Тройной полярный сюжет (fb2)

- Тройной полярный сюжет 185K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Олег Михайлович Куваев

Куваев О
Тройной полярный сюжет

О.Куваев

Тройной полярный сюжет

I УПРЯМЫЙ КАПИТАН РОСС

КАТАСТРОФА

На заснеженном горном склоне, который под мартовским солнцем был так ослепителен, что временами казался черным, шли горнолыжные соревнования. Фанерная доска с фамилиями участников, номерами и секундами против них извещала, что шел третий и последний пункт горнолыжной программы скоростной спуск.

Трасса была прорублена в соснах. Могучие горные сосны в торжественной зелени и бронзе стволов придавали происходящему почти ритуальный оттенок. Выше по склону сосны исчезали, и вдали, совеем уж торжественно четких, выступали снеговые вершины и пики.

Внизу была суета. Цветными пятнами разместились здесь кучки болельщиком: коричневых от солнцу парней и девиц в немыслимой расцветки свитерах, невероятных фасонов темных очках, с горными лыжами, украшенными всей геральдикой мира, - околоспортивная публика.

И совсем одиноко на фоне горных вершин стоял при двух костылях и одной лыже, ибо другая нога была в гипсе, сожженный солнцем до черноты, сухопарый ас горнолыжников.

Далеко вверху, где трасса исчезала в поднебесье, показывалась облачной мошкой летящая вниз фигурка.

Сжимая костыли, ас смотрел на фигурку, бормотал с акцентом:

- Идош, да?

Фигурка исчезала на мгновение и вылетала из-за склона: поджатые руки и колени, шлем, темные очки и воздушный свист - человек уносился вниз, в расплывчатые цветные пятна.

Ас снова смотрел вверх, где следующий уже мчался в смертельную неизвестность и чего сегодня был лишен он, корифей скоростного спуска.

...На вершине горы, где был старт, уже не стояли торжественные сосны. Среди темных скал здесь посвистывала поземка. Лыжники с номерами на груди и спине, их осталось немного, нервно разминались, ждали своей минуты. По четкому интервалу стартов, по тому, что не было затяжек и перебоев, все знали, что пока никто еще не "гремел", что, значит, трасса в порядке. Но... всякое может быть за три стремительные и бесконечно длинные минуты спуска.

- Номер сорок семь. Ивакин. РСФСР, - сказал в телефонную трубку помощник арбитра. В шубе, валенках, лохматой шапке выглядел он странно среди обожженных высотным солнцем, затянутых в эластик парней.

Сашка Ивакин в это время говорил о чем-то с тренером, как и все кругом, демонстрируя беззаботность. Это ему почти удавалось, так как спорт еще не успел огрубить мальчишескую мягкость его лица.

- После средины "плечо", за "плечом" - "пупок", - тренер машинально присел, спружинил ногами.

- Знаю. Все знаю, Никодимыч, - сказал Сашка. Он нагнулся и одну за другой защелкнул на ботинках сверкающие "лягушки". Вначале суеверно на правом, потом на левом. В щиколотках сразу возникла уверенная тяжесть, лыжи стали продолжением ног.

- Эй, Русь! - поторопил судья. Сашка подмигнул тренеру. В тот же миг лицо как бы стянулось на жестких пружинах, морщины легли в углах рта. Когда он выкатил к старту, было уже не лицо - рубленная топором маска. Сашка надвинул шлем, очки и преобразился еще раз - не человек, механизм для смертельного испытания.

- Пшел! - судья сделал отмашку красным флажком.

Сашка толкнулся палками, еще толкнулся, чтобы набрать скорость, сдвинул лыжи, согнул колесом спину, вынес руки с палками под подбородок, и стремительно засвистела трасса, мягко начали пофыркивать лыжи. В бешеном вираже, окутавшись облаком снежной пыли, Сашка прошел поворот трассы, но тут правая Сашкина лыжа на что-то наткнулась, он сбился, выровнялся, и в это время резко исчез под ногами склон, и он с нелепо задранной лыжей так и летел в воздухе. Голова, шлем, лыжи, руки, снежная пыль - катился Сашка Ивакин по склону и наконец замер, врезавшись в могучий сосновый ствол.

Взвыла на дальней дороге сирена "скорой помощи". Тревожно вздохнула и заговорила толпа разноцветных болельщиков.

Прокатилась к финишу одинокая лыжа, сорванная с ноги Сашки Ивакина, и толпа расступалась перед ней.

Ловко балансируя костылями, скатился к нему на одной лыже покалеченный ас.

- Друга, а? Живой, а? - выпрямил спину и загадочно гаркнул вниз: Тоббоган!

Какие-то бодрые юноши уже тащили алюминиевое корыто с красным крестом: санитарные нарты тоббоганьего типа.

Разноцветная толпа облепила сосну, и метеором врезался в толпу примчавшийся сверху седоголовый тренер.

Сашка лежал у сосны. Ремень шлема лопнул под подбородком, шлем сбился набок, струйка крови текла по лицу.

Озабоченно протиснулся врач и открыл коробку со сверкающими инструментами.

Сашкин взгляд был бездумно светел, бездумно прост. И отражались в нем цветные пятна, сосны, горы и снег.

...Втыкая каблуки горных ботинок в склон, тренер сам спускал Сашку Ивакина. Шапку он где-то потерял, и солнце безжалостно высвечивало и седину, и рваный шрам поперек лица, и мертвый безжизненный глаз. Живой тренерский глаз неотрывно смотрел на Сашку.

- Саш! Саша! - тихо позвал тренер. Но бездумен по-прежнему был взгляд Сашки Ивакина. Бездумен и прост.

Утверждают, что в критические минуты перед глазами человека проходит "вся его жизнь". Автор не встречал людей, сказавших бы "со мной это было". Но он встречал тех, которым в смертный миг приходили в голову посторонние мысли.

Взбаламученный мозг Сашки Ивакина занят был не горькими мыслями, не мог он осознать и свое положение. Перед его глазами, вроде бы как в кино, плыли цветные картинки давней мечты, вставали люди, которых он никогда не видел, но знал лучше многих, живущих рядом.

КАБАЧОК "ПЬЮЩИЙ КИТ". ЛОНДОН 1818

Май в Лондоне 1818 года был ветреным и холодным. Туман закрывал стены домов, булыжник на узкой припортовой улочке был мокр, и сквозь этот туман еле мерцал фонарь, укрепленный над вывеской кабачка "Пьющий кит". На вывеске был изображен кит с кружкой.

Кабачок этот был темен, пуст. В голых своих стенах, при голых столах и за пустой стойкой стоял молчаливый хозяин, вперив в пространство ничего не выражающий взор.

В этом мрачноватом заведении нельзя было пить в одиночку. Посетителей же было трое: толстяк в вязаном жилете - явно рыботорговец; обветренный малый с бедовыми, видавшими виды глазами, в матросской суконной куртке, и еще одного рассмотреть было нельзя, потому что он не то спал, положив голову на руки, не то просто задумался о безысходности бытия. Все трое сидели за одним столом, освещенные одним кругом света.

- Император Карл Пятый и ко-ро-лева... - торжественно подняв палец, говорил рыботорговец.

При слове "королева" человек поднял голову. Был он горбонос, смугл, не здешнего, южного облика.

- ...И ко-ро-ле-ва Венгерская, - покосившись, продолжил рыботорговец, ...посетили могильный камень фламандца Вильгельма Бинкельса. Чем заслужил такую честь этот фламандец? Тем, что изобрел новый и прекрасный способ засолки сельди. Весь мир ест сельдей, но способ засолки...

- Ер-ррунда! - Горбоносый снова поднял тяжелую голову. На смуглом худом лице тревожными бляшками белели глаза. - Тр-реска! Венгер-ррская кор-ролева! Посетили могильный камень! В Гудзоновом заливе нас сжало так, - он взял в руки глиняную кружку и сжал ее в грязных ладонях. Кружка треснула.

- Две монеты, - сказал в пространство хозяин, не повернув головы.

- Радуйся, что я жив, грабитель, - отмахнулся матрос. - Я говорю: вначале сжало. Потом отпустило. А когда опять сжало и опять отпустило, то было половина трюма воды. Кто выкидывал сундучки на крошечный лед, кто поносил всех святых, кто ждал, что будет из этого светопреставления. А потом сжало снова. Сжало и понесло, и тут уж все принялись молиться... А Рыжий закричал с бака, что видел Ее.

- Кого? - спросил рыботорговец.

- Розовую чайку, - помедлив, ответил матрос. Обветренный малый покивал головой.

- Когда он крикнул, что видел розовую чайку, все бросили молиться и начали откачивать воду. Мы качали, а нас тащило вместе со льдом на Северный полюс.

- Их подобрал китобоец где-то возле Аляски, - тихо пояснил рыботорговцу обветренный. - Видеть розовую чайку - значит спастись.

- Про эту птичку я слышал раз двадцать, - сказал из-за стойки хозяин. Половина тех, кто терпел крушение во льдах и выжил, говорят, что в самый страшный момент появлялась она. И люди спасались.

- Молчи, убийца, - сказал пьяный матрос. Ты ее видел, а, Себастьян?

- Ее видел Рыжий. Но Рыжий погиб.

- Вот-вот, - насмешливо подхватил хозяин. Все ее видели перед тем, как спастись, и никто из уцелевших не видел. Всегда ее видел кто-то другой,

- Рыжий кричал, что видел. И мы... мы-то спаслись? Против этого спорить не будешь? - Себастьян хотел что-то добавить и осекся.

Дверь кабачка "Пьющий кит" распахнулась с треском. Ветер влетел в тишину и прошелся между столов, как полисмен, посетивший в глубокий ночной час злачное место.

Держась под руки, в дверь медленно ввалились четыре фигуры. Драная одежда, черные, обмороженные, истощенные лица, и на лицах этих горели шальные от пьянки и возбуждения глаза.

- Ром! - хрипло сказал один, и остальные прикрыли на миг лешачьи глаза в знак подтверждения. Все четверо плюхнулись за один стол и сдвинули табуретки, точно опасаясь расстаться хотя бы на миг.

- Ребята! - радостно сказал Себастьян. - А вот и наши. Пьяны, как на берегу.

...Капитан Росс шел по узкой улочке припортового Лондона. Сырость, темнота и туман смешивались здесь, как в канале, и стенками канала были мокрые темные стены кирпичных домов с темными глазницами окон, а дном разбитый булыжник. Тусклые головы фонарей были размещены здесь редко и неравномерно. В столь поздний час по таким районам бродили только подозрительные личности и потерявшие цель гуляки.

Но капитан Росс был трезв. Он плотно закутался в плащ, оттянутый сзади короткой морской шпагой. Шаги гулко стучали по мокрому камню.

В тусклом фонарном свете было видно, что он далеко не молод, а может, его старили морщины у носа и уголков рта, а может быть, все дело заключалось как раз в освещении.

По залитой туманом и ночью улице шел хмурый, тяжеловесно собранный капитан Королевского флота, один из представителей славной морской фамилии Россов. Все это время в ушах у него звучал сухой и официальный голос со старческими придыханиями и неожиданными раскатами привыкшего повелевать человека.

"...По отбытии от берегов Англии Вам надлежит взять курс на Гудзонов залив, выбрав для этого кратчайший при сложившейся морской обстановке путь..."

Какая-то неясная фигура прислонилась к стене дома. Фигура проводила капитана Росса по-волчьи блестевшими глазами.

"...Оставив к весту Баффинову землю, искать к весту же выхода в море Бофорта... Острова к норд-весту от Девисова пролива изучены слабо, и Вам, капитан Росс, надлежит надеяться на собственную осмотрительность... При удачном стечении обстоятельств и выходе к Берингову проливу как можно дальше пройдите вдоль берегов Сибири, помня о том, что эти земли крайне интересны короне. Любые Ваши усилия в этом направлении будут оправданы..."

"...Туземцы ...животные на берегах... -раздумчиво продолжал голос. Буде таковые есть, капитан, в тех краях..."

- Буде таковые есть, - пробурчал Росс.

- Остр-ровам не дают наше имя! - Двое пьяных выплыли на перекресток, поддерживая друг друга.

- Не шатайся. Черпак, - бормотал один из матросов. - Ты видишь, сэр стоит прямо.

- Да он же трезвый... сволочь, - с детским изумлением сказал Черпак, уставившись на капитана Росса. - Трезв, как фонарный столб. Клянусь бабушкой моего боцмана - это капитан Росс. Скоро он будет прямой, как сосулька. Вся команда будет пряметь, как сосулька там, за Гудзоном... - Голоса матросов исчезли в тумане, как в вате.

Волна Темзы слабо била о деревянную пристань. Мерно качались черные ослизлые лодки. Капитан Росс сбежал по отлакированным сыростью ступенькам. На шесте у одной лодки горела оплывавшая свеча в закопченном фонаре. Лодочник дремал, укутавшись в шаль. Росс постучал сапогом о борт лодки.

- Эй, Харон!

- Да, сэр! Слушаю, сэр! - ошалело сказал лодочник, скидывая шаль и машинально хватаясь за весла. Он оглянулся, узнал капитана и улыбнулся беззубой улыбкой. - Доброе утро, сэр. Хорошо погуляли? На судно?

У нас нет ни имен, ни званий,

Мы быдло, палубный скот,

Только тот, кто моряк по призванью,

Не бросает английский флот.

Островам не дают наше имя.

У нас клички И нет гербов.

Эй, на ванты!

Смерть морским молитвам не внемлет,

Рвется жизнь, как манильский трос,

Но всегда Неизвестную Землю

Первым видит с мачты - матрос!

Матросская песня XVIII века

В БОЛЬНИЦЕ

Сашка Ивакин лежал на операционном столе, закутанный в стерильное белое облако.

Группа врачей в углу операционной вполголоса переговаривалась, готовясь к операции.

- Перелом ноги, два ребра...

- Рентген показал трещину в черепе...

- Рвота отмечена?

- Да. Первые полчаса после травмы.

- Типичное сотрясение мозга.

Сашка лежал с открытыми глазами. Ему поднесли наркозную маску.

...В вестибюле больницы сидели товарищи Сашки по команде - крепкие загорелые ребята в одинаковых спортивных пиджаках яркого цвета, одинаковых брюках и замшевых туфлях. На коленях у всех лежали одинаковые бельгийские плащики, и было приятно смотреть на этих ребят со свежими от загара лицами, на которых спорт все-таки наложил отпечаток преждевременной зрелости и возмужания.

Тренер сидел, положив руки на колени, и смотрел в пол.

Тихо открылась дверь. Вошел еще один - как был в блестящем эластике с белыми полосами вдоль брюк, только накинул куртку.

- Как? - шепотом спросил он. Ребята пожали плечами.

- Шаганов взял золотую по трем видам, - сообщил он.

- А спуск? - так же шепотом спросили его.

- Габридзе.

Спортивные юноши покивали головами. Один встал и направился в глубину белоснежного коридора. Тренер поднял голову. И все стали смотреть в коридорный проем. На цыпочках парень вернулся.

- Прогнали! - объяснил он. - Ничего не известно.

Ребята шепотом переговаривались между собой.

- Сашка. взял бы.

- Габридзе все-таки...

- А Ловягин?

- Загремел на втором перепаде.

- Эх, Сашка,..

В вестибюле стало тихо. Уставившись в пол, думали свою думу спортивные мальчики. Тренер посмотрел на часы.

- Спать!

- Соревнования-то кончились, Никодимыч.

- Спать! - жестко повторил тренер, и мальчики беспрекословно потянулись к выходу, оглядываясь на белую дверь, за которой маялся в наркозном дурмане друг-приятель, надежда команды Сашка Ивакин.

ДОКУМЕНТЫ

"В 1823 году из Кронштадта вышла экспедиция на бриге "Предприятие" под командой О. Е. Коцебу и, вероятно, летом 1824 года достигнет мыса Ледяного и направится навстречу Парри, который будет стремиться от Ланкастера к западу... Таким образом, слава географических открытий оспаривается искусными мореплавателями двух сильнейших морских держав Европы, которые не жалеют усилий, одушевляясь желанием решить прежде всех важнейшую географическую задачу".

"Курьер Глазго", 1824 г.

"Англии не простится, и она станет посмешищем всего мира, если позволит какой-либо другой стране из-за своего безразличия ограбить себя, лишить всех

своих предыдущих открытий".

Письмо в Королевское географическое общество

полярного капитана Джона Барроу, именем которого назван крупнейший мыс

Аляски, 1829 г.

"Одно из судов экспедиции в честь Вас и как подтверждение Ваших заслуг и талантов я назвал "Крузенштерн"... Если произойдет кораблекрушение, "Крузенштерн" станет нашим последним прибежищем, поэтому особенно символично название этого судна, как дань Вашей ценной работе по Тихому океану. ...Если я дойду до границ русских владений в Америке, я водружу там флаг России, ибо моя экспедиция носит чисто научный, а не политический характер".

Письмо Джона Росса Крузенштерну, 19 марта 1829 г.

"...Познание таинств мира есть первейшая обязанность всякого путешественника. Летописи морской истории полны сообщений о невероятных чудищах. О морском змее, известном под названием Краббен, Горвен или Анкетроль. О сельдяных "королях", которые определяют маршруты стад рыбы. О птице Едредон, которая вырывает из груди пух необычайной мягкости и выстилает им гнездо. В последней нетрудно узнать обыкновенную гагу. Известны также легенды о розовой чайке, странной птице арктических стран, которая приносит спасение гибнущим мореходам. Как всегда, в этих историях трудно, а подчас невозможно отличить правду от вымысла..."

Из дневника капитана Росса

...Когда бог создал океан,

Три дня, три ночи пил,

Тут черт пустился на обман

И воду льдом покрыл...

Песня китобоев.

В сентябре 1818 года оба судна экспедиции Джона Росса были зажаты льдами в проливе Ланкастера. Но капитан Росс еще не знал, что это пролив. Точно так же, как до этого лета он не знал, что Баффинов залив является именно заливом. Поистине это была загадочная страна. Проливы, которые кончаются тупиком, заливы, похожие на проливы. Низкие берега сливаются с морем. И все закрывают туманы. Туманы, дожди и снег. Снег среди лета. Все привычные представления о трудностях мореплавания здесь переворачивались. Здесь не было штормов. Не было тропических лихорадок. Не было экваториальной жары. Не было разбойных судов, и пушки на борту судна казались ненужным балластом. "Здесь 'надо заново осваивать морскую науку", - думал капитан Росс.

Командир вспомогательного судна Эдуард Парри предложил пробиваться дальше на северо-запад. "Каким образом?" - спросил Росс. "Мы победили при Трафальгаре - победим и здесь", - сказал высокомерно молодой лейтенант. Росс. усмехнулся. Не ладились у него отношения с этим честолюбивым лейтенантом Парри.

- Так как все-таки вы рассчитываете пробиться к норд-весту? - повторил капитан Росс.

Лицо лейтенанта покрылось багровыми пятнами. Росс отвернулся. Он чувствовал не беспричинное озлобление. Он вышел из семьи адмиралов и сам уже много лет был капитаном. Он знал тяжесть ответственности за порученное дело, за людей, за честь морской фамилии Россов. Именно поэтому он ненавидел адмиралтейских выскочек, ловцов момента, эфемерных болтунов. Какие-то странные пришли времена. Не дело ценится, а фраза, удачно ввернутый каламбур.

Серый в серых сумерках лед окружал корабль. Да, надо заново учиться плавать. Здесь как бы другая планета. Другая земля с сумрачным и непонятным очарованием.

Вскоре выяснилось, что корабли вмерзли в лед окончательно. Когда лед установился. Росс отправил команды судов на берег для сбора плавника. Хорошо, что он позаботился об этом заблаговременно. В ноябре пришла ночь. Печки, установленные в кубрике и кают-компании, топились, хотя тепло держалось только на расстоянии вытянутой руки. На потолке, под койками, в углах кают копился лед. Люди болели от сырости. К весне несколько человек заболели цингой. В начале июня появились забереги и птицы. К концу июня по льду прошли трещины. Но лед стоял все так же и мертвым панцирем держал корабли. Вполне может статься, что он вообще их не выпустит. Стояла тревожная слепящая мгла полярного дня. Было тоскливо.

Росс решил высадиться на берег. Матрос Себастьян, перед самым отходом экспедиции подобранный в портовых кабаках, предложил сделать маленькую шлюпку для двух человек. Такая шлюпка пройдет по разводьям. А если разводий не будет, ее можно перетащить по льду. Так делают китобои. На палубе стучали топоры, визжал рубанок. Готовилась шлюпка. А внизу у борта стоял шорох. Льдины терлись о борт.

...Они уже в третий раз вытаскивали шлюпку на лед. Вытащили и, не сговариваясь, остановились, утирая пот. Капитан Росс грязных полотняным платком, Себастьян просто ладонью.

- Черт побрал бы эту одежду, - пробурчал Росс. - В ней можно только сидеть. Ходить и двигаться в ней невозможно.

- В ней удобно тонуть. Сразу на дно, - как эхо откликнулся Себастьян.

- Давай, - взялся за лодку Росс. - Осталось немного.

Они перетащили лодку через ледяное поле. Лед был ноздреватым и серым. Дальше до самого берега шла мелкая кашица из перемолотого и битого льда. Отталкиваясь веслами, кое-где отгребаясь, они за два часа добрались до берега. Берег был покрыт темной галькой. Кое-где между камнями торчали желтые кустики метлицы. Кустики качались и дрожали на ветру. Вдаль уходила равнина - унылый пейзаж Канадского архипелага, северо-западной Арктики. На севере вырисовывалась невысокая горная цепь. Она была черной, и только кое-где на ней лежали пятна снега. Не то недавно выпавшего, не то оставшегося с зимы.

- Надо ставить палатку, - решил Росс. - Завтра пойдем к горам.

- Капитан! - тихо позвал матрос. - Капитан, смотрите!

...Он указывал на стаю странных розовых птиц. Птицы летели вдоль берега. Заметив людей, они стали кружиться невдалеке. Несколько птиц отделились, уселись на гальку - розовое пятно на темном фоне. Слышались тихие птичьи крики, и птицы то кружились, то взмывали вверх, то падали вниз.

- Это розовая чайка, - сказал Себастьян. - Ее видел Рыжий.

В первую минуту капитан Росс не поверил своим глазам. Да, он слышал много легенд о розовой чайке. Кто из моряков их не слышал, но увидеть самому...

Неизвестно, сколько времени они так стояли. Потом стая улетела.

Ночью капитан Росс не спал. Он сам не мог объяснить почему. Он вспомнил птиц, все плавание вдоль забитых льдом хмурых берегов, прошедшую жизнь, безудержный свет полярного лета и многое другое. "Я пережил миг, который меняет жизнь" - так примерно сформулировал он мысли. И по какой-то смутной печали он теперь твердо знал, что отныне вся его жизнь будет связана с неприветливыми полярными странами. И еще он чувствовал, что не будет счастлив и знаменит.

Неизвестно, как повлияла эта ночь на его решение. Но на другой день он отдал приказ при первой подвижке льдов возвращаться в Англию. Он решил повторить экспедицию ка будущий год. Он еще не знал, что по возвращении самолюбивый Парри подаст рапорт о неправильном руководстве экспедицией и что ему, Россу, долго не видать полярных морей.

О тех далеких островах Ио-хо-хо, ха-ха!

Не знал Христос, забыл аллах

Ио-хо-хо, ха-ха!

Там Будды нет и черта нет,

Ио-хо-хо, ха-ха!

Там неизвестен звон монет

Ио-хо-хо, ха-ха! На тех далеких островах,

где солнца свет потух, Увидел Джонни птицу Рух

Ио-хо-хо, ха-ха!

На перекрестках всех морей

Ио-хо-хо, ха-ха!

Он всем рассказывал о ней

Ио-хо-хо, ха-ха! И в наказание за то, когда домой приплыл,

По всем портовым кабакам лишен кредита был...

Матросская песня

НИКОДИМЫЧ

Хирург снял марлевую повязку. Лицо его было усталым и хмурым. Он снял у раковины перчатки, с сомнением оглянулся на Ивакина, укутанного в гипс и бинты. Тренер спал в вестибюле в кресле. Вышла женщина в белом халате.

- Товарищ Шульманов, - позвала она. - Товарищ тренер.

Никодимыч поднял голову. Шрам на лице его налился кровью и резко краснел. Глаз вопрошающе, с готовностью ко всему смотрел на женщину.

- Все кончилось.

- Как?

- Ребра и нога заживут. Удивительно крепкий юноша. Но сотрясение мозга...

...Сашка открыл глаза. Возникло пятно. Потом из этого пятна вырисовался похудевший, заросший седой щетиной тренер.

- Очнулся?

- Та-ак! Крепко я, Никодимыч? Ничего не помню.

- Бредил ты. Круглые сутки.

- Что бредил?

- Песни какие-то пел. Команды кричал. А сегодня все про дневник. Так наизусть и шпарил. Что это ты?

- А-а! Это дневник одного человека. Он розовую чайку искал. Пропал без вести.

- Далась тебе эта птица. Ну я понимаю про космос. Ребята говорили, на Венеру собаку послали.

- Кто это сказал, Никодимыч?

- Не помню. Гаврюхин, калюется.

- Скажи, что я ему голову оторву, когда встану.

- За что голову?

- Чтобы тебя не дурачил.

- Я не сержусь. Он парень старательный. Медали знаешь кто взял?

- Кто?

- По спуску Габридзе. Большую Шаганов.

- Га-абридзе! Что у меня, Никодимыч?

- Расшибся маленько. Обычное дело.

- Чувствую, сильно расшибся. С тобой бывало?

- Неоднократ-но-о. Я тебя вылечу, Саша. Только пусть гипс снимут. Я, знаешь...

- Что-то ты хвастаться стал, Никодимыч.

- Старею, наверно. А что за птичка, про которую ты говорил?

- Есть, Никодимыч, такая. Знаешь, что Нансен сказал про нее?

- Беспокоюсь я, Саш. Я Брайнина Николая Михайловича спросил и Кротову Федору Панкратьевичу звонил, у Григорьева тоже осведомлялся. Говорят, не слыхали. Ты не того... Саша?

- Думаете, шарик за ролик?

- Не скрою... - с затруднением сказал Никоди-мыч и испытующе глянул на Сашку. - Может, не спрашивать?

- Нет, Никодимыч. То есть да. Тебе можно спрашивать. Блажь у меня. В детстве еще началось. В деревне.

ИЗ ДЕТСТВА САШКИ ИВАКИНА

В один из дней поздней весны или раннего лета по обрыву к реке сбежали мальчишки. Они разделись и лежали на песке голышом белотелые после долгой зимы, с заросшими "зимним" волосом головами. Мальчишек было трое: губастый здоровяк Мишка по кличке Абдул, худенький, щуплый Сашка Ивакин и тихий ленинградец Валька, которого за деликатную тихость характера звали Валькой Сонным.

Мальчишки лежали на песке и смотрели в светлое весеннее небо.

- Хорошо плот построить, - сказал Сашка, - и плыть, плыть по реке. До самого моря.

- А есть чего будешь? - практично спросил Абдул.

- Из дома вначале взять. А на море можно стать моряком.

- У нас в Ленинграде моряков много было, - сказал мечтательно Валька. Идешь по улице, и все моряки... моряки. В бескозырках. С ленточками. И корабли. Настоящие.

- Ты, Абдул, хочешь в моряки?

- Нет, - ответил Абдул. - Я в ремеслуху пойду. Как брат.

- А ты, Саш?

- Я в путешественники подамся. Я книжку достал. Про Южную Африку. Ух ты! Знаешь, Сонный, там эти...

- Какой из тебя путешественник, - сказал Абдул. - Там по скалам лазить надо, по отвесным горам. И вообще...

- Научусь.

- Нет. Ты слабак.

- Хочешь, в школу залезу?

- Зачем?

- Ну, "поджиги", что диреша отнял, заберу обратно.

- Заперта школа.

- Так залезу.

- Слабо тебе, Сашка, - пренебрежительно усмехнулся Абдул, цыкнул на песок сквозь дырку в зубах.

...Двухэтажная деревянная школа в селе была выстроена в земские либеральные времена. С одной стороны она выходила на тихую сельскую улицу, с другой к ней примыкал одичавший разросшийся парк.

Тетка Авдотья, школьная сторожиха, стояла посреди улицы и звала невесть куда исчезнувшего внука Петьку.

- Демон, чистый демон, - ругалась тетка Авдотья.

В кустарнике позади школы прятались Валька Сонный и Абдул. Он крепко держал Петьку-демона.

- Сиди тут. Пусть бабка Авдотья тебя дольше на улице ищет, - объяснял Абдул. Петька молча и яростно вырывался.

Сашка по водосточной трубе лез на второй этаж. Труба была ржавая. Она скрипела и колебалась. Куски ржавчины, известки и выкрошенного кирпича падали на траву.

- Слазь! Слазь обратно, - отчаянным шепотом умолял его Валька.

Перед карнизом Сашка передохнул. Теперь было главное: по узкому, в ладонь, карнизу пройти к окну.

- Упрямый же! - облегченно и - с завистью вздохнул Абдул, когда Сашка исчез в раскрытом окне. В это время Петька вырвался из Абдуловых рук и с оглушительным ревом кинулся на бабкин голос.

Сашка ощупью крался по темным и от темноты гулким и длинным коридорам школы. А на улице бабка Авдотья выслушала Петьку-демона, отвесила ему подзатыльник и заполошно кинулась к школе, нашаривая в юбке ключи.

- Это не ученики, это хыщники, - сформулировала бабка, отпирая школьную дверь.

И она же на другой день вела Сашку по коридорам школы к директору. Сашка шел с опущенной головой. День был солнечный, коридоры теперь были ярко освещены и совсем не страшны. Бабка Авдотья небольно стукала Сашку в затылок сухоньким кулачком и ругала, потом подвела его к двери со стеклянной табличкой "директор", ткнула последний раз кулачком ("идол ты недисциплинированный") и, оглянувшись, перекрестила понурую Сашкину спину.

Директор сидел один. Был он однорук и одет в потертый военный китель, и худое лицо его не обрело педагогического выражения. Директор смотрел в окно, откуда падал солнечный свет и кружились в этом свете пылинки.

На директорском столе грудой лежали самодельные пацанячьи пистолеты "поджиги".

Сашка переминался у двери, а директор смотрел в окно.

- В окно вчера ты залезал? - не оборачиваясь, спросил директор.

- Я.

- Где порох берете?

- Из спичек.

- Стреляет?

- Ага!

Директор повернулся к Сашке.

- Ведь искалечить же может.

- Мы для игры.

- Дурачье! Боже, какие вы... дети! - И задумался, облокотившись на руку, недавний "человек из окопа". Сашка молча переминался.

- Возьми это и выбрось все сам. Так, чтобы никто не нашел. Ты понял?

- Понял.

Сашка стал рассовывать по карманам самодельное оружие. И директор обрубком руки придвинул к нему остальное.

- Я твои сочинения читал. Не по теме ты пишешь, Ивакин. Орлы у тебя летают. Моря. Ты орлов видел когда-нибудь?

- Нет, - признался Сашка.

...Вечером Валька и Сашка сидели в старом сарае на куче сена. Сквозь прохудившуюся крышу падал закатный свет.

- ...Он сказал, если хулиганить не буду, море увижу, орлов, и горы, и все.

- У нас дома шкатулка такая есть из кожи и круглая. Там бумаги про одного путешественника. Их отец велел вывезти.

- Может, там тайна какая? Или секрет. Может, хребты-какие неизвестные или племена. Ты читал?

- Отец книжку собрался писать до войны. Там про птицу.

- Принеси.

- Мать запрещает. Она знаешь как бережет.

- Подожди. - Саша прошел в угол сарая. Отгреб сено и долго возился там, гремя железом, досками. - Иди сюда, - приглушенно позвал он.

В углу сарая была выкопана яма, горела свечка, и стоял на дне деревенский плотницкий сундучок.

- Смотри, - Саша Ивакин повозился с замком и открыл его. Крышка сундучка была оклеена переводными картинками, а на дне лежала потрепанная книга: Д. Ливингстон "Путешествия по Южной Африке". Буйвол, обнаженный негр и крокодил были изображены на обложке.

- Мать на учебники деньги дала. А я увидел и... Сказал, что потерял деньги.

- Били?

- Не очень. Только книжку прятать пришлось.

- Ладно. Принесу, - пообещал Валька. - Я сейчас.

Пусто, холодно было в сарае, но озябший Сашка смотрел на обложку с буйволом, негром и крокодилом и улыбался неизвестно чему.

...Скрипнула дверь. Валька нес в руках старинную кожаную шкатулку с медным замочком.

- Шкатулку надо на место, чтобы мать не заметила, - прошептал он.

Они сели друг возле друга, и Валька открыл шкатулку. В ней были свернутые трубочкой тонкие тетра^ ди в клеенчатых переплетах.

- Подожди, - сказал Сашка. - Не видно же ничего.

Он снова повозился в своем углу и извлек из тайника еще свечку. Зажег ее.

- Давай.

...Шевеля губами, Сашка читал вслух... "...С детства мое внимание было приковано к легенде об удивительной птице - розовой чайке арктических стран. Люди, видевшие ее, навсегда заболевали двумя болезнями: противоестественной тягой к полярной стуже и отвращением к суете обыденной жизни. Нечто подобное случилось со мной. Я решил стать путешественником и найти розовую чайку".

КОЛЬКА СИЛИМА

На залитом солнцем желтом песке, под ослепительно ярким июльским солнцем, на берегу реки, лежал, уткнувшись в учебники, почти взрослый Сашка Ивакин. В стороне ковырял пальцем ноги песок облупленный солнцем беловолосый деревенский пацан.

- Горизонт - воображаемая линия, которая... - бубнил Сашка. - Тебя как зовут? - спросил он, не отрываясь от книги.

- Колька, - сиплым шепотом ответил пацан.

- А прозвище?

- Силима, - и пацан потрогал рукой действительно соломенной белизны волосы.

- А чего ты здесь?

- Я к Момке пришел, - застенчиво ответил пацан.

- Это кто такой?

- В этом омуте Момко живет.

- Какой Момко?

- Живет, - убежденно ответил пацан. И уставился в воду круглыми немигающими глазами. _- А ты чего здесь? -спросил, не отрываясь отводы.

- К экзаменам готовлюсь. Вот посмотри картинки, - Саша вытащил из-под груды учебников книжку Д. Ливингстона "Путешествия по Южной Африке".

...Они лежали на берегу, занятые каждый своим делом. Колька Силима сосредоточенно листал книжку, разглядывая заставки и рисунки со сценами африканской жизни.

- Момко! - заорал вдруг Колька Силима, тыча пальцем в рисунок гиппопотама, высунувшего пучеглазую морду из экваториальных вод.

"БЕЛЫЕ ЗВЕЗДЫ"

- Рискуешь, Иван Никодимыч.

- А ты бы на моем месте не рисковал?

Трое мужчин сидели в увешанной спортивными плакатами комнате. Три видавших виды спортивных бойца со значками заслуженных мастеров спорта, теперь уже седоголовых и грузных. На плакатах мчались по склонам коричневые горнолыжники, девицы в купальниках стояли на берегах неизвестных вод, и улыбались изящные теннисистки.

- И все-таки риск.

- Ивакина надо оставить в сборной. Настаиваю, - сказал Никодимыч.

Один из мужчин повертел в руках листок бумаги.

- Вычеркнул я его. Вычеркнул сразу, как получил телеграмму.

- Значит, впиши. Под номером первым.

- Так прямо первым?

- До закрытия сезона три месяца. Я его подыму. К соревнованиям на приз закрытия сезона будет Ивакин.

- А если не сможет?

- Близорук ты, Федор Панкратьич. Кто Ивакин? Будущий чемпион Союза. А может, и больше. Не одни австрийцы умеют. Чемпионов надо растить. А как? Сами знаете!

Двое мужчин переглянулись. Кивнули друг другу. Сидевший за столом взял авторучку.

- Итак, оставляем Ивакина в сборной. Чемпионов надо растить, а, товарищи?

- Я не кончил еще, - нахмурился Никодимыч.- Что у тебя из хороших лыж есть в заначке? Стимул парню нужен.

- Есть одна пара, - уклончиво сказал человек за столом. - Я ее обещал, Никодимыч. "Белые звезды" все-таки.

- Кому?

- Полезному человеку. Стадион начинаем строить. Его подпись из главных.

- Перебьется, - решил Никодимыч. - Дашь ему польские "Металлы". Крепления сам поставлю. Пиши записку на эту пару.

Мужчина глянул на Никодимыча, взъерошенно и твердо взиравшего на него, и вдруг засмеялся. Засмеялся и Никодимыч.

- Золото парень, - растроганно говорил Никодимыч. - Мышечная реакция как у зверя. А умница! Я его бред трое суток слушал. Словно книжку читал. И все про эту самую птицу. Капитаны там у него, елки зеленые, священник какой-то, птица неизвестной породы... И все так печально... Значит, что? Значит, мечта в голове. Быть ему чемпионом. Пиши записку.

ЛЕНА

По белому больничному коридору шла девушка, постукивая каблуками, посматривая кругом с беспечной снисходительной полуулыбкой. Коридор был пуст. И она шла, высокая, тонкая, и казалось, что в пустоте этой позади остается легкий звон, как от прикосновения к натянутой до предела струне. Она на ходу сняла больничный халат, перекинула через руку. Тотчас же, точно этого ждали, сбоку открылась белая дверь, и оттуда выглянул молодой "очкарик" в докторской шапочке.

- Нехорошо, - шепотом сказал он.

- Что именно?

- Халат снимать нехорошо. Бактерии, знаете, вирусы.

- Нет на мне никаких бактерий.

- Помилуй бог! - в комическом ужасе сказал "очкарик". - Я не о больных, я о вас беспокоюсь.

Никодимыч сидел рядом с койкой Сашки Ивакина. Сашка не мог поворачивать голову в своем гипсовом "скафандре" и только изредка скашивал на тренера глаза.

Тренер натужно изображал беззаботный тон.

- Залег ты, Саня, не вовремя. А я тебе сюрприз приготовил.

Тренер исчез, но тут же появился снова, торжественный и загадочный. В руках у него рояльным лаком, отсветом клейм и надписей сверкали горные лыжи.

- "Белые звезды"! - в священном благоговении воскликнул Сашка.

- Они! - довольно кивнул Никодимыч. - Отбил, понимаешь, в рукопашном бою. Тони Зайлер сказал о них, что....

- На склон бы сейчас. "Белые звезды"... - мечтательно перебил Сашка.

- Под твой вес. Под твой рост. Поставлю тебе на них собственные крепления - "неваду". Чтобы ты больше так глупо не падал.

Дверь тихонько открылась, и Лена просунула голову в комнату. Она на мгновение смутилась, увидев Никодимыча, но тут же освоилась:

- Гипс. Лак. Шрамы и клейма. Какой кадр пропадает!

- Привет, Ленка! - счастливым голосом сказал Сашка.

Она не ответила. Прошла в палату, кинула на спинку стула халат и села, поглядывая на Сашку и Никодимыча.

- С лекций удрала? - спросил Сашка.

- Удрала. А покурить тут нельзя у тебя? Ужас как покурить хочется.

- Нельзя, - пробурчал Никодимыч, скрепляя ремнями лыжи. - Нечего тут раскуривать. На скользящей у них, Саня, между прочим, тефлон стоит. Для влажного снега очень хорош. Как раз для апреля.

- Апреля? - недоуменно переспросил Сашка.

- К апрелю ты должен быть на ногах. Приз закрытия сезона.

- Он встанет, - сказала Лена. - Достаточно посмотреть на его портрет в "Советском спорте", чтобы понять: Ивакин встанет и будет в этих...

- Хибинах, - сказал Сашка. - Там приз закрытия.

- Я ушел. И не курить тут. Категорически. Никодимыч покосился на сумочку Лены и вышел.

- Яблоко хочешь? - спросила Лена.

- Жевать-то нельзя. Меня бульончиком. Через трубочку кормят.

- Смотри, какое яблоко, - Лена вынула из сумки огромное яркое яблоко, земной, насыщенный жизнью плод. Она подняла его и крутнула за ножку. Луч света упал на яблоко, и оно засветилось.

- Как солнышко. Хочешь, повешу на ниточке? Сашка засмеялся.

- Вы что, с Никодимычем сговорились? Он лыжи несет, ты яблоко демонстрируешь...

- Это называется психотерапия, Санька, - сказала ему Лена. - Чтобы ты не точил душу печалью, а помнил...

- Что помнил?

- Про радости жизни. Про яблоки. Про меня. Ну и, конечно, про радость борьбы и всяких побед. Это уж Никодимыч твой обеспечивает.

- Слушай, Ленка, зайди в общагу. Там под койкой у меня чемодан. А в чемодане папка. А в папке...

- Дневник Шаваносова, - досказала Лена, - который ты выучил наизусть еще в детстве. Принести сюда?

- Принеси, пожалуйста. Мне без него не хватает чего-то. Стимула какого-то не хватает. Без него ребра могут не так срастись. И вообще...

ДНЕВНИК НИКОЛАЯ ШАВАНОСОВА

Это была та самая тетрадь, которую много лет назад Валька Сонный принес в пахнувший сеном сарай. Сашка никогда не задумывался над тем, какую роль сыграл или сыграет в его жизни тот прохладный весенний вечер. Свет закатного солнца, падавший сквозь дырки в крыше сарая, запах сена, ощущение легкой тревоги, которое всегда бывает весной, и эти записи старомодным почерком, и эти зеленоватые чернила, которые не выцветают. На обложке еще сохранилось пятнышко, там, где капнуло со свечки. Тогда они спрятали дневник рядом с "Путешествиями по Южной Африке", а на другой день нахлынули события: Валька неожиданно укатил к отцу, полковнику авиации, который продолжал службу в каком-то городе побежденной Германии.

И дневник Валькиного деда остался в тайнике, в старом сарае. Потерялся в годах и пространстве Сонный Валька. А дневник - вот... На первой странице его шла запись из книги "Чудеса мира (Живописная панорама чудес, созданных природой и трудами рук человеческих)":

"...Чувство удивления при виде исполинских или странных предметов природы или небесных явлений, без сомнения, своевременно происхождению человеческого рода".

Я считаю эти слова истинными, сколько бы веков ни пронеслось над землей.

Розовую чайку, без сомнения, можно причислить к самым редким и удивительным созданиям природы. Встречавших ее можно перечесть по пальцам. Предчувствие уверяет меня, что моя судьба будет связана с этой птицей.

Документально известно, что в 1818 году в ледяных пустынях Канадского архипелага ее видели капитан Росс и матрос по имени Себастьян. Оба они были суровыми полярными моряками, открывателями арктических земель, а не мечтателями возвышенного строя души. Но капитан Росс сообщает об испытанном им сильном нравственном потрясении.

Надо сказать, что легенды о чайке розового цвета с давних времен бытовали среди норвежских и исландских рыбаков, промышляющих треску, среди охотников на китов и тюленей.

Считаю своим долгом отметить, что ни один из счастливцев, видевших розовую чайку, тем не менее не встречал ее южнее границы полярных льдов. Таинственная птица либо постоянно обитает в туманных пустынях севера, либо, улетая на юг, неузнаваемо изменяет свою окраску, чтобы, подобно фениксу, снова возродиться на севере.

Через шесть лет после того, как ее увидел "просвещенный европеец" капитан Джон Росс, в 1824 ГОДУ" ЭТУ птицу уже могли видеть тысячи людей. Две шкурки птицы доставила в Англию полярная экспедиция под руководством Парри. Судьбе было угодно, чтобы это был тот самый Парри, который участвовал в экспедиции Джона Росса. Более того, птиц увидел и добыл не кто иной, как племянник Росса Джеймс Кларк Росс, впоследствии прославившийся открытием северного магнитного полюса и исследованиями в Антарктике. Сам капитан Джон Росс, несомненно повлиявший на выбор племянником жизненной цели, в этой экспедиции не участвовал. Он находился в опале и смог отправиться в полярное плавание только через одиннадцать лет после первой своей экспедиции.

Но так или иначе для меня открывателем розовой чайки является капитан Джон Росс, ибо он был первым, кто смог убедить людей в действительности ее существования.

Сам же Джон Росс больше этой птицы не видел, хотя, как утверждают, до конца дней он искал в старых рукописях упоминания о ней. Дело в том, что шкурки птиц, доставленные в Англию, были неряшливо сняты, вскоре выцвели, и многие утверждали, что эта птица не более как игра природы.

ДОПУСТИМ, ЧТО БЫЛО ТАК...

Капитан Росс жил в небольшом домике, на набережной, поблизости от Старых доков.

Каждое утро он просыпался от тяжелой поступи жены в соседней комнате. От ее шага содрогались половицы, звенели стекла шкафов и посуда, точно в доме топталась команда матросов. У жены был тяжелый подбородок, наследственный в их роду, и большая способность к многолетней упорной ненависти.

На соседней улице гремели колеса ломовых извозчиков, доставляющих в порт товары. Капитан Росс любил этот стук, потому что он напоминал о море. Каждое утро он думал, что мог бы предложить услуги какой-нибудь частной компании: рейсы к Ньюфаундленду и Лабрадору росли из года в год. Этому мешали возраст и самолюбие. Конечно, он без труда мог бы стать капитаном китобойной шхуны, промышлявшей в северных морях, или связать судьбу с компанией Гудзонова залива, разбогатевшей на операциях с мехами.

Когда жена уходила из дома, капитан Росс засыпал. Ему снился в это время почти всегда один и тот же сон: прибрежная шотландская деревня, где он вырос и решил стать моряком, и девушка, ради которой он захотел стать зна.менитым.

Кажется, он обещал ей привезти самую невиданную птицу из всех, какие живут на земле. Розовую чайку.

Как только сон доходил до птицы, капитан Росс просыпался. Все так же гремели окованные колеса на соседней улице и на кухне напевала служанка. Она походила на ту самую девушку из шотландской деревни. А может быть, в возрасте капитана Росса все юные девушки казались похожими друг на друга и одинаково прекрасными. Капитан Росс протягивал руку к изголовью и брал тетрадь, начатую им около пяти лет назад и исписанную за эти годы лишь наполовину :

"Познание таинств мира есть обязательство, долженствующее брать первенство перед всеми другими и принуждающее нас входить в самые мелкие подробности. Необходимо собирать сведения о многочисленных областях планеты, о народах, ее населяющих, о зверях и птицах. Каждый человек, связанный с морскими и сухопутными путешествиями, вносит свою долю в это познание, пусть это касается только отдельной страны, отдельного народа, бегающей или летающей твари..."

Капитан Росс захлопывал тетрадь. Усмехался. Чертовски давно это было написано.

К двенадцати дня он отправлялся в архив Адмиралтейства. Третий год он систематически читал старые морские отчеты, надеясь найти упоминание о розовой чайке.

Престарелый служитель приветствовал его, почтительно вставая со стула. В архивный подвал, наверное, еще не дошли слухи об отставке, бедности и запустении его жизни. Для старого служителя он был все тем же Джоном Россом, капитаном Королевского флота.

В отдельной каморке, скрытой дубовой дверью, окованной медными полосами, хранились секретные отчеты прошлых лет и донесения послов с описанием морских маршрутов. Капитана Росса они не интересовали, так как в них шла речь о южных морях, жемчуге, красном дереве.

Капитан Росс читал отчеты таинственных отца и сына Каботов, столетия тому назад плававших к берегам Северной Америки, отчеты рыболовов и китобоев, отчеты капитанов, имен которых он никогда не слыхал. Тугая ладонь начинала сжимать сердце, и в тишине сводчатого подвала он наяву слышал задыхающийся, прерывистый голос матроса Себастьяна: "Капитан! Смотрите!" Где сейчас матрос Себастьян? Спился, погиб за бортом, а может, плывет на борту торгового судна по Индийскому океану...

БАЛЬЗАМ НИКОДИМЫЧА

Белая дверь с шумом распахнулась.

- Ее высочество герцогиня Беррийская и Йоркширская, - торжественно провозгласил голос. Задрапировавшись в халат, в палату торжественно вошла Лена и надменно протянула Сашке руку для поцелуя.

- Чего шумишь? - шепотом спросил Сашка. - Священный мертвый час. Главврач на цыпочках ходит. Ты как попала?

- Через печную трубу. Там вахтера забыли поставить.

- Да тихо ты... вся больница сбежится. Сашка лежал уже без бинтов и гипса.

- Экий ты пуганый после травмы стал, - беззаботно сказала она.

И опять тихо скрипнула дверь. В палату на цыпочках вошел тренер. Вид у него был как у нашкодившего мальчишки. Правая рука Никодимыча была неловко засунута в карман пальто, и пальто оттопыривалось.

- Что с рукой, Никодимыч? - спросил Сашка.

- Это так... - ответил тренер.

- Пахнет чем-то, - Лена понюхала воздух. - Какой-то гадостью пахнет.

- Не пахнет ничем, -- быстро сказал Никодимыч. - Саш! Поговорить надо.

- Я мешаю? - спросила Лена.

- Пожалуй, - согласился тренер.

- Зайду вечером. Мне события отягощают душу.

- Вечером не пускают.

- Пустят, - рассмеялась она. - Пока!

Тренер сумрачно посмотрел на Сашку. Потом распахнул пальто и вытащил огромную бутыль. Бутыль была наполовину заполнена темной жидкостью. Сашка зажал нос.

- Попахивает немного, - смущенно признался тренер. - Оттого и крался как вор. Скидывай одеяло. Все снимай.

- Что это?

- Бальзам. Самодельное средство от переломов. Незаменимая вещь. Раздевайся, говорю. Буду тереть.

И тренер скинул пальто, засучил рукава. Голый Сашка лежал на животе, вцепившись в прутья кровати. Никодимыч деловито массировал ему ноги и спину, поливая ладони адовым варевом.

- Чем запах сильнее, - приговаривал он, - тем больше толку. Веденякина кто на ноги ставил после Алма-Аты? Я. Этой мазью. А Прошкина, чемпиона Союза?

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

Самодельный бальзам Никодимыча оказался действительно волшебным средством. Через пять дней Сашка уже ходил по палате. Через десять его выписали, и безжалостный Никодимыч в первый же вечер вручил ему скакалку и выгнал в парк. В парке было просторно. Лавочки стояли заваленные снегом, и между ними лежали темные и глубокие тропинки. Сашка долго с наслаждением вытаптывал себе площадку. По всему телу выступила испарина, но до чего же это было хорошо - шевелиться. Потом он никак не мог приладиться к скакалке. Разучился. Координация движений разладилась. Потом Сашка все же нашел эту координацию, и... как это было здорово. Мягко хлопала скакалка по снегу, и пот заливал лицо...

А вечером он сидел в читальном зале. "Основы геотектоники", "Горообразовательные процессы", "Геоморфология". Толстые тома лежали на Сашкином столе, но сам он углубленно читал совсем другую книгу. Могучая Сашкина спина выделялась среди студентов.

- Сашка! Ведякина "Педагогику" не ты забрал? - спросил шепотом какой-то студент.

Сашка молча кивнул на взятые им книги, потом показал ту, что читал: "История покорения гималайских вершин".

- А-а, малохольный, - махнул рукой студент. - Все в великие путешественники готовишься. Кто же Ведякина-то забрал?

Вошла в зал Лена. Посмотрела. Горели настольные зеленые лампы, торчали согнутые спины.

- Квадратно-гнездовая посадка науки, - с уважением вздохнула она. Увидела Сашку. Села рядом.- Ну что, последний великий, все выучил? - Она похлопала рукой по толстой "Геотектонике".

- Угу, - не отрываясь от книги, сказал Сашка. ...Они шли по улице. Уютные кирпичные и деревянные особнячки скрывались в полумраке, стояли редкие фонари. Перед домами росли по-зимнему обнаженные деревья. Было тихо.

ПИСЬМА РОССА ИВАНУ КРУЗЕНШТЕРНУ

"...Я с нетерпением ожидал решения нашего теперешнего правительства по вопросу о моей предполагаемой экспедиции, надеясь, что смена министров, которая произошла в ноябре прошлого года, будет в мою пользу. Но теперь я с сожалением сообщаю Вам, что мои надежды не оправдались... Мне не надо объяснять Вам, как я сожалею о всем случившемся, я ведь старею и скоро уже не смогу участвовать в полярных исследованиях".

Письмо Джона Росса Крузенштерну, 3 февраля 1835 г.

"Мне нечего рассказать Вам о моих экспедиционных планах, изменения, происшедшие в министерстве, положили конец почти всем научным планам в Англии".

Письмо Джона. Росса Крузенштерну, май 1835 г.

ТРЕНИРОВКА

На залитом солнцем склоне шла тренировка. Сашка Ивакин, бледный и осунувшийся, "лесенкой" поднимался вверх по склону. Он останавливался, смотрел на солнце, жмурился и улыбался. Потом снова медленно поднимался.

Нахохленным ястребом стоял в стороне, опершись о палки, Никодимыч, искоса поглядывал на Сашку.

Мимо тренера вихрем промчался на сомкнутых лыжах парень, закончил изящным пируэтом и вопросительно посмотрел. Никодимыч молча похлопал себя ниже спины.

- Зависло? - огорчился парень.

Никодимыч кивнул и продолжал следить за Сашкой.

Забравшись наверх, Сашка отцепил от пояса шлем, надел его и с ученической тщательностью стал описывать повороты трассы. Он шел медленно, стараясь выполнить поворот "в точности по учебнику".

Никодимыч скатился следом за ним.

Сверкало солнце и снег.

У подъемника Никодимыч сказал:

- Три раза пройдешь слалом. Потом скоростной. Сашка коротко кивнул. Тяжко ступая на лыжах, прошел вперед, поймал кресло подъемника.

...Тренер стоял на середине склона. Сашка пронесся в слаломе. Второй раз. Третий.

На склоне его перехватил Никодимыч. Сашка затормозил.

- Уверенности не вижу. В чем дело, Ивакин? - резко спросил Никодимыч.

- Голова что-то, - сказал Сашка и сделал движение, чтобы продолжать спуск.

- Нет, - жестко сказал Никодимыч. - Вверх! Без подъемника.

Сашка покорно стал подниматься "лесенкой". Наверху он скинул шлем, пристегнул его к поясу. Вытер залитый потом лоб. Пошел. Где-то на втором вираже наткнулся на веху, затормозил.

- Наверх! - отчаянным голосом закричал Никодимыч. - Сначала.

Сашка опять пошел по склону, но вдруг, пропуская повороты, покатился вниз, широко расставив лыжи, как новичок, выставив вперед руки с палками. Он проехал мимо тренера. Лицо его было растерянным. Налетел на веху, затормозил. И так стоял, уцепившись за спасительный бамбуковый шест. Тренер в два виража скатился сверху.

- В чем дело?

- Никодимыч! - Сашка пошарил перед собой руками. - Не вижу.

Залитое потом лицо его с налипшими на лоб волосами было беспомощно, как у ребенка.

МЕФИСТОФЕЛЬ

Костистый старик, похожий на седого всклокоченного Мефистофеля, надвинул глазное зеркало с дыркой посредине и сразу превратился в циклопа. Желтыми от табака пальцами он отогнул Сашке Ивакину веко, отогнул второе. Откинул зеркало и закурил.

Сашка сидел, распростертый во врачебном кресле. Врач курил и молча смотрел на него. Сашка попробовал улыбнуться.

- Потрясения. Припадки. Удары. Были? - спросил Мефистофель.

Сашка вопросительно глянул на сидевшего в углу Никодимыча.

- Были, - сказал тот. - В результате неумелого падения на склон травма головы, ноги, грудной клетки. Падать не научились, - добавил он.

- Глаза в полном порядке. Травма головы, говорите? Весьма интересно. Будем исследовать. На койку! - резко заключил Мефистофель. - Самочувствие, чемпион?

- Я вообще-то уже вижу. Серое все только. Санитарка повела Сашу в палату. Среди больничных стен он казался несуразно большим, несуразно плечистым.

Никодимыч молча спросил у Мефистофеля разрешения позвонить. Набрал номер,

- Не кричите, - ответил тренер в телефонную трубку. - За команду отвечаю я. За Ивакина также отвечу. Все! - Он с силой бросил трубку на рычаг. И вопросительно посмотрел на Мефистофеля.

- Предполагаю самое худшее, - сказал тот. - Все дело в недавней травме...

- Это палата глазная, со шторами, - санитарка ввела Сашку в комнату. Глазами нынче мало болеют. Будешь болеть один. Сейчас белье принесу. Посиди.

Сашка сел на кровать. Скрестил на коленях руки. Вошел Никодимыч.

- Что врач говорит? - Сашка поднял глаза на Никодимыча. Тот молча стоял в дверях, и лицо его вдруг качнулось, наплыло, повалилось на Сашку, как будто он куда-то летел на качелях. - Лене не говори ничего, - с усилием сказал Сашка. - Матери не вздумай писать.

- Что писать? Что говорить? Все пустяки, все до завтра пройдет.

В палате было темно. За окном вспыхивала реклама. "Аэрофлот. Надежно. Быстро. Удобно. Летайте самолетами".

Дверь открылась, и тихо вошел врач-Мефистофель. Он сел верхом на стул. Сашка молча повернул к нему голову. Он лежал поверх одеяла в тренировочном костюме, только ботинки снял.

- Я дежурю сегодня, - сказал Мефистофель. - Вот, зашел.

Сашка молчал.

- Я все думаю про тебя, чемпион. И пришел, пожалуй, к верному выводу. У тебя кровоизлияние в мозг. Возможно, поврежден глазной нерв. Это не лечат.

- Что будет? - спросил Сашка.

- Предсказывать трудно. Можешь ослепнуть мгновенно. Можешь ослепнуть через два года. Ну а самое вероятное: будешь слепнуть стремительно. Год. Самое большее два.

- Что делать? - все так же тихо спросил Сашка.

- Это я и хотел бы узнать. Могу направить тебя в лучшую глазную больницу страны.

- Поможет?

- Поможет трепанация черепа. Но делать на этом этапе никто не будет. Ты еще зрячий. При трепанации гарантии... не бывает.

- Понятно. Спасибо за откровенность... доктор.

- Понимаешь, думал я долго. Решил, что в данном случае лучше открыть все. Планируй жизнь, чемпион. Действуй. Это единственное лекарство. Унылый слепой. Лежать будешь - тоже слепой. Понял?

Доктор вышел.

БЕГСТВО

"Слабак он. Слабак. Где ему в окошко залезть", - сказал тогда Абдул. А я залез.

Вскоре Валькин отец прислал телеграмму, и они сразу уехали. Валька ходил шалый от волнения и даже забыл про дневник. А может, просто решил оставить его мне. Сейчас надо ему этот дневник вернуть, а где искать Вальку? Я даже отчества его не знаю и года рождения. А был лучший друг.

Вначале я просто мечтал о путешествиях, потом книжку купил. Буйвол, негр и крокодил на обложке. И этот дневник.

Я много думал о розовой чайке и узнал все, что можно было узнать про Росса. Шаваносов, Валькин дед, тоже много о нем знал и отправился эту птицу искать. Немного сумасшедший он был, наверное.

А Лену я как-то осмелился проводить и рассказал о розовой чайке.

- Где эта птица живет? - спросила она.

- Я тебе ее привезу, -сказал я.

С этого все у нас и началось.

...А если теперь слепой буду? А что, если вправду привезти Ленке птицу? Чтобы она поняла, что я очень ее любил. И о Валькином деде узнать. В благодарность за дневник. Потом удалиться от всех. Окончить жизнь у камина в окружении любящих внуков. Внуки откуда? От Ленки внуки? А если слепой?.. Ленка... Никодимыч... институт. Розовая чайка... Плевать на вуз. Не в вузах счастье. Неистовым надо быть. Неистовым и счастливым...

Сашка Ивакин поднялся с кровати. Методически оправил смятое больничное одеяло. Зашнуровал тяжелые ботинки. Еще раз оправил одеяло.

Отрешитесь от мелочей быта, слушая стук колес, вдыхая запах вагона...

...Было раннее утро. Лена шла по окраине города мимо палисадничков, огородиков и аккуратных дачного типа домов. Нашла нужный номер и тихо вошла в калитку.

Обстановка в комнате Никодимыча была сугубо спартанской. В углу стояли "Белые звезды". На столе полупустая бутылка коньяка и два стакана. Осунувшийся Никодимыч сидел на койке.

Лена остановилась в дверях.

- Где Сашка? - тихо спросила она. - Я все знаю. Его нет в больнице. И в общежитии нет. Его нигде нет.

- Ушел три часа назад, - Никодимыч кивнул на стол. - Наверное, уже уехал. Или улетел.

- Куда?

- Сказал, что должен увидеть море и эту... птицу, пока не ослеп. И вообще...

Лена села на стул, Никодимыч налил коньяк в стаканы.

- Он вернется, - убеждал Лену и себя Никодимыч. - Врач считает, что он должен ослепнуть. А он, понимаешь, не может в это поверить.

- Он не может ослепнуть, - не согласилась Лена.

- А я разве другое говорю, дочка? - обиделся Никодимыч. - А сам-то Сашка. Но ты его пойми: сидеть на месте и ждать. Сидеть и ждать... Ему надо было уехать.

- Я понимаю. Но сказать-то он мог. Неужели он думает, что я... Как ребенок, честное слово...

Сашка Ивакин стоял в вагоне, прижавшись лицом к окну. Перекликались гудки. В гудках этих Сашке слышался звук печальной трубы дальних странствий. Перрон был пуст, и дежурный уже ушел в теплую светлую комнату, где мигают разноцветные лампочки автоблокировки, слышатся диспетчерские переговоры.

Сашка все смотрел на перрон. И плыл, плыл в воздухе пустынный вкрадчивый звук трубы.

II. "ДЕРЖИ ВСЕ ВРЕМЯ К ВОСТОКУ"

АПОЛОГИЯ ПОЕЗДОВ. ОТСТУПЛЕНИЕ ОТ ЗАДАННОЙ ТЕМЫ

Поезда - как движущиеся миры. Инженер, подобно Лапласу, вычислил их стальные орбиты, и поезда. летят сквозь пурги и звездные ночи, сквозь россыпи городов и безлюдные пространства. Возможно, мы - последние свидетели поездов, и наши внуки будут вспоминать о них, как мы мальчишками мечтали и, мечтая, грустили о безвозвратно ушедшей эре парусных кораблей.

Поезд катил на север.

Он не мчался, не летел, не стремился, а именно "катил", влекомый неторопливым паровозом "ФД", до наших дней удержавшимся в дальних краях. Он подбадривал себя эхом гудков, дребезжанием старых вагонов. Поезд останавливался на крохотных полустанках. Его встречали пацаны в валенках и нейлоновых куртках, и неторопливый дежурный давал отправление.

Поезд останавливался на станциях. Веяние времени пробилось, и здесь исчезли вывески "кипяток". Вместо них появились стеклянные сооружения "Дорресторантреста". К станции подкатывал щегольской фирменный поезд с названием реки, города или иного географического понятия, выведенного на железных боках вагонов. У дверей тех вагонов уже не стояли пожилые проводники - провидцы и знатоки человеческих судеб. Здесь встречали пассажиров девчонки с прическами, в пригнанной по фигуре форме. Не проводницы, нет - стюардессы.

Но все-таки дух железных дорог и поезда, который катил на север, остался прежним. Ибо не так легко изжить великие времена переселений, времена гражданской, времена второй мировой, времена "пятьсот веселых", "пятьсот голодных", "шестьсот шобутных", которые пересекали страну от пустынь Средней Азии до Игарки, от бывшего Кенигсберга до порта с интересным названием Находка. Ибо эра поездов еще не ушла.

И как десятки, может быть, сотни лет назад, поезда все еще сопровождает печальный звук трубы дальних странствий. Та труба пела замотанным в плащи всадникам, почтовым дилижансам, каретам и первым рельсам, проломившимся сквозь материки.

Эра поездов еще не ушла.

В тряском вагоне на верхней полке лежал Сашка Ивакин, "стеклянил" глаза в потолок.

Внизу два щетинистых мужика в ковбойках, расстегнутых на жилистых шеях, неторопливо копались в дорожном хозяйстве. Один, весь в мускулах, как водолаз в глубоководном скафандре, поставил на стол водку, две зеленые эмалированные кружки. Сказал, задрав поросшее рыжей щетиной лицо:

- Попутчик! Ставь третью кружку. Кружка-то есть?

- Нет! - сказал Сашка.

- Все равно слазь. Будешь пить из моей, - просипел крепкий мужик.

- Не надо, - сказал Сашка.

- Не ломай компанию. Слезь из уважения. Сашка спрыгнул с полки.

- До конечной путь держишь? До моря? - спросил рыжебородый, зажав в ладони кружку.

Сашка кивнул. Рыжебородый неторопливо высосал водку.

- Есть сельдяной флот. Зарабатывают, - он вздохнул. - Можно грузчиком в порт. Терпимо. Налить?

- А если просто на море? Матросом?

- Пустое перемещение по воде - рыжебородый перевернул бутылку вверх донышком ногтем по стеклянному боку.

- Почему пьем? - сказал второй, верткий мужик, который маялся с кружкой в одной руке хлебной корочкой в другой. - Договор подписал - аванс получил. А аванс зачем? Маленько бабе оставить, билет до места купить и получить отвращение к водке. Ты по договору?

- Нет, - сказал Сашка. - По несчастному случаю.

- Тем более выпей. Выпей! - утвердил рыжебородый.

Сашка подумал и выпил. Рыжебородый подвинул ему сало, хлеб и ножик.

- Если в вагоне выпил, теперь всю жизнь будешь ездить- сказал второй мужик и выцедил свою долю

- Неплохой вариант.

- Будешь ездить и неизвестно чего искать А земля, между прочим, везде одинаковая Везде у людей две ноги, везде лес кверху растет...

- А помрешь, то везде вниз похоронят, - засмеялся рыжебородый.

- Вознесения не будет. - хмуро усмехнулся Сашка.

- Нет, не будет нам вознесения! Это ты верно, попутчик. Хо-хо! За что возносить-то, За лес, который валил, Или за деньги, которые пропил, Нету причины, чтоб вознестись!

ДАРЬЯ НИКИФОРОВНА

- Так как, не решился? - спросил рыжебородый

- Не могу, - сказал Сашка. - Не могу.

- Жалко! - вздохнул рыжебородый - Я к тебе пригляделся. Ты бы нам подошел. Втроем-то а, Две сотни в месяц. Одну на еду, другую на книжку.

- Не могу. Спешить надо.

Дурик! - гнул свою линию рыжебородый - da четыре месяца как раз на билет скопишь. И лети на свою Колыму как крупный начальник

- Попробую морем. На судне северной трассой - Тогда будь здоров. К старушке зайди. Она все понимает. А врачам не верь. Они ничего не знают. Может, решишься? - Не могу, Федор. Не уговаривай. - Еще встретимся, рыжебородый пожал Сашкину руку.

- Рельсы - вещь узкая, - сказал верткий.

Сашка постоял, посмотрел, как уходят мужики-добытчики. Телогрейки их затерялись в толпе.

...Звездная ночь висела над городом. Сашка тащился с чемоданом в руке. Улочка была деревянной, извилистой, деревенской. Где-то глухо брехали собаки.

Сашка подошел к одной калитке. Постучал в освещенное окно.

На крыльцо вышла женщина.

- Дом девятнадцать? - спросил Сашка.

- Девятнадцать дальше, - певуче произнесла женщина. - А кого ищешь?

- Дарью Никифоровну!

- Считай от моего дома четвертый. А ты кто ей?

- Человек, - сказал Сашка.

Женщина вышла из калитки и долго смотрела ему вслед, пока не убедилась, что Сашка свернул правильно.

Окошко светилось. Сашка постучал.

- Ты чего, хулиган, дверь ломаешь? - тонко спросили за дверью.

- Дарья Никифоровна! - позвал Сашка.

- Отколь меня знаешь? - спросили за дверью,

- В поезде сказали. Попутчики.

- Какие?

- Борода у одного рыжая. Федор Игнатьич.

- Сколь выпил?

- Непьющий.

- Дыхни в скважину!

Сашка изо всей силы "дыхнул" в замочную скважину.

- Вроде правда непьющий, - изумленно сказали за дверью.

Дарья Никифоровна оказалась крохотной старушкой в огромных валенках и огромном пуховом платке; нос, валенки да платок.

Она прибавила свет в лампе и сказала ворчливо:

- Я чего не пускала-то. Думала - пьяный. Мужики, которые лес валят, в городе пьют. Ругаешь, ругаешь, потом деньги отымешь, чтобы семье отвез, сколько хлопот-то.

- У меня денег нет, сказал Сашка. - Я по делу приехал.

- Дело чего искать? Дело само ищет, все заборы объявлениями увешаны.

- На море хочу попасть, - сказал Сашка.

- Все на рыбацких тысячах помешались, прости господи!

- Не тысячи. Море!

- Море-е!.. Вода она и есть вода...

Сашка сел на скамейку. Снял пальто, положил его на чемодан.

- Дарья Никифоровна. Ничего, если я несколько дней у вас поживу? Пока не устроюсь.

- Если правда непьющий - живи. Треска есть, картошки купим. И живи себе на здоровье.

- Спасибо.

- Одной-то мне скушно. Я комнатку маленькую недавно белила. Светло там, чисто. Будешь жить, словно девушка.

- А море тут далеко?

- Как далеко, если на море живем?

МОРЕ

Сашка стоял на вершине сопки. Был ветер и черный обдутый камень. Несколько чахлых искривленных лиственниц чудом держались на такой высоте.

Внизу было море.

Сашка, не отрываясь, смотрел на него. Море казалось зеркально гладким. Корабли выглядели отсюда игрушечными. Они стояли на рейде, и видна была тень их на гладкой воде, и они казались особенно неподвижными. Несколько катеров метались по рейду, как бы проверяя стоящие пароходы.

Светлый блик солнца отражался в дальней воде. Еще дальше за бликом море сливалось с белесой мутью, и на границе ее шел в небо темный пароходный дым. Но самого парохода не было видно.

С бухты дул ветер. Сашка ладонью "потрогал" его. Потом подошел к лиственнице, погладил искривленный ствол, прислонился.

...Около пятидесяти или шестидесяти лет тому назад точно так же стоял на этой сопке неудавшийся священник и богослов Николай Шаваносов.

Вдоль берега тянулась влажная полоса гальки, поблескивающей на солнце. Казалось, что корабли вырезаны из черной жести и окаймлены ярко надраенной бронзой. Сашка поднял ленту морской капусты. Принялся ее жевать. Неведомо откуда набежавший вал подкатил к ногам, замочил Сашке ботинки и оставил фарфоровый пузырек. На белом баку пузырька бежал синий парусник. Паруса были надуты, и кудрявились вдоль бортов синие волны.

Сашка взял пузырек, долго смотрел на него, бережно спрятал в карман. Все происходило почти по мечте...

Сашка пошел медленно, чуть сгорбившись, выбирая дорогу меж обкатанных морем глыб.

Могучий пароходный зов потряс воздух. К гудку присоединился второй, третий. И тотчас, точно солнце ждало этой минуты, красный свет упал на бухту, окрасил ее, и вспыхнули красным пароходные силуэты, море и дальние сопки, и заснеженные склоны запылали в ослепительно розовом.

Вряд ли найдется человек, который в минуту душевной, так сказать, важной для жизни сосредоточенности может спокойно услышать далекий ход паровоза за лесом, ночной призыв электрички, заоблачный гул самолета или пароходный гудок. Эти звуки приходят к нам как напоминание о пространствах, о наших пращурах: бродячих охотниках и собирателях, о предках-кочевниках, которые ногами открывали неизученную планету, открывали материки, степи, горные хребты, лесные пространства и пустыни. Никогда не придет время, когда человек будет равнодушен к сигналам дороги : гудкам, стартовым командам, реву оживших двигателей, как раньше он не был равнодушен к ржанию коней, стуку копыт и колес, сиплому крику караванных верблюдов. И потому звуки дороги окрашивают мгновение жизни, в котором мы их услыхали, неповторимой краской нашего бытия.

Город, разбросанный по склонам, светился огнями сквозь белый сумрак полярного дня. Легкий туман окутывал и бухту. Сквозь туман просвечивали разноцветные огни кораблей. Сашка, оскальзываясь, шел по камням. Невдалеке визжали моторы кранов, ухали грузы, мегафон разносил резкую командную речь, во все это врезались сирены катеров, короткие деловые гудки. Порт работал.

ПОРТ

Огромные ворота порта принимали в себя вереницы машин. Обратно машины выходили нагруженные контейнерами с заморскими надписями, тюками мешками. За воротами слышался лязг, и краны вздымали в небо забитые грузом многотонные сетки которые из дали казались просто кулечками,

Глазея на машины, на краны, Сашка шел как лунатик, пока дорогу ему не преградил крепко вооружен-ныи казах в белом полушубке,

- Пропуск!

- Мне в порт.

- Зачем тебе порт?

- Хочу поступить на судно.

- Пропуск давай.

- Откуда у меня пропуск?

- Обратно ходи! - грозно сказал казах.

- Посмотреть хоть пусти.

- Ходи! Хуже будет, - охранник перехватил автомат.

- Эх, - вздохнул Сашка.

- Нельзя, товарищ. Порт это...

- Место, где стоят корабли...

- Правильно! Значит, что? Значит, нельзя!

Сашка отошел от проходной. Прислонился к груде исполосованных надписями ящиков

Мимо в обе стороны тяжело ревели грузовики, обдавая его пылью, гарью выхлопных газов. Плотной кучкой прошли иностранные моряки в круглых шапочках с помпонами, загорелые белозубые ребята.

И возник Николай Шаваносов, странный человек в длинном пальто, у причала.

"В корабельной гавани легче думать о назначении жизни. Корабли объединяют мудрость человеческой мысли и красоту природы".

Занимая тротуар, четким курсом по направлению к ресторану "Арктика" шли трое парнишек в импортных галстуках, плащиках и туфлях заграничного производства. Но физиономии у парнишек, несомненно, были свои, российские, и любой, кто хоть день прожил в этом городе, определил бы в них торговых морячков, отпущенных сегодня на берег в знак прибытия на родину после долгого времени в дальних морях.

- Ребята, - устремился к ним Сашка.

- Слушаем, кореш, - остановился светловолосый крепыш. Остальные сгруппировались вокруг него на всякий случай (...Помню, как на одной улочке в Вальпараисо, глубокой ночью...).

- Вы с судна?

- Точно, - сказал крепыш и поправил узел марсианского галстука. - С шипа, браток.

- С коробки! - вежливо добавил черноволосый.

- Где контора, которая туда нанимает?

- Книжка для загранплавания есть?

- Нет!

Черноволосый присвистнул:

- Матросская для местного плавания?

- Я море вчера в первый раз увидел.

- Тогда гребем с нами в хижину, - высокий мотнул головой на ресторан. Расскажем тебе про штор-р-рмы.

- Угощаем, чудак, - добавил второй.

- Времени нет, ребята.

- Сейчас не сезон. Без матросской книжки - труба, -дополнил крепыш.

Контора-то есть, которая на палубу нанимает?

- Во-он контора, - сказал неожиданно тонким голосом третий, голубоглазый детина.

- Проснись, Веня! Книжки у человека нет.

- Так а шо мы толкуем? - по-детски изумился голубоглазый.

- Он с нами идет?

- Нет, - сказал Сашка.

- Гребем?

- Гребем. - И моряки целеустремленно ринулись к ресторанному входу.

...Из дощатого неказистого здания вышли трое в капитанских фуражках. Краснолицые пожилые здоровяки. По-хозяйски остановились у входа, глянули на город, на небо. Потом со значением, с уважением к себе и собеседнику обменялись рукопожатием и разошлись.

Разболтанный малый в беретике с сигаретой стоял, прислонившись к тамбуру, и с интересом следил за Сашкой. Сашка нерешительно пошел к входу.

- Займи трояк, - сказал малый.

Сашка остановился, не понимая.

- Деревня! - малый сплюнул и отвернулся.

Коридор был забит людьми, сидевшими на лавочках, кучками стоявших у урн, дым плавал в воздухе, Из закрытых дверей несся треск пишущих машинок. В дверях у прорезанных окошечек стояли очереди.

Дверь за Сашкиной спиной открылась, кто-то толкнул его, проходя, оглянулся и с изумлением воззрился на Сашку. Выглядел Сашка диковато среди видавших виды раскованных моряков, забивавших коридор.

- От сохи к пирсу! - крикнул кто-то.

- Засадим палубы... огурцами. Ио-го-го-го!

- Мы с милашкою гуляли возле нашего пруда. Нас лягушки напугали, не пойдем больше туда... - дурашливо запели в глубине коридора.

Сашка повернулся и вышел.

Разболтанный малый все еще стоял, подпирая стенку.

- Туз он и в Африке туз, - загадочно произнес он.

- А шестерка везде шестерка, - сказал Сашка,

- Ты сюда не ходи, - малый медленно развернул к Сашке профиль.

- А куда мне ходить?

- Грузить селедку на старом причале, - ответил малый, окончательно утеряв к Сашке какой бы то ни было интерес.

ВАСЯ ПРОЗРАЧНЫЙ

На деревянном причале, где сиротливо лежала прикрытая брезентом кучка груза, в стороне валялись пустые бочки, разбитые ящики, отходы малой навигации, сидел на бочонке круглолицый парняга, курил, сплевывал и с интересом смотрел на подходившего Сашку.

- Здорово, - дружелюбно сказал он. - Привет! - Значит, теперь будем оба-два?

- ?

- Надо погрузить вон ту кучу. Сейчас катер придет.

- Сторож, что ли?

- Не-е. Я Вася. Фамилия Прозрачный. Обслуживаю малую навигацию. Поможешь? Пятерка на нос.

- За этим пришел, - сказал Сашка. Прицелился и выкатил себе бочонок из груды. Уселся рядом с Васей Прозрачным.

- Кури, - тот вытащил из кармана пачку "Прибоя".

- Не курю.

- Кури, чудак! Не стесняйся. Я все понимаю. Сам на мели.

Сашка взял папиросу. Прикурил.

Они сидели на ветхом деревянном причале и пускали голубые дымки. Вася безмятежно щурился на солнце, на море - голубой, отрешенный от забот человек. Притушил окурок. Посмотрел на часы.

- Капитально! Через десять минут притопает катер... Погрузим мы оба-два эти ящики и устремимся обедать. Так?

- Так. - Сашка улыбнулся и посмотрел на этого безмятежного человека. Тот широко улыбнулся в ответ. - Так, - повторил Сашка.

- Капитально! Потом снова сюда, еще груз должен быть. Поработаем и вечером выпьем пива.

- Давно здесь?

- Не-е! Временный перебой. В порт не берут, в порту докер работает. А катера должен кто-то грузить?

Из-за поворота в чахлых дымах выполз обшарпанный грузовой катер. Человек в кожаном пальто - за версту в нем можно было узнать снабженца стоял на носу - открыватель не отмеченных на картах путей снабжения. Катер подошел к причалу, из люка вылез парень в беретике, кинул чалку и сам же махнул вслед за ней, принять.

Снабженец сошел на берег.

- Орелики! - закричал он простуженным голосом. - Давай, орелики, перекидывай груз, не обижу.

В дымной и шумной пивной они устроились за угловым, прижатым к стенке столиком. Вася прихлебывал пиво и с изумлением поглядывал вокруг.

- Во многих местах я был. Надо тебе сказать, пивные везде одинаковы. Значит существует на них типовой проект?

- Сюда как попал?

- Приехал. Имею специальность: каменщика, плотника, бульдозериста. Раз! Могу: на компрессоре, автомашине, буровой установке. Два! Слесарить не так чтобы очень умею и газорезчик второго разряда. Три! С моими руками меня везде ждут. ..

- Понятно, - сказал Сашка. - Завидую. Но все-таки зачем ты здесь?

- Не знаю, - сокрушенно ответил Вася Прозрачный. - Чувствую капитальное движение души. Но нету общей идеи. Получается что? Получается, Васька летун. Между прочим, водку не пью и к рублю равнодушен.

- Обратный случай, - сказал Сашка. - Есть идея. Нет денег и... времени. Ты на Колыме не бывал?

- "Колыма ты, Колыма, чудная планета. Десять месяцев зима, остальное лето". Не был. А ты?

- Буду! - коротко сказал Сашка. - Хотел матросом на навигацию. Не получается. Надо иметь вариант.

- А ты приглашай меня. Вдвоем мы в Индию заберемся.

- Чудак! Ты меня всего два часа знаешь.

- Я шаромыг за версту вижу, понял. Тебе верю.

- Спасибо. А зачем Колыма, знаешь?

- Расскажешь.

Сашка огляделся. Дым и человеческий шум. В стороне, заняв столик, сидели вшестером рыбаки - обветренные ребята. Сидели молча, смотрели перед собой, и каждый зажимал кружку рыбацкой рукой, красной от соли, ледяной воды и сизаля.

- У меня, Вась, мечта. И чтоб ты не мучился...

В дымной пивной, заполненной людьми физического труда, Сашка рассказал вновь обретенному другу О дальней вятской деревне, о розовой чайке, о горнолыжном спорте и о странном человеке Шававосове, который отправился искать птицу, потому что хотел дать людям новую религию, основанную на "живой красоте". Методика поисков розовой чайки в дневнике Шаваносова была описана с чрезвычайной краткостью: "Держать все время к востоку".

Средь запаха пива, еды, человеческих тел и опилок шел спотыкающийся рассказ Сашки Ивакина. Васька Прозрачный - весь внимание, только беззвучно усмехался, восхищенно крутил головой. Сашка смолк. С минуту Прозрачный рисовал пальцем по мокрому столу пивные узоры, потом твердо глянул Сашке в зрачки.

- Слышь, Сань! А у тебя там, случайно, не баба? Любовь там, разные всякие чувства.

- Нет, - усмехнулся Сашка. - Все так, как я рассказал.

- Тогда Васька с тобой. Значит, что? Перво-наперво капитально решим денежную проблему. Руки-ноги при нас, получается что? Получается, заработаем. Как заработаем, так и рванем. Осуществим капитально твою мечту. Эх, специальности у тебя человеческой нет! Лыжи и прочее - это все несерьезно, Санек. Но руки-ноги при нас. Это главное, это капитально. А счас топаем к пирсу, малая навигация нас ожидает.

По-весеннему пригревало солнце. Доски причала были сухи и теплы. Сашка Ивакин и Вася Прозрачный лежали и курили.

-Надо еще работу найти, -сказал Сашка. - Чувствую, что надо спешить. Так мы долго рубли сколачивать будем.

- А знаешь, Сань. У меня тоже мечта есть, - доверительно заговорил Вася Прозрачный. - Мечтаю быть в Антарктиде. Сегодня во сне видел. Стоит пингвин и хохочет. Чего, говорит, Васька, долго не ехал? Где шлялся? Да так, говорю, в пределах родной державы. От Чукотки до Балтики. Пингвин так махнул рукой, крылом то есть, пошел прочь. А понимаешь, - Прозрачный мечтательно улыбнулся, - приедешь в свою деревню или кореша встретишь знакомого. Где был, где калымил, будет, конечно, вопрос. А я гордо так отвечаю: никак не калымил, браток. Осваивал шестой континент на пользу советской науке... А пингвин правда хохотал сегодня во сие. Надо же такому присниться". - Прозрачный замолчал, затянулся, вы-пустил к небу дым. - А работу найдем, другим голосом добавил Васька. - На лесной бирже люди нужны. Через месяц двинем в сторону, противоположную Антарктиде. Шес-той кон-ти-нент! Да-а!

Сашка Ивакин в компании с двумя телогреечными личностями разгружал машину на пирсе. Складывал в штабель огромные папиросные ящики. Внимательный снабженец стоял с блокнотом, делал пометки. Время от времени Сашка поглядывал на дальний конец причала, ждал Васю Прозрачного.

- Папиросы все? - сказал наконец снабженец. - Сейчас пойдут две машины сгущенки. Ты за старшего, - обратился он к Сашке.

- Aral - Сашка отодвинул в сторону ящик. Сел. Вытащил из кармана пачку сигарет. Прикурил, сгорбился на ящике. Телогреечные личности отошли в сторонку.

Снабженец сел в машину и укатил.

В сторонке стоял, покачивался на волне катер. Вышел морячок, развесил на тросике постирушку. Постоял, закурил, глянул на причал. Неторопливо ушел в рубку.

По причалу бегом бежал Вася Прозрачный.

- Капитально! - издали крикнул он. По все больше замедлялся его бег, потом он перешел на шаг и подошел вовсе уж грустный.

- Вот! - он извлек из кармана газету.

"Новая советская экспедиция отправляется к берегам Антарктиды", гласил крупный заголовок.

- Вот, - сказал Васька убитым голосом. - Везет же людям?

Сашка откинул окурок и закурил новую сигарету.

- А ты рискни, - тихо предложил он.

- Что ты? Там же очередь с километр, наверное. Все же хотят.

- Не все, Вась. Это ты по ошибке.

- Ну, у кого вместо мозгов квартира там или ресторан. Вдвоем бы? Почему я тебя раньше не встретил, Саня?

Сашка молча затянулся раз, другой, третий. Искоса посмотрел на Прозрачного.

- Едем? - сказал Сашка.

- Не шути, Саня. Горестно Ваське сегодня.

- Едем? Я не шучу.

- А как же...

- Обойдется? Так едем?

- Куда, Саня?

- В Ленинград, естественно. Антарктиду там формируют.

- Бичи! - крикнул Сашка телогреечным личностям. - Постерегите ящики.

- Дождись. Деньги получишь, - не отрываясь от созерцания небесных высот, прохрипел один.

- Дарю! Ты и получишь. Идем!

- Циркач! - изумленно сказал ему вслед бич.

АНТАРКТИДА

Было раннее ленинградское утро. Они шли по совершенно пустынной улице. Прозвякал и прокатил мимо утренний, тоже пустой трамвай. Вдали показалась поливочная машина.

- Постоим, - сказал Вася Прозрачный.

Они закурили. Поливочная машина прокатила по улице, разбрызгивая воду. Вася проводил ее взглядом.

- Не работал на такой. Наверное, в жару интересно. Едешь и вроде бога выдаешь дождик.

- Ты что хитришь? - спросил Сашка.

- Знаешь, Саш. Ты иди один.

- Разумеется, - поспешно сказал Сашка.

...Они стояли у чугунной ограды. Сашка нервно прикурил, затянулся, бросил сигарету, посмотрел на часы.

- Вот что. Начальник экспедиции - человек занятой. Пойду прямо сейчас. Займу очередь. Буду первым.

- Капитально! Я - напротив, - Вася кивнул через улицу. - Буду там ждать.

Сашка прошел двор, нашел стеклянную вывеску. Потянул на себя тяжелую дверь.

Вахтер за столом поднял голову.

- К кому?

- В Антарктиду, - сказал Сашка.

- Второй этаж, - буркнул вахтер.

Сашка поднялся на второй этаж. Коридор был длинен и пуст. Одна дверь была приоткрыта. Сашка заглянул, прочел фамилию на двери. Вошел в приемную. Стол. Зачехленная машинка. Три стула. Напротив дверь кабинета. Сашка потрогал ее. Дверь открылась.

- Входите, - сказал мужской голос.

Сашка вошел.

В увешанном картами кабинете сидел пожилой человек в летной кожаной куртке. Огромное окно раскрыто. Ветер шевелил занавески.

- Слушаю, - человек взглянул на Сашку.

Но Сашка как завороженный смотрел на то, чем человек занимался. Перед ним лежала толстая стопка листов географических карт, и он перекладывал листы, сверяя их номенклатуру.

- Желаете попасть в Антарктиду? - не отрываясь от карт, сказал человек за столом.

- Нет, не желаю. То есть желаю, но не могу.

Человек поднял голову и внимательно посмотрел на Сашку. Взгляд был усталый, но в глазах явно проглядывал интерес.

- А что же? Что привело вас сюда?

- Там, за окном, стоит парень, который видит во сне пингвинов. Между прочим, он вам просто необходим. Две руки, семь специальностей. Не считая побочных. Я географ и кое-что понимаю. Он действительно необходим в Антарктиде.

- Садитесь! - человек кивнул на стул. - Первый случай в моей практике, когда в вашем возрасте просят не за себя...

- Просить именно не за себя гораздо естественнее, - усмехнулся Сашка.

- Согласен. Но в чем все-таки дело?

И Сашка Ивакин второй раз вынужден был повторить свой неправдоподобный рассказ, где детство смешалось с прошлым веком, розовая чайка с горными лыжами и мечта о неоткрытых землях с угрожающей слепотой. Он старался рассказать все это сдержанно, отодвинуть себя и свои недуги на дальний план, а вперед выдвинуть странную судьбу Шаваносова и птицу, которая есть все-таки на самом деле,

- Завидую, - сказал начальник экспедиции. - Двадцать лет в Арктике, но я ее не видел. Изумительная все-таки птица. А с этим Шаваносовым разберитесь. Зайдите к деду Монякину. Он главный историограф Арктики. А эта записка для вашего друга. Его проверят... если все так, то, безусловно, возьмут.

Начальник встал. Посмотрел Сашке в глаза.

- А из вас, возможно, будет географ, Ивакин. Институт вы зря бросили. Но впрочем...

- Ладно, - без улыбки сказал Сашка,

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЕВНИКА НИКОЛАЯ ШАВАНОСОВА

Любовь натолкнула меня на мысль о красоте, которая возвышает душу человека. Говорят, что Гёте плакал перед прекрасной статуей Венеры Милосской.

Я думаю, что чем больше будет открыто в мире живой красоты, тем меньше останется в нем места для жестокостей и бед.

Такова общественная основа моего решения.

На фактический план меня натолкнуло чтение сочинений покойного академика Крашенинникова. Читая выполненное им с величайшим тщанием описание природы и животного мира Камчатки, я вдруг подумал, что розовая чайка, будь она на Камчатке, не ускользнула бы от тщательного ума этого натуралиста.

Естественное любопытство привело меня к чтению отчетов экспедиции Беринга, Лаптевых, Прончищева, Ласиниуса, славного Миддендорфа.

Упоминаний о розовой чайке в их трудах я не встретил. Но перед взором моим развернулись необъятные пространства полярной России. Дальнейшие мои доводы должны быть поняты каждым: англичане встретили розовую чайку на восточных наших пределах, потомки норвежских викингов встречали ее на западных. Возможно ли в этом случае представить себе, чтобы эта птица миновала, оставила в стороне тысячеверстные земли между чукчами и Архангельском.

Изучение путешествий по русскому Северу со времен Ермака до изысканий последних лет указывает с ясностью, что наименее известным местом в России является пространство между дикими реками Индигиркой и Колымой. Можно сказать, что это одно из самых глухих мест в мире. Туда не забирались путешественники, не заходили миссионеры. О животном мире тех мест, о племенах и географии ничего не известно. Предполагается только, что там лежит огромная равнина, покрытая тундрой, озерами, по-видимому, лишенная леса.

А может быть, есть племена, которые молятся розовой птице. Я присоединился бы к их вере...

ПРОЩАНИЕ

Как ни крути, но пришел все-таки этот момент, и отодвинуть его уже невозможно. Скверик был мокрый, лавочки блестели под весенним дождем. Вася Прозрачный рассовывал по карманам бумажки, прятал глаза и говорил чепуху:

- Командировочное предписание - раз? Талон на спецодежду - два? С ума сойти - три теплых костюма. Письмо к главному механику - три. Капитально? Получается итог: снова Васька при деле.

- Антарктиде - привет, - сказал Сашка.

- Передам. Пожму лапу пингвину. А как же? Может, передумаешь?

- Не судьба.

- Насчет судьбы - это все разговоры больше. Ее гусеничным траком надо давить. Действовать на нее упорной силой. Что будешь делать, Саня? Как применять упорную силу?

- От Качуга вниз по Лене. Потом все время к востоку.

- Ты держись за людей. Не за всех, а которые наши ребята. Ребята везде есть. Как увидишь барак или там палатку, рожи чумазые, сапоги-телогрейки, так иди сразу смело. Эх, Санек, может, тебе неизвестно это: много ребят настоящих есть...

Сашка вынул из кармана пачку денег. Разделил пополам.

- Наши с тобой капиталы.

- Не пойдет, - твердо сказал Вася. - Прими как мой вклад. В получку кину перевод "Якутск, до востребования". Договорились? Или в другое место. Ты в клинике будешь?

- Наверное, в клинике. Давай к поезду. Пора.

Они стояли у чистеньких пригородных вагонов. Была середина дня, и перрон был почти пуст.

- Саш! - с усилием сказал Вася Прозрачный. - Если у тебя серьезное что... я слышал, глаза пересаживают. Ты не унывай. Васька тебе свой глаз даст. Будут ходить два корешка одноглазых. Один с Арктики, второй с Антарктики. Умора? Правда, умора, Сань?

- Возьми адрес, - Сашка вырвал листок из блокнота. - Тут все написано. Это мой тренер. В крайнем случае... через него.

- Ты к птице не очень стремись. Полежи, верно, в больнице.

- Давай прощаться. Иди в вагон.

- Будь, Саня.

- Будь. Антарктиде привет.

Сашка, не оглядываясь, неторопливо пошел по перрону. Дверь электрички зашипела и стала закрываться. Васька сунул ногу, руку, раздвинул дверь и держал открытой, смотрел вслед Сашке. Сашка свернул за угол. Электричка двинулась.

Сашка вскочил в трамвай. Стоял, держась за ручку. Лица пассажиров вдруг расплылись, стали серыми, Сашка тряхнул головой, потер глаза. Ничего не изменилось. Он долго стоял, зажмурив глаза, задерживая дыхание. Открыл. Все было нормально.

...Сашка выскочил из трамвая. Пошарил глазами. Такси шло свободным. Он поднял руку.

- В аэропорт, - сказал он таксисту и отвалился на заднее сиденье. Сидел, кусая губы.

В аэропорту Сашка долго стоял у расписания самолетов, пересчитывал деньги. Самолеты взлетали как мечта о краях, где мы не бывали, и уходили в светлое небо как подтверждение тезиса о том, что побывать в тех краях стоит, и когда-нибудь, черт возьми, это исполнится.

Прижимая руки к груди, Сашка что-то объяснял кассирше и показывал тощенькую пачку денег.

Наконец кассирша дала билет. Сашка сунул его в карман, посмотрел на часы и пошел по зданию вокзала.

ПИСЬМО НИКОЛАЯ ШАВАНОСОВА, ВКЛЕЕННОЕ КЕМ-ТО В ДНЕВНИК

"Вы, конечно, уже почитаете меня. Государыня моя, в царстве мертвых, не получая так давно от меня, ни обо мне ни малейшего известия, Я начну сие письмо тем, что постараюсь оправдаться пред Вами в моём долговременном молчании, и донесу Вам тому причины..."

Вот так, "Государыня моя", начиналась занимательная книга некоего Дела Порта "Всемирный путе-шествователь", написанная около ста лет назад. Свои путевые записки славный "путешествователь" излагал в виде писем некой прекрасной даме.

Я тоже сейчас "путешествователь". Большую часть зимы я провел в Иркутске в сборах и подготовке. В Иркутске же мне сказали: "Мы знаем о тех краях только то, что там жить нельзя".

Ехать же мне надо было от Иркутска до Качуга по зимнему пути. От Качуга после весеннего паводка сплавиться вниз по Лене до Якутска. От Якутска начиналось незнаемое.

В качестве основной карты я взял карту, составленную известным капитаном Гаврилой Андреевичем Сарычевым. Карта эта была составлена им во время путешествия Виллингса, то есть много десятилетий тому назад, но позднейшие путешественники мало что к ней прибавили.

Якутск - деревянный городок, заброшенный в дебри приполярной Азии. На приезжего он производит гнетущее впечатление вследствие полной заброшенности своей после героических деяний землепроходцев.

Больше добавить нечего.

В этом не так уж древнем городе много развалин. Развалины крепости, выстроенной казаками, остовы домов, покосившиеся колокольни. Я же надеялся, что найду здесь сильный и гордый край, сохранивший энергию и предприимчивость основателей.

Если по улицам Якутска пройдет живой мамонт,- по-моему, в Европе об этом узнают лет через сто.

Ближайшей моей целью является отдаленное стойбище Сексурдах.

ДОРОГА

По раскисшей от грязи сибирской дороге с натужным ревом двигалась машина. Был пейзаж из черных сопок с белыми пятнами не сошедшего еще снега, с зеленым пушком лиственниц и с дальними хребтами, на которых лежали низкие темные облака. Низкие облака, грязь и весенняя бесприютность были в этом пейзаже.

Шофер в ватнике с круглым лицом, нос пипочкой, с многодневной небритостью, коренной сибиряк, одним словом, перекатывал руль. Модный приемник ВЭФ-12 шпарил мелодии "Маяка". Рядом сидел Сашка.

- Так как же тебя занесло сюда? - продолжал беседу шофер.

- Билет кончился, - хмуро ответил Сашка.

- А надобно тебе дальше?

- Надобно.

- А деньги, выходит, кончились?

- Кончились.

- Ну, положим, проедем мы восемьсот километров. Я машину сдам. Буду ждать вертолета. А ты?

- А я дальше.

- Там трасса кончилась, куда я еду.

- Как-нибудь,- сказал Сашка. - Раз надо, как-нибудь доберусь.

- Интересное "надо" у тебя получается, - шофер повернул к Сашке лицо, усмехнулся, показал прокуренные зубы, покачал головой. - Первый раз такое интересное "надо" вижу.

Дорогу окружал мокрый кустарник. Дальше шел мелкий лиственничный лес и поднимался полускрытый туманом бок сопки. Закатный луч солнца прорвался сквозь этот туман, и тайга вспыхнула розовым светом, и молодой пушок лиственниц заиграл изумрудной расцветкой.

Машина тяжко забуксовала. Шофер переключал скорости, но машина садилась все глубже.

- Обожди, - сказал Сашка. Он выскочил из кабины. - Сейчас что-нибудь подброшу.

- Плащ сними, - шофер вытащил из-под сиденья телогрейку, кирзовые сапоги. - Одевай сибирскую форму.

...Пламя костра металось, вырывая из темноты то автомобильный скат, то древесные стволы, то задумчивое усталое лицо шофера, то Сашку.

Шофер взял веточку, прикурил и долго смотрел на огонь. Сашка, задумавшись, смотрел куда-то в темноту за костром.

- За морем телушка - полушка, - сказал, продолжая беседу, шофер. - Все едут. Кто за рублем, кто от жены, кто приключения на свою голову ищет. У меня, между прочим, тоже мечта была в твоем возрасте.

Сашка повернулся к нему.

- Верблюдов водить. Караваны. Накладную подписал, груз принял и дуй полгода в одном направлении. Ни штрафов тебе, ни дырок в талонах, ни правил движения. через полгода груз этот сдал, полежал на ковре, винца выпил и снова в другую сторону. Другие места. Другие люди. Только звезды одинаковые. А звезды зачем одинаковые? Чтобы себя, что ты есть, не забыть. Понял почему?

- Мечта что надо, - сказал Сашка.

- Светать скоро будет, - шофер зевнул. - Пойду посплю.

- Я посижу.

И остался Сашка один у дымящегося костра.

Догорающие ветки изредка вспыхивали и освещали сгорбленный Сашкин силуэт и стволы деревьев за ним, а дальше, за деревьями, глушь, пугающий мрак.

ШАВАНОСОВ

Лет семьдесят назад с Шаваносовым происходило следующее.

Костер горел дымно и плохо. На тайгу давно уже опустился вечер. Верхушки деревьев еще краснели в закате, а внизу уже ложился легкий ночной туман.

Шаваносов перестал дуть на огонь, разогнулся, потер слезящиеся глаза. Он был худ и грязен. Голова в войлочной шляпе, на шею, затылок и уши опускалась тряпка от комаров.

Он подбросил в костер остатки дров, взял топор и пошел в сгущавшиеся сумерки леса. Взгляд его остановился на сухой лиственнице, торчащей на маленькой, заросшей травой прогалинке. Он перехватил топор и пошел через прогалину. Неожиданно дерн стал оседать. Шаваносов сделал несколько больших шагов и провалился.

Он медленно погружался в трясину.

- Господи! Яви волю твою, - тихо сказал Шаваносов.

- Своевременное обращение, - раздался насмешливый голос.

Шаваносов вскинул глаза. Человек в добротном парусиновом костюме, меховой дошке как будто вырос из тумана. Крепкие сапоги, бородка, в руке он держал короткий винчестер. Незнакомец насмешливо смотрел на Шаваносова.

- Кто вы? - спросил Шаваносов.

- Господь явил свою волю. Но господу надо помочь. Топор можете кинуть?.

Шаваносов размахнулся и швырнул топор.

Незнакомец ловко поймал его. В два удара он срубил лиственницу. Кинул ее Шаваносову.

- Держите, любезный. Сейчас я вас вытащу! Вот уж не думал быть посланцем господа.

Он срубил еще несколько тонких березок и снес их к краю болотца.

- Вы кто? Не дьявол ли? - спросил Шаваносов. Он держался теперь за лиственничный ствол.

- Хо-хо! Узнаю российского интеллигента. Мистика заедает. И главное: отсутствие логики. Что в Якутии, что на Тверской.

Говоря все это, незнакомец ловко выкладывал на трясине дорожку из срубленных стволов.

Облепленный грязью, вздрагивающий от холода, Шаваносов доставал из мешка сухую одежду. Незнакомец лежал, подперев голову локтем, и насмешливо смотрел на него.

- И все-таки, господин Шаваноссв, я в который раз прошу объяснить цель вашего путешествия. Все-таки я ангел-спаситель.

- Я ищу местожительство чудеснейшей птицы. Розовой чайки, - устало сказал Шаваносов.

- Жар-птица! - поднял голову незнакомец. - Оставьте, милейший, эти небылицы для якутов. Они всему верят.

- Она есть. Просто люди забыли, что она существует въяве.

- Допустим, есть. Зачем она вам?

- Испокон веку человек ищет прекрасное. Прикоснувшись к таинству красоты, люди становятся лучше.

- Хотите переделать человечество с помощью птички? Старо как мир! И куда вы денете купца первой гильдии Шалимова?

- Откуда вы знаете про Шалимова?

- Заглянул в ваш дневник, пока вы спали. Я иду за вами неделю. Я от природы, знаете, любопытен. Из любопытства, знаете, торчал в Сорбонне, затем в Гейдельберге. Искал россыпи знаний, но вовремя понял, что рациональнее искать другие россыпи, настоящие. У здешних людей я закончил еще один университет - таежный. Профессура его не знает бритвы и мыла, но в отличие от Сорбонны и Гейдельберга здесь твердо знают предмет. Я авантюрист, Шаваносов! Рассорился с проводниками. И вижу, топаете вы. По виду босяк-старатель, что само по себе интересно. Кстати, совет: нельзя так опускаться. Вас могут легко пристрелить. Лоток в сочетании с рваной одеждой - это в тайге опасно. Я решил последить. Может быть, вы идете не с места, а к месту. Потом заглянул в дневник и понял, что ошибся. У вас в роду не было казаков?

- Каких?

- Крепких ребят, покорявших Сибирь порохом и крестом. Может быть, у вас карта предка? С человечками и крестиком в нужном месте. Я ее не нашел. Хотя, признаться, искал. Держите в голове?

- Я ищу розовую чайку. Целей иных у меня нет.

- И именно под эту птичку Шалимов дал вам деньги на экспедицию.

- Если я что-нибудь найду, Шалимову отходят права первооткрывателя.

- Вы пропадете без меня, господин Шаваносов. Ружье вы потеряли. Кстати, я его подобрал. И спрятал. Вам оно ни к чему, пока я здесь. Я хочу посмотреть... гнездовье. Из любопытства. И.... можете не опасаться меня. Кстати, три года назад в верховьях Вачыгана эвенк нашел гнездовье. Ветер выдул песок, и остались желтые камушки. Как яички. Эвенк сгинул. Кое-кто... Почему не я? Где логика? Нет, я должен вас охранять, Шаваносов.

ВНИЗ ПО РЕКЕ

Облепленная грязью машина въехала в таежный поселок. Вперемежку с потемневшими от времени домиками стояли новые двухэтажные деревянные дома, и улицы были засыпаны стружкой, щепками - обломками досок.

Машина остановилась у новенького двухэтажного здания с вывеской на фанере: "Хангарское геологическое управление".

- Прибыли, - сказал шофер.

- Это что? - спросил Сашка.

- Хангар. Поселок, неизвестный на картах.

- А Буюнда? Ты же у отвилки на Буюнду обещал меня высадить.

- Это, парень, двести километров отсюда. Проспал ты отвилок.

Шофер достал бумажки из ящичка.

- Пойду машину сдавать.

Сашка вышел из кабины. Обогнул машину, вплотную подошел к шоферу.

- Ты что, шутишь? - он остановил за телогрейку собравшегося было уходить шофера. - Ты объясни все-таки.

- Дорогу видел? Одному по ней можно ездить? А такие, как ты, не спешат.

Шофер резко вырвал телогрейку и пошел прочь.

- Эй, постой! - крикнул Сашка.

- Сапоги и ватник оставь себе... путешественник. - Шофер вошел в управление.

Сашка двинулся за ним. Длинные коридоры были пусты и тихи.

Сверху слышался треск машинки. Сашка поднялся наверх по деревянной скрипучей лестнице.

В крохотном кабинете сидела женщина.

- Вам кого?

- Начальник есть? - спросил Сашка.

- На связи. По коридору направо.

Сашка пошел. В комнате по коридору направо пищала морзянка, хрипел динамик, и на двери висела краткая вывеска: "Посторонним! В радиорубку! Категорически! "

Сашка остановился у двери.

- Сорок пятая. Сорок пятая. Как слышите? Прием. Кто на рации? Здравствуйте. Хавелев! Да, Хавелев! Прием. Принято. Двенадцатая. Хавелев, вызываем двенадцатую. Прием...

Сашка отошел к стенке, закурил.

- Что? - взорвалось за дверью.-Как ушли? Всех каюров на поиск. Сколько пропало? Оленей сколько? Все? Третьи сутки? Под суд! Под суд тебя отдам, Димитренко!

Радиошум и энергичный голос Хавелева бушевали за стенкой, куда вход был категорически...

Сашка прислонился к стене, решил ждать.

- ...Ничем не могу помочь, - выслушав Сашку, сказал товарищ Хавелев, свирепого облика грузный мужчина. - Весной! Весной я тебя ждал, дорогой товарищ. Весной были люди нужны.

- Не так меня поняли. Я спрашиваю совета: как проще выбраться, чтобы попасть на восток.

- Ты что: странник? - изумился Хавелев.

- Сексурдах. Мне надо на Сексурдах.

- Сек-сур-дах! Значит, не просто странник. Завтра наш бот идет вниз по реке. Там порт. Попробуй оттуда.

- Спасибо, - сказал Сашка.

- Я за спасибо бродягам не помогаю.

- А за что вы им помогаете?

- Поможешь завхозу. Доплыть. Получить. Погрузить.

- Договорились.

- Ночевать в общежитии. Разыщете сами. Пока!

- Спасибо все-таки, - сказал Сашка.

- Весной приходи, - буркнул вслед Хавелев. - Весной мы странников хорошо встречаем.

Сашка шел по улице, поглядывая по сторонам. Увидел вывеску: "Смешанный магазин". Зашёл. В магазине, где справа консервы, а слева ситцы, было пусто. Потом откуда-то из-за стенки медленно выплыла продавщица.

- Новенький! - удивилась она. - Новый человек, убей меня гром. И сразу же за спиртом пришел, а?

- Нет.

- Тогда что же?

- Сапоги, -сказал Сашка. - Размер сорок три. И рюкзак. Вон тот за семь пятьдесят.

Прямо на крыльце он снял кирзовые разбитые сапоги и натянул болотные резиновые. Поставил старые сапоги рядом с крыльцом. И возле примостил опустевший чемодан.

В свитере, болотных сапогах он превратился сразу в видного парня, каким и был когда-то во времена соревнований и тренировок.

Продавщица выплыла на крыльцо.

- Приезжий. Непьющий. И, наверное, холостой, - определила она.

- Точно, - ответил Сашка.

Продавщица неторопливо с головы до ног осмотрела его оценивающим женским взглядом. Сашка встретился с ней глазами, усмехнулся.

- И красивый какой, - заключила продавщица.

Она ушла и тут же вернулась:

- Держи!

- Что это?

- Дефицит. Штормовка на "молнии". И брюки из непромокаемой ткани. Размер твой.

Сашка посмотрел на этикетку. Отсчитал деньги.

- При магазине живу, - сказала вслед продавщица. - Заглядывай вечерком.

Сашка обернулся.

- Телевизор вместе посмотрим. - Продавщица засмеялась.

Сашка месил грязь. Улыбался.

Черный остроносый дощаник шел вниз по реке. Был пасмурный день, ветер гнал по серой воде мелкую, но упорную волну, и берега были под стать этому дню - черные торфяные обрывы, поросшие мелкой сосной Приполярья.

На руле сидел бывалый мужик в полушубке, под полушубком ковбойка без пуговиц, всезнающий прищур узеньких глаз.

- Приезжий, -- сказал мужик. - Тебя для чего ко мне посадили? Чтобы я плыл не один. Не отъеди-няйся.

Хватаясь за борта лодки, Сашка перебрался на корму. Мужик вытащил неизменный "Прибой", молча предложил Сашке. Закурили.

- Как зовут?

- Александр. Саша.

- Меня Василий. Васька Феникс - это и есть я. Феникс - это птица такая.

- Почему Феникс?

- Возникаю из пепла жизни. Судьба норовит обратить меня в пепел. Через судимости, алименты или статью сорок семь пункт "Г" КЗОТ. А я, обманув судьбу, возникаю.

Сашка усмехнулся.

Резкая стремнина подхватила лодку и понесла, прижимая к берегу. Мелькали торфяные берега, огромные завалы - груды стволов, нагроможденных весенним паводком. Неожиданно мотор зачихал и замолк. Васька Феникс неторопливо наклонился к мотору, почесал в затылке. Лодку разворачивало по течению и прибивало к берегу.

- Смотри, на завал несет, - спокойно предупредил Сашка.

- Может, проскочим, - беспечно отозвался Феникс.

- Заводи!

Феникс глянул на стремительно приближавшийся завал и начал лихорадочно пинать заводной рычаг. Лицо его побелело. Сашка взял загребное весло, подошел к борту лодки и стал отгребать, но было поздно. Со скрежетом, треском лодка трахнулась о завал, и тотчас струи воды ударили в днище и стали наклонять лодку, клокочущая струя запихивала ее под нагромождения стволов. С обезьяньей ловкостью Феникс вспрыгнул на борт и стал хвататься за ослизлые бревна. Сашка одной рукой сдернул его обратно и тут же уперся веслами в завал. Вздулись жилы на шее.

- Заводи! - заорал Сашка.

- Счас! Счас! Если удержишь, так я заведу, - дрожащими руками Феникс вывинтил свечу и стал продувать цилиндр.

Лицо Сашки было темно-красным от напряжения, огромные жилы вспухли на лбу. Лодка вибрировала.

- Чистого бензинчика сейчас в цилиндр, сразу схватит, - шептал Феникс.

Сашка молчал.

Весло с треском лопнуло, и в тот же миг застучал мотор.

Несколько минут лодка вибрировала на месте и наконец медленно пошла от завала.

- Силен ты, однако, - удивился Феникс. - Прошлый год шесть человек под завал угодили. Неделю его разбирали, чтобы, выходит, трупы извлечь.

Сашка молчал. На месте Феникса маячило только зыбкое пятно, из которого летели трескучие, полные радости от пережитого страха слова.

- А еще в позапрошлом, значит, году был такой случай...

- Дерьмо ты, - перебил Сашка. - Никогда ты не возникал из пепла. Ты так и родился в пепле, дерьмо собачье.

Стучал движок, мелкая злая волна била о борт лодки. Надвинув капюшон штормовки на брови, Сашка сидел зажмурив глаза. Лицо его было мертвенно-бледным.

Берег стал ниже, и все реже стояли низкорослые, искривленные морозом и ветром деревья. Тундра вгрызалась в них.

У ЭВЕНКИЙСКОГО ЧУМА

Шаваносов и незнакомец вышли на тундровую равнину. Невдалеке маячили сглаженные горы.

- Не в этих ли горах ваша цель, Шаваносов?

Шаваносов молчал.

- Не бойтесь. Маршрут к вашей птичке умрет в моем сердце.

- Гуси! - показал Шаваносов.

Низко над тундрой, вытянувшись косяком, тяжко летела гусиная стая. Незнакомец вскинул винчестер, повел стволом. Грохнул выстрел. Один гусь сломался в полете и, кувыркаясь, упал на землю.

- Вот и ужин, - весело сказал незнакомец.

На близком бугре возникла человеческая фигурка.

Вскоре они сидели у эвенкийского чума. Эвенкийка кормила грудью младенца, мальчик лет семи не спускал с них глаз, а старый худой эвенк говорил о дороге:

- Не надо туда ходить, - эвенк махнул рукой на дальний хребет. - Его зовут Крайний Камень. Дальше шибко худое место. Озер много, рыбы много, ягеля для оленя много - ходить нельзя.

- Почему?

- Шибко опасно. Сверху трава, внизу лед. Во льду эти... Выкрутило водой. Сверху трава. Стенки гладкие. Олень провалился - пропал. Человек если один, тоже пропал.

- Встречал такие места, - сказал незнакомец.-Явление термокарста.

- Озера, - как во сне пробормотал Шаваносов. - Равнина... множество птицы...

Парнишка возбужденно поглядывал на Шаваносова и на отца.

- Маленько кочуем здесь, потом в Сексур-дах, - рассказывал старый эвенк. - Там наше стойбище.

Шаваносов вынул обтрепанный дневник и принялся писать, положив его на колено. - Заботитесь о потомках? - усмехнулся незнакомец.

ГИДРОГРАФЫ

Деревянная причальная стенка была выстроена на берегу. Наверху, на обрыве, маячили темные северные избы. Вонзалась в бледное небо мачта радиостанции.

У причальной стенки стояло несколько обшарпанных катеров.

- Прибыли! - хрипло сказал Васька Феникс.

Он вылез из лодки, кинул на песок небольшой якорь, ткнул его сапогом.

Сашка Ивакин отошел к причалу. Сел. Закурил.

Из-за берегового мыса вышло небольшое белоснежное судно. Остановилось поодаль от берега. Загремел якорь. Шлюпка отвалилась от судна.

...В шлюпке было трое парней. Они причалили лодку, выпрыгнули на берег и ушли в путаницу домов. Белоснежное, низкосидящее судно маячило на окрашенной закатом воде как мечта.

Ребята вернулись со звякающими и булькающими рюкзаками. Сашка подошел к ним:

- Что за судно, ребята?

- Гидрографы. Картируем отмели, - сказал хрупкий, совсем юный парнишка. Он был молод, белокур, красив какой-то девичьей красотой и оттого, видно, старался говорить тоном бывалого волка.

- А куда вы сейчас? На восток.

- Высокий, похожий на эстонца парень доброжелательно смотрел на Сашку, низенький бородач укладывал рюкзаки.

- Меня не возьмете?

Бородач разогнулся, хмуро глянул на Сашку:

- Анекдоты можешь травить?

- Нет.

- Коку помочь, гальюн драить?

- Попробую.

- Несерьезный ты бич. - Бородач сплюнул. Они начали сталкивать шлюпку.

- Надо, ребята. Я не бич. Мне надо быть на востоке.

- Сказано, что нельзя, - ответил жестокий юнец.

Бородач оценивающе глянул на Сашку.

- "Надо" - слово серьезное, - сказал он, помолчав. -Садись, если "надо"!

Высокий эстонец ободряюще кивнул головой и улыбнулся, показав прекрасные зубы.

В тихом моторном рокоте, в безоблачном солнце по гладкой воде медленно двигалось гидрографическое судно.

В рубке крутился самописец эхолота, вычерчивая прямую линию, и человек возле эхолота, прищурившись, сосал папиросу, косил взгляд на бумажную ленту и мурлыкал привязавшуюся с утра песенку :

...Мы люди моря. Живем на суше.

Нам делать нечего, мы ходим,

бьем баклуши...

С высоты птичьего полета можно было видеть, как судно, пройдя короткое расстояние, описывало кривую и снова двигалось параллельным галсом, и снова разворачивалось, и снова шло параллельно... Как будто настойчивый упрямец разыскивал оброненную на морское дно небольшую вещицу.

В тесном кубрике с двухъярусными койками было трое. Один после вахты спал, укрывшись по самый нос байковым одеялом, другой читал толстую книгу, а Сашка Ивакин смотрел в потолок и кусал губы.

- Собеседник ты, Саша, изумительный. Как эта книга, - парень повернулся к Сашке и показал обложку "Пятизначные математические таблицы", Б. И. Сегал, К. А. Семендяев.

Сашка молчал.

- И это человек, пользующийся прославленным гидрографическим гостеприимством. Бесплатным проездом... к... месту следования. Ты случаем не младенца зарезал?

- Нет, - ответил Сашка.

- И всесоюзный розыск на тебя не объявлен? Или ты сам майор Пронин?

- Тоска, - сказал Сашка. - Третьи сутки на одном месте. Третьи сутки одну и ту же сопку видать. На сколько мы за месяц уплывем?

- Миль двести пройдем. Работа.

- Я понимаю.

- Ты, Саня, плохой человек. Спешишь куда-то. Мозгу точишь. А был бы ты тунеядец. Бродячие тунеядцы, понимаешь, для компании хороши. Анекдот тебе свежий. Пример из собственной жизни. Ужасный случай, который видел своими глазами. От нашей работы обалдеть можно.

- Можно, - согласился Сашка.

Парень глянул на часы, спрыгнул на пол. Посмотрел на спящего, натянул одеяло на его босые ступни, взял с полки мичманку, надел, поправил набекрень и вышел.

Сашка следом за ним поднялся на палубу. Дремотное, как будто никем не управляемое судно двигалось по гладкой воде. С севера, с океана, шли длинные пологие валы.

- Штормит где-то, - сказал парень. - А у нас курорт.

Из-за рубки доносилось бренчанье гитары. Сашка обошел рубку. Лицом к заходящему солнцу прямо на палубе сидел бородач в полярной куртке, натянутой на голое тело. Он тихо бренчал на гитаре и пел, мурлыкая для самого себя, для этой тихой минуты жизни.

Увидев Сашку, парень прихлопнул струны ладонью. Приземистый, чернобородый, он напомнил жюль-верновского доктора Сэллинджера.

- Слушай, - сказал парень. - Я тут сидел и про тебя думал. Не переношу три категории людей: бичей, тунеядцев и туристов. Ты кто из трех?

Сашка пожал плечами.

- Для тунеядца ты мрачен, тунеядец всегда ласков, для бича не годишься: бич заливать умеет, а ты молчишь. Турист ты, что ли? Маешься этой дурью?

- Мне на восток надо. И как можно быстрее.

- При закатном солнце и гладком море можно увидеть зеленый луч. Ты его видел? - неожиданно сказал парень.

- Нет.

- И я нет. Вот сижу и жду.

- Не буду мешать...

- Не мешай, - согласился парень. - Тем более что лирика эта бывает два дня в навигацию. И часов через шесть начнется приличный шторм.

- Откуда знаешь?

- По штилю и облакам. Подними взгляд.

Сашка посмотрел вверх. В безоблачно чистом небе, где-то в середине зенита вытянулись три плотных чечевицеобразных облачка.

- Штормовые облака. Радуйся,

- Чему?

- Ты же спешишь? Побежим на отстой. И именно в Тикси.

Сашка стоял у поручней. Начинал задувать легкий ветер. Ветер доносил из-за надстройки тихое бренчание гитары.

Вскидываясь на волнах, гидрографическое судно спешило к востоку. Волна еще не была злой, но ветер уже срывал водяную пыль с верхушек, бросал ее на палубу и завывал в снастях и надстройке. Ребята в штормовках мотались по палубе, убирали разбросанное оборудование, вещи.

Сашка Ивакин прилепился к поручням. Лицо его было мокрым.

Сзади возник бородач все в той же полярной куртке на голом теле. Куртка и тело блестели как лакированные.

- Пойдем, поможешь! - крикнул он.

За надстройкой было сравнительно тихо. С десяток бочек, обмотанных тросом, шевелились как живые.

- Не могу трос затянуть, - выдохнул бородач.

- Закрутить надо ломиком, - быстро предложил Сашка.

- Закрутишь его...

- Тащи ломик, - приказал Сашка.

Толстенный трос не хотел закручиваться в петлю.

Сашка налег, трос еле-еле подался. Сашка закусил губу и провернул лом один раз, второй. Бочки мертво стянулись.

- Силен! - одобрительно выкрикнул бородач.

- Давай доски. Расклинить надо.

Сашка забрался на бочки и обухом топора стал вбивать куски досок между бочками.

Волна вздыбила палубу, Сашка затанцевал на бочках, но удержал равновесие. Осмотрелся, спрыгнул на палубу, мокрый и счастливый.

- Порядок! - удовлетворенно крикнул парень. - Теперь в трюм, там надо кое-что закрепить.

...Оживленные, мокрые, ребята сидели в крохотной кают-компании вокруг пляшущего стола. Бородач со смехом рассказывал.

- Я говорю: Саша, не налегай. Судно у нас хлипкое. А он...

Сашка усмехнулся.

Сверху пробарабанил по ступенькам парень в зюйдвестке.

- Да-ает! Хлебнем в эту ночку!

- Льдов бы не нагнало. Напоремся и темноте и...

- Прибегает тот пассажир и спрашивает: "Господин капитан. Сколько до ближайшей суши?" - "Две мили", - хрипит капитан. "Направо или налево, господин капитан?" - "Вниз", - хрипит капитан.

Судно моталось на волнах, вскидывалось вверх, зарывалось носом. Низкие рваные тучи висели над самым морем, и совсем низко прорезал эту сумятицу желтый холодный солнечный луч.

Обтрепанное штормом судно стояло на рейде. Поручни были сорваны, мачта антенны согнулась, и обрывок антенного тросика с гирляндой изоляторов неряшливо свисал с нее. С судна спустили шлюпку.

Они пристали к низкому галечному берегу.

Сашка выпрыгнул первым, вытащил нос шлюпки. Курчавый юнец с завистью посмотрел на Сашкину фигуру и вдруг спросил:

- Вы спортом не занимались?

- Было дело. Горные лыжи.

- И разряд?

- Мастер. Просто мастер. До заслуженного не дотянул.

- Цыц, Витек, - оборвал его Борода. - Вот представь себе, что из этого сопляка лет через пять будет гидрограф, - обратился он к Сашке. Отказываешься верить рассудку.

Сашка улыбнулся.

- Держи, - бородач протянул Сашке конверт.

- Что это?

- Полста рублей и обратный адрес. Перешлешь, когда сможешь.

- Я обойдусь, - спокойно сказал Сашка.

- Не будь под конец пижоном, - поморщился бородач. - Попрошу об одном. Если ты все же турист, напиши мне об этом честно. Я себе полголовы обрею.

- За что ты их так?

- Не переношу, когда без дела шляются по земле. Вопят дурацкие песни и стреляют куда попало. У меня с ними личные счеты.

- Будь! - попрощался Сашка.

- Давай чапай. Удачи тебе.

Сашка вскинул рюкзак. Бородач столкнул шлюпку. Витек возился с мотором.

...Он шел по берегу моря. Море было свинцовое, еще не опомнившееся от ночной передряги. Крохотная крачка с отчаянным криком спикировала на Сашку, взмыла, снова спикировала.

Все это время и ребята, и чайка, и берег были для Сашки как бы размыты.

Над головой, выпустив шасси, с ревом прошел оранжевый самолет полярной авиации.

В море впадал маленький прозрачный ручей. Сашка сел на корточки, поднял яркий мокрый блестящий камешек. Второй. Камешки тоже были размыты.

Сашка развязал рюкзак и вынул оттуда сверток. Раскрыл его. В свертке лежал набор очков. Последние очки имели вовсе уж толстые бронебойные стекла. Сашка начал их примерять.

Примерял и разглядывал камни.

НАХОДКА ШАВАНОСОВА

"...Однажды, в сентябре 1886 года, рабочий из поселка у подножия Витватерсранда ударил заступом по скале. Камень засверкал, заискрился. Сомнений не было - через скалу проходила золотоносная жила..."

Ганс Шомбрук, "С палаткой по Африке".

Первый алмаз из знаменитого месторождения Кимберли был найден маленькой девочкой в 1886 году. Ей просто понравился сверкающий камешек. Знаменитый алмаз "Звезда Южной Африки" был куплен господином Ван Никерком за несколько коров у местного колдуна и тут же продан за II 200 фунтов. Так началась печальная и знаменитая история месторождения Кимберли.

Автор полагает, что история открытия якутских алмазов достаточно широко известна. Тем не менее он считает необходимым напомнить, что всегда в таких случаях существует предыстория, уходящая корнями в легенды, фольклор.

Шаваносов покрутил плоский медный тазик, слил воду и вытряхнул из лотка остаток.

- Купец Шалимов знал, кому доверять деньги, - с усмешкой сказал незнакомец. - Вы добросовестны до идиотизма.

Шаваносов повернул голову к лежащему на берегу незнакомцу. Взгляд у него был странный.

- Я изобью вас, Шаваносов, если вы действительно приведете меня к какой-то дурацкой птичке.

Шаваносов протянул руку и вынул из тазика камешек. Камешек был прозрачен и чист. Он почти сли-вался с водой. Неожиданно упавший .солнечный луч вдруг осветил его, и камень вспыхнул, как маленькое солнце. Тотчас упала тень, и длинные тонкие пальцы взяли камень с руки Шаваносова.

Незнакомец положил камень на ладонь, быстро покрутил ее. Потом нерешительно царапнул камнем по стеклу часов.

- Шаваносов! Вы догадываетесь, что это? - глухо спросил он.

Шаваносов все так же сидел на корточках, устало свесив руки. Лицо у него было красным. Глаза лихорадочно блестели.

- Я, кажется, заболел, - тихо сказал он.

- Это алмаз, Шаваносов! Якутский алмаз! Купец Шалимов будет ползать на коленях перед вами...

Он уставился на Шаваносова, как будто впервые его увидел.

-Воистину блаженны нищие духом, -медленно произнесен. - "

- Разожгите костер,-- попросил Шаваносов. -Я должен заполнить дневник.

Незнакомец, как лунатик, опустился на корточки у ручья. -. '

- Может быть, в Сексурдах,- сам себе сказал Шаваносов. - Отлежаться, потом дальше... Не-ет. Ещё немного. Я знаю.

Незнакомец быстро вскинул взгляд.

- Костёр? - хрипло переспросил он. - Сейчас вам будет костер, господин Шаваносов. И лучшая аптека в Сибири. Я запасливый человек.

АЭРОПОРТ

Деревянная изба с вывеской "Аэропорт" торчала посреди грязной тундры. На деревянном крыльце сидели люди. Над людьми поднимался табачный дым.

Сашка прошел через спящих, мимо миловидной девушки в беличьей шубке, мимо компании ребят, мимо пижонистого командированного в плаще, в модной шляпе и многодневной щетине на бледном городском лице, мимо старой якутки в мехах, усевшейся прямо на полу в окружении темноглазых внуков и цветастых свертков, мимо всех, кто был втиснут в крохотную комнатку аэропорта многодневным ожиданием погоды, "борта" и пассажирской удачи, прошел к окошечку "Касса" и попросил билет до Сексурдаха.

- Предупреждаю: время отправления борта неизвестно. Берете? - спросила из кассы девушка.

- Беру. - Сашка вынул деньги.

Он вышел на крыльцо. Вокруг была ровная желтая тундра, и прямо в ней, так казалось с крыльца, пламенели на закатном солнце оранжевые костыли самолеты ледовой разведки, сгрудившиеся на стоянке. И вишневого цвета солнце висело блином.

На завалинке сидел, скрестив ноги, темнолицый старик в мехах и, не моргая, смотрел на солнце. Сидел как языческий бог.

Сашка протер очки. Подошел к нему.

- Не из Сексурдаха?

- Маленько ближе, маленько вбок, - доброжелательно ответил старик. - А ты оттуда?

- Нет, - сказал Сашка. - Туда. А ты Сексурдах знаешь?

- Оч-чень хорошо знаю. Два раза в год обязательно езжу. Большой, как город. Маленько меньше Якутска.

- А старики там остались? Местные старики?

- Ты, парень, приезжий, наверно. Старики жили в маленьком Сексурдахе. Когда Сексурдах стал большой, старики ушли в тундру, в тайгу доживать. Там им лучше.

- И ни один не остался?

- Слушай, догор *. Ты найди Сапсегая. В тундре нет человека старше. И в тайге, может быть, нет. Он последний такой. Я правильно говорю.

Сашка машинально оглянулся. Бескрайняя холмистая тундра убегала на юг, пропадала в туманном мареве.

- Где же его найдешь? - с сомнением спросил Сашка.

- Садись в самолет. Лети туда, - старик махнул рукой куда-то за тундровые холмы. - Спрашивай, где Сапсегай. Председатель - скажет, зоотехник - скажет, экспедицию встретишь - скажут. - Старик явно увлекся. Любой человек тебе скажет, Сапсегая все знают.

- Найду, - неуверенно сказал Сашка. - Раз он один такой, значит, найду я его.

Сашка вернулся в зал ожидания. За деревянным барьерчиком скучала девушка. Сбоку на стене красным карандашом было торопливо написано: "Зина, я жду тебя. Леня". Сашка взял телеграфный бланк. Ему хотелось дать телеграмму о том, что он добрался до "мест", что улетает искать неизвестного старика Сапсегая. Он взял уже ручку, обмакнул ее в чернильницу. Но передумал. Еще ничего, никого не нашел. Незачем давать телеграммы. Он смял бланк и выбросил его в корзину.

- Желающие вылететь в Сексурдах, покупайте билеты, - сказала в динамик девушка. - На Сексурдах покупайте билеты.

Но что-то неожиданно изменилось в бревенчатой комнате, где люди сидели, читали, спали и ждали. Щемящий звук неповторимости мига вошел сюда. Сашка сдернул очки. Лица людей были ясны, точны, и Сашка видел без очков все так, как будто вдруг приобрел удвоенную силу зрения.

- Сашка, ты меня любишь? - спросила Лена.

- Спрашиваешь ты всякие глупости.

- Ну все-таки.

- Мне это слово говорить трудно.

- Ну ты не говори, ты как-нибудь так...

- Ага.

- Так ты все-таки меня любишь?

- Не знаю.

- Нет, будь добр рассказать. Я настаиваю.

- Отстань, Ленка. Я лучше тебе как-нибудь докажу. Как случай подвернется, так сразу и докажу тебе это.

- Как докажешь?

- Ну пожертвую чем-нибудь ради тебя.

- Чем-нибудь?

- Для тебя? Для тебя всем.

- А знаешь, будем мы старые, дряхлые. Ты с палочкой, я с костыликом. И вспомним разговор этот. Или забудем?

- Ты не будешь с костыликом. Я, если я буду, то я сразу исчезну. Не хочу, чтобы ты меня видела дряхлым.

- Как исчезнешь?

- Застрелюсь, утоплюсь, сгину в нетях. Или залезу на Эльбрус и на лыжах вниз, прямиком, чтобы в пыль.

- Пожалуйста, не в нетях. Что-то панихиду мы завели.

- Это ты завела.

- Ты еще не исчез?

- Тут. А ты?

- И я тут. Видишь? Именно тут.

Диалог этот начался в здании аэропорта, продолжался в самолете Ил-14, который приземлился на травяной посадочной полосе крохотного таежного аэропорта. Сашка сошел по трапу вместе с пассажирами. Стояли у здания несколько самолетов Ан-2, вертолеты Ми-4. На крыльце сидели темнолицые таежные люди. Сашка вернулся по трапу и спустился уже с рюкзаком. В проеме появился пилот.

- Сходишь?

- Сойду здесь.

- Ты не ошибаешься, парень? В ведомости все пассажиры до Сексурдаха.

- Мне внутренний голос сказал сойти здесь, - усмехнулся Сашка.

К одному из вертолетов шел экипаж. Темнолицые таежные люди поднялись и тоже пошли к вертолету. Сашка бегом направился к ним.

- Твое дело, - раздумчиво сказал ему в спину пилот. - Внутренний голос... Хм.

И еще раз посмотрел на Сашку, который, жестикулируя, разговаривал о чем-то с кожаными пилотами и низкорослыми жителями тайги у вертолета прославленной марки Ми-4.

III. ВОЗВРАЩЕНИЕ К ИСХОДНОМУ

В ВЕРТОЛЕТЕ

В железном грохочущем брюхе вертолета лежали ящики с продуктами. У одной стенки примостилась оранжевая бочка - дополнительный бензобак для длительных рейсов, связка новеньких, в масле охотничьих карабинов калибра 8,2. Сашка был единственным пассажиром в этом мире грохота и таежного снаряжения.

Он выглянул в иллюминатор. Обдутые ветром горные хребты.. уходили куда-то за тысячи километров. Между хребтами сверкали извивы безлюдных рек. По долинам растекались рыжие россыпи лиственничной тайги. И совсем рядом проплывали черные камни безжизненных горных вершин.

- Луна! - сказал сам себе Сашка. - Луна!

Он сгорбился на сиденье и закурил. И тотчас на лесенке из кабины показались стоптанные ботинки, потом ноги, потом кожаный зад бортмеханика. Бортмеханик нагнулся и погрозил Сашке. Кивнул на оранжевый бензобак. Сашка убрал сигарету. Бортмеханик сошел вниз. У него были оттопыренные уши, веснушчатая физиономия и прищур глаз как у доброго ястреба. Оскальзываясь на рубчатом железном полу, он подошел к Сашке. Сел рядом.

- Такие дела! - для начала сказал он и прицельно покосился на Сашку. Но Сашка лишь улыбнулся в ответ. Бортмеханик понял, что с этим парнем не выйдет словесной дуэли, любимого бортмеханикового занятия.

- Тебя как зовут?

- Сашка.

- Витя. Витя Ципер, авиационный циркач.

- Почему циркач?

- Когда я на борту, летательный аппарат обязательно падает. На взлете, в полете или при посадке, - доверительно пояснял Ципер. - От меня все экипажи уже отказались, кроме, - Ципер кивнул в сторону пилотской кабины. Такая судьба. И представь- без моей вины. Давно из Европы?

- Два месяца.

Медленно движешь! Журналист?

- Географ.

- Уже легче. Сапсегай журналистов... обожди... Витя Ципер в два прыжка кинулся к входу в кабину.

В ровный грохот стали врываться перебои, и вдруг наступила оглушительная тишина. Вертолет с безмолвно раскручивающимся винтом провалился вниз.

Нескончаемо долго продолжалось это падение. Потом вдруг мотор снова заработал, и вертолет стал набирать высоту.

Вернулся Ципер.

- Вот видишь? - сказал он и внимательно посмотрел на Сашку.

- Интересные у тебя шутки, - сказал Сашка.

- Вода в бензопровод попала. Слышишь?

Сашка прислушался, но, кроме моторного грохота, ничего не мог разобрать. Он отрицательно покачал головой.

- Командир на четырех языках кроет бензозаправщиков. Такие дела. И тебя кроет. Во дает!

- Меня-то за что?

- За крюк. Нам же в другую бригаду надо. А Инна его упросила. Ты давно ее знаешь?

- Давно.

ИННА

Он стоял тогда около самолета, решая, лететь ему или оставаться. Пассажиры поднимались по трапу. Захлопнулась дверца. Закрутились винты.

- А вы почему остались?

Сашка оглянулся. Девушка в плащике стояла сзади него и тщетно пыталась прихлопнуть юбку, взметенную вихрем от винтов самолета.

- А почему не остаться?

- У нас никто никогда не сходит. - Девушка подняла к Сашке лицо. Круглое Миловидное с серыми спокойные глазами. - Здесь фактория, посадочная полоса и медпункт. Я фельдшер при этом медпункте.

Сашка огляделся. Деревянное здание аэропорта. Повисшая полосатая "кишка" на шесте. Убегающий к горизонту пойменный лес. На горизонте неизвестный хребет.

Коричневые таежные люди сели в вертолет. Закрутился винт, и вертолет медленно пошел вверх. Стало окончательно пусто.

- И когда же я улечу?

- Почтовый приходит раз в месяц. Он позавчера был. Иногда заходят случайные.

- Значит, застрял?

- Вы не жалейте, - сказала девушка. - У нас хорошо. Тихо.

- А жить?

- С этим здесь трудно. У меня комната при медпункте пустая. Зовут меня Инна. Я и сын, так и живем.

- Просто Саша. Саша Ивакин. Взгляды их встретились. Она отвела глаза.

- Не-ет! Еще не-ет! - мальчишка кричал на всю окрестную лесотундру и заливался смехом.

- Сейчас посмотрим, - сказал Сашка и обошел вокруг кряжа, выбирая место. - Ну-у, смотри внимательно.

Сашка примерился и ловким ударом колуна развалил кряж.

- Не-ет! - счастливо верещал пацан. - Нету, - тихо добавил он.

- Значит, в другом, - Сашка вывалил из груды дров следующий кряж.

Мальчишка открыл рот, округлил глаза.

- Что тут у вас? - Инна в белом халате стояла за штакетником и смотрела на сына и Сашку.

- Мама-мам! Дядя Саша говорит, что в поленьях маленькие человечки живут. Как расколешь, они убегают в другое. Правда, да?

Инна улыбнулась и спросила тихо:

- У вас выдумки когда-нибудь кончатся?

- Еще не иссякли.

- На рыбалку бы съездили.

- А борт? Вдруг борт к пастухам будет?

- С утра все известно бывает. Разве чудо какое.

- А я в чудеса верю, - сказал Сашка.

Инна поковыряла пальцем штакетник, посмотрела на Сашкину спину. Сашка обернулся. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом она тихо повернулась и ушла. Поднялась по деревянному крыльцу к двери с надписью: "Амбулатория".

Они еще немного покололи дрова, потом уселись на пахнущие смолой поленья. Пацан явно соскучился по мужскому обществу, смотрел на Сашку с немым обожанием. По неизвестной причине Сашка вдруг стал рассказывать ему о дяде Васе Прозрачном, который все на свете умеет. Вот любая работа, и он умеет. Сейчас он уехал в Антарктиду, где звери, птицы да лед.

- А белые медведи там есть?- спросил мальчишка.

- Белых медведей там нет. И вот почему. Однажды они отправились в Антарктиду. Шли все на юг и на юг, и чем дальше они шли, тем жарче им становилось. С высокой горы они увидели Африку. Над Африкой висело жаркое солнце, и вся она даже издали казалась горячей, как печка. Медведи на горе долго совещались: снять им белые шубы или повернуть обратно.

Все-таки пожалели шубы и вернулись. Так и не попали в Антарктиду.

Они сидели на деревянном крыльце дома. Светловолосый мальчуган слушал Сашку с любопытством и изумлением. Инна искоса поглядывала на него.

- А живут там пингвины. Грудь у них белая, как в нейлоновой рубашке, пиджак черный, лапы синие, а нос красный.

- Как у дяди Гриши,- сонно сказал мальчишка.

Сашка лежал на диване, закинув руки за голову, В соседней комнате Инна говорила что-то, укладывая мальчишку. Стало тихо. Сашка нагнулся, вытащил из рюкзака дневник Шаваносова. Последняя страница была так же аккуратно заполнена, как и все предыдущие. Точка и подпись: стойбище Сексурдах.

- Сексурдах! - сказал Сашка.

Скрипнула дверь. Вошла Инна в домашнем халатике. Остановилась, прижалась спиной к косяку и посмотрела на Сашку бабьими дурными глазами. Щелкнула выключателем. Сашка встал и шагнул к ней навстречу.

- Задвинь шторы,- шепотом попросила она.

...Они лежали рядом на узком диванчике.

- Кто был твой муж? - глухо спросил Сашка.

- Шофер.

- А... где он?..

- Завтра будет вертолет, - ровным голосом сообщила она.

Сашка молчал.

- Ты слышишь? Будет спецрейс к пастухам. Как раз к Сапсегаю.Тебя возьмут. Я просила.

- Выпроваживаешь?

- Я хочу знать: уедешь ты или останешься.

- Я вернусь.

- Нет. Не вернешься.

- Откуда ты знаешь?

- У женщин, Саш, ум так устроен. Они видят то, что другие не видят.

- Тогда почему ты...

- Саш! - перебила она.

- Да?

- Обещай мне.

- Что?

- Ты, Саш, должен быть очень хорошим человеком. Понимаешь, мы здесь живем, живем... Людей видим мало. Тут тихо, и вообще тут делаешься другой. И когда приезжий, то сразу видишь, кто он. Подлец, бабник, добряк или...

- Или?

- Есть люди, которым труднее других. И на них обязанность быть лучше. Другим сходит с рук, а им нет.

- Ты странная...

- Ты проживи здесь три года... три года подряд... ночь полярная.

- А почему я должен быть лучше других?

- Не знаю. Это вроде бы каждый обязан. Но если человек решился жить по мечте, то он обязан вдвойне. Потому что большинство по мечте жить трусит... Или благоразумие мешает. А те, кто живет по мечте, - они вроде примера. Или укора.

- Я понял, - сказал Сашка.

САПСЕГАЙ

- Сейчас снизимся, - сказал Витя Ципер. На, передай Сапсегаю.

Он протянул Сашке бутылку спирта.

- А сам?

- Что ты! Тебя выкинем и сразу на курс. На базе узнают, голову оторвут командиру. Тебя взяли из-за Инны. Знаешь, как ее чукчи зовут? Доктор Переургин. Это они ее фамилию так переделали. Ее тут в каждом стойбище знают.

Вертолет сел, взметав вершинки лиственниц. Витя Ципер открыл дверь. Сашка выпрыгнул, и тотчас винты закрутились, и вертолет пошел вверх.

Сащка огляделся и вынужден был надеть очки. И тотчас увидел сцену, точно выстроенную тщательным провинциальным фотографом.

На фоне покрытого оленьими шкурами кочевого жилья стояли: коренастый чукча Номьяе, жестковолосый, с расстегнутой на груди кухлянкой, рядом ламутка Ольга в цветастом платье-камлейке, а к ней прижалась дочка Анютка смешное дите в не очень чистом платьишке и ботинках с загнутыми носками, и еще сидел на земле, скрестив ноги, старик в вытертой дошке. Лицо у старика было иссохшим, в трещинах, деревом, седина окружала голову евангельским нимбом, крохотные руки эвенка - аристократа тайги были сложены на коленях ровдужных * старых штанов. Старик крепко смахивал на святого, но портили впечатление глаза. Живые человеческие глаза были у этого старика.

И вмиг все ожило, щелкнул шторкой провинциальный фотограф. Помьяе закосолапил к оленю, принялся его развьючивать; Ольга пошла к костру, над которым висел котел, чайник и еще чайник побольше; девчонка Анютка сунула палец в рот и смотрела, как Сашка с натугой вылазит из рюкзачных лямок.

- Иди сюда, - позвал приветливо Сашка. Анютка-ребенок засмеялась. Сашка ей нравился.

- Хи-хи! - сказала смешливо Анюткина мать Ольга и принялась шустро кидать в огонь тонкие веточки.

Старик Сапсегай внимательно и неотрывно рассматривал Сашку Ивакина. Сашка взял рюкзак и вытряхнул на разостланный около костра брезент консервные банки, пачки чая и сахара, галеты. Из рюкзачного кармана вынул бутылку спирта. Подошел к Сапсегаю.

- Летчики передать просили.

ОТСТУПЛЕНИЕ НА ТЕМУ О СТАРИКАХ. ЧАСТНЫЙ ЭКСКУРС В ГЕРОНТОЛОГИЮ

Старики бывают разные. Иногда называют их обобщенным и неловко звучащим именем "долгожители". Долгожитель - это человек, уцелевший в многочисленных схватках со случайностями бытия на земле. Сам факт выживания требует уважения, потому что в числе "случайностей" долгожители нашего времени пережили миллионы тонн взрывчатого металла, созданного специально для того, чтобы их уничтожить, сюда же входит тот самый пресловутый кирпич, что случайно падает сверху, и подвернувшаяся на лестнице нога, оборвавшийся лифт или вирус гонконгского гриппа.

Есть общий признак, по которому можно разделять стариков.

У одних прожитые годы, преодоление "случайностей" как бы выщипывают по кусочку души, если чисто условно принять душу материальной. Это старики с согбенными спинами.

Но есть другая порода стариков. Спектр отпущенных на их долю "случайностей" бывает, как правило, очень велик. Похоже на то, что судьба, древний фатум, не жалеет тут ни фантазии, ни упорства. Но этот процесс приводит их организмы к странному биохимическому феномену. Тело их, скроенное от рождения из мокрых и хрупких веществ, заменяется телом из малообъемного материала, очень похожего на жилы сушеных животных. И душа их (которую мы условно считаем материальной), их мозг приобретают свойства звонкого материала.

Такие старики умирают прямыми.

Это авторское отступление можно было бы вычеркнуть при первой же правке, если бы один из таких стариков не сидел сейчас перед нами. Имя старика было Сапсегай, он был. эвенк и на исходе своих неизвестных лет напоминал бамбуковый ствол, прокаленный на долгом огне. Из таких стеблей в примитивные времена делали наконечники копий для охоты на крупных обитателей джунглей..

И еще: каждый раз, когда вспоминают таких стариков, кто-либо глубокомысленно изрекает: "Это последний выпуск. Таких людей больше не производят".

Автор верит, что природа не прекращает выпуск крепких людей и пока не планирует это делать. Ибо не может же быть, чтобы победили металл, предназначенный для уничтожения, кирпич, который случайно падает сверху, или болезнетворный кусок клетчатки.

Это не более чем вещи, которые, как известно, души не имеют.

Закинув руки за палку, положенную на плечи, старик невесомо, как будто давно забыл тяжесть тела, ступал по кочкам. Вытертая оленья дошка обтягивала сухую спину, кожаные ровдужные штаны с Заплатками, легкие пастушьи олочи *. Старик шел не оглядываясь. Сашка в резиновых сапогах, в тяжести накачанных тренировками мускулов с трудом поспевал за ним.

На окраине выгоревшей мари стояла одинокая лиственница. Ветры, которые здесь не сдерживал лес, скрутили ее ствол в замысловатый изгиб, сорвали кору с мертвого дерева, обломали мелкие ветки. Под ней и сел старик, кивком указав Сашке на кочку напротив.

- Значит, это ты? - спросил старик Сапсегай. - Я знал, что придет человек, которому я должен буду все рассказать. Я долго ждал. Только я не думал, что придет такой молодой. Я знаю про человека, который искал птицу кегали. Зачем тебе розовая птица кегали и зачем тот человек?

- У него была цель, - сказал Сашка. - Вначале смешная. Но когда он погиб, она уже не стала смешной. Я хочу, чтобы люди узнали о нем. У меня мало времени, Сапсегай.

- Я знаю, как он погиб. Я был тогда мальчик.

СМЕРТЬ ШАВАНОСОВА

Шаваносов сделал шаг впереди замер. Перед ним лежала плоская равнина, кое-где поросшая одинокими малорослыми лиственницами. Влево равнина уходила в бесконечность, где не росли деревья, где виднелись только пятна озер и еще дальше бледная над землей полоска тумана.

Невдалеке над небольшим озером кружились странные небольшие птицы.

- Господи, - прошептал Шаваносов. - Господи!

Он как во сне скинул котомку, задрав бороду, вытянув по-слепому руки, осторожно направился к ним.

Птицы взмыли, стали удаляться. Шаваносов замер. Но птицы, описав играющий полукруг, снова вернулись к озеру, чтобы продолжать над ним непонятный свой танец. В закатном солнце нестерпимо розовым отсвечивало их оперение.

Шаваносов вошел в небольшую, поросшую кустарником ямку. Под ноги он не смотрел.

- Осторожнее, черт вас возьми! - раздался крик.

Точно этого и надо было, чтобы нарушить равновесие: взмыли птицы, и Шаваносов вдруг исчез, как будто его дернули за ноги.

Незнакомец с винчестером в руках, стараясь точно ступать на следы Шаваносова, подошел к месту, где исчез священник. Один куст был вырван с корнем, вниз уходил мутный ослизлый лед. Грязные торфяные струйки текли по льду.

- Шаваносов? - незнакомец склонился над ямкой.

Снизу донесся стон. Незнакомец неторопливо принялся разматывать с пояса тонкую веревку.

- Птицы, - донеслось снизу. Вы посмотрите: птицы не улетели?

Незнакомец отбросил веревку Лицо его стало жестким.

- Шаваносов, может быть, сейчас вы кончите валять дурака? Вам не надоело морочить мне голову?

- Это были они! Мы пришли... пришли. Вытащите меня. Я боюсь, что они улетят.

Незнакомец сел на землю. Обхватил голову ру-ками и вдруг оглушительно засмеялся. Он смеялся .до слез.

- Шаваносов, - сказал он в ледяную глубину. - Вы все-таки обманули меня. Блаженный вы негодяй, Шаваносов.

- Не .кричите, - простонал из глубины Шаваносов. - Вы их вспугнете. Это редчайшая, редчайшая...

Незнакомец вскинул винчестер. Выстрелы загремели един за другим.

- Редчайшая... всех перебью... Буду торговать перышками... сволочи... сволочи в перышках... и еще раз..,

Патроны кончились. Сухо щелкнул боек. Незнакомец с налитым кровью лицом стоял и смотрел, как птицы, привыкшие к грохоту арктических льдов, невозмутимо кружатся над озером. Он отложил ружье. И вдруг с бешеной энергией начал вырывать кустики полярной березки, сшибать каблуком кочки и швырять все это в яму, откуда доносился стон Шавано-сова.

- Что ты делаешь? - донеслось оттуда.

Но незнакомец все кидал ветки, покуда не затих последний стон Шаваносова.

Он остановился. Чаек не было. Была тундра и тишина.

- Я не сторож брату моему, - вслух сказал он. Поднял винчестер, рюкзак и зашагал к полоске леса на горизонте.

Из-за ветхой искривленной лиственницы, сросшись с ней цветом одежды, с расширенными от ужаса глазами наблюдал за происходящим мальчишка-эвенк. Он быстро сполз в русло высохшей речки. И здесь, скрытый от глаз незнакомца, бросился бежать прочь. Бежал и плакал мальчишка-эвенк в неловкой, с отцовского плеча, меховой одежде.

Незнакомец остановился у небольшой кустарниковой гряды. Вынул из рюкзака палатку и расстелил ее. Взял котомку Шаваносова и вытряхнул содержимое на палатку. Выпали носки, дневник и чистая тетрадь. Несколько карандашей. Карманная библия.

- Не густо жил правдолюбец! - усмехнулся он и поднял дневник Шаваносова. - Какой дурак пишет настолько подробно, - бормотал он, листая дневник. - Но чистая тетрадь у нас есть. Купец Шалимов получит отчет. Купцы второй гильдии обожают судейские дрязги. Особенно когда пропали полторы тысячи рублей. Наши интересы расходятся, господин Шалимов...

Незнакомец вынул коробку с чернилами, ручкой. Пристроил чистую тетрадь на коленях. Руки дрожали.

- О, черт! - Он притянул к себе винчестер, вынул из рюкзака коробку патронов и торопливо набил магазин.

- Спокойно! Спокойно, Сережа! - сказал он сам себе.

Была комариная тихая ночь. Люди стойбища спали, кто забравшись в спальный мешок - кукуль, кто прикрывшись дошкой. В стороне от яранги старик Сапсегай курил в одиночестве трубку у крохотного костра.

Ночь была полна звуками: хорканьем оленьего стада, криками птиц, всплесками воды.

Старик поднял голову. В свет костерка вошел Помьяе. Кухлянка на коричневой груди была распущена, жесткие черные волосы мокры от ночной росы. Пастух тяжело дышал. Налил в кружку чаю, жадно выпил. Потом так же молча исчез в темноте.

Старик поднялся и пошел к яранге.

Сашка спал, наполовину высунувшись из жаркого мешка. Старик потряс его за плечо. Сашка открыл глаза, несколько мгновений ошалело смотрел на старика, вытащил из мешка очки, нацепил.

- Поговорить надо, - тихо сказал старик.

Сашка поднялся, натянул до подбородка мешок и прямо в нем попрыгал к костру.

Сапсегай налил чай в кружку, протянул ему.

- Как называется, когда в магазине товар проверяют? - спросил Сапсегай.

- Инвентаризация. Переучет, - обалдело пробормотал Сашка.

- Вот! Переучет. Переучет жизни. Прежде чем помереть, надо... сдать дела. Так говорю? Я хочу сдать. Я должен отвести тебя на место, где погиб первый, где розовая птица и где я убил второго. Я их не трогал. Они там, где есть. Пойдешь?

- Конечно! - сразу ответил Сашка.

- Идти долго. Стадо бросать нельзя. Оленей просто так гнать тоже нельзя. Будем кочевать как обычно, когда думают об оленях. Ягель растет точно дерево. Десять лет - это ягель-ребенок. По этому маршруту лет тридцать стадо никто не водил. Так сообщу в колхоз. Ягель богатый. Будем идти на север. К весне будем на месте.

- Хорошо, - сказал Сашка. - Я остаюсь до весны.

- Тебе надо остаться. У тебя поспешность и страх. Я тебя вылечу.

- Я остаюсь. Но я должен что-нибудь делать.

- Помощником пастуха. Для пастуха у тебя нет глаз.

Сашка внимательно глянул на старика.

- Хорошо, Сапсегай.

ИДИЛИЯ

Синий снег падал на тундру. Он смешивался с пожухлой травой, скапливался у подножия кустов, в ложбинах. Снег был сухим, и ветер переметал его, собирал маленькие костры, оголял плоские участки земли. От этого ветра и снега казалось, что над тундрой, над плоским пейзажем высоких широт, висит пелена тумана.

По тундре бежал пастух Помьяе, единственный чукча в интернациональной бригаде Сапсегая, бежал по обычаю чукотских оленеводов с палкой на плечах, кисти рук заброшены за палку. Он бежал легко, как олень, и казалось, что бег для него естественное состояние, как дышать или спать.

Неожиданно Помьяе замедлил бег и свернул в сторону. Шаг его стал бесшумным. Он подошел к узкому сухому оврагу, заросшему зарослями низкого полярного ивняка. Сашка Ивакин с ножом в руках срезал ивовые ветки, складывал их в кучу. Рядом валялась двустволка. _ .

Помьяе, улыбаясь, лег за кочку и поскреб ногтем пальца о палку. Сашка выпрямился. Помьяе за его спиной ткнул палку в кустарник. Сашка наклонился, взял ружье, стал вглядываться в мутную пелену кустарника впереди.

- Опять проиграл, - сказал за спиной Помьяе. - Не умеешь угадывать звук.

Сашка бросил ружье. Из-за ворота кухлянки вынул пачку папирос. Они сидели и курили.

- Захвати, - Сашка кивнул на кучу веток. - Ольга просила.

- О-о-ль-га просила, - бездумно пропел Помьяе.

- Чему радуешься?

- Зима скоро. Придем на Гусиное озеро, возьмем нарты. Ух! Сто километров сюда, сто туда. Олени бегут... Зимой хорошо.

Тяжелый небосвод окутан ранней мглою,

Укутана река под снеговой покров,

И гонит буйный вихрь, не знающий покоя,

Пыль снежную вдоль смутных берегов...

- А кто написал, не знаю, - тихо сказал Сашка.

- Зимой хорошо, - утвердил Помьяе.

- Иди в ярангу. Я подежурю.

- Ага,- согласился Помьяе. - Стадо там... Я бегал, кругом след смотрел. Волка не видно. Двух зайцев спугнул.

- Иди!

-Беги! - поправил Помьяе. - Пастух не ходит. Он бегает. Сапсегай где?

- В тундру ушел. Травки какие-то собирает.

- Со-бирает тра-ав-ку, - пропел Помьяе. - Стадо там.

Он легко поднялся, взял палку и снова в бездумном беге поплыл над тундрой.

Сашка вылез наверх.

- Ивняк возьми! - крикнул он.

Помьяе описал кривую и подбежал к веткам. Сашка вскинул двустволку на плечо и пошел по кочкам, тяжкий человек в кухлянке. Поземка тут же заметала следы. Сашка оглянулся. Исчез овраг, исчезла фигура Помьяе, и Сашка встряхнулся и побежал. Бег получался тяжелый, мешали кочки. Но Сашка бежал и бежал, пока не вынырнула впереди темная масса оленьего стада. И тут Сашка перешел на шаг, дернул шнурок кухлянки, потом снял шапку, привязал ее к поясу. Снял очки. И стал сразу коричневый человек в меховой одежде неопределенной национальности.

- Он прячется от меня, - говорила Лена. - Наверное, ему плохо совсем, и он прячется. Он всегда был сильный и... глупый. Теперь-то я это знаю.

- Не знаю, - сказал Никодимыч. - Он же не пишет.

- Иногда я думаю, что вы в заговоре с ним. И все о нем знаете.

- Как в кино? - спросил Никодимыч.

- Давайте я вам свитер свяжу, - предложила Лена. - Я, Никодимыч, вязать научилась.

- Свяжи, - согласился Никодимыч.

...Лена шла по тихой улице, где жил Никодимыч. Деревья стояли по-осеннему голые. Осенний луч солнца пробивался из-за туч на тихую улицу. На детской площадке неторопливый ребенок тихо возился с мокрым песком.

- Давай поиграем вместе, - Лена села на корточки.

- Хорошо, - покорно ответил ребенок и поднял на Лену внимательные большие глаза.

АНЮТКА

- Уже два дня не играли, - сказала Анютка. - Дядя Саша! А то я всем расскажу.

- Неужели два дня? Халтурим, выходит, Анютка?

- Нести?

- Тащи!

Анютка убежала. В меховом зимнем комбинезончике, крохотных торбасах она была ладной девчонкой. Из-под капюшона торчали косички и быстрые, как у мышонка, глаза.

Анютка появилась с шарфом в руках.

- Запоминай! - звонко скомандовала она.

Сашка протер очки. Огляделся кругом. Над голой стенкой лиственниц низко висело желтое холодное солнце. Упакованные грузовые нарты стояли кругом. Из нарт торчали шесты, шкуры, кухонная утварь. Снег был утоптан.

- Завязывать? - нетерпеливо спросила Анютка.

Сашка снял очки, протянул их Анютке. Она крепко завязала ему глаза.

- Ну! - глухо сказал Сашка.

- Возьми в маминой нарте чайник, набей его снегом, потом в нарте дедушки возьми топор и сходи к сухой лиственнице, сруби на дрова, потом... потом...

- Потом скажешь, - остановил ее Сашка.

Он встал, подумал немного и прямиком направился к нарте, из которой торчала посуда. Ощупал ремень и развязал его. Поставил у ноги чайник. Завязал.

- Собьешься, собьешься, - прыгала на месте Анютка.

С топором в руке Сашка пошел от стойбища, Анютка, закусив губу, наблюдала за ним. Сухая лиственница торчала справа и впереди. Сашка прошел мимо. Остановился. Взглядом "пощупал" солнце. Лицо его было мокрым от напряжения.

- А вот ми-мо, а вот ми-мо... - пела Анютка.

- Помолчи! - резко сказал Сашка. Он поводил ладонью перед собой, задержал ладонь напротив солнца и прямо направился к лиственнице. Ощупал руками ствол. И перехватил топор для удара.

- Хек! Хек! - послышался из-за холмика голос Помьяе.

Сашка сдернул с лица шарф, Анютка бежала к нему с очками.

- Молчок, Анютка, молчок.

Анютка согласно покивала. Глаза ее хитро блестели. На холмик вылетели олени. Помьяе, бог тундры, сидел, развалившись в нарте.

- Саша, этти! * - крикнул он, улыбнулся во всю ширь лица. - И, этти **, Помьяе.

* Этти - здравствуй (чукот.),

** И, этти- ответное приветствие (чукот.).

- Совсем скоро чукча будешь, - одобрительно сказал Помьяе.

- Да, - согласился Сашка. - Неплохой вариант. Сейчас нарублю дровишек, сварю мясо и пойду в стадо, сменю Сапсегая.

Круглая луна висела над чахлым лесостоем. Сашка, неловко ступая, на снегоступах обходил стадо. Он был в узких меховых брюках, коротко подпоясанной кухлянке, на поясе болтался нож. Ночь была очень светлой.

Стадо сгрудилось массой, над ним поднимался пар.

- И когда волна раз-да-вит в трюме крепкие бочон-ки, всех наверх засвищет боц-ман: к нам идет де-е-вятый ва-ал... - напевал Сашка.

Мягко скрипел снег под снегоступами. Сашка остановился. Закурил, поднял глаза. Огромные колючие звезды висели на небе.

- Чудеса, - подивился Сашка. - Как есть чудеса.

И тут же стадо тревожно заволновалось, взорвалось и текучей черной лавиной ринулось между деревьями. Снег был очень глубоким, олени грудью вспахивали его и текли, и текли мимо Сашки.

- У-уй, - заорал Сашка.

Он кинулся туда, откуда бежало стадо, вгляделся в темноту. Ему показалась мелькнувшая серая тень. Сашка вскинул двустволку. Пламя разорвало тишину.

Помьяе у яранги поднял голову. Громыхнул вдали второй выстрел. Он вытащил карабин, ловко вставил ноги в петли снегоступов и побежал в лес.

Накидывая на ходу дошку, выполз из яранги Сапсегай.

- Черт, черт слепой, - тихо ругался Сашка и шарил вокруг себя в снегу. Нащупал очки, надел и побежал по широкой полосе, выпаханной стадом.

Он пробежал мимо оленя с распоротым горлом. Олень смотрел на него огромным глазом и сучил ногами. Сашка на ходу загнал новые патроны в стволы.

Вдалеке грохнул выстрел, второй. И лес прорезал торжествующий крик Помьяе.

Сашка спешил мимо залитых лунным светом деревьев. Остановился. Сдернул шапку, потряс головой. Помассировал глаза.

Са-ша! - донесся слабый стариковский крик.

- Иду! - крикнул Сашка. Надел шапку, очки и пошел, щупая деревья перед собой стволами ружья.

Старик Сапсегай вел связку груженых нарт. На нартах сидела Ольга с Анюткой. Вторые и третьи нарты были привязаны к предыдущим. Сзади всех, держась за веревку, шел Сашка Ивакин.

Иней вырывался из-под капюшонов кухлянок, из оленьих ноздрей. Толстым слоем инея заросли очки на носу Сашки.

Два дня назад они свернули с обычных кочевых маршрутов, и теперь только опыт Сапсегая вел их вперед. Они уходили в гибельные равнинные места, куда уже несколько десятков лет не заходили оленеводы, потому что дорога к пастбищам через долины с наледями, перевалы, где срывались беспричинные ураганные ветры, требовала опыта: точного знания местности и знания погоды именно для этого места, именно в это время года. Оленей гнал Помьяе, уезжая вперед на легковой нарте. Он гнал их короткими перегонами до указанию Сапсегая и после каждого перегона поджидал старика. Сапсегай сам бы мог гнать стадо, но он хотел, чтобы Помьяе запомнил дорогу к невыбитым пастбищам. Пригодится.

...Над оленьим стадом, сгрудившимся в долине, подымалось облако пара.

Долина сужалась. Стадо впереди поднималось на пологий перевал. Огромная наледь запирала долину. Ослепительный голубой лед был рассечен трещинами. По борту над ним нависали красные скалы. Пушечный грохот пронесся над долиной.

- Лед треснул, - сказал Сапсегай, - Уходить надо, сейчас вода пойдет.

Они поспешили вслед за ушедшим стадом.

Огромная тундровая равнина раскинулась перед ними с высоты перевала. На холодном солнце отблескивал лед обдутых ветрами озер. Полосами шла по тундре поземка. Посвистывал ветерок.

- Февраль, - сказал Сашка. - Весна скоро. Солнце!

Старик молча уселся на снег, вынул трубку, ноне стал ее раскуривать. Так сидел и смотрел на равнину слезящимися глазами.

- Идем? - спросил Сашка.

Сапсегай ничего не ответил, смотрел на бесконечную равнину: снег, лед, холодное солнце на горизонте. Но видел он сейчас другое.

...Тогда на тундру падал первый медленный снег. Падал на кочки, на темную воду озер, на побуревшие травы.

На небольшом бугорке стоял эвенкийский чум. Над крышей медленно курился дым и тут же падал к земле. Незнакомец огляделся и медленно вошел.

У костра сидел Сапсегай-мальчишка.

- Старый знакомый, - улыбнулся незнакомец. - Где хозяин?

Он сел и положил винчестер рядом с собой.

- Ушли в Сексурдах, - буркнул пацан.

Незнакомец снял с треноги котелок, вынул оттуда кусок мяса. Принялся обгладывать его.

- И оставили тебя без ружья. Не боишься?

- Я эвенк.

- Вот что, эвенк. У меня погиб товарищ. К властям идти нет времени. Передай кому-нибудь... это. Адрес написан. - Незнакомец вынул пакет и кинул его мальчишке.

- Он не погиб. Ты его убил, - тихо сказал мальчишка. - Я видел, как он упал. Почему не спас?

- Ну, мальчик, это ты говоришь глупости, - спокойно сказал незнакомец. Он быстро осмотрелся. - Глупости это, мальчик, - повторил он. Притянул к себе винчестер и быстро вышел из чума.

Мальчишка вытащил из-под шкуры короткий таежный лук и стрелу.

Незнакомец обошел чум кругом, вглядываясь в следы.

- Убиение младенцев. Не ожидал, Сережа, что ты дойдешь до такого, пробормотал он.

Лицо у него стало жестким. Он снял с плеча винчестер, бесшумно передернул скобу.

Мальчишка в щелку между шкурами наблюдал за ним.

- Юноша! - крикнул незнакомец. -Выйди сюда. Скорей!

Парнишка снял кухлянку.

Незнакомец стоял с винчестером наперевес и ждал, глядя на чум. С правой стороны .мелькнуло что-то меховое. Незнакомец, не целясь, вскинул винчестер, грохнул выстрел. .

И в тот же момент короткая тяжелая стрела воткнулась ему в горло. Незнакомец рухнул на снег. Хлынула кровь изо рта.

Парнишка выбежал из чума. Поднял кухлянку. Осмотрел дыру, пробитую пулей. Вынес рюкзак незнакомца и кинул его к трупу.

Сапсегай сидел на перевале. Курил. Лицо его было печальным.

ТО САМОЕ ЛЕТО

- Здесь! - сказал Сапсегай.

Сашка вынул кожаный мешочек и надел очки. Это были те самые очки с "бронебойной" толщины стеклами. Ослепительный свет заливал все кругом. У подножия лиственниц бурели пятна. Голые ветви кустов выглядели беззащитно и жалко, как обнаженные дети.

- Где? - хрипло спросил Сашка.

- Две лиственницы, - бормотал старик. - Должна быть третья. Посмотри там. Там должна быть лиственница.

Проваливаясь в мокром весеннем снегу, Сашка прошел в указанном стариком направлении. Опираясь на "пальму" *, старик следил за ним: седой кусочек высохшей плоти.

* Пальма - таежный нож, насаженный на длинную, около 1,5 метра, рукоятку. Заменяет топор, копье и т. д. (эвенк.)

- Есть пень! - радостно крикнул Сашка. '

-Тут! - устало сказал старик.

- Кости должны быть!

- Растащили песцы. Изгрызли мыши. В лесу кость не лежит. В тундре тоже.

- Сумка, - твердил Сашка. -Должна быть сумка, одежда.

Старик подошел к нему, осмотрел оставшийся лиственничный комель.

- Здесь? - он стал разгребать снег.

- Осторожно! - крикнул Сашка.

Бурые слипшиеся лохмотья, поросшие травой. Сашка наклонился над ними. Это был остаток парусинового мешка. Внутри торчал сверток. Сашка развернул клеенку. Вынул мокрый комок того, что когда-то было тетрадью.

- Дневник Шаваносова! - прошептал Сашка.

Старик зорко смотрел на лохмотья. Нагнулся и поднял что-то. В пальцах резко сверкнул кристалл. Он протянул его Сашке и пошел.

Сашка остался один.

Он сел, докурил сигарету. Потом попробовал развернуть слипшийся серый комок. Комок разломился у него в руках.

Сашка бережно завернул все это в клеенку и положил на землю. Подумал и положил сверху алмаз.

-Эгэ-эй! - донесся издали крик Сапсегая.

Сашка встал и, не оглядываясь, пошел на крик. Он шел без очков и только временами инстинктивно вытягивал руку вперед.

Сапсегай сидел под лиственницей, блаженно подняв морщинистое жидкобородое лицо.

Сашка сел рядом.

- Это хорошо, что ты не взял ничего, - заметил старик.

- Почему думаешь, что не взял?

- Узнал по шагу.

Сашка молчал.

- На том месте, где погиб первый, большая топь. Надо спешить туда, пока она не раскисла. И там я покажу тебе птицу.

- Пойдем? - тихо сказал Сашка.

- Кочуем, - поправил старик, но не двинулся с места, все так же блаженно грел на солнце лицо.

- Якутский алмаз, - пробормотал Сашка. - Надо же так.

- Скоро умру, - думая о своем, вслух подытожил Сапсегай. - Солнцу радуюсь, значит, скоро умру.

Он вынул из-за пазухи два деревянных диска, скрепленных ремешком.

- Сделал, пока тебя ждал.

- Что это?

- Очки для весны. Чтобы не болели глаза.

- Как носить?

- Там дырочки. Величиной иголку. Маленько видно.

- Я и так ничего не вижу.

- Легче будет учиться, - сказал старик. - Я знаю, что ты учишься быть слепым, - хитро улыбнулся он. И неожиданно заключил: - Из тебя мог бы получиться эвенк.

- Спасибо. Лучшего мне не говорил никто. Даже когда был чемпионом.

- Все! - остановился старик. - Теперь я показал тебе все.

Плоская равнина с крохотными лиственницами, редкими пятнами снега лежала перед ними. Горизонт сливался с однообразно серым небом. Это было то, что когда-то Джек Лондон образно и точно назвал "страной маленьких палок".

- Как ты нашел место? - спросил Сашка.

- Я эвенк. Мне надо пройти один раз, чтобы потом вернуться точно.

Рядом с ними в обрамлении кустиков ивняка была голая заплывшая площадка. Ослизлый кусок льда выглядывал из-под бурой расплывающейся на солнце жижи.

- Он сильно кричал, - сказал старик.

- Раскопать бы. Похоронить как следует. Впрочем, глупости. Надо памятник сделать.

- Ничего не трогай, Саша. Он хорошо лежит.

Они вышли на берег речки. Лед был синий.

- Смотри! - показал Сашка.

В кустарнике стояли два ветхих деревянных креста.

- Давние люди, - сказал Сапсегай. - Сколько помню, они такие стоят. Там в лесу церковь есть. Дома были, сгорели, однако. Давно, дед мой плохо помнил.

СЛЕПОТА

Сашка коротким ломиком бил яму во льду. Залитая весенним солнцем равнина лежала кругом. Дремотно курился дым возле яранги.

- Замечательный ледник, - похвалила Ольга, заглянув в яму.

- А ты не хотела! Тут целое стадо заморозить можно. Представляешь: жара, а ты строганину жуешь.

- Очень вкусно, - засмеялась Ольга.

Сашка вытер пот, согнулся и, яростно выдыхая, бил и бил ломиком лед. Осколки врезались в лицо. Сашка снял кухлянку и остался в одной мятой грязной ковбойке.

- У тебя лицо красное-красное, - заметила Ольга.

Сашка не ответил и все колотил лед. Ольга ушла.

Сашка разогнулся, и вдруг тундра закачалась, поплыла перед ним, он оперся о край ямы, рука скользнула, Сашка упал, встал и широко раскрытыми глазами стал смотреть кругом.

- Са-а-ша! - раздался отчаянный детский крик. - Дядя Саша.

Девчонка со всех ног бежала по желтой тундре: короткое платьишко, меховые штаны и смешные ботинки с загнутыми носками.

- Дядя Саша! Птицы! Птицы же! Они! Ой, какие! К вам, к вам.

- Не вижу! - тихо сказал Сашка. - Не вижу... Совсем.

Розовые чайки с тихими криками покружились над ним.

- Не вижу! - крикнул Сашка.

Птицы взметнулись и в порхающем полете направились прочь.

- Не вижу! - Сашка бил кулаком о лед; по лицу, смешиваясь с потом и грязью, текли слезы.

- Они здесь, - говорила девчонка. - Вот прямо.

- Розовые?

- Очень!

- Красивые?

Очень! - Девчонка в замызганном платье и смешных ботинках с загнутыми носками смотрела на землю. - Очень красивые. И все кружат, кружат.

- Хорошо, - сказал Помьяе. - Я буду бежать быстро. Семьдесят километров. Завтра вечером буду у моря. Потом на полярной станции. Сразу радио. Сразу вертолет. Я буду бежать быстро.

Помьяе зашнуровал легкие пастушьи олочи. Немного попрыгал. Скинул кухлянку, остался только в узких кожаных брюках. Ольга протянула ему белую камлейку - ситцевую штормовку с капюшоном.

- Так хорошо. - Помьяе натянул камлейку. Коричневый, черноволосый, он застенчиво подошел к Сашке, который сидел на оленьей шкуре.

- Возьми пожевать, - посоветовал Сашка. - И не спеши. У меня ничего не болит.

Помьяе поднял свою неизменную палку и вышел. В белой камлейке легко, точно в полете, он плыл над тундрой. Руки, закинутые на палку, белели, как чаячьи крылья.

А Сашка Ивакин сидел, прислонившись к стенке яранги. Он был в расстегнутой на груди ковбойке, загорелый и подсохший от подвижной оленеводческой жизни. На коричневом лице странно выделялись, светлели глаза, и неожиданно стали видны тонкие складки в углах рта и морщины вокруг глаз.

В ярангу вошел Сапсегай.

- Убежал Помьяе. Хорошо убежал. Как олень.

- Вот и все, Сапсегай, - сказал Сашка. - Вот и конец маршрута.

- Нет, - не согласился Сапсегай, - начало.

- Какое к чертям начало?

- Следующий переход начинается там, где кончился первый. Разве не так?

Сашка ничего не ответил.

Сапсегай с кряхтением опустился на землю.

- Уставать стал. Раньше совсем не уставал. Все бегал и бегал. Как Помьяе я бегал... Немножко лучше, - подумав, добавил он.

- Ты, наверное, лучше бегал.

- А сейчас устал. Налей чаю.

- Согреть? Или просто налить? - напряженно спросил Сашка.

- Свежего заварим. Ты больной, я старик. Будем пить свежий хороший чай.

Сашка встал. Потрогал стенку яранги. Потрогал другую. И неуверенно направился к чайнику.

Зажав в кулаке трубку, Сапсегай наблюдал за ним.

- Ты не слепой, - сказал Сапсегай. - Это глупость, что ты слепой.

Сашка ничего не ответил. Вытащив нож из ножен, висевших на поясе, он строгал "петушка" - ершик из стружек, которым так удобно разводить костер.

- Анютку отправлю с тобой. Ей в школу. Пусть привыкает к домам и людям.

- Это ты хорошо придумал, - отозвался Сашка и чиркнул спичкой. Неожиданно он засмеялся. - Говорят, что немцы самый педантичный народ. Интересно им будет узнать, что гораздо педантичнее их - кочевники. Каждая вещь веками кладется на свое место. Я это давно заметил. Придется мне как кочевнику жить. Поставлю ярангу и...

Он не договорил. Огонь разгорелся, и Сашка подкладывал прутики, сидя на корточках. В полумраке яранги он чем-то напоминал того бронзоволицего бога земли, что сидел на завалинке аэропорта в бухте Тикси.

В маленькой поселковой больнице была тишина, белые стены и пустота.

Сашка лежал с забинтованными глазами. Вошла молоденькая медсестра, сунула Сашке градусник.

- Хорошо, что вас положили, - сказала она - А то пусто так.

Сашка молчал.

- Запрос отправили за вашей карточкой. Наверное, в Ленинград повезут. С сопровождающим. Вот счастливый человек! В Ленинград!

- Я счастливый? - спросил Сашка.

- Нет, сопровождающий. Вы несчастный. Врач говорит...

- Шли бы вы к чертям, перебил Сашка.

- Нервный какой...

- Ко мне должна прийти девочка, - сказал Сашка. - Пустите ее сразу. В любое время.

- А она в коридоре с утра. Сидит и молчит.

...Анютка сидела у Сашкиной койки. Сидела, благонравно сложив руки на коленях.

- Как живешь? - спросил Сашка.

- Хорошо живу. У тети, - тихо сказала Анютка.

- Надо нам, Анютка, выбираться отсюда.

- Надо, - подтвердила Анютка.

- Поэтому сделай вот что. Сходи в аэропорт и найди Витю Ципера. Механика Витю.

- Я его знаю, - сказала Анютка. - Кто на вертолете, я всех знаю.

- Умница! Скажи, чтоб пришел сюда.

- Сейчас?

- Лучше сейчас.

Анютка встала, оглянулась в дверях на Сашку. Каблуки застучали по коридору.

Сашка размотал бинт с лица. Вынул из-под подушки очки. В зыбком тумане плавали белые стены. Даже в очках теперь он почти ничего не видел. Сашка сгреб с тумбочки лекарства. Подумал и поставил их на место. Сел на койку и стал ждать.

Анютка бежала по поселку мимо деревянных домов, спящих на тротуарах собак. Из-за дальних домов со взлета пошел вверх оранжевый самолет. Она остановилась, посмотрела на него и побежала дальше.

Витя Ципер в кожаной куртке с неизменной своей улыбкой появился в палате.

- Такие дела, - сказал Сашка. - Выручай.

- Все, что можно.

- Раздобудь мне одежду. Возьми у кого-нибудь из ребят. Будем сбегать из больницы.

- А цель? - спросил Витя Ципер.

- Бога нет? Как считаешь?

- Вроде бы нет. А что?

- А райисполком есть. Понял? И отдел народного образования тоже, - тихо ответил Сашка.

- Полежать бы тебе, - осторожно сказал Витя Ципер.

- Я полежу. Сколько надо, столько и полежу. Но надо все обусловить. У тебя деньги есть?

- Есть. Сколько тебе?

- Полтинник. Буханку черного хлеба купить. Представь себе, что в тундре я его во сне видел. Черняшку. Черняшку и липы. А больше ничего не видел.

ШКОЛА

Было еще темно. На востоке небо уже окрасилось в светло-лимонный цвет, но в поселке, между домами, еще держалась темнота. Сашка вышел на крыльцо. Было тихо. Сашка сошел с крыльца и подошел к умывальнику во дворике. Рядом стояло ведро. Сашка пощупал корочку льда на ведре, пробил ее кулаком и налил воды в умывальник. Стянул с себя рубашку. Он долго плескался, потом тер себя полотенцем.

Взбалмошная гусиная стая подлетела к поселку, в тревожных трубных звуках разбился строй, потом гуси взмыли вверх, выстроились и пошли дальше, тяжелые и уверенные птицы. Сашка стоял с полотенцем через плечо, пока не затих последний гусиный крик.

...По поселку он шел, держа в руке короткий прутик и похлопывая им бездельно по тротуару. Трудно было угадать в нем слепого человека. Разве что по неестественно прямой фигуре и излишне четкому шагу.

Был класс. Ребячьи глаза осмотрели Сашку. На доске висела карта полушарий. Как бы поправляя карту, Сашка ощупью нашел один край карты, другой. Повернулся к классу.

- Прежде чем мы будем изучать, что такое горизонт, как велика Земля и сколько материков, я хочу сказать вам о географии. Это лучшая из наук, потому что эта наука о чудесах.

- Как фокусы? - спросил белобрысый мальчишка.

Конопатый отчаюга с выбитым зубом, не отрывая от Сашки обожающих глаз, влепил белобрысому локтем в бок.

- Мы узнаем с вами о людях, которые ходят босиком по раскаленным углям, о реке Амазонке, где живут интересные рыбы пираньи, о летучих мышах величиною с собаку, о водопадах, горах, пустынях и льдах.

Для вас вся карта мира состоит из "белых пятен", загадок и тайн. Таким образом, мы с вами отправимся в великие и опасные путешествия по земле, и в этом есть смысл географии...

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ АНТАРКТИКИ

Прошло время, и наступил день, когда весь Ленинград встречал дизель-электроход, доставивший домой очередную антарктическую экспедицию.

Была толпа на причале, вечно волнующий миг швартовки, были объятия, шампанское, слезы, и поцелуи, и смех.

Встреча развеяла на какое-то время продутую антарктическими ветрами дружбу, и Васька Прозрачный спускался по трапу один, ибо никто его не встречал и не мог встречать.

Полтора года полярной жизни сделали жестче его лицо, исчезла деревенская его припухлость, и -тем более выделялись глаза его, наполненные изумлением перед миром.

Зимовка и антарктическая работа убрали лишнее и оставили основное.

Он успел загореть во время перехода через тропики, успел "прибарахлиться" во время захода в Танжер и Касабланку, и теперь это был загорелый крепыш Васька Прозрачный в сногсшибательном костюме, плащ через руку, в другой чемоданчик, - всегда он был легким, не отягощенным собственностью человеком.

Он растерянно покрутился среди обнимающихся, целующихся, тараторящих людей и пошел к выходу.

- Вась, Василий! - крикнул ему вслед бородач, обнимающий за плечи старушку маму. Но Прозрачный сделал вид, что не слышит.

Он остановил такси. Сел на переднее сиденье рядом с водителем.

- Поедем в аэропорт.

Пожилой таксист окинул его привычным взглядом, тронул машину с места.

- С Антарктики?

- Оттуда.

- И в Ленинграде задержаться не хочется?

- Еще вернусь, - широко улыбнулся Васька. - Кореш у меня из связи ушел. Найду и вернусь вместе с ним.

Он вытащил из кармана шикарные сигареты, вздохнул и спросил:

- "Беломорчика" не найдется? Фабрики Урицкого. Шофер протянул пачку "Беломора".

- Возьми себе!

От Васькиных сигарет шофер отказался:

- Ты это тоже оставь. Оставь при костюме. Такой костюм требует.

- Механик Лев Клавдиевич уговорил. Ты, говорит, должен быть современным человеком, Прозрачный. Ты, говорит, на переднем фронте науки.

Васька сидел у Никодимыча.

- Писал, - сказал Никодимыч. - Писал и теперь пишет.

Он достал с книжной полки какой-то толстый научный том. Мелькнула надпись: "Никодимычу от верного ученика".

В томе были запрятаны замызганные конверты.

- От Лены прячу, - пояснил Никодимыч. - Она тут уборку по временам затевает.

- Так, - сказал Васька. - А прятать зачем?

- Он ослеп. Совершенно ослеп. Преподает географию за Полярным кругом. Он, видишь ли, убежден, что Лене лучше забыть про него.

- Понятно, - Васька налил в рюмки еще коньяка.

Они сидели по-домашнему в тесной комнате Никодимыча и толковали, положив локти на стол.

- А вы как считаете? - спросил Прозрачный.

- Я ведь уже не тренер. Ушел. Решил, что взгляды мои устарели. И потому не могу вмешаться. Может быть, если бы я раньше ушел, Сашка бы не ослеп. Хотел я красиво уйти с горнолыжного горизонта. Оставить после себя.

Васька отодвинул свою рюмку и встал:

- Вот что, я их сведу. Разлетись шестеренки, но я их сведу.

- Как? - спросил Никодимыч. - Отпуск четыре месяца. Денег хватит. Я ее в мешок посажу и...

- А надо?

- Не знаю. Я не умом. Я движением души буду действовать. Где адрес Лены? И какой к ней подход?

- Никакого, - сказал Никодимыч. - Скажи, что адрес Сашки тебе известен. Билет помоги купить.

- Я сам с ней полечу. Для присмотра за этими дурачками.

- Таких девушек нет, Вась, - сказал Никодимыч. - Или очень немного.

Васька накинул пиджак, висевший на спинке стула. Затянул распущенный галстук.

- Девятая специальность, - пошутил он. - Васька в качестве свата.

БЕРЕГ

...Море входило здесь в берег широкой бухтой. Сашка сидел на поросшем травой обрывчике. За спиной с косогора шла дорога, и по дороге пыльно катили грузовики. Солнце садилось. Сзади подошел тот самый конопатый парнишка с выбитым зубом.

- Сапрыкин? - не оглядываясь, спросил Сашка.

- Я!

- Садись рядом.

Пацан сел рядом с Сашкой.

- Вы как меня узнали?

- По дыху, - серьезно ответил Сашка. - Я, брат, любого мальчишку за сто метров узнаю по дыху. Помолчи!

Сапрыкин все так же обожающе глянул на Сашку, прихлопнул рот.

- Солнце садится?

- Садится, - ответил Сапрыкин.

- Бухта гладкая?

- Гладкая.

- Видишь зеленый луч? Смотри на бухту.

- Вижу, - искренне соврал рыжий Сапрыкин. Сашка молчал.

- А к вам дядя и тетя приехали. Кра-асивые оба! - вздохнул Сапрыкин. Это правда, что он был в Антарктиде? А тетя ваша жена? Она, значит, Нютке мамой будет? Или нет?

Сашка молчал. Он стиснул руками неизменный свой прутик так, что побелели суставы.

- Иди, Сапрыкин, домой, - глухо сказал он. - Я посижу один.

- А все равно они вас найдут, - Сапрыкин был безжалостен.

- Это ты прав, - сказал Сашка. Он поднялся. Сапрыкин шел рядом.

- А песню не будем петь? - спросил Сапрыкин.

- Какую?

- Какую всегда. "Дрожите, королевские купцы и скаредное лондонское Сити. На шумный праздник, на веселый пир мы к вам придем... при-дем?" отчаянным фальцетом завопил Сапрыкин. - А дальше забыл.

- "Мы к вам придем незванными гостями. И никогда мы не умрем, пока качаются светила над снастями".

- Незваные гости - это они?

- Они не гости, Сапрыкин. Они напоминание.

- О чем?

- Потом объясню.

- А пингвины все-таки не хохочут, Саш. Потом, когда я уж познакомился с ними, были, значит, моменты. Один момент капитальный был, - говорил Васька Прозрачный.

- Слышал по радио. В тундре был и про твои подвиги слышал.

- Ну-у, это не то говорили. Там, значит, так... - неожиданно Васька осекся. - Когда магазин закрывается?

- Зачем тебе магазин?

- Ну-у зайду, узнаю зачем. Я пошел.

Сашка стоял у окна. Лена сидела на диване у стенки. Хлопнула дверь.

- Здравствуй, Лен, - сказал Сашка.

Она молчала. По лицу ее текли слезы.

- Ты какая сейчас?

- Очень красивая. - И голос ее был голосом прежней Ленки.

- А я какой?

- Старый и безобразный.

- Ага, - согласился Сашка и неожиданно широко улыбнулся. - Теперь верю, что ты красивая.

- Не красивая, а обворожительная. А ты босяк.

- Согласен, - смиренно сказал Сашка. Васька Прозрачный, наплевав на шикарный костюм, сидел на ступеньках крыльца и был своим человеком среди своих же людей.

- Не согласен, - говорил он. - "Вихрь" - мотор капитальный. Ему надо дейвуд внизу подпилить, где выхлоп, и никакого заноса не будет. Утверждаю.

- Где подпилить-то?

- Эх! Давай завтра с утра. А потом на охоту двинем. Идет? Я, понимаешь, среди льда по траве стосковался.

Он встал, забрал со ступенек бутылки шампанского и пошел к дому.

- С ума сошел, Вась, - сказала Лена.

- А чего? Пусть постоит, попенится. Тем более что завтра я вас покидаю. Двигаю в тундру. На лодке. Уже договорился.

- Сапсегай сейчас близко со стадом. Навести старика, - попросил Сашка.

- Это дело! - горячо откликнулся Васька. - Обязан я его повидать или нет?

СМЕРТЬ ПРОЗРАЧНОГО

Сапсегай и Васька Прозрачный сидели у небольшого костра. Был конец полярного лета - время желтой травы, желтого воздуха, желтого неяркого солнца. Где-то в тундре неотрывно кричал журавль. Замолкал, и снова печальные трубные звуки плыли над тундрой.

- Слышишь? - сказал Сапсегай. - Остался один. Тоскует.

- Хорошо здесь. - Васька лег на спину. - Еще раз в Антарктиду смотаюсь и пойду в пастухи. Возьмешь?

- Приходи, - согласился Сапсегай. Прислушался. - Олени волнуются.

- Почему?

- В это время они дурные бывают. Там сзади худое место. Вот я и сижу. Побегут, много погибнет.

-А я не слышу, - сказал Васька. - До них же километра два.

- Привычка.

- Взял бы сейчас рюкзак, - размечтался Васька. - И шел бы, шел без конца. Людей бы разных встречал. Местность.

- Олени! - встревожился Сапсегай. - По руслу бегут. В худое место бегут.

- Счас! - Васька взметнулся на ноги. - Где? И что делать?

- Нет! - сказал Сапсегай. - Ты их не удержишь. Узкое русло. Сметут. Я сам.

Дробный рокот нарастал в стороне. Дробный рокот тысяч копыт по высохшему руслу тундровой речки.

- Я побегу.

- Не надо! - крикнул вслед Сапсегай, но Васька уже скинул ватник и бежал наперерез нарастающему грохоту.

Серой лавиной текли олени в припадке бессмысленного животного ужаса.

Сапсегай бессильно уселся на кочку. Сложил руки трубкой и завыл по-волчьи.

Передние олени заволновались и пробовали повернуть обратно, но сзади напирали другие, и вся масса пришла в сумбурное движение.

Васька Прозрачный скатился в русло реки.

- Эгей! - заорал он, размахивая телогрейкой. - Кончай панику, черти рогатые. - И Прозрачный кинулся им навстречу. Серая лавина поглотила его, только дважды взмахнула среди леса рогов телогрейка и взмыл над стадом огромный старый рогач...

Лена кончила заплетать Анютке косички и легонько шлепнула ее ниже спины.

- Ну-ка, отойди к стенке!

Анютка в новом тренировочном костюме застенчиво сверкала глазами.

- Красавица! - сказала Лена. - Теперь пора за уборку.

Она взяла тряпку и стала протирать книжную полку.

Отдельно стояла потрепанная книга. "Жизнь капитана Джона Росса". Лена взяла ее в руки. Глаза ее затуманились.

- Эту нельзя трогать, - предупредила Анютка.

- Почему?

- Он ее... предназначил. Дядя Саша.

- Кому?

- Сапрыкину. Который со всеми дерется, вздохнула Анютка.

Шумно вошел Сашка.

- Привет, дамы.

Анютка кинулась к нему.

Он потрогал ее голову. Нащупал косички.

- Ух ты!

В окошке возникла возбужденная девчоночья физиономия.

Девчонка отчаянно барабанила в стекло.

- Дядя Саша! Александр Васильич! Там Сапрыкин опять подрался.

- Угу! Сейчас буду.

- Я беспокоюсь, - ходила по комнате Лена

Беспокоюсь, и все

- Он полярник, успокаивал Сашка. - Полярники не пропадают.

- Он ребенок, сказала Лена. - Мальчишка, как этот Сапрыкин.

Сапсегай сидел рядом с телом Васи Прозрачного. Глаза у Прозрачного были открыты, и на лице застыло выражение изумления.

Тихие птичьи крики раздались в воздухе. Сапсегай поднял голову.

- Птичка кегали, - прошептал он. - Так и не успел он повидать птичку кегали.

Старик встал и пошел к яранге. Потом вернулся, снял с себя кухлянку и прикрыл, заботливо подоткнув со всех сторон, тело Васьки Прозрачного, Лица закрывать не стал, просто прикрыл, как будто мог озябнуть сейчас Васька Прозрачный.

За свой незаурядный век Сапсегай привык видеть смерть. И он давно уже пришел к выводу, что вероятность смерти для хорошего человека выше вероятности ее для плохого. Хорошим же человеком Сапсегай, естественно, считал того, кто рискует собой для других, либо любопытство и страсть жизни гонят к познанию неизученных мест, кто способен в минуту опасности забыть о себе. Такие люди гибли и будут гибнуть. Но мудрость природы заключалась в том, что род их не исчезает, на смену приходят, должны приходить другие. Такова была эпитафия Сапсегая, мысленно произнесенная им над телом Прозрачного. Потом Сапсегай встал. Надо было вызывать вертолет, надо было позаботиться об оленях, и - вообще жизнь продолжалась, хочет этого старик Сапсегай или нет.

Старик в меховых штанах и вылинявшей рубашке, худой, высохший от годов кочевник, шагал по кочкам, и только сейчас можно было заметить, что Сапсегай стар, как тундра, как смена времен года на этой земле.

Сашка вышел на крыльцо.

- Сапрыкин! - громко сказал он. - Сапрыкин. Я знаю, что ты здесь.

- Здесь! - Сапрыкин вышел из-за бочки с водой.

- Иди сюда! Сашка уселся на крыльцо. Сапрыкин подошел.

- Ты кем собираешься быть, Сапрыкин?

- Космонавтом.

- Значит, бандитом ты быть не хочешь?

- Нет, - замотал головой Сапрыкин.

- Тогда объясни, почему ты два раза на день дерешься. Только не ври...

- Космонавт должен сильным быть.

- Я объясню тебе, как стать сильным. Я займусь тобой, Сапрыкин. В восемь утра завтра быть здесь. И послезавтра. И...

В калитку вошел Помьяе. И тут же с визгом выскочила из комнаты Анютка, бросилась к нему. Но Помьяе, отстранив ее, шел к Сашке.

Саша! - сказал он. - Саша, случилось...

УРОК

Был урок.

- Сегодня мы отложим тему урока, - начал Сашка. - И поговорим сегодня об Антарктиде. Антарктида - ледяная страна, где живут только пингвины. Пингвины и люди. Один мой друг утверждал, что пингвины умеют смеяться. Он устроился в экспедицию и поплыл в Антарктиду проверить: правда ли, что пингвины умеют смеяться. И установил, что правда. География - это не только наука о земле. На земле живут люди. Таким образом, это также наука о людях, наука о долге и счастье.

Двадцать пар ребячьих глаз смотрели на своего учителя, уже седеющего, темнолицего и сухого, как будто его опалил горевший внутри огонь.

- Одна трепанация, пять трепанаций, - сказал Сашка Лене. - Надо их делать. Был бы я зрячий, не погиб бы Васька. Получается: надо быть зрячим.

ТОТ ЖЕ БЕРЕГ

Был тот же берег вечерней бухты. И Сапрыкин молча стоял за спиной Ивакина.

Печально и тонко кричал журавль. Потом другие журавли подхватили крик, и трубные прозрачные звуки их плыли над миром, как утверждение ясности бытия.

Народное поверье утверждает, что журавли предчувствуют перемены в человеческой жизни.

Сашка поднялся.

- Пойдем, - сказал он. - Пора. Я еще книжку должен тебе отдать.

- А обратно вы не прилетите? Когда будут глаза, прилетите?

- Обязательно! Я должен вас научить географии.

- А книжка какая?

- Про одного капитана. Вообще про жизнь.

- "Дрожите, королевские купцы и скаредное лондонское Сити", - отчаянно фальшивя, запел Сапрыкин.

Низко сидящее солнце вырезало плечистый, чуть сгорбленный силуэт Сашки и вихрастую фигурку Сапрыкина.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Изложенная здесь история почти полностью достоверна. Автор хорошо знает Сашку Ивакина, знаком с Сапсегаем. Сапсегай по-прежнему живет в пастушьей бригаде, хотя очень стар. Розовая чайка есть на самом деле, и гнездится она именно там, где искал ее Шаваносов, - в болотистых равнинах низовьев реки Колымы. Это единственное в мире место ее гнездовий, если не считать низовьев соседней реки Индигирки. Кстати, открытие розовой чайки для науки принадлежит знаменитому русскому орнитологу Сергею Александровичу Бутурлину. В 1904 году он открыл гнездовья розовой чайки и, таким образом, доказал, что она является отдельным биологическим видом. Птица эта относится к числу охраняемых государством - стрельба и отлов ее категорически запрещены. Хотя трудно представить себе человека, который, раз убив бы розовую чайку, был способен в нее стрелять еще. Возможно, район ее обитания расширяется. В 1959 году автор встретил розовую чайку, точнее, колонию розовых чаек на Чукотке, на берегу Чаунской губы, в устье крупной чукотской реки Чаун. Чайки эти гнездились на берегу небольшого тундрового озера.

По утверждениям старожилов, они стали появляться здесь сравнительно недавно.

Первые же достоверные сведения об этой птице действительно связаны с морской фамилией Россов.

Подборку документов и биографические сведения о Джоне Россе можно прочесть в документальной книге Фарли Моуэта "Испытание льдом". Книга эта на русском языке вышла в издательстве "Прогресс" в 1966 году. Автор встречался с Фарли Моуэтом в Москве, и мы рады были выяснить, что, помимо любви к Арктике, нас связывает еще и уважение к памяти Джона Росса, отважного арктического исследователя и друга знаменитого русского путешественника Крузенштерна.

Розовая чайка навсегда осталась символом героической Арктики.