Убийства в «Маленькой Японии» (fb2)

- Убийства в «Маленькой Японии» (пер. Игорь Леонидович Моничев) (Джим Броуди - 1) 1718K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Барри Лансет

Барри Лансет
Убийства в «Маленькой Японии»

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Посвящается моим родителям Бобу и Ленни

в благодарность за их неустанную поддержку

и тем из моих японских друзей, которые не перестают

чувствовать свою «обособленность».

Истинный мудрец слышит то, что не издает звука, и видит то, что не имеет облика.

Из афоризмов мастеров дзен

День первый
Вор, исчезнувший бесследно

Глава первая

Сан-Франциско

К моему прибытию на улице Японского квартала, или «Маленькой Японии», выделялись пятна двух оттенков красного. Алым блеском отливало вечернее платьице маленькой девочки. А второе было жидким и слишком походило на человеческую кровь. Впрочем, скоро сюда добавится и третий оттенок – побагровевших лиц «отцов города», как только в эфир выйдут первые сообщения о происшедшей бойне.

Но лично моего порога известие о трагедии в Японском квартале достигло задолго до того, как дикторы взахлеб принялись смаковать подробности.

Через несколько минут после срочного вызова я уже мчался по Филлмор-стрит за рулем классического коричнево-малинового кабриолета «катласс». Прежде чем раздался полуночный звонок, я занимался реставрацией японской чайной чаши XVIII века, пользуясь навыками, полученными в городе гончаров Шигараки, что примерно в часе езды от Киото. Вот почему даже при том, что крыша машины была опущена, мне продолжал бить в нос едкий запах лака, с помощью которого я приклеивал мелкие сколы по верхнему ободу. Дав затем лаку высохнуть, я собирался нанести последний штрих – покрыть край слоем растворенной золотой пудры. Реставрация и есть реставрация, но если подойти к делу с душой, то древняя вещь вновь обретает свое подлинное историческое достоинство.

Я свернул влево на Пост-стрит, почти не притормаживая и отчаянно взвизгнув покрышками перед самым капотом огненно-красной «мазды-миаты», в которой двое бандитского вида типов неспешно катили вверх по склону холма. Волна прохладного ночного воздуха, ударившая при этом мне в лицо и взъерошившая волосы, сняла остатки сонливости. У машины гангстеров тоже был опущен верх, видимо, для лучшего обзора при стрельбе.

Они мгновенно ускорились, и даже сквозь шум моторов я слышал отборную басовитую ругань, а в зеркальце заднего вида различал гневно взметнувшиеся вверх кулаки, когда их сверкающий спортивный автомобиль почти уперся в мой бампер.

А потом появился пистолет, и торс мужчины вырос зловещей тенью над лобовым стеклом на фоне темного неба. Но уже в следующий момент водитель заметил впереди полицейский заслон, резко ударил по тормозам и послал машину в крутой разворот. Внезапное изменение направления движения отбросило стрелка к двери, и он чудом не вылетел на мостовую. Нелепо взмахнув рукой, он в последний момент сумел вцепиться в раму стекла и упал на мягкое сиденье, а «мазда» умчалась прочь, злобно взревев на прощание двигателем.

Мне были понятны их чувства. Не имей я специального приглашения, тоже совершил бы подобный маневр. Но у меня-то выбора не оставалось. Именно сюда меня и позвали.

Когда раздался телефонный звонок, мне пришлось осторожно стянуть с рук резиновые перчатки, чтобы ни капли ядовитого лака не попало на кожу. Днем я настолько загружен в магазине, что реставрацией приходится заниматься в поздние часы, уложив дочь спать. Этим вечером я трудился над сосудом для чайной церемонии.

Лейтенант полицейского управления Сан-Франциско Фрэнк Ренна не стал тратить времени на формальности и предисловия:

– Мне нужна твоя помощь. И на сей раз нужна до зарезу.

Я бросил взгляд на бледно-зеленые цифры электронных часов – 00:24.

– И время самое подходящее.

В трубке раздались вздох и невнятное бурчание, что у Ренны означало извинения.

– Тебе заплатят обычный гонорар за консультацию. Но я, конечно, понимаю, что этого мало.

– Ничего, с голода не помру.

– Рад, что ты так это воспринимаешь. Необходимо, чтобы ты приехал и посмотрел кое-что. У тебя есть бейсболка?

– Да.

– Натяни ее поглубже на лоб. Шапочка, кроссовки, джинсы. И гони сюда как можно быстрее.

– Куда именно?

– В «Маленькую Японию». На пешеходную улицу.

Я промолчал, прекрасно зная, что за исключением нескольких баров и кофейни «Деннис» на ночь там все закрывалось.

– Сколько тебе понадобится, чтобы добраться сюда? – спросил Ренна.

– Если пару раз нарушить правила, то минут пятнадцать.

– Постарайся уложиться в десять.

И уже через девять минут на полной скорости я подлетал к импровизированной баррикаде, образованной поставленными патрульными автомобилями там, где пешеходная торговая Бьюканен-стрит упиралась в проезжую Пост-стрит. Позади полицейских машин я сразу заметил фургон судебного медика и три микроавтобуса «скорой», все двери которых были распахнуты, но внутри царила непроницаемая тьма.

В ста ярдах от первого препятствия я остановился перед зданием Японского культурного центра, заглушил мотор и, покинув удобное сиденье из черной жатой кожи, направился в ту сторону, где царило оживление. Мрачный и небритый Фрэнк Ренна мгновенно отделился от большой группы местных полицейских и встретил меня на полпути. Позади его приближавшейся ко мне массивной фигуры небо озаряли непрерывно вращавшиеся красные и синие огни проблесковых маячков десятков патрульных автомобилей.

– Похоже, нынешней ночью здесь собралась вся армада?

В ответ он еще больше нахмурился.

– Близко к тому.

Полицейское управление Сан-Франциско часто консультировалось со мной по японским проблемам, хотя зовут меня Джим Броуди, во мне шесть футов и дюйм роста, вешу я сто девяносто фунтов, волосы темные, глаза голубые. Да, и чуть не забыл: я белый, то есть европеоид.

Так с какой же стати?

Дело в том, что первые семнадцать лет жизни я провел в Токио, где, собственно, и родился в семье сурового отца, американца ирландского происхождения, всем делом жизни которого была защита закона и порядка, и матери-американки – женщины утонченной, увлекавшейся живописью. С деньгами обстояло туго, а потому я учился в обычной местной школе, а не в одном из роскошных, но космополитических американских образовательных центров. Именно это и позволило мне как губке впитать язык и культуру японцев.

Попутно я овладел навыками карате и дзюдо у двоих самых почитаемых столичных мастеров, а матушка ввела меня в потрясающий мир японского искусства.

На противоположной от США стороне Тихого океана мои родители оказались благодаря американской армии. Джейк – мой отец – какое-то время возглавлял подразделение военной полиции, отвечавшее за безопасность в западном Токио, а затем служил в полиции Лос-Анджелеса. Вскоре выяснилось, что он на дух не переносил, когда им командовали, и потому решил вернуться в Токио, где стал основателем первого в городе по-американски организованного агентства частного сыска.

Готовить меня к будущей работе в фирме «Броуди секьюрити» он начал ровно через неделю после моего двенадцатого дня рождения. С этого времени я стал сопровождать отца и других сыщиков во время допросов, слежки и сбора информации. Сидя в конторе, листал папки с архивными делами, если только меня не отвлекали разговоры сотрудников о таких занятных вещах, как шантаж, супружеская неверность, похищения с целью выкупа и тому подобном. Их болтовня была остроумной, полной реальной жизни и более увлекательной, чем танцульки на дискотеке в Роппонги или вечер в дешевом ресторане Харадзюку, хотя я ухитрился побывать там тоже, еще не достигнув совершеннолетия и пользуясь фальшивым удостоверением личности.

Через три недели после моего семнадцатилетия Шиг Наразаки – партнер Джейка и просто дядя Шиг, когда мы вместе ужинали, – взял меня с собой на задание. Это была самая обычная слежка, предварительное наблюдение за подозреваемыми по делу о вымогательстве крупной суммы у вице-президента компании, производившей бытовую электронику. Как выяснилось, занималась этим местная шпана, только мечтавшая стать когда-нибудь настоящими членами якудзы. В общем, мы отправились всего лишь на разведку. Только наблюдать со стороны – никаких активных действий или контактов не предусматривалось. Мне уже не раз доводилось заниматься этим.

Битый час мы просидели тогда в машине, припаркованной в переулке, не спуская глаз с местного якитори^[1], который давно закрылся на ночь.

– Что-то я начинаю сомневаться, – сказал Шиг. – Видимо, это не то место.

И он выбрался из машины, чтобы проверить. Шиг обошел вокруг ресторана и уже возвращался обратно, когда из боковой двери выскочил громила и нанес ему удар боевой дубинкой, пока остальные бандиты спасались бегством через соседний выход. Шиг упал, а я вскрикнул и тоже выскочил наружу. Нападавший оценивающе осматривал меня, но дубинку держал, как бейсбольную биту, и я мгновенно понял, что приемами боюцу он не владеет. А потом он атаковал меня. Мне повезло, потому что бандит пользовался короткой дубинкой, и стоило ему перенести вес тела на опорную ногу, как я ступней нанес ему резкий удар в коленный сустав. Издав крик боли, он повалился на тротуар, дав Шигу время, чтобы прийти в себя, скрутить бандита, а затем доставить меня домой, где он поспешил всем поведать историю, заставившую отца гордиться сыном.

Но у этого события оказались и самые печальные последствия. Происшествие нанесло разрушительный удар по браку моих родителей. Если Джейк привязался к Японии всей душой, то маме жизнь за границей давалась нелегко. Она так и не перестала чувствовать себя там бледнолицей чужестранкой в одежде четырнадцатого размера, окруженной толпой людей, которым в самый раз был максимум шестой. «Подвергнуть смертельной опасности собственного сына!» – это стало последней каплей в уже до краев переполненном сосуде. Мы улетели в Лос-Анджелес, оставив Джейка в Токио. И временная разлука скоро стала окончательной.

Но с тех пор минуло пятнадцать лет. Многое изменилось. Мама умерла, я переехал в Сан-Франциско и занялся торговлей произведениями искусства. Отец считал, что я повел себя как слабак, однако меня этот мир увлек не меньше, чем когда-то матушку, хотя и в столь мирных с виду водах водилась своя порода акул.

А девять месяцев назад внезапно скончался отец, с которым мы много лет не общались. Естественно, я полетел в Японию на похороны, и на сей раз моя дорожка пересеклась с настоящей якудзой. Это были уже совсем не те клоуны, каких мы однажды повстречали с дядей Шигом. Не без труда сумел я справиться с возникшими проблемами и к тому же в процессе их решения напал на след считавшейся давно утраченной чаши, принадлежавшей легендарному мастеру чайных церемоний Сенно Рикю. Об этом написали все японские газеты, и на какое-то время я даже стал местной знаменитостью.

Вот почему меня вызвали в «Маленькую Японию». Но не только. Для полиции Сан-Франциско я был редкостным индивидуумом, какого они не смогли бы найти при всем желании. Ведь вопреки долгой жизни врозь отец оставил мне в наследство половину своего сыскного агентства.

Вообразите: мои родители уже умерли, а я разрывался между двумя образами жизни, несходство которых когда-то и заставило их расстаться. Вот как случилось, что к тридцати двум годам я вынужден был балансировать, одновременно возглавляя художественную галерею и занимаясь частным сыском. С одной стороны – утонченный мир искусства, и самая грубая реальность – с другой. В общем, я чувствовал себя слоном в посудной лавке. Вот только лавка принадлежала мне самому.

А нынешним вечером меня переполняли самые недобрые предчувствия, куда все это может меня завести.

Глава вторая

Заслонив меня от любопытствующих взглядов своих коллег, Ренна прицепил временное полицейское удостоверение к нагрудному карману моей рубашки, а потом прикрыл клапаном кармана фотографию. Впрочем, своей огромной тушей лейтенант мог бы заслонить целый взвод. Даже моя рослая фигура и широкие плечи терялись в тени его шести футов четырех дюймов и широченной мускулистой груди, которой мог бы позавидовать любой линейный защитник из Национальной футбольной лиги. Когда он вскидывал пистолет и отдавал команду «Ни с места!», только умалишенный мог бы не подчиниться приказу.

– Вот так, – сказал Ренна, с довольным видом разглядывая свою работу. – Теперь это не привлечет повышенного внимания.

– Спасибо, успокоил.

Он еще раз оглядел мои джинсы и рубашку из тонкой фланели и покосился на бейсболку с двумя вышитыми буквами.

– Что это еще за ХТ? – спросил он.

– «Ханшинские тигры».

– И что сие означает?

– Всего лишь название бейсбольной команды из Осаки.

– Я прошу его надеть незаметную бейсболку, а он напяливает какую-то экзотику! Почему у тебя всегда все не как у людей?

– Этим и объясняется мое обаяние.

– Интересно, есть на свете хоть один человек, который его ощущает? – усмехнулся Ренна и указал на удостоверение. – Написано, что ты работаешь под прикрытием. То есть ты здесь, но тебя как бы тут нет. И тебе лучше держать рот на замке.

В обычно спокойных серых глазах Ренны мелькала озабоченность. И это не сулило ничего хорошего.

– Усвоил.

Сделав шаг назад, лейтенант внимательно изучил мой внешний вид.

– Серьезная проблема? – спросил я.

– Не одно из тех дел, к которым ты привык. Не пропажа ценностей и не ограбление.

В его тоне я уловил сомнение. Он гадал, смогу ли я преодолеть ту пропасть, что разделяла вещи, сотворенные людьми, с вещами, которые люди уничтожали. Хотя в последнее время подобным вопросом приходилось задаваться и мне.

С Ренной я познакомился много лет назад, когда они с женой зашли в магазин «Бристольский антиквариат» на Аутер-Ричмонд в конце бульвара Гиери. Их привлек выставленный в витрине английский туалетный столик из орехового дерева. Как только Мириам Ренна указала мне на него, я почувствовал, как напрягся супруг, который бросил на меня украдкой многозначительный взгляд. Яркий блеск в глазах миссис Ренна свидетельствовал о том, что она очарована столиком. Вероятно, в мечтах уже видела его у себя дома. Может, не спала ночей, опасаясь, что его купит кто-то другой. Умоляла и упрашивала мужа, пока тот не сдался, не в силах устоять под ее напором. Так бывает: изящный предмет мебели, настоящее произведение искусства становится для тебя навязчивой идеей. А столик, что и говорить, был изумительно красив.

Я мог бросить пару реплик по поводу изящества линий и безупречной внутренней отделки, и кассу магазина пополнила бы солидная сумма. Это понимал я, как и сам Ренна. Но его понурый вид и более чем скромные ювелирные украшения на жене красноречиво говорили: они едва ли могут себе позволить подобную покупку. И потому я исподволь подвел Мириам к не менее элегантному пембрукскому столику, сработанному столетием позже и стоившему втрое дешевле. Непрактично тратиться сейчас на слишком дорогие вещи, сказал я. Пройдет совсем немного времени, и вот этот, например, предмет станет не менее ценным.

В общем, в тот день зародилось доверие между мной и семейством Ренна, которое потом только укреплялось, как облагораживался патиной их «пембрук». Впрочем, тогда я являлся всего лишь учеником у старого антиквара Джонатана Бристоля, который специализировался на европейской старине. А ныне у меня был собственный салон на Ломбард-стрит, где преобладало искусство Японии, хотя попадались и вещицы из Китая и Кореи. После первой встречи Ренна стал изредка обращаться ко мне, если в одном из его дел возникал азиатский аспект. В таких случаях он обычно приглашал меня куда-нибудь вечером на пинту хорошего пива или на стаканчик-другой доброго односолодового виски. Однако этой ночью Ренна впервые вызвал меня непосредственно на место преступления.

– Кажется, случай из разряда прескверных, – заметил он. – Если хочешь, могу просто завтра показать тебе фотографии. И тогда на остальное смотреть не придется. Никто из общих знакомых пока тебя не видел, так что можешь без проблем уехать.

– Нет, раз уж я здесь, давай доведем дело до конца.

– Уверен? Уж больно это далеко от твоих золочений и филиграней.

– Да, уверен.

– Только не говори потом, что я тебя не предупреждал.

– Хорошо, – кивнул я, щурясь от ярких огней полицейских машин.

– Ничего хорошего там нет, – пробормотал Ренна, явно имея в виду то, что находилось по другую сторону заграждения.

В небе у нас над головами потоки холодного воздуха плотным слоем сбили туман над наиболее высокими возвышенностями города, но его плоские участки, на одном из которых мы стояли, оставались во власти порывистого и переменчивого ветра.

– Чертовски много народа собралось сюда в такое неподходящее время, – сказал я, снова обращая внимание Ренны на толпу полицейских в мундирах и штатском у входа на пешеходную улицу. – В чем все-таки причина?

– Тебе это будет трудно понять, но полно желающих поглазеть даже на такие вещи.

«Значит, дела обстоят совсем плохо», – подумал я, следуя за Ренной к месту преступления.

Человек, который путешествовал под именем Дермотта Саммерса, распластался на крыше дома и наблюдал, как лейтенант Фрэнк Ренна направляется в закрытую зону вместе с прибывшим незнакомцем. Саммерс подправил фокусировку своего инфракрасного бинокля и нахмурился. Джинсы, фланелевая рубашка, бейсболка, удостоверение, которого толком не разглядеть. Ни одно официальное лицо не приехало бы сюда в подобном виде. Полицейский под прикрытием? Возможно. Но тогда почему сам лейтенант не поленился выйти, чтобы встретить его?

Саммерс пристальнее вгляделся в незнакомца. Было что-то в его походке… Нет, он не из полиции. Отложив бинокль в сторону, Саммерс взялся за фотоаппарат. Поймав новичка в кадр длиннофокусного объектива, сделал несколько снимков. И на сей раз разглядел буквы ХТ на бейсболке, от чего у него холодок пробежал по спине. Японский бейсбольный клуб? Это уже плохая новость. Но разве не для того он здесь и находился, чтобы вовремя узнать плохие новости и принять меры? И разве не в этом сила Соги? Обеспечивая скрытное наблюдение за местом преступления после убийства, они всегда опережали врага.

Саммерс направил объектив камеры на автомобиль незнакомца, сфотографировав внешний вид и регистрационный номер «катласса», а затем передал информацию. Через тридцать минут он узнает имя владельца и все необходимые сведения о нем.

При этой мысли палец, которым Саммерс обычно нажимал на спусковой крючок, приятно заныл. Он сработал великолепно. Когда его отстранили от участия в убийстве, настроение испортилось, но теперь само небо посылало ему вознаграждение. Вероятно, именно ему вскоре предстоит действовать.

Глава третья

Место преступления располагалось на равном удалении от двух зон отдыха.

Участок Бьюканен-стрит от Пост-стрит до Саттер-стрит, протяженностью в один квартал, превратили в пешеходную улицу уже давно. Черный асфальт мостовой тогда заменили мягкой красноватой плиткой, а по обеим сторонам открылись рестораны-суши, салоны массажа шиацу и магазины. Кроме того, были разбиты два сквера для отдыха, с удобными скамейками и скульптурами, где, нагулявшись по округе, можно было присесть, чтобы дать покой телу и душе. А теперь как раз между ними я увидел сцену, какую мне не забыть до конца дней своих.

Когда мы приблизились, при свете переносных софитов стали видны жертвы: трое взрослых и двое детей. Мне пришлось напрячь брюшной пресс, потому что нечто из моего желудка внезапно запросилось наружу. Внутри обнесенного желтой полицейской лентой круга можно было наяву созерцать худший из ночных кошмаров любого родителя в мире. Передо мной отчетливо предстали маленькие и жалкие тельца мальчика и девочки. Чья-то дочурка. И ровесница моей Дженни, может, чуть моложе. Рядом лежали трупы двух мужчин и женщины. Семья. Японская семья. А тогда это уже не просто убийства, а высшая степень кощунства.

– Боже мой, Фрэнк!

– Понимаю. Ты с этим справишься?

Ну почему это именно дети?

– Ты все еще можешь уйти, – напомнил Ренна. – Последний шанс.

Но я лишь отмахнулся от него. Кто-то безжалостно уничтожил еще недавно полную жизни семью, пустив в ход мощное оружие, которое искромсало в клочья плоть и одежду, скрепив месиво уже запекшейся кровью. В желудке продолжало крутить.

– Дело рук законченного психопата. Ни один человек в здравом уме не способен на подобное.

– По всему видно, давненько ты не попадал на места бандитских разборок.

– Верно.

После развода родителей пять лет я прозябал в самом чреве печально известного района Лос-Анджелеса, буквально кишевшего уличными бандами, а потом еще два года обитал в трущобах Мишн-дистрикт Сан-Франциско, прежде чем позволил себе переехать в приличный район на Сансет, а после женитьбы – в мой нынешний, напоминающий комод, многоквартирный дом на Ист-Пасифик-Хайтс. Так что в прежние времена вид трупа не являлся для меня чем-то из ряда вон выходящим. Но это по своей жестокости превосходило все, что могла изобрести самая изощренная бандитская фантазия. Скользкие с виду, пурпурно-красные лужи крови натекли между телами, и зловещие ручейки застыли в стыках между кирпичами тротуара.

Чтобы успокоить нервы, я несколько раз глубоко вдохнул. А потом мне бросилась в глаза посмертная маска матери. Лицо, искаженное мукой и отчаянием. В последние мгновения жизни она ясно осознавала весь ужас происходившего.

При виде этого лица остаток сил, казалось, покинул меня. Стало трудно дышать. Наверное, я все-таки не был готов к чему-либо подобному. Сжав кулаки, я мог лишь скрежетать зубами от переполнявшего меня гнева.

Совсем недавно эта семья безмятежно прогуливалась по «Маленькой Японии», а теперь погрузилась во мрак и холод смерти на далекой чужбине.

«Пусть вор исчез без следа,

но ему не лишить нас

безмятежного покоя

холмов Оказаки».

Прошли годы с тех пор, как еще до нашей женитьбы эти поэтические строки прошептала мне на ухо Миеко, пытаясь облегчить скорбь по только что ушедшей матери, и тогда я слышал их уже во второй раз. Они опять вспомнились мне, когда погибла сама Миеко, оставив нас с Дженни сражаться с этим миром без нее. Вот и сейчас слова пришли на ум снова, и я знал почему. В них, в столь бесхитростных на первый взгляд стихах запечатлелась некая вечная истина, утешающее зерно мудрости, накопленной поколениями людей.

– Эй, ты меня слушаешь?

– Да.

Ренна играл желваками, словно перекатывая во рту воображаемые камушки и оценивая правдивость моего ответа. У него была густая копна темных волос над бесстрастными глазами копа и испещренным морщинами лицом. Черты его я бы назвал излишне резкими, но каждая будто сглаживалась по краям. При взгляде на него приходило на ум сравнение с бейсбольной перчаткой, кожа которой с годами удобно обмялась по руке игрока.

Ренна ступил на место преступления.

– Какие новости, Тодд? – спросил он.

Внутри обнесенной лентой территории эксперт-криминалист соскребал образцы крови. Волосы он стриг коротко, и они не прикрывали крупных розоватых ушей.

– Есть хорошие, но больше плохих. Дело было поздним вечером, когда народа в торговой зоне совсем мало, и потому место не слишком затоптано. Это хорошая новость. А плохо то, что Хендерсон ворчал громче обычного. Заявил, что ничего конкретного получить сразу не удастся, хотя обработает все материалы в срочном порядке. Он собрал какие-то мелкие осколки, волокна, снял отпечатки следов и уже умчался обратно в лабораторию, но оптимизма не излучал. Говорит, волокна старые и едва ли их оставил здесь убийца.

– Что за следы? – поинтересовался Ренна.

Тодд бросил взгляд в мою сторону, а потом вопросительно посмотрел на Ренну, который представил нас друг другу:

– Тодд Уиллер – Джим Броуди. Мы привлекли Броуди консультантом по делу, но лучше держи пока эту информацию при себе.

Мы с экспертом кивнули друг другу. Затем Тодд повернул голову в сторону переулка.

– Дождя не было давно, и мы обнаружили отпечатки подошв в боковом проходе вдоль ресторана. Какая-то обувь на резиновом ходу или мягкие мокасины, но нечто бесшумное. Предполагаем, что именно там сидел в засаде стрелок.

Мы с Ренной всмотрелись в глубь переулка. Это был узкий и темный коридор без единого фонаря, который между рестораном и магазином кимоно тянулся к автостоянке. Нависавший почти по всей длине балкон лишь усугублял мрак. Я изучил магазины, располагавшиеся слева и справа. От противоположной стороны улицы отходил точно такой же переулок, но укрыться в нем было бы значительно труднее.

Спазм мышц живота заставил меня вновь обратить внимание на положение тел жертв. Они лежали вплотную друг к другу, причем конечности местами неестественно переплелись, как в какой-то головоломке со спичками. В резком белом свете софитов надбровные дуги отбрасывали густые тени на глазницы, подчеркивали округлость скул, модные прически и дорогую одежду. Похожих людей я встречаю три раза в год, когда самолетом пересекаю Тихий океан. Эта японская семья была из Токио. И вообще, если бы все это произошло в старой Японии, то представшая перед нами сцена скорее всего стала бы сюжетом для ксилографии, когда жанр уже отошел от изображения только лишь «образов изменчивого мира» и прочих приятных глазу предметов. У меня были клиенты, которые жадно охотились на укие-э^[2], запечатлевшие привидения, гоблинов или даже мертвецов. Разумеется, на картинках это выглядело далеко не так рельефно, как то, что мы видели сейчас перед собой, но вполне реалистично, потому что до повсеместного внедрения фотографии укие-э и ее разновидности становились уже не только искусством, но и приобрели вполне прикладное значение иллюстраций к повседневным происшествиям. Позднее они сделались прообразами современных газет, а потому и стали впервые попадать в Европу не как художественные ценности, а в качестве упаковочного материала для хрупких товаров – их использовали так, как мы сейчас поступаем со старой газетной бумагой.

– Убийство произошло за считанные секунды, – сказал приглушенным басом Ренна. – Из автоматического оружия, в упор. Четыре-пять выстрелов в секунду. Гильзы валяются повсюду, как скорлупа от арахиса. Эту сволочь не волновало, что мы их найдем.

– Сработано нагло, – согласился я. – Но пускать в ход скорострельный автомат… О чем это свидетельствует? Психопат или все же бандиты?

– Нельзя исключать ни того ни другого. Следует взглянуть с другой стороны.

Сунув руки в карманы, Ренна обогнул место преступления. Я последовал за ним, и мы встали рядом с трупом матери, что позволило осмотреть с новой точки и тела детишек. Безжизненные губы мальчика приобрели беловато-синий ледяной оттенок и были слегка приоткрыты. Длинные черные волосы девочки веером разметало по тротуару. На ней было блестящее алое платье под розовым летним пальто. Наряд выглядел совершенно новым и наверняка пришелся бы по вкусу моей дочери.

Я поднес ладонь ко лбу, чтобы не так сильно слепил свет. Еще совсем по-детски пухлые пальчики девочки сжимали какой-то мохнатый комок, насквозь пропитанный кровью. Мне в нем сразу почудилось что-то очень знакомое.

– Да это же Винни-Пух!

– Верно.

В этот момент всего лишь прохладный ночной воздух морозом обжег мои легкие. Я вдруг по-новому взглянул на тонкую желтую ленту, отделявшую сейчас мертвых от живых, почувствовал, до какой степени эта распростертая на земле хрупкая девочка, вцепившаяся в любимую игрушку, напоминала мою Дженни.

Ренна кивнул в сторону матери.

– А вот это узнаешь?

Я посмотрел в указанном направлении. Примерно в шести футах от места, где мы стояли, в луже крови рядом с телом матери плавал обрывок бумаги. На нем был изображен иероглиф кандзи, огромным, неправильной формы пауком расползшийся по волокнистой поверхности белого материала. Кандзи – древняя основа японской письменности, сложные, состоящие из множества штрихов идеограммы, заимствованные у китайцев в незапамятные времена. Кровь впиталась в бумагу и запеклась до темного печеночного оттенка, скрыв небольшой фрагмент нижней части иероглифа.

– Так узнаешь или нет? – настойчиво произнес Ренна.

Сдвинувшись чуть левее, чтобы на рисунке перестал бликовать свет софитов, я посмотрел еще раз и замер. Теперь я отчетливо разглядел очертания кандзи, который был почти таким же, какой я обнаружил в то утро, когда умерла моя жена.

Глава четвертая

Больше всего мне запомнились кости.

Инспектор и его подчиненные расстелили на передней лужайке перед бывшим домом моих тестя и тещи огромное полотнище черного полиэтилена, а потом, по мере того как они извлекали из руин покрытые пеплом обломки, выкладывали их ряд за рядом. Бесформенные куски оплавленного металла. Обугленные бетонные блоки. А в самом дальнем углу за импровизированной ширмой постепенно собиралась коллекция черных от сажи костей.

Следующие два месяца я полностью посвятил попыткам разобраться с кандзи, который красками из баллончиков написали рядом на тротуаре. Это придало моей жизни хоть какой-то смысл, стало способом справиться с горем. Если смерть Миеко содержала в себе какое-то послание, мне необходимо было прочитать его.

Связавшись с множеством людей, я познакомился с экспертами в США и в Японии. Но никто из них не сумел прочитать кандзи. Более того, никто и никогда не видел ничего подобного. Этот треклятый иероглиф казался чем-то вообще прежде не существовавшим. Его не нашлось ни в одном из многотомных словарей, ни в лингвистических базах данных, ни в старинных архивах самых отдаленных провинций, где документы хранились столетиями.

Да, но я-то его видел, черт возьми, и потому продолжил свои изыскания. Применив те же методы, которые шли в ход, когда мне необходимо было разыскать считавшееся безвозвратно утраченным произведение искусства, я сумел-таки напасть на след. Однажды в темном углу библиотеки университета Кагошимы меня разыскал ученого вида старик. Ему рассказали о моих поисках. Он попросил показать ему кандзи, а потом заявил, что будет говорить только при условии полной анонимности. Мне ничего не оставалось, как согласиться. И тогда старик поведал мне, что три года назад сам видел аналогичный иероглиф рядом с трупом в одном из пригородных парков Хиросимы. А пятнадцатью годами ранее этот кандзи оставили на месте еще одного убийства – в Фукуоке. При этом мой первый и единственный свидетель был так испуган, что исчез, не ответив на множество возникших у меня вопросов.

Ренна был прекрасно осведомлен о той моей охоте. На время своих отлучек в Японию я перепоручал Дженни их с Мириам заботам, и они заменяли девочке обезумевшего отца, который тогда, казалось, больше общался с мертвецами, чем с живыми людьми.

– Могу я взглянуть поближе? – обратился я к лейтенанту.

Он покачал головой:

– Пока ничего трогать нельзя. Тебе вообще не положено находиться здесь. Но если смотреть отсюда, как считаешь, это тот же рисунок?

– Процентов на девяносто уверен, что да.

– Что требуется для полной уверенности?

– Чтобы его очистили от пятен крови.

Ренна хотел что-то сказать, но в этот момент его окликнули из патрульной машины. Тихо выругавшись, лейтенант подошел к ней и склонился к окну, чтобы побеседовать с детективом в штатском. Я не разобрал из их разговора ни слова, но Ренна после этого подал сигнал женщине с волосами оттенка корицы, хорошо развитой мускулатурой и без следа косметики на лице. Она отделилась от толпы коллег.

– Слушаю вас, сэр.

– Вам приходилось участвовать в подобных операциях прежде, детектив Корелли? – спросил Ренна.

– Дважды, сэр.

– Отлично. Тогда вот вам инструкции. Разбейте людей на группы по двое, и пусть обойдут все квартиры, где сейчас горит свет. А как только это станет вообще возможно – скажем, после шести утра, – пусть стучат во все двери подряд. Плевать, что мы поднимем жителей Бьюканен-стрит из теплых постелей. Нам позарез нужны свидетели. И не забудьте о домах на холме, откуда тоже видно место преступления. Две группы отправьте в «Мияко-инн», где останавливались наши жертвы. Пусть не оставят там камня на камне, но найдут хоть что-нибудь полезное. Опросите весь персонал, независимо от смен. Если понадобится, поезжайте по домашним адресам. Может, кто-то слышал или видел что-нибудь. Выясните, не общался ли кто-нибудь из членов семьи с работниками отеля. Вам все понятно?

– Так точно, сэр.

У меня, однако, имелись серьезные основания сомневаться, что вся полиция Сан-Франциско сумеет чего-нибудь добиться. Если убийца был хотя бы на четверть так же неуловим, как смысл кандзи, усилия людей Ренны пропадут впустую.

– Хорошо, – продолжил лейтенант. – Затем доставьте мне их гостиничные счета, багаж, распечатки номеров входящих и исходящих телефонных звонков. Проведите тщательный обыск в их номерах на предмет отпечатков пальцев или волокон одежды посторонних. Кроме того, свяжитесь с японским консульством и выясните, известен ли там круг знакомых семьи в городе, штате и стране. Причем именно в этом порядке.

– Обязательно.

– Свидетелей среди случайных прохожих нашли?

– Нет, сэр.

– А что с клиентурой «Денниса»?

– Пока ничего. Зато мы выяснили, что как раз туда наши жертвы заходили в последний раз. Чай с пирожными для взрослых, мороженое с орехами и сиропом для детей. Между прочим, третий вечер подряд. На них напали, когда они возвращались в отель. – И она указала на ярко-синюю неоновую вывеску «Мияко-инн», зазывно сиявшую позади оформленных в синтоистском стиле ворот, обозначавших дальнюю границу пешеходной улицы.

Ворота тори, как правило, состоят из двух красных, слегка склоненных внутрь и устремленных вверх колонн, покрытых двумя горизонтальными перекладинами. Символичные для основной религии Японии – синтоизма, – они обычно устанавливаются при входе в святилище, а потому эти ворота, открывавшие путь к главному коммерческому центру «Маленькой Японии» Сан-Франциско, могли восприниматься и как своего рода богохульство.

Ренна плотно сжал губы.

– И ни одного свидетеля?

– Нет.

– Но кто-то же должен был слышать выстрелы?

– Их слышали большинство посетителей «Денниса». Но в таком месте это могла быть либо гангстерская перестрелка, либо уличный фейерверк.

В общем, никто не рискнул высунуть из кофейни носа и выяснить источник шума.

– Ладно. В таком случае перекройте все входы и выходы отсюда и никого не выпускайте, пока ваши сотрудники не завершат работу, и никого не впускайте, даже если кто-то предъявит пропуск от самого Господа Бога. Понятно?

– Так точно, сэр.

– И, Корелли…

– Да, сэр?

– Вы уже звонили в управление, чтобы вызвать остальных моих сотрудников?

– Это значится следующим пунктом в моем списке, но…

Ренна зло прищурился.

– Что еще за «но»?

– У нас здесь более чем достаточно людей. Вы ожидаете, что дело приобретет большой резонанс?

– Я ожидаю, что тут скоро соберется вся политическая свора города. У вас есть основания считать иначе?

– Нет, сэр.

После чего Корелли с энергичным видом отправилась выполнять полученные приказы, а мы с Ренной присели на скамью.

– Компьютер выдал на семью паспортные данные. Хироши и Эйко Накамура. Дети – Мики и Кен. Это тебе о чем-нибудь говорит?

– Нет. Но в Японии, вероятно, не менее миллиона людей носят фамилию Накамура.

– Как Смит или Джонс у нас?

– Вот именно. У вас уже есть их адрес в Токио?

– Пока нет.

– Это будет Токио.

– Откуда такая уверенность?

– Кое-какие внешние приметы, одежда. Они из столицы.

– Полезная информация. А как насчет Козо Йошиды? Это фамилия второго мужчины.

Я пожал плечами.

– Что ж, иного я не ожидал, – сказал Ренна, рассеянно оглядывая улицу. – Тогда освежи мне в памяти кое-какие факты. Напомни о том кандзи и почему ты до сих пор не можешь прочитать его. Но только как можно проще.

В двух милях от побережья Калифорнии мужчина лет тридцати сидел на корме катера для спортивной рыбалки, снабженного двумя двигателями фирмы «Вольво» и управляемого капитаном Джозефом Фреем. Судно неспешно двигалось, переваливаясь с одной тихоокеанской волны на другую, в сторону залива Гумбольдта, располагавшегося в двухстах пятидесяти милях к северу от Сан-Франциско. Пассажир, как и трое его товарищей, выдавали себя за богатых азиатских бизнесменов, которым взбрело в голову порыбачить вдоль шельфа Северной Калифорнии. Снасти были готовы. Мальки для наживки плавали в стальном резервуаре, отливая в лунном свете голубоватым серебром.

За последние две недели они уже в третий раз выходили в море с капитаном Фреем, и тот надеялся, что приобрел постоянных клиентов. В прошлые выходные совершили плавание к югу от Сан-Франциско, трижды становясь на якорь в изобиловавших рыбой местах, чтобы потом сойти на берег в Санта-Крус, где все четверо должны были якобы принять участие в конференции экспертов в области современных технологий, открывавшейся завтра. А еще неделей раньше им захотелось отойти от берега подальше и испытать себя настоящей рыбалкой в открытом море. На сей раз капитану велели взять курс на север, чтобы после рыбной ловли он высадил дражайших гостей в Гумбольдте, откуда самолетом они собирались добраться до Портленда и посетить региональный филиал их компании.

Но капитан, разумеется, не мог знать, что это станет их последним совместным плаванием. Как не мог догадываться, что его пассажиры не появятся теперь поблизости от Залива по крайней мере ближайшие пять лет.

Правила Соги строго запрещали им это.

На носу катера один из мужчин отвлекал Фрея расспросами, где лучше всего ловится палтус. Тот, закрепив штурвал в нужном положении, с энтузиазмом отвечал, заверяя, что ему одному известны самые лучшие отмели, где будет обеспечен отличный клев, и жестами показывая примерное их расположение впереди по ходу. А в это время человек на корме незаметно для всех расстегнул черную спортивную сумку, достал оттуда автомат «УЗИ», использованный в «Маленькой Японии», тихо опустил его за борт в плотную кильватерную струю, и оружие начало быстрое погружение на четыре с половиной тысячи футов к темному океанскому дну.

Глава пятая

Мой кошмар словно повторялся заново.

Я смотрел на полицейских, сгрудившихся позади баррикады из автомобилей. Чтобы уберечься от пронизывающего морского ветра, многие патрульные надели поверх форменных кителей черные кожаные куртки, а детективы кутались в долгополые плащи и в теплые пуховики. Кто-то говорил, кто-то слушал, но каждый непременно бросал взгляд в глубь протянувшейся дальше торговой улицы. Впрочем, нет, не туда. Место, где все еще лежали трупы, – вот что притягивало их взгляды.

Преобладавшим настроением была нервная неуверенность. Она красноречивее всего свидетельствовала об отчаянии и даже страхе, признаки которых редко заметишь среди защитников закона и порядка, а ведь я жил с этими разрушительными для души эмоциями каждый день с тех пор, как погибла жена, отправившись четыре года назад в США, желая помочь родителям оформить какие-то иммиграционные документы.

Телефонный звонок разбудил меня без десяти семь утра: полицейским сообщил мой номер один из соседей. Успев на следующий рейс в Лос-Анджелес, я взял напрокат машину и оказался на месте, когда инспектор из пожарной бригады еще не успел закончить свою работу.

Я представился. Он окинул меня полным сочувствия взглядом.

– В таких случаях порой и поделать-то нечего, – объяснил он. – Ох уж эта старая проводка! Разрыв изоляции может произойти сам по себе. Или случается самое небольшое землетрясение, и многожильный кабель срывается с креплений. Но если он не находится под постоянной нагрузкой, никто этого не замечает. Проходят годы, вечная калифорнийская жара иссушает обмотку, провода оголяются, происходит короткое замыкание и возгорание. Если только никто из жертв не имел привычки курить в постели. Курение тоже часто становится причиной пожаров.

– Никто из них не притрагивался к сигаретам вообще.

– Что ж, тогда хотя бы это можно исключить.

Я стоял на тротуаре, наблюдая, как продолжается разбор пепелища. Моя жена, ее родители и гостивший у них дядюшка легли здесь спать накануне вечером.

И вот пока я дожидался окончательного вердикта по поводу причин пожара, мне и бросился в глаза кандзи. Родители Миеко жили в пяти кварталах от моего прежнего дома, и район я знал как свои пять пальцев. Публика там обитала пестрая, хватало своей шпаны, а потому и граффити мелькали едва ли не на каждом углу. Но тогда, к своему огромному удивлению, среди многочисленных рисунков сальвадорской уличной банды, помечавшей «принадлежавшую» ей территорию, я вдруг увидел нечто явно японское. Причем иероглиф был выполнен на тротуаре в тех же черно-красно-зеленых цветах, что и абстрактные каракули бандитов, а потому всякому непосвященному показалось бы, будто это всего лишь очередная выходка местных малолетних хулиганов. Но если ты владел японским, данный знак атаковал твое зрение с агрессивностью, на какую не способна никакая трехмерная графика. А краска выглядела совершенно свежей.

Азиатские банды орудовали в городе наравне с другими, и кто-то из них мог вполне оставить автограф в виде кандзи. Но поскольку обнаружил я его точно напротив места, где прошлой ночью погибла моя жена, а соседи в один голос утверждали, что накануне не видели там ничего подобного, во мне зародились первые подозрения.

После чего и последовала уже описанная цепочка событий. Выяснив, что подобный изограф не встречается больше нигде в городе, что этот кандзи не включен ни в один из наиболее полных словарей, я стал совершать свои паломничества в Японию, во время одного из которых столкнулся со стариком, поведавшим мне свой секрет. При этом он был испуган настолько, что растворился в воздухе, стоило мне отвернуться. И все равно факт, что кто-то другой видел этот кандзи – причем исключительно в местах, где происходили убийства, – стал для меня важнейшей вехой, словно ниспосланной свыше. Увы, но только для меня одного. Те, кого это могло заинтересовать по долгу службы, моих подозрений не разделяли.

Когда я обратился в полицию Хиросимы, меня встретили со снисходительным радушием. Никто там не мог вспомнить упомянутого мной эпизода, никто не слышал о нечитаемом кандзи. В городе и его окрестностях сотни парков, ненавязчиво намекнули мне. Потом, неохотно позволив заполнить официальный запрос, меня вежливо выставили за порог, сопровождая бесконечными поклонами и заверениями, что со мной непременно свяжутся, если возникнет повод. Повода не возникло. Что же до полиции Лос-Анджелеса, то там не приняли даже запроса, а попросту высмеяли нелепости, которые я, по их мнению, городил. Еще через две недели пожарная инспекция окончательно списала пожар в разряд несчастных случаев, и дело закрыли.

– Как можно проще и короче, – напомнил Ренна.

Я задумался, взъерошив волосы на затылке.

– После пожара чего я только не делал, Фрэнк. Консультировался везде. Даже на Тайване, в Сингапуре и Шанхае на тот случай, если кандзи являлся вариацией китайского письма. Но результат оказался нулевым. Никто и никогда не встречал ничего подобного. И если бы вовремя не подвернулся тот старик в Кагосиме, я бы, наверное, лишился рассудка.

Ренна привычно играл желваками.

– Но ведь на самом деле ты действительно напал на след чего-то вполне реального. И если наш иероглиф окажется идентичным, уж мы-то непременно им займемся.

– Он просто не может быть другим.

– Хорошо. Знаешь таверну «Эм энд Эм» на Пятой улице?

– Конечно.

– Тогда как насчет позднего обеда там около четырех часов? Я принесу кандзи после того, как с ним закончат работать в лаборатории.

– Меня это вполне устроит.

– Думаешь, им удастся очистить листок?

Я кивнул.

– Если использовались стандартные чернила для каллиграфии, иероглиф уже ничто не сможет повредить. Как только такие чернила высыхают, их почти никакая жидкость не берет. Вот почему так много старинных японских рисунков сохранилось до наших дней.

Глаза Ренны впервые за эту ночь слегка ожили.

– Это хорошо, – сказал он, восприняв мои слова как первую за долгое время добрую весть.

– Вот уж не знаю, хорошо или плохо. Если иероглифы совпадут, то возникнет множество проблем.

Он снова помрачнел.

– Ясно, ведь в обоих случаях мы имеем дело с несколькими жертвами, так?

– Вот именно.

– Сложное дело, понимаю, но все же готов пойти в расследовании до конца. Тот твой старик не намекал, кто мог пойти на такие кровавые преступления?

– Нет. Но догадкой поделился.

– И кого же он подозревал?

– Крайне методичного серийного убийцу.

Глава шестая

6:38 утра

Когда раздался стук, я готовил яичницу и тост под звуки «Дзен-II», раннего альбома Кацуя Йокоямы – одного из истинных виртуозов игры на японской бамбуковой флейте. Сейчас звучала музыка, исполненная плавности и осознанного духовного спокойствия, но он умел извлекать из инструмента и ноты, подобные хриплому завыванию горного ветра, заставлял свою сякухати петь или траурно плакать, а его тремоло в конце многих музыкальных фраз будоражили и взывали к осознанию какой-то жестокой истины, ко всему трагическому, что ты когда-либо успел в этой жизни познать.

Я открыл дверь и увидел на пороге Дженнифер Юмико Броуди – свою шестилетнюю дочь, которая со словами «Доброе утро, папа» выжидающе тянула ко мне ручонки. Она вернулась домой, оставшись накануне ночевать у Лайзы Майерс – одноклассницы, семья которой жила этажом выше.

Я сгреб дочь в охапку, крепко обнял, а потом вернулся в кухню, где продолжал держать ее на одной руке, а свободной помешивал в сковородке яичницу. Дженни чмокнула меня в щеку. Ее длинные волосы, уложенные в «конские хвостики», упали при этом на лицо, а она широко зевнула и одарила меня заспанной улыбкой. Я в очередной раз заметил, что два верхних передних зуба никак не хотели вырастать и заполнять пробел, хотя при этом мной владело странное желание, чтобы она навсегда осталась шестилетней. Если не для своего блага, то хотя бы для моего.

– Чем это так странно пахнет? – спросила Дженни, наморщив нос.

– Лаком, которым я покрыл старинную чайную чашу.

Лаку предстояло сохнуть еще дня два, прежде чем по нему можно будет пустить золотую кайму, и потому я пристроил чашу на каминной полке, прикрыв от пыли первым попавшимся пластиковым пакетом.

Дженни вдруг пристально посмотрела на меня.

– С тобой все хорошо, папочка?

От внимания моей дочурки не ускользало ничего. Вернувшись ночью домой, я действительно не только прикончил остатки пива из холодильника, но и подогрел себе порцию саке, изготовленного из отборных сортов японского риса. На сей раз я выпил больше обычного в полном отчаянии из-за своей неспособности проникнуть в смысл кандзи, в котором, вероятно, были зашифрованы ответы на вопросы, почему я лишился жены, а целая японская семья попала теперь в городской морг. Казалось бы, «Маленькая Япония» не должна была вызывать у меня ничего, кроме ужаса, но она, напротив, всколыхнула дремавший прежде в глубинах моего подсознания гнев, зашевелившийся подобно тому, как ядовитая змея разминает свои кольца после продолжительной зимней спячки.

Я опустил дочь на пол.

– Извини, Джен. Просто не выспался.

Она ткнула пальчиком в сторону кухонной стены.

– А откуда взялась эта вмятина?

Примерно между третьим и четвертым глотками саке я с громогласным проклятием по адресу кандзи врезал кулаком в оштукатуренную стену. И только долголетние тренировки уберегли меня от множественных переломов. Но никакие тренировки не помогали, когда я сталкивался с поразительной для столь маленькой девочки наблюдательностью. Чуть покраснев, я честно ответил:

– Прошлой ночью я не сумел обуздать свою злость.

– На кого?

– Сложно объяснить.

– Мне уже шесть лет, папочка. Я все могу понять.

– Уверен, что можешь, Джен. Но давай сейчас не будем об этом, ладно?

– Хорошо, но не надейся, что я забуду, – предупредила она с уже знакомым «я больше не маленькая девочка» выражением лица, потом церемонно подала мне вынутый из почтового ящика номер «Кроникл» и плюхнулась в свое чудовищно нелепое кресло-мешок с обивкой в красную и желтую полоску, заложила руки за голову и прикрыла глаза. Ее обычный способ улучить краткие мгновения утреннего блаженства.

Я быстро просмотрел первую полосу газеты в поисках новостей об убийстве. Ничего. Чтобы дать полиции время заниматься расследованием без лишней шумихи, городские власти ухитрились скрыть информацию. Оставалось только удивляться, как им удалось сбить со следа информационных ищеек. Долго это не продлится, но даже несколько часов вдали от этой своры уже давали немалые преимущества.

Не открывая глаз, Дженни сказала:

– Жаль, что я не могу больше видеть мамочку так же ясно, как того китайца.

Я поднял голову.

– Какого китайца?

– Смешного такого паренька. Я с ним столкнулась в коридоре. У него один глаз подергивался. Думаю, он хотел украсть нашу газету, но я спугнула его.

После того как один из соседей пожаловался на громкий топот моей дочери по лестнице, когда она бесконечно ходила из нашей квартиры к Лайзе, Дженни мгновенно овладела искусством преодолевать этот маршрут совершенно бесшумно. Вероятно, ее внезапное появление действительно застало кого-то врасплох. И хотя мне не верилось всерьез, что кто-нибудь мог покуситься на нашу газету, «смешной паренек» пробудил во мне родительское беспокойство.

– Ты с ним разговаривала?

– Он спросил, как меня зовут.

Легкий холодок пробежал у меня по спине.

– И ты ему ответила?

– Конечно.

– А дальше?

– Ему понравилось мое имя, а потом он поинтересовался, на каком этаже живет миссис Колтон.

Сирена внутренней тревоги уже звучала на полную громкость. В нашем доме не было жильцов по фамилии Колтон.

– Когда это произошло?

– Перед тем как я постучала в нашу дверь.

Я подскочил к окну. Единственный лифт в доме вызывал постоянные нарекания своей медлительностью, а обзор из окна моей квартиры не только восхищал пейзажем с мостом «Золотые Ворота» в отдалении, но и позволял с высоты четвертого этажа просматривать почти всю улицу. Дженни тут же встала рядом со мной, и через несколько секунд спортивного сложения азиат в мешковатых брюках, футболке навыпуск и бейсбольной кепке, надетой козырьком назад, вышел из подъезда и зашагал по тротуару. Обтекаемой формы солнцезащитные очки скрывали глаза.

– Это он?

– Да.

Я скрипнул зубами.

– Оставайся здесь и запри дверь на замок. Я скоро вернусь.

Дженни встревоженно посмотрела на меня.

– Куда ты уходишь?

– Хочу побеседовать с тем китайским юношей.

– А мне можно с тобой?

– Нет! – отрезал я и метнулся к двери.

Дочь ухватилась за мою руку.

– Не уходи, папа.

Но в ее словах отчетливым подтекстом звучало: «Не бросай меня одну!»

– Мне нужно кое в чем разобраться, Джен. Этот молодой человек не должен был проникнуть в наш дом и разговаривать с тобой.

– Пусть с ним поговорит мистер Кимбел.

– После того как китаец поинтересовался твоим именем, мне надо все выяснить самому, а не звонить охраннику. Хочешь пока побыть у Лайзы?

– Нет, я посижу дома, но только возвращайся быстрее, хорошо?

– Ни о чем не беспокойся. Я всего лишь задам ему пару вопросов.

Обняв дочь, я выскочил в коридор. Мне тоже не хотелось оставлять ее сейчас одну, но я знал, что будет гораздо хуже, если молодой бандит снова появится в нашем доме, потому что я вовремя не объяснил ему, что к чему.

Я надеялся, что все ограничится устным предупреждением, однако был готов к драке. Навыки боевых единоборств не раз выручали меня. Ведь после семнадцати лет жизни в Японии, где практически нет уличной преступности, мне пришлось пройти испытание Южным Централом. А уж этот район никак нельзя было назвать спокойным. Вот почему, пока моя матушка устраивала бесплатные выставки, а хлеб насущный добывала за кассой то одного, то другого местного магазина, я неустанно посещал спортивный зал, чтобы в спаррингах поддерживать на уровне свои приемы карате и дзюдо.

А потому, когда меня стала задирать шпана, я попросту расквасил пару носов каблуком своего ботинка, дав понять, что со мной лучше не связываться. Но я сознавал, что мне придется труднее, случись схлестнуться с более крупными хищниками. И здесь помогло случайное соседство – рядом с нами жил бывший боец спецназа южнокорейской армии. Он охотно взял меня под свое крыло и стал тренировать вместе с собственным сыном – моим ровесником. Так я ко всему прочему овладел еще и тхэквондо. Под руководством опытного наставника скорость моей реакции удвоилась и улучшились способности предвидеть удары противника.

Я поспешил выйти на улицу, обдумывая все аспекты происшествия, ни один из которых не радовал.

Охранник, крепкие двойные двери и надежные засовы делали наш дом недоступным для обычного хулиганья. Но для человека опытного проникнуть в него не составило бы труда. Внешне китаец выглядел молодым сорванцом, однако двигался с уверенностью человека, хорошо знающего, что ему нужно. Выходя из нашего здания, он намеренно склонил голову в сторону от видеокамеры, как это сделал бы домушник или, например, педофил.

Пробежав пару кварталов, я нагнал китайца. На его указательном пальце болтались ключи от машины, которую он припарковал чуть ниже по улице. Я ухватил его за плечо, но как только мои пальцы дотронулись до него, я ощутил мощь напряженных мышц, а моя такая легкая с виду добыча мгновенно освободилась от захвата и повернулась ко мне лицом.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

Фраза прозвучала резким диссонансом с внешним видом молодого человека. Он занял стойку, правильно распределив вес тела. Руки расслабленно держал по сторонам, но явно был наготове. Ключи незаметно исчезли в одном из боковых карманов.

– Что вы делали рядом с дверью моей квартиры? – спросил я.

– Ничего. Просто прошел мимо.

Кожа моего собеседника имела коричневатый оттенок ореховой скорлупы, волосы ниспадали на плечи. С его крепкой шеи свисала толстая золотая цепочка с подвеской в виде миниатюрного арабского кинжала. Цепочка явно была частью его уличного камуфляжа, голова сидела на массивных плечах, а бицепсы выглядели основательно накачанными. При росте в шесть футов весил он примерно двести десять фунтов. То есть, имея дюйм преимущества в росте, я проигрывал ему фунтов двадцать в весовой категории. У него было плоское и смуглое лицо азиата, но не китайца. Даже мне оказалось трудно сразу определить его национальность.

– К кому вы приходили?

Его правый глаз неожиданно дернулся.

– Это вас не касается.

Несмотря на все старания, бейсболка не сидела на нем так, как на обычном уличном хулигане. А футболка и брюки выглядели купленными буквально только что, еще сохранив магазинные складки, от которых здешние юные пижоны стремились избавиться как можно скорее. В общем, он так же походил на члена одной из местных уличных банд, как я – на Русалочку.

– Послушайте, я – человек мирный. Мне хочется вам верить. Но если вы немедленно не представитесь, нам предстоит гораздо более серьезный разговор.

– А я вынужден повторить – вас это не касается.

– Еще как касается! Вы разговаривали с моей маленькой дочерью.

– Да пошел ты! – И он повернулся, чтобы уйти.

Но я-то знал, что этот тип шнырял по коридору моего дома, топтался у моей двери, приближался к моей дочери. Уже только за это он, как я полагал, заслуживал хорошей взбучки, чтобы в следующий раз трижды подумал, прежде чем совершить нечто подобное.

– Не надо так спешить!

Но когда я схватил его во второй раз, он с такой же элегантной легкостью освободился, развернулся на левой ноге и резко направил ребро правой ладони в сторону моего горла. Классический боевой прием. Еще несколько дюймов, и он проломил бы мне гортань, не успей я поставить блок. Я имитировал ответный удар в челюсть, а стоило ему начать уклоняться от него, нанес настоящий хук, которого он не мог ожидать. Боевые искусства без уличной практики хороши, если заниматься ими на матах в спортзале. В реальном же мире такой спортивный «боец» может сильно пострадать и даже погибнуть. Лишь при правильном сочетании одного с другим можно добиться преимущества над врагом (хотя нельзя забывать, что и для такого «искусства» необходимы талант и правильно развитые инстинкты). Отец внушил мне это еще до того, как я начал свои занятия карате в Токио.

Удар чуть не сбил «китайца» с ног, но он устоял и оправился от него очень быстро. Причем ответил комбинированным маневром руки и ноги. Это было не карате и не дзюдо, а я чуть не лишился глаза. Пришлось отступить на шаг.

– Держись подальше от моего дома, мразь!

– Ты и так уже по уши в дерьме, ублюдок! Уноси отсюда ноги, и я пока оставлю тебя в живых!

Теперь меня словно ударили по ушам. В его последней фразе вдруг отчетливо прозвучал легкий иностранный акцент. Не китайский, не малайский и не более отрывистый корейский. Японский. Я имел дело не с грабителем и не с педофилом. Он явился по мою душу. С Японией меня связывало слишком многое, даже если не иметь в виду место преступления прошлой ночи.

– Чего тебе надо? – спросил я.

– Разделаться с тобой и закатать в асфальт.

– Это будет не так просто.

До меня донесся звук застежки на липучках. И в следующую секунду в его правой руке блеснула сталь. Нож. Холодок пробежал у меня вдоль позвоночника, но одновременно я почувствовал прилив адреналина. Я ненавижу ножи – излюбленное оружие всех подонков. Обоюдоострый клинок был с одной стороны зазубрен, а явно выполненная на заказ удобная выемка для большого пальца в рукоятке свидетельствовала о том, что мне придется иметь дело с профессионалом. Зазубренное острие не просто режет. Оно безжалостно кромсает плоть.

Я чуть пригнулся, расслабился и подался плечами вперед, не сводя глаз со зловещего металла. «Китаец» сдвинулся вправо и имитировал выпад. Стало по-настоящему страшно. Но недаром говорят: испытай страх, преодолей его – и победишь. Пренебрежение страхом чревато смертью. Мне ведь часто доводилось наблюдать уличную поножовщину. Я уклонился от ложного замаха, перемещаясь в противоположную сторону, внимательно наблюдая за ножом и движениями ног противника. Его губы скривились в ухмылке.

– Что? Желание поговорить уже пропало?

Но я пропустил его слова мимо ушей, полностью сконцентрировав внимание на ноже. Не ответил ухмылкой на ухмылку, колкостью на колкость. И только такая полная концентрация на одном предмете спасла мне жизнь. Он рассчитывал, что я отзовусь, и, стоило поддаться искушению, меня ждала неминуемая смерть.

Тот, кого Дженни назвала «китайцем», внезапно изогнул кисть, и нож мгновенно перелетел из его правой руки в левую, а удар был нанесен точно в то место, где я мог оказаться через мгновение. Ничего подобного я прежде не видел. Ничего хотя бы отдаленно похожего. Возникало ощущение, будто нож атаковал меня сам по себе.

Исполнение приема тоже выглядело безукоризненно. Не сделав и полшага, он оказался рядом со мной, а нож так близко от меня, куда его ни в коем случае не следовало допускать. Я едва успел отклониться назад, и контакта с лезвием не произошло, хотя оно прошло в миллиметрах от кожи, и у меня под подбородком даже чуть защекотало от потревоженного им воздуха.

Его второй удар оказался повторением первого. Снова смена руки, и опять блеск стали в опасной близости от моей глотки. Уклониться оказалось еще сложнее. Я отшатнулся назад в самый последний момент, что вроде бы спасло меня от метившего в шею острия. Но при этом нижняя часть моего тела оказалась выставленной вперед и совершенно неприкрытой. Здесь не промахнулся бы и слепой.

Даже понимая, на какой хитроумный маневр попался, я уже ничего не мог предпринять. Просвистев мимо кадыка, лезвие ножа описало в воздухе дугу и с силой обрушилось на мое правое бедро, взрезав джинсовую ткань, а потом и плоть. Я застонал от боли. Нога дрогнула. Я поспешно отступил, стараясь отдалиться от нападавшего на как можно большую дистанцию. Из раны хлестала кровь.

Против меня сражался профессионал. Даже если первые два удара не принесли желаемого результата, третий наносился уже наверняка и обездвиживал меня. Теперь оставалось лишь добить жертву.

Я продолжал пятиться, а мой убийца изготовился для удара снизу вверх в область живота. Сделав шаг влево, я неожиданно имитировал попытку удара своей раненой ногой. Внешне движение получилось настолько агрессивным, что сбило «китайца» с толку. Он замешкался с роковым ударом, и я не только успел отвести его сжимавшую нож руку в сторону, но и вмазать ему прямым в челюсть, вложив в свой кулак все остававшиеся во мне силы. Он скривился и поневоле подался назад. Не скрою – мне просто повезло. Чудо, что я вообще попал ему в лицо. Серьезно раненный, я мог сейчас только замедлить развязку, но не предотвратить ее.

Мой враг, однако, тоже взял вынужденную паузу, откровенно разочарованный таким оборотом событий.

– А ты быстр, сволочь, хотя я все равно быстрее.

– Держись подальше от моего дома.

И решительность уже почти покинула его. Он стал прикидывать, как долго ему еще придется возиться со мной, прежде чем я сдамся окончательно. Мы оба понимали, что он легко завершил бы начатое где-нибудь в уединенном месте, не опасаясь появления свидетелей. Но сейчас он решил, что нужно отступить, хотя очевидных препятствий рядом пока не наблюдалось.

Он взмахнул ножом в воздухе.

– А дочка у тебя – просто прелесть. Может, в следующий раз пощекочу ножичком сначала ее.

– Не смей вмешивать ее сюда!

– А это теперь невозможно. Она уже замешана в дело, как и ты сам. Причем все гораздо серьезнее, чем можешь догадываться.

И с этими словами он стал удаляться спиной вперед, держа нож на всякий случай перед собой, а потом скрылся за ближайшим углом.

Вне себя от ярости, я хотел броситься ему вслед, но кровь продолжала обильно струиться из раненой ноги. Сняв брючный ремень, я туго стянул его вокруг бедра выше раны, чтобы ослабить кровотечение. Впрочем, если бы «китайцу» чуть больше повезло с первым ударом, никакая потеря крови меня бы уже не волновала. Его искусство обращения с ножом оказалось для меня чем-то поразительным, и я поневоле признавал, что лишь чудом остался в живых.

Если бы все происходило не средь бела дня на оживленной улице, «китаец» добил бы меня. И хотя мое яростное сопротивление тоже оказалось для него неожиданным, он дал ясно понять, что отступил из тактических соображений и непременно вернется.

«Она уже замешана в дело, как и ты сам».

Глава седьмая

Мое возвращение домой было встречено пронзительным визгом. Дженни бросилась ко мне и обвила руками. Мои пропитанные кровью джинсы повергли ее в ужас, а перетянутая ремнем нога и хромота – это было для нее уже слишком. Дочь зарылась лицом мне в живот и разрыдалась. Все ее маленькое тельце сотрясалось. Я обнял Дженни. Каждая слезинка дочери рвала мне сердце на части.

– Со мной все будет хорошо, Джен. – Но стоило мне попытаться снять ее руки со своего пояса, как она только плотнее прижалась ко мне.

Дочь подняла голову и спросила:

– Ты же не умрешь?

– Разумеется, нет.

– Тебе очень больно?

– Не очень. На вид это кажется больнее.

Я отвел ее к дивану, и мы уселись рядом. Щеки Дженни блестели от слез. Я взял ее за руку.

– Это я виновата, папочка.

– С чего ты так решила?

– Потому что рассказала тебе о нем.

– Это был незнакомый человек. Ты просто обязана была мне о нем рассказать.

– Но…

– Послушай меня внимательно. Это не ты привела его к нашей двери. Не из-за тебя он напал на меня. Ты не сделала ничего плохого.

– А если бы…

Я сжал ее ладошку.

– Мы с тобой уже все обсудили. Иногда возникают ситуации, которые нам не нравятся. Но мы не можем постоянно прятаться от них. Особенно от того, что нас пугает.

Дженни, в глазах которой все еще стояли слезы, жадно впитывала каждое мое слово, хотя я все равно предпочел не объяснять ей, почему тот «китаец» представлял для нас угрозу.

– Плоха она или хороша, но жизнь продолжается, верно? – произнес я.

Я подождал, чтобы дочь кивком подтвердила свое согласие с тем, что стало почти что нашим семейным девизом.

– Иногда жизнь поворачивается к нам своей дурной стороной. Например, когда Билли ломает себе руку или у миссис Келтер случается приступ астмы. Но ведь мы получаем и много хорошего. Вспомни, как чудесно мы отпраздновали на прошлой неделе день рождения Лайзы, или о нашей поездке в аквапарк.

Дженни снова кивнула, но упрямо выпятила нижнюю губу.

– Но ведь бывает и так, что случается хорошее и плохое одновременно, как уход мамочки?

– Совершенно верно. Пожар унес ее на небо, но она все еще нас очень любит и сверху наблюдает за нами. Когда с нами происходит хорошее, мы должны научиться получать от этого удовольствие, а из плохого извлекать уроки и двигаться дальше.

– Я очень боюсь, что и ты уйдешь, папочка, – проговорила Дженни, закусив губу.

– Я не уйду еще очень долго, можешь мне поверить, – сказал я как можно веселее, зная обо всех ее тайных страхах.

– Но тогда почему ты занимаешься опасными делами? Зачем продолжаешь работу дедушки?

Я глубоко вздохнул. Агентство «Броуди секьюрити» стало прощальным подарком для меня от отца, и, может, потому, что наша с ним многолетняя отчужденность была в значительной степени моей виной, я и решился продолжить начатый им бизнес. Если уж на то пошло, это стало с моей стороны последней данью уважения ко всему, что казалось ему самым важным в жизни. Доходов агентство не приносило почти никаких, но со временем мне стала нравиться сама идея поддерживать на плаву небольшое предприятие отца. Однако если эта часть моей деятельности грозила оставить глубокие психологические шрамы в душе Дженни, мне, вероятно, следовало задуматься о будущем фирмы. Ведь однажды я уже подвергся нападению: девять месяцев назад группа отморозков так отделала меня, что при виде полученных мной повреждений Дженни надолго потеряла покой в страхе лишиться единственного остававшегося у нее родителя.

– Если работа станет реально опасной, я сразу ее брошу, – сказал я.

– Правда?

Мы помолчали, потом она спросила:

– Нога заживет?

– А куда она денется? Твой отец, знаешь ли, крепкий мужчина. Мне важнее, будет ли все в порядке с тобой.

– Для этого нужно, чтобы все было хорошо у тебя.

Дженни улыбнулась сквозь слезы и снова обвилась вокруг меня. Я тоже обнял ее и, впитывая тепло ее крошечного тела, вновь и вновь поражался, какую огромную роль играла она в моей жизни. Ради нее я был готов на все. Мне хотелось поставить надежный заслон между ней и грубой реальностью, не допустить в ее сознание даже мысли, что некий незнакомец может вмешаться и навсегда изменить нашу с ней судьбу. Но куда деваться от очевидного: моей хромоты и пропитанных кровью брюк? Жизнь продолжалась.

– Тебе пора собираться в школу, – напомнил я.

– Хорошо.

Пока она переодевалась, мы разговаривали на другие темы. Дженни оживилась и рассказала, как ей не терпится отправиться с классом в поход на гору Тамалпайс. Я помог ей застегнуть новые джинсы и натянуть любимую футболку с бабочками, порхавшими над пестрой цветочной поляной, а потом отправил в летнюю школу, надеясь, что игры со сверстницами сотрут в ее памяти воспоминания о печальных событиях этого утра.

Но под напускной веселостью Дженни я не мог не чувствовать ее внутренних переживаний, которые все еще гнетуще действовали на нее. После смерти матери она слишком волновалась из-за меня, и утреннее происшествие лишь дало новую пищу для беспокойства.

Даже отбросив трагедию в «Маленькой Японии» и мои дела с Ренной, я начал подозревать, что «Броуди секьюрити», как и все, что олицетворял собой сыскной бизнес, постепенно вбивает клин между нами, как это произошло в отношениях между моими родителями. Полностью поглощенный делами постепенно разраставшегося агентства, отец пренебрегал семьей, и я уже давно дал себе слово, что не позволю никакой работе отвлечь меня от забот о Миеко и Дженни. И все же, когда отца не стало, меня охватило неодолимое желание сохранить фирму, носившую нашу фамилию. Люди, работавшие в «Броуди секьюрити», были важны для отца, и я относился к ним так же.

Однако в моей жизни не было ничего важнее Дженни.

Понятно, насколько это все осложняло. Я пообещал помощь Ренне, не говоря уже о том, что меня самого заинтриговала тайна кандзи и куда могли тянуться нити от ее разгадки.

Глава восьмая

Кровь коркой запеклась поверх раны, хотя плотная джинсовая ткань послужила неплохим перевязочным материалом. Осторожным движением я снял брюки, промыл рану и лишь тогда понял, насколько она серьезна. Удар «китайца» не был сильным, однако лезвие с легкостью пропороло и ткань, и плоть. Будь на мне не джинсы, а легкие слаксы, нож столкнулся бы с меньшим сопротивлением, проник глубже, и тогда визит в больницу стал бы необходимостью. А так я отделался порезом глубиной в два дюйма, протянувшимся вдоль четырехглавой бедренной мышцы на восемь дюймов. Придется несколько дней похромать, только и всего.

Врач непременно наложил бы десяток швов и взял за свои услуги такой гонорар, который я едва ли сейчас мог себе позволить. А потому я сам обработал рану дезинфицирующим средством, наложил бинт и замотал сверху пластырем. Затем я позвонил управляющему нашим домом и рассказал ему о проникновении постороннего. Он обещал, что побеседует с другими жильцами, соберет необходимую информацию и свяжется со мной.

Ранее я попросил мать Лайзы лично отвезти девочек в школу. А как только Дженни вышла за порог, позвонил директору, дав ему описание внешности «китайца» и настоятельно попросив не выпускать Дженни из класса после занятий, пока за ней не приедет миссис Майерс, я или мой помощник Билл Эберс. Позаботившись о безопасности Дженни, к девяти утра я сумел дотащиться с забинтованной ногой до магазина «Антиквариат Броуди», голодный, все еще исполненный тревоги, но при этом прижимая к себе чайную чашку.

– Что-то вы сегодня рано, – заметил Билл Эберс.

– Не спалось.

– Я бы сказал, что вид у вас потрепанный.

– Не то слово.

– Тогда как насчет такого определения: вас словно затоптало стадо слонов?

Эберс родился и долго жил в Южной Африке, откуда ему потом пришлось спасаться бегством.

– Что, настолько плохо?

– Сплошные синяки и шишки. Кто-то явно пытался выбить вам глаз. И я уже не говорю о хромоте.

– Вижу, ничто не укроется от взгляда наблюдательного человека.

Билл и Луиза Эберс были журналистами из Претории, работавшими там до начала периода гонений на противников режима. Оба принадлежали к лагерю яростных борцов против апартеида, что делало их среди белого населения ЮАР такими же редкими особями, как слоны с тремя бивнями. Но настал день, когда правящая партия от слов перешла к делу. Сначала агенты тайной полиции взорвали типографию их газеты. А однажды жена Эберса отправилась в универмаг за летней блузкой, и ее небесно-голубого цвета джип взлетел на воздух. Да так, что даже обломки машины собрали не все. От гибели жены Эберс так и не оправился. Сейчас ему было уже за шестьдесят. Лицо с загрубелой кожей, вечно озабоченные карие глаза под растрепанной копной седых волос.

– И все-таки что у вас с ногой?

– Пострадал в небольшой аварии.

Эберс поскреб щетину на щеках – он брился не каждое утро.

– Хотел сказать, пока не забыл. Я переоформил экспозицию укие-э. Этим летом они стали хуже продаваться.

– Неплохая мысль.

Японский антиквариат был представлен у нас достаточно широко: гравюры, свитки, керамика, мебель, но это было далеко не все. Причем большинство вещей принадлежали к разряду недорогих, а несли в себе информацию о далекой стране и древних временах очень ярко. Это духовно обогащало не только меня, но, как я рассчитывал, и покупателей тоже.

Укие-э тоже мог позволить себе почти каждый. И хотя жанр никогда не причисляли к вершинам японского искусства, эти гравюры на дереве обладали несомненной притягательной силой и были популярны. Клиентам, не знавшим истории этих незамысловатых с виду, от руки раскрашенных ксилографий, я обычно рассказывал несколько своих излюбленных анекдотов: о том, как сюжеты укие-э высмеивали легендарных борцов сумо и величайших актеров театра кабуки, наиболее известных куртизанок из старинных увеселительных заведений и даже могущественных и мстительных сёгунов, для чего приходилось прибегать порой к тончайшим намекам и хорошо завуалированному фарсу. Стоило затем вскользь упомянуть о влиянии, какое укие-э оказали на творчество Гогена, Дега, Тулуз-Лотрека, Ван Гога и прочих великих мастеров живописи, и клиент уносил от меня не просто покупку, но и сопутствовавшие ей новые познания, которые, как я надеялся, делали его жизнь насыщеннее.

– А еще я вставил в рамку новую работу Хиросиге. Взгляните при случае.

– Непременно, – сказал я и направился в свой кабинет в задней части магазина.

– Сейчас случай самый подходящий, – бросил мне вслед Эберс.

Вот за что я и любил его. У него были не только странности, но и интуиция подлинного знатока. Эберс умел с головой погружаться в работу, может, потому, что именно в такие моменты наступало просветление и он избавлялся от своей мрачности. После гибели Луизы Эберс на время вообще потерял всякий интерес к жизни. Забросил журналистику, стал переезжать из страны в страну в поисках нового смысла существования и стремясь унять огонь, постепенно сжигавший его изнутри, пока не осел в Сан-Франциско. Это был город с «живым блеском в глазах», если вспомнить его собственное выражение. Однажды Эберс просто появился на пороге моего магазина и очень естественно прижился в нем, как всеми силами стремится прижиться в чужом доме бродячий кот, которому больше некуда деться. Его обаяние безотказно действовало на моих старых клиентов и на новых, которых он привлек немало. Эберс знал искусство, но еще лучше разбирался в людях.

До прошлой ночи нас с ним роднили только любовь к прекрасному и безвременная утрата жен. Теперь же меня пронзила мысль о еще одном странном сходстве судеб: вероятно, что и моя жена стала жертвой убийства. Но пока лишь несколько штрихов кандзи подтверждали третье совпадение на нашем жизненном пути.

Я осторожно дотронулся до верхней части бедра.

– И все-таки давайте пока это отложим, хорошо?

– Конечно. Но не теряйте хватки. Наш оборот заметно снизился.

Эберс изрек истину, причем достаточно горькую. Если торговля в ближайшее время не оживится, нам придется переехать со своим товаром на ближайший тротуар. Доходы от магазина позволяли оплачивать счета, после чего мне оставалась мелочь на несколько пинт любимого пива. Сыскная контора в Токио тоже не процветала – приходилось платить жалованье двадцати трем ее сотрудникам.

Эберс пожал плечами и отвернулся. Я был уверен: чтобы улучшить себе настроение, он сразу начнет полировать пару только что полученных нами традиционных тансу, которые я купил через своего человека в Киото во время последнего пребывания в Японии. Лучшие образцы тансу – роскошные лакированные японские бюро с множеством ящичков и металлической окантовкой, причем старинные мастера умели так играть структурой простой древесины, что она без окраски приобретала оттенки от бежевого до темно-коричневого или даже красного дерева.

И Эберс действительно тут же взялся за работу, а я закрылся в кабинете, чтобы проверить свою электронную почту и написать ответы. Пол в моем кабинете покрывал ковер, на нем стояли письменный стол, шкаф для бумаг и кожаное гостевое кресло. К комнате примыкала небольшая гостиная, где я предпочитал вести деликатные переговоры.

Само же помещение магазина находилось на Ломбард-стрит к западу от Ван-Нуйсс-авеню, где улица пересекала Приморский район, задевая нижнюю кромку Пасифик-Хайтс, откуда было уже не так далеко до моста «Золотые Ворота» и расположенного севернее округа Мартин. Наиболее оживленные торговые улицы располагались либо ниже Ломбард-стрит, либо выше ее, и аренда там стоила соответственно значительно дороже. А в том месте, где я открыл «Антиквариат Броуди», процветали только мотели. Преимущество же заключалось в том, что богатая публика из Мартина постоянно проезжала мимо и не могла не обратить внимания на мое заведение. Антикварный бизнес тем и отличается, что покупатели в большинстве своем приезжают к тебе специально, а не заглядывают во время обычной прогулки по магазинам. Вот почему подобная дислокация показалась мне подходящей, и вместе с Эберсом мы стали постепенно обрастать постоянной клиентурой.

К десяти часам я разобрался с почтой, с удовлетворением отметив, что владелец трех статуэток из буддийского храма, живший в Ибараги, принял мое достаточно скромное по цене предложение. Это действительно радовало, поскольку Эберс обладал удивительным талантом быстро сбывать подобный товар и мы непрерывно нуждались в пополнении ассортимента.

В половине одиннадцатого позвонил управляющий из моего дома. Он отнесся к происшествию со всей серьезностью и ухитрился переговорить практически со всеми жильцами, потревожив многих из них на работе. Никто не ждал в гости молодого человека азиатской наружности, но никто и не заметил болтавшегося по дому постороннего. На этом информация исчерпывалась.

Поблагодарив управляющего за приложенные усилия, я повесил трубку, размышляя над целью появления «китайца». Вспомнив мастерство и быстроту, с какой он дрался, я стал постепенно снова закипать от злости. Кто он, черт возьми, такой? Что ему нужно от нас? К чему была его маскировка под уличного бандита? Но более всего меня тревожила загадочная фраза: «Она уже замешана в дело, как и ты сам. Причем все гораздо серьезнее, чем можешь догадываться». Что он имел в виду? И в какое дело мы замешаны?

Дверь кабинета приоткрылась, и на пороге появился Эберс.

– Знаю, что у вас своих забот хватает, но мне просто необходимо кое-что вам сообщить. Нас снова пытались обворовать.

У меня мгновенно участился пульс. Все мои сбережения до последнего цента хранились в помещении магазина, и потому я пользовался услугами частной охранной фирмы, которая обновила систему сигнализации после попытки взлома, происшедшей полгода назад.

– Но это была опять всего лишь неудачная попытка? – спросил я.

Эберс покачал головой:

– Не стал говорить вам сразу, заметив, в каком вы состоянии. Но только на сей раз все вышло иначе.

– То есть они почти проникли внутрь? – В моем голосе уже звучал неподдельный страх.

– Не почти. Они сумели пробраться внутрь.

Мне показалось, будто стены кабинета готовы обрушиться.

– Но ведь это невозможно, – пробормотал я.

В голове стучало. Я пытался сосредоточиться. После первой попытки взлома я заказал новейшую систему защиты, которая добавила к ранее установленной сложной сигнализации столько дополнительных потайных устройств, что они способны были отпугнуть самого опытного грабителя. И до сих пор это срабатывало, отбивая у воров охоту лезть куда не надо, а пару достаточно искушенных преступников сотрудники частной охранной фирмы даже взяли «тепленькими», пока те еще только возились с первым из замков.

«Китаец». За все три года, что мы обитали в своей тесной, но уютной квартире на востоке Пасифик-Хайтс, я ни разу не слышал о том, что по коридорам дома разгуливают посторонние. Охрана и система безопасности были отлажены, как часы. Двойные двери, сложнейшие замки. Видеокамеры на лестничных клетках, при входах и выходах. А сигнализация в моем магазине многократно превосходила все это. Однако за последние двенадцать часов чужакам удалось проникнуть и в дом, и в магазин.

– А что наша охранная фирма? Они не успели приехать вовремя?

– Сигнализация не сработала.

– Что? Но ведь вы же включили ее?

– Спросите еще, есть ли у диких быков рога! Разумеется, я включил ее. Диспетчер утверждает, будто сигналов тревоги на пульт не поступало, но я-то отлично знаю, что кто-то тут побывал. Примет множество. Волоски, обрывки бумаги. Я использую все трюки, которые пускал в ход еще в старые времена. Они явились, осмотрелись и ушли. Причем сначала дезактивировали охранную систему, а затем включили снова. Иного разумного объяснения у меня нет.

– Вы уверены?

– Друг мой, мы уже здесь два года. Уверен абсолютно.

– Они что-нибудь унесли с собой?

– В том-то и дело, что нет. И это свидетельствует о том, что тут побывали действительно серьезные люди. – Он кивком указал на мою ногу. – Уже готовы к новым схваткам? Держу пари, это опять проделки людей из Токио.

Эберс снова закидывал удочку. Он был решительно настроен против любой работы, которую я выполнял для «Броуди секьюрити», постоянно напоминая, что мое истинное призвание – торговля произведениями искусства.

– Вы обладаете талантом, ради него многие пошли бы на убийство, – часто повторял он. – Так зачем же растрачивать себя на все эти игры в сыщиков? Подумайте о своих блестящих способностях. Подумайте о Дженни, наконец. Продайте это треклятое агентство, пока оно не стоило вам жизни.

После пережитых ужасов в Южной Африке Эберса прежде всего волновала безопасность близких ему людей.

– Я сейчас почти ничего не делаю для «Броуди секьюрити», – возразил я.

Несколько сбитый с толку моим ответом, он почесал в затылке и произнес:

– Знаю – это не мое дело, но, увидев, в каком вы состоянии сегодня утром, у меня не идет из головы вопрос. Не столкнулись ли вы с чем-либо опасным в последнее время? Или по крайней мере необычным?

«Китаец», тайное вторжение в магазин. Можно было считать это опасным и странным одновременно? Цепочка, в которую выстраивались события, особенно выводила из себя, потому что в ней отсутствовала хоть какая-то логическая взаимосвязь. Могло ли все это быть последствием убийства в «Маленькой Японии»? Внутренне я не был готов принять такую версию. Маловероятно. Слишком много происшествий за короткое время. Прошлой ночью я находился на месте преступления всего лишь как консультант Ренны, и там присутствовали еще человек шестьдесят полицейских.

С какой же стати выделять именно меня?

Правда, среди всех тех людей я являлся единственным экспертом по Японии. Японцами были жертвы убийства. Японцем оказался мнимый «китаец». Значит, такая вероятность существовала? Возможность, что именно мое знание этой страны послужило причиной дальнейших событий. Но если так, то передо мной вставала почти неразрешимая загадка: при каких же обстоятельствах я мог представлять для преступников бо́льшую угрозу, чем вся полиция Сан-Франциско?

Глава девятая

Тирренское море у побережья Италии

Анри Бертран смотрел на залитую лунным светом, слегка взволнованную поверхность моря. Мануэль Касторе… Почему этот человек так тревожил его? Нет, будем честны до конца. Отчего он нагонял на Бертрана такой страх?

Вот и сейчас он находился на борту своей яхты, стоявшей на якоре рядом с Капри, в каюте его дожидалась франко-ирландская красотка с внешностью фотомодели самого высшего разряда, а он никак не мог избавиться от мыслей о Касторе.

Будучи уже второй десяток лет одним из крупнейших воротил строительного бизнеса Европы, Бертран сколотил себе состояние, превышавшее три миллиарда долларов. И только на следующий финансовый год его корпорация уже заключила сделок на восемьсот миллионов. Ему принадлежали особняки в Париже, Нью-Йорке, Токио, Дубае и во Флоренции. Он вращался в самых элитарных кругах и лишь для избранных, в виде огромного одолжения, брался возводить летние дворцы на Ривьере.

Ривьера и стала для него сейчас настоящей головной болью.

Касторе жаждал участия в последнем из громких проектов Бертрана. Сначала ненасытный испанец предложил ему двойную цену за участок итальянского побережья протяженностью в полмили, а потом навязал свое равноправное партнерство. Бертран отверг оба предложения и сразу понял, что нажил себе смертельно опасного врага. Однако его итальянская находка была слишком ценна, чтобы с кем-то делиться хотя бы частью, – этот кусок берега обещал вскоре стать еще одной европейской Ривьерой. И как только земельный участок выставили на продажу, Бертран разглядел его потенциал немедленно, а Касторе сообразил это лишь через неделю. Когда Бертран ответил отказом на предложенное партнерство, ему почудилось, будто белки темных и плутоватых глаз Касторе побагровели от ярости.

Стряхнув с себя неприятное воспоминание, Бертран сделал несколько привычных дыхательных упражнений для развития объема легких и нырнул в кристально чистую воду. Погрузившись футов на пятнадцать, описал под водой дугу и выплыл на поверхность.

Бертран всегда наслаждался ночными купаниями. На отливавшей кобальтом поверхности моря мир казался бесконечным, а его возможности неисчерпаемыми. Когда он вернется во Францию, обязательно раздавит эту мерзкую испанскую крысу. Решение принято. Бертран знал, как сделать это. Безжалостное насилие претило ему, но интуиция подсказывала, что Касторе – тот случай, ради которого следовало сделать исключение.

В тот момент, когда он испытал полнейшее довольство собой и умиротворенно улыбнулся, крепкие руки обвились вокруг его пояса, мгновенно исчезли, оставив ощущение странной тяжести на бедрах. Неужели до него действительно только что кто-то дотронулся? Посреди Тирренского моря? В полночь?

Неожиданно его голова ушла под воду, и он начал тонуть. Несколькими гребками Бертран снова всплыл к поверхности, сделал вдох и опять погрузился под тяжестью непонятного груза.

Он потрогал свою талию и сделал открытие, повергшее его в шок. На нем висел пояс ныряльщика с грузом, предназначенным для человека в два раза более крупного. Бертран вцепился в пряжку и потянул. Пряжка не поддавалась. От страха и удивления у него округлились глаза.

Во время тренировок Бертран научился задерживать дыхание на три минуты. Ровно столько оставалось теперь в его распоряжении за минусом… За минусом примерно пяти секунд, которые он уже потратил зря. Пальцы лихорадочно ощупывали пряжку. Пояс оказался устроен так, что его застежка имела замок и скважину для ключа.

Бертран никогда не видел подобного пояса. Безопасность при погружении требовала возможности мгновенно избавиться от него. Это было сделанное на заказ приспособление для убийства. Он уже ушел вниз примерно на десять футов и продолжал быстро идти ко дну. Уши заложило. Бертран открыл рот, чтобы уменьшить давление.

Двадцать секунд.

Только без паники, сказал себе Бертран. Всегда можно найти выход из положения. Он знал, что глубина в этом месте не превышала тридцати футов.

Тридцать секунд.

Опустись на дно, подсказал ему внутренний голос. Ты знаешь, что нужно делать. Бертран подтянул колени к груди, извернулся всем телом и целенаправленно поплыл вниз. Отсветы серо-голубого лунного света играли на поверхности покрытого камнями дна. Теперь дополнительный вес у пояса помогал ему, ускоряя погружение и экономя драгоценные мгновения. Бертран двигался по дну моря, пока не нашел то, что было необходимо.

Пятьдесят секунд.

Среди обычной гальки попадались куски обсидиана. Профессиональный строитель, Бертран хорошо разбирался в геологии. Подобрав обломок величиной с кулак и с острым краем, он начал резать нейлон рядом с застежкой. Материал оказался упругим и толщиной, вероятно, в восьмую часть дюйма, но стал поддаваться крепкому вулканическому резцу.

Семьдесят секунд.

Дело двигалось быстро. Вскоре Бертран уже перерезал синтетическую ткань до половины.

Девяносто секунд.

Может, теперь пояс удастся просто разорвать, выиграв время? Он сунул камень под мышку и потянул. Ткань не поддавалась. Бертран потянул еще раз, и тут случилось несчастье. Увлекшись, он забыл о камне. Тот выскользнул, и Бертран в ужасе наблюдал, как он опускается на дно.

Одна минута, сорок секунд.

Бертран нырнул, чтобы подобрать свое орудие, и вновь взялся за работу.

Две минуты.

Ему надо было просто продолжать начатое. Какой же идиот! Потерять бесценные секунды! «Успокойся и напряги все силы». Он унял злость на самого себя, продолжая резать.

Сверху мелькнула тень. Акула, подумал он. Но подавил желание броситься прочь и продолжал трудиться над поясом.

Две минуты, двадцать секунд.

Бертран почти закончил. Но появилась резкая боль в груди. Нельзя отвлекаться. Осталось полдюйма. Он уже чувствовал, как груз постепенно сваливается с бедер, провисая вперед. Есть! Последняя нить оказалась перерезана, и пояс соскользнул вниз.

Две минуты, сорок секунд.

Бертран присел на корточки, на мгновение вжавшись в морское дно, а потом что было сил оттолкнулся от него и устремился вверх. Легкие уже просто пожирал огонь. Ему отчаянно был нужен глоток воздуха. И до поверхности оставалось всего футов двадцать.

Две минуты, пятьдесят секунд.

И тут Бертран начал задыхаться. Рот поневоле приоткрылся.

Нет!

Собрав в кулак всю свою знаменитую силу воли, которая, как считали многие, и позволила ему добиться такого успеха в жизни, он сомкнул челюсти, но почти сразу физиологическая потребность открыть рот возобладала над командой разума.

Бертран наглотался воды.

Десять футов.

Недостаток кислорода ощущался все острее. Вода продолжала поступать внутрь – теперь и через нос.

Нет!

Пять футов.

Соленая вода уже заполнила все носовые пазухи, но он сумел наконец выбраться на поверхность. Выпустил из себя морскую воду, а потом его вырвало – раз, другой, третий.

Легкие полностью очистились, и Бертран издал победный крик, который эхо далеко разнесло над легкой рябью подсвеченного луной Средиземного моря. Воздух! Он снова вдыхал свежий воздух! Никогда прежде не стоял он так близко на краю гибели.

А затем сильные руки ухватили его за лодыжки и снова утянули под воду. Он отбрыкивался, но его не отпускали. Голова на три фута ушла под воду. Еще один пояс змеей обвился вокруг талии.

О Боже! Нет!

Бертран попытался освободиться, но теперь уже был слишком ослаблен неимоверными усилиями, которых потребовало избавление от первого пояса. Чтобы действовать, он не мог обойтись без кислорода, однако на сей раз его утянули вниз на выдохе. Легкие оказались пусты. От нехватки воздуха опять мучительно стеснило грудь. Внутрь обильно попадала морская вода. Попытки вытеснить ее ни к чему не приводили – внутреннего давления на это не хватало. Все больше и больше воды заливалось в него через рот. Бертран сумел стиснуть зубы и пытался хоть что-то сделать. Но пояс теперь неумолимо тащил его вниз. Вода проникла в легкие. Краем глаза он заметил какое-то движение и повернул голову. Аквалангист. И под стеклом маски до странности безмятежное лицо азиата.

Опускаясь все ниже, Бертран отчаянно пытался выбраться на поверхность, делая судорожные гребки руками. Во всю мощь работали мускулистые ноги, толкая его вверх. И на мгновение пальцы рук даже сумели показаться над поверхностью моря, но именно в этот момент он ощутил под ребрами холод, когда вода заполнила последние альвеолы легких. Сначала отказали мышцы, а потом кислородное голодание поразило мозг, и Бертран потерял сознание. Он перестал бороться за жизнь, и его тело стало медленно, покачиваясь вместе с массой морской воды, опускаться на дно.

Откуда-то из темноты выскользнула черная тень человека в полном снаряжении для погружений с аквалангом. Мужчина вставил в замок ключ и снял пояс. Труп Бертрана тут же начал всплывать. Через минуту он уже плавал на поверхности, в то время как другой аквалангист обследовал дно, чтобы найти первый пояс.

Синхронно выпустив в воду пузыри воздуха, оба поспешили покинуть это место, унося с собой единственные вещественные доказательства совершенного убийства.

Глава десятая

Несмотря на полную информационную блокаду, он все же разыскал меня.

После обеда я заперся в кабинете, чтобы окончательно оформить покупку статуэток XVII века из буддийского храма, но не успел даже взяться за телефонную трубку, как в дверь тихо постучал Эберс.

– У вас гость, дружище, – сказал он и удалился.

Обычно это означало, что меня хочет видеть один из постоянных клиентов.

Я вернулся в торговый зал и замер. У одной из витрин стоял и пробовал на ощупь гарду японского меча работы мастеров XVI столетия Кацуюки Хара – знаменитейший и самый скандальный магнат из Токио, лицо современной деловой Японии. Нарушая одно правило бизнеса за другим, он сумел, однако, преуспеть, а противоречивость натуры сделала его кумиром для многих. Это был гвоздь, который невозможно было загнать в доску по самую шляпку. Он бросил вызов вековому кодексу поведения в стране, где всегда был в почете конформизм, а всякий порыв к независимости вызывал лишь порицание. Бунтарь-одиночка, Кацуюки Хара поднимался в самые верхние слои финансовой стратосферы и стал популярной в обществе фигурой, поскольку своим примером подавал надежды множеству молодых предпринимателей. Впрочем, и он отдавал дань внешнему лоску, который считался необходимым атрибутом миллиардера: загорелое лицо, покрытая дорогим лосьоном кожа, тщательно ухоженные ногти. На нем был безукоризненно сшитый французский костюм цвета древесного угля с тончайшими малиновыми полосками, явно вышедший из ателье портного, который разъезжает на «мерседесе» и выписывает клиентам счета с шестизначными цифрами.

Впрочем, стеснившее мою грудь волнение объяснялось не столько самим фактом появления столь видной фигуры у меня в магазине, сколько полным отсутствием причин, какие могли бы привести его к моей двери. Хара явно попал сюда по ошибке. Да, он был известным коллекционером, но на ином уровне. Если мне не изменяла память, в последний раз его видели на аукционе «Кристи» в Нью-Йорке, где он покупал произведения Хокни и Поллока.

– Чем могу быть полезен? – спросил я.

Острый взгляд мгновенно оценил меня от макушки до ступней ног.

– Вы ведь Джим Броуди? Сын Джейка?

Так вот в чем дело! Он знал моего отца. Либо лично, либо слышал о его работе.

– Да.

По левую руку от магната стояло нечто вроде Великой Китайской стены – телохранитель-азиат китайского или корейского происхождения, с широченными плечами и прической-ежиком, какую в современной Японии уже трудно увидеть за пределами стен военных училищ или клубов восточных единоборств. Из-за мясистых щек лицо казалось раздутым, что придавало ему вид перекормленного Будды. Однако мускулы груди и рук никак нельзя было назвать заплывшими жиром. Они упруго выделялись под его серой рубашкой, давая любому понять, что этот человек не только очень силен, но и быстр.

Хара осмотрел помещение магазина с откровенным разочарованием.

– Совсем не то, что я ожидал увидеть. Вероятно, «Броуди секьюрити» находится рядом и принадлежит вашему старшему брату? Или другому родственнику Джейка?

Он говорил по-английски безупречно.

– Нет, здесь только я. Вы нашли нужного вам Броуди и попали по правильному адресу.

На сайте агентства и в телефонных справочниках я указал «Антиквариат Броуди» как американский филиал «Броуди секьюрити». А рядом со входом в магазин едва заметная бронзовая табличка гласила: «“Броуди секьюрити”. Добро пожаловать!», вызывая бесконечное раздражение Эберса.

Лукаво прищурившись, Хара сделал взмах мечом и попросил:

– Расскажите мне об этой цубе^[3].

Она имела форму диска диаметром около трех дюймов с трехгранной прорезью по центру для лезвия меча. Поскольку меч был наиболее ценной собственностью любого самурая, предметом гордости и едва ли не частью души, его гарду часто украшали золотом, серебром, изысканными лаковыми покрытиями, чеканкой, перегородчатыми эмалями и инкрустациями, чем занимались искуснейшие мастера. И теперь в мире коллекционеров велась настоящая охота за наиболее ценными экземплярами.

– Эту цубу я датировал концом тысяча пятисотых годов. Меч принадлежал семье из Токио, чьи предки-самураи служили еще при дворе правителя Хидейоши.

– Неплохо, – одобрительно кивнул Хара. – А что скажете о сюжете?

На внешней стороне гарды изображались два диких гуся в полете. На обороте картина выглядела несколько иначе: одна из птиц продолжала свободно парить, а вторая стремительно падала на землю, либо обессилев, либо пораженная стрелой охотника.

– Сюжет сопоставляет тему опасностей, подстерегающих воина, с постулатом дзен о скоротечности человеческого века.

– Что ж, по крайней мере в искусстве вы – дока, – заметил Хара, укладывая меч на место в витрине. – А как обстоят дела с вашими способностями сыщика?

У тротуара перед входом в магазин стоял иссиня-черный «роллс-ройс». Водитель в кепи и безукоризненно отглаженном мундире поминутно обмахивал мягкой метелкой на длинной рукоятке его сверкавшие на солнце обводы, на которых и так невозможно было увидеть пылинку.

– Почему бы нам не пройти ко мне в кабинет? – предложил я. – Лучше будет продолжить беседу там.

Но провел я его, конечно же, в примыкавшую к кабинету гостиную. С ее бежевым ковром, кофейного оттенка кожаной отделкой кресел и столом орехового дерева. Я считал себя вправе гордиться обстановкой этой комнаты. Стол эпохи правления Вильгельма и Мэри, то есть сработанный еще в начале XVII века, я сумел по случаю приобрести на распродаже имущества одной из усадеб. На пастельно-серой стене висела акварель Чарльза Берчфилда – талантливого, но недооцененного американского художника середины XX века.

Хара занял одно из кресел, пока Китайская Стена протискивал тушу сквозь проем двери. Минутой позже Эберс принес поднос с кофе, поставил на стол и исчез, показав мне за спиной магната выразительный жест – кулак с оттопыренным вниз большим пальцем.

Хара перебросил ногу на ногу. Я же остался стоять, поглядывая не без настороженности на его помощника. Гость оглядел комнату.

– Ano e mo warukanai kedo…

Это означало: «Рисунок тоже хорош, но…»

Я склонил голову в легком поклоне.

– Вещица скромная, но достойная, – произнес я на его родном языке, вложив в интонацию подобающий случаю оттенок самоуничижения.

Хара, чьи портреты нередко появлялись в печати, был привлекательным мужчиной, которому уже перевалило за пятьдесят. При личной встрече я обратил внимание на знакомые по снимкам квадратный подбородок, блеск загорелого лица, проницательные и умные глаза. Чего я не замечал раньше, так это густой пряди седых волос, зачесанной сейчас назад и вверх. На снимках в журналах «Форчун», «Таймс» или «Эйшиа тудэй» в его темной шевелюре была заметна лишь легкая кайма благородной седины на висках.

– Стало быть, здесь вы и работаете?

Я сразу понял, что речь не о торговле древностями.

– В этом офисе располагается филиал агентства в США, но его штаб-квартира по-прежнему находится в Токио. В Америке я порой прибегаю к услугам внештатных сотрудников, но нередко приглашаю своих лучших людей из Японии.

Китайская Стена широко расставил ноги, выпятил подбородок и сложил руки за спиной, всем видом показывая, что может расслабиться, пока генерал разговаривает с ничтожнейшим из смертных. Это от меня не укрылось, и, кивнув в сторону охранника, я спросил:

– А он не великоват для домашней собачки?

Хара улыбнулся, хотя явно не оценил моего юмора.

– И что же, вы хорошо выполняете свою работу?

– Кое-кто так считает.

– Вы сумели отыскать знаменитую чашу Рикю, верно?

– Да.

– Впечатляет. Хотя это всего лишь произведение искусства. Интересно, так же вы хороши в сыскном деле, как был ваш отец?

– Не сомневайтесь, я знаю, как попасть в неприятную ситуацию и как потом выпутаться из нее.

По правде говоря, я сомневался, что мог сравниться талантами с отцом. Чаша Рикю стоила жизней нескольким людям, а я сам едва не погиб. И по слухам, мнения обо мне в токийском офисе «Броуди секьюрити» сильно рознились.

– Судя по вашим репликам, вы, несомненно, умны. Но насколько вы крепки физически?

– Полагаю, в достаточной степени.

Хара сделал едва уловимый жест пальцем, и Китайская Стена атаковал меня.

Что меня проверят, я не сомневался с первой секунды и был готов к нападению. Поэтому я легко отвел предплечьем его удар, а ладонью другой руки нанес ответный точно в нос, чуть сдержав силу в самый последний момент, чтобы не превратить орган дыхания в кровавое месиво. Получилось все равно жестоко, но ничто другое не помешало бы ему в следующую секунду просто задавить меня своей массой. А так он качнулся в сторону и схватился за нос, что дало мне возможность приложиться коленом ему в живот и довершить дело двумя резкими ударами сверху. Телохранитель повалился на пол, и как раз вовремя, потому что я уже готов был взвыть от боли, пронзившей мою ногу. Рана под повязкой разошлась и стала обильно кровоточить. В горячке схватки инстинкты всегда берут верх над разумом, и я напрочь забыл о своем поврежденном бедре.

Вот теперь без швов никак не обойтись, успел подумать я.

Глава одиннадцатая

Хара изумленно смотрел на безжизненное тело, распростертое у его ног.

– Не будь он так толст, получился бы неплохой половичок, – произнес я.

Бизнесмен поднял голову. В его взгляде не читалось ни злорадства, ни гнева.

– Люди из «Сони» рекомендовали мне вашу фирму и отзывались о ней хорошо. Надеюсь, их отзывы полностью заслужены.

– Я тоже.

За годы работы Джейк завел себе весьма влиятельных клиентов среди компаний, подобных той же «Сони» или «Тойоте», они остались верны агентству и после его кончины. Богатая клиентура позволяла мне продолжать обеспечивать работой почти всех прежних отцовских сотрудников. Проблема же заключалась в том, что охрана высокопоставленных персон требовала многочисленного персонала и им приходилось платить хорошее жалованье, которое с годами только возрастало, как увеличивалось число членов семей моих подчиненных. Удерживать бизнес на плаву становилось труднее, но я продолжал считать это своим долгом и данью памяти Джейка.

Китайская Стена издал глухой стон.

– Прикажите своему мальчику оставаться на полу. Пусть полюбуется узором на ковре, пока мы закончим с делами.

– Не вижу в этом необходимости. Вы достаточно убедительно продемонстрировали мне то, что я хотел увидеть. – Потом, отведя взгляд в сторону, он добавил: – Между прочим, меня зовут Кацуюки Хара.

– Я знаю, кто вы такой.

– Неужели?

– Владелец корпорации «Комптел Ниппон». Начинали с ручной сборки компьютерных игрушек в своем домашнем гараже в Шибауре, а теперь вам принадлежат ведущие фирмы, производящие микрочипы в Юго-Восточной Азии, Европе и Китае. Контролируете ряд радиостанций, а также студий обычного и кабельного телевидения, не считая двух издательских домов. Вы стали одним из первых японцев, принявших участие в революционных реформах систем информатики и связи. Стекловолоконные кабели, беспроводной Интернет, телекоммуникационные мультисистемы… Волк-одиночка, в фирмах которого все главные решения принимаются тем не менее коллегиально. Творческий подход к бизнесу, ни одного неверного хода на рынке, ни одной ошибки. Кроме, пожалуй, выбора личного телохранителя.

Он усмехнулся. В усмешке сквозил легкий оттенок самодовольства.

– А скажите мне, мистер Броуди, не мешают ли друг другу две такие разные профессии, как торговец антиквариатом и частный сыщик?

При этом он даже не пытался скрыть скептицизма. По его мнению, эти два занятия были несовместимы.

– Нет. Ведь они обе требуют чутья и азарта охотника.

– Вам известно, почему я здесь?

– Нет, и, честно говоря, для меня это пока необъяснимо.

– Вы видели мою семью.

Я не сразу понял, что он имеет в виду. Молчание затянулось, но постепенно стало обретать некий мрачный и зловещий смысл.

– Прошлой ночью. На тротуаре.

Хара произнес всего четыре слова, и каждое далось ему с трудом. Нет, он говорил ровно и спокойно, но вот контролировать боль не мог даже такой сильный человек.

– Накамура?

– Да. Эту фамилию носила после замужества моя старшая дочь.

«Маленькая Япония». Мать семейства.

– Понимаю и соболезную, – произнес я. – Поверьте, я даже выразить не могу всю глубину своего сочувствия.

Перед моим мысленным взором снова возникла посмертная маска на лице женщины, и я словно сам пережил муку последних мгновений ее жизни. На миг мне вдруг захотелось прочувствовать, какими были предсмертные секунды моей Миеко. Разбудил ли ее этот безумец среди ночи? Успела ли она увидеть его? Сознавала ли, что ее ждет, когда языки пламени уже подкрадывались к ней?

– Я хочу, чтобы вы нашли его, мистер Броуди. Человека, который совершил эти гнусные убийства. Или людей, если он был не один.

– Я?

– Да, вы. Ваше агентство. Я хочу, чтобы его нашли и уничтожили. Раздавили, как таракана, которым он, по сути, и является. Будь это физически осуществимо, я бы попросил вас убить его дважды – очень медленно и жестоко. Я хорошо вам заплачу в валюте по вашему выбору и переведу гонорар в любой банк мира, какой вы предпочтете.

Хара назвал сумму, в три раза превышавшую наше обычное вознаграждение. Ему, несомненно, были известны расценки на наши услуги.

– Зачем вы сразу предлагаете повышенную оплату?

– Хороший материальный стимул зачастую приносит результаты быстрее.

– А почему бы вам не обратиться в агентство «Мерсенари»? Оно всего в квартале отсюда.

– Вы видели истерзанные тела моих близких, и у вас все еще поворачивается язык задавать подобные вопросы?

– Да.

Хара нахмурился. Даже в его нетерпении ощущалась некая благородная величавость.

– Деньги для меня ничего не значат. Но я верю в мотивацию. Мне нужно, чтобы вы бросили на это расследование все силы своей организации, и я готов платить сколько угодно, лишь бы вы согласились заняться сейчас исключительно им одним.

Он перешел на японский язык, вот только на содержании его слов это никак не отразилось. На прежний, западный манер Хара говорил прямо, без околичностей и по-деловому. Человек новой генерации! Ни намека на легендарную японскую обходительность и вкрадчивость, которых я, собственно, уже от него и не ожидал. Зато теперь мне стало понятно, почему его так ненавидели властные структуры в родной стране.

– «Броуди секьюрити» никого не убивает, мистер Хара.

– Хорошо, давайте отложим решение данного вопроса до тех пор, пока вы не достигнете в расследовании определенных результатов.

– Это ничего не изменит.

– Посмотрим. Говорят, я умею убеждать людей. И всегда добиваюсь того, к чему стремлюсь.

– А обо мне говорят, будто я невероятно упрям, хотя сам я так не считаю.

Он смотрел на меня, словно не слыша.

– Отлично. Могу я удвоить вознаграждение?

– Ответ останется прежним.

Хара склонился вперед, и я не увидел в его глазах ничего, кроме черной пустоты.

– Вы понимаете, каково это, когда ваши дети уходят из жизни раньше вас? Вы внешне продолжаете существовать, но сами становитесь мертвецом, мистер Броуди. Все, чего вы добились в своей карьере, словно комкают, как лист газетной бумаги, и швыряют вам в лицо. Вы осознаете, что ваши дети и дети ваших детей не будут наслаждаться этим миром после вас и не смогут пожать плоды вашего жизненного успеха. И когда вы умрете, все ваши труды и достижения умрут вместе с вами.

Его голос дрожал, срывался, хотя ему удавалось по-прежнему держаться с достоинством. Бо́льшую часть жизни Хара парил в высоких сферах. А теперь камнем обрушился вниз. Как та птица на гарде меча, о которой он меня расспрашивал.

И я снова вспомнил о теле его дочери на кирпичном тротуаре. Вспомнил утро в Лос-Анджелесе, когда от моих близких не осталось ничего, кроме пепла и обугленных костей. Вспомнил, сколько ночей провел без сна, чтобы к утру убаюкать наконец свою исстрадавшуюся дочь. Я потерял жену, но у меня оставалась Дженни. А человек, который сейчас сидел передо мной, разом лишился и дочери, и внуков. Вот почему я уступил его напору.

– Хорошо, мистер Хара. Мы займемся этим делом.

Интересно, подумал я, кто подсказал ему, на каких струнах моей души можно так тонко сыграть? Мой гость с видимым облегчением откинулся на спинку кресла.

– Спасибо. Как считаете, сможете напасть на его след?

– Рано или поздно. При наличии финансов и достаточного количества людей. И конечно, если полиция не доберется до него первой. Но в любом случае убивать его мы не станем. Крови и так пролилось достаточно.

– Наймите киллера, если сами не хотите марать рук. И вообще набирайте дополнительных агентов, если необходимо. Я покрою все расходы.

Последние слова заставили меня внутренне сжаться и вновь задуматься над его предложением. Что-то в его тоне подсказывало, что Хара не в первый раз прибегает к подобным методам.

– Почему все-таки вы остановили свой выбор именно на нас? – поинтересовался я. – При ваших возможностях легко нанять целую армию.

– На «Броуди секьюрити» только в Токио работают более двадцати человек, не считая внештатных осведомителей. Вы и есть армия. Меня заверили, что местная полиция ведет расследование этого дела двадцать четыре часа в сутки. Добавив им в помощь частное агентство, которое возглавляет человек, хорошо знакомый с Японией и с Америкой, я существенно увеличиваю шансы завершить дело успешно.

В его рассуждениях присутствовала логика, но мной все еще владел скептицизм. Хара словно читал мои мысли и, чтобы развеять сомнения, прежде чем они возобладают над прочими доводами, достал из кармана пиджака конверт и протянул его мне, причем двумя руками и с церемонным поклоном.

– Здесь половина названного мной вознаграждения. Накладные расходы, разумеется, не включены.

Время принятия решения. Я молчал, размышляя, как поступить. Хара не мог принудить меня совершать поступки, которые я считал недопустимыми. Мы никогда не пойдем на убийство. Но если кандзи из «Маленькой Японии» совпадет с тем, что я обнаружил у дома Миеко, я непременно доведу расследование до конца. Ради нее, ради Ренны. Две веские причины согласиться. И я принял предложение. Я поднялся и взял конверт с соблюдением всех положенных формальностей, с какими Хара подал его мне, – то есть поклонился, а потом сунул в верхний ящик стола, не пересчитывая денег, что стало бы грубым нарушением японского этикета. Затем я вновь опустился в свое рабочее кресло.

– Мы беремся за расследование, – сказал я. – Вам будет представлен подробный отчет. Но не более того.

Хара сидел напротив и усмехался:

– Если только мне не удастся переубедить вас. Но давайте пока оставим эту тему. Что вам потребуется от меня, чтобы начать действовать?

– Подробности жизни вашей дочери. Детальные биографии ее и мужа. Полный список друзей и знакомых на территории США, включая Гавайи. Причем туда нужно внести как старых друзей, так и появившихся недавно, деловых партнеров, возможных недоброжелателей, адреса всех, с кем велась переписка.

Он едва заметно напрягся.

– Надеюсь, вы не шутите подобными вещами?

– Какие уж тут шутки! Мне необходимо знать обо всех их контактах в Америке, какими бы незначительными они вам ни казались.

Напряжение спало.

– Договорились. Все сведения вам предоставят в течение двадцати четырех часов.

– Хорошо. И по поводу Йошиды – второго убитого мужчины. Он был другом семьи?

– Дальним родственником.

Я ждал продолжения, но его не последовало.

– И тем не менее, – произнес я, – к нему все это тоже относится в полной мере. Не занимался ли он или ваш зять чем-нибудь опасным?

– Нет.

– А ваша дочь?

– Она была всего лишь домохозяйкой.

– Никаких экстраординарных случаев в последнее время? Чья-то неожиданная смерть, ссора с партнером, семейная размолвка?

– Насколько мне известно, ничего подобного не произошло.

– У вас есть хоть какие-то предположения, зачем кому-то могло понадобиться убить их?

– Ни единого.

– А как обстоят дела лично с вами? Уж у вас-то не может не быть влиятельных врагов.

– Способных на такое среди них нет.

– Уверены?

– Разумеется.

– Что ж, трудно было рассчитывать, что решение может лежать на поверхности.

И все-таки не исключено, что у одной из жертв имелись неизвестные остальным проблемы, подумал я.

Хара забарабанил пальцами по колену.

– Хотел упомянуть кое о чем. Я попросил свою младшую дочь прилететь сюда из Нью-Йорка, чтобы вы могли лично побеседовать с ней. Они с сестрой были очень близки.

– Отлично.

– Вы слышали о ней? – спросил он вроде бы вскользь, но в его тоне сквозила смесь гордости и подозрительности. Гордость объяснялась тем, что у себя на родине Лизза Хара принадлежала к числу молодых знаменитостей, а подозрительность вкралась из-за того, что ссора между отцом и дочерью стала с недавних пор постоянной темой для пересудов в средствах массовой информации.

– Я же читаю газеты.

– Но на Западе она пока не настолько известна.

– А кто сказал, что я читаю только западные газеты?

– Что ж, превосходно, – произнес он, поднимаясь. – Теперь я окончательно убедился, что дело в надежных руках. У моей нынешней поездки в Штаты весьма насыщенный график, а потому мне пора уходить. Но мы уже скоро все обсудим еще раз.

Отдав дань вежливости лишь легким прощальным наклоном головы, как и подобало его статусу, Хара вышел. Охранник поднялся с пола и последовал за ним.

Пока оба пробирались к выходу из магазина мимо витрин с мечами и складными расписными ширмами, я задумался о том, как легко Хара нашел меня. А если смог он, то смогут и другие. Причем даже быстрее. Хотя бы потому, что им не придется совершать для этого перелет из Токио.

Глава двенадцатая

Таверна-гриль «Эм энд Эм» располагалась в северно-западном углу перекрестка Пятой улицы и Говард-авеню и выглядела, как серая жаба на камнях – маленькая, бесцветная и незаметная. Идеальное место для тайных встреч офицера полиции с осведомителями и консультантами.

– Столик – лучше не придумаешь, – заметил я, выдвигая для себя кресло.

– Занимаю всегда только его.

– Странно, что меня это не удивляет, правда?

Ренна остановил свой выбор на стоявшем у стены, обитой панелями из орехового дерева, двухместном столике, отделявшем от остальных проход к бару. Если говорить негромко, никто не смог бы понять содержания разговора, когда рядом не вертелась официантка, а Ренна держал под постоянным обзором входную дверь, оставаясь невидимым даже для случайных прохожих, которым могло прийти в голову посмотреть через стекло витрины.

Лейтенант сразу обратил внимание на мою хромоту.

– Порезался, когда брился?

– Сцепился с одним подонком, вооруженным ножом.

– Сообщил о происшествии в полицию?

– Не стал. Подумал, что у вас сейчас других забот хватает.

Однако после ухода Хары я все же посетил доктора Шандлера, который вел прием в соседнем квартале, и он сообщил, что мне удалось-таки не только заново вскрыть рану, но и увеличить длину пореза. Победа над Китайской Стеной стоила мне пятнадцати швов и весомого счета. Впрочем, Шандлер согласился принять «натурой». Доктор питал особый интерес к дорогим японским лакированным вещицам, а я как раз получил новую партию элегантных подносов-негуро в красно-белых тонах, каждый из них тянул на месячный заработок врача.

– Но с тобой мне все же лучше поделиться подробностями, – сказал я и кратко описал Ренне все, что произошло у меня дома и в магазине после событий в «Маленькой Японии».

– Тут есть над чем поразмыслить, – отозвался Ренна. – Я этим займусь. Попросить для тебя меню или ты и так все знаешь?

– А мне ничего не нужно, кроме кофе.

«Эм энд Эм» оставался одним из старых заведений Сан-Франциско. Здесь все еще можно было получить огромную порцию картофеля по-домашнему или такую подзабытую экзотику, как вареные раки с кукурузой из Луизианы. Но это были лишь исключения среди вполне заурядных гамбургеров, цыплят на вертеле и омлетов. Впрочем, однажды сюда мог заглянуть ресторанный критик с бойким пером и необходимостью что-то срочно написать в номер. Не жалея красок, такой репортер распишет «истинный дух ретро», которым пропитана атмосфера забегаловки, после чего регулярным клиентам вроде Ренны придется выстаивать сюда очереди вслед за привлеченными рекламой новичками. Если только эти стены не пойдут еще раньше под снос.

Ренна пристально посмотрел на меня:

– Что тебя гложет? Миеко?

– Миеко, крошка Мики, ее мать. Все они.

– Иногда надо выбрасывать такие мысли из головы, иначе эта дьявольская «Маленькая Япония» прожжет дырку в твоем мозгу.

– Но ведь целая семья, Фрэнк! Целая семья!

Двое почтальонов, сидевшие за стойкой бара, окинули нас быстрыми взглядами. Ренна пухлыми пальцами пригладил себе волосы.

– Успокойся, прошу тебя. Ты же знаешь, подобное невозможно забыть, но с этим приходится жить дальше. И вкус твоих картофельных оладий утром должен оставаться прежним, что бы ни случилось. В общем, Броуди, ты сам все прекрасно знаешь. Иначе мы бы не сидели здесь сейчас вместе.

– Верно.

Я действительно прошел школу Южного Централа, где жизнь порой напоминала бесконечно повторяющийся танец со смертью. Там ни на минуту нельзя было терять бдительности. Чуть забылся, и тебе уже причинили боль. Разумеется, я часто видел и избитых, и порезанных, и мертвых. Но с хладнокровным расстрелом целой семьи не сталкивался прежде никогда.

Появилась светловолосая официантка с блокнотиком наготове. Я заказал кофе, а Ренна колу и чизбургер. Перед нами поставили напитки, но лейтенант продолжал молчать, поглядывая на меня. Тогда я задал ему вопрос:

– Интересно, а почему тебя самого так зацепило данное дело?

– Ты считаешь, что пяти трупов мало?

– Просто уверен, что мотив не в этом.

Прошлой ночью я увидел в его глазах нечто гораздо большее, но не смог расшифровать взгляда.

Ренна стал рассеянно осматривать стены, по которым были развешаны старые черно-белые снимки, запечатлевшие рабочих, монтировавших огромные стальные балки. Фото сделали в те времена, когда Сан-Франциско славился деловой активностью и возводил свои знаменитые мосты. Крепкие мужчины в строительных касках и простых майках тянули тросы толщиной с дыню и пробегали по шатким настилам, подвешенным в сотнях футов над темными водами залива.

– В прошлом году мы купили Кристине такое же платье, какое было на Мики Накамуре. Синее. Это такое чувство… От него некуда бежать. Иначе зачем я стал копом?

Я кивнул. Когда происходит внешне бессмысленное убийство, невозможно предвидеть, чем оно особенно поразит тебя. Если только не напоминанием, что у тебя тоже есть семья.

Ренна вдруг склонился ко мне и заговорил с несвойственной ему горячностью:

– Послушай, я буду снабжать тебя всей необходимой информацией, но мне нужно, чтобы ты участвовал в расследовании. И потратил на него столько времени, сколько потребуется. Можешь мне это обещать?

– Да.

– Даже если кандзи не тот, что в случае с Миеко?

– После того, что я видел, это уже не проблема. Клянусь быть с тобой до конца. Как говорится, пока смерть не разлучит нас, – заверил я, хотя думал все же в первую очередь о Миеко.

– Спасибо.

Ренна вытащил из кармана пиджака конверт и извлек из него два листка бумаги, которые выложил на стол. Один из них был уликой с места преступления, а потому его поместили в прозрачный целлофановый кармашек. Второй оказался сильно увеличенной копией.

– Как ты и предсказал, кандзи удалось полностью очистить.

От одного взгляда на черные штрихи, въевшиеся в фактуру типично японской бумаги, у меня усилилось сердцебиение. Передо мной лежал точно такой же изограф, какой я видел прежде на раскаленном солнцем тротуаре в Лос-Анджелесе. Не просто похожий. Не отличавшийся хотя бы мелкими деталями, а совершеннейший дубликат, словно снятый под копирку. А это делало «Маленькую Японию» уже четвертым местом, где нанес свой смертельный удар один и тот же убийца.

– Что скажешь? – спросил Ренна.

Я с трудом вновь обрел дар речи:

– Они идентичны. Совпадение абсолютное.

– Что ж, прискорбно это слышать. Теперь только попроси, и я заставлю парней из полиции Лос-Анджелеса вернуться к расследованию смерти Миеко.

У меня перехватило дыхание. Сколько лет я надеялся, что именно это когда-нибудь произойдет, но сейчас, когда было сделано конкретное предложение, мной овладели сомнения. Ведь прошло более двух лет. Из вещественных доказательств там остались одни головешки. При полнейшем отсутствии мотива для убийства.

– Думаешь, из этого что-нибудь получится?

Ренна пожал плечами:

– А почему нет? Наша очередь бить по мячу. Если схватим здешнего убийцу, то раскроем и тайну гибели твоей жены.

– Что ж, звучит как неплохой план.

– Вот и хорошо, – кивнул он, а потом заговорил очень тихо, но четко и разборчиво: – А теперь слушай, что необходимо мне. Бойня в «Маленькой Японии» значительно изменила ситуацию, а потому очень важно, чтобы ты присмотрелся к кандзи с новой точки зрения. И на сей раз мне нужны конкретные ответы на вопросы. На много вопросов.

Я потер листок, найденный в «Маленькой Японии», между пальцами.

– Для начала скажу, что это стандартная японская бумага для каллиграфии. Массовое машинное производство. Ничего общего с настоящей уаши ручной работы. Уаши – традиционная японская бумага, которой пользуются истинные мастера каллиграфии. На нее наносились также рисунки, хранившиеся в свитках, из нее делали фонари и ширмы. Наилучшего качества уаши и в наши дни изготавливается по технологии, пережившей многие столетия. Рамка с густо натянутыми вдоль и поперек нитями погружается в котел с растворенной в воде пульпой. Сетка захватывает слой пульпы, а изготовитель дает ему высохнуть, получая лист, имеющий ни с чем не сравнимую текстуру.

Ренна бросил на меня взгляд, в котором ясно читалось, что он ждет от меня не лекций по истории методов изготовления бумаги.

– Но твои лабораторные крысы, полагаю, тебе уже все это сообщили, – заметил я.

– И довольно давно.

– Тогда повернем тему иначе. Обычная коммерческая каллиграфическая бумага продается по всей Японии, как и во многих магазинах США. Ручная уаши изготавливается в ограниченных количествах немногочисленными мастерами, и ее происхождение легко отследить по особым приметам, которые присущи манере каждого из них. Об этом тебе тоже рассказали твои эксперты?

– Нет.

– Из этого вывод. Если листок был намеренно оставлен на месте преступления, то использование бумаги массового производства – это проявление осторожности.

– Согласен. Но что означает иероглиф?

– Ваши спецы тоже не могут разобрать его?

– Иероглиф проверяют сейчас по всем существующим каналам. Но я хочу получить ответ до наступления следующего ледникового периода, если это вообще возможно. Объясни мне хотя бы, почему ты не можешь его прочитать?

– Потому что это не дзёё, не тоё и даже не один из общеупотребительных кандзи.

– А если перевести на нормальный английский?

– Проще говоря, изограф не из тех, что используются сейчас, имели хождение до войны или вообще в более или менее обозримом прошлом. То есть, допустим, еще в середине XVII столетия.

– Для тебя XVII век – обозримое прошлое?

– Когда я говорю о культуре с тысячелетними корнями, то да.

– Это совсем не то, что я хотел услышать. У тебя есть что-нибудь еще?

– Написано мужчиной в возрасте от шестидесяти до семидесяти лет.

Ренна чуть не подпрыгнул в кресле.

– Откуда такие сведения? Ты уверен?

– На все сто. Рука мужская и зрелая.

– Писал японец?

– Это японский иероглиф, выведенный японцем. По крайней мере здесь нет сомнений. Это писал не китаец. Но манера исполнения не совсем уверенная.

– Значит, не исключена подделка или имитация?

– Нет, кандзи написан именно японцем. Штрихи четкие, пропорции выдержаны идеально, а подобное невозможно воспроизвести, если ты не японец или не учился в Японии много лет, причем с самого детства.

– Отчего же?

Я стал водить пальцем поверх штрихов, но не касаясь их.

– Для того чтобы написать кандзи, выдержав точно баланс всех его компонентов, требуется огромная практика. А ведь еще существует строгий порядок нанесения штрихов. Его необходимо помнить наизусть. Здесь мы видим четко выдержанный порядок и безукоризненный баланс, а это означает, что кандзи не был просто скопирован и тем более не мог быть произведением имитатора. Написал японец, он использовал специальную кисть или ручку с кисточкой на конце.

– Тогда в чем же ты разглядел погрешность?

– В легком дрожании руки. Линии местами чуть неровные. Как и слой чернил.

– Вероятно, старик уже дряхлый или просто писал с бодуна.

– Нет. Для этого стиль выдержан слишком строго. Думаю, объяснение кроется в другом. Человек, который вывел кандзи, делал это прежде всего несколько раз в жизни. Если, конечно, он не страдает артритом.

Ренна заметно приободрился.

– Полезные сведения. Что-нибудь еще?

– Пока все.

Он откинулся в кресле и сложил ладони на животе. Кажется, он был сыт даже теми крохами информации, которые я только что скормил ему.

– А знаешь, если нам немного повезет, мы сумеем довести расследование до конца очень быстро, – сказал он с довольным видом.

Я ответил ему скептическим взглядом.

– Странно слышать от тебя такое. Что это? Готовишься к отчету перед властями?

Ренна мгновенно помрачнел.

– Да, ты прав. Именно об этом я думал прошлой ночью. «Маленькая Япония» теперь не скоро станет прежней. Преступление только-только совершено, а местные жители уже перепуганы. Да и туристов стало меньше. Даже среди наших пошло брожение.

Вместе со сменой настроения изменился и его голос. Прежде я редко слышал в нем интонацию обреченности.

– Но ведь здесь нет никакой мистики, Фрэнк.

– В ночном убийстве и таинственном шифре, который не поддается разгадке? Ты же знаешь, насколько полицейские суеверны. Уже прошел шепоток, что от «Маленькой Японии» следует держаться подальше. Все уверены, будто дело останется нераскрытым, а наше управление разгонят к чертям собачьим.

– Но сам-то ты как считаешь?

– Я буду тянуть это дело до конца, и плевать мне на последствия. Ты только объясни мне еще раз, что за чертовщину я сейчас вижу перед собой. Почему она нагоняет ужас на моих парней? Может, так я сумею влезть в шкуру нашего убийцы и понять его логику?

Глава тринадцатая

Цюрих, Швейцария

Хелена Шпенглер с трудом сдерживала раздражение при виде пары жутковатого вида азиатов, которые явились к ним в дом без приглашения и расположились в гостиной.

– Ты знаком с этими джентльменами, Кристоф? – спросила она мужа-банкира.

И как только посмела Сирина, эта бестолочь, впустить незваных гостей до возвращения мужа, чтобы потом раствориться где-то в задних комнатах?

– Едва ли это можно назвать знакомством, дорогая. Я встречался с одним из них на прошлой неделе.

Старший из азиатов – узкоглазый, с оранжеватым цветом лица – очень прямо сидел на канапе времен Людовика XV, обитом гобеленом из Обюссона. Этот по крайней мере демонстрировал хоть какое-то уважение к хозяевам. Зато второй, с длинными волосами, собранными в «хвост» на затылке, развалился в кресле Кристофа с таким видом, словно оно принадлежало ему, свесив во все стороны свои несуразно длинные конечности.

– Мне подать кофе или лучше сразу… – Она осеклась, имея в виду, что была бы не против позвонить в полицию.

Но именно в этот момент Лоренс Кейси – более молодой из азиатов – внезапно вырос у нее за спиной. Одной рукой крепко обхватил вокруг груди, а другой прижал к ее лицу носовой платок. Миссис Шпенглер пыталась отбиваться, но при этом была совершенно сбита с толку. И когда только он успел встать с кресла? Изворачиваясь всем своим мощным станом зрелой дамы, она сопротивлялась несколько секунд, а потом глаза закатились, и ею овладел крепчайший сон. Кейси отнес хозяйку на канапе и уложил среди подушечек, причем его старший товарищ освободил ей место с шутовским поклоном.

– Итак, – сказал Кейджи Оги, которого Шпенглер знал под именем Кевина Шенга, – как я вам уже объяснил неделю назад, вы должны передать вино нам.

Розовощекий банкир в шестом поколении все еще чувствовал себя слегка отяжелевшим после сытного вчерашнего ужина, сопровождавшегося обильными возлияниями, который они с друзьями устроили в ресторане, где швейцарская знать привыкла отдыхать от праведных трудов с XIV века.

– Но этот вопрос уже закрыт, сэр, – произнес Шпенглер, часто моргая, чтобы стены комнаты перестали кружиться.

– Считайте его открытым заново. – Оги швырнул толстую пачку денег на небольшой столик, стоявший рядом с кушеткой. – Я по-прежнему согласен заплатить за одну бутылку, а остальные две мне теперь придется конфисковать в виде штрафа.

Шпенглер перехватил взгляд Шенга, у которого были темные и странные глаза под стать одежде обоих гостей. Они носили черные облегающие костюмы, причем из-под пиджаков выглядывали водолазки, сшитые из какого-то неизвестного материала. Но даже столь вычурные наряды не давали им права вторгаться в жизнь его семьи.

– Мистер Шенг, – произнес финансист, – надеюсь, вы не обидитесь, если я признаюсь, что мне сейчас весьма затруднительно обдумать ваше предложение.

При этом Шпенглер словно исподволь крутил запонку своей сборчатой сорочки, пока «зайчик» от кружка золота с монограммой не попал Шенгу в глаз – трюк, к которому банкир не раз прибегал в прошлом, желая поставить на место зазнаек, забывавших, с кем имеют дело.

– Вероятно, будет лучше, если мы встретимся у меня в офисе в обычные рабочие часы.

«Откуда тебя в один момент вышвырнут на улицу могучие парни из моей службы безопасности».

Оги движением головы избавился от игры света на своем лице.

– Это ваш последний шанс закончить дело без непомерно тяжелых для вас последствий.

– Что ж, в таком случае мне придется настоятельно попросить вас покинуть мой дом, мистер Шенг, – величаво бросил банкир, который от злости неожиданно для себя самого вдруг преисполнился храбрости. – Пожалуйста, оставьте меня сейчас в покое, и я с удовольствием приму вас завтра.

Неделю назад Кристоф Шпенглер даже не подозревал о существовании этой неотесанной азиатской деревенщины. Их пути пересеклись из-за трех двухлитровых бутылок «Шато Марго» урожая 1900 года, надолго забытых в подвале замка одного австрийского принца, который с семьей бежал из страны, оказавшейся под властью нацистов. У принца хватило ума замуровать вход в свой винный погреб, но не хватило удачливости, чтобы дожить до конца войны. Замок сменил затем четырех хозяев, а драгоценное вино так и хранилось нетронутым несколько десятилетий, пока нынешний владелец не решил провести реконструкцию и не наткнулся на потаенный подвал. Найденные бутылки были выставлены им на аукцион, собравший знатоков и коллекционеров со всего мира.

Готовность принять участие в начальной стадии изъявили девять человек. Когда же цена за три бутылки поднялась с сорока до шестидесяти тысяч долларов, осталось лишь пятеро претендентов. А сумма в девяносто тысяч отпугнула всех, кроме Шенга и Шпенглера. После скачка цены еще на тридцать тысяч вверх Шенг имел наглость обратиться к швейцарскому банкиру напрямую.

– Чем нам продолжать это бессмысленное состязание, – предложил Шенг, – не лучше ли перестать повышать цену и поделить вино?

– При всем моем желании пойти вам навстречу я, увы, уже пообещал вскрыть бутылки на приеме, посвященном моему пятидесятипятилетию. Уважаемые люди прилетят из разных стран только ради этого, и я не могу разочаровать их.

– Тогда почему бы не достигнуть компромисса? Две бутылки достаются вам, одна – мне. В семьдесят два года у меня, может, появится последний шанс отведать старого вина в такой великолепной сохранности.

– Сожалею, но мне нужны все три бутылки. Если вам не угодно продолжать повышать цену, пожалуйста, уступите. Кстати, следующий лот представляет почти такую же ценность. – И Шпенглер повернулся к Шенгу спиной, пытаясь подавить дрожь, возникшую в области шеи.

Но и теперь банкир упрямился.

– Ответ, который вы получили от меня на аукционе, остается в силе. И по причинам, уже мной упомянутым.

– Возьмите деньги, черт побери!

– Не надо переходить на грубости.

– Тогда мне понадобится шифр замка вашего винного погреба.

– Боюсь, вы его не получите.

– Кейси, убедите нашего хозяина быть более сговорчивым.

Кейси мгновенно вонзил кулак в пухлый животик финансиста, тот охнул и опрокинулся в кресло.

Оги-Шенг склонился над ним.

– Нами нельзя командовать, как обыкновенными банковскими клерками, месье. Не назовете код, вам же будет хуже.

– Никто не способен на подобное лишь из-за трех бутылок вина, – выдавил Шпенглер сквозь сжатые от боли зубы.

Оги окинул его поскучневшим взглядом.

– На прошлой неделе я обратился к вам с просьбой. А теперь она превратилась в требование. Только и всего.

Но ведь есть же горничная, мелькнула у банкира мысль. Она не могла не заметить неладное и уже наверняка позвонила в полицию. А потом он вдруг вспомнил, что Сирина по непонятным причинам не вышла в гостиную, чтобы предложить гостям напитки, а это скорее всего означало, что ее тоже обезвредили. Вероятно, так же, как и его жену.

У Кейси зазвонил мобильный телефон. Он отошел в сторону.

– Говорите, – произнес он по-японски. Только сотрудники самых секретных ведомств Южной Кореи и Соединенных Штатов пользовались столь надежно закодированными линиями связи.

Шпенглеру показалось, будто у него появился шанс. Он вскочил с кресла и бросился бежать. Не отнимая телефонной трубки от уха, Кейси резко развернулся на месте и ударом подошвы в затылок сбил банкира с ног, заставив его неуклюже проехаться по ковру гостиной на своем округлом брюшке. При этом японец не сумел сдержать ухмылки, в которой читалось: «Вот чудак!»

– Нет, ничего важного, я могу разговаривать, – сказал он в трубку. – Продолжай.

Он подошел и крепко прижал хозяина дома к полу, поставив ногу ему на спину.

– Да, понял тебя. – Кейси обратился к Оги: – Сэр, это Дермотт.

Дермотт возглавлял их группу в Сан-Франциско, которая отслеживала последствия операции в «Маленькой Японии».

– Я с ним поговорю.

Кейси кинул ему трубку, и Оги поймал ее с легкостью и проворством гораздо более молодого человека, чем он был на самом деле.

– Слушаю.

– Тот гражданский, что обследовал место убийства, может создать нам проблемы, сэр.

– Торговец старым барахлом? Вряд ли.

– Не забывайте, что он сын Джейка Броуди.

– Да, но сам он продает расписные веера старушкам с седыми буклями. Забудь о нем.

– Но с ним только что встречался в городе лейтенант, ведущий расследование. А еще у него побывал Хара.

– Хара?

– Да.

Оги задумался.

– Ладно. Торговец антиквариатом действительно сейчас остается их единственным связующим звеном с Японией. Пронаблюдай за ним какое-то время. Но только за ним. Полиция не представляет для нас угрозы.

Операция прошла идеально. Кейси и его люди уже через несколько минут находились на безопасном расстоянии от «Маленькой Японии», а группа Дермотта обеспечивала прикрытие. В ее задачу входило лишь дистанционное наблюдение за полицейскими. Действовать они могли начать лишь в том случае, если бы произошло нечто непредвиденное. Остальное тоже находилось под контролем, включая любые контакты, которые власти Сан-Франциско могли попытаться установить с Токио.

– Зачем ты тревожишь меня из-за пустяков? – спросил Оги.

Он слушал ответ, все больше и больше мрачнея. Вопреки приказу Дермотт напал на Броуди, а это означало только одно – антиквар мертв, а Дермотт позвонил, чтобы получить санкцию задним числом. К сожалению, у их лучшего бойца был крупный недостаток – слишком взрывной темперамент. Терпение, терпение. Терпение превыше всего! И Оги оборвал собеседника:

– Я же четко тебе объяснил – никаких больше трупов в Сан-Франциско. Наша миссия слишком важна.

– Но Броуди жив.

Позволив Дермотту закончить с описанием схватки, Оги произнес:

– Ты правильно сделал, что отступил. Когда в последний раз кому-то удавалось отбиться от тебя?

– Подобного не случалось вообще ни разу, сэр.

– Я так и думал. И теперь твоя глупость может нам дорого обойтись.

– Виноват, сэр. Я потому и позвонил, чтобы попросить разрешения на приоритетную чистку. Теперь она представляется неизбежной.

На их условном языке приоритетной чисткой называлось физическое устранение субъекта любыми доступными методами.

– Неизбежной? Едва ли. Санкции на устранение ты не получишь. Удар был нанесен превосходно. Полиция ни о чем не знает, и им не удастся ничего обнаружить. Дело положат на полку очень скоро, если ничто больше не привлечет их внимания. Твоя задача в том и состоит, чтобы больше ничего не произошло. Никаких новых контактов, никаких трупов. Затихни пока. Или ты всерьез рассердишь меня.

– Слушаюсь, сэр, – сказал Дермотт. А потом после паузы спросил: – Но ведь я правильно понял смысл вашего слова «пока»?

Оги хорошо улавливал моменты, чтобы сменить кнут на пряник. Дермотт и Кейси были его лучшими агентами и требовали к себе особого подхода. Например, кровожадные инстинкты Дермотта следовало время от времени удовлетворять, и Оги понимал, что должен будет отдать ему на растерзание антиквара, как только шумиха после дела в «Маленькой Японии» стихнет.

– Да, ты понял меня, – произнес Оги и отключил телефон. – Ну как? Вы не передумали? – обратился он к финансисту. – Будете сотрудничать с нами?

Кейси снял ботинок со спины банкира. Шпенглер перекатился на спину. В его глазах застыли слезы.

– Да.

– Превосходно. А теперь назовите, пожалуйста, шифр замка.

– Если я это сделаю, вы оставите нас в покое?

– Когда я здесь закончу, вам не на что будет пожаловаться.

Шпенглер перечислил порядок набора цифр.

Чтобы банкир понимал его, Оги сказал по-английски:

– Кейси, принесите сюда вино. Только те три бутылки. Остальные ценности мистера Шпенглера оставьте на месте. – И по-японски добавил: – Moyase.

«Остальное сожги».

Через две минуты Кейси вернулся с тремя большими бутылками.

– Превосходно, – кивнул Оги с довольным блеском в глазах.

– Вы получили то, что вам было нужно, – сказал Шпенглер, признавая свое поражение. – А теперь – вон из моего дома!

В этот момент откуда-то снизу стали пробиваться в гостиную первые струйки дыма. Шпенглер вскочил.

– Идиоты! Мой винный погреб горит!

Он вдруг услышал легкий звон металла и готов был поклясться, что у него перед глазами мелькнуло подобие тонкой струны. На затылке Шпенглер почувствовал горячее и влажное дыхание Шенга.

Концы гарроты, которой пользовался Оги, крепились к простым деревянным ручкам. Крепко взявшись за них пальцами, он обвил петлей шею банкира, скрестил кисти рук и потянул. С округлившимися от ужаса глазами Шпенглер схватился за шею, еще не совсем разобравшись, что происходит, но зато отчетливо понимая, какого рода красная жидкость вдруг обильно заструилась по его груди и рукам. Оги чувствовал, как проникает сквозь один за другим жизненно важный орган: трахею, сонную артерию, яремную вену, блуждающие нервы – тонкая стальная нить перерезала все с такой же легкостью, как нож мясника режет кусок нежного филе. Как только нить достигла позвонков, Оги ослабил петлю и привычным движением сдернул гарроту с шеи жертвы.

Выпучив глаза, Шпенглер пытался остановить потоки крови, хлеставшей во все стороны, но его пальцы лишь беспомощно скользили по перерезанной глотке. Он исторгал из груди хлюпающие звуки, вокруг рта надувались и лопались алые пузыри. А вскоре его руки бессильно повисли вдоль тела, глаза закатились, и все, что осталось от банкира в шестом поколении, с грохотом обрушилось на пол. Оги протер гарроту носовым платком, смотал и сунул в карман пиджака.

Кейси смотрел на залитый кровью ковер.

– Такого мы не планировали, – заметил он.

– Да, – кивнул Оги, – но этот сноб сумел вывести из равновесия даже меня.

Дым проникал в гостиную крупными клубами.

– У нас мало времени.

Хорошо зная, что нужно делать, они отнесли тела в хозяйскую спальню, уложили в постель и быстро переодели в ночные пижамы. Огонь уничтожит все следы пребывания в доме непрошеных гостей. «Смерть в результате несчастного случая» – по этой статье списывалось подавляющее большинство совершенных ими убийств. Акции прямого действия, как в «Маленькой Японии», предпринимались лишь в исключительных случаях. В основном их жертвы тонули, совершали самоубийства или погибали в автомобильных авариях. Впрочем, список был длинным, а способы иногда поразительно изобретательными.

– Мы злоупотребили гостеприимством хозяев, Кейси. Кстати, не забудь забрать деньги. Полагаю, что нашему упрямому, но не слишком умному другу они больше не понадобятся.

Глава четырнадцатая

Я кратко рассказал Ренне все, что ему необходимо было знать:

– Кандзи составляют основу системы японской письменности. Кроме того, присутствуют еще два алфавита из примерно пятидесяти знаков каждый, но кандзи исчисляются тысячами. Они стали результатом эволюции простейших символов и пиктограмм. К примеру, глаз. Первоначально его изображали гораздо более реалистично, но со временем он превратился в вертикальный прямоугольник, разделенный горизонтальными линиями. У тебя есть ручка?

Ренна достал шариковую ручку, а я взял со стола белую бумажную салфетку и изобразил на ней знак, обозначавший глаз.

Ренна изучил мои каракули.

– Занятно, – сказал он. – Производное все еще напоминает первоисточник.

– Да, то же изображение, только гораздо более абстрактное. Так же произошло с горой. Из наглядной группы треугольников получилась чистейшая абстракция. – И я добавил рядом на салфетке вторую пару рисунков.

– Мне это начинает нравиться, – произнес Ренна. – Здесь ощущается четкая логика.

– Верно. А когда люди прочно усвоили эти самые ранние символы, они начали составлять из них сочетания. «Поле» поместили поверх знака, обозначавшего «силу» или «мощь», чтобы получился «мужчина», который рассматривался в те времена как «сила в поле». Но на этот процесс ушли века. В основном письменность формировалась в Китае и лишь позже – в самой Японии.

Официантка принесла чизбургер Ренны, сопровождая свои движения, пожалуй, чрезмерно соблазнительным покачиванием бедер. Вытянув шею, она бросила взгляд на лежавшую передо мной салфетку с символами.

– Инструктируешь тайного агента, Фрэнк?

Ренна поднял голову. Официантке на вид было лет тридцать пять. Пышная прическа украшала красивой формы голову. Причем одна из прядей как бы невзначай завлекательно вилась вдоль щеки к решительному подбородку, напоминая рыболовную снасть с крючком. Интересно, часто ли у нее клюет?

– У нас занятия в вечерней школе, Карен. Осваиваю профессию лингвиста на случай, если городские власти решат дать мне пинка под зад.

– Тебе, дорогуша? Да никогда в жизни. Они не посмеют.

Женщина улыбалась, но в ее глазах не было ни искорки веселья. Она удалилась, все так же покачивая бедрами, а я проводил ее взглядом.

– Кажется, она к тебе неровно дышит.

Ренна кивнул:

– Только что разбежалась с муженьком. Но как! Стала зазывать меня к себе домой, хотя прекрасно знала, что я сделаю из ее мужа отбивную, когда он об этом узнает и явится выяснять отношения.

– А он об этом узнал?

– Как не узнать, если она сама ему все выложила?..

Ренна густо смазал свой чизбургер кетчупом, а потом вгрызся в него зубами, держа в правой руке, а левой взяв со стола салфетку с моими рисунками и помахав ею у меня перед носом.

– В общем, я понял главное. Иероглифы состоят из отдельных блоков, слитых вместе. Так почему же ты не в состоянии разобрать на части наш кандзи?

– По двум причинам. И первая состоит в том, что со временем абстракции многократно усложнились, а их сочетания порой очень далеко отошли от первоначального смысла составляющих. Сложи «гору» с прилагательным «высокий» и получишь, что, в свою очередь, является основой для такого понятия, как kasaru, означающего «разбухать, увеличиваться в объеме». А затем в ход пошли еще и сложные исторические аналогии: «дерево, собранное в горах», в сочетании с «огнем» под «кровлей» дает – «древесный уголь». Исторически имеется в виду печь под крышей, в которой и получали древесный уголь.

– Да, вот теперь все стало намного запутаннее. Впрочем, странно было бы рассчитывать, что японский язык окажется простым. – Ренна отправил в рот второй кусок полуфунтового бургера. Стало очевидно, что он легко расправится с ним в три приема. – Сколько тебе нужно времени, чтобы получить ответ от твоих людей в Японии?

Я прикинул разницу часовых поясов.

– Их рабочий день начался час назад. Я отправил им письмо с пометкой «срочно». К концу дня, вероятно, получу предварительные результаты. Но чудес я бы ждать не стал.

– А я только на чудо и надеюсь.

Я посмотрел на свой остывший кофе.

– Тебе надо иметь в виду, что большинство японских понятий имеют весьма расплывчатое значение. Их не всегда до конца понимают сами японцы.

Лично я проникся этой идеей уже давно и до самых глубин своего существа. Притом, что я был отпрыском белых американцев, история моей жизни, работа, личная жизнь были теснейшим образом связаны с Японией. Детство я провел, играя на задворках токийских улиц. Моя жена была японкой, и моя дочь тоже считалась ею по праву рождения, где приоритет отдавался матери. Мой отец провел в Японии значительную часть сознательной жизни и создал там «Броуди секьюрити». В общем, Японии принадлежало особое место в моей судьбе. Эта страна обогатила мое существование, за что я испытывал к ней неизменную благодарность.

Но в определенном смысле Японию можно уподобить излишне подозрительному другу или ревнивой любовнице, которая всегда избегает чрезмерного сближения с тобой. И долгие годы я полагал, что мой статус гайдзина – то есть вечного чужака в сугубо закрытом обществе – объясняется именно этими, известными многим свойствами восточной страны. Но, как оказалось, дело было не только в этом. Сидя однажды за несколькими бутылочками саке со своими приятелями из Синджуку, я узнал, что они находятся примерно в таком же положении, что и я. Как мне объяснили, моего знания языка, людей и традиций страны было вполне достаточно, чтобы на поверхностном уровне считаться в Японии своим. Однако в японском обществе едва ли не каждый городской квартал или деревня строго охраняли свои границы от посторонних. Столетиями они накапливали слой за слоем внутренние секреты. Находившиеся в пределах круга владели ими и никого больше в них не посвящали. А каждый замкнутый круг содержал в себе еще более мелкие и замкнутые круги. Только узнав об этом, я начал до конца понимать сложности, с которыми сталкивался в работе Джейк. В работе, унаследованной теперь мной. За помощью в Японии обращались в том случае, если речь не шла о допуске чужаков в секреты определенного круга людей.

Но как объяснить это Ренне доступно, в двух словах? А он выглядел раздосадованным.

– Я не могу тратить на расследование недели. Тебе придется поторопиться. О каком количестве кандзи идет речь?

– Позволь привести конкретные примеры. Простолюдин может прочитать примерно три тысячи. Человек, обучавшийся в колледже, разбирает от четырех до десяти тысяч иероглифов, а самый полный словарь в тринадцати томах, в который входят и устаревшие варианты, включает пятьдесят тысяч.

– Пятьдесят тысяч?! Боже милостивый! Это дело может превратиться для нас в черную дыру. А сколько кандзи знаешь ты?

– Если включить исторические, то, вероятно, от шести до семи тысяч.

Ренна стиснул кулаки.

– И все равно ты не можешь понять смысла нашего иероглифа? Тогда это дело безнадежное.

– Не забывай, что имеешь дело с восточной страной!

– Готов подождать еще пару дней, но не более. Сделай так, чтобы под ногами твоих людей земля горела. И заезжай ко мне в управление завтра к десяти утра с любыми полученными результатами.

– Договорились, – бесстрастно произнес я, понимая, что лучший способ избежать разочарования – это не ждать слишком многого и слишком скоро.

Ренна встал из-за стола.

– Мне пора. Спасибо тебе.

– За что?

– Но ведь ты установил, что наш кандзи не из разряда обычных.

– Почему это важно?

– Так ведь и убийство тоже не рядовое.

Мы какое-то время смотрели друг на друга. Лицо лейтенанта омрачила легкая тень.

– Да, и еще кое-что. Пока будешь заниматься данным делом, соблюдай особую осторожность, Броуди. Они ходят где-то поблизости, и нам надо добраться до них раньше, чем они доберутся до нас.

От его слов мне сделалось не по себе. Сердцебиение участилось, как это происходило всякий раз, когда мне открывалась истина. Я снова перебрал в уме цепочку событий, происшедших за те восемнадцать часов, что миновали после моего визита в «Маленькую Японию»: появление ряженого «китайца», ограбление магазина, которое не состоялось, неожиданный приезд ко мне Хары.

Именно это и имел в виду Ренна.

Внезапно мне стало абсолютно ясно, зачем понадобилось вторжение в мой магазин. Ничто не было украдено, потому что взломщика не интересовал товар. Ему нужна была информация – обо мне и моих планах. И, как нетрудно предположить, мне где-то оставили небольшой «сувенир». Вещицу, с помощью которой можно вести прослушку.

А это означало, что они уже почти добрались до меня.

День второй
Подсказка

Глава пятнадцатая

После того как я отправил электронное письмо по поводу кандзи в токийскую штаб-квартиру «Броуди секьюрити», мне пришло в голову связаться с одним торговцем антиквариатом, с которым я познакомился прошлым летом и успел подружиться. Надеялся, что он сможет по-своему взглянуть на след, несколько лет назад заведший меня в тупик. Это была попытка, не обещавшая слишком многого, однако она полностью оправдала себя, когда следующим утром в моей квартире раздался телефонный звонок.

Кацуо Такахаши принадлежал к влиятельным бизнесменам Киото. И у меня сложилось убеждение, что в любом аспекте культурной жизни Японии его познания следовало признать поистине исключительными. Кацуо Такахаши отличал не только наметанный глаз, но и тончайшее понимание исторических корней своей родины, начиная с периода Нара, то есть с VIII столетия. Но что куда важнее – это был безупречно честный человек, какого редко встретишь в нашей с ним сфере деятельности.

Я снял трубку и услышал бодрый голос своего друга из Киото:

– Броуди-сан? Это Такахаши. Надеюсь, мой звонок не разбудил вашу маленькую Юми-чан?

Вопрос был сформулирован с типично японской вежливостью. Впрочем, Такахаши говорил только на родном языке и, видимо, поэтому использовал уменьшительно-ласкательный суффикс в японском произношении имени моей дочери.

– Нет, – ответил я. – Она сегодня ночует у подруги, а сам я поднялся уже давно.

– Признаюсь, меня не удивило, что вы занимаетесь проблемой кандзи, но прежде чем мы перейдем к этому вопросу, могу я отвлечь вас на минуту?

– Разумеется.

– Мне нужна помощь на аукционе «Сотбис» в ноябре. Вы свободны в это время?

– На данный момент у меня ничего не запланировано.

– Очень хорошо. Мой клиент хочет приобрести Лихтенштейна^[4]. Одну из основополагающих ранних работ, которая заполнит пробел в его собрании. Вот почему он настаивает, чтобы кто-то непременно лично присутствовал на Манхэттене во время торгов и гарантировал сделку. И мы, конечно же, будем поддерживать непрерывную связь по телефону. Гонорар в тех же пределах, что и прежде. Подходит?

– Без проблем. Но теперь расскажите, что вы думаете о моем кандзи.

Он откашлялся.

– Весьма необычный экземпляр.

– То есть?

– Как вам, несомненно, уже известно, он не фигурирует ни в одном из известных словарей и прочих источников. Но это далеко не все. Вы получили мое электронное письмо? Я скопировал кандзи, и мы могли бы провести сравнительный анализ прямо сейчас.

– Одну минуту.

Я перешел в соседнюю комнату, включил компьютер и распечатал письмо, присланное Такахаши. Помимо небольшой кухни, к которой примыкало нечто вроде столовой, наша квартира состояла из двух «компактных» спален (эвфемизм, пущенный в ход агентом по продаже недвижимости и означавший, что после того, как в комнату устанавливали кровать и платяной шкаф, в ней можно было только стоять) и гостиной с двумя элегантной формы окнами с видом на Залив. Полы покрывал бежевый ковролин, а стены я украсил обрамленными афишами выставок в токийский музеях Недзу и Гото. К ним я добавлял одолженные в магазине гравюры, всякий раз достаточно быстро возвращая одну, чтобы сменить на другую. Перед одним из выходивших на Залив окон я оборудовал подобие кабинета – стол для наших с Дженни портативных компьютеров, сидя за которым каждый из нас мог заниматься своими делами, не прерывая общения между собой.

Я достал из лотка принтера лист бумаги и положил перед собой. Потом вынул фотокопию, переданную мне Ренной в «Эм энд Эм», и пристроил рядом с новым вариантом от Такахаши.

– Теперь готов, – сказал я в телефонную трубку.

– Изображение прошло четко?

– Вполне.

– Прежде всего, как вы справедливо отметили, неловкость пера действительно свидетельствует о том, что автору нечасто приходится писать этот кандзи.

– Следовательно, когда он это все-таки делает, то неизменно с определенной целью, верно?

– Да. Но скажу больше: не слишком тренированная рука и недостаточная резкость некоторых штрихов свидетельствуют о невысоком образовательном уровне. Я бы предположил, что у автора не более шести или семи лет школьного обучения.

Но мне пришла в голову другая мысль.

– А не может это быть человек, которому редко приходится писать по-японски вообще? Например, японец, живущий за границей?

– Мне не приходится иметь дела с такого рода документами, но, пожалуй, жизнь вдали от родины может рано или поздно сказаться на качестве почерка. В таком случае наш автор, вероятно, учился на год или два дольше, чем я предположил первоначально, но в… в более примитивном учебном заведении. Однако в любом случае бросается в глаза его не особенная искушенность в каллиграфии, не слишком глубокое понимание красоты иероглифа.

Веками художники, ученые и буддийские монахи соревновались в искусстве написания текстов стихов или знаменитых изречений. Даже сейчас эти работы многое давали исследователю для составления психологических портретов наиболее известных деятелей просвещения прошлого.

– Не исключено, что это нисей, воспитывавшийся в японском интернате.

Нисеями называли детей, которые родились у японцев, живущих за границей. По понятным причинам они испытывали на себе более слабое воздействие японской образовательной системы.

– Не исключено, – отозвался мой собеседник, – хотя и в таком случае он должен был получить частичное классическое образование. Этим легко было бы объяснить странное сочетание знания канонов с не слишком уверенным исполнением.

– Согласен. Вы заметили что-нибудь еще?

– Как мне кажется, кандзи представляет собой новую искусственную комбинацию. Несколько изографов, спрессованных в один, причем так, словно создатель его меньше заботился о смысле, чем о символичности полученного изображения. Это, если угодно, аналог современного логотипа. И разгадку значения следует искать, исходя из такой предпосылки.

– Вы смогли разобрать его?

– Да, признаюсь, я составил список как очевидных, так и более туманных интерпретаций, но мне потребуется несколько дней для проверки своих предположений. Опытный глаз мгновенно различает в этом кандзи нечто очень тревожное.

Я и боялся, и надеялся, что он придет именно к такому выводу. Ко мне вернулись все недобрые предчувствия, возникшие после разговора с Ренной, и пугающие мысли снова стали лезть в голову.

– Уж кому-кому, а вам не нужно объяснять, с чего я это взял, – продолжил бизнесмен из Киото, – но в кандзи нашло отражение высокомерие автора в сочетании с дополнительным элементом, который лично меня глубоко и неприятно взволновал.

Услышав его слова, я снова почувствовал, как у меня участился пульс. Если вы обладаете способностью разбираться в этом, любая японская каллиграфия несет в себе психологическую нагрузку. Всего несколько знаков могут свидетельствовать о человеческих качествах писавшего, нести в себе следы игривости, радости, печали, гордости, поверхностности, тоски, доброты, жестокости, злости, духовного богатства или же полного его отсутствия.

– О чем именно вы говорите, Такахаши-сан?

Даже по телефону я ощутил, с каким трудом мой друг старается подобрать подходящее определение.

– Знаете, поскольку в своем письме вы указали на особую срочность этого дела, то буду предельно краток. В кандзи заключена мощная маниакальная энергетика. Нечто брутальное и не поддающееся контролю.

– И что из этого следует?

– На вашем месте, Броуди-сан, я бы не спешил встречаться с тем, кто это написал. Напротив, я бы постарался избежать подобной встречи.

Глава шестнадцатая

Не успел я как следует обдумать полученную информацию, как меня почти тут же контузило «бомбой», присланной по электронной почте Кунио Нодой – лучшим сыщиком агентства «Броуди секьюрити».

Обнаружил 29-летнего гения в университете Васеда. Кандзи значится в его базе данных. Единственное известное ему появление связано с деревней Сога-джуджо в префектуре Шига. Чтобы отследить происхождение, необходима поездка. Ожидаю распоряжений. Нода.

Я изумленно уставился на дисплей компьютера. Сначала Такахаши, а теперь Нода. Как он разыскал следы кандзи так быстро? Всего лишь за день Нода сделал то, что не удалось после интенсивных поисков, на которые четыре года назад я потратил два месяца. Ведь тогда я встречался со многими известными лингвистами. И историками. Обладая опытом розыска предметов антиквариата при минимальной информации в виде отрывочных записей или смутных воспоминаний бывших владельцев, я прекрасно умел идти по самым запутанным следам и все равно не обнаружил тогда ничего, кроме показаний до смерти перепуганного старика. Что ж, Нода вновь продемонстрировал свой профессионализм.

Пока я перечитывал взволновавшие меня до глубины души строчки, написанные Нодой, щелкнул замок, и в квартиру вошла еще заспанная Дженни. После вчерашнего инцидента с «китайцем» я настоял, что ей нужен собственный ключ. Нельзя допускать, чтобы ребенок один стоял перед запертой дверью даже минуту. Когда я выглянул в коридор, из противоположного его конца мне приветливо помахала рукой мать Лайзы, поднявшаяся затем наверх. Это было еще одно нововведение. Никаких больше прогулок между квартирами без сопровождения. По крайней мере в ближайшем будущем.

– Ты сегодня рано встал, папочка. Как твоя нога? Сильно болит?

– С ногой все в порядке. Просто мне ночью не спалось.

Дженни подтащила к плите стул, взобралась на него и заглянула в сковородку.

– Ты готовишь свою знаменитую перечную яичницу?

– Да, но перец пришлось заменить «табаско».

– А мне можно кусочек?

– Только в обмен на поцелуй.

Дочь чмокнула меня в щеку и в нетерпении закружила по кухне. Этим утром она пребывала в отличном расположении духа, и все огорчения вчерашнего дня забылись. Видимо, этому способствовала ночевка у лучшей подруги. Я с облегчением наблюдал за ней, надеясь, что ее приподнятое настроение ничем больше не омрачится.

По мере того как Дженни взрослела, в ней все чаще проглядывали черты Миеко. В тембре голоса. В улыбке. В манере себя держать. И я начал замечать то, что бросилось мне в глаза при первой встрече с ее матерью в одном из местных клубов любителей карате. Мне тогда исполнилось семнадцать лет, а Миеко годом меньше. И хотя у меня уже была подружка, с которой я не собирался расставаться, моя будущая жена сразу привлекла к себе внимание. Нежная кожа, темно-карие глаза и потрясающее спокойствие человека, который, несмотря на свою молодость, уже овладел каким-то очень важным знанием.

Кроме того, Миеко говорила по-японски, а я скучал по языку, из среды которого меня вырвали после развода родителей. Вообще-то только по-японски Миеко и говорила, а мне часто приходилось становиться для нее переводчиком во время тренировок в спортзале.

Ее английский скоро стал вполне сносным, чтобы она могла общаться самостоятельно, но мы остались друзьями, и связующей нитью между нами всегда была Япония. Мы посещали один и тот же колледж, хотя Миеко отучилась в нем всего пару семестров, главным образом чтобы еще лучше овладеть языком, а потом отправилась продолжать образование на родину.

После смерти мамы я зажил самостоятельно и переехал в Сан-Франциско, где однажды летом Миеко сумела разыскать меня, когда прилетела навестить родителей. Исподволь она сумела дать мне утешение, хотя я даже не подозревал, насколько нуждался в нем, утратив маму, и постепенно груз печали, давивший на душу, перестал ощущаться так сильно.

За время разлуки спокойная уверенность Миеко в себе, поразившая меня когда-то, превратилась в подлинное знание жизни и своего места в ней. Теперь это была уже не самоуверенная девушка, а зрелая, все понимающая женщина, и в глазах ее я увидел свет, в котором хотелось забыться и утонуть. Мы уже не разлучались. Окончательное сближение между нами произошло быстро и естественно. Очень скоро мы стали мужем и женой…

– Так ты поделишься со мной яичницей? – улыбнулась Дженни, возвращая меня к реальности.

– С тобой – всегда!

Приняв мой галантный ответ как должное, дочь плюхнулась на свое кресло-мешок, свесив в разные стороны руки и ноги.

– Я просто обожаю твою перечную яичницу. Она очень вкусная.

– Хочешь, объясню, почему она тебе так нравится? От перца ты начинаешь чихать, а потом хихикаешь, когда у тебя щекочет в носу.

Она наморщила свой маленький носик и кивнула:

– Да, и поэтому тоже.

Я в последний раз помешал содержимое сковородки и объявил:

– Завтракать подано!

Я разложил еду по двум тарелкам, намазал тост сливочным маслом, поставил тарелки на стол и вернулся в кухню за молоком для Дженни. Дочь проворно заняла место за столом, отбросила назад косички и принялась за яичницу, запивая ее молоком.

– Ну что, все еще нравится? – машинально спросил я, хотя в голове навязчиво крутилась мысль: «Как Нода сумел разобраться с кандзи так быстро?»

Дженни кивнула, улыбнулась и отправила в рот очередную порцию, смешно сжимая вилку в кулачке. А когда она уже была готова поднести вилку ко рту в очередной раз, то вдруг охнула и дважды громко чихнула. Желтая масса с ее вилки, как пущенная из катапульты, разлетелась по кухне, частично прилипнув к стене, частично разметавшись по ковровому покрытию.

– Ой! – Покраснев от смущения, Дженни бросилась в кухню за тряпкой, быстро протерла стену, ковер, смахнула крошки со стола и уселась мне на колени. – Прости, что развела такую грязь, папа.

– Какую грязь? – с притворным удивлением спросил я.

Она не поняла меня и лишь нервно улыбнулась.

– На самом деле, – продолжил я, – это теперь самое чистое место во всей нашей квартире. Не могла бы ты пройтись с тряпкой и по остальным комнатам?

Теперь Дженни оценила шутку, рассмеялась и поудобнее устроилась у меня на коленях.

– Ты очень хороший папа. Хотя не всегда, – сказала она.

Дженни соскочила на пол и отправилась в свою спальню в дальнем конце квартиры, чтобы собираться в школу. Когда она умылась и оделась, я расчесал ей волосы, снова завязал два хвостика и препроводил ее наверх к миссис Майерс.

Вернувшись, я предался не слишком веселым размышлениям. Необходимо было признаться, что я поневоле попадал в тот же порочный круг, в каком приходилось крутиться в свое время Джейку: отправляться по делам, оставляя дома семью, хотя мама и я чувствовали, что дела эти небезопасны. Да, Дженни сегодня сияла своей вроде бы обычной улыбкой, но после случая с «китайцем» в ней улавливались некие новые для меня нотки настороженности. С этим что-то надо делать, подумал я. Хотя бы постараться проводить с дочерью больше времени.

Я заставил себя отвлечься от домашних проблем и снова перечитал электронное письмо от Ноды, не перестававшее меня удивлять. Непостижимым образом мой главный детектив сумел мобилизовать ресурсы «Броуди секьюрити» и обнаружил нишу, где скрывался неуловимый кандзи. Не в словарях или учебниках истории. Не в фольклорных источниках или запыленных архивах, которые я перерыл в свое время. А в крошечном городке в Богом забытой префектуре, расположенной в сотнях миль к западу от Токио. Неудивительно, что я не нашел этой ниши. Нода сумел ухватиться за самую тонкую из всех тончайших нитей.

Я отправил ему письмо, поздравил с успехом, но попросил не торопиться с поездкой. А вскоре, вооруженный новой информацией, отправился на свою третью встречу с лейтенантом Фрэнком Ренной за последние тридцать часов.

Глава семнадцатая

– Похоже, все даже сложнее, чем мы предполагали, – сказал Ренна.

– Согласен.

Мы сидели за закрытыми дверями кабинета лейтенанта, пили скверный кофе и обсуждали сделанное Нодой открытие. Ренна напряженно обдумывал только что полученную информацию, а я размышлял, в каком контексте лучше упомянуть о своем новом клиенте и о возникшем в этой связи явном конфликте интересов. В общей комнате его подразделения, отделенной от кабинета большой стеклянной панелью, три детектива из команды, занимавшейся делом «Маленькой Японии», собрались у белой доски, на которую вывешивались все имевшие отношение к расследованию материалы. Старший из них с обеспокоенным видом качал головой.

– Если я правильно понял тебя, то этот кандзи настолько редок, что вероятность его случайного появления на месте преступления примерно равна моим шансам выиграть следующий титул «Мисс Вселенная»? – произнес Ренна.

– И даже «Мистер Вселенная».

– Повтори, как называется то место?

– Сога-джуджо. Я сверился с картой. Это нечто вроде фермерской деревни в узкой долине небольшой реки. Мы говорим о настоящей глуши, Фрэнк. Старая добрая японская глубинка. Вероятно, у всего населения одна и та же фамилия. Или две. Выращивают редис и рис столетиями. Уже двадцать или тридцать поколений подряд. Туда можно смело отправляться, если хочешь снимать продолжение фильма «Избавление».

И он принял решение:

– Хорошо, посылай туда своего человека. Город оплатит издержки. Я объясню, что лично санкционировал командировку.

Настал подходящий момент для внесения ясности. Я не мог рисковать нашей дружбой из-за конфликта интересов, а именно в такую ситуацию я попал, приняв предложение Хары. Естественно, располагая деньгами магната, я мог отказаться от финансирования из городской казны. Но суть конфликта заключалась не только в этом.

– Городу поездка ничего не будет стоить, – сказал я. – Меня посетил Кацуюки Хара. Хочет, чтобы я занялся данным делом. Как выяснилось, он – дед погибших детишек.

Ренна поднял голову.

– Этот толстосум навязался к тебе?

– Да.

– Лишь намекни, и он отстанет.

Мы замолчали. В комнате детективов все уже расселись по рабочим местам, в основном разговаривая по телефонам. К доске у дальней стены были прикреплены график дежурств, пара фотографий людей, объявленных в розыск, а под надписью «Преступник недели» красовался снимок мэра, на лицо которому прилепили вырезанную из черной бумаги маску. Разглядывая все это, я размышлял, насколько большим испытанием для моей дружбы с Ренной может оказаться это дело, грозившее стать резонансным. На карту поставлена дальнейшая карьера лейтенанта, и ему придется осторожно лавировать среди многочисленных подводных камней, которыми усеют его путь политики и полицейское начальство.

Ренна наклонился ко мне.

– Впрочем, можешь работать для Хары, но все, что узнаешь от него, сразу сообщай мне. И предупреждай, если он что-нибудь затеет.

– Харе нужны результаты, а не информация, и проблем он создавать не будет. Но мне необходимо провести инструктаж для своих парней в Токио. Только после этого они смогут начать работать.

Лейтенант сдвинул густые брови.

– Хорошо, но только чтобы все оставалось строго между нами.

– Договорились. Что, городской совет уже начал давить на тебя?

– Не то слово, правда, в данный момент они больше заинтересованы во мне, чем я в них.

– Не боишься, что их отношение изменится?

Вся жизнь Ренны была связана с полицейским управлением Сан-Франциско, и никакая альтернативная работа его бы не устроила.

– Так и будет, если не добьемся результатов. Дадут пинка под зад, и это в лучшем случае. Затянем с расследованием, и мэр непременно вмешается. Ты с ним знаком?

– Нет.

– Сейчас познакомишься.

В стеклянную дверь у меня за спиной постучали. Ренна взмахом руки пригласил посетителя зайти. И в кабинет вошел сам мэр Гэри Гурвиц, за которым следовала троица в строгих костюмах: член городского совета Кэлвин Вашингтон, заместитель мэра Роберт Деймонд и Гейл Вонг – пресс-секретарь главы города и, по слухам, самая опасная тигровая акула во всем его окружении.

– Гэри! – воскликнул Ренна, поднимаясь навстречу. Следуя его примеру, я тоже встал из-за стола.

– Сиди, сиди, Фрэнк. Надеюсь, не помешал?

– Нет, вы как раз вовремя, – сказал Ренна. – Позвольте вам представить Джима Броуди. Я уже рассказывал вам о нем. Мы привлекли его консультантом по делу в «Маленькой Японии».

Мэр улыбнулся:

– Да, конечно. Значит, я действительно удачно выбрал время для визита. Мне необходимо быть постоянно в курсе событий, и я рад встрече.

Он был в костюме из ткани с узором в елочку, белой сорочке и нежно-голубого цвета галстуке. Весь этот ансамбль выгодно подчеркивал его вьющиеся черные волосы и проницательные серые глаза.

Мы обменялись рукопожатиями, и Гурвиц представил мне своих спутников, руки которых мне тоже пришлось долго трясти, причем особенно пристально в меня вгляделась оценивающим взглядом именно Гейл Вонг. Потом мэр объяснил:

– Я тут как раз встречался с судьей Тэйлором и решил заглянуть ненадолго, чтобы узнать, нет ли у вас новостей.

Было очевидно, что никаких новостей он не ждал, и потому я не без тайного удовлетворения наблюдал, как Ренна делится с ним информацией, полученной от Ноды.

– Мы сумели определить происхождение кандзи.

Мэр сначала безмерно удивился, а затем на его лице отобразилось удовлетворение.

– Неужели? Что ж, это важно. Потрясающее достижение. А мне говорили, что это полный тупик.

– Кто говорил? От меня вы не могли слышать такого, – произнес Ренна.

– Да так, другие источники информации.

Он посмотрел на меня и опять чарующе улыбнулся:

– Полагаю, подобного успеха добились вы?

– Мой помощник, – ответил я.

Он снова сжал мне руку.

– Фрэнк сказал, что вы настоящий эксперт во всем, что касается Востока. Вы меня действительно порадовали сегодня. Отличная работа, джентльмены. Продолжайте в том же духе. Мне бы очень хотелось, чтобы расследование этого трагического дела завершилось в сжатые сроки.

– Поверьте, нам тоже, – заметил Ренна.

– Отлично. Я попрошу Гейл или Роберта непременно связываться с вами пару раз в день, чтобы узнавать свежие подробности, если не возражаете.

– Разумеется, – заверил Ренна.

– Вот и превосходно, – сказал мэр, пожав мне руку в третий раз, и делегация удалилась.

– Экспрессивный тип, – усмехнулся я.

– Да, но пусть это не вводит тебя в заблуждение. У него острые зубы. Это роднит их всех. Но особенно опасна Гейл. В прошлом она была вице-президентом крупной компании в Кремниевой долине. Боб – владелец крупной торговой компании, сколотивший многомиллионное состояние, а Кэлвин разбогател с помощью сети ресторанов в Окленде и Фремонте. В общем, птички с мощными клювами. Ходят слухи, будто Гурвиц уже натаскивает Гейл и Боба к выборам. Ее готовит в заместители, а Бобу хочет уступить свое кресло, когда придет время уходить. Как видишь, он превратил это в аналог семейного бизнеса.

– Все могло быть гораздо хуже.

– Верно. – Ренна опрокинул в себя остатки кофе, причем, судя по выражению лица, он был бы не против, окажись в чашке напиток покрепче. – Да! Забыл кое-что рассказать. Наши криминалисты обнаружили дополнительные данные.

– Какие?

– Боюсь, аппетита тебе мой рассказ не улучшит, – сказал он, слегка помрачнев.

– У меня он и так почти отсутствует. Хуже быть не может.

– Еще как может! Ты знаешь что-нибудь о принципах распределения кровавых брызг?

– Нет.

– Странно. При столь частой стрельбе на наших улицах это быстро развивающаяся отрасль криминалистики. Уже почти отдельная наука.

– Неужели?

– Поверь на слово. Когда пуля пронизывает тело человека, она вызывает распыление мелких капель крови. Если пуль несколько, каждая распыляет кровь по-своему. И брызги распределяются в точной последовательности. Более поздние ложатся на более ранние. Направления разные, как и группы крови. Вода с водой сразу смешивается, но не кровь, которая густа, как масло. Когда поздние капли попадают на более ранние, они образуют поверх них круги или полукруги, но не растворяются, потому что кровь начинает свертываться в то же мгновение, когда оказывается в воздушной среде. При массовых расстрелах эксперты собирают образцы, составляют графики и вычисляют, в кого стреляли первым.

У меня заныло под ложечкой.

– И как это было в нашем случае?

– Всех пятерых уложили в течение нескольких секунд. Ни одного промаха. Но даже при такой скорости все равно удается уточнить последовательность. Стрелок подошел сзади вплотную и первым завалил крупного мужчину, который шел последним. Затем перевел ствол на других взрослых – сначала на отца, потом на мать. Слева направо. Опустил ствол ниже и расстрелял детей – справа налево.

Мы затихли, и молчание наше длилось значительно дольше того времени, которое потребовалось кому-то, чтобы уничтожить всю семью Накамура. От этой мысли мне сделалось жарко. Моя собственная кровь жгла мне вены изнутри.

– Очень расчетливо, – тихо произнес я.

– И профессионально. Первым устранили мужчину, способного оказать сопротивление.

– И какой же вывод из этого следует?

Ренна глубоко вздохнул.

– Для меня очевидны две вещи. Во-первых, это была казнь.

– А во-вторых?

– У нас гораздо меньше времени, чем я думал. Нужно действовать быстрее.

– Ну, это и так было понятно.

Впрочем, как выяснилось, не о скорости действий нам следовало подумать в первую очередь.

Глава восемнадцатая

Я заметил его после полудня на второй день.

Настало время обедать, а нога меня тревожила уже значительно меньше, и потому, припарковав машину перед магазином, я неспешно двинулся к расположенному в пяти кварталах на Стейнер-стрит мексиканскому ресторанчику, который привлекал вечно праздничной атмосферой. Там я, по своему обыкновению, заказал буррито из курицы с дополнительной порцией сальсы и съел почти все, что мне принесли, хотя совсем недавно жаловался на отсутствие аппетита. Расплатившись, я направился в сторону Ломбард-стрит, наслаждаясь великолепным летним днем.

Я просто купался в лучах солнца, стараясь дать немного нагрузки раненой ноге и чувствуя приятную легкость во всех мышцах тела. Едва ощутимый послеполуденный бриз с чуть заметным запахом морской соли обещал перемену погоды и туманную прохладу ближе к вечеру. Но сейчас горячее калифорнийское солнце пекло во всю мощь, грея мне плечи и окрашивая тротуар в желтоватые тона заварного крема.

И в этот момент я ощутил его присутствие. Тело мое напряглось. Предплечья мгновенно покрылись гусиной кожей. В тех краях, где мне доводилось прежде жить, это называлось «системой раннего оповещения Южного Централа». Доведенная до совершенства стараниями моего корейского соседа, сейчас она сработала безотказно.

Кто-то следил за мной.

Я продолжил идти, глядя прямо перед собой и не ускоряя шага, но краем глаза уже различал смутный силуэт, следовавший по противоположной стороне улицы футах в десяти позади. Вел он себя непринужденно, словно просто прогуливался, но непринужденность была напускной. Он не ощущал ни радости летнего дня, ни бриза с соленым привкусом, не наслаждался переменчивой погодой Сан-Франциско и, хотите верьте, хотите – нет, именно поэтому выделялся в толпе.

Все так же неторопливо я шел к своему магазину, поглядывая на фигуру в бежевой спортивной ветровке. Дойдя до Ломбард-стрит, я свернул влево, и он некоторое время шагал прямо у меня за спиной, а потом вновь перебрался на противоположную сторону улицы, продолжая слежку поверх крыш двигавшихся в четыре ряда машин.

– Что-то вы быстро вернулись, – заметил Эберс, когда я вошел в магазин.

– Да. Решил отказаться от прогулки.

– Зря. Денек сегодня выдался славный.

Вот, пожалуйста. Даже Эберс, это искусственно пересаженное в здешнюю почву растение из Южной Африки, чувствовал это. Он разговаривал приветливо, но я догадывался, что внутри он кипит из-за моего решения взяться за поручение Хары и отказа обсудить его с ним. Меня же устраивало наше безмолвное соглашение: он ждет и не ропщет вслух, а я посвящу его в детали позднее.

– Займитесь покупателями, пожалуйста, – попросил я. – Мне нужно сделать важный звонок.

– Хорошо. Но потом я бы хотел обсудить с вами те странные вещи, что происходят в вашем кабинете.

– Что ж, попробуем, если время позволит.

Металлические нотки в моем голосе должны были намекнуть Эберсу, что лучше пока ко мне с этим не лезть.

Зайдя к себе в кабинет, я запер дверь, достал специально купленный дешевый сотовый телефон, что делал всегда для звонков по делам фирмы «Броуди секьюрити», и через заднюю дверь вышел в проулок, потому что специалисты из охранной компании еще не завершили проверку магазина на подслушивающие устройства. Убедившись, что рядом никого нет, я набрал номер Ренны.

– Отдел расследования убийств.

– Лейтенанта Ренну, будьте любезны.

– А кто спрашивает?

– Броуди.

– А! Тот самый «японец». Подождите минутку.

Говоривший со мной детектив прикрыл трубку ладонью, однако я расслышал вопрос:

– Кто-нибудь знает, где наш Громила?

– Ищи дальше по коридору.

Сыщик снова обратился ко мне, не стесняясь называть начальника прозвищем:

– У Громилы столько дел, что ему впору раздвоиться. Вам придется подождать немного.

Он перевел телефон в режим ожидания, и включилась мелодия «Когда к нам снизойдут святые». Это была придумка полицейского отдела по связям с общественностью. Им хотелось утонченной классики, если можно считать утонченной партию группы медных инструментов, подобную ударам кувалды, которая повторялась в этом монументальном музыкальном произведении.

К счастью, они терзали мой слух недолго, потому что вскоре раздался голос Ренны:

– У тебя появились новости?

– Скажи, ты, случайно, не приставил следить за мной одного из своих людей?

Он хрюкнул в трубку.

– У меня тридцать пять жетонов трудятся над делом, хватаясь за каждую соломинку, за малейшую улику, которую удается наскрести, и еще пятнадцать вкалывают сверхурочно, проверяя всех городских психов. Политики постоянно лезут с вопросами, а потом им на смену приходят ищейки из прессы. У меня нет ни одного лишнего человека, чтобы следить и за тобой. Придется дождаться, пока ты сам придешь с повинной.

– Значит, ты уверен, что один из твоих парней не ходит сейчас за мной по пятам?

– Да. А он похож на полицейского под прикрытием?

– Он не обязательно полицейский, но работает довольно-таки профессионально.

– Не твой ли новый клиент проверяет тебя?

– С чего бы?

– А почему нет? Хорошо, я кого-нибудь пришлю, чтобы его повязали.

– Я бы сам справился с ним, но с больной ногой лучше предоставить это тебе.

– Мне данный вариант тоже больше нравится.

– Не сомневаюсь. Он торчит на Ломбард-стрит примерно ярдах в двадцати от моего магазина. Если ваши люди разделятся и подойдут с двух сторон, ему некуда будет деться от них.

– Надеюсь, он ответит на наши вопросы.

– Да уж, сделай милость. А то я уже начал забывать, когда мы в последний раз получали ответы на свои вопросы. Вам нужен темноволосый парень в бежевой спортивной куртке и легких брюках. Нужны еще предположительные приметы?

– Да.

– Хорошо загоревший белый, но, возможно, смуглый от природы азиат или латиноамериканец. Я не мог его разглядеть, чтобы не спугнуть.

– Понял, – усмехнулся Ренна и резко бросил трубку, звук в которой отозвался у меня в ухе жужжанием злой пчелы. Мне стало ясно, что Ренна сейчас находился под давлением со всех сторон.

Вернувшись в магазин, я встал за стойкой кассы, откуда меня было хорошо видно с улицы. Вполуха слушал передачу по радиоприемнику, который Эберс неизменно держал под стойкой, и порой с напускным безразличием смотрел сквозь стекло витрины.

Прошло пять минут, затем еще пять. Я отвлекал себя мелкими заботами, но наблюдал за улицей в ожидании любого необычного оживления. Своего «хвоста» я видеть не мог, однако ощущал его присутствие все эти десять минут. Вскоре ощущение пропало. Все. Его не было. Наверное, копы уже схватили наглеца.

Но по мере того как шло время, у меня начали зарождаться сомнения и мысли об иных вариантах развития событий, ни один из которых мне не нравился. Примерно через полчаса после того, как преследователь пропал, в магазин ввалились двое молодых полицейских. Один из них был широкоплечим и коренастым, как поставленный на попа танк, а второй – высоким, худым и мечтательно-задумчивым.

– Вы Броуди? – спросил «танк». – Тот, кого беспокоил неизвестный?

– Да.

– Мы получили приказ от лейтенанта Ренны. Моя фамилия Доббз, а это – Сэйлз. – Он указал на напарника.

– Вы взяли его?

– Как нам и было велено, мы стали подходить к нему с противоположных сторон, – сказал Доббз, – но он пересек улицу и свернул за угол, прежде чем нам удалось перерезать ему путь. Мы пустились в погоню, однако расстояние между нами не сокращалось. Расчет был измотать его, а потом одним быстрым рывком догнать и задержать. Но этот гад просто исчез.

– Совершенно непостижимым образом, – тихо добавил Сэйлз.

Я нахмурился, не скрывая раздражения. Доббз попытался заглянуть мне в лицо, а потом посмотрел на напарника, ища у него поддержки.

– Ничего подобного мы раньше не видывали, верно? Тот переулок ведет в тупик. Там и мышонку негде спрятаться. Глухие стены домов по обе стороны, а в конце – забор с колючей проволокой поверху.

Описание показалось мне знакомым.

– Переулок отходит от Честнат-стрит?

– Да.

Доббз не лгал. Там действительно был тупик. Переулок тянулся мимо боковых стен двух старых викторианских домов, превращенных в магазины и выходивших фасадами на Честнат-стрит, а через тридцать ярдов упирался в глухую стену третьего такого же дома, вход в который находился на параллельной улице. Если память мне не изменяла, то в переулок выходили лишь две боковые двери магазинов, но ограда заднего двора дома была действительно неприступна. Проходы между зданиями отсутствовали. В общем, капкан из кирпичных стен и колючей проволоки.

– А не мог он настолько опередить вас, что успел шмыгнуть за другой угол?

– Нет, – ответил Сэйлз. – Мы бежали вслед за ним до самого переулка. Отставали всего на несколько десятков ярдов и постепенно нагоняли. Проверили боковые двери магазинов, но они оказались заперты. Он, видимо, нашел какую-то лазейку.

– Ага, – усмехнулся Доббз, – или просто улетел, взмахнув своими дьявольскими крылышками.

– А мусорные баки?

– Проверили.

Эберс принес для полисменов кофе и бросил на меня взгляд, в котором читалось: «Ну что, новые неприятности?»

– Кто-нибудь из вас успел рассмотреть его? – спросил я.

– Нет, мы были слишком далеко, – вздохнул Сэйлз и покраснел.

Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы унять закипавшую злость. Эти парни провалили задание. У меня появилась тупая боль в области затылка. И о чем только думал Ренна? Отправить двух неопытных новичков на арест того, кто мог стать важнейшим свидетелем по делу! При своей хромоте я, вероятно, тоже не догнал бы его, но по крайней мере не упустил бы шанса хорошо рассмотреть. А эти два птенчика получили хуже, чем нулевой результат: обнаружили себя, ничего не добившись.

Я бросил на них испытующий взгляд.

– Как он отреагировал на ваше появление? Сразу бросился бежать?

У Доббза даже раздулись ноздри от неприятного воспоминания.

– Еще как! Рванул с места мгновенно. Знал, что иначе ему несдобровать.

По лицу Сэйлза я заметил, что тот не согласен с напарником.

– Нет, все получилось не совсем так. Он действительно сразу отреагировал на нас, но совершенно хладнокровно. Я бы сказал, что он не очень-то и стремился сразу исчезнуть. Словно специально потащил нас за собой по Октавии.

– Что значит «потащил»?

– По-моему, его устраивало, что мы движемся за ним в том направлении.

– И в непроходимый тупик тоже?

– Да.

Доббз, казалось, был туповат, чтобы понять смысл моего диалога с Сэйлзом.

– Что ты хочешь сказать? – набычился он.

Сэйлз помолчал, обдумывая ответ.

– У меня сложилось впечатление, что он нарочно заманил нас в тот переулок.

– Бред! – возмутился Доббз. – Зачем это могло понадобиться?

– Лучший маршрут для бегства всегда тот, который неизвестен твоим преследователям, – произнес я.

Доббз покосился на меня.

– Хотите сказать, что он заранее изучил местность, а потом нашел прореху в колючей проволоке?

– Не исключено.

Сэйлз кивнул. Его взгляд рассеянно скользил по торговому залу магазина.

– Вот что я вам скажу, мистер Броуди. Я понятия не имею, кто тот парень, но одно знаю точно – он ловкий трюкач.

Вскоре мне пришлось убедиться в справедливости его слов. Пусть этот юный белокурый коп не сумел поймать подозреваемого, но он стал первым, кто догадался, что мы имеем дело с весьма необычной угрозой.

Глава девятнадцатая

Не успели мы с Эберсом взяться за новую развеску ксилографий, как поднялся настоящий тайфун, если применить выражение, которым японцы характеризуют любой внезапный всплеск активности.

Синий фургон с надписью «Токио-ТВ» резко затормозил перед входом в магазин, задние двери распахнулись, и изнутри вывалилась съемочная группа в полном составе. В хвост фургону пристроился серый седан с логотипом газеты «Иомиури ньюс». Вышедшие из него репортеры и фотографы тоже мгновенно заняли выгодные позиции на тротуаре перед моим салоном. Следом появился микроавтобус «Асахи бродкастинг». В минуту дюжина японских журналистов выстроилась рядом с моей витриной.

Я с недоумением наблюдал за происходившим, ничего не понимая, пока огромный черный лимузин не остановился рядом с микроавтобусом. Элегантная молодая японка в аметистового оттенка платье с серебристым пояском выскользнула из салона и приветственно взмахнула рукой. Заработали телекамеры, пулеметами затрещали вспышки фотоаппаратов.

У Эберса от удивления округлились глаза.

– Вы знакомы с этой леди?

– Едва ли.

– Что ж, я бы с такой не отказался познакомиться.

Двинувшись к двери магазина, девушка затем со знанием дела снова приостановилась и позволила операторам снять себя на фоне вывески. Ей под нос сунули несколько микрофонов, и она ответила на какие-то вопросы, хотя мы их не расслышали.

– И колеса у нее недурные, – добавил Эберс, разглядывая лимузин.

Помахав рукой репортерам, девушка повернулась к ним спиной и толкнула входную дверь. Только в этот момент до меня что-то начало доходить.

– Билл, – сказал я, – позвольте вам представить нашу гостью – мисс Лиззу Хара.

Тот просиял:

– Рад нашей встрече, мэм.

После того как Доббз и Сэйлз покинули нас, я наконец посвятил Эберса в подробности трагедии в «Маленькой Японии», рассказал о семье Накамура и о Харе, не забыв упомянуть и о наметившейся связи со смертью Миеко. Эберс слушал меня, и на его лице быстро менялись эмоции: удивление, гнев, отвращение, печаль. А когда я объяснил ему смысл появления кандзи, то увидел в его глазах такое глубокое сострадание, на какое только и мог быть способен человек, сам переживший подобное потрясение и горе.

Лизза Хара приветливо кивнула нам в ответ:

– А вы, полагаю, тот самый Джим Броуди? Отец сказал, что вы меня знаете.

– Это небольшое преувеличение. Если и знаю, то в основном по прессе.

При личной встрече дочь Хары производила еще более потрясающее впечатление, чем на своих лучших рекламных снимках. Ее платье, пусть и излишне яркое, производило эффект царственной строгости, но при этом удивительным образом подчеркивало красоту длинных ног и соблазнительные изгибы бедер. Казалось, что такой женщине к лицу любой наряд. Для обложки своего последнего альбома она позировала в очень коротких мотоциклетных шортах и на ослепительно белых шпильках. Фотограф поймал момент, когда при движении головой ее длинные черные волосы взметнулись над синей эластичной футболкой, полные губы, покрытые алой помадой, округлились, а полуоткрытая грудь вызывающе выпятилась. Странно, но все эти прелести были отлично видны и сейчас, однако без малейшего намека на сексуальный вызов или вульгарность.

Она даже как будто немного смущалась своей броской привлекательности.

– Я готова на все, чтобы помочь. Поэтому тут же прилетела. Но надо признать, Калифорния – это всегда так круто, что я охотно бываю здесь при любой возможности. Просто обожаю Калифорнию, но на сей раз я…

Ее глаза затуманились, и по щекам заструились слезы. Вспышки засверкали с тротуара, когда она достала носовой платок. Эберс проводил Лиззу в гостиную при моем кабинете, а я запер входную дверь, повесив табличку «Закрыто». Несколько фотографов успели заснять меня за этим занятием. Можно было лишь догадываться, под какими заголовками появятся снимки в завтрашних газетах.

Когда я пришел в гостиную, Лизза сказала:

– Я виделась с Мики и Кеном три месяца назад, летом. На моем лимузине мы все вместе отправились на пляж.

Сквозь окутанные пеленой печали глаза она попыталась улыбнуться, но затем слезы хлынули вновь. Теперь ее плечи сотрясались, а с губ срывалось нечто вроде болезненных, хотя и приглушенных стонов. Лизза рыдала несколько минут, но затем плач постепенно сменился всхлипами. Плечи перестали трястись. Остатки слез она промокнула платком.

– Простите меня. Моя косметика наверняка сейчас в полном беспорядке, но мне нет до этого дела. Ведь с вами, джентльмены, я в полной безопасности, верно? Вы же не пустите сюда прессу?

– Ни за что, – заверил Эберс. – Мы уже надежно отгородились от них.

– Спасибо. Вы так добры. Перелет прошел ужасно. У меня из головы никак не шли мои погибшие близкие. Это было непереносимо.

Лизза говорила тихо, однако каждое слово произносила звучно и музыкально. По-английски она говорила с чуть заметным японским акцентом. Он придавал ее речи своеобразие и был к тому же еще и приправлен мелодраматичными словечками, которых Лизза нахваталась у своих любимых американских киноактеров и звезд поп-музыки.

Собственно, именно голос помог ей сделать карьеру в шоу-бизнесе. Теперь в Японии Лиззу знал каждый. Уже дебютный альбом разошелся тиражом почти в миллион экземпляров после того, как в журналы попала ее фотография в обществе известного сердцееда Норюки Савады. Тут же подключился папочка, и под его умелым руководством был продан еще миллион дисков. Будучи любящей дочерью и верной подругой, Лизза тем не менее мгновенно собрала пресс-конференцию, чтобы объявить о размолвке с любовником, который не умеет ценить в женщинах независимость, и публично отчитать отца за непрошеное вмешательство в ее творчество. Это совпало по времени с выходом ее второго альбома, тот разошелся гораздо лучше первого без всякой помощи отца. Ей стали предлагать роли в кино, и сценарий телевизионного сериала был написан специально для Лиззы как главной героини. Через пять лет, став уже настоящей героиней в Японии, она снова потрясла всех заявлением, что переживает период эмоционального истощения и хочет радикально поменять свою жизнь, для чего перебирается жить в Нью-Йорк. Скоро японские папарацци подловили Лиззу выходящей из ресторана в Гринвич-Виллидж под руку с Джастином Тимберлейком.

В Америке она продолжила свою музыкальную карьеру, но гораздо большую известность снискала все же как светская львица.

– Примите мои соболезнования по поводу трагической смерти вашей сестры и членов ее семьи, мисс Хара, – произнес я.

– Спасибо, вы очень добры, – кивнула она и сжала пальцами мое колено. – И пожалуйста, зовите меня просто Лиззой. Вы оба. Я не хочу видеть в вас представителей старшего поколения, которые всегда слишком формальны в общении. И должна признать, что пришла просто в восторг, когда папа сообщил мне, что вы взялись нам помочь, мистер Броуди.

– Неужели? И почему?

– Это очень просто. Вся Япония видела ваши фото, когда вы нашли ту старую штуковину, принадлежавшую Рикю. Вы тоже настоящий герой.

– Приятно, что вы так считаете, однако…

– Папа сказал, чтобы я как можно скорее вылетела в Сан-Франциско, – перебила она, переходя на японский. – Мне необходимо рассказать вам все, что я знаю. И вот я здесь. На самом деле знаю я не очень много, но я в вашем полном распоряжении.

– Так вы действительно готовы ответить на мои вопросы?

– Разумеется, если вы считаете, что это поможет делу.

– Уверен, что поможет. Для начала: вы были близки с сестрой?

Лизза выпятила нижнюю губу.

– И да, и нет… понимаете, что я имею в виду? Я любила ее. Мне сейчас очень не хватает их с Кеном, но мы все же вели такой несхожий образ жизни.

– Когда вы разговаривали с ней в последний раз?

– О, это было лет сто назад.

– Не могли бы вы все же немного сузить диапазон?

– Ну, наверное, недель шесть или даже восемь назад.

– Сестра была чем-то встревожена или испугана?

– Вы имеете в виду… Она бы непременно поделилась со мной. По крайней мере я ожидала бы этого от нее. А что, если нет? Как такое могло случиться? Вдруг она все же…

И Лизза снова впала в отчаяние, закрыв лицо руками. Ее плечи трясло сильнее, чем прежде. Эберс бросил на меня укоризненный взгляд. Я жестом показал ему, что ничего не могу поделать. Мне необходимо узнать, что известно Лиззе. Эберс нежно погладил ее по плечу.

– Ничего, детка, – сказал мой мудрый помощник. – Иногда бывает полезно выплакаться.

– Мы можем на время отложить разговор, – предложил я.

Лизза подняла голову и произнесла:

– Нет, продолжим сейчас. Только дайте мне еще минуту.

Из миниатюрной сумочки она извлекла компактный набор косметики и, не смущаясь нашим присутствием, подправила свой макияж. Закончив, убрала набор, щелкнула замком сумки и одарила меня улыбкой.

– Я готова.

Я постарался продолжить очень деликатно:

– Давайте побеседуем о вашем зяте. Он мог быть связан с чем-либо опасным?

– Вряд ли. Он был добрейшим созданием. За что сестра и полюбила его. Полная противоположность нашему отцу. Милый, спокойный. Торговал обувью. То есть ею торговала его компания. Он, конечно же, возглавлял дело. Но подумайте сами – продавать мужские ботинки! Признайтесь, что и вам при всей вашей фантазии не придумать более скучного занятия.

Я был склонен с ней согласиться.

– Расскажите мне о телохранителе отца, – попросил я. – Он всегда имел личного охранника?

– Нет, не всегда.

– Значит, завел недавно?

– Месяца три назад. С тех пор как закрутилась кутерьма вокруг «Тек Кью-Экс».

– Что это?

– Тайваньская компания, производящая микрочипы, которую ему захотелось купить.

– А чем она знаменита?

– Я в этом ничего не понимаю. Знаю только, что поднялся большой шум, вот и все.

– И причина вам не известна?

– Нет, разумеется.

Мне следовало сменить тему разговора. Я понимал, что могу получить у экспансивной Лиззы лишь ограниченный объем информации. И перевел разговор в прежнее русло:

– Давайте вернемся к вашей сестре. Как вы считаете, могла она или ее муж оказаться втянутыми в нечто, из-за чего их жизни подверглись опасности?

– Моя сестра? Никогда! Вы не там ищете авантюристов. В нашей семье рискуем только мы с папой. А Хироши и Эйко никогда ни во что не вмешивались.

– Видимо, ваш отец ошибался, предполагая, что я смогу узнать у вас нечто полезное, – заметил я, уже не скрывая разочарования.

Лизза восприняла это по-своему. Остатки легкомысленной прожигательницы жизни улетучились. И она заговорила совсем тихо:

– Не всегда легко догадаться, что у папы на уме. Вам это следовало понять с самого начала.

– Ах вот как!

– Да. Но это не повод для беспокойства. Поступайте, как я. Не обращайте на него особого внимания, и вы прекрасно поладите.

– Очень ценный совет, спасибо.

Лизза вдруг посмотрела на меня пристально и серьезно.

– Скажите, Джим-сан, у вас уже есть подозрения, что же на самом деле произошло?

– Я только начал расследование, но полон решимости довести его до конца. И полиция тоже. Они бросили на это большие силы.

– Хорошо. Но не забывайте, что папа избрал именно вас. А если он в чем-то по-настоящему разбирается, так это в людях. Отец рассчитывает, что вы найдете убийцу, и я в вас тоже верю.

А затем неожиданно наш разговор закончился. Вполне в духе своего отца Лизза внезапно поднялась и протянула мне правую руку для пожатия, держа большой палец оттопыренным, а ладонь дощечкой, как делают многие женщины, когда хотят выглядеть настроенными по-деловому.

Мы с Эберсом тоже встали, по очереди пожали ее руку и проводили к выходу из магазина.

Увидев ожидавшую ее машину, Лизза замерла.

– Знаете, я, наверное, уже никогда не смогу сесть в этот лимузин и не вспомнить тот день, который мы провели на пляже с сестрой и ее детьми.

И опять закапали слезы, и снова защелкали фотоаппараты. Но надо отдать ей должное, на сей раз Лизза не стала заигрывать с прессой, а с гордо поднятой головой быстро приблизилась к автомобилю и села на заднее сиденье.

Когда огромный лимузин влился в поток транспорта, мной вдруг овладело тревожное чувство, что я слишком быстро отпустил ее. Было упущено нечто важное. Или хуже того – она сама не позволила мне добраться до некой сути, поспешно завершив беседу.

Лизза прибыла ко мне, преследуемая сворой репортерских гончих. А я отправил электронное письмо Ноде, чтобы направить по ее следу гончих другой породы.

Ответ от Ноды не заставил себя ждать. От него мне снова сделалось не по себе, хотя и по иной причине.

Глава двадцатая

Около полуночи я стоял у окна и смотрел на мост «Золотые Ворота», чей силуэт был ясно виден даже сквозь пелену тумана, когда зазвонил телефон. У меня вообще вошло в привычку подолгу любоваться мостом. Он сделался важной частью моей жизни. При виде него какие-то струны начинали вибрировать во мне, вызывая смутные, необъяснимые ожидания. Именно поэтому я и снял эту квартиру, несмотря на тесноту и явно завышенную арендную плату.

Телефон продолжал звонить. Дженни ночевала наверху, и я не беспокоился, что шум разбудит ее.

– Броуди слушает.

– У меня есть новости, – произнес Нода по-японски.

Кунио Нода неизменно разговаривал, используя короткие рубленые фразы. Даже по телефону чувствовалось, что главный сыщик «Броуди секьюрити» полон энергии и решимости хорошо натасканного бойцового пса. Обаяния в нем было не больше, чем в булыжнике, а неразговорчивость граничила с нелюдимостью. У него было плоское лицо, пронзительный взгляд и широченная грудь при росте в пять футов шесть дюймов, и люди машинально уступали этой бочкообразной фигуре дорогу, встретившись с ней на узком тротуаре. Под широким, вечно нахмуренным лбом одна из бровей почти полностью отсутствовала, став жертвой ножа сутенера из якудзы, совершившего когда-то тщетную попытку порезать детективу лицо. Понятно, что шрам не добавлял Ноде внешней привлекательности, и он мог легко сойти за бандита, если бы не глаза, по выражению которых внимательный наблюдатель мог заключить, что человек этот, в сущности, добрый.

– Какие новости? – спросил я. – Что-то о Лиззе?

Он усмехнулся:

– Нет, возникла проблема.

– Выкладывай.

– Наш лингвист исчез, – сообщил Нода и замолчал, словно ему приходилось платить звонкой монетой за каждое сказанное слово. Если этот жесткий человек произносил больше двенадцати слов подряд, это означало, что у него редкий период хорошего настроения.

Исчез? Я почувствовал легкий озноб.

– Ты имеешь в виду того молодого ученого, у которого в базе данных обнаружился наш кандзи?

– Да.

– А куда он отправился?

– В Сога-джуджо.

В деревню, каким-то образом связанную с кандзи.

– Разве ты не предупреждал, чтобы он держался подальше от этого места?

– Разумеется, предупреждал, но упрямец поехал туда все равно.

– Он кому-нибудь звонил после того, как добрался туда?

– Один раз жене.

– Когда?

– Вчера после обеда.

– С мобильного?

– Нет, из риокана – то есть из местной гостиницы. Как только заселился.

– Ты с ними связывался?

– Естественно.

– Ну и?.. – Порой вытягивать из Ноды ответы оказывалось сложнее, чем выгнать крота из норы на солнечный свет.

– Ушел на прогулку и не вернулся.

Я хватался за последнюю соломинку:

– Ты уверен, что у него неприятности? Он же лингвист, а это совершенно безвредная профессия.

– Да.

– Но мы говорим всего лишь о профессоре университета Васеда, черт побери!

– Да, о профессоре, который задает всем вопросы о кандзи, напрямую связанным с групповым убийством в Сан-Франциско.

Когда мой лучший сыщик все-таки использовал немного красноречия, спорить с ним становилось затруднительно. И сейчас он подразумевал то, чего я и сам уже начал опасаться: преступление в «Маленькой Японии» было совершено слишком жестоко и четко, чтобы оказаться единичным случаем.

– Да, вероятно, ты прав.

– Наверняка. – Я слышал, как он шуршит бумагами.

Дело становилось все запутаннее с каждым часом. У полиции Сан-Франциско не было ничего. У меня не было ничего. Даже среди уличных бандитов никто ничего не знал. Лингвист из провинциального университета находит для кандзи географическую привязку, за мной следит человек не из нашего города, потом лингвист отправляется в Сога-джуджо и почти сразу пропадает без вести, но при этом дает нам в руки еще одну нить для дальнейшего расследования.

И кандзи, и исчезнувший лингвист указывали, где следовало искать разгадку. В Японии.

Нода все громче шуршал бумагами на своем рабочем столе.

– Мне придется лететь к вам, – произнес я. – Сейчас позвоню в авиакомпанию.

– Уже сделано. Вы летите рейсом «Джапан эйрлайнс» в девять утра.

– Все-таки полезно иметь дело с настоящим профи, – усмехнулся я.

– У меня где-то здесь записан номер подтверждения брони авиабилета. – Снова шуршание бумаги. – У вас есть для меня что-нибудь новое?

Я кратко посвятил его в содержание моих разговоров с Харой, Лиззой и Ренной, а потом попросил по возможности отследить все перемещения магната с тех пор, как он проявил заинтересованность в электронной фирме «Тек Кью-Экс». Немного поразмыслив, я счел целесообразным добавить ко всему этому историю своего преследователя и его таинственного исчезновения.

Нода заметно оживился:

– Этот переулок… Вы сами бывали там?

– Неоднократно.

– Опишите мне его.

Я дал ему описание тупика, окруженного тремя викторианскими домами. Нода мрачно усмехнулся:

– У вас есть пистолет?

– Да, а что?

– Вам лучше всегда иметь его при себе.

– Я легко могу обойтись без оружия, как тебе известно.

– Да, Броуди, вы хороший боец. Но не пренебрегайте пистолетом. Однажды он может спасти вам жизнь.

У меня похолодело в груди.

– Не хочешь объяснить подробнее, что имеешь в виду?

– Объясню, когда доберетесь до нас. Если только доберетесь.

– Что значит «если»?

– Не изображайте героя. Они умеют подкрадываться к людям незаметно.

Меня начало слегка потряхивать. Я осознавал справедливость слов сыщика, пусть и не до конца понимая, в чем она состоит.

– Прилетайте в Токио как можно скорее, Броуди. Они не убивают у себя на заднем дворе.

– У тебя есть какая-то версия?

– Да, и если она верна, мы все можем погибнуть. Прилетайте в Токио. Если сумеете благополучно оказаться здесь, мы поговорим подробнее.

И он отключил связь.

Глава двадцать первая

Сотовый телефон Оги завибрировал. Он сидел дома, попивая саке десятилетней выдержки из Нары. Поправив воротник темно-синего самуэ – традиционной японской мужской одежды с верхом, напоминающим кимоно, и свободного покроя брюками из той же ткани, он протянул руку к трубке. На столике в углу комнаты стояли три огромных бутылки «Шато Марго» 1900 года, добытых в Швейцарии. Уже скоро он уложит их в ячейки своего винного погреба, но пока ему все еще хотелось насладиться мягкой игрой света, отраженного старым бутылочным стеклом. Оги нажал кнопку, активировавшую систему кодировки разговора.

– Слушаю, – произнес он по-японски.

– Настало время ликвидировать Броуди.

Это Дермотт снова жаждал крови. Потерев пальцем переносицу, Оги ответил:

– Сомневаюсь. А что случилось?

Мускулистый и стремительный до неудержимости, Дермотт являл собой великолепную боевую машину, однако его умственные способности были далеки от такого же совершенства. Оги допустил ошибку, позволив ему возглавить небольшую тактическую группу, но больше он ее не повторит. Хороший солдат далеко не всегда становился хорошим командиром.

Но на сей раз его лучший боец сообщил уже вторую неприятную новость за два дня:

– Этот старьевщик сумел напасть на наш след. Он знает, что я приставил Гэса присматривать за ним.

Идиоты! Сколько раз нужно повторять, что терпение прежде всего?! Терпение и осторожность!

На их общей родине в Сога-джуджо Гэс Харпер носил имя Хидео Хаттори. Это был опытный специалист слежки за людьми, прошедший по специальной договоренности с «МОССАД» курс обучения у них. Обычно никто не замечал его присутствия, как никто не мог противостоять в схватке Дермотту – лучшему стрелку и рукопашному бойцу, который, по мнению Оги, уступал в этом лишь Лоренсу Кейси. Однако после того как целый набор подслушивающей аппаратуры был задействован у Броуди дома и в магазине, Оги распорядился свести личную слежку к минимуму. Где только возможно, он предпочитал полагаться на технические приспособления. К примеру, это отлично сработало, когда Броуди встречался с лейтенантом полиции в ресторане «Эм энд Эм». Микрофон с параболической антенной, установленный в пустующем соседнем офисе, позволил им записать разговор до последнего слова. Значит, кто-то допустил промашку, если Броуди удалось засечь Гэса.

– И кого мне винить в этом? – спросил Оги.

– Никого. Броуди слишком опытен и умен. Гэс даже не догадывался, что раскрыт, пока не появились копы.

Оги был одновременно и рассержен, и заинтригован. Вероятно, так оно и есть, подумал он, учитывая наследственность антиквара. Яблоко от яблони недалеко падает. Сын Джейка Броуди унаследовал отцовский талант, которым не пользовался в полной мере при своем нынешнем занятии. Если только антикварный магазин не являлся обыкновенным прикрытием. Возможно ли это? Нет, едва ли. Он унаследовал половину фирмы отца и работал на два фронта. Конечно, не поленился повесить небольшую бронзовую вывеску при входе в свой магазин, но специальной подготовки не прошел.

Как ни сдерживался Оги, его злость прорвалась наружу:

– Не смей нарушать приказ! Держись от него на дистанции!

– Хорошо, если вам так угодно. Но только здесь сейчас поднялась суматоха, как в святилище Мейджи в канун Нового года, мой господин. Полиция, Лизза Хара, японская пресса, звонки из Токио.

Лизза Хара? Токио? Вот это нуждалось в проверке. Но позже. На сегодня важнее всего было сохранять спокойствие и терпеть, а терпения у Оги было более чем достаточно, чтобы сдерживать любые неразумные порывы Дермотта. Вот почему столь немногие мужчины годились на роль подлинных лидеров. Большинство имели склонность к излишней панике или чрезмерной реакции на события. При правильной мотивации полные энергии молодые люди легко воспитывались как идеальные машины для убийства, но руководство… Здесь все обстояло иначе. Отец Оги начал готовить его к роли вождя с десятилетнего возраста, а отца точно так же воспитывал дед. За четырнадцать поколений, сменявших друг друга триста лет со времен самого генерала, клан Оги превратился в невидимую правящую династию, потому что навыки лидеров его мужчинам прививались с юности. Их предками были закаленные самураи. Они умели при необходимости становиться лишь тенью от тени. Клан Оги воспитывал мужчин-стратегов, наделенных даром предвидения, умевших покорять своих подчиненных, делая их преданными себе душой и телом. Они знали, когда проявить мягкость, а когда становиться беспощадными. Только несколько чужаков за всю историю Соги сумели проникнуть внутрь круга, но каждый из них бесследно исчезал, когда для этого возникали условия. Дермотт проявлял совершенно преждевременную и вредную инициативу, и это было еще мягко сказано.

– Броуди действует по просьбе своего друга из полиции, – сказал Оги. – Привлечь к делу консультантов из Японии? Это свидетельствует о том, что лейтенант сообразительнее остальных копов. Но что с того? Полицейские отработают все версии, а результат окажется нулевым. Приятеля Броуди понизят в звании и переведут на другую работу, а сам Броуди снова вернется к своим картинкам и старым горшкам.

– Боюсь, он еще долго останется для нас занозой в заднице. Броуди летит в Токио.

– Почему ты так считаешь?

– Ему позвонили и предупредили о нас.

И Дермотт изложил суть телефонного разговора о пропавшем лингвисте. Оги слушал, но не испытывал ни страха, ни удивления. У Броуди хватало знаний, чтобы обратиться к нужным людям, и потому рано или поздно кто-нибудь из них мог неожиданно подсказать ему источник происхождения кандзи. Оги умел признавать чужие таланты, и в этом тоже заключалась его сила. Вероятно, им все-таки придется разделаться с Броуди. Но на данный момент важнее всего сохранить статус-кво.

– Им почти ничего не известно, но я все равно обо всем сообщу в деревню, – произнес Оги.

– Проще разрешить мне устранить его.

– Нет. Только не в Сан-Франциско. Полиция вновь переполошится, а нашему клиенту лишняя шумиха ни к чему.

– Тогда в Токио? Я мог бы улететь туда более ранним рейсом.

Оги сдержал раздражение, напомнив себе, что рвение – именно та черта характера, которую он стремился развивать в своих подчиненных.

– Ты же знаешь, что Токио – табу.

– Как вы думаете, он отправится в деревню?

– Этого я пока не знаю.

– Так, может, я хотя бы…

– Нет. Твоя задача сейчас – наблюдать. И между прочим, ты мог бы уже нащупать его уязвимые места. Времени прошло достаточно.

Находившийся от Оги в трех тысячах миль Дермотт впервые улыбнулся:

– Такое место есть, сэр. Это его дочь.

По тону, каким была произнесена фраза, Оги понял, что его солдат доволен, и решил, что и сам, пожалуй, разделяет его чувства.

– Отлично! Ничего лучше и быть не может.

Глава двадцать вторая

«Прилетайте в Токио как можно скорее, Броуди. Они не убивают у себя на заднем дворе».

В ту ночь я никак не мог заснуть. Что узнал Нода? И кто такие, черт возьми, эти «они»? У меня возникло искушение позвонить детективу еще раз, но я знал, что в своей предыдущей инкарнации Нода, должно быть, обучал упрямству ослов. Он теперь ничего не скажет, пока я не прилечу в японскую столицу. Но более всего меня встревожил его голос. Под профессионально спокойными интонациями я уловил нотки страха. Не за себя. За меня. Нода знал свое дело. Если он настаивал, что мне необходимо позаботиться о своей безопасности, только глупец проигнорировал бы его совет.

«Не изображайте героя. Они умеют подкрадываться к людям незаметно». Что же это за люди, которые умеют быть невидимыми? Реплику Ноды вызвала история слежки за мной, а потому напрашивался первый вывод: наши враги обладали способностью исчезать там, где, казалось бы, вообще негде спрятаться. И они могли расстрелять целую семью, не оставив следа, если не считать таинственного знака, смысла которого никто не в состоянии постигнуть.

Безотчетная тревога все больше овладевала мной. Насколько велика грозящая мне опасность? Или Ренне? И приведет ли меня это расследование в итоге к убийцам моей жены?

Я подошел к окну. Моросящий дождь полупрозрачным занавесом стоял между мной и городом. Мост выглядел величественно и гордо – окрашенные в абрикосово-оранжевые тона металлические конструкции отчетливо вырисовывались даже сквозь пелену дождя, вот только его успокаивающее магическое воздействие сейчас не ощущалось.

Тревога не только не унималась, но и усиливалась. Они где-то там. В этом не приходилось сомневаться. Мои бесплодные метания по Азии после смерти Миеко, отсутствие результатов в полицейском расследовании преступления в «Маленькой Японии» – у меня накопилось столько вопросов, на которые не было ответов, что это становилось просто непереносимым. Но больше всего раздражало то, как я стоял и бесцельно смотрел в окно, хотя каждый нерв, каждая клетка моего тела взывали к действию. Какому угодно, но действию. Я мысленно вернулся к основному событию последних дней. «Маленькая Япония». Может, это неплохая идея еще раз все там осмотреть, прежде чем я улечу в Токио?

Сунув в карман пиджака свой «браунинг», я накинул ветровку и поехал к месту, где все так трагически началось.

Под змеино-холодным то серым, то голубым светом луны лежала совершенно пустынная в этот час «Маленькая Япония». Мне мерещилось, будто древний кандзи, подобно огромному пауку, ползет по темным стеклам витрин магазинов. Сожалея, что камни не умеют говорить, я прошел вдоль пешеходной улицы к месту, где встретила смерть целая семья. Вокруг царила траурная тишина, словно город замер в минуте молчания по семейству Накамура.

«Всех пятерых уложили в течение буквально нескольких секунд. Пяти, шести. Семи – максимум. Отличная кучность. Ни одного промаха. Но всегда можно определить очередность…»

Пока я сюда ехал, ветер изменил направление, разогнал дождевые тучи, и теперь у меня над головой быстро перемещались лишь редкие облака. Но сырость пронизала воздух, а на улице попадались лужи.

С тех пор как с мостовой отскребли кровь, лишь по немногим приметам можно было определить точное место преступления. Стоя на почтительном удалении, я смотрел на аккуратный узор кирпичей и уже скоро вспомнил те места, где кровь затекла в щели, сделав цементные швы чуть более темными и оставив едва заметные смутные очертания.

«Едва заметные смутные очертания». Эта фраза вместила в себя квинтэссенцию убийства в «Маленькой Японии» и результатов его расследования на сегодняшний день. Полиция Сан-Франциско охотилась на эти смутные очертания и что получала? Новые смутные очертания. Тени теней. Если разложить дело на составляющие, то мы имели только пять трупов и листок бумаги с кандзи. Ни отпечатков пальцев. Ни отчетливых следов. Ни свидетелей. Ни подозреваемых. Мы узнали имена жертв, а кандзи вывел на языковеда из Японии, преподававшего в университете города, более провинциального и далекого, чем горные деревушки в Аппалачах.

В общем, мы не имели ничего.

Вздохнув от неизбежности столь печального вывода, я прошелся по пешеходной улице, протянувшейся ровно на один квартал. На участке в сто пятьдесят ярдов от кафе «Деннис» до отеля я насчитал с дюжину темных дверных проемов, достаточно глубоких, чтобы в них спрятаться. Но проулок, избранный убийцей, все равно оставался наиболее подходящим укрытием. Он был погружен во мрак. Туда не проникал свет уличных фонарей, от луны загораживал сверху балкон, а в стенах по обеим сторонам не оказалось ничего, способного сыграть роль отражателя.

И совершенно безопасный днем, ночью этот проход между домами превращался в идеальное убежище для поджидавшего своих жертв убийцы.

Я прошел проулок насквозь. Он выводил к автостоянке позади магазинов. Справа на небольшом возвышении располагались крытые пластиком под черепицу коттеджи. Несколько окон светились в них даже в столь поздний час. Справа среди почти полной черноты угадывались прямоугольники задних дворов магазинов, выходивших фасадами на Пост-стрит.

Отличное убежище и превосходный путь отхода к почти пустынной тогда стоянке. Я попытался представить, как все случилось…

Только что перевалило за полночь, и семья медленно идет вдоль улицы, довольная хорошо проведенным днем. Но поскольку разница во времени еще ощущается и спать никто не хочет, они решают заглянуть в «Деннис», работающий круглосуточно. Они делали это уже дважды. Почти традиция или по крайней мере повторяющееся из вечера в вечер действие.

Когда семья снова направляется в «Деннис», преступник уже готов действовать. Он мог все спланировать четко, потому что следил за ними предыдущие дни. Взяв оружие из машины, он прячется в темноте проулка и выжидает. Он уверен в себе и полон решимости. Его автомат тщательно смазан и снаряжен. Путь к отступлению проверен и надежен.

И ни одного свидетеля? Ни одного.

На стрелке темная одежда. Нет, можно смело предположить, что он вообще во всем черном, включая обувь. Притаившись в укрытии, он натягивает на голову черную вязаную шапочку с прорезями для глаз. Раньше он не мог этого сделать, чтобы не привлечь внимания. Но стоило ему ступить во мрак, как он полностью растворился в нем.

«Волокна старые, и едва ли их оставил здесь убийца».

Естественно, никаких волокон и быть не могло. Она из особо прочного материала, не исключено, что даже сшита по спецзаказу.

«Мы обнаружили отпечатки подошв в том боковом проходе вдоль ресторана. Какая-то обувь на резиновом ходу или мягкие мокасины, что-то бесшумное».

Такой и должна быть обувь убийцы. Тщательно подобранная, мягкая, не оставляющая четких отпечатков.

Превосходная позиция, безупречное снаряжение. Цель – экзекуция. Да, но в чем смысл? Чего ради?

Между тем в «Деннисе» Накамура наслаждаются десертами и мороженым. Беззаботно болтают. У преступника достаточно времени, чтобы еще раз проверить оружие, экипировку, маршрут отхода. После полуночи прохожих на улице мало. Может, парочка влюбленных прошла мимо, держась за руки. Но они его не видели. Потом группа подвыпивших японских бизнесменов вывалилась из бара чуть выше по улице, огласив ее громкими возгласами. Но и они не могли подозревать о его присутствии.

Наконец Накамура расплачиваются и выходят наружу. Они сворачивают по пешеходной улице в сторону «Мияко-инн». Дети перевозбуждены от сладкого, их тонкие голоски эхом отражаются от опущенных на ночь металлических жалюзи, прикрывающих магазинные витрины. Они подшучивают друг над другом и хохочут. Убийца слышит их заразительный смех. Вывеска отеля видна как на ладони. До него две минуты неспешной ходьбы. Все довольны и чувствуют себя в полнейшей безопасности. Прохладный ветер напоминает членам семьи о том, что всего в двух шагах их ждут теплые постели. Родственник устремляется вперед. За ним скачут детишки. Родители замыкают шествие.

Время пришло! Стрелок выходит из темноты у них за спинами. От мужчин его отделяет достаточная дистанция, чтобы те не успели отреагировать. Они даже не слышат выстрелов, обрывающих их жизни. Преступник поднимает ствол, удобно пристроенный в руке. Берет на мушку более крупного мужчину, спускает курок. Его первая цель валится на мостовую. Он ведет ствол слева направо. Выпускает короткую очередь, и сражены родители детишек. Сначала муж, следом – жена. Кровь хлещет из ран, тела падают друг на друга. А стрелок уже вошел в раж, ему нравится ритм собственной работы. Плавное нажатие на спуск, точность выстрелов. Ни секунды не потеряно зря. Ни один патрон не пущен в «молоко». Он делает шаг назад и прицеливается в детей. Все под контролем. Они в его полной власти.

Максимум семь секунд, и все они мертвы. Это был сумасшедший? Или местный бандит, обкурившийся до одури? Свихнувшийся любитель оружия? Или бывший солдат, у которого снесло крышу?

Но ведь в первую очередь он расправился с мужчинами, значит, соображал, что делал. Скорее всего заранее все спланировал и действовал методично, хладнокровно. Хотя это все не исключало человека с тем или иным отклонением от психической нормы. А может, прав тот старик из Японии, и мы имеем дело с серийным убийцей? Ведь если верить газетным публикациям, некоторые из них всегда следуют четкой, заранее обдуманной схеме. Причем в отдельных случаях поблизости присутствует и сообщник.

А если это все же обезумевший маньяк, зацикленный на огнестрельном оружии? Или бывший солдат, страдающий фронтовым синдромом? Некто ущербный с комплексом неполноценности, который ему необходимо чем-то компенсировать? Нет. Хорошо обученный бывший военнослужащий или невротик, считающий себя непризнанным героем и желающий, чтобы о нем узнал весь мир, – они избрали бы для себя более трудную цель, нежели семья туристов. «Наш» убийца не страдает легкой формой психического расстройства. Он либо абсолютно сумасшедший, либо находится в совершенно здравом уме.

Не было ли преступление совершено на расовой почве? Интересный вопрос. Но все подобные преступления, с которыми я сталкивался в Южном Централе, имели подоплекой укоренившуюся ненависть или откровенное проявление неуважения. Из-за этого представители различных рас устраивали массовые драки или убивали друг друга. Белые – черных, черные – белых, выходцы из Латинской Америки – азиатов… Но в нашем деле ни о каком оскорблении расовых чувств речи быть не могло, и только кандзи связывал убийство с Японией.

Тогда почему же были избраны столь странные жертвы? Совершенно беззащитная семья ни для кого не представляла угрозы… Если только… Если только преступник не сам выбрал жертв. Если это было заказное убийство. А в таком случае устраняют всех без разбору. Что и было выполнено, причем профессионально. Первыми обезвреживаются те, кто может оказать хоть какое-то сопротивление.

Означает ли это, что психопатов можно вообще не принимать в расчет? Нет. Доказывает ли это хоть что-нибудь? Очень мало. Нужно еще раз взглянуть на способ отхода.

Убийца прячет оружие в какую-то сумку. Тоже темную или черную в тон одежде. Сумка должна быть достаточно объемистой, чтобы в ней не угадывались даже очертания автомата. Он снова возвращается в переулок и выходит на стоянку позади торгового центра. Сворачивает влево и двигается во мраке вдоль задних стен магазинов пешеходной зоны, а затем тех, что выходят на Пост-стрит. Идет быстро, но не бежит, чтобы не привлечь внимания случайного пешехода или кого-то, кто смотрит в одно из окон коттеджей на возвышенности.

Часы отсчитывают время.

Уже через десять секунд преступник минует парковку, то есть оказывается почти в квартале от места расстрела. Там ждет машина. Где-то на улице. И несомненно, что оставил он ее под деревом – естественным навесом, скрывающим ее от любопытных глаз жильцов домов и от света уличных фонарей. Он садится за руль затемненного автомобиля – внутреннее освещение кабины заблаговременно отключено. Тихо начинает урчать мотор. Убийца включает передачу и отъезжает с темными фарами до тех пор, пока не сворачивает за угол.

Прошло всего двадцать секунд, не более. Он уже в двух кварталах, потом в трех. Когда истекает минута, преступник оказывается так далеко от места убийства, что его уже ничто не связывает с ним, и лишь луна остается безмолвным свидетелем его появления на пешеходной улице.

Да, именно так все и произошло в «Маленькой Японии». Иными могли оказаться только мелкие подробности.

Но все же преступником мог быть и умалишенный, не так ли? Нет! На меня словно нисходит озарение: вот же она – подсказка! Полное отсутствие улик красноречивее всего остального.

На «Маленькую Японию» выходят окна десятков квартир и нескольких реконструированных викторианских коттеджей. Достаточно было одного беглого взгляда за штору, могла залаять собака, которую выгуливал хозяин, мог появиться загулявший прохожий. Но мы не знали ни о чем подобном. У нас не было ничего.

Не требовалось особых талантов, чтобы найти укрытие и разработать путь отхода. Но уложить пятерых человек и уйти, никем не замеченным, не оставив ни одного признака своего присутствия, – на это требовался не просто профессионализм. Это был профессионализм самой высокой пробы.

Ни отпечатков пальцев, ни следов, ни свидетелей.

И это в самом сердце густонаселенного городского квартала!

Это не мог быть псих, потому что манера исполнения свидетельствовала не только о мастерстве владения оружием. Каждая деталь говорила о специальной подготовке, об отточенном умении маскироваться, планировать свои действия и точно рассчитывать время. Расстрел не мог быть делом рук любителя, пусть и наделенного определенными способностями. Или одурманенного наркотой бандита. Или свихнувшегося от сложностей гражданской жизни бывшего солдата. Здесь сработал человек иной породы. Таких специально готовят к тайным операциям. Спецназовец или кто-то подобный. Боец самой высокой квалификации.

Мы с Ренной не туда смотрели. Первой и самой важной уликой в данном деле следовало признать факт, что мы не нашли вообще никаких улик. Я продолжил размышлять в этом направлении, вспомнив все, что последовало за жестоким убийством в «Маленькой Японии»: мнимый «китаец», проникновение в мой магазин, которого как бы и не было, мой преследователь, упущенный растяпами из полиции…

Три события произошли за тридцать шесть часов. Все три внешне выглядели случайностями. Но роднило их одно – элементы профессионализма. Они взаимосвязаны. Но как?

Я столкнулся с «китайцем» нос к носу, однако видели его только я и Дженни. Если бы мы являлись его мишенями, то это стало бы еще одним делом без свидетелей. Уже привычный холодок пробежал у меня по спине. Я вспомнил, как отозвался Эберс о тех, кто проник в магазин. По-моему, он назвал их «очень серьезными людьми».

Массируя лоб, я снова перебрал в памяти цепочку происшествий, и на сей раз фрагменты сложились в четкую картину. Все, что случилось после преступления в «Маленькой Японии», имело целью держать под контролем лишь одного человека.

Меня самого. За мной наблюдали. За мной следили. Мной пытались манипулировать. По какой-то пока необъяснимой причине они нанесли визит в мой дом, прокрались в магазин, приставили ко мне «хвост». Классический случай запугивания. Слова «китайца» не были сказаны в запале после схватки. Он действительно пришел, чтобы выведать все о Дженни.

Дженни!

На мгновение мной овладел страх. А потом его сменил гнев. У меня раскраснелось лицо. Вены на шее вздулись от напряжения, а в ушах эхом прозвучали слова Ноды: «Прилетайте в Токио как можно скорее. Они не убивают у себя на заднем дворе».

День третий
Низвергающий с престолов

Глава двадцать третья

Я не стал попусту тратить время. Взялся за сотовый телефон, разбудил сладко спавшего Ренну и рассказал ему о своей новой интерпретации предупреждения, полученного от Ноды. Конечно, все основывалось на интуиции, на нюансах впечатлений. Но у меня сложилась стойкая убежденность в своей правоте. Я был бы глупцом, если бы ничего не предпринял. Особенно это касалось моей дочери.

Я еще не успел закончить, а у Ренны уже родился план действий. В те дни, что мне придется провести я Японии, Дженни будет находиться на явочной квартире ФБР, допуск к которой иногда получало полицейское управление Сан-Франциско. Ренна приставит к ней женщину-офицера, чтобы та приглядывала за девочкой и не давала скучать. В глубоко законспирированном месте и под круглосуточной охраной моей дочери никто не сможет угрожать, и я займусь своим расследованием без постоянной тревоги за нее. Вероятно, подобные меры предосторожности окажутся излишними, но в данном случае я бы ни за что не согласился на меньшее, и, к счастью, Ренна был в этом полностью со мной согласен.

Под покровом темноты, тихо попрощавшись с Керри Лу и Лайзой Майерс, мы с Дженни добрались до дома, где жил лейтенант. Я еще не успел заглушить двигатель, а Ренна уже вышел нас встречать.

Мириам увела Дженни в дом, угостила горячим шоколадом, а Ренна отвел меня в сторону поговорить. Объяснил, что совершенно обыкновенная с виду машина прибудет сюда через полчаса, чтобы отвезти Дженни в убежище ФБР. Прикрытие обеспечат люди во втором автомобиле. Вот почему с точки зрения безопасности мне было бы лучше попрощаться с дочерью прямо сейчас.

По дороге я уже подготовил Дженни к временным переменам в ее жизни. Мол, она ненадолго переедет в «забавный дом, о котором никто-никто не знает». Там она сможет целыми днями играть, смотреть телевизор, сколько душе угодно, а не час в день, как было у нас заведено. Но только при условии, что она пока не будет посещать летнюю школу и не станет звонить своим друзьям все время, что мне придется провести в Японии. Зато сможет видеться с детьми Ренны – Кристиной и Джоуи, которые будут навещать ее раз в два дня. Но дочь стала тянуть меня за руку, требуя объяснений, почему мне опять понадобилось уезжать от нее.

– Ты же знаешь, как много мне приходится путешествовать по работе, но я вернусь очень скоро, – сказал я, втайне радуясь, что Дженни не пристала с расспросами, почему ей нужно переезжать в какой-то «забавный дом» вместо того, чтобы остаться у Лайзы.

– А как скоро?

– Примерно через неделю.

– Это очень долго, – насупилась дочь.

Подобный разговор повторялся у нас с вариациями перед каждым моим отъездом. И если бы я ответил – «два дня», реакция оказалась бы такой же.

– А ты не можешь остаться? Все-таки у меня летние каникулы.

Зная, что она хочет услышать мои извинения, я широко улыбнулся, а потом перетащил ее к себе на колени, усадив за руль.

– Хочешь вести машину? – спросил я.

– Не пытайся перевести разговор на другую тему.

– Ну, для этого ты у меня слишком умная. Я могу только обещать, что постараюсь все закончить как можно быстрее. И что буду звонить.

– А еще пообещай, что будешь осторожен с китайцами.

– Клянусь!

Но Дженни все равно прочитала целую лекцию, как мне следует себя вести в поездке. А в это время мне прислал электронное письмо Хара.

Уже опаздывая, я поспешно вернулся домой, закончил сборы, перезагрузил послание от Хары из компьютера в мобильный телефон, чтобы прочитать позже, и снова сел за руль «катласса», взяв курс на аэропорт Сан-Франциско. Оставив машину на долговременной стоянке, я успел занять место в самолете, вылетавшем в Нариту^[5], попросил чашку зеленого чая с рисовым печеньем и погрузился в чтение информации, присланной Харой о членах своей семьи.

Украшенный логотипом компании «Комптел Ниппон» с девизом: «С нами будущее наступает быстрее!», этот документ не содержал ничего, кроме имен, адресов, сжатых биографий и короткого списка американских знакомых, но все это полиция Сан-Франциско давно получила сама по паспортным данным и через коллег в токийском управлении полиции. Человек, владеющий самой крупной в Японии телекоммуникационной компанией, потратил сорок с лишним часов, а в результате прислал мне пшик под красивым девизом.

Впрочем, я уже не раз сталкивался с типично японской волокитой, чтобы не распознать ее. Возникал вопрос, с какой целью он тянул резину? В Японии почти ничто не делалось прямо и бесхитростно, а понять причину зачастую так и не удавалось. Когда «Великое землетрясение в Хансине» 1995 года сровняло с землей Кобе и многие сотни людей оказались в ловушке под завалами, группа спасателей из Швейцарии прибыла на место трагедии раньше, чем премьер-министр Японии, находившийся в часе лёта оттуда.

Почему? Просто местные политики, озабоченные собственными карьерами, предпочли отсиживаться на своих местах. В стране, где хорошая работа является чем-то само собой разумеющимся, за нее невозможно получить похвалу. Зато твои недруги мгновенно цепляются за любую совершенную тобой ошибку. А потому бюрократы всегда делают вид, будто страшно озабочены любыми мелочами, связанными с событием, но не предпринимают никаких решительных шагов. Как объяснил мне один японский приятель, у них, как нигде больше, инициатива наказуема. Бездействие спасает от критики. Если ты не принял никакого важного решения, никто потом не обвинит тебя в ошибке.

Много часов после землетрясения никто и не думал браться за тушение пожаров и разбор завалов. Сотни японцев бессмысленно погибли, не дождавшись помощи, и еще сотни тихо угасли на койках центров экстренной медицинской помощи, потому что необходимые им медикаменты оставались под замком и ни один правительственный чиновник не осмеливался взять на себя ответственность и разрешить срочно раздать их врачам. Медики, добровольцы, солдаты японских сил национальной самообороны праздно сидели и напрасно дожидались приказа действовать. Телефонная связь полностью оборвалась, и мне оставалось лишь гадать, какова оказалась судьба Кийоши Танаки, моего давнего школьного друга из Токио, который женился на однокласснице, а потом уехал работать в Кобе. Их единственный сын Шоджи был моим крестником.

Позже соседи рассказали мне, что Шоджи и его мать погибли в огне пожара, вспыхнувшего только через пятнадцать часов после катастрофы, хотя спасатели могли бы помочь им выбраться из-под завала, если бы им вовремя доставили необходимое техническое оборудование. А сам Кийоши умер, дожидаясь переливания крови, запасы которой увязли где-то в переписке между бюрократами министерства здравоохранения и социального обеспечения.

Вот вам пример японской волокиты, принявшей поистине гротескные формы. В различных вариантах мир наблюдал ее не раз в более отдаленном прошлом, как снова стал ее свидетелем после цунами в Фукусиме и аварии на атомной электростанции. И, уверен, она даст о себе знать. Человеческая жизнь не ценится в Японии, в особенности если речь идет о представителях низших сословий, кем и являлись для политиков жители Кобе. Неписаное правило гласит: если весь мир смотрит на тебя, то поспешность действий покажется со стороны проявлением паники и слабости, недостатка мудрости и зрелости. А утратить видимость чувства собственного достоинства – это ли не самая непростительная ошибка?

От внезапной турбулентности на открытом передо мной столике затрясло чашку с чаем. Я посмотрел в иллюминатор и заметил в отдалении гряду грозовых туч. Хара, конечно же, не пытался спрятаться от того, что произошло в «Маленькой Японии», но и вел себя весьма своеобразно. Оставалось только гадать почему. Никаких объяснений в голову не приходило, но поскольку в Токио мне предстояла личная встреча с магнатом, я оставил попытки понять его поведение и стал раздумывать над странной загадкой, которую мне задала Дженни, пока мы ехали по пустынным улицам Сан-Франциско к дому Ренны.

– Это заставит тебя вспоминать обо мне, – сказала она.

– Я и так думаю о тебе почти непрерывно, Джен.

– Теперь будешь думать еще чаще.

– Это невозможно, но что же ты для меня приготовила?

– Самую лучшую и смешную загадку в мире. Ответь: у какого слона нет хобота?

– Не знаю. У какого же?

– Нет, в том и суть, что ты должен сам догадаться.

– Хорошо. Это, случайно, не морской слон?

– У него есть хобот. Потому его так и называют.

– Норвежский слон?

– Неправильно. В Норвегии не водятся слоны.

– Гигантский бразильский безносый слон?

– Глупая шутка. Нет.

– Ладно, сдаюсь. У какого?

Она насупилась.

– Так дело не пойдет. Это лучшая загадка в мире, и потому тебе придется долго думать, чтобы разгадать ее. А пока ты будешь ее разгадывать, тебе придется вспоминать обо мне.

Я все понимал. И от этого начинало ныть сердце. Дочь нуждалась во внимании, которого я ей уделял слишком мало. По возвращении стану проводить с ней как можно больше времени.

Лайнер вновь сотрясло всем корпусом, бортпроводники вдруг заспешили покинуть проход со своими тележками и уселись на откидные стульчики с ремнями безопасности, когда командир корабля информировал пассажиров, что мы попали в область густой облачности и он не может обещать плавной посадки.

Он сам не знал, насколько был прав.

Тряска сопровождала нас весь остаток пути до Нариты. А потом турбулентность продолжилась для меня уже и на твердой почве, поскольку первый удар по нам нанесли уже через двадцать минут после того, как я вошел в офис «Броуди секьюрити».

Глава двадцать четвертая

Токио, 17:15

– Добро пожаловать домой, Броуди!

Огромная лапища с толстыми пальцами, сформированная десятью поколениями предков-рыбаков, потрепала меня по спине, стоило мне показаться на пороге «Броуди секьюрити». Шиг Наразаки – партнер моего покойного отца – стал в свое время первым сотрудником, которого Джейк принял на работу. Умный, проницательный, не умевший сидеть на одном месте, он уже скоро доказал, что просто незаменим, и с его помощью бизнес быстро разрастался. К этому стоит добавить, что если у меня в детстве и был некто, заменявший доброго дядюшку, то именно Шиг.

– Что с тобой стряслось? – спросил он. – Ты, кажется, промок до нитки.

– Спроси об этом Джорджа, у которого оказался такой потрясающий лимузин.

– «Вайпер» без крыши? – усмехнулся Наразаки.

– Он самый. Джордж, как мне показалось, пытался проскочить между струями ливня.

Джоджи «Джордж» Сузуки – мой старый приятель и любитель гоночных машин – встретил меня в аэропорту на своем последнем приобретении. Это был кабриолет марки «Вайпер» 1992 года выпуска – то есть одна из первых подобных машин, сошедших с конвейера. Прежде чем выехать из дома, он снял крышу, чтобы в двухместный автомобиль поместился мой багаж, а в результате мы оказались под дождем, сопровождавшим нас от рисовых полей Чибы до самого Токио с его обычным транспортным хаосом. Через пятьдесят минут элегантная машина уже мчалась по улицам, вдоль которых тянулись небоскребы, соседствовавшие с одноэтажными домишками, старыми и новыми. Куда бы ты ни посмотрел, взгляд упирался в узкие улочки, застроенные многоквартирными домами, в иглообразные офисные здания и в исписанные кандзи вывески магазинов.

Да, это был Токио. Его либо искренне любили, либо от души ненавидели. Городская архитектура представляла собой какой-то каменный буйабес^[6], где можно было встретить кварталы такие же ровные и опрятные, как в Сингапуре, и тут же попасть в пестрый и разностильный мир, напоминавший уже скорее Гонконг. Деревянные домики порой совершенно терялись в тени могучих высотных зданий, а рядом с самыми современными, сияющими неоном торговыми центрами ютились семейные лавчонки или заведения торговцев тофу, где на первом этаже хозяева готовили в больших чанах свой продукт, а на втором жили сами. Но каким-то непостижимым образом люди ухитрялись с комфортом устраивать свою жизнь в этом немыслимом урбанистическом рагу. Для каждого находилось место, каждый получал свою работу. Улицы сияли чистотой, люди были вежливы и деловиты, а система подземки работала четко, как нигде в мире.

Фирма «Броуди секьюрити» нашла себе пристанище в одном из не слишком фешенебельных переулков популярного района Сибуя в западной части центра Токио. Контора располагалась в четырех этажах над забегаловкой, фирменным блюдом которой была соба, и в близком соседстве с травником в четвертом поколении, чей деревянный домишко, чудом уцелевший со времен Второй мировой войны, с каждым годом все больше заваливался на свою южную боковую стену. Внутри офиса дело, созданное когда-то моим отцом, активно продолжалось. В комнату размером сорок на сорок футов ухитрились втиснуть двадцать рабочих столов, а сзади помещались даже несколько небольших отдельных кабинетов. При беглом осмотре в комнате сейчас обнаружилось не менее пятнадцати сотрудников. Всех, кто постоянно работал здесь, я знал по именам, сохраняя традицию отца. Не был мне знаком только один длинноволосый юнец, вероятно, новичок или нанятый на временную должность, который с головой зарылся внутрь одного из наших компьютерных терминалов.

– Так это Джордж тебя промочил, – усмехнулся старый партнер Джейка. – Но зато «вайпер» – просто чудо, верно?

– Очень быстрая машина.

– Если я правильно понял намеки Ноды, нам предстоит многое обсудить.

– Да.

Он посмотрел на мою мокрую обувь.

– Видишь, тебе не пришлось бы сейчас пачкать нам только что навощенные полы, если бы ты никуда отсюда не уезжал.

Наразаки всеми способами пытался склонить меня к переезду в Токио, чтобы руководить агентством на месте, а антикварным бизнесом в режиме удаленного доступа. Он знал, что наступит день, когда ему придется передать кому-то бразды правления, и был бы совсем не против ускорить наступление этого дня, но чувствовал себя обязанным держать штурвал до тех пор, пока я оставался для него величиной не до конца изученной.

– Когда ты разыскал ту вещицу Рикю, то столкнулся с якудзой и сумел выкарабкаться, – заметил Наразаки. – Но там речь больше шла об искусстве и о твоей везучести, чем о настоящем мастерстве сыщика. И потому, прежде чем ты займешь место Джейка, тебе необходимо поднабраться опыта, а иначе пользы от тебя будет, как от сломанной иголки.

Во времена моего детства Наразаки дважды в неделю приходил к нам ужинать, делал подарки на все праздники. Если отец на выходные куда-то уезжал, дядя Шиг нас навещал и занимался со мной карате и дзюдо, давая советы, выступая партнером в спаррингах и сияя от удовольствия, если с его помощью мне удавалось овладеть новым сложным приемом. Броуди стали для него городской семьей. Его случай был типичным для Японии, несмотря на трепетное отношение в этой стране к семейным узам. Шиг уехал в большой город, а его домочадцам – жене и трем сыновьям – пришлось остаться в деревне. К ней приковывали стареющие родители, рисовые плантации и рыболовная лодка, на которой вместе со старшим братом Шига стали выходить в море повзрослевшие сыновья. Сам Наразаки ненадолго наведывался домой четыре или пять раз в году.

– Тяжело так жить, – сказал я, вспомнив об этом. – Может, мой маленький подарок облегчит твою участь?

Я бросил ему бутылку виски «Джонни Уокер», которую неуклюжие с виду лапы рыбака поймали в воздухе с нежданно уверенной легкостью.

– Как я посмотрю, у тебя жидкость сочится не только из промокшей одежды. Но мокрый ты или сухой, а мне все равно радостно, что ты приехал.

– И я рад встрече. Дай мне пять минут, чтобы привести себя в порядок, и приходи в кабинет.

– Хорошо.

Оказавшись за закрытой дверью старого кабинета отца, я задернул шторы и достал из чемодана сухие джинсы и рубашку. А потом уселся за бывший рабочий стол Джейка.

В кабинете главы «Броуди секьюрити» я постарался сохранить все, как было прежде: простой деревянный стол, книжные полки, сувениры. Был там короткий японский армейский меч, который Джейк конфисковал еще будучи офицером американской военной полиции, трехсотлетний глиняный кувшин для саке, подаренный ему на церемонии открытия фирмы «Броуди секьюрити», и кубок за первое место на соревнованиях по стрельбе, завоеванный в годы службы в полиции Лос-Анджелеса. Меткость стрельбы, к счастью, генетически передалась и мне, а унаследованный талант я постарался развить в тире Лос-Анджелеса под руководством корейского соседа, заодно обучавшего обращению с пистолетом собственного сына.

Из памятных мелочей я добавил к обстановке только фотографию Дженни и почетную грамоту «За выдающийся вклад в развитие национальной культуры», которую вручил мне какой-то министерский чиновник, когда стало известно о том, что удалось разыскать редкую чашу, принадлежавшую прежде Сен-но Рикю.

Как диктовала элементарная вежливость, я позвонил в офис Хары, чтобы сказать о своем прибытии, но он проводил совещание, и мне пришлось оставить сообщение секретарю. Через минуту, постучав в дверь, вошел Наразаки и снова с такой силой дружески похлопал меня по плечу, что я с трудом устоял на ногах.

– Ты не представляешь, какое счастье для меня видеть тебя здесь. Знаю, ты поймал свою первую большую рыбу. Он уже устраивал тебе проверку?

Вспомнив нападение телохранителя, я кивнул:

– Было дело.

Наразаки усмехнулся:

– Эти денежные мешки никогда не могут обойтись без подвоха. – И добавил: – Он, конечно, твоя добыча, но странно, почему ты в этот раз не ушел в сторону и не предоставил сделать всю работу нам?

– Не могу. Меня к тому же пригласили консультировать полицию Сан-Франциско.

Наразаки почесал в затылке.

– И все равно тебе не обязательно самому участвовать в расследовании. Ты можешь просто держать их в курсе дела.

– Это особый случай. Кроме того, не ты ли вечно призываешь меня вносить более весомый личный вклад в дела «Броуди секьюрити»? Вот тебе подходящий случай, чтобы начать.

Он нахмурился.

– Я бы предпочел, чтобы ты начал с чего-нибудь помельче.

– Но Хара сам явился ко мне, – заметил я.

Шиг скептически оглядел меня и произнес:

– Ладно, если ты уверен, что это необходимо.

– Да.

– В таком случае моя обязанность – обеспечить тебе поддержку. Нода подключится первым. Лучше его у нас никого нет. Работая с ним, ты быстро и многому научишься. Но только постарайся не лезть на рожон.

– Разумеется.

– А еще я хотел бы использовать Джорджа как дополнительное подкрепление. Ему не терпится заняться чем-то более серьезным, чем бухгалтерия. Не возражаешь?

В октябре прошлого года я предложил Джорджу временную работу в агентстве. Мы нуждались в притоке свежей крови, а Джордж стремился вырваться из пут многонациональной корпорации, которой владела его семья, но так, чтобы не уезжать слишком далеко от родного дома. Мы были одногодками, оба родились в Токио, а наши отцы крепко дружили, причем их дружба могла служить редким примером полного взаимопонимания между представителями Востока и Запада. В детстве мы с Джорджем тоже были близки, но затем наступили трудные времена развода моих родителей, и связь между нами надолго оборвалась. Однажды он вернулся в мою жизнь в самый подходящий для этого момент, когда я действительно нуждался в его помощи, и наши отношения возобновились.

– Это хорошая мысль, – сказал я.

– Тогда все улажено. Нода возглавит дело с твоей помощью, а Джорджа приставим к вам, чтобы выполнял мелкие поручения и поменьше открывал рот. Нода был большим другом твоего отца. Уверен, он поможет тебе разобраться, что к чему, хотя манера делать это у него своеобразная.

Приоткрыв дверь, Наразаки окликнул Ноду и Джорджа, и они сразу же явились. Старший детектив с шумом опустил свою квадратную тушу в кресло, кивком поприветствовав меня. В противоположность ему Джордж пристроился на стуле не без грации в движениях и закинул ногу на ногу. Шрам на брови Ноды все так же бросался в глаза. В офисе рассказывали, что сутенер, напавший на него с ножом, поплатился за это. Нода завладел его оружием и уже сам оставил на лице несколько глубоких отметин.

– Убийство в «Маленькой Японии» станет для нас важнейшим в этом году, – с довольным видом начал Наразаки. – Жертвы были богаты и знамениты, так что громкие заголовки в прессе нам обеспечены.

– Они нам будут гарантированы, если мы не раскроем дела, – огрызнулся Нода.

В этой стране, где слишком многие предпочитали видеть мир сквозь розовые очки, прямодушный сыщик являл собой пример человека, который всегда мыслит реалистически. Поэтому наши японские сотрудники зачастую воспринимали его как грубияна, но понимали, что он – необходимое зло и с ним лучше смириться. Зато американцев его прямота приводила в полный восторг.

Наразаки, седовласый патриарх, любил всех своих людей, прощая любые странности характеров.

– Кей-кун, старый ты ворчун, – сказал он, обращаясь к Ноде в самой добродушной манере. – Хотел бы я знать, как сделать тебя хоть немного счастливее.

– А он не умеет быть счастливым, – заметил Джордж. – Вот мне достаточно было бы поездки к горячим источникам в Точиги в компании двадцатилетних сестричек-близнецов.

Родившийся в богатой семье аристократов, которая вела свою историю от могущественного и древнего клана самураев, Джордж порой вел себя излишне вызывающе, что тоже у многих вызывало раздражение. Вот и сейчас его статус невольно находил отражение в избранных предметах гардероба. Он был в голубой спортивной куртке «Живанши», белой сорочке с оборками в тончайшую полоску цвета морской волны и отливавшем мятной зеленью галстуке «Гуччи». Впрочем, для представителя семейства Сузуки Джордж мог считаться нонконформистом, потому что иной раз обходился и без галстука.

– Кто бы отказался от такого, – улыбнулся терпимый ко всему Наразаки. – Но теперь самое время, чтобы Броуди посвятил нас в детали дела.

В общих чертах я описал им увиденное в «Маленькой Японии», перечислил события, происшедшие после этого, включая появление подозрительного «китайца», проникновение в мой магазин и неожиданно наметившуюся связь кандзи со смертью Миеко. Подводя черту, я не преминул поделиться ощущением, что нам противостоит очень серьезный враг.

Наразаки даже заерзал в кресле.

– Минуточку. Ты уверен, что это был тот же самый кандзи?

– На сто процентов.

– И все же верится с трудом.

– Это тот же знак.

В комнате ненадолго установилась тишина. Наразаки еще раз обдумал мои слова и произнес:

– Прошу прошения, Броуди-кун. Продолжай, пожалуйста.

Я решил, что им необходимо знать о деликатной ситуации, в какую я попал, работая на полицию Сан-Франциско, и о моем принятом в самый последний момент решении отправить Дженни в надежное укрытие. Затем, ожидая от собеседников бурной реакции, завершил рассказ описанием похожего на трюк фокусника исчезновения моего соглядатая в глубине тупикового переулка и кивком передал слово Ноде. Но когда все взгляды устремились на старшего детектива, тот лишь пробурчал что-то о каких-то своих друзьях, которые попали в беду, столкнувшись несколько лет назад с настоящими профессионалами в Сога-джуджо.

Я даже опешил. А куда же делось уверенное «Прилетайте скорее в Токио, Броуди»?

Но прежде чем я смог объяснить неожиданную смену настроения Ноды, в дверь тихо постучали, и вошла Мари Кавасаки, наш штатный эксперт-компьютерщик. Молодая и ясноглазая, с щечками как налитые яблоки, она носила розовый жакет поверх джинсовой рубашки, а в ее прическе бросались в глаза оранжевые пряди – цвет, который диктовала мода этого месяца. По совершенно непостижимым для меня причинам, подобно многим японским женщинам, она в свои двадцать три года выглядела шестнадцатилетним подростком, хотя уже не раз доказала, что досконально разбирается в компьютерах, программном обеспечении, Интернете и всем, что с ними связано.

– Что такое, Мари-чан? – спросил Наразаки.

– Прошу прощения за вторжение, но дело важное.

– У нас появился нежданный клиент?

– Нет. Речь идет о компьютере. Похоже, у нас возникла проблема.

Все поднялись, с шумом отодвигая в сторону свои кресла. Мы с Наразаки обменялись многозначительными взглядами. А Нода чуть слышно буркнул себе под нос фразу, которую расслышал только я:

– Ну вот, началось.

Глава двадцать пятая

Сотрудники агентства сгрудились у большой компьютерной консоли. Когда мы приблизились, мне сразу бросились в глаза команды, появлявшиеся на дисплее словно сами по себе. В кресле перед компьютером никто не сидел, никто не притрагивался к его клавиатуре.

– Открыть операционную систему.

– Введите пароль.

– «База в Токио».

– Доступ не разрешен. Введите пароль.

– «Броуди секьюрити».

– Доступ не разрешен. Введите пароль.

– Открыть файл: «Переписка с Токио».

– Это ведь система наших партнеров в Бразилии, или я ошибаюсь? – воскликнул Джордж.

Не отрывая глаз от появлявшихся на экране строк, Мари кивнула:

– Да. Он вошел в их систему и попробовал несколько устаревших паролей. А потом, зная, что после третьей ошибки не сможет продолжать, переключился на файл с общей перепиской.

Наша фирма имела общую кодированную сеть с несколькими дружественными агентствами в Азии, Европе и в США. Доступ в каждую из систем требовал введения паролей, они изменялись дважды в неделю, а вся переписка была зашифрована. На наших глазах некто сумел открыть несколько старых писем, затем удалил их и принялся рыться среди внутренней корреспонденции бразильцев. По всему было видно, что действуют вслепую, не понимая пока, как работает система.

– Плохо дело, – заметил один из детективов.

– Верно, – отозвался длинноволосый японец, с которым я прежде не встречался. – Попытка взлома. Не знаю, кто это, но он действует медленно, на ощупь. Не слишком впечатляет.

Говоривший был примерно одного с Мари возраста.

– Вы имеете в виду, что это хакерская атака? – спросил я.

– Что же еще? По моим прикидкам часов эдак через десять он полностью вторгнется в нашу сеть, если мы не примем ответных мер.

– Броуди, позволь представить тебе Тору Намикоши, – произнес Наразаки. – Он работает у нас по контракту, совершенствуя компьютерную систему.

Мы пожали друг другу руки. Тору носил джинсы и черную футболку с забавным рисунком купающейся обезьяны, выполненным в стиле ретро. Красная бандана поверх узкого и бледного лица не позволяла длинным черным локонам падать на глаза.

– Тору – один из самых опытных компьютерщиков в стране, – заметила одна из сотрудниц. – А еще он – дружок Мари. В общем, здесь у нас задействована тяжелая артиллерия.

Реплика вызвала взрыв веселья среди присутствующих. Тору искоса бросил на меня взгляд.

– Вы хорошо разбираетесь в компьютерах? – поинтересовался он.

– Не лучше, чем любой рядовой пользователь.

– Значит, очень хорошо, – съязвил он.

Улыбнувшись, чтобы смягчить эффект шутки, Тору продолжил следить за монитором. Хакер попытался активировать внутренний поисковик, потом открыл еще несколько файлов. При виде курсора, который сам собой перемещался по экрану, у меня мурашки пробегали по телу, но одновременно начинала закипать злость на того, кто пытался грубо вторгнуться в наши дела.

– Он знает, что мы его засекли? – спросил Нода.

– Нет. Извне данный монитор сейчас выглядит отключенным.

– Как же он сумел проникнуть в систему? – воскликнул я. – Разве у нас не работает сетевая защита?

– Работает, причем совершенная. И программа сигнализации против попыток взлома тоже. Но ему удалось нащупать лазейку на самом низком уровне, получив доступ к бразильскому серверу. Можно считать, что пока он лишь просунул ступню в чуть приоткрытую дверь, но теперь попытается войти в нашу основную систему, внедрив вирус троян. Тот начнет считывать для него другие пароли по мере того, как все больше сотрудников станут пользоваться своими компьютерами. И как только наберется достаточно информации, ему откроется путь к нашим самым защищенным файлам.

Под потолком на дальней стене висел экран телевизора, настроенный на новостной канал Си-эн-эн-джей. Диктор сообщал о впечатляющей делегации высших руководителей японской банковской системы, отправлявшейся в Цюрих для участия в похоронах известнейшего финансиста Кристофа Шпенглера, трагически погибшего при пожаре, вызванном неисправностью в электропроводке винного погреба.

«Шпенглер тесно сотрудничал с крупнейшими банками Японии и был частым гостем Токио и Осаки. История взаимодействия его финансовой империи с нашей страной восходит к концу XIX столетия, когда…»

– Заткните его к чертовой матери! – раздраженно крикнул Нода, и кто-то бросился к пульту, чтобы убрать звук.

Монитор компьютера между тем стал совершенно темным.

– Он отключился, – сказала Мари.

– Хорошо, – оживился Тору. – Я знаю, как подготовиться к его возвращению.

– А ты уверен, что он непременно вернется? – спросил Наразаки.

– Да. Стоит такому типу однажды вторгнуться к тебе, и он возвращается с регулярностью и точностью адского бумеранга. Обычно они просто ловят кайф от самого факта проникновения в чужие владения. Но мы, кажется, имеем дело с целенаправленной акцией.

Тору сел в кресло перед монитором, с хрустом размял пальцы и нажал кнопки клавиатуры, прокручивая в обратном порядке команды, которые вводил хакер. Он долго вчитывался в несколько первых строк, затем нахмурился, приложил палец к губам, призывая всех нас замолчать, и встал. Зайдя к компьютеру с тыльной стороны, Тору стал перебирать провода, взялся пальцем за основной кабель и пошел вдоль него к главному серверу, расположенному в небольшом отдельном помещении. Мы молча последовали за ним. Все еще угрюмо наморщив лоб, Тору отодвинул мерцавший огоньками ящик от стены, присел на корточки и продолжил изучать кабель. Вскоре он лукаво улыбнулся и жестом пригласил нас приблизиться.

Мы подались вперед, чтобы посмотреть ему через плечо. Вдоль вертикального провода, отходившего от прикрепленного к стене соединительного короба и подключенного к серверу, был сделан тончайший надрез в четверть дюйма длиной.

«Вы проводите проверку на подслушивающие устройства?» – написал Тору на клочке бумаги.

Наразаки прочитал записку и ответил: «Каждое утро».

«Что-нибудь обнаружили сегодня?»

«Нет».

«А в последнее время?»

«Ничего еще с февраля».

– Уже лучше, – сказал Тору, прерывая тишину. – Значит, звука они не получают. Взгляните теперь вот на это.

Он указал на небольшое утолщение в кабеле, заметное в верхней части разреза.

– Кто-то сумел установить на линии конденсатор. Никогда прежде не видел подобных штучек, но слышал о них. Смотрите.

С помощью отвертки Тору еще больше вскрыл пластиковую обмотку кабеля, обнажив микросхему диаметром менее одной восьмой дюйма.

– Хороша, ничего не скажешь. Последнее достижение голландской электроники. Такую не раздобыть без связей с нужными людьми и огромных денег. Эта штуковина копирует и накапливает сигналы, а потом передает их через вашу же компьютерную систему, но только по команде с той стороны. Так хакер и подключился к вам. Через хитрого «жучка».

Наразаки недоверчиво покачал головой:

– В нашу систему невозможно внедрять «жучки». Она слишком чувствительна для этого.

Тору усмехнулся:

– Для большинства – невозможно. Но я, например, знаю, как это сделать. И те парни тоже.

– И как же?

– К вам кто-то тихо влез и установил нужную плату, вот и все. Без потасовок, без стрельбы, без слежки они получили возможность знать о каждом вашем шаге.

– А почему ее не уловили наши детекторы?

Тору заговорил с интонациями лектора:

– Микросхема крадет информацию. Всасывает в себя все и накапливает. Обычные «жучки» представляют собой обыкновенные передатчики, излучающие сигналы постоянно, и ваши детекторы мгновенно распознают их. Эта новинка привыкла днем спать, как таракан в щели, постепенно накапливая данные. А передачу начинает после того, как ее активируют извне. Вот почему ваши ежедневные проверки не давали результатов.

После вторжения в магазин я сумел заставить свою охранную компанию провести зачистку на подслушивающие устройства. Ничего найдено не было. Но теперь я догадывался, что едва ли мои охранники располагали техникой, позволяющей обнаруживать столь сложные микросхемы.

– Можешь оценить нанесенный нам ущерб? – спросил Наразаки.

– Как минимум они перехватывали все ваши электронные письма вместе с вложениями. Воздержитесь пока от важной переписки по электронной почте. Ее можно будет возобновить, когда мы с Мари установим систему отражения сигнала, чтобы заблокировать хакера.

– Но самое важное они уже и так знают, – заметил я, вспомнив письмо, которое Нода отправил мне, обнаружив происхождение кандзи.

Пальцы Тору снова забегали по клавиатуре.

– Только распорядитесь, и мы их отпугнем.

– Не стоит, – сказал Нода.

Тору бросил взгляд на Наразаки, но тот кивнул:

– Кей-кун прав. Начнем с ними игру. Вы сможете отследить их базу?

Тору и Мари переглянулись.

– Конечно. Но нам потребуется от двух дней до недели. И придется применить не совсем законные методы. Клин клином вышибают.

Нода усмехнулся:

– Делайте все, что потребуется.

Наразаки снова кивком показал свое согласие с детективом. Тору подошел к своему рабочему столу и достал из кожаной сумки ноутбук. Присоединив к нему несколько кабелей, он включил его. А потом началось то, что нам показалось чистой воды магией. Пальцы мелькали по клавишам, а сам Тору выглядел ввергнутым в своего рода транс, полностью отключившись от реальности и сконцентрировавшись на стоявшей перед ним задаче. Он печатал и перечитывал написанное. Мы смотрели, как завороженные, на его ловкие пальцы, вводившие в компьютер все новые и новые команды.

Через три минуты Тору откинулся на спинку кресла и поправил непослушную прядь, выбившуюся из-под банданы.

– Сделано. Я усовершенствовал вашу программу так, что она отразит атаку «троянского коня», а он даже не будет знать об этом. Затем я проведу мониторинг ходов и сожгу его бит-накопитель. Нужно только хакнуть диалоговый язык и несколько номеров клиентских лицензий, а еще понадобится зэд-пэд.

– А теперь не мог бы ты изложить то же самое, но человеческим языком, сынок? – попросил Наразаки.

Тору рассмеялся.

– Прежде всего мы застопорим его устройство, считывающие пароли. Пройдемся по следам всех его операций в сети и устроим для него нечто вроде короткого замыкания. Приготовьте запас продуктов и хотя бы раскладушку, на которой можно поспать, чтобы мы имели возможность заниматься им круглые сутки, семь дней в неделю. У ваших парней это называется долговременным наблюдением, верно? Мы устроим то же самое, но только в киберпространстве.

Наразаки окинул Тору подозрительным взглядом и произнес:

– Будь по-твоему. Мари, дай этому парню все, что ему нужно. Он впервые сказал хоть что-то доступное пониманию старика начальника.

Его слова вызвали в комнате всплеск веселья.

– Одна важная деталь, – продолжил Наразаки. – Ты сможешь отследить его так, чтобы он не обнаружил тебя?

– Я обложусь четырьмя слоями камуфляжа. Зная, какой мощной техникой они располагают, никакая предосторожность не будет излишней.

– Насколько мощной? – уточнил Нода.

– Мощнее не бывает. Эти люди действительно опасны?

– Еще как! Они не только сумели установить «жучок» в нашу компьютерную сеть. Это пустяки. Насколько нам известно, они уже убили по меньшей мере девять человек, – сказал я.

– Десять, – поправил Нода, который, похоже, уже числил погибшим пропавшего лингвиста.

Наш юный компьютерный гений чуть заметно побледнел, а я вновь всмотрелся в монитор, раздумывая над тем, чему стал свидетелем. Люди, на которых мы охотились, не только без труда проникли в мой дом и в магазин, не потревожив ни проводка в современных системах сигнализации, но и легко скачивали информацию из компьютеров «Броуди секьюрити» с их мудреной защитой. Все это подтверждало вывод, сделанный мной во время полуночного визита в «Маленькую Японию».

Мы имеем дело с людьми, которых мало назвать просто хорошо подготовленными. Они принадлежат к какой-то особой касте. Коварны, осторожны, продумывают все до мелочей и не оставляют места случайностям. Для меня это означало стопроцентную гарантию, что скоро они нанесут следующий удар. Невозможно только предсказать, с какой стороны он последует.

Глава двадцать шестая

Когда Нода, Наразаки и я вновь собрались в моем кабинете, туда явился Джордж, раздосадованный каким-то только что поступившим сообщением.

– У меня еще одна дурная весть, – заявил он. – Пять минут назад я получил электронное письмо из фирмы «Токио Ви-ай-пи секьюрити». Они информируют нас, что Йошида – второй мужчина, погибший в «Маленькой Японии», – не приходился Харе дальним родственником. Это был телохранитель.

Это я послал запрос о личности Йошиды, прежде чем подняться на борт самолета в Токио. Вспомнил, о ком забыл спросить Лиззу. О ее так называемом троюродном кузене. Примечательным мне показалось не только то, что сама Лизза ни словом о нем не обмолвилась. К тому времени прошло двое суток со времени убийства, а никакие сведения о нем не просочились даже в японскую прессу. Теперь стала понятна причина.

– Это контора Джиро Джо, – сказал Нода.

– Одна из лучших компаний в своей сфере деятельности, – подтвердил Наразаки. – Я несколько лет потратил, пытаясь переманить его к нам. Очень своевременная проверка, Броуди.

– Жаль, что я не знал об этом, принимая предложение Хары.

– Откуда ты мог знать? Но главный вопрос: почему они это скрывали?

Разумеется, мне не нравилось, когда мне лгали, но я уже давно столкнулся с тем, что наши клиенты искажали факты чаще, чем бухгалтеры пускались в махинации с налоговыми декларациями. Если бы мы выставляли за дверь всякого, кто пытался от нас что-то скрыть, то скоро остались бы вообще без клиентуры. Но данная ложь произвела на меня тягостное впечатление.

– Он пытается нас подставить, – заявил Нода. – Потому и предложил чрезмерное вознаграждение.

– Расстреляли членов его семьи, Кей-кун. Прояви хоть немного сочувствия.

– Не вижу связи между его горем и желанием сделать нас своей любимой благотворительной организацией.

Замечание Ноды заставило меня задуматься. Я видел, как горевал Хара, встретившись с ним в Сан-Франциско. Но теперь, когда стало ясно, что он не все мне сказал, поневоле закрадывалась мысль, чем могла обернуться его печаль и какую форму принять.

Джордж усмехнулся:

– Связь самая прямая. Он готов швыряться деньгами, чтобы быстрее сдвинуть расследование с мертвой точки. Люди, ворочающие миллиардами, всегда так поступают.

Здесь тоже могла быть заключена доля истины. Тем более что Джордж отлично знал ту среду, о которой шла речь. Его отец возглавлял один из крупнейших частных концернов в Японии.

После продолжительных размышлений Наразаки произнес:

– Я согласен и с Нодой, и с Джорджем. А потому наш план таков: мы внимательно наблюдаем за развитием событий и действуем без спешки.

– Не совсем понял, что имеется в виду, – сказал Джордж.

– Мы остаемся на борту лодки, но не раскачиваем ее. Хара щедро заплатил нам, и у нас есть возможность использовать часть его денег для обеспечения собственной безопасности. Нода, свяжись с братьями Ито и попроси изучить недавнее прошлое Хары. Пусть поищут, нет ли связи между Харой, «Тек Кью-Экс» и деревней Сога. И вообще следует обратить внимание на все выбивающееся из обычного ряда. Нам нужна только общая картина. Пусть работают деликатно и ни в коем случае не насторожат людей Хары.

Нода кивнул, но не без недовольного ворчания себе под нос.

– Хорошо. Тем временем Броуди и Нода, как мы и планировали, отправятся в Согу. Будьте там крайне осторожны, ребята, и не рискуйте зря.

– На сей раз я бы тоже хотел непосредственно поучаствовать в операции, – проговорил Джордж.

– Ты уже занимаешься аналитикой, Джордж-кун. А это само по себе шаг вперед для тебя.

– Я способен на большее. А счета в мое отсутствие никуда не денутся.

Прошедший хорошую школу бизнеса Джордж в первую очередь использовался в роли бухгалтера. Но я знал, что он станет добиваться полноправного участия в работе. Это было лишь вопросом времени. В стремлении не походить на остальных членов клана Сузуки, которые в основном предавались праздности, он освоил карате, дзюдо и даже старинные приемы джиу-джитсу. Когда я рассказывал, как разделался с телохранителем, сопровождавшим Хару, то заметил, как глаза у моего старого приятеля загорелись.

– Что ты об этом думаешь, Нода? – спросил Наразаки.

Главный сыщик «Броуди секьюрити» готов был ограничиться простым «нет», но потом ему пришлось все же выйти за рамки своего обычного нежелания вдаваться в подробности. И вынудил его к этому Джордж. Тот просто взорвался от возмущения:

– Нет? И это все, что ты мне скажешь?

Вот когда Нода выдал фразу, длина которой значительно превышала для него норму:

– Нет, потому что ты не обучен. Не знаешь даже основ профессии. У тебя нет опыта участия в операциях. Я отправлюсь туда один. Броуди мне там тоже не понадобится.

– По-моему, это целесообразно, – неожиданно поддержал его Наразаки.

– Я должен ехать, – произнес я. – Дал слово Ренне.

– А что же со мной? – упорствовал Джордж. – Откуда у меня возьмется опыт, если я целыми днями просиживаю штаны в конторе? Позвольте мне отвезти Броуди в Сога-джуджо. Мы можем воспользоваться «вайпером».

Нода помрачнел.

– Мне эта идея не нравится.

– Но я не собираюсь…

Они бы продолжили спорить, но в этот момент раздался стук в дверь. Она приоткрылась, и в комнату заглянула Мари.

– Несколько минут назад на наш банковский счет поступил электронный перевод от мистера Хары. Я подумала, что вы захотите посмотреть на него. Вот распечатка.

Наразаки протянул руку и взял у Мари листок. Он с хмурым видом изучил его и передал остальным. Хара действительно только что произвел с нами окончательный расчет.

Как ни пытался я найти этому рациональное объяснение, мне ничего не приходило в голову.

– Я не ожидал второй части платежа так скоро. Хара выписал мне чек при встрече в Сан-Франциско, и это было совсем недавно.

– Великолепно, – с сарказмом заметил Нода. – Значит, задание выполнено, и клиент полностью удовлетворен. От этого дурно попахивает.

Глава двадцать седьмая

20:30

Рие Мори, жена лингвиста, жила неподалеку от Сенгакудзи – храма, где в 1703 году были захоронены тела сорока семи ронинов. Три столетия спустя многочисленные посетители все еще возжигали в их честь благовония, и облака ароматного дыма витали над могильными камнями, а потом ветер разносил их по округе напоминанием о том, что предательство может остаться навечно непрощенным, как навсегда остаются в людской памяти подвиги героев.

В нескольких сотнях ярдов от дома Нода припарковался у тротуара рядом с коричневой «маздой» и заглушил двигатель.

– Тихо здесь сегодня, – заметил он.

– Слишком тихо.

– Оскорбительно тихо, – проворчал сыщик.

У меня было тяжело на сердце.

Несмотря на безлюдье, пока мы смотрели сквозь темноту безлунной ночи на дом лингвиста, серовато-голубой дым благовоний начал сгущаться у лобового стекла нашей машины. В 1701 году продажный чиновник из сёгуната стал вымогать у молодого местного правителя Асано взятку за обучение протоколу приема посланников императора, и в гневе Асано обнажил меч. Он не причинил бюрократу сёгуна вреда, однако по закону того времени даже намек на угрозу жизни представителя правительства расценивался как акт государственной измены. Асану – популярного, но неискушенного в политике лидера – приговорили к смерти. С его казнью несколько сотен служивших ему самураев потеряли вождя и средства к существованию, и судьба обрекла их на тяготы жизни ронинов – самураев без хозяина.

Возмущенные жестокостью и коварством чиновника сорок семь наиболее преданных воинов терпеливо выжидали два года, пока шпионы сёгуната не спускали с них глаз, а потом ночью взяли штурмом роскошный замок бюрократа и отрубили ему голову. Когда же они устроили шествие через весь город, чтобы доставить свой трофей на гробницу бывшего хозяина, это сразу превратило их в народных героев, свершивших праведное возмездие и выступивших против несправедливой и все более погружавшейся в трясину коррупции власти.

Это поставило сёгуна в затруднительное положение. Ему предстояло принять сложное решение. Он понимал, что его подчиненный злонамеренно превысил свои полномочия. Но ведь Асано и его бывшие сторонники посмели выступить против сёгуната.

И тогда был найден странный на первый взгляд, но характерный для Японии компромисс. Сёгун косвенно признал правоту верных самураев, позволив им принять достойную воинов смерть от своих рук (все они совершили харакири), а не казнил, как поступил бы с обычными преступниками.

По сей день японцы чтят память верных сорока семи самураев, поднявших мечи на продажную власть. И это почтение имеет свое объяснение. С падением сёгуната в 1868 году самурайская автократия просто сменила одну форму бюрократического правления на другую. И сегодня министерский чиновник имеет в сравнении с рядовым гражданином немалые привилегии, а жизнь каждого японца беспредельно осложняют необъяснимые запреты, сложная система правил и государственных поборов.

Нода завороженно смотрел, как дым благовоний волнообразной струей обтекал лобовое стекло.

– Ты готов? – спросил он.

– Да.

– Но помни, разговор должен вести ты сам.

– Конечно.

– Если не справишься с этим, путь в Согу для тебя заказан.

– Понимаю.

– Тогда пошли.

Мы выбрались из машины и приблизились к дому – новенькой двухэтажной постройке, ее стены были покрыты свежим слоем белой краски. Короткая дорожка, по обеим сторонам которой росли маки, вела к лакированной деревянной двери с бронзовым молоточком в форме грозди цветов вишни. Я постучал им о металлическую пластину, и вскоре мы услышали изнутри чьи-то мягкие шаги.

Дверь распахнулась, и Рие Мори пригласила нас войти. На приступке при входе мы сменили нашу обувь на удобные домашние тапочки, а потом хозяйка провела нас мимо небольшой кухни в гостиную. Мы расположились на белом диване. Она села в такого же цвета кресло и налила нам по чашке зеленого чая.

Нода откашлялся и сказал:

– Это господин Броуди. Я упоминал о нем в нашем разговоре по телефону.

Он откинулся назад, кивком приглашая меня продолжить. В его прищуренном взгляде сквозило нескрываемое сомнение: «Ну, прояви себя, если сумеешь».

Госпожа Мори опять поклонилась мне. У нее был длинноватый с горбинкой нос и вытянутой формы нижняя челюсть, что придавало ее лицу лошадиные черты, какие я часто замечал в женских лицах на старинных ксилографиях. К нашему приходу Рие Мори облачилась в бежевую льняную юбку и шелковую блузку, на которой по светло-коричневому фону были разбросаны цветы чуть синеватого оттенка. Ее черные, лишенные блеска волосы были собраны сзади в пучок, стянутый темно-коричневой лентой. Тонкий черный пояс обвивал фигуру чуть выше уже заметно округлившегося живота.

– Прежде всего простите, что потревожили вас субботним вечером, – начал я.

– Если это вам поможет… – отозвалась она до странности невыразительным голосом.

Бросалось в глаза, что вся обстановка в доме была новой. Ни один предмет мебели еще не носил на себе приметы хоть сколько-нибудь долгого использования. Японские новобрачные почти всегда начинали совместную жизнь именно так – окруженные новизной. На полках из полированного кедра стояли музыкальный центр, телевизор, проигрыватель и портативный компьютер. Все только что купленное. Самая нижняя из полок предназначалась для книг и фотоальбомов. По корешкам последних кто-то с трудом вывел обозначение содержимого до наивности неуклюжими английскими буквами: «Наша свадьба», «Наш медовый месяц на Гавайях», «Наш дом». На низком кофейном столике перед нами были веером разложены несколько номеров женских журналов.

– Не могли бы вы припомнить, когда в последний раз говорили с мужем? – спросил я.

– В тот день, когда он туда приехал.

– То есть после того, как поселился в риокане?

– Да.

– В какое время он позвонил?

– В начале четвертого.

– О чем вы беседовали?

Она провела ладонью по бедрам, разглаживая складки юбки.

– О поездке на скоростном поезде, о деревне, о том, как он взволнован.

– Взволнован?

– Да. Ведь после беседы с господином Нодой муж выяснил, что тот кандзи не значится ни в одном из словарей. А прежде он не знал об этом.

– Откуда же он взялся в его базе данных?

– Муж обнаружил его в одном старинном документе.

– Вам это точно известно?

– В свободное время я всегда помогала мужу наводить порядок в базе данных, вот только в последнее время руки уже не доходили. – Ее пальцы мимолетно коснулись округлости у талии.

– Значит, вы ввели тот кандзи в компьютер?

– Да.

– Тогда вы не могли не видеть его источника.

– Конечно, я его видела. Это была записка от мелкого феодала-даймио, предупреждавшая знатную персону, жившую в окрестностях в Сога-джуджо, о предстоящем визите. Вполне заурядное письмо для той эпохи. Почерк местами оказался неразборчивым. А потому, пока господин Нода не показал ему свой образец, муж не был даже уверен, что верно скопировал кандзи.

– Тот документ все еще у вас?

– О нет. Это было всего лишь одно из тысяч подобных писем, которые обычно просматривал муж. Само по себе оно не представляло никакого научного интереса.

– То есть смысла кандзи он не знал?

– Нет. Понял только, что он как-то связан с Сога-джуджо.

– У вас есть фотография мужа?

– Да, я приготовила ее для вас. Это его самый последний снимок из всех, что у меня сохранились. Его сделали месяца два назад.

Госпожа Мори подала мне обычное любительское фото. На нем была изображена она сама, стоящая рядом с привлекательным мужчиной, который зачесывал густые черные волосы назад, открывая широкий лоб. Ихиро Мори смотрел куда-то поверх объектива фотоаппарата с видом человека, готового в любой момент броситься вперед и опрокинуть весь мир одной мощной атакой.

– Вы могли бы добавить что-нибудь?

– Нет. Никаких новостей я больше не получала.

– Мы найдем его. Или тех людей, которые… взяли его в плен.

Госпожа Мори грациозно склонила голову.

– Уверена, вы сделаете все, что в ваших силах. Но для меня большое утешение знать, что свои последние дни мой муж провел, занимаясь делом, которое любил больше всего на свете. Нам недолго суждено было жить вместе, но и за это время я благодарна судьбе. Кратко, но очень счастливо.

Она встретилась взглядом сначала с Нодой, потом со мной.

«Кратко, но счастливо». От этой фразы боль резанула меня в груди.

Сидя на самом краю кресла, госпожа Мори поклонилась нам.

– От всей души хочу сказать вам спасибо за проявленную заботу. Знаю, вы приложите все усилия, но только имейте в виду, что мой муж всегда был очень самостоятельным. Сам себе хозяин до последнего дня.

«До последнего дня». Он уже существовал для нее только в прошедшем времени.

И тем не менее в ее глазах читалось прощение нашей вины – реальной или только воображаемой нами – за печальный конец, постигший ее мужа, каким бы он ни оказался на самом деле. А еще я увидел в ее глазах полнейшую безмятежность. Глубокое понимание чего-то, что недоступно каждому. Она жила сегодняшним днем, уже смирилась с исчезновением мужа и научилась, как навечно сохранить его живой образ в своей душе.

Под ее искренним и безыскусным взглядом Нода невольно поежился.

– Спасибо вам обоим за ваш приезд ко мне, – сказала Рие Мори.

– До свидания, госпожа Мори, – произнес я. – Мы сделаем все, что сможем.

Она снова склонила голову.

– Пусть будет что будет.

Нода встал и поклонился ей. Я последовал его примеру. А потом мы удалились, потрясенные этой встречей. Всего в нескольких словах госпожа Мори словно отпустила нам все наши грехи без колебаний, без намека на недобрые чувства к нам или желание в чем-либо обвинить.

Вновь проходя по обсаженной маками дорожке, я подумал о своих утратах и поневоле сравнил жизнь семьи Мори с собственной жизнью. Когда погибла Миеко, я очень жалел, что у меня уже не будет возможности сказать ей о многом. Мне вечно что-то мешало. И сейчас еще сожаления об этом не давали мне засыпать по ночам гораздо чаще, чем я готов был бы признать сам. А чета Мори полнокровно проживала вместе каждый отведенный день. И потому Рие Мори могла чувствовать себя столь умиротворенной, что они с мужем успели сказать друг другу все то, что осталось невысказанным между мной и Миеко. А если чем-то и не успели поделиться друг с другом, то Рие Мори обладала удивительно развитым инстинктом понимания, как это могло быть.

Нода отъехал от тротуара и резко нажал на педаль газа, бормоча что-то себе под нос, пока машина уносила нас прочь от храма Сенгакудзи и могил сорока семи ронинов.

А я вдруг отчетливо и совершенно по-иному стал понимать, почему они так страстно желали отомстить за своего господина.

Глава двадцать восьмая

Звонок телефона где-то в отдалении заставил меня ускорить шаги по коридору гостиницы в сторону своего номера. Последние десять ярдов я уже почти бежал, поспешно сунул пластиковый ключ в прорезь замка и не заметил, как бросил у порога чемодан. Я включил свет и оказался в типичной для любого отеля на Западе комнате с сиреневым ковровым покрытием, вишневым покрывалом на кровати и картонными жалюзи на окнах. Схватив трубку и едва переведя дух, я сказал:

– Алло!

У меня перед глазами почему-то возникла сцена восьмилетней давности. Миеко с заспанной улыбкой, ее округлившийся животик, раскрасневшиеся щеки, ожидание в глазах… Глаза Рие Мори тоже светились ожиданием. Она ждала ребенка. Дитя мужа, которого постигла не известная никому участь.

– Броуди, это вы? – услышал я голос своего друга-антиквара из Киото. – Рад, что мне удалось разыскать вас.

– Такахаши? Как вы узнали, где я?

– Меня информировала об этом юная дама из вашего офиса. Такая хохотушка!

Ну конечно! Мари и Тору ведь теперь постоянно находились в конторе. Наблюдение за киберпространством.

– Добро пожаловать в цивилизованное полушарие! – воскликнул Такахаши.

– Всего-то две тысячи лет.

– Кое-кто считает, что это очень много. Не собираетесь ли вы осчастливить Киото своим посещением?

– Сожалею, но едва ли мне это удастся.

Наряду с соседним Нара Киото был моим любимым японским городом. К тому же визит к Такахаши сулил не только знакомство с его последними приобретениями, каждое из которых являло собой жемчужину японского искусства, но и несколько роскошных трапез в лучших ресторанах, а также прогулку по одному из красивейших и безукоризненно ухоженных храмовых садов города. Настоящий знаток подобных садов и фотограф-энтузиаст, мой хозяин чередовал бы съемку видов с чтением стихов, посвященных изысканному и невиданному больше нигде в мире мастерству японских ландшафтных дизайнеров прошлого.

– Очень жаль, – вздохнул антиквар. – Я искренне расстроен, но у вас есть сейчас гораздо более важные дела.

– Предчувствую, что у вас для меня есть новости.

– Да. Кое-что в дополнение к нашему предыдущему разговору. Я полагаю, что наш кандзи является символом.

– Вы поняли его смысл?

– До известной степени. Все эксперты, с которыми я советовался, сошлись во мнении, что моя самая последняя интерпретация – наилучший из всех плохих вариантов, предложенных ранее. С точки зрения знатока каллиграфии, композиция выглядит немного неуклюже, как дело рук любителя. Поэтому я отбросил попытки художественной трактовки и подошел к проблеме с самой лапидарной точки зрения. И то, что у меня получилось, кажется неодолимо похожим на правду, хотя и весьма зловещую.

– Я вас внимательно слушаю.

– Если мы придадим особый смысл самому верхнему элементу и прочтем его буквально, что получится?

– «Правитель», «король». Может, «королевский трон».

– Точно. А теперь примените тот же подход к нижнему элементу.

– Вы имеете в виду «разрушать»?

– Да. «Ломать», «разрушать», «уничтожать». Появились какие-то мысли?

– Если иметь в виду одно слово, то нет.

– Речь вовсе не о каком-то одном слове – простом и ясном. Но мне представляется фраза, понятная даже самому простому уму.

– Например?

– Произношение и для меня осталось загадкой, но образ возникает весьма мощный. Я пытался искать аналоги в английском языке, но моих знаний маловато. У вас есть зеркальное понятие для «созидателя престолов»?

– То есть антоним?

– Да. Не созидатель, а нечто противоположное. «Уничтожитель королей», хотя даже я понимаю, насколько это звучит неуклюже.

– Может, «низвергающий с престолов»? Но мне пока не совсем понятно, что это означает.

– Мне тоже.

– Вы нашли аналоги в прошлом?

– Никаких. Но моя интерпретация хоть в какой-то степени подходит под ситуации, в которых этот кандзи используют в вашем деле?

– Не уверен. Что, по-вашему, подразумевает данный символ?

– Повторяю, в нем выражено стремление к насилию, но в огромных масштабах. Речь может идти об уничтожении институтов власти или очень влиятельных людей.

Хара!

– Да, пожалуй, ваша интерпретация вписывается в картину происходящего, – произнес я.

Такахаши помолчал.

– Вот теперь мне стало по-настоящему страшно за вас, Броуди-сан. Вы ведь втянуты в это дело по самые уши, не так ли?

– Но что именно вас пугает?

– Стоит ли мне напоминать вам, как прошлой осенью вы чудом избежали смерти, столкнувшись с якудзой? Этот кандзи сулит значительно более серьезную угрозу.

Я не сразу заметил, как сжал телефонную трубку так, что побелели костяшки пальцев. Пластик даже издал под моим нажимом легкий жалобный треск. Смертельная угроза? Черт возьми! Ведь Такахаши обзванивал специалистов по всей стране, задавая им вопросы о кандзи, из-за которого бесследно пропал лингвист Ихиро Мори. А мне и в голову не пришло предупредить своего друга об опасности и рассказать об исчезновении ученого, отправившегося в Согу.

– С кем вы обсуждали эту тему? – спросил я.

– С четырьмя или пятью виднейшими экспертами. Филологами, историками, известными учеными в своих областях. А что?

– Вам необходимо будет снова связаться с каждым из них и взять клятву молчать. И попросить ни при каких условиях не продолжать больше изысканий по поводу нашего кандзи.

– Но это люди, которым я полностью доверяю, Броуди-сан. Мы знакомы не один десяток лет, и они прекрасно понимают, когда разговор конфиденциальный.

– И все же заставьте их поклясться, – упорствовал я.

– Я рискую обидеть их и навсегда лишиться друзей.

– Лучше оскорбленное самолюбие, чем… – Я осекся.

– Чем что? Теперь я чувствую, что вы не во все посвятили меня самого. Не пора ли?

– Гибнут люди, Такахаши-сан, и мы еще не разобрались почему.

Глава двадцать девятая

Оги с любовью разглядывал тонкую металлическую струну гарроты, конструкцию которой разработал сам. Он получал истинное наслаждение от ее естественно изящного изгиба и серебристого блеска. Для первичной заточки внутренней режущей поверхности Оги приспособил наждак повара, готовившего суши, затем в ход шел тончайший надфиль огранщика драгоценных камней, причем завершающая стадия проводилась им столь тщательно, что требовала использования увеличительного стекла. Доведенное до совершенства приспособление ручной работы сокращало время убийства с двенадцати секунд до семи – то есть на сорок два процента, и это приносило результаты, поначалу удивлявшие его самого. Если прежде у жертвы оставались мгновения, чтобы начать сопротивляться и попробовать нанести ответный удар, теперь гаррота перерезала горло раньше, чем у противника срабатывал инстинкт самосохранения. Для мужчины семидесяти двух лет, который все еще не утратил жажды крови, эти пять выигранных секунд становились жизненно важными. В таком виде гаррота превратилась в идеальное оружие для некогда гордого и сильного потомка самураев, желавшего продлить свой век бойца.

Но бесценное лезвие нуждалось в частой заточке. Высвободив концы струны из ручек, Оги вставил каждый из них в отдельные тиски, крепко натянул. Шестеро мужчин и три женщины стали жертвами этого оружия с тех пор, как семь лет назад он получил его в подарок на день рождения. К сожалению, ему приходилось пускать в ход свою любимую игрушку избирательно. Она оставляла почти обезглавленные трупы, а это привлекало повышенное внимание полиции. Но по иронии судьбы именно за это Оги так пристрастился к гарроте. Смертоносность стальной струны делала ее достойной заменой любому другому орудию убийства, к которому он когда-либо прибегал. Сам способ подобного уничтожения людей заставлял его приближаться к очередной жертве максимально близко, и власть над человеком, какую он ощущал, забирая его жизнь, словно вдыхала новую молодость в душу престарелого воина.

Зазвонил телефон. С большой неохотой Оги отошел от верстака и достал свой закодированный сотовый телефон откуда-то из складок самуэ.

– Кен Шенг слушает, – сказал он.

– Броуди и Нода отправляются в Согу.

– Какая удача! Группа Ирохи получит отличную возможность поработать всерьез. Сделайте это первоочередной задачей. Я хочу, чтобы их устранили.

– В самом деле, сэр?

– А ты меня не расслышал?

Мужчина на другом конце линии заговорил уважительно, хотя с сомнением в голосе:

– Но наш общий знакомый дал мне четкие инструкции отпустить их оттуда, не причинив вреда.

– Я отменяю эти инструкции. Работать в камуфляже. Использовать весь арсенал оружия, если понадобится.

Прошлой ночью после второго звонка Дермотта Оги принял решение разделаться с навязчивым антикваром, если у того хватит глупости появиться у их ворот и сделать из себя легкую мишень.

– Вы уверены? Полученный ранее приказ звучал недвусмысленно.

– Ты подвергаешь сомнению мои полномочия?

– Ни в коем случае, господин. – Ответ прозвучал с оттенком легкого испуга.

– Отлично. В таком случае – действуйте.

– Будут распоряжения относительно способа сокрытия трупов?

– Подойдет самый обычный.

В окруженной со всех сторон горами уединенной долине, в которой располагалась Сога, никогда не было недостатка в местах, где трупы можно зарыть так, чтобы их веками никто не обнаружил.

– Как прикажете, сэр.

– И сделай так, чтобы это осталось строго между нами. Я ясно выражаюсь?

– Предельно, мой господин.

Оги дал отбой и вернулся к оставленной работе. Размышляя о судьбе, ожидавшей Броуди, он даже почувствовал укол сожаления. Еще совсем недавно он с удовольствием представлял, как расправится с сыном Джейка Броуди собственноручно. После десятого убийства, которое стало бы заметной вехой в истории его излюбленного оружия, Оги планировал поместить гарроту в рамку и повесить на стену в своем кабинете, и Броуди был бы идеальной жертвой для такого «юбилея». Но Оги, к своему большому сожалению, находился сейчас не в Японии, и ему приходилось отказаться от удовлетворения личных прихотей ради высшего блага – во имя интересов их клиента.

Завтра примерно в это же время единственный отпрыск Джейка Броуди будет покоиться в такой податливой летом японской земле под покровом ярко-зеленой травы.

День четвертый
Деревня

Глава тридцатая

В воскресенье мы с Джорджем погрузились в его «вайпер» с опущенной крышей и через два часа, нарушив все ограничения скорости, уже находились более чем в двухстах милях к западу от Токио. Мы мчались по шоссе в сторону деревни, где бесследно исчез наш лингвист.

– Ты – совладелец «Броуди секьюрити», – внушал мне Джордж, перекрикивая рев мощного мотора спортивной машины. – И совершенно не обязан терпеть его выходки. На твоем месте я бы вообще уволил его.

– Ты с ума сошел! Это ведь Ноде удалось установить происхождение кандзи всего за один день.

– Но он подрывает твой авторитет. Представь, как это выглядит со стороны.

– У тебя слишком живое воображение. И вообще он наш лучший сыщик.

Несмотря на активное сопротивление Ноды, Джордж сумел все-таки войти в группу, занимавшуюся расследованием убийств в «Маленькой Японии», использовав мягкий характер Наразаки. Но пока летнее солнце играло на гладких обводах ярко-красного корпуса «вайпера», постепенно накаляя черную кожу его внутренней отделки, я погрузился в размышления по поводу тревожного разговора, который состоялся у меня с главным детективом в соба-ресторане, на первом этаже нашего здания.

Расположившись за столом из покрытых лаком сосновых досок, Нода кивком пригласил меня сесть на скамью напротив себя, обмакнул горсть соба в соус и отправил в рот. Шоколадного оттенка лапша с такой скоростью совершала путешествие от тарелки к соуснику и затем к губам едока, с какой поедать это блюдо умели только японцы. Ресторан «Соба Мураты» официально открывался ближе к полудню, но если хозяин и шеф-повар Наоки Мурата был на месте, Ноду там могли обслужить в любое время дня и ночи.

Я занял место за столом и обратился к Ноде с вопросом, не дававшим мне покоя всю ночь:

– Почему ты не все сказал во время вчерашней встречи?

Но прежде чем он ответил, открылась дверь кухни и в зал влетел владелец заведения. Мурата был в безукоризненно белом поварском облачении, его фигуру туго обтягивали у пояса тесемки фартука. На округлом добродушном лице проступала усталость, прятавшаяся в морщинах уголков глаз и в складках рта.

– О, это вы, Броуди-сан, – сказал он. – Не хотите ли заглянуть ко мне на кухню? Утром там никого нет. В такое время у нас появляются только поставщики продуктов и Нода.

Имя сыщика он произнес с неожиданной теплотой в голосе.

– Как поживает Джунко? – спросил я.

– У нее все хорошо. Будущей весной заканчивает курсы зубных техников. – Он расплылся в улыбке. – Вам принести что-нибудь?

– Спасибо, не надо.

– Вы уверены? Для меня всегда в радость обслужить вас.

– В следующий раз непременно.

– Позовите, если передумаете. Я буду в кухне готовиться к наплыву клиентов в обед.

Он поправил фартук и удалился через ту же дверь. Через несколько секунд до нас донесся мягкий и размеренный скрежет огромных жерновов домашней мельницы, перемалывавшей зерно для ручного приготовления лапши.

Нода оказался пожизненно обеспеченным ежедневной порцией собы после того, как Джунко, дочь Мураты, решила познакомиться с темной стороной токийской действительности и чуть не поплатилась за это. Она нанялась на работу в службу телефонных знакомств и стала получать почти тысячу долларов в месяц за то, что несколько часов в день проводила в обществе престарелых одиноких мужчин. «Это все не более чем пустые слова!» – так отзывалась о новой работе она сама. Потом ей пообещали значительную прибавку, если она усовершенствует свой гардероб, и Джунко заняла для этого денег у хозяина агентства, который сам рекомендовал ей туалеты от Шанель, Диора, Версаче. Сначала по одной вещи в неделю, затем по две, и постепенно у нее выработалось пристрастие к модным вещам. Вскоре хозяин предложил в дополнение к изысканной одежде приобрести кое-какие вещицы из золота с жемчугами, и дурочка без раздумий взяла у него еще одну толстую пачку хрустящих купюр. Потом ему взбрело в голову подарить ей современный и очень дорогой мобильный телефон самого последнего поколения с монограммой, чтобы она выглядела сногсшибательно, когда будет звонить друзьям из очередного ночного клуба. Красота и умение зазывно улыбаться позволяли Джунко зарабатывать приличные деньги, вот только счетов за роскошь, какой она себя окружила, накапливалось все больше.

Однажды Джунко разбудил громкий стук в дверь. Как выяснилось, лишь проценты по ее долгу составили эквивалент примерно девяти тысяч долларов. Хозяин эскортного агентства перестал с ней играть и прямо предложил сделку: либо она соглашается на единственную встречу с его приятелем из якудзы, который обожал резать молодые красивые лица бритвой, либо ей арендуют уютную квартиру в окрестностях Гиндзы, где она будет развлекать стареющих сластолюбцев уже не только словесно. Не смея признаться в своем позоре родителям, Джунко предпочла стать частью процветающей индустрии сексуальных услуг японской столицы. Потеряв связь с дочерью, Мурата обратился за помощью к Ноде. В Большом Токио насчитывалось не менее тридцати пяти миллионов обитателей, однако через пять недель Нода сумел разыскать Джунко, схлестнулся с ее сутенером, спалил квартиру и вернул девушку домой уже свободной от всяких обязательств перед преступниками.

С тех пор у Ноды появился шрам на брови, и с того времени его просто боготворил владелец «Соба Мураты».

Когда хозяин оставил нас вдвоем, я повторил вопрос:

– Почему ты не рассказал всем то, о чем знаю я? Почему не предупредил, что мы имеем дело с серьезной угрозой?

– Не хотел их пугать.

– Но ведь они – профессионалы.

– В данном случае их профессионализма недостаточно.

– То есть?

– Им никогда не приходилось сталкиваться с подобными опасностями прежде.

– А тебе?

Он покачал головой:

– Я тоже лишь слышал о подобных группировках.

– Полагаешь, это те же люди?

– Если только кто-либо другой не пытается заставить нас так думать.

– Но выяснить это мы сможем после поездки туда и непосредственной встречи с ними?

– Боюсь, что так.

Одним ловким движением Нода подцепил палочками горсть собы, обмакнул в соус и отправил в рот.

– Чем может обернуться встреча для нас?

– Ясно, что не дискотекой.

Немногословный сыщик снова о чем-то пытался умолчать.

– Выкладывай все, что знаешь.

– Однажды мои друзья попали там в крупную переделку.

– Когда это произошло?

– Лет пять назад.

– И с чем они там столкнулись?

– С темнотой.

– То есть все закончилось очень плохо?

Он вгляделся в мое лицо.

– Shinshutsu-kibotsu.

У меня заныло сердце. Нода употребил выражение, которое приблизительно переводилось так: «Только при появлении Бога бесы прячутся по углам». В свойственной японцам иносказательной манере Нода имел в виду фантомов. Невидимых, неуловимых существ. Как те, что устроили бойню в «Маленькой Японии» и заставили поверить в потусторонние силы даже трезвомыслящих полицейских из Сан-Франциско.

– Насколько плохо? – уточнил я.

Гримаса боли мелькнула на его лице. Я сразу многое понял.

– Не потому ли ты возражал против участия в этом Джорджа?

Он усмехнулся.

– Только потому, что не хочешь прикрывать еще и его задницу?

– Одной вполне достаточно, – проворчал Нода.

Не приходилось сомневаться: он имеет в виду меня. Что ж, мне действительно многого не хватало, чтобы стать ровней Джейку. Подростком я жадно впитывал все, что узнавал в «Броуди секьюрити», и меня это по-настоящему увлекало. Я прошел хорошую школу, и хотя в последнее время мне остро не хватало практики, случившееся в «Маленькой Японии» придало мне новый импульс для совершенствования, какими бы тяжелыми ни оказались уроки.

Впрочем, следовало смотреть фактам в глаза. Лучший работник моего отца только что прямо высказал сомнение в моих способностях, правда, у меня складывалось впечатление, что он тем не менее склоняется к тому, чтобы рискнуть и дать мне шанс. Нельзя было только давить на него.

– Но ведь Джордж сумел уговорить тебя? – спросил я.

Нода покачал головой:

– Не меня. Шига. Но я все равно буду держать Джорджа как прикрытие во второй машине.

– А какова моя роль?

– В зрелые годы Джейк был самым лучшим. Я не встречал никого, кто превосходил бы его.

– Лучше тебя самого?

– Да.

– В чем же?

– Острый ум, отличный боец. Очень стремительный и проворный.

– И какое отношение это имеет ко мне?

– Ты тоже хороший уличный боец и быстр, как Джейк.

– Значит, во мне ты проблемы не видишь?

– Вижу, но беседу ты провел умело.

– Что в этом такого ценного?

Нода пожал плечами:

– Ты контролировал ситуацию. Хорошо владел собой. А излишние эмоции в неподходящий момент могут стоить жизни.

– Наразаки я тоже сумел убедить?

– Нет.

– Но как же?

– Здесь свое слово сказал я. Это твое расследование. И дело пойдет тебе на пользу. Как проверка на прочность.

Его слова не облегчили мне душу.

– Нам пора, – произнес Нода.

Он резко поднялся из-за стола и отвернулся, но я все же успел заметить, как боль снова исказила черты его лица. Старший детектив «Броуди секьюрити» относился к породе самых закаленных и бесстрашных стоиков. Вот почему, вновь заметив гримасу боли на его лице, я ощутил беспокойство. Он умолчал о чем-то еще. И я должен был узнать, о чем именно.

– Ты уверен, что не преувеличиваешь опасность? – спросил я.

– Хотел бы надеяться, что преувеличиваю.

– Но не может все быть так уж скверно. Твои друзья вернулись?

Шрам на его брови побагровел.

– Вернулся только один. Двое остались там навечно.

Глава тридцать первая

На длинном прямом участке шоссе в двух милях от Сога-джуджо Джордж повернул руль «вайпера» и встал на обочине, вплотную прижавшись к уже припаркованному там «ниссану-блюберд». В салоне взятой напрокат машины комфортно расположился Нода, листавший свежий номер «Иомиури ньюс». Когда сыщик опустил стекло, сквозь оба автомобиля пронесся приятный порыв прохладного ветра.

– Мы на месте? – спросил Джордж.

Нода кивнул:

– Деревня по ту сторону горы.

Джордж осмотрелся по сторонам. Рисовые поля окружали нас повсюду. В пятидесяти ярдах ниже вдоль дороги виднелся одинокий крестьянский дом с островерхой крышей, перед ним стоял комбайн для уборки риса. Ни у дома, ни в окрестных полях не было видно ни одной живой души.

– Я бы сказал, что глушь здесь страшная, – заметил Джордж. – Все очень простонародно и тихо, но никакой угрозы в воздухе не витает. Если только ты не ожидаешь, что за тем комбайном нас подстерегает засада.

– Уговор был, что ты носа не высовываешь из машины.

– И я покорно подчиняюсь. А вам предлагаю принять мой жест доброй воли и въехать в деревню на «вайпере». Вы там произведете фурор.

– Мне безразлично, – пожал плечами Нода, – при условии, что ты не сдвинешься с места.

– Почему?

– С наступлением темноты ты нам можешь понадобиться именно здесь, рядом с рекой.

В двухстах ярдах ниже шоссе, вдоль берегов, поросших стройными соснами и мощными кедрами, в лучах заходящего солнца поблескивал водный поток. На картах было показано, что река протекает вдоль глубокого ущелья, протянувшегося до начала долины Сога. Автомобилям приходилось делать крюк, огибая гору, но река тянулась мимо деревни по прямой.

– Договорились. Ждете проблем?

– Nen ni wan en o ireyo, – ответил Нода японской пословицей, которая почти в точности переводилась как «Береженого Бог бережет».

Глаза Джорджа сверкнули.

– А мне придется действовать?

– Только если нам не повезет, – хмуро промолвил Нода.

– Что ж, я готов ко всему.

– Едва ли, – возразил Нода. – Если нам сильно не повезет, ты даже не успеешь заметить, кто нанесет тебе смертельный удар.

Через двадцать минут мы с Нодой объехали гору и оказались в непосредственной близости от деревни. С возвышенного участка дороги нам открылся вид на затерянный поселок в отдаленной долине почти забытой Богом и людьми префектуры. По одну сторону от дороги тесно лепились традиционные деревянные домики с крытыми симпатичной синей черепицей крышами, а по другую – сверкали яркой зеленью многочисленные квадраты рисовых полей, протянувшиеся на всю длину плодородного участка земли.

Включив пониженную передачу, чтобы начать неспешный спуск, я ощутил, как защемило у меня в груди. Мне невольно подумалось о страшной и невидимой силе, обитавшей где-то здесь, за тысячи миль от Сан-Франциско, руки которой оказались достаточно длинны, чтобы дотянуться туда и уничтожить целую семью. И та же сила принудила меня оторвать свою дочь от школы, от друзей и от привычного ей жизненного уклада. Еще четыре дня назад я пребывал в неведении о существовании такой силы. А сейчас, стоило соединить несколько точек в головоломке, и я оказался в глуши, где она, очевидно, обитала. Мне было особенно тревожно, потому что я ни разу не поговорил с Дженни по телефону, а Ренна и ФБР не могли согласовать между собой протокол, который бы сделал наше общение безопасным.

По мере того как по извилистой дороге мы спускались в низину, на поверхности асфальта все чаще попадались тушки раздавленных ночных животных, в основном змей. Объезжая их, я спросил:

– Как думаешь, мы разыщем лингвиста?

Нода скривился, словно получил удар под дых. Я догадывался, о чем он подумал. Вероятно, наш юный гений языкознания был мертв. Он пренебрег предупреждением Ноды воздержаться от поездки. Наверное, мы никогда не узнаем, профессиональные амбиции или энтузиазм молодости заставили его пренебречь советом опытного детектива, но факт останется фактом: по моей просьбе Нода указал Ихиро Мори дорогу, которая вела в один конец. И сейчас на нее вступили мы сами.

Чувствуя необходимость что-то сказать в наше оправдание, я добавил:

– Я просто подумал, что он, может…

– Ага, а наш мир слеплен из рисовых фрикаделек и мисо, приготовленного мамочкой, – оборвал меня Нода.

Остаток пути мы провели в молчании. В самом начале долины дорога упиралась в перекресток. Прямо от него начиналась главная улица деревни, которая уже в тридцати ярдах от нас оказалась перегорожена ко́злами для пилки дров и полосатыми тентами. Позади этой импровизированной баррикады сновали женские фигуры в сине-белых кимоно. Детишки пели, играли, прыгали через скакалки. А вскоре вверху загорелись гирлянды красных и желтых бумажных фонарей.

Деревня встречала Обон – праздник мертвых.

Глава тридцать вторая

– Irasshaimase, – буквально пропела встретившая нас у входа Оками-сан, хозяйка гостиницы, когда мы вышли из машины. – Добро пожаловать! Вы мистер Джонсон, а вы – господин Курода, тот, кто мне звонил?

Она была в зеленовато-голубом кимоно, волосы с небрежной элегантностью стянуты заколкой на затылке. За порогом хозяйка плавными жестами показала нам, где можно сменить уличную обувь на удобные мягкие тапочки.

Меня сразу же стали одолевать сомнения. Оками-сан выглядела слишком хорошенькой и совершенно безвредной, чтобы подобное создание могло жить бок о бок с жестокими убийцами, у которых на совести бойня в «Маленькой Японии».

– Мы всегда рады зарубежным гостям, хотя я не говорю ни на одном иностранном языке, – произнесла она. – Вы понимаете по-японски?

– Немного, – ответил я.

– Какой у вас примечательный акцент, словно вы из Токио.

Нода стал с преувеличенным интересом изучать стены постройки – сплетенные из прутьев и оштукатуренные сверху панели. Хозяйка правильно восприняла это как намек и, еще раз радушно улыбнувшись, проводила нас в номер – просторную комнату с бумажными жалюзи на окне и задвинутым в угол приземистым столиком. Сквозь открытые жалюзи виднелась бамбуковая роща за задним двором гостиницы. До нас доносилось едва слышное журчание воды среды камней.

Подоткнув полы кимоно, Оками-сан встала коленями на одну из лежавших рядом со столиком подушечек и налила нам чаю, а потом достала из складок кимоно авторучку и регистрационные карточки. Поставив наши сумки в противоположный угол, мы с Нодой присоединились к ней.

Заполнив карточку, я передал ее через стол вместе с фотографией лингвиста и его жены.

– Не сочтите за труд посмотреть на этот снимок.

– Koko ni tomatta no wa watterun da, – сказал Нода своим обычным ровным, но неизменно несколько ворчливым тоном. «Он останавливался у вас. Это нам точно известно».

Женщина всмотрелась в фото, но никаких эмоций на ее лице не отразилось.

– Помню его. Это господин Мори. Тоже из Токио.

– Он рассказывал, зачем приехал сюда? – спросил Нода.

– Нет.

– Упоминал какие-нибудь имена?

– Нет.

– А вы не могли бы порекомендовать, с кем лучше поговорить о нем?

– Простите, ничем не могу помочь.

– И вам нечего больше нам сообщить? – произнес Нода уже гораздо резче.

Я снова показал ей снимок.

– Рядом с ним – его жена. Ей двадцать три.

– Мне очень жаль.

Сожаление и бессилие действительно звучали в ее голосе, словно она извинялась за поведение своего непутевого родственника.

– Он вернулся в гостиницу?

– Нет.

С каждым отрицательным ответом ее голова клонилась все ниже, а у меня исчезала надежда на лучшее. Мне теперь не было видно полностью ее лица, но у кромки волос кожа стала бледнее, а глаза напряженно прищурились. Она явно что-то скрывала.

– У вас прежде происходило нечто подобное? – спросил я.

Избегая встречаться со мной взглядом, Оками-сан снова посмотрела на снимок.

– Его жена действительно такая добрая, какой кажется на фотографии?

– Она – воплощенная доброта, – сказал я. – Но вы, кроме того, видите перед собой новобрачную и будущую мать.

– Это заметно.

Хозяйка потянулась за чайником – белым глиняным сосудом с нанесенным кобальтом рисунком в виде хижины, окруженной зарослями бамбука, и вновь наполнила наши чашки. Она сделала это машинально. Ее мысли витали где-то далеко.

– Вам повезло, что вы приехали к нам в Обон, – произнесла Оками-сан после паузы. – Почему бы вам не прогуляться по деревне?

– Насколько я понимаю, люди у вас пропадают уже не в первый раз.

Она поставила чайник на стол, поклонилась, поднялась и направилась к выходу из номера. Пряча регистрационные карточки в складках кимоно, хозяйка привычным жестом открыла раздвижную дверь, вышла за порог, еще раз нам поклонилась и сказала, прежде чем удалиться:

– Отправляйтесь на праздник. Там сегодня будут все.

Глава тридцать третья

Как и по всей стране, в Сога-джуджо шли приготовления к поминовению покойников.

Японцы верят, что души усопших предков и недавно умерших членов семьи продолжают наблюдать за живущими, неведомыми способами руководят их судьбами, а в середине каждого лета ненадолго возвращаются на землю. К Обону могилы близких приводят в порядок и украшают свежими гирляндами цветов. А с наступлением вечера делают все, чтобы порадовать явившихся домой духов. Торжественные церемонии с песнями и танцами проходят повсюду. Звучит музыка, царит веселье, спиртное льется рекой.

Такая же атмосфера царила этим вечером и в Сога-джуджо. Вступив на главную торговую улицу деревни, мы оказались среди моря потемневших от загара лиц. Повсюду можно было видеть простых, но добродушных с виду деревенских людей. И только когда их взгляды случайно встречались с нашими, они мгновенно делались настороженными и глаза отводились в сторону.

От этого веяло холодом. Ничего похожего на обычаи этой страны. Японцы от природы – народ застенчивый, однако когда доходит до праздничного веселья, сдержанность изменяет им, и они с радостью приветствуют любого гостя. Традиции гостеприимства не схожи в разных регионах, но в самом худшем случае я бы ожидал сдержанного, однако вежливого обращения с церемонными поклонами и смущенными улыбками. Здесь же нас встречали словно прокаженных – обитатели деревни смотрели на нас с беспокойством, подозрительностью, почти враждебно.

– Ты тоже это чувствуешь? – обратился я к Ноде.

– Конечно.

– Значит, они тут?

– Вероятно.

– Ты уже кого-нибудь заметил?

– Нет.

– Я тоже.

Толпа становилась все гуще. Впереди раздались глухие и ритмичные удары в барабаны таико. По обе стороны улицы торговцы из временных палаток бойко продавали собу с гриля, жареных кальмаров и игрушки для детей.

Нас увлек за собой общий поток. Посреди всеобщего веселья люди натыкались друг на друга, но беззлобно смеялись, громко приветствовали, вступали в оживленные разговоры. Но меня не покидало ощущение клаустрофобии и уязвимости. Прокладывая себе путь сквозь толпу плечами, мы слышали, как к звукам барабанов присоединились трели бамбуковых флейт. Раздался гонг, и в отдалении полилась мелодия песни во славу будущего урожая.

Мы с Нодой продолжали идти, осматривая толпу, но пока не различая ничего примечательного. Вот трое мужчин в длинных белых летних накидках хаппи и с головными повязками с пуговицами-застежками наблюдают за нашим приближением сквозь прищуренные глаза. Передавая друг другу бутылку саке на специях, троица пристроилась в дверях закрытой сейчас мастерской деревенского краснодеревщика.

– Gaijin da, – произнес один из них, стряхивая пепел с сигареты под ноги. «Иностранец».

– Большой и сильный.

– И недурен собой. Спрячь от него свою дочь.

– Интересно, откуда он?

– Однажды я видел русских моряков-краболовов. На них не похож.

– Наверное, американец или англичанин.

– Ты заметил его приятеля? Вот с таким я бы точно не стал связываться.

– Этого с бульдожьей мордой? Чем он тебя так напугал?

Трое крестьян беседовали между собой беззастенчиво громко, словно принадлежали к некому закрытому клубу и их не могли слышать не принятые в число избранных.

– Повстречай такого ночью в Осаке и по-другому запоешь.

– Он ничем не страшнее типа, которого мы отделали той ночью. Помнишь? Сколько мы тогда взяли? Пять «штук»?

– Тот был гораздо старше. А эти двое тебе быстро яйца открутят.

Мы с Нодой обменялись взглядами, согласившись, что трое болтунов не стоят внимания. Зимой, когда в деревне делать нечего, многие крестьяне отправлялись на сезонные заработки в большие города. Если верить этим троим, то они, вероятно, пополняли свои кошельки еще и мелким разбоем. Правдой то было или нет, возможно, они только изображали крутых парней, искали мы совершенно других людей.

Постепенно мы оказались в самом центре деревни. Поверх площади скрещивались две гирлянды красных фонарей, окрашивая толпу в пурпурные тона. По-прежнему мимо мелькали десятки лиц – смеющихся, улыбающихся, открывающих рты в крике, когда сквозь общий гвалт пытались окликнуть соседа, друга, родственника или ребенка.

Свернув за угол, мы увидели нечто вроде платформы, увитой цветами. Установленная на небольшом пустыре между лавкой торговца рисом и забегаловкой для любителей тофу, она служила сценой для сменявших друг друга музыкантов и танцоров. Сейчас на ней плясали несколько женщин, образовав тесный круг в центре. Дополнительное освещение давали закрепленные на шестах факелы. Мужчины в набедренных повязках и лентах, обернутых вокруг голов и завязанных спереди узлами, били в темную кожу огромных барабанов палками толщиной в стебель сахарного тростника.

– Сможешь обойтись один? – шепнул Нода.

У меня екнуло сердце. Что-то явно происходило, но вот только мой лучший сыщик не собирался пока делиться со мной подробностями.

– Да, конечно.

– Вот и отлично. – И он произнес громко, чтобы его могли слышать все: – Мне здесь наскучило, Джонсон-сан. Я эти танцы сто раз видел. Вы тут развлекайтесь, веселитесь, а я пойду в гостиницу.

Нода в последний раз окинул меня взглядом, словно не был до конца уверен, что я способен продолжать «охоту» один, а потом шагнул в сторону и пропал в толпе.

Прежде мне всегда нравился Обон. Древнее празднество создавало ощущение преемственности поколений. Оно напоминало историю перенесенных страданий и выигранных сражений. О людях, которых мы потеряли, но не переставали любить. Смешивались скорбь и радость, и если ты умел полностью отдаваться празднику, то в какой-то момент у тебя возникало ощущение близкого единения со всеми, кто тебя окружал, какое редко доводилось испытывать при иных обстоятельствах.

Но в Соге даже этот праздник воспринимался совершенно иначе.

Зазвучала новая мелодия. К флейтам и барабанам добавились сямисены, которые подогрели своими аккордами общее веселье и заставили танцевать всех. Женщины на сцене продолжали грациозное кружение, сопровождая его выразительными движениями рук. С их лиц не сходили чуть заметные задумчивые улыбки. Шаг, другой, затем назад, поворот, хлопок в ладоши. Их танец завораживал, ритм музыки оказывал почти гипнотическое воздействие. В движениях читалось чувство собственного достоинства, передававшееся от матерей к дочерям. И одновременно лица танцовщиц свидетельствовали об их отрешенности от всего земного.

Я всегда подпадал под магию этого танца. Мне вспомнилось, как мы праздновали Обон во времена моего детства в Токио, когда я танцевал с мамой, а затем сачком ловил с отцом золотых рыбок. То были прекрасные вечера, которых я уже не мог повторить после развода родителей. Лучшие годы жизни, когда папа с мамой были живы и жили вместе…

Однако сейчас не время предаваться воспоминаниям. Сегодня нужно искать тех, кого удалось разыскать в темноте друзьям Ноды. Или же они сами их нашли.

Чтобы смыть пыль деревенской улицы, поднятой ногами танцующих, я купил бутылку пива и нашел место, откуда мог продолжать изучать лица и поведение участников праздника. Мне бросались в глаза загоревшие до черноты предплечья и загрубелая кожа на шеях мужчин, привыкших работать в поле. И лица у них тоже были грубоватые, немного отрешенные. Главной отличительной чертой большинства женщин мне показалась их чуть прикрытая грацией выносливость, выработанная долгими часами хлопот по хозяйству, которые большинству наверняка приходилось совмещать с работой в огородах и помощью мужьям на рисовых посадках. Я представлял, как в завязанных под подбородком соломенных широкополых и островерхих шляпах они двигаются между рядами, пропалывая, подравнивая, подрезая стебли.

Среди деревенских лиц попадались и более ухоженные, гораздо менее загорелые, чем крестьянские. Лавочники, решил я. Владельцы магазинчиков и таверн. Толстые или худые, но неизменно услужливые. А вскоре мне удалось выделить еще один тип лиц в толпе. Не загрубелые и не холеные, но хищные и настороженные, с жесткими глазами охотников. Сначала мне попался один из них, но по мере того как я стал лучше ориентироваться в профессиональной принадлежности жителей Соги, их число возрастало.

Крупная капля пота скатилась у меня по спине. Я обнаружил их… По моим прикидкам в празднике участвовали человек пятьсот – шестьсот, не считая тех, кто уже занял столы в тавернах. Охотники старались слиться с толпой, но им это не удавалось. По крайней мере я теперь без труда вычислял их.

Чуть позже у подножия столетнего дуба я наткнулся на памятник из черного гранита. Строки старинных кандзи, вырезанных на пьедестале, прославляли некого генерала Котаро Оги, командира самураев, который спас деревню от голода в 1700-х годах. И хотя монумент был установлен еще в 1898 году, то есть через тридцать лет после краха системы сёгуната и модернизации правительства Японии, он был начищен до блеска и явно служил чьим-то предметом восхищения и гордости. Я дважды внимательно просмотрел надпись, но иероглифа из «Маленькой Японии» не обнаружил. У подножия памятника были возложены более десятка букетов из свежесрезанных хризантем, гладиолусов и цветов валерианы, чтобы почтить память местного героя. Три столетия спустя генерал оставался по-прежнему популярной фигурой в здешних краях.

Побродив по улицам, я купил тарелку горячей лапши и еще пива. Казалось, мне легко давалась роль праздного туриста. Я глазел на все достопримечательности, однако не переставал краем глаза следить за теми людьми.

Их отличали необычайно легкая походка и умение пробираться сквозь толпу, не делая ни одного лишнего движения. В манере перемещаться мне теперь бросалась в глаза непринужденная плавность. Я заметил десять человек, которых можно было считать стопроцентно из их числа, и еще трое пока вызывали у меня сомнения. Почти все – молодые, и среди них две женщины.

Засечь внимание к себе с их стороны мне удалось лишь однажды. Когда какая-то излишне подвижная школьница врезалась на бегу мне в спину, я резко повернулся, чтобы не дать ей упасть, и успел перехватить взгляд, который мгновенно отвели в сторону. Но и в этот краткий миг зрительного контакта меня обдало таким холодом и откровенной враждебностью, что я чуть не содрогнулся.

Одного этого взгляда оказалось достаточно, чтобы образ Сога-джуджо как мирной сельской общины улетучился навсегда, как и иллюзия, что нам удастся беспрепятственно уехать отсюда.

Наши враги находились рядом, дожидаясь своего часа.

Глава тридцать четвертая

Мы встретились в нашем гостиничном номере. Нода проглотил две таблетки и запил водой, а потом передал снадобье мне.

– Прими.

– Что это?

– Не даст тебе заснуть.

Усталость и ощутимая разница во времени, к которой мой организм не до конца приспособился, действительно были способны замедлить скорость моих реакций. А потому я полностью доверился Ноде и тоже запил водой две таблетки.

– Думаешь, они придут?

– Если они посчитали, что мы представляем угрозу, то непременно, – ответил Нода.

– А могут проигнорировать наш приезд?

– Да.

– Ты обеспокоен?

– Только тем, как именно они дадут о себе знать.

Он точно сформулировал важнейшую из наших проблем. Оставалось лишь ждать и наблюдать. Лекарство должно было лишить их преимущества внезапности, но на их стороне оставался покров ночи. Как они сумеют использовать его в своих целях?

За время нашего отсутствия низенький столик передвинули в дальний угол комнаты, а на полу расстелили два хлопчатобумажных матраца – футона. Поверх каждого лежала аккуратно сложенная и до хруста накрахмаленная сине-белая ночная пижама. Мы с Нодой приняли душ и переоделись в эти похожие на короткие кимоно наряды, повязав синие пояски вокруг талии.

Прежде чем выключить свет, Нода достал из сумки пистолет, убедился, что первый патрон уже лежит в стволе, а потом привинтил поглотитель шума длиной примерно в восемь дюймов. Оружие он положил рядом со своей правой ногой, чтобы в случае необходимости дотянуться до него.

– Хорош у тебя глушитель, ничего не скажешь, – заметил я.

– Нам лишний грохот ни к чему.

– Я вижу, ты основательно подготовился.

– Это помогает. Иногда.

Через десять минут Нода щелкнул выключателем, и наш номер погрузился в черноту деревенской ночи. Поначалу меня клонило в сон, но таблетки оказали воздействие, и скоро я почувствовал бодрость, хотя при этом возникло странное ощущение. В руках, в ногах, даже в торсе усилилась пульсация крови. Мышцы сами собой напружинились.

Меня одновременно терзали нетерпение и тревога. Слух обостренно воспринимал любые звуки, доносившиеся снаружи и изнутри: вот Нода пошевелил ногой, а потом легкий ветерок зашуршал бумажными планками жалюзи. Где-то в глубине риокана заурчала водопроводная труба. Шелестела листьями бамбуковая роща позади гостиницы.

Нода дышал размеренно и спокойно. Время шло. Напряжение в моем теле постепенно ослабевало.

Припозднившиеся гости вернулись в свой номер, и до нас донеслось пьяное нестройное пение, затем голос матери, отчитывающей за что-то своего ребенка. Где-то далеко завыла собака. Деревня постепенно совсем затихла, и среди звуков стали преобладать треск цикад и кваканье лягушек. Цикады порой напоминали о вибрации струн сямисена. А вскоре, заглушая все, завел свое соло лягушачий самец, квакавший пронзительно и азартно, чтобы зазвать к себе подругу. Это должно было привлечь к нему внимание вылетевших на охоту ночных крылатых хищников.

Вот и хищники, охотившиеся на нас, тоже появились сверху.

Внезапно в потолке открылся люк, и мужчина спрыгнул на пол, подогнув колени, чтобы смягчить приземление. Подошвы поглотили все звуки, кроме легкого вздоха татами, принявшего на себя вес крупного человека.

И хотя у меня сердце чуть не выскочило из груди, я сумел притвориться спящим, и комната сквозь ресницы виделась мне лишь частично. Оставалось надеяться, что Нода поступил так же. Мне предстояло узнать, есть ли у меня шансы пройти проверку в деле. Я старался дышать тихо и ровно, осознав в полной мере, что таблетки Ноды спасли нам жизнь: если бы нас сморил сон, смерть настигла бы нас тихо, без борьбы и даже осознания происходящего.

Стройная и темная фигура отступила влево, глядя вверх на своего напарника, чьи ноги уже показались в люке. Так же бесшумно второй убийца опустился на покрытие татами. Это женщина, отметил я.

Меня прошиб холодный пот. Враги были хорошо обучены. Даже слишком. Мой внутренний голос буквально заорал: «Беги!», но я сумел подавить в себе этот импульс.

Я вгляделся в тех, кто тайно проник к нам в номер. Они были в черном. Свет вышедшей из-за облаков луны чуть пробивался через жалюзи и отражался почти от всех предметов в комнате, но его совершенно поглощала одежда нападавших. Я с трудом различал на них плотно облегавшие пояса с карабинами и крючками для крепления различных предметов. Причем ни один из них не выглядел тяжелым, громоздким и не отливал предательским металлическим блеском оружейного металла. Вот только изготовили его из черненого титанового сплава. Легкие, но смертоносные орудия убийства. Такие же современные и высокотехнологичные, как компьютерный «жучок», обнаруженный Тору в системе «Броуди секьюрити».

Фигура, стоявшая ближе к моей стороне комнаты, поднесла обтянутую черной перчаткой руку к поясу. Инстинкты и старая школа все же выручили меня. Я не сводил взгляда с рук и бедер противника. Каждый мой нерв, каждый мускул снова предельно напряглись. Движения мужчины были стремительными и ловкими, когда он поднял руку, державшую нечто длинное и острое. Я откатился в сторону. И предмет, оказавшийся длинным ножом, впился в матрац там, где за мгновение до этого находилось мое тело.

Нода выстрелил в нападавшего дважды, уложив обе пули рядом в правую сторону груди, и тот повалился замертво. Реагируя на звук, женщина сгруппировалась, выполнила кувырок, постаравшись сделать из себя как можно менее уязвимую цель, выхватила нож и метнула его в Ноду.

Поведя стволом пистолета чуть левее, Нода мгновенно прицелился в свернувшееся клубком тело и тоже вогнал в него две пули. Причем он на мгновение опередил женщину, которая, получив две дозы свинца, пошатнулась и не сумела бросить нож точно. Он вонзился в татами рядом с ногой Ноды.

Сам Нода даже не шелохнулся. Он расстрелял противников, держа пистолет прижатым к бедру, не сделав ни единого движения, которое могло бы их насторожить и помочь предвидеть атаку. Это было выполнено предельно умно и в высшей степени профессионально.

«Вернулся только один. Двое остались там навечно».

Меня немного трясло. Даже при том, что мы ожидали нападения, преимущество Ноды свелось всего к двум секундам. Я осторожно встал, чувствуя, что все еще скован пережитым страхом.

– Не включай свет, – тихо произнес Нода.

– Мне это и в голову не приходило. Но, Боже милостивый, кто эти люди?

Он приложил палец к губам.

– Не надо громко разговаривать. Предполагается, что ты уже мертв.

В глубине души зашевелились отголоски самых примитивных инстинктов. Я приехал в Согу в роли заранее обозленного на свою дичь охотника, но сейчас мной на время овладел трепет самой дичи, за которой ведут охоту. Осознание всей сложности нашего положения навалилось на меня тяжким грузом: мы стояли в маленькой комнате маленького риокана в небольшой японской деревне, отрезанной от остального мира, и не могли даже предположить, сколько еще одетых в черное убийц поджидали нас снаружи.

Мы оказались в ловушке. За «вайпером» наверняка ведется наблюдение. Нас окружат, как только мы появимся на стоянке. Единственным средством передвижения, которым мы могли воспользоваться для бегства, оставалась арендованная машина, но она ожидала нас в нескольких милях отсюда по противоположную сторону горы.

Шагнув вперед, Нода сделал обеим своим жертвам по контрольному выстрелу в голову.

– Так все-таки кто они такие? – повторил я. – Наемники? Частная армия?

– Для меня они – тараканы, и их надо давить.

– Но ты же понимаешь, что я имею в виду?

– Пока я понимаю только одно: у нас стало двумя противниками меньше.

– И все же хотелось бы получить ответы на свои вопросы.

– Не сейчас. И ни в коем случае ни к чему не прикасайся. Не приведи Господи обо что-то уколоться.

– Чего ты опасаешься?

Нода кивком указал на лезвие, насквозь пронзившее мой футон.

– Хотя бы этого. На клинок нанесен яд. А у ножа, который метнули в меня, ядом смазана рукоятка.

Сталь длинного ножа, торчавшего из моего матраца, была действительно чем-то увлажнена. Лезвие обоюдоострое и с одной стороны зазубренное. У меня захватило дух, когда я узнал его. Оружие «китайца», несомненно, вышло из той же мастерской.

– Тот тип, что напал на меня в Сан-Франциско, орудовал подобным ножом, – сказал я. – Им еще надо научиться пользоваться.

– Тогда он точно из Соги. Они предпочитают одностороннее оружие.

– Что значит одностороннее?

– Например, то, что ты не сможешь метнуть этот же нож в него.

– Почему?

– У ножа уникально рассчитанный центр тяжести.

– Но им можно воспользоваться в схватке.

– Если успеешь приблизиться до того, как подействует яд.

От лезвия исходил резкий сладковатый запах.

– Что мне это напоминает? Магнолию?

– Экстракт из местных трав. Убивает в считанные секунды.

Мне почему-то и в голову не пришло спросить, откуда ему об этом известно. Я лишь внимательно пригляделся к трупам наших потенциальных убийц. Черные облегающие комбинезоны, черные косынки на головах, а вместо обуви – черные носки с тройной вязкой вдоль подошв.

Они были одеты во все черное. Они пускали в ход яд. Они применяли одностороннее оружие. Неудивительно, что у семьи Накамура не было ни единого шанса остаться в живых. И такая же опасность грозила моей дочери.

– Мне необходимо будет заставить выделить дополнительную охрану для Дженни, – сказал я.

– Сделаем это следующим пунктом в нашем списке, когда закончим здесь. Надо собрать как можно больше информации, – проворчал Нода.

– Тогда проще всего начать с их экипировки. Похоже на форму, которую носит наш спецназ, но только лучшего качества.

Он попробовал на ощупь материал сначала у лодыжки женщины, а потом у грудной клетки.

– Тонкий. Сверхлегкий. Сделан на заказ.

Примыкавшие к отверстиям в масках участки кожи они покрыли сажей. Белки глаз прятали затемненные контактные линзы, прозрачные только на зрачках. Я опять невольно содрогнулся. Нет, это не обычные наемники. Слишком уж все продумано и доведено до совершенства.

– Ты поступил правильно, – тихо произнес я.

Под тонкой черной тканью прощупывались мускулистые тела, причем это были тренированные мышцы, какие встречаются у профессиональных спортсменов. Мне захотелось взглянуть на лица под масками. Встречал ли я этих двоих ранее? И не этот ли мужчина смотрел мне в спину полным ненависти взором, когда я внезапно обернулся?

– Примечательно, что они не потрудились даже запугать нас угрозами, – заметил я.

– Им это было ни к чему.

– Похоже, мы и так загостились у них.

– Как теща в ночь свадьбы.

– Задняя дверь из гостиницы находится в кухне.

– Да. Собери наш багаж, – сказал Нода. – Переоденемся уже снаружи. Ты проявил себя молодцом.

– Чем же?

– Хотя бы тем, что не позволил убить себя.

Я забросил на плечи две наши дорожные сумки, размышляя о том, что спасло нам жизни: развитые инстинкты, предвидение нападения и четыре нажатия пальца на спусковой крючок пистолета. С чем же нам пришлось столкнуться?

Я не знал ответов на вопросы «кто?» и «почему?», и хотя теперь мне было понятно «как», от этого не становилось легче.

Бросив последний взгляд на сцену, которую мы оставляли позади, я не сомневался, что за ее пределами нас ждет более грозная опасность.

Глава тридцать пятая

Одна из досок под моей ногой скрипнула, когда мы спускались по лестнице, и хозяйка гостиницы почти мгновенно чуть приоткрыла дверь своей комнаты, уставившись на нас в немом изумлении. Потом она заметила сумки и спросила:

– Вы уезжаете?

– К нам наведались нежданные гости, – ответил Нода, державший пистолет в руке, вытянутой вдоль тела так, чтобы он не был виден.

– Но ведь вы живы!

– Как видите.

– Кто же вы на самом деле?

– Это сейчас не имеет значения.

Словно в ответ на какие-то собственные мысли Оками-сан кивнула, а потом поспешно заговорила:

– Мы их называем невидимками. Чаще всего мои постояльцы просто исчезают. Но иногда, делая уборку в номере, я замечаю на футоне кровавое пятно. Будто кто-то раздавил насосавшегося крови москита.

– Так произошло и с Мори? – спросил я.

У нее задрожали губы.

– Да. Во время послеобеденного сна. Я как раз отправилась тогда по магазинам.

Ее слова хлестнули меня сильнее, чем пощечина. Я даже слегка отшатнулся, ощутив поднимавшуюся изнутри волну тошноты.

– Но вы же заявили, что он просто не вернулся с прогулки.

– А что еще мне оставалось вам сказать?

– Если вы не возражаете, мы воспользуемся задней дверью, – вмешался Нода.

Неожиданно черты ее лица приобрели несвойственную им прежде решительность.

– Нет. О задней двери забудьте.

– Почему?

– Они за ней наблюдают. Уходите через люк, куда сгружают припасы. Он в противоположной стороне и не виден со стоянки.

– Мы сможем воспользоваться нашей машиной? – спросил я.

Оками-сан покачала головой:

– Нет. Ее наверняка заминировали. Вам придется бросить ее здесь.

Она сделала шаг в направлении входной двери.

– Куда вы? – вскинулся Нода, теперь уже не пряча пистолет, а, наоборот, направив ствол в ее сторону.

– За вашей обувью.

Пистолет мгновенно пропал из поля зрения.

Забрав наши ботинки, хозяйка повела нас по темному коридору в подсобные помещения гостиницы. Мы миновали несколько поворотов при редких проблесках луны, свет которой падал через немногочисленные здесь окна. Света она не включала нигде. Позади служебной душевой поставила нашу обувь на пол и протянула руку к двери, напоминавшей люк.

В этот момент Нода крепко ухватил ее за запястье и с силой вывернул его. Послышался сдавленный вскрик от боли. Странным образом я почувствовал вину перед этой женщиной, хотя Нода делал все абсолютно верно.

– Почему вы нам помогаете? Отвечайте быстро!

Он говорил шепотом, но с угрожающей интонацией. В его голосе звучали подозрительность и недоверие. Но слепо доверять нашему новому поводырю мы тоже не могли себе позволить. Почему Оками-сан вдруг встала на нашу сторону, если недавно играла на руку врагам? Не в очередную ли ловушку она нас заманивала? Лично я испытывал в эти секунды уверенность лишь в одном: сделай мы единственный неверный шаг, и нас прикончат, как свиней на бойне.

Испуг опять отразился на лице хозяйки. Напугал ли ее Нода, или она пришла в ужас, предвидя, чем обернется для нее отказ привести нас прямиком к врагам в лапы?

– Отвечайте без утайки! – велел я. – Немедленно.

Ее глаза нервно перебегали с одной руки Ноды, вцепившейся в ее запястье, на другую, в которой он держал пистолет.

– У них мой сын.

– Как его зовут?

– Рио Нагаяма. Мой единственный ребенок. Лишь немногие из нас пытаются иногда оказывать им сопротивление, и это в основном матери сыновей. Несколько столетий назад здесь была нищая крестьянская деревушка. Страной правили самураи, а в наших краях всю власть прибрал к рукам клан Оги.

Мне сразу припомнился ухоженный монумент в честь генерала Оги, возвышавшийся в центре деревни.

– Они нашли способ сделать наш народ немного богаче, – продолжила она, – но это был дурной способ. Они воспользовались тем, что всегда существовал спрос на людей, готовых участвовать в грязных делах. Причем работу им дают сами же наши власти. Вот в умении подбирать таких людей клан не знал себе равных, а наша деревня стала центром для их преступных махинаций. Оги уважают и по сей день. Мы живем лучше, но не можем пользоваться благами свободы. О нас заботятся, но держат под контролем. И сманивают наших сыновей деньгами и играми, которые мы не можем себе позволить.

Нода внимательно наблюдал за хозяйкой гостиницы, как и я. Ее лицо помрачнело, стало очень серьезным, а слова звучали искренне. Мне не удалось уловить в них ни нотки фальши. Она либо действительно заслуживала доверия, либо обладала талантом актрисы.

Нода отпустил ее.

– Так кто же вы такие? – повторила свой вопрос она.

– Не имеет значения, – ответил ей я.

– Никому еще не удавалось выжить после их нападения.

– Значит, времена меняются.

– Только не здесь. У нас ничего не менялось уже триста лет. – Потом после некоторого колебания она спросила: – У вас разработан хотя бы маршрут побега?

Мы с Нодой молчали.

– Вы правы, если не хотите делиться планом со мной. Они могут заставить меня говорить. Но надеюсь, что вы все продумали.

Мы по-прежнему не отвечали.

– Ладно, вам нужно идти, – произнесла Оками-сан, легонько подтолкнув меня к люку. – Они скоро явятся и должны застать меня спящей. У них не будет причин для подозрений, что я помогла вам. Уходить вам лучше вдоль реки. Если будете двигаться в тени высокого левого берега, который к тому же порос лесом, вас не заметят. Идите прямо по воде. В это время года она стоит низко. А по берегам среди камней водится много ядовитых змей. Все. Теперь уходите и как можно быстрее.

Глава тридцать шестая

Нода присел на корточки у выхода, всматриваясь в простиравшуюся перед нами темноту, а затем в два прыжка преодолел небольшое открытое пространство и пропал среди зарослей бамбука. Вслушиваясь в каждый звук, вглядываясь в любую тень, я ждал, не вызовет ли появление сыщика из гостиницы какой-нибудь реакции.

Когда стало ясно, что все спокойно, я тоже перебежал в ту сторону, где укрылся Нода, гадая, не следят ли сейчас за мной чьи-то глаза, не летит ли мне уже в спину пуля, но достиг рощи без приключений.

– Меняем порядок движения, – сообщил Нода. – Теперь ты иди вперед, а я буду наблюдать.

– Ясно.

И я стал углубляться в заросли гигантского бамбука, стволы которого были выше домов и толщиной с хорошую тыкву. Несмотря на жару, повисшую над долиной, здесь царили сырость и прохлада. Я оценил, насколько мудрым было решение Ноды переодеться снаружи. Бамбук создавал для этого гораздо более безопасные условия, чем тонкие стены отеля.

Под его надежной защитой я снял с себя сковывавшую движения юкату. Рядом верещали цикады.

– Думаешь, нам удастся выбраться отсюда живыми?

– В этом суть моего плана.

Чувствовалось, что Нода не менее напряжен и чуток к каждому шороху, чем я сам. В его голосе звучала привычная уверенность, которой я, однако, пока не разделял. Прежде всего мы все еще находились слишком глубоко на вражеской территории. Нас мог спасти только продуманный и бесшумный отход. Потеряй мы голову и рванись напролом мимо горы, смерть настигла бы нас молниеносно. Завладев «вайпером», люди из Соги лишили нас возможности быстро покинуть эти места и ограничили наши возможности.

Я влез в джинсы, натянул темно-синюю футболку и завязал шнурки на черных кроссовках, а потом взял на себя наблюдение, пока переодевался Нода. Вскоре мы с детективом снова вышли к краю рощи и встали рядом.

– Будем уходить отсюда по реке.

– И все? В этом заключается твой так называемый план?

– Да.

– А теперь скажи мне, что он основывается не на одном лишь совете, полученном от хозяйки гостиницы.

– Нет.

Великолепно! Лаконичный ответ можно было понимать двояко, однако сейчас мне меньше всего хотелось вздорить с человеком, от которого зависела моя жизнь.

Примерно в ста пятидесяти ярдах от нас стоял трехэтажный дом, на крыше я заметил тень, никак не вписывавшуюся в ее нормальные очертания. Тень двигалась, и я последил за тем, как она сначала переместилась на крышу соседней двухэтажной пристройки, а потом соскользнула по керамическим плиткам вниз, беззвучно приземлилась и пропала из виду.

– Ты видел? – спросил я.

– Да. Будь настороже.

Затем мы углубились в лес и шли размеренным шагом. Надо признать, что я покинул казавшуюся такой безопасной бамбуковую рощу неохотно, и теперь меня гнал вперед отчасти адреналин от ощущения угрозы и постоянных мыслей о том, насколько велики наши шансы выжить. Сквозь кроны сосен и кедров небо над нами казалось черным и бесконечно далеким. Звезды мерцали на нем едва заметными льдинками, которые, казалось, растворялись, стоило начать вглядываться в них.

Нода указал на протянувшуюся впереди тропу.

– Видишь, как она разветвляется? Если взять левее, в двухстах ярдах начнется расщелина глубиной футов в двадцать – тридцать. По ее дну и протекает река. Иди туда. Найди укрытие и выжди минут пять. Если я не появлюсь, начинай выбираться отсюда один. Через две мили русло круто сворачивает вправо. В том месте взберешься на край высокого берега. Там ждет Джордж.

– А что собираешься делать ты?

– Прежде всего убедиться, что нас никто не преследует.

– Ты уверен, что правильно указал маршрут?

Он укоризненно посмотрел на меня.

– Я сам прошел им не так давно.

– Это когда бросил меня одного на празднике?

Всматриваясь в лес, Нода кивнул. А я вздохнул с облегчением. Мы все-таки двигались не вслепую.

– Ты ведь не рассчитывал собрать много новой информации, так? – спросил я.

– Того, что мы выяснили, уже достаточно.

– Но ведь и они знали, кто мы такие.

– Верно.

– Никакие вымышленные имена их не обманули?

– Нет.

– Значит, «Маленькая Япония» – дело их рук, и мы теперь это знаем. А они знают, что мы знаем.

От этой мысли мне сделалось тошно.

– Прости. Но иного способа не было.

– И теперь они будут искать момент, чтобы с нами расквитаться?

– Нет. Они профессионалы. Перегруппируются и станут наблюдать.

– Если мы вообще выберемся из Соги.

– Естественно. Но стоит нам добраться до Токио, и они отступят.

– Почему?

– У нас против них ничего нет. Ни единой улики.

– Значит, они перегруппируются и убьют нас в Токио?

– Только не там.

– Что помешает?

– В столице такие дела не решаются.

Мимо нас пробежал какой-то зверек, и мы ненадолго замолчали.

– Ты уверен, что вечером за тобой никто не следил? – произнес я.

– Уверен.

– А если ты ошибаешься?

– Мы скоро умрем.

Чтобы успокоить нервы, я на мгновение прикрыл глаза. Иногда приходилось жалеть, что мой главный детектив привык всегда рубить правду.

– Время отправляться в путь, – шепнул Нода, и мы разошлись, причем он напомнил, что ждать мне следует не более пяти минут.

И я двинулся влево от развилки тропы. Под ногами пружинила бурая и насыщенная влагой, как губка, павшая прошлогодняя листва. По краям тропы разрослись мох и папоротник. Кедры со стволами толщиной с малолитражный автомобиль создавали плотный навес над головой. Отовсюду доносились стрекот цикад и кваканье лягушек.

Мне стало не по себе. Идея оставить Ноду в одиночестве показалась далеко не лучшим вариантом. Она шла вразрез с моим инстинктом самосохранения. В подобных обстоятельствах нельзя разлучаться. По крайней мере Южный Централ приучил меня к тому, что безопасность была тесно связана с численностью твоих союзников и врагов. Здесь действовало то же правило. Нода хорош, но мы на вражеской территории. А преимущество «своего поля» нельзя сбрасывать со счетов.

А потому, протопав по тропе пару минут, я развернулся и направился назад. Вскоре я оказался на прежнем месте и увидел Ноду в нескольких ярдах от себя, притаившимся за деревом. Последовав его примеру, я тоже поспешно нашел укрытие за толстым стволом ближайшего кедра.

Нода держал пистолет наготове и целился в кого-то. В следующее мгновение он выстрелил, промахнулся, но вспышка выхватила из темноты черный силуэт, беззвучно нырнувший в кусты. Через несколько секунд нож вонзился в ствол дерева над левым плечом Ноды. Ему пришлось искать укрытие по противоположную сторону ствола дерева. Он всматривался, вслушивался, как и я.

Миновала минута, потом другая.

Мы больше не могли видеть врагов, но были готовы к встрече с ними. После выстрела, даже сделанного сквозь глушитель, цикады и лягушки умолкли.

Внезапно Нода издал сдавленный крик, и я с изумлением увидел, что его ноги оторвались от земли, а шею стянула черная петля. Даже не глядя вверх, Нода вытянул руку с пистолетом вдоль веревки и три раза выстрелил. С дерева на землю с шумом обрушился труп, но веревку успели закрепить, и Нода остался болтаться в десяти дюймах над землей, то есть на пустяковой, казалось бы, высоте, однако вполне достаточной, чтобы умереть. Бросив оружие, он руками вцепился в шнур. Нода изворачивался всем телом, пытаясь протиснуть пальцы между петлей и кожей шеи.

Прежде чем я решился покинуть свое убежище, от одного из расположенных рядом деревьев отделился человек в черном облачении и с прибором ночного видения, через который он наблюдал, как дрыгает ногами и корчится Нода. Рывками ног и вращением мощных плеч тот пытался ослабить давление петли. И ему удалось втиснуть пальцы под веревку чуть ниже челюсти, что позволило с шумом втянуть воздух.

– Впечатляющая сила, старик, – произнесла фигура в черном. – Надо отдать тебе должное. Но только ничего уже не поможет. Я покончу с тобой сейчас, а потом и с твоим напарником, когда поймаю его. Разделившись, вы совершили серьезную ошибку.

Он вытащил пистолет из кобуры, прикрепленной вместе с другим оружием к поясу. Резким рывком я преодолел разделявшие нас несколько ярдов, однако сразу же выдал свое присутствие. Человек в черном развернулся и направил пистолет теперь уже в мою сторону. Наше противоборство длилось несколько секунд, но перед моими глазами оно разворачивалось растянутым во времени как замедленная съемка. Кадр за кадром, мгновение за мгновением. Я выпрыгнул, высоко подняв ногу. И сообразил, что избрал верную траекторию, раньше, чем услышал, как треснула кость подбородка противника, а из ствола пистолета показалось пламя. Вспышка позволила увидеть, как мой противник заваливается на спину, а пуля обожгла мне ребра, когда его голова ударилась о покрытую листвой землю. Потом, к удивлению, все мои мысли оказались заняты только одним – надеждой, что пулю не успели ничем обработать. Даже в столь решающий миг где-то в глубине сознания срабатывала мистика Соги, заставившая самым невероятным образом мечтать о том, чтобы меня всего лишь подстрелили, не более.

Хребет моего врага попал точно на камень величиной с кулак, и я услышал, как снова треснула кость. От боли он выгнулся всем телом, распластался неподвижно.

Я приземлился на обе ноги и следующим движением уже взял противника под полный контроль. Он пытался подняться, но не смог. Стало очевидно, что у него сломан позвоночник. Я сорвал с него прибор ночного видения и отбросил в сторону. Разумеется, с помощью таких технических средств им легко удалось обнаружить Ноду. Из-под черного капюшона на меня смотрели настороженные, блестящие возбуждением глаза.

– Лингвист, – сказал я. – Где он?

– На нашей ферме, – донесся до меня шепот.

– Броуди, сохраняй от него дистанцию! – выкрикнул Нода.

Он сумел ослабить давление петли, засунув между ней и своей кожей уже не пальцы, а сжатые кулаки. Весу собственного тела он противопоставил силу бицепсов, которые вздулись от напряжения. Затем движениями головы из стороны в сторону принялся высвобождаться из петли, постепенно стаскивая ее с головы.

– Но вдруг еще есть хоть какой-то шанс, – сказал я, вспомнив, что Оками-сан сама не видела трупа.

– Мы взяли его живым, – шепнул человек в черном.

– Он лжет. Они не берут заложников, – возразил Нода. – Отойди от него.

Его предупреждения имели в виду все, чего нам следовало опасаться от этих людей, но воспоминание о жене Мори и о ее округлившемся животе на время затуманило мой разум. Я склонился ниже, чтобы лучше слышать.

– Так где он, говори! – велел я.

Мужчина криво усмехнулся:

– Мертв. Как, считай, и ты сам.

Это должно было вызвать спазм жуткой боли вдоль его позвоночного столба, когда он попытался поднять руку, но она бессильно упала, и из парализованных пальцев вывалился пистолет.

– Вы сами во всем виноваты, – прошипел он.

Я подобрал оружие и направил ствол на него. Значит, лингвиста они все-таки убили. Тонкая ниточка надежды, за которую я пытался уцепиться, оборвалась.

Мой враг сумел издать нечто похожее на трескучий смех.

– А теперь умрешь и ты сам. Очень скоро.

Я уже не обращал на него внимания, видя перед собой лишь трогательно некрасивое лицо госпожи Мори с застывшим на нем выражением всепрощения и готовности принять любую участь. Человек в черном хотел что-то добавить, но подоспел Нода и приставил пистолет к его виску.

– Молчи. Ни звука больше, – процедил детектив сквозь зубы.

Свободной рукой он порылся в одной из наших сумок и достал пару носков, которую запихнул в рот стрелку. Затем Нода обмотал ему голову рубашкой, плотно зафиксировав на месте импровизированный кляп. Второй рубашкой он воспользовался, чтобы связать ему руки.

– Мне хотелось бы его основательно допросить, – сказал я.

– На это у нас нет времени. Надо бежать дальше.

Его слова почему-то эхом отдались в ушах. Меня сильно качнуло в сторону.

– Броуди?

Внезапно я упал на колени и почувствовал сквозь ткань джинсов сырость листвы. Меня начало сильно тошнить. По телу пробежала крупная дрожь.

– Со мной что-то не так, – услышал я собственные слова словно со стороны.

– Брось пистолет, – сказал Нода.

– Что?

Он выбил трофей из моей руки, склонился, чтобы осмотреть его.

– Яд, – констатировал он. – Их одностороннее оружие. Или ты уже успел забыть о нем?

Он заставил меня разжать кулак. Пятна синеватой мази виднелись у меня на пальцах и на ладони. Донесся запах магнолии. Не теряя ни секунды, Нода набрал побольше влажной земли и стал втирать в мою руку, потом смахнул и добавил свежей почвы, используя ее как промокательную бумагу, чтобы впитать ядовитую жидкость, еще не успевшую проникнуть в кожу.

– Броуди!

По моему телу струился холодный пот, но при этом странным образом лицо и шею пожирал невыносимый жар. Часто моргая, я потряхивал головой, чтобы избавиться от наваждения. Вскоре меня вырвало в густо разросшийся рядом папоротник.

– Послушай, Броуди, у нас каждая секунда на счету. Сожми вот это в кулаке и постарайся ни при каких обстоятельствах не терять сознания.

Он вложил мне в руку комок сырой земли и заставил стиснуть его пальцами.

В сильнейшем возбуждении Нода подобрал прибор ночного видения, отброшенный мной в сторону, снял второй с убитого им врага, притаившегося на дереве, взвалил меня на плечо и побежал по тропе со скоростью, которая казалась мне совершенно невозможной в его положении.

Разумеется, обе наши сумки ему пришлось оставить.

Глава тридцать седьмая

Нода пронес меня по крутому спуску берега и попробовал унять мою лихорадку в реке. Заставил выпить много холодной воды, но жизнь мне спас прежде всего фильтр из влажной земли, который снял с кожи бо́льшую часть ядовитой мази, не дав смертельной дозе проникнуть в кровь. И все же действие отравы оставалось ощутимым. Я чувствовал себя опустошенным и полностью обессиленным. Но острее всего я ощущал унижение. Допустить такую ошибку! После всего, что испытал и узнал во время нападения на нас в гостинице, я позволил перехитрить себя человеку, с которым легко справился физически.

Отдохнув немного, мы надели приборы ночного видения и осторожно двинулись вниз по течению, вслушиваясь в каждый шорох, в каждый всплеск воды впереди или у нас за спинами. Прижимаясь ближе к высокому берегу, как и советовала хозяйка гостиницы, мы внимательно следили за его кромкой, чтобы вовремя засечь появление новых противников.

Сквозь инфракрасные линзы мир предстал перед нами словно подсвеченный зеленоватым сиянием, на фоне которого вспышками более яркого и теплого света моментально выделялись появлявшиеся в поле нашего зрения живые существа вроде филина, вспорхнувшего с одного из деревьев, или других ночных обитателей леса. Но в большей степени, чем на достижения современных технологий, мы все же полагались на матушку-природу. Пока звуки, издаваемые цикадами и лягушками по обоим берегам, сопровождали наше движение, можно было чувствовать себя в относительной безопасности. А потому, внимательно вслушиваясь в этот шумовой фон, мы с Нодой шли все дальше по мелководью. Любой сбой в нем сигнализировал бы о появлении врагов из Соги, а это при моем ослабленном состоянии означало неминуемую и быструю смерть.

Мы продолжали двигаться, сопровождаемые звоном цикад и громким кваканьем лягушек. Густой навес лесной листвы, где стали попадаться березы, тоже помогал прикрывать наше отступление. Под ногами струилась по каменистому и грязному дну речная вода. Чуть впереди нас крупная птица выхватила из потока какую-то рыбешку.

Я поежился. Нас могла подстерегать та же участь.

Берега расщелины были сложены из песчаника, перемежавшегося вкраплениями гранита. Местами они поднимались над руслом на тридцать футов. Странно, но я даже надеялся, что притаившиеся в прибрежных валунах ночные змеи – коварные и ядовитые – в какой-то степени защищают нас с флангов.

Я пока не полностью пришел в себя, и наше продвижение вперед было мучительно медленным, хотя с каждым пройденным изгибом реки мы уходили все дальше от деревни. Я брел, спотыкаясь, по колени в воде, и никак не мог избавиться от мыслей о смерти Мори и воображаемых сцен его гибели. Дважды я падал, Нода помогал мне подняться и вел вперед, обхватив рукой вокруг пояса.

Вскоре нас настигли москиты. Они замелькали у щек, ушей, глаз, с жадным жужжанием предвкушая неожиданный роскошный пир. Машинально я прихлопнул одного, и звук шлепка моей ладони по щеке эхом отдался в узком коридоре расщелины.

– Не делай этого больше, – строго произнес Нода. – Здесь любой звук разносится далеко.

– Но они съедят нас заживо.

– Не худший из возможных вариантов.

И он словно сглазил. Худшее материализовалось почти мгновенно. Цикады и лягушки резко оборвали свои рулады. И сразу нас с Нодой окружила мертвая тишина. Нода прижал палец к губам и указал вниз. Секундой позже он уже беззвучно скрылся под водой, и на поверхности осталась лишь часть лица. Я последовал его примеру и тоже погрузился в поток, улегшись на дно и всем телом содрогаясь от ледяного холода.

Через несколько секунд над кромкой берега показалась чья-то голова. Сквозь приборы ночного видения мы наблюдали, как мужчина внимательно осматривает русло. Судя по плавному движению головы, он тщательно изучал каждый его дюйм.

Он действовал методично и эффективно. Удерживая себя на месте, запустив скрюченные пальцы в дно, я оставался неподвижен, пока боец из Соги изучал место, где мы залегли. Холодная вода стремительно обтекала тело, быстро забирая из него остатки тепла. Чтобы не дать своим конечностям полностью онеметь и все еще борясь с легким головокружением, я отрывал от грязного дна правую руку и с силой вонзал ноготь большого пальца себе в бедро.

Нам пришлось затаиться на три минуты, пока голова скрылась.

– Ждем, – шепотом скомандовал Нода.

Минутой позже голова показалась над берегом вновь ярдах в двадцати выше по течению, и наблюдение повторилось. Но на сей раз он все делал гораздо быстрее и поспешнее. Мы понимали, что сквозь инфракрасные очки он рассчитывал увидеть внизу очертания двух человеческих фигур, которые должны были излучать тепло. Однако речная вода так быстро понизила температуру наших тел, что прибор не среагировал на них, и в этом был наш шанс спастись.

Голова опять пропала. Я переместился ближе к Ноде и жестом указал ему путь ниже по течению. Он кивнул в ответ, и тогда я «снялся с якоря», позволив потоку плавно увлечь меня за собой ногами вперед. Используя руки как рули, я мог при необходимости изменять направление и огибать постоянно возникавшие препятствия.

Нода поступил так же, и подобным образом мы преодолели следующие полмили. Проплыв первые триста ярдов, я осмелел настолько, что выбрался на середину реки, где скорость воды была гораздо выше. Но еще ярдов через пятьсот нам все же снова пришлось уйти на мелководье, остановиться и вслушаться. Хор ночного леса звучал громко и торжественно, что не могло не радовать.

Нода поднялся и подал мне сигнал следовать за ним. И опять по колени в воде мы стали передвигаться, чувствуя, как тепло постепенно возвращается к нам. Теперь я даже не пытался отгонять москитов. Холодная добыча уже не вызывала, видимо, у них прежнего аппетита, однако они постоянно кусали меня в руки, в шею, в лицо. Один из них пристроился у меня на лбу. Я смахнул его, но на его место сразу пристроились три других.

Мы, конечно же, ни на мгновение не ослабляли бдительности, вслушиваясь в песни цикад и лягушек и осматривая края берегов.

Через два часа, полностью истощенные нервно и физически, мы с огромным трудом взобрались по круче расщелины наверх и продрались сквозь кусты к темневшему у дороги силуэту «ниссана-блюберд», за рулем которого безмятежно спал Джордж. Нас ждало возвращение к свободе и цивилизации, которому теперь никто не смог бы воспрепятствовать.

Глава тридцать восьмая

Визит в Согу открыл для меня неведомый прежде мир новой боли, и я метался в салоне машины, как попавшая в сеть форель. Отчасти это объяснялось действием яда, который все еще бродил в моем организме. Но лишь отчасти. Мое сердце буквально колотилось о грудную клетку в ритме барабанов Соги, а мозг выжигала лишь одна мысль: «Что же, черт возьми, мы сможем теперь предпринять?»

Мы дважды едва не погибли в захолустной деревушке префектуры Шига. И даже теперь, оказавшись в относительной безопасности и на пути в Токио, я никак не мог переварить всего, с чем нам там пришлось столкнуться. Ладно бы только с ножами. Но яд, но петля! Да что же это такое?! Ничто из рассказанного прежде Нодой не подготовило меня к подобному повороту событий. Это было действительно какое-то царство фантомов. А мы разбудили не только их, но и самого дьявола. Ничто не способно было поколебать меня в этом убеждении. Да, нам удалось на сей раз спастись, но что дальше? Сога проникала повсюду. Нам не избежать их следующей атаки, причем мы даже не успеем понять, кто и откуда напал на нас.

Ноду одолевали те же мысли, но он реагировал на все по-своему. Сев за руль машины, он просто гнал ее на бешеной скорости, вперив взгляд в узкий туннель света, который прорезали во тьме над поверхностью шоссе фары автомобиля.

Первый час на обратном пути ни один из нас не вымолвил ни слова. Потом Нода сказал:

– Что ж, считай, что худшее мы уже видели.

Я смотрел в боковое окно на смутно видневшиеся по сторонам дороги рисовые поля. Джордж продолжал мирно спать на заднем сиденье.

– Лучше бы нам этого не видеть, – откликнулся я.

– Ты можешь все бросить, если уж совсем невмоготу.

– Вернуться в Штаты и вместе с дочерью где-нибудь пересидеть опасный период?

– Да.

– Ты считаешь, я не сумею противостоять им?

– Им вообще мало кто может противостоять. А ты еще и зеленоват для этого.

В своей обычной манере Нода не стеснялся в выражениях и говорил что думал.

– На твоем месте любой посчитал бы отступление самым умным, что можно сделать в таких условиях, – добавил сыщик.

Я откинулся на подголовник и закрыл глаза. «Самым умным...» В далеком прошлом, когда время моего ученичества закончилось и я открыл собственное дело, я сформулировал для себя несколько важнейших принципов. Основывались они на сформировавшейся у меня прежде системе ценностей и твердом решении добиться независимости, чтобы ни перед кем и ни перед чем не склонять головы. Я должен уметь постоять за себя и каждое утро, глядя на себя в зеркало, иметь возможность сказать: «Я свободен, и совесть моя чиста». Когда мне пришлось взять на себя еще и «Броуди секьюрити», я пришел туда, лелея такие же идеалы. Ведь так прожил жизнь мой отец. Он никогда не бросал борьбы, не поступался своей независимостью. Я вспомнил, как подростком иногда принимал с ним вместе душ и он в шутку учил меня, как «отскребать с себя всю налипшую грязь», имея в виду не только мыло и мочалку. Отец рассказывал мне о делах, которые расследовал. И о своих поступках – добрых, злых, порой не совсем честных. «Что бы ни случилось, – повторял он, – умей сохранить лицо. Научись защищать простых людей и самого себя». Но только после его смерти, несмотря на нашу отчужденность в последние годы, до меня дошло, что все жизненные принципы, которые считал своими, я перенял у этого неистового и свободного человека, сумевшего вопреки трудностям устроить свою судьбу за тысячи миль от родины.

Все это было для меня крайне важно. Нода замечал мое поверхностное сходство с отцом, но не ведал, насколько глубоко оно распространяется, а я сам, разумеется, не желал даже упоминать об этом. Вот ему и приходилось испытывать меня на прочность, а значит, его совет не следовало воспринимать всерьез.

Ввязавшись в это дело, мы пошли на то, что нам представлялось допустимым риском. То есть недооценили опасность, однако сумели выжить. Вот только то, с чем мы столкнулись, грозило теперь уничтожить нас – решительно и безжалостно. Да, мы спаслись, но увязли глубоко. Попали в паутину, из которой невозможно выбраться. Мы больше не могли отмахнуться от существования Соги, как не может повернуться спиной к разъяренному льву человек, случайно попавший в клетку.

Но даже будь у меня шанс прекратить расследование, я не мог этого сделать, не нарушив слова, данного Ренне. А ведь была еще и Миеко. Сога отняла ее у меня. Украла, разрушив дальнейшую жизнь. Всеми днями в смятении, всеми ночами без сна, всем своим одиночеством я был обязан именно Соге.

Для меня не существовало умных поступков или глупых. Я мог поступить единственно правильным образом. И когда мы миновали Шизуоку, я сказал:

– От этого дела я не отступлюсь.

Губы Ноды сложились в чуть заметную улыбку.

– А я и не предполагал, что отступишься. Так, поинтересовался на всякий случай.

– Ну, поинтересовался. И что ты об этом думаешь?

– В подобных делах важны информация, интуиция и развитые инстинкты. Ты показал, что твои инстинкты служат тебе верой и правдой. Ты был хорош. Действительно хорош.

Его слова польстили мне, хотя я, разумеется, скрыл свои чувства.

– Почему ты не убил четвертого из них? – спросил я.

– Он уже не представлял опасности. Мы не должны уподобляться им.

– И что теперь?

– Теперь? Мы знаем больше, только и всего.

– А чем больше мы знаем, тем нам проще?

– Именно.

– При условии, что останемся в живых.

– При любых условиях.

– Твоим планам всегда не хватает вариативности.

Нода пожал плечами:

– А какие здесь могут быть варианты? Только два: сделай или умри.

В личности Ноды по-прежнему оставались для меня какие-то темные углы, куда мне никак не удавалось заглянуть.

– Когда в Согу отправились твои друзья, они знали, с кем придется иметь дело?

– Нет.

– Они видели кандзи?

– Нет.

В его лаконичных ответах я отчетливо чувствовал недомолвку. Что же он от меня скрывал?

– Нода, мне ты можешь сказать все.

Его пальцы крепче вцепились в руль.

– Тогда я потерял лучшего друга… А еще… Своего брата.

Так вот в чем дело. Как и каждый из нас, Нода носил свои шрамы на душе. А в сознании восточного человека месть не имела сроков давности или ограничений во времени. Уйдя в подполье, сорок семь ронинов ждали своего часа два года. Нода смирял жажду отмщения уже целых пять лет.

– Мне очень жаль, – произнес я.

Он что-то пробурчал себе под нос.

Миеко, Хара, госпожа Мори, сын хозяйки гостиницы, а теперь еще и брат Ноды…

– Расскажи мне о брате, – попросил я. – Он был хорош в своем деле?

– Это он научил меня всему.

– Но не сумел выбраться оттуда?

– Нет.

У меня это не укладывалось в голове. Человек был так же готов ко всему, как Нода, но тем не менее погиб.

Сумеем ли мы выбраться из этой глубокой ямы?

Глава тридцать девятая

Штаб-квартира Соги. Местонахождение неизвестно

Построенный в глубине густо заросшего лесом земельного участка, этот спортивный зал был оборудован так, как ни один другой в мире. У его северной стены трое мужчин и женщина тренировались в метании ножей по манекенам в человеческий рост с расстояния двадцати футов. В центре Кейси обучал четырех человек новым приемам единоборств, в них сочетались элементы карате, дзюдо, индонезийского силата, кунг-фу из Шаолиня и трюки, изобретенные непосредственно мастерами из Соги.

На этой неделе двенадцать мужчин и женщин собрались для тренировок, причем некоторые из них прилетели сюда из таких далеких мест, как Лондон, Лос-Анджелес и Сан-Паулу. Дважды в год группами по шестнадцать человек (за минусом тех, кто находился на задании) они должны были проходить переподготовку, совершенствовать свои навыки и пополнять знания.

В распоряжении Соги всегда имелись по меньшей мере тридцать два оперативных агента, готовых действовать немедленно. Группа из восьми человек осуществляла непосредственно убийство, четверо готовили для него все необходимое, а еще четверо работали чистильщиками – отслеживали обстановку после завершения операции и устраняли любые возникавшие проблемы – свидетелей, случайно оставленные улики и слишком ретивых полицейских.

Впрочем, каждая миссия выполнялась с безукоризненным профессионализмом, ошибки практически полностью исключались, а для того чтобы справиться с любыми осложнениями, существовало множество утонченных методов. Детектива, который проявлял излишнюю активность, можно было, например, надолго уложить в больницу с острым пищевым отравлением, и следствие начинало топтаться на месте. Свидетель, получивший угрозу, что может пострадать кто-то из его близких или возникнут осложнения на работе, мгновенно становился на редкость забывчивым. А с теми, кто проявлял строптивость – вроде швейцарского банкира, – расправлялись быстро и безжалостно.

Операция в «Маленькой Японии» явилась образцом безупречно исполненного задания. Заказчик пожелал, чтобы преступление стало жестокой расправой, наделав много шума, и Оги удовлетворил его прихоть, организовав впечатляюще кровавое шоу. Убийцей стал сам Кейси с тремя другими членами своей группы, обеспечившими прикрытие и отход, а потом настал черед Дермотта и его людей. Те проследили за обстановкой на месте и были готовы действовать в случае любых неожиданностей.

Операции Соги крайне редко заканчивались неудачей, а чтобы хоть один член организации попал в руки властей живым – такого не случалось вообще. За все время верховенства Оги погибли только два агента. Один был убит в Африке по чистой случайности, а второй… Вот о втором Оги вспоминать не любил.

Лидер Соги отозвал Кейси в сторону:

– Поработай с ними еще над «приемом Сухова». Пусть доведут его до автоматизма.

– Слушаюсь, сэр.

Этот прием родился в недрах КГБ в начале 1970-х годов. «Приемом Сухова» называлась серия из трех молниеносных движений, которые позволяли обезоружить противника в рукопашной схватке. Находившаяся в постоянном поиске все новых и все более совершенных методов ведения боя, Сога узнала о нем и включила в свой арсенал.

У южной стены был возведен макет крыши дома, возвышавшейся на шестьдесят футов от пола. Там тренировалась женщина. Она забрасывала наверх крюк с прикрепленной к нему сверхтонкой веревкой, с первого раза ухитрялась зацепиться, а потом стремительно взбиралась на крышу, завершая дело нажатием кнопки в рукоятке приспособления, которое само сматывало веревку всего за полторы секунды. После того как она проделала этот трюк в очередной раз, ее наставник крикнул снизу:

– Тридцать четыре и семь десятых, не считая веревки!

Пронаблюдав за ее работой, Оги заметил:

– Нужно довести результат ровно до тридцати пяти секунд, включая свертывание троса, Бонни.

– Будет сделано, сэр.

Прикрепленный к поясу Оги сотовый телефон завибрировал. Он включил его и поднес к уху.

– Говорите.

Выслушав собеседника, он резко спросил:

– Что значит «удалось сбежать»?

Оги развернулся на месте и быстрым шагом вышел из зала через заднюю дверь, прежде чем позволил гневу исказить злобой его лицо. Расхаживая под густыми кронами деревьев, он изрыгал едва сдерживаемые проклятия. Этот антиквар и его приятель сумели убить троих людей Соги, а еще одного навсегда приковали к инвалидной коляске. Они уничтожили практически всю группу Ирохи. Конечно, это были стажеры-первогодки, не прошедшие и трети обязательной подготовки, но ведь и задачу перед ними поставили на первый взгляд пустяковую.

– Ты уверен, что их было только двое?

– Уверен, мой господин.

– Рассказывай все до мельчайших подробностей.

Оги плотнее прижал трубку к уху. Они располагали предварительной информацией, думал он, слушая отчет подчиненного. Но даже при таком условии не должны были выбраться из Соги живыми. А Броуди с компаньоном прогулялись по деревне, словно это был уютный храмовый садик, черт побери!

– Они что-то знали заранее, – произнес он. – Пусть наши аналитики составят полные психологические портреты и детальные биографии обоих. В прошлом нам, вероятно, уже пришлось сталкиваться с одном из них или с обоими. Я хочу знать, когда и при каких обстоятельствах.

Иного объяснения быть не может, решил Оги.

– Позвольте напомнить, что их нанял Хара.

– Но у Хары нет ничего, кроме смутных подозрений. Найдите нечто, мне пока неизвестное. Там есть за что зацепиться.

– Слушаюсь, господин. Будут еще распоряжения?

Обдумывая ответ, Оги вернулся под крышу спортзала и пронаблюдал, как Кейси демонстрирует свое мастерство, показывая остальным «прием Сухова». Он почувствовал гордость за этого парня. Настанет день, и из него вырастет превосходный новый вождь организации. А в трубку Оги сказал:

– Закончите работу в Токио. По обычной схеме.

– Простите, господин, но не могли бы вы повторить приказ? В Токио? Я не ослышался?

– Да, в Токио.

Рядом раздался голос:

– Тридцать шесть и одна, включая уборку троса, Бонни.

– Вас понял, – прозвучало в трубке, и Оги дал отбой.

Он оглядел собравшихся здесь людей. Элитное подразделение. В мире нет никого лучше их. Они уже провели операции без всяких для себя последствий в пятидесяти семи странах. Меняя методы, выбирая подходящие места. Не появляясь в одном и том же городе слишком часто, никогда не применяя там одинаковых сценариев. Они калечили, похищали или убивали людей. Ключом ко всему была полная скрытность и строжайшая секретность. А Броуди и его команда теперь поставили секретность организации под угрозу. Впрочем, с периодичностью в четыре-пять лет кто-нибудь непременно предпринимал попытку разоблачить их, но подобные поползновения обычно удавалось пресечь. Однако Броуди мог опереться на поддержку полиции и собственного детективного агентства, а это требовало особого к нему подхода.

Оги сейчас был очень зол. Откуда у него взялось тревожное чувство, что их главный источник информации в Токио не до конца с ними откровенен? Но чтобы разобраться с этим, необходимо как можно больше информации.

– Сколько раз ты тренировалась с тросом сегодня? – обратился он к Бонни.

– Пять, мой господин.

– Хорошо. Но тебе придется отрабатывать этот маневр, пока не добьешься тридцати пяти секунд. Поняла?

– Так точно.

Сын Джейка Броуди оказался неожиданно трудным и умным врагом. И у него, как говорили японцы, было «широкое лицо». В буквальном смысле это означало, что он знал нужных людей. И связи его становились все обширнее. Если он умрет при подозрительных обстоятельствах, эти люди начнут копать. Даже если станет жертвой несчастного случая, будет проведено самое тщательное расследование. И тем не менее антиквар подлежал уничтожению.

А с последствиями Сога как-нибудь сумеет справиться.

День пятый
Незримый властитель

Глава сороковая

В Токио мы прибыли к десяти утра следующего дня. Оказавшись вновь в помещении «Броуди секьюрити», я сразу же проверил, нет ли сообщений от Хары, но ничего не обнаружил и снова набрал номер приемной магната. Трубку снял тот же секретарь.

– Это снова Броуди. Мне необходимо переговорить с господином Харой.

– Должен вас огорчить. Господину Харе пришлось срочно вылететь на Тайвань.

– Вы передали ему мое сообщение?

– Передал, сэр. Он выразил удовлетворение вашей активностью.

– Его посещение Тайваня как-то связано с компанией «Тек Кью-Экс»?

– Об этом лучше спросить его самого.

– Он больше ничего не просил мне передать?

– Сказал, чтобы вы продолжали начатую работу в том же духе, а он скоро сам свяжется с вами.

«Продолжать начатую работу в том же духе»? Но откуда ему было знать, в каком направлении движется работа? Или же он был обо всем информирован?

– Что-нибудь еще?

– Нет, сэр.

– Восхитительно, – произнес я и положил трубку.

Вскоре Нода меня отвел в сторону для приватного разговора. Понятно, что перед нами стояла задача остаться в живых, чтобы добиться поставленной цели, но при этом, как он настаивал, необходимо было полностью оградить от опасности остальных сотрудников «Броуди секьюрити». В противном случае Сога устроит себе кровавый пир, как гризли, забравшийся в протоку с лососями.

– Мы сможем обеспечить их безопасность, оставив в полном неведении относительно своих действий? – спросил я.

– Вероятно.

– Тогда таким и будет наш план.

– Значит, держим в курсе только Джорджа и Наразаки здесь, а в Штатах – Ренну и его подчиненных. Чем меньше людей нам придется взять под защиту, тем легче сможем продолжать.

Решив эту проблему, я почувствовал себя спокойнее.

Мы пригласили ко мне в кабинет Наразаки. Нода поделился с ним подробностями, и шеф согласился, что о деталях нашей поездки в Сога-джуджо лучше не распространяться. Затем вызвали Джорджа, которому пришлось дать нам твердое обещание держать все в тайне. Наразаки не удержался и поздравил меня с первым успешно выполненным заданием, а когда я попытался возразить, что все от начала и до конца было заслугой Ноды, бывший партнер моего отца лишь улыбнулся.

Частью стратегической схемы, разработанной Нодой, была работа, которой занимались Тору и Мари. Наразаки распорядился продолжать компьютерную операцию, но так, чтобы наши эксперты ни в коем случае не попали в поле зрения противника. Они, по сути, поселились теперь вдвоем в юго-восточном углу нашего общего зала, где я и застал Тору спящим на простой армейской раскладушке. Сменяя друг друга, они продолжали попытки отследить хакера, используя самое современное программное обеспечение. Мари объяснила, что их программа действовала в компьютерной сети подобно миниатюрной камере на оптико-волоконном кабеле, которую запускают человеку в желудок через полость рта. Она как бы изнутри высвечивала цифровые каналы. Стоило хакеру войти в сеть через любой портал мира, как Мари и Тору уже знали об этом, а потом могли отслеживать «черные следы», которые он оставлял, пытаясь проникнуть к нам в систему через целый лабиринт сайтов и компьютерных узлов, чтобы скрыть свое местонахождение. Прошлой ночью, к примеру, они перехватили его в зоне действия бразильского провайдера и вели через Турцию и Марокко, прежде чем потеряли след из-за возникших помех.

Пока мы совещались в моем кабинете, остальные сотрудники отправились на крупномасштабную операцию, и помещение «Броуди секьюрити» опустело. Я связался с Ренной, надеясь, что он тут же соединит меня с Дженни, но лейтенант настоятельно посоветовал пока оставить дочь в покое. По его словам, все обстояло наилучшим образом, а Дженни прекрасно ладила с детективом Купер – приставленной к ней женщиной из числа проверенных сотрудников Ренны. Я попросил его выделить для охраны Дженни дополнительные силы, однако он заявил, что руководство не согласится.

– Согласятся, – возразил я, – когда узнают то, что я тебе сейчас расскажу.

И я выдал ему все детали о кандзи, хакере и наших приключениях в Сога-джуджо, едва не стоивших нам жизни. Ренна пережил нечто вроде шока и сказал, что добавит двоих дежурных к дому, где прятали Дженни.

– Но вопли моего начальства ты услышишь даже в Токио, – со вздохом добавил он.

Затем Ренна спросил, есть ли у меня хоть какие-то улики. Нет, признался я. А свидетели? Тоже нет. Но хотя бы что-то он сможет предъявить руководству для подтверждения прогресса в расследовании дела и обоснования необходимости держать троих сотрудников в качестве телохранителей Дженни?

– Скоро ты все получишь, – пообещал я.

Мы еще с минуту обсуждали данную тему, а потом закончили разговор, причем Ренна не скрывал разочарования из-за отсутствия конкретики и новых доказательств в расследовании дела.

Я вернулся в отель, принял душ, побрился, наскоро поел и лег спать. Отдых пошел на пользу моему мозгу, и утром он мгновенно включился в нелегкий процесс осмысления загадки убийства в «Маленькой Японии». Даже сильнее, чем угроза, исходившая из Соги, меня волновала Дженни. Поговорить с ней мне до сих пор не удалось, и я знал, что ее беспокойство нарастает. Ведь хрупкая нервная система дочери уже была перенапряжена, когда мы перевозили ее на явочную квартиру. Отрадной представлялась только мысль, что с завтрашнего дня охранять ее будут три офицера полиции.

Мне не терпелось обсудить с Нодой возникшие предположения, и я позвонил ему на сотовый телефон. Он предложил поговорить за порцией лапши у Мураты около пяти часов, чтобы избежать наплыва посетителей, которые чуть позже придут туда ужинать. Я согласился, в назначенное время пришел в соба-ресторан, занял свое место на деревянной скамье напротив Ноды и спросил, успел ли он побывать в нашей конторе.

– Да, – ответил он.

– Тору и Мари добились какого-то прогресса?

– Они немного смыли с себя грязь. Я купил им мыло и билеты в соседние общественные бани.

– Я имел в виду иной прогресс.

– Кажется, они проследили электронного взломщика, но попали пока только в Лондон, Мадрид и Новую Зеландию. Он хитер.

– Тору сказал, когда у них появятся реальные результаты?

– Нет.

Появился Мурата с двумя подносами зару-собы – коричневой домашней лапши. Ее охлаждают после приготовления в ледяной воде, укладывают на лакированные подносы поверх решеток из бамбука, под которые с лапши стекают остатки воды. Когда шеф-повар ставил еду перед нами, до меня донесся легкий аромат свежесмолотой гречки.

– Мне до сих пор кое-что непонятно, – произнес я. – Когда ты позвонил мне в Сан-Франциско, то просил немедленно прилететь в Токио, потому что они, дескать, не убивают у себя на заднем дворе. А потом повторил то же самое в Соге.

– Да.

– Откуда тебе это известно?

– Третий друг.

– Тот, кто один сумел вернуться?

– Да.

– И что он тебе рассказал?

– Ничего. Через три недели он покинул Токио и оказался в Саппоро. Там его убили в первый же день.

Его ответ лишил меня дара речи. Нода, однако, сохранял свое обычное спокойствие, немедленно взявшись за еду. Я же пытался осмыслить его слова. Мы теперь заперты в пределах Токио? Останемся в живых, пока дышим пропитанным смогом воздухом японской столицы? Подавив в себе приступ паники, я спросил:

– Как погиб твой друг?

Не отводя взгляда от подноса с лапшой, Нода в первый раз не дал ответа немедленно. Я догадывался почему. Он оберегал меня и понимал, что сказанное им может отозваться во мне болезненно.

– В номере отеля, – произнес он. – Он даже не проснулся.

Пожар. Тот же метод, который пустили в ход против Миеко и ее близких. У меня сжалось сердце, а от головокружения помутилось в глазах. Все вокруг поплыло, зашаталось, словно мир грозил обрушиться на меня. Неудивительно, что Нода не рассказал мне эту историю раньше. Знай я о ней позавчера, я бы явился в Согу с другим настроем, наделал бы глупостей и навлек бы на нас еще больше проблем.

Нода отправил в рот очередную порцию лапши. Справившись с приступом слабости, я старался сосредоточиться. Но на смену испугу и головокружению пришла лишь новая волна ярости, и я мог думать только о том, как расквитаться с этими людьми. Пришлось ущипнуть себя за переносицу.

– Позволь внести ясность. Они дожидались, чтобы он выехал из Токио? Три недели?

– Именно так.

– Что это означает для нас?

– Сам подумай. Вероятно, лицензию на наш отстрел, как только мы покинем столицу.

– Боже милосердный!

– Но за тобой охота началась, естественно, еще в Сан-Франциско.

А сам Нода? Получалось, что он попал в поле зрения Соги пять лет назад и все равно без колебаний взялся продолжать дело.

– Что еще успел рассказать тебе твой третий друг? – спросил я.

– Почти ничего.

Нода расправился еще с горстью собы. У меня же аппетит пропал, и лапша, с любовью приготовленная для меня Муратой, так и осталась стоять на лакированном подносе нетронутой.

– У меня, кажется, есть теперь объяснение, почему в Токио безопасно, – произнес я.

– Почему же?

– Слишком близко к родным гнездам.

– Их собственным?

– Нет, их клиентов.

Нода задумался, но это не мешало ему расправляться с едой, и он снова заговорил, когда его поднос опустел:

– Вероятно.

И я поделился с ним своими рассуждениями, которые привели меня к такому выводу. В темном коридоре гостиницы ее хозяйка рассказала нам, что особый талант представителей клана Оги всегда заключался в умении служить интересам властей той или иной эпохи. Согласно интерпретации, предложенной Такахаши, кандзи символизировал Согу как ниспровергателей королей. А история учит нас, что короли всегда боролись друг против друга. Пусть в Японии они назывались иначе: сёгуны и феодалы даймио, а также те, кто стремился стать ими. В древности, как и сейчас, власть и деньги сосредотачивались в Эдо, он в те времена назывался Токио. Там находилось правительство и базировались самые богатые торговцы. Токио стал безопасен именно потому, что основная клиентура Соги происходила отсюда. Притом, что в Большом Токио обитало около четверти населения всей Японии, Сога тем не менее наложила табу на убийства в пределах мегаполиса. Сделано это было ради спокойствия своих же заказчиков, а в итоге для того, чтобы гарантировать от ненужных проблем саму Согу. Сугубо деловой подход. Свои рассуждения я подытожил еще одним выводом, который представлялся особенно важным, – штаб-квартира Соги не могла находиться в деревне, изолированной от внешнего мира.

Нода молчал несколько минут, переваривая мои идеи вместе с только что съеденной пищей, ее дополнил соба-ю – так назывался суп, получавшийся, когда к остаткам соуса подливали горячий бульон, на котором варили гречишную лапшу. Потягивая эту жидкость из чаши, он одобрительно кивнул, как кивал когда-то в ответ на рассуждения моего отца, чему я не раз был свидетелем в детстве.

– Звучит правдоподобно.

– Ты действительно так считаешь?

– Да. Все логично. Возражений не возникает.

– Тогда работа, которой занимаются сейчас Тору и Мари, приобретает особое значение. Если они сумеют отследить хакера, мы, вероятно, узнаем, где расположен их командный центр.

– Ты собираешься дожидаться результатов электронной слежки?

– Если только у тебя нет других предложений.

– У меня их нет, но…

– Что?

– Проникнув в деревню, мы переступили черту. Поэтому придется быть особенно осторожными.

Нода имел в виду, что даже если в Токио нас не станут убивать, существует множество способов вовлечь нас в крупные неприятности.

Я вышел из прохлады ресторана под уличный зной. После полумрака, царившего в помещении, свет показался слепящим и отозвался острой резью в глазах. Я направился к боковому входу в здание нашего агентства, когда у тротуара рядом со мной притормозил длинный черный лимузин.

Двое шестифутовых гигантов, у которых словно отсутствовали шеи, а плечи шириной могли соперничать с каменными бастионами небольшой крепости, с удивительным при их сложении проворством выбрались из автомобиля и заняли позиции по обе стороны от меня.

– Вы Броуди? – спросил один из них.

У меня участился пульс. Вход в контору располагался рядом, но путь к нему был отрезан.

– Да. А в чем дело?

Нужно было выиграть время. Дать шанс Ноде увидеть, в каком положении я оказался. Но сыщик, как нарочно, задержался, чтобы попрощаться с Муратой и, вероятно, утешить хозяина, чья лапша, старательно приготовленная специально для меня, так и осталась на столе.

– Пожалуйста, проедемте с нами.

Громила, стоявший у меня за спиной, открыл заднюю дверь лимузина. Я лихорадочно обдумывал ситуацию. Мужчины носили совершенно одинаковые темные костюмы и черные водолазки. При огромных габаритах они производили впечатление людей весьма ловких, то есть, вероятно, владели приемами единоборств, но все равно мне мысленно трудно было их связать с полуночными расстрелами и засадами в темных проулках. Частные телохранители? Но если так, нежданная прогулка в неизвестно чьем автомобиле ничего хорошего не сулила. В Японии никогда не было недостатка в преступниках, умевших таиться в густой тени и оставаться неизвестными.

Я окинул взглядом лимузин. Тонированные стекла, небольшой японский флажок, прикрепленный в углу капота. Все свидетельствовало о том, что я имел дело скорее с представителями власти. Даже два присланных за мной бульдога больше походили на государственных служащих. И потому к моему первоначальному страху стало примешиваться и любопытство. Личность владельца лимузина могла оставаться неизвестной, но вот его статус скрыть было невозможно.

Кто-то пытается выйти на связь.

Краем глаза я заметил движение у выхода из ресторана. Нода мог появиться в любую секунду. Я сделал осторожный шаг в сторону автомобиля. Нода вышел наружу, мгновенно оценил обстановку и молча двинулся в противоположном направлении. Мне пришлось сесть в лимузин, но я успел оглянуться и сквозь заднее стекло увидел, что Нода достал мобильный телефон и набирает номер.

Оставалось надеяться, что я пошел на риск, который хоть в чем-то себя оправдает.

Глава сорок первая

Он напоминал мешок хрупких костей, обтянутых ста десятью фунтами обвисшей желтоватой плоти, облаченной в итальянский костюм и сидевшей в хромированной инвалидной коляске, которая, казалось, с силой затягивала его в себя. Руки, как две дохлые рыбы, лежали, скрытые накинутым на колени алым пледом.

Через пятнадцать минут после моего похищения лимузин подкатил к зданию в неоклассическом стиле из красного кирпича, возведенному в 1900-х годах, перед которым меня сдали двум другим охранникам, выглядевшим более презентабельно в синих костюмах и шелковых галстуках. От них даже исходил запах одеколона. Один провел меня в сумрачную комнату с высоким потолком, стенами, покрытыми тиснеными обоями, пушистым ковром и драпировкой из плюша от пола до потолка. Причем во всем преобладали красноватые тона. Серебряная люстра над головой дополняла картину. Это был старорусский или псевдоевропейский стиль начала прошлого века, который нравилось использовать в оформлении своих покоев японским чиновникам высокого ранга.

– Надеюсь, вас не смущает темнота, – произнес таинственный хозяин. – Яркий свет вреден для моих глаз.

Не ведая, с кем имею дело, я предпочел промолчать. В комнате действительно не горела ни одна лампочка, а скудный свет проникал в нее лишь через единственное окно в северной стене, выходившее в тенистый сад камней. Даже во время моих ночных прогулок подсветка была лучше.

– Пожалуйста, присаживайтесь, Броуди-сан.

– Спасибо, господин… Э-э… Простите, не знаю вашего имени.

– Всему свое время.

И хотя умение уклоняться от прямых ответов на вопросы составляло, видимо, часть натуры человека подобного рода, его слова все равно вызвали во мне досаду. Подобное начало едва ли предвещало полезные и плодотворные переговоры. Я опустился в мягкое кресло напротив него – причем это было единственное кресло в комнате, у которого отсутствовали колеса. Между нами стоял кофейный столик необъятных размеров, призванный, несомненно, создавать почтительную дистанцию между хозяином и гостем. Мне хотелось получше рассмотреть его, но глаза все еще не привыкли к сумраку после яркого солнца снаружи.

– Приношу извинения за внезапность своего приглашения. Позвольте предложить вам чего-нибудь. Свежевыжатый сок? Кофе? Пиво? Виски?

Две присутствовавшие в комнате служанки приосанились, дожидаясь моего ответа. Они были в дорогих шелковых кимоно, а манере держаться недоставало грации хорошо обученной японской прислуги.

– Ничего не надо, спасибо.

Услышав мои слова, молодые женщины с глубоким поклоном поспешили удалиться. Стражи заняли позиции у обеих дверей. Стало ясно, что просто встать и уйти не позволят.

– Мне сообщили, что вы очень хорошо владеете нашим языком, – сказал старик. – Вам знакомо выражение: «No aru taka was tsume o kukusu»?

– Умный орел умеет вовремя спрятать когти? Разумеется, знакомо.

– Очень хорошо. Потому что приблизительно на эту тему я бы хотел с вами побеседовать.

Для многих японцев эта пословица стала основополагающей: не спеши демонстрировать свою реальную силу. Безликие очертания, спрятанные в тени, но обладающие огромной мощью. Такова была политика Японии не только во внутренних вопросах, но и в отношениях с остальным миром. Данная позиция имела еще и то преимущество, что подобную цель было очень трудно атаковать. Невозможно напасть на противника, которого ты даже не можешь разглядеть. Во всей японской истории новейшего времени наиболее влиятельными людьми являлись тайные властители, предпочитавшие оставаться неизвестными широкой публике. Таких скрытых вождей иногда величали в народе kuroko, как тех одетых в черное ассистентов в театре кабуки, которые помогают актерам менять костюмы прямо на глазах у зрителей. Еще их называли теневыми сёгунами. Почти каждый японец знает об их существовании, но лишь немногим известны имена. Вот такой фантом и сидел сейчас передо мной.

– Почему вы молчите, Броуди-сан? Не мог же я вас так напугать. Успокойтесь. Я много слышал о вас.

Хвастовство собственной осведомленностью явилось бы нарушением одного из важнейших правил, а это значило, что он ссылался на кого-то другого.

– Вы хотите поговорить о «Маленькой Японии»?

Он кивнул, и одна его рука на мгновение приподнялась под покрывалом.

– И о кандзи?

Произнося это слово, я внимательно наблюдал за ним. На его лице не отразилось ни удивления, ни испуга, ни любопытства. Он все знал. В Сан-Франциско только членам небольшой оперативной группы в полиции и избранным местным политикам было известно о существовании изографа. И в Японии лишь ограниченное число самых высокопоставленных членов правительства были о нем информированы. Это свидетельствовало о том, насколько влиятельной фигурой являлся сидевший напротив меня прикованный к инвалидному креслу старец.

– Как вы считаете, зачем бы некому орлу совершать нечто подобное? – спросил хозяин.

– Вероятно, ему захотелось показать свои когти. Иногда даже этого оказывается достаточно, чтобы добиться цели.

Морщины в уголках его глаз обозначились резче.

– Отрадно, что вы это понимаете.

Я обдумал иносказательный контекст его слов. Они предполагали несколько возможных причин убийства семьи Накамура. Я выбрал наиболее очевидную:

– Вы считаете, что расстрел в «Маленькой Японии» стал своего рода посланием?

– Отличное предположение.

– Чтобы внушить страх?

– Еще одна верная догадка.

Я решил, что пора заставить и его заговорить прямо.

– Если эти люди не хотят светиться, они должны были потребовать немалую плату за то, что оставили свою подпись на месте преступления.

– Вы умеете мыслить масштабно. Ну же! Доведите свои рассуждения до логического завершения.

Орел… кандзи… послание…

– Эта угроза обращена к кому-то на самом высоком уровне, кто знает смысл кандзи и действительно будет напуган.

Хозяин достал свои крючковатые пальцы из-под пледа и вцепился ими в ручки кресла. Терпеливый. Внимательный. Выжидающий.

Я посмотрел на выключенную люстру. Убийства… Послание… Уловки Хары… Вот ведь сукин сын! Как я мог быть настолько глуп и слеп? Теперь мне стало совершенно очевидно, что «Броуди секьюрити» использовали как наживку для рыболовного крючка.

Послание в виде жестокого убийства было адресовано эксцентричному магнату, который, в свою очередь, принял ответные меры, подставив нас, чтобы вытащить Согу на свет божий.

Неудивительно, что Хара перестал отвечать на мои звонки. А его секретарь передал лишь, чтобы мы продолжали действовать в том же духе. Заставив меня взяться за это дело и убедившись, что я воспринял задание всерьез, сам Хара залег на дно. Он рассчитывал, что, используя людей из своего агентства и связи с полицией Сан-Франциско, я выйду на след Соги. Причем намеренно сделал так, чтобы лидерам Соги все сразу стало известно, сначала лично явившись ко мне, а потом еще и прислав свою дочь, зная, что с ней к моему магазину явится толпа репортеров, которые будут жадно ловить каждую ее слезинку, каждую улыбочку. Лизза, разумеется, оказалась пешкой в затеянной отцом игре, но сделала свое дело на «отлично» – она даже позировала на фоне моей вывески. «Не всегда можно догадаться, что у папы на уме», – доверительно сообщила она мне. И была тысячу раз права. Мной овладела злость на коварство Хары, которая, однако, быстро сменилась досадой из-за собственной доверчивости.

Хара устроил ловушку, желая разом покончить со всеми остальными ловушками, куда мог угодить сам.

Он подвесил петлю, а я добровольно сунул в нее шею.

Глава сорок вторая

Ненависть волной поднялась из самых темных уголков моей души. Не могу сказать, что это было приятное чувство. Зато глаза сидевшего напротив меня хозяина горели неприкрытым ликованием. Он наслаждался моей ненавистью, похожий сейчас на грызуна, которому удалось продырявить мешок с вкусной едой.

Едва сдерживая отвращение, я процедил:

– Значит, из нас сделали голубей, чтобы скормить орлу?

Его Серое Высочество выдержал мой взгляд, как каменные стены Осаки выдерживали когда-то осады неприятеля. Только глаза выдавали его. Лишь в них он не мог спрятать злорадного удовлетворения. Моя реакция на собственную промашку служила для него развлечением.

– За вами следят? – спросил он.

– Да.

– С какого времени?

– Это началось еще в Сан-Франциско.

– Значит, они осведомлены о каждом вашем шаге. Если почувствуют, что вы представляете серьезную угрозу, нанесут удар. По вам, по «Броуди секьюрити», а если понадобится, то и по членам вашей семьи.

Дженни!

– Не многовато ли у них будет целей?

– Количество никогда не представляло для них проблемы, в чем вы имели возможность убедиться.

Он, несомненно, имел полную информацию о казни в «Маленькой Японии».

– Но в отличие от нас семья Накамура была совершенно беззащитна.

– А Хара и рассчитывает, что у голубей тоже окажутся острые когти и они пустят их в ход, когда не останется выхода.

– И какова же вероятность, что нас воспримут как серьезную угрозу?

Он улыбнулся, обнажив гнилые зубы, сидевшие в почти черных деснах. При виде этой темной дыры вместо рта мной овладела такая брезгливость, что стоило немалого труда скрыть ее.

– О, вероятность стопроцентная. Хара побеспокоился об этом, а если бы не он… Мне пришлось бы приложить усилия самому.

В глухой японской деревне меня пытались зарезать, пристрелить и отравить. А теперь в тиши затхлой роскоши богатых столичных хором человек, обладавший огромной властью и привилегиями, без сожаления заявлял, что с удовольствием подставил бы меня под удар, не будь это уже сделано.

– Пожалуй, я все-таки выпью, – произнес я. – Виски, пожалуйста. Льда не надо.

Хозяин пошевелил пальцем, и один из охранников подошел к бару у дальней стены. Где-то в глубине анфилады комнат часы пробили семь раз. Пока я ждал виски, худосочные руки старика снова скользнули под алый плед, а сам он сделался таким же неподвижным, как поросшие лишайником камни у него в саду.

Замшелая обстановка его старомодной гостиной действовала мне теперь на нервы не меньше, чем признания, которые он делал столь откровенно. Я и боялся того, что еще он может сказать, и жадно хотел это услышать. Спиртное согрело меня изнутри и помогло притупить отчаяние.

– Лично я считаю, – сказал старик, – что кто-то допустил большой просчет.

– В каком смысле?

– Нельзя было отнимать у Хары сразу все. Лишившись семьи, если не считать блудной дочери, он ожесточился.

– Значит, вы полагаете, что главной целью остается Хара?

– Наверняка. Он нужен им живым, но покорным.

– Зачем?

Хозяин уже перестал забавляться моими бедами и заговорил серьезно:

– Этого я тоже не знаю. Ведь если бы кто-нибудь нанял людей из Соги, чтобы прибрать к рукам деньги Хары или его бизнес, он был бы уже мертв, а все вопросы с наследницей они сумели бы решить.

Закрыв глаза, я откинулся на спинку кресла. Возникло ощущение, будто меня искупали в липкой грязи.

– Так для чего я сейчас здесь?

– Я хочу помочь.

– Вы хотите помочь мне? – удивился я.

– Да. В противостоянии с Согой вы можете на меня рассчитывать.

– И в чем же будет заключаться ваша помощь?

Вперив в меня пристальный взгляд, старик неожиданно подался вперед.

– Передо мной открываются почти все двери. Мне очень многое известно.

– Хорошо. Скажите для начала, кто они?

– Вы сами их видели.

– Где они базируются?

– Не исключено, что в Сога-джуджо, но скорее всего в другом месте.

– Какова их общая численность?

– Об этом можно лишь догадываться.

– Вы даете очень расплывчатые ответы.

– Потому что вы неверно ставите вопросы. Мы не знаем имен и местонахождения, но располагаем иной полезной информацией.

– Можете дать мне сведения о совершенных ими преступлениях?

– Возьмите хотя бы случай Сэнфорда Смита-Калдвела – бизнесмена из Бостона. Это произошло восемь месяцев назад.

– Неужели это их рук дело?

Смит-Калдвел был в то время только что избран исполнительным директором крупной финансовой корпорации с Восточного побережья США, и о его смерти много писали газеты.

– Поверьте, это правда. А до него – крупный биржевик из Бонна, работавший в Гонконге и погибший, когда его вызвали обратно в Германию, чтобы назначить президентом компании. Вспомните австралийского бизнесмена Говарда Доннера. Семья продала акции текстильной империи через несколько дней после смерти владельца. Еще один пример, хотя нам его пока не подтвердили, – строительный магнат из Франции, который только что выгодно приобрел участок заброшенного, но перспективного итальянского побережья.

– Об этом французе я слышал. По радио сообщили, что он упал за борт своей яхты и утонул, а потом привели статистику множества несчастных случаев на воде во время ночных купаний в той части Средиземного моря.

Хозяин усмехнулся:

– Сога умело использует подобную статистику в своих целях.

– Значит, все эти смерти были списаны как несчастные случаи?

– Да. Француз утонул, Смит-Калдвел упал с лестницы в своей летней резиденции, автомобиль немца столкнулся с грузовиком, а личный самолет Говарда Доннера потерпел крушение над австралийской пустыней.

– И никто даже не заподозрил, что это могло быть подстроено?

– Скажем так: никто из тех, кто проводил расследование.

Я нахмурился. Он мог говорить мне правду или использовать случаи, попавшие в газетные заголовки, чтобы обвести меня вокруг пальца. Не приводил никаких доказательств, а значит, имел возможность бросаться любыми фактами, которые я не в состоянии был проверить. Но в одном у меня не возникало сомнений. Передо мной сидел один из незримых властителей Японии. Человек острого и изощренного ума. Очень опасный.

– Убийства в «Маленькой Японии» никто даже не пытался выдать за несчастный случай, – заметил я.

– Они всегда в точности выполняют пожелания заказчика, но смею вас заверить, что к актам столь откровенной жестокости прибегают так же редко, как редко встречаются черные жемчужины без единого изъяна.

Мой скепсис от него, разумеется, не укрылся.

– Я и не ждал, что вас будет легко убедить. Вы хотите получить слишком многое, ничего не давая взамен, но помните, что поиски жемчуга на морском дне всегда сопряжены с риском.

Я напрягся. В последних словах мне послышалась откровенная угроза. И желая быстрее закончить разговор с престарелым манипулятором, я бросил ему вызов:

– Так предоставьте мне что-нибудь более убедительное.

Неожиданно он издал звук, похожий на рычание.

– Как бы вам не пожалеть о своей просьбе!

Но я лишь устроился поудобнее в кресле, гадая, какого демона разбудил на сей раз.

– Четыре года назад, – очень тихо произнес старик, – были совершены убийства в Лос-Анджелесе, Солт-Лейк-Сити и Чикаго…

Четыре года назад. Лос-Анджелес.

Он что-то знал о смерти Миеко.

Глава сорок третья

Злорадный блеск в глазах старика подсказывал, что он действительно заставит меня сполна расплатиться за свои неосторожные слова в лучших традициях того круга людей, к какому он принадлежал.

– Обычно Сога все делает скрытно. Только это и позволило им продолжать свои акции так долго. Четыре года назад серию убийств они растянули на шесть месяцев. Американские правоохранительные органы не нашли никакой связи между преступлениями. Ни местная полиция, ни ФБР, ни служба шерифов. Никто не уловил важного связующего звена. Но поскольку мы неофициально расследуем случаи гибели граждан Японии за рубежом, нам удалось уловить закономерность.

У меня перехватило дыхание. Теперь мой собеседник заговорил о том, чего нельзя было почерпнуть из старых газетных вырезок:

– Тогда жертвами стали семь человек. Четверо в Лос-Анджелесе, двое в Чикаго и еще один в Юте. И в каждом из случаев по меньшей мере один из погибших был богат и владел сетью очень удачно расположенных автомобильных салонов. Из трех основных жертв две имели японские паспорта.

Теперь меня не удивляло, что я в то время ломал себе голову над вероятным мотивом. Целью преступников были не родители Миеко, а ее дядя. С помощью кузена, служившего в японском министерстве торговли, дядюшка Миеко сумел приобрести права на торговлю продукцией фирмы «Ниссан» и создал процветающую сеть салонов вдоль Западного побережья США от Сан-Диего до Сиэтла. После его смерти наследники продали дело, можно сказать, первому встречному, а сами отстранились от участия в нем.

– Значит, Сога завуалировала связь убийства с автомобильным бизнесом, совершив его вдали от дома владельца. Вы уверены, что именно это послужило причиной?

– Здесь не может быть никаких сомнений. Пакеты акций всех трех хозяев сетей автосалонов мгновенно приобрели две подставные компании, базировавшиеся на Балканах, а потом перепродали фирме, зарегистрированной в Коста-Рике.

Ошеломленный, я вскочил с кресла, чувствуя потребность двигаться, чтобы осмыслить услышанное. На это мгновенно среагировали охранники, они бросились ко мне и лишь в последний момент остановились, повинуясь жесту хозяина.

– Постарайтесь в дальнейшем избегать резких движений, мистер Броуди, – не без ехидства произнес он.

Расхаживая перед кофейным столиком, я не обратил на его слова внимания, поглощенный обдумыванием новых фрагментов общей картины, которые только что получил от него. Он снова с неприкрытым наслаждением наблюдал за эффектом пущенной им в меня стрелы и моими мучительными раздумьями.

Ко дню своей гибели дядя Миеко декларировал ежегодный личный доход до уплаты налогов в четыре миллиона долларов. Продуманная до мелочей быстрая скупка акций у повергнутых в горе родственников владельцев всех трех сетей, готовых отдать их со скидкой, чтобы мгновенно разбогатеть и при этом не особо утруждаться, являлась беспроигрышной схемой. Кто-то очень легко и дешево сумел заполучить этим способом целую империю по продаже автомобилей.

– Ну что? – с презрительной усмешкой спросил старик. – Хотя бы это звучит для вас убедительно?

Я все еще не мог нормально дышать. Грудь пронзали приступы острой боли. Неужели меня лишил жены какой-то проходимец с неуемным аппетитом и стремлением завладеть железом, поставленным на колеса? Неужели Дженни приходилось расти без матери из-за чьей-то не знающей пределов алчности?

Но я взял себя в руки и резко спросил:

– Вы сумели напасть на след подставных компаний?

Старик выразительно пожал костлявыми плечами:

– Мои люди предприняли такую попытку, но она ни к чему не привела. Кто-то вовремя обрубил все концы. Вот почему пора взяться за дело вам и вашему агентству.

Я снова опустился в кресло. Из глубин темных коридоров власти Японии мне только что подарили бесценную и достоверную информацию об убийцах, совершивших кровавое преступление в «Маленькой Японии», о существовании которых никто больше не подозревал. И одновременно приоткрыли завесу тайны гибели моей жены. Зная, что в этом случае мне не составит труда проверить факты, старый интриган не мог слишком далеко отклониться от истины. Но и опять-таки, как во всех предыдущих случаях, он не мог предъявить ни одной материальной улики. Мне необходимо было больше. Гораздо больше, чем дал мне он. Одновременно заинтересованный и разочарованный, я потер виски.

– И все же, – произнес я, – какого рода услугами торгует Сога? Никогда не поверю, что они могут безнаказанно убивать людей по всему миру.

– В Японии любое явление можно объяснить, только если вернуться к его историческим корням. В первые два столетия своего существования Сога занималась в основном шпионажем, оказанием силового давления, шантажом и похищениями людей, не гнушаясь и политическими убийствами. Сначала они действовали под началом сёгунов и даймио, затем под прикрытием правительства Мэйдзи, а позже их взяла под крыло наша военная машина, когда Япония готовилась к расширению своих владений накануне и во время Второй мировой войны. Когда же в 1945 году все рухнуло, Сога стала больше действовать за рубежом и, судя по проведенным операциям, постепенно обросла клиентурой в Азии, Европе и в США.

– Зачем им понадобилась зарубежная экспансия?

– После капитуляции Японии для них здесь почти не осталось работы. Союзнические войска оккупировали страну на пять лет, и Соге пришлось искать источники доходов в иных местах, и они действительно скоро обнаружили высокий спрос на свои услуги в частном секторе заграничного бизнеса. Сначала обслуживали высокопоставленных японцев, которым удалось сбежать через Маньчжурию или другими путями, а вскоре и иностранцев.

– О каких именно услугах мы говорим?

Старик поднял голову к потушенным лампам серебряной люстры.

– Все о тех же отработанных операциях, но теперь им гораздо чаще приходилось организовывать хорошо продуманные «несчастные случаи» с очень влиятельными людьми. Впрочем, плата за это взималась соответствующая.

– Вы можете это доказать?

– Нет, конечно.

– Хорошо, поставлю вопрос иначе. Как вам удалось узнать об этом?

– Расследования и анализ. Они ведь не убивают простых хозяев мастерских татами, Броуди-сан. Жертвы всегда были заметными фигурами в своих странах, а часто известными и за их пределами.

– Продолжайте.

– После многолетних наблюдений я пришел к выводу о необходимости всегда отслеживать то, что я назвал «Три В»: владения, выгода, власть. Под словом «выгода» имеются в виду, разумеется, деньги. Если что-то из перечисленного после смерти прежнего обладателя быстро переходит в другие руки, мы считаем важным пристальнее рассмотреть такой «несчастный случай». Минимальный гонорар Соги составляет полмиллиона долларов США, но сумма может существенно возрастать в соответствии со сложностью задания или выгодами, которые, как они понимают, получит их клиент в результате операции. Сога предлагает первоклассный сервис за не менее солидное вознаграждение. Это подразумевает, что все делается чисто. Они не оставляют улик, свидетелей или ниточек, за какие могла бы ухватиться полиция. План действий исключает возможность ошибки. И во всех случаях заказчик получает такую огромную прибыль, что цена сделки не кажется чрезмерной. Изучив налоговые декларации наследников трех покойных владельцев сетей автосалонов, мои люди установили, что, быстро оплатив сделки наличными, покупатель – то есть клиент Соги – приобрел огромную компанию едва ли за две трети ее рыночной стоимости, сэкономив почти десять миллионов долларов.

– Вы хотите сказать, что они зарабатывают на убийствах, которые помогают провернуть крупные деловые операции?

– Да, например, чтобы облегчить поглощение или слияние. Или обеспечить кому-то карьерный рост. Или обезопасить высокое положение, уже занимаемое заказчиком. Сога готова устранить любые препятствия и угрозы, когда тщательно спланированный инцидент имеет четко выраженный экономический смысл. Кое-кто даже считает их подход логическим продолжением американской концепции свободной рыночной конкуренции.

Это граничило уже с безумием.

– Вряд ли вы можете с полным правом судить о подобном, – заметил я, догадываясь, что его собственные грязные делишки вполне могли оказаться ровней операциям Соги.

Глаза моего безымянного хозяина грозно сверкнули, что стало для меня первым прямым признаком того, насколько опасен может быть этот человек, если вынудить его применить силу. Но затем он потряс меня откровенностью своей следующей реплики:

– Вот почему я так хорошо понимаю то, чем занимается Сога.

Я неожиданно ощутил всю муть, поднявшуюся от общения с ним со дна моей души. Мной овладели депрессия и омерзение. Но я сознавал: нельзя лезть на охоту в болото и не соприкоснуться с грязной слизью.

– Кто же оплачивает их услуги?

– Деловые люди, их связывает сходство мировоззрения. А Сога лишь занимается тем, чем занималась всегда. Давайте начистоту. Со времен сёгунов всегда существовала черная работа, кто-то должен был выполнять ее. Сегодня, при нашей так называемой капиталистической системе в США, в Европе или в Азии сменились только центры власти, но по-прежнему остаются те же черные дела, которые кому-то можно поручить. Сога неизменно брала их на себя. Вы не согласны?

– Согласен, однако испытываю к этому глубокое отвращение. Но почему же вы сами…

– Не прибегал к их услугам? Не от недостатка желания, могу вас заверить. Просто так случилось, что мои враги обратились к Соге первыми. А если у Соги и есть хоть какие-то благородные традиции, то верность своим изначальным клиентам – одна из них. Впрочем, это такая же гарантия их собственной безопасности, как и умение уничтожать нежелательных свидетелей.

Я задумался.

– Вы считаете, что мы в «Броуди секьюрити» стали для них нежелательными свидетелями?

Ответом мне послужил ледяной взгляд.

– Это еще мягко сказано. Несмотря на вашу грубость в общении со мной, я готов дать вам совет, мистер Броуди. Совет, который может спасти вашу жизнь. Продолжайте начатую работу, но пусть ваши действия будут более скрытными. Только абсолютная секретность поможет вам выйти из этой переделки живым. В противном случае Сога обрушится на ваши головы с силой кувалды.

Я закрыл глаза и глубоко вздохнул. Выпущенного джинна уже невозможно загнать обратно в бутылку.

– Слишком поздно. Мы успели побывать в деревне.

Глаза хозяина округлились от удивления, и это, вероятно, произошло впервые за много лет.

– Что? И они вас не тронули?

– О, они не просто тронули нас. Все было серьезнее.

И я рассказал ему о наших злоключениях. Когда я закончил, его явно пренебрежительное отношение ко мне сменилось неприкрытым восхищением. Но затем он горестно покачал головой:

– Столько усилий потрачено впустую! Я связывал с вами большие ожидания. Надеялся, что с вашей помощью нам удастся наконец прижать Соге хвост.

– Вероятно, еще удастся.

– Напрасные надежды, поверьте. Теперь это невозможно. Знай я заранее о вашем визите в их логово, я бы вообще не пошел на контакт с вами. Нет смысла сотрудничать с мертвецом.

– Нас пока рано сбрасывать со счетов.

– Самое время. Вы слишком далеко зашли. Сога либо уже знает о вас все, либо выяснит в самом ближайшем будущем. Для меня загадкой остается одно: почему вас не устранили?

От его несокрушимой уверенности в справедливости своих слов мне снова стало не по себе. Но в тот момент, когда я уже собрался открыть рот, чтобы возразить, один из охранников у двери беззвучно повалился на пол.

«Уж не экстрасенс ли хозяин этого дома?» – мелькнула у меня сумасшедшая мысль.

Но сам я моментально вскочил и, не видя в комнате другого укрытия, присел на корточки за своим креслом, чтобы разобраться, откуда исходит опасность, и спастись от пули, если начнется перестрелка. В следующую секунду невидимые руки обхватили второго охранника и утащили в глубину темного коридора, откуда донесся негромкий стон и звук падения тела. Нападавших по-прежнему не было видно. Воцарилась тишина. Окинув взглядом полумрак гостиной, я сообразил: я попал в капкан этой огромной комнаты без оружия и без малейшего шанса спрятаться и переждать атаку.

Адреналин привычно взыграл в крови, каждый мускул напрягся. Пройдут секунды, и мне предстоит вступить с ними в схватку. Я сжал кулаки и сгруппировался, готовясь к худшему. А потом поднялся из-за своего хлипкого, обитого кожей укрытия. Его без труда прошила бы любая пуля. Уж лучше встретить противника лицом к лицу и положиться на удачу.

Старик сжался в своем углу и казался сейчас очень дряхлым. Его испуганные глаза нервно метались. Он смотрел то на меня, то на своего обездвиженного телохранителя, и так мы вместе ждали – безоружные и беззащитные – появления на пороге людей в черном.

Глава сорок четвертая

Однако мое время умирать еще не настало. В комнату бесшумно вошел Нода, держа короткий ствол «смит-и-вессона» нацеленным в грудь старику, но не сводя при этом глаз с меня.

– Ты в порядке?

– Да.

Нахмурившись, он изучил обстановку.

– Не помешало бы включить свет.

Нода щелкнул выключателем рядом с дверью, и люстра ожила, высветив мягкими белыми лучами все углы гостиной.

– Впечатляет, – бросил немногословный детектив, с нескрываемым любопытством разглядывая хозяина дома.

Оказалось, что тот совершенно лишен волосяного покрова. Волосы не росли не только на голове и на руках, но даже брови и ресницы отсутствовали. Кожа лица – сухая и серо-желтая – ввалилась на щеках и у глазниц. При ярком свете он производил столь отталкивающее впечатление, что я поспешил отвернуться.

– Меня больше устраивает полумрак, – недовольным тоном заявил старик.

В другую дверь вошел Джордж и обратился ко мне:

– Все нормально?

Мой старый приятель был сегодня как никогда хорош собой в дорогом синем блейзере поверх черной шелковой сорочки без воротника, застегнутой на все пуговицы.

– Да.

– Я так и думал. Нода сразу понял, что проблем у нас не возникнет. Наконец-то сдержал слово, которое дал еще в Соге, и позволил мне самому разобраться с двумя охранниками на входе. Сейчас оба сидят в пластиковых наручниках.

Джордж пристально оглядел нашего влиятельного хозяина и менторским тоном сказал:

– А вам, мой господин, надо бы научиться хорошим манерам и уметь приглашать к себе людей, как полагается. Мы терпеть не можем, когда одного из наших товарищей куда-то увозят против его воли.

Хозяин выдал подобие улыбки.

– Рад это слышать, – неожиданно произнес он. – Вы даже не представляете, насколько рад.

На Джорджа старец не произвел впечатления. Он повернулся к Ноде и спросил:

– Что это за клоун, который не может просто назначить встречу по телефону?

– Козава, – ответил Нода.

Несмотря на то что у меня уже сложилось мнение о высоком положении и огромном влиянии нашего хозяина, я напрягся. Боже милостивый! Как же я не сумел вычислить его по всем известным приметам? Горо Козава обладал честолюбием размером с императорский дворец. Аудиенции у него заканчивались обычно для людей четырьмя исходами: они могли сразу стать намного богаче, беднее, вознестись по карьерной лестнице или рухнуть с ее вершины. Впрочем, существовал и пятый вариант – иные покидали его кабинет избитыми.

Горо Козава считался патриархом тайных властителей страны. Ходили слухи, будто он держит в кулаке не только правящую партию и оппозицию, но даже крестных отцов якудзы с Хоккайдо и Окинавы. Жесткий промышленник, превратившийся в теневого сёгуна, он начал сколачивать свое колоссальное состояние с небольшой фирмы, импортировавшей нефть, минеральное сырье и предметы роскоши, а вскоре создал консорциум, контролировавший строительство, железные дороги и сеть розничной торговли. Его компании владели эксклюзивными лицензиями на импорт многих товаров, а поскольку у него на содержании находилось больше политиков, чем можно насчитать зубов у крокодила, этой монополии ничто не угрожало. Заложив под свою деловую империю прочный фундамент, Козава передал ее под управление пронырливым и верным ставленникам, а сам ушел в подполье. Он мог появляться на самых важных встречах бизнесменов, но фотографии никогда не публиковались в печати. Его неожиданный приезд на любое важное мероприятие сопровождался множеством слухов, ни один из которых невозможно было проверить. В известном смысле он стал таким же призраком, как лидеры Соги.

Джордж удивленно вскинул брови.

– Вы – Горо Козава? Наслышан о вас.

– Как и я о «Броуди секьюрити». Вас называют чудо-командой сыщиков, хотя мне не очень верится, что такие вообще существуют.

Он бросил взгляд на Ноду.

– Значит, вы обезвредили всех четырех моих охранников?

Тот кивнул, но на лице не отразилось никаких эмоций. Ни самодовольства, ни злорадства.

– Превосходно!

– Они, разумеется, найдут этому тысячу оправданий, когда очухаются, – заявил Джордж.

– Да уж, им придется объясниться. Я ведь их даже предупредил о возможности вашего появления.

Он еще раз посмотрел на своего распластанного на полу телохранителя и обратился ко мне:

– Как мне представляется, вы слишком рьяно взялись за расследование, Броуди-сан. А потому ваши шансы протянуть хотя бы месяц не выше, чем у проститутки, которая вышла работать на улицы Саньо без разрешения сутенера. Однако раз уж вы до сих пор ухитрились остаться в живых, нам, вероятно, следует объединить усилия. Лично мне терять нечего.

Джордж неодобрительно хмыкнул.

– Если таким вам рисуется наше будущее, то есть ли смысл сотрудничать?

– Молодой человек! Извините, не знаю, как вас величать, но позвольте рассказать нечто поучительное. Когда я был так же юн и наивен, как вы сейчас, я отправил двух своих телохранителей в Сога-джуджо, чтобы они разобрались с мелкой, как казалось в то время, но досаждавшей мне проблемой.

– И что же?

– Если вы хотите выжить в противостоянии с Согой, мистер Броуди, вам необходима более полная информация. – Он повернулся к Джорджу: – А ответ на ваш вопрос, юноша, заключается в том, что я сейчас сижу здесь и мы можем разговаривать.

Я закусил губу и вперил взгляд в ковер под ногами, но Джордж клюнул на наживку старика.

– Те парни, которых вы туда послали… Насколько они хороши?

– Были хороши, – тут же поправил Козава. – Увы, уже только были. Они потерпели фиаско и погибли. По крайней мере мне приходится так думать, поскольку назад они не вернулись.

Я решил вмешаться:

– Трогательная история, Козава-сан, но откуда нам знать, что вам можно доверять?

– Они – мои заклятые враги. За последние годы они не раз вторгались в сферу моих интересов.

– Это не ответ на заданный вам вопрос, – бросил Нода.

Козава медлил дольше обычного, прежде чем сделать свое следующее признание:

– Три года назад мой приемный сын, которого я готовил в свои преемники, был найден убитым на одной из улиц Карюзавы. С перерезанным гарротой горлом. Полиция списала убийство на китайские триады, ведущие междоусобные войны на той территории, но я-то знал, чьих это рук дело. Человек, заказавший моего любимца Соге, уже сам дорого заплатил за свой неслыханный по наглости поступок, но мне этого мало. У меня хорошая память, и я поставил себе цель выяснить о них все. Вот только это оказалось сложно даже для меня.

Мне не понравился подтекст, отчетливо различимый в его словах.

– С вами все только усложняется. И я тоже пока не понимаю, зачем мы должны вам помогать.

– Полагаю, вы знакомы с инспектором Като из токийского полицейского управления?

– Разумеется.

Прошлой осенью только вмешательство Като уберегло меня от падения с крыши небоскреба банка «Сумитомо» в Западном Шинзюки. С инспектором Като нас связывали прочные узы, которые Козаве едва ли удалось бы разрушить при всей изощренности старого махинатора.

– К его мнению вы прислушаетесь? – спросил Козава.

Я кивнул, и он извлек из складок одежды конверт, протянув мне. Внутри оказался листок бумаги.

Броуди-сан!

Этим письмом мне хотелось бы представить тебе господина Горо Козаву. Его имя почти никому не известно за пределами Японии, но я уверен, что для тебя оно не окажется пустым звуком. Могу тебя заверить, что в деле, которое касается одной глухой деревни – но только в этом деле, – на него можно полностью положиться, поскольку он действительно исполнен желания добиться тех же целей, что и ты сам.

Твой
Шиньичи Като, инспектор полицейского управления
Токио, начальник участка Сибуя

Като не раздавал своих рекомендаций направо и налево и был не из тех людей, на которых Козава мог надавить, чтобы заполучить письмо. Я передал его Ноде, тот прочитал и протянул Джорджу.

– Удовлетворены? – спросил Козава.

– Вполне.

– Тогда давайте отправимся в гости. Есть человек, с которым вам важно свести знакомство.

– С кем именно? – произнес Нода, с подозрением прищурившись.

– Если я расскажу вам некую историю, вы поверите каждому моему слову?

– Я никому не доверяю слепо.

– Тогда вам следует понять кое-что, Нода Кунио-сан. Я добился нынешнего положения не потому, что старался угодить людям, а благодаря своему умению хорошо разбирался в них. Вдумайтесь и поймете, что вы уже получили ответ на свой вопрос. Вам нужно больше информации, и я отвезу вас туда, где водится действительно крупная рыба.

Мой мозг мгновенно подал мне сигнал тревоги. Ни я, ни Джордж не называли здесь Ноду его полным именем, но именно его употребил только что хозяин дома. Он знал о нашем главном сыщике все и намекал на это.

– Нам пора в путь, господа, – сказал Козава, указывая в сторону входной двери, и часы где-то в дальней комнате пробили восемь раз.

Авантюра на ночь глядя. Как это по-японски!

Глава сорок пятая

Старик привез нас в эксклюзивный закрытый клуб-ресторан – излюбленное место отдыха представителей властной элиты, где тем не менее часто принимались важнейшие решения. Иногда за один лишь вечер здесь изменялись судьбы целых отраслей промышленности или принимались политические декларации, касавшиеся жизни каждого японца, а обсуждалось все это за напитками ценой в тысячи долларов за бутылку.

Четыре девушки в кимоно встречали нашу маленькую кавалькаду из двух автомобилей, непрерывно кланяясь и гостеприимно улыбаясь. Как только мы вошли в вестибюль, нам навстречу выдвинулся из тени тридцатилетний мужчина в дорогом костюме, и Козава поспешно сказал:

– Позвольте вам представить господина Акиру Теджиму – одну из восходящих звезд фирмы «Боэйсе».

Его слова вызвали у меня любопытство. Мы действительно должны были получить информацию из первых рук, потому что под фирмой «Боэйсе» имелось в виду министерство обороны. Как и любое другое министерство в Японии, оно обладало неограниченной властью в своей сфере деятельности. Под его контролем находились все организации, связанные с безопасностью границ государства. Министерство распоряжалось военным бюджетом, офицерскими академиями и, разумеется, всеми родами войск японских сил национальной самообороны.

Теджима встретил меня традиционным приветствием, но в наклоне его головы проскользнул оттенок пренебрежения, каким малозначительным гостям сразу дают понять, что им следует знать свое место. Вероятно, ему и в голову не приходило, что человек с внешностью европейца разбирается в подобных тонкостях.

Мне никогда не нравились высокопоставленные японские бюрократы, и первые же впечатления от новой встречи с одним из них лишь усилили неприязнь. Особенно это касалось молодых карьеристов, те, как правило, излучали наглую самоуверенность и пыжились, желая подчеркнуть свое высокое положение в обществе. Их отбирали из числа выпускников лучших университетов и сразу же прививали навыки маленьких царьков, державших под жестким контролем любой аспект повседневной жизни простых граждан страны. И если новый рекрут не отличался железной хваткой от рождения, он по необходимости быстро приобретал ее, чтобы удержаться в своем кресле. От Теджимы за милю несло той же чванливой самовлюбленностью, если бы не глаза. Застывшее в них затравленное выражение давало внимательному наблюдателю повод воспринимать этого человека иначе.

Мы проследовали за двумя девушками в кимоно тускло освещенными коридорами, а затем через внутренний двор с садом. Лампы с бумажными абажурами на тонких бамбуковых стойках подсвечивали дорожку, но оставляли затемненными лица, делая нашу процессию одновременно торжественной и исполненной таинственности в неподражаемой японской манере.

Девушки подвели нас к входу в отдельно стоявший коттедж в уединенном углу сада и поклонами пригласили войти. Внутри нас ожидал низкий стол, уставленный напитками и закусками из отборных морепродуктов и приготовленного на гриле мяса.

Телохранитель Козавы закатил его коляску вверх по специальному помосту, а две служанки аккуратно прижимали к колесам влажные полотенца, чтобы устранить с них любую грязь – видимую и неразличимую, – дабы она не оставила следов на татами комнаты, которая сочетала почти домашний уют с простором ресторанного зала, пожалуй, даже великоватого по японским понятиям. Придвинув коляску вплотную к столу, охранник нажал на скрытый рычаг, и сиденье кресла плавно опустилось до уровня пола.

Я сел на предложенную мне мягкую подушку, и одна из девушек в голубом кимоно поднесла мне теплое полотенце, чтобы я мог освежить лицо и руки перед трапезой. Отклонив приглашение сесть, Нода и Джордж заняли позиции в углах комнаты, откуда могли наблюдать за происходящим и контролировать входную дверь. По пути сюда в нашей машине Нода предложил, чтобы я продолжал играть роль руководителя, раз уж Козава остановил свой выбор именно на мне. Как только теневой властитель удобно устроился за столом, его телохранитель тоже встал в один из углов и скрестил руки на груди, бросая враждебные взгляды в сторону Ноды и Джорджа.

Служанки наполнили наши бокалы, поклонились и вышли. Мы с Нодой обменялись быстрыми взглядами. Обычно девушки-хозяйки помогали гостям снять напряжение, постоянно подливая им спиртное и всеми способами веселя, пока за столом не воцарялась непринужденная атмосфера. Но сегодня привычный ритуал был почему-то нарушен. Зато Горо Козава сразу же поднял свой бокал и предложил тост:

– Давайте выпьем за нашего американского друга. И пусть в честь его присутствия нынешним вечером разговор будет откровенным и лишенным формальностей.

Мы тоже подняли бокалы и сделали по глотку. Стол дразнил видом сашими из морского моллюска, розовой мякотью уже разделанных омаров и черной икрой в фарфоровых чашах.

– Козава-сенсей призвал нас к откровенности, и мне хотелось бы поддержать его в этом, – произнес Теджима. – Да объединит нас общность цели! Обстоятельства диктуют нам необходимость тесного сотрудничества друг с другом. Но для начала мне хотелось бы убедиться, что мы с вами имеем в виду… одного и того же противника. Что вы можете мне сказать по этому поводу?

У меня не было ни малейшего желания делиться с ним с таким трудом добытой информацией. Прежде всего ее у нас было совсем немного. К тому же я ничего не знал о самом Теджиме, как и о тех, кто мог, фигурально выражаясь, стоять у него за спиной.

Пока я размышлял над ответом, Нода приблизился к столу и достал фотографию компьютерного «жучка», который Тору обнаружил в помещении «Броуди секьюрити». С проворством, которое резко контрастировало с его прежде сдержанными манерами, Теджима ухватился за снимок. У него были розовые пухлые пальцы, которые слегка дрожали. Бросив беглый взгляд на фото, он вернул его Ноде с удовлетворенным кивком:

– Мы занимаемся одним делом. В этом не может быть сомнений.

Я холодно оглядел чиновника и спросил:

– Из чего вытекает подобный вывод?

К Теджиме вернулся привычно снисходительный тон, когда он пустился в объяснения:

– То, что вы мне только что показали, – изделие голландского производства, продукция «Скосс корпорейшн», базирующейся в Амстердаме. Эта электронная фирма работает на эксклюзивную клиентуру. Подобные устройства встречаются редко, изготавливаются по спецзаказу и стоят очень дорого.

– Значит, теперь вам понятно, кто именно является нашей целью, – констатировал я.

– Три года назад два подобных «жучка» были обнаружены в багаже гражданина Японии, погибшего в пустыне Сахара. Его убили при попытке пересечь племенные владения. В теле насчитали пятнадцать отравленных стрел, они и оборвали его жизнь, но не раньше, чем он сам успел уложить семерых воинов из племени кочевников. Как мы предполагаем, ранее именно он расправился с вождем небольшой народности, отказавшимся дать разрешение неким заинтересованным лицам на добычу нефти на своей территории.

– Кто проявлял интерес? Западники или азиаты?

– Этого я вам сказать не могу, но готов поделиться другими сведениями. Когда тело погибшего доставили на родину, мы установили, что оно принадлежит человеку, уехавшему за границу подростком двадцать лет назад и с тех пор в Японию не возвращавшемуся. Он был внуком офицера особого подразделения, без вести пропавшего в Маньчжурии в конце Второй мировой войны.

– Особого подразделения?

Отведя взгляд в сторону единственного пустовавшего угла комнаты, Теджима уклончиво ответил:

– Короче, он был армейским офицером.

Услышав эту реплику, я сразу поднялся из-за стола.

– Козава-сан, – произнес я, – время дорого, мы находимся в смертельной опасности, а ваш друг пытается затеять с нами игры, привычные для бюрократов его пошиба. Спасибо за предложенную помощь, но, думаю, нам лучше поискать ее в ином месте.

– Не надо горячиться, Броуди-сан. Естественно, что Теджима-кун неохотно раскрывает свои секреты. Этого требует его работа.

Я почувствовал, что у меня побагровело лицо.

– Если каждое слово придется буквально тащить из него клещами, то у нас есть дела поважнее.

Под алым пледом Козавы заметно дернулась рука.

– А ведь он прав, Теджима-кун. И мне тоже хотелось бы, чтобы вы…

– Но…

– Никаких «но»! – оборвал его помрачневший Козава. – Вы ответите на все вопросы господина Броуди, причем откровенно, без утайки.

– Мой начальник…

– Ваш начальник не помеха. Ему даже не обязательно обо всем знать. Он примет это как должное, не сомневайтесь. Дело набирает обороты. И я сам, и ваш комитет сейчас имеем возможность добиться результата, который не давался нам многие годы, и если мы ее упустим из-за вашего нежелания поделиться важной информацией, я заставлю вас лично ответить за это. Я ясно выражаюсь?

Побледнев, Теджима глубоко поклонился и пробормотал:

– Как прикажете, мой господин.

Стать врагом Горо Козавы было равносильно карьерному самоубийству. Прояви сейчас Теджима упрямство, и уже завтра этот лощеный чиновник получил бы назначение военным атташе куда-нибудь в Буркина-Фасо.

– Что ж, меня радует возможность вернуться к разговору, главный принцип которого мы провозгласили изначально. Так в чем состояла суть вашего последнего вопроса, Броуди-сан?

Я снова занял место за столом.

– О каком особом подразделении вы упомянули, Теджима-сан?

Не поднимая головы, он ответил:

– Кэмпэйтай.

Услышав это название, я ощутил страх. Наше положение становилось все более безысходным с каждым часом. Сначала Козава, потом известие о предательской игре Хары, а теперь еще и проникновение в государственные секреты. В водоеме, где плавал Теджима, многим хищным рыбам не понравится то, что он собирался сейчас разгласить в нашем присутствии.

Мы с Нодой обменялись взглядами, понимая, что думаем об одном и том же: для нас появился новый повод оказаться в списке смертников.

Глава сорок шестая

Теджима только что упомянул об одном из самых тщательно спрятанных скелетов в шкафу японской истории. Во время Второй мировой войны в стране расплодились всевозможные полицейские организации, пытавшиеся контролировать все аспекты жизни как гражданского населения, так и армии. Среди них выделялась, например, полиция специального назначения (известная в народе как «полиция мысли»), но особенно отличилась в те годы и нагоняла страх тайная военная полиция, или Кэмпэйтай. Она была призвана заниматься в первую очередь шпионажем и контрразведкой, но ее легендарный, хотя и неформальный глава по имени Тоджо наделил своих подчиненных правом осуществлять террористические акты в самой Японии и за ее пределами. И те пустились во все тяжкие. В глазах большинства Кэмпэйтай была полностью тождественна нацистскому гестапо, и ее главарей следовало предать суду как военных преступников. Однако после капитуляции Японии американские оккупационные власти предпочли закрыть глаза на многие черные дела Кэмпэйтай, чтобы облегчить себе первоочередную на тот момент задачу – создание образа Японии как нового, надежного и покорного союзника США на Востоке. А уже через пять лет вспыхнула Корейская война, и базы в Японии превратились для американцев в важнейшие плацдармы для ведения боевых действий, после чего ни о каком расследовании деятельности Кэмпэйтай речи уже не шло. До сих пор это остается одним из белых пятен японской истории, потому что в Азии не нашлось своего Симона Визенталя, который устроил бы охоту на главарей банды убийц, чем, по сути, являлась эта организация.

Но меня интересовал другой вопрос, его я и задал Теджиме:

– Сколько сотрудников Кэмпэйтай пропали без вести после капитуляции?

– Многие рядовые и офицеры среднего звена погибли. Но вот из числа командиров исчезнуть удалось сразу девятнадцати. Наши эксперты не находят этому объяснения. Позже семеро из элитной группы вошли в руководство другой тайной организации. Все они были родом из Сога-джуджо. Двое из семи занимали в Кэмпэйтай самые высокие посты. Но они привлекли наше внимание еще и потому, что совместно с двумя такими же командирами, как и они сами, хотя и не уроженцами Соги, сумели завладеть золотыми слитками стоимостью примерно в миллион долларов США. Заметьте, это в ценах того времени.

– И сколько же из этих четверых попали в списки без вести пропавших?

– Все.

– Вы шутите?

– К сожалению, нет.

– И трупов, естественно, обнаружить не удалось?

– Нет.

– Любопытно! Часть военного бюджета страны стала огромным пополнением для капиталов Соги.

– У нас нет доказательств, что все обстояло именно так, – возразил Теджима.

– Теджима-кун… – скривился в ироничной улыбке Козава.

– Но конечно, такой вариант представляется наиболее вероятным, – поспешил поправиться прижатый к стенке чиновник.

– Сколько еще офицеров Кэмпэйтай, не имевших отношения к Соге, знали о существовании золота?

– Шестеро.

– Кто-нибудь из них остался в живых после войны?

– Нет.

Я откинулся на подушках и изумленно посмотрел на бюрократа. Его признания ошеломили меня. Взглянув на Ноду, я не смог ничего прочитать на его лице, но догадывался, что ему пришла в голову та же мысль, что и мне, – бесследное исчезновение шестерых нежелательных свидетелей вписывалось в безжалостный образ действий Соги.

– Подведем итог, – произнес я. – Если называть вещи своими именами, то вам поручили навести порядок на собственной помойке. Выкопать скелеты, но лишь для того, чтобы зарыть их потом еще глубже, пока грязь не выплыла наружу и не возник бы скандал.

Лицо Теджимы скривилось в болезненной гримасе.

– У вас есть время прослушать одну запись? – спросил он.

– Есть, но только если мы сделаем это немедленно.

Теджима потянулся к своему «дипломату», набрал шифр, открыл замки и достал миниатюрный цифровой диктофон. С преувеличенной тщательностью он положил его строго параллельно линии края стола, словно пытался оттянуть начало и лучше самому подготовиться к тому, во что теперь собирался посвятить нас.

Я воспользовался случаем, чтобы приглядеться к Теджиме. Этот человек умел следить за собой. Вид у него был ухоженный. Его обслуживал очень хороший парикмахер, и я уловил аромат дорогого одеколона. Над его ногтями явно потрудилась мастерица маникюра, настолько ровно они были закруглены и аккуратно подпилены. Но эти округлые кончики пальцев вновь заметно задрожали, когда он включал диктофон.

Сначала мы услышали нечто похожее на порыв сквозняка, когда открывают дверь. Вскоре по твердой поверхности застучали каблуки двоих человек. Стулья заскребли ножками по полу. Жесткий мужской голос спросил:

– Он уже работает?

Другой мужчина ответил:

– Я всего лишь проверял уровень записи. Перемотать пленку к началу?

Тон приниженный, каким подчиненные говорят с начальниками, отметил я. Главным был, несомненно, первый из мужчин.

– Не надо, – произнес он. – Пусть пишет. Мы готовы. Начнем.

Раздался еще один голос, напряженный и мрачный:

– Окажете ли вы мне честь и выслушаете мой рассказ?

Первый мужчина:

– Мы вам будем признательны за такую возможность. Саеки-кун, теперь вы можете оставить нас одних.

– Как прикажете, мой господин.

Наступила тишина, потребовавшаяся, вероятно, для поклона начальнику, а потом прозвучали удаляющиеся шаги, и с легким стуком закрылась дверь.

Первый мужчина:

– Чтобы сделать нашу встречу максимально продуктивной, могу я попросить вас быть предельно искренним? Со своей стороны обещаю, что сохраню в тайне все, что будет вами сказано.

Мрачный голос:

– Я расскажу вам, но только сразу. Вы уверены, что готовы меня выслушать до конца?

– Да, буду благодарен за все, чем вы пожелаете со мной поделиться.

– Хорошо. Потому что стоит мне начать, и взять своих слов назад я уже не смогу.

– Понимаю. Начните с того, почему вы решились обо всем рассказать.

– По праву рождения я – року дай, то есть шестое поколение. Старейшие семьи называются джю-йон дай и насчитывают четырнадцать поколений. Мой отец погиб, выполняя задание, но зато работа сделала его миллионером. И поскольку моя мать не испытывала материальных затруднений, она возражала против моего вступления.

– Однако вы все же сумели попасть в число рекрутов?

– Да, хотя недостатка в желающих не возникало. Работа требует выносливости и безоговорочной преданности, но после трех лет интенсивной подготовки и тренировок платят огромные деньги. Теперь моя мать умерла, я остался холостяком, а мои племянники и племянницы скоро достигнут вербовочного возраста. И моя сестра умоляла меня найти способ сделать так, чтобы ее дети выросли свободными.

– А разве вы не подвергаете их мать опасности, решившись обо всем рассказать?

– Нет. Только их дядю.

Возникла короткая пауза. Вскоре раздался голос:

– А! То есть вы имеете в виду себя самого?

– Да.

И в ответе для меня проявился весь характер человека. Это был голос целеустремленного мужчины, который сделал нелегкий выбор и переступил черту. Он принял решение, осознавая возможные последствия, и при этом владел собой настолько, что сохранил своеобразное чувство юмора. Черного юмора. Это производило впечатление, если не было тонко продуманной игрой.

– А почему вы так уверены, что вашей сестре не причинят вреда?

– Правило Соги. Пока она остается на своей земле и не пытается покинуть деревню, ей ничто не угрожает.

– Хорошо. А теперь вопрос, очень важный для нашего протокола. Как им удается все хранить в тайне так долго?

– Они создали братство беззаветно преданных людей, связанных круговой порукой. Почти каждая семья из деревни делегировала в организацию одного из своих членов или близких родственников. Сога слишком глубоко вросла в нее, и все давали клятву верности, передающуюся из поколения в поколение. Организация держит деревню под непрерывным наблюдением и даже оберегает ее. Когда случаются природные катаклизмы, жители могут рассчитывать только на их помощь и получают ее. В прежние времена Сога защищала деревню от воинственных соседей-феодалов и даже войск сёгуната. Четыре поколения назад наступила великая засуха, и лишь поддержка организации уберегла многие голодающие семьи от соблазна продать своих дочерей в городские бордели. После Второй мировой войны Сога снабдила деревню деньгами на восстановление.

Во время нашего посещения деревни мы с Нодой имели возможность наблюдать проявления и искренней преданности, и внушенной страхом, как в случае с Оками-сан.

– Значит, братство можно считать покровителями деревни?

– Да.

– Насколько широко оно раскинуло свои сети?

– Многие пошли служить в полицию, в армию, в министерства. Их называют какуре Сога. Тайными членами братства. Внешне они ведут нормальный образ жизни, но на деле являются как бы щупальцами Соги, протянувшимися повсюду. Они беспредельно преданы организации и к тому же получают большие финансовые выгоды. С их помощью Сога проникла во все важные структуры власти Японии. И ряды «своих людей» там постоянно пополняются. А ведь есть еще просто хорошо оплачиваемые информаторы, им ничего не известно о Соге, и они даже не подозревают, что своим успешным продвижением по служебной лестнице обязаны организации, созданной свыше трехсот лет назад. Да и уроженцы деревни, которые шпионят на Согу, не посвящены в детали. Я знаю обо всем, потому что отец втайне начал готовить меня к вступлению.

– Были ли случаи, когда другие пытались выйти из организации?

– Да. Но у Соги для таких нет программы профессиональной переориентации. Только благовония и поминальные молитвы.

Снова черный юмор обреченного.

Послышался резкий кашель.

– Вы, похоже, склонны все драматизировать, господин Тайя, однако ваши слова производят сильное впечатление. Но нам следует придерживаться фактов.

– Моя фамилия!

– Что?

– Вы только что вслух назвали ее! Она попала на запись.

– Успокойтесь.

– Но мы же договорились – никаких имен и фамилий.

– Эта запись предназначена для внутреннего использования.

– Вы плохо меня слушали? Они могут иметь у вас своих людей.

– У вас паранойя, – снисходительно заметил чиновник. – Забудьте о своих страхах. Вы упомянули о долгой истории организации. Когда она была создана?

После паузы последовал ответ:

– Основателем стал Котаро Оги. Он был высокопоставленным самураем, приближенным сёгуна, но однажды его застали отрабатывающим свое владение мечом на нищих бродягах, что являлось злостным нарушением указа хозяина. Оги разжаловали и бросили в темницу.

При этих словах меня пронзило воспоминание – генералу Оги был установлен монумент, который я видел в Соге.

– И как данный инцидент связан с историей братства? – спросил бюрократ.

– С него Сога и началась.

– Каким же образом?

– Когда после смерти сёгуна заключенных выпустили из тюрем, вышел на свободу и бывший генерал Оги. Но время, проведенное в каменном мешке, сделало его другим человеком. На собственной шкуре он испытал, насколько беззащитен перед высшей властью, и поклялся никогда больше не попадать в зависимость от нее.

– Что же случилось потом?

– С того дня Оги стал полагаться лишь на себя самого, членов своей семьи и земляков из деревни. Вернувшись туда со всеми самураями – уроженцами Соги – в 1710 году, Оги создал собственный отряд для выполнения особых поручений. Он и его люди действовали скрытно и надежно, а как бывший генерал из ближнего круга сёгуна Оги пользовался большим авторитетом, ведь после смерти правителя никто не воспринимал всерьез историю с нарушением дисциплины и тюремным заключением. Слава о нем передавалась из уст в уста, и когда новому сёгуну понадобился человек со стороны для грязной работы, чтобы самому не оказаться к ней причастным, он обратился к генералу. С тех пор отряд Оги выполнял роль наемников для любого нового режима, а заодно и для лояльных к нему феодалов. И недостатка в работе никогда не ощущалось. Поначалу это были избиения, шантаж, похищения людей, а затем шпионаж и убийства – все, что бы ни потребовалось сделать представителям власти, не марая своих рук, отдавалось на откуп Соге. Их можно было счесть самураями, сбившимися с пути, и наказать, но уж слишком важными и необходимыми стали их услуги. Даже когда в Японии грянула модернизация и система, державшаяся на самураях, рухнула, Сога сохранила контакты с новым руководством. И все осталось по-прежнему.

– Уж не хотите ли вы сказать, что секретные связи с властями продолжаются до сих пор?

– Именно так.

Презрительный смех.

– У меня нет слов, чтобы выразить, насколько неправдоподобно звучат ваши россказни.

Этот бюрократ еще и высмеивает такого важного свидетеля! Вот ведь крыса канцелярская!

– Давайте продолжим, – произнес чиновник. – В прежней беседе со мной вы упомянули о новых методах, к которым они теперь прибегают. Давайте подробнее поговорим о них.

Тайя пустился в описание, как организация постоянно занималась совершенствованием приемов своей деятельности, как ее боевики овладевали всеми видами самого современного оружия, методами ведения разведки, рукопашного боя, учились применять яды. Они могли себе все это позволить, поскольку брали с клиентов очень высокую плату, а полная секретность их операций способствовала продолжению кровавого бизнеса.

– Чтобы сохранить свои деяния в тайне, они готовы на все. И это им удается уже триста лет. Как только у них в ком-то возникает сомнение, человека без колебаний заставляют замолчать. Навсегда.

– Но у них не может не быть слабых мест. Расскажите о них.

– Мне известно только одно, и оно заложено в самой их структуре. У них работают группы, состоящие из четырех агентов. Один или два человека на самом верху владеют полной информацией о каждой операции. Уничтожение их лидеров станет подобием убийства пчелы-матки. Рабочие пчелы перестанут понимать, что им делать, и будут лишь бесцельно жужжать над ульем.

– Бьюсь об заклад, у них существуют склады оружия на территории Японии. Если мы сможем захватить их с оружием в руках…

– Вам не справиться с ними только с помощью юридических методов.

– Но мы же министерство обороны, господин Тайя, и можем действовать лишь в рамках закона.

– В самой Японии они располагают минимальным количеством оружия. Да это и не имеет значения…

– Что ж, задача моего комитета станет лишь чуть более сложной, только и всего.

– Да послушайте же меня, господин Азума! Они так же легко убивают людей голыми руками, как и с помощью холодного оружия. Большинство убийств, совершенных Согой, выглядят как несчастные случаи, которыми они, разумеется, не являются. Поэтому юридическое крючкотворство в борьбе с ней не годится.

– По-моему, предложенное мной решение приведет к нужному результату. Если нам удастся напасть на след склада оружия, я организую рейд и согласно конституции Японии…

Тайя издал вздох, исполненный отчаяния.

– Я все же прошу прислушаться к моим словам. В том, что я говорю, может заключаться ваш единственный шанс справиться с ними. Вам придется столкнуться с людьми, у которых профессионализм в крови. Он – их традиция. Его оттачивают годами тренировок. И так продолжается уже четырнадцать поколений.

Чиновник с досадой прищелкнул языком.

– Вы повторяетесь. Есть ли у вас еще ценные мысли, которыми вы готовы с нами поделиться?

– Подчеркну главное. Для успешной борьбы с ними вам необходимо отказаться от привычных схем. Им известны все ваши схемы, и они сумеют обратить их против вас. В схватку с Согой придется бросить своих самых хорошо обученных бойцов. И люди, которых вы направите на задание, должны оставаться настороже постоянно, какой бы секретностью вы ни обставили свою операцию. Следуя к месту назначения, им нужно будет постоянно отслеживать все, что покажется необычным. Вы обязаны будете внушить им правило номер один: на любой звук, тень, движение, шепот, на что угодно – сначала стреляй, а разбирайся потом. Если ваши люди всякий раз станут дожидаться приказа, то они погибнут.

– И это все?

– Я объяснил вам, где в данных обстоятельствах пролегает грань между жизнью и смертью. Разве этого мало?

Азума рассмеялся.

– Спасибо вам, господин Тайя, за… За, скажем так, всю эту бесценную информацию. Но давайте на минуту будем полностью откровенны друг с другом, и не придется ли вам в таком случае признать, что вы слегка преувеличиваете опасность?

– Да прислушайтесь же ко мне, дурак вы надутый! Что я получаю, обратившись к вам? Славу? Деньги?

– Нет, ничего подобного вы не получаете.

– Так каков же, по-вашему, мой мотив? Что мной движет? Неужели вам не хватает воображения увидеть общую картину происходящего?

– Мы всегда видим общую картину. Для этого я и поставлен на свою высокую должность.

Тайя ударил кулаком по столу.

– Ни черта вы не видите! Но все прояснится за день или два. Если к концу недели я буду жив, то поверю, что у вас есть шансы в борьбе с ними.

– Не надо пессимизма, господин Тайя. Могу вас заверить, что с таким противником, как министерство обороны, никому не совладать.

– Остается надеяться, что в вашем ведомстве не все такие тупоголовые, как вы, господин Азума. Используйте мои сведения как можно более оперативно. Не теряйте времени зря. И не ради меня. Подумайте о себе.

На этом запись оборвалась.

Глава сорок седьмая

Воцарившуюся тягостную тишину нарушил Теджима:

– До появления записи разговора, которую вы только что прослушали, у нас не было вообще никаких достоверных данных о существовании этой организации. К досье подшивались сообщения о смутных слухах и рапорты о странных происшествиях. Раз в несколько лет на местах убийств мы находили тот же кандзи, что вы обнаружили в «Маленькой Японии», но эти листки только порождали очередную волну слухов, сеяли новый страх, способствовали возникновению самых невероятных мифов.

Козава заерзал в своем кресле.

– Этот кандзи известен уже давно, – заметил он. – О нем действительно ходило много разных историй.

– Каких, например? – спросил я.

– В основном его связывали с самоубийствами. Или со смертью известных людей, застигшей их во сне.

– То есть с несчастными случаями, которые могли вовсе не являться таковыми?

– Да.

– Вы – член комитета, о котором упоминается в записи? – обратился я к Теджиме.

– Да.

– Комитет отправлял кого-нибудь в Сога-джуджо?

– Разумеется. Были попытки провести расследование, но это очень изолированная община. Жители деревни либо молчали, либо отвечали на вопросы уклончиво.

Что ж, нас с Нодой это не удивило.

– Значит, ваше досье – собрание информации, среди которой не за что зацепиться?

– Да. Хотя расследование вроде бы проводилось по всем правилам, но его пришлось…

– Положить на полку?

Теджима опустил голову.

– Должен признать, что именно так и случилось. На бумаге дело представлено благополучно завершенным.

Столь откровенное признание бессилия перед Согой всего министерства обороны, как и правительства в целом, заставило нас помрачнеть. Потом Теджима не выдержал и произнес:

– Позвольте поинтересоваться, Броуди-сан, какое впечатление произвел на вас записанный разговор?

– Тайя был хорошо информирован, решительно настроен и убедителен. А ваш господин Азума выглядел просто удручающе тупым, чтобы не использовать более сильного выражения.

У Теджимы задрожали руки. Он положил ладони на край стола и оттолкнулся от него, разминая мышцы. Потом глубоко втянул воздух и медленно выпустил, повторив эту процедуру несколько раз. Успокоившись, он снова заговорил:

– Шесть месяцев назад мой босс откомандировал меня в помощники Азуме-сану. Произошло это за три дня до беседы с Тайей. Поскольку я был новичком, меня не сразу подключили к основной деятельности комитета. Мне предложили для начала ознакомиться с их материалами и методами работы любыми доступными способами. А потому я скопировал множество документов и других материалов, чтобы изучить их в свободное время, и вечером того дня, когда состоялась беседа, снял копию с записи на свой диктофон. Мне хватило ума никому об этом не рассказывать, что, вероятно, спасло жизнь. Уже на следующее утро на магнитофонной пленке у Азумы-сана от интервью не осталось и следа. Он посчитал, что непостижимым образом сам стер его по ошибке. Я знал правду, но помалкивал. – Теджима посмотрел на свои руки. – Только что на ваших глазах я проделал специальные упражнения, к которым приходится прибегать каждый вечер перед сном и каждое утро, поднявшись с постели. И на службе я нахожу уединенный угол, чтобы несколько раз в день привести свои нервы в порядок. Кошмары не дают мне нормально высыпаться. Аппетит пропал полностью. Утром я открываю глаза и с облегчением понимаю, что еще жив, но затем наступает день, когда я постоянно впадаю в панику при мысли, не станет ли он для меня последним. Поймите мое состояние, Броуди-сан. Я закончил один из лучших университетов и пошел в министерство обороны, чтобы приносить пользу своей родине. Но моя работа состоит в основном в составлении и чтении документов. Мы имеем дело с бумагами, пусть некоторые из них очень важны. Мы – чиновники, работающие за письменными столами. Не солдаты, не шпионы. К счастью, я догадался обратиться за советом к Козаве-сенсею, и он оказался на редкость восприимчив к моему положению. Я очень напуган, но не хочу быть неправильно понятым. Мне до сих пор не изменила решимость довести это дело до успешного конца, поскольку оно представляется жизненно важным для всей страны. Вы способны разобраться в моих чувствах?

Несмотря на то что он оставался для меня бюрократом и поначалу произвел не самое приятное впечатление, теперь этот человек начинал мне нравиться.

– Думаю, что способен, – ответил я.

– Вероятно, вас это удивит, но теперь я полностью доверяю нашему информатору в том, что касается проникновения людей Соги во властные структуры. Полагаю, и в министерстве обороны есть сотрудники, находящиеся у них на содержании.

Я подался вперед.

– Что привело вас к подобному выводу?

– Перед встречей с осведомителем Азума-сан принял необходимые меры предосторожности. Он задействовал машину без каких-либо опознавательных знаков. Договорился о встрече с мобильного телефона, которым воспользовался в первый и последний раз. Не существовало никаких посредников. Ни мы, ни сам Тайя не допустили ни одной оплошности. Сестра ничего не знала о его намерениях, как и никто другой. А об итогах беседы Азума-сан доложил в устной форме, и доклад слышали всего пятеро.

– И что же?

– Уже на следующий день его отправили с каким-то важным поручением в Сендай. А ночью он повесился в номере отеля. Причем оставил подлинную предсмертную записку, в которой объяснял свой шаг отчаянием от бесперспективности собственной работы.

«Они не убивают в Токио».

– Самоубийство? Не похоже на человека, голос которого мы слышали в записи, – заметил я.

– Согласен, – кивнул Теджима. – Поступок совершенно не в его характере.

– А что случилось с информатором?

Лицо Теджимы исказила болезненная гримаса.

– Сразу после интервью он попытался укрыться в надежном месте, но его труп нашли уже через сорок восемь часов.

Глава сорок восьмая

Окончание рассказа Теджимы снова всколыхнуло во мне холодную волну страха. День ото дня Сога представлялась все более непобедимым врагом. Не приходилось сомневаться, что на раннем этапе становления «Броуди секьюрити» Джейку довелось пройти через нелегкие испытания, но все же я был почти уверен: ему никогда не приходилось вступать в противоборство со столь опасным и коварным противником, каким являлась Сога.

Чтобы обсудить все услышанное, мне, Ноде и Джорджу понадобилось уединенное место вдали от нашего офиса. Мы остановили свой выбор на «Конгоз» – малопосещаемом саке-баре, расположенном в одном из узких переулков Оканомицу, в лабиринте которого ориентировались только хорошо знавшие район люди. Даже многие опытные таксисты начинали плутать, попав в эту часть города.

«Конгоз» представлял собой типичный японский бар, его владельцем был бывший строительный рабочий. В дни своей молодости тридцать лет назад он экономил деньги из своей мизерной зарплаты и спал на голых досках в кишевшем тараканами приюте, пока не скопил сумму на покупку глинобитной хижины в районе, где когда-то вырос. Теперь ночевал в комнате над баром вместе с женой и двумя сыновьями, которым, как любил громогласно объяснять всякому Хейзо Нишикава – владелец бара, – он никогда не позволит таскать кирпичи на стройке. Но дела шли неважно. Дыры в обсыпавшихся стенах хозяин латал рекламой дорогих сортов саке, как латают старые джинсы. В баре насчитывалось пять шатких столиков, а за стойкой, тесно прижавшись плечом к плечу, могли разместиться еще человек восемь. Но был и шестой столик, установленный на отдельном возвышении в дальнем конце зала. Его-то мы и выбрали для беседы.

– Надеюсь, всем понятно, насколько опасно наше положение? – спросил я, опрокидывая в себя одним глотком вторую чашечку саке подряд.

Мы словно впервые увидели портрет противостоявшего нам чудовища в полный рост и от этого зрелища чувствовали себя контуженными. Причин для страха было предостаточно, но почему-то самое сильное впечатление на нас произвел факт, что мы вступили в схватку с тайной организацией, основанной сбившимся с пути самураем еще триста лет назад.

– Да, все гораздо серьезнее, чем я предполагал, – мрачно отозвался Нода.

– Насколько серьезнее? – уточнил Джордж.

В этот вечер хлипкие стены «Конгоз» дали нам ненадолго столь необходимое сейчас ощущение безопасности. Но стоило главному сыщику произнести свою фразу, как я почувствовал, что это приятное ощущение исчезло.

Нода пожал плечами:

– Мы слишком близко к ним подобрались. И чересчур много знаем.

В его голосе я уловил новые для меня нотки тревоги.

– Больше, чем знали твой брат и его друзья?

Нода отхлебнул от своей третьей порции дайгиндзе – действительно качественного саке, для которого используют рис, предварительно отполированный так, что он теряет треть своей величины.

– Они не знали ничего.

– Как, совсем ничего? – удивился Джордж.

– Почти ничего.

– И это стоило им жизней, – сказал Джордж, побледнев.

– Верно.

Утратив свой университетский лоск, Джордж испуганно посмотрел на меня. Чуть раньше он успел раскраснеться от выпивки, но теперь краска пропала с его щек. Блюдо с морскими гребешками и желтыми хвостами сашими так и оставалось перед нами на столе нетронутым. Джордж допил из своей чашки, потом налил нам всем еще и опустошил чашку снова. Этот сорт дайгиндзе пользовался спросом и производился только одним мастером, обитавшим на окраине Каназавы, но сегодня мы пили не для того, чтобы насладиться вкусом напитка.

– Тогда какого ж черта они отправились в Согу?

– Чтобы проверить догадку.

– То есть они поехали туда неподготовленными, и их жестоко покарали за это?

Нода угрюмо кивнул.

– Нам нужно снабдить тебя пистолетом, Броуди, – произнес он.

В Японии было принято одно из самых строгих в мире законодательств в отношении огнестрельного оружия. Запрещалось иметь при себе даже дамские пистолетики. Наказания предусматривались настолько серьезные, что только отчаянные сорвиголовы из якудзы решались нарушать закон. А потому реплику Ноды следовало понимать однозначно: опасность, какой мы подвергались, оправдывала риск угодить за решетку.

– А как же ты сам? – спросил я.

– Я могу воспользоваться нашей штатной «береттой».

Двадцать пять лет назад Джейку пришлось приложить огромные усилия, чтобы добиться для агентства лицензии на пистолет. Всего лишь один пистолет на всех! Она по-прежнему действовала, но одновременно доказывала всю эффективность ограничения на владение огнестрельным оружием в стране – разрешения на второй пистолет нам бы не выдали ни при каких условиях.

– В задней комнате под замком лежит девятимиллиметровый ствол, – добавил Нода.

– Незаконный?

– Разумеется. – Шрам на брови детектива побагровел. – Так ты возьмешь его?

– Естественно.

– А как же я? – спросил Джордж.

– Ты не засветился в деревне.

У Джорджа эти слова вызвали сначала явное облегчение, а потом нечто вроде чувства вины.

Мы допили саке и заказали вторую бутылку. Нам ее подали вместе с новым набором чашек в стиле Орибе – вылепленных из белой глины и украшенных орнаментом из зеленой и черной глазури.

– Да, и вот еще что, – сказал Нода. – Сегодня тебе лучше не ночевать в том же отеле.

– Ты считаешь, что опасность настолько велика?

Он кивнул:

– Теперь каждую ночь мы будем проводить на новом месте.

– Мы?

– Да. Я попрошу кого-нибудь доставить наши личные вещи в контору.

– Господи Иисусе! – воскликнул Джордж, не заметив, что перешел на английский язык.

День шестой
«Черная Мэрилин»

Глава сорок девятая

Джордж все-таки решился взять такси и заехать домой, а мы с Нодой зашли в супермаркет, чтобы купить предметы самой насущной необходимости, а потом заселились в соседние номера гостиницы для шоферов-дальнобойщиков, расположенной рядом с «Конгоз». Я принял душ, почистил зубы, забрался под влажный покров футона и сразу провалился в сон. Но вот только меня тут же начали одолевать сны, в которых я видел мужчин с азиатскими раскосыми лицами в черных костюмах и плащах. Прислонившись к фонарным столбам, они делали вид, будто читают газету, издававшуюся в Сога-джуджо, но как только мимо проходила юная школьница, из букв заголовков тарантулом выскакивал огромный кандзи и впивался ей острыми концами в шею. Когда же одна из девочек неожиданно приобрела черты Дженни, я вздрогнул и проснулся с громким сердцебиением и с мыслями о дочери и ее новых охранниках. «У них работают группы, состоящие из четырех агентов». Заснуть мне больше не удалось, и около шести утра, сунув под дверь записку Ноде, я отправился ожидать его пробуждения в соседнюю кофейню, где пил крепкую колумбийскую смесь и непрерывно думал о Дженни. Я очень скучал по ней. Так хотелось увидеть личико дочери в веснушках и «конские хвостики». Нужно было ей позвонить. Я ведь обещал звонить Дженни как можно чаще, но мешали дела, и к тому же сотрудники из групп связи полиции и ФБР словно сговорились против нас. Снова и снова меня посещала мучительная мысль, как скажется на дочери мое длительное отсутствие.

Часом позже ко мне присоединился Нода, и после легкого завтрака мы с ним взяли такси. Я направился в «Броуди секьюрити», напоминая себе о том, что мне необходимо связаться с Ренной. Он, конечно, будет держать удар до получения новостей от меня, но давление на него все возрастает. Даже по другую сторону Тихого океана я ощущал напряженность ситуации. И знал, что моему другу придется несладко, если он не получит от меня конкретных фактов. Хотя я по-прежнему не мог дать ему ничего по-настоящему полезного, было очевидно, что мы сумели добиться значительно большего прогресса, чем его люди.

В конторе уже кипела работа. Джордж пока не приехал, но все остальные находились на месте. Посреди этой бурной активности Мари и Тору сидели за мониторами компьютеров, а по телевизору с выключенным звуком в выпуске новостей сообщали о бомбе, взорванной террористами на рынке в Пакистане. В одном из углов я заметил свой чемодан.

– Как ваши дела? – спросил я.

Тору оторвал взгляд от монитора.

– Прошлой ночью наш друг опять затеял свои игры, но мы тут же присосались к нему.

– Он догадывается об этом?

– Обижаете! Как идет ваше расследование?

– Детали накапливаются, и одна взрывоопаснее другой. Вот почему как только у вас появится хоть какая-то зацепка – адрес в сети, сайт или что-либо еще, – немедленно сообщите.

Тору внимательно посмотрел на меня, а потом снова уставился в экран.

– Обязательно.

Поблагодарив его, я направился в свой кабинет. На столе лежало обещанное Нодой оружие. Я сунул девятимиллиметровый пистолет в карман куртки. Как официальный совладелец «Броуди секьюрити» я в свое время был обязан пройти государственные курсы обращения с огнестрельным оружием и сдать экзамен, который дался мне легко, потому что, как выразился инструктор, у меня к этому делу «прирожденный талант». Но это мне не помогло бы, попадись я с незарегистрированным пистолетом.

Наразаки постучал и приоткрыл дверь.

– Кей-кун звонил перед твоим приездом. – Его взгляд беспокойно скользнул по поверхности стола, где только что лежал ствол. – Но, как я вижу, ты уже нашел все, что нужно.

– Да, спасибо.

– Извини, Броуди. Я даже не предполагал, что ситуация примет такой скверный оборот.

– Уверен, Джейку тоже приходилось справляться с множеством проблем.

– Да, но он никогда не сталкивался ни с чем подобным. Старайся реже разгуливать по улицам. Нода обещал присматривать за тобой. – Он покачал головой и закрыл дверь.

На столе лежали копии трех сообщений от Ренны и одного от Эберса. Я набрал номер рабочего телефона лейтенанта, однако включился автоответчик. Сам звонил три раза, но теперь оказался недоступен! Недобрый знак.

Эберс оставил свое сообщение час назад. Он давал мне знать, что сумел пообщаться с Дженни. Я связался с магазином.

– «Антиквариат Броуди». Билл Эберс слушает.

– И куда только подевался ваш непутевый босс? – спросил я.

– О, это вопрос вопросов, друг мой. Вами интересуются все – лейтенант Ренна, Дженни, какая-то журналистка из Эй-би-си. Между прочим, репортерша – это нечто сногсшибательное. Блондинка с зеленовато-голубыми глазами. В общем, в моем вкусе.

– Расскажите мне о Дженни.

– Ваша дочь заезжала сюда с семьей лейтенанта и сурового вида «няней». Дженни не знает, чем вы занимаетесь?

– Нет, конечно. Она рассказала, как проводит время?

– В основном беспокоится о вас. Мириам повела детишек в кино. Но не переживайте. Они перемещаются в непримечательной машине. И кстати… Ух ты! Кто это только что к нам вбежал вприпрыжку? Кто эта юная леди, что теперь танцует вокруг меня в таком нетерпении? Откуда ты взялась, красавица?

Он передал трубку, и до меня донесся запыхавшийся голосок:

– Папочка!

От этого звука сразу потеплело на душе. После общения с теневыми властителями и бюрократами услышать голос дочери показалось мне неземным блаженством, ниспосланным свыше.

– Привет, Дженни! Я старался дозвониться до тебя. Как дела?

– Наверное, неплохо.

Признаться, мне было почти все равно, что она скажет, лишь бы слушать и слушать ее голос. Но я все же встревожился.

– Что значит неплохо? Разве тебе не интересно провести несколько дней в секретном доме? Наверное, у вас там весело.

– Сначала да, а теперь стало скучно. Я не могу ходить в школу, и тебя здесь нет. А во все игры мы с Кристиной, Джоуи и мисс Купер переиграли. Ты думал над лучшей загадкой в мире? Какие пчелы дают молоко?

– Думал постоянно.

И в какой-то степени я даже не обманывал ее. Вот только искал ответы на другие загадки.

– Ты догадался?

– Да. Как насчет итальянской королевской пчелы? Она приносит не только молоко, но и мороженое.

Дженни хихикнула, и меня снова обдало теплой волной нежности.

– А вот и неправильно.

– Пчело-коровы?

– Нет… Когда ты вернешься, папа?

– Со дня на день.

– Там бродят китайцы с большими ножами?

– Я в Японии, Дженни. Ты же помнишь, что в Японии родилась твоя мама?

– И все равно – они там бродят?

Иногда дочь умела быть настойчивой.

– Здесь тоже попадаются плохие парни, но твой папа сильнее их всех.

– Но ты все-таки будь с ними осторожен, ладно?

– Обязательно.

Дженни вдруг заговорила заговорщицким шепотом, прикрыв конец трубки ладошкой:

– А знаешь, папа, мисс Купер на самом деле из полиции. Она думает, я не поняла, но мне все известно. Она сейчас тоже в твоем магазине. Мисс Купер притворяется, будто она простая няня в том доме, где я сейчас живу, но в сумке у нее лежит жетон.

Просто неподражаемо. Разоблачена шестилетним ребенком! Насколько же профессиональна эта дама? От подобного вопроса мне стало не по себе.

– Я знаю, Дженни. Но она должна присматривать за тобой и помогать во всем.

Немного помолчав, дочь спросила:

– А за тобой кто-нибудь присматривает?

– Целое агентство «Броуди секьюрити». Мистер Нода, Джордж.

– У тебя ведь большие проблемы, верно?

Что мне оставалось ответить? Я не мог заставить себя солгать ей, но ее волнение за меня и так, как я чувствовал, уже превышало все допустимые пределы. И мне пришлось сказать правду, но придать ей облегченную форму:

– Да, все оказалось сложнее, чем я предполагал, но тут работает группа классных специалистов, Джен. И еще. Мне удалось кое-что узнать про нашу маму. Расскажу, когда вернусь. Так что позволь этой леди из полиции присматривать за тобой, а обо мне позаботятся друзья. Договорились?

– Папа, эта тетя из полиции очень неуклюжая. Если я видела ее жетон, то и остальные могли его тоже заметить. А если и твои друзья такие же?

Дженни бросила трубку на магазинную стойку, громко всхлипнула и убежала. Мысленно я готов был проклинать себя. Ведь я понимал простую истину: моя дочь чувствовала себя в опасности, если в опасности оказывался я сам. Понимал, однако недооценил воздействия, которое могли произвести на нее мои так называемые утешения. До меня доносился плач Дженни, становившийся все громче. Было слышно, как Эберс пытается успокоить ее, но тщетно.

Все, что хотелось иметь Дженни, – хороший родной дом. Спокойное семейное гнездышко. Но мир вокруг нее вращался так стремительно, что она совершенно терялась от этого. Дочь умоляла меня не уезжать. Даже придумала свою лучшую в мире загадку. И как всегда, держала себя в руках из последних сил. Мне вспоминались другие случаи, когда дочерью овладевала такая же тревога, но я всегда оказывался рядом, чтобы обнять и убедить, что ничего не случилось. Но на сей раз все оказалось сложнее и опаснее, а я находился от Дженни в шести тысячах миль. Я вздохнул, осознав, что мне необходимо взглянуть правде в глаза. Я обязан был обеспечить дочери ощущение стабильности и безопасности. И если мне это не удастся, отцовский бизнес придется все-таки бросить. На другом конце провода Эберс все еще пытался развеять ее страхи, но Дженни оставалась безутешной. Не переставая винить себя, я положил трубку.

«Маленькая Япония» все глубже проникала во все аспекты моей жизни, и я уже не был уверен, долго ли еще смогу выносить это сам и терпеть терзания дочери. То, что происходило сейчас, напоминало события прошлого. Полузабытые воспоминания всплывали в памяти. Во время одной из ставших обычным делом размолвок между родителями мама поставила отцу ультиматум: «Выбирай, Джейк! Тебе никуда от этого не деться. Либо твое треклятое агентство, либо семья. Сделай же наконец окончательный выбор!» «Ты не имеешь права ставить меня в такое положение, – пытался возражать отец. – Я создал свое дело с нуля ради нас всех». «Но ведь мы и семью создали с нуля. Только вместе. А теперь эта семья на грани гибели. И тебе пора что-то решать. Так каков твой выбор?» Неужели агентство «Броуди секьюрити» встанет непреодолимым барьером между мной и дочерью, как встало между отцом и мамой? Был ли я в состоянии продолжать работу Джейка так, чтобы не нанести дочери глубокой психологической травмы?

Я потянулся к телефонной трубке, чтобы снова позвонить Ренне, но моя рука замерла на месте. Мне бросилось в глаза изображение, появившееся на телевизионном экране в рабочем зале агентства, – мост «Золотые Ворота» и крупный заголовок срочной новости: «В САН-ФРАНЦИСКО СНОВА ПРОЛИЛАСЬ КРОВЬ». Выскочив из кабинета, я схватил пульт и включил звук. Корреспондент американского телевидения, лицо которого было мне хорошо знакомо, вел прямой репортаж, а мимо постоянно проезжали машины «скорой помощи» и патрульные автомобили. Оказалось, что прошлой ночью, в то время, когда я играл в кошки-мышки с Козавой в затхлой роскоши его гостиной, рядом с площадью Гирарделли была расстреляна семья туристов из Германии.

На сей раз трое: отец, мать и одиннадцатилетний сынишка.

Все, что я успел узнать, давало мне теперь абсолютную уверенность: это злодеяние не могло быть делом рук Соги. Просто расстрел семьи в «Маленькой Японии» «вдохновил» кого-то на подражание. Но все равно «Броуди секьюрити» необходимо было как можно быстрее добыть неопровержимые улики, иначе Ренне не устоять под новым свалившимся на него ударом.

Глава пятидесятая

Моя очередная попытка дозвониться до лейтенанта не удалась. Мне объяснили, что он совещается за закрытыми дверями с представителями городских властей. Пришлось оставить дежурному подробное сообщение. В нем я настоятельно рекомендовал Ренне срочно выяснить, кто приобрел права на сеть автомобильных салонов, принадлежавших ранее дяде Миеко. Это был четкий след, оставленный одним из клиентов Соги, и, как я надеялся, Ренна сможет за него ухватиться.

Затем я перелистал свою записную книжку, нашел страницу с телефонами газеты «Майнити» и набрал прямой номер Хироши Томиты. Это был сорокалетний японский журналист, в свое время он прославился тем, что сумел разоблачить коррумпированного политика из либерально-демократической партии, алчного торговца недвижимостью, который содержал к тому же тайную ссудную кассу, выдававшую кредиты под грабительские проценты, пользуясь посредничеством одного из крупных банков. Эхо скандала докатилось тогда даже до Америки, где отважному иностранному репортеру коллеги дали лестное прозвище Японский Томмигавк.

– Томми? Это Броуди.

– Броуди-сан! Сколько лет, сколько зим!

– Да, мы с тобой, наверное, уже не общались года два. Как твои дела?

– Август в Токио всегда скучный месяц. А что?

– У меня тут возник ряд вопросов по поводу Кацуюки Хары и компании «Тек Кью-Экс».

В его голосе мгновенно послышались нотки отчужденности:

– Ты обратился не по адресу, дружище. Подобные темы я больше не освещаю.

– Но…

– Работаю сейчас над статьей о новой монорельсовой дороге. Самый современный дизайн. Технологии мирового класса. Увлекательнейший материал!

Расслышать фальшь в его реплике не составляло никакого труда.

– Что случилось, Томми?

– Извини, Броуди. Расскажи лучше о Дженни-чан. Как она?

– У нее все хорошо.

– Что ж, передавай ей привет. Увидимся как-нибудь в следующий раз, если будет время.

Трубку повесили, и я услышал короткие гудки. Я тоже положил трубку, откинулся в кресле и принялся разглядывать фото Дженни в рамке, отцовский декантер для саке, его трофейный меч и приз от полиции Лос-Анджелеса за победу в состязании стрелков. Потом решил расслабиться и бесцельно устремил взгляд в потолок. Так прошло около десяти минут, а затем Мари сообщила, что мне звонят по телефону агентства. Я снова поднес трубку к уху и услышал голос Томиты:

– Эй, дурья твоя башка! Ты хочешь, чтобы меня уволили?

– Если уж на то пошло, я давно поражаюсь, почему тебя не выставили за дверь до сих пор.

– Будешь и дальше задавать мне такие вопросы по городскому телефону, долго мне не продержаться. Наши разговоры прослушивают.

– Но прежде это не превращалось в проблему.

– Теперь превратилось. Скажи, ты любишь сеги?

Сеги – старинная настольная игра, которую часто называют японскими шахматами. Квадратные деревянные фигуры с заостренными в виде пирамиды верхушками передвигаются по лакированным клеткам доски, захватывают друг в друга в плен, изменяют свои функции, пока один из «генералов» не получает что-то вроде мата.

– Все никак руки не доходили научиться.

– Найди время сегодня. Парк «Западные ворота» в Икебукуро. Приходи один. Проследи, чтобы никого не притащить у себя на «хвосте», понял?

– Да.

– Чувствую, ни черта ты пока не понял. До встречи.

И снова мы с Нодой взяли два такси и разъехались в противоположных направлениях. Но на сей раз его водитель развернулся и пристроился в двухстах ярдах позади моей машины. С включенным мобильным телефоном я вышел у западного вестибюля станции подземки «Икебукуро», не замечая за собой слежки и гадая, о чем мог беспокоиться Томита.

Расплатившись с таксистом, я нырнул в густую толпу пешеходов, валившую со станции, зная, что Нода маячит где-то за спиной. Поскольку мой сотовый молчал, я пребывал в уверенности, что горизонт чист.

Парк с незатейливым названием «Западные ворота» действительно располагался к западу от станций метро и железной дороги, то есть крупного транспортного узла у северной оконечности центра Токио. Это была обширная, мощенная плиткой площадка, украшенная скульптурой, амфитеатром и зданием Центра искусств в виде шестиэтажного и разрезанного по диагонали куба со своим внутренним двором.

Как в прежние годы, когда мне приходилось пересекать небезопасные кварталы Лос-Анджелеса, я оглядывал пространство, присматриваясь к затененным аркам и нишам, изучая отдельные группы посетителей парка, стараясь поймать устремленные на меня странные взгляды и вообще уловить малейшую рябь на гладкой поверхности общей картины будничного поведения людей. Здесь все выглядело вроде бы спокойно. В южном углу парка под сенью чахлых тополей разлеглись бездомные. Сцену перед амфитеатром оккупировали подростки с переносными магнитофонами и гитарами. На перевернутых пластиковых ящиках из-под пивных бутылок лежали роликовые доски. И конечно же, большая группа самых несхожих друг с другом людей – от опрятных с виду интеллектуалов и слегка чумазых водителей такси до явных пенсионеров – склонилась над досками сеги. Каждый, казалось, был целиком поглощен обдумыванием хода или тактической схемы, которая могла обеспечить победу. Никто во всей округе не выбивался своим видом из общего ряда и не выглядел потенциальной угрозой.

Ища Томиту, я шагнул в круг играющих. Репортера нигде не было. Я прошел до конца ряда столов с досками, повернулся и стал возвращаться, когда какой-то седой старик в бейсболке команды «Иомиури джайантс» неожиданно окликнул меня:

– Играете в сеги, гайджин-сан?

«Уважаемый чужестранец». Я чуть не застонал. Этого мне только не хватало!

– Нет, не играю, простите.

– А мне почему-то кажется, что играете. Садитесь.

Наверное, его прислал вместо себя Томми, мелькнула мысль. В Японии никому бы в голову не пришло так навязываться иностранцу. И я сел на желтый пластмассовый табурет. Старик сделал ход.

– Ваша очередь, – сказал он.

Я наугад осторожно двинул фигуру, осматриваясь по сторонам в поисках Томми.

– Надо не так, – капризно заметил старик. – Возьмите ее по-мужски и поставьте на доску со стуком.

Он не только приставучий, но еще и требовательный! Где же Томми, черт бы его побрал? Но второй ход я сделал, следуя рекомендации старика.

– Вы безнадежны, Броуди-сан. Я вам поставлю мат уже на десятом ходу. – Голос вдруг изменился, утратив стариковские интонации и хриплую надтреснутость.

Не поднимая головы, я исподлобья внимательно посмотрел на своего оппонента. Под седым париком и толстым слоем грима, состарившим его на тридцать лет, я разглядел черты лица Томиты. Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы не выдать своего удивления, но эта маскировка скорее напугала, чем изумила меня. Повстречай я его сейчас в толпе, прошел бы мимо, даже не оглянувшись. У меня возникло чувство, будто я попал из одной переделки в другую. Только когда Томита перестал изменять голос, я смог узнать, кто передо мной.

– Не надо так смотреть на меня, – произнес он. – Делай ход после каждого моего. Не важно какой. Издалека все равно никто ничего не разглядит. Голову склони еще ниже и сделай артикуляцию по возможности неразличимой со стороны. Сумеешь?

– Конечно, – ответил я, оставаясь в полном недоумении, почему мой не слишком сложный вопрос по телефону заставил журналиста зайти так далеко в мерах предосторожности. – Что происходит?

– Ты попросил рассказать тебе о том, что, очевидно, станет главной сенсацией года.

– Я знаю, что гибель семьи Накамура наделала много шума, но все же…

– Это здесь ни при чем. Все дело в Харе. Средства массовой информации объявили ему бойкот. В свет не выходит ничего, кроме информации об убийстве в Сан-Франциско.

– Что?!

– Ты меня слышал.

– Рассказывай подробности.

– Сделай ход. Если ты не играешь, то по местным правилам должен освободить место для другого.

Я шлепнул фигурой по доске, сбитый с толку. О том, как оплакивает Хара гибель членов семьи, газеты продолжали писать не переставая. Это все еще оставалось в заголовках ведущих изданий. Несомненно, Томита видел картину несколько искаженно.

– Рассказывай все, что знаешь, – тем не менее попросил я. – Особенно меня интересует «Тек Кью-Экс».

– Ты снова об этом? Я уже догадался.

– Не тяни, Томми.

– Хорошо, но сначала мне нужно кое-что сделать.

Он достал из кармана мобильный телефон и установил его рядом с краем доски.

– Мои люди расположились по всему периметру парка и наблюдают. Если появится кто-нибудь подозрительный, мы услышим один звонок. Если телефон прозвонит дважды, тебе нужно будет быстрей скрыться. Лучше всего уходить на юг. Вниз по ступеням, которые у тебя за спиной, и через галерею магазинов справа.

– Боже, Томита!

Возникло ощущение, будто я вернулся в Согу, где в тени таились призраки, а каждый шаг был сопряжен с огромным риском. Сколько же еще это будет продолжаться?

Я весь подобрался, недоумевая, как не сумел разглядеть людей Томиты, и спросил:

– Так в чем все-таки дело?

– Устроена информационная блокада, с какой лично я не сталкивался со времен тройного убийства в Шинокубо. Если ты что-то знаешь, поделись со мной.

– Сначала говори ты, а я выложу тебе все, как только разберусь, что к чему в этом дьявольском деле.

– Мне бы тоже хотелось подробностей.

– На это нет времени. Пока мы здесь, мой тыл тоже прикрывают.

– Значит, они уже и за тобой охотятся? – спросил Томита.

– Не то слово. Дай мне основные сведения сейчас, а позже получишь все, чем располагаю я. Договорились?

Он наконец почувствовал, насколько я взвинчен.

– Хорошо. Но только имей в виду, что на нас всех оказывают огромное давление. Любая положительная статья про Хару летит в мусорную корзину редактора. Печатают лишь компромат на него. А пока были живы его близкие, на них тоже выливали ушаты грязи.

– Когда это началось? Кто организатор?

– Что толку строить догадки, Броуди-сан? Но можешь не сомневаться, приказы исходят с самых верхов.

– Ты сказал, что за тобой присматривают твои люди. Кто они?

– Такие же репортеры, как я. В подобных делах мы всегда готовы выручить друг друга. У них глаз наметанный. Они отличат простых отдыхающих от наших врагов. Как только к нам направится кто-нибудь подозрительный, мы сразу узнаем об этом.

– Тебе, как я вижу, не привыкать?

– Да, я уже занимался сбором опасной информации. Но нынешняя ситуация иная. Напишу статью сейчас и мгновенно вылечу с работы. Придется выжидать момент, когда они не смогут заткнуть мне рот или отправить в провинцию, чтобы написать красивый репортаж о цветении вишни.

– Расскажи мне о «Тек Кью-Экс», – попросил я.

– Компания базируется на Тайване и была основана двумя молодыми компьютерными гениями. Один из них американец, получивший образование в Израиле. Второй – уроженец Тайваня, но выпускник Стэнфорда. Сначала они нашли несколько способов усовершенствовать микросхемы и успешно запатентовали их. Но вскоре прошел слух, будто они стоят на пороге революционного открытия – создания принципиально новой микросхемы, за которой будущее всей компьютерной индустрии, мобильной связи и даже игровых автоматов.

В общем, ребята сорвали джек-пот. Вот тогда и развернулась настоящая война за право купить их фирму. Китайцы, голландцы и сразу три корейских чеболя забросили удочки. Из вашей страны гонку возглавила, конечно, «Интел». Но самую активную деятельность развернули японские корпорации, что тебя и интересует в первую очередь, верно?

Чеболями называются южнокорейские финансово-промышленные гиганты, находящиеся, как правило, в собственности одной семьи. Пять крупнейших чеболей контролируют почти весь внутренний рынок Южной Кореи.

– Да. Кто проявляет особую инициативу из Токио? – спросил я.

– Только не правительство. Оно как раз собирается самоустраниться под давлением «Железного треугольника».

– Ты в этом уверен?

– Я не занимаюсь распространением неподтвержденных слухов, Броуди-сан.

«Железным треугольником» в Японии называли тайный союз высокопоставленных чиновников, влиятельных политиков и крупных бизнесменов. Министерства и лидеры политических партий обеспечивали «своим» корпорациям принятие нужных законов и бюджетное финансирование, а те в ответ щедро жертвовали деньги на избирательные кампании и всегда были готовы предоставить посты в своих советах директоров отставным бюрократам.

– Извини, конечно, ты прав. И кто же одерживает верх?

– Схватка не закончена. Существует вероятность, что правительство Тайваня готово принять меры, чтобы удержать своих сыновей дома, а по данным из достоверных источников, «Железный треугольник» предпринял попытку откупиться от чеболей, пообещав в будущем поделиться с ними технологиями, но этим лишь привел корейцев в неописуемую ярость. На сегодняшний день главными претендентами остаются китайцы, корейцы и японцы. Среди наших в лидирующей группе «Комптел Ниппон» Хары, Эн-и-си, «Фуджитсу» и «Тошиба».

Превосходно! Я искал заказчика, оплатившего Соге расстрел в «Маленькой Японии», а Томита только что включил в число подозреваемых почти все ведущие азиатские корпорации.

– Но разве японские фирмы не выступают единым фронтом? В подобных случаях они прежде всегда объединяли усилия, чтобы заручиться новейшей технологией.

– Да, объединились. Министерства принудили их к этому. Но здесь Хара снова показал свой норов. Он проигнорировал министерские указания, их правила и всю систему в целом. Наш бунтарь действительно считает, что речь идет о будущем или по крайней мере о судьбе глобальных телекоммуникаций на несколько десятилетий вперед. Те же американцы или голландцы не разделяют подобного взгляда. Они считают, что возможны другие варианты.

Как это было похоже на Хару, привыкшего вести окопную войну с превосходящими силами противника. Поэтому среди рядовых обывателей он считался героем, достойным подражания, но власти люто ненавидели его за тактику волка-одиночки, к которой он прибегал.

– Кто прав в данном конфликте?

– Это уже не важно. Если правительство Тайваня останется в стороне, то сделка может быть заключена в любой момент.

– С кем?

– С компанией Хары.

Теперь стало понятно, что когда Хара отважился купить «Тек Кью-Экс» для себя, на него стали оказывать мощнейшее давление. Не только фирмы-конкуренты, но и власти Японии. По словам Томми, Хара отверг альтернативные предложения. А как говорила Лизза, у отца завелся телохранитель именно с того момента, когда он стал вожделеть к тайваньскому производителю новейших микросхем.

– Значит, для кого-то Хара отважный тигр, а для кого-то паршивая овца в стаде?

– Мои источники в министерствах утверждают, что чиновники впали в бешенство с пеной у рта и всеми остальными симптомами.

Непокорный Хара выступил против племени бюрократов и нескольких десятков конкурентов, и кто-то из них натравил на него Согу. Но все же его пока оставили в живых. Я не понимал почему.

– Уже существуют оценки, какую прибыль может принести в будущем «Тек Кью-Экс»? – спросил я.

– От двух до пяти миллиардов долларов в год. И так ближайшие десять лет.

Мотив более чем достаточный.

– Но ты не знаешь, кто инициировал кампанию в прессе против Хары?

– Прости, Броуди-сан, но это для меня загадка.

– Кто же ненавидит его до такой степени…

– Чтобы послать на заклание всю семью? Не знаю, но ведь именно в этом ты и пытаешься разобраться, не так ли?

– Пока я лишь размышляю над этим. Спасибо за помощь, Томита. За мной все подробности истории, если что-нибудь произойдет.

– Уверен, ты имеешь в виду, когда что-нибудь произойдет. Но дай мне хоть что-нибудь прямо сейчас. До меня дошли, например, слухи, что ты работаешь на Хару.

– Ты сможешь пока держать информацию при себе?

– Разумеется.

– Это правда.

Томита усмехнулся:

– Ну ты даешь, Броуди! Будь на связи со мной непременно, слышишь? А с Харой рекомендую повышенную осторожность. Зазеваешься, и он тебя спалит.

Еще одно запоздалое предупреждение.

– Последний вопрос, – произнес я. – Что тебе известно о Горо Козаве?

У него загорелись глаза.

– Значит, он тоже замешан?

Я промолчал, но Томита все понял без слов.

– Он – черная душа. Если имеешь с ним дело, постарайся прикрыть свою задницу, спрячь подальше бумажник и не верь ни единому слову этой змеи.

У меня заныло внизу живота. Мало того что клиент затеял со мной странные игры. Мне только что сообщили, что человек, которого я считал своим новым союзником, на самом деле еще более опасен.

Мобильный телефон Томми издал сигнал. И в следующий момент на дисплее высветилось единственное слово: «Бегите!»

– У нас проблемы, – пробормотал Томми.

Зуммер телефона прозвучал вторично.

– Беги! Уноси отсюда ноги, Броуди, и как можно скорее!

И я ринулся в проход между магазинами, который указал мне приятель. Краем глаза я уловил движение справа от себя. Но мои враги находились всего в двадцати ярдах, и расстояние сокращалось. За спиной раздался всплеск сотни хлопающих крыльев, когда в воздух поднялась большая стая голубей. Двое мужчин ринулись через облюбованную птицами площадку, чтобы срезать угол. Я побежал быстрее. Позади слышался топот. Зазвонил мой сотовый. Нода тоже заметил их, но с большим опозданием.

В торговом зале толпился народ. Я бросил взгляд через плечо. К погоне присоединился третий, находившийся еще ближе ко мне, чем два других преследователя, и пользовавшийся тем коридором, который я сам прокладывал в толпе пешеходов. Уже в трех ярдах от меня он достал пистолет. Прицелился. Я резко вильнул влево. Женщина, шедшая мне навстречу с пакетами из супермаркета, вдруг стала падать. Я не слышал выстрела, не успел заметить раны.

Я просто продолжал бежать.

Оставалось надеяться, что Нода тоже где-то рядом, если только не потерял меня из виду. Было понятно, что через несколько секунд меня настигнут все трое и отбиться от них в одиночку будет невозможно.

Я снова нырнул в какой-то проулок и спрятался в узкой нише между домами. Мужчина с пистолетом пробежал мимо. Я мгновенно выскочил у него из-за спины и с силой обрушил рукоятку своего оружия на его голову. Он завалился на тротуар. Я кинулся дальше. Двое других обогнули угол и просто перепрыгнули через своего лежавшего на земле товарища. Я опять свернул – теперь уже вправо, локтями оттолкнув двух мужчин в серых костюмах. Враги догоняли меня. Теперь у них тоже появились в руках пистолеты. Неожиданно пешеход, только что шедший прямо на меня, вдруг закатил глаза и тоже стал падать. Но я опять не смог разглядеть пулевого отверстия на его теле. Что же они использовали вместо пуль?

Еще раз метнувшись вправо, я оказался прямо посреди ресторана, задняя дверь которого выходила в ту самую галерею, через которую начался мой побег. Я промчался сквозь ресторанный зал, позабавив клиентов, поедавших длинную лапшу из огромных мисок, снова повернул за угол и выскочил в пассаж теперь уже в тридцати шагах позади своих преследователей. За тридцать секунд я выполнил обманный маневр, которому обучил меня одноклассник в Лос-Анджелесе, уже тогда входивший в одну из уличных банд, а сейчас, насколько я знал, отбывавший длительный срок в Сан-Квентине.

Те двое пробежали полквартала, прежде чем остановиться и начать озираться по сторонам, пристально, но совершенно спокойно. Я переложил пистолет в левую руку. Противники продолжали всматриваться в толпу. Более высокий из двоих что-то сказал и только тогда догадался обернуться. Но поздно. Я уже налетел на него сзади, направив мощный прямой ему в челюсть. Он упал как подкошенный. Его напарник дернулся, но тут же услышал:

– Брось оружие!

Я сказал это по-японски, уперев ствол ему в позвоночник. Он выронил свой пистолет, и я ногой отбросил его подальше вдоль тротуара. И сразу донесся быстрый топот. Я оглянулся. В пяти ярдах от меня уже находился номер четвертый, стремительно надвигаясь с пистолетом на изготовку. Но слева на него наскочил Нода. Они столкнулись с глухим звуком, и оба опрокинулись в проход. Нода изловчился ударить противника локтем в глаз. Тот вскрикнул и прикрыл лицо руками. Мой пленник зашевелился.

– Еще одно движение, и я спущу курок, – сказал я.

Мужчина повернул голову и окинул меня презрительным взглядом, но рукоятка моего пистолета вырубила его, прежде чем презрение переросло в нечто более серьезное. Еще одно тело распласталось на тротуаре. Нода вскочил, а его оппонент остался лежать неподвижно. Пешеходы испуганно жались к магазинным витринам, не сводя робких взглядов с нашего оружия. В двухстах ярдах позади нас остался полицейский участок. Несомненно, кто-нибудь оповестит их о происшествии, если это не было уже сделано. Полицейские могли появиться здесь в любой момент.

Нода ухватил меня под локоть и стал уводить прочь.

– Отличный удар. Ты закончил бой нокаутом, – шепнул он.

– Всегда приятна похвала профессионала, – отозвался я.

Но ему было не до шуток.

– Не теряй концентрации.

– Хорошо. Но поясни, что они пытались сделать?

Мы быстро влились в толпу, спешившую в сторону станций.

– Похитить тебя.

Похитить! Все мышцы моего тела опять напряглись. Сога не собиралась дожидаться, пока я сам покину столицу, как сделала это в случае с другом Ноды. И не зная, как выманить меня из города, они решили, что лучше всего насильно вывезти в другое место, где ничто не помешает расправе.

– Ты уверен?

– Они использовали иглы с быстродействующим снотворным вместо пуль.

Теперь все сходилось. Но от этого не стало легче. Мы представляли для Соги даже большую угрозу, чем предполагали.

– Почему они так спешат?

– Им нужно избавиться от тебя как можно скорее, – ответил Нода. – И вероятно, от меня тоже. Ты стрелял из «беретты»?

Его по-прежнему беспокоил запрет на ношение оружия.

– Нет, но…

– Отлично. Тогда нам ничто не угрожает.

Я изумленно уставился на него.

– Ничто не угрожает? Ты хоть сам понял, какую глупость сморозил?

Глава пятьдесят первая

В сопровождении трех охранников мы с Нодой быстро вошли в здание, где располагалась наша контора. Еще трое сотрудников дежурили на тротуаре перед входом, и несколько пар, чередуясь, патрулировали улицу. Прежде чем вернуться в офис, Нода сделал звонок, и парни из «Броуди секьюрити» обеспечили безопасный подход, замкнув периметр, чтобы не дать Соге повторить попытку похищения.

Гул облегченных вздохов раздался в рабочем зале, когда мы ступили на его порог. Сразу же на всех окнах закрыли жалюзи, а входную дверь заперли на надежный засов. Я постоянно чувствовал на себе любопытные взгляды – это детективы и вспомогательный персонал пытались понять, насколько успешно я сумел справиться с кризисной ситуацией. Мне, разумеется, не нравилось быть объектом подобного анализа, но я понимал, что он составляет естественную часть нашей работы – как моей, так и их.

Нода ввел в курс дела Наразаки и Джорджа, и его оценка оказалась, как всегда, прямой и беспристрастной: мы спаслись от спланированной акции похищения лишь чудом. Сога поначалу сумела полностью отрезать Ноду от места событий, и он включился в схватку в самый последний момент. Нас спасли Томми Томита и его коллеги, причем только потому, что люди из Соги не смогли предвидеть их присутствия, никогда прежде не сталкиваясь ни с чем подобным. Это и нарушило их четкую схему. И все равно, как совсем недавно в деревне, все решили считанные секунды.

Я позвонил Ренне, и на сей раз лейтенант сумел прервать свои дела, чтобы ответить на звонок. Я рассказал ему о новом нападении Соги, попросил дать указание охранникам Дженни усилить бдительность и еще раз объяснил, как важно отследить покупателя сети автомобильных салонов. Только установив его личность, мы могли получить первые конкретные факты и начать раскручивать дело с противоположного конца.

Закончив разговор, я вышел из кабинета и увидел, что все тесно окружили компьютер, за которым работал Тору.

– Ты хоть немного пришел в себя, Броуди? – спросил Наразаки.

– Да, спасибо, – ответил я. – А что тут у вас?

– Тору сумел кое-что нащупать.

– Не просто нащупать. Мы уже, можно сказать, танцуем рок-н-ролл в их системе. Мари, включи, пожалуйста, версию бета. Пора повторить наш заход.

Нода хлопнул Тору по плечу.

– Можешь дать мне название?

– Пока нет.

– Адрес в сети?

– Тоже нет.

– Тогда ты не рок-н-ролл танцуешь, а медленно вальсируешь на месте.

Не переставая стучать пальцами по клавишам, Тору покосился на сурового детектива.

– Скоро все будет.

Он ввел еще несколько команд и повернулся к Наразаки:

– У нас завершена подготовка к финальной стадии. Следовали за ним через Стамбул, Марокко, Лондон, Мадрид, а потом через Новую Зеландию, Берлин, Гонконг и Мехико. Сейчас мы в Аризоне. Ну и поездочка, доложу я вам! А какая графика у защитной сетки в Берлине!

Тряхнув крашеными прядями, Мари кивнула:

– Жаль, что вы этого не видели. Черно-желтый хром и фракталы^[7] всех цветов радуги.

На дисплее компьютера Мари появился прямоугольник с предупреждением.

– Получила интересный сигнал тревоги, – пояснила она, быстро устраняя помеху.

– Какого рода?

– Подожди, пока я…

– Теперь сам вижу, – перебил Тору. – Что это такое?

Его монитор вдруг превратился в сплошное ослепительно белое поле, а затем начал пульсировать концентрическими зелеными кругами, исходившими из точки в центре. Следом экран покрылся красными волнообразными линиями.

– Ух ты! Зеленые пончики мне знакомы, но вот этих красных красавиц никогда прежде не видел. Мари, проверь их через низкочастотную программу идентификации. А я попробую выйти на сайт.

Он послал несколько команд.

– Есть! Мы его вычислили. Добрались до уютного домика нашего хакера, так ведь, Мари?

– Да. Красные волны – своего рода противовирусная артиллерия, а зеленые кольца – файерволлы. Пробьемся через зелень, попадем внутрь.

– И что потом? – спросил Нода.

Не отрывая взгляда от впечатляющего цветного салюта на дисплее и продолжая вводить команды, Тору пожал плечами:

– Трудно сказать, пока мы не проникли внутрь. У него каждый файерволл – будь здоров. И их несколько.

– Что такое файерволл? – поинтересовался Наразаки.

– Электронный барьер, – ответила Мари. – Программное обеспечение для защиты системы. Он охраняет доступ на сайт и проверяет любое поступившее сообщение на нежелательные вложения.

Словно под влиянием внезапного озарения, Тору мгновенно заполнил свой дисплей командами. В следующий момент изображение, казалось, замерло, а монитор осветила ярко-желтая вспышка.

Тору издал радостный клич:

– Ура! Мы вошли туда, слышите, парни? Чтоб я сдох, мы туда проникли!

Последовали сложные объяснения, как он, хитроумный Тору, сумел обдурить систему противника, отразив исходящий из нее сигнал и въехав на нем в систему, используя прореху в защите от ошибок.

– Так ты сейчас как бы сидишь у него в компьютере? – изумился Наразаки.

– Именно. Как в чреве кита.

Надо сказать, я тоже был поражен. Наша отчаянная пара добилась результата. Перемудрила хакера из Соги. Оживление и напряженное ожидание воцарились среди всех присутствующих.

– Броуди, – обратился ко мне Наразаки, – не хочешь освоить это дело? Ты еще достаточно молод.

– Нет уж, спасибо, – улыбнулся я и сказал Тору: – Узнай о них как можно больше, но так, чтобы они не засекли твоего вторжения.

– Сделаю. Так, вводим седьмой операционный протокол… Есть… Внедрен… Никто пока ни о чем не подозревает… Сканируем… Готово. Черт! Новые файерволлы. У них защита надежнее, чем у национального банка Японии. Видите эту оранжевую сетку?

Он ткнул пальцем в скрещение линий в углу монитора, имевших цвет мякоти лосося.

– Это их зона повышенной секретности. Держу пари, там можно выяснить много интересного. Не хотите, чтобы я попробовал?

– А это выдаст наше присутствие? – спросил я.

– Не исключено.

Тогда я указал на схожий сектор, окрашенный в синие цвета.

– Эта зона тоже секретная?

– Нет, сюда можно зайти без проблем.

– В таком случае попробуйте открыть самые простые файлы и не засветиться. Может, мы для начала узнаем, кто это.

– Хорошо. – Он передвинул курсор и начал зачитывать список папок: – Бензин… Электричество… Телефонные счета… Платежные ведомости. Похоже, мы попали на страницу бухгалтерии какой-то компании. Это то, чего вы ожидали?

– Нет. Я не ожидал увидеть ничего похожего.

Триста лет Сога оставалась лишь черной тенью на отшибе от остального общества. Все, что делала организация, было строго засекречено и спрятано от чужих глаз. Чтобы они при этом вели в компьютере бухгалтерский учет и составляли платежные ведомости? Нет, невероятно.

– Секундочку. Сейчас я узнаю название фирмы… Сейчас… Вот! Агентство «Гилберт Твид». Говорит о чем-нибудь?

Я покачал головой и бросил взгляд на Ноду. Тот нахмурился. Ему это название тоже не было знакомо.

– Кажется, мы попались на обманку, – произнес я. – Ни намека на то, что нам нужно. Но все же проверьте этот сайт основательно.

Я вгляделся в лица сотрудников «Броуди секьюрити». Всем пришла в голову одна и та же мысль: мы уперлись в тупик. Разочарование было всеобщим, и мое настроение резко упало. Вот и надейся на электронику. Так нам никогда не добраться до Соги. Они столетиями ускользали от своих недругов. А мы занимались их поисками всего пять дней. Так зачем обманывать самих себя? Это означало конец. Иных путей мы не видели, и наше расследование становилось бесперспективным. К тому же мы поставили себя в безвыходное положение. Сога могла продолжать действовать беспрепятственно. Оставалось лишь гадать, как скоро их люди сумеют разделаться со мной, однажды застав врасплох.

Нода усмехнулся и отошел в сторону. Постепенно все стали расходиться по своим рабочим местам. Я направился к себе в кабинет, но потом повернулся и обратился к Тору:

– Если все-таки найдете что-нибудь интересное, сразу сообщите мне.

– Задержитесь ненадолго, Броуди-сан. Я сейчас войду в папку их переписки. – В его голосе звучало отчаяние.

Я открыл дверь, но остановился на пороге.

– Подождите! – сказал Тору. – Есть еще кое-что. Они называют себя «специалистами по подбору элитных руководящих кадров». Это вам тоже ни о чем не говорит?

– Нет.

В этот момент из другого угла зала Нода попросил дать ему перевод, поскольку его английский был не так уж хорош. Я объяснил ему специфику деятельности агентства по-японски. Услышав мои слова, Нода издал нечто похожее на звериный рык, а потом воскликнул:

– Это они!

Глава пятьдесят вторая

Все вставало на свои места. Ведь теневой сёгун рассказывал нам о том, что Сога вовлечена в два типа деятельности, оказывая клиентам услуги и устраняя встававшие перед ними препятствия в бизнесе и в продвижении по службе. Агентство «Гилберт Твид», вероятно, отвечало за вторую функцию, либо спасая руководителей предприятий от падения с вершин и потери зарплат в миллионы долларов в год, либо помогая амбициозным и беспринципным карьеристам совершать быстрое восхождение на самый верх.

У меня снова быстрее забилось сердце.

– Нода прав. Это они. Через фирму «Гилберт Твид» Сога ведет законную «охоту за головами», а на самом деле внимательно наблюдает за процессом. Вероятно, почти все клиенты агентства трудоустраиваются в рамках общепринятых процедур, но внедренные в руководство люди из Соги отбирают тем временем наиболее многообещающие кандидатуры, которым потом предлагается помощь со стороны, и внешне с агентством это уже никак не связано.

– Да. Схема безупречная, – согласился Наразаки. – Забрасывается такая длинная удочка, что самого рыбака на берегу уже и не разглядеть.

Я принялся вслух обдумывать возможные сценарии:

– И ведь клиент даже не заподозрит, как Сога вышла именно на него. Ходят слухи, сплетничают коллеги, мир тесен. Сога устраняет препятствия наверху, и человек поднимается по карьерной лестнице. Сога перекрывает кислород слишком ретивым конкурентам снизу или, например, оказывает давление на чересчур агрессивных членов совета директоров, и человек сохраняет свой высокий пост и огромную зарплату. И в том, и в другом случае Сога вправе требовать заслуженное вознаграждение. Клиент либо начинает получать большие деньги, либо продолжает получать их. Они действительно могут возвести на престол, как и низвергнуть с престола.

Это только для начала. Представьте, что влияние клиента Соги продолжает расти, и в один прекрасный день он понимает, что ему нужны иные их услуги, чтобы развивать свой бизнес. Кто-то мешает исполнительному директору, который пользуется покровительством Соги, открыть филиал компании в Европе. Стоит только позвонить, и недруг неожиданно ломает себе шею, катаясь на горных лыжах. Филиал открывается. Наш бизнесмен получает миллионов десять премиальных, делится с Согой. Азиатский концерн никак не может преодолеть сопротивления хозяина австралийской фирмы, упорно не желающего продавать свои фабрики. Сога вмешивается, и его самолет терпит крушение над пустыней. Амбициозный делец хочет значительно расширить свою долю на американском рынке торговли автомобилями. Он выбирает подходящую ему процветающую сеть, принадлежащую другим людям, и с помощью Соги покупает ее за бесценок. Все сходится.

Тору продолжал работать за компьютером.

– А вот вам и адреса. У агентства есть офисы в Нью-Йорке, в Лос-Анджелесе и в Лондоне.

– Они действуют в США? – воскликнул я. – Такие большие дела невозможно проворачивать в Америке, оставаясь незамеченным.

– Да.

Я приблизился к монитору. Ожидал, что фирма, которой принадлежит сайт, базируется где-то на задворках Азии. Или в достаточно большом городе, но все же в азиатском – Джакарте или Куала-Лумпуре. В крайней случае, например, в Сингапуре или Мельбурне. Но никак не в Лондоне и не в Нью-Йорке.

Только не в моей родной стране!

Казалось немыслимым, чтобы банда наемных убийц много лет орудовала на территории США и не привлекла к себе внимания. С теми ресурсами, какими располагали министерство внутренней безопасности, ФБР, ЦРУ и, наконец, АНБ, у них не было шансов оставаться в тени. Но адреса на экране не оставляли сомнений. Мало того, на Манхэттене их офис располагался не где-нибудь, а на Лексингтон-авеню, в Лос-Анджелесе они занимали помещение на бульваре Уилтшир. То есть в самых престижных районах.

– Это не могут быть они, – заявил я. – В их интересах держаться подальше от внимания общественности и действовать дистанционно.

– По-моему, Броуди прав, – заметил Наразаки. – Слишком нагло. Не могут они так себя выпячивать.

Только Нода, скрестив массивные руки на груди, упрямо повторил:

– Это они.

В наш разговор вмешалась Мари:

– Я сделала обзор прессы о них. Вот заголовки: «“Гилберт Твид” постепенно становится лидером в международном банковском секторе», «“Гилберт Твид”» снова добилось успеха в поиске руководящих кадров», «Агентство “Гилберт Твид” возглавило список 500 лучших фирм в своей сфере, по оценке журнала “Форбс”».

Массируя виски, я опустился на ближайший стул.

– Они слишком заметны на рынке. Совершенно не скрываются. Невероятно.

Джордж просмотрел публикации.

– Многие из приведенных тут имен мне хорошо знакомы. Это действительно известные корпоративные управленцы. Годовые зарплаты с шестью нулями. Но могут доходить до восьми и до девяти, если посчитать премиальные и долю в дивидендах. По меньшей мере двое из них находились на грани увольнения, но чудесным образом удержались в своих креслах. Об этом тоже писали в газетах.

Я слушал его, насторожившись. Ведь только что Джордж описал схему, начертанную для нас прежде Козавой в его красной гостиной: крупные дельцы, столкнувшись с трудностями, спасали свои шкуры с помощью Соги. А если Сога повела себя неординарно? Они сделали то, чего никто не мог даже вообразить. Стать столь видными игроками на рынке – дерзкий шаг. И очень умный. Кто заподозрит, что за известной фирмой стоит преступный клан? Кто станет их там искать? В таком случае мы столкнулись с очень изобретательным противником.

Я прокрутил эту идею в голове, обдумав ее. Все концы опять сходились. Это могли быть они. Кстати, не следовало забывать, что именно к ним привели следы хакера, взломавшего нашу компьютерную систему. Это не просто случайность или недоразумение. Значит, «Гилберт Твид» не мог быть ничем иным, нежели парадным фасадом для банды хищников, на которую мы вели охоту. Нода прав. Соблюдая свои столетние традиции действовать глубоко скрытно, Сога одновременно приспособилась к новым реалиям и сделала свое коммерческое отделение частью общей рыночной системы.

Тору встрепенулся:

– Дьявол! Я только что заметил овчарку, запущенную сисопом.

Обменявшись с Нодой взглядами, я спросил:

– Что это такое?

– Программа защиты, запущенная их системным оператором. Нам надо выходить. Хотя я все еще могу обрушить их сайт. Хотите? Обожаю такие дела. У нас осталось десять секунд.

– Если мы сейчас выйдем, они догадаются, что на их сайт проникали?

– Нет. Семь секунд…

– Мы сумеем снова войти к ним?

– Да, конечно… Четыре… Три… Две…

– Тогда отключайся.

– Выполняю.

Тору нажал на клавишу. Его монитор на мгновение окрасился в желтый цвет, а затем потемнел.

– Все, вышли. – Он погрустнел. – И все-таки я не успел. Сработай я чуть быстрее, и мы скачали бы гораздо больше информации.

Наразаки похлопал его по плечу.

– Нет, ты добился огромного прорыва. Это был настоящий улов.

– Тору, тебе лучше взглянуть на это, – произнесла Мари.

Неоново-оранжевый луч пролетел по дисплею ее компьютера, как метеор проносится по ночному небу.

– Что происходит? – спросил я.

– Черт бы их побрал! Они использовали бинарный отражатель сигнала. В общем, засекли нас тем же методом, какой я использовал для входа в их систему. Не пойму, как они разобрались в моей маскировке.

– Значит, им теперь известно, что кто-то к ним влез?

– Увы, да. Уж извините.

– Но они не смогут определить, что это было сделано именно отсюда?

– Нет. Я вовремя отключился.

– Они все равно сообразят, – вздохнул Нода.

– Ты думаешь?

– Уверен.

Глава пятьдесят третья

Теперь нам оставалось только занять круговую оборону. Принять исключительные меры предосторожности.

После попытки похищения было возможно абсолютно все, и мы представления не имели, что в следующий раз предпримет Сога. В одном у нас не возникало сомнений: Сога без колебаний будет убивать даже женщин и детей, как и любого, кто мог иметь к расследованию самое косвенное и отдаленное отношение. А потому весь штат «Броуди секьюрити» перешел на режим чрезвычайного положения.

Настало время возвращаться в Сан-Франциско и поработать с Ренной. И конечно же, я стремился как можно скорее забрать к себе Дженни. Я сам позабочусь о ней лучше всех. Мне очень хотелось снова оказаться с дочерью дома, расчесывать ее волосы, готовить яичницу, от которой она так потешно чихала. Мне претила ситуация, при которой Дженни охраняли чужие люди, а я находился далеко от нее.

Но прежде чем покинуть Японию, следовало довести до конца одно важное дело. На следующее утро я позвонил в офис Хары, и когда мне сообщили, что хозяин вернулся с Тайваня, но всю оставшуюся неделю очень занят, я предупредил секретаря, что явлюсь к нему в приемную прямо сейчас. И если Хара не примет меня, то я и еще десяток сотрудников моего агентства разобьем лагерь на пороге его кабинета, но добьемся встречи. И не могу обещать, что мы будем вести себя тихо. Ответившая на звонок девушка оказалась понятливой, и через несколько минут время аудиенции было мне назначено.

Корпорация «Комптел Ниппон» занимала верхние три этажа башни в Западном Синдзюку, а кабинет хозяина располагался в пентхаусе, венчавшем здание подобием короны. Прохладные постмодернистские серебряные и серые тона доминировали во внутренней отделке. Кресла с каркасами из полых металлических труб были установлены вдоль мраморного стола, напоминавшего окраской раковину устрицы размером с хороший бассейн. У дальней стены стоял диван с волнистой полиуретановой набивкой и отделкой, похожей на слоновью шкуру. Единственным более ярким пятном в этой комнате бросалась в глаза висевшая над диваном картина Джексона Поллака. С восточной стены, сверкая своей серебристой прической, на посетителя взирала «Черная Мэрилин» работы Уорхола. Две другие стены образовывали стеклянные панели от пола до потолка, открывая великолепный вид на Токийский залив и гору Фудзи. Рядом со столом хозяина, стараясь не выглядеть как всего лишь еще один предмет меблировки, возвышался телохранитель, с которым я легко расправился в Сан-Франциско. Его присутствие мало способствовало созданию доверительной атмосферы.

– А, так мы все-таки умеем сохранять и вертикальное положение, – мимоходом бросил я.

Он ответил мне взглядом, в котором я не прочитал не только неприязни, но даже узнавания, что, признаться, меня озадачило.

Хара сидел за дальним краем «бассейна», скрестив руки на груди. Навстречу мне он не поднялся.

– Добро пожаловать, мистер Броуди! Какая радость, что вы нас навестили.

В волосах магната не было больше видно той снежной пряди, которая бросилась в глаза при первой встрече у меня в магазине. Черные волосы с легкой сединой на висках – как на журнальных портретах. Таким был, вероятно, их естественный цвет до того, что случилось в «Маленькой Японии». Новая седина тогда пробилась за одну ночь, но ему пришлось срочно вылететь в США, и времени на окраску не нашлось. Теперь же он все привел в надлежащий вид.

– Не могу сказать, что разделяю вашу радость.

Хара нахмурился.

– А вы остры на язык. Но, помнится, один из моих информаторов предупредил меня, что вы, к сожалению, человек несдержанный и вздорный.

– Это помогает не слишком сближаться с клиентурой.

– Несомненно. Могу я предложить вам что-нибудь выпить?

Мне пришлось подавить желание в два прыжка перескочить через стол и вцепиться пальцами ему в холеную глотку. Но я лишь окинул его пристальным взглядом и ответил:

– Нет, ничего не надо. Я у вас не задержусь.

– Полагаю, вы прибыли с отчетом?

– Скорее с вопросами.

– Но прошло достаточно времени, чтобы у вас появились и кое-какие ответы.

– О, с этим у меня тоже полный порядок. Хотите послушать?

– Разумеется.

– Направить ко мне младшую дочь было с вашей стороны остроумным ходом.

На лице Хары ничего не отразилось.

– С чего вы взяли?

– Вам необходимо было привлечь их внимание ко мне, и только. А о своей сестре и ее связях Лизза не знает практически ничего.

– Мне это кажется странным.

– Вы все прекрасно просчитали. Например, то, что за ней в Сан-Франциско потянется толпа японских папарацци.

Хара зло прищурился, считая мой тон непозволительным.

– Такова участь талантливых и знаменитых людей. За причиненные неудобства вам хорошо заплатили.

– Да, но не за роль живца. Не за то, чтобы нас подставлял под удар клиент, которому ничего не стоит воспользоваться как инструментом собственной дочерью. Визит в Сан-Франциско нанес ей душевную рану.

Хара поднялся и встал ко мне спиной, разглядывая видневшуюся вдалеке вершину Фудзи.

– Джо, этот молодой человек меня утомил, – произнес он. – Вышвырни его за дверь.

– Так вы – Джиро Джо? – уточнил я, и человек, которого хотел взять на работу Наразаки, молча кивнул. – Мне о вас рассказывали.

Мы встретились взглядами.

– В прошлый раз я недооценил вас.

– Я понял.

– Подумал, что имею дело с простым антикваром, и расслабился.

– Но не слишком.

– Больше не повторится.

– Это мне тоже ясно.

Хара резко развернулся.

– Вышвырни его вон!

Джо не обращал на хозяина внимания. Он продолжал рассматривать меня, хотя по-прежнему на его лице не отражалось никаких эмоций. Но взгляд подсказывал, что во второй раз мне его не одолеть.

Хара повысил голос почти до крика:

– Я хочу, чтобы ты выставил его за дверь немедленно!

– Не вижу причины, – отозвался Джо.

– Мой приказ – веская причина.

– Я вас предупреждал, что не берусь за грязную работу. Вы действительно подставили его. Вы ему лгали. И мне постоянно лжете.

– Я тебе плачу не за то, чтобы ты прислушивался к мнениям других людей.

– Обеспечение вашей безопасности требует от меня уметь думать и просчитывать ситуацию вперед. Броуди работает над нашей общей проблемой, но с другой стороны. Если у него есть нечто для нас полезное, мне будет лучше выслушать его.

Хара окинул своего телохранителя сердитым взглядом.

Но Джо набычился и добавил:

– А Йошида был моим другом.

Охранник, погибший в «Маленькой Японии».

– Вы подвергли опасности слишком много жизней, господин Хара, – заявил я.

– Сотрудникам «Броуди секьюрити» положено рисковать, – заметил он. – Я же просто сделал так, чтобы вы работали активнее.

– Работали активнее? Нет, вы просто нарисовали мишень у меня на спине!

– Она появилась бы там в любом случае.

– Существуют иные способы решения подобных проблем. Для начала вам нужно было выложить мне всю имевшуюся у вас информацию.

– А вы взялись бы тогда за это дело?

– Вероятно, нет. Мы обычно такими случаями не занимаемся.

– А я рассудил, что вы подходите, как никто другой.

Вся ярость, накопившаяся во мне за неделю, готова была выплеснуться, когда я ринулся на толстосума. И если бы нас разделяли три ярда, а не шесть, Харе не поздоровилось бы. А в данных обстоятельствах Джо хватило времени, чтобы встать между нами.

– Броуди! – прорычал он угрожающим басом.

Я поднял вверх ладонь и отступил.

Подходим, как никто другой? И то верно. Мы с Нодой теперь значились под первыми номерами в списке смертников Соги, и мне к тому же пришлось прятать от всех Дженни. Наживка болталась на крючке, как задумывал Хара.

– Когда вы обо всем узнали? – спросил я, глубоко вздохнув.

– Почему я обязан отвечать на ваши вопросы? – холодно отозвался Хара.

– Потому что если не ответите, то я от вас уйду, – неожиданно произнес Джо, вновь сложив руки на груди.

Охранники калибра Джо встречались редко, и именно от него могла зависеть жизнь или смерть, когда счет велся на секунды. Хара, несомненно, понимал это, но у меня все равно возникли сомнения, не слишком ли Джо перегибает палку, задевая гордость магната.

– На твое место я тут же найду пятерых таких же мордоворотов, – огрызнулся Хара.

Джо и бровью не повел.

– Ничто не мешает вам так и поступить.

Из Хары вышел весь пар. Он смотрел то на меня, то на Джо, сознавая, что его блеф не сработал. И желание препираться у него пропало.

– Источник в японском правительстве сообщил мне о кандзи, – сказал он. – Сам он не понимал его смысла, зато понял я.

– Значит, вы с самого начала знали, кто эти люди?

– В том-то и дело, что нет.

– Как же так?

– До меня прежде доходили лишь слухи. Якобы существует тайная армия наемных убийц японского происхождения, она базируется где-то за границей. «Они помогают решать проблемы с бизнесом» – так мне описывали их деятельность. Я занимаю достаточно высокое положение, чтобы мне докладывали о подобном, а потому мне было известно, что тот кандзи – их фирменный знак.

– Но в вашем случае это было, кроме того, и предупреждение, верно?

– Да, именно так я воспринял иероглиф.

– Чтобы вы отступились от «Тек Кью-Экс»?

Хара удивленно посмотрел на меня, а потом на его губах заиграла торжествующая улыбка.

– Видите! Вы сами только что подтвердили правильность моего выбора. За короткое время вы узнали очень много.

Я так хотел бы голыми руками убрать улыбку с его лица, но на сей раз порыв гнева удалось обуздать. Мне нужны были ответы. Просто необходимы, чтобы найти способ вырваться из ловушки, которую устроил для меня Хара.

– Отвечайте на вопрос прямо, – потребовал я, чувствуя напряжение во всем теле.

Хара покосился на Джо.

– Не могу быть уверен стопроцентно, но очень похоже, что речь именно о «Тек Кью-Экс».

– Вы ведь не торопились снабжать меня сведениями о своих родственниках, потому что они не имели к делу никакого отношения?

– Верно, – ответил он, усмехнувшись. – Мне не хотелось, чтобы вас отвлекали подробности. Я ставил цель выдвинуть вас на самое острие событий, заставить наделать побольше шума. Если хотите, пустить круги по воде. Акул всегда привлекают активные телодвижения. И вы все выполнили идеально.

– А второй крупный перевод денег на счет «Броуди секьюрити» стал уже волной, которую пустили вы сами, – заметил я.

– Вы поразительно быстро соображаете и учитесь.

– И пока я отвлекал внимание акул, чем же занимались вы?

– Проводил собственное расследование.

– Добились результатов?

– Я не могу больше ни о чем думать, ничего другого делать. Я толком не сплю и не ем, но мне не удается обнаружить их. Вместе со мной над этим работали пять человек. Суммарно мы потратили, наверное, сотни часов, но не узнали ничего существенного.

Его слова задели меня за живое гораздо больнее, чем он мог представить. Я вспомнил, в какую пучину горя меня погрузила гибель Миеко, как я буквально разваливался на куски, силясь понять, за что меня постигло такое несчастье. Долгие дни и ночи, которые минули после убийства в «Маленькой Японии», Хара жил с тем же отчаянием в душе. Его богатство могло ровнять с землей горы, но оказалось бессильно перед свершившимся фактом. Самые большие деньги в данной ситуации превращались в нечто ненужное, как использованное конфетти.

Для того чтобы это осознать, мне потребовалось мгновение. От моей недавней злобы и ненависти не осталось и следа. Мы обменялись мимолетными взглядами, но в них слилось столько общего для нас обоих горестного познания, столько схожей боли, безысходности и печали, что я не мог не поразиться этому.

– Вернемся к делу, – сказал я, опомнившись и уже без намека на обиду в голосе. – Давайте вместе перечислим всех, кто проявил интерес к «Тек Кью-Экс». Корейские чеболи, американцы, голландцы, китайцы, правительство Тайваня и полный список гигантов электроники из Японии.

Хара посмотрел мне в лицо уже с нескрываемой тревогой.

– И это еще не все. Я сумел отшить две компании из Австралии, крупный европейский банк и вдрызг рассорился с дюжиной руководителей известнейших корпораций по всему миру.

– Во имя чего?

– Технология того стоит. Это нечто потрясающее. Я знаю, как выбрать самое удачное время, чтобы начать продавать лицензии на нее по выгодной мне цене. Но сначала моя корпорация сполна воспользуется преимуществами монопольного производства уникальной продукции.

– Были другие угрозы?

– Они предупредили, что мне лучше проявить более гибкий подход в попытках приобрести тайваньскую фирму.

– Они?

– Наши министерства. Точнее, те министерства, которые лоббируют интересы одного из моих японских конкурентов. Какой-то мелкий чинуша явился ко мне и «обратился с просьбой» участвовать в приобретении прав на «Тек Кью-Экс» вместе с другими, чтобы в итоге технология досталась одновременно всем, кто входит в известный конгломерат. Так они поступают всегда.

– И это был даже не представитель бюрократической элиты?

– Такой чести меня не удостоили, хотя тот пигмей вел себя на редкость нагло. В его устах просьба прозвучала как приказ.

– Который вы отказались выполнить?

– С какой стати я должен исполнять указания какого-то третьего заместителя директора второстепенного департамента?

– А если бы вас посетил некто из высшего руководства? Результат стал бы иным?

– Не буду кривить душой – на сей раз я не собираюсь уступать никому.

– Что случилось, когда вы сказали «нет» тому, как вы выразились, пигмею?

– Он заявил, что даром мне это не пройдет, и предупредил о возможных последствиях.

Здесь что-то не сходилось. Какой бы самовлюбленностью ни отличались министерские руководители высшего звена, даже они должны были понимать, что нет смысла отправлять человека, не имевшего никакого влияния, для встречи с такой крупной фигурой в мире бизнеса, как Хара.

– С вами связывались повторно?

– Да. С настойчивой просьбой пересмотреть свою политику.

– Но теперь это был кто-то рангом выше?

– Другой лилипут, он слово в слово повторил и приказ, и угрозу.

Вот это прозвучало уже пугающе. Как они могли повторить свою ошибку после того, как Хара не внял приказу в первый раз? Ведь речь шла о революционной технологии, следующем поколении микросхем, в очередь за которым выстроились ведущие японские компании. Странно.

– Правительство угрожало вам прежде?

– Конечно. И я просто сбился со счета, сколько раз, – спокойно ответил Хара.

– После вашего второго отказа последовали какие-нибудь санкции?

– Нет.

– Угрозы распространялись на членов вашей семьи?

Хара откинулся на спинку кресла.

– Да, но я привык относиться к ним, как к сотрясению воздуха.

– Если я правильно понял, мы можем сузить круг подозреваемых до тех японских компаний, которые пользуются особыми симпатиями министерств.

– Я попробовал такой метод, – произнес Хара, – но он не принес результатов. Если считать с дочерними фирмами, то их все равно остается слишком много.

От вновь охватившей меня злости я закусил губу. Я был вне себя. Столько времени потратить впустую! Как мог такой безусловно талантливый бизнесмен, как Хара, оказаться настолько беспомощным? Ведь ниточек, которые следовало отследить, оставалось не так много, если правильно распределить силы, время и неограниченные финансовые ресурсы.

– У вас есть о чем еще рассказать? Акулы кружат все ближе.

– До меня многие годы доходили слухи об этих людях. Но они никогда не затрагивали меня самого. До недавнего времени. А теперь разрушили мою жизнь. И я намерен отомстить, Броуди-сан. Именно поэтому я щедро заплатил вам.

– Но я честно вас предупредил, что «Броуди секьюрити» никого не станет уничтожать. Даже собственных и ваших врагов.

– А я столь же прямо вас заверил, что умею добиваться своего. Мы имеем дело не с людьми. Это – звери. Бездушные, безжалостные. Их нужно выследить и раздавить, как тараканов. И умереть они должны не как доблестные воины, а как позорные трусы. Вы можете свершить месть, потому что своими глазами видели мою семью в «Маленькой Японии».

Он говорил с той же страстью, что и при нашей первой встрече, но теперь я знал, что у его эмоций может быть двойное дно. Сога отняла близких у нас обоих, но только одного превратила в бессовестного манипулятора другими людьми. И потому мой гнев не утихал.

– Ваши игры со мной привели к тому, что мне пришлось отдать свою дочь под защиту властей.

Хара с усмешкой развел руками.

– На то вы и профессионал, чтобы знать, как защитить ее.

В этот момент я почти забыл о существовании Джо, в такую ярость привели меня слова его хозяина. Но Китайская Стена разгадал мои намерения. Он встал ближе к хозяину, держа руку под полой пиджака, и я догадался, что у него наготове пистолет. Не будь охранник вооружен, мне было бы трудно удержаться и не вогнать девятимиллиметровый кусок свинца в этот ухмыляющийся рот из пистолета, лежавшего у меня в кармане. Однако я заставил себя успокоиться и спросил:

– Когда вы приняли решение устроить на них охоту?

– Как только узнал о случившемся из новостей.

– Сколько времени вам потребовалось, чтобы остановить свой выбор на «Броуди секьюрити»?

– Мои люди дали мне список трех агентств в Сан-Франциско, которые отвечали моим требованиям. Тогда, у вас в магазине, я сказал правду. Мне пришло в голову превратить… Вернее, обратить мои личные страдания в орудие активного возмездия.

Я стиснул кулаки.

– Вы, видимо, привыкли, что любая ваша прихоть немедленно выполняется, но сейчас вы столкнетесь с исключением из этого правила.

– Не занимайтесь самообманом, Броуди. Плывите или идите ко дну. Больше вам ничего не остается, и выбор за вами.

– Я уже завтра улетаю отсюда.

– Вот как? Но они настигнут вас везде.

– Вы не можете этого знать наверняка.

У него загорелись глаза.

– Вы ведь их нашли. Скажите же, кто они?

Но я повернулся и направился к двери.

– Скажите! – повторил Хара. В его голосе слышалось волнение, но гордость не позволяла снизойти до того, чтобы умолять меня.

– Когда я закончу работу, вы получите отчет о ней по всей форме, как мы договорились. Только за это вы и заплатили мне.

– Но как ваш клиент я имею право все узнавать сразу.

– А я имею право бороться за свою жизнь. Вопреки всем стараниям моего клиента.

Кровь во мне все еще бурлила, и я попытался отвлечься. Мой взгляд упал на «Мэрилин» Уорхола. И я с удивлением заметил одну особенность изображения. Мне вспомнилась история, как перегруженный работой Уорхол отправил шелкографические трафареты портрета Мэрилин Монро в одну из европейских галерей с инструкцией сделать с них необходимое количество оттисков, которые позже он лично подпишет. Однажды ночью трафареты на несколько часов пропали, а позже их обнаружили в дальнем углу склада галереи. Через несколько месяцев на рынке появились портреты Монро с едва заметной неуклюжей прямой темной линией в прическе актрисы, которой не было в идеально исполненной работе мастера. Кто-то нелегально изготовил копии, но их выдавало двухмиллиметровое смещение трафарета, случившееся при печати.

– Вы знаете, что ваш Уорхол – не подлинный? – Я повернулся, чтобы увидеть реакцию Хары.

На мгновение он застыл в изумлении, а затем произнес:

– Боже мой, как я мог забыть, что есть вещи более важные, чем убийства! Разумеется, мне известно об этом.

– Так вот вам мое последнее слово. Не вставайте у меня на пути, Хара, или вам придется горько пожалеть. И никакой телохранитель не поможет.

Я кивнул на прощание Джо и вышел из кабинета.

Глава пятьдесят четвертая

Перед моим отлетом домой мы устроили в «Броуди секьюрити» совещание с участием Наразаки, Ноды, Джорджа, Мари и Тору. Входная дверь по-прежнему находилась на запоре. Трое сотрудников несли дежурство снаружи, и еще трое патрулировали периметр здания. Кроме того, мне было обеспечено сопровождение на всем пути в офис Хары и обратно.

– Как прошла встреча? – спросил Наразаки.

Я рассказал, с трудом сдерживая раздражение.

Наразаки понимающе кивнул:

– В нашем деле клиенты порой едва ли не хуже тех, от кого мы их спасаем.

– А с таким клиентом, как Хара, проблем еще больше, – заметил Тору.

– Почему? – удивился Нода.

– Он будет отслеживать все перемещения Броуди и остальных участников операции.

– Вы имеете в виду, что его люди взломают сайты авиакомпаний? – спросил я.

– Располагая огромными возможностями, для него взломают сайты авиакомпаний, системы кредитных карт, сведения о бронировании отелей – то есть получат любую интересующую его информацию. Если станете путешествовать под своим именем, Сога узнает о вас быстрее, чем успеете произнести слово «хакер».

– В таком случае давайте намеренно оставим им след, – предложил я. – Вроде бы очевидный, но ложный.

– Для этого достаточно один раз засветить свою кредитку, – усмехнулся Тору.

Я обратился к Наразаки:

– Как считаешь? Не пора ли нам попытаться выйти из окружения и вступить в активную игру?

– У тебя хорошо развита интуиция. Но только дело стало таким опасным, что я вынужден отстранить тебя от дальнейшего участия в расследовании.

Услышав это, я недоуменно уставился на него.

– Не пойми меня неправильно, Броуди-кун. Все, что ты до сих пор делал, отвечало нашим самым высоким стандартам, но ты по-прежнему остаешься новичком. Ты справлялся, но лишь с помощью Ноды. Предоставь остальное профессионалам. И к тому же тебе пора возвращаться к дочери. Присмотри за ней, пока все не закончится.

Нода подался вперед и резко возразил ему:

– Лично я не вижу причин отстранять его. Он хорошо проявил себя.

Наразаки покачал головой:

– Ради памяти Джейка я чувствую своим долгом уберечь его сына от опасности. Ты помог нам выйти на след врага, Броуди, и славно потрудился. А теперь команда наших самых опытных экспертов доведет дело до конца.

Но Нода упорствовал:

– Такой вариант уже не прокатит. У Броуди на спине нарисована мишень. Как и у меня самого.

– Но я это и имею в виду, – сказал Наразаки. – Если мы сейчас уберем Броуди с передовой и спрячем вместе с дочерью, то, вероятно, сумеем спасти их обоих.

Нода издал свое обычное подобие рыка.

– Ничего хорошего не получится!

Я благодарно улыбнулся старому партнеру Джейка.

– Во многих отношениях вы заменили мне отца, Наразаки-сан, и я всегда прислушивался к вашим советам. Вот только прятаться от Соги не входит в мои планы. Эти мерзавцы убили мою жену.

Выражение его лица смягчилось.

– Я все понимаю, но риск слишком велик. И это идет вразрез с правилами «Броуди секьюрити».

– Совладельцем которого я пока являюсь.

Бывший партнер Джейка какое-то время пытался определить степень моей решимости, а потом поник в своем кресле, отчаявшись переубедить меня.

– Ты даже не представляешь, сколько раз мы вступали в подобные споры с твоим по-ослиному упрямым отцом, черт побери! Я всегда сравнивал его с капитаном рыбацкой шхуны, который безрассудно не прекращает лов до последнего момента, какие бы тучи ни сгущались над горизонтом. – Он глубоко вздохнул и повернулся к Ноде. – Хорошо, парни, поступайте как знаете. Но только у меня к тебе просьба, Кей-кун. Нужно отправить в Америку наших людей, чтобы они прикрывали вас, если с этим не справится полиция Сан-Франциско.

Нода кивнул.

– Твой американский друг позаботится о тебе? – снова обратился ко мне Наразаки.

– Несомненно.

– Отлично. Тогда вот как я предлагаю распределить наши силы. Лондон – престижное место. Пусть Кей-кун прощупает офис компании «Гилберт Твид», поскольку город ему знаком, а Джордж займется Лос-Анджелесом. Так мы сможем вести наблюдение на двух континентах сразу. Если в Лондоне ничего установить не удастся, оттуда уже не так далеко до Нью-Йорка. А Броуди отправится в Сан-Франциско, установит надежную связь с властями и присмотрит за Дженни-чан.

– Сначала Нью-Йорк, затем Лондон, – бросил Нода.

– Согласен, – поддержал я. – Проникнуть в сердце Нью-Йорка – их самый неожиданный ход. Неуловимая Сога там окажется на виду.

– А не лучше ли покрыть все точки одновременно? – упорствовал Наразаки.

– Я бы тоже начал с Нью-Йорка, – сказал Джордж, но сразу смутился. – Если кому-нибудь интересно мое мнение.

Трое против одного.

Наразаки хотел что-то возразить, но лишь поднял руки вверх, будто сдаваясь.

– Ладно, пусть будет Нью-Йорк. В конце концов вы глубже вникли в детали дела, чем я.

Вечером я уже находился на борту лайнера, возвращавшего меня в Сан-Франциско. За стеклом иллюминатора быстро закатилось солнце, и на всем пути нас сопровождала турбулентность.

Прежде чем наша встреча завершилась, мы успели в деталях обсудить свой план.

И вопреки всем страхам Наразаки мне была отведена в нем роль «подсадной утки».

День седьмой
Сога заговорила

Глава пятьдесят пятая

Сан-Франциско, 14:30

Самолет произвел посадку, я получил свою сумку, забрал со стоянки старенький «катласс» и помчался на север в сторону города, свернул западнее, а от Сан-Бруно снова взял курс к северу. Так я миновал Серрамонте и Дали-Сити, непрерывно посматривая в зеркальце заднего вида. Нервы у меня расшалились. Я остро чувствовал свою уязвимость, не имея при себе оружия и лишенный прикрытия с тыла.

Дважды столкнувшись с Согой, мы с Нодой прекрасно понимали, что только усугубим свое положение, если станем делать резкие движения. Нода на время вообще ушел в подполье, а мне предстояло осторожно пройти по кругу: дом – магазин – полицейское управление Сан-Франциско. Значит, подтверждая худшие опасения Наразаки, я оставался практически беззащитен до встречи с Ренной. При том, какую агрессивность проявляла в последнее время Сога, мое одиночное путешествие выглядело рискованным. Но наши руки были связаны. Если бы мы приняли повышенные меры безопасности, это мгновенно насторожило бы Согу и отчасти выдало наши истинные намерения. Сейчас нам даже нужно было, чтобы я отвлек все внимание на себя.

В разгар рабочего дня транспортный поток не был особенно плотным ни на шоссе, ни на улицах города. У бульвара Джунипер-Сьерра я съехал с магистрали вслед за «фордом-мустангом». Увидев старую спортивную машину, я невольно улыбнулся.

Когда началась Девятнадцатая авеню, водитель «мустанга» перехватил в зеркале мой взгляд, перестроился в соседний ряд и чуть притормозил, чтобы я мог поравняться с ним.

Я с опаской покосился на него. Маневр оказался совершенно неожиданным, а я не мог сразу определить, был за рулем обычный фанат старых автомобилей или некто, преследовавший иные цели. Зато у меня возникло ощущение, будто меня зажали на дороге. Впереди я заметил большой разрыв во встречном потоке машин и решил, что, если возникнут проблемы, я успею сделать быстрый разворот через двойную сплошную линию разметки.

– Какая у вас красавица! Какого года? – окликнул меня водитель.

Это был белый мужчина в коричневом берете, с рыжей бородой и красноватым лицом. Прежде ничто не указывало на то, что Сога прибегала к услугам людей не из своей деревни и вообще не японцев. Но одновременно у нас не было оснований полностью исключать такую возможность. Водитель держал руль обеими руками. Если бы он опустил одну из них вниз, я бы мгновенно отреагировал и бросил свой автомобиль в разворот.

– Семьдесят седьмого, – ответил я.

– Неплохо. А моя малышка – семьдесят третьего.

– Еще лучше!

Затем он отсалютовал мне двумя пальцами, переключил передачу, и его машина умчалась вперед. Скоро она скрылась из виду за поворотом.

Ложная тревога. Я отругал себя, чувствуя, как медленно спадает напряжение во всем теле. Джордж и Нода вылетели из Токио более ранними рейсами, но им предстоял длительный перелет. Оба заранее обо всем договорились с нашими помощниками на месте и должны были приступить к работе немедленно.

Я немного проехал в северном направлении, свернул влево на Слоут, миновал несколько кварталов по Пайн-Лейк-парк и вырулил на Сансет. Через минуту я смогу обнять Дженни, и все тревоги, пережитые в Японии, на время забудутся. Да, Сога все еще представляла серьезную угрозу, но оказаться вновь у себя дома вместе с дочерью казалось мне сейчас важнее всего. Я мечтал взглянуть в ее доверчивые карие глаза, увидеть щербатую улыбку. Как только мы доберемся до дома, вступит в силу мой новый план обеспечения ее безопасности. Нашей общей безопасности.

Ренна согласился дать мне адрес явочного дома, поскольку ФБР собиралось через месяц отказаться от его использования по истечении срока аренды. Я выехал на нужную улицу, и у меня мороз пробежал по коже. В том месте, где, по моим прикидкам, находился дом, были наспех припаркованы три полицейские патрульные машины. Оказавшись немного ближе, я увидел, что на лужайке стоит Мириам Ренна, обхватив голову руками.

О нет!

В противоположном конце улицы показалась «скорая помощь» и подкатила к дому. Сирена молчала, вероятно, медикам торопиться было уже незачем. Картины кровавой бойни живо нарисовались в моем воображении. Дженни – безжизненное тельце с посиневшими губами. Кристина и Джоуи – окоченевшие трупы рядом с ней. Мириам, вероятно, приехала, чтобы забрать домой своих детей, которые почти каждый день навещали мою дочь.

Впрочем, я поддался эмоциям. Все будет хорошо. Должно быть хорошо. Мы же обеспечили безопасность Дженни. Ее укрыли в тайном месте, принадлежавшем ФБР. Охраной занимались профессионалы. Трое лучших людей Ренны присматривали за Дженни. Сога не посмела бы атаковать целое подразделение полиции. Или все же посмела?

Я выскочил из машины, едва она успела остановиться. Женщина-полицейский начала допрос Мириам, а несколько ее коллег занимались сдерживанием толпы зевак, начавшей скапливаться рядом с домом.

– Мириам! – крикнул я, пробегая сквозь толпу и мимо одного из патрульных.

– Куда вы, сэр? – раздался его возглас у меня за спиной.

– Мириам!

Жена Ренны была брюнеткой с зелеными глазами и с грубоватой, но розовой кожей уроженки Монтаны. Когда, откликаясь на голос, она повернулась в мою сторону, двое полицейских встали между нами, загородив ее собой и потянувшись к оружию. Мириам чуть отклонилась в сторону и встретилась со мной взглядом. Мое появление удивило ее, хотя черты лица исказили страх и боль.

Коп, появившийся у меня за спиной, приказал мне замереть на месте. Двое других тоже направили на меня стволы.

– Все в порядке. Не трогайте его. Это ее отец, – вмешалась Мириам.

«Это ее отец»? Не-е-е-е-т!

Я схватил Мириам за плечи.

– Только не Дженни! Скажи мне, что они не добрались до Дженни!

Обмякнув, она буквально упала в мои объятия. Слезы заструились по щекам. В ее обычно столь уверенном взгляде теперь читались смятение, сожаление и глубокая печаль. У меня же в груди словно разверзлась огромная дыра.

Глава пятьдесят шестая

Во всем был виноват лишь я сам. Ведь в тот момент, когда направлял на меня острие своего ножа, «китаец» недвусмысленно предупредил о последствиях. В своей деревне Сога напала нас, чтобы безжалостно уничтожить. В Токио престарелый теневой властитель не зря советовал проявлять повышенную осторожность. И как же я реагировал на это? Очертя голову бросился вперед, попросив выделить для Дженни дополнительную охрану. Рядовых полицейских. Против изощренных бойцов Соги.

У меня свело все внутренности, словно их завязали тугим узлом, хотя одновременно мной начинала овладевать бесконтрольная ярость.

– Прости нас, Джим, – услышал я шепот Мириам.

Сначала Миеко, а теперь и Дженни. Только сейчас я действительно проникся пониманием, с каким монстром столкнулся, когда пошел наперекор Соге. В последнюю неделю я настолько увлекся преследованием убийц Миеко, что позволил им уничтожить последнюю родную душу, оставшуюся у меня в этом мире. Боже, что же я натворил?!

Мириам сбивчиво пыталась что-то объяснить:

– Все произошло мгновенно. Я на минуту зашла в гараж, и она исчезла.

Я вскинул голову и снова вгляделся в затуманенные зеленые глаза перед собой.

– Исчезла?

– Да. Ее кто-то похитил, но я не знаю, кто это был.

– Значит, она не погибла?

– Нет, ее выкрали.

– А Кристина и Джоуи?

– Им вкололи сильные дозы снотворного, но оба живы.

Больше я ее уже не слушал. Мой мозг лихорадочно работал. Дженни жива. Дети Ренны не пострадали. У нас оставался шанс.

Я взял себя в руки, чувствуя облегчение.

– Но зачем тогда здесь «скорая помощь»?

– Для няни-охранницы. Она погибла.

Люси Купер, офицер полиции под прикрытием, стала единственной жертвой нападения.

Между тем другая женщина из полиции, которая уже начала допрос, вновь встала между мной и Мириам. На форменной рубашке была прикреплена табличка с ее фамилией: Спилсбери.

– Сэр, я вынуждена попросить вас отойти пока в сторону.

– А что же дополнительная охрана? – спросил я.

– Сэр…

– Оставьте его. Это отец похищенной девочки. Он только что прилетел из Токио.

– Я все понимаю, мэм, но мне необходимо побеседовать с вами, пока все свежо в памяти, а потом мы побеседуем и с ним тоже. Можем продолжить в доме, если там вам будет комфортнее.

Мириам снова задрожала и обхватила себя руками.

– Нет, останемся тут. Вдруг Дженни вернется, и тогда я сразу увижу ее.

– Ладно, но необходимо закончить наш разговор, мэм. А вас, сэр, я все же настоятельно попрошу оставить нас.

– Пусть кто-нибудь объяснит мне сначала, где находились остальные? – настойчиво повторил я свой вопрос.

Спилсбери окинула меня жестким взглядом и произнесла:

– Сэр, если я отвечу на ваш вопрос, вы отойдете, чтобы я могла закончить работу?

– Да.

– Их срочно вызвали по сигналу об ограблении дома в шести кварталах отсюда.

Меня охватила ярость.

– Но это же отвлекающий маневр! Неужели никто этого не понял?

– Вы правы, сэр, – сказала Спилсбери. – Теперь все выяснилось. Прошу вас удалиться.

– А где Ренна? Почему его нет?

– Он скоро будет здесь.

– Но держите меня в курсе. Речь идет о моей дочери.

– Хорошо, сэр, но вы не свидетель. Вы не сможете нам ничем помочь, если только не располагаете информацией непосредственно о похищении. У вас есть информация?

– Нет, но…

– В таком случае отойдите к границе оцепления и позвольте нам допросить единственную свидетельницу.

Я закрыл глаза, размышляя, как лучше поступить, но пришел к выводу, что Спилсбери права. В такой момент я лишь становился помехой. Хотя мне не верилось, что полиция Сан-Франциско сумеет чего-нибудь добиться. Мы имели дело с Согой, та смогла выкрасть Дженни не откуда-нибудь, а из засекреченного и охраняемого явочного дома ФБР. Моя дочь находилась уже далеко отсюда. Ее усыпили и бросили в микроавтобус, фургон, а может, уже и на борт частного самолета, чтобы доставить в одно им известное место. Я встал в паре ярдов от толпы зевак, которая разрослась уже человек до сорока.

Спилсбери вновь обратилась к Мириам, и в ее голосе звучала озабоченность:

– Хорошо, миссис Ренна, давайте вернемся к описанию, о котором я вас попросила ранее.

Та вытерла слезы.

– Как я вам уже сказала, я их не видела. На меня напали сзади.

– Их? Значит нападавших было по меньшей мере двое?

– Думаю, да. По крайней мере у меня сложилось такое впечатление.

– Но вы не уверены?

– Нет.

Как долго Дженни будет оставаться им нужна? Не причинили ли ей боль? Обычно при похищении несовершеннолетних жертв убивали. Оставленный в живых ребенок превращался на суде в важного свидетеля. Любое жюри присяжных вынесет обвинительный приговор тому, на кого укажет пальчиком малыш.

– Вы видели что-нибудь? – продолжила Спилсбери.

– Нет. Меня запихнули в открытый багажник и захлопнули крышку.

– Это произошло в гараже?

– Да, я заехала на машине внутрь и сразу заперла ворота, как меня проинструктировали… Но это слишком затягивается. Разве вам не пора вызвать подкрепление? Я же дала вам фотографию девочки.

– Ее снимок с пометкой «Срочно в розыск» уже нами распространен, но нам нужны подробности. Они что-нибудь говорили вам?

– Нет. Просто затолкали в багажник и заперли. Дженни окликнула меня: «Миссис Ренна!» Больше я не слышала ничего.

Я сообразил, что Мириам осталась в живых только благодаря удаче – открытый багажник позволил изолировать ее. Не будь он в тот момент открыт, на «скорой» сейчас увозили бы два трупа. Мы с Ренной посчитали отличной идеей, чтобы его дети приезжали навещать Дженни под присмотром опытного детектива. Теперь становилось понятным, насколько бездумно мы подвергли риску членов его семьи.

Спилсбери сделала паузу, обдумывая ответ Мириам. Она, безусловно, тоже понимала, что жена Ренны находилась на волосок от смерти, но умела скрывать свои эмоции.

– Вы не слышали шепота? Голосов с иностранным акцентом?

– Нет, я ничего не слышала.

– Ни приглушенных команд, ни шарканья, ни звуков борьбы?

– Нет.

– А что насчет руки, которая толкнула вас, миссис Ренна? Вы успели увидеть ее? Не обратили внимание на цвет кожи? Может, заметили кольца или перстни?

– Нет, не успела.

– А звук шагов? Были они тяжелые, легкие, поспешные?

– Я ничего не слышала. Просто почувствовала, что кто-то встал у меня за спиной, но даже обернуться не смогла, как оказалась запертой в багажнике.

– Каким образом им удалось затолкать вас в багажник?

– То есть?

– Не могли же они запереть вас там без борьбы? Багажник не такой вместительный.

– Крышка была открыта. Я склонилась, чтобы достать коробку. Внезапно рука прижала мою голову вниз к самому дну и удерживала в таком положении. Я даже уловила запах резины запасного колеса. Оно у нас совсем новое.

– Значит, вас какое-то время удерживали склоненной внутрь?

– Да. Я попыталась поднять голову, но рука оказалась слишком сильной. А затем кто-то обхватил меня за ноги и поднял их.

– И ваша голова все еще оставалась прижатой?

– Да.

Ясно, что Сога прислала группу.

– Значит, их действительно было как минимум двое.

– Очевидно.

Спилсбери работала профессионально. Она пыталась отыскать крупицы золота в куче простой породы. Я поступил правильно, устранившись и позволив ей заниматься своим делом.

– Вернемся к руке, удерживавшей вашу голову. Какие ощущения у вас возникли?

– Что имеется в виду?

– Самые простые ощущения. Она показалась вам большой?

– Даже огромной. Но дело не в размере. Она была очень сильной. Мощной, как пресс.

– Крупнее вашей руки?

– Намного. У меня маленькие руки.

– Крупнее моей?

– Да.

– То есть это была мужская рука?

– Этого я не утверждаю.

– Но если судить по ощущениям?

– Тогда да, безусловно, мужская.

– Вы успели почувствовать что-нибудь еще? Кольцо? Ремешок часов? Браслет?

– Нет.

– А руки, ухватившие вас за ноги? Они тоже были большими?

– Не уверена.

– Но могли быть?

– Нет, не думаю. Пальцы показались более тонкими. Те, что прижимали мне голову, были длинные и толстые. Хотя «толстые» неверное слово. Скорее – мясистые и очень сильные.

Офицер полиции делала пометки в блокноте.

– Перейдем к запахам. Вы уловили какой-нибудь запах? Может, одеколон или запах пота?

Мириам оживилась:

– Запах духов! Когда меня забрасывали в багажник.

– Это был одеколон или туалетная вода, мэм?

– Духи. Я, конечно, не смогла различить, какие именно, но точно – духи.

Значит, в паре работали мужчина и женщина.

– Дженни произнесла что-нибудь после того, как окликнула вас?

– Нет.

Их было трое. Двое обезвреживали Мириам, а третий схватил Дженни.

Спилсбери кивнула в сторону напарника, подошедшего к машине, чтобы по радио передать новую информацию. Потом она закрыла блокнот.

– Вы нам очень помогли, миссис Ренна. Мы разошлем оперативку с фото девочки, которую, вероятно, сопровождают двое взрослых. Или, возможно, взрослых трое, включая женщину.

Женщина. Здесь тоже все тщательно продумано. Двое мужчин с маленькой девочкой могут привлечь излишнее любопытство, а супружеская пара с ребенком не вызовет вопросов.

– Спасибо, – отозвалась Мириам. – Когда можно ждать от вас новостей?

– Мы с вами свяжемся, как только выясним что-то конкретное. Сейчас вам необходимо отдохнуть, а потом я бы просила вас приехать к нам, и мы побеседуем еще раз. Вы неожиданно можете вспомнить нечто важное.

– Разумеется.

Краем глаза я заметил фигуру, показавшуюся из толпы и неспешно приближавшуюся ко мне. Еще два шага, и он встал прямо у меня за спиной, уперев нечто твердое в позвоночник. Пистолет он прятал в кармане куртки, а встал так, чтобы никто не мог понять, что он делает.

– Не дергайся, старина, – произнес мужчина. Его голос показался мне знакомым. Я ощутил волоски его бороды. Водитель «мустанга»!

– Где она? – спросил я, не оборачиваясь.

– Понятия не имею, мне плевать на это.

– Тогда за каким чертом я с тобой разговариваю?

– Хороший вопрос. Обычно меня нанимают не для пустых разговоров. – Дуло пистолета больнее впилось мне в спину. – Понимаешь, о чем я?

– Вполне.

– Но на сей раз тебе просто просили передать предупреждение. Они заметили, что пара твоих токийских приятелей скрылась с радара, и им это очень не понравилось. Слышишь меня?

Он так надавил на пистолет, что металл болезненно задел нервное окончание.

– Да, – ответил я.

Джордж и Нода вылетели разными рейсами в Гонконг и Сингапур. В эти азиатские города они прибыли под своими именами, а потом совершили пересадки, используя другие паспорта, и прибыли в Лос-Анджелес и Нью-Йорк никем не опознанные, чтобы ввести в курс дела наших американских партнеров. Отныне все переговоры велись только лично. Никакой переписки через Интернет, никаких мобильных телефонов. Ничего цифрового, что могли бы перехватить и отследить хакеры Соги. Первоочередной задачей друзей из США стало изучение биографий сотрудников фирмы «Гилберт Твид», чтобы выявить среди них японцев или японо-американцев, чьи личности подходили бы под предположительные описания, составленные нами на основе визита в Сога-джуджо. Мы хватались за соломинку, да еще и были благодарны судьбе, что такая соломинка у нас есть. Тору предупредил, что следует проявлять особую осторожность. По его мнению, компьютерный эксперт, работавший на «Гилберт Твид», распознав наше вторжение, принял ответные меры, позволявшие им засекать любые наши ходы. И похоже, он оказался прав.

– Придется отказаться от своих планов и отступить. Пусть смерть так называемой няни послужит для вас хорошим уроком. Только посмей что-нибудь выкинуть, и на ее месте окажется твоя дочь.

В этот момент двое санитаров выкатили из дверей дома каталку с телом, накрытым бежевым полотняным покрывалом. Толпа заволновалась, зашумела. Мириам охнула и приложила к губам ладонь.

– Считай этот труп частью предупреждения, – заявил он.

При виде закрытого с головой тела Люси Купер во мне с новой силой вспыхнул гнев. Убить офицера полиции, женщину – неслыханная дерзость, которая свидетельствовала о том, что противоборство перешло в новую фазу. Мы нанесли по ним удар в Японии и теперь получили ответный. А если они собирались сравнять счет в игре, то скоро можно ожидать новых убийств.

– Что им нужно? – спросил я.

– Чтобы ты затих. Они сами с тобой свяжутся.

– Не уверен, что исполню их желание.

– Не исполнишь – твоя дочь умрет. Выбор за тобой.

И он отступил в толпу. Выждав несколько мгновений, я посмотрел через плечо. Стоя теперь позади остальных зевак, водитель отсалютовал мне двумя пальцами и исчез.

«Они сами с тобой свяжутся».

Глава пятьдесят седьмая

Держа перед собой кружку горячего, но паршивого кофе из автомата в полицейском управлении, я сидел с Ренной в его кабинете. Время было позднее. Десять вечера в Сан-Франциско, час ночи в Нью-Йорке. Я рассказал ему обо всем, что произошло с тех пор, когда мы разговаривали в последний раз. А теперь мы ждали важный звонок. Двери кабинета были заперты. Мы молчали.

Наконец телефон зазвонил. Ренна поспешно схватил трубку.

– Алло! – Он немного послушал и передал трубку мне. – По-моему, это тебя. Там какой-то гремлин, и я не понимаю ни слова.

– Нода, это ты? – спросил я по-английски.

Он проворчал что-то. Я кивнул в сторону лейтенанта и перешел на японский:

– Дело продвинулось вперед?

– Да, но мне нужен еще день.

– Поторопись!

– Почему?

– Они захватили Дженни.

Произнеся это вслух, я вновь ощутил боль каждой клеточкой тела. До этого момента где-то в самой глубине моего существа еще таились остатки надежды, что Дженни может просто войти в дверь либо этой же ночью, либо завтра утром. Но теперь я понял, что этого не случится. Дочь не вернется ни сегодня, ни завтра, может, вообще никогда, если мы не проявим исключительную осторожность или нам не будет сопутствовать удача. Наилучшим вариантом было бы сочетание обоих этих факторов. Я почувствовал слабость. Грудь словно с силой вдавили внутрь, и стало тяжело дышать.

– Когда? – спросил Нода.

Ответ застрял у меня в горле.

– Броуди! Когда это произошло?

Нода рявкнул так, что я ответил, словно выплюнул кость, которой подавился:

– Сегодня днем. Подгадали ко времени моего прилета.

– Они уже вышли с тобой на связь?

– Прислали человека, чтобы передать угрозу лично. Они узнали, что вы с Джорджем покинули Токио, но потеряли ваш след. Это и заставило их действовать.

– Мне нужен один день.

– Ладно, но постарайся не засветиться. И предупреди Джорджа. Если кто-нибудь из вас попадет в поле их зрения, Дженни может поплатиться за это.

– Понимаю.

– Нода! Там, в лесу, ты сказал мне, что они не берут заложников.

– И что?

– А как же… сейчас?

Мой собеседник надолго замолчал.

– Иногда я ошибаюсь, – вздохнул он.

У меня пересохло горло. Я почти физически ощутил, как мучительно размышлял Нода над ответом, чтобы он не прозвучал приговором для моей дочери.

Раздался стук в дверь, и в нее просунулась голова Роберта Деймонда. Он был в костюме-тройке в тонкую синюю полоску и красном шелковом галстуке. Держался прямо и формально в соответствии со своим чиновничьим облачением. Я с трудом мог представить, что он станет мэром вместо Гурвица. Слишком скован и застегнут на все пуговицы для такого города, как Сан-Франциско.

– Извини, ждут другие дела, – произнес я в трубку. – Ты знаешь, как меня найти.

– Да, – ответил Нода, и связь оборвалась.

– Меня информировали о том, что случилось, Броуди, – начал Деймонд. – Сожалею. Уверен, управление справится с этим. Мириам и твои детишки в порядке, Фрэнк?

– Да, Боб, спасибо. Хочешь к нам присоединиться?

– Не сейчас. Но мне необходимо переговорить с тобой позже. Приказ босса. Гейл тоже желает встретиться. Ей нужно обсудить, как подавать факты в материалах для прессы, чтобы сгладить острые углы.

Деймонд окинул Ренну многозначительным взглядом, кивнул мне и энергично удалился.

– Что это было? – удивился я.

– Мэр пришел к выводу, что дело вышло из-под моего контроля. Теперь ему нужны при мне свои глаза и уши постоянно. И кажется, выполнять эту роль будет Деймонд.

– Мне эта идея не по душе.

– Ты не поверишь, но если выбирать между ним и Гейл Вонг, я всегда отдам предпочтение ему. Пусть формально она всего лишь пресс-секретарь, но именно от нее зависит работа офиса мэра. Еще никто не выжил, пойдя наперекор ее воле.

И Ренна вынужден был посвятить меня в закулисные интриги. Его до сих пор не отстранили от ведения расследования только потому, что ни один другой полицейский, находившийся в здравом уме, не высказал желания взять эти обязанности на себя. А после инцидента в явочном доме исчезли последние добровольцы. Никому не хотелось подвергать опасности свои семьи. Все высокопоставленные полицейские города ознакомились с рапортами Ренны о том, что удалось выяснить нам в Японии. Узнав, как беспощадна месть Соги и насколько изощренны ее методы, карьеристы моментально пришли к выводу, что им лучше дождаться другого, более подходящего случая. Но поскольку волнение среди общественности нарастало, мэр принял решение публично объявить, что за ходом расследования станет постоянно следить его представитель. При этом все понимали, что в тот момент, когда давление прессы и публики на власть достигнет известных пределов, голову Ренны придется положить на плаху.

– Тебе не позавидуешь, Фрэнк. Сочувствую.

– Здесь нет твоей вины. Я знал, на что шел, уже когда брался за дело. Кроме того, если уж кому и извиняться, то мне перед тобой.

– За что же?

– Хотя бы за действия того идиота, который отозвал двоих парней от дома Дженни. Только болван мог купиться на такую дешевую уловку.

– Может, даже к лучшему, что их не оказалось на месте, – произнес я.

– Скажи мне, что ты это не всерьез, – удивленно посмотрел на меня Ренна.

– Всерьез. Сога – профессионалы экстра-класса.

От уязвленного самолюбия у Ренны мелькнули в глазах злые искорки.

– А мы, по-твоему, кто? Кучка дилетантов?

– Нет, конечно. Но убийства и похищения людей для тех парней – рутина. И если бы двое патрульных никуда не отлучились, Сога оставила бы за собой три трупа вместо одного.

– Ни за что не соглашусь.

– Скажи тогда: ты хотя бы успел задуматься, что могло случиться с Мириам, не подвернись столь удачно открытый багажник?

И впервые за все годы нашего знакомства я увидел, как лицо Ренны буквально помертвело. Серые со стальным оттенком глаза растерянно заметались. Но продолжалось это не более секунды.

– Понимаю, о чем ты. Мы действительно недооценили их.

– Вот именно.

– К этому делу никакие общепринятые правила не применимы.

– И с этим не поспоришь.

Ренна откинулся в кресле. Желваки играли, словно камушки перекатывались во рту.

– Но я убежден, эти сволочи окажутся у нас в руках, как любые другие гады, которых мы всегда рано или поздно прижимали к ногтю. Мы начиним твой дом и магазин «жучками», расположим снайперов на соседних крышах, пустим патрули в штатском по всем прилегающим улицам и возьмем их за задницу.

– Ничего не получится.

– Я пошлю своих самых лучших людей!

– Сога сумеет их вычислить. Им известны все ваши приемы.

– У тебя есть идеи получше?

– Да. Пусть Сога явится ко мне и выложит карты на стол.

– Слишком опасно.

– Они похитили Дженни, а потом один из них приставил ствол к моей спине рядом с явкой ФБР и практически на глазах толпы зевак, не говоря уже о полицейских. Они раскусят любые трюки, и тогда Дженни несдобровать.

Желваки на лице Ренны снова заходили ходуном, а на лбу прорезались хмурые морщины.

– Не мой стиль работы, но в конце концов ты знаешь этих подонков лучше, чем все мы, вместе взятые.

– И Дженни все-таки моя дочь.

– Да, о ней следует думать в первую очередь, – кивнул он.

В Токио я заявлял, что в Америке всегда смогу положиться на защиту Ренны. Но похищение Дженни в корне изменило ситуацию. Наразаки бы это очень не понравилось, однако ставки в игре значительно повысились.

– И еще… – проговорил Ренна.

– Что?

– Если они пошли на столь агрессивную акцию, как похищение, то свяжутся с тобой в любой момент. Постарайся подготовиться к этому.

День восьмой
Сога диктует условия

Глава пятьдесят восьмая

Они вошли ко мне в магазин на следующее утро, размахивая одинаковыми «глоками», видимо, чтобы сразу дать понять – их интересует не антиквариат. Явились двое. «Китаец» и лощеный мускулистый мужчина лет тридцати пяти.

Я сунул руку за оружием, которое прятал под стойкой, но его там не оказалось. Нажал кнопку сигнализации, однако ее отключили. Мы с Эберсом стояли за стойкой при входе в магазин, оказавшись в ловушке. Нас захватили врасплох. Что подтверждало мою правоту: полиции Сан-Франциско эти люди не оставили бы ни шанса.

Незнакомец сразу приставил дуло пистолета к моему лбу.

– Если хотите прожить дольше следующих тридцати секунд, мистер Броуди, вам лучше замереть на месте.

Я замер.

«Китаец» поднял свой пистолет и нажал на курок, выпустив пулю куда-то в глубину магазина, а потом повел стволом вправо и опять выстрелил.

Я не двигался. Незнакомый мужчина взял на мушку Эберса.

– Можете теперь осмотреться по сторонам, мистер Броуди, но стойте на месте.

Немного развернувшись, я посмотрел на стену слева и чуть дальше. Двумя образцово точными выстрелами «китаец» превратил в гору черепков вазу XVIII века из Шигараки и продырявил подвесной рукописный свиток, относившийся к периоду Эдо. Это были две самые дорогие вещи, выставленные на продажу. Сога намеренно демонстрировала мне свою осведомленность относительно не только моей частной жизни, но и бизнеса. Они взяли под контроль все – пистолет, сигнализацию, магазин, дочь.

– Надеюсь, теперь мы сумели полностью завладеть вашим вниманием? – У него были красивые ухоженные руки, а взгляд карих глаз пронизывал насквозь. Черный пиджак слегка топорщился от спрятанной под ним кобуры.

Я молча кивнул.

– Вот и хорошо. Пойдем дальше. Если вы хотите пережить следующую минуту, то сядете вот туда. Мой коллега пристегнет вас наручниками. Потом поговорим.

Он сделал шаг назад, направив дуло «глока» мне в грудь. Его движения отличала элегантная плавность. А по-английски он говорил без акцента. Оружие держал так, словно оно было продолжением руки, и это подсказывало, что передо мной даже не просто хороший стрелок, а мастер своего дела. Подобная грация давалась только годами отработки приемов восточных единоборств. Не приходилось сомневаться, что и ими он владел превосходно. На что был хорош «китаец», от которого мне с огромным трудом удалось отбиться, но его напарник не оставил бы от меня и мокрого места.

Эберс сразу сел, куда ему указали, а я остался на прежнем месте, пытаясь найти хоть какой-то выход из положения.

– Дермотт, мне кажется, мистер Броуди что-то замышляет. Развейте, пожалуйста, его иллюзии.

Дермотт направил ствол на Эберса и нажал на спуск. Пуля впилась в стену в двух дюймах над плечом старика, он вздрогнул, а глаза округлились от страха. Я поднял руки, показывая готовность подчиниться, и занял стул рядом со своим помощником.

– Поскольку, мистер Броуди, как мне показалось, свою собственную жизнь вы не цените, я буду держать под прицелом мистера Эберса, пока мой коллега не прикует наручниками вас обоих. Если попытаетесь напасть на Дермотта и даже ухитритесь сделать это успешно, я сразу же пристрелю мистера Эберса, а затем разберусь и с вами. Дермотт рассказывал мне, что вас отличают превосходные рефлексы. Увы, но подобные таланты порой развивают в человеке излишнюю самонадеянность и толкают на безрассудные поступки, и потому спешу вас заверить: стоит вам лишь сделать лишнее движение, как я всажу в вашего друга три пули подряд. Стреляю я неплохо, и его смерть станет мгновенной. В лучшем для вас случае вы сможете совладать с нами обоими, но мистер Эберс отправится на тот свет. В худшем – получите сильный удар по голове, а мистеру Эберсу все равно не жить. Поэтому любой ваш порыв приведет к одинаковому результату, а именно – к смерти мистера Эберса. Ясно?

Я кивнул. Он говорил тоном человека, привыкшего отдавать распоряжения, которые незамедлительно выполнялись.

– Отлично. Займитесь делом, Дермотт.

Тот запер на засов входную дверь, перевернул табличку надписью «Закрыто» наружу и опустил жалюзи на окнах. Затем он вернулся к нам, продернул цепочку наручников через перекладину спинки мягкого виндзорского стула, на который я вынужден был сесть, и защелкнул браслеты на моих вывернутых за спину кистях рук. Потом проделал ту же операцию на Эберсе.

– Превосходно. А теперь давайте быстро покончим с формальностями знакомства. Меня зовут Лоренс Кейси, а моего напарника, с которым вы имели удовольствие встречаться рядом с собственным домом, Дермотт Саммерс.

Самодовольный и заносчивый при нашей первой встрече, Дермотт в присутствии Кейси больше походил на услужливого лакея, и я понимал почему. Кейси излучал властность. В его манерах присутствовало нечто величавое и отстраненное, словно сам он считал нынешнее занятие ниже собственного достоинства. Каждый волосок в его прическе был тщательно зачесан назад и стянут в «конский хвост», свидетельствуя о том, что этот человек предельно аккуратен даже в мелочах. На нем был отлично сшитый черный костюм и в тон ему водолазка из того же материала, какой использовали люди, напавшие на нас в Соге, только с виду чуть более плотного. Дермотт носил схожего покроя пиджак, но с широкими лацканами, чтобы сгладить впечатление от чрезмерной ширины плеч. На ногах у обоих красовались одинаковые черные мокасины – легкие, мягкие, не издававшие при ходьбе ни звука. И оба были японцами.

Я поинтересовался с наигранным недоумением:

– Дермотт? Кейси? Что за имена для выходцев из Японии?

– Считайте это творческими псевдонимами, – не без иронии ответил Кейси, вложил пистолет в кобуру и оправил складки пиджака.

– Можем мы теперь поговорить о моей дочери? – спросил я.

Он окинул меня суровым взглядом.

– Вы, кажется, собираетесь диктовать нам свои условия, мистер Броуди?

– Нет, но я всего лишь…

– Впрочем, мы тоже не настроены отнимать у вас много времени. Запускайте часы, Дермотт.

Часы? Какие часы?

Но прежде чем я успел что-либо понять, Дермотт поднял пистолет и выстрелил в Эберса.

Глава пятьдесят девятая

Эберса отбросило на спинку стула. От ужаса у него буквально отвисла челюсть. Левая штанина на бедре окрасилась кровью.

– Броуди… – пробормотал он.

– Держитесь, Билл, – сказал я и крикнул Кейси: – Какого дьявола вы творите? Мы же в наручниках!

Его лицо помрачнело.

– Вы слишком глубоко засунули свой нос в наши дела, мистер Броуди. Мне даже пришлось специально вернуться в Сан-Франциско, а это не только напрасная трата моего времени, но и… грубое нарушение наших правил. Так что ответная мера лично мне представляется адекватной. Дермотт прострелил бедренную артерию, и мистер Эберс будет истекать кровью в течение промежутка времени, который легко поддается подсчету. Если не остановить кровотечение, он умрет через двенадцать, максимум – пятнадцать минут. Со скованными за спиной руками вы не сумете помочь ему. Ключ от наручников у нас. После этого вы еще желаете высказать какие-то требования?

– Нет, – процедил я, кусая губы.

Я посмотрел на Эберса, у которого от боли и напряжения вздулись вены на лбу. Кейси улыбнулся:

– Ответ правильный. Давайте наконец начнем. Наши условия предельно просты. Мы хотим разрядить сложившуюся ситуацию. И захват вашей дочери стал первым шагом в этом направлении. При обычных обстоятельствах мы бы убили вас, однако ваша связь с полицией Сан-Франциско и «Броуди секьюрити» все усложняет. Женщину из полиции мы убили, чтобы продемонстрировать серьезность наших намерений. От вас же требуется одно – прекратить расследование по заказу Хары. Вы уйдете в тень тихо, незаметно и бесславно, мистер Броуди. На сей раз никаких победных фанфар. Если ваше агентство самоустранится, а полицейское расследование зайдет в тупик, ваша дочь останется жива. Вы еще несколько дней можете изображать активность, чтобы не вызвать подозрений у своего клиента и полицейских, а потом признаете, что вам не удалось ничего добиться. Судьба вашей дочери в ваших руках.

– Продолжайте, я вас внимательно слушаю, – произнес я, думая, что Дженни останется в живых, только пока я представляю для них угрозу. Кейси нагнал-таки на меня страху. Он был беспощаден, методичен и умен. Но более всего меня пугала его непредсказуемость. Как ни старался я приободриться, уверенность в себе моментально исчезала, стоило Кейси окинуть меня своим равнодушно-холодным взглядом.

– Хорошо. Вы заполните ближайшие дни бесцельной деятельностью. Можете, например, начать с повторной беседы с Лиззой Хара. Для этого придется посетить Нью-Йорк. Намек понятен?

– Вполне.

– В качестве следующего шага отправите мистера Ноду и мистера Сузуки куда-нибудь в дальние страны с поручением, которое выдумаете сами. Главное, чтобы оно оказалось для них убедительным.

– Это не проблема, – сказал я, не сводя взгляда с Эберса. – А нельзя ли побыстрее закончить наш разговор?

– Что?

Дермотт направил ствол пистолета на другое бедро Эберса и, судя по ухмылке, был бы рад снова спустить курок.

– Вы, кажется, что-то сказали?

– Ничего, – ответил я. – Пожалуйста, продолжайте.

Кейси одобрительно кивнул.

– С этого момента, мистер Броуди, ни вы сами, ни ваши подручные не должны отклоняться от согласованного нами плана. Мы имеем возможность нанести по вам удар и нанесем его, если ваши действия вызовут у нас хоть малейшие подозрения. Причем первоочередными целями станут члены семьи и ваши друзья. Мы выкорчуем вас с корнями.

Это означало, что угроза распространяется на всю семью. Кейси напомнил об одной из самых грозных традиций страны, где не было недостатка в жестоких обычаях, сохранившихся с древних времен. Феодалы вырезали семьи своих врагов, не исключая даже грудных младенцев, твердо убежденные, что выросшие дети явятся, чтобы отомстить, как не раз случалось в японской истории. Для выживших отмщение превращалось в вопрос чести, становилось смыслом жизни, а потому только полное уничтожение клана обеспечивало безопасность в будущем. Напоминание об этом парализовало мою волю. Я силился придумать, как прореагировать, чтобы не вызвать новой вспышки насилия, но вынужден был лишь кивнуть.

– Хорошо, потому что мы с успехом применяли обычай недаяси на протяжении трех столетий. Ничто не действует так убедительно, как понимание, что мы убьем не только вас, но и всех родственников и близких друзей. – Он щелкнул пальцами. – Дермотт!

– Сандра Фандино, квартира «Б» в доме 1713 по Фремонт-авеню, Милл-Вэлли.

– Вы говорите о моей давней подружке? Так ведь она, вероятно, даже не знает, жив ли я.

– Однако она сохранила ваши письма, а на ее холодильнике висят ваши фото.

– Да у нее там целая портретная галерея! Вероятно, никак руки не дойдут навести дома порядок.

– Ее особое внимание к вашим снимкам весьма красноречиво.

Сказать по правде, через общих знакомых я знал, что она все еще на что-то надеется, но мы даже не разговаривали с ней несколько лет. И я изобразил равнодушие.

– Это для меня новость.

– Тем лучше. Значит, не будете ее оплакивать. Мы займемся ею в качестве легкой разминки.

Кейси снова щелкнул пальцами.

– Принято, – отозвался Дермотт с плотоядной улыбкой. – Она погибнет завтра же во время утренней пробежки под колесами автомобиля, который, конечно, скроется с места происшествия.

Господи… Сандра… Мое сердце словно провалилось на дно черного колодца. Дрогнувшим голосом, который предательски выдавал мои чувства, я произнес:

– Я видел результаты вашей работы. Больше примеров для устрашения мне не требуется.

Кейси вперился в меня сквозь щелки глаз.

– А по-моему, вам мало. Вы по-прежнему настроены спорить со мной.

Спорить? После вялой попытки не подчиниться распоряжению сесть я вообще не подавал никаких признаков несогласия. Сказал лишь несколько слов, причем нейтральных и тщательно взвешенных. А он оставался мной недоволен. Напрашивался вывод, что этим людям просто нравилось убивать.

– Отмените приказ, Кейси.

– Слишком поздно.

– Отмените, – повторил я и начал пытаться освободить руки от оков, но лишь услышал легкий треск в спинке стула.

Кейси внимательно наблюдал за мной, отмечая все приметы страха. Разглядеть их не составляло труда. Только безмозглый идиот выглядел бы бесстрашным в подобной ситуации – и бездумная смелость могла приблизить смерть. Потом Кейси милостиво улыбнулся:

– Хорошо. Я сделаю исключение и удовлетворю вашу просьбу, мистер Броуди. Но мне необходимы гарантии, что мы поняли друг друга. Вы можете мне их дать?

– Да.

– Хорошо. Потому что, как я замечаю, мистер Эберс выглядит совсем плохо. Но если вы снова начнете делать глупости, я больше не стану пересматривать своих решений. Терпеть не могу отменять свои приказы. Это плохо сказывается на дисциплине. Еще одна ошибка, и Сандра Фандино будет принесена в жертву из-за вашего упрямства, а вскоре наступит черед следующей кандидатуры из нашего списка. И предупреждаю сразу: больше ни в какие переговоры мы вступать не намерены.

Снова щелчок пальцами.

– Мать подружки Дженни, – тут же выдал Дермотт. – Эта Майерс, что живет этажом выше.

Я побледнел.

– Соседка и приятельница. Звучит многообещающе, – усмехнулся Кейси. – Какие у тебя идеи по ее поводу?

– Накачать наркотой и бросить поздно ночью полураздетой в трущобах, где особенно падки на белых женщин, а там…

Голова Эберса опустилась на левое плечо. Глаза закатились.

– Броуди, я что-то… – пробормотал он.

Кейси сверился со временем.

– Наши импровизированные часы немного спешат, как я погляжу. Жаль. Но Дженни постигнет та же участь, если не выполните наших условий, мистер Броуди. Будет вас прикрывать полиция или нет, мы всегда сумеем устранить вас. Сможем добраться до вас и ваших друзей в любом месте и в любое время. Если хоть кто-то посмеет выступить против нас, умрет ваша дочь, вы сами и остальные тоже.

Он наклонился, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

– Мистеру Эберсу сейчас очень больно. Но эту боль причинили ему вы, развив бурную деятельность здесь и в Токио.

Он поднялся, развернулся и вышел из магазина, даже не оглянувшись. Последовавший за ним Дермотт задержался на пороге и помахал мне на прощание «глоком».

– До встречи, Броуди!

При этом он выронил ключ от наручников себе под ноги и с гаденькой ухмылкой скрылся. Не сводя с ключа глаз, я резко подался вперед, но наручники лишь больнее впились мне в кисти. Тогда я качнул стул и опрокинулся вместе с ним на бок. Было слышно, как лопнуло старинное дерево в основании. Прощай еще одно из моих бесценных «сокровищ»! Реставрации подобные вещи не поддавались.

Орудуя ногой, я подтянул себя по полу вместе со стулом к месту, где лежал ключ. Перевернулся на спину и стал ощупывать доски пальцами. Эберс застонал. Его лицо покрывала мертвенная бледность, а лужа крови увеличивалась с пугающей быстротой. Я сумел схватить ключ и стал раскачиваться из стороны в сторону, пока не ухитрился снова перевернуться на бок.

Повозившись в поисках замочной скважины у себя за спиной, я поймал нужное положение для ключа, чтобы он вошел в нее, и услышал щелчок замка. Освободив одну руку, я тут же вскрыл второй браслет и снял наручники с Эберса. Потом я уложил его на пол и поставил раненую ногу в вертикальное положение, чтобы хоть немного ослабить кровотечение. Под жгут я использовал кимоно-оби, перевязав излишком материи саму рану. Когда я изо всех сил стягивал концы жгута, Эберс снова чуть слышно застонал.

Я позвонил в службу спасения и склонился над потерявшим сознание другом. Наотмашь хлестнул сначала по одной щеке, а потом по другой.

– Билл, как вы?

Он не отвечал.

Послышалось завывание сирен.

– Билл, помощь уже близка.

Неожиданно он открыл глаза, и лицо исказила гримаса боли.

– Что?

– Слышите сирены? Вам уже скоро окажут помощь.

– Мне холодно, как же мне холодно…

Я быстро стащил расшитое одеяло со старинной корейской кровати и накрыл его.

– Так лучше?

У него снова закатились глаза, но он лишь сказал:

– Они нанесли магазину такой ущерб…

– Ничего, мы все исправим.

– Мне придется продать несколько вещей, чтобы вам не разориться.

– Да уж, вам придется постараться.

– У меня получится, вы же знаете.

– Конечно. Получится, как всегда.

С чуть заметным кивком он закрыл глаза, и, как мне показалось, жизнь покинула его тело.

Глава шестидесятая

Я сидел в приемном отделении больницы, обхватив голову руками и чувствуя себя совершенно потерянным. Куда идти? Что делать? Мысли путались. Я даже дышал какими-то порывами и всхлипами. Все, кто был мне дорог, подвергались теперь по моей вине смертельной опасности.

Сразу из операционной санитары перевели Эберса в реанимацию, куда посетителей не пускали. Хирургу удалось справиться с большинством внутренних повреждений, но возникли осложнения, и состояние пациента оставалось крайне тяжелым.

Сообщив, что Эберс теперь будет спать от двенадцати часов до суток, доктор посоветовал мне отправляться к себе. Я так и поступил. Все еще плохо соображая, доехал до магазина, оставил на месте табличку «Закрыто» и достал бутылку редкого саке двенадцатилетней выдержки, которую приберегал для особо почетных клиентов. Пить одному не хотелось, но и податься было некуда. Ренне и без меня хватало нервотрепки с глубокой душевной травмой, нанесенной жене, и чувством собственной вины. У Майерсов мне не дала бы покоя расспросами Лайза – лучшая подруга Дженни. А дома, куда бы я ни бросил взгляд, все напоминало о дочери.

В общем, я остался в магазине.

Первую чашку раритетного саке я проглотил быстро. Налил себе вторую, взял бутылку и перешел из кабинета в примыкавшую к ней маленькую гостиную. Так же быстро я расправился с третьей и четвертой дозами крепкого напитка. Мой взор блуждал по поверхности бежевого ковра и по жемчужно-серым стенам. Прежде я всегда гордился этим укромным уголком, где заключал самые важные сделки и размышлял над динамикой цен на свой товар. Теперь это все казалось таким мелочным, пустяковым. Я посмотрел на акварель Берчфилда. И пятую чашку поднял в честь непризнанного гения.

Бледные, почти пастельные тона картины заворожили меня, как это случалось и прежде. На горизонте закат сталкивался с оранжевыми всполохами рассвета. На переднем плане высилось сюрреалистическое дерево, чьи окрашенные в розовые, черные и зеленые тона ветви, полные жизненных соков, буквально пульсирующие внутренней силой, дожидались наступления нового дня с невероятным для растения чувством собственного достоинства.

Того достоинства, за которое я не переставал бороться, казалось, всю свою жизнь.

С откровенной ухмылкой во весь рот Скотт Мутрекс уложил меня броском на лопатки в третий раз подряд. Но мне только исполнилось семнадцать лет, упрямства не занимать, и когда я, пошатываясь, вышел против него в четвертом раунде, он снова опрокинул меня на маты. Мутрекс был рослым блондином и известным драчуном на три года старше меня, а я – новичком, только что приехавшим из Японии и теперь пробовавшим свои силы в одном из борцовских клубов Лос-Анджелеса. Причем до этого момента я мало кому уступал в единоборствах как в Токио, так и здесь, на новом месте.

Оглушенный, с расквашенным носом, я попытался встать. Перед глазами все плыло, а по краям моего поля зрения вообще сгустилась тьма. Меня подхлестывала продолжать борьбу лишь отчаянная злость. На маты вышла Миеко, склонилась надо мной и прошептала на ухо строки о безмятежной тишине холмов Оказаки. По-японски. В самый первый раз. Не понимая по молодости лет всех нюансов стихотворения, я вдруг проникся самим по себе идеалом дзен – стремлением к покою и к познанию. Уловил главную мысль.

Дыхание Миеко обдало меня теплом и сладостью. Я сердцем почувствовал тягу к тому покою, прелесть которого она только что мне открыла. Перед глазами вновь вспыхнул свет, а мы с Миеко обменялись улыбками.

Больше в схватку с Мутрексом я в тот день не вступал и позволил Миеко усадить себя в уголке, чтобы в голове окончательно прояснилось. И сидел я ровно, прямо и гордо. Как дерево у Берчфилда.

Скотт Мутрекс знал нечто, неведомое мне. И именно это познание, в чем бы оно ни заключалось, давало ему превосходство. Однако я был полон решимости раскрыть его секрет.

Два года я провел в упорных тренировках. Ката, камае, сизентай и реи^[8] наполнили мои дни и снились по ночам. А в кошмарах мне являлась ухмылка Скотта Мутрекса. Через год я начал включать в свой арсенал приемы уличной драки, которым поневоле обучился. Кое-что из дзюдо и тэквондо. В моем распоряжении появилась новая комбинация трюков, я совершенствовал ее и оттачивал до седьмого пота. Покой оставался лишь идеалом. Я стремился к этому состоянию, но очень редко достигал его. И продолжалось оно недолго. Но уж зато когда я погружался в него, приносило мне невыразимое умиротворение. Тело словно застывало, а внутри появлялось согревавшее душу сияние.

В тот самый первый день Миеко внушила мне: «Проиграй схватку, но не теряй себя».

Через два года мы со Скоттом Мутрексом сошлись снова. Мне было девятнадцать, ему – двадцать два. Но я подрос за это время на несколько дюймов. Дважды мне удались победные броски, после чего Мутрекс под улюлюканье зрителей покинул зал.

Ночь после того дня, когда Сога нанесла визит в мой магазин, показалась мне самой долгой в жизни. Она тянулась дольше и тоскливее, чем предыдущая, когда я не находил себе места после похищения Дженни. Дольше и тоскливее, чем та, когда после четырнадцати лет молчания мне впервые позвонил Джордж, чтобы сообщить о смерти отца.

Дольше и тоскливее, потому что никогда прежде я не ощущал себя настолько беспомощным.

Меня терзали образы Дженни, Эберса – всего хорошего и здравого, что существовало в моей жизни. Я не знал ответа, но ясно осознавал стоявший передо мной вопрос: как я мог рассчитывать найти Дженни или помочь Эберсу, если потерял почву под ногами? И я искал ответы в саке, у Берчфилда, у самого себя. Первый согрел меня, второй вдохновил, а третий, стоило мне только как следует прислушаться, дал искомый ответ.

Я вновь обрел покой и ощутил сияние. Пришло знание. Появилась внутренняя сила. А потом я словно услышал слова отца, которые уже давно привык считать своими: «Что бы ни случилось, умей сохранить лицо. Научись защищать простых людей и самого себя». Сога забрала у меня Миеко. В их руках оказалась сейчас Дженни. Но я не позволю так легко завладеть моей жизнью и буду бороться за нее, пока способен дышать.

День девятый
Отчаяние

Глава шестьдесят первая

На следующее утро телефон в моем кабинете издал два звонка и умолк.

Я запер магазин и сел за руль белого служебного микроавтобуса без маркировки, припаркованного на заднем дворе. Проехав вдоль по Ломбард-стрит, свернул на Ван-Нуйс и несколькими кварталами ниже зарулил к расположенной на углу заправочной станции. Велев Элу заполнить бак, я направился в гараж. На подъемнике стоял джип для сафари, с передней полуосью которого возился сын Эла. Я кивнул ему, выскользнул через калитку в проволочном заборе с тыла автомастерской и быстро зашел в соседнее кафе. Сога наверняка поставила на прослушку все телефоны-автоматы в окрестностях моего магазина и имеет возможность перехватывать мои переговоры по сотовому телефону, но, воспользовавшись неприметными задворками автозаправки, чтобы попасть в расположенное на параллельной улице скромное кафе, я потратил всего двадцать секунд, после чего превратился для них в невидимку.

Заказав чашку кофе и датский бутерброд, я направился к туалетам. Рядом с ними на стене висели два телефона-автомата. Осмотревшись, я убедился, что меня никто не сможет подслушать. Набрал номер и стал ждать соединения. Трубку сняли после первого же гудка.

– Слушаю!

– Это я. Узнал что-нибудь?

– Они здесь. Но пока не знаю, сколько их.

– В Нью-Йорке? Ты уверен?

– Да. Носят костюмы, которые сидят на них, как детские платьица на бульдогах.

– Ты быстро сработал.

– А как же! У меня десять человек ведут наблюдение круглые сутки. Я держусь оттуда подальше. Джордж действует по той же схеме в Лос-Анджелесе.

Мне снова стало страшно. Десять человек – это целая армия.

– Я же просил все делать как можно незаметнее. Жизнь Дженни поставлена на карту.

– Мы ведем слежку с очень большого удаления. Через бинокли из соседних зданий или из машин, припаркованных в дальнем конце улицы. Ничто не должно бросаться в глаза.

– Никого пока не засекли?

– Нет.

Я немного успокоился.

– Что удалось установить?

– Мы обратили внимание на боковой вход из переулка и на подземную парковку.

– Значит, основного входа они избегают?

– Может, пользовались им прежде, но не сейчас.

Всегда на шаг впереди, подумал я. Как только их хакер обнаружил следы взлома, Сога перешла на чрезвычайный режим.

– Скольких насчитали?

– Пока пятерых.

– А команда Джорджа?

– У них трое. Все приезжают на машинах с тонированными стеклами, паркуются под зданием и поднимаются по черной лестнице, а не на лифтах главного вестибюля. Очень трудно разглядеть каждого.

Но ведь разглядели же!

– Пятеро для них – уже много. Установили, где они обитают?

– Да. Уединенный участок на Лонг-Айленде. Северное побережье.

– Хорошее местечко?

– Много пространства, лесистое и выходит к самой воде. Высоченная ограда по всему периметру.

– А что за вода?

– Большая.

– Ты имеешь в виду, что это берег океана? Ни гавани, ни бухты?

– Ничего подобного.

– Значит, перекрыть выход в море не удастся.

– Едва ли. Там причал с двумя катерами. На вид – очень быстроходными.

– Кто владелец земли?

Нода усмехнулся:

– Мой человек побеседовал с хозяином бензоколонки в двух милях по шоссе оттуда. Говорит, что там живут престарелый японец и два молодых парня.

Молодые подчиненные в услужении у пожилого начальника. Типично для традиционного японского понятия об иерархии. И верный признак для нас.

– Что ж, пора приступать, – произнес я.

– Мы будем готовы.

– Отлично. Встретимся сегодня вечером.

– Да.

– Случилось еще кое-что. Они нанесли мне визит.

– Сколько их было?

– Всего двое. Но они опасно ранили моего помощника.

Я успел узнать, что за прошедшую ночь состояние Эберса не улучшилось.

– Расскажи подробности, – попросил Нода. Он выслушал мой отчет, потом надолго замолчал. – Ничего не поделаешь. Будем надеяться на медиков. Не теряй присутствия духа, не дергайся, старайся не попасть им на глаза.

– Таков мой план, но только кому-то все же придется за все расплатиться.

Нода попрощался со мной и положил трубку.

Вскоре я позвонил Ренне. После предупреждения Соги я не мог позволить себе быть замеченным в компании лейтенанта полиции или подслушанным во время разговора с ним, и не имело значения, что он был, помимо прочего, просто моим другом. Я сообщил, что направляюсь в Нью-Йорк, и поинтересовался, готов ли он к нам присоединиться.

– Ни за что на свете не упустил бы такой возможности, – сказал Ренна. – Я уже подал официальное заявление на краткосрочный отпуск по личным делам. Об этом даже написали в местных утренних газетах.

– Превосходно. Публикации непременно будут замечены Согой. Тогда увидимся на Восточном побережье?

– Да. О моей отлучке не будет знать никто, кроме шефа полиции и мэра.

– Хорошо. Что-нибудь еще?

– Тут многие считают нас параноиками.

– А ты сам?

– Я слишком много знаю, чтобы разделять это мнение…

Следующий звонок я сделал в Токио с оплатой за счет вызываемого абонента. Когда к телефону подошел Горо Козава, я произнес:

– Настало время открыть те двери, о которых вы упомянули.

– Что от меня требуется?

И я проинформировал его обо всем.

Потом, размахивая пакетом с заказанным бутербродом, чтобы его было видно издалека, я вернулся на заправку Эла, расплатился за топливо и двинулся обратно к магазину. Оказавшись в кабинете, я сделал то, что настоятельно рекомендовал мне Кейси: позвонил Лиззе Хара, разговаривая с ней нарочито игривым тоном. Она охотно согласилась на встречу, что вызвало у меня чувство вины. Ведь, как и отец, я собирался вслепую использовать ее.

Он хотел, чтобы она привлекла внимание Соги. А для меня она станет живым щитом.

В ТРЕХ КВАРТАЛАХ ОТ МАГАЗИНА

Как только Джим Броуди отъехал от своего магазина в неизвестном пока направлении, четыре таких же неприметных микроавтобуса, как и его собственный, располагавшиеся по всем четырем сторонам света от «Антиквариата Броуди», тоже пришли в движение. Оборудованные приборами слежения, настроенными на «жучок», который заблаговременно прикрепили к шасси фургона Броуди, все они последовали за ним на почтительной дистанции. Пока он катил по Ломбард-стрит, две машины двигались по параллельным улицам слева и справа, третья держалась в трех четвертях мили впереди на случай перехвата, а четвертая пристроилась в полумиле сзади.

Когда же Броуди свернул на Ван-Нуйс, передний и задний микроавтобусы повторили его маневр, чтобы обеспечивать теперь боковое прикрытие, а два других тоже выехали на Ван-Нуйс спереди и сзади. Пока цель двигалась, в визуальной слежке не было необходимости. Ни один микроавтобус не приближался к ней менее чем на три квартала.

Но как только объект наблюдения достиг пункта назначения, преследователи ускорились. Следовавшая сзади машина нагнала Броуди, когда тот заезжал на заправку, и пристроилась в тени деревьев у противоположного тротуара, откуда у агента, сидевшего сзади, открывался через тонированные стекла превосходный вид на происходящее.

Три других фургона тоже встали, образовав между собой прямоугольник со сторонами от семидесяти до ста ярдов, и активировали параболические микрофоны, способные уловить любой шорох на расстоянии в двести ярдов. Потом и водитель ближайшей к месту действия машины включил аппаратуру с усилителями звука. Звонки Броуди оказались перехваченными тремя из четырех направленных примерно в его сторону микрофонов.

Причем две записи получились отменного качества.

Глава шестьдесят вторая

Сквозь иллюминатор лайнера «Юнайтед эйрлайнс» передо мной открылся вид на Манхэттен с его устремленными в подернутое желтоватой дымкой небо высотными зданиями. Как только шасси самолета коснулись посадочной полосы аэропорта Кеннеди, я снял с полки свою дорожную сумку и устремился к выходу. Такси доставило меня в заштатный отель на углу Тридцать девятой улицы и Девятой авеню. Я прошел через мрачноватый холл, подсвеченный одной лишь запыленной люстрой, с полом, покрытым черно-белым клетчатым линолеумом, и с парой продавленных красных диванов с обивкой из винила. В противоположном конце холла находилась дверь, которая вела в старомодный коктейль-бар, тоже уставленный виниловой мебелью. В баре было почти темно, однако я сумел разглядеть спину мужчины в дорогом летнем пиджаке, но не его лицо. Что делал этот богатый человек в такой дыре?

Дребезжащий лифт поднял меня на пятый этаж, и я постучал в потрескавшуюся фанеровку двери, которую не меняли, наверное, лет восемьдесят. Мне открыли. Я вошел. Дверь захлопнулась у меня за спиной. В затененном углу стоял Нода с пистолетом в одной руке и мобильным телефоном в другой. Свет в номере был приглушенным, шторы на окнах плотно задернуты. Бо́льшую часть комнаты занимала двуспальная кровать с пурпурным покрывалом. Пол устилал коричневый ковролин с хорошо заметной протоптанной ногами дорожкой. В углу стоял уродливый письменный стол, на поверхности которого было больше царапин, чем железнодорожных путей перед Центральным вокзалом Нью-Йорка.

– Копы сидели у тебя на «хвосте», – сообщил Нода. – Наши партнеры вели тебя от самого аэропорта. По их словам, слежки не было.

– Это Джордж свил себе гнездо в баре?

– Разумеется.

Нода был в серых летних брюках и черной водолазке под пиджаком в полоску. Покрой пиджака позволял свободно прятать под ним кобуру.

– Как я погляжу, ты уже при делах, – заметил я, указывая на пистолет.

– Местные друзья одолжили. Джорджу тоже. А третий дожидается тебя.

Он протянул мне небольшой «браунинг», который я сунул в боковой карман ветровки.

Через пару минут в дверь снова постучали. Нода поднял пистолет и кивнул в мою сторону. Я посмотрел в «глазок» и открыл. В номер вошел Ренна в сопровождении незнакомого полицейского в штатском и невзрачного блондина с бледно-серыми глазами, худощавого, в оливкового оттенка итальянском костюме. От него пахну́ло дорогим одеколоном. Нода спрятал оружие в кобуру.

– Ты все-таки здесь, – сказал я Ренне вместо приветствия.

– Пока для меня это билет в один конец. Вчера прошел слух, что если мы оперативно не раскроем убийства в «Маленькой Японии», домой я уже потащусь пешком.

Мне оставалось лишь посочувствовать ему. Городские чиновники Сан-Франциско попрятались за спины пресс-секретарей и готовы были винить во всем одного Ренну. В управлении все сотрудники пришли к выводу, что, взявшись за подобное дело, он поставил крест на своей дальнейшей карьере. Но были и те, кто, подобно мне, видел все в ином свете. Взвалив на себя это бремя, Ренна поступил правильно. Не покарав виновных в кровавой бойне, как смог бы настоящий мужчина каждое утро потом смотреть на самого себя в зеркало? Однако проблема заключалась в том, что перед столь жестоким выбором приходилось часто вставать практически каждому из нас. И оказавшись лицом к лицу со своим личным «Японским кварталом», многие пасовали. Супружеская неверность, предатель среди сотрудников, смертельное заболевание члена семьи – сколько еще наступало в нашей жизни моментов, когда мы подвергались искушению повернуться к проблеме спиной, вместо того чтобы решать ее? Мне ли не знать этого? Ведь я тоже предпочел забиться в щель своего горя на целых восемь месяцев после гибели Миеко.

Но, конечно, лейтенант оказался в иной ситуации. Его начали поджаривать на медленном огне за неспособность быстро раскрыть преступление. Между тем все прекрасно знали, что далеко не всегда это было возможно. Детектив, раскрывавший хотя бы семьдесят процентов дел, считался чуть ли не гением в своей профессии. Но даже у гениев возникали проколы. Мы с Ренной с самого начала понимали, насколько велики шансы, что «Маленькая Япония» окажется из разряда неразрешимых загадок.

– У меня есть еще новость, – тихо произнес Ренна.

Я замер. Неужели они обнаружили Дженни мертвой? Вдруг Кейси не сумел сдержать кровожадные порывы Дермотта?

– Эберс не выжил.

Все, кто присутствовал в комнате, сумрачно потупили взгляды. А с моих губ помимо воли сорвался горестный стон. Я отвернулся к стене, сжав кулаки в карманах с такой силой, что на моей куртке затрещали швы. Чтобы выдержать пронзившую меня боль, я прикусил губу. Чья-то рука осторожно легла мне на плечо.

– У тебя будет время оплакать его смерть, когда все закончится, – сказал Ренна. – Сейчас нам нужно думать в первую очередь о живых.

Он имел в виду, конечно же, Дженни. Преодолевая головокружение, я глубоко вдохнул.

– Давайте продолжим. Это твои коллеги из Нью-Йорка?

– Да. Знакомьтесь. Джейми Маккан. Джим Броуди.

Я пожал руку полисмену в штатском.

– Сочувствую вашей потере, – проговорил он. – Вы ирландец?

– По отцовской линии.

– Хорошие корни, – улыбнулся этот рослый и крепкий мужчина примерно одного с Ренной возраста.

У меня за спиной тот выразительно кашлянул в кулак.

– Это Льюк.

– А фамилия?

– Лучше просто Льюк.

– Что ж… – Мы тоже обменялись рукопожатиями.

– Это вклад ЦРУ в наше общее дело, – пояснил Маккан. – Уж не знаю, как вам это удалось, но перед нами открылись возможности, каких и не припомню. Для Нью-Йорка – нечто неслыханное. По первому требованию нам выделили необходимые подкрепления – спецназ, подразделение по борьбе с терроризмом, поддержку с воздуха… и вот даже Льюка из всем известного управления.

Если бы он только знал, что этим мы обязаны такой темной личности, как Горо Козава!

– Какова ваша специализация, Льюк?

Он устремил на меня холодный взгляд своих серых глаз, которые казались маленькими для его лица, но фиксировали происходящее четко и бесстрастно. В его чертах угадывалось скандинавское происхождение.

– Главным образом я разгребаю мусор за другими. На сегодня моя задача – обеспечить прикрытие вам.

– Но этим занимается Нода.

– Ничто не мешает нам помогать друг другу.

– Если только у меня не появится для вас другого задания?

– Да.

Его ответ мне понравился, но я спохватился, что не представил остальным своего японского друга.

Последовали еще рукопожатия.

– Весьма рад личной встрече, – улыбнулся Ренна. – Вы говорите по-английски?

– Конечно. Хотите устроить мне экзамен?

– Считайте, что вы его уже сдали, – ответил он.

В этот момент раздался зуммер мобильного телефона Ноды. Он открыл крышку и сказал по-английски:

– Докладывай. – Немного послушал, потом спросил: – Он один? Светло-зеленые глаза, темно-русые волосы, черный костюм в полоску, похож на биржевого маклера? Кто-нибудь ждет этого господина?

Нода вновь окинул взглядом Ренну, Маккана и Льюка. После секундного замешательства отозвался Ренна:

– Да. Это ко мне. Кстати, о мусоре…

– Вам нужно избавиться от мусора? – обратился к нему Льюк. – Тогда только намекните.

– Спасибо, – усмехнулся Ренна. – Я запомню ваши слова.

– Пропустите его, – произнес Нода в трубку.

Через минуту в номер постучали. Ренна потянулся к ручке, а Нода и Льюк к оружию. Ренна заметил их движение и немного помедлил, прежде чем приоткрыть дверь.

– Вы опоздали, – произнес он, и оба пистолета остались в кобурах.

Как всегда энергичной походкой в комнату вошел Деймонд и с достоинством наклонил голову, приветствуя присутствующих.

– Здравствуйте, джентльмены!

– Позвольте вам представить Боба Деймонда из мэрии Сан-Франциско, – сказал Ренна, а потом по очереди назвал чиновнику имена собравшихся в номере людей.

– Я не стану путаться у вас под ногами, джентльмены, – сразу объявил Деймонд. – Предоставлю все вам – профессионалам.

Улыбался он при этом широко и обаятельно.

Бюрократ из бюрократов, на сей раз он выбрал наилучшую линию поведения, и я подумал, что, может, из него получится более перспективный мэр, чем казалось на первый взгляд.

Маккан развел руками, услышав реплику Деймонда.

– Политик, который считает полицию профессионалами и не лезет в наши дела? Таких не бывает. Еще одно чудо! Уж не Рождество ли у нас сегодня?

Деймонд похлопал его по плечу.

– В мои обязанности входит лишь докладывать шефу о происходящем. Уверяю, мы не меньше вас хотели бы, чтобы этот кошмар прекратился.

– Мэр обещал прислать Гейл, – заметил Ренна.

Деймонд сделал паузу и кашлянул в кулак, прежде чем ответить:

– Понимаете, было решено сменить стратегию. Гэри, разумеется, верит в вас и все такое… Но при этом Гейл ему нужна на случай, если, как говорится, дело примет нежелательный оборот и придется отбиваться от наскоков прессы.

Ренна бросил на меня многозначительный взгляд.

Я пожал плечами и обратился к собравшимся:

– Итак, вы получили подробные инструкции. Каждый знает, что должен делать. Сигналом к началу послужит мой звонок Лиззе Хара завтра в девять утра. У нас целый вечер, чтобы закончить с приготовлениями, но ранним утром все должны занять отведенные им позиции. Не сомневаюсь, что Сога будет прослушивать телефон Лиззы, как и мой номер в отеле. У вас есть что добавить к этому, лейтенант Ренна?

– Как верно заметил Боб, нужно, чтобы этот кошмар прекратился.

– Маккан?

– Мы в полной боевой готовности. Основные силы сосредоточены здесь. Держим связь с подкреплениями в Джерси, на Лонг-Айленде и в Коннектикуте. Кажется, учтен любой из возможных вариантов.

– Очень хорошо.

– Неужели нам действительно понадобится столько людей? – спросил Маккан.

– Очень хотел бы надеяться, что нам их хватит, – сказал я. – Необходимо также обеспечить прикрытие со стороны океана.

Маккан взволнованно посмотрел на Ренну.

– Будь я проклят, Фрэнк! У меня это в голове не укладывается. Оглянись в прошлое. Мы с тобой оба служим уже двадцать пять лет, но никогда не участвовали в операции таких огромных масштабов. На земле и в воздухе будет задействовано больше личного состава, чем в твоей китайской армии. Трудно поверить, что все так серьезно.

– Вам нужны доказательства? – спросил я.

– Поймите и меня тоже. Это не будет лишним для полного понимания важности задания, – развел руками Маккан.

Я повернулся к Ноде:

– Тебя не затруднит?

Нода усмехнулся и опустил воротник водолазки. Розово-коричневая линия протянулась вокруг шеи под линией подбородка. Шрам он обработал какой-то мазью.

– Ничего себе! – воскликнул Маккан.

Собравшиеся уже знали подробности нашего посещения деревни.

– Могу я взглянуть? – подал голос Льюк.

Нода кивнул, тот приблизился, осмотрел шрам и наморщил лоб.

– Каково ваше мнение? – поинтересовался Маккан.

– Ожог от специального гибкого троса. Невесомый и тонкий. Почти не поддается растяжению. Перерезать невозможно даже кусачками по металлу. Скажу просто: высокотехнологичная веревка стоимостью триста долларов за фут. Так что советую всем прислушиваться к словам наших коллег с должным вниманием.

– Ваши группы готовы?

– Да, – ответил Кейси.

– Так точно, – подтвердил Дермотт.

«Превосходно, – подумал Оги. – Восемь моих лучших людей составят передовой отряд. Вторая восьмерка обеспечит круговое прикрытие. Шестнадцать бойцов, у которых на счету по меньшей мере сорок семь убийств. Если включить в общее число меня и двух новичков-первогодков, нас будет девятнадцать человек».

Немного подстраховаться не помешает. А еще лучше трижды перестраховаться от случайностей. Это фирменный стиль Соги. Быть может, слишком много чести для какого-то торговца антиквариатом и кучки полицейских, но ведь работа в «Маленькой Японии» принесла Соге два с половиной миллиона долларов. Подобные дела необходимо завершать аккуратно.

– Как и было решено прежде, вы двое лично возьмете на себя Броуди, – сказал Оги.

– Будет сделано, господин, – ответили они.

Глава шестьдесят третья

Отель «Лондон-Эн-Уай-Си» напоминал слоеную вафлю высотой в пятьдесят этажей на Западной Пятьдесят четвертой улице между Шестой и Седьмой авеню. Бродвей с его театрами располагался к западу, а Пятая авеню, манившая лучшими магазинами, протянулась восточнее. Раньше отель назывался иначе и принадлежал японской компании, которая включила меня в список почетных гостей и предоставляла такую скидку, что провести ночь здесь для меня было дешевле, чем в какой-нибудь захудалой ночлежке. И новая администрация уважала эту традицию.

Служба размещения и обслуживания располагалась за стойкой из огромной пятнистой плиты итальянского мрамора в светло-зеленых и белых тонах с затейливыми бронзовыми лампами и длинными перьевыми ручками для клиентов. Холл пересекали дамы в длинных вечерних платьях под руку с холеными мужчинами в смокингах и красных галстуках, а некоторые украсили петлицы цветками. А я даже не успел стряхнуть с джинсов пыль токийских улиц.

Возвышаясь за стойкой, клерк в форменном блейзере окинул меня внимательным взглядом. На плече я нес черную спортивную сумку. Я был в черных джинсах и бежевой футболке под черной курткой-ветровкой и в кроссовках. Чтобы не произвести своим прибытием излишнего фурора, пистолет я переложил из кармана в сумку.

– Чем могу вам помочь, сэр? – обратился ко мне клерк, у которого на белой нагрудной табличке значилось имя – Роберто.

– Должен быть заказан номер на фамилию Броуди.

Роберто защелкал клавишами компьютера, а потом молча протянул мне ключ. Неожиданно его компьютер подал сигнал, и у клерка удивленно взлетели вверх брови.

– Для вас оставила сообщение мисс Лизза Хара. Она просит как можно скорее связаться с ней.

Имя он произнес с почтением.

– Спасибо, непременно.

– Вы приятель мисс Хара?

– Она поклонница моего таланта. Но, как я вижу, ее имя хорошо знакомо и вам, не так ли?

– Мисс Хара рекомендовала наш отель многим своим влиятельным японским знакомым. – Он снова покосился на мою пыльную сумку. Потом сверился с данными компьютера. – Простите, но, как я только что обнаружил, мисс Хара попросила предоставить вам апартаменты люкс. Компьютерная ошибка, знаете ли.

– Компьютерная ошибка? – усмехнулся я. – Да, такое случается сплошь и рядом.

Роберто покраснел и подал мне другой ключ.

Не слишком довольный тем, что клан Хара вновь по своей прихоти менял мои планы, я с мрачным выражением лица вошел в лифт и поднялся на сорок пятый этаж. Коридор был устлан мягким ковром, а двери номеров находились на приличном расстоянии друг от друга. Прокатав ключ-карту в прорези замка, я распахнул дверь и оказался в гостиной с ворсистым напольным покрытием цвета яичной скорлупы и обширным диваном с обивкой в тон слоновой кости, развернутым в сторону плазменной телевизионной панели, занимавшей чуть ли не всю стену. На диване расположилась Лизза в джинсах и бежевом вязаном свитерке. И куда только девалась разодетая в пух и прах звезда? Сейчас она выглядела так, словно приехала в гости с ночевкой к своей лучшей подруге.

– Папочка ни за что не простил бы меня, если бы я не проявила о вас должной заботы, и потому я просто не могла позволить вам занять обычный номер.

– Ясно. В последние дни вы разговаривали с отцом?

– Да, но мало. А что?

– Это он попросил сменить для меня номер в отеле?

– Нет. Идея моя. Вам здесь нравится?

Мне оставалось только гадать, говорила ли она правду. Вызывало вопросы и ее появление в апартаментах к моему приезду.

– Так нравится или нет?

– Тут очень мило.

– Как я рада это слышать! Мне не терпелось узнать последние новости, и я решила дождаться вас здесь. Надеюсь, вы не в обиде? Вам удалось продвинуться вперед в вашем расследовании?

– Немного.

Лизза собрала волосы сзади в пучок и почти не воспользовалась косметикой. В ее больших глазах поблескивала влага. Она либо недавно плакала, либо была на грани слез. Я сразу понял, что ей нужно выговориться. Разделить с кем-то свое горе. Не сразу, но боль утраты проникла в сознание даже этой светской дивы и заставила приглушить на время весь внешний напускной блеск. Если только Лизза не пустила в ход свои актерские способности, которые с ростом популярности становились частью ее натуры.

При иных обстоятельствах я был бы склонен толковать любые сомнения в пользу Лиззы и попытался бы ее утешить, но сейчас у меня не хватало на это ни времени, ни сил. Завтра я окажусь под прицелом у Соги, и ставкой в игре станет жизнь Дженни. А потому, в чем бы ни нуждалась сейчас Лизза, придется ей подождать. Нужно найти благовидный предлог, чтобы выпроводить отсюда опечаленную звезду японской эстрады.

Неожиданно она вскочила с дивана и воскликнула:

– Я знала, что вы добьетесь успеха! Вы все мне расскажете в клубе.

– В каком клубе?

– Это уютное местечко в отеле «Трибека», куда я иногда отправляюсь потанцевать. Но там легко можно найти уединенный уголок для деликатного разговора.

– Давайте не поедем туда, а папе ничего не скажем.

– Не будьте таким букой! – Лизза потянула меня за руку. – Нам не помешает немного развлечься. И к тому же место совершенно новое. Только для избранных. Ему даже названия не придумали, и пока оно именуется просто «Клуб».

– Терпеть не могу ночных клубов. И потом, я не пройду фейс-контроль. Надо сначала загореть.

Но Лизза уже переключилась в режим приятного времяпрепровождения. Ее скорбь по сестре была искренней, но это не мешало ей предвкушать радости жизни. Предаться им прямо сейчас. Немедленно.

– А как насчет бара в «Уолдорфе»? Там очень тихо и уютно. Нам никто не помешает, и вы сможете рассказать, что удалось узнать. Вам, конечно, понадобится галстук, а у меня всегда найдется вечернее платье.

Я понял, чего она добивалась. Лизза действительно хотела узнать новости по делу об убийстве в «Маленькой Японии», но нуждалась в обстановке, которая помогла бы приободриться, когда речь неизбежно зайдет о мрачных подробностях. И если нельзя окружить себя атмосферой праздника, то сойдет и комфорт роскошного интерьера с дорогими напитками для успокоения до предела натянутых нервов. Или все это была лишь поза, чтобы вытащить меня из отеля? Папочка мог дать ей немало полезных советов, как вытянуть из меня побольше информации.

Впрочем, от моего взгляда не укрылись ни напряженные складки в уголках рта, ни синяки под глазами, каких не скрыть густым слоем макияжа. Играла она со мной или нет, но спала в последнее время плохо.

Я согласился сопроводить Лиззу, но предупредил, что в моем распоряжении не более часа. Как только я расскажу ей то же, чем успел поделиться с ее отцом, и пару раз успокоительно потреплю по нежной ручке, сразу извинюсь и вернусь в отель.

Но сначала мне необходимо было привести себя в порядок. Мы договорились встретиться внизу через двадцать минут, требовавшихся мне на душ и смену одежды. И как только Лизза удалилась, я встал под горячую воду, которая вернула меня к жизни и даже улучшила настроение. Я натягивал на себя джинсы, когда зазвонил телефон.

– Разве вы не знаете, что невежливо заставлять девушку ждать так долго? – капризно произнесла Лизза.

– Я как раз выхожу из номера, – ответил я и повесил трубку.

Нетерпеливость Лиззы заставила меня призадуматься. Застегнув пуговицы рубашки и надев поверх нее ветровку, в кармане которой лежал пистолет, я сообразил, как мне поступить, и набрал номер дежурного в холле.

– Служба размещения и бронирования. Джонатан слушает.

– Беспокоят из номера 4507.

– Чем могу служить, сэр?

– У меня назначена встреча с мисс Хара.

– Возникли проблемы?

– Вы знаете, где она сейчас?

– Полагаю, что в чайной комнате.

– Мисс Лизза одна или в обществе своих знакомых?

– По-моему, в холле ее дожидались трое или четверо джентльменов.

– И у некоторых джентльменов при себе большие фотоаппараты?

– Да.

Лизза хотела запечатлеть нашу встречу для истории или, проще говоря, для завтрашних японских газет. В каком бы душевном состоянии она ни находилась, от своих замашек отказаться было трудно. Оставаясь в центре внимания японских журналистов, которые базировались в Нью-Йорке, Лизза не давала забыть о себе и в Токио. Я как последний идиот согласился утешить ее в горе, а она собиралась отблагодарить меня, выжав из этого максимальную для себя пользу. Воистину гены семьи Хара непобедимы! Лизза вызывала симпатию, но всему есть предел. В конце концов, я приехал в Нью-Йорк лишь для того, чтобы выручить из беды свою дочь.

– Вам доводилось прежде встречать представителей японской прессы, Джонатан?

– Конечно, сэр. И не раз.

– Знакомые мисс Хара похожи на них?

– Да.

– Не могли бы вы передать ей сообщение?

– Как вам будет угодно, сэр.

– Скажите мисс Хара, что мне внезапно пришлось уехать по неотложному делу. Она поймет, о ком речь.

– Хорошо, сэр.

Я расчесывал волосы, когда в дверь постучали. Лиззе явно не понравилось мое поведение. Пришло время извиняться. Я пересек обширную гостиную и открыл дверь.

– Послушайте, Лизза, я, конечно, понимаю…

Продолжить мне не пришлось.

В дверном проеме возник Кейси в серебристо-сером костюме и с пистолетом в руке, который выглядел в точности как мой «браунинг». Его волосы были безукоризненно уложены с помощью маслянистого геля, а ногти на руках являли собой шедевр маникюра.

– Приятно провели время с девушкой, мистер Броуди? Нельзя так увлекаться.

И он в меня выстрелил. Но вместо пули пистолет послал мне в живот нечто вроде иглы с оперением. Я сразу же выдернул ее, но Кейси мгновенно послал мне еще две в грудь. Перед глазами все поплыло. Он положил ладонь мне на лоб и толкнул. Я покачнулся и сделал неловкий шаг назад. Мне нужно было найти в кармане свой пистолет, но пальцы отказывались слушаться, а кисти рук почти сразу безвольно повисли вдоль тела. Кейси вошел в комнату. За ним следовал Дермотт, толкавший перед собой большую тележку для постельного белья. Он был в синей спецовке с названием отеля, вышитым по кромке кармана.

– Удивлены, Броуди? – спросил Дермотт. – Уж теперь никак не скажешь, что я выбрал неподходящее место.

Он обошел вокруг тележки, внезапно напряг ногу и поднял ее. У меня было достаточно времени, чтобы сообразить, как и куда он будет бить, но руки и ноги не хотели выполнять защитное движение, которое подсказывал мозг. Получив сильный удар в челюсть, я повалился на пол.

– Как же долго я ждал этой возможности! – воскликнул Дермотт.

– Повеселился, и довольно, а теперь берись за дело, – отдал распоряжение Кейси, и Дермотт легко, как тряпичную куклу, поднял меня с ковра и запихнул в тележку.

А потом лукаво посмотрел сверху вниз и ухмыльнулся:

– Просто чудо! Уж не Рождество ли у нас сегодня?

Эти же слова произнес Маккан два часа назад! Сога знала о нашей встрече в отеле. Кто-то нас предал. Но кто? Ренна и Нода были вне подозрений. Деймонд слишком мало знал. Маккан и Ренна знакомы много лет. Оставался Льюк. Он располагал всеми возможностями и был связан с Козавой. Козава – черная душа, как отозвался о нем Томми Томита. «Если имеешь с ним дело, постарайся прикрыть свою задницу, спрячь подальше бумажник и не верь ни единому слову этой змеи». Значит, это Льюк пришел на встречу с «жучком». Сволочь!

А затем меня посетило еще одно бессмысленное теперь воспоминание. Слова предостережения от информатора с диктофонной записи: «Люди, которых вы направите на задание, должны оставаться настороже постоянно, какой бы секретностью вы ни обставили свою операцию. Следуя к месту назначения, им нужно будет постоянно отслеживать все, что покажется необычным. Вы обязаны будете внушить им правило номер один: на любой звук, тень, движение, шепот, на что угодно – сначала стреляй, а разбирайся потом. Если ваши солдаты всякий раз станут дожидаться приказа, они погибнут».

Простой стук в дверь. И никаких уловок не потребовалось. Ожидая увидеть на пороге рассерженную Лиззу, я сам открыл Соге дверь. Они блестяще все разыграли. И к завтрашнему нападению наверняка тоже готовы. Когда утром за мной сюда заедут коллеги, я буду уже далеко.

Мы потерпели поражение, хотя битва даже не началась.

Глава шестьдесят четвертая

Кто-то ударил меня по левой щеке. Сильно.

«Прекратите!» – хотел сказать я, но из моих уст донеслось лишь невнятное бормотание. И собственные слова эхом отдались где-то в самом темном углу моего сознания. Попробовал открыть глаза. Ощущение возникло такое, словно кто-то ногой наступил мне на веки. В молочном тумане прямо передо мной вдруг нарисовалось лицо Дермотта Саммерса. Он ударил снова, и меня повело. Я не упал на пол, потому что уже лежал на нем, связанный прочной веревкой.

– Ну вот вы и вернулись в мир живых, – сухо произнес Кейси.

– Но ненадолго, – с усмешкой добавил Дермотт.

Я находился в микроавтобусе в обществе Кейси, Дермотта и водителя. За исключением небольшого половика с жестким ворсом на полу машины не было ничего – лишь покрытый белой краской металл. Окна отсутствовали даже в задних дверях. Только по противоположную сторону от водительского и пассажирского сидений сквозь лобовое стекло виднелась поверхность узкой сельской дороги, участки которой выхватывали из темноты фары. Мы явно оставили уже далеко позади Манхэттен, как и Ренну, Маккана и всю нашу столь внушительную тактическую группу.

– Почти приехали, – сказал занимавший место пассажира Кейси.

– Куда? – спросил я.

– Туда, где мы тебя похороним, – ответил Дермотт.

Он сидел на полу, подложив под себя половик, прислонившись спиной к противоположной от меня стенке микроавтобуса и обхватив колени руками.

– Сегодня ты пропадешь без вести, а завтра тебя включат в городскую статистику.

Справившись с приступом паники, я выдавил:

– Не верю ни одному твоему слову.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но уже скоро ты будешь своим сырым мясом кормить червей.

Я ответил ему жалкой пародией на ухмылку и попробовал на прочность свои путы. Всего в нескольких дюймах от меня сидел убийца Эберса. Ненависть сжигала сердце, но я ничего не мог сделать. Ноги мне стянули какой-то тряпкой. А веревка, обмотанная вокруг моего туловища и рук, была прикреплена к скобе, торчавшей из стенки машины у меня за спиной. Сделал попытку пошевелить руками, но их тоже намертво прихватили веревкой. Тогда я пальцами ощупал скобу, угол которой неприятно впивался мне в спину, и нашел тонкий кусочек металла с острыми краями, случайно уцелевший внутри скобы. По сути, это был всего лишь крупный заусенец. Они образуются на заводе в процессе штамповки кузова, а потом их никто даже не пытается срезать, потому что их не видно, и они не портят впечатления от готового продукта. Я надавил на заусенец, почувствовал, что он поддался, и принялся сгибать его в обе стороны на излом.

– Он говорит правду, Кейси? – спросил я, пожирая взглядом человека, который распорядился стрелять в Эберса.

– Боюсь, что да.

Первоклассные похитители оказались никудышными лжецами. Они просто хотели нагнать на меня страху, но я-то давно научился отличать реальную угрозу от блефа.

– У вас концы с концами не сходятся, когда вы пытаетесь врать, – сказал я, продолжая трудиться над кусочком железа и ощущая под пальцами все меньше сопротивления. – Если бы вы хотели меня ликвидировать, то уже сделали бы это. К чему прикладывать столько сил, чтобы похитить Дженни? Зачем брать на себя лишнее убийство женщины из полиции?

– Отвлекающий маневр, – объяснил Кейси. – Нам нужно было заманить вас в Нью-Йорк.

– Нет, парни. Как говорится, не катит.

Металлический обломок упал мне в ладонь. Он получился размером всего лишь в десятицентовую монету, но с тонкими и острыми краями. Я плотно зажал его между большим и указательным пальцами.

– Вот мы и дома, – вдруг сказал Кейси.

Микроавтобус остановился у кованой решетки ворот с камерами наблюдения, покрытых сверху колючей проволокой. Затейливо украшенные, однако очень прочные ворота явно принадлежали богатому хозяину, дорожившему своим покоем. А по периметру территорию окружала каменная стена высотой в десять футов, тоже обтянутая колючей проволокой.

Водитель ввел код в панель, расположенную под переговорным устройством, и массивные створки медленно разошлись в стороны. Мы въехали внутрь. Участок занимал от десяти до пятнадцати акров и густо зарос лесом. По единственной заасфальтированной извилистой дорожке мы медленно двигались вперед еще полмили. За четвертым поворотом лес поредел, и открылся вид на трехэтажный особняк во французском стиле, где даже на первый взгляд не могло быть меньше двадцати пяти комнат. Безукоризненно сложенный из кирпича фасад дома на фоне просторной, хотя и не идеально ровной лужайки дополняли четыре трубы каминов и белые деревянные ставни на окнах верхнего этажа, которых я насчитал ровно пятнадцать. Справа, частично скрытое деревьями, стояло нечто, напоминавшее коттедж для гостей, а еще дальше в глубине участка темнели смутные очертания более крупных зданий.

Не сразу, но до меня дошел смысл происходившего, и только потому, что мне самому довелось побывать там – в их деревне. Новый приступ страха овладел мной. Я не шевелился и молча смотрел на то, что видел сквозь лобовое стекло. Думаю, мало кто из посторонних проникал сюда, если я вообще не стал первым.

Они соорудили современный эквивалент деревни Сога.

На американской земле!

Глава шестьдесят пятая

Все постройки окружал густой лес – в основном сосны и дубы с обильно разросшимся подлеском. Позади главного дома тоже виднелись деревья, а между ними в лунном свете серебрилась вода. Это была уже Атлантика.

Мне сразу стало ясно, где я. Мы приехали на Лонг-Айленд, в то место, которое удалось обнаружить Ноде. Только здесь находился не просто особняк, а оживленный японский поселок. Если угодно, еще одна статья экспорта из Японии, но принявшая несоразмерные и пугающие пропорции.

Когда Дермотт отвязал меня, я с трудом поднялся, ощущая слабость и головную боль. Свет прожекторов, подсвечивающих особняк, казался по-зимнему холодным. А позади освещенного пространства в полутьме мелькали силуэты мужчин и женщин в черных одеждах Соги. Их голоса в моем все еще помутненном наркотиком сознании звучали призрачными шепотами, но доносились с удивительной четкостью.

Они нас переиграли!

Кейси пошел вперед, Дермотт присматривал сзади, и так они провели меня по усыпанной гравием дорожке к ступеням дома. Внутри я оказался сначала в большом, отделанном мрамором холле, через который попал в столь же просторную рабочую комнату, где у одной стены стоял кабинетный рояль, а у противоположной разместились письменный стол и книжный шкаф от пола до потолка. Дермотт продолжал развлекаться, постоянно подталкивая меня тычками в спину. Как только мы вошли в кабинет, он силком усадил меня в кресло перед столом, привязав мои руки сзади к перекладинам спинки тем же способом, каким прежде в магазине закрепил на мне наручники.

Кейси прошептал что-то на ухо высокому мужчине лет семидесяти. У того был странный цвет лица оттенка апельсинового мармелада, ставший, видимо, результатом увлечения искусственным загаром, и суровые черты: тонкие губы, заостренный подбородок и серовато-карие глаза, взгляд которых постоянно перемещался, не упуская ничего из виду. Он был в черном японском самуэ с традиционно широкими брюками и укороченным кимоно сверху, подпоясанным в талии.

Дермотт закончил возиться со мной, отступил в сторону и поклонился хозяину.

– Четкая работа, мальчики мои.

Кейси и Дермотт ответили молчаливыми поклонами. Где-то на ходу они успели прихватить наушники, которые, несомненно, были соединены с передатчиками, скрытыми в их одежде.

– Вы один из Оги? – спросил я вполне почтительным тоном.

Дермотт тут же шагнул ко мне и влепил тяжелую оплеуху.

– Рот будешь открывать, если с тобой заговорят.

– Да, Оги в четырнадцатом поколении, – отозвался старик, чья грудь буквально на глазах раздулась от гордости. – Но мистер Саммерс сделал вам справедливое замечание относительно ваших дурных манер.

Оги говорил по-английски с заметным акцентом. Причем обращался ко мне с тем же высокомерным пренебрежением в голосе, какое я прежде заметил у Кейси, а в его движениях была та же легкость. Как я понял, это была примета наивысшего совершенства, достигаемого годами тренировок по методам Соги, которой не хватало Дермотту, что, впрочем, не делало его менее опасным противником.

– Я просто высказал предположение, – заметил я.

Дермотт снова занес надо мной руку, но патриарх Соги жестом остановил его. Впрочем, весь этот спектакль не ввел меня в заблуждение. С первой минуты мои манеры были безупречны, но им необходимо было запугать меня. Дермотт ударил меня, не вникая в смысл моих слов, что стало вариацией их обращения со мной при первой встрече в магазине, закончившейся выстрелом в Эберса. И я понимал, что слова мне придется подбирать с особой осторожностью.

– Ваша грубость непростительна, – продолжил Оги.

Дермотт занял позицию рядом Кейси, и теперь оба стояли в шаге позади своего хозяина. У меня за спиной не осталось никого, и никто не мог видеть моих рук. Аккуратно взявшись пальцами за спрятанный обломок металла, я принялся проводить его острым краем поперек веревки.

– Приношу свои извинения. Если я вас чем-то обидел, то сделал это без злого умысла.

– Извинения приняты, – сказал Оги слишком поспешно, и стало ясно, что ему самому уже наскучила эта бессмысленная игра. – Остается сожалеть, что ваш визит сюда стал результатом принуждения.

– Вы подбросили ту бумагу в «Маленькой Японии». Ее можно было воспринимать почти как пригласительный билет.

Он помрачнел.

– Кандзи оставили в качестве предостережения. Но вы ему не вняли.

– Я понятия не имел, что это такое.

– Зато знал Хара.

– Со мной он своими познаниями не поделился.

– Щедрый гонорар, полученный «Броуди секьюрити», подсказывает, что вы лжете.

– Нисколько. Я просто посчитал, что имею дело с глубоко опечаленным отцом и дедом.

Глаза Оги превратились в узкие щелки, а потом он вдруг разразился злорадным смехом.

– А я вам верю!

Прямой потомок генерала Оги, он держался с величавостью выходца из королевской семьи. Его просто переполняло самодовольство. Вероятно, сам по себе факт, что он командовал собственной частной армией, способствовал повышенной самооценке. Или же он действительно гордился поколениями своих предков, каждый из которых был всего лишь благородных кровей мясником.

– Мне жаль, что вы проявили неуместное рвение, мистер Броуди. При иных обстоятельствах мы могли бы побеседовать с вами об искусстве. У меня в коллекции есть два Клее, три Бранкузи и полдюжины работ Дибенкорна.

Я молчал. Оги хищно всматривался в мое лицо. Глядя на него, я гадал, от чего его кожа приобрела такой странный оттенок.

– За долгие годы, – продолжил главарь Соги, – три или четыре человека сумели проникнуть в наши тайны столь же глубоко, как вы. Еще нескольким удалось побывать в Сога-джуджо и выжить. Но до сих пор никто не ухитрился совершить и того, и другого. Это поистине подвиг, достойный аплодисментов. Мы не можем не уважать подобных достижений, особенно потому, что нами приложены немалые усилия, чтобы… оставаться в тени. Скрытность действий – насущная необходимость, если мы и дальше хотим продолжать свой путь. Нашим традициям триста лет, но от нас требуется стремление к постоянному совершенствованию. И когда мы сталкиваемся с кем-то, чьи достижения не менее значимы, для нас дело чести – отдать этому человеку должное. К несчастью, ваши таланты и привели к столь прискорбному концу. Мы сделаем все, чтобы вы приняли смерть с достоинством, как это случалось с вашими предшественниками.

Он снова завел речь об этом. И каким небрежным тоном! Если же только учесть риск, на который они пошли, чтобы похитить Дженни из-под носа у полиции, его слова казались лишенными логики и смысла. Но стоило ли искать логику, когда на сей раз правдивы были сама интонация Оги, твердая решимость в его голосе, непреклонная суровость в его взгляде?

Опустошенность, которую я впервые познал в тот вечер, когда застрелили Эберса, снова на мгновение овладела мной. Я не боялся встретить смерть. Если бы только речь шла обо мне одном. Но все обстояло иначе. Мне необходимо спасти Дженни. Неужели жизнь моей дочери тоже оборвут эти не знающие пощады люди – Оги и его подручные?

Я продолжил попытки перерезать веревку. Дело шло медленно, но все же продвигалось.

– Что будет с моей дочерью? – спросил я.

– Но вам же уже сказали ключевое слово.

– Мне просто велели отступиться.

– Чего вы не сделали, не так ли? Пошли на риск и потерпели провал. Умейте отвечать за последствия.

– Есть еще Нода и Джордж, – напомнил я.

Пальцами правой руки Оги прикоснулся к левому рукаву своего самуэ. Я сидел низко и под углом к нему, а потому успел разглядеть, как в глубине широкого рукава блеснуло что-то металлическое.

Оги окинул меня жестким взглядом.

– Да, вы сделали вид, будто отправили своих коллег в Шанхай по другому заданию, чего мы от вас и требовали. Мы перехватили электронную переписку с вашим офисом в Токио и проверили списки пассажиров. На этот рейс действительно были куплены билеты, и двое под их именами взошли на борт. Однако оба оказались в Нью-Йорке.

Значит, они распознали нашу уловку! Это мне пришло в голову использовать взломанный компьютерный терминал в Токио против Соги, позволив им свободно читать переписку. Но только и эта хитрость оказалась разгадана.

– Вы работаете очень тщательно, – вздохнул я.

– Это наш стиль.

Непостижимым образом Соге удалось проникнуть во все детали нашей операции. Но эффективность имела оборотную сторону, порождая чрезмерную самоуверенность. Между тем человек, который подглядывает в замочную скважину, всегда опасается, что ему видна не вся картина.

– Стиль, достойный похвалы, – задумчиво сказал я.

– Что?

– Тщательность в работе.

– Вы пытаетесь мне что-то объяснить?

– Только то, что не вы одни просчитываете действия на несколько ходов вперед.

– Если вы стараетесь выиграть время, то не следует понапрасну тратить усилий.

– Нам, к примеру, все известно о «Тек Кью-Экс».

Оги неожиданно склонился надо мной. В его глазах вспыхнуло любопытство – первый признак реальных эмоций, замеченных мной с момента начала нашей встречи.

– Что вам известно?

– Что это пресловутая вишенка на торте. Главный приз.

Улыбка расползлась по его лицу подобием змеи, бесшумно ползущей по песку пустыни в предвкушении легкой добычи, и я понял, что попал пальцем в небо. Новая ошибка могла обойтись дорого. Я упомянул о фирме «Тек Кью-Экс», желая показать, что мне и моим коллегам удалось узнать слишком много, чтобы моей смерти оказалось достаточно для сохранения тайны. Его улыбка подсказала, что трюк обернулся против меня.

На самом деле я показал ему, как мало мы знаем.

– Вот почему эта компания стала такой превосходной маскировкой, – проговорил Оги, наслаждаясь каждым словом. – Своей агрессивной манерой вести бизнес Хара разозлил очень многих.

Значит, убийство в «Маленькой Японии» все-таки было направлено против японского магната, а не в связи с приобретением «Тек Кью-Экс».

– Маскировка она или нет, но компания будет приносить миллиардную прибыль несколько лет подряд.

– В Японии деньги всегда уступали в значении власти. Уж вам-то это должно быть прекрасно известно. Как только приобретаешь могущество, получить любые деньги уже несложно по первому требованию.

Будь трижды проклят этот человек, но он прав.

– Значит, «Тек Кью-Экс» – еще один отвлекающий маневр? Тоже ваша идея?

– Разумеется.

Я же невольно съежился при мысли, что означал для меня его ответ. Сейчас он легко делился со мной самыми важными секретами, а это лишь подтверждало глумливые предсказания Дермотта: мой смертный приговор был утвержден и подписан.

Глава шестьдесят шестая

Я отчаянно искал способ вновь обрести под ногами твердую почву. В сущности, все обстояло предельно просто и даже по-человечески понятно: Оги не хватало возможности продемонстрировать весь свой творческий гений миру, как не может тайный садомазохист похвалиться своими цепями и кнутами на вечеринке у соседей. Вот почему лидер Соги так охотно и поспешно вставал в позу великого человека перед тем, кто унесет все его тайны в могилу.

– Очень умно, – сказал я, надеясь, что мой голос не выдаст неуверенности, – но вам пришлось расстрелять в «Маленькой Японии» целую семью. И вы наверняка взяли за это поистине огромную плату. Не так уж много людей, способных легко расстаться с подобной суммой. Это или один из самых мощных конкурентов Хары, или некто из правительства, в чьем распоряжении находятся бюджетные деньги. И я почти уверен, что за этим стоят властные структуры.

В глазах Оги блеснули искорки интереса. Я вновь завладел его вниманием и выиграл немного времени.

– Очень интересная догадка. Но какова же цель?

– Когда мы говорим о правительстве, то имеем в виду прежде всего министерства?

– Положим, что так.

Я глубоко вдохнул и собрался с мыслями.

– Случай Хары – особенный, и события в «Маленькой Японии» подтверждают этот вывод. Хара всегда вел себя на редкость умно. И потому чиновники не могли растерзать его империю с помощью бесконечных аудиторских проверок или изменений в законодательстве, как они поступали с другими. Хара вступил бы с ними в открытую борьбу, снискав еще большую популярность в народе. А потому, чтобы устранить его, требовался новый и нестандартный подход.

Оги стоял неподвижно, опершись на край стола, и внимательно слушал, явно наслаждаясь моей речью.

Мелкая сошка из министерства является к Харе, чтобы договориться по «Тек Кью-Экс», а потом угрожает ему. Затем то же представление повторяется. Пережив шок «Маленькой Японии», Хара в ярости бросается на поиски виновных. Но подозреваемых слишком много, и это буквально сводит его с ума. Потеряв семью, он оказывается не способен покарать убийц, а потому медленно, но неизбежно непримиримый бунтарь встает на путь саморазрушения. Я мог заметить приметы личностного кризиса, когда встречался с ним в Токио, а теперь начал понимать, как и чем это должно было завершиться. Как только он окончательно сорвется, услужливая пресса мгновенно отреагирует серией публикаций о том, что некогда великий Хара превратился в ничтожество.

«Маленькая Япония» стала решающим моментом битвы между невидимыми представителями власти и их непримиримым врагом-бизнесменом.

– Кровавую расправу в Сан-Франциско запомнят надолго, – произнес я. – Она стала предупреждением не только для Хары, но и для тех, кто хотел бы в будущем пойти его путем. Вот почему вы оставили свою визитную карточку.

Оги свел ладони вместе, изображая беззвучные аплодисменты.

– У вас получился потрясающий монолог, мистер Броуди. Вы зря растрачивали свой дар в антикварной лавке. Хара действительно представляет собой новый тип флагмана японского бизнеса, который променял древние клановые традиции своего народа на западные ценности, где во главе угла всегда стоит эгоцентризм. Он слишком откровенен и независим. И действует, пренебрегая интересами самой Японии и всем известной корпорации.

– А та целиком находится во власти министерств.

– И это правильно. Япония – маленькая страна. Бюрократам здесь легко контролировать экономику, законодательную деятельность, политиков и простой народ. Они решают, кто может заниматься бизнесом в Японии и кому позволено торговать с Японией. Они контролируют даже ваши сделки. Или вы станете это отрицать?

– Нет, конечно. Я прекрасно осведомлен об их вмешательстве в свои дела.

– Неуклонно возраставшая популярность Хары обозначила для министерств новую тенденцию, которая им встала поперек горла, – продолжил Оги. – Если пустить все на самотек, то можно потерять свою власть. Когда они это осознали, то вышли на нас.

– И на каком уровне это было сделано?

– На самом высоком.

– Значит, за всем этим стоит Юда?

Взгляд Оги застыл, но потом он повторил свой жест с беззвучными хлопками в ладоши.

У меня же перехватило дыхание. Изнутри поднималась горячая волна гнева. Шинго Юда – глава министерства финансов – являлся самым влиятельным чиновником в стране. И он открыто выступал против того, что на его языке называлось «новой эгоистичной и непатриотичной деловой этикой». Именно он был глашатаем «Железного треугольника», отчаянно цеплявшегося за старую клановую систему.

– Есть еще одна вещь, о которой я догадался, – сказал я.

– О чем же?

– Это ведь вы своей рукой написали тот кандзи, который оставили в «Маленькой Японии»?

Оги вдруг замер, и впервые под маской равнодушия ко всему я разглядел ярость. Непростительный промах с моей стороны. Это стало понятно, когда наружу вырвались его неподдельные досада и злость. Взгляд, брошенный на меня Оги, мог в буквальном смысле испепелить.

– Надо было мне прислушаться к Дермотту сразу, как только он предложил устранить вас. Что ж, эту ошибку мы сегодня исправим. Но вы спросили о кандзи. Считайте мой ответ прощальным подарком. Да, я сам вывел иероглиф, а Кейси доставил его на место.

«Кейси доставил его». Зрелый мужчина зарделся, как дитя, словно хозяин только что вознес ему наивысшую из похвал. Боже милостивый! Лишь усилием воли мне удалось скрыть свое отвращение.

– Но ведь кандзи предназначался для глаз японцев?

– Да. Предостережение для тех, кто мог пожелать подражать Харе, когда с ним будет покончено. Мне показалось, будто, оставляя наш фирменный знак, мы ничем не рискуем, поскольку все каналы информации в самой Японии были полностью перекрыты. Но тут появились вы… А теперь, если мы покончили с этим, у нас на сегодня намечено немало других дел.

Его тон не давал мне уже ни проблеска надежды. Но у меня оставался один вопрос:

– Что будет с Дженни?

– Мы, кажется, уже закрыли эту тему. Она умрет.

– Позвольте мне хотя бы увидеться с ней.

– Я мог бы организовать для вас краткую встречу, но в данный момент совершенно не расположен к этому.

Дженни жива!

Я почувствовал облегчение, хотя сознавал, что впадаю в самообман. Мы проиграли. Вчистую. Я попал в плен к врагу, а Ренна и все его тактические подразделения находились далеко отсюда, дожидаясь завтрашнего утра, которого мне уже не суждено увидеть.

– Прощайте, мистер Броуди.

Пальцы Оги по-крабьи скользнули внутрь рукава. Я услышал легкий металлический звон, а потом из складок его одежды появилась тонкая струна. Пальцами он держался за две деревянные ручки и одним движением натянул серебристую нить до упора.

Проволока… Ручки…

Мне вспомнились слова старого теневого сёгуна, поведавшего нам о своей потере: «Три года назад мой приемный сын, которого я готовил на свое место, был найден убитым на одной из улиц Карюзавы. С перерезанным гарротой горлом».

Теперь я знал, как оборвется моя жизнь. Мысленно повторяя какие-то невнятные слова прощания с дочерью, я закрыл глаза. И в этот момент мне в последний раз удалось поймать состояние покоя. Сквозь черноту сомкнутых век я почти мог видеть стоявшего передо мной вора. Но отнять у меня главное он уже не мог.

Я был готов к смерти.

Глава шестьдесят седьмая

Неожиданно особняк встряхнула волна раздавшегося в отдалении взрыва. С потолочных балок на ковер посыпалась пыль. Оги метнул встревоженный взгляд в сторону двух своих верных бойцов.

– Срочно узнайте, что там!

Поспешно поклонившись, Кейси и Дермотт выбежали из комнаты.

– Ничего не хотите мне сообщить? – обратился он ко мне.

Взрывчатка? Это по части Льюка. Маккан не имел к ней доступа, как и Ренна. Нода привык иметь дело с пистолетами, ножами и вступать в рукопашную. Но при этом возникал вопрос, который меня очень обеспокоил, хотя я не мог сосредоточиться, чтобы как следует обдумать его. Если Льюк сознательно пустил в ход против Соги столь мощное средство, как взрывчатое вещество, то предателем был не он. Тогда кто же?

– Ничего не понимаю, – ответил я.

– Еще как понимаете! И сейчас все мне расскажете.

Сделав шаг вперед, он поднял гарроту. Я вжался в спинку стула, образовав между ним и собой дюйма четыре дополнительного пространства, словно это могло мне помочь.

Из коридора донеслись поспешные шаги, и в комнату чуть ли не вбежал юный рекрут в черной униформе Соги с капюшоном на голове. Увидев Оги, он резко остановился, почтительно поклонился и сказал запыхавшимся, но спокойным тоном:

– Оги-сенсей, они уничтожили наши катера.

– Оба выведены из строя?

– Да, мой господин.

Гонец снова поклонился и попятился к выходу. По какой-то причине его начальник предпочел не передавать этих сведений по рации.

Отлично, подумал я, путь к отступлению по воде им только что отрезали.

Оги посмотрел на меня.

– Не следовало привозить вас сюда. Слишком дорогое получается удовольствие.

Шаги эхом разнеслись под сводами коридора, и рядовой боец появился на пороге.

– Оги-сенсей! Наито-сенсей хочет срочно видеть вас.

Сенсей? Еще один командир? Сога мобилизовала здесь большие силы.

– В чем дело? – спросил Оги.

Солдат бросил взгляд в мою сторону.

– Ему нужно обсудить с вами кое-что, сенсей.

Тот нахмурился.

– Передайте, что я скоро свяжусь с ним по рации.

Но посыльный покачал головой:

– Наито-сенсей настаивает, что подобный разговор нельзя вести по открытой линии связи.

– Хорошо. Вызовите сюда Кейси и Дермотта. Приказ для них: охранять Броуди и ждать моего возвращения.

Повернувшись к нам спиной, боец тихо заговорил в микрофон, прижав ладонь к уху, чтобы лучше слышать ответ.

– Оба сейчас прибудут.

– Мои друзья явились на выручку, – произнес я.

– Мы ожидали этого. Но мне нужно знать, сколько у вас людей?

Я промолчал. Оги раздраженно посмотрел на меня.

– Впрочем, это не важно. Им все равно с нами не справиться. Подойдут слишком близко – погибнут. Это то, что Сога делает всегда. К чему мы готовим себя всю жизнь. То, что наши предки умели делать триста лет назад. И потому мы никогда не терпим поражений.

– Вы потерпели фиаско в деревне.

– Там вы столкнулись с плохо обученными первогодками. По нашим понятиям, вы имели дело с необстрелянными юнцами. Я предложил им потренироваться на вас как на живых мишенях. Мирная основная профессия антиквара ввела меня в заблуждение, но больше подобных просчетов мы не повторим. Сегодня вы умрете. И если наша база на Лонг-Айленде будет раскрыта и уничтожена, пусть так и случится. Для нас это всего лишь временное неудобство и необходимость сменить дислокацию. Не в первый раз. Кстати, мы свернули операции с «Гилберт Твид». Наши люди ушли оттуда, а их личные дела уничтожены.

Снова приложив ладонь к наушнику, солдат забеспокоился:

– Наито-сенсей ждет. Что ему передать?

Оги внимательно посмотрел на меня.

– Вы все равно не сможете сдвинуться с места, а Кейси через минуту будет здесь. Ведите меня к нему, – закончил он, обращаясь уже к посыльному.

Когда вождь Соги повернулся ко мне спиной, я вновь услышал чуть слышный звон струны, которую он спрятал в рукаве.

Как только меня оставили одного, я перерезал несколько оставшихся волокон веревки. Потом встряхнул руками, и она упала на пол. У меня бешено забилось сердце. Это был мой шанс. Нужно скорее выбираться отсюда. Если меня застанут освободившимся от пут, то расстреляют немедленно.

Я бросился к двери, но услышал звук быстро приближавшихся шагов. Пришлось срочно менять план. Распахнув окно, я буквально нырнул в пространство под рабочим столом Оги.

Еще из коридора Дермотт в нетерпении объявил:

– Все, Броуди! Пришла твоя смерть.

– Но старик хочет расправиться с ним сам, – заметил Кейси.

– Это не значит, что я не могу… Но его здесь нет!

Кейси оглядел комнату.

– Как ему удалось сбежать? К черту, не важно! Он лишь отсрочил свою казнь.

– Вот теперь он – мой! – воскликнул Дермотт.

– При условии, что найдешь его первым. При попытке к бегству вступает в силу правило приоритетной цели. Его застрелят, как только он попадется кому-то из наших на глаза.

– Ну уж я-то буду убивать его медленно, – сказал Дермотт и выпрыгнул в окно, а Кейси принялся передавать оповещение о моем побеге по рации.

Глава шестьдесят восьмая

Оставшись один, я выбрался из своего убежища и поспешно обыскал письменный стол Оги. Слова Кейси все еще звучали у меня в ушах: «Он лишь отсрочил свою казнь».

Правило приоритетной цели означало, что не менее дюжины боевиков Соги получат приказ стрелять в меня без предупреждения.

Я дергал за ручки ящиков, дыша лихорадочно и шумно. В самом нижнем лежали два пистолета – портативная версия «глока» и «беретта» с запасной обоймой и глушителем. На оружии не просматривалось следов яда, который чуть не прикончил меня в Соге. Сунув «беретту» под ремень джинсов, я положил обойму и глушитель в карман куртки. «Глок» лучше было оставить. Стрелять без подавителя шума – значит мгновенно привлечь к себе внимание находившихся поблизости бойцов Соги. Только тихое отступление оставляло мне шанс выбраться отсюда живым. Тихое и скрытное. Хотя я не строил никаких иллюзий: мне понадобится все мое везение, чтобы благополучно покинуть территорию Соги.

Однако и бросать готовое к бою оружие означало чуть ли не самому отдать его в чужие руки. Я схватил со стола бронзовый нож для бумаг, вставил острие в механизм миниатюрного «глока» и, резко надавив, отломил боек. Затем провел легкие царапины вдоль обеих сторон ствола, чтобы пометить выведенный из строя пистолет. Еще один урок, усвоенный в Южном Централе: «Не можешь унести – сломай».

Вооружившись, я вышел из особняка через заднюю дверь и двинулся в направлении, противоположном тому, куда спешно удалились Оги и его подручные. Подняв боевую тревогу, Сога отключила освещение на всей территории своего участка. Отбежав от дома на пятьдесят футов, я спрятался за стволом старой сосны и осмотрел «беретту». Вынул обойму. Восемь патронов. Еще восемь в запасной обойме. В стволе заряда не оказалось. Итого – шестнадцать выстрелов. Я вставил обойму на место, привинтил глушитель, дослал заряд в патронник и снова сунул пистолет за пояс.

Я затаился. До меня не доносилось ни звука. Ни шуршания шагов по павшей листве, ни хруста веток кустов, если бы кто-нибудь двигался в мою сторону со стороны леса. Ни даже криков из дома, где могли искать меня. Но не следовало забывать, что я имел дело с Согой. С ней ничто не бывает легко. Счастливая случайность словно подарила мне вторую жизнь, и расстаться с ней легко не входило в мои планы. Осторожность сейчас важнее всего.

Со стороны ворот усадьбы раздались выстрелы и крики. И снова наступила тишина. Проклятие! Эти крики служили подтверждением слов Оги. Они хорошо подготовились. Мы могли находиться на Лонг-Айленде, но устроено здесь все было по правилам Соги: уединенное место, множество надежных укрытий, трудно проникнуть – легко оборонять. Хорошее знание местности давало огромное преимущество.

Я мог истолковать услышанные крики как признак того, что первая атака Маккана и его отряда отбита и наши понесли потери. Раненый боец Соги не стал бы кричать. Оставалось надеяться, что Маккан и Ренна прибыли сюда с крупными силами, но, зная, в какой спешке им пришлось собирать людей, обнаружив мое исчезновение, уверенности в этом быть не могло. Маккан наверняка успел срочно вызвать группу своих собственных подчиненных и мобилизовать нескольких человек из отделения шерифа Лонг-Айленда. Никаких признаков того, что Сога отступала, я не видел и не слышал, а из этого следовал единственный вывод: группа Маккана была немногочисленной, и при первой же попытке проникновения на свою территорию Сога сумела нанести ей ощутимый урон. Отступить вынудили скорее всего самого Маккана, теперь он вызовет серьезное подкрепление, но до его прибытия пройдет немало времени. А его у меня почти не оставалось, если я хотел застать Дженни в живых.

Обдумав положение, я понял, что могу пока рассчитывать только на себя самого. От внешнего периметра участка я находился в полумиле, и меня отделял от него лес, в котором на каждом шагу мне грозила встреча с боевиками Соги. Но не это тревожило меня больше всего. Я знал, что от Дженни теперь постараются избавиться. С появлением полиции у ворот она превращалась для Соги в обузу. Из ценного заложника – в потенциально опасного свидетеля. Если Сога обратится в бегство, с собой ее не возьмут. Дженни грозила неминуемая смерть.

Мне следовало действовать как можно быстрее.

Углубившись в лес, я почувствовал, как воздух, напоенный пряным ароматом сосновой хвои, наполнил мои легкие. Сквозь кроны деревьев пробивались серебристые лунные лучи. Если бы я планировал операцию Соги, то оборонял бы ворота достаточно долго, чтобы Оги и другие вожаки успели уйти. Я бы нанес удар, а потом снова растворился среди густого леса и выжидал. Обычная партизанская тактика. Уничтожение катеров значительно осложнило командирам быстрое бегство и сделало необходимость обороны главного входа более насущной и длительной операцией. Бойцам, защищавшим ворота, следовало дождаться повторной атаки, отразить ее, подстрелив как можно больше живой силы противника, чтобы посеять среди нее страх и поумерить пыл. Но как только вожаки окажутся в безопасности, и тому контингенту, что сдерживал наступление полиции, надлежало незаметно исчезнуть.

В тылу врага оставался я один, и это делало мою миссию предельно ясной: мне необходимо найти дочь раньше, чем Сога прольет новую кровь, наполнив ночную тишину отчаянными криками боли. Вот только времени оставалось в обрез. Прежде всего мне необходима была информация. Получить ее можно было одним путем – взяв «языка».

Окруженный темнотой, я стал медленно продвигаться сквозь подлесок, внимательно изучая местность. Землю в лесу устилала прошлогодняя листва и обломившиеся ветки, но воздух так перенасытил все это влагой, что из-под моих ног не доносилось ни звука. Между деревьями попадались тропинки, проложенные животными и людьми.

«…Вам необходимо отказаться от своих привычных схем…»

Обнаружив хорошо протоптанную тропу, я поднял голову. Почти два года из своей беспечной подростковой жизни я занимался тем, что со своими приятелями грабил уличных наркоторговцев, всегда носивших при себе толстые пачки денег. Разумеется, мы сильно рисковали, и сейчас я бы счел это чистейшим безумием. Но как же четко мы тогда работали! Отследив обычный маршрут очередного торговца отравой, мы подбирали для себя «вышку» – укромное местечко, позволявшее спрятаться над головами прохожих, причем на приличной высоте.

Вот и теперь я нашел подходящее дерево, взобрался на него, удобно устроился на толстой ветке, прислонившись спиной к стволу, и стал ждать. Я находился в шестнадцати футах над землей. Если рост цели составлял даже шесть футов, мое тело все равно получало достаточное пространство для ускорения в свободном падении. «Беретту» я переместил себе за спину. Скоро мне предстояло снова изображать Тарзана. В последний раз я проделывал этот трюк тринадцать лет назад, но сейчас мной владело бешеное желание как можно скорее начать действовать.

Смысл приема состоял в том, что ты обрушивался на жертву сверху и сзади, используя как подушку для смягчения падения, но при этом тяжестью своего тела обездвиживая и оглушая ее. Важнейшее значение имел точный расчет высоты и момента нападения. Забравшись слишком высоко, ты рисковал промахнуться. А если высота оказывалась мала, могла оказаться недостаточной сила, с которой ты врезался в свою цель.

В дальнем конце тропы показался мужчина примерно моего роста. Превосходно! Я неслышно переместился ближе к краю ветки и сложился для атаки. Он прошел под деревом.

И я прыгнул.

Глава шестьдесят девятая

Прием был выполнен мной идеально. Всей тяжестью торса я обрушился ему на шею, опрокинув лицом в грязь. Ошеломленный, он лежал неподвижно. Бросив взгляд в оба конца тропы, я перевернул своего пленника на спину. Его глаза были открыты, но словно остекленели. Схватив добычу за ноги, я оттащил мужчину в глубь леса, где придавил коленом к земле.

На нем была все та же плотно облегавшая фигуру черная униформа и пояс с набором самого современного оружия, какие мне доводилось видеть на бойцах Соги. Стремясь подавить его волю к сопротивлению и внушить чувство уязвимости, я сорвал с его глаз очки ночного видения и сдернул с головы капюшон. Под ним обнаружились наушники, которые я тоже снял и вместе с прикрепленным к груди миниатюрным передатчиком сунул себе в карман.

Издав стон, он силился сфокусировать взгляд на моем лице. Но прежде чем к нему полностью вернулась способность соображать, я приставил дуло «беретты» к его горлу.

– Веди себя тихо, – прошептал я ему на ухо. – Ни звука, ни писка. Говорить будешь, только если я разрешу.

От страха у него расширились зрачки, а потом сработал натренированный до автоматизма инстинкт сопротивления, те же рефлексы, какие демонстрировали Кейси и Дермотт. Мне необходимо было сразу пресечь любые его порывы, если я хотел заставить своего «языка» заговорить.

На вид мой пленник был уже в возрасте зрелого бойца Соги с немалым послужным списком за плечами. В нем легко различалась крестьянская кость. Из таких получаются хорошие рядовые, но не командиры. Если бы Сога не приняла его в свои ряды, он бы возделывал сейчас рисовые поля в деревне или нанялся бы в бригаду дорожных рабочих.

Я сильнее надавил ему на подбородок глушителем пистолета. Краем глаза успел заметить, как его пальцы медленно тянутся к ремню.

– Еще одно движение, и я прострелю тебе башку. Моргни один раз, если понял.

Он моргнул.

– Ты же понимаешь, что я спущу курок раньше, чем ты успеешь хоть что-нибудь сделать, чему бы тебя ни научили и как бы основательно ни промыли мозги?

Он моргнул, что означало согласие.

– Очень хорошо. А теперь мне нужно знать, сколько у вас здесь сейчас людей. Можешь дать мне такую информацию?

Моргнул один раз.

– Ну и сколько же?

Он моргнул десять раз подряд, сделал паузу и повторил движение век еще девять раз.

– Значит, девятнадцать. Это включая женщин?

Моргнул.

– Сколько их?

Моргнул три раза.

– Среди бойцов есть первогодки?

Глаза закрылись. Да, есть.

– Сколько?

Моргнул дважды.

– Включая тебя?

Моргнул дважды, но теперь это означало «нет».

– Значит, ты уже должен понимать, что я без колебаний пристрелю тебя, верно?

Моргнул.

– Отлично. Главное, ни на секунду не забывай об этом. Ты знаешь, где они держат маленькую девочку?

Моргнул два раза.

– Лжешь!

Снова два раза. «Нет».

– А я не сомневаюсь, что ты лжешь. Здесь есть главный особняк и несколько других зданий. У каждого свое назначение. Гостевой дом, казарма, гараж. И тому подобное.

Я говорил уверенным тоном, хотя на самом деле лишь догадывался, какие постройки могли понадобиться Соге в ее американском лагере.

– В общем, вариантов совсем не много. Если ты знаешь, сколько у вас здесь людей, то тебе известно и место, где находится девочка.

«Нет».

– В таком случае ты мне больше без надобности. Прощайся с жизнью.

Я с такой силой надавил пистолетом ему на горло, что он начал задыхаться, а потом быстро заморгал.

– Что, передумал?

Моргнул один раз. «Да».

– Что, память вернулась?

Моргнул.

– Уверен? Потому что еще одна ложь, и я тебя убью, а затем отловлю первогодка.

Моргнул.

– Очень хорошо. Сейчас я чуть уберу ствол, чтобы ты мог говорить, но не закричать. Открой рот. Так. Зажми дуло губами. Любая глупость, и я давлю на спуск. Говори тихо, расскажи мне правду – и останешься в живых. А начнешь чудить, и твои мозги станут удобрением для папоротника. Ясно?

Он моргнул один раз.

– Прекрасно. После того как ты все мне расскажешь, я свяжу тебя твоей же веревкой и заткну рот кляпом. Сам ты уйти не сможешь, и никто здесь тебя не найдет. Если я не обнаружу свою дочь в указанном тобой месте, то вернусь и продырявлю тебе голову через глазницу. А потому думай, прежде чем говорить.

Я чуть ослабил нажим пистолета на его рот.

– Умоляю, – прохрипел он. – Умоляю, отпустите меня.

– Если я найду свою дочь, с тобой ничего плохого не случится. Ты скоро будешь свободен.

– Пощадите. У меня дома младшие братья и сестры. Отпустите меня.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать с половиной.

Это был юнец, для которого пока имели значение каждые шесть месяцев.

Я с силой надавил на рукоятку пистолета.

– Значит, ты обманул меня. Ты сам – ученик-первогодок.

После некоторого колебания он моргнул один раз.

– Мне понятно, почему ты набивал себе цену, но еще одна ложь станет для тебя последней. Ясно?

Он моргнул.

– Так где же девочка?

Глава семидесятая

Пользуясь прибором ночного видения, я миновал люминесцентно-зеленый теперь лес и подобрался с тыла к гостевому коттеджу. Оказалось, что на территории их несколько, и, по словам моего молодого пленника, Дженни держали в спальне второго этажа третьего по счету коттеджа от главного здания. Стены из красного кирпича, сложенная из красного кирпича каминная труба, белые ставни на окнах. Массивные инфракрасные очки позволили уловить движение в одном из окон второго этажа, что подтвердило мое предположение: внутри готовились к встрече со мной. И там, и вдоль дороги, и повсюду, где я мог неожиданно появиться.

«Необходимо отказаться от своих привычных схем…»

Форма бойцов Соги, как я и думал, представляла собой чудо дизайна одежды. Если не считать того, что она была мне на пару дюймов коротковата, то сидела идеально. Материал обладал невиданной мной прежде эластичностью, облегая любую фигуру и предоставляя полную свободу движений каждой мышце. Тонкая и легкая, как натуральный шелк, она одновременно позволяла телу дышать и сохраняла тепло. Вес такого «мундира» не ощущался вообще. Обычная одежда весила от трех до семи фунтов. Здесь же счет мог вестись в унциях. Неудивительно, что Оги, Кейси и Дермотт держались уверенно. У Соги все было доведено до совершенства.

Я остановился напротив того места, где предположительно прятали Дженни, чувствуя напряжение в каждом своем нерве. Едва ли они выделили для нее многочисленную охрану, подумал я. Скорее всего два или три человека. Один наверху. Двое внизу. Но кто-то мог находиться в ее комнате, и это сделало бы прямую атаку слишком рискованной.

Задняя дверь была покрыта белой краской в тон ставням, и в ее верхней части располагалась стеклянная панель, разделенная перегородками на шесть небольших квадратов. Отцепив от пояса дубинку и держа ее скрытно вдоль линии ноги, я постучал в стекло. Холодный пот струился у меня по спине, стекая в ложбинку, где рукоятка «беретты» упиралась в черную материю комбинезона. Из затемненной глубины коттеджа показалась тень, а потом дверь открылась.

– Какие там у вас новости? – по-японски спросил человек, закутанный в подобие плаща.

– Все то же, – ответил я. – Мы заставили их отступить и нанесли потери. Но скоро придется эвакуироваться.

Кивнув мне и бросив взгляд во двор, охранник разрешил войти и направился в глубь дома. Без стука закрыв за собой дверь, я последовал за ним, стреляя глазами по углам в поисках других стражей. Мы прошли через небольшую буфетную. Справа располагалась прекрасно оборудованная кухня, примыкавшая к гостиной. Никого. Впереди была еще дверь, которая вела в переднюю часть дома. Тоже никого. Когда я ударил своего провожатого дубинкой по голове, в моей руке удар отдался неприятной вибрацией. Он пошатнулся, но не упал. Пришлось опять ударить, и на сей раз с негромким стуком тело повалилось на пол.

– Черт! – воскликнул я по-японски.

– Что-то случилось? – донесся тихий голос из гостиной.

– Да вот… поранил палец на ноге.

В следующее мгновение в дверном проеме напротив меня возник силуэт. Я дважды выстрелил из «беретты» в грудь этому человеку, его отбросило к стене, а затем он сполз по ней, оставляя темные полосы крови на белой краске. Я подошел и наклонился. Женщина. Она была мертва. Подростки и женщины. Во рту появился привкус кислятины. Я только что убил женщину! В деревне мне пришлось вступить в схватку, но там от моей руки никто не погиб. А этой ночью я стал убийцей. То есть одним из тех, кого сам прежде ненавидел и презирал. Я откинулся на противоположную стену и сполз по ней спиной, опустив голову так, что она оказалась у меня между коленей.

«У тебя нет времени предаваться самобичеванию, Броуди! Действуй!» Я же чувствовал головокружение и отвращение к себе. Каждая секунда на счету! А что, если сейчас сюда явится еще один охранник? Сосредоточившись, я вскочил. Позволив себе вступить на зыбучие пески поисков моральных оправданий, я отбросил всякую осторожность, рискуя быть убитым. Если я хотел пережить эту ночь и спасти дочь, у меня не было сейчас права развалиться на части под грузом чувства вины.

Я поспешил уложить оба тела вдоль самой дальней стены буфетной и встал рядом, укрывшись от любого, кто мог войти из кухни или со стороны холла. Опустив «беретту» стволом в пол, стал вслушиваться в звуки внутри дома и снаружи. Коттедж был пропитан ароматами древесины дуба и сосны, к ним примешивался сильный запах чистящих средств. Снаружи заухал филин. Стрекотала одинокая цикада. В доме царила полная тишина. До меня не доносилось ни звука – ни с первого, ни со второго этажа. Ни шарканья подошв. Ни скрипа половиц. Никаких суетливых приготовлений к столкновению со мной, после того как я уже обезвредил двоих охранников. Я выждал минуту. Снова заухала ночная птица. Лонг-айлендская пастораль, да и только.

Никто больше так и не появился, и, осмелев, я тихо вошел в кухню, вскинув пистолет на изготовку. Никого. Из кухни тянулся короткий коридор, в конце которого находились входная дверь и гостиная, а по сторонам – ванная и лестница в подвал.

Сделав паузу, чтобы унять сердцебиение, я стремительно ворвался в гостиную, осматривая каждый затемненный угол, каждую нишу, которые отлично просматривались через прибор ночного видения. Посреди комнаты стоял диван с обивкой из черной кожи и кресла, а из большого окна открывался вид на ухоженную лужайку перед домом и лес. Но больше никого в черных одеждах здесь не было.

Я опять внимательно оглядел гостиную, а потом наружное пространство. Ни шороха, ни малейшего движения. Ни яркого зеленого сияния, которое бы исходило от человеческих фигур. Держась теневой стороны, я поспешил пересечь комнату. Через дверь в ее дальней стене я снова попал в буфетную, где оставил два распростертых у стены трупа, совершив полный круг.

На первом этаже никаких опасностей меня не подстерегало.

Сняв с охранников передатчики, я положил их на пол и раздавил каблуком, а затем перенес тела в ванную и запер ее на ключ. Вряд ли мужчина, которого я дважды ударил дубинкой по голове, мог скоро прийти в себя, но я все же последовал примеру Ноды и сделал контрольный выстрел ему в голову. При этом мне снова пришлось переступить через себя, однако на сей раз моральные терзания я отбросил прочь. Сейчас меня удовлетворяла краткая версия оправдания своих действий: эти люди первыми переступили черту, похитив мою дочь. И мне оставалось только радоваться, что на свете стало одним похитителем детей меньше.

В кухне я нашел набор зубочисток, плотно загнал их в замочную скважину двери ванной и обломал концы. Убедившись, что первый этаж чист, я стал подниматься по лестнице, держа пистолет скрытым позади бедра и даже не пытаясь сделать свои шаги бесшумными.

Наверху в небольшой коридор выходили три двери. Две спальни и ванная, догадался я. Неожиданно из проема третьей двери показалась голова и повернулась в мою сторону. Вскинув левую руку в приветственном жесте, с правой я сразу же начал стрелять. Первая пуля прошла мимо, но я не останавливался и нажимал на спуск, продолжая приближаться. Мои два последующих выстрела угодили человеку в голову и в шею. Когда очередной боец Соги рухнул замертво, я тоже стремительно бросился на пол рядом с лестницей, уперев локти в мягкую ковровую дорожку и держа на прицеле центр коридора, поскольку не знал, откуда может появиться еще один охранник.

В этой напряженной позе я провел минуту, потом другую. Ничего не происходило. Ползком я добрался до первой двери и открыл ее. Никакого движения. Тогда я вошел, пригибаясь как можно ниже, и убедился, что комната пуста. Точно так же я поступил со второй дверью. Ванная. И тут тоже никого. Оставалась третья комната, куда я осторожно шагнул, переступив через тело охранника на пороге.

Слева от меня располагался стенной шкаф, а у дальней стены стояла двуспальная кровать с очертаниями фигуры человека под тонким темно-синим пледом. Стволом пистолета я открыл дверцу шкафа. Чисто. Встав на колени, заглянул под кровать. Пусто. И я поднялся в полный рост, уже ни от кого не скрываясь. Совершенно неподвижно, уткнувшись лицом в подушку, на кровати лежала Дженни. У меня словно оборвалось сердце. Как я и опасался, стоило начаться штурму, и моя дочь перестала быть для них важной заложницей. С этого момента судьба ее оказалась предрешена. Они убили Дженни. Видимо, ее просто задушили подушкой.

Сначала Эберс, а теперь и Дженни.

Меня шатнуло к стене. Глаза обожгли слезы, мысли путались.

Глава семьдесят первая

С трудом сглотнув, я смотрел сквозь зеленую полутьму на маленькое тельце своей дочери, не подававшей признаков жизни. В уголках глаз появилось невыносимое жжение, словно в них попала соль. Ошеломленный и парализованный ужасом, я не мог отвести взгляда от того, что совсем недавно было плоть от плоти, кровью от крови моей. Перед мысленным взором встал распростертый на камнях «Маленькой Японии» крохотный труп Мики Накамуры.

Дрожа, я опустился на колени и поцеловал Дженни в щеку. Она была теплой. Ни на градус не ниже нормальной температуры человеческого тела. Я поднял на лоб инфракрасные очки и присмотрелся. Я отчетливо заметил, как она чуть пошевелилась. То, чего я не мог уловить в зеленом тумане прибора ночного видения, мои глаза различили сразу, как только немного привыкли к темноте. Даже грудь Дженни слегка вздымалась и опадала, но вдохи и выдохи чередовались с неестественно большими интервалами.

Она не умерла! Но ее дыхание заметно отличалось от того, как она обычно дышала во сне. Почему? Отчего сон так походил на смерть? Объяснение напрашивалось только одно: ее накачали снотворным. Охранникам было спокойнее держать свою заложницу в прострации. Но моя дочь осталась жива!

Однако при более внимательном взгляде моя радость несколько омрачилась. Сама ее поза была красноречива: под легким покрывалом Дженни сжалась в комочек, лицо покрывали бисеринки пота. Спала она или нет, но ее состояние нельзя было назвать нормальным.

Сунув «беретту» за пояс, я откинул плед и поднял Дженни на руки. Она мгновенно открыла глаза. Даже в полудреме дочь держалась настороже и испуганно посмотрела на меня.

Мне пришлось срочно сдернуть с головы капюшон.

– Это же я, Джен!

– Папочка?

Ее голос выдавал нехватку кислорода в легких, потому что она все еще только пыталась справиться со ступором, в который ее ввергли медикаменты.

– Да, это я.

Дженни прижала ладошки к моим щекам.

– И вправду – ты! Наконец-то…

Я вздохнул и с нежностью склонил ее голову в ложбину между шеей и плечом. Тело ее я крепко прижимал к груди. И одновременно ощущал, как бьется сердце дочери и глухими ударами вторит ему мое. Она была такой теплой, мягкой и хрупкой! Моя кожа улавливала ее влажное и легкое дыхание. Невероятно! Ведь я уже думал, что потерял Дженни навсегда.

– Я хочу домой, папа.

– Туда мы с тобой и отправимся.

– Они все еще здесь?

– В доме их нет. Тебе сделали больно?

– Нет. Но они по-прежнему снаружи?

– Да.

Она напряглась всем телом.

– Но их скоро тут не будет, – поспешно добавил я.

– Вы их победите?

– Наверняка.

Дженни повернулась так, что почти весь вес ее тела переместился мне на левое предплечье. Ее дыхание стало более уверенным и свободным. Правой рукой я сдернул с кровати плед и простынку, закинул себе на другое плечо и с Дженни на руках направился к двери. Достав пистолет, я бросил быстрые взгляды в оба конца коридора. Никого. И тогда я миновал коридор, сбежал вниз по лестнице и покинул дом через заднюю дверь, делая лишь краткие остановки, чтобы убедиться в отсутствии препятствий на пути. Бойцов Соги нигде не было.

Углубившись в лес, я постарался отойти подальше от усадьбы, двигаясь через низкорослый кустарник и избегая тропинок. Так я молча шел мимо дубов, сосен и зарослей орешника. Через каждые десять шагов я оглядывался через плечо, пока гостевой коттедж не остался далеко позади.

И только тогда я выбрал ствол дуба потолще, сел на землю и прислонился к нему, восстанавливая сбитое быстрой ходьбой дыхание. На какое-то время мы оказались вне опасности. Я глубоко втянул воздух и медленно выдохнул. Но дышалось мне все равно тяжело. Одно дело – бороться только за свою жизнь, но спасение дочери делало мою миссию куда более важной.

Я крепко обнимал Дженни. Даже возможность держать ее в объятиях представлялась невероятным подарком судьбы. Однако наша безопасность оставалась призрачной.

Мне снова обожгли глаза соленые слезы. Я не мог потерять дочь опять. Это просто убило бы меня. Но как я один мог уберечь ее от Соги? Пусть даже нам удастся скрыться от них нынешней ночью, наш побег станет избавлением лишь на время. Если только полиция не сумеет полностью уничтожить Оги и его маленькую армию. Но Сога уже зашевелилась. Как заявил мне Оги, они просто рассеются и исчезнут, чтобы собраться в другом месте и устроить на нас охоту. Триста лет безнаказанно совершаемых преступлений служили лучшим доказательством, что заявление не являлось пустым бахвальством. И нельзя сбрасывать со счетов зловещую, но укоренившуюся в Японии традицию защищать свой клан, полностью уничтожая семью врагов. Варварский и жестокий обычай, требовавший не оставлять в живых никого.

В общем, о безопасности мы не могли пока и мечтать.

Глава семьдесят вторая

Дженни подняла голову с моего плеча.

– Почему мы остановились?

– У меня еще остались здесь дела.

– Тебе надо сражаться?

– Да.

Она с испугом посмотрела на меня.

– Не оставляй меня одну, папочка!

– Мне не обойтись без твоей помощи.

Она поежилась от страха.

– Ты хочешь, чтобы я тоже с ними боролась?

– Нет. Мне необходимо, чтобы ты меня здесь подождала. Сможешь?

Дженни принялась качать головой из стороны в сторону, как заводная кукла, у которой заело механизм.

– Нет, нет, папочка! Не бросай меня. Я больше не могу оставаться одна. Пожалуйста!

Каждое слово острым ножом вонзалось мне в грудь. Я просил дочь сделать невозможное. Ее похитили чужие злые люди, и перспектива расстаться со мной так скоро после спасения ужасала ее. И я обнял Дженни, чтобы хоть немного приободрить. Оставить ее сейчас одну для меня самого представлялось самым трудным шагом, на какие мне только приходилось когда-либо отваживаться.

– Послушай меня, – тихо сказал я. – Жизнь продолжается, пусть складывается пока не очень хорошо. Но прямо сейчас – в эту самую минуту – у нас с тобой есть возможность все исправить.

– Папа, пожалуйста, не надо…

– Мы же снова вместе, правда?

– Да, но…

– И это уже очень важно. Прежде всего я позабочусь о твоей безопасности. И это даст сто очков в нашу пользу. А потому, как только я поставлю тебя на землю, нужно, чтобы ты забралась мне на спину.

Дженни позволила отпустить себя. Я обвязал концы покрывала и простыни вокруг шеи, присел на корточки, и она вскарабкалась мне на спину.

– Обними меня обеими руками вокруг пояса.

Дочь подчинилась. Я перебросил покрывало и простынку через ее голову, а потом поймал свободные концы и завязал их у себя на груди, накрепко притянув ее хрупкое тельце к своему.

– Не слишком туго? – спросил я.

Дженни покачала головой. Видеть этого я не мог, но ощутил ее движение.

– Отлично. А теперь держись. Нам предстоит подъем.

Сквозь прибор ночного видения я внимательно осмотрел выбранное ранее дерево. Это был кряжистый дуб с обширной кроной, толстым стволом и мощными корнями. Сквозь листву я рассматривал ветви и, когда нашел достаточно прочную и расположенную на высоте, необходимой для моих целей, начал взбираться вверх.

По мере того как мы поднимались все выше, листья и мелкие ветки хлестали нас по щекам, и я чувствовал, как Дженни вздрагивает. В тридцати футах над землей я добрался до нужной крепкой ветки и уселся на нее так, чтобы дочь уперлась спиной в ствол. Ветвь в том месте, где она примыкала к стволу, была окружностью почти с баскетбольный мяч и выдержала бы значительно больший вес, чем наш с Дженни, даже не скрипнув.

Объяснив дочери, что она должна будет сразу обхватить ветку ногами и вцепиться в нее обеими руками, я развязал узел на груди и отодвинулся, чтобы иметь возможность перебросить через ветвь сначала левую, а затем и правую ногу. Теперь я развернулся и уселся к Дженни лицом. Я вновь приблизился к ней, и дочь обвила руками мою шею.

– Я знала, что ты придешь за мной, – прошептала она, положив голову мне на плечо.

Так мы просидели некоторое время. Вокруг нас шелестели листья и жужжали насекомые, что действовало успокаивающе. Мне вспомнилось, как прежде дочь засыпала, так же обняв меня. Пришли на память все наши мирные домашние вечера, когда Дженни сидела у меня на коленях, болтала, смеялась или просто смотрела по телевизору диснеевские мультики. И сегодня тяжесть ее головки на моем плече казалась мне тем самым лучшим на свете бременем, которое я готов был бы нести всю жизнь. Если мы сумеем пережить следующие несколько часов, пообещал я себе, никогда больше я не стану относиться к времени, проводимому вместе с дочерью, как к чему-то обыденному. Теперь все изменится.

Когда дыхание Дженни стало спокойным и ровным, я разомкнул объятия. С грустью. С неохотой. С тоскливой неизбежностью. Дочь подняла голову.

– Тебе пора?

– Да.

У нее задрожали губы.

– Их там очень много?

– Уже меньше, чем было прежде. Но еще важнее, что отец Кристины и Джоуи тоже здесь. Он привел с собой целый отряд полицейских.

– Их папа важный начальник. Он ведь их всех арестует, верно? – В ее голосе даже прозвучали азартные нотки.

– Непременно арестует.

– А что будет потом?

Вспомнив катастрофу, которой закончился наш последний с ней разговор по телефону, я осторожно ответил:

– Если повезет, то они сгинут навсегда и больше нам не придется из-за них беспокоиться.

– Что должна делать я?

– Просто сидеть тут, где они тебя не найдут, и вести себя очень-очень тихо. Пока я не вернусь за тобой.

– Здесь? На такой высоте? Одной? А вдруг я засну?

Я показал ей простынку и улыбнулся:

– Мне придется привязать тебя к стволу.

– А плед поможет не замерзнуть. Это как разбить лагерь, но только на дереве. Мне даже нравится!

– Хорошо, но только говори тише. А когда я уйду, не шуми вообще, поняла? Не надо меня звать или петь, что ты очень любишь. Мы споем, но только не сегодня. Тут ты в полной безопасности, потому что кругом тысяча таких же деревьев и никто не будет смотреть вверх.

– А если что-нибудь случится?

– Сомневаюсь.

– А все-таки?

Я посмотрел на дочь и заметил, что она дрожит.

– Ты уже взрослая девочка, Джен, и сама сможешь решить, как поступить. Только сначала подумай и убедись, что поступаешь правильно.

– Как мне убедиться?

Это был один из тех вопросов шестилетнего ребенка, ответить на который было бы трудно и при самых обычных обстоятельствах. А при том, что где-то рядом рыскали убийцы из Соги, найти нужный ответ представлялось и вовсе невыполнимой задачей. Я подумал о покое, о «Маленькой Японии», о воре, о холмах Оказаки и возвращении к истокам. Ответ существовал. И был ответом на все вопросы сразу.

– Просто умей прислушаться к себе самой, – произнес я.

– Как это? Папа! Я все-таки еще ребенок.

Я лишь вздохнул, услышав слова дочери. Естественно, она была права. Если я не в состоянии помочь ей унять страх, то не имею права оставлять одну.

– Задай себе вопрос, который мучает тебя, а потом замри, и ответ сам придет в голову.

– Откуда?

Я дотронулся до левой стороны ее груди.

– Отсюда.

Дженни задумчиво сдвинула брови, что казалось ей необходимым, когда мы заводили разговоры на «взрослые» темы.

– Значит, так ты сам узнаешь все, что знаешь?

– Скажу тебе честно: для самых трудных вопросов другого решения я пока не нашел.

И с этими словами я собрался уходить, чтобы вновь окунуться во мрак ночи.

Глава семьдесят третья

Во время поспешного бегства, когда я мог думать лишь о том, как поскорее и подальше уйти от коттеджа, я, конечно же, оставил за собой четкие следы, прочитать которые ищейкам Соги не составило бы труда. А как только они обнаружат отпечатки стоп, вдавленные в почву глубже обычного, то сразу сообразят, что дополнительным весом на мне могла быть только Дженни. И моей первоочередной задачей теперь становилось отвлечь их внимание и увести в сторону от места, где пряталась дочь.

Я спрыгнул с дерева, но не успел сделать и нескольких шагов, как пуля просвистела мимо моего левого бедра, срезав верхушку молодой сосенки.

– Замри на месте, Броуди. Второго промаха не будет.

Из-за разлапистой ели показался Дермотт, держа «глок» направленным мне в грудь. Он был в черной форме Соги и инфракрасных очках.

– Ты устроил бойню в коттедже. А теперь не менее кровавая расправа ждет тебя самого.

С дулом пистолета, смотревшим на меня в упор, положение казалось безвыходным.

– Где девчонка?

– Ее давно уже здесь нет, – ответил я. – Приютили соседи.

– Примитивная ложь! На самом деле ты посадил ее на дерево, как белку, так ведь?

– Папочка!

Помимо воли взгляд Дермотта устремился вверх на голос.

– А вот и она сама!

Надеясь, что Дермотт не станет сразу стрелять в Дженни, я мгновенно укрылся за стволом соседней сосны, стоило ему лишь отвести от меня взгляд, а потом, одним движением достав «беретту», выпустил всю обойму примерно в то место, где видел его в последний момент. Это был ловкий трюк, который мы когда-то разучили с моим корейским соседом по Южному Централу. Причем выстрелы следовало чередовать: один повыше, второй пониже, один левее, следующий – чуть правее. Это практически лишало противника возможности открыть ответный огонь. До меня донесся стон и звук падения тела. Я отщелкнул пустой магазин и вставил в рукоятку запасной. Но когда попытался дослать патрон в ствол, пистолет заело. Дьявол!

Я осторожно выглянул из-за дерева. Дермотт уже успел встать на колени. «Глок» все еще оставался в его руке, но она бессильно повисла вдоль тела, словно оружие вдруг стало слишком тяжелым, чтобы он смог его поднять. Другую руку он прижимал к животу, и между пальцами струилась кровь.

Направив на него свой бесполезный уже пистолет, я вышел из укрытия, готовый в любую секунду снова спрятаться, если убийца из Соги совладает со своим оружием. Но он не смог этого сделать. Дермотт видел меня, но ему, казалось, было уже безразлично. Еще одна пуля угодила ему в грудь и, вероятно, пробила легкое, потому что дышал он с трудом.

– Ребенок… – пробормотал он. – Меня обвели вокруг пальца шестилетняя девчонка и ее полоумный папаша… – И он замертво повалился в траву.

Но и я не смог даже двинуться с места, прежде чем откуда-то сзади ко мне приблизилась фигура и приставила ствол пистолета к затылку.

– Вы очень везучий человек, мистер Броуди, как я погляжу! – услышал я голос. – Точнее, были очень везучим.

Защищенный от снайперского огня поворотом шоссе, Ренна расхаживал в беспокойстве в двухстах ярдах от главных ворот усадьбы.

– Все слишком затягивается, Джейми.

Маккан нахмурился.

– Не торопи события, Фрэнк. Они в десяти милях отсюда и прибудут с минуты на минуту.

– Но времени не осталось совсем. Броуди в смертельной опасности.

– Мы пока ничего не можем предпринять. Первая атака едва не закончилась для нас катастрофой.

Взъерошив волосы, Ренна повернулся и зашагал в обратном направлении.

– Я все понимаю, но нам надо что-то делать. Хотя бы отвлечь внимание на себя, чтобы заставить забыть о тех, кто на их территории. У них в руках Броуди, его дочь, а теперь, вероятно, и Нода с Льюком.

– Мы ничего не можем сделать до прибытия подкреплений. Никто не ожидал натолкнуться на столь мощный заградительный огонь. Мы понесли недопустимо высокие потери, Фрэнк. И я не могу отдать приказ атаковать снова, если мои люди не защищены должным образом. Ты прекрасно это знаешь.

– Но там наши товарищи, и времени у них остается все меньше. Должен быть какой-то выход из положения.

Маккан отвел взгляд, тоже не скрывая досады.

– У меня связаны руки. Мне дана команда не двигаться с места, пока не подвезут полные комплекты специального снаряжения с бронезащитой.

– Мы должны что-нибудь придумать.

– Ничего ты не придумаешь. Мы сделали все, что могли. Им пока придется какое-то время продержаться самим.

Глава семьдесят четвертая

Я повернул голову, и мой взгляд уперся в дуло недавно смазанного портативного «глока».

– Кейси!

Он холодно смотрел на меня.

– Первая пуля – тебе. А потом я залезу на дерево и пристрелю твою девчонку. Хочу, чтобы, умирая, ты знал об этом.

Он так близко! Так чертовски близко! Жаль, что Дженни выдала себя криком. Могла остаться в живых хотя бы она.

– Брось пистолет и развернись ко мне лицом.

– Как вы меня нашли?

На нем не было ни черной формы, ни пояса с боевым снаряжением. Только инфракрасные очки. У Кейси не осталось времени, чтобы облачиться по всей выкладке. Он лишь успел схватить очки и первое попавшееся под руку оружие.

– Мы описали круг по окрестностям, но твоих следов не обнаружили, а затем проверили дорогу и вернулись в особняк, прежде чем двинуться к коттеджу, понимая, что ты появишься там. Мы опоздали, но уж зато оттуда ты оставил более чем заметный след. Мы с Дермоттом следовали по нему вместе и разделились минуту назад, когда он вдруг потерялся. Если бы Дермотт не рвался собственноручно расправиться с тобой, на месте его трупа сейчас лежал бы твой. Но теперь не до сожалений. Посмотри на меня, Броуди. Когда я тебя убью, мне захочется увидеть, как потухнет твой последний взгляд.

Я медленно развернулся, внимательно осмотрел его пистолет и произнес:

– А я увижу смерть в твоих глазах.

И прежде чем он успел хоть что-то сделать, я приставил дуло «беретты» к его лбу, чтобы сталь поцеловала его туда, куда в детстве целовала, должно быть, на сон грядущий мамочка.

– Слишком поздно, – сказал он и спустил курок.

Раздался щелчок, но выстрела не последовало. Инстинкты Кейси работали четко. Еще только бросая мимолетные взгляды сначала на «глок», который подвел его, а потом чуть выше на приставленный к своему лбу ствол, он уже сделал движение, чтобы отвести «беретту» в сторону и завладеть ею. Но я-то прежде успел узнать обезвреженный мной пистолет, как только мне было известно, что «беретта» тоже совершенно бесполезна, и потому я имел над ним секундное преимущество. У него не оставалось ни шанса среагировать на мой первый удар. Левой ладонью я с силой ткнул его в нос и почувствовал, как с хрустом ломается хрящ.

Кейси покачнулся. При иных обстоятельствах мой удар вызвал бы немедленный ответ со стороны такого опытного бойца, как он. Даже испытывая невыносимую боль, человек с годами тренировок за плечами сразу же вступил бы в схватку. Но против него сработало несколько факторов – ствол у лба, осечка собственного пистолета, сломанный и превращенный в кровавое месиво нос. Все это дало мне долю секунды для действий на опережение.

А я тоже не зря отрабатывал приемы до седьмого пота, чтобы упустить такой шанс. Еще нанося ему удар в нос, я уже изготовил бедро для следующего, более сокрушительного. И в тот момент, когда противника качнуло, я ударил его ногой с разворота. Нанесенный с необходимой мощью, такой удар способен сокрушить даже более искусного бойца, чем Кейси. В этом заключалась его позитивная сторона, но был и недостаток – время. Для достижения нужного эффекта требовалось совершить полноценное вращательное движение ногой, на что уходила лишняя секунда, а потому от этого приема, как правило, нетрудно было уклониться или поставить против него блок. Только мгновенное замешательство Кейси позволило мне одолеть его.

Когда он сумел оправиться, моя нога уже заканчивала описывать дугу, а мысок находился в двенадцати дюймах от цели. Я угодил ему точно в шею и услышал хруст хрящевых тканей.

Кейси повалился на спину, схватившись за горло обеими руками. Его лицо сразу приобрело багровый оттенок. В отчаянии он стал кататься среди папоротников по ковру из прошлогодней травы, но этим только усугублял свое положение. Со свистом пытался вдохнуть воздух, но все напрасно. У него была сломана трахея, и сейчас Кейси душила его собственная плоть. Изнутри донеслись последние хрипы, он дернулся, выгнул спину и затих. Смерть его оказалась такой же жестокой и кровавой, какой была вся жизнь.

Бесчисленные часы, проведенные за работой в спортзалах, уличные драки, в которых приходилось поневоле участвовать, приучили меня действовать автоматически, не раздумывая, инстинктивно. Но здесь, посреди воцарившейся вдруг в лесу полной тишины, зная, что моя дочь стала молчаливым свидетелем еще одного убийства, я вдруг ощутил приступ дурноты. Снова накатило желание забиться куда-нибудь в угол и устраниться от происходящего, но мысль о том, что Дженни по-прежнему остается на территории, занятой врагами, заставила меня сосредоточиться.

Я поднял «глок», выпавший из руки Кейси, убедился, что вдоль ствола тянется царапина, и отшвырнул бесполезный кусок металла в кусты.

Издали донеслись звуки стрельбы. Началась вторая атака нашей тактической группы. Я жестом показал Дженни, чтобы она тихо сидела на месте, и бросился в ту сторону, где стреляли.

Глава семьдесят пятая

Когда я подобрался ближе к особняку, наступление уже было в разгаре. Через ограду перелетали контейнеры со слезоточивым газом, оставляя за собой полукруглые траектории из дыма. Облачка газа клочьями цеплялись за деревья. Территория Соги напоминала теперь театр боевых действий.

Довольная улыбка засияла на моем лице. Оживленный гул голосов по ту сторону забора свидетельствовал о прибытии подкреплений в таких количествах, что сдержать натиск было нереально. Если только Сога не заготовила какой-нибудь сюрприз, одни лишь закрытые пока массивные ворота из стальных прутьев отделяли нас от спасения.

Я сместился левее, чтобы не попасть на линию огня, а затем взобрался на дерево, чтобы передо мной открылась полная картина происходящего. Там сосредоточились не менее двухсот человек. В лунном свете у каждого из них я мог различить противогазы, щиты, обычно используемые при беспорядках в городе, и полноразмерные бронекостюмы. Это были полицейские из Нью-Йорка, спецназ, отряд из управления шерифа и, вероятно, национальные гвардейцы. Но многие из них располагались на безопасном удалении от ворот позади выстроенных широким полукругом патрульных автомобилей. А еще дальше я мог видеть, как из полицейского автобуса продолжается раздача специального снаряжения только что прибывшим.

Я услышал рев мощного мотора, и в следующий момент по ту сторону стены показался броневик, он резко повернул влево и проехал сквозь сверхпрочные с виду ворота, словно это был стог сена. Вслед за громадной машиной внутрь устремились полицейские в противогазах, в шлемах и в полных защитных доспехах. Их появление было встречено снайперскими выстрелами откуда-то справа с верхушки дерева, и трое из атакующих сразу упали, корчась от боли. Но и полиция, в свою очередь, разместила снайперов на верхних точках за стеной. Они определили местонахождение противника по вспышкам его винтовки, и почти сразу с дерева на землю обрушилось тело. Второй стрелок Соги с потрясающей меткостью снял обоих снайперов из полиции, но и сам стал жертвой четкого выстрела их третьего коллеги. После этого стрельба сверху прекратилась.

В ворота стали въезжать патрульные машины, образовав караван вслед броневику и бежавшим параллельно с ним офицерам. В течение минуты на территории оказались десять автомобилей, за ними вошел еще один отряд пеших полицейских. Теперь силы Маккана могли реагировать на любое движение градом пуль с близкой дистанции. Соге необходимо было отходить скрытно и очень быстро. Я не видел ни одного из их бойцов, но знал, что они здесь и поспешно отступают. Не приходилось сомневаться, что Оги и другие командиры покинули усадьбу уже давно.

Маккан использовал практически всю свою группу для демонстрации подавляющего превосходства у главных ворот, а не попытался проникнуть на территорию с нескольких направлений по всему периметру, что значительно распылило бы наши силы. И подобная тактика, казалось, полностью оправдала себя. Ответная стрельба стихла. Прекратив использовать слезоточивый газ, полицейский контингент медленно продвигался в глубь владений Соги вдоль узкой дороги, ведущей к основному особняку.

Ренна и Маккан шли со второй волной атакующих. Ноды и Льюка нигде не было, зато я заметил Джорджа и Деймонда, которые в качестве гражданских наблюдателей вынуждены были остаться за пределами стены на безопасном удалении от событий. Пока основная колонна приближалась к особняку, вторая группа разбилась на две части, прочесывая лес по обе стороны от дороги. Это скорее напоминало действия военных, чем полицейских, но диктовалось необходимостью, и копы справлялись со своей задачей вполне достойно.

Ренна пошел с группой, прикрывавшей правый фланг. Маккан взял правее, удаляясь от того места, где притаился я. Настало время вернуться за Дженни. Чтобы не получить шальную пулю в голову, я снял капюшон, скатал верх черного комбинезона Соги, связал на поясе концы рубашки, а капюшон сунул в карман. Затем бесшумно спустился с дерева.

Группа Ренны двигалась лесом примерно в двадцати ярдах от дороги, когда лейтенант неожиданно отделился от остальных и стал углубляться в чащу. Он то появлялся в поле моего зрения, то пропадал за деревьями. Пришлось перенастроить фокусировку прибора ночного видения. Ренна вдруг замер и присел на корточки. Я вгляделся в простиравшуюся перед ним местность и заметил, как чья-то тень мелькнула справа налево, не подозревая, что рядом находится Ренна.

Я хотел предупредить его, но не мог произнести ни слова, чтобы не привлечь к маневру Ренны внимания врага. Боевик Соги все же заметил полицейского, на мгновение застыл, а потом резко изменил направление и попытался скрыться. Ренна бросился вслед, стреляя на ходу и двигаясь зигзагообразно – сначала левее, потом правее. Так их обучали в академии. Стандартный прием. Предсказуемая схема. Ренна сделал еще два выстрела. Первый прошел мимо, но вторая пуля попала в цель, угодив противнику в плечо, что заставило его резко дернуться и выронить пистолет. Оружие отлетело куда-то в кусты. Ренна выстрелил снова, но фигура метнулась в сторону и скрылась из виду. Через пару секунд боевик уже обошел Ренну с правого фланга. Рука потянулась к поясу, и в ней блеснула сталь ножа.

Я крикнул во весь голос, но было поздно. Нож пролетел разделявшие их пять ярдов, скользнул по краю бронежилета Ренны и оставил глубокий порез на руке, прежде чем упасть в траву. Боец Соги бросился бежать. Чтобы прицелиться получше, Ренна привстал на одно колено и упер в него рукоятку пистолета, одновременно ведя ствол влево, куда поспешно удалялся темный силуэт. Я видел, как лейтенант нажал на спуск. Раздался одиночный выстрел, оборвавший бег боевика. Он замертво рухнул на землю.

– Вот тебе, сволочь! – вслух произнес Ренна.

Он поднялся, сделал три шага в сторону своей жертвы, но почти сразу потерял равновесие. Не без усилия встал снова, два раза шагнул и опрокинулся теперь уже на правый бок. Попытка подняться в третий раз уже не удалась, и он буквально взревел от недоумения и отчаяния.

С бешено колотящимся сердцем я бросился к своему раненому другу.

– Лежи спокойно.

Ренна посмотрел в мою сторону затуманившимся взором.

– Броуди? Это ты?

– Да. Не двигайся. – И заорал в сторону ворот: – Ранен офицер! Срочно нужна медицинская помощь!

Все еще не желая сдаваться невидимой и непостижимой для него силе, Ренна с огромным трудом сумел сесть.

– Будь я проклят, если позволю этим гадам прикончить меня в такой момент!

– Их больше нет поблизости, – успокоил я и заставил его снова лечь.

– А тому подонку удалось уйти? – спросил Ренна.

– Нет, ты уложил его наповал. Но сейчас тебе лучше не шевелиться.

– Это всего лишь царапина.

– В нее попал яд, – объяснил я. – Очень сильный яд.

Пока я расстегивал на нем бронежилет и рубашку, у Ренны начали закатываться глаза.

– Врача сюда! Скорее! – выкрикнул я.

До меня донесся звук шагов и возглас:

– Где вы?

– Чуть глубже в лесу справа от вас.

– Голова кружится. Ничего не слышу… – пробормотал Ренна.

Разорвав рукав, я открыл порез в два дюйма длиной на бицепсе. Нож едва задел руку, и рана оказалась неглубокой, но яд попал прямо в систему кровообращения. Зажав пальцами место рядом с порезом, я склонился и принялся отсасывать кровь из пореза на пропитанной по́том руке. Затем сплюнул. Во рту остался привкус грязи. У меня сразу же онемел кончик языка. Ренна громко стонал. Я знал, что время дорого. Втягивая в себя как можно больше кровавой жидкости, я прошелся по всей длине пореза. Рядом со мной на колени опустился санитар и открыл свой чемоданчик.

– Укус змеи?

– Нет, гораздо хуже, – сказал я. – Его ранили отравленным ножом.

Он потянулся к лежавшему рядом оружию.

– Прежде чем прикасаться, убедитесь, что рукоятка чиста, – предупредил я. – Не видите на ней никаких маслянистых пятен?

Медик склонился и осмотрел нож.

– Маслянистая жидкость на лезвии. Издает какой-то незнакомый мне цветочный запах. Есть противоядие?

– Не знаю.

Ренна силился сказать мне что-то. Я нагнулся к нему, чтобы расслышать слова.

– …Продает машины… Тридцать один салон… Купил бизнес дядюшки…

Я затаил дыхание. Ренна установил, кто стоял за убийством Миеко.

– Кто это, Фрэнк? Просто назови имя.

У лейтенанта приоткрылись губы, но он смог издать лишь неразборчивый звук и отключился. Дьявол! Я снова принялся очищать рану. Мои мысли метались. Ренна сумел вычислить, кто стоял за подставными компаниями, купившими сеть автосалонов. Видимо, он получил эту информацию поздно ночью, когда мы уже расстались.

– Мы его теряем, – произнес дежурную фразу санитар.

– Вы можете сделать ему какой-то укол? Что-нибудь стимулирующее?

– Трудно на это решиться, не зная, с чем конкретно мы имеем дело. Реакция организма может оказаться непредсказуемой, и мы лишь ускорим смерть.

– Сделайте это. Яд убивает его у нас на глазах.

– Вы его командир?

– Нет.

Желтоватая струйка пены выкатилась из угла рта Ренны. Оглянувшись через плечо, медик стал подниматься.

– Мне нужно найти его начальство.

Я положил руку ему на плечо и заставил присесть.

– Немедленно сделайте ему укол.

– Не имею права без соответствующего разрешения. Его семья может подать в суд…

– Я – близкий друг семьи. Они не станут с вами судиться.

– Откуда мне знать, что это правда?

– Сделайте! Немедленно. Иначе он умрет.

Санитар подчинился, быстро подготовил шприц и вколол лекарство в руку Ренны. Тот мгновенно открыл глаза.

– Броуди… Это все-таки ты. А я думал, что мне снится…

– Кто это, Фрэнк? Назови фамилию.

Его губы шевелились, но снова издавали нечто бессвязное, пока он не лишился сознания. Помрачневший от дурных предчувствий санитар хлестко ударил Ренну сначала по левой, а затем по правой щеке. Тот не реагировал.

– У него болевой шок.

Я склонился над рукой Ренны и с удвоенной энергией принялся отсасывать яд – и делал это до тех пор, когда отсасывать стало уже нечего. Прибыла бригада «скорой помощи». Я отошел в сторону и позволил им уложить своего друга на носилки. А потом, еле переставляя ноги, шел за ними до микроавтобуса. Прежде чем задние дверцы захлопнулись, я попросил врача высказать свой прогноз, и в ответ он окинул меня полным сочувствия взглядом, какого всегда опасается каждый человек, столкнувшись с представителем медицины.

Глава семьдесят шестая

Мы выиграли битву, но потерпели поражение в войне.

По моим подсчетам, Кейси, Дермотт и еще семь боевиков Соги были либо убиты, либо схвачены, но самому Оги удалось проскользнуть мимо раскинутых полицией сетей, как и остальным бойцам его банды. Теперь Сога просто перегруппируется и нанесет следующий удар там. И представлялось маловероятным, что я или кто-нибудь другой сумеет остановить их. Наверное, в следующий раз мы даже не успеем понять, как произошло нападение.

«У них не может не быть слабых мест. Расскажите о них», – попросил тот бюрократ единственного свидетеля.

«Мне известно лишь одно, и оно заложено в их структуре. У них работают группы, состоящие из четырех агентов. Только один или два человека на самом верху владеют полной информацией о каждой операции. Уничтожение их лидеров станет подобием убийства пчелы-матки. Рабочие пчелы перестанут понимать, что им делать, и станут бесцельно жужжать над ульем».

Но справедливо было бы и иное утверждение: пока Оги оставался в живых и на свободе, смысла лишалась моя собственная жизнь.

Сога попросту сокрушила нас. Эберс погиб, Ренна находился в критическом состоянии, а Нода и Льюк официально считались пропавшими без вести, но, согласно общему мнению, скорее всего тоже были мертвы. Маккан подтвердил, что именно они взорвали катера, и шум, видимо, привлек к ним особое внимание. И моему воображению не составляло труда нарисовать картину, как Сога прочесывает лес у берега и расстреливает обоих. Маккан тоже считал, что они добились важного успеха, правда, ценой собственных жизней.

Я вернулся на территорию усадьбы, чтобы забрать Дженни, спасение которой можно было считать единственным положительным итогом нашего нападения. Может, нам удастся прятаться до тех пор, пока не схватят Оги? Но сколько времени потребуется для этого? Ведь Сога не прекратит поисков.

Миновав коттедж, где держали пленницей мою дочь, я углубился в лес к тому дереву, в кроне которого она укрывалась. Из-за пояса у меня торчала рукоятка пистолета Ренны. По всей округе до меня доносились голоса полицейских, громко окликавших друг друга, как только обнаруживалось что-нибудь примечательное. В их криках звучало торжество победителей. Жаль, что я не мог разделять их чувств!

Подойдя к подножию дуба, ставшего убежищем для дочери, я с минуту собирался с духом, прежде чем начать подъем. Она не должна заметить моей тревоги. Я отвезу ее домой, создав иллюзию безопасности. Но после смерти Эберса, ранения Ренны и всего, через что прошла сама Дженни, будет ли она счастлива вновь оказаться дома? И что я скажу Мириам, если Ренна не выкарабкается? Как потом стану смотреть в глаза Кристине и Джоуи? И сумеем ли мы с Дженни сбить со следа Согу, которая станет только сильнее?

Воистину мы одержали пиррову победу, на деле обернувшуюся фиаско.

Я лишь успел ухватиться за нижнюю ветку, как услышал за спиной отчетливый шорох.

– Не двигайся с места, Броуди!

Я обернулся. Из темноты вышел человек, и на меня снова смотрело дуло стандартного для Соги «глока». Вот только лежал он в руке человека, который должен был находиться за девять тысяч миль отсюда.

– Ты?! – Мне казалось это невероятным. – А что здесь делаешь ты?

Глава семьдесят седьмая

Некоторое время мы выдерживали пытку молчанием, пока он продолжал держать меня на мушке пистолета. Для меня было непостижимо, почему он предал меня, но и у него на лице читалась мука, причиненная необходимостью сделать окончательный выбор.

– Не может быть, чтобы именно ты…

– Прости меня, Броуди-кун.

«Глок» навел на меня теперь не кто иной, как Шиг Наразаки – многолетний партнер моего покойного отца, друг семьи, человек, которого я привык считать чуть ли не своим добрым дядюшкой. Его появление в подобной роли потрясло меня до глубины души. Предателем оказался, по сути, мой родственник.

Несмотря на сумбур, воцарившийся у меня в голове, многое сразу стало понятно. Из-за него Сога всегда на шаг опережала нас. Он помог им найти меня в Икебукуро во время встречи с другом-журналистом, несмотря на принятые мной меры предосторожности. Теперь я догадался, зачем Наразаки хотел отправить Ноду в Лондон, тогда как всем остальным было очевидно, что нас должен интересовать прежде всего Нью-Йорк. И это не Льюк, а Наразаки раскрыл врагу наш тайный план, составленный накануне. Сога продемонстрировала мне еще один метод, помогавший успешно действовать три столетия: они умели обеспечить себе прикрытие со всех сторон.

– Я пытался отговорить их, – произнес он.

Мне оставалось лишь покачать головой. Слишком многое нуждалось в объяснении.

– О чем ты говоришь?

– Я уроженец Сога-джуджо. Успел пройти почти половину курса боевой подготовки. А потом мне удалось вырваться оттуда. Я заключил с Согой компромисс. И помогло агентство «Броуди секьюрити». Когда твой отец открыл в Токио первую частную сыскную контору, работавшую в западном стиле, кое-кто сразу сообразил, что у него большое будущее. И оказался прав. Агентство действительно стало заниматься крупными расследованиями.

О том, каким провидцем оказался Джейк, ходили легенды. Ведь он открыл свое дело в 1973 году – в тот момент, когда прежде чувствовавший себя вольготно преступный мир Японии ушел в тень, спрятавшись за вполне респектабельными с виду фасадами. Почти двадцать лет после капитуляции Японии в 1945 году, пользуясь тем, что нормальной полиции тогда практически не существовало, в стране совершенно открыто действовали дельцы черного рынка, рэкетиры, якудза, итальянская мафия и бандиты еще из десятков мест от Техаса до Парижа. Но настали новые времена, и пришлось легализоваться под личиной подлинных или хотя бы подставных фирм. К 1973 году они расплодились в великом множестве и теперь уже сами нуждались порой в защите от преступных элементов, которую полиция так и не научилась предоставлять. Вот почему услуги «Броуди секьюрити» оказались неизбежной альтернативой и пользовались спросом. Джейк с коллегами расследовал немало громких дел, о них писала пресса, и предприятие процветало.

– Но как это возможно? Ты же руководил агентством вместе с отцом без малого сорок лет!

– И, заметь, работа велась в рамках закона. Мы вершили великие дела. И лишь изредка, раз в год нам попадался случай, связанный с Согой. Мне нужно было только поручить следствие молодому и неопытному сотруднику, чтобы оно зашло в тупик. Так я действовал многие годы, не нанося заметного ущерба ни Джейку, ни агентству. Сога в ответ снабжала нас минимумом информации, чтобы клиент не имел повода быть нами недовольным, но и расследование не доводилось до конца. Время от времени и только по мере необходимости я тоже предоставлял Соге данные на некоторых клиентов и вот так, ценой не слишком больших уступок, облегчал нам возможность творить добро. Мне жаль, что теперь все зашло слишком далеко. Я приложил максимум усилий, чтобы ты не оказался в это замешан. Вспомни: я дважды пытался заставить тебя отказаться от участия в расследовании.

Длинная речь. Но куда подевались все его прежние прибаутки выходца из семьи рыбаков? Впрочем, оно и понятно: Сога-джуджо находилась далеко от побережья.

– Ты позволил им захватить мою дочь!

– Маленькую Юми-чан? Я бы никогда не дал своего согласия. Никогда! Но меня никто не спрашивал. Я даже не сразу узнал об этом.

– Кто нанял Согу, чтобы убить мою жену?

– Это мне не известно.

Я поверил ему. Серия убийств, закончившаяся гибелью Миеко и ее семьи, произошла по другую сторону океана, слишком далеко от Токио.

– Но ведь это ты навел их на меня в Икебукуро, не так ли?

Шиг Наразаки крепче ухватился за пистолет.

– После того как вы с Нодой разделались с группой рекрутов в деревне, у меня не оставалось выбора. Я не мог больше защитить тебя. Умолял Оги оставить тебя в покое, но он был непреклонен. А ведь поначалу я добился от него согласия позволить вам беспрепятственно уехать из деревни, но ваше появление там оказалось слишком большим соблазном, и Оги обманул меня. Узнав, что там произошло, я возмутился, но ваше успешное избавление от смерти давало ему в руки веский аргумент. Затем твоя связь с Козавой лишь укрепила решимость Оги расправиться с тобой. Снять тебя с расследования и заставить спрятаться стало с моей стороны последней отчаянной попыткой спасти тебе жизнь. Но ты ничего не хотел слушать. И сюда я прилетел, чтобы еще раз просить Оги о снисхождении, однако дело уже приняло необратимый характер.

Шок, изумление, отвращение – эти эмоции волнами накатывали на меня. Наш клиент подставил нас, а мой собственный партнер выдал врагу все наши секреты. В подобных условиях мы были обречены на неудачу с самого начала.

– Значит, ты во всем помогал им?

– Да.

– А как же «жучок» в компьютерной системе «Броуди секьюрити»?

– Страховка на случай, если бы вы с Нодой заподозрили утечку информации. Тору обнаружил его слишком рано.

– А хакер?

– Отвлекающий маневр. Мне нужно было, чтобы вы потратили на него впустую как можно больше времени. Это задержало бы вас с Нодой в Токио. Я представить не мог, что вертихвостка Мари и ее чудаковатый дружок не только вычислят его, но и сумеют проследить местонахождение. Тем более что я даже успел предупредить его об опасности.

– Но ты же не сможешь застрелить меня, Наразаки!

Он с трудом выдержал мой взгляд.

– Я бы и не смог до сегодняшнего вечера. Но сейчас, если я оставлю тебя в живых, Сога начнет охоту уже за мной. Когда вам удалось выбраться из деревни, Оги обвинил меня в том, что это я вам помог. И по этой причине он не только отказал мне в просьбе оставить тебя в покое, но и предупредил: если ты сумеешь ускользнуть из их следующего капкана, я понесу за это личную ответственность. А ты все-таки ухитрился это сделать, когда не позволил похитить себя в Икебукуро. Оги уверен, что оба раза я успел предупредить тебя. И свою угрозу он повторил сегодня, когда ты сбежал от них.

Каждое его слово, казалось, отнимало у меня остатки сил, чтобы бороться за жизнь. Стать жертвой человека, которому я во всем старался подражать, когда решился продолжить дело отца? Нет. Этого не могло произойти в том мире, который был мне знаком.

– Но ты же можешь отпустить меня. Сделать вид, будто не сумел разыскать.

Наразаки с грустью посмотрел на меня, но пистолет даже не дрогнул в его руке.

– Этим ничего не изменишь. Считай, что ты уже мертв. К завтрашнему утру бойцы Соги по всему миру начнут выслеживать тебя. А так по крайней мере один из нас уцелеет.

– Из-за своей базы на Лонг-Айленде и фирмы «Гилберт Твид»? Но как им это поможет? И то, и другое потеряно.

Наразаки наморщил лоб.

– Причина в ином. Ты лишился последнего шанса на помилование, когда убил наследника престола.

– Я не сделал ничего подобного.

– Так ты даже не понял? Речь о Кейси. Он был из клана Оги, и ему предстояло стать следующим предводителем.

На мгновение я буквально онемел, осознав в полной мере значение случившегося. Кейси являлся наследным принцем Соги? Это объясняло его царственные замашки и стремление повелевать. Только человек, считавший себя выше всех смертных, мог так небрежно приказать стрелять в Эберса. Тот, кого я прежде считал старым другом своей семьи, был прав. Убить наследника – значит убить самого себя.

Палец Наразаки лег на курок пистолета.

– Поэтому сейчас или чуть позже – не имеет значения.

– Не стреляй в моего папу, дядя Шиг!

У меня чуть не остановилось сердце. Мне ведь почти удалось спасти ее! Этой ночью только жизнь Дженни имела значение. Что бы ни случилось со мной, я бы нашел последнее утешение в том, что сумел вывести дочь из-под огня. Уверенный в ее безопасности, я бы смог легко встретить свою смерть. Теперь Дженни погибнет тоже.

От полной безысходности я лишь покачал головой. Наразаки не оставит ее в живых. В случае с Дермоттом она подала свой голосок вовремя, но сейчас я стоял слишком далеко и от ближайшего укрытия, и от Наразаки, чтобы воспользоваться фактором неожиданности.

Он посмотрел в темноту, однако ствол пистолета по-прежнему оставался направленным на меня.

– Так ты спрятал ее на дереве? Хитро. Вполне в духе Джейка. Право, жаль, что она слышала наш разговор.

– Не обращай внимания, – сказал я. – Ты же знаешь, как это бывает у маленьких детей. Через неделю она уже ничего не вспомнит.

Наразаки сурово посмотрел на меня.

– На такой риск я пойти не могу, уж извини.

– Если не ради меня, сделай это ради памяти Джейка.

– При всем желании уважить его память мне придется избавиться от нее. Сожалею, но…

Неожиданно у меня за спиной раздался похожий на легкое покашливание звук выстрела из оружия с глушителем. У Наразаки подогнулись ноги, и он со стоном припал на колени, а на плече по одежде расплылось красное пятно от пулевого ранения. Из окружающего мрака появился Нода, держа под прицелом бывшего босса. Он остался в живых! А Наразаки вдруг посмотрел на него со странной улыбкой, в которой читалась благодарность.

– Спасибо тебе, Кей-кун. Я ведь так не хотел убивать сына Джейка!

– Знаю, – отозвался Нода.

– Я рад, что это сделал именно ты. А теперь завершай начатое.

Нода колебался.

– Действуй, Кей-кун! Со мной покончено. Либо пуля от Соги, либо пожизненное в тюрьме.

Нода не сводил взгляда со старого друга.

– Я не стану убивать тебя.

– Тогда я выстрелю в Броуди. – Наразаки поднял ствол пистолета, но откуда-то из кустов раздался еще один выстрел. Пуля угодила ему точно в лоб, и многолетний партнер моего отца замертво повалился на землю.

Из своего укрытия вышел Льюк.

– Кстати, о мусоре… – сказал он.

С потемневшим от горя лицом Нода разглядывал труп человека, которого привык считать своим надежным товарищем, но вскоре сумел найти и какие-то сбивчивые слова благодарности для агента ЦРУ. Небрежно кивнув, Льюк сунул пистолет в кобуру. Нода повернулся и направился в глубь леса. Льюк последовал за ним, бросив мне на ходу лишь одно слово:

– Оги!

Главный детектив агентства «Броуди секьюрити» издал нечто подобное львиному рыку, и они вдвоем пропали из виду, возобновив погоню за вожаком Соги.

Глава семьдесят восьмая

Я бережно спустил Дженни с ее вынужденного насеста и, как только мы оба оказались на земле, заключил ее в объятия. Она тоже обхватила меня ручонками. Мы молчали. Несмотря на безжизненные тела, распростертые рядом, а может, именно благодаря тому, что они служили наглядным напоминанием, через какие ужасы довелось нам пройти этой ночью, наше молчание переполнял не страх, а огромное облегчение и надежда на благополучный исход. И наши объятия словно подводили черту под испытаниями, через которые мы оба прошли за последние девять дней, и вновь доказывали, как много мы друг для друга значим.

Потом я чуть отстранился и произнес:

– Позволь мне посмотреть на тебя, Джен.

Подняв голову, дочь разглядывала меня своими карими глазами, унаследованными от матери. В них я прочитал так много невысказанных вопросов, что впервые за много дней рассмеялся. Даже мне самому звук смеха показался каким-то чужеродным и забытым. Моя дочь красива, и она – моя дочь. Эта мысль наполнила меня безмерной радостью. Мы обманем Оги. Любыми путями, но не позволим ему разлучить нас. Пусть для этого потребуется затаиться на долгие месяцы.

– Ты должна знать главное, Джен. Что бы ни случилось…

Ветви кустов у меня за спиной с громким треском раздвинулись, а потом голос прошипел мне в ухо:

– Мир все-таки полон забавных неожиданностей!..

Даже искаженный ненавистью, голос оказался мне хорошо знакомым. Эту интонацию я бы узнал из тысячи. В конце концов, фразу произнес человек, которого прислал в качестве наблюдателя сам мэр Сан-Франциско. Такой благожелательный. Правильный. Поразивший нас, оказавшись политиком, который не преследовал своих эгоистичных целей. И одурачивший всех.

Направив пистолет на Дженни, Деймонд встал перед нами, позаботившись о том, чтобы оказаться вне досягаемости удара самого опытного каратиста. Он явно располагал обо мне детальной информацией.

– Если бы твоя жена не ночевала тогда у родителей, она бы не погибла и ты не стал бы с таким рвением заниматься этим расследованием. Проблема в том, что она у них ночевала и тебя уже было не остановить. Теперь же, когда Сога оказалась на грани уничтожения, как ни трудно в это поверить, мне осталось лишь самому позаботиться о себе. Здесь нынешней ночью столько трупов, что ваши с дочерью тела уже ничего не изменят и не привлекут внимания к моей мирной персоне. В этом смысле мне всегда сопутствовала удача.

Мои мысли снова путались. Что за околесицу нес Деймонд? Уж не свихнулся ли он? А вскоре в голове словно рассеялся туман. «Владелец крупной торговой компании, сколотивший на этом многомиллионное состояние». Так охарактеризовал Ренна заместителя мэра при нашей первой встрече. Значит, Деймонд торговал автомобилями! Ему принадлежала крупная сеть автосалонов. Именно его имя пытался сегодня назвать мне лейтенант.

Деймонд нанял людей из Соги, чтобы те подстроили смерть в результате «несчастных случаев» для трех владельцев фирм, включая и ту, что принадлежала дяде Миеко.

От гнева кровь в моих жилах начала в буквальном смысле закипать. Человек, на чьей совести была смерть моей жены, стоял в двух ярдах передо мной, направив пистолет теперь уже на мою дочь. Я лихорадочно стал прикидывать варианты. Калибр небольшой. Я сам мог получить две или три пули и одолеть его и выжить, но всего одного такого кусочка свинца оказалось бы достаточно, чтобы с близкой дистанции убить наповал шестилетнего ребенка.

И все же я отказывался в это поверить. После того, через что я умудрился пройти невредимым, – после всех стычек с Согой, схваток с такими асами, как Дермотт и Кейси, – я не мог погибнуть просто потому, что Деймонд обвел нас вокруг пальца, изображая союзника. Но сама по себе простота его плана казалась поразительной. Стоя в обнимку с Дженни, я был бессилен помешать ему.

– Ренна все о тебе знает, – сказал я, чтобы выиграть время.

Деймонд неожиданно кивнул.

– Он действительно что-то пронюхал? То-то он на меня так странно поглядывал сегодня. Но мне сообщили, что он едва ли выживет. Да и доказать ничего не сможет в любом случае.

В этот момент Дженни вырвалась из моих рук и встала рядом. Ее движение застигло Деймонда врасплох. Он не выстрелил, а я шагнул вперед, заслонив дочь собой. Теперь я оказался совсем близко, но вел себя по-прежнему как испуганный отец. Нерешительный. Не представляющий угрозы.

Деймонд переместился правее в попытке снова направить дуло пистолета на миниатюрную фигурку Дженни. Реакция дилетанта, которой я только и дожидался. Я бросился вперед. Пистолет начал перенацеливаться в мою сторону, но слишком поздно. Деймонд успел лишь нанести мне легкий удар по ребрам, прежде чем я намертво захватил его руку, потом развернул всем телом, чтобы отвести ствол в сторону от Дженни, взял на излом локтевой сустав и резким движением завершил прием. Деймонд взвыл от боли. Покачнулся. Неестественно вывернутая рука бессильно повисла. А я с яростью вонзил ему свой локоть в шею. С треском лопнули позвонки, и убийца моей жены распластался на земле.

Он был мертв.

Вот так! Мне оставалось лишь пожалеть, что его мучения оказались столь быстротечны. Один крик боли, и все. Едва ли Деймонд получил сполна за долгие месяцы страданий, пережитых мной и дочерью после гибели Миеко. Это казалось вопиющей несправедливостью.

Но так или иначе, с ним было покончено.

Глава семьдесят девятая

Нода и Льюк быстро шли по следу уже четверть часа, и, несомненно, скоро им предстояло настигнуть ничего не подозревавшего патриарха Соги. Этой ночью им лишь нескольких секунд не хватило, чтобы добраться до него. Настроив таймеры взрывных устройств, которые они установили на катера, оба бросились в сторону основного особняка, и им оставалось до него совсем недалеко, когда грянули взрывы. С расстояния в тридцать ярдов они могли наблюдать, как Оги поспешно покинул здание в сопровождении молодого бойца. Отметив направление его отхода и дождавшись, когда двое людей из Соги выбежали наружу, Нода и Льюк вошли в дом, надеясь обнаружить там Броуди с дочерью.

Они осмотрели все комнаты, но в особняке больше не оказалось ни души. Снова выйдя наружу, они разыскали отчетливые следы Оги, на время потеряли, покружились на месте и опять взяли след, который привел их на поляну, где сошлись Броуди и Наразаки. Видимо, Оги прятался рядом в кустах, но скрылся, когда появились они. А это означало, что глава Соги не мог уйти далеко.

И слаженная теперь пара устремилась вдогонку за вожаком волчьей стаи. Их уверенность в успехе возрастала с каждой минутой. По необъяснимой причине Оги не поторопился покинуть территорию, продолжая кружить по ней, что могло обойтись ему дорого. В предвкушении скорой встречи с ним Нода и Льюк уже приготовили пистолеты.

А потом след внезапно оборвался.

Он пропал начисто, и трудно было даже предполагать, каким образом противник ухитрился проделать подобный трюк.

Они замерли на месте. Последовал быстрый обмен беззвучными сигналами друг другу, и вскоре Нода направился на запад и сделал круг с северной стороны, а Льюк двинулся на восток и юг. С пистолетами на изготовку они прочесывали лес концентрическими кругами, целенаправленно и профессионально: сначала с удалением на пять ярдов, затем на десять и, наконец, на пятнадцать. После этого поиски пришлось прекратить. Взять след заново не удалось.

– Хитрый мерзавец, – сказал Льюк. – Сумел-таки сбить нас с толку.

Нода хмуро кивнул:

– Вероятно, он сумел вернуться. Ему нужен Броуди.

– Я тоже не вижу иного объяснения.

Льюк тихо выругался.

– Он нас подслушал и знал, что мы пойдем за ним, а потому до поры оставлял четкий след, уводя нас в сторону.

– И у него получилось. Мы теперь слишком далеко.

– У меня есть мобильный телефон, вот только…

Нода кивком подтвердил его подозрения. Сотовый телефон Броуди они нашли брошенным в номере отеля на прикроватной тумбочке.

– Мы выведены из игры, – произнес Льюк. – Ваш приятель хорош в деле?

Ответ Ноды прозвучал неутешительно:

– Хорош. Но не настолько.

Глава восьмидесятая

Осмотрев окрестные деревья в поисках Дженни, я обнаружил, что она спряталась за старой сосной. Но стоило мне сделать шаг в ее сторону, как за спиной раздался легкий металлический звон и шуршание стали по одежде.

Оги! Он позади меня и уже достал гарроту. Слишком близко, чтобы развернуться и напасть на него. Я успел лишь сложить ладони у лба и свести локти вместе, чтобы руками защитить лицо и шею. Через мгновение стальная петля опустилась мне сзади через голову, нацеленная в мягкие ткани горла, но встретившая на пути плотные мускулы предплечий.

Защитное движение не позволило гарроте с легкостью перерезать мне горло, но не помешало глубоко войти в плоть на руках. Взревев от боли, я сделал несколько шагов назад и с силой придавил Оги к стволу ближайшего дерева. Было слышно, как у него треснули два ребра, и он тоже издал крик, брызнув горячей слюной мне в шею, однако продолжал крепко натягивать концы стальной проволоки, делая порез все глубже. Острая как бритва сталь рассекала мышцы и нервы. У меня вырвался новый рев, как у раненого зверя, который оказался гораздо громче первого, взлетев куда-то к верхушкам деревьев. Перед глазами поплыли круги. От болевого шока я мог потерять сознание.

В отчаянии я понял, что должен действовать быстро, и ударил затылком в лицо Оги. А затем снова и снова продолжал наносить ему удары затылочной костью, пока у него не провалился нос и не треснула челюсть. Только после этого хватка старого воителя ослабла и проволока гарроты провисла.

Теперь от боли Оги мог лишь хрипеть, тяжело дыша мне в ухо. Все еще не поворачиваясь, я отклонился вперед и навалился всем телом, прижав Оги к стволу, а затем принялся наносить удары локтями, работая ему в корпус с двух сторон. Рукоятки смертоносного оружия, застрявшего в глубокой ране, продолжали при этом болтаться в воздухе.

С еще одним сломанным ребром Оги повалился наконец на землю. Я отошел в сторону. Главарь Соги попробовал подняться, но не смог. Его глаза закрылись, и он затих. Как бы ни был он хорошо тренирован, но человеку на восьмом десятке нелегко оправиться после такого нокаута без посторонней помощи.

У меня начало неметь все тело. По моим рукам струилась кровь. Нервная система, реагируя на невыносимую боль, пыталась отключиться, но все новые волны болевых ощущений прокатывались внутри меня. Перед глазами то вспыхивал, то гас ослепительно белый свет. Из последних сил я пытался не лишиться чувств. Прикусил кончик языка, и новая боль вызвала прилив адреналина, от которого в голове помутилось еще сильнее, но опасность сразу потерять сознание на время отступила. Стиснув зубы, я извлек струну гарроты из глубокого, обильно кровоточащего пореза и отшвырнул ее в темноту.

«Только один или два человека на самом верху владеют полной информацией о каждой операции».

Чтобы остались в живых мы с Дженни, Оги должен был умереть. Вождь Соги неподвижно лежал у моих ног. Он с трудом дышал. Мне невольно пришли на память пророческие слова Хары: «Я умею добиваться своего». Я хотел бы увидеть Оги перед судом. Чтобы все его злодеяния сделались достоянием гласности, а хотя бы некоторые из жертв получили от этого моральное удовлетворение. Но гораздо острее было желание навсегда устранить его из наших жизней. И чем скорее, тем лучше. Достав из кармана капюшон Соги, я перевязал им одну руку, а рубашкой обмотал рану на второй. Оги должен был находиться сейчас в десятках миль отсюда, но гордость и жажда мести заставили его вернуться.

Откуда-то сзади донесся тонкий голосок Дженни:

– Папочка!

Я посмотрел через плечо. Моя дочь вышла из своего укрытия за деревом. В глазах мелькал страх. Я ободряюще улыбнулся, и, раскинув руки в стороны, она бросилась ко мне. Я повернулся и заключил ее в объятия, но не успел даже прочувствовать всей глубины отцовской нежности к этому маленькому существу, как сталь клинка впилась мне в спину, проникнув в тело, как змея-медянка проскальзывает в закрытый спальный мешок. Острая боль пронзила меня. Но как же это возможно? Я ведь отвел взгляд от поверженного лидера Соги всего лишь на несколько секунд.

Покачнувшись, я оттолкнул Дженни в сторону ее прежнего убежища и постарался отойти как можно дальше от места, где распростерся Оги. Но уже в следующее мгновение ноги отказались мне повиноваться, и я рухнул в траву, ощущая холод металла у себя в спине. Посмотрел назад. Главарь Соги стоял неподалеку на коленях, кривясь в улыбке. Его нижняя челюсть отвисла и держалась под неестественным углом к лицу. Нанеся мне удар ножом одной рукой, он успел другой выхватить у меня из-за пояса пистолет Ренны. Оги только притворился побежденным, но стоило мне отвернуться, неслышно подполз сзади.

А теперь, нацелив пистолет в мое распластанное тело, он сумел встать на ноги. Когда он успел сдвинуться с места? Я ведь не слышал ни звука. В этом было что-то сверхъестественное. Человек со сломанной челюстью и тремя ребрами! Я почти сразу вспомнил его собственное гордое заявление: «Это то, что Сога делает всегда. К чему мы готовим себя всю жизнь. То, что наши предки умели делать триста лет назад».

С провалом вместо носа и с изуродованной челюстью Оги больше походил сейчас на какого-то демона, чем на человека. В его глазах запечатлелась вся испытываемая им физическая боль, однако она не мешала ему сфокусировать внимание на мне.

Именно в этот момент я заметил маслянистые синие полосы на его ладони. Яд! С ножа, который вонзился мне в спину. У Оги мог выработаться к нему иммунитет, но что это означало для меня? Я пытался обдумать ситуацию. У ножа, ранившего Ренну, ядом был обработан клинок, но не рукоятка. И то, и другое не могло нести на себе отраву одновременно. Это подтверждал и опыт, полученный нами во время нападения стажеров Соги в деревенской гостинице. Отравленная рукоятка, но чистое лезвие одного из ножей. Отрава на лезвии, а не на рукоятке другого. Похоже, именно в этом заключался метод Соги. Вероятно, так ее бойцы получали различные варианты для применения холодного оружия. Рукоятка ножа Оги была покрыта ядом, и это означало, что на лезвии он отсутствовал. Неужели все так просто?

Сильно хромая, Оги медленно приближался, и, отчаянно цепляясь за траву, я попытался уползти. Он надвигался. И даже толкаясь ногами, я сумел переместиться лишь на несколько дюймов. Оги находился в пяти ярдах и сокращал дистанцию. Густые заросли, из глубины которых, возможно, наблюдала эту сцену Дженни, начинались в трех ярдах впереди, но оказались недостижимы. Возникло ощущение, что мое тело все горит изнутри. Оказавшись в двух ярдах от меня, Оги сказал:

– Перестаньте насиловать себя попусту, Броуди. Все кончено.

Я изогнул шею, чтобы посмотреть на него. Он нетвердо держался на ногах. Его покачивало, и он расставил ступни пошире, стараясь сохранять равновесие. Дуло пистолета оставалось направленным в мою сторону. С такого расстояния не промахнулся бы даже менее опытный стрелок. Я отполз вперед еще на пару дюймов. Оги спустил курок, и пуля вонзилась в землю в волоске от моего правого плеча. Я оставил свои усилия и лишь опрокинулся на бок, чтобы видеть врага. Оги ухмылялся, наслаждаясь мгновениями триумфа.

– А теперь вы умрете, Броуди. Очень медленной и мучительной смертью.

Я молчал.

– Таких страданий, какие я вам причиню, вы даже вообразить не можете.

Но даже лежа на боку, я пытался незаметно отползать. Каждый разделявший нас дюйм мог неожиданно сыграть решающую роль.

– Я буду всаживать в вас пули постепенно – одну за другой. Рядом с суставами.

Мне показалось, что я нащупал за спиной камень, но потом понял, что это какая-то рукоятка…

Расколотая челюсть Оги снова шевельнулась, когда он попытался улыбнуться.

– Самые чувствительные к боли зоны расположены у суставов. Вы знали об этом?

Ствол пистолета поднялся чуть выше, когда он направил мне дуло в левое колено.

– Как только первая пуля прошьет вашу плоть, вы…

Я ощупывал пальцами землю у себя за спиной, и, как оказалось, мне под руку попался пистолет Наразаки. Тот выронил его, сраженный метким выстрелом Льюка. И пока Оги продолжал витийствовать, я незаметно перенес оружие на уровень бедра и нажал на спуск. После первого попадания невидимая сила отбросила вожака Соги назад.

– Н-е-е-т! – взвыл он.

Оги снова прицелился в меня, но я нажал на курок во второй раз. И в третий. Мысленно я делал каждый выпущенный заряд олицетворением жертв Соги: один за Миеко, второй за Мики Накамуру, третий за лингвиста, четвертый за брата Ноды. За Эберса, за Ренну. И еще один – за всех остальных, кого я не знал, но мог догадываться, что их было немало.

И с каждым выстрелом сила отдачи ударом тока пробивала меня насквозь, причиняя страдания, отчего я орал во весь голос, словно выпуская из себя со своей болью муки тех самых людей, чьи имена всплывали в памяти. Никакая боль уже не могла остановить меня. Я спускал курок и слышал собственный жуткий крик. Тело Оги сотрясала конвульсия с каждой полученной пулей. А последний кусок свинца окончательно сбил его с ног. Он завалился на спину. Мертвая рука продолжала сжимать пистолет Ренны.

Все. Нового воскрешения не будет. Я ткнулся лицом во влажные прошлогодние листья. Каждая моя клеточка, казалось, пульсировала от невыносимой болевой пытки.

– Папа!

До меня донесся звук легких и нерешительных шагов Дженни, показавшейся из глубины зарослей. С огромным трудом я приподнял голову. Она протянула руку через мое бедро, чтобы вынуть нож, но я успел помешать ей.

– Не прикасайся к нему, – прошептал я.

Меня тревожило онемение, которое я начал ощущать в нижних конечностях.

– На нем яд. И к тому же, пока лезвие на месте, из меня почти не вытекает кровь. Нужно, чтобы ты немедленно привела сюда помощь.

– Я не могу бросить тебя, папочка! Тебе же больно.

– Но мне необходима помощь, Джен. Приведи кого-нибудь.

– Одна?

– Да.

– Но кругом темно.

Я поморщился. Новые сложности. Настанет ли этому когда-нибудь конец? Дженни боялась оставить меня, боялась уходить одна, боялась темноты, все еще окутывавшей лес. И все ее страхи в этот момент слились в один парализующий волю комок.

Мои нервы тоже были на пределе, и, прежде чем я смог подавить его, с моих губ сорвался протяжный стон, который вверг мою дочь в еще большую панику. Стараясь говорить мягче и спокойнее, я снова обратился к ней:

– Ты должна найти врача или санитара, Джен. Для этого нужно только добежать до дороги. Она в двухстах ярдах справа от тебя. Первого же человека, который попадется навстречу, ты попросишь вызвать медиков. Поняла?

– Но…

Крупная капля пота скатилась с моего лба.

– Надо, чтобы ты отправлялась немедленно. Это очень важно. Никого из них больше здесь нет. Повсюду остались только наши друзья. Обратись к любому из них, чтобы…

Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы выдержать еще один приступ острейшей боли. По щекам Дженни заструились слезы. Она видела, как я страдаю. Слышала, как тяжело мне даются слова. Но страх продолжал сковывать ее.

– Я не могу уйти, папочка. Тогда ты умрешь.

«Я умру, если ты сейчас же не пойдешь за подмогой!» – хотелось выкрикнуть мне, но я не мог. Дженни была на грани срыва. Любое новое проявление слабости с моей стороны добило бы ее. И тогда ее хватит только на то, чтобы бессильно склониться надо мной и наблюдать, как в моих глазах угасают последние проблески жизни, а потом чувство вины за мою гибель, которую она, несомненно, возложит целиком на себя, безжалостно растерзает ее такую хрупкую еще душу. Если я не сумею уговорить дочь покинуть меня добровольно, это слишком дорого обойдется нам обоим.

От отчаяния у меня защемило в груди. Я искал слова, чтобы придать ей уверенности в себе.

– Ты меня любишь, Джен?

– Конечно, люблю.

– Если ты меня любишь, отправляйся за помощью. Забудь обо всем остальном.

– Я тебя очень люблю, но все же…

– Забудь обо всем остальном.

– Не могу.

– Постарайся.

Голос изменил ей, и она хрипло прошептала:

– Не могу.

– Хорошо.

– Прости меня, папочка.

Чего я, собственно, ожидал? Дочери только шесть лет. А ее сначала похищают, потом подвергают ужасам плена у злых людей. Теперь ставят перед необходимостью преодолеть себя и свои страхи. Этот мир взвалил непомерное по тяжести бремя на плечи моей малышки. И пока последние силы не покинули меня, я сам должен был защищать ее от враждебного мира.

– Я тебя понимаю, Дженни. Все в порядке. Но ты должна дать мне одно обещание. Это тоже лучшее в мире обещание, как твоя загадка.

– Какое?

Прежде чем умереть, я обязан был избавить ее от чувства вины. Дать ей возможность нормально жить после похищения и всех чудовищных событий, произошедших у нее на глазах этой ночью.

– Ты должна пообещать мне никогда не думать, что ты хоть в чем-то виновата. Никогда-никогда.

– А я не виновата?

– Разумеется, нет. Просто жизнь повернулась к нам на время своей плохой стороной. Ты достаточно сильная, чтобы пережить это. Потому что ты – моя девочка. Обещаешь?

– Ладно.

– Тогда больше не думай ни о чем. Это лучшее в мире обещание. И ты его дала. Ты никогда теперь ни в чем не будешь винить себя. Сдержи слово. А когда позврослеешь, то все сама поймешь.

– Но я сильная уже сейчас?

– Да. В тебе сила твоей мамы.

У Дженни округлились глаза.

– Правда?

– Так и есть.

Покусывая нижнюю губу, она пристально посмотрела на меня, потом внутренне на что-то решилась, встала, подошла к телу Оги и пнула его в колено. Нога мертвеца лишь чуть покачнулась, но мое сердце забилось с облегчением после этой демонстрации храбрости. Дочь сумела преодолеть себя. А значит, пусть в душе и останутся шрамы, но Дженни продолжит жить. Я мог больше не беспокоиться и закрыл глаза.

– Я ударила его, папа, – сообщила она.

– Да, ты это сделала.

Меня поразила слабость собственного голоса. Похоже, силы оказались израсходованы полностью, и во второй раз за эту ночь я понял, что могу потерять сознание.

От Дженни не укрылось мое плачевное состояние.

– Папочка? Ты слышишь меня?

Я изобразил на губах подобие улыбки.

– Я побегу за помощью сейчас же, папуля.

Ответа она не получила.

– Ладно? – В ее вопросе было больше страха за меня, чем настойчивости. – Пожалуйста, ответь!

Собрав в кулак последнюю волю, я выполнил ее просьбу.

– Обязательно дождись меня! Я скоро. Обещай, что дождешься.

Я приоткрыл глаза и кивнул.

Дженни поцеловала меня в щеку и бросилась в сторону дороги.

Держать глаза открытыми долго я не смог. Никакой яд в мой организм не проник, но это и не имело значения. От гарроты и ножевого ранения я потерял очень много крови. Сомнений не оставалось: мне суждено умереть. Но я все же победил. Оги мертв. Его наследный принц мертв. Сога мертва. Убийца Миеко мертв. А это означало, что Дженни сможет жить. С такими мыслями встретить смерть казалось не так страшно.

Издалека донеслись радостные крики полицейских, взявших под контроль усадьбу. От неожиданности я открыл глаза. Прибыли сразу несколько вертолетов, наполнив округу механическим грохотом двигателей и шаря прожекторами во тьме, царившей внизу. С невероятным облегчением я позволил своим векам сомкнуться окончательно и улыбнулся. Началась операция по прочесыванию и зачистке захваченных вражеских позиций. Моя дочь быстро найдет полицейских, или они сами найдут ее. Это все, что меня сейчас волновало. Шестилетней Дженни предстояла еще долгая и полная событий жизнь. Я мог считать, что прожил тридцать два года насыщенно. Повидал мир. Успел сделать своим домом сначала Токио, потом Лос-Анджелес и, наконец, Сан-Франциско. Причем повсюду успел обзавестись верными друзьями. Любил и был любимым. Чего еще оставалось желать?

Боль ослабла, а вскоре перестала ощущаться вовсе. Меня всего словно окутало черное теплое покрывало. Все это предвещало скорый конец.

– Прости, Джен, – прошептал я в темноту ночи. – Я сделал все, что мог.

Эпилог

Позже я узнал, что восемнадцать часов метался в бреду, погруженный в горячечные галлюцинации. Причем снова и снова я видел, как моя дочь бежит ко мне с раскинутыми для объятий ручонками. Эта сцена повторялась очень часто, но никогда не надоедала. В моих видениях, вызванных сильными лекарствами, мир представал поистине идеальным. Все пережитые страхи и боль стерлись из памяти. Никто из тех, кого я любил, не погибли, не пострадали, не пережили глубочайших потрясений, а проплывали передо мной успокаивающими, умиротворяющими, внушающими оптимизм образами, и во снах я был окружен лишь радостными и улыбающимися лицами.

Когда же действие наркотических препаратов ослабевало, с темной периферии моего сознания пробивались воспоминания о жестокой реальности. Эберса застрелили, Ренну погубил яд, Дженни нанесена неизлечимая душевная травма, Наразаки погиб. Но в медикаментозных иллюзиях мой названый дядюшка являлся ко мне живой и смеющийся, по своему обыкновению дружески похлопывая меня по плечу. Как он прожил свою жизнь? Отчего умер? Что мне теперь думать о человеке, которого я прежде считал почти членом своей семьи?

Лишь много часов спустя я впервые полностью вышел из забытья. Огляделся, и передо мной предстало видение: в кровати у противоположной стены комнаты лежал Ренна. Его правая рука была перевязана, а в вену введена трубка капельницы. Лейтенант посмотрел на меня.

– Как мы сюда попали? – спросил я.

– Не имею понятия.

– Ты поправишься?

– Похоже на то.

Я кивнул и снова погрузился в мир грез. До меня доносились голоса. Кругом плясали какие-то призрачные тени. Я действительно разговаривал с Ренной, или то была лишь одна из галлюцинаций? Где Дженни? А Нода? Где нахожусь я сам? Льюк действительно убил Наразаки, или мне это только привиделось? Кто погиб? Кто остался в живых? И что случилось со мной самим?

Через десять часов наступило вторичное пробуждение. На меня смотрел Ренна.

– Я понял, – произнес он.

– Что?

– Как мы здесь оказались. Это ты нас сглазил. Разве ты не говорил: «Пока смерть не разлучит нас»? Или уже забыл?

– Мне очень жаль, извини.

Что-то шевельнулось рядом со мной. Я приподнял одеяло и увидел, что, свернувшись калачиком и громко посапывая, на краю моей кровати спит Дженни.

Следующим видением наяву стал лейтенант Джейми Маккан. Оказалось, что это уже третий его визит, но первый, когда в сознании пребывали мы с Ренной. Он сообщил нам последнюю информацию и поинтересовался нашим мнением: можно ли считать подобный результат окончательной победой над таким монстром, как Сога? Что, естественно, для всех нас оставалось вопросом номер один.

Придется ли нам столкнуться с Согой вновь, или она уже никогда не восстанет из пепла? Этого я пока предвидеть не мог. По словам Маккана, участок на Лонг-Айленде выглядел так, словно там произошла битва. При штурме американского лагеря Соги погибли шестеро полицейских. Ранили – семнадцать. Двенадцать человек пострадали при первой атаке, но, по счастью, вражеские пули поразили их в ноги, когда заработали два установленных Согой пулемета с дистанционным управлением и стволами, нацеленными на уровне голеней. Именно их плотный заградительный огонь остановил первое наступление, вызвав волну самых ужасающих криков боли, которые Маккан когда-либо слышал за всю свою долгую карьеру в полиции. «Что же за люди подобрались в Соге, если способны на такое?» – этот вопрос не давал ему покоя.

Что касается потерь Соги, то полиция уничтожила двух снайперов у главных ворот, а Ренна довел их общий итог до трех убитых противников. Маккан признал, что основной урон нанес врагу я. На моем счету оказались Оги, Кейси, Дермотт, трое похитителей дочери, а также боец-первогодок, найденный позже в кустах связанным и с кляпом во рту. Всего же Сога потеряла девять человек убитыми при одном пленном. Учитывая великолепную боевую выучку противника, это можно было считать огромным успехом, хотя девятерым солдатам Соги удалось скрыться. И конечно, нельзя было забывать о двух гражданских жертвах: Деймонде из мэрии Сан-Франциско и Наразаки, представлявшем агентство «Броуди секьюрити».

На следующий день, когда силы вернулись ко мне, я подробно рассказал по телефону о событиях на Лонг-Айленде Теджиме и Козаве. И бюрократ из министерства обороны, и теневой властитель поздравили меня, но разговаривали сдержанно и кратко. Я понимал, что это означало: оба постараются держаться в стороне от данного дела, что не могло не наводить на грустные размышления.

Впрочем, они оставались верны себе, а потому я отбросил мысли о них и набрал еще один номер в Токио. Вот «томмигавк»-Томита выслушал мое повествование и реагировал на него с искренней радостью и торжеством. После дополнительных бесед с Макканом и представителями полиции Сан-Франциско репортер разразился очередным сенсационным материалом на первой полосе «Майнити». С огромной неохотой, но правительству пришлось начать действовать. Как объяснил мне позднее Томита, у чиновников и политиков возникло искушение в очередной раз замять скандал, «наносящий урон престижу страны», но дело Соги приобрело слишком громкий международный резонанс, чтобы власти могли его под тем или иным предлогом игнорировать.

Впервые в новейшей японской истории население целого поселка было посажено под домашний арест. Операции подобных масштабов не проводились с тех времен, когда воинственные даймио и сёгуны могли предавать огню и мечу целые города, уничтожая кланы своих врагов.

Отряд спецназа сил национальной самообороны окружил деревню. Дороги заблокировали, на каждой тропинке установили часовых, русло реки перегородили колючей проволокой. Сога-джуджо оказалась в полной изоляции.

Обвинения выдвинули против трех руководящих чиновников министерства финансов. Кое-кто предпочел покончить с собой, но Шинго Юда, глава министерства, которого Оги назвал непосредственным заказчиком бойни в «Маленькой Японии», стал первым в списке кандидатов на длительные сроки тюремного заключения. Всего их было двенадцать: семеро из министерства финансов и еще пятеро – из МИДа и ведомства, отвечавшего за внешнюю торговлю. Но карательные меры этим не ограничились. Полетели головы даже в министерстве обороны.

Зато из сотрудников «Броуди секьюрити» сделали настоящих героев. Средства массовой информации не уставали прославлять нашу отвагу и упорство, что вскоре вызвало в наш адрес поток угроз со стороны правых экстремистских группировок. Нас обвиняли в предательстве национальных интересов, утверждали, будто наши действия запятнали японский флаг и величие страны, которое он символизировал. Мы не могли игнорировать всей серьезности угроз и снова приняли повышенные меры безопасности, пока шумиха не улеглась, хотя в целом продолжали работать в нормальном режиме.

А для нас с Дженни самой хорошей новостью стало сообщение от Теджимы, какое он передал мне во время нашего последнего разговора. Обнаружив в деревне полный список членов Соги, включая и тех, кто свил себе гнезда за пределами Японии, министерство обороны отследило их и предложило традиционную для этой страны схему: полную амнистию в обмен на покаяние и отказ от дальнейшей преступной деятельности. Даже после гибели Оги меня все еще тревожила мысль, что убийцы из Соги продолжат охоту на нас, чтобы отомстить. Но сделка с властями, на которую пошли все бывшие боевики организации, устранила эту угрозу.

В Америке тоже происходили примечательные события. Я лично наблюдал с соседней койки, как лейтенанту Франклину Томасу Ренне вручал награду в палате нью-йоркской больницы новый заместитель мэра Сан-Франциско, прилетевший на Восточное побережье вместе с Мириам и детьми полицейского.

Как доверительно информировали меня врачи, Ренна был на грани смерти, и спасла его скорее всего моя решительность, когда я заставил медика сделать ему своевременный укол. И через две недели, поднимаясь на борт лайнера, чтобы отправиться домой, самый крепкий коп во всем управлении Сан-Франциско уже был почти здоров.

Мое выздоровление тоже могло до известной степени считаться чудом. Огромная кровопотеря и повреждения как центральной, так и периферийной нервной системы, по выражению лечащего врача, «почти отправили меня в пике, как самолет с отказавшим мотором». Выяснилось, что самым правильным моим решением было не вынимать нож из раны, пусть он и задел нервные узлы. Именно так удалось предотвратить дополнительное кровотечение, которое стало бы фатальным. Кроме того, это не дало зазубренному лезвию довершить свою смертоносную работу, искромсав внутренние ткани при поспешном извлечении. Однако, отдав должное моему поступку, доктор признал, что спасло меня все же не слишком глубокое проникновение клинка в тело. Основательно избитый и обессиленный Оги смог погрузить острие лишь на 2,2 дюйма, «благодаря чему ни один жизненно важный орган не оказался задет, если не считать прокола в оболочке желудка». После выписки мне прописали тридцатидневную диету из каш и пюре.

Оправляясь физически, я сумел вновь испытать состояние покоя, к которому, по мнению Миеко, должен был стремиться каждый человек. С годами я то обретал, то надолго терял его, находил и утрачивал снова. Мне исполнился двадцать один год, когда умерла мама, и я было решил, что мне больше не познать этого состояния, но с ее уходом в мою жизнь вернулась Миеко, привнеся с собой некое вечное и непреходящее знание. После ее гибели смысл существования вновь стал ускользать от меня, но вскоре мощной волной нахлынул на запятнанном кровью тротуаре «Маленькой Японии». На больничной койке у меня оказалось достаточно времени, чтобы все основательно обдумать, ощутить твердую почву под ногами и надолго обрести покой. Мое новое понимание жизни стало глубоким и ясным. Оно на подсознательном уровне простиралось значительно дальше мелкой повседневной суеты. И до меня дошло, что состояние покоя всегда оставалось со мной, а терял я на время лишь самого себя.

В тот момент, когда все встало на свои места, я умиротворенно закрыл глаза, и в черноте на фоне сомкнутых век мне почудился вдруг отсвет жемчужной улыбки Миеко.

Узнав о смерти Эберса, Дженни спала со мной в одной постели целый месяц, но потом постепенно успокоилась. Казалось, будто похищение не оставило в ее душе глубоких шрамов, хотя я продолжал внимательно следить за ней. Забавно, что дочери помог статус знаменитости, приобретенный в школе. Но только когда все горести забылись настолько, что она задала мне вопрос, которого я так долго ждал, стало ясно: с Дженни все будет в порядке.

Мы сидели за кухонным столом, покончив с большой порцией перечной яичницы, приготовленной мной впервые после длительного перерыва.

– Ну что, папочка, ты так и не сумел найти ответ на мою загадку?

– У какого слона нет хобота?

– Ты не забыл! – радостно воскликнула Дженни и благодарно сжала мне руку.

– Конечно, не забыл. Я много размышлял над ней в Токио и одновременно часто вспоминал о тебе, хотя признаюсь честно – меня сильно отвлекали заботы о твоей безопасности и мешали люди, с которыми приходилось бороться.

– Ты там отлично поработал. Все газеты писали об этом.

– Ты теперь читаешь газеты?

– Ну, вроде того. Просто наши с тобой имена часто упоминались в Интернете. И мистера Ренны тоже.

– Ах вот оно как!

– И потому, что ты действительно был очень занят и сделал так много важного и полезного, на сей раз я согласна подсказать тебе разгадку. Но только один раз, и если ты пообещаешь никому сам не подсказывать. Обещаешь?

Я поднял ладонь.

– Клянусь!

– Сохранишь ответ в секрете?

– Обязательно.

– Тогда слушай. Хобота нет… у шахматного слона.

Я ожидал услышать нечто вроде шутки и приготовился рассмеяться, но на моем лице отразилось лишь недоумение. Шахматы не относились к числу моих любимых игр.

– Но ведь в шахматах не слон, а офицер, – сказал я.

– Ох, папочка, ничего-то ты не знаешь. Шахматную фигуру называют офицером только дилетанты. На самом деле это слон!

Ее укоризненный тон развеселил меня, и я рассмеялся. Как же быстро взрослела моя дочь! И какое счастье, что теперь я находился рядом, чтобы она становилась взрослой у меня на глазах.

О достоверности фактов

Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы быть максимально точным в изложении фактов, связанных с Японией. Три десятилетия жизни в этой стране придавали мне уверенности, хотя я понимаю, что мог оказаться небезгрешен.

Итак, вот что в этой книге достоверно.

Мной схематично, но правильно изложена информация о кандзи и японском языке. Иероглиф Соги, разумеется, был придуман специально для сюжета романа, но он состоит из реально существующих компонентов.

Так же точен я в том, что касается японской каллиграфии, ксилографий и других произведений искусства (как японских, так и прочих).

Сцены в гостинице, риотей-клубе, соба-ресторане, как и в прочих упомянутых мной местах, списаны с натуры. И если Сога-джуджо и ее обитатели – плод художественного вымысла, то окружающий пейзаж и обычаи народа я описал на основе знания жизни сельского населения именно того региона Японии. И между прочим, истории известны примеры, когда в тех краях орудовали тайные группы наемных убийц и прочих преступных элементов.

Празднование Обона – один из наиболее почитаемых японских ритуалов.

События, сопутствовавшие землетрясению в Кобе, также описаны достоверно, хотя имена названных жертв по понятным причинам вымышлены.

Упомянутые в романе министерства – это официальные правительственные организации с той лишь оговоркой, что их названия претерпевают изменения. К примеру, министерства здравоохранения и социального обеспечения, как они именовались ко времени землетрясения в Кобе, ныне слились в министерство здравоохранения, охраны труда и социального обеспечения. Многие японцы ощущают на себе давление чиновников, как это описано в книге, хотя у каждого может быть на сей счет свое мнение.

Теневые сёгуны существовали до недавнего времени и, как говорят, утратив часть влияния, действуют за кулисами и сейчас. Считается, что их роль просто слегка изменилась под давлением обстоятельств. Как бы то ни было, но они являются частью системы власти в стране.

Под прозвищем Дог Сёгун был известен Токугава Цунайоши (1646–1709) – пятый из пятнадцати сёгунов династии Токугава. Сорок семь ронинов также являются реальными историческими лицами, похороненными при храме Сенгакудзи в центре Токио.

Накануне и во время Второй мировой войны Япония вторглась на территорию азиатских соседей, чтобы создать то, что в разные годы называлось то «новым порядком», то «сферой всеобщего процветания». Огромную роль в попытках осуществления этих экспансионистских планов сыграла тайная полиция Кэмпэйтай, повинная в многочисленных кровавых злодеяниях.

В сравнении со стандартами, принятыми в США и Европе, на деятельность японских журналистов действительно наложены более строгие ограничения.

«Ханшинские тигры» – популярная бейсбольная команда, что вам подтвердит каждый из огромной армии ее японских болельщиков.

Стихотворные строки, которые любила повторять Миеко Броуди, написаны буддийской монахиней Ренгецу (1791–1875) и опубликованы на английском языке в кратком, но изящном поэтическом сборнике «Лунный лотос» в вольном переводе Джона Стивенса. Но я с удовлетворением должен информировать читателей, что холмы Оказаки находятся у подножия хребта Хигашияма к востоку от Киото.

Примечания

1

Разновидность японских ресторанов. – Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Старинная японская гравюра на дереве.

(обратно)

3

Гарда японского меча.

(обратно)

4

Американский художник XX века; представитель поп-арта.

(обратно)

5

Главный аэропорт Токио.

(обратно)

6

Французский суп из разных сортов рыбы и морепродуктов.

(обратно)

7

Геометрические фигуры.

(обратно)

8

Термины из восточных единоборств.

(обратно)

Флибуста

Убийства в «Маленькой Японии» (fb2)

Барри Лансет Убийства в «Маленькой Японии»

День первый Вор, исчезнувший бесследно

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

День второй Подсказка

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

День третий Низвергающий с престолов

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

День четвертый Деревня

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая

Глава тридцать седьмая

Глава тридцать восьмая

Глава тридцать девятая

День пятый Незримый властитель

Глава сороковая

Глава сорок первая

Глава сорок вторая

Глава сорок третья

Глава сорок четвертая

Глава сорок пятая

Глава сорок шестая

Глава сорок седьмая

Глава сорок восьмая

День шестой «Черная Мэрилин»

Глава сорок девятая

Глава пятидесятая

Глава пятьдесят первая

Глава пятьдесят вторая

Глава пятьдесят третья

Глава пятьдесят четвертая

День седьмой Сога заговорила

Глава пятьдесят пятая

Глава пятьдесят шестая

Глава пятьдесят седьмая

День восьмой Сога диктует условия

Глава пятьдесят восьмая

Глава пятьдесят девятая

Глава шестидесятая

День девятый Отчаяние

Глава шестьдесят первая

В ТРЕХ КВАРТАЛАХ ОТ МАГАЗИНА

Глава шестьдесят вторая

Глава шестьдесят третья

Глава шестьдесят четвертая

Глава шестьдесят пятая

Глава шестьдесят шестая

Глава шестьдесят седьмая

Барри Лансет
Убийства в «Маленькой Японии»

День первый
Вор, исчезнувший бесследно

День второй
Подсказка

День третий
Низвергающий с престолов

День четвертый
Деревня

День пятый
Незримый властитель

День шестой
«Черная Мэрилин»

День седьмой
Сога заговорила

День восьмой
Сога диктует условия

День девятый
Отчаяние