Уайклифф разрывает паутину (fb2)

- Уайклифф разрывает паутину [Wycliffe and the Tangled Web ru] (пер. Игорь Леонидович Моничев) (Детектив Уайклифф - 15) 717K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джон Берли

Джон Берли
Уайклифф разрывает паутину

Глава первая

Красивая светловолосая девушка выглядела весьма неуместно в приемной врача — она вся просто лучилась здоровьем.

Об этом подумал старик. Он разглядывал ее, опустив подбородок на изуродованные артритом руки, сжимавшие набалдашник трости. Старик уставился на нее бесцветными, лишенными всякого выражения глазами и вспоминал других девушек с такой же кожей цвета меда, покрытой легким золотистым пушком, девушек пышногрудых, чьи нежные и гладкие щечки цвели румянцем юности, девушек, превратившихся теперь в старух, а то и вовсе уже умерших.

Об этом же подумала женщина. Своей необъятной плотью в цветастом платье она заполнила одно из плетеных кресел; ее пластиковые пакеты с покупками заняли другое. Прижимая толстыми, в кольцах, пальцами кожаную сумочку к животу, она вперилась в девушку маленькими поросячьими глазками.

А эта молодая особа, казалось, не замечала их присутствия; она сидела в фокусе солнечного луча, проникавшего в приемную через высокое окно, и рассеянно листала журнал, при этом часто поглядывая то на свои часики, то на плотно закрытую дверь смотрового кабинета.

— Сам-то доктор в отпуску, — заметил старик.

— Да, знаю, — ответила девушка.

— А подменщик что-то больно медлительный.

— Да.

— Наверное, очень старательный попался. — Старческий смех походил на глухое кудахтанье.

Дама решила, что лед сломан, и сказала:

— Вы ведь дочка Рози Клемо.

Это был не вопрос, а почти обвинение.

— Да.

— Вы вчера бабушку схоронили?

— Да.

— Шикарные получились похороны. Я тоже ходила. Одних цветов сколько… Жаль ее. Хотя теперь-то она отмучилась. Сколько ей было? Восемьдесят или восемьдесят один?

— Восемьдесят.

— Для нее такой исход к лучшему. Столько страданий, прикована к постели… Я-то помню, Элинор преподавала в воскресной школе лет этак сорок тому назад. Мы с вашей несчастной матушкой были в ее классе.

Хильде все это ни о чем не говорило. Среди провинциальных сплетен она родилась и выросла, но они все равно навевали на нее скуку, были лишь безразличным фоном, сродни бормотанию радиоприемника, когда думаешь о чем-то своем. Вот как сейчас.

В окно она могла видеть гавань, блики света, пляшущие на воде. Туда легко можно было бы добросить камень, а кажется, словно это какой-то другой мир, от которого она теперь полностью отрезана.

Один из катеров уже вернулся и покачивался, пришвартованный у рыбачьей пристани. Это Питер Скобл. Он же ушел утром на промысел. Интересно, почему он уже здесь, мимолетно подумала она. Подобные мысли вместе с обрывками прочитанного в журнале скользили по поверхности ее сознания, а в глубине зияла пустота всепоглощающей тревоги. За этой дверью, на листке бумаги…

Дверь кабинета открылась, и из него вышел, зажав в руке рецепт, невысокий сухопарый мужчина в тельняшке. Он сдержанно поздоровался с очередью и удалился.

После этого ожидание стало и вовсе нестерпимым, но вот наконец прозвучало:

— Мисс Хильда Клемо! Заходите, пожалуйста.

Врач, молодой кудрявый блондин в белом халате, стоял на пороге.

Девушка проследовала в кабинет, дверь за ними закрылась.

— Вот ведь нахалка! — бросила вслед дама.

— Но прехорошенькая, — отозвался старик. — Прям не знаю, в кого она уродилась такая. Не в Клемо, это уж точно. Да и Рулы — тоже смотреть особо не на что.

Но женщина зациклилась на своем:

— Знаю, негоже плохо говорить о мертвых, но она вся в мать-покойницу. Та тоже больно нос задирала. И вообще, все Рулы такие, если уж на то пошло. Помню, их батюшка держал лавку на Чёрч-стрит. Деньги брал с покупателей, будто одолженье делал.

— Когда Джимми Клемо овдовел, я был уверен, что он скоро опять женится. В том смысле, что он тогда еще был хоть куда, а этой его дочурке едва четыре или пять исполнилось, — сказав это, старик закашлялся, потом достал смятый носовой платок и сплюнул в него. — Смех, да и только! Я всегда считал, что все женщины Клемо от природы на передок слабы.

— И Эстер тоже? — не без иронии поинтересовалась женщина.

— Эстер! — От изумления старик снова зашелся в кашле. — Скажете тоже, Эстер! Лично я охотнее положил бы с собой в постель мешок обглоданных костей. Да и набожна она слишком для таких дел. Католичка, понимаете ли… — он хихикнул. — Еще бы с такой внешностью не удариться в религию!

На какое-то время воцарилось молчание. Старик уставился невидящим взглядом в окно, а его собеседница принялась изучать плакаты о вреде курения, профилактике СПИДа и гриппа.

Женщина сказала спустя какое-то время:

— Джимми Клемо скоро разбогатеет на своем кемпинге. Говорят, это просто золотое дно.

— Да уж точно — получше будет, чем фермерствовать.

Женщина бросила взгляд на закрытую дверь.

— Однако долго он с ней возится…

— Он ее, извиняюсь за выражение, обследует. Я бы не отказался побыть сейчас на месте этого молодого доктора!

— Ну и развратный же вы старикашка, Вилли Проуз!

В конце концов дверь кабинета снова открылась. Хильда Клемо, не удостоив никого взглядом, прошла через приемную к выходу.

— Мистер Проуз, прошу вас! — провозгласил молодой человек в белом халате.

Портовые сплетницы пристроились рядком на одной из лавочек. Туристы и прочие отдыхающие бесцельно слонялись вокруг гавани, поедая мороженое и гадая, чем бы себя занять в этот день. В дальнем конце пристани она увидела Ральфа Мартина, задумалась на мгновение, потом решила пока с ним не встречаться и свернула в проулок, прежде чем он заметил ее.

Худоба делала ее выше, лицо казалось еще более загорелым в обрамлении волос соломенного оттенка. На ней были джинсы и облегающая сине-зеленая маечка без рукавов с надписью белыми буквами поперек груди: «Прогулочный баркас „Прибой“». Передвигалась она легкими, неспешными шагами молодой и сильной кошки.

Беременность… предродовой период… повивальная бабка… потуги… роды… кормление грудью… Или аборт. Она перебирала эти слова в уме и содрогалась. Даже подобные мысли вызывали отвращение.

Она пошла прочь от гавани через площадь, где располагались основные магазины их городка, а потом узенькой улочкой, где дома распахивали свои двери прямо на мостовую. Незнакомые прохожие оглядывались ей вслед, женщины не без зависти, мужчины с вожделением. Местные с ней здоровались, но она не отвечала на приветствия.

Ей живо припомнилась беременность сестры и рождение племянника: как тошнило Элис по утрам, как мучилась она несварением желудка, ее бочкообразная фигура и несносная раздражительность. Впрочем, не прошло и полгода после родов, а Элис уже вернулась к прежней жизни, бросив младенца на попечение Эстер. Та еще мамаша!.. Да если разобраться, что у Элис за жизнь? Лучше подохнуть, чем докатиться до такой жизни!

— Привет!

Это парень из ее школы, с которым она встречается на занятиях по некоторым предметам. Меньше чем через год им вместе сдавать экзамены за среднюю школу. Юнцу явно хотелось с ней потрепаться, но она отмахнулась от него. Господи, сейчас ли ей думать о глупых экзаменах!..

Она знала, как поступит, почти сразу странным образом смирившись с неизбежным. У нее даже было уже некое подобие плана. Первой, кому она сообщит новость, будет Элис: «Я беременна». Элис скажет Эстер, а уж Эстер придется взять на себя неприятную обязанность ошарашить батюшку. Сама же она расскажет Ральфу Мартину; не уйти от разговора с зятьком Берти; и еще от одного с…

По временам ее охватывало беспокойство, потому что, как ни хотелось ей избежать неприятных последствий, тоненький голосок внутри нашептывал: «Но если, несмотря ни на что, это все-таки случится…» И подсказывал ей голосок вовсе не покорность судьбе.

В одну из своих беспокойных ночей она поняла, что может предсказать, как будет реагировать каждый из них, даже что они будут ей говорить.

За городскими коттеджами располагались куда более внушительные дома с садами, а дальше, где дорога начинала взбираться в гору, с одной стороны тянулось поле, с другой — лес. Городок остался позади.

Неожиданно она поймала себя на том, что улыбается.

Затем меж деревьев открылась прогалина, и она вышла к высокой арке ворот, под верхней перекладиной которых болталась вывеска: «Трегвитенский парк отдыха и туризма. Кемпинг, стоянка для передвижных домиков, гольф, теннис, пляж». От ворот в глубь парка вела выложенная щебнем дорожка; она извивалась меж поросших травой холмов, склоны которых были изрезаны искусственными террасами для парковки домиков на колесах. Их белые крыши едва виднелись за деревьями и кустарником, которые прекрасно маскировали нахальное вторжение машин в естественный ландшафт. Неподалеку и чуть в стороне от въезда возвышался большой каменный дом с коньком на крыше и выступающими карнизами; дом, где она родилась, единственный, который знала она пока в своей жизни. С противоположной стороны от ворот располагалась постройка в стиле швейцарских шале с табличкой, гласившей: «Служба размещения, магазин и кафе. Все справки здесь». Рядом были расставлены столики для любителей поесть на свежем воздухе.

Хильда толкнула ту дверь, на которой значилось: «Служба размещения».

Позднее утро в туристических кемпингах обычно самое спокойное время, и свою сестру Элис она застала за разборкой бухгалтерии. Ей помогала долговязая девица примерно одного с Хильдой возраста, которая заносила в реестр номера вновь поступивших счетов.

— Привет, малышка, — сказала Элис, оторвавшись от своего гроссбуха. — Что у нас такой скучный вид? Ничего, потерпи недельку-другую, а там и снова в школу.

— Очень смешно!

И чертами лица, и цветом волос сестры очень походили друг на друга, но Элис в свои двадцать восемь уже заметно обабилась, начав терять стройность фигуры и былую привлекательность.

— Не могли бы мы… — начала Хильда, обращаясь к девушке-помощнице.

— Да, Шарон, — сказала Элис, — будь любезна, сходи поищи моего муженька. Он должен быть где-то на верхней площадке. Поинтересуйся у него, куда могла деться платежка за дизель, который доставили двенадцатого числа.

Когда помощница вышла, Элис сказала:

— Она вернется не скоро. На самом деле, Берти косит траву за туалетами. А теперь рассказывай, какие у тебя проблемы, малышка.

— Я только что от врача.

— Ты ходила к врачу? Тебе нездоровится?

— Я беременна.

Ну вот, она это сказала. Слова произнесены.

— Беременна?! О, Боже! — Смысл сказанного дошел до Элис не сразу. — А ошибки быть не может?

— Нет.

— Какой срок?

— Восемь недель.

— Ты, должно быть, догадывалась, раз сама пошла проверяться.

— Конечно.

— И кто же это? Ральф?

— Да.

— Ты в этом уверена?

— Естественно, уверена! Что я, по-твоему?…

Элис сдержала раздражение и сказала:

— Ладно, не будем вдаваться в это сейчас, но только не строй из себя святую невинность, детка! И давно вы с Ральфом?…

— Это было всего один раз.

— И ты не принимала таблеток?

— Нет.

— А почему же Ральф?…

— Мы не предполагали, что у нас дело дойдет до этого.

— Весьма наивное оправдание.

— Не надо так со мной разговаривать.

— Возможно, но ты только представь, как взовьется отец. Что ты намереваешься делать?

— Я сказала врачу… ну, этому, временному, что хочу сделать аборт, но он не согласился.

— Не велика беда. Пойдешь к Хоскингу, когда он вернется из отпуска.

Пока все было гораздо проще, чем воображалось ей во время ночных бдений. Элис восприняла новость совершенно спокойно, как заурядную прозу жизни; Хильда даже как будто почувствовала легкое разочарование.

Она смотрела в окно, стоя спиной к конторке. По другую сторону дорожки на ступеньках передвижного домика сидела молодая женщина, а ее несмышленыш в подгузнике ползал рядом в траве. Мамаша созерцала его с улыбкой Моны Лизы. Казалось непостижимым, как это женщина по доброй воле может взвалить на себя такое.

И тем не менее Хильда повернулась лицом к сестре, уже созревшая для той роли, которую сама для себя избрала.

— А впрочем, я могла бы и оставить ребенка.

Ход пешкой, не более того.

— И выйти за Ральфа?

— Ну.

— А что, так будет проще всего, верно? — Элис, несомненно, принимала ее всерьез.

— Должно быть, так.

Элис глубоко вздохнула и спросила:

— Помимо всего прочего, на что вы будете жить?

— Но ведь Ральф работает на шхуне с отцом.

— Верно, только не забывай, что у Ральфа двое братьев-школьников. Чарли Мартин, конечно, зарабатывает на жизнь для себя и своей семьи, но я бы очень удивилась, если бы его заработков хватило на то, чтобы прокормить еще и тебя с маленьким ребенком. Ральф, может, и захочет и Чарли уговорит, но жить вам придется в беспросветной нищете. Во всем, кроме разве что харчей, ты будешь зависеть от отца.

— А я и без того сижу у него на шее.

Элис усмехнулась.

— Неужели ты думаешь, что отец позволит тебе выйти за Ральфа и все будет по-прежнему?

— Не вижу, почему бы и нет.

— Не видишь, открой глаза. Ты что, не замечаешь, как отец к тебе относится? Ты же единственная из нас, кто имеет для него какое-то значение. Я на сегодняшний день числюсь в самых больших его жизненных разочарованиях, Эстер для него что мебель. А Берти и вовсе…

Элис достала из лежавшей на столе пачки сигарету и закурила.

— Так что осталась ты одна, малышка. Отец спит и видит, что ты закончишь с отличием школу и осчастливишь затем Оксфорд. Оттуда ты выйдешь со степенью — это тоже дело решенное — и начнешь блестящую карьеру. И только потом тебе должен подвернуться некий очаровашка-принц. Причем было бы совсем хорошо, если бы у него не работала одна важная анатомическая деталь… — Элис выпустила струйку дыма и наблюдала, как она кольцами поднимается к потолку. — Неужели ты думаешь, что он смирится, если вместо всего этого ты преподнесешь ему Ральфа Мартина?

Мысль, что собственный отец может находить ее сексуально привлекательной, была Хильде внове. Она была заинтригована и на мгновение полностью предалась размышлениям на эту тему. Элис по-своему истолковала ее молчание.

— Не беспокойся, крошка. Это всего лишь игра его воображения. У каждого мужика свои заскоки. Отец шизанулся на тебе.

Хильда рассеянно перебирала чистые регистрационные бланки.

— Как бы ты поступила на моем месте?

— Если бы залетела? Сделала бы аборт. Кроме всего прочего, в семнадцать лет рановато полностью отдавать себя в руки супруга. Сперва надо научиться некоторым жестким приемчикам самообороны — само собой, речь не о драках с мужем, Боже сохрани!

— Стало быть, ты этому научилась, прежде чем вышла за Берти? — искушение спросить оказалось слишком велико.

— Сейчас разговор не обо мне, — Элис покраснела.

В офис вошел Джеймс Клемо. Рукава его рубашки были высоко закатаны, руки перепачканы машинным маслом.

— Что за безрукий муженек тебе попался, Элис! Вчера были похороны, сегодня я все утро проторчал у старика Пенроуза по поводу бабушкиного завещания, а домой прихожу и слышу: «Джим, у меня что-то газонокосилка никак не заводится!» От десятилетнего мальчишки больше толку, ей-богу! Иной раз мне кажется, он это нарочно.

— Вот ему и скажи об этом.

Как все мужчины в роду Клемо, Джеймс был плотный и коренастый. Его редеющие светлые волосы чуть отливали рыжиной, но теперь все заметнее седели. Лицо красноватое и мясистое, с крупными чертами. Он удалился в туалет, откуда вышел через несколько минут, вытирая руки бумажным полотенцем.

Только теперь он обратил внимание на Хильду.

— Привет, малышка! Что тебе здесь понадобилось?

Он оглядел свою младшую дочь снизу вверх.

— Не нравится мне эта твоя майчонка. Она совершенно… не к месту.

Хильда промолчала.

— Вижу, сегодня ты снова собралась пойти на «Прибое»? — произнесено это было зло, почти с угрозой.

— Да.

Клемо скомкал бумажное полотенце и раздраженно метнул его в сторону корзины для мусора, но промахнулся. Он снова посмотрел на Хильду, явно намереваясь сказать что-то еще, но передумал и перевел взгляд на свои часы.

— Черт побери, уже двенадцать! Утра как не бывало. Увидимся за обедом. И сними с себя эту тряпку, Хильда. Ох, скорее бы тебе опять в школу!

Элис дождалась, пока он уйдет, и спросила:

— Теперь понимаешь, о чем я?

«Подожди, это только пролог», — подумала Хильда.

По подъездной дорожке Хильда направилась к дому и вошла с черного хода. В кухне Эстер возилась с обедом, Питер — маленький сынишка Элис — громоздил пирамиду на диване у окна. Он поднял голову, когда вошла Хильда, взгляд его серьезных голубых глаз устремился на нее, но тут же вновь обратился на конструкцию из кубиков.

— Тебе помочь?

— Можешь накрывать на стол.

Эстер было тридцать шесть, но выглядела она старше. Волосы стянуты в куцый «конский хвост», мелкие неправильные черты лица, кончик острого носика покраснел, лоб лоснился. Прошлое Эстер окутывал легкий флер таинственности: шестнадцати лет ее удочерили дед и бабка Хильды, и с тех пор все относились к ней как к полноправному члену семьи, но почему это произошло, никто, казалось, не знал.

С течением времени, превратившись во взрослую женщину, Эстер взяла на себя все хлопоты по хозяйству, а после смерти матери Хильды посчитала себя ответственной и за ее дальнейшее воспитание.

Хильда набросила скатерть на сосновый обеденный стол, стоявший в центре кухни, напоминавшей своей планировкой обыкновенный сарай. Клемо всегда собирались за едой здесь, если у них не намечалось гостей. Хотя большая часть земель была сдана ими в аренду, они продолжали следовать традициям своих предков-фермеров. Дом их с виду походил на ферму, а образом жизни они более всего напоминали зажиточную крестьянскую семью.

— Что с тобой такое стряслось? — спросила Эстер через плечо. Она сливала в раковину воду из кастрюли с вареной картошкой.

— Со мной? Ничего.

Эстер вывалила картофелины на блюдо и засунула в духовку, чтобы не остывали.

— И все-таки? Уж мне-то ты можешь сказать.

Верно, с Эстер она всегда была более откровенна, чем с остальными, но только Эстер напрасно считала, что у Хильды не может быть от нее секретов. Наивное заблуждение.

Шесть приборов: ножи, вилки, ложки, тарелочки для хлеба… Особое место для Питера — высокая подушка, вилочка с ложечкой, вместо стеклянного стакана пластмассовая кружка с нарисованным на ней Снупи. Хильда делала все чисто машинально; в голове вертелась приятная мысль, как нынче вечером все они, каждый по-своему, будут переваривать новость о ее беременности.

Это будет интересно.

— Что бы ни случилось, нет нужды устраивать из этого представление, Хильда. Ты странно себя ведешь в последнее время, и с каждым днем все хуже и хуже… — Эстер пришлось прерваться. — Берти пришел. Поговорим после.

В клане Клемо Берти был явным чужаком. Смуглый, с чуть желтоватой кожей, свои черные волосы он состриг только спереди, отрастив длинную гриву сзади. «Моя дочь вышла замуж за метиса!» — не раз за глаза говаривал о зяте Джеймс Клемо.

— Кто-нибудь видел Элис?

Ему никто не ответил, и Берти решил поучаствовать в игре сынишки.

— А вот давай поставим этот кубик сюда.

И тут же кухня огласилась недовольными воплями Питера:

— Нет, папа, не надо! Я не хочу!

Эстер рассмеялась.

Джеймс Клемо ел, но едва ли вообще замечал, что именно кладет себе в рот. Его не оставляло неприятное тревожное ощущение, что у него за спиной что-то творится. Фантазия разыгралась? Тогда почему недоброе предчувствие накатило вдруг с такой силой? Оно впервые возникло, когда он увидел Хильду в «Службе размещения»…

Вот и Эстер выставила свой локатор — по взглядам, которые бросала она попеременно на сидевших за обеденным столом, Джеймс понял, что не он один чувствует или, вернее, знает: что-то случилось.

И Элис тоже. Совершенно не похоже на нее. Старается поддерживать светскую беседу:

— Меня по временам так и тянет подняться в бабушкину комнату. Так трудно осознать, что ее больше нет…

Вечно они от него что-то скрывают, интригуют у него за спиной, хотя именно благодаря ему могут вести достойную жизнь. На нем весь бизнес держится, и какую же благодарность он получает в ответ?

Его взгляд остановился на Берти. Берти! И кой черт дернул Элис стать его женой?! Себе на уме, хитрющий. Никогда не знаешь, чего от него ждать. Что ж, нынче утром ему пришлось выслушать несколько нелицеприятных вещей. Но с ним даже ругаться бесполезно — он никогда не отвечает. Наорешь на него, бывало, а он только посмотрит на тебя этак… надменно. Вроде бы безобидный, но доверять ему нельзя ни на грош. Неужели Элис не понимала, как мало ему можно доверять? Что ж, поделом ей. Вот, матушка умерла. Старость все-таки. В жизни любого это важная веха. Да и сам он стареет, скоро пятьдесят. И чего хорошего можно ждать от этой жизни?

Хильда. Выражение его лица смягчилось. Девочка что-то сегодня странно тиха и задумчива — она почти не поднимает от тарелки глаз, хотя на еду особо не налегает. И на ней все еще эта отвратительная безрукавка. Вот непослушная! В этой майке девчонка все равно что с голой грудью… Секс! Нынешняя молодежь знает о нем чуть ли не с пеленок, а с ума они начинают сходить как раз тогда, когда им нужно думать о совершенно других вещах. До выпускных экзаменов меньше года. Ему неспокойно за Хильду, больно скрытная. Он понятия не имеет, что у нее на уме. Она рано осталась без матери, но каково, черт побери, было ему?! Элис могла бы больше помогать. Хильда что-то зачастила на свидания к Мартину-младшему. Быть может, там все вполне невинно, но никакой уверенности… Надо будет потолковать с Чарли.

Берти, мерзавец, так и сверлит украдкой Хильду глазами. Понимает ли малышка, какие опасности могут ее подстерегать?

Боже! Я становлюсь чересчур мнительным!

В субботу днем

В два часа Хильда пришла на пристань. «Прибой» покачивался, пришвартованный у подножия ступенек, ведущих к пирсу. Чарли Мартин, отец Ральфа, стоял наверху.

— Пойдешь на прогулку с моим парнем?

Слова эти он произнес совсем просто, но в них все равно чувствовался намек, такой же смутный, как и его полуулыбка.

— Да.

Чарли Мартин был мужчиной необъятных размеров с квадратной фигурой. Даже густые темные усы не могли скрыть его пухлые губы. А маленькие, сияющие глазки часто говорили больше, чем любые слова.

— Как здоровье батюшки?

— Спасибо, хорошо, мистер Мартин, — разговаривая с отцом Ральфа, она испытывала неловкость.

— Ральф внизу на баркасе.

Рядом с входом на лестницу была установлена доска, на которой мелом было выведено: «Прогулочный баркас „Прибой“. 3,5 часа в море. Додман и Каерхейз. Заход в Горран Хейвен на чашку чая со сливками по-корнуоллски. Отправление в 14.15. Билеты в кассе».

Хильда начала спускаться по ступеням к «Прибою» — добротному морскому катеру с широким корпусом, но несколько тихоходному. Уже постукивал двигатель; Ральф раскладывал по банкам подушечки для удобства нежных седалищ своих пассажиров. Он поднял глаза, заметил ее… И любому стороннему наблюдателю тут все сразу стало бы ясно.

— Я уж гадал, придешь ты или нет.

В свои девятнадцать Ральф был высок, крепко сбит, черноглаз и черноволос — говорили, что в жилах Мартинов течет испанская кровь. По нему сохли многие девчонки в городке, но для него существовала только Хильда. Вероятно, это должно было ей льстить…

Лишь легкая, маслянистая зыбь смущала водную гладь внутри гавани, чуть покачивая верхушки мачт стоявших на рейде яхт, но по другую сторону мола на солнце поблескивала белыми барашками настоящая волна.

Хильда оглядела небо.

— Что у нас сегодня? Зюйд-вест?

— Вроде бы. Сначала они отведают немного качки, зато обратно пойдем гладко. Это и к лучшему — не будет подкатывать к горлу выпитый чай. Додман и Каерхейз у нас будут нынче по пути туда, так что в Хейвен придем где-то к четырем.

Вот и пассажиры собрались: среднего возраста супружеские пары, незамужние учительницы, тоже державшиеся парочками, совсем пожилые люди, которым надо было помогать взойти на борт. Такие, как эта, прогулки-экскурсии стали в последнее время уступать в популярности рыбалке в море — «Обучение начинающих. Предоставляется любая снасть». В хорошую погоду Ральф и его отец вывозили в море желающих порыбачить три раза в день, а экскурсии, которые проводил один Ральф, они окрестили между собой «пикниками для престарелых».

Ровно в четверть третьего Хильда сняла с кнехта швартов, и Ральф повел баркас в створ мола, лавируя среди беспорядочно поставленных на якорь катеров и яхт. Когда «Прибой» вышел в открытое море, он передал штурвал Хильде, а сам перебрался на корму, чтобы беседой развлечь пассажиров. Девушка их заинтересовала больше, чем красоты на берегу.

— Это ваша сестра?

— Нет, мы просто дружим.

За Чепел Пойнтом баркас взял круто к ветру и зашлепал носом по волнам. Теперь брызги ритмично взлетались над бортами и, перемахнув через рубку, ливнем обрушивались на пассажиров. Ральф тут же раздал всем полиэтиленовые дождевики. Хильда по его настоянию натянула на себя тельняшку, и он встал вместе с ней к штурвалу.

Именно с этого момента прогулка приобрела некое значение, о котором никто на борту не мог даже догадываться. Юная пара стояла плечом к плечу, покачиваясь в такт движению палубы судна, рука девушки легко лежала на штурвале, направляя нос баркаса под прямым углом к волне, так что ход был ровным, почти без качки. Было очевидно, что между этими двумя происходит серьезный разговор, но за плеском воды и размеренным гудением мотора никто ничего не мог разобрать.

Примерно в миле от Чепел Пойнта «Прибой» прошел коридором между берегом и грядой зловещего вида скал. Два баклана, геральдически распластав крылья, ловили солнечные лучи на островерхих камнях — из-под дождевиков немедленно засверкали линзами бинокли и фотоаппараты.

— По левую руку от нас Гвинесские скалы, — пояснил Ральф, повернувшись лицом к пассажирам. — Уже виден буй-колокол. Вслушайтесь…

И верно — можно было явственно расслышать медленный и ритмичный набат раскачиваемого волнами колокола. Он стелился над водой на многие мили, таинственный и призрачный.

— На обратном пути подойдем к нему поближе.

Это обещание никогда не выполнялось.

— Городок, показавшийся теперь на берегу, называется Горран Хейвен. Там мы причалим позже, чтобы отведать знаменитого чая. Церковь на холме носит то же название. Она столетиями служила ориентиром…

Несколькими днями позже у мисс Джессап, учительницы из Эссекса, дамы строгой и наблюдательной, спросят:

— Когда вы впервые заметили, что молодые люди ссорятся между собой?

Мисс Джессап подожмет губы, поразмыслит немного и словно выдавит из себя:

— Я бы не назвала это ссорой. Больше было похоже на спор.

— Хорошо. И тем не менее, когда именно вы заметили, что они спорят?

— Примерно в то время, когда мы проплывали мимо скал. Сразу после того, как юноша рассказал про колокол.

— Да, безусловно, нам всем бросилось в глаза, что они повздорили. Я так и сказал жене, а она: «Милые бранятся…» Она у меня неисправимый романтик, — это уже мистер Алек Шипман, бывший строитель, а ныне пенсионер из Престона…

Сразу за Додманом им довелось испытать на себе необузданный норов здешнего юго-западного ветра. На «Прибое» воцарилась некоторая нервозность. Старый баркас, попав на добрую волну, зарывался носом в воду, потом резким толчком выравнивался; машина словно захлебывалась на мгновение, но ее ритмичный стук сразу возобновлялся. Все страхи улетучились, как только им открылся вид на замок Каерхейз. Своим почти диснеевским фасадом он выходил к морю, виднеясь сквозь деревья парка. Защелкали камеры; они подошли совсем близко и помахали купальщикам на пляже.

Затем широкий разворот, и баркас лег на обратный курс. При попутном ветре море показалось всем значительно более спокойным. На подходе к Горран Хейвену Ральф взялся за штурвал сам и направил «Прибой» в небольшую гавань этого городка. Он еще не успел толком причалить, как Хильда с неожиданной легкостью прыгнула на пристань и взлетела вверх по ступенькам.

Наверху она стянула с себя тельняшку и швырнула ее вниз на палубу.

— Домой поеду на автобусе! — крикнула она.

К тому времени, когда Ральф пришвартовался, как положено, она уже затерялась среди отдыхающих на пляже. А ведь ему предстояло еще помочь пассажирам сойти на берег.

— Мне стило жаль парнишку… У него было такое растерянное лицо! — вспоминал мистер Шипман, бывший строитель.

— Кафе находится наверху справа, вы без труда найдете его сами, — объявил Ральф. — Нужно только показать билет. В вашем распоряжении час.

Назад «Прибой» вернулся с опозданием. Отец Ральфа уже дожидался на верхней ступеньке лестницы.

— Были проблемы? — спросил он, когда пассажиры сошли на берег.

— Топливопровод засорился.

— А где Хильда?

— Она поехала обратно автобусом.

Чарли посмотрел на сына, но ничего не сказал.

Глава вторая

В субботу вечером

Сообщить отцу о беременности Хильды выпало на долю Эстер. Новость явилась для него ударом. Обычной вспышки гнева не последовало, он выглядел подавленным и несчастным.

— Почему же мне сразу не сказали? — спросил он скорее уныло, чем раздраженно.

Он сидел в конторке рядом с кухней их старого фермерского дома за шведским бюро с раздвигающейся крышкой, которое принадлежало еще его отцу, а до того — деду.

— Я тебе говорю об этом сейчас, — сказала Эстер жестко. — Хильда сама узнала только нынче утром, перед самым обедом шепнула Элис, а Элис вечером поделилась со мной.

— Почему Хильда не пришла прямо ко мне?

— А то ты не понимаешь?

— Где она сейчас?

— Еще не вернулась.

С красным, искаженным гримасой тревоги лицом, в съехавших на самый кончик носа очечках, он казался жалким и даже немного смешным.

— Она должна была вернуться час назад.

— Хильда сбежала с баркаса, когда они причалили в Хейвене. Похоже, у них с Ральфом случилась размолвка, и она обиделась на него.

Клемо кивнул.

— Значит, она не совсем голову потеряла. Этот паршивый мальчишка и есть отец, я полагаю?

— Да.

— Я ему все кости переломаю, — сказано это было машинально и потому прозвучало неубедительно.

— Она сказала Ральфу, что поедет домой на автобусе, но единственный автобус оттуда прибыл вскоре после того, как вернулся «Прибой».

Новая мысль напугала его:

— Ты не боишься, что она наделает глупостей?

— Хильда? Никогда. С Элис она вполне рассудительно обсуждала вариант с абортом.

— Аборт?! — Слово его расстроило.

Он потянулся к телефону.

— Что это ты задумал?

— Позвоню в полицию.

На лице Эстер появилась язвительная улыбочка.

— И что ты им скажешь? «Моя семнадцатилетняя дочурка не вернулась домой, хотя уже начало восьмого», так, что ли?

Он ответил ей испепеляющим взглядом, но трубку не поднял.

— По-моему, тебя все это радует!

— Думай, что хочешь.

Он провел пальцами по лбу.

— Есть ведь эта девочка… ее школьная подружка. Хильда иногда ездит к ней в гости на выходные. Она живет как раз в Хейвене…

— Пола Симмондс? Верно, можно попробовать. — Она быстро перелистала телефонный справочник. — Вот их номер: четыре-два-четыре-пять-три-четыре. Но только не делай из себя посмешище. Вполне вероятно, что Хильда просто отправилась куда-нибудь, чтобы побыть одной и все обдумать.

Он схватился за трубку и начал набирать номер, но палец сорвался с диска.

— Черт! Звони лучше сама.

Эстер покрутила диск:

— Это миссис Симмондс?

После краткого разговора Эстер положила трубку.

— Нет, у них она не появлялась. А Пола, оказывается, гостит у родственников в Лондоне, — она немного помедлила и добавила: — Если Хильда решила пойди домой пешком через поля, она могла завернуть в Трегеллес.

— Думаешь? — переспросил Клемо с сомнением. — Позвони и поинтересуйся. Я не могу.

— Зато я все могу.

Тон Эстер был слегка презрительным, но она тем не менее нашла в справочнике номер и набрала его. Сначала в трубке были слышны лишь ритмичные длинные гудки, затем хрипловатый голос отозвался:

— Ферма Трегеллес.

— Тетя Джейн? Это Эстер… Хильда собиралась прогуляться пешком от Хейвена до дома, и что-то ее все нет. Джеймс начал беспокоиться, что…

— Я ее не видела, если именно это ты хочешь выяснить, — перебили ее на другом конце провода. — У меня своих хлопот полон рот. Особенно с твоей тетушкой Агнес, которая так и норовит уйти со двора, стоит мне на минуту оставить ее без присмотра. Я просто не в состоянии следить за ней день и ночь. Так что Хильду я не видела.

И все, положила трубку.

— Стерва! — сказал Клемо и поднялся. — Пойду искать.

— Если ты действительно так волнуешься, то оставайся лучше у телефона. Я отправлюсь на поиски с Элис и Берти. Он на машине объедет округу, а мы до темноты пройдем по всем тропинкам.

После некоторого колебания Клемо согласился.

— Ты, Эстер, верно, считаешь, что я зря шум поднимаю, но мне действительно тревожно за Хильду.

Эстер пожала плечами.

— Хильда не из тех девочек, что могут попасть в беду. Она вполне способна за себя постоять.

— А вдруг она просто боится возвращаться домой?

— Боится? Кого, тебя?! Вот насмешил!

Но ближе к одиннадцати он, не в силах больше ждать, позвонил в полицию.

В наши дни лишь в очень немногих участках полицейские дежурят по ночам, и потому разговаривать Джеймсу пришлось с городским управлением. А ведь еще совсем недавно можно было запросто звякнуть своему участковому, которого ты знал по имени, поболтать с его женой…

— Сколько лет вашей дочери, сэр?

— Семнадцать, — сказал он виновато. Чертова Эстер!

— В наше время гулять до одиннадцати это не очень поздно для молоденькой девушки, сэр. У вас есть особые причины для беспокойства?

Ну, это уже слишком!

— Да, вот именно, особые причины! — рявкнул Джеймс в трубку, но тут же умерил свой пыл. — Извините, немного перенервничал.

Через пару минут разговора в подобном тоне ему пообещали прислать патрульную машину.

— В течение получаса, сэр. Сообщите все детали нашему сотруднику… Хотя я не стал бы так переживать. В большинстве случаев объяснение самое простое.

Клемо дожидался на пороге дома. Ночь выдалась тихая и ясная. Ему были видны огни городка и тускло светящееся море вдали. Две машины въехали на стоянку кемпинга. Окна большинства домиков на колесах были уже темны — любители такого отдыха спать ложатся рано. Зато в нескольких палатках на верхней площадке сквозь голубое, зеленое или оранжевое полотно мутно просвечивали лампы. Ему показалось, что ждал он долго, но на самом деле прошло всего минут двадцать, и он увидел синий маячок полицейской машины, свернувшей в его сторону с шоссе.

Один из двух патрульных остался в машине на связи, а второй проследовал за Клемо в гостиную, редко посещаемую и пропахшую сыростью. Туда же сразу явилась Элис.

— Я — констебль Бакстер. Что там у вас с дочерью, сэр?

Клемо принялся рассказывать, а полицейский слушал; старый служака, он успел повидать на своем веку достаточно человеческой жадности, похоти и прочих пороков. Незамужняя семнадцатилетняя девчонка беременна? Подумаешь, большое дело!

— А с этим молодым человеком — Ральфом Мартином… Вы с ним разговаривали?

— С ним разговаривала я, — вмешалась Элис. — Он очень встревожен и сегодня весь вечер не слезал с велосипеда, искал ее.

— Он сообщил, из-за чего они поссорились?

— Ральф рассердился, когда Хильда сказала, что собирается сделать аборт. Ему бы хотелось жениться на ней и сохранить ребенка.

Констебль Бакстер делал пометки. Блокноты полицейских могли бы послужить неисчерпаемым источником сюжетов для литераторов.

— Стало быть, он и не пытается отрицать свою причастность?

— Пусть только попробует! — воскликнул Клемо. — Моя дочь — порядочная девушка.

— Разумеется, сэр! Мне в любом случае придется поговорить с парнем самому, но некоторые вещи хорошо знать заранее. Значит, баркас причалил в Хейвене, чтобы его пассажиры могли попить чаю, и ваша дочь ушла, сказав, что доберется домой на автобусе…

— Но она не вернулась! — Клемо сделал особое ударение на частице «не». — Надеюсь, вы понимаете, что нам известна только одна версия, его собственная.

— Однако это все, чем мы на данный момент располагаем. Но не сомневайтесь: Мартина-младшего мы допросим, и нас ему не одурачить.

— А как насчет того, чтобы организовать ее поиски?

Полицейский посмотрел в темноту за окном.

— Имеет ли это сейчас смысл, сэр? Если она не вернется домой до рассвета, мы сразу же возьмемся за дело. Кстати, если бы она пошла от Хейвена пешком, то как, по-вашему, каким путем?

Ответила Элис:

— Так сразу не скажешь. Если ей хотелось поразмыслить дорогой, она могла отправиться тропкой вдоль берега, хотя это и кружной маршрут. Гораздо ближе по полям мимо Трегеллеса, фермы моей тетушки. Их земля граничит с нашей повыше, вдоль долины.

— Трегеллес… — могло показаться, что полисмен повторил это название с несколько странной интонацией. — Вы созванивались со своей тетей?

— Да, но Хильды она не видела. Сегодня вечером мы вдвоем обошли тропинки, которыми она могла воспользоваться, а мой муж обследовал на машине проселочные дороги.

Полицейский кивнул.

— Вы сделали все, что могли. Теперь постарайтесь успокоиться. Утром мы приступим к организованным поискам… То есть если будет необходимость. Опросим жителей Хейвена, которые могли ее видеть, побеседуем с пассажирами баркаса — может, кто что слышал. По местному радио передадим объявление о розыске. Само собой, поставим в известность береговую охрану и всех наших людей… А сейчас мне нужны от вас приметы Хильды, во что она была одета и, по возможности, недавняя фотография.

Черные мраморные часы на каминной полке пробили четверть первого.

Чарли Мартин и его семья жили в небольшом, похожем на куб доме, стоявшем чуть повыше портовых зданий. Когда в дверь позвонил полицейский, Чарли откинул занавеску в окне второго этажа и выглянул наружу.

— Что такое?

— Полиция.

— Вижу, что полиция. Чего вам надо?

— Поговорить с вашим сыном Ральфом.

Возражений не последовало. Минуту или две спустя Чарли, натянувший брюки прямо поверх пижамы, провел констебля Бакстера в гостиную.

— Парень сейчас спустится. Он совершенно измотан.

Чарли втиснул свое грузное тело в жалобно скрипнувшее плетеное кресло.

— Вы, конечно, по поводу девчонки. Он собирался искать ее всю ночь, да я запретил ему и думать об этом. Напрасная трата времени!

Явился Ральф, он выглядел издерганным и усталым и уселся в кресло рядом с отцом.

— У меня буквально пара вопросов. Скажите, вы поссорились с Хильдой во время морской прогулки сегодня днем?

— Да, это я виноват. Повел себя как дурак, — голос его дрогнул.

— Ничего подобного! — вмешался в беседу Чарли. — Просто мальчик не хотел, чтобы от его ребенка — моего внука! — избавились, как от паршивого котенка.

— Мне нужно было дать Хильде время все хорошенько обдумать. Зря я затеял этот разговор на глазах у посторонних.

Стены небольшой комнаты почти сплошь покрывали фотографии в рамках, на которых примерно в равных долях были представлены катера и члены семейства. Самое почетное место отводилось увеличенному снимку, на котором была запечатлена пара, явно родители Чарли.

— И сильно вы разругались?

— Нет, не сказал бы.

— Выкладывай, как все было.

Юноша рассказал.

— А потом вы пристали в Хейвене, и Хильда ушла?

— Да.

— Она предупредила тебя, что так поступит?

— Нет! Я и не предполагал даже, а она — бегом по ступенькам и скрылась… Я еще не успел толком причалить. Крикнула только, что поедет домой на автобусе. Я никак не могу в толк взять… То есть мы ведь даже не поссорились. Так, поспорили немного.

Констебль Бакстер посмотрел парню прямо в глаза.

— И именно тогда ты ее видел в последний раз?

— Да. Когда я пришвартовался и помог пассажирам сойти на пристань, ее уже и след простыл.

— Ты догадывался, что Хильда могла забеременеть?

— Нет, мне и в голову это не приходило, пока она не сказала мне сегодня.

— Но ведь ты не мог не знать, что именно этим может кончится то, чем вы с ней занимались?

Ральф густо покраснел, бросил взгляд на отца, потом отвел глаза.

— Я не предполагал, что это… ну, что случилось… может произойти так вот, сразу…

В воскресенье утром

Наутро о пропавшей девушке по-прежнему не было никаких известий. Были размножены ее фотографии, поставлены в известность подразделения береговой охраны, а после десятичасовых новостей по местному радио передали обращение к населению с просьбой сообщать любую имеющую отношение к делу информацию. В довершение всего полицейские и добровольцы с собаками прочесали в округе все дороги и тропы, заглянули за каждую изгородь, в каждую канаву. Полисмены навестили наудачу некоторых хейвенских домовладельцев в надежде узнать хоть что-то.

Многие в Хейвене знали Хильду как подружку Полы Симмондс, а трое горожан видели ее днем в субботу. Они в один голос показали, что девушка торопливо шла прочь от гавани и была одна. Это, впрочем, не давало ответа на вопрос: поехала она домой на автобусе или пошла пешком? Однако водитель автобуса хорошо помнил, что в городке посадил четверых пассажиров, ни один из которых нисколько не походил на Хильду Клемо.

Засим было принято решение начать полномасштабное расследование.

Если девушку (или «юную особу», как на юридическом языке называли всякого, кому уже исполнилось четырнадцать, но нет еще восемнадцати) позже найдут в канаве изнасилованной и задушенной, начальству меньше всего хотелось бы услышать в свой адрес обвинения в бездействии. При всем том дилемма не из легких: полицейским приходится не раз все взвесить, прежде чем устраивать массированные поиски очередного подростка, которому взбрело в голову отправиться на поиски приключений, не поставив в известность родителей. С Хильдой Клемо — как почему-то почувствовали все — случай был иной.

Для порядка допросили работников автобусной станции, водителей автобусов и таксистов в Труро и Сент-Остелле. Впрочем, были ли у девушки при себе деньги? Сумка у нее точно была, но никто не знал, что в ней лежало. Дело осложнялось тем, что наступило воскресенье.

После множества телефонных звонков удалось выяснить местонахождение некоторых пассажиров «Прибоя». По удачному совпадению, сразу трое из них остановились в одной гостинице. Это были мисс Джессап, учительница, а также мистер Алек Шипман, бывший строитель, и его супруга. Они сумели кое-что добавить к тому, что уже знала полиция. К примеру, никто не удосужился поинтересоваться, что делал Ральф Мартин, пока пассажиры пили чай. Эти же трое заметили, что на баркасе он не остался; они подумали тогда, что он бросился вслед за девушкой.

— Он сделал это сразу же?

— Нет, сразу он не мог. Ему нужно было сначала привязать катер и помочь нам сойти на берег, — сказал мистер Шипман.

— Он прошел, вернее почти пробежал, мимо меня, как раз когда я уже входила в кафе, — сказала мисс Джессап. — А к отплытию вернулся с опозданием.

— И сильно он опоздал?

— Нам был отведен на чаепитие час, а прождали мы еще по меньшей мере минут двадцать.

Миссис Шипман подтвердила это.

— Да, все верно. Его не было на месте, чтобы помочь старикам взойти на борт. А явился он запыхавшийся, словно бежал, — она помедлила и добавила: — Должна признаться, что мне стало жаль паренька. По-моему, глаза у него были заплаканные.

— Зато когда мы наконец тронулись в обратный путь, баркас летел, как на пожар, — заметил мистер Шипман с многозначительным смешком.

Позже, в воскресенье днем, Ральфа Мартина «пригласили» в полицейское управление городка для дачи показаний. Туда он был доставлен патрульной машиной. Потом он сидел в мрачноватой комнатушке с высоким окном, и человек в форме сержанта полиции, но больше смахивавший на похоронных дел мастера, заносил все, что он говорил, в специальные протокольные бланки. Но сначала ему дали подписать заранее отпечатанное заявление, что показания он дает добровольно и осознает, что сказанное может быть использовано в качестве доказательства в суде. Руки его так дрожали, что расписался он с немалым трудом.

Несмотря на его очевидный испуг, допрос шел достаточно гладко, пока не настал черед рассказать, как Хильда сбежала с баркаса в Хейвене.

— Когда ваши пассажиры сошли на берег, вы остались на баркасе?

Небольшая заминка, потом последовал ответ:

— Нет.

— Тогда что же вы сделали?

— Я пошел вслед за Хильдой, чтобы догнать ее.

— С какой целью?

— Я хотел извиниться, что расстроил ее, — он слегка покраснел.

Сержант добросовестно записал: «Я хотел извиниться, что расстроил ее». На бумаге эти слова выглядели нелепо. Доводилось ли когда-нибудь этому угрюмому сержанту бегать за девушкой, чтобы извиниться перед нею?

— И вы догнали ее?

— Нет.

— Где вы ее искали?

— Я дошел до автобусной станции, но там ее не оказалось. Тогда я подумал, что она могла пойти пешком, и прошелся немного по тропе вдоль берега…

— Но и там ее не нашли?

— Нет, и там тоже.

«Там я не нашел ее тоже», — записал сержант.

— Почему вы не сообщили офицеру, который допрашивал вас вчера вечером, что пошли вслед за девушкой?

После секундной растерянности:

— Я не хотел, чтобы отец знал.

— Что вы пошли за ней?

— Нет, что я бросил катер и заставил пассажиров ждать, что они без меня поднялись на борт. Есть ведь страховка и все такое…

«Я не сказал об этом, потому что не хотел, чтобы мой отец узнал…» — еще одна строчка в протоколе.

В понедельник утром

В понедельник утром дело Хильды Клемо вошло в сводку происшествий за выходные дни, которая легла на рабочий стол Чарльза Уайклиффа, шефа сыскного отдела главного полицейского управления. Краткий отчет завершало резюме: «Некоторые аспекты этого происшествия вызывают озабоченность». Кто-то хотел прикрыть свою задницу.

— Выясни, пожалуйста, что сие означает и какие меры приняты, — обратился он к своей персональной помощнице, невозмутимейшей Диане.

Ответ был им получен уже через полчаса.

— У ведущего дело следователя есть подозрение, что совершено убийство. Девушка из вполне благополучной семьи и, хотя она беременна, считается маловероятным, чтобы она могла сбежать из дома или натворить что-нибудь еще.

— Тогда почему нельзя было так и написать?

— Они продолжают поиски.

— Об этом можно было догадаться. Но за кого они меня держат? Я им что, репортер какой-нибудь?

Диана благоразумно промолчала.

— Вызови ко мне мистера Скейлса.

Диана вышла, прихватив с собой ворох просмотренных за утро бумаг. Она непременно даст Джону Скейлсу понять, что настроение начальства сегодня непредсказуемо (слух об этом молниеносно дойдет до нижних чинов). Потом она принесет Уайклиффу чашку черного кофе покрепче, пусть он и не просил об этом.

А все потому, что великолепное (в смысле погоды) воскресенье было безнадежно испорчено появлением незваных гостей: «Надеюсь, ты не против, что мы к тебе завалились? Мы же сто лет не виделись…»

Через некоторое время явился Джон Скейлс — заместитель Уайклиффа, прекрасный администратор, больше похожий на управляющего банком, чем на полицейского. Он принес тоненькую папочку со всеми имеющимися материалами дела.

— Я также связался с ними по телефону. Кратко изложу суть, сэр: по всей видимости, они сделали все от них зависящее по части организованных поисков с привлечением добровольцев под надлежащим руководством со стороны полиции. Была обследована вся подконтрольная территория, включая и пустующие здания. Особенно тщательно поиск велся на кратчайшем из маршрутов, которые могла избрать девушка. Позвольте, я продемонстрирую это на карте…

Скейлс расстелил на столе крупномасштабную служебную карту.

— Вот тропа через поля; она проходит по землям фермы Трегеллес, которые примыкают к кемпингу Клемо и принадлежат их родственникам. А вот здесь, где начинаются владения Клемо, тропа сворачивает в лес и огибает заброшенную каменоломню, от которой остался затопленный водой карьер. Как раз сейчас там ведет поиск аквалангист.

Он замолчал, дав Уайклиффу возможность изучить карту, потом подытожил:

— По-моему, тамошние ребята неплохо справляются, сэр.

— Возможно, но я все равно считаю, что пора за это дело взяться нам, Джон. Собери-ка небольшую группу, старшим назначим Керси.

Они обсудили кандидатуры: кто свободен, кого можно освободить, кто на каком месте нужнее. Потом встал вопрос о базе для группы.

— Для начала, Джон, нужно выделить им штабной автобус, а там посмотрим.

Чин позволял Уайклиффу не вдаваться в детали, не расставлять точек над i. Умение делегировать свои полномочия — великая вещь, но чтобы Уайклифф научился этому, потребовалось немало времени.

Когда Скейлс удалился, он открыл папку с делом и стал рассматривать фото, с которого глядела на него пропавшая девушка. Она была не просто хорошенькой, а красивой, и только вступала в пору зрелости, когда ей неизбежно предстояло стать центром притяжения самых сильных эмоций. Первое впечатление — улыбающееся, открытое лицо, но затем можно было заметить в нем и некую тревожную несообразность. Глаза не улыбались вместе с губами, непроницаемые глаза — они все видели, но заглянуть в себя не позволяли.

Неужели одна фотография может сказать так много?

Вероятность, что девушку убили, все возрастала, а Уайклифф придерживался теории, что убийца и его жертва в чем-то всегда дополняют друг друга. Только при полностью бессмысленных убийствах в драме смерти жертве отводится пассивная роль чистого статиста. В большинстве же случаев на преступление провоцирует какое-то действие — совершенное или предполагаемое. Потому так важно получше узнать именно жертву.

Но может оказаться, подумал Уайклифф, получше узнать эту девушку будет весьма непросто.

Он слегка припозднился к обеду в свой обычный ресторан и прошел к любимому столику, раскланиваясь с другими завсегдатаями, уже приступившими к еде.

«Трапезный дом Тигью», впервые открывшийся в 1892 году, мало изменился за прошедшее столетие. Длинный и узкий зал, напоминавший железнодорожный вагон, вдоль одной из стен которого располагались отдельные кабинеты-купе. Никакой музыки, почти никаких разговоров — даже официантки чаще откликались на едва заметные жесты, чем на громкие оклики. Здесь ему хорошо думалось.

— Сегодня могу порекомендовать баранину, сэр…

Полпинты «Стеллы Артуа», хорошо охлажденного пива, принесли и поставили ему под правую руку. Не успел он допить его, как прибыла баранина. Вместо десерта — большая чашка черного кофе.

Он расплатился у кассы на выходе, где маленький сухонький старичок наколол его счет на штырек и аккуратно уложил деньги в выдвинутый ящик.

— До свидания, мистер Уайклифф!

От всего этого веяло успокаивающим постоянством.

Вернувшись в офис, он быстро просмотрел докладные у себя на столе. Одна из них касалась пропавшей девушки: «Хильда Клемо — дело об исчезновении. Подводное обследование каменоломни — результат отрицательный». Чертов канцелярист! Почему нельзя просто написать: «Мы не нашли ее»? Он был раздражен и нервничал.

«Предложения по реорганизации ночного патрулирования с особым вниманием к координации между уголовной и дорожной полицией». Бумажища страниц на десять или двенадцать, спущенная сверху с припиской: «Ваши замечания, пожалуйста».

Он взял блокнот и открыл «Предложения» на первой странице: «Цели реорганизации» со списком от первого до седьмого пункта. Следующие несколько минут он просидел, уставившись на документ и делая себе маникюр кончиком спички.

Наступил относительно спокойный период: число серьезных преступлений временно снизилось — профессионалы расслаблялись на курортах Сейшельских или Багамских островов. Уже вторую неделю солнце сияло от рассвета до заката; горожане щедро поливали свои садики и плескались в бассейнах, повергая в уныние работников местных советов по водоснабжению, которые начинали верить, что происходящее есть заговор против них Бога и людей.

Казалось, половина населения страны уехала отдыхать, и Уайклифф мог себе позволить не работать сверхурочно, занимаясь в основном бюрократическими делами в уютном плену своего кабинета с хорошей звукоизоляцией и кондиционером. В пять он покончит с исходящими бумагами, а к шести будет уже дома.

Жирная муха непостижимым образом преодолела лабиринт коридоров и с злобным жужжанием билась теперь в стекло плотно закрытого окна кабинета Уайклиффа. Он затеял было охоту на нее, но быстро сдался и вернулся в свое кресло. Муха бесцеремонно уселась на его бумаги.

Он принял решение, когда часы показывали три минуты четвертого. Быстрая уборка на столе, пара звонков по телефону, вот он уже стоит перед рабочим столом Дианы.

— Поеду и посмотрю, как там дела у Керси.

— Что, сейчас?

— Сейчас.

— А как же…

— Ничего. Меня можно будет застать дома сегодня вечером или здесь завтра утром.

Его, как школяра, распирало от собственной решительности.

Когда он въехал в городок, туристы уже начали разбредаться по своим отелям, пансионам и кемпингам. Те же, кто приезжал сюда на день, давно отправились восвояси. Штабной автобус уже стоял на месте — у западной оконечности пристани, ближе к рыбачьему затону. Кое-кто неплохо поработал.

Диксон исполнял обязанности дежурного, а в чуть более просторной кабинке внутри автобуса Керси выслушивал отчет инспектора Роуза из городского управления полиции. Роуз был молод, только что получил очередное повышение, явно стремился к блестящей карьере и потому делал все, чтобы произвести благоприятное впечатление.

Уайклифф сразу же забросал его вопросами о ходе расследования.

— Как я понял, вы теперь почти не сомневаетесь, что девушка мертва, а мы, скорее всего, имеем дело с убийством?

— Похоже, что так, сэр.

— В таком случае необходимо найти труп. Мне доложили, что вы весьма тщательно прочесали местность и с помощью аквалангиста обследовали затопленную каменоломню. А не могли труп сбросить в море?

Роуз нахмурился.

— Это не так-то просто сделать с берега, сэр.

— Понимаю, понадобилась бы лодка. Но разве достать ее проблема в здешних краях?

Роуз насторожился: ему почудилось, что он попал на экзамен.

— Но тело еще нужно было бы погрузить в лодку, сэр, а тут на берегу ничего нельзя сделать ни днем, ни ночью, чтобы кто-нибудь не заметил. Кроме того, как я только что рассказал мистеру Керси, последняя информация, которую мы получили, делает эту версию маловероятной. Выяснилось, что девушка, действительно, направлялась домой пешком и шла полевой тропинкой через ферму где-то после половины пятого в воскресенье.

— Откуда такие сведения?

— Я уже собирался ехать сюда к вам, когда мне в офис позвонила миссис Раштон. Она живет на самой окраине Хейвена. В воскресенье примерно в половине пятого у изгороди рядом со своим домом она видела молодого человека с девушкой. Ей показалось, что они ссорились. У юноши был очень расстроенный вид. Данные ею словесные портреты не оставляют сомнений, что это были Хильда Клемо и Ральф Мартин.

— Но ведь Мартин отрицает, что виделся с девушкой после того, как она сошла с баркаса.

— Стало быть, лжет.

Категоричность Роуза не понравилась Уайклиффу, который не бывал категоричным почти никогда.

— А где же была ваша свидетельница раньше?

— Это очень пожилая женщина, живет одна. Она слышала о пропавшей девушке, но никак не связала это сообщение с той парочкой, которую видела накануне. А сегодня днем в разговоре с соседкой упомянула об увиденном, и та уговорила ее связаться с нами.

Да, все объяснялось до зевоты просто.

Уайклифф повернулся к Керси.

— Нужно послать кого-нибудь, чтобы снять с нее показания.

— Уже сделано, сэр, — откликнулся Роуз.

Уайклифф смерил молодого офицера взглядом, который, казалось, был лишен всякого выражения, но непонятно почему мог внушить робость.

— Может, вы и парня уже взяли под арест?

Роуз выглядел обескураженным.

— Нет, сэр. Но ведь нам нужно будет вызвать его для нового допроса, верно?

— Конечно. А скажите-ка, эта изгородь, возле которой молодые ссорились, где в точности она находится?

— Прямо у тропы, что ведет через Трегеллес — ферму родственников Клемо — и мимо каменоломни к кемпингу.

— Что вам известно о семье девушки?

— Ее отец Джеймс Клемо — вдовец. Его жена умерла, когда Хильде было четыре.

— Женат повторно?

— Нет, сэр. У Хильды есть сестра Элис — ей двадцать восемь или двадцать девять. Она замужем за Альбертом Харви, которого по-семейному зовут просто Берти. У них маленький сынишка, живут они в отцовском доме и работают в кемпинге. Еще одна их родственница — Эстер Клемо — ведет домашнее хозяйство. Вот, собственно, и вся семья, сэр. Хотя я должен, наверное, упомянуть и о том, что на прошлой неделе умерла мать Джеймса Клемо. Похороны были в пятницу. То есть за день до того, как пропала Хильда.

Уайклифф кивнул.

— Это ясно. Теперь что касается обитателей этой фермы… Трегеллес. Надеюсь, вы уже разговаривали с ними?

— Да, конечно, сэр. Это семья Рул: вдова, которой уже под шестьдесят, и ее сын. Они в родстве с Клемо по линии матушки Джеймса, той самой, что умерла на прошлой неделе. Сын слаб головой, но справляется почти со всеми работами на ферме. Впрочем, их трудно назвать настоящими фермерами — в основном они промышляют тем, что берут на откорм чужой скот. С ними живет еще старушка — золовка миссис Рул.

— Что они за люди?

— Сын мне показался малым безвредным и дружелюбным. По словам их участкового констебля, ничего плохого за ним сроду не водилось. Зато его матушка — изрядная скандалистка. Со старой леди я не встречался — она совсем уже дряхлая. Они говорят, что Хильду в субботу не видели, но у меня осталось впечатление, что они что-то скрывают.

— Вы догадываетесь, что именно?

— Пока нет, сэр, но я собираюсь это выяснить, если мне будет позволено заниматься расследованием и дальше.

— Понятно… Однако в настоящий момент, если вы закончили передавать дела мистеру Керси, вам лучше будет как можно скорее вернуться к себе в управление.

Роуз ушел, гадая про себя, где допустил просчет.

Керси сказал:

— Он хорошо потрудился. Вам не кажется, что вы были с ним излишне суровы, сэр?

— Кто, я? — Уайклифф казался искренне удивленным. — Впрочем, признаюсь, терпеть не могу такого стиля работы. Он словно хотел сказать: «Посмотрите, до чего же я хорош!» Это непрофессионально. Есть два типа трудолюбивых полицейских. Одни стремятся дело сделать, а вторым лишь бы выслужиться.

У всегда флегматичного Керси эти слова вызвали более чем горячую реакцию.

— Мне ль этого не знать, сэр! Я-то всегда принадлежал к первому типу, и инспектора получил только в сорок лет. А Роуза уже произвели, хотя ему нет еще и тридцати. Жаль, времени не вернуть, а то уж я бы своего теперь не упустил!

Ироническая усмешка.

— Возможно, ты и прав. Но Роузу все равно не повредит, если ему дать понять, что он еще далеко не все сделал, чтобы заслужить царствие небесное.

Эти двое проработали бок-о-бок не один год и достаточно чувствовали настроение друг друга, чтобы во многих случаях обходиться без лишних слов.

Керси закурил сигарету.

— Вижу, вас сильно взволновала история с этой девушкой, сэр. Иначе вы бы сюда не примчались. Местные парни вполне справлялись и без нас. Если она завтра объявится живая и здоровая, уж они над нами похихикают.

— Ты думаешь, меня это хоть немного волнует? — бросил Уайклифф зло. Потом продолжил спокойнее: — Да, я в тревоге, Дуг. Она не подает о себе вестей уже сорок восемь часов. Согласен, здешняя полиция все делает правильно, но нам необходим более широкий подход. Если она мертва, значит, труп надежно спрятан, и на его поиски могут уйти недели или даже месяцы. Нужно попробовать пойти другим путем. Кто мог стать ее гипотетическим убийцей? Знаю, можно ответить на этот вопрос так: «Кто угодно». Но ведь исчезла она, скорее всего, по пути домой, когда шла мало кому известной тропинкой. А это указывает на кого-то из местных, вполне возможно — на человека, который был ей знаком.

— И что же?

— А то, что мы должны хорошо узнать ее, изучив ее семью, ее школу, ее друзей и ее недругов тоже, если таковые имеются. Школьники сейчас на каникулах, но необходимо выяснить, кто из учителей чаще с ней общался — их можно будет разыскать. А потом нужно разговорить этого паренька. Кажется, он солгал, но это еще не значит, что он законченный лжец. Я вообще не верю, что это дело из серии «мальчик девочку любил», однако он может что-то знать, сам не подозревая об этом. И есть ведь еще сплетни. Давай найдем благовидный предлог, чтобы послать наших людей по тем домам, где их можно собрать побольше… Кстати, кого ты включил в свою группу?

— Пока только Диксона, Кэрноу и Шоу. Люси Лэйн должна сегодня развязаться с бумажной работой по делу о поджоге и сможет присоединиться к нам завтра с утра, если будет нужно. Шоу сейчас подыскивает для нас пристанище, а Кэрноу я отправил привести парня.

— Шоу пора найти для штаба нашего расследования подходящее помещение; невозможно долго ютиться в этом спичечном коробке.

Шоу был в их подразделении чем-то вроде завхоза и администратора.

— Думаете, эта волынка надолго?

— Мне кажется, да.

После некоторой паузы Керси спросил:

— Вы возглавите расследование, сэр?

— Я? Нет. Я сегодня же возвращаюсь домой. Это дело ведешь ты.

Керси криво усмехнулся, но ничего не сказал.

Уайклифф смотрел в маленькое окошко, стараясь составить представление о городке. На пирсе расположились два рыбака, занятые починкой сетей, в точности как Иаков и Иоанн почти за две тысячи лет до того, но с той разницей, что их сети были из зеленого и оранжевого нейлона, а Иисус вряд ли мог показаться теперь поблизости.

Прибыл инспектор Кэрноу, который привел с собой Ральфа Мартина. Присутствие в штабном автобусе начальства явно удивило Кэрноу.

— Мартин-младший доставлен, сэр.

— Я — старший инспектор Уайклифф, а это — инспектор Керси. Присаживайтесь.

Юноша опустился на зачехленное сиденье по другую сторону стола; понурив голову и неловко положив руки себе на колени, он, казалось, вот-вот готов был расплакаться.

— Я ознакомился с вашими показаниями о том, что произошло в субботу, — начал Керси. — Однако теперь мы имеем основания полагать, что вы сказали нам неправду. Вы утверждали, что последовали за Хильдой, но не нашли ее.

Ральф Мартин словно не слушал его.

— Тем не менее вас видели, когда вы разговаривали с ней на тропинке, ведущей через поля фермы Трегеллес.

Парень вскинул голову и невидящим взором уставился в окно в сторону гавани.

— Хорошо, я признаю… После того как я пробежался вдоль берега и ее нигде не было видно, я решил попытать счастья на полевой тропинке, хотя мне казалось, что она едва ли могла пойти по ней.

— Почему?

Он помотал головой.

— Даже не знаю… Просто со мной она никогда там не ходила. Я думал, это потому, что ей не хотелось приближаться к дому своей тетки. Их семьи не очень-то ладят. Но именно там я ее и нашел. Она сидела на выступе изгороди. Я спросил, что она делает. Она сказала, что ей нужно подумать.

Прибытие юноши под конвоем в штабной полицейский автобус не могло остаться незамеченным для обитателей домов вокруг гавани; теперь множество глаз следили за автобусом, ожидая, как он выйдет из него — один, в сопровождении полисмена, а то и вовсе в наручниках?

— И после того, как вы с ней повидались, вы все равно утверждали, что думали, будто она уехала домой на автобусе?

Ральф беспомощно развел руками.

— Мои пассажиры слышали, как она сказала, что поступит именно так. Я бы признал, что виделся с ней, если бы стал им противоречить.

— Правильно, вы боялись признаться в этом, потому что знали, что произошло!

— Нет! — воскликнул он со злостью, которую тут же сумел подавить в себе. — Я просто не хотел говорить на эту тему.

— Он не хотел говорить на эту тему! Тогда скажите, о чем вы разговаривали с Хильдой?

— О ребенке и что нам делать.

— Вам вдвоем?

— Да. По крайней мере, мне так хотелось, — ответил Ральф после долгой паузы.

— А что же Хильда?

Уайклифф заметил, как смятение на лице юноши сменилось выражением отрешенно-упрямым.

— Больше я ничего не скажу. — На его глазах снова блеснули слезы.

— А она сказала вам, что собиралась делать после того, как вы распрощаетесь?

— Нет, но я видел, как она пошла через поле, и мне это показалось очевидным.

— И у вас не возникло опасения, что она может наложить на себя руки?

— Нет!.. Она ведь не сделала этого?! Не сделала, правда?

— Нам пока не известна ее судьба. У кого-нибудь могли быть причины убить ее?

Он свел ладони вместе, крепко стиснув переплетенные пальцы.

— Если бы я только мог знать…

— Что именно?

— Так, ничего…

— Надеюсь, вы понимаете, что легко можете быть заподозрены в причастности к ее исчезновению? Вы уже дважды солгали полиции и, весьма вероятно, продолжаете вводить нас в заблуждение сейчас. Ведь вполне возможно, что вы последовали по тропе вместе с ней, серьезно поссорились, а потом вы…

Ральф резко повернулся к Уайклиффу и хрипло сказал:

— Вы считаете, что она мертва… Вы ведь об этом толкуете, верно?

— Мы говорим о том, что должны рассмотреть все версии, что вы, насколько нам известно, были последним, кто ее видел, и что вы осложняете и свое и наше положение своей ложью и нежеланием дать нам полную информацию.

Мартин еще какое-то время сидел в скованной и напряженной позе, потом вдруг сразу обмяк, плечи понуро опустились.

— Думайте, что хотите! — сказал он и после небольшой паузы добавил: — И делайте, что хотите.

— Мы с тобой не в игрушки играем, парень! — вскинулся на него Керси. — По-моему, ты что-то не то вбил себе в голову. Мы с тобой пока по-доброму, но все может быть совершенно иначе. У нас еще остались вопросы; отвечай на них сразу, а не то мы тебя мигом доставим в ближайший полицейский участок и продержим там, пока все не расскажешь.

Странно было наблюдать, как эта маленькая драма разыгрывается именно в тот момент, когда вечернее умиротворение спускается на гавань и окружающий ее городок. В кафе и ресторанчиках на портовой площади посетители углубились в изучение меню. Стоял сезон высоких приливов, но отлив уже давно начался, и маломерные суденышки в гавани едва доставали бортами до пирса; на некоторых из них лязгали инструментом механики, возившиеся с движками, на яхтах чинили рангоуты. На леерах, кромках бортов и верхушках мачт расселись чайки и замерли, посверкивая глазками-пуговицами.

Юноша устало махнул рукой.

— Хорошо, что вам от меня нужно?

Теперь за него взялся Уайклифф.

— Хильда беременна. Это ваш ребенок?

Слегка покраснев, Ральф сказал:

— Конечно, мой. К чему это вы клоните?

— Позвольте вопросы сейчас задавать мне. Давно ли вы с ней состоите в интимной связи?

— Недавно, — сказано с мрачным видом.

— Что такое «недавно»? Месяц? Или, может быть, год?

Нервными движениями Ральф принялся массировать себе ляжки. Раз или два он хотел что-то сказать, но слова не шли. Потом он все же выдавил:

— Так получилось с первого раза.

— У нее это в первый раз было с вами?

Ральф помедлил с ответом.

— По-моему, это ее личное дело.

— Точнее, было ее личным делом. Теперь это необходимо установить нам. Так что отвечайте на вопрос.

— Думаю, она уже с кем-то спала… Но это не значит… Я хочу сказать, что она не была…

Уайклифф переглянулся с Керси, потом сказал:

— Я оставляю вас на попечение мистера Кэрноу. Это наш сотрудник, который привел вас сюда. Он снимет с вас новые показания, и мой вам совет — будьте на этот раз откровенны.

— А потом меня отпустят?

— Возможно.

Глава третья

В понедельник вечером

На ферме Трегеллес Джейн Рул занималась стряпней. Лучи закатного солнца проецировали на противоположной стене оконные рамы в виде размытого решетчатого узора. Обеденный стол в кухне был накрыт на двоих и отдельно стоял еще поднос с миской, ложкой и ломтем хлеба. На плите урчало в сковородке, накрытой тарелкой, жаркое; по временам тарелка жалобно звякала, выпуская струйку пара.

В пустоватой и неуютной кухне пол был выложен кафелем и кое-где застлан соломенными циновками. На фоне выкрашенных желтой краской стен выделялось шоколадно-коричневое дерево несущих опор. На коврике у камина безмятежно спали рядом черно-белая колли и полосатая кошка — собака свернулась, положив голову на лапы, а кошка вольготно развалилась. На каминной полке отсчитывал мгновения будильник, зажатый между двумя фарфоровыми собачками.

Джейн Рул, сухопарая и седая, монументально застыла над плитой с поварешкой в руке, как автомат, готовый выполнить свою нехитрую операцию, как только поступит сигнал с пульта.

Снаружи донесся звук подошв, шаркающих о половик, и вошел ее сын. Клиффорд Рул обладал сложением борца-тяжеловеса, но щеки его розовели детской нежностью, и на мир он смотрел глазами ребенка — невинного, наивного, принимающего все как должное. На нем была серая рубашка, заправленная в плисовые брюки; от него попахивало коровником.

Ни мать, ни сын не проронили ни слова. Клиффорд сразу направился к раковине и умылся с шумом и множеством брызг. Его матушка словно вышла из столбняка и принялась раскладывать жаркое по мискам. В ту, что стояла на подносе, попало совсем чуть-чуть.

Клиффорд вытерся полотенцем, с любопытством поглядывая на мать.

— Ну и долго ты еще будешь это делать?

— Замолчи, Клиффорд! — рявкнула на него Джейн. — Садись и принимайся за свой ужин.

Клиффорд сел, и мать поставила перед ним миску жаркого.

— Начинай, а я отнесу это наверх.

Она взяла поднос и направилась к лестнице, располагавшейся в углу столовой. Спустя несколько секунд дощатый пол на втором этаже застонал под ее шагами. Она спустилась вскоре, но уже без подноса.

— Я же велела тебе начинать есть!

Она заняла свое место за столом, и почти синхронными движениями оба взяли по куску хлеба, накрошив при этом на синтетическую скатерть, потом свои ложки и принялись за еду.

— Полицейских видел?

Клиффорд задумался и замер с ложкой у рта.

— Видел… вчера.

— Они опять приехали сегодня.

Он отложил ложку в сторону и бросил на мать встревоженный взгляд.

— Зачем они вернулись?

— Они обыскивают округу.

— Но они же все обыскали вчера. У них еще были такие специальные палки, и они ими везде тыкали, в канавы, там, в заросли… — Клиффорд разволновался, и слова у него стали налетать одно на другое.

— А ну-ка возьми себя в руки! — резко сказала Джейн. — Они всего лишь осмотрели постройки.

— Постройки… — Он уставился на мать, открыв рот. — А к нам в дом они заходили?

— Да.

Он воздел глаза к потолку.

— И наверх поднимались?

— Да.

— И в маслобойне были?

— Да.

Ее ответы походили на капли воды из прохудившегося крана. Между каждым из его вопросов зависала долгая пауза.

— Но они же не…

— Нет!

— Они задавали вопросы?

— Да, те же, что и вчера. Ешь живей!

Несколько минут они ели молча. Тень от решетки чуть заметно ползла вверх по стене, в солнечных лучах искрились пылинки.

— И еще эта сегодня заявилась… Жена Иннеса, в своей инвалидке.

— Что ей было нужно? — Он снова занервничал.

— Она меня про полицейских расспрашивала. О ней не беспокойся. С такими-то я умею обходиться.

Клиффорд нахмурился.

— Мистер Иннес ко мне хорошо относится.

— Хорошо относится?! Он к тебе хорошо относится только потому, что платит тебе половину положенного, когда ты на него ишачишь. Вот тебе мой совет, сынок, держись-ка ты от этой семейки подальше!

Когда Ральфа Мартина увели в другой отсек штабного автобуса, Уайклифф занялся изучением карты, кнопками прикрепленной к перегородке. Чтобы как следует войти в курс расследования, он прежде всего должен был изучить местность, «поработать в поле», как сказал бы ученый-естественник. Просто допрашивать свидетеля или подозреваемого было для него все равно что посадить в клетку подопытного зверька. Это могло дать некоторое представление о поведении индивидуума в условиях стресса, но нисколько не помогало разобраться в мотивах его поступков, его реакции на окружающее, понять, какое место эта отдельная судьба занимает в хитросплетении судеб других людей.

Он повернулся к Керси.

— Эта семья на ферме, как бишь ее?… Трегеллес… Я хочу наведаться к ним. Потом поеду домой. Тебе буду звонить завтра утром.

Он прошелся по пирсу, пересек площадь, на которой располагались основные магазины, и свернул в одну из узеньких улочек, что вели прочь от гавани. Если бы обитатели этого городка, жившие в нем сто лет назад, вдруг воскресли, они без труда узнали бы его, каждое здание было бы им знакомо. Переход от рыболовства к туризму (слава Богу, еще не окончательный) не имел пока обычного всеразрушающего эффекта.

Сразу за городской чертой дорога пошла вверх, по левую сторону поля, по правую — деревья. Затем показался въезд в кемпинг с вывеской под аркой ворот: «Трегвитенский парк отдыха и туризма». За воротами открывался вид на холмы с террасами, где деревья и кусты практически полностью скрывали припаркованные передвижные домики.

Уайклифф вошел на территорию кемпинга, миновал магазинчик и службу размещения слева и жилой дом справа. Дорожка вилась меж холмов, а по обеим ее сторонам были размечены места для стоянки автобусов. Солнце все еще стояло над верхушками деревьев, но свет его уже стал золотым, предвещая безмятежный летний вечер.

Обитатели кемпинга уже вернулись к своим домикам на колесах, дети резвились в траве, их отцы, впрочем, тоже. Голоса радиоприемников беззлобно перекрикивали друг друга. Сквозь распахнутые двери Уайклиффу было видно, как женщины разогревали на туристических газовых плитках еду.

Прежде чем нырнуть в лесную чащу, дорожка превратилась в тропинку. Под деревьями сразу дохнуло прохладой. Солнечные лучи, разделенные ветвями на падающие колонны, создавали в абсолютной тишине атмосферу торжественности. Тропа раздваивалась: левое ответвление уходило вслед за ручьем, а правое взбиралось на пологий холм, где деревья стояли реже и из земли вылезали на поверхность поросшие мхом верхушки скал. Уайклифф двинулся вдоль ручья.

И почти сразу тропинка вывела его на просеку, а затем на большую поляну, ограниченную с одной стороны ручьем, а с другой — старой каменоломней. Камень добывали сверлами и динамитом из склона холма, одна сторона которого теперь была высокой отвесной стеной, опускавшейся в обширный пруд, образованный затопленной водой выработкой. На вершине холма кусты утесника цвели вторым цветением и выделялись яркой желтизной на фоне синевы неба, и хотя уцелевшие склоны холма были круты и каменисты, там тоже сумели укорениться на редких уступах кусты и даже небольшие деревца.

Поверхность пруда покрывали крупные пятна зеленой ряски, причем происхождение этого узора из зелени и темной воды имело только одно объяснение — здесь недавно поработал полицейский водолаз.

Местечко казалось мертвенно-тихим, как вдруг нагрянула стайка говорливых скворцов, птицы расселись было вдоль воды, но потом так же внезапно, словно по сигналу, сорвались в полет, суматошно мельтеша крыльями.

Уайклифф пошел дальше по тропе, которая постепенно взбиралась в гору, оставив позади и ручей, и каменоломню. Ветви деревьев на время вновь сомкнулись над головой, но вскоре опять расступились, а когда он достиг верхней точки, лес и вовсе кончился, уступив место невысоким живым изгородям, тропа перешла в полевой проселок. С этой точки местность открылась ему как на ладони. В окрестных лугах паслись телята и овцы. Слева от него на некотором удалении в сушу вдавался язык морского залива, а впереди и справа, насколько хватало глаз, тянулись поля, среди которых кое-где виднелись крыши домов или ферм да торчала одинокая верхушка церковной колокольни.

К деревянным воротам была приколочена вывеска: «Трегеллес». Рядом торчал столбик со стрелкой: «Тропа на Горран Хейвен». Стало быть, любой, кому нужно было в городок, по необходимости пересекал хозяйственный двор. Проезжая дорога, как он заметил, шла в обход фермы, и чуть подальше вдоль нее стояли еще, по меньшей мере, два дома, и только потом, через четверть мили, она сливалась с тропой.

Если Хильда Клемо пошла из Хейвена по тропе, до какого места она сумела добраться? До фермы? До каменоломни? А может быть, она по каким-то своим причинам свернула на проселочную дорогу в сторону шоссе?

Двор фермы устилали солома и разнородный мусор. Под шатким навесом были укрыты музейной ценности трактор и старенькая малолитражка «моррис-майнор». В мусоре ковырялись куры, а в двухъярусных клетках вдоль стены возились и попискивали кролики. Из дома выбежала всклокоченная черно-белая колли и огласила двор лаем, который перемежало злобное рычание. Вслед за собакой показался темноволосый крепыш с щеками цвета наливных яблок.

— Вам что-то нужно, мистер?

В нем не было ни намека на агрессию; он даже говорил с мягкой, несколько заискивающей интонацией.

— Это дорога на Горран Хейвен?

— Да, но здесь мало кто ходит. Все больше по берегу…

— И все-таки Хильда Клемо в субботу днем прошла мимо вас.

В карих глазах мелькнул страх.

— Ежели вы из газеты, так я ничего не знаю, мистер.

— Нет, я не из газеты. Старший инспектор Уайклифф, — он махнул своим удостоверением. — Ваша фамилия Рул?

— Да… Рул, — признал молодой человек после мгновенного замешательства.

Но и в дальнейшем его смятение ощущалось: он не знал, как себя вести и что говорить.

— Полицейские уже были тут вчера… И еще сегодня утром… — Он безуспешно старался найти вежливую формулу, чтобы объяснить бессмысленность нового визита. — Все здесь облазили, но ничего не нашли… А Хильда… Она, должно быть, пошла другой дорогой.

Он энергично закивал сам себе в подтверждение.

— Точно, так она и сделала.

Последняя фраза прозвучала мольбой о пощаде.

— Какой другой дорогой?

Этот вопрос его добил; он быстро оглянулся, ища поддержки, но никто не пришел на помощь, и тогда, совсем уже тускло, он сказал:

— Вам лучше зайти и поговорить с мамой.

Уайклифф последовал за ним в кухню (до чего же неуютный домишко!), где сухонькая седовласая женщина мыла в фаянсовом тазу посуду.

— Тут еще один из полиции…

Женщина, которая не сразу заметила их появление, теперь обернулась, вытерла руки влажным грязноватым полотенцем и сказала:

— Полиция у нас уже в третий раз. Но мы ведь сказали все, что могли. Что мы ничего не знаем.

У нее был хрипловатый голос, и слова она цедила медленно, как человек, чуждый многословия. Ее сын стоял у самой двери. Он достал из кармана перочинный ножик и теперь ритмично открывал одно из лезвий, а потом отпускал, и оно пружинисто, с громким щелчком возвращалось на место.

— Если ваша племянница пошла в субботу домой через поля, она должна была пройти через двор вашей фермы.

— Возможно, и так, но только это не имеет значения. Мы-то ее не видали.

— Где были вы оба примерно в пять пополудни?

Джейн Рул стояла совершенно неподвижно, без всякого выражения на лице — ни один мускул не дрогнул. Нечасто ему встречались люди, способные вот так окаменеть. Даже когда она заговорила, двигались, казалось, одни губы.

— Клиффорд работал где-то в поле…

— Я пошел подправить ворота у Бэссета. А то овцы разбредались…

— Это где-то вдоль тропы?

— Нет, тропа мимо Бэссета не идет.

Его мать сказала:

— А я прилегла наверху, прежде чем заняться ужином. Я ведь с шести утра на ногах.

— Но уж собака-то наверняка залаяла бы?

— Собаку взял с собой Клиффорд.

— Да, она была при мне. Держала овец в загоне, пока я, значит, ворота…

Снова установились тишина и неподвижность, которые так поразили Уайклиффа в лесу. Щелчки лезвия звучали теперь выстрелами. И если бы это зависело от Рулов, так могло продолжаться бесконечно.

— Ваша племянница часто проходит через ферму?

— Если и проходит, то мы ее не замечаем. Бывает иногда, должно быть.

— А к вам она при этом заглядывает?

— Мы не очень дружны, да и других дел хватает.

— Раньше Хильда к нам ходила. Теперь нет, — сказал Клиффорд с заметным сожалением.

— Это уже давно было, — поспешно перебила его мать.

— А ваша золовка? Она где была в субботу?

— Наверху, в своей комнате.

Клиффорд вновь попытался влезть в разговор:

— Она вообще вниз не сходит. Если только сбежать захочет…

Джейн Рул даже не взглянула на него и продолжала:

— Агнес… Мою золовку звать Агнес. Так вот, ей уже семьдесят семь и она немного того… Старческое слабоумие, так это называется.

— Все думает, что она еще девочка, — сообщил Клиффорд.

— Она часами сидит у окна и все время смотрит на море. Ждет, не покажется ли лодка Эрни Паско.

Эрни был ее нареченным, но утонул во время промысла почти шестьдесят лет тому.

Серые глаза Джейн Рул выдержали пристальный взгляд Уайклиффа, но он успел разглядеть в них странное беспокойство. У этой задавленной жизнью женщины были правильные черты лица, и в свое время она, вероятно, могла считаться привлекательной. А ныне, если ее лицо что и выражало, то это была мрачная меланхолия. Глаза изредка оживали, но лишь для того, чтобы сверкнуть злостью. Уайклиффу стало жаль ее.

— Все это очень печально.

Кажется, женщина поверила в его искренность.

— Вся беда в том, — заговорила она опять, — что как ни торчит она у себя наверху, ни в чем нельзя быть уверенной. Иногда она спускается потихоньку и уходит невесть куда. А мы ищи ее потом.

— Стало быть, ноги у нее в порядке?

— С ногами все нормально, но вот с головой…

Разговор на эту тему явно был исчерпан, и Уайклифф попытался зайти с другой стороны:

— На той дороге, что ведет отсюда к шоссе… Как я заметил, там есть еще дома, верно?

— Да, два.

— Кто в них живет?

— В одном — мужчина с женщиной. Фамилия их Иннес, вот только не знаю, женаты ли. Она картинки рисует, а он — вроде писатель, что ли.

— Они хорошие соседи?

Джейн чуть заметно пожала плечами, но не ответила.

— А другой дом, у самой дороги, это Мойлов. У них семья большая. Старшенький их в кемпинге работает.

Она впервые сообщила что-то, не дожидаясь вопроса.

Но это-то и угнетало его: бесцветная, унылая женщина и неполноценный сын с его жалкими потугами понравиться гостю. Женщина была откровенно холодна и даже сурова, но разве ее поведение не объяснялось тяготами повседневной жизни, которую она вела? Вдова с недоумком-сыном и эксцентричной старухой на руках, она должна хоть как-то содержать ферму в порядке, чтобы сводить концы с концами. И все же оставалась вероятность, что Клиффорд Рул изнасиловал и убил пропавшую девушку, а его матушка попросту делает все возможное, чтобы сокрыть это преступление.

«Немного слаб головой, но безвредный и дружелюбный, ничего плохого за ним сроду не водилось» — таково здешнее мнение о нем, но Уайклифф, читавший когда-то книжки по психологии (больше из чувства долга, нежели из подлинного интереса), помнил, что по статистике умственно неполноценные люди наиболее склонны именно к преступлениям на сексуальной почве.

— Эта ферма принадлежит вам, миссис Рул?

— Нет, я — арендатор.

— А кто же хозяин?

— Думаю, не вашего это ума дело, ну да вы все равно легко узнаете. Фермой владеют Клемо.

Уайклифф не имел больше вопросов и вышел из дома, так и не сумев избавиться от тягостного чувства. Клиффорд и собака проводили его, а хозяйка снова взялась за мытье посуды.

Он решил, что пойдет дальше не тропой, а проселочной дорогой мимо соседских домов.

Первые из соседей Рулов жили примерно в четырехстах метрах от них в солидном, большом и достаточно современном бунгало, стоявшем посреди обширной и тщательно выкошенной лужайки. На одном ее краю росло несколько старых сосен, словно перенесенных сюда с японской гравюры. Перед фасадом дома была припаркована серая французская малолитражка.

Уайклифф подошел к распахнутой входной двери, через которую виднелся выложенный керамической плиткой коридор. Звонок отсутствовал, и ему пришлось стучать. Сначала никто не отозвался. Он постучал громче, и до него донесся тонкий, словно девичий, голосок:

— Там кто-то пришел, Тристан! Пойди посмотри, будь любезен.

Почти сразу в противоположном конце коридора показался мужчина: рослый и стройный брюнет лет тридцати с небольшим.

— Добрый вечер… — И вопросительный взгляд.

— Я — старший инспектор Уайклифф… Мистер Иннес, если не ошибаюсь?

— Да, это я. Хорошо, что вы нас навестили, старший инспектор. Я сам собирался связаться с полицией. Прошу вас, заходите.

Он говорил приветливо, а манеры его подкупали некоторой робостью перед гостем. Чуть сутуловатый, он и двигался с замедленной осторожностью, что вполне могло объясняться высоким ростом.

— Сюда, пожалуйста.

Комната на всю ширину дома соединяла в себе гостиную и библиотеку. От пола до потолка высились инкрустированные книжные шкафы, которые заставляли забыть, что находишься в современном бунгало. Несколько по-настоящему дорогих предметов мебели придавали обстановке элегантный вид. Окно было чрезмерно велико, но его размеры удачно скрадывались парчовыми шторами, а вся отделка комнаты отличалась приглушенностью тонов. Пустые простенки украшали индийские миниатюры; пол был застлан персидским ковром с узором «древо жизни».

Одно из двух: либо Иннес очень прилично зарабатывал своим писательским пером и лекциями, либо у них были иные источники дохода.

— Садитесь, пожалуйста… Вы наверняка по поводу Хильды. Есть какие-нибудь новости?

Уайклифф на мгновение растерялся.

— Нет, никаких… Если я правильно понял, вы знакомы с Хильдой?

Иннес мимолетно улыбнулся.

— Да, в последние шесть или семь месяцев она бывала здесь довольно часто.

— Как вы с ней познакомились?

Неопределенный жест рукой с длинными белыми пальцами.

— Часть моей работы состоит в том, что я разъезжаю по всему Юго-Западу с лекциями по различным аспектам истории искусств. И случилось так, что меня пригласили в школу, где учится Хильда. Видимо, я сумел ее заинтересовать, потому что через несколько дней она пришла сюда. Почти сразу стало очевидно, что у девочки незаурядный ум, и мы с женой были только рады содействовать ее развитию.

Иннес говорил размеренно и точно, слова произносил со смаком, после каждой фразы или предложения делал отчетливую паузу, так что знаки препинания становились почти видимыми. Все в этом человеке должно было производить впечатление непринужденности, но Уайклифф все же почувствовал в нем скрытое внутреннее напряжение.

— Она часто здесь бывает?

Поджав губы:

— Примерно раз в неделю. Иногда чаще.

— Вы даете ей уроки?

— Помилуй боже, нет! Это нельзя так назвать. Мы просто беседуем, слушаем музыку, вместе читаем стихи, рассматриваем репродукции живописи и обсуждаем их.

— Втроем?

Быстрый взгляд.

— Да, втроем. Моей жене Хильда очень нравится. Девочке хочется расширить свой кругозор, и нам показалось, что мы можем ей в этом помочь, став для нее понимающими друзьями и собеседниками.

— Вы сказали, что собирались связаться с нами?

— Собирался. Хотел сообщить то, о чем рассказал только что вам. Дело в том, что вчера, когда приезжала полиция, меня не было дома. Я уехал еще в субботу вечером, а вернулся только сегодня днем. Мне показалось, что моя жена не совсем поняла, насколько обеспокоена полиция исчезновением Хильды…

— Значит, в субботу днем вы были дома?

— Да, конечно. В воскресенье я должен был читать лекцию в вечерней школе в Экзетере, а сегодня утром мне назначили деловую встречу в университете. В субботу и воскресенье я ночевал у приятеля в Тэдберн-Сент-Мэри в окрестностях Экзетера.

— Но с Хильдой вы в субботу не виделись?

— Почему же? Виделся днем…

— Здесь?

— Нет. Я вывел собаку на прогулку полями в сторону Горран Хейвена и встретил Хильду. Она как раз шла в нашу сторону. Я спросил, зайдет ли она к нам, но она сказала, что нет. Ей было нужно домой.

— Ваша жена ничего не сказала вчера об этом нашему сотруднику.

— Она не знала. Мне просто в голову не пришло рассказать ей о встрече с Хильдой. В этом не было ничего экстраординарного.

— Когда вам стало известно об ее исчезновении?

— Только сегодня по возвращении домой.

— В котором часу вы встретились с ней в субботу?

Он наморщил лоб.

— Точно сказать не могу, но, по-моему, около пяти часов.

— Вы не заметили в ее поведении ничего странного?

После некоторого колебания:

— Пожалуй, нет. Мне она показалась немного грустной, но Хильда вообще человек настроения.

Комната выходила окнами на север, и по углам ее уже начали сгущаться сумерки. Установилась мертвая тишина. Иннес сидел, скрестив длинные ноги, и вежливо дожидался следующего вопроса. Уайклиифф не спешил: когда молчание станет тягостным, тогда, только чтобы прервать его, должен быть задан встречный вопрос, куда более красноречивый, чем иные ответы.

Уайклифф уже почти готов был признать, что проиграл игру в молчанку, но тут, наконец, прозвучал вопрос:

— Вы действительно считаете, что с ней могло случиться что-то серьезное?

Уайклифф ушел от ответа:

— Вы знали ее, быть может, лучше, чем многие. Скажите, была она способна уйти из дома, не взяв с собой ничего из вещей, никого не предупредив?

— Нет, — покачал головой Иннес, — это совсем не в ее стиле.

После небольшой паузы он спросил:

— Вы предполагаете, что с ней что-то стряслось в субботу по пути домой?

— Я бы не стал называть это предположением. Если вы видели ее поблизости отсюда около пяти, а домой она не пришла, такой вывод напрашивается сам собой.

— Да, конечно. Просто мне трудно даже вообразить, что такое с ней могло приключиться.

— Вам известно, что она беременна? — спросил Уайклифф с обдуманной небрежностью.

— Беременна?!

— Да, это ей подтвердил врач как раз в субботу.

— Бог ты мой! Я и понятия не имел. Бедная девочка! Так вы считаете, что ее исчезновение как-то связано с беременностью?

— А вы сами что думаете?

Теперь Иннес казался совершенно растерянным.

— Мне не известны никакие обстоятельства этого дела, но я не могу себе представить, чтобы Хильда могла как-то чрезмерно переживать или наделать глупостей, если вы это имеете в виду.

Наступил момент для еще одной затяжной паузы в разговоре, но тут послышался скрип резины по кафелю коридора. Иннес вскочил и кинулся к двери, чтобы открыть ее для женщины в инвалидном кресле-каталке. В серой блузе, пестревшей пятнами краски, она была так миниатюрна, что с первого взгляда показалась Уайклиффу ребенком.

— Надеюсь, я не помешала?

— Что ты, Полли, конечно же нет! Пожалуйста, позволь тебе представить старшего инспектора Уайклиффа. Он здесь из-за Хильды. — Иннес перевел взгляд на полицейского. — Познакомьтесь с моей супругой. Как вы можете заметить сами, она художница.

С изрядной ловкостью он развернул кресло в удобную для всех позицию. Каталка была, несомненно, сделана по специальному заказу — более узкая, чем обычно, она своим высоким сиденьем компенсировала недостаток роста владелицы и давала ей больше свободы маневра.

Миссис Иннес смерила Уайклиффа заинтересованным взглядом:

— Значит, старший инспектор?

— Да, — отозвался Иннес. — Как видишь, полиция считает исчезновение Хильды делом особой важности.

Следующие свои слова он адресовал Уайклиффу:

— Мы с Полли, видите ли, неправильно оценили ситуацию. Нам показалось, что это не более чем полудетская выходка на почве раздоров в семье. Нынешняя молодежь так непредсказуемо на все реагирует…

Секунда, и он опять разговаривал с женой:

— Как мне только что сообщил старший инспектор, Хильда беременна.

— Неужели? Вот бедняжка!

Полли Иннес казалась идеально сложенной женщиной в уменьшенном масштабе. Ростом с Дюймовочку, она была к тому же очень худа. Бросалась в глаза бледность кожи, которую подчеркивали прямые черные волосы, доходившие до плеч. Черты ее лица слащавой правильностью напоминали кукольные, но когда на нее упал более яркий свет, Уайклифф понял, что она больна: темные круги под глазами, лицо даже не усталое, а, скорее, изможденное.

— Мы полагаем, что Хильда не могла просто уйти из дому.

Полли Иннес коротко втянула в себя воздух, но не сказала ничего; она смотрела попеременно то на Уайклиффа, то на мужа.

Иннес казался задумчивым.

— Признаться, известие о беременности Хильды меня удивило. Моя первая реакция — нет, девочка слишком умна для этого. Но теперь-то мне ясна собственная наивность. Бывают ситуации, когда одного лишь ума недостаточно.

Он бросил взгляд на Уайклиффа, вероятно, чтобы убедиться, произвела ли впечатление эта тирада, но сыщик в мечтательной задумчивости изучал индийскую миниатюру, на которой была изображена эротическая сцена под сенью цветущих деревьев. Ему померещилось, что натурщицей, с которой писали женщину, могла быть Полли Иннес.

Причина его интереса не укрылась от Иннеса.

— Поразительное сходство, не правда ли?

С несколько неестественной интонацией Полли спросила:

— Вы уже знаете, от кого забеременела Хильда?

Уайклифф покачал головой.

— В точности нам это не известно, — и сразу сменил тему. — Из ваших с ней разговоров, какое у вас составилось впечатление? Она вам показалась умненькой, но все же обычной школьницей? Или же что-то в ее личности поразило вас настолько, что вы подумали: эта девчонка способна на многое.

— Способна на многое? — Иннес улыбнулся. — Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Мыслите вы логично, но должен разочаровать. После многих часов общения с Хильдой у меня такое чувство, что я едва ли узнал ее больше, чем после нашей первой встречи. Поначалу она чуть приоткрылась нам, но то, что мы не узнали сразу, она так и не показала.

Полли Иннес кивком подтвердила согласие с мнением благоверного.

Он же продолжал без остановки:

— Знаете, она словно бы заплатила психологический вступительный взнос, а потом — все. Я не психолог, конечно, но мне кажется, что Хильда всегда настороженно ждет от людей враждебности к себе, почти напрашивается на нее, и если к ней относятся по-человечески, ей это кажется подозрительным.

Он посмотрел на жену:

— Ведь так, Полли?

— О да, ты совершенно прав, — эти слова дались ей с трудом, словно она не совсем поняла суть, поглощенная борьбой с болью, которая скрутила ее.

Они еще немного поговорили, вернее, говорил в основном Иннес, который согласился под конец посетить штабной автобус и дать показания под присягой. Он проводил Уайклиффа до ворот.

Оранжевое солнце уже опустилось за деревья, вычертив по нижней кромке неба выразительные силуэты. Перед тем как проститься, Иннес, как будто его к тому вынудили, сказал:

— Моя жена повредила позвоночник в автомобильной аварии, и с тех пор бывают дни, когда она страдает сильнейшими болями. Сегодня — один из них.

— Я ей искренне сочувствую. Скажите, вы со спокойной душой оставляете ее одну, когда приходится уезжать?

— О да! По большей части она чувствует себя хорошо и умеет передвигаться на костылях, но сами понимаете, это стоит ей усилий и не слишком изящно смотрится, поэтому на людях она всегда пользуется своей каталкой.

Еще две сотни метров вдоль проселочной дороги, и уже у самого шоссе Уайклифф вышел к изрядно обветшавшему дому. Эту постройку со всех сторон окружали буйные заросли, среди которых возвышались ржавые остовы нескольких легковых машин и микроавтобусов. В сарае без ворот молодой человек, по всей видимости один из Мойлов, возился с еще одним транспортным средством, находившимся в гораздо лучшем состоянии.

Уайклифф все еще не мог избавиться от мыслей об Иннесах. Встреча с ними оставила в нем ощущение нереальности, словно некий спектакль. Окружавшая обстановка, их поведение, их речи — все напомнило ему театр, где актеры следуют мизансценам и произносят заученные роли. Впрочем, не так уж редки люди, которые более или менее добровольно принимают на себя некие роли, обставляют свою жизнь подходящими декорациями, но чаще всего это своеобразный способ самозащиты.

Что ж, по крайней мере, ему удалось выяснить, что Хильду видели после того, как она рассталась с Ральфом Мартином.

Джеймс Клемо валялся в одежде на своей кровати, неподвижно уставившись в потолок. Лучи закатного солнца заливали спальню. На столике у постели рядом с будильником стояли початая бутылка виски и стакан. Часы показывали десять минут седьмого.

Открылась дверь, и вошла Эстер, но он словно не заметил этого. Она некоторое время смотрела на него, и черты ее худого бледного лица постепенно смягчились.

— Ты спустишься вниз?

— Нет.

— Элис только что вернулась из города. Говорит, что полиция опять допрашивает Ральфа Мартина. Они привезли его в свой автобус, что стоит рядом с пристанью.

Он не повернулся к ней и, по-прежнему глядя в потолок, бросил:

— Напрасная трата времени. Парень не делал этого.

— Пока нельзя вообще говорить, что кто-то что-то такое мог сделать. Мы же не знаем наверняка, что с Хильдой случилась беда.

Клемо вяло отмахнулся:

— Брось, Эстер, мы-то с тобой все знаем.

Он резко повернулся к стене, и тело его содрогнулось от рыданий. Она собралась было что-то сказать, но так и осталась стоять над ним с участливым выражением на лице. А чуть позже взяла со столика бутылку виски и тихо вышла.

Глава четвертая

В понедельник ночью и во вторник утром

Домой Уайклифф приехал уже после наступления темноты. Пока он ставил машину в гараж, Хелен вышла ему навстречу. Их дом, некогда бывший постом береговой охраны, стоял на солидном удалении от ближайших соседей и возвышался над впадавшей здесь в море рекой. Вдоль фарватера поблескивали навигационные огни, а над городом висело интенсивное оранжево-синее марево света.

— Выпьешь что-нибудь? — спросила Хелен, когда они оба вошли в дом.

— Да, плесни немного виски.

— Ты не в себе? — Обычно он не особенно жаловал крепкие напитки.

— Должно быть, так.

За ужином, состоявшим из сандвичей с курицей, они просмотрели очередную серию телефильма о «бедных» богачах. Отец семейства забросил работу, и им пришлось туго — они даже вынуждены были продать яхту. Их дочка-подросток страшно переживала по этому поводу, зато ее более практичный братец устроился заправщиком на бензоколонку. Могла бы выручить деньгами бабушка, но она вбухала все сбережения в половину скаковой лошади, которая тут же охромела.

— Нам бы их заботы, — сказал Уайклифф, когда пошли титры.

Хелен выключила телевизор.

— Не придирайся. Красивые наряды, приятная музыка, и можно ни о чем не думать. Чего еще требовать от сериала? Однако спать ложиться рановато. Может быть, хочешь чего-нибудь еще?

— Как насчет какао?

— Чтобы ты опять заявил, что какао теперь не то, что было прежде?

— Так оно и есть, но все же давай попробуем еще раз.

Когда он засыпал, в памяти вновь промелькнули калейдоскопические фрагменты прожитого дня. Потом ему приснилось, будто он проснулся, потому что кто-то звал его. Во сне он выбрался из постели и подошел к окну. Внизу на лужайке он увидел Джейн и Клиффорда Рулов, смотревших на него, задрав головы. Несмотря на темноту, он мог ясно разглядеть их. Лицо Клиффорда не выражало ничего, кроме полудетского любопытства, а Джейн улыбалась, и Уайклиффа это почему-то разозлило. Он принялся стучать в оконное стекло и кричать, но не издавал при этом ни звука. Рулы не двигались с места, выражение на их лицах не менялось. От злости Уайклифф проснулся в тревожном недоумении.

Часы в спальне показывали четверть третьего. Он вслушался и, к своему удивлению, понял, что идет дождь — первый за почти полные три недели.

Потом он лежал без сна и предавался мрачным размышлениям, вспоминая свой визит на ферму и нелепый сон. Постепенно он начал прозревать: его попросту одурачили. Джейн Рул оказалась хитрее, чем можно было предположить. Все, что она сказала о своей невестке, абсолютно не в ее характере. Она заметила его сочувствие и воспользовалась им, чтобы отвлечь от чего-то другого. Или так стало казаться ему теперь?

Вообще говоря, Рулы — и мать и сын — являли собой почти хрестоматийных подозреваемых, вот только в чем он должен их подозревать? Были ли они в ответе за исчезновение Хильды Клемо? Возможно, но не менее вероятно, что они пытаются скрыть нечто совершенно другое. Женщины вроде Джейн Рул часто обладают крепким житейским умом, но при этом не совсем верно понимают роль полиции в обществе. Лукаво заполненная налоговая декларация или незаконно полученная государственная сельскохозяйственная субсидия — и любой визит полицейского вызывает чувство опасности.

И тем не менее…

Он уже решил, что едва ли вообще теперь заснет, но в следующий раз очнулся, когда полностью рассвело, на часах было семь утра и Хелен собиралась вставать.

— Ты сильно ворочался.

— Прости.

— Тебе не за что извиняться. Оставайся в постели, я принесу кофе.

В восемь, когда в штабном автобусе должна была начаться работа, он позвонил туда.

— Есть новости?

— Никаких, сэр.

— Тогда дайте мне номер телефона мистера Керси.

Спустя пару минут Уайклифф уже разговаривал с ним.

— Небось яичницу с беконом поедаешь?

— Об этом можно только мечтать! Я ведь дал Джоан слово ограничиваться тостами с джемом.

— Я направляюсь к вам. Встретимся в автобусе, как только доберусь. Что там с погодой?

— Моросит.

— У нас здесь тоже.

Потом Уайклифф позвонил домой своему заместителю Джону Скейлсу.

— Извини, что помешал твоему завтраку, Джон. Мне нужно аккуратно проверить показания некоего Тристана Иннеса… Да, знаю, он напоминает персонаж дешевого любовного романа, но этот — из реальной жизни. Он писатель и, кроме того, преподает… Какой предмет, я толком не понял, но дело не в этом. Он утверждает, что в воскресенье читал лекцию в вечерней школе Экзетера, а в понедельник утром у него была деловая встреча в университете… Да, все, что тебе удастся выяснить… Вполне возможно, он уважаем в научных кругах, так что не наломай дров…

Керси попал на эту ферму впервые. Мелкая морось сеялась из свинцового неба, окрестности застилал туман, и прояснения не предвиделось. Во дворе копошились куры, а одна из них выбежала при появлении полицейских из открытой двери дома, нелепо зацепившись за порог.

— Есть кто-нибудь дома? — окликнул Керси.

Хрипловатый голос Джейн Рул донесся откуда-то из глубины дома:

— Кто там? Что вам нужно?

— Полиция.

Она вышла к ним вне себя от злости:

— Когда же наконец нас оставят в покое?! — но, заметив Уайклиффа, присмирела. — А, это вы…

— Вы позволите нам войти?

Она посторонилась в дверях.

— А если и не позволю, что толку-то?

— Вашего сына нет дома, миссис Рул?

— Естественно. У него полно работы.

Здесь слово взял Уайклифф:

— Нам необходимо осмотреть все окрестные дома, чтобы окончательно убедиться, что пропавшую девушку не прячут где-нибудь. Это простая формальность, и она не займет много времени…

Комнату пропитал дрожжевой запах теплого теста; рядом с накрытой тряпкой кухонной плиткой стояла глубокая сковорода. На столе горкой были навалены свежие овощи, а в миске лежали куски крольчатины, замоченные в маринаде.

Джейн Рул принялась сосредоточенно выгребать золу из очага. Потом повернулась и буркнула:

— Нет у вас права обыскивать мой дом.

— Вы против? — спросил Керси. — Вам есть, что скрывать?

— Я только сказала, что вы не имеете права.

— Получить ордер не составит труда, но, право же, нам только нужно быстро все осмотреть. Две-три минуты, и все…

Еще не закончив фразы, Керси начал подниматься по скрипучей лестнице. Хозяйка отставила кочергу в сторону и хотела ему помешать, но передумала.

— Старуха наверху в комнате, что прямо над нами. Но только она спит. Мне совсем ни к чему, чтобы вы ее разбудили. У меня всего и покою-то, когда она спит.

На втором этаже располагались три спальни. Первая, крохотная, с окном на задний двор, принадлежала сыну: узкая койка, покрытая серым шерстяным одеялом, облезлый платяной шкаф, конторка с ящичками и спертый кислый запах нечистой одежды. Поверх конторки выстроились в ряд вырезанные из дерева фигурки зверей, опилки и стружки усеивали пол. Уайклиффу почудился в фигурках проблеск таланта.

Во второй спальне места было побольше, кровать широкая и другая хорошо сохранившаяся мебель. На кровати лежало добротное покрывало, на стенах — множество фотографий, из которых привлекала внимание одна. Молодая пара. В девушке легко можно было узнать Джейн — лицо без единой усталой черточки, соблазнительные изгибы тела. Керси на скорую руку обыскал помещение.

А уж в третьей спальне мебель можно было назвать изысканной — ореховое дерево с декоративными вставками в форме кленовых листьев, а на стенах живопись в затейливых золоченых рамах. Здесь двуспальная кровать была покрыта дорогим расшитым пледом, а наволочка на единственной подушке казалась почти белоснежной. Маленькая седая голова лежала на подушке, лица не было видно под простыней. Очертания тела старой женщины едва просматривались под одеялом. На столике рядом с кроватью стояли пустая чашка с блюдцем и тарелка, в которой осталось несколько крошек.

Керси вновь принялся за поверхностный обыск, и Уайклифф ощутил вдруг всю нелепость ситуации. Что, собственно, они здесь ищут? Труп Хильды Клемо в старом платяном шкафу?

Они собрались уходить, но в дверях буквально натолкнулись на Джейн Рул.

— Ну что, убедились? — спросила она шепотом.

Не прегради она им столь опрометчиво путь, сыщики вышли бы из комнаты даже не оглянувшись. Но теперь Уайклифф почти помимо воли бросил взгляд назад. Что-то странное было в положении тела на кровати. Он шагнул к ней и услышал, как в этот момент Джейн Рул почти в голос охнула. Осторожно он приподнял край простыни — там оказалась шляпная болванка с натянутым на нее седым париком; свернутое одеяло должно было изображать человеческую фигуру.

В полной растерянности он обернулся к хозяйке и спросил:

— Это и есть ваша золовка?

Ему было совсем не до шуток, но никакие другие слова просто не пришли в голову.

— Я за свою жизнь никому зла не причинила, что бы вы там ни говорили!

Уайклифф подался вперед с кресла, уперевшись ладонями в стол.

— Хорошо, никому зла вы не причиняли. Тогда где же ваша родственница?

Джейн Рул сидела напротив него прямо и неподвижно. Она смело встречала его взгляды, не проявляя ни малейших признаков нервозности.

— Она просто от нас ушла. Я же говорила вам вчера, какие у меня проблемы с Агнес.

— Когда она ушла? Сегодня утром до нашего прихода?

Она удержалась от искуса ответить поспешно и ненадолго задумалась.

— Нет, когда вы приходили вчера, ее уже здесь не было.

— Так когда же она ушла?

Она впервые отвела глаза и стала рассеянно обводить взглядом сумрачные углы своей кухни. Потом спросила:

— Куда он пошел, этот ваш второй?

— Мистер Керси осматривает ваши хозяйственные постройки.

— Но ведь их уже осматривали раньше, когда искали девушку.

Морось перешла теперь в настоящий дождь: было отчетливо слышно, как капли барабанят по гофрированному железу крыши, струйка из прорехи в водосточной трубе стекала по оконному стеклу. От очага исходило слабое влажное тепло. Кухня была так тускло освещена, что вся обстановка в ней совершенно лишилась красок и приобрела однородный серо-стальной оттенок.

— Будьте добры, включите свет, пожалуйста, — попросил Уайклифф.

Она молча поднялась и щелкнула выключателем у двери. Голая лампочка под потолком отбросила круг желтого света на стол, но в самой комнате едва ли стало светлее.

— Вынужден снова задать свой вопрос. Когда ушла из дома ваша золовка?

— В пятницу… В пятницу утром.

— И вы даже не заявили об ее исчезновении?

— Мы с Клиффордом сами пошли ее искать. Обыкновенно ее заносило к Драм Пойнту — туда она девчонкой бегала на свидания…

— Но там вы ее не нашли. Почему вы не заявили в полицию, чтобы организовать поиски?

У миссис Рул заметно поубавилось уверенности в себе. Она не знала, куда деть руки.

— Я думала, Агнес вернется. Очень мне надо, чтобы Клемо трезвонили потом повсюду, что я за ней не смотрю… Смотрю я за ней!

— Она ушла в пятницу утром, а сегодня уже вторник — четыре дня прошло. И вы все еще надеетесь, что она вернется?

Она посмотрела на него, но ничего не сказала.

Уайклифф попытался еще раз.

— Ваша золовка Агнес — сестра миссис Элинор Клемо, которую в пятницу похоронили, так?

— Да.

— Вам не кажется странным совпадением, что она ушла из дому именно в день похорон своей сестры?

— Думаю, Агнес и вправду горевала по Элинор. Не знаю, дошло ли до нее, что ее сестра умерла, что ее больше нет и все такое… Но она затосковала, это точно.

— Зачем вам понадобилось создавать видимость, что она по-прежнему наверху, в своей спальне?

— На случай, если кто-то пришел бы.

Уайклифф никак не мог понять этой женщины.

Она ни в коем случае не была глупа, но мыслила по законам исключительно своей собственной, особой логики. Он откинулся на спинку стула.

— Извините, миссис Рул, но мне трудно поверить в то, что вы мне рассказываете. На вашем месте самым разумным было бы…

Его прервал стук в дверь, которая сразу открылась, и появился Керси. В кухню он не зашел, лишь встал на пороге, чтобы уберечься от дождя. С полей его рыбацкой шляпы капало на плечи, а с плаща моментально натекло на кафельный пол.

— Извините, если помешал. Я почти закончил с осмотром. Не могу только попасть в пристройку позади дома. Там навесной замок.

Уайклифф обратился к хозяйке:

— Будьте любезны дать мистеру Керси ключ.

— Это он про старую маслобойню? Туда ключ не нужен, можно пройти через чулан. Ничего вы там не найдете, ну да ладно, смотрите. Мне все равно…

Похоже, она была рада неожиданной передышке.

— Идите за мной…

Они последовали за ней в сырой, необъятных размеров чулан, где обнаружились водопроводный кран, огромное корыто, бочка из-под керосина, старенький бойлер и морозильный шкаф. В противоположной стене была еще одна деревянная дверь, которая вела в узенький коридор между двумя рядами нагроможденных друг на друга предметов мебели, упаковочных ящиков и свернутых в рулоны ковров. Все это напоминало склад подготовленных к перевозке вещей. Свет почти не проникал сюда, потому что окна тоже были заставлены мебелью и ящиками.

— Все это принадлежит Агнес. Она вела хозяйство в доме своего брата, а когда он умер, дом сдали в аренду, и ей пришлось переехать ко мне и перевезти сюда мебель. Кое-что, кстати, вы могли видеть у нее в спальне.

— Что в ящиках?

— Откуда мне знать? Должно быть, картины, фарфор, шитье всякое. Они жили на широкую ногу. Генри умел делать деньги, но, правда, и тратить тоже. Почти все спустил на бегах.

— Что станется с этими вещами, случись вашей золовке умереть?

— Смотря что там у нее в завещании. Если, конечно, оно вообще есть.

Все чувства Уайклиффа свелись к глухому отчаянью. Однако же чего он вообще ожидал? Он занялся поисками пропавшей девушки, но теперь возникла другая проблема — вот эта женщина, способная кого угодно привести в бешенство. Хотя при этом…

Керси повернулся к нему, но только пожал плечами. Они один за другим вернулись в чулан. И в тот момент, когда за порог ступил Уайклифф, неожиданно загудел мотор морозильника и привлек его внимание к проржавевшему и облезлому холодильному шкафу, который должен был относиться к самому первому поколению подобной техники. К крышке морозильника кустарно приварили петли, и она была заперта на новый с виду навесной замок.

— Что вы здесь храните?

Она вскинула на него взгляд.

— Ну а вы как думаете? То же, наверное, что ваша жена хранит в своем морозильнике.

— Дайте ключ, пожалуйста.

Она не сдавалась.

— До каких же пор я должна это терпеть? Вы ворвались ко мне в дом, а теперь еще хотите перевернуть все вверх дном…

— Если не дадите ключ, нам придется сломать замок.

Она протянула руку за шкаф и сняла с гвоздя маленький железный ключ, который протянула Уайклиффу.

С непрошеным ощущением неловкости он вставил ключ в прорезь, легко повернул, снял замок и поднял крышку.

То, что они увидели, напоминало захоронение, знакомое любому археологу. Маленькая, жалкая фигурка, скрючившись, лежала на боку коленями под самый подбородок и занимала почти весь объем морозильной камеры. Все тело за исключением головы и кистей рук было укутано в подобие ночной рубашки, складки которой стояли колом. Открытые участки тела были совершенно серыми. От мороза кожу стянуло, и кости неестественно выпирали. Редкие седые пряди свисали с макушки сосульками.

Уайклифф опустил крышку. Джейн Рул стояла спиной к ним в дверях кухни.

— Клиффорд идет. Я не хочу его во все это впутывать, — вымолвила она.

Было слышно, как входная дверь сначала открылась, а потом захлопнулась, и когда они вошли в кухню, Клиффорд уже был там, стаскивая с себя насквозь промокшее старое пальто.

Он недоуменно обвел взглядом всех троих.

— Что-то случилось?

— Тебе лучше помалкивать! — рявкнула на него мать. — Говорить с ними буду я.

Уайклифф скороговоркой выдал обычное в таких случаях предупреждение:

— Мой долг уведомить вас, миссис Рул, и вас, мистер Рул, что вы не обязаны ничего говорить, однако все сказанное вами будет зафиксировано в протоколе и может быть использовано против вас в суде.

Они сидели вчетвером за обеденным столом в кухне; часы на каминной полке показывали пять минут двенадцатого. Собака и кошка спали рядышком у очага. Джейн Рул опять полностью овладела собой и смотрела теперь на Уайклиффа своими серыми глазами, в которых нельзя было прочитать ни намека на страх.

Клиффорд сидел, понурив широченные плечи, и снова щелкал лезвием ножа. Делал он это сосредоточенно: большим и указательным пальцами доставал лезвие, открывал полностью, а потом закрывал с громким щелчком. Это повторялось с ритмичностью метронома.

— Я уже вам говорила, что никому не причинила зла, — начала Джейн Рул. — И это святая правда.

— В таком случае, что же произошло с вашей родственницей?

— Она умерла.

— От чего?

— Ей уже было семьдесят семь. Человек не может жить вечно.

— Когда она умерла?

Она ненадолго задумалась. Потом ответила:

— В пятницу… Да, в пятницу утром.

— В день похорон сестры.

Женщина никак не отреагировала на эту реплику.

— Как я вам уже объяснил, на этой стадии вы не обязаны отвечать на мои вопросы. Более того, самое лучшее в вашем положении — как можно скорее связаться с адвокатом.

— Не нужен мне никакой адвокат.

— Отлично. Тогда рассказывайте, как умерла Агнес Рул.

Она снова заметно занервничала и принялась похлопывать ладонью по пластиковой поверхности стола.

— Агнес сидела вот в том кресле, у камина. — Она указала на простое деревянное кресло с высокой спинкой. — Вроде бы с ней все было в порядке, а потом вдруг как закашляется, будто бы подавилась конфетой. Она все время леденцы в рот запихивала. Я кинулась к ней, но она уже повалилась на пол. И все — мертвая. Сердце, должно быть.

— И вы не вызвали врача?

— А что толку? Врач бы уже не помог. Она умерла.

Клиффорд в очередной раз щелкнул лезвием ножа и, не поднимая ни на кого из них глаз, сказал:

— Она точно умерла. Всякий бы понял.

Мать сразу вскинулась на него:

— Тебе было велено помалкивать, Клиффорд! И спрячь этот чертов ножик, не действуй мне на нервы!

Как нашкодивший мальчуган, Клиффорд быстро сунул нож в брючный карман и остался сидеть, уперев взгляд в одну точку.

— Разве вы не знали, миссис Рул, что закон обязывает вас получить медицинское заключение о смерти с указанием ее причин?

Она не ответила.

— Почему же вы не сделали этого?

Она смотрела в сторону, избегая встречаться с ним глазами, потом неожиданно робко спросила:

— А они смогут сказать?

— Что сказать?

— Ну, от чего она умерла.

— Это зависит от сохранности тела и самой по себе причины смерти.

— А что будет со мной? — Ее взгляд был устремлен на сына; она казалась теперь слабой и неуверенной в себе.

Уайклифф смягчил тон:

— Я прикажу, чтобы вас с сыном доставили в полицейский участок Сент-Остелла, где с вас снимут подробные показания и попросят подписаться под протоколом. По вашему пожеланию при допросе может присутствовать адвокат.

— А потом что? Домой-то нас отпустят?

Чуть помедлив, Уайклифф сказал:

— Не думаю, чтобы вас задержали там на ночь. А пока ответьте мне на последний вопрос. У вашей родственницы наверняка были подруги. Кто-нибудь из них навещал ее?

Джейн постукивала кончиками пальцев по пластику стола.

— У стариков не бывает друзей-приятелей. Нет, никто к ней не приходил. Давно, уж с полгода…

— А до этого?

— Была одна старая леди, — сказал Клиффорд. — По воскресеньям приходила.

Джейн Рул вздохнула.

— Это он про Лили Армитидж. Она действительно бывала здесь каждое воскресенье, но потом ее так скрутило от артрита, что старуха уже из дома не выбирается. Если вообще жива еще.

— Где она живет?

— В городке, на Альберт-плейс. Вот только номера дома не знаю.

Во вторник утром, позже

Полицейский автобус они остановили на проселочной дороге у въезда в хозяйственный двор фермы, сплошь покрытый теперь слоем грязи.

— Высадишь меня у кемпинга — рядом с домом, — велел Уайклифф, — а сам поедешь и распорядишься насчет Рулов. Особой спешки нет, они никуда не сбегут. Направь за ними Кэрноу.

Чтобы добраться до кемпинга, пришлось пуститься далеко в объезд. Дождь лил отвесной стеной, капли лупили по крыше машины, дорога была пустынна. Керси подогнал автобус вплотную к крыльцу дома и дождался, пока ответят на звонок Уайклиффа.

— Кто там?

Женщина была болезненно худа; ее туго стянутые назад в «конский хвост» волосы делали лицо странно оголенным. Серое бесформенное платье-балахон походило скорее на драпировку, чем на предмет гардероба.

Уайклифф представился и спросил:

— А вы, если не ошибаюсь?…

— Я — Эстер Клемо. Вы нашли Хильду? — вопрос был задан командирским тоном.

— К сожалению, нет.

Черты ее лица, оживившиеся на мгновение, опять сложились в мрачную маску.

— Дома никого нет. Что вам угодно?

— Побеседовать с вами.

Она помедлила в нерешительности. Потом сказала:

— В таком случае, вам лучше зайти в дом.

Голос ее был с хрипотцой, манеры резковаты. Она провела его в гостиную — реликвию прошедших лет: семейные фотографии в рамочках и раскрашенные гравюры с шотландскими оленями по набивным обоям стен; в открытом камине горка смятой красной бумаги; внутри каминной решетки — огромный вазон из кантонского фаянса с букетом засушенных трав.

Эстер стояла, сцепив пальцы рук на животе, и ждала.

— Быть может, сядем?

Она пожала плечами и указала ему на кресло. Потом сама присела на краешек другого.

— Я к вам прямо из Трегеллеса.

— Ну и что с того?

— Мы обнаружили труп Агнес Рул.

— Как это, mpyn?!

— Увы, она умерла некоторое время назад. По крайней мере, несколько дней.

Известие искренне потрясло Эстер. Она дважды порывалась что-то сказать, но не решалась и лишь по прошествии некоторого времени спросила:

— Она, стало быть, опять ушла из дома, и они нашли ее, когда уже было поздно?

Казалось, ей очень хотелось, чтобы все объяснялось именно так, и другие варианты ее пугали.

— Нет, все было иначе, мисс Клемо. Тело Агнес было обнаружено нами в морозильном шкафу Рулов.

Никакой реакции, кроме быстрого взгляда на собеседника. Эта женщина откровенно боялась выдавать свои истинные чувства. Явно взволнованная, даже потрясенная, она тем не менее нашла в себе достаточно самообладания, чтобы обдумывать каждое слово. Она отвела глаза и спросила:

— Вы хотите сказать, они ее убили?

— Нам пока мало что известно, но на данный момент наиболее вероятна версия, что она умерла своей смертью.

Эстер нахмурилась.

— Тогда почему же?… — Она позволила своему вопросу повиснуть в воздухе.

Бледный свет дня сквозь высокое окно постепенно наполнил комнату, и она предстала во всей своей неприглядности: потертый ковер, грязная обивка мебели, пыльные карнизы, облезлые стены.

Эстер разгладила складки балахона на острых коленях. Уайклифф решил, что настала пора несколько разрядить атмосферу:

— Будьте любезны, расскажите мне немного о Рулах и Клемо. Так, вообще, о двух семьях и степени родства между ними.

Она глянула на него подозрительно, но, встретив его спокойный доброжелательный взгляд, отбросила сомнения:

— Ничего сложного здесь нет. Элинор, мать Джеймса Клемо, которая умерла на прошлой неделе, — она была из Рулов. Один из ее братьев — Гордон — женился на Джейн, хотя она была его двоюродной сестрой, и они взяли у Клемо в аренду ферму Трегеллес.

— Агнес приходилась Гордону и Генри сестрой?

— Да, у них в семье было две девочки и два парня. Генри и Гордон уже умерли. Агнес вела у Генри хозяйство, пока он был жив, а после его смерти перебралась к невестке в Трегеллес.

Эстер уже совершенно расслабилась. Внимательный слушатель для иной женщины лучше, чем таблетка успокоительного.

Уайклифф понял это и сделал деликатную паузу, прежде чем задал следующий вопрос:

— У Рулов водились деньги?

— Не то чтобы много. Их батюшка держал лавку в городке. Правда, после войны Генри стал неплохо зарабатывать на антиквариате.

— Куда же он дел заработанное?

— По-моему, он почти все промотал на игру, а что осталось, должна была получить Агнес. Она ведь ухаживала за ним без малого сорок лет. — Здесь она снова с подозрением посмотрела на сыщика. — Вы все-таки считаете, что ее убили! Иначе к чему эти вопросы?

Тон ее сделался обвиняющим.

— Да нет же, я сказал вам правду. Пока у меня совершенно нет оснований считать, что Агнес была убита.

Но Эстер это не убедило.

— Как бы то ни было, ко мне это не имеет ровным счетом никакого отношения. Хвала Господу, дела Рулов теперь меня совершенно не касаются.

— Что значит, теперь!

Она покраснела, но не сразу, а постепенно, залившись густым румянцем от шеи до бледных только что щек.

— Я раньше у них работала.

— До того как переехали сюда?

— Когда мне было пятнадцать лет. Тогда учиться в школе заканчивали в пятнадцать… По крайней мере, такие, как я.

— А потом Клемо вас удочерили?

— Вроде того.

— Рулы к вам плохо относились?

Она заерзала на месте.

— Они вообще странная семейка. Все слегка с приветом.

— Но ведь Элинор Клемо до замужества тоже носила фамилию Рул, верно?

Эстер искоса окинула его взглядом.

— Она приняла меня в свою семью, за что я должна быть ей благодарна. На это вы намекаете? Но только можете мне поверить, она это сделала для собственной выгоды. Хотя что теперь говорить. Все в прошлом. Это мое личное дело. При мне оно и останется.

— Кто ваши настоящие родители?

Она лишь передернула тощими плечами и ничего не ответила.

— Вы переживаете из-за Хильды?

— Конечно, переживаю! Я растила ее с четырех лет, после смерти ее матушки.

— Как вы думаете, что могло с ней случиться?

Она молчала, но Уайклифф видел, как ее покрасневшие глаза наполнились слезами. Совсем охрипшим голосом она сказала:

— Я не знаю, что могло с ней случиться! Найдите ее поскорей, вот о чем я вас умоляю. Найдите! Лучше, конечно, живую. Но только найдите! Неизвестность хуже всего.

И после паузы добавила:

— А Рулов посадите под замок. Для их же блага.

— Что вы хотите этим сказать?

— Так… Как бы с ними чего не случилось без присмотра.

Глава пятая

Во вторник днем

— А что я могу поделать, Чарльз?! Нужно время, чтобы она оттаяла. Внешних повреждений на трупе как будто нет, но даже это нельзя пока в точности установить. Читал, как русские намучились, размораживая два тела, найденные в вечной мерзлоте?

— Меня интересуют не русские и не вечная мерзлота. Я хочу знать, от чего умерла эта женщина.

— Тогда, друг мой, придется тебе подождать. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я ее паяльной лампой обрабатывал? Нет, мне нужен неповрежденный материал. Мы ведь не знаем, насколько далеко зашел процесс разложения, пока не подействовала заморозка. Я не имею права рисковать дальнейшим распадом тканей из-за быстрого оттаивания только потому, что тебе невтерпеж, Чарльз.

Но напоследок он приберег обнадеживающие слова:

— Не переживай. Постараюсь кое-что выяснить для тебя завтра.

Вот и весь разговор с доктором Фрэнксом.

Почти сразу после патологоанатома позвонил Джон Скейлс.

— По поводу Иннеса, сэр. Он довольно хорошо известен в научных кругах как историк искусств, но в академическую элиту не входит. Получив диплом, он года три-четыре преподавал, но потом выбыл из-за свары за местечко на профессорском Олимпе. Зарабатывает теперь на жизнь тем, что пишет статьи в дорогие журналы да читает лекции всяким вечерникам и заочникам.

— Родители?

— У его отца процветающая фирма. Торгует восточным антиквариатом. Экспорт — импорт, но не брезгует и розницей. Живет в Сент-Джонс-Вуде. Имеет личный моторный катер. Ходят слухи, что по каким-то причинам Тристан был выставлен за порог родительского дома без гроша в кармане.

Дождь прекратился, выглянуло солнце. Расположенные террасами вдоль склонов холмов по обе стороны от гавани небольшие маленькие домики городка казались ослепительно яркими на фоне черноты уходящих дождевых туч. Часы на фанерной перегородке показывали пять минут четвертого пополудни.

Теперь к следственной группе присоединилась сержант Люси Лэйн. Она работала в полиции всего третий год, и лучшей оценкой ее талантам и энергии мог бы послужить тот факт, что Уайклифф встретил ее появление с радостью и даже, честно сказать, с облегчением. Ей не было еще и тридцати. Черноволосая, кареглазая, 90-60-90 — при таких внешних данных трудно было рассчитывать на спокойный прием со стороны коллег-мужчин. Конечно, килограммов десять лишнего веса или едва намечающиеся пушком над верхней губой усики могли бы со временем решить проблему сами собой, но пока ей приходилось затыкать рты недоброжелателям и пресекать назойливые ухаживания приставал служебным рвением и едким природным остроумием.

— Есть новости по поводу Рулов? — спросил Уайклифф.

— Они все еще дают показания в городском управлении. Кэрноу присматривает за ними.

— Брать под арест их пока не надо. Дождемся сначала выводов доктора Фрэнкса.

— Понимаю, — кивнул Керси. — Я уже звонил Джиму Николлзу. Их отпустят, предупредив, что они могут снова быть вызваны для допроса…

Он немного помялся, потом спросил:

— Вам не кажется, сэр, что мы немного рискуем?

— Жизнь покажет. Выясни примерное время, когда их привезут домой. Мы оставим там на ночь своего человека. Какой-то одной точки, с которой можно было бы видеть все сразу, там не найти, так что ему придется проявить смекалку и перемещаться по мере необходимости. Только наблюдать. Ни во что не вмешиваться без моего разрешения по рации за исключением самых крайних случаев.

Керси занес указания в блокнот.

Люси Лэйн по своему обыкновению сразу попыталась увидеть общую картину расследования:

— Должны ли мы полагать, сэр, что между исчезновением девушки и старой леди в морозильнике есть некая связь?

Поразительна способность некоторых женщин задавать трудные вопросы!

Уайклифф рассеянно выстраивал шариковой ручкой в своем блокноте узор из точек. От прямого ответа он уклонился:

— В пятницу днем похоронили Элинор Клемо. По словам Рулов, ее сестра Агнес утром того же дня умерла от сердечного приступа. Утром в субботу Хильде Клемо — внучке Элинор и внучатой племяннице Агнес — сообщили, что она беременна. После этого она исчезает; в последний раз ее видели на пути домой через поля Рулов. И в довершение обнаруживаем в морозильнике труп Агнес.

Керси криво усмехнулся:

— Пожалуй, многовато для одной семьи за какие-нибудь двое суток.

— Напоминает сюжеты фильмов Бунюэля, — заметила Люси Лэйн.

Керси бросил на нее невозмутимый взгляд игрока в покер:

— А что за фильмы он снимает? Вестерны? Впрочем, нам важнее всего сейчас задаться вопросом, не замешаны ли во всем этом деньги.

— Верно, — согласился Уайклифф. — Помимо прочего, нам нужно будет выяснить и это.

Нахмуренное личико Люси Лэйн неизменно делало ее похожей на прилежную школьницу, в задумчивости грызущую кончик карандаша.

— Значит, в чисто практических целях мы должны исходить из того, что девушку убили?

Керси, больше всего ценивший в работе полиции старые добрые традиции, до сих пор не мог смириться с мыслью, что женщин теперь допускают к участию в расследованиях самых серьезных преступлений. Он охотно перепоручил бы им все штрафы за неправильную парковку, возню с трудными, но не склонными к буйству подростками, помощь жертвам изнасилований, связи с общественными организациями и еще многое другое, но всему же есть предел! И вот вам еще одно подтверждение его правоты.

— Не обнаружив трупа или хотя бы малейших доказательств того, что она мертва, не установив мотивов ее предполагаемого убийства, я даже по тактическим соображениям не могу заставить себя считать, что ее убили.

Уайклифф соединил точки в блокноте линиями и получил вполне сносное изображение птицы в полете.

— Думаю, не следует спешить с выводами, пока не собран достаточный материал. И все же мне трудно избавиться от самых дурных предчувствий по поводу участи этой девушки. Если она собиралась сбежать из дома, зачем ей понадобилось отправляться со своим парнем на морскую прогулку? Да и кто бежит из дома в джинсах и майчонке, не прихватив никакой другой одежды? И ведь после того, как Хильда сошла на берег в Хейзене, она пошла именно в сторону дома. Теперь нам это достоверно известно.

Несколько секунд все мрачно молчали, потом Уайклифф продолжил:

— Наметим сейчас две главные линии расследования. Нам нужно узнать как можно больше об этой девушке, ее семье, друзьях, знакомых. У меня есть подозрение, что Ральфа Мартина она просто использовала, а в тени остался кто-то еще, кого, по каким-то своим причинам, она хотела выгородить. Я хочу, чтобы ты, Люси, вплотную занялась семьей. Особенно меня интересует этот их зятек — Берти. Пока этот тип для меня не вполне ясен.

— Мне с ним поговорить?

— Да, желательно с ним познакомиться. И побеседуй с другими работниками кемпинга, постарайся выведать, что они думают о владельцах. Их там должно быть сейчас, по меньшей мере, несколько, всяких сезонников и уборщиц на полставки. Роуз дал нам что-нибудь по Берти?

— Не много. — Керси открыл папку с досье и перелистал страницы. — Он женился на Элис и переехал работать сюда в 1983 году. До этого несколько лет был сотрудником «Ловелл и Делбос» — аукционного дома из Экзетера.

— Словом, ничего примечательного. И все равно нужно осторожно навести справки о его прошлом и настоящем. Пусть кто-нибудь из наших людей позвонит в «Ловелл и Делбос» и выяснит, кем он у них работал и почему ушел. А тебе, Люси, поручается разговор с ним… Кстати, где он был в субботу днем, когда пропала Хильда?

Люси бегло просмотрела протоколы допросов.

— С ним разговаривал кто-то из команды инспектора Роуза… Вот, нашла. «В субботу днем я ездил на „лендровере“ в Хайлейнс, чтобы в автомастерской приварить буксировочный крюк…» — Она пробежала глазами отпечатанный на машинке текст. — Короче, он прибыл туда в четыре, а уехал в половине шестого. При этом он не все время находился в мастерской. Пошел прогуляться по городу… Насколько помнит, никого из знакомых не встретил. В кемпинг вернулся примерно без четверти шесть. Занялся починкой инструментов в сарае. В дом пришел только около семи — как раз к ужину.

— Где находится эта мастерская?

— На Горран-роуд, всего в полумиле от фермы.

Уайклифф закивал.

— Стало быть, это не алиби. Рулы тоже под вопросом. Инесс признал, что повстречал девушку и разговаривал с ней незадолго до пяти часов… Да, а что у нас с Мойлами? Четыре парня растут без отца, так ведь?

Люси снова принялась рыться в папке.

— Насколько я помню, в субботу все четверо уезжали… Да, здесь сказано, что они были в Экзетере на гонках серийных автомобилей. Инспектор Роуз проверял — домой они вернулись не раньше девяти вечера.

Уайклифф кивнул.

— Конечно, пока нет твердых оснований утверждать, что человек, который напал на девушку, нам знаком, но кое-что указывает именно на это. На шоссе, где ее мог бы застать врасплох проезжий насильник, она, по всей видимости, не выходила. Поэтому, хотя это и очень трудоемко, нужно организовать опрос всех мужчин в как можно более широком радиусе отсюда. «Где вы были в субботу днем? Не случалось ли вам видеть?…» Обычные вопросы.

— Мы уже делаем все, что в наших силах, сэр, — несколько обиженно сказал Керси.

— Вот и хорошо! Теперь что касается смерти старой Агнес. Тут нужно разобраться с наследством. Бабушка Клемо — в девичестве Рул — умерла на прошлой неделе, а ее сестра Агнес либо была уже к тому времени мертва, либо умерла вскоре после нее. Наверняка в этом деле не обошлось без адвоката. Спросите у Элис Харви, она наверняка знает. У нас достаточно оснований подозревать, что было совершено, по меньшей мере, одно тяжкое преступление, так что в случае необходимости можно и власть употребить.

— Как я понял, сэр, вы останетесь, чтобы вести расследование? — спросил Керси.

— Если найду, где ночевать.

— Есть комната в моей гостинице, и там совсем неплохо, особенно если по утрам вам не надо соблюдать диету.

— Хорошо, забронируй это место за мной.

— Вы совсем не похожи на сотрудника полиции.

— Быть может, просто опыт общения с полицейскими у вас невелик, мистер Харви.

Их разговор проходил на самой вершине возвышавшегося над кемпингом холма в домике, к которому примыкал сарай для инструментов. Здесь постояльцам за плату и под залог выдавался всевозможный инвентарь — теннисные ракетки, клюшки для гольфа, маски, ласты и прочее.

— Я считаюсь здесь управляющим, — сказал Берти, — но на самом деле меня используют как мальчика на побегушках. Мне приходится делать все. И туалеты мыть, и траву стричь, и руки-ноги перебинтовывать маленьким сорванцам, что то и дело с деревьев падают, и их истеричных мамаш успокаивать. А в трудную минуту меня даже вызывают налоговым инспекторам зубы заговаривать.

Он грустно усмехнулся, глядя на нее.

— В общем приходится быть мастером на все руки.

Люси Лэйн еще не до конца понимала, что он за человек. Он обладал обаянием и знал об этом, но она чувствовала в нем и некую скрытую глубину, которую следовало бы изучить.

— Мне нужно поговорить с вами о Хильде.

— О Хильде… — он мгновенно сделался мрачновато-серьезным. — Хильда была необыкновенной девочкой.

— Была?

— Вы же наверняка сами не верите, что она жива. Или я ошибаюсь?

— При отсутствии доказательств противного мы должны исходить из того, что она жива. Впрочем, возможно, вы знаете что-то такое, о чем нам не известно.

Взгляд темных глаз устремился на нее.

— А вот теперь, несмотря на внешность, я слышу речи полицейского, и притом не очень умного. Нет, я совершенно не представляю себе, что могло приключиться с Хильдой.

— Ну, хорошо. Вы сказали, что она была необыкновенной. Можно подробнее об этом?

— Извольте. Она была очень умна, в точности знала, чего хочет, умела использовать людей в своих интересах и, в отличие от большинства прочих молодых людей, никогда не поддавалась эмоциональным порывам.

— Но ведь она была беременна.

— Вот это меня не на шутку озадачило. Одно могу гарантировать: не этот юный увалень-морячок тому причиной. Чтобы соблазнить Хильду, был необходим тонкий подход, прежде чем овладеть ее телом, суметь овладеть ее душой. Нет, это мог сделать только зрелый, искушенный мужчина.

— Такой, как вы, например?

— Понимаю, к чему вы клоните. Свежий плод от того же древа, и все такое. Признаюсь, меня посещало это наваждение, но только я не меньший реалист, чем Хильда. Столь запутанные семейные отношения не по мне.

— Ну и?…

— Ну и ничего, если вы имеете в виду меня. Я вам ничем помочь не могу.

Зашла молодая пара — парень в плавках, девушка в бикини. Им понадобился жетон на пользование бассейном.

А Берти Харви непрост, ох непрост. Если он здесь действительно мальчик на побегушках, то едва ли принимает эту роль так покорно, как притворяется. У женщин он пользуется успехом. Люси Лэйн почувствовала эти чары, хотя ясно понимала, что за таких замуж не выходят. Не выходят! — повторила она самой себе, но тут же подумала: но ведь Элис Клемо вышла…

Когда Берти выпроводил клиентов, она сказала:

— У вас о Хильде вполне сложившееся мнение. Мне кажется, вы хорошо ее знали.

— Мы с ней под одной крышей обитали пять лет. О многом успели поговорить.

— О чем же?

— Да так… О капусте и королях.

— Понятно. И о свинках, витающих в облаках.

Он улыбнулся.

— Я вижу, вы любите Кэрролла?

— Боюсь, что так.

— Я тоже. И Хильда этим от меня заразилась.

Черт бы его побрал, этого парня!

— Давайте вернемся к предмету разговора. Хильда вам доверяла?

— Хильда не доверяла никому. То есть иногда могло показаться, что она говорит с тобой достаточно искренне, но так было до тех пор, пока ты не пробовал приподнять маску.

— Маску?

— А разве не каждый из нас носит ее? Разница в том, что большинство людей позволяют иногда заглянуть к себе под маску, но не Хильда. Только попытайтесь, и все — разговор окончен.

Отчего-то Люси Лэйн почувствовала себя в этот момент абсолютно проницаемой, что было глупо.

— О чем все-таки вы разговаривали с Хильдой? Быть может, в последние месяцы или недели ее что-то особенно тревожило?

— Ее ничто и никогда не могло тревожить особенно. А говорили мы с ней, что называется, обо всем и ни о чем одновременно.

И опять он не сообщил ей ничего полезного. Похоже, эту беседу она скомкала.

— Вы знакомы с Джейн Рул?

— С Черной Королевой?

— Почему вы ее так называете?

— Потому что бедняжка вечно куда-то бежит, но при этом не может сдвинуться с места.

— Вы для всех своих родных и знакомых подобрали персонажей из «Алисы»?

Харви рассмеялся.

— Для некоторых. Взять, к примеру, моего тестя. Типичный Король Бубен. Важничает, немного самодур, но в целом — симпатичный малый.

— А вы? Вы кто?

— О, я конечно же Валет. Я украл десять котлет. Или, вернее, только одну, если говорить о членах семьи, но тогда каламбур получается грубым, а грубость нам не к лицу, верно? — он умолк ненадолго, потом сказал: — А еще мне подходит роль Шалтая-Болтая.

— Почему же?

— Потому что этот несчастный сидел на стене, не так ли? И ему ничего не оставалось, кроме как упасть. — Он смотрел на нее теперь без улыбки, скорее изучающе. — Если хотите знать, вы мне сейчас видитесь самой Алисой, которой не вполне ясно, по какую сторону зеркала она очутилась.

Вот ведь дрянь какая! Но вслух она, разумеется, этого не произнесла.

У Берти опять появились клиенты — четверо, которым приспичило поиграть в гольф, и пока он их обслуживал, у Люси было время оглядеться по сторонам. По стенам комнаты тянулись стеллажи с клюшками, ракетками, скейтбордами и прочими атрибутами разнообразнейших спортивных развлечений, доступных платежеспособному клиенту. Еще здесь была витрина с футболками, шапочками и солнцезащитными очками, выставленными на продажу.

Она прошла в соседнюю комнату, которая оказалась обычным офисом, а за следующей дверью, к немалому удивлению Люси, находилась фотолаборатория с затемненными окнами и полным набором оборудования для проявки и печати. На скамеечке при входе были разложены прозрачные пакетики со снимками — к каждому прикреплена этикетка с фамилией и ценой.

— Вы, стало быть, еще и фотограф — опять-таки в подражание Льюису Кэрроллу?

— Нет, просто это дело мне нравится, и к тому же дополнительный заработок, знаете ли. — Берти стоял у нее за спиной на пороге лаборатории. — Они приезжают сюда, и у каждого с шеи свисает камера за двести или триста фунтов. А кончается все тем, что они покупают у меня фотографии своих детишек, сделанные старенькой «Практикой», которую мама подарила мне к восемнадцатилетию. Смешной народ, доложу я вам!

Для Керси не составило большого труда разыскать адвоката Агнес Рул. Всякий знал Гектора Пенроуза, который был поверенным почти трех поколений Рулов и Клемо. Официально он удалился от дел и жил теперь в приземистом домике с выбеленными стенами, стоявшем на самой вершине холма с северной стороны от гавани. Из окон открывался великолепный вид на залив.

Керси провели в неприбранную комнату с эркером, выходившим — куда же еще? — на залив. После дождя море и небо казались неестественно ярко-синими, чайки белее, солнце ярче. Пенроуз сидел за большим письменным столом, разложив перед собой несколько листов с марками, вынутых из кляссера. Взмахом большой лупы, которую он держал за деревянную ручку, визитеру было указано на кресло. На одном углу стола лежали несколько филателистических каталогов и журналов, на противоположном свернувшись спала полосатая кошка.

— Инспектор Керси, говорите? — Старик оглядел его критическим взором. — Но вы ведь не из корнуолльских Керси, я полагаю?

— Насколько мне известно, мой род происходит из Саффолка.

— Я так и думал, — кивнул Пенроуз. — Что ж, не всем дано быть богоизбранными, — он хихикнул. — Свою судьбу надо принимать с надлежащим смирением…

— Сэр, как мне сказали, вы являетесь адвокатом семьи Рул.

— Вообще-то я уже несколько лет как на пенсии, но несколько моих давних клиентов, которым не по душе перемены, по-прежнему пользуются моими услугами. Восприемники моей практики относятся к этому с пониманием и выполняют всю черновую работу.

Он изучил под лупой парочку марок, бормоча себе под нос что-то нечленораздельное. Потом спросил:

— А вы не интересуетесь марками, мистер Керси? Нет? Конечно, нет. А жаль! Что же касается Рулов, то у Джейн, как мне сообщили, будут неприятности из-за тела ее золовки в морозильнике. Сами понимаете, об этом я распространяться не имею права. Чем еще могу быть полезен?

Он был пухленький, розовощекий, его кудрявые седины переливались в солнечном свете.

— Я был бы вам признателен за некоторую информацию о семье, сэр.

— Все, что нужно, вы легко соберете у местных сплетниц.

— Это более трудоемко, а информация менее достоверна, сэр.

Старик рассмеялся.

— Если откровенно, то я мало что могу вам сообщить. Джон Генри Рул был хозяином магазина в городке, всю жизнь трудился не покладая рук, но почти ничего не заработал. У него было два сына: Генри и Гордон…

Здесь он вдруг всплеснул руками и воскликнул:

— Черт! Что-то не соображу, каким полиграфическим способом выполнена вот эта одноцентовая… Впрочем, ладно. Генри пошел работать к одному торговцу антиквариатом в Плимуте и со временем унаследовал от него это дело. Гордон женился на Джейн, и они взяли Трегеллес в аренду у Клемо. У братьев были две сестры. Одна из них — Элинор — вышла замуж за Клемо, и Гордон получил в аренду ферму не без ее помощи. Другая их сестра — Агнес — большую часть жизни вела хозяйство своего брата Генри, а после его смерти перебралась к невестке в Трегеллес. Вот, собственно, и вся информация о семье, мистер Керси.

Теперь адвокат принялся изучать одну из марок в луче фонарика, снабженного специальным светофильтром.

— И цвета такие странные… Если это кармин, то я — «летучий голландец».

— Верно ли, что Генри зарабатывал много денег, сэр?

Быстрый взгляд искоса.

— Денег? Каких денег? Про деньги я ничего не говорил. Но вы совершенно правы. Люди, сумевшие нагреть руки на войне, хотели защитить свои капиталы от инфляции и стали вкладывать их в антиквариат. Генри умел подбирать для них вещи, и его услуги щедро оплачивались.

— Куда же они делись? Я имею в виду деньги Генри.

Пенроуз издал негодующий возглас.

— Нет, положительно невозможно иметь дело с современными марками. Сплошные специальные выпуски. Это же чистый грабеж!

— Деньги, заработанные Генри, сэр. Какова была их судьба?

— Да он сам их и потратил. Он же был игрок. Беда лишь в том, что ставил он не на тех лошадок. После его смерти остался только пожизненный пенсион для Агнес, который выплачивали с банковского депозита. Дом оказался для нее одной слишком велик. Его сдали, а она переехала к Джейн в Трегеллес.

— А что же будет теперь?

— Не уверен, что имею право говорить с вами об этом, мистер Керси. — Он изучал теперь водяные знаки попеременно на двух марках. — Помню, какой ажиотаж вызвали марки, специально выпущенные к выставке на Уэмбли в 1924 году. Я еще был мальчишкой. А выпуск к конгрессу Почтового союза в 1929 году — потрясающе! Теперь же их штампуют, как конфетти.

— Но ведь Агнес Рул умерла, сэр.

— Верно, и при весьма необычных обстоятельствах. — Старик с неохотой оторвался от своих марок. — Что ж, вероятно, помогать вам — мой долг. Так вот, по условиям завещания, если бы Элинор пережила Агнес, все отошло бы к ней.

— А если бы Агнес пережила Элинор?

— В этом случае депозит автоматически разморозится, и вся сумма поступит в полное распоряжение Агнес.

— Еще только один вопрос, сэр. Завещание Агнес, если она вообще его составила…

Старик вздохнул.

— Вы меня дожали… Да, Агнес оформила завещание, в котором все оставила Джейн.

— Вот почему понадобился морозильник.

— Этого вы мне не говорили, инспектор.

Пенроуз углубился в размышления и принялся постукивать по столу попавшимся под руку пинцетом, чем рассердил тут же проснувшуюся кошку.

— Но только не надо делать поспешных выводов, мистер Керси, — заговорил он снова. — Речь вовсе не идет о крупном наследстве. Дом Генри расположен в той части города, которая в последние годы стала непопулярной. В Трегеллесе хранится кое-какая мебель плюс немного денег на депозите, который банк обратил в акции. Просто Генри составлял завещание, будучи в твердой уверенности, что умрет богачом.

Керси поднялся.

— Большое вам спасибо за помощь, сэр.

— Советую заняться филателией, инспектор. Она учит терпению.

Глава шестая

Во вторник днем, позже

«Хильда прекрасная ученица, но самое поразительное, что внешне ее ничто как будто даже не интересует…»

«Она совершенно не принимает участия в общественной жизни школы, ни во внеклассных мероприятиях, ни в спортивных секциях, ни в драматическом кружке, ни в хоровом…»

«К нам, учителям, она совершенно равнодушна… Ее учить — неблагодарное занятие. Ты для нее всего лишь продолжение учебника, никакого человеческого контакта…»

«Мальчиков она воспринимает с этаким налетом презрения… Подружилась было с девочкой из Хейвена, но длилось это недолго. По-моему, Хильда обречена на одиночество».

«Ральф Мартин? Да, я его знаю, он тоже ходил в нашу школу. Способности средние, но парнишка приятный… Не могу поверить, что Хильда… Она, должно быть, просто с ним играла; временами она бывает очень жестокой».

«Вероятно, есть нечто, что ей дорого в этой жизни, но мне не удается понять, что именно».

Уайклифф просматривал протоколы и примечания к ним, сделанные сотрудниками, проводившими эти беседы. Наиболее содержательными оказались отзывы о Хильде ее учителей.

Эта девушка! С тех пор как вчера днем он открыл папку с делом и она посмотрела на него с фотографии, он ни о чем и ни о ком другом уже не мог думать. Точно так же не мог он и заставить себя отнестись к этому расследованию как к рядовому. Оно начало восприниматься как некая высокая миссия, что, впрочем, не означало, что у него оставалась хоть искра надежды найти Хильду живой.

Увы, Хильда мертва.

Уайклифф расположился в небольшом закутке штабного автобуса, что был отведен для дежурного офицера. За дверью располагалось помещение побольше, и там стучали сейчас две пишущие машинки, добавляя новые этажи к величественному небоскребу из разного рода бумаг, неизменно появлявшихся на свет по ходу любого расследования. Скоро можно будет перебраться в пустующий магазин, который подыскал Шоу. Это в северной стороне гавани, рядом с конторой порта. В их распоряжении будет торговый зал и еще две комнаты над ним. Роскошная жизнь! И обставятся они как следует: машинки привезут электрические, поставят компьютер, подключенный к централизованной сети. Полный инструментарий полицейских бюрократов!

В окошко его нынешнего прибежища было вставлено матовое стекло. Это для того, видимо, чтобы избавить местное население от созерцания начальника полиции, грызущего кончик своей шариковой ручки. Уайклифф почувствовал внезапный приступ невыносимой клаустрофобии, выбрался из автобуса и прогулочным шагом обычного туриста пустился вдоль гавани.

Дождь словно умыл городок, в воздухе ощущалась свежесть — намек на первое дыхание осени. Да ведь и в самом деле шел первый день сентября! С началом учебного года приезжих с детьми школьного возраста совсем не останется, но еще почти целый месяц автобусы будут привозить сюда толпы пенсионеров, которые не дадут скучать владельцам магазинов и кафе, а затем городок станет совсем тихим, сосредоточенным на себе, что является для него нормой в течение семи или восьми месяцев в году.

Эта девушка… Эта беременная девушка… Почему же он так твердо уверен, что ее нет в живых? И откуда в нем убежденность, что ее убили? Есть ли связь между ее исчезновением и трупом старой женщины в морозильнике? Ему хотелось бы свести вместе все факты и строить свои умозаключения на них, но его мозг, по обыкновению, лишь произвольно играл с обрывками услышанных фраз, зрительными образами, идеями, фантазиями, и взять этот поток под контроль ему всегда удавалось с трудом. И хотя он был знаком с трудами Кестлера и Сторра о творчестве, все равно оставался при убеждении, что мыслительный процесс у интеллигентных людей должен протекать как четкая последовательность логических выводов, подобно эвклидовым доказательствам.

Он направился в сторону кемпинга, чтобы поговорить с Элис Харви, которую застал в одиночестве в службе размещения. Сквозь ворота кемпинга въезжали и выезжали машины, постояльцы то и дело заходили в кафе и магазин, но в холле было тихо.

— Я — старший инспектор Уайклифф… А вы, я полагаю, миссис Харви, сестра Хильды?

— У вас есть новости?

— К сожалению, нет.

— Вы не будете возражать, если мы побеседуем прямо здесь? Меня сейчас некому подменить.

Она указала ему на стул, стоявший рядом с ее рабочим столом. Лицо ее было бледным, под глазами усталость обозначила темные круги. Семейное сходство с девушкой на фотографии никто не смог бы отрицать, но только Элис уже начала полнеть — у нее наметился двойной подбородок. Еще один вполне сформировавшийся комок нервов, продукт рекламного века.

Она предложила ему сигарету, от которой он отказался.

— Ничего, если я сама закурю? Помогает расслабиться.

Тусклая улыбка. А сигарету она прикурила дрожащей рукой.

Уайклифф попытался найти слова сочувствия:

— Да, только что вы бабушку потеряли, а тут такое…

Взгляд ее остановился в пространстве.

— Мы схоронили бабулю в пятницу, а кажется, прошла целая вечность.

— Она долго болела?

— Почти три месяца — с тех пор, как с ней случился первый удар… — Она вдруг резко сменила тему: — Вы ведь считаете, что Хильда мертва, верно?

— А вы думаете, она покинула дом по собственной воле?

— Я абсолютно уверена, что нет! — Эти слова у нее словно сами слетели с языка, после чего она помолчала и спросила: — Вы все еще держите под подозрением Ральфа Мартина?

— А почему вы об этом спрашиваете?

Она так торопилась уйти от прямого ответа, что выпалила:

— Но ведь его таскали на допрос уже три раза, так ведь?

— Это потому, что, по его собственному признанию, он был в числе последних, кто видел вашу сестру, а его первоначальные показания об этом были не до конца правдивыми.

Она поискала глазами пепельницу, но не нашла и погасила окурок в цветочном горшке.

— Ральф никому не мог бы причинить зла, а Хильде меньше всего.

— А кто, по-вашему, мог причинить ей зло?

— Понятия не имею! Откуда мне знать?

Уайклифф не сказал ничего, но его прямой, тяжелый взгляд встревожил ее настолько, что в конце концов она сама нарушила молчание. Но перед этим она вдруг решительно отодвинулась в своем кресле от стола и одновременно подалась вперед, словно решила перейти в наступление.

— Как мне кажется, вы считаете, что Хильда была невинна и не имела до Ральфа никакого сексуального опыта?

— А как считаете вы?

— Я лично не думаю, что Ральф Мартин был у нее единственным… Понимаю, сейчас не самое подходящее время говорить о ней такие вещи, но вдруг это имеет какое-то отношение к случившемуся с ней. — Раздраженный взмах руки, и она продолжала: — Отец, конечно, ни во что такое никогда не поверит. Бесполезно даже заводить с ним разговор на эту тему.

Она сделала паузу, разглядывая Уайклиффа сквозь легкую пелену табачного дыма, потом снова быстро заговорила:

— Хильда — очень странная девочка, мистер Уайклифф. Я не могу вам до конца это объяснить, но к людям она относится, как… Ну, словно к подопытным белым мышам каким-нибудь… А что будет, если попробовать то или это? Сомневаюсь, чтобы она умела ставить себя на место других. — Элис покраснела. — Должно быть, для вас это звучит ужасно, но мне показалось, что вам необходимо это знать.

— Вы считаете, она ставила на Ральфе Мартине эксперименты?

— Твердо не уверена, но такое мне представляется весьма вероятным. — Она развернулась вместе с креслом. — Ральф как раз из тех мальчиков, которые особенно уязвимы.

Дверь открылась, и вошел Джеймс Клемо. Он поочередно оглядел обоих.

— Что здесь происходит?

Его руки были опущены, но пальцы сжаты в кулаки, и стойка напоминала боксерскую.

— Мой отец, — сказала Элис Уайклиффу.

Тот в свою очередь представился Клемо.

— Я взял на себя руководство расследованием исчезновения вашей дочери. Позвольте мне…

— Мою дочь изнасиловали и убили. Не надо играть со мной словами, мистер! Что вы с ним сделаете, когда поймаете?

Уайклифф ответил нарочито спокойно, почти небрежно:

— В мои обязанности входит выяснение обстоятельств ее исчезновения. Если окажется, что против нее совершено преступление, и кто-нибудь будет арестован в этой связи, то судьбу этого человека решит суд.

Клемо сверлил старшего инспектора пристальным взглядом серых глаз.

— Но если он будет признан виновным, что его ждет? Его повесят?

Уайклифф ответил ему в той же манере:

— Вы должны бы знать, мистер Клемо, что смертная казнь в нашей стране отменена.

— Тогда не стоит и утруждаться, — сказал Клемо, подняв руки вверх.

Уайклифф испытывал сочувствие к этому страдающему человеку, но ничего не сказал.

Заговорила Элис:

— Ты ведешь себя глупо, папа.

Клемо озлобленно повернулся к ней, но, оказавшись с дочерью лицом к лицу, сразу утратил всю свою агрессивность и поник. После долгой паузы он тихо сказал:

— Да, ты совершенно права, Элис. Но и он напрасно тратит время. Хильда мертва.

Он вышел в ту же дверь, захлопнув ее за собой.

— Видите, как у нас обстоят дела, — сказала Элис почти жалобно.

— Кто такая Эстер? И как случилось, что она стала членом вашей семьи?

— Эстер? — Неожиданная смена темы застала ее врасплох, но она сумела моментально собраться с мыслями. — Эстер удочерили мои дедушка и бабушка, когда ей было шестнадцать. Не спрашивайте меня почему. Я не знаю. Мне едва исполнилось шесть лет, когда она у нас появилась, а разговоров об этом в семье не вели. Когда умерла мама, Эстер взяла на себя все хлопоты по дому. Мне тогда было пятнадцать, а Хильде четыре.

— Но кто она такая? Кто ее родители?

Она замялась:

— Об этом вы должны спросить у нее самой.

Уайклифф просто прощупывал почву, рассчитывая обнаружить что-нибудь важное с помощью наугад заданных вопросов. Поэтому он сделал новую попытку:

— Как я понял, Хильда не навещает родственников в Трегеллесе?

— Их не навещает никто из нас. Раньше Хильда часто бегала туда, но примерно с год назад Агнес слегка свихнулась. С ней Хильда ладила, а вот с Джейн поладить не смог бы никто. По правде сказать, отношения с ней дали трещину уже давно. Бабушка уговорила деда сдать Трегеллес в аренду своему брату Гордону. Все шло более или менее нормально, пока Гордон был жив, но потом ферма стала быстро приходить в упадок. Там теперь царит запустение, а арендная плата просто смехотворна. Теперь, когда бабушки не стало, папа, надеюсь, вмешается в эту ситуацию.

Такие вещи Уайклифф понимал легко. Его отец тоже был мелким фермером, и детство Чарльза прошло в тесном мирке семейных междоусобиц из-за участков земли и бесконечных тяжб владельцев и арендаторов.

С напускной небрежностью Элис спросила:

— Вы ведь думаете, что Агнес убили, верно?

— Ничего я не думаю. Мы не можем строить никаких предположений, пока не получено заключение патологоанатома. Джейн Рул утверждает, что она умерла от сердечного приступа в пятницу утром, то есть в день похорон вашей бабушки.

— Но они даже не послали за врачом и спрятали ее в морозильник! — Элис от этих слов всю передернуло, она казалась неподдельно расстроенной. — Это просто ужасно! Просто в голове не укладывается. Еще в пятницу мы были обычной семьей, а теперь — и уже скоро — люди прочитают о нас в газетах и подумают, что мы… Даже не знаю… Что мы чудовища какие-то!

Ее мелко трясло.

Совсем юная девушка вошла в холл и нерешительно замерла, увидев Уайклиффа.

— Извините, я немного опоздала…

Элис уже справилась со своими эмоциями.

— Это моя сменщица. Теперь, если хотите, мы можем пойти в дом.

— Да, мне нужно осмотреть комнату вашей сестры.

— Комнату Хильды? Вообще-то полицейские еще вчера осмотрели все ее вещи, но, конечно, вы тоже можете.

Они вместе прошли по подъездной дорожке к дому, а потом он последовал за ней в прихожую и вверх по лестнице на второй этаж. Запущенность дома бросалась в глаза многими своими приметами: вытертыми коврами, облупившейся краской, почти неразличимым узором выцветших обоев. Длинный коридор второго этажа разрезал дом на две почти равные половины. Одним своим концом он упирался в окно, другим — в дверь. Именно за ней и оказалась комната Хильды, а ее убранство приятно удивило Уайклиффа.

Из окна открывался вид на полоску леса, отделявшую дом от дороги. А сама комната была типична для школяра из обеспеченной семьи: легкая, функциональная мебель фирмы «Хабитат», полки с книгами, музыкальный центр… Картины по стенам были выполнены в абстрактной манере, и от намеками обозначенных на них немыслимых скрещений человеческих конечностей слегка веяло эротикой. Письменный стол Хильды стоял у окна.

— Вероятно, вы уже знаете, — сказала Элис, — что она готовилась к выпускным экзаменам, и, как говорят в школе, ее уже ждут в Оксфорде.

— Что она собиралась там изучать?

— Английскую литературу, французский, историю Англии и Европы. Для такой умненькой девочки набор слишком традиционный, но она сама избрала эту специализацию.

Уайклифф сначала внимательно все оглядел, а затем принялся открывать наугад дверцы, выдвигать ящики, брать книги с полки и тут же ставить на место. Когда он заглянул в платяной шкаф, Элис не удержалась от замечания:

— По крайней мере, она не помешалась на тряпках, как большинство девиц ее возраста.

Книги в основном дополняли школьные учебники, но присутствовали и дешевые издания зарубежной классики, преимущественно французской, соседствовавшие с романами Ле Kappe и других признанных мастеров «шпионского жанра». Странный вкус для молоденькой девчонки, подумал Уайклифф, что было характерно для него — человека, не признававшего эмансипации. Среди книг выделялись сочинения Льюиса Кэрролла. Уайклифф открыл книгу. На титульном листе он нашел посвящение: «Хильде в день тринадцатилетия с любовью от Валета».

— Это от моего мужа — Берти, — пояснила Элис.

Уайклифф поставил том на полку. Элис стояла рядом, словно ожидая от него какого-то вопроса или замечания, но ни того, ни другого не последовало, поэтому она дополнила саму себя:

— Он очень привязан к Хильде, — сказано это было совершенно ровным голосом.

— Вы на что-то намекаете?

Она отвела взгляд:

— Берти, если захочет, может быть очень обаятельным.

— Что ж, это далеко не первый случай, когда муж увлекся юной свояченицей.

— Не знаю я ничего. — Она отошла к окну.

— Но вы что-то подозреваете. Что именно?

Элис резко повернулась к нему, на этот раз всерьез рассерженная.

— Неужели вы в самом деле ждете, что я все расскажу? Выставить на всеобщее обозрение наше грязное белье? Нет! Но поймите главное: я не могу поверить, что Харви спал с Хильдой. Ему интересно, пока это не выходит за рамки флирта. Если вам еще не понятно, поясню. Он не любит доводить отношения с женщинами до той стадии, когда они готовы начать раздеваться.

Уайклифф просматривал пластинки и кассеты, аккуратно расставленные по стеллажам. Со стороны могло показаться, что он вообще не слышал ее возбужденных речей.

— По всей видимости, поп-музыку здесь в конце концов победила классика, — поделился он наблюдением.

— Что? Ах, да, — в ее голосе прозвучало теперь больше чем облегчение — благодарность. — Она долго одолевала нас попсой, но несколько месяцев назад все переменилось. Теперь здесь скорее найдешь прелюдию Баха или моцартовский концерт.

— С чего вдруг такая метаморфоза?

— Не знаю. Девушки в своем развитии проходят через определенные фазы. Примерно в то же время она перешла на сыроедение и фруктовые соки.

Уайклифф неспешно листал одну из школьных тетрадок Хильды.

— Она поддерживает какое-нибудь движение? — спросил он.

— Что вы имеете в виду?

— Я говорю об антиядерном движении, например, или экологическом, или движении против опытов над животными, или в защиту морских котиков, китов, барсуков и маленьких детей.

Элис улыбнулась.

— Знаете, мне даже трудно себе представить, чтобы Хильда могла быть связана с одной из подобных организаций.

— Значит, нет?

— Нет. Во внешнем мире Хильду интересует только то, что касается непосредственно ее.

— Вы знакомы с Иннесами из коттеджа Трегеллес? Она начала приспосабливаться к его манере внезапно менять тему разговора.

— Они снимают у нас дом. Это бунгало первоначально было построено для папы с мамой, когда они поженились, но они передумали переезжать туда и остались жить здесь. А почему вы спросили об Иннесах?

— Вам известно, что в последние несколько месяцев Хильда частенько наведывалась к ним?

— Нет, я ничего об этом не знаю. Вы подразумеваете, что в субботу она могла отправиться именно туда?

— Иннес встретил ее в субботу около пяти часов. Она шла полями от Хейвена в сторону фермы. Ему она сказала, что идет домой. Что вы о нем знаете?

Элис задумалась, а потом ответила:

— Очень немного. Мне говорили, что его отец торгует восточным антиквариатом и у него роскошный салон в Вест-Энде. Сам Иннес читает лекции и пишет статьи для дорогих журналов. А жена у него — калека.

— А что-нибудь скандальное?

— Смотря что вы считаете скандальным. Они задолжали нам арендную плату, и ходят сплетни, что они вообще в долгах как шелках. Нетрудно заключить, что с отцом у него не слишком хорошие отношения.

— Что ж, спасибо, — кивнул Уайклифф, — я посмотрел здесь все, что было необходимо. Но мне бы хотелось еще хотя бы поверхностно осмотреть другие комнаты.

— Другие комнаты? — В вопросе прозвучало неподдельное изумление.

— Похоже, вы возражаете?

— С чего бы? Просто это как-то странно.

Уайклифф первым вышел в коридор и остановился у ближайшей двери.

— Это моя комната, — пояснила она, открыла дверь и отступила в сторону. — Уж извините за беспорядок.

Там стояла двуспальная кровать, постеленная для одного. Остальная обстановка сводилась к встроенному в стену гардеробу, туалетному столику и раковине для умывания. Несколько книг стояли на полке у кровати рядом с часами-радиоприемником. Ковер на полу давненько не встречался с пылесосом.

Она показала ему и остальные спальни, но только две из них представляли для него интерес, а вернее даже удивили.

Берти Харви принадлежала огромная комната с односпальной кроватью, более похожая на кабинет, нежели на спальню. Были здесь письменный стол, шкаф с выдвижными ящиками для деловой переписки, а половину одной из стен занимали книжные полки. Среди книг были примерно поровну представлены биографическая литература XIX века и отдельная коллекция произведений о Льюисе Кэрролле и самого Льюиса Кэрролла, включая его труды по математике, подписанные подлинным именем: Чарлз Доджсон.

Элис сказала:

— Он просто одержим этим. Мне кажется, он и женился-то на мне только потому, что я — Элис. Он пишет книгу «Алиса в наши дни», а совсем недавно подал заявку на участие в телевикторине «Умники и умницы», указав жизнь и творчество Льюиса Кэрролла как свою основную тему.

— Эти снимки сделал он сам?

Все свободное пространство стен было увешано фотографиями детей, главным образом девочек.

— А вы разве не помните? Кэрролл был одним из пионеров фотографии и снимал в основном молоденьких девчонок. Думаю, Берни был очень расстроен, когда у нас родился Питер. Ведь еще до его появления на свет он любил цитировать Кэрролла: «Я люблю всех детей, кроме мальчиков». Теперь он больше не твердит об этом, но едва ли изменился.

— Вы видите в этом нечто сексуальное? — осторожно спросил Уайклифф, понимая, что это нелепый вопрос, но лучше задать его сразу.

— Вероятно, так оно и есть, но это не значит, что я считаю Берти извращенцем, пристающим к девочкам. И Кэрролл, думаю, не был таким, хотя в его времена это вызвало бы меньше шума.

Она оглядела комнату, скривив губы в полуулыбке.

— Во многом Берти сам еще ребенок. В том-то и проблема… Но в любом случае лучше жить вот так. Я имею в виду — спать в разных комнатах.

Они пересекли коридор из двери в дверь.

— Это комната Эстер.

Уайклифф более всего ожидал здесь неожиданностей, но все-таки не был подготовлен к тому, что увидел. Напротив двери у окна возвышалась ярко раскрашенная гипсовая статуя Девы Марии. Над кроватью — распятие.

— Мне понятно ваше удивление. Она обратилась в католицизм сразу после смерти моей матери. Тринадцать лет назад… А вы ведь знаете, какие слухи ходят про вновь обращенных.

На прикроватной тумбочке лежал молитвенник, книжные полки занимала религиозная литература. Преобладали жития святых.

На первое время с него было достаточно. Его мысль могла теперь заняться вычислением случайных совпадений фактов, образов, фраз, намеков и уловок, которые могли выстроиться в систему только позже. Он почти видел теперь пропавшую девушку в домашней обстановке. Особенно живо она представлялась в мелких бытовых зарисовках своей сестры. Он мог составить себе представление о мрачном запущенном доме, где Хильда создала себе особый уголок, не похожий на ненавистный ей родительский очаг.

И с Джеймсом Клемо он успел повидаться.

— Что ж, мне остается только поблагодарить вас за помощь и терпение, миссис Харви. Я вас, скорее всего, опять навещу, но если у вас еще найдется, что сказать, свяжитесь с нашим штабом в городке. Это в районе гавани.

Элис спустилась вместе с ним на первый этаж. Уже на пороге дома она сказала:

— Пожалуйста, не принимайте на веру все, что я сказала. Я сегодня сама не своя.

До штабного автобуса Уайклифф добрался пешком. У него было ощущение ребенка, который случайно втянул мыльный пузырь в себя. Теперь у него не оставалось сомнений, что судьбу девушки определил ее характер, однако увиденного и услышанного все еще было недостаточно, и плясать ему приходилось от ключевой фразы одной из учительниц: «Вероятно, есть нечто, что ей дорого в этой жизни, но мне не удается понять, что именно».

В штабном автобусе Люси Лэйн выстукивала на машинке свой отчет. Она оставалась единственной из тех, кто не злоупотреблял жидкостью для исправления ошибок.

— Как у тебя?

— У меня был трудный день, сэр. Харви так и остался для меня загадкой.

— Рассказывай.

Люси Лэйн изложила ему свою историю, подытожив так:

— Он определенно обладает неким дурашливым шармом. Очарование это поверхностное, но сразу понимаешь, что избавиться от него не так-то просто. Если этот человек преступник, нам придется поломать головы над тем, как загнать его в угол.

— Ты успела поговорить с кем-нибудь еще?

— Я зашла к Мойлам. Инспектор Роуз снабдил нас списком всех, кто работает в кемпинге постоянно и неполный рабочий день. Так вот, в нем оказались двое из семьи Мойл, что живет неподалеку от Рулов. Девушка, ее зовут Дебби, по вечерам обслуживает покупателей в магазине, а парень — Джефф — служит посыльным. Я застала Дебби дома вместе с матерью.

Люси развернулась на вращающемся кресле к нему лицом.

— Вы себе не представляете, что у них за дом! Не поймешь, то ли ты в кухне, то ли в запущенной автомастерской. Промасленные запчасти лежат рядом с немытой посудой и овощами, заготовленными к ужину. Миссис Мойл слоняется по дому на своих распухших ногах в тряпичных тапочках и не знает, за что хвататься, хотя вид у нее при этом весьма величавый. Дебби — хорошенькая девчонка лет двадцати двух. В одних только трусиках и бюстгальтере она утюжила рубашки братьев, и вещи выглядели хорошо отстиранными, хотя уму непостижимо, как это им удается. — Люси обладала завидным умением описывать увиденное, и это Уайклиффу в ней нравилось: словно бы сам побывал там. — Дебби нравится работать у Клемо. Неплохое жалование, а в конце сезона ей причитается премия. Хотя Джеймс на всех рычит, никто его не боится. С Элис легко поладить. С Берти сложнее, и так у всех. Беда в том, что с ним никогда не знаешь, как себя вести. Он бывает весьма язвителен и часто говорит странные вещи. Я, между прочим, охотно этому верю! Еще он фотографирует маленьких девочек, а, как заявила Дебби, все знают, что это значит.

— Есть что-нибудь о Рулах?

— Я как раз собиралась перейти к этому. Мойлам они определенно не нравятся. По словам миссис Мойл, народишко они дрянной: что Джейн, что Клиффорд. Да и Агнес с бабушкой Клемо — она до замужества носила фамилию Рул.

— Она как-то обосновала свое мнение?

— О да. Клиффорд — слабоумный, и папаша его тоже был немного не в себе… Вот, цитирую: «Теперь посмотрите на Джейн! Разве можно назвать нормальной женщину, которая прячет труп своей родственницы в морозильнике? И неважно, своей смертью она умерла или нет». Мне было трудно с этим спорить, а когда я возразила, что Джейн стала членом семьи Рул только по замужеству, мне доверительно сообщили, что муж приходился ей двоюродным братом.

Уайклиффу сразу припомнились «нечистые семьи», о которых он слышал в детстве. Простонародная генетика.

— Что-нибудь еще?

— Да, но только я не уверена, насколько это важно. Дебби утверждает, что за последние несколько месяцев Берти дважды подъезжал к ферме на кемпинговском «лендровере», чтобы загрузить мебель.

— Джейн распродает наследство Агнес?

— По крайней мере, так считают Мойлы. Я не могла не обратить на это внимания после того, как Берти распространялся о своих теплых чувствах к Джейн.

— Постарайся выяснить подробности об этом.

— Будут еще указания, сэр?

— Да. Я только что побывал дома у Клемо. Нужно, чтобы ты тщательно осмотрела комнату Хильды. Постарайся не упустить ничего.

— Я должна искать что-то конкретное?

— Всего-навсего настоящую Хильду Клемо.

Уайклифф и Керси потихоньку потягивали кофе в ресторане при гостинице, пребывая при этом в блаженной полулетаргии.

Отель стоял высоко, по сути, на вершине скалы к западу от городка, и не просто имел вид на гавань — он нависал над нею. Из окон ресторанного зала можно было полюбоваться, как поблескивает отраженными огнями прибой и темнеют два круга спокойной воды в припортовом заливе и на внешнем рейде. С холма на южной стороне испускал длинные лучи маяк.

— Пожалуй, небольшая прогулка мне не повредит.

Это был его обычный ритуал, стоило уехать из дома. Керси давно научился не навязывать ему свое общество. Он только сказал:

— А я собирался попить пивка в «Сейнере».

— Вот и увидимся там примерно через час.

Ночь стояла безветренная, ясная. Уайклифф спускался вниз по крутой узкой улочке, что вела в город. Дома по одну сторону, по другую — невысокая стена, за которой зияла пропасть.

С точки зрения пресыщенного юриста, наследство Генри Рула было ничтожно, но если обсудить этот предмет на кухне фермы Трегеллес, оценка могла радикально измениться… Судьба оказалась несправедливой к Джейн Рул. Пока Элинор была прикована к постели и могла умереть в любую минуту, в то время как Агнес с виду казалась еще физически крепкой, Джейн могла чувствовать себя спокойно. Но Агнес испортила ей всю обедню, умерев раньше. На много ли раньше, пока не ясно, но Фрэнкс, вероятно, сможет это определить.

Совсем старенькая малолитражка с почти неразличимыми габаритными огнями, завывая на второй передаче, взбиралась вверх по улочке и заставила его вжаться в стену. Уф!

Однако Джейн нашла выход из положения. Спрятав тело Агнес в морозильник, она стала распространять слухи, что старуха приобрела привычку уходить из дома. Потом ей просто оставалось дожидаться смерти Элинор. Всем, кто интересовался, отвечали, что Агнес спит в своей комнате.

Если бы они с Керси не пришли осматривать ферму в поисках Хильды Клемо, через несколько дней Джейн заявила бы о пропаже Агнес. Розыски, естественно, ничего бы не дали. Агнес пополнила бы список пропавших без вести выживших из ума стариков, которых находят потом мертвыми на пляжах, в канавах или у подножья скал.

Само собой, Джейн не могла бы держать труп в морозильнике неопределенно долго. К тому же, ей нужно было бы получить официальное подтверждение факта наступления смерти Агнес. Поэтому с приближением зимы, когда поток туристов иссякает и людей в округе немного, тело Агнес оказалось бы в одной из канав — скорее всего, прямо на территории фермы. И в один прекрасный день, по весне, Клиффорд «неожиданно» обнаружил бы останки тетушки Агнес, разложившиеся настолько, что никаких следов их пребывания в морозильнике никто не смог бы обнаружить.

Что ж, версия вполне логичная, но только где в ней место для Хильды Клемо? Быть может, к ней все это вообще не имеет никакого отношения?

Уайклифф вышел на главную улицу городка, где в магазинах и кафе все еще было достаточно оживленно. Ему нужна была Лили Армитидж, которая была регулярной воскресной гостьей Агнес Рул. В проеме одного из окон он увидел грузного мужчину в комбинезоне и форменной фуражке, покуривавшего трубку.

— Не скажите ли, как пройти к Альберт-плейс?

Мужчина вынул трубку изо рта, оглядел Уайклиффа сверху вниз и спросил:

— Кто вам там нужен?

— Лили Армитидж.

— Пройдете дальше по этой улице, на первом перекрестке свернете направо. Лили живет в третьем по счету доме.

Лили Армитидж было уже семьдесят восемь. Вместе с незамужней дочерью она жила в одном из коттеджей, что уступами располагались на склоне холма напротив часовни. Артрит почти превратил ее в калеку, но ум оставался живым, даже острым. В свое время это была, вероятно, широкая в кости, рослая женщина, но ее фигуру обезобразили возраст и болезнь, а вот черты лица казались по-прежнему выразительными, глаза не поблекли, ничуть не потеряли своего темно-карего цвета. Как и все, она уже слышала о недавнем происшествии.

— Агнес я знала с самого детства. Мы вместе ходили в школу, но когда сна уехала в Плимут, чтобы вести хозяйство Генри, возможности общаться у нас не было. Конечно, мы обменивались поздравительными открытками на Рождество и другие праздники, но практически не виделись почти сорок лет. Потом Генри умер, она поселилась на ферме у Джейн, и я стала ее там навещать — ходила туда почти каждое воскресенье. Тогда Агнес еще была в полном порядке.

— Когда вы ходили на ферму в последний раз?

Ее дочь ушла в кухню приготовить чай, и старая леди крикнула ей:

— Когда я перестала навещать Агнес?

— В последний раз ты была у нее в январе, как раз в самые холода! — донеслось в ответ.

— Стало быть, уже семь или восемь месяцев назад. — Лили поглаживала красный бархат подлокотника своего кресла рукой, изрезанной набухшими венами. — Агнес стала странной, очень странной. Я частенько ною по поводу своего артрита, но, слава Богу, у меня хотя бы голова работает нормально! Агнес по временам переставала меня узнавать, один или два раза принимала за свою матушку… И вообще, у нее появилось много разных заскоков.

Уайклифф сидел напротив старой леди в точно таком же кресле, обитом красным бархатом. В маленькой гостиной только и было места для двух кресел, канапе и шифоньера. От включенного электрического камина в комнате стояла духота.

— Понятно, что терпение у Джейн иссякло, но все равно она сделала ужасную вещь, просто ужасную! И ведь она наверняка знала, что ее разоблачат, правда?

— Вполне может оказаться, что Агнес Рул умерла своей смертью, миссис Армитидж. Как она относилась к своей золовке? Они ладили между собой?

— До того, как Агнес помешалась, или после?

— И до и после.

Лили покачала головой.

— Трудно сказать. Обычно двум женщинам в одном доме поладить трудно, но, насколько я могла заметить, у них проблем не было. Агнес жила собственной жизнью… Я в том смысле, что у нее была своя комната, и потом, она ведь за все платила, так что никаких трений на денежной почве у них возникнуть не могло… Конечно, Джейн не самый приятный человек для житья под одной крышей…

— А после того, как Агнес повредилась умом?

— О, вот тогда-то она на Джейн и окрысилась. Такое о ней говорила!

— Например?

— Ну, всякие глупости… Что Джейн ее сглазила, что морит ее голодом, обкрадывает ее. Говорила: «Как только она все приберет к рукам, она со мной разделается».

— И вы ей верили?

— Нет! — ответила Лили с горячностью, но через секунду добавила: — Теперь я вас, по-моему, окончательно запутала.

Дочь Лили, пухленькая милая женщина лет пятидесяти (она явно больше походила на отца, чем на мать), принесла поднос с чайником, имбирными бисквитами и фарфоровым сервизом в цветочек. Поднос покрывала салфетка с кружевной отделкой.

— Это я запретила маме ходить туда, мистер Уайклифф. Она слишком расстраивалась каждый раз… Пожалуйста, наливайте себе молока, а вот сахар, если хотите…

— На что еще жаловалась Агнес?

— Говорила, что Джейн перевернула все в ее комнате вверх дном, перевесила картины…

— Так и было?

— Да Джейн просто сделала у нее в комнате генеральную уборку — и очень вовремя, скажу я вам! Естественно, она могла чуть переставить при этом мебель и поменять местами картины, — Лили вздохнула. — Однако ум Агнес уже помутился, и она не понимала этого.

Уайклифф держал блюдце с чашкой в одной руке, а ломтик корнуолльского имбирного бисквита — в другой. Дочь Лили Армитидж застенчиво примостилась на краешке канапе.

— В ваших разговорах с Агнес когда-нибудь упоминалась Хильда Клемо?

— Ох уж эта Хильда! Вот тоже горе. В наши дни плохие новости сваливаются прямо одна за другой.

— Агнес говорила вам что-нибудь о ней?

— Хильда раньше приходила ее навещать, и Агнес была рада ее видеть, потому что Хильда не чета своей родне, если вы понимаете, что я имею в виду. И Хильда вроде бы привязалась к Агнес. А та, когда умом повредилась, все повторяла: «Джейн не пускает больше Хильду ко мне». Я это часто от нее слышала. А однажды она сказала: «Вот только пусть Хильда придет, и все будет в порядке. Я ей расскажу, что здесь творится. Она-то поймет».

— И последний вопрос, миссис Армитидж. Вы знаете, кто такая Эстер Клемо? То есть, я хотел спросить, известно ли вам, кто были ее родители?

Старая леди окинула его удивленным взглядом.

— А вы не знаете? Почти любой в городке мог бы вам рассказать про ее матушку. Она была из семьи Трегенса, что жили на Пентеван-уэй.

— А кто отец?

— Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь это знал! — хрипловатый смех. — Эстер воспитывала, как теперь говорят, мать-одиночка. В наше время ничего подобного не водилось.

— Это был не Клемо?

Еще один быстрый взгляд.

— Никогда не слышала об этом.

— Как я понял, Эстер какое-то время работала в Трегеллесе, а потом Клемо ее удочерили. Почему? Ведь ей уже было шестнадцать.

Лили поджала губы.

— А вот это действительно сложный вопрос, которым многие задавались, но так и не получили ответа.

…Было уже около десяти часов вечера, когда Уайклифф пришел к Керси в «Сейнер», пропустил стаканчик на ночь, а потом поднялся на вершину холма в отель и завалился спать.

Констебль Уоррен приготовился к ночному дозору в одиночестве. Он был одет не в полицейскую форму, а в джинсы и куртку из плащевой ткани и прихватил с собой рюкзачок, куда положил термос с кофе, бутерброды, фонарик и свою табельную рацию. Он высадился из патрульной машины в начале проселка, что вел к Трегеллесу. Дальше ему предстояло пройти пешком через поля, чтобы подобраться к ферме незамеченным.

— Спокойного дежурства! — напутствовали его из патрульного автомобиля, прежде чем уехать.

Шел десятый час, и сумерки только что уступили натиску мрака наступающей ночи — оранжевая полоска где-то далеко за Додманом обозначала новую линию фронта этой битвы. Уоррен пробрался по тропке меж трех полей, где устроившиеся на ночлег коровы провожали его взглядами, поворачивая головы. Света оставалось ровно столько, чтобы сосны позади бунгало Иннесов могли служить для него ориентиром. Он обогнул деревья; окна бунгало были освещены, оттуда доносилась музыка. Еще одно поле, и он смог различить смутные очертания построек, которые прямоугольником стояли вокруг хозяйственного двора фермы Трегеллес. Он попал на тропу, что вела к ферме со стороны Хейвена, и еще через пару минут уже был у ее ворот.

Здесь уже вполне можно было устроить наблюдательный пункт: видно весь фасад дома, как и большую часть двора, а в случае необходимости — и укрытие рядом. В комнате на первом этаже горел свет. Джейн Рул сидела за столом. Она что-то шила или штопала; рука то взлетала вверх, то опускалась по мере того, как она орудовала иглой. Клиффорда ему не было видно.

Вскоре после десяти свет погас, но почти сразу же появился в окне второго этажа. Еще через пять или десять минут дом погрузился в темноту. Доносились смутные звуки — поскрипывания, стуки, шорохи, по временам что-то похожее на писк — это кролики и куры беспокойно возились во сне. Уоррен осторожно обследовал противоположную сторону дома. Там в одном из окон второго этажа свет еще горел, но тут же погас, едва Уоррен успел его заметить. Очевидно, теперь оба члена семьи Рул улеглись спать. Уоррен вернулся на своей пост и позволил себе немного кофе.

К часу ночи кофе у него кончился, а вскоре после этого он съел последний бутерброд. Ночь выдалась безветренная, тихая — луны не было, только звезды, но Уоррен, чьи глаза быстро привыкли к темноте, видел окружающее словно при свете дня. Он мог слышать море — легкий шепот накатывавшихся на берег волн в полутора километрах отсюда. Время от времени по шоссе проносились запоздалые машины. Однажды где-то очень далеко проревел двигателями самолет. Вот, собственно, и все.

Уоррен еще раз совершил обход территории, но на этот раз, когда он возвращался на прежнее место, в доме залаяла собака. Он замер, вжавшись в темную и холодную стену, однако ничего не последовало; пес издал еще пару зловещих рыков и успокоился. Уоррен прокрался на свой HIT, где уже облюбовал себе камень, чтобы сесть.

Без нескольких минут три он бросил взгляд на часы и именно в этот момент заметил резко наступившую перемену. Похолодало, звезд он уже не видел, а в воздухе сгустился туман. Хотя ветра не было, туман вихрился и вздымался клубами, порой он почти рассеивался, но лишь для того, чтобы снова окутать все вокруг. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Уоррен вновь посмотрел на часы: без десяти четыре. Он поднялся, чтобы размять затекшие ноги, и вдруг услышал звук, напоминавший отдаленный всплеск. Где-то залаяла собака, но лай быстро прекратился. Стоит ли обратить на этот всплеск внимание? Пожалуй, надо все-таки сделать запись для отчета. Пусть знают, что он не спал.

«В 03 ч 53 мин слышал что-то похожее на всплеск в воде».

Сразу после этого он, должно быть, все-таки задремал, потому что, когда в следующий раз окинул взором двор фермы, то увидел крупного сложения фигуру, совершенно неподвижно стоявшую в самом его центре. Это был мужчина. Туман и темнота не позволяли разглядеть деталей, но Уоррен заметил, что через его руку перекинуто переломленное для зарядки охотничье ружье.

Чисто автоматически Уоррен посмотрел на часы. Тридцать две минуты пятого, с востока небосклон уже начал заметно бледнеть.

Он еще колебался, как ему следует поступить, когда жизнь сама все решила за него. Мужчина сделал резкое движение стволом ружья вверх, раздался щелчок. Когда незнакомец решительно направился к дому, Уоррен рванулся ему наперерез через двор, но настиг только у самой входной двери.

— Я сотрудник полиции при исполнении служебных обязанностей. Назовите свое имя и фамилию.

Ему было страшновато. Он запыхался и говорил не без труда. Сейчас он сумел наконец разглядеть лицо мужчины. Это был Джеймс Клемо — хозяин кемпинга. Клемо молча смотрел на молодого полисмена, и лицо его при этом ничего не выражало.

— Что вы здесь делаете в такой час и зачем вам ружье?

Клемо и теперь ничего не сказал. Собака в доме уже зашлась от бешеного лая.

— Отдайте мне ружье, пожалуйста, сэр.

В одном из окон второго этажа включили свет.

Клемо не двигался, но покорно позволил Уоррену забрать ружье. Тот про себя возблагодарил всех святых, что покровительствуют полицейским, разломил ружье и вынул патрон из казенной части. Из дома доносился пронзительный голос Джейн Рул, которая накричала на сына и приказала собаке заткнуться. Дверь открылась, и она возникла на пороге в ночной сорочке. Тут же у нее за спиной замаячила фигура Клиффорда.

— Бога ради, что здесь происходит?

Глава седьмая

В среду утром

Эстер вздрогнула и проснулась. Неужели же это был сон? Она нервно села в постели, вся в напряжении. В доме царила полнейшая тишина, ни звука не доносилось и из кемпинга, но ей было слышно, как в отдалении ритмично рокотало море. Ночь стояла безлунная, но свет, проникавший сквозь окно, наполнял комнату тенями и смутными силуэтами. Он косым лучом падал на статую Богородицы, и Эстер поспешно перекрестилась.

— Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия…

Она уже несколько дней жила в предчувствии грядущего зла, а сейчас ощутила его появление почти физически — в собственной комнате. Она выбралась из-под одеяла, накинула халат поверх ночной рубашки, нащупала ногами тапочки. Не зажигая света, она преклонила колени перед Богоматерью, потом вышла из комнаты. Спальня Джеймса была рядом, и дверь оказалась приоткрытой. Эстер распахнула ее и заглянула в комнату. Кровать, откинутое одеяло… Джеймса не было. Ее губы беззвучно шевельнулись:

— Молю тебя, Господи, не дай ему…

Она спустилась вниз, прошла коридором вдоль задней стены дома и оказалась в комнате, что соседствовала с кухней и прежде служила конторой. До этого момента она передвигалась по дому неслышно и в темноте, теперь же включила свет. Старинные часы над рабочим столом Джеймса показывали двадцать минут четвертого. Дверца стенного шкафа была открыта, цепочка с замком, на который запиралось ружье Джеймса, свисала. Ружье исчезло.

— Боже, воспрепятствуй ему!

Преодолев минутную растерянность, она приняла решение. У вешалки рядом с черным ходом она нашла старые башмаки, в которых обычно возилась в саду. Твидовое пальто накинула прямо на халат. Здесь же на полке они всегда держали фонарик. Захватив его, Эстер выскочила наружу.

И оказалась в пелене обманчивого тумана. Ни в одном из окон передвижных домиков не горел свет, но территория кемпинга была освещена несколькими фонарями, которые казались сейчас сквозь туман огромными шарами. Метров двести она преодолела бегом, потом почувствовала, что задыхается, и перешла на шаг. Линия фонарных столбов оборвалась. Войдя в лес, она включила фонарик, но туман отбросил столб света назад, прямо ей в лицо. Создавалось впечатление, что идешь на светящуюся стену. Оказалось, лучше всего светить себе под ноги, чтобы видеть тропинку, но тогда она начинала чувствовать себя беззащитной и уязвимой, словно мишень. Чепуха это все, подумала она, и пошла дальше.

Справа ей было слышно журчание ручья, и смутные очертания, проступающие из мрака, оказались кронами знакомых деревьев. Теперь она продвигалась вперед куда увереннее.

На какое-то время поглощенная превратностями пути, она почти забыла о своей цели; теперь же ее вновь охватило тревожное возбуждение. Тропинка перешла в просеку. Она добралась до карьера; поверхность воды в нем тускло светилась сквозь туман. Со всех сторон раздавались чуть слышные звуки: потрескивания, шорохи, вздохи. Она по-прежнему ничего не видела на расстоянии вытянутой руки, и ей было страшно. Легкий всплеск совсем рядом заставил ее вздрогнуть. Ондатра какая-нибудь? Прожив почти всю жизнь вблизи леса, Эстер мало что знала о его обитателях.

— Боже, умоляю тебя… — бормотала она себе под нос импровизированные молитвы.

Вдруг раздался громкий скрип, глухие стуки, потом шумно всплеснула вода. Звуки эти доносились с противоположной от нее стороны карьера. Дремавшие на склонах птицы сорвались в полет, зашелестев сотнями крыльев.

Эстер застыла на месте, парализованная страхом.

— Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия…

Ничего, однако, не произошло. Выждав еще немного, она снова пустилась в путь. Просека кончилась, тропа стала подниматься вверх и снова нырнула в лес — карьер остался позади. Вершина холма была безлесой. Эстер попала на открытую равнину и, несмотря на туман, теперь ясно видела, куда идти. Это приободрило ее. Тропа вывела ее на проселок, который шел краем поля. Скоро начнется изгородь, а там и до фермы рукой подать. Если она не найдет там Джеймса, что ей тогда делать? И что она вообще могла сделать в этой ситуации?

Впереди проступили знакомые очертания построек. Она была всего в нескольких метрах от ворот фермы, когда со двора послышалась какая-то возня, а потом донесся по-мальчишески срывающийся голос молодого мужчины:

— Я сотрудник полиции… Назовите свое имя и фамилию.

Затем тот же голос удивленно воскликнул:

— Мистер Клемо?! Что вы здесь делаете в такой час?

В доме залилась лаем собака.

— Отдайте мне ружье, пожалуйста, сэр.

Эстер стояла у ворот, вцепившись обеими руками в прутья решетки, чтобы не упасть в обморок. Ее мелко трясло, сердце, казалось, вот-вот вырвется из грудной клетки.

Но вскоре раздался лишь хриплый голос Джейн Рул, которая звала сына.

— Бога ради, что здесь происходит?

Все обошлось!

Первым порывом Эстер было войти во двор фермы и присоединиться к остальным, но она остановилась, подумав, что скажет на это Джеймс. Она хотела избежать объяснений. Когда Эстер поняла, что ноги снова ее слушаются, она пустилась в обратный путь. В том месте, где тропинка начинала спускаться к затопленному карьеру, она вдруг увидела сквозь туман всего в нескольких метрах от себя человеческую фигуру. Они заметили друг друга одновременно, и оба в испуге замерли. Потом Эстер, поддавшись панике, бросилась бежать. Она споткнулась, упала, больно ударившись головой о корень дерева, но сразу вскочила и снова побежала, почти не разбирая дороги, пока наконец не выскочила из леса на территорию кемпинга.

Небо уже почти просветлело, но кругом не было видно ни души. Эстер поспешно пересекла кемпинг и добралась до дома, куда вошла черным ходом. Едва закрыв дверь, она прислонилась к ней спиной. Дышала она тяжело, с резью в груди, а из ссадины на лбу сочилась кровь и стекала по щеке.

Джефф Мойл шел в кемпинг на работу. Жил он рядом с фермой Рулов и часто срезал угол через их поля, и дальше — по лесной тропинке. Прошедший накануне дождь насытил почву влагой, и хотя солнце уже сияло вовсю, туман никак не хотел рассеиваться.

Джефф когда-то ходил с Хильдой Клемо в одну школу, но бросил учебу после пятого класса. Сейчас ему было семнадцать, и он работал в кемпинге ее отца, но Хильда по-прежнему была для него предметом эротических греховных сновидений, хотя она его совершенно не замечала. Послушать разговоры, так кое у кого с ней получилось, но, наверное, это только сплетни. Неужели она с Ральфом Мартином?… Правда, по общему мнению, Ральф вряд ли сумеет воспользоваться свалившимся на него счастьем. Сейчас его допрашивают по поводу исчезновения Хильды. Двоих бывших дружков Джеффа по школе тоже таскали в полицию. Должно быть, скоро и его вызовут.

Он спустился к карьеру. Странно, над водой тумана не было, а в зеленой ряске, которая летом обычно ровным слоем покрывала ее поверхность, зияли дыры. Конечно, ведь не далее как в понедельник полицейский аквалангист обшарил дно, искал труп Хильды. При мысли об этом у Джеффа холодок пробежал по телу. Года два назад он с приятелем на спор отправился нырять в карьер. Вода оказалась ошеломляюще холодной, а когда он вынырнул, то задел головой что-то большое, гладкое и противно липкое, плававшее у самой поверхности. Ему показалось, что эта дрянь приклеилась к нему, и от страха он пулей выскочил на берег.

Это была всего лишь дохлая собака, почти лишившаяся шерсти от долгого пребывания в воде. Но снилась она ему потом долго.

Должно быть, они считают, что Хильды уже нет в живых.

Неужели кто-то из знакомых парней, один из его приятелей был способен?…

В испуге он ускорил шаг. Только мужская гордость не позволила ему пуститься бегом. Он лишь старался не смотреть в сторону карьера. И все равно краем глаза успел заметить какое-то светлое пятно, и это заставило его остановиться. Там, метрах в двадцати от него, у самой поверхности воды плавало тело девушки. Он стоял и пялился на него как загипнотизированный. Картина, представшая перед ним, могла бы даже показаться красивой — издали на теле не было видно никаких повреждений, оно лишь было ненатурально белым и совершенно неподвижным, — но все равно это зрелище повергло его в такой ужас, какого он ни разу прежде не испытывал. Это была Хильда — девушка, являвшаяся ему в снах, а теперь превратившаяся в ничто, как та собака.

Он не мог бы и сам сказать, как долго пребывал в оцепенении. Придя в себя, он повернулся и бросился бежать.

У домика службы размещения кемпинга он оказался в тот момент, когда Элис, лицо которой покрывала мертвенная бледность, отпирала дверь, чтобы заняться расчетами с ранними отъезжающими.

Известие, что Джеймс Клемо арестован, застало Уайклиффа, когда он брился, в семь тридцать утра — дежурный офицер посчитал именно это время подходящим, чтобы и начальство не разбудить, и не получить позже выговор за неоправданную задержку. Впрочем, на его звонок ответил Керси.

— Наш человек задержал его сегодня в половине пятого утра во дворе фермы, при нем было заряженное ружье.

— Он оказал сопротивление?

— По всей видимости, нет, но он говорит, что хотел заставить Рулов сознаться, что они сделали с его дочерью.

Уайклиффа это удивило. Почему Клемо так уверен, что здесь замешаны Рулы? Или он из тех, что хватаются за оружие, стоит возникнуть малейшему подозрению? Нужно еще так много узнать про Клемо и Рулов!

Сейчас, в четверть девятого, они сидели за столиком у окна с видом на гавань в зале гостиничного ресторана. Небо и море сияли голубизной, лишь кое-где виднелись белые пуховочки облаков, чайки то взмывали, то камнем падали вниз, их мишенью были рыбачьи баркасы, с которых разгружали улов. Маленькие домики террасами поднимались по склонам холмов, один над другим, — словом, на месте были все составляющие того, что рисовало воображение Уайклиффа еще в детстве при словах «приморский городок».

Он аккуратно срезал сало с бекона и откладывал его на край тарелки. Керси с любопытством наблюдал за его манипуляциями.

— Вы оставляете самое вкусное. Помню, бабушка любила мне внушать: «Ешь побольше жирка, мальчик, от него вся польза». И между прочим, она дожила до девяноста четырех.

Сам Керси находился в полном недоумении по поводу еды, загнанный в ловушку рецептов и диет, которые насоветовали его жене фанатики здорового образа жизни, он то и дело вспоминал аппетитные бабушкины поговорки.

— Она курила?

— Простите, что?

— Ваша бабушка… Она курила?

— Боже! Нет, конечно!

— Вот потому и прожила долго. — Мгновенно переключившись на расследование, Уайклифф без всякой связи продолжал: — Нам необходимо побеседовать с Эстер. Если кто и знает, какая муха укусила Джеймса Клемо, так это она. Кстати, вчера вечером я узнал, что пятнадцатилетней девочкой Эстер работала у Рулов вплоть до того, как ее удочерили Клемо.

— Это имеет для нас какое-то значение?

— Пока не знаю.

Многие любят завтракать именно в такое время, особенно супружеские пары с детьми. В ресторане стоял настоящий гвалт, и едва ли их разговор мог кто-нибудь подслушать. Однако они заметили, что некто осведомленный уже успел оповестить всех, кто именно сидит за столом у окна. Поэтому, когда метрдотель подошел и, склонившись к Уайклиффу, зашептал ему на ухо, все головы повернулись в их сторону.

— Извините за беспокойство, старший инспектор, но вас просят к телефону… Прошу вас пройти в мой кабинет, там будет спокойнее.

К девяти часам Уайклифф прибыл к карьеру вместе с Керси и сержантом Фоксом — экспертом-криминалистом. Внешность Фокса сильно портило почти полное отсутствие подбородка и карикатурный нос, как у Панча. Дело свое он знал, но его педантизм и самоуверенность раздражали Уайклиффа.

Патрульные полицейские из городского управления топтались в стороне, дожидаясь указаний. Еще один полицейский в надувной лодке подгребал поближе к трупу, с берега его действиями с помощью крика руководил судебный медик Хоскинг. Это был низенький рыжеволосый человечек с веснушками на лице и горячим темпераментом.

— Не надо ее трогать! Просто толкайте тело сюда, пока мы не сможем до него дотянуться, — и тут же, обернувшись к местным полицейским: — Да расстелите же этот кусок полиэтилена на траве, черт вас возьми!

Сквозь листву деревьев пробивались солнечные лучи, но вода поглощала свет почти без остатка, и только тело мертвой девушки контрастно выделялось на ее фоне.

— Угораздило же вертихвостку… — пробормотал себе под нос один из констеблей.

Камера фотографа щелкала и жужжала не переставая, пока тело вынимали из воды и укладывали на полиэтиленовую простыню.

Хильда Клемо. Уайклифф склонил голову и рассматривал ее бренные останки. Водоросли налипли на бледную кожу и запутались в волосах. Ее убили. Уайклиффу не нужно было медицинского заключения, чтобы понять это. Нет, никаких явных следов насильственной смерти он не видел, но как еще тело несчастной девчонки могло обнаженным оказаться в затопленной водой старой каменоломне?

К нему обратился врач:

— Мне говорили, что в понедельник здесь работал ваш водолаз.

На это отозвался тот полицейский, который только что правил резиновой лодкой:

— Здесь нырял я, сэр. Но тогда ее здесь не было.

— Если это не так, то тебе не поздоровится, приятель, — жестко заметил Керси.

— Скорее всего, он прав, — сказал Хоскинг, уже занявшийся осмотром трупа. — В воде она пробыла недолго. Фрэнкс сможет определить точнее, но, на мой взгляд, менее двенадцати часов.

Полиция расставила своих людей на всех подходах к карьеру, и уже велся опрос всех, кто жил в округе: Рулов, Иннесов, Мойлов и всех постояльцев кемпинга, ночевавших в палатках и передвижных домиках у самого леса. Быть может, они слышали или заметили что-нибудь необычное? Где находились они сами после наступления темноты? Известно, что Джеймс Клемо добрался ночью от своего дома до фермы, — видел ли его кто-нибудь?

Хоскинг продолжал толковать о своем:

— Как вы можете убедиться, ей были причинены множественные телесные повреждения, в частности — переломы конечностей. Однако, по моему мнению, почти все травмы нанесены ей post mortem.

— Что значит, почти все?

— Знаете, я не волшебник и даже не паталогоанатом. За точными сведениями вам придется обратиться к Фрэнксу. — Он окинул взглядом отвесную скалу, возвышавшуюся над залитой водой каменоломней. По всей поверхности скалы образовались плодородные уступы, где успели пустить корни молодые платаны и ясени. Только в одном месте не было никакой растительности и лишь торчали острые каменные обломки.

— По всей видимости, ее сбросили именно оттуда, — заметил Хоскинг. — А теперь посмотрите на это.

Он указал на темные пятна на шее девушки по обе стороны от гортани.

— Вы считаете, что ее задушили? — спросил Уайклифф.

— Нет, едва ли, хотя отметины интересные.

После этого врач занялся изучением неглубоких порезов и царапин на лице и конечностях, неизвестного происхождения пятен внизу живота. Когда же он раздвинул волосы у самой макушки, на черепе стала видна глубокая серповидная вмятина с распухшими краями. Хотя тело побывало в воде, у корней волос сохранились остатки запекшейся крови.

Фотограф последовательно фиксировал каждый этап осмотра трупа. Хильда Клемо поступила теперь в полное распоряжение экспертов-криминалистов.

— Что вы думаете об этой ране на голове? — спросил Уайклифф.

— Здесь тоже последнее слово не за мной, но я не вижу ничего другого, что могло бы стать причиной ее смерти. Вообще говоря, чем скорее вы доставите ее в морг и передадите Фрэнксу, тем быстрее получите ответы на свои вопросы. Транспорт для перевозки уже прибыл?

Едва он это произнес, как появились двое с носилками и специальным мешком для трупа.

— Проще донести ее до нашего фургона, чем подогнать его сюда, — заявил один из них.

Хильду запаковали в пластик и унесли. Сержант следовал по пятам за носилками, ибо служебная инструкция велела фиксировать в протоколе абсолютно все.

Едва ли кому-нибудь известная за пределами родного городка, эта школьница становилась теперь объектом профессионального интереса многих десятков, если не сотен, людей. Для них единственной причиной для знакомства с ней окажется необходимость установить личность человека, который ее убил, и усадить его на скамью подсудимых. После этого они начисто о ней забудут. Как только убийцу поймают, все внимание сосредоточится на нем, а кульминация мелодрамы наступит в зале суда, где в роли «звезды» выступит именно преступник.

По временам Уайклиффу все это представлялось весьма странным механизмом, в котором сам он был лишь маленьким винтиком. Впрочем, разве могло быть иначе?

Расследование убийства с этого момента потечет установленным порядком. На стол главного судебно-медицинского эксперта ляжет рапорт, тот возьмет бланк ордера на проведение вскрытия и впишет в него имя доктора Фрэнкса, патологоанатома. Этот ордер будет доставлен Фрэнксу специально выделенным для этого полисменом. Тело Хильды Клемо будет в этот промежуток времени находиться в морозильном боксе морга, дожидаясь тех поистине кощунственных манипуляций, которым подвергнут его во имя правосудия.

Уайклифф и Керси спустились к ручью, где смогли уединиться. Керси пнул ногой сухую ветку, валявшуюся на берегу, и поток, полноводный и бурлящий после дождя, подхватил ее и в одно мгновение унес.

— Стало быть, она мертва. И это очевидное убийство. Мне кажется, Рулы становятся теперь нашими основными подозреваемыми. — В последней фразе Керси содержался намек на вопросительную интонацию.

— Да, но труп был сброшен в каменоломню только прошедшей ночью. Констебль Уоррен слышал громкий всплеск около четырех. Ты допускаешь, что Клиффорд мог выйти и вернуться под самым носом у полицейского? Вспомни, что он уже был дома, когда Уоррен с таким шумом разоружал Клемо.

— Но ведь Клемо сумел пробраться во двор фермы незамеченным. Эти молодые констебли такие сони!

— Ладно, а где мотив убийства?

Керси пожал плечами.

— Да заурядное изнасилование. Этот полудурок напал на девчонку и надругался над ней. Он с виду тихоня, но кровь-то в нем играет, как в каждом мужике, а выхода для похоти никакого. Само собой, покрывала его мамаша. Примечательно, что труп обнаружился как раз сегодня. Джейн наверняка поняла, что у нее остался последний шанс избавиться от него. Мы разоблачили ее, так сказать, фокусы с Агнес, и Джейн грозят крупные неприятности. Стало быть, у нее оставалась последняя ночь, чтобы замести следы.

На Уайклиффа это не произвело впечатления.

— Где же в таком случае они прятали труп вчера, когда мы осматривали дом? А ведь до нас Роуз обыскал все хозяйственные постройки и окрестные поля.

— Но ведь трупа Агнес он не нашел, верно? — парировал Керси с усмешкой. — И кстати, если девушке стало известно, какая судьба постигла старушку… Вот вам и еще один мотив.

Уайклифф помотал головой. После недолгого молчания он сказал:

— Остается надеяться, что после вскрытия Фрэнкс сможет заняться эмбрионом и определит вероятного отца.

Потом Уайклифф и Керси поднялись к тому месту, откуда обнаженный труп Хильды Клемо сбросили вниз, чтобы, ударившись об острые каменные выступы, он закончил падение в темной воде затопленного карьера. Тут они попали в заросли ярко цветущего утесника, вокруг кустов которого трудились сонмы пчел, торопившихся сделать последние припасы перед надвигавшейся осенью.

Выцветшая табличка с надписью «Опасно!» торчала на покосившемся столбике. Опасность, несомненно, была вполне реальной: скрытый растительностью край обрыва возник перед ними неожиданно. Прошедший дождь превратил почву вокруг в сплошную грязь, в которой был отчетливо виден желобок сантиметра три шириной, тянувшийся к обрыву от тропинки. Там земля была прочно утоптана, и след сразу терялся.

— След словно бы от колеса старой тачки, сэр.

Кроме того, на земле можно было заметить какие-то вмятины и ямки. Одни из них напоминали размытые ливнем следы ног, другие вполне могли быть оставлены телом девушки, когда его волоком подтаскивали к краю обрыва. Но поверх всего этого отпечатались уже совершенно ясно различимые следы подошв.

— Башмаки Клиффорда Рула, — предположил Керси.

Следы тут же сфотографировали, а потом Фокс и его помощник принялись снимать с них алебастровые слепки. Полисмены между тем вели поиски в траве и среди кустарника, обозначив себе территорию от кромки обрыва и дальше вдоль тропы.

Теперь, когда Уайклифф ознакомился с местностью, с той точки, где он стоял, ему не составляло труда различить постройки фермы Трегеллес, бунгало Иннесов с высившимися рядом соснами, коттедж и развалюхи-сараи во владениях Мойлов. Вдалеке на западной стороне торчала колокольня церкви в Хейвене, а на юге во всю линию горизонта поблескивало Море. Словом, пейзаж мало напоминал декорацию трагедии, и все же всего лишь несколько часов прошло с того момента, когда некто привез сюда обнаженное тело убитой девушки в обыкновенной крестьянской тачке и сбросил в каменоломню, как мешок с мусором.

Они спустились по тропинке и метров через двести вышли на широкую просеку, которая тянулась от ручья к карьеру.

— Надеюсь, вы согласитесь, сэр, — сказал Керси, — что у любого, кто появился здесь ночью, толкая перед собой тачку — скажем, со стороны фермы — был выбор. Этот человек мог подняться по тропе и сбросить труп с обрыва или же избавиться от него внизу, не наделав столько шума. Почему-то убийца предпочел первый вариант.

Уайклифф только отмахнулся от него и спросил:

— А эта куда ведет?

Обнаружилась еще одна едва заметная тропка. Она протянулась от карьера в сторону шоссе на Хейвен.

На вопрос ответил Фокс, не очень, впрочем, уверенно:

— Трудно сказать, сэр. Здесь так все исхожено. Но, судя по карте, эта дорожка проходит поверх карьера и кончается вот здесь, у кемпинга.

Уайклифф задумался. Потом сказал:

— Нам нужно исходить из того, что девушку, живую или мертвую, продержали три дня и три ночи буквально в нескольких сотнях метров отсюда. А прошлой ночью ее, уже мертвую, доставили к обрыву в обычной тачке для навоза.

Фокс закивал:

— Вполне логичный вывод, сэр.

— Ну уж не так трудно их всех вычислить, — опять вмешался Керси. — Рулы, Иннесы, Мойлы — только эти три семьи живут поблизости. Но все равно, на их месте я бы не решился толкать тачку с мертвым телом по этим тропам среди глубокой ночи.

— С той стороны местность почти ровная.

Их разговор прервал возглас одного из полицейских, который ворошил листву и сухие ветки чуть в стороне от тропы. Уайклифф, Керси и Фокс подошли к нему. Констебль держал в руке маленькую фигурку коровы, вырезанную из дерева. Тело животного было выполнено грубовато, зато все детали на голове проработаны тщательно.

— Неплохо бы выяснить, когда именно он ее здесь потерял, — сказал Керси, забрав фигурку у полисмена.

Уайклифф помрачнел.

— Тогда пойди и спроси его об этом. Возьми с собой кого-нибудь из сыщиков. Начинайте с Рулов, потом… В общем, ты и без меня знаешь, что делать. Мобилизуй в свою команду, кого хочешь. Люси Лэйн поехала к Клемо, но она скоро освободится.

Он вздохнул и еще раз бросил взгляд по сторонам.

— Я возвращаюсь в штабной автобус. Пора посвятить начальство в детали. К тому же, мне должен звонить Фрэнкс. Шоу занят обустройством нашего штаба в стационарном помещении в северной части припортового района. За этим я тоже хотел бы проследить…

Потом они кратко обсудили, кто чем займется.

Пустившись в обратный путь, Уайклифф избрал ту тропу, которая, по мнению Фокса, вела к кемпингу с другой стороны, делая полукруг в обход каменоломни.

Идти было приятно. Тропа полого спускалась вниз среди кустов куманики, под которыми набирали спелость лесные ягоды. Он не торопился, хотя сам готов был устыдиться этого, — солнечные лучи нежно ласкали его кожу, а Хильда Клемо между тем пала жертвой убийцы.

Да, Хильда Клемо мертва. Но почему? Потому что забеременела? Какая еще могла быть причина? Конечно, существует вероятность, что ее изнасиловали, однако рядовой насильник не станет бить свою жертву чем-то тяжелым по голове…

На удивление быстро он вышел из зарослей на открытый травяной газон, где ему сразу попалась табличка на шесте: «Трегвитенский парк отдыха и туризма. Поле для гольфа на девять лунок. Для прогулок, пожалуйста, держитесь тропы». Аккуратная дорожка вела мимо поля к длинному одноэтажному зданию, стоявшему у самой кромки леса, где уже располагались стоянки для передвижных домиков. Чуть ближе можно было видеть теннисные корты и бассейн с трамплином для прыжков в воду.

Стало быть, от кемпинга до каменоломни действительно можно добраться другим путем, который пусть и длиннее, но значительно приятнее. Через несколько минут Уайклифф оказался у одноэтажного барака, который приютил пункт проката и магазин инвентаря для гольфа. На двери висело объявление: «Открыто с 11 час утра до захода солнца». Еще сто метров, и он вышел на основную дорогу, пересекавшую всю территорию кемпинга.

Люди с блокнотами и в полицейской форме уже мелькали между домиками на колесах и палатками. Над кемпингом висела настороженная тишина: новость о том, что труп девушки найден, да еще наложившаяся на слухи о мертвом теле в морозильнике, возымела свое действие. Хотя день выдался солнечный и теплый, детишки не резвились на траве, даже обычных звуков из радиоприемников не было слышно. Но интуиция подсказывала Уайклиффу, что за ним наблюдают. Он ведь как раз и имел отношение к тем зловещим событиям, что произошли поблизости отсюда. Многие обитатели кемпинга пробыли здесь достаточного долго, чтобы успеть познакомиться с девушкой, чей труп был найден теперь в затопленном каменном карьере…

Назад к гавани Уайклифф ехал очень медленно. Даже после тридцати с лишним лет службы в полиции каждое новое убийство повергало его в ужас и депрессию. На черепашьей скорости он миновал площадь и свернул на одну из улиц, ведущих к морю. На пирсе он с трудом разъехался с грузовичком-рыбовозом; правые колеса его автомобиля прокатились по самой кромке причала. В этот момент он даже вообразил себе заголовок в местной газете: «Высокий полицейский чин пострадал во время аварии в порту». Когда же машины все-таки разъехались, издал вздох облегчения.

Слухами земля полнится. Пресса к тому моменту уже узнала о страшной находке в каменоломне, и парочка репортеров околачивалась у штабного автобуса.

— Я могу вам сказать только одно: как мы полагаем, девушка умерла насильственной смертью. Таким образом, мы расследуем убийство.

— Преступление на сексуальной почве?

— Не знаю… Честное слово, не знаю.

— Труп нашли обнаженным?

— Да.

— Он сильно изуродован?

— Нет.

— Девушка пропала четыре дня назад. Когда именно она была убита?

— Надеюсь, патологоанатом сможет это установить.

— Она утонула?

— Едва ли, но опять-таки, я не судебный медик.

— Правда ли, что полицейский аквалангист обследовал дно карьера в понедельник, но ничего не обнаружил?

— Да.

— Почему он не сумел найти труп?

— Вероятно, потому, что его там еще не было.

— Вчера полиция наткнулась на тело женщины в морозильнике на ферме Трегеллес. Здесь есть какая-то связь?

— Понятия не имею. Мне пока не известно, от чего и когда умерла та женщина.

— Она умерла или была убита?

— Это определит главный судебно-медицинский эксперт после вскрытия.

— Джейн Рул и ее сын арестованы?

— Нет.

— Верно ли, что парень слабоумный?

— Я не психиатр. И это действительно все, что я сейчас могу вам сказать. Мы еще встретимся, когда мне будет что сообщить. И вообще, по-моему, у вас и так есть необъятное поле для игры воображения.

С журналистами он расстался на вполне дружелюбной ноте. В автобусе инспектор Диксон передал ему небольшую пачку телефонограмм. Одна из них оказалась от Фрэнкса и гласила: «Уже выехал к вам. Прибуду в ваше распоряжение еще до полудня». Как же он любит нагнетать драматизм, этот тип!

Была там телефонограмма и от начальника полиции с просьбой перезвонить. Уайклифф сделал это немедленно.

Бертрам Олдфилд был для него шефом и в то же время другом, но он никогда не позволял их дружбе вмешиваться в служебные отношения.

— Мне нужно, чтобы ты сегодня вечером приехал сюда к нам, Чарльз. Сэмпсон обнаружил несколько полезных для нас юридических уловок в деле Арчера — Бэрроуза. Нам нельзя упускать этой возможности, поэтому я созываю совещание по этому вопросу у меня в половине седьмого… Так, а теперь рассказывай, как продвигается твое дело, Чарльз.

Уайклифф посвятил его в детали, причем ответить ему пришлось почти на те же вопросы, что задавали ему чуть раньше газетчики.

— Это сказочный подарок для репортеров в конце курортного сезона, Чарльз. Так что поаккуратнее там. Приведи в порядок свое новое штабное помещение и пригласи туда телевизионщиков. Покажи им компьютеры и суровых полицейских, работающих на них, и непрерывно звонящие телефоны… Знаю, ты терпеть всего этого не можешь. Я тоже, но это даст нам возможность продемонстрировать публике, на чьей мы все-таки стороне. Ведь подумать только, передачи вроде «Криминала» даже помогают ловить преступников!

Уайклифф был старомоден; он бы предпочел маленькую команду сыщиков, четко следующих намеченной линии расследования, целой армии, вооруженной компьютерами, которым скармливается вся полученная информация в надежде впоследствии одним нажатием клавиши назвать преступника. Он еще мог согласиться, что компьютер полезная вещь в делах с необъятным кругом подозреваемых — к примеру, если бы путешествовавшая автостопом девушка была найдена изнасилованной и убитой на обочине шоссе, — но расследование преступления в небольшом местечке требовало индивидуального подхода, где многое зависит от личных контактов и собственных впечатлений детектива.

Урчание мотора дорогого автомобиля за окном возвестило о прибытии «порше» доктора Фрэнкса. Хотя они работали вместе многие годы, Уайклифф ощущал легкий дискомфорт при каждой новой встрече с ним. Едва ли можно было представить себе двух более разных людей: Фрэнкс уютно устроился в этом мире и наслаждался жизнью, в то время как Уайклифф жил с ощущением человека, который с завязанными глазами нащупывает путь по высоко натянутому канату.

— Старший здесь? — послышался голос Фрэнкса из кабинки дежурного.

Диксон возник на пороге, чтобы сообщить о визите, но в этом не было необходимости — Фрэнкс маячил прямо у него за спиной.

— Чарльз! Я как раз собирался позвонить тебе по поводу нашей замороженной, когда меня информировали, что нужно будет заняться еще одним трупом. На этот раз девушка, верно?

От пухленького, по обыкновению безукоризненно одетого Фрэнкса пряно пахло лосьоном после бритья.

— Как бы то ни было, нам нужно поговорить. Во-первых, что касается старухи. Она умерла от обширного кровоизлияния в мозг, вызвать которое мог очень сильный приступ кашля — в дыхательных путях скопилось изрядное количество мокроты. Мое предположение: она чем-то подавилась, сумела откашляться, но было уже слишком поздно.

— Значит, никаких признаков насилия?

— Ни малейших, как и яда. Она умерла естественной смертью.

— Когда?

— Что значит когда?

— Я хочу знать время ее смерти.

Фрэнкс вытаращился на него.

— Ты, должно быть, шутишь! Я не смог бы определить даже день, не говоря уже о часе. Могу только утверждать, что в морозильник ее поместили не более чем через два часа после того, как она отдала Богу Душу.

— Разложение внутренних органов началось?

— Неужели же ты считаешь, что человеческое тело можно заморозить мгновенно?

— Нет, не считаю, однако из морозильника ее извлекли судебные медики, которые должны были дать тебе достаточно материала для сравнения степени разложения с глубиной заморозки, чтобы ты мог хотя бы приблизительно определить, долго ли она в том шкафу пролежала.

Фрэнкс усмехнулся.

— Я вижу, за пятнадцать лет ты кое-чему у меня научился, Чарльз. Что ж, я могу лишь высказать предположение — но это догадка, и не более того! — что она пробыла в морозильнике от двух до трех недель.

— Стало быть, наверняка больше недели?

— Определенно.

— И ты подтвердишь это в суде, если понадобится?

— С превеликим удовольствием.

— Отлично! Это все, что мне нужно. Так, а теперь о девушке. Сколько понадобится времени, чтобы ты дал мне предварительное заключение?

— Зная, что тело не превратилось в глыбу льда… Ты его получишь сегодня ближе к вечеру.

— Спасибо. Тогда с тобой пока все…

— Да не торопись ты так, Чарльз, черт побери! Я явился сюда лично, главным образом, для того, чтобы сообщить тебе, что мне доводилось быть знакомым с Агнес Рул, когда она была еще сравнительно молодой женщиной. Я ведь обратил внимание на ее имя только сегодня утром, когда диктовал отчет о вскрытии. Потом, правда, пришлось навести некоторые справки, чтобы убедиться, что я не ошибся.

— Откуда ты мог ее знать?

— Когда я был еще совсем юнцом, мой отец держал книжный магазин дверь в дверь с антикварным салоном Генри Рула.

— В Плимуте?

— Естественно. На Куин-Мэри-стрит.

Впервые за все время их общения возникла тема членов семьи Фрэнкса. Уайклиффу показалось даже немного странным, что у него вообще была семья.

— Генри все жизнь оставался холостяком и обитал в квартире прямо над салоном, а сестра состояла при нем кем-то вроде экономки. Мои старики частенько приглашали его к воскресному обеду. Такие вот были отношения. Позже Генри пришло в голову выставить часть своих шедевров в домашней обстановке, и они с Агнес переехали в огромный дом где-то близ Девон-порта.

— Как я понял, он умел делать деньги.

— Да, но еще лучше умел их тратить. Точнее, попросту спускал на лошадок. Во время войны он за бесценок и в больших количествах скупал обстановку из разбомбленных домов и усадьб, а после войны, когда многим приходилось начинать новую жизнь и в продаже почти ничего не было, чудовищно нажился, сбыв этот товар. Именно это, наряду с некоторыми другими вещами, и настроило моего отца против него.

— Какие другие вещи?

— Ну, вообще те приемы, которые он применял в своем бизнесе. Это очень расстраивало отца, который был щепетильно честен. Генри пользовался услугами темных личностей, которые ездили по провинции и уговаривали обедневших старушек расстаться с предметами старины за сущие гроши. То были золотые времена для подобных дельцов — обнищавшие люди плохо себе представляли, что к чему в этом народившемся новом мире. Порой доходило до чистого воровства, и, по меньшей мере, дважды Генри чудом избежал отсидки за скупку краденого.

Фрэнкс поднялся.

— Вот, собственно, и все, что я имел тебе сообщить.

— Спасибо, это может оказаться полезным.

Фрэнкс осклабился.

— Так или иначе, но мне всегда приходится кормить тебя с ложечки, Чарльз, а какое отношение я вижу к себе? Могу я хотя бы пригласить тебя отобедать со мной?

Уайклифф почел за лучшее для себя принять приглашение.

Люси Лэйн позвонила в дверь дома Клемо вскоре после того, как было найдено тело Хильды. Джеймс Клемо все еще находился под арестом в Сент-Остелле. Элис, впавшая поначалу в истерику, сумела взять себя в руки и смирилась с положением вещей. В этом ей очень помогла необходимость так или иначе, но справляться с повседневной работой в конторе кемпинга. Эстер, сама все больше похожая на ходячий труп, машинально хлопотала по дому, успевая присматривать за мальчиком. Лоб ее прочертила свежая царапина, рука забинтована. А вот Берти не попался на глаза Люси Лэйн; он был где-то на территории кемпинга.

К одиннадцати домой вернулся Джеймс Клемо, выпущенный под залог. Но прежде он настоял, чтобы его отвезли в морг на опознание тела дочери.

Люси и констебль Милли Риз из местного полицейского управления проводили тщательный осмотр комнаты Хильды. Содержимое каждого шкафчика или ящичка они доставали и перебирали даже каждую мелочь. Потом складывали на место. В какой-то момент Клемо возник на пороге; минуту или две он наблюдал за ними со злобным выражением лица, но потом, так и не вымолвив ни слова, повернулся и ушел.

— Непонятная она была девчонка, как я погляжу, — сказала Милли Риз.

— Почему непонятная?

Округлая и большегрудая Милли была девушкой, хорошо приспособленной для современной жизни, и относилась с легким пренебрежением к тем, кому повезло меньше.

— Я имею в виду, странная. Здесь все так тоскливо. Каждая вещица на своем месте и все такое. А ведь ей было всего семнадцать! Если не живешь весело в такие-то годы, то когда вообще веселиться? А одежда? То есть вообще ни одной тряпки, чтобы заслуживала внимания. Вот у меня… Да если мне нужно платяной шкаф открыть, я стараюсь поскорей отскочить в сторону. А я ведь еще беру вещи из гардероба моей матушки. Конечно, люди всякие попадаются, но я что-то не пойму, какой кайф мог быть в ее жизни… Глянь на набор кассет… И книги тоже… А косметики вообще нет.

— Быть может, она была очень умной девочкой.

— Господи! Умная… По мне, так лучше быть дурой, но счастливой.

Выдвижные ящики Люси вытаскивала и переворачивала. Именно этот метод позволил сделать первую существенную находку.

— Ну-ка, что у нас здесь?

С нижней стороны одного из ящиков кнопкой был прикреплен большой конверт. Люси вынула кнопку; конверт оказался незапечатанным. Из него она извлекла карандашный набросок и письмо на бланке Национальной галереи. Рисунок был выполнен очень схематично, хотя и уверенной рукой. На нем различима была дорога, идущая через деревню. Пара лошадей в упряжке на фоне домов, трава на обочине, деревья, фигуры людей. В левом нижнем углу была скопирована подпись и дата: К. Писсарро, 1876 г. Стрелки поперек изображения указывали цвета. Вверху даны размеры — 46 на 54 см с припиской: «Холст, масло».

Письмо было датировано январем и содержалось в нем вот что:

Уважаемая мисс Клемо!

К моему большому сожалению, мы не имеем возможности составить себе мнение о картине, основываясь на ее карандашной схеме. Для этого нужно видеть само полотно. Если Вы можете доставить его в Лондон, пожалуйста, привозите его к нам или в любой крупный аукционный дом, где специалисты также сумеют установить подлинность и предположительную стоимость произведения живописи. Кроме того, достаточно компетентные эксперты работают в антикварных фирмах, расположенных куда ближе к Вашему городку, чем Лондон.

Что касается Вашего наброска, то он вызывает в памяти композиции целого ряда пейзажей Писсарро, созданных им в конце шестидесятых — начале семидесятых годов прошлого столетия в деревеньке Понтуаз и ее окрестностях. Боюсь, однако, что этот факт нисколько не помогает установить подлинность полотна, о котором нам сообщаете Вы.

Искренне Ваш

Сквигл,

помощник главного хранителя.

— Это еще что за ерунда? — спросила Милли.

— Пока не знаю, но нам наверняка предстоит это выяснить.

А потом на дне самого маленького ящика, под зимними шерстяными носками и шапочками, Милли нашла еще один конверт. В нем лежали фотографии — штук пятнадцать снимков самой Хильды — младенчество, детство, юность — все этапы взросления. Милли просматривала их без всякого интереса, но потом вдруг изумленно присвистнула.

— Как тебе это понравится, а? В полный рост и в чем мать родила.

Она подала Люси фото, на котором лицом к камере был запечатлен совершенно голый мужчина.

— Это Берти, ее зять.

— По мне, так неплох. Возможно, она все-таки понимала, что нужно брать от жизни свое. Однако что на это скажет старшая сестра?

— А вот и тачка, сэр, — сказал Диксон, обращаясь к Керси.

Под одним из навесов во дворе фермы Трегеллес между старым трактором и «моррис-майнором» Джейн Рул стояла ржавая тачка с железным колесом, заляпанным куриным пометом.

— Ты так думаешь? — спросил Керси. — Тогда попробуй-ка потолкать ее. Ручаюсь, шуму будет, как от пьянчуги, которому медведь на ухо наступил, наяривающему на волынке «Солдатские жалобы». Давай, чего стоишь?!

Диксон выкатил тачку из-под навеса во двор, и это действительно сопровождалось отчаянным скрипом и визгом колеса об ось, которую, как видно, вообще не смазывали.

— Наверняка даже в городке слышно, — сказал Керси. — Да и весит эта штуковина с полтонны.

— Зачем она вам понадобилась? — Это Клиффорд вышел из дома и с любопытством наблюдал за ними.

Керси уткнулся взглядом в носки собственных ботинок и спросил:

— Что ты делал у каменоломни нынче утром?

— Я услышал оттуда какие-то крики и пошел узнать, что случилось. Там были полицейские; по-моему, они нашли мертвую Хильду.

— И ты не подошел поближе, чтобы это выяснить?

— Я увидел, что двое полицейских пошли в ту сторону, где я стоял. Поэтому я вернулся сюда и сказал маме.

— Ты потерял вот это? — Керси показал ему резную фигурку коровы, найденную на краю обрыва.

Клиффорд посмотрел на нее с интересом.

— Не в этот раз, — мотнул он головой.

— Когда же?

— Не знаю.

В этот момент показалась Джейн Рул:

— Ну и что вам опять нужно?

Она выглядела совершенно изможденной, посеревшей лицом.

— Нам лучше будет зайти в дом, — сказал Керси.

И снова Рулы сели за стол напротив сыщиков, и снова Клиффорд достал из кармана свой щелкающий ножичек, но только более робко, с опаской поглядывая на мать.

— У нас есть основания полагать, — начал Керси, — что вы занимались распродажей мебели, принадлежавшей вашей родственнице мисс Агнес Рул. Должен вас предупредить, вы не обязаны ничего говорить, но все, что вы скажете, может быть занесено в протокол и использовано как ваши показания.

«Что я привязался к этой дурацкой мебели? — думал Керси. — Тут у нас кровавая шарада, которую надо разгадать. Либо ее драгоценный сынуля изнасиловал и убил девчонку, либо нет. Вот и все, что имеет значение».

— Мне нет проку отпираться, — сказала Джейн Рул. — Да и причин тоже. После того как Агнес слегка свихнулась, она перестала давать мне деньги. Оставалась только ее пенсия, которую я за нее и так получала. У нее была комната, ее кормили, за ней ухаживали день и ночь, я делала для нее все, что положено. И тут нате — она стала обвинять меня, что я у нее ворую. А чего вы хотите? В любом доме престарелых с нее бы слупили раз в пять больше ее пенсии за то же, что она имела здесь.

— Так что же вы продали?

Джейн пожала тощими плечами.

— Так, пару вещей… Бюро и стол обеденный.

— Сбыть мебель вам помог Берти Харви?

— Да, он сказал, что знает место, где дадут хорошую цену.

— И сколько вы от него получили?

— Двести за бюро, полтораста — за стол. На это да на пенсию мне пришлось содержать ее целый год, а вещи и так перешли бы ко мне после ее смерти.

— Только в том случае, если бы она пережила сестру. Почему вы еще не обратились к ее адвокату по поводу денег?

— Ненавижу адвокатов.

Как странно! Эта женщина была виновна в том, что сокрыла факт смерти самым диким способом и в целях наживы, Еще одна ее вина состояла в корыстном присвоении чужой собственности. И при этом Керси видел, что она сама считает все свои поступки разумными и логичными. Но еще более странно то, что он был почти готов с ней согласиться.

Глава восьмая

В среду днем

Салат с крабами и бутылка белого вина — лишь в этих пределах Уайклифф позволил себе попользоваться щедротами патологоанатома. Но и за это пришлось выслушать непрошеный совет:

— Ты не в силах изменить этот мир, Чарльз, так почему бы просто не плыть по течению? Поздно пытаться возводить плотины и строить ковчеги. Мощная стремнина всемирного потопа уносит нас неведомо куда. Но ведь и в нашем положении есть приятные стороны, нужно только уметь ими насладиться.

К концу обеда Уайклифф совсем разомлел, видимо, подействовало вино.

— Не забудь позвонить мне, как только выяснишь что-то по поводу девушки. Она была беременна. Мне нужно, чтобы ты срочно сделал анализы эмбриона, чтобы их можно было использовать для определения несостоявшегося отца.

— Положись на меня, Чарльз. К вечеру я что-нибудь непременно смогу тебе сообщить.

— Тогда позвони домой.

«Порше» резко тронулся с места, взвизгнув покрышками, — фирменный стиль Фрэнкса.

Уайклифф сам себе казался сейчас немного Белым Кроликом. И почему он всегда дает Фрэнксу ощутить свое превосходство?

К этому времени штаб уже перебрался в помещение магазина в северной части порта. Сержанту Шоу с помощью запасов центрального склада и группы техников удалось создать там даже некое подобие домашних условий для бесприютных сыщиков. Вывеска над входом в магазин сильно полиняла, но название все еще можно было прочитать: «Мелочная лавка Чарли». Какой-нибудь остряк уже наверняка отпустил пару дурацких шуток по этому поводу. Но по сравнению с автобусом здесь было куда удобнее. На первом этаже стояли столы с компьютерами и телефонами; тут могли работать семь или восемь полицейских. Вверх по крутой лестнице еще две комнаты. Одна, тоже оснащенная компьютером, послужит кабинетом для старшего офицера, другая — для допроса свидетелей. Роскошь! Имелась даже крохотная кухня, где Поттер, самый толстый из их группы, уже заваривал чай.

Дежурный офицер сказал ему:

— С вами, сэр, очень хотел поговорить некий мистер Делбос из Экзетера. Он оставил номер, по которому ему можно перезвонить.

Делбос… Имя знакомое, но он не сразу вспомнил, о ком речь. Потом дошло: «Ловелл и Делбос» — аукционеры, на которых прежде работал Берти Харви.

— Соедините меня с ним, пожалуйста.

Судя по голосу, его собеседником был истинный джентльмен, хотя и в преклонных годах. Воображению Уайклиффа он рисовался суховатым и прямым бывшим военным с навсегда въевшимся в кожу загаром и аккуратно подстриженными усами.

— Здесь сегодня побывал один из ваших людей с расспросами о нашем бывшем сотруднике. Я сказал ему, что буду разговаривать лично с вами.

Уайклифф понимающе угукнул в трубку и начал так:

— Было бы полезно узнать: он ушел от вас сам или его уволили?

После некоторой паузы:

— Мы не увольняли его, но, скажем так, сделали все, чтобы он сам уволился.

— Осмелюсь поинтересоваться почему?

— Потому что он выходил за рамки профессиональной этики, которые установлены для наших служащих.

— А конкретнее?

На том конце провода помялись, повздыхали:

— Мы предоставляем публике возможность бесплатно оценить вещи. Они их просто приносят, показывают, и мы с них за это ничего не берем. Харви в нескольких случаях заключил с потенциальными клиентами прямые сделки в обход фирмы.

— Он покупал вещи сам?

Снова нерешительная пауза.

— Нет, он действовал в интересах неких нечистоплотных дельцов, которые используют подобные методы… То есть подкупают сотрудников других фирм, чтобы они негласно работали и на них.

— Какая именно область изящных искусств была специализацией мистера Харви?

— Мы — всего лишь маленькая фирма, мистер Уайклифф, хотя все равно можно сказать, что Харви по большей части занимался старым фарфором и живописью…

Поднявшись на второй этаж, Уайклифф обнаружил там Керси и Люси Лэйн. Керси выглядел понурым и усталым. К концу дня его щеки и подбородок покрылись темной щетиной, которая на фоне бледной кожи придавала его лицу откровенно болезненный вид.

— Я все утро таскался от Рулов к Мойлам, а от них к Иннесам… Она, кстати, довольно-таки странная штучка, верно? И, само собой, я имел беседу с нашим приятелем Берти Харви.

— Ну и?…

— И ничего! Ощущение такое, что плутаешь в кромешной тьме. У Фокса тоже никаких сдвигов. А еще я снова пошел посмотреть на тот след, что якобы оставило колесо тачки. Теперь я думаю, что это вовсе не след колеса. Я провел по земле обломком ветки и получилось точно так же.

— Простой деревяшкой?

— Я в этом совершенно уверен… Хотя почему простой? А эта резная фигурка? Кто-то с нами шутки шутит, считает себя умнее всех, как многие дилетанты. Но факт остается фактом: тело девушки доставили прошлой ночью к обрыву над каменоломней. Беда в том, что никто ничего не видел и не слышал, кроме всплеска. И меньше всего толку оказалось от нашего сони дубоголового, хотя с его поста вся местность была как на ладони.

— Достаточно прикрепить доску к паре детских прогулочных колясок, и можно возить что угодно, не разбудив соседей, — заметил на это Уайклифф.

— А инвалидная коляска миссис Иннес? — бросила Люси Лэйн, на мгновение оторвавшись от бумаг.

— И это не исключено, — кивнул Уайклифф. — Однако не ошибаемся ли мы в главном? Мы все время исходим из того, что труп девушки прятали где-то в окрестностях фермы. А что, если на территории кемпинга?

— Берти Харви? — Керси скорчил гримасу.

— Кстати, где он был прошлой ночью?

— По его словам, уже к полуночи он завалился спать. Если нужно, это можно проверить, поговорив с его женой.

— Он не спит с женой.

— Ого! Вы, я вижу, уже завели себе агентуру внутри этого дома, сэр. Но все-таки ни один нормальный человек не стал бы тащить труп вверх по склону только для того, чтобы сбросить его вниз с шумным всплеском, ведь так?

— Ему и не пришлось бы так утруждаться. От карьера до поля для гольфа, принадлежащего кемпингу, есть превосходная и совершенно ровная тропа. Что еще тебе удалось установить?

Керси сделал начальству немногословный доклад.

— Таким образом, Джейн Рул признает, что продала стол и бюро, а Берти Харви не отрицает, что содействовал ей в этом?

— Да, и, вполне вероятно, другие предметы меблировки они тоже сбагрили на сторону. Ее, конечно, можно попытаться привлечь за корыстное присвоение чужого имущества, но только нашему расследованию это никак не поможет. А Харви и вовсе просто отбрыкаться. Откуда ему было знать, что мебель не принадлежит Джейн?

— Отправь кого-нибудь выяснить, что именно было продано, где и сколько ему заплатили.

— Записано, сэр, но только что это нам даст?

— Это расширит наши познания. Так, а что вы думаете об Иннесах?

Керси наморщил лоб.

— Чудаковатая пара! Загадочные люди. Боюсь, они не моего поля ягоды, и потому мне трудно их понять. Здесь, конечно, не обойтись без нашей интеллигенции, — при этом Керси бросил выразительный взгляд на Люси Лэйн.

Керси обладал грубоватым чувством юмора и сделал одной из мишеней своих шуток «образованную» Люси Лэйн.

— Я вообще считаю, пора создать спецподразделение для допроса свидетелей, у которых за плечами больше семи классов.

— Сказал бы уж, больше десяти, — заметил привыкший к его плоским остротам Уайклифф. — Стало быть, Иннесы прошлой ночью ничего не видели и не слышали?

— Это если им верить.

— Хорошо, теперь ты, Люси.

Люси Лэйн сжато, но выразительно обрисовала обстановку в доме Клемо.

— Непонятно откуда, но у Эстер на лбу появилась довольно глубокая царапина. К тому же она повредила правую руку. Говорит, оступилась на заднем дворе.

Разумеется, живейшую реакцию вызвал рассказ Люси о карандашном наброске, письме из Национальной галереи и фотографии обнаженного Берти.

— Надеюсь, ты сняла со всего этого отпечатки пальцев и сделала ксерокопии?

— Само собой. На рисунке и письме отпечатки пальцев нескольких людей, а на снимке — только двоих. Их сейчас сверяют с картотекой.

— Девчонка, выходит, тоже хороша, ежели хранила такую фотографию, а?

— Я полагаю, коллега считает, что снимки голых девиц — это нормально? — подпустила яду Люси в ответ на реплику Керси.

— Более естественно, это уж точно.

Терпение Уайклиффа иссякло.

— Хватит спорить! Давайте обдумаем факты. Если Харви состоял с девушкой в интимных отношениях, то…

— Что значит, «если», сэр? Состоял, и это совершенно очевидно.

— Возможно, ты прав. В любом случае нам необходимо еще раз допросить Берти. У нас есть основания прижать его как следует. Теперь подробнее о рисунке и письме из музея… Люси?

Чтобы Люси Лэйн заговорила, не сдвинув брови в линию и не взвесив свои слова, такого никто не видел. Она сосредоточенно перелистала блокнот, хотя в этом явно не было большой необходимости.

— Каким-то образом Хильда получила доступ к картине. Предположительно кисти Писсарро. Ей нужно было ее атрибутировать. По всей видимости, в живописи она разбиралась не очень, но сообразила, что Писсарро в наши дни стоит больших денег.

— Сколько примерно? — спросил Керси.

— Я навела справки, и вот вам ответ: за самого маленького Писсарро, а это те размеры, что указаны на рисунке, при наличии добротного сертификата подлинности можно выручить двести тысяч и больше.

Керси присвистнул.

— Бог ты мой! Огромные деньги, даже по нынешним понятиям. Черт, ведь убивают за куда меньшее! Если она влезла в такие дела…

— Хильда нередко наведывалась на ферму, пока у Агнес все было в порядке с головой, — сказал Уайклифф. — Вполне возможно, что она заметила картину там. Дата, указанная в письме, совпадает. Тогда возникает вопрос: где сейчас это полотно?

— Штаты, Япония, Южная Корея или Тайвань. Ненужное зачеркнуть, — осклабился Керси.

— Адреса правдоподобные. Но нам сейчас важнее наметить план действий. Снимите показания с Пенроуза — это адвокат. У него должна быть инвентарная опись имущества Генри Рула, что было сдано на хранение в Трегеллес. Если такой список найдется, пусть его просмотрит квалифицированный оценщик. О картине пока никому ни слова, иначе репортеры нас съедят. Если же описи нет, ее необходимо составить. Толку от нее не будет никакого, но мы хотя бы прикроем свои тылы. Клемо или Рулы могут попытаться поднять шум, тогда для всех — мы всего лишь пытаемся установить, какую часть наследства Генри Рула успела распродать Джейн, до конца ли она была с нами искренна.

— А что потом?

— Поживем — увидим. Прежде чем начать действовать, нам необходимо собрать как можно больше информации. Если повезет, уже завтра мы сможем заняться Берти и, кстати, вовлечь в игру Иннеса. Он ведь считается признанным авторитетом в области изящных искусств.

Керси стоял у окна, из которого открывался широкий вид на залив и пристань до самого дока. Среди прохожих мелькнула рыжая голова, а потом ему стала видна вся эта маленькая, тощая, угловатая фигурка в одежде с чужого плеча, явно из комиссионки, которая целеустремленно продвигалась вперед, выделяясь на фоне праздношатающихся туристов.

— Элла идет сюда.

Элла Бэнт — внештатный репортер криминальной хроники — считала своим долгом влезать в расследование любого преступления, совершенного в графстве. Многие годы (а Элле было уже под сорок) Уайклиффу приходилось терпеть ее доброжелательную снисходительность. Уайклифф думал, что она на него неровно дышит, она же считала его милым, но слабохарактерным.

— Пойди и попробуй спровадить ее отсюда.

Керси спустился вниз.

— Ты опоздала, Элла. Мы провели брифинг утром. Больше ничего не будет до оглашения результатов вскрытия.

Журналистка проскользнула мимо него в комнату.

— Не надо мне вешать лапшу на уши. Где он?

Она оглядела комнату, в которой двое констеблей в мундирах и детектив в штатском с силой выстукивали пальцами по клавиатуре компьютеров, превращая свой труд в почти физический, потом взбежала вверх по лестнице.

— У меня ничего не будет для тебя, Элла, до самого вечера.

— Зато у меня есть кое-что для тебя. — Тут она заметила Люси Лэйн и несколько секунд критически разглядывала ее. — О, я вижу, ты идешь в ногу со временем! Программа «Равные возможности» в действии. Она хорошенькая. Жаль, что не черная, ты бы убил двух зайцев… И что же ты позволяешь ей делать?

— Прекрати, Элла, иначе я велю выставить тебя отсюда! — взвился Уайклифф.

Репортерша уселась, ничуть не смутившись. Зимой она всегда ходила в дубленке, от которой разило козлом; зато летом от нее исходил крепкий аромат трудового пота.

— Наш великий сыщик в затруднении, весь обуреваем сомнениями. Он даже не знает, сколько дел расследует: одно или два. Агнес в морозильнике и Хильда в карьере — есть ли здесь какая-то связь? Ты ведь терзаешься сейчас этими вопросами, верно?

— А ты можешь развеять мои сомнения?

— Не надейся, я тоже могу лишь гадать. Но у меня есть для тебе некоторая информация, которая может оказаться полезной, а может и нет. По крайней мере, дело о смерти старушки наверняка связано с имуществом покойного Генри Рула из Плимута, верно?

— А если да, то что?

Из кармана своей длинной вязаной кофты она выудила сигарету и закурила.

— В прошлом году я основательно занималась Генри Рулом, как и некоторыми другими торговцами антиквариатом, потому что мне заказали статью для рубрики «Секреты профессий». Словом, нужно было разоблачить некоторые приемчики торговцев предметами старины. Конечно, с Генри — это давняя история. Читающая публика, благослови ее Господь, хочет заполучить свежачка, но людям моей профессии в таком случае чересчур дорого обходятся ошибки. Генри стал для меня великолепным персонажем. Типичный мошенник и к тому же уже умерший, — она сделала паузу и стряхнула пепел на пол. — Как я поняла, Трегеллес битком набит его вещами?

— В основном это мебель из его собственного дома, насколько мне известно. И послушай, Элла, ты пока не сообщила мне ничего интересного, а работы по горло.

Элла пустила тонкую струйку дыма через стол.

— У меня тоже, друг мой, у меня тоже. Ты включил Берти Харви в свой заветный списочек?

— Конечно, он же состоял с убитой девочкой в некотором родстве.

— Что ты знаешь о его прошлом?

— До женитьбы на Элис Клемо он работал на аукционную фирму в Экзетере.

— Да, на «Ловелл и Делбос». Но еще раньше он работал вместе с Генри Рулом. Он нанялся к нему в шестнадцать лет, как только окончил школу. Ему было двадцать два, когда Генри отошел от дел и продал свою фирму. Я установила это в процессе подготовки статьи и даже приезжала тогда сюда, чтобы порасспросить Берти. Он оказался крепким орешком, несмотря на свою кажущуюся болтливость. Я ничего не могла ему предложить взамен и уехала не солоно хлебавши. Однако, по слухам, он был протеже Генри и не мог не знать, что творилось в фирме.

Элла поднялась.

— Вот, собственно, и все! Понимаю, что пока у тебя ничего нет, но как только появится… Помни, Элла ждет.

Уже в дверях она обернулась, чтобы еще раз посмотреть на него.

— И кстати, Чарли, мне нравится вывеска твоей лавчонки. В самую точку.

Когда Элла наконец удалилась, Люси спросила:

— Она надежна?

— Ей приходится быть надежной. Она зарабатывает этими историями себе на жизнь. Причем иной раз мне начинает казаться, что было бы неплохо заполучить ее в качестве сотрудника.

Керси, который деликатно переждал визит журналистки на первом этаже, теперь снова поднялся наверх.

— Что она наболтала в этот раз?

— Берти Харви пять лет работал у Генри Рула, прежде чем перешел к «Ловеллу и Делбосу».

Керси скривил лицо в гримасе, что было признаком активного мыслительного процесса.

— И какой из этого вывод? Не можем же мы допустить, что он женился на Элис и перебрался из Экзетера сюда только для того, чтобы быть поближе к ферме Трегеллес?

— Нет, но эта информация тоже может пригодиться, когда мы решим поговорить с Берти по душам.

В среду вечером

Когда после совещания в полицейской штаб-квартире Уайклифф добрался до дома, над устьем реки уже сгустились сумерки и огоньки бакенов поблескивали сквозь туман. Хелен большую часть дня провозилась в саду, и теперь гордилась легким золотистым загаром.

— Плеснуть тебе немного хереса?

С бокалами в руках они вышли на свежий воздух, чтобы полюбоваться последними мгновениями заката.

— Сегодня я на свой страх и риск хорошенько подрезала элаеагнус. Стебли оказались пустыми внутри, так что теперь он либо пойдет в рост, либо погибнет.

— А я в этот уик-энд займусь травой… Да, и с водяными лилиями надо что-то делать — рыбок совсем не видно.

— Кстати, о выходных. Рут звонила. Она надеется, что сможет в пятницу приехать на пару дней домой. У тебя будет хоть немного свободного времени?

Рут, их дочь… А этим утром на его глазах труп дочери другого человека вытащили из затопленного карьера, упаковали в целлофан и отвезли в морг. Что такого натворила эта девочка, чего не сделала Рут? Почему Джеймс Клемо обречен в этот летний вечер сходить с ума от глухого отчаяния, в то время как он сам прогуливается с женой в теплом сумраке и планирует свой уик-энд? Кто или что распределяет в этом мире роли?

— Я заложила продукты в скороварку. Решила, что так вернее всего, ведь я не знала, когда тебя ждать.

В девять часов они уже приступили к кофе. По телевизору как раз шел выпуск новостей. Ближе к концу показали кадры, снятые у каменоломни, потом показали полицейских, рыскавших у края обрыва, а в правом верхнем углу экрана возникла фотография Хильды.

— Какая красивая девочка! — вырвалось у Хелен.

Диктор между тем выдавал в эфир свой текст:

— Труп Хильды Клемо, семнадцатилетней школьницы из Корнуолла, пропавшей еще в субботу, был обнаружен сегодня утром в заброшенной каменоломне буквально в нескольких сотнях метров от дома ее семьи, которой принадлежит местный кемпинг. Полицией возбуждено уголовное дело по факту убийства. Затопленная водой старая каменоломня была вчера обследована полицейским аквалангистом, поэтому детективы исходят из предположения, что тело попало туда только прошлой ночью.

Маленький квадратик в углу расплылся во весь экран телевизора, и теперь странную улыбку Хильды Клемо могли как следует увидеть миллионы телезрителей.

— Полиция обращается ко всем, кто мог видеть Хильду Клемо или имеет информацию о ее местонахождении после четырех часов пополудни в прошлую субботу, с просьбой заявить о себе.

Хелен боязливо поежилась.

— Господи, неужели такое происходит где-то рядом? Знаешь, я часто удивляюсь, как ты все это выдерживаешь.

Как раз к прогнозу погоды позвонил Фрэнкс.

— По поводу девушки, Чарльз. Какая утрата! Она была восхитительна! Ладно, спрашивай, что ты хочешь у меня узнать.

— Для начала: когда наступила смерть?

— Опять ты за старое, Чарльз. Тебе прекрасно известно, что я не могу ответить на этот вопрос.

— Нами установлено, что между четырьмя и пятью часами дня в субботу она была еще жива. Может, это облегчит твою задачу?

— Это всего лишь устанавливает самый ранний предел, но не более того. Дело в том, что я понятия не имею, в каких условиях хранился труп до того, как его сбросили в карьер. Разложение на ранней стадии, но его процесс наверняка замедлился в воде. В этих затопленных каменоломнях вода, как правило, просто ледяная. Местный судебный медик сообщил мне, что измерил температуру — всего семь градусов. Кстати, я согласен с ним в том, что тело едва ли пробыло в воде больше двенадцати часов.

— И что же?

— А то, что если оно лежало в тени или в каком-нибудь сыром сарае, можно сказать, что она вполне могла умереть в субботу, вскоре после того, как пропала. С другой же стороны, если труп подвергался воздействию более высокой температуры, смерть могла наступить в воскресенье или понедельник.

— Так, а причина смерти?

— Тоже трудный вопрос. Здешний врач — Хоскинг — считает, что это — серповидная рана на черепе как раз в районе соединения сагиттального и лямбдавидного швов, но только лишь потому, что ничего другого он не обнаружил. Даже после продолжительного пребывания трупа в воде остались признаки обильного кровотечения, посему Хоскинг заключил, что рана была нанесена при жизни и стала наиболее вероятной причиной наступления смерти. Я не спорю, рана прижизненная, хотя, как ни странно, повреждения в этой области головы, нанесенные post mortem, тоже могут привести к обильным кровотечениям. Но как бы то ни было, я не думаю, что при обычных обстоятельствах такая рана была бы смертельной.

— Чем она могла быть нанесена?

— Я бы предположил, что Хильду ударили по голове молотком, причем не слишком сильно.

— Но удар не случайный, так? Его нанесли намеренно.

— Думаю, что да. Едва ли такое могло произойти случайно.

— Ты можешь приблизительно описать мне молоток?

— Небольшой, цилиндрический, с плоской ударной поверхностью.

— Ты сказал, при обычных обстоятельствах… Что необычного в данном случае?

Всегда такой самоуверенный, Фрэнкс некоторое время пребывал в нерешительности.

— Могу только сказать, что если бы ее обнаружили в течение нескольких часов после нападения и доставили в больницу, она, скорее всего, осталась бы в живых.

— Стало быть, ты считаешь, что ее бросили умирать?

— Выходит, так.

— Что ты думаешь о пятнах на ее шее?

— Об этих синяках? Они для меня полнейшая загадка. Кто-то пытался ее душить, но никакого отношения к ее смерти это не имеет.

— А прочие телесные повреждения?

— Все сколько-нибудь значительные были причинены уже после смерти. Скорее всего, когда труп сбросили с обрыва.

— Есть ли вероятность, что она вступила с кем-то в половую связь незадолго до смерти?

— Тебя интересует, была ли она изнасилована? Не могу сказать. Труп пробыл в воде достаточно долго, чтобы любая возможность установить это была смыта. Множественные синяки на бедрах едва ли что-то доказывают. Впрочем, если обратить внимание на тот факт, что ее нашли обнаженной, можно предполагать преступление на сексуальной почве.

— Ты не упомянул о том, что она была беременна.

— Беременность? Да, припоминаю, сегодня за обедом ты толковал о вероятном отце. Но только девушка не была беременна.

Уайклифф почувствовал, что почва уходит у него из-под ног.

— Но ведь в тот самый день, когда она пропели, ей сообщил об этом врач.

— В таком случае, врач ошибся. Она не была беременна, и это совершенно точно.

— Но она сказала своей сестре…

— Я не могу комментировать ее россказни, Чарльз. Моя сфера — факты. Что еще тебя интересует?

Что оставалось Уайклиффу? Он забросил удочку наугад:

— Только не говори мне, что она была девственницей.

— Такого я сказать и не мог бы. У нее, безусловно, имелся некоторый сексуальный опыт.

— Что-нибудь еще?

— Это все. Я пока не занимался микроскопическим анализом, так что нас еще могут ждать какие-то открытия, но я не стал бы рассчитывать на многое.

Уайклифф положил трубку.

Звук телевизора был предусмотрительно отключен, но кадры сменяли на экране друг друга. Уайклифф невидяще созерцал этот калейдоскоп.

— Фрэнкс говорит, что она не была беременна. То есть вообще никогда.

— Ты забываешь, дорогой, — сказала Хелен, — что об этом деле мне известно только то, что я вычитала из газет и услышала по радио. Ни о какой беременности там вообще речи не было.

— Верно. Только члены семьи знали или, вернее, думали, что знают. На брифингах для прессы об этом не упоминалось, чтобы не вызвать ненужных кривотолков. Интересно, что об этом знает Хоскинг.

— Кто это?

— Тамошний врач и по совместительству судмедэксперт. Он ее не осматривал, она была на приеме у его временного заместителя, но все равно должна быть запись в медицинской карточке.

Рыжеволосый доктор отнюдь не обрадовался вечернему звонку.

— Вы побеспокоили меня дома, а все записи я, естественно, держу на работе. Что именно вы хотели узнать?

— Утром того дня, когда Хильда Клемо пропала, она побывала на приеме у врача, который вас замещал, чтобы узнать результаты обследования. Она успела рассказать сестре, что анализы подтвердили ее беременность.

— Это совершеннейшая чепуха! — взвился Хоскинг. — Я просмотрел медицинскую карту. Ни о какой беременности там вообще не идет речь.

— А не могло случиться, что ваш заместитель ввел ее в заблуждение?

— Нет, не могло, черт побери! Хит рассказал мне о ее визитах, когда передавал дела. У нее была задержка месячных, и она испугалась. Конечно, девочка она была странная…

— В каком смысле?

— Я помню ее буквально со дня ее рождения, но не знаю о ней практически ничего. В четыре года она лишилась матери, и это вряд ли положительно сказалось на ее характере. Все говорят, что она была очень умна, но я-то от нее слышал только «да» или «нет», если вообще удостаивался ответа.

После этого разговора Уайклифф вернулся в свое кресло и допил успевший остыть кофе.

— Зачем девочке понадобилось уверять свою семью, что она беременна, хотя на самом деле она беременна не была и знала об этом?

Хелен выключила телевизор и взялась за книгу.

— Чтобы эпатировать. Чтобы привлечь к себе внимание. Чтобы заполучить оружие против кого-то, наконец.

— Или просто из чистой стервозности.

— И это не исключено, хотя все могло обстоять совершенно иначе. Помню, когда я была девчонкой, то пыталась фантазировать, что случится, если я взбрыкну и выкину какой-нибудь фортель. Как на это посмотрит моя семья? Как прореагируют подруги? В молодости каждый из нас размышляет о том, какое впечатление производит на окружающих. Конечно, в большей степени это касается девочек. Одновременно познаешь жизненные законы и правила и проходишь через искушение проверить, насколько строги их рамки.

Уайклифф решил поддразнить ее:

— Когда мы познакомились, тебе было семнадцать, но я что-то не помню, чтобы ты хотела тогда выйти за рамки.

— Наверное, но это не мешало мне воображать, что бы случилось, если бы я из них вышла, — она сказала это с легкой усмешкой, и Уайклифф на мгновение снова увидел перед собой ту русоволосую девочку, в которую влюбился когда-то. На него нахлынула волна нежности к ней.

— Значит, Хильда просто бросила в воду камешек, чтобы посмотреть, далеко ли разбегутся круги?

— Вполне вероятно, что так, правда?

— Быть может, но какие бы причины ни побудили ее солгать, в тот же самый день она пропала, а еще через четыре дня ее нашли мертвой, точнее — убитой. Не потому ли с ней случилась такая беда, что она наболтала о своей беременности? Маловероятно, верно? Но, с другой стороны, странное получается совпадение, если вообразить, что ее смерть и новости о ее беременности никак между собой не связаны.

— Логично.

Хелен снова взялась за книгу, показывая, что разговор на эту тему окончен. Они практически никогда не обсуждали между собой дела, которые он вел, но не служебная тайна или отсутствие интереса с ее стороны были тому причиной. Просто оба понимали, что в жизни им необходим некий центр спокойствия, которой и была для них старинная казарма береговой охраны с девятью сотками сада при ней.

Уайклиффом овладело беспокойство и ощущение собственной бездарности. Слишком многое произошло за слишком малый промежуток времени. О Хильде Клемо он впервые услышал утром в понедельник, а теперь только кончалась среда. В его памяти калейдоскопически вертелись образы и события, которые никак не хотели поддаваться его попыткам разобраться в них или связать между собой. Два воспоминания посещали его с монотонной регулярностью: труп старой женщины, иссохшей и седой, в посмертной окаменелости, и тело юной девушки, бледное и обмякшее, но сохранившее форму и, казалось, остатки жизни.

Чтобы справиться со всем этим, ему необходимо было почитать перед сном. Биографическая литература — доза тревог из чужой жизни — служила ему лучшим успокоительным. Уайклифф собирал биографии, дневники и опубликованную переписку с той же прилежностью, с какой мнительные люди набивают домашние аптечки пилюлями. Под это были отведены две полки книжного шкафа в гостиной. Он немного постоял в нерешительности, имея выбор от «Книги на ночь» Сей Шонагон до Лиан де Пужи, от Траяна до царя Николая Второго. Корешок Марии Башкирцевой почти соблазнил его, но потом он решил оставить это на крайний случай.

В конце концов чутье истинного знатока подсказало ему Сэмюэля Пеписа. Шесть страниц — как таблетка седуксена, честное слово.

Глава девятая

В четверг утром

Еще один рассвет ослепительно ясного дня. В половине седьмого Уайклифф уже был в кухне. Он варил себе кофе и поджаривал ломтик хлеба страшно довольный собой, потому что ухитрился пока не потревожить сна Хелен. Бормотал радиоприемник. Поскольку никаких свежих кризисов или скандалов не случилось, ведущий старался вдохнуть новую жизнь во вчерашние новости, но удалось ему это, только когда дошло до прогноза погоды.

— На юго-востоке в начале дня будет ясно, без осадков, но установившаяся здесь область низкого давления позже принесет в Корнуолл дождь с порывистым ветром. Такая же погода быстро распространится на весь юг Англии и к вечеру достигнет Лондона, а также юго-востока страны.

Ему предстояла полуторачасовая поездка. В десять встреча с прессой, а до этого еще многое нужно было успеть сделать.

Появилась Хелен в ночной сорочке.

— Это я разбудил тебя?

— Едва ли. Хочешь яйцо всмятку или что-нибудь еще?

— Нет, спасибо. Между прочим, есть свежесваренный кофе.

— Когда я снова увижу тебя?

— Вероятно, в уик-энд.

— Не забудь, что Рут приедет.

Она вышла проводить его. Машин на шоссе оказалось немного, и доехал он быстро; в половине девятого уже был в штабе расследования, но Керси и Люси Лэйн опередили его. Первым делом Уайклифф сообщил им:

— По предварительному заключению Фрэнкса, Хильда не была беременна.

— Вы имеете в виду, что…

— Что утром в субботу врач сказал ей, что анализы дали отрицательный результат.

Его подчиненные переварили это известие не сразу.

— Почему же она сказала…

— Чего она добивалась?

— У меня только лишь предположения. Она могла пойти на это в силу странностей своего характера или чтобы свести с кем-то счеты. Не исключено также, что это был способ приобрести над кем-то власть, получить, так сказать, рычаг…

— Но власть не над Ральфом Мартином, я надеюсь?

— Мальчик слишком честен для этого. Ему уже мерещилась семейная жизнь с ней. На сей момент я хочу подчеркнуть главное — ни слова репортерам. О том, что она беременна, ни разу не упоминалось, так что теперь нет никакой необходимости выступать с опровержениями. Люси, тебе все же придется информировать об этом семью.

— Мне сказать им, что она врала сознательно?

— Да. На каком-то этапе им все равно придется переговорить с врачом. Впрочем, в любом случае они имеют право об этом знать. Так, какие еще вопросы?

Слово взял Керси:

— У старика Пенроуза нет описи имущества Генри Рула, хранившегося на ферме, но он согласился помочь таковую составить. Я перепоручил эту работу оценщику из Сент-Остелла. Он будет в Трегеллесе сегодня после обеда.

— Необходимо, чтобы там находился наш человек. Эта бумага нам нужна как официальный документ. Мне сегодня предстоит встреча с Иннесом, но прежде нужно справиться с прессой.

Брифинг для репортеров сложился непросто.

— Прежде всего, должен сообщить вам, что Агнес Рул, чье тело было обнаружено внутри бытового морозильника на ферме Трегеллес, умерла естественной смертью, и нет причин подозревать преступление.

— Тогда почему же ее труп спрятали в морозильник?

— В настоящий момент это нами выясняется. Когда следствие будет завершено, нами будут предприняты соответствующие меры, чтобы вас проинформировать.

Подобно политикам, он научился маскировать правду словесной шелухой.

— А что с девушкой? Уже есть данные вскрытия?

— Мы имеем только предварительное заключение.

— Это убийство на сексуальной почве?

— В деле нет никаких примет, которые обычно сопутствуют такого рода преступлениям.

— Ее задушили?

— Нет. По всей видимости, причиной смерти послужил удар по голове.

— Мотив известен?

— Если бы нам удалось установить мотив убийства, поймать преступника было бы куда легче.

Диалог с прессой продолжался примерно полчаса. Потом Уайклиффу удалось ускользнуть от дальнейших расспросов, и всего несколько минут спустя он уже ехал знакомым теперь маршрутом прочь от городка, вверх по склону холма, мимо ворот кемпинга и дальше — по дороге на Горран Хейвен. У поворота на проселок к Трегеллесу никаких указателей не было, и Уайклифф его едва не проскочил. Машина запрыгала на рытвинах и ухабах. Дом Мойлов выглядел заброшенным и полуразвалившимся. Отсюда уже было видно море — серебряная полоса в отдалении под ослепительно синим безоблачным небом.

Он припарковал машину перед бунгало Иннесов рядом с их «ситроеном». Как и прежде, входная дверь была распахнута настежь. Он постучал, но никто не отозвался. Показалась только изящная золотистого окраса охотничья собака, окинула его недовольным взглядом и удалилась. Уайклифф постучал еще раз и вскоре услышал звук колес инвалидного кресла Полли Иннес. Тут же она показалась из-за угла коридора, направляясь в его сторону. На ней была та же испачканная краской серая блуза, в которой он уже ее видел однажды.

— О, мистер Уайклифф!.. Куда это Тристан запропастился… Тристан! — выкрикнула она тоном капризным и раздраженным.

Ответа не последовало, но было слышно, как где-то в глубине дома в туалете спустили воду.

— Заходите, пожалуйста.

Хитрым маневром колеса своего кресла она ухитрилась открыть дверь в гостиную раньше, чем это смог сделать за нее Уайклифф.

— Присядьте пока… Тристан скоро придет. А меня прошу извинить — кое-какие дела в студии.

Уайклифф остался один в этой странной длинной комнате с мебелью темного дерева, немарких цветов драпировками «либерти» и многочисленными рядами книг в дорогих переплетах. Тут и там по небольшим нишам и полочкам сиял боками бело-голубой фарфор. Все сдержанно и неброско за исключением пестроватых индийских миниатюр на стенах.

Шаги в коридоре, и вошел Иннес. Он был до мрачности серьезен.

— Мы, конечно же, уже слышали печальные новости… Такая трагедия! Полли сама не своя.

Не успел он сесть, как в гостиную въехала в кресле его жена. Серый блузон она сменила на платье нефритового оттенка, которое только сильнее подчеркивало ее бледность. Уайклифф не мог не отметить про себя, что перед ним очень больная женщина.

Когда всякое движение в комнате прекратилось, Уайклифф сказал:

— Как мне доложили, в ночь со вторника на среду вы не видели и не слышали ничего необычного, это верно?

— Ничего.

— Простите меня за вопрос, но вы спите в одной спальне?

— Мы даже спим в одной постели, — сказал Иннес, и слова его прозвучали зло.

— Хорошо! — Из этого нельзя было заключить, что именно одобрил Уайклифф. — В таком случае пора перейти к делу.

Он открыл свой «дипломат» и достал карандашный набросок, найденный в комнате Хильды.

— Наверное, я должен пояснить, что вы сейчас выступаете в роли свидетеля и консультанта одновременно. Прежде всего, вы видели это раньше?

— Нет.

— Но мне казалось, что каждый историк искусств специализируется на своем периоде…

Иннес усмехнулся и перебил его:

— Вы совершенно правы. Мой конек — европейская живопись конца девятнадцатого века, и я не могу ничего не знать про Писсарро, если вы хотели спросить именно об этом.

— Угадали. Этот набросок был нами обнаружен в спальне Хильды. Она кнопкой прикрепила его к обратной стороне одного из выдвижных ящиков.

— Вот чудачка! А сами вы что об этом думаете? Быть может, это ученический этюд? Импрессионисты интересовали ее больше, чем другие старые мастера, но зачем прятать рисунок?

— Там было еще письмо. Посмотрите, оно датировано январем прошлого года.

— Примерно в это время она и зачастила к нам, — сказала Полли Иннес. — Ей хотелось выговориться, но мешала скованность. Она очень нервничала.

Иннес быстро пробежал глазами текст письма.

— Вот это да!

— Вам что-нибудь известно об этом?

— Абсолютно ничего. Как я вам уже говорил, Хильда никому не доверяла.

— Вы с ней когда-нибудь разговаривали о Писсарро?

— Не больше, чем о других импрессионистах. Понимаете, Хильда в живописи совсем не разбиралась, но быстро усваивала информацию — и это касалось всего, что ее интересовало. Она была замечательной девочкой, и тем печальнее все, что приключилось с ней.

Полли бросала взгляды поочередно то на мужа, то на сыщика. Было заметно, что разговор стал ей в тягость. Потом она вдруг сказала:

— Вы должны меня извинить, мистер Уайклифф. Прошу прощения…

Иннес вскочил и открыл дверь, чтобы она смогла покинуть комнату. Закрыв ее, он обернулся к Уайклиффу:

— Полли очень тяжело сейчас. Последние события совершенно выбили ее из колеи. Она была очень привязана к Хильде.

Они снова уселись друг против друга.

— Вы считаете, что этот набросок может иметь какое-то отношение к ее смерти? — спросил Иннес.

— Не знаю. На первый взгляд это маловероятно, но нам приходится хвататься за любую ниточку. По крайней мере, она предпочла спрятать рисунок, а это само по себе что-то означает. Вы успели составить себе представление о нем?

— Могу только повторить, что было сказано в письме из Национальной галереи. Зарисовка Хильды напоминает одно из множества полотен Писсарро. Он несколько лет прожил в Понтуазе и писал там с натуры очень много. Был, правда, период во время франко-прусской войны, когда он укрылся в Англии. Кстати, здесь он женился.

— Неужели? — Интерес Уайклиффа казался неподдельным. — Как я слышал, время от времени составляются каталоги всех известных работ кого-либо из знаменитых художников, где указывается местонахождение шедевров на время подготовки каталога.

Иннес, казалось, был слегка удивлен такой осведомленностью полицейского.

— Вы совершенно правы. А сейчас один из крупных лондонских аукционных домов сводит всю доступную информацию в единую базу данных для компьютера, которую они надеются в дальнейшем непрерывно обновлять и пополнять.

— Замечательная идея! Но меня в данный момент интересуют любые произведения Писсарро, которые могли находиться в частных собраниях в районе Плимута перед самым началом последней войны.

Этот очень конкретный вопрос поверг Иннеса уже в совершенное изумление; ему понадобилось несколько секунд, чтобы справиться с замешательством.

— Тогда считайте, вам повезло. Существует великолепно иллюстрированный каталог, составленный сыном художника Люсьеном — критиком и историком искусств — Вентури. Он называется «Камиль Писсарро. Каталог картин и набросков» и вышел в свет в Париже в 1937 году. Он может оказаться вам полезен. Есть и другие источники.

И после долгой паузы Иннес спросил:

— Хотите, я попробую навести справки?

Уайклифф отказался от помощи:

— Спасибо, не стоит. Вы указали мне направление поиска, а уж я найду, кому это поручить, не доставляя вам лишних хлопот.

В дверь заскреблась собака. Она изловчилась открыть ее, вбежала в комнату и улеглась у ног хозяина.

Иннес заерзал в кресле.

— Вас привел сюда один лишь интерес к рисунку Хильды и письму из Национальной галереи?

— Нет, не только это.

Повисло напряженное молчание; очевидно было, что Иннес уязвлен нежеланием Уайклиффа пояснить свои слова. Он ожидал, что детектив либо продолжит разговор, либо засобирается уходить, но Уайклифф не намеревался пока делать ни того, ни другого. Молчание становилось почти неприличным.

В конце концов Уайклифф задал совершенно пустяковый, казалось бы, вопрос:

— Вы знакомы с Харви, зятем Хильды?

— По-соседски я знаю его, конечно. Он бывал у нас здесь раза два-три, а еще приходил на лекции о предтечах импрессионизма, которые я читал в Сент-Остелле.

— Насколько мне известно, до переезда в эти края он работал на одну аукционную фирму в Экзетере.

Из вежливости Иннес удивился.

— Неужели? Он мне ничего об этом не рассказывал, хотя мне и показалось, что его интерес к искусству носит чисто коммерческий характер.

— Он когда-нибудь просил вашей консультации по поводу картин или других произведений искусства? Быть может, предметов антиквариата?

— Нет.

— И у вас не было с ним совместных дел, касавшихся имущества, которое хранится на ферме Трегеллес?

Иннес побагровел. Ситуация неожиданно изменилась. С ним уже не советовались — его допрашивали, причем, как он начал теперь подозревать, плохо скрытым допросом эта беседа была с самого начала.

— Прошу вас хорошенько усвоить, мистер Уайклифф, — сменил он тон на резкий, — что я никогда не позволял себе никакого участия в коммерческих операциях, будь то покупка, продажа или хотя бы оценка предметов, о которых вы упомянули.

Уайклифф поднялся.

— Благодарю вас, мистер Иннес. Это все, что я хотел от вас услышать.

Он пошел к двери, но на самом пороге обернулся:

— Да, видимо, мне следует сообщить вам, что, по заключению патологоанатома, Хильда беременна не была.

Иннес, который тоже встал из своего кресла, чтобы проводить гостя, замер на месте.

— Не была беременна? Вы имеете в виду, что она ошибалась?

— Ошибки здесь быть не могло. В субботу утром Хильда была у врача, и он сообщил ей результаты анализов. Они оказались отрицательными.

— Но это же ни в какие ворота не лезет! Невозможно поверить, чтобы она такое просто придумала. Если она знала, что это неправда… — он осекся. — Нет, но как странно!

Иннес вышел вместе с Уайклиффом из дома.

— Вы не будете возражать, если я пока оставлю свою машину здесь? — спросил старший инспектор. — Мне нужно навестить Рулов, а они живут так близко, что нет никакого смысла ехать.

— Что? Ах, да, конечно, оставьте.

Он стоял на пороге своего дома и смотрел вслед Уайклиффу, который шел по проселочной дороге к ферме. Вскоре Полли в инвалидном кресле присоединилась к мужу.

Уайклифф снова был зачарован полной и неподвижной тишиной. Поверх низеньких изгородей он мог видеть безлюдную округу, а в отдалении — пустынную поверхность моря. Кролик, который пощипывал травку между колеями дороги, метнулся в сторону, только когда человек подошел к нему почти вплотную.

Уайклифф пересек двор фермы и постучал по косяку открытой двери.

— Войдите, — донесся скрипучий голос Джейн.

Она стояла у плиты, осторожно помешивая содержимое огромной кастрюли. Зачерпнула немного ложкой и поднесла к губам, чтобы попробовать. Запах был, несомненно, аппетитный, и рот старшего инспектора невольно наполнился слюной. Супы и тушеные овощи, похоже, составляли основное меню этой семьи.

— Чудесный аромат!

— Да, неплохо получается. Готовить надо на медленном огне, но главное, чтобы не закипело, — она налила несколько ложек супа в миску и протянула ему. — Угощайтесь.

Отобедать с подозреваемым? Но разве не этим каждый день занимаются жирные коты из адвокатуры?

«Уж не хотите ли вы, миссис Рул, убедить суд, что старший инспектор разделил с вами трапезу?»

Угощение он тем не менее принял. Частично это была его реакция на атмосферу в доме, который он только что покинул.

Бог весть, на чем варился этот суп, но был он восхитительно вкусен и густ.

— За чем сегодня пожаловали?

— За разными надобностями, но прежде не мог бы я воспользоваться вашим телефоном? Звонок будет междугородный, но я оставлю вам денег на оплату.

Она пожала плечами и кивком указала ему на прикрепленный к стене аппарат.

Сначала он позвонил в справочную и попросил дать ему координаты Института Куртольда. Потом снова набрал номер.

Цель он при этом преследовал двойную. Во-первых, нужно было хотя бы начать разбираться с картиной, и еще он хотел понаблюдать за реакцией Джейн Рул, если таковая вообще последует.

— Алло, это Куртольд?… Соедините меня с мистером Дэвидом Джойсом, пожалуйста… Говорит старший инспектор Уайклифф…

Джойса они приглашали консультантом при расследовании дела Марселлы Тейт около года назад.

— Мистер Джойс, это Уайклифф… Не забыли еще?

Он не забыл, и Уайклифф сразу перешел к делу:

— Вам известны картины кисти Писсарро, хранившиеся в частных коллекциях в окрестностях Плимута во время или сразу после войны?… Есть возможность это узнать?… Надеюсь, я не слишком вас обременил?

— Для меня не велик труд заглянуть в каталог Писсарро-Вентури. Он был издан в тридцать седьмом и, весьма вероятно, что там есть нужные вам сведения. В противном случае можно попробовать другие варианты. За последние пятьдесят лет мы накопили огромный объем информации о местонахождении произведений импрессионистов и стараемся отслеживать все их перемещения. Предоставьте это мне, и я вам перезвоню ближе к вечеру. Не уверен, что дам вам исчерпывающий ответ сразу, но, по крайней мере, смогу точно сказать, стоит ли продолжать изыскания на эту тему.

Джейн Рул ничуть не заинтересовалась этим разговором. Она вернулась к плите и стала что-то перекладывать из другой кастрюли в эмалированный тазик. Кошка и собака вертелись у нее под ногами.

Уайклифф продиктовал Джойсу номер телефона штаба расследования.

— Какая там у вас погода? — поинтересовался Джойс.

— В данный момент превосходная.

— Здесь тоже, но я с удовольствием махнул бы к вам порыбачить.

Джейн поставила тазик на пол, и животные, не мешая друг другу, набросились на еду. А хозяйка замерла у стола совершенно неподвижно. Казалось, она обладала способностью усилием воли обращаться в безжизненную статую.

Уайклифф достал из бумажника банкноту и протянул ей:

— Спасибо. Вот, это покроет стоимость разговора.

Она ничего не сказала, но деньги скомкала и сунула в карман фартука.

— Должен сообщить вам, что Хильда беременна не была.

— Стало быть, соврала?

— Да.

— Вот, значит, как…

— Вы, по-моему, даже не удивлены.

— Девчонка сама напросилась.

— Что вы имеете в виду?

— Она сама нарывалась на неприятности, придумывала приключения на свою… Джеймс — дурень, избаловал ее, но мне все равно его жаль.

— Вы жалеете Джеймса Клемо? Но ведь не далее как вчера утром его задержали в вашем дворе с ружьем в руках.

— А, вы об этом! — Она теперь накрывала на стол для себя и сына. — У него весь пар обычно в гудок уходит. Он всегда был таким. Вообще-то он и мухи не обидит.

— Почему он так уверен, что в смерти Хильды повинен ваш сын?

Она крупными ломтями кромсала буханку хлеба и не отвечала. Уайклифф настаивал:

— Миссис Рул, я подошел к той стадии расследования, когда на некоторые вопросы мне необходимы конкретные ответы. Имеют эти вопросы отношение к совершенному преступлению или нет, решать только мне. Отвечать вам все равно придется. Почему Джеймс Клемо убежден, что это Клиффорд изнасиловал и убил его дочь?

Джейн покосилась на маленький будильник, стоявший на каминной полке.

— Он скоро придет покушать. Часов у него нет, но он никогда не опаздывает больше, чем на десять минут.

— Миссис Рул!

Она наконец встретилась с ним взглядом и только теперь сдалась.

— Будь по-вашему! Вы ведь знаете про Эстер?

— Мне известно только, что после окончания школы она работала у вас, а потом ее приняли в свою семью Клемо.

Джейн поглаживала столешницу костлявыми пальцами.

— Спустя полгода после того, как она поселилась здесь, ее изнасиловали.

— И это сделал ваш сын?

— Элинор на него свалила и меня заставила ей поддакивать.

— Я что-то не совсем вас понимаю…

— Это Элинор, мать Джеймса, которую схоронили в прошлую пятницу… Это она все устроила, — Джейн поджала губы. — Она была очень волевая дама.

— Да, но какое отношение она могла иметь к…

— Гордон — мой муж, а ей он приходился братом… Он изнасиловал Эстер… Она в то время еще была совсем пигалицей, но хотя ее мамаша и гуляла напропалую, сама-то она себя блюла в невинности. Во всем нам подражала. Бывало, разденется до пояса и моется под краном, нас не стесняется, нет, чтоб подумать… Вот и накликала беду на свою голову. Однажды меня не было дома, и Гордон силком взял ее. Конечно, бедняжка перепугалась насмерть, долго в себя приходила. Эх, надо было мне раньше вмешаться… Так вот, тогда еще был жив старик Клемо — отец Джеймса, а если бы он узнал, что Гордон вытворил такое, мы бы с фермы вылетели в одну секунду. Он был строгих нравов, набожный, как все пуритане.

Она издала глубокий вздох.

— Так что решили все взвалить на Клиффорда. Элинор никогда бы не подставила брата, вот и устроила так, что мой мальчик оказался виноват. Что с него взять-то, со слабоумного? С матушкой Эстер легко договорились, да ей было на все наплевать, а самой девочке пообещали, что, если будет держать язык за зубами, ее примут в семью Клемо, как родную, и у нее будет настоящий дом. Если подумать, то у маленькой сиротинки не было выбора, так ведь?

— И Джеймс Клемо ничего обо всем этом не знает?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— С того дня, как померла Элинор, на всем белом свете остались только мы с Эстер, кто знает об этом. Теперь вот вы еще, само собой. Клиффорду никто ничего не говорил, — в этот момент со двора донесся звук тяжеловатых шагов. — Он идет. Неужели придется ему сейчас рассказать?

— Не вижу никакой необходимости.

— Так вы уходите? А ко мне сегодня придет оценщик от адвоката. Им нужен список вещей Агнес.

— Знаю. Прежде чем уйти, я хотел бы еще раз осмотреть ее комнату.

Джейн обиженно дернула плечом.

— Я здесь только жиличка.

— Ой! — Это Клиффорд вошел и увидел гостя.

— Садись есть суп. Нальешь себе сам.

Уайклифф поднялся наверх в комнату Агнес.

Шторы были задернуты, плотно закрывая маленькое окно, и в спальне царил мрак. Он раздвинул шторы и огляделся. Здесь, казалось, ничего не изменилось с того момента, когда они с Керси вошли сюда впервые. Только болванка с седым париком исчезла.

Ему нужно было осмотреть картины. Всего их оказалось четыре — все написаны маслом, разных размеров, но в одинаково затейливых позолоченных рамах. Уайклифф мало смыслил в живописи, но понял, что перед ним просто украшения интерьера, которые подбирают в тон мебели или под цвет обоев. Рамы наверняка дороже самих полотен. Все четыре работы были подписаны авторами, но ни одной подписи он не сумел разобрать.

Уайклифф спустился вниз. Клиффорд сосредоточенно ел, а Джейн стояла у лестницы и ждала.

— Надеюсь, вы увидели все, что хотели?

Теперь казалось, что ей не хочется его отпускать.

Она вышла вслед за ним на крыльцо. Они немного постояли в молчании, разглядывая замусоренный двор фермы, пучки гнилой соломы, птичий помет, покосившиеся сараи, проржавевшие остовы сельскохозяйственной техники.

— Что мне теперь будет? — спросила Джейн Рул. — То есть за Агнес, я имею в виду.

— Вскрытие показало, что она умерла своей смертью.

— И все-таки?

— Способ, который вы избрали, чтобы скрыть ее смерть, и цель, которую вы при этом преследовали, усугубляют вину. И хотя суд, скорее всего, назначит условное наказание, вам необходим адвокат.

Она некоторое время молчала, потом сказала слезливо:

— Век людской недолог. Что будет с ним, когда меня не станет? Что ему тогда делать?

Вопросы она задавала чисто риторические.

— Берти Харви бывал у вас дома? Если не считать приездов за вещами, — поинтересовался Уайклифф.

— Раза два или три он приходил к Агнес вместе с девочкой.

— Имеется в виду Хильда?

— Да. По-моему, Берти с ней крутил шашни, но это не моего ума дело.

— Зачем они приходили к Агнес?

— Мне откуда знать? Это было еще до того, как она помешалась. Она жила своей жизнью, если можно так сказать. Мне она почти ни о чем не рассказывала. Одно время мне стало казаться, что она через Берти распродает кое-какую мелочевку из своих пожитков.

— А одна, без Берти, Хильда часто наведывалась на ферму?

— Часто? Да нет. Раз в месяц, а то и в полтора.

— Вы имеете представление, что могло приводить ее сюда?

— Она приходила не ко мне, это уж точно. Однажды я за чем-то поднялась наверх и видела, что она Агнес читает вслух книжку, а в другой раз она рисовала.

— Рисовала?

— Так мне показалось. Она водила карандашом по листу бумаги, но не писала. Что еще она могла делать, как не рисовать?

— Что же она рисовала?

— Я ей через плечо не заглядывала.

— А Иннес? Он здесь бывал?

— При мне — ни разу, но я ведь не всегда торчу в четырех стенах, так что не могу ручаться.

— Вы много времени проводите вне дома?

— Каждую пятницу я отправляюсь в Сент-Остелл за покупками. Там все дешевле.

Уайклифф кивнул в сторону старенькой малолитражки «моррис-майнор».

— На ней ездите?

— Ну не пешком же хожу! Дотуда добрых двенадцать миль.

Уайклифф подставил лицо под солнечные лучи.

Почему-то ему не хотелось прерывать этот контакт. Но еще более удивляло его, что он чувствовал в себе симпатию, даже своего рода извращенное восхищение перед Джейн Рул, мужественно сражавшейся с судьбой. Что-то в его прошлом роднило их. В детстве, проведенном в деревенской глуши, ему доводилось знавать и таких женщин, как Джейн, и таких безответных дурачков, как ее Клиффорд, и такие же семьи, как Рулы и Клемо, с их преданностью друг другу и неизбежными ссорами, «богатой» родней и бедными приживалами.

— Агнес дорожила своими картинами?

— Она их меняла время от времени.

— На что?

— На другие из своих закромов. Пока у нее с головой все было в порядке, она вообще обожала все в своей комнате двигать с места на место. «Надо поставить сюда мое маленькое бюро, а то этот стол слишком много места занимает», и так без конца. Уж мы с Клиффордом натаскались с ее мебелью вверх-вниз по лестнице.

Уайклифф стряхнул с себя оцепенение и вернулся к своей машине. Из дома Иннесов не доносилось ни звука, но их «ситроен» стоял на том же месте, и входная дверь была точно так же распахнута.

Глава десятая

В четверг днем

— Самое время пообедать.

Уайклифф и Керси прогуливались вдоль набережной. Когда они миновали док, ослепительный солнечный свет померк; с юго-запада на городок надвинулись густые облака.

— Погода меняется, — заметил Керси.

— «Сейнер» тебя устроит?

— Вполне.

Паб «Сейнер» им порекомендовал один из местных полицейских. Это заведение располагалось в коротком переулочке и с виду походило на обычный жилой дом. Редкий из «муравьев», как на корнуольском жаргоне окрестили туристов, мог догадаться, что за этой дверью можно выпить пива и неплохо поесть. Жена владельца славилась фирменными блюдами, но их приходилось довольно долго ждать, и сыщики ограничились заурядным мясным пирогом.

Но первым делом Уайклифф заказал кружку светлого пива для себя и пинту горького для Керси.

— От этого супа у меня дикая жажда.

— О чем вы?

— Да так, ни о чем…

Они уселись за покрытый кафельной плиткой столик в углу у окна, которое было чуть шире крепостной бойницы. Местные завсегдатаи предпочитали толпиться вокруг стойки бара, многие ели стоя. Звучал неумолчный гул голосов, прерываемый лишь взрывами смеха. Здесь можно было спокойно разговаривать, не привлекая постороннего внимания. Уайклифф кратко пересказал Керси свои новости.

— Вы считаете, эта история с картиной может нам что-то дать?

— Пока не знаю. Но мы расследуем убийство, мотив которого окончательно не установлен. Ясно, что Хильда наводила справки о неком холсте Писсарро, причем делала это в тайне от всех. Где она могла видеть эту картину? Фрэнкс утверждает, что Генри Рул основательно нажился, за бесценок скупая антиквариат из имений, подвергшихся бомбардировкам, а позже — у обнищавших, выживших из ума старух. По всей видимости, некоторые его приобретения граничили с воровством. Поэтому хорошо было бы установить, не могло ли к нему в лапы в то время попасть подобным образом одно из полотен Писсарро.

— Но ведь он наверняка почти сразу мог сбыть его.

— Не скажи. Добытые сомнительным путем произведения искусства — опасный товар, если не пользоваться услугами «черного рынка», а ведь Рул к тому времени уже пару раз обжегся на этом.

За окном пошел дождь. Со своего места за столом Уайклифф мог видеть, как крупные капли шлепают по брусчатке мостовой.

— Тебе доводилось когда-нибудь бросить камень в воду, чтобы посмотреть, как расходятся круги?

Керси хорошо знал своего шефа и был ему под стать.

— Да, сэр, мне кажется, я что-то такое припоминаю.

— А если бросить два или три камешка одновременно, то смотреть еще забавнее. Особенно интересен тот хаос, что возникает в месте, где круги сходятся и начинают толкаться и гасить друг друга.

— Надо будет как-нибудь попробовать. Вы, стало быть, считаете, что кто-то кидает камешки в наш огород, то есть лучше сказать — пруд?

— Я просто в этом уверен. Но сказать я хотел другое: нам ни в коем случае нельзя поддаваться соблазну найти одно решение для двух или даже трех задач.

— А вам не кажется, что настало время поднажать немного на самых очевидных подозреваемых?

— Мы к этому пока не готовы. Мы возьмемся за них вплотную, когда будем знать, чего именно мы добиваемся.

Керси опустошил свою кружку.

— Закажем еще?

— Я бы предпочел кофе.

Под потоками разразившегося ливня они бегом проделали обратный путь вдоль северного пирса в штаб расследования. На дежурство заступил толстяк Поттер, который доложил:

— Сержант Лэйн беседует наверху с мисс Эстер Клемо, сэр.

Уайклифф поспешил подняться на второй этаж. Люси Лэйн расположилась за рабочим столом спиной к окну, а перед ней совершенно прямо и неподвижно в кресле сидела Эстер. На ней был габардиновый плащ цвета морской волны, напоминавший школьную форму для девочек, и очень модная когда-то шляпка без полей. Лоб ее украшала полоска лейкопластыря, а между краем перчатки и обшлагом правого рукава виднелся бинт.

— Мисс Клемо пришла, чтобы сообщить нам некоторую информацию, сэр.

Эстер явно была не в своей тарелке.

— Я пошла на исповедь к священнику, и он сказал, что это мой долг. Надеюсь, он прав.

Уайклифф сделал знак Люси, чтобы она продолжала сама, и пристроился на стуле у двери.

Им пришлось немного подождать.

— Не открою вам Америки, если скажу, что Джеймс свалял большого дурака. Я опасалась, что он наделает глупостей, а когда проснулась в ту ночь, то меня пронзило предчувствие… Накануне вечером он был в ужасном состоянии, много пил. Я заглянула в его спальню, но его там не оказалось. Не было его и в конторе, а из шкафа пропало ружье. Тогда-то я и решила последовать за ним.

— Вы точно знали или скорее догадывались, куда он направился?

— Знала наверняка! Так вот, я пошла через кемпинг и дальше — по лесной тропе. Когда уже миновала каменоломню, оттуда вдруг донесся громкий всплеск. — Она опять осеклась, испуганная воспоминанием. — Я не могла понять, чем вызван этот странный звук, остановилась и подождала. Но больше я ничего не услышала и решила идти дальше. Стоило мне приблизиться к ограде фермы, как оттуда донесся шум. Я различила голоса Джеймса и полицейского, потом вмешалась Джейн Рул, и мне стало ясно, что все в порядке. То есть я поняла, что он ничего не успел натворить. Вообще-то я его и не считала способным на… — Она бросила встревоженный взгляд на Люси. — Джеймс ведь как та собака, что громко лает, да не кусается. Но он впал в такое горе и к тому же выпил… Я ни в чем не могла быть уверенной.

Она скрестила руки на плоской груди.

— У меня был порыв войти во двор фермы, но потом я решила не усугублять положения. Уж я-то его знаю, поэтому и решила возвращаться домой. Да, забыла упомянуть, что стоял густой туман. И вот когда я дошла до того места, где тропинка огибает обрыв над каменоломней, то увидела мужчину, стоявшего у меня на пути. От него до меня было всего метров десять. — Ее передернуло. — Я страшно испугалась, сама даже не понимаю чего. То есть я ведь тогда не знала, чем он там занимался. Я бросилась вниз к просеке и дальше через лес… — Она тронула пальцем пластырь на лбу. — В чаще я упала, и вот результат.

— Вы уверены, что это был именно мужчина?

Она нахмурилась.

— Да, но я не могу вам объяснить, откуда такая уверенность.

— Какой он был? Высокий или низенький, толстый или, быть может, худой?

— Нет, только не толстый. В темноте и тумане я не смогла… Хотя мне показалось, что он был довольно рослый.

— И это все, что вы хотели нам сообщить, мисс Клемо?

Она горестно вздохнула.

— Нет, не все. К сожалению.

Было заметно, что слова не идут у нее с языка.

— Мы вас не торопим, мисс Клемо, — сказала Люси Лэйн.

Эстер кивнула.

— Когда я вернулась домой и поднималась к себе в спальню, то заметила, что дверь в комнату Берти чуть приоткрыта. Это меня удивило и… Словом, я зашла туда… Его не было, и даже постель оказалась не разобрана.

В разговор впервые вступил Уайклифф:

— Но это было вчера на рассвете. С тех пор вы наверняка с ним встречались? Вы говорили с ним об этом?

Она посмотрела на Уайклиффа с недоумением.

— А что я могла ему сказать?

— Возможно, вы правы. Но своим поведением он никак не показал, что догадывается о ваших подозрениях?

Она раздраженно отмахнулась.

— Вы себе не можете представить, что творится у нас дома с пятницы, когда похоронили бабушку.

— Примите соболезнования.

— Мы даже не глядим друг на друга; тут уж не до разговоров.

Зазвонил телефон. Люси Лэйн сняла трубку.

— Вас спрашивает мистер Джойс, сэр. Из Института Куртольда.

— Я подойду к телефону внизу, — он повернулся к Эстер: — Прошу меня извинить…

— Я кое-что для вас выяснил, вот только не знаю, насколько полезна будет вам моя информация, — сказал Джойс. — Вы когда-нибудь слышали об усадьбе Аллестон Мэйнор?

— Что-то знакомое, но сразу не припомню.

— Это где-то в вашей юрисдикции — в нескольких километрах от Плимута, так кажется. Так вот, по нашим данным, в 1937 году два Писсарро входили в коллекцию достопочтенной миссис Мелвилл-Трис из Аллестон Мэйнор. Их дальнейшая судьба мне не известна, но у нас есть вполне сносные для того времени репродукции.

— Как назывались картины?

— Одна просто «Понтуаз», вторая — «Фруктовые деревья в Эрмитаже». Обе написаны в 1876 году, холст, масло.

— А размеры?

— Первая — сорок шесть на пятьдесят четыре, вторая — шестьдесят на семьдесят два сантиметра.

— Что изображено на первой? — Уайклифф делал быстрые записи.

— Деревенская улица, коттеджи и большие дома, деревья, фермерские повозки и фигуры людей. У Писсарро есть четыре работы, весьма схожие между собой.

— Звучит многообещающе. Не могли бы вы прислать мне копию с репродукции? Цвет меня пока не интересует.

— Это не проблема. Отправлю по почте сегодня же вечером.

Уайклифф сейчас уподобился школьнику на уроке биологии, который бросил в лабораторный сосуд горсть земли, залил водой, взболтал и наблюдает за хаотичным кружением частичек почвы. Затем, если добавить щепотку извести, за удивительно короткий промежуток времени хаос уступит место порядку, и частички улягутся на дно отчетливо различимыми слоями. Что-то подобное порой происходило в расследованиях, которые вел Уайклифф. Ему показалось, что только что ему дали необходимую щепотку извести.

Он вернулся в комнату наверху.

— Мисс Клемо как раз рассказывала мне… — Между Люси и Эстер успел наладиться вполне дружеский контакт.

— Я говорила мисс Лэйн, что, хотя Берти и вел себя с Хильдой чересчур фамильярно, я никогда не поверю, что он мог убить ее. Мне он всегда казался человеком слабым, не склонным к насилию. Впрочем, разве можно что-нибудь предугадать в отношениях зрелого мужчины и такой девчонки, как Хильда.

— Что значит, «такой девчонки»?

Эстер покачала головой.

— В Хильде было что-то извращенное, это несомненно. А когда молоденькая девушка понимает, какую власть она имеет над мужчинами, но не умеет различать подспудных опасностей… — Она прервалась, и, к огромному удивлению Уайклиффа, из глаз ее полились по бледным щекам слезы. — Извините… Мне бы хотелось быть уверенной, что я правильно поступила.

— Можете в этом быть уверены абсолютно. Нам необходимо знать все факты, а уж разобраться в них мы сумеем.

— Я очень надеюсь, что сумеете. Ради всех нас.

— Еще только один вопрос, мисс Клемо. Та фигура, что вы видели в тумане. Вы в самом деле думаете, что это был Берти?

Она ответила не сразу:

— Я не знаю, что вам сказать. Это мог быть он, а мог быть любой другой мужчина. Я почти не разглядела…

— Хорошо, — перебил Уайклифф. — Мне кажется, теперь нужно сообщить всем, что вы у нас были.

— Но я как раз не хотела этого! Я думала, что просто приду к вам и… Отец Доул заверил меня, что вы не станете…

— Не хочу вас пугать, мисс Клемо, — снова перебил ее Уайклифф, — но если тот, кого вы видели, узнает, что вы уже побывали в полиции, ему не будет смысла… что-нибудь против вас замышлять.

— А он мог бы пойти на это? — спросила она взволнованно.

— Необходимо сделать все, чтобы этого не случилось. Желаете дать письменные показания?

Она подняла на него усталый и испуганный взгляд.

— Наверное, мне нужно это сделать.

— В таком случае, с вашего позволения, мы позвоним вам домой и сообщим, что вы задерживаетесь, поскольку излагаете свои показания на бумаге.

Она заметно нервничала, но все же кивнула:

— Если вы считаете, что так будет лучше…

— И вот еще что. Не пора ли сказать Джеймсу правду о том, что произошло много лет назад, когда вы жили на ферме Трегеллес?

Она покраснела, как школьница.

— Я уже все рассказала ему… Сегодня утром, — она говорила тихо, только что не шептала. — Он очень расстроился и затаил на меня обиду.

— Тем не менее, я полагаю, вы правильно сделали, что признались. А сейчас мисс Лэйн проведет вас в соседнее помещение и даст все необходимое, чтобы вы смогли записать свои показания. Не забудьте в конце поставить подпись. Домой мы вас доставим.

— Хотите чаю или кофе?

— Кофе, пожалуйста, — кивнула Эстер.

Люси увела ее, и Уайклифф остался один на один со своими мыслями. Он нередко огорчался, замечая, сколь печальна жизнь вокруг него, особенно судьбы женщин. В какой-то степени Эстер и Джейн Рул были очень похожи — они обе принадлежали к той категории женщин, которые либо так и не открыли в себе сексуальности, либо совершенно разочаровались в ней, потому что любое их влечение всегда оставалось безответным.

Чувствуя беспокойство, он спутался вниз. Смешанная группа из сыщиков и констеблей прилежно трудилась за компьютерами, закладывая в память кусочки жизней людей, некоторые из которых никогда не слышали о Хильде Клемо, пока ее имя не попало в выпуски теленовостей. Керси стоял у витрины и смотрел сквозь нее на улицу поверх коричневой бумаги, которой закрыли нижнюю часть стекла, чтобы отгородиться от любопытных взглядов снаружи. Порывистый ветер терзал завесу дождя над серой поверхностью моря и над блестящими серыми крышами тесно лепившихся друг к другу домов. Это был уже не игрушечный рыбацкий поселок, приманка для туристов; странным образом городок сейчас вернул себе истинный облик и чувство собственного достоинства.

— Мне только что позвонила старшая медсестра из городской больницы в Труро, — сказал Керси. — Один из тамошних пациентов полагает, что видел Хильду Клемо в субботу днем поблизости от Трегеллеса. Он часто приезжает сюда порыбачить с берега и направлялся к давно облюбованному тихому местечку у Пэбиер Пойнт. Вероятно, нам следует кого-то послать к нему.

— Как он оказался в больнице?

— Дорожно-транспортное происшествие в воскресенье вечером. Он влетел на своей машине в изгородь и сильно поранился. Только нынче утром немного оправился и узнал новости.

— Да, отправь туда кого-нибудь. Пусть поедет Люси, когда закончит дела наверху.

Уайклифф повернулся к Поттеру, возле которого, как обычно, на краешке стола стояла большая чашка с чаем.

— Поищи в телефонном справочнике даму по фамилии Мелвилл-Трис. Может начинаться с «достопочтенная миссис», если только она еще жива. Последний известный адрес — Аллестон Мэйнор.

— Простите, что вмешиваюсь, сэр, — сказал вдруг констебль Ричардс, один из местных полицейских, — но я знаю очень старую женщину, чья фамилия как раз Мелвилл-Трис. Она живет вместе с дочерью на Хелиган-Уэй в трех километрах от городка. Дом называется Стэнли Хаус. Мне помнится, что прежде она сама или ее семья владела Аллестон Мэйнор.

Почти тут же Поттер нашел искомое в телефонной книге:

— Вот она, сэр. «Мелвилл-Трис, достопочтенная миссис М., Стэнли Хаус…»

— Попробуй поговорить с ней по телефону и спроси, сможет ли она повидаться со мной через полчаса.

Ответ был получен положительный.

Уайклифф взял себе в водители констебля Ричардса — розовощекого юнца, которому, казалось, самое место было еще на школьной скамье. Полиция стремительно молодеет, черт побери!

— И давно служишь, Ричардс?

— Три года, сэр. Мне двадцать два.

Двадцать два. В этом возрасте Уайклифф уже пять лет ухаживал за Хелен, и они собирались пожениться.

— Женат?

— Планирую это дело на будущий год, сэр.

Стэнли Хаус оказался малопривлекательным прямоугольным строением без всяких архитектурных излишеств. Построил его, должно быть, какой-нибудь твердолобый корнуоллец, разбогатевший на глиноземе, цинке или меди еще в начале прошлого столетия. Вдоль фасада была устроена терраса с балюстрадой, выходившая на поросшую рододендронами лужайку, по периметру которой были высажены деревья. Когда хозяин стоял на террасе и оглядывал свои владения, у него наверняка возникало ощущение, что жизнь прожита не зря. Но теперь ни о нем самом, ни о его семье и памяти не осталось.

— Чем могу быть вам полезна, старший инспектор?

Для своих восьмидесяти восьми лет достопочтенная миссис Мелвилл-Трис была невероятно осаниста и подвижна до бойкости. Голос звучал чуть надтреснуто, но дикции ее была свойственна та точность и четкость, что отличают людей из самых верхов общества.

Уайклифф объяснил цель своего визита в надежде, что старая леди окажется столь же снисходительной, сколь она была корректна.

— Видите ли, мистер Уайклифф, наш прежний дом в Аллестон Мэйнор был разрушен неприятельской авиацией во время войны. Это случилось при одном из ночных налетов на Плимут. Как нам рассказывали, немецкий бомбардировщик попал под атаку наших истребителей и вынужден был сбросить бомбы наугад. Одна из них упала во двор позади нашего дома. Задняя стена была разрушена напрочь, но фасад уцелел. Тем не менее архитекторы отсоветовали мне заниматься ремонтом, сказали, что дом нужно отстраивать заново, о чем не могло быть и речи. Впрочем, старый дом так или иначе был для нас слишком велик.

Она улыбнулась.

— Помню, когда упала бомба, мы с моей дочерью Гвендолин сидели в малой гостиной и слушали по радио комика Томми Хэндли.

Гвендолин, ныне располневшая матрона лет под шестьдесят, кивала и улыбалась, но рта не раскрывала.

Над камином висел портрет матери с дочерью-девочкой, написанный в стиле Блумсбери.

— А Писсарро?… — спросил Уайклифф. — Как я понял, у вас было две его работы?

— Да, верно, и теперь, задним числом, я понимаю, что они, вероятно, были самым ценным с материальной точки зрения нашим имуществом. Однако в то время я не предавала этим холстам большого значения. Они появились в нашей семье очень давно. Мой дед по отцу купил их в конце семидесятых или начале восьмидесятых годов прошлого столетия, когда состоял при посольстве в Париже.

Подобные разговоры лучше всего вести за чаепитием, с чашками фарфора «Ройал Уорчестер» и осборнскими бисквитами. Но в этой комнате была какая-то несообразность; она напоминала Уайклиффу ризницу методистской церкви. Мебель являла собой весьма эклектичный ансамбль, и хотя по большей части она явно происходила из старого дома, сейчас казалась такой же неудобной, как современные образцы в мебельных салонах.

Миссис Мелвилл-Трис подошла к одной из книжных полок, нацепив на нос очки, достала старый журнал, раскрыла его и подала Уайклиффу.

— Эта статья была опубликована в июне тридцать девятого. Вообще-то в ней рассказывается о нашей бывшей усадьбе, но про картины Писсарро здесь тоже есть.

Статья оказалось девятнадцатой из длинной серии «Сельские усадьбы Англии». Дом в Аллестон Мэйнор характеризовался в ней как «превосходный образчик маломасштабной сельской архитектуры конца XVIII века». Следовали снимки вида дома снаружи, интерьеров основных комнат и наиболее примечательных предметов обстановки, включая цветные репродукции двух полотен Писсарро.

— Если хотите, могу вам этот журнал одолжить.

Уайклиффу сразу показалось, что набросок Хильды вполне мог быть сделан с одной из этих картин.

— Картины погибли при бомбежке?

— Вовсе нет! Наша большая гостиная вообще почти не пострадала. Однако нам посоветовали все-таки немедленно покинуть дом, и мы перебрались к моему кузену. Местные власти выставили у дома охрану, и продолжалось это, по меньшей мере, несколько дней. По справедливости, всех больше тревожили тогда многочисленные жертвы в городе. А когда приехали эксперты, чтобы оценить нанесенный нам ущерб, обнаружилось, что картины пропали. Полиция сделала все, что могла, но и у нее в те годы были куда более важные заботы.

— И с тех пор о дальнейшей судьбе картин вы ничего не знаете?

— Ничего — до вашего появления сегодня. Вы считаете, мы сможем их вернуть?

Уайклифф отвечал осторожно:

— Это маловероятно. Должен признаться, что связь этих полотен с моим расследованием пока неясна. Может статься, ее нет вообще. Еще только один вопрос: вы не припоминаете торговца антиквариатом по фамилии Рул? Он держал салон на Куин-Мэри-стрит.

Она заметно оживилась.

— Генри Рул? Конечно, я его прекрасно помню! Пока был жив мой муж — как резервиста флота его призвали, и он погиб в первые месяцы войны — у него с Генри были какие-то совместные дела. А потом он стал для нас настоящей опорой, когда возникли тысячи проблем из-за той бомбы. Кстати сказать, именно он нашел для нас этот дом.

Миссис Мелвилл-Трис была слишком хорошо воспитана, чтобы приставать к сыщику с дальнейшими расспросами. Уайклифф же сделал все от него зависящее, чтобы поблагодарить очаровательную старушку за помощь в самых светских выражениях. Они расстались, выразив друг другу самые лучшие пожелания.

Когда Уайклифф вернулся в машину, он первым делом сравнил репродукцию в журнале с рисунком Хильды и заключил, что у нее был доступ либо к оригиналу, либо к такой же репродукции.

Его молодой водитель спросил:

— Возвращаемся в штаб, сэр?

— Нет. Едем на ферму Трегеллес. Знаешь, где это?

Ветер все усиливался, с вершины холма им открылся вид на залив, где свинцовое море густо пенилось белыми барашками.

У ворот фермы была припаркована какая-то машина. Оценщик за работой, подумал Уайклифф. Его столь скорому возвращению Джейн Рул удивилась, но была теперь с ним почти радушна.

— Ну, что на этот раз?

Он показал ей репродукции из альбома.

— Не доводилось ли вам видеть где-нибудь одну из этих картин или сразу обе?

Джейн выдвинула ящик кухонного стола, достала очки и водрузила их себе на нос. Эта деталь неожиданным образом изменила ее лицо, сделав его почти интеллигентным. Она поочередно рассмотрела репродукции и ткнула затем пальцем в одну из них.

— Вот эту я знаю.

Это был вид на Понтуаз.

— Вы уверены?

Она кивнула.

— Вообще-то я редко обращаю внимания на всякие картинки, но эта мне понравилась, потому что она… Просто потому, что красивая. Она долго висела над кроватью Агнес. И рама была роскошная, в точности как здесь, в вашем журнале.

— Что сталось с картиной?

Джейн Рул развела руками.

— А мне-то откуда знать? Я ж вам уже говорила, что она все любила менять местами. Надо поискать в старой маслобойне, где еще?

— Давно ли вы видели картину на стене в спальне?

Она сняла очки.

— Больше года назад. Еще до того, как она помешалась.

Из маслобойни доносились звуки передвигаемой мебели.

— Раз уж я здесь, — сказал Уайклифф, — есть смысл поговорить с оценщиком.

Джейн помотала головой.

— Их там аж трое. Двое работают, третий командует. И еще один из ваших. Пройдите туда через кухню, если хотите.

Он так и поступил, отметив про себя попутно грязный прямоугольник на полу, где прежде стоял морозильник. Теперь этот предмет бытовой техники находился у криминалистов, хотя не совсем понятно, для какой надобности.

Оценщик — мистер Тресиддер — оказался крепышом-корнуольцем, достаточно добродушным, чтобы получать от своего занятия некоторое удовольствие.

— Здесь попадаются недурные вещи, — сказал он. — Хорошо, что помещение сухое.

Двое его помощников двигали мебель, как фигуры на шахматной доске переставляли, чтобы добраться до остального. Наружу ничего нельзя было выносить из-за дождя. За всем этим молча наблюдал полицейский.

— Вы уже просмотрели картины? — спросил Уайклифф оценщика.

— Да, но ничего примечательного не обнаружил. Кое-какие деньги можно будет выручить за рамы.

— Подлинников импрессионистов не попадалось?

Тресиддер вежливо хихикнул.

— Боюсь, что везение Джейн не столь безгранично. Ведь все переходит к ней, как я понял?

— Дальнейшая судьба этого имущества мне не известна. Покажите, пожалуйста, как хранятся картины.

Если оценщик и был удивлен просьбой Уайклиффа, то вида не подал. Он указал сыщику на два ящика с откинутыми крышками — один большой, другой поменьше. Картины в ящиках располагались вертикально, каждая была проложена слоем войлока.

— Угодно будет взглянуть на опись? — спросил Тресиддер, доставая из папки и протягивая Уайклиффу два листка бумаги. — Вполне заурядный эдвардианский набор для украшения стен. Он клюнул, мне кажется, на позолоту рам.

Электронные часы в штабе расследования показывали 16.45. Прошло почти ровно пять дней с того момента, как Хильда сбежала с «Прибоя», пока Ральф Мартин высаживал своих пассажиров для чаепития на берегу. Сегодня ни одно прогулочное судно в море не вышло. На пирсах и в гавани не было никакого движения, лишь несколько шкиперов спешили переставить свои посудины с внешнего рейда на внутренний, опасаясь, что разыграется настоящий шторм.

Уайклифф поднялся наверх к Керси.

— Мне кажется, мы пока исчерпали свои возможности. А что, Люси не вернулась?

— Нет еще. Когда мы начнем действовать?

— Завтра утром. Нужно, чтобы группа экспертов-криминалистов была под рукой, а здешнему аквалангисту велите еще раз обследовать дно затопленной каменоломни. На этот раз пусть ищет то, на чем перевозили труп.

Вскоре их разговор прервало появление Люси Лэйн, вернувшейся из больницы.

— Бедняга, ему крепко досталось. Говорит, налетел на изгородь, испугавшись невесть откуда вышедшей на дорогу коровы.

— Это он пусть кому другому рассказывает, — Керси был верен себе.

— Он сообщил мне немного, но история странная, — продолжала Люси невозмутимо. — Он пешком направлялся в сторону скал: мимо фермы и дальше к тропинке. У бунгало Иннесов он увидел, как Хильда, которую он знает в лицо, подошла к открытой входной двери. Из дома выбежала собака и принялась радостно на нее кидаться. Потом Хильда взяла пса за ошейник и зашла с ним внутрь.

— Он утверждает, что она была одна?

— Да.

— И она не постучала?

— По его словам, нет.

— В котором часу это было?

— Точно он не запомнил, но говорит, что около пяти.

— «Ситроен» стоял на месте?

— Боюсь, об этом я не спросила.

— Тогда позвони старшей медсестре. Пусть она задаст ему этот вопрос.

Времени на это ушло порядочно, потому что у медсестры своих забот хватало, чтобы еще выполнять поручения полиции, но в конце концов ответ был получен:

— «Ситроена» не было. Эту машину он привык там видеть. Поэтому уверенно заявляет, что обратил внимание на ее отсутствие.

Ночью разыгралась буря. Уайклифф даже несколько раз просыпался, когда особо сильный порыв штормового ветра заставлял буквально содрогаться все здание маленькой гостиницы. К рассвету погода немного улучшилась, но когда в семь часов утра он выглянул из окна своего номера, дождь все еще лил, небо свинцово нависало, а море казалось сплошь покрытым перекатывавшейся белой пеной. Огромные валы разбивались о южный волнорез, опадая мириадами брызг.

Глава одиннадцатая

В пятницу утром

В самом начале рабочего дня Уайклифф устроил инструктаж для Керси, Люси Лэйн и Диксона. В минуты откровенности многие ученые признают, как трудно им далось решение сделать результаты своих исследований достоянием гласности: достаточно ли собрано данных, чтобы выводы выдержали проверку критикой? Сыщик, расследующий уголовное преступление, терзается такими же сомнениями. Необходима твердая уверенность, что огласка, во-первых, не подскажет преступнику спасительной лазейки, и, во-вторых, не станет нарушением норм следственной работы, чего может быть достаточно для оправдания подозреваемого в суде. Следователь чувствует себя при этом как актер, которого недовольная публика забросала тухлыми яйцами.

Потом все четверо уселись в машину, Керси — за руль, и отправились в кемпинг. Юго-восточный ветер свирепствовал по-прежнему. Серый ветер, лишивший всяких красок и сушу и море. Вероятно, будут еще ясные теплые дни, но уже осенние. С летом природа распрощалась на год.

В девять утра постояльцы кемпинга вовсю сновали между своими палатками или домиками на колесах и туалетами. Некоторые мучались с зонтами, вырывавшимися из рук, другие накрывались полиэтиленовой пленкой. Трава и дорожки были усеяны опавшими листьями и даже ветками, сорванными с деревьев бурей.

Уайклифф зашел в службу размещения и обнаружил за стойкой совсем молоденькую девицу. Она оказалась застенчива, что плохо вязалось с толстым слоем косметики на лице и замысловатой прической.

— Могу я видеть мистера Харви?

— А вы, простите?…

— Я — старший инспектор Уайклифф.

— Берти у себя в конторе при складе спортинвентаря. Я разговаривала с ним по телефону только что.

— А миссис Харви?

— Она тоже звонила, сказала, что задержится, — девушка понизила голос. — По-моему, она поссорилась с отцом. Он Хильду просто боготворил, баловал по-всякому. А теперь просто в жутком состоянии.

Сыщики проехали по территории кемпинга и действительно застали Берти в конторе, что располагалась дверь в дверь с пунктом проката спортивного инвентаря. Для Уайклиффа то была первая встреча с Берти.

— Мистер Харви? Мистер Альберт Харви?

— Собственной персоной! — шутливый возглас прозвучал довольно вяло. Его обычно желтоватое лицо было сегодня неестественно бледным, под глазами пролегли круги усталости. Он сидел за рабочим столом, заваленным бумагами, но Уайклифф не сомневался, что застали они его не за просмотром счетов, а за невеселыми раздумьями.

— Нам нужно с вами побеседовать, мистер Харви.

Он поочередно оглядел троих спутников Уайклиффа и предпринял еще одну попытку сделать тон разговора легким:

— Как, всем сразу? Боюсь, у меня даже стульев для вас не хватит.

— Сержант Лэйн и констебль Диксон должны будут осмотреть помещение.

Харви внезапно напрягся.

— Это обыск? А ордер у вас есть?

— Нет, но я уверен, что мистер Клемо не станет возражать. Позвоните ему, если сомневаетесь.

— Понятно, с моим мнением уже никто не считается.

Люси Лэйн и Уайклифф обменялись взглядами, и она вышла, за ней последовал Диксон.

— Сначала они произведут внешний осмотр.

Уайклифф не спешил. Со стороны казалось, что он внимательнейшим образом изучает обстановку офиса, где единственной необычной деталью были фотографии детишек, развешанные по стенам в рамочках.

— Это моя персональная выставка, — сообщил Берти не слишком дружелюбно.

— Где вы работали до того, как переехали сюда, мистер Харви?

— В аукционной фирме из Экзетера.

— В «Ловелл и Делбос» — торговля антиквариатом?

— Зачем спрашивать, если вы уже знаете?

— А еще раньше?

— Наверняка и это вам известно. Я работал у Генри Рула в его салоне на Куин-Мэри-стрит в Плимуте.

— Как долго?

— С моего окончания школы и до его ухода из бизнеса.

— То есть примерно пять лет?

— Примерно так.

— Должно быть, вы многому научились по части того, как надувать людей, — жестко отчеканил Керси. — Особенно когда начали проворачивать левые сделки за спиной хозяина.

Харви залился краской.

— Да что вы такое несете?! — попытка рассердиться окончилась жалким провалом.

Уайклифф был настроен более миролюбиво:

— Как бы то ни было, но при вашем прошлом опыте вы должны прекрасно знать рынок предметов старины, в особенности произведений искусства.

— Что верно, то верно, — пробормотал Харви, нервно поигрывая шариковой ручкой.

— И вот, по странному совпадению, вы приезжаете сюда и женитесь на внучатой племяннице своего первого работодателя.

Берти теперь лишь устало оправдывался.

— Сюда я попал совершенно случайно. Увязался за школьным приятелем, у которого был передвижной домик, когда ему вздумалось объехать побережье Девона и Корнуолла. Здесь мы встретились с Элис…

— Когда вы узнали, что она родственница Генри Рула?

— Только много недель спустя. Я стал потом приезжать сюда время от времени на выходные, и однажды это сорвалось у нее с языка в случайном разговоре. Однако я не понимаю, почему это должно было меня хоть как-то волновать?

— Хороший вопрос, мистер Харви, но к нему мы вернемся потом. — Уайклифф открыл свой «дипломат» и достал фотографию совершенно голого Берти, найденную в спальне Хильды. — А для начала не объясните ли нам, откуда у Хильды вот это?

Испуганное изумление Берти трудно было передать. Он не сразу сообразил, как себя вести. Потом издал смущенный смешок и тоном человека, который уверен, что уж мужчины-то его поймут, сказал:

— О, это так, глупая шутка.

— Хороши шутки с малолетней сестренкой жены! — выпалил Керси.

— Вы в самом деле находите шутку удачной? Возможно, вы правы. Дело в том, что я подумывал сделать фотографию своей профессией. Мне нужен был хотя бы какой-то шанс вырваться из всего этого! — воскликнул он, окидывая ненавидящим взглядом комнату. — Так вот, я решил поупражняться с обнаженной натурой, сделать серию актов, и попросил Хильду попозировать мне. Она сказала, что согласится, если сначала снимет меня.

— И она сдержала слово?

— А вы встречали женщин, которые держат слово? Нет, она пошла на попятную.

Уайклифф покачал головой.

— Изобретательно, но неправдоподобно, мистер Харви. Хорошая ложь всегда проста. Однако и к снимку мы еще вернемся. — Он снова запустил руку в «дипломат» и выудил карандашный набросок Хильды с картины Писсарро. — Взгляните-ка на это! Перед вами копия, а оригинал был нами найден в комнате Хильды. Вам знаком этот рисунок?

— Нет, — ответил Берти, изучив набросок.

— А вот это? — инспектор протянул копию письма из Национальной галереи.

Харви взял из рук Уайклиффа листок, непонимающе глядя на него.

— Нет, хотя все это очень странно.

— Вам что-нибудь известно об обстоятельствах, при которых Хильда это нарисовала?

— Нет.

— На вашем месте стоило бы проявить осторожность, мистер Харви, — сказал Уайклифф, забирая у него копии. — На письме и рисунке есть отпечатки пальцев, а теперь мы имеем и ваши на этих листках.

Берти свел ладони вместе и положил руки на стол перед собой. Держался он неплохо, но напряжение проступало.

— Неужели вы думаете, что это я посоветовал ей обратиться в музей? Совершенно очевидно, что никто не может дать заключение о картине по такому приблизительному наброску.

— Никто и не предполагает, что она предварительно консультировалась с вами, но скажите: она показала вам ответ из галереи?

Харви уставил взгляд в стол, лицо его еще более помрачнело, щеки казались ввалившимися, но ему, однако, удалось изобразить виноватую улыбку.

— У припертого к стенке выбор невелик… Да, она показала мне письмо.

— Как она вам его объяснила?

— Сказала, что видела такую картину, выполненную маслом, и захотела узнать, подлинная ли она и сколько может стоить.

— Интересно бы знать, где она ее видела, — бросил Керси небрежно.

— Стало быть, — сказал Уайклифф, — после недолгих уговоров она привела вас в спальню Агнес Рул и показала картину на стене.

Берти резко откинулся на спинку кресла.

— «Добро пожаловать в мой гостеприимный дом», — сказал паук мухе.

Уайклифф и бровью не повел.

— Никто не пытается заманить вас в ловушку, мистер Харви. В этом нет необходимости. Нам известно, что в тот период вы с Хильдой приходили к Агнес Рул, по меньшей мере, дважды. Агнес время от времени меняла обстановку у себя в комнате и ненужные вещи отправляла на хранение в старую маслобойню. Когда же она совсем одряхлела и Джейн Рул стала потихоньку распродавать кое-что из мебели, чтобы на вырученные деньги содержать ее, у вас появился доступ к хранилищу. Советую хорошенько подумать над этим, мистер Харви.

Воцарилось долгое молчание. Тишину нарушали лишь тиканье маленького будильника на столе Берти Харви да стук дождевых капель в оконное стекло. Сквозь струи воды на нем Уайклиффу была видна вышка для прыжков, нависавшая над бассейном подобием призрачной конструктивистской скульптуры.

Уайклифф заговорил первым:

— Теперь нами точно установлено, о какой картине идет речь. Именно с нее Хильда сделала свой набросок.

Он достал журнал, открыл на нужной странице и положил на стол перед Берти.

— Владелицей обоих этих полотен была миссис Мелвилл-Трис из Аллестон Мэйнор. В ее дом попала бомба во время авианалета на Плимут.

Берти бегло окинул взглядом репродукции и оттолкнул журнал от себя.

Уайклифф продолжал:

— В неразберихе после налета картины были украдены, и с тех пор их никто не видел. У семьи Мелвилл-Трис были общие дела с Генри Рулом. Он, в частности, помогал им вывозить имущество из разрушенного дома. И вот теперь одна из картин всплыла среди оставленного им наследства, но только для того, чтобы снова исчезнуть…

Керси придвинулся ближе к Берти и заглянул ему прямо в глаза.

— Куда бы это она могла подеваться, а, мистер Харви? Вы случайно не знаете?

Харви вперил взгляд в бумаги на своем столе. Потом глухо сказал:

— Ну хорошо! Хильда действительно рассказала мне о картине, когда поняла, что в Национальной галерее ей ничем не помогут. Я дважды ходил с ней уламывать старушку, но она ни за что не соглашалась расстаться с этой вещью… — он прервал размеренный рассказ, чтобы воскликнуть: — А что, вы скажете, я не имел на это права?! Насколько мне было известно, она могла поступать со своим имуществом, как ей заблагорассудится.

Он переводил взгляд с одного полицейского на другого, словно ждал, чтобы с ним согласились.

— И что произошло потом? — спросил Уайклифф.

— Что касается меня, то ничего. Старая леди окончательно выжила из ума, и Хильда перестала ее навещать. Вот и все.

— И вы напрочь выкинули это дело из головы? Даже не пытались обсуждать эту тему с Джейн, когда помогали ей продавать мебель?

Берти ответил, но не сразу.

— Я упомянул об этом в разговоре с ней, но она сказала, что понятия не имеет, куда делась картина. Солгала, разумеется.

— И тогда вы решили на всякий случай сами порыскать в старой маслобойне.

Берти промолчал.

Неслышно возник на пороге Диксон и встал у двери, выжидая. Керси выразительно посмотрел на него, а Уайклифф сказал:

— Прекрасно, Диксон, приступайте к работе здесь.

Берти проводил глазами полицейского, который вошел в его фотолабораторию и закрыл за собой дверь.

— Что ему там понадобилось? Имею я право знать, что он там собирается искать?

Уайклифф сохранял спокойствие.

— Я думал, вы догадываетесь. Он ищет два произведения живописи, стоимость которых около полумиллиона, но не только это. Он пытается установить нечто значительно более важное. К примеру, не здесь ли четыре дня прятали труп Хильды Клемо. Он ищет одежду, что была на ней в день исчезновения, ее сумочку и любые другие улики, которые пролили бы свет на обстоятельства ее убийства и помогли привлечь к ответу преступника.

Потрясенный, Харви привстал в своем кресле.

— Неужели же вы считаете, что я мог?…

— А разве не могли? Предположим, вы нам соврали. Предположим, что вы уже сбыли картину через одного из своих сомнительных знакомых, которых приобрели, пока работали на «Ловелл и Делбос». Или просто спрятали, дожидаясь подходящего случая… Если Хильда узнала об этом и пригрозила…

— Но я же сказал вам чистейшую правду! — Голос его сорвался, а лицо исказила страдальческая гримаса человека, который сейчас разрыдается.

Снова беззвучно возникла фигура Диксона, стоявшего на пороге в позе часового. Уайклифф жестом велел Керси узнать, в чем дело, и оба скрылись за дверью лаборатории.

Уайклифф и Берти остались вдвоем. Берти ждал, не решаясь рта раскрыть. Ладони его были накрепко сцеплены, на лбу выступила крохотным бисером испарина.

Когда же Уайклифф вновь заговорил, он сменил тему и взял тон, каким ведутся самые легкие беседы. Он по опыту знал, что запуганный, униженный подозреваемый способен даже в самом порядочном следователе разбудить скрытые садистские наклонности, и не собирался доводить до этого. Нужно было зайти с другой стороны.

— Как вам наверняка известно, мистер Харви, — сказал он, — гомосексуальная связь на добровольной основе между взрослыми людьми давно не считается преступлением.

Берти поднял на него удивленный взгляд.

— Хильда узнала, что вы гомосексуалист, — продолжал Уайклифф. — Отсюда и ваша фотография в голом виде, не так ли?

Берти помолчал немного, потом едва слышно прошептал:

— Что бы я вам сейчас ни сказал…

— Что бы вы ни сказали, — перебил Уайклифф, — только пойдет вам на пользу, но при условии, что это правда.

Опять пауза, машинальное перекладывание бумаг на столе.

— Да, вы правы. Однажды она явилась ко мне с фотографией. Наверное, взяла там, — он кивком указал на лабораторию. — Хотя даже ума не приложу когда. Я ведь туда никого не пускаю…

Он охрип окончательно.

— Это была та самая фотография, что я показал вам сейчас?

Берти отрицательно покачал головой.

— Нет. Ту она вернула мне… Божилась, что больше у нее нет. Обманула, конечно же…

Стараясь не шуметь, в комнату проскользнул Керси и занял свое место.

— Как вы думаете, зачем она это сделала?

Берти устало махнул рукой.

— С Хильдой всегда так было. Она жаждала знать… Знать абсолютно все. Она не могла смириться с мыслью, что у людей есть свои секреты. И не так уж они были ей интересны, но все же стоило ей заподозрить, что кто-то что-то скрывает, она не успокаивалась, пока не разнюхивала, что именно.

Своего рода обида придала ему уверенности. Уайклиффу пришли на память слова Элис о том, что в некотором смысле Берти по-прежнему оставался ребенком. И вот сейчас он изливался перед ними точь-в-точь, как маленький мальчик жаловался бы родителям на соседского сорванца.

— И что же она делала, когда узнавала?

Берти только развел руками.

— Ничего. Она давала вам понять, что знает. И все — этого ей было достаточно.

— На том снимке, что она вам вернула, тоже были вы?

Он не ответил.

— Вероятно, вы с вашим партнером? — Уайклифф бросил взгляд на Керси, и тот кивнул. — С Иннесом?

Берти густо покраснел, повернулся к Керси и тут его наконец прорвало:

— Да, да! Какого черта спрашиваете, если вам все известно?! Вы же перерыли там у меня все!

Керси воздержался от препирательств, и Уайклифф продолжил:

— Вы с ним иногда встречались по ночам здесь?

— А вам-то какое дело? — Берти все еще горячился. — Вы же сами сказали, что…

— Ваша личная жизнь, мистер Харви, нас интересует лишь в связи с расследованием убийства, — резко прервал Уайклифф. — Убийства девушки, к которой вы якобы испытывали чувство привязанности. Поэтому я буду решать, какие вопросы вам следует задать, и сделаю соответствующие выводы, основываясь на ваших ответах или отказах отвечать. Итак, вы оставались здесь на ночь с Иннесом?

Берти покачал головой.

— Когда нам удавалось вместе провести ночь, то это происходило в одном из пустующих домиков-прицепов.

— А где вы были во вторник ночью, то есть в ту ночь, когда труп Хильды сбросили в карьер? В пять часов утра ваша постель не была еще даже разобрана.

Страх опять начал овладевать им, и слова его были чуть слышны:

— Я был в одном из домиков.

— В каком именно?

— В Б-7 на самом краю кемпинга.

— Вдвоем с Иннесом?

— Нет, Тристана не было. Мы договорились встретиться, но он не смог прийти.

— Вы покидали прицеп ночью?

— Нет, ни разу!

Уайклифф поднялся.

— Что ж, хорошо. Когда мистер Керси закончит свою работу здесь, он, с вашего разрешения, пошлет своих людей, чтобы произвести осмотр вашей комнаты в доме. Кроме того, вас попросят изложить свои показания на бумаге.

Берти Харви сидел, слепо уставившись в беспорядочно разбросанные бумаги на своем столе.

Уайклифф оставил Берти на попечение Керси и Диксона. Как было оговорено заранее, Люси Лэйн ждала его в машине. По ее рации был слышен отрывистый и хрипловатый диалог.

— Криминалисты готовы? — спросил Уайклифф.

— Так точно, сэр.

Люси вела машину. Уайклифф никогда не садился за руль сам, если это можно было поручить кому-нибудь другому. Им пришлось дать изрядный круг: проехать в обратном направлении через кемпинг, выехать на дорогу и дальше, вверх по склону холма, на шоссе.

Хотя Уайклифф мрачно молчал и явно не был склонен к общению, Люси рискнула задать ему вопрос:

— Удалось что-нибудь выжать из Берти, сэр?

— Он признал, что ему было известно о картине, но ничего больше.

— Иннес в этом как-то замешан?

— Пока только как сексуальный партнер Берти.

— Ах, вот оно что! Тогда понятно, — однако Люси не пояснила, что именно она поняла.

После непродолжительного молчания Люси сделала еще один заход.

— Хильда решила провериться у доктора на беременность. Известно, что результат анализа был отрицательным, однако у нее, должно быть, все-таки была причина для обращения к медицине.

— Ты хочешь сказать, что у нее был мужчина. И если не юный Мартин, то кто же? Понимаю ход твоих мыслей, но только сам по себе факт, что Иннес и Харви состояли в гомосексуальной связи, не исключает их из круга ее вероятных партнеров.

— Вероятно, так, сэр, — кивнула Люси и примолкла.

Они свернули с шоссе на проселок и миновали дом Мойлов. Ветер немного утих, но все еще шел сильный дождь. Грязно-коричневые потоки стекали из-под изгородей на грунтовую дорогу, и колеса их машины взметали брызги из луж и то и дело подпрыгивали на скрытых водой рытвинах. Тумана не было, но юго-восточный ветер настолько обесцветил пейзаж, что все вокруг погрузилось в серый сумрак.

Люси припарковалась рядом с «ситроеном». На этот раз дверь бунгало оказалась закрытой.

— Жди меня здесь, — сказал Уайклифф. Он направился к двери и постучал.

Буквально через несколько секунд ему открыл сам Иннес.

Во внешности этого человека произошла едва уловимая перемена. Он казался старше, и Уайклифф готов был бы поклясться, что в шевелюре его прибавилось седины. Изменилась и его манера держать себя. Сквозь высокомерные повадки ученого мужа и светского джентльмена стали проглядывать неуверенность в себе, нервозность и, вероятно, даже страх.

— Мистер Уайклифф?…

— Возникла пара вопросов, на которые мне хотелось бы получить ответы от вас и миссис Иннес.

— Полли у себя в мастерской. Пойду схожу за ней.

— Не торопитесь. Сначала мне хотелось бы побеседовать с вами с глазу на глаз.

Иннес посмотрел на него обреченно и не стал возражать.

— Хорошо, пойдемте со мной.

Уайклифф последовал за Иннесом в небольшую комнатку, которая была, по всей видимости, его кабинетом. Стены сплошь закрывали книжные полки, а у окна расположился письменный стол. Стол занимали листы с машинописным текстом, густо правленным карандашом, карусельный проектор для диапозитивов и коробки со слайдами.

— Я читаю лекцию во вторник для общества любителей искусств в Труро, — пояснил Иннес. — Приходится постоянно корректировать материал, чтобы подать его на должном уровне…

Они сели.

— Я только что разговаривал с Берти Харви, мистер Иннес, — начал Уайклифф. — Мне стало известно, что вы с ним состоите в интимной близости. Как только я смогу убедиться, что это никак не связано с одним из двух преступлений, которые мы в данный момент расследуем…

— Вы сказали двух, мистер Уайклифф?!

— Я имею в виду кражу картин Писсарро и убийство Хильды Клемо.

Длинные бледные пальцы Иннеса выстукивали дробь по полировке стола. После некоторого размышления он сказал:

— Мне кажется, вам лучше сразу узнать, что моя жена ничего не имеет против этой связи. По крайней мере, конфликтов по этому поводу у нас нет.

— Это хорошо.

Иннес бросил быстрый взгляд на Уайклиффа, вероятно стараясь понять, не пытается ли тот иронизировать. От Уайклиффа же не ускользнуло, что Иннес предпочел заговорить о своей личной жизни, а не о картинах или Хильде Клемо.

— Как я вам уже говорил, Полли стала калекой в результате автомобильной катастрофы. Я не упомянул лишь о том, что за рулем тогда сидел я и авария произошла по моей вине.

— Это случилось до или после вашей женитьбы?

— До. Можно даже сказать, что наша женитьба стала прямым следствием того несчастного случая.

— То есть вам поставили такое условие?

— В какой-то степени естественно, что Полли заявила о своих правах на меня.

— Понимаю.

— В нашем случае все сложилось весьма удачно. То, что называют нормальной половой жизнью, между нами практически невозможно, а с моей точки зрения, и нежелательно… Но как бы то ни было, я — это именно то, что нужно Полли. Нежный и заботливый спутник жизни.

— Вы пытаетесь мне доказать, что никогда не испытывали к Хильде Клемо сексуального влечения?

— Не только к Хильде, а к женщинам вообще.

— Но все же вы спите в одной постели именно по настоянию жены?

— Да, Полли считает, что так лучше.

Окно маленькой комнаты выходило во двор, позади которого виднелись сосны, едва различимые теперь на затянутом темными облаками небе.

— Ваша жена покидает дом одна?

Иннеса вопрос, казалось, удивил, но ответил он без колебаний:

— Одна? Нет. Воскресенья она проводит со своей матушкой в Труро, но привожу ее туда утром я, а вечером забираю домой. Если не считать этого, вне дома мы всегда вместе.

— Хильда приходила сюда по воскресеньям?

— Она приходила в разные дни. Как я уже сказал вам, мистер Уайклифф…

— Потрудитесь прямо ответить на вопрос.

— Ну, хорошо, она действительно иной раз приходила сюда днем по воскресеньям, но моя жена знала об этом и ничего не имела против.

— Где вы были ночью со вторника на среду, мистер Иннес?

— Со вторника на среду?

— Да. В ту ночь когда труп Хильды сбросили в карьер.

— Я был дома… Как обычно.

— А ваш партнер утверждает, что ждал вас.

Иннес занялся изучением собственных ногтей.

— Да, мы с ним договорились о встрече, но я не смог вырваться из дома. Полли что-то хандрила, и я не имел права оставить ее одну.

— И ночью вы из дома не выходили?

— Нет, не выходил!

Когда оба замолчали, Уайклифф почти физически ощутил, как сгустившаяся тишина, подобно некой жидкости, заполняет вакуум. Он задумался, доводилось ли ему где-то еще так остро чувствовать тишину, как в этом странном месте между вересковыми пустошами и морем.

Иннес сидел неподвижно, его лицо казалось особенно бледным в серо-стальном свете, падавшем из окна.

— Когда в субботу вы приехали в Экзетер, где вы остановились?

Иннес словно очнулся.

— В окрестностях города, у приятеля — сотрудника университета.

— В котором часу вы прибыли туда?

— В половине восьмого или, быть может, без четверти восемь.

— А отсюда выехали?…

— Я вам уже говорил — в половине шестого.

— Мы можем легко проверить время вашего приезда в Экзетер.

— А зачем мне вас обманывать?

— Когда Хильда навещала вас, она всегда входила без стука?

Удивленный взгляд.

— Да, и мы ничего не имели против.

— Вы разговаривали с ней, когда выгуливали собаку, что было, по вашим собственным словам, около пяти часов?

— Да.

— У нас есть свидетель, который знал Хильду, и он утверждает, что видел, как в субботу около пяти часов вечера она входила в ваше бунгало. Дверь не была закрыта, и вошла она без стука.

Затяжная пауза.

— Вероятно, она решила навестить Полли, хотя я сам еще не успел вернуться домой.

— Свидетель говорит, что собака выбежала ей навстречу, а вашего «ситроена» перед домом не было.

— Значит, он ошибается.

— Когда вы уезжали, где вы оставили жену?

— Она работала у себя в мастерской.

Глава двенадцатая

В пятницу утром (продолжение)

Полли Иннес вслушивалась со всей силой сосредоточенности, на которую она только была способна, но слышен ей был только шум дождя за окном. Они, должно быть, в гостиной. Нет! Для беседы один на один он увел полицейского в свой кабинет. Но что же он ему говорит? Она с такой силой вцепилась в подлокотники своего кресла, что костяшки пальцев побелели.

Она не могла работать, даже думать — и то не могла. Поначалу казалось, что она сумеет свыкнуться с тем, что произошло. Порой забывалась часами, полностью поглощенная живописью. Но сейчас одного взгляда на холст было достаточно, чтобы понять: бесполезно и браться за кисти.

Она не в состоянии была отвести глаз от пола. Это стало для нее каким-то наваждением. Ее мастерская была устроена, как оранжерея. Окно почти во всю стену, деревянные скамьи для растений. Пол выложен синей плиткой, поверх — ковры. Зимой комната отапливалась двумя масляными радиаторами.

Полли все еще тяжело дышала от перенапряжения. Она стелила и снова перестилала ковры. Ей приходилось склоняться со своего инвалидного кресла-каталки, хвататься за край ковра и с огромным трудом перетаскивать его на то место, где были пятна, или, вернее, где пятна были раньше, или, еще вернее, где, как она думала, раньше были пятна. Она меняла положение кресла, склоняла голову так и этак, чтобы посмотреть под разными углами, уловить любой световой нюанс. Пятен не было.

На мольберте установлен чистый холст, рядом на столике — краски, кисти, палитра… Она составила композицию из маргариток, трав и побегов куманики. Натюрморт должен был называться «Осень». Теперь вся эта красота увядала в вазе.

«Если бы только я была в состоянии писать!»

Но она лишь откинулась в изнеможении на спинку кресла и смотрела через окно в серую пустоту неба, чувствуя себя беспомощной, со всех сторон уязвимой…

И снова повторилось то, что преследовало ее теперь и днем и ночью. Сначала это были вспышки отрывочных воспоминаний, которые постепенно становились связными, пока не превратились в цельную и очень живую картину.

«А, это ты, Полли!»

Она явилась самоуверенная, небрежная, вся — воплощение молодого нахальства.

«Где Тристан?»

На ней были джинсы и майка-безрукавка с какой-то идиотской надписью; сквозь пройму безрукавки виднелся изгиб ее груди. Бесстыжая!

«Я хотела повидаться с ним… О, извини! Я помешала тебе работать?»

Но то были лишь слова. Она не сделала ни шагу к двери и уходить собиралась только тогда, когда заблагорассудится.

«Мне нужно ему кое-что сообщить».

По своему обыкновению она остановилась у мольберта, глядя на картину Полли, уничтожая ее работу одним своим холодным молчанием. Как будто она что-то понимала в этом… Как будто вообще могла хоть в чем-то разбираться!

«Совершенно вылетело из головы, что он собирался уехать на уик-энд».

Ложь!

Она уселась на низенький табурет. Это был табурет для дойки коров, который они нашли в доме, когда купили его. «Мой стульчик» — так она называла его. Она сидела спиной к мольберту и пялилась в окно с безразличным видом. Ее волосы отливали золотом, спиралью расходясь от макушки, взлохмаченные, вьющиеся, блестящие.

«Я беременна, Полли».

Вот так она вошла и воцарилась, чувствуя себя здесь как дома.

«Я подумала, что он должен знать, да и ты тоже. Я пока еще не решила, как мне следует поступить…»

Это было как мишень с золотым «яблочком».

Кровь медленно проступила сквозь золото — очень медленно. И падала она целую вечность.

— Не понимаю, почему вы так стараетесь убедить меня, что были здесь, когда Хильда подверглась нападению?

Взор Иннеса был обращен куда-то в сторону стоявших в отдалении сосен.

— Я всего лишь стараюсь рассказать вам правду, как я ее помню.

— Вовсе нет!

— Простите, что вы сказали? — Банальнейшая реакция; вопрос вырвался у него машинально.

— Вы лжете. Вы не встречались с Хильдой в субботу. Вы уже уехали, когда она заглянула сюда по дороге домой.

Иннес медленно повернулся, чтобы посмотреть на Уайклиффа.

— И какой же мне смысл вас обманывать?

— Вероятно, вы кого-то выгораживаете.

Прежде чем Иннес смог что-нибудь на это ответить, до них донесся грохот и сдавленный крик. Иннес мгновенно вскочил и бросился вон из комнаты. Уайклифф следовал по пятам. В конце короткого коридора Иннес рывком распахнул дверь, и Уайклифф увидел синий кафель пола в коврах, кресло-каталку, опрокинутую на бок, и вывалившуюся из кресла Полли, скрюченную на полу, одной рукой цепко сжимавшую угол оранжевого ковра.

— Я с самого начала знал, что кресло неустойчивое, — бормотал Иннес. — Еще когда его только изготовили. Я предупреждал ее…

Они подняли женщину с пола — невесомая ноша, — по коридору отнесли в спальню и уложили в постель. Глаза ее оставались все время широко открытыми, она следила за каждым их движением, но ничего не говорила.

Иннес сюсюкал над ней, задавал какие-то вопросы, но ответов на них не получал.

— Я вызову врача, — сказал Уайклифф. Иннес посмотрел на него, но промолчал.

Окна спальни выходили на лужайку перед бунгало. Уайклифф подошел к одному из них, и ему стала видна машина с дожидавшейся его Люси Лэйн. Понадобилось лишь несколько секунд, чтобы она заметила его в окне и поспешила на приглашающий жест.

Уайклифф говорил с ней, понизив голос.

— Она вывалилась из инвалидного кресла. Побудь с ней и записывай все, что она скажет. И ни при каких обстоятельствах не оставляй Иннеса с ней наедине.

Сам он направился к машине и по рации связался со штабом расследования.

— Нужно, чтобы доктор Хоскинг срочно приехал в дом Иннесов. Если он на выезде, найдите его и пошлите сюда. Сержанту Фоксу передайте, что он может здесь приступать. Еще пришлите мне женщину-констебля, чтобы годилась на роль сиделки, и двоих патрульных.

Потом он сидел в машине, ждал и предавался невеселым размышлениям.

Эта девушка…

Прошло четыре дня с тех пор, как он впервые услышал о Хильде Клемо, и все это время ему редко удавалось полностью избавиться от мыслей о ней. Он знал теперь, кто нанес удар, ставший для нее смертельным, и, как ему казалось, ясно представлял себе, при каких обстоятельствах это случилось. И все-таки кто же на самом деле убил Хильду Клемо? Ее смерть оказалась завершающим этапом игры, которую затеяла она сама. «Временами она бывает очень жестокой», — отозвалась о ней одна из учительниц, а сестра Элис сказала, что она относится к людям как «к подопытным белым мышам каким-нибудь…». Замечание про белых мышей показалось ему точным. Вы подвешиваете для них маленькие колечки, устраиваете лесенки, чтобы лазить, колеса, чтобы в них бегать, качели всевозможные, а потом садитесь и наблюдаете за их поведением. Это не жестокость, а экспериментаторство, и никаких эмоций, кроме положительных. Но ведь люди не мыши, с ними такие опыты могут закончиться плачевно.

Он услышал приближающиеся автомобили раньше, чем они появились в начале проселка, подпрыгивая на ухабах, — микроавтобус группы экспертов-криминалистов и легковушка без полицейской маркировки. Они остановились на услышанной гравием площадке перед бунгало, где теперь стало тесно. Первым вышел из микроавтобуса Фокс, за ним — его помощник, а из машины — констебль следственного отдела Поттер, дама в полицейском мундире и двое патрульных.

Фокс направился к Уайклиффу.

— Распорядись, чтобы они снова расселись по машинам и ждали. Потом возвращайся ко мне.

Когда Фокс уселся на соседнее сиденье, Уайклифф кратко обрисовал ему положение.

— По всей видимости, преступление было совершено в мастерской. Фрэнкс считает, что кровотечение из раны на голове было очень обильным. Пол там кафельный, накрыт коврами. Оттуда и начинайте. Если бензидиновый анализ выйдет положительным, попробуйте определить площадь загрязнения. Потом уступите место медикам. Доктор Друри прибудет сюда позже днем. Кроме того, необходимо хорошенько обыскать здесь все вокруг.

— Что конкретно мы ищем, сэр?

— Нужно определить, где, если не в самой мастерской, четыре дня прятали труп. Хорошо бы найти одежду девушки, орудие преступления — небольшой молоток, который обычно держали в мастерской, — ну и вообще любые другие следы преступления в доме и вокруг него. Приступайте сейчас же. Патрульных расставим так: один у въезда, второй — у входной двери. И чтобы никаких журналистов.

В этот момент появился рыжеволосый доктор Хоскинг. Он приехал в битом «форде эскорте», который громко тарахтел и выглядел так, словно давно уже двигался только благодаря силе воли своего владельца.

— Ну, что тут у вас стряслось?

— Миссис Иннес перевернулась вместе со своим креслом.

— Она сильно поранилась?

— Боли она, кажется, не испытывает и находится о сознании, однако либо не может, либо не желает разговаривать.

— Что значит, не желает? У нее есть на это причины?

— Возможно, это потому, что она взята нами под непрерывное наблюдение.

Маленький доктор при этом замер на месте — они как раз оказались под навесом, укрывавшим крыльцо, — и поднял на Уайклиффа изумленный взгляд.

— Вот, значит, как дело обернулось! Хорошо, что вы хотите от меня?

— Прежде всего, она должна получить необходимую медицинскую помощь. В больнице, если понадобится.

— А потом?

— Потом вы скажете мне, когда ее можно будет допросить.

— Хорошо! Где она?

К удивлению Уайклиффа, Иннес не остался с женой во время осмотра, а вышел к нему в коридор. Настроен он был нервно-раздражительно.

— Я хочу знать, что здесь происходит!

Они перебрались в его кабинет, где Иннес сразу всей тяжестью рухнул в кресло, словно ноги больше не держали его. Лицо его сделалось серым, уголок рта дергался в тике. Уайклифф остался стоять, как бы подчеркивая перемену в их отношениях.

— Мои люди уже приступили к работе в мастерской. Они ищут доказательства того, что Хильда Клемо нашла свою смерть именно там и что там или где-то в другом месте в ваших владениях прятали ее труп до ночи со вторника на среду, когда его доставили к каменоломне и сбросили в воду.

Иннес сделал движение головой, намереваясь что-то сказать, но Уайклифф не дал ему такой возможности.

— Прежде всего тщательному исследованию будут подвергнуты ковры и пол. Мы сделаем анализ на наличие пятен крови, и если он будет положительным, последует новый анализ, который определит, человеческая ли это кровь. И так далее. С такого пола, как в мастерской вашей жены, невозможно полностью отмыть следы крови.

— Зачем вы мне говорите все это?

— Я хочу, чтобы вы поняли: если Хильда Клемо была убита здесь, мы непременно обнаружим улики. Странно, что вы сразу не уразумели, что, как только ваш дом попадет под подозрение, улики неизбежно будут найдены.

Иннес сидел неподвижно, уставив взгляд в записи своих лекций, хотя помочь ему они сейчас могли не больше, чем древнеегипетские папирусные свитки. Он чувствовал себя растением, с корнем вырванным из почвы. Чтобы задавить в себе жалость к нему, Уайклиффу пришлось вызвать в памяти лицо с фотографии в папке с уголовным делом, которое он увидел в понедельник утром, и неестественно бледное, нагое тело, что на его глазах извлекли из затопленного карьера в среду.

— Что я должен теперь делать?

— Пока ничего. Я побеседую с вами официально позже. Можете оставаться здесь или пойти к жене в спальню. Покидать дом вам не разрешено.

Уайклифф отправился в мастерскую, где трудились Фокс и его помощник. Ему впервые представилась возможность осмотреться в этой комнате. Так же впервые смог он увидеть живопись Полли Иннес. Работ было немного — всего несколько холстов на подрамниках, рядком прислоненных к стене. Все это были натюрморты с цветами — профессионально прилизанные, они были словно срисованы с открыток. Такими картинами украшают стены своих домов люди, которые любят повторять, что ничего не понимают в искусстве, но хорошо знают, что им нравится.

Фокс уже успел нанести три или четыре кружка мелом на плитках пола и на швах между ними. Все они располагались неподалеку от мольберта, на котором стоял сейчас загрунтованный, но совершенно чистый холст.

— Я успел уже взять шесть проб, сэр, и анализы четырех из них дали положительный результат.

Он говорил, задрав голову, чтобы смотреть сквозь нижнюю часть своих двухфокусных очков, и продолжал при этом капать бензидин на пробное стекло, на котором между двумя слоями фильтровальной бумаги лежали исследуемые частички пола. Небольшая пауза, потом пара капель перекиси водорода, и результат проявлялся почти мгновенно в синих и зеленых перемежающихся полосах.

— Еще один позитивный. Думается мне, сэр, что после того, как был нанесен удар, она пролежала здесь довольно долго — кровь успела растечься вокруг.

— Стало быть, ее оставили здесь истекать кровью, пока она не умерла, — сказал Уайклифф, обращаясь к Фрэнксу.

— Очень похоже на то.

Теперь пусть дальше работают эксперты-криминалисты. Старый как мир простейший бензидиновый анализ легко производился на месте преступления и с высокой точностью определял наличие крови в пятнах, но не более того. И хотя трудно было вообразить что супруги Иннес увлекались ритуальными убийствами кроликов или кур, в деле необходима полная определенность. Криминалисты проделают все остальные тесты, и только к их мнению в дальнейшем прислушается суд.

В мастерскую заглянул доктор Хоскинг:

— На два слова…

Уайклифф вышел к нему в коридор.

— Она хочет вас видеть.

— В каком она состоянии?

— Определенно сказать трудно. Серьезных физических повреждений нет. Подозреваю, однако, что перед вами она может начать разыгрывать невменяемость. Вполне вероятно, что для этого она достаточно изобретательна.

— Ее нужно поместить в больницу?

— Ну не в тюремную же камеру? А здесь ее держать и вовсе неудобно. Хотя бы потому, что светила психиатрии едва ли захотят забрызгать свои БМВ проселочной грязью.

— Вы можете все устроить?… Я имею в виду больницу. При ней конечно же будет круглосуточно нести дежурство кто-нибудь из полицейских леди.

— Я узнаю, что можно сделать.

— Она в состоянии давать официальные показания?

— Она изъявила желание побеседовать с вами. Это все, что я пока могу вам сказать.

Полли Иннес лежала посреди огромной кровати — очертания ее миниатюрной фигуры почти не проступали под одеялом. Тоненькие пальчики вцепились в край простыни, которая прикрывала ее рот и нос. Виднелись только огромные темно-карие глаза и бледный лоб. Волосы беспорядочно разметались по подушке.

Женщина-констебль, сидевшая у изголовья кровати, при его появлении проворно вскочила и вытянулась по струнке.

— Не надо, сидите, — сказал Уайклифф и поставил для себя стул с противоположной стороны кровати. Глаза поверх края простыни следили за каждым его движением.

— Вы хотели меня видеть, миссис Иннес? Моя обязанность предупредить, что вы не обязаны что-либо говорить, а все вами сказанное может быть занесено в официальный протокол и использовано в суде. Вам это понятно?

Веки смежились и снова раскрылись.

Женщина-полицейский бросила на Уайклиффа вопрошающий взгляд, он кивнул в ответ, она открыла блокнот.

Полли Иннес опустила край простыни на подбородок и заговорила неожиданно громко и злобно:

— Она ненавидела меня, понимаете?! Она хотела его у меня увести, просто чтобы сделать мне больно…

Ей он не был нужен. Ей вообще никто не был нужен. Она была холодна, как ледышка!

Полли Иннес покосилась на женщину-констебля.

— Она все записывает?

— Да.

Могло показаться, что ее это даже обрадовало. Она снова посмотрела на Уайклиффа и продолжала:

— Он тоже хорош! Женился на мне только потому, что по его вине я стала такой. Меня убедил, что гомосексуалист, и у него ничего не может быть с женщинами… Я ему поверила, смирилась с этим, а он… Как только появилась эта девица…

Она задохнулась бесслезным рыданием.

— Я думаю, миссис Иннес, вам лучше подождать, пока вас попросят дать письменные показания, — сказал Уайклифф.

Ее устремленный на сыщика взгляд преисполнился неистовства, голос зазвучал натужно и хрипло:

— Я знаю, для меня все кончено. Что ж, ладно. Но кто-то должен выслушать меня!

Ее дрожащие пальцы сжались в кулачки.

— Она зашла ко мне в мастерскую, спросила, где он… Потом уселась ко мне задом… «Я беременна, Полли. Я подумала, что он должен знать и ты тоже. Я еще пока не решила, как мне следует поступить…» Она просто издевалась надо мной! Для того и пришла, хотя прекрасно знала, что его нет… А на самом деле ее слова означали вот что: «Между мной и Тристаном возникло чувство. А до тебя никому нет дела. Ты калека! Ты не сможешь нам помешать!» А сама не была даже беременна! Все ложь!

Эта вспышка позволила ей несколько унять возбуждение, бешеный блеск в глазах померк, и, когда она снова заговорила, голос звучал спокойнее и глуше:

— И тогда я ее ударила. Ударила маленьким молотком, который я обычно использую, когда нужно натянуть холст на подрамник…

После еще одной затяжной паузы она заговорила с почти равнодушным спокойствием:

— Да, я ударила ее… — Легкий взмах правым кулачком должен был, вероятно, изобразить, как это было. — Но не убила. Она долго еще прожила… Это было страшно! У нее глаза не закрывались, ртом она ловила воздух, душераздирающе стонала. Крови натекло… Я не смогла себя заставить находиться с ней в одной комнате, но за ночь несколько раз возвращалась туда. Она все не умирала… Я пробовала помочь ей.

— Помочь?!

— Да. Я вцепилась ей в горло, но сил не хватило… В ту ночь я вообще не ложилась…

Дождь прекратился, в небе заметно прояснилось. Когда прибыла «скорая помощь», Иннес вышел из дома, чтобы проститься с женой, которую увозили в больницу. Это были странные мгновения. Он стоял рядом с носилками и смотрел на нее сверху, она — снизу на него. Оба молчали. Ни поцелуя на прощанье, ни хотя бы мимолетного соприкосновения рук. Они только посмотрели друг на друга в недоумении, и все.

«Скорая» уехала, Иннес вернулся в свой кабинет, куда несколько минут спустя пришли Уайклифф и Люси Лэйн. Когда они вошли, Иннес поднял голову, но ничего не сказал.

— Это будет официальная беседа, мистер Иннес, — начал Уайклифф. — Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показания, а все, что вы скажете, может быть занесено в протокол и использовано против вас в суде.

Уайклифф придвинул стул ближе к письменному столу и расположился на нем. Люси пристроилась ближе к двери с блокнотом наготове.

— Мы располагаем уликами, что смерть Хильды Клемо наступила здесь, в вашем доме. В субботу, после того как вы уехали в Экзетер, ваша жена нанесла ей удар сзади по голове. Черепно-мозговая травма не была сама по себе смертельной, однако оставленная без помощи на полу в мастерской Хильда истекла кровью.

Уайклифф сделал паузу. Иннес сидел, отвернувшись к окну, за которым сосны снова четко вырисовывались на фоне синевы небес. Он был совершенно недвижим, только видно было, как пульсирует на виске жилка.

— Я исхожу из предположения, что, вернувшись в понедельник домой, вы обнаружили труп Хильды на том самом месте, где она упала и пролежала два дня. Когда именно она умерла, мы, возможно, не узнаем никогда. Охотно верю, что вы пережили глубочайший шок. И тем не менее вы взялись за уничтожение улик, насколько это было в ваших силах. Самым сложным оказалось избавиться от трупа. Как я уже говорил, я уверен, что вы с самого начала прекрасно понимали: чтобы обезопасить жену, вам надо избежать даже тени подозрения, поскольку криминалистическая экспертиза неизбежно обнаружила бы в вашем доме следы убийства.

Телефон на столе Иннеса зазвонил так неожиданно, что оба вздрогнули. Иннес бросил на сыщика вопросительный взгляд, тот кивнул. Звонок касался каких-то запланированных лекций. Иннес быстро закруглил разговор и со вздохом положил трубку:

— Я уже успел забыть, что у других жизнь идет своим чередом.

Это была первая фраза, которую он произнес за это время.

Уайклифф не торопился продолжать. Молчание длилось минуту или даже больше, но Иннес терпеливо и спокойно ждал. Уайклифф вернулся к тому, на чем был прерван:

— Вы не могли слишком долго держать труп в доме. И вам пришло в голову, что если его обнаружат раздетым в заброшенной каменоломне, следствие заключит, что преступление было совершено на сексуальной почве. И вы знали, кто станет основным подозреваемым. Клиффорд Рул. К тому же во вторник Рулов возили на допрос в связи с другим правонарушением, и хотя в тот же вечер они вернулись домой, складывалось впечатление, что их в любой момент могут арестовать. Поэтому в ночь со вторника на среду вы отвезли труп Хильды на вершину утеса над каменоломней и сбросили в воду.

Опять последовало долгое молчание, нарушенное вновь Уайклиффом:

— Мне осталось сказать вам только одно. В понедельник вечером я виделся с вами и вашей супругой. Весь тот день вы наверняка провели в отчаянных попытках скрыть следы кровавого преступления, совершенного женой. Ко времени нашей встречи вы уже нашли укромное место, где можно было спрятать тело. И после всего этого вы легко изобразили передо мной добропорядочную, интеллигентную семью, самую малость обеспокоенную странным исчезновением молоденькой девушки, которую вы взяли под свое благосклонное ученое покровительство. Так вот, по моему мнению, на такое способны только люди, абсолютно бесчувственные.

Люси Лэйн, в блокноте которой до сих пор не прибавилось ни строчки, смотрела на Уайклиффа в безмолвном изумлении. Никогда прежде не слышала она, чтобы он отзывался о ком-то или с кем-то разговаривал настолько презрительно.

Если Иннес что-нибудь и понял, то не подал виду. Он лишь спросил устало:

— Через что еще мне предстоит пройти?

— Вас доставят в ближайший полицейский участок для более полного допроса. У вас будет возможность дать новые показания о том, что случилось в субботу, и о последующих событиях.

— Я могу рассчитывать, что меня выпустят под залог?

— Против вас еще не выдвинуто никаких обвинений.

— Я имею в виду, после того, как они будут выдвинуты.

— Скорее всего, вас выпустят под залог до заседания суда.

Как и договаривались, в начале второго Уайклифф и Керси сошлись в «Сейнере». Уайклифф выглядел подавленным и мрачным.

— Что вам заказать, сэр? — спросил Керси.

— Что? Ах, да. Сэндвич и кружку светлого.

Керси сам отправился к стойке бара и скоро вернулся с тарелкой сэндвичей и пивом. Уайклифф между тем занял маленький столик у окна. Солнце выманило туристов из отелей и пансионов. Они сновали мимо окна паба вверх и вниз по узенькой улочке. Уайклифф наблюдал за ними, словно за шествием неких диковинных зверей.

Керси попытался улучшить шефу настроение:

— Попробуйте-ка вот этот, с ростбифом. Приправлен хренком — объедение!

Но Уайклифф лишь прихлебывал пиво.

— Полли Иннес находится в больнице под наблюдением дамы из местной полиции.

— Я уже знаю, — кивнул Керси. — Она дала показания?

— Она наговорила кое-что на повышенных тонах, но ничего отдаленно похожего на официальный допрос не было и не будет до тех пор, пока врачи не скажут, что она к этому готова.

— А Иннес?

Уайклифф напоминал человека, находящегося в состоянии полудремы. До него не сразу доходил смысл самых простых вопросов. Он сначала отпил из своей кружки и только потом ответил:

— Им сейчас занимаются в участке Люси и Кэрноу. Думаю, они без проблем добьются от него признания.

— Вы совсем не едите, — заметил Керси, указывая на тарелку с сэндвичами.

— Как прошел обыск?

— Безрезультатно. Ничего, что бы уличало Харви в махинациях. Картины, само собой, тоже не обнаружили.

— Меня это не удивляет, — кивнул Уайклифф.

— Вы думаете, он успел ее, а может быть — их, сбыть?

— Нет. Я думаю, мы не там ищем. Что у тебя еще?

— Аквалангист вытащил со дна затопленного карьера пару каких-то колес. Похоже, раньше они были частью садовой тележки. Увы, ныряльщик не может уверенно сказать, видел ли он эти колеса прежде, когда искал труп.

Уайклифф взялся за сэндвич.

— Этот с крабами, сэр, — предупредил Керси.

— А… Все равно.

Было нечто, что Уайклифф тщетно пока пытался претворить в слова, как-то сформулировать — не для Керси, а, скорее, чтобы навести порядок в собственных мыслях. Но думал он при этом вслух:

— Эта девушка, Хильда… Она почти что убила себя сама. Придумав мифическую беременность, она приговорила себя к смерти. Она сама создала для себя убийцу и сообщника убийцы.

— У вас странный взгляд на вещи, сэр, — сказал Керси, — но в общем все верно.

Их разговор прервал оглушительный взрыв смеха у стойки бара, потом там началась какая-то возня, разбился бокал. Уайклифф нахмурился, но не потерял нити своих рассуждений.

— Кроме того, она радикально изменила жизнь и перспективы на будущее всех вокруг себя — своего отца, Элис, Эстер, Харви, Джейн Рул, Клиффорда… Ты только вспомни, как много мы узнали об этих людях, пока расследовали смерть Хильды. Мир для них был бы сейчас совсем другим, если бы в субботу утром, выйдя от доктора, Хильда не решила соврать. Вот что должно тебе показаться странным!

— Камешки в воде, расходящиеся круги, — закивал Керси, — но только какой из всего этого вывод?

— В суде это прозвучит так: «А» убила «Б» в припадке ревности. «В» был ее соучастником. Стало быть, надо отправить «А» и «В» за решетку. С «Б» уже никаких проблем ни у кого быть не может.

— А разве может быть по-другому?

— Не знаю, но только это чересчур упрощенный подход к столь сложному переплетению разнообразных связей между очень многими людьми. Или тебе так не кажется? А между тем еще в древнем Китае бытовала теория, что правосудие должно учитывать все нюансы человеческих взаимоотношений.

— Я бы предоставил это социологам.

Уайклифф окинул взглядом сэндвичи и свою полупустую кружку.

— Давай-ка напоследок по чашке кофе.

Глава тринадцатая

В пятницу днем

В половине третьего Уайклифф в одиночестве поехал к дому Иннесов. Он свернул с шоссе на проселочную дорогу, миновал дом Мойлов и не мог не поразиться безмятежности пейзажа, открывшегося ему под послеполуденным солнцем: синяя полоска моря, сосны, серая черепица крыши бунгало Иннесов, а в отдалении — беспорядочное скопление построек Трегеллеса. Дорога не успела еще просохнуть, и колеса его машины часто попадали в скрытые лужами рытвины. Один полицейский маячил у ворот, второй — у входной двери бунгало. Рядом с маленьким «ситроеном» были припаркованы патрульная машина и микроавтобус криминалистов.

— Судебные медики еще не прибыли?

— Нет, сэр.

— А пресса?

— Этих тоже пока не видно, сэр.

Навстречу Уайклиффу выскочил сержант Фокс, — так виляющий хвостом пес с тапочками в зубах приветствует хозяина.

— У нас здесь полный порядок, сэр. Просто поразительно, до чего глупы бывают интеллигентные вроде бы люди, стоит им попасть в необычные обстоятельства. Мне и прежде доводилось замечать…

— Вы что-нибудь обнаружили? — перебил Уайклифф.

— Да, пойдемте, я вам покажу.

На одном из столов в мастерской были разложены целлофановые пакеты с бирками, в каждом из которых лежал отдельный предмет. Был там и небольшой молоток, и серая сумка на ремне, и несколько деталей девичьего гардероба.

Фокс приподнял пакет, в котором лежала сине-зеленая майка с белой надписью.

— Видите, сэр? Спина просто пропитана запекшейся кровью.

Внутренне содрогнувшись, Уайклифф поспешно сказал:

— Хорошо! Где все это было найдено?

— Вы не поверите, сэр, но молоток лежал в буфете вместе с прочими инструментами, а одежду и сумку запихнули в шкаф под постельные принадлежности.

Содержимое серой сумки было выложено отдельно: кошелек, и в нем пять фунтов мелочью, пакетик бумажных носовых платков, таблетки фенацетина и шариковая ручка.

— Записная книжка или дневник… Ничего в этом роде?

— Нет, сэр, — ответил Фокс и добавил: — Судмедэксперт доктор Друри будет здесь с минуты на минуту. Вы дождетесь его?

— Скорее всего, нет. Но передайте ему, когда он приедет, что я скоро вернусь.

Уайклиффом владели противоречивые чувства. Словно, несмотря на успех расследования, он потерпел неудачу, оказался не на высоте. Да, он только что сетовал в разговоре с Керси на примитивную прямолинейность правосудия, но ведь сам смысл расследования уголовного дела в том и заключается, и деньги ему платят за то, чтобы находить в сложнейшей паутине одну-единственную ниточку, что ведет от жертвы к преступнику. Он же пытался сейчас воспринимать узор паутины во всей его сложности, и именно это все еще никак не удавалось ему.

Он вышел из бунгало и пешком отправился по грязной обочине в сторону фермы. Здесь, к его удивлению, ничего не изменилось. Так же ковырялись клювами в земле куры, так же возились и попискивали кролики в клетках. Было странно думать, что он последний раз был здесь меньше суток назад.

Входная дверь оказалась открытой.

— Есть кто-нибудь дома? — окликнул он.

На пороге появилась Джейн с большой деревянной ложкой в руке.

— А, это вы! Проходите.

В кухне стоял густой ягодный аромат. На плите попыхивала кастрюля.

— Клиффорд насобирал ежевики. Вот, варенье варю, — она пошуровала в кастрюле ложкой. — С чем пожаловали на этот раз?

— Работа над описью уже завершена?

— Да, еще вчера вечером.

— Картину так и не нашли? Ту, что висела над постелью Агнес? Она вам еще понравилась. Хильда сделала с нее рисунок и Берти Харви приводила на нее взглянуть.

— Понятия не имею, что они нашли. Мне никто ничего не говорил.

— Где она?

— Не знаю я.

Уайклифф заговорил, не повышая голоса, но угроза прозвучала отчетливо:

— Миссис Рул, мои люди могут быть здесь всего через несколько минут. Если мне придется их вызвать, они обшарят все углы в этом доме. И это уже будет не просто опись. Не найдем в доме, возьмемся за остальные постройки на ферме. И мы не успокоимся, пока не получим то, что ищем. А потом против вас, вероятно, будет выдвинуто обвинение…

— Не надо доводить до кипения, — неожиданно сказала Джейн Рул, снимая кастрюлю с плиты. — Пойдемте наверх.

Она провела Уайклиффа в спальню Агнес.

— Я спрятала ее вот за этой, — сказала она, указывая на одну из картин — аляповатый сельский пейзаж с надписью на табличке: «Двор фермы с коровами и фигурами крестьян». — Думала, так она целей будет.

— У вас были основания опасаться?

Она только пожала плечами.

Уайклифф снял тяжелую раму со стены и, перевернув обратной стороной, положил на пол. Да, вот он — Писсарро. Вынутый из рамы и завернутый в кусок целлофана, холст был прикреплен к задней стороне картины с помощью пары тонких реек. Он высвободил его и положил на кровать, отметив про себя, что ему еще ни разу в жизни не доводилось держать в руках шедевр живописи. Впрочем, без рамы и при скудном освещении достоинства полотна было трудно распознать.

— Я ничего плохого не сделала. Рама от нее под кроватью.

— Харви знает, что картина здесь?

Она посмотрела на него, как на человека, задающего дурацкие вопросы.

— Я рассудила так, что даже если Клемо захотят наложить лапы на вещи в маслобойне, то уж тронуть обстановку в самом доме не осмелятся.

Он снова поймал на себе взгляд ее серых глаз — теперь совершенно безмятежный.

— А потом, глядишь, и покупатель бы нашелся.

В субботу, ближе к вечеру

Хотя расследование можно было считать практически завершенным, еще не один день группа сыщиков будет снимать дополнительные показания, заполнить бесчисленные протоколы, консультироваться с юристами, прежде чем дело передадут общественному обвинителю. Но сейчас Уайклифф сидел в саду позади своего дома. Стояла жара. Он расположился под вишней в деревянном шезлонге и потягивал минеральную воду со льдом. Откуда-то из-за рододендронов доносились голоса жены и дочери. Макавити — их кот — охотился на птиц, но поймать, как всегда, не мог ни одной.

Джеймс Клемо, Берти Харви, Джейн Рул, Клиффорд, Тристан Иннес, Полли… и Хильда Клемо — все они попались в ту паутину, которую сами, каждый по-своему, помогали плести. А разобраться в ее извивах — в этом и заключалась его работа.

Он посмотрел на часы. Пять. Ровно неделю тому назад Хильда Клемо оказалась у двери бунгало Иннесов, пес выбежал ей навстречу, она без стука вошла…

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая