Пуля для певца (fb2)

- Пуля для певца (Воровской шансон - 3) 719K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Борис К. Седов

Б. К. Седов
ПУЛЯ ДЛЯ ПЕВЦА

ПРОЛОГ

Роман стоял, прислонившись к захлопнувшейся за его спиной двери, и с ужасом смотрел на четверых здоровенных мужиков, которые, плотоядно ухмыляясь, оценивающе разглядывали его. Все четверо — голые по пояс, и их мощные торсы и руки богато украшены татуировкой.

В душном воздухе камеры повисла томительная пауза.

Наконец один из страшных обитателей пресс-хаты кашлянул и сказал:

— Ну, здорово, певец! Споешь нам?

Другой усмехнулся и добавил:

— Он и споет и спляшет, бля буду.

А третий осмотрел Романа и нежным голосом произнес нараспев:

— А ласковые песни у тебя есть?

Четвертый молчал, но зато в руке у него была раскрытая опасная бритва, лезвием которой он небрежно постукивал по ладони.

— Он даже не хочет с нами поздороваться, — обиженно сказал первый, на груди которого, к великому удивлению Романа, был выколот портрет Элиса Купера^[1] , оскалившего длинные вампирские клыки.

— Нехорошо, — согласился второй, с разъяренной коброй на правом предплечье. — Невежливо это…

— Слушай, певец, — низким хриплым голосом произнес обладатель бритвы, — обычно мы не разговариваем с теми, кто сюда попадает, но для тебя сделаем исключение. Ты не подумай, что мы плохие ребята, просто работа у нас такая.

— Ага! — засмеялся Элис Купер. — Ничего личного, это только бизнес!

В этот момент бандит, на руке которого была изображена змея в боевой стойке, резко поднялся с койки и, в два прыжка подскочив к Роману, оперся могучими руками о дверь по обе стороны от головы Романа.

Роману захотелось закрыть глаза, но усилием воли он заставил себя не мигая смотреть в маленькие зрачки бандита, уставившегося на него.

— Мы тебя не убьем, — тихо сказал бандит, — такого заказа не было.

— А какой был? — спросил Роман, не отводя взгляда.

Он почувствовал, как от диафрагмы поднимается адреналиновая волна, и дикий страх, который охватил его в первую минуту, превращается в злость. То, что его не убьют, было ясно и так, но…

А вдруг покалечат?

Руки…

А если ударят по горлу, и Роман не сможет больше петь?

Лысый сказал, что его не будут опускать. А зачем тогда здесь этот накачанный педик, который смотрит на Романа с таким вожделением?

Тут адреналин дошел до ушей, и Роману стало все равно.

— Я не слышал ответа, — сказал Роман и приготовился ко всему.

Кобра удивился и оглянулся на остальных.

— Кто-то что-то сказал или мне послышалось? — риторически спросил он.

Роман уже знал, что последует дальше.

Обычный прием — отвернуться и затем неожиданно ударить.

И когда каменный кулак Кобры рванулся к его животу, Роман движением тореадора убрал торс в сторону.

Хруст кости и лязг железной двери прозвучали одновременно.

— Ай, блядь! — заорал Кобра, тряся рукой в воздухе. — Сука! Убью гада!

— Не убьешь, — сказал Роман, внимательно следя за согнувшимся от боли Коброй, — заказа такого не было.

— Урою пидараса! — вопил Кобра. — Покалечу, порву!

Остальные трое сидели на койках не двигаясь.

— А певец-то наш ловкий оказался, — сказал Элис Купер почти одобрительно, — это даже интересно, но только сначала. А потом, когда он будет валяться на полу, весь в кровище, и говно из жопы полезет… Знаешь, певец, от чего это бывает? Мышцы расслабляются и не держат ничего. Вот так… И обосрешься, и обоссышься, и проблюешься. Понял?

— Понял, — кивнул Роман. — Ну так за чем же дело стало? Давай начинай, не тяни Муму!

— А это уж мне решать, — усмехнулся Элис Купер. — Когда будет нужно, тогда и начнем. Нам тут, понимаешь, поговорить не с кем. А какой из тебя собеседник будет потом? Слышь, Валуй, сядь на место.

Кобра, оказавшийся Валуем, хмуро посмотрел на Элиса Купера и, сделав угрожающее движение в сторону Романа, прошел к своей койке. Опустившись на нее, он с болезненной гримасой распрямил окровавленные пальцы и, посмотрев на них, сказал:

— Твое счастье, что не поломал кости. Ну да ничего, потом поломаю. Только не себе, а тебе. Верно, Сухой?

Элис Купер кивнул.

А Роман отметил на всякий случай: Валуй и Сухой. Мало ли, пригодится…

— Так, значит, сначала вы меня пугать будете? — спросил Роман. — Так это пустое. Ничего не получится.

— Это почему же не получится? — прищурился Сухой.

Судя по всему, именно он был бригадиром пресс-команды.

— Ты хочешь сказать, что тебе не страшно? — поинтересовался тот, у которого в руке была бритва.

Он встал и, подойдя к Роману, поднял бритву к самым его глазам.

— Смотри, какая острая, — сказал он, — она ведь в мясо, как в масло, входит.

Он приложил бритву к левой скуле Романа и медленно повел лезвием вниз.

Роман ощутил острую боль и непроизвольно дернул головой.

Боль вспыхнула сильнее, и Роман почувствовал, как по щеке потекла кровь.

— Хочешь посмотреть? — спросил бандит и, схватив Романа за волосы, подвел его к мутному зеркальцу, закрепленному на стене.

Силой повернув голову Романа, он сказал:

— Смотри!

Роман был вынужден взглянуть в зеркало, и то, что он увидел, ужаснуло его.

Аккуратная вертикальная щель на его скуле быстро наполнялась кровью. Она была сантиметра четыре в длину и показалась Роману очень глубокой.

— Смотри, — повторил бандит и, схватив Романа за лицо, сильно дернул большим пальцем за край раны.

В глубине разрезанной скулы мелькнуло что-то светлое, и бандит с удовлетворением произнес:

— Видишь беленькое? Это кость. Я ведь могу все лицо с тебя снять. А ты живой останешься. Вот пришьют тебе на морду мясо с жопы — представляешь, как ты будешь выглядеть, артист?

— Ладно, Мясник, не спеши, — послышался голос Сухого, — а то как же он с нами без лица разговаривать будет?

— Видишь, — Мясник неохотно отпустил Романа, — жалеет тебя Сухой. Но это пока. Ты, может быть, думаешь, что он добрый, так я тебе скажу, что когда он твои косточки по одной из суставов вынимать будет, тогда ты сам меня попросишь, чтобы я тебе вены порезал. Сухой — он ведь у нас костоправ, все про кости знает.

Мясник толкнул Романа к двери и сел на свою койку.

«Валуй, Сухой и Мясник, — подумал Роман. — А кто четвертый?»

И тут, словно услышав его мысли, огромный гомосексуалист с кошачьей грацией поднялся с места.

— Пора бы и со мной познакомиться, — сказал он и походкой манекенщицы приблизился к стоявшему у двери Роману.

Внимательно осмотрев его, педик приблизил лицо к голове Романа и потянул носом.

— У тебя хороший парфюм, — низким голосом ласково произнес он, — и кожа хорошая… Ты ведь артист, тебе нужно следить за собой, правда?

Роман промолчал, а педик, придирчиво осмотрев его, капризно сказал:

— Фу, нехороший Мясник испортил тебе личико! Но я тебя полечу.

— Лолита тебя полечит! — засмеялся Валуй.

«И еще Лолита…» — пронеслось в голове Романа.

Лолита высунул неестественно длинный красный язык и медленно провел им по кровоточащей ране. Роман почувствовал мокрое горячее прикосновение, и его передернуло.

— Не нравится? — обидчиво удивился Лолита. — Ну ничего, это только сначала. А потом, знаешь, какие ласковые становятся мужчинки? Говорят: «Еще хочу»! А я, знаешь ли, капризный… Им еще хочется, а мне уже нет. Тогда я с ними по-другому обхожусь.

— Ага, по-другому, — снова засмеялся Валуй, — это значит — в другую дырку. А если дырок мало, то он их сам сделает, сколько нужно.

— Правильно, — мягко кивнул Лолита, — сам сделаю.

Он достал из-за спины узкий и длинный обоюдоострый нож и, повертев им в воздухе, сказал:

— Видишь, какой? От него дырочка узенькая получается, тесненькая такая… А в ней так горячо и мокро… А у меня такой большой, и когда я его туда…

Неожиданно он отстранился от Романа и рывком расстегнул штаны.

То, что увидел Роман, привело бы в восторг любую женщину.

Восставший член Лолиты был размером с небольшой кабачок, а его совершенная форма навела Романа на неуместную мысль, что Лолита и его качает какими-то особыми упражнениями.

— Нравится? — нежно спросил Лолита. — Он всем нравится, поверь.

— Маловат, — пренебрежительно заметил Роман, испытывая в этот момент омерзение, смешанное со злостью и остатками страха.

На койках заржали.

— Маловат? — удивился Лолита. — Ну… Это ты сейчас так говоришь. А потом посмотрим.

Он застегнулся, с трудом упрятав в штаны свой внушительный инструмент, и, задумчиво посмотрев на нож, убрал его куда-то за спину. После этого грустно посмотрел Роману в глаза и неожиданно ударил его в живот.

Роман охнул, и его ноги подогнулись.

Опустившись на пол, он попытался вдохнуть, но из этого ничего не вышло.

В ушах Романа зазвенело, свет в камере стал медленно гаснуть, и откуда-то издалека донесся голос Лолиты:

— Маловат ему… Вот когда я из твоей жопы дупло для полярной совы сделаю, тогда скажешь, маловат или нет.

Наконец дыхание вернулось к Роману, и он, держась за дверь, поднялся на ноги. У ног натекла небольшая лужица крови, и Роман, достав из кармана носовой платок, приложил его к порезу. Боль была несильной, и Роман постарался свести края раны, чтобы она засохла в закрытом состоянии.

Хотя…

Если его будут бить, то все это бесполезно.

Вытерев кровь, Роман убрал ставший красным платок и посмотрел на своих палачей. Они, судя по всему, знали толк в муках. Будь они обычными безголовыми отморозками, Роман давно бы уже валялся на полу с переломанными костями и с отбитой требухой, но зато в блаженном бесчувствии.

Но эти ребята, похоже, не дадут Роману ускользнуть в спасительную потерю сознания и позаботятся о том, чтобы он прочувствовал все до конца.

До конца…

А какой, интересно, будет конец у этой процедуры?

— Ну так что? — спросил Роман, отдышавшись, — еще не пора? Тогда я закурю, пожалуй.

Он похлопал по карманам и убедился, что сигареты остались в камере.

— А тут вообще как? — поинтересовался он. — У палачей сигареты стрелять можно?

— У палачей? — Валуй удивленно поднял брови. — Слышь, братва, он нас палачами называет!

— Ну а что тут такого? — рассудительно пожал плечами Сухой. — Мы палачи и есть. Работа у нас такая. А музыкант молодец — головенка у него работает, правильное слово нашел. Палачи, Роман Батькович, они тоже люди нужные и важные. Вот, например, был такой уважаемый человек — Малюта Скуратов, царство ему небесное…

Сухой благочестиво перекрестился и продолжил свои рассуждения:

— Или этот, я в газете читал… Французский-то, как его — Самсон, во.

— Сансон, — машинально поправил его Роман.

— Сансон? — Сухой задумался. — Может, и так. Тебе виднее, ты человек грамотный, культурный, не то что мы… палачи.

Он усмехнулся.

— Или опять же французский — из трех мушкетеров. Который Миледи башку отхватил. Ведь специально за ним посылали, тут профессионал нужен.

— И вы тут, стало быть, на своем месте? Нужные люди? — саркастически спросил Роман.

— А как же? — уверенно ответил Сухой. — Нужные, очень нужные. Вот, например, понадобится тебе заставить кого-то расколоться, а у самого кишка тонка. У тебя ведь тонка, правда? Ты же артист, человек искусства, так сказать, куда тебе из человека говорящее мясо сделать! И к кому ты пойдешь, если припечет? Ко мне же и пойдешь.

— К тебе? — Роману стало жутко от чудовищных рассуждений этого человека. — А ты что… примешь от меня заказ?

— Золотые слова! — восхитился Сухой. — Сразу видно делового человека. Именно заказ. Я ж тебе с самого начала сказал — ничего личного, работа у нас такая!

— Не гони, Сухой! — вмешался Мясник. — Это я ему про работу сказал!

— Видал, какие ребята, — усмехнулся Сухой, — за базаром следят, все помнят. Да, работа у нас такая…

Лицо Сухого изменилось, и он безжалостно повторил, посмотрев Роману в глаза:

— Работа у нас такая, понимаешь, артист?

— А кто заказчик? — спросил Роман, чувствуя, что адреналин уже перегорел, и противный липкий страх начинает ползти по его телу.

— А вот это неправильный вопрос, — серьезно ответил Сухой, — потому что заказчику не нужно, чтобы ты потом заказал его.

— У вас же?

— У нас же, — кивнул Сухой. — Однако что-то мы на лирику перешли…

«Сейчас начнется», — подумал Роман.

Что же делать?

Каменная коробка без окон, четверо садистов, готовых выполнить чей-то заказ… И ведь это не сон, не кошмар, после которого можно проснуться с колотящимся сердцем и с облегчением увидеть вокруг себя знакомую спальню, уютную и спокойную…

Ну, думай!

Роман сжал кулаки и зажмурился.

В голову пока ничего не приходило.

И тут Лолита игриво произнес:

— Может, споешь нам напоследок? Ты ведь потом петь не сможешь… А так, глядишь, мы с тобой и поласковее обойдемся. Вырубим, чтобы не так больно было…

Роман поднял голову и сказал:

— А что, это мысль! Так сказать, последнее желание.

— Не ссы, не убьем, — кровожадно хмыкнул Валуй, — так, пощекочем…

— А я и не ссу, — спокойно ответил Роман.

«Ну я и тупой! — выругал он себя. — Ведь есть же способ! Мало того — проверенный на практике!»

— Ну что, граждане бандиты, — он смело взглянул на Сухого, — вы хочете песен? Их есть у меня!

— Во дает артист, — заржал Валуй, — его сейчас на ленточки резать будут, а он петь собрался! Смелый, бля, как варяг!

Сухой прищурился и спросил:

— Ну и какую же песню ты споешь? Похоронный марш?

«Только бы не заткнули, только бы успеть!» — подумал Роман и ответил:

— Песня новая, ее еще никто не слышал.

А про себя подумал: «Тот, кто слышал, — уже мертвый».

— Ну давай, спой, — недобро позволил Сухой, — только имей в виду: если не понравится песня — быть тебе калекой.

— Понравится, — многообещающе кивнул Роман, — можешь мне поверить. Тот, кто ее слышал, уже ничего другого слушать не сможет. А вот скажи мне, Сухой, вопрос у меня есть…

— Ну?

— Вот вы четверо — вы давно на киче паритесь?

— Мы-то? — Сухой усмехнулся. — А что тебе с того?

— Есть интерес, — ответил Роман, — просто эта песня, она специально для тех, кто уже устал за каменной стеной о воле мечтать.

— Ну, устал, не устал, а сидим мы порядочно. Ты бы уже повесился.

— Это как сказать… — с облегчением сказал Роман. — Ладно, слушайте песню и не говорите потом, что она вас не тронула.

Он откашлялся и медленно начал петь первые строчки песни «Воля тебя не забудет». Той самой песни, в которой был закодирован приказ «Воли народа», приказ, услышав который, каждый обработанный предварительно зэк должен… А эти четверо, судя по заявлению Сухого, наверняка прошли обработку, раз сидят, как он сказал, порядочно.

Перейдя ко второму куплету, в котором уже содержались первые строчки приказа, адресованного любому зомбированному заключенному, Роман заволновался: а вдруг внушение уже не действует?

Но, собрав все внутренние силы, Роман всетаки допел куплет до конца и с замирающим сердцем перешел на припев:

— «… Воля тебя не забудет, воля тебя сбережет…»

Четверо сидевших на койках палачей оцепенели, и Роман с радостным ужасом повторил припев, потом еще раз, еще…

Видя, как глаза Сухого, Валуя, Мясника и Лолиты остановились и стали бессмысленными, он запел в полную силу. Подойдя к замершим бандитам, Роман несколько раз громко пропел в лицо каждому кодовый припев, а потом, отойдя к двери, громко крикнул:

— Сделай это сейчас! Сделай это сейчас! Сделай!

* * *

Вертухай, дежуривший в конце мрачного тюремного коридора, где располагалась прессхата, скучал и от нечего делать ковырял большим, истертым до блеска ключом стену. Из пресс-хаты, дверь которой специально была сделана толстой, чтобы заглушить крики истязуемых заключенных, время от времени доносились еле слышные голоса. О чем говорили, было непонятно, и только один раз послышался короткий вскрик, потом кто-то засмеялся и снова настала тишина.

Это было странно. Вертухай привык к тому, что обычно уже через несколько минут из прессхаты начинали доноситься крики о помощи, глухие удары и стоны, но сегодня этого почему-то не было. Наверное, подумал он, прессовальщики решили для начала нагнать на жертву страху, а уже потом перейти к физическим методам воздействия.

В общем-то так оно и было, но вертухай даже в кошмарном сне не мог представить, что началось потом. Примерно через полчаса он услышал, что в пресс-хате кто-то запел. Вертухай знал, что на обработку привели известного певца Романа Меньшикова. Песни Романа вертухаю не нравились. Ему вообще не нравились никакие песни, и лучшей музыкой для него были проклятия и стоны тех, кого отправляли в карцер, еще любил он тихий шелест денежных знаков.

Вертухай прислушался, но слова и мелодия песни были совершенно неразборчивы, и он подумал, что либо Меньшикова заставили петь на потеху палачам, либо он просто сошел с ума от страха и его придется отправить в санчасть. Такое иногда случалось.

Наконец пение прекратилось, и через несколько минут раздался требовательный стук в дверь. Никаких криков при этом не было. Стук повторился, и из пресс-хаты донесся глухой крик:

— Эй, начальник, отворяй калитку!

Ухмыльнувшись, вертухай встал с табуретки и, позвякивая ключами, неторопливо пошел на зов. Не иначе как певец спекся, решил он. Да, артисты хилые людишки, куда им тягаться с жестокими и безжалостными уголовниками…

Отперев дверь, вертухай заглянул в камеру и выронил ключи.

Роман стоял, прислонившись к железному косяку дверного проема, и спокойно курил сигарету. А в камере…

В камере было четыре трупа и огромная лужа крови.

Бригадир прессовальщиков Сухой сидел на полу у койки, его голова была откинута назад, а там, где раньше было горло, зияла огромная кровавая рана, похожая на разинутый в беззвучном крике рот. Рядом с его левой рукой валялся окровавленный нож с широким лезвием. Валуй лежал у стены лицом вниз, и то, как его голова была повернута набок, не давало никакой надежды на то, что он был жив. То же можно было сказать и о Мяснике — его правая рука все еще сжимала бритву, а вся внутренняя сторона левого предплечья была разлохмачена в кровавую лапшу, и такой способ вскрытия вен, судя по всему, привел к желаемому результату с трехсотпроцентной гарантией. А в дальнем углу камеры сидел Лолита, опираясь спиной на стену, и его внутренности сползали по коленям.

На лице Лолиты застыла томная улыбка, которая говорила о том, что харакири — его любимое удовольствие.

— Ну что, насмотрелся? — небрежно произнес Роман, выпустив струйку дыма в потолок. — Надо бы приборочку сделать, как думаешь?

Вертухай вздрогнул и, посмотрев на Романа бешеными глазами, быстро подобрал ключи и захлопнул дверь. Заперев камеру, он бросился к висевшему на стене телефону и, схватив трубку, воткнул дрожащий палец в дырку на черном эбонитовом диске.

Часть первая ПЕСНЯ О СМЕРТИ

Глава 1
СМЕРТЬ НА НАРАХ

— Я не понял, — сказал Лысый, подливая себе в кружку круто заваренный чай, — то есть, значит, они вот так просто взяли и начали сами себя чикать?

— Ну да, — кивнул Роман, — я уже попрощался с жизнью, решил, что мне кранты, а мне точно корячились кранты, потому что братки там были — не приведи господь присниться, а они вдруг начали наперегонки кромсать сами себя.

— Тут что-то не так, — нахмурился Лысый. — Кстати, ты не помнишь, может быть, они как-нибудь называли друг друга?

— Обязательно помню, — кивнул Роман. — Сухой, Валуй, Мясник и Лолита.

Лысый подумал и отрицательно покачал головой, потом почесал ухо, и Роман с удивлением увидел выколотый на его руке чертеж «пифагоровых штанов».

— Не, таких не знаю, — задумчиво произнес Лысый. — Про Мясника что-то краем уха когда-то слышал, а остальные — не наши. В смысле — не крестовские. Видать, их специально по твою душу с какой-нибудь зоны выдернули. Ты, значит, важная персона, раз местным тебя не отдали.

Он посмотрел на Романа, подумал еще и спросил:

— А может, ты просто скромничаешь? Может, ты их сам завалил? Такое бывало, знаешь ли…

— Ага! — Роман засмеялся. — Четырех быков завалил. Они знаешь, какие здоровые были? Руки — как у меня ноги. Даже толще. А шея у каждого — как железнодорожная шпала. И все в наколках. Живого места нет. Такой если мне раза даст, тут же мне кирдык и настанет.

— Ну, карате там всякое, ниндзя…

— Как же, ниндзя… — Роман с удовольствием глотнул крепкого чаю. — Ты на меня получше посмотри. А они…

Роман огляделся и ткнул пальцем в лежавшего на койке братка.

Браток весил килограммов сто и был весьма внушительной комплекции.

— Извини, не знаю, как зовут… Видишь — здоровый парень, крепкий, но те ребята пострашнее будут. Вернее — были…

— И все-таки странно это все… — Лысый снова покачал головой. — Чтобы пресс-команда сама себя порешила, это уже слишком.

— Ну, слишком, не слишком, — Роман пожал плечами, — сам видишь, я тут точно ни при чем.

— Значит, говоришь, сами…

— Ага, сами. Сначала пугали меня, рассказывали всякие ужасы: что они со мной сделают, да что они прежде с другими делали, да какие способы имеются, скулу мне, видишь, располосовали, — Роман потрогал подсохшую рану и поморщился, — а потом ни с того ни с сего… Главный их, этот, как его, Сухой, вдруг вынимает нож и себя по горлу — хвать! От правого уха и налево, сколько руки хватило… Кровища хлещет… А Валуй разбежался — и башкой в стену. Хряснуло так, что я чуть харч не кинул. Ну, упал и не шевелится. А башка — набок. Сразу видно, что не жилец. А эти двое — Лолита с Мясником — посмотрели на него и оба одновременно, будто наперегонки — Лолита себе харакири сделал, прямо как самурай какой-то, а Мясник бритву схватил и давай лезвием себя по левой руке хлестать. Сделал из собственной руки бефстроганов… В общем — фильм ужасов. А я еще испугался — вдруг это такое сумасшествие заразное, и я сейчас тоже что-нибудь с собой сотворю! Но вроде обошлось…

— Да уж, обошлось… — Лысый посмотрел на Романа. — Ну да ладно, давай спать.

Он повернулся к двери и позвал:

— Тарасыч!

За дверью послышалось неторопливое шарканье, и сиплый голос произнес:

— Ну, чего тебе?

— Гаси свет, — ответил Лысый, — пионерам спать пора.

— Таких пионеров в зоопарке выставлять, — отозвался из коридора Тарасыч и выключил свет. — Спокойной ночи.

— И тебе того же, добрый ты наш, — сказал Лысый и, откинувшись на койку, укрылся одеялом.

Роман последовал его примеру, и через несколько минут в камере настала тишина, нарушаемая только дыханием спящих людей.

* * *

Примерно через час Роман понял, что заснуть ему вряд ли удастся.

Поворочавшись, он осторожно встал и на ощупь пробрался к столу, где лежали сигареты. Закурив, посмотрел на кончики своих пальцев, освещенные красным сигаретным огоньком, и снова начал думать о том, что не давало ему покоя уже несколько дней.

Арбуз. Мишка Арбуз.

Вор в законе Михаил Арбузов, его самый древний и надежный друг…

Ведь он сидит сейчас в каком-то подвале, а может, и не в подвале, даже скорее всего не в подвале, потому что с таким человеком, как он, так обходиться нельзя, в общем, сидит в неволе, под охраной надежных и жестоких людей, и ждет того дня, когда воровское сообщество соберется для того, чтобы решить его судьбу.

А спасти его может только он, Роман, потому что никто, кроме него, не сможет внятно рассказать всю эту фантастическую историю про «Волю народа», про «поезд смерти» и прочие невероятные чудеса. А если он и расскажет, то может случиться и так, что ему не поверят. И тогда Арбузу конец. Наверняка.

Общество не простит ему того, что он себе позволил. К тому же на Арбузе висело еще и несправедливое обвинение в убийстве тюменского авторитета Чукчи…

Черт знает что!

Роману удалось чудом вырваться из прессхаты, но что это меняет?

Все равно он сидит в «Крестах» и ничего не может поделать.

Боровику, даже если ему удастся попасть на толковище, никто не поверит — какая может быть вера бывшему менту, да и не знает Боровик всего, что нужно сказать, да и не пустят его туда.

Ну, а Лиза — она тоже могла бы попытаться, но…

Роман усмехнулся.

Да, только он сам может спасти Арбуза.

Но он сидит в следственном изоляторе, и что будет завтра — неизвестно.

Плохо дело.

Роман глубоко вздохнул, и тут с койки Лысого донеслось:

— Что, не спится? Все пресс-хату вспоминаешь?

— Да какая там пресс-хата! — Роман махнул рукой, и огонек сигареты описал в темноте яркую дугу. — Пресс-хата — это мелочь. Есть дела и посерьезнее.

Койка заскрипела, и Лысый, почесываясь, подсел к столу.

— Посерьезнее, говоришь? Интересно… А мне расскажешь, что за дела? Может, пособить смогу.

— Пособить тут будет трудно, — Роман снова вздохнул, — хотя… Ладно, слушай.

— Подожди, — сказал Лысый, — сейчас чайник поставлю.

Он нашарил в темноте розетку, и через несколько секунд из чайника послышался легкий шум вскипающих на нагревательном элементе пузырьков.

Лысый уселся на место, закурил и сказал:

— Ну давай, рассказывай.

— Значит, так, — Роман помолчал, — помнишь, я тебе говорил вчера, что Арбуз сидит под воровской стражей?

— Ну, это я и без тебя знаю.

— Хорошо. И еще я сказал, что, кроме меня, его вытащить некому.

— Сказал. Было дело, — Лысый потрогал чайник. — Холодный еще…

— Да. А главное здесь то, что Арбуз — мой лучший друг. С самой школы, с первого класса. Мне сейчас тридцать семь, и получается, что мы дружим уже тридцать лет.

— И что, ни разу не погрызлись? — иронически поинтересовался Лысый.

— Конечно, грызлись, и не раз. И до мордобоя дело доходило. Но если друзья и подерутся, то дружба от этого только крепче становится.

— Это точно, — подтвердил Лысый, — из бывших врагов всегда хорошие друзья получаются. Вот, например, враждовали мы с татарами триста лет, а кто теперь с нами дружит лучше всех — хохлы или беларусы эти долбаные, которые по всему вроде как братья нам? Хрена лысого!

Лысый усмехнулся.

— Татары — вот кто. Или взять Европу. Кто лучше всех к нам относится? Немцы! Бывшие фашисты, с которыми у нас уж такая ненависть была, что дальше ехать некуда — натуральная война. Враги! А теперь — лучшие друзья. Да-аа… Извини, что перебил. Так что там Арбуз?

Чайник закипел, и Лысый выдернул шнур из розетки.

— А что Арбуз… — Роман был несколько удивлен оригинальными рассуждениями Лысого. — Сидит Арбуз. Так вот, по тому, насчет чего на него катят, только я один могу дать полные объяснения. И тогда все обвинения с него снимут, и будет ему снова полное уважение и почет. А я тут сижу, как дурак, и фарш в пресс-хате наблюдаю…

— Точно говоришь? — Лысый достал откуда-то свечку и, накапав воском на стол, утвердил ее в стоячем положении. — Отвечаешь?

— Отвечаю, — Роман уверенно кивнул. — Уж так отвечаю, что и не знаю как. Жизнью отвечаю — этого хватит?

— Этого — точно хватит. — Лысый налил в кружки чаю. — Давай-ка чайку тресни. Горяченько го.

— Спасибо, — ответил Роман и взял со стола кружку. — Так что — сам видишь, какое тут дело…

— Вижу, — согласился Лысый, — вижу и понимаю. И верю тебе, между прочим. А моя вера тоже кое-чего стоит. В общем… Ты особо не дергайся, утро вечера мудренее. Кстати, когда там сходняк-то будет?

— В воскресенье, — ответил Роман. — А ты что — сам не знаешь?

— Ну… Я знаю, просто решил проверить — а вдруг забыл? Всякое бывает…

Роман понял, что Лысый проверяет его, и усмехнулся.

— Это так ты мне веришь? — спросил он.

— Неважно, — туманно ответил Лысый, дуя на чай. — Сегодня четверг, значит, через два дня на третий. Я, Роман, тоже ведь человек не последний, так что когда увидишь своего Арбуза, передай ему привет от Лысого и напомни, что с него ящик коньяка, проспорил он мне. Правда, меня на следующий день повязали, так что он не успел выставить проигрыш, но я помню и ему тоже напоминаю. На всякий случай.

— А на чем проспорил?

Лысый улыбнулся:

— А ты его сам спроси. Он тебе расскажет.

— Спрошу. Да вот только если я его не вытащу, то, может, и спрашивать не у кого будет.

— Я же сказал тебе: не суетись! Вечно у вас, у артистов, все с разбегу да с наскоку… Для Арбуза я кое-что все-таки могу сделать. Завтра отправлю обществу маляву, чтобы повременили с Арбузом разбираться, потому что есть, мол, важный свидетель, а без него — без тебя, стало быть, — никак правды не найти будет. Ну а там уж как выйдет.

— Хорошо бы, — вздохнул Роман, — но ведь я еще не знаю, что будет со мной.

— Это точно, — кивнул Лысый. — Ну, да утро вечера мудренее.

— Да, ты говорил…

— И сейчас говорю.

Лысый вдруг изменился в лице, затем болезненно сморщился и схватился за сердце. Выронив кружку, он облился горячим чаем, но будто и не заметил этого.

— Эй, ты что? — шепотом воскликнул Роман.

— Ливер прихватило, — прохрипел Лысый.

Он откинулся на спинку стула и сильно побледнел.

Это было видно даже в неверном свете свечи.

Роман растерялся, но в следующую секунду сообразил, что нужно делать, и, вскочив, заколотил кулаком в дверь.

— Эй, Тарасыч, давай сюда! — закричал он.

Койки заскрипели, и в камере раздались голоса:

— Чего шумишь!

— Что такое?

В коридоре послышались шаги, затем недовольный голос Тарасыча произнес:

— Что там у вас?

— Включай свет, Лысому плохо! — ответил Роман.

— Вечно вам всем то плохо, то тесно, то на горшочек… — пробормотал Тарасыч, и в камере вспыхнул свет.

Лысый, держась обеими руками за грудь, медленно сползал со стула.

— Печет, ой, как печет… — просипел он, — будто кочергу в грудь всунули…

Его подхватили и осторожно уложили на койку.

Заскрежетал замок, и на пороге показался заспанный Тарасыч.

Взглянув на Лысого опытным взглядом, он уверенно сказал:

— Так. Значит, Лысый кони двигать собрался.

— Ты чо гонишь, мусор? — возмутился один из братков.

— Я тебе не мусор, — спокойно ответил Тарасыч. — Мусора за вами по городу бегают, а у меня другое дело — за вами следить да сопли подтирать. Вот будет на моем месте молодой да борзой, посмотрю, как ты запоешь тогда.

Он нагнулся к Лысому, который, прерывисто дыша, лежал на койке с закрытыми глазами, и укоризненно произнес:

— Говорил я тебе, дураку старому, — завязывай с чифирем, а тебе как об стенку горох. Это ведь у тебя уже четыре раза было, забыл, что ли?

— Укатали сивку крутые горки, — еле слышно прошептал Лысый. — Похоже, на этот раз мне…

Он не договорил, и Роман, почувствовав, что его сердце на секунду замерло, увидел, как у Лысого медленно отвалилась челюсть.

Тарасыч огорченно покрутил головой, затем снял помятую фуражку и сказал:

— Все, крякнул Лысый. Царство ему небесное.

Перекрестившись, он снова надел фуражку и, осмотревшись, скомандовал:

— Сидите тут тихо, а я пойду вызову кого надо.

Еще раз посмотрев на неподвижного Лысого, он вздохнул и вышел из камеры.

Лязгнул замок, и в наступившей тишине были слышны только удаляющиеся шаги старого надзирателя, который видел на своем веку столько смертей, что еще одна никак не могла испортить ему настроение.

— Ты ж мене пидманула… — донеслось из коридора.

* * *

Роман, так и не уснувший в эту ночь, лежал на спине и неподвижным взглядом смотрел в грязный потолок. Не спали и другие обитатели камеры. После того как четверо вертухаев, проклиная Лысого, который испортил им спокойную ночь, вынесли из камеры труп, братки некоторое время вспоминали в темноте положительные стороны усопшего, но, поскольку их по понятным причинам было не так уж и много, то разговор быстро закончился и наступила тишина. Однако никто не спал, и когда в камере зажгли свет, Роман увидел, что все остальные лежат, как и он сам, на спине и сверлят глазами потолок.

Мысли у Романа были самые что ни на есть мрачные.

Стоило ему обрести какую-никакую надежду после того, как Лысый пообещал посодействовать ему в судьбе Арбуза, как все рухнуло. Смерть Лысого была последней каплей, и Роман пал духом.

Все.

Арбуз теперь пропадет ни за что, а сам Роман…

Что будет с ним, одному богу известно, но, наверное, мало не покажется.

Вряд ли те люди, которые организовали ему арест и пресс-хату, отступятся от своих намерений. Если это «Воля народа», а кроме нее, некому, то Роману крышка. Эти ребята просто так с него не слезут. Слишком много крови попортил им Роман. А если посчитать деньги, которые из-за него потеряла эта подпольная организация, то Роман в их глазах заслуживает четвертования, повешения, посажения на кол и гильотины. А до этого — весь остальной средневековый наборчик — иголки под ногти, пытка огнем, сдирание кожи со спины и прочие радости.

Роман представил, как мрачные чиновники говорят между собой: ну, раз с пресс-хатой ничего не вышло, придется его отпустить. От такой глупости Роману стало смешно, и он истерически захихикал.

— Ты чо? — испуганно спросил один из братков.

— Да так, — Роман усилием воли подавил дурацкий смех, — это у меня просто слегка крыша поехала. Если начну по стенкам прыгать, вяжите меня крепко, только вертухаев не вызывайте.

— А чо, с тобой такое бывает? — обеспокоенно поинтересовался браток.

— Пока не было, — ответил Роман, — но тут, понимаешь, такое дело… Получается, что Лысый мог мне помочь, а теперь — сам видишь. Лысый на небесах, а я в «Крестах». И никто не узнает, где могилка моя. А кроме того, пропадет один хороший человек.

— Ну, тут уж как выйдет, — философски произнес браток, — а ты все-таки это, поспокойнее, не бесись.

— Ладно, попробую, — ответил Роман и закрыл глаза.

И тут же, к своему удивлению, почувствовал, что засыпает.

* * *

Разбудил Романа ставший уже знакомым лязг ключа в двери.

Открыв глаза, он потянулся и, повернувшись на бок, увидел в дверях все того же Тарасыча и двух стоявших за его спиной молодых вертухаев.

— Пошли, певец. С вещами, — сказал Тарасыч.

— А у меня и вещей-то нет, — ответил Роман, поднимаясь с койки.

— Тогда без вещей, — сказал Тарасыч.

Потянувшись, Роман встряхнулся и спросил:

— Ну и куда на этот раз?

— Увидишь, — усмехнулся Тарасыч. — Попрощайся с братками.

— А что, уже расстрельная команда прибыла? — поинтересовался Роман, закурив сигарету из чьей-то пачки, лежавшей на столе. — Последний парад наступает?

— Парад ему… — проворчал Тарасыч. — Кончай болтать, пошли.

Вертухаи за его спиной нетерпеливо переступили с ноги на ногу, и Роман, вздохнув, сказал:

— Покедова, братки! Если не вернусь, считайте меня…

— Хорош языком чесать, — сказал Тарасыч и потянул Романа за рукав.

Выйдя в коридор, Роман заложил руки за спину и зашагал в указанном направлении. Через несколько минут, пройдя через множество решетчатых дверей в сопровождении трех вертухаев, которые подсказывали, куда свернуть, он оказался во дворе, затем в проходной и наконец, к своему великому удивлению, на Арсенальной набережной.

Ярко светило солнце, по Неве проплывал белый пароходик, с которого доносилась праздничная музыка, а напротив «Крестов», опершись локтем на гранитный парапет, в позе скучающего щеголя стоял толстый и наглый Лев Самуилович Шапиро.

Лёва Шапиро, вечный директор Романа Меньшикова.

Переход от вонючей и темной камеры к ясному солнечному дню был настолько неожиданным, что Роман перестал понимать, что происходит.

Только что, то есть два дня назад, его приволокли в «Кресты» и без всяких объяснений и бюрократических проволочек засадили в камеру. Просто с улицы — и сразу в камеру. Потом прессхата, далее — неожиданная смерть Лысого, и раз!

Пинком под зад — и на улицу.

Его просто выставили из «Крестов», как напившегося алкаша из пивбара.

Бред какой-то…

— Ну и что? — донесся с противоположной стороны дороги голос Шапиро. — И долго ты будешь там стоять? Может быть, хочешь попроситься обратно?

Роман взглянул на Шапиро и, посмотрев, как положено, — сначала налево, а потом направо, — перешел дорогу.

— Здорово, зэк! — радостно провозгласил Шапиро, протягивая Роману пухлую ладонь.

— Здорово, кровопийца, — ответил Роман, пожимая руку Шапиро и чувствуя, как окружающее снова приобретает свойства натуральной реальности.

— Что-то вид у тебя не очень-то жизнерадостный, — без особого огорчения заметил Шапиро. — Поехали-ка перекусим.

— Вообще-то для начала я бы помылся, — сказал Роман.

— Ну так мы к тебе и поедем, там и помоешься, и похаваешь, — Шапиро взял Романа под руку и повел его к стоявшему в сторонке серебристому джипу с затененными стеклами.

— Это чья машина? — поинтересовался Роман.

— Моя, — гордо ответил Шапиро. — Куплена на честно заработанные тобой деньги.

— Ах ты сволочь! — возмутился Роман, залезая в джип. — Я, значит, на нарах парюсь, а ты себе джипы покупаешь?

— Я, в отличие от тебя, не могу позволить себе шататься по всяким сомнительным местам вроде этих «Крестов». Мне делами заниматься надо.

— Ну, негодяй! — Роман усмехнулся. — Какой же ты негодяй!

— А если я негодяй, — ответил Шапиро, усаживаясь за руль, — то что же ты меня не выгонишь? Взял бы себе директором какого-нибудь Сидорова…

— Нет уж, — сдался Роман, — мне другого не нужно.

— Вот! — Шапиро поднял толстый указательный палец. — Вот она, истина! А раз не нужно, то и не чирикай.

Шапиро осторожно отъехал от поребрика и резко дал газу.

— Эй, ты поаккуратнее! — запротестовал Роман. — Ты что, хочешь меня угробить?

— Ни в коем случае, — ответил Шапиро, ловко объезжая зазевавшийся «Мерседес», — ты мне пока что живой нужен. Разве что потом, когда перестанешь писать песни…

* * *

Оказавшись дома, Роман первым делом пошел в душ, а Шапиро направился к холодильнику и, открыв его, достал бутылку пива.

— Отвали! — сказал он вертевшемуся у ног Шнырю, — тебя я сегодня уже кормил.

В это время раздался звонок в дверь, и Шапиро в сопровождении Шныря отправился открывать. Посмотрев в глазок, он усмехнулся и отпер дверь.

На лестничной площадке стояли Лиза и Боровик.

— Заходите, гости дорогие, — нараспев произнес Шапиро и оступил в сторону, — хозяин изволит принимать душ, а я тут один как перст…

— Как перст в носу, — добавила Лиза, проходя в квартиру.

— Или как перст еще в одном месте, — сказал Боровик, входя следом за ней.

Пожав руку Шапиро, Боровик прошел в комнату, а Лиза, подойдя к двери в ванную, приложила губы к щели и сказала:

— Ромка, я пришла!

— Ага! — донеслось из ванной. — Сейчас я смою с себя тюремную нечисть и выйду.

— Можешь не торопиться, — ответила Лиза, — я тут пока кухонными делами займусь.

Шапиро широко улыбнулся и сказал:

— Зрелище, радующее душу, — женщина на кухне.

Лиза угрожающе посмотрела на него и ответила:

— Зрелище, радующее женщину, — Шапиро на полу с головой, разбитой чугунной сковородкой.

— А у него нет чугунной сковородки, — радостно воскликнул Шапиро, — у него они все тефлоновые, а тефлоновой сковородкой можно разве что Шныря прибить.

Шнырь, услышав свое имя, открыл рот и громко мяукнул.

— Отвали, — повторил Шапиро, — ты сегодня и так уже две банки «Вискаса» сожрал.

* * *

— Я ровным счетом ничего не понимаю, — сказал Роман, накладывая на тарелку жареную рыбу. — Позавчера меня схватили на улице и без разговоров посадили в камеру. Заметьте, при этом я не увидел ни одной бумажки. Вообще ни одной. Я не разбираюсь в этом, но должен же быть какой-то ордер на арест, какой-то протокол задержания, потом в «Крестах» — сдал, принял, опись, протокол… А тут — прямо как в средние века: хвать — и в темницу! А потом — пошел вон. Черт знает что!

— Ну, кое в чем ты прав, — ответил Шапиро. — Во-первых, ты действительно ничего не понимаешь и ни в чем не разбираешься. И насчет средних веков — справедливое замечание.

Он зацепил из вазочки полную ложку хрена и ляпнул его на свою тарелку.

— Несколько лет назад, в одной статье, написанной, очевидно, умным человеком, кстати, его фамилия — Дымшиц…

— Ну понятно, — ядовито усмехнулся Роман, — если Дымшиц, то несомненно умный.

— Твои антисемитские наклонности мне давно известны, — парировал Шапиро, — и поэтому я не обращаю внимания на эти жалкие беззубые выпады. Между прочим, как ты думаешь, может ли быть умным человек с фамилией Забодайкорыто? Или, например, Козодралов?

— Таких фамилий нет, — сказала Лиза, — это только в фельетонах бывает.

— А вот и неправда ваша, — ответил Шапиро, — специально принесу умную книгу, в которой проводится анализ фамилий и соответствие их умственным способностям людей.

— Ага, — хмыкнул Роман, — а написал ее не иначе как какой-нибудь Гольдштейн.

— Ничего подобного, — Шапиро поджал губы, — ее написал Лурье.

Все засмеялись, а Шапиро надулся и сказал:

— Не буду ничего рассказывать. Ну куда я попал? Кругом одни гои, и каждый хочет уязвить бедного еврея…

— Ладно, бедный ты наш, кончай прибедняться! — Роман положил себе еще рыбы. — Мы внимательно тебя слушаем. Так что там этот Лившиц?

— Не Лившиц, а Дымшиц, — Шапиро вздохнул. — Да-а-а… Так вот. Сама статья — ничего особенного, обычный анализ происходящего, сейчас такие анализы делают все, кому не лень. Но одна фраза! Совершенно гениальная фраза. Он сказал: взяточничество и протекционизм в России сегодня находятся на феодальном уровне. На феодальном, понимаешь?

— Ну, понимаю, — кивнул Роман.

— Ни хрена ты не понимаешь, — Шапиро махнул рукой, в которой была зажата вилка, и Боровик инстинктивно отстранился. — Ведь этот Дымшиц сказал только про взяточничество и протекционизм, но из этого логически вытекают все прочие феодальные штучки. Например, то же телефонное право. Вот ты удивляешься, как это тебя без соблюдения всяких формальностей упекли в «Кресты», а потом так же элементарно выставили за дверь. Удивляешься?

— Удивляюсь, — согласился Роман.

— Вот. А ведь это так просто! Иван Иваныч позвонил Петру Петровичу и попросил его об услуге. Тот, в свою очередь, передал эту просьбу кому следует, потом дальше, еще дальше — и готово дело: Роман Меньшиков сидит в камере. Все повязано, подмазано, заметано и покрыто. И никаких бумаг. На бумаге существует только закон. А про закон в нашей стране ты можешь забыть. И выпустили тебя точно так же — без всякого там закона. По телефонному звонку. И не было в «Крестах» никакого Меньшикова! Это всем просто приснилось. Понял?

— Ну, понял, — Роман вздохнул. — А откуда же пошли те звонки, по которым меня выпустили?

— Вот! — Шапиро воздел палец, похожий на большого опарыша. — Вот где собака порылась!

— Ну и где же она порылась? — спросила Лиза, которая с интересом слушала разглагольствования Шапиро, не забывая, впрочем, про жареную рыбу.

— Только ради вас, юная фройляйн, — умильно прожурчал Шапиро, повернувшись к ней, — только из восхищения вашей молодостью и красотой я расскажу историю освобождения ничтожного паяца из мрачной темницы. Сам он в силу своей ограниченности и самоуверенности просто не в состоянии оценить преданность и верность своего директора, который, не щадя своего кошелька и самой жизни, вступился за жалкого исполнителя блатных куплетов, попавшего в переплет.

— Красиво излагаешь, собака! — Роман восхищенно покрутил головой. — Только держи свои толстые руки подальше от молодой и красивой юной фройляйн.

— Больно надо! — ответил Шапиро, посмотрев на свои руки. — Между прочим, руки у меня вовсе не толстые. Они — большие.

— «А для чего тебе такие большие руки? — спросила Дюймовочка», — вставил реплику Боровик.

— Какая Дюймовочка?! — Шапиро схватился за голову. — Боже ж мой, куда я попал!

Лиза звонко захохотала, а Роман, укоризненно посмотрев на Боровика, сказал:

— Саня, я понимаю, в уставе спецслужб этого нет, но там была не Дюймовочка, а Красная Шапочка.

— Какая разница, — Боровик небрежно отмахнулся, — мне все одно — что Дюймовочка, что Красная Шапочка или, например, Марья Царевна. Сказки!

— Сказка — ложь, да в ней намек, — назидательно произнес Шапиро. — Но я не понял, вы будете меня слушать или нет?

— Будем, — заверил его Роман и налил себе пива. — Давай грузи!

— Грузи… — проворчал Шапиро. — Что за выражения! Ну да ладно. Я не буду расписывать в красках, с какими трудностями мне пришлось столкнуться, скажу только, что они были. Между прочим, у Шапиро тоже имеются связи, только он не треплется о них на каждом углу… В общем, имея представление о твоих делах, старый Шапиро сразу смекнул, откуда ветер дует, и предпринял соответствующие действия. Результатом этих действий стало то, что один из сидящих в «Крестах» уголовников немедленно взял на себя участие в организации побега известного нам Чернова, а несколько чиновников из тех же «Крестов» так же немедленно оформили его признание и перевели все стрелки, в результате чего Роман Меньшиков оказался никому не нужен. Но не все так просто. В цепочке, ведущей к заказчику, а именно, к «Воле народа», нужно было найти звено, которое взяло бы на себя ответственность за неисполнение заказа. И такое звено нашлось — ни много ни мало сам начальник «Крестов». Естественно, каждому из тех, кто организовал твое освобождение, пришлось заплатить…

— И сколько ты раздал?

— Сто сорок тысяч долларов, — радостно ответил Шапиро.

— Ладно, вычти из моих гонораров, — покладисто произнес Роман.

— Так ведь уже вычел! — еще более радостно воскликнул Шапиро.

— Вот свинья! — засмеялся Роман. — Он уже вычел!

— А ты как думал? — удивился Шапиро. — Я же не мог позволить себе сделать тебя своим должником.

— Скажи лучше, что не мог позволить себе потратить собственные деньги на своего же кормильца и поильца.

— А хоть бы и так, — высокомерно произнес Шапиро. — Может быть, ты хочешь, чтобы они вернули деньги и забрали тебя обратно?

— Ладно, ладно, — засмеялся Роман, — будь потвоему. Я даже готов по достоинству оценить твою заботу обо мне и всенародно принести тебе благодарность.

— Ну давай, приноси.

Шапиро приосанился и посмотрел на Романа сверху вниз.

Роман усмехнулся, налил себе рюмку водки и встал.

— Уважаемый Лев Самуилович! — торжественно произнес он. — От имени себя лично, а также от имени присутствующих здесь моей любимой женщины и моего лучшего друга сердечно благодарю вас за спасение меня из грязных и кровожадных рук неизвестных злодеев.

Он подумал и добавил:

— Азохен вэй!

— При чем здесь азохен вэй? — удивился Шапиро. — Впрочем, не важно. Благодарность принимаю. Кто бы мне водки налил?

— А сам что — уже не можешь? Твои большие руки устали двигаться?

— Вообще-то могу, — Шапиро пожал плечами и взялся за бутылку.

Налив себе, Лизе и Боровику, Шапиро встал и сказал:

— Аллаверды! Я с трудом сдерживаю скупую мужскую слезу, слушая твои проникновенные слова. Поэтому — будь здоров, скотина!

— И тебе того же, животное! — ответил Роман.

Чокнувшись, все выпили, и Роман снова сел в кресло.

Шапиро задумчиво повертел рюмку в пальцах, будто желая добавить что-то к сказанному, но тоже опустился на свое место.

— Ну, что же, — Роман взял сигарету и закурил, — к вышесказанному добавлю только, что в «Крестах» я успел побывать в пресс-хате, и, как видите, без ущерба для себя, а также стать свидетелем безвременной кончины немолодого зэка по кликухе Лысый. Вот такие новости.

— Лысый? — Боровик прищурился. — Погодика… У него еще на правой руке наколка необычная — теорема Пифагора. Верно?

— Верно, — кивнул Роман. — А что такое? Ты его знаешь?

— Да так, ничего особенного, — отмахнулся Боровик. — Давай дальше.

— Дальше? — Роман нахмурился. — А дальше, господа хорошие, пора возвращаться к нашим баранам. А именно — к лучшим друзьям. Арбузто так у воров под стражей и сидит!

— Наконец-то! — усмехнулся Боровик. — А я думал, вспомнишь ты о нем или нет.

— Ну и дурак, что думал такое, — отрезал Роман. — Вот уж не ожидал от тебя!

— Ладно, — Боровик примирительно поднял ладони. — Ну так что, есть у тебя мысли по этому поводу?

— Мысли есть, как не быть… — Роман задумчиво посмотрел в окно. — Сходняк, стало быть, послезавтра. Значит, у нас имеется еще полтора дня…

Глава 2
РАЗ ПОШЛИ НА ДЕЛО…

Любому человеку, которому довелось прожить часть своей жизни в старое советское время, знакомы слова «Внеочередной съезд Коммунистической Партии Советского Союза». Население страны своевременно оповещалось об этих съездах, и о чем бы ни говорилось с высокой кремлевской трибуны, заканчивались все эти речи всегда одинаково — единодушным одобрением принятых решений и дружным пением гимна Союза Советских Социалистических Республик.

В отличие от помпезных коммунистических собраний, съезд, который происходил в Санкт-Петербурге этим жарким летом, не афишировался и гимнов петь не предполагалось. Да и не было у российского криминалитета, собравшегося в особняке на канале Грибоедова, никакого гимна.

Разве что «Мурка»…

Но собравшиеся понимали, что если бы уголовные авторитеты, чьи лица были изборождены морщинами и шрамами, а тела и конечности изукрашены затейливой татуировкой, вдруг встали и дружно запели «Раз пошли на дело я и Рабинович…», это превратило бы серьезное собрание в фарс. Поэтому «Мурку» не пели, флагов не вывешивали, да и не было никаких флагов… И трибуны, сработанной из ценных пород дерева, с гербом на фасаде, тоже не имелось.

Однако сходняк, посвященный решению насущных проблем, среди которых одной из первых было сомнительное поведение вора в законе Арбуза, проходил на самом высоком уровне.

Движение на набережной канала Грибоедова, где находился старинный особняк, принадлежавший Фонду памятников культуры, было перекрыто от моста до моста. Поперек дороги стояли милицейские машины, рядом с которыми лениво прогуливались сотрудники правоохранительных органов, а чуть поодаль, ближе к особняку, их дублировали массивные черные джипы с мрачными тонированными стеклами, и в этих джипах сидели те, кого вышеупомянутые сотрудники вроде бы должны были хватать, вязать и вообще стирать с лица земли, но почему-то они этого не делали. Мало того, совершая сложные неторопливые эволюции между машинами, представители сторон обменивались дружелюбными репликами, давали друг другу прикуривать и демонстрировали терпимость, миролюбие и взаимопонимание.

В бальном зале особняка, принадлежавшего прежде богатому и влиятельному графу, все было почти как сто пятьдесят лет назад. Стараниями реставраторов, художников и краснодеревщиков бальный зал выглядел так, будто особняк был построен месяц назад. Богатая лепка потолка производила впечатление только что законченной работы, инкрустированный паркет сверкал свежим лаком, позолота и роспись были яркими и свежими.

В середине зала располагался огромный круглый стол, покрытый темно-зеленой бархатной скатертью с вырезом по центру, и этот вырез точно соответствовал основанию укрепленного на столе двухметрового бронзового канделябра, в котором горели ровно девяносто девять свечей. Говорят, что давно истлевший в могиле владелец особняка заказал этот канделябр в расчете на то, что ему удастся прожить столько лет, сколько было в канделябре свечей, однако его надежды не оправдались, и пятьдесят две свечи оказались лишними.

Вокруг стола стояли резные кресла с мягкими бархатными подушками в цвет скатерти, и в этих креслах восседали те, кто больше привык к жестким нарам и прочей неудобной мебели вроде скамьи подсудимых.

На этот внеочередной сходняк прибыл весь цвет российского криминала — Сеня Мировой из Москвы, Вольдемар Кулак из Кемерова, Сашок Паленый из Вятки, волгоградский вор в законе Виктор Касторов по прозвищу Бритва… Много было важных и влиятельных людей в этом зале, а Санкт-Петербург представляли трое, одним из которых был Яков Михайлович Тягайло, он же Тягач.

Авторитеты собрались толковать о серьезных делах, поэтому стол был почти пуст, если не считать множества бутылок с минеральной водой, хрустальных стаканов, массивных антикварных пепельниц и нескольких бутылок дорогой водки специально для тех, кому могло стать нехорошо или попросту невтерпеж. После съезда присутствующие планировали переместиться во дворец спорта «Юбилейный», где уже были накрыты столы, и полсотни расторопных официантов из лучших ресторанов города готовили банкет, который дожен был состояться независимо от того, как решатся наболевшие вопросы, а также судьба Арбуза.

Тягач на правах хозяина лично рассадил дорогих гостей, стараясь не обидеть никого, но его беспокойство оказалось напрасным, потому что стол был круглым, как при дворе короля Артура, да и боярские времена, когда кто-то мог сидеть выше или ниже другого, давно прошли.

Сначала разговор зашел о бензоколонках, на которых группировка Миши Утюга вознамерилась разместить сеть игральных автоматов, чтобы сделать посещение заправки для водителей более приятным, а для владельцев автоматов — более прибыльным. Но в городской управе заартачились, и дело было даже не в деньгах. Отцы и матери города, поверив опрометчивым телевизионным заявлениям президента, возомнили, что времена воровского правления подошли к концу, и решили повернуться к криминалу задом. Это было недопустимо, и собрание постановило в кратчайший срок урезонить оборзевших чиновников, вплоть до физического устранения наиболее активных сторонников законного образа ведения дел.

Потом с кратким докладом выступил Беня Пузырь, который с целью эксперимента открыл в разных местах города восемь питейных заведений нового толка. На самом деле ничего нового в этих забегаловках не было, но для немолодых любителей советской старины посещение рюмочных, а Беня открыл именно классические советские рюмочные, было истинным наслаждением. В этих рюмочных негромко звучала эстрадная музыка шестидесятых годов, подавалась исключительно водка в граненых стопках плохого стекла, а на витрине имелся небольшой, но проверенный десятилетиями ассортимент — бутерброды с килькой и яйцом, сало на куске черного хлеба и мятые маринованные помидоры на блюдце.

За столами можно было только стоять, что обеспечивало высокую проходимость рюмочных, на кафельных стенах висели антикварные советские плакаты, призывающие к бдительности и ударному труду, и единственной данью нынешним прогрессивным временам были чистота, наличие туалета и охранник у дверей на случай, если кто-то из посетителей переберет и поведет себя некультурно. Эксперимент увенчался абсолютным успехом, и Беня намеревался открыть в городе двести, а то и триста подобных заведений. На это требовались большие деньги, и общество с дорогой душой поддержало инициативу, решив выделить из городского общака столько, сколько понадобится.

Далее были рассмотрены такие насущные вопросы, как падение выручки от пасущихся на крупных перекрестках инвалидов, разгромная статья о коррупции в «Ведомостях», в которой автор позволил себе назвать некоторые имена, не подлежавшие разглашению, перестрелка на Южном шоссе, унесшая жизни восьми членов двух противоборствующих группировок, недопустимое повышение ментовских аппетитов, приводящее к убыткам и испорченному настроению, и многое, многое другое.

Примерно через полтора часа был сделан небольшой перерыв, после которого планировалось начать обсуждение очень важного вопроса, касающегося внутренних дел криминального сообщества, а именно непозволительных поступков вора в законе Михаила Арбузова, имевшего вполне понятную кликуху Арбуз.

Прогулявшись по графскому особняку и подивившись богатству прежнего владельца, а также по заслугам оценив заботу заинтересованных лиц о памятниках старины, заседатели вернулись в бальный зал и расселись по своим местам.

Арбуз уже был там и сидел на отведенном ему месте, которое находилось как раз напротив Тягача, бывшего на этом собрании председателем. Какими бы серьезными ни были адресованные ему претензии, Арбуз был вором в законе и уважаемым человеком, поэтому никаких ущемлений его достоинства не допускалось, и он занимал одно из равных мест за столом.

Тягач постучал карандашом по стакану с минералкой, откашлялся и сказал:

— А теперь поговорим о делах скорбных.

Гул негромких разговоров стих.

Тягач посмотрел на Арбуза и ровным голосом, стараясь не выдавать никаких эмоций, произнес:

— Уважаемый Михаил Александрович! Давно зная тебя, скажу честно, что я не испытываю удовольствия, поднимая на нашем собрании такой щекотливый вопрос. Но общество обеспокоено тем, что ты гасишь людей как тебе угодно, причем не простых братков, которых, как мы все знаем, никто не считает, а людей уважаемых, авторитетов. Может, объяснишь, что случилось? А то люди волнуются, кто знает, кого ты завалишь завтра, — может быть, это будет кто-то из присутствующих.

Произнеся столь длинную дипломатичную фразу, Тягач достал платок и вытер лоб. Обычно он изъяснялся гораздо проще, а главное — короче.

Арбуз кивнул и, оглядев выжидательно смотревших на него авторитетов, ответил:

— Вопрос понятен. Но сначала, как в любой дискуссии, нужно договориться о терминах. Вот ты, уважаемый Яков Михайлович, сказал: общество. А что такое общество? Позволь мне немного порассуждать об этом. Я недолго.

Он глотнул минералки и, поставив стакан на стол, сказал:

— Предположим, в газете написано: Грузия испортила отношения с Украиной. Вроде бы все понятно, все привыкли к таким формулировкам, но в этом есть большая ошибка, которая частенько даже приводит к войнам. Ведь это не пять миллионов грузин вдруг возненавидели сколько там… Ну, скажем, сорок миллионов хохлов. Отнюдь! Просто некие господа Голопупенко, Пердодрищенко и Халявый не поделили что-то с господами Жопидзе, Брюхашвили и Добегулия. И все! А украинский народ, прочитав статейку в газете или послушав телевизионного комментатора, озлобляется на грузин, и наоборот, грузины начинают точить кинжалы на хохлов. Хотя можно решить этот вопрос элементарно — загасить этих шестерых гадов, и все дела. Я вообще не желаю обсуждать такие фальшивые понятия, как общество или государство. Ведь ни обществу, ни государству в рыло не дашь и к ответу не призовешь. Все это химеры, и хитрожопые люди — именно конкретные люди — ловко прикрывают свои личные интересы этими химерами. Вот и у нас то же самое получается. Ты, Яков Михайлович, сказал: общество обеспокоено. Отчасти я согласен с этим. Действительно, если кто-то начинает размахивать стволом, это может нервировать. Но я хотел бы знать, кто именно на меня катит. И по какому конкретному поводу.

— Один уже сказал об этом прямо, так ты его там же на месте и завалил. Помнишь, как покойный Башка рассказал нам в ангаре, как твой друг Роман Меньшиков грохнул Корявого? И, между прочим, из твоего же пистолета грохнул. А ты Башке за это башку продырявил. Это, брат Михаил, не шуточки. Потом Чукча в Волгограде… В общем, считай, что это я тебя спрашиваю от имени общества. Такое уж обязательство на меня выпало. И никаких обид, ничего личного, как американцы говорят.

— Между прочим, — Арбуз прищурился на Тягача, — ты сам только что сказал, что простых братков, то есть шестерок, никто не считает.

— Но ведь не только в Башке дело, — вмешался Сашок Паленый из Вятки. — Тут некоторые считают, что ты убрал Корявого руками Меньшикова. То есть не сам Меньшиков по своей воле грохнул его, а именно ты организовал это, чтобы с тебя спроса не было. И Чукча в Волгограде — кроме тебя, вроде некому. А ведь они оба — авторитеты. Этак, если каждый сам будет убирать кого угодно, то и общества не останется.

— Понимаю, — кивнул Арбуз, — вполне понимаю. И готов ответить по каждому из двух пунктов претензии. Во-первых…

В это время высокая и тяжелая резная дверь открылась, и на пороге показался один из бригадиров, отвечавший за безопасность и порядок на криминальном съезде. Арбуз замолчал, недовольно глядя на стража порядка, а тот с извиняющимся видом подошел к Тягачу и что-то прошептал ему на ухо.

Тягач сделал удивленное лицо и, кивком отпустив бригадира, повернулся к Арбузу. Внимательно посмотрев на него, он крякнул и сказал:

— Есть интересные новости. И, может быть, что-то разъяснится лучше, чем мы тут толкуем… Там Меньшиков пришел.

По залу, отдаваясь в далеких углах, пробежал ропот.

Арбуз тоже удивился и спросил:

— А ты, Михалыч, ничего не путаешь?

— Нет, Александрыч, не путаю. Сейчас его проведут сюда.

— Ну что же… — Арбуз пожал плечами. — Может, оно и к лучшему.

* * *

Подъехав на канал Грибоедова, Роман оставил машину около ментовской заставы и неторопливой походочкой направился к особняку, в котором час назад начался сходняк. По набережной напротив особняка лениво фланировали крупногабаритные братки, одетые в черные похоронные костюмы, и редкие пешеходы, скромно глядя в асфальт, старались поскорее пройти мимо них.

Роман же, нескромно засунув руки в карманы фланелевых брюк, подошел к подъезду и, сняв черные очки, обратился к стоявшему на ступенях братку, в ухе которого торчала пластмассовая клипса с витым проводом, уходившим за воротник пиджака:

— Уважаемый…

Браток воззрился на Романа, потом широко улыбнулся и сказал:

— Какие люди! И без охраны.

Роман ответил ему вежливой улыбкой:

— Ну, не такая уж я персона, не то что те, кто там сейчас заседает.

— Да, там люди уважаемые, — кивнул браток и тут же спохватился. — А ты-то откуда знаешь?

— Ну, если уж менты знают, да и корреспонденты тоже… — Роман повернулся и указал пальцем на долговязого парня, обвешанного фотоаппаратами, который препирался с охраной на дальних подступах к особняку, — то почему бы и мне не знать? Да и дело у меня есть к обществу. Важное дело. Так что ты, уважаемый, позови вашего… ну, начальника охраны, что ли. Мне нужно ему пару слов сказать.

Браток кивнул и, отвернувшись, пробормотал что-то в воротник.

Потом снова обернулся к Роману и спросил:

— Слушай, Роман, а что там за история с твоими похоронами? И в газетах писали… А потом среди братвы слух прошел, что все это фуфло, а ты на самом деле живой.

— Ну так ведь вот он я! — Роман усмехнулся. — Живой и здоровый, так что фуфло это все и есть.

— А у тебя скоро концерт какой-нибудь будет? — стеснительно спросил браток, — а то ребята заскучали что-то… Где, говорят, наш Меньшиков, песен хотим…

— Будет, будет, — успокоил его Роман. — Наверное, в конце месяца, в «Октябрьском».

— Во ништяк! — обрадовался браток. — А контрамарочку можно?

— Нет, — решительно ответил Роман. — Это ведь, понимаешь, бизнес, а по части бизнеса у меня такой зверь, Шапиро называется, у него и муха билет купит. Так что не получится. Но ведь ты же не нищий, правда? Билет-то сможешь купить?

— Смогу, конечно, — кивнул браток, — что ж я, нищий?

— Вот именно, — Роман развел руками и улыбнулся.

В это время массивная, украшенная бронзовыми кренделями дверь открылась и на пороге показался браток постарше рангом, явный бригадир, в ухе которого тоже торчала клипса переговорного устройства.

— Добрый день, Роман, — приветливо произнес он, спускаясь по ступеням. — Приятно видеть тебя в добром здравии.

Роман удивился таким учтивым речам бандитского бригадира, но виду не подал и вежливо пожал протянутую ему руку.

— Что за дела у тебя к обществу? — вполголоса поинтересовался бригадир, когда они с Романом отошли от крыльца на несколько шагов.

— Дела важные, — веско ответил Роман. — Насколько я знаю, собрание ведет Тягач?

— Он самый, — кивнул бригадир.

— Там еще до Арбуза не добрались?

— Пока нет. Но, я думаю, скоро доберутся. Сейчас как раз перерыв, и после перерыва будет арбузовская тема.

— Ну так слушай. Арбуз — мой лучший друг, и я готов, как бы это сказать… В общем, дать показания, которые снимут с него все обвинения.

— Серьезное дело, — согласился бригадир. — Тогда подожди здесь несколько минут.

Роман кивнул и достал сигареты, а бригадир поднялся по ступеням и скрылся за парадной дверью особняка.

Перейдя узкую проезжую часть набережной, Роман облокотился на старинные чугунные перила, выкрашенные, как заведено, в черный цвет, и, глядя в медленные мутные воды канала, задумался.

Что он будет говорить? Как сможет вытащить Арбуза из беды? Как отнесутся к его выступлению те, кого он будет убеждать в невиновности Арбуза?

Ответов на эти вопросы пока не было.

Да и не нужны были эти ответы. Роман знал, что, как бы он ни представлял то, что произойдет через несколько минут, на деле все будет совершенно иначе. И все будет зависеть только от его решительности и убедительности доводов.

Да-а-а…

Во всяких компаниях бывал Роман, но на воровском сходняке — никогда.

Может, песню об этом написать?

— Роман! — раздалось у него за спиной.

Оглянувшись, Роман увидел бригадира, который стоял на крыльце и делал ему приглашающие жесты. Кивнув, Роман бросил окурок в воду и пошел к особняку. Поднявшись по ступеням, он шагнул через порог и оказался в просторном и прохладном фойе. Широкая изогнутая мраморная лестница вела на второй этаж, и бригадир, пригласив Романа следовать за собой, стал подниматься наверх.

В просторном холле на втором этаже стенные панели были расписаны голыми толстыми красотками и мускулистыми кудрявыми пастухами, и в дальнем конце этого холла имелась дверь, по обе стороны которой стояли, заложив руки за спину, двое охранников в одинаковых черных очках.

Кивнув им, бригадир подошел к двери и торжественно открыл ее перед Романом. Роман учтиво склонил голову и вошел в бальный зал, где проходило совещание российского криминалитета.

За большим круглым столом, покрытым темно-зеленой тканью, сразу же напомнившей Роману бильярдную, сидели человек тридцать, и их лица красноречиво говорили об их социальной принадлежности. А лежавшие на зеленом бархате руки, украшенные шрамами и богатой татуировкой, окончательно подтверждали статус присутствовавших.

Все повернулись к открывшейся двери, и на Романа уставились тридцать пар глаз, одна из которых принадлежала его другу Арбузу. Роман привык к вниманию публики, тысячи и тысячи зрителей пожирали его глазами во время выступлений, поэтому, нимало не смутившись, он подошел к столу и поставленным голосом произнес:

— Приветствую уважаемое общество. Меня зовут Роман Меньшиков, и скорее всего многие из вас меня знают.

Над столом пронесся одобрительный шум, и семидесятилений саратовский авторитет Чума, иссохший в ссылках и тюрьмах, весь в морщинах и наколках, бодреньким голосом проскрипел:

— Как же, знаем, знаем, молодые только о тебе и трендят: Меньшиков такой, Меньшиков сякой. Да я и сам иногда слушаю твои записи, если кто заведет… Хотя мы, старики, больше другую музыку любим. Романсы там всякие, цыгане… Но ведь ты же сюда не песни петь пришел?

— Точно, не песни, — кивнул Роман, — и вообще не петь.

Тягач, внимательно слушавший короткий диалог, удовлетворенно кивнул и сказал:

— Вот и хорошо. Присядь пока, уважаемый господин певец, сейчас тебе стульчик поставят.

Он кивнул одному из четверых охранников, стоявших по углам зала, и тот быстро поднес Роману бархатное кресло из стоявших вдоль стены. Поставив кресло рядом с Арбузом, охранник неслышными шагами удалился на свое место, а Роман с достоинством сел и непринужденно налил себе минералки.

Тягач посмотрел на Арбуза и сказал:

— Ну вот. Пришел твой защитник. Сам говорить будешь или уважаемый Роман Меньшиков скажет что-нибудь толковое?

Арбуз взглянул на Романа, подмигнул ему и ответил:

— А пусть он скажет. Я думаю, что у него лучше получится. Он поговорит, а мы послушаем.

Глава 3
ГЕРОЙ СХОДНЯКА

Роман окинул взглядом людей, сидевших вокруг огромного стола, и начал свою речь:

— Господа авторитеты! Я здесь человек посторонний, потому что дел ваших не знаю, да и не нужно мне их знать. Меньше знаешь — дольше живешь.

За столом заулыбались и закивали.

— Но, с другой стороны, я не совсем посторонний, потому что могу пролить свет на некоторые неприятные проблемы, которые вы как раз тут и обсуждаете.

Слушатели снова закивали, но уже без улыбок, потому что проблемы к улыбкам не располагают.

— Арбуз правильно сказал, что у меня лучше получится, потому что я больше знаю о том, что произошло некоторое время назад. И сейчас я расскажу вам все, что можно.

— А что, чего-нибудь рассказывать нельзя? — поинтересовался волгоградский Бритва.

— Точно, — кивнул Роман. — Меньше знаешь — дольше живешь.

— Ишь ты… — Бритва улыбнулся и покачал головой.

— Но и того, что я расскажу, хватит для прояснения всех темных мест.

Роман умолк на секунду, потом налил себе рюмку водки и выпил ее, не поморщившись, как воду.

— Некоторое время назад одна организация, не буду ее называть, но скажу только, что это очень мощная организация, имеющая возможность пользоваться государственной властью и государственной силой, решила использовать меня в своих целях, прямо скажем, опасных для уважаемого общества, — Роман обвел рукой стол, — то есть для всех вас.

— Это какие же такие цели? Как использовать? — раздался голос Кулака.

— Вот об этом я как раз и не буду говорить, — ответил Роман, — но уверяю вас, что цели были такие, что вам всем мало бы не показалось. Попросту говоря, они планировали уничтожить одним махом весь российский криминал.

За столом зашумели, и Тягач постучал своим массивным золотым перстнем по стакану. Снова все стихли, и Роман сказал:

— Для этого они организовали сложную многоходовку, чтобы я был вынужден сделать то, что они затеяли. Сначала они подставили меня, сделав так, будто я сам у себя украл очень дорогую вещь, на несколько миллионов баксов, но я вывернулся. Потом они попытались убить моего друга, подставив меня под это, и опять ничего не получилось. И тогда один из тех, через кого все это делалось, Стропилло его звали, заказал Арбуза.

— То есть как заказал? — удивился Тягач.

— А вот так, — Роман посмотрел ему в глаза. — Арбуз повесил на него лимон баксов за то, что он принимал самое активное участие в попытках потопить меня, а на меня, поверьте на слово, такого навалили, что хоть в петлю лезь… Да. И еще этот долбаный Стропилло сделал так, что мои друзья, то есть Арбуз и еще один человек, стали считать меня подонком и предателем. В общем, Стропилло пришел к Корявому, не знаю уж, что у них там за дела были, дал ему денег и заказал Арбуза. Корявый послал к Арбузу двух киллеров, но арбузовские ребята оказались половчее и завалили обоих стрелков. А один из них перед смертью раскололся, что послал их Корявый. А дальше… Если коротко, то дело было так. Мы с Арбузом приехали к Корявому разобраться, и случился разговор, в ходе которого Арбуз пообещал не убивать Корявого. О чем говорили — не важно, но Корявый выговорил себе у Арбуза жизнь. А меня это совершенно не устраивало, потому что этот пидар заказал моего друга, и, между прочим, не простого друга, а авторитета, вора в законе. Это я специально говорю, чтобы не забывали, о ком речь идет.

Чувствуя, что его понесло, Роман попытался было успокоиться, но убедился в том, что это бесполезно. Ну и черт с ним, подумал он, будь что будет.

— Не знаю, как у вас, у криминальных ребят, — сказал он и, неспешно закурив, выпустил дым в потолок, — а у нас, у обычных простых людей, такие вещи не прощаются. Поэтому я взял у Арбуза ствол, вроде как посмотреть, и пристрелил этого урода. Я-то не обещал не убивать его. Вот такая история случилась. Если вы считаете, что меня можно поставить за это к ответу, то вот он я. Делайте что хотите, но я своих друзей не продаю.

Налив себе еще одну рюмку водки, Роман одним глотком опустошил ее, а Тягач, с явным одобрением посмотрев на него, сказал:

— Не знаю, как уважаемое общество, а я считаю, что если все действительно так, как рассказал Роман, то тут и говорить нечего.

— А как мне доказать, что все было именно так? — Роман повернулся к Тягачу всем телом. — Может, землицы поесть? Или ножичком себя почикать?

— Да ладно тебе, — проскрипел престарелый Чума. — Вижу, что правду говоришь. Тем более, что сам пришел и сам рассказал, как убил этого, как его…

— Корявого, — подсказал Тягач.

— Во-во, Корявого, — кивнул Чума. — И дела он творил корявые. Так что все путем. Что скажете, господа мазурики?

В зале раздались возбужденные голоса:

— Все правильно!

— Гасить таких нужно в сортире!

— Певец — наш парень!

— Жаль, меня там не было, я бы этого Корявого голыми руками…

— Ишь, бля, на вора в законе заказ принял, пидар!

Роман посмотрел на Арбуза и подмигнул ему.

Арбуз подмигнул в ответ.

— Вы там не очень-то перемигивайтесь, — одернул их Тягач, который, впрочем, был весьма доволен тем, что с Арбуза сняли такое серьезное обвинение. — Тебе, Арбуз, еще по поводу Чукчи объясниться надо.

Он снова постучал перстнем по стакану.

— Ну что, господа, кто за то, чтобы снять с Арбуза несправедливый упрек по Корявому?

Все подняли руки, и Тягач с удовлетворением произнес:

— Все, Арбуз, дело твое чистое. Но это только по Корявому. А что насчет Чукчи скажешь?

— А насчет Чукчи тоже я скажу, — вмешался Роман. — Вот только водочки выпью, волнуюсь я, понимаешь…

— Волнуется он, — усмехнулся Бритва. — Как Корявого замочить, так, наверное, не волновался.

— Так и есть, — ответил Роман. — Корявый — дерьмо, а тут люди уважаемые, и нужно говорить так, чтобы все в масть было и чтобы ошибки не получилось. Разве не так?

— Так, — согласился Бритва. — Ну ты пока водочки выпей, да и я тоже, пожалуй.

Сидевшие за столом зашевелились и стали наливать себе кто водку, кто минералку. Собрание шло уже больше двух часов, и всем хотелось, чтобы оно поскорее закончилось. А кроме того, удачное выступление Романа вызвало симпатию сидевших за столом людей, и они были уверены, что по второму вопросу также не возникнет никаких осложнений.

Минут пять все наливали и выпивали, а потом Тягач звякнул перстнем по стакану и сказал:

— Так. Все выпили, закурили, пора и насчет Чукчи послушать.

«Да, — подумал Роман, — история хоть куда, но рассказывать ее здесь — нужно быть полным идиотом. Нельзя же им про закодированных зэков объяснять».

— Ну так что там насчет Чукчи? — повторил Тягач.

— А насчет Чукчи все очень просто, — Роман решился на откровенное вранье. — Арбуз, когда мы прихватили моего двойника, который с моей грядки немерено денег унес, поставил Чукчу к ответу, потому что это дело с двойником принадлежало именно ему, Чукче.

— С каким еще двойником? — нахмурился Тягач.

— Ну, — Роман улыбнулся, — это когда под видом одного артиста ездит другой и снимает чужие пенки. Слышал, наверное, как под видом «Ласкового Мая» двойники ездили, а сейчас фальшивая Верка Сердючка вовсю катается…

— А, понял, — кивнул Тягач, — еще эти, как их… «Новые русские бабки» тоже вроде поддельные…

— Да, они вроде тоже, — Роман закурил очередную сигарету и начал врать дальше: — В общем, после той разборки я со своей девушкой поздно ночью иду по набережной Волги, и вдруг из кустов выскакивает Чукча. То ли пьяный, то ли обторченный в хлам, в общем — явно ненормальный. Вытаскивает нож и давай им передо мной размахивать. Ты, говорит, мою жизнь поломал, так я, мол, за это твою закончу. Я разозлился, девушку отпихнул от греха подальше и говорю: ты что, козел, творишь? На меня, безоружного, с пиковиной бросаешься! Небось, на равных слабовато будет? А самому, скажу по правде, страшно. Чукча-то покрупнее меня был, да и поздоровее. И вообще — урка, а урки, сам знаешь, они злые и страшные.

Над столом прокатился сдержанный смех.

Роман почувствовал, что стремительно набирает очки и, воодушевившись этим, продолжил:

— В общем, на равных он отказался и бросился на меня с пиковиной. Я думаю — кранты мне пришли, хотя, конечно, вру. В тот момент я вообще ничего не думал, это уже потом переживать стал. А тогда… Короче, он споткнулся и упал прямо мне под ноги. Я схватил его за руку, в которой у него нож был, и давай ее выкручивать. А он здоровый, черт, хрен выкрутишь, тогда я ногой себе помог, а у него рука соскочила, и нож прямо в горло. Я сначала засуетился, хотел «скорую» вызвать, а потом думаю: какого хрена? Он же меня натурально убить хотел! Вот пусть теперь сам подыхает. Ну, он побулькал кровью и затих… Неприятное зрелище. А моя девушка, оказывается, когда я ее оттолкнул, упала и головой о скамейку стукнулась. И проспала все представление. Так я ее сначала отнес подальше от того места, а уж потом в чувство приводить стал. А когда очнулась, я ей сказал, что тот хулиган ушел. Вот и вся история.

— Хулиган, говоришь? — Тягач ухмыльнулся. — Ничего себе хулиган, с ножичком…

Атмосфера разрядилась, и Роман решил закрепить успех рассказом о «Поезде смерти».

— А теперь самая главная история. Я расскажу ее вкратце, а если кто захочет подробностей, то это потом, в другой обстановке. Я упоминал об одной организации, которая хотела с моей помощью угробить всех зэков одним ударом, так вот они после того, как я им все обломал, не угомонились. Они решили пустить по стране «Поезд здоровья», и под видом прививок от туберкулеза…

— Погоди-ка, — прервал его кемеровский Вольдемар Кулак, — братва рассказывала, что под Новосибирском террористы взорвали какой-то поезд, и вроде бы это был тот самый гуманитарный «Поезд здоровья».

— Вот это он и был, — кивнул Роман, — только гуманитарные на нем одни надписи были. Причем персонал об этом ни сном ни духом. Все эти заграничные спонсоры были в полной уверенности, что везут по России противотуберкулезную вакцину. Известное дело, на зонах да в тюрьмах туберкулез — главная болячка.

— Это точно, — невесело сказал Тягач.

— Ну вот… — Роман промочил горло минералкой, — а эту вакцину подменили уже во Владивостоке. И вместо нее там были полные ящики ампул с бациллами замедленного действия. Я точно не помню — то ли чумы, то ли холеры… Не буду врать. Так вот Арбуз, которого сегодня несправедливо к ответу поставили, играл в операции по уничтожению поезда главную роль.

Роман решил, что небольшая ложь не помешает, а Арбуз вряд ли будет отнекиваться. Взглянув на Михаила, он увидел, что тот скромно потупился, и только уголок его рта подрагивал в иронической усмешке, заметить которую мог разве что человек, знавший его всю жизнь. Роман был как раз таким человеком, поэтому понял, что Арбуз в случае чего поддержит его россказни, и перешел к завершающей части рассказа.

— В общем, пришлось мне с друзьями доделывать все без Арбуза. Он же в это время под арестом общества находился, — Роман укоризненно посмотрел на Тягача, — и не мог заниматься делом. Короче говоря, мои люди наняли в Новосибирске профессионального чеченского террориста, который сидел без дела, и предложили ему во имя Аллаха и за восемь тысяч долларов пустить поезд под откос. И он с дорогой душой выполнил этот заказ, считая, что послужил делу международного терроризма. Вот такая история.

Тягач оглядел сидевших за столом людей, затем кашлянул и произнес:

— По-моему, дело ясное. Давайте решать, что с Арбузом.

— А что с Арбузом? — проскрипел морщинистый Чума. — На человека напраслину возвели, да еще продержали в темной несколько дней. Нехорошо это, ошибка вышла.

— Да, ошибка, — согласился Тягач, — и если бы не наш певец, то кто знает, как бы сегодня для Арбуза закончилось дело…

— Вот именно, — кивнул Чума. — Ты, Арбуз, слышь, это…

Арбуз повернулся к Чуме и посмотрел на него с выражением глубокого почтения и трепетного внимания к словам патриарха.

— Ты на сердце не бери это дело, — извиняющимся тоном произнес Чума, — забудь, если сможешь. Я от имени общества говорю. Общество не возражает?

Чума окинул взглядом сидевших за столом авторитетов, и все они дружно закивали и забормотали в том смысле, что, конечно, какие могут быть возражения, если такие важные подробности выяснились.

— Общество не возражает, — заключил Чума. — Значит, делу конец. А вот певец наш — ему отдельное спасибо. И Арбузу, конечно. Ведь они, считай, миллион зэков от верной смерти спасли!

Роман почувствовал, что, хотя это и было правдой, но ситуация попахивает театром абсурда.

— Да ладно, — он махнул рукой, — на моем месте так поступил бы каждый.

Сидевшие вокруг стола урки дружно захохотали, и эта нелепая фраза поставила точку во внеочередном съезде российского криминалитета, происходившем в старинном особняке на канале Грибоедова.

Глава 4
НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ РОБИНЗОНА

Следующие несколько дней прошли для Романа в состоянии неожиданно нахлынувшего на него вдохновения, и на пятый день творческой горячки в принадлежавшей Шапиро студии звукозаписи прозвучала волшебная фраза:

— Записано!

Стянув с головы намявшие уши наушники, Роман бросил их на ковер и вышел из тесного тонателье^[2] в просторную аппаратную, где на диванах расположились Лиза, Арбуз, Боровик и Шапиро, самодовольно и даже как-то по-хозяйски поглядывавший на Романа.

— Вот это темпы! — воскликнул он. — Альбом записан всего лишь за пять дней! Теперь я понимаю, как приводить тебя в состояние полной творческой отдачи. Для этого сначала нужно тебя арестовать, посадить в пресс-хату, затем отвезти на воровской сходняк — и сразу же в студию.

— Согласен, — кивнул Роман падая в кресло, — только с одним условием.

— Интересно, с каким?

— Ты, — Роман ткнул пальцем в Шапиро, — все это время будешь вместе со мной.

— Я? — Шапиро удивленно поднял брови. — Я с тобой? То есть в пресс-хате?

— Ага, — злорадно засмеялся Роман, — именно в пресс-хате.

— Да… — Арбуз покачал головой и ухмыльнулся, — в пресс-хате товарищу Шапиро будет особенно интересно.

— Вот только после этого товарищ Шапиро, если выйдет оттуда живой, вряд ли запишет альбом за пять дней, — добавил Боровик.

— Бедный Лева, — Лиза горестно вздохнула. — За что же они вас так не любят?

— Они меня как раз таки любят. Только стесняются показывать свои чувства и, словно малые дети в начальных классах, дергают предмет своей любви за косички.

— А Шапиро, за неимением косичек, можно дергать за пейсы! — засмеялся Роман.

— Когда это ты видел у меня пейсы? — возмутился Шапиро. — Я даже кипу ни разу в жизни не надевал. Не такой уж я и православный еврей.

— Лева, — проникновенно сказала Лиза, — евреи не бывают православные. Они бывают только правоверные.

— Вот, пожалуйста! — Шапиро развел руками. — Вот вам доказательство, что пейсов у меня никогда не было и не будет.

— Ладно тебе, позор нации, угомонись, — Роман, не вставая, достал из холодильника бутылку пива. — Никто тебя в сионисты не записывает. Ты лучше скажи, когда альбом будет готов к употреблению.

— Ну… — Шапиро потеребил внушительную нижнюю губу. — Скажем, дня три-четыре уйдет на сведение,^[3] потом оригинал ночной лошадью в Москву, потом еще неделька на изготовление тиража — и пожалте бриться. Можно продавать. И, естественно, уже сегодня я свяжусь с пиарщиками, пусть начинают свое грязное дело.

— Значит, две недели, — подытожил Роман. — Тогда…

Он повернулся к Лизе и сказал:

— Поехали отсюда к чертовой матери!

— Поехали, — улыбнулась Лиза. — А где эта чертова матерь имеет быть?

— Скажем… — Роман прикусил палец и посмотрел в потолок. — Скажем… В Танзании!

— В Танзании? — радостно удивилась Лиза.

— Ага! Это страна такая, в Африке. Раньше их две было — Танганьика и Занзибар, а теперь…

— С географией я знакома, — небрежно заметила Лиза, — так что можешь не объяснять.

— А я тупой, — грустно заметил Боровик, — и про Африку знаю только то, что это страна работорговцев и невольников…

— Его знания об Африке почерпнуты в основном из «Пятнадцатилетного капитана», — пояснил Роман Лизе, — это оттуда: «… Африка, экваториальная Африка, страна работорговцев и невольников!» Помнишь, когда Дик Сэнд наткнулся на отрубленные кисти рук?

— Помню, — кивнула Лиза. — Между прочим, на севере Танзании имеется озеро Виктория, а на востоке — Индийский океан. И еще гора Килиманджаро.

— Килиманджаро, — Боровик мечтательно закрыл глаза, — слово-то какое! Я тоже хочу в белых штанах…

— Мы тебя в Преторию отправим, — пообещал Арбуз, — будешь там бороться за права угнетаемого черного большинства.

— Нашел дурака! Это я только здесь такой правильный, а там… А там я надену пробковый шлем, возьму в загорелую руку плеточку-семихвосточку и построю это черножо… — Боровик с опаской посмотрел на Лизу, — чернокожее большинство, чтобы они знали свое место.

— Да вы расист! — с восхищением воскликнула Лиза. — Какая прелесть! Так интересно видеть живого расиста!

— Лиза! — укоризненно прогудел Шапиро. — Ну нельзя же быть такой наивной! Тут расисты на каждом шагу, вы их просто не замечаете. Взять хотя бы эту компанию антисемитов!

Шапиро широким жестом обвел Романа, Арбуза и Боровика.

— Темнота! — Арбуз встал и подошел к холодильнику. — Евреями занимаются не расисты, а нацисты. Уж ты-то должен знать.

— Какая разница! — Шапиро поморщился. — Расисты, нацисты, шмацисты — один черт.

— В общем, да, — согласился с ним Роман, — все они одним миром мазаны. Когда пахнет дерьмом, они сразу начинают искать, от кого. Может, от евреев, или от негров, или от хачиков каких-нибудь… Нет чтобы в первую очередь себя обнюхать!

— Золотые слова, — Шапиро согласно кивнул.

— А это и к тебе, Лева, относится, — сказал Арбуз, доставая из холодильника бутылку водки. — Вы, евреи, во всех бедах гоев вините.

— А вы, русские, — евреев, — парировал Шапиро.

— Конечно! — обрадовался Роман. — Во всем виноваты бабы, джаз и евреи.

— Кто виноват? — Лиза угрожающе щурилась.

— Женщины, вот кто, — ответил Роман, на всякий случай отодвигаясь в дальний угол кресла. — Кто яблоко в раю сожрал? И угостил бедного доверчивого мужчину?

— Глупый ты, — Лиза взяла со стола наполненную Арбузом рюмку водки, — если бы не женщина, та самая, которая яблоко взяла, так бы и тусовались они в этом дурацком раю. И без всякого секса, между прочим.

— То есть как — без секса? — удивился Боровик.

— А вот так! — подняв рюмку, Лиза посмотрела сквозь нее на Романа. — Если бы у них до яблока был секс, то и дети тоже были бы.

— М-да? — Роман тоже взял рюмку. — Ну и ладно. Предлагаю выпить за успешное завершение ударной работы.

— Согласен, — кивнул Боровик.

— Ура! — веско произнес Арбуз.

— Лыхаим! — Шапиро поднял рюмку.

— За тебя, Ромка, — добавила Лиза.

И они дружно выпили.

Через аппаратную прошел звукотехник, который небрежно нес под мышкой вынутый из компьютера жесткий диск с записанными на нем песнями. Проводив его взглядом, Роман спросил у Шапиро:

— Интересно, на этот раз у тебя хватило ума сделать копию? Чтобы не получилось, как в прошлый раз. Вдруг кто-нибудь опять сопрет оригинал…

— Две копии! — Шапиро поднял палец. — Как раз сейчас он нарежет еще две копии. И я лично спрячу их в разных местах.

— И еще одну мне, — строго сказал Роман, — я спокойнее спать буду.

— Как скажешь! Хоть три!

— Три не надо, а одну прямо сейчас — мне. Кстати, как альбом назовем?

Роман оглядел расположившихся в креслах друзей.

Боровик пожал плечами, Арбуз задумался, а Лиза достала из сумочки сигареты и закурила, всем своим видом показывая, что это ее не касается.

Шапиро выждал некоторое время и сказал:

— Ладно, слабоумные, не напрягайтесь. Название уже есть.

— То есть как есть? — удивился Роман. — Без меня?

— Между прочим, все названия предыдущих альбомов придумал именно я, и, как ты справедливо заметил, без тебя. Твое дело — песни писать, а уж как называть товар, позволь решать мне.

— Товар… — хмыкнул Роман. — Ну и как ты назвал эту партию товара?

— «Крылья в кандалах» — гордо произнес Шапиро.

Лиза засмеялась, а Арбуз, прищурившись, посмотрел на Шапиро и сказал:

— Хорошее название, товарное.

— Ну, а я что говорю? — Шапиро победно оглядел общество. — И пиарщики, кстати, уже приступили. Еще вчера.

— Ах ты скотина! — Роман горестно покачал головой. — И даже мне не сказал…

— Занимайся своим делом, а я буду заниматься своим.

Завершив таким образом дискуссию о новом альбоме, Шапиро налил себе водки и, одним махом осушив рюмку, спросил:

— А когда вы хотите ехать в это свое… Зимбабве?

— В Танзанию, чудовище! — Роман усмехнулся.

— Ну, в Танзанию, — Шапиро пожал плечами, — какая разница?

— Разница в том, что Зимбабве не имеет выхода к океану. Понял?

— Да понял я… Повторяю вопрос: когда вы хотите ехать?

— Да хоть завтра!

Роман вопросительно взглянул на Лизу, и она кивнула.

— Ну, завтра так завтра…

Кряхтя, Шапиро достал из кармана трубку и набрал номер.

— Самуил Аронович? Доброго здоровьичка. Как Циля, как дети?

Лиза прыснула в кулак, и Арбуз строго нахмурил брови.

— Машинка бегает? — Шапиро продолжал допрашивать невидимого Самуила Ароновича. — А дача? Вагонку уже завезли? Финскую? Чтоб я так жил! Да, и я тоже в полном порядке. Ну, какие теперь у меня жены! Четырех бывших хватило. Теперь я один как перст…

«В жопе» — губами показал Боровик.

— Самуил Аронович, а у меня к вам вопросик. Исак Моисеевич все еще держит турагентство? Очень хорошо! Тут два туловища хотят поехать в Зимбаб…

— В Танзанию! — простонал Роман.

— В Танзанию. На две недели. Хорошо бы завтра оформить… Ладно, пусть он мне перезвонит. Спасибо, Самуил Аронович, и вам того же.

С тяжелым вздохом, словно в одиночку разгрузил машину водки, Шапиро убрал мобильник в карман и сказал, сладко глядя на Лизу:

— Собирайте шмотки. Завтра поедете в свое Зимбабве.

— В Тан… — начал было Роман, но Лиза перебила его:

— Да хоть в Мозамбик! Главное, чтобы баобабы и жирафы были.

— Будут вам и баобабы, и жирафы, и еще львы, крокодилы, гориллы и болотная лихорадка, — пообещал Шапиро. — Давайте ваши паспорта.

* * *

Роман лежал, раскинув руки, на горячем песке у самой воды и чувствовал, как жаркое африканское солнце пронизывает его насквозь. Рядом с ним, так же раскинув руки, лежала Лиза. Вокруг стояла полуденная тишина, нарушаемая лишь шорохом волн, время от времени накатывавших на их ноги, и криками редких чаек.

Маленький скалистый островок, торчавший из Индийского океана как раз посередине между Африкой и Занзибаром, на две недели безраздельно принадлежал им и только им.

Размером он был примерно метров триста на триста, но на нем имелось все, что нужно. А именно: живописные скалы, песчаный пляж по всей юго-западной стороне, густой кустарник и несколько деревьев с узловатыми сучьями. Посреди скал, в самой середине островка, там, где он возвышался над морем метров на двадцать, стоял небольшой белый домик, в котором тоже было все, что нужно. На крыше домика был установлен ветряк, обеспечивавший электричеством холодильник, телевизор, кондиционер, компьютер, спутниковый телефон, микроволновую печь и прочие достижения цивилизации, которыми домик был напичкан не хуже номера люкс в пятизвездном постоялом дворе.

Под полом домика располагался мощный бетонный бункер, который, судя по его основательности, мог надежно защитить гостей от любого стихийного бедствия и даже от нашествия марсиан. В бункере имелись запасы питьевой воды, консервов, сигарет и выпивки. Хозяин острова был человеком предусмотрительным и компания из десяти хронических алкоголиков смогла бы продержаться здесь в полной изоляции минимум полгода.

В западный скалистый берег была умело врезана небольшая, защищенная от волн и ветра гавань. Ее размеров как раз хватало на то, чтобы вместить маленький морской катер со скромным трехсотсильным мотором «Меркурий». На этом катере Роман с Лизой сюда и приехали. И сейчас, вот уже десятый день, они наслаждались этаким одиночеством вдвоем, так сказать, парным уединением.

Они валялись на песке и плавали, ловили рыбу и пожирали ее. То количество фосфора, которое Роман поглотил вместе с жареной, вареной и печеной рыбой с момента прибытия на остров, должно было обеспечить бесперебойную работу его мозга в течение ближайших двухсот лет. А уж светиться он должен был, как публичный дом в день получки.

За первые же несколько дней любовники успели покрыться морским загаром, который, между прочим, сильно отличается по цвету и качеству от загара сухопутного, а тем более от искусственной смуглости, которой городские дорогостоящие шлюхи добиваются терпеливым лежанием в электрических ультрафиолетовых гробах.

А поскольку, кроме них, на островке не было никого, Лиза и Роман не утруждали себя такой тяжелой физической работой, как надевание какой бы то ни было одежды. Теплое море и жаркое солнце пробудило в них жизненную энергию, и они вступали в разнузданную половую связь везде, где только было можно. И на верхушке той скалы, и вон под теми кустиками, и в катере, и в постели, и в море, и на песке, и…

В общем, — везде.

Однажды, забравшись на самое высокое из восьми имевшихся на острове деревьев, чтобы осмотреть с него горизонт, Роман обнаружил недалеко от верхушки вырезанную на коре надпись на английском языке.

Надпись гласила:

«А на этом дереве вы еще не трахались?»

Роман почесал в затылке и крикнул Лизу. Когда она забралась к нему наверх, он показал ей надпись. Оба были несколько уязвлены, а потом почувствовали себя собственными далекими предками, жившими еще до эры слезания с деревьев, и тут же исправили досадное упущение целых два раза.

Так продолжалось десять дней, и они показались Роману десятью месяцами, проведенными в раю. Аренда островка заканчивалась через четыре дня, но если бы они захотели, то могли бы продлить ее хоть на всю жизнь, знай плати. Они по молчаливому уговору не вспоминали ни о Петербурге, ни о концертах, ни о ментах, ни о ворах, в общем — ни о чем, от чего Роман сбежал на оказавшиеся такими длинными две недели.

Тахта была завалена упругими ковровыми подушками и валиками.

Между прочим, Роман только тут, в этом африканском раю, понял, для чего существуют валики. Раньше, в детстве, он недоумевал: какой дурак выдумал такие неудобные спинки для дивана?

Наивный мальчик!

Откуда ему было знать, что валики в больших количествах, а также разных размеров и конфигураций, незаменимы при долгом и интимном общении с молодой женщиной…

О мудрые старцы Востока! Ваше изобретение гораздо важнее микроскопа Левенгука и атомной бомбы Оппенгеймера. Да продлит Аллах ваши и без того вечные дни в раю, где вас ласкают неутомимые гурии, подкладывающие под нужные места тела те самые валики.

Да-а-а…

В общем, Роман и Лиза лежали, раскинувшись, на тахте и пялились в телевизор. Там показывали какой-то конкурс красавиц. На огромной сцене тусовались длинноногие полуголые девки с круглыми номерами на бедрах.

Они с надеждой смотрели в сторону жюри и улыбались так лучезарно, будто у них вырезали весь мозг, оставив только центр удовольствия. Роман нажал на кнопку пульта, и на экране вместо этих глупых длинноногих куриц показался «Боинг», врезающийся в одну из башен Торгового центра.

Прошло уже почти пять лет, а этот кадр появлялся на экранах снова и снова. Диктор за кадром говорил что-то на непонятном африканском языке, а кадры катастрофы тем временем сменились самодовольной полуулыбкой Бен Ладена, который, благодушно глядя в объектив любительской камеры, благостно молчал.

Роман стоял у окна с бутылкой в руке и смотрел, как распухшее красное солнце быстро опускается в Индийский океан. Закончился еще один день блаженного ничегонеделания, которое, говоря по правде, уже начинало тяготить его. Роман чувствовал себя, как наркоман, оставшийся без дозы, и недостаток адреналина давал себя знать. Последние несколько лет его жизнь была до отказа наполнена активной музыкальной и концертной деятельностью, а в последнее время еще и сомнительными приключениями, густо замешенными на криминале и крови. Эти приключения были бы хороши в книге, когда читаешь о них, лежа на мягком диване.

А в жизни — не дай бог!

Роман вздохнул и, почувствовав на спине взгляд, повернулся к тахте.

— Что, Роман, грустные мысли одолевают? — спросила Лиза, живописно расположившая на валиках красивое загорелое тело.

Они только что в очередной раз использовали их по прямому назначению, и теперь Лиза, которую африканская жара превратила в ненасытную сексуальную партнершу, на некоторое время угомонилась.

— Я бы не сказал, что они особенно грустные, — ответил Роман, — просто мне интересно, когда все это безобразие кончится.

— Ты имеешь в виду человеческую цивилизацию? — невинным голосом поинтересовалась Лиза.

— Фи! — вяло отозвался Роман.

Лиза потянулась, закинув руки за голову, зевнула и сказала:

— Я слабая и глупая женщина.

— Совершенно справедливо, — с готовностью подтвердил Роман.

Лиза недовольно посмотрела на него и угрожающе повторила:

— Я слабая и глупая женщина, и я хочу покоя. Мне уже надоело, что ты, вместо того чтобы заниматься музыкой и любить меня, постоянно влезаешь в какие-то опасные э-э-э… заморочки. Идиотское слово, но другое искать лень. Я тебя люблю, а ты этого совершенно не ценишь.

— Я не ценю? — удивился Роман. — А кто же тогда ценит, если не я?

— А никто не ценит. Я вот тут подумала: знаешь, на что это все похоже?

— Пока не знаю.

— А вот я тебе сейчас и объясню. Ты похож на клиента психиатрической клиники, у которого тяжелый случай помешательства. И помешательство это выражается в том, что он хочет покончить с собой наиболее дорогим и сложным способом, причем ему обязательно нужно, чтобы в этом участвовало как можно больше людей и было как можно больше зрителей. Что, не так?

— Ну, это ты, голубушка, загнула…

— Ничего подобного. А я, старая несчастная женщина — попросту медсестра, которая не спускает глаз с этого буйного пациента и постоянно то стаскивает его с подоконника, то отнимает опасную бритву, то перерезает веревку, которую он уже приспособил на крюке для люстры.

— Это кто медсестра — ты, что ли?

— А кто же еще? И я же твой лечащий врач.

— Ну-ну…

— Вот тебе и ну-ну! А ты подумай о больных и голодных детях Африки, которые гибнут в железных клещах апартеида, еще там о всяких несчастных… Может быть, тебе просто булькнуть со скалы с камешком на шее, а свои заработанные на уголовном шансоне деньги перевести в какой-нибудь благотворительный фонд?

— Ага! В благотворительный фонд… Как же, как же! Это ты хочешь, чтобы я накормил какого-нибудь подонка, который этим фондом распоряжается? Увольте. А насчет голодных африканских детей, то это их проблемы. Они там плодятся, как крысы, и это для них норма. И жизненные ценности у них свои, отличные от наших. Так что не надо про бедных и несчастных. Ты мне еще посоветуй бомжам помогать.

— Не хочешь бомжам — отдай мне. А сам — в море. А?

— Слушай, Лиза, что это тебя сегодня так разбирает?

Она вздохнула и сказала совсем другим тоном:

— Да я и сама не знаю… Наверное, заскучала без российских аттракционов.

— Точно! У меня то же самое.

— О-о-о! Это уже плохо. Если мы оба затосковали по нашим обычным развлечениям, это уже опасно. Но у меня есть идея. Сейчас я ее тебе расскажу, но если ты засмеешься, то я дождусь, пока ты уснешь, и перепилю тебе горло тупым волнистым ножом для хлеба.

— А я буду спать в катере.

— Не поможет. Ладно, слушай… Только ляг, пожалуйста, рядом со мной.

— Так у тебя вот какая идея… А я-то думал…

— Дурак! Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме койки?

Роман погладил ее по голове и спросил:

— А ты знаешь, почему все романы о любви заканчиваются свадьбой? Ну, естественно, не те, где в конце «короче, все умерли»?

Лиза промолчала.

Наверняка она знала ответ, но не хотела произносить его вслух, потому что ее женская сущность приказывала ей: вот твой мужик, захвати его и владей. И она, конечно, хотела захватить Романа и владеть им. Но, будучи все-таки чем-то большим, чем обычная говорящая самка, она понимала, что это невозможно. Не такой Роман парень, чтобы похоронить себя в уютном семейном склепе.

Не дождавшись ответа, Роман со вздохом сказал:

— А потому эти романы заканчиваются так, что там дальше ничего нет. И вся любовь. Так что давай-ка оставим все как есть. Мы вместе? Вместе. Я бегу от тебя? Не бегу. Я предпочитаю тебе другую женщину? Тоже нет.

— Попробовал бы ты предпочесть другую! — Лиза резко села, толкнув Романа руками в бок. — Она бы и дня не прожила. Не веришь?

Роман засмеялся и ответил:

— Вот в это я как раз верю. И ни минуты не сомневаюсь.

— То-то же!

Лиза снова устроилась рядом, положив голову ему на грудь.

— А знаешь… Я ведь хотела предложить тебе бросить все и зажить спокойно где-нибудь на Гаити… Или на Таити… В общем, там, где этот был… Ван-Гог? Или Гоген? Черт их разберет! В общем, хотела я простого женского счастья, а ты, глупый певец уголовной романтики, только и думаешь, в какое дерь… куда бы встрять. Вот свернешь ты себе шею — не буду тебя хоронить, как положено. Куплю себе виллу на Гавайях, а твою талантливую голову надену на высокий кол при въезде, чтобы издалека видно было. Так и знай.

— Договорились, — покладисто ответил Роман, — а теперь послушай, что я тебе скажу. Я тебя выслушал, теперь выслушай ты.

Он встал, взял со стола сигареты, пепельницу и зажигалку и снова завалился рядом с Лизой.

— Значит, так.

Роман сделал паузу и закурил.

— У меня есть другое предложение.

— Ну, что у тебя за предложение? — поинтересовалась Лиза.

— Предложение… — повторил Роман, почесывая живот, — предложение… Какое предложение?

— Ну как это — какое? Ты же заявил, что у тебя есть встречное предложение.

— А-а-а… Предложение… — развлекался Роман.

— Убью! — пригрозила Лиза.

— Ладно. Слушай.

Лиза повернулась на бок, подперла голову рукой и приготовилась слушать.

Но Роман передумал и, со страдальческим стоном поднявшись с просторной тахты, подошел к окну.

Солнце давно уже село, и над морем была ночь.

В небе висела полная седая луна, и дорожка от нее шла прямо к островку. В невероятной вышине перемигивались микроскопические, но яркие звездочки, а на далеком горизонте, где черная вода соединялась с темно-синим небом, медленно двигалась горящая множеством огней громада морского парома.

Роман повернул задвижку и толкнул раму.

Окно открылось, и в искусственную прохладу комнаты хлынула жаркая африканская ночь. Лиза встала с тахты и, подойдя к Роману, прижалась к его спине. Роман почувствовал, как ее губы щекочут кожу между лопаток.

— Так что ты хотел мне сказать, Ромка?

Роман долго молчал и наконец, почувствовав, что готов ответить на этот вроде бы простой вопрос, сказал:

— Сейчас только то, что я тебя люблю. А еще…

— Не надо никакого «еще», — рука Лизы накрыла губы Романа. — Того, что ты сказал, мне вполне хватит до скончания веков…

Лунную дорожку бесшумной черной тенью перечеркнула летучая мышь, охотившаяся на ночных насекомых, в кустах под окном раздался шорох, а на воде недалеко от берега захлопала крыльями какая-то птица.

Роман вздохнул и, не отрывая взгляда от ярких огней парома, задумчиво произнес:

— Да. Этого хватит.

Глава 5
МЕСТЬ ПАЛАЧА

Шнырь сидел на тумбочке под зеркалом, исхудавший и очень недовольный. Посмотрев Роману в глаза, он открыл пасть и хрипло заорал. При этом он даже не соизволил спрыгнуть с тумбочки, хотя обычно встречал Романа, увиваясь у его ног.

Захлопнув дверь, Роман бросил сумку на пол и спросил:

— А что это ты, собственно, орешь? И почему такой худой? А где Шапиро?

Ответом был очередной неприятный вопль.

— Ладно, — кивнул Роман, — вижу, что ты хочешь жрать. Пошли.

Он направился в кухню, и кот, спрыгнув с тумбочки, бросился за ним.

Открыв холодильник, Роман достал банку «Вискаса», открыл ее и вывалил содержимое в стоявшую около плиты миску. Шнырь отпихнул Романа и стал жадно пожирать консервы.

— Ишь ты! — удивился Роман. — Видать, одной будет маловато.

Он достал еще одну банку и открыл ее.

Когда Роман поднес открытую банку с кошачьим кормом к миске, чтобы добавить коту корма, Шнырь оглянулся на него и зашипел.

— Эй, ты чего? — Роман опасливо отдернул руку от миски.

Кот не ответил и с громким чавканьем продолжил трапезу.

Закончив с первой порцией, Шнырь поднял голову и требовательно посмотрел на Романа. Тот вывалил в миску вторую банку жратвы, и Шнырь, не снижая темпа, снова принялся за еду.

— Странно, ведь Шапиро должен был кормить тебя каждый день, а на тебе почему-то все ребра видны… — пробормотал Роман. — Хорошо еще, что вода у тебя была.

Шнырь был приучен пить на кухне прямо из-под крана, который всегда был чуть приоткрыт, и из него тонкой струйкой текла вода.

— Ну да ладно, — сказал Роман, — вижу, что ты живой, раз жрешь, и хватит с тебя пока, а то знаем мы эти истории, когда изголодавшиеся люди бросались на еду и быстренько протягивали ноги с непривычки. Ты, конечно, не человек, но что-то общее в нас есть. Так что доедай и больше не приставай.

Бросив пустую банку в мусорное ведро, Роман прошел в комнату, включил свет и, сев на диван, снял телефонную трубку. Набрав номер Шапиро, он долго слушал гудки, потом дал отбой и набрал номер студии. Там тоже не отвечали. Тогда Роман повесил трубку и достал из кармана мобильник.

Шапировская трубка заявила, что абонент отключен или находится вне зоны действия сети.

— Интересное дело… — обеспокоенно сказал Роман и позвонил Арбузу.

Через несколько секунд Арбуз отозвался:

— Ну что, африканец, не сожрали тебя яростные гориллы?

— Нет, не сожрали, — серьезно ответил Роман, — а вот нашу Шапиру они, похоже, сожрали. Я звоню ему на все номера, и везде тишина.

— Только он не вернулся из боя, — подхватил Арбуз.

— Ты там чего, водку пьешь, что ли? — раздраженно спросил Роман.

— Есть немножко, — признался Арбуз.

— Алкоголик… А где Шапиро?

— А мне откуда знать? — Роману показалось, что он видит, как Арбуз пожимает плечами. — Твой Шапиро мне не докладывает. Да не волнуйся ты, ей-богу! Ну, загулял ребе, и что такого? Дела идут, диски продаются вовсю, я сам видел в магазинах, так что все путем. Отвали и не мешай мне культурно проводить досуг в приличном обществе.

— А… — догадался Роман, — ты, значит, с бабой развлекаешься.

— Вы хам, сударь, — ответил Арбуз. — Это вы, артисты, с бабами развлекаетесь, а у меня тут настоящая герцогиня!

В трубке послышался женский смех, не лишенный приятности.

— Ладно, мацай свою герцогиню, а я пошел в душ. А потом лягу спать.

— Так ты только из аэропорта?

— Вот именно. И, между прочим, Шнырь не кормлен минимум неделю, аж бока ввалились. А кормить его должен был как раз Шапиро. И этого самого Шапиро не наблюдается ни на каких фронтах. Теперь дошло?

— Дошло, — после небольшой паузы ответил Арбуз, — теперь дошло… Ну да ладно, утро вечера мудренее. Давай утром созвонимся.

— Давай созвонимся, — согласился Роман и повесил трубку.

Некоторое время он задумчиво наблюдал за Шнырем, который намывался, сидя на пороге кухни, потом неохотно встал и сказал:

— Ну что, скотина, натрескался? Хорошо тебе: пожрать дали — и все проблемы решены. Не пьешь, не куришь, ни работы, ни денег, ни друзей… Сам по себе. Счастливый!

Вздохнув, Роман встал с дивана и неохотно побрел в ванную.

* * *

Верный Тюря, правая рука Арбуза, вышел из кабинета своего начальника, который в этот момент сидел за знаменитым стеклянным столом, символизировавшим чистоту и прозрачность дел компьютерной фирмы «Пиксель», и попивал крепкий кофе, вспоминая вчерашнюю герцогиню.

При себе Тюря имел кожаный дипломат и четкие инструкции. Он должен был доставить в банк «ПетроРим» на Каменноостровском проспекте документы и один миллион долларов, а оттуда привезти ответные бумаги.

Арбуз знал, что возить крупные суммы гораздо безопаснее, не привлекая к себе внимания большими черными автомобилями и агрессивной охраной.

Обычная курьерская работа.

Выйдя на улицу, Тюря сел за руль скромной «пятерки», повернул направо, на Литейный, и спокойно поехал в сторону Петроградской. Он не заметил, что следом за его машиной направился стоявший на противоположной стороне улицы подержанный «Форд таурус» с темными стеклами.

В «Форде» сидели трое солдат из бывшей армии Корявого.

Оставшиеся без руководителя беспредельщики знали, что на воровском сходняке Арбуза полностью оправдали, и не могли с этим согласиться. Они решили сами восстановить справедливость, как они ее понимали, и начать планомерное наступление на организацию Арбуза, не смущаясь несоответствием сил и авторитетов.

То, что Корявого на самом деле застрелил Роман, они считали ложью, с помощью которой Арбуз пытался уйти от ответственности.

За рулем был Палач, носивший это прозвище вполне оправданно, рядом с ним — Теремок, прозванный так за привычку называть теремком любое строение, а на заднем сиденье расположился Груша, который старательно раскуривал косяк.

Его голова была действительно похожа на этот плод.

Затянувшись несколько раз первосортным азиатским пластилином, Груша, удерживая в легких драгоценный дым, смочил слюной криво разгоревшуюся папиросу и передал ее на переднее сиденье Теремку. Тот, приняв косяк, нажал на кнопку между передними сиденьями, и стекла поползли вверх.

— Кумар выходит, — пояснил Теремок и глубоко затянулся, потом передал папиросу Палачу.

Через минуту атомный косяк был выкурен, а в салоне стало дымно, как в коптильной камере.

Еще через две минуты троих конкретных пацанов приходнуло так, что они стали потихоньку хихикать, затем засмеялись громче и наконец истерично заржали, словно кто-то их щекотал.

В это время из «Пикселя» вышел Тюря с дипломатом в руке и, сев в скромную «пятерку», поехал в сторону Литейного.

— Слышь, бля, кончай ржать, — подавляя приступ дикого беспричинного смеха, выдавил Палач и, нажав кнопку, опустил все стекла, чтобы принять свежего воздуха.

Теремок и Груша, не слыша его, продолжали, задыхаясь, смеяться, одержимые демоном, выпущенным из комочка зеленоватого ароматного вещества.

Тогда Палач, уже тронувшийся с места, неожиданно нажал на тормоз, и «Форд» сильно клюнул носом. От резкого торможения сидевший рядом с Палачом Теремок с громким стуком ударился лбом о стекло, а сидевший сзади Груша налетел мордой на подголовник и больно рассадил изнутри губу о собственный клык.

В машине стало тихо. Все посмотрели друг на друга. Теремок тер ушибленный лоб, Груша сосал кровоточившую губу, а Палач, отдуваясь, сказал:

— Ну, бля, и масть! Во цепляет!

Теремок посмотрел вперед и вдруг закричал:

— Э, слышь, а этот-то где?!

Палач, нахмурившись, нажал на газ.

«Форд» рванулся вперед, и через некоторое время преследователи увидели «пятерку», направлявшуюся к Литейному мосту.

Теперь в «Форде» было тихо. У сидевших в ней беспредельщиков пошел другой кайф, и теперь они внимательно следили за преследуемой машиной, ожидая момента, когда можно будет приступить к действиям.

Действия, которые они намеревались совершить, были просты.

Нужно было загасить водителя, причем сделать это особо жестоким и оскорбительным для Арбуза образом, и оставить в машине свидетельства того, кто это сделал и вообще откуда ветер дует.

Тюря, не подозревавший об этом, пристроился за едущей в сторону Петроградской машиной ГАИ и спокойненько покуривал сигарету «Парламент».

Теремок, раздраженный тем, что немедленно напасть на водителя «пятерки» невозможно, злобно произнес:

— Ишь, сука, за ментом поганым пристроился. Грамотный, падла!

— Грамотный-то грамотный, а вот если он так и будет ему жопу нюхать, где мы его замочим? — отозвался Палач.

— А где-нибудь прижмем и замочим, — послышалось с заднего сиденья.

— А как ты его замочишь, если он все время по главным улицам ехать будет? — поинтересовался Теремок.

— Харэ базарить попусту, — прервал бесполезную трепотню Палач. — Груша, дай-ка мне водички, а то сушняк!

Разговоры смолкли, и было слышно только, как Палач громко всасывает минералку из двухлитровой пластиковой бутылки.

Мент впереди ехал со скоростью ровно шестьдесят, и Тюря следовал за ним, не изменяя дистанции и не беспокоясь ни о чем. Посмотрев в зеркало, он увидел, что за ним так же дисциплинированно едет черный «Форд» с затененными стеклами. Через несколько минут на ментовской машине замигал правый поворотник, она затормозила и остановилась рядом с встречавшим ее гаишником. Когда мент вышел из машины, гаишник отдал честь, затем они пожали друг другу руки.

Проехав мимо, Тюря поднажал и выехал на Литейный мост.

«Форд» ровно держался позади него.

Спустившись с моста, Тюря повернул направо и, совершив небольшую петлю, выехал на набережную к гостинице «Санкт-Петербург». На всякий случай он решил пропустить вперед «Форд», навязчиво следовавший за ним, и, прижавшись к тротуару, остановился.

Краем глаза он увидел в зеркале, как у «Форда», остановившегося за ним, открылась левая дверь и из нее вышел человек. Тюря потянулся к бардачку, в котором у него лежал пистолет, но тут дверь с его стороны резко распахнулась. И, как только он повернулся в ту сторону, чтобы достойно ответить наглецу, как почувствовал несколько очень сильных ударов в голову.

Яркий солнечный свет погас, и Тюря уснул.

Преследуя «пятерку», сидевшие в ней начинали нервничать все больше и больше. Но это касалось только Теремка и Груши. Палач, управлявший машиной, был невозмутим и только время от времени обрывал нервные базары братков, которым не сиделось спокойно.

Когда «пятерка» остановилась напротив гостиницы «Санкт-Петербург», Палач, пристроившись за ней в пяти метрах, поставил машину на ручник и сказал Теремку:

— Сядь за руль!

После этого он быстро вышел из «Форда» и пошел к «пятерке». Подойдя к водительской двери, он рывком распахнул ее и несколько раз ударил водителя, после чего отпихнул неподвижное тело на правое сиденье и уселся за руль.

И тут Теремок вспомнил, как застал однажды Палача за странным, на первый взгляд, занятием. Палач, поставив на водительское сиденье «Жигулей» боксерский мешок, стоял рядом и методично бил по нему через открытую дверь. Через несколько минут он закрыл дверь и стал отрабатывать удары через окно.

— Ну, бля, ты даешь! — восхитился тогда Теремок, догадавшись о смысле такой тренировки. И вот теперь наконец ему довелось увидеть применение этой техники в действии.

Он посмотрел в зеркало и не увидел сзади ни одной стоявшей машины. Значит, свидетелей не было. Груша между тем перелез на переднее сиденье и, двинув Теремка локтем, заржал:

— Ты видел, как он его? Не, ты видел?

Теремок сдержанно улыбнулся, и это должно было означать, что ничего сверхъестественного в действиях Палача не было.

— Да, вполне профессионально, — хладнокровно отреагировал он, и тут до него дошло, что он произнес слово «вполне» первый раз в жизни.

Пораженный этим, он чуть не пропустил момент, когда, дождавшись паузы в беспрерывном движении машин, Палач, сидевший за рулем «пятерки», рванул с места. Теремок последовал за ним, и через десять минут они оказались уже на Каменном острове.

Следуя за Палачом, Теремок все гадал, куда же он направится.

Но кое-что было ясно уже сейчас.

— Ну, бля, мы щас с этим козлом разберемся! Ух, бля, разберемся! — весело повторял он.

Груша тоже был доволен:

— Мы его не больно зарежем! Чик — и в дамки!

— Какой чик? — возражал Теремок. — Не-е, мы его — чик-чик-чик, а потом — чук-чук-чук, а потом снова — чик-чик-чик!

— Гы-ы! — радостно ржал в ответ Груша, потирая руки.

В общем, Тюрю ожидала очень незавидная участь.

Покрутив по Петроградской, Палач наконец увидел то, что искал, и «пятерка» въехала в освещенный солнцем двор дома, находившегося в состоянии капитального ремонта. Рабочих не было, и среди строительного мусора и еще не до конца разворованных стройматериалов сидели несколько кошек, которые разбежались, услышав шум двух машин, въезжающих в безлюдные руины.

Под колесами хрустел битый кирпич и трещали обломки досок. Наконец эти звуки стихли, двигатели умолкли и воцарилась тишина. Защелкали открывающиеся двери, и братки вышли из машин. Затем они вытащили Тюрю, который все еще был без сознания, и бросили его на землю.

Теремок огляделся и сказал:

— А чо, конкретное место. В самый раз.

И, повернувшись к Палачу, добавил:

— Слышь, Палач, а ты его конкретно приложил. Уважаю!

Груша в это время копался в пакетике с планом.

Тюря, уткнувшийся лицом в мусор, пошевелился и застонал.

Все повернулись к нему. Он медленно встал на колени, затем сел. Левая сторона его лица была раздута и кровоточила. Он потрогал лицо и еще раз негромко застонал. Потом поднял глаза и увидел перед собой троих несомненных беспредельщиков.

Его глаза постепенно приобрели осмысленное выражение, и он полез за пояс.

— Ну и что ты хочешь там найти? — насмешливо спросил Палач. — Пушку свою ищешь? Так вот она! И нечего шарить, там теперь одни мандавошки остались.

И он повертел в воздухе тюриным «макаровым».

Теремок и Груша заржали.

Палач остановил их жестом и произнес:

— Давайте его туда, — и указал на проем подъезда, перекошенная дверь которого висела на одной петле.

Теремок с Грушей подхватили Тюрю за руки и, слегка вывернув их назад, потащили туда. Тюря попытался сопротивляться, но, получив от Груши коленом под дых, пошел, спотыкаясь, куда вели.

Когда вся компания поднялась на второй этаж, Палач, оглядевшись, сказал:

— Тащите его в эту квартиру.

Квартира, в которую заволокли Тюрю, представляла собой цельный объем без перегородок и с наполовину разрушенной внешней стеной. Пол был завален обломками кирпича и обрывками обоев. Среди этого бардака стояли штукатурские подмости, измазанные раствором и краской. Лучи солнца, проникавшего через бреши в стенах полуразрушенного дома, слегка оживляли картину.

— А привяжите-ка этого козла к вон тому козлу! — скомандовал Палач, и все трое, довольные таким тонким остроумием, засмеялись.

Теремок быстренько нашел большой кусок ржавой проволоки, и через несколько минут Тюря был привязан к подмостям наподобие буквы «Х». Его руки и ноги были разведены в разные стороны и грубо прикручены проволокой, причинявшей ему сильную боль. Он понимал, что все кончилось, надеяться на продолжение жизни нет смысла, и думал только о том, какие мучения его ждут перед смертью.

Палач тем временем открыл дипломат и восхищенно выругался.

— Во, бля! Гля, пацаны! Бабки!!!

Он вытащил из дипломата несколько пачек долларов и потряс ими в воздухе.

— Ни хрена себе! — радостно завопил Груша. — Точно, бабки!

— И главное — много! — поддержал его Теремок.

— Ладно, это бабки. А это что? — и Палач поднес документы к глазам Тюри.

— Не твое дело, — сквозь зубы ответил Тюря и сплюнул кровь.

— Ну, не мое так не мое. Эй, слышь, иди сюда! — Палач обратился к Теремку, только что набравшему полную грудь терпкого дыма.

Тот торопливо передал косяк Груше и, задержав дыхание, поспешил на зов.

— Этот козел говорит, что это, — Палач потряс документами, — не мое дело. Может быть, это твое дело? Как ты думаешь? Сделай-ка ему, как тогда Банщику. Помнишь?

Теремок выпустил дым и обрадованно ответил:

— Помню-помню! Щас сделаем!

В глазах Теремка, и так-то склонного к садизму, а теперь еще и сильно обкуренного, засветились нехорошие огоньки.

Он вытащил из заднего кармана опасную бритву, открыл ее и начал медленно играть перед лицом Тюри страшным сверкающим лепестком. На его искаженном лице появилось странное выражение, а в углах рта выступила пена.

— Щас мы тебе будем делать чик-чик. А потом чук-чук. А потом снова чик-чик. Ты думаешь, я тебе буду фасад расписывать? Не-е-ет, — протянул он нежно. Мы тебе будем чик-чик делать.

И он опустился перед Тюрей на колени.

Палач и Груша стояли в стороне и, передавая друг другу косяк, следили за происходящим.

Теремок несколькими ловкими движениями бритвы распорол брюки Тюри, затем аккуратно потрудился над его трусами и, театральным жестом отбросив в сторону вырезанные лоскуты, поднялся на ноги и отступил на два шага.

— Чик-чик! — торжественно произнес он, воздев бритву к небу.

Его рука попала в солнечный луч, и опасное лезвие засверкало, как маленькое кривое зеркало.

Тюря стоял, распятый на грязных подмостях, а его обнаженные гениталии беззащитно висели между широко раздвинутых ног. Глаза Тюри были крепко зажмурены, а на челюстях играли желваки.

Теремок обернулся к Палачу и ждал дальнейших команд.

Наступила тишина.

Палач, отбросив докуренную пятку, смотрел на Тюрю и молчал.

Будучи очень жестоким беспредельщиком, он тем не менее не любил маньяков, потому что в глубине души небезосновательно считал их тайными пидарами. И сейчас он видел перед собой стопроцентного маньяка во всей красе.

Помолчав минуты две, он подошел к Тюре и сказал:

— Ладно, ты умрешь быстро. Это тебе, падла, за Корявого.

— Но ведь я его не убивал! — воскликнул Тюря.

— А я знаю, — ухмыльнулся Палач. — Но для начала сдохнешь ты. Потом все остальные из команды Арбуза, а потом уж и до него самого доберемся.

После этого он достал «макаров», передернул затвор и, не затягивая страшной минуты, выстрелил Тюре в сердце. Тюря вздрогнул, уронил голову на грудь, и его тело обвисло на привязанных ржавой проволокой руках.

Отвернувшись от мертвого Тюри, Палач убрал листовку в карман и сказал:

— Поехали.

Обкуренному Груше было все равно, а Теремок, уже раскатавший губу и представлявший, как он будет чикать Тюрю, был жестоко разочарован. Но зная, что Палач шутить не любит, он, надувшись, как обиженный ребенок, молчал.

Они вышли во двор, и раздосадованный Теремок с размаху ударил ногой по заднему крылу тюриной «пятерки». На беду, его ступня угодила под резиновую накладку на бампере и застряла там. Потеряв равновесие, он свалился на спину и попал растопыренной пятерней прямо в кучу говна, вокруг которой валялись испачканные смятые бумажки. Говно выдавилось между его пальцами, и Теремка аж перекосило от отвращения. Груша заржал, а Палач неодобрительно покачал головой и сказал:

— Отмывайся где хочешь, а то поедешь в трамвае.

Теремок, однообразно ругаясь, направился к ржавой бочке, наполненной мутной водой. В воде плавал презерватив.

Отмыв кое-как руки, Теремок поднял с земли щепку, подцепил с земли малую толику дерьма и написал на капоте «пятерки» короткую фразу.

«Привет от Корявого!»

Затем беспредельщики уселись в «Форд» и, выехав из двора полуразрушенного дома, отправились в кафе «Обезьяна Чичичи» на Чкаловском.

Расположившись за угловым столиком и попивая кофеек, они тихо, чтобы не привлекать к себе внимания, радовались неожиданно свалившемуся на них богатству и соображали, как бы еще насолить Арбузу. Об этом думали Груша и Теремок, а Палач сидел молча и усиленно размышлял о чем-то другом.

— Слышь, — обратился к нему Теремок, — а что мы будем с бабками делать? Ведь там на всех троих до конца жизни хватит.

Палач вздрогнул, оторвавшись от своих нелегких мыслей, и, взглянув на Теремка, ответил:

— До конца жизни, говоришь? Между прочим, этот миллион искать будут. Но я знаю, что нужно делать. Поехали!

Быстро допив кофе, братки вышли на улицу и уселись в «Форд».

Палач, сев за руль, завел двигатель и сказал:

— Значит, так. Сейчас мы поедем в одно место, где спокойно будем решать вопрос о бабках. Сумма серьезная, и нужно сделать все по уму.

— Ух ты! — сообразил наконец Груша. — Класс! Мы разделим бабки — и мама, не горюй! Во, бля, ништяк! Ух, ништяк!

Палач смотрел вперед, на дорогу, и молчал. Потом сказал:

— Все, хватит базарить. Подъезжаем.

«Форд» переехал через Ждановку и повернул в сторону Петровской косы. Теремок, знавший, что Петровский проспект упирается в Яхтклуб, спросил:

— Это мы в Яхт-клуб едем, что ли?

— Нет, ответил Палач, — поближе.

На Петровском проспекте было пусто. Ни машин, ни людей. «Форд» двигался между двух промышленных заборов, в которых кое-где были ворота, принадлежавшие разным организациям. Остановившись у ворот, выкрашенных в синий цвет и имевших кривую надпись «Кислота», Палач остановил машину и, не выключая двигателя, сказал:

— Все, приехали, выходим.

Теремок с Грушей, спеша решить вопрос с миллионом, тут же выскочили из машины и стали по-деловому озираться по сторонам.

Палач не торопясь вылез после них, тоже посмотрел по сторонам и, убедившись, что на проспекте никого нет, вынул из кармана Тюрин «макаров» и выстрелил Теремку в голову, а Груше в грудь.

Оба повалились на землю, не успев даже удивиться.

Палач выстрелил еще два раза, и в головах двух жадных и глупых убийц появилось еще по одной дырке.

Потом он сел в «Форд» и уехал.

Выезжая обратно на Петроградскую, Палач усмехнулся и произнес фразу из фильма «Свой среди чужих»:

— Это нужно одному.

Помолчав, он добавил:

— Козлы.

Тут Палачу на глаза попалась афиша, на которой красивый Роман Меньшиков держал в руке золотой микрофон, и он сказал:

— А ты, урод, будешь следующим.

Глава 6
КРЫЛЬЯ ДЛЯ УБИЙЦЫ

Утром, едва проснувшись, Роман тут же вспомнил о том, что прошлым вечером тщетно пытался разыскать своего бессменного директора Шапиро, и беспокойство снова охватило его. Наскоро приняв душ, а именно неподвижно постояв две минуты под струями теплой воды, Роман вытерся и, навалив Шнырю премиальную двойную порцию «Вискаса», поставил на газ чайник. Набрав несколько раз все известные ему номера Шапиро, он удостоверился в том, что ни один из них не отвечает, и, вяло выругавшись, сел завтракать.

Две чашки кофе привели Романа в бодрое и дееспособное состояние, но сытости не прибавили, потому что в холодильнике было пусто, а куском черного хлеба, пролежавшего в хлебнице две недели, можно было колоть орехи.

После более чем скромного завтрака Роман на всякий случай позвонил Боровику, но тот про Шапиро ничего не знал и вообще находился в состоянии некоторой депрессии по случаю вчерашнего злоупотребления с бывшими сослуживцами, посетившими его убогий приют с портфелем, набитым бутылками коньяка.

Тогда Роман решил просто прокатиться по городу, посмотреть, не изменилось ли что-нибудь за время его экспедиции в Африку. Выйдя на улицу, он надел черные очки, сел в свою «Вольво-860» и чинно выехал из двора, едва не зацепив мусорный бак, который стоял в подворотне, загораживая проезд. На Петропавловке грохнула пушка, солнце стояло в зените, и день выдался жаркий, хотя до африканского зноя, к которому Роман уже успел привыкнуть, было далеко.

Выехав на Исаакиевскую площадь, Роман повернул направо и через минуту оказался у начала Невского проспекта. Снова повернув направо, он пропустил переходившую через дорогу пожилую женщину в соломенной шляпке с темно-синей лентой и поехал в сторону площади Восстания.

— Ну где же ты, сын Израиля? — раздраженно пробурчал Роман, в очередной раз безрезультатно набрав номер Шапиро. — Может быть, отправился, как это у вас там принято, сорок лет бродить по пустыне? Например, с моими денежками…

Роман хмыкнул и помотал головой.

Шапиро, конечно же, не ангел и даже хуже, но Роман не мог поверить в то, что его вечный и бессменный директор, набив чемодан украденными долларами, пытается скрыться в какой-нибудь далекой стране. Например, в Гондурасе.

Мысль о Гондурасе развеселила Романа, и он, ухмыльнувшись, осторожно повернул на узкую улицу Рубинштейна, где располагалась контора Шапиро. Остановившись у входа в контору, Роман вышел из машины и, подойдя к большой железной двери, нажал на кнопку звонка. Через минуту дверь открылась, и на пороге показался охранник Валера, который держал в руке открытую банку пива.

— Какие люди, какие звезды! — приветствовал он Романа. — А никого нету.

— То есть как никого? — удивился Роман.

— А так — никого. Все в отпуске.

— В отпуске? — Роман озадаченно посмотрел на охранника. — В каком еще отпуске?

— Ну… В обычном. Шапиро всех отпустил до двадцатого числа.

— А когда это было?

Охранник наморщил лоб.

— Когда? Сегодня десятое, значит, примерно первого.

— Первого… — Роман прикинул в уме: первого они с Лизой уже четыре дня как наслаждались экваториальной жарой.

Странно.

Шапиро, отправив Романа и Лизу на отдых, вместо того чтобы в поте лица зарабатывать деньги на только что записанном альбоме, распускает всех своих подчиненных и исчезает в неизвестном направлении.

Весьма странно.

— И что, Шапиро вот так просто отправил всех в отпуск?

— Ага, — кивнул охранник, дохнув на Романа пивом, — позвонил и сказал, чтобы Белишкин выдал отпускные и разогнал всех.

— И тут теперь только охранники?

— Ну да, — улыбнулся Валера, — сидим, пиво пьем, телевизор смотрим.

— Та-ак… А что он сказал насчет того, когда вернется?

— Ничего не сказал. Наверное, двадцатого и вернется, вместе с остальными.

— Ладно, если появится раньше, пусть позвонит мне.

Роман кивнул охраннику Валере и пошел к машине.

Сев за руль, он опустил стекло и закурил.

Что за дела такие творятся на белом свете?

— Ну и черт с ним, — решительно произнес Роман, — диски продаются, и слава богу. А я тогда позвоню Лизе и позову ее на… на рандеву.

Мысль о Лизе привела Романа в отличное настроение, и он, схватив трубку, быстро набрал ее номер.

— Это Елизавета Леонидовна Трубецкая? — официальным голосом поинтересовался он, когда Лиза сняла трубку.

— Нет, это Патриция Авроровна Бендер-Задунайская, — ответила Лиза.

— Простите, я ошибся, — любезно сказал Роман.

— Нет уж, не прощу, — возразила Лиза. — Разбудил меня на самом интересном месте и теперь думает отделаться каким-то жалким «простите»!

— Разбудил? А сколько сейчас времени, знаешь?

— Это не важно. Важно только то, что мы с Индианой Джонсом добрались до заветного сундучка, а тут ты со своим дурацким звонком. Весь кайф поломал! Представляешь, сколько там денег было?

— А может, и не денег, — ответил Роман, — может быть, этот сундучок был шкатулкой Пандоры. Вы бы его открыли, а там все ужасы и несчастья мира. Вот так сюрпризик был бы!

— И все ты врешь! — Лиза зевнула. — Ладно уж, разбудил, так говори, что тебе надобно, старче.

— Старче? — возмутился Роман. — Уж всяко помоложе, чем твой Индиана Джонс.

— Зато у него такая шляпа! — мечтательно произнесла Лиза.

— Шляпа? — Роман задумался. — Интересно, что бы это значило по Фрейду?

— Действительно, — Лиза зевнула еще раз. — По Фрейду и еще по девице Ленорман.

— А это еще что за еврейка?

— Это не еврейка, а вовсе даже француженка. Ты со своим Шапиро вовсе сбрендил. На каждом углу евреи мерещатся. Ты случайно у фонарного столба отчество не спрашивал?

— Нет, не спрашивал. Отстань от меня со своими евреями. Мне Шапиро за глаза хватает. Он, между прочим, как сквозь землю провалился, нигде его нет и ни один телефон не отвечает. Скажи лучше, мы с тобой поедем наслаждаться видами пригорода?

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

— Ну-у-у… Хорошо, поедем.

— Тогда я буду у тебя через полчаса, — радостно воскликнул Роман.

— Будь, — засмеялась Лиза и повесила трубку.

Переехав через Дворцовый мост, Роман принял вправо и оказался на Стрелке Васильевского острова. Над Ростральными колоннами болтался небольшой дирижабль, под которым реяло полотнище с надписью «Мы веселимся или как?».

Роман ничего не понял и проехал мимо, соображая, что бы это могло значить.

Веселятся они, блин…

В стране черт знает что делается, а они — веселятся. Наверно, если бы они знали, чем все это может закончиться, они веселились бы еще больше.

А не заехать ли в «Прибалтийскую» и не купить ли Лизе хороших пирожных, подумал Роман. Время еще есть, Петроградская — вот она, до Лизы ехать пять, ну, от силы восемь минут…

Точно, купить!

Пусть порадуется девушка.

Промчавшись по набережной Макарова, Роман повернул на Малый и, увидев впереди несколько зеленых светофоров, поддал газу. Пролетев без остановки до Восемнадцатой линии, он сбавил скорость, и тут из-за стоявшего у поребрика «уазика» выскочил мент.

В одной руке он держал радар, в другой — полосатую палку, которой указал сначала на Романа, потом, повелительным жестом, на свободное место рядом с «уазиком».

Чертыхнувшись, Роман нажал на тормоз и, резко вильнув, остановился в десятке метров от мента. Тот закинул радар в «уазик» и неторопливо направился к «Вольво». Роман никогда не видел, чтобы люди ходили так неторопливо и лениво, как этот сытый подонок. Даже на похоронах убитые горем родственники переставляют ласты быстрее.

Из машины Роман, естественно, выходить не стал, а просто открыл до отказа окно и приготовил документы. Подойдя к окну, гаишник сделал ленивое движение правой рукой, приподняв ее сантиметров на двадцать и снова безвольно уронив. Это, по всей видимости, заменяло отдание чести.

Роман повернул голову и посмотрел на его толстое брюхо.

— Сержант Бедрищенко. Документики… — сказал мент.

Роман протянул ему документы, и мент начал их изучать.

Прошла целая минута, которую он отпустил Роману на то, чтобы тот сам начал разговор, но Роман молчал, и, не дождавшись заветного предложения разобраться на месте, мент тяжело вздохнул и сказал:

— Нарушаем… Вы знаете, с какой скоростью ехали?

— Конечно, знаю, — бодро ответил Роман. — Примерно сто тридцать.

— Вот видите, — горестно отозвался мент. — Значит, нарушаем сознательно. И что будем делать?

— Я не знаю, что вы собираетесь делать, — равнодушно сказал Роман. — Мое дело — нарушать, а уж вы сами решайте, что дальше.

Мент крякнул и вдруг шумно потянул носом.

Видимо, из салона несло пивом, которого Роман, честно говоря, с утра принял уже ровно три маленьких бутылочки.

— Сколько сегодня выпили? — спросил мент уже другим, строгим голосом.

Видимо, почувствовал, что добыча может быть более крупной, чем при превышении скорости.

— Три бутылки пива, — спокойно ответил Роман, — и еще выпью.

— Не знаю, не знаю… — с сомнением сказал мент. — Сейчас машинку на штрафплощадочку, а потом будем разбираться. Выйдите из машины.

Роман прекрасно знал о том, что происходит на фронте штрафов, взяток и вообще отношений с гаишниками, и точно знал, как себя вести.

Заглушив двигатель, он вышел из машины и встал прямо перед ментом.

Ростом тот был примерно с Романа, но весил килограммов сто тридцать, и этот вес приходился вовсе не на могучие мышцы, а на тугое сало и дикое мясо. На его багровом затылке Роман насчитал четыре складки, подбородков было всего лишь два, зато второй весил килограмма три, а нос был защемлен между весьма выдающимися и выпуклыми щеками. Брюхо у него, естественно, тоже имелось, а под носом росли густые черные усы, которые, если бы он похудел маленько, придали бы ему сходство с Саддамом Хусейном в лучшие годы его жизни.

— Значит, машинку сейчас на штрафплощадочку, — повторил мент, — а сначала сядем ко мне в машинку и оформим протокольчик.

— Машинка, штрафплощадочка, протокольчик… — усмехнулся Роман. — Ты что, в песочнице сидишь, что ли?

Мент удивленно посмотрел на Романа и сказал:

— А вы не наглейте.

— Я наглею? — удивился Роман. — Ладно, не будем об этом. Ты лучше послушай, что я тебе скажу.

— Ну и что вы мне скажете? — хмыкнул мент.

Роман достал из кармана пачку долларов и повертел ею перед носом мента.

— Видишь? Это доллары. Сейчас я дам тебе сотню и поеду дальше. А если ты упрешься, то я дам твоему начальнику пять. И все равно поеду дальше, но тогда ты останешься ни с чем и даже больше чем ни с чем. Я целых две недели не был в России, и в первый же день видеть твою толстую морду — слишком большое огорчение. Поэтому, если ты упрешься, как баран, я дам другим людям тысячу, и тебя на следующий же день повяжут на взятке. Ты ведь не можешь не брать взятки — тебе нужно приносить деньги начальнику. Верно? Верно. Поэтому держи сотню и будь здоров.

Роман протянул менту купюру, но он стоял и молчал, не зная, как отреагировать на такую наглую, но в то же время совершенно справедливую декларацию. Тогда Роман сунул деньги ему в нагрудный карман рубашки, забрал из его неподвижной руки документы и открыл дверь «Вольво». Уже сев за руль, он высунулся в окно и добавил:

— А если сообщишь своим по рации, что тут такой сладкий ездит, тогда у нас с тобой будет совсем другой разговор.

Отъехав, Роман посмотрел в зеркало. Мент так и стоял, глядя ему вслед.

Роману вдруг пришла в голову дурацкая мысль, что мент сейчас очухается и бросится за ним в погоню, но этого, конечно же, не произошло. Ему нужно кормить свою жадную жену и маленьких детей, из которых при таком отце вырастет известно что, поэтому он схавал и то, что ему сказал Роман, и сто долларов.

Работа у него такая.

И такие вещи, как гордость, честь и совесть, этой работе только мешают.

Роман посмотрел на часы и понял, что уже не успевает за пирожными.

— Ну и черт с ними, — произнес он вслух, — девушки от пирожных только толстеют.

Развернувшись, Роман поехал обратно, в сторону Петроградской, и тут ему в голову пришла забавная мысль.

А если бы менту пришло в голову проверить машину?

В бардачке «Вольво» имелась «беретта» и шесть обойм к ней.

Но еще имелось и разрешение, так что…

А почему, интересно, мент не узнал его?

Или узнал, да виду не подал?

* * *

Забрав Лизу и выехав наконец за город, Роман расслабленно откинул голову на подголовник, прибавил газу и тут, взглянув в зеркало заднего обзора, увидел, что в опасной близости от багажника его машины маячит открытый «Форд», за рулем которого сидит мужчина средних лет и совершенно уголовной наружности. Мужчина сверлил взглядом затылок Романа, а сам в это время, склонившись вправо, рылся в бардачке.

Роман нахмурился и, оторвав голову от подголовника, сказал Лизе:

— Ну-ка посмотри повнимательнее, кто это там сзади?

Лиза резво обернулась и через несколько секунд ответила:

— Ромка, у него пистолет!

— Пистолет? — Роман снова посмотрел в зеркало. — Можешь пересесть за руль?

— Конечно, — ответила Лиза и тут же оказалась у Романа на коленях.

— Ах, как это сексуально, — пробормотал Роман, выскальзывая из-под нее и устраиваясь на правом сиденье. — Пистолет, говоришь? У самих пистолеты найдутся!

И он полез в бардачок за «береттой».

Лиза в это время вдавила педаль в пол, и «Вольво» резко увеличила скорость. «Форд» слегка отстал, но тут же, взвыв мотором, снова оказался прямо за багажником «Вольво». Раздался выстрел, и заднее стекло «Вольво» рассыпалось в мелкую крошку. Лиза взвизгнула и нажала на педаль газа еще сильнее.

Началась гонка.

Водитель фургона «Перевозка мебели», у которого перед носом внезапно оказался открытый «Форд» с коротко стриженным мужчиной за рулем, резко повернул руль влево и подрезал обгонявший его на скорости 110 километров в час трейлер, в бесконечно длинном кузове которого ехали тридцать две новгородские коровы.

За трейлером тянулся волнующий обоняние шлейф запаха, напоминавшего о бескрайних российских просторах, пьяных мужиках, одетых в ватники, и скотных дворах. Водитель трейлера, дюжий парень в клетчатой рубашке и с длинными пшеничными усами, накурившись марихуаны, слушал по радио канал «Радио буль-буль».

Когда едущий справа от него фургон «Перевозка мебели» неожиданно принял влево, перегораживая путь, он тоже резко повернул руль и нажал на тормоз. Его двадцатидвухметровый сарай начал величественно разворачиваться поперек дороги. На такой скорости его несло, как пароход без команды по Волге.

Роман загнал обойму в пистолет, и, стоя на коленях на заднем сиденье, прицелился в приближающийся «Форд». Нажав на спусковой крючок несколько раз, он никуда особенно не целился, надеясь просто отогнать преследователя, поэтому никуда и не попал.

Три вылетевшие из ствола «беретты» пули попортили капот старого «Форда», а также продырявили покрышку уходящего в сторону фургона, но не нанесли никакого вреда сидящему за рулем «Форда» Палачу.

Водитель «Перевозки мебели», почувствовав, что машина перестает слушаться руля, нажал на тормоз и попытался съехать на разделяющий встречные полосы газон шириной около двадцати метров. Для этого ему нужно было пересечь еще два ряда, идущих слева от него. Но простреленная правая передняя покрышка сыграла с ним злую шутку. Разорвавшись, она слетела с колеса, и стальной обод высекал искры из асфальта. Когда колеса повернулись влево, обод зацепился за выбоину в асфальте, и фургон перевернулся. Дальше он поехал на крыше.

Водитель был пристегнут, а груз, который был внутри, — нет.

Итальянская мебель, принадлежащая заказчику, превратилась в дрова.

Роман зачарованно проводил взглядом скользивший на крыше фургон, а когда поднял глаза, то увидел, что «Форд» приблизился на опасное расстояние, и Палач, подняв пистолет, целится в Лизу.

Нырнув за спинку сиденья, Роман закричал:

— Лиза, быстрее!

Лиза увеличила скорость и стала обгонять идущий впереди микроавтобус. В это время Палач открыл огонь. Он выпустил всю обойму, но, к счастью, ни в кого не попал. Однако лобовое стекло «Вольво», простреленное в нескольких местах, стало совершенно непрозрачным и повисло на прослойке триплекса.

— Роман, я ничего не вижу, — крикнула Лиза, и Роман, услышав это, повернулся к преследователю спиной и, бросившись вперед, схватил разбитое стекло за край и вырвал его из рамы, сильно порезавшись при этом.

В салон ворвался ветер. Повернувшись, Роман увидел, что «Форд» почти касается бампером их багажника, а Палач успел заменить обойму и снова поднял пистолет.

Разломанное лобовое стекло все еще было у Романа в руках, и он с силой швырнул его назад. Пока оно летело в воздухе, он успел снова схватить пистолет и навести его на преследователя. Остатки стекла, словно замерзшая мокрая тряпка, испачканная кровью, ударили Палача по руке в момент выстрела, и пуля ушла в сторону. В эту же секунду Роман нажал на курок, и пуля попала прямо в правую руку Палача, в которой тот держал пистолет. Оружие, тускло блеснув вороненым металлом, кувыркнулось в воздухе и исчезло где-то сзади. Теперь единственным оружием легко раненного Палача был автомобиль.

Трейлер с коровами, не снижая скорости, совершенно не слушался руля и неумолимо разворачивался. От всех его колес валил дым, коровы испуганно мычали, а усатый водила вытаращил глаза и крутил руль в разные стороны. Тут он увидел, что фургон, выделывавший кренделя перед его машиной, неожиданно перевернулся и заскользил по асфальту на крыше. Боясь врезаться в него, водитель вывернул руль влево до отказа, и передние колеса выехали юзом на обочину. Мчавшийся боком трейлер медленно завалился направо и тридцать две коровы, вывалившись через прорвавшуюся брезентовую крышу, кубарем понеслись по дороге со скоростью около 65 километров в час.

Все, кто ехал позади этих нескольких машин, успели затормозить, и жертв не было. Пострадали лишь коровы. Когда подъехала милиция, выяснилось, что все они переломали свои слабые ноги и бесполезные рога, и пришлось застрелить их прямо на дороге. Один из ментов, выросший в деревне, пристреливая несчастных буренок, проливал горькие слезы и клялся бросить работу в милиции и вернуться в родные места. На следующий день в «Правдивых новостях» появился репортаж с названием «Бойня на трассе».

Обогнав микроавтобус, Лиза прибавила газу и стала лавировать между машинами, пытаясь оторваться от преследователя. Палач не отставал и вилял из стороны в сторону, не позволяя Роману прицелиться. При этом ему удалось несколько раз протаранить багажник «Вольво». Водители, видевшие, что рядом с ними идет такая опасная игра в пятнашки, шарахались и тормозили.

Впереди была развязка кольцевой дороги.

Несколько дорог на разных уровнях пересекали друг друга, делая петли и полукольца, и это было похоже на огромный бантик из бетонных лент.

— Сейчас поедем обратно, — прокричала Лиза, — там, впереди, нам нечего делать.

Роман кивнул и выстрелил в приблизившегося к ним Палача.

Тот увернулся и снова нацелил «Форд» в их багажник.

Пересечение дорог было уже близко. Подрезав несколько машин, Лиза переместилась вправо и приготовилась свернуть в развязку. Палач в точности повторил ее маневр. Когда до въезда на изогнутую ленту разворота осталось совсем немного, Лиза притормозила так, чтобы между «Вольво» и «Фордом» оказался «Мерседес» с московским номером и красивой картиной на борту, и нырнула в нужный проезд.

Водитель «Мерседеса», не ожидавший от сидевшей за рулем «Вольво» женщины такой прыти, тоже притормозил и выругался. Тут же перед его машиной пронесся помятый «Форд», который направился туда же, куда и эта трахнутая по голове девка. Московский автомобилист выругался еще несколько раз и продолжил свой путь, навсегда удаляясь от событий, участником которых он чуть не стал.

Въехав на полосу, уходящую в сплетение висящих в воздухе бетонных мостов, Лиза не смогла удержать машину, идущую со скоростью 80 километров в час, «Вольво» занесло и потащило на ограждение. Несущийся следом «Форд» сразу же изменил направление и устремился прямо на потерявший управление автомобиль.

Столкновение казалось неизбежным.

«Вольво» несло на бетонный парапет, и Лиза в отчаянии нажала на педаль тормоза. Окончательно потеряв сцепление с дорогой, «Вольво» резко крутанулась и ударилась багажником о невысокую бетонную стенку. Багажник смялся, но этот удар отбросил машину от парапета и развернул ее так удачно, что она оказалась в нормальном для дальнейшего движения положении.

Между «Вольво» и стенкой образовался промежуток около двух метров. В этот зазор влетел промахнувшийся «Форд» и заскреб правым бортом по бетону. Лиза нажала на газ, но «Форд», пролетев мимо, обогнал их и удалился метров на двадцать. Вдруг у него загорелись тормозные огни, это Палач стал загораживать беглецам дорогу, пытаясь их остановить. Роман выставил пистолет через проем разбитого ветрового стекла и выстрелил. В преследователя он не попал, зато продырявил багажник «Форда», и оттуда что-то полилось.

Неожиданно Лиза крикнула Роману:

— Держись! Попробуем по-другому!

И направила «Вольво» прямо на тормозящую перед ними машину.

Лиза врезалась в «Форд», и его бросило вперед.

Догнав его, она повторила удар. И сделала это еще раз.

При этом она кричала:

— А теперь сам получи, скотина! Нравится тебе?

Палач вертел руль, стараясь сохранить правильное направление, и пока это ему удавалось.

Разворот заканчивался, и обе машины выскочили из узкого пространства висящего в воздухе моста и оказались на широком полотне трассы.

При очередном ударе «Форд» слегка занесло влево, и Лиза решила использовать прием, который неоднократно видела в полицейских съемках при задержании преступников. Она уперлась бампером в заднее правое крыло «Форда», который развернуло градусов на тридцать влево, и вдавила педаль в пол. Заработал турбонаддув, и, отбросив завертевшийся вокруг своей оси «Форд», «Вольво» помчалась вперед, как дикий мустанг с мексиканской колючкой под хвостом.

Теперь они ехали в обратную сторону и быстро приближались к тому месту, где на встречной полосе люди бегали вокруг двух перевернувшихся грузовиков и валявшихся по всей дороге жалобно мычавших покалеченных коров. Нескольких из них выбросило на ту полосу дороги, по которой сейчас мчались Лиза с Романом и не отстававший от них Палач. Не сбавляя скорости, Лиза объехала одну из коров и помчалась дальше.

Палач, профессионально остановив вращение машины после двух полных оборотов, продолжал погоню. Выбрав траекторию проезда загроможденного участка дороги, он направил вконец изуродованный «Форд» между медленно едущим джипом с катером на прицепе и лежащей посреди дороги коровой. «Вольво» был в каких-то ста метрах впереди. На спидометре было 130. И вот, когда Палач уже готов был промчаться между джипом и коровой, несчастное животное попыталось подняться на переломанные ноги и, конечно же, снова повалилось на асфальт, но уже прямо перед бампером «Форда».

Тормозить или менять курс было поздно.

Породистая скотина весила немногим меньше тонны и даже в лежачем положении была высотой около метра, так что «Форд» въехал радиатором прямо в эту гору говядины. Его задние колеса тут же оторвались от асфальта, и Палач вылетел из машины, как из катапульты.

В это время Лиза посмотрела в зеркало заднего вида и тут же сбавила скорость. Зрелище человека, плывущего с раскинутыми руками и ногами в ярком синем небе мимо огромного щита с надписью «Выбираем скорость», произвело на нее приятное впечатление, и она издала победный клич:

— Йи-ха!

«Форд», перевернувшись несколько раз, взорвался, и на фоне вспышки было хорошо видно, как Палач, пролетев по воздуху метров тридцать, ударился об асфальт, некоторое время катился кубарем и наконец замер бесформенной кучей.

Глава 7
ПИРАТЫ МОСКОВСКОЙ ТРАССЫ

Арбуз пошевелил желваками и с силой воткнул окурок в пепельницу.

— А на капоте было написано «привет от Корявого», — сказал он и поморщился — Ну, Корявый-то, сам знаешь, давно уже мертвый, так что это, конечно, не он, а…

Он вздохнул и закончил фразу:

— В общем, я знаю, кто это Палачом его зовут. Он при Корявом палачом и был.

Вокруг знаменитого стеклянного стола в офисе Арбуза сидели четверо — сам хозяин кабинета, Роман, Лиза и Боровик. На столе стояли четыре стопки, большая бутылка водки и пепельница.

Арбуз только что вернулся с похорон Тюри и поэтому был в трауре. Остальные пришли к нему всего лишь четверть часа назад, и беседы пока не получалось.

— В общем, братцы, я этого Палача казню сам, лично. И он у меня увидит, что такое есть палач, — завершил свою речь Арбуз.

Он налил себе водки и залпом выпил ее. Роман в это время сидел нахмурившись и о чем-то думал.

— Слушай-ка… — он посмотрел на Арбуза, — а у меня тоже есть о чем рассказать. То есть у нас.

Он посмотрел на Лизу, и она едва заметно улыбнулась.

— Только скажи мне сначала, какая у этого Палача машина?

— Какая машина? Старый «Форд» с откидной крышей. Он ее у какого-то лоха отдавил.

— Серебристый?

— Ну да, — Арбуз кивнул, — как молочная цистерна. Алюминиевой краской покрашен.

Роман снова посмотрел на Лизу и сказал:

— Тогда, извини, тебе его казнить не придется.

— То есть как? — Арбуз прищурился.

— А вот так.

И Роман вкратце рассказал Арбузу, а заодно и Боровику, о том, что произошло несколько часов назад на одной из пригородных автомобильных трасс.

— Я тебя уверяю, — закончил он свой рассказ, — живым он не остался. Это точно. Когда он врезался в эту корову, мы поливали под сто двадцать. Его корыто взорвалось, а сам он летел по воздуху метров тридцать, а потом врезался в асфальт и еще катился метров сто. Меня аж передернуло, когда я увидел в зеркале, как он кувыркается. Словно кусок мертвого мяса. Видел, наверное, как на гонках машины бьются, а водители летают по воздуху? Так вот там то же самое было.

— Между прочим, — Арбуз снова налил себе водки, — они на гонках после таких курбетов очень даже живые остаются.

— Ну так ведь у них и одежда особенная, комбинезоны там всякие негорючие да противоперегрузочные, — подала голос Лиза, — так что…

— Ничего не так что, — Арбуз проглотил водку и поморщился. — Такие, как Палач, — они живучие, как… Как я не знаю кто.

Лиза пожала плечами и замолчала.

— В одном можно быть уверенным, — Арбуз закурил. — Если это действительно был Палач, а все указывает именно на него, и если он какимто чудом остался жив, то ему очень сильно не повезло. Если он жив, то, стало быть, лежит в какой-то больничке, хотя…

Арбуз поднял брови и постучал себя по голове костяшками пальцев.

— А что я, спрашивается, парюсь?

Он снял трубку и, набрав номер, сказал:

— Сергей Владимирович? Это Михаил Александрович. Как сам? Жив-здоров? Ну и славненько, как говорил один профессор. А у меня к тебе вопрос. Нет, не на миллион долларов, но важный вопрос, хотя для тебя и мелочь. Скажи-ка мне, будь добр, сегодня на Западной трассе авария была недалеко от развязки, знаешь? Хорошо. Там кто-то жив остался? Нет? А водитель этого «Форда»… Как его фамилия-отчество? Ага… Ну, спасибо, дорогой. Буду обязан. Да ладно тебе, — Арбуз невесело усмехнулся, — на том свете угольками сочтемся.

Повесив трубку, он посмотрел на Романа и сказал:

— Виктор Иванович Перестегин. Он же профессиональный бандит Палач. Лежит в городском морге, холодный, как пятки Деда Мороза. Значит, отомстить мне решил… Сначала Тюря, а потом Роман Меньшиков. А ведь правильно рассчитал: так мне больнее было бы, чем если просто меня пристрелить. Сука…

В кабинете надолго воцарилась тишина, и поэтому, когда неожиданно зазвонил телефон, все вздрогнули. Арбуз, недовольно хмыкнув, снял трубку и поднес ее к уху.

— Слушаю вас, — через силу вежливо сказал он.

Потом посмотрел на Романа и ответил:

— Да, имеется. Дать? Не надо? Ладно, приезжайте.

Повесив трубку, Арбуз усмехнулся и сказал:

— Та-ак… Водевиль продолжается. Сейчас сюда приедет твой Шапиро, и, судя по всему, он в растерзанном состоянии.

— Пьяный, что ли? — Роман поднял брови.

— Да нет, не пьяный. Как бы это правильно сказать… Неблагополучный, во как! Чую я, что у него какой-то огромный геморрой.

Роман оглядел присутствующих и сказал:

— Ну вот, появился, слава богу…

— В том-то все и дело, что не слава богу, — возразил Арбуз. — Я по интонации понял, что у него большие проблемы. Впрочем, что тут гадать, он через десять минут будет здесь, а пока мы имеем возможность относительно спокойно выпить водки. Правда, меня что-то сегодня не берет…

— А вы ее подогрейте, — елейным голосом посоветовала Лиза. — Горяченькая, она цепляет сильнее.

— Дорогая Лиза, — с интонациями тамады ответил Арбуз, — если бы вы принадлежали мне, а не этому олуху, то я оттаскал бы вас за уши.

— Я никому не принадлежу, — высокомерно заявила Лиза.

— И даже этому олуху? — поинтересовался молчавший до сих пор Боровик.

— Ему я принадлежу часто, но не всегда.

— Фу, как это пошло, — Арбуз строго нахмурился. — Роман, твоя женщина развратна и развязна.

— А что тут поделаешь, — Роман развел руками, — какая есть! Горбатого…

Он посмотрел на Лизу, и та, выпрямив спину, села ровно.

— Горбатую, — настойчиво повторил Роман, — могила исправит.

— Сам ты горбатый, — ответила Лиза, — это я от усталости ссутулилась.

Роман махнул рукой и сказал:

— Ладно… Давай, Мишка, наливай.

Арбуз разлил водку по стопкам и сказал:

— Был у меня младший товарищ. Тюря… Теперь его нет. И того, кто его убил, тоже нет. Так что тема закрыта. Земля ему пухом. Я имею в виду Тюрю.

Все выпили, и Арбуз объявил:

— Все. Кладбищенские настроения отменяются. Нужно жить дальше.

— Ага, — поддакнул Роман, — вот сейчас явится Шапиро, и твоя дальнейшая жизнь станет гораздо интереснее и веселее.

— А что, — Арбуз пожал плечами, — Шапиро, между прочим, интересный человек. Я бы его к себе бухгалтером взял, да не хочу тебя сиротой оставить.

— Так он к тебе и пойдет, — усмехнулся Роман.

— А спорим? — оживился Арбуз. — Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться.

— Ха! — Роман откинулся на спинку кресла. — Он такие предложения сам делает так, что любодорого!

Арбуз устало улыбнулся и, посмотрев в окно, сказал:

— Между прочим, други дорогие, на улице уже вечер. Сумерки, понимаешь…

Все посмотрели в большое офисное окно, и Лиза сказала:

— Красиво! Закатные краски и прочий инвентарь.

— Что за выражения? — возмутился Арбуз. — Такая, прямо скажем, леди, и такой кошмарный лексикон! «Инвентарь»…

— А это я у дружка вашего школьного нахваталась, — мстительно ответила Лиза, — а до этого была тише воды и вся такая культурная.

— Ага, — Роман коварно улыбнулся, — особенно тогда, в банке.

Лиза показала Роману кулак, и Боровик заинтересованно спросил:

— А что было в банке?

— Да так, ничего особенного, — Роман засмеялся. — Просто впервые я случайно увидел Лизу в одном банке, и она произвела на меня совершенно катастрофическое впечатление.

— Что значит «катастрофическое»? — удивился Боровик.

— Ну… Это значит… Примерно как если тебя собьет маршрутное такси, за рулем которого сидит обкуренный хачик.

— Он имеет в виду, что я в тот день выглядела сногсшибательно, — пояснила Лиза.

— Примерно так, — сказал Роман, с трудом сдерживая смех. — Особенно оригинальной была ее одежда.

— Да, оригинальной, — кивнула Лиза. — А что, тебе не понравилось?

— Очень понравилось, — торопливо ответил Роман.

Его торопливость объяснялась тем, что Лиза двинула его под столом ногой.

Но, поскольку стол был стеклянным, ее действие не осталось незамеченным, и Боровик с Арбузом дружно захохотали.

— Вот они, тайны отношений! — воскликнул Арбуз.

— В тихом омуте черти водятся, — подхватил Боровик.

— Да ну вас, — Лиза махнула рукой и смутилась.

— Ах! — Арбуз всплеснул руками. — Какая прелесть! Смущенная женщина! Ах! Ах! Высокий класс!

В это время на столе пиликнул селектор, и Арбуз, нажав кнопку, произнес:

— Ну что там, Танечка?

— Михаил Александрович, — раздался из селектора нежный писк, — тут к вам человек пришел, Шапиро его фамилия.

— Давай его сюда, — скомандовал Арбуз и отключил селектор.

Все посмотрели в сторону двери, и через несколько секунд на пороге появился Шапиро. Как и предполагал Арбуз, состояние у него было «совершенно растерзанное».

Шикарный французский летний плащ, гордость Шапиро, был помят и испачкан, воротник некогда белоснежной сорочки порван, а под глазом у директора эстрадной звезды красовался уже увядающий желто-зеленый синяк.

— Явление Шапиро народу, — констатировал Арбуз.

— Сидите, водку жрете, — неодобрительно отозвался Шапиро. — Нет чтобы налить пострадавшему за дело уголовного романса, будь он неладен!

— Сию секунду! — Роман вскочил, налил полстакана водки и поднес Шапиро. — Давай выпей, а потом расскажи нам, что такое стряслось.

Шапиро, не моргнув глазом, выпил водку, потом рухнул в кресло и, оглядевшись, сказал:

— Таки стряслось. И я вам скажу, что такое стряслось, что не дай бог.

— Ну? — Роман нетерпеливо подался к нему. — Тебя ограбили наконец?

— Меня? — Шапиро истерически захихикал. — Меня? Нет, Романчик, не меня. То есть — и меня, конечно, но в основном тебя.

— То есть как меня? — удивился Роман.

— Ну, ты пока особенно не расстраивайся, — Шапиро повернулся к Арбузу: — Михаил Александрович, будьте любезны, налейте мне еще водки. Столько же.

Заинтригованный Арбуз налил ему еще полстакана, и Шапиро, залпом выпив водку, небрежно взял со стола пачку сигарет и закурил.

Роман покачал головой и сказал:

— Да… Видать, действительно что-то серьезное произошло, раз Шапиро водку стаканами жрет. Ну, давай, Лева, рассказывай.

— А ты не спеши, — ответил Шапиро неожиданно спокойным голосом, — вот сейчас водочка приживется, тогда и расскажу. А вы пока тоже можете выпить, да и мне еще налейте, но теперь уже в стопочку, немного, как нормальному человеку.

— Ага… — неопределенно произнес Арбуз и взялся за бутылку.

Водка была благополучно разлита, и Роман, взглянув на Шапиро, спросил:

— Может быть, тост скажешь, Левчик?

— Тост ему… — пробурчал Шапиро. — Хотя… Ладно, черт с тобой. Будет тебе тост.

Он внимательно посмотрел на колыхавшуюся в толстой стопке водку, тяжело вздохнул и произнес:

— За счастливое избавление меня, любимого, от горькой участи и безвременной кончины. Аминь.

И залпом выпил.

Все разочарованно посмотрели на него, а Арбуз обиженно сказал:

— А чокнуться как же?

— Может, вас еще поцеловать? — язвительно поинтересовался Шапиро. — Лично я и так уже почти чокнулся со всей этой историей.

— Ладно, давай свою историю, — засмеялся Роман и выпил. — Не томи.

Лев Самуилович Шапиро закурил и, откинувшись на спинку кресла, выпустил дым в потолок.

— Историю ему… Не томи их…

Он немного помолчал и сказал:

— А история, в общем-то, короткая. После того, как я закончил все дела на фирме этой московской… как ее, черт… а, вспомнил! «Саморез», ну, та самая фирма, где нам диски резали. Короче говоря, проследил, как диски загрузили в трейлер, документы там всякие, сдал-принял, опись, все как положено. Сам понимаешь, полмиллиона дисков — не шутка. Ну, попрощался с водителем и экспедитором, и трейлер спокойненько поехал в сторону Питера. А я, понятное дело, — на Ленинградский вокзал. Посидел в ресторане, покушал немножко, кстати говоря, очень хорошо покушал, там даже фаршированная рыба была. Хороший ресторан. Да-а-а… Ну, потом на поезд и в койку. Двухместное купе на одного — в самый раз. Просыпаюсь за полчаса до Питера, чай, сортир, все такое… Выхожу на перрон, а ко мне подходят и говорят: вы, говорят, Шапиро Лев Самуилович? Отвечаю: я, а что? А они: тогда пройдемте с нами, будьте так любезны. И показывают какие-то гойские удостоверения.

Лиза фыркнула, и Шапиро, покосившись на нее, сказал:

— Попрошу не перебивать.

Однако Лиза, сдерживая смех, спросила:

— А вы думали, что они покажут вам удостоверения Моссада?

Все засмеялись, а Шапиро надулся как индюк и обиженно сказал:

— Ну, тогда я не буду рассказывать.

— Просим, просим! — Арбуз захлопал в ладоши.

Все поддержали его, и Шапиро, поломавшись немного, продолжил:

— А история, собственно, скоро заканчивается. Едем мы в их «Мерседесе» с черными стеклами, а я все думаю: что же это за служба такая, налоговики, что ли? Так у меня все в порядке, комар носа не подточит. Спрашиваю — молчат. А через пять минут — раз, и надели мне мешок на голову. И руки выкрутили. Ну, думаю, это что-то совсем другое. Так оно и оказалось. Приехали на какую-то загородную фазенду, забор метра четыре, собачки лохматые без хвостов, в общем — посадили меня в подвал, и целую… да какую там неделю — десять дней издевались. Вон, видал, какой бланш повесили? И, главное, показывали мне телевизор, а там в музыкальной программе дикторша жопой вертит и рассказывает, как разлетаются диски знаменитого певца Романа Меньшикова.

Шапиро перевел дыхание и сказал:

— Налей водки, что ли…

* * *

Если тебе всего лишь двадцать семь лет, а ты уже сидишь за рулем мощного восемнадцатиколесного тягача «Вольво», огромный трейлер которого набит товаром на несколько миллионов долларов, то можно считать, что жизнь сложилась.

Многие водители только и мечтают о таком, но судьба остается равнодушной к их мечтам и они всю жизнь уныло катаются на грязных грузовиках, лелея ничтожные надежды на то, что кто-нибудь попросит их отвезти на дачу машину навоза или песка и заплатит за это пятьсот рублей. Эти рано постаревшие ребята часто одеты в старые брюки клеш, оставшиеся от бурной молодости, а на голове имеют женскую фетровую шляпку, давно потерявшую форму и цвет и напоминающую плоскую дохлую кошку. Кроме того, от них всегда пахнет бензином, потом, перегаром и «Беломором».

Сергей Боярский, сидевший за рулем шведского большегрузного трака, совсем не походил на этих неудачников. На нем были чистая выглаженная рубашка с закатанными рукавами и финский галстук, а также черные брюки с тщательно отутюженными стрелками. В просторной и чистой кабине его трейлера пахло лимоном и мятой, кондиционер поддерживал в кабине постоянную температуру в восемнадцать градусов по Цельсию, а из дорогой стереосистемы доносилась негромкая музыка.

Неувядающий Сюткин пел про радио ночных дорог, и Сергей с удовольствием слушал эту приятную песенку.

Выехав за Кольцевую около десяти часов вечера, Сергей прибавил газу, и черный асфальт трассы Москва — Санкт-Петеребург, разделенный яркими белыми полосами, полетел ему навстречу.

Сергей любил ездить по этой дороге ночью.

Во-первых, ночью гораздо меньше машин, а во-вторых, глядя вперед, на стремительно набегающую ленту асфальта и проносившиеся по сторонам детали пейзажа, Сергей чувствовал себя словно в компьютерной игре. Это нравилось Сергею, но он не увлекался и не забывал о том, что в реальной жизни аварию не отменишь простым нажатием нескольких кнопок на клавиатуре и вернуться на предыдущий уровень невозможно. Поэтому он ехал хоть и быстро, но аккуратно.

Большая приборная панель уютно светилась оранжевыми огоньками, а дорога впереди была ярко освещена многочисленными дополнительными фарами, которые Сергей установил на свой тягач. Иногда гаишники морщились, видя такое количество галогеновых светильников и с трудом вспоминали соответствующий раздел правил, регламентирующий количество и размещение на автомобиле осветительных приборов, но сто рублей улаживали проблему. Или двести.

Мелочь, с которой можно не считаться.

Сидевший справа от Сергея экспедитор, он же охранник, Толик Барсуков, развалился на просторном мягком сиденье и, держа в руке бутылку пива, загипнотизированно смотрел вперед.

Толика взяли на эту работу совсем недавно, по рекомендации одного из директоров транспортной компании. До этого он работал охранником в коммерческом банке, а еще раньше служил контрактником в горячих южных точках. Так что боевого опыта у него было хоть отбавляй, а кроме того, Толик охотно рассказывал непечатные истории о том, что на самом деле происходило там, где он защищал никому не понятные интересы России. И если по радио не было ничего, заслуживающего внимания, можно было послушать Толика. Историй у него было много, и если бы кто-нибудь взялся написать на основе этих историй книгу, она стала бы бестселлером.

Глотнув пива, Толик вставил бутылку в держатель, достал сигареты и сказал:

— Слышь, Серега, а что теперь — на дорогах совсем не шалят? В смысле — бандюганы. Ну, там, ограбить машину, товар отобрать?

Толик скучал без адреналина и втайне надеялся на нападение.

Вот если бы кто-нибудь посягнул на их трейлер, тогда он смог бы показать, на что способен. А способен он был на многое. Несколько вооруженных бандитов, желающих чужого добра, для него были бы просто небольшой разминочкой. Да и оружие у него имелось — новейший «вальтер-вольф», пятнадцать зарядов, с глушителем. Сам пистолет был вполне официальным, имелось разрешение, а глушитель так просто — для удовольствия.

Серега усмехнулся и ответил:

— Не, Толян, теперь уже не шалят. Те, кто раньше разбойничал, сообразили, что гораздо надежнее и безопаснее понастроить мотелей и брать деньги за нормальный ночлег и жратву. Ну, там еще горячая вода, душ, бильярд, короче — как в цивилизованных странах. А если кто по старинке самодеятельно вылезает на трассу, чтобы поставить кого-нибудь на гоп-стоп, то нынешние хозяева трассы их сами гасят.

— Понятное дело, — вздохнул Толян, — я бы тоже был недоволен, если бы на моей поляне появился кто-нибудь без моего ведома.

— Вот именно, — кивнул Серега. — С этим теперь строго. Да и вообще по этой трассе каждый день миллиарды долларов пролетают тудасюда. А ведь у всех этих денег хозяева имеются, и они тоже очень непростые ребята. Так что местные разбойнички покумекали и решили, что лучше заняться дорожным бизнесом, чем подставлять себя под пули. Оно ведь как бывало… Завернут они чей-нибудь трейлер с товаром на несколько миллионов, а ведь кто они сами-то — обыкновенные бандиты. Шайка. Ну, рыл пятьшесть. Ну, под каким-нибудь авторитетом ходят. И что с того? Ведь если их накроют, то всем головы поотрывают, просто убьют и все тут, да и авторитету ихнему тоже не поздоровится, чтобы не тянул руки куда не следует.

— И его туда же, — кровожадно вставил Толян.

— Ну, и так бывало. А в девяносто девятом так вообще — московские и питерские бизнесмены собрались, договорились и пустили по трассе подставной трейлер.

— То есть как — подставной?

— А так, — Серега плавно объехал стоявшую у обочины машину с мигавшей аварийной сигнализацией, — раззвонили на всех углах, что повезут в Питер компьютерных деталей на полтора миллиона баксов, да еще и водитель, мол, один поедет, потому что все люди заняты. Так их по дороге четыре раза остановили. Ограбить пытались. Причем один раз — под видом ментов.

— И что? — заинтересованно спросил Толян.

— Ну как что… — Серега пожал плечами, — в трейлере, понятное дело, ничего не было, а вместо товара сидели там пятнадцать рыл с автоматами и пулеметами. А в трейлере амбразуры были сделаны. Ну, бандюки на своей машине их подрезают — стоять, лежать, бояться, а тут эти из всех стволов как шарахнут! Бандюки — в фарш. Машину ихнюю — в канаву, а трупы — в трейлер. И дальше едут. И так — четыре раза.

— Ништяк! — восхитился Толян.

— Да, нормально, — кивнул Серега, — а потом, недалеко от Новгорода, свалили трупы в кучу, представляешь — девятнадцать жмуров, и все в кровище! — и воткнули кол с фанерой, а на фанере написано: «Теперь так будет со всеми».

— Ну? — нетерпеливо спросил Толян.

— А что — ну? После этого на трассе полгода вообще тишина была, как на кладбище. Деньги можно было просто в открытом виде на тележке возить. А потом вроде снова зашалили слегка, ну а еще позже все это прекратилось. И стали появляться мотели, кабаки, сауны и прочие цивильные вещи. Так что теперь все нормально. И никаких крыш особых не надо.

— А зачем тогда я с тобой еду? — разочарованно спросил Толян.

— На всякий случай, — веско ответил Серега. — Всякое может быть. А береженого, сам знаешь, бог бережет.

— Ага, — Толян кивнул и потрогал висевшую под левой рукой кобуру, — это точно, бережет… Только ни хрена он не бережет. Это я тебя берегу. И я, значит, вроде как этот самый бог и есть.

Он коротко засмеялся и вынул из держателя бутылку пива.

Сделав несколько глотков, Толян сказал:

— А хорошо, что у тебя в машине холодильник есть.

— Точно, хорошо, — согласился с ним Серега, — у некоторых еще и сортир имеется. Но для этого нужно другую кабину ставить, а у меня на это пока что денег нет. Ну да ничего — какие наши годы!

— Вот именно, — отозвался Толян.

И снова приложился к бутылке.

Они ехали уже почти три часа.

Глава 8
БЕЗБИЛЕТНЫЕ МЕРТВЕЦЫ

На обочине трассы Москва — СанктПетербург, примерно посередине между Торжком и Нижним Волочком, стояла легковая машина с погашенными огнями. Время было позднее, погода — пасмурная, и поэтому машина была совсем незаметна. На крыше машины красовалась милицейская мигалка, номера были приятного голубого цвета, который почему-то вызывает у водителей мысли о гомосексуалистах, а в салоне сидели двое молодых мужчин в милицейской форме.

Один из них действительно являлся сотрудником правоохранительных органов, поэтому форма на нем была полной, а другой — наоборот, был профессиональным преступником, и на нем были только фуражка и китель, да и то расстегнутый.

Оружие милиционера — старый потертый «макаров» — находилось, как и положено, в служебной кобуре. Новенький «вальтер» с глушителем, которым был вооружен бандит, висел у него под мышкой.

Несмотря на то, что сидевшие в милицейской «девятке» люди по определению находились по разные стороны баррикады, они мирно и дружелюбно беседовали.

— А какая разница, — продолжал свою мысль бандит, — бабки, они и в Африке бабки. И хоть они у олигарха лежат, хоть в каком-нибудь церковном фонде имени святого Акакия, а я их заберу, а если кто вякнет, то тут же и заткнется. Причем навсегда. Это я точно говорю. За базар отвечаю.

— Ну, тебе проще, Саня, — криво усмехнулся милиционер, — а мне, видишь, приходится потруднее. Про тебя ведь никто не скажет «оборотень в кожаной куртке», а про нас сам знаешь, что говорят.

— Да, Володя, — сочувственно кивнул Саня, — тебе сложнее. Но ведь мы одно дело делаем — эксп… эк… короче, грабим награбленное. Мы ведь бедных не трогаем, верно?

— Точно, — Володя поджал губы, — бедных мы не трогаем. Вот я тут на днях зашел в один ларек на очередную инспекцию, а их только что ограбили. Ну что ж я, не человек, что ли… Ладно, говорю, не беспокойтесь, потом сочтемся.

— А я, — перебил его Саня, — после одного дела, мы тут… в общем, заработали денег. Так я после этого пошел в церковь и дал попу пятьсот баксов. На, говорю, на благое дело. Свечки там поставь или что еще, сам знаешь.

— Так ведь ты только что сказал, что любой церковный фонд на гоп-стоп легко поставишь, — язвительно усмехнулся мент Володя, — а тут наоборот говоришь.

— Ты меня не путай, — уверенно ответил бандит Саня, — любой, да не любой. Ты нашу православную церковь не тронь. Я ее тоже не трону. А вот если скажешь мне, где какие-нибудь католики бабки ховают, так можешь смело на долю рассчитывать. За базар отвечаю.

— Католики, говоришь?… — мент Володя задумался. — Это, между прочим, мысль.

— А что, есть такие? — возбудился бандит Саня.

— Ну, не то что бы вот прямо сразу тебе — есть. Но подумать можно. Кое-какой информацией обладаю. Служебной.

— Была служебная — стала врачебная! — пропел бандит Саня.

— Ты не гони, — оборвал его мент Володя, — ты лучше думай, как сегодняшнюю работу выполнять будем.

— А как выполнять? — бандит Саня пожал плечами. — Как обычный заказ. Без шума и пыли.

— Ну, тогда повтори наши действия.

— А что тут повторять? — хмыкнул бандит Саня. — Ты останавливаешь трейлер и лечишь водилу. Тут подхожу я и валю всех подряд. Хотя какое там всех… Там ведь только двое будут?

— Двое, — кивнул мент Володя.

— Вот. Двое. Потом трупаков к тебе в багажник… Кстати, ты там полиэтилен постелил?

— Не учи ученого.

— Ладно, постелил, значит. Хотя мне-то какое дело? Твои проблемы. Прикинь — завтра твой напарник в багажник зырит, а там кровища! Ништяк, да?

— Ты не базарь попусту, а расказывай, что дальше делать будешь, — строго сказал мент Володя.

— А ты не наезжай, — огрызнулся бандит Саня. — Значит, кидаем трупаков к тебе, а я сажусь в трейлер и гоню его по леспромхозовской трассе до восьмого километра. Там оставляю его рядом со старым колодцем и ухожу. Дальше не мое дело. Деньги заплачены — и все дела.

— А как уходишь? — настойчиво продолжал экзамен мент Володя.

— Ну ты душный! У меня там в кустах уже мопед припрятан японский, скутер называется, понял?

— Понял, понял, — отмахнулся мент Володя. — Скажи-ка лучше, сколько там времени.

Бандит Саня посмотрел на часы со светящимся циферблатом и ответил:

— Половина третьего.

— Так… — Мент Володя нахмурился. — Значица, мой человек звонил из Торжка двадцать минут назад и сказал, что трейлер только что проехал. По трассе он будет ехать с положенной скоростью, девяносто, значит, с минуты на минуту будет здесь. Заметь, трейлер расписной, в зеленую и красную полоску, и весь в фонарях, как новогодняя елка. Это у них сейчас мода такая.

— А по мне хоть в фонарях, хоть в полосочку, один хрен! Маслина в башку, и спи спокойно!

И бандит Саня поправил подмышечную кобуру.

* * *

Толик Барсуков, удобно развалившись на мягком сиденье мощного тягача «Вольво», в трейлере которого находились пятьсот тысяч дисков с записью нового альбома Романа Меньшикова, открыл очередную бутылку пива и спросил:

— Слышь, Серега, а вообще — кататься вот так по дальнобою не очень устаешь?

Сергей, небрежно придерживая расслабленной рукой удобную баранку «Вольво», усмехнулся и ответил:

— На этой машине — нет. А вот на этой…

И он показал на медленно тащившийся в первом ряду заляпанный грязью «Газ-53», который умудрялся трястись даже на ровном асфальте трассы:

— На этой за несколько часов устаешь так, будто весь день пропахал, как папа Карло. И после работы первым делом нужно стакан залудить, чтобы отпустило. А потом сразу же еще один. Тогда нормально.

— Так что мы с тобой как белые люди, — кивнул Толик.

— Ага, — согласился с ним Серега, — капиталисты, они знают, что делают. Они заботятся о тех, кто им бабки заколачивает, поэтому и делают такие машины, как эта.

Серега любовно погладил баранку и, слегка повернув ее, объехал грязный грузовик, в кузове которого был навален какой-то хлам.

— И возят на наших машинах всякое говно.

Он посмотрел в зеркало и буркунул:

— Ну вот, блин, только этого еще не хватало!

— Что такое? — встрепенулся Толик.

— Да менты… — поморщился Серега, — сейчас будут бабки щемить.

— Так ведь у нас же все в порядке, — удивился Толик, — и документы, и все такое…

Серега засмеялся.

— Какая разница! Придраться всегда есть к чему, так что придется без базаров отстегнуть им сотню баксов и можно ехать дальше. Тем более, что на это отдельные деньги имеются. Специально для ментов. Хозяин знает, что отстегивать придется.

— Завалить бы их тут спокойненько, — кровожадно произнес Толик, — и поехать дальше. А мы будто и ни при чем. Три часа ночи, машин почти нет…

— Да-а-а… Это точно, — ответил Серега, глядя в зеркало заднего вида.

В это время на крыше неизвестно откуда появившейся милицейской машины завертелись синие мигалки, и хриплый голос, усиленный мегафоном, скомандовал:

— Водитель «Вольво»! Принять вправо и остановиться!

— Интересно… — нахмурился Серега. — А этимто что надо?

— Что значит — этим? — спросил Толик, тоже заглядывая в зеркало.

— Это не гаишники. У гаишников на крыше мигалка красная с синим, а тут только синий, значит — обычные менты. Это значит — геморрой. С гаишниками разговор короткий, им только бабки отстегнул и поехал дальше. А эти… Неизвестно, что им надо. Будут мозги компостировать, уроды…

Громко выпустив воздух из тормозной системы, огромный тягач остановился у обочины. Серега нажал кнопку, и стекло с его стороны медленно опустилось. В сверкании синих отблесков он увидел, как у остановившейся сзади машины открылась левая дверь и на дорогу вышел мент в форме.

Он неторопливо подошел к кабине «Вольво» и, небрежно козырнув, сказал:

— Документики.

Серега вздохнул и достал из бардачка папку, в которой были все необходимые бумаги. Протянув ее в окно, он снова взглянул в зеркало и увидел, что сзади приближается еще один мент. В нем было что-то странное, но только Серега подумал об этом, как начавший просматривать бумаги мент сказал:

— Откройте дверь.

Серега открыл дверь, и второй мент исчез из поля зрения.

Первый мент мельком заглянул в кабину и, шагнув в сторону, сказал, обращаясь ко второму, которого Серега пока не видел:

— В кабине двое.

После этого он почему-то отошел еще на два шага, и тут Серега увидел второго. И сразу же понял, что ему показалось странным. На втором менте была фуражка и форменный китель, но ниже наблюдались спортивные шаровары и кроссовки. В руке этот человек держал пистолет с глушителем, который тут же оказался направленным на Серегу. Последней мыслью, которая пронеслась в Серегиной голове, было:

«Попали!»

Но тут раздался негромкий хлопок, и Серега повалился головой на руль.

Мент в кроссовках резво вскочил на подножку и, почти не целясь, выстрелил в Толика, который из-за Сереги не видел ничего вплоть до того момента, когда неожиданно раздался глухой выстрел. Рука Толика дернулась под мышку, но было поздно. Убийца нажал на спуск, и Толик, уронив руку, сполз на пол кабины.

Убийца замер, стоя на подножке и внимательно глядя на дело своих рук. Через минуту он спрыгнул на асфальт и сказал:

— Оба готовы. Давай грузить.

Он убрал пистолет в подмышечную кобуру и сноровисто выдернул из кабины мертвого Серегу. Не давая ему упасть на землю, бандит Саня потащил тело убитого водителя к милицейской машине, где его уже ждал мент Володя. Вдвоем они закинули тело в багажник, заботливо устланный полиэтиленом, затем вернулись и повторили процедуру с трупом Толика.

Захлопнув крышку багажника, мент Володя сказал:

— Чисто сделано. И главное — крови почти нет.

— Мастер дело знает, — самодовольно ответил бандит Саня, снимая фуражку и китель, — я ведь не куда попало стрелял, а в сердце. Тогда оно сразу останавливается, и кровь не идет. А если в другое место попасть, то сердце некоторое время еще работает и гонит кровь по телу. Ну, она через дырку и выливается.

— Да ты прямо профессор! — восхитился мент Володя. — Тебе бы лекции читать!

— Вот еще! — хмыкнул бандит Саня и полез в кабину «Вольво», предварительно сунув в руки менту Володе элементы своего маскарада.

Захлопнув дверь, он посмотрел на мента Володю и сказал:

— Удачи.

После этого тягач взревел мощным двигателем и, плавно тронувшись с места, исчез за поворотом, где через полкилометра начиналась дорога на леспромхоз.

А мент Володя забросил фуражку и китель в кусты, сел в слегка осевшую на задние колеса милицейскую «девятку» и поехал в ту же сторону, но конечным пунктом его маршрута был не старый колодец у леспромхозовской трассы, где бандит Саня должен был оставить трейлер, а Санкт-Петербург, где его ждали заказчики.

В бардачке у мента Володи лежали документы, удостоверявшие, что он направляется в Северную столицу по делам службы.

* * *

— А потом, когда мне все это уже надоело, они снова посадили меня в машину, надели на голову мешок и привезли в город. Высадили где-то на Парнасе, между каких-то ангаров, и укатили. Я поймал машину и поехал к вам. По дороге водитель дал мне позвонить со своей трубки. Очень любезный человек оказался. Кстати, еврей.

Шапиро глубоко вздохнул и выразительно посмотрел на свою пустую стопку.

Роман расторопно наполнил ее, не обойдя и остальных, сидевших за столом.

— Ну вы тут как без меня? — горестно спросил Шапиро, беря стопку.

— У нас тоже приключений хватает, — ответил Роман, — но это к делу не относится.

— А скажите, Лева, — задумчиво произнес Арбуз, — вы тех людей, которые держали вас взаперти, запомнили?

— Я их так запомнил, — мстительно ответил Шапиро, — что они меня тоже долго помнить будут. Правда, они мне говорили на прощанье, что, мол, не пытайся нас найти и все такое, а то, мол, проблемы у тебя будут серьезные. Но они еще не знают Шапиро. Они думают, Шапиро просто старый еврей, и его легко испугать. Тут они сильно ошибаются. Я им устрою Палестину.

Все засмеялись, а Шапиро, серьезно посмотрев на Арбуза, сказал:

— Вы зря смеетесь. Вы что думаете? Вы думаете, что, оперируя такими суммами, Шапиро не имеет поддержки? Таки он имеет ее, только не болтает об этом языком на каждом углу. И я найду этих поцов и они будут иметь обрезание, но только не там, где обычно. А там посморим, чего стоит старый Шапиро.

— Лева! — укоризненно воскликнула Лиза. — Ну что вы, ей-богу, старый да старый! Ну какой же вы старый? Мужчина в расцвете лет и сил. Большой и красивый еврей.

Шапиро насупился, но потом, не выдержав, заулыбался и сказал:

— Понял, Роман? Большой и красивый. Не то что некоторые.

Роман хихикнул и спросил:

— А интересно, большой и красивый еврей имеет какое-нибудь мнение, куда делись диски?

— Имеет, — ответил Шапиро, — диски продаются во всех магазинах, если ты заметил. А самое главное я просто не успел сказать… Когда я ехал сюда, я позвонил еще одному человеку, и он сообщил, что эти диски продаются в полном соответствии с правами хозяина, то есть с моими правами. Что их продал Шапиро! И что это значит?

— И что это значит? — повторил Роман.

— А это значит, что, устранив меня, эти люди сделали от моего имени все, что должен был сделать я. И все происходит так, как и должно было происходить, только с одной небольшой разницей. Деньги получил другой человек. Или другие люди. И можешь быть уверен, все деньги уже получены, потому что оптовики заплатили лжеШапиро сразу. Они уверены, что товар разлетится, и так оно и произошло. Торговцы ни при чем, они честно купили правильные диски и честно продают их. Так что на возмещение убытка рассчитывать не приходится. Единственный способ — найти вора и получить с него… четыре с половиной миллиона долларов. Четыре с половиной миллиона! Кошмар!

Шапиро помотал головой так, что Роман испугался, что она оторвется.

— А трейлер так и пропал? — спросил Арбуз.

— А я откуда знаю? — возмутился Шапиро. — Это вы тут сидите на свободе и можете что-то знать! А я…

Он поднял руку и понюхал свою подмышку.

— А я десять дней просидел в подвале. И сейчас поеду домой мыться.

Шапиро решительно поднялся и, махнув всем рукой, направился к двери.

На пороге он остановился и сказал Роману:

— Дай денег!

Роман победно осмотрел присутствующих и сказал:

— Все слышали? Миллионер Шапиро просит у бедного артиста денег! Запомните этот день и занесите его на скрижали истории!

* * *

После того как Роман и Лиза поиграли с Палачом в автомобильные догонялки, «Вольво» пребывала в плачевном состоянии и находилась на излечении в автосервисе. А Роман, недолго думая, купил себе другую машину и вот уже второй день катался по городу в новеньком белом «Линкольне», вызывая завистливые взгляды бедных автовладельцев, вынужденных иметь длительные интимные отношения с изделиями отечественного автопрома.

На следующий день после того, как объявился пропащий Шапиро, Лиза объявила, что хочет отдохнуть от всего и всех, и, чмокнув Романа в нос, скрылась в неизвестном направлении. Роман, уже привыкший к тому, что время от времени его возлюбленная пользуется гарантированным конституцией правом на отдых, не возражал, ибо знал, что после непродолжительной разлуки их встречи станут приносить им еще больше радости. Он и сам любил иногда оставаться совершенно один, потому что знал: одиночество, если оно не вынужденное, может быть приятно и полезно.

Простившись с Лизой, Роман сел в «Линкольн» и поехал куда глаза глядят. А глядели они в этот день не куда-нибудь, а в ЦПКиО, потому что давно уже он хотел полетать над аэродинамической трубой, а именно испытать те ощущения, которые переживает падающий в затяжном прыжке парашютист.

Двигаясь по улице Ленина, он увидел стоявший на панели старинный телевизор «КВН» и решил, что этакая музейная редкость может украсить его скромное жилище, тем более, что телевизор, на первый взгляд, был совершенно целым. На нем даже была линза, в которую наливалась вода. То, в каком техническом состоянии были внутренности этого раритета, совершенно не волновало Романа, потому что люди, обеспечивавшие техническую сторону его деятельности, могди сделать что угодно из чего угодно, и даже если бы телевизор оказался внутри пустым, через несколько дней он работал бы, как новенький.

Выйдя из машины, Роман подошел к телевизору, осмотрел его, и тут ему в голову пришла мысль о террористах. Вот поднимет он сейчас этот старинный полированный ящик, а там бомба! Бах — и нет популярного исполнителя уголовной романтики…

Нет, подумал Роман, надо отъехать на некоторое расстояние, а потом предложить какомунибудь алкашу за большую бутылку пива поднести телевизор к машине. Снова сев за руль, Роман отъехал метров на тридцать и, заглушив двигатель, вышел из машины.

Интересно, а уместится ли «КВН» в багажник? Подойдя к широкой, как бильярдный стол, белоснежной корме «Линкольна», Роман усмехнулся: конечно же, уместится! Оглядевшись, он не увидел вокруг ни одного алкаша, подходящего на роль миноискателя, и, решив терпеливо дожидаться кандидата, открыл багажник.

И тут же снова закрыл.

Сжав зубы, Роман снова огляделся, на этот раз уже внимательно и по возможности незаметно. Вокруг по-прежнему не было никого и ничего, заслуживающего внимания. Но то, что он увидел в багажнике, могло бы привлечь внимание кого угодно, особенно представителей закона.

Старый музейный телевизор тут же вылетел у Романа из головы, потому что багажник был занят и для находки места там не оставалось. А занят он был не чем-нибудь, а двумя человеческими телами, как успел заметить Роман за ту короткую секунду, в течение которой он бросил взгляд под крышку багажника.

Осторожно открыв багажник во второй раз, Роман снова заглянул внутрь.

В багажнике новенького «Линкольна», всего лишь несколько дней назад купленного в дорогом автосалоне, лежали два мертвых молодых человека, и в том, что они были мертвы, не было ни малейшего сомнения. Об этом красноречиво говорили их чудовищно неестественные позы и неподвижные раскрытые глаза, глядевшие в разные стороны. Крови на трупах почти не было, и Роман, решившись, осторожно прикоснулся к руке одного из них. Его удивило то, что рука эта оказалась холодной, как долго лежавшая в холодильнике курица. Насколько бы человек ни был мертв, хотя это состояние имеет всего лишь одну степень, он в любом случае не может быть холоднее окружающей среды. А в этот день окружающая среда имела температуру градусов в двадцать пять.

Роман подумал, огляделся еще раз и, достав из кармана модный телефон с фотокамерой, сделал несколько снимков, стараясь, чтобы хорошо получились лица покойников. После этого он захлопнул багажник, убрал телефон в карман и, насвистывая, уселся за руль.

Бросив несколько быстрых взглядов в зеркала, Роман убедился, что хвоста за ним нет, и тронулся с места. Свернув за первый попавшийся угол, он стал искать укромное место, и скоро его поиски увенчались успехом. Заехав во двор какой-то стройки, он вывалил трупы за горой строительного мусора и, заклиная все известные ему потусторонние силы, чтобы во время этого весьма сомнительного действия его никто не видел, выехал на улицу.

Поколесив по Петроградской, Роман остановился в тихом переулке и, открыв багажник, тщательно обследовал его. Никаких следов пребывания в багажнике трупов не наблюдалось. Облегченно вздохнув, Роман сел за руль и направился в сторону Каменноостровского проспекта. Свернув направо, он поехал в сторону Петропавловской крепости, чтобы свернуть на улицу Куйбышева и, переехав Литейный мост, оказаться на Литейном проспекте. Он хотел навестить Арбуза и рассказать ему о своей неожиданной находке.

Но, проезжая мимо «Горьковской», Роман увидел впереди бело-голубой милицейский «Форд» с открытыми дверями и нескольких гаишников, стоявших рядом с ним. Гаишники бдительно смотрели на машины, выезжавшие с Каменноостровского, и, завидев белый «Линкольн», несколько оживились.

Один из них решительно вышел на середину дороги и указал полосатой палкой сначала на машину Романа, а потом на свободное место за милицейским «Фордом». Жест был совершенно понятен, и Роман, нажав на тормоз, прижался к поребрику. Опустив стекло, он достал из кармана бумажник с документами и снял темные очки, чтобы облегчить гаишнику процесс опознавания.

Бравый офицер в голубой рубашке с короткими рукавами подошел к «Линкольну» и, увидев, кто сидит за рулем, несколько растерялся.

— Роман Меньшиков? — удивленно спросил он.

— Он самый, — Роман добродушно показал зубы.

— Хм…

Гаишник обошел машину и внимательно посмотрел на номер.

Потом пожал плечами и, достав из кармана блокнот, сверил то, что увидел, со своими записями. Вернувшись к Роману, он сказал:

— Странно… Багажник откройте, пожалуйста.

— А документы не будете смотреть?

— А зачем? — гаишник махнул рукой. — Я же вижу, кто за рулем. Человек известный, не беглый, не угонщик.

— Пожалуйста!

Роман вышел из машины и, подойдя к багажнику, открыл его.

Гаишник заглянул внутрь и, ничего не увидев, разочарованно сказал:

— Можете ехать.

— А в чем дело? — спросил Роман, который, впрочем, уже начал догадываться, что искал в багажнике гаишник.

— Да так… — гаишник поморщился, — ничего особенного. Можете следовать дальше.

— А-а, ну-ну, — Роман усмехнулся и, подмигнув гаишнику, сел в машину. — Желаю успеха.

Он сделал гаишнику ручкой и медленно отъехал от поребрика.

Посмотрев в зеркало, Роман увидел, как гаишник, сдвинув на затылок фуражку, озадаченно смотрит ему вслед.

— Хрена тебе, а не трупы, — сказал Роман и поддал газу, чтобы успеть на зеленый свет.

Глава 9
ПОЙДИ ТУДА — НЕ ЗНАЮ КУДА

На зеленый свет Роман успел, но визит к Арбузу отошел на второй план, потому что телефон, торчавший из специального гнезда, находившегося на торпеде «Линкольна», запиликал, и произошедший вслед за этим разговор совершенно изменил планы Романа

— Я слушаю, — недовольно произнес Роман, увидев на дисплее трубки ряд нулей, говоривших о том, что определить номер звонившего невозможно.

— А ты резвый парень, — произнес незнакомый голос, — быстро избавился от трупов. Это хорошо. Это говорит о том, что ты сможешь неплохо справиться со следующим заданием.

Роман слушал и молчал.

— Задание ты получишь чуть позже, а сейчас найди где-нибудь телевизор и посмотри четырехчасовые новости. Советую не игнорировать меня. Ты уже понял, что я человек серьезный.

В трубке раздались гудки, и, посмотрев на дисплей, Роман увидел, что было 15.45. До четырех оставалось пятнадцать минут, и Роман решил посмотреть новости у Арбуза, тем более что до улицы Некрасова, где находился его офис, было рукой подать.

В кабинет со стеклянным столом Роман вошел без трех минут четыре и с удивлением увидел, что в гостях у Арбуза был не кто иной, как Лева Шапиро.

— Интересненько! — ухмыльнулся Роман. — Ну да ладно, о вашей тайной связи мы еще поговорим, а сейчас попрошу немножко помолчать.

Он взял со стола пульт от телевизора с жидкокристаллическим экраном, висевшего на стене, и включил пятый канал. Новости уже начались, и на экране появилось какое-то задымленное помещение, по которому вяло бродили пожарные и какой-то тип с надписью «МЧС» на спине.

Кадр сменился, и Роман увидел знакомую корреспондентшу, которая, тыкая пальцем через плечо, говорила:

— Лишь то, что взрыв произошел в дневное время, спасло от гибели многих людей, которые собираются в клубе «Бешеные яйца» по вечерам. Как мне известно, жертв нет, но пострадали трое работников кухни. Ведется следствие, которое пока не выдвигает никаких версий. Но сегодня вечером мы надеемся получить новую информацию о произошедшем. Оставайтесь с нами.

Роман кивнул и выключил телевизор.

— Это ты, что ли, клуб взорвал? — поинтересовался Арбуз, с интересом глядя на Романа.

— Ага, — кивнул Роман, — и теперь любуюсь делом рук своих.

— Ну и как, нравится? — ехидно спросил Шапиро, поднося к губам высокий стакан с пенистым пивом.

В отличие от прошлого вечера, когда Лева производил весьма жалкое впечатление, сегодня он выглядел, как говорится, на все сто. Светло-бежевый костюм, снежной белизны сорочка, кремовые замшевые туфли и, конечно же, обычная самоуверенность, граничащая с наглостью.

— Трупов нет, — с сожалением ответил Роман.

— Ну, а если серьезно? — Арбуз внимательно посмотрел на Романа.

— А если серьезно… — Роман поднял брови, — если серьезно…

В это время в кармане у него задрожал сотовый телефон, и, достав его, Роман увидел на дисплее ряд нулей.

— А вот и мой добрый ангел, — сказал он и поднес трубку к уху, — я слушаю.

— Ну как, видел? — поинтересовался уже знакомый голос.

— Видел, — ответил Роман.

— Вот и хорошо. Теперь слушай задание. Сегодня вечером, в восемь часов, ты зайдешь в синий зал ресторана «Северная Мекка» и громко крикнешь три раза: «Хачики — козлы».

— Вы, уважаемый, с головой-то дружите или как? — не выдержал Роман.

— Заткнись. Если ты этого не сделаешь, завтра будет еще один взрыв, но уже в другом клубе и при полном стечении народа. Желаю успеха.

В трубке послышались гудки. Роман ошарашенно посмотрел на Арбуза и Шапиро, с интересом наблюдавших за его беседой с неизвестным.

— Значит, так, — сказал Роман, рухнув в кресло и закинув руки за голову, — значит, так…

— А как именно? — поинтересовался Шапиро, наливая себе пива.

— Каком кверху, — отрезал Роман. — В общем… В общем, кто-то меня очень полюбил.

— Мужчина? — Арбуз многозначительно поднял бровь и пошло подмигнул Роману.

— Ага. Мужчина.

— Красивый? — Арбуз гнусно ухмыльнулся.

— К сожалению, по телефону не видно.

Тут он вспомнил о снимках, сделанных им в багажнике, и вытащил из кармана телефон.

— Вот тут, кстати, имеются еще двое мужчин, но только они уже некрасивые и использовать их можно разве что по частям, в качестве наживки для акул.

Роман вывел на дисплей один из снимков и перебросил телефон Арбузу.

Посмотрев на цветную картинку, Арбуз хмыкнул и сказал:

— Да, с такими уже не потанцуешь.

Налюбовавшись на лежащие в багажнике «Линкольна» трупы, он передал телефон Шапиро.

— На, посмотри.

Шапиро посмотрел, и выражение его лица сильно изменилось.

— Что такое, Лева? — участливо спросил Арбуз. — Неужели вас смущает вид двух мертвых покойников?

Не отрывая взгляда от изображения, Шапиро выдавил:

— Да ведь это водила с экспедитором, которые диски в Питер повезли.

— Вот как?

Выражение лица Арбуза тоже изменилось, но несколько иначе.

Глаза его сузились, скулы заострились, а уши, как показалось Роману, прижались к черепу.

— Ты не ошибаешься? — неприятным голосом спросил он у Шапиро.

— Чтоб я так жил, — выдохнул тот. — Это точно они.

— Та-ак… — протянул Арбуз и посмотрел на Романа. — Тебя действительно кто-то сильно полюбил.

— А я что говорю? — Роман пожал плечами. — И вообще это сильно напоминает мне уже знакомые ситуации. Знаешь, что во всем этом самое интересное?

— Что?

— Через десять минут после того, как я выкинул трупы на свалку, меня целенаправленно остановили менты и проверили багажник. И на лице у того, кто туда заглядывал, отразилось разочарование. Он же не артист, лицом владеть не умеет… И разочарование не глубокое, а какое-то такое, знаешь… Смешанное с раздражением. То есть, если я правильно понял, его использовали втемную. То есть ему не сообщали, что в багажнике белого «Линкольна» лежат два жмура, а сказали просто: проверь, найдешь там кое-что интересное. Он проверил, ничего интересного не обнаружил и подумал: ну, блин, и мудак тот, кто навел меня на эту машину.

— А кто его навел? — спросил Шапиро.

— Это ты у меня спрашиваешь? — удивился Роман. — Хороший вопрос. Но это только начало. Ты думаешь, почему я от порога бросился к телевизору? А потому, что сразу же после встречи с ментами мне позвонил тот, кто проникся ко мне таким жарким и глубоким чувством, и очень настойчиво порекомендовал просмотреть этот выпуск новостей. И посоветовал не пренебрегать его рекомендацией. И вот только что он позвонил снова и дал мне инструкции. И если я нарушу эти его инструкции, то завтра в каком-то другом клубе произойдет то же самое, но уже вечером, когда народ будет веселиться или как.

— И что за инструкции? — спросил Арбуз, закуривая и щуря левый глаз, в который попал дым.

— А инструкции… — Роман нервно хихикнул. — По-моему, он слишком часто смотрел «Крепкий орешек-3».

— А что это за крепкий орешек такой? — спросил Шапиро.

— Темнота! — Роман пренебрежительно махнул в его сторону рукой. — Ты вообще, кроме «Чапаева», ничего не смотрел, да и то вряд ли, потому что Чапаев не еврей.

— Это еще неизвестно, — загадочно ответил Шапиро.

— Что, и он тоже? — изумился Арбуз.

— Кто знает, кто знает… — многозначительно произнес Шапиро. — История нас рассудит…

— Мда-а-а… — Роман покрутил головой. — Черт с ним, с Чапаевым, у меня тут свой Фурманов объявился. В общем, он хочет, чтобы я сегодня в восемь часов вечера вошел в ресторан этот, как его… «Балтийская мечеть», что ли…

— «Северная Мекка», — поправил его Арбуз. — Хороший ресторан, его один уважаемый человек держит.

— Ну да, правильно, — кивнул Роман. — Вот, значит, я должен войти в синий зал и громко крикнуть три раза: «Хачики — козлы».

После небольшой паузы Арбуз и Шапиро захохотали, а Шапиро даже сполз с кресла на пол.

— А что вы ржете, как два ишака? — возмутился Роман. — Небось, если бы он послал меня в синагогу, чтобы я провозгласил там: «Бей жидов, спасай Россию», — ты, Левчик, наверняка не веселился бы так!

Шапиро взгромоздился на кресло и, утирая слезы, ответил:

— Ошибаешься! Я бы занял там самое козырное место, чтобы посмотреть, как ты будешь это делать. Между прочим, Путин…

— Так, не надо! — Роман протестующе выставил ладонь. — Сейчас у тебя и Александр Невский евреем окажется!

— А что? — Шапиро пожал плечами. — Троцкий, Березовский, Невский…

— Между прочим, — Арбуз с безразличным видом посмотрел на свои ногти, — после такой декларации тебе, Роман, придется очень быстро делать оттуда ноги. Там ведь как раз именно хачики обычно собираются. Да еще и не простые, а имеющие непосредственное отношение к так называемым этническим преступным группировкам.

— Да, — Роман поморщился, — этот человек знает, куда меня посылать, чтобы мне скучно не было. Кстати сказать…

Роман с сомнением помял подбородок.

— Кстати сказать, мне показалось, что голос этого доброжелателя мне смутно знаком. Где-то там, на самом краю сознания…

— Ну-ка, ну-ка, — Арбуз подался вперед, — интересно!

— А что тут интересного? — отмахнулся Роман. — Если вспомню, так сам скажу, а голову попусту напрягать не буду.

Арбуз посмотрел на часы и сказал:

— Без четверти пять. До твоего бенефиса осталось три часа пятнадцать минут. Вполне можно успеть составить завещание!

— Дурак ты, Арбуз! — Роман забрал у Шапиро телефон и убрал его в карман. — Вот почикают меня там твои уважаемые люди, что будешь делать?

Поднявшись с кресла, Роман подошел к двери и, посмотрев на Шапиро, распорядился:

— Деньги — вдове, понял?

— Елизавете, что ли? — поинтересовался Шапиро.

— Ей самой.

— Между прочим, мне всегда казалось, что у тебя есть более близкие люди, чем какая-то женщина, даже если она временно является царицей твоего сердца, — прищурился Шапиро.

— Правильно, — кивнул Роман, — да только у этих близких мне людей и своих денег столько, что девать некуда.

— А может, сиротам каким-нибудь или фонду раскаявшихся шлюх?

— Обойдутся, — уверенно заявил Роман. — И вообще я предпочитаю благодеяния совершать лично и прямо в руки того, кому они предназначены. Знаю я ваши фонды.

Арбуз встал и, подойдя к Роману, сказал:

— Слушай, может быть, послать ребят, чтобы прикрыли тебя в случае чего?

— Вот еще! — фыркнул Роман. — Сам обойдусь. Между прочим, представляешь, какое у меня после такого выступления будет реноме?

— Да уж… — Арбуз вздохнул. — А может, не ходить тебе туда?

— Да я уже думал об этом, — Роман нахмурился. — Понимаешь… Чувствую я, что этот человек не шутит. Так что лучше пойти. А то ведь потом, если по телевизору покажут, что в какомнибудь взорванном клубе погибли, к примеру, тридцать человек, что мне делать? Руки на себя накладывать? Я ведь не ты, я с таким грузом жить не смогу.

— А я, значит, смогу? — Арбуз укоризненно посмотрел на Романа. — Хорошенького ты обо мне мнения, друг детства.

— Ладно, не бери в голову! Роман хлопнул Арбуза по плечу и вышел из кабинета, аккуратно закрыв за собой дверь. Арбуз пробормотал: — А ребят я все-таки туда отправлю. Шапиро кивнул и ответил: — Правильно. Береженого Бог бережет.

Часть вторая
НУ, ПОГОДИ!

Глава 10
ПАНКИ ТОЖЕ ПЛАЧУТ

До выступления в ресторане «Северная Мекка» оставалось три часа, и Роман решил все-таки посетить ЦПКиО и если не полетать над аэродинамической трубой, то хотя бы посмотреть на это дело со стороны.

Оставив машину на платной стоянке у моста, за которым располагался Центральный парк культуры и отдыха имени незабвенного С. М. Кирова, Роман осмотрелся и решительно зашагал по мосту. Перейдя на другую сторону Средней Невки, он остановился в задумчивости. В последний раз Роман был здесь лет сто назад, и все, что он видел теперь, не очень соответствовало детским воспоминаниям. Однако вековые деревья были на месте, кусты росли так же густо, да и трава была такой же зеленой, как и в то далекое, скрытое за тенью пролетевших лет, время.

Подойдя к тележке мороженщицы, Роман протянул ей сотню и сказал:

— Мне, пожалуйста, эскимо за одиннадцать копеек.

Мороженщица, немолодая тетка без двух передних зубов, ухмыльнулась и ответила:

— А где же его сейчас взять-то? За одиннадцать копеек… Сейчас, молодой человек, и цены другие, да и мороженое уже не то, что раньше.

— Ну… Я имею в виду самое обычное эскимо на палочке. Есть такое?

— Есть, — кивнула тетка, — шесть рублей. А может, французское, за двадцать восемь?

— Его из самой Франции привезли? — саркастически поинтересовался Роман.

— Нет, здесь делают, — ответила тетка.

— Вот именно. Так что я обойдусь без такой Франции. Давайте за шесть рублей.

— Пожалуйста!

Тетка отодвинула стеклянную крышку холодильника, достала эскимо и, вручив его Роману, стала набирать сдачу. Роман в это время развернул мороженое и с удовольствием откусил его верхушку.

— Вот, — сказала тетка, — девяносто четыре рубля.

— Спасибо, — Роман не глядя сунул деньги в карман. — А скажите, где тут аттракцион такой… Не знаю точно, как называется… В общем, там над аэродинамической трубой летают.

— А вот там он, — мороженщица махнула рукой. — Слышите?

Роман прислушался и понял, что слышит этот далекий, но, очевидно, мощный звук, похожий на завывание огромного пылесоса, с того самого момента, как вышел из машины.

— Это вот оно самое и есть? — спросил Роман.

— Ага. Оно самое. Что, хотите полетать? — усмехнулась мороженщица.

— Почему бы и нет? — Роман пожал плечами.

— Ну-ну… Когда пойдете обратно, расскажете.

— Хорошо.

Роман кивнул продавщице и направился в сторону шума.

Пройдя некоторое расстояние по аллее, он решил сначала все-таки съесть мороженое, а уж потом заниматься экстримом. Роман сел на древнюю скамейку, предварительно проведя по ней ладонью, и принялся трудолюбиво облизывать мороженое, которое оказалось совсем не хуже эскимо за одиннадцать копеек.

Напротив скамейки, которую облюбовал Роман, стоял памятник бессмертной Девушке с веслом. Взглянув на бетонную красотку с мощными икрами, Роман почему-то вспомнил, что по всему Питеру расставлены, точнее — были расставлены памятники Ленину, большинство из которых изображали великого провокатора с рукой, выставленной вперед и указывавшей, по всей видимости, на какую-то великую цель. Или, во всяком случае, в ту сторону, где эта цель находилась.

Так вот, подумал Роман, если представить себе все множество этих памятников, торчавших не только в Питере, а вообще по всей территории СССР, то указывали они во все стороны сразу. Тут наверняка имело место некое политически-идеологическое упущение. Надо бы, чтобы все они указывали в одну сторону, например в сторону Кремля. Вроде того, как кресты на храмах сориентированы по сторонам света, или, скажем, мусульмане во время молитвы поворачиваются к Мекке. А так получается, что, посылая граждан в разные стороны, Ленин послал всех туда, куда мы и пришли. Недокумекали идеологи. Ошибочка вышла.

И ведь черт его знает, может быть, с точки зрения всякой магии и прочих оккультных дисциплин именно это и стало причиной краха коммунистической идеи, может быть, если бы все памятники Ленину указывали в одну точку, произошло бы магическое фокусирование, концентрация усилий и устремлений и все обернулось бы иначе. И жили бы сейчас советские граждане при светлом настоящем.

Роман представил себе это светлое настоящее, вообразил сорок восьмой съезд КПСС, и ему стало так тоскливо, что он тихонько взвыл и, отвернувшись от бетонной спортсменки, занялся мороженым.

Из-за густой рощи доносилось самолетное гудение аэродинамической трубы.

— Экстрим… — пробормотал Роман и, заметив, что по палочке ползет белая капля, ловко отвел эскимо в сторону.

Экстрим…

«Да у меня уже целый год экстрим продолжается, — подумал Роман, — и конца ему пока что не видно».

Мощное завывание аэродинамической трубы не прекращалось ни на секунду, и Роман, посмотрев в ту сторону, почувствовал, что ему расхотелось лишний раз накачивать нервную систему адреналином. Впереди было показательное выступление в ресторане «Северная Мекка», и еще неизвестно, чем оно закончится.

Роман вздохнул и, поднявшись со скамейки, направился к выходу из парка. Проходя мимо мороженщицы, он махнул ей рукой и сказал:

— Я передумал. Как-нибудь в следующий раз.

Она усмехнулась и ответила:

— А я вас узнала.

— Не может быть! — удивился Роман и ускорил шаги.

Глава 11
ДОГОНИ МЕНЯ, МЕНТ!

Столы с праздничной снедью, составленные буквой «П», были застелены пока еще белоснежной скатертью, которой уже недолго оставалось хранить свою крахмальную чистоту. Как художник, подойдя к свежему, еще не тронутому холсту, раздумывает, прежде чем положить первый мазок, так и родственники с гостями замерли в почетном карауле над столом, внимая плоскому красноречию и сальным намекам профессионального тамады, нанятого за пятьсот долларов.

Тамада был плотненьким и румяным брюнетом с проседью, он живо поворачивался во все стороны, как бы стараясь успеть одарить своим профессиональным эстрадным радушием всех присутствующих, и на его бывалом лице, как на старых потертых ботинках, начищенных восстанавливающим кожу кремом, отражалась вся его богатая свадьбами и похоронами биография.

Гости были самыми обычными. Старые нарумяненные азербайджанские самки, бывшие кому-то мамашами, а кому-то и бабками, плотные черноволосые тетки в шелковых платьях и с высокими, покрытыми лаком прическами, их брюнетистые мужья, которые перемигивались, имея в виду, что сейчас можно будет, невзирая на жен, поддать как следует, дальние родственники, скрывавшие неловкость под видом бывалых и свойских ребят, длинные носатые юнцы в нелепых пиджаках, чьи-то дочери, вызывавшие у присутствовавших холостяков совершенно определенные соображения, не идущие, впрочем, дальше опрокидывания на стол в подсобке, — в общем, самые обычные гости на свадьбе.

Во главе стола торчали жених с невестой. Невеста была рослой и полной брюнеткой третьего сорта, с большими пухлыми пальчиками, округлыми плечами, многолитражным бюстом, который мог принимать любую форму, и просторной мягкой спиной, плавно переходящей в широкий круп. Ее лицо было тщательно затонировано, что создавало контраст с натуральным цветом дородной, но вялой шеи и полуобнаженных покатых плеч.

Жених был невысоким, чернявым и шустрым. По весовой категории он не дотягивал до своей избранницы разряда на четыре, но его это, судя по всему, ничуть не смущало. Он бойко стрелял глазами по сторонам, время от времени поднимая многообещающий взгляд на свою старательно смущавшуюся невесту, кивал в ответ на поощрительные гримасы мужчин, улыбался прожженным теткам, бросавшим на него «пригласительные» взгляды, — в общем, вел себя непринужденно.

Речь тамады закончилась отработанным на сотнях свадеб и надежным, как топор палача, тостом, и все неожиданно для самих себя закричали «горько». Жених с невестой посмотрели друг на друга, невеста наклонилась, и они поцеловались. Кто-то из гостей начал громко считать, на него шикнули, и тут оркестр вдарил по Мендельсону.

Знаменитый марш слушали, как гимн Советского Союза на партийном съезде, — стоя и молча. Наконец музыка смолкла, и тамада произнес поставленным баритоном:

— А теперь прошу дорогих гостей к столу!

Дорогие гости быстро уселись, залязгали вилки и ножи, зазвенела посуда, послышались невнятные, но оживленные разговоры о «вон той тарелке с салатом», и наконец невинная белизна крахмальной скатерти была нарушена первым мазком селедки под шубой, которую не удержал на ложке один из гостей. Как иной художник не знает, что окажется нарисованным на его картине в конце работы, так и по началу свадьбы невозможно было определить, в какие дивные узоры сложатся винные и салатные пятна к концу вечера. Все зависело от вдохновения.

Роман оторвался от свадебного натюрморта, открывшегося ему в приоткрытой двери синего зала ресторана «Северная Мекка», и, чувствуя, как в груди начинает подниматься адреналиновая волна, решил, что настало время выполнить требование неизвестного террориста. Подумав о том, что он сделает с заказчиком, когда доберется до него, Роман набрал было уже воздуха в легкие, но тут почувствовал, как кто-то деликатно дотронулся до его плеча.

Обернувшись, он увидел массивного черноволосого официанта, который, улыбаясь, посмотрел на него и спросил:

— Вы на этот свадьба пришли, уважаемый?

«Посмотрим, как ты назовешь меня через минуту», — подумал Роман и ответил:

— Да. На эту. Просто я должен сделать сюрприз и жду подходящего момента.

— А… Панимаю, — официант сладко зажмурился. — Сурприз — это хорощий.

И, кивнув Роману, он удалился.

— Ну, — пробормотал Роман, — пора.

Он на секунду закрыл глаза и еще раз прогнал в голове путь к отступлению.

Два пролета вниз по лестнице, затем тяжелая дубовая дверь с латунными бляхами, возле нее метрдотель и два охранника, потом пятнадцать метров бегом направо по улице, а там стоит «Линкольн» с работающим двигателем и незапертыми дверями. И — газу!

Но тут Роман представил себе, что его «Линкольн» уже угнали и он бежит по улице, а за ним — разъяренная толпа представителей национальных меньшинств. Да еще и с криминальным уклоном. И наверняка кто-нибудь из преследователей бегает лучше, чем он.

Да-а-а…

Решительно открыв дверь в зал, Роман встал на пороге синего зала и, набрав воздуха в грудь, громко произнес с интонациями диктора:

— Прошу внимания!

Все головы повернулись к нему, и на большинстве лиц было выражение благожелательного внимания. Возможно, гости подумали, что это один из предусмотренных моментов свадебной программы.

— Хачики — козлы! — провозгласил Роман.

В зале воцарилась мертвая тишина.

Зазвенела уроненная кем-то вилка, и Роман, кивнув в знак того, что его правильно поняли, уверенно повторил:

— Хачики — козлы.

Тишина взорвалась криками и грохотом отодвигаемых стульев.

У некоторых из гостей в руках сверкнули ножи, а один из них выхватил из-под мышки пистолет. Роман был готов к такому повороту событий, поэтому быстро выкрикнул заказанный лозунг в третий раз и, повернувшись на каблуке, бросился к лестнице, но тут же уткнулся носом в белоснежную манишку рослого официанта, принадлежавшего как раз к той национальной группе, которую он только что обвинил в половых извращениях.

— Ти щто сказал, казол? — поинтересовался официант и крепко взял Романа за воротник.

— Что сказал, то и сказал, — торопливо выпалил Роман и, рванувшись, услышал треск рубашки.

Воротник остался в мускулистой руке официанта, а Роман бросился вниз по лестнице, которая тут же загудела за его спиной от топота многочисленных преследователей.

Чувствуя, что безвременная гибель близка как никогда, Роман, едва на упав на скользком мраморе вестибюля, подскочил к двери и, распахнув ее, выскочил на улицу. «Линкольн» был на месте, но рядом с ним прогуливался мент, который, судя по всему, жаждал побеседовать с водителем, оставившим машину под запрещающим остановку знаком. Проскочив мимо мента, Роман рванул дверь «Линкольна» и, упав на сиденье, быстро переключил автомат на «драйв», а затем вдавил педаль в пол.

«Линкольн» рванулся с места, и Роман, бросив взгляд в зеркало заднего вида, увидел, что мент скачками несется к стоящей у тротуара «Ниве», на ходу крича что-то другому менту, которого Роман сначала не заметил. Второй мент прыгнул за руль «девятки», украшенной синей полосой и мигалкой на крыше, и обе машины помчались за Романом.

— Лучше на лесоповале в лагерном клифте, чем у Фокса на пере! — азартно выкрикнул Роман и прибавил газу. — То есть, конечно, не у Фокса, а у хачиков…

«Только бы менты не начали палить», — подумал он и повернул на Большой Сампсониевский. Ментовские машины выскочили вслед за ним, и началась погоня.

Роман понимал, что убегать от ментов не самый лучший вариант, но был уверен в том, что откупится на месте. Вот только для этого им придется его догнать. А останавливаться по собственной воле Роман не хотел, потому что ему вдруг понравилось происходящее. Главное, повторил он себе, — чтобы они не начали пулять из табельного оружия.

Небольшая, но очень шустрая процессия, состоявшая из «Линкольна», зеленой «Нивы» и милицейской «девятки» с включенной мигалкой, вылетела на Большой Сампсониевский и повернула в сторону центра. Роман видел в зеркале, как из боковой улицы вслед за ним, кренясь и виляя, вывернули две машины и устремились следом. Роман резко повернул налево и въехал в Литовскую улицу, посматривая в зеркало заднего вида.

Преследователи держались в сотне метров за ним и пока что не отставали. Визжа резиной и подскакивая на знаменитых колдобинах Сампсониевского проспекта, они дружно свернули вслед за «Линкольном». При этом, пытаясь влезть в узкую Литовскую, они, естественно, не уместились на тесной проезжей части, и «Нива», подскочив на поребрике, вылетела на тротуар и проскребла правым передним крылом по гранитной парковой ограде. Сидевший за рулем сержант Зубатко, выпучив глаза, завертел рулем и смог все-таки удержать «Ниву» под контролем и, не теряя скорости, съехать обратно на дорогу.

Крыло машины было основательно ободрано и помято, и сержант Зубатко, сузив глаза, проскрипел:

— Ну, сволочь, за это ты отдельно ответишь!

И представил себе, как этот смутно знакомый пижон в разорванной у ворота рубахе корчится у его ног, вымаливая прощение.

Роман, доехав до Лесного, повернул, не снижая скорости, направо — прямо перед носом у выезжавшего из-под железнодорожного моста «Икаруса». Водитель «Икаруса» нажал на тормоз и нецензурно выругался вполголоса. Громче было нельзя, потому что в салоне сидели тридцать два пассажира и экскурсовод. Вывернув на Лесной, Роман посмотрел в зеркало и увидел, как перед остановившимся автобусом одна за другой выскочили машины преследователей. У одной из них уже было помято крыло.

Роман усмехнулся и нажал на газ.

Теперь предстояло преодолеть чемпионский по своей раздолбанности перекресток у станции метро «Выборгская», и Роман увеличил скорость, чтобы успеть тормознуть перед ямами и пересечь его, сохраняя дистанцию. Когда «Линкольн», медленно поныряв на раздолбанных рельсах, оставил их позади и снова резко набрал ход, Роман увидел в зеркале, что преследовавшие его машины вынеслись на перекресток и запрыгали по глубоким ямам и высоким рельсам. Менты ударялись головами о потолок и предсказывали Роману несчастное будущее. Роман, будучи опытным автомобилистом, почти физически почувствовал, как их несчастная подвеска разбивается в хлам.

При этом с «Нивы» слетел декоративный колпак и, высоко подскакивая, покатился по тротуару. У ларька на остановке в это время стоял синий алкаш и подносил к губам бутылку пива, купленную на выпрошенные у прохожих деньги. Подскочив в очередной раз, колпак ударил алкаша по запястью, от неожиданности тот выпустил драгоценную бутылку из ослабленной многолетним пьянством руки, и она, подчиняясь закону всемирного тяготения, направилась к центру Земли. Через полтора метра на ее пути встретился асфальт, раздался звон, и драгоценная влага разлилась среди плевков и окурков.

Потрясенный алкаш застыл, и горечь неожиданной потери тенью легла на его сильно помятое жизнью лицо.

В ста пятидесяти метрах за злополучным перекрестком велись аварийные работы по замене кабеля. Правая сторона проезжей части была разрыта до самых рельсов. Нетрезвые работяги в грязных оранжевых жилетах, сиплыми голосами комментируя свои действия, ковырялись в небольшом котловане и вокруг него. На самом краю ямы стоял трактор «Беларусь», из кабины которого торчал экскаваторщик с беломориной в зубах. По части алкогольного опьянения он не отставал от своих пеших коллег и с высоты кабины давал им разнообразные интересные советы.

Роман принял влево и на скорости около восьмидесяти объехал котлован по рельсам. Навстречу шел трамвай. Проехав место работ, Роман посмотрел в зеркало и увидел, что преследователи повторяют его маневр. Но трамвай, трезвоня, приближался к котловану и промежуток между ним и ямой становился все меньше. Далее все происходило так, как и должно было произойти в этой ситуации.

«Нива» проскочила это трудное место благополучно. Но милицейская «девятка», следовавшая за «Нивой», не успевала никоим образом. Ее водитель, лейтенант Честных, попал в неприятную ситуацию. Объехать встречный трамвай слева возможности не было, так как там в два ряда двигались машины. Попытаться проскочить между трамваем и котлованом было уже поздно. Лейтенант Честных, сидевший за рулем, запаниковал и ударил по тормозам. «Девятку» понесло юзом, слегка увело вправо, и она на скорости ударила правым крылом прямо в маленькое переднее колесо «Беларуси», стоявшее на самом краю котлована.

«Беларусь» развернуло, и колесо соскочило в яму. «Девятка» продолжала движение, но это был уже полет. Правда, очень короткий. Котлован был всего лишь около пяти метров в ширину, так что «девятка» со всей дури врезалась в противоположную стенку этой глинистой ямы. Лейтенант Честных тут же ткнулся головой в приборную панель. Это было очень вредно для здоровья.

«Беларусь» накренилась и начала падать прямо на «девятку». Лейтенант Честных, несмотря на то, что у него были сломаны обе руки, в шоке выскочил через проем вылетевшего переднего стекла и начал вылезать из ямы. Но тут колесный экскаватор всей своей тяжестью рухнул в котлован. Он упал боком на смятую «девятку», а его ковш, мотнувшись в воздухе, с размаху накрыл лезущего по земляному откосу лейтенанта Честных. Дальнейшая судьба лейтенанта была скрыта от глаз участников драмы.

Увидев все это в зеркале, Роман пожал плечами и ухмыльнулся. «Нива», однако, продолжала преследование, поэтому расслабляться не следовало.

Доехав до перекрестка Лесного и Выборгской, он резко затормозил, свернул направо и, дав газу, через несколько секунд оказался у Сампсониевского. Повернул по нему опять же направо, то есть в обратную сторону. Поворачивая, успел заметить, что преследователь на «Ниве» не отстает.

«Эк его разобрало», — подумал Роман и сбавил скорость.

Отъехав от перекрестка метров на сто, он снова увидел сзади «Ниву», размашисто вылетевшую на Сампсониевский.

Впереди был перекресток Сампсониевского и Гренадерской.

Налево — Гренадерский мост. За ним — Петроградская.

На Петроградскую Роман и его преследователь дружно повернули на красный. Встречные машины, сигналя, остановились и пропустили двух безголовых идиотов, которые мчались, не разбирая пути. На самом же деле не обращал внимания ни на что только водитель «Нивы». Лидер, сидевший в белом «Линкольне», в отличие от распаленного погоней преследователя, был крайне внимателен, и все его решения были хладнокровно просчитаны.

Вылетев на мост, «Линкольн» обогнал нескольких частников, машину «Скорой помощи» и милицейский «уазик», грустно тащившийся по жаре. На въезде на Петроградскую горел зеленый, так что Роман, не снижая скорости, направил машину на набережную Карповки. Она была почти пуста, и Роман поддал до сотни. Пользуясь тем, что дорога была ровной и свободной, преследователь не отставал.

Проспект Медиков они пересекли на зеленый. Каменноостровский — тоже. Впереди было два пути. Налево — Чкаловский проспект, направо — Вяземский переулок, выходящий на набережную Малой Невки. Роман повернул направо. До набережной оставалось метров пятьсот. Перекресток профессора Попова проскочили на красный. Моментально разогнавшись до ста двадцати, Роман приготовился резко затормозить перед набережной и повернуть налево. На светофоре был снова зеленый.

У самого пересечения Вяземского и набережной Роман резко затормозил и пустил машину в управляемый занос. «Линкольн» выскочил на набережную развернутый уже так, как нужно было для дальнейшего движения. А вот «Ниве», за рулем которой сидел жаждавший заполучить скальп Романа мент, не повезло.

Сержант Зубатко не справился с управлением. На скорости семьдесят километров в час квадратная неустойчивая «Нива» запрыгала по рельсам, развернулась влево и несколько метров проскакала боком. Затем ее резко перевернуло, вылетели все стекла, и, кувыркаясь, она домчалась до реки, с лязгом выбила одну секцию чугунных перил и рухнула в воду, подняв фонтан брызг.

Неподалеку стояли два молодых оболтуса с пивом. Один из них, восхитившись увиденным, воскликнул:

— Вау!

А другой зажмурился и, сделав жест, будто подтягивается на одной руке, произнес:

— Йес!

Глава 12
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ПЬЯНИЦЫ

Сидя за столиком небольшого открытого кафе с интригующим названием «Бочонок амонтильядо», Роман потягивал холодное пиво и размышлял о разнообразии бытия, которое выражается в том числе и в наличии всяческих уродов, которые портят другим людям жизнь.

Кафе располагалось на берегу залива с тыльной стороны гостиницы «Прибалтийская». Напротив Романа сидел худощавый мужчина лет пятидесяти, на лице которого можно было легко прочесть, сколько дней он отравлял организм крепкими и не очень напитками.

Быстро прикончив вторую бутылку «Балтики», мужчина облегченно вздохнул и, доставая из кармана пачку сигарет, утомленно произнес:

— Да-а-а… Пьянство — тяжелая физическая работа.

Роман прекрасно знал, что так оно и есть, поэтому кивнул и ответил:

— Точно. Знаю по себе.

— Ну дык! — мужчина развел руками. — Народ все понимает и поэтому слагает совершенно справедливые пословицы и афоризмы.

Роман улыбнулся.

— А еще народ говорит, — коварно заметил он, — что пивом голову не обманешь.

— Да, — мужчина грустно покачал головой, — совершенно верно. Но прежде чем приступать к решительным мерам по восстановлению тонуса и прочих пошатнувшихся столпов здоровья, необходимо восстановить гидравлический баланс организма. Поэтому — пиво. Сейчас еще одну выпью, а уж потом…

Он повернулся к проходившему мимо официанту в несвежем белом фартуке и сказал:

— Саня, принеси триста водки. Прямо сейчас.

Официант кивнул и удалился.

— Я вижу, вас тут знают, — заметил Роман.

— Да, знают, причем не с лучшей моей стороны, — согласился мужчина.

— А какая у вас лучшая сторона?

— Ну… Я вообще-то музыкант, как и вы.

— И тут меня узнали… — вздохнул Роман.

— Ну, а что же в этом удивительного? — мужчина пожал плечами. — Популярный исполнитель блатных куплетов Роман Меньшиков.

— Эк вы о моих песнях… — Роман криво улыбнулся.

— А вы сами о них другого мнения?

— Как вам сказать… — Роман задумался. — Это ведь песни о жизни.

— О самой дрянной стороне жизни, — поправил его мужчина, — о той ее стороне, которой не должно быть. Извините, конечно, что я порчу вам настроение.

— Нисколько, — соврал Роман. — Критика полезна, и я это понимаю. А вы, стало быть, тоже музыкант?

— Тоже, — кивнул мужчина, — только не такой популярный, как вы.

— Играете, поете?

— И играю, и пою. Я гитарист, играю блюз, а это, как вы сами понимаете, не кассовая музыка.

— Верно, — Роман налил себе пива.

Мужчина последовал его примеру, затем они отсалютовали друг другу высокими запотевшими стаканами и дружно опустошили их.

Тут подоспел официант, и мужчина энергично потер руки.

— Ну вот, сейчас пиво провалится, и можно будет перейти к основному номеру программы.

Он закурил, выпустил небольшое облачко дыма, проводил его глазами и сказал:

— Вот вы поете блатняк, ведь это так называется, верно?

Роман пожал плечами.

— Бросьте, вы не хуже моего знаете, что это именно так. Правда, теперь это называется шансон, или воровской романс, или еще как-то, но раньше, когда на этот жанр еще не наклеили глянцевую этикетку с оправдывающей надписью, это называлось именно блатняком. Вы воспеваете блатной, воровской, преступный образ жизни. Воспевать — значит петь о чем-то. И вашими песнями вы подтверждаете… Вернее сказать, — легализуете то, что приносит множеству людей несчастье и горе. То есть вы говорите: все нормально, ребята, вы имеете такое же право на существование, как рабочие, учителя, врачи…

Мужчина затянулся, посмотрел на Романа трезвыми глазами и вздохнул.

— Раньше такие, как у вас, песни звучали на воровских малинах, в тюрьме и на зоне, а теперь их тиражируют и гоняют в эфире. Есть радиостанции, которые специализируются на блатняке, по стране гастролируют ансамбли с откровенными названиями типа «Воровки», потом группа эта, как ее… «Пилорама»… Вы, конечно слышали этот хит: «В натуре, в натуре, к любой козырной шкуре…»?

— Слышал, — ответил Роман.

То, о чем говорил незнакомец, было правдой, неприятной правдой, но Роману почему-то хотелось, чтобы он продолжал. Слишком часто он слышал совершенно другие мнения и каждый раз чувствовал, что где-то в глубине души поднимается протест, но лесть, как известно, действует безотказно, и Роман лишь благосклонно улыбался в ответ на похвалы братков и обычных граждан, а неприятное чувство дискомфорта быстро гасло и пропадало.

И вот теперь сидевший напротив него музыкант, имени которого Роман не знал, говорил ему довольно неприятные вещи, и Роману было нечем возразить.

Но главное — он и не хотел возражать.

— Теперь осталось дождаться выхода новой газеты, — продолжал мужчина, — с названием… ну, скажем, «Конкретные ведомости». В ее передовицах будут освещаться сходняки, анализироваться и комментироваться решения, принятые воровским сообществом, будет, само собой разумеется, раздел криминальной хроники примерно такого содержания: «Вчера вечером бригада Кольки Самовара поставила четырехкомнатную хату на проспекте Большевиков. Добыча фартовых пацанов составила пятьдесят тысяч баксов налом, не считая ювелирных мелочей, которые обнаружились в вазочке на трюмо. Хозяина квартиры и его жену загасили и сложили туловища в ванну. Так держать, дорогие братки!» А на последней странице объявления: «Миха Гобсек принимает краденое. Лучшие в городе цены!» «Отец Онуфрий освящает машины и стволы. Недорого».

Мужчина невесело усмехнулся.

— Ну, еще свой телевизионный канал и фракцию в Думе. Я уже неоднократно слышал странный термин — «воровское движение».

— Я тоже.

— Вот. Вы представляете себе, что происходит? — мужчина прищурился. — И вы, лично вы этому способствуете, используя средства массовой информации и последние достижения соответствующих технологий.

Он кашлянул и, взявшись за графинчик с водкой, сказал:

— Ладно… Моей плетью вашего обуха не перешибешь. Водку будете?

— Нет, я за рулем.

— А пиво, значит, за рулем можно, — засмеялся мужчина.

— Да не в руле, конечно, дело, — Роман налил себе пива, — просто не хочу. Днем водку… Бр-р-р!

— Только не говорите, что вам не приходилось существовать в таком режиме!

— Конечно, приходилось! — теперь засмеялся Роман. — Знаю, поэтому и не хочу. Кроме того, дела имеются.

— Это ведь ваша машина? — мужчина кивнул на стоявший поодаль «Линкольн».

— Ага.

Мужчина налил в рюмку водки, посмотрел ее на свет и сказал:

— Ну, как говорится, — за то, чтобы все.

— И вам того же, — улыбнулся Роман.

Опрокинув в себя рюмку, мужчина поморщился и произнес:

— Какая гадость!

Осторожно поставив рюмку на стол, он поинтересовался:

— А вот вы, например, поедете сейчас, а вас остановит мент. И от вас пивом разит. Что будет?

— А ничего особенного, — Роман пожал плечами. — Дам ему денег и поеду дальше. А бывает, что и денег давать не надо. Нацарапаю автограф — и все дела. И мент счастлив.

— Да-а-а… Хорошо быть богатым и популярным.

— В общем, — неплохо, — согласился Роман, — но иногда популярность оборачивается другой стороной. Взять тех же ментов. Некоторые, видя, кого остановили, тут же начинают щемить деньги впятеро против обычного. Они же понимают, что я человек… ну, в общем, не бедный. Кстати!

Роман усмехнулся.

— Вот только что, буквально час назад, со мной произошла любопытнейшая история.

— Ну-ка, ну-ка!

Мужчина заерзал, поудобнее устраиваясь на пластиковом стуле, налил себе вторую рюмку и, быстро выпив ее, сказал:

— Хорошо пошла! Так что у вас там за история?

— История… — Роман ухмыльнулся. — Выхожу это я из одного ресторанчика…

Понятное дело, Роман не стал распространяться насчет того, в каком ресторанчике он был и что там делал.

— Выхожу, значит, а у моей машины мент гуляет, и на морде у него написано, что он очень хочет моих денег. Я ведь прямо под запрещающим знаком остановился. Ну, а мне с ним разговаривать не захотелось, я в машину — прыг, и по газам! А они, их двое оказалось, тоже по машинам — и за мной.

— Рискуете, однако, — заметил мужчина, — могли ведь и стрельбу начать.

— Могли, — кивнул Роман.

— Я ведь тоже автомобилист. Катаюсь уже тридцать лет, и, знаете… В древнее советское время, — мужчина мечтательно посмотрел на небо, — никакой стрельбы не было, да и бандюков таких откровенных, как сейчас, тоже не было… В общем, можно было не останавливаться, если мент тебе палкой машет. А он и не погонится. А если погонится, то не догонит. А если и догонит, то дашь ему, бывало, пять или десять рублей — и тема закрыта. Ну, а если этого мало, то дашь двадцать пять, так он тебе еще руку трясти полчаса будет. И штрафплощадок не было, можно было без прав кататься. Дал треху и поехал дальше…

Роман улыбнулся:

— Ностальгируете о былом?

— Ни в коем случае! — Мужчина замахал руками. — Просто вспоминаю. То, что было, — не дай бог возвратится! Это ведь я говорю только об удобном для граждан попустительстве властей. А в другом эти самые власти… Вот сейчас у вас в кармане сколько валюты есть?

— Не знаю, — Роман пожал плечами. — Может быть, тысяча или вроде того.

— Ну так вот, двадцать пять лет назад вы бы получили за эту тысячу как раз двадцать пять лет строгого режима. А если бы валюты было больше, то и вышку. А все ваши деньги — в казну. А казной коммунисты распоряжались. То есть — деньги отнять, а человека убить. Ничего не напоминает?

— Еще как напоминает.

— Вот именно. Так что лучше уж пусть штрафплощадки и стрельба, чем постоянно под топором ходить. А за анекдоты по десятке навешивали — это вам как?

— Да… Но я несколько моложе вас, поэтому всего этого не пережил. Однако осведомлен в достаточной мере.

Мужчина лихо хватил третью рюмку и, расправив плечи, произнес:

— Ну вот. Жизнь вернулась в меня, и я вернулся к жизни. Небо стало голубее, солнце — ярче, и вы, дорогой исполнитель блатняка, уже не так портите картину мира. Все равно через сто лет об этом никто не вспомнит.

— Да, — Роман засмеялся, — мне тут на днях пришла в голову одна интересная мысль. За всю историю человечества никому еще не удалось выжить.

— Короче, все умерли, — кивнул мужчина, — но только вы не высказывайтесь так в присутствии какого-нибудь сильно религиозного человека.

Роман рассмеялся.

— Знаю, проходили, — ответил он. — У меня один приятель имеется, сильно пробитый по части христианства, так вот он тут же мне объяснил, кто выжил, а кто нет.

— У меня тоже такие имеются. Ну да бог с ними. Так что там эти менты, которые за вами погнались?

— Что менты, говорите? А ничего. Один, который был на служебной «девятке», свалился в яму на Сампсониевском, а другой, на своей «Ниве», выломал чугунный парапет и улетел в Невку. А я, значица, весь в белом, приехал сюда и пью пиво. И думаю, что же будет дальше. Вот устроят они план «Перехват» или операцию «ВихрьТайфун-Невод-Торнадо» и повяжут меня, бедного, завернут мне ласты за спину… Да только, думаю я, у них ничего не получится. Я ведь их машины и пальцем не тронул, а то, что они ездить не умеют, — их личная проблема. Ну, а кроме всего прочего, у меня и адвокат имеется…

Тут Роман, конечно же, соврал, хотя и не на все сто процентов. Никакого адвоката у него не было, но у Шапиро, естественно, таковой имелся, и не один. Так что можно было считать, что адвокат все-таки есть.

— Ну и, естественно, деньги, — закончил он, — их силу еще никто не отменял. Но я думаю, что деньги не понадобятся. Менты сами виноваты. Нечего гонки по городу устраивать.

— Точно, — кивнул мужчина.

Подумав, он налил себе водки и сказал:

— Синдром мы устранили, а теперь можно выпить уже не для поправки здоровья, а для удовольствия. Ваше здоровье.

Роман кивнул ему в ответ, и мужчина выпил четвертую рюмку.

— Главное — не набраться к вечеру, — сказал он, переведя дух, — а то завтра все сначала.

— Грозилась ворона говна не клевать, — глубокомысленно заметил Роман.

— Тут вы правы, — согласился с ним мужчина, — но… это уж как выйдет. Благими намерениями вымощена дорога в ад, так что их лучше не иметь. Кстати, насчет ада. То есть — насчет религиозных фанатиков и прочих адептов разнообразных религий.

Он закурил очередную сигарету и, облокотившись локтем на стол, задумчиво произнес:

— Достали, тупорылые…

— Это вы кого имеете в виду? — поинтересовался Роман.

— Да этих… — мужчина поморщился, — православных всяких.

— Что значит — всяких?

— А то и значит. Ведь они все православные. Что христиане, что исламисты, евреи опять же… Православный — значит правильный. А остальные, понятное дело, — козлы. А я говорю: какой такой Бог? Нэва хёрд.^[4]

Выпустив струйку дыма, которая тут же улетела в сторону залива, мужчина посмотрел на Романа и сказал:

— Итак. Вселенная либо случилась, либо создана. Если она случилась, то и говорить не о чем. Рассмотрим второй вариант. Если она создана, то, соответственно, у нее имеется или был создатель, он же автор. Если был автор, то либо он создал весь этот балаган случайно, либо с намерением. Если случайно, то он либо знает об этом, либо нет. Например: шел в туалет, щелкнул выключателем, и там проскочила искра, которая и есть наша Вселенная. А он и не заметил. Или случайно получилось, а он посмотрел и подумал: ну и хрен с ним. Пусть себе. А уж если Вселенная создана целенаправленно, то… Вот тут-то все и начинается.

Роману стало интересно, и он, решив, что все равно изобразить из себя трезвенника не удастся, подозвал официанта и заказал двести граммов водки и закуску.

— Я так и знал, — кивнул мужчина, — куда ж вы денетесь?

Роман развел руками, подтверждая справедливость сказанного.

Через минуту официант принес водку, и, разлив ее по рюмкам, Роман спросил:

— Как вас называть?

— Меня-то? — мужчина усмехнулся. — Называйте Игорем. Не ошибетесь.

— Очень приятно, — сказал Роман. — Ну, тогда за знакомство!

— За знакомство!

Они выпили, и Игорь, закусив тонким полупрозрачным кусочком твердой колбасы, которая была разложена на небольшой тарелочке, произнес:

— Позвольте для начала сказать о себе. Я категорически отрицательно отношусь к любой религии, но об этом позже, однако в то же время атеистом себя не считаю, потому что если Богом, а также Хогом, Догом, Гогом или Магогом — какая разница! — называть некоего автора Вселенной, то я совершенно не имею ничего против того, что она, возможно, и создана в результате волевого решения, воплотившегося в действие. Я имею в виду акт творения. Между прочим, изготовление котлет — тоже акт творения.

— Согласен, — кивнул Роман, чувствуя, как водка согревает грудь и все еще державшее его после гонки с ментами напряжение начинает спадать.

— Итак, предположим: Вселенная создана. Кто создатель? Ответа на этот вопрос нет и быть не может, потому что степень несоизмеримости человека и этого создателя выходит за рамки любого самого безудержного воображения. И вообще — с вопросами надо быть поосторожнее. Напомню известную поговорку про дурацкий вопрос, на котором могут сломать голову сто мудрецов.

— Простите, — Роман поднял руку, — а какое у вас образование? Вы хорошо излагаете свои мысли.

— Образование обычное, девять классов. Я ушел из школы, когда понял, что главной целью большинства моих учителей было не наполнить меня знаниями, а нагнуть и приспособить к нуждам правящего класса, то есть коммунистов. Так что я даже школу не закончил. И, знаете, нисколько не жалею. Как сказал один известный человек, всему хорошему во мне я обязан книгам.

— Простите, что перебил, — сказал Роман.

Ему определенно нравился этот незнакомый человек.

— Ничего, — легко ответил Игорь. — Так вот, о создателе и всяком таком. Вы уж простите, что я через полчаса знакомства с места в карьер начал излагать вам свои заветные мысли.

— А оно так обычно и бывает, — произнес Роман. — С незнакомым человеком легче говорить о главном.

— Точно, — кивнул Игорь, — а еще по одной?

— С удовольствием!

И они выпили еще по одной.

Игорь вытер лоб рукой и сказал:

— Во! Пробило наконец! Это значит, что организм заработал в нормальном режиме. Ну, я тогда продолжаю. Итак, все знают, что вопрос «зачем идет дождь?» некорректен. И если начать всерьез искать на него ответ, то дело кончится дурдомом. Религиозные люди любят задавать себе идиотские вопросы, на поисках ответа их сознание вылетает в пустое пространство, и остолбенение, граничащее со ступором, в которое они впадают, они принимают за особое состояние прикосновения к великим и главным, хотя и непостижимым вибрациям. Так что «кто создатель?» — вопросик еще тот. А уж «зачем создал?» — берегите головы, ребята! Мозги, они ведь жидкие, закипят…

Роман засмеялся.

— Да, это действительно смешно, если б не было так грустно, — сказал Игорь. — И вот, значит, предполагая ошеломляющее многообразие во Вселенной сущностей, причем трудно доступных хоть для какого-то понимания нами, я со страхом за собственный рассудок бросаю мысленный взор дальше, туда, где попросту ничего не вижу, потому что не могу опознать. И понимаю, что это бессмысленно. Ну, верующие, понятное дело, тут же подают фирменную реплику «уверовал бы — увидел».

— Точно, — кивнул Роман, — сам слышал это много раз.

— Между прочим, о соизмеримости, — Игорь заглянул в пустую пачку, и Роман перебросил ему свою. — Благодарю вас.

Закурив, Игорь сказал:

— Соизмеримость. Любой талантливый математик сможет объяснить то, что я имею в виду, гораздо лучше меня. К примеру, шестнадцать миллиардов световых лет. Таковы известные на сегодняшний день размеры Вселенной. Это о чем-нибудь говорит? Итак, некто развлекается организацией систем такого масштаба, а тут… Тьфу! Смешно говорить! Наша цивилизация, естественным образом имеющая начало и конец — оба параметра неизвестны, но неоспоримы, — просуществует настолько мало времени, что сама вероятность ее существования близка к нулю. Это о времени. А о пространстве? Даже говорить не хочу. Нас просто нет.

— Девять классов, говорите? — хмыкнул Роман.

— И три коридора, — усмехнулся ему в ответ Игорь. — Так вот, я твердо убежден, что интересы создателя системы и интересы человека не могут хоть каким-либо образом пересекаться или совпадать. Что-то вроде визита улиток к белкам. Встретились, но друг друга не увидели. Но если создатель знает о нашем существовании, то никак не может рассчитывать на то, что мы поймем его замыслы. И если он умен, то и надеяться на это не будет. Между прочим, грандиозность масштабов не является свидетельством ума. Возможно, автор всего этого — дурак или больной.

— Да-а-а… — протянул Роман, — попробовали бы вы сказать такое, скажем, в Испании четырнадцатого века.

— За что же вы меня так, — обиженно спросил Игорь, — меня бы там на костре сожгли, а перед этим долго пытали бы с помощью испанского сапога, дыбы…

— Иголки под ногти, — подхватил Роман, — раскаленные щипцы еще…

— Ага, — кивнул Игорь, — этими щипцами мне вырвали бы грешный язык. И как бы я стал петь блюзы?

— А тогда блюзов еще не было, — резонно ответил Роман. — Кроме того, петь бы вы все равно не стали. Сами сказали про костер.

— Да, костер…

Игорь посмотрел на графинчик, и Роман, перехватив его взгляд, сказал:

— А по рюмахе? За Испанию четырнадцатого века?

И они выпили за Америго Веспуччи, хотя он жил не в четырнадцатом, а вовсе даже в пятнадцатом веке, и по происхождению был флорентийцем.

— Боженька… — саркастически произнес Игорь. — А мы, значит, возлюбленные чада божьи? То есть Вселенная — огород, затеянный ради нас. Ну-ну… Да мы через мгновение пропадем и даже следа не останется!

— А мне, — вспомнил Роман, — мне один тупорылый, как вы изволили выразиться, христианин, не лишенный научно-фантастических интересов, сказал, что где-нибудь в созвездии Лебедя вполне могут быть разумные существа, но они, блин, так и проживут в темноте и грехе, если наши христиане не прилетят к ним на ракетах и не вправят им мозги.

— Мдя-я-я, — Игорь покачал головой. — Кстати, я обращаю свой недобрый взор на христиан только потому, что они физически, точнее, территориально самые близкие. Жил бы я в Аравии, щурился бы на мусульман. Хотя там, наверное, недолго бы щурился.

Роман засмеялся.

— Это точно. Там бы вы недолго щурились.

Игорь кивнул и сказал:

— Я делаю очень осторожное предположение: возможно, мысль о том, что мир именно создан, пришла кому-то в голову в первый раз тогда, когда люди перестали жрать подножный корм и кидаться камнями. Когда они стали сами создавать что-то, в их тогдашние деревянные головы забрела мысль: ага, я сделал этот каменный топор. А вокруг полно всяких объектов, причем даже очень больших и сложных. А ведь их тоже наверное, кто-то сделал. Во круто! Да каким же должен быть тот парень, который сделал эту гору? Или это море? И так далее. Возможно…

— Возможно, — согласился Роман.

— Модель мира, которую предлагают все без исключения религии, не имеет ничего общего с настоящим положением дел. Даже с моим ничтожным знанием в этой области я вижу это совершенно ясно. Если мы созданы по образу и подобию автора, то, значит, имеет место и обратное сравнение — он имеет образ и подобие вроде нашего. А раз так — то пошел бы он куда подальше, такой Творила!

— Да, нет на вас Торквемады!^[5] — заметил Роман.

— Точно, нет. Но у нас тут своя инквизиция была, ничем не хуже. И вообще, я считаю, кстати, не я один, — что религия просто инструмент порабощения. А жрецы, я их иначе не называю — просто корыстная сволочь. Причем корысть их больше, чем примитивное желание денег.

— Власть — вот что им нужно! Повел левой рукой — пять тысяч присели на корточки. Повел правой — двадцать тысяч постучали себя по лбу. Сказал человеку несколько слов — и тот начал мучиться. Другому пошептал — и он отошел облегченно. А к тебе идут, доверчиво спрашивают: а это как? А почему? А ты им отвечаешь… Отвечаешь… Благословляешь, коришь, причем мягко, смиренно… Да при таком раскладе никаких денег не надо! Власть слаще любых сундуков с золотом-брильянтами. А еще они говорят — Бога, ребята, вам увидеть никак нельзя. Но это ничего. Вы свои проблемы, желания, устремления, энергию, таланты, деньги и прочие ценности несите нам. А мы ему передадим. Вы, главное, — верьте. Нам умные не нужны, нам верные нужны. Это, между прочим, цитата из Стругацких. Читали?

— Читал, — ответил Роман, — только цитаты этой не помню.

— Не важно, — Игорь отмахнулся. — Важно то, что в моей жизни однажды настал момент, когда я начал задумываться над значением слов и над тем, как их употребляют. И — ужаснулся. Вот вам маленький современный пример. Один человек с восторгом говорит другому: конкретная машина! Имеются в виду ее превосходные качества. Но ведь «конкретный» значит совсем другое — «именно этот из ряда аналогичных». Элементарная подмена понятий. И когда масса подмененных понятий вырастает до известного предела, происходит подмена сознания. Если в языке конкретных пацанов таких подмененных понятий сотня-другая, то церквояз насчитывает их тысячи и тысячи.

— Ишь ты, церквояз! — усмехнулся Роман. — Не слышал еще такого.

— А я этот термин сам изобрел, — Игорь гордо подбоченился. — Ну что, еще по одной?

— А как же! — охотно согласился Роман. — За новые слова.

И они выпили за новые слова.

Игорь закурил и, подумав, сказал:

— А меня, честно говоря, уже зацепило.

— На старые дрожжи, — со знанием дела кивнул Роман.

— Да, именно так. Они говорят — вера. Грех. Спасение. Благодать. Свобода-равенство-братство. Господь. Господин. Раб. Паства. Стадо. Бараны. Быдло. Пастырь. Чувствуете, чем пахнет? Обманутый человек не способен изменить мир к лучшему. Обманывающий — может. Но только к худшему. Так… О чем это я? Да. Если имеется создатель, то категории его существования не имеют к нам никакого отношения. Говорите, есть он? Не возражаю. Нет его? Хорошо, пусть нет. По большому счету разница та же, болеет ли пегая корова, принадлежащая восьмидесятилетней девственнице, проживающей на осторовах Туамоту, каким-нибудь копытным грибком или нет. Но. Но!!!

Игорь воздел палец.

— Не надо лгать мне. Не надо убеждать меня в том, что есть существо, которому я должен угодить. И вообще, — что я рожден именно для этого.

Роман почувствовал, что его тоже зацепило, и ему было приятно сидеть за этим столиком на берегу залива, да что там залива — моря! И слушать, что говорит это странный, но несомненно умный человек.

— Вера и знание, — возбужденно говорил Игорь, — вера в известном смысле ничто, годится только как временная опора. Знание, как известно, сила. Знание, а не вера. А верить можно во что угодно. Между прочим, у них есть мнение, что грязный троглодит, истово уверовавший, угоднее их Богу, чем умный скептик. А еще они говорят: раньше христианство было неправильное, а вот сейчас оно продвинутое, и мы, современные христиане, стали умные, так что…

Игорь махнул рукой и неожиданно встал.

— Благодарю за компанию, — произнес он, — всего хорошего.

И кивнув Роману, удалился не твердыми, но решительными шагами. Роман удивленно посмотрел ему вслед.

«Ишь как разобрало человека, — подумал он. — Наверное, сегодня опять напьется. А я? А я тоже напьюсь. Вот только что скажет мне утром этот неизвестный мерзавец?»

Глава 13
ДАЙТЕ МНЕ ЯДУ!

Час назад, когда Роман оторвался от ментов, он поехал на Васильевский остров, чтобы спокойно посидеть у воды и собраться с мыслями. Ему никогда еще не приходилось удирать от погони, и это новое впечатление оказалось странным и даже где-то приятным. Ну, во-первых, адреналин. Ведь они и на самом деле могли начать стрелять по машине Романа. Откуда им знать — может быть, он и на самом деле опасный преступник и у него есть веские причины не попадаться в руки властей.

Но, с другой стороны, Роман понимал, что эти двое невезучих ментов наверняка знали, за кем гонятся, и каждый перекресток, через который он промчался, преследуемый «девяткой» и «Нивой», увеличивал сумму, которую ему пришлось бы выложить гаишникам, в случае если бы они его догнали. Они прекрасно понимали это и скорее всего никому о своей охоте за нарушителем не сообщили, чтобы не пришлось делиться. Жаба — она и в Африке жаба.

Думая обо всем этом, Роман неторопливо переехал через Тучков мост и, повернув на набережную реки Смоленки, решил было заехать на заправку, что у Смоленского кладбища, но тут трубка, лежавшая на правом сиденье, стала издавать негромкое попискивание. Увидев на дисплее уже знакомый ряд нулей, Роман неохотно поднес ее к уху и склочным голосом произнес:

— Ну, что еще?

— Хороший мальчик, — произнес все тот же голос, — исполнительный. Можешь отдохнуть до завтра. Кстати говоря, не стоит ездить на красный свет. Это опасно, а ты мне еще нужен.

В трубке зазвучали короткие гудки, и Роман, бросив ее на бархатное сиденье, задумался. Только что, пересекая Восьмую линию, он проехал на красный свет, и, значит, неизвестный командир, чьи распоряжения Роман был вынужден выполнять, видел его. Резко приняв вправо и остановившись, Роман оглянулся в надежде увидеть следившего за ним человека, но где там… Мимо «Линкольна», за рулем которого сидел Роман, нескончаемой чередой катились машины, и попробуй тут узнать, в которой из них сидит его враг!

Но тут Роман заметил, что в пятидесяти метрах позади него остановились потрепанные зеленые «Жигули». За рулем сидел мужчина в темных очках, и Роману показалось, что он только что отвел руку от головы. А в этой руке могла быть трубка, и, может быть, именно он сейчас разговаривал с Романом.

Вывернув руль влево, Роман утопил педаль газа в пол, и массивный «Линкольн», с визгом оставляя за собой две черные полосы, начал разворачиваться на месте. К счастью, дорога была свободна, потому что на перекрестке Восьмой линии и набережной Смоленки горел красный свет, и Роману удалось ни в кого не врезаться. Зеленый «Жигуль» тоже рванул с места и резко нырнул на Тринадцатую линию.

— Ага! — выкрикнул Роман. — Ну, сейчас я тебя урою! — и, завершив разворот, бросился вслед за уже исчезнувшей за поворотом зеленой «шестеркой». Он знал, что будет делать, — просто протаранит эту машину, а там посмотрим. Ошибиться Роман не боялся, потому что знал: если этот водитель ни при чем, то две-три тысячи долларов моментально закроют тему.

Но, повернув за угол, Роман был вынужден тут же нажать на тормоз, потому что дорогу перегородил огромный трейлер, выезжавший из ворот музыкальной фабрики. Зеленая «шестерка» успела проскочить между трейлером и стоявшими на противоположной стороне улицы машинами, а Роману это уже не удалось.

Ругаясь на чем свет стоит, Роман остановился перед трейлером, и тут лежавшая на сиденье трубка снова запиликала. Роман поднес ее к уху и услышал:

— Не надо ездить за мной, а то взорвется какая-нибудь школа… Тебе ведь жалко детей, не правда ли?

Затем раздались короткие гудки.

Роман уставился на трубку и, если бы его взгляд обладал способностью испепелять, то от трубки моментально остался бы только обугленный кусок пластмассы.

Но делать было нечего, поэтому Роман вздохнул, медленно сосчитал до десяти и поехал дальше. А дальше было открытое кафе «Бочонок амонтильядо», нетрезвый музыкант Игорь и его рассуждения о религиозном дурмане.

* * *

— Ну ты, артист, даешь! — Арбуз усмехнулся и посмотрел на Романа. — Значит, один в яму, а другой в Невку?

— Ага, — самодовольно ответил Роман, — именно так. Но это приключение не стоит того, чтобы говорить о нем сейчас. Меня гораздо больше интересует человек, который звонит мне и навязывает свою волю. И ведь я не могу послать его куда подальше, потому что уверен, что он не шутит. Он действительно может взорвать школу. Скотина…

Вокруг знаменитого стеклянного стола, стоявшего в офисе Арбуза, сидели сам Арбуз, Роман, Боровик и Лиза. На столе теснились бутылки с пивом и тарелки с соответствующей закуской, а именно с копченым балыком, раками и, конечно же, воблой.

— Навязывает свою волю… — Лиза задумчиво посмотрела в потолок, — волю… А может быть, это опять «Воля народа»?^[6]

— Тьфу-тьфу-тьфу! — воскликнул Роман. — Только этого еще не хватает для полного счастья!

— А почему нет? — рассудительно заметил Боровик. — Ты принес им много радостей и вообще незабываемых впечатлений, так почему они должны о тебе забыть? Месть, знаешь ли, хороша именно в холодном виде, когда ты будешь думать, что все уже кончилось, что ты в безопасности, что все уже забыто…

— Да вы философ, сударь! — засмеялся Арбуз.

— А тебе, между прочим, — ответил Боровик, — не к лицу забывать об элементарных вещах. Ты ведь криминальный авторитет, а у вас такие вещи, как месть, весьма в ходу. Причем именно в холодном виде. Вот ты лично — ты умеешь терпеть и ждать?

— Умею, — кивнул Арбуз, — еще как умею.

— Вот. А почему же эти народовольцы, чьи методы и цели мало отличаются от твоих, не должны уметь?

— Ты меня с ними не ровняй! — Арбуз нахмурился. — Тоже мне, методы и цели у нас одни… Мои цели совершенно другие.

— Ну-ка, ну-ка, — оживился Боровик, — расскажи-ка мне о своих целях! Странно, но почему-то мы с тобой ни разу не говорили на эту чрезвычайно интересную тему.

— А что с тобой говорить, нехороший человек, — усмехнулся Арбуз.

Пока они препирались, Лиза сосредоточенно копалась в своей сумочке и наконец вытащила из нее небольшой картонный прямоугольник с золотым обрезом. Поправив упавшие на лоб волосы, она посмотрела на Арбуза и сказала:

— Уважаемый Михаил Александрович, вы не могли бы на минутку прекратить болтать языком попусту и обратить свое драгоценное внимание на скромную участницу этого собрания?

Заткнувшись на середине фразы, Арбуз удивленно посмотрел на нее и ответил:

— О да, конечно! Я не могу не выполнить просьбы прекрасной дамы, которая…

— Вот и хорошо, — прервала его Лиза.

Посмотрев на визитку, она прочитала:

— Кирилл Сергеевич Таратайкин, председатель Петербургского отделения Всероссийского комитета по управлению… И так далее. Хорошо, что мы, женщины, не выбрасываем всякие мелочи вроде этой визитки.

— Действительно, хорошо. Это тот самый, у которого наш золотой портсигарчик остался? — спросил Роман.

— Он самый, — кивнул Арбуз, — и портсигарчик, между прочим, не наш, а мой.

— Проклятый частный собственник, — фыркнул Боровик.

— Жаль только, что батарейка в нем закончилась, — сказал Арбуз, — а то бы мы сейчас еще что-нибудь интересненькое узнали…

— А мы и так можем узнать, — Лиза пожала плечами. — Он ведь, когда мне эту визитку вручал, пожирал меня глазами и аж слюной исходил.

— Соблазнительница, — пробурчал Роман.

— Да, соблазнительница! — Лиза повела плечами и многозначительно посмотрела на Романа. — Разве я не соблазнительна?

— Молчать! — Роман обвел приятелей грозным взглядом. — Господа гусары, молчать!

— А мы и так молчим, — ответил Боровик и потянулся за бутылкой пива.

— Значит, так, — Лиза села прямо и расправила плечи. — У меня есть план.

— Мистер Фикс, — добавил Арбуз.

— Вы, кажется, обещали молчать, — Лиза, прищурившись, посмотрела на него.

— Это он обещал, а не я, — Арбуз ткнул пальцем в Боровика.

— Не важно. Попрошу не перебивать и тем более не перечить.

Лиза выдержала паузу и сказала:

— Я позвоню этому противному сладострастному хмырю и назначу ему свидание. Он не откажется, потому что… Потому что я прекрасно помню, какое впечатление произвела на него.

— Соблазнительное, — вполголоса произнес Арбуз.

— Да, соблазнительное, — кивнула Лиза, — и выведаю у него все, что нужно.

— Ну, положим, такие, как он, — Арбуз налил себе пива, — начинают выбалтывать женщине свои секреты только в постели…

— Да уж… — кивнул Роман.

— А до постели у вас с ним дело вряд ли дойдет, — закончил свою мысль Арбуз.

— Это точно, — согласилась с ним Лиза.

— Поэтому… — Арбуз внимательно посмотрел на кончики своих ухоженных ногтей, — поэтому… Я окажу вам некоторую помощь.

Он встал и, подойдя к небольшому сейфу, стоявшему в углу кабинета, глубоко задумался.

— Семнадцать направо… или налево? Ладно, попробуем.

Повертев цифровое колесо сейфа, он облегченно вздохнул и распахнул толстую стальную дверь. Достав из сейфа маленькую коробочку, он повернулся к обществу и проникновенно произнес:

— Для себя берег… На черный день.

— Цианистый калий, что ли? — предположил Роман.

— Цианистый дурак! — ответил Арбуз и вернулся на свое место.

Положив коробочку перед собой, он посмотрел на Лизу и сказал:

— В этом контейнере находится то, что в просторечии называется сывороткой правды. какое-то длинное название типа тетра… нитро… белла… черт его знает! В общем, это неважно. Короче говоря, — Арбуз открыл коробочку и достал из нее маленький серебристый шарик, — достаточно одной таблетки.

— Не виноватая я, он сам пришел! — процитировала Лиза.

— Во-во, примерно так, — кивнул Арбуз, — только клиент после этой таблетки падать и засыпать вовсе не будет, а даже наоборот, будет готов к помощи и сотрудничеству. Этот психотропный препарат возбуждает в человеке, если выражаться обычным языком, способность к состраданию, переходящую в готовность разбиться в лепешку ради человека, нуждающегося в его помощи. Исходя из этого, вам, Лиза, предстоит сосредоточить внимание этого Таратайкина исключительно на себе…

— Да он и так от меня глаз не отведет, — засмеялась Лиза.

— Возможно, — согласился Арбуз, — но так или иначе вам следует внушить ему, что вы страшно нуждаетесь в его помощи и от него зависит буквально ваша судьба. Вплоть до вашей жизни. Тогда он не будет способен сопротивляться императиву содействия, который будет возбужден этой чудесной таблеточкой, и вы сможете выудить из него все что угодно. Главное — держите его внимание на себе. И не на своих прелестях, а на том, что вам нужно. Понимаете?

— А что ей нужно? — спросил Роман.

— В том-то все и дело, — Арбуз потер подбородок. — Не спрашивать же у него напрямую, кто охотится за певцом Романом Меньшиковым.

— Не нужно заранее строить план разговора, — сказала Лиза, — на месте будет видно. А пока что я позвоню ему. Может быть, его и в городе-то нет, и тогда мы зря тут разглагольствуем.

— Верно, — сказал Арбуз, — сначала нужно убедиться, что он еще жив.

— Вот именно, — ответила Лиза.

Лиза достала из сумочки микроскопический дамский телефончик и, тыкая ногтем в крошечные кнопки, набрала номер, напечатанный на визитке бронзовыми буквами.

— Кирилл Сергеевич? — произнесла она томным голосом. — Как я рада, что снова слышу ваш голос.

Арбуз зажал рот рукой, Роман усмехнулся, а Боровик вытаращил на Лизу глаза. Лиза погрозила кулачком сразу всем и продолжила с постельными интонациями:

— Надеюсь, вы меня не забыли? Несколько месяцев назад мы с вами виделись в ресторане «Северная амброзия». Вспомнили? Ах, как я рада! С тех пор я часто вспоминала о вас… Вы произвели на меня неизгладимое впечатление. И я на вас тоже? Какая прелесть! Я понимаю, что даме неловко самой назначать свидание, но… Конечно! Конечно! Это будет просто прекрасно. В том же платье? Ах, к сожалению, я забыла его в Испании, в отеле «Риц»… Конечно, не важно. Мы можем увидеться сегодня? Тогда, если вы не возражаете, в том же ресторане. И вы знаете… После той нашей встречи я много раз заходила в «Северную амброзию», садилась за тот же столик и вспоминала тот вечер… Благодарю вас. Вы льстец! Ах, перестаньте! Ну хорошо, в семь часов. Нет, спасибо, я сама доберусь. До встречи, шалун!

Лиза выключила телефончик и победно взглянула на Арбуза.

— Вот так! — торжественно сказала она, убирая дорогую игрушку в сумочку. — Бац, бац — и в дамки. Вам, мужикам, такое и не снилось.

— Ну… — Арбуз поджал губы, — я бы сказал, что вы были несколько пошловаты.

— Это для вас, — парировала Лиза, — а для таких, как этот Кирилл Мефодьевич, то бишь Сергеевич, такая манера в самый раз. Они воспринимают это как высший класс поведения женщины. Поверьте мне, я знаю.

Арбуз развел руками и сказал:

— Молчу, молчу!

— Давайте мне свою таблетку.

Арбуз встрепенулся и, подтолкнув пальцем лежавшую на столе таблетку в сторону Лизы, произнес:

— Как я уже сказал, одной будет более чем достаточно. Разжимать ему зубы не требуется, просто бросьте этот шарик в его бокал. Растворится моментально.

— А зеленого дыма не будет? — поинтересовалась Лиза.

— Не будет, — улыбнулся Арбуз, — даже пузырей не будет. Просто растворится, и все тут.

— Хорошо…

Лиза осторожно взяла таблетку и стала искать, куда бы ее положить.

— Ладно, не мучайтесь, — смилостивился Арбуз, — примерьте-ка это.

Он достал из коробочки перстень с большим темным камнем и протянул его Лизе. Она придирчиво осмотрела перстень и догадливо спросила:

— А как он открывается?

— Вот тут, сбоку. Нажмете вот на это…

И Арбуз показал, на что нажимать.

Камень откинулся в сторону, и под ним оказалось небольшое углубление. Арбуз положил туда шарик и закрыл перстень. Лиза нетерпеливо забрала перстень у Арбуза, надела его на средний палец правой руки, отставила ее в сторону и сказала:

— Ах, дорогой Кирилл Сергеевич, смотрите, какая там красивая ворона! Он отворачивается, и в это время я…

Лиза протянула руку к пустой вазочке, стоявшей на столе и нажала на перстень большим пальцем той же руки. Перстень открылся, и шарик выкатился в вазочку.

— Ах, любезный Кирилл Сергеевич! Давайте выпьем этого прекрасного вина! Тут он, конечно, выпивает… А как скоро подействует препарат?

— Ну… — Арбуз пожал плечами, — не скажу точно, но через полчаса можете быть совершенно уверены. За эти полчаса вам нужно перевести разговор на свою персону и удерживать тему.

— Удержу, — уверенно сказала Лиза. — Вы не знаете, как долго женщина способна говорить о себе.

— Почему же не знаю? — удивился Арбуз. — Очень даже знаю.

— А откуда?

— Не важно. Лучше послушайте, что я вам скажу. Примерно через полчаса вам следует проверить, подействовал ли препарат. Для этого нужно попросить клиента выполнить какую-нибудь странную просьбу. В том случае, если он уже созрел, просьба будет выполнена незамедлительно и без колебаний. Можете даже попросить его перерезать себе вены. Если вы убедите его в том, что для вас это жизненно необходимо, он сделает это.

Боровик, с живым интересом следивший за разговором, кашлянул и спросил:

— А откуда у тебя, интересно, такие таблеточки?

— А оттуда же, откуда ваши спецы берут разные аналогичные средства. Из секретных, сам понимаешь, лабораторий. Извини, адресочка не дам, фамилий не назову и явок не открою.

— Больно надо, — Боровик сделал вид, что ему все равно, и налил себе пива.

Лиза тем временем рассматривала перстень у себя на руке.

— А скажите, Михаил, — спросила она, — перстенек этот вам тоже в лаборатории дали? В комплекте, так сказать.

— Нет, — Арбуз засмеялся, — перстенек мне сделал один хороший ювелир.

— Действительно хороший, — кивнула Лиза, — я тоже хочу такой.

— Вы имеете в виду — с тайником?

— Не обязательно. Но с тайником интереснее.

— Тогда он ваш.

— Правда?

— Правда!

Лиза посмотрела на Романа и сказала:

— А ты, между прочим, за все время не подарил мне ни одной безделушки.

— Ну, это… — Роман смутился. — Зато я тебе себя подарил!

Довольный тем, что ему удалось ловко выкрутиться, он засмеялся, а Лиза грустно вздохнула:

— Оно конечно… Но женщины так любят безделушки!

Глава 14
ДА ВСЮ ПРАВДУ РАССКАЖИ…

Кирилл Сергеевич Таратайкин был на седьмом небе.

Совершенно неожиданно ему позвонила та самая девушка, которая забыла на столике в ресторане массивный золотой портсигар с огромным камнем, но черт с ним, с портсигаром, тем более что примерно через месяц Таратайкин его потерял. Утрата такой безделицы, как кусок золота стоимостью в несколько тысяч долларов, не шла ни в какое сравнение с потерей прекрасной женщины, которую Таратайкин частенько вспоминал со вздохом сожаления. Конечно же, за это время он встречался со многими женщинами, но все они были легкодоступны и вообще продажны.

Обычно Таратайкин не тратил время на знакомства и прочие предварительные процедуры. Он давал распоряжение одному из своих сотрудников, и в кратчайший срок Таратайкин получал проститутку, обладающую всеми заказанными тактико-техническими данными. Например, — блондинку с большим бюстом, маленьким задом, склонную к анальному сексу. Или наоборот — брюнетку с массивным крупом, ничтожной грудью, любящую минет. Но каждый раз после того, как сиюминутная прихоть была удовлетворена, Таратайкин чувствовал себя обманутым. Недаром в одной из книг, которую он прочитал, еще будучи студентом, было сказано, что общение с девушками приносит настоящее удовлетворение только через преодоление препятствий.

Несколько месяцев назад произошла незабываемая встреча. Кирилл Сергеевич Таратайкин остановил машину напротив входа в ресторан «Северная амброзия», что на Садовой.

Войдя в зал ресторана, Кирилл Сергеевич огляделся и, не обращая внимания на засуетившегося рядом с ним лысого полноватого официанта, направился к большому столу, стоявшему у окна.

— Я вас слушаю, — сладко произнес лысый лакей.

— Любезный… э-э-э… Для начала принесите мне минеральной воды.

— Так… — официант черкнул в блокноте с усердием пророка Моисея, спешащего запечатлеть на скрижалях инструкции Создателя.

— И меню, — Кирилл Сергеевич откинулся на бархатную спинку стула. — А насчет воды… У вас «Ессентуки» семнадцатый номер есть?

— Обязательно! — заверил его официант.

Кирилл Сергеевич постучал пальцами по белоснежной скатерти и лениво окинул взором зал ресторана. Все вокруг было привычно и знакомо ему, и жалкие потуги хозяина создать впечатление роскоши были видны как на ладони.

Но только таким людям, как он.

А прочему плебсу, независимо от уровня доходов, присутствие в таком роскошном месте, как ресторан «Северная амброзия», придавало сладости в жизни и уверенности в себе. В зале было пусто, и поэтому, когда витражная дверь медленно открылась, Кирилл Сергеевич машинально посмотрел в ту сторону.

И тут же поправил галстук.

В пустой зал вошла девушка лет тридцати. Была ли она комсомолкой — неизвестно, но в том, что она красавица и спортсменка, у Кирилла Сергеевича не возникло никаких сомнений.

Девушка сделала несколько медленных шагов, будто не могла решить, за какой стол ей сесть, и Кирилл Сергеевич успел за это время оглядеть и оценить ее.

Во-первых, она не была проституткой, заглянувшей в ресторан в поисках клиента.

Во-вторых, эта девушка была одета совершенно не в современном стиле, а ему было известно, что если хочешь выглядеть привлекательно, то ни в коем случае не следуй моде.

Это придавало девушке дополнительную прелесть.

А ее основные прелести заключались в густых каштановых волосах, волной падавших на плечи, в самих плечах, обнаженных и спортивно развернутых, в благородной осанке и плавных, но уверенных движениях, а также просто в красоте, которая не вызывала никаких сомнений.

Скромное, но дорогое длинное темно-зеленое платье, классические туфли на высоком каблуке, матово блеснувший тонкий браслет на запястье — все это говорило о прекрасном вкусе и скрытом за хорошо продуманной скромностью богатстве.

Кроме того, на лице девушки не было никакой косметики.

Сам удивляясь себе, он встал с кресла и шагнул навстречу этой удивительной девушке. Чем именно она его удивила, он не знал, но чувствовал, что для овладения этой женщиной ему нужно будет сильно постараться.

Давно забытый азарт мужчины проснулся в нем, и Таратайкин ощутил в себе неожиданно проснувшийся инстинкт самца, стремящегося к достижению известных целей. Но в тот день ничего не произошло, красавица Лиза ушла, оставив на столе дорогой портсигар, который через некоторое время пропал неизвестно каким образом, и единственной надеждой Таратайкина на продолжение любовного приключения была его визитка, которую Лиза благосклонно приняла в момент расставания.

Время шло, а Лиза все не звонила, и Таратайкин уже весь извелся в ожидании, как вдруг в тот самый момент, когда он в очередной раз собирался распорядиться насчет сауны с развеселыми девчонками, его мобильник исполнил первые такты из «Гимна великому городу».

Увидев на дисплее незнакомый номер, Таратайкин помедлил, решая, стоит ли отвечать, но все же поднес трубку к уху.

— Я слушаю, — утомленно произнес он.

— Кирилл Сергеевич? Как я рада, что снова слышу ваш голос.

— Э-э-э… С кем имею честь? — Таратайкин оживился, потому что молодые женщины с таким приятным голосом нечасто звонили ему.

Точнее говоря — вообще не звонили.

А когда его собеседница назвала себя, Таратайкин едва не выскочил из кресла.

Это была та самая красавица, о встрече с которой он часто мечтал в свободное от основных размышлений время. Таратайкин был приятно удивлен, а Лиза разговаривала с ним так, что никаких сомнений в грядущем успехе у Таратайкина не осталось. Они договорились встретиться через час, и теперь Таратайкин сидел за ресторанным столиком, заставленным дорогой снедью и экзотическими напитками, и нетерпеливо поглядывал на часы.

Наконец массивная дверь отворилась, и в зал ресторана вошла Лиза. Таратайкин тут же поднялся из-за стола и поспешил ей навстречу.

— Здравствуйте, милая Лиза! — сказал он, продолжая удивляться самому себе, — никогда прежде ему не приходилось произносить этих слов.

— Здравствуйте, Кирилл Сергеевич, — ответила Лиза и сладко улыбнулась.

Таратайкин склонился к ее правой руке и прикоснулся губами к гладкой коже. При этом он обратил внимание на дорогой и, судя по всему, старинный перстень с большим темным камнем, красовавшийся на среднем пальце. Помимо воли Таратайкин моментально оценил этот перстень, и получилось несколько тысяч долларов. Одновременно в его голове пронеслась мысль о том, что если Лиза такая забывчивая, то может оставить у него и перстень… Однако эти размышления возникли машинально и тут же унеслись.

Выпрямившись, Таратайкин взял Лизу под руку и, подведя к столу, усадил в бархатное кресло. Расположившись напротив нее, он положил руки перед собой и сказал:

— Ваш звонок был для меня полной неожиданностью. Я уже почти потерял надежду, но… Но судьба смилостивилась надо мной.

Таратайкин говорил и только диву давался, какие странные и непривычные слова вылетают у него изо рта.

— Ах, перестаньте, Кирилл Сергеевич, — Лиза улыбнулась, — я позвонила бы вам раньше, но у меня были дела. Вы можете поверить в то, что у женщины могут быть дела?

— Конечно! — с готовностью согласился Таратайкин.

— Вот и хорошо, — кивнула Лиза.

Осмотрев стол, она снова улыбнулась и сказала:

— Вы хорошо подготовились к встрече со мной. Очко в вашу пользу.

— Благодарю вас, — Таратайкин наклонил голову. — Если бы я не подготовился, то перестал бы уважать себя.

Конечно, Таратайкин подготовился.

А чтобы в решительный момент не ударить в грязь лицом, он всегда имел при себе стеклянную трубочку с маленькими розовыми таблетками. Он презирал всякую разрекламированную дешевую дрянь вроде «Виагры» и предпочитал использовать разработанное в кремлевских лабораториях средство с откровенным названием «Стояк».

— Ну, тогда налейте мне шампанского, — разрешила Лиза.

— Сию минуту, — ответил Таратайкин.

Достав из тяжелого мельхиорового ведерка со льдом бутылку шампанского, Таратайкин аккуратно снял с нее проволочную узду и осторожно вытащил пробку.

— Ах, как ловко вы это делаете! — восхитилась Лиза.

Таратайкин самодовольно ухмыльнулся и наполнил бокалы.

Лиза посмотрела мимо его плеча и спросила:

— А вы случайно не знаете, кто написал вон ту картину?

И указала пальцем за спину Таратайкина.

Он поставил бутылку на стол и оглянулся.

В этот момент Лиза протянула руку к его бокалу, и в пенящееся шампанское упал серебристый шарик. Он растворился прежде, чем достиг дна, и Лиза удовлетворенно кивнула.

Таратайкин в это время разглядывал висевшую на стене мазню неизвестного художника, которая изображала гордого черкеса на лошади, вставшей на дыбы. Все это вместе сильно напоминало «Медного всадника», но горы на заднем плане создавали определенный колорит, и мелочами вроде самурайского меча в руке черкеса можно было пренебречь.

Повернувшись к Лизе, Таратайкин пожал плечами и сказал:

— Нет, пожалуй, я не знаю автора.

— А мне кажется, — Лиза профессионально прищурилась на картину, — что это копия с малоизвестной картины Лермонтова «Утро в горах».

— А разве Лермонтов писал картины? — удивился Таратайкин.

— Конечно, писал, — уверенно ответила Лиза, — только об этой стороне его творчества мало известно. Однако…

Она взяла бокал.

— Однако я хочу выпить за нашу встречу, — сказала она.

Таратайкин тут же забыл о малоизвестной картине Лермонтова и, подняв бокал, произнес:

— Признаюсь вам, Лиза, в моей жизни так мало радостей… Но ваш звонок вдохнул в меня жизнь, и я снова чувствую себя молодым и полным сил.

— Ну, что вы такое говорите, — запротестовала Лиза, — кто же скажет, что вы не молоды? Вы зрелы, а это лучше любой молодости, поверьте мне. А насчет сил… — она двусмысленно улыбнулась, — насчет сил, как мне кажется, вы просто прибедняетесь.

Она подняла бокал:

— За нашу встречу. Я надеюсь, вы не разочаруете меня.

— Можете быть уверены! — с горячностью произнес Таратайкин. — Вы меня еще не знаете.

— Но я надеюсь, что скоро узнаю, — Лиза склонила голову набок и ласково посмотрела на Таратайкина.

От этих слов дыхание у него сперло, и, подняв бокал, Таратайкин сказал:

— За вас.

Лиза кивнула, и они выпили шампанское.

Поставив бокал на стол, Таратайкин несколько секунд боролся с газами, потом посмотрел на Лизу и сказал:

— Простите… Итак, чего вы желаете?

Он обвел рукой стол.

Лиза проследила за его жестом и ответила:

— Ну, для начала хотя бы вот это. Кстати, а что это такое?

— Это? — Таратайкин посмотрел на указанное Лизой блюдо. — А, это… Это, если я не ошибаюсь, лобстер в кляре. Очень рекомендую.

— Ну, тогда положите мне кусочек.

Следующие двадцать минут, наполненные гастрономическими репликами и взаимной застольной любезностью, пролетели незаметно, и Лиза, улучив момент, украдкой посмотрела на часы. Средство, брошенное в бокал Таратайкина, уже должно было начать действовать, и она решила провести небольшой эксперимент.

Отложив вилку, Лиза аккуратно вытерла губы уголком салфетки и спросила:

— А скажите, Кирилл Сергеевич, вы вообще сильный человек?

Таратайкин слегка удивился, но ответил:

— Не скажу, что очень сильный, но регулярно посещаю тренажерный зал и… Как бы сказать… Руки-ноги работают. Пресс тоже. А что?

Лиза подалась вперед и произнесла с доверительными интонациями:

— Если я попрошу вас кое о чем…

— Все, что угодно, — с готовностью ответил Таратайкин.

— Понимаете, может быть, моя просьба покажется вам несколько странной…

— Говорите, я вас слушаю.

В интонациях Таратайкина появилось что-то новое, и Лиза с интересом взглянула на него. Сидевший напротив ее немолодой, но и не старый еще мужчина — ему наверняка не было еще пятидесяти — внимательно смотрел на девушку, и в его глазах была готовность выполнить любой каприз.

— Если вы сильный мужчина, а я в этом не сомневаюсь, — Лиза с уверенностью кивнула, — то не могли бы вы…

То, о чем собиралась попросить Лиза, было явной глупостью, однако Арбуз как раз и рекомендовал ей проверить действие препарата, предложив клиенту совершить что-нибудь из ряда вон выходящее.

Лиза глубоко вздохнула, как перед прыжком в воду, и произнесла:

— Понимаете, это очень важно для меня, слишком многое зависит от этого. Вы можете прямо сейчас отжаться от пола сорок раз?

Она приготовилась ко всему, например, к тому, что Таратайкин попросту рассмеется, или удивится, или встанет и уйдет.

Но он лишь озабоченно поднял брови, потом прищурился и сказал:

— За сорок не ручаюсь, но раз двадцать точно будет.

Он спокойно поднялся с кресла и непринужденно скинул пиджак.

Лиза представила себе, как он, побагровев, отжимается от пола под изумленными взглядами официантов, и слегка запаниковала.

— Подождите, — торопливо сказала она, — не сейчас. Потом. Сядьте, прошу вас.

Таратайкин пожал плечами и, снова надев пиджак, послушно сел на место.

— Я хотела убедиться в том, что вы решительный и сильный человек, но лучше мы сделаем это в другом месте.

— Как вам будет угодно, — ответил Таратайкин и улыбнулся.

Увидев его улыбку, Лиза ужаснулась.

Перед ней сидел очень хороший и добрый человек. Он ласково улыбался сидевшей напротив него девушке, и при мысли о том, что сейчас она будет подло копаться в его памяти, Лизе стало не по себе. Эта улыбка, совершенно обезоружившая ее, вовсе не была профессиональна или фальшива. Так мог бы улыбнуться Иисус Христос, глядя на гулькающего младенца.

Лиза стиснула зубы и заставила себя вспомнить о том, кем на самом деле является тот, кто сидит в кресле напротив и доверчиво смотрит на нее.

— Налейте мне вина, пожалуйста, — попросила она слегка севшим голосом.

— О, конечно!

Таратайкин, на лице которого играла слабая и очень странная улыбка, взял бутылку шампанского и стал разливать вино по бокалам.

А Лиза в это время лихорадочно думала о том, как правильно выстроить вопросы. Кроме того, не мешало бы еще разочек удостовериться в том, что готовность выполнить ее идиотскую просьбу была вызвана именно препаратом, а не желанием Таратайкина погусарить перед ней.

Когда бокалы были наполнены, Лиза взяла свой и, посмотрев на Таратайкина, сказала:

— Я хочу узнать о вас больше. Это, я надеюсь, понятное желание. Женщина всегда хочет узнать о мужчине больше. Это важно для женщины. Вы готовы ответить на мои вопросы?

— Да, конечно, — со спокойной улыбкой ответил Таратайкин.

— Как вас зовут?

— Таратайкин Кирилл Сергеевич.

— Сколько вам лет?

— Сорок семь.

— Каков ваш месячный доход от неофициальных источников?

— В среднем тридцать тысяч долларов, — совершенно спокойно ответил Таратайкин.

Лиза поняла, что клиент созрел и пора переходить к операции «Федя, дичь!».

Она помедлила секунду и спросила:

— Кто такой Роман Меньшиков?

— Популярный исполнитель блатного шансона, — без запинки ответил Таратайкин.

— У него есть враги?

— Да.

— Кто они?

Таратайкин открыл было рот, но промолчал.

— Поймите, — Лиза быстро пересела на кресло, стоявшее рядом с креслом Таратайкина, — это очень важно. От этого зависят человеческие жизни. Жизни очень многих людей. Детей, женщин и стариков.

«Боже мой, что я несу!» — пронеслось в ее голове.

— Это вопрос жизни и смерти. Я умоляю вас!

Она положила руку на колено Таратайкина, но, похоже, эротические возбудители отошли на второй план, потому что он совершенно не заметил этого.

— Да, у него есть враги, — повторил Таратайкин, — один из них — очень серьезный человек.

— Как его зовут? Прошу вас, это очень важно. Вы должны мне помочь. Помогите мне. Говорите же!

— Его зовут Адольф Богданович Самоедов.

— Кто он такой?

Помедлив, Таратайкин ответил:

— Отставной генерал-лейтенант МВД и бывший депутат Государственной думы.

— Это его официальный статус. А кто он еще?

Таратайкин молчал.

— Дорогой Кирилл Сергеевич, говорите же! Ваши слова спасут жизни очень многих людей!

Лиза поняла, что повторяется, но Таратайкин посмотрел ей в глаза и ответил:

— Он же — бывший руководитель северо-западного регионального отделения «Воли народа».

— Я знаю об этом, — на всякий случай сказала Лиза. — Но почему он враг Роману Меньшикову?

— Самоедов потерял из-за Меньшикова положение, его изгнали из «Воли народа». Обычно мы не прощаем таких промахов, какие допустил Самоедов при работе с Меньшиковым, но его милостиво оставили в живых.

— Расскажите мне о нем еще.

— Теперь Самоедов частное лицо, но он остался при множестве прежних связей и при больших деньгах, которые получил за время работы в «Воле народа».

— И он ненавидит Романа Меньшикова и хочет ему отомстить?

— Да.

— Он готов на все?

— Абсолютно на все, — кивнул Таратайкин.

Лиза узнала почти все, что было нужно, и дальнейшая беседа потеряла смысл, однако ей было неловко просто встать и уйти. И причиной этому была метаморфоза, произошедшая с Таратайкиным. Не зря Арбуз сказал, что клиент будет готов к помощи и сотрудничеству, а также к состраданию, переходящему в готовность разбиться в лепешку ради человека, нуждающегося в его помощи. Еще императив содействия какой-то… Под воздействием этого препарата Таратайкин превратился в совершенно другого человека, и Лизе было попросту стыдно.

Поболтав с Таратайкиным о каких-то пустяках и задав ему еще несколько сопутствующих основной теме разговора вопросов, Лиза сказала:

— Посмотрите на меня.

Он послушно посмотрел на нее и улыбнулся.

— Я вам нравлюсь?

— Очень, — ответил Таратайкин.

И опять Лизе стало не по себе.

За интонации, с которыми он произнес это короткое слово, любая женщина отдала бы все, что угодно. И эти интонации были совершенно искренними.

«Ну и препаратик!» — подумала Лиза и сказала:

— Тогда объясните мне, где тут можно попудрить нос.

— Секунду! — и Таратайкин, повернувшись к стоявшему в дальнем углу официанту, сделал повелительный жест.

Официант немедленно подошел к их столику, и Таратайкин надменно произнес:

— Проводите даму!

Это было сказано таким тоном, что совесть Лизы тут же успокоилась.

Перед ней снова был наглый и неприятный тип.

Правда, всего лишь несколькими словами в доброго и на все готового человека его можно было опять превратить, но наваждение уже прошло, и Лиза, облегченно вздохнув, развратно улыбнулась ему и сказала:

— Не скучайте тут без меня. Распорядитесь, чтобы принесли фрукты.

После этих слов она встала, захватила со стола сумочку и вышла вслед за официантом в фойе. Дождавшись, когда за ней медленно закроется тяжелая дверь, ведущая в зал, Лиза кивнула официанту и вышла на улицу.

Глава 15
КОШМАР НАМ ТОЛЬКО СНИТСЯ

Роман с отвращением оттолкнул от себя блюдо с устрицами и, посмотрев на Лизу, которая ловко вскрывала их и с видимым удовольствием отправляла в рот, сказал:

— Ну не понимаю я, что такого в этих поганых моллюсках? Почему, спрашивается, если аристократ, то обязательно должен устрицы жрать, да еще и дюжинами? Не понимаю!

— Ну, для некоторых слаще морковки вообще ничего нету, — ответила Лиза, ловко разделавшись с очередной устрицей и бросив пустую раковину в затейливую серебряную мисочку.

— Что значит — слаще морковки? — возмутился Роман. — Сиживали мы за столом, сиживали, так что — не надо!

— Сиживали они! — фыркнула Лиза. — Ты лучше скажи, что будешь делать с этим Самоедовым.

— Пока не знаю, — вздохнул Роман. — Утро вечера мудренее. А вообще-то я хотел бы, чтобы Самоедов в соответствии со своей фамилией сожрал себя сам и этим закрыл проблему.

— Не дождешься, — авторитетно заявила Лиза. — Налей-ка мне лучше еще этого пива.

— Это не пиво, а эль! — ядовито заметил Роман.

Ресторан «Мак-Лауд», в котором они сидели, располагался в центре города, в одном из старинных особняков и, по непроверенным сведениям, принадлежал какому-то фантастически богатому ирландцу.

Мрачный зал освещался настоящими факелами, воткнутыми в специальные гнезда на стенах, но горел в них какой-то газ. Если бы там горело то же, что и четыреста лет назад, то в этом ресторане было бы не продохнуть от чада и копоти.

В полумраке под сводами зала виднелись мощные потолочные балки, потемневшие от времени. Стены, сложенные из камня, тоже были темными, кое-где на почерневших железных кольцах, вделанных в кладку, висели толстые цепи, в тени простенков можно было увидеть рыцарские латы, старинное зазубренное оружие, от одного вида которого мороз пробегал по коже — в общем, колорит создавался специфический. Но это было таинственно и романтично.

Кто знает, может быть, именно за этим толстым дубовым столом, наверняка привезенным из самой Англии, сидели древние британские короли, Шекспиры всякие, Гамлеты…

Кто знает…

Роман постучал кулаком по столу, но звук от этого был не сильнее, чем если бы он постучал по асфальту. Ничего себе столик, подумал он, окинув взглядом мощную деревянную панель толщиной сантиметров пятнадцать, сделанную, как видно, из мореного дуба и стоявшую на грубо вырезанных тумбах, изображавших когтистые и мускулистые звериные лапы. Назвать их ножками язык не поворачивался. Величины этого стола вполне хватило бы на то, чтобы уложить на него целого жареного быка, а вокруг расставить штук двадцать блюд с закусками, да еще и бутылки с элем.

А еще на этом столе можно…

И Роман посмотрел на Лизу.

Почувствовав его взгляд, она оторвалась от созерцания висевшего на ближайшей стене старинного гобелена, на котором были изображены кони, рыцари и девушки. Все они были с короткими ногами, бочкообразными плотными туловищами и непропорционально большими головами. Кони ржали, рыцари красиво подбоченивались, а девушки смотрели на все это с восхищением и страхом.

— Слушай, — сказал Роман Лизе, кивнув на гобелен, — как ты думаешь, они на самом деле были такими или это только на гобелене?

— А что тебе не нравится?

— Да понимаешь… — Роман потер щеку, — вот девушки тут какие-то не такие, я бы, честно говоря, от таких девушек держался подальше.

— Вот это правильно, — одобрила его ответ Лиза, — и не только от таких, а вообще от всех.

— Ну, это я понимаю. А ты сама стала бы хвостом вертеть перед такими парнями, как, например, вот этот, в полосатых штанах?

Роман ткнул пальцем в одного из изображенных на гобелене воинов, и тут же понял, что жестоко промахнулся. Был этот воин, конечно, весьма корявым, приземистым и широким, лицо у него было, как у дауна, на голове странная металлическая шляпа, а на левой руке — шесть пальцев. Зато в его полосатых штанах, туго обтягивавших мощные короткие ляжки, судя по всему, скрывалось такое, чему мог бы позавидовать и конь. Плотно набитый гульфик полосатых штанов был размером с человеческую голову.

Лиза, по-видимому, тоже обратила на это особое внимание и, оценивающе прищурившись, сказала:

— Перед этим? Ну-у… Ты знаешь, вообще-то стала бы. Дело ведь не в полосках на штанах, а в том, что в самих штанах.

— Так, — сказал Роман. — Может быть, мне вообще пойти погулять?

— Да ладно, сиди себе, — засмеялась Лиза. — Вот если бы он был не нарисованный, тогда — другое дело. А так — кому он нужен? А кроме того, нарисовать-то можно все что угодно, сам знаешь.

— Ну спасибо тебе, благодетельница, — с облегчением вздохнул Роман, — утешила. Я тут, кстати, посмотрел на этот милый столик, и мне в голову пришла неплохая мысль.

Лиза поняла его с полуслова:

— Да ты с ума сошел, кругом люди сидят.

— А я и не говорю, что прямо сейчас, просто можно потом договориться с хозяином и… Ну, сама понимаешь.

— Понимаю, — кивнула Лиза, — понимаю и поддерживаю.

— Вот и хорошо.

Вся посуда в этом весьма дорогом ресторане была сделана из серебра и покрыта чеканкой и резьбой. Все было увесистым и надежным. Ничто не могло разбиться или сломаться. Беря в руки вилку, Роман чувствовал себя вооруженным, а большое серебряное блюдо, на котором сиротливо лежали несколько не съеденных Лизой устриц, вполне могло послужить защитой и выдержать удар меча или алебарды.

Роман взял со стола высокий и тяжелый серебряный сосуд с откидывающейся крышкой и наполнил серебряные рюмки темным и густым вином «Кровь рыцаря», в самом деле по цвету напоминавшим черную кровь, которая…

… черную кровь, которая толчками выплескивается из дырки в простреленной голове Корявого.

Роман отодвинул свою рюмку и огляделся в поисках официанта.

Он оказался рядом быстрее, чем Роман успел моргнуть два раза.

— Принесите мне что-нибудь прозрачное, — сказал Роман.

— Прошу прощения, сэр, что вы имеете в виду? — официант недоуменно, но учтиво приподнял бровь.

Роман засмеялся и ответил:

— Простите, я был неточен. Я имею в виду напиток. Ну, какой-нибудь джин, виски или еще что-нибудь крепкое, только чтобы это было не красного цвета.

— Я понял вас, сэр, — официант кивнул и понизил голос: — И я скажу вам, сэр, что вы далеко не первый посетитель, которому в этой старинной обстановке вино напоминает кровь.

Он еще раз кивнул, понимающе поджав губы, и спросил:

— Так все-таки джин или виски, сэр?

Роман посмотрел на Лизу, и она, взглянув на свой кубок, тоже отодвинула его и сказала:

— Джин. Нам обоим — джин.

— Слушаюсь, сэр.

И они увидели удаляющуюся худую спину официанта, в которой было столько истинного британского достоинства, что его с лихвой хватило бы на всю Новгородскую область.

— Слушай-ка, Лиза, — сказал Роман, глядя вслед официанту, — а тебе не кажется, что мы слишком расслабились?

— Что значит — расслабились?

— А то, что нужно действовать, а мы с тобой на африканских островах отдыхаем, в английских кабаках устриц трескаем, а в это время…

— Милый, успокойся, — Лиза положила прохладную ладонь на его руку, — я прекрасно понимаю, что с тобой происходит.

— Ну и что же со мной происходит? — недовольно поинтересовался Роман, не убирая, впрочем, руки.

— А происходит с тобой вот что… — начала Лиза, но в это время официант принес квадратную серебряную флягу, которую держал в белоснежной салфетке с вышитыми по углам коронами.

— Ваш джин, — негромко провозгласил он и, продемонстрировав флягу сначала Лизе, а потом Роману, вознамерился налить.

— Благодарю вас, — Роман остановил его жестом, — мы сами.

— Как вам угодно, сэр, — официант наклонил голову, показав пробор, напоминавший тонкий и ровный шрам, и поставил флягу перед Романом.

Когда он удалился, Роман взял тяжелый серебряный сосуд в руки и стал его рассматривать.

Фляга была покрыта тончайшей виртуозной резьбой, изображавшей охоту на оленя. Гладкошерстные собаки с длинными гибкими туловищами и вытянутыми узкими мордами мчались сквозь прихотливо ветвящиеся кусты за небольшим оленем. Олень закинул рога на спину и косился на приближавшихся собак испуганным глазом. За собаками мчались кони, на которых, судя по вычурным одеждам, сидели сэры, пэры и таны, трубившие в рожки и размахивавшие оружием. Смерть оленя была не за горами. Один из охотников на всем скаку прикладывал к губам какой-то духовой инструмент, подозрительно напоминавший бутылку. Наверное, это и есть бутылка, решил Роман, и налил в рюмки джина, от которого крепко пахло можжевельником.

Они чокнулись, издав рюмками плывущий металлический звук, и выпили.

Джин был что надо.

Приятно обжигая, он проскользнул в желудок Романа, и в его груди загорелось мягкое пламя, которое согревало и возбуждало. Во рту бушевал хвойный вихрь, сразу же проникший в мозг и щекотавший за ушами. Это Роману понравилось, и он решил в скором времени повторить такую приятную процедуру.

А вот Лиза, смело выпив свою дозу, вдруг застыла, будто ей вонзили в спину старинный английский кинжал, и уставилась на Романа расширившимися глазами, в которых тут же показались слезы.

Она открыла рот и примерно минуту молчала, все так же глядя на Романа с выражением Цезаря, не ожидавшего такого сюрприза от старого верного Брута, потом закрыла его и тут же, снова открыв, спросила:

— Как только вы можете пить этот скипидар?

Роман пожал плечами и с достоинством ответил:

— Кому — устрицы, кому — джин. Каждому, знаешь ли, свое.

— И сколько в нем градусов?

— Не меньше сорока семи, — ответил Роман со знанием дела.

— Мне показалось, что все двести, — ошеломленно сказала Лиза, все еще не пришедшая в себя после напитка настоящих мужчин.

— Это тебе не какая-нибудь женская сладенькая водичка, — весомо сказал Роман. — Ты как хочешь, а я повторю.

— Только без меня, — с ужасом сказала Лиза.

— Очень хорошо, мне больше достанется.

Роман взял флягу, а Лиза подозвала официанта и попросила чего-нибудь послабее, но только опять же не красного цвета.

Официант почтительно кивнул, потом посмотрел на Романа и подмигнул.

Роман подмигнул в ответ и налил себе еще.

В дальнем углу зала послышалась негромкая музыка. Посмотрев туда, Роман и Лиза увидели, что на небольшой сцене, неярко освещенной свечами, появились молодой волосатый парень с какой-то странной многострунной гитарой и высокая рыжая девушка с погремушкой в руке.

Оба были одеты в старинную английскую одежду, во всяком случае так показалось Роману, и пели старинную английскую песню. Парень при этом играл на гитаре, а девушка трясла погремушкой в такт словам.

Песня была о том, как молодой крестьянин отправился искать по свету счастье, а когда не нашел его нигде, то вернулся в свою деревню и узнал, что девушка, которую он любил, уже умерла. И тогда он понял, что в далеких странах счастья нет, и пошел на ее могилу. А там какой-то кустик, который вырос на могиле, спел ему голосом девушки о том, что он идиот, а она умерла от тоски по нему.

Вот такая была грустная песня.

Роман помрачнел, Лиза прослезилась.

Когда песня закончилась, все стали хлопать и кричать «браво».

Потом Роман подозвал официанта, потребовал еще джина для себя и вина для леди, а кроме того, вручил ему двести долларов и попросил передать их музыкантам.

Гулять так гулять!

Глава 16
ВЗРЫВ В ПЕРВОМ ТАЙМЕ

Резко сев на кровати, Роман обвел бессмысленным взглядом спальню и глубоко вздохнул.

Он поднялся с постели и, потирая слегка занемевшую руку, подошел к музыкальному центру. Подумав немного, взял с полки лазерный диск с дирижаблем и римской цифрой «три» на обложке и засунул в проигрыватель. В массивных колонках мощностью по пятьсот ватт каждая зашипело, и квартиру сотрясли звуки Immigrant Song.

Сразу взбодрившись, Роман подошел к окну, распахнул его и, еще раз глубоко вздохнув, но теперь уже с удовольствием, собрался было отправиться в душ, но тут зазвонил телефон.

— Черт бы их всех побрал, — побурчал Роман и взял трубку радиотелефона: — Кто еще хочет комиссарского тела?

— Мне твое тело ни к чему, — брюзгливо произнес Самоедов. — Слушай внимательно. Давайка теперь сыграем в другую игру. Сегодня на стадионе «Петровский» матч «Зенит» — «Эстонские метеоры». Там спрятана хорошенькая бомбочка. Придешь туда ровно к началу. Найдешь бомбочку — будешь молодец. Не найдешь — будет много дыма и мяса. Даю подсказку: хочешь похудеть — спроси меня, как.

И Самоедов повесил трубку.

— Сука поганая! — воскликнул Роман, бросив телефон на развороченную постель. — Когда я тебя найду, то ты, падла, пожалеешь, что родился!

В это время телефон зазвонил снова.

Роман схватил трубку и злобно бросил в нее:

— Ну, что тебе еще!

— Мне? — удивился Арбуз. — Мне ровным счетом ничего. А вот ты мне лучше скажи, вы с Лизой что — поссорились?

— С чего ты взял?

— Ну как с чего… Она приехала ко мне вчера поздно вечером и попросилась переночевать. Объяснять что-либо отказалась, и поэтому я уложил ее на диванчик в гостиной, а сам пошел давить морду в свою законную спальню. Утром проснулся — а ее уже нет. Вот я и спрашиваю — вы что, поссорились?

— Странно… — Роман почесал взъерошенную голову, — мы вовсе не ссорились. Вчера мы провели вечер в ресторане «Мак-Лауд». Очень рекомендую — там ирландский колорит и прекрасный эль. Но не в этом дело. После ресторана Лиза сказала мне, что устала и хочет поехать домой. Одна. Ну, я возражать не стал, поймал ей такси и отправил домой. Если девушка хочет отдохнуть, кто ж ей станет возражать? Вот и все.

— Ну, не знаю я ваших дел, — утомленно сказал Арбуз. — Идите оба в задницу!

— И тебе того же, — любезно ответил Роман. — А вот скажи мне лучше, как правильно? Идите оба — это если посылаешь двух мужиков. Идите обе — если двух баб. А если бабу и мужика, то как?

— Я точно знаю, что если одного мужика, то это будет — иди в жопу!

И Арбуз отключился.

Роман усмехнулся, потом подумал и набрал номер Лизы.

Ответа не было.

Тогда он позвонил ей на трубку — тот же результат.

Покачав головой, он снова бросил телефон на кровать, потом посмотрел на Шныря, сидевшего у двери в кухню, и сказал:

— Может быть, еще ты мне позвонишь с какими-нибудь приятными новостями?

Шнырь беззвучно открыл рот, и Роман ответил:

— Это ты пытаешься показать мне, что от голода потерял голос. Да?

— Мяу! — ответил Шнырь.

— Подождешь, — решительно сказал Роман. — Я все-таки сначала приму душ.

* * *

Роман подъехал к стадиону «Петровский» за час до начала матча.

Оставив машину в начале Малого проспекта Петроградской стороны, он влился в толпу, уверенно двигавшуюся к стадиону, и вдруг понял, что никогда в жизни не ходил на футбол. Да и вообще не интересовался этим видом спорта, разве что на самом высоком уровне. Например, финал кубка мира.

Прочие состязания тоже не привлекали его, но, опять же, посмотреть, как два здоровых лба умело метелят друг друга на ринге за титул чем-пиона мира, совсем другое дело. Иногда Роман смотрел по телевизору бои без правил, под настроение можно было и прыжками с гигантского трамплина развлечься, но что ему совершенно не нравилось, так это фигурное катание и синхронное плавание.

Однако размышлять на отвлеченные темы было некогда, потому что толпа принесла Романа ко входу на стадион, где милиция тщательно проверяла сумки и одежду болельщиков. Увидев это, Роман саркастически ухмыльнулся — знали бы они, кого на самом деле стоило бы проверить… И вообще, интересно, как Самоедов пронес на стадион бомбу?

Выбравшись из толпы, Роман купил у спекулянта билет и направился к турникетам. Милиционер прошелся по его одежде металлодетектором и подтолкнул в сторону контролера. Тот небрежно оторвал полбилета, и Роман наконец оказался на территории стадиона. Отойдя в сторонку, он посмотрел на часы. Было десять минут третьего. До начала матча оставалось еще пятьдесят минут.

Та-а-ак… Ну и где эта бомба?

На трибунах ее быть не может, значит — под ними.

Роман прошелся взглядом по трибунам, и ему стало тоскливо. В трибунах, опиравшихся на облупившиеся каменные колонны, было множество окон и дверей. Бомба наверняка спрятана в одном из помещений под трибунами, и попробуй угадать, в котором именно!

И еще подсказка эта дурацкая — «хочешь похудеть — спроси меня, как».

Может быть, Самоедов имел в виду какуюнибудь секцию похудения? Или фитнес-клуб? Места под трибунами было не так уж и много, но небольшой спортзал там вполне мог разместиться.

Роман закурил и, облокотившись на парапет, попытался собраться с мыслями.

Вокруг него сновали возбужденные фанаты, украшенные бело-синими шарфами, шапочками и прочими предметами туалета, выполненными с соблюдением зенитовской символики. От белосиних флажков рябило в глазах.

«Вот она, толпа, — подумал Роман, — и делай с ней что хочешь. Хочешь — они разнесут стадион, хочешь — сровняют с землей американское консульство… Только умей управлять ею, и все дела. Все эти вожди — они умели. Умели и любили. Наверняка все, что они наворотили за долгую историю человечества, было продиктовано не какими-то идеями, а именно этой жаждой повелевать толпой. А музыканты эти стадионные? Шевчук тот же, Кинчев — мы, мол, вместе!»

Покрутив головой, Роман отогнал неуместные мысли о повелителях толпы и неторопливо пошел вдоль стадиона. Большинство служебных дверей, за одной из которых находилась бомба, были закрыты. Пройдя вокруг стадиона один раз, Роман начал второй обход, надеясь натолкнуться на что-то, чего он не заметил с первого раза, и тут в его кармане ожила трубка.

Даже не глядя на дисплей, Роман наверняка знал, что это Самоедов.

Поднеся трубку к уху, он спросил:

— Ну что, интересно стало?

— А ты не умничай, — ответил Самоедов, — лучше поторопись, а то ведь, сам знаешь, мясо грузовиками вывозить будут. Осталось всего пятнадцать минут.

— Как это — пятнадцать? — удивился Роман.

Посмотрев на часы, он сказал:

— Еще только двадцать минут третьего.

— Выбрось свои часы, — посоветовал Самоедов, — и поторопись.

Он отключился, а Роман, убрав трубку в карман, торопливо перевел часы.

Как бы то ни было, а спорить с террористом бесполезно. Если он говорит: осталось пятнадцать минут, значит, так оно и есть.

В какой-то момент их короткого разговора Роману страшно захотелось сказать: а я знаю, кто ты такой, понял, Самоедов? Но, понимая, что это было бы непоправимой глупостью, Роман сдержался. Пока Самоедов думает, что Роман не знает, с кем разговаривает, имеется хоть маленький, но все-таки козырь. И этот козырь мог в какой-то момент сыграть большую роль. Роман не знал еще, что это может быть за момент и какую роль сыграет козырь, но пренебрегать им не следовало.

Почти все болельщики уже заняли места на трибунах, и вокруг стадиона было пусто. Роман торопливо пошел по второму кругу, внимательно разглядывая двери. Одна из них была открыта, и над ней имелась надпись «Комната смеха».

— Вот смеху-то будет, если я не найду бомбу… — пробормотал Роман, подходя к двери, рядом с которой сидела пенсионерка, собирающая деньги за вход. У нее на груди висела табличка — «10 рублей».

— Желаете посмеяться? — устало оживилась контролерша.

— Не до смеху, — ответил Роман и заглянул в дверь.

Внутри помещения с косым потолком царила полутьма. Хотя, скорее всего, Роману это просто показалось после яркого солнечного света. Обведя взглядом ряды кривых зеркал, он собрался было повернуться и уйти, но тут заметил краем глаза силуэт худого, как палка от швабры, субъекта, колыхавшегося в одном из зеркал на фоне ярко освещенного прямоугольника двери.

Это было его отражение.

В голове вдруг всплыла рекомендация Самоедова: «хочешь похудеть — спроси меня, как».

Роман замер на секунду, потом решительно шагнул внутрь и немедленно услышал протестующий голос контролерши:

— А деньги, молодой человек?!

Отмахнувшись, Роман подошел к кривому зеркалу, установленному в грубо сколоченной деревянной раме, и заглянул за него.

На полу стоял туго набитый чем-то инкассаторский баул.

— Вы собираетсь платить? — раздалось за спиной Романа.

— Уходите немедленно! — ответил Роман, не сводя взгляда с баула.

— Я вот щас тебе уйду! Я вот щас милицию вызову, и она тебе уйдет, — пригрозила контролерша.

Роман услышал удаляющиеся шаги и присел на корточки около баула.

Внутри баула зловеще тикало.

«Хорошо хоть с часовым механизмом, а не с радиовзрывателем…» — облегченно подумал Роман и осторожно пошевелил баул рукой.

Ничего не произошло.

А если бы и произошло, то Роман наверняка ничего бы не успел заметить.

Бах — и ты уже на небесах.

А может быть, там и часики, и радио?

От такой мысли Роману стало не по себе, и он посмотрел на часы.

Без трех минут три.

— Ну, это уже слишком! — решительно сказал он и, стиснув зубы, оторвал уве систый баул от пола.

Бомба весила килограммов пятнадцать, не меньше, поэтому на улицу Роман выскочил, перекосившись на один бок. И тут же увидел контролершу и трех ментов, которые спешили к павильону кривых зеркал. Контролерша размахивала руками, указывая на Романа, а менты, запакованные в бронежилеты, кивали, и, увидев Романа, дружно закричали:

— Стоять! Лежать! Руки в гору! Брось баул!

Один из ментов воскликнул:

— У него инкассаторский баул! Это ограбление! Стой! Лежать! Стрелять буду!

— Идиоты! — закричал Роман в ответ. — Это бомба! Сейчас всем кирдык придет!

— Нашел дураков! — крикнул мент. — А ну дай сюда, а сам — руки за голову!

На Романа были направлены сразу три ствола, поэтому он бросил баул на асфальт и, заложив руки за голову, отбежал в сторону.

— Куда! — заорал мент. — Сейчас лоб зеленкой намажу! Стоять!

Двое ментов присели над баулом, а тот, который кричал громче всех, держал Романа на мушке, оглядываясь, впрочем, на своих не к месту любопытных коллег.

Один из них взялся за замок баула, и, увидев это, Роман бросился на землю и, перекатившись, скрылся за массивным основанием высокого флагштока, на котором реял зенитовский флаг.

— Куда, бля?! Убью! — взревел мент.

Но ему не суждено было выполнить свое грозное обещание.

Над стадионом раздался громовой удар.

Он совсем не походил на тот красивый и романтичный звук взрыва, который можно услышать в любом приключенческом фильме. Просто чудовищно громкий удар, будто великан ростом с гору ударил кулаком по огромному столу. Над Романом, скрючившимся за бетонным блоком, пронесся вихрь, будто тот же великан махнул огромным веником, и, посмотрев вверх, Роман увидел плывущие по небу ошметки.

Это было все, что осталось от ментов и контролерши.

Встав, Роман посмотрел на закопченное пятно в месте взрыва и решил, что пора делать ноги. Задание Самоедова выполнено, и теперь его присутствие здесь будет совершенно лишним. Забежав под колоннаду, Роман прижался к стене, и вовремя — из-за угла выбежали менты. Но, к счастью, из дверей тоже повыскакивал всякий народ, и Роману удалось благополучно смешаться с толпой. Старательно придав лицу то же испуганное выражение, что и у остальных, он торопливо направился к выходу. Над стадионом висел непрекращающийся вопль, и Роман не мог понять, то ли футболисты так радуют болельщиков, то ли это звуки страха и паники.

Добравшись до машины, Роман сел за руль и, отъехав от стадиона на несколько кварталов, остановился. Заглушив двигатель, он закурил, потом достал телефон и, положив его на сиденье, стал ждать.

Через несколько минут телефон ожил, и на дисплее высветилась вереница нулей. Роман усмехнулся и, глядя на телефон, глубоко затянулся. Телефон звонил, но Роман не отвечал. Наконец звонков через пятнадцать он сжалился и, поднеся трубку к уху, произнес:

— Преисподняя слушает.

— Ты, козел! — в голосе Самоедова было явное облегчение. — Ты такие шуточки брось, а то они тебе дорого обойдутся! Я уже думал, что ты взлетел на воздух. А это мне совершенно не нужно, потому что… Сейчас сам поймешь. Слушай последнее задание, и поверь мне, ты наизнанку вывернешься, чтобы его выполнить.

В трубке раздались шорохи, и голос Лизы произнес:

— Ромка, найди его и убей!

Раздался звук пощечины, потом в трубке снова зашуршало, и Самоедов сказал:

— Понял? Убить меня — это тебе слабо, а вот найти придется. Тут твоя краля совершенно права. Кстати сказать, пистолетик-то у нее хоть куда, позолоченный, но только он такой тяжелый, что она его выронила, когда доставала. Значит, найдешь меня за двенадцать часов — получишь свою девку. Не найдешь — получишь ее сиськи в полиэтиленовом мешке. И на этот раз без подсказок.

Трубка умолкла, и Роман, ошарашенно уставившись на дисплей, шевелил губами, беззвучно произнося матерные слова.

— Значит, вот так решил, — произнес он вслух, — значит, так… Ну, ладно.

Набирая номер Арбуза, Роман повторял:

— Ладненько… Значит, вот так вот… Хорошо, паскуда. Найти тебя? Найдем. И убивать не будем, это ты правильно сообразил. Мы тебе лучше сделаем… Гораздо лучше.

Когда Арбуз снял трубку, Роман без приветствия спросил:

— Где твой пистолет?

— Вот и я думаю — где? — удивленно ответил Арбуз.

— Сейчас я к тебе приеду и все расскажу. Жди.

Глава 17
ДОПРОС СО СТРАСТЬЮ

Лиза сидела в кресле, откинувшись на подголовник и закрыв глаза.

По ее подбородку стекала струйка крови, белая шелковая блузка была разорвана до пояса, и Самоедов с вожделением смотрел на обнаженную загорелую грудь Лизы, туго привязанной к большому офисному креслу.

— Да-а-а… Баба хоть куда…

Самоедов соскочил со стола, на котором сидел, и подошел к Лизе вплотную.

— Вот ты мне все расскажешь, потом я тебя оттарабаню во все дыры, а потом… А потом — посмотрим. Но обещаю тебе: то, что будет потом, не понравится тебе еще больше.

Он повернулся к Лизе спиной и, подойдя к столу, закурил.

Глубоко затянувшись, он снова подошел к Лизе и выпустил дым ей в лицо.

— И ведь как ты, сука, ко мне подъехала! — он усмехнулся. — А я и рад, перья распустил…

Самоедов взял стоявший у стенки стул, поставил его спинкой вперед напротив Лизы и уселся на стул верхом. Положив руки на спинку, он оперся на них подбородком и задумался.

Он хотел выяснить, что полезного Лиза может рассказать о Романе и вообще чем все это пахнет. И для этого он был готов на все, и ему было интересно узнать, что же он услышит, когда заставит эту красивую суку говорить. А в том, что он сможет развязать ей язык, он не сомневался ни секунды.

— Ну что же, — сказал Самоедов, решившись наконец начать допрос, — время пришло. Я не буду тебя ни о чем спрашивать, потому что ты сама прекрасно знаешь, что меня интересует. А для того, чтобы ты начала рассказывать об интересующих меня вещах, я сам расскажу тебе, что буду делать для того, чтобы ты стала разговорчивой.

— Дай сигарету, жаба, — сказала Лиза, презрительно глядя на Самоедова.

Он удивленно поднял брови и, улыбнувшись, заметил:

— А как же «вы», а как же «сударь» и прочее?

— Обойдешься.

— Что ж… Это упрощает дело. Пытать женщину из высшего общества, может быть, и занятно, но такую… Такую — проще. А сигарету я, конечно же, дам.

Он достал из кармана сигареты, прикурил одну и сунул в губы Лизы огоньком вперед. Лиза дернулась и отвернулась, насколько позволял скотч, обмотанный вокруг ее шеи.

— Ах, простите, ошибся! — воскликнул Самоедов, перевернул сигарету и вставил ее Лизе в рот. — Я вас не обжег?

Она презрительно посмотрела на него и глубоко затянулась.

Пока Лиза курила, пепел падал ей на ноги, и Самоедов следил за тем, как серые невесомые комочки скатывались на ее гладкие бедра, едва прикрытые и без того короткой, а теперь, после возни с привязыванием к креслу, высоко задранной белой юбкой.

Докурив сигарету до самого фильтра, Лиза выплюнула окурок, и Самоедов, проследив за тем, как он закатился под стол, сказал:

— Это тебе не идет. Впрочем, скоро тебе мало что пойдет.

И вдруг, подавшись к ней, заорал:

— Ты что, курва, о себе думаешь? Сука!

И, так же неожиданно успокоившись, усмехнулся и сказал:

— Посмотри на свои гладкие ухоженные ногти. Я вырву их плоскогубцами, и ты будешь всю оставшуюся жизнь прятать свои изящные пальчики. Это, конечно, если они успеют зажить до того, как ты превратишься в холодное гнилое мясо. А еще…

Он посмотрел на ее грудь.

— А еще я возьму кусачки и откушу твои соски. Твои прекрасные крупные и твердые соски. Как, нравится?

— Нет, не очень. А ты сам собираешься делать это? Не стошнит?

— Не стошнит. А если стошнит, то позову кое-кого из своих… сотрудников. Некоторые любят такое.

— А самому, значит, слабо, — разочарованно протянула Лиза.

— Ну и слабо, — согласился Самоедов. — Только для тебя от этого ничего не меняется. А еще… Ты знаешь, что значит — осквернить рану?

— Пока не знаю, хотя слышала это выражение.

— Так я тебе расскажу, — кивнул Самоедов и, достав сигареты, закурил. — Это когда грязный бандит всаживает тебе в бок нож, а потом, вынув его, начинает трахать тебя в эту дырку. В горяченькую и мокренькую. Сечешь?

— Ага. Так меня еще не трахали.

— Могу устроить.

— А что еще можешь, кроме этого?

— Я много чего могу. Но в первую очередь тебя будут трахать до тех пор, пока у тебя матка через рот не вылезет. Это — точно.

— Так меня тоже еще не трахали.

— Уверяю тебя, это не так приятно даже для нимфоманки. Первые несколько часов ты, может быть, еще сможешь получать удовольствие. Но потом начнется кое-что другое. А часиков через тридцать… Ну, сама увидишь.

Лиза посмотрела на Самоедова и сказала:

— Дай еще сигарету.

— Да сколько угодно! — ответил он и вставил ей в губы прикуренную сигарету, но на этот раз уже без фокусов.

Прищурившись от дыма, попавшего в глаз, Лиза задрала голову, выпустила дым в потолок и спросила:

— Хорошо. А если я расскажу тебе все, что тогда? Ты меня отпустишь?

— Не знаю. А что — ты уже готова рассказать? А как же партизанская твердость, а как же это, как его… «умираю, но не сдаюсь»?

— Ты знаешь, Самоедов, — Лиза впервые назвала его так, — все бы ничего, но вот соски… Понимаешь, я очень люблю ходить в футболке и без лифчика. И чтобы соски торчали. Понимаешь?

— Понимаю, — ответил Самоедов и уставился на ее соски, — очень даже понимаю. И одобряю.

— Но то, что я скажу, изменит твои планы, очень сильно изменит.

— О-о-о… Я слышу в твоих словах угрозу, — улыбнулся Самоедов. — Это уже интересно. Ты хоть понимаешь, что сейчас ты, как говорят злодеи в кино, в моих руках?

— Конечно, понимаю. А ты понимаешь, что в твоих руках может оказаться ядовитая змея или, например, граната с выдернутой чекой!

— Ого! Это как понимать?

— Сейчас поймешь. Ты хотел узнать все? Сейчас узнаешь. Принеси пива.

— Что-о? А устриц тебе не хочется?

— Сейчас — нет. Давай шевелись. Ты хотел разговора — ты его получишь. Считай, что ты меня уговорил. Или — испугал. Это как тебе больше нравится.

Самоедов изумленно покрутил головой, но обернулся к двери и крикнул:

— Фантомас!

Дверь открылась, и на пороге показался человек, полностью соответствовавший этому прозвищу. У него не было ни прически, ни бровей, ни ресниц, и если бы его выкрасили в зеленый цвет, он стал бы вылитым Фантомасом, но раза в два помощнее.

— Принеси пива.

Фатомас молча кивнул и ушел.

— Освободи мне руки, — потребовала Лиза.

— А больше ты ничего не хочешь? — ехидно поинтересовался Самоедов.

— Ты что — боишься меня? У тебя же тут полный дом вооруженных бандитов, а я — всего лишь слабая женщина.

— Знаем мы таких слабых женщин, — недовольно пробурчал Самоедов, но все же взял из канцелярского набора, стоявшего на офисном столе, небольшой ножичек и разрезал скотч на руках Лизы.

С треском отодрав руку от кресла, она немедленно всунула палец в ухо и стала яростно чесать его. При этом она бормотала:

— Ни хрена-то ты не понимаешь в пытках. Все тебе — щипцы, мясо, ногти… Вот китайцы — молодцы. Таракана в ухо, и все дела. А ты — мясник, вот ты кто.

Самоедов с удивлением и интересом уставился на Лизу, чувствуя, что она все-таки нравится ему. В это время за его спиной открылась дверь, и прозвучал хриплый голос Фантомаса:

— Я пиво принес.

— Поставь на стол, — сказал Самоедов, не поворачиваясь.

Фантомас поставил поднос с пивом и стаканами на стол, бросил жадный взгляд на задорно прыгавшую в такт чесательным движениям обнаженную грудь Лизы и вышел, закрыв за собой дверь.

Наконец Лиза закончила чесаться и сказала:

— Ты лопух, Самоедов. Оно чесалось уже полчаса. И через какие-нибудь десять минут я и так рассказала бы тебе все. Без всяких пыток, только за возможность почесаться. Давай наливай.

Налив пиво в стакан и протянув его Лизе, Самоедов развернул стул в нормальное положение и удобно уселся на него.

— Ну, я слушаю тебя, — сказал он и приложился к пиву.

Лиза опустошила свой стакан, деликатно рыгнула и, взглянув на Самоедова, сказала:

— А говорить-то особенно и нечего. Ты, я вижу приготовился слушать двухчасовую исповедь… Расслабся. Ничего такого не будет.

И она протянула Самоедову пустой стакан.

Он послушно наполнил его, и Лиза, сделав глоток, сказала:

— Все очень просто. Ты хочешь отомстить Роману, но он теперь знает, кто стоит за всеми его неприятностями. А у Романа отличные друзья, и друзья эти вовсе не на помойке найдены. Ты себя, наверное, крутым считаешь, так вот они покруче тебя будут. Не веришь — убедишься. Ты думал, что ты, оставаясь инкогнито, охотишься за артистиком, развлекаешься, а он, поверь мне, очень серьезный человек и, если будет нужно, убьет тебя собственными руками. Вот, собственно, и все.

Самоедов помолчал, потом на его лице отразилась решимость, и он, глядя Лизе в глаза, сказал:

— Понятно. Все понятно. Я оказался перед достойным противником… Что ж, это даже интересно.

Он с силой потер ладонями лицо и снова посмотрел на Лизу:

— Теперь ты будешь у меня в заложницах. И я не посмотрю на то, какая ты красивая да изящная, какая ты умная и какой у тебя высокий полет. Я изуродую тебя, как бог черепаху, и отпущу. И весь остаток жизни ты будешь корчиться, как раздавленная лягушка. Ты мне веришь?

И он приблизил лицо к глазам Лизы, прикоснувшись носом к ее носу.

Она увидела в его зрачках жестокость и… и страх.

— Верю, — ответила она.

— Верь, — кивнул Самоедов и отодвинулся.

Он встал, повернулся к Лизе спиной и громко позвал:

— Фантомас!

Фантомас тут же появился на пороге.

— Отвезите эту девку в Лупполово и охраняйте. Если что — можете ее трахнуть как хотите. Я скоро приеду туда сам.

Он повернулся к Лизе и закончил:

— Нравится?

— Нравится. Вы понесете меня вместе с креслом или все-таки освободите?

Самоедов хмыкнул и, взяв со стола канцелярский ножичек, разрезал скотч.

Лиза отодралась от кресла и встала. Подойдя к Самоедову, она с силой наступила высоким и острым каблуком ему на ногу и сказала:

— Это тебе за сигарету.

Самоедов сморщился от боли, но не убрал ногу.

А через минуту, глядя, как ее уводят трое здоровенных братков, он усмехнулся и пробормотал.

— А все-таки ничего бабенка у певца…

Когда Лизу увели, Самоедов уселся в то самое кресло, к которому только что была привязана Лиза, закурил тонкую коричневую сигарку и, выпустив дым в потолок, задумался.

Как же она смогла найти его?

Ответить на этот вопрос, а он был первым из тех, которые Самоедов задал привязанной к креслу девушке, она отказалась наотрез. Он не стал настаивать, но теперь снова вернулся к этому вопросу и ответа не находил.

Если бы он знал, что Таратайкин, кроме всего прочего, рассказал Лизе о том, где именно Самоедов с регулярностью человека, тщательно следящего за своим здоровьем, совершает ежедневную утреннюю пробежку…

Утром, позвонив Роману и дав ему инструкцию насчет бомбы на стадионе, Самоедов надел спортивный костюм и, спустившись по широкой лестнице пешком, кивнул консьержу и направился в Сосновку. В этом парке он бегал уже восемь лет и, будучи человеком суеверным, не отказывался от ежедневных пробежек не только из соображений спорта и здоровья, но также и от непонятно откуда возникшей уверенности в том, что у него все будет хорошо до тех пор, пока он по утрам отдает дань свежему воздуху и движению.

Подойдя к входу в парк, он увидел «Мерседес», перед открытым капотом которого в глубокой задумчивости стояла красивая темноволосая девушка в белой блузке и белой же короткой юбке. Увидев Самоедова, она с надеждой посмотрела на него и сказала:

— Может быть, вы поможете… Я совершенно ничего не понимаю.

Она растерянно развела руками, и Самоедов, расправив плечи, подошел к «Мерседесу».

Теперь, вспоминая то, как Лиза зацепила его, он только усмехался, понимая, что видел этот способ знакомства тысячу раз в комедийных и детективных фильмах, но тогда, у ворот, ведущих в Сосновку, гормоны ударили ему в голову, пробежка стала не такой уж и обязательной, и через час они с Лизой уже сидели в открытом ресторанчике, располагавшемся в той же Сосновке, и мило беседовали о пустяках.

Но еще через пятнадцать минут, когда Лиза, извинившись перед Самоедовым, удалилась, он, бросив случайный взгляд на лежавший на столе телефон, принадлежавший молодой красавице, на которую Самоедов уже имел весьма серьезные постельные виды, почувствовал, как холодная волна пробежала по его спине.

На дисплее в разделе «непринятые звонки» было написано «Роман Меньшиков».

И номер телефона, того самого, по которому полтора часа назад Самоедов давал Роману подсказку, как найти бомбу.

— Вот как… — прошептал он, — вот оно как…

Бросив взгляд в сторону небольшого двухдверного строения, в котором скрылась Лиза, он пробормотал:

— Ладно. Так будет еще интереснее.

Когда Лиза вернулась из мест общего пользования, Самоедов сказал:

— Мне только что позвонили по службе, и я должен срочно посетить одну организацию. Но это ненадолго, минут на пять, мне всего лишь нужно подписать важную бумагу, а потом мы можем продолжить наше знакомство. Кстати сказать, могу предложить вам весьма необычное развлечение. Какое именно — сюрприз. Но уверяю вас, впечатления будут незабываемые. Согласны?

— Конечно, — улыбнулась Лиза. — У меня сегодня свободный день, так что…

— Решено!

Самоедов встал и, небрежно бросив на стол тысячную купюру, посмотрел на Лизу:

— Ну что, поехали?

— Поехали, — Лиза тоже встала и, взяв со стола свой телефон, положила его в сумочку.

— Только… — Самоедов нахмурился, — давайте доедем до моей машины и пересядем в нее.

— Вы боитесь доверять свою жизнь женщине? — Лиза с усмешкой посмотрела на него.

— Нет, — Самоедов улыбнулся, — но я привык ездить быстро… И лично управлять машиной. Привычка руководителя, знаете ли.

— Согласна, — Лиза кивнула.

— Вот и хорошо.

Самоедов сделал шаг в сторону и радушно повел рукой в сторону выхода из парка, пропуская Лизу вперед.

Они быстро доехали до платной стоянки, где стояла «Фронтера» Самоедова, пересели в нее и через десять минут подъехали к невзрачному пятиэтажному дому, стоявшему на пустынной улице в ряду таких же унылых нежилых строений.

Лиза подняла бровь и, посмотрев на Самоедова, который уже взялся за ручку двери, спросила:

— Что-то не похоже, что здесь имеется какая-то организация, в которой подписывают какие-то бумаги.

Самоедов посмотрел на нее, потом оглянулся назад, в ту сторону, откуда они только что приехали, затем бросил быстрый взгляд вперед и, убедившись, что в пределах видимости никого нет, ответил:

— Точно. Так оно и есть. Вы совершенно правы. Но это место как нельзя более подходит для того, чтобы задать вам один вопрос.

— Какой же? — поинтересовалась Лиза, незаметно расстегивая сумочку, в которой лежал здоровенный позолоченный «Магнум», который она этой ночью стащила у Арбуза.

— А вот такой, — Самоедов резко подался к ней: — Зачем вы звонили сегодня утром Роману Меньшикову?

— Зачем? — Лиза прищурилась. — А вот зачем!

И она попыталась выхватить пистолет из сумочки.

Но «Магнум» зацепился мушкой за молнию, и Лиза выронила его на пол машины. Самоедов удивленно посмотрел на пистолет, потом схватил Лизу за волосы и, резко притянув ее к себе, раздельно произнес:

— Ну вот все и выяснилось. А насчет того, что тут за фирма, так я тебе отвечу. Тут моя фирма. И она очень широкого профиля. Сама увидишь.

Через десять минут Лиза сидела, примотанная к креслу широким строительным скотчем, а братки, которые давно уже служили Самоедову, но больше за страх, чем за совесть, бродили с оружием в руках по расселенному зданию, на котором все же была табличка, очень скромная и поэтому почти незаметная:

«Частное предприятие „Арнаут“.

И еще одна:

«Объект охраняется УВД».

Глава 18
У НАС ДЛИННЫЕ РУКИ!

— Получается, что Лиза, желая защитить тебя, украла у меня пистолет и решила сама разобраться с Самоедовым, — произнес Арбуз. — Но случился конфуз. Самоедов оказался ловчее и скрутил ее.

— Получается так, — кивнул Роман. — Надо найти Самоедова и разобраться с ним. Но как?

— Как найти или как разобраться? — подал голос Боровик.

Они сидели в офисе Арбуза и, дружно дымя сигаретами, обсуждали события нескольких последних дней. Стеклянный стол был плотно заставлен бутылками пива — полными и уже пустыми.

— Как найти, — ответил Роман. — Как разобраться, я знаю.

Он помолчал и задумчиво произнес:

— Адольф Богданович Самоедов. Да-а-а… Это тебе не какой-нибудь бандит средней руки, разобраться с которым не представляет особенного труда. Для этого у нас Арбуз имеется. А Самоедов — это опасный профессиональный интриган, связанный старыми связями со спецслужбами и силовыми структурами. И то, что его изгнали из «Воли народа», в результате чего он лишился прежней власти, не делает мерзавца менее опасным. Связи и деньги — вот что здесь важно. И то и другое у него имеется, а тот факт, что он встал на тропу войны, имея перед собой меня в качестве врага, очень и очень неприятен. То, что Самоедов не остановится после того, как я выполню его очередное головоломное распоряжение, было очевидным. А что в конце? Логика подсказывает, что в конце будут похороны, причем на этот раз натуральные. И в самом деле, неужели Самоедов скажет: ладно, я удовлетворен, можешь жить спокойно? Смешно! Поэтому, если и будут похороны, то нужно приложить все усилия, чтобы в гробу лежал не я, а он, Самоедов. Иначе вся эта история будет не только прискорбной, но и невероятно несправедливой.

— Складно излагаешь, артист! — усмехнулся Арбуз.

— Век бы слушал! — поддержал его Боровик.

— Два идиота! — взорвался Роман. — Там Лиза сидит в плену у этого урода, а они тут паясничают!

— Ладно тебе, — Арбуз примирительно поднял ладони. — Пока ты тут кудахтал в панике, я работал головой.

— Ну и что ты наработал? — Роман налил себе пива.

— Так ведь все очень просто! — Арбуз повернулся к Боровику. — Давай-ка, дорогой товарищ бывший спец, пошевели задницей для своего друга детства.

— Пошевелить-то я пошевелю, но как именно?

— Очень просто. Самоедов, насколько я понимаю, фамилию не менял и в подполье не уходил. Далее. Он по своему внутреннему устройству человек, как бы это сказать… административный. Поэтому я отдам три, нет — даже четыре зуба за то, что у него имеется какая-то фирма. Понятное дело, ничего особенного она не производит, но официальная ширма для его маклей обязательно должна быть. Поэтому давайка, Боровичок, позвони своим шпионам — пусть они пороются в своих досье и найдут нам этого самого Самоедова.

— Конечно, позвоню, — Боровик протянул руку к телефону, — но только ты не думай, что у нас… Тьфу, черт, теперь-то уже у них. Что у них там, прямо как в ФБР, все граждане по полочкам разложены.

— Согласен, — кивнул Арбуз. — Понятное дело, каждого Васю-водопроводчика там вряд ли найдешь, но люди выдающиеся — а Самоедов всяко выделяется из общей массы — там должны быть. Так что давай звони.

Боровик снял трубку, потом посмотрел в потолок, шевеля губами, и наконец набрал номер.

Арбуз с Романом переглянулись и открыли по бутылке пива.

— Эй, а про меня что — забыли? — запротестовал Боровик.

И тут же заговорил в трубку:

— Самохина, пожалуйста. Это Боровик. А, привет, Генка! Не узнал, богатым будешь. Ну, и я тоже, конечно. Да ничего, потихоньку. Хожу в партикулярном платье, оружия не имею, за преступниками не гоняюсь. В общем — спокойная жизнь.

— Во врет-то! — шепотом вскричал Арбуз.

— Ага, — так же шепотом ответил ему Роман.

Боровик показал им кулак и продолжил:

— Ну ты мне, это… Самохина-то позови.

По-видимому, Генка пошел-таки за Самохиным, потому что Боровик зажал трубку рукой и сказал:

— Вы тут не особенно резвитесь! Я, между прочим, в очень серьезную организацию звоню.

— В ООН, что ли? — удивился Арбуз.

— В международную лигу сексуальных реформ, — ответил Боровик.

И снова, махнув на Арбуза рукой, заговорил в трубку:

— Толик, привет! Обо мне потом, лучше у меня дома и под водочку. А сейчас у меня к тебе имеется очень важное и очень срочное дело. Да, действительно важное. Найди мне все, что сможешь, о человеке по имени Адольф Богданович Самоедов. Что, известное имечко? — Боровик показал приятелям большой палец. — Ну так оно и лучше. Давай. Я подожду у телефона. Сам позвонишь? Лады.

Боровик повесил трубку и посмотрел на Романа:

— Везет тебе, Романчик-бананчик! Они там как раз по самоедовской теме что-то роют. Так что для нас главное — успеть раньше них. А поскольку у нас на все про все имеется только двенадцать часов…

— Десять с половиной, — поправил его Роман, посмотрев на часы.

— Хорошо, — кивнул Боровик, — для ровного счета — десять. В общем, мы всяко успеем раньше. А где мое пиво?

— Здесь все пиво твое, — Арбуз великодушным жестом обвел рукой стол.

— В общем, не дергаемся и ждем звонка.

— А вдруг он не позвонит? — обеспокоенно произнес Роман.

— Позвонит, — Боровик открыл бутылку пива. — Он, понимаешь ли, мой должник.

— Денег должен? — поинтересовался Арбуз.

— Дурак ты, и уши у тебя холодные. Вы, криминальные авторитеты, кроме денег, ни о чем думать не можете.

— Почему же? — Арбуз пожал плечами. — Кроме просто денег мы можем думать про много денег.

— Я ему жизнь спас, — коротко сообщил Боровик.

— А-а… Тогда понятно, — кивнул Арбуз.

Некоторое время друзья сидели, демонстративно не глядя на телефон и рассказывая друг другу бородатые анекдоты, потом Роман не выдержал и буркнул:

— Ну что он не звонит-то, этот твой, как его?…

— Толик его зовут, — ответил Боровик. — Позвонит, не беспокойся.

И словно в подтверждение его слов, телефон издал мелодичный звонок.

Боровик схватил трубку и торопливо произнес:

— Толик? Ну что?

После ответа собеседника Боровик стал озираться, и понятливый Арбуз расторопно подсунул ему бумагу и ручку.

Боровик начал записывать, и Арбуз, заглянув через его плечо, покачал головой:

— Ну и почерк! Как курица лапой…

Наконец Боровик записал все, что рассказал ему Толик, поблагодарил и повесил трубку.

— А вот интересно… — Арбуз взглянул на Боровика, — откуда он знал, куда перезванивать надо?

— Ну ты тупой! — усмехнулся Боровик. — Там, куда я звонил, все звонки регистрируются компьютером, и на экране сразу высвечивается все о том, кто звонит.

— И обо мне тоже? — прищурился Арбуз.

— А как же! — засмеялся Боровик. — Толик мне так и сказал: привет, говорит, Арбузу!

— Мне только этих приветов не хватало… — Арбуз нахмурился.

— Да ладно тебе! Ты что думаешь — кому надо, ничего о тебе не знают? Я тебя умоляю!

— Что он там сказал? — Роман нетерпеливо потянул бумагу к себе.

— Цыть! — Боровик шлепнул его по руке. — Ты моего почерка все равно не поймешь.

Он отставил бумагу на расстояние вытянутой руки и прочитал:

— Самоедов Адольф Богданович. Тысяча девятьсот… Так, год рождения нам не нужен. Прописка… Тоже ни к чему — это нужно полным идиотом быть, чтобы держать заложницу дома. Машины… Частное предприятие «Арнаут». Понятно. А вот то, что нам и нужно. Фазенда в Лупполово, зарегистрированная на другого человека. Адрес — Березовая дорога, дом два.

— Точно, — кивнул Арбуз. — Наверняка он держит Лизу там.

— А если нет? — засомневался Роман, — мы ведь тогда время потеряем.

— У тебя есть другие предложения? — Арбуз внимательно посмотрел на Романа.

— Нету…

— Значит, едем в Лупполово.

Арбуз встал, подошел к стене и нажал какуюто незаметную кнопочку.

В стене открылась ниша, и Роман с удивлением увидел за стальной плитой, имевшей цвет и фактуру стены, целую выставку огнестрельного оружия — от привычного всем «макарова» до израильского «узи» и ручных гранат.

— Вооружайтесь, чем бог послал, — голосом гостеприимного хозяина произнес Арбуз.

— Ну ты даешь! — воскликнул Боровик, поднимаясь с кресла.

— Добро должно быть с кулаками, — высокомерно ответил вор в законе Арбуз.

* * *

Въехав в Лупполово, Роман снизил скорость и, свернув к серому кирпичному бункеру с надписью «Магазин», остановился. Заглушив двигатель, он повернулся к сидевшим на заднем сиденье Арбузу и Боровику и сказал:

— Посидите пока. Я узнаю, где эта Березовая дорога.

Боровик пробурчал что-то невнятное, а Арбуз промолчал и полез в карман за сигаретами.

Выйдя из машины, Роман потянулся и подошел к двери убогого сельского супермаркета. Рядом с дверью на ящике сидел местный алкоголик в ватнике и, гордо хмуря брови, смотрел в грядущее. В одной руке он держал бутылку пива, другой — гладил собаку, положившую голову на его колени. И он, и собака — оба они были неизвестной породы и неопределенного возраста.

Из открытой двери магазина несло сложной смесью запахов, и этот замысловатый коктейль вовсе не был неприятным. В нем угадывались селедка, халва, керосин, черный хлеб, колбаса, пряники, какая-то смазка — в общем, все, что продавалось в лавке. Такое же парадоксально приятное впечатление производит порой запах навоза, прилетевший как неожиданное дополнение к деревенскому пейзажу.

Роман с удовольствием втянул носом этот знакомый с детства запах и обратился к аборигену:

— Простите, вы не скажете, где находится Березовая дорога?

Сидевший на ящике алкаш встал, держась за стеночку, качнулся несколько раз влево-вправо, потом утвердился в вертикальном положении и, отцепившись от стены, посмотрел на Романа. Собака тоже встала и тоже посмотрела на него.

— Это тебе профессорская дача нужна, что ли? — спросил он.

— Я не знаю, что там за дача, — ответил Роман. — Просто адрес. Березовая дорога, дом 2.

— А там, на Березовой, кроме этой дачи, ничего и нету, — сказал алкаш и снова уселся на ящик.

Собака села рядом и опять положила голову на его колени.

— А что тебе на этой даче нужно? — поинтересовался абориген и приложился в бутылке. — Вот сколько лет она тут торчит, а что там — никто не знает. Да туда и не попасть. Забор метра три…

— Так где она, дача эта, ты мне так и не сказал, прервал его Роман.

— Дача-то? — сказал алкаш. — А вот по этой дороге в лес, и через километр будет. Слышь, дай пару рублей, а то шланги горят, а пивом голову не обманешь.

Роман сунул ему сотню и повернулся к машине.

Когда он уселся за руль, алкаш уже протягивал свалившуюся с неба сотню продавщице. В его глазах светилась радость жизни, а собака стояла рядом с ним и виляла хвостом, зная, что ей обязательно достанется кусок колбасы.

Дорога, на которую указал алкаш, уходила в лес и была извилистой и не очень наезженной. Подумав, Роман предложил не ехать к базе на машине, а спокойно, не привлекая к себе внимания, прогуляться пешочком.

Друзья вышли из машины и направились в указанную алкашом сторону.

Войдя в лес, Роман остановился. Он подошел к толстой ели, росшей у самой дороги, приложил руку к теплому чешуйчатому стволу и с удовольствием почувствовал под ладонью мягкую каплю смолы, напоминавшую воск, стекающий со свечи. Поднеся ладонь к лицу, Роман вдохнул скипидарный аромат, и это навело его на неожиданную мысль о том, что в лес надо ходить чаще.

Поместье, принадлежавшее Самоедову и оформленное на спившегося профессора, состояло из трехэтажной дачи, сарая, кирпичного гаража и бани. Все это умещалось на площади в двадцать соток и было окружено трехметровой кирпичной стеной.

Самоедов в этот момент находился в ванной комнате на втором этаже, и две девки делали ему массаж. На самом деле массаж они делать не умели, но Самоедов не придавал этому значения, и их ласковые поглаживания доставляли ему удовольствие.

А Лиза сидела в сыром и холодном подвале среди кадок с соленьями и изобретала страшную месть.

Наконец друзья увидели впереди высокий кирпичный забор, за которым в деревянном трехэтажном тереме, построенном с типично советскими представленииями о красивой жизни, находились Самоедов и его жертва.

Не торопясь, но и не мешкая, Роман, Арбуз и Боровик направились к стене.

Арбуз, на ходу забивая в «вальтер» обойму, сказал:

— Вот ведь жаба! У него даже телекамер тут нету. Жлобяра!

— Да, — согласился с ним Роман, — жадный платит дважды.

— А как насчет охраны? — поинтересовался Боровик.

— Ну, — отозвался Арбуз, — может быть, дватри человека тут имеются. Больше — вряд ли.

Но он слегка ошибался, потому что Самоедов, при всей своей самоуверенности, жизнью очень даже дорожил. На первом этаже его дорогой избы перед телевизором сидели трое бандюков и, красуясь друг перед другом, поигрывали пистолетами. На экране Майк Тайсон отправлял на пол одного боксера за другим. Фильм назывался «Лучшие бои Майка Тайсона». Эту кассету они смотрели часто и, когда били людей, не готовых к нападению или не могущих себя защитить, старались быть похожими на знаменитого панчера.

Еще трое охранников засели в гараже и резались в секу. А в баньке третья самоедовская массажистка тайком от своего хозяина обслуживала сразу двух конкретных пацанов. Она была раздета и стояла на коленях на широкой банной скамье, а они, не забывая, что находятся при исполнении, ограничились только спущенными штанами. Оба держали в руках пистолеты и, кряхтя от удовольствия, время от времени поглядывали через полуоткрытую дверь во двор.

Боровик подставил Арбузу руки, и когда тот встал на них, легко поднял его. Арбуз осторожно заглянул во двор и, убедившись, что там никого нет, соскочил внутрь. Роман быстро последовал за ним, а потом через забор перебрался и сам Боровик.

Спрятавшись за кустами черноплодной рябины, буйно росшими вдоль ограды, друзья внимательно осматривали двор. Из баньки, стоявшей в десятке метров от того места, где они притаились, донесся стон. Они прислушались. Стон повторился, потом раздались недвусмысленные вздохи и стало понятно, что там происходит.

Арбуз, поманив за собой Романа, тихо направился к баньке. Боровику он указал на гараж, и тот, понимающе кивнув головой, обменялся выразительными взглядами с Романом. Подкравшись к баньке, Арбуз жестом приказал Роману приготовиться, затем резко распахнул дверь, и они ворвались внутрь.

Там они увидели нормальную картинку из низкопробной порнухи. Девка, стоявшая на широкой скамье раком, была занята с обоих концов. Два быка со спущенными штанами и с пистолетами в руках, стоявшие друг напротив друга, зажмурив глаза, издавали те самые страстные стоны, которые и выдали их.

Когда распахнулась дверь, это стало полной неожиданностью для находящихся в баньке, и первым звуком, прервавшим голубиные стоны братков, был дикий крик, вырвавшийся у того из бандитов, который стоял со стороны рта обслуживавшей их шлюхи. От неожиданности у нее свело челюсти, и она своими острыми мелкими зубками прикусила ему член.

Может быть, она и не откусила его до конца, но обладателю члена это все равно не понравилось и, взбесившись от боли и от ужаса, который охватил бы любого мужчину в подобной ситуации, он выстрелил ей два раза в голову. Ее челюсти судорожно сжались, и она, уже мертвая, повалилась на пол, держа в зубах невольную добычу. Бандюган, вопя не своим голосом и истекая кровью, повалился на нее.

Первым опомнился Арбуз и немедленно всадил пулю в грудь того, кто пока еще оставался полноценным мужчиной. Через секунду Роман сделал то же самое с пострадавшим от острых зубов марухи. Оба бандюка рухнули на пол рядом с мертвой шлюхой, и еще два выстрела гарантировали то, что их билеты действительны только в один конец.

Прозвучавшие в баньке выстрелы были, конечно же, слышны и в доме, и в каждом углу самоедовского поместья. Нежданный визит перестал быть тайной, и настало время открытого боя.

Как только раздался крик укушенного братка, трое находившихся в гараже бандитов побросали карты и выскочили во двор, держа в руках пистолеты. Там их встретили выстрелы резво выскочивших из баньки Арбуза и Романа. Двое бандитов рухнули на землю, а третий, увидев, что силы не равны, бросился обратно в гараж. При этом он зацепился пистолетом за дверь и выронил его. Задерживаться, чтобы подобрать оружие, было слишком опасно, и он, громко матерясь, скрылся в гараже и захлопнул за собой дверь.

В окне первого этажа со звоном вылетело стекло, и оттуда раздались выстрелы. Арбуз незамедлительно упал на землю и откатился в сторону. Боровик же избрал другой путь и, подскочив к двери гаража, ударом ноги сорвал ее с петель и ворвался внутрь, как паровоз без машиниста.

Оказавшись в гараже, он сразу отскочил в сторону и правильно сделал, потому что находившийся там бандит уже летел ему навстречу, выставив перед собой огородные вилы. Не попав в Боровика с первого раза, он развернулся и повторил попытку. Но Боровик уже был готов и встретил нападавшего как следует. Шагнув влево, он отбил направленные на него кривые и грязные зубья правой рукой и тут же пробил левой в голову. Бандит выронил вилы и поплыл. Боровик без суеты переместился в удобное положение и еще раз ударил его, но уже навылет. Голова бандита мотнулась в воздухе, как арбуз в сетке, и он оказался на полу в глубоком нокауте, выйти из которого ему было не суждено. Боровик поднял с пола вилы и всадил их бандиту в грудь. Тот немножко покорчился и скоренько сдох.

Тем временем Арбуз и Роман рванули с места, удачно пробежали через двор, не попав под выстрелы из окна, и скрылись за углом дома. Теперь они были вне прямой опасности, чего нельзя было сказать о Боровике. Он оставался в гараже, находившемся прямо напротив того окна, из которого вели огонь окруженные бандиты.

Подойдя к выломанной двери, Боровик осторожно выглянул из-за косяка, и из окна напротив сразу же раздался выстрел. Боровик тут же убрался обратно, но все же успел прикинуть расстояние до дома. Достав из кармана гранату, он выдернул чеку и, сосредоточившись и представив, где находится окно, снова высунулся, бросил туда гранату и снова спрятался. Но из окна снова успели выстрелить, и пуля продырявила Боровику ухо. Он разозлился, а через несколько секунд разозлился еще больше, потому что граната в окно не попала, а взорвалась в бочке с водой, по традиции стоявшей у крыльца под водосточной трубой.

Взрыв получился глухим, но эффектным. Двести литров дождевой воды взлетели в воздух и дали Арбузу возможность тоже бросить гранату. Она попала, куда надо, и в доме прозвучал взрыв, а затем — крики и ругательства раненых.

Воспользовавшись этим, Арбуз выскочил из-за угла, взбежал на крыльцо и, с ходу распахнув дверь, бросил внутрь дома третью гранату. Раздался взрыв, и после этого настала относительная тишина. Со второго этажа доносился женский визг и невнятные мужские ругательства. Трое бандитов, которые несколько минут назад любовались зубодробительными подвигами Тайсона, валялись на полу. Шевелился только один из них. Арбуз выстрелил три раза, и с ними было покончено.

С противоположной стороны, держа наготове пистолет, в гостиную вошел Роман.

— А где Боровик? — спросил Арбуз.

— Да здесь я, здесь, — с улицы, звякая и гремя железом, вошел ругающийся Боровик.

Он сильно хромал, и этому была серьезная причина. Странные звуки, сопровождавшие его появление в разгромленной взрывами гранат гостиной, происходили от висящего на его ноге волчьего капкана.

— Они там у него вдоль всего забора наставлены, — сказал он сквозь зубы, пока Арбуз освобождал его ногу. — Вот падла! А если дети влезут?

— Нам повезло, — сказал Арбуз, сняв наконец капкан. — Не хватало только угодить в капкан с самого начала.

— Да уж… — только и сказал Боровик, растирая поврежденную ногу.

Крики на втором этаже не прекращались.

— Пошли туда, пора кончать это дело, — сказал Арбуз и вставил в «вальтер» новую обойму. — Лизы наверняка там нет.

— Да, уж она не стала бы так визжать, — подтвердил Роман.

Они начали осторожно подниматься по лестнице.

Дверь на втором этаже, из-за которой раздавались женские крики, была полуоткрыта. Кивнув Арбузу, Боровик распахнул ее ногой и, вломившись в комнату, резко принял вправо. Роман, последовавший за ним, повернул налево.

В комнате не было никого. На диванах валялись шмотки, столик был заставлен бутылками и хрусталем, а тайваньский музыкальный центр, стоявший на комоде, гундосил какую-то попсовую песню.

Арбуз поморщился и пальнул в приемник. Аппарат замолчал, и из соседнего помещения, которое, судя по мокрым следам около двери, было ванной, раздался хриплый голос Самоедова:

— Да заткнись ты, сучка драная!

После этого прозвучала оплеуха, и сучка заткнулась, а Самоедов продолжил:

— Что, падлы, за Самоедовым пришли? Имейте в виду, у меня тут две девки, так что, если сунетесь, я их убивать начну. Я знаю, вы там сильно благородные, так что отваливайте, а то я их пришью.

Арбуз посмотрел на Романа, потом на остальных и сказал:

— Это тебе только кажется, что ты их пришьешь. Это мы сейчас пришьем твоих прошмандовок вместе с тобой. Ты лучше скажи, где Лиза.

Самоедов помолчал, а потом ответил:

— А Лиза ваша тоже здесь! И я ее первую на ленточки резать начну.

Роман посмотрел на Арбуза и отрицательно покачал головой.

Арбуз усмехнулся и кивнул.

— Лиза у тебя, говоришь? — громко сказал Роман. — Ну так пусть она за тебя попросит.

Боровик фыркнул и зажал рот рукой.

Роман облегченно улыбнулся и сказал:

— Дырку тебе от бублика, а не Лизу!

Боровик не выдержал и захохотал.

— А что вы там ржете, козлы? — злобно выкрикнул Самоедов.

— Как-то вы, Адольф Богданович, неизящно выражаетесь, — укоризненно произнес Роман. — Вроде человек культурный, в организациях разных состояли… Или вы притворялись? Ну, не хотите открывать, тогда пеняйте на себя.

Роман посмотрел на Арбуза и тихо сказал:

— Не хочется его убивать. Он мне живой нужен.

— А девок тех, что там визжат, хочется? — ответил Арбуз.

— Тогда стреляем поверху.

И все трое, отойдя подальше, открыли огонь.

От двери летели щепки, из ванной были слышны испуганные крики массажисток, мат Самоедова, звуки разбивающегося стекла и фаянса и плеск воды.

Наконец Самоедов крикнул:

— Ладно, сдаюсь!

Арбуз ударил ногой в раскуроченную дверь, и все увидели, что голый Самоедов сидит в углу за большой расколотой пополам ванной, а обе его шлюхи прижались к батарее и дрожат крупной дрожью. В общем, картинка была симпатичная.

Роман, не глядя на Самоедова, спросил:

— Где Лиза?

— В подвале. — Самоедов с ненавистью посмотрел на него. — Нужно было грохнуть тебя еще тогда, когда ты закочевряжился по зонам ехать.

Роман развел руками:

— Что поделаешь, сделанного не воротишь. А говоря попросту, поезд ушел. Так что можешь теперь грызть ногти на ногах.

Он пошел к лестнице, которая, судя по всему, вела в подвал. Спустившись до самого низа, Роман действительно оказался в просторном подвале и увидел в дальнем его углу стальную дверь, запертую на массивный засов. Подойдя к ней, он осторожно постучал.

— Тук-тук, кто в теремочке живет? — негромко спросил он.

— Открывай скорее, я в туалет хочу! — раздался оттуда радостный голос Лизы.

Когда Роман отодвинул засов, дверь распахнулась, ударив его по лбу, и мимо него вихрем пронеслась Лиза, на лице которой было написано сильнейшее нетерпение. Она скрылась за другой дверью, находившейся в противоположном углу подвала, и Роман, потирая ушибленный лоб, крикнул ей вслед:

— Поаккуратнее бы! Убьешь ведь…

Ответа не последовало.

Через некоторое время дверь в туалет отворилась, и на пороге показалась Лиза, которая вытирала мокрые руки длинной полосой бумажного полотенца.

— Ура моему спасителю! — провозгласила она и, отбросив полотенце, бросилась Роману на шею.

Обняв Лизу, Роман вдохнул запах ее волос и спросил:

— Страшно было?

— Немножко… — ответила Лиза, положив голову ему на плечо.

Потом она отстранилась и, посмотрев Роману в глаза, добавила:

— Только Самоедову было страшнее, чем мне. Надеюсь, вы его не убили?

— Нет. Но его участь будет пострашнее.

— Тогда пойдем наверх, я хочу кое-что ему сказать.

Глава 19
КАЖДОМУ — СВОЕ

Как-то уж так повелось, что все влиятельные люди строят себе дома за городом, на природе. Тот, кто всю жизнь провел в деревне и по горло сыт ее унылыми прелестями, рвется в город. А тот, кому надоел асфальт, ряды каменных домов, пыль и шум, наоборот, стремятся за город и обустраиваются там в меру своих финансовых возможностей.

Партийные боссы, высокопоставленные чиновники, состоятельные предприниматели, удачливые жулики, а также криминальные авторитеты — все они, как только у них появляется достаточное количество денег, строят себе загородные виллы и живут там, наслаждаясь свежим воздухом, пением птичек и прочими пасторальными вибрациями.

Яков Михайлович Тягайло, он же Тягач, пожилой, но еще крепкий мужик, криминальный авторитет, к мнению которого прислушивался даже городской смотрящий, не был исключением из общего правила и давно уже обзавелся фазендой, поскольку любил подчеркивать свою старорежимность, которую считал признаком солидности и основательности. Он не признавал всяких там новомодных офисов и практически безвылазно сидел в своей, как он выражался, берлоге, выбираясь из нее только в случае крайней необходимости. Оттуда и делами руководил.

Берлога была под стать хозяину.

Еще в конце восьмидесятых, как только представилась легальная возможность, Тягач отхватил себе участок соток в восемьдесят в Парголове, прямо у Шуваловского парка. До Тягача там тихо бедствовал какой-то полуразвалившийся Дом культуры, который Тягач приватизировал и тут же снес под корень. Потом к участку были приплюсованы еще соток пятьдесят за счет соседей из числа местных аборигенов, страшно обрадовавшихся тому, что их переселили из старых бревенчатых домов без водопровода и канализации в отдельные двухкомнатные хрущевки где-то под Гореловом. О реальной цене своих участков аборигены, понятное дело, и не задумывались.

Обосновался Тягач в трехэтажной доминекрепости с узкими, как бойницы, окнами. Меблировка соответствовала: всюду ковры, хрустальные люстры, резные буфеты и горки из красного дерева, глубокие удобные кресла, диваны с валиками, торшеры. По стенам были развешаны сверкающие начищенной медью барометры, лосиные рога, жанровые картины художниковпередвижников. Переднюю украшало чучело медведя, заваленного когда-то лично Тягачом на охоте.

Кроме домины-крепости, на участке имелись также баня, пруд с карасями и разнообразные хозяйственные постройки, крепкие и приземистые. Излишеств не наблюдалось, разве что пара застекленных теплиц с подогревом, предназначенных для бесперебойной поставки на стол свежих и экологически чистых овощей, да тир в подвале, который правильнее было бы назвать бункером и в котором Тягач любил побаловаться на досуге стрельбой из охотничьей двустволки-вертикалки «зауэр» образца 1956 года и двадцатизарядного пистолета «маузер К-96». Никаких других видов стрелкового оружия он не признавал и относился к ним с презрением.

Двухметровый кирпичный забор с установленными по периметру камерами видеонаблюдения и с десяток неприметных охранников, по внешнему виду ничем не отличающихся от стандартных окрестных мужичков, надежно оберегали покой хозяина. Соседи из числа простых парголовских аборигенов даже не догадывались, чем на самом деле занимается Тягач, и считали его кем-то вроде среднего ранга партийного или хозяйственного руководителя советских времен на пенсии.

Тягач соседей не обижал и жил с ними в мире и согласии. Выбираясь время от времени в Шуваловский парк на прогулку, он со всеми здоровался и никому не отказывал в мелких просьбах — денежек там одолжить до получки или бабушку чью-нибудь подбросить до городского собеса. Ну, а после того, как вдруг оказались заасфальтированными и прекрасно освещенными все прилегающие к берлоге Тягача непролазные проселки и из Шуваловского парка, как по мановению волшебной палочки, исчезли наводнявшие его с незапамятных времен хулиганы, соседи окончательно прониклись безграничным уважением к Тягачу и стали называть его не иначе, как благодетелем.

Тягач короновался еще в семидесятых, имел почетный стаж в виде добрых двух десятков лет лагерей и пересылок и держал сейчас практически весь север ленинградской области — от бывшей финской границы по реке Сестре и до нынешней. Ну, а после того, как под этого кряжистого шестидесятивосьмилетнего старикана с кустистыми седыми бровями легли еще и бензоколонки нефтяного олигарха Дерибасковича, его авторитет стал вообще непререкаемым.

Одну лишь слабость имел Тягач: пригрел старенького пейсатого еврея, бывшего знаменитого карточного шулера Зиновия Исааковича Гробмана, проигравшегося в свое время до смертельной закладки.

Тягач выкупил его и сделал чем-то вроде своего секретаря.

Многие удивлялись странной прихоти серьезного человека, гадали, чем же так угодил ему вышедший в тираж шулер. Да ничем. Просто Тягач навсегда сохранил воспоминание о том, как, будучи беспризорником в тяжелые послевоенные годы, он попал в детский приемник на каком-то вокзале и после этого долго болтался по разным начальникам, пока не попал в детский дом. Неизгладимое впечатление произвела на юного беспризорника манера общения начальников с простыми смертными — только через секретаря. Вот и реализовал Яков Михайлович, как только представилась возможность, свою детскую мечту — чтобы не он звонил, а его соединяли. Похожий на суетливую мартышку Гробман пришелся как нельзя более кстати, потому что вносил в этот процесс немало оживления.

И теперь Гробман суетился в гостиной тягачевской фазенды, расставляя стулья и вообще готовясь к приему дорогих гостей, которые должны были появиться с минуты на минуту.

С одной стороны овального дубового стола были аккуратно расставлены шесть стульев с высокими спинками, обтянутыми черной кожей, бронзовые пирамидальные шляпки обивочных гвоздей на них тускло мерцали в свете подвешенной к лепному потолку лампы под оранжевым абажуром с бахромой.

На столе в этот день была скромная закуска, а именно: икорка черная, икорка красная, также рыбка белая и красная, колбаска твердая, балычок, помидорчики свежие и маринованные, грибки соленые, маринованные и фаршированные зеленью, а еще жирные черные маслины, ветчинка и буженинка, язык отварной и холодец домашний с чесночком и хреном… А также несколько бутылок с водкой, коньяком, пивом и минеральной водой.

Напротив стола, у дальней стены, стояла обычная табуретка, которая была предназначена гостю особому, хотя и совершенно не почетному. И никаких разносолов этому гостю не полагалось, потому что гость этот будет держать ответ, а потом…

Двухметровые напольные часы в углу зашипели, и гостиная наполнилась мелодичным звоном. Не успели они отзвонить, как раздался стук в дверь.

— А вот и они, — сказал Тягач и пошел лично встречать гостей.

Гостеприимно распахнув дверь, Тягач шагнул в сторону, и в гостиную начали входить люди. Первым порог перешагнул Арбуз, за ним — Боровик, потом Роман с Лизой, и, наконец, двое братков ввели затравленно озиравшегося Самоедова.

— Этого туда, — Тягач указал на табурет.

Один из братков кивнул, и Самоедова усадили на табурет.

Браток присел на корточки и приковал одну ногу Самоедова к короткой цепи, одним концом прикрепленной к вделанному в пол металлическому кольцу.

— Спасибо, дорогой, — кивнул Тягач. — Можешь идти.

Братки удалились, и Тягач, повернувшись к Арбузу, сказал:

— Ну, здравствуй, Михайло Александрович!

— Здравствуй, Яков Михалыч! — ответил Арбуз.

После этого они обнялись крест-накрест и похлопали друг друга по спине.

Отпустив Арбуза, Тягач посмотрел на Боровика и улыбнулся:

— Не думал, что буду в своем доме мента принимать, но ведь ты же у нас не простой мент, верно?

— Не простой, — ответил Боровик без улыбки.

— Строг, строг… Но это ничего. Сегодня мы на одной стороне.

Тягач протянул Боровику руку, и они обменялись крепким рукопожатием.

— А вот и певец наш! — Тягач пожал руку Роману. — И девушка его. И где вы, артисты, таких красавиц берете?

Тягач слегка склонился и поцеловал Лизе руку.

— А вот станьте артистом, Яков Михайлович, — засмеялся Роман, — и тогда у вас таких красавиц будет миллион до неба.

— Миллион до неба, говоришь? — усмехнулся Тягач, неохотно отпуская руку Лизы. — Мне столько не надо. Мне бы одну, да скромную и честную… Да только где ж ее взять!

На Самоедова, сидевшего у стены, внимания обращали не больше, чем на собаку. Будто его и не было в гостиной. Словно он был вещью. Чувствуя это, Самоедов понимал, что для него дело поворачивается очень неприятной и мрачной стороной. Но поделать он ничего не мог, поэтому просто сидел и наблюдал, как приветствуют друг друга эти такие разные, но в одном совершенно одинаковые люди. А одинаковость их состояла в том, что они были свободны и могли распоряжаться собой. Кроме того, Самоедов смутно понимал, что их жизнь будет продолжаться столько, сколько отпустит судьба, а его, Самоедова, существование ограничено их волей.

С приветствиями было покончено, и Тягач, широко поведя рукой в сторону стола, сказал:

— Прошу присаживаться. — Повернувшись к Лизе, он понизил голос: — У нас не принято говорить «садиться».

— Я знаю, — улыбнулась Лиза, опускаясь на стул.

— А у тебя правильная девушка, Роман! — одобрительно произнес Тягач.

— Конечно, правильная, — согласился с ним Роман. — А если бы вы знали о некоторых ее подвигах…

— Смерти хочешь? — Лиза сдвинула брови.

— Из твоих рук приму что угодно, — ответил Роман.

Наконец все расселись, и Тягач, посмотрев на пустой стул, хлопнул себя по лбу и сказал:

— Ах я, старый дурак, совсем памяти не стало!

Он повернулся к двери и зычно воззвал:

— Зяма!

Дверь тут же приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась лысоватая голова с внушительными пейсами:

— Звали, Яков Михайлович?

— Давай, заходи-садись. Без тебя не начнем.

Зяма бесшумно прошмыгнул к своему стулу и осторожно уселся на него, а Тягач, похлопав его по щуплому плечу здоровенной лапой, сказал:

— Прошу любить и жаловать: Зиновий Исаакович Гробман. Мой секретарь и… советник.

— В Италии эта должность называется «консильори», — заметила Лиза, с любопытством разглядывая пожилого Зяму.

— Да?… — Тягач поднял брови.

— Да, — кивнула Лиза. — А вы, я так понимаю, — дон.

— Дон… Ишь ты! — Тягач густо хохотнул. — Ну, у нас тут не «Коза ностра», так что…

Он посмотрел на Самоедова и сказал:

— Однако давайте переходить к делу.

— Давайте, — согласился с ним Роман. — Мне, честно говоря, совершенно не доставляет удовольствия видеть перед собой этого… человека.

— Ну, тогда тебе и слово, — рассудительно произнес Тягач. — А водочки выпьешь?

— А выпью, — кивнул Роман.

— Ну так наливай. И без тостов. Каждый сам себе. А тосты будут, когда с этим закончим.

И Тягач презрительно кивнул в сторону съежившегося на табуретке Самоедова.

Налив себе водки, а Лизе коньяку, Роман хлопнул стопочку, закусил соленым огурчиком, закурил и, поудобнее устроившись на стуле, сказал:

— Ну вот. Мы видим перед собой человека, принимавшего наиболее деятельное участие в организации проблем как для уважаемого общества, — Роман слегка поклонился в сторону Арбуза, Тягача и Гробмана, — так и для меня лично. А также и для моей любимой женщины и моего друга детства Сани Боровика.

Стряхнув пепел в мраморную пепельницу, Роман продолжил:

— И сегодня мы будем его судить. Слышь, ты, урод, это к тебе относится!

Самоедов, смотревший в сторону, повернул голову к Роману.

— Вот так. Смотри на меня. Мы знаем почти все о произошедших за последние полгода событиях, но я позволю себе напомнить о них. Итак, начнем сначала. Была такая организация —

«Воля народа». Может быть, она и сейчас существует, но это не важно. Организация эта — неофициальная, я бы даже сказал — подпольная. Тайная. Я не буду расписывать их цели, но на некоторых из них все же считаю нужным остановиться. Когда я был гостем на известном собрании, то говорил кое-что о том, что приготовили люди из «Воли народа» для зэков, сидящих на зонах и в тюрьмах России. А сейчас расскажу кое-какие подробности. Они решили уничтожить всех, сидящих за решеткой. Это, между прочим, почти полтора миллиона человек. И решение это они приняли вовсе не из соображений борьбы с преступностью и не в целях искоренения криминала. Это было бы полбеды. Ими двигала обычная жаба. Просто эта операция позволила бы им воспользоваться дыркой в бюджете и хапнуть зэковские деньги за целый год. Представляете?

— Ах ты, пидар! — Тягач приподнялся со стула, и Самоедов втянул голову в плечи.

— Подождите, Яков Михайлович, — успокоил его Роман, — это еще не все.

Тягач опустился на стул, буравя Самоедова взглядом, а Роман, налив себе еще водки, сказал:

— А для этого им обязательно был нужен я. Зачем именно — сказать не могу. Не имею права. Это слишком опасно. Но ради того, чтобы заставить меня выполнить их задание — причем я должен был выполнить его втемную, то есть сам бы я не знал, что делаю, — они подставили меня сначала под кражу винчестера…

— Какого еще винчестера? — нахмурился Тягач. — Ствола, что ли?

— Нет, — Роман улыбнулся, — ну, в общем, компьютера, на котором был записан мой альбом, стоимостью в несколько миллионов долларов. А когда из этого ничего не вышло, они попытались убить моего друга Саню Боровика и опять же подставить меня под это дело. А еще они хотели отправить по тюрьмам и зонам поезд с бациллами чумы под видом прививок от туберкулеза. И во главе всех этих, с позволения сказать, операций стоял именно этот человек. Потом его за неудачное выполнение заданий поперли из «Воли народа», но не грохнули, как у них принято, а оставили в живых. И он начал мстить мне. Сначала его люди убили экспедитора и водителя трейлера, на котором из Москвы перевозился тираж моих дисков. Диски забрали себе и продали. Между прочим, лично я на этом потерял шесть с половиной миллионов долларов. Потом — взрыв в клубе «Бешеные яйца». Потом взрыв на стадионе «Петровский».

— Так это он, гаденыш? — Тягач сузил глаза. — А я как раз в тот день футбол смотрел…

— Он, — кивнул Роман. — Кроме все прочего…

Роман собирался сказать о похищении дочки Арбуза, но, посмотрев на него, увидел, что тот отрицательно покачал головой.

— Кроме всего прочего, он похитил Лизу. В общем… Что скажешь, урод?

Все посмотрели на Самоедова, и он, ответив взглядом, полным страха и ненависти, пробурчал:

— А что тут говорить…

— Вот и я так думаю, — кивнул Роман, — говорить тут нечего. Тебя нужно просто грохнуть.

— Точно, — поддержал его Арбуз, — пристрелить и все тут.

— А может быть… — Боровик задумчиво потеребил подбородок, — может быть, передать его куда следует? И тогда с этой «Волей народа» тоже можно будет разобраться.

— Наивный ты, — Роман глубоко вздохнул, — ну такой наивный, что прямо хочется тебя идиотом назвать. Забыл, где живешь? А кроме того, если всплывет некоторая информация, то плохо будет всем.

— Правильно, — сказал Тягач. — А может, ему эту самую чуму привить? Чтобы почувствовал на собственной шкуре?

— Ну и где ты его, чумного, будешь держать? — усмехнулся Арбуз. — В спальне своей, что ли?

— Зачем в спальне? В сарае.

— Ага, — саркастически кивнул Арбуз, — а потом на твою фазенду, как на гнездо чумной заразы, навалятся все бактериологические службы города. Вот весело будет!

— Я знаю, что с ним нужно делать, — подал вдруг голос Зяма Гробман.

Все повернулись к нему, но Зяма, смутившись, сказал:

— Я потом скажу, не при девушке. А к сказанному уважаемым Романом… э-э-э…

— Просто Романом.

— Хорошо. Просто Романом. Я добавлю, что я таки вспомнил кое-что. Получается так, что этот Самоедов, как представитель «Воли народа», причастен к осквернению могил на еврейском кладбище. И теперь у меня к нему свой счет.

— Вот, шняга ты конская, — Тягач повернулся к Самоедову, — даже у Зямы к тебе претензии имеются. И претензии не маленькие. Так что…

— Тебе, Самоедов, смерть, — подытожил Арбуз. — А какая именно — выпало решать уважаемому Зиновию Исааковичу.

— И здесь жиды успели… — прошипел Самоедов.

— Ага, — кивнул Роман, — именно так. Это чтобы тебе приятнее было. А еще могу моего Шапиру позвать. Хочешь?

Самоедов дернул головой и отвернулся.

Посмотрев на него, Тягач слегка пристукнул по столу массивными ладонями и сказал:

— Значит, решено.

Он встал, подошел к окну и, открыв его, приказал:

— Уведите его.

— Хорошо, Яков Михайлович, — донеслось с улицы.

Открыв окно пошире, Тягач брезгливо потянул носом и сказал:

— Пущай проветрится после этого…

Он кивнул в сторону угрюмо понурившегося Самоедова и сел на свое место.

В гостиную вошли те же двое братков, отцепили Самоедова от кольца в полу и вывели его вон. Когда за ними закрылась дверь, Тягач оживился и провозгласил:

— А теперь, когда дела сделаны, можно и за свиданьице выпить. Лександрыч, — он посмотрел на Арбуза, — поухаживай за гостями. А я тут пока кое-что… По-своему, по-стариковски…

Он подошел к стоявшему в углу антикварному, красного дерева, граммофону с огромной зеленой трубой, накрутил его ручку, поколдовал над иглой, раздалось шипение, а затем по гостиной, выливаясь через широко открытое окно на улицу, поплыли звуки старинного романса:

«Я встретил вас, и все былое…»

В этот момент Тягач неожиданно стал похож на Папанова из «Бриллиантовой руки», и Лиза, фыркнув, спрятала улыбку в носовом платке, который торопливо поднесла к лицу. Тягач взглянул на нее и снисходительно усмехнулся:

— Погоди, красотка, доживешь до моего, тоже романсы слушать будешь. А то что это сейчас — дрын-брын, и ни хрена не поймешь!

* * *

Самоедов лежал, туго обмотанный широким скотчем, за кучей строительного мусора и с ужасом пытался понять, что с ним происходит. Одна его нога была привязана к толстому ржавому крюку, торчавшему из большого бетонного блока, а веревка, привязанная к другой ноге, уходила куда-то за пределы видимости.

Глядя в голубое небо, по которому медленно плыли мелкие облачка, Самоедов прислушивался к доносившимся до него звукам, говорившим о том, что он находится на территории какой-то стройки. Братки, которые привезли его сюда в уже упакованном виде, тщательно привязали к его ногам два куска альпинистского шнура, прикрепили один конец к бетонной чушке весом никак не меньше тонны, другой утащили куда-то за мусорный бак и исчезли. Уходя, один из них зловеще подмигнул Самоедову, и его сердце сжалось.

Он лежал уже почти час, и ничего не происходило. И вот, когда в его темноватой испуганной душе уже начала зарождаться надежда на то, что сейчас его обнаружит какой-нибудь работяга, который, естественно, спасет его, из-за мусорного кургана послышался хриплый голос:

— Да пошел он на хрен! Мне за рейсы платят, а не за простой. Если ему надо, то пусть обращается к начальнику колонны!

После этого заскрежетал стартер и завелся двигатель грузовика.

Несколько раз дав газу, водитель тронул грузовик с места, и Самоедов с ужасом заметил, что длинная веревка, привязанная к его левой ноге и лежавшая на земле несколькими свободными петлями, стала натягиваться. Он мгновенно все понял и, извиваясь всем телом, попытался закричать, но скотч, обматывавший его лицо, держался крепко.

Гриня Быков, водитель грузовика, увозящего со стройки мусор, прождал два с половиной часа, но его так и не загрузили. Поэтому он послал всех во все возможные места и решил вернуться на базу. А там раскатать со слесарями бутылочку, да не одну, водки, вызвать проституток, специализировавшихся на автомобильной отрасли, и оттянуться по полной.

Забравшись в кабину, он с грохотом захлопнул дверь, выплюнул на улицу окурок беломорины, завел двигатель и тронулся с места. Проехав несколько метров и оказавшись на прямом участке раздолбанной дороги, ведущей к выезду со стройплощадки, Гриня дал газу и, подпрыгивая на сиденье, пробормотал:

— А хрен вам всем в глотку! Щас пару пузырей, и годится…

Вдруг он услышал крики, причем кричали сразу несколько человек:

— Стой! Стой, бля! Да стой же, тебе говорят!

Подумав, что наехал на кого-нибудь, Гриня резко нажал на тормоз, и грузовик, подпрыгнув, остановился. Высунувшись в окно аж по пояс, Гриня хрипло поинтересовался:

— Ну чо вы орете, блин?!

— А ты выйди да посмотри, — ответил работяга в облезлой женской шляпке.

— Ну и выйду!

Выпрыгнув из кабины, Гриня зашел за грузовик и посмотрел.

Сначала он ничего не понял, а потом до него дошло, что к буксировочному крюку на длинной веревке привязана оторванная человеческая нога, из которой в месте отрыва густо сочилась кровь. Оторвана она была, судя по всему, по самый пах. А раз из нее сочилась кровь, то, значит, где-то недалеко должно было быть и остальное.

— Ни хрена себе! — удивился Гриня.

И пошел вместе с остальными работягами искать туловище, принадлежавшее этой ноге. За кучей строительного мусора обнаружился замотанный скотчем и привязанный к бетонному блоку труп человека, одетого в приличный административный костюм. У него не хватало одной ноги, а кровь, вылившаяся из него через разорванную бедренную артерию, стояла темной лужей, поблескивающей на солнце.

— Это мафия, — авторитетно заявил сварщик Костя, — и к бабке не ходи.

— Мафия в Италии, — ответил Гриня, — а тут простые бандюганы. И что теперь?

— А что? — каменщик Володя пожал плечами. — Зови прораба, вот что.

ЭПИЛОГ

На просторной кровати, сколоченной из грубых брусьев, забившись в угол, сидела полуодетая Лиза и с ужасом смотрела на красивую мускулистую змею длиной метра в полтора, которая, приняв угрожающую позу и широко раскрыв рот, громко шипела на нее.

Достав сигареты, Роман начал медленно шарить по карманам в поисках зажигалки, а Лиза, бросив на него ненавидящий взгляд, дрожащим голосом произнесла:

— Ну что ты смотришь, сделай что-нибудь!

— А что я могу сделать, — Роман пожал плечами, — все, тебе кранты. Это самая ядовитая змея, которая только водится на южно-американском континенте. Называется жарарака.

Черт его знает, откуда вдруг всплыло это название.

Наверное, из какого-нибудь романа, прочитанного Романом в далекой юности.

— После ее укуса смерть наступает примерно через три минуты, — продолжил Роман свой комментарий. — При этом человек успевает распухнуть, как трехдневный утопленник. Поздравляю! Не каждый может закончить свои дни так оригинально.

— Застрели ее, — прошептала побледневшая Лиза. — Там, на столе, лежит пистолет. Давай, быстро!

— Ага, — скептически отозвался Роман. — А потом защитники природы затаскают меня по судам? Вот уж увольте. Выкручивайся сама, как хочешь. А я пошел.

Роман слез со стола и, сделав Лизе ручкой, направился к двери.

— Ну Ромка, милый, ну пожалуйста, — услышал он за спиной дрожащий голос, — ну спаси меня.

Роман с трудом убрал с лица широкую идиотскую улыбку и, повернувшись в Лизе, спросил:

— А если я тебя спасу — что тогда?

— Тогда я сделаю все, что ты захочешь.

— Ну, — Роман пренебрежительно хмыкнул, — то, что ты имеешь в виду, я могу получить от тебя и так. Вы, женщины, только об одном и думаете и считаете, что все другие, то есть мужчины, мечтают о том же.

— Ну Ромочка… Ай!

Змея сделала выпад в сторону Лизы, и та, вжавшись в металлическую спинку кровати, прижала руки ко рту, чувствуя скорую погибель.

— Ладно, я тебя спасу. Но с тебя фант. Идет?

— Идет, идет, давай, сделай что-нибудь, ну! — быстро забормотала Лиза, не сводя глаз со змеи, которая, по-видимому, была испугана не меньше, чем она.

Роман подошел к кровати и беспечно схватил змею за шею. Правда, не совсем за шею, потому что не было у нее никакой шеи, — в общем, за туловище недалеко от головы. Но, как видно, до навыка настоящего змеелова Роману было далеко, потому что змея сразу же повернулась и цапнула его за предплечье.

Роман успел заметить, что во рту змеи не было привычных зубов вроде резцов, клыков и коренных. Все это заменяли две полоски мелких иголочек длиной миллиметров пять, которые были направлены назад, как видно, для того, чтобы просто зацепиться за добычу до того момента, как удастся оплести ее и начать душить.

Вот и эта гадина, вцепившись в руку Романа своими мелкими зубками, тут же накинула несколько колец и стала ее душить.

Роману было чуть-чуть больно, и по руке потекла тонкая струйка крови. Несчастная испуганная скотина все-таки слегка разодрала ему кожу. Но Роман, подогретый хорошей дозой местного вина, не обратил на это никакого внимания и, подняв перед собой руку с намотавшейся на нее змеей, сказал:

— Вот видишь, я гибну, спасая тебя, глупая женщина.

Лиза, широко раскрыв глаза и рот, смотрела то на Романа, то на удава, азартно душившего его руку, потом ее рот закрылся, глаза сузились и она прошипела не хуже этой самой змеи:

— Ах ты, клоун несчастный! Я тут умираю от страха, а ты…

Роман резко поднес змею к ее носу, и Лиза, отпрянув, стукнулась затылком о спинку кровати. Раздался металлический звук, и в кровати отозвалась какая-то пружина. Лиза жалостно заплакала, громко хлюпая носом и прерывисто вздыхая.

Размотав змею, оказавшуюся неожиданно сильной, Роман выбросил ее в окно и сел рядом с Лизой на кровать. Его каменное сердце размягчилось, и, прижав Лизу к себе, Роман стал укачивать ее, произнося при этом слова утешения:

— Ну не ядовитая это змея. Просто я часто захожу к своим друзьям в террариум и поэтому разбираюсь в этом вопросе.

— Да-а-а… Знаешь, как я испугалась?

— Ну, прости меня…

Роман поцеловал Лизу в теплую макушку и, встав, повернулся к столу, чтобы налить вина в честь примирения. В это время за его спиной раздался быстрый шорох, и Роман инстинктивно шагнул в сторону. Подушка, которой Лиза намеревалась убить его на месте, просвистела мимо, а сама она, потеряв равновесие, попыталась ухватиться за него, но, поскольку Роман был уже в метре от того места, повалилась вперед и упала на пол.

— Вот к чему приводит пьянство, — назидательно произнес Роман и помог Лизе занять прежнюю позицию на постели.

Потом он налил вина и, протянув ей полный стакан, сказал:

— Пей!

Лиза выпила вино до дна, сморщилась и мстительно сказала:

— Бормотуха!

— Может быть, — согласился Роман, — но зато где бы мы еще покатались на слонах, покормили бы обезьян? Потом еще крокодилы…

— Но почему тебя потянуло именно в Индию, да еще в какую-то богом забытую провинцию? — Лиза потянула Романа к себе и, уложив его на подушку, положила голову ему на грудь, — живем в хижине, никаких удобств…

— Ты испорчена цивилизацией, — безапелляционно заявил Роман, — а здесь экзотика, натуральная жизнь… Слышишь?

Ответа на последовало.

— Спишь…

В хижине стояла тишина, и только откуда-то доносилось ритмичное пение местных жителей, которые то ли праздновали какой-нибудь день урожая, то ли просто развлекались после трудового дня.

Докурив сигарету до фильтра, Роман щелчком отправил ее в открытое окно и, скосив глаза, посмотрел на уснувшую Лизу. Ее лицо было спокойным и умиротворенным. Роман улыбнулся, подумав о том, что если бы он не заехал тогда в гаражи починить колесо, то не встретил бы Лизу, и неизвестно, как повернулась бы его жизнь… Словно услышав его мысли, Лиза пошевелилась, глубоко вздохнула и открыла глаза. Первым, что она увидела, был сидевший на стенке большой волосатый паук, который шевелил в воздухе двумя передними лапами, как пьяный, разговаривающий сам с собой. Сдержав инстинктивную панику, она долго рассматривала его и потом спросила:

— И как только ты их не боишься…

— Кого? — спросил Роман, ласково проведя пальцем по руке Лизы.

— Да всех этих… Змей, пауков, прочих гадов…

— А что их бояться-то? — удивился Роман. — Живут себе, никого не трогают.

— Да-а-а… Вон он какой страшный!

— Кто?

— На стене сидит.

Роман повернул голову и, увидев паука, улыбнулся.

— Ну и что такого страшного ты в нем нашла?

— Большой, волосатый, как сейчас бросится!

— Ага! Бросится и выкрутит тебе руки.

— Не руки выкрутит, а укусит. Он же ядовитый, наверное.

— Да-а-а, Лизетта, видать, в вашем ликбезе природоведения не было. Это же обыкновенный птицеед. И он вовсе не ядовитый.

— Врешь!

Роман презрительно посмотрел на Лизу и, протянув руку, осторожно снял паука со стены. До этого ему никогда не приходилось брать в руки таких внушительных страшилищ, но он видел, как это делают другие, поэтому, не желая выглядеть перед Лизой трусом, заставил себя почти хладнокровно подсунуть пальцы под паука, и тот неторопливо перебрался к нему на ладонь.

Романа умилила доверчивость, с которой ужасный волосатый пожиратель птиц забрался к нему на руку. Воодушевленный успехом, он пересадил паука себе на грудь, прямо перед самым носом Лизы и, с трудом сдерживая дурацкую гордость, сказал:

— Вот видишь, ничего страшного в нем нет.

Лиза, глядя на сидевшего в десяти сантиметрах от ее носа птицееда, прошипела:

— Убери сейчас же!

— Да ты только посмотри, какой он красивый!

— Убери его к черту, дурак!

— Ах вот как! Ну тогда возьми и убери сама.

Лиза протянула к пауку дрожащую руку и, осторожно взяв его за волосатое тулово, выбросила в окно.

— Нет в тебе жалости к животным, — горестно сказал Роман. — Он же все ноги себе переломает!

— Ничего, — ответила Лиза, с отвращением глядя на свою руку, — у него их восемь, переживет. А ты извращенец, вот ты кто.

— Конечно, извращенец, — сказал Роман и поднялся с кровати. — Вот, например, тебя полюбил.

— Что-о-о? — Лиза вскочила и снова замахнулась на Романа подушкой.

— Ай!

Роман выскочил из хижины и бросился бежать в сторону небольшого озерца, которое находилось в ста шагах от их пристанища. Лиза устремилась за ним, и через полминуты оба они с громким плеском рухнули в воду.

Вынырнув, Роман увернулся от карающей десницы Лизы и, прижав ее к себе, спросил:

— А ты правда меня любишь? — Правда. А в этом озере действительно нет крокодилов? — Не-а. — Тогда давай наперегонки к тому берегу!

Примечания

1

Элис Купер — английский рок-музыкант, известен «кровавыми» шоу.

(обратно)

2

Специальное заглушенное помещение в студии.

(обратно)

3

Окончательная обработка записи.

(обратно)

4

«Никогда не слышал» (англ.).

(обратно)

5

Торквемада — глава испанской инквизиции в XV веке.

(обратно)

6

Экстремистская организация, преследовавшая Меньшикова в романе «Рэп для мента».

(обратно)

Оглавление

Б. К. Седов ПУЛЯ ДЛЯ ПЕВЦА

  ПРОЛОГ

  Часть первая ПЕСНЯ О СМЕРТИ

    Глава 1 СМЕРТЬ НА НАРАХ

    Глава 2 РАЗ ПОШЛИ НА ДЕЛО…

    Глава 3 ГЕРОЙ СХОДНЯКА

    Глава 4 НОВЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ РОБИНЗОНА

    Глава 5 МЕСТЬ ПАЛАЧА

    Глава 6 КРЫЛЬЯ ДЛЯ УБИЙЦЫ

    Глава 7 ПИРАТЫ МОСКОВСКОЙ ТРАССЫ

    Глава 8 БЕЗБИЛЕТНЫЕ МЕРТВЕЦЫ

    Глава 9 ПОЙДИ ТУДА — НЕ ЗНАЮ КУДА

  Часть вторая НУ, ПОГОДИ!

    Глава 10 ПАНКИ ТОЖЕ ПЛАЧУТ

    Глава 11 ДОГОНИ МЕНЯ, МЕНТ!

    Глава 12 ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ПЬЯНИЦЫ

    Глава 13 ДАЙТЕ МНЕ ЯДУ!

    Глава 14 ДА ВСЮ ПРАВДУ РАССКАЖИ…

    Глава 15 КОШМАР НАМ ТОЛЬКО СНИТСЯ

    Глава 16 ВЗРЫВ В ПЕРВОМ ТАЙМЕ

    Глава 17 ДОПРОС СО СТРАСТЬЮ

    Глава 18 У НАС ДЛИННЫЕ РУКИ!

    Глава 19 КАЖДОМУ — СВОЕ

  ЭПИЛОГ