкин барак. Я уже распахнула было дверь, чтобы выйти, подышать воздухом и размять затекшие члены, как на меня обрушилась грозная команда:

— Сидеть!

Я шлепнулась обратно и замерла. Странно, но страшная клятва совершенно выскочила у меня из головы, и если бы Ромка так вежливо не напомнил о ней... Впрочем, великим людям свойственна рассеянность!

— Я пошел, а ты... — он еще раз продемонстрировал свой кулак.

— Да ладно, ладно. Я помню, — отмахнулась я от этого предмета.

Алексеев ушел, а я осталась в машине, не имея возможности ничего узнать из первых рук. От нечего делать, я принялась рассматривать таблички, понавешанные на новом старом здании: ОАО, ООО, АОЗТ и какая-то странная фамилия П. Боюл. Я такой и не слышала!

Мой организм начал проявлять беспокойство и посылать совершенно недвусмысленные сигналы, что пора бы уже и избавить его от лишней жидкости, скопившейся в нем. Я огляделась в поисках туалета. Увы! Тогда в голову пришла простая и гениальная, с моей точки зрения, идея: надо зайти к этому самому П. Боюлу. Что я и сделала. Милая секретарша этого господина понимающе улыбнулась и протянула ключи от заветной кабинки. Разобравшись с организмом, я с облегчением распахнула дверь туалета. И тут же захлопнула ее снова! По коридору, в сопровождении охранников, вышагивал Мулла! А если он тоже решит зайти по нужде? Пошлет своих ребятишек проверить, а не засел ли враг в туалете? Тут-то меня и повяжут. Нет, прав был Ромочка, надо было в машине оставаться! Подумаешь, сиденья! Их высушить можно! Что такое сиденья по сравнению с моей молодой и цветущей жизнью! Мысленно перекрестившись, я приоткрыла дверь: никого! Бесплотной тенью я проскользнула к выходу, оставив ключ в замке, и через секунду уже сидела в салоне автомобиля. И вовремя: из подъезда выходил Алексеев.

— Нету Рыжова дома, — повернув ключ в замке зажигания, сказал он. Решив хоть немного облегчить жизнь соседу, я предложила:

— Давай я за руль сяду?

— С чего бы это? — подозрительно прищурился Ромашка.

— Ну, ты отдохнешь, расслабишься... Тем более машин мало, да и давить некого.

— Пожалела хозяйка порося... — проворчал Ромка, но притормозил.

Мы поменялись местами. Не могу сказать, что я уж очень плохой водитель. Теперь я хоть не боюсь машины и чувствую ее размеры. Раньше мне все время казалось, что дорога почему-то слишком узкая, что окружающие совершенно не умеют ездить и что знаки на дороге совершенно непонятные. Особенно раздражали меня «КамАЗы». Но, благодаря почти ежедневной практике, Славкина «БМВ» стала для меня добрым другом. Мое ухо чутко улавливало любые посторонние шумы в двигателе или где-нибудь еще. Работу каждого механизма я ощущала всеми своими внутренними органами. Кроме того, мне неожиданно понравилось ковыряться в железных внутренностях автомобиля. Нашей «козочке», как любовно я окрестила неожиданно приобретенное транспортное средство, пришлись по душе женские руки. Она благодарно откликалась на каждое мое прикосновение. Справедливости ради замечу, что немцы — народ дотошный и привыкли все делать на совесть. И я с удовольствием «рулила», а Ромка вертел головой на соседнем сиденье.

— Странно! — неожиданно произнес Алексеев.

— Чего ты, Ром? — за рулем я всегда нахожусь в прекрасном расположении духа, поэтому ехидничать не стала.

— Сзади какой-то «Форд» тащится. Кажется, от самых бараков. Ну-ка, притормози чуток, попробуем его пропустить!

Я слегка нажала на педаль тормоза. «Форд» повторил наш маневр. Теперь обе машины, имея бог знает сколько лошадей под капотом, плелись по шоссе со скоростью улитки.

— Ах ты, гад! Ну, держись! — я отчаянно надавила на газ, и машина, взревев, рванулась вперед. Ромка вцепился в «торпеду», выпучил глаза и распахнул рот в беззвучном крике. В зеркало заднего вида я разглядела, что «Форд» заметно прибавил газу и теперь пытается нас настичь. «Эх, гулять так гулять!» — решила я и на всякий случай посигналила. Ехавшие впереди «Жигули» и старенький «Москвич», увидев несущегося на бешеной скорости «БМВ», прижались к обочине. Я краем глаза успела заметить перекошенные лица водителей. Представляю их недоумение, когда мимо несколько секунд спустя промчался еще один ненормальный. Дорога, к счастью, была прямая, машин в большом количестве не наблюдалось, и места для маневров было предостаточно. Какое-то время преследователям не удавалось сократить расстояние, но скоро впереди показался плотный поток автомобилей, ехавших значительно медленнее нас, и, что самое неприятное, я разглядела хвост «КамАЗа». Встречная полоса показалась мне более свободной, и я, недолго думая, повернула руль влево.

— Женька! — испуганно крикнул Алексеев.

— Молчи, Ромочка, некогда мне! — отмахнулась я от труса, продолжая мчаться по встречке. Примечательно, что «Форд» тоже выскочил на встречную полосу, и дистанция между нами несколько сократилась.

— Падла! — процедила я и мысленно попросила у господа отпущения всех моих грехов оптом, а заодно и свечку пообещала, если случайно выживу.

Водители испуганно шарахались в стороны, несколько раз, как мне показалось, я даже слышала звуки ударов, но остановиться, чтобы принести извинения за неаккуратную езду, не могла. Впереди замаячили перекресток и работник ГИБДД с полосатой палочкой. Ох, не люблю я их, хоть Ромка и является их коллегой!

— Женька, стой! — попытался воззвать к моему разуму Алексеев.

— Уже не могу, Рома! — проорала я и лихо проскочила прямо перед носом гибэдэдэшника и поворачивающей «Газели». Товарищ в форме обалдел от такой наглости. Он решил попробовать остановить меня и поднял вверх полосатую палку. Жалкая попытка! Разве может кузнечик остановить мчащегося во весь опор страуса?! Впрочем, я и не думала тормозить. Благополучно миновав перекресток, я бросила взгляд в зеркало заднего вида. Работник ГИБДД так и стоял с поднятым жезлом и свистком во рту. Может, он его проглотил, бедняга?

А вот преследователя не наблюдалось. Проехав по инерции еще несколько километров на предельной скорости, я плавно затормозила на обочине. Состояние, мягко говоря, было не очень, короче, хреновое состояние! Руки-ноги дрожат противной мелкой дрожью, футболка под шубкой насквозь пропиталась потом и прилипла к спине, на лбу выступила испарина, и к тому же ужасно хотелось пить.

— Ромка, у нас есть что-нибудь попить? — повернулась я к соседу. Бледный Рома лежал, откинувшись на сиденье с закрытыми глазами, и, казалось, не дышал.

— Бедненький, тебе плохо стало, да? — посочувствовала я. — Пристегиваться надо!

— При такой езде надо не пристегиваться, а завещание писать, — послышался слабый стон Ромки.

— Ромка, ты жив?! — обрадовалась я.

— Скорее нет, чем да. Черт, меня мутит! — Алексеев вывалился из салона наружу, и некоторое время там раздавались ужасные звуки. Справившись с балансировкой своего организма, Ромка вполз в салон.

— Женя, а ты нормально ездить не пробовала?

— Пробовала, не получается! — огрызнулась я. — И потом, нам надо было уйти от «хвоста» или не надо?

— Но не такой ценой! — простонал Ромка и содрогнулся. — Могла бы возле гаишника тормознуть...

— Не могла! Во-первых, он бы на нас ругаться начал, а может, и оштрафовал даже! А во-вторых, и «Форд» бы догнал. А теперь...

— А теперь, — перебил меня Ромашка, — благодаря тебе нас тормознут на первом же посту и, как ты говоришь, начнут ругаться. Возможно, даже матом! Я бы, например, так и поступил.

— Ты чего говоришь-то, а? Ты всерьез думаешь, что несчастный гаишник запомнил наши номера или перекошенные лица?

Ромка задумался и решил, что запомнить номера пролетающего самолета весьма проблематично, и немного успокоился. Настала моя очередь задавать вопросы.

— Чего ж ты так долго у Гошки торчал, раз, говоришь, его дома не было?

— С соседями беседовал! — все еще переживая недавнюю погоню, Ромка изредка вздрагивал всем телом. — И знаешь, что выяснил? Бандит твой одноклассничек! Петровна, душевная старушка, чаем напоила с вареньем и поведала, что с чеченами связан Гоша! Эти, говорит, лица кавказской национальности, все какие-то кульки да свертки к соседу таскают, того и гляди, на воздух взлетим! Петровна и участковому жаловалась, и в милицию ходила, да толку чуть. Один раз пришли с обыском и не нашли ничего. Вернее всего, Рыжова кто-то предупредил, — закончил отчет Ромка.

— Да-а, — протянула я, переваривая услышанное. Рассказать или нет Ромашке о встрече с Муллой?

Не стоит, решила я, начнет опять кулаками размахивать, заденет еще ненароком.

— Значит, Гоша. А такой смешной в школе был, ушастенький... Слушай, Рома, а кто такой Боюл? Ты его знаешь? — Этот вопрос не давал мне покоя.

— Какой такой Боюл? Где ты откопала эту чудную фамилию? — удивился Алексеев и подозрительно покосился на меня.

— Пока тебя ждала в машине, ну, там, возле дома Рыжова, — поспешно пояснила я, — таблички читала на конторе. АОЗТ там всякие, ну и этот П. Боюл там был. Самая красивая табличка. Богатый, видать, дядька!

Ромка расхохотался:

— Это не дядька! Это предприятие без ответственного юридического лица. Сокращенно — ПБОЮЛ.

— А разве можно так — без ответственного лица? Это значит, воруй не хочу, и никто ни за что не отвечает? — удивлению моему не было предела.

— У нас сейчас по-всякому можно! Рыночная экономика, черт бы ее побрал, вот и развели бардак в стране!

Ромка начал выступление по политическим и экономическим вопросам, но я его уже не слушала. Мои мысли галопом помчались в другом направлении: я рисовала картину преступления!

Выходило не очень складно: Славка засек встречу Джогоева, хозяина или приятеля Муллы, с нашим мэром. Мэр продает оружие чеченам. Гошка Рыжов часто приезжал к Ковалевым, а последний раз в чем-то хотел убедить Славку, сулил большие деньги. Скорее всего, предлагал толкануть оружие мусульманам. Славка отказался. Кроме того, он успел запечатлеть историческую встречу в «Креветке». И тогда его убрали. Порошок, которым угостили несчастного одноклассника, медленного действия, они, видимо, хотели еще поговорить со Славиком, прежде чем тот умрет. Каким-то образом Мулле стало известно, что у Ковалева есть снимки исторической встречи Тимура Джогоева с Никитой, то есть теоретически они есть, а вот практически они у меня. Как они узнали, что мы перепутали фотоаппараты? Когда подсыпали порошок Славке? И, главное, кто это сделал? За что убили Розалию-Игоря? Откуда у него такие деньги в тайнике? И еще, кстати, возникает вопрос: кто нас сейчас преследовал? Неужели Мулла меня все-таки заметил?! Вопросов у меня накопилось множество, только вот задать их некому!

— ...и его посадили, — вернул меня в реальность голос Романа.

— Кого? — удивилась я.

— Ты хоть слышала, что я тебе рассказывал? — обиделся сосед.

— Конечно! Ты говорил про бардак, про рыночную экономику и про этого... как его, ну, которого посадили, — краткий пересказ Ромке явно не понравился.

— Тетеря! — в сердцах бросил он.

Я решила не обижаться. Зачем? Ромке, во-первых, давно пора уже омлет кушать, а во-вторых, человек только что пережил большие перегрузки, вот и волнуется!

Мы подъезжали к нашей конспиративной даче, когда из дома Степаныча раздался грохот и вопль:

— Попались, фрицы недобитые! Ишь, какой танк себе отгрохали. Ну ничего, я вас и в энтом танке уделаю! Сейчас научу, как родину любить! Только ружьишко вот заряжу!

Мы с Ромкой испуганно переглянулись и решили не дожидаться, пока боец невидимого фронта зарядит ружьишко. Машина взревела всеми своими лошадиными силами и рванула вперед. Остановились лишь в конце дачного поселка.

— Женя, ты как думаешь, долго продлится охота? — срывающимся голосом произнес Алексеев.

— Кто ж его знает? Уж сколько лет минуло после войны, а у Степаныча голова никак не проходит. Думаю, так и помрет, героически обороняя дачный поселок от немцев! Контузия — дело серьезное!

— Не хочешь ли ты сказать, что придется ждать, пока он на тот свет отправится? С виду крепенький, даром что контуженый.

— Или сам помрет, или немцы подстрелят... — предположила я.

— Какие немцы, Женя? Тебя тоже контузило, что ли?

Мы могли сколько угодно строить предположения о дате гибели отважного Степаныча, но тут вдалеке показался сам герой с ружьем наперевес. Он ходко трусил в нашу сторону.

— Все! Хана нам и нашему танку. Давай прощаться, Женя! — опечалился Ромка.

— Что ж, прощевайте, Роман Александрович, — я последний раз глубоко затянулась сигаретой и смело вышла навстречу Степанычу:

— Дед, а дед, что ж ты, лихоманец, полено сырое нам притащил?

Степаныч тормознул:

— Как так сырое?

— Да вот так! Всю хату продымили, а проку никакого, — продолжала я отвлекать деда. — Ты, дедуня, не контра, случаем, недобитая?

— Сама ты контра! Я партизан. Красный, — на всякий случай добавил дед, — немцев вот истребляю. Их тут много шастает. Надысь вот, недавно совсем, на танке проехали. Та-акая махина!

— Вон тот, что ли? — я указала на нашу машину.

— Не-е, ваш-то я знаю. Тот поболе был. Да теперь ужо ушел, паразит. Домой пора вертаться, — Степаныч опустил ружье и поплелся обратно.

— Степаныч, давай подвезем. Нам тоже в ту сторону.

— А что? Прокатиться, разве, на танке напоследок? Эх, господа бога в душу мать! Поехали, ребята!

Я с уважением посмотрела на Степаныча: сразу видно человека военной закалки — так завернуть, а?!

Алексеев покосился на неожиданного гостя:

— Куда?

— Домой, сынок, домой! Это хто ж такую махину соорудил? Немцы, что ль?

В общем-то «БМВ», конечно, немцы собирают, но я, опередив Ромку, ответила:

— Не, дедунь, наши, советские постарались! — Мне казалось, что любое упоминание о врагах растревожит душевнобольного деда.

— Молодцы, — одобрил Степаныч и гордо уставился в окно.

На даче нас ожидал сюрприз в виде Михаила. Он резво скакал то на одной ноге, то на другой, пытаясь согреться. Оказывается, опять похолодало, а я и не заметила. Дед Степаныч, кряхтя, вылез из «танка», таща за собой ружье. При виде его Мишка вскинул обе руки.

— Здорово, Михаил! — поздоровался Степаныч. — А меня тута дружки твои на танке катають. Ну, доложу тебе, я такого отродясь не видал! Сушший зверь! Теперя мы с такой техникой погоним отсюда фрицев, как пить дать, погоним. Как там тетка твоя, Кузьминична? Чай, выпишут скоро? Сколько ж можно по гошпиталям шлындать? Ты скажи военврачу, пушшай выписывють. Да передай тетке, мол, Степаныч отряд сколотил, танк, скажи, завел, вертайся скорее, надоть остатних фрицев из лесу гнать. Понял, чай?

Брови Михаила поползли вверх. Он так и стоял с поднятыми бровями и руками, от изумления не произнося ни слова.

— Эх, беда, контуженый паря, оттого и молчить, — с этими словами Степаныч скрылся в своей избушке и уже оттуда крикнул:

— А полено завтра вам сухое принесу!

— Мишка, привет, — обрадовалась я, — а ты какими судьбами? Вроде завтра собирался приехать? Да ты руки-то опусти, Степаныч ушел уже.

Михаил опустил руки:

— Не работает сегодня клуб. Часов в шесть Мулла всех выгнал. По-деловому суетятся ребятки, видать, затевают что-то. Я тетку покормил и сюда. А вы что, в партизаны записались?

— Точно, — засмеялся Ромка, — это вот она все. Дед нас подстрелить хотел, а Женька его уболтала, и, как видишь, Степаныч принял нас в свой отряд. Так что мы теперь красные партизаны! А полено вместо ордена!

— Я согласна на медаль! — поддержала я шутку, и мы вошли в дом.

Вчетвером, к нам присоединился еще и Монморанси, уютно расположились на кухне и принялись анализировать ситуацию.

Мишка настаивал, чтобы мы пошли к его соседу-следователю. Ромка настойчиво предлагал сдаться милиции и пойти в тюрьму, кот безумными глазами смотрел на разгорячившихся ребят, но ничего не предлагал, а просто молча удивлялся таким крутым переменам в собственной судьбе. По правде говоря, я приуныла. По словам моих друзей, выходило, что жить мне осталось совсем немного, что Мулла поднял по тревоге все свое войско и меня ищут по всему городу и его окрестностям. Наконец, Мишка с Ромкой притихли и вопросительно уставились на меня. Пора принимать решение.

— Ну что ж, — протянула я, — раз другого выхода нет... Придется обращаться к Мишкиному соседу. Завтра утречком вы отправитесь к нему. Прихватите фотографии и магнитофонную пленку. Ты, Роман, все ему расскажешь. Все, понял? А ты, Михаил, должен убедить своего соседа не ходить в милицию. Пусть занимается этим делом в частном порядке. Если надо, мы ему хорошо заплатим. Все, мальчики, по койкам. Завтра у вас тяжелый день.

— Женя, а как же ты? — Алексеев жалостливо посмотрел на меня.

— А что я? Не волнуйся, мы со Степанычем отобьемся, если что. Партизан я или нет? — храбро улыбнулась я, хотя на душе скребли кошки. — Вот возьмите. Это снимки, а это магнитофон с записью беседы мэра и Муллы.

Отдав все вещественные доказательства, я собралась подняться в омерзительную розовую спальню, чтобы попытаться заснуть. Громкий крик Мишани меня остановил.

— Рыжий! — Мишка смотрел на фотографию и хлопал глазами. — Точно он! Все время возле Муллы трется!

— Где? — в один голос воскликнули мы с Алексеевым.

— Да вот же, вот! — Мишка тыкал пальцем в... спину на фотографии.

Точно! Это Гошка! И как я, тетеря, не могла вспомнить эту спину! Теперь понятно, почему она казалась мне такой знакомой: еще бы, десять лет я на нее любовалась! Рыжов-то сидел передо мной, на предпоследней парте! Ну, вот и все. Все встало на свои места. Как-то сама собой сложилась картинка: кто, когда и за что убил Славку. У меня внезапно пропали силы, и я с глухим стоном сползла на пол. Было очень горько и больно. Славка мертв, и убил его Гошка. Уткнувшись носом в колени, я заревела. Совсем как в детстве, со всхлипываниями и невнятным бормотанием. Хотелось вернуться на несколько лет назад, в школу, где еще нет убитого Ковалева и убийцы Рыжова, где будущее кажется светлым и радостным и где школьные друзья клянутся в вечной дружбе и обещают прийти на помощь в трудную минуту.

Наплакавшись вдоволь, я добрела да спальни, не раздеваясь, рухнула на кровать и провалилась в черную яму сна без сновидений. Сквозь полубессознательное состояние я чувствовала, как заботливые руки ребят подложили под голову подушку и накрыли меня одеялом.

По моим ощущениям, я проснулась очень рано. Мишка с Ромкой еще спали. Они опять расположились на полу, а поперек их тел сопел Монморанси. Где-то я уже видела эту картинку.

Настроение, честно говоря, было фиговое. Вчерашнее открытие подорвало слабые дамские силы, и на меня навалилась полнейшая апатия. Необходимо было что-то предпринять, чтобы пробудить интерес к жизни. Сначала я приняла душ, сперва холодный, потом горячий и опять холодный. Организм зашевелился. Отлично! Теперь — чашка любимого кофе со сливками. И напоследок ставший уже привычным ритуал побудки моих боевых товарищей.

— Мальчики, подъем! — голос окреп и вновь обрел командирские нотки. — Пора за работу! Кстати, а что вы делаете на полу в моей спальне? Я, кажется, вас сюда не приглашала!

Мальчики, сонные и несчастные, оторвали головы от импровизированных подушек.

— Женя, ну что тебе не спится, а? — пробормотал Михаил.

Ромашка тоже бубнил что-то себе под нос.

— Как вы можете спать в такое трудное для меня время?! У вас ответственное задание, а вы... — в сердцах я махнула рукой, задев ненароком Алексеева. Ромка подскочил и волчком завертелся на месте. Интересно, куда это я ему попала?

— Что ж ты меня все калечишь, вражина? Тебе ведь самой потом этим пользоваться! — закатив глаза, стонал Ромка. Вопрос серьезный, и я на минуту задумалась: чем в Ромке я могу пользоваться? Разве только его головой, и то не всегда. На первый взгляд, голова потерпевшего не содержала никаких повреждений.

— Все, пора вам отчаливать, господа хорошие, — вынесла я приговор двум страдальцам.

— А завтрак? — в один голос воскликнули оба. Кот, робко мяукнув, присоединился к голодным мужчинам.

— Следователь накормит. И хватит препираться! — прикрикнула я на ребят. — Пора меня спасать. Время дорого, нельзя его просто так разбазаривать! Роман Александрович, у вас опять возникли вопросы?

— Да, — кивнул Ромашка, — и много. Я хотел бы узнать...

— До чего ж ты бестолковый, дружок! Меня с минуты на минуту прикончат, а ты все время пытаешься что-то выяснить! Собирайся, — приказала потенциальная жертва разборок, — а то Степаныча позову.

То ли угроза подействовала, то ли Алексеев понял, что сопротивление бесполезно, но только два товарища с унылым видом поплелись к выходу.

— А в туалет можно? — подал голос Михаил.

— У следователя сходишь, — безжалостно отрезала я.

Мальчики с укором посмотрели в мою сторону и отбыли. Опять одиночество! Может, пойти к Степанычу? Немцев вместе постреляем! Все же хоть какое-то развлечение! Нет, осадила я сама себя. Еще рано, утомленный неравной борьбой, дед наверняка спит. Немного послонявшись из угла в угол, я завалилась на диван и включила телевизор. Там волк из «Ну, погоди!» опять гонялся за зайцем. Надо же, совсем как в жизни! Под вопли мультяшных героев я задремала. Много прошло времени или мало — судить не берусь. Когда я открыла глаза, в доме стояла мертвая тишина. «Электричество отрубили, что ли?» — подумала я и пощелкала кнопками телевизора. Никакого эффекта. Тут до моих ушей долетел вопль Степаныча:

— Врешь, не пройдешь! У-у, нечистая сила! Ироды нерусские! Вот я вас сейчас из ружжа-то пальну, нехристи. Тут, глядишь, и наши на танке прибудуть. А ну, запасайтесь, дьяволы, гробами!

Грянул выстрел, за ним еще один.

«Из двустволки палит дедок. Молодец! Пойти разве подсобить старичку?» — подстегиваемая благородным порывом, я подошла к окну, чтобы прояснить для себя диспозицию. Да так и замерла с открытым ртом. На снегу, прикрыв голову руками, лежали два трупа. Впрочем, вряд ли это были трупы: слишком громко они матерились. Неподалеку стоял огромный джип, весьма похожий на «БТР». В одном из отдыхавших на снегу я узнала Хомяка, второй тоже показался мне смутно знакомым. Батюшки, да это же охранник из «Голубой креветки!» Не тот, который кастрат, а другой, что повыше и посолиднее. Как они здесь оказались, хотелось бы мне знать? Может, Михаил проболтался? Решение этого вопроса я решила отложить на мирное время, а сейчас следовало придумать, как дать достойный отпор врагу. Хотя Степаныч и зачислил меня в красные партизаны, я все же не Олег Кошевой и не Любка Шевцова! Да и оружия у меня маловато, вернее, его совсем нет! Столовые приборы и швабра в углу не считаются. Значит, будем отступать под прикрытием Степаныча, дай бог ему здоровья и долгих лет жизни! Если бы не этот бдительный борец с фашистами, взяли бы меня у телевизора тепленькую!

Быстрее лани взлетела я на второй этаж. Высоковато, да и окна выходят во двор. Если прыгать, аккурат приземлюсь на голову Хомяку. Вдруг раздался еще выстрел, и на меня посыпались осколки разбитого стекла. Так, понятно, в ход пошла тяжелая артиллерия, Степаныч лупит без разбору. Все верно: бей своих, чтоб чужие боялись! Интересно, а фанатки у Степаныча случайно нету? Вот бы жахнуть по ребяткам, даром, что русские! Я рухнула на четвереньки и бодро поползла к выходу, благо, опыт передвижения таким способом у меня уже есть. А во дворе тем временем шел бой. Братки, не желая гибнуть под пулями деда, открыли ответный огонь. Быстро перебирая всеми четырьмя конечностями, я спустилась на кухню и осторожно выглянула в окно. Вот он, путь к спасению! Это окно выходило не на поле битвы, а в палисадничек, за которым метрах в пятидесяти начинался реденький лесок. Мне, конечно, хотелось, чтобы там был густой лес, с чащобами и зарослями, но выбирать не приходится, бери, Евгения, что дают. Прислушиваясь к звукам боя, я открыла раму и шустро сиганула через подоконник. А прохладно, однако! Можно бы и шубейку прихватить, да только некогда мне. Ковыляя по сугробам, я пробралась к забору. И в этот момент на голову обрушилось что-то тяжелое.

«Вот и меня контузило!» — успела подумать я и отключилась.

— Жива? — услышала я незнакомый голос. Как мне казалось, мы довольно быстро ехали в машине в неизвестном направлении. Голова гудела, как трансформаторная будка, и каждый толчок транспортного средства отдавался в ней гулким эхом. Меня не очень аккуратно уложили на заднее сиденье машины, где я и пребывала до сей поры.

— А что ей сделается? Вон, дышит себе спокойно. У-у, прибил бы стерву!

Хомяк! Я открыла глаза и увидела его знакомую физиономию.

— Здравствуйте! — вежливо поздоровалась я и сделала попытку приподняться. Не тут-то было! Все четыре средства передвижения были крепко связаны. — Это зачем вы меня связали?! Развяжите немедленно, а то закричу!

— Только попробуй! Быстренько успокою вот этим предметом, — Хомяк показал свой кулак.

Знаю, знаю! Знакомая штучка, разбившая в моей квартире все, что бьется. Кулак у Хомяка казался значительно больше, чем у Алексеева. Вспомнив про Ромашку, я приуныла: как он там, бедненький? Приедет на дачу — а меня и нет. Только пустое помещение с признаками битвы титанов. Переживать будет! Вспомнит, как был несправедлив ко мне, как кормил одними яйцами, может, даже всплакнет...

— Степаныч жив? — вспомнила я и про деда.

— Какой такой Степаныч? — удивился Хомяк.

— Дед, который вас отстреливал, чучело бестолковое!

— А хрен его знает! Он вон Кузю подстрелил, так мы дедулю и связали, чтоб, значит, не шарахал из ружья по людям. Чокнутый какой-то старикан, ей-богу! Никак в плен не хотел сдаваться, все танк подзывал!

Кузя, сидевший рядом с Хомяком на переднем сиденье, держался за плечо и иногда постанывал. Молодец, Степаныч!

— Сам ты дурак, Хомяк! Он контуженый. А куда вы меня везете и зачем? — я попыталась наладить отношения с похитителями.

— Любопытная ты какая! И почему ты сразу не отдала фотоаппарат? Влезла вот, куда не просили, теперь убивать тебя придется. А я что, зверь какой? Мне тоже жалко живого человека в мертвяка переделывать, тем более такую симпатичную девушку!

— Слышишь, Жень, — я состроила глазки Хомяку, — так, может, развяжешь да отпустишь? Мы с тобой можем найти общий язык.

— Звать-то тебя как? — вздохнул он.

— Женька.

— Тезки, значит. Совсем нехорошо. Попадись ты мне в другое время — ох, и закрутил бы я романчик! А теперь... Что уж говорить об этом, только расстраиваться. — Хомяк сник.

— А чего теперь-то, Жень? — не унималась я.

— Кирдык, — бросил Кузя, — и хватит болтать. Приехали уже.

Весьма неловко, приложив пару раз дверцы автомобиля к моей многострадальной голове, Хомяк вытащил меня из машины и забросил на плечо. Вот так, пятой точкой кверху, и внесли мое тело в... «Голубую креветку»! Вот он, значит, где, последний приют усталого путника! Эх, Рома, Рома! Будь я хорошей девочкой, отдай этим негодяям пленку, может, и осталась бы жива. Вышла бы за тебя замуж, научилась бы готовить, стала бы образцовой женой и даже не перечила бы ни в чем! Ну, это я, конечно, загнула, а в остальном — чистая правда. А теперь вот умирать меня несут! Бестолково жила — бестолково и умру. От жалости к собственной судьбе я громко всхлипнула.

— Не реви, — приказал Хомяк.

— Да-а, как же мне не плакать? Убьют меня скоро, а я даже не замужем! Обидно, Жень.

Подивившись такой логике, Хомяк сказал:

— Так это и лучше! Детей-сироток не покинешь, мужа, вдовца безутешного, — тоже. Радоваться должна, а ты ревешь.

— Вот ты и радуйся, а мне чего-то невесело. Пожить хочется еще, просто страсть как! Отпусти меня, а, Хомяк? — с надеждой в голосе обратилась я к носильщику будущего трупа.

Хомяк выгрузил меня в каком-то подвале и, извиняясь, произнес:

— Не могу, Жень! Я лично против тебя ничего не имею. Даже наоборот — ты мне понравилась. Ты уж не обижайся, что я тебя кулаком по голове приласкал. Сама ж виновата, убегать собралась. А Мулла нам с Кузей конкретно сказал, типа, или вы ее привезете, или я вас в бетон укатаю. Выбор-то невелик. И отпустить, сама понимаешь, не могу. Тогда мне самому — кирдык! Ты давай-ка успокаивайся. Я тебя развяжу сейчас и пожевать принесу чего-нибудь напоследок. Только ты без фокусов, договорились?

— Какие уж тут фокусы? — промямлила я, соображая, чего бы отчебучить, чтобы нейтрализовать сострадательного бандита. Даже кирпича нет! И что это за подвал такой нерусский?!

— И ты не сердись на меня, ну, что я тогда убежала! Испугал ты меня очень! Хрясь по столику — и вдребезги! Кто ж выдержит такое зрелище? — я отвлекала Хомяка разговорами, ожидая, пока он освободит меня от веревок.

— Да ладно, чего уж там. Ну вот и все! — распрямился братан. И тут же получил нехилый удар между ног. Глаза Хомяка закатились, а сам он внезапно сделался цвета вареной свеклы и часто-часто задышал.

— Извини, друг! Сам понимаешь, ничего личного! Типа — или я тебя, или Мулла меня. Выбор-то невелик! — цитируя корчившегося от боли бандита, я пробиралась к выходу из подвала. — А ты, Жень, попрыгай на пяточках. Говорят, помогает!

Дав на прощание полезный совет, я ринулась в открытую дверь (какой же непредусмотрительный Хомяк!). Мощный удар в челюсть отбросил меня к стене. Я сползла на пол и удивленно посмотрела на наглеца, посмевшего поднять на меня руку. В проеме стоял улыбающийся Гошка Рыжов! В руках он держал предмет, сильно напоминающий пистолет, и дуло его, между прочим, смотрело прямо на меня.

— Ну, здравствуй, Роджер! Вот и свиделись. Чего это так долго бегала?

— А чего это ты меня догонял, Иуда? — я осторожно погладила скулу.

— Больно? Извини, но ты же опять убежать хотела. Мы и так тебя долго искали.

— Ну, нашли. Дальше что?

— А дальше ты отдашь нам то, что тебе не принадлежит. И все! — Рыжов по-прежнему улыбался.

— Да? И ты меня отпустишь на все четыре стороны? — я с усмешкой глянула ему в глаза.

— С этим как раз проблемы. Понимаешь, Женечка, если бы ты сразу отдала пленку и все, что у тебя просил этот дебил, — он мотнул головой в сторону Хомяка, — может, и отпустили бы. А теперь... — Гошка вздохнул.

— Кирдык, — закончила за него я, — только напрасно стараешься. Нету у меня ни фотографий, ни магнитофона...

— Какого магнитофона? — встрепенулся убийца.

Господи, ну почему у меня такой длинный язык?! Чего стоило промолчать, так ведь нет, влезла!

— Чего молчишь? Лучше тебе не молчать, Женя. Чистосердечное признание... Ну, ты и сама знаешь. Тогда, обещаю, умрешь быстро, — продолжал выпытывать секреты Рыжов.

— Как Славка? — спросила я. — А пошел бы ты... подонок! Тьфу, убийца!

Я смачно плюнула на бетонный пол. Здорово получилось, будто всю жизнь тренировалась! Странное дело, теперь, когда дальнейшая судьба не вызывала сомнений, мне стало гораздо спокойней. Думаю, мои друзья по партизанскому отряду гордились бы хладнокровием боевой подруги перед лицом смерти. Жаль, что лицо это являлось мордой Рыжова.

— Дура! — заорал бывший одноклассник. — Зачем тебе фотографии, объясни?!

— А тебе зачем? А Славку зачем убил? А чем тебе помешала несчастная Розочка? Когда ж ты успел сволочью стать, а, Рыжов?

Гошка помолчал. Может, перевоспитывается? Хотя нет, едва ли! Такие, как он, и подыхают гадами. Одно утешает: помирают они не своей смертью и, как правило, в страшных муках.

— Хомяк, уйди! — приказал Рыжов. — Я сам с ней разберусь!

Хомяк бросил в мою сторону печальный взгляд и ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

«Сейчас пытать начнет, а потом и прикончит, наконец», — проскакала и умчалась мысль. Вместо этого убийца заговорил, решил, видимо, грех с души снять! Ха, не на ту напал, милый, уж я-то тебе все припомню!

— Славка всегда был упертый. Что в башку втемяшится, так ни за что не переубедишь, — Гошка закурил и протянул мне сигарету. — Я-то, когда срок отмотал, к нему сразу подался, мол, помоги бывшему одноклассничку. Помог. Денег дал, на работу пристроил. А потом двинули Славика в администрацию города. К тому времени я уже с чеченами повязался. Мэр наш, Никитушка, оружием приторговывает, а я, стало быть, у него в помощниках по этому делу хожу. Тут Мулла нарисовался. Выкупил кафе захудалое, клуб для гомиков открыл. Только это так, прикрытие, основной бизнес его — торговля оружием. Как-то раз Ковалев прислал своего шныря в клуб, а там Тимур Джогоев и хозяин с Никитой договор обмывали. Этот шнырь засек историческую встречу и на пленке запечатлел. Розочкой его звали, шныря этого. Под гомика косил, а, может, и правда, голубой, хрен разберешь теперь. Славка ему большие деньги заплатил. Только гомик этот не сказал, где они. — Рыжов выбросил сигарету и тут же закурил другую.

Ясно, что жить мне осталось совсем немного, иначе, с чего бы ему так откровенничать?

— Зачем Розочку убил? — тихо спросила я.

— Странная ты, Женька! Этот твой Розочка стукачом был, фотографировал, что не надо, деньжат поимел много, как же можно его в живых оставлять? Мулла четко сказал: ликвидировать. Как узнал я, что именно Славка фотографировал, сразу к нему подался, хотел по-хорошему поговорить. Куда там! Уперся рогом, и ни в какую! Повздорили мы с ним сильно. Тут вечер встречи подвернулся. Мулла, как узнал, порошок мне дал какой-то, подсыплешь, говорит, Ковалеву, он и помрет. Только не сразу помрет, мы с ним еще успеем поговорить. Так и сделал. Вы со Славиком уехали, а я за вами подался. Ну вот, проследил я, значит, за вами, узнал, где ты живешь, жучок поставил, чтоб слышать, стало быть, все...

— Чего все-то? — спросила я. — Я же Славку только на вечере и видела!

— Ну, мало ли! Фотоаппараты у вас одинаковые оказались. Может, Ковалев специально их поменял, чтобы с толку меня сбить? Не зря, как оказалось, старался я. Славик примчался к тебе за вещичкой своей, да, видать, плохо ему было: порошок уже начал действовать. Он возьми и махани водочки, да и помер некстати. Не успели с ним побазарить. Однако я понял главное: фотоаппарат у тебя. Мулла послал Хомяка, да этот придурок напугал тебя, и ты свалила с квартирки. Хомочка на следующий день явился, ку-ку! С соседом твоим поскандалил малость. Ну, да это мелочи. Потом и сосед твой исчез. Тут я понял, что вы где-то вместе обитаете. Поставил людей везде, где ты могла появиться, а ты, умница, в клуб завалилась. Мулла как узнал, что ты была у него в клубе, лютовал, как зверь.

Только ошибочку вы совершили: зачем вам Славкина машина понадобилась? Да еще ко мне на ней приперлись?

— А ты попробуй раскрыть преступление без машины, все ноги сотрешь! Тут оперативность нужна. А до дачи-то как добрались? Навел кто? — этот вопрос последний, остававшийся для меня неясным.

— Господи, Роджер, да элементарно! Вы когда приехали, я из окошка наблюдал, а потом послал Кузю проследить, куда вы поедете.

— Так, значит, это твой Кузя на черном «Форде» нас гонял?

— Не, на «Форде» был Слон. Он тоже за вами следил, да только ты лихо от него отделалась. А Кузя потом тихо, не торопясь, довел вас до дачи. Даже твой умный сосед не мог предположить, что я пошлю не одну, а две машины за вами. Вот и все.

Да, теперь действительно все. Как говорил Остап Бендер: «Вопросов больше не имею!»

— А о каком магнитофоне ты говорила, Женька? — полюбопытствовал Гоша.

Настала моя очередь исповедаться. Я коротенько рассказала, как Ромка проник в святая святых владений Муллы и прилепил машинку.

Рыжов покачал головой:

— Ну что ты за человек? Теперь и Ромку твоего убивать придется. Не жалко парня?

— Мне тебя, Гоша, жалко. Как же ты спишь спокойно после стольких пакостей? Покойники по ночам не тревожат? — мне показалось, что наверху раздался какой-то шум. Я прислушалась. Тихо. Значит, глючит после контузии.

— Да нет, знаешь, сплю, как младенец!

— Ничего, я-то уж тебя не оставлю в покое. Каждую ночь являться буду, — заверила я Гошку.

— Ох, и вредная ты баба, Женька! Ладно уж, являйся. Только скажи ты мне, Христа ради, куда фотографии и магнитофон дела? Ну, зачем тебе мучаться? А так, красивой помрешь. Будут люди смотреть на тебя в гробу и любоваться.

Я представила себя лежащей в гробу. Красивая неземной красотой, строгая, просветленная. Рядом стоят Мишка с Ромкой и от горя рвут на себе волосы. Неподалеку Степаныч утирает старческой рукой слезы. Следователь, Владимир Ильич, торжественно несет на красной подушечке орден, врученный мне посмертно самим президентом. А вокруг море цветов и толпа скорбящего народу.

— Пусть лучше они на тебя любуются в гробу. А вещдоки давненько тю-тю, в милицию отправились. Так что убивай меня поскорее да сматывайся. Это тебе бесплатный совет, друг ты мой школьный! — Приятно, черт возьми, оставить предателя и убийцу в дураках. Надеюсь, мальчики отомстят за мою гибель!

— Ты не врешь? Правда, что ли, в милицию пленки сдала? Ну и глупа же ты, Женька! У Муллы в ментуре своих людей, что грибов в лесу! Ну ладно, поговорили и хватит. Дел у меня много накопилось, — Гошка взвел курок, — может, скажешь чего напоследок?

— Скажу, — кивнула я, — я тебе, Рыжов, много чего сказать хочу...

Но я не успела начать свой обличительный монолог: дверь в подвал распахнулась от мощного удара, и в помещение ввалился добрый десяток дюжих молодцев в камуфляжной форме во главе с... Владимиром Ильичом. За спинами бравых ребятишек белели лица Ромки и Мишки.

— Здрасте, а я уж заждалась вас! Вечно вы опаздываете! Меня чуть не убили, а вы прохлаждаетесь, черт знает где! — хоть я и ворчала на омоновцев и следователя, но на самом деле была ужасно рада появлению моих друзей в столь многочисленной компании.

— Брось оружие, Рыжов! — грозно скомандовал следователь, — не бери еще один грех на душу!

Гошка бросил пистолет, зло прошипев в мою сторону:

— Сука! Мы еще доберемся до тебя!

— Это вряд ли, дорогой мой! Лично ты до-олго отдыхать будешь на нарах, а Мулла уже дает показания наверху, в собственном кабинете. — Владимир Ильич посмотрел в мою сторону. — Ну что, гражданка Зайцева, развязать вас или как?

— Лучше, конечно, развязать, если вас это не затруднит. Только в тюрьму я не пойду, — предупредила я следователя.

— А уже и не надо! — успокоил он меня. — Благодаря вам мы перекрыли канал поставки оружия в Чечню и раскрыли оба убийства. Так что я вроде бы должен благодарность вам объявить!

— Это, конечно, здорово, но лучше бы президент меня поблагодарил, — пробормотала я, освобождаясь от пут.

При упоминании о главе государства Владимир Ильич вопросительно посмотрел на моих боевых товарищей.

— Это у нее бывает, — поспешно оправдал меня Ромашка, — не обращайте внимания — мания величия, что ж поделаешь!

— А можно вместо благодарности я этого, — мотнула я головой в сторону Рыжова, уже одетого в наручники, — ударю?

— Валяй, — разрешил следователь и отвернулся.

Я подошла к Гошке.

— Вот и все, Иуда! Надеюсь, в тюрьме тебе несладко придется. Предателей там тоже не любят! — с этими словами я залепила одноклассничку звонкую оплеуху, — чтоб ты сдох, зараза!

Гошку увели.

— Евгения... м-м...

— Андреевна, — снова подсказала я следователю, удивляясь его забывчивости.

— Ну да, я помню. Сейчас мы с вами немножко побеседуем, а потом ваш жених отвезет вас домой.

— Кто? Жених? Это который? — приоткрыла я рот от удивления.

— Ну, это вам лучше знать! А по мне так оба хороши! — Владимир Ильич хитро подмигнул.

Мы гуськом поднялись из подвала в зал, и там под протокол мне пришлось давать на этот раз действительно чистосердечные показания. Рассказав обо всем, включая Гошкину исповедь, я умолчала лишь о деньгах, найденных в тайнике. Бес попутал, не иначе! Во время рассказа следователь пытался сохранить серьезность, но все-таки иногда его прорывало, и он издавал странные звуки, которые можно было принять и за сдерживаемый смех, и за кряканье селезня, подзывающего утку. Серьезные мальчики в камуфляже тоже старались — им по долгу службы положено хранить серьезность. Но, видимо, мой рассказ их заметно веселил, потому что то и дело раздавалось какое-то хрюканье. Не выдержали все на том эпизоде, когда я рассказывала о голых ногах Ромашки и искусственных ягодицах, сооруженных из подручного материала. Веселое ржание прорвалось неудержимо. Стоял и хмурился только Алексеев, но потом и он присоединился к хохочущим.

Вытерев проступившие слезы, Владимир Ильич отпустил нас на все четыре стороны, пожелав на прощание спокойной жизни и семейного счастья. С огромным облегчением мы покинули «Голубую креветку». Мне не терпелось узнать, каким образом меня так вовремя спасли и кто из присутствующих здесь мужчин претендует на роль моего жениха.

Через некоторое время я, отмытая до скрипа и благоухающая ароматами Франции, сидела в собственной квартире. На коленях вальяжно развалился Монморанси, вернувшийся на привычное место, а отважные герои, то и дело перебивая друг друга, рассказывали нам с котом обо всем, что предшествовало моему чудесному вызволению из подвала.

Ромашка был немало удивлен, когда они приехали к Мишаниному соседу-следователю. Этим самым соседом и оказался дорогой Владимир Ильич. Моментально вникнув в суть происходящего, Владимир Ильич мобилизовал оперативную группу и направил ее в «Креветку», а сам вместе с ребятами помчался на дачу. Прибыв на место, они увидели пустой дом и следы недавнего боя. Уже догадываясь, что меня похитили, они с пристрастием расспросили Степаныча. Тот храня достоинство красного партизана, рассказал, как отстреливался, как держал оборону и попал в плен. Затем дедок попенял членам боевого отряда за столь длительное их отсутствие вместе с танком во время битвы. Не дослушав старика, группа спасения ринулась в «Голубую креветку», где и застала меня на пороге смерти. Объявив устную благодарность героям, я приступила к выяснению второго вопроса, терзавшего мою нежную душу:

— Ну-с, голубчики, а теперь признавайтесь, чья это я невеста? Кто из вас осмелится отнять у меня самое дорогое — свободу?

Голубчики, явно тоскуя, уставились в пол. Видимо, после расправы с Рыжовым они не решались со мной связываться.

— Чего молчите, как архиерей на приеме? Сами знаете, чистосердечное признание смягчает вину.

— А ты драться не будешь? — с опаской поинтересовался Ромка.

— Посмотрим, — хмуро пообещала я.

— Ну, ты же помнишь, Женя, — начал Алексеев, — ты же сама говорила, мол, подумаю, когда раскрою преступление! Вот я и решил... Выходи за меня замуж, Жень?

«Чего парня-то тиранишь? Не видишь, что ли, любит он тебя? Выходи за него, и точка!» — прошелестел кто-то знакомый внутри меня.

— Здрасте, проявился, наконец! Где ж ты раньше был, интересно знать? Бросил меня в такую нелегкую минуту! — обрадовалась я возвращению внутреннего голоса.

— Да не бросал я тебя, Женя, все время рядом был, — округлил глаза сосед.

— Это я не тебе, Ромка, голос у меня вернулся.

Настала очередь удивляться Мишке. Он обалдело переводил взгляд с меня на Ромашку, не в силах произнести ни слова.

— Не обращай внимания, Миша, — махнул рукой жених, — она все время с ним разговаривает. Я привык уже. И что советует тебе твой голос?

— Да как тебе сказать...

Апрель выдался солнечным и теплым. Гибель нашего мэра в конце марта уже забылась. Обыватели, конечно, жалели его. Говорили, что он собирался на лечение за границу, но по пути в аэропорт его машина взлетела на воздух. Все, кто находился внутри, погибли. Но я-то знаю, что именно послужило причиной гибели главы нашего города!

Легкая зеленая дымка еще не распустившейся листвы окутывала деревья и кусты. Воробьи оглушительно чирикали, играя, наверное, свои птичьи свадьбы. Молодая сочная травка вовсю тянулась навстречу солнцу. Короче, природа просыпалась после зимней спячки и бурно готовилась к весне.

Я нежилась в постели, размышляя: пора вставать или можно еще поваляться? Настойчивый звонок в дверь прервал мои размышления. Зевая на ходу, я поплелась открывать.

— Женька! Ты почему еще спишь? — на пороге стоял сосед, одетый в строгий черный костюм, и громко возмущался: — Мы же сегодня женимся, забыла? Я всю ночь готовился! У нас через два часа сочетание, а ты еще не одета!

— Так ведь, Рома, это еще через два часа! Я бы еще полчасика повалялась... — я снова зевнула.

Всю ночь мне снилась предстоящая свадьба, и в связи с этим я ужасно не выспалась. Когда Ромка уговорил меня выйти за него замуж, я настояла на том, чтобы никакого шума-бума не было. Ужасно не люблю все эти торжественные попойки. Еще больше мне не хотелось чинно сидеть за столом, слушать напутствия и целоваться по сигналу «Горько!». Мама с папой, конечно, долго не соглашались, настаивая на том, что выдают замуж единственную дочь и хотят, «чтобы все было, как у людей». В конце концов, я пригрозила, что передумаю, и они согласились на все.

— Разговорчики! — прикрикнул сосед. — Я муж или не муж?

— Пока еще не муж, а будешь орать, так и помрешь холостяком! Уяснил, жених?

«Как ты с мужем разговариваешь?» — влез мой внутренний голос.

«Тебя здесь не хватает! Как хорошо было, когда ты молчал. Может, уйдешь опять в подполье, а?» — выразила я пожелание невидимому собеседнику.

«Не дождешься! Так и будешь со мной всю жизнь мучаться! А теперь я вообще тебе не подчиняюсь! У меня теперь мужчина есть!» — мне показалось, что внутренний голос показал язык.

Мы приехали в загс за десять минут до церемонии. Все приглашенные уже собрались. Михаил — свидетель Ромашки, Вика — моя свидетельница, родители, естественно, почетный гость Степаныч, на этот раз без ружья и при параде, не менее почетный гость дорогой Владимир Ильич. Родители заметно нервничали, удивленные нашей задержкой. Сбывалась, наконец, их мечта о моем замужестве, и им бы вовсе не хотелось, чтобы свадьба откладывалась на неопределенный срок. Видимо, они решили, что если я не выйду замуж сегодня, то не выйду уже никогда. Поэтому мама облегченно вздохнула, когда мы с Ромкой появились у дверей конторы, красивые и веселые.

— Евгения, — торжественно начал папка, — объясни толком, почему мы не будем праздновать это долгожданное событие? Согласись, мы с матерью долго ждали, и вот дождались! Перед людьми неудобно!

— Понимаете, папа, — горой встал Ромка на мою защиту, — сразу после бракосочетания мы с женой отправляемся в свадебное путешествие. Она давно мечтала о Париже, ну вот я и решил... — Роман достал из внутреннего кармана костюма два билета на самолет. — Короче, рейс у нас через три часа, а нам еще собраться нужно.

— Молодец, сынок! — одобрил родитель, украдкой смахнув слезу. — Ты береги ее. Не позволяй во всякие авантюры влезать!

— Не позволю, — широко улыбнулся Ромка. — Это уж я вам как муж обещаю!

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

Фаина Раевская Подсадной кролик