| [Все] [А] [Б] [В] [Г] [Д] [Е] [Ж] [З] [И] [Й] [К] [Л] [М] [Н] [О] [П] [Р] [С] [Т] [У] [Ф] [Х] [Ц] [Ч] [Ш] [Щ] [Э] [Ю] [Я] [Прочее] | [Рекомендации сообщества] [Книжный торрент] |
ЭКСМО (fb2)
- ЭКСМО 141K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Юрьевич Моралевич
Александр Моралевич
Эксмо! ещё эксмо?
Цикл "уВЕЧНОЕ ПЕРО"
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Слоганы, речевки и всяческие крылатости сопутствовали человечеству с давних пор. Цезарь отметился, вспомним, речевкой, что жребий брошен и Рубикон перейден. А еще один знаменитый человек воскликнул:"А все-таки она вертится!"
Коммунисты тоже были не лыком шиты, оставив по себе память слоганами "Партия - наш рулевой!", "Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи", "Коммунизм - это молодость мира и его возводить молодым"… (Эта ахинея не могла не породить встречного антислогана, и я, естественно, откликнулся таким:
КОММУНИЗМ - ЭТО ЗАСУХА, ПОСТРАДАВШАЯ ОТ НАВОДНЕНИЯ.
Слоганы, речевки и афоризмы чаще всего адресовались общественному сознанию. Но длинна череда и таких, которые - как неуклонное руководство - предназначались индивидуумам.. И ныне в большом ходу такое:"НИКОГДА НЕ ГОВОРИ "НИКОГДА".
Согласиться с этой непререкаемостью никак невозможно. Ну, всяк знает, что множество иерархов православной церкви вплоть до наивысших были и есть по сей день - агенты и сексоты МГБ, КГБ, ФСБ. Но никогда в ознаменование этого здание на Лубянке не будет украсивлено церковными куполами с крестами, а мемориальная доска Ю.Андропова не будет заменена иконой с изображением Вседержителя.
Точно так же я знаю, что ничего и никогда мне не напечатать в издательстве "ЭКСМО". И даже не потому, что вся бумага там съедена выпуском раззолоченного и мутнозаквашенного триптиха "Проект Россия". (Бумага, ясно, нашлась бы, потому что "ЭКСМО" из верноподданнических чувств к Кремлю только что пустило в разбор уже готовую к выходу в свет книжку Гарри Каспарова - тут бы и встроиться на её место).
Нет, никогда не издаться мне в "ЭКСМО", ибо пепел отечественной фельетонистики стучит в моё сердце, а "ЭКСМО" только что в зазывной лаковой обложке выпустило гроссбух, на котором значится:
"КРОКОДИЛ" ВСЕХ ВРЕМЕН И НАРОДОВ"
Как писал незабвенный и замордованный Михаил Афанасьевич Булгаков, тоже, кстати, фельетонист - поздравляю вас, "ЭКСМО", совравши!
Составителем этого тома обозначены Ю.Кушак и А.Пьянов.
Замечательно, когда любую работу делают профессионалы. Из районного онкодиспансера мне позвонила недавно врач и вкрадчиво допытывалась, на самом ли деле она говорит с А.Ю.Моралевичем, которому надлежало бы, в соотавтствии с диагнозом, лет уж как семь ответственно быть покойником. Так что - не зря ли на это имя приходит пенсия? Которую бессовестно проедают члены его семьи, тогда как на эти деньги Путин мог бы прислюнить к ещё не утонувшему атомному крейсеру еще какую-нибудь хромированную финтифлюшку или залить пару тонн керосина в ветхозаветный летающий гроб для его воспарения с атомными бомбами на борту.
Я заверил пекущуюся о сбережении пенсионных фондов кураторшу, что я - это я, и даже намерен прожить сколько-то еще.
-А кто же вас в таком случае оперировал? - был задан вопрос.
-Владимир Петрович Харченко.
-Сам!?
-Сам. В течение шести с половиной часов..
-Ну, если уж Харченко… Вот поэтому вы и живы.
Ой, жив. И академик В.П.Харченко жив. А наряду с нами еще как жив министр и долгожитель в правительстве Герман Греф. Который, озирая озеро в центре города Ижевска, директивно и озабоченно высказался, что хорошо бы в центре этого озера намыть рукотворный остров, а на острове построить гостиницу в виде автомата Калашникова.
Интересно, в Бельгии или в Норвегии на другой день посчитался бы вменяемым кто-либо из министров и сохранил ли свой пост в правительстве после такого высказывания? А у нас - ничего, осуществляется, споспешествует стране и электорату.
Ну, а вдруг да составители крокодильской антологии - они как раз из тех, кто проходит в профессии как раз по разряду таких, как Харченко, а не Греф? Вдруг врезались в память народов вспышечной собственной публицистикой, как говорится. всего себя, без остатка плодотворно посвятив "Крокодилу"?
Что ж, какой-то Кушак, похоже, оставил след в крокодильской сатире, прищемленный дверями лифта то ли между седьмым и восьмым этажом, то ли между пятым и шестым, тогда как "Крокодил" размещался на последнем, на двенадцатом этаже. (А нет бы Кушаку навестить "Крокодил" пешком, по лестнице, как всю жизнь делал автор этих строк и аж до восьмидесяти лет - народный художник СССР Борис Ефимович Ефимов.)
А второй составитель антологии, А.Пьянов? О, он-то, как главный (совершенно неизвестно, по каким человеческим и словотворческим стятям) редактор "Крокодила" в течение обморочных пятнадцати лет - уж он-то…
И в первых же строчках своего предисловия к антологии Пьянов предостерегает:"Крокодил" - журнал легендарный. Былями, небылицами, легендами и завиральщинами густо оброс он почти за девяносто лет своего существования".
Это точно. Но, значительнейшую часть своей жизни отдав "Крокодилу" - я как раз против этой завиральщины. И вся эпизодика, что будет приведена ниже - неопровержима и точна.
Первый раз за историю своего существования "Крокодил" бесславно, смрадно окочурился и закрылся в ельцинские времена именно под водительством Пьянова. К тому времени журнал покинули ВСЕ пристойные и даже полупристойные люди, а в штате остались пятеро партийных секретарьков разных лет и сколько-то членов партбюро. Весь священный двенадцатый этаж при Пьянове пошел в субаренду, и уже в холле бойкие коммивояжеры предлагали купить сугубо импортные щипчики для удаления мозолей и ороговелости ступней. А в конференц-зале, где проходили совещания и оснащение темами для рисунков безусловно лучшего в мире отряда карикатуристов - шныряли средь ворохов коробок и товарных упаковок блудоликие шалашовки с вертлюжковыми зазывными задиками. При этом куда делось все имущество журнала, его бесценные архивы и подшивки - неведомо.
Но под маркой "Новый Крокодил" в одной комнатенке на привычном этаже журнал как бы все-таки гальванизировался. Деньги на это дал некий младой полуолигарх. И даже пригласил меня на аудиенцию.
-Я вырос на ваших фельетонах, - сказал младоолигарх. И точно процитировал отрывков шесть из сочинений разных лет. - Но в размерности фельетонов вы придерживаетесь классических образцов. Тех, что культивировали Михаил Кольцов, Ильф с Петровым, Лиходеев. То есть - шесть-девять машинописных страниц. А нынешнее интеллектуальное состояние русского народа таково, что тексты величиной более двух страниц население осилить не может. Вот если бы вы в этих пределах…
-Не умею, - сказал я. - На двух страницах раскрыть тему да еще беллетризовать…Это к Жванецкому. Или на эстраде есть какие-то Трушкин с Коклюшкиным.
Но, видимо, то ли Жванецкий не подрядился, то ли интеллектуальное состояние русского народа оказалось неспособным осиливать и двухстраничные тексты - "Новый Крокодил" тоже вскоре дал дуба, ликвидировавшись из последней комнаты на 12 этаже.
А затем, проявив бурную заинтересованность в покупке журнала под историческим его названием - благородное рвение проявила "Новая газета". Здесь выяснилось, что права на "Крокодил" принадлежат почему-то Пьянову и безвестному гнойничковой величины банку.
На неизвестных условиях третье воскрешение журнала состоялось А у меня с главным редактором "Новой газеты" проистекло несколько бесед И этому энергичному слетку с гнезда "Комсомольской правды" (да и сам я начинал там же, только внештатно, не допускаемый к штату ввиду смутности биографии и национальности. Причем небезызвестный А.Аджубей распорядился, чтобы отдел науки, М.В.Хвастунов, печатал меня только под славянским псевдонимом А.Кленов) - я сказал:
-Помните Маяковского, "На смерть Есенина"? "Вам и памятник еще не слит,//Где он, бронзы звон или гранита грань?// А к подножью памяти уже понанесли// Рассоплений и воспоминаний дрянь".- Обязательно, Дмитрий Андреевич, из всех тараканьих щелей и запечков сейчас прилезут сонмища воспоминателей о великом журнале. Сродственно по Есенину из "Песни о великом походе": "Эй, вы, встречные-поперечные// Тараканы-сверчки запечные"…Они моментом объявятся, эти присосочники, кольчатые черви слизни и гельминты. Поэтому не худо бы в возрождаемом "Новой газетой" "Крокодиле" поисследовать не имеющую себе равных историографию журнала. Где столько сотрудничало людей - да с такими феноменальными биографиями! Да вот тот же первый первофельетонист страны Михаил Ефимович Кольцов. Ведь читали "По ком звонит колокол" Эрнеста Хемингуэя? Тот самый великий роман, за чтение которого в СССР можно было схлопотать ах какой значительный срок в строгом или усиленном режиме. И с каким же в этом романе пиететом и любованием выписан журналист Карков, а прообразом для него как раз послужил Михаил Кольцов. Вскоре расстрелянный по личному указанию Сталина. Так не любопытно было бы новоиздателям журнала порасспрашивать об этом крокодильце родного брата Михаила Ефимовича Кольцова - народного художника СССР и члена редколлегии "Крокодила" Бориса Ефимовича Ефимова? Пользуйтесь, ведь старик жив и в наисветлой памяти, хотя и ста пяти лет от роду. И тот же Борис Ефимов расскажет, как в бессчетный раз Агитпроп ЦК КПСС затеял вышвырнуть меня из журнала - а Борис Ефимов с главным художником "Крокодила" Андреем Крыловым взяли да и не проголосовали за это. И эти люди рассказали бы - вот уж никак не завиральщина! - что только к моим фельетонам и лучшими художниками делались обложки "Крокодила" - а тот же Агитпроп эти обложки чаще всего снимал И разве оно не прелестно, что снята была обложка к фельетону "Животные в городе"?. А причина? Глаза собаки, изображенной на рисунке, имеют разрез, цвет и выражение глаз А,Моралевича. (Она у меня в коллекции, эта обложка).
Но нет, как-то не заинтересовала пышноцветная историография "Крокодила" нововладельцев. И революционно выпустили они первый номер в тусовочно-поскакушечной тональности, приложив к нему для юморка и неповторимости жменю лавровых листьев для супа. А еще к одному номеру - стельки от потения ног..Ай, затейники, ай, несравненцы, ай, защитники, выразители чаяний и надежд масс! А что бы еще присобачить к следующему номеру для вящей дерзновенности и раскупаемости? Может, презервативы?
Ай, сорвалось: затоварено население презервативами. Наверное, по этой причине и "Крокодил" "Новой газеты", издав некоторую вонь, закономерно отдал концы.
Так покуда из оплесневелых закутов не выползли воспоминатели на манер тех, что ангажированы издательством "ЭКСМО" - позвольте несколько мозаичных и абсолютно точных картинок.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Из нелюбезно относящейся к нему Москвы молодой журналист Моралевич дунул на Дальний Восток. И там путешествовал с оленными эвенами, эвенками, ходил на колхозных китобойцах, корешевал с двуеперстниками-староверами, крестьянами, бежавшими сюда и в Забайкалье в стародавние времена от троеперстников ("мы сюда на жерновах приплыли") А наезжая в Хабаровск - печатал фельетоны в газете "Молодой дальневосточник", да еще два-три, пусть и изуродованные правками, прошли в "Известиях" у А.И.Аджубея. (Если помните - когда-то обязавшего меня печататься под благозвучной фамилией Кленов.) Как раз это было по соседству с тем знаменитым номером "Известий", когда Аджубей, испросив разрешения у тестя Н.С.Хрущева, обнародовал в "Известиях" письмо потомственного пролетария в адрес непереносимого реваншиста:"А пусть эта старая лиса Аденауэр пойдет продрищется в кусты!"
(Ай, будущий историограф "Крокодила"! Был я, лично присутствовал на той знаменитой поминальной пьянке, которую учинили художники "Крокодила" в шалмане Савеловского вокзала. Была эта пьянка по поводу безвременной и коварной кончины канцлера Западной Германии Конрада Адэнауэра. И обаятельный гроссмейстер карикатуры Гарри Йорш рыдал над савеловской имитацией котлеты де-воляй:
-Сука! Нашел когда скончаться! Нет бы умереть на полгода позже. А теперь у меня две карикатуры псу под хвост. Помер, сука, а у меня еще девять метров забора на даче недокуплено!
И по возвращении из какого-то путешествия в Хабаровск сказал мне журналист Алим Абдрашитов:
-Покуда ты шлялся на Чукотке, тут был с лекциями о фельетонистике Леонид Лиходеев. Знаешь, что сказал? Я, мол, с лекциями объездил всю страну, жанр фельетона повсеместно агонизирует. И только тут, у вас есть человек, манера письма которого обнадеживает - Моралевич. Он здесь?
А Моралевича почти всегда в городе нету. На этот раз бьет с чукчами моржей на косе Руддера.
Но разве это не лестно, когда четвертый за сто лет первофельетонист страны так о тебе отзывается? (И вот тут-то, господа из "ЭКСМО", упереть бы вам носом составителей антологии Кушака и Пьянова: а обмолвитесь хоть парой слов о Лиходееве, фронтовом офицере, человеке чести, искрометного ума и таланта, да почему же Лиходеев не пишет сам, чего в свое время ждала от него страна, зачитывая до дыр "Литературную газету"? Чего это он колесит по стране, добывая себе пропитание чтением лекций? Да чего это у родины не нашлось для него надлежащего аппарата, и американцы снабдили Лиходеева водителем ритма для сердца?.) Ведь нету теперь Агитпропа, которому упоминание о Лиходееве могло быть против шерсти.
А уж этот Агитпроп!
Девятилетним мальчиком в 1944 году я был усыновлен славнейшими людьми и попал в действующую армию на линию Маннергейма. И вот беда: девятилетние мальчики лишены дара футурологического провидения. Иначе сказал бы я папе, подполковнику Михаилу Андреевичу Турчинскому, начальнику штаба в бригаде морской пехоты:
-Папа! У тебя в бригаде есть такой морской пехотинец Александр Николаевич Яковлев. Нельзя ли, папа, оторвать ему яйца? Может быть, это помещает ему со временем стать политбюристом в ЦК КПСС и там же возглавить Агитпроп? И тогда он и присные его Жидков, Комолова, Чхиквишвили, Биккенин, Лисин не привнесут в мою жизнь неисчислимости бед и утеснений. Да что там, папа - наплевать на меня, крохотную песчинку в культурнических процессах: сотни искрометных книг, фильмов, стихов, пьес, песен по воле этого Агитпропа не попадут к людям страны, и достойнейшие из достойных сядут в тюрьмы, отправятся в психушки, неисчислима будет покалеченность судеб, и разве уж кому-то удастся бежать из страны, а кто-то будет вышвырнут из неё. И, папа, тот же Леонид Израилевич Лиходеев будет раздавлен этой машиной. И хоть главный редактор "Крокодила" М.Г.Семенов много значимых защитительных деяний предпринял в моей журналистской и писательской судьбе - именно он по указанию Агитпропа добил Лиходеева в "Крокодиле" угрюмым и пространным фельетоноподобием, которое называлось "Творческий почерк Чистоплюева")
Но где было девятилетнему мальчишке провидеть все это. А помните, люди из "ЭКСМО" Кушак и Пьянов, стихи:"Старик Державин нас заметил // И, в гроб сходя , - благословил"? Коли так восхвалительно отозвался обо мне, посетив Хабаровск, обреченный на молчание Мастер - по возвращении в Москву я и пошел наниматься в журнал "Крокодил". И как оправдательный документ для зачисления я принес стопочку фельетонных вырезок и рукопись романа "АВРААМ, ИСААК и ДОСААФ".
Для уяснения своей судьбы я через две недели посетил журнал. Как раз в это время в конференц-зале кончилось собрание художников и темистов, после чего все сообщество человеках о пятидесяти вышло в холл. И священный трепет охватил меня: мать честная - ведь почти повально все тут корифеи. И неужели состоится, что я буду среди них, пусть даже они художники, а я - российский словесник. В автобиографии Сергей Есенин пишет о своем вхождении в поэзию:"Когда я смотрел на Блока - с меня капал пот: я впервые видел живого поэта". И меня орошал пот, даже больший. Когда я был приглашен в кабинет главного редактора. Он не встал навстречу из-за громадного совещательного зеленосуконного стола, преклоннолетний желтолицый человек, калмык по национальности, весьма посредственный журналист, но, как сказали бы теперь - непревзойденный топ-менеджер, человековед и отец солдатам.
-Выражаю вам соболезнование, - сказал Семенов. - Человек не всегда ведает, что творит, но вы сами сделали выбор. Вы зачислены в журнал специальным корреспондентом.
Но зачислению этому, господа из "ЭКСМО" Кушак и Пьянов, предшествовали жаркие дебаты..
За три десятилетия в "Крокодиле" - кого только не наблюдал я тут на средних и высших командных должностях! Сплошь и рядом были тут люди, не сопричастные даже самой провальной и убогой журналистике, а не то что самому коронному и редкостному её жанру - фельетонистике. Но они искупали это безграничной преданностью делу партии, её верные подручные. И таким вот подручным партии состоял Б.А.Егоров, заместитель редактора, поставленный, должно быть, присматривать за Семеновым. Партия отрядила Егорова на сатиру из вооруженных сил, где был он сопричастен установкам залпового огня.
-О принятии данного гражданина в "Крокодил", - сказал обо мне Б.Егоров, - не может быть и речи. Взгляните на его трудовую книжку, какие здесь записи. Один раз он тут даже превращается в с женщину. Смотрите, вот написано:"уволена по статье". Да по какой пятнающей статье! И ведь это дезертир трудфронта, покинувший целину! Ну. его фельетоны - это куда ни шло. Но вчитаемся хотя бы в оглавления рукописи его романа! "В ночь с 1917 на 1956 год". "Берите, берите меня горстями!" "Самородок его таланта бил фонтаном почем зря". Это же неприкрытая бабелевщина! А дальше? "Я еще буду учить этих женщин! Достаточно того. что я их трогаю руками".Данному Моралевичу не место в наших рядах. И вообще я настаиваю, чтобы рукопись романа "АВРААМ, ИСААК и ДОСААФ" была передана в КГБ.
-Ну, зачем же, - сказал Семенов. - На работу мы человека возьмем. Даже без испытательного срока. А в КГБ - расторопные люди. Когда будет нужно, опергруппу пришлют. Он, Моралевич, в двухлетнем возрасте с этим уже знакомился..
Так я закрепился в "Крокодиле". И с первым же фельетоном о театральных ВУЗах страны напоролся на выговор с занесением и на первую выволочку с вызовом в Агитпроп. (Правда, Зюганова, работника этого отдела, который будет когда-нибудь писать о себе в биографии, отражая основную профессию - "постоянный кандидат в Президенты России" - я в коридорах не повстречал.)
Второй мой фельетон был увенчан вторым выговором и вызовом к главному редактору.
-Значит, так, - сказал Семенов. - Навсегда забудьте о написании эссе, фельетонов-ревю, фельетонов-обозрений и тех, что называются обобщающими. Обобщать полномочна только одна организация - ЦК
КПСС. Позволительна для вас конкретика и только конкретика
-Но каноны жанра… И все творчество моих предтеч: Кольцов, Ильф с Петровым, Лиходеев…
-А вы освежите в памяти, чем кончили все ваши предтечи. Только Ильфу посчастливилось своевременно умереть дома. Итак, ничего кроме конкретики. Ну, а уж её беллетризуйте, украсивляйте.
И куда же деваться от этой прокрустовости? Таким вот образом я на третий год дослужился до отпуска. А там, в дальней дали, я был обнаружен телефонным звонком главного редактора.
-Как отдыхаете? - поинтересовался мой любимый калмык. - Таймень, полагаю, ловится, а без вранья - на сколько тянул самый большой?
-Шесть четыреста. Но вы же не за этим звоните, Мануил Григорьевич. Что стряслось?
-Пустяки. Но все же спрошу. По редакционным планам вам это не вменялось, а вот так, самодеятельно, на свой страх и риск - не расковыривали вы ничего по Плешке, ну, по Институту народного хозяйства имени Плеханова?
-Нет.
-Вот и отдыхайте.
Надо ли говорить, что через сутки я прилетел в Москву, в редакцию.
-Так и предполагал, - сказал Семенов. - Но раз уж вы тут - сидите. - И набрал два телефонных номера с просьбой к кому-то немедля приехать Первым приехал сухонький невзрачный человек, голова постоянно склонена к левому плечу. Вслед за ним прибыла без малого венценосная пара, красавица-дама и сановного обличья мужчина.
-Вот и все в сборе, - сказал Семенов. - Позвольте вам представить: Моралевич. - При этом голова невзрачного человека приняла вертикальное положение, а венценосные вскричали:
-Это не он! Этот высокий, поджарый, а тот был старше, упитанный и косой.
Так в чем дело? Ах, изменились времена. Все стали повышать свой статус. Смрадные харчевни обозвались ресторанами. Занюханные парикмахерские - салонами красоты. ПТУ обратились в колледжи. Подозрительные курсы - в институты. Институты - в академии. Провинциальные шайки расхитителей стали именоваться правительствами Может быть, и институт Плешка, уже сорок лет назад самый прогнивший, самый взяткозагребущий - тоже теперь академия.
Но вот в те давние годы спецкор "Крокодила" Моралевич собрал громадное досье на двух доцентов этого института, мужа и жену. О всех их поборах со студентов и абитуриентов. И, встретившись с этими доцентами, предъявив им малиновое, в дорогой коже и с золотом служебное удостоверение - за весьма и весьма значительную сумму предложил выкупить у него это досье. Но того не учел преступный и всю жизнь воинствующе беспартийный Моралевич, что доценты, муж и жена, паче того, что они растленные воры - они были БЕЗЗАВЕТНЫМИ КОММУНИСТАМИ!
И с поникшими головами они пришли в Агитпроп ЦК КПСС: да, мы были гадостны и сребролюбивы, готовы понести наказание за это - НО КАКИМИ РУКАМИ ДЕЛАЕТСЯ ЖУРНАЛ ПОЛИТИЧЕСКОЙ САТИРЫ ЦК КПСС?
Что же, очная ставка установила: да, Моралевич был не истинный, досье пытался продать лже-Моралевич. Но состоялась редколлегия, и все тот же Б.Егоров, знаменитый в журналистике разве что непомерных размеров лосиной нижней губой, сказал:
-Так-то оно так, но до полного выяснения обстоятельств Московским уголовным розыском предлагаю воздержаться от публикаций Моралевича в "Крокодиле"
И большинство членов редколлегии страстно поддержало Егорова: да, от греха подальше, береженого бог бережет. (В те времена "бог" писалось еще со строчной, не с заглавной буквы, и у Брежнева не было духовника и окормителя, как ныне у Путина.)
-А будет иначе, - сказал Семенов.- МУР - оно конечно, но мы будем печатать Моралевича в каждом номере. А если осилит - то и два фельетона в каждом номере.
И оно сталось так. Да будь ваша добрая воля,. Мануил Григорьевич - не то что два, я бы весь журнал из номера в номер заполнял своими сочинениями!
А теперь бы мне хотелось высказать громадную претензию к МУРу. Нет бы ему, как теперь, годами волокитить и мусолить дела - ведь сколько всего я успел бы напечатать!
Но уже через два месяца дотошный следователь по особо важным Дмитриев выследил, раскрыл, арестовал восьмичеловечную банду Михаила Шапиро, при этом все восемь огребли знатные сроки. А расставаясь - Дмитриев намеренно не сказал мне "прощайте" Потому как, сказал Дмитриев, мы еще повстречаемся, причем не раз. Потому что по СССР,
причем только под этой фамилией, судя по оперативкам, всегда шарятся два, а то и три человека.
Но самое-то оглушительное, что вскрыл Дмитриев и что стало достоянием гласности : удостоверение, в которое вписали все мои данные - украла в редакции и оснастила им банду жена почти бессменного секретаря парторганизации С.Спасского (в антологии присутствует) Валентина Скуратова.. Однако, партия бережет свои кадры. Скуратова под сурдинку уволилась из редакции, а Спасский до последних дней состоял в припьяновском "Крокодиле", возюкая что-то пером и кистью.
Вот так, господа историографы и антологисты. Тут слезно просились бы для обнародования еще десятки умопомрачительных, знаменательных, со стороны и уморительных историй, связанных в "Крокодиле" и Агитпропе лично со мной, да что уж…Скажу только, что со следователем Дмитриевым и старшим офицером МУРа Е.Шепелевым через несколько лет снова пришлось мне встретиться, но только по вовсе печальному поводу. Не вполне еще обстрелянный в экономических хитросплетениях советской жизни - грохнул я фельетон о мясокомбинатах Кавказа. Сам того не ведая, что сочинением этим отрубил поступление бессчетных миллионов рублей как влиятельнейшим лицам Чечено-Ингушетии, так и некоторым министрам в Москву. И разве могли они не болезненно перенести утрату?
Да, это только при Ельцине Чечено-Ингушетии стало позволительно иметь во главе республики национального первого секретаря - Докку Гапуровича Завгаева. Тогда как допрежь могли возглавлять республику только русские секретари. На тот момент - Семен Семенович Апряткин, первый секретарь, а четвертый - Михаил Акимович Дорохов (всереспубликанская кличка - Кальтенбруннер). Вот именно этими людьми было - впервые в СССР - заказано застреление журналиста, пофамильно - Моралевича А..Ю. А осуществить убийство поручалось наигрозному, наимогущественному, наивлиятельному человеку в Чечено-Ингушетии - Салману Магомедовичу Тангиеву.
Но так повернулись события, таково было ко мне отношение тэйповых старейшин, что сам Тангиев рассказывал мне спустя годы:
-Мы тебя возле дома и редакции в две машины выпасали четыре дня. И плевать, что МУР выставлял к тебе охрану, раскассировали бы тебя в два счета..Просто обком изменил заказ: грохнуть твоего информатора и подзащитного. Что и исполнили. А тебя велели не трогать: будет очень большой скандал.
Ах, где ты, власть Советов и коммунистические времена! Ведь глядите: не выпустили кишки, убоялись скандала. А теперь? Восемь лет назад трое молодых джентльменов титульной национальности на пороге дачи мне прострелили голову - и ничего. И никого, как водится, не нашли. Разве что в "Московском комсомольце" была заметка: пришили. (Однако -выжил.)
А в те годы, когда МУР снял охрану, когда страсти улеглись, спросил меня Мануил Семенов:
-Правда ли, что вас на высоком уровне приглашают уехать в Америку? Значит, правда? Так, может, оно и лучше?
-А уж вам-то, Мануил Григорьевич, как стало бы без меня спокойно. Шесть раз под судом, четыре опровержения, пять вызовов вас и меня в Агитпроп… А по всем прочим сотрудникам - тишь, гладь и божья благодать.
И постоянной своей судье Свердловского райсуда И.Захаровой, за давностью и множественностью контактов уже и приятельнице, она предпочитает греческий мускат "Лоэл", а я "Гавана-клуб" - выговаривал я в своем замечательном семейном кругу, а только в этом кругу и отмякнешь, а без него хоть в петлю:
-Ирка, стерва, что же ты какую неправосудчину гонишь по мне и журналу? Как написано у Бабеля:"Стыд! В какой несгораемый ящик упрятала ты свой стыд?"
-Э, милый, - отвечала райсудья. - Ты бы ведал, с какого уровня были про тебя звонки. А я - ниже низшего предела, приговаривала всего-то к опровержениям.
И по другому случаю представлял я суду неопровержимые доказательства, подтвержденные комиссаром милиции Дербеневым (нынче это генералы), что иркутский пушно-меховой капо-мафиози Яков Борисович Спорный в 1943 году был боднут в левую ягодицу коровой по месту жительства - но был осужден за клевету на фронтовика, получившего тяжкое ранение при наступательных действиях. Так что, наверное, Центральному комитету были известны штурмовые отряды, опрокидывающие фашистов движением задом-наперед, громя вермахт ягодицами. А сколько цэкистов ходили после этого в ушанках из норки "паломино" и сколько соболевых палантинчиков из соболей "подголовка высокая" накидывали на плечи цэковские тетки - про то мне неведомо.
Здесь не берусь сказать, в какой степени от меня персонально, от журнала и жизни вообще - наш несломимый калмыцкий Акела устал и положил голову на лапы.
-Вот так, дружочки, - сказал Семенов в узком кругу. -- У нас перестало должным образом получаться. Или я осточертел вам, или вы осточертели мне.И поеду-ка я в Воронеж
В этом месте, следуя Квентину Тарантино и его фильму "Криминальное чтиво", следует написать:
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Я застал в "Крокодиле" восемь ответственных секретарей. Трое из них были безупречны и выше всяких похвал: Саша Ремизов, Володя Надеин, Коля Штанько. Остальные - сброд и вообще неизвестно почему (преданность делу партии? близость к КГБ?) оскверняли эту значительную должность. Ну, скажем, весьма долго последним припьяновским ответсеком была гражданка Н.Бухалева, пришедшая из машинисток Союза журналистов. Не отмеченная в отечественной журналистике НИ ЕДИНОЙ собственной печатной строкой.
Но в памятный день возвращения Семенова из Воронежа ответсеком журнала был Коля Штанько. И позвонивший ему Семенов сказал:
-Николай! Я из Воронежа привез человека. Выясняться с ним было мне недосуг. Он в гостинице "Балчуг". Фамилия его Дубровин. Поезжай и обнюхайся с ним.
Ах, известны передвижения по Воронежу великого человека Семенова и ход мыслей его: засранцы, из этого Воронежа я, уходя, подсуроплю вам в главные редакторы такой экземпляр, что всей редакцией взвоете вы волчьим воем, а годы моего редакторства покажутся вам житием в раю!
Что ж, сперва Семенов соблазнял переездом в Москву главного редактора областной партийной газеты Евтушенко. Но зачем же члену бюро обкома, областному небожителю Евтушенко эта Москва? Где распылится его областное величие, где все заполнено ордами куда более директивных персон?
И Семенов втранспортировал в Москву редактора воронежской комсомольской газеты. Тем паче - комсомолист был автором некоего профильного сочинения: что-то сатирико-юмористическое про козу.
В четырехместном номере гостиницы "Балчуг" три толкача сидели у стола и играли на шелобаны в "буру". У окна, вглядываясь как хорошеет столица, находился тучный человек по фамилии Дубровин.
Мать честная, как же пили всегда в "Крокодиле"! Ни в одной редакции СССР так не квасили, не керосинили, не ухрюкивались и не уханькивались как тут. Только в штате хронических алкоголиков было - голова пойдет кругом. А уж среди художников и внештатников…Большое специализированное кладбище для крокодильцев, почивших именно от алкоголя, можно было бы организовать в Москве. Да и сам автор этой историографии с одиннадцати лет употреблял спиртные напитки в нехороших компаниях. А уж на северах страны, где царила ленинская национальная политика и пить малым народам запрещено. А очень подмывает - ах, хаживал автор с оленными эвенками до Якутска, и не сотнями пузырьков закупали мы пошлые одеколоны "Шипр", "Тройной" и "Гвоздика". Ибо что такое "Тройной", и разве захорошеет троим мужчинам с одного пузырька? Нет, громоздок и нетранспортабелен этот товар.И вернее всего затовариться малюсенькими колбочками пробных духов. Много дороже оно, но такие эфироносы введены в пробные духи, такие потайные ингредиенты, что малюсенький полуглоток валит с ног властителя тундр и тайги. И оленные поганки, принятые вовнутрь - ах, до чего хороши для шоковых галлюцинозных состояний. А уж близость и сдружение с полярной авиацией, где "ликер-шасси", антиобледенители и постоянные записи в бортжурнале:"Схватывало винт". Обязательно и постоянно схватывало, ввиду чего из вскрытых антиобледенительных баков за версту разило апельсинными корками.
Тогда как пить - вредно для организма. И, отправленный М.Г.Семеновым по державе для сочинения объемного очерка о том, как пестуются у нас в СССР особо одаренные дети, прежде всего академиком Лаврентьевым в новосибирском Академгородке - там я получил вовсе категорическое заключение о том. что пить вредно. Гордость нашей генетики, Юлий Яковлевич Керкис, много лет по воле товарищей Сталина и Лысенко отмантуливший чабаном и пастухом в глухоманных стадах - показал мне свои ослепительные лаборатории. Странные картинки в рамочках висели тут по стенкам.
-Это хромосомные портреты школяров, с которыми занимаюсь я. И еще хромосомные портреты моих сотрудников. Какая гармония, какие обнадеживающие структуры! Но взгляните, сколь не похож на прочие вот этот единственный хромосомный портрет! Это подлинно портрет шизоида. Как вы могли догадаться - это мой хромосомный портрет.
А потом Юлий Яковлевич явил мне дивное диво: буржуазный электронный микроскоп, который СССР стяжал на Всемирной выставке в Брюсселе. Некую пленочку обнаружил я в поле зрения микроскопа, а затем Юлий Яковлевич произвел пальцевую манипуляцию - и моему зрению предстал натуральный взрыв.
-Знаете, что это было? - спросил великий генетик. - На срез слизистой оболочки человеческого желудка я капнул алкоголем. Вот что происходит в организме при введении в него спиртного. Поэтому незамедлительно пойдем и примем по стакану.
Лишенный всяких представлений об этом - куда Коля Штанько привел человека из Воронежа Дубровина? Естественно, в шалман Савеловского вокзала, так удачно расположенный визави от редакции. Где под водку намеревался выведать Штанько, чем дышит воронежец, каково его жизненное кредо и ориентиры.
Но даже после употребления полутора килограммов водки кашинского изготовления (а уж она-то расквашивает человека куда шибче "кристалловской", александровской и даже шуйской) - человек из Воронежа молчал и не рассекречивался.
Добросовестный Штанько пытался растормошить тучного человека, рассуждая о тонкостях литературных стилей, о литоте, синекдохе, полисиндетоне, в конце концов о победах советской науки в космосе, в конце концов о бабах - воронежец молчал.
В номере гостиницы "Балчуг" толкачи все так же, но уже с рас пухшими носами от шелобанов, играли в карты. В буфете гостиницы ничего. кроме ужасающего "рислинга", не было. Но увенчать рислингом несостоявшиеся собеседования с Дубровиным Коле Штанько не удалось: кандидат в главные редакторы, не снимая ортодоксального покроя порток, вмертвую спал. Редкостное явление: задание самого-то Семенова выполнено не было. Но, раз уж воронежский кот в мешке - ныне москвич и надо его пристраивать к должности, вроде как теперь через предварительные должности прикатывают к президенству Д.Медведева - промежуточно Дубровин был определен редактором экономического отдела. А вскоре и воцарился.
И, как справедливо писал классик -"Не всякая птица долетит до середины Днепра". Не всякому Моралевичу на его работе удается дожить до сорокалетия. И по случаю такового в ресторане "Прага" мы с женой устроили для редакции славный праздник кяргуду, оно же сабантуй. Юбиляр был в смокинге из английского сукна черного цвета №29.
Всю-то жизнь юбиляр ходил черт-те в чем. А потом, с первых литературных заработков, решил увенчать себя достойным прибарахлением. И его бывшие соученики по балетной школе театра им. Станиславского и Немировича-Данченко ( отчего среди блатных имел нынешний юбиляр погоняло Балет), теперь-то солисты балета, нацелили:
-В ателье на Кузнецком мосту есть закройщик Славик Зайцев. Он теперь уже забурел, но сошлись на нас, он не откажет.
И Славик Зайцев построил для меня из песочного габардина совершенно еретический, антисоветский костюм при пиджаке без лацканов. Плюс смокинговую пару.
В "Комсомольской правде" габардиновый костюм вызвал подлинное осатанение двух тогдашних фельетонистов газеты, Суконцева и Шатуновского. (Оба эти старателя присатирности представлены в антологии "ЭКСМО").
На юбилее я красовался в смокинге. И Славик Зайцев, конечно. не виноват, отбортовку лацканов на смокинге он встраивал из лучшей волосяной сетчатки. Может быть, даже из волос хвоста самца газели Гранта. Но в растроганности чувств припав ко мне (выше не доставал) Е.П. Дубровин, уже главный редактор, слюнями, соплями и слезами так расквасил на смокинге мой левый лацкан, что он навсегда покоробился и утратил товарный вид. Тогда, возможно, я и окружающие услышали произнесение Дубровиным не менее сорока слов подряд. Слова эти были о том, что теперь для меня в "Крокодиле" настанут золотые времена, тематический и стилевой карт-бланш, и обобщающий фельетон, до сих пор для меня запретный - восторжествует.
Однако, как писал другой классик - "недолги были радости". И вскоре Дубровин сказал мне, уложившись слов в двадцать шесть:
-Товарищ Моралевич, над вашей головой сгустились грозные тучи.
-А что же, - сказал я, - я уже привык, что над моей головой всегда сгущаются грозные тучи, а в тарелках у трудящихся никогда не сгущается суп. Так какое еще говно приплыло по речке ко мне?
-В бытность М.Г. Семенова главным редактором вами совершено в Азербайджане тяжкое уголовное преступление. По указанию Генеральной прокуратуры СССР вам надлежит немедленно вылететь в Азербайджан и предстать перед следствием.
-Что за преступление?
-Это тайна следствия.
-Где наша не пропадала. Подписывайте командировку.
-Командировки вам не будет. Вы прибудете в Азербайджан не специальным корреспондентом "Крокодила", а просто гражданином. Прошу сдать служебное удостоверение.
-Сдать? А ху-ху не хо-хо? Так слушай, воронежский ублюдок: (две строки "ухтижмлаговского" мата и одна строка "ангарлаговского" мата опускаются. ) - Более десяти раз я летал в Азербайджан - и только в качестве спецкора. Стало быть, и преступление я мог совершить только в качестве спецкора. Спецкором я и предстану перед загадочным следствием.
-Отказываясь вылететь как рядовой гражданин - вы будете этапированы к месту следствия прокуратурой.
И прокуратура ждать себя не заставила. Звонком домой грозный человек меня уведомил, что этапирование состоится в течение трех дней. На это я сказал важному чину: двумя этажами выше надо мной живет любимый ученик академика Курдюмова, знаменитый физик-теоретик и мой друг Армен Хачатурян (давно уже ПОЖИЗНЕННЫЙ профессор Калифорнийского университета). Ввиду скотского отношения к нему в СССР профессор намерен покинуть страну. И для острастки, чтобы профессор не рыпался - перед нашим подъездом круглосуточно и демонстративно стоят две "волги" КГБ. А равно с ними возле дома дежурят буржуазные гиены пера из "Франс-пресс", "Ассошиэйтед-пресс" и разных там "Шпигелей", чтобы отразить на своих страницах возможный арест физика. Так что подгребайте к моему дому, прокуроры: ребяткам из иностранных агентств будет не менее любопытно снять мое этапирование.
Я ребяток уже оповестил.
На другой день командировку спецкора курьер "Крокодила" Танечка Волкова привезла мне домой.
Ах, моя несказанно любимая страна! Всю жизнь категорически невыездной (по запросу монгольской стороны не выпущенный даже туда для чтения лекций!) - я всю-то свою самую большую в мире державу буквально обползал на брюхе. На брюхе не из раболепия, а как этнограф и в меру отпущенного мне - защитник людей.. Так что же мог я натворить в любимом мною Азербайджане, с которым часто и ссорился, а со вторым секретарем тамошнего ЦК Елистратовым обнимался при встречах и прилюдно называл дядей Петей?
Поселен я был не в СИЗО, а в двухкомнатном "люксе". Прокурор Азербайджана Ибрагимов был учтив и изыскан. Следствие возглавил следователь по особо важным Чумаков. На допросы меня доставляла черная "волга" с проблесковками и сиреной. Чай подавался в хрустальных национальных сосудах "армуды". С козинаками, фей-хоа и прочими восточными сладостями.
Совершил же я вот что: четырнадцать с половиной лет назад (а срок давности по таким делам составляет пятнадцать лет, так что очень ловко есть целых полгода, чтобы упрятать меня лет на десять) я:
Возник на Бакинской трикотажной фабрике.
Опечатал её цехи своими служебными визитными карточками
Шантажируя криминальное руководство фабрики разоблачениями - вывез с территории грузовик новозеландской шерсти в шпулях и реализовал неизвестным покуда цеховикам.
На квартире главбуха фабрики, в присутствии её директора - получил взятку. (Теперешними деньгами - тысяч под двадцать долларов.)
-Итак, - огорчил я прокурора республики, - вот какой компот: беда в том, что я даже не могу быть с вами честен или нечестен. Со времен называемых событий прошло четырнадцать лет. По восемь месяцев в году я бываю в командировках. Это встречи с тысячами людей, наслоение в памяти тысяч событий и обстоятельств, сотни населенных пунктов…Что у меня отложилось в памяти по прежним посещениям Азербайджана? И я, и вы, наверное, помните мой распотешный фельетон о фигурном урагане, который пронесся над селением Тангяруд. Ураган этот сорвал крыши и разрушил подворья только у местных представителей власти и партийных работников, и только они получили большие возмещения убытков как пострадавшее от стихии. Я влюблен в бакинский Молоканский садик. Я свой человек у здешних молокан. Я свой человек в слободе Красный Еврей. Экстремал, я даже побалансировал на грани Обрыва самоубийц. Я озирал Каспий с вершины Девичьей башни. Мне показывал республику тончайший её знаток и хранитель музейных фондов Роман Шеин. Я облазил весь завод по производству столь чтимого в России портвейна "Агдам". И там произошло у меня такое сроднение с коллективом, что один растроганный старик сказал:"Синок! Джан! Шистьдесят пять лет работал на этот осадочный колонна. Видишь бочка? Два центнер сивушного масла! Мой масло, никому не нужен, дару тебе. В Каспий выльешь - весь осетрин кверху брухом, весь твой!". Мне деликатно объясняли, пусть никого в Азербайджане это не обидит, что громадный диаметр кепки "маштагинка", названный по именованию селения Маштаги - так велик для того, чтобы двое мужчин не могли сойтись на то критическое расстояние, когда меж ними вдруг да возникнет гомосексуальное влечение. Я помню еще чертову прорву азербайджанскостей, я даже был представлен находящемуся в полужидком состоянии пророку по имени Этага - но я решительно не знаю, где расположена Бакинская трикотажная фабрика, кто её главбух и директор. Вот мои визитные карточки, они те же самые, что четырнадцать лет назад. Сличим их с теми, которыми я опечатывал цехи четырнадцать лет назад, и если оно совпадет - я сразу беру руки за спину и, как в опере "Борис Годунов" в сцене про Василия Грязнова, набегайте с криками:"Вязать его! Вязать!"
-Карточки не сохранились, - сказал следователь по особо важным Чумаков.
-Тогда требую очную ставку с главбухом.
Не состоялась и очная ставка. Поскольку в давние годы арестованный главбух так усиленно симулировал невменяемость, что через три года необратимо свихнулся.
-А директор? Директора в СССР всегда были психически уравновешенней главбухов.
-М-мм… - замялся Чумаков. - Директор по некоторым причинам недоступен. Он по некоторым причинам давно в Иране.
-Хорошо, - сказал я прокурору республики. - Но у нас еще остался соцреализм. Вот, например, писатель Всеволод Кочетов и десятки других. Кубометры романов о трудовом династизме сочинили данные писатели. Может. прежние работники фабрики одряхлели, вышли на пенсию, но Азербайджан наводнен долгожителями, и - семейные саги, легенды, предания…И кто-то из стариков, сменившим их у прядильных станков молодым, рассказывал о московском журналисте-налетчике.
-Сведений нет, - сказал Чумаков.
Тогда я пошел в магазин "Медучпособия" и купил там большой плакат: анатомия строения человека.
-Что это? - спросил прокурор республики.
-Это хомо сапиенс в разрезе. Видите - вот ключицы. Ниже расположена грудная клетка. Еще ниже подбрюшье. А вот и жопа. В которую я посылаю Генерального прокурора СССР Сухарева…
-Всё-всё-всё! - сказал прокурор Азербайджана. - Место в жопе занято Генеральным прокурором СССР, меня вам туда уже не впихнуть. Что вы хотите?
-Самой малости. Не будь у меня испорчены отношения с министром МВД Щелоковым - я бы от вас ничего не хотел. А мои отношения с министром строятся ломанно. На манер сейсмограммы. То от имени МВД меня увенчивают благодарственной папкой величиной с могильную плиту с приложением генеральского удостоверения, только я его никогда не беру, то Щелоков пишет на меня представления в ЦК КПСС - о планомерной травле мною ооветской милиции. А мне бы сейчас это удостоверение и бронь МВД на любые рейсы "Аэрофлота". Я хочу, чтобы Чумаков по брони прокуратуры сгонял в агентство и взял для меня билет на ближайший рейс до Москвы. Поскольку на дворе июнь и очереди в кассу неодолимые. Ведь у Азербайджана больше нет ко мне вопросов?
-Вопросов и не было. Но вы же понимаете…
Чумаков в два счета привез билет. После чего у меня с прокурором республики Ибрагимовым посередь его кабинета произошла рукопашная схватка. Я впихивал ему 38 рублей за билет - прокурор отбивался.
Мой любимый Азербайджан! Я по сию пору должен тебе 38 рублей. И если что - даже с учетом дефолта, инфляции и индексаций…
А в Москве я спросил главного редактора Дубровина:
-Ну что. паскуда, припасли по мою душу что-нибудь новенькое?
Естественно! Лишение на два года права работать в советской печати с формулировкой "за неуправляемость". Так что если дома затеет Моралевич написать на стенке в туалете некое трехбуквие - пожалуйста, но в общественное туалете, где это могут прочитать сотни людей - это уже наказуемое тиражирование. Так что намотайте себе на ус все прочие сотрудники журнала: так поступает партия с неуправляемыми. Поэтому всем быть тише воды, ниже травы, на уровне дрессированных енотов-полоскунов и морских свинок.
А после этих двух лет состоялась знаменательная редколлегия по окончательному изгнанию из "Крокодила" А.Моралевича. Та самая, на которой при всеобщем "за" отказались голосовать Б.Ефимов и А.Крылов. И, драгоценные антологисты "ЭКСМО", что сделал фельетонист? А написал кратенькое письмо в ЦК КПСС: "По настоянию Агитпропа ЦК КПСС, без предъявления каких-либо обвинений - редакторатом, редколлегией и партбюро журнала (за двумя исключениями) был поставлен вопрос о моем немедленном увольнении из журнала. Настояния Агитпропа ЦК КПСС считаю для себя недостаточными. В случае же, если это точка зрения Секретариата ЦК КПСС - я тотчас без объяснения причин покину как журнал, так и отечественную журналистику".
И уже через два дня меня настиг истерический телефонный звонок.
-Как вы осмеливаетесь, - голосил в трубку мой персональный инквизитор, инспектор Агитпропа А.И.Лисин, - отправлять такие письма руководству партии? Мы сурово накажем Дубровина за спекуляции именем ЦК! А вы будете наказаны в случае снижения творческой активности!
-Принял как руководство к действию, Александр Иванович. Разрешите откланяться.
Но вовсе не с этих приснопамятных дней, дорогие историографы "Крокодила" (всех времен и народов) началась агония журнала.
Ах, Уильям Фолкнер и гениальный его рассказ "Красные листья", где отображены два индейских предводителя, Мокетуббе и Иккемотуббе! Тучные, заплывшие салом и остолбенелые.
Точно таким, бездарным напрочь и вдрызг, трусливым и опустившимся был возглавитель "Крокодила" Дубровин (в антологии представлен и дружеским шаржем, и графоманским текстиком). Мужчина с лицом цвета самца нерестящейся горбуши: смесь лилового, багрового и серо-буро-малинового. Видно,
никогда он не смотрел в окуляр электронного микроскопа, что бывает со слизистой оболочкой желудка, если бессистемно вливать туда декалитры водки. И что уж там: я, злой человек, не пожалел любимую мною книгу о Швейке и преподнес её Дубровину, отчеркнув жирно слова, обращенные к подпоручику Дубу:"Пить вы не умеете - а пьете!"
Но, как говорят в России - "дурак-дурак, а хитрый!".Разрушаясь телесно, но не нравственно, ибо нельзя разрушиться тому, чего нет, отдавая себе отчет, что превратил журнал в выгребную яму и теперь уже над его головой сгустились грозные тучи - Дубровин придумал гениальный ход во спасение. Он затеял написание биографии Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева!
Ах, благостные нынешние времена! Вот тихой сапой подкатывается историк Рой Медведев (про которого истинный гражданин России Амальрик так и не успел выяснить, историк это в ранге подполковника или выше?), подкатывается и с ходу наварганивает пока еще не девятиптих, а всего только двуптих о житиях В.Путина. Ну, не в той еще серии "Жизнь замечательных людей" (дойдет и до этого), а пока в какой-то серии то ли сногсшибательных, то ли опупительных и обворожительных людей.
Не подкачал и путинский Лонгфелло с НТВ В.Соловьев, только что разразившись гроссбухом о том, что не "Пушкин - наше всё!", а Путин - наше все, благо в двухвековом слогане в слове "Пушкин" всего-то две буквы надо заменить на одну.
Свободища печати! Торжествище демократии!
А в былые времена?
Да, замельтешили в редакции многозначительные насупленные и подпитанные средствами редакции люди, которые грянули на Ставрополье: а где тот комбайн, на котором перевыполнял нормы вдохновенный комсомолист Мишанька Горбачев? Вот к этому мотовилу он, пренебрегши обедом, прислонялся, вчитываясь в труд "Как нам реорганизовать РАБКРИН" и "Империализм и эмпириокритицизм"? Вот этот колосок осота, одновременно борясь с сорняками на полях, Мишанька использовал как книжную закладку (ведь никогда не брал он для этого пшеничные колоски, чтобы до зернышка весь урожай попал в закрома родины?
Буря негодований и гневов произошла после этого в ЦК КПСС. Что происходит, товарищи? А прошел ли этот Дубровин согласования для сочинения биографии вождя через все инстанции ЦК, вплоть до Политбюро? Видеть его здесь не видели. Так что показать наглецу не только Кузькину мать, но и Кузьку в натуральную величину, и детей его, и вола его, и осла его!
Испепелительна была молния и оглушителен гром. И доподлинно известно, что ЦК поставил перед Дубровиным вилку: или добровольно и немедля выметаешься с должности и тогда ЦК подумает о твоем дальнейшем трудоустройстве, или…
О, мстительный и зловредный ЦК. Человека из Воронежа, увенчанного элитарной московской квартирой, при небожительской должности, прислоненного ко всем питательным и жизнеобеспечительным сосцам Кремля, пусть и бухарика - глумливо трудоустроить куда? Самым насекомоподобным литсотрудником в журнал всеобщего посмешища - "ТРЕЗВОСТЬ И КУЛЬТУРА"! И где тот круглосуточный автомобиль, щлейф холуев и управленчество судьбами? Нет, общенародным троллейбусом, подвергшись штрафу за безбилетный проезд, поскольку за множество лет вообще отвык платить за что либо, в гуще пролетариев, родственных тебе разве что запахом изо рта - тащись в занюханное здание, садись за щербатый стол, и какой-то хмырь делает тебе строгое внушение ввиду опоздания к рабочему месту на семнадцать мгновений весны…А после этого, сам находясь в сумеречном состоянии души, редактируй заметку о спиртоносах, неизвестно как проникающих на оборонные заводы Тулы…
Да, конечно: пишет и всюду устанавливает железнодорожное ведомство человеколюбивые таблички:
БЕРЕГИСЬ ВЫСОКИХ ПЛАТФОРМ!
Но недостаточно устанавливает. Ибо с такой вот платформы гукнулся отвергнутый и более нелюбимый партией коммунистов Дубровин. И как пел незабвенный Галич:"И все, и нет Егора,// Был человек - и нет.// И мы об этом скоро// Узнаем из газет//".
А даже ничего сердобольного, подписанного "группа товарищей" (пусть даже третьеразрядных товарищей) не промелькнуло в газетах И кому же теперь в "Крокодиле" быть главным редактором, оздоравливать журнал, лечить его подтрухлявленную репутацию?
В шестидесятые годы, самотеком из глубин Украины в "Крокодиле" возник плотного телосложения молодой человек. С улыбкой даже какой-то загагаринской обаятельности. С очевидной и щедрой фельетонистской одаренностью. А также изрядный лисовин, царедворец и неопасно для общества и конкретного дела карьерный. Ввиду чего вскоре стал он ответственным секретарем "Крокодила", лучшим, на мой взгляд, за все годы существования журнала. Любой наикаверзный и опасный вопрос можно было вырешить с этим человеком за сорок секунд. Звался он - Владимир Дмитриевич Надеин.
Но, при его-то энергетике и непомерной загруженности работой ответсека - ухитрялся Надеин быть, так сказать, играющим тренером. И не десять, не двадцать первоклассных сочинений опубликовал в "Крокодиле". (Как же вы, антологисты "ЭКСМО" Кушак и Пьянов, вывалив на почти 600 страниц кучу муры, вообще к журналу касательства не имеющей - ухитрились обойти вниманием этого человека?)
Но - повадился кувшин по воду ходить…И Володя Надеин напечатал в журнале фельетон о некоторых странностях земледельчества на Украине. А в этом деле - как на флоте, где говорят:"Опаская наша служба матроская". Так что после фельетона, по настоянию члена Политбюро Шелеста - был сожран, счавкан, раздавлен и вышвырнут из "Крокодила" с волчьим билетом В.Д.Надеин.
Но даже коммунистический мир - он не без пристойных людей. И на каком-то там коммунистическом шабаше редактор "Известий" Толкунов приблизился к члену Политбюро Шелесту и сказал: знаете, тут, в Москве, есть весьма маститый журналист Надеин. Он теперь без работы. Нет ли у вас возражений, если я обустрою его в "Известиях"?
-Надеин, - осветлился своим патрицианским мурлом Шелест. - А он же в "Крокодиле". Значительный журналист. Уволен оттуда? А чего же "Крокодил" его не отстаивал? Ну, раз он безработный…я чего…берите его в "Известия".
А "от греха подальше" - это в СССР что? Это, естественно - США. И на долгие годы Толкунов обезопасил Надеина, отправив собкором
В Америку.
А теперь "Крокодилу" потребен главный редактор? Да вот же, по дедушке Крылову:"Забудем старое, уставим общий лад"… Возвращайтесь, Владимир Дмитриевич, из этих США, они без ваших развенчаний, сами по себе догниют. А вы возглавьте "Крокодил" кроме вас - некому.
Но анатомически коммунизм, даже рудиментарно, не был оснащен такими органами, как извинялка и признавалка, до невероятных размеров нарастив только один орган - употреблялку.
У Н.Гумилева есть такие стихи:"В красной рубашке, с лицом - как вымя"…В лиловой рубашке с зеленым галстуком конференц-зал "Крокодила" громовержецки пересек человек. Ниже своего достоинства он посчитал назваться коллективу: я, мол, Севрук, заместитель Яковлева по Агитпропу ЦК КПСС. А заспинно у меня стоит ваш новый главный редактор Алексей Пьянов.
После этого произошли гадания в коллективе: ху ист этот Пьянов? Какими искрометностями в сатире и юморе славен? Чем отраслево родствен "Крокодилу"?
Это только "Газпром" может найти нефть и газ хоть под Мавзолеем на Красной площади. Но мы за Пьяновым сопричастности к жанру не нашли. Сам родом из Калинина (не будем пятнать город Тверь урождением там Пьянова, именно он из Калинина). Однако, заветам и делу партии предан безмерно. И процвел под его водительством журнал-подранок? Здесь, как по Квентину Тарантино, просится:
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Долгие и долгие годы Свердловскую область возглавлял некто Е.Б.Н.Четырежды мои попытки встретиться с ним не имели успеха: а вдруг да его фамилия осквернится в "Крокодиле"? И всякий раз подставлялись мне то Лобов (впоследствии и безнаказанно оснастивший вертолетами японскую секту "Аум Синрикё" и Сёку Асахару и ныне, я уверен, безбедничающий на просторах России), то еще какой-нибудь областной партбонза. А дела в области обстояли геноцидально. Экологически область задыхалась от смрада оборонных заводов. Стояли десятки брошенных деревень, населенных единственным жителем - бюстом В.И.Ленина. И крестьянки, ввиду закрытия множества больниц (для удешевления) - рожали в мороз на тормозных площадках товарняков. А которым удавалось доехать - тех не принимали по районированию, так что они рожали в наиболее пышном близлежащем к приемному покою сугробе. А Б.Н.Ельцин тем временем возвел первое в СССР беломраморное циклопических размеров здание обкома партии.
А мы что, рыжие, что ли? И по примеру Е.Б.Н. все-то ЦК республик, множество обкомов и крайкомов вознамерились построить свои новые партийные хоромы. Но были сурово осажены Политбюро: вы что, заразы, в своем ли уме? Когда СССР произвел танков ровно столько, сколько есть во всем остальном мире, а надо еще больше - и вы строить миллиардные партийные замки?
Когда всего двадцать атомных подводных крейсеров догнивают на берегу, а надо хотя бы пятьдесят, по миллиарду долларов за штуку - и вы в это время?
Когда всего 28 тысяч тонн отравляющих газов и бактериологизмов произвела оборона, а надо 40 тысяч тонн, чтобы с гарантией два раза выкосить население Земли - и вы в это время…
Когда ядерных боеголовок произведено всего столько, чтобы раз пять на круг испепелить планету, а надо раз девять - вы…Отставить все строительства! Партократничать так, как и партократничали!
Вот об этом и был написан мною "Очерк к рождению младенцев Павла и Константина".
Но до чего умягчилось отношение к авторам в новонаступающие времена! Нет, автору грубо не отказали с применением оргмер и оргвыводов. Взамен этого очерк стали ЧИТАТЬ. Его читали полгода Потом восемь месяцев. Тогда автор пошел в почтовое отделение 113461 (теперь 117461) и вознамерился отправить четыре телеграммы. Их принять отказались. Тогда автор взял несколько коробок шоколадных трюфелей и снова пришел на почту. Телеграммы приняли: редактору журнала "Крокодил" Пьянову; парткому журнала; Главлиту (цензура); Агитпропу ЦК. Текст телеграмм был такой:"Уведомляю, что алфавит русского языка (кириллица) состоит из букв: А.Б.В.Г.Д.Е.Ё. (далее приводился весь алфавит). Надеюсь, что освоение вами алфавита, умение составлять буквы по слогам, а из слогов выстраивать слова - ускорит прочтение вами "Очерка к рождению младенцев Павла и Константина".
Прошло лет одиннадцать. Очерк читают до сих пор. Так продолжалась длительная агония журнала, по длительности сравнимая разве с геологическими процессами или процессами прощания с эстрадой Пугачевой и Кобзоном. А Пьянов меня воодушевленно известил:
-Александр Юрьевич, вы подозреваетесь в совершении тяжкого преступления на территории республики Дагестан. Служебное расследование поручено товарищу Белявскому. (Стр. 187 антологии "ЭКСМО", рассказ (рассказ?) "Муза и Булыжников")
Ах, Дубровин и сменщик его Пьянов! Каким только страннолюдьем не населяли они редакцию. Москва гордится тем, что были у неё 28 панфиловцев, но человек 15 архаровцев одновременно в одном журнале…
Откуда взялся этот Белявский, чем славен, что написал когда-либо? Да, пианист Петров блистателен и неподражаем, но, наверное, "Крокодилу" маловато того, о чем всюду вещает Белявский, что он неразливанен с Петровым и ажно вхож к нему на дачу.
И данный Белявский предъявил мне даргинца тяжелоатлетической наружности, поросшего черным, даже отчасти как бы кабаньим и граненым волосом. И даргинец нутряным басом закричал, даже делая поползновительные попытки меня душить, что я, при его-то уповании на защиту журналом, схватив у министра внутренних дел Дагестана колоссальную взятку - не препятствовал министру упрятать за решетку двух безвинных братьев данного даргинца.
Ох, любимый мною Дагестан! А уж в Ахтынском районе затеешь помочиться и подойдешь к обрыву - так погляди вниз, как бы тебе не осквернить мочеиспусканием летающих много ниже орлов. Ах, Кумух и лакский народ, о котором сочинен мною памятный до сих пор в Дагестане очерк "Лаки"! Кумух, где на гранитной тысячелетней надгробной плите с древними и ныне не читаемыми письменами сидят четыре старика уже не с желтыми -- с зелеными от древности бородами по пояс и яростно полемизируют не о том, что. допустим, дорсетская овца тонкоруннее романовской, а о том, что механико-математический факультет МГУ, уважаемый Кюри Асхабович, где учится твой правнук - говно против МВТУ им. Баумана, где уже на пятом курсе с отличием учится мой пра-пра-правнук. А Билар Ямазаевич Даниялов по кличке Маленький, спасший от сталинской высылки народы Дагестана? Преломлял я хлебы с Маленьким. А самый прославленный тамада СССР (о поэтике уже и не будем) Расул Гамзатов? Говорил я ему: Расульчик, это же кто-то из твоих московских поэтических злопыхателей сочинил жуткой скабрезности эпиграмму, чтобы поссорить тебя с достойнейшей Фазу Алиевой. Помирись с дамой, Расульчик! А Сабирчик Кехлеров, следователь районной прокуратуры, давно уже не Сабирчик, а Сабир Гаджиметович Кехлеров, заместитель нескольких подряд Генеральных прокуроров России. Да что там: многих кавказских овчарок республики знал я лапопожатно, и они относились ко мне лойяльно и с узнаванием даже после пары-тройки лет разобщения. Но - Бог отвел! - ни с одним министром внутренних дел Дагестана никогда я не был знаком, равно и с заместителями, не знал телефонов этого ведомства и здания не посещал. И по всем этим причинам сказал Пьянову:
-Значит, так (две страницы "дальстроевского" мата и четыре слова "беломорканальского" опускаются). - Внутриредакционное расследование полномочиями припьяновской шпаны Белявского? А знаешь, как Шуйский обращался к Курбскому? Он обращался к нему так:"Выблядок от семи родов". Через пять минут ты дашь Белявскому от семи родов свою персоналку, он домчится на ней с представлением редакции о тяжком преступлении Моралевича на Пушкинскую улицу, в Генеральную прокуратуру. Если этого не произойдет - через десять минут я поставлю Генеральную прокуратуру в известность о попытке Пьянова скрыть неким внутриредакционным расследованием тяжкого должностного преступления Моралевича.
Через пять минут даргинец, поросший кабаньим волосом, из редакции испарился. А вскоре канул в нети и друг пианиста Петрова Белявский.
Да, не без того, многие сравнивали меня с "чистильщиком" Виктором, которого в фильме "Никита" играет актер Рено. Марка Захарова, режиссера театра "Ленком", вычистил я, поскольку рассказы, приносимые им в "Крокодил", вызывали разве что чувство сострадания. Сашеньке Кикнадзе, сердечному другу своему, чьи кикнадзята правят нынче бал в спортивных передачах телевидения, сказал опять-таки я: золотой мой, десять партий подряд безоговорочно продую тебе на бильярде, но сочинений своих в "Крокодил" не носи, не пятнай свое доброе имя. Тож малоформисту Кривину деликатнейше дал отлуп: ну, Сократ, ну, Ксантиппа… Побаловались, Феликс - и будя. Может, и еще ста человекам перегородил я дорогу в "Крокодил", выжив из штата даже двух более чем подозрительных при Дубровине и Пьянове заместителей главного редактора. Но последними, господа издатели из "ЭКСМО", я вышвырнул из совсем уже завонявшегося "Крокодила" двух тяжеловесных товарищей. А уж к ним -то экое трепетное отношение имел составитель вашей антологии Пьянов!
"А поворотись-ка, сынку, - говорил Тарас Бульба, - экой ты смешной какой!"
А поворотись-_ка, последняя страница журнала, это с какой же стати у нас так удлинился список членов редколлегии? Батюшки: некто Демин. Некто Аникиев. Да я же лично с ними знаком! Демин - это генерал из Прокуратуры страны. А Аникиев - генерал-лейтенант из центрального аппарата МВД!
-Слушай, - сказал я Пьянову (две строки известно чего опускаются) - Был такой журнал "Сатирикон", главный редактор Аркадий Аверченко. Допустим, он сошел с ума и ввел в редколлегию обер-полицмейстера. Что бы произошло после этого? Российская публика высадила бы в редакции все стекла,а, возможно,. здание сожгли. Ты уповаешь, что до нашего двенадцатого этажа камнем не добросить, а вход в здание охраняет пикет вооруженной милиции? Какие же делишки затеял обстряпывать главный редактор Пьянов вкупе с двумя генералами и что называется махровой коррупцией? Я, конечно. не из белых офицеров. Я всего-то безотцовщина из Марьиной Рощи, но тем не менее человек чести. Даю три дня, чтобы духу этих генералов не было в редколлегии, иначе…
-А что "иначе", Александр Юрьевич? Ну, конечно, классик, пятый за сто лет первофельетонист страны - а что из того? Вопрос согласован на всех должных уровнях. Так что откусывайте кусок по себе и не мешайте мне руководить журналом.
Действительно: а что в моих силах? Но ведь писал же когда-то я сам:"Россия - страна уникальная. Она всегда найдет выход из безвыходного положения - в сторону еще более безвыходного положения".
В издательстве "Правда" я полвека получал гонорары у одной и той же кассирши, окошечко с буквой "М". И она мне шепотком рассказывала: знаете. Алексей Николаевич говорил : вот же забавный этот парень из "Крокодила", Моралевич. Сатюков до посетительского кресла в моем кабинете делает девять шагов, а Моралевич - семь.
Ну, а кто же они такие, этот Сатюков и неведомый Алексей Николаевич? О, Сатюков, кто же не знает: член ЦК КПСС, главный редактор газеты "Правда"! А Алексей Николаевич? Ага, Васильев?
Два человека в издательстве "Правда" были, пожалуй, поглавнее и знаменитей, чем даже Сатюков. Это: любимец всего грандиозного коллектива директор издательства Фельдман. Профессор, без всяких скидок доктор технических наук, но человек с ухватками знаменитых американских инженеров тридцатых годов. Который мог при казусной поломке любой титанической печатной машины сбросить на руки типографистов свой костюм, занырнуть в головоломные недра машины и вскоре вылезти с какого-либо ее бессчетного края: запускайте, она в порядке.
А Алексей Николаевич Васильев, второй издательский небожитель? А он был главным бухгалтером необъятного полиграфграда. От него впрямую зависели десятки сановных главных редакторов, тысячи тысяч журналистов и полиграфистов.
Мне всегда было отвратительно слово "метафизика". За которое идеологические, философские и прочие наперсточники прячут любые таинственности и необъяснимости. Однако. как говорят в проповедях раввины - есть или нет, но тут что-то есть. И мне в жизни встречались человек десять мужчин, куда более старших, чем я, облеченных порой несусветной властью, твердо знающих, что идейно я непереносимо им чужд - но какие-то таинственные обоюдосторонние нити приязни с первого взгляда возникали между полярными по возрасту и идейности сторонами.
Написав строчек двадцать на приличествующей слоновой бумаге - я попросился на прием к грозному А.Н.Васильеву. И был принят. Вершитель судеб, седой красавец с осанкой лорд-мэра прочитал поданную мною бумагу и устремил на меня ледяной немигающий взгляд.
-Так вы настаиваете, - сказал Васильев, - чтобы я подписал это? Подписал и отдал в приказ по издательству?
-Да где уж мне настаивать, Алексей Николаевич. Я прошу.
-А знаете, - сказал Васильев, - я это подпишу. Незамедлительно.
И учинил на бумаге свою вензельную подпись. Текст над подписью был такой:
"С высокой гражданственностью и чувством долга относясь к напряженному бюджету страны, ориентированному на повышение обороноспособности и улучшение благосостояния трудящихся, способствуя искоренению нерациональных трат из бюджета - прошу производить оплату членства в редколлегии "Крокодила" двух только что введенных туда генералов Демина и Аникиева из моих личных гонораров. Поскольку мои возможности печататься в "Крокодиле" его руководством практически пресечены - прошу выплаты генералам начислять из все ещё выплачиваемой мне заработной платы. К сему - всё ещё специальный корреспондент "Крокодила" А.Моралевич".
Было, было это в отечественной классике:"Как один мужик двух генералов прокормил". А чем хуже советский фельетонист? Так что почти два месяца прокармливая я генералов. Затем из журнала они исчезли. Ну, и я посчитал свою тридцатилетнюю миссию в журнале выполненной. "Закончен труд, завещанный от Бога": я из журнала ушел. В "Крокодиле", уже находящемся в предсмертных корчах и судорогах, остался мощный отряд российских словесников:Пьянов, пара членов бывшего партбюро и пять бывших партсекретарьков разных лет.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Которую, коль уж этот трактат строится по канонам "Криминального чтива" Квентина Тарантино, назовем не "Золотые часы", а "Золотое перо".
В стародавнее годы, вызвав меня, сказал мне М.Г.Семенов:
-Сами понимаете, что ежегодную медаль за лучший фельетон года полагалось бы вручать вам. Но в определенных инстанциях это навлечет неприятности на журнал. Так что медаль вам будем вручать через год.
-Да хоть вообще без медалей, Мануил Григорьевич.. Я как Архимед, который сказал римским легионерам:"Убейте меня, но не трогайте чертежи". Я только за то, чтобы не было варварских правок в моих текстах. Чтобы сколько-то блесток и красивостей оставалось в них.
И Семенов в значительной степени способствовал этому. Но вот же бессчетные начальники прозы мельче и выше рангом! Сами не в состоянии выдать на-гора ничего путного - сколь безошибочным вкусом обладали они по искоренению любой яркой фразы, любой стилевой отличительности, доводя чьи угодно тексты до бесцветности и среднеидиотичности.
Тут, конечно, Моралевич с его ухватками бандита и морского пехотинца - особь статья. Вы срубили два моих фельетона подряд? Так я принесу пять! Вы оскопили в этих пяти образность и остроты? Так в будущие тексты я всобачу столько этого товара, что вам будет просто не под силу изничтожить всё.
Но беда - сколь многим одареннейшим людям не хватало этой упертости, таранности и ледокольности. Сколь многие ломались, печально самоцензурировались, а для некоторых кончалось это и летальным исходом.
Старатели-антологисты из "ЭКСМО"! Оглянитесь вокруг: нас из отечественного не окружает ничего. Нет даже ни отечественного мобильного телефона, нет даже пародии на компьютер. Если что-то все же не иностранного производства - то произведено оно на иностранном оборудовании: своё давным давно развалилось. Поэтому мне остается направить стопы в американское лечебное учреждение, рекламами которого унавожено наше телевидение по множеству каналов. Чуточку русифицируя название этой клиники - назовем её "Реал транс шевелюра". И с экрана миляга профессор Лейбман убеждает нас в абсолютной готовности клиники осчастливить всех граждан. В "Транс-шевелюре" я попрошу оснастить свою плешивую и простреленную голову максимальной шапкой волос. Чтобы было чему вставать дыбом от омерзения, ужаса и ярости, раскрыв кушаковско-пьяновскую антологию хотя бы на странице 352. Здесь в интерьере - причем отнюдь не крокодильском - запечатлена на фотографии группа из четырех мужчин. Подпись под фото гласит:
"ЗОЛОТЫЕ ПЕРЬЯ "КРОКОДИЛА"
Здесь в кадре: В.Витальев, Г.Горин, А.Арканов, П.Хмара.
Свидетельствую: НИКОГДА, НИ ПРИ КАКОЙ ПОГОДЕ, НИ В КАКИЕ ГОДЫ, НИ В КАКОЙ СТЕПЕНИ данные господа "Крокодилу" сопричастны не были вообще, кроме как в горячечном (или сокрытом от нас другом?) воображении Кушака и Пьянова. Кроме В.Витальева, бескрылого, плачевного и утлого существа, чье и имя не вспоминается мне. Этот шлейфоносец Пьянова внештатно сколько-то потусовался по коридорам редакции - да и смылился. Но как же так - "золотое перо" Витальев - так почему же на фоне той бредятины, которой наполнена антология - составители не включили в книгу ни одного его эталонного сочинения? А потому как - нету. Нету оглушительно ничего.
А вот истинно золотым, пусть и неовеществленным (кроме все того же клятого Моралевича) перьям "Крокодила" места в антологии не нашлось. Где хрустального, впритык к платоновскому дарования Женя Матвеев? Который крайне болезненно переносил раздирания его фельетонов правками и, не реализовав себя даже на десятую часть таланта, покончил с собой?
Где также до мозга костей крокодилец Юра Алексеев, задира и феерически безграмотный писатель, который в слове "корова" мог умудриться сделать больше ошибок, чем букв в этом слове? Но посоперничал бы кто с Юрой Алексеевым в реализации чувства смешного! И что? Тоже сломали.
Где уже упоминавшийся в этом трактате несравненный Володя Надеин? Даже его исхитрились не включить.
Где крокодилец Сережа Бодров-старший, которого автор этих строк патронировал, оберегал и отстаивал? Ах, достиг бы подлинно ильфо-петровских высот этот человек, позволь ему отчизна писать классические обобщающие фельетоны. Но своим острым и впоследствии режиссерским взглядом посмотрел Бодров на старшего товарища и заключил для себя: нет, ни за какие коврижки. Всё-то умея на свете - построил Моралевич дачу своими руками, - а где та дача? Филигранно сожжена. До тла. Вместе со всеми надворными постройками и даже молодым садом. Так что - бежать из "Крокодила" и вообще из фельетонистики, превратившись в киноскитальца по миру. Ведь оно безопасней, прокормительней и прелестней - снимать какой-нибудь фильм про какую-то любимую женщину (беспроигрышная Гурченко) какого-то механика Гаврилова.
А как же не отражены в антологии значительные для "Крокодила" и высокоодаренные люди Толя Шайхет и Витя Орлов, из коих Витя - "не вынесла душа поэта позора мелочных обид" - тоже куда как преждевременно ушел из жизни?
Позвольте, но до чего же нужно не знать предмет, до чего же надо быть холодным сапожником, чтобы оставить за рамками антологии Володю Митина? По каким-то причинам отчисленный из КГБ - этот человек отдал "Крокодилу" четверть века! Врачи не дадут соврать: язык человека строжайшим образом районирован Основание (может, что и ошибаюсь) ответственно за восприятие горького вкуса, кончик языка распознает сладкое, боковинки - кислое. Возможно, так у обычных и ординарных людей. Я у Митина основание языка в совершенстве владело французским, кончик языка - английским, боковинки - немецким, польским. А за две недели, допустим, среди татар - на вполне сносном разговорном татарском общался с населением Митин Но уж середина его языка всецело принадлежала необозримому русскоречию, и уж на этом языке явил он в "Крокодиле" много истинно блестящих сочинений. И о нем в антологии -- ни слова?
А Юра Казанцев, матрос и обрубщик литья? Которого я высмотрел в магнитогорских безвестьях, привез в Москву, пробил прописку, настоял на принятии в штат "Крокодила", где этот талантливый человек работал и при Дубровине, и при Пьянове, а потом от очаровательности фельетонистской жизни повесившийся на крючке сливного бачка унитаза?
И о нем ни строки.
Зато давних лет очередной заместитель главного редактора А.Ходанов в антологии представлен. В предисловии к "Крокодилу" всех времен и народов" А.Пьянов пишет о "завиральщинах", сопутствовавших истории "Крокодила". Но, стало быть, были тут и общеколлективные завиральщины, сознательные завиральщины, в отличие от коллективного бессознательного Зигмунда Фройда. Ведь если ты не шушера, по каким-то причинам близкая сердцу руководства - то приди-ка в "Крокодил" и утвердись в нем без предшествующего пути в журналистике. А Ходанов пришел именно так, причем сразу в руководители ленинского типа. И было твердое общее мнение, что пришел он сюда из следователей, причем отнюдь не из следователей МВД. И, говаривали, что на одном из первых же допросов подследственный выплеснул в лицо этому товарищу флакон фиолетовых чернил. А уж офтальмологи подтвердят: много недель потребно, чтобы с белков глаз ликвидировалось такое фиолетовое нацветие. На том, видимо, и прервалась карьера дознавателя Ходанова. И - свидетельствую - в "Крокодиле" он возник при нормальных органах зрения.. В антологии "ЭКСМО" руководящий Ходанов представлен рассказеткой "Старый новый друг". Которая ой же не войдет не только в сокровищницу, но и в мусорную корзину беллетристики. Другие сочинения этого автора неведомы. Кроме одного: гневной филиппики против людей, особенно молодых, которые ослабляют и обескровливают социализм ношением бород. И - чудо из чудес! Пусть назовут мне в отечественной журналистике людей от любых её жанров, даже самых плодовитых, сановитых и обласканных .партией, кто был бы награжден за свои реальные труды во имя торжества коммунизма редчайшим орденом - Трудового Красного Знамени. Нету таких людей! Кроме Ходанова.
Что же касается не виртуальных пьяновских, а натуральных "Золотых перьев" Союза журналистов, то одно такое перо в "Крокодиле" было. И опять у этого клятого Моралевича.
Когда-то инспектор ЦК КПСС Жидков, самый изначальный мой инквизитор, орал мне в лицо: вы с Лиходеевым самовзгромоздились на бронзовые пьедестальчики в попытках указывать народу некие нравственные ориентиры. Так это ложные ориентиры!
Постарев на изнашивающей своей работе, Жидков был назначен главным редактором журнала "Журналист".
(При бегстве коммунистов со Старой площади не был забыт и последний мой приструнитель - А.И.Лисин. Он получил редакторство в беспощадной газете "Вечерняя Москва" (Ах, сколько теплых слов написали об этой газете Ильф и Петров!) Однако. давно уж нет пламенного коммуниста Лисина в этой газете. Скорее всего, он теперь, как многие коммунисты, где-нибудь протоиерей или иеромонах. "Где вы теперь, кто вам целует пальцы, куда ушел ваш китайчонок Ли?" - Александр Иванович Лисин? И как заманчиво "пальцы" из Вертинского рифмуются с "неандертальца"!)
А к старости многие люди (но в России все еще менее, чем где-либо) - силятся замаливать прежние грехи и множить летопись добрых дел. И я удостоился звонка от самого Жидкова, который оповестил: я только что с совещания в ЦК. Вы номинированы на соискание "Золотого пера" Союза журналистов СССР. Читайте с утра реляцию в "Правде".
Оно, конечно. показалось бы странным какому-нибудь немцу или англичанину: это почему же вопрос о журналистской награде решается не руководством журналистского сообщества, а в ЦК партии? Право, странно, если бы такое происходило в бундестаге или палате лордов.
Однако. поутру моей фамилии в газете миллионов не обнаружилось..Так прошло еще года два и снова (ночью) мне позвонил Жидков. Теперь, сказал он, должное совещание в ЦК закруглилось после полуночи, вы утверждены, и уж теперь-то…
Что ж, это обычное дело. Когда награда находит у нас человека по прошествии множества лет, а чаще всего- посмертно.
Так засмейтесь, дамы и господа: поутру газета "Правда" опять не возвеличила Моралевича. Под покровом ночи, когда все вершители судеб разъехались по домам на черных своих "членовозах" - лично Севрук вернулся и изничтожил представление заклятого бумагомараки к "Золотому перу".
И все же (на шестнадцатом году работы в журнале) увенчание состоялось. Жаль только, золотое это перо малоразмерно и не имеет выраженной лопаткообразности. А поэтому не может служить скребком для изъятия говна из сортирного лотка моего кота.
Исходя из антологии, можно заключить, что знаменитый журнал на сегодня жив и даже выходит к читателям. Ничего подобного. Накануне 2008 года, издаваемый уже "Новой газетой", "Крокодил" закономерно и бесславно окочурился третий раз подряд.
Скорее всего, какой-нибудь новый финансовый толстопузик, сколотив вокруг ватагу энергичной шушеры - откупит права на издание
"Крокодила-4" у "Новой газеты". Что ж, инерциальная приязнь публики, наработанная к журналу коллективом Семенова, еще велика. А затем будут "Крокодил-5", 6,7,8… Натуральный ряд чисел велик. А уж если "Крокодил" вольется в медиа-империю "Газпрома", возглавляемую врачом по какашкам Сенкевичем, то приванивание его будет вполне сглаженным.
И новую антологическую жатву снимут с этого явления старатели "ЭКСМО" Кушак и Пьянов. Одно только "но". Совершенно расчетливо, с опорой на американские покупательские психологизмы, "ЭКСМО" обозначило цену книги - 199 рублей. Не отпугивающие 200, а плевые и доступные всем 199 Но с тиражом "ЭКСМО" очевидно обмишурилось, выпустив книгу тиражом всего в 7000 экземпляров. Тогда как в стране со 140-миллионным населением идиотов, способных купить антологию, должно быть значительно больше. Исключая, конечно, портовых докеров, этих несносных людей из заполярной Амдермы. Которые, отзываясь о чем угодно отвратительном для них и нравственно неприемлемом - всегда говорили так:
-Хозяйка - б…, обед - г…,е… я эти именины
А.МОРАЛЕВИЧ
© Copyright: Александр Моралевич, 2008