Жизненная сила (fb2)

- Жизненная сила [Marrow - ru] (пер. В Рохмистров) 887K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Роберт Рид

Роберт Рид

Жизненная сила

Дедушке Квентину «Хайнцу» Муру - первому художнику моей жизни.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Корабль

…сон, сладкий как смерть… преодоленное время и бесконечное пространство… и вспышка в холодной тьме… и касание света, постепенно раскрывающее мне меня самого, открывающее множества солнц и миров… И вихри разноцветного газа… и секущая злая пыль.

Все это лишь бессмысленная спираль галактики.

И, властвуя над всей этой красотой и могуществом, я ничем не мог себе помочь - я мог только смотреть и удивляться. И скрываться в этом могуществе, я, хрупкий, невежественный и громоздкий.

Все пути предопределены.

Столкновение - неизбежно.

Мой взгляд, без сомнения, отражается во множестве других взглядов. Я знал это, как и то, что настающий день неизбежен. И все же удивился, когда первый крошечный корабль появился рядом. Так скоро! Я был перед ним как на ладони и отлично видел, как его зеркальные глаза безотрывно глядят на мое старое, обезображенное шрамами лицо. Я видел маленькие огненные ракеты, гибнущие в попытках приблизиться ко мне. Затем в поле зрения возник микроскопический датчик, появившийся с единственной целью - коснуться моего лица. За ним, без сомнения, следовал жадный поиск новой информации и целый сонм новых вопросов. Мы встретились на скорости вдвое меньшей скорости света. Я выжил. Кораблик проплыл мимо, лишь искоса глянув на меня - на ту часть меня, которая вызывала необычайное удивление - лицо.

Спина моя изукрашена ракетными соплами.

Мои непрерывно охлаждаемые двигатели, более крупные и древние, чем все меня окружающее, работали тихо, как и сам древний мир.

Привет! Нет ответа. Брат, здравствуй!

Но он продолжил свой путь, и скоро я вновь оказался в полном одиночестве.

И тогда я почувствовал, каким глубоким и безнадежным оно стало.

И тогда, не обращая внимания на предупреждение, забыв о своих обязанностях, я принялся мечтать о новом госте. Какой вред он мог причинить мне, он, маленький робот, мимолетный и ничего не умеющий? Да и не глупо ли бояться простого прибора?

Но первая встреча оказалась не последней. Вскоре кораблики налетели, как снежный ураган. Некоторые, врезаясь мне в лицо, хладнокровно совершали самоубийства. Другие подлетали совсем близко, крутясь позади меня и радуясь, что смогли увидеть мои огромные двигатели. Форма и устройство этих ракет не отличались от самых примитивных. Проследив их траектории во времени и пространстве, я обнаружил предательскую точку их пересечения. Там находилось одинокое желтоватое солнце, которое вместе с другими соседними солнцами и порождало эти кораблики. Я с трудом свыкся с неприятной мыслью о том, что из этой точки виден как нельзя лучше. Итак, эта галактика оказалась отнюдь не таким простым местом, как мне показалось при первом столкновении с ней.

Прошло какое-то время, нападающие отступили, но на смену им явились сонмы других. Передо мной разворачивался настоящий парад ракет, кораблей и корабликов, созданных из простых металлов и газа, закованных в кислородный лед. А от сотен тысяч окружающих солнц шли самые разнообразные электромагнитные шумы, включавшие все - от плеска и визга до изысканных песен и бесстыдных криков.

«Привет! Кто же ты, дружище?» - гудели голоса.

Тот, кем представляюсь.

«Что ты хочешь от нас?»

Того, что вам представляется. И то, что вы видите, вполне определяет мою сущность.

Откуда-то между мной и тем желтоватым солнцем появились живые существа.

Их первое суденышко было крошечным, примитивным и чудовищно хрупким. Преодоление такого расстояния должно было требовать от них колоссального мужества. И существа, вынужденные покинуть яркий свет собственной галактики, на полпути останавливались, разворачивались и неслись обратно к дому, надрывно пыхтя своими маленькими двигателями, в какие-то моменты почти сравниваясь с моей бешеной скоростью. Затем они замедляли ход и, держась на благоразумной дистанции, ложились на привычную им орбиту.

На меня пикировали тысячи автоматических корабликов.

Они парили, затем садились.

Мои шрамы и моя траектория выдавали мой возраст.

За мной уже не было ничего. Даже темной, наполовину рожденной следующей галактики. В такого рода пустоте мало препятствий. Кометы и солнца редки, и даже простую пыль можно обнаружить с трудом. А мое лицо в трещинах и выбоинах наводило на эти любопытные существа восторженный ужас, говоря о том, что я стар, как их собственный мир.

По крайней мере.

«Корабль холоден, - отрапортовали суденышки. - Может быть, спит, но вполне вероятно - мертв». Иными словами - заброшен.

Между моими передними и боковыми иллюминаторами находилось несколько больших люков, пустых и наглухо задраенных. Но эти люки открывались простым сильным толчком, словно обычные двери. И пришельцы этим воспользовались после того, как запросили соответствующие инструкции. Они проникли в люки, казавшиеся задраенными навеки, и обнаружили за ними разбегающиеся книзу проходы с аккуратными, необшарпанными ступенями, приспособленными для грациозной походки длинноногих гуманоидов.

Существа запрыгали по ступеням.

И когда их шаги приблизились, не отреагировать я не мог. В мои отсеки по двое, по трое входили люди, явно с какой-то целью. С первого взгляда я заметил лишь то, что все они в громоздких костюмах, с оружием, и говорят мягкими, похожими на звуки радио голосами, используя в качестве языка самые изысканные шифры. По мере их продвижения старый воздух сгущался вокруг фигур, и приборы начинали показывать, что кислорода для дыхания вполне достаточно. Тогда, не отключая систем поддержки жизнедеятельности, мои гости сняли шлемы, зафыркали, глубоко вдохнули и совершенно по-человечески улыбнулись.

«Привет!» - произнес первый голос, но в ответ услышал лишь собственное прерывистое эхо.

Под моим бронированным корпусом простирался бездонный океан камня, изъеденный огромными проходами и обрывавшийся крутыми тупиками или помещениями настолько огромными, что оглядеть их не хватило бы целой жизни. Их безжалостно пронизывала тьма. Но в каждой стене и на каждом потолке располагались лампы и голопроекторы с абсолютно простыми и Легко управляемыми устройствами. Кроме того, повсюду были установлены местные реакторы, только и дожидавшиеся того, чтобы их пробудили от дремоты и позволили заработать во всю мощь.

Понемногу я пробуждался.

Но голоса у меня по-прежнему не было.

Да и обладал ли я когда-нибудь даром речи?

Возможно, никогда. Возможно, то, что я помню как свой голос, было голосом другого существа. Но кого? И как могло время лишить меня этого основного, существеннейшего знания?

Большая часть гостей уже бродила в моем чреве.

Я встретил их с нежностью и восторгом. Сколько их было? Но сколько бы их ни было, их количество не могло даже равняться с моей опустошенностью.

Но суда все прибывали - целая армада шла от других солнц, из других человеческих миров. У новых судов были более мощные, более эффективные двигатели. И я понял, что, если это даже и не люди, все равно приспособиться они смогут быстро. И это замечательно.

Хотя и непонятно - почему?

И со всей переполнявшей меня теперь энергией я попытался крикнуть моим неведомым гостям, умоляя меня выслушать.

Но раздалась тишина.

Полнейшая тишина.

Если не считать шепота ветра, потрескивания случайных разрядов энергии в гранитных стенах да сухого скрипа гравия под человеческими ногами.

Больше ничего.

Гостей уже в десять раз больше. На этом изменения закончились.

Все исследователи прибыли. Свежими силами они нанесли на карты каждый туннель, каждый лаз, давая всему точное определение. Каждая комната и пещера удостоились специального названия. На разных глубинах во мне были найдены источники воды и аммиака, метана и силикона. Их химическое искусство смогло сделать эти вещества пригодными для разнообразных форм жизни. Разумеется, люди оставили в полной неприкосновенности одно водное море в качестве эксперимента, им понравились его соли и кислоты, его температура, приятно высокая на поверхности и низкая в глубинах; и, как заявку на постоянное жилье, на морском каменистом берегу они даже построили свой городок.

И что бы люди ни открывали во мне, я открывал это вместе с ними.

Ведь до того момента я никогда не мог полностью понять своего величия, своей славы, своей всепобеждающей красоты.

Я жаждал отблагодарить моих гостей - и не мог. Не мог так же, как не мог заставить их услышать свой грустные предупреждения. Но в плену моей немоты мне становилось с каждым мгновением все удобнее. Все имело свою причину и, вне зависимости от того, насколько велик и славен я был, мне незачем было равняться с теми, кто сотворил меня… Да и возможно ли такой простой машине, как я, вместить бесконечную мудрость творения…

Под глубинами моих водных морей по-прежнему лежали океаны жидкого кислорода.

Он, без сомнения, был топливом для моих заснувших двигателей.

Люди уже научились ремонтировать мои помпы и огромные реакторы; им удалось даже путем экспериментального взрыва высокоскоростной плазмы запустить один из моих колоссальных двигателей. Плазма оказалась намного горячей, чем можно было предположить, и к тому же более мощной.

И тогда мы отправились в их галактику.

Она называлась по имени тех выделений, что бывают у матерей - Млечным Путем.

Я ощущал ее пыль, ее нежный жар, согревавший мою старую кожу. Подо мной жили четверть триллиона солнц и сотня триллионов миров; где-то процветала жизнь, а где-то ее не было. Из ничего я был брошен в самое сердце универсума. Мое прибытие видели десятки тысяч его представителей, и многие из них послали навстречу нам свои суденышки, которые облетали меня на привычно уважительном расстоянии, на разные голоса испрашивая разрешения на посадку или громогласно заявляя свои права на обладание мной.

Но люди отказывали всем. Сначала очень вежливо, потом все грубее и грубее.

Я слышал их холодные официальные речи слова о межзвездном праве и статусах заброшенных кораблей.

Но вот, в радиопереговорах наступила осторожная, натянутая тишина.

Один из незваных гостей перешел к открытым действиям. Он атаковал без предупреждения, вынудив человеческие звездолеты подняться и обрушить на него всю мощь имеющихся на их вооружении орудий.

Не готовая к военным действиям большая часть противников тут же скрылась. Но наиболее активные остались, обратив свое оружие против моей бронированной шкуры. Но поскольку я выдерживал даже удары гигантских комет, налетающих на световой скорости и поражающих мощными вспышками, все их жалкие лазерные лучики и тритиевые бомбочки не могли причинить мне никакого вреда. Никакого. Люди же, остававшиеся в безопасности внутри меня, продолжали свою жизнь, не обращая внимания на эту бомбардировку, а только чиня мои старые потроха, пока противник не устал ломать зубы о мое огромное тело.

Один за другим настырные звездолеты выходили из боя и отправлялись восвояси.

Отчаявшись добиться какого-нибудь результата, последний из них все же предпринял еще одну безумную попытку. Его капитан направил судно прямо мне в лицо, погрузился в него и, минуя кратеры, рванулся к ближайшему люку. Это был храбрый, отчаянный и… глупый поступок. В моих глубоких бункерах находилась целая сеть генераторов прикрытия, пушек, стреляющих антивеществом, и лазеров. Когда-то в незапамятные времена они должны были служить защитой от комет и прочих неожиданностей. Их работу, как и устройство прочих систем, люди сумели понять и даже отремонтировать. И вот теперь, смешав воедино милосердие и возмездие, они использовали лазеры, чтобы вывести из строя двигатели и оружие нападавших и взять в плен тех, кому удалось выжить.

Потом послышались голоса, взывавшие к Млечному Пути.

«Этот Корабль наш!» - кричали они. «Наш!»

«Отныне и навсегда! Корабль принадлежит нам!..»

На верхушке огромного черного валуна стояли черные деревянные кресла, и на этих креслах, любуясь фальшивым рассветом, сидела Капитан-премьер со своим ближайшим окружением, облаченным в зеркальную униформу.

- Итак, если мы выиграли, то что? - вещала она. Ответа не последовало.

- Мы выиграли право на крупнейший звездолет всех времен, - продолжила женщина, обводя рукой голубой потолок, теплый прибой и почти горячие базальтовые утесы. - Но не забывайте о том, что наша миссия щедро оплачена, и потому правительство и корпорации вправе ожидать, что их инвестиции окупятся с лихвой.

Все закивали, но молча, поскольку знали Премьера достаточно хорошо, чтобы удерживать свои мнения при себе - по крайней мере, до тех пор, пока она на них смотрит и обращается к ним.

- Этот Корабль движется чудовищно быстро. Даже если мы сможем развернуться на сто восемьдесят градусов и до капли выжечь все топливо, мы все равно будем продолжать двигаться слишком быстро для того, чтобы иметь возможность где-нибудь однажды остановиться. Массу двадцати Земель вы не сможете заставить плясать под вашу дуду. Ведь не сможете?

Молчание.

От узкого лица Капитан-премьера повеяло холодом уверенного в себе профессионала.

- Миоцен.

- Да, мадам?

- Идеи! Любые!

- Остановиться по своей воле мы действительно не можем. Но использовать собственные двигатели для того, чтобы выровнять курс - вполне. - Миоцен была высокой, неизменно спокойной женщиной. Глянув на компас, стоявший на коленях, она подняла свои светло-ореховые глаза, и взгляд ее встретился с нетерпеливым взглядом Премьера. - Впереди нас белый карлик. Через три дня мы окажемся относительно близко от него, и тогда вместо того, чтобы проскользнуть через галактику, мы можем развернуться. Судно пройдет через обжитое человеком пространство и продолжит свой путь к сердцу галактики.

- Но зачем?

- Мы получим время для более подробного изучения этой технологии, мадам.

Некоторые из сидевших капитанов позволили себе несколько сухих кивков в знак согласия.

Но по каким-то причинам это не убедило Премьера. Резко скрипнув деревянным креслом, она поднялась и оказалась гораздо выше даже самых высоких из своих подчиненных. Повисло долгое и неопределенное молчание. Она позволила им некоторое время томиться в этом молчании, затем отвернулась, вглядываясь в морскую даль, где легкие волны разбивались о черный базальт. Ее быстрый бесстрастный ум пытался как можно точнее выбрать лучшее из возможного.

Вдалеке на волне появился кит.

Это был норковый кит - отличный пловец, хорошо известный в землеподобных мирах. На его широкой темной спине сидел ребенок. Судя по очертаниям тельца и тоненькому хихиканью, девочка.

- Чей это ребенок? - спокойно спросила Премьер.

С тех пор, как закончились военные действия, некоторые капитаны и члены команды начали заводить детей, все глубже пуская корни в тяжелый Корабль.

Миоцен прищурилась от блестевшей на солнце воды и осторожно заметила:

- Ничего не могу сказать относительно ее родителей, но уверена, что девочка живет где-то поблизости. Я уже видела ее.

- Приведите ее сюда.

Капитаны на то и капитаны, чтобы выполнять любое задание с минимумом затрат. Однако поймать девочку, сидевшую на ките, оказалось делом нелегким. На все приказы, явно слышимые в ее наушниках, она попросту не обращала внимания. А увидев приближающийся сепаратор, громко хихикнула и вместе с животным погрузилась под воду, используя для дыхания свои искусственные жабры. Таким образом, она сразу же оказалась практически вне досягаемости еще на час.

Наконец были найдены родители, которых убедили в необходимости вытащить свою дщерь на поверхность, после чего ее сразу поймали, одели в робу явно большего, чем нужно, размера и, высушив черные длинные волосы, заплели косу. Теперь ее можно было доставить на верхушку высокого валуна пред очи Премьера.

Премьер встала и, предложив пленнице свое собственное огромное кресло, села на обломок базальта перед ней, блестя в полуденном свете зеркальной формой. Тон ее, как всегда твердый, на этот раз был почти дружеским.

- Зачем ты каталась на ките, милочка?

- Ради забавы, - спокойно ответила девчонка.

- Но забава - это плавание,- прервала ее Премьер. - Разве ты не умеешь плавать?

- Лучше вас, мэм. Наверное.

Премьер рассмеялась, и ее примеру последовали все остальные, за исключением Миоцен, смотревшей на этот допрос со все возрастающим нетерпением.

- То есть ты предпочитаешь плаванию катанье верхом. Я верно поняла?

- Иногда.

- И, вцепившись в своего приятеля, ты чувствуешь себя в полной безопасности?

- Скорей всего. Да.

- В безопасности. - Слово было настолько важным, что требовало повторения. Премьер произнесла его еще раз, потом еще и еще. Улыбка легла на ее губы.- Отлично. Спасибо. Ступай и играй, детка.

- Да, мадам.

- Кстати, а как тебя зовут?

- Уошен.

- Ты прелестная маленькая женщина. Спасибо тебе еще раз, Уошен.

- За что?

- Разумеется, за помощь,- промурлыкала Премьер;- Ты - сама жизнь.

Все удивились. Капитаны смотрели на девочку, уходившую той осторожной медленной походкой, которой ходят Дети, знающие, что за ними наблюдают. Но еще не дав Девочке скрыться из виду, Миоцен не выдержала.

- Что все это значит, мадам?

- Вы отлично знаете, что. Межзвездные путешествия не так уж и безопасны. - Широкая победная усмешка сверкнула на золотом лице Премьера. - Даже наш огромный долговечный межзвездный Корабль может быть уничтожен какой-нибудь неожиданной мелочью, имеющей размер не больше моего кулака.

И это, разумеется, было правдой. Неоспоримой правдой.

- Но внутри нашего колоссального судна пассажиры практически в безопасности. Сегодня и всегда они защищены сотнями километров высококачественной гиперфибры, лазерами, силовыми полями. За них несут ответственность капитаны самой высокой квалификации. - Премьер на секунду умолкла, наслаждаясь произведенным впечатлением, а затем возвысила голос, перекрывая шум прибоя. - Мы станем продавать билеты на этот Корабль. Билеты на небывалое путешествие по галактике, - и будем рады любому здоровому жителю, будь он человеком, инопланетянином или роботом.

Неожиданно налетел порыв ветра, и деревянное кресло Премьера упало на бок.

Мгновенно с дюжину капитанов бросилось поставить его на место, но Миоцен, всегда знавшая наилучший путь, подошла к Премьеру и, поклонившись, улыбнулась:

- Какая блестящая, точная и единственно верная идея… мадам!

Глава первая

Уошен была настоящим капитаном.

Высокая, как предписывала мода, с сильным телом вне возраста, с прекрасным лицом и светящимися мудростью густо-карими глазами. Ее черные, как обсидиан, волосы были собраны в пучок и отмечены той долей седины, которая обычно свидетельствует о наличии власти. В ней явственно читались доброжелательная открытость и спокойное знание. Быстрым взглядом или мягким словом она мгновенно умела добиваться от собеседника нужного результата. На людях она носила свою зеркальную капитанскую форму с королевским величием и гордостью, но, несмотря на это, имела счастливый дар не возбуждать ни зависти своим положением, ни раздражения своим присутствием. Но еще большим даром являлся ее талант понимать инстинкты и обычаи любых существ, которых Уошен по настоянию Премьера должна была принимать, объясняя, что представляет собой Корабль и какое поведение здесь требуется.

Этот день начинался на дне порта Бета.

Уошен сдвинула под нужным углом фуражку и поглядела наверх - такси длиною в километр заходило на посадку из воздушного люка. Опоясанное ракетами, массивными топливными баками, с широким бронированным носом, галактическое такси очень напоминало огромную иглу. Его обшивка из гиперфибры сверкала в свете портовых огней, в то время как вымуштрованная команда и ассистенты контролировали посадку тонкими, словно волоски, кабелями и щупальцами. Посадка производилась, как всегда, точно и мягко.

Но сейчас требовалось иное. Через имплантированную связь Уошен вызвала начальника команды.

- Пусть упадет, - сказала она.

Белое, как снег, человеческое лицо скривилось.

- Но, мадам?..

- Немедленно, - на сей раз потребовала Уошен. - Позвольте ему просто упасть.

Слово капитана весило, разумеется, больше, чем опасения начальника обслуги. К тому же корпус такси мог выдерживать и куда большие нагрузки, что было прекрасно известно им обойм.

Щупальца вдруг отпустили корпус.

Какое-то мгновение такси еще продолжало оставаться в том же положении, но вот сила притяжения Корабля - гораздо большая, чем допускали земные стандарты - сделала свое дело: такси грохнулось вниз, прямо в зарезервированный заранее конусообразный эллинг. Удар был значителен, хотя и смягчился гиперфибровым полом и изрядной дозой шумопоглотителя. Уошен, почувствовав волну удара ступнями ног, позволила себе на секунду улыбнуться, представив удивление пассажиров.

- Я буду вынужден составить рапорт, - проворчал белолицый.

- Естественно. Я принимаю все ваши замечания. Идет?

- Спасибо… Но, капитан…

- Нет, благодарю.

Уошен направилась к эллингу, где стояло такси. По пути ее улыбка растаяла, сменившись театральным выражением лица, необходимым для выполнения предстоящего дела.

Пассажиры высаживались.

Это были камбалоподобные.

Впрочем, на первый взгляд камбалоподобные напоминали, скорее, толстые шерстяные пледы на дюжинах сильных, но очень коротких ножек. Они прибыли из суперземных миров, привыкших к силе тяжести, превышавшей имеющуюся в порту раз в пять, и потому, как и остальные существа из подобных миров, требовали более сгущенной и обогащенной атмосферы, чем имелась на Корабле. Их судорожному, шелестящему дыханию помогали имплантированные компрессоры. С одного конца каждого длинного тела, который за неимением лучшего определения приходилось называть головой, смотрели на Уошен большие жутковатые человеческие глаза.

- Мы приветствуем вас! - громогласно объявила она. Ее переводчик издал низкий рокочущий звук.

- Хотя я и презираю вас всех, - неожиданно продолжила она и, следуя советам экзопсихологов, нагнулась, чтобы посмотреть прямо в глаза новоприбывшим. - Здесь у вас нет ни имени, ни положения. Ничего. Одно мое слово - и вы будете уничтожены самым мучительным образом.

В их обществе не приветствовалась человеческая вежливость.

Камбалоподобные - чье настоящее имя являлось лишь набором поэтически тикающих звуков - отождествляли доброту с интимностью. А интимность была принята только между членами семьи или в очень узком кругу, ибо она давалась лишь по крови или благодаря церемонии. Экзопсихологи были непреклонны. Если Уошен не удастся сразу запугать камбалоподобных, они почувствуют себя неуютно и неуверенно. Их состояние будет равносильно состоянию человека, к которому вдруг обратится какой-нибудь незнакомец, используя при этом прозвище, данное ему возлюбленной, да еще и наградит его влажным ласкающим поцелуем.

- Этот Корабль мой, - сурово объяснила она своим слушателям.

Несколько существ из стоявших поближе навострили крошечные ушки, пытаясь отделить ее голос от громовых раскатов переводчика.

- Вы уже заплатили за мое спокойствие, равно как и за пользование эллингом, - продолжала Уошен. - Заплатили новыми технологиями, которые мы давно получили, опробовали и внедрили.

Длинные усики зашевелились, дотрагиваясь друг до друга - камбалоподобные разговаривали ощущениями.

Уошен снова посмотрела в ближайшие ярко-синие, крайне подвижные глаза.

- Мои правила просты, маленькие чудовища. Усики замерли.

Слушатели затаили дыхание.

- Мой Корабль - это Корабль. В ином имени он не нуждается.. Он значителен и огромен, но не бесконечен. И не пуст. Вместе с вами его лабиринты разделят тысячи других существ. И если вы не будете относиться к другим пассажирам с должным уважением, то будете выброшены отсюда. Выброшены. Вышвырнуты за борт и забыты, - объяснила она.

Дыхание возобновилось с удвоенной силой. Не перебирает ли она?

Но вместо того, чтобы смягчиться, Уошен продолжала напирать.

- Для вас приготовлено пустое помещение. Как вы и просили. Оно запечатано и герметизировано. Там много места и в изобилии вашей идиотской пищи. В вашем новом доме делайте что хотите. За исключением размножения. На размножение требуется мое личное разрешение и дополнительная плата. Дети будут являться пассажирами, и потому их статус в полном моем распоряжении. Если я сочту нужным, то выкину их за борт в любой момент. Понятно?

Переводчик повторил вопрос, а затем мягким бесполым голосом сообщил Уошен ответы камбалоподобных.

- Есть, господин капитан.

- Разумеется, ваша честь.

- Вы меня напугали, господин.

- Когда все это кончится? Мама! Я есть хочу! Уошен подавила усмешку и, переведя дыхание, ответила на последний вопрос:

- Так будет всегда. До тех пор, пока однажды я не вышвырну вас с Корабля.

Другие капитаны практиковали изгнание, разумеется, вполне человеческим образом. Такси или иные звездолеты брали на борт беспокойных существ и развозили по домам или, чаще всего, в такие миры, где они имели несомненную возможность выжить.

- Но не ошибитесь! - прорычала Уошен. - Я люблю свой Корабль. Здесь я родилась и здесь умру, а до той поры буду делать все, чтобы защитить его древние стены и благородные камни от всего и всякого, кто не выкажет ему полного и совершенного уважения. Поняли меня, дурилы?

- Да, ваша честь.

- Вы божий посланник!

- Так она закончила? А то мой язык онемел от голода!

- Заканчиваю, - громче прежнего произнесла Уошен. - Но вы будете под присмотром. С этого момента и навсегда я стану следить за вами, как Фантом Ночи.

Последнее заявление вызвало почтительную тишину.

Фантом Ночи - это Бог камбалоподобных. Его имя, будучи произнесенным переводчиком на родном языке существ, вызвало дрожь даже у стращавшей их всех Уошен.

С привычным высокомерием она развернулась и пошла прочь.

Квинтэссенция капитана. Одна из хозяек галактики.

В этот момент она казалась тем самым мифическим чудовищем, что похищает души осмелившихся заснуть.

Уошен уже давно достигла того возраста, когда прошлое кажется слишком огромным, чтобы помнить его, когда даже наиострейшие, важные воспоминания теряют и свои мелкие детали, и целые столетия, и от любимого детства остается лишь ряд разрозненных фрагментов. Когда даже то, что врезано в память алмазом и неподвластно времени продолжительностью в десять миллионов лет, блекнет до смутных картинок.

Первыми инопланетянами в жизни Уошен оказались фениксоподобные.

Это произошло, когда Корабль еще не вошел в Млечный Путь, сама Уошен была почти ребенком, а ее родители - инженеры, попавшие на Корабль с первыми звездолетами - составляли часть большой команды, создававшей для фениксоподобных их обиталище.

Этих чужих не любили. К тому же они попытались завоевать судно. Операция прошла, разумеется, неудачно, но простить такое было трудно. Отец Уошен, обычно весьма снисходительный к ошибкам других, открыто утверждал, что его работа напрасна, и что это, вообще-то говоря, не работа, а преступление. «Отведите этому дерьму какие-нибудь дрянные катакомбы, дайте немного воды и минимум пищи. И забудьте о них. Таково мое скромное пожелание».

Вспомнить, что говорила тогда мать, Уошен не могла, ибо не помнила и своих-то пристрастий в то время. Не помнила она и того, зачем в первый раз посетила тюрьму. Искала ли она родителей? Или это случилось позже, когда все работы были уже закончены и молодежь влекло туда простое любопытство?

Но зачем бы она ни пришла туда, сейчас ее воспоминания об этом имели весьма мрачный оттенок.

Уошен никогда не видела Смерти. На ее коротком счастливом веку на борту не умер ни один человек. Болезни и старость были приручены, и человеческие тела могли переносить даже чудовищные повреждения. Если человек поступал осторожно и здраво, ему не от чего было умирать.

Но фениксоподобные исповедовали иной вид убеждений. Они жили в маленьком горячем мирке. Жабры их были усилены трехстворчатыми, наполненными черной кровью легкими, и обмен веществ шел быстро и необычайно интенсивно. В то время как большинство крылатых разумных рас вяло парило или планировало, фениксоподобные реяли подобно соколам, будучи размером с человека. Умелые охотники и решительные воины, они обладали древней культурой, гораздо более древней, чем человеческая. И все-таки, несмотря на мощь новейших технологий, бессмертия они не достигли - и большинство из них благодарило за это судьбу.

В устах людей их название звучало двусмысленно.

Слово «феникс» принадлежало древнему египетскому мифу. Или это была история с Марса? В любом случае, название подходило им лишь отчасти. Во-первых, они не были птицами, а во-вторых, едва доживали до пятисот лет. У большей их части уже к тремстам годам физическая немощь и дряхлость отнимали способность полета, песен и величия.

После смерти тело вместе с церемониальным гнездом сжигалось. Однако вместо того, чтобы наградить их сладким воскрешением, семья или друзья забирали холодный белый пепел, а затем ветра и другие соплеменники разносили эти мягкие останки во все концы их огромной тюремной клетки.

Для них построили дом отнюдь не из милосердия. Премьер, как всегда, преследовала при этом далекоидущие цели. Если Корабль будет привлекать пассажиров иных рас, то команда должна знать, как, что и почему происходит на его необозримых окраинах, а потому решила превратить глубокие пещеры в жилища, где любые биологические виды чувствовали бы себя как дома. Главному инженеру было приказано попробовать осуществить это. Только вечность спустя, уже научившись понимать Премьера, Уошен смогла представить себе женское нетерпение, столкнувшееся с манерой ее отца - талантливого исполнителя, осмеливавшегося ворчать по поводу своей работы и не видевшего в явной ее сиюминутной бессмысленности всех грядущих выгод.

Обиталище фениксоподобных представляло собой род своеобразной магнитной бутылки.

Или контейнер с антивеществом, хотя таковое предположение являлось лишь дикой догадкой. В любом случае оно было настоящей тюрьмой.

Тюрьма имела пять километров в диаметре и более чем двадцать в глубину и являла собой настоящий колодец густого теплого воздуха, прикрытый плотными облаками и с массой плавающих растений. Там находились всевозможные биологические формы, взятые со звездолета фениксоподобных, а затем окультуренные и приспособленные к местным условиям. Света в звездолете не было, поэтому на искусственном небосклоне установили специальные лампы, зажигающиеся и гаснущие с необходимыми интервалами. Ни тайфунов, ни бурь в помещении не предусматривалось, поэтому воздух циркулировал благодаря спрятанным вентиляционным трубам и другим инженерным хитростям. А для того, чтобы скрыть круглые стены, любые поверхности прикрывались подобием бесконечных облаков - иллюзией, правдоподобной лишь для людей, но не для фениксоподобных, подлетавших к ним слишком близко.

Тюрьма предназначалась для содержания побежденных и врагов, но и те, и другие быстро старели и оставляли ее навсегда.

Уошен довелось наблюдать похороны одного старого воина. Теперь это казалось невероятным, но она помнила, как стояла среди тысячи себе подобных на платформе рядом с огромной полукруглой стеной, вцепившись в поручни и глядя на крылатые тени, пролетавшие мимо грациозно и смело, с громкими песнями, слышными даже за неумолчным шумом ветра и уносившиеся все выше и выше.

Когда же начали развеивать пепел, понесшие утрату оказались слишком далеко, чтобы рассмотреть их. Никто не сомневался, что они это сделали нарочно.

Юная Уошен долго обдумывала увиденное и на следующий день, а, может быть, и год, предложила:

- Давайте отпустим оставшихся фениксоподобных на свободу, ведь все те, кто были когда-то нашими врагами, давно уже умерли.

Отец был озадачен таким поворотом мыслей и решил на всякий случай предупредить свою мягкосердечную дочь.

- К твоему сведению, фениксоподобные - не люди, а просто говорящие существа, утверждающие, что «образ жизни ты получаешь прежде крыльев». Это, моя милая, между прочим, означает еще и то, что их дети и внуки вовеки предопределены ненавидеть нас, как ненавидели нас и их предки.

- Если не больше, - неожиданно мрачно добавила тогда мать.

- Эти существа затаили недоброжелательность по отношению к нам, - продолжал отец. - И, поверь мне, они смогут быстро снова превратить ее в ненависть.

- Люди не такие, - усмехнулась острая на язык дочь. Но ее ирония осталась незамеченной, а, возможно, даже и не понятой.

Остального Уошен вспомнить не могла. Современный мозг - сочетание биокерамики, сверхпроводимых протеинов, древних жиров и квантовых сосудов - невероятно долговечен. Но, как и обычный мозг, склонен упрощать все, что ему известно. Он выпрямляет. Выравнивает. Его первейшими союзниками по-прежнему являются инстинкт и привычка, и даже мудрейшие души до сих пор используют искусство экстраполяции, что чаще всего является не чем иным, как обыкновенной поспешностью в суждениях.

Собравшись с мыслями, Уошен могла бы припомнить еще десятки стычек с родителями. Детство порождает свободу, избегающую ответственности; и она вспомнила несколько нелепых некрасивых скандалов, являвших собой разновидности обычных эмоциональных всплесков или, попросту говоря, истерик. Однако эти всплески не раз заставляли двоих способных инженеров сидеть в темноте спальни и недоуменно спрашивать себя, как и когда они успели превратиться в таких ужасных и бестолковых родителей.

Фениксоподобные стали для Уошен и ее ближайших друзей событием, настоящим поворотным пунктом или тем, о чем можно в просторечии сказать: «Клюнул жареный петух».

Родилось небольшое и нестройное политическое движение. Его самые отчаянные последователи, вроде Уошен, публично протестовали против существования тюрьмы. В конце концов, кульминацией их усилий стала шумная демонстрация, устроенная прямо перед станцией Премьера. Тысячи молодых людей требовали свободы и милосердия. Мелькали плакаты с изображениями бескрылых фениксоподобных в черных железных цепях. Это было значительной и смелой акцией, принесшей даже некоторую победу: юным делегатам разрешили посещать тюрьму, лично наблюдать за соблюдением условий содержания узников и даже разговаривать с несчастными чужими под бдительным оком капитанов.

Именно там Уошен и встретила первого в своей жизни чужого.

Фениксоподобные отличались замечательной красотой. Однако этот был просто исключительным. Сильные крылья оканчивались ярчайшей золотой бахромой с отливом в черноту, а тонкое значительное лицо состояло, казалось, лишь из клюва и глаз. Эти глаза цвета медного купороса сверкали, как отполированная гемма, а клюв, переливающийся гагатом, казался невероятно острым. Неожиданно представший изумленному взору во всей своей красе Уошен фениксоподобный мужчина открывал его во время пения и затем подолгу держал открытым, жадно заглатывая кубометры воздуха, необходимого для того, чтобы перелетать с места на место - и жить.

Аппарат на его груди переводил изысканные песнопения на человеческий язык.

- Здравствуй, - сказал он Уошен и назвал ее «человеческой наседкой»..

В их делегации было еще несколько молодых девушек, но Уошен явно выделялась из всех. Следуя заранее принятому и согласованному еще несколько недель назад протоколу, она взяла на себя роль посредника при переговорах с заключенными.

- Мы хотим помочь вам, - настаивала она. Ее переводчик мгновенно переводил слова в песни. - Мы хотим добиться вашего свободного передвижения по всей территории Корабля. А пока это недостижимо, хотим устроить вашу жизнь здесь наиболее удобным образом.

Коробка на груди фениксоподобного ворчала в ответ:

- Будь прокляты все удобства.

Делегация молодых людей даже растерялась, услышав такой ответ.

- Как тебя зовут, человеческая наседка? - неожиданно пропел фениксоподобный, обращали свой взор на смутившуюся девушку.

- Уошен.

Перевода не последовало. Это означало, что на язык фениксоподобных перевести ее имя невозможно. Но молодой фениксоподобный напрягся, набрал побольше воздуха и пропел в переводе на человеческий язык - «белоснежное перо».

Ей понравилось такое имя, о чем она не преминула тут же сказать ему, а спустя мгновение рискнула даже задать встречный вопрос.

- А как твое имя?

- Суперэкземпляр мужественности, - последовал ответ. Уошен было засмеялась, но тут же прервала смех и тихо

спросила:

- Мужественный… Можно я стану называть тебя просто Мужественный?

- Да, Белоснежное Перо. Ты - можешь. - Перья веером поднялись над гагатовым клювом - так улыбались фениксоподобные - длинная рука коснулась плеча Уошен, и сильная маленькая ладонь нежно, очень нежно погладила верхние перья ее собственного огромного крыла.

Вся делегация имела специальные крылья.

Эти крылья были снабжены крошечными реакторами, приводившимися в движение мускулами владельцев, но что самое главное, крылья имели тончайшие сенсоры чувствительности. Последующие десять дней по человеческому времени молодежь предполагала прожить среди фениксоподобных в качестве наблюдателей. Поскольку никто в обозримом пространстве и не собирался угрожать им, опасности не предвиделось. Но даже не обращая внимания на то, что тучи слишком плотны, а гром слишком громок, они мало что могли увидеть и записать. И все-таки каждый на свой лад пытался общаться с многочисленной, подозрительно настроенной аудиторией.

Может быть, именно поэтому Уошен и сделала Мужественного своим любовником.

Это был провокационный, эпатирующий своей откровенностью поступок, и ей оставалось только надеяться, что слухи о нем не дойдут до ее родителей.

Но в этом поступке не было цинизма. Может быть, было нечто, действительно похожее на любовь, по крайней мере, желание. Желание, возбужденное и обликом чужого, и роскошными, похожими на сон декорациями, в которых все происходило, и тем радостным чувственным счастьем, которое пришло с ощущением мощи крыльев за спиной и ветра, ласкавшего обнаженную плоть.

Или она решилась на такое лишь из простого любопытства?

Или, отставив в сторону любопытство, за этим стоял политический акт, совершенный ради куража, из идеализма или элементарной наивности?

Но как бы то ни было, она соблазнила Мужественного.

Посреди рожденных в воздухе джунглей, прислонившись длинной спиной к теплой и гладкой поверхности какого-то растения, Белоснежное Перо захватила внимание чужого. Прямо-таки потребовала его. Он быстро кончал, но столь же быстро был снова готов к соитию, неутомимый, с мощным, подобным огромной домне телом, он удерживался над ней с непостижимой грацией. И, наконец, она уже умоляла его:

- Остановись, довольно, дай мне передохнуть…

Ее тело было растерзано, растерзано жестоко.

Совершенно спокойно и даже с интересом ее возлюбленный смотрел, как кровь струится меж ее широко раздвинутых ног, алая поначалу, но быстро чернеющая в обогащенном кислородом воздухе. Кровь свертывалась, и истерзанная плоть начинала восстанавливаться, восстанавливаться без шрамов и с минимальной болью, которая в более раннем возрасте неизбежно привела бы Уошен к смерти. Теперь же все исчезало, словно ничего и не было.

Мужественный молчал и лишь усмехался в свойственной ему манере мерцания крыльями.

А ей захотелось слов.

- Сколько тебе лет? - Но он не ответил, и тогда она спросила погромче. - Сколько?

Он сказал, используя календарь фениксоподобных.

Мужественному, по человеческим меркам, было немногим более двадцати лет. Что говорило о среднем возрасте. Даже о зрелом среднем возрасте по их меркам.

Уошен нахмурилась.

- Я могу помочь.

- Чем и в чем? - пропел фениксоподобный.

- Я могу заменить твои ДНК на более перспективные в генетическом отношении; липидный обмен будет происходить гораздо лучше. - Она говорила и видела, что эти слова удивляют ее саму даже куда больше, чем его. - Конечно же, эта техника сложная, но она надежна. Родители моих друзей настоящие врачи, они без труда изменят твою плоть, и ты станешь бессмертным.

Раздался странный звук, понятный по холодности и резкости тона даже без переводчика.

- Нет. Никогда, - прорычал фениксоподобный, и его прекрасные золотые перья вздыбились, увеличивая и без того массивное тело. - Я не верю в твою магию.

- Это не магия, - настаивала Уошен, - подобное практикуют многие, не только люди.

- Многие слабы… - последовал ответ.

Уошен чувствовала, что пора пустить в ход последний козырь, и со странным смешанным ощущением сострадания и жалости, приправленным изрядной дозой безнадежного отчаяния, предупредила:

- Изменения в вашей жизни произойдут еще не скоро. И если ты ничего не будешь предпринимать, то навсегда останешься здесь, в этой отвратительной тюрьме.

Молчание.

- Ты никогда не попадешь в другие миры, не говоря уже о собственном.

Раздалось нечто, похожее на свист, и по перьям на плечах фениксоподобного прошла волна.

- Для истинной души достаточно одного дома, - послышалось в наушниках. - Даже если этот дом и тесная клетка. - И опять свист. - Только слабым и бездушным нужны целые эпохи для жизни.

Но Уошен, Белоснежное Перо, не обозлилась и не сдалась. Ее голос оставался уверенным и твердым.

- Следуя твоей логике, я тоже слаба.

- И бездушна, - согласился он. - А, значит, и смертна.

- И ты можешь попытаться спасти меня, не так ли? Лицо фениксоподобного стало на секунду маской, его клюв наклонялся все ближе, и Уошен уже чувствовала на своих губах его дыхание, похожее на ветер. Внезапно на какую-то долгую, бесконечно долгую долю секунды Уошен стал отвратителен его напоенный мясом запах.

- Разве меня не надо спасать? - настаивала она. Зеленые глаза закрылись - и это было ответом. Уошен встряхнула волосами, села и расправила свои крылья.

- Ты не любишь меня?

Мощная гордая песня заклокотала где-то в мускулистой груди фениксоподобного, а металлическая коробка свела все это торжество и страсть на уровень обычных слов.

- Великое Ничто создало меня, и я должен жить лишь один день. Каждый должен прожить лишь один день. Наглый, крикливый и похотливый эгоист, живя второй день, похищает чужую жизнь. Кто-нибудь из рожденных остается без места в этом мире. А если мы живем три дня, похищаем уже две жизни. А если каждый станет жить столько, сколько захочет… миллионы дней… Сколько наций останутся нерожденными?..

Он говорил еще долго, но Уошен больше не слушала его слов.

Она не была больше Белоснежным Пером, она снова стала человеком, молодой женщиной. Встав, она оборвала речь переводчика режущим смехом. Поднявшееся в ней презрение заставило ее выкрикнуть прямо в лицо этому Суперэкземпляру мужественности:

- Знаешь, кто ты?! Тупой, зацикленный на себе индюк!

Коробка какое-то время молчала, справляясь с переводом.

Не дожидаясь, пока переводчик пропоет ее ответ, он оторвалась от растения, расправила механические крыл! и нырнула вперед, не оглядываясь, прямо к темно-синим зарослям наверху, и попутный ветер понес ее к наблюдательной палубе.

Встав на ноги, Уошен отстегнула почти не потрепанные крылья и швырнула их через заграждение, после чего спокойно отправилась домой. И в тот же день, а может быть, в ближайшие месяцы, поинтересовалась у родителей, как они посмотрят на то, если она поступит в Академию Капитанов.

- Это было бы замечательно! - промурлыкал отец.

- Как хочешь, - заявила мать, но ее улыбка говорила о явном одобрении.

О фениксоподобных никаких разговоров больше не было, и Уошен так никогда и не узнала, известна ли родителям эта история. Однако после ее поступления в Академию под влиянием выпитого по этому поводу зелья отец неловко обнял ее и с мудрой убежденностью пьяного сказал:

- Есть разные способы летать, родная. Разные крылья. И мне кажется… ты выбираешь самые лучшие!

Уошен всегда жила в одном и том же здании, спрятанном в самой глубине популярного среди капитанов района. Но постоянное жительство в одном месте вовсе не означало, что жилище ее не менялось на протяжении всей долгой жизни. Для этого были мебель, произведения искусства, комнатные растения и домашние животные. Со временем появились и несколько гектаров земли с регулируемым климатом и земным притяжением - прекрасное место для давно забытого отдыха. Имея в своем распоряжении неисчерпаемые ресурсы Корабля, оставалось опасаться лишь того, что возможностей слишком много, и воображение, в конце концов, устанет уносить ее в новые миры, не успев даже толком насладиться уже имеющимся.

Возвращаясь домой из порта Бета, Уошен сначала составила дневной отчет, а затем изучила следующую партию, прибывающую на Корабль: это была раса машин, крошечных и сверхчувствительных, собиравшихся создать новую нацию на пространстве меньше ящика письменного стола.

Как только Уошен начинала чувствовать, что устает, она тут же отдавалась во власть новых преобразований в доме и в саду.

Надо непременно сделать то-то и то-то, размышляла при этом она про себя.

В течение года или десяти.

Кар доставил ее прямо к двери, и, выходя из машины, она решила, что день сегодня идет на удивление хорошо.

Тысячи столетий неустанной практики сделали ее прекрасным специалистом в области психологии чужих и хорошим знатоком методов, которыми следовало с ними управляться. Как любой хороший капитан, Уошен позволяла себе гордиться этим, зная, что выполняет свою работу лучше, чем большинство на этом борту.

А, возможно, и просто лучше всех.

Она редко вспоминала о своем давно умершем любовнике, как и о фениксоподобных вообще. И о том судьбоносном дне, когда решила стать капитаном. Но все, чем она стала теперь, имело свои корни именно в тех событиях. Юная Уошен не испытывала никаких особых чувств ни к каким чужим и менее всего к Мужественному. Не подозревала она и о том, на что еще способны фениксоподобные. Тогда все произошло совершенно внезапно, и только ее везение и необычайная популярность уберегли Уошен от пятна на репутации.

Несколько человек из ее окружения тоже завели себе любовников. Или фениксоподобные просто позволили, чтобы ими воспользовались. Но, как бы то ни было, политические надежды оказались напрямую связанными с эмоциональными путами, и медленно все последующие годы люди помогали своим возлюбленным способами, бывшими: поначалу сомнительными, затем незаконными и под конец - вообще изменническими.

Тюрьма под тысячами всевозможных предлогов наполнялась запрещенной техникой.

Под неусыпными взглядами бдительных капитанов изобреталось и создавалось новое оружие; оно пряталось в плавающих по тюрьме шарах - невидимое, поскольку датчики капитанов выводились из строя сочувствующими

Восстание началось без предупреждения. Пять капитанов были убиты, а спустя какое-то время их число пополнили девятьсот прочих членов команды - инженеры и просто молодые люди, бывшие когда-то приятелями Уошен. Их тела и биокерамические мозги облучались лазерами, чтобы не оставить и клочка памяти. Великое Ничто воззвало к своим слабым детям - этим возгордился бы Мужественный - и на какое-то время сам Корабль, казалось, был в опасности.

Но тут все взяла в свои руки Капитан-премьер, и за несколько часов восстание было подавлено. Война выиграна. Нераскаявшихся обитателей тюрьмы силой загнали

вновь в узилище, и его древняя машинерия, кажется, впервые за последние пять миллиардов лет, заработала. Температура в цилиндре упала, все постепенно превратилось в лед. Немевшие от холода фениксоподобные жались к полу, льнули друг к другу в поисках тепла, и в своих прекрасных песнях проклинали Премьера. Вскоре их дыхание стало затрудняться, плоть превратилась в твердую стеклообразную массу, и, таким образом, они все-таки обрели свое сверкающее бессмертие.

Тысячу лет спустя, когда Великий Корабль проходил через пространство фениксоподобных, эти замороженные воины были погружены в такси и возвращены домой.

Уошен лично наблюдала за транспортировкой тел. Она не сама взялась за это дело, но Премьер, у которой, без сомнения, имелись свидетельства о нескромном поступке молодой женщины, решила, что это будет правильно.

Наверное, так оно и было.

Но память взорвалась как восстание. Выходя из дома, Уошен неожиданно вспомнила тот давно прошедший миг, когда увидела фениксопобного мужчину, застигнутого бессмертием на полувздохе, с раздутыми жабрами и черной кровью, все еще сохранившейся после тысяч лет бессонного сна. Это был Мужественный, все еще прекрасный и гордый. Все они так и остались навсегда красивыми. И на мгновение Уошен чувствительной перчаткой своего скафандра дотронулась до замороженных перьев и вызывающе разинутого клюва.

Теперь Уошен пыталась вспомнить, что ощущала она в тот момент, когда осязала его еще живую и трепетную плоть. Но испытывала она при этом лишь некое странное смешанное чувство. Возможно, это были остатки печали и отчетливое сознание неизбежности, свойственные повзрослевшему человеку - а, может, и чувство настоящего капитана, гордого за то, что Корабль выиграл этот бой. Ведь Корабль был не просто механизмом, но тайной, наполненной живыми душами, за чью безопасность и она тоже была в ответе…

В тот момент, когда она входила в знакомый до мелочей холл своей квартиры, мысли Уошен оказались прерванными голосом автоматического радио:

- Вам письмо.

Вестибюль был сделан из гладкого мрамора, стены его украшали гобелены, сплетенные коллективным разумом похожих на муравьев организмов. И не успела Уошен сделать второй шаг, как радио повторило:

- Важное письмо. Закодированное. Неотложное.

Уошен моргнула, концентрируя внимание.

Черный уровень,- услышала она.- Протоколы Альфа.

Это была тревога. Протоколы Альфа применялись только при наихудших обстоятельствах и высочайшей секретности. Уошен кивнула и включила один из своих внутренних передатчиков. После нескольких минут, в которые удостоверялась ее личность, послание было расшифровано и передано.

Уошен прочла его дважды от начала до конца, а затем отправила запрос на подтверждение, зная, что это учебная тревога и что штаб Премьера поблагодарит ее за своевременную и точную реакцию. Но на этот раз произошло невозможное. После короткой паузы она услышала: «Выполняйте!»

Уошен вслух повторила это слово, а затем почему-то шепотом и остальные: «Выполняйте задание с крайней осторожностью! Приступайте немедленно!»

Старая женщина удивилась. Все-таки она была настоя щей старой женщиной, которая теперь действительно удивилась до оцепенения и, возможно, даже немного испугалась, что не мешало ей одновременно испытывать настоящее счастье при мысли о дерзком, совершенно неожиданном вызове.

Глава вторая

Реморы трудились без устали, стремясь заставить Миоцен почувствовать себя слабой, но, естественно, все их усилия оказались тщетными.

Сегодняшняя попытка не представляла собой ничего экстраординарного. Вице-премьер совершала один из своих ритуальных туров по внешней стороне Корабля. Ее гид, сверкающий очарованием и важностью старец по имени Орлеан, вел катер вдоль носовой части Корабля, стараясь охватить по пути столько достопримечательностей, монументов и небольших мемориалов, сколько было физически возможно. И делал он это без всяких извинений и острот. На губах застыла ехидная улыбка превосходства над Вице-премьером, рука в перчатке указывала то на одну, то на другую сторону, а низкий важный голос сообщал, сколько народу здесь умерло и сколько из них являлось его друзьями или членами его колоссальной сварливой семейки. Миоцен молчала.

Ее замкнутое лицо несло на себе выражение, не предполагающее сочувствия, а мысли вертелись вокруг дел, которые непременно нужно было выполнить.

- Здесь умерло двенадцать, а здесь пятнадцать реморов, включая, между прочим, моего внука, - сообщил Орлеан.

Миоцен была не глупа и знала, что реморы живут тяжелой жизнью. Порой она даже испытывала некое сочувствие к их бедам. Но сейчас имелось много веских причин не терять времени на скорбь по поводу этих кандидатов в герои.

- Здесь Черная туманность поглотила целых три команды! И всего за один год погибло пятьдесят три ремора! - протрубил Орлеан.

Поверхность под ними находилась в хорошем состоянии. Широкие полосы свежей гиперфибры создавали яркую, почти зеркальную плоскость, отражающую переливающий свет защитных полей. Три мемориала цвета слоновой кости поднимались не больше чем на двадцать метров. Все они мгновенно исчезали из вида, едва только шатл пролетал мимо.

- Мы подошли к туманности слишком близко, - сообщил Орлеан.

Вместо ответа Миоцен прикрыла глаза. Наглый, как все реморы, гид проигнорировал ее предупреждение.

- И знаю почему, - проворчал он. - Рядом с этой туманностью и прямо в ней есть уйма нормальных миров. Нужно подойти как можно ближе, чтобы заманить новых посетителей. Ведь наши эллинги пусты и квоты не используются…

- Нет,- оборвала его Миоцен и, медленно открыв глаза, со вздохом посмотрела на Орлеана. - У нас нет такой гадости, как квоты. Не существует ни официально, ни каким-нибудь другим образом.

- Ошибся. Прошу прощения, - признал Орлеан. И все-таки он сомневался.

Более того, он презирал.

Но что вообще представляет собой лицо ремора? Находящаяся перед ней физиономия выглядела жутковато; широкий лоб восковой белизны с ровными рядами больших капель жира. В ответ на ее взгляд на нее глянула пара выемок, заполненных волосками. Каждый волосок был фоточувствителен, а все вместе они образовывали нечто вроде сложного глаза. Нос, если и имелся, то был спрятан. Зато рот был всегда хищно распахнут, поскольку вообще не имел возможности закрываться плотно. Вот и сейчас он был раскрыт настолько широко, что Миоцен вполне могла сосчитать крупные псевдозубы и два синих языка. В глубине же этой распахнутой пасти отчетливо просматривались кости белого черепа, весьма похожего на человеческий.

Остальное тело ремора пряталось под скафандром и таким образом, представлялось загадкой без разгадки. Реморы никогда не снимали своих костюмов, даже когда были наедине друг с другом.

И все же, несмотря на это, Орлеан был живым. А значит, по всем законам, и полноценным членом команды. Более того, в повседневной жизни Корабля мужчинам-реморам поручалась работа, требующая отменных навыков и недюжинной самоотверженности.

И снова она напомнила своему подчиненному, что Корабле нет никаких квот.

- Виноват. Полностью и всегда, - снова признал он Огромная пасть, видимо, силилась улыбнуться. Или это

было лишь движением зубов?

- К тому же на карту поставлено будущее. Так что небольшая опасность в данный момент лучше, чем неопределенность в будущем. Разве ты не согласен? - продолжила Вице-премьер.

Волоски в глазах сжались, словно прищурились, и низкий голос ответил:

- Если честно, то нет, не согласен. Миоцен помолчала, подождала.

- Лучшим для нас было бы вообще вырваться из этой спиральной хватки галактики и валить прочь отсюда. Вот что было бы лучше всего, мадам. Если вы, конечно, прислушиваетесь к моим словам.

Она, конечно, не прислушивалась. По определению подобные шумам звуки вообще можно было игнорировать.

Но этот ремор давил на нее больше, чем позволяла традиция - и больше, чем могла вынести ее натура. Она посмотрела на гладкий ландшафт гиперфибры, на ясно вырисовывающийся отдаленный горизонт, на небо, все в сполохах пурпурного и лиловато-малинового - случайных вспышках лазерного света, видимого при прохождении через защитные поля. А затем с тихим, хорошо рассчитанным гневом сказала ремору то, что он знал и так.

- Жить здесь - твой личный выбор, обусловленный твоим желанием и твоей культурой. Насколько я помню, ты сам захотел стать ремором, и если теперь не хочешь отвечать за свои решения, то, возможно, я возьму на себя ответственность и за твою жизнь. Ты этого хочешь, Орлеан?

Волосатые глаза собрались в жесткие маленькие пучки, и мрачный голос поинтересовался:

- А что будет, если я позволю вам это, мадам? Что вы со мной сделаете?

- Для начала стащу тебя вниз и вырежу из твоего скафандра. Затем восстановлю твое тело и изуродованную генетику, изменив тебя до состояния нормального человека. А потом, чтобы особенно подчеркнуть твое ничтожество, сделаю капитаном. Дам свою форму, власть - и мои тяжкие обязанности в придачу. Включая и эти туры по поверхности.

Страшное и без того лицо изобразило ярость, а оскорбленный голос проворчал, что окружающие правы и что у нее самая уродливая душа из всех.

- Довольно! - с тихой злобой произнесла Миоцен. - Этот тур окончен. Отвези меня в порт Эрайнайдай и на этот раз по прямой, понял? Если я увижу еще хотя бы один мемориал, то обещаю, что выковырну тебя из скафандра лично. Прямо здесь и сейчас.

По странному стечению обстоятельств реморы были созданиями самой Миоцен.

Столетия назад, когда Великий Корабль достиг пыльного края Млечного Пути, настала критическая нужда восстановить износившуюся поверхность Корабля и защитить ее от дальнейших столкновений. Это требовало доставки туда механизмов, как уже имевшихся на судне, так и построенных людьми. И мысль послать на поверхность человеческую команду принадлежала именно Миоцен. Правда,

опасность была, опасность всякая - и явная, и скрытая. После миллиардов лет бездействия электромагнитные поля и лазеры пришли в негодность. Ремонтной команде пришлось бы работать без защиты от неожиданных внешних столкновений и других неприятностей. Но Миоцен создала систему, в которой никому не приходилось рисковать больше, чем остальным. Талантливые инженеры и высшей пробы капитаны отбывали там положенное время и погибали с похвальной регулярностью. А она уже мечтала пробраться в глубочайшие кратеры единым кавалерийским наскоком, чтобы затем оставшиеся в живых инженеры автоматизировали все системы, сделав так, чтобы у людей не было больше нужды вообще выходить на поверхность.

Но человеческая природа разрушила этот великолепно продуманный механизм.

Началось с того, что нижние чины команды, получавшие плохие оценки за свою работу, не важно, в чем это выражалось: в малейшем нарушении формы или субординации, - отправлялись наверх. Их наказывали более длительным пребыванием на поверхности, дабы таким, и только таким образом они могли заслужить прощение. Непреклонная Миоцен с легкой душой посыла наверх сотни людей. В результате некоторые капитаны скоро привыкли смешивать исполнение обязанностей с наказанием, и спустя несколько веков тысячи их подчиненных отправлялись на поверхность даже за произнесенное в одиночестве угрюмое слово.

Но вот появилась некая женщина, странная душа по имени Вьюн, которая, однажды выйдя на поверхность, там и осталась. Она не только приняла эти свои обязанности как должное, но и полюбила их. Больше того, эта женщина утверждала, что живет высокоморальной, чистой жизнью полной размышлений и настоящей работы. Обладая немалым талантом пророка и умением манипулировать людьми, она быстро нашла последователей своей новой веры, и эти неофиты стали небольшим, но очень сплоченным народцем философов, отказывающихся покидать поверхность.

Таким образом, реморы возникли как реакция на произвол капитанов, то есть система наказаний породила целую своеобразную культуру, давшую своим последователям собственное имя.

Реморы никогда не снимали своих скафандров. По идее до момента естественной смерти они представляли собой самодостаточный мирок, утонченную рециркулирующую систему, дававшую им воду, питание и свежий кислород. Их костюм сросся с их телом, а генетика постоянно подзаряжалась бесконечным источником радиации, имевшейся на поверхности. Мутации, неизбежные в таком случае, поддерживались. Более того, настоящий ремор научился управлять этими мутациями, действуя в нужном направлении. Они быстро выработали новый тип зрения, органов дыхания и обзавелись ртами, напоминавшими пасти чудовищ из ночных кошмаров.

Вьюн умерла скоро и героически.

Но вера ее осталась и породила тысячи новых приверженцев. Они изыскивали всевозможные пути, и постепенно количество их дошло до миллионов. Реморы построили собственные города, создали свои произведения искусства, свою этику и, как предполагала Миоцен, свои странные мечты. Некоторым образом ей даже нравилась эта культура, если бы не отдельные ее представители. И, наблюдая, как Орлеан ведет свой катер, она в очередной раз задумалась над тем, насколько упрямы эти люди и как именно можно было бы заставить их служить на пользу Кораблю, применив при этом как можно меньше насилия.

Именно об этом думала Миоцен, когда пришло закодированное письмо.

Они по-прежнему находились в тысяче километров от порта Эрайнайдай, и послание не могло быть ни чем иным, кроме как проверкой. Черный уровень? Протоколы Альфа? Разумеется, проверка!

И все-таки она поступила так, как требовали эти древние протоколы. Не говоря ни слова, оставила Орлеана, зашла в кабину и, прикрыв двери туалета, просканировала стены, потолок, пол и все имевшиеся там предметы, дабы убедиться, что поблизости нет ни одного, даже молекулярного уха.

Через связь, вмонтированную в сознание, Миоцен приняла это короткое послание и внутренним взглядом перевела его. Но никакие чувства не отразились на ее бесстрастном лице. Или, вернее, она не позволила им отразиться. Однако руки ее уперлись в стройные колени, будучи не в силах справиться с охватившей тело дрожью.

Ремор доставил ее в порт.

Чувствуя важность момента, Миоцен даже постаралась напоследок ободрить Орлеана несколькими добрыми словами.

- Я виновата,- солгала она и положила руку на серый скафандр; его псевдонейроны передали тепло ее руки странной плоти под ним. Миоцен помолчала, а потом спокойно и твердо добавила: - Ты сделал ценные наблюдения. В следующий раз, когда я окажусь за столом у Премьера, я сообщу о нашем сегодняшнем разговоре. Это я тебе обещаю.

- Но соответствуют ли слова делу? - произнесли синие языки и хищный рот.

Вот же дерьмо.

И все-таки Миоцен слегка и чуть насмешливо поклонилась ремору, а потом спокойно нырнула в привычную суету порта.

Пассажиры катили в высоких капсулообразных карах. Судя по их оснащенным колесами скафандрам, каждый размером с хорошую комнату, это были чужие, привыкшие к существованию в условиях низкой гравитации. Она едва не поинтересовалась через передатчик, что это за гости, но вместо этого, опустив глаза, шагнула в узкое пространство, образовавшееся между двумя капсулами. Там женщина услышала едва различимые голоса, напоминавшие звук большой массы воды, прокачиваемой через узкое отверстие.

- Вице-премьер! - произнес имплантированный переводчик.

- Гляди-ка, гляди!

- Смотрите, какая ловкая!

- А какая важная!

- Гляди-ка, гляди!

Личная машина Миоцен ждала ее неподалеку, но она прошла мимо и села в один из общественных каров, которые подвозили чужих к порту Эрайнайдай. Это были отличные просторные машины. Миоцен всегда высоко оценивала их возможности. Как только кар сдвинулся с места, Миоцен сняла фуражку и зеркальную форму, по привычке положив рядом на мягкое сиденье, и какое-то время не могла оторваться от своего отражения на поверхности ткани, в котором ее лицо и длинная шея покрывались складками и морщинами одежды.

- Гляди-ка, гляди! - прошептала она. Затем отдала несколько команд, известных только ей одной. Послушная машина обладала множеством тайных приспособлений и возможностей совершать различные действия. В одной из ее стен оказался небольшой гардероб с невзрачными одеждами, время которых, вероятно, все-таки наступило. В течение следующего часа, проехав несколько тысяч километров, Миоцен вытащила еще два запечатанных пакета. В первом лежало небольшое состояние из кредитных карточек на предъявителя, а в другом - похожий на скорпиона робот, свободный от каких бы то ни было заводских кодов и официальных удостоверений личности.

Робот подскочил перед единственным пассажиром. Умный кар немедленно отреагировал:

- Что-то случилось, мадам? Нужна помощь?

- Нет-нет, - ответила Миоцен, стараясь лежать спокойно на длинном сиденье.

Скорпион добрался до ее рта и толчком, способным расколоть любую кость, ввел в него хвост. Ее обнаженное тело вытянулось в шоке, и на какое-то время в самом полном смысле слова Вице-премьер умерла. Затем клетки ее мозга проснулись, надежно и точно зафиксировали поражение, после чего кость и различные нейронные связи восстановились. Но связь, вмонтированная в мозг Миоцен, вот уж более сотни тысяч лет составлявшая его неотделимую часть, была выдернута титановыми крючками этого хитроумно сконструированного робота.

Робот съел крошечный прибор связи, переварив его в плазменной домне своего желудка.

Эта же участь постигла и зеркальную форму Вице-премьера.

Затем домна свернулась и прекратила работу, вспыхнув напоследок красно-белым светом, что говорило о превращении металла в холодный пепел, от которого еще долго шел неприятный запах.

Были сожжены и несколько капель крови, пролившихся при операции. Миоцен облачилась в простое коричневое платье, которое могло принадлежать любому из обыкновенных человеческих туристов и, холодными пальцами вытащив из специального пакета кусочки фальшивой плоти, точными движениями изменила свое значительное и гордое лицо.

Три раза останавливался кар по требованию своего странного пассажира.

Сначала он остановился на главной станции одного из путепроводов, потом в центре пещеры, заросшей низкорослыми желтоватыми деревьями, среди которых постоянно гулял ветер. В третий раз он встал по соседству с богатыми кварталами, где останавливались наиболее состоятельные гости из всей галактики, обладавшие, по крайней мере, кубическим километром Великого Корабля.

Где вылез странный пассажир, кар не помнил; это мало его заботило.

После этого он поспешил вперед, уверенной рукой посланный по какому-то странному маршруту. Все происшедшее являлось абсурдом, а следовать по ничего не значащему маршруту - безрассудным актом. Пустой и оскорбленный кар вырвался на самую длинную, самую просторную трассу - там царил жесткий вакуум, позволявший развивать любую скорость - и остановился лишь тогда, когда ему наперерез вышла команда безопасности, угрожающая оружием. Тогда, готовый ко всему, кроме пустоты и бессмысленности, он самоуничтожился.

Неделю спустя, сидя за завтраком и глядя в окно, Миоцен вдруг спросила себя, почему оказалось столь важным исчезнуть именно сейчас.

Каковы намерения Премьера? Основной ее план древен, как мир, и так же безжалостен. После войны с фениксоподобными Премьер приказала всем капитанам научиться исчезать и становиться анонимными. Если Корабль будет когда-нибудь захвачен, то враги первым делом, разумеется, постараются взять в плен его командиров и, возможно, даже убить их. Но если каждый капитан будет располагать возможностью в любой момент исчезнуть неизвестно куда никому неведомым образом - включая и самого Премьера, - тогда, можно надеяться, лучшие особи Великого Корабля не пострадают и впоследствии смогут организовать борьбу так, что судно снова окажется в их власти.

- Отчаянная предусмотрительность, - вздохнула Премьер, утверждая этот план.

Позже, когда жизнь на Корабле вошла в привычную колею, возможность ухода была зарезервирована для всяких других, не столь экстренных случаев.

Например, в качестве проверки.

Молодым, неопытным капитанам приходило письмо прямо из штаба Премьера, чем проверялась их готовность исполнить самые сложные приказы. Знают ли они судно настолько хорошо, чтобы суметь исчезнуть в нем на месяцы и даже годы? Больше того, исчезнув, смогут ли продолжать действовать так же ответственно, как полагается настоящим капитанам?

Другой причиной, по которой этот план продолжал существовать, являлась простая бюрократическая инерция. Однажды заведенная кем-то машина продолжала функционировать сама собой. Каждый год Миоцен сама посвящала несколько минут поддержанию этого плана и, возможно, была более сведуща в нем, чем большинство подчиненных.

И еще одна причина заключалась в непредвиденности. Со времен фениксоподобных никто не пытался завоевать Великий Корабль. Но во время движения вокруг Млечного Пути неожиданностей могло быть немало…

Сидя в крошечном кафе, Миоцен вдруг обратила внимание на дюжину одетых в черное офицеров службы безопасности, которые наблюдали за движением на улице. Обычное дело в этом районе. Однако офицеры невольно заставили ее задуматься об остальных капитанах. Сколько их было где-то поблизости, вызванных приказом Премьера?

Был соблазн воспользоваться должостным положением, и подсчитать отсутствующих, но эти попытки могли быть замечены и отслежены - опасность попасться в чью-нибудь дурацкую сеть слишком велика.

Часть команды службы безопасности работала уже прямо перед кафе. Они находились приблизительно в двухстах метрах. Оставив недоеденным чизкейк и недопитым кофе-гляссе, Миоцен поднялась с привычной грацией и ускользнула в самом неопределенном направлении. В этом районе каждая улица имела более сотни километров в длину, тысячу в ширину и десять тысяч в высоту. И таких улиц были тысячи, прорубленных в местных скалах и выровненных в ряд с геометрической точностью.

Оригинальная догадка, сформулированная еще первыми командами выживания, заключалась в утверждении, что такая геометрическая точность полна смысла. Строители Корабля были ничуть не глупее тех, кто его открыл, и точная карта расположения каждого помещения, улицы, топливного бункера и ракетного сопла открывала бездну математических ключей. Возможно, в этих совершенных пропорциях был зашифрован утонченный язык… Иными словами, Великий Корабль предлагал некое собственное объяснение… если только к решению этой удивительной и усложненной обманчивой очевидностью проблемы будет приложено достаточное количество информации и не менее - проницательности.

Но Миоцен очень сомневалась в этом.

Ум - не всегда наилучший дар. Она верила, что воображение есть нечто, что может одурачить своего владельца иллюзиями, и всегда тратила много времени на вычленение из общего потока мышления конкретных фактов. Именно благодаря этой своей постоянной практике она уже давным-давно утверждала, что ни люди, ни чужие, ни вообще какие-либо наделенные чувствительностью души не найдут для себя в архитектуре Корабля ничего по-настоящему важного. Это был именно тот случай, когда лень и глупость обеспечивают наилучшие ответы. Тысячи улиц, как и любая из иных пустот внутри Великого Корабля, созданы свободными от всевозможных иллюзий машинами, выполнявшими не менее технологичные планы. Это вполне объясняло появление повторяющихся, напоминавших города насекомых строений. И что более важно, давало объяснение тому, почему ни одна экспедиция никогда не находила ни малейшего следа существовавшей здесь когда-либо жизни.

Даже каких угодно чужих.

И неизвестных микроорганизмов.

Или молекулярных частиц, бывших когда-то чьими-то протеинами.

Там, где воображение рисовало тайну, Миоцен видела обнаженную простоту. Совершенно ясно, что этот Корабль построен не для того, чтобы путешествовать к звездам, а для того, чтобы перебираться от галактики к галактике. Те, кто его создал, кем бы они ни были, использовали на каждой стадии строительства простые и понятные механизмы. А затем по неизвестным причинам создатели никогда не поднялись снова на борт своего, творения.

Простая логика говорила, что причиной тому явилась какая-нибудь неожиданно разразившаяся естественная катастрофа. И, скорее всего, катастрофа эта была ужасной и опустошающей.

Когда универсум был молод и менее плотен, галактики имели вредную привычку взрываться. Квазары. Череда взрывов серии суперновых звезд. Все это симптомы опасной юности. Существовали прямые доказательства, что и Млечный Путь имел подобную же историю. Жизнь, зародившаяся в недрах галактики, возможно была уничтожена влиянием гамма-радиации не раз, не два и не тысячу раз.

Наиболее здравые специалисты предполагали - и этому Миоцен верила теперь совершенно, - что разумные существа зародились в прошлом где-то в мирных и крайне отдаленных глубинах вод. Они предвидели грядущую катастрофу. Программа создания самовоспроизводящихся механизмов была отослана к мирам, находившимся внутри пылевой туманности, далеким от любых солнц. И, повинуясь этой простой, напоминающей рефлексы насекомых программе, материя этих миров воссоздала необходимые для строительства механизмы. А водородная атмосфера сгорела, чтобы придать первичное ускорение. Однако когда пришло время возвращаться обратно, в живых уже никого не осталось. Пустые улицы ждали гуманоидов, уже убитых огнем Сейферта, и все последующие несколько миллиардов лет Корабль ждал, пустой и безжизненный, идя слепым курсом между галактик и медленно деградируя, но стараясь сохранить себя в целости до прибытия к Млечному Пути.

Еще никому не удавалось определить галактику, породившую это сооружение.

Отслеживая в обратном отсчете траекторию Корабля, ни один исследователь не мог найти туманную галактику-карлик, которая могла бы быть его колыбелью.

И это порождало также наболевшую проблему о возрасте Корабля.

Официальный вердикт определял его в пять миллиардов лет. Громоздкая платформа, но платформа удобная, не требующая переписывания ранней человеческой истории.

Неудобство заключалось в том, что родительские скалы могли иметь возраст больше, чем пять миллиардов лет. Для вычисления возраста гранит и базальт были подвергнуты тщательному изучению. Оказалось, что контрольные радионуклиды были изъяты каким-то суперэффективным способом. Для чего? Кто-то хотел замаскировать возраст? Или имелись какие-то другие, конспиративные цели? В любом случае это сделало скалы холодными и твердыми, и строители Корабля задали нынешним его ученым обитателям неразрешимую загадку.

Серьезные люди, обладавшие богатым воображением, накачанные коктейлями и наркотиками, любили утверждать, что восемь или десять, или даже двенадцать миллиардов лет - гораздо более подходящий возраст для их Корабля. Да и двенадцать миллиардов лет тоже не предел. Радуясь неведомому, они доказывали, что этот реликт прибыл из той отдаленной россыпи маленьких голубых галактик, которые покрывают самые отдаленные небеса, рожденные в самом начале всех времен. Вопрос о том, каким образом в те отдаленные времена могли существовать гуманоиды или кто-то там еще, оставался без ответа. И постепенно эта тайна все более и более становилась их страстью, пока не дошло до того, что они стали находить попытки ее разгадать более опьяняющим времяпровождением, нежели выпивка.

Миоцен никогда не радовалась пустым вопросам и нелепым ответам, да к тому же еще и никому не нужным.

Она видела, что есть абсолютно простое объяснение: пять миллиардов лет назад Корабль был молод, и где-то между галактик, Возможно, вскоре после его рождения, его путь пересекла невидимая черная дыра или некая не помеченная на карте масса темной материи. Это объясняло, почему судно было сиротой во всех отношениях. Рассуждать на эту тему далее значило предаваться суемыслию и отнюдь не в нужном направлении.

Корабль был реликтом и сиротой, пока его не нашли люди.

И теперь он принадлежал им. По крайней мере, отчасти.

Идя по этой бесконечной улице, Миоцен ощущала присутствие сотен миров. Гуманоиды и чужие всяческих видов наслаждались фальшивым голубым небом, а еще больше друг другом. Она слышала слова и песни, вдыхая властный запах феромонов, и случайно, следуя непонятной причуде настроения, зашла в один из маленьких магазинчиков.

Нет, она не обладала столь развитым воображением, как иные.

В большинстве случаев Миоцен призналась бы в этом без колебаний. И все сразу же за этим признанием она бы добавила, что ее воображения хватает для того, чтобы наслаждаться величием Корабля и его космополитизмом, а также своей способностью помогать управлению его весьма оригинальным и непростым сообществом.

И, испытывая вполне заслуженную гордость, она шествовала вдоль улицы.

Товаров чужих всегда было больше даже в человеческих магазинах. Заходя в любой из них, Миоцен всегда ожидала, что ее заметят и узнают. Но теперь этого не происходило, каждый раз напоминая, что она больше не Вице-премьер. Без формы, без ответственности. Собственная анонимность удивляла Миоцен постоянно и бесконечно.

Из огромного количества литературы о механическом разуме она. выбрала энциклопедию, полностью посвященную Великому Кораблю.

А уж заодно в крошечной зеленной купила и несуразное местное яблоко, чьи протеины и странного привкуса сладость были вполне приемлемы для человеческого желудка.

Поедая одно приобретение, она углубилась во второе.

Это было издание объемом около ста тетрабитов. Миоцен прочитывала ее небольшими отрывками, часто улыбаясь и мысленно делая замечания по поводу не менее полусотни утверждений, над которыми автору неплохо бы еще поработать.

Потом у обезьяноподобного клерка йик-йик она взяла немного мягкого наркотика.

Позже, отказавшись от подобного времяпрепровождения, она с выгодой перепродала его человеческому мужчине, обращавшемуся к ней как к «леди» и подарившего ей мудрый совет:

- Вы плохо выглядите. Расслабьтесь и позвольте себе, наконец, как следует выспаться.

Кажется, он предлагал в последнем предприятии свою непосредственную помощь, Миоцен предпочла отказаться.

После всех этих приключений она увидела вторую команду безопасности. Люди и представители других цивилизаций проверяли пассажиров. Казалось, ничто не может укрыться от глаз офицеров-контролеров. Однако никто из них не заметил, как Миоцен проскользнула в один из самых узких, самых темных проходов, ведущих на параллельную улицу.

Тело начало покрываться гусиной кожей, ибо она оказалась в местечке с более холодным климатом; повсюду в воздухе явственно чувствовалось дыхание гор.

Здесь она нашла автомат, предоставляющий всякому желающему сны и помещения, где можно ими воспользоваться. Миоцен приобрела, не глядя, один и крепко проспала двенадцать часов, видя во сне Корабль во времена первой поры его освоения, когда он был еще пуст. Сон вел ее вдоль темных улиц с гладкими стенами оливкового цвета, которым вскоре предстояло быть изрезанными всевозможными жилыми помещениями и процветающими магазинчиками.

Но это был покупной сон.

Скоро в действие вступили и ее собственные воспоминания. Сколько туннелей и залов видела она? Сколько их было вообще? Этого не знал никто. Ни автор энциклопедии, ни она сама. И это почему-то развеселило Миоцен и вызвало на ее губах улыбку, не сходившую с них даже наутро, когда она запивала толстые сэндвичи своим любимым кофе-гляссе.

Секретные приказы включали и место назначения.

И даже время на застолье.

Вероятно, все ее вопросы будут разрешены. Но порой, особенно в такие моменты абсолютного счастья, как сейчас, Миоцен казалось, что ее задание есть не что иное, как просто мудрый ход, найденный Премьером, чтобы дать возможность своему любимому Вице-премьеру просто хорошенько отдохнуть. И выспаться.

Каникулы - вот и все исчерпывающие объяснения.

Каникулы в приказном порядке.

Конечно, каникулы!

Миоцен поднялась, неуловимая в своей изменчивости, и бросилась на охоту за вчерашним молодым человеком.

Первые каникулы за тысячу столетий преданности. Почему бы и нет?

Глава третья

Это было крайне дорогое растение, причем платить пришлось главным образом только за оригинальность. Но Уошен знала, что делает, ибо была уверена, что ее старинный друг непременно оценит голоса, исходящие из множества ротиков этого чуда, голоса, которые наполнят его пустую, почти неосвещенную пещеру пленительной мелодией, каковую даже его требовательные уши найдут прелестной.

Ее друга сейчас не было рядом.

Но где бы он ни находился, он не сможет не услышать вибрирующей, как песнопения лам, мелодии о мраке, бездонности и торжествующем холоде межгалактических пространств.

В прошлой жизни он занимался этими растениями в качестве хобби, улучшая их генетику, заставляя их рафинированные гены производить мелодии даже более пленительные, чем те, что звучали нынче, - и гораздо более дорогостоящие .

Но он никогда не продавал этих своих приятелей.

А затем его жизнь и увлечения приняли совсем иное направление, заставившее его потерять всякий интерес к столь изысканному хобби.

Он по непростительной случайности лишился тогда своего поста и из быстро идущего в гору капитана превратился в ничто.

Совершенное преступление было раскрыто и доказано. И, используя возможность исчезнуть, созданную капитанами по приказу Премьера, он исчез. Единственным контактом, который с тех пор имела с ним Уошен, было зашифрованное послание, гласящее, что если она когда-нибудь захочет с ним увидеться, то достаточно поместить одного из любимцев в самую пустую и темную часть Корабля, а самой остановиться в удобной человеческой таверне где-нибудь поблизости.

Именно этим и занималась Уошен в последние два дня.

Таверна казалась темной и совершенно пустой, однако значительно более теплой, чем окружающее пространство. Уошен сидела в глубине комнаты, убранство которой было вырезано из мореного дуба, наслаждаясь бессчетным количеством коктейлей, думая обо всем сразу и ни о чем конкретно. И еще она думала о том, как глупо ожидать, что кто-то вспомнит тебя после стольких столетий… и что на самом деле следовало бы уйти отсюда и заняться делом…

Но он пришел. Он щурился в темноте, и Уошен с первого мига поняла, что это он. Он был все таким же крупным, каким она его помнила. Лицо его хотя и изменилось, но оставалось по-прежнему умиротворяюще домашним. Страдания лишили его привычного для всех капитанов высокомерия, а цивильное платье сидело на нем с такой непринужденностью, что Уошен могла только позавидовать. Под каким именем жил он теперь? Презирая опасность, она сложила ладони рупором и крикнула в сгущающуюся вокруг высокой фигуры темноту: - Памир! Я здесь, Памир!

Когда-то они были любовниками, хотя вряд ли составляли удачную пару. Впрочем, с капитанами редко происходит такое. Несмотря на сильный интеллект и прямоту, он был мягок и в большинстве обстоятельств очень зависим от своего внутреннего состояния. Эти качества хотя и сделали из него удачливого капитана, все же не давали подняться высоко по служебной лестнице. Он не имел ни желания, ни умения произносить нужные слова в нужном месте или преподносить более высоко стоящим людям небольшие, но приятные подарочки. И, если бы он не обладал талантом справедливости в гораздо большей степени, нежели другие, Премьер пресекла бы его профессиональный рост гораздо раньше, еще в самом начале его карьеры, оставив на самой незначительной должности без всякой ответственности. Возможно, это и следовало сделать сразу, особенно если учитывать все, что произошло впоследствии.

Памир сел напротив и заказал себе коктейль «соль слез». Глядя в знакомое до боли лицо, Уошен еще раз пережила трагедию его падения.

В бытность свою капитаном Памир завел дружбу с одним весьма странным чужим, и на Корабле эта причуда приняла форму определенных действий. Гайан, имевший маленькое, обманчиво неприметное гуманоидное тельце, обладал таинственной способностью использовать любой мир на пользу себе. Его плоть могла быстро разрастаться, образуя животных, деревья и грибообразные массы, связанные единым сознанием. Этот гайан был беженцем, потерявшим родину из-за ссоры со своим сородичем. А когда тот вдруг однажды явился на борт, вражда их разгорелась с еще большей силой, послужив причиной разрушения дорогостоящего оборудования, а заодно и карьеры Памира.

Гайаны грызлись до изнеможения, и ненависть их продолжала полыхать по-прежнему.

В свои лучшие дни Памир хотя и был человеком трудным, обладал замечательным даром - он мог видеть хорошее даже в самой безнадежной ситуации. И направил на обоих гайанов лазер, но так, чтобы оставить живую ткань для дальнейших возрождений. Затем он использовал собственную плоть и сотворил ребенка, объединившего в себе все лучшее обоих гайянов. Уошен, будучи другом Памира и понимая, что его решение совершенно правильно, взрастила это существо, которое так и называла - Дитя. Как и любая мать, она следила за его безопасностью и учила тому, что нужно Знать, а когда тот вырос слишком могущественным, чтобы оставаться на борту Великого Корабля, обняла, поцеловала и отправила на пустую планету, где бы он смог жить в одиночестве, улучшая и ее, и самого себя.

И теперь ей казалось, что это Дитя сидит между ними, слушая, как его мать рассказывает отцу гордые и счастливые истории; и, возможно, чувствуя, как важно отцу плакать при этих известиях от радости.

Памир плакал как настоящий капитан. Тихо и всегда контролируя себя. Потом он вытер слезы сильными пальцами и заставил себя улыбнуться тяжелой улыбкой, не отрывая глаз от старой подруги, внимательно изучая ее платье, ее лицо и то, как она сидит, опираясь спиной о стену этого дрянного захолустного паба.

Наконец он спросил:

- Я по-прежнему нравлюсь тебе? Уошен предпочла промолчать..

Могучая рука потянулась и легко легла на ее плечо, на мягкий шелк блузки.

- Нет, не нравлюсь. Это хорошо видно, - спокойно, твердо и уверенно ответил он сам себе.

Она покачала головой.

- Ты хочешь сказать, что я не хочу тебя? Он рассмеялся.

- А кто хочет? Но кто же признается себе в том, что он нежеланен! Спроси любого маргинала, и он никогда не признается в своем состоянии, а будет вечно ссылаться на неудачное стечение обстоятельств и отсутствие-везения.

- И теперь ты говоришь об этом?

- И теперь, и до конца жизни. - Улыбка на лице Памира стала совсем жесткой.

- А ты случайно не слышал, исчез ли кто-нибудь еще из наших?

- Нет. Не слышал. Ничего.

Уошен, не отрываясь, смотрела на его руки.

- А ты, значит, слышала, Уошен.

Уошен осторожно отвела глаза.

- Любой из вас может исчезнуть, и мы этого не заметим, - тихо произнес Памир и громко рассмеялся, добавив: - и нам будет на это наплевать. Совсем наплевать.

- И тебе тоже? Его смех стал мягче.

- Видишь ли, ведя жизнь не капитана, многому учишься. В том числе и тому, что капитаны вовсе не так важны и необходимы, как они сами это утверждают. Ни в повседневной жизни, идущей на Корабле, ни в больших, медленно свершающихся мировых делах.

- Сдаюсь, - рассмеялась Уошен.

- Потому что не веришь, - пожал он плечами.

- Ты бы удивился, если бы я поверила. - Уошен встряхнула стакан с очередной порцией коктейля, наркотической жидкости, пенящейся углекислыми пузырьками, и, втянув запах, продолжила: - Тебе только хочется, чтобы мы оказались бесполезными. Но без нас, исполняющих свою нелегкую работу, все пойдет к черту. Меньше чем за сто лет. А, может, и меньше чем за десять.

Бывший капитан снова передернул плечами. Предмет разговора становился утомительным, и пора было сменить его.

Уошен согласилась. Опустошив стакан, она позволила молчанию длиться до тех пор, пока старый друг сам не прервет его.

Но прежде чем это случилось, прошло не менее часа. И тогда с нежной предупредительностью он спросил:

- Что-то случилось? Ты сошла вниз, значит… там, наверху, что-то не так?

Уошен честна склонила голову.

И Памир, все еще оставаясь в душе капитаном, нашел в себе мужество не спрашивать ни о чем больше и не смотреть слишком глубоко в ее широко раскрытые темно-карие глаза.

Они провели вместе два дня и две ночи. Стремясь к полному уединению, они сняли домик в квартале чужих и наполнили свое время бродяжничеством -по густым лиловым Джунглям в специальных сапогах, предохраняющих ноги от скользких змееобразных тварей. На вторую ночь, когда что-то тяжелое проползло мимо их двери, Уошен рванулась в постель к Памиру, и со смешанным ощущением нервозности и вожделения они занимались любовью до тех пор, пока не провалились в глубокий сон.

Во сне Уошен обнимала Дитя. Она обнимала его с яростью и печалью. Но проснувшись, как это бывает со спящими при пробуждении, обнаружила, что сжимает в объятиях не Дитя, а сам Корабль, его огромное и прекрасное тело из гиперфибры, металла и камня, умоляя не оставлять ее. И, чувствуя внутри ноющую боль, плакала. Потом она проснулась совсем.

Памир сидел на постели, смотрел на нее и молчал. Но внимательный взгляд заметил бы в его глазах и плотно сжатых губах сочувствие и сопереживание.

Однако сейчас Уошен не была столь внимательной. Она всхлипывала, закрыв лицо ладонями, и под конец тихо призналась:

- Мне надо быть не здесь. Я уже должна быть там, честно.

Памир кивнул и, медленно выдохнув воздух, спросил:

- Как много времени это займет?

- Займет что?

- Снова вернуться к Премьеру, упасть ей в ноги и умолять о прощении… Сколько еще продержит она меня взаперти? И как скоро смогу я снова стать капитаном, пусть самым последним?

Перед внутренним взором Уошен вдруг встал окаменевший, более холодный, чем сама смерть, фениксоподобный. Вспомнив об этом наказании и о безжалостности Премьера, она провела пальцем по сомкнутым губам потерянного и вновь обретенного любовника.

- Не делай этого. Никогда.

- Значит, я заточен навеки, так?

- Не знаю. Но не испытывай ее. Не пробуй. Обещай мне. Однако Памир был слишком упрям, даже когда ему предлагали безопасность и покой. Он оттолкнул руку Уошен, дерзко улыбнулся и сказал скорее себе, чем ей:

- Я никогда не менял своих решений. И не собираюсь этого делать.

Глава четвертая

Первоначально их было шесть - шесть спрятанных глубоко в недрах Корабля топливных баков, каждый размером с хорошую луну. Они представляли собой сферы из гиперфибры с вакуумной изоляцией, которые находились под всеми населенными районами, под сточными водами, под гигантскими реакторами и даже под нутром огромных двигателей.

Каждый бак был почти бездонен.

До них добирались только случайные команды по поддержанию жизнедеятельности корабля или авантюристы. В лодках из аэрогеля они плыли в жидком водороде, не видя ничего, кроме испускаемого их суденышками холодного, света и застывшего гладкого океана, а под ним однородную бездушную ночь, что заставляло большинство посетителей чувствовать себя весьма неуютно и неуверенно.

Чужие иногда просили разрешения пожить в одном из них.

Именно такими оказались очень странные существа, называвшиеся пиявками. Аскетичные и патологически скрытные, они строили свои поселения там, где могли быть в полном одиночестве. Сплетая свои дома из толстых пластиковых и бриллиантовых полос, они крепили их под потолками баков. Это были огромные строения, но, следуя логике пиявок, совершенно пустые. Помещения простирались лишь в двух измерениях, поскольку высоты у них практически не было, и они почти касались серого гладкого потолка баков. Уошен время от времени останавливалась, клала обе руки на их удивительно теплый пластик и медленно дышала, преодолевая свою клаустрофобию.

Внезапно ее внимание привлекли голоса.

Она не могла понять, сколько их, а из-за смешения тембров определить, каким существам они принадлежат.

Пиявок Уошен никогда «не видела.

Правда, когда-то она была в составе делегации капитанов, проводивших переговоры с самыми смелыми представителями пиявок - дипломатами, которые находились за слепой, без окон, плитой из гиперфибры. Они общались с помощью стука и хлюпа. Ничего подобного этим звукам Уошен сейчас не слышала. Но если это не пиявки, то кто же тогда? В ее памяти смутно всплыло, как на одном и ежегодных обедов у Премьера - сколько же лет прошло с тех пор? - один знакомый капитан говорил о том, что пиявки покинули свои обиталища.

Но почему?

В первые мгновения Уошен не могла найти этому никакого разумного объяснения. Она просто надеялась, что пиявки добрались до какого-нибудь другого места, где высадились без хлопот. Или нашли более изолированное место, что было вполне легко сделать. Но существовала возможность и более дурного развития событий, в результате которого бедные экзофобы вообще перестали существовать.

Угасание некоторых видов жизни на борту Корабля было делом гораздо более распространенным, чем это признавалось капитанами публично и даже наедине с самими собой. Многие пассажиры оказывались слишком хрупкими, чтобы выносить все тяготы долгого путешествия. Других уносили массовые самоубийства и вспыхивавшие локальные войны. Но, как любила напоминать себе Уошен, на месте каждого исчезнувшего гостя появлялась сотня новых; и все они так или иначе пытались закрепиться на каком-нибудь маленьком участке этой огромной роскошной машины.

И она шепотом спросила себя:

- А ты-то кто?

Прошел уже час с того времени, как Уошен вышла из примитивного грузоподъемника и начала свой путь к центру поселения, пройдя сперва через кружева очистительных приспособлений, должных продезинфицировать каждого новоприбывшего. Ни одно из них не работало, и все двери оказались либо распахнутыми, либо сломанными. Здесь явно кто-то уже побывал. На дверях не висело никаких правил, никаких инструкций. Уошен прошла километров восемь или девять по этой подземной стране и была уже на полпути к единственной круглой стене, знаменовавшей тупик.

Она снова остановилась, прижала ладони к потолку и, поворачивая голову то влево, то вправо, прислушалась, чтобы определить, откуда исходят таинственные голоса. Акустика там была хорошая.

В этих помещениях с теплым и совершенно неподвижным воздухом не было ничего, кроме жестких серых подушек. Повсюду стоял запах застарелой пыли и долгоживущих феромонов. Про цвета создатели, казалось, забыли вообще. Даже и без того неказистый туристский костюм Уошен стал казаться здесь еще непригляднее и серее.

Голоса становились все громче и все отчетливей. Теперь уже можно было однозначно сказать, что они, несомненно, принадлежали людям. Спустя несколько минут Уошен даже смогла определить, кому именно они принадлежат. Не по словам, все еще продолжавшим оставаться неразборчивым фоном, но по интонациям и неизменно сквозившему в них самомнению. Такие голоса могли принадлежать только существам, привыкшим отдавать приказания и подчиняться без каких бы то ни было вопросов и сожалений.

Уошен остановилась. Прищурилась. В серой тьме что-то темнело. Какое-то пятно, тень, с такого расстояния почти ничего невозможно разобрать.

- Эй? - позвала она.

Потом выждала нужное для ответа время и, решив, что ее никто не услышал, собралась крикнуть снова. Неожиданно несколько голосов откликнулось: «Сюда!», «Привет!» и «Давайте, вы едва не опоздали!»

Да, едва.

Приказ Премьера отводил ей на путь до этого странного места две недели. Какое-то время она потеряла на то, чтобы сказать «прощай» Памиру. После этого, ожидая кар на одной из забытых станций, попалась в руки службы безопасности, долго выяснявшей ее личность и данные генетики. И только потом, опасаясь собственной тени, добралась, наконец, до места, находящегося за целый день пути от пункта назначения.

Уошен побежала.

Но когда черное пятно превратилось в людей, стоявших группами и рядами, она перешла с бега на шаг, соблюдая декорум.

Бе приветствовал тихий дождь аплодисментов.

Она даже не могла сосчитать, сколько капитанов окружают ее, и просто присоединилась к ним, изобразив самую естественную капитанскую улыбку. После чего, смеясь, спросила:

- Но почему, почему, почему же мы здесь?

Оказалось, этого не знает никто. Последние дни капитаны провели, беседуя явно о чем-то другом. У каждого имелась на этот счет своя скромная версия, но никто не позволял себе защищать ее слишком уж откровенно. А когда церемония встречи закончилась, коллеги сами стали расспрашивать Уошен об истории ее путешествия. Где она была, какие чудеса совершила, и каковы ее собственные соображения по поводу всего происходящего.

Уошен упомянула несколько излюбленных туристами мест, но ни словом не обмолвилась о встрече с Памиром.

И наконец, пожав плечами, призналась, что не видит во всем этом никакой загадки, полагая это просто неким важным секретным делом. Однако, не имея дополнительной информации, ничего более точного предположить не может.

- Браво! - крикнул в ответ на это заявление какой-то сероглазый капитан.

Уошен принялась есть. И пить. Ее появление здесь теперь постоянно сопровождалось звуками переливающихся жидкостей, говорившими о дюжинах кегов наилучшего вина, доставленного сюда из района Моря Альфа, где оно возделывал ось опытными руками и ногами обезьян. Судя по размеру натекшей красной лужицы, какой-то кег самовскрылся еще в тот момент, когда первый капитан сошел со ступеней грузоподъемника.

«Дивное вино», - думала Уошен. Рядом снова оказался капитан, крикнувший «браво!» На этот раз она посмотрела ему в лицо.

- Дью, - представился он, протягивая руку и широко улыбаясь.

Уошен едва удержала кружку на подставке и пожала предложенную руку свободной рукой.

- Мы встречались на банкете у Премьера. Двадцать лет назад.

- Двадцать пять.

Как и большинство капитанов, Дью был очень высоким для своей породы и обладал крупно вырезанными чертами лица, отнюдь не лишенными обаяния, вызывавшего искреннее доверие у человеческих пассажиров. Даже одетый в простой костюм, он выглядел гордо и значительно.

- Как это любезно с вашей стороны, что вы помните меня. Спасибо.

- Вас трудно забыть.

Даже стоя на месте, Дью двигался, вся его плоть вибрировала, словно вода, готовая закипеть.

- И что вы думаете по поводу этого испытания? - спросил он, и серые глаза его блеснули. - Разве это не странное место для встречи?

- Странное. Честное слово.

И, не сговариваясь, они посмотрели вокруг. Пол и потолок заканчивались уродливой серой стеной с редкими окнами, еще больше подчеркивавшими ее уродство.

- А что стало с пиявками? - спросила Уошен, зябко обнимая себя за плечи. - Кто-нибудь знает?

- Они ускользнули в море под нами.

- Нет.

- Или мы заставили их двигаться в другом направлении.

- В каком?

- В обоих. Или еще в каком-нибудь. Они такие странные твари. Никогда не выберут какого-нибудь направления, не распространив слуха, будто на самом деле идут по сотням других.

Наверное, чтобы сбить с толку своих воображаемых врагов.

- Но где бы они ни были, - поспешил закончить Дью, - они поступили правильно.

- Полагаю, что вы правы, - ответила Уошен, прекрасно понимая, что это лишь простая учтивость.

Дью уселся рядом, улыбаясь, и все тело его вздрагивало от нервической энергии.

- Двадцать пять лет прошло, а что, кроме этой даты, помнила она об этом человеке?

Однако Уошен не успела углубиться в свои соображения, мысли ее прервал глубокий и знакомый голос. - Вы едва не опоздали, дорогая. И все это заметили. Миоцен.

Поспешно повернувшись, чтобы выказать свое почтение, Уошен увидела лицо, которое было ей более чем просто знакомо. Лицо Вице-премьера было узким, как лезвие боевого топора, и не более теплым, чем обух, а все кости даже под упругой плотью казались острыми и несгибаемыми. Темные глаза ярки до дрожи. Короткие каштановые волосы перемежались седыми прядями. Высокая, выше всех присутствующих, Миоцен касалась головой потолка. И все же она не склоняла ее даже из соображений простого удобства.

- Я спрашиваю вас не потому, что вы знаете больше других, - сказала она. - Но, как вы думаете, чего хочет Премьер?

Сразу стало тихо. Остальные капитаны затаили дыхание, втайне довольные, что отвечать на этот вопрос придется не им.

- Я ничего не знаю, - убежденно ответила Уошен.

- Зато я знаю вас. У вас, наверняка, есть соображения, десятки идей.

- Возможно…

- Все ждут, дорогая…

- Можно насчитать не менее сотни причин..

- И каковы же они?

- Это мы.

Их группа стояла неподалеку от одного из редких окон - уродливого куска толстого искривленного пластика. За ним не было ничего, кроме черноты и вакуума - океан жидкого водорода, бескрайний, спокойный, незабываемо холодный лежал у них под ногами всего в пятидесяти километрах. В окне же не было видно ничего, кроме их собственных, искаженных пластиком отражений. Уошен посмотрела на себя, на свое красивое, без признаков возраста лицо, на смоляные с белой прядью волосы, собранные в хвост, большие шоколадные глаза, в которых читались откровенность и добытое трудом удовольствие.

- Премьер выбрала нас - и потому мы суть причины.

- Что ты видишь, дорогая? - неожиданно перебила ее Миоцен, вглядывавшаяся в собственное отражение.

- Элиту элит. - И Уошен нараспев стала перечислять героев последнего тысячелетия. - Монка - новенькая, но уже добившаяся второй ступени, Ааслин, занимавшаяся проблемами двигателей и достигшая степени инженера, Салюки и Уэстфолл выигрывали Приз Премьера чаще, чем кто-либо еще, я таких не помню…

- Бьюсь об заклад, что они-то помнят! - раздался чей-то выкрик. Капитаны рассмеялись и снова затаили дыхание.

- Порцейн - молодой Вице-премьер, Джонсон Смит, перескочивший сразу три ступени. И, кроме того, здесь Дью. - Она указала на сидящего рядом. - Человек, находящийся уже на одиннадцатой ступени. Ведь вы поднялись на борт - поправьте меня, если ошибусь - простым пассажиром, обыкновенным туристом, не так ли?

Он сморгнул.

- Именно так, мадам. Благодарю за память. Уошен удивленно пожала плечами и продолжила:

- Наконец, вы, мадам Миоцен. Один из самых старых, самых преданных и любимых помощников Премьера. Когда я маленькой девочкой жила у моря, то видела вас и Премьеpa сидевшими вместе на скалах и планирующими наше блестящее будущее.

- Иными словами, я старая карга.

- Древняя, - поправила Уошен. - Чтобы не сказать, что одна из трех Вице-премьеров Первого кресла за столом Премьера. - Высокая женщина кивнула, довольная этой лестью. - И какова бы ни была причина, Премьеру потребовались самые лучшие ее капитаны. Это очевидно.

- Но, дорогая, давайте не будем забывать и ваши достижения. Вы позволите? - перебила ее Вице-премьер.

- Никогда, - ответила Уошен, слыша со всех сторон добродушный смех. - И поскольку ничто не было так несвойственно капитанам, как ложная стыдливость, добавила: - Слухи мне известны. Я в списке на звание Вице-премьера.

Миоцен усмехнулась, но удержалась от комментариев. Слух был верен.

Вместо этого она набрала побольше воздуха и сильным счастливым голосом обратилась сразу ко всем:

- Понюхайте-ка, чем вы пахнете, господа? Капитаны зафыркали.

- Это запах амбиций, мои дорогие. Амбиций в чистом виде. - И Миоцен еще раз глубоко вдохнула, прежде чем объявить громовым голосом :- И ни один запах не может быть столь неистребим, по моему мнению, и более сладок!..

Глава пятая

Скоро прибыли еще два капитана, что также вызвало аплодисменты и веселое возбуждение. Больше никто не появится, хотя утверждать это в настоящее время возможности не было. А спустя несколько часов один из новоприбывших, зайдя в гальюн, некогда принадлежавший пиявкам и представлявший собой крошечную дырку в отдаленной части помещения, по привычке щурясь при выполнении этого обыденного дела, вдруг заметил какое-то движение. Пристальнее всмотревшись достойными настоящего сокола глазами, сидящий, в конце концов, обнаружил нечто, благодаря медленному приближению становившееся все крупнее и крупнее. Это нечто приближалось с совершенно непредвиденной стороны.

Умудрившись соблюсти приличия даже в такой поспешности, капитан, быстро закончив дело, натянул штаны и вернулся к остальным, немедленно сообщив высшему по рангу офицеру о только что увиденном.

Миоцен кивнула, улыбнулась и поблагодарила.

- Отлично. Спасибо.

- Но что нам делать, мадам? - встрепенулся молодой капитан.

- Ждать. Это именно то, чего хотела Премьер.

Уошен тоже вглядывалась в даль, туда, где пол и потолок сливались в совершенно ровную линию. Спустя какое-то время совершенство линии нарушил удар, и нечто ослепительно яркое стало надвигаться на них - невозмутимо и плавно. Все невольно сплотились в ожидании. Затем нечто разделилось на несколько неравных комков, самый крупный из которых сверкал, как бриллиант. Остальные распределились вокруг, и тогда капитаны зашептались о том, что это Она.

- Наконец-то! - одновременно выдохнули все.

Час спустя перед ними стояла правительница Корабля.

Последние сотни метров Премьер преодолела под аккомпанемент мелодии вестианских рожков и ангелоподобных человеческих голосов. Несмотря на то, что все ее подчиненные были сейчас в гражданском, она по-прежнему сверкала своей зеркальной фуражкой и роскошной формой. Ее изысканное тело было могучим и крупным; можно было даже смело сказать, что это тело является неотъемлемой частью ее положения и должности. Кроме того, оно было вместилищем колоссального разума, благодаря которому наблюдались и исполнялись без малейшей отсрочки тысячи функций Великого Корабля. И, как любой другой человек умеет ходить и дышать, так Капитан-премьер сознательно могла управлять своим Кораблем из любого места, где находилась, вне зависимости от того, шла она, сидела или спала.

Огромная рука поднимала над ней серый потолок, дабы он не задел голову Премьера каким-нибудь бесцеремонным образом.

Премьер обладала мягкой ярко-золотистой кожей - цвет, весьма популярный среди многих чужих - и роскошными седыми волосами, сплетенными на затылке в гордиев узел. Лицо ее, круглое и гладкое, могло вполне принадлежать даже ребенку, и только блестящие, почти черные глаза и широкий усмехавшийся рот убеждали, что перед вами человек почтенного возраста и отточенной мудрости. Все поклонились.

Как того требовал обычай, Вице-премьер оставалась склоненной дольше всех.

Затем несколько капитанов помладше чином подтащили к Премьеру жесткую кушетку; среди них был и Дью, не перестававший улыбаться даже тогда, когда великая женщина уже отошла от их группы.

- Спасибо за то, что пришли, - произнес голос, всегда поражавший Уошен в самое сердце, ибо он был спокоен, нетороплив и даже несколко насмешлив, несмотря на всю серьезность происходящего. - Я знаю, вы озадачены, но знаю и то, что, несмотря на это - собраны. Это нервное возбуждение прекрасно.

Уошен улыбнулась про себя.

- Итак, позвольте мне начать,- улыбнулась Премьер, и эта улыбка сделала выражение ее лица совсем детским. - А для начала разрешите сообщить причины этой великой игры. После чего тем, кто не умрет от удивления, я подробно объясню, чего жду конкретно от каждого из вас.

Рядом с Премьером стояло четверо охранников, два человека и два робота.

Но никто никогда не смог бы отличить, где машина, одетая в человеческий костюм, а где человек, действующий как машина - специальная уловка, затрудняющая любые происки врагов.

Один из охранников установил маленький, зависший в воздухе прямо за спиной Премьера шар.

И серый сумрак растворился, заменившись залившими помещение лучами позднего рассвета. Затем веселый голос произнес:

- Корабль. Прошу вас.

И на шаре высветилось изображение Корабля, созданное по данным, полученным по каналам внутренней связи Премьера. Корабль занял все пространство от пола до потолка, и его лицо глядело прямо на собравшихся. Поверхность, сероватая и скользкая, была окутана разноцветной аурой пылевых полей, тысячи лазеров вспыхивали каждую секунду, предотвращая любую опасность. Крошечная светящаяся точка на горизонте говорила о прибытии какого-то нового звездолета, возможно, с новыми пассажирами. Уошен невольно подумала о своей службе, переживая, кто же станет теперь встречать без Нее новых гостей.

- Ну а теперь я очищу луковку, - произнесла Премьер.

В мгновение ока защитная броня Корабля исчезла, и Уошен явственно увидела огромные пещеры, глубокие цилиндрические порты и те кости из гиперфибры, что давали всей структуре выносливость и прочность.

Затем были сняты еще несколько сотен километров.

Обнажились вода и скалы, полости, заполненные воздухом и мощнейшие слои гиперфибры.

- Совершенная архитектура,- заметила Премьер и подошла ближе к вздрагивающему изображению с усмешкой на лице. И, напоминая маленькую девочку с любимой игрушкой, призналась: - Я считаю, что во всей истории всех тысячелетий нет ничего более эпического. Ни в человеческой, ни в какой другой. - Уошен знала эту речь от слова до слова.- Я не говорю о нашем путешествии. Конечно, круговые турне вокруг галактики великое дело, но гораздо более значительно то, что этот Корабль был обнаружен нами прежде всех других, и мы не побоялись оставить нашу галактику для того, чтобы добраться до него первыми. Вообразите себе этот ужас: быть первыми живыми существами, шагнувшими в эти бесконечные пространства, первыми разумными существами, впервые за миллиарды Лет начавшими изучать это величие, разгадывать эту грандиозную тайну. Это было величественное время, спросите любого из тех, кто жил тогда. Говоря откровенно, мы можем считать себя благословенными. - Только Премьер имела право на такое самовосхваление. - Мы провели образцовую работу, иначе сказать невозможно. В то первое столетие, несмотря на отсутствие ресурсов, постоянную угрозу войны и колоссальный объем работы, мы занесли на карту более девяноста девяти процентов территории Корабля. И я смело повторяю, что именно я вела первую команду через всю инженерию мира и первая увидела совершенную красоту водородного моря под нашими ногами…

Уошен погасила улыбку. «Топливный бак есть топливный бак, и только топливный бак».

- И вот мы здесь! - провозгласила Премьер. Изображение неожиданно сжалось едва ли не вдвое. Из замороженной мантии, словно шесть маленьких взрывов, опоясывающих середину Корабля, показались главные топливные баки, каждый как раз под одним из главных портов. Обиталище пиявок находилось прямо под указательным пальцем Премьера и в таком масштабе выглядело не больше, чем какое-нибудь жирное простейшее.

- А теперь исчезаем.

Совершенно беззвучно с Корабля был снят еще один слой, потом еще один. Глубины топливных баков обнаружили огромные сферы, наполненные водородом, превратившимся из простой жидкости в черноватый камень, а еще дальше - в жутковатого вида прозрачный металл.

- Эти водородные моря всегда были пределом глубин, находясь у самого дна, - пояснила Премьер .- Под ними нет уже ничего, кроме железа и сплава других металлов, слившихся в одно благодаря фантастическому давлению.

Корабль, таким образом, сжался до маленького гладкого черного шарика - обыкновенного предмета, составляющего существенную часть множества развлекательных игр.

- До сих пор о ядре нам было известно практически все, - здесь Премьер сделала многозначительную паузу и позволила себе усмешку тайного знания. - Существовали ясные доказательства, что при окончании строительства судна кора, мантия и ядро были связаны радионуклеидами. Целью этого, как мы предполагали, было ускорение охлаждения территории. Чтобы скалы и металлы стали неизменяемы и предсказуемы. Каким образом Строителям удалось произвести этот трюк, нам неизвестно, но до сей поры существует целая сеть узких туннелей, ведущих вниз, разветвляющихся, чем ниже, тем сильнее, и усиленных гиперфиброй с энергетическими контрфорсами.

Уошен задышала быстрее и невольно кивнула.

- По замыслу Строителей или же с течением времени эти маленькие туннели разрушились. - Премьер снова помолчала, вздохнула и улыбнулась всем своим золотистым лицом. - Обвалились так, что теперь через них не пройти самым микроскопическим механизмам. Так мы, по крайней мере, считали.

Уошен чувствовала, как сердце ее забилось от поднимавшейся в ней настойчивой нежной радости.

- И никогда не существовало даже намека, что где-то там есть скрытые от глаз помещения. Я не критикую никого по этому поводу. Все возможные испытания были проведены. Сейсмические, нейтринные. Даже ручное обследование пород. И до пятидесяти трех лет назад не было никакой здравой причины думать, что наши карты неверны хотя бы в каком-то отношении.

Аудитория настороженно умолкла.

И тогда Премьер очень спокойно и очень тихо сказала:

- А теперь Корабль целиком, прошу вас.

И снова черный шар оделся холодными скалами и гиперфиброй.

- Разворот на девяносто градусов.

И с неожиданной застенчивостью Корабль отвернул от внимательных зрителей свое лицо, и перед ними появились ракетные сопла, каждое размером с лунную колыбель. Все они не работали, ибо согласно расписанию не должны были работать еще месяц.

- Столкновение, пожалуйста.

Уошен подошла ближе, испытывая неприятное чувство при мысли о том, что сейчас покажется на экране. Пятьдесят три года назад, проходя через Черную туманность, Корабль столкнулся с роем комет. Это событие никого не удивило, но капитаны со своими бригадами провели тогда месяцы» занимаясь ремонтом, нанося на карту новые пространства и переделывая старые. Опасность была привычным состоянием, как уплата налогов. Уклонение же от этих комет потребовало бы слишком много топлива, да и к тому же считалось, что столкновение с кометами практически безвредно, хотя на самом деле это было далеко не так.

Плевки антивещества оказались разбросанными на огромных пространствах.

Лазеры уничтожали эти фрагменты.

И теперь капитаны заново смотрели на разыгравшуюся тогда драму, на этот раз в деталях. В отдаленных частях помещения стали вспыхивать и навеки гаснуть маленькие солнца, постепенно их вспышки приближались и скоро придвинулись почти вплотную. Лазеры палили без остановки, уничтожая триллионы тонн льда и камня. Защитные поля вспыхивали, меняя цвет от тускло-красного до пульсирующе пурпурного, широким плащом обнимая Корабль и стараясь защитить его от газов и пыли. Но осколки по-прежнему сыпались на поверхность, тысячи тонких иголочек танцевали на серовато-серебряном лице Великого Корабля. В самый разгар бомбардировки неожиданно вспыхнул слепящий белый свет, перекрывший все остальные сполохи и взрывы. Капитаны, вспоминая недавнее, заморгали, прикусили губы и пришли в необычайное волнение.

Через хваленую систему защиты прорвались горы железа и никеля.

От столкновения Корабль сильно тряхнуло. Задрожали в тарелках желатиновые обеды, заволновались спокойные моря, и многие бдительные или слишком нервные пассажиры обратились к богине, вдруг вспомнив, что есть на свете нечто более вечное, чем они сами. Затем реморы потратили не один месяц, чтобы наполнить новые кратеры свежей гиперфиброй, а нервные и беспокойные пассажиры бесконечно толковали об этом опасном моменте, с наслаждением описывая некогда пережитый ужас.

Но весь -Корабль никогда не был в опасности.

Вслед за столкновением капитаны широко опубликовали свои схемы и выкладки, убеждая всех, что поверхность может абсорбировать энергию и в тысячу раз большую, и что причин беспокоиться, а уж тем более опасаться, нет. Но, несмотря на это, некоторые люди и чужие продолжали твердить, что они боятся.

- А теперь пересечение секций, пожалуйста, - с ощутимым облегчением попросила Премьер.

Ближайшая полусфера исчезла, и на новой схеме возникли изображенные полосами нежных красок волны давления, появлявшиеся со стороны взрыва, расползавшиеся и исчезавшие, а затем вновь собирающиеся воедино у кормы. Они сотрясали всю основу Корабля и опять откатывались назад к месту взрыва, откуда начинали новую атаку. Даже сейчас можно было ощутить слабую вибрацию, проходившую по телу Корабля так же, как и по телам капитанов.

- Пожалуйста, анализ.

На изображение легла карта, всем слишком хорошо знакомая, но непривычно увеличенная в сотни раз.

- Мадам,- раздался вдруг осторожный голос Миоцен. - Разумеется, здесь аномалия. Но не игра ли это масштаба… Не кажется ли только… что похоже…

- Именно поэтому и я думала, что ничего нет, - прервала ее Премьер. - И даже самый заслуживающий доверия специалист - часть моей правой руки - согласился со мной. В регионе определяется некое изменение в химическом составе. Или в плотности. И больше ничего. - Она надолго смолкла, внимательно глядя на своих капитанов, и, широко улыбнувшись, закончила: - Возможность нарушения ядра считается нелепой идеей.

Вице-премьер и капитаны закивали со вновь вспыхнувшей надеждой.

Но из-за простой аномалии никто и никогда не позвал бы их сюда. Уошен знала это и потому невольно подошла ближе к карте. Насколько большой может быть дыра? Оценить это нетрудно, но простая карта всегда дает некоторые погрешности.

- Нелепой, - повторила Премьер. - Но потом я мысленно вернулась в те времена, когда была ребенком и мне было не более сотни лет от роду. Кто мог тогда подумать, что живой мир можно превратить в Корабль, и я сама буду жить в этом Корабле?

«Именно так,- подумала Уошен. - Некоторые идеи всегда кажутся безумными».

- Мадам,- снова со свойственной ей твердой деликатностью вмешалась Миоцен,- я уверена, вы сознаёте, что нарушение таких пропорций сделает наш Корабль значительно легче. И предполагая, что мы знаем плотность проникшего железа, естественно…

- Но вы предполагаете, что наше ядро - полое. - Премьер посмотрела на своего любимого офицера, а затем обвела глазами всех остальных. Ее золотистое лицо оставалось спокойным. Некоторое время она наслаждалась замешательством и неведением своих слушателей, а затем неторопливо и спокойно вновь приступила к своему рассказу. - Это началось, как начинается на любом другом судне. Не забывайте, что мы до сих пор не знаем, для чего и почему был создан наш дом. Все, что мы можем представить в качестве объяснения, это лишь утверждение о грузовом судне, спроектированном для перевозки чего-то или кого-то, не похожего на людей. Но на этом мы споткнулись, и далее пока не удалось сделать ни шагу. Каков же он был - первоначальный груз нашего Корабля?

Большая часть капитанов развела руками.

- Представьте, что внутри спрятано нечто, - почти приказала Премьер. - Груз, ну, что-нибудь материальное, то, что надо донести, охранять. А теперь представьте целую серию поддерживающих полей, своеобразных контрфорсов, которые предохраняют груз от сотрясений на всем продолжении нашего пути. И еще вообразите, что эти контрфорсы настолько мощны и выносливы, что могут замаскировать все, что бы ни находилось под ними там, внизу…

- Но, мадам! - раздался чей-то возглас.

- Да, Дью, - помолчав, разрешила Премьер.

- Скажите нам просто, прошу вас… что там, в преисподней, под нами?

- Сферический объект. - И, словно задумавшись, добавила: - Размером приблизительно с Марс. Но со значительно большей массой.

Сердце Уошен готово было выпрыгнуть из груди.

Капитаны хором издали низкий протяжный стон, напоминающий рычание раненого зверя.

- Покажите, - обратилась Премьер к своим помощникам. - Покажите всем то, что мы обнаружили.

Изображение снова изменилось. Внутри Великого Корабля угнездился еще один мир, черный, как железо, и значительно меньший, чем окружающий его ковчег. Эта простая возможность такого колоссального, ни на что не похожего открытия ударила по нервам Уошен не сразу, а накатывала волнами, перехватывая дыхание и заставляя зачарованно смотреть на исказившиеся лица своих коллег, впрочем, едва различимые из-за волнения.

- Этот мир - и совершенный мир, надо вам признаться, - обладает атмосферой… - Премьер тихонько рассмеялась, продолжая говорить вещи, казавшиеся невозможными. - Несмотря на изобилие железа, его атмосфера содержит свободный кислород. И воды там достаточно для маленьких речек и озерков. Словом, все симптомы живого мира налицо…

- Но откуда вы знаете!? - неожиданно даже для самой себя выкрикнула вдруг Уошен и замерла, извинившись: - В моем вопросе нет ни капли неуважения, поверьте.

- Если я правильно поняла ваш вопрос, то отвечаю, что в этом мире я не была. - Премьер едва не подпрыгнула, как девчонка, и торжествующе добавила: - Но пятьдесят лет упорной секретной работы принесли свои плоды! При помощи самовосстанавливающихся дронов мне удалось отреставрировать один из этих обрушившихся туннелей. И я послала туда разведчиков. Вот почему я сейчас здесь перед вами, и утверждаю, что этот мир не только существует, но и каждый из вас скоро увидит его собственными глазами.

Уошен посмотрела на Дью, дабы удостовериться, что и на его лице сияет такая же широкая, как у нее самой, улыбка.

- Кстати, я уже даже дала ему имя, - прищурилась Премьер. - Медулла оссиум. - И она повторила, смакуя: - Медулла оссиум, - затем, словно извиняясь, добавила: - Это очень старое медицинское название, в переводе на обычный язык означает «костный мозг». А костный мозг, как известно, есть место, где рождается кровь.

Уошен чувствовала, как ее собственная кровь шумит в ее вздрагивающем теле.

- Медулла оссиум оставлен для вас, - объявила Премьер.

Казалось, пол наклонился и поплыл под ногами Уошен, и она сама не помнила, как сумела с собой справиться.

- Для вас! - повторила гигантская женщина. - Он ожидает вас, моих самых талантливых, самых преданных соратников.

- Благодарю, - прошептала Уошен, и это слово повторил нестройный взволнованный хор остальных.

- Аплодисменты Премьеру! Аплодисменты! - опомнилась Миоцен.

Но Уошен уже ничего не слышала и не видела, вперив свой взгляд в диковинное черное лицо этого самого непредсказуемого из миров.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Медулла оссиум

Небо гладко, как само совершенство и вневременье, кругло и непогрешимо, как конец универсума.

Но триллион лиц не смотрит на небо.

Ибо совершенство не интересно. Оно утомительно.

И отсюда череда печалей, изъянов, тоски и гнева. Все безразлично, съешь ли ты, съедят ли тебя, на всем отпечаток бессмысленности. Только несовершенство может изменить это состояние, но небо вечно и никогда не меняется. Никогда. Вот почему этот триллион глаз следит за небом только для того, чтобы увидеть нечто летящее или плывущее - все, что угодно, только не эту скользкую серебристую округлость.

Внизу нет совершенства.

Внизу ничто не остается постоянным надолго, ничто не преуспевает, ни к чему нельзя привыкнуть, все меняется мягко, быстро, без колебаний, сожалений и без жалоб.

Тому, что под ногами, нельзя верить.

Нельзя быть уверенным в следующем вздохе.

Возможно, мыслящий, благоразумный и самосознающий разум мог бы возжелать подобного торжествующего совершенства.

Чтобы поглотить вечность.

Чтобы позаимствовать ее силы и выносливость хотя бы на краткое мгновение.

Но такое желание слишком изысканно и расточительно для этих умов. Они слабы, малы и сиюминутны. Они сфокусированы на преходящем. На еде и совокуплении. Они отдыхают тогда, когда нет иного выбора. И ничто больше не врезано намертво в их горячие гены, ничто больше не кипит в крови и не выплескивается наружу в пыльце и сперме.

Перестань суетиться - и погибнешь.

Это отчаянный и бешеный мир. Глубоко и абсолютно порочный. Но внутри каждого крошечного разума гнездится непреклонная гордость, повторяющая:

Я есть. Я живой.

На обратной стороне листка, прилепившись к горячей железной гальке, я правлю… И для существ под моими ногами, слишком ничтожных, чтобы быть замеченными, я есть нечто великое и могущественное…

Я совершенство в ваших жалких крошечных глазках!..

Глава шестая

Чудо было втайне завершено в несколько декад.

Похожие на моль дроны прогрызли дорогу сквозь тысячи километров железа и никеля, заново открывая древние, давно обрушившиеся туннели. При их проходке эти рабочие муравьи укрепляли стены гиперфиброй наивысшей пробы. К проекту подключили одну из резервных насосных станций топливного бака. На выходе из шахты капитанов ожидали новые кары, спроектированные специально для этого случая и не имевшие даже заводских знаков; они готовы были отвозить людей в самое лоно производимых работ. А там бригады дронов-конструкторов пробивались вперед, создавая оперативную базу - эффективный и стерильный городок дортуаров, магазинов запчастей, крошечных галерей и лабораторий, - все спрятанное в прозрачном бриллиантовом шаре.

Уошен прибыла на базу одной из последних.

По настоянию Премьера она занималась работой по тщательному уничтожению следов, оставленных капитанами при выходе из жилища пиявок.

Это была необходимая предосторожность, требующая исключительной тщательности и тяжелого пунктуального труда.

Некоторые из ее команды вообще восприняли это как оскорбление.

Чистить отхожие места и удалять хлопья кожи было мерзко и утомительно. «Мы что, дворники или кто?» - ворчали капитаны.

- Не дворники, - соглашалась Уошен. - Профессионалы все сделали бы еще на прошлой неделе.

Дью тоже оказался в ее команде и в отличие от большинства работал без отговорок, откровенно желая произвести впечатление на своего начальника. В его работе скво-

зил некий очаровательный эгоизм. Было известно, что скоро Уошен наденет эполеты Вице-премьера, и Дью явно хотел покорить ее своим рвением, дабы иметь возможность попасть под ее покровительство. Да, это был расчет, и все же Уошен полагала, что в таком расчете немало разумного и даже благородного. Она верила, что в расчетливости капитанов нет ничего плохого, неважно, относится ли это к определению курса Корабля или к собственной карьере. Это была определенная философия, о которой они часто говорили с Памиром и которую он никогда не принимал даже в самых смягченных формах.

Неприятная работа была завершена в течение пятнадцати дней.

Узкие, рассчитанные на двух пассажиров кары стояли в готовности, чтобы проделать свой долгий путь вниз к базовому лагерю. Уошен решила, что поедет вместе с Дью и отправится, как и положено капитану, последней. В ожидании Дью развлекал ее прелестной и хорошо подготовленной историей своей жизни.

- Я родился на Марсе в благородной семье, - признался он. - И сюда приехал просто из обыкновенного туристского любопытства. Ожидание острых ощущений, новизны, безопасных путешествий в разумных дозах, ну и прочее в таком же духе. И, конечно, ни на что не похожая возможность, что когда-нибудь, где-нибудь, в какой-нибудь отдаленной и экзотической части Млечного Пути я вдруг и вправду стану лучше.

- Но пассажирам не разрешается присоединяться к команде, - заметила Уошен.

Дью хмыкнул, его подвижная физиономия неуловимо напоминала лицо проказливого мальчишки.

- Поскольку это тяжкий труд, ибо пассажирам приходится начинать с самого дна. Наше положение, захваченное или вырванное огромным напряжением, требует полного подчинения, хотя ты благородно рожденный и не дурак. Я понимаю. Талант входит во вкус, но далеко не все могут носить нашу форму как должно.

Пока их никто не видел, капитаны вновь надели свою зеркальную форму.

Уошен кивнула и тронула новые пурпурно-черные эполеты.

- Так почему же ты пошел на это? Разве ты дурак?

- Абсолютный, - рассмеялся Дью.

Уошен ничего не оставалось, как тоже расхохотаться.

- Я играл роль благородного пассажира несколько тысяч лет, - объяснил он. - И только тогда окончательно понял, что, несмотря на все приключения и все положенные по этикету улыбки, я зануда и навсегда таким останусь.

В окнах кара потемнело. Единственный свет шел от приборной доски; зеленые огоньки говорили о том, что все в полном порядке, система функционирует отлично. «Зеленый! Цвет земных лесов. Приятный для человека цвет», - мимоходом подумала Уошен.

- Но капитаны никогда не выглядят занудами,- продолжал гнуть свое Дью. - Ну, отправляют они естественные надобности, ну, торопятся постоянно. Но именно это и привлекает меня. В частности, в вас. Ведь душа трудится без устали и сожалений только тогда, когда от неё этого ждут.

Дью совершил почти беспримерный бросок в элиту Корабля. Он перечислял свои посты, которые прошел, упорно карабкаясь на вершину иерархической лестницы, начиная от чернорабочего обслуживающих команд до капитана низшего ранга. Потом он умолк. Молчал и улыбался до тех пор, пока она не заметила его улыбки. И тогда тихо и уважительно попросил Уошен рассказать и о своей жизни.

Сотни тысяч лет уместились в одиннадцати предложениях.

Я родилась здесь, на Корабле, в районе моря. Там прошло все мое детство. Премьеру нужны были капитаны, и я стала одним из них. Я выполняла все положенные капитанам работы и еще кое-какие. Последние пятьдесят тысяч лет я занимаюсь встречей и наблюдением за пассажирами из чужих. Судя по моему послужному списку и повышениям, я отличный специалист. Детей у меня нет. Мне достаточно моих домашних любимцев и жилья. В компании капитанов я чувствую себя спокойно и уверенно. Другой жизни, кроме как на этом прекрасном таинственном Корабле, представить себе не могу. Где еще в целом мире человек может настолько разнообразить каждый свой день столь долгой, тысячелетней жизни?..

Дью слушал, прикрыв свои серые глаза, и открыл их тольк|о тогда, когда рассказ Уошен закончился. Как всегда, глаза улыбались, улыбался и подвижный большой рот.

- А ваши родители все еще на Корабле?

- Нет, они продали свои акции, как только Корабль вошел в Млечный Путь, и эмигрировали. - О том, что они отправились в колонию, Уошен не сказала. Это был дикий унылый мир, но теперь, возможно, густонаселенный и вполне обыкновенный.

- Наверняка они испытывают огромную гордость, - не унимался Дью.

- Гордость? За что?

- За вас.

На мгновение Уошен смутилась, и это смущение даже отразилось на ее обычно спокойном лице.

- Ведь они слышат новости,- продолжал Дью. - Ну, когда Премьер объявила об этой галактике, что мы нашли внутри, и о той роли, которая уготована в этом деле именно нам… Теперь, наверное, все и везде узнают нашу историю…

Сказать по правде, Уошен никогда не приходила в голову подобная перспектива…

Но, вероятно, это было именно так.

- В нашем прославленном Корабле таится тайна! Представляете, что будут думать люди.

Уошен кивнула, соглашаясь… и вдруг почувствовала, что внутрь серебряной змейкой проскользнула дрожь… нежданный предвестник того, что могло назваться страхом.

Глава седьмая

Но вновь прибывшие оказались не готовы к Медулла оссиуму.

Уошен не видела заранее ни изображений их базового лагеря, ни самого нового мира. А воображение, как и слухи, имеет свою собственную жизнь и способность распоряжаться собой, как им самим захочется. И потому в голове у Уошен не было ничего, кроме тех схем, которые показывала Премьер всем капитанам, и чувства ее остались незатронутыми.

Едва оказавшись в маленьком гараже, их крошечный кар стал прозрачным. Во всех направлениях простиралась гиперфибра, серовато-серебристый материал, переплавленный в структуру бриллианта, из которой здесь было сделано все: эллинги, багажные отсеки и длинные лестницы.

Кар взобрался в первый подходящий эллинг.

Последний километр Дью и Уошен преодолели уже пешком, перепрыгивая через три ступеньки. Они находились в заново проделанном проходе, совершенно ровном й прохладном. Потом ступени кончились, и неожиданно они оказались на широкой качающейся платформе, где, невольно прижавшись плечами друг к другу, стали вглядываться в ее дальний край.

Между ними и несколькими сотнями километров безвоздушного, но живого мира стояла стена бриллиантового пузыря. Силовые поля завихрялись в вакууме, создавая арки прочных контрфорсов. Сами по себе эти контрфорсы были великой загадкой. Как они поддерживались? Как смогли простоять столь долго, не разрушаясь? Уошен отчетливо видела их - яркий сине-белый свет лился, казалось, отовсюду, заполняя огромное помещение. Но этот свет был совершенно неподвижен. Даже под защитой капсулы этот свет ослеплял. Непривычному глазу нужно было адаптироваться - физический акт, включающий действие сетчатки и темные линзы. Естественный процесс занял бы слишком много времени; даже со всей своей адаптирующейся ко всему генетикой Уошен весьма сомневалась, чтобы кто-то смог в разумный период времени привыкнуть к этому бесконечному дню.

Стены помещения представляли собой гигантскую сферу из серебристо-серой гиперфибры, нарушаемую только самыми крошечными из разрушенных туннелей, оставленных со времени их создания. Помещение охватывало пространство большее, чем Марс, и, судя по показаниям приборов и расчетам, его гиперфибра была не менее толстой, чем самая прочная броня только что отремонтированной поверхности Корабля, судя же по ее чистоте, возможно, прочнее на два, а то и на двадцать порядков.

Стена мягко распалась в стороны, и ее серебристая поверхность открыла округлое тело Медуллы.

- Медулла оссиум, - зачарованно прошептала Уошен.

На той маленькой части пространства, которое открылось ее прищуренным от света глазам, с десяток действующих вулканов изрыгали огонь и черные газы, ленты раскаленного добела железа текли в озеро, где с шипением остывали, и грязный шлак осаждался по берегам. По остужающим его узким ручьям бежали потоки горячей воды, выглядевшие немногим приятнее: они были полны отложениями пурпурного и переливающегося малинового цвета вперемешку с черным и коричневыми и стекали в озеро. Над этим озером испарявшаяся вода собиралась в огромные грозовые тучи, уносимые сильными ветрами обратно в глубь пространства. А там, где не было извержений, царила странная чернота без теней, и чернота эта происходила вовсе не от выхода на поверхность железных руд. Уошен видела мощную растительность цвета сажи, выросшую на этом бескрайнем дне. Леса. Джунгли из массы живого фотосинтеза. Благословенная природа. Даже наблюдая ее из базового лагеря, капитаны могли себе представить, что там происходит. Растительность служила бесконечным фильтром, удаляющим токсины и отработанный кислород из ржавчины, создавая атмосферу, хотя и не совсем чистую, но все же такую, что люди, правда соответственно подготовленные, могли бы находиться там в достаточно комфортных условиях.

- Я бы хотела оказаться там, - призналась Уошен.

- Не сразу, - предупредил Дью, указывая рукой куда-то за ее плечо. - Невозможные вещи обычно требуют времени для адаптации.

Бриллиантовый пузырь охватывал значительное пространство, в котором, как сталактиты, были подвешены магазины, дортуары й лаборатории. На самом его конце дроны изготовляли новую гиперфибровую конструкцию, серебристо-белый цилиндр которой, постепенно увеличиваясь в размерах, медленно приближался к скалистому черному пейзажу внизу.

Этот цилиндр должен стать мостом в новый мир.

Но не сразу, не сразу.

Никаких дорог внизу не было. Силовые поля контрфорсов разрушали любой вид механизмов, отправляемых туда. И по многим признакам люди смутно понимали, что эти контрфорсы также подточат, а затем уничтожат и любой вид разума, который осмелится коснуться их. Над этой проблемой работали капитаны с большим инженерным опытом. Начальником группы была настоящая волшебница, капитан по имени Ааслин. Она сконструировала некую шахту из гиперфибры, чье пространство было защищено квазикерамикой и суперфлюидами. Основательно подкрепленные теоретическими выкладками расчеты утверждали, что опасность кончается там, где заканчивается свет; это и происходило в верхних слоях атмосферы Медуллы. Быстрое и защищенное необходимыми приборами вторжение не убьет никого. Но прежде следовало провести испытания. В ближайшей лаборатории в чистых клетках уже сидело несколько сотен бессмертных поросят и обезьян, избалованных и совершенно не представляющих, какое героическое будущее их ждет.

Уошен думала о поросятах и о графике.

Ее размышления прервал знакомый голос:

- И каковы ваши впечатления, дорогая?

Перед ней стояла Миоцен. В форме она выглядела еще более эффектной и недосягаемой. И все же Уошен заставила себя улыбнуться, приветствуя начальство привычным «мадам» и легким поклоном.

- Я поражена, мадам. Я даже не подозревала, что этот мир может оказаться столь прекрасным.

- Так он прекрасен? - Узкое, как лезвие, лицо осветилось улыбкой.- Не знаю, не знаю. Впрочем, у меня отсутствует эстетическое чувство.

Наступило неловкое молчание.

- Это, конечно, спартанская красота, мадам. Но все же она есть, - выручил Дью.

- Верю. - Вице-премьер улыбнулась куда-то в пространство. - Но скажите мне - если этот мир действительно столь же безопасен, как и красив, сколько же тогда заплатят наши пассажиры за то, чтобы попасть туда и посмотреть? Или даже спуститься вниз и совершить прогулку?

- Чем меньше опасности, тем больше заплатят, - ответила Уошен.

Дью согласно кивнул.

Но улыбка Миоцен стала жесткой.

- А если опасность велика?

- Оставим ее нетронутой.

- А если опасность имеет отношение к Кораблю?

- Разрушим наши новые туннели, - предложил Дью.

- А сами останемся наверху в полной безопасности.

- Разумеется, - в один голос ответили капитаны.

Широкая усмешка морщила губы Дью, и почему-то казалось, что он улыбается не только ртом, а всем своим большим телом.

Всюду на гладкой поверхности пузыря были разбросаны десятки отражающих зеркал и пучки сложных антенн.

- Но разве мы видим где-нибудь разумную жизнь, мадам? Или хотя бы какие-то артефакты? - спросил Дью, указывая на все эти переплетения.

- Нет. Нет и нет.

«Странное место для сантиментов», - подумала Уошен.

Но если строители Корабля и оставили где-то города, то они давным-давно разрушены. Или, по крайней мере, непригодны для обитания. Кора под ними не наберет возраста и в тысячу лет. Медулла оссиум - огромная кузница, постоянно перерабатывающая не только собственное черное лицо снаружи, но и горячие кости внутри.

- У этого мира есть одно отличие,- заметил Дью. - Это единственная часть Корабля, живущая своей собственной жизнью. Правда, когда прибыли люди, каждый проход и каждое помещение были стерильны.

- Но это может быть просто совпадением, - ответила Уошен. - Для появления жизни обычно требуется активная геология. Остальной Корабль - это холодные скалы и гиперфибра, а огромные массы растений разрушили бы любую претендующую на развитие органическую композицию.

- И все же я верю снам, -вздохнул Дью, глядя на обеих женщин. - В моих снах строители ждут нас где-то на еще большей глубине.

- Опасный сон, - предупредила Миоцен.

Но Уошен была согласна не с ней, а с Дью. Стоя здесь и видя перед собой эту странную реальность, она могла представить себе древние двуногие существа, накладывающие гиперфибру на стены, а затем сотворившие Медулла оссиум прямо из ядра Корабля. Зачем им это понадобилось, она не знала и даже не осмеливалась мыслить в этом направлении. Но можно было вообразить себе кого-то, похожего на нее саму, переброшенную на пять или десять миллионов лет назад… Это было сложное, но прекрасное видение… нечто, чем она могла бы поделиться с другими…

Кто знает, что еще они обнаружат? Места здесь очень много. Да и что они могут видеть с этого крошечного наблюдательного пункта? А кто может сказать, что скрывается под этими железными горами или за тем неровным горизонтом?

Но пока она обдумывала эти важные вещи, заговорил Дью. Жизнерадостные слова так и сыпались из его подвижного неутомимого рта.

- Это фантастика! - восклицал он, глядя вниз сквозь бриллиантовый пол платформы. - И великая честь. Я просто не могу поверить, что Премьер с ее-то мудростью включила в этот проект и меня!

Вице-премьер кивнула, подозрительно промолчав.

- И вот я здесь! - захлебывался Дью. - Я почти вижу и предназначение этого места, и цель всего Корабля!

Уошен глазами попыталась успокоить коллегу. Но Миоцен уже вскинула голову и смерила взглядом капитана одиннадцатого ранга.

- Я с удовольствием выслушаю ваши идеи наедине, мой милый.

Дью удивленно поднял темные брови и, помолчав, заметил:

- Извините, мадам, но боюсь, что это невозможно. - Он зачем-то посмотрел на свои большие руки. - Потому что эти идеи принадлежат не мне.

Глава восьмая

Даже у себя дома, сидя с затемненными окнами и зажженным ночником, Миоцен чувствовала этот непреходящий свет снаружи. Ей казалось, что она видит его жесткую синеву даже тогда, когда глаза ее плотно зажмурены, и ощущает ее, слово та проскальзывает через самые микроскопические отверстия, пронизывая плоть, желая добраться до ее старых костей.

Когда она последний раз спала как следует? Она не могла припомнить, ночи становились все тяжелее и хуже. Груз ее миссии и все окружающее будоражили ее нервы, лишали уверенности, портили столь тщательно соблюдаемый внешний вид.

Проснувшись и зная, что больше не заснет, Вице-премьер глядела в темноту, представляя себе иной потолок и иную себя. Когда Миоцен была еще ребенком, ее родители - люди крайне скромные - вдруг подарили ей неожиданную, чудесную игрушку. Это была сделанная из аэрогеля и бриллианта модель той исследовательской ракеты, что совсем еще недавно открыла Великий Корабль. По просьбе девочки модель подвесили над ее кроватью. Она напоминала голубоватую паутину, составленную из полусотни крошечных круглых зеркал. В центре была устроена кабина размером с кулак. В ней находился простой компьютер, в памяти которого хранились история открытия и жизнеописания людей, его совершивших. Ночами, лежа под одеялом, девочка слушала, как компьютер глубоким спокойным голосом рассказывает про отдаленные миры, где путешествовала ракета, и как ее необычная траектория постепенно вынесла космический кораблик за пределы Млечного Пути. В фальшивых зеркалах возникали изображения тысяч этих миров, потом холодный черный вакуум, а затем первое зарево Корабля. Зарево становилось все более ярким, постепенно проявлялось его древнее лицо, а потом девочка вдруг оказывалась сзади и видела огромные двигатели, которые несли это чудо к ней. Потому что Великий Корабль шел именно к ней. Она знала это всегда. И шел, чтобы принадлежать ей вечно.

Ас приходом утра игрушка приветствовала ее неизменными словами:

- Хочу, чтобы у меня были ноги, чтобы пойти гулять. А еще хочу иметь твой разум, твою свободу и хотя бы половину того блестящего будущего, которое тебя ожидает.

Она любила эту игрушку. Иногда девочке казалось, что она ее самый лучший друг и самый преданный союзник.

- Тебе не нужны ноги, - убеждала ее Миоцен. - Куда бы я ни пошла, я всегда возьму тебя с собой.

- Люди будут смеяться,- предупреждал ее маленький друг.

Но Миоцен еще ребенком всегда ненавидела шутки.

- Знаю, знаю, - смеялась игрушка над ее неопытностью. - Придет время, и ты оставишь меня. И это произойдет гораздо скорее, чем ты думаешь.

- Нет, - всхлипывала девочка,- никогда. Конечно, она оказалась не права. Не прошло и двадцати лет, как Миоцен повзрослела и начала задумываться над взрослыми вопросами; затем в жесткой конкуренции она выиграла полный школьный курс в Академии Белтера. Начиналась ее знаменитая карьера, и, конечно, она оставила свои игрушки. Сегодня ее бывший друг валялся где-нибудь в кладовке или был потерян. Возможно, ее родители, не очень отягощенные сентиментальностью, просто выкинули его. И все-таки…

Были моменты, когда она лежала без сна, одна и, глядя в потолок, снова видела висевшего над ее годовой друга и слышала его низкий героический голос, обращенный только к ней, рассказывающий о том, каково было плыть одному меж далеких звезд.

- Миоцен! - позвал знакомый голос.

Она явно не спала, она не могла заснуть, Миоцен была в этом уверена. Но кровать поднимала ее до тех пор, пока она не села прямо и не включила лампу. Только тогда она заметила, что времени прошло много. Девяносто пять минут непрерывного сна, сна со сновидениями - сообщили ей ее внутренние часы.

И снова она услышала: «Миоцен!»

У противоположной стены сидела Капитан-премьер. Или, скорее, простое изображение Премьера сидело на гипотетическом стуле, который выглядел вполне массивным, хотя и состоял из ничего, кроме особым образом сложенных протонов. Но знакомый голос сказал своему самому любимому и самому преданному подчиненному:

- Ты хорошо выглядишь.

Интонация предполагала нечто совершенно обратное. Вице-премьер собрала все свое самообладание, склонилась в отточенном поклоне и сказала:

- Благодарю вас, мадам. Как всегда. Короткая, как вспышка света, пауза.

- Ты очень гостеприимна.

Эта женщина обладала странным и жестким юмором, и потому Миоцен никогда даже не пыталась культивировать подобное чувство в себе. Премьеру нужен не веселящийся друг, а нужен серьезный помощник, воплощение рассудительности и преданности.

- Ты просила дополнительного снаряжения.

- Да, мадам?

- В этом отказано. - Премьер улыбнулась. - Тебе совершенно не нужно никаких дополнительных ресурсов. И, говоря откровенно, некоторые твои коллеги задают слишком много вопросов.

- Могу представить, - ответила Миоцен и со вторым, совсем уже незначительным поклоном, добавила: - Имеющегося снаряжения достаточно. Мы сможем достичь намеченной цели. Как я указывала в своем рапорте, вторая линия связи и новый полевой реактор дадут нам дополнительную гибкость.

- Что же, резервы тебе не очень-то и нужны? - усмехнулась Премьер.

Тысячелетний опыт удержал Миоцен от того, чтобы высказаться или даже выказать простое неудовольствие.

- Они задают лишние вопросы, - повторила Премьер. Миоцен знала, что остается только молчать.

- Боюсь, твои коллеги не верят нашей легенде.. - Круглое лицо улыбнулось еще шире, и золотистая кожа засверкала еще ярче, словно впитала цвет лампы. - Я тоже попала в такую историю. Полный афронт. Твой робот-факсимиле поднимается на борт. Моментальный старт. Но всякий знает, как просто лгать и как трудно уговорить кого-либо поверить…

И снова Миоцен промолчала.

Их прикрытие было чистой фикцией: делегация капитанов отправилась в некий высокотехнологичный мир. Там они должны встретиться с экзофобами, которых люди должны склонить к дружбе или, по крайней мере, уговорить поработать на выгодных условиях. Такие миссии не раз проводились в прошлом и всегда окружались некой таинственностью. Именно поэтому другие капитаны - менее квалифицированные, чем те, что находились сейчас на Медулле, - относились к этой истории как к сплетне.

- Если я пошлю тебе реактор, это могут заметить, - пояснила Премьер.

«Как бы не так»,- подумала Миоцен.

- А если мы проложим вторую линию связи, то риск того, что кто-нибудь услышит липшее, также удваивается.

«Похоже на правду», - подумала Миоцен и спокойно ответила:

- Как вам будет угодно, мадам.

- Как мне будет угодно. - Подтверждающий кивок. Потом вопрос уже слишком откровенный: - Вы следите за своим расписанием?

- Да.

- Вы доберетесь до планеты за шесть месяцев?

- Да, мадам. - Еще вчера мост Ааолин был на полпути к Медулла оссиум. - Мы работаем изо всех сил, и будем продолжать в том же темпе, если ничто не помешает.

- Именно так и должно быть.

Осторожный кивок, а затем Миоцен попыталась взбунтоваться.

- Все сгорают от нетерпения, мадам.

- Не сомневаюсь. Дело исключительной важности.

Миоцен почувствовала, как теплая волна радости пробежала по телу, и не удержалась от крошечной, почти незаметной улыбки.

- Это все, мадам?

- На данный момент, да.

- Тогда я предоставляю вас более важным делам.

- Все важные дела закончены. Остаток этого дня - не больше, чем рутина.

- И все же - хорошего дня, мадам.

- И вам. И вам того же, дорогая.

Изображение растаяло, сопровождаемое задумчиво пульсирующим светом.

Миоцен встала у единственного окна.

- Откройся.

Темнота исчезла. Ее заливал бесконечный дневной свет, жестокий и синий. И горячий. Глядя сверху на свой маленький город, наблюдая за дронами и капитанами в самый разгар работы, Миоцен неожиданно позволила себе отвлечься. Да, ей оказана честь присутствовать здесь и даже возглавлять эту миссию. Да, ее амбиции вполне удовлетворены, но что же ее собственные таланты и умения? Не говоря уже об умениях ее коллег? Почему Премьер выбрала именно, ее? Ведь были и другие лидеры, более умелые, с большим воображением и даже с большим опытом в подобной работе. Но все же она была признана лучшим из всех кандидатов. И сама, придирчиво рассмотрев свою кандидатуру, Миоцен пришла к выводу, что, без сомнения, превосходила всех остальных только в одном.

В преданности.

Когда-то давно они с Премьером одновременно поступили в Академию и во многом были похожи: амбициозные студентки, жадно поглощавшие знания, ставшие друзьями и однажды случайно признавшиеся друг другу, что никогда не будут принадлежать любовникам, как порой и самим себе.

Но каждая из этих двух молодых женщин заявила, что хочет стать первой на этом Корабле.

Во снах Премьера именно она возглавляла первую миссию. Во снах же Миоцен нынешний Премьер являлась самым важным органом этой миссии.

И в этом заключалась колоссальная разница.

Но почему сейчас Премьер пришла сюда сама?

Да, проблем, конечно, много. Инерция мышления и ночные кошмары, вызванные вечным ожиданием каких-то неизвестных опасностей. Благодаря голографическим изображениям и роботам-факсимиле она может управлять Кораблем из любой его точки. Но такая отважная и подвижная душа, какой обладала Премьер, должна была ненавидеть свое официальное положение, отдаляющее ее от свершающегося прорыва. И возможно, в самый последний момент, в лихую минуту Премьер махнула рукой на здравый смысл, села в один из крошечных каров и оказалась здесь в канун великих событий. А по сути - похитив у нее, Миоцен, исторический момент открытия.

В первый раз Вице-премьер ощутила, насколько ненавистна ей такая перспектива. В груди поселился гнев. Но гнев этот был странно приятным, даже больше - он был гармоничным. И справедливым. И Миоцен подумала, что, может быть, она находится здесь именно для того, чтобы испытать это неведомое доселе чувство. Премьер знала, что благодаря бесконечной преданности подчиненной она может приехать сюда и присвоить себе честь быть первой, и Вице-премьеру не останется ничего другого, как только кивать и улыбаться, отдавая славу, которая по праву принадлежит ей самой.

Миоцен спокойно приказала окну увеличиться.

Прозрачная панель выгнулась вперед и стала тоненькой, как стенки надуваемого мыльного пузыря.

И, наклонясь вперед, Миоцен увидела спальный район меж бриллиантовых улиц, а за ними горячее черное лицо этого странного мира и сказала себе совершенно спокойно и сухо: «Не ходите сюда, мадам. Оставьте мне мою славу. Только ее одну, прошу вас».

Глава девятая

Капитаны без планов и маршрутов - ничто.

Покорение планеты состоялось через год и девять дней после знаменательного брифинга в топливных баках. И, как любое другое историческое событие, оно свершилось именно тогда, когда и ожидалось. Сторона, на которой оно произошло, была выбрана потому, что на ней наблюдалась явно зрелая и стабильная почва. Мост был закончен, поставлен в нужную позицию и опущен в верхние слои атмосферы; перед этим он благополучно прошел все вообразимые испытания. Последний километр моста разворачивался под гром оркестра. В последний момент датчики еще фиксировали малейшие неровности почвы и наносили их на карты. Но вот край острой, как бритва, гиперфибры вошел в железную землю, и специально спроектированный кар понесся вниз, защищенный как прочными полями, так и своей скоростью. Путешествие через проржавевшие контрфорсы прошло быстро и без происшествий, так что первая партия прибыла на место с минимумом суеты.

Ходил слух, что принять участие в этом торжественном акте прибудет сама Премьер. Но, как и большинство слухов, он оказался ложным и стал передаваться далее как очередной анекдот. Зачем после столь тщательно выстроенной системы безопасности она станет подвергать себя столь явному риску?

Привилегия открытия досталась Вице-премьеру.

В сопровождении камер слежения и охраны она осторожно ступила на поверхность Медулла оссиум. Глядя из базового лагеря, Уошен видела ее слишком спокойное лицо, обращенное к чужому ландшафту, и заметила в широко распахнутых неморгающих глазах какое-то необыкновенное выражение. Возможно, это было удивление. Или благоговейный страх. Но потом это выражение, каким бы оно ни было, исчезло, узкие губы раскрылись, и Миоцен с подчеркнутой значительностью заявила:

- Служа Премьеру, мы здесь. Капитаны восторженно закричали и запели. Первая партия взяла по обычаю образцы почвы и растительности и в полном соответствии с планом вернулась в базовый лагерь.

Обед в этот день был поздним, и его, скорее, следовало бы назвать пиром. Бездонными стаканами шампанского заливалось приправленное специями мясо и диковинные овощи. И тут, в самом разгаре праздника, пришли поздравления от далекого Премьера.

Громко, чтобы все слышали, она вызвала Миоцен.

- Вы храбрый вождь. - Проекция командира Корабля грациозно развернулась и жестом указала на мир внизу. -

Это знаменательный день в знаменательной истории нашего Корабля.

«Увы, не совсем так», - подумала Уошен.

Ноющее разочарование росло час от часу. На следующий день шесть команд, включая и ту, что совершила под руководством Миоцен первую экспедицию, стали изучать привезенные пробы. Но случилось именно так, как и предполагала Уошен: капитаны были лишь администраторами, а не исследователями. Каждый исторический момент был заранее спланирован и полон рутины. Миоцен хотела лишь того, чтобы каждому кусту и минералу было дано свое название, а каждый клочок почвы нанесен на карты. Ничто здесь не вызывало ни тени удивления у этих первых, на совесть работавших команд.

Третий день оказался таким же, и это становилось скучным. Но Уошен никому не говорила о своем разочаровании и даже не хотела называть свои чувства именно этим словом.

Привычка есть привычка, а она всегда была настоящим образчиком капитана. И потом всем известно, какие люди всегда надеются на ошибки, неувязки и всякого другого рода беспокойства. И еще лучше известно, чем могут кончиться такие беспокойства.

И все-таки…

На четвертый день, когда пришла пора высаживаться ее команде, Уошен заставила себя принять точку зрения, подобающую капитану.

- Итак, совершаем нашу прогулку по железу, - объявила она остальным. - Наша задача - исследование по утвержденному графику.

Это было торопливое, весьма странное путешествие. Дью ехал рядом. Он настоял на этом, как и на том, чтобы его включили именно в команду Уошен. Их защищенный кар начал с того, что заехал обратно в гараж туннеля и уже оттуда рванулся вниз. Он проносился между контрфорсами, и словно триллионы электрических пальцев бегали по защитным полям из суперфлюидов, а потом и по их головам. Казалось, они еще раз проверяют стерильность каждого.

Кар добрался до верхних слоев атмосферы и остановился. Неведомая сила помяла его тело и заставила содрогнуться кости его механического скелета. Затем включились экстренные гены, вырабатывающие протеиновые аналоги и мгновенно успокаивающие любую боль. Мост упирался в склон из холодного проржавевшего железа, поросшего черными джунглями. Несмотря на низко надвинувшееся небо, воздух был прозрачен и обжигающе горяч; каждый вдох отдавал металлом и запахом выступившего от волнения пота. Капитаны выгрузили оборудование. Будучи начальником, Уошен отдавала приказания, и без того известные всем наизусть. Кар был отведен от моста и реконфигурирован. Это превращение, так же, как и сами капитаны, контролировалось аутодокторами; теперь вовсю работали вновь имплантированные гены, помогая плоти адаптироваться к жару и насыщенному железом воздуху. Потом Миоцен, оставшаяся у моста, дала добро, и Уошен с командой отправилась на указанный для изучения участок.

Участок оказался неровным, пересеченным низкими горами, оврагами и усеянным бесчисленными вулканическими скважинами. Кратеры молчали, одни - столетие, другие, может быть, всего несколько дней. И все же это пространство оживляли похожие на деревья останки каких-то колоссальных грибов, слившихся в группы. Их черная, словно лакированная поверхность отражала дрожащий синий свет.

Медулла оссиум был настолько же прочным, как и мир прилетевших сюда капитанов. Это было нечто феноменальное не только по причинам избыточной освещенности или суперэффективного фотосинтеза. Первые находки подтверждали высказываемые ранее догадки: джунгли питались посредством корневой системы. Острые кончики их корней пробивали свой путь через поверхностные слои почвы, находя богатые термофильными бактериями горячие источники.

Но была ли водная экосистема продуктивной? Этот вопрос очень занимал Уошен, и для его изучения она выбрала маленькое, окруженное металлом озерцо. Их бригада прибыла строго по расписанию, и, два раза обойдя озеро, Уошен присела на валун из застывшего черного шлака. Остаток дня прошел в установке лаборатории и жилья, забора проб. В качестве меры предосторожности была выставлена охрана из трех компьютеров, которые не делали ничего путного, а только определяли потенциальную опасность каждой попавшей в их поле зрения споры.

Ночное время определялось специальным приказом.

Несмотря на немеркнущий свет, Миоцен приказала, чтобы каждый капитан спал полных четыре часа и еще час отдавал приему пищи и прочим ритуальным обязанностям.

По расписанию команда забралась в свои подвешенные над землей жилища, сняла полевую форму и легла, прислушиваясь к мерному шуму джунглей и считая секунды, когда можно будет снова встать.

Потом за завтраком все собрались тесным кружком и стали смотреть на небо. Крепкий ветер уносил прочь тучи, принося с собой все большую жару, все более сухой воздух и все более яркий свет. Серебристо-белая стена базового лагеря казалась ровной и недосягаемой и вопреки ожиданиям была хорошо видна благодаря прозрачному воздуху. Но из-за этой же яркости, искажающей расстояние, вдруг исчез из видимости мост. Могло показаться, что они остались единственными людьми во всем мире. Можно было забыть даже то, что сильнейшие телескопы наблюдают, как они сидят здесь в своих аэрогелевых креслах, едят по расписанию свой скромный завтрак и вытирают взмокшие от пота лица.

Дью сидел справа от Уошен и, когда она глянула на него, улыбнулся в ответ несколько заговорщицки, словно прочел ее мысли.

- Я знаю, что лам нужно, - вдруг заявила Уошен.

- И что же нам нужно? - эхом повторил Дью.

- Церемония. Некий обряд, прежде чем начнем работать.

Она встала и прошла к своему озеру, еще сама не зная зачем. Черноватая вода плескалась о ржавые камни. Опустившись на колени, она окунула руку в воду, ладонью сразу ощутив ее тепло, а между пальцами жирное присутствие грязи и жизни. Потом ее внимание привлекли огромные, как соборы, болотные растения, а рядом с ними - какая-то странная ловушка. Без сомнения, полная. Уошен встала, вытерла руку о форму и, осторожно отцепив ловушку, принесла ее к лагерю.

На Медулле оказалось множество псевдонасекомых. В ловушке обнаружилась шестикрылая стрекоза, опалово-синяя, размером с предплечье взрослого человека. Разглядывая находку вместе с другими, Уошен осторожно распутала свою жертву, расправила крылышки и тельце и взяла лазерный нож. Как только стрекозе отрезали голову, тельце ее вздрогнуло, и она умерла. Освободив от костей крылья, туловище и жирную грудину, Уошен отнесла все это в их небольшую полевую кухню. Разделка и приготовление заняли секунды. Затем Уошен взяла кусок горячего черноватого мяса и заставила себя откусить и прожевать.

Дью рассмеялся.

- А мы и не предполагали такого, - заметила другой капитан по имени Салюки.

- Приказ Миоцен. Если здесь вы заставите нас есть это насильно, мы вернемся к нашим пайкам, - заметил капитан двенадцатого ранга по имени Брок.

Уошен заставила себя проглотить мясо.

- Больше этого попробовать не захочется, - наконец вымолвила она, улыбаясь.

Впрочем, здесь не было никаких местных вирусов или токсинов, которые специально усиленная генетика не смогла бы разрушить или просто вывести из организма. Миоцен взяла на себя роль заботливой матери, но прилагать усилия было не к чему.

Уошен передала церемониальное мясо дальше по кругу.

Желая ублажить начальство, Салюки положила кусочек на язык и проглотила не разжевывая.

Брок сначала запротестовал, но потом повторил тот же трюк.

Следующие, рожденные уже на Корабле близнецы, Обет и Мечта, поморгали, закинув головы, и хором сказали Уошен «спасибо».

Последним оказался Дью. Он поначалу откусил весьма деликатно маленький кусочек, но потом, не кривясь, взял все оставшееся, вонзил свои белые зубы в жирное мясо и, тщательно прожевав, съел.

- Вовсе не так страшно, - возвестил он с легким смешком. - Если бы так не горело нёбо, можно было бы сказать, что я даже получил удовольствие.

Глава десятая

Недели безостановочной работы принесли свои плоды.

Медулла оссиум оказался вырезанным из самого сердца Корабля. Или, говоря более точно, из ядра молодой железной планеты, которая постепенно стала Великим Кораблем.

Природа этого мира и здравый смысл капитанов привели ко множеству открытий. Кем бы ни были создатели Медуллы, они неизбежно должны были начать с удаления урана, тория и других радионуклидов из остатков планеты и последующего введения их в ядро. Мир был сжат противодействующими полями, его железо еще долго уплотнялось перед тем, как оказалось покрыто гиперфиброй. Но как это произошло, догадаться не мог никто. Даже Ааслин с ее инженерным гением просто качала головой и говорила: «Черт бы меня побрал, если я знаю!» И все-таки миллиарды лет, без явного вмешательства создателей или кого-либо еще, эта огромная машина продолжала работать практически без сбоев.

Но почему же все-таки понадобилось создавать такое чудо?

Самым распространенным и простым ответом был тот, что Корабль нуждается в неподвижном теле. Тектоника, нагретая каким-либо внутренним теплом, неизбежно расплавит помещения и обрушит все каменные потолки. Возможно даже, это могло произойти в какие-то первые несколько тысяч лет. Но для чего надо было соглашаться на такие неудобства и создавать этот Медулла оссиум? Если в вашем распоряжении энергия такого сорта, почему просто не вывести уран в космос, где его можно с удобством использовать в полезных целях?

Если, конечно, это не было сделано.

Некоторые капитаны предполагали, что Медулла оссиум представляет собой переплавленные останки колоссального реактора.

- Ну конечно. Если только не считать того, что это не самый простой и не самый продуктивный способ получения энергии, - возражали им другие, но их голоса звучали скорее вежливо, чем убежденно.

А что, если этот мир был спроектирован с единственной целью - хранить энергию?

Это предположила Ааслин. Установив противодействующие поля, создатели смогли заставить мир вращаться. В таком случае одним только терпением и приложением все большей силы - а этими двумя качествами строители обладали в избытке - они могли добиться чудовищной скорости. Вращаясь в вакууме, оставаясь недосягаемым благодаря покрытию из гиперфибры, этот массивный железный шар вполне мог служить самым обыкновенным маховым колесом.

И медленно, постепенно эта энергия потреблялась пустым Кораблем.

Где-то между галактиками вращение, наконец, остановилось, и в результате этого системы Корабля вошли в некое состояние спячки.

Ааслин пошла даже на то, чтобы создать цифровую модель, сколь возможно наглядно демонстрирующую ее теорию. В молодом универсуме тяжелые элементы встречались редко. Создатели собрали радионуклиды поверхности и похоронили их здесь, и по мере того, как Медулла оссиум становился все горячее и горячее, его покрытие из гиперфибры начинало все более истончаться, деградировать и, наконец, совсем исчезло.

Гиперфибра была богата кислородом и углеродом, водородом и азотом, каждый атом ее был связан и усилен квантовой пульсацией. Выработав весь свой лимит, старая гиперфибра просто развалилась, и победу стали праздновать новые реактивные элементы, давая шанс родиться и новой жизни.

- Это совершенно ясно, - утверждала Ааслин. - И если только вы это поймете, то для вас моя теория станет настолько естественной, что ничему другому вы верить уже не станете. Вы просто не способны осознать очевидное!

Она заявила это на еженедельном брифинге.

Начальники исследовательских команд сидели в иллюзии конференц-зала Премьера; каждый устроился в кресле из черного аэрогеля, потея от жары. А во главе длинного стола из перламутрового дерева сидело между своими внушительными золотыми бюстами изображение Премьера. Она казалась взволнованной, но отлично держала себя в руках. Причиной этого брифинга стали многочисленные рапорты и какие-то смутные слухи. Теория Ааслин вызвала удивление. Но после того, как она закончила, выдержав паузу, Премьер улыбнулась и сказала своему ретивому капитану, обладающему столь богатым воображением:

- Интригующая возможность. Благодарю вас, дорогая. Весьма благодарю. - И обратилась к остальным: - А каковы ваши мнения? Готова выслушать любые.

Раздался польщенный шум.

Уошен очень сомневалась, что можно заставить заработать какое-нибудь бездействующее силовое поле. Но момент был неподходящий, чтобы всерьез поднимать вопрос о маховом колесе и происхождении жизни. Кроме того, следующими по протоколу отчитывались биологи, и ей нужно было рассказать о своих собственных открытиях.

Внезапно шум прервался толчками, и пол в зале закачался.

Изображение одного из капитанов Задрожало, за ним затряслись и. остальные. Зная, кто где сейчас находится, можно было точно установить эпицентр. Ощутив первые толчки, а затем некую слабость, Уошен догадалась, что землетрясение было сильным, сильным даже для Медулла оссиум.

Повисла напряженная тишина.

Уошен неожиданно почувствовала запах собственного пота. Влага с капризным сладковатым запахом, выделялась из ее перегретых пор и испарялась, заставляя тело мелко дрожать, несмотря на жару.

Тогда Премьер, неподвластная потрясениям, подняла широкую ладонь и ясно, коротко объявила:

- Нужно обсудить повестку дня.

- А как же доклад биокоманд?

- Ваш доклад пропускаем. Думаю, что на это вы и надеялись. - Она засмеялась, но в полном одиночестве. - Наша легенда оказалась не слишком продуманной и не все объясняющей. Команда наверху начинает нас подозревать.

Миоцен кивнула со значением. Премьер опустила руку и пояснила:

- Чтобы прекратить панику, нужно всех вас снова вернуть домой.

В зале начали улыбаться.

Некоторые устали от постоянных неудобств, другие просто жаждали славы и наград, ждавших их наверху.

- Вы говорите обо всех, мадам? - откашлявшись, осторожно спросила Уошен.

- На данный момент - да.

Она не удивилась, что вся история об экспедиции куда-то к экзофобам оказалась под сомнением. Сотни капитанов не могут исчезнуть незамеченными. Но разочарования Уошен не чувствовала. На протяжении последних трудовых недель она даже хотела, чтобы этот вымысел оказался правдой. Чтобы они действительно оказались где-нибудь у высокоразвитых экзофобов, пытаясь склонить их к полезному сотрудничеству. Это было бы сложное, но приносящее добрые плоды дело. Однако теперь, услышав, что их миссия закончена, она неожиданно вспомнила о сотнях проектов, связанных с ее озерком, - работы хватило бы на целое столетие.

Но спрашивать об этом было прерогативой Миоцен.

- Вы хотите, чтобы работы были свернуты как можно быстрее, мадам?

Премьер положила руку на голову одного из бюстов. Для нее реальностью был конференц-зал, а капитаны - лишь иллюзией.

- План миссии всегда может быть пересмотрен,- напомнила она. - Самое важное, что вы успели закончить исследования обоих полушарий. Причем, я уверена, больших сюрпризов там не оказалось. Поэтому я думаю, что наиболее сомнительные исследования лучше свернуть. Десяти дней будет достаточно. Даже более чем достаточно. Затем вы возвращаетесь домой, оставив для продолжения работ дронов. В дальнейшем мы решим, каков будет следующий шаг.

Улыбки стали шире, но все молчали.

- Десять дней? - прошептала Вице-премьер.

- Есть проблемы?

- Но, мадам, - начала Вице-премьер, - я не уверена, что в такой короткий срок… Медулла оссиум не является угрозой, мадам.

Наступила пауза, вызванная отнюдь не отдаленным нахождением Премьера. Тишина была лёгкой и спокойной.

- Ваши соображения, - прозвучало наконец. Начинался раскол.

Остальные Вице-премьеры разделяли точку зрения Миоцен. Завершение работы в десять дней, очевидно, потребовало бы помощи всех капитанов и даже команд поддержки. Базовый лагерь пришлось бы свернуть или почти свернуть. Этим еще можно было пожертвовать. Однако эти казалось бы спокойные высказывания произносились со сжатыми от волнения кулаками и сопровождались агрессивными взглядами.

Премьер принимала критику без комментариев.

- Уошен, - неожиданно обратилась она к своему будущему Вице-премьеру намеренно резким тоном. - Что можете добавить вы?

Уошен колебалась, не зная, рискнуть или нет.

- Может быть, Медулла оссиум и был маховым колесом, - наконец решилась она, не обращая внимания на удивленные лица вокруг.

- Это шутка? - ответила Премьер, не скрывая удивления. - Разве мы обсуждаем не вопросы повестки дня?

- Но если это было бы действительно так, - продолжила Уошен, - и если бы эти магические контрфорсы ослабли пусть даже на мгновение, Медулла оссиум разнес бы себя в куски. Катастрофа. Гиперфибровое покрытие не абсорбировало бы углового момента скорости и было бы разорвано, а расплавленное железо затопило бы все. И тогда ударные волны прошли бы через весь Корабль. - Тут она привела несколько простых примитивных расчетов и, избегая взгляда Ааслин, добавила: - Впрочем, может быть, это был очень хитроумный маховик. Но и в таком случае он должен был породить эффективный саморазрушающийся механизм. Мы просто не знаем, мадам. Мы не знаем, каковы были намерения строителей. Мы даже не можем определить, были ли у них враги, настоящие или воображаемые. Но если ответы есть, то искать их надо именно здесь.

Лицо Премьера стало непроницаемым. Большие карие глаза закрылись, и она тихо покачала головой, как-то странно улыбаясь.

- С первого момента моего пребывания на борту этого славного судна, - объявила она, - я придерживалась одного главного принципа: строители, архитекторы, кем бы они ни были, никогда бы не стали подвергать свое прекрасное творение каким бы то ни было опасностям.

Уошен и сама очень хотела бы в это верить. Затем видение из света и звука поднялось над золотыми бюстами и перламутровым столом и сказало:

- Вам нужно сменить обязанности, Уошен. Вы со своей командой возглавите поиски. Поможете нам исследовать дальнее полушарие. Попытайтесь найти там ключи к вашим экстравагантным предположениям. И как только ваши разработки будут закончены, все вернутся домой. Согласны?

- Как вам будет угодно, мадам, - ответила Уошен. И ее поддержали все.

Только тогда Уошен заметила косой взгляд прищуренных Глаз Миоцен, будто бы говоривший: «Счастливой попытки, дорогая!»

В этом взгляде скрывался тайный оттенок уважения.

Глава одиннадцатая

Стаи дронов-птерозавров интенсивно наносили на карты территорию Медулла оссиум. Но, следуя по дорогам, намеченным машинами, Уошен быстро поняла, что карты даже недельной давности уже слишком стары, чтобы принести какую-нибудь пользу.

Измененный землетрясением, когда-то ровный ландшафт дыбился теперь горами, потоки расплавленного железа текли по новым склонам. Перекрывая грубый рокот механизмов, слышался низкий и упорный, разгневанный голос железа. Уошен летела параллельно бурной реке, и там, где три последние карты показывали огромное озеро, стояла теперь лишь лужа, наполненная остатками воды и грязью. К небу поднимались столбы водяного пара и водорода, быстро исчезая потом где-то на востоке. Ради эксперимента Уошен влетела в паровой столб. Приборами кара тут же были взяты образцы воздуха, пропущены через фильтры, сотни датчиков и даже простой микроскоп, и, наконец, результаты исследования высветились на экране.

- Представляете? - воскликнул, улыбаясь во весь рот, Дью. - Жизнь!

В капельках пара оказались споры, яички и наполовину созревшие насекомые, заключенные в тугую биокерамическую оболочку и недоступные высокой температуре. Внутри наконечника одной из иглообразных капсул, слишком маленькой, чтобы увидеть невооруженным глазом, находилось такое количество семян и зародышей жуков, что ими можно было заселить не одно озеро.

Тем временем на Медулла оссиум надвигалась катастрофа.

Ее ожидание мучило Уошен каждый день, каждый час. Однако параллельно ему где-то глубоко внутри вызревало суждение: миром всегда правят катастрофы.

Внезапно весь пар рассеялся, открывая глазам синий свет небес; лагерь был высоко вверху, а внизу, насколько охватывал взгляд, лежали хрупкие черные кости джунглей.

Огонь и пепел кремировали каждое дерево. Каждого карабкающегося жука.

Бойня была жестокой. Но несмотря на то, что после землетрясения прошло не больше двух дней, новая поросль уже пробивалась сквозь поваленные стволы и свежие расщелины, и тысячи новых, блестящих, похожих на зонты листьев уже сверкали в горячем воздухе.

Дью пробормотал что-то невнятное. Брок склонился над плечом Уошен.

- Может быть, остановимся? И посмотрим как следует?

Через следующие пятьдесят километров они уже находились на максимальном расстоянии от моста. Предполагаемый конец мира. На этот символический момент были даже приготовлены замороженное шампанское и кое-какие удовольствия посильнее. Уошен решила, что нужно спокойно подождать до тех пор, пока, получив задание по имплантированной системе связи, кар не найдет достаточно прохладное и удобное местечко, где шесть капитанов могли бы как следует отпраздновать конец своего маленького путешествия.

Кар задумался на какое-то мгновение, затем резко снизился, прополз еще немного и остановился.

Наружный воздух был достаточно прохладен, чтобы дышать, но все же только поверхностными быстрыми вздохами. Следуя протоколу миссии, каждый взял пробы сгоревшей почвы и чего-то, похожего на камни, рассортировав по отдельности живые и мертвые образцы природы. В целом все это выглядело как некое извинение за проведение экспериментов в этом странном, не ставшем ничуть более понятным Мире.

Обет и Мечта занялись изучением огромного древесного пня.

- Асбест, - сообщил Обет, пробегая пальцами по шершавой поверхности. - Напылен из воздуха и охватывает даже корни, видите? Как покрывало.

- Ствол и ветви, возможно, богаты липидами, - подхватила его сестра и добавила: - Это же просто живая свеча…

- Предназначенная сгореть!

- И счастлива тем…

- Для того рождена…

- Чтоб без любви умереть!

И оба заплясали и закривлялись друг перед другом, довольные своей песенкой.

Уошен не спрашивала, что значат эти слова, ибо они были древними и давно потеряли смысл. Сами близнецы вряд ли понимали, о чем поют.

Встав на колени рядом с Мечтой, Уошен увидела десятки гладких побегов, поднимавшихся из разрушенного ствола. На Медулле с его огромной энергией и небольшим пространством растительности не требовалось никакой дополнительной подпитки. Жиры, масла и высококомпрессионный воск были нормой. Некоторые образчики продуцировали электроэнергию прямо внутри себя. Но сколько времени потребовалось на создание таких идеальных систем? Пять миллиардов лет? Меньше? Больше? В конце концов Уошен поняла, что перед ней вообще нет никаких окаменел остей, а есть только постоянное начало жизни, разнообразию которой, как показали генетические исследования, нет предела. Возможно, десять или пятнадцать тысяч лет назад они росли в садах, что теперь казалось верхом нелепости.

Но как бы то ни было, оставлять Медулла оссиум не нужно.

Втайне Уошен никогда не переставала думать об этом.

- Интересно, интересно. Судя по Генам, пень и побеги имеют большие различия, - сказала она близнецам.

Мечта и Обет перестали смеяться и задумались. Но прежде чем они что-либо смогли придумать, всех сильно тряхнуло, а потом мелко затрясло, и Уошен оказалась опрокинутой на спину.

Сначала она рассмеялась.

Но тут же рядом начали сближаться два обломка железных скал массы железа и столкнулись, издавая визжащий рев, наполнивший воздух, словно дрались два чудовища.

Волна землетрясения прошла, Уошен поднялась и тщательно оправила форму.

- Пора назад, - объявила она.

Но большинство команды уже и без того сидело в каре. Бе ждал только улыбавшийся Дью.

- Плохо дело, - сказал он. Уошен подтвердила:

- Плохо.

Карта, составленная ими восемь дней назад, казалась теперь доисторическим ископаемым, к тому же совершенно бесполезным ископаемым.

Уошен смотрела на экран, ведя машину практически по наитию. Самое большее через десять минут они должны добраться до места. В такие дебри не забиралась еще ни одна команда. Испытывая от этой мысли некое удовлетворение, она начала разворот, уже собираясь попросить того, кто ближе, откупорить шампанское.

Но ее не успевшие слететь с губ слова прервал чей-то жуткий, почти неслышный шепот:

- Рапорт… все команды!

- Что такое? - заволновался Брок.

Миоцен. Ее слова с трудом пробивались сквозь какую-то жесткую электронную пелену.

- Что… видите? - И снова. - Команды… рапорт… Уошен попыталась подключить видеосвязь, но безуспешно.

Десяток командиров других команд своими вопросами подняли шум, мешавший слышать что-либо вообще.

- Идем по графику, -сообщала Зейл.

- Странное вмешательство по линиям коммуникаций… иными словами, номинальные системы… - твердил Кицки.

- Что случилось, мадам? Вы видите какие-то неисправности? - скорее с любопытством, чем с беспокойством поинтересовалась Ааслин.

Послышалось какое-то долгое невнятное жужжание.

Уошен быстро подключила свою связь к датчикам кара и обнаружила, что Дью сделал это раньше ее. Он тихо, сдавленно произнес:

- Дело дрянь.

- Что? - выкрикнула она, и тут же громоподобный рев перекрыл все голоса и все мысли. День становился все ярче, все нестерпимей и жарче, широкие полосы света хлестали небо, конденсируя дождевые потоки, летящие прямо на них.

Откуда-то издалека донесся дрожащий голос:

-  Мост… он… видите… где?

Кар завертелся, теряя управление, рванулся вверх, все его компьютерные системы вышли из строя. Уошен включила ручное управление, заодно пробуждая в себе все свои старые, казалось, давно забытые навыки. Теперь вокруг не существовало ничего, кроме ее инстинкта и горящих лесов на рушащейся поверхности под ними.

Следующая вспышка света была пурпурно-белой и еще более яркой, чем первые; она слепила глаза, не давая видеть ничего, кроме ее дикого непереносимого сияния.

Уошен вела кар вслепую, по памяти.

Этот кар был сконструирован с расчетом на огромные нагрузки. Но теперь все системы его мертвы, и даже гиперфибра, по-видимому, отчасти пострадала. Воткнувшись в железную землю, он задрожал и последним усилием отключил разрушенные поля, чтобы вытащить из себя беспомощные тела. После этого его совершенные когда-то механизмы отказали окончательно. Капитаны сидели, удерживаемые теперь лишь кучей бесполезных болтов и газовых баллонов. Их тела содрогались и болели. Сломанные кости скользили, вонзаясь в мягкие внутренние органы^ но быстро снова срастались. Спустя еще какие-то мгновения кресла оказались выдраны из пола, обломки кара расшвыряло в стороны на площади в несколько гектаров, покрытой железом и обгоревшими пнями.

Уошен ни на секунду не теряла сознания.

С детским любопытством она смотрела на свои переломанные руки и ноги, на тысячи синяков, расползавшихся по малиновой коже, на ребра, превращенные в крошево… Но специально усиленный позвоночник быстро восстановил ее тело так, что, когда к ней вернулась возможность двигаться, не осталось никаких следов боли. Лежа на спине, не в силах освободиться от сжимавшего ее кресла и пошевелить разбитой головой, она что-то говорила, но слова, вылетавшие из полного выбитых зубов и свернувшейся крови рта, были едва различимыми.

- Покинуты, - шептала она. И потом: - Корабль! - И засмеялась, слабо и отчаянно.

Неясные ощущения расплывались по телу.

Теперь включились и экстренные гены. Первым делом они защитили мозг, насытили оставшиеся неповрежденными органы кислородом и противовоспалительными средствами, успокоив их наркотиками. В голове закружились приятные воспоминания. На какое-то мгновение Уошен снова почувствовала себя девочкой, катающейся на спине ручного кита. Затем лечащие гены начали восстанавливать органы и позвоночник, употребляя для этого сохранившуюся плоть. Тело Уошен окуталось жаром, протекло потом выделяемых масел и мертвой черной кровью.

Через минуту Уошен почувствовала, что уменьшается.

Спустя час после крушения ее пронзила новая боль. Но это было уже радостное, почти приветствуемое страдание. Она взвизгнула и зарыдала, после чего слабыми, толькотолько восстановленными руками высвободилась из разрушенного кресла и заставила себя встать на негнущиеся ватные ноги.

Уошен стала тоньше и короче на двадцать сантиметров. Но она сумела склониться над ближайшим телом и, встав на колени, вытереть кровь с его лица. Это оказался Дью. Его повреждения были еще хуже, чем у нее. Его раздавило, как спелый плод» а лицо напрочь размозжило мощным железным кулаком. Но руки и ноги остались более или менее целы. Однако даже и в этих ужасных страданиях он не оставил своей залихватской привычки улыбаться. Щуря один сохранившийся серый глаз, он попытался усмехнуться, обнажив изуродованный разорванный рот:

- Вы чудесно выглядите, мадам. Как всегда…

Салюки оказалась выброшенной на кусок почерневшей гиперфибры.

Броку напрочь оторвало ноги, и он, в ужасе подтащив свое тело к этим ногам, прижал их к обрубкам, спутав при этом левую с правой.

Но хуже всего дело обстояло с близнецами. Мечта была буквально размазана по железному склону, а сверху прямо в нее впечатался ее брат. Плоть и кости совершенно перемешались. Восстановление шло слишком медленно, они только едва начинали дышать.

Уошен переставила ноги Брока. Затем с помощью Дью освободила Салюки из гиперфибры и положила рядом. И пока тот же Дью присматривал за близнецами, пошла искать, не осталось ли целым хоть что-нибудь полезное. Она нашла полевые рации и форму, но ничего не работало. Она попыталась как-нибудь уговорить их включиться, но ничто из найденного не могло даже сказать «я сломан».

Но если им в чем-то и повезло, так в том, что земля под ними наконец перестала вздрагивать. Они могли себе позволить ничего не делать, а только лежать и восстанавливаться, поедая остатки своих пайков. Позднее Салюки даже удалось найти пару подвесных палаток, пакеты с НЗ плюс уцелевшую бриллиантовую флягу с шампанским. Шампанское нагрелось, но не стало от этого менее восхитительным.

Сидя в палатках, шесть капитанов осушили флягу до дна.

И, воображая, что сейчас ночь, обсудили планы на завтра, выбирая и взвешивая все за и против, зная, что надежды остается немного.

Было принято коллективное решение - ждать и наблюдать.

- Мы даем Миоцен на наши поиски три дня, - прикинула Уошен и поймала себя на том, что пытается проверить время по своим имплантированным часам. Но все имплантаты, включая связь, были выжжены тем электрическим огнем, что упал на них с неба.

Как определить три дня в мире, где нет ночей?

Однако им пришлось ждать гораздо больше, даже по самым щедрым меркам. Не было видно ни Миоцен, ни прочих товарищей. Сила, что разрушила их кар, неизбежно оставила беспомощными и всех остальных. И, не видя иного выхода, Уошен, посмотрев на своих коллег, смущенно улыбнулась и предложила:

- Если мы хотим оказаться дома, нам, видимо, просто придется прогуляться.

Глава двенадцатая

Если вам приходится заниматься чем-то новым - и ничем другим - и делать это безостановочно, причем преодолевая боль, опасности и неизвестность, то память начинает играть с вами старые подленькие штучки.

Уошен не могла представить себе, что когда-то жила где-то еще.

Стоя на вершине какой-нибудь только что рожденной горы или пробираясь сквозь черную утробу джунглей, она не могла избавиться от ощущения, что вся ее прошлая жизнь была всего-навсего изысканным, невозможным сном, теперь уже совершенно забытым, и все мечты о возвращении к ней, по большей мере, смешны.

Их путь продолжал оставаться смертельно опасным. Преодоление любого расстояния сопровождалось тяжкой работой даже тогда, когда капитаны научились всяческим уловкам, помогавшим им двигаться в том направлении, которое казалось верным.

Медулла оссиум презирал их. Он хотел, чтобы они умерли, и неважно каким образом. И эта ненависть ощущалась всеми без исключения. Уошен начинала чувствовать ее,

едва только просыпалась, но все еще отказывалась признаться в этом, по крайней мере, перед остальными. Она только чертыхалась, что в счет не шло. «Чертовы горы, чертов ветер, чертово дерьмище этих зарослей!» У каждого находились свои излюбленные ругательства. «Тупое железо! Не железо, а дерьмо! Я ненавижу тебя, слышишь!? Ненавижу, как ты ненавидишь меня!» - слышалось то и дело вокруг.

Каждый день был тяжелым маршем, прерываемым лишь постоянными поисками пищи. То, что они однажды съели в виде церемониальной трапезы, стало теперь их ежедневным рационом; они ловили гигантских насекомых, обрывали им крылья и варили над дымящимися лужами. В жестком мясе было достаточно калорий и белков, чтобы все капитаны вернулись к своим прежним размерам и почти возвратили прежнее здоровье. Уошен постепенно научилась определять, чье мясо более или менее прилично на вкус. Давно потеряв древние охотничьи навыки, она теперь следила за охотой одних насекомых за другими и таким образом обнаруживала наилучшие способы их поимки - и спустя год или чуть больше она уже никогда не ложилась спать голодной. Да и никто, в общем-то, с голоду не умирал. Мечта и Обет собирали какие-то травы, научившись неизменно отрыгивать самые горькие, а из всех остальных готовить нечто вполне съедобное.

Где приспосабливается желудок, там постепенно обвыкается и душа.

Наступил второй год путешествия. Стоял чудесный день. Действительно - чудесный. Он начался с самого пробуждения. Завтрак был готов. Поев, они двинулись по направлению к горизонту, неся свое небогатое имущество на плечах в больших рюкзаках. Не имея никакой карты, они ориентировались на шаткие воспоминания о каком-нибудь необычном вулкане, странной формы ущелье или минеральном море. Медулла оссиум торжествовал, высушивая эти моря и взрывая горы. И это неизбежно вызывало путаницу, сомнения и задержки. Довольно часто приходилось обходить непредвиденные завалы, а при малейшем сомнении в правильности направления нужно было останавливаться и вновь производить рекогносцировку. Не видя ни солнца, ни звезд, всегда можно было совершенно сбиться с пути и заново отшагать уже пройденные сотни километров. Но в этот прекрасный день они сразу взяли нужное направление.

Дью обнаружил острую гряду, по которой вполне можно было идти в полевых ботинках, а с неба неожиданно потянул свежий ветерок, доставляя телу почти блаженную прохладу. Выкладываясь до последнего, шестеро капитанов быстро добрались до очередного ориентира - пустого черного провала, нависшего над ними как окончание дня.

Лагерь разбили в глубокой тени на краю чего-то, отдаленно напоминавшего долину. Дождевая вода, текшая сверху, проделала в породе узкое ложе, видимо, совсем недавно, не более чем пятьдесят лет назад. А дождевая вода всегда лучше, чем растаявший лед. Правда, в каждом глотке чувствовалось железо, а на этот раэ еще и привкус серы, но все же это не была забитая минералами и бактериями жидкость, обычно сочившаяся из-под земли. И к тому же эта вода оказалась настолько негорячей, что в ней можно было даже искупаться с некоторым роскошеством. Уошен отмылась, оделась и вытянулась под огромным зонтообразным деревом, не надевая истоптанные ботинки. Она смотрела на свои голые длинные ступни, которые ласкала спокойно плескавшаяся вода, и вдруг почувствовала в себе какие-то неожиданные желания и мысли. И они, несмотря на всю их нелепость, очень напоминали удовлетворение. Даже счастье, если здесь уместно употребить это давно вышедшее из моды слово.

Появился Дью. Он подошел откуда-то сбоку, его форма была расстегнута и наполовину снята и тянулась за ним, как крылья невиданного насекомого. В одной руке он держал свой обед - жука, черного, как железо, и в локоть толщиной. Увидев Уошен, он улыбнулся ей той улыбкой, которая говорила, что он давно знал о ее присутствии. Он улыбнулся, и его обед задрыгал всеми восемью ножками, словно на что-то сетуя. Но Дью не обратил внимания, подошел ближе, загадочно рассмеялся..

- Разделим?

Дью был хорош. Хороша была его мощная грудь, совершенно гладкая и скульптурно вылепленная благодаря тяжелой физической работе последнего года. Хороши были серые глаза, вспыхивавшие зеленью и загоревшиеся еще ярче, как только он вступил под сень зонтичного дерева.

- Давай. Спасибо.

Дью по-прежнему улыбался.

И вдруг на какую-то секунду Уошен почувствовала себя неуютно. Ей даже показалось, что она больна. Но найдя

причину, поняла, что это был лишь один из тех странных моментов, предугадать которые невозможно. Прожив тысячу сотен лет, она тем не менее никогда не могла представить себя сидящей в подобном месте в таких обстоятельствах - и при этом глядеть на мужчину по имени Дью. Ее рот стал влажным в предвкушении… Чего? Хорошо приготовленного жука или чего-то иного?

Удивившись себе, Уошен призналась вслух:

- Не могу припомнить, чтобы за последнее время я была так счастлива. - Дью быстро усмехнулся. - Какой прекрасный, действительно прекрасный день.

- О да,- тихо ответил он.

- Тогда положи своего друга на землю. Пока, - услышала она свой и одновременно совершенно чужой голос и потянула Дью на себя. - Но только, если ты сам хочешь. Не думай ни о чем. Я хочу видеть вас без этих одежд, мистер Жукоед.

Последним их ориентиром стал мост. Он стоял, залитый ярким светом, видимый с высокого горного кряжа, темный и иллюзорный на фоне серебристо-белой стены шара. Упирающийся в стратосферу, он тянулся от шаровидной капсулы на сотни километров. Иного пути для них не существовало. Это был их конечный пункт, к которому они шли больше трех лет, желая только одного - добраться до него любыми путями. И это давало силы идти, преодолевая опасности и усталость. Они видели мост и шагали к нему, перебираясь через кипящие потоки и рвы, продираясь через старые джунгли и хитросплетения новой поросли.

Достигнув последней гряды, за которой, как им казалось, находился мост, они с ужасом обнаружили, что впереди, словно в засаде, их ждут новые бесконечные хребты, а желанный мост по-прежнему недосягаемо далеко.

У следующей череды скал они свалились в изнеможении.

Капитаны даже не стали разбивать лагерь. Они просто упали на ржавое железо, и когда туман сгустился в тяжелый дождь, даже не обратили на него внимания. Тысячи пройденных километров и три года путешествия сделали Уошен и ее команду нечувствительными к таким переменам погоды. Они лежали навзничь, вдыхая воздух тихо только по мере надобности и истомленными голосами устало подбадривали друг друга ничего не значащими словами.

- Вообразите, что скажут другие капитаны,- говорили они.- Только вообразите… вообразите, что они скажут, когда завтра мы выйдем из джунглей… Как это будет здорово - увидеть удивление на их благородных физиономиях!

Все они втайне ждали, что вот-вот будут обнаружены охраной. Но когда назавтра, выбиваясь из последних сил, они добрались до моста, то обнаружили лишь оставленный лагерь, давно заросший и забытый. Тот склон, в который упирался когда-то мост, оказался разбит землетрясением, и вся гиперфибра вокруг распалась и почернела. Сам мост, вернее его оторванный кусок, соответственно, находился вне их досягаемости. Мертвые двери грузоподъемника были распахнуты, и, судя по нетронутой мягкой ржавчине, ими никто не пользовался уже в течение долгих месяцев. Или лет.

Бродя в окрестных джунглях, Брок нашел какую-то более или менее свежую тропу. Они с надеждой пошли по ней и быстро обнаружили, что она уходит в заросли черной растительности. Но неожиданно в зарослях тропа стала шире, так что по ней можно было двигаться свободно и быстро, тем более что дорога шла под гору. Кто-то был там, внизу. И тут же Уошен, бежавшая первой, остановилась и замерла как вкопанная.

Они стояли на берегу реки и не могли перевести дух.

Тропа превратилась в просторный, прекрасно обставленный проход, и капитаны медленно, в радостном предвкушении, двинулись вперед. Удивленные лица были теперь только у них самих.

Шестеро капитанов рысцой продвигались в ярких тенях. Игра света прятала от них женщину, стоящую впереди. Безжалостный свет и зеркальный костюм делали ее практически невидимой до тех пор, пока Уошен не подошла совсем близко и не узнала знакомого лица. Перед ней стояла Миоцен, совершенно, на первый взгляд, не изменившаяся. Она была властной и независимой, как всегда.

- Долго же вас не было, - сухо сказала Вице-премьер, наконец улыбнулась и, слегка склонив голову, добавила: - Рада вас видеть. Всех. Честное слово. Я надеялась до последнего.

Уошен глотала вопросы вместе с поднимавшимся гневом.

Ее товарищи задавали слишком много вопросов. «Кто еще был здесь? Как все это было построено? Это работа машин или людей? Находилась ли все это время Премьер в каком-либо контакте с ними?» И перед каждым вопросом Дью требовал ответить, какая освободительная миссия им уготована.

- Деликатная! - отрезала Миоцен. - Настолько деликатная, что Премьер дурачит вас, заставляя верить, будто ее вообще не существует.

Ее собственный гнев был силен и умело направлен.

Вице-премьер приказала им следовать за собой и, войдя в яркую тень, объяснила суть. Ааслин и еще кто-то из капитанов кое-как залатали несколько телескопов, и один из них стал постоянно наблюдать за базовым лагерем наверху. Насколько он мог рассмотреть снизу, бриллиантовый шар не был затронут; все его здания в порядке. Но дроны умерли, а реактор выключен. Трехкилометровый обрубок моста находился недалеко от шара и мог послужить прекрасным основанием для новой конструкции. Но Миоцен покачала головой, сразу же признавшись, что ни капитанов, ни кого-нибудь другого, пытающегося предпринять хоть какие-то попытки спасти их, никто не заметил.

- Возможно, они думают, что мы мертвы, - предположил Дью, безжалостный в своем отчаянии.

- Но я так не думаю, - остановила его Миоцен. - А даже, если бы так и было, кто-то все равно должен был заинтересоваться нашими останками. И ответами.

Уошен не могла вымолвить ни слова. После трех лет тяжких трудов, грубой пищи и искусственно поддерживаемой надежды она вдруг почувствовала себя бесконечно уставшей и печальной.

Вице-премьер замедлила шаг, словно пробираясь сквозь чащу вопросов.

- Все механизмы разрушены Событием, - объясняла она. - Это наше прозвище этого феномена. Событие. То, от чего нас расшвыряло на части, нейтрализовало противодействующие поля. Те, что под нами, и те, что над нами. А когда это случилось, наши кары и дроны. датчики и компьютеры превратились в простые отбросы.

- А восстановить их невозможно? - встрял Обет.

- Мы даже не знаем, каким образом они сломаны, - жестко ответила Миоцен. - Все замолчали.- Но мы-то тем не менее, выжили, - криво улыбнулась она. - Деревянные убежища. Некоторые железные вещи. Маятниковые часы. Сила пара. И достаточное количество всякого самодельного оборудования, вроде залатанных телескопов, позволяющих нам заниматься кое-какими детскими исследованиями.

Проход сделал плавный поворот.

Весь подлесок был вырублен и выброшен, оставлены только зрелые деревья, дававшие густую тень. Новое поселение тянулось во все стороны. Как и все построенное капитанами, оно было сооружено по всем правилам и единообразно. Каждый дом был квадратным и прочным, сложенным из серых бревен какого-то дерева, срубленного железными топорами и склеенного каким-то рыжеватым известковым раствором. Все тропки были аккуратно огорожены поленьями, некоторые даже имели названия. Центральная. Главная. Левая, Правая, Золотая. Каждый капитан был в форме и каждый улыбался, занимая свое место в ровных рядах и стараясь скрыть усталость в глазах и нервное возбуждение в голосе.

Около двух сотен человек приветствовали команду Уошен привычным «Салют!»

Некоторые, правда, прокричали и «С возвращением!».

Уошен явственно ощущала запах человеческого пота, как и разнообразные ароматы домашнего очага. Затем ветер переменился, пахнуло знакомым, богатым запахом жарившегося на медленном огне жучиного мяса.

В их честь даже был устроен пир.

- Но как вы узнали о нашем возвращении? - не выдержала она.

- Были замечены ваши следы, - ответила Миоцен. - Неподалеку от моста.

- Я их увидела, - гордо сообщила Ааслин, выходя вперед. - Сосчитала, прикинула, поняла, что это вы, и бросилась сообщить домой.

- Сюда есть более короткий путь, чем тот, который обнаружили вы, - пояснила Миоцен.

- Короче трех лет? - ухмыльнулся Дью.

Все нервно рассмеялись, но так же быстро затихли, и Ааслин призналась:

- Почти четырех.

У нее было умное подвижное лицо, черная, как железо, кожа, и среди прочих она казалась единственно счастливым человеком - инженер, дослужившийся до капитана, с возложенной на нее ответственностью за воссоздание всех вещей, которые когда-либо изобретали люди. Начав с ничего, с минимумом ресурсов… и все же она выглядела довольной.

- У нас нет часов, - продолжала она. - Мы живем по ощущениям, и получается, что день теперь длится в тридцать - тридцать два часа.

Это сообщение ни у кого не вызвало удивления, и только Салюки, воскликнув: «Четыре года!» - шагнула в яркую полосу света, глядя куда-то в просвет деревьев, словно желая увидеть там недоступный базовый лагерь.

- Четыре долгих года…

Если бы в базовом лагере остался хотя бы один капитан, он уже давно мог позвать на помощь или, по крайней мере, проделать долгий путь через топливный бак и обиталище пиявок в штаб-квартиру Премьера… разумеется, имея в виду, что наверху есть, кого искать.

Предположив худшее, Уошен содрогнулась и заставила себя поинтересоваться самым осторожным тоном, кого нет сейчас в этом лагере.

Миоцен перебрала с дюжину имен.

Одиннадцать из них были друзьями и коллегами Уошен. Двенадцатый - Вице-премьер Хазз - принадлежал к первым обитателям Корабля.

- Он был последним, - пояснила Миоцен, считавшаяся ближайшим другом Хазза. - Два месяца назад открылась расщелина, и расплавленное железо поглотило его.

Над маленькой деревней повисло молчание.

- Я видела, как он умирал, - нехотя добавила Миоцен, и ее повлажневшие устремленные куда-то вдаль глаза сверкнули гневом. -И теперь у меня одна цель. - Надо выбраться в наш мир, наверх. Во что бы то ни стало. И тогда я лично приду к Премьеру и спрошу, зачем она послала нас сюда! Для того, чтобы исследовать это место? Или для того, чтобы просто-напросто избавиться от нас?

Глава тринадцатая

Досада всегда играет на руку женщинам. Миоцен, ненавидевшая теперь свою судьбу, проклинала неподвластное сознанию событие, забросившее ее в этот ужасный мир. Каждая неприятность - а их было здесь в избытке - питала ее ненависть и одновременно дикую энергию. Каждая смерть становилась трагедией, пробуждающей жизни и дававшей опыт. А каждый изредка выпадавший на их долю успех был шагом на пути от. плохого к хорошему.

Вице-премьер теперь спала совсем редко, а когда ее глаза все же закрывались, женщину преследовали путаные кошмары, от которых она сразу же просыпалась и еще долго чувствовала в мозгу какую-то странную невротическую муть.

Разумеется, бессмертие позволяло ей оставаться в живых. Менее сильные ломались. Истощение, вспышки агрессии и даже сумасшествие становились естественным следствием недосыпания и гнетущего, постоянного, не находящего выхода гнева. Никакой нормальный человек не смог бы жить столько времени в диком окружении, питаясь грубой пищей и отравляя организм всевозможными тяжелыми металлами, находившимися в любом куске и в любом глотке. Одно было ясно с совершенной очевидностью: Премьер не намерена приподнять свою задницу, чтобы спуститься в туннель и освободить их. Потом стало ясно и то, что спасение самой Миоцен тоже потребует немало времени. А если говорить всю правду - то очень много. Очень и очень много времени, а также настойчивости, изобретательности и, -конечно, удачи. То же касалось и остальных бессмертных.

Смерть Хазза преподала всем тяжелый урок. Спустя два года он все еще продолжал мерещиться Миоцен. Общительный, рожденный на Земле человек, любивший поговорить о храбрости, он и в своей смерти остался мужественным. Миоцен никак не могла забыть, как беспомощно она смотрела на заливающий Хазза поток железа. Хазз стоял на маленьком островке, высоко подняв голову и глядя на зловещий, медленно ползущий поток, стараясь дышать, несмотря на сожженные легкие, и удержать на лице улыбку, которая, как и все в этом гиблом мирке, была уже совершенно бесполезной.

И все же они предприняли отчаянную попытку спасти его.

Ааслин и ее инженерная команда начали быстро наводить с разных сторон три моста, но каждый был расплавлен, не успев даже приблизиться к своей цели. Они видели, как железная река становилась все глубже, все быстрей, поглощая островок, на котором стоял обреченный человек. Под конец он стал похож на цаплю, все еще пытаясь балансировать на одной оставшейся ноге, а потом, когда и она сгорела…

Поток залил островок, на его поверхности вспыхнула тонкая пленка шлака, и раскаленный докрасна язык слизнул сначала ботинки Хазза, потом его голени и принялся за тело. Но его совершенство метаболизма все еще позволяло ему оставаться в живых. Охваченный пламенем, он продолжал держаться неподвижно, и еще долго его улыбка оставалась вызывающей, печальной и усталой. Потом, как видели все, он произнес что-то, но голос был слишком слаб, чтобы услышать, что именно. Миоцен пронзительно, так, чтобы он услышал, крикнула «нет!» - ив ответ он сделал последнее героическое усилие шагнуть к ней через шлак и расплавленный металл, будто забыв о своих сварившихся ногах.

Его натренированное, приспособленное, казалось, ко всему тело исчерпало свой лимит. Тихо и медленно Хазз упал ничком, и его зеркальная форма, улыбающееся лицо и густая прядь белокурых волос в последний раз вспыхнули в дымном пламени. Вода, находившаяся внутри человеческого тела, превратилась в пар, ржавчину и водород. И не осталось ничего, кроме ослепительно белых костей да волны горячего быстрого железа, уносившего скелет вниз по течению. Затем поднявшиеся тучи железных искр заставили всех отойти от этого проклятого места.

Миоцен хотела найти его череп.

Биокерамика прочна, и находившийся в ней мозг мог сохраниться даже при такой температуре еще какое-то время. И потом разве не были у всех на слуху истории о системах Внутреннего молекулярного и возрождения погибших?

Но даже если Хазз и не подлежал никакому восстановлению, Миоцен все равно хотела иметь у себя его череп. В своих кошмарах она видела себя сидящей рядом с одним из золотых бюстов Премьера и подчеркнуто спокойным тоном повествующей о том, кем раньше был этот череп и каким образом погиб его обладатель. А потом гневным, полным горькой правды голосом она рассказывала капитану капитанов, почему она сама стала проклятым существом, готовым на любые ужасные поступки, которые поручались ей, и не сделавшей в жизни ничего хорошего.

Ненависть придавала Миоцен невероятные силы, сметающие все сомнения и страхи.

Миоцен все больше верила в то, что ее силы и решительность, которые она ощущала сейчас в гораздо большей степени, чем в прежние годы свого долгого существования, дадут ей возможность вырваться в иную, совсем иную действительность.

И она не скрывала своей злобы.

Бывали моменты, когда она удивлялась, каким образом она вообще смогла преуспеть в жизни. Как можно было добиться чего-то без ее нынешнего озлобленного, горящего местью сердца, которое никогда, ни при каких обстоятельствах не перестанет теперь биться в ее пылающей ненавистью груди.

То, что Уошен и ее команда возвратились, было непредвиденным успехом. И, как большинство успехов, оно сопровождалось неприятностями. Поблизости начал действовать вулкан, и целая серия землетрясений прошла по дну реки и по окрестным холмам. Остатки моста оторвало, с рвущим душу ревом натянувшаяся гиперфибра завибрировала, и ее обрывки разнесло на пятьдесят километров по вновь образовавшимся горам.

Гибель моста произошла мгновенно и осталась никем не замеченной.

Новый лагерь капитанов был уже окружен гигантскими гейзерами раскаленного добела металла, дома на окраинах уничтожены. В первые же минуты погибло еще два капитана, а выжившие ушли подальше, прихватив минимум приборов и провизии. Во время этого исхода их легкие оказались почти сварены в горячем воздухе, руки и ноги обожжены, языки раздулись, не помещаясь в растрескавшихся ртах, а глаза выгорели. Более сильные тащили слабых на импровизированных носилках, и после нескольких дней мучений все оказались в отдаленной долине, под сенью сине-черных деревьев, рядом с глубокой лужей сладковатой дождевой воды. Здесь капитаны рухнули, не в силах произносить даже проклятья.

И словно благословляя их, странные деревья принялись осыпать их крошечными шариками из чистого золота. Тенистый прохладный воздух был наполнен этими крошечными шариками, издававшими хаотичные звуки при соприкосновении друг с другом.

- Дерево добродетели, - усмехнулся Дью, взяв обеими руками золотой шарик, сдавил его и мял до тех пор, пока с мягким шипением из него не пошел водород, а шарик не превратился в шелковистый золотой листок.

Миоцен немедленно заставила людей работать. Надо было строить новые дома и новые улицы, ведь лучше места, казалось, трудно было себе представить. Железными топорами и усилиями собственных рук капитаны свалили полдюжины деревьев. Внутри их находился золотой жир, который оказался вполне съедобным, а сама древесина - весьма пластичной.

Но вновь разверзшаяся земля поглотила фундаменты двадцати прекрасных новых домов.

Измученные капитаны были опять вынуждены уйти в поисках более подходящего места.

Снова они карабкались по хребтам, более острым, чем лезвия их топоров, а земля за ними пылала и плавилась, покрываясь озерами шлака и железа.

И снова бессмертные капитаны гибли.

Когда они остановились на этот раз, никто уже не думал об отдыхе. Миоцен попросила строить простейшие убежища, которые можно было возвести за один день по корабельному времени. Ааслин было приказано сделать орудия и приборы более легкими, а остальным набрать пищи для нового перехода. И только тогда, когда все это было уже выполнено, Вице-премьер рискнула предпринять следующий шаг: попытаться изучить окружающее пространство и, если возможно, разгадать его.

Уошен поставили руководить биологическими командами. Она набрала двадцать помощников, включая пятерых из своей первой группы, и прихватила минимум уцелевших приборов. Вооружась острым нюхом и памятью о прежних наблюдениях, они рассыпались по близлежащим окрестностям.

Спустя три месяца каждый исследователь вернулся с рапортом.

- Ключ - в цикле размножения,- заявила Уошен. - Но, возможно, есть и другие подсказки. Тем не менее кажется, что жизненный цикл действует безошибочно. Почти безошибочно.

Капитаны расположились в узком длинном здании, служившем столовой и холлом для встреч. Посередине, заменяя стол, стоял блок железа, обтянутый серыми деревянными планками. Вокруг разместились разномастные стулья. На столах стояли блюда с жареными насекомыми, на которые никто не обращал внимания. Пили только холодный чай; его острый запах смешивался с запахом пота усталых мужчин и женщин, так долго не бывших дома.

- Продолжай, дорогая. И объясни свою мысль, - кивнула Миоцен, глядя на Уошен.

- Сначала о деревьях добродетели, - начала капитан первого ранга. - Эти золотые шарики не что иное, как их яйца. Но, как правило, яиц этих производится один или два в день. И только в том случае, если они чувствуют, что скоро будет землетрясение. Тогда деревья сразу же выкидывают весь свой «золотой запас». Ведь взрослые особи неизбежно должны сгореть, но пострадавшая область позднее оживет…

- Словом, если мы еще раз увидим такое шоу, то считайте, что предупреждены, - вмешался Дью. - У нас будет день или чуть меньше, чтобы убраться отсюда.

Все невесело рассмеялись.

Миоцен ничего не сказала, но остановила смеющихся ледяным взглядом и нарочитым молчанием. В принципе, она всегда требовала, чтобы подобные совещания проходили дисциплинированно и производительно. Но сегодня был особый день, необычный настолько, что об этом еще никто не догадывался.

Команда Уошен докладывала о наблюдениях за обитателями местности и всех признаках, предупреждающих о грядущих катастрофах.

В период роста подлиннокрылые насекомые трансформируются в жирных гусениц, чуть длиннее руки. Когда же у них вырастают новые крылья, процесс их созревания закончен.

При первом знаке беды высоко социальные, размером с краба жуки пускаются в фантастические миграции, на тысячи и тысячи километров. Хотя, как заметила Мечта, насекомые почему-то выбирают иногда самые худшие направления.

Но существуют и обратные процессы. По крайней мере, три разновидности хищников обитателей, включая молотокрылых, наоборот, прилетают на места, которые все покидают. Возможно, это связано с возможностями удачной охоты в тот момент, когда местные обитатели оставляют свои гнезда и норы.

Во время опасности подлинные гусеницы выпускают крылья и начинают вести хищнический образ жизни.

Также на приближение катаклизмов указывает и некоторое изменение температуры воды, ее химического состава и паника в водном сообществе. Но каковы эти изменения, пока точно установить не удалось. Это требует более тонких приборов и многих лет экспериментов.

Все сказанное было должным образом зафиксировано. Капитаны более низких рангов сидели за дальним концом стола и тщательно заносили все в блокноты, набранные из крыльев бабочек-медянок.

Потом Миоцен предложила задавать вопросы.

- А наши деревья добродетели воспроизводят себя? - спросила Ааслин.

- Да, они живут вечно. Они закладывают свою энергию в древесину и жир, а не в золотые шары. Их чувствительные корни находятся глубоко под землей, и потому им ведомо то, чего мы знать не можем. Сейчас я гарантирую, что мы можем остаться здесь еще на два-три или даже четыре дня.

Все снова грустно засмеялись.

Откровенность Уошен была и заразительной, и полезной. И хотя потеря такого капитана не была бы слишком уж заметной, но все же Премьер напрасно послала эту талантливую женщину на дальнюю сторону Медуллы. Вероятно, таким образом она нашла верный способ от нее избавиться.

Миоцен кивнула и подняла руку.

- Циклы, - тихо, слишком тихо для того, чтобы быть услышанной всеми, сказала она.

Сидевшие ближе повернулись, обратившись в слух.

- Спасибо вам, Уошен. - Вице-премьер посмотрела куда-то поверх ее головы и вздрогнула. У нее в голове началось собственное землетрясение, и мысли, жесткие, как любые металлические обломки, заставили ее дрожать как в лихорадке. Но на какое-то мгновение она была счастлива.

- Что такое, мадам? - не вытерпел Дью. Все заморгали в ожидании.

Миоцен повернулась к начальнику геологической партии и с едва скрываемым наслаждением спросила:

- А что насчет тектоники Медуллы; она стала более активной или менее?

Начальником этой партии был капитан Туист, Вице-премьер второго кресла и весьма серьезный человек.

- Наши местные разломы более активны, - вежливо поклонившись, объявил он. - Конечно, наши сейсмографы очень грубы. Но большие землетрясения произошли уже дважды со времени нашего прибытия на Медулла оссиум.

- А что насчет всемирного землетрясения?

- На самом деле, мадам… по этому вопросу у меня нет компетентного или хотя бы даже просто внятного ответа…

- А в чем дело, мадам? - снова не вытерпел Дью.

Но Миоцен и сама не была точно уверена. Однако, посмотрев на окружавшие ее лица, увидела на них такую заинтересованность, что тихо, почти извиняющимся тоном сказала:

- Это может быть только предварительным предположением. Так сказать, поспешным. Возможно, даже ошибочным… - Она сглотнула и добавила, обращаясь, скорее, к себе, чем к остальным: - Здесь есть и иной цикл, гораздо больший и гораздо более важный. - Где-то далеко снаружи послышался стук одинокого молотка, затем затих и он. - Моя задача, которую я сама себе поставила, заключается в наблюдении за нашим бывшим базовым лагерем. Честно говоря, это достаточно безнадежное дело, и именно поэтому я не прошу и не просила ничьей помощи. Лагерь по-прежнему пуст. И до тех пор пока мы не найдем причины этого, так пустым и останется. - Кто-то согласно закивал, а некоторые отхлебнули по глотку едкого чая. - У нас остался лишь один маленький телескоп и примитивная тренога к нему. - Миоцен развернула крыло медянки, и все видели, как ее длинные пальцы заметно дрожали.- Я поставила телескоп на восточном гребне под некоторым прикрытием и наблюдаю через него только за лагерем. Пять раз в день, без исключения.

- Ну, мадам, - произнес кто-то, может быть, немного нервно.

Миоцен встала, окончательно развернула рыжеватое крыло, испещренное цифрами и мелко написанными словами.

- Когда мы жили под лагерем, мы редко настраивали телескопы. Обычно только после легкого волнения поверхности или большого ветра. Но теперь, когда мы оказались здесь, в пятидесяти трех километрах от исходной позиции… Хорошо, я скажу вам сразу… в эти последние недели мне пришлось настраивать телескоп дважды… последний раз сегодня утром. Я всегда выравниваю его по линии горизонта.

Молчание.

Миоцен опустила глаза к цифрам, не видя ни одной.

- Как это возможно? - спросила она сама себя.

- Сотрясения сбивают настройку телескопа, - предположила Ааслин. - Как вы и говорили.

- Нет, - отрезала Миоцен. - Поверхность ровна и неподвижна. За все это время не было никаких подвижек. Это я проверяла. И погрешностей быть не должно.

Но погрешности постоянно росли, и это было видно по цифрам. Миоцен тихо прочла свои выкладки, но о том, что это значит, спросила у остальных только тогда, когда сама стала абсолютно уверена в ответе.

- Медулла оссиум снова начал вращаться, - предположил кто-то.

Снова выплыла на свет божий теория маховика.

- Это может быть вызвано воздействием разнонаправленных полей, - предложила Ааслин. - Частицами своей энергии они могут воздействовать на железо, притягивая его, а заодно и нас со скоростью несколько километров…

Так. Несколько километров.

Рука Миоцен взлетела вверх, призывая к молчанию.

- Возможно, - согласилась она с тонкой усмешкой. - Но есть и другой ответ. Учитывающий действие полей, но совершенно в ином аспекте.

Все затаили дыхание.

- Представьте себе - то Событие, чем бы оно ни казалось… представьте, что оно было частью некоего огромного цикла. И после этого противодействующие силы под нашими ногами стали ослабевать. Отпускать понемногу Медулла оссиум, очень-очень понемногу.

- То есть планета расширяется, - сказал кто-то. Это была Уошен.

- Вот именно! - подхватила Ааслин. - Металлическое ядро находится под колоссальным давлением, и если приподнять покрытие, хотя бы кусочек…

Несколько Капитанов бессознательно надули щеки.

Миоцен коротко усмехнулась. Эта крайне странная идея рождалась постепенно, и в этот напряженный момент она заставила себя прилюдно признать, что такая теория все же преждевременна.

- Нужны измерения и множество других исследований, но даже и тогда мы не сможем быть на сто процентов уверенными ни в чем. Еще очень долго не сможем.

Уошен поглядела на потолок, словно надеялась увидеть там далекий базовый лагерь.

Дью, этот всеобщий любимчик из нижних чинов, вдруг засмеялся. Засмеялся нежно и счастливо, взяв руку Уошен в свои, и держал до тех пор, пока она не заметила и не улыбнулась в ответ.

- Если сдерживающие силы под нами слабеют, тогда и такие же наверху, возможно, тоже… - предположила Ааслин.

- Это можно проверить. Запросто, - поддержал ее Туист.

- Ничего простого здесь нет и не может быть, - мягко осадила их Миоцен.

Но вместо того, чтобы отговаривать своих людей дальше, она вдруг снова взяла рыжее крыло, исписанное цифрами и, пользуясь простейшей тригонометрией, быстро сделала грубый предварительный расчет. Все сказанное Уошен и инженерами она слышала как в полусне. Если расширение действительно происходит, то, возможно, это снимает проблему того, как работают силовые поля, удерживающие планету в ее нынешнем положении. Проблему того, что управляет ими и зачем. Ааслин предположила, что цикл расширения и сжатия есть тот путь, который продуцирует тепло через распад атомов или из других источников и позволяет тепловой энергии поступать из Медуллы для нужд всего корабля. Это даже может объяснить то, как силовые поля лишились источника питания. Вся гипотеза для данного случая выглядела вполне убедительной. И, вполне возможно, правдивой. Но ее истинность была непоследовательной. Маленькие сухие цифры все появлялись и появлялись на крыле бабочки под пером Миоцен.

Она подняла голову.

Наверное, она подняла ее слишком резко, поскольку зал неожиданно замолчал. Стук нефритовых молотков сменился песней вдалеке, но, словно почувствовав, что нарушают этим некий никому не ведомый этикет, звуки смолкли.

- Предполагая возможность расширения, можно утверждать следующее. Этот наш мир должен был вырасти чуть менее чем на километр с момента События, - произнесла Миоцен. - И благодаря такому темпу, при условии, что Медулла оссиум может поддерживать такую скорость еще в течение пяти тысяч лет… за пять тысячелетий этот мир заполнит все пространство - и мы сможем добраться до нашего базового лагеря! - И Миоцен громко победно рассмеялась. - А после этого… если понадобится… мы доберемся и до дома… - мстительно прошептала она.

Глава четырнадцатая

Детям наступала пора ложиться спать.

Уошен хотела зайти в детскую, но, подойдя, услышала нежное мурлыканье и заколебалась. Потом подвинулась ближе, любопытствуя узнать, что там происходит.

Общественная детская была выстроена из железных блоков и железных кирпичей, а крышу ее венчало желтоватое дерево. Построенная по соседству со столовой, она была самым большим помещением лагеря и, наверное, самым прочным. Уошен прислонилась к стене, приставив ухо к одному из маленьких прикрытых ставнями окон и внимательно прислушаваясь. Выяснилось, что самый старший мальчик рассказывает остальным какую-то историю.

- Мы называем их Строителями, - вещал он. - Так их называют потому, что они построили Корабль и все, что внутри него.

- Корабль! - хором пропищали другие дети.

- Корабль настолько велик, что измерить его нельзя, - продолжал мальчик. - Он безумно красив. Но когда он был новым, никто не видел этой красоты. Были только Строители, но они были горды своим произведением и воззвали в темноту, приглашая других заполнить пустоту их творения. Увидеть то, что они сделали, и спеть об их чудесном создании.

Уошен прижалась к стене еще крепче, ощущая ее сладковатый запах.

- И кто же пришел из темноты? - учительским тоном спросил старший мальчик.

- Унылые, - хором ответило с десяток детских голосов.

- А был ли кто-нибудь еще?

- Никого.

- Это потому, что мир был слишком юн, - пояснил мальчик. На свой лад он излагал то, чему его научили. - Все было очень юным, и были только Строители и Унылые.

- Унылые, - с чувством повторила какая-то малышка.

- Это были жестокие, эгоистичные существа, - продолжил мальчик. - Но они всегда улыбались и говорили правильные слова. Они пришли и пели хвалу нашему прекрасному судну. Но чего они хотели? Чего хотели они с самого начала?

- Похитить Корабль, - ответили дети.

- И вот ночью, когда Строители спали, ни о чем не подозревая, Унылые атаковали, перебили большую часть Строителей, пока те еще лежали беспомощными в своих кроватях.

- Перебили, - как завороженные, повторили дети. Уошен незаметно подкралась поближе к дверям. У всех

детей были собственные кроватки, поставленные в соответствии с внутренней логикой каждого. Некоторые кровати были сдвинуты по две, по три, а то и по пять, в то время как другие демонстративно отодвинуты по их желанию. Подглядывая через полуприкрытую дверь, Уошен увидела рассказчика. Он сидел отдельно от остальных в своей маленький кроватке, и на лице его сиял отблеск света, пробивавшегося через тяжелый потолок. Мальчика звали Тилл. Он был очень похож на свою мать, высокий, с длинным узким лицом. Но вот мальчик медленно повернул голову и стал похож только на самого себя.

- А куда ушли выжившие Строители? - потребовал он.

- Сюда.

- А здесь что они сделали?

- Очистили Корабль.

- Да, они очистили Корабль, - с воодушевлением подхватил он.- Все, что наверху, должно было быть уничтожено. У Строителей не было выбора.

Дети задумчиво молчали.

- И что же случилось со Строителями?

- Они попали здесь в ловушку, - пискнул кто-то.

- И?

- Они умерли здесь. Один за другим.

- Но что умерло?

- Их плоть.

- Но разве плоть - это все?

- Нет!

- А что есть еще?

- Их дух.

- А дух - не плоть, и не может умереть, - заявил какой-то очень своеобразный мальчик. Положив руки на теплое железо дверей, Уошен ждала продолжения, затаив дыхание.

- А знаете ли вы, где живет дух Строителей? - поющим шепотом произнес Тилл.

- Он в нас! В нас! - с явным восторгом закричали дети.

- И Строители теперь - мы! - торжественно закончил Тилл. - После долгого одинокого ожидания мы наконец возродились!

По прошествии определенного времени жизнь на Медулле стала замечательно удобной и наполовину предсказуемой. Команда тектоников Туиста нанесла на карту все местные кратеры и крупные разломы, так что все знали, где слой железа толще и можно строить долговременные дома. Пищи было достаточно и становилось все больше. Биологи Уошен культивировали дикие растения, а в последние несколько лет начали выращивать в клетках и специальных помещениях вполне вкусных жуков. Различные научные изыскания, так или иначе, приносили свои плоды. Миоцен оказалась права, Медулла оссиум увеличивался медленно, почти незаметно, по мере того, как слабели силовые поля, удерживающие планету. И яркий небесный свет стал уже не таким ослепляющим. Люди Ааслин, вооружившись изобретательностью и хладнокровием, разработали, по крайней мере, с десяток различных планов, которые в дальнейшем помогли бы всем уйти с Медуллы.

Оставалось потерпеть всего лишь сорок девять столетий.

Потом у них появились свои дети, и началось медленное демографическое возрождение. Дети оказались неизбежным и существенным дополнением здешней жизни. Они принесли с собой новые рабочие руки и новые возможности, возмещая потери, наносимые этим страшным местом.

У каждой женщины-капитана должно было быть, по крайней мере, по одному здоровому мальчику или девочке. Таков был приказ Миоцен.

Но ее слова разбились о современную физиологию. Среди капитанов не нашлось никого, кто бы имел пригодные для осеменея яйцеклетки яйца или оплодотворяющую сперму. В современном обществе медицина и имплантанты-врачи старались не допустить в столь долго живущих людях плодовитость. Бе и не было. Поэтому потребовалось двадцать лет напряженной работы» прежде чем Обет и Мечта, трудившиеся в собственной лаборатории, открыли в черной слюне молотокрылых, ядовитой для большинства живых форм, вещества, способные временно создавать у людей способность к размножению.

Тем не менее в этом таилась и опасность. Женщинам нужна была очень высокая, даже токсичная доза, а эффект достигался далеко не всегда.

Миоцен первой решила испробовать это на себе.

Это был героический, а при успехе и достаточно эгоистический акт, поскольку этот ребенок становился самым первым и старшим. Приказав двум капитанам собрать сперму от всех доноров, Миоцен сама и в полном одиночестве оплодотворила себя. И, насколько догадывалась Уошен, только Вице-премьер знала, кто на самом деле является отцом Тилла.

Миоцен носила ребенка весь одиннадцатимесячный срок. Само по себе рождение ничего замечательного не представляло, и первые несколько месяцев Тилл казался совершенно нормальным. Он был счастливым и увлеченным малышом, готовым улыбаться каждому склонившемуся над ним лицу. Но потом Тилл, веселый и подвижный ребенок, постоянно ездивший верхом на жестких материнских коленях, вдруг изменился, и все начали замечать, что он утих и, раскачиваясь на коленях уже без всякого удовольствия, смотрит куда-то вдаль и всегда каким-то странным образом занят неизвестно какими чувствами и мыслями. Выяснить, в какой именно момент и почему мальчик так сильно изменился, так никому и не удалось. Вероятно, это происходило постепенно и окончательно проявилось уже достаточно поздно.

Вряд ли в этом была виновата слюна молотокрылых, ферменты которых позволили ему появиться на свет.

Может быть, мальчик вырос бы таким же и на Корабле. И на Земле. И где угодно. Ведь дети непредсказуемы и всегда непросты.

Но чем дальше, тем все больше и больше селение стало наполняться такими странными детьми. Они были небольшого роста, необузданными и постоянно чем-то занятыми. И уже многие начинали поговаривать, что эти дети - вызов, брошенный безграничной власти капитанов.

Не то чтобы они не желали есть жуков на обед.

Или отправлять свои естественные надобности в аккуратных новых гальюнах.

Или играть, как положено детям, и спать в отведенные для этого часы.

Или не слушать важные объяснения своих родителей о том, что такое Медулла оссиум, что такое Корабль и почему им всем так важно как можно скорее покинуть место их рождения.

Но были и другие проблемы. Последние годы Уошен перепробовала всяческие объяснения происходящему, стараясь сохранить позитивный взгляд на все, сколь бы неприятными эти проблемы ни казались.

Здравый смысл вполне объяснял, почему до сих пор никто так и не явился спасать их. Наиболее расхожее объяснение заключалось в следующем: Событие оказалось явлением регулярным и, выйдя за пределы Медуллы, опять разрушило доступ в туннели настолько, что прорыть их заново в ближайшее время не представлялось возможным. Ибо на это требовалось бесконечное количество лет тяжелейшей работы. Могли оказаться разрушенными и основные туннели, поврежденные предыдущими Событиями. И Премьер могла действовать только с величайшей осторожностью, балансируя между будущим каких-то нескольких капитанов и неизвестными опасностями, грозящими существованию миллиардов ни в чем не повинных и верящих ей пассажиров.

Другие капитаны на людях держались более оптимистично, но в частных беседах, в постелях с любимыми признавались в самых печальных своих предположениях.

- Что, если Премьер просто вычеркнула нас из жизни? Дью, выдвинувший эту теорию, тут же предложил и ее сценарий.

- Может быть, нечто случилось и с ней самой. Ведь это была в высшей степени секретная миссия. Предположим, она внезапно умерла, а Вице-премьер первого кресла и знать ничего не знает о нас.

- И ты сам веришь в это? - поинтересовалась Уошен.

- Иногда, - пожав плечами, отвернулся Дью.

За тяжелыми стенами и захлопнутыми ставнями раздавался шум возни молотокрылых. Потом все смолкло.

На мгновение показалось, что их подслушивает сам Медулла оссиум.

- Но ведь есть и другая возможность, - продолжила Уошен начатую Дью игру.

- Их много. О какой именно ты говоришь?

- Событие было настолько колоссальным, что убило все и везде. И все мертвы.

Дью помолчал какое-то время. На подобные темы было наложено негласное табу. Но Уошен настаивала, напомнив, что, возможно, они не первые, кто нашел этот странный Корабль, что перед ними уже были другие, но покинули судно по причине какой-нибудь мины-ловушки.

- Возможно, возможно, - пробормотал Дью и сел в постели. Железные пластины кровати заскрипели под. гладкими сильными ногами, переброшенными через край. Ступни коснулись прохладного ровного пола. - Возможно, - еще раз и уже более мягко повторил он.

- А, может быть, Корабль самоочищается через каждый миллион лет. События разрушают все чужеродное и неорганичное…

- А мы, значит, выжили? - кривая улыбка исказила губы Дью.

- Выжил Медулла оссиум. Иначе здесь осталось бы только бесплодное железо.

Дью провел ладонью по лицу и накрутил на палец длинный, кофейного цвета локон своей любовницы. Даже в специально затемненной спальне Уошен видела его лицо. За столько лет она изучила его до малейшей черточки, даже лучше, чем свое собственное, и в своей бездонной памяти не могла отыскать ни одного мужчины, который был бы ей настолько близок.

- Я просто предполагаю. Я и сама не верю в то, что говорю, - поспешила добавить она.

- Я знаю.

Положив руку на его потную спину, Уошен неожиданно обнаружила, что Дью смотрит в колыбель. Их малыш Локи крепко спал, и не подозревая об этом печальном разговоре родителей. Следующие три года ему предстояло прожить в детской вместе с Тиллом. Прошел месяц с того вечера, когда Уошен услышала историю о Строителях и Унылых, но до сих пор еще ни с кем не поделилась ею. Даже с Дью.

- Есть немало объяснений тому, почему мы выжили, - продолжила она.

Дью вытер пот со лба.

- Дорогой, - вдруг решилась она. - А ты слышал когда-нибудь разговоры детей? Других детей?

- О чем? - Он поглядел на нее через плечо. Уошен коротко пересказала ему странную историю о Строителях и Унылых.

Все тот же луч света, что скользил через ставни с самого начала постройки этого дома, Лег на макушку Дью и сверкнул в ярких серых глазах.

- Ты же знаешь Тилла, - нехотя ответил он. - И знаешь, какой он странный.

- Поэтому я никому и не говорю.

- И что, ты сегодня опять услышала эту историю?

- Нет.

- Но ведь ты подслушивала, так? Уошен промолчала.

Дью задумчиво покачал головой, удерживая улыбку, потом встал и, осторожно ступая босыми ногами, подошел к колыбели.

Но он смотрел не на сына. Вместо этого он ощупал подвижную погремушку, висевшую на толстой прочной веревке. Раскрашенные кусочки дерева, связанные почти незаметной проволокой, показывали Локи все те чудеса, которые он не мог видеть сам. В центре вертелся Корабль, окруженный крошечными звездолетами, несколько птиц, среди которых был и фениксоподобный, вырезанный Уошен и висевший тут без всякого объяснения.

Уошен подумала и тоже поднялась к колыбели.

Локи был спокойным ребенком. Никогда ни на что не жалующимся. От своих родителей он унаследовал несколько генов бессмертия и силу, а от этого мира, где ему суждено было родиться… Да, так чем для него был Медулла оссиум? И уже в который раз Уошен подумала о том, не было ли большой ошибкой позволить рождаться детям в мире, почти непонятом и непознанном. Мире, который может убить их. Убить завтра же, если не сегодня.

- Я бы не стал беспокоиться о Тилле, - наконец сказал Дью.

- Я и не буду, - пообещала Уошен, убеждая скорее себя, чем возлюбленного.

- Дети - это просто источник воображения, - задумчиво произнес Дью. - Никогда не знаешь, что они придумают…

И Уошен невольно вспомнила Дитя, наполовину человека, наполовину гайана, существо, которое она вырастила для Памира, и с горькой улыбкой ответила:

- Но ведь иметь их так интересно. По крайней мере, меня всегда в этом уверяли.

Мальчик шел один через площадь, рассматривая свои голые ноги, шаркающие по горячему, разогретому небом железу.

- Привет, Тилл!

Казалось, ребенок вообще не способен удивляться. Словно подумав немного, он медленно поднял глаза, и на губах его застыла заученная улыбка.

- Здравствуйте, мадам Уошен. Я надеюсь, вы в добром здравии.

Под голубым светом неба он казался вежливым, совершенно обыкновенным одиннадцатилетним мальчиком. У него было узкое лицо, маленькое худощавое тельце, и, как все дети, он был почти раздет. При виде его Уошен всегда задумывалась, кто же на самом деле является его отцом. Иногда ей казалось, что этого не знает даже сама Миоцен. Она явно стремилась быть его единственным родителем и открыто намеревалась в один прекрасный день усадить мальчика на место рядом с собой. И каждый раз, когда Уошен видела этого полудикого ребенка, на котором не было ничего, кроме штанов, она испытывала негодование, совершено неуместное и глупое, поскольку оно было направлено на одиннадцатилетнего парнишку.

- Мне надо тебе кое-что сказать, - улыбнулась она. - Некоторое время назад, когда ты был еще в детской, я услышала, как ты рассказывал другим детям одну историю. Очень изысканную историю. - Большие карие глаза, смотревшие на нее, не сморгнули - в них только заплясали черные отблески-стрелы. - Это была очень интересная история.

Тилл выглядел как любой подросток, не знающий как себя вести со взрослыми, надоедающими ему дурацкими вопросами. Тяжело вздохнув, он переступил с одной босой ноги на другую и снова вздохнул, всем своим видом являя картину бесконечной скуки.

- Как ты придумал такую историю? Тилл только пожал плечами.

- Я знаю, мы все любим поговорить о Корабле. Может быть, даже излишне любим. - Уошен все пыталась взять верный тон, чтобы мальчик, не дай бог, не почувствовал никакой покровительственности. - Всем нравится прикидывать и придумывать. О прошлом Корабля, о Строителях да и о нас всех. Но все это пустая болтовня. А с тех пор, как мы решили восстановить мост с вашей помощью… Это ведь делает вас тоже отчасти Строителями, правда?

И снова пожатие плеч и взгляд, устремленный в никуда.

На дальнем конце площади перед автомагазином команда капитанов запускала свое последнее изобретение - турбину, примитивное сооружение, построенное из грубого железа на основании смутных воспоминаний, к сожалению, увы, не спасавших от ошибок. Кое-как приготовленный из подручных средств спирт-сырец, соединенный с кислородом, издавал тихий рев. Во время работы у машины хватало мощности выполнять любую предложенную операцию. Но ее едва хватало на день, и к тому же от турбины было слишком много грязи и шума. А сейчас ее вой почти перекрывал низкий голос мальчика.

- Я ничего не выдумываю, - заявил он наконец. - Ничего и ни о чем.

- Извини? - улыбнулась Уошен, делая вид, что не расслышала.

- Я не собираюсь вам ничего рассказывать. Ну, о том, как я все это придумал.

Уошен кивнула, растерянно улыбаясь, и тут же увидела подходившую к ним Миоцен. Она вышла из магазина со старыми эполетами на простой робе из тканной вручную материи. Вице-премьер была усталой и рассерженной, как всегда.

- Я вообще ничего не придумывал! - намеренно громко еще раз повторил Тилл.

- Чего ты не делал? - требовательно спросила мать. Тилл промолчал.

На мгновение они с Уошен обменялись взглядами, словно заключая договор, и ребенок с невинным видом повернулся к матери.

- Эта машина… Что за ужасные звуки.

- Да. Ну и что?

- Так же завывал и Корабль? Большая машина, визжащая без остановки?

- Нет-нет, мы использовали термоядерные реакторы. Очень эффективные, бесшумные и совершенно безопасные. - Миоцен переглянулась с Уошен. - Не правда ли, дорогая?

- Да, термоядерные, - подтвердила Уошен, и ее руки невольно потянулись расправить ткань своей собственной домотканой одежки. - Думаю, что это были лучшие реакторы во всей галактике.

Затем, подобно сотням матерей, Миоцен спросила у сына:

- Я не вижу тебя целыми днями. Где ты был, Тилл?

- Не здесь, - ответил мальчик и махнул рукой куда-то в неопределенном направлении. Три пальца на его руке были значительно меньше, чем другие, и бледнее. Это говорило, что они явно восстановлены после небольшой травмы.

- Ты опять занимаешься какими-то исследованиями?

- Но это недалеко. Я всегда только в долине. «Врет», - подумала Уошен. Ложь так и читалась на его лице. Но Миоцен удовлетворенно кивнула.

- Я знаю, где ты бываешь. Знаю.

Это был самообман, если и не игра для отвода глаз.

Повисла неловкая тишина, но тут же, задребезжав, опять заработала турбина. Этот звук отвлек внимание Миоцен, и она опять направилась к магазину.

Уошен улыбнулась мальчику и присела рядом с ним на корточки.

- Ведь ты любишь выдумывать всякие вещи. Признайся, любишь?

- Нет, мадам.

- Только не надо скромничать, - предупредила она. Но Тилл опустил голову и снова вперился в свои босые ноги и черное железо под ними.

- Мадам Уошен, - наконец, нетерпеливо сказал он. - Что есть, то есть. Существующее - это единственное, чего выдумать невозможно.

Глава пятнадцатая

Локи ждал в тени - взрослый молодой человек с мальчишеской виноватой улыбкой и большими беспокойными глазами, словно постоянно ожидающими отовсюду какой-нибудь неприятности.

- Я не должен был этого делать, - первым делом произнес он. И тут же добавил: - Я знаю, мама. Дающий обещания всегда только обещает.

Уошен промолчала.

- Если это для того, чтобы создать беспокойство, - пробормотал Дью, - то тогда лучше вернуться опять домой.

- Тебе лучше бы и вернуться, - отрезал сын, повернулся и зашагал прочь, не приглашая следовать за собой и зная, что сами они помочь себе не смогут.

Уошен поспешила вслед, чувствуя сзади шаги Дью. Молодые джунгли черных зонтообразных деревьев и элегантных зарослей кустарника неожиданно превратились в пейзаж из чистого железа: черные холмы и арки, лежащие в чудовищной, подавляющей человека путанице. Каждый шаг грозил опасностью и требовал сосредоточения всех сил. Острые края резали плоть, пятная пальцы и ляжки свежими розовыми ранами. Путь пересекали бездонные пещеры, в лицо дул ветер, и мочила ноги дождевая вода, со стуком падавшая на железную землю. Но самым неприятным было то, что организм Уошен привык спать в это время суток. Усталость притупляла ее чувства и здравый смысл. И когда она увидела Локи, в ожидании их стоявшего на проржавевшем обрыве скалы, то не увидела ничего, кроме его широкой спины и длинных золотых волос, -хитроумно сплетенных на затылке. Она смотрела на простую черную рубашку, связанную в домашних мастерских из искусственного хлопка, рубашку, которую она штопала уже столько раз и всегда так неумело.

Оказавшись рядом с сыном, она увидела простиравшуюся под ними глубокую долину, длинную и узкую, на дне которой росли зрелые, черные, как ночь, деревья добродетели.

- Черные, как ночь, - прошептала Уошен.

И ее сын купился на эту приманку. Покачав головой, он сказал:

- Мама! Это совсем не то!

Он имел в виду другую ночь. Ночь в его мире.

Это был счастливый уголок земли. Когда потоки лавы из злобны недр стали растекаться во все стороны, этот толстый и прочный кусок земной коры провалился в трещину. Джунгли сгорели, но не погибли. Их корни были, наверное, столетней давности, если не старше. Столь же старые, как пребывание людей на Медулле. Это было богатое, вечное проявление земли, и, возможно, именно за это оно и было выбрано детьми.

Дети.

Уошен знала, что не совсем права, но все же не могла думать о них только как о юных и в каком-то смысле беззащитных существах.

- Тихо, - прошептал Локи, не глядя больше на родителей.

Кому он говорил это? Но Уошен не стала расспрашивать.

А Локи, собрав тело в пружину, начал перепрыгивать с уступа на уступ, приглушенно рыча при каждом приземлении, потом замер на несколько секунд, вглядываясь в долину и моргая от яркого небесного света.

- Держитесь рядом. Прошу вас, - почти родительским тоном вдруг попросил он.

Полевые ботинки родителей износились уже давным-давно. Теперь на них были уродливые сандалии из искусственной пробки, и ходить в них стоило большого труда. В долине, в ее живой шевелящейся тени, воздух был прохладен, но неприятно влажен. На земле слоями гнили упавшие растения, создавая под ногами болото, и запах разлагающейся органики вызывал неприятные ощущения. За спиной у нее пролетел огромный кинжалокрылый, поглощенный каким-то своим жизненно важным делом. Уошен смотрела, как насекомое скрылось в дымке, потом вновь появилось, казавшееся маленьким на таком большом расстоянии, но ярко сияющее своим кобальтово-синим телом.

Локи резко, но беззвучно обернулся, прижав палец к губам. В этом неверном свете на какое-то краткое мгновение он стал точной копией своего отца. Но Уошен увидела, что в его серых глазах стоят такие боль и беспокойство, что даже попыталась успокоить его легким прикосновением.

Это Дью выпытал секрет у своего сына. Дети встречались в джунглях, и эти встречи продолжались вот уже более двадцати лет. Через какие-то нерегулярные промежутки времени Тилл вызывал их в отдаленное убежище, где ими разбиралось все: кто, что и где сказал или сделал.

- Но что сказано и что сделано? - допытывалась Уошен.

Локи не объяснял. Поначалу он качал головой, стыдясь и отпираясь, но потом с тихим разочарованием признался, что нарушил давнее обещание ничего вообще об этом не говорить.

- Так почему же сказал? - не унималась Уошен.

- Потому. - Локи нахмурился, и его серые глаза стали почти черными. И окончательно смутившись под сострадательными, но гневными взглядами, обращенными на него, сломался: - Вы, конечно, имеете право услышать. Но для себя решайте сами.

Он любил своих родителей, и ради них нарушил свое обещание, и не мог не привести их сюда, в долину.

Но теперь Уошен не думала об этом.

Еще несколько шагов, и она очутилась рядом с огромным, каких она в жизни не видела, деревом добродетели. Должно быть, время убило его, и гниль свалила, расколов при падении. Взрослые дети и их маленькие братья и сестры избрали это место под ярчайшими сине-белыми небесами. И вот они стояли здесь, группками и парами; у некоторых были вплетены в волосы хвосты молотокрылых. Тихие быстрые голоса сливались в однообразный шум. Тилл ходил взад и вперед по широкому черному поваленному стволу. Он выглядел уже совершенно взрослым, вернее, вообще вне какого-либо возраста. На нем были лишь штаны и два браслета, один из стали, другой из золота. Темные волосы напоминали веревки. А на его взрослом, почти приятном лице застыло выражение застенчивости и сосредоточенности, что вдруг странным образом обнадежило Уошен. Может быть, все это не что иное, как только старая игра, превратившаяся в привычку к несколько необычным сборищам. Сейчас Тилл просто расскажет им свою историю, которой не может верить никто, кроме этих молодых дурачков, или какую-нибудь другую в том же духе.

Локи не оглянулся и не произнес ни слова. Он просто подался вперед сквозь стену кустарника и вышел на яркий свет пустого пространства.

- Привет, Локи, - приветствовало его двадцать голосов.

- Привет, - громко ответил он и присоединился к старшим.

Исполняя данное обещание, Уошен и Дью стали на колени в зарослях кустарника, не обращая внимания на шипение тысяч жучков.

Ничего не происходило.

Из чащи показалось еще несколько детей, начался тихий разговор, а Тилл, не обращая ни на кого внимания, продолжал все так же мерить шагами ствол. Может быть, в этом все и заключалось. Очень хотелось на это надеяться.

Но Тилл остановился.

Мгновенно всякий шепот смолк.

- Чего мы хотим? - едва слышным голосом спросил он.

- Того, что лучше для Корабля, - тихим, но дружным хором ответили дети. И дальше, одним дыханием: - Всегда.

- Но каково это всегда?

- Дольше, чем мы можем сосчитать.

- Как далеко это всегда?

- До бескрайних краев.

- И все-таки мы живы…

- Всего мгновенье! Если оно длится!

Слова были абсурдными, но почему-то вызывали озноб. Их нелепость была очевидна, но для сотни голосов, кричавших одновременно, хором, ритмично подчеркивая окончания слов, требовалась физическая подготовка, чтобы произнести их.

- А что хорошо для Корабля? - снова начал Тилл, и его узкое привлекательное лицо стало полно любопытства и ожидания. - Знаете ли вы ответ? - допытывался он.

- Нет, - ответили дети.

- Может, знаю я ответ?

- Нет, - прозвучало с явным уважением.

- Это правда, - провозгласил юный лидер. - Но проснувшись, отыщу лучший из ответов. Сны, пока я не проснулся, сами ищут это. Лучшее для Корабля - лучшее всегда.

- Да,- воодушевлено запели его последователи. «Нет, это и не песня, - подумала Уошен. - Это звучит слишком гордо и слишком безумно для простой речевки; каждый чересчур много себя вкладывает в этот крик». Наступила короткая пауза.

- Есть ли у нас дела на сегодня? - поинтересовался Тилл уже более спокойным тоном.

- У нас есть новенькие! - крикнул кто-то.

На какое-то мгновение Уошен подумала, что речь идет о них с Дью, и обернулась. Он казался совершенно спокойным в этой взвинченной, накаленной атмосфере и при крике Тилла: «Приведите их сюда» - быстро взял ее за руку.

Но новенькими оказались дети, семилетние близнецы. Мальчик и девочка медленно вскарабкались на гнилой ствол, дрожащими ручками хватаясь за черный бархат коры.

- Вы наши братья и сестры, - несколько раз внушал им Тилл, и когда они начали улыбаться, уточнил: - Знаете ли вы о Корабле?

- Он очень старый, - глядя в небо, пропищал мальчик.

- Нет ничего старее, - важно подтвердил Тилл.

- И огромный.

- Ничто не может быть больше. Да.

Девочка водила пальцем по пупку в ожидании своей очереди и, когда Тилл посмотрел на нее, подняла глаза и Твердо сказала:

- Это место, откуда мы все пришли. Вот что такое Корабль.

Но публика рассмеялась.

Тилл поднял руку, призывая к тишине.

Мальчик покраснел за сестру и с тихой злобой поправил:

- Оттуда пришли капитаны, а не мы. Тилл кивнул, ожидая продолжения.

- Но мы поможем им, - добавил ободренный малыш. - Мы поможем капитанам вернуться обратно на Корабль. Скоро.

Наступило долгое ледяное молчание. Тилл позволил себе улыбку и, возложив руки на головы обоих близнецов, оглядел остальных.

- Он прав?

- Нет! - взревела толпа.

Близнецы скорчились и попытались исчезнуть. Но Тилл встал между ними на колени, повторяя твердо и уверенно:

- Капитаны - это просто капитаны. Но вы, и я, и все мы здесь… мы плоть от плоти этого мира, этого железа, этой воды» этого воздуха… мы живые души Строителей…

Уошец не слышала этой чепухи уже четверть века и теперь не знала, смеяться ей или взорваться негодованием.

- Мы - возрожденные Строители, - вещал Тилл и, поднявшись с колен, обнял близнецов за плечи. - И наша цель - не помощь капитанам. Все, что угодно, только не это - ив этом я вам ручаюсь. - Он вгляделся в тенистые джунгли. - Капитанам только кажется, что они владеют Кораблем. Но, друзья… подумайте о том, что сможет произойти в один прекрасный день…

Миоцен наотрез отказалась верить во все ей рассказанное.

- Во-первых, я знаю собственного сына, - сказала она Уошен и отчасти себе. - То, что ты описываешь, смешно и нелепо. И, честно говоря, тупо. Во-вторых, судя по твоим рассказам, это безумие охватило больше половины наших детей…

- Большая часть из них практически взрослые, - перебил ее Дью. - Они живут своими собственными домами.

Затем добавил требующееся по этикету «мадам» и быстро поклонился.

Воздух все больше накалялся гневом.

- Я посчитала. Несколько десятков детей ускользнуло из детских прошлой ночью… - поспешила прервать молчание Уошен.

- А я не знаю зачем. И не уверена, что именно для того, что вы тут описывали. - Лицо Миоцен исказилось злобой. - Слышите вы, оба? Дадите ли вы мне подлинные доказательства!?

- Разумеется, мадам, - спокойно ответил Дью.

- Я знаю, что возможно, а что нет. Я знаю, как вырос мой ребенок, знаю его характер. И до тех пор, пока вы не представите мне разумные мотивации этой басни… этой дряни, будем считать, что ничего не происходило, и вы ничего не видели и не слышали.

- А что касается моей мотивации? - поинтересовалась Уошен. - Зачем мне-то надо было все это рассказывать?

- Зависть, - процедила Миоцен.

- К кому?

- Поверь, уж я знаю, к кому. - Угрюмые глаза сузились, сверкнув серебром в уголках. - Если Тилл безумен, его место занимает ваш сын. Сначала положение среди сверстников, а потом постепенно власть над всеми. Уошен переглянулась с Дью.

Они никак не упомянули о Локи как об осведомителе и скрывали эту тайну по разным причинам, большей частью, конечно, эгоистическим.

Они сидели в доме Вице-премьера, состоявшем всего из одной комнаты. От нервного возбуждения, витавшего в жарком воздухе, помещение казалось еще меньше. На всем лежала печать какой-то изношенности, хотя Миоцен и старалась поддерживать идеальную чистоту. Да, здесь царила изношенность, глубокая усталость, а по углам жался живой холодный страх. Уошен почти видела этот страх, смотревший на нее своими мутными красными глазами.

- Спросите Тилла о Строителях сами, - не сдавалась она. - Спросите, во что он верит.

- Не буду.

- Но почему?

Миоцен замолчала, тщетно обирая со своей постоянно мокрой от пота формы споры и крылатые семена, пытавшиеся укрепиться на ней своими корешками. Затем с железной логикой отрубила:

- Если ваша история ложь, то и он скажет, что это ложь. А если она правдива и лжет он, то он просто скажет, чтобы я вам не верила.

- Но если он признается?

- Значит, он захочет, чтобы я знала это. - Миоцен перестала обирать семена и злым холодным тоном закончила разговор: - Если он признается, значит, он хочет, чтобы я знала. Вот так, дорогая Уошен. А вы просто служите его посланцами.

Уошен набрала в легкие побольше воздуха и задержала его.

- И даже при таком признании я не буду уверена в его искренности, - сухо добавила Миоцен, глядя через раскрытую дверь на пустую площадь перед домом.

А предупреждения были.

Были замечены начинающиеся волны микросотрясений. Штормы, поднимавшими тучи спор, напомнили капитанам о буранах в холодных мирах. С полдюжины источников поменяли цвет воды, и по земле потекли подвижные ядовитые синие потоки. И, наконец, поникло единственное дерево Хазза, выпустив свой накопленный жир и воды глубоко под землю.

Но эти признаки были все же столь незначительными, что капитаны высших рангов, будучи заняты множеством других дел, не обращали на них внимания.

Три дня спустя по корабельному времени, когда лагерь спал, огромная невидимая рука приподняла слой в несколько метров земли, затем, словно устав, помедлила и снова бросила вниз. Капитаны и дети столпились на площадях. В мгновение ока воздух оказался наполнен золотыми шариками и миллиардами летающих насекомых. Опыт подсказывал, что в ближайшие двенадцать часов, а, может быть, и меньше, земля начнет пузыриться, взрываться и умирать. Шатаясь, как пьяная, Уошен побежала вперед, с трудом добравшись до отдаленного крошечного домика.

- Локи! - крикнула мать в пустоту комнаты. Где ее сын?

Она пошла по краю площади, но видела лишь пустые дома, пока из дома Тилла не появилась высокая фигура и не спросила, видела ли она сына.

Уошен покачала головой.

- А моего?

- Нет.

Тогда Миоцен пошла вслед за ней, повторяя:

- А ты знаешь, где он? Дью стоял в центре площади.

- Помогите мне, - неожиданно попросила Миоцен. - Ведь таким образом вы поможете и своему ребенку.

Дью коротко кивнул.

С десяток капитанов ринулись в джунгли. Оставшись дома, Уошен заставляла себя собирать самые необходимые домашние вещи и помогать в этом другим обезумевшим родителям. Через три, а затем четыре часа прошли новые толчки. Время шло в хорошо отрепетированном хаосе. Земля под ногами содрогалась, трещины открывались, и непереносимый жар вырывался на поверхность. Золотые шарики исчезли, сменившись клубами ржавчины и жирной вонью горящих джунглей. Капитаны и младшие дети продолжали стоять на площадях в нервном ожидании. Сани и грузовые воздушные шары были уже нагружены, но соответствующий Вице-премьер, легкомысленный старый Даен, все не давал приказа к отправлению. «Еще минуту», - повторял он и все засовывал в карман свои неуклюжие часы, борясь с необходимостью постоянно видеть, как движутся их маленькие стрелки.

Наконец на площади появился Тилл, и все, включая Даена и Уошен, облегченно вздохнули. Может быть, преждевременно.

Облегчение тут же обернулось шоком и ужасом. Грудь молодого человека была располосована ножом. Первая горизонтальная рана уже подживала, но поверх нее была нанесена новая, вертикальная, еще более глубокая и страшная. Обескровленная, изнемогающая плоть старалась воссоединить себя. В ране отчетливо виднелись мучительно белые ребра. Тилл, конечно, не находился в смертельной опасности, но явно находилась в шоке. Со сдавленным стоном он покачнулся, постарался удержаться на месте, но в конце концов рухнул на голое железо именно в тот момент, когда из джунглей появилась его мать.

Миоцен не была ранена, но находилась в безнадежной прострации.

Оцепенев от тоски и ужаса, Уошен смотрела, как Вице-премьер упала па колени перед своим мальчиком и, одной рукой приподняв его густые каштановые волосы, другой осторожно вложила свой окровавленный нож обратно в железные ножны.

Что сказал ей Тилл там, в джунглях?

Как он смог довести свою мать до такого состояния, что она пыталась убить собственного сына?

И это было сделано специально. Только сейчас Уошен поняла, что все происходит отнюдь не случайно. Это был рассчитанный план, начавшийся с того момента, когда Локи признался им в таинственных сходках. Но кому это было надо? Тиллу? Конечно, ему. Это Тилл вовлек Локи в игру, уверяя, что постепенно власть Миоцен таким образом окажется под вопросом. И это он лежал теперь в ее объятиях, несомненно, прекрасно зная, что должно случиться дальше.

Миоцен, не отрываясь, смотрела на сына, напрасно ища в его лице хотя бы следы раскаяния, признания своей неправоты. Или, может быть, она просто давала ему время оценить свой взгляд, безжалостный и холодный.

Потом она выпустила его, отошла прочь и подняла грязный железный осколок - последняя волна землетрясения в изобилии усыпала ими всю площадь. Потом со спокойной яростью она полоснула им Тилла по животу и по сонной артерии на шее. Она вонзала осколок все глубже, на землю хлынула кровь и посыпались ошметки мяса, голова почти отделилась от застывшего тела.

Уошен, не выдержав, схватила ее за руку и одернула.

Тут же подбежавшие капитаны оттащили Миоцен от сына.

- Пустите! - требовала она. Кое-кто отступил, но не Уошен.

Тогда Миоцен бросила окровавленное железо и подняла руки вверх.

- Если хотите помочь ему, помогайте! Но кто это сделает, тот отныне не будет принадлежать к нам. Такова моя воля. В соответствии с моей властью, моим рангом, моим желанием, наконец…

Из джунглей показался Локи.

Он первым бросился к Тиллу, но не успел, потому что из черных зарослей появилась толпа бегущих детей, и к ним тут же присоединились некоторые из тех, кто стоял на площади. Больше двух третей капитанских потомков окружили сникнувшее, беспомощное тело. На печальных лицах горела решительность. Тут же нашлись носилки, и юный вождь был устроен более удобно. Кто-то из детей спросил, в каком направлении собираются двигаться капитаны. Даен посмотрел на небо, где сгущались грязные тучи дыма, приносимые с запада.

- На юг, - пролаял он. - Мы идем на юг.

И тогда без вещей и без пищи толпа детей демонстративно развернулась и зашагала на север. Дью стоял рядом с Уошен.

- Мы не может просто так отпустить их ,- прошептал он.- Кто-то должен отправиться с ними. Поговорить и выслушать. И, может быть, помочь…

Она поглядела на возлюбленного, и с ее губ уже готово было сорваться: «Я».

- Нет, ты не пойдешь, - остановил ее Дью. - Ты поможешь им гораздо больше, оставаясь рядом с Миоцен. - Дью явно уже обдумал этот вопрос со всех сторон. - У тебя высокий ранг. Власть. И, кроме того, Миоцен все же прислушивается к тебе.

- Когда ее это устраивает.

- Я еще прошепчу тебе кое-что на ушко, - с улыбкой пообещал Дью. - Кое-что.

Уошен кивнула, вспомнив, что вся эта боль и ужас все-таки пройдут. Пусть через несколько лет, десятилетия или целый век она все-таки сможет забыть, каким страшным и безнадежным был этот день.

Дью поцеловал ее, и они расстались. Он уходил, глядя на нее через плечо. А на краю джунглей еще виднелся знакомый силуэт Локи. На этом расстоянии, в облаках и дыме она не могла сказать, смотрит ли на нее ее сын или она видит только его широкую спину. Но, несмотря на это, она прошептала «будь счастлив» и улыбнулась. Потом перевела дыхание, сказала уже уходившему Дью «будь осторожен» и отвернулась, будучи не в силах больше видеть, как растворяются в сгущавшейся мгле две высокие мужские фигуры.

Миоцен стояла в отдалении, всеми забытая.

Но постепенно капитаны с оставшимися послушными детьми начали строиться в колонны, чтобы начать свой путь на безопасный юг, а она все стояла, будто приросла к земле, в центре опустевшей площади. Наконец раздался ее низкий, сухой, безжизненный голос:

- Мы стали ближе.

- Что вы имеете в виду? - уточнила Уошен.

- Ближе, - повторила она и подняла к сверкающему небу пустые руки.

- Надо торопиться, - попыталась уговорить ее Уошен.- Мы должны быть уже в строю, мадам.

Но Миоцен неожиданно прищурилась, поднялась на цыпочки и, судорожно выпрямив пальцы, засмеялась низким и жутким смехом.

- Но еще недостаточно близко. Еще не совсем. Не совсем.

Глава шестнадцатая

Одна из проблем, которая неизбежно возникает, если человек живет слишком долго, заключается в том, что делать со своей головой. Как быть после многих тысяч лет со всей той хаотической массой воспоминаний и неизвестно зачем хранимых памятью фактов?

Даже среди человеческого племени разные его культуры придерживаются различных точек зрения на этот счет. Некоторые предпочитают тщательное удаление всего раздражающего и излишнего - медицинская процедура, как правило, приукрашенная определенной церемонией. Другие предпочитают мозговую очистку, более радикальную по сути, придерживаясь мнения, что качественно проведенное сокращение может освободить любую душу. А есть даже некоторые жесткие сообщества, где мозг разрушается постоянно и намеренно, и затем, с его восстановлением, на свет появляется уже совсем иной, новый человек.

Но капитаны не принимали ни один из этих способов.

Для их карьеры и процветания пассажиров нужно иметь опытный, постоянно удерживающий в себе тысячи деталей мозг. Ничего не забывай - вот что было их недосягаемым идеалом. Управление любым Кораблем требует превосходства капитана во всем и при любых обстоятельствах, и никто не может предугадать, когда придется выхватить из сознания ту или иную давно всеми забытую, но именно в этой ситуации жизненно необходимую деталь. И капитаны - если они были настоящими капитанами - совершали свою работу со вполне предсказуемой компетентностью, которой мог потребовать от них кто и когда угодно.

Но Миоцен забыла, как она стала капитаном.

Это произошло не случайно, но время и повседневное напряжение всех ее сил в новой жизни оттеснили старые воспоминания. После столетия жизни, проведенного на Медулле, она вдруг начала ощущать, как понемногу исчезают какие-то ее маленькие, может быть, и незначительные навыки и таланты - и забеспокоилась, что, вернувшись к своим прежним обязанностям, не сможет выполнять их сразу же с прежней уверенностью в себе.

Какие капитаны получили последние награды от Премьера и за что?

Кто именно входит в число последних пятидесяти победителей?

Кем были рыбообразные существа, что жили в аммонийных водах Моря Альфа? Или те роботы, что обитали в специальных топках? Или те, что замерзали при комнатной температуре? А те, что были продублированы за их юношеское чувство юмора… Откуда они вообще появились?

Незначащие, казалось бы мелочи, но для миллиардов душ они означали вещи жизненно важные.

Ведь было человеческое население и в Дымных каньонах… антитехнологи, которые проходили под именем… каким?.. И кем они были обнаружены?.. И как они приспособились к жизни, полностью зависящей от величайшего из когда-либо построенных механизмов?

Не зная всего этого, теперь она едва ли сильно отличается от любого хорошо информированного пассажира.

Разумеется, многое может измениться ко времени ее возвращения. Ранги, лица, награды, даже, может быть, сам курс Корабля - и ведь все эти изменения, эти наиважнейшие решения, равно как и самые тривиальные, произойдут без ее, Миоцен, малейшего участия!

А, может, и нет более никаких решений?

Она знала ходившие слухи. О том, что Событие очистило Корабль от всех форм жизни, оставив его снова лишь неким неорганическим ископаемым. Это объясняло отсутствие каких-либо спасательных операций со стороны верхнего мира. Премьер, команда и мириады нетренированных пассажиров испарились в жуткую вечность, все помещения остались пустыми и стерильными. А если и появились какие-то местные существа, отважные или глупые настолько, чтобы снова оказаться сейчас на борту, то им все равно потребуются миллионы лет, чтобы найти дорогу вниз, в эти бездонные пространства.

До почему это видение было все же столь соблазнительным?

Потому, что оно соблазняло и саму Миоцен, особенно в черные периоды ее депрессий.

После того, как ее сын и другие Бродяги покинули их, она нашла вполне удобоваримое объяснение: произошла тотальная бойня. Миллиарды погибших. И что тогда ее собственная трагедия, как не самая ничтожная, не стоящая малейшего внимания мелочь? Печальная незначительность в великой истории Корабля. А поскольку это тоже всего лишь мелочь, рождалась опьяняющая надежда, что она сможет забыть тот ужасный день и те ужасные вещи, что сказал ей сын. А главное то, как он вынудил ударить его ножом и изгнать из общества. И прекратятся, наконец, те отравляющие жизнь моменты, когда ее неустанный, постоянно работающий мозг вдруг начинает вспоминать о сыне.

Дневник Миоцен начался как опыт, как некое упражнение, на которое было мало надежды. Но, подводя итоги каждого дня, сидя в одиночестве своего нового, наглухо закрытого дома, она снова и снова наполняла чернилами длинный полый хвост жука-плавунца и своим мелким разборчивым почерком записывала все свои впечатления и размышления.

Это был старый, давно дискредитировавший себя способ.

В качестве средства запоминания или передачи исторических сведений письменное слово давно было вытеснено цифрами и мнемочипами. Но, как и все в этой жизни, теперь древняя технология вдруг воскресла, хотя бы и в таком малом масштабе.

«Я ненавижу это место».

Таковыми оказались ее первые записанные слова и, пожалуй, наиболее честные.

Затем, чтобы как-то поддержать и оправдать свой плещущий через край гнев, она составила список капитанов, убитых на Медулла оссиумм, описала их ужасную смерть, заполняя грубые листы цвета кости живыми подробностями. Потом сложила их и засунула в асбестовую папку, которую всегда носила с собой с того времени, как покинула второй лагерь.

Эксперимент постепенно превратился в акт самодисциплины.

А дисциплина превращала привычку в ощущение обязанности, и через десять лет ведения дневника без единого пропущенного дня Миоцен поняла, что ей уже просто нравится писать. Она могла изливать на страницы все, что хотела, и страницы никогда не жаловались и не выказывали сомнений. Даже медленный скрупулезный процесс написания каждой буквы нес в себе очарование и некое наслаждение. Каждый вечер Миоцен начинала с описания рождений и смертей. И первые преобладали над вторыми. Множество из ее капитанов обзавелись новыми детьми, и старшее их потомство - те, кто остались верны и любимы - тоже постепенно обзаводилось своими отпрысками. Медулла оссиум был суровым миром, но очень плодовитым, и скоро люди заняли в нем главенствующее положение. Рождаемость превышала смертность в двадцать раз, и эта тенденция все росла. Редкий капитан не предлагал для размножения свою сперму или яйцеклетки. Разумеется, если бы все это перешло разумные границы, Миоцен потребовала бы полного воздержания. Или квот. Но, слава богу, таких жертв пока не требовалось. Более того, эта свобода позволяла Миоцен встать в ряды тех капитанов, которые не рождали очередных детей на этой демографической волне.

И таких было достаточно. Честно говоря, даже больше чем достаточно.

Другим капитаном, не ставшим повторять первый опыт, оказалась и Уошен. У нее тоже был сын, ушедший с Бродягами, и обе они знали опасность, которая таится в том, чтобы подарить миру новую душу. А люди слишком часто принимали рождение детей за, так сказать, увеличение бессмертия, пытаясь обеспечить свое будущее преданными существами.

- Но это меня не извиняет, - как-то заметила Уошен, подавив гнев полуулыбкой.

- Извиняет? - твердо переспросила Миоцен, не понимая этого неподходящего к данному случаю слова. - Извиняет. Извиняет. - Она покачала головой и отхлебнула обжигающе горячего чаю. - Что именно ты подразумеваешь под своим «извиняет»?

Это был необычный вечер. Случайно зашла Уошен, и Вице-премьер по какой-то прихоти пригласила ее присоединиться к ней. Сидя на низких креслах около дома, они смотрели, как почти голая ребятня - уже подросшие и совсем малыши - бегала по площади. Груботканные тенты давали тень, но из-за многочисленных дырок, прогрызенных насекомыми, куски площади оказались залитыми небесным синим светом. Этот свет за последние сто восемьдесят лет померк совсем ненамного. Он оставался по-прежнему ярким, обжигающе горячим и порой даже полезным. Миоцен подставила под отверстие свой овальный стальной бокал, и он, фокусируя энергию, превратился в удобный даже в путешествиях заварной чайник. Дождевая вода быстро закипела, и Миоцен приготовила для гостей большие кружки чая.

Уошен приняла чашку с поклоном и заметила, что у нее уже есть сын. Миоцен не сказала ничего о своих предыдущих мыслях, впрочем, как и о последующих. Вместо этого она лишь просто подтвердила:

- У тебя есть сын. Да, есть.

- Но если я найду достойного отца, я заведу еще одного. Или двух.

Уошен трудно находила себе любовников. Дью считался предателем. А как иначе можно было его назвать? Впрочем, он был полезным предателем, находя возможности передавать им информацию о местоположении и занятиях Бродяг.

- Массовое деторождение. И все-таки я не верю, что это лучший выход…

- Согласна, - кивнула Миоцен.

- Хотя я и обнаружила для себя… - Уошен заколебалась, понимая, что последующие слова нужно облечь в некую удобоваримую вежливую форму.

- Что? - подтолкнула Миоцен.

- Аморальность этого. Ну, аморальность рождения ребенка, а особенно столь большого их количества.

- О чем ты говоришь, дорогая?

Уошен медленно пила чай и наконец решила, что незачем беспокоиться о том, что подумает о ней Вице-премьер.

- Делать детей - это циничный расчёт. Они приходят в жизнь не благодаря любви…

- Разве мы не любим их? - Сердце Миоцен на мгновение вздрогнуло.

- Любим, конечно. Конечно, да. Но родители при их производстве руководствуются лишь прагматичной логикой. В первую очередь. Дети дадут столь нужные рабочие руки и головы, которые можно должным образом воспитать и образовать, чтобы этими головами и руками построить очередной мост.

- В соответствии с планом Ааслин, - заметила Миоцен.

- Естественно, мадам.

- А разве это не достаточно важная причина?

- Мы говорим, что это так. - Медулла оссиум изменил лицо Уошен. Ее плоть оставалась по-прежнему упругой и здоровой, но принимаемая пища и постоянное ультрафиолетовое облучение изменили ее комплекцию и цвет кожи. Кожа ее стала коричневато-серой; Уошен стала похожей на дым. Но еще больше, чем кожа, изменились ее глаза. Всегда мягкие, теперь они смотрели строже. Уверенней. И разум, светившийся в них, тоже стал более волевым, сосредоточенным, устремленным не только на личные интересы.

- Но разве мы не должны предпринять все возможное, чтобы спастись? - настаивала Миоцен.

- А что произойдет потом? - вдруг прервала ее Уошен. - Нам нужно еще столько тел в ближайшие сорок восемь столетий. Если мы собираемся создать индустриальную мощь, как воображает Ааслин, предполагая, что Meдулла оссиум продолжает увеличиваться… тогда конечно. Тогда мы вернемся домой и нас встретят как героев, ну, и так далее… Но что станет с этим маленьким государством, которое мы породили?

- Имеет смысл обсуждать далеко не все, - заметила Миоцен.

- Полагаю, что наихудшее обсуждать необходимо.

- Извини?

- Мадам. В конце концов, решать - это не наша задача. Это будущее наших детей и внуков.

Неожиданно Миоцен почувствовала, что пришло время сна. Уединения, позволявшего, не делая лица, в своей уютной темноте изложить на листках все происшедшее за день. Всего несколько строк крошечных букв. Бумага была тонкой, насколько позволяла нынешняя промышленность, но с годами все равно станет все труднее и труднее читать историю их возрождения.

- Наш Корабль вмещает в себя всевозможных пассажиров. И странные чужие, может быть, часто куда нужнее, чем наши дети.

Молчание.

Миоцен оправила форму, изготовленную из прохладной белой ткани, пористой с учетом непрерывно выделяющегося острого пота. Несколько вплетенных в нее нитей серебра символизировали былую зеркальность их костюмов. Дети же вне публичных мест носили лишь штанишки или короткие юбочки и жилеты. Миоцен уже давным-давно смирилась с их наготой, но зато неукоснительно требовала от капитанов постоянного ношения полной формы.

Утомленная ожиданием ухода гостьи, она поинтересовалась, чем та столь озабочена.

- Этими детьми.

- То есть?

- Ах, если бы существовали только они…

- Ты имеешь в виду Бродяг! - Миоцен кивнула, рассмеялась и сделала вид, что допила свой чай. - Я предполагаю, что они просто хотят остаться здесь, где им так хорошо. Остаться на Медулле, и мы можем запереть их здесь. Прочно и надежно.

В аккуратном списке потерь и приобретений, заносимых на страницы дневника Миоцен, появилась новая категория. Там были рождения и смерти, а теперь добавились еще и побеги.

Миоцен понимала, почему начались эти побеги. Дети брали с собой только провизию и легкие приспособления, предназначенные для длительного похода. Судя по слухам и имеющимся свидетельствам, ближайшие Бродяги находились где-то в тысяче километров за горизонтом. Это было утомительное путешествие для любого нормального человека, но Миоцен почти верила, что дети - особенно наиболее впечатлительные из них - могли убедить себя в том, что их побег - это достойный вызов всем смутным сомнениям, существовавшим в их еще очень короткой жизни. Она могла даже представить себе все причины, по которым они бежали. Скука. Любопытство. Политические идеи сентиментальности или насилия. А некоторые, возможно, просто не видели применения себе здесь, внутри лагеря, Преданных. Это были ленивые, трудные, туго соображающие дети, считала Миоцен, и они надеялись, что у Бродяг с них будут спрашивать меньше. Именно это они должны были говорить себе, решаясь на побег. И они уходили поодиночке или маленькими группами, блаженно рассчитывая на свою молодость и фортуну, которые должны были привести их к наградам и счастью.

В пути некоторые умирали.

Одиноких маленьких путников во временных безымянных долинах поглощали потоки железа и сжигали газовые взрывы.

Первым побуждением Миоцен было отправить вдогонку поисковые партии, поймать детей и наказать за такое предательство. Но другие, включая и ее разум, предупреждали против таких жестоких мер. Еще неизвестно, как подействуют они на тех, кто остался в лагере.

Каждую ночь, спрятав дневник сначала в асбестовый конверт, а затем в асбестовую папку, Миоцен вознаграждала себя скромными поздравлениями. Вот день и завершился, вот она и приблизилась к своей заветной цели еще на один сантиметр.

Потом она садилась на маленькую постель, всегда одинокую, и проглатывала кусок сильно наперченного жира, поскольку часто просто забывала поесть в течение наполненного делами дня. Она почти насильно кормила свою плоть, которая редко испытывала голод, но все же нуждалась в калориях и отдыхе. Потом Миоцен лежала в искусственной ночи, чаще всего на спине, и иногда ей удавалось даже заснуть или задремать. Но, как правило, она просто смотрела в темноту, заставляя себя не шевелиться все положенные три часа, а ее мозг продолжал работать, снова и снова планируя следующий день, следующую неделю и все грядущие пять тысяч лет.

Пятое столетие было подходящим моментом для широкого жеста.

Столь круглую годовщину их долгой жизни на Медулле отметили недельным праздником, а пиком самого праздника стал пышный парад на центральной площади города Хазз. Присутствовала половина мира Преданных. Кто-то маршировал, раскрасив тела, кто-то стоял в центре площади под широким тентом, а кто-то смотрел на парад с одного из пятидесяти зданий из дерева и пластика, что окружали самую большую муниципальную площадь Медуллы. Это были счастливые, откормленные люди, и все они видели, как Миоцен поднялась на подиум, посмотрела на ручные часы и подняла руку с длинным вытянутым указательным пальцем.

- Пятьсот лет! - объявил ее сильный звонкий голос. Усиленный множеством огромных громкоговорителей, он, как выстрел, пронесся над городом и всем миром.

- Пять столетий, - повторила она, перекрывая шум толпы. - Где мы теперь? - потребовала она ответа у нации.

В толпе послышались шутки и смех.

- Там же, где и всегда,- выкрикнул кто-то.

Но легкий смешок растворился в уважительной и одновременно нетерпеливой тишине.

- Мы карабкаемся вверх, - заявила Вице-премьер. - Постоянно и неуклонно поднимаемся. В настоящий момент мы поднимаемся к небу с победной скоростью четверть метра в год. Мы построили новые машины и создали новых жителей, и, несмотря на невзгоды, которые периодически обрушивает на нас этот мир, мы процветаем. Но, что более важно, в тысячу раз важнее - то, к чему мы приближаемся. Этот наш мир - всего лишь песчинка, он как личинка бабочки, угнездившаяся внутри своего огромного и богатого кокона.

Мы находимся в центре огромного звездного Корабля, огромного судна, сложного и необозримого. Это судно мчится сквозь универсум, которого вы еще никогда не видели. О котором вы почти ничего не знаете. Этот универсум таких размеров и такой красоты, что, увидев его, вы не сможете сдержать слез, клянусь вам! - Она на мгновение умолкла. - Я обещаю.. Вы все увидите этот великий универсум.

За ваше желание увидеть его и за вашу преданность награда будет безгранична и славна, и во веки веков вашей бесконечной жизни не будет у вас ни страха, ни желания отдыха! - В толпе началось волнение, однако быстро утихло само собой. - Я знаю, как тяжел ваш путь. Верить в чудеса, которых никогда не видел, очень трудно. Это требует определенного склада ума, ума великого, умеющего мечтать. Это требует мужества и веры, и я с радость вижу, что вы обладаете всеми этими качествами. Я счастлива, что вы умеете работать и работаете, что вы спокойны, что вы умеете безгранично любить.

Площадь взорвалась здравицами, все в восторге принялись хлопать себя по гладким потным животам, кричать и поздравлять друг друга, но постепенно и этот шум смолк сам собой.

- Мы, старые капитаны, благодарим вас. Спасибо за все!

Это был предварительный сигнал. Выжившие за эти годы капитаны сидели позади Миоцен соответственно носимым рангам и как один поднялись, сверкнув посеребренными формами. После общего поклона они снова уселись, не сводя глаз с широкой спины своего лидера.

- Ваша жизнь здесь станет со временем богаче, - продолжала Миоцен. - Мы, старые капитаны, принесли с собой знания и память о том, какие возможности открываются в этом мире для людей знания. Следствия силы знания вы видите везде и всегда. Теперь мы можем предсказывать землетрясения, возделывать джунгли, возводить здания и создавать новые фантастические машины. Но и это еще не самые великие дары, дети мои. Наши внуки. Все наши прекрасные любимые потомки и наследники. Самые великие наши дары - это милосердие и честь. Да, честь и милосердие. - Голос Миоцен взлетел, проник во все уголки огромной площади и вернулся обратно помягчевшим и добрым. Она широко улыбнулась, чтобы все видели. - И вот наше милосердие в действии. С сегодняшнего дня и на весь следующий год моей властью я прощаю всех. Прощаю всех, принадлежащих к лагерю Бродяг. Мы хотим, чтобы и они разделили наши мечты и достижения. Да. Слышите ли вы меня, Бродяги? Идите сюда, идите из диких лесов, слейтесь с нами и помогите нам всем в приближении великого дня! - Эхо ее слов гулко загудело в окрестных горах. Конечно, Бродяги прятались где-нибудь на этих склонах, наблюдая издалека за великим праздником. А может быть, они находились и где-нибудь поближе. Слухи утверждали, что их шпионы проникают в города Преданных чуть ли не каждый день. Но Миоцен, слыша громовые раскаты своего голоса, ни на йоту не верила, что хотя бы один из Бродяг добровольно захочет принять ее милость.

И действительно только через год, печатая дневник теперь уже на огромном неуклюжем и несовершенном компьютере, Вице-премьер смогла написать: «К нам вернулось три человека из этих».

Двое из них были рождены Преданными и с трудом выносили тяжелое существование Бродяг. Третий же оказался внуком Тилла, что означало и определенные его родственные отношения с Миоцен.

Разумеется, все они были обласканы, но Вице-премьер ни на минуту не сомневалась, что за ними где-то. тенью следуют друзья, что все их разговоры записываются, и таким образом Бродяги получили доступ ко всем их последним техническим достижениям, какими бы примитивными те ни были.

И каждую свою бессонную ночь Миоцен печатала на своем примитивном компьютере: «Я ненавижу этот мир. Но, - добавляла затем с хмурым удовлетворением, - я возьму его за горло и сожму так, что он уже никогда не воскреснет».

Глава семнадцатая

Десять лет спустя окружающие лагерь горы под названием Высокие спины были близки к полному разрушению.

Сейсмические данные показали океан расплавленного металла, поднимающегося под ними, и местные деревья добродетели являли этому явные доказательства. Волна толчков подняла панику не только в джунглях, но и внутри столичного города Хазз, где люди снимали с оснований свои столь лелеемые жилища, чтобы унести их в другое место, как это предписывал уже разработанный в деталях план.

Но внуки вели себя неправильно. Они знали, что поведение их глупо и даже опасно, но надвигающееся зрелище пожаров и всеобщего опустошения, еще не виданного ими за время их коротких жизней, казалось им слишком соблазнительным. Они не могли сопротивляться этому соблазну и были готовы понести наказание.

С десяток молодых людей дружной компанией набрали асбестовых костюмов и сапог, ярких, раскрашенных синим титановых кислородных масок и ночами в большом секрете вынесли все эти сокровища к подножью гор. А потом, после того, как их дома были перенесены на более безопасные территории, собрались неподалеку от главной площади. В знак вечной тайны каждый из них отрезал себе по пальцу на ноге; двенадцать кровавых обрубков подростки зарыли в тайной могиле.

- Сколько капитанов нужно, чтобы смыться с Медуллы? - шутливо спрашивал какой-то мальчик.

- Нисколько, - вторила ему его подруга. - Их дети сделают за них всю работу.

- А как велик этот наш Корабль?

- Он с каждым днем все величавее и величавее, - смеялась другая девочка. - В отличие от мозгов наших капитанов!

Все добродушно засмеялись,

- А что на свете лучше, чем наш вождь? - спрашивал еще один.

- Кинжалокрылый на тарелке! - хором ответило несколько подростков.

- А почему?

- Да потому, что пока наш лидер развернется, почувствовав пожар, жук уже сдохнет!

Тревожные мысли Миоцен имели под собой реальное основание. Воистину среди подрастающего поколения жила уже подлинная любовь к своему миру. И глядя на мрачный блеск в нестареющих глазах этой высокой женщины, можно было поверить в отчаянную необходимость поскорее покинуть Медулла оссиум и вернуться в прекрасный и удобный мир, называемый «Кораблем».

Веселый, полный оптимизма лидер никогда бы не мог существовать на Медулле. Ради него никто не стал бы выполнять ту каждодневную безостановочную работу, которую Преданные делали добровольно и не задавая никаких вопросов.

В маленьком марширующем отряде беглецов это было ясно абсолютно всем.

Но по мере продвижения смех детей становился все громче и нервозней. Все-таки это были городские дети. Они знали джунгли вполне прилично, однако местность на протяжении всей их жизни была спокойной и ровной, и теперь вспыхивавшие огни и крутящиеся черные столбы пепла оказались для них внове. На самом деле ни один подросток не ожидал такой нескончаемой изматывающей жары. Но пока они еще нарочно совали руку в огонь, чтобы посмотреть, насколько быстро она сможет зажить. Проходя мимо небольшого очага, половина из них сразу же обварила себе легкие и сожгла языки. Надрывно кашляя, они доползли до первого дерева бай-бай и принялись обдирать его кору, чтобы добыть прохладного сока и унять боль.

В глубине души все уже понимали, что сегодня им предстоит умереть, но ни у кого не хватало мужества прямо признаться в этом, и каждый уговаривал остальных поспешить, ринуться скорее дальше в гущу черных туч, обманывая себя словами, что горы уже видны.

- Я думаю, теперь уже недалеко.

- Я надеюсь.

Используя маленький маячок, они все-таки нашли свои противопожарные костюмы и маски. Без маячка они не добрались бы до тайника, поскольку вся земля вокруг была уже неузнаваемо искажена огнем.

Все оделись, но ни на ком костюм не сидел как положено из-за больших размеров.

Но кого волновало, что остаются прорехи и дыры, и смертельный жар слишком быстро проникнет внутрь?! Они все были храбрецами, они были вместе в этом рискованном предприятии, и никто из них ни разу не видел, как неожиданно рядом открываются щели, и как фонтаны раскаленного докрасна жидкого металла выплескиваются наружу под страшным давлением, и как слепнут незащищенные глаза, и как смертельная река течет ко дну обреченной долины.

- Теснее, - кричали они друг другу. - Давайте теснее.

Они не знали ни правил безопасности, ни простого здравого смысла и все рвались поближе к краю, чтобы посмотреть, как рушится вниз пылающее железо, и почувствовать его чудовищную силу, сопротивляться которой бесполезно.

Оно было похоже на живое чудовище.

И как все чудовища, обладало удивительной завораживающей красотой.

С неуклюжей грацией железная река плавила под собою все. Старые деревья превращались в ничто. Куски холодного железа падали в поток и тонули на глубине. Огромные глыбы и камни на секунду-другую задерживали стихию, но и они уносились по течению с ужасным скрежетом и скрипом.

Один мальчик подкрался к очарованной этим зрелищем девочке сзади и обеими руками легонько толкнул ее. А потом просто схватил.

Девочка закричала, стала упираться обеими ладонями и попыталась вывернуться. Но она была слишком неуклюжа в своем костюме не по росту, сапог заскользил, и ее наполовину освободившееся тело наклонилось над расплавленным металлом. В ужасе она схватилась за ремень мальчишки и невольно потянула его за собой.

Какую-то секунду они висели в поднимавшемся от потока горячем воздухе.

Но мальчик оказался сильнее, и они медленно и неловко рухнули на холодную землю, смеясь в объятиях друг друга, забыв о только что миновавшей опасности и вновь почувствовав вкус к объятиям.

И пока другие любовались рекой, эти двое ускользнули неизвестно куда.

А затем на горящем холме, раздевшись до несгораемых сапог, они занялись любовью. Он брал ее сзади, держась за твердые молодые грудки и опираясь на бедра. Ложиться они не рискнули, поскольку земля была слишком горячей. Порой языки пламени вспыхивали у них под ногами, и они судорожно глотали воздух из масок и чувствовали мимолетное головокружение, переходившее в приятные толчки, когда их тела содрогались из-за недостатка кислорода.

Но постепенно игра потеряла свой опьяняющий шарм.

Желание оставило их, сменившись неясным сожалением, и чтобы уйти от него, они принялись болтать о том, что им удалось увидеть.

- А где ты собираешься жить потом? - поинтересовалась девочка, натягивая изоляционные брюки.

Под «потом» она подразумевала возвращение на Корабль.

- Рядом с каким-нибудь большим морем. Там, где сначала жили капитаны.

Это был расхожий ответ. Все знали об огромных морях, отражениях бесконечно синего неба над головой. Наиболее художественно одаренные из капитанов рисовали это море на картинах, и все без исключения внуки были в восторге при мысли, что где-то может быть так много воды, и что она может быть такой чистой, и что в ней могут жить такие дивные существа, как киты, кальмары и тунцы.

- А я хочу жить где-нибудь за пределами Корабля, - призналась девочка, проводя рукой по связанным в узел волосам возлюбленного.

- В другом мире?

- Нет. Я имею в виду поверхность Корабля.

- Но почему?

Впрочем, девочка говорила несерьезно, это было лишь забавной игрой. Но все же с каким-то внутренним убеждением она пояснила, что есть такие люди, которые живут на поверхности и называются реморами.

- Никогда не слышал.

Она объяснила ему смысл их культур и то, что реморы живут внутри специальных скафандров, ничего не едят и не пьют, кроме того, что производят их тела и скафандры. Они - миры в самих себе. И, живя на поверхности, они близки к другим мирам и близки к пониманию красоты, скрывающейся вне слов.

Это была странная девочка, и мальчик каким-то необъяснимым образом вдруг почувствовал к ней настоящую неприязнь.

- Ага, - согласился он, ничего не понимая, но все-таки заставляя себя пообещать: - И я когда-нибудь приеду к тебе. Когда-нибудь. Хорошо?

Она знала, что он лжет, и это почему-то принесло ей облегчение.

Затем оба уставились в пространство в противоположных направлениях, борясь с осознанием необходимости срочно покинуть это страшное место.

Вскоре мальчик откашлялся и сказал:

- Я что-то вижу.

- Что?

- Вон там, в железной реке.

- Это кто-то из наших? - в ужасе спросила она.

- Нет. По крайней мере, я так не думаю. Девочка стала одеваться дальше, позабыв застегнуть пару застежек, поскольку очень торопилась уйти отсюда. Бе одолевали сомнения, не сглупила ли она, придя сюда и занимаясь этим с таким ординарным мальчиком.

- Где это? - потребовала она.

Жестом снайпера он показал куда-то вверх по течению потока, и она, положив голову на его длинную руку, стала, щурясь, всматриваться в облака поднимавшегося дыма, пока наконец не увидела некий круглый серебряный ком, странный, не поддающийся жару и спокойно плывущий в раскаленной реке.

- Это не наши.

- Я же говорил тебе!

Мальчик говорил что-то еще, но она уже не слышала. Натянув шлем, девочка стала выбираться из их уединенного уголка и в своем тяжелом, нелепо сидящем костюме затрусила вниз по склону холма, крича и размахивая руками, пытаясь привлечь к себе внимание.

У детей было еще время развернуть страховочные веревки с петлями на концах и броситься туда, где сужалась железная река и где вертелся в ее волнах странный серебристый предмет.

Одна веревка оказалась коротка, запуталась и быстро расплавилась, но петля второй упала на серебристую поверхность, зацепившись за какой-то выступ, напоминавший большой палец. Одиннадцать ребят стали тянуть веревку, подбадривая себя дружным визгом. Скоро и вторая веревка расплавилась в бушевавшем огне, но удивительный предмет находился уже почти у берега, потираясь боками о полуоплавленную землю. Они загубили еще три драгоценных, с таким трудом добытых веревки и наконец вытащили желаемое из реки. Впрочем, если бы не благоприятный ветер, заставивший реку немного сменить направление, они не достали бы этот странный шар вообще никогда.

Но теперь он было в их руках и представлял собой нечто совершенно необычное.

Он оказался немногим больше, чем свернувшийся в тугой шар взрослый человек, но был очень тяжелым. Передвигать такую тяжесть оказалось делом крайне трудным, тем более что от странного предмета все еще шел нестерпимый жар. Но спустя несколько километров, поднабравшись опыта и сломав пару самодельных импровизированных саней, дети поняли, что проще всего будет просто катить его. Чем бы это новоприобретение ни было - а уж оно явно было чем-то из ряда вон выходящим! - холодная металлическая земля не оставляла на его зеркальной поверхности никаких следов.

Их обнаружили, когда они были уже на полпути к дому. Из тени деревьев добродетели выступила высокая одинокая фигура и неподвижно встала, глядя, как они подходят все ближе и ближе.

Даже на расстоянии было ясно, что это капитан и, кажется, женщина. На ней была капитанская форма, а лицо приняло совершенно осуждающее выражение; но когда все увидели, чье именно это лицо, то издали дружный вздох облегчения.

- Здравствуйте, мадам Уошен! - хором закричали несчастные беглецы.

Встреть их другой капитан, непременно начались бы неприятности, но со старой доброй Уошен этого можно было не бояться.

За ней прочно установилась репутация понимающего человека, о чем прекрасно знали все внуки, и больше того, они знали и то, что она никогда не станет применять наказание, которое напрочь убьет всякую радость.

- Ну, что, поиграли?

- Да, поиграли. А разве этого и так не видно?

- Но вы не все, - сразу же заметила старая женщина. - Я насчитала двенадцать недостающих. Где Благословенная? Она была с вами?

- Нет,- опять хором ответили дети со смешанным чувством удивления и облегчения.

- Она слишком взрослая, чтобы ходить с нами, - поспешил добавить один из мальчиков.

И только девочка, любившая реморов, вдруг поняла, что произошло.

- Благословенная сбежала, да?

Уошен кивнула.

- Наверное, к Бродягам? - Благословенная была тихой девочкой и если не годилась для ребячьих забав, то для всяких глупостей подходила вполне.

- Может быть, она просто покинула нас, - грустно и задумчиво сказала Уошен и прошла в хвост колонны.

Найденное нечто лежало прямо на тропе, яркое, несмотря на густую тень.

- Смотрите, что мы нашли!

- Где? Не вижу, - отшутилась Уошен, и ее длинные пальцы забегали по еще теплой поверхности, а темные мудрые глаза впились в собственное искаженное изображение.

- Ты знаешь, что это такое? - спросила она мальчика, мечтавшего жить у моря, но не выслушав его ответа, потрогала выступ. - Что ты об этом думаешь, а?

- Кусок старого моста. По которому вы сюда спустились, - немного подумав, гордый своей догадкой, ответил мальчик. - После того, как мост разрушился, железо проглотило этот кусок и сохранило его до наших дней - вот что я думаю.

Несколько голосов тут же выразили поддержку. Разве это не очевидно?

Но капитан, казалось, не разделяет их мнения. Она посмотрела на девочку - поклонницу реморов и своим спокойным, ровным, всегда радостным голосом спросила:

- Другие предложения?

- Это гиперфибра? - осторожно спросил кто-то.

- Иного ответа я не вижу, - призналась Уошен.

- Но ведь мост был уничтожен Событием, - заявила девочка. - В наших учебниках написано, что он стал коричневым и слабым, и каким-то образом все его части развалились начисто.

Уошен моргнула, давая девочке почувствовать ее значительность.

- И это не просто гиперфибра, - заторопилась девочка. - Ведь оно очень тяжелое, а гиперфибра была легкой. Так?

Уошен пожала плечами.

- Лучше расскажите, как вы это нашли. И где.

Девочка попыталась рассказать все как можно подробнее, стараясь при этом быть максимально честной, лишь не упоминая о том, чем они перед этим занимались. История в ее устах получилась вполне правдивой и заслуживающей всеобщего доверия.

Но тут возмутился ее случайный возлюбленный.

- Я первый это увидел! Я, а не ты.

- Отменная наблюдательность. - попыталась помирить их Уошен. - У кого бы она ни была.

И девочка быстренько прикусила свой беспечный язычок.

- Ну и на что же это похоже, по-вашему? - поинтересовалась Уошен.

- На кусок неба!

- Только это ярче.

- И бугристое какое-то.

- Это похоже на крошечный-крошечный макет Великого Корабля, - предположила девочка, тайком сглатывая солоноватую кровь. - Эти шишки - ракетные сопла, видите? Ну и пусть они маленькие. На картинах, конечно, не так, но…

- Да, сходство есть, - подтвердила Уошен и, глядя на разрушенные горы, положила руку на бедро, - Честное слово, есть. Но я не знаю, что это такое.

Глава восемнадцатая

Следующие сто восемь лет найденный артефакт пролежал в хранилище, завернутый в чистое пурпурное покрывало из шерстяной коры и запихнутый в стальной погребец, спроектированный специально для этой цели. Ааслин с ее командой долго забавлялась, разгадывая его секреты. Но в конце концов им заинтересовался один из Вице-премьеров, и еще через два цикла землетрясений вместе со взводом отобранной и преданной охраны они забрали его, на всякий случай убрав с глаз оружие, но явно подозревая что-то нехорошее.

По многим причинам эти сто лет были названы веком Процветания.

Народившихся за это время людей, зрелых, хорошо образованных и воодушевленных, наконец стало достаточно для утверждения новой новой индустриализированной нации. Между городами и крупными селениями, отстраиваемыми после каждого землетрясения, пролегли сети отличных ровных дорог. Еще большим достижением можно было считать грубые передатчики, развешанные на всех высотах, которые позволяли всем желающим сообщаться друг с другом на расстоянии в тысячу километров. Неуклюжие буравы пронизали почву, добравшись до расплавленного железа, и через эти скважины простейшие геотермальные растения поставляли необходимые материалы для множества лабораторий, заводов и стремительно богатевших жилищ. И все же жизнь на Медулле продолжала оставаться тяжелым и жестоким делом. Но если это и признавалось, то признавалось не публично. Перед внуками старательно расписывались успехи новых туалетов на биогазе, окультуривания жуков для производства высококалорийного мяса и создания легких самолетов, которые при благоприятной погоде могли ползать в нижних холодных слоях атмосферы. Капитаны вдохновляли и призывали своих потомков к мужеству, но на самом деле были едва ли не единственными, кому действительно требовалось это мужество. Ведь здешняя жизнь, хотя и не могла сравниваться со спокойным комфортом жизни на Корабле, для молодого поколения была нормой. Более того, она постоянно улучшалась и становилась все более предсказуемой. Так что, если бы они знали об отчаянной тоске капитанов, то испытали бы лишь чудовищное удивление и даже сострадание.

Век Процветания завершился созданием грубого, но сильного лазера, сконструированного Ааслин из всяких остатков и приспособленного к местным условиям. А затем и улучшенного неутомимым энтузиазмом ее команды и других помощников.

Смотреть на действие нового лазера собрались толпы народа.

Его целью был избран именно тот самый загадочный артефакт с его, хотя и старой, но первоклассной гиперфиброй. Чтобы проделать в нем хотя бы крошечное отверстие, потребовалось полное напряжение пятидесяти геотермальных растений, напрямую дававших свою энергию новой лаборатории Ааслин, представлявшей собой узкую комнату, специально для этого созданную. Последовала серия микросекундных пульсаций, сопровождаемых каким-то монструозным ревом, будоражившим нервы и подчеркивавшим величие момента.

Миоцен сидела в контрольной рубке, крепко сжав руки.

- Стоп! - услышала она отрывистый приказ Ааслин.

Наконец-то.

Лазер был отключен, а сквозь свежее отверстие пропущен оптический кабель, так что инженеры смогли заглянуть внутрь и… забыли даже о присутствии Миоцен.

- Что там?

- Погреб, - отрапортовала Ааслин. Хотела ли она сказать этим, что артефакт нужно отправить обратно в его прежнее хранилище? Однако прежде, чем кто-либо попытался уточнить это, добавила: - Он очень напоминает некое хранилище памяти. Созданное не человеческими руками и не местного производства.

- Чьего же еще? - нетерпеливо воскликнула Миоцен.

- Стандартная биокермическая матрица с неким видом голографии. И плотный балласт в центре. - Ааслин посмотрела на окружающих, не видя ничего, кроме своих мыслей. - Никаких энергетических камер, насколько я понимаю. Что хорошего было бы в том, что они пролежали бы там несколько миллиардов лет? Даже Строители не могли создать батареи, которые вынесли бы такую температуру столь продолжительное время…

- Но эта вещь все еще работает? - нахмурилась Миоцен.

- Говорить об этом слишком рано. Нужно снять обшивку и подключить системы… что будет означать… эй, какой счет лет у нас нынче?

Ей сразу ответило голосов двадцать. Считая с первого дня миссии, там, в обиталище пиявок - шел 6192 год.

- Так, работая ночью, один раз урезав время… и, конечно, придется подновлять лазер раз в неделю или около того… таким образом… это произойдет не ранее чем в 6210 или 6215.

Все Вице-премьеры были явно разочарованы.

- А есть ли способ ускорить процесс? - потребовала Миоцен.

- Разумеется,- усмехнулась Ааслин.- Дайте мне лестницу в небо, и я все сделаю в три минуты. Самое большее.

«Небо» был последним новомодным термином для обозначения Корабля. Место, уже не столь далекое.

Миоцен все это не нравилось, и она была рада возможности обнаружить свои чувства. Покачав головой, она встала и увидела, что на нее смотрят с полсотни детей и внуков. В конце концов, это была и их тайна.

И какова вероятность того, что этот погребец памяти вообще что-либо помнит? - обратилась она к Ааслин.

- После погружения в жидкое железо на несколько миллиардов лет!?

- Да.

- Практически никакой, - пожевав нижнюю губу, призналась Ааслин. - Мадам.

В воздухе повисло густое и горькое разочарование.

- Но есть предположение, что биокерамика того же уровня, что была найдена нами и раньше. Что странно, поскольку Строители всегда стремились знать, какие именно машины им нужны…

Разочарование неожиданно сменилось надеждой.

- Но как бы то ни было, - закончила Ааслин,- Строители были великими инженерами.

- Без сомнения, - подтвердила Миоцен.

- Начинаю сомневаться, - пробормотал кто-то. Кто? Уошен?

Миоцен быстро оглядела присутствующих.

- А почему бы и нет, дорогая?

- Никогда еще не видела инженера, великого или ничтожного, который не оставил бы после себя хотя бы какую-нибудь метку со своим именем.

Ааслин засмеялась, и ее смех подхватили все.

- Это правда! Мы именно таковы! - призналась она.

Может быть, Строители и были весьма умными и заботящимися о будущем инженерами, но артефакт - этот старинный кладезь памяти - оказался совершенно пустым, не считая нескольких разорванных смутных образов. Серые тени покрывали густую черноту.

Это произошло за пять дней до начала 6210 года. Печальные новости сообщил Миоцен один из талантливых внуков Ааслин по имени Пепсин, мощный, жизнерадостный мужчина с доверчивой улыбкой, сине-черной кожей и постоянным стремлением как можно быстрее объяснить именно саму суть. Когда стало окончательно ясно, что ждать от таинственного артефакта больше нечего, Пепсин выпросил странный предмет у своей знаменитой бабушки. И поступил с ним подобно любому хорошему наследнику настоящих капитанов - переделал этот бесперспективный агрегат в новый, своей собственной конструкции, тщательно и вдумчиво отобрал из бывшего погребца все самое важное.

При его докладе присутствовали лишь Вице-премьер и несколько разочарованных капитанов. Больше никого. Сама Миоцен сидела где-то сзади, просматривая административные бумаги и едва слушая быструю скороговорку.

- Но информация приходит к нам посредством множества самых тонких моментов.

Что такое?

- Гиперфибровое покрытие камеры со временем деградирует. А это дает нам ключ к ее вместилищу, - улыбнулся и еще быстрей зачастил Пепсин.

Уошен сидела впереди и, заметив, что Миоцен практически не слушает докладчика, взяла на себя смелость самой задать вопрос.

- Что вы хотите этим сказать?

- Мадам, я имею в виду только то, что уже сказал. Сарказм, прозвучавший в этих словах, все-таки заставил Миоцен поднять голову.

- Не поняла, - проворчала она. - А теперь повторите все еще раз, но только медленно и уже мне лично.

Молодой инженер облизнулся и попытался объяснять помедленнее.

- Находясь в неблагоприятных условиях, стареет любая, даже самая лучшая гиперфибра. Я уверен, что вам это известно, мадам. Исследуя пересекающиеся слои артефакта на микроскопическом уровне, мы можем прочитать историю не только самого предмета, но и того мира, в котором он находился.

- Медулла оссиум! - воскликнула Вице-премьер.

- Вероятно, мадам. Только вероятно, - заморгав и не думая об этикете, добавил Пепсин.

- Можете продолжать, - милостиво разрешила Миоцен. Пепсин кивнул, подчиняясь.

- Последние несколько миллиардов лет гиперфибра пробыла в жидком железе. Так предполагается. Но, если бы в ее поверхности не было трещин, деградация была бы гораздо большей, чем мы можем видеть. На девяносто процентов большей, если верить моей уважаемой бабке. - Он быстро поглядел на Ааслин. - Гиперфибра имеет колоссальные возможности самовосстановления. Но при нескольких тысячах градусов по Кельвину связи восстанавливаются, конечно, не столь эффективно, как в обычных условиях. Зато этот процесс прекрасно проходит при тысяче градусов. Глубокий космос - тоже отличное место. Иными словами, на гиперфибре есть шрамы, и у этих шрамов имеется совершенно отчетливое происхождение. И то, что я видел под микроскопом, и то, что остальные здесь присутствующие видели… измерив шрамы, дает нам неопровержимые доказательства существования от пяти до пятнадцати сотен тысяч отчетливых периодов крайне высокой температуры. Возможно, каждый из этих периодов отмечает время, проведенное в глубинах Медулла оссиум…

- От почти пятисот тысяч? - прервала его Миоцен. - Это ваша оценка?

- Базовая, мадам.- Пепсин снова облизнулся, заморгал и как-то виновато улыбнулся.- Разумеется, мы не можем предполагать, что артефакт постоянно выбрасывался на поверхность, и, конечно, были периоды» когда он затоплялся несколько раз в течение одного цикла. - И снова облизал губы. - Итак, можно сказать, что это некие часы, и, если бы у них были стрелки, они указали бы на то, что мы всегда предполагали. Предполагали всю мою краткую жизнь и всю последнюю главу ваших великих жизней…

- Давай-ка попроще, - заворчала на внука Ааслин.

- Медулла оссиум расширяется и сжимается. Это очевидно. - Он быстро оглядел всех. - Почему это происходит, я не знаю, и понять, как делается этот трюк, я не в силах.

Миоцен не могла оставить эти таинственные слова без внимания.

- Наше стандартное предположение и заключается в том, что противодействующие поля давят на Медулла оссиум, а потом ослабевают. И когда они ослабевают, мир расширяется.

- До каких же размеров? До того, как заполнит всю оболочку?

- Увидим,- сухо остановила его Миоцен.

- Да, и о контрфорсах, - не унимался Пепсин, и не то от храбрости, не то по глупости спросил великую женщину: - А что ими управляет?

Это был старый, всегда ставящий в тупик вопрос. Но Миоцен пустила в ход столь же старый и самый простой ответ.

- Спрятанные реакторы некоего неизвестного нам типа. В стенах оболочки или под нашими ногами. А может, и там, и там.

- Но почему они проходят эти циклы, мадам? Я имею в виду, что будь я главным инженером и захоти постоянно удерживать Медулла оссиум на одном месте, то не стал бы никогда позволять контролирующим его силам впадать, так сказать, в полуспячку. А вы, мадам? Позволили бы вы это пусть даже раз в десять тысяч лет?

- Мы не понимаем действия этих полей. Вы сами узнали о них, можно сказать, пару дыханий назад. Никто не знает, как они добывают для себя энергию, или регенерируют, или чем еще там они держатся. Эта тайна делает все, чтобы остаться тайной, а мы отдаем ей в этом должное.

Пепсин весь сгорбился, словно услышанные слова легли на него тяжким грузом, но глаза выдавали скрытое сопротивление. Неожиданно он выпрямился, став еще шире и даже как-то чернее.

- Вы уже не раз обсуждали этот вопрос с моей бабкой, не так ли? - усмехнувшись, поинтересовался он.

- Не раз, - подтвердила Миоцен.

- И выигрывала ли Ааслин хотя бы раз?

Миоцен помолчала и ответила, обращаясь уже не к Пепсину, а ко всем.

- Она выигрывает всегда. В конце концов, я всегда признаю, что у нас нет никаких ответов на ее умные, ловкие и бесконечные вопросы. Но, к сожалению, такие вопросы совершенно бесполезны для нас в данном случае.

- Пустая трата слов, увы.

Миоцен водрузила на кипу бумаг еще одну и, опустив голову, добавила:

- Идите-ка домой, дорогой, и нас всех отпустите. Потом я лично вручу вам ключи от первоклассной лаборатории, и там вы сможете решать все эти великие вопросы, которые, кажется, не дают вам спать ночи напролет.

За сообщением Пепсина последовала маленькая скромная вечеринка. Разговор большей частью не касался последних расчетов, а вертелся вокруг новых слухов: кто с кем спит, кто уже забеременел и чьи дети снова ушли к Бродягам. Уошен быстро потеряла интерес к подобным разговорам и, сославшись на усталость, улизнула, прошла через секретную станцию, а потом пешком побрела к дому.

Метрополия с населением в восемнадцать тысяч человек, или столица Преданных Новый Хазз, лежала на дне широкой, ровной и бесперебойно снабжаемой водой долины. Каждый дом был крепок, но готов к перемещению. Все административные здания производили впечатление своими размерами, но и они прикреплялись к временным фундаментам скобами из блестящей нержавеющей стали. В столь поздний час улицы казались совсем пустыми. Повсюду виднелись освежители, забирающие жар от умирающих потоков лавы, и ветры бушевали где-то далеко, делая город похожим на тихое, полузаброшенное место, которое обходят стороной все великие мировые события.

Дом Уошен стоял на Второй площади, был заметно меньше своих соседей и в целом повторял своими очертаниями все ее последние пять домов. Вентиляторы сохраняли воздух свежим и почти прохладным. Ставни были прикрыты, и в этой искусственной ночи Уошен позволила себе расточительное удовольствие в виде маленькой электрической лампы, зажженной над ее любимым креслом.

Она составляла доклад о требующихся для лаборатории запасах высокочистого химического стекла, и эта рутинная работа уже действительно утомила ее. Неожиданно ей показалось смешным планировать что-то на три века вперед, равно как и на три минуты, и она зевнула, прикрыла веки и упала в тяжелый сон без сновидений.

Потом она проснулась.

Проснувшись, она достала свои механические часы, висевшие на титановой цепочке. Часы были подарком от многочисленных внуков, которые сами терпеливо собрали их по старинным технологиям. Лампа над головой все еще горела. Уошен открыла круглую коробочку часов и посмотрела на цифры и медленно двигающиеся стрелки. Была полночь, и только тогда она спросонья сообразила, что разбудило ее в такое время. Это были размеренные сильные удары во входную дверь.

Уошен выключила лампу и пошла открывать. Ей в глаза ударил поток ослепительного небесного света, и в этом слепящем свете она увидела две ожидавшие ее обнаженные фигуры. Спустя мгновения глаза ее привыкли, и она различила перед собой два знакомых лица.

Под прикрытием искусственной ночи, явно никем не замеченные, в самое сердце города пробрались ее сын и его отец.

Дью улыбался.

Он выглядел как всегда, не считая бродяжнических штанов и худобы, правда, не затронувшей его сильных ног. Кожа его приняла дымчатый оттенок, который Медулла оссиум давал всем. Голова,была обрита наголо, а ступни благодаря бесконечным странствиям превратились в некое подобие утиных лап.

Первым заговорил Локи.

- Мама! - И это прозвучало так, будто он звал ее этим именем каждый день. -Мы принесли тебе мясо. Несколько тонн, высушенного и подслащенного. Мы отдадим его тебе, если ты отдашь нам этот артефакт.

Известно, что Бродяги в курсе всех дел.

- Но он пуст. И совершенно бесполезен, - медленно, не моргая от света, сказала Уошен и сразу увидела еще несколько десятков Бродяг, а рядом грубые деревянные сани, доверху нагруженные черным и рыжеватым мясом. В сани, как животные, были впряжены люди.

- Мы это знаем, - снова улыбнулся своей быстрой улыбкой Дью.

«Мы». А ведь раньше, говоря о Бродягах, он всегда употреблял местоимение «они».

Уошен отступила на следующую позицию.

- Но я не вправе одна решать, отдать его вам или нет. Да и вряд ли это сможет решить кто-либо другой.

- Конечно,- быстро согласился он. - Но ты можешь разбудить того, кто решит этот вопрос.

И она сделала это. Четверо оставшихся в живых Вице-премьеров были вытащены из своих постелей, мясо под руководством Миоцен обследовано, после чего начались обсуждения. Совещались шепотом. Перед ними лежали огромные запасы протеина, а ведь Процветание было в первую очередь веком машин и энергии, без всякого развития ферм и культивирования съедобных растений. И это Бродяги тоже прекрасно знали.

Стоя на горячей черной площади, Уошен пыталась вычислить, когда ее сын и Дью вышли в свой поход. Ближайший лагерь Бродяг находился, по крайней мере, в шестистах километрах отсюда, а пользоваться местными дорогами они явно не могли, опасаясь быть замеченными и остановленными. Тащить сани по острым хребтам и через джунгли… о, они со своим фантастическим терпением знали, конечно, что дело кончится в их пользу…

В этот момент Миоцен подошла к Уошен и вместе с остальными Вице-премьерами включилась в обсуждение предложения Бродяг.

- Согласны, - буркнула Миоцен.

Локи усмехнулся, но вежливо поблагодарил, не забыв даже о соблюдении этикета.

В отличие от отца, Локи не был обрит; его длинные золотые волосы рассыпались по плечам. В мире, где не было ни скота, ни лошадей, Бродяги в качестве ресурсов использовали свои собственные тела. Например, ремень Локи был сплетен из его собственных старых волос, а штаны представляли собой тонкую выделанную кожу, всю запятнанную белыми подтеками пота. На бедре у него висел нож и кремневый пистолет, чьи ручки были выточены из длинных костей голеней, потерянных, как догадывалась Уошен, в стычках и несчастных случаях.

- Благодарю, мадам, - снова произнес Локи. Вице-премьер открыла рот, чтобы задать вопрос, но тут же отказалась от этого намерения. Говорить о своем сыне она не желала, даже мимоходом. Уошен знала это.

Столетия, проведенные рядом с этой женщиной, научили прекрасно читать ее мысли. И, как всегда, Уошен ощутила смешанное -чувство жалости к матери и презрения к одержимому властью вождю. Или наоборот?

Миоцен протянула Локи длинную руку, обозначив таким образом конец переговоров. Но в его руке что-то лежало. Это было что-то, похожее на диск, тщательно завернутый в зеленое крыло молотокрылого.

- Это подарок, возьмите, - вручил он сверток.

Вице-премьер осторожно развернула крыло и уставилась на подарок. В ее ладони лежал диск ослепительно желтой серы. Как и многие легкие элементы на Медулле, сера была крайне редким веществом. Один вид этого диска заставил Миоцен в удивлении поглядеть на дарителя.

- А что вы дадите нам за тонны такого вещества? - как отец, улыбнулся Локи. - И, прежде чем она успела ответить, сказал сам: - Нам нужен лазер. Такой, как ваш. Такой же мощности и с запасными деталями.

- Но другого у нас нет.

- Но вы делаете еще три, - авторитетно заявил Локи. - Нам нужен первый из этих трех. Он будет готов на следующий год, если я не ошибаюсь.

- Не ошибаешься, - подтвердила Уошен, поскольку лгать, видимо, было бессмысленно.

Миоцен же просто смотрела на желтый диск, подсчитывая, какие производства можно будет запустить на основе нового сырья.

Старый, нервный, вечно обеспокоенный Даен скривил лицо в недоверчивой гримасе.

- Но зачем вам нужен подобный лазер?

Дью засмеялся и ловко вытер рукой густой пот на обритом черепе.

- Если уж ваша компания, сидя на одном месте, смогла найти один такой артефакт, случайно… то сколько можем обнаружить их мы, Бродяги?

Глава девятнадцатая

И капитаны вместе с преданными им детьми стали искать артефакты. Каждая местная трещина и кратер были облазаны и осмотрены, сначала волонтерами, потом автоматическими камерами. На территории вокруг городов и даже дальше специально подобранные команды исследовали складки застывшего железа с помощью последнего поколения сейсмографов, сонаров, нейтринных лучей, и каждое исследование делало поверхность все более прозрачной, познаваемой и предсказуемой - артефактов так и не нашли, зато получили колоссальную информацию о залегании руд и зонах землетрясений.

Случайно одну из таких команд послали на земли Бродяг. Волонтеры были вооружены, но старались этого не обнаруживать. Порой они наталкивались на поселения, где говорили на ломаном диалекте капитанов и не желали никогда и ни по каким поводам видеть Преданных. Деревни, возникшие случайно, были бедными, но очень чистыми, а их жители счастливыми, довольными и, как правило, совершенно равнодушными к жизни больших городов.

Преданные радостно повествовали им о последних технических чудесах и о тех удобствах, которые предлагает им повседневная жизнь. Бродяги вроде бы слушали, но вопросов почти не задавали, в меру похваливая все новшества.

В конце концов непрошенных гостей выгоняли, но всегда вежливо.

Местный вождь, или президент, или священник - его статус был совершенно непонятен, - отодвигал тарелку с недоеденным пирожным из клещей или чашу со свежими червями, поднимался с подлинным величием и напоминал пришедшим, что здесь они самые желанные гости.

Преданные кивали, тоже отодвигали тарелки и ждали.

- Гости есть здесь, - это повторялось несколько раз на разные лады. - Здесь - означает центр универсума. Универсума по имени Медулла оссиум. Гости - означают, во-первых, наличие настоящих хозяев, а во-вторых, временность чьего-либо пребывания. И когда Строители пожелают, мы будем вынуждены исключить гостей из центра этого универсума.

Все слова всегда сопровождались улыбкой. Затем, немного помолчав, вождь обычно продолжал с ненаигранной серьезностью.

- Когда вы сидите здесь, с нами, Строители страдают. Мы слышим их гнев. В снах и нашим внутренним зрением мы видим, что они несчастны, И ради вашего же спасения отправляйтесь обратно в кварталы для гостей. Прямо сейчас.

Под кварталами для гостей они подразумевали города Преданных.

Если гости отказывались уйти, начинались повальные кражи. Таинственным образом исчезали дорогие датчики и генераторы полей, а если и это не меняло настроения Преданных, тогда из тайников пропадали их ящики с оружием, каждый из которых был полон новых винтовок и гранат.

Однажды Миоцен все же приказала команде не уходить. Вызвав волонтеров, она поинтересовалась, на что вообще способны Бродяги. Вопрос этот интересовал в большей мере ее саму, а не собравшихся.

- Дайте им украсть все, что можно, - приказала она. - Все. Я так хочу.

Команда была отправлена за две тысячи километров от столицы, и после двух предварительных закодированных сообщений, переданных дронами, от нее не осталось ни слуху ни духу. Спустя шесть лет Дью привел группу Бродяг к границе для переговоров и притащил с собой исчезнувшую команду. Стоя босой и практически голый на улице, вымощенной новой сталью, он объявил:

- Такого не должно быть. Такого не нужно. Передайте этой старой суке Миоцен, что если она хочет поиграть, пусть играет со своей смертью.

На череде саней лежали навзничь десятки тел без всяких видимых повреждений, но находящихся на последнем пределе жизни. Веки их были специально вывернуты, чтобы небо слепило глаза, а рты раскрыты крючками, позволяя свету палить языки и десны. Голод и полное отсутствие воды сжали их тела до трети бывших размеров. Но хуже всего был способ, которым у пленников оказались сломаны шеи. Три раза в день без исключения один из сильных молодых Бродяг перебивал им хребет и аорту, оставляя практически беспомощными в точности тем же образом, которым Миоцен когда-то наказала своего сына.

Обычно раз, а то и два раза в столетие Преданные все же находили старинные хранилища памяти.

Но они всегда оказывались пустыми и после долгого исследования объявлялись бесполезными и разрешенными к продаже Бродягам за серу, силикон и другие редкие ископаемые. Переговоры обычно велись в том самом маленьком городке на границе, куда Дью однажды приволок пленников. Протекавшая там река Случайная получила свое название еще много веков назад, а сам городок уже много раз менял местонахождение. Сторону Преданных всегда представляла Вице-премьер, ведущая долгие, сложные и запутанные торговые переговоры, а от Бродяг всегда выступал Локи. Уошен и Дью служили наблюдателями, совершенно ненужными для дела, но привыкшими к этой своей должности.

Подобно всем расставшимся любовникам, они испытывали в присутствии друг друга некоторое неудобство.

Уошен предписывалось обязательно разговаривать с Дью, хотя она и не нуждалась в таких приказах. Стоя рядом с ним, высокая и элегантная в своей новой форме со старыми эполетами, сверкавшими на солнце, она спокойно отвечала на его немногочисленные вопросы. Дью, напротив, казался маленьким, его тело усохло из-за тяжелой жизни Бродяг, и на нем не было ничего, кроме грубых шерстяных штанов - его единственного костюма, как заметила Уошен. Даже не кожаных. Он до сих пор все еще был слишком капитаном, чтобы сдирать с себя кожу живьем.

Но всегда и даже сейчас Дью был нервным человеком, легко возбуждающимся, скорым на все. И бесконечно, без всякого усилия обаятельным.

Не по приказу, а из собственного любопытства Уошен прикинула численность Бродяг.

- По нашим расчетам вы удвоили население Медуллы. Или утроили? Или…

- А по твоим? - рассмеялся он.

- Вот дерьмо, - беззлобно ответила она.

Дью кивнул, нахмурился, выдержал драматическую паузу.

- В восемь маловато, а вот в шестнадцать - в самый раз.

Итак, это давало двадцать пять миллионов человек. Огромная масса рук и мозгов. И она прикинула, о чем может думать, такое количество современных, приспособленных для интересной и вечной жизни умов. Без науки, без литературы, без истории, которые могли бы занять их, с этим бесконечным отрицанием наслаждений… какие же идеи могли поддерживать их?

Она попыталась облечь свой вопрос в слова, но спросила совершенно другое:

- А ты помнишь мороженое? Дью вскинулся.

- Видишь магазинчик? - показала она. - Там продают почти такое же.

В их постоянной жаре все холодное казалось прекрасным. В мире, где сахар являлся неслыханной роскошью, все сладкое было сокровищем, даже если этот сахар был продуктом разложения и биохимической магии. Хозяин магазина с подозрением отнесся к Бродяге, и Уошен пришлось самой заплатить за это удовольствие, как и за аренду двух стальных бокальчиков и двух ложек. Они сели на берегу реки за маленький столик, накрытый вышитой золотом скатертью, в патио из железных кирпичей, обработанных цианидом, что придавало им синий цвет. Река представляла собой смешение природных источников и сливных вод из близлежащих химических предприятий, к которым Медулла оссиум, впрочем, быстро адаптировался. Запах бактерий был малоприятен, но это был аромат силы и новых возможностей. Вот о чем думала Уошен, глядя, как Дью с величайшей осторожностью пробует ложечкой свое мороженое. Глаза его удивленно раскрылись.

- Это, кажется, шоколадный вкус?

- Нельзя быть уверенным, - улыбнулась Уошен. - Когда тебе приходится полагаться только на свои тысячелетние воспоминания…

И оба рассмеялись.

Мимо проходили люди. Любовники обнимались. Друзья болтали. Деловые люди планировали процветающее будущее. Пара везла своего малыша в коляске. И никто из них не смотрел на Бродягу, сидевшего у всех на виду и евшего мороженое. Только дети глазели на него в изумлении. А Уошен думала о тех пленниках, что Дью когда-то привез на Случайную. Конечно, он не принимал участия в пытках. Она никогда не спрашивала его об этом, но он тогда же, десятилетия назад, подтвердил ей свою непричастность. Да и к чему думать об этом? Она посмотрела на Дью, стараясь избавиться от воспоминаний.

Но Дью, возможно, угадал ее мысли.

- А, кстати, как те люди? Те несчастные, которых мы вам вернули?

- Они выздоровели. По большей части.

- Отлично, отлично, - пробормотал он, но покачал головой.

Навстречу им по дорожке, вымощенной синим кирпичом, бежали двое детей, должно быть, братья. Между патио и берегом реки не было ни поручней, ни поребрика. Неожиданно старший неловко толкнул младшего, и ребенок, отчаянно визжа, полетел в ядовитые воды реки.

Уошен вскочила.

Появились родители, мать запричитала, а отец полез вниз по стальной стене, цепляясь за выступы. Наконец он выловил своего сынка из вонючей жижи, и они вернулись в патио, оба невредимые, но злые. Отец вложил ручку ребенка в ладонь старшего брата и неожиданно крикнул:

- Зрелище платное! Водичка стоит дорого!

Все расслабились. Потенциальное несчастье обернулось забавой. Уошен заставила себя снова сесть.

- Я тоже однажды тонула, - вдруг сказала она.

- Ты?

-  Несколько раз. Я была маленькая. У меня был ручной кит. Я ездила на нем по Морю Альфа…

- Я помню эту историю, Уошен.

- Разве я рассказывала ее тебе? Я заставляла его нырять, погружаясь все глубже, туда, где жили огромные кальмары, и масса воды давила на меня столь сильно, что я теряла сознание. Лежала в коме. Бывало, целый день лежала.

Он посмотрел на нее так, словно видел перед собой впервые, словно на незнакомого человека. Опасного, возможно, даже больного.

- Мои родители обоссались, как ты понимаешь. - Уошен сузила глаза, удивляясь, зачем вообще она рассказывает ему эту историю.- Но я говорила, что не могу умереть, ну, по-настоящему умереть, от того, что так долго нахожусь под водой. Но беспечность влечет за собой еще большую беспечность, говорили они. А если я вообще соскользну со своего кита? А если никто не найдет моего тела?

Что-то в этих словах заставило Дью тихонько рассмеяться.

- Не знаю, почему я это вспомнила. Так неожиданно. И так странно.

- Ох, - вздохнул Дью. - Правда, странно.

Она не обратила внимания на тон, глядя на новые здания на другом берегу реки и не видя их - вместо этого у нее перед глазами стоял город, где она родилась, и Капитан-премьер, сидевший с первыми Вице-премьерами на берегу моря. Уошен зачем-то привели к ним. Но она была всего-навсего крошечной девочкой. И по каким-то причинам, вообразить которые теперь невозможно, Премьер заговорила с ней, задавая какие-то вопросы. Уошен не могла, конечно, вспомнить этих вопросов, а уж тем более своих ответов. Но она явственно помнила, что сидела в огромном кресле Премьера. А когда вылезла из него, неожиданный порыв ветра, налетевший неизвестно откуда, опрокинул это кресло…

Она рассказала об этом Дью и спросила:

- Что бы это могло значить?

- Этого не было, - ответил он. Ответил незамедлительно и без всяких сомнений.

- Не было?

- А если и было, - то все равно ничего не значит.

На мгновение она услышала в его голосе нечто и быстро перевела взгляд на обритую голову, затем на густые темные брови. Там, на этом подвижном лице, ее ждала улыбка - широкая улыбка во весь рот. Но только не в ярких, серо-стальных глазах.

В каждом из старинных хранилищ памяти, похороненных в своих урановых оболочках, находилась изящная маленькая эмблема, явно бесполезная и не стоящая внимания. Однажды, когда пустой сосуд наполняли контрольной информацией, какой-то механизм поблизости совершенно случайно издал длинный низкочастотный, звук. Звук вызвал эхо, мощную и мгновенную пульсацию, слышимую на километры вокруг. Возможно, собственный сигнал? Если это так, то он мог быть произведен только работающим прибором, а такого нигде не было. Но для очистки совести Преданные все-таки послали соответствующий сигнал в кору и стали ожидать гипотетический ответ «я здесь».

Поскольку оборудование было примитивным, первые положительные ответы прошли незамеченными. Однако вскоре даже на такой грубой аппаратуре они обнаружили мягкое эхо. Все принялись обсуждать явление, причем большинство наблюдателей было склонно считать его техническими сбоями или эмоциональным влиянием.

Были спроектированы новые, более чувствительные микрофоны. И третье поколение датчиков не только обнаружило возвратные сигналы, но дало возможность еще и определить направление, откуда они исходили. Эхо шло из точки, находившейся на девятикилометровой глубине, внутри устойчивого потока расплавленного железа.

На свет тут же появилась скромная, но секретная гипотеза. Под видом новых геотермальных работ на мантии лазеры начали прорезать серию глубоких отверстий. Оболочка оказалась толщиной около трех километров, в нее были введены керамические трубы и помпы. Расплавленный докрасна металл необходимо было поднять на поверхность, остудить и направить в нужное русло. Но, поскольку мантия никогда не оставалась неподвижной, цель исследования, тоже имела привычку постоянно бродяжничать. Внуки даже пытались погружать руки в эти озера дряни и таким образом пробовать выловить черных горячих улиток, которые должны были бы там находиться.

Восемь долгих лет длились исследования.

Когда успех уже казался неизбежным, Миоцен получила зашифрованное послание. Но прежде чем оно прибыло, трубами было проглочено нечто твердое, и они безостановочно качали и качали, пока в конце концов не выкачали это нечто на поверхность. Оно выглядело точно так же, как и остальные находки - примитивная имитация Великого Корабля. И все-таки что-то отличало его от прежних. Все это чувствовали. И даже ответственный за работы капитан - работяга без малейшей фантазии по имени Колл - ощутил некое предчувствие, глядя, как его команда на пару с ротой роботов вытаскивает добытое из жидкого металла сокровище и помещает его в чан с ледяной водой.

Морщась от яркого света, Колл приказал перевезти найденный артефакт в закрытое помещение.

Было еще неизвестно, кто за кем наблюдает.

Помповая станция была самым подходящим местом, чтобы что-то спрятать. Огромное помещение без единого, самого крошечного оконца приняло в свою темную утробу и свою темноту неизвестный предмет. Колл прошел рядом с механическим погрузчиком, несущим сосуд; его ложные сопла смотрели кверху. Управляла им одна из его внучек. Как только они оказались внутри, Колл приказал запереть все двери. Он намеревался включить свет и поставить компьютер на мягкий режим. Однако после шестнадцати веков бесконечного дня, как и все другие обитатели Медуллы, научившись дорожить каждым моментом, хотя бы отдаленно напоминающим ночь, Колл застыл на какое-то время, наслаждаясь отсутствием света, и вдруг заметил необычное свечение. Мягкий, какой-то разноцветный свет. Нет, он шел отнюдь не от сосуда, а казался рассеянным повсюду и исходящим отовсюду.

Какие-то древние системы начали свою таинственную работу.

Урановый балласт служил своего рода батареями, и их силы хватало на выработку слабого призрачного свечения. И Колл, бестрепетный человек, на которого трудно было произвести впечатление, уставившись на этот свет, целую минуту не мог перевести дыхания.

- Видишь? - наконец тихо обратился он к водителю.

- Да, - еще тише ответила она. - О, да.

Она сидела на высоком кресле погрузчика, и ее силуэт четко выделялся на фоне сполохов света, а на лице были написаны удивление и ужас.

- Но что это? - спустя еще минуту шепотом поинтересовалась она.

Лгать не было смысла, и он ответил ей прямо:

- Я не знаю.

Да и кто вообще мог это знать!?

- Спасибо, - зачем-то прошептала она и нервно рассмеялась. - А не предполагаете ли вы…

- Ничего не предполагаю, - оборвал ее капитан. - Ничего, - с какой-то надеждой повторил он й, будучи твердым и мужественным человеком, добавил: - И все-таки это может оказаться крайне важным. И этот день, я полагаю, тоже станет очень значительным.

Глава двадцатая

Освобожденный из своей гиперфибровой оболочки символ казался элегантным, но мало впечатляющим. Керамика была скручена в белый шар, похожий на мяч, которым дети играют в футбол. Он лежал на полу перед Миоцен, и, слегка коснувшись его, она спокойно сказала деловым тоном:

- Я чувствую уверенность. Я имею в виду ход дел. Я уверена в самой сути, в самой основе.

Уошен кивнула и снова уставилась на шар.

- Уверена, - повторила она, глядя куда-то вдаль.

- Если нам улыбнется удача и мы будем достаточно внимательны, это поможет нам восполнить все прежние пробелы.

- При удаче, - эхом повторила Уошен, зная, как много этой нематериальной субстанции потребуется для такого дела.

Она вела большой погрузчик туда, где уходило за горизонт последнее русло Случайной. Скоро и эта дорога превратится в пустую равнину, которую потом поглотят джунгли и горы. Они уже почти добрались до земель Бродяг, хотя до назначенного места еще и оставалось около двухсот километров. Никто еще не заезжал так далеко на их территорию по официальному приглашению, да и неприглашенные в последний раз были здесь не меньше трехсот лет назад.

День разгорался, и Уошен ехала со все большей скоростью. Автоматические пилоты все еще не были настолько точными и совершенными, чтобы кому-то взбрело в голову воспользоваться их услугами - плодом шестнадцати веков технического прогресса - для путешествия по горам, по которым машины карабкались, как жуки.

Тропа в джунглях поднялась на широкое, совсем недавно появившееся плато, а затем исчезла. На открытую землю падал горячий сильный дождь, собираясь в лужах и небольших озерцах, где черные водоросли окутывались серебристым налетом. Все это на следующий год уже превратится в густые молодые джунгли. Но кто будет хозяйничать в них? Даже шестнадцать веков исследовательской работы не давали Уошен уверенности в ответе на этот вопрос. Ни относительно этого места, ни относительно какого-либо другого.

Химические характеристики менялись в пределах даже одной скважины, одного кратера, одного потока железа. Дожди были явлением достаточно распространенным, но ненадежным. Наводнения и засухи постоянно изменяли природные условия. Кроме того, на картину активно влияло наличие семян, спор и яиц, которые появлялись неизвестно откуда. Случайный ветер мог принести флотилию золотых шаров, из которых возникали заросли деревьев добродетели, а мог и не принести. Или каприз природы мог унести эти шары куда-нибудь в совершенно ином направлении. А исчезновение джунглей порождало множество голодных ртов; по крайней мере, сотня видов местных насекомых любила пожевать золотую фольгу, превращая затем металл в собственные тела, демонстрируя тем самым и свою, красоту, и возможности своего метаболизма.

Первоначальные же условия были критическими. Именно это было решающим и в экологии джунглей, и в экологии людей.

Что, если бы у Миоцен оказались другие родители? Более спокойные, более заботливые? Если бы они были просто людьми, умеющими прощать? И Миоцен с Тиллом были бы ближе друг к другу, разрешая свою непохожесть более частными, более цивилизованными способами? Тогда, возможно, и история Медуллы приняла бы иной, более спокойный характер. А если бы Миоцен была хуже, она просто убила бы сына, и возмущенные капитаны свергли бы ее, и другой Вице-премьер занял бы ее место. Может, им бы стал Даен. Или, скорее, Туист. И это радикально изменило бы эволюцию их временной цивилизации…

О разум, тяжела твоя ноша. Ты всегда можешь вообразить себе все прекрасное, к чему сам никогда не имел и не будешь иметь отношения.

По молодому плато дорога вела к не менее молодому вулкану, ныне спавшему. Грязное железо и никель покрылись шероховатым шлаком. Когда машина взобралась на голый склон, дождь утих, тучи развеялись, и Уошен, оглянувшись назад, смогла увидеть величественное лицо окружавшего их мира.

Небо было бледным, как никогда.

По мере того, как слабели контрфорсы удерживавших планету полей, утихал и резкий свет. Он еще по-прежнему был ярок, но уже не той режущей до костей остротой. Температура тоже медленно, но неуклонно ползла вниз. Мир расширялся, и сила притяжения слабела, а это, в свою очередь, понемногу меняло строение растений, гор и даже больших зданий. Атмосфера становилась прохладней и спокойней, но не плотнее, поскольку ей приходилось охватывать все большую и большую поверхность. Единственное, что бывало, это вода. Металлическая лава испарялась, не оставляя ничего, кроме голой земли и тяжелых металлов. Стало выпадать меньше дождей, реки мелели, и все понимали, что если все так будет продолжаться, то мир ждут долгие мучительные засухи.

Неподалеку от линии горизонта что-то сверкнуло в солнечных лучах, что-то слишком маленькое для невооруженного глаза. Это был первый базовый лагерь, все еще сверкающий гиперфиброй, со своими пустыми модернистскими зданиями и бриллиантовыми дорогами. Но под ним расстилался теперь совершенно иной мир. Свет силовых полей совершенно исчез, открывая глазу прекрасное, похожее на мерцание звезд свечение новых городов и дорог.

Но что могло случиться с этим миром в следующую минуту? Думая об этом, Уошен невольно снова посмотрела вдаль, испытывая при этом холодную, какую-то безразличную боль.

- И мы не знаем, правда ли это? - пробормотала она. «Что ты сказала?» - едва не спросила ее Миоцен, но вместо этого оберегающим жестом положила обе руки на шар серо-белой керамики, и по ее телу прошла волна какого-то странного удовлетворения от общения с этим ужасным артефактом.

Не нанесенная на карту железная река означала, что путешествие удлиняется.

В результате они опоздали на целый час - прибыли в три утра по корабельному времени, как показывали серебряные часы Уошен.

Открытое место, где они оказались, начиналось с потока лавы, но когда расплавленное железо ушло под землю, наружная поверхность изогнулась и приняла форму амфитеатра. Сценой служила огромная плита гладкого шлака, а во все стороны мощными лестницами вверх уходило черное железо. Постоянная игра света и тени и сам угол наклона этих лестниц создавали обман зрения, и все казалось ближе, чем есть на самом деле. Как предписывали инструкции, Уошен остановилась посреди сцены, капитаны вышли, и погрузчик обеими своими составными руками осторожно опустил сосуд на поблескивавшую поверхность. Тут же появились первые Бродяги, почти незаметные на черном фоне. Идя тихим, церемониальным шагом, они спускались, казалось, целую вечность. Помимо штанов на них на этот раз были декоративные маски из мягкой кожи, натянутой на каркас из костей и украшенной богатой резьбой. Кожа была их собственной, кости тоже. Каждая маска была раскрашена кровью и мочой, и каждая изображала все одно и то же дикое зверское лицо с глазами, но без рта. Это было лицо Строителей, догадалась Уошен. Почему Бродяги вообразили себе их именно такими, она не знала. Дью говорил ей, что Тилл увидел это лицо во время своей молитвы. Вождь Бродяг был уверен, что его посетил дух Строителей, и отныне слушался только его голоса и советов.

Когда первые Бродяги приблизились, они совсем замедлили шаг и подняли маски с лиц на макушки.

С того времени, как Уошен в последний раз видела Тилла, прошло, наверное, около пятнадцати столетий. И все же она узнала его тотчас. Она знала его по портретам и по воспоминаниям, однако сейчас она сразу же увидела в нем Миоцен - ив этом надменном лице, и в этой важной, императорской поступи.

Он был уменьшенной и улучшенной копией своей матери.

Остальная делегация - священники, дипломаты и члены кабинета - шли за ним на почтительном расстоянии, не сводя глаз с сосуда. Уошен воткнула в сосуд провод, и по нему пошел ток от генератора погрузчика. Живое ровное жужжание повисло в воздухе, порождая его явственное ощущение преждевременных возможностей.

На это чудо не смотрел один только Тилл. Он глядел на Миоцен, и на его лице отражалась настороженность вкупе со многими другими чувствами. На мгновение он открыл рот, чтобы обратиться к ней, но вовремя спохватился, перевел дыхание и повернулся к Уошен.

- Могу ли я осмотреть находку?

- Пожалуйста, - разрешила она, обращаясь не только к нему, но и ко всем остальным.

Локи стоял рядом с Тилл ом, что означало высшую степень приближенности. И это, как обычно, наполнило сердце Уошен гордой радостью.

- Как ты, мама? - спросил Локи вежливо, но без намека на сердечность.

- Вполне хорошо, - оставалось ответить ей. - А ты? Ответом ей стали странная усмешка и молчание.

Но где Дью? На сцену выходило все больше и больше Бродяг, и Уошен напряженно всматривалась в каждого, снимавшего маску, уверенная, что Дью, спрятавшийся в нарастающей толчее, все же где-то близко.

Тилл опустился на колени, лаская пальцами гладкую поверхность сосуда.

Миоцен смотрела на него, но глаза ее оставались пустыми и незрячими.

Вскоре сцену окружили еще несколько тысяч избранных Бродяг - это все были кормящие женщины, у каждой к роскошной груди был приложен хотя бы один ребенок. Ветерок приносил густой, непонятный, но приятный запах. Десятки тысяч новых Бродяг появлялись из джунглей со всех сторон, шагая медленно, важно и почти неслышно, создавая ровный гул, напоминающий рокот отдаленного прибоя. В этом звуке было что-то маняще-прекрасное и пугающее, чему невозможно было сопротивляться.

И среди них находились дети и внуки Локи.

В принципе, Уошен имела сотни тысяч наследников среди этих людей, что, к сожалению, никак не радовало старую женщину, сосредоточенную лишь на своем собственном сыне.

Жужжание сосуда становилось все громче, затем, достигнув пика, смолкло.

- Итак, - крикнул, подняв руку, Локи.

И тысячи повторили его жест и слово. И этот общий голос понесся к вершинам амфитеатра, неожиданно вызвав к жизни множество золотых шаров, появившихся по верхним краям склонов. Они катились, сверкая в свете дня, словно невидимая сильная рука тащила их вперед и вперед. Они золотой стеной висели в воздухе, покрывая все пространство сплошной пеленой площадью во много гектаров. Как бы это ни было сделано, во пленка из плодов дерева добродетели перекрыла амфитеатр поверху, создав временную непроницаемую крышу.

Небо потемнело.

И тут, почувствовав полную темноту, сосуд открылся, обнажив новое небо и новый мир. Медулла оссиум был снова гол, гладок и покрыт единым океаном пенящегося расплавленного железа.

И все обнаружили, что стоят прямо в этом океане, наблюдая древнюю трагедию собственными глазами.

Появились враги Строителей.

Без всякого предупреждения ненавистные Унылые проникли через стены, появившись из бесчисленных туннелей - похожие на насекомых киборги, двигавшиеся на чудовищно ненормальной скорости. Как злые осы, они ринулись на Медулла оссиум, выплевывая потоки антивещества, хлещущие расплавленную поверхность. Над нею заплясали белые взрывы. Завертелось и поднялось жидкое железо, поднялось и опало вновь. В жестком свете этих взрывов Уошен смотрела на сына, стараясь проникнуть в его душу и понять выражение спокойного лица. Локи стоял, расставив ноги и широко раскрыв глаза, а от его мускулистого тела шел острый запах пота. Да и почти все Бродяги вокруг были в таком же состоянии. В это действо оказалась втянута даже Миоцен. Но она смотрела не на спектакль, а на собственного сына, и потому ее оцепенение было гораздо более страшным, чем у кого-либо из окружающих.

И среди всех только ее сын стоял совершенно неподвижно, словно не тронутый этими торжественными, святыми образами.

Купол из гиперфибры загорелся от расплавленного железа.

Вспыхнули лазеры, уничтожив с десяток Унылых, и купол снова заволновался под напором железа, словно раненый кит.

К Унылым подошло подкрепление, и они снова атаковали. Заряды внедряли антивещество глубоко в железную кору, ища и поражая цели. Медулла оссиум дрожал и вертелся, испуская огонь и плазму. Может быть, Унылые и выиграли, убив последних Строителей. Может быть, Великий Корабль стал принадлежать им. Но оставалась месть Строителей. Унылые напирали, заполняя небо Медуллы своими чудовищными телами. Затем вспыхнули противодействующие силовые поля, осветив все вокруг своим сине-белым светом, и монстры казались в нем крошечными и хрупкими. И прежде чем они снова поднялись В воздух, буря света - Событие - расплескалась по небу, слепя своей яркостью глаза, превращая всю материю в плазму, повисшую над миром, как кипящий туман. Повисшую на миллионы лет, и лишь постепенно охлаждающуюся по мере того, как Медулла оссиум сокращался и расширялся вновь. Медулла оссиум бился, как огромное живое сердце, понемногу остывая и покрываясь сверкающим железом.

Миллиарды лет миновали за мгновенья.

Водород, кислород и углерод Унылых превратились в собственную атмосферу Медуллы, в его реки и в те самые элементы, которые медленно, но верно складывались в масляных жуков и деревья добродетели, а потом стали широко распахнутыми глазами детей, стоявших вокруг амфитеатра в полном оцепенении, каждой клеткой впитывая в себя глубокую, настоящую темноту.

По какому-то сигналу золотое покрывало сверху открылось, золотая фольга, шурша, стала опадать большими пластинами, сверкая в свете дня.

Уошен посмотрела на часы, сверяя время.

- Это много. Слишком много, - раздался голос Миоцен, по-матерински требовательный. - У нас есть записи атаки Корабля,- объясняла она Тиллу. - И того, как Строители отступили в Медулла оссиум. И в потоках железа… было их последнее пристанище… кто бы они ни были… .

Сотни тысяч тел всколыхнулись, издав глухой звук.

Тилл ничего не ответил и казался вполне удовлетворенным таким объяснением зрелища, которое и не нуждалось в объяснении.

И на долю секунды их глаза встретились. Но тут же, повинуясь какому-то молчаливому договору, мать и сын снова отвернулись в разные стороны: на одном лице равнодушие, на другом - мучительная боль.

И лицо, полное боли, обратилось к небу.

- Мы никогда не видели Строителей, - объявила Миоцен. - Но эта вещь, этот дар, который мы с Уошен принесли вам, он дает более полное понимание окружающего… - Тилл молча уставился в то же небо.- Послушайте, - закричала Миоцен, не в силах справиться со своим разочарованием. - Неужели вы не понимаете!? Событие поймало нас здесь в ловушку, здесь, в этом проклятом месте… Событие - это их древнее оружие. Апокалиптическая ловушка, которую мы, может быть, сами захлопнули, послав сюда наши команды… И Медулла оссиум… он может убить… убивал и убивает любого из нас, и Корабль останется пустым, а мы - навсегда заключенными здесь…

Уошен представила сотни миллиардов пустых помещений и длинные призрачные улицы, и моря, превратившиеся в безжизненный пар, и Корабль, снова ставший окостеневшим остовом, слепо пробирающимся сквозь звезды.

И, говоря честно, это выглядело трагедией.

Но реакция Тилла оказалась совершенно противоположной.

- Кто в ловушке!? - выкрикнул он, и его голос разнесся дальше материнского, и была в нем холодная спокойная уверенность. - Я не в ловушке. И ни один из тех, кто верит. Ибо мы сами часть этого мира.

Глаза Миоцен метали молнии.

Но Тилл по-прежнему не обращал на нее внимания.

- Мы здесь потому, что Строители обратились к капитанам. Они заманили капитанов в это великолепное место и заставили остаться, тем самым доставив им честь родить нас!

- Это сумасшествие, - пробормотала Миоцен.

А Уошен все вглядывалась в толпу, ища Дью. И снова и снова узнавала его черты в лицах Бродяг, в их серых глазах, в их нервной энергии. Но самого Дью не было видно нигде. А он был им нужен, нужен как посредник между двумя культурами, который знал очень многое и мог помочь любой стороне… Почему же именно его не пригласили на это действо?

И холодный страх взял Уошен за горло.

- Я знаю, откуда ты набрался этой чепухи, - вдруг закричала Миоцен и, шагнув к Тиллу, воздела руки к небу. - Это ясно. Ты был мальчиком и где-нибудь наткнулся на работающий артефакт. Так!? И он показал тебе этих Унылых, и ты придумал дурацкую историю… эту чушь о возрождении Строителей…. И возомнил себя центром всего… Универсума!

Тилл усмехнулся почти с жалостью. Миоцен подняла руки еще выше, медленно описала ими круг и с нечеловеческим гневом воскликнула:

- Пойми! Все это ложь! Тишина.

- Я не находил никакого артефакта, - спокойно покачал головой Тилл и в свою очередь заявил: - Я был в джунглях один, когда дух Строителей явился ко мне. Это он рассказал мне о Корабле и об Унылых. Он показал мне все, что содержится в этом сосуде и даже больше. И это он пообещал мне, что когда закончится этот долгий день - а он все равно закончится, - я узнаю свое назначение, равно как и ваше…

Его голос лился над молчанием толпы. Локи отключил шнур от сосуда и, глядя на Уошен, сказал ей своим спокойным деловым голосом:

- Мы привезли обычную плату, как всегда, на Случайную.

Миоцен взревела:

- Что это значит? Обычную плату? Да это лучший артефакт из всех!

Бродяги смотрели на нее с плохо скрываемым презрением.

- Это единственный работающий, с полной памятью! - Вице-премьер потрясала кулаками в воздухе. - Остальные - просто пустые безделушки!

- Именно так, - неожиданно поддакнул Тилл, и вперед вышел Локи, будто вождь сам был выше того, чтобы опускаться до объяснений.

- Сосуды, как правило, являются загадками. Они несут в себе души Строителей, а те, которые вы нам продавали, были пусты, потому что их обитатели нашли себе место получше.

И при этих словах Тилл снова надвинул на лицо свою разрисованную кровью и мочой маску, скрывавшую все, кроме его блестящих глаз.

И все Бродяги повторили за ним это движение, и рябь, охватившая амфитеатр, передалась до самого верха черных склонов. А Уошен осталось только гадать, был ли этот грандиозный спектакль устроен для всех десятков тысяч Преданных или же только для двух старых и особо упрямых капитанов.

К ней подошел Локи с закрытым лицом. От какого-то неясного предчувствия у нее пересохли губы.

- Где он? - прошептала Уошен.

И глаза ее сына смягчились и потеплели.

- Теперь его душа везде, - ответил он и широко обвел рукой жесткую железную землю.

- Везде?

- Уже восемь лет. - В голосе Локи звучала печаль, и скорбь сквозила в его движениях. - Было большое извержение, и оно забрало его.

Уошен не могла ни говорить, не шевелиться. Теплая рука коснулась ее локтя, и заботливый голос спросил:

- С тобой все в порядке, мама?

Уошен перевела дыхание и сказала правду.

- Нет, не в порядке. Мой сын. - чужак, мой возлюбленный Мертв, и как же, черт побери, у меня должно быть все в порядке!?

Она вырвала руку и отвернулась.

А в это время Миоцен, холодная, рассудительная, никого не любившая Миоцен, упала на колени, стиснув руки перед залитым слезами лицом. Вот чем кончилась их столь многообещающая миссия. Миоцен умоляла.

- Тилл, - гневно и страстно просила она. - Я виновата, очень виновата, мой мальчик! Я была неправа, ударив тебя тогда… прошу, попытайся простить, умоляю… прости…

Но Тилл лишь на секунду наклонил голову, так ничего и не сказав.

Больше того, он отвернулся, собираясь уйти, и тогда Миоцен использовала свою последнюю карту.

- А я люблю Корабль, да, люблю! - кричала она ему и всем вокруг. - Вы были неправы тогда, как неправы и сейчас. Я люблю и забочусь о Корабле гораздо больше, чем вы даже можете себе представить! И я всегда буду любить его больше, чем тебя, неблагодарный подонок!

Глава двадцать первая

Капитаны и появившиеся на Медулле архитекторы создали Великий Храм. На протяжении тысячи лет над его воплощением трудились лучшие художники, и всякий взрослый Преданный отдавал его созданию свое время и , свои руки. Поэтому Великий Храм, даже еще не будучи законченным, представлял собой великолепное зрелище. Шесть позолоченных куполов создавали идеальный круг. Грациозные параболические арки тонированной стали поддерживали их, поднимаясь все выше и выше. Центральная башня была вообще самым высоким строением на Медулле - и самым глубоким. Ее основание уходило на целый километр в глубины холодного железа, где находился резервуар чистейшей воды.

Кроме того, в этом Храме было предусмотрено некое чудо. Любой случайный нейтрино, залетевший в его высокое пространство, сталкивался с направленными атомами, и в результате происходившего при этом взрыва возникал красивый пучок света. Это давало возможность священникам Нового Храма утверждать, поучая приходящих туда детей, что Медулла оссиум есть лишь малая часть более могущественного, величественного Творения, не видного глазу, но открывающегося верующему уму.

Перебежчик от Бродяг попросил однажды провести его в Храм, что, впрочем, было естественно.

Но Вице-премьер, просматривавший рапорты и протоколы всех официальных допросов, пришел к выводу, что эта измена Бродяги далеко не так очевидна, как кажется.

Администратором Храма была нервная женщина. Эта ответственная должность и так доставляла ей множество хлопот, теперь же, ввиду такого непредвиденного события, она и вовсе начинала терять контроль над собой. Она встретила Миоцен и без того-то невзрачная в своей серой робе, да еще и с мученическим выражением на усталом лице. Вслед за хриплым «мадам» и дежурным поклоном администратор пробормотала, что такой визит большая честь, хотя на самом деле с гораздо большим желанием посетовала бы на то, какая хлопотная и нервная у нее должность.

Но Миоцен не дала ей ни минуты времени на подобные раздумья.

- Вы выполняете колоссальную работу, - резко и даже не очень вежливо сказала она.

- Да, мадам.

- Так держать! - завершила Миоцен свое приветствие, тем самым напоминая своей подчиненной, что малейший шаг в сторону от темы есть нарушение субординации, и затем более мягко поинтересовалась: - Где наш гость?

- Он в библиотеке.

- Ну, разумеется.

- Он хочет вас видеть, - предупредила администраторша. - Практически он просто требует, чтобы я привела вас к нему.

Они стояли в одном из малых входов перед тяжелой дверью, вырезанной из цельного ствола огромного старого дерева добродетели. И поскольку Миоцен никому не позволяла торопить себя, она намеренно задержалась, поглаживая старое дерево, темное, как запекшаяся кровь, и, как губка, испещренное крошечными дырочками; раньше они были устьями, через которые выходил на поверхность золотой жир. Рядом стояла охрана - пара столбообразных людей с подозрительно бегающими глазами - и внимательно вглядывалась в тихую улицу. Мысли Миоцен были где-то далеко. Она думала о Корабле и, в частности, о том отделанном деревом кабинете, что находился когда-то меньше чем в пятистах метрах от квартиры Премьера. Она сморгнула, вздохнула и в очередной раз почувствовала печаль, к горлу подкатывал тугой комок каких-то необъяснимых страхов…

- Хорошо, пошли, - выпрямилась, наконец, она и оправила форму. - Представьте меня нашему новому другу.

Общественные приемные находились в каждом из шести главных покоев. Жители сами избирали священников, и в результате в каждой приемной сложился свой собственный стиль. В некоторых беспрестанно говорили о Великом Корабле, его красоте и мощи, невообразимом возрасте и неразрешимой тайне. В других готовили прихожан к тому славному дню, когда появятся первые чужие. А некоторые оказались поглощены более эклектичными, абстрактными и далеко идущими целями: звездами и мирами Млечного Пути и бездонным универсумом, который затмевает все, что может увидеть, ощутить и даже представить себе человечество.

На таких космических чудесах и была сосредоточена одна из служб. Некий господин шелковым голосом распевал молитвы далекому солнцу класса Г.

- О, теплое настолько, что можешь зародить жизнь одновременно во многих мирах, - выводил он. - О, долго-живущее и созидающее! Наш дом, наша великая Земля рождена подле такого же золотого солнца, и было оно, как семя дерева добродетели. Но универсум полон миллиардов подобных семян, и жизнь в нескончаемых формах льется повсюду. О, полная, прекрасная и вечная жизнь!

- Вечная жизнь, - торжественным хором вторила его маленькая аудитория.

Холл отделялся от помещений служб керамическими арками, в которых начали показываться лица, заметившие, что идет сама Миоцен. Поднялся и пошел гулять по всем помещениям шепот, но поющий священник, не обращая внимания на Шум, склонившись перед бриллиантовым налоем, продолжал свою речь.

- Приготовимся же, братья и сестры. День грядет постепенно, но неизбежно, и мы увидим время, когда каждый из нас будет призван. Будут призваны наши сердца и руки, и наш разум востребуется для строительства моста.

- Моста, - повторил кто-то. Но большинство явно отвлеклось появлением Миоцен и ее охраны, проходивших позади алтаря рядом с взволнованной администраторшей. Алтарь был сделан из чистых природных бриллиантов, составленных в башенку толщиной не более человеческой руки. Основанием его служил макет города с уже законченным замком. Башенка поднималась к куполу потолка, раскрашенному под темное небо, на фоне которого виднелись остатки старого моста, а рядом красовался новый бриллиантовый мост, по которому под лучами вечного света шли толпы Преданных. Это была их награда за огромные жертвы и неиссякаемую надежду.

Миоцен лишь мельком глянула на прихожан.

Она не хотела, чтобы в этом ее визите в Храм кто-либо увидел нечто особенное; ни в глазах, ни в манере поведения она не должна была выдавать себя.

- И когда день придет, - вещал священник, - мы поднимемся! Мы вознесемся!

Затем он быстро развернулся, его серая роба взлетела, а рука начала делать драматические пассы, направленные к верхушке башенки. Тут он заметил Миоцен с охраной, и служба мгновенно превратилась в этикет.

- Мадам! - закричал он, кланяясь.

- Мадам, - вслед ему закричали все и подались вперед на своих железных сидениях.

К счастью, Вице-премьер уже добралась до ступеней, ведущих в библиотеку. Поспешно махнув рукой прихожанам, почти не оглядываясь, она начала подниматься, оставив охрану и администраторшу позади.

- Так нельзя, мадам, - запротестовал один из охранников и бесцеремонно остановил ее, положив тяжелую руку на эполет.

Она замедлила шаг, и пропущенный вперед охранник первым пошел вверх По спиральной лестнице, проходившей через самое сердце огромного здания. Если Миоцен не изменяла память, то архитектором этой лестницы была некая дама из внуков, которая в качестве прообраза использовала спираль ДНК. А то, что спираль была лишь частью современных генов, вроде бы не имело значения. Просто эта форма устраивала архитектора как символ. Как восхождение от старого языка к новейшему… или что-нибудь еще в таком духе…

Для Миоцен все символы значили не более чем костыли для хромого. Это мнение сформировалось у нее уже давно, и последние три тысячи лет оно только укреплялось.

А символов был полон не только Храм, но и эта новая квазирелигия. Солнце класса Г приравнивалось к семенам дерева добродетели. Какая чушь! Сколько их было в универсуме! Миоцен сама видела много, очень много таких солнцеподобных звезд. Она могла растолковать прихожанам, что путать солнце и семена нельзя, нельзя ни в чем, ни в цвете, ни в яркости. Золото - это просто металл, а солнечный свет…

И все-таки.

Идея этого Храма и его разномастных религий принадлежала и ей тоже. Она отдала приказ о его строительстве отнюдь не из циничных побуждений, нет. Храм должен был стать основанием грядущего моста. И нравственным, и материальным. Было крайне важно, чтобы Преданные как следует поняли, что же именно должно произойти. Если они не поймут и не оценят этой цели и, не дай бог, предадутся опасному и нелепому верованию Бродяг, то выбраться с Медуллы будет невозможно. Храм и десятки других маленьких храмов по всей стране должны были стать очагами и средоточиями просвещения. Если людям для достижения слаженного понимания необходимы символы и глупые метафоры - пожалуйста. Миоцен просто хотела, чтобы поколение внуков перестало быть настолько изобретательным и не лезло в дела, в которых практически мало что смыслит.

Охранник впереди замедлил шаг и обратился к кому-то за дверью. Там оказалась целая рота, вооруженная крупнокалиберным оружием. Все со школьным любопытством рассматривали одетого в обыкновенную одежду молодого мужчину с волосами, собранными в хвост на затылке, который листал книгу с описанием технических данных Корабля.

Как и полагалось находящемуся под следствием, у него была кличка.

И кличка была - Доблестный.

Миоцен негромко произнесла его имя, но человек, казалось, не слышал ее; он был погружен в диаграмму атомного реактора на антивеществе. Однако вместо того, чтобы обратиться к перебежчику еще раз, Миоцен встала на другом конце огромного стола и стала ждать, наблюдая, как его серые глаза впитывают все основные понятия и принципиальные схемы, начерченные ее коллегами по памяти.

Перебежчик обратил внимание на то, что он не один, далеко не сразу.

Он оторвал глаза от диаграммы, словно вынырнул из тумана, проморгался и сказал:

- Да. - И затем: - Это неверно.

- Извините?

- Это не будет работать, уверяю вас. - Он приподнял страницу за черный уголок и перевернул. Там был изображен тот же реактор, но выполненный по памяти другим капитаном. - Несущее судно недостаточно сильно. Даже вполовину не тянет.

Как и все поколение внуков, он был явно талантлив. Взглядом и жестом Миоцен приказала охране оставить их вдвоем.

- А на какое время вам нужна библиотека? - встряла-таки администратор и, чтобы объяснить свою бесцеремонность, добавила: - Сюда должны прийти исследователи из биолаборатории Обета и Мечты. У них важный приоритетный проект…

- Подождут, - проворчала Миоцен.

- Слушаюсь, мадам.

- Ни одному слову здесь верить невозможно, - ни с того ни с сего во всеуслышание объявил гость по кличке Доблестный. Он говорил громко и беспардонно. - Я-то думал, что припаду к какому-то фантастическому фонтану мудрости и знаний или чего-то в таком духе. Но вижу кругом одни ошибки, куда ни сунься - одни ошибки!

- Хорошо,- спокойно ответила Миоцен. - В таком случае, нам повезло, что появились вы.

Перебежчик с отвращением захлопнул том.

- Отойдите на расстояние выстрела и ждите, -приказала Миоцен охране, а администраторшу попросила: - Спуститесь вниз и скажите всем этим молящимся, что Вице-премьер желает услышать длинную и очень громкую песнь.

- Какую песнь? - растерялась женщина.

- О, какую угодно. Совершенно любую.

Перебежчик как бы состоял из двух неравных эмоций: две трети высокомерия и треть страха. Это была полезная комбинация.

Сидя за столом рядом с Миоцен, Доблестный попытался выразить свои чувства улыбкой, однако не был достаточно искушен в науке мимики, и улыбка вышла похожей, скорее, на болезненный оскал. Но его серые глаза при этом раскрылись шире.

- Я сказал им, что мне крайне необходимо увидеть вас, - заявил он. - Только вас, и притом как можно скорее.

- Я мадам Миоцен.

- Пардон? - тупо переспросил он.

- Я ваша единственная надежда, - спокойно сказала она, откидываясь на спинку высокого стула, словно отстраняясь от столь неприятного существа. - Вы доживете этот день до конца только в том случае, если я это позволю. Не позволю - умрете. И вообще, я думаю, что вполне заслужила, чтобы мое имя все произносили правильно и с должным уважением.

Он посмотрел на свои руки.

- Мадам Миоцен.

- Спасибо, - Миоцен косо улыбнулась и медленно, почти равнодушно открыла яркую хромированную коробку своего ноутбука, намереваясь прочесть то, что и так было известно ей наизусть. - Как мне передали, вы имеете нечто мне сообщить. Нечто, предназначенное только для моих ушей.

- Да… мадам Миоцен… - Он с трудом сглотнул слюну. - Надо что-то делать с этим нашим миром…

- Это не мой мир, - отрезала она.

Доблестный кивнул и замолчал, раскрыв глаза до последнего предела.

Миоцен смотрела на маленький голубой экран.

- Говорят, что вы являетесь потомком Дью во втором поколении…

- Да, он приходится мне дедом. Мадам.

- А ваш отец?

- Тилл.

Она подняла голову, вглядываясь в перебежчика так, словно не видела раньше этого фамильного сходства, выдержала паузу и небрежно заметила:

- Но детьми Тилла являются многие Бродяги, если я правильно понимаю.

- Да, мадам.

- И никакой чести в этом нет. Вас полно, как…

- Да, конечно… - заколебался он. - Да, мадам, никакой особой чести в этом нет.

Миоцен нажала несколько кнопок, проверяя информацию всех следователей, занимавшихся этим делом. В каждом рапорте были ключики к характеру этого человека, но окончательно верить нельзя было ничему.

- Итак, вы утверждаете, что наши книги неточны. Перебежчик часто задышал и заморгал.

Душа - вещь переменчивая, и теперь надменность ушла куда-то вглубь, а на поверхности оказался лишь все возрастающий, усиливающийся страх.

- Так они действительно неточны?

- Я полагаю, что местами… да.

- Вы что, уже когда-нибудь строили подобный реактор, какой представляют эти диаграммы?

- Нет, мадам.

- Или у Бродяг есть подобные реакторы?

- Нет.

- Вы уверены в этом?

- Я не могу быть уверенным абсолютно.

- Но у нас тоже их нет, - призналась Миоцен. - Для самых современных требований нам вполне хватает наших геотермальных растений.

Перебежчик закивал и попытался произнести комплимент.

- Это удивительный город, мадам. По дороге сюда мне позволили увидеть его немного.

- С их стороны это ошибка. Перебежчик прикусил губы.

- И у Бродяг есть такие большие города? - с улыбкой поинтересовалась Миоцен. - С почти миллионным населением?

- Нет, мадам. Нет.

- Да, мы достигли многого. Почва под нами прочная и надежная, и мы продолжаем сохранять ее именно в таком виде. Землетрясения рассеиваются или вообще отводятся в безопасные районы. Железо течет в приспособленные для этого зоны, точнее говоря, в искусственные кратеры.

- У Бродяг, конечно, нет подобных технологий, - поспешил признаться перебежчик, идя навстречу ее желаниям.

- Ведь вы по-прежнему кочевники? В основном?

- Я больше не Бродяга, - несколько смутился он и сдавленным тихим голосом добавил: - Мадам.

- Но, как я полагаю, можете много о них рассказать? Вежливый кивок.

- Вы немало знаете об их жизни. Об их технологиях. Может быть, даже о конечных целях.

- О да. Да! Но и нет, мадам.

- Неужели? Вы не знаете, чего хочет Тилл?

- Совершенно отчетливо - нет. - Он снова сглотнул, будто от боли. - Мой отец… то есть Тилл, никогда полностью не открывался мне…

Миоцен снова нажала пару кнопок.

- Может быть, это произошло потому, что вы усомнились в вере Бродяг? Возможно такое?

- Не думаю, что я когда-нибудь верил.

- А весь шум по поводу Строителей, Унылых и древних душ, похороненных в этих гиперфибровых гробах?

- Правда заключается в том, что я не знаю, так ли это на самом деле. Мадам.

Миоцен подняла голову.

- Значит, поверить вы все-таки можете. Если бы обстоятельства изменились каким-нибудь образом…

Надменность снова выплыла наружу, и с тихим гневом перебежчик спросил:

- А вы что, не можете переменить свое мнение? Я имею в виду, если вдруг поймете, что мыслили неправильно?

- Насколько я знаю, вы потребовали, чтобы вас привели сюда. Специально в этот Храм. Я могу только предположить, что вы хотели увидеть все касающееся Великого Корабля собственными глазами и, вероятно, помочь нашему святому делу…

- Нет, мадам.

Миоцен почувствовала удивление, тотчас сменившееся отвращением, и с тихим гневом потребовала:

- Так во что же вы верите?

- Ни во что. - Это было произнесено -с вызовом и напоминало ответ ребенка, который слишком полон собой и, как ему кажется, своим острым умом и исключительностью. - Я не знаю, почему Медулла оссиум оказался именно здесь, и кто его построил. И зачем. Более того, я абсолютно уверен, что и никто другой не может ответить на эти вопросы.

- Как быть с артефактами?

- Этому есть множество объяснений.

Но Миоцен совсем не хотелось слушать очередные беспочвенные объяснения. Сейчас ей было важно - даже, можно сказать, жизненно необходимо - убедиться в реальных способностях и талантах этого неразговорчивого молодого человека.

- Я еще никогда не использовала специалистов из Бродяг, - заявила она так, чтобы в ее словах отчетливо читалось презрение. - У нас было несколько ваших перебежчиков, вы появляетесь где-то по человеку в столетие, но, как правило, все плохо образованы и дурно воспитаны. Воображение же отсутствует начисто. И работаете вы все лишь во имя своих ненормальных предков.

- Я образован хорошо, - с неожиданной горячностью воскликнул перебежчик. - И воображение у меня хоть куда! И именем вашего сына я не собираюсь пользоваться вообще! - Миоцен посмотрела ему в лицо взглядом, полным скептицизма. - Вы что, не знаете, какому риску я подвергался, отправившись к вам? А ведь все ради вас, ради всех… - Он говорил, как лаял, злобно морщась и едва сдерживая себя. Рука его беспрестанно трогала лежавшую книгу, будто в ней была какая-то поддержка. - Я был главным архивистом в одной из основных областей исследований на Гранд Калдере. Тайно от всех я научился летать, похитил одного из наших скоростных птерозавров и пролетел сотни километров. Потом я попал в грозу и выпрыгнул, бросив птерозавра на произвол судьбы. Без оружия, без парашюта я выпрыгнул и попал в джунгли. Когда сломанные ноги срослись, я побежал. Я бежал до самого вашего пограничного пункта. Вот как я хотел оказаться здесь, бабушка! Мадам Миоцен. Или как вы там хотите, чтобы вас звали, черт побери!

- Грандиозный эпос, - усмехнулась Миоцен. - Но мотивации я здесь так и не вижу. - Нехорошее молчание. - Главный архивист, - повторила она. - И что вы там архивировали в Гранд Калдере?

- Результаты исследований энергии.

- Геотермальной?

- Едва ли. - Он снова посмотрел на свои руки. - Это всегда было проблемой, проблемой для обеих наций. Слишком много энергии проходит через этот мир. Энергия, чтобы освещать небо, и энергия, чтобы сжимать сферу планеты и удерживать ее в одной точке. Это не та энергия, которая поддерживает расщепление ядер и не обыкновенная термоядерная. Природу этой энергии не могут объяснить даже самые опытные капитаны.

- Спрятанный реактор типа вещество-антивещество, - предложила Миоцен.

- Да, нечто спрятанное, - согласился он и засунул в рот кончик своего черного хвоста. Пососав его задумчиво несколько мгновений, выпустил. -Я занимался архивированием в самых дальних регионах.

- На Медулле? Я имею в виду, вы искали спрятанный реактор? Или вы вообще не знали, за чем охотитесь?

Перебежчик поднял горячие серые глаза.

- Я знал и знаю. Вы думаете, что со мной сложно - так вы не первая, кто так думает, поверьте. - Миоцен промолчала. - Но, между нами, с кем из нас труднее? Вы живете на Медулле тридцать столетий, управляя лишь крошечной частью того, что и так считаете не очень большим. Вы утверждаете, будто только вы да остальные капитаны понимаете красоту и колоссальность этого великого мира, а ваш сын и остальные Бродяги - непроходимые идиоты, потому что рассказывают истории, которые хотя бы вполовину что-то объясняют, делая себя возрожденными царями мира… Но мы не цари. Да, не цари. Но и вы, наглая старая женщина, не понимаете на самом деле этого мира, этого великого, славного и практически бесконечного мира - да и видели вы на самом деле лишь крохотную его частичку. - Миоцен смотрела во все глаза, но упорно молчала. - А я заглядывал в глубь Медуллы. У Бродяг гораздо более тонкие сейсмические уши, чем у вас. И потому большая часть мира принадлежит именно им. А еще потому, что они верят, что можно жить и с землетрясениями, не распыляя и не отклоняя их.

- Я знаю о ваших сейсмических системах, - холодно заметила Миоцен.

- И используя данные трех тысячелетий, я создал подробную, детализированную картину внутреннего мира Медуллы. - Перебежчик говорил, и в его серых глазах, узком лице и небольшой фигурке все больше и больше начинал звучать какой-то вызов.- Вы сами присвоили себе это право, вы вели Великий Корабль сотни тысячелетий прежде, чем обнаружили, что существует еще какой-то Медулла оссиум. А теперь вы живете на нем вот уже больше трех тысяч лет и вам ни разу не пришло в голову, что тайна осталась, она не раскрыта, не кончена! Что внутри Медуллы тоже что-то спрятано!

Неожиданно внизу раздалось смягченное стенами и спиральной лестницей пение; голоса обрывались и сливались вновь, образуя какую-то своеобразную мелодию.

- И что же это… что-то? - как со стороны услышала Миоцен свой собственный голос.

- У меня нет на этот счет никаких идей, - отрезал он.

- Оно большое?

- Пятьдесят километров в поперечнике. Приблизительно. - Молодой человек снова засунул в рот свои волосы. - Я бы сам хотел понять, что это. Дайте мне людей и ресурсы, и я узнаю, поддерживается ли питание контрфорсов этим, внизу.

Вице-премьер несколько раз судорожно глотнула воздух, но честно призналась:

- Это не может быть нашим приоритетом. Вопрос чрезвычайно интересный, но нужно подождать.

Серые глаза вспыхнули и погасли.

- Именно это сказал мне и Тилл. Блин в блин, то есть слово в слово.

А когда он снова посмотрел на Миоцен, то увидел в ее правой руке лазер.

- Как, уже? - присвистнул он.

Миоцен навела лазер на его горло и нажала спуск. Потом встала, медленно обошла стол и подошла вплотную. Нетронутыми остались только лицо и мозг. Беззвучный крик продолжал вылетать из широко открытого рта. Запах горелого мяса и паленых волос все гуще наполнял комнату. Миоцен быстро открыла планшет, сунула туда голову и мимо полок с книгами спокойно прошла туда, где, как им и было велено, стояли охранники.

Они взяли планшет без всяких вопросов.

- Как всегда, - коротко бросила она.

Охранник отправился через запасной выход. Расследование по делу перебежчика еще только начиналось; если он сможет доказать свою искренность, то будет возрожден к новой, гораздо более продуктивной жизни.

Миоцен еще раз проверила ноутбук, собрала во флакон остатки пепла - все, что осталось от человека - и взяла книгу, которая так зацепила ее внука. Открыв ее на страницах, посвященных реакторам, она поняла, что юноша был прав и, подчеркнув эту диаграмму, сделала сноску и аккуратно поставила книгу на место.

Администраторша ждала ее на лестнице. Завернувшись, как в плащ, в серую робу и сложив руки на груди, она осторожно поинтересовалась:

- А где… - Но тут же почувствовала запах смерти или просто увидела ее, спускающуюся вместе с Миоцен. - Но…

- Перебежчик оказался шпионом. Явная попытка заслать агента в самое сердце святыни.

- Но убить… здесь, в Храме!?

- По-моему, более подходящего места и быть не может, - Миоцен, оттолкнув женщину, прошла вперед. - Можете убрать там. Буду вам очень благодарна за такую услугу, ну и, разумеется, никто и никогда не должен ничего узнать.

- Слушаюсь, мадам, - пискнул вслед ей испуганный голос.

Миоцен снова оказалась в просторном холле, где дребезжащие, плохо поставленные голоса все пели и пели о мосте, который скоро будет построен, и о награде, которая будет получена, и, не зная сама зачем, Миоцен шагнула в богато обставленную залу, где рядами сидели преданные молящиеся.

Было страшно и почти невозможно объяснить себе, как просто, практически без усилий дети воспринимают слова и мечты старших. Миоцен смотрела на улыбающиеся лица, не видя на них ничего, кроме чистейшей веры. И все же эти люди не знали ничего об иных мирах, никто из них не ходил по огромным дорогам Корабля, никто не видел красоты и могущества Млечного Пути. Они пели о своей потребности вернуться назад в верхний мир, готовые ради возвращения к серебряному небу на любые жертвы. К чистому небу, на котором нет ничего, кроме одинокого темного пятна прямо над головами - базового лагеря, опустевшего, наверное, навсегда.

Опустевшего. Быть может, как и весь Корабль?..

Миллиарды должны были умереть, но это мало заботило Миоцен. Скорее, она ненавидела мысль о том, что ее люди, следуя ее разумным инструкциям, попались в искусную древнюю ловушку, убив тем самым все живое наверху. Но больше всего ее пугала теперь история ее новой страны, мрачная, как история любого человеческого сообщества - и как она могла принять на себя позор того, что было неизбежным?

Итак, Корабль мертв, а она жива.

Й к радости нескольких тысяч прихожан она присоединила к их пению свой сильный, верный, неустающий голос.

Как же просто они верят, - думала она не то с удовлетворением, не то сожалея.

И когда запели о сладком свете звезд класса Г, Миоцен спросила самую тайную, самую закрытую часть своей души: «А что, если это относится и к великим людям?» Й сама себе ответила: «Нет, то, во что верю я, слишком велико и прекрасно…»

Глава двадцать вторая

Холодное железо могло иногда перемещаться само по себе, без предупреждения. Но старые пласты никогда не сдвигались быстро и тем более на большие расстояния, а потому редко причиняли какой-нибудь ущерб или даже неудобства. Устройства, снижающие тремор, абсорбировали энергию землетрясений, более того, где это было возможно, собранная энергия шла в главную сеть энергосистемы. В этом смысле землетрясения были даже благом. Но, будучи все же явлением непредвиденным, они имели скверную манеру прерывать самый сладкий сон, заставляя судорожно вскакивать и прогонять прочь волшебные сны, какие снятся обычно перед пробуждением.

Вот так и в этот раз неожиданно начавшееся утреннее землетрясение все не кончалось. Лежа на правой стороне постели, Уошен чувствовала, как толчки медленно затухают, постепенно заглушаемые тихими ровными ударами ее собственного сердца.

Календарь на стене показывал 4611 лет и 277 дней.

Занавески на окнах, напоминавшие расправленные крылья красивой ночной бабочки, пропускали в спальню анемичный свет неба. В этой спальне Уошен спала вот уже шесть последних столетий. Стальные стены, покрытые отполированной древесиной, придавали жилищу ощущение осязаемой уверенной силы. Высокий, также стальной потолок был весь утыкан крючками, на которых вились растения, и увешан маленькими деревянными домиками, серыми и грязными, где жили и занимались любовью ручные бабочки. Редкие в жаркие дни после События, эти прелестные существа становились все более распространенными по мере того, как ослабевало напряжение силовых полей. В своей генетической лаборатории Обет и Мечта, экспериментируя, ковыряясь с их формами, размерами и цветом, в конце концов умудрились вывести гигантских бабочкообразных существ с прекрасными, окрашенными во все цвета радуги крыльями. И каждый Преданный захотел иметь у себя такой экземпляр. С того времени, как нация достигла двадцати миллионов и у каждого был свой дом, близнецы сделали себе на этих бабочках хорошее состояние.

Уошен села в кровати, и ее любимцы спустились поприветствовать свою хозяйку. Как мягкие тени, они садились на ее обнаженные плечи, опускались на волосы, слизывая соль выступившего пота и взамен оставляя свой нежный и тонкий аромат.

Она осторожно согнала их рукой.

Старые часы лежали на столе и, судя по медленно ползущим железным стрелкам, она вполне могла поспать еще часок. Но тело уже влекло ее вон из дома. Надев зеркальную форму, Уошен наконец вспомнила свой сон и на какие-то мгновения попыталась удержать его в памяти. Но он снова и теперь уже, по-видимому, навсегда ускользнул, оставив лишь смутное, почти болезненное беспокойство.

Не в первый раз Уошен пыталась выстраивать из своих снов целые миры.

- Может быть, они и снятся именно для этого, - прошептала она своим любимцам. - А когда исчезнут все эти мои личные миры, не станет и меня.

Она тихонько рассмеялась и натянула на голову зеркальную фуражку.

Там и тут.

Завтрак состоял из перченого бекона на поджаренном тосте и горячего, можно даже сказать, обжигающего чая.

Беконом также занималась лаборатрия генетических изысканий. Пару веков назад, в ответ на постоянные жалобы капитанов, Мечта и Обет вывели в своих кюветах некую субстанцию, весьма приближенную к привычной человеческой пище; результатом явились уважаемые всеми обывателями стейки и отбивные. Впрочем, это было скромным достижением, осуществленным быстро и дешево, ибо вместо того, чтобы по памяти восстанавливать генетику коров и свиней, близнецы использовали единственный доступный здесь источник настоящего мяса - то есть людей. Они лишь изменили его настолько, чтобы получившийся мясной продукт нельзя уже было считать человечиной. Ни по структуре, ни по вкусу. И уж, конечно же, по духу.

Что или кого близнецы использовали в качестве исходной модели, держалось в тайне. Но настойчивые слухи утверждали, что это была Миоцен - возможность, которая, разумеется, способствовала лишь еще большей популярности новой пищи как среди капитанов, так и среди многих поколений их потомства.

Этот ранний час полностью принадлежал Уошен. Она ела медленно, одновременно читая новости, не представлявшие, впрочем, никакого особого интереса.

Затем она вышла из дома в узкий длинный дворик и пошла по дорожке из природных железных кирпичей, местами проржавевших до приятного красноватого оттенка, перемежавшегося сединой.

Сад был сравнительно новым увлечением Уошен. Ее мимолетный возлюбленный и давний друг Памир был когдато прекрасным садовником. Какие цветы он тогда предпочитал? Ах да, илано. Может, быть, он и сейчас выращивает их, если жив. А если жив, то как, наверное, удивился бы этот старый негодяй, увидев, что его столь амбициозная подруга склоняет свою гордую голову и становится на колени, кладя в землю черноватые цветочные семена прямо голыми руками.

По мере того, как ослабевали силовые поля и слепящая яркость неба постепенно переходила в мерцающее спокойное сияние, экологическая система Медуллы заметно изменялась. Растения, жившие ранее лишь в пещерах и непроходимых джунглях, не только широко распространились повсюду, но и увеличились в размерах. Как, например, эти сердца эльфа прямо посередине ее садика. Растения, бывшие в зачаточном состоянии, пока стояли в глубокой тени, теперь превратились в могучие деревья со стволами толщиной в метр, богато одетые благоухающей пурпурно-черной листвой и крупными цветами. Они представляли собой сложные естественные образования, опыляемые бабочками, и приносящие черные жирные плоды, лишь с виду ядовитые, а на деле обладавшие приятным и ярким вкусом.

Впрочем, Уошен сажала эти деревья не из-за вкуса, а из-за их замечательного аромата, из-за того, что они служили кормом для бабочек и своими ветками очень напоминали ей земные растения.

А еще потому, что всего несколько десятилетий назад один ее юный возлюбленный позволил увлечь себя именно в этом саду и потом позволял делать это не раз.

За садом шли ступени, ведущие вниз к Озеру безделья. Это было одно из старейших озер. Рожденное пятнадцать столетий назад, оно вполне претендовало на то, чтобы считаться самым древним на Медулле, - можно сказать, памятник настойчивости и изобретательности капитанов. Или чему-то иному?

Старое озеро дышало покоем, его украшали лишь красная ржавчина да рыжеватый планктон. Сверху, словно потолок, нависала стена древнего базового лагеря, казавшаяся столь близкой, что манила дотронуться. Но это, разумеется, было иллюзией. Атмосфера Медуллы заканчивалась за пятьдесят километров от поверхности. Однако силовые поля продолжали управлять этим миром и все еще оставались, несмотря на ослабление, угрожающе сильными. В последующие три столетия им предстояло уменьшиться еще немного, а Медулле напротив немного расшириться. Согласно расчетам, к концу этого срока силовые поля должны были достигнуть своего минимума, и тогда атмосфера Медуллы уже действительно станет буквально лизать стены базового лагеря.

И тогда капитаны смогут наконец добраться до него и достичь туннелей, а в случае исправности двинуться вглубь, назад, в бесконечные пространства Корабля, который, возможно, вновь уже давно стал всего-навсего лишь допотопным ископаемым. И не возможно, а скорее всего. Тысяча лет споров не привели ни к какому разумному объяснению его долгого, абсолютного молчания, и оставшиеся три столетия вряд ли могли что-нибудь изменить.

Уошен приподняла серебряную крышку своих старых, любимых часов, решив, что в этой спешке столетий она все-таки имеет право на несколько мгновений тишины и бездействия.

На железных понтонах лежали доски, сделанные из старых, изглоданных ярким светом деревьев добродетели, и Уошен шла по ним, слушая, как стучат ее ботинки по звонкому дереву. Рой молотокрылых вспорхнул при ее появлении, но тут же вернулся обратно, возможно, ожидая подачки. Их стабилизаторы вздрагивали, а фасетчатые глаза, казалось, с любопытством рассматривали женскую фигуру, ясно прорисовывающуюся на фоне гиперфибрового неба. Уошен осторожно прикрыла крышку часов, и этот звук поверг любопытствующий рой в панику, и через секунду об их недавнем присутствии свидетельствовала лишь рыжеватая рябь на воде.

Озеро безделья было древним озером и, по стандартам Медуллы, вообще нищим и дряхлым. Бурная перестройка экологической системы планеты практически не затронула его стабильности при тысячелетней энтропии.

Уошен сунула часы вместе со скользнувшей за ними титановой цепочкой в потайной карман, и в этот момент неожиданно вновь вспомнила свой последний сон. Он вернулся без всякого предупреждения. Она вспомнила, что находилась где-то не здесь. Где-то наверху, быть может. На вершине моста. И не просто находилась, а выполняла какую-то важную ежедневную работу. И работа выполнялась не совсем правильно.

Что-то еще присутствовало в ее сне..

Или кто-то. Но кто? Она слышала только голос, сильный и ясный, говорящий с пронзительной печалью: «Это не тот путь…»

«Но что же неверно?» - требовала она.

«Все, - отвечал голос. -Все».

Тогда она посмотрела вниз, на Медулла оссиум, и он показался ей еще больше, освещенный огнем и расплавленными, раскаленными добела озерками железа. Или это было уже не железо? Уошен однажды случалось думать, что все это сияние выглядит обманчиво… хотя она и не могла собрать воедино кусочки мыслей…

«Но что значит „Все"?» - спросила она у голоса.

«Разве ты не видишь?» - ответил он.

«Что я должна видеть?»

Но ответа не было, и Уошен повернула голову в поисках своего невидимого собеседника. Повернула и увидела… Что?

Теперь ей ничего не приходило в голову, за исключением странного, доводящего до дрожи ощущения падения с огромной высоты.

Ее автомобиль нуждался в ремонте.

Время и жесткие стальные дороги разболтали подвески, и простой турбинный двигатель начал мерзко, протяжно завывать. Но Уошен все никак не могла заняться его ремонтом, во-первых, потому, что драндулет все-таки как-никак ездил, а во-вторых, потому, что ремонт личных транспортных средств у них всегда осуществлялся в последнюю очередь. По приказу Миоцен все силы были брошены на общественные нужды, связанные со скорейшим восстановлением моста, и только в самую последнюю очередь расходовались на личные нужды. И хотя Уошен имела определенные привилегии - разве сама она не являлась необходимой частью этих героических усилий!? - она все же считала неудобным требовать чего-либо для себя вне очереди.

Вот уже шесть столетий, за редкими исключениями, она ездила этим маршрутом в метрополию. Ее местная дорога сливалась с хайвеем, ведущим прямо к старому городу. Шестиэтажные дома стояли в обязательном для всех поселений парке, и сквозь черную листву деревьев виднелись постройки на детских площадках и визжащие, подвижные тела детей. Среди деревьев добродетели тянулись ряды домов, перемежавшиеся кое-где домами-одиночками, разбросанными тут и там по какой-то никому непонятной логике. Ни один дом не повторял другой, даже все высотные дома были разными, и ни один не мешал другому. Единство застройки заключалось лишь в куполообразной архитектуре и подлинно королевских удобствах.

Мнение Уошен относительно их новой веры было и сложным, и переменчивым. Бывали периоды, порой длившиеся годами, когда она считала Миоцен только циничным вождем, а новую религию столь же противоречивой, как любое верование на свете. Но бывало и так, что все эти гимны и парадная пышность, а также прочие атрибуты производили на нее неожиданное и сильное впечатление.

В этой диковинной мешанине понятий заключалось неземное обаяние.

То, что Корабль был реальностью, она помнила всегда. Но объект нынешнего поклонения все более превращался в призрачную диковинную машину, загадочным образом прокладывающую свой путь через бесконечные миры. И даже после стольких лет изоляции в такие мгновения Уошен ощущала внутри себя требовательный позыв вырваться за пределы гиперфибры к холодным живым скалам.

Магистраль становилась все шире и скоро влилась в центральную улицу.

Небоскребы в сто этажей поднимались на проверенной стальной почве, их металлические скелеты, снабженные антиударными основаниями, сверкали акриловыми окнами. Административные кварталы также поражали какой-то странной гармонией. Сделанные из титана и керамики, они напоминали грибы-дождевики без окон, через которые можно было увидеть, что творится внутри; отчетливо выдавались лишь сотни всевозможных укреплений основания и армированные стены, ощетинившиеся невидимым оружием. Само понятие «враг» никогда не употреблялось на Медулле, но оружие имелось, и это не было секретом ни для кого. Параноидальным страхом Миоцен было нападение Бродяг, хотя для этого никогда не имелось ни малейшего основания. И все-таки страх был, и Уошен разделяла его, особенно в последнее время. Нет, она не смотрела на эти неприступные стены с гордостью, но они действительно давали полную иллюзию уверенности и тем самым возможность расслабиться.

За административными кварталами высились шесть куполов Великого Храма. Стоя в его центре, расположенном прямо под оставленным базовым лагерем, можно было отчетливо видеть единственный объект, ставший предметом поклонения всей нации Преданных.

Мост.

Не крупнее, чем какой-нибудь небоскреб, бледно-серый на фоне серебристого неба, он казался почти безнадежно испорченным. По стандартам Корабля его гиперфибра находилась в плачевном состоянии, но все усилия всех работающих на всех заводах и фабриках имели в виду только эту цель. Больше того, часть гиперфибры вообще была оторвана, что не только не позволяло использовать мост по назначению, но даже и просто добраться до него - вот что было главной проблемой для всех и каждого. Ааслин с ее командой и так уже сотворили чудо. Несмотря на нехватку ключевых элементов, они создали тонны гиперфибры, создали, собирая их буквально по капельке. А затем команды под руководством Уошен медленно заполняли этими серыми капельками большие литейные формы, которые с каждым днем укреплялись все ближе и ближе к мосту. В последнее время расстояние сократилось на целый метр.

«Я знаю, что прошу слишком многого,- не раз признавалась Миоцен.- Даже самый наш медленный шаг уже очень быстр, и на долю наших детей уже не выпадет столько испытаний. Но, увы, пока они видят только испытания. А не жизнь. А я хочу, чтобы наши дети увидели, что их энергия способна на великие дела, а главное, что можно действительно достичь того, к чему мы здесь все вместе вот уже столь долго и неуклонно стремимся. Это и будет настоящий прогресс».

Но то, что на первый взгляд, казалось, не должно вообще производить впечатления, было на самом деле чудом даже для старой женщины, повидавшей на своем веку немало чудес. Чудом, всегда заставлявшим ее ощущать внутреннюю дрожь и смахивать непрошенную слезу. Их создание было выше, чем близлежащие небоскребы, оно уже достигало холодной стратосферы. И если они добавляли очередной сантиметр, то сам Медулла оссиум, расширяясь, постепенно добавлял два своих, позволяя поднять новое сооружение так, что оно уже почти целовало короткий обрубок старого моста. Еще немного - и их освобождение свершится. Но за этим следовали проблемы.

На самом деле Уошен всегда сомневалась в том, что Миоцен права в своем рационализме. Д что если их народу нужна что-то более ощутимое? Хотя он и был постоянно увлечен абстрактной идеей мифического Корабля. Но что, если этот проект надо было закончить как можно быстрее, не считаясь вообще ни с какими затратами? Ведь новая структура стояла на железном острове, а остров принадлежал к постоянно волнующемуся древнему океану. Языки раскаленного добела металла то и дело лизали основание нового моста, ведя свою медленную, но постоянную разрушающую работу. Конечно, специальные команды пытались сдерживать эти языки, силой направляя их в специальные каналы, где они начинали работать во благо. Их отклонения на десять метров на север или на шестьдесят на юг считались нормой. Но впереди их еще ждали три века тектонических сдвигов, и то, что было трудным сейчас, в будущем могло стать еще более сложным. Сдерживаемый поверхностью, как покрывалом, пойманный в ловушку металл мог только расти, а в этом случае расплавленное железо со временем начнет подниматься быстрее и быстрее, и, как любая жидкость, стремящаяся найти выход, неизбежно и настойчиво будет пускаться на всяческие хитрости.

- Слишком скоро, - говорила Уошен Вице-премьеру. За последние столетия старая женщина превратилась в настоящего затворника в своем доме между заводами и мостом. Она управляла страной через послания и компьютеры. Ее собственную жизнь прочно скрывали стены из старой обшарпанной гиперфибры, и бывало так, что две старые женщины не встречались по году и больше. Миоцен появлялась только на ежегодном пиру Вице-премьеров, и там Уошен неизменно задавала ей один и тот же вопрос:

- А что, если Медулла оссиум подведет новый мост так, что связаться со старым не будет никакой возможности?

Но у Миоцен была своя отговорка.

- Во-первых, этого не случится. Разве последние тысячу лет мы не держим ситуацию в руках?

- Да, держим, как держим под замком и все возрастающий жар внизу. - А во-вторых, разве это твое дело? Нет, не твое. Ты ведь не играешь роли в принятии ключевого решения. - Миоцен встряхивала головой. - Я дала тебе роль в строительстве моста лишь потому, что ты умеешь вести за собой внуков лучше, чем кто-либо другой. И еще для того, чтобы ты принимала свои решения, не дергая меня каждый день.

Миоцен не любила, чтобы ее беспокоили.

Об ее отшельничестве ходили всякие слухи. В основном, грустные. Некоторые же, наоборот, утверждали, что Миоцен находится вовсе не в одиночестве. Что она содержит целый тайный штат молодых внуков, чьей единственной задачей является ублажать ее сексуальные и всевозможные иные амбиции. Это была нелепая история, но тем не менее она передавалась из века в век. А ведь давно известно, что если повторять ложь часто и умело, то в конце концов правде ничего не останется, как изменить свое лицо…

С большим трудом Уошен удалось втиснуться в главный гараж.

Великий Храм всегда был открыт для публики, и, начиная с подземного гаража до самой библиотеки, Уошен пробиралась, тесно окруженная толпами верующих, собравшихся со всех концов Медуллы. Случайная прислала дюжину пилигримов со специальным подарком - огромным уродливым бюстом Миоцен, изваянным из цельного куска никеля, и администратор Храма со своим неизменным страдальческим выражением лица благодарила их, одновременно пытаясь разъяснить, что все подарки должны быть обязательно зарегистрированы внизу еще до вручения. «Вы поняли? Ах, благодарю, благодарю вас. Но иначе нельзя, это место должно оставаться свободным для служб. Имея столько преданных верующих, мы не можем обойтись без строгой системы…»

К мосту вело много путей.

Большинство из них скрывались под поверхностью и являлись одновременно хранилищами оружия; практически все они всегда были закрыты.

Уошен предпочитала маленький ход через заднюю стену библиотеки. Меры безопасности здесь были весьма умеренными, но чтобы убедить посетителей в их действенности, перед дверью стояли вооруженные охранники, пожиравшие глазами всякого, кто приближался к Храму.

Подозрительного взгляда удостаивались даже капитаны высшего ранга.

Еще за двадцать метров Уошен зарегистрировали и отсканировали дважды.

Добравшись до второго лифта, она отметилась в регистрирующем устройстве и позволила взять у себя кусочек кожи и каплю крови.

Узнав, ближайший охранник поприветствовал ее:

- Доброе утро, мадам Уошен!

- Привет, Голден!

Этот человек стоял здесь все последние двадцать лет бессменно, никогда ни на что не жалуясь, наблюдая за тысячами талантливых, особо отмеченных работников, входящих в Храм. Кроме квадратного лица и имени, у него, казалось, не осталось ничего своего. Когда Уошен порой спрашивала его, как жизнь, он попросту игнорировал вопрос. Такая у них была игра. По крайней мере, у нее. Но сегодня она не намерена была играть. Глядя, как рука выводит ее имя на пластике, она вдруг снова вспомнила сегодняшний сон и вновь впала в недоумение, почему он настолько обеспокоил ее.

- Удачного дня, мадам.

- Тебе также, Голден. Тебе также.

Оставшись в одиночестве, Уошен села в автомобиль и помчалась к верхушке моста. Тут ее снова приветствовала по имени очередная квадратная физиономия, коротко отсалютовав при этом и сообщив наиболее важные последние новости.

- Дождь собирается, мадам.

- Отлично.

Единственные на мосту окна находились здесь. Целый ряд высоких бриллиантовых панелей смотрел в близлежащий вакуум стратосферы. Небо было из гиперфибры, и усталое синеватое сияние шло непонятно откуда или, можно сказать, отовсюду. Внизу в пятидесяти километрах лежал город, окруженный фермами, прирученными вулканами и древними красными озерами, простиравшимися до горизонта, который, казалось, был прижат к стене, замыкавшей Медулла оссиум.

Только отсюда Медулла оссиум напоминал далекую планету.

Это было зрелище, которым мог Наслаждаться любой капитан.

Как и было обещано, волна грозы медленно подходила к городу. Самые высокие облака были снежно-чисты и постоянно колеблемы ветром, придававшим им все более и более изысканные формы. Но облака казались всего лишь воздушными ямами над отдаленной землей. По мере ослабления силовых полей грозы на Медуллее стали реже и слабее. С отсутствием достаточного количества света и воды они затухали и проходили так же быстро, как и возникали.

Еше три столетия - и Медулла оссиум погрузится в полную тьму.

Надолго ли?

Может быть, всего на один день по корабельным меркам. А может, на двадцать лет. Границы были достаточно широки, и никто ни в чем не был точно уверен. Но у каждого из местных растений и животных имелся запас неистраченных и незадействованных генов, которые, судя по лабораторным опытам в полной темноте, позволяли растениям и слепым насекомым впасть в довольно-таки продолжительную спячку.

Сила контрфорсов исчезнет, в этом никто не сомневался. Или, по крайней мере, упадет до непроизводительного уровня. И тогда Преданные взберутся на рукотворный чудесный мост, Достигнут базового лагеря и вернутся обратно на Корабль.

В благопристойных компаниях никто даже не обсуждал, что произойдет потом. После сорока шести столетий никто никогда не пытался говорить об этом. Любые сомнения на этот счет давно были похоронены в глубокой неведомой могиле.

И тем не менее, они были. Были.

Именно об этом и думала Уошен, входя в свой маленький, спартански обставленный офис и садясь перед мониторами.

Они есть. Есть.

И, как в любое другое утро, Уошен позволила себе взглянуть в бриллиантовое окно. Может быть, мост построен слишком быстро и слишком рано. Но даже таким он все-таки выглядел чудом инженерной мысли и изобретательности. Потаенной частью своего существа Уошен хотелось завершить работу самой с помощью внуков.

Чтобы показать им все те богатства универсума, которыми так гордилась.

- Мадам Уошен?

Она обернулась.

В дверях стоял ее новый помощник. Активный, уверенный в себе человек без возраста. На сей раз на лице его было написано удивление, которым он обычно отнюдь не отличался. Вернее, это была смесь любопытства и замешательства.

- Наша смена закончена.

- Еще пятьдесят минут, - напомнила она, отодвигая ежедневный рапорт. Уошен прекрасно знала, сколько сейчас времени, но рука привычно потянулась к серебряной крышке.- Сорок девять минут и несколько секунд.

- Нет, мадам. - Пальцы затеребили болтающиеся косички волос и пробежались по складкам формы. - Мне только что сообщили, мадам. Все должны покинуть мост немедленно, используя все средства, за исключением главного.

Уошен глянула на экран.

- Не вижу приказа.

- Я знаю…

- Это учения? - Учения время от времени проводились, ведь если земля под ними провалится, то для спасения останутся считанные секунды. - Если это учения, то нужна более совершенная система предупреждения, чтобы людям не приходилось действовать на свой страх и риск.

- Нет, мадам, это не учения.

- Так что же?

- Миоцен, - пробурчал он. - Она связалась со мной лично. По секретной линии. И, следуя ее инструкциям, я отпустил наши команды, а роботов перевел на режим сна.

Уошен промолчала, тяжело задумавшись.

- Все это весьма таинственно, - добавил помощник в явном волнении. - Всякому ясно. Но Вице-премьер всегда любит всякие тайны, и потому я уверен…

- Но почему она не переговорила со мной? Помощник растерянно пожал плечами.

- Она направляется сюда? - уточнила Уошен. - Используя Главный путь?

Быстрый короткий кивок.

- Кто с ней?

- Не знаю, есть ли с ней кто-либо, мадам. Главный лифт был огромным, в нем могли поместиться до пятидесяти капитанов вместе со своими машинами, совершенно не задевая друг друга.

- Я уже посмотрел,- признался он.- Это не стандартная машина.

Уошен нашла на экране поднимавшийся лифт и попыталась включить камеры. Но ни одна из них не повиновалась сигналу.

- Вице-премьер приказала мне отключить все камеры, мадам. Но мне удалось бросить взгляд на эту машину. Случайно. - При этом признании помощник скривился. - Это массивный объект, судя по затратам энергии. С супертолстой обшивкой, по моему предположению. И там есть некие… украшения, которые я не смог расшифровать.

- Украшения?

Помощник посмотрел на свои часы, давая понять, что его время истекло и пора уходить. Однако, гордясь своим мужеством, он, улыбаясь, пояснил:

- Машина одета в какие-то трубки. То есть, она весьма похожа на какой-то шар из веревок.

- Веревок?

- Словом, я не совсем понимаю эти аппараты,- смущаясь, признался он.

Другими словами, это означало, что он сам просит ее объяснить, в чем дело.

Но Уошен ничего не объяснила. Глядя на своего помощника - одного из самых преданных и способных капитанов нового поколения, что было им уже не единожды доказано,- она пожала плечами, перевела дыхание и солгала:

- Я тоже ничего не понимаю. - И затем, словно в раздумье, добавила: - Упоминалось ли мое имя каким-нибудь образом? Ну, пока вы переговаривались с Миоцен?

- Да, мадам. Она хотела, чтобы я передал вам ее просьбу остаться здесь и ждать.

Уошен снова перевела дыхание и снова промолчала.

- Итак, я оставляю вас здесь, - прошептал он.

- Да, исполняйте, что вам приказано, - посоветовала Уошен. - Уходите прямо сейчас. Если она обнаружит вас здесь, то, ручаюсь, самолично сбросит вас в шахту лифта.

Глава двадцать третья

Веками Доблестный отрабатывал право на свою жизнь своим талантом и своей горячей страстью к работе. И в любых обстоятельствах, он всегда действовал с такой же искренностью, как и любой прирожденный Преданный. И все же даже сейчас - и особенно сейчас! - Миоцен так и не могла полностью довериться этому маленькому человечку.

- Оно может и не заработать, - честно предупредил он ее.

- Заработает, - отрезала она и поглядела на закрытую опечатанную дверь за его плечами. - Судя по твоим моделям, успех обеспечен на девяносто процентов. А мы оба знаем, как тяжело дались тебе твои модели.

У скальпа Бродяги были каштановые волосы. Конский хвост и имплантированные драгоценные камни придавали ему вид настоящего Преданного; серьезные серые глаза требовали доверия.

- Слишком рано, - настойчиво и зло повторил он. Она не ответила. - Еще два года, и я смогу убрать риск неудачи вообще…

- Один или два процента, - фыркнула Миоцен и прямо посмотрела в преданные глаза, удивляясь, почему продолжает не верить им. Было ли это пустое подозрение или тайный знак? Но, как бы то ни было, больше всего ей хотелось отправить его обратно домой.

- Миоцен.

Он произнес ее имя нежно, с надеждой. Преданность растворилась в каких-то еще более глубинных чувствах, и когда голос замолк, смуглая крошечная ручка легла на ее правую грудь.

Это был жест Бродяги, словно и не прошло столько веков.

- Нет, - отказала она непонятно кому, себе или ему. И снова:

- Миоцен.

Вице-премьер убрала его руку, загнув два пальца так, что на лице у него появилась гримаса боли.

- То небольшое землетрясение только помогло соединению, - напомнила она. - Почти на полметра, как ты говорил. Но следующее может напрочь лишить нас этого преимущества.

- Да, я говорил. Я помню.

- А, кроме того, если мы станем откладывать, то, скорее всего, потеряем и преимущество неожиданности, - прошептала она.

- Но сохраняли же мы эту работу в тайне до сих пор. - Иногда под давлением обстоятельств Доблестный выглядел точной копией своего отца. То есть Тилла. Узкое лицо переполняли эмоции, не позволявшие предугадать, какая из них вырвется первой. - И что сейчас может помешать нам?

Дай мне еще день, я перепроверю все выкладки, откалибрую систему наведения и обе запасные…

- Но это целый день. Целый день.

Ему ничего не оставалось, как вздохнуть, встряхнуть неутоленными руками и сдаться. И при этом он тут же потерял всякое сходство с Тиллом.

- Разве ты не веришь в судьбу? - вдруг спросила она. - Ведь ты же все-таки Бродяга.

- Сейчас я не Бродяга,- пробурчал он оскорбленно, - и вряд ли был им вообще.

- Судьба, - повторила Миоцен. - Этим утром я проснулась, зная, что это Утро. Я поняла это абсолютно ясно, хотя и не знаю, почему. - Она улыбалась, глядя куда-то поверх него. - Я не суеверна. Ты хорошо изучил мой характер. И именно поэтому я точно знаю, что сейчас именно тот момент. Интуиция меня не подводит. Каждый день промедления приносит все большую возможность быть обнаруженной, а зачем мне это? Мои Преданные, твои Бродяги. Давай позволим нашим народам игнорировать друг друга, как они хотят того сами. Разве не об этом мы договорились?

Доблестный беспомощно кивнул.

Будучи страстным любовником, он вновь сделал попытку добраться до соблазнительной Выпуклости ее груди, но Миоцен перехватила его руку, опустила вниз и, сжимая пальцы, посмотрела прямо в теплые и нежные серо-стальные глаза.

Она восстановила его из сохранившихся остатков мозга, никогда не позволяя забывать, по чьей милости он продолжает свое существование. Но даже после столетий близости и жизни в ее частном доме, окруженный роскошью и всеми исследовательскими игрушками, которые только мог предоставить Медулла оссиум - не говоря уже о ее собственном теле, - маленький человечек продолжал удивлять ее. И поэтому она могла верить ему лишь на слово. Она так и не узнала его окончательно, а теперь, в такой момент, рисковать было невозможно.

- Дорогой, - нежно протянула она.

- Я не хотел бы потерять тебя, дорогая, - признался он в ответ.

- Но если ты не сделаешь этого для меня сейчас, то, скорее всего, потеряешь, - тихо и мстительно пообещала Миоцен. - Я не хочу видеть тебя смешанным с дерьмом. А в противном случае так и будет.

Он вздрогнул.

И снова хотел сказать «дорогая».

Но машина уже сбавила скорость, и массивная дверь готова была открыться.

- Вот оно! - громко сказала Миоцен себе и любимому. Наконец-то.

Как и было приказано, Уошен осталась ждать.

Дверь открылась, и она сразу же заглянула в кабину, холодными глазами уставившись на незнакомца, а насмешливый голос тем временем обратился к пришедшей едва ли не помимо ее воли:

- Вы сошли с ума, мадам? Вы что, действительно думаете, что это будет работать? - А в следующий момент сама же ответила на свой вопрос. - Нет, вы не сошли с ума. И вы действительно думаете, что это будет работать.

- Я узнаю твое остроумие даже через сто поколений, Уошен, - заметила Миоцен и вышла из машины.

Вице-премьер никогда не посещала этот контрольный пост, но он оказался именно таким, каким ей представляли его голографические изображения, с теми же сверкающими инструментами и полным отсутствием людей. Многие из находившихся здесь систем едва ли даже были опробованы. Да и куда было торопиться, если впереди ожидали еще целых три столетия?

- Вам понадоблюсь я, чтобы осмотреть все это, - заметила Уошен и неожиданно в упор уставилась на Доблестного. - Я не знаю вас.

- Вы ей не понадобитесь, и меня вы не знаете, - ответил маленький человечек и присвистнул.

Миоцен посмотрела прямо в лицо своему капитану и произнесла именно так, как много раз воображала себе:

- За всем будет наблюдать мой ассистент. Он полностью разбирается в этом оборудовании.

Уошен едва смогла удержать нервный тик.

- Но здесь нужно быть чрезвычайно аккуратным. Ведь то, о чем мы говорим, стреляет весьма приличными снарядами. Разве я не права?

- Ты всегда права, дорогая. Короткий кивок.

- И если вы ударите по старому мосту, то у вас останется еще достаточно времени и расстояния, чтобы остановить инерцию; Так?

- Резкая остановка. Это будет.

- Но какими бы слабыми и тонкими ни были поля… А этот маленький уродец предназначен для вашей защиты?

- Предназначен, - спокойно ответила Миоцен. Доблестный громко задышал, выражая сомнение. Уошен лично осмотрела машину, потрогала наружную

обшивку, погладила странные уродливые трубки.

- Ааслин предлагала что-то вроде этого, - вспомнила она. - Когда-то очень давно. Но когда она высказалась, вы ответили «нет». Вы еще сказали, что это будет слишком уродливо и слишком ограниченно, не говоря уже о технических трудностях, и приказали нам тогда направить наши усилия на более плодотворную почву.

- Да, я говорила так. Говорила.

- Что ж… Тогда удачи, - только и осталось сказать Уошен и улыбнуться.

В ответ Миоцен позволила себе усмехнуться.

- Удачи нам обеим, ты имеешь в виду. Внутри, как ты видишь, два места.

Уошен была храброй женщиной, но не бесстрашной идиоткой. И ей пришлось очень сильно подумать и даже на мгновение задержать дыхание, прежде чем спросить:

- Я? Но почему?

- Потому что я уважаю тебя, - честно и без насмешки ответила Миоцен. Темные глаза стали совсем черными. - А еще потому, что приказываю тебе сопровождать меня. Прямо сейчас.

Уошен осторожно вздохнула, раз и другой.

- Полагаю, что все это не шутка.

- И нужна мне ты не для шуток. Это заявление смутило всех.

Чтобы нарушить повисшую тишину, Миоцен обернулась к Доблестному, приказав ему начать подготовку операции.

- Как только мы будем на борту, - тихо проговорила она.

Доблестный готов был закричать.

Она не оставляла ему никакой надежды. Неохотно склонясь, Миоцен снова влезла в машину и уже не в первый раз подумала, как она все-таки напоминает Великий Корабль - толстое прочное тело со спрятанной внутри полой сферой.

- Ну же, дорогая, - позвала она Уошен.

Та явно обдумывала каждый свой шаг, да и вообще все происходящее. Она насухо вытерла сильные руки о форму и, храня на лице выражение упорства, грациозно согнулась, протиснулась в люк, осмотрела парные сиденья и серые титановые рельсы. Спинки у сидений были откинуты, чтобы смягчить ускорение. И, словно затем, чтобы оценить технологию, Уошен тронула сначала простую контрольную панель, а потом внутреннюю обшивку. Рука невольно отдернулась.

- Холодно, - прошептала она.

- Суперохлаждение, - подтвердила Миоцен и сама тронула щиток. Люк закрылся. - Доблестный, - позвала она изнутри. - Я верю тебе.

Человечек отчаянно закричал.

Закрытый люк загерметизировался, и обе женщины уселись бок о бок.

- Вы верите ему и уважаете меня, - пробормотала Уошен, накинув страховочные ремни и засмеявшись. - Значит, Вера и Уважение. И это от вас. В кои-то веки.

Миоцен не повернула головы, занимаясь приборами.

- Ты одарена больше меня, Уошен. Ты умеешь говорить с внуками и с другими капитанами… И это прекрасное качество, которое дает тебе колоссальное преимущество…

- Почему же это преимущество? - вынуждена была поинтересоваться Уошен.

- Я могла бы испытать Корабль в одиночку, - призналась Миоцен.- Но если случится самое худшее - если все наверху пусто и мертво - тогда ты, Уошен… тогда ты будешь лучшим кандидатом, чтобы принести вниз эту печальную весть…

Глава двадцать четвертая

И вот наступила кульминация более чем четырехтысячелетнего труда - два капитана были готовы оторваться от Медуллы. Уошен, привязанная страховочными ремнями к примитивному креслу, прекрасно понимала, что делать ей здесь нечего, кроме того как просто сидеть, ждать и надеяться на лучшее, но все же испытывала волнение и гордость.

Отдавая приказания сухим ломким голосом, Миоцен готовила корабль к запуску.

Ее таинственный спутник вполне мог бы напоминать Тилла или Дью, но говорил уж слишком заторможено и неуверенно, чтобы его можно было причислить к потомкам таких людей. Он произносил по внутренней связи «Хорошо», «Да» или «Номинал» с большими и странными паузами.

Капитаны сидели рядом. Не имея возможности видеть лицо Миоцен целиком, Уошен стала думать о другом, вернее, немного о другом. Лицо ее напарницы оставалось, вроде бы, все таким же холодным и закрытым, как всегда, но сейчас оно, тем не менее, стало другим. Уошен всегда поражалась, как Медулла оссиум изменил эту несгибаемую женщину. Изменились пустые, жадные глаза, изменился рот, чьи уголки словно навеки застыли в страдальческой улыбке. А когда она говорила, в каждом слове явственно слышалась печаль и совсем мало удовлетворения.

- Запускай! - произнес этот печальный голос. Повисло долгое молчание.

- Слушаюсь, мадам, - с мягким сожалением ответил странный человечек.

Их прижало к сиденьям, и Корабль выбрался в темную безвоздушную шахту. Это не было самим мостом и никогда не должно было им стать, а служило всего лишь подобием кладовой для приборов и амуниции. Корабль медленно опускался к стартовой площадке, к ее электромагнитному затвору. Миоцен шептала себе под нос какие-то технические детали. Терминальная скорость. Экспозиция. Транзитное время. Уровень защиты. Система дублирования.

Их уродливое ядро резко остановилось, и его толстые стены принялись жужжать, трещать и кряхтеть, в то время как защитные поля вокруг них сжимались все туже.

- Запускай! - снова приказала Миоцен.

Но ответа на этот раз не последовало. Неужели помощник ослушался? Но не успела Уошен додумать эту мысль, как оказалась вжата в сиденье до боли в костях, а перегрузки все росли, терзая плоть и кипятя кровь в венах.

Затем наступило ощущение полета.

Приятное, расслабляющее чувство.

После того, как они вылетели из шахты, все путешествие сквозь атмосферу не заняло и половины секунды, крошечные огни вспыхнули на обшивке и погасли. Внутренним взором Уошен видела все: и грозовые облака над Медулла оссиумом, и города, и уставшие извергаться вулканы. Но тут они врезались в силовые поля, и в глазах у нее заплясали разноцветные бессмысленные фигурки, а в умирающем мозгу заговорили тысячи сбивчивых испуганных голосов. Сумасшествие.

Восемнадцать секунд безумия.

Время едва тянулось. Она знала еще там, на своем пункте, что так и будет, и потому сейчас пыталась выкроить хотя бы одну человеческую мысль из этого визжащего хаоса. Начался так называемый синдром контрфорсов. Но если он будет продлится больше восемнадцати секунд, это будет говорить лишь о том, что они не цопали в цель, провалили дело и отныне им придется навеки болтаться на фатальной орбите Медуллы.

Нет, этого не может быть, молила Уошен.

Ей передался страх испуганных голосов, дикая паника охватила ее, взяла за горло; страшная жажда сменилась тошнотой. Уошен перегнулась, насколько позволяли страховочные ремни, и левой рукой умудрилась вытащить свои серебряные часы и открыть их. Эти привычные действия изнурили ее так, будто она провела столетия за непосильной работой.

Бессильная рука замерла.

Оглушающее тикание показало, что прошла целая секунда.

Потом другая.

А потом их сиденья разомкнулись и соскользнули на титановые рельсы, снова столкнулись на другом конце маленькой кабины и соединились с решительным щелчком.

Уошен подняла голову.

Проглотив отвратительный комок горечи и рвоты, она поглядела туда, где только что находилась. И увидела себя с искаженным лицом, с глазами, глядевшими в никуда, с мокрыми распущенными волосами и с раскрытым ртом, из Которого готовы были вырваться мучительные крики.

Уошен пришла в ужас от этой галлюцинации.

Но в этот момент злые огни вспыхнули под ракетой, и судно врезалось, как она надеялась, в останки первоначального моста.

Соединение.

Уошен чувствовала, как судно царапает гиперфибру. Справа послышался пронзительный визг - это трубки и бурлящие суперпроводники отвалились прочь. Потом на мгновение наступила тишина, тут же сменившаяся низким ревом слева - машина входила в шахту.

Снова залаяли ракеты, убивая инерцию.

Последнее соприкосновение было резким и сокрушительным, и в следующий момент мозг Уошен зарегистрировал сильную боль.

Кресла встали в первоначальные позиции.

- Вот! - произнес голос.

Это была Миоцен. Потом Вице-премьер освободилась от ремней, заставила себя подняться, делая осторожные попытки вдохнуть, словно все ребра у нее были переломаны.

Ребра Уошен горели, как в огне. Она тоже заставила себя выбраться из кресла, чувствуя приятную теплоту по мере того, как искореженные кости становились на свои места. Восстановительные гены быстро синтезировали новые костные ткани и кровь, давая ей возможность хотя бы стоять. Она вдохнула раз, потом другой. Люк медленно пополз вверх, со скрипом одолевая каждый миллиметр. Если он не откроется, они окажутся в ловушке. Иными словами - приговоренными. Вот уж самый нелепый и смешной конец. Нелепейший. Но беспокоиться было уже поздно и бессмысленно.

Люк отвратительно скрипнул и заклинился.

Прошло несколько ужасных мгновений, но люк снова заскрипел и, наконец, полностью открылся.

Темнота охватила двух женщин. Миоцен первая шагнула в это черное безмолвие с расширенными от усталости и отсутствия света глазами. Она молча смотрела в пустые эллинги, пока Уошен не выбралась и не присоединилась к ней. Обе женщины стояли бок о бок, готовые обняться, но всячески избегая такого жеста. Вместо этого обе лихорадочно пытались припомнить путь наружу из неосвещенной станции.

- Туда! - одновременно указали они в одинаковом направлении.

Базовый лагерь оставался без энергии в продолжение сорока шести столетий. Событие разрушило все механизмы, реакторы, дроны и все прочее. Магнитные замки на всех дверях размагнитились. Толкнув последнюю дверь, они вышли на мягкий смутный свет умирающих контрфорсов.

- Гуляй,- приказала Миоцен. - Полчаса. Потом встречаемся в обсерватории и идем дальше.

- Слушаюсь, мадам.

И Уошен направилась в сторону спальных районов, но потом передумала и свернула к биологическим лабораториям. Зайдя в первую попавшуюся, она открыла занавески, и вековая пыль посыпалась на нее непрерывным мягким потоком. Все системы были разрушены. Единственно, что осталось целым - это клетки с примитивными механическими замками - древняя предосторожность! - а внутри каждой из них лежали горки бесцветной пыли. Уошен нашла ключи, висевшие над пустым столом какого-то капитана. Случайно обнаружив в связке подходящий ключ, она открыла одну клетку и, согнувшись, вошла в нее. Там, переступив через детскую куклу, Уошен склонилась над большим пыльным холмом.

Без воды и пищи лабораторные животные впали в кому, а по мере того, как их бессмертная плоть теряла свою энергию и влагу, тихо и медленно самомумифицировались.

Уошен подняла одного мандрила или бабуина - огромного самца, весившего теперь, как бесплотный вздох - и прижала его к себе, глядя в высохшие глаза, ощущая, как вздрогнуло его кожаное сердце, словно говорившее ей: «Я так ждал тебя!»

Она осторожно посадила его в углу, прислонив к стене, и вышла.

Миоцен стояла на площадке обозрения и нетерпеливо всматривалась в линию горизонта. Даже в этой пустыне она видела великую империю капитанов. Ближайшие Бродяги находились в сотнях километров под ними, что было теперь равнозначно целым сотням световых лет. Слава богу, их пути больше не пересекутся.

- Что вы ищете? - осторожно поинтересовалась Уошен. Вице-премьер молчала.

«Они обнаружат, что мы сделали, - должна была бы сказать Уошен. - Если Тиллу это еще неизвестно, то это более чем странно».

Миоцен продолжала молчать, медленно дыша, как выброшенная на песок рыба.

Затем она повернулась и, никак не упоминая Бродяг, сказала:

- Мы и так потеряли много времени. Пойдем смотреть дальше, что здесь, наверху.

Крошечные автокары стояли в своих эллингах, никем не тронутые и защищенные километрами гиперфибры. Их моторы были в исправности, но все системы полностью отключены. Связь не работала. Корабль был мертв - вот о чем говорила эта тишина. Но потом Уошен вспомнила, что связь была единственным, что тщательно охранялось, и после столетий ожидания система безопасности могла оставить всего один какой-нибудь голосовой код.

Миоцен перепробовала несколько, и на ее счастье один из кодов вернул к жизни маленький автокар.

Уошен взглянула на Миоцен и так и не смогла понять, что сейчас страшнее: ее надменный профиль или гнетущее молчание. Длинный туннель вел прямо наверх, и на всем протяжении узкой шахты не было видно никаких следов разрушения. Туннель привел к высокой стене из гиперфибры. Опять несколько раз перебранные коды заставили ее сдвинуться и открыть заброшенную топливную линию - вертикальную шахту, имеющую более пяти километров в поперечнике.

Кар карабкался вверх, постепенно сворачивая ближе к пустому топливному баку. Если бы двигатели Великого Корабля работали, до них неизбежно донеслись бы легкое гудение и дрожь. Но двигатели давно прогорели. Тишина означала - ничто.

Ничто.

Женщины заключили между собой негласный договор: никогда не упоминать, куда и зачем они направляются. После столь долгого ожидания никто не осмеливался даже строить какие-либо предположения. А надежды оставалось все меньше. И каждая читала это в глазах другой, в ее скорбном молчании. Они сидели, уперши руки в колени, и молчали.

Пустой туннель вел мимо навеки заснувших помп, каждая из которых была больше, чем целая луна.

- Но куда? - все-таки тихо спросила Уошен. Вице-премьер приоткрыла уже было рот, но заколебалась.

- Куда лучше? - наконец не своим голосом уточнила она.

- В обиталище пиявок,- предложила Уошен. - Может быть, там еще кто-то живет. А если нет, мы хотя бы используем их связь.

- Давай, - согласилась Миоцен.

Они прошли в топливный бак, пролетев высоко над темным водородным морем. Обиталище оставалось точно таким, каким помнила его Уошен. Пустым, чистым, забытым. Сканер не показывал ничего живого или теплого. Они соскользнули в док, потом стали карабкаться по серой втулке. С замиранием сердца Миоцен тронула панель связи - но связь не заработала.

- Дерьмо! - в ярости воскликнула она и сделала шаг назад. - Сделай это для меня, прошу.

Но ничего сделать было нельзя.

- Или она испорчена - или ей просто не с кем связываться, - тихо произнесла Уошен и почувствовала, как желудок ее скрутило болью.

Миоцен не отрываясь смотрела на мертвую аппаратуру.

Помолчав немного, с теми же невидящими глазами, она повернулась и снова влезла в ожидавший их кар.

Вспомогательный туннель забирал вверх и вправо, мимо незакрытых дверей. Воздух становился все насыщенней.

- Сколько же было на борту? Ты не помнишь? - вдруг глухо спросила Миоцен.

- Около сотни миллиардов. Вице-премьер прикрыла глаза.

- Плюс техническая обслуга. Еще одна сотня миллиардов, по крайней мере.

- И все мертвы. Все.

Уошен ничего не видела сквозь бегущие слезы. Вытерев их тыльной стороной ладони, она все же пробормотала в слепой надежде:

- Но мы не знаем…

- Мертвы, - упорно повторила Миоцен в безумном отчаянии от собственных слов. Потом она оправила грубую ткань формы, зачем-то посмотрела на руки, несколько раз вздохнула, словно для того, чтобы унять бурю, бушевавшую в ее груди. - Это наивысшая цель. Для всех. И поскольку мы живы, все должно быть.

Уошен молчала.

- Наивысшая цель, - снова повторила Миоцен и улыбнулась. И эта дикая широкая улыбка сказала Уошен больше, чем любые слова.

Вспомогательный туннель вывел их в один из отдаленных пассажирских районов, и скоро они неслись по обсидиановому шоссе в полкилометра шириной, ровному и… пустому. Не было никакого движения, не было огней, не было людей.

- Но, может быть, команда и пассажиры… может, мы могли… тогда эвакуировать их… - прошептала Уошен в отчаянии.

- Сомнительно.

Миоцен обернулась к Уошен, чтобы сказать ей что-то еще более откровенное и жесткое, но выражение лица ее вдруг совершенна изменилось. Расширившиеся глаза устремились куда-то вдаль, и Уошен тоже обернулась через плечо и увидела появившуюся за ними пустую машину. Она неслась прямо на них, явно стремясь к столкновению, но в последний момент со скрежетом свернула и промчалась мимо. Но все же они увидели, что это была машина в виде бриллиантовой чаши, наполненной теплой соленой водой, а в центре этого озера находился единственный пассажир: китообразное существо с лесом сильных рукообразных отростков на длинной спине. И когда машина проносилась мимо на запрещенной сумасшедшей скорости, этот пассажир удивленно моргнул. Три его черных глаза моргнули точно так же, как человечьи, посылая таким образом двум женщинам вполне дружеское приветствие. Это был йаклин.

Несмотря на то, что с того времени, когда она выполняла свои обязанности на Корабле, прошло четыре тысячи лет, Уошен тотчас вспомнила название этого рода чужих.

- Не может быть, - бесцветным неверящим голосом произнесла Миоцен.

Но факт оставался.

Неожиданно из-за поворота вынеслось еще с десяток машин, которые обогнали их. Уошен увидела четырех бесшабашных водителей, среди них оказались даже два человека и еще какие-то насекомообразные существа, напоминавшие своими сильными челюстями и длинными черными спинами жуков из джунглей Медуллы.

«Итак, я дома», - подумала Уошен.

Там, где, честно говоря, ей всегда только и хотелось быть.

Глава двадцать пятая

На дороге показалась маленькая, едва видная станция.

Напряженным голосом Миоцен приказала остановиться. Их кар проехал несколько контрольных дверей и вошел в настоящую атмосферу. Ничем заняться обе были не в состоянии. Вице-премьер сидела, выпрямившись, с дрожащими руками, и ее рот на закаменевшем лице судорожно раскрывался, чтобы вновь и вновь делать глубокие вздохи. Легкий ветерок проносился около ее воспаленных губ. Но постепенно глухая ярость начала разливаться по всему ее лицу, начиная от глаз и все более охватывая тело, заполняя весь крошечный кар… Уошен сидела, не шевелясь, и только слышала, как сердце бьется о ребра тяжелым молотом.

- Иди на станцию, - придушенным голосом приказала Миоцен. Уошен выбралась из машины. - Иди, иди, - снова подтолкнула ее Миоцен, словно заставляя себя саму и не желая глядеть на свои трясущиеся руки. - Что бы там ни было, это есть. И никуда нам от этого не деться.

Зал ожидания был маленьким и аккуратным, со складной мебелью для всякого рода пассажиров. Его арочные проемы и пол были украшены фальшивыми драгоценными камнями и искусственными окаменел остями, казавшимися на первый взгляд вполне настоящими. Уошен позволила себе лишь мельком взглянуть на все это великолепие, прошла еще одну контрольную дверь - и не обнаружила никого, кроме дежурного робота.

- Капитан-премьер! - рявкнула у нее за спиной Миоцен.- Она жива!?

Сладко улыбаясь, робот отрапортовал:

- Ее здоровье прочно и прекрасно. Благодарю за то, что проявили интерес.

- И как давно пребывает она в таком здравии? - осторожно спросила Уошен, полагая, что речь идет, вероятно, уже о другой женщине.

- Последние сто двадцать тысяч лет, - ответила машина. - Храни ее и всех нас. Как же нам жить иначе?

Миоцен промолчала, но лицо ее налилось кровью, она задыхалась от гнева.

На одной из стен проявилась телефонная будка, и Уошен шагнула туда, с ходу заговорив:

- Чрезвычайное положение. Капитанский канал. Мне необходимо переговорить непосредственно с Премьером.

Миоцен присоединилась к ней и захлопнула тяжелую дверь.

Появилось изображение подстанции Премьера, полное света и звуков. Прямо на них смотрели три капитана и дежурный робот. То, что здесь находились только три капитана, означало, что сейчас ночь. Уошен открыла часы и, посмотрев на стрелки, догадалась, что ее часы на Медулле отстали всего-навсего на десять минут. Она испытала маленький триумф. Этим здешним капитанам надо бы уточнить свое время.

На них смотрели три человеческих лица, смотрели весьма равнодушно, и только гордый своими обязанностями робот поинтересовался, в чем заключается их проблема.

- Дайте мне ее увидеть!!! - громом разверзлась Миоцен. На какое-то время из-за дальности расстояния, а, может быть, и по нерасторопности капитанов, произошла заминка.

- Возможно, возможно, - наконец соблаговолил ответить один из капитанов. - Кто вы?

- Кто я - вам известно, - отрезала Миоцен. - И я сама знаю вас. Вы Фаттан. А вы - Касс. А вы… Ундервуд.

- Миоцен… - прошептал Касс, и в голосе его прозвучало удивленное сомнение. - Вице-премьер Миоцен! Первое кресло Премьер-капитана!

Высокая женщина склонилась к ближайшему на экране капитану и закричала:

- Ах, так вы помните и звание, и имя! Так действуйте! Мне нужно поговорить с Премьером!

- Но вас ведь не существует, - заметил кто-то из троих.

- Вы мертвы, - подхватила другая. Ундервуд. Она перевела глаза на Уошен и, сделав странную гримасу, призналась: - Вы обе мертвы. Уже давным-давно…

- Это просто голография, - заявила третий капитан с непоколебимой уверенностью. - Голография. Проекции. Чей-то милый розыгрыш, вот и все.

Но робот упорно продолжал доказывать реальность существования связи с двумя женщинами всеми сигнальными лампами и тысячью адекватных импульсов. Он автоматически печатал, казалось, давно забытый и похороненный в глубинах его памяти секретный протокол, полагавшийся в таких случаях. Изображение задрожало и снова выровнялось. Наконец появилась Премьер, сидевшая на своей огромной постели. Одетая в ночной костюм из сформированного должным образом света и воздушного жемчуга, она выглядела точно такой же, какой помнила ее Уошен. Премьер по-прежнему светилась своей золотистой кожей и снежно-белыми волосами. Только волосы стали длиннее и не были собраны в хвост, а просто лежали на широких мясистых плечах. Занятая, как только может быть занят Премьер Великого Корабля, она одновременно говорила, приказывала и раздумывала над сотнями проблем, и только спустя несколько секунд сосредоточилась на непрошенных гостях. Внезапно ее яркие карие глаза округлились. Машинально она тронула на груди своей ночной костюм, словно удивляясь этой нелепой и грубой имитации обычной корабельной формы. По ее широкому лицу проскользнуло выражение удивления, но улыбка тут же сменилась откровенным гневом.

- Кто вы? - потребовала она. - Где вы были?

- Там, куда вы нас отправили, - дерзко ответила Миоцен, не прибавив положенного «мадам». Всем телом подавшись к изображению, она стиснула кулаки и крикнула: - Да, именно там, в этом сраном мире… на Медулле!

- Где? - переспросила Премьер.

- На Медулле оссиум! Что за нелепую игру вы играете с нами?

- Я никуда не посылала вас, Миоцен.

В мозгу Уошен начала зарождаться смутная, почти подсознательная догадка.

- Зачем держать нашу миссию в тайне до сих пор? - вскинула голову Миоцен и сама же ответила на свой вопрос. - Вы хотели изолировать нас! Вот что. Вы хотели избавиться от лучших своих капитанов!

Уошен схватила Миоцен за руку.

- Подожди, - прошептала она, - нет.

- Это вы - лучшие мои капитаны? Вы? - огромная женщина презрительно и несколько диковато засмеялась. - Мои лучшие капитаны не исчезают без предупреждения. Они не прячутся, тысячами лет тайно занимаясь черт знает чем. - Она передохнула, и лицо ее вспыхнуло золотом. - Тысячи лет! И никому ни слова! И мне потребовался весь мой гений, весь опыт, вся изобретательность, вся власть, имеющаяся в моем распоряжении, чтобы объяснить ваше исчезновение и оградить Корабль от паники!

Миоцен глянула на Уошен, и на лице ее застыло изумление пополам с опустошенностью.

- Но если это сделал не Премьер…

- Значит, кто-то другой, - закончила Уошен.

- Охрана! - крикнула Премьер. - Со мной говорят два призрака! Поймать! Обезвредить! Привести ко мне!

Уошен вырубила связь, выиграв тем самым несколько лишних мгновений.

Два призрака обнаружили себя стоящими в темной будке и пытающимися найти в происходящем сумасшествии хотя бы какой-то здравый смысл.

- Кто же мог так нас одурачить? - спросила Уошен, но уже в следующую секунду поняла, как это могло случиться: кто-то, обладавший изобретательностью и определенным доступом к секретным каналам, должно быть, послал эти приказы от лица Премьера, собрав капитанов в жилище пиявок. А затем тот же хитрый дьявол отправил их прямо в самое сердце Корабля.

- Такое могла бы сделать, например, я, - предположила Миоцен, продолжая мыслить все в том же безумном направлении. - Собрать необходимые сведения и надуть всех. Если бы захотела. Если предположить, что я знала о Медулле, если бы у меня было время и хотя бы какие-то вразумительные причины.

- Но ведь вы не сделали этого, не сделали, не сделали, - как заклинание, прошептала Уошен.

- Кто же? - громко вопросила Миоцен.

И ответить на этот простой, но фатальный вопрос не могли ни та, ни другая женщина.

Уошен запросила связи с другими Вице-премьерами и капитанами высших рангов, сразу начав охоту за возможными подозреваемыми, а может быть, надеясь найти знакомых, на кого можно было хотя бы как-то опереться.

- Мой кабинет… занят, - упавшим голосом горько сказала Миоцен.

И перед глазами Уошен возникло имя человека, занимавшего теперь кресло Миоцен. При виде таблички с этим именем у нее подкосились ноги.

Памир.

- Кто?! - пророкотала Миоцен, но в следующее мгновение уже вспомнила это имя. Преступник. - Это не наш Корабль. Это не может быть наш Корабль, - прошептала она со слабым возмущением.

Уошен тотчас заказала связь с Памиром. По аудиосвязи она сразу же предупредила, кто его вызывает. Повисла пауза, в которую Миоцен еще успела попросить Уошен повторить попытку, но тут же в темноте отчетливо вырисовалось лицо Памира. Знакомое и мужественное, как всегда, лицо улыбалось в неописуемом удивлении. Восстановленный в правах капитан стоял в своей старой квартире, окруженный лугом поющих илано.

- Тихо, - остановил он своих любимцев.

Памир был все так же высок, широк в плечах и груди, но дышал сейчас, как загнанный бегун, перехватывая воздух после каждого слова.

- Но вы мертвы, - выдавил он. - Трагическая неудача, как говорили.

- Но как ты? - не выдержала Уошен.

- Была всеобщая амнистия… - раздраженно пожал плечами Памир.

- Мне неинтересна твоя история, - оборвала Миоцен.- Послушай, ты… Объясни же. То есть это мы тебе объясним, что произошло!

Но луг под ногами у Памира вдруг начал бледнеть, и его красивое лицо исчезло с экрана.

- Что случилось?

В будке опять стало темно, и вопрос Миоцен повис в этой темноте.

Уошен смотрела на Вице-премьера и ощущала, что желудок ее сводит от голода. Дверь будки оказалась наглухо закрытой. Применив систему механической безопасности, а потом и собственные плечи, женщины все-таки вырвались наружу и, не сговариваясь, бросились прочь из зала ожидания.

На выходе прямо перед ними возникла знакомая фигура, спокойно и методично наводившая на дежурного робота свой солдатский лазер.

Но и это был робот в белой, как кость, робе, и ничего больше. Правда, если бы он был одет в зеркальную форму с эполетами на плечах, владел соответствующим голосом, словарем и манерами, его было бы трудно отличить от самого Премьера.

Мозги робота уже плавали в луже у двери, кипя и плавясь, а в нос Уошен ударил резкий кислотный запах. Она закашлялась.

Миоцен тоже.

Тогда робот в белой робе тоже как-то странно прокашлялся. Капитаны одновременно обернулись и увидели перед собой мертвеца, глядевшего прямо на них. На нем была одежда туриста и простейшая маска, и… Уошен не видела этого мертвеца уже столетия. Но то, как он стоял, как вздрагивали его плечи от сдерживаемого смеха, как прямо в сердце ударяла улыбка веселых серых глаз… снимало все сомнения.

- Дью! - прошептала Уошен.

Ее любовник и отец ее сына поднял маленький кинетический станнер.

Уошен побежала слишком поздно и слишком медленно.

Потом она очутилась неизвестно где со сломанной шеей, лицо Дью закрывало собой все небо, серое, как и его глаза, которые смеялись все время, пока он произносил какие-то совершенно непонятные слова.

Глава двадцать шестая

Уошен прикрыла глаза, и тогда к ней возвратился слух.

- Как ты нашел Медулла оссиум? - раздался чей-то голос.

Это был голос Миоцен.

- Вспомните брифинг перед началом миссии, - заметил Дью. - Ведь слухи о столкновении начались еще на ранней стадии космического путешествия. Была собрана некая любопытная информация. Но нашлись более простые объяснения, и ваша дорогая Премьер упустила идею о полом ядре. Информация только и ждала, чтобы я ее подхватил. Если вы помните, я ведь начинал просто богатым пассажиром. Имея и время, и возможности, я мог позволить себе пренебречь оригинальностью и даже сумасбродностью этой идеи.

- И как давно это произошло?

- Когда я нашел Медулла оссиум? Вскоре после начала вояжа.

- И вы открыли эти туннели?

- Не лично, конечно. Но у меня было налажено производство дронов, и они копали в мою, так сказать, пользу, воспроизводили сами себя и так постепенно добрались до ядра. За ними вниз последовал и я. - Раздался смех, и установилось задумчивое молчание. - Я назвал его Медулла оссиум. Это был мой мир, я хотел изучать его, и я действительно наблюдал за ним боле двадцати тысячелетий. Когда я разгадал его циклы, то нанял Корабль, который мог проходить через удерживающие планету силовые поля в то время, когда они ослаблены и тонки. Я попал туда и первым ступил на железо. Задолго до того, как это сделали вы, мадам Миоцен.

Уошен снова открыла глаза, стараясь сфокусировать их.

- Мадам, - снова запел Дью. - Я прожил на этой замечательной планете вдвое больше, чем вы. И в отличие от вас, я все знал, у меня были роботы в качестве помощников, словом, все, что может позволить себе богатый человек в качестве авантюрного приключения.

То, что казалось Уошен серым небом, оказалось вдруг серым потолком, ровным и бесконечным. Медленно, очень медленно Уошен начинала понимать, что она снова находится внутри обиталища пиявок - в их двухмерной пустоте или бог еще знает в чем. С трудом повернув голову, она увидела лицо Дью и его тело в нимбе рассеянного серого света. В руке его по-прежнему было кинетическое оружие.

- В отличие от вас я не выдумывал цивилизацию заново.

Миоцен стояла рядом с Уошен, ее усталое лицо оставалось напряженным, но широко раскрытые глаза не упускали ничего вокруг.

- Как ты? - спросила она, бросив взгляд вниз.

- Ужасно, - призналась Уошен, но голос ее был сух и чист, гортань и спинной хребет восстановились. Она чувствовала себя уже достаточно хорошо, чтобы видеть теперь все вокруг. Вздохнув, она приподнялась и села.

Еще один глоток воздуха позволил ей спросить:

- Как долго уже мы здесь?

- Пару секунд, - ответил Дью.

- Ты нес меня?

- Это сделал мой помощник.

Рядом стояла фальшивый Премьер, ее белые волосы задевали низкий потолок по мере того, как она разворачивалась туда-сюда, следя за всем. Мертвое выражение застыло в ее стеклянных глазах, а к одной из толстых рук был прикреплен украшенный изумрудами и тиковым деревом лазер.

А вокруг далеко, насколько могла видеть Уошен, уходили в ничто или в бесконечность серые плоскости.

Она повернула зажившую шею. За ней была стена обиталища и его длинное окно, а по полу разбросаны старые подушки. И уже зная ответ, она все-таки спросила Дью:

- Но почему здесь?

- Я и сам бы хотел это себе объяснить, - рассмеялся он. - Но здесь такое уединенное место, а к тому же - как-то символично.

И вернулись былые воспоминания. Уошен увидела себя стоящей перед этим же окном и разглядывающей капитанов, пока Миоцен громко говорит об амбициях и об их сладком опьяняющем запахе.

- Кто знает, что ты жив? - тихо, но сердито уточнила Миоцен.

- Кроме вас двоих, никто.

Уошен смотрела на этого человека и пыталась понять, за что же она когда-то его любила.

- Бродяги видели, как ты умер, - сказала Вице-премьер.

- Они видели мое тело, поглощенное расплавленным железом. Или им так показалось. - Он хвастливо рассмеялся.- Когда я попал на Медулла оссиум в первый раз, то привез с собой огромные запасы всяческого сырья и аппаратуры. Все это я спрятал в гиперфибровые сосуды, которые пустил плавать в расплавленном железе. Когда они были мне нужны, они всплывали. И потому, когда мне потребовалось исчезнуть, я смог просто жить в одном из них. Под поверхностью.

Миоцен смотрела на Дью не отрываясь, и когда Уошен мельком глянула на нее, то заметила, что в ее ореховых глазах, за их непроницаемостью и напряженностью все же скрывается какая-то жалкая надежда.

- Амбиции, - сказала Уошен.

- Что? - переспросил он.

- Вот что это такое. Я не права?

Дью покачал головой, глядя на них с сожалением, как на убогих.

- Капитаны не понимают, что такое амбиции. Я имею в виду настоящую амбицию. Очередной ранг и жалкие почести - вот все, на что они способны. Они даже не представляют себе иных возможностей.

- Каких возможностей? - насторожилась Миоцен.

- Корабля, - тихо сказала Уошен, сказала тихо, но уверенно.

Дью на этот раз промолчал.

На неверных ногах Уошен попыталась встать, колени все еще подгибались, и дышать было трудновато. Миоцен подала ей руку, рванула вверх, и обе женщины оказались на мгновение тесно сплетенными, как танцовщицы, пытающиеся удержать равновесие.

- Дью нужен весь Корабль, - пробормотала Уошен. - Он собрал всех самых талантливых капитанов, он уверил их, что они заперты на Медулле, когда случилось Событие. Он знал, что мы окажемся там отрезанными от мира, как на необитаемом острове. Он предвидел, что мы будем вынуждены создавать заново цивилизацию, чтобы выбраться оттуда. И с тех пор все плясали под его дудку.

- Бродяги! - прохрипела Миоцен. - Ты создал их, Дью?

- Естественно, - широко улыбаясь, признался он.

- Нацию фанатиков, готовых к священной войне? - Уошен взглянула на Миоцен. - С твоим сыном во главе?

Все тело Миоцен напряглось, и она выпустила Уошен из объятий.

- Ты забил ему голову этими дикими баснями? - проговорила она, вперяя глаза в бесконечность. - И все ты, и везде ты, да?

- Но ведь, если говорить честно, хорошенько подумав, разве вам до сих пор не стыдно за то, что вы попытались убрать его со своего пути?

Наступила душная и одновременно ледяная тишина.

Уошен нашла в себе силы сделать шаг и обеими руками стала разминать новые кости и мышцы на шеи. Миоцен молчала.

- А Строители? Что они? Они тоже были? И сражались с Унылыми?

Дью снова заулыбался.

- Да откуда, черт побери, мне знать!?

- А артефакты? - начала Миоцен.

- Возраст шесть тысяч лет! - опять похвастался Дью. - Спроектированы и выполнены одним из наших пассажиров… из чужих. Творческая душа; он верил, что создает загадку, предназначенную для промышленного производства…

- Ложь, везде только ложь… - прошептала Уошен. Дью через плечо посмотрел на фальшивого Премьера,

потом снова на женщин, и улыбка его несколько потускнела.

- Отличная голография, а? Ну, битва Унылых со Строителями? Это началось как сон. Я был тогда единственным человеком на Медулле и увидел это сражение во сне. Этакая борьба Добра со Злом. А почему бы и нет? - подумал я. Простая вера может стать опьяняющей для грядущих детей.

- Так почему же ты предпочел умереть? - не выдержала Уошен.

- Смерть предполагает свободу. - И прошлый мальчик снова мелькнул в его улыбке. - Будучи душой, не связанной никаким телом, я могу увидеть гораздо больше. Перестав существовать, я могу представиться кем угодно и гулять там, где захочу. И спать, где заблагорассудится. И делать детей с тысячами женщин, включая и некоторых Преданных.

Молчание.

И шепот, почти неслышный, как дуновение ветра.

- Мы все расскажем Премьеру, - неожиданно подступила к нему Миоцен.

- Она все знает, - подхватила Уошен. - Мы уже сказали…

- Ничего она не знает, - фыркнул Дью. - Я слышал, что вы ей сказали.

- А ты уверен? - уточнила Уошен.

- Абсолютно.

- Но сейчас она знает, что мы на станции, - пригрозила Миоцен. - И охотится за нами. Со всей своей энергией.

- Она занимается этой охотой вот уже больше четырех тысячелетий, - продолжал улыбаться Дью. Он почти пританцовывал и с намеком на особую откровенность добавил: - И все-таки определенным образом вы меня удивили, Миоцен. Ах, дорогая! Я знал, что вы строите этот Корабль в виде пушечного ядра, но не думал, что рискнете им воспользоваться так быстро. Если б я знал, что это произойдет сегодня, я непременно приготовил бы какое-нибудь происшествие, которое оставило бы вас на Медулле еще надолго.- Он пожал плечами. - Я совсем не намеревался гоняться за вами. А пришлось. Ха-ха.

И снова молчание.

- Но Премьер не нашла нас. Пока не нашла. А ведь это только начало. Кто-нибудь когда-нибудь все равно забредет сюда случайно, и кто знает, что обнаружит…

- Откровенно говоря, тут ничего не добавишь. Благодарю. - Дью перебросил оружие из руки в руку и воскликнул: - Из-за вас мне придется перекрыть туннели вниз. И возможно, оставить их в таком состоянии навеки. А серия из нескольких залпов антивеществом сотрет любые следы их существования. И даже если Премьер доберется до правды, что сомнительно, чтобы докопаться до Медулла оссиум снова, потребуются века.

- И снова с тобой, якобы оказавшимся в той же ловушке? - горько уточнила Уошен.

- Зачем снова играть в одну и ту же игру? Ведь лучше править в одной империи, чем служить в другой, а?

Раздался короткий мягкий скрип.

Фальшивый Премьер прекратила свое движение, глаза ее вперились в центр обиталища, словно что-то увидели, и аппарат повторил свой странный звук. На этот раз громче и более целенаправленно.

Если бы это было эхо, его было бы невозможно услышать.

- Что такое? - раздраженно обернулся Дью. И медленно направился к роботу, спрашивая: - Что-то не так?

- Движение, - голосом Премьера ответил робот.

- У входа?

- По той линии.

- А сейчас?

- Ничего.

- Следи, - распорядился он, снова вернулся к собеседницам и обратился к Миоцен: - Но вы сделали и еще одну удивительную вещь. Не догадываетесь? Вы одурачили меня еще раз. Ну, вспоминайте же, дорогая!

- Я построила не одну спасательную лодку, - призналась, наконец, Вице-премьер.- Их две. И обе годны к употреблению.

- Вот.как,- голос его стал низким и недовольным. - Значит, за вами последовали еще пара капитанов. Это так?

Он обернулся к фальшивому Премьеру.

- Стреляй! - раздался приказ.

- Нет! - остановила его Миоцен и, шагнув к нему вплотную, подняла руки. - Я не приглашала больше никаких капитанов. И, поверь мне, открывать по ним огонь нет необходимости.

Фальшивый Премьер целился во что-то, слишком далекое для человеческого глаза.

- Подожди,- проворчал Дью.

Выражение его лица внезапно снова изменилось, он был уже не рассержен, а всего лишь слегка недоволен. Пальцы его легли на затвор, и он снова потребовал:

- Так кто же? Говорите.

- Мой сын, - выдавила Миоцен.

Премьер застыла как статуя, ожидая дальнейших приказаний.

- Тилл, - прошептала Миоцен. - Я наделась, что он окажется достаточно любопытным. Через его шпионов я передала письмо. Доблестному был отдан приказ привести Тилла на мост. Я оставила ему коды для второго судна. Я просто хотела дать ему шанс увидеть Великий Корабль собственными глазами.

- Хорошо, - решительно ответил Дью, посмотрел вдаль и после нескольких мгновений тяжелых раздумий сказал своему роботу: - Убей их.

Лазер издал пронзительный острый звук.

Миоцен рванулась, визжа, пытаясь добраться до Дью, но он развернулся и спокойно выстрелил ей в грудь. Мощный взрыв взломал плоть, вывернул кости и отчаянно колотившееся сердце, затем, издав влажный хлюпающий звук, умолк.

Она рухнула в алую кровавую лужу.

Готовый защитить своего хозяина, робот повернулся, как ему предписывала программа, и Уошен знала, что обречена. Она инстинктивно нырнула вниз, видя, как дуло лазера снова находит ее, прицеливается и готово превратить ее плоть и кровь в аморфный безжизненный газ. Но когда раздался новый выстрел, случилась осечка. Или промах. Она почувствовала, как луч пронесся над ее головой, и с изумлением увидела, что Премьер лупит и лупит, целясь в никуда, а золотистое лицо становится все ярче, словно поглощает неиспользованную энергию выстрелов.

Потом тихо, с какой-то жутковатой грацией лицо сморщилось в клейкую массу.

Лазер упал и откатился в сторону, снова выстрелил сам по себе, пробив дыру в стене позади Уошен, стоявшую неподвижно до тех пор, пока пустое тело не превратилось в густую жидкость, а роба, сгорев, не прожгла еще одну дыру в сером полу.

Дью закричал и дважды выстрелил не глядя.

Уошен бросилась на него сзади.

Они сцепились, и она ударила его прямо в незащищенное горло, что на какие-то жалкие мгновения дало ей надежду на победу. Но тело ее еще не восстановилось полностью, у нее была тысяча слабых мест, и Дью, опрокинув ее навзничь, ударил. И не успела она прийти в себя, как он направил оружие прямо в ее потную, вздымавшуюся грудь.

- Но Тилл уже услышал тебя, - прохрипела она. - При такой акустике…

- Ну, - усмехнулся он.

- Он все знает, все…

Дью снова ударил ее, распластывая по полу.

- Ну и что это меняет? Да ничего не меняет! - взревел он и выстрелил два раза подряд.

Как из запредельного далека, Уошен услышала его голос: - У меня миллион сыновей! - и снова глухой, уже почти не слышимый ею выстрел, проделавший очередную дыру в ее теле, и без того вполне готовом превратиться в ничто.

- Дерьмо, - прошептала Уошен залитым кровью ртом. Дью снова прицелился, на этот раз прямо в голову.

Уошен прикрыла глаза, глядя на него с каким-то безразличием и даже нетерпением, думая только о том, что почему-то все произошло совсем не так, как должно было.

Все произошло неправильно.

Но тут за Дью показалась чья-то бегущая фигура с до боли знакомыми руками и ногами, знакомое лицо быстро приближалось из серой пустоты, в руке сверкал лазер.

Но это был совсем не тот, кого она ожидала увидеть - вместо Тилла перед ней оказался ее собственый сын.

- Отец! - позвал Локи.

Изумленный Дью обернулся. И тогда Локи стал разряжать в это подвижное тело всю энергию своего лазера, и старая метафора тела, готового закипеть, воплотилась воочию.

В одно мгновение Дью превратился в пар. Исчез.

И только тогда Локи шагнул к Уошен, и лицо его исказилось состраданием и страхом.

- Мама, - прошептал он и выронил лазер. Но она уже не слышала. Его слова заглушало нечто более громкое, приближавшееся с каждой секундой. Потом пришло ощущение движения, настолько неожиданное, что ему было невозможно сопротивляться, и Уошен почувствовала, что ее втягивает в какую-то узкую дыру, что ее истерзанное тело вытягивается, замерзает и падает в бездонную черноту, а тоненький голос внутри все шепчет:

- Не так.

- Не сейчас.

- Нет.

Глава двадцать седьмая

Пронзительно свистел ветер, и где-то поблизости мучительно выл одинокий человек.

Миоцен открыла глаза и обнаружила, что каким-то таинственным образом сидит прямо, с открытой грудью, в залитой кровью, усыпанной осколками костей и кусками мертвого сердца разодранной форме. Дью и фальшивый Премьер куда-то исчезли. Но к ней бежал кто-то другой, и ветер свистел вокруг него…. Это явно был Бродяга, полуобнаженный и босиком, кричавший тоскливо и отчаянно:

- Мама! Нет! Нет!

Был ли это ее сын?

Миоцен не могла увидеть его лица, но все же попыталась схватить его за ногу и тут же, потеряв равновесие, упала на бок, а Бродяга перешагнул через ее беспомощное тело и снова закричал «Нет! Нет!» И в голосе его звучала та же скорбь потери, которая душила сейчас и Миоцен.

На мгновение, а может быть, навек старая женщина прикрыла глаза.

Ветер стих до нежного шепотка. Обиталище заделывало свои раны, и она поняла, что ее ничтожное тело, его останки пойманы им. Кричавший человек стоял где-то неподалеку, но теперь он уже не кричал, а рыдал.

- Мне надо было двигаться быстрей… быстрей…. бить раньше… - жаловался кому-то страдающий голос. - Но он мой отец, и рука моя застыла, - вдруг с отвращением признался он.

- Но, Локи,- заметил другой голос, - разве ты не догадался, что он приходился отцом и мне.

И Миоцен узнала этот второй голос.

- А был ли? Откуда ты знаешь? - снова зарыдав, спросил Локи.

Вице-премьер снова заставила себя открыть глаза. Над ней на коленях стоял ее сын, глядя глаза в глаза, и его симпатичное узкое лицо улыбалось.

- Я прав, мама? Мой отец именно Дью?

А ведь это была одна из наиболее тщательно скрываемых ею тайн. Среди всего банка спермы она выбрала донора с талантами, но не имеющего большого веса и положения. Отца, который никогда не сможет претендовать ни на что и оставит ее в роли единственного родителя…

Миоцен кивнула.

Плач прекратился.

- Как давно… ты знаешь? - едва шевеля окровавленным языком, просипела она.

- Я всегда это знал, - рассмеялся Тилл.

Над головой у нее оказался Локи, шокированный этим признанием, пожалуй, не меньше Миоцен.

- Так мы братья, и ты всегда это знал! - пробормотал он, заново оценивая ситуацию. - А что еще ты знал? - спокойно и бесстрашно поинтересовался он.

Миоцен сплюнула кровь.

- Это все Дью. Везде и всегда.

Глаза ее сына стали на миг холодными и узкими.

- Ведь ты и это знал, да? - прошептал Локи, подходя ближе и не отрываая глаз от Тилла. - Я видел тебя. Когда Дью тут во всем признавался, я следил за твоим лицом. Ты все знал, давно уже все знал про этот обман!

Тилл посмотрел на мать с выражением, напоминающим любовь.

Потом на единокровного брата и сказал спокойным, почти равнодушным голосом:

- Наш отец был простым агентом. Средством. Способом. Великим орудием Строителей. Но теперь его работа закончена, и ты сделал именно то, что требовалось. И ничего не изменилось. Ты слышишь меня, Локи? Ты должен был убить его или же он уничтожил бы того, в ком сосредоточились все великие, все славные надежды Строителей…

Локи посмотрел на новые затянувшиеся стены и потолок обиталища, и по лицу его снова поползли слезы.

- Мама, - решительно произнес Тилл.

- Я была не права, - прошептала потрясенная женщина. - Не права и глупа.

- Но ведь это было в прошлом.

- Я виновата. Ты даже не знаешь, как я виновата!

Тилл промолчал.

- Прости меня. Прости, если сможешь, - еле слышно прошептала Миоцен.

И она прочла ответ на его лице, которое на мгновение тронула теплая улыбка. Потом он обратился к Локи:

- Наше присутствие необходимо скрыть. И чем надежней, тем лучше. Тогда мы сможем использовать этот забавный аппарат Дью для возвращения на Медуллу - и тогда мы закроем туннель, как собирался это сделать он.

- А что будет с моей матерью? - тихо спросил Локи.

- Пусть она спит. Сейчас это единственное, что мы можем сделать.

Локи вытер слезы, и в движениях его появилась уверенность человека, который знает, что делает и что ждет его впереди.

«А ведь у них действительно могут быть замечательные последователи», - неожиданно пришло в голову Миоцен и, закашлявшись, она предложила:

- Вы можете выбраться наверх… и осмотреть Корабль сами. Но только быстро.

- А что ты увидела там на этот раз?

При этих словах почти забытый гнев Миоцен закипел в ней с новой силой. Этот гнев даже помог ей кое-как снова сесть и дрожащей рукой схватить кусок мертвой сердечной мышцы. Безжалостно терзая ее, она зло проговорила:

- Премьер - идиотка, недостойная своего места! Это очевидно… очевидно!

Тилл кивнул на это со знанием дела.

- А что ты намерена мне дать в обмен на мое прощение? - вдруг огорошил ее Тилл.

- Все, что хочешь. Только скажи мне, что…

Но ее сын задумчиво покачал головой и печальным суровым голосом обратился к брату:

- Твой лазер. - И, держа оружие обеими руками, тихо сказал матери: - Ты не права. Опять не права. Разве ты не видишь? Я никогда не хотел, чтобы ты стала моей последовательницей.

- Не хотел? - вскрикнула она.

- Нет. Это не моя судьба. И не твоя.

И тогда она поняла - поняла все внезапно и до конца - и глаза ее дико распахнулись.

Тилл навел лазер на изуродованное тело, вспыхнул бело-синий свет, и сын разрушил все, кроме ее старого мозга, некоторого количества кости и волос, достаточных для того, чтобы сделать себе вполне пристойную рукоять.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Кресло Премьера

И было то, что было. Триллионы голосов сливались в единый хор, в котором каждый голос вел свою страстную мелодию, каждый пел на каком-то своем, очень своем, слишком своем языке, и среди этого хаоса и торжества только одному существу было дано услышать любой - жалобный, мягкий, застенчивый стон существа другого.

Такова была ноша Капитан-премьера, ее утонченная, изысканная радость.

Обладая совершенным слухом, она внимала, как поет ветер над огромными просторами моря Альфа, Синего моря, моря Лоусона, моря Спаса-на-Крови. И над остальными пятьюстами девяноста хранилищами неподвижной воды. Она слушала, как напрягаются защитные поля Корабля, слышала мощь его лазерных лучей, гул ремонтных работ на его поверхности. И все эти звуки были волшебными, здоровыми, совершенными. И она знала количество водорода в окружении экстразвезд. И содержание кислорода в каждой пещере, каждом проходе, каждом клозете (двадцать процентов было слишком много и опасно для пассажиров с минимальной аэробностыо). Уровень содержания углекислого газа в воздушной смеси также должен быть ограничен. И еще - как можно меньше биологически неактивных газов. И еще следует учесть яркость света. И различить голоса, которые сообщают температуру. Влажность. Уровень токсинов. Уровень фотосинтеза, изменяемый и непосредственно, и косвенно. Уровень гниения и его реагенты, биологические, химические, неизвестные. Данные переписи населения, сообщавшие каждые семь секунд сведения об иммигрантах, эмигрантах, рождениях, сексуальных различиях и редких случаях смерти. Список пассажиров постоянно составлялся и обновлялся. Чужие. Принадлежащие к человеческому миру. Различаемые по именам, по структуре, по инстинктам, даже по запаху испражнений. И по тому, кто сколько платит. В валюте, бартером, знаниями. Выгода была не менее значима, чем уровень водорода или кислорода, и она рассчитывалась по двадцати трем различным сложным шкалам, ни одна из которых в отдельности не давала исчерпывающе подлинной картины. Но, будучи сведены воедино, они выстраивались в идеальную смету, которая каждые шесть часов отправлялась с гордостью на далекую теперь Землю - и все должны были знать на протяжении этих последних тридцати тысяч лет, что Корабль существует, и что его путешествие происходит согласно расписанию, и что все идет как нельзя лучше. «Благодарю вас».

Это сказал уже собственный голос Премьера.

Когда-то ископаемое нечто, Корабль ныне являл собой живой мир, богатый и в основе своей совершенно счастливый - во всяком случае, именно об этом твердили Премьеру многочисленные голоса связи, измеряя все земными мерками.

Только одно продолжало беспокоить и голоса, и женщину - ноющая, невозможная тайна Миоцен и остальных исчезнувших капитанов.

Когда она впервые услышала об исчезновении своих лучших людей, Премьер испытала настоящую, берущую за сердце панику. Она разослала войска безопасности, тайно, чтобы они начали настоящую охоту за несколькими сотнями мужчин и женщин.

Поначалу войска использовали секретные меры, но по прошествии ничего не принесшей недели поиски приняли невиданный размах. А еще через месяц арестованных подозреваемых уже подвергали следственным пыткам.

И все же тайна исчезновения капитанов - отборнейших из отборных! - так и не была раскрыта.

Скоро эта история стала известна многим, и начали просачиваться осторожные слухи, сначала среди низших членов команды, потом среди пассажиров. Потребовались объяснения на государственном уровне. Именно для этого Премьер и сочинила историю о секретной миссии в отдаленные миры, держа в тайне ее цель и направление, оставив их на волю воображения публики. В результате история повторялась настолько часто, что все так или иначе поверили ей, и по прошествии столетия, прожитого без известий об исчезнувших, Премьер надела маску скорби и сделала публичное заявление.

- Судно капитанов пропало, - сообщила она.

Это было на ежегодном банкете, и тысячи капитанов выслушали эту новость, опустив опечаленные лица.

- Судно пропало и, по всей вероятности, разрушено, - продолжала Премьер. - Я хотела бы объяснить вам эту миссию. Но не могу. Остается сказать, что наши коллеги и друзья отныне герои, у которых мы навеки в долгу.

К задачам службы безопасности отныне добавилась и еще одна: по тайному приказу Премьера наблюдение стали вести за всеми оставшимися капитанами. Старые коды были отменены и забыты. У Премьера появились новые каналы связи, сообщавшие исключительно о нахождении капитанов, их деятельности, ошибках, успехах и даже неназойливо - об их мыслях.

И все-таки, несмотря на то, что исчезнувшие капитаны составляли всего несколько процентов от общего числа, это нанесло Кораблю серьезный ущерб. Эффективность работ упала на целую четверть, а инновации сократились до шестидесяти процентов. Премьер обнаружила, что теперь приходится выискивать таланты среди всех без исключения членов команды и даже среди человеческих пассажиров. Какое из этих теплых бессмертных тел может преобразоваться в нового достойного капитана? Кому сможет она доверить хотя бы малейшую частичку корабля, одев в соответствующую форму и заставив маршировать по улицам городов?

Талантов - блестящих способностей, дающих возможность вести Корабль вокруг галактики - было мало. Очень мало.

Только у нескольких человек, да и то при наличии жесткого тренинга, времени и генетических вливаний, могли быть обнаружены те амбиции и та потребность в служении, которые требовались настоящим капитанам. Количество каналов связи все увеличивалось, и Премьер не знала отдыха ни днем, ни ночью. Говоря откровенно, было бы достаточно и этих нескольких человек - но где и как найти их? Корабль находился слишком далеко от земных колоний, а нужда в капитанах росла, становясь с каждым годом все острее.

- А если… всеобщая амнистия? - предложил тогда новый Вице-премьер Первого кресла.

Этого человека, потрясенного исчезновением Миоцен, звали Ирвиг. И он, не обладая многими прекрасными качествами своей предшественницы, все же имел достаточно здравого смысла, заключавшегося как в том, чтобы публично признавать превосходство Миоцен, так и в прекрасной способности прощать и забывать.

- Амнистия? - переспросила Премьер, и голос ее дрогнул.

- По последним данным, мадам, восемьдесят девять капитанов разжалованы. Некоторые находятся в тюрьмах за мелкие правонарушения, часть давно растворилась среди обыкновенных людей, приняла новые имена и обличья, и живет совершенно безответственно.

- А нужны ли нам такие люди?

- Если они снова захотят начать с низов… И если их преступления действительно ничтожны настолько, что вы своей властью можете простить их… Тогда - да. Тогда мы сможем хорошо использовать их.

Премьер потребовала списки.

В долю секунды перед ней оказались истории восьмидесяти девяти жизней, послужные списки, и ее проницательный ум уже вспоминал многих, поражаясь имевшимся так близко под рукой талантам. Красивый сильный палец указал на одно из высокопоставленных имен, но остановился.

- Как вы полагаете, что случилось с вашей предшественницей? - вдруг спросила она.

- Что вы хотите сказать, мадам?

- Что случилось с Миоцен? Я жду от вас нетривиального ответа. - Она откинула огромную гордую голову, повторив всем известное: - Несколько сотен наших коллег исчезают в один день, а мы не можем найти даже никаких следов. Где же они могут быть, по вашему мнению?

- Далеко отсюда,- был его приговор. А потом, собрав свои мысли, как и положено хорошему Вице-премьеру Первого кресла, Ирвиг добавил: - Это работа чужих. - Он назвал несколько пород, все были местными и на подозрении. - Они подкупили их или похитили. Увезли с корабля контрабандой.

- Почему именно этих?

- Не знаю, мадам, - вынужден был ответить Ирвиг. Под этими словами подразумевалось, что дело не в их

одаренности, хотя оба знали, что все как раз заключается именно в ней.

- Вы можете полностью довериться нашим новым средствам безопасности, - Ирвиг старался вернуться к разговору о всеобщей амнистии. - За всеми прощенными можно будет без труда наблюдать. При малейшем недоверии мы будет действовать соответственно. То есть вы будете действовать, мадам. Я думаю, что нет никакой возможности повторения минувших событий, мадам.

- Разве я беспокоюсь о повторении?

- Вероятно, беспокоюсь я, - ответил он и вспомнил, что надо улыбнуться, глядя на список бывших капитанов и особенно на то имя, на которое Премьер все еще указывала своим ухоженным пальцем.

- Памир, - спокойно произнес он.

- И вы действительно думаете, что всеобщая амнистия сработает? Что люди, подобные Памиру, продадут свою свободу за зеркальную форму?

- Продадут свободу? - удивился Ирвиг, не понимая, о чем она говорит, но, стараясь угодить Премьеру, добавил: - Я прекрасно помню Памира. Это настоящий талантливый капитан. Несколько жестковатый, конечно… Но стоит ли говорить еще что-то о нем, мадам? Памир был адептом нашей формы.

Амнистия была прекрасно спланирована и продолжалась едва ли не целое столетие, хотя еще в первые две минуты половина капитанов из заключенных и находившихся в самовольной отлучке немедленно принял все условия и попросила прощения за совершенное. Спокойно, без суеты, но и не скрываясь, каждый был возвращен на службу, получил приличный ранг и соответствующие ему обязанности, а после пятидесяти лет безупречной службы - и немалую плату, и собственные дома.

Но Памир не появился.

Премьер была разочарована, но отнюдь не удивлена. Она давно знала этого человека. Она знала его, казалось, всю жизнь. Иногда она даже понимала его. И присоединиться к этой первой волне жаждущих было совсем не в его манере. Постоянное недоверие являлось неотъемлемой частью его натуры. И помимо того он еще был человеком колоссальной, почти патологической гордости. Но под конец срока, когда возвратились даже самые заблудшие души, отсутствие Памира стало еще более заметным. И даже Премьер решила про себя, что если он все-таки жив и находится до сих пор на Корабле, то следует дать ему в награду нечто большее, чем просто прощение. И только так можно надеяться вернуть его.

Всего за двадцать минут до окончания срока в пункт службы безопасности в Порте Бета ввалился крупный мужчина в робе мыслителя и сандалиях на босу ногу. Он спокойно уселся и громко заявил во всеуслышание:

- Кажется, про меня забыли. А я хочу вернуться к своей работе или, по крайней мере, к чему-то ее напоминающему.

Поначалу его идентифицировали как одного из пропавших капитанов. Но ошибка тут же выяснилась.

- Просите прощения у Премьера, - заявил ему генерал - сидевшему в окружении двадцати молодцеватых, одетых в пурпурно-черную форму офицеров полиции крупному некрасивому мужчине. - Это основное условие амнистии, хотя и вполне формальное. Мы вас соединяем. Просите прощения сейчас же. Ну!?

Но Памир отказался.

За несколько тысяч километров Премьер видела, как мужчина покачал головой.

- Я не собираюсь ни за что извиняться. И не утруждайте этим вздором ваши каналы.

- У вас нет выбора, Памир! - пропыхтел генерал.

- И каково же мое преступление? - поинтересовался тот в ответ.

- Вы допустили на борт опасное существо. И были вовлечены в разрушение одного из самых наших редких растений.

- Да неужели? - усмехнулся Памир, пожав плечами. - Но я-то нисколько не чувствую себя виноватым. Ну, может, и сожалею, самую малость.

Премьер продолжала смотреть и слушать, улыбаясь и прикрывая рот широкой ладонью.

- Я поступал так, как считал нужным, - добавил Памир и внимательно осмотрелся, соображая, где может находиться еще один подглядывающий глаз. Наконец, обращаясь напрямую к Премьеру, сказал: - Я не могу просить прощения, по-настоящему просить прощения, поскольку не чувствую себя виноватым.

- Справедливо, - прошептала Премьер себе под нос.

Но офицеры оказались менее сговорчивы. Один за другим они в негодовании качали головами, и самый раздражительный из них - длиннорукий парень, наделенный обезьяньими генами и дурным нравом - пустился в нелепые угрозы.

- В таком случае мы вас арестуем. Суд, неумолимый приговор. И остаток своей бесконечной жизни вы проведете в темной клетке.

Памир совершенно равнодушно посмотрел на кричащего офицера, потом спокойно встал и заявил:

- До конца амнистии осталось всего восемь минут. У меня еще есть время уйти. Вы, кажется, забыли о своих обязательствах. Однако, если вам очень хочется, попробуйте, возьмите меня.

Половина офицеров уже склонялась к тому, чтобы действительно схватить пришедшего.

Но как бы предупреждая их намерения, Памир сделал большой шаг к выходу, потом остановился, задумался и негромко рассмеялся. И снова, глядя прямо в глаза Премьера, сказал:

- Помните этих исчезнувших капитанов? Тех, которые согласно вашей нелепой истории оставили нас по секретному заданию?

Все разом замолчали и, кажется, забыли, как дышать.

- Неделю спустя после того, как они пропали… я видел одного из них…

Весь триллион голосов смолк в ушах Премьера.

Теперь она слышала только Памира и видела только его. И прямо оттуда, со своего поста под Портом Альфа, будто забыв обо всем, закричала:

- Кого!?

Доли секунды этот вопрос гремел в полицейском управлении, и все, кроме Памира, замерли от удивления.

На мгновение Памир позволил присутствующим увидеть свою улыбку, потом присвистнул, сжал кулаки и сделал еще один шаг назад. Теперь Премьер сама отключила все каналы, кроме одного, и предстала перед ним полновесным изображением.

- Кого из моих капитанов ты видел? - голос ее не скрывал волнения.

- Уошен,- тихо и почти удивленно ответил он. Память быстро подсказала Премьеру, что Памир и

Уошен всегда были друзьями. И В эти краткие мгновения она перестала быть Премьером, триллион голосов исчез, Великий Корабль плыл через пространство неуправляемым и брошенным. Впрочем, это ничуть ему не мешало.

- Где ты видел ее?

Памир кратко, лишь соблюдая достоверность, рассказал о своей последней встрече.

- Мне нужен мой прежний ранг, - насладившись эффектом, добавил он. - Мне не надо платы и испытательного срока. Иначе в этом нет смысла.

- Но почему ты считаешь, что заслуживаешь исключения? - усмехнувшись, жестко спросила несколько удивленная Премьер.

- Потому что вам необходимы талант и опыт, - с холодной уверенностью ответил он. - И потому, что вы не знаете, что делала Уошен и куда она делась. А поскольку я знаю об исчезновении гораздо больше, чем сказал, может быть, я помогу вам найти их. Как-нибудь. Когда-нибудь. Может быть.

И тут случилось редчайшее событие: Капитан-премьер не знала, что ответить.

- Мадам, - сухо и формально закончил Памир и пожал широкими плечами, снимая с себя ответственность за все дальнейшее. Затем поклонился. - С моей стороны никакого неуважения, даже в намерениях, мадам. Но Корабль велик и, честно говоря, вы даже не подозреваете, насколько мало вы еще знаете его.

Глава двадцать восьмая

Памир родился в одном из захудалых колониальных миров. Отцу к моменту его рождения едва исполнилось тридцать, что по этим бессмертным временам считалось младенчеством. Мать же, известная пасторша и пророчица, была на целую тысячу лет старше своего повелителя. Она обладала живой красотой и удивительным здоровьем, и, обладая такими дарами, могла выбрать себе любого из местных мужчин. Это позволяло ей, к тому же, с пренебрежением смотреть на всех местных женщин вместе взятых. Но она была странным человеком и по каким-то таинственным причинам решила вскружить голову именно невинному мальчику, а потом и выйти за него замуж. И, несмотря на все столь явные различия, эти двое создали стабильную, даже счастливую семью.

У матери была большая склонность к божкам чужих. Кроме того, она свято верила, что универсум создан тремя Великими Духами - Смертью, Женщиной и Мужчиной.

Поэтому в детстве Памиру постоянно напоминали, что он есть воплощение Мужчины, а Женщина есть лишь его надежный партнер и союзник. Для Смерти как будто бы не оставалось и места. Будучи заодно, два божества временно подавляли третье, делая его слабым и беспомощным.

Однако никогда не следует забывать, что эта стабильность - иллюзия. Смерть притаилась в засаде и ждет, учила его мать. И когда-нибудь однажды каким-нибудь мудреным и невероятным образом она подомнет под себя и мужчину, и женщину - и баланс сил снова восстановится. Что, в общем-то, естественно и справедливо. Мать не уставала повторять, что каждое божество по-своему красиво и каждому отведено для торжества свое время… иначе мир рухнет под грузом великой несправедливости.

Многие годы Памир просыпался среди ночи, гадая, не придет ли Смерть к его постели сегодня, после того как он уснет? И не она ли нашептывает ему сладкие сны? И хватит ли у него сил, чтобы: сопротивляться ее ужасным чарам?

В конце концов, совсем измучившись, Памир рассказал о своих страхах отцу.

Тот, сам еще похожий на мальчика, расхохотался, взял сына под руку и предупредил:

- Не верь ничему, что говорит твоя мать. У нее больное воображение. Оно и у всех у нас, конечно, не совсем того… Но у нее особенно.

- Я не верю тебе, - пробормотал мальчик и попытался стряхнуть отцовскую руку. - Кто же здесь может быть здоровее мамы?

- Ты имеешь в виду, что у нее мозги безотказны, как модем? - Отец был большим, некрасивым человеком; где-то в его генах затаилась кавказская или ацтекская кровь. - Но ведь дело не в этом. Вся правда состоит в том, что мамка твоя настолько стара, что свою нормальную жизнь давно уже позабыла. А жила она тогда, когда еще не додумались до всего этого бессмертия, когда еще даже не представляли, что бессмертие так легко устроить. Она жила на древней Земле, и когда появились настоящие врачи, ей было уже около ста лет. Она стала одной из первых в этом начинании. Именно поэтому она и восприняла новую технологию несколько странно. Даже когда ее мозг заменили биокерамикой, кое-что из старых предрассудков просочилось туда. Память, конечно, пропала, но кой-какие ошибочки вползли. И мелкие, и большие. Но не вздумай повторить все это кому-нибудь еще. Ничего я тебе не говорил. А иначе я всем объявлю, что ты просто сумасшедший, и верить тебе нельзя.

Физически Памир был подлинным сыном своего отца, но темпераментом и чувствами походил на мать.

- Значит, и я сумасшедший, как мама? - задумчиво спросил он, обнимая себя за плечи.

- Нет. Ты унаследовал ее нрав и остроумие. И еще что-то, чему нет названия; Но те голоса, наслушавшись которых она поет тебе свои басни, принадлежат только ей. Ей одной. От них и все эти бредовые идеи.

- Но, может быть, ей можно как-то помочь? - спросил мальчик.

- Скорее всего, нет. Впрочем, если она захочет, чтобы ей помогли, тогда…

- А вдруг когда-нибудь?..

- Нет. Еще одна печальная правда заключается в том, что именно подобные штуки и делают нас молодыми, позволяя не изменяться. Это относится ко всем, почти без исключения. Больное воображение, равно как и здоровое, таит свои разгадки только в коре головного мозга. Только там. И ничто не может вытащить их на божий свет.

Памир кивнул. Без каких-либо протестов и переживаний он воспринял объяснение странностей своей матери, как любой другой жизненный груз. Теперь его больше беспокоило и точно так же заставляло просыпаться посреди ночи иное - настойчивая и опьяняющая идея бесконечно долгой человеческой жизни и таящиеся в этом возможности. Несмотря на новый опыт, он все же не мог сразу изменить своей натуры - и потому продолжал считать, что все вокруг осуждены. Так или иначе. Раньше или позже. Погибнуть.

И навсегда исчезнуть.

Мир юноши состоял из пустынь и бесплодных гор с воздухом, бедным кислородом, с маленькими морями, полными ядовитых литиевых солей. Двадцать миллионов лет назад жизнь процветала здесь; но злосчастный астероид убил все, что величиной превышало микроба. Со временем там, конечно, опять появилась бы многоклеточная жизнь, как это уже однажды произошло на древней Земле. Но люди не дали этому миру развиваться дальше по собственному его произволу. Спустя несколько десятилетий колонисты, эмигранты, их дети и внуки понастроили временных городов, в которых не было ничего, кроме соли и скал.

Моря были очищены от токсинов и населены бледными и скучными подобиями земной жизни. Большие синие тучи из аэрогеля втягивали в себя конденсированную воду. Затем эти тучи окружали силовыми полями, которые выпаривали их, и мягкие дожди проливались на новые фермы и молодые зеленые леса.

К тридцати годам Памир пришел к выводу, что его родина - весьма унылое место, с каждым днем становящееся все более и более унылым. Порой он лежал где-нибудь на гребне горы, над ним темнело с приходом ночи розоватое пыльное небо и открывались туманные россыпи холодных далеких звезд. И он поднимал руку к небесам, приветствуя эти пронзительные маленькие вспышки света.

- Вот где хочу я быть, - часто говорил он себе.

Там.

И как только появилась такая возможность, Памир пришел к матери, сгорая от желания рассказать ей, что эмигрирует, и они никогда больше не увидятся.

Дом матери был красив, но красив тоже на какой-то особенный лад, точно так же, как его владелица. Она жила в изолированном жерле давно потухшего вулкана. Подземный дом отличался какой-то противоречивой, почти сумасшедшей роскошью и находился в процессе постоянной переделки. Роботы и вымуштрованные обезьяны наполняли воздух тучами пыли и руганью. Все комнаты согласно причудам владелицы были вырезаны из мягкого камня, а переходы меж ними представляли собой пустые вулканические каналы, соединенные по своей магматической логике.

Мать не верила солнечному свету, поэтому окна и атриумы были редки. Наоборот, все было устлано и закрыто толстыми коврами из благоухающего компоста и навоза, синтезированного за большую цену и заквашенного спорами мигрирующих грибов. Грибы в этом сыром стоячем воздухе вырастали огромными и начинали испускать из-под своих широких шляпок слабый свет, рассеянный и красноватый. От более маленьких, дождевиков, и еще каких-то, похожих на кусочки меха грибков шло золотое и голубоватое сияние. Чтобы поддерживать экологию, между грибами, как скот, паслись огромные жуки. А чтобы контролировать популяцию жуков, во влажной темноте шныряли похожие на драконов ящерицы.

Памиру потребовалось больше трех дней для того, чтобы найти мать.

Нет, она не пряталась ни от него, ни от кого другого. Но со времени его последнего посещения прошло пять лет, и бригады строителей по ее указаниям просто закрыли множество проходов. Остался незастроенным лишь единственный узкий вход, не нанесенный ни на какие карты.

- Ты выглядишь взволнованным, - были первые ее слова.

Памир сначала услышал эти слова и лишь потом увидел мать. Продираясь через мерцающий лес, он обошел массивную ножку векового гриба с величественным названием «возлюбленная смерти» и обнаружил, что на него взирает двухголовый дракон величиной с хорошую собаку - сросшаяся от долгого пребывания вместе парочка ящериц, любимцев матери.

Мать сидела на высоком деревянном стуле, держа в руках сплетенный из золота поводок с двойным ошейником. Одна голова сидящего на поводке дракона издавала шипение, а другая, которой он с детства боялся, пробовала воздух крошечным языком цвета пламени.

Точнее, не воздух, а его, Памира, запах.

Мать была старая, больная, и все же казалась скорее прекрасной, чем сумасшедшей. Памир не сомневался, что именно это и позволяет ей соблазнять мужчин и даже выходить за них замуж. Она была маленькой и бледной, как ее грибы, если не считать копны густых вьющихся черных волос, которые только еще больше подчеркивали эту бледность. Острое миловидное лицо улыбалось, но как-то неуверенно.

- Ты навещаешь меня так редко, что вряд ли можешь считаться настоящим сыном, - усмехнулась она. - Быть может, ты призрак.

Памир осторожно отмолчался. Дракон, скользнув, рванулся вперед и вырвал поводок из рук матери. Теперь обе головы злобно шипели.

- Он забыл тебя, - предупредила мать.

- Послушай, - Начал Памир, и его сильный голос эхом пронесся по всему подземелью.

- О нет, прошу тебя, сегодня никаких печальных известий! - остановила она его.

- Я собираюсь уехать.

- Но ведь ты только что приехал!

- Я имею в виду, мама, на другой звездный корабль.

- Говоря так, ты поступаешь жестоко.

- В этом еще нет ничего жестокого. Вот когда я действительно уеду…

Старое подгнившее кресло заскрипело, выпуская мать из своих объятий. Она поднялась на свои ножки-палочки, и тяжелое дыхание вырвалось из ее груди.

- Куда ты отправляешься?

- Не знаю, все равно.

- Следующий корабль - всего-навсего бывший бомбовоз, «Илассия». - Для отшельницы мать была на удивление осведомленной. - Подожди еще десять лет, - предложила она. - Подойдет «Белтер», это прекрасный новый лайнер…

- Нет, мама.

Женщина глухо простонала, потом остановила сама себя окриком «спокойно», прикрыла веки и принялась петь, размахивая руками и молясь. Словно свистуны.

Свистуны были племенем чужих, живущим по соседству. Крошечные существа, несколько туповатые и полные предрассудков. Некоторые слабовольные люди верили, что свистуны могут заглядывать как в будущее, так и в прошлое. Используя определенные .ритуалы и присоединив к нему свой чистый дух, некоторые из свистунов занимались магией. Сколько раз Памир спорил с матерью на эту тему! Эти маленькие зверьки упорно считали, что прошлое столь же туманно и неизвестно, как и будущее, и песни их были обращены и к тому, и к другому.

Мать стала раскачиваться и произносить заклинания, потом вышла на пустое темное пространство посреди зала и, задрав длинную юбку, пописала, не приседая. Потом принялась изучать расположение брызг. Наконец, с искаженным лицом и неподходящей к ситуации улыбкой объявила:

- Это хорошо. Да, тебе нужно уезжать. Прямо сейчас.

Памир был поражен, но старался никак не показать своего удивления. Подойдя поближе, он распахнул руки, готовый обнять и расцеловать эту старую женщину. Больше он никогда не вернется сюда, никогда не увидит главного в своей жизни человека. Торжественность момента сделала его по-настоящему грустным, и какой-то части его существа отчаянно захотелось расплакаться.

- Это судно - твоя судьба.

Мать произнесла эти слова столь серьезно, с такой непоколебимой уверенностью, что Памиру не оставалось ничего иного, как ей поверить.

- Ты должен сделать это,- продолжала она, и улыбка внезапно осветила все ее личико, выглядевшее теперь действительно сумасшедшим. - Обещай мне, что отправишься туда немедленно.

Это была ловушка. Таким неуклюжим, дурацким способом она пытается обмануть его чувсва.

- Обещаю, - неожиданно услышал он свой голос. Мать казалась удовлетворенной, но что-то в ее больших

и бледных глазах говорило о затаенном ужасе.

- Благодарю, - вдруг сказала она и рухнула перед ним на колени, прямо в лужу своей мочи.

Двухголовое чудище снова зашипело и приблизилось к Памиру, и тогда он сделал, наконец, то, что ему хотелось сделать уже давно - железным кулаком со всей силы ударил по той из двух голов, которой боялся, но тут же почувствовал острую боль, а потом жар от быстро восстанавливающего себя пальца.

Мать снова запела на языке чужих.

- Ну почему, почему ты не можешь быть нормальной?! - воскликнул Памир, и это были его последние слова, обращенные к матери.

Он развернулся и бросился прочь из подземелья, впечатывая следы в приторно пахнущие, черные как ночь ковры из навоза.

Бессмертия в полном смысле слова, конечно, не было.

Просто современная жизнь с ее техническими чудесами и медицинскими возможностями была пронизана духом изобретательности и упорства, которое позволяло живущим выкарабкиваться из всех переделок, болезней и равнодушия.

Однако даже несмотря на это в ближайшие два года Памир три раза находился лицом к лицу со смертью; находился настолько близко, что его душа уже была готова покинуть тело, память исчезнуть и не оставить после себя решительно ничего.

Когда бомбовоз вышел на орбиту, мать прислала ему подарок - небольшую сумму денег, сопровожденную странной запиской: «Я пела. Я видела. Это именно та сумма, которая тебе нужна. Именно та сумма денег».

Памир устроился учеником инженера отнюдь не по указанию судьбы и даже без всякой зарплаты - просто это давало право бесплатного проезда. Система дальнейшего продвижения заключалась в следующем: если один из инженеров умирал или менял работу, его место занимал ученик, уже достаточно нахватавшийся знаний в корабельной библиотеке и натасканный учителями.

Очень быстро Памир понял, что инженером самого низкого ранга был Бесшабашный - так люди называли некое племя гуманоидных чужих, славившееся своим идиотизмом.

И Памир решил, что уж эту-то работу он себе заполучит.

Сознавая всю опасность задуманного, он все же без всякого разрешения пробрался однажды в кабину Бесшабашного, уселся и начал атаку.

- Во-первых, - заявил он, - я инженер гораздо лучший, чем ты. Согласен? - Последовало молчание, вероятно, означавшее согласие. - Во-вторых, меня любит команда. Они предпочитают в любом деле меня, а не тебя. Я прав? - Опять одобрительное молчание. - И, наконец, я заплачу тебе за это дело. - Памир назвал тщательно вычисленную сумму. - Да и без работы ты не останешься. В ближайшем порту пересядешь на другой корабль, где никто не знает, какое ты говно.

Из дырки, которой Бесшабашный ел, раздался низкий тихий и влажный звук.

Из другой - которой он дышал и говорил - прозвучал злобный визг.

- Трахайте вашу обезьяну сами,- сказал переводчик.

- Да ведь ты идиот, - поспешил еще раз уверить его Памир.

Чужой вскочил на ноги и пошел прямо на стоящего перед ним огромного человека.

- Ладно, все нормально, - успокоил его Памир. - Подумай-ка еще годик над моим предложением, и я снова приду к тебе. Но на этот раз денежек будет уже поменьше.

Но оскорбленный Бесшабашный отомстил раньше и совершенно неожиданно. Отомстил так, что поразил самого юного Памира.

- Пропал скателл, - объявила Главный инженер спустя всего двадцать часов после разговора Памира с Бесшабашным. - Работенка как раз для тебя, Памир. Последний раз мы слышали его где-то под брюхом, в самом центре.

На более современных судах скателлы охотились сами по себе, но это были дорогие машины, а на старом бомбовозе модели были устаревшие, да и в весьма ограниченном количестве. Втиснувшись в скафандр, предназначенный специально для такого предприятия, Памир отправился в путь. В трюмы корабля вел трехкилометровый туннель, причем последние полкилометра надо было тащиться пешком. Затем следовало перебраться на пушплейт. Пушплейтом (ПП) называлась огромная тарелка, построенная первоначально из металлокерамики с бриллиантовым армированием; сверху она была затянута дешевой гиперфиброй, рваной и протертой за многие столетия. Внутри тарелки было несколько проходов. Памир уверенно шел вперед, и посудина тряслась под ним от постоянной детонации. Словом, предприятие это препротивное, и всякого слабого, нерешительного человека тотчас охватила бы волна отвратительной клаустрофобии. Подобное задание было отличной проверкой характера, и Памир принял его без всяких жалоб и сожалений, на каждом шагу подбадривая себя тем, что раньше или позже сам станет посылать учеников в эти не столько страшные, сколько отвратительные на вид коридоры.

Центральный диск не был жестко прикреплен к центру тарелки. Круглая конструкция в километр диаметром служила неизвестно чему. Каким-то давним взрывом разнесло большую часть арматуры, но поскольку диск был самой толстой частью тарелки, его ремонт вполне мог подождать еще пять-шесть столетий.

Мигающий сине-белый свет приветствовал Памира.

Он помолчал, потом связался с Главным инженером, а та, в свою очередь, с капитаном, требуя остановки двигателя на время ремонта. Пассажиров и команду предупредили, что мощность резко упадет, потеряв добавочные лошадиные силы. Огни снова замигали и погасли, тарелка остановилась.

Памир пошел туда, где взрывом была сорвана крыша прохода. Его ботинки скользили по черному исцарапанному полу.

Скателл обнаружился в центре кратера, представлявшего собой воронку от давнего взрыва, что было весьма странным местом. Какого чёрта его сюда занесло?

Он оказался мертвым. И, что было хуже всего, совершенно бесполезным. Его запросто можно было оставить здесь. Но Памир чувствовал, что почему-то прямо-таки обязан вытащить его, и потому оторвал ноги от пола и включил свой ранцевый двигатель, который и унес его на дно кратера. Там он кое-как открутил скателлу головку, чтобы посмотреть, нельзя ли хоть как-нибудь спасти машину.

Зачем он вдруг посмотрел наверх? Позже он никогда не мог себе объяснить, почему сделал это.

Проигрывая события заново, Памир все думал об этом, пытаясь понять - зачем? Бомбовоз шел к солнцу класса К и двум его новым планетам, уже заселенным колонистами. Может быть, он поднял голову, чтобы посмотреть на них невооруженным глазом? Все-таки он был еще очень молод и очень хотел увидеть свое первое новое солнце, бывшее для него тогда предвестником множества новых экзотических мест… и, подняв голову, он вдруг увидел вспышку света и несущееся на него сверху нечто. Каким-то инстинктивным движением Памир успел развернуться, бросив инструменты, и включить свой двигатель на полную мощность…

Памира несло к тому месту, откуда он спускался. Но слишком рано он подумал, что спасся.. Ему не хватило буквально нескольких метров до края кратера, когда раздался оглушающий взрыв. Его отбросило к противоположной стене и буквально размазало по поверхности тарелки…

Сохранился только хорошо защищенный шлем и обожженный череп, в котором с трудом можно было опознать человеческий. Но корабельный хирург был мастером своего дела - только такой и был необходим, как гарантия безопасности на устаревшем судне - и спустя три месяца душа Памира вселилась в новый мозг. Его новое тело весьма напоминало старое.

Когда судно встало в эллинг в первом из новых миров, в палату терапии, где Памир заканчивал двухчасовой цикл изометрии, проскользнула Главный инженер.

- Бесшабашный никогда не брал взяток. Никогда, - с презрением и любопытством сообщила она.

Памир кивнул, вытирая жирный пот с лица и груди.

- Ты не оставил ему выбора, - вздохнув, добавила она. - В соответствии с его природой парню не оставалось ничего иного, как жаждать отмщения.

- Знаю, - проворчал Памир. - Однако я не ждал подобных приключений на свою задницу.

- А чего ты ждал?

- Просто драки.

- Думаешь, выиграл бы?

- Нет. Полагаю, что нет. - Памир грубо рассмеялся. - Но что выживу, был уверен. И что эта тварь все-таки уступит мне свое место - тоже.

- Однако, это решаю я. Памир и глазом не моргнул.

Инженер тяжело вздохнула и оглядела палату.

- Твой соперник ушел, - наконец, сообщила она. - И увел с собой половину команды. - Здешние жители платят большие деньги за хороших инженеров…

- Значит, я занимаю пост? - после красноречивой паузы уточнил Памир.

Инженер кивнула.

- И чем я вам за это обязан?

- Что ты имеешь в виду?

- Или я плачу, или это милосердие с вашей стороны, требующее благодарности в дальнейшем. Но я не знаю, сколько еще проживу, и потому предпочитаю платить за все, что получаю, сразу. Иначе не беру ничего.

Обладая талантом, самодисциплиной и абсолютным отсутствием карьеризма, Памир быстро добрался до должности Главного инженера.

В последующие шестьсот лет их старая развалина дважды обновила все оборудование. Во время последней реконструкции старый бомбовый двигатель заменили атомным, добавили два довольно современных сопла и пушку с антивеществом. Корабль вез десять тысяч колонистов в мир класса Земля. Впереди находилась густая бахрома туманности Урт - весьма неудачное место для звездолетов. Вся карта была усеяна обозначениями препятствий, слишком хорошо известных, чтобы не обращать на них внимания. Однако смертельной опасности они все же не представляли, поэтому из-за нехватки времени и большого долга, висевшего на корабле, капитан решил идти прямо сквозь эту проклятую бахрому.

После ремонта старая ПП была освобождена от лишней массы и покрыта новой гиперфиброй, а весь громоздкий аппарат перемещен поближе к носу. Тарелка абсорбировала космическую пыль, разбивала гальку и небольшие ки, а на больших дистанциях распыляла наиболее опасные препятствия.

Инженерам требовалось постоянно следить за ключевой системой и в случае необходимости проводить ее срочный ремонт. На большинстве звездолетов Главный инженер только руководил этой работой, но Памиру, как человеку молодому, почему-то претило такое распределение обязанностей. К тому же он сам большую часть жизни прожил на этом изуродованном инвалиде и потому лучше кого-либо другого знал его слабые места. Поэтому он, не дергая лишний раз подчиненных, сам влезал в скафандр и шел знакомыми проходами тарелки, иногда не вылезая оттуда по двадцать, двадцать пять дней, и лично исправлял добрую половину всех неполадок.

Но Памир никогда не видел, как именно подходит комета. Единственным предупреждением была быстрая, почти ослепляющая вспышка света. На этот раз пушки не включились, поскольку цель находилась уже слишком близко. С математической ясностью Памир понял, что столкновение неизбежно, и неизвестно зачем сжался в комок, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Он глубоко вздохнул, как в последний раз и…

Потом наступила темнота.

Темнота, более пустая, чем сам космос, и еще более холодная.

Он не знал никого из тех, кто за ним ухаживал, и все они молчали о судьбе команды, пассажиров и даже самого судна.

Наконец кто-то, вероятно, настроенный в этот день добродушно, пояснил:

- Вы весьма везучий молодой человек. - По лицу говорящего расплылась улыбка. Голос был сладок до головокружения. - Вы единственный, кому удалось выжить в этой мясорубке, дорогой. Корабль с Белтера обнаружил ваши останки в этой старой ПП.

И снова тело Памира было восстановлено практически из ничего. Все еще не доделанный до конца и очень слабый, он лежал на белой госпитальной кровати, в кювезе, весь опутанный датчиками, которые неустанно отмечали его неуклонное выздоровление.

Но, несмотря на слабость, он добрался до руки говорившего.

Тот попытался взять его большую руку в свои, но она вырвалась и нервно зашарила по больничной койке.

- Что… с остальными? - прохрипел Памир голосом, еще мало напоминавшим человеческий.

- Долгие жизни завершились заслуженным отдыхом. И это лучшее, что могло быть, - с некоторой неуверенностью пояснил тот.

Рука Памира невольно потянулась к свободному от проводов горлу.

Врач попытался отвести руку, но бесполезно.

- Все погибли в считанные мгновения и совершенно безболезненно, - прошамкал он. - Не надо волноваться. Никто не мучился, никто не страдал. Разве не так хотелось бы умереть и вам?

Рука отпустила горло, и уже каким-то другим голосом Памир ответил:

- Нет. - А его заново рожденные глаза все смотрели куда-то в пространство, теряя фокус. - Я лично хочу вытерпеть все возможные страдания, хочу мук. Когда смерть придет за нами - а я надеюсь, этого недолго ждать! - то передайте ей, что я хочу худшего из всего, что она может предложить. Самого худшего. Я всегда этого хотел и буду хотеть…

Столетиями Памир болтался между звездами. Наконец он осел в каком-то богом забытом колонизированном углу, среди полуразрушенных городов на самой окраине Млечного Пути. Однажды колонию потрясла ошеломляющая весть о том, что между галактиками обнаружено неизвестное межзвездное судно. Никто не знал при этом, откуда оно взялось, куда направляется и почему вообще находится там. Но каждый мало-мальски уважающий себя мир тут же отправил свои делегации, чтобы захватить судно в собственность.

По простому стечению обстоятельств первыми оказались люди. Союз Белтера с его колоссальными материальными возможностями тут же начал строительство новых легких быстроходных судов. Чтобы опередить других, первые корабли флотилии были отправлены еще недостроенными - они представляли собой маленькие астероиды. Предпочтение именно этому классу судов было отдано за удачное сочетание в их конструкции металлов, ледяной воды и карбонатовых газов. Корабли представляли собой минимальных размеров полые цилиндры, оборудованные более или менее сносным жильем, впрочем, вполне безопасным, с приделанными к ним двигателями и огромными топливными баками.

Для комплектования экипажей Белтер призвал по контракту прежде всего всех имевшихся в его распоряжении инженеров со всеми их талантами и ноу-хау, а затем и просто всех желающих, стремясь помочь томящимся без работы людям.

Памир с его большим опытом межзвездных перелетов, естественно, сразу же попал в ведущую группу.

Слухи обещали, что часть команд будет включена в великую миссию. Поначалу Памир решил, что пригласят и его, а он откажется. Конечно, попасть на неизвестное судно в числе первых было интересно, но район, в котором оно находилось, считался запущенным и диким. Однако человек, обладающий железным здоровьем и собственным звездолетом, может и сам посетить десятки неизвестных миров, еще никогда не виденных никем другим. Памир решил, что его судьба определена и без чьего бы то ни было соизволения.

Однажды ранним утром он плавал в сумрачном пыльном туннеле, ожидая окончания спора между архитекторами и биологами, которые никак не могли договориться о нужном изгибе этой коммуникации. Угол изгиба мало интересовал Памира. Неожиданно появилась сотня идущих цепью и только что прибывших из самых отдаленных районов Млечного Пути капитанов. Все они были одеты в новенькую зеркальную форму, придуманную специально для великой миссии.

Впереди группы шла пара женщин с Белтера - обе очень высокие; про первую из них говорили, что она добивается кресла Главного капитана.

Ее подруга с лицом, заостренным, как нож, и невероятной важностью во взоре, увидела плавающего по коридору с отсутствующим видом Памира.

- Вот этот, мадам, - кивнула она на него своей коллеге. - Он единственный, кто выжил после крушения «Илассии».

С тех пор прошли века, но страшное крушение помнили.

Памир рассеянно кивнул, а дискуссия насчет угла изгиба внезапно смолкла.

Будущий Премьер улыбнулась и решила, что момент требует определенной торжественности.

- Мне бы хотелось, чтобы один из вашей команды отправился с нами! - объявила она. - Он приносит удачу.

Но остролицая женщина воспротивилась.

- Повезло только ему одному, мадам. Все остальные, и в том числе корабль, погибли, - напомнила она.

Памир почувствовал, что начинает ненавидеть ее. Прищурившись сквозь черную пыль, он разобрал ее имя на бейдже - Миоцен. И попытался вспомнить все, что было о ней известно.

Молва утверждала, что она молода и амбициозна, как никто другой.

- Вам интересно мое предложение? - снизошла будущий Премьер к низшему из своих подчиненных. - Хотите ли вы покинуть нашу галактику?

«Нет уж, благодарю», - подумал он.

Но что-то необычное было во всей этой внезапно сложившейся ситуации, в этой черной пыли, в появившихся двух капитанах, в этом разговоре насчет везения… и все это, каким-то странным образом сложившись внутри него, заставило его выразить согласие.

- Да, я хочу. Решительно хочу.

- Отлично, - ответила огромная женщина. - Надо использовать любую подвернувшуюся удачу. Если даже вы и припрятали ее лично для себя.

Это была шутка, и шутка дурная. Памир не мог заставить себя рассмеяться, хотя все остальные вокруг покатывались от хохота.

Вторым человеком, который не смеялся, оказалась Миоцен.

- Едут те, кто заслужил это, - напомнила она. - И никто иной. Поскольку судно будет достраиваться уже в пути, без всякой внешней помощи, мы не имеем возможности брать на борт кого попало.

И очень скоро Памир понял, что сделал правильный выбор: теперь ему не хотелось ничего иного, как только быть частью этой отборной команды. Следующий год он работал безукоризненно, не спорил с начальством и вывел свою маленькую группу в лучшие из лучших. Но чем ближе подходил срок, тем больше его одолевали сомнения. Памир знал себя слишком хорошо; знал, что он хороший инженер и больше ничего. Люди вокруг интересовались техникой гораздо больше, чем себе подобными, они шутили об атомной энергии, сплетничали о физических явлениях, и лучшими их друзьями были всевозможные аппараты. Несколько инженеров благополучно и счастливо жили с роботами собствеиного изготовления, у которых были вполне женственные формы, теплая кожа и хорошенькие кукольные личики.

Однако когда наступили последние сроки, страх Памира вдруг перешел в смирение.

Он скромно принял участие в ритуале отыскания своего имени в списке утвержденных кандидатур и крайне удивился, не обнаружив себя там.

После пары ночей, проведенных в беспробудном пьянстве и употреблении сильнейших наркотиков, удивление переросло в гнев. Месть замаячила как сладкая награда. С логикой Бесшабашных Памир сделал оружие из лазера с увеличенной частотой Выстрелов и без страхующих насадок. И так, со спрятанным лазером, пробрался через заграждения отрядов безопасности и вошел в пол у достроенный корабль, бормоча себе под нос что-то вроде: «Я тебе покажу, блин, везение!»

Капитаны уже жили на борту. Может быть, Памиру хотелось только попугать их, а, может, и похуже, но как только месть превратилась из мечты в необходимость последнего действия, гнев его растворился, и он почувствовал отвращение к самому себе.

Такое он испытывал впервые.

Не желая признавать истины, он свалил всю вину на действие наркотиков и продолжал красться по длинному коридору, кончавшемуся тупиком.

Ах, везунчики работают тут, заводил он сам себя.

После окончания работ корабль обещал стать лучшим из того, что создавали когда-либо человеческие руки и разум. Но это были не его руки и не его разум! Й тут он понял, что его не волнует этот корабль, а все мысли и желания устремлены туда, где плывет в черной бездне неизвестно откуда взявшееся ископаемое…

Может быть, под действием наркотиков или от отчаяния, события его еще не очень продолжительной жизни - отъезд из дому, путешествие на «Илассии», крушение, удивительное спасение, - все эти случайные события неожиданно выстроились в неизбежную Судьбу и Великое Предназначение. Все перипетии его жизни, включая даже самые незначительные, имели место лишь для того, чтобы привести его сюда и оставить здесь, пьяного, накаченного наркотой и жаждущего неизвестно чего. И именно тут и в этот момент Судьба впервые предстала Памиру во всей своей наготе.

Надо остаться на борту во что бы то ни стало.

Но зайцем долго не продержишься. Какие там тысячелетия, не спрятаться и на сто лет!

Единственным решением оставалось неизбежное.

То, что сделал Памир в следующие мгновения, могли сделать очень немногие. Для людей, с детства привыкших к мысли о счастливой жизни в течение тысяч, а может, и миллионов лет, сама мысль о том, что эту жизнь можно сознательно поставить под угрозу смертельной опасности, была невозможна как таковая.

Но Памир уже умирал.

Умирал дважды.

Его рука, державшая лазер, не дрогнула, наоборот, она стала только уверенней. И неведомое чувство счастья разлилось по всему телу. Он аккуратно прислонился к стене туннеля, прикинув, как это карбонатовое говно расплавится вокруг его сожженного тела и как эта грязь поглотит его.

Он ощутил страх только в последнюю секунду.

Памир не умел и не любил петь. Но в тот самый последний момент, когда лазер должен был выстрелить, он вдруг с удивлением услышал свой голос, выводящий древнюю мелодию свистунов, которую пела ему под шипение двухголового дракона сумасшедшая мать.

- Всего в этом мире много, а я лишь один, Как перст - пел он. - Сколько бы ни было тварей, как я - не сыскать окрест. Все будет по-прежнему, я же не буду таким, как сейчас. Я с каждым мгновением - разный. И умираю лишь раз. Всегда и навеки я буду здесь и сейчас, здесь, но я…

Глава двадцать девятая

Памир никогда не видел, чтобы руки Главного капитана вели себя так беспокойно.

Все двери усилены, армированные люки закрыты, бригады службы безопасности держали оружие наготове и хмурили лица. В ярком влажном воздухе висела болезненная нервозность. Сначала Памира допрашивали два капитана и Вице-премьер. Его напрямую спрашивали об Уошен и Миоцен. Что он видел? Что слышал? И что он сам говорил пропавшим офицерам? Он отмолчался, но потом как бы между прочим сказал, что за двадцать секунд до того уже связался с Премьером и информировал ее о том, что перед ним появилась пара призраков, и в дальнейшем обо всем будет сообщать напрямую ей.

- Они мёртвы,- заметил он. - Но все же по-прежнему входят в неофициальную иерархию.

Потом его стали расспрашивать о путешествии по Кораблю, о том, как именно он это делал, и видел ли что-нибудь достойное интереса в данном деле.

Всем было известно, что любое путешествие по Кораблю, будь оно даже самым коротким, приносит множество странных встреч. И Памир подробно рассказывал, как он видел парочку синешеих головорезов, совокуплявшихся у всех на виду, кальмаров, занимавшихся черт знает чем в их странной школе, и даже упомянул о том, что на переезде к мосту заметил одинокого человека, совершенно голого, если не считать таблички со сделанной от руки надписью: «Конец здесь!»

Следователи тщательно записывали всю эту ерунду. Потом их подчиненные разберут все происшествия по косточкам и, если надо, проведут дальнейший розыск.

Постоянное неутомимое исследование всех настроений, поведения и событий на Корабле продолжалось.

Наконец открылся последний люк, и Памир вошел в рубку. На него посмотрел робот с корявой физиономией и быстро произнес:

- Наконец-то! - Робот развернулся всем корпусом, оставив лицо обращенным к Памиру, и приказал: - За мной! Бегом!

Памир во всю прыть помчался следом.

Административный центр Корабля простирался на три километра в длину и полкилометра в ширину. Потолок поддерживали высокие зеленоватые арки, с которых свисала красивая паутина, готовая в нужный момент перехватить кого нужно.

По коридорам гудела на специфическом коммуникационном диалекте многотысячная толпа капитанов, их помощников, людей и чужих. И весь этот многоголосый гул поднялся из-за пропавших капитанов. Говорили о поисках то в одном, то в другом месте Корабля, то наверху, то в глубинах. А когда переставали говорить люди, раздавались характерные писки и щебет роботов, обменивающихся последней информацией о том, что и где уже найдено, чтобы, наконец, обнаружить обоих призраков.

Были сделаны и выставлены на всеобщее обозрение два голографических изображения призраков.

Они прошли последнюю сотню метров, и робот хрипло предупредил:

- Сегодня она хочет только полной откровенности. И ничего больше.

Обычно Премьер не особенно одобряла безоглядную откровенность.

- Не волнуйся, - Памир вздохнул и мысленно улыбнулся.

- Это моя работа, - смутился робот. - Извините. Они вошли в квартиру Премьера. Памир снял фуражку, одернул форму и вытер с лица пот. Потом несколько раз вздохнул поглубже, чтобы успокоиться, и открыл гиперфибровую дверь, за которой стояло несколько дежурных генералов службы безопасности - мужчин и женщин в черной форме с оружием. Охранники рассматривали новоприбывшего со ставшей уже профессионально привычной смесью недоверия и неприязни на лицах.

В их глазах Памир являлся несомненным предателем: проныра, заставивший их хозяйку наградить его не только полным прощением, но и назначением на старый, совершенно незаслуженный пост.

Возвышаясь над генералами, стояла сама Премьер, рассеянно глядя на входящего Памира. Потом она прикрыла глаза, махнула обеими руками и сказала молчащим генералам:

- Уйдите все. Чтобы никто ничего не слышал. Продолжайте поиски и сообщайте обо всем немедленно. Ясно?

- Слушаюсь, мадам, - хором ответили тридцать склоненных голов.

В мгновение ока все они исчезли, оставив только тысячи спрятанных камер и немереное количество простых роботов.

Покои Премьера были небольшими, даже меньше, чем квартира самого Памира, например. В ее распоряжении находилась лишь половина гектара, поделенного на множество маленьких комнат, каждая из которых была украшена живыми коврами и настенными драпировками, довольно грубыми изделиями простых земных существ, а также ярко раскрашенной мебелью, предназначавшейся лишь для посетителей.

Премьер выгодно смотрелась в каждом из этих маленьких помещений, чего и добивалась. Она поглядела на Памира сверху вниз, но затем широкой улыбкой дала понять, что все формальности закончены.

Улыбка, впрочем, вызвала у него удивление.

- Памир, - тепло и открыто обратилась она к нему. Он спрятал удивление и учтиво поклонился, не отводя глаз от ее длинных ног, обнаженных и золотистых, особенно эффектных на фоне снежно-белого мраморного пола.

- Мадам. Чем могу помочь? Мадам.

- Я изучила твой рапорт о недавних событиях. Отличная, тщательная работа. Как обычно. Полагаю, ты ничего не упустил.

- Ничего. - Он посмотрел, как отражается его удивленное лицо в зеркале ее формы. - Вы нашли их, мадам?

- Нет. - А сказала бы она, если бы нашли? - Нет, - еще раз повторила она. - И я все больше уверяюсь в том, что искать нам нечего. Во всяком случае, пропавших капитанов.

Он сморгнул, оценивая эти слова.

- Значит, с нами говорила не Уошен?

- Я думаю, что это была просто чья-то злая шутка. - Она не улыбнулась, как должна была бы улыбнуться, произнося подобную тривиальность. - Голографическая проекция. Синтетические тела. Следы привели нас к станции, которая спустя минуту была разрушена. Очевидно для того, чтобы придать истории более правдоподобности.

- Вы не правы, мадам,- подумав секунду, возразил Памир. Она молчала и ждала. - Я видел именно Уошен. Я узнал ее, хотя она и решительно изменилась. Очень загорелая, я бы сказал, прокопченная кожа, какая-то грубая форма…

- Я прекрасно помню, как они обе выглядят. Не утруждайся.

- Но зачем кому бы то ни было, человеку или чужому…

- Подделывать их?

Премьер играла свою игру. То, во что она сама верила, было вторично по отношению к тому, чего ей хотелось добиться от Памира. О специфике ее желаний можно было догадаться только случайно. Практически же - невозможно вовсе.

- Эту шутку мог сыграть враг, - предложила вдруг она с внезапной уверенностью. - Кто-то хочет, чтобы я и мои люди выглядели круглыми идиотами. - Памир молчал. - Аутентичные или нет, но эти призраки имели контакт только с нами двоими. Почему выбрали меня - понимаю. Впрочем, и тебя тоже. Ведь только ты утверждал, что видел Уошен после ее исчезновения. Не так ли?

- Так.

- Этот сраный Медулла оссиум, - выругалась Премьер. Памир ждал.

- Это слово что-то говорит тебе?

- Костный мозг. Место, где рождается кровь. Кажется, больше ничего.

- Мы нашли все миры с таким именем или хотя бы отчасти похожим на него, - махнула она рукой в сторону роботов. - На всех чужих языках. Но все они очень далеко. И столь же далеко были в далеком прошлом.

- Если вы не шутите, - осторожно начал он. Теперь ждать настала очередь Премьера. Памир понял,

чего она хочет.

- Я ничего не знаю, мадам. Видеть Уошен и Миоцен было для меня настоящим шоком…

- Верю, - остановила его она, впрочем, без особой убежденности, и посмотрела ему в глаза долгим взглядом. - А во что ты веришь? Разумеется, вне всяких эмоций?

Сердце Памира забилось, и рука невольно потянулась к горлу.

- Они очень хитры, эти призраки. И я думаю, что они все еще где-то на Корабле. Уошен и Вице-премьер Миоцен. А, возможно, и остальные исчезнувшие.

- Дважды, - вдруг перебила его Премьер. - Раз и другой. Дважды.

- Что, мадам?

- Дважды я вытаскивала тебя из ямы, Памир. Помнишь? - Широкая, даже добродушная улыбка показалась на золотистом лице. - Я уже почти забыла про первый раз, но ты, конечно, помнишь. Тогда, вначале, когда инженеры вытащили твои останки… они собирались оставить тебя в таком состоянии до тех пор, пока не переправят в ближайшую тюрьму…

- Я помню, мадам.

- Но я спасла тебя. - Это было произнесено со смесью горечи и некоторого удовольствия. - Я решила, что человек, который настолько хочет быть с нами, что даже не ценит свою жизнь, не может не быть талантливым. Именно поэтому я приказала восстановить тебя, и когда твои коллеги отказались работать под твоим руководством, разве не я пригласила тебя стать капитаном?

Не совсем уж и так. Идея добиться звания капитана была его собственной, и инициатива принадлежала тоже ему. Но он знал и то, что лучше не спорить, а потому только поклонился и сказал:

- Я только хотел послужить вам и Кораблю.

- Совершив пару проступков?

- Один, - ответил он, отказываясь попадать в эту простую ловушку.

- И ты честно не знал об этих проделках с призраками?

- Даже если это и проделки, не знал. Не знал, мадам.

- И что же нам делать, Памир? Я хочу услышать это именно от тебя.

- Если вы хотите. Если я смогу, - решительно начал он. - Я могу облазить весь Корабль в поисках Уошен. В поисках их всех. Официально или каким-нибудь иным образом.

- И ты хочешь этим заняться?

- С радостью.

- Да, ты вполне квалифицирован для этого. - И снова, тыча пальцем в старые раны, добавила: - Ты ведь можешь обманывать мою службу безопасности весьма долго. И, как видно, без особых усилий.

Ему ничего не оставалось, как посмотреть ей в лицо, задержав дыхание.

- Поскольку уж речь зашла об этом, - продолжила она, - то и еще несколько слов о твоей преданности. Короче, я открываю карты. Если ты найдешь Уошен, я прекращу вести наблюдение за каждым твоим шагом. Ясно?

- Еще бы! - с холодной ясной улыбкой ответил он, поклонился и добавил: - Если я найду этих пропавших капитанов, если они живы… то вы будете слишком заняты ими, чтобы возиться со мной… Мадам.

Глава тридцатая

Памир сидел в темной оранжерее на пне благоухавшего розового дерева. Оранжерея находилась прямо в центре роскошных апартаментов в одном из самых старых и дорогих человеческих районов. Их занимала пара, соединившая свои жизни еще в ранних тысячелетиях путешествия, но даже во время визита Памира не прекращавшая свои объятия и шепотки, что заставляло его страдать от закипавшей где-то в глубине души зависти.

Кви Ли была богатой и очень старой женщиной. Рожденная на Земле, она унаследовала свою удачу от дедушки-китайца, который сделал себе состояние на пиратстве и торговле наркотиками. Порой она вспоминала о своем родном доме с ужасом и любовью одновременно. Она была, пожалуй, даже старше, чем мать Памира, о которой, впрочем, он никогда не упоминал. Кви Ли была стара настолько, что могла вспомнить времена, когда космический полет еще оставался опасным и тяжелым предприятием, а люди считали себя счастливчиками, или, наоборот, проклятыми, если доживали до ста лет. Потом наступил день, когда с неба упад первый корабль чужих, и изоляция землян закончилась. К тому времени, когда она достигла среднего возраста, все вокруг решительно изменилось. Стало известно о существовании более двадцати рас чужих. Привнесенные ими знания вкупе с изобретательностью доморощенных интеллектуалов привели к тому, что появились такие понятия, как свободный полет к звездам, вечные гены, суда, вырвавшиеся за пределы Млечного Пути. И, наконец, стал известен этот Великий, древний и удивительный Корабль, на котором она жила теперь в полной роскоши.

Ее молодой муж родился уже на Корабле. Перри был ремором, одним из тех странных существ, что жили на поверхности Корабля. Но он предпочел непознанные пространства внутренней его части и решился оставить их дикую культуру.

Когда Памир еще только начинал капитанскую карьеру, они с Перри были врагами, но после его отставки как-то потихоньку сдружились и стали относиться друг к другу вполне доброжелательно.

Лучше, чем Перри, знать Корабль могли только специальные компьютеры. Его мужественное лицо, скорее интересное, чем красивое, внимательно изучало голографические карты. Он убирал препятствия, менял перспективы, влезал во все закоулки и долго изучал полученные данные.

- Еще стаканчик? - предложила Кви Ли.

- Нет, спасибо,- отказался Памир, поглядев на свой пустой стакан.

Кви Ли выглядела красивой при любом освещении. Нестареющее лицо согревалось теплым светом древних глаз. На ней был одноцветный саронг, а руки украшены драгоценностями чужих. Не отпуская свободной руки мужа, она тоже разглядывала карты и внезапно с печальным вздохом призналась:

- Я всегда забываю.

- Насколько велик Корабль? - усмехнулся Перри, заканчивая ее мысль.

- О, да, - подтвердила она, глядя на гостя. - Удивительно велик.

Перри отметил небольшую пещерку, перешел к следующему району и впрямую спросил:

- А кого ты ищешь? - Перри улыбнулся как нельзя более очаровательно и сам себе ответил: - Держу пари, что этих исчезнувших капитанов. Держу пари.

Фамильярность - весьма действенное оружие.

Однако Памир вполне мог не отвечать, и он просто прикусил губы и слегка вскинул голову.

Прочитав все в этом жесте, Перри кивнул и удовлетворенно хмыкнул.

- Есть одна маленькая речонка, которая проходит через практически бездонный каньон, - он снова сделал на карте пометку. - Откровенно говоря, площадь его может доходить до миллиона квадратных километров. По вертикали. Черный базальт и леса-эпифиты. Я знаю там два места. Ни души вокруг, а между ними уютненькое местечко на Несколько сот тысяч человек. Если они осторожны и удачливы, никто никогда и не узнает, где они.

Кви Ли одарила мужа восторженным взглядом.

- Каньон обыскали еще в прошлом месяце, - ответил Памир. - Роботы службы безопасности. Самым тщательнейшим образом.

- Капитаны знают много трюков, - заметил Перри. - Да ты и сам на них первый мастер, как я помню. Устроить так, чтобы машины не обнаружили ничего, кроме скал и растений, очень просто.

- Ты полагаешь, мне все-таки следует пошарить там еще раз?

- Может быть, и так.

Иными словами, это означало, что Перри не совсем понимает, что там делать сотням капитанов. Памир промолчал.

Район на карте снова сменился, и неожиданно Перри уставился на спрятанный в глубине скал маленький город. Яркость красок и сложная архитектура говорили о присутствии там чужих. Нажатием клавиш Перри опустился вниз до уровня катакомб и главных улиц и прошел цо ним до освещенной ярким золотистым светом и открытой для всеобщего обозрения заброшенной станции. Перри отметил станцию на карте и хихикнул.

- Что такое?

Перри усмехнулся и этому вопросу.

- А вот что. Я, как тебе известно, полон слухов. О том, что кто-то разрушил эту станцию. Совершенно бессмысленное действие. Ведь так говорят официальные сообщения? В течение нескольких минут Премьер приказала прочесать сотни районов рядом с этой несчастной станцией.

Памир снова промолчал, но насторожился.

Перри елозил по шкале, меняя параметры и опускаясь все ниже и ниже. Неожиданно на карте появилось огромное пустое пространство, занимавшее едва ли не десятую долю процента от всей площади Корабля. Пространство, рассеченное сотнями тысяч километров проходов, завивавшихся в какие-то геометрические узоры, слишком неправильные, чтобы быть кем-то спланированными, слишком темные и неприятные, чтобы быть обитаемыми. Словом, это была какая-то загадка без разгадки.

И в который раз Памир почувствовал себя совершенно беспомощным.

В этом пустом регионе семьдесят два маркера Перри выглядели как пульсирующие точки пурпурного света. Он махнул рукой.

- Все это одна пустота. Везде.

- Что?

- Ты, конечно, умница, Памир, но, честно говоря, ты и остальные решаете эту проблему слишком в лоб.

Памир скривился, и, зная его характер, Кви Ли наклонилась к нему и улыбнулась как можно мягче.

- Ты уверен, что не хочешь еще выпить? Памир только покачал головой.

- Слишком в лоб,- эхом подхватил он.

- В том, что касается пропавших капитанов. И это не мое мнение. Один из роботов Премьера проболтался своему психиатру, тот - любовнице, та брякнула где-то на людях… по крайней мере, я узнал об этом именно таким образом.

Памир ждал.

- Ты много работал, я знаю. Ты поднял все свои старые связи. И давно?

- Шесть недель.

- Ну, и что они тебе говорят?

- Что все возможно, что все разумно, что я найду искомое в одном из указанных кем-либо мест.

- А я так не думаю.

Кви Ли отняла руку от руки мужа и своим маленьким пальчиком нажала нижнюю, самую дальнюю пурпурную точку на экране.

- Что это за место? - спросила она.

- Жилище чужих, - ответил Перри.

- Пиявок, - пояснил Памир. - Оно заброшено давным-давно.

- Премьер знает об этом? Оно обыскивалось?

- Да, частным образом и кем-то из офицеров безопасности.

- Ну, вот что, Памир. - В голосе Перри прозвучали почему-то нотки гнева. - Ты вообще ничего не знаешь про этот Корабль, вот что. - И этот обаятельный человек, всегда сглаживавший в своей жизни все неприятные неровности, наклонился поближе к Памиру, обдавая его своим влажным дыханием с запахом древних цветущих садов. - Ничего. Ничего более значительного, чем общеизвестные банальности.

- Я знаю достаточно, - нахмурился Памир.

- Ни хрена ты не знаешь! - всплеснул руками Перри. - Ты не знаешь, ни кто построил его, ни когда, ни где!

Памиру вдруг очень захотелось выпить, но он решил удержаться и вообще - молчать, чтобы не пропустить ничего из речей ремора.

- И самое плохое, - продолжал тот, - что ты даже не знаешь, для чего он был выстроен. Что, знаешь? У тебя нет аргументов даже для того, чтобы выработать или подтвердить какую-либо приемлемую теорию на этот счет. Только какие-то недоваренные догадки, которые не меняются тысячелетиями. Какой-то корабль, который может прыгать из галактики в галактику, так, кажется? Хотя ни у кого нет никаких реальных доказательств даже этой ерунде.

- Нет, -подтвердил Памир.

Перри откинулся в кресле и улыбнулся как человек, который только что выиграл решающее сражение. Потом сцепил руки и заложил их за голову.

- Медулла оссиум, - тихо произнес Памир.

- Что?

После встречи с Премьером Памир впервые произнес это слово, да и произнес он его сейчас лишь для того, чтобы сменить тему разговора.

- Ты знаешь что-нибудь с таким названием?

- Медулла оссиум?

- Ну да. Знаешь?

Перри прикрыл глаза, пожевал губами и, подумав немного, признался:

- Нет. Ничего на ум не приходит. А к чему ты это сказал? Что-то слышал о нем?

- Готовлю очередную недоваренную разгадку, - хмыкнул Памир.

Перри рассмеялся одновременно над собой, приятелем и над всей этой глупой ситуацией в целом.

- Так это там прячутся пропавшие?

- Ах, если б я знал…

- Медулла оссиум,- осторожно повторила и Кви Ли. Затем, используя утонченный диалект и подняв крошечный пальчик, сказала: - Когда-то давно, когда люди еще не были устроены так, что могли жить вечно… когда мы были простыми и хрупкими существами, Медулла оссиум находился внутри наших костей. Не так, как сегодня. Не пропитывающим все мускулы и печень…

Мужчины уставились на нее во все глаза.

- Вы слишком молоды, чтобы помнить это, - добавила она, словно извиняя их, и снова указала пальчиком под самую нижнюю светящуюся точку. - Иногда Медулла оссиум, костный мозг, означает просто центр вещи. Ее сердцевину. Ядро. Суть .- Она подняла глаза, улыбнулась, и на ее круглое старомодное лицо лег отсвет карты.

А Памир уже в который раз подумал, что она потрясающе красивая женщина.

- Может быть, поискать в корабельном ядре, - посоветовала она.

Но оба лишь рассмеялись над столь нелепым предложением Кви Ли.

Глава тридцать первая

Памир составил список наиболее вероятных мест, потом самолично облазал каждое, и спустя несколько лет уже собрал океан всяческих слухов, сплетен, историй, легенд и видений о пропавших капитанах. Однако единственно реальным, похоже, оставалось лишь убеждение в том, что всякое живое существо хотя бы раз да видело этих пропавших капитанов, и что они являлись повсюду. Он сам так или иначе оказался заражен этой истерией. Исчезнувшие коллеги появлялись без всякого предупреждения. Как правило, большей частью бывшие любовники. И чаще всего Уошен. Иногда, совершенно неожиданно, Памир видел высокую женщину, идущую, например, по оживленной улице, и ее походка, цвет кожи, полуседой каштановый хвост однозначно говорил только о ней и ни о ком более. Памир бросался бегом, но приблизившись, замедлял шаг, потому что перед ним была другая красавица, удивленная и возмущенная прикосновением постороннего человека. Несколько раз она примерещилась ему сидевшей, поджав по-турецки ноги, в каком-то пустом помещении, обнаженная и прекрасная. Но по приближении сначала оказалась статуей высотой метров в двадцать, а потом и вовсе превратилась в груду плохо освещенного щебня. Спустя год она привиделась ему стоящей на коленях среди пурпурных эпияитов, растущих на отмели, где Памир разбил свой лагерь. Прищурившись и не переставая жарить только что выуженную горбушу, он разглядел смотревшее прямо на него улыбающееся лицо. Неожиданно повеявший со стороны моря ветер донес до него знакомый голос:

- А на двоих хватит?

Но Памир уже знал про свои иллюзии и не позволил себе увлечься. Ветер стих, и знакомое лицо превратилось в сплетение мертвых листьев. Памир покачал головой, улыбнулся в очередной раз собственной глупости и пододвинул рыбу поближе к огню.

Пассажиры и команда уже знали о его поисках, и потому иногда помогали, кто чем мог.

Правда, некоторые требовали за свои басни платы.

Другие хотели в обмен просто внимания, любви или славы.

И только совсем немногие рассказывали истории совершенно искренне, сами не зная, зачем лгут, смешивая какие-то туманные воспоминания с желаемым впечатлением, выстраивая целые эпосы.

Вот только небольшой перечень всех этих бесконечных басен.

Пропавшие капитаны жили на Дне.

Они организовали свою коммуну, спрятанную в непомеченных на картах пещерах где-то под морем Паутины.

Он были похищены кайян-квазарами - крошечными, наполовину органическими, наполовину силиконовыми существами, - которые держали их в качестве рабов и ездили на них как на лошадях.

Их поглотила сильная гелевая буря в районе Магны.

Рассказывали также весьма распространенные истории о злобных и мстительных чужих. В первую очередь, конечно, грешили на фениксоподобных, хотя те являлись далеко не лучшими кандидатами на эту роль. Но рассказывали, как они тайно вернулись на корабль и в наказание за прошлые обиды, похитили у Премьера лучших капитанов.

Один вполне серьезный человек предположил, что некие чужие вырезали у капитанов часть мозга, отвечающего за высшую нервную деятельность, и оставили их в таком полуживотном состоянии внутри каких-то деревьев. Более того, он утверждал, что даже разговаривал с одним таким деревом, в котором жила Уошен. «Я разговаривал с ней, - утверждал он .- Несчастная дама. Бессловесная тварь. Бедняжка!»

Уже ни на что не надеясь, Памир как-то пролез в одну из пустых пещер, где стояла когда-то аппаратура, связанная с восстановлением каких-то древних циклов. Теперь все заросло лесом хвостатых грибов, напомнивших ему о материнском доме, оставшемся где-то в иной жизни. Грибы заполонили все, торжествуя свою победу. Ниже, под грибами, располагалось именно то, что он и надеялся найти: деревенька из низеньких лачуг, с дымными огнями, селение, не помеченное ни на одной карте, ни на официальной, ни на любительской. Осторожно и медленно он направился к ближайшей хижине и, с трудом удерживая дыхание, вошел. На пороге показалась улыбающаяся женщина.

Он узнал ее. Без всякого сомнения, она напоминала инженера, участвовавшего в постройке корабля еще на Белтере, а потом Получившая звание капитана.

- Ааслин? - спросил он, подойдя как можно ближе.

Лицо, конечно, здорово изменилось, но это были все те же прекрасные черты, черная кожа и ослепительно белая улыбка. Улыбка, кстати, осталась прежней. И чем дольше

Памир рассматривал это привидение, тем сильнее крепла в нем уверенность.

- Привет, - еле слышно сказала женщина.

- Я Памир, - пробормотал он. - Помнишь меня, Ааслин?

- Конечно, - ответила она и улыбнулась еще шире. Голос звучал слишком тихо и слишком мягко. Это был даже не голос, вернее, слова произносились не ртом. С каждым словом голос все больше начинал напоминать ему что-то иное, и Памир обрадовался этой иллюзии, шагнул еще ближе и стал неотрывно следить, как менялось перед ним это лицо, становясь все больше и больше похожим на лицо его бывшей любовницы.

- О чем ты думаешь, Ааслин? - нежно спросил он. Рот женщины открылся, но абсолютно беззвучно. - Ты знаешь, как оказалась здесь? - Он подошел вплотную и тоже улыбнулся, повторяя вопрос: - Знаешь?

- Знаю, - солгала она. - Да, знаю.

- Расскажи.

- Случайно. Так должно было быть.

Памир уже дышал ей прямо в лицо, но она резко откинула голову.

- Нет. Пусти меня!

И его рванувшаяся рука провалилась в проекцию из света и ионизированной пыли. Грибы и огни были нереальными. Это оказалось никаким не сообществом, а просто обыкновенной свалкой брошенных роботов, некогда отключенных и подвергнутых стерилизации.

Памир так и оставил это место на карте неотмеченным.

Он вообще прекратил поиски в этой зоне и оправился в ту область Корабля, где подобные Ааслин и Уошен водились, по слухам, в самых больших количествах. Он забрался в магнитную ловушку с антивеществом.. Когда-то там обитали фениксоподобные. Как он и ожидал, там не было ни души. Только стерильная чистота и пустота. Не было даже призраков Уошен, как бывало в других местах. Стоя на дне, на полу из гладкой гиперфибры, не имевшей возраста, Памир обнаружил, что всматривается в пустоту и чувствует себя при этом настолько крошечным, как будто его и вовсе нет. Ему показалось, что нет ни этого цилиндра, ни корабля, ни самого универсума, и что все эти технические достижения - ничто по сравнению с бесконечностью, в которой находимся мы все.

Восемнадцать лет и три недели провел Памир в поисках, которые не дали никаких результатов. Ничего.

Уже просто по привычке напоследок он еще раз вернулся к своему списку подходящих для поисков мест, уже давно изученному и проверенному, и уставшие глаза отметили последний шанс - дурацкое слово «пиявки».

Вероятно, это последнее место, куда следует заглянуть. Годы поисков убили надежду; ничего не было найдено, и уже не хотелось ничего искать. Совершая свои вылазки, Памир решил, что Уошен, Ааслин и Миоцен, конечно, не ждут его ни в каких доступных человеку местах, и неожиданно поверил в теорию, которая была так близка Премьеру: ее лучших капитанов подкупили какие-то неизвестные существа, а еще вернее, похитили их. Так или иначе, их просто не было на Корабле, и где они находились - неизвестно. А явление Уошен оказалось просто чьей-то частной шуткой, и Премьер предложила ему эти поиски лишь для отвода глаз.

Словом, жилище пиявок были вполне подходящим местом, чтобы поставить точку на всех этих дурацких бреднях.

Как только он забрался в танкер, в эту бесконечную серость, Памир сразу же подумал, что сделал это напрасно - Уошен никогда бы не осталась в таком месте. Даже на год, не говоря уже о нескольких тысячелетиях! И чувствуя, как мутится его сознание, а воля и сердце слабеют с каждым вздохом, Памир все больше уверялся в том, что ни один капитан не стал бы по своей воле жить внутри идиотского двухмерного пространства.

С каждым следующим шагом его все неодолимее тянуло вернуться.

Остановившись, он еще раз глубоко вздохнул и тут убедился, что единственный вход в бывшее обиталище пиявок открыт. Памир опустился на колени и увидел множество всякого хлама - выработанных датчиков, скателлов и прочей ерунды. Он запросил данные по этому месту, и ему ответили, что экзофобы оставались здесь всего шестьсот лет, а затем полностью исчезли, их судно унесло всех в тучу молекулярной пыли, где они жили до своего переселения.

Пиявки исчезли еще до того, как пропали капитаны. - Пока, - прошептал он, поднял голову и услышал, как эхо стало катать это слово по всем потолкам и полам, описывая огромный круг, заканчивавшийся около далекой круглой стены. Через несколько секунд оно снова вернулось к нему, уже громким, мощным и раскатистым.

- Пока! - громовым голосом попрощалось с ним обиталище.

И как можно быстрее, подумал он. Прямо сейчас. Зонды показывали аномалию.

Впрочем, они всегда ее показывали, это была их работа, и ничего другого от них не ожидалось.

Памир сделал целую карту аномалий и начал путешествовать заново, теперь уже по этой карте. Но все аномалии были очень небольшими, недоступными невооруженному глазу. Больше всего было странностей, связанных с остатками человеческой кожи. Но сильнее всего удивило, даже можно сказать, поразило Памира то, что с десяток остатков прямо-таки откровенно ждали, чтобы их обнаружили. Почему они брошены здесь и брошены, как показывали анализы, давно? Здесь, где их не просчитает ни один генетический маркер? И в них не содержалось никаких бактерий. Ни в одном из этих доброкачественных, бессмертных остатков, зачем-то спрятанных здесь.

Чистящие агенты вылизали это место до стерильности, что тоже было странно, ведь это было место обитания чужих, и вторгшиеся сюда человеческие нарушители территории должны были вести себя соответственно.

Должны были.

Вспыхнула еще одна пурпурная точка где-то неподалеку от стены.

Там оказался целый кусочек несгоревшей плоти. Впечатанный в пластиковый пол, он остался не замеченным нарушителями, но приборы обнаружили его без труда, и с их Помощью, а также с помощью лазера, Памир извлек свое сокровище размером с палец и тут же поместил в походную лабораторию.

Пол спокойно и быстро затягивал свежую дыру.

Находка при восстановлении представляла собой кусок плоти почти в килограмм весом. В ней были генетические маркеры, хотя их оказалось и недостаточно, чтобы отнести их к какому-либо из исчезнувших капитанов. Но карамлезированная плоть носила следы насильственного убийства, что объясняло, почему нарушители попытались убрать следы.

Памир опустился на пол, снова ставший ровным и гладким, и измерил серый пластик, составив тщательную карту всех его почти невидимых шрамов. Итак, этот небольшой кусок обиталища был когда-то и кем-то поврежден. И, возможно, не так давно. На полу были шрамы, так же как и на потолке и на толстой серой стене. Присутствовала здесь и техника, поскольку спустя несколько минут Памир обнаружил в углеводороде малозаметную примесь металла - в этом месте были использованы лазеры и гремели взрывы. Теперь можно было с легкостью представить происходившее, когда, с одной стороны, пол снова и снова судорожно пытался восстановить себя, а с другой - раз за разом раздавались выстрелы.

Памир вспотел, подумав о призраках.

Но что теперь?

Сидя на древней подушке, когда-то служившей мифическим пиявкам, он следил за действиями своего зонда, огибавшего все помещение по периметру и под конец прижавшегося к стене.

- Здесь уже смотрели, - остановил его Памир. Но зонд отказывался выполнять приказание. Памир встал, едва не стукнувшись головой о потолок.

- Ну, что такое? - спросил он, подойдя ближе.

У многих существ, а, может быть, когда-то и у первобытных людей, язык включал в себя некие приемы для разговоров с умершими. И теперь, когда мы можем читать по лицу и телу, эти праслова требуются только для общения с призраками.

Чья же это теория?

Наклоняясь к зонду и изучая показания, Памир все пытался вспомнить ее автора. Но увиденное тут же заставило его забыть обо всем: глубоко в стене, ближе к холодному вакууму, чем к нему, был похоронен какой-то металлический объект. Он был круглым и гладким, и, насколько позволяло понять изображение, весьма непростым.

«Ерунда», - все же заставил себя подумать Памир.

Ерунда.

Но включил лазер, прорезал узкую дыру и расширил ее так, чтобы зонд мог пролезть туда и обратно.

Артефакт был сделан из химически нечистого серебра, и взять его после того, как он был разогрет лазером, оказалось трудно. Памир уселся рядом, съел немного высушенного виски и подслащенного целаканта. Потом осмотрел и ощупал шарниры и грубый замок артефакта.

Что бы тут ни происходило, предмет был явно сильно поврежден. Х-лучи показывали, что внутри, в пустом пространстве, находится примитивная сеть механизмов. Отвинтив у зонда один сустав, Памир использовал его как отмычку, взломал поврежденный замок, поднял крышечку, шарниры заскрипели, и она упала прямо под ноги Памиру. Перед ним был циферблат простейших, совершенно архаических и весьма странных часов.

Примитивная батарейка давно села.

Элегантные стрелки как мертвые застыли на месте, возможно, показывая время, когда часы остановились. 4611.330, - прочел Памир. И сердце его замерло.

Не принадлежат ли эти часы?..

Или это просто детская игрушка?

Но как бы то ни было, часы представляли собой весьма изящный предмет тонкой работы по металлу. На дне и стенках корпуса Памир мог видеть следы пальцев, и как бы стараясь представить себе их бывшего владельца, он некоторое время подержал часы в руке, потом развернулся и снова прильнул к стене, случайно задев ногой упавшую крышку. Она заскользила по серому полу и застыла рядом с одной из древних подушек.

- Это мое, - на всякий случай предупредил призраков Памир и встал на колени рядом с подушкой. Он поднял тяжелый кусок серебра в сплаве с каким-то другим прочным металлом и секунду в раздумий смотрел на полированную поверхность. Затем рассеянно перевернул ее и увидел какие-то царапины. Нет, не царапины, что-то более организованное, чем просто царапины. Повернув крышку соответствующим образом, он долго изучал следы, пока они не превратились в буквы, выгравированные на серебре.

Он прочитал их сначала про себя.

А потом для привидений - вслух.

«Кусочек неба. Милой Уошен. От преданных внуков».

И Памиру показалось, что давящая пустота наполнилась громовыми ударами его сердца.

Глава тридцать вторая

Премьер отдала секретную команду, и тут же армада вооруженных самыми совершенными датчиками роботов ринулась по всем направлениям в бывшее обиталище пиявок на охоту за Уошен и другими пропавшими капитанами.

Но роботы не нашли ничего, и Памир понял, что эти поиски никогда не будут простыми. После его сообщения Премьер отправила в обиталище множество различных специалистов. Обиталище исследовалось всеми доступными способами, образцы переправлялись в компетентные лаборатории и изучались в мельчайших деталях. Искривленная вакуумом стена гигантского топливного бака сканировалась по сантиметру. Направленные взрывы сотрясали огромный водородный океан внизу от поверхности до глубин, все предметы, размером с человеческое тело и больше, тщательно поднимались наверх. От всех исполнителей требовалась полнейшая секретность, работали в глубочайшем холоде и почти темноте. Для прояснения картины была выслана даже партия инженеров. После трех лет напряженных исследований по поднятию затонувших судов и замороженных роботов рабочие возмутились. Они наседали на Памира, говоря то, что ему и без того было хорошо известно: что сотни тысяч кубометров водорода остаются все равно неисследованными, что баком в последние годы пользовались, что часть топлива сгорела. Но хуже всего оказалось то, что в этом океане было немало очень сильных и совершенно хаотических течений, которые постоянно меняли картину происходящего.

«Непонятно, что мы здесь ищем, - жаловались они. - Дайте нам точные параметры, состав, мы построим приблизительные модели и тогда искать будет проще. Но пока все происходит непонятно зачем и для чего, мы тоже сможем отвечать только загадками. Вам ясно?»

Памир кивал и хватался за старинные часы, открывая починенную крышку и глядя на медленно ползущие стрелки.

В принципе руководителем работ был он. Но Премьер требовала постоянных брифингов и сама принимала практически все решения, включая даже текущие. Два из них противоречили самой сути работ. Ему пришлось сказать персоналу следующее: «Как вы уже догадались, мы ищем здесь пиявок. Мертвые или живые, они, по нашим расчетам, все еще здесь, и потому есть некие секретные причины, обязывающие нас, чтобы новости о происходящем не выходили за пределы бака».

Он ненавидел ложь и лгал неумело.

«Пиявки - ненормальные экзофобы, - твердил он. - Их тут несколько сотен, и все хотят спрятаться. Может быть, они где-то совсем близко. Это все, что я могу сообщить вам. А какие новые предложения есть у вас?»

Инженерам грезился секретный город. Окруженный термальными и противокислотными буферами, он казался им похороненным глубоко в недрах бака, там, где водород был чист и непроницаем для примесей. Но, чтобы добраться до такого города, нужно было применить атомную энергию, что, в свою очередь, означало поток нейтрино, который легко мог быть замечен. Было построено множество детекторов и пущено на поверхность океана. В свою очередь совершенно не веря в существование какого-то там города, Памир нервно ждал результатов. Над его плечом нависала Премьер, глядя на проявлявшиеся на экране данные, пока, наконец, сигнал тревоги не сообщил им: «Вижу нечто. Нечто. Внизу».

Но Корабль был окружен атомными реакторами, каждый из которых производил свой поток нейтрино, и каждый поток отклонялся и растворялся, проходя через мегатонны гиперфибры. Отделить нужный поток от общего было тяжелой и крайне медленной работой. Последовали полгода тщательного изучения; в результате удалось девяносто восемь процентов нейтрино исключить из рассмотрения, оставив лишь тоненькую струйку, которая могла оказаться важной. А могла и не оказаться.

Потом про детекторы забыли вообще.

Двое из инженеров самовольно ушли, желая иметь больше свободы как в исследованиях, так и в своей личной жизни, поскольку между ними вспыхнул роман. Они, как и многие роботы до того, отправились осматривать стены бака и, наконец, обнаружили место, где по каким-то непонятным причинам стена гиперфибры оказалась моложе, свежее и, если так можно выразиться, неправильнее.

Роботы отметили это как незначащую деталь. Исследования всевозможных изменений гиперфибры проводились только в самом начале путешествия, но большая их часть осталась не зафиксированной. И поскольку ничего более обнаружено не было, роботы помедлили у этого места доли секунды и отправились дальше.

Но инженеры-любовники были заинтригованы.

Они задержались на целый час, беря пробы, прежде чем вернуться в свой искореженный автомобиль и с упоением снова заняться любовью.

- Подожди-ка! - во внезапном озарении воскликнула вдруг она. - Я знаю, что это такое!

- Ну и что же?

- Это люк! Это красивый большой люк!

- А это мой большой красивый пенис! - рассмеялся он ей в ответ.

- Нет, послушай меня! Это правда какой-то секретный люк. И именно поэтому гиперфибра выглядит необычной.

- Ладно. Но тогда по краям должны находиться швы. Разве не так?

- Нет, если люк сам по себе мал. И еще раз нет, если швы очень аккуратны.

- Но как пиявки могли сделать такое?

Сделать это действительно трудно. Любовники произвели немало проб, выделив, наконец, один кусочек, который отличался от других двадцати миллиардов кусочков, составлявших предполагаемый люк, достаточный для того, чтобы туда мог пролезть небольшой кар. Может быть. И вооруженные этими новыми данными, они вернулись к Памиру. Начальник партии встретил их в аэрогелевой барже, дрейфующей на середине водородного моря, окруженный темнотой и холодом. Он молча выслушал инженера, кивнул и важно произнес:

- Благодарю вас. От имени Премьера и от себя лично.

- Но что же относительно пиявок? - неуверенно спросил один из них.

- А что насчет пиявок?

- Мы не думаем, что у них имеются средства построить вход или выход такого типа, а средств дурачить нас так долго - и еще меньше.

- И все-таки мы одурачены, - ответил Памир.

Он посмотрел на ровную безмятежную поверхность водородного океана, и мысли его снова вернулись к Уошен. Если они вообще когда-либо его оставляли. За всю долгую Жизнь у него не было лучшего друга. И он знал, что Уошен всегда ждала его, он всегда был ей нужен. Если нет - значит… ее больше нет. Но в любом случае он просто обязан найти ее. С этой мыслью, жегшей его огнем, он отпустил парочку инженеров и связался с Премьером. И спустя уже три минуты открытие инженеров было вознаграждено хорошей суммой, но со строгим предупреждением, чтобы никому больше не было известно об этой их странной работе в холоде и темноте.

Что могли построить капитаны, другим капитанам было понятно, но что могло быть построено, могло быть и разрушено.

На заброшенном насосном комплексе собрался экстренный брифинг для тридцати Вице-премьеров и других капитанов высоких рангов, большинство из которых имело большой опыт в инженерном деле. Специальные зонды исследовали воздух и все остальное, особенно стены. Результаты показали, что двери здесь только одни, что они совершенно реальны, что они вообще не открывались за последние несколько лет и что на них нет никаких сторожевых датчиков и ловушек.

Однако Премьер приняла решение о самом тщательном исследовании.

Но за шесть месяцев бесплодных поисков ее терпение переросло в яростную решимость.

- Взломайте люк! - прорычала она.

Памир сидел где-то за рядами Вице-премьеров.

- Мадам, - тихо, но решительно произнес он. Потом вздохнул и нехотя добавил: - Может быть, мы слишком сузили наши поиски.

Все уставились на него.

Все, но не Премьер. Ее темные глаза не отрывались от голографической карты, а ее крупный указательный палец продолжал указывать на незначительную, но неожиданно важную деталь.

- Ваши предложения! - потребовала она, не оборачиваясь. - И побыстрей, капитан Памир!

- Кто-то или что-то выпало из обиталища пиявок,- заметил он, не глядя на Премьера. - Надо продолжать поиски в топливном баке. У меня по-прежнему задействованы детекторы нейтрино. Они показывают поток, исходящий откуда-то снизу, из-под нас, если все верно. Кто-то из Вице-премьеров грубо рассмеялся.

- Топливный бак обшарен сверху донизу, мадам. А Памир все толкует о струйке нейтрино, о которых даже говорить нечего…

- Надо наблюдать за люком и ждать, - сознавая всю опасность произносимого, оборвал его Памир. - Если капитаны за ним, они поймут, что мы знаем об этом. Здесь, как и в любой игре, не надо делать слишком поспешных ходов.

Премьер оглядела всех собравшихся и позволила словам Памира повиснуть в воздухе тяжелой паузой выжидания.

- Благодарю, - наконец произнесла она, и предложение Памира умерло само собой.

- Не забывайте как о безопасности Корабля, так и о своей собственной, - обратилась она к самым преданным капитанам. - Но как только это будет физически возможно, взломайте люк. Это моя просьба.

Спустя двадцать четыре часа напротив люка были установлены пушки антивещества. Раздался взрыв.

Люк сдвинулся на микроскопическое расстояние и снова твердо встал на место.

Тогда капитаны применили сложный эквивалент материи; они нанесли удар, затем еще, и серый сверкающий слой гиперфибры начал слезать, сначала медленно, потом все быстрее. Он заполнил пространство в двадцать кубических километров, достигнув закрытого клапана, и там, словно пойманный гигантской рукой, оказался уложенным в аэрогель для дальнейшего изучения.

Сначала зонды, а потом и капитаны высших рангов спустились к зияющей дыре, все в скафандрах и с оружием, убеждая себя, что готовы ко всему и на все.

Но за таинственным люком не оказалось ничего.

Только холодные, богатые железом скалы с остатками гиперфибры на них. Нельзя сказать, что там было вовсе пусто. Но, потрогав руками в перчатках все, что можно, капитаны остановились, пораженные неприятной догадкой: а что, если этот люк, - всего лишь чья-то попытка нелепым способом направить их внимание совершенно в другую, далекую от истины сторону?

Впрочем, скоро анализы показали, что эти скалы являлись верхней частью какого-то вертикального туннеля, и что если по нему опуститься вниз, то он выведет к одному из разрушенных входов в какие-то странные и совершенно бесполезные древние шахты.

Спустя одиннадцать дней после таинственного появления Уошен туннель был разрушен ударами антивещества. Сейсмические приборы зарегистрировали взрыв и сотрясение, прошедшие совершенно незамеченными среди прочих ежедневных взрывов и сотрясений Великого Корабля. Разрушение оказалось тотальным. Окружающие скалы превратились в пыль. Восстановление хотя бы первых нескольких километров туннеля потребовало бы времени и колоссального количества средств.

- Выполняйте, - был приказ Премьера.

Но для работы, которую запросто могли делать три капитана и бригада дронов - подрывников, не требовалось присутствия всех тридцати капитанов.

Памир попросил разрешения снова вернуться в топливный бак и продолжить исследования.

- Я запрещаю, - отрезала Премьер. - Ты останешься здесь с командой подрывников. Но если у тебя выпадет свободная минута, запретить тебе заниматься твоим баком я не могу.

- Одному? - уточнил он.

- Прости. Виновата. Мне казалось, что именно так ты и предпочитаешь работать, -сказала она своему самому упрямому капитану, и золотое лицо ее вспыхнуло улыбкой.

Глава тридцать третья

Нейтрино и странные призраки остались, но только на периферии зрения и в подсознании. Основной обязанностью Памира стало устройство простейшего хода, куда бы он ни вел. На то, чтобы прорыть этот ход, наиглубочайший в истории человечества, ушли годы.

От первоначального туннеля не осталось ничего. Стены чудовищными взрывами вдавливались в окружающие скалы и железо. Стержни раскаленной лавы вели вниз, в глубины Корабля. Вообще восстановление туннеля казалось делом немыслимым, но что-то делать было необходимо. Простейшим способом было бы вытянуть магму, как густой крем, через небольшое отверстие наверху, выстлать освободившиеся стены высококачественной гиперфиброй и создать таким образом вертикальную шахту, шириной больше чем в километр.

Через тридцать лет работы три капитана достигли глубины, не меньшей, чем самые большие глубины топливного бака.

Еще через пятьдесят лет они прогрызались уже через чистое железо.

Памир всегда присутствовал при проведении всех работ, в то время как остальные два капитана менялись беспрестанно. Работа в «большой дыре» считалась почетной, хотя после первого столетия и нескольких катастрофических обвалов Премьер и большинство ее штата потеряло в отношении этого проекта всякую надежду. Закамуфлированный люк оказался всего лишь хитроумной ловушкой. Входные туннели разрушены кем-то специально, тем более что сделать это даже небольшими бомбами антивещества совсем нетрудно. И среди роботов и капитанов, знавших о раскопках, никто не верил в то, что там, внизу, можно что-то найти.

Даже Памир чувствовал, что воображение покидает его.

В своих снах, видя себя вгрызающимся в землю почему-то обыкновенной лопатой, он не находил внизу ничего, кроме твердого черного железа.

И все же рытье туннеля было его обязанностью, более того - обязанностью почетной. Если он не находился непосредственно на работах в туннеле, то изводил всевозможные отдаленные заводы требованиями о производстве нужного качества гиперфибры. Если он не наблюдал за очищением нового участка стены, то лично исследовал законченные участки снизу доверху, ища хотя бы какой-нибудь шов или трещину, через которые колоссальное давление Корабля могло свести на нет всю его работу.

Те редкие моменты, когда он выбирался из туннеля и отправлялся в топливный бак, были сущим отдыхом. Его аэрогелевый остров по-прежнему дрейфовал по спокойному водородному морю. Он самолично починил все детекторы нейтрино, сверил показания двух последних лет, ища следы хотя бы малейшего сигнала и пытаясь определить, действительно ли он идет снизу.

В последнее время, после нескольких десятилетий усиления, сигнал снова стал ослабевать.

А спустя несколько лет исчез вовсе.

Получив отчет об этом, Премьер пришла к однозначному выводу, что сигнал исчез потому, что там никогда ничего и не было, и что все это дурные шутки аномалий.

Памир просил разрешения построить новые детекторы, с гораздо более сильной чувствительностью, но получил резкий отказ. А когда он упомянул о том, что второй ряд детекторов, помещенных уже не на, а под поверхностью моря, позволит ему почти точно вычислить место рождения любой инородной частицы» в ответ он услышал ссылки на технические трудности.

- Это вопрос ресурсов и дискомфорта для всех, - заявила Премьер.

- Дискомфорта? Почему?

- Я имею в виду мой собственный дискомфорт, - усмехнулось ее голографическое изображение. - Твои плавающие игрушки просто опасны. Мы не можем выкачать для этого огромные запасы топлива, не повредив их. И хуже того, они могут засорить трубопроводы.

Эти соображения уже приходили в голову Памиру.

- И потому я хочу, чтобы ты вообще убрал их оттуда. И как можно быстрее. Через полтора года нас ждет большой топливный кризис, и мне нужен весь мой водород без всяких там аэрогелей и детекторов, ясно?

- Через полтора года, - повторил Памир.

- Нет, - перебила она, голосом, говорившим, что терпение ее на пределе. - Раньше. Если тебе нужно, можешь для этого отлучиться из своей дыры На необходимое для очистки баков время. Теперь ясно?

Он кивнул, свистнул себе под нос и решил, что теперь будет делать.

С помощью своих дронов он очистил половину пространства, упаковал датчики и своей властью отослал контейнеры в порт Альфа. А вслед за ними отправился и сам, и на одной из маленьких станций, находящихся непосредственно под внешней обшивкой, столкнулся со старым ре мором, которому не однажды был обязан удачей в своей жизни.

Орлеан щеголял роскошно-уродливым новым лицом. Большие янтарные глаза съехали аж на самые концы былых червеобразных отростков, впечатанных в стекло шлема; у него даже проявилось нечто вроде улыбающегося рта.

- Где? - спросил жиденький голос.

Памир дал свои координаты, улыбнулся в ответ и попросил оставить это тайной для них двоих.

Орлеан посмотрел через бриллиантовую стенку контейнера, оценивая его содержимое своими сложными органами чувств. Вероятно, на всем корабле не было лучшего аппарата, чем живой ремор в уродливом костюме.

- Ты охотишься за нейтрино, - заметил он. - Я лично в них не верю.

- Не веришь? Но почему?

- Они проходят сквозь меня, не затрагивая. - Расплющенная голова попыталась изобразить кивок. - Я не верю в таинственные вещи.

Оба рассмеялись, каждый чему-то своему.

- Ладно, - согласился Памир. - Но ради меня - сделаешь?

- А что скажет Премьер, там, внизу?

- Ей совсем не нужно знать об этом.

Орлеан улыбнулся

- Хорошо. Уж я сохраню тайну от старой суки. - И в позеленевших глазах, смотрящих на капитана в упор, загорелось подобие усмешки.

Итак, половина детекторов оказалась на поверхности, тысячью километрами выше и девяноста градусами южнее оставшихся, спрятанными между парой ракетных сопл.

На калибровку и синхронизацию потребовалось время. Надо было научиться сочетать данные, трудно поддающиеся расшифровке. Весь универсум пронизан нейтрино, а гиперфибровая обшивка разрушала их потоки, превращая в хаотичный туман. Удаление следов посторонних частиц также требовало и времени, и определенной ловкости. Это делали роботы, и когда они закончили, Памир смог увидеть смутный, может быть, даже фиктивный поток, идущий ниоткуда, из какого-то рассеянного источника, прилегавшего к ядру Корабля: неплотный рой частиц, поднимавшихся из района, находившегося глубже, чем самая глубокая яма.

Памир снова поставил детекторы на место, полагая, что через несколько месяцев или лет ему опять понадобятся их данные. Но поток нейтрино упорно продолжал слабеть, словно для того, чтобы последовательно оставлять его в дураках.

Премьер, узнав об этом, потеряла последнее терпение.

- Я вижу, что половины твоих игрушек нет,- заметила она. - И где они, мне не сообщили. Но мы продолжаем держать прямо в баке потенциальный источник опасности. До сих пор. Вопреки моему желанию.

- Да, мадам.

- До кризиса осталось чуть больше месяца, Памир! - Изображение Премьера приблизилось и засияло. - Мне нужна полная свобода в использовании водорода. И без малейшей возможности подавиться твоими чертовыми игрушками.

- Да, мадам. Я прослежу за ними непременно.

- Памир! - Изображение сделало оборот вокруг него.

- Да, мадам.

- Я думаю, что настало время бросить копать. Или, по крайней мере, полностью оставить эту работу дронам. Они все знают не хуже тебя, не так ли?

- Приблизительно так, мадам.

- Зайди ко мне. - Это прозвучало почти дружелюбно, золотистое лицо сияло. - Через четыре дня ежегодный пир. Присоединяйся, и там мы обсудим твое следующее назначение. Это, я надеюсь, ты понял?

- Как всегда, мадам.

- А у реморов есть дела поважнее, чем следить за твоими игрушками, мой дорогой, - и улыбка исчезла, сменившись негодованием.

В последующие три дня детекторы были втащены на баржу, отключены, и дроны начали укладывать их для перевозки. Своей очереди ждали теперь сонары и глубоководные землечерпалки. Чем все должно закончиться, Памир не мог себе представить. Возможно, оборудование просто свалят на складах, но теперь это не очень его беспокоило.

Чтобы ни случилось дальше, он решительно уходит отсюда.

Поскольку приглашение Премьера практически являлось приказом, а кроме того, потому, что он надеялся извлечь из него какую-нибудь выгоду, Памир решил и в самом деле прийти на праздник. Вернувшись к себе, он позволил своему звуковому душу вырезать из себя куски устаревшей плоти и пошел в сад, чтобы новая кожа подзагорела под лучами искусственного солнца. В его отсутствие илано одичали, тысячи ртов пели плохо, нестройно, и их дикие рулады преследовали его все время, пока он надевал свою самую парадную форму. Таинственные серебряные часы легли в зеркальный карман. Полный рот специальных бактерий говорил о том, что ему можно есть и пить все, что заблагорассудится; отрыжка и все выделения были ароматизированы. Он вызвал свой кар и только в пути вдруг осознал, что не просто устал, а совершенно измотан: больше чем сто лет тяжелой неблагодарной работы взяли его за горло.

Он свалился на сиденье ожившего кара и заснул. И проспал до тех пор, пока кар не остановился около Гранд-Холла, где робот оторвал его, наконец, от какого-то чудесного сладострастного сна.

Сон исчез, а вместе с ним прошла и эрекция. Будучи уже в пропускном туннеле, Памир решил зачем-то связаться с домашним компьютером, и сухой, равнодушный голос сообщил ему:

- Зарегистрирован достаточно значительный всплеск активности нейтрино.

- Откуда?

- Снизу. Имея только половину датчиков, я не могу точно указать источник….

- Прямо снизу? - перебил его Памир.

- И из района, охватывающего восемь градусов в поперечнике.

- Каково увеличение?

- Мной зарегистрировано повышение уровня активности на восемнадцать тысяч двести процентов выше предыдущей отметки…

- Покажи,- прорычал Памир.

Он окунулся в мир нейтрино. Солнца горели в бесконечной серой дымке. Ближайшее солнце было красным гигантом, следующим по орбите массивной черной дыры, его раскаленное ядро и слабый растущий диск черной дыры ярко светились. Но самый яркий свет принадлежал Кораблю, десятки тысяч ядерных реакторов продуцировали его мощь, мощь всех его электронных систем, казавшихся глазам Памира прекрасной сферой, составленной из крошечных ярких жемчужин.

Под сферой лежала область глухой черноты. В мире нейтрино камень и железо были абстракциями, призраками, да и простая материя оказывалась едва различимой, едва видимой для того, чтобы поверить в нее.

Но вот под чернотой, окутывающей корабельное ядро, возник другой шар, другая сфера, которую Памир сначала совсем не заметил. Однако теперь она становилась все явственней, и не увидеть ее было невозможно. Восемь градусов окружности были перекрыты каким-то ярким нейтриновым объектом. Вглядываясь в него, Памир неожиданно спросил себя вслух: «Это свет двигателя? Или…»

Что еще могло объяснить столь яркий поток нейтрино?

- Сэр, никакие двигатели не задействованы, никаких реактивных судов не замечено. Сэр.

- Облако становится ярче?

- С того момента, как мы начали разговор, поток стал ярче на девятьсот одиннадцать процентов, сэр. И никаких симптомов к ослаблению…

- Чертовщина, - выругался Памир. И затребовал от компьютера объяснений.

- Таковых не имею, сэр.

Впрочем, чего было ожидать от технического компьютера, не теоретик же он в самом деле. Памир еще раз вгляделся в загадочное изображение, совершенно не похожее на яркие перлы света самого корабля: от объекта исходило рассеянное, почти молочное сияние, хотя никакого явного источника не наблюдалось, и исходило оно каким-то своеобразным непонятным образом.

Потом он заметил полосу чуть более сильного света.

Памир быстро прикинул местоположение этой полосы… Черт, прямо под его выкопанной дырой… всего пятью километрами глубже… и что, дьявольщина, все это может значить!?

Памир связался со своей командой копальщиков. Ответил ведущий робот.

- Где капитаны? - потребовал Памир.

- Один находится среди капитанов десятого ранга. Другой - среди капитанов пятнадцатого, сэр.

На пиру у Премьера, - догадался он. - Что вы видите? - проревел он и, сужая тему, пояснил: - Как идет работа?

- Все вижу, все в порядке, сэр.

Чувствуется ли некое странное усиление активности?

- Нет.

- И все же… Объявите команде тревогу, ясно?

- Не ясно, но приказание будет выполнено, сэр. Это все?

- Пока да.

Памир очистил канал и попытался связаться с Премьером, но весь ее штаб делал в этот день все возможное, чтобы оградить начальство от лишних разговоров. Ему в лицо нагло усмехнулась медная физиономия робота.

- Традиционный праздник начался, - хрюкнул он, и глаза его сверкнули очевидным презрением. - Только по наиболее неотложным делам.

- Я понимаю…

- Я не могу позволить вам помешать Великому Премьеру.

- У меня только послание для ее секретного канала. Если возможно.

- Пожалуйста.

Памир передал последнюю информацию и сопроводил ее предупредительной запиской: «Не имею никакого представления о том, что происходит, мадам. Но что-то происходит, и пока причина этого неизвестна, будьте осторожны».

Робот проглотил данные и почему-то раздобрился.

- Если уж у вас такая нужда, то, может быть, лучше вручить послание лично…

Памир закрыл канал, развернул кар, и как только направление его следования зарегистрировали, снова сменил маршрут, маскируя свои планы. Потом пересел назад и на мгновение почувствовал сомнение. Ехать на пир - безумие, там он еще долго не достучится ни до ушей Премьера, ни до ее разума. И вместо того, чтобы вернуться в дыру и самолично проверить все происходящее, что было его первейшей обязанностью, Памир решил отправиться в топливный бак на свой аэрогелевый плот, соображая, что если ему удастся взять хотя бы с полдюжины включенных детекторов, и если он сможет в следующие двенадцать часов перекалибровать их…

Тогда…

И что будет тогда?..

Уточненные и более обширные данные. И, возможно, объяснение само родится тогда в его голове и хорошенько даст по мозгам…

По дороге он дважды связывался с роботом, следившим за работами в дыре, но оба раза знакомый голос отвечал ему, что все в норме, и прокладка туннеля происходит на привычной скорости.

Чтобы добраться до своей баржи, Памиру пришлось снова проходить через обиталище пиявок. Кар мчался по бывшим владениям, все ниже спускаясь к холодной невозмутимой поверхности моря. И когда машина притормозила в туннеле, Памиру неожиданно пришла в голову идея. Он опять связался с роботом; тот снова ответил, что ничего не происходит и что они вовсю копают, но Памир потребовал у него данных по активности нейтрино.

- Их количество увеличилось в три раза за время нашего разговора,- ответил тот бесстрастно.- Поток нейтрино достиг критического уровня, сэр.

Памир вылез из кара и заходил взад-вперед, глубоко дыша.

Чем-то пахло… Но чем?

- Еще что-нибудь, сэр? - уточнил робот. Памир заходил еще быстрее, оставаясь на связи.

«То, что я вижу, похоже на сферу из нейтрино, но такого не может быть. Прав ли я? То, что я вижу, может идти только из единственной точки внутри рефракторного контейнера. Как древняя стеклянная оболочка вокруг лампы накаливания. Но здесь вместо света текут нейтрино, исходящие из гиперфибрового конверта».

- Сэр? - пискнул робот.

- Посчитайте-ка мне вот что… Представьте самую прочную из известных вам гиперфибр и скажите, насколько толстой должна она быть, чтобы показывать то, что мы видим.

Ответ пришел быстро, но какой-то неуверенный.

- Толщина должна быть не менее ста девяноста семи километров, сэр.

Памир уже бегал вокруг машины.

- Если предположить, что таковое реально, - отрывисто сказал он,- то будет ли такая гиперфибра достаточно сильна, чтобы выдержать собственную массу Корабля?

Молчание.

- Должна быть! Разве не так? - Он помчался влево и вниз по узким ступеням, прямо в унылое обиталище пиявок, смеясь с оживленной нервозностью. - Ты смущен, а? - крикнул он далекой машине. - У старика по-прежнему полно секретов, а?

Но робот молчал, и к тому моменту, когда его любопытство переросло в решимость, Памир находился уже в самом низу лестницы. И, поглядев вниз на последние несколько метров серого туннеля, он вдруг увидел незнакомца.

Человека. Мужчину.

Мужчину с сероватой кожей и, как ни странно, в капитанской форме. Левой рукой он сжимал не то орудие, не то оружие, а правой обшаривал запечатанный вход в жилище пиявок. Вероятно, он слышал стук ботинок Памира по серому пластику, но не обратил на это никакого внимания. Он подождал, пока Памир не приблизится почти вплотную, и повернулся, улыбаясь всем лишенным растительности лицом. Рука его с хорошо натренированным автоматизмом подняла какой-то допотопный солдатский лазер.

Памир резко затормозил и затаил дыхание.

На незнакомце действительно была капитанская форма, но какая-то странная. Густые золотые волосы завязаны в хвост, на ногах высокие кожаные сапоги, а на кожаном поясе какие-то приспособления, частью известные Памиру, а частью - нет. Незнакомец оказался невысоким, но коренастым. Его сильный палец лежал на механическом спуске затвора. Он тихо и очень спокойно приказал Памиру остановиться.

В его голосе прозвучал неожиданный акцент.

- Я и не двигаюсь, - почти весело ответил Памир.

- Вот и отлично.

Убежать возможности не было, а внезапно атаковать незнакомца - очень мало. Будучи при параде, Памир оказался практически безоружным.

- Чрезвычайный канал, быстро, - прошептал он.

- Это не поможет, - покачав головой, заметил незнакомец.

Памир знал на сто процентов, что услышать его невозможно.

Что происходит?

Тогда он поковырял носками ботинок холодный пластик, набрал воздуха и спокойно сказал:

- Вы выглядите несколько растерянно, капитан. И, честно говоря, от вас странно пахнет.

Человек пожал плечами и махнул правой рукой.

- Откройте мне эту дверь.

- Зачем?

- Мне нужно видеть жилище этих чужих. - И затем добавил с хорошо контролируемой, но все же заметной тревогой: - Ведь их обиталище по-прежнему здесь, не так ли? - Памир улыбнулся. - Оно должно быть здесь, - настаивал странный капитан. - И не пытайтесь меня обмануть.

- Что ж, я могу открыть вам эту дверь.

Серые глаза незнакомца мгновенно стали подозрительными, он что-то подсчитал и на что-то решился.

- Вы мне не нужны. Я сам смогу сбить ваш дурацкий замок, - и незнакомец направил лазер прямо в грудь Памиру.

- Так сбивайте.

- Не шевелиться! - сузив глаза, приказал незнакомец. - Одно движение, и я искалечу вас, а то и убью.

Памир инстинктивно сделал полшага назад. Но тут серые глаза скользнули вниз, и странный капитан тихо, с удивлением и страхом спросил:

- Что это?

Памир медленно открывал часы.

- Что вы с этим делаете!? Неужели моя мать сама дала вам их!?

- Уошен - ваша мать!? Странник кивнул.

- Где она?

- Как? Это я должен у вас спросить, где она! Незнакомец снова перевел глаза на запечатанную дверь, и этого мгновения Памиру хватило; чтобы точным ударом бросить часы в выбритую часть головы, а затем точным, рассчитанным и отчаянным движением броситься вперед самому.

Глава тридцать четвертая

Гранд-Холл был большим полусферическим залом с потолком высотой в километр и радиусом в два километра. Потолок поддерживался арками гиперфибры почти оливкового цвета, когда-то освещавшей зал мерцающим светом и отражавшей звучным эхом каждое слово. Первоначально пол был простым, каменным, но потом его покрыли специальным составом из компоста и измельченной почвы, и теперь он представлял собой цветущий ковер густой зеленой травы, известной под названием «Кентукки», а также декоративными деревьями из различных миров. Большую часть времени помещение служило общественным парком, являясь тихим уединенным местом. Здесь находили отдых издерганные нервы, сюда приходили отчаявшиеся самоубийцы. Но с приближением праздника в парке в особом порядке расставлялись кресла и столы, последние накрывались полотняными скатертями, созданными специально для этого случая, и таким образом устраивались десятки тысяч мест в полном соответствии со старинным обычаем. Белейшие тарелки обрамлялись золотыми приборами, а на креслах лежали надушенные полотенца, предназначенные для вытирания грязных лиц и рук. Хрустальные кубки незаметно наполнялись через искусно спрятанные краны, идущие откуда-то изнутри Корабля, из никому не видимого резервуара, в котором создавались все возможные напитки и жидкие наркотики. Вода же подавалась прямо из артезианской скважины, находящейся неподалеку от моря Альфа. Эту воду пили еще на первом пиру капитанов, происшедшем более ста тысяч лет тому назад.

Каждый капитан имел свое место, отмеченное написанными от руки карточками. Место Премьера находилось всегда на некотором отдалении от остальных. Расположение каждого кресла имело огромное значение, свидетельствовавшее и о ранге, и о качестве деятельности капитана за минувший год. Высшей честью считалось сидеть прямо за столом Премьера. Капитанов же, которых хотели унизить, сажали гораздо дальше, чем они предполагали, самые же никудышные сидели за рядом кадок с дикими растениями. Сама пища должна была вызывать удивление, и в качестве знака уважения к своим пассажирам непременно включала в себя ряд блюд чужих, которые большей частью оставались нетронутыми, поскольку многие желудки не выдерживали их кислотных пирожных и прочих стереохимических изысков.

Сегодня подавали холодную сырую рыбу, добытую в бессолнечных глубинах Моря Бесшабашных. Ее мертвые пустые глаза смотрели на проголодавшихся капитанов совершенно невыразительно. Набитые рты молча жевали, а не набитые беспрерывно болтали. Внутри каждой рыбы находился салат из пурпурных овощей, фруктов, заправленных маслом, напоминавшим по запаху и текстуре неочищенную нефть. Еще где-то глубоко в телах рыб обещанием праздничного сюрприза прятались золотые черви, размером меньше пальца. Они почитались Бесшабашными как самый лучший деликатес и подавались лишь раз в году.

Даже отсутствующих капитанов ожидали приготовленные тарелки, рыба и соответствующие места. Хотя циники и жаловались, что такая честь лишь подчеркивает их отсутствие, позволяя их соперникам лишний раз пройтись насчет тех, кто теперь не имеет возможности защитить себя сам.

Целые столетия, несмотря на то, что часть капитанов исчезла, их места все сохранялись, как и карточки с их именами, написанными собственной механической рукой Премьера. И еда на них готовилась, как и прежде, и так же разносилась рядовыми членами команды, будучи просто оставляема на тарелках. Потом ее скармливали всяким насекомым.

И вот уже многие столетия Премьер поднималась, начиная пир неясным, но цветистым тостом за пропавших, желая им успеха в исполнении таинственных обязанностей в каком-то неведомом, но важном деле.

Потом следовал неизбежный обед, потом громогласно и печально объявлялось, что судно капитанов столкнулось с огромной кометой, и что никто их больше не увидит. Тост этот сопровождался питием винного уксуса - стандартного напитка для печальных случаев, и обед превращался в какие-то поминки - обряд, заимствованный у неких очень древних чужих. Капитаны разрушали свои зубы жеванием ритуального куска замороженных метаном фруктов. И так было всегда, и зияли пустотой кресла Миоцен, Хазза, Уошен, а также многих других, погибших с честью.

С момента Исчезновения прошло больше сорока восьми веков.

И уже сто двадцать один пир отгремел со дня, когда неожиданно появились два призрака, говорящих что-то о несуществующем мире по имени Медулла оссиум.

Но все это прошло и представлялось теперь не чем иным, как всего лишь чьей-то жестокой и неумной шуткой, повергнувшей Премьера в невидимую другим панику. Потом она долго пыталась убедить окружающих, что и призраки являлись только иллюзией. Ибо другого выбора у нее не было. Ведь в ее первейшую обязанность входила охрана безопасности Корабля, а для этого в первую очередь необходима непоколебимость ее поста. А каким же Премьером могла она быть, если бы голографический мираж и дюжина смутных догадок отстранили ее от традиций, служивших и Кораблю, и посту вот уже больше ста тысячелетий?

Нет, она не хотела больше думать о пропавших, ни сегодня, ни когда-либо вообще. Но остановить себя оказалась не в силах, хотя и пыталась постоянно очистить свой мозг, усилить его и сделать нечувствительным к подобным вещам. Но призраки не сдавались.

Длинный стол Премьера стоял на травянистом гребне парка; открывался прекрасный вид, которым она наслаждалась, торжественно поднимаясь для открытия очередного праздника. Ее бокал сверкал кроваво-красным вином Бесшабашных. Думала ли она о мертвых? Или о том, что прямо-таки перед ней, словно насмехаясь, стояло пустое кресло Памира? Которого снова не было, как и в прошлом, как и в позапрошлом году… Что с ним происходит? Такой талантливый… обладающий ярким, хотя и странным инстинктом, объединенным с какой-то прямо трансцендентной яростью. И, несмотря на бешеный темперамент, какая способность воодушевлять подчиненных и держать в покорности пассажиров!..

И он никак не хочет склониться перед этим небольшим капитанским ритуалом.

Это, конечно, слабость характера и духа, и именно это не давало ему возможности даже в самые Лучшие времена подняться до высших рангов управления Кораблем.

- Где Памир? - запросила она по секретному каналу.

- Неизвестно, - неизменно отвечали ей.

- Есть ли от него какие-то известия?

И полученный ответ оказался весьма странным. Бесполый голос робота заявил:

- А как вы сами думаете, где он может быть?

В злобе она вообще уничтожила несносный канал.

Порой Премьер начинала думать, что живет слишком долго и занята слишком узким делом. Дайте ей простую капитанскую работу - и она, наверное, с ней уже не справится, а если посадить всех присутствующих здесь ровными рядами без рангов и почестей, то вряд ли ее признают достойной быть Капитан-премьером. И даже в моменты, когда она действительно гордилась своими триумфами, понимала, что другие, заняв ее кресло, смогут вести Корабль не хуже, а, может быть, даже и лучше, чем она сама. И когда порой она теряла контроль над собой, то знала, что любой из этих обожающих ее людей вокруг сможет сказать ей: «Посидите, отдохните, расслабьтесь. Я приму от вас империю хотя бы на час и буду управлять ею столь же разумно и опытно». Вернее, это знала самая мудрая, самая старая часть ее существа.

Остальная же часть ненавидела даже саму идею преемственности.

Всегда ненавидела.

Но теперь, возвышаясь над всеми, перед зрителями стояла самая несгибаемая, полная самообладания ее ипостась. Она смотрела на гектары улыбающихся лиц, зеркальной формы и мертвой холодной рыбы. Специально по случаю пира всех птиц и громко стрекочущих насекомых выловили, посадили в клетки и вынесли из парка. Все должно было быть торжественно и тихо. Неестественная тишина висела над залом. Правой рукой Премьер стиснула бокал и несколько раз повернула его, прежде чем поднести ко рту. Темная красная жидкость плеснула через край. Премьер втянула острый аромат и подняла бокал еще выше, прямо над головой, и громовым голосом поприветствовала собравшихся.

- Я рада видеть вас! Всех, кто пришел сегодня сюда. И я всех благодарю.

Восторженный шепот пополз по залу.

Потом снова наступило молчание.

Премьер уже приготовилась сказать тост, который не любила больше всего. В этом году истекал срок полномочий капитанов, занимавшихся пассажирами из чужих. Надо было оценить их блестящую работу и потребовать еще большего ее совершенствования в ближайшие годы, поскольку корабль входил в регион, крайне плотно населенный новыми существами, что влекло за собой и новые трудности. А чем лучше приготовить своих людей к новому трудному будущему, как не благодарственными словами за прошлые заслуги?

Но прежде, чем начать эту речь, она все же заколебалась. И, переводя дыхание, вдруг услышала, как один из секретных каналов безопасности начал передавать откуда-то издалека тревожную информацию.

Глаза ее медленно заскользили по залу.

И тут же, прямо за рядом кадок с растениями, появилось несколько фигур. Наверное, больше десятка, нет - больше сотни… Появление этих новых гостей сопровождалось всеобщим шумом, поскольку все присутствовавшие обернулись, чтобы разглядеть новоприбывших капитанов.

Однако были ли они капитанами?

Впереди шел Памир, соизволивший все-таки прибыть на этот раз, но кто шел за ним, никто не понимал. Единственное, что ясно видели все - у вновь прибывших был сероватый подкопченный оттенок кожи.

Чтобы разглядеть их получше, Премьер попыталась проделать это через каналы камер службы безопасности.

Она неуклюже старалась добраться хотя бы до одного.

Ни одна система безопасности не работала.

- Что происходит? - запросила она уже все каналы.

Тысячи ответов ударили ей в уши бессмысленным раздраженным ревом. Тогда она сама сосредоточила взгляд на ближайшем из прибывших. И тут исчезло все - и Корабль, и гости. Премьер не отрываясь смотрела на красивую женщину, высокую, с жестким лицом и наголо обритым черепом, которая до боли напоминала кого-то, кому она очень давно отдала когда-то все свои надежды.

- Миоцен! - крикнула Премьер. - Это ты?!

И кем бы она ни была, женщина улыбнулась очень похоже на Миоцен. С этой твердой улыбкой на губах она и подошла к главному столу. По бокам шли другие люди, тоже напоминавшие пропавших капитанов лицами, фигурами и манерой держать себя. Особенное внимание Премьера привлек один мужчина, чьи хладнокровное лицо, мальчишеское тело и яркие серые глаза, казалось, проникавшие во все, тоже и при этом очень сильно напоминали Миоцен. Он единственный посмотрел сначала налево, потом направо и кивнул товарищам, заставив остановиться рядом с различными столами. Те остановились и почти синхронно взяли со стола рыбу, воззрившись на нее так, будто никогда ничего подобного не видели.

Миоцен - или кто это был - вскарабкалась по травянистой гряде.

Рядом с ней поднимался яркоглазый человек.

- Это ты? - снова мягко повторила Премьер.

Улыбка женщины сменилась холодной яростью. Ее форма была зеркальной, но слишком грубой, кожаный пояс болтался не на месте. Она остановилась прямо перед Премьером, оглядела длинный стол с сидевшими за ним Вице-премьерами и ничего не сказала.

Ничего.

Ирвиг и остальные судорожно пытались наладить связь с несуществующей системой безопасности. Требовали решительных действий, просили информации, и наконец, растерявшись, в панике стали глядеть друг на друга.

- Как ты, дорогая? - еще мягче спросила Премьер. Ответ был произнесен голосом Миоцен, но относился не к ней.

- Ирвиг, дорогой, ты, кажется, сидишь на моем месте.

- Если б я знала, что ты придешь… - улыбнулась Премьер.

- Унылая, - громко сказал вдруг яркоглазый человек. И сотни голосов его товарищей подхватили: «Унылая!» И тысячи голосов с каждого конца зала внезапно загудели: «Унылая!»

Премьер вскочила.

- Что вы говорите?! Что значит «унылая»?

- Это ты, - холодно ответил яркоглазый.

И тогда, протянув левую руку, Миоцен схватила со стола лежавший около тарелки Премьера кривой золотой нож и тихим, пронизанным ненавистью голосом сказала:

- Я ждала. Ждала, что меня найдут и спасут. Я ждала века и века…

- Я не могла найти тебя, - призналась Премьер.

- Это доказывает, что все мои подозрения относительно тебя оказались истинными, - отпарировала Миоцен и назвала Премьера так, как ее никто не называл уже тысячелетия - Лиза. - Ты действительно не заслужила своего кресла, Лиза.

Премьер еще попыталась ответить.

Но нож уже вонзился ей в горло. Миоцен победно и хрипло вскрикнула и изо всех сил дважды повернула нож, улыбаясь при виде крови, заструившейся по ее рукам.

Спустя секунду голова была отделена от шеи.

Глава тридцать пятая

Лазер выстрелил с яркой вспышкой.

Лезвие света отполосовало половину кулака Памира, но он продолжал бить, чувствуя не боль, а лишь то, что его почерневшая плоть и края обгоревших костей продолжают вонзаться в лицо противника. Лишь спустя несколько секунд острая боль пронзила всю руку, и он слегка вскрикнул.

Враг глухо сопел, но в серых глазах на дымчатом лице появилось удивление.

Даже без рук у Памира было явное преимущество в тридцать килограммов. Он пустил в ход ноги, плечи и расплющил противника по закрытой двери шахты. Еще вспышка - и у него вместе с краем капитанской фуражки не стало части головы. Памир закричал громче, левая здоровая рука продолжала лупить хрипящее тело, ломай ребра и разбивая голову о гиперфибровую дверь.

Наконец с глухим стуком лазер упал на пол.

Памир перенес удары на живот и, схватив незнакомца здоровой рукой за шею, принялся мять и трясти его до тех пор, пока из раздавленного горла не перестали вырываться судорожные вздохи. Потом двинул коленом в пах, но, увидев на лице врага полное смирение, приказал себе остановиться и швырнул безжизненное тело обратно в проход.

Лазер валялся рядом с часами Уошен.

Памир поврежденной рукой нашарил, хотя и слишком поздно, свой бландер, переложил рукоять в здоровую руку.

Подкованный сапог, жесткий, как камень, ударил его в лицо, сломав сразу и скулу, и нос.

Он чувствовал, что отлетает к двери, и тут же выстрелил. Черно-синие вспышки сожгли вторую замахнувшуюся конечность.

Человек рухнул и тихо застонал. На дрожавших ногах Памир сделал несколько шагов по скользкому полу, стараясь держаться прямо, глядя, как лицо поверженного незнакомца успокаивается, и отчаяние светится уже только в серых глазах.

- Убей меня, - потребовал он.

- Кто ты? - вопросом ответил Памир. Ответа не последовало.

- Ты один из пропавших, так? - Памир произнес это с уверенностью, ибо никакого другого объяснения быть просто не могло. - Уошен жила в одном из ваших поселений?

В ответ на него глянули ничего не понимающие глаза.

- Как тебя зовут? - снова потребовал Памир. Серые глаза остановились на эполетах Памира, и хриплый голос тихо произнес:

- Ты капитан первого ранга.

- Да. Я Памир. Это мое имя.

- Я не помню твоего имени, -вздохнул незнакомец. - Ты, наверное, недавно в капитанах.

- Ты что, знаешь весь список? - Молчание. - Должно быть, у тебя хорошая память. - В молчании уже сквозила гордость. - Но у Уошен тоже всегда была прекрасная память, - задумчиво добавил вдруг Памир.

При этом имени незнакомец вздрогнул и, заставляя себя быть спокойным, уточнил:

- Ты знал мою мать?

- Думаю, что лучше, чем кто-либо. Да и ближе. Это утверждение озадачило незнакомца, но он опять промолчал.

- Ты похож на нее, - признался Памир. - Особенно лицом. Хотя она была гораздо выше.

- Моя мать… очень сильная…

- Что? - Молчание. - Что? - снова спросил Памир и поднял часы, пользуясь двумя оставшимися пальцами. Боль не утихала, но стала вполне переносимой. Этими же пальцами он подержал часы в воздухе перед лицом поверженного противника. - Она мертва. Я имею в виду твою мать.

Я нашел только это и больше ничего. А уж мы облазали здесь все. И не нашли никакого тела.

Человек поднял глаза к потолку, и в них застыли слезы.

- И это произошло здесь, в обиталище пиявок, да? - догадался Памир. - И ты видел, как она умирала?

- Убей меня, - снова прохрипел незнакомец уже совершенно равнодушно.

Его сожженная нога начинала потихоньку восстанавливаться. Это было очень быстро для обычного пассажира, и, не имея другого ответа, Памир предположил:

- Я знаю, откуда ты. Откуда-то из центра корабля. Так?

Незнакомец и глазом не моргнул.

Но Памир уже чуял, что правда где-то близко, сколь бы невозможной она ни была.

- Как ты выбрался оттуда? Где-то есть тайный туннель? Серые глаза оставались открытыми и совершенно спокойными.

- Ах, нет! - воскликнул Памир. - Я выкопал длиннющий широкий канал к вам, и по нему-то ты и пробрался. Так?

Ответа он ждать уже не стал. По своему каналу он вызвал дежурного робота, находящегося внутри дыры.

- Все в норме, сэр. Все идет по плану, - тихо и доверительно сообщил тот.

Памир ради любопытства сменил канал. И снова прозвучал приблизительно тот же ответ. Он выбрал третий - никогда прежде им не использовавшийся - и снова услышал в ответ, что все в порядке.

- Вот дерьмо! - выругался Памир. Его пленник уже сгибал отросшую ногу.

Памир снова отсек ее вспышкой сине-черного света, потом положил в карман часы и, схватив незнакомца под руки, пообещал:

- Я тебя, конечно, убью. Рано или поздно. Но сначала надо еще кое-что выяснить.

Он втащил сына Уошен в кар и погнал машину назад, пытаясь связаться с Премьером. Ему ответил робот, и его грубая физиономия замаячила прямо перед лобовым стеклом.

- Будьте кратки, - ответил автомат.

- У меня срочное сообщение, - объяснил Памир. - Вооруженное вторжение…

- Один человек?

- Да.

- Доставьте его в ближайший центр заключения, как гласит инструкция…

- Какая инструкция?

На бесполом лице выразилось некое недовольство.

- Объявлена тревога первого уровня, капитан. Разве вы не слышали?

- Нет.

Недовольство на физиономии робота сменилось гримасой боли.

- Да что происходит, черт побери?

- Значит, наша система тревоги дала сбой. Это ужасно.

- Капитаны на празднике?

- Контакт с Гранд-Холлом потерян, - признался робот почти смущенно. Потом, немного поколебавшись и уже другим тоном, добавил: - Может быть, вы приедете прямо на командный пункт, сэр? Я смогу объяснить вам, что знаю, если вы подъедете немедленно.

Памир вырубил' канал и впервые за долгое время застыл, не обращая внимания на пленника,и думая только о том, что ему стало уже известно, и что предпринять в первую очередь.

Больше чем столетие назад, после обнаружения закамуфлированного люка, капитаны построили прямо внутри насосной станции наблюдательный блиндаж. И как в любой хороший блиндаж туда вело несколько секретных ходов. И как все, построенное капитанами, блиндаж сохранялся в прекрасном состоянии, а его выключенные системы связи готовы были заработать мгновенно после введения соответствующих кодов соответствующими людьми.

Памир проскользнул в блиндаж. Там ему не потребовались даже приборы - все было видно невооруженным глазом.

Вверх по топливным трубам ползли десятки, если не сотни странных машин без окон, напоминавших своей формой каких-то допотопных жукообразных существ, сделанных из блестящего серого металла. Наверное, из стали. Что делало их крайне странными и впечатляющими. Памир быстро сосчитал машины и прикинул, сколько человек может в них находиться. И только тогда перевел взгляд на пленника и смотрел на него до тех пор, пока тот в конце концов сам не взглянул ему в глаза.

- Чего ты хочешь? - спросил Памир.

- Меня зовут Локи.

- Локи. Хорошо. Но чего же ты все-таки хочешь?

- Мы возрожденные Строители, - тихо ответил этот странный невысокий человек. - А ты один из тех заблудших, что служат Унылым. Мы заберем у вас Корабль…

- Прекрасно. Он уже ваш. - Памир покачал головой. - Но я не о том тебя спрашивал, господин Локи. И если ты хотя бы вполовину так умен, как твоя мать, то давно уже понял, о чем я тебя спрашиваю…

Памир рванул другой, объездной дорогой.

Во втором трубопроводе он остановился и лазером снова искалечил пленника. Обезвредив таким образом Локи, Памир натянул на него и на себя скафандры и, подождав немного, пока они полностью включат все системы, вскрыл главный люк.

Атмосфера хлынула в вакуум.

Памир выбрался наружу, вытащил Локи и пустил кар в неизвестном направлении к неопределенной цели. Потом они вместе долго смотрели, как машина, наращивая скорость, уносится в черную пустоту.

Прямо перед ними находился вентиль. Сделанный неизвестно кем и не использовавшийся миллиарды лет, он стоял на виду, словно только и ждал их.

Памир втащил за собой пленника и нажал пружину, которая медленно перекрыла вход.

Внутри тянулся километровый коридор, заканчивавшийся крошечным, тоже никогда не использовавшимся вспомогательным баком, за которым расстилался океан водорода.

Памир вскинул Локи на плечи и пошел, говоря прямо на ходу. Его голос глухо просачивался сквозь шлем скафандра.

- Она жива, - говорил он. - Была хорошая драка, и я предполагаю, что она, участвуя в ней, погибла, но кто-то восстановил ее тело. Но если Уошен осталась там, ты никогда не найдешь ее. Понял? Ты притащился в это обиталище, использовав какой-то редкий для тебя шанс. Побежал искать мать. Уошен. Одного из самых старых, самых преданных моих друзей.

Локи коротко и болезненно вздохнул.

- Мы тоже искали. Если бы кто-то ускользнул из обиталища, мы обнаружили бы его. У тяжелого тела, вышвырнутого декомпрессией, был бы очень маленький горизонтальный вектор. Поэтому мы искали прямо под обиталищем. - Он уже почти бежал, думая о том, сколько времени у них осталось, и что делать, если он не сможет найти никакой помощи. - Эй, ты слышишь меня, Локи? Я-то уж знаю, сколько может вынести человек и остаться в живых. Если мы только найдем достаточно остатков от твоей матери, то, считай, она будет жива. - И снова молчание. - Вы были тут, Локи, были, - дважды обратил его внимание Памир. - А у водорода есть течения. Медленные, но очень запутанные. И как я уже сказал, мы искали целые тела, потому что так проще. Но если были небольшие части, голова, например, то декомпрессия дала бы им очень сильный горизонтальный вектор. Ее бедная голова застыла бы в момент и рухнула в темноту, упав как раз на ледяное дно. А если это так, то вдвоем мы сможем ее найти. Поисковое снаряжение все еще здесь, можно попробовать. Надо только задать цель…

- Она была рассечена на несколько кусков, - придушенно сказал Локи. - Голова и одна рука вместе…

- Ну и отлично, - подумав, сказал Памир. - Это здорово поможет. Спасибо. - Он помолчал и неохотно уточнил.- И кто же это сделал, скажи мне, Локи? Кто сделал это с твоей матерью?

Молчание стало гнетущим.

- Мой отец… Дью… это он пытался убить ее, - кривясь от душевной боли, признался, наконец, Локи.

Памир судорожно сглотнул.

- А есть ли какой-нибудь способ, а, капитан первого ранга? Какой-нибудь, лишь бы убить память, которая не хочет умирать?

Глава тридцать шестая

Слух казался настолько неожиданным и фантастическим, что первой общей реакцией на него был просто смех, как пассажиров, так и членов команд. Смех, а порой даже прямые оскорбления сыпались на тех, кто осмеливался рассказать такую глупость. Такого вестника могли избить до бесчувствия, помочиться ему прямо в лицо или оскорбить еще каким-нибудь образом. Таким специфическим способом выражали обитатели Корабля свое отношение к тому, чего не могло быть никогда.

Ведь окажись этот слух правдой, его последствия не замедлили бы сказаться тотчас.

И все же, несмотря на всеобщее недоверие, теперь уже миллиарды взвинченных голосов продолжали упорно твердить:

- Капитан-премьер мертва!

Как такое могло случиться? Она была слишком могущественной, чтобы умереть!

- Все капитаны убиты! Прямо на ежегодном празднике! Убиты вооруженными незнакомцами, появившимися откуда-то из глубин Корабля!

Как такое могло быть правдой? Как, как, как?

- А теперь эти незнакомцы присвоили себе управление Великим Кораблем!

Последнее было уже и вовсе абсурдом. Конечно, абсурдом. Корабль был слишком велик и слишком силен, чтобы оказаться покоренным какой бы то ни было силой. И уж, конечно, не в один день и практически без малейшего шума! Где же находились войска безопасности? Где прятались мудрые старые генералы? Не говоря уже о роботах и других хитроумных машинах, чьей обязанностью было только служить гигантской женщине, управлявшей Кораблем? Как могла эта опытная, отчаянно преданная армия проморгать вторжение, завершившееся меньше чем за день полным переворотом?

И на все последующие корабельные сутки это стало предметом всех публичных и частных разговоров, сопровождавшихся упорным нежеланием верить во что-либо подобное.

Но слухи жили собственной неумолимой жизнью, ширились, углублялись и приобретали какую-то загадочную логику.

На третий и особенно на четвертый день низшим чинам команды и инженерам стали известны новые объяснения происшедшему. Все случившееся оказалось не вторжением, точнее, не совсем вторжением. Это было, скорее, бунтом старых капитанов. Все увереннее велась речь о том, что Исчезнувшие вернулись с того света. Ну, просто некоторые из них снова материализовались, ведомые Вице-премьером с лицом, напоминавшим нож. Женщиной по имени Миоцен. На улицах и в парках, на морских пляжах и в спальнях пассажиры передавали друг другу эту новость и гадали о последствиях. Кто такая Миоцен? Вспоминали, что когда-то она была спокойной, исполнительной и отнюдь не жаждавшей крови заместительницей Премьера. Первым креслом ныне погибшего Премьера. И, пожалуй, большего не мог сказать никто. Все биографии этой странной женщины, напечатанные тиражом в десять миллиардов, оказались мгновенно раскупленными. Но многие читали только заголовки и то лишь для того, чтобы узнать, каковы ее амбиции и каковой может стать реальная власть. Если кто и мог свергнуть Премьера, то только капитан ее Первого кресла. Таков был всеобщий приговор. Кто еще владел ключами ко всем системам безопасности, связи и источникам управления кораблем?

Но Миоцен вернулась не одна. Она привела с собой целую армию преданных и опытных солдат, которые показали себя в первые же часы, захватив большую часть корабельной армии прямо в бараках и поймав в ловушки на открытых пространствах. Несколько свидетелей описывали ужасные битвы и называли количество солдат, погибших с обеих сторон. Но даже самые пугающие версии отмечали минимальные потери и разрушения. Большая часть корабельного оружия оказалась уничтоженной, оставшись так и не задействованной из-за отказа специальных кодов, придуманных самой Премьером для того, чтобы защитить пассажиров и команду на случай, если оружие окажется во вражеских руках. Нескольким, оставшимся преданными соединениям удалось все-таки ускользнуть, смешавшись с гражданским населением. Но все они были разбросаны, не имея ни лидера, ни оружия.

Что же касается бывшего Премьера и ее капитанов, никто толком ничего так и не знал.

Одна успокоительная сказочка гласила о том, что все они по-прежнему живы, но в несколько иных формах существования. Может быть, они находятся где-то, пускай и без сознания, но все же в том состоянии, в котором еще возможно их полное возрождение… не могла же Миоцен с ее мудростью уничтожить их полностью, она просто обезвредила их - вот и все…

О новом же Премьере и ее окружении знали еще меньше.

Откуда они появились?

Правда, тысячи слухов так или иначе сливались в одну основную историю. Пропавшие некогда оставили Корабль, скорее всего, против своей воли. Затем в некоем таинственном высокотехнологичном мире Миоцен собрала средства, оружие и целый флот звездолетов, чтобы снова вернуться на Корабль. Но куда делся этот флот, никто не знал. Всем было известно, что главные порты Корабля пребывали в спокойствии. Сам Великий Корабль проходил в настоящее время через скупо заселенный район вокруг очень активной и весьма опасной черной дыры. Вызывало естественное недоверие то, каким именно образом маленькие звездолеты могли захватить большой Корабль, оставшись незамеченными? Но все объяснения мало чем отличались от странных и древних преданий о том, что где-то в глубине корабля есть какие-то тайные пещеры и даже целые миры.

И все-таки. Отдельные путешественники рассказывали о каких-то огромных, похожих на жуков машинах, поднимавшихся через центральные районы откуда-то снизу. С самого первого дня и без перерыва шел нескончаемый поток этих стальных машин, поднимавшихся на больших скоростях и заполнявших рубку Премьера и другие ключевые помещения.

«Они ползут неизвестно откуда», - таков был ленивый вердикт, произносимый и словами, и специально выделяемыми запахами, и мягкими вспышками света.

«Неизвестно откуда» означало место где-то в глубинах корабля.

Например, со дна топливных баков, как предполагали некоторые, в то время как другие предпочитали более таинственные местоположения, вроде тайных помещений, похороненных в железном сердце Корабля.

На четвертый день бунта у этого таинственного «неизвестно откуда» появилось имя. МЕДУЛЛА ОССИУМ. Неожиданно это старое странное слово оказалось у всех на устах, повторяемое как людьми, так и представителями других рас. Слово появилось столь неожиданно и сразу в стольких местах, что все решили, будто оно внушено свыше и ради конспирации.

Голоса утверждали, что внутри Великого Корабля спрятан еще один мир, тайное царство, мощное, загадочное и, без сомнения, могущественное.

На свет стали выплывать какие-то жуткие подробности.

Свободные, отвергающие всякую дисциплину умы принимали это открытие, некоторые даже праздновали его. Зато другие, глубоко консервативные от природы или закосневшие по стечению обстоятельств души напрочь игнорировали подобную новость.

Как всегда, люди стремились придерживаться золотой середины.

Помимо этого, начали происходить и другие, небольшие, но весьма неприятные события. Некоторые районы оказались погруженными во тьму, поскольку остановились реакторы, и их энергию забрали для более важных сейчас нужд. Связь нарушилась повсюду. Начался хаос. Но если говорить в целом, то мало что изменилось. Древние пассажиры и команда по-прежнему были заняты своей повседневной жизнью - привычки, закрепленные тысячелетиями, сдавались не так-то легко. Даже когда полностью прекратила функционировать общая связь, продолжало работать в привычном режиме множество частных каналов, по которым электроны и структурированный свет с обычной беспечностью передавали приветы, текущий курс валют и самые свежие слухи. Потом перекрыли и эти каналы, зато восстановилась общая связь, и снова поползли слухи о вооруженных столкновениях. На девятый день бунта общественное настроение, как показывали данные, состоявшие аж из двадцати трех параметров, стало повышаться везде, от больших и малых городов до обиталищ чужих и оккупированных пещер.

И это состояние общества определили как самый удачный момент для появления нового Премьера.

С помощью старых паролей она взяла под контроль восстановленную связь и неожиданно оказалась повсюду - голографическое изображение, одетое в сверкающую форму Премьера, с ослепительной, хорошо отрепетированной улыбкой, с узким - даже уже, чем представлялось согласно слухам - лицом и с коротко остриженными седыми волосами. Плоть ее выглядела измененной веками, будто бы прокопченной или припорошенной пылью, а темно-ореховые глаза светились холодом более пронзительным, чем любой открытый космос. Премьер посмотрела на всех пассажиров и членов команды так, что всем сразу же стало не по себе. Ее узкие губы приоткрылись, снова сомкнулись, словно давая многомиллиардной аудитории время свыкнуться с ее присутствием перед тем, как она заговорит. И она заговорила спокойным властным голосом.

- Меня зовут Миоцен. Своей властью капитана Первого кресла я сместила Премьер-капитана с ее поста и отстранила от обязанностей.

Беспокоиться вам не о чем. Эта женщина жива, так же как жива и большая часть ее капитанов. Скоро вы сами узнаете о той пропасти некомпетентности, в которую они завели всех вас. В соответствии с хартиями Корабля будет проведен публичный суд, наказание будет суровым и справедливым, а Великий Корабль по-прежнему будет идти запланированным курсом.

Я позабочусь обо всех. Если, конечно, вы позволите мне это.

В вашей жизни ничто не изменится - ни сейчас, ни в будущем. Если, повторяю, вы сами не захотите перемен. Я обещаю вам это как Капитан-премьер.

Неожиданно глаза ее на секунду потеплели, и выступление закончилось следующими словами:

- Я люблю наш прекрасный Корабль. Я всегда любила его и заботилась о нем. И не хочу ничего, кроме того, чтобы защищать его самого, его замечательную команду, его пассажиров отныне и до конца этого исторического путешествия.

Вице-капитаном Первого кресла назначается мой сын. Сообщения о других назначениях будут переданы позднее.

Итак, ваш Премьер желает вам счастливого дня и еще более счастливых последующих тысячелетий, дорогие друзья…

Глава тридцать седьмая

На конце стола из перламутрового дерева был водружен маленький сверкающий бюст Премьера с лицом, на котором застыло выражение обаяния власти и высокомерия. А рядом с бюстом находилась ее собственная отрезанная голова с длинными седыми и спутанными волосами, с бледной, плохо высушенной кожей, не сохранившей даже следа бывшего золотистого цвета. Благодаря замедленному анаэробному процессу и фантастической ярости голова могла еще открывать глаза и кое-как двигать губами, но, не имея легких для подачи воздуха через гортань, ее рот мог только сипеть. Впрочем, сип это был достаточно отчетливым, то есть любой индивид, обладавший терпением или просто умевший читать по губам, вполне мог разобрать произносимые ею слова.

«За что? - спрашивала она. - За что, Миоцен? - Потом после долгой паузы просила:- Объясни же. Только мне. - Потом вновь начинала умолять: - Прошу тебя. - Но закончить свою речь обычно уже не могла, с мягким влажным звуком глаза и рот закрывались, и бывший Премьер снова погружалась в глубокую кому.

С неким холодным удовлетворением Миоцен тронула седые волосы.

Она повела глазами вдоль стола, задумалась, назвала имя и немедленно получила в ответ подробный бесстрастный отчет о том, что уже было проделано, о происходящем в настоящий момент и том, что надо было завершить в самое ближайшее время.

- Счастливая Вилка, - вызвала она следующего.

С черного кресла поднялась маленькая плотная женщина - урожденная Преданная, но присоединившаяся к Бродягам еще в детстве - и сделала сообщение о сопротивлении среди остатков старой команды.

- Их оплотом по-прежнему является порт Альфа, а две или три вооруженные банды орудуют поблизости от порта Эрайнайдай. Первая группа уже поймана, остальные дезорганизованы и имеют мало ресурсов. - Она помолчала немного, справляясь о последних данных через свою связь. - Мы только что взяли того, кто занимался саботажем реакторов. Безграмотный инженер, как вы и предполагали, мадам. Восстановление, как я уже говорила, идет по расписанию. То, что создано Строителями, разрушить не так-то просто.

По залу пополз шепоток одобрения, и многие из рядом сидевших офицеров повторили - «Строителями» - с привычным уважением.

Счастливая была в чине генерала. Она немного помолчала, разглаживая и без того не имеющую ни единой морщинки пурпурно-черную ткань формы. Как многие из поколения внуков, она не понимала искусства ношения одежд, и это требовало от нее самодисциплины и новых привычек. Но Миоцен не уставала напоминать всем, что пассажиры ожидают от команды не только безукоризненного поведения, но и безукоризненного внешнего вида. Капитаны и солдаты, одетые в собственные волосы и кожу, не вызовут доверия ни у кого. А завоевание доверия являлось главнейшей задачей как на ближайшие дни, так и на последующие тысячелетия.

- Сколько бывших капитанов смогло убежать? - потребовал данных капитан Первого кресла.

- Тридцать один. Это по самому большому счету, сэр. Сидя по левую сторону от матери, Тилл являл собой

воплощение сосредоточенности и откровенности. В отличие от большинства Бродяг, он не испытывал неудобства от формы, скорее наоборот. И каждый раз, когда Миоцен смотрела на него, одетого в яркий мундир с сияющими эполетами на гибких, но широких плечах, готовых вынести любую ношу - она испытывала властную любовь вкупе со всепоглощающей, почти пугающей гордостью. Тилл был идеальным капитаном Первого кресла.

- Кто из их числа самый опасный? - спросил он снова, уже зная ответ.

Счастливая перечислила ряд имен.

- И Памир, - добавила она презрительно под конец. - Среди них он офицер самого высокого ранга. Но это еще ни о чем не говорит. Судя по записям прошлого Премьера, он человек недисциплинированный, и относятся к нему плохо. Его не уважали ни Премьер, ни остальные капитаны. Его преданность вообще всегда была под сомнением. С ним может иметь дело только Премьер.

- Я помню его, - вдруг сказал Даен, засмеялся, сделал какой-то неопределенный жест, и добавил: - О нем нечего беспокоиться. Памир, как пить дать, прячется в одной из своих старых дыр да ждет новой амнистии.

Даен занимал Второе кресло - пост, принадлежавший ему еще до отправления на Медулла оссиум. Это было звание, к которому он относился весьма ревностно, хотя и вынужден был признаться, что бывший Премьер вела дела неумело. Сначала позволив такому сумасшедшему, как Дью, забрать в свои руки столько власти, а потом за пять тысячелетий не сумев найти пропавших без вести капитанов. Да, она, конечно, заслужила отставку. И все же, не подвергая сомнениям свою преданность Миоцен, он был против совершенной жестокости и несколько раз упоминал об этом открыто. В свою очередь Миоцен не давала ему ни серьезных прав, ни ответственных обязанностей. Даен и другие старые капитаны служили лишь для одной-единственной цели: подтвердить законность и моральность правления Миоцен.

Но сейчас она согласилась с его оценкой Памира. Правда, как обычно, Даен упустил главное.

- Мы относимся к этому человеку не совсем справедливо, - подчеркнула она. - Памир талантлив. И что не менее важно, у него чин капитана первого ранга. Если собирается организованное сопротивление, то, по закону и по традиции, возглавить его должен именно он. То есть всеми оставшимися на свободе сторонниками старого режима именно он должен сейчас восприниматься как подлинный Премьер Корабля.

Такое заявление произвело замешательство.

- Я надеюсь, что никому в голову не придет решиться на открытое сопротивление, - в конце концов смущенно заметил Даен.

Остальные старики согласились с этой точкой зрения.

- Сейчас не время беспокоиться о каком-то одном человеке, - добавил Тилл. - Все эти восстания существуют лишь в нашем воображении.

Миоцен кивнула и, чтобы сменить тему, вызвала другого Вице-премьера из ветеранов.

- Туист. Насколько быстро можно наладить и имплантировать новые каналы связи? Тебе и остальным, включая меня?

Меня, самое главное, меня.

Очаровательный старик попытался улыбнуться.

- В течение пятидесяти дней, - признался он. - Такие дела быстрее не сделаешь.

Действительно, отказ от устаревшей бизантной системы, перегруженной всевозможными датчиками подслушивания, ловушками, программируемыми помехами, ради проектирования и внедрения новой и более совершенной… Да, задержка неминуема и неизбежна.

- Пепсин, - вызвала Миоцен.

- Мы держим под контролем практически все основные двигатели, мадам, - весело кивнул внук Ааслин. - В ответ Миоцен позволила всем полюбоваться на свою улыбку. - Правда, есть некоторые случаи саботажа. Несколько. Но то, что создали Строители, очень надежно и…

- У вас достаточно средств для проведения ремонта?

- Разумеется, мадам.

Разумеется, он лгал. Миоцен почувствовала это и добавила:

- Когда закончится совещание, свяжитесь с Тиллом или со мной. Каждый ресурс должен быть тщательно обсчитан.

- Благодарю вас, мадам. Благодарю.

Здесь неоценимую помощь оказала бы его бабка, но Миоцен не могла позволить себе роскоши осуществления всех своих желаний. Ааслин сделала свой выбор и теперь жила спокойной размеренной жизнью в Хаззе. Она жила там с того времени, когда Бродяги захватили все города и заводы Преданных. Их вторжение - предыстория их собственного нынешнего вторжения на корабль - произошло мягко, быстро, с минимумом крови и неудобств. К тому времени, как Миоцен вернули к жизни, общество Преданных было уже рассеяно и поглощено более сильной, более жизнеспособной культурой Бродяг. Ко времени ее возрождения сын передал ей уже богатую мощную державу.

- Это тебе, мама, - прошептал он в ее новое ухо. - Это все тебе. И обещаю, что это еще только начало.

И сейчас Миоцен снова не удержалась, чтобы не посмотреть на сына и не почувствовать радостной гордости. Во время ее возрождения сын учил ее всему, что знал и умел сам. Он ответил полностью на все ее вопросы, и все ее сомнения растворились в ее любви к нему. И тогда, видя ее любовь и преданность, Тилл предложил ей и сам Корабль. «Премьер не заслуживает своего кресла, - говорил он ей. - Она не использует его как должно - как это сделала бы ты. Разве это неправда, мама? И ты можешь доказать это!»

Это был великий момент.

Вся прежняя, полная амбиций жизнь Миоцен сосредоточилась в этом открытии. Ей стали до дрожи в руках ясны ее обязанности. Вся боль, все труды, - все теперь оказалось лишь подготовкой ее души к тому, что можно было назвать ее предназначением, ее судьбой.

- И я, и ты - возрожденные Строители, - пел ей голос Тилла.

- И я, и ты, - повторяла она, вся сияя навстречу единственному своему ребенку.

Для Миоцен Строители были абстракцией, голой идеей, с которой можно было начать новую жизнь. Конечно, она не верила, что их души существовали и существуют уже миллиарды лет, но кем бы они ни были, именно они подчинили теперь своей власти эту прекрасную грандиозную машину. И она снова оглядела сидевших за длинным столом. Бродяги, Преданные. Она вспомнила миллионы детей, рожденных до и после слияния двух наций; среди них уже были капитаны, доказавшие свою компетентность в марше, длившемся больше ста лет, в марше, который, наконец, привел их к победе…

- Могу ли теперь высказаться я? - услышала она голос сына.

Миоцен кивнула и удовлетворенно уселась в огромное кресло Премьера, позволив всем смотреть только на Тилла.

Сначала он говорил об обязанностях, о важности и значимости этих первых дней и недель, повторял все уже сказанное матерью, напоминал, как важно Кораблю следовать своим курсом по расписанию, чтобы доказать команде и всей галактике, что слушатели находится в надежных руках.

Это было повторением ее речи - и все-таки не совсем.

Как всегда Миоцен заметила, что все лица словно впитывают каждое слово ее сына, и в который раз поняла, почему он смог не только найти последователей, но и повести их за собою. Даже старики, вроде Даена и Туиста, одобрительно кивали, их преданность Бродягам, похоже, уже пересиливала преданность Кораблю.

Тилл закончил свою речь приглашением Доблестного.

Бывший предатель стана Бродяг отвесил низкий поклон.

- Мои извинения. У нас есть проблемы с…

- Опять хребет? - уточнил Тилл.

- Нет, с буровыми скважинами. Сэр. Мадам. Старая гиперфибра здорово сопротивляется. - Серо-белые глаза забегали, словно в смущении, и остановились, наконец, на руках. - Но в течение недели, уверяю вас, мадам… Вы сможете управлять Кораблем из любой точки, включая и Медулла оссиум…

Последние слова вновь напомнили Миоцен, что на данный момент большинство из собравшихся являются лишь поисковой партией - это несколько миллионов заинтересованных, хорошо обученных, прекрасно вооруженных людей, живущих вдалеке от дома.

- Когда работа будет закончена, интеграция командных функций не потребует много времени, - пообещал он. - День-два. Самое большее, три.

- Спасибо, Доблестный, - переглянувшись с матерью, ответил за них обоих Тилл. Миоцен едва заметила этот обмен взглядами, глядя на последнее, оставшееся пустым кресло, и чувствуя инстинктивное беспокойство. Все вокруг молчали; перегнувшись через стол, она вдруг сказала:

- Локи. Кто слышал о нем хотя бы что-нибудь? И снова молчание.

- Нет, никаких известий, - тихо ответил Тилл, но что-то в его лице неуловимо напряглось.

Локи внезапно исчез в самый разгар смены власти, никого и ни о чем не предупредив. Это было всем известно, но никогда не обсуждалось. И сейчас капитаны и генералы сделали вид, что заняты какими-то своими очень важными делами, пока Миоцен, наклонившись к сыну, осторожно спрашивала:

- Ты по-прежнему думаешь, что он ищет мать?

- Разумеется. - И все же нечто странное слышалось в его голосе. - Я знаю Локи. Он очень любил Уошен, хотя и не видел ее столетиями… - Такую любовь Миоцен могла и понять, и оценить. - И бедняга очень страдал от чувства вины, от того, что произошло, и как… ему было очень трудно смириться…

Пытаясь спасти мать, Локи убил отца. А Уошен погибла безвозвратно. Двое Бродяг видели ее тело, разорванное взрывом на мелкие клочья. Эти лохмотья и умирающий мозг оказались разбросаны по огромному океану жидкого топлива и пропали. Во всех файлах бывшего Премьера хранились записи о долгих, упорных, но совершенно бесплодных поисках. И не одинокому Бродяге было найти ее. Но все же она снова спросила сына:

- Ты посылал кого-нибудь обшарить все это обиталище пиявок, как я предлагала?

- Разумеется, - снова спокойно ответил тот.

- И что было найдено?

- Обиталище закрыто, но видны следы борьбы, - Тилл понурил голову. - Очень похоже на то, что Локи столкнулся с вооруженным охранником. Вероятности мало, но других объяснений нет. Была стычка, и Локи оказался убит собственным оружием.

- Почему ты не рассказал мне это раньше? - сурово спросила Миоцен.

- Это не столь важная новость… Она ничего не меняет, - печально вздохнув, ответил Тилл.

- Но если его похитили…

- Мама! Локи не представляет собой ни ценности, ни опасности. И ты сама это знаешь. - Миоцен выпрямилась в своем кресле и холодно, как только могла, посмотрела на симпатичное лицо сына. - Он все равно ничего не знает, его место за этим столом - только внешний антураж, синекура, ничего больше. Я уже давно не давал ему никакой реальной власти. Я слишком хорошо знаю его…

«А знаешь ли?» - осторожно подумала она.

Холодность ее словно ушла внутрь, и она почувствовала легкий озноб.

- Надо осмотреть непосредственно сам топливный бак.

- Мы уже сделали это.

Но что-то в его глазах стало непроницаемым, закрытым, даже мертвым.

- Бак огромен, - напомнила Миоцен.

- Поэтому мы и копаемся там по сей день, - непроницаемые глаза усмехнулись, и рот ответил им такой же усмешкой. - Я отправил туда десять отрядов….

Десять отрядов, отправленных для чего?

- … Они нашли только старую аэрогелевую баржу и научные инструменты, приготовленные к транспортировке в хранилище. И ничего живого или хотя бы заслуживающего внимания

- Ты уверен? - не удержалась она.

И сын спокойно шагнул в ее ловушку, ответив:

- Да, мадам. Я совершенно уверен.

И тогда Миоцен крикнула громко и жестко:

- Но ты упустил важные вещи в прошлом! Разве нет, капитан Первого кресла? Разве нет?

Сын напрягся.

Зал затаился в ожидании.

Тогда Тилл заставил себя расслабиться и спокойно, но зло огрызнулся:

- Но Локи совершенно бесполезен.

Десять отрядов означали огромное количество солдат, совершенно неоправданное, если ты ищешь того, кто совершенно бесполезен.

Но Тилл упорно наклонил голову и повторил всем сидевшим за длинным столом:

- Если бы он даже захотел навредить нам, он никак не сможет.

Глава тридцать восьмая

- Не волнуйся, это только моя рука. Пожатие было мягким и нежным.

- Подожди так, дорогая, вот так. Кто это двигается?

Голос назвал знакомое имя и, не отпуская руки, произнес:

- Она сражается. Со мной или еще с кем-то.

Другой голос, более низкий и более далекий.

- Уошен. Просто полежи спокойно. Уошен. Пожалуйста. - И на ее лицо легла большая рука, закрыв ей рот и ноздри, а низкий голос подплыл ближе, до боли знакомый, до боли забытый…. - У нас мало времени. Мы просто торопимся с твоим выращиванием.

Выращиванием?

- Спи, - посоветовал голос, и рука исчезла.

- Я думаю, она и так спит, - произнес женский голос. Но Уошен только держала глаза закрытыми, изображая сон и переживая острую боль своего нового рождения.

Новые глаза открылись. Поморгали.

От склонившегося над ней мужского лица шел пронзительный зеленый свет, и Уошен услышала, как ее новый голос спросил:

- Это ты, Памир?

- Нет, мама, - ответило лицо.

- Это Медулла оссиум? Мы все-таки вернулись? Локи молчал.

- Памир! - закричала она с тоской.

- Твоего друга сейчас здесь нет, - ответил еще один голос, который она уже слышала прежде, женский мягкий голос. - Но он ушел ненадолго, - пообещала женщина. - Как вы чувствуете себя, дорогая?

Она повернула голову на звук, и шею обожгло, как огнем.

- Медленнее, дорогая, не так резко.

Уошен глубоко вздохнула и увидела, что перед ней стоит прелестная земная женщина, одетая в изумрудный саронг и с изумительными черными волосами. Бе полные губы улыбались застенчиво и нежно. Она явно не принадлежала ни к Бродягам, ни к Преданным. Ее одежда и ровные неспешные движения выдавали какое-то древнее благородное происхождение. Вероятно, женщина была пассажиром, и, скорее всего, очень богатым пассажиром. И уж точно - совершенно не имеющим опыта общения с мертвыми женщинами.

- Меня зовут Кви Ли.

Уошен медленно опустила ресницы, что тоже причинило боль. Потом снова открыла глаза и увидела, что находится в земных джунглях, где среди влажной зеленой листвы виднеются купы диких тропических цветов. В теплом сладком воздухе летали птицы и причудливо раскрашенные летучие мыши. На старом пне аккуратным кружком сидели дрессированные мартышки, не обращая на людей никакого внимания и поглощенные какой-то странной игрой в камешки, палочки и обточенные белые черепа умерших сов.

- Они скоро вернутся, - повторила хозяйка. - Очень скоро.

- Они?

- Да, мой муж й ваш друг.

Уошен лежала внутри открытого кювеза, новое тело ее было обернуто черным покрывалом из силикона и разреженного кислорода. Так возрождали солдат - слишком быстро, грубо, плоть и кости воссоздавались кое-как, сведя иммунологические функции до минимума. С одной стороны кювеза сидела Кви Ли, с другой - Локи. Сын был одет в разноцветную робу пассажира, лицо посмуглело от ультрафиолета, прекрасные густые волосы отросли, руки и крупные босые ноги скрывались под стандартными шнурами безопасности.

- Как долго меня не было? - обеспокоенно спросила она.

Локи снова промолчал.

- Сто двадцать два года без нескольких дней,- склонившись, ответила Кви Ли.

Уошен с трудом вспомнила вспышки взрывов и ощущение, что ее тянут куда-то из обиталища пиявок, как замерзает плоть, а мозг впадает в глубочайшую кому.

Ей стало дурно.

- Это ты нашел меня, Локи? - спросила она, справившись с тошнотой.

Он разлепил губы, но не произнес ни слова.

- Вас спас Памир, - пояснила Кви Ли. - С помощью вашего сына, конечно. - Уошен даже попыталась усмехнуться. - Как хорошо, что ваш друг и сын подружились, - заметила Кви Ли.

Лицо Локи потемнело, он выпрямился и заставил себя, наконец, заговорить.

- Это произошло случайно. Я зашел в обиталище пиявок, чтобы узнать, нет ли там кого-нибудь из капитанов. А этот урод выстрелил в меня.

Памир. Конечно.

Локи скривился в отвращении, взрывая, словно конь, рыхлую землю босыми ногами. Как обработали бы Бродяги эту богатую дивную землю! А эти невозможно зеленые деревья! А обезьяны! А эти песни прелестных птичек, доносившиеся из зарослей…

- Я оказался слаб, - неохотно признался он.

- Почему?

- Мне надо было бы убить этого твоего друга.

- Памира убить трудно, поверь мне.

И Локи снова замкнулся в своем молчании.

Уошен постаралась вздохнуть как можно глубже, потом села на постели, и черное покрывало повисло на ее младенчески гладком, совершенно безволосом теле. Поборов очередной приступ боли, она обратилась к Кви Ли.

- Сто двадцать два года. Что-то изменилось за время моего сна. Ведь что-то изменилось, так? - Женщина вздрогнула и снова застенчиво улыбнулась. - Что же произошло? Что-то с Кораблем?

- Ничего не произошло, - успокоила хозяйка. - По словам нашего нового Капитан-премьера, Корабль нуждался в смене лидера, поскольку прежний Премьер проявила явную некомпетентность. А теперь все идет, как положено, как раньше, даже лучше, а мы прилагаем к этому совсем немного усилий.

Уошен посмотрела на сына.

Он сидел, упорно отвернувшись от них обеих.

- Миоцен, - тихо произнесла Уошен, обращаясь, скорее, к себе самой. - Все это очень похоже на нее, - добавила она, глядя на черноволосую женщину.

Внутренний робот говорил с твердой уверенностью и даже гордостью.

- Перри приближается. Он не один. Больше никого нет. Могу ли я позволить им войти, Кви Ли?

- Обязательно.

Прошло три дня. Уошен уже шесть часов как встала с постели и надела простой белый саронг, белые сандалии и впервые за сто лет поела. Бесконечная усталость сменилась приливом нервической энергии. Она стояла рядом с Кви Ли и ждала. Двери зала открылись, но на экране безопасности не появилось ничего, кроме ряда деревьев, окаймлявших широкую аллею. Все было неестественно тихо и спокойно. Двое мужчин вошли совершенно неожиданно. Тот, что поменьше, был красив и улыбался с поразительным обаянием, другой - высок и грубоват лицом. И Уошен ошиблась..

- Здравствуй, Памир, - сказала она высокому, как только двери закрылись на двадцать разных замков.

Но простоватое лицо отодвинулось, освобождая место второму, принадлежавшему невысокому, красивому, даже очаровательному, но совершенно не похожему на Памира мужчине.

- Извини, - смеясь, произнес кто-то. - Попробуй-ка еще раз.

Памиром оказался тот, кто поменьше. Он сбросил маску и пророкотал своим басом:

- Я приказал аутодоктору сбросить килограммов тридцать. Ну, как?

- Великолепно, как всегда.

Лицо Памира было грубым, словно кто-то вытесал его из единого куска мореного дуба, асимметричным, а грязные, плохо ухоженные волосы придавали его лицу еще больше грубости. Казалось, что перед ней человек, который забыл, когда вообще спал в последний раз. Только карие глаза светились ясно и дерзко. Глядя на Уошен, он улыбнулся и сказал, обращаясь ко всем сразу:

- Умираю с голоду. - Он снова посмотрел на Уошен, и улыбка стала еще шире, превратившись в так хорошо ей известную циничную, мудрую и злую усмешку. - Только не надо благодарности. Во всяком случае, не сейчас. Если эти твои внучки нас обнаружат, то ты еще не раз пожалеешь, что не осталась на дне водородного моря.

Может, и так.

- А где мой пленник? - скидывая остатки камуфляжа, поинтересовался Памир.

- В саду, - ответила Кви Ли.

- И рассказал ли он что-нибудь интересное?

- Ничего! - на одном дыхании выпалили обе женщины.

Памир провел рукой по грязным волосам, снова улыбнулся и признался:

- Я хотел быть с тобой. Когда ты вернулась… Но мои обязанности… Прости.

- Не надо.

- Не буду.

- А что происходит снаружи? - поинтересовалась Кви Ли у мужа.

Красивый человек выпучил глаза и надул одну щеку.

- Одним словом? - Ужасное, бесконечное, таинственное спокойствие.

- А куда вы ходили, милый? Мужчины переглянулись.

- Дорогая! - поднял вверх палец Перри.

- Сначала поесть, - тряхнул головой Памир. - Я хочу получить обратно свои тридцать кило. А потом мы пойдем с тобой куда-нибудь. С тобой вдвоем, Уошен. У меня миллион вопросов, а времени нет, чтобы задать и десять.

Памир вымылся и переоделся во все чистое. Они с Уошен сидели в гостиной. Бриллиантовый пол сверкал от солнечных лучей и голографических изображений. Глядя себе под ноги, они могли видеть парк и светловолосого мужчину, сидевшего в кресле, не пытавшегося освободиться от стягивавших его ремней и только внимательно следившего за полетом каждой птицы и движением каждой обезьянки.

- Расскажи мне, - попросил Памир. - Расскажи все.

Пять тысяч лет пролетели, как одно дыхание. Ложная миссия. Медулла оссиум. Событие. Рождение детей. Рождение Бродяг. Возрождение цивилизации. Побег Уошен и Миоцен. А потом Дью, приведший их в обиталище пиявок и объяснивший, что источником всего этого был только он, он один… И не закончив рассказа, Уошен тронула Памира за руку.

- Я знаю, о чем ты думал все эти последние дни.

- Знаешь?

- Ты пытался решить, хитрю ли я и можно ли мне верить.

- Ну и как? - Памир доел полусырой стейк, вытер губы и снова спросил: - Так можно или нет?

- Ладно. Что там, снаружи?

- Про тебя никто и не вспоминает. И никому ты не нужна. Но Миоцен и эти твои внучки ищут изо всех сил только этого. - Памир ткнул рукой в пол. - Они уже почти нашли его и меня заодно, в топливном баке. Пусть его молчание тебя не обманывает. Локи рассказал мне достаточно, чтобы сузить наши поиски настолько…

- Сколько же капитанов ускользнуло?

- По моим расчетам, двадцать восемь. Или двадцать семь? Или уже двадцать шесть.

- Плохо дело, - сказала Уошен.

- Тебя я не посчитал. Но про тебя давным-давно забыли. И если не сойдешь с ума, то выслушай, что я сейчас скажу. Знаешь, с кем ты сидишь? Перед тобой законный Капитан-премьер. Не испугалась?

Уошен изо всех сил старалась переварить такую новость. Потом наклонилась и, положив ладони на пол, словно попыталась поймать голову сына.

- Все нормально. Расскажи все, что знаешь. Только быстро.

Он рассказал о поисках ее и Миоцен, о помощи Перри, о своем растущем отчаянии, о том, как уже в самом конце он задел ногой эти старинные серебряные часы…

- И они все еще у тебя? - вскинула голову Уошен. Да, они все еще висели у него на новой серебряной

цепочке. Памиру не пришлось предлагать взять их дважды. Он подождал, пока Уошен открыла серебряную крышку и прочитала посвящение, и продолжил свою историю. О поисках источника нейтрино, о таинственном люке, об обрушившемся туннеле и остановился на том месте, где они с Локи дубасили друг друга в обиталище пиявок. Легким щелчком Уошен закрыла крышку.

- Если бы я расширил радиус поисков и обращал внимание на все мелкие детали… - извиняющимся тоном начал Памир.

- Я не разочарована, - ласково улыбнулась Уошен.

- Но я был в отчаянии, - продолжал он. - Сначала нейтрино, потом этот таинственный люк Дью… и мне не оставалось ничего, как только копать и копать…

Уошен положила часы на сомкнутые ладони и задумалась.

Имя «Дью» прозвучало в устах Памира презрительно, как кличка, и, покачав головой, он добавил:

- Я, честно говоря, даже не помню этого хрена.

«А я любила этого человека», - удивленно подумала Уошен.

- И что нейтрино? - оборвала она сама себя. - Что ты увидел? Скажи точно. Насколько велики были изменения?

Памир рассказал все в мельчайших подробностях, но, видя, что Уошен не слушает, сменил тему.

- Как только ты совсем поправишься, мы уйдем отсюда. Ни с Кви, ни с Перри я официально никак не связан. Но тут неподалеку есть одно старое убежище, и Миоцен рано или поздно до него доберется. Нужно новое место, чтобы укрыться. Этим я отчасти и занимался все последние дни…

- А потом?

- Выжидаем свое время. В полном спокойствии и готовности. - Памир говорил медленно, четко, как человек, полностью отвечающий за свои слова. - Если мы действительно хотим вернуть наш Корабль и сохранить его, надо собрать все ресурсы, всю силу и мудрость… чтобы больше такого не повторилось…

Уошен молчала, сама не зная толком, о чем сейчас думает. Никогда еще она не ощущала свой мозг настолько бесполезным и беспомощным. Все проходило мимо ее сознания и сквозь сомкнутые ладони уходило в долгий болезненный взгляд, устремленный на сына, сидевшего в прекрасном, саду. Потом она разомкнула ладони и снова уставилась на медленно, но без устали идущие стрелки.

- У нас есть союзники, - продолжал Памир. - Этим я тоже много занимался. Создавал контакты, связи…

- Но у нас не было ядерных реакторов, - вдруг сказала Уошен, захлопнув крышку, ставшую теплой от соприкосновением с ее новым телом.

- Что?

- Когда я покидала Медулла оссиум, большая часть энергии давалась геотермальными ресурсами.

- Ты покинула это место больше ста лет назад, - напомнил Памир. - Многое могло измениться.

Может быть. Может быть.

- Судя по всему, Бродяги прорыли наверх широкий туннель, - продолжал он. - И, поднимаясь по старым путям, натолкнулись на мою дыру, что, конечно, весьма облегчило их работу. И все же. Сотни километров туннелей. Нет, скорее всего, ядерные реакторы у них уже есть.

- Может быть, - теперь уже вслух повторила она и снова развела ладони. Часы упали прямо на обод, закружились, и, поднимая их, она снова стала смотреть на сына, все удивлявшегося странному зеленому миру. Ничего нельзя было прочесть в его серых глазах - ни страха, ни раздумья.

- И что же это, Уошен? - Она молчала. Как сын. - Скажи мне,- настаивал Памир.

- Я думаю, ты ошибаешься.

- Может, и ошибаюсь. Но в чем?

И пока она не сказала, он так и продолжал сомневаться в правильности собственного ответа.

- В источнике энергии. Ты ошибаешься в источнике энергии. Но это не самое главное.

- А что главное?

- Посмотри на него.

Памир уставился вниз на своего пленника.

- Ну и что же я должен увидеть? - скрывая отвращение, спросил он.

- Локи - Бродяга. Он все еще верит.

- Это называется фанатик, - фыркнул Памир. - И он знает это лучше, чем кто-либо иной.

- Они с Тиллом были в обиталище пиявок. Ты знаешь это место. Только шепни, и слова разносятся повсюду. - Памир выжидал. - С того момента, как ты оживил меня, это грызет меня беспрестанно .- Она подобрала часы, спрятала их в складках саронга и посмотрела на Памира яркими ожившими глазами. - Тилл и Локи слышали, должны были слышать, что говорил Дью. Не могли не слышать. Его признание было полным и не оставляло никакой возможности для кривотолков. Все, во что верили Бродяги, было инспирировано им. А этого достаточно, чтобы разрушить самую прочную веру.

- Твой сын фанатик больше из упрямства, чем благодаря вере, - настаивал Памир. - А Тилл - амбициозный вредный пройдоха и карьерист.

Уошен слушала, сузив глаза.

- Эти два Бродяги слышали все, но даже это не столь важно. Может, они даже и не удивились тому, что Дью жив. Ничего особо удивительного для них в этом не было. Бродяги всегда знали обо всем, что происходило на Медулле. Для них не существовало секретов. После второй «смерти» Дью они забрали Миоцен обратно, поскольку она была им нужна. Ведь они, как возрожденные Строители, собирались снова захватить Корабль… а потому им нужен был капитан высокого ранга типа Миоцен, кто-нибудь, кто знал, как работают системы безопасности и как управляла старый Премьер…

- Тилл цинично воспользовался фантастической религией Дью, а Миоцен только пешка, - оскалив зубы, заметил Памир.

- Нет. А, возможно, и да. - Она снова указала на Локи. - Но он верит. Я знаю моего сына и, надеюсь, пони-

маю, какими возможностями он обладает. А он все еще в большей мере Бродяга…

- А ты-то сама во что веришь, Уошен? - спокойно остановил ее Памир.

- Дью сказал нам… - Уошен прикрыла глаза, вспоминая то, что, казалось, произошло всего несколько дней назад. - Когда он был на Медулле, еще один, ему приснился сон. И Строители, и презренные Унылые вышли как раз из этого сна…

- Что означает?..

- Может быть, ничего не означает, - призналась она и встала. - Если и есть где-нибудь ответ на наши вопросы, то только на Медулле. Мы найдем их только там. И я думаю, ты совершено не прав, собираясь выжидать здесь.

- А ты?

- Мы будем ждать, а Бродяги будут становиться все могущественней.

Памир снова опустил голову, посмотрел на пленника с каким-то совершенно новым интересом, словно увидел впервые.

- Слишком долгое ожидание - и Корабль будет разорван на части тотальной войной,- предупредила Уошен. - Поэтому я думаю, нам надо браться за дело немедленно. При первой же возможности.

- И что же мы должны делать? С чего начать?

- Ты же - Премьер, - ответила Уошен. - Моя обязанность только служить Кораблю. И тебе.

Глава тридцать девятая

- Вот это место, - сказала Премьер, приглашая сына и еще нескольких капитанов высоких рангов сопровождать ее в небольшое путешествие. - Оно расположено очень высоко, совершенно засекречено и представляет собой отличный наблюдательный пункт.

Назревал момент символический, важный, момент полного оправдания.

Но на лице у Тилла появилось сомнение.

- Мадам, - произнес он, глядя куда-то через плечо матери, - неужели это путешествие настолько обязательно? Учитывая сопровождающий его риск, я имею в виду? И весьма скромную выгоду?

- Выгоду? - переспросила Миоцен. - Разве ты не чтишь традиции? - Он посчитал за лучшее промолчать.

- Нет, не чтишь, - засмеялась она, стараясь не выказывать презрения. - А это прекрасная благородная традиция. Капитан-премьер и преданный ей штаб стоят на открытой палубе и смотрят, как судно разворачивается по ветру.

- Благородная,- хмыкнул Тилл. - И неужели древняя?

- Мы создали ее сами на борту этого Корабля. И не раз наслаждались ею.

Что можно было сказать в ответ на это?

- Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, - и не ожидая ответа, Миоцен продолжила: - О том, что мы будем очень открыты. Слишком уязвимы. Слишком доступны для многих опасностей космоса…

- Не больше, чем в ином месте, мадам.

- Тогда, значит, ты беспокоишься о том, что где-то рядом может находиться весьма опасный враг. - Премьер или мать, кто бы сейчас ни говорил в ней, хотела одного: добиться полной откровенности, воодушевить и по возможности проинструктировать. - Но никто не знает об этом путешествии, поэтому времени подготовить засаду нет и не будет. И поверь, я достаточно сильна, чтобы защитить нас в любой части Корабля и на его поверхности, - наконец заключила она, энергично взмахнув рукой.

Безумные дни принесли свои изменения. Новый Премьер сидела на постели старого. Она не была так огромна, как ее предшественница, но все же заметно крупнее остальных капитанов. Имплантированные под старую кожу сотни каналов связи шумели и переговаривались со скоростью света, связанные со всеми основными системами Корабля лазерными кодами. Новорожденный инстинкт Премьера говорил Миоцен, что двигатели полны топливом и приведены в готовность. Ей казалось, что она чувствует на губах холодный компрессированный водород, накачанный из бездонных баков. Гигантский двигатель, запущенный тысячелетия назад, работал без остановок и сбоев. Символизм момента был налицо. Нервные пассажиры успокоятся, узнав про этот разворот, недовольные члены команды вынуждены будут признать, что эта старая женщина знает, что делает. А триллионы потенциальных пассажиров получат еще больше оснований забыть старого Премьера и ее некомпетентное управление.

Скоро, очень скоро Миоцен возродит корабль к новой жизни. Резко подскочит эффективность. Расцветет доверие, вследствие этого поднимется престиж Корабля, и под ее мудрым руководством сюда будут привлечены знания миллионов других рас, которые обогатят человечество так же, как и наследие самой Миоцен. И Миоцен уже представляла себе тот торжественный, полный славы день, когда Корабль завершит свой круг по галактике и вновь вернется к Земле после полумиллиона лет отсутствия. Благодаря ее труду человечеству будет подарен еще один кусочек мира. И тогда она вместе с преданным любимым сыном с честью примет всю славу и благодарность, которыми одарят ее люди, и она станет для лих богом и спасителем.

- Мир, - прошептала она самой себе.

- Что ты говоришь, мама? - подошел поближе Тилл.

- Это надо видеть собственными глазами, - ответила она.- Звезды. Млечный Путь. Все-все, в их блеске и славе.

- Я уже видел,- равнодушно ответил сын. - Благодаря голографии. Все выглядело вполне правдоподобно.

- Это лишь жалкое подобие, - запротестовала Миоцен и, не давая сыну сказать еще что-либо, напомнила: - Один из нас Премьер, а другой капитан Первого кресла. Не забывай.

- Я знаю, мадам.

Она провела крупной рукой по лбу сына, коснулась изящного точеного носа и кончиком пальца тронула красивый мужественный подбородок.

- Конечно, это риск, ты в чем-то прав, увы. Итак, решено. Увидим это событие только я и ты. Ну как, ты доволен таким компромиссом?

- Да, мадам. Да, мама, - только и оставалось ему сказать.

Но, как и всегда, Тилл произнес эти слова с таким убедительным энтузиазмом, сопровождая их такой очаровательной улыбкой, что не поверить было невозможно.

Поверхность Корабля с той стороны, куда должен был свершиться поворот, достаточно тонкой, всего несколько десятков километров, представляла собой слой оставшейся со времен строительства почти девственной гиперфибры, пронизанной запасными туннелями, трубами и помпами. Здесь и был установлен режим повышенной секретности, находилось одно из главных помещений реактора. Тут никто не жил и практически никто никогда не появлялся. В зеркальных Помещениях негде было спрятаться. Запустить эти двигатели могла только одна Миоцен. Они с Тиллом на своем маленьком скоростном каре поднимались в похожую на кратер пасть ракетного сопла, небо над ними светилось миллиардами огней, каждый из которых оказывал свое скромное сопротивление силе этой роскошной машины.

- Звезды, - только и могла пробормотать Миоцен., Тилл, выглядевший в своей форме и фуражке совсем

как мальчик, стоял со сцепленными за спиной руками, расставив ноги, и в его широко раскрытых карих глазах отражался свет всего универсума.

На мгновение Миоцен показалось, что он улыбается.

Но потом он опустил глаза, повернулся к матери и словно нехотя признал:

- Конечно, они прелестны. Конечно. Конечно. Надо же!

Миоцен охватило разочарование. Ведь она действительно верила, что, увидев Млечный Путь своими глазами, сын каким-то образом преобразится. Что вскинет руки и упадет на колени в мутящем рассудок восторге.

И теперь она была разочарована и более того - разозлена.

- А помнишь, мама, как ты посмотрела в наноскоп и увидела свой первый обнаженный протон? - словно угадав ее состояние, вдруг спросил Тилл.

- Нет, - смещавшись, ответила она.

- Один из кирпичиков мироздания, такой же необходимый, как и звезды, и по-своему даже более эффектный, - попрекнул он. - Но он уже был реален для тебя еще до того, как ты его увидела. Интеллектуально и эмоционально ты была готова… - Миоцен кивнула и ничего не ответила. - С того момента, как я возродился, и по сей день люди только и говорят, что о звездах. Описывают их красоту. Объясняют их физику. Уверяют, что только один взгляд на солнце наполнит меня благоговейным страхом… И, честно говоря, мама, после таких предисловий я думал, что небо выглядит по-другому. А оно какое-то… несущественное. Тем более обидно, что мы находимся неподалеку от одного из крупнейших витков местной галактики. Не так ли?

Наверное, на него произвело бы большее впечатление, если б она включила один из двигателей под ними.

Насмешливо улыбаясь, Миоцен посмотрела вперед. Машина резко шла вверх по параболе. Старая гиперфибра почернела от коррозирующей плазмы, делая стену бесформенной, казавшейся далекой, когда она была близко, и неожиданно возникавшей перед ними, когда они проскакивали очередной закамуфлированный проход. К этой картине приложили свою руку и инженеры. Проходы вели в маленький туннель, тянувшийся через все сопло и заканчивавшийся бриллиантовым куполом, который поднимался над поверхностью с радиусом в тысячу километров.

Только идиот мог остаться равнодушным к такому зрелищу.

Мать и сын все еще находились в каре, и он медленно поплыл внутри купола. У Великого Корабля было четырнадцать гигантских ракетных сопл: одно в центре, четыре кольцом вокруг первого, и остальные девять вокруг первых пяти. Они сейчас находились в четвертом, а на горизонте, стоя рядом друг с другом, виднелись еще два, наполненные топливом и ждущие команды включить зажигание. Аморфные металлы и озера гидролитических жидкостей поддерживали сопла, придавая им угол наклона в пятнадцать градусов. Поворот, который они собирались произвести через десять часов одиннадцать секунд, должен был изменить траекторию корабля так, чтобы в ближайшие две недели он смог пройти неподалеку от красного гигантского солнца, а потом нырнуть в ближайшего соседа этого солнца - огромную, но по сути своей спокойную черную дыру.

Меньше чем за день курс корабля должен был измениться дважды. Вместо того чтобы покидать этот район солнц и живых миров, они продолжат путешествие по витку галактики, двигаясь к новым и прибыльным местам.

- Хм, - услышала вдруг Миоцен довольный возглас. Но Тилл смотрел не на звезды и не на гигантские сопла.

Наоборот, он поглядел куда-то вниз и сухо заметил:

- Действительно, там их очень много.

Свет вспыхивал по всему пейзажу из гиперфибры. Но в отличие от беспорядочного расположения звезд эти огни имели строгую логику, связывались в цепочки, круги и плотные массы, сиявшие кумулятивным светом. И их в самом деле было много. Возможно, больше, чем пять тысяч лет назад и, конечно, больше, чем тогда, когда она была в этом месте в последний раз.

- Это все реморы, - покачав головой, сказала Миоцен. - Они строят свои города прямо на поверхности. Их все больше и больше.

- Так ты не любишь реморов? Вы не любите реморов, мадам? - с очаровательной усмешкой заметил Тилл.

Они упрямые и крайне странные существа. Правда, они делают очень важную работу, и заменить их кем-то другим весьма трудно.

Сын никак не откомментировал это замечание.

- Двадцать секунд, - объявила Миоцен.

- Да, - и Тилл вежливо посмотрел наверх, прищурив глаза от слепящего света.

В этот момент Миоцен ускользнула.

Комната так и не изменилась.

Вдоль каждой стены в своих символических белых тогах мудрых книжников на не менее символических человекоподобных телах сидели десятки изощренных сложных роботов. Каждый немного отличался от соседа и по возможностям, и по чувствительности. В этом царстве подобий отличия были благословенным даром. Причина их существования заключалась в единственном вопросе - вопросе, требующем наивысшего сосредоточения и получения удовольствия от новизны. Каждый день, неделю или месяц один из книжников предлагал некое новое решение или вариант старого, и прямо-таки с юношеским задором, не знающим границ, роботы начинали обсуждать и спорить, порою даже покрикивая друг на друга. Неизбежно они находили какие-то просчеты во вновь высказанных невероятно изысканных математических выкладках или логических построениях, и тогда решение быстро хоронили, его суть клали на электронную полку рядом с миллионами других неудавшихся гипотез, как доказательство если не гениальности книжников, то, по крайней мере, ревностного служения делу.

В центре комнаты находилась очень подробная и очень ценная карта всего Корабля. Она изображала не тот Корабль, что существовал сейчас, но тот, который застали первые прибывшие капитаны. Все пустые помещения, длинные туннели, крошечные пещеры и великие моря - все дышало пустотой былой славы.

И все-таки на карте не хватало одной, весьма существенной, очень существенной детали.

Неожиданно появилась новый Премьер.

Книжники встретили ее холодным презрением, ведь они были консервативны по своей сути и не одобряли переворотов, даже если эти перевороты происходили на законной основе.

- Кто ты? - спросил один из них, используя свой специфический юмор роботов. - Я тебя не узнаю.

Остальные рассмеялись низкими недовольными голосами.

Миоцен ничего не говорила первые несколько секунд, затем ее голоизображение вздохнуло и как бы мимоходом заметило:

- Я могу улучшить эту вашу карту, ибо знаю нечто, чего прежний Премьер и вообразить не могла.

Сомнение сменилось интересом. Потом любопытством.

- Вашу предшественницу нужно судить. Честным, открытым, публичным судом, как это предписано законом Корабля. В противном случае, ни о каком сотрудничестве с нашей стороны не может быть и речи, - все же предупредил Миоцен один из Книжников, покачав грубоватой головой.

- Разве я не обещала суда? Изучите мою жизнь. Изучите в любом аспекте и вы увидите, что я всегда скрупулезно исполняла все корабельные законы.

Книжники послушались этого совета и после долгого изучения заскучали, как она и предполагала. Ее жизнь никогда не была загадкой и потому не представляла для книжников никакого интереса. Один за другим они снова вернулись к их прекрасной таинственной карте.

- Если я сообщу вам свою информацию, то делиться ею вы будете не вправе ни с кем. Ясно? - предупредила Миоцен.

- Все ясно,- сухо ответил первый книжник.

- Если вы найдете этому возможные объяснения, то сообщите их только мне. Мне одной. - Она строго посмотрела в стеклянные глаза.. - Вам понятно, о чем я говорю?

- Понятно, - хором ответили книжники.

И Миоцен нанесла на карту новые данные: она нарисовала гиперфибровую оболочку, окружавшую ядро, поместила туда Медуллу, а под конец нарисовала то, что было в самом Медулла оссиум. Потом она продемонстрировала, как оно сжимается и расширяется, написала длинную цепочку вычислений, объясняющих, как проходят через железное тело энергетические циклы, как противонаправленные силовые поля, называемые контрфорсами, поддерживают его в определенном положении и все остальное, узнанное ею на протяжении тех ужасных столетий. Все это могло быть интересным для книжников.

На мгновение на старых лицах изобразилось потрясение.

Миоцен ощутила легкую дрожь - это корабельные двигатели начали выбрасывать плазму в холодную вселенную.

Ее физическое тело сидело рядом с сыном, глядя, как он улыбается.

- Очень, очень мило, - признался Тилл.

Река плазмы широким потоком двигалась почти со скоростью света, и только малая доля ее энергии давала видимый свет. Правда, даже этот свет был настолько ярким, что затмил все звезды в его моргающих, заслезившихся от сияния глазах.

- Могу ли я уйти, мадам? - тихо спросил он, как уставший к вечеру мальчик.

Голографическое изображение Миоцен тоже было разочаровано. Оно стояло в окружении книжников, переговаривавшихся со скоростью света, изучая новое чудо снаружи и изнутри. Наконец, один из них со спокойным всезнающим лицом предложил ей ориентировочное и до смешного простое решение великой загадки.

- И это ваш ответ!? - вскричала она.

- Это воистину артистичное решение, - заметил первый книжник. - А не нагромождение математических выкладок, мадам.

- Вижу, - проворчала Миоцен и, исчезая, добавила: - Никому ничего не говорить. Продолжать работу. Вы сделаете это для меня?

- Нет, - ответил книжник, обращаясь уже к пустому пространству.

- Мы сделаем ее для себя, - прогудел его сосед.

И они снова зашептались быстрыми, почти бесшумными голосами» карта приняла первоначальные очертания, все в их маленьком мирке встало на свои места, и спокойствие вновь воцарилось в душной комнате.

Глава сороковая

Для наблюдательных глаз помимо официальных ремонтных команд существовали еще и анонимные. Несколько дюжин реморов, чувствовавших себя совершенно свободно в своих неуклюжих скафандрах, сидело плечом к плечу в одном из своих старых катеров. Каждое лицо сильно отличалось от другого, все отпускали добрые реморские шуточки, а катер несся по направлению к носовой части корабля.

- Сколько нужно капитанов, чтобы потрахаться? - спрашивал один.

- Трое! - выкрикивал кто-нибудь другой.

- А зачем третий?

- Чтобы успеть сообщить об этом и получить соответствующую награду и упоминание в приказе!

- А куда отправляет Премьер свое дерьмо?

Все дружно указывали на ближайшее сопло и не менее дружно хохотали.

- А какая разница между старым Премьером и новым? - хитро прищурившись, вдруг спросил Орлеан.

Все неуверенно замолчали, никто не знал ответа, да и не мог знать, поскольку старик сам только что придумал эту шутку.

Его новый рот растянулся в подобие улыбки, и короткие клыки застучали о стекло шлема.

- Ваши предложения? Ну! - Он разинул пасть еще шире. - Наш новый Премьер ожил, а прежний никогда не жил!

Раздался вежливый, но какой-то неровный смех. Повернув шлем, Орлеан явил свое лицо целиком и, включив общий канал, во всеуслышание заявил:

- Да, не очень-то весело. Вы правы. - Но затем по частному каналу добавил: - Не зарубайтесь на ерунде. Все мы скоро помрем. Расслабьтесь.

Беспокойство переросло в нервическую решимость. Они не собирались умирать, об этом говорили напрягшиеся спины и сжатые кулаки. Эта команда состояла в основном из молодежи, все еще верившей, что смерть можно одурачить умом, правильным поведением и удачей. «Не я, - думал каждый. - Я-то уж точно сегодня не умру». И все они один за другим повернулись к соплу, глядя на его бесконечную протяженность и яркий сноп света - дерьмо нынешнего

Премьера - света, уничтожающего все вокруг, делящего всю вселенную пополам.

Не обращал внимания на весь этот спектакль только один Орлеан. Он не спускал своих янтарных глаз с пузырчатообразных строений, раскинувшихся по обеим сторонам широкой дороги. Понемногу его охватило некое сентиментальное чувство; он вспомнил, как, будучи молодым, уже ожидал смерти, которая могла наступить в любой момент. Может быть, его испепелит столкновение с кометой, а может, что-нибудь другое… То, что он переживет всех в своем поколении, тогда даже не приходило ему в голову. Человек, проживший столь неправдоподобно долгую жизнь, мог считаться у реморов трусом или просто эгоистом, бесконечно заботящимся о собственной шкуре. Но Орлеан не был ни трусом, ни шкурником, и глубоко плевал на удачу, выгоду и прочую ерунду.

На протяжении столетий, а потом и тысячелетий он видел, как его друзья умирали, умирали случайно, без всякого предупреждения, не имея ни малейшей возможности спастись. Он пережил внуков и правнуков, а потом и потомков, в которых была уже лишь крохотная частичка его удивительной крови. Но столь долгую жизнь позволила ему прожить отнюдь не удача. Не везение. Ему помогло в этом полное равнодушие к нему со стороны универсума.

Орлеан был слишком мал, чтобы его заметили.

Слишком незначителен, чтобы посылать ради него комету.

Он верил в эта святой верой, имевшей свою аскетическую красоту и суровую логику, но неожиданно ему пришло на ум еще одно странное предположение. А что, если некая Судьба давным-давно взяла его под свое крыло, храня столь долгие годы именно для этого дня и для этого момента, давая ему возможность совершить путешествие по бесконечной, опасной и чарующей поверхности Корабля?

Место, где родился Орлеан, тогда не имело даже названия. Сейчас это был огромный город, построенный вокруг одного из сопел. Большей частью здесь строились гиперфибровые дома, представлявшие собой небольшие помещения с минимальных размеров стенами и потолком, жестким вакуумом и достаточно уединенные, где пары могли спокойно обмениваться семенем. Внутри этих гиперфибровых утроб и рождались дети. Потом эти утробы росли, руки, ноги и голова, как ребенка, так и его скафандра росли вместе с ними, и кульминация, которая могла считаться рождением, заключалась лишь в том, что в широкую спину ремора вживлялся полностью функционирующий реактор с рециркулирующей системой.

Между домами находились редкие магазины, предлагавшие то, что вряд ли требовалось жителям, не нуждавшимся ни в еде, ни в питье. Были еще здания, построенные из чистых бриллиантов и в отличие от жилых домов недоступные вакууму. В них проживало множество других существ, как земных, так и чужих. Каждый организм номинально был бессмертен, и под постоянным влиянием тяжелой радиации с течением времени все они приобретали фантастические формы, принимая порой самый фантастический облик и расцветку, но что было хуже всего - также неожиданные и неприятные привычки.

По сути дела, это были своеобразные зоопарки реморов. Самый большой из них находился на краю города, и когда они проплывали мимо всего этого разнообразия цвета и форм, Орлеан подумал, не пойти ли полюбоваться на его обитателей. Кто знает? А вдруг он найдет там вдохновение для своей последующей трансформации, всегда свершавшейся по его воле?

Катер вырвался вперед, идя на полной скорости.

Время шло, хотя и медленно, но упрямо. Орлеан еще раз показал команде лицо и по частным каналам заставил всех повторить расписание и обязанности каждого. И только тогда позволил себе посмотреть, наконец, на их нынешнюю цель. Он задержал собственную атмосферу в легких, только на первый взгляд похожих на человеческие - плод долговременных и тщательно контролируемых мутаций, подаривших им черную медленную кровь и эффективное сопротивление всем вредным воздействиям.

Это была самая идеальная кровь.

Как и тысячи катеров до них, сегодняшний подошел совсем близко к гигантскому соплу и теперь оказался почти у его края. Впереди высилась гора отходов использованной гиперфибры. Робот-пилот сумел заметить ее и среагировать, но штурман - старый и известный лишь своими неудачами робот - начал ворчать, что гиперфибра складирована неправильно, что люди должны были бы убрать ее отсюда…

В этот критический момент перепалки между пилотом и штурманом груда самопроизвольно задвигалась и накренилась. Затем, вовлеченная в силовые поля катера, завертелась и столкнулась с бортом, разрезав обшивку и вырубив оба двигателя.

Через три километра катер упал на поверхность без движения. Все происходило очень быстро. В следующую секунду уже был подан автоматический сигнал, и пустой катер начал свой путь по специально определенной траектории в ангар для поврежденных судов.

Диспетчер-ремор вдоволь посмеялся над неудачей команды, отпустив ей вдогонку одну из любимых старых шуток:

- Зачем небо полно звезд?

И несколько десятков голосов провизжали ему в ответ слаженным хором:

- Чтобы развлекать реморов, пока они собирают останки!

Глава сорок первая

Даже на расстоянии Уошен могла с полной определенностью сказать, что к ним приближаются Бродяги. Даже несмотря на то, что на них была черная форма войск безопасности, а кожа отчасти потеряла свой прокопченный вид и изменилась под влиянием новой пищи, она видела, что это Бродяги.

Запуск двух двигателей был наполовину произведен, и пятеро Бродяг спокойно спускались по узкой улочке. Если бы они видели Уошен так же, как она их, то, без сомнения, она была бы обречена. Внимательный взгляд» вспышка лазера и то, что осталось бы от ее нового тела, было бы тут же принесено в жертву новому Премьеру. Но она быстро напомнила себе, что выглядит совсем не так, как бывшая Уошен. У нее было другое имя и другое тело, способные обмануть любую подозрительность. К тому же, лицо ее скрывалось под маской из чужой кожи, придававшей ей совершенно незнакомый вид. А ее самой давно уже, в общем-то, не существовало. Капитан первого ранга Уошен умерла тысячи лет назад. Лидер Преданных Уошен умерла сотни лет назад. И обе эти женщины, скорее всего, давно забыты людьми, поглощенными другими делами и заботами.

- Очень вкусно,- прошептала она.

- Что? - переспросил один из сидевших рядом.

- Мороженое! - Она улыбнулась и снова погрузила ложку в мягкую коричневатую горку. - Давно я не наслаждалась таким прекрасным шоколадом.

Памир согласно кивнул. На нем было надето красивое лицо и, как и на Уошен, плотно сидела простая темно-желтая роба, позволявшая принимать их за членов какой-нибудь из многочисленных религиозных организаций рационалистов. Как принадлежавшие к церкви люди, они в любой момент были готовы начать всевозможные проповеди, и потому большая часть их соседей предпочитала избегать каких-либо разговоров с ними. Это было весьма удобным прикрытием для двух человек, желавших спрятаться в самом сердце огромного Корабля.

Третий член их маленького отряда казался еще более Импозантным. Высокий и крупный, он медленно поднимал кружку с какой-то тухлятиной, делал отверстием для еды несколько больших глотков, каждый раз насвистывая что-то неопределенное дырой для дыхания.

- Прекрасное место, прекрасное, - разливался переводчик.

Памир переглянулся с Уошен, позволив себе усмехнуться.

- Ну, как твое пойло? - поинтересовался он у Бесшабашного, состоявшего в основном из пластика и спрятанных моторов. Внутри него сидел скрюченный Локи, который мог видеть и слышать все, что видел и слышал содержавший его муляж. Во рту аппарата находился проницаемый пластик, и портативный компьютер передавал через него команды - как двигаться и что говорить. Локи был пассажиром, грузом. Такой способ еще с ранних дней Корабля часто весьма успешно использовался контрабандистами. И сейчас Памир посчитал, что ввиду острой нехватки времени и весьма специфической задачи такой род маскарада подойдет лучше всего.

Псевдоголос вновь засвистел, отвечая на вопрос Памира.

- Мое пойло дивное!

- Но что же в нем хорошего? - возмущенным голосом проповедника начал Памир. - Разве ты не помнишь, о чем мы с тобой говорили?

- Решение этого вопроса давно похоронено в море хаоса, - ответил Бесшабашный.

- Вот именно, - хором подхватили оба его собеседника и одновременно погрузили свои ложки в ароматное мороженое.

- Да, в море хаоса, - задумчиво повторила Уошен, глядя на Бесшабашного. И дыхание ее невольно участилось.

Гуляя по улицам и рассматривая странных чужих и не менее странных людей, спешивших по своим странным делам, Бродяги пытались осуществлять, так сказать, тотальный контроль. Нет, они отнюдь не были напуганы бесконечным космополитическим пространством Великого Корабля. На их улыбавшихся лицах и в насмешливых внимательных глазах не возникало ничего, кроме напряженного презрения, характерного для полицейских любых эпох и любого мира. Высокочувствительные датчики автоматически исследовали все странные тела вокруг, выдавая их секреты и доказывая, что бояться на улицах, в общем-то, совсем нечего.

И все-таки.

В глазах Бродяг таился нервный, детский, изматывающий страх.

Когда они подошли к кафе, Уошен быстро изучила их всего лишь посредством собственных внимательных глаз и опыта. Ясно, что эти пятеро провели всю свою короткую жизнь, готовясь к этому дню. К этой превентивной прогулке. Они всегда знали, что будут на борту Великого Корабля, возвращенного Строителям. Они прекрасно изучили свои роли и тысячу раз прорепетировали всевозможные сценарии развития событий - сценарии, без сомнения, написанные Миоцен - и, как любые дети, вели себя сейчас в полном соответствии с определенными для них ролями.

Наконец они здесь! Наконец они участвуют в управлении Кораблем! В конце концов, свершилось то, что было обещано им Тиллом, явившимся именем погибших Строителей! И они готовились к этому моменту с первого дыхания, с первого слова!

Но, несмотря на столь ясную предысторию и на отлично затверженные уроки, реальность места начинала кружить их неопытные головы. Вифкон поприветствовал их своим хвостом, и один из молодых Бродяг тут же сделал судорожное движение, словно парируя удар. Золотая птичка-ручеек присела на закованное в броню плечо и собиралась только спеть о чем-то хорошем, но была согнана неумолимой рукой. Потом сидевший за соседним столом и, вероятно, что-то знавший о Бродягах человеческий ребенок сказал:

- Это вам! Жук! Подарок! - и все увидели на его протянутой ладони огромное зеленовато-коричневое насекомое.

Впрочем, жук оказался тараканом, которого малыш поймал, вероятно, под одним из столиков.

Бродяга взял подарок и направил на его тельце и дрыгающиеся ножки датчики. Потом вопросительно посмотрел на товарищей, но, не получив никакой поддержки, решил, что надо сделать что-нибудь вежливое.

И потому засунул таракана в рот и разжевал.

И то, что перед этим представляло собой просто тихую улицу, окуталось подлинно смертельной тишиной. Пассажиры и несколько членов команды, не занятых на работе, затаили дыхание в ожидании, пока Бродяга проглотит таракана. И тогда он вдруг понял, что поступил не правильно, и растерялся. Что же надо сделать теперь? К счастью, ему вовремя вспомнился один из уроков, и он громко, с неуклюжим шармом произнес:

- Какой замечательный вкус!

Потом засмеялся, всеми силами стараясь скрыть от маленькой аудитории свое замешательство. Все с облегчением вздохнули.

В этой крошечной драме заключался большой урок, и Уошен поглядела на Памира, который, в свою очередь, быстро кивнул ей, сообщая, что он все видел и понял.

О Старом Премьере и о ее старых, покрывшихся пылью капитанах мало кто жалел. Переворот совершился быстро, практически бескровно, и потому новая власть - по каким бы мотивам она ни совершила переворот - обладала определенным обаянием, не говоря уже о других хороших качествах, всегда привлекавших туристов.

Эти Бродяги были совсем новым сортом людей, необычным и неизвестным, и потому так или иначе ими интересовались и их принимали.

Патруль продолжал обход и скоро добрался до столика Уошен. Бегло оглядев компанию, они не обнаружили ничего подозрительного и собирались пройти дальше. Но начальник патруля - сильная женщина с шоколадным загаром - все же заколебалась, увидев в этой троице что-то необычное. Она в упор посмотрела на Уошен, и та слишком поздно поняла, что неестественно внимательно разглядывает самого юного из полицейских с милым подвижным лицом и серыми глазами с поволокой. Он очень напоминал Дью.

Наверное, один из его далеких внуков.

- Прошу вас, ваши удостоверения личности, - решилась женщина.

Остальные Бродяги остановились и стали исподтишка глядеть на происходящее с профессиональным нетерпением.

Уошен, а потом и Памир предъявили свои новые имена и образчики кожи других людей. Последним исполнил просьбу Бесшабашный, действуя в полном согласии со своей природой - в переводчике бушевал целый шквал недовольных пронзительных звуков.

- Вы, конечно, власть, но я вас, конечно, презираю! Женщина, казалось, поняла эти звуки.

- Да, мы власть, но мы уважаем всех вокруг, - серьезно заметила она. Имена проверяемых были сверены с общим списком, все оказалось нормально, женщина вежливо поблагодарила. - Спасибо за полезное сотрудничество.

- Рады помочь, - за всех ответил Памир.

И Бродяги были уже готовы уйти, но почему-то все не двигались с места. Женщина даже сделала полшага вперед, но потом еще раз быстро оглядела Уошен и осторожно спросила:

- Почему вы не одобряете нас?

- С чего вы взяли? - довольно грубо ответила Уошен.

- Взяла. - В лице и манерах женщины было что-то от Ааслин, и вообще она меньше всех в этой пятерке походила на Бродягу. - Вы игнорируете нас, - с затаенным гневом продолжала она, тряхнула головой и добавила: - Вы считаете себя разумной интеллигенцией. Как я понимаю, на вас форма рационалистов, но… но вы не можете понять и сотой доли моего внутреннего мира. Разве не так?

- Может быть, отчасти и так, - согласилась Уошен.

Женщина направила на нее сканер в поисках малейших отклонений от нормы, какой-нибудь зацепки для еще более подробного исследования. Повисло неловкое молчание, и Уошен заговорила первой.

- А вот насчет вашего собственного мира. Этого Медулла оссиум…

- Что?

- Он кажется очень таинственным. И, я думаю, ни на что не похожим.

Женщина пожала плечами и, заставив себя говорить миролюбиво, процитировала одну из максим рационалистов: «Правильно поставленный вопрос рассеивает любую тайну».

- Где вы родились?

- В Хаззе.

- Когда?

- Сто пять лет назад.

- Город Хазз… Это на Медулле? - протянула с удивлением Уошен, стараясь припомнить, встречалась ли она когда-нибудь с этой женщиной.

- Да.

- Всегда?

Женщина почти проглотила наживку, но заколебалась и осторожно ответила, но не Уошен, а всем присутствовавшим:

- Медулла оссиум - небольшой мир, и с тех пор, как там живут люди, все так или иначе сделано Бродягами.

Уошен сидела неподвижно и молча. Тогда женщина обратилась к Памиру:

- Пожалуйста, сэр. Вы тоже можете задать какой-нибудь вопрос.

Псевдолицо сморщилось и громко объявило:

- А когда я смогу спуститься вниз и своими глазами посмотреть этот ваш Медулла оссиум?

Она начала сканировать Памира, и остальные полицейские, словно случайно, встали полукругом рядом со столиком, с разных точек направив на Памира свои сонары и приборы с инфракрасным излучением.

- Можно отправиться хоть сейчас! - смеясь, ответил ему молодой Бродяга с глазами Дью.

Конечно же, он имел в виду - отправиться в роли пленного.

Но женщина сурово посмотрела на подчиненного, не одобряя таких глупых выходок, и спокойно пояснила:

- Туры начнутся в самом скором времени. Это прелестный мир, и я уверена, что он'станет весьма популярным местом для туристов.

Некоторые пассажиры согласно закивали, вероятно, также желая отправиться в путешествие.

Но тут Бесшабашный громко рыгнул, привлекая тем самым всеобщее внимание.

- - А у меня есть вопросик и получше,- заявил он.

- Пожалуйста.

- Могу ли я присоединиться к Бродягам?

Всем стало неловко, но женщина с обаятельным спокойствием улыбнулась и дала вполне достойный ответ.

- Не знаю, но когда я снова увижу Тилла, непременно спрошу его об этом…

Окончание ее ответа было прервано неожиданным толчком.

Толчок был резким и быстрым, но все его заметили. Сидящие за соседними столиками с удивлением поглядели вниз, обратив при этом внимание и на то, как плеснулись напитки в стаканах. Стены и потолок на мгновение пошатнулись.

За неожиданным движением пришел и звук. Это был низкий, очень низкий рев, шедший откуда-то сверху, разносившийся вдоль улиц и уходивший в глубины Корабля.

Уошен изобразила крайнее удивление.

Но Памир использовал ситуацию в своих интересах. Он выпрямился, посмотрел на офицера и голосом, будто бы едва сдерживавшим дрожь, спросил:

- Что за фигня?

Начальник патруля и знать ничего не знала. И какое-то время Бродяги были растеряны точно так же, как остальные.

- Это, наверное, столкновение, - предложила разумное объяснение Уошен и переглянулась с собеседниками. - Должно быть, комета. Мы приближаемся к очередной черной дыре… кометы с соседней звезды бомбардируют нас.

Эти слова поползли по кафе и дальше по длинной улице.

Бродяги попытались поверить Уошен, но вскоре по своим каналам услышали заявление, объясняющее все происшедшее. Кривясь, как от боли, женщина повернулась к своим коллегам.

- Один из наших двигателей… сломался… - Но потом она сообразила, что такая откровенность в публичном месте недопустима, и уже с улыбкой добавила: - Но все находится под строгим контролем. - Впрочем, ее тон и выражение лица свидетельствовали о совершенно обратном.

Люди вокруг сидели с испуганными Лицами; кто-то нервно смеялся. Чужие выражали свою реакцию на происшедшее то полным спокойствием, то целым зарядом выпущенных в воздух феромонов. Кафе наполнилось густыми странными запахами и пронзительными нерасчленимыми звуками.

По каналу безопасности пришло второе сообщение. Женщина-офицер вскинула голову, на секунду привлекая всеобщее внимание.

- За мной! - крикнула она полицейским. - Немедленно!

И пятеро Бродяг бросились бежать во всю мочь.

Но это только усилило панику. Дельцы, сидевшие за столиками, принялись судорожно узнавать подробности как по официальным каналам, так и по бесчисленному множеству частных. Голографические изображения покрыли столы, гранитный пол и заплясали в вонючем воздухе. Один из двух работающих двигателей Корабля неожиданно остановился - больше ничего нельзя было утверждать с уверенностью. Тысячи самодеятельных экспертов уверяли, что никакие ошибки, даже дикие комбинации ошибок не могли бы привести к остановке и уж, конечно, к катастрофе. Снова и снова, все чаще и чаще зазвучало в разговорах слово «саботаж».

В течение трех минут ответственность за трагедию взяли на себя шестьдесят пять человек из каких-то неведомых организаций.

Уошен быстро взглянула на Памира.

Он посидел еще какое-то время молча, потом, спокойно объявив, что им надо идти, поднялся. Поглядев на улицу в обе стороны, словно решая, куда им следует направиться, чтобы оказаться в наибольшей безопасности, он, подхватив Бесшабашного под острый локоть, вдруг коротко и с решительным жестом бросил:

- Туда.

Перпендикулярно к улице шел узкий, плохо освещенный туннель.

Памир бок о бок с псевдочужим прошли контрольные двери и оказались в густой теплой атмосфере. Вскоре туннель сделал поворот вправо, и вдалеке показалась маленькая фигурка, изо всех сил бегущая им навстречу. Черная форма делала ее почти неразличимой в полутьме.

Троим разойтись в этом узком тоннеле оказалось совершенно невозможно.

В результате столкновение было неизбежным, но односторонним. Офицер безопасности оказался на спине, а над ним склонилось непроницаемое лицо чужого.

- Извините, - пробормотал Памир, протягивая офицеру свою большую руку.

Бродяга вдруг дико завизжал, и тут же из-за угла показался целый взвод, спешивший на помощь своему попавшему в беду командиру.

Они тут же вытащили оружие, и командир крикнул:

- Всем стоять!

Но Бесшабашный остался верен свой природе.

- Я стою здесь, а вы там, - прорычал он.

Тогда раздался залп, оголивший белые керамические кости и развесив мясо ошметками. Впрочем, автомат продолжал наступать на взвод, отчаянно ревя через переводчика:

- Нет, нет, нет, нет!

В дикой панике Бродяги открыли по чудовищу беспорядочную стрельбу.

Голова отлетела, ноги подкосились, спаленные лазерами, и все большое тело Бесшабашного рухнуло на тумбообразные колени. Следующий выстрел разрезал пополам его тело, обнажив человека, спрятанного в специальной камере в виде прозрачного силиконового конверта.

Локи не мигая смотрел на вооруженных офицеров, и на лице его не было ничего, кроме ужаса и парализующего удивления.

Стоя неподалеку, Уошен видела его расширившиеся глаза.

Все лазеры были направлены на спрятанного человека, и пройди еще несколько секунд, Бродяги, может быть, узнали бы в нем своего, опустили бы лазеры и помогли бы Локи выбраться из прозрачного конверта, но Уошен бросилась вперед, закрывая собой сына, и дико закричала:

- Нет!

Они выстрелили.

И последнее, что видел Локи, была его мать, все пытавшаяся закрыть его своим телом. Но последовала яркая пурпурная вспышка, вслед за которой вновь наступила вечная темнота.

Глава сорок вторая

Череда небольших, почти аккуратных взрывов снесла насосные станции и вентили. Однако ни одно из разрушений не являлось по-настоящему опасным. Великий Корабль был структурой с избыточной системой перестраховок. Но кумулятивный эффект привел к страшным последствиям: облако спрессованного водорода собралось в самом неподходящем для этого месте. Возникший в результате последнего саботажа магнитный эффект обрушил прямо в него сверкающую массу антиводорода. Взрыв, происшедший от слияния этих огромных масс, произвел наполненный плазмой кратер в двенадцать километров в диаметре.

Моторы зачихали и встали.

Спустя пару секунд уже были подняты по тревоге и собраны в заранее приготовленных на подобный случай станциях силы безопасности.

Спустя минуты лазеры, гиперфибровые зубы и скателлы начали прогрызать путь через самую тонкую часть груды шлака. Порой на поверхности показывалась то одна, то другая машина, переполненная остатками плазмы, с целой радугой тяжелой радиации в искусственных глазах.

Миоцен устало отвернулась от экранов и посмотрела на сына. Его взгляд был тяжел, но она сказала как можно спокойней:

- Это ничего. Это всего лишь временное неудобство. - И прежде, чем он успел ответить, добавила: - Поворот требует семь минут. Это при том, что мы задействуем все имеющиеся силы и задние помпы. Его можно задержать или отсрочить, и Корабль снова сможет следовать по старому курсу.

Кажется, она убедила его, но, тяжело понурив голову, он спросил о другом.

- Кто?

Миоцен сообщила ему все, что знала.

- Реморы, - произнес он глухо и безнадежно. - Но кто конкретно? Это можно узнать?

Миоцен обрушила на него поток данных, включая закодированные послания и визуальные изображения, полученные от всех наблюдателей службы безопасности. Презумпция виновности заключалась лишь в этом. Ничего еще не было расследовано в полном объеме, как положено. Невинное падение катера было слишком очевидно, чтобы поверить в злой умысел.

- Просто я никогда не верила этим реморам, - закончила она свое обвинение холодно и совершенно откровенно.

Тилл воспринял это довольно спокойно.

- Что ж, это наши враги, - процедил он. - Где они сейчас?

Разбитый катер оставался на носу корабля.

- Я уже отдала приказ об их аресте, - заметила Миоцен. - Но чует мое сердце, что их нет на борту.

- А парализованный катер?

- Он отведен обратно в город. Тилл задумался.

Неожиданно по секретному каналу Миоцен почувствовала легкую вибрацию и задышала сильнее.

- Так ты… - начала она.

- А разве ты бы не?.. - холодно ответил он и заверил: - Мы используем группы из пяти человек. Они ищут только одну эту команду. Разве это неправильно?

- Правильно или неправильно, это решаю только я, - отрезала она. - И только я принимаю подобные решения.

Тилл вздохнул, но заставил себя улыбнуться.

- Ну, так прими его.

По каналам шли все новые сообщения, требующие внимания. Практически со скоростью света Миоцен воспринимала все новости, настоящие или воображаемые, а затем сортировала и выделяла особенно важные из них. Шли протесты от наиболее пострадавших провинций, в полудюжине мест пришлось применить оружие. Но больше в качестве предупредительных мер. Имея на борту миллиарды пассажиров, можно было с уверенностью сказать, что некоторые стычки являлись простыми криминальными разборками, какие всегда случаются при всеобщих беспорядках. О Локи по-прежнему ничего не было слышно, но тысячи слухов уверяли, что он убит еще в первый день катастрофы.

Потом она переключилась на команды, которые Тилл отправил в город реморов. Перед этим она быстро просмотрела еще раз их историю, образчики их странной внешности, их манеру поведения. Судя по всему, они были ничем не хуже и не лучше любой другой расы. Но разве их работа не требовала от них быть лучше? Заслать всего нескольких агентов в населенный врагами город было делом опасным и расточительным…

Она на мгновение дольше, чем обычно, задержалась на последнем слове.

Расточительно.

И снова мысленно вернулась к месту катастрофы, глядя на вспыхивающие остатки плазмы и быстро подсчитывая, сколько еще инженеров и дронов потребуется на дальнейшее восстановление повреждений. Возможно, надо будет задействовать инженеров и из Бродяг. Поскольку своим собственным подчиненным она уже не совсем доверяет.

- Я собираюсь позволить немного покомандовать тебе, - неожиданно обратилась она к сыну.

- Как вам будет угодно, мадам.

- Необходимо, чтобы поблизости наготове, стояли вооруженные части. На случай, если наши войска будут атакованы. Части должны расположиться там, где сейчас находимся мы, где находятся ракеты… Это вполне выгодные позиции, как ты думаешь?

- Рад служить, мадам! - воскликнул Тилл с просветлевшим лицом.

И поклонился.

Миоцен очень надеялась, что сын поклонился именно ей.

Глава сорок третья

Целая армия крошечных белых, как кость, поганок стояла на ковре или на чем-то темном и мягком, от чего в сверкающий влажный воздух поднимался теплый пар.

Уже очень давно ничего не происходило и ничего не менялось.

Затем открылась трещина, на свет показалась крепкая кисть и запястье, потом появился и локоть, и целая рука, затем другая, пальцы хватались за нежные поганки все быстрей и отчаянней.

Но вдруг рука снова убралась. Исчезла.

Прошло пол мгновения.

Потом с мягким чавкающим звуком земля раздалась, вытолкнув на поверхность обнаженное тело, которое отплевывалось, судорожно дышало, кашляло и спустя некоторое время повалилось прямо на поганки с тихим мучительным стоном.

Потом человек огляделся.

Вокруг стоял лес всевозможных грибов на толстых ножках, каждый размером со взрослое дерево добродетели. На лице человека отразилось сначала удивление, затем сомнение и, наконец, испуг. Потом он собрался с духом, но даже, взяв себя в руки, еще долго дышал прерывисто, сердце его отчаянно билось. Несколько раз он грязными руками протирал глаза, но так и не понял, что же видит перед собой.

- Где я? Где я? - несколько раз пробормотал он.

И словно на его голос из грибных зарослей вышел высокий человек. На нем была форма Вице-премьера, но зеркальная ткань испачкана и смята, рукава оборваны, и большая прореха обнажала длинную бледную ногу. Он одновременно улыбался и был крайне серьезен. Дойдя до нагого человека, он опустился на колени и сказал:

- Привет. Расслабься. Имя? Мы обычно начинаем с имени.

- Мое имя?

- Лучше всего твое.

- Локи.

- Конечно.

- Что со мной?

- Ты здесь. И знаешь о том, что с тобой произошло, лучше меня, - заметил высокий незнакомец.

Локи свернулся на вонючей земле, как человек, которому холодно, и надолго замолк.

- Что это за место? - наконец еле слышно снова спросил он.

- Ты опять, - поморщился высокий. - Ты и это тоже знаешь.

На мгновение лицо Локи стало простодушным и юным.

- Ладно, - вздохнув, ответил он задумчиво и заставил себя внимательно осмотреться вокруг, хотя сделал это с безнадежностью и сомнением. - Но тебя я не знаю, - признался он. - Как тебя зовут?

- Хазз.

Локи открыл рот, но быстро закрыл.

- Я взял его как опознавательный знак, - ответил давно умерший человек. - А теперь почистись и расскажи мне, какую одежду ты хочешь. Она появится. А потом, если хочешь, ступай за мной.- Мертвец улыбнулся какой-то знакомой улыбкой. - Я знаю кое-кого, кто очень хочет тебя видеть.

Локи, должно быть, надеялся на что-то другое.

Надев действительно вдруг откуда-то появившиеся кожаные бродяжьи штаны, он последовал за Хаззом, удаляющимся прочь из грибного леса, и простодушие молодости тут же уступило место гневу. Он выпрямился, хотел закричать, но с первого раза так и не смог. Наконец он заставил себя говорить.

- Отец, - горько и зло произнес он.

Дью сидел на окаменевшей поганке рядом с простым шалашом, в той же нелепой одежде, в которой умер. Серые глаза плясали на озорном лице.

- Так кто же это тебя убил? - насмешливо спросил он. - Уж, наверное, один из твоих сыночков, а?

Локи быстро остановился и решительно стиснул рот. Дью расхохотался и хлопнул себя по ляжкам.

- Или нет? Во всяком случае, уверен, что родственник. Родная кровинушка.

- Я не мог иначе, - пробормотал Локи. - Ты убивал мать…

- Она заслужила это, - ответил Дью, равнодушно пожимая плечами. - Убежала с Медуллы слишком рано, никого не предупредив. Взбудоражила Премьера, навела ее на ненужные мысли о нас. Разве этим она помогла Бродягам? - Локи стоял с открытым ртом. - Она была опасна, - продолжал Дью. - Все то, к чему ты стремился, было подвергнуто этим поступком большому риску. - Вздох готов был вырваться из груди Локи, но все никак не мог и лежал там тяжелым камнем. - Но давай забудем ужасное, отвратительное преступление твоей матери, - улыбнулся Дью. - Есть и другие. Некто, кто потенциально гораздо более опасен для Бродяг и для великого дела Строителей.

- Кто?

- Подумай, - ответил Дью, морщась от отвращения. Потом он спрыгнул на землю .- У тебя было предназначение. Четкая, ясная задача. Но вместо того, чтобы точно исполнять свои обязанности, ты ринулся в это обиталище чужих, как только получил такую возможность. И теперь я хочу знать, почему ты это сделал, сын? Почему для тебя было так важно попасть туда?

Локи обернулся, но Вице-премьера Хазза уже нигде не было видно.

- Скажи мне, - настаивал Дью.

- А разве ты сам не знаешь, почему?

- То, что знаю я, тебя не касается. А то, чего я не знаю, должен рассказать мне ты, - жестко отрезал Дью. - Локи упорно молчал. - Ты все надеялся найти свою мать? - Снова молчание. - Но ведь ты не мог. Вы с Тиллом не могли найти ее тело раньше, чем через сто лет. Так чего ты мог добиться, притащившись туда в одиночку?

- Я не намерен ничего тебе объяснять.

- Врешь! - крикнул Дью. - Объяснишь! Потому что я не думаю, что ты уже знаешь все, что хочешь. Все эти последние сто лет тебя вообще не было. Я ведь задаю тебе эти вопросы не для того, чтобы успокоить мою взволнованную душу, - уже спокойней сказал Дью. - А для того, чтобы спасти твою собственную, жалкую душонку. - И он снова рассмеялся почти весело и очень громко. - Что, а ты думал - мертвым быть просто? Рассчитывал, что Строители просто плюнут на все твои преступления?

- Я не совершил никаких преступлений!

- Прежний Премьер копала свой путь к Медулле, но Бродяги никак не могли узнать, каким образом она обнаружила старую дыру. Как она нашла этот спрятанный вход? - Дью прикрыл глаза, но открыв их, увидел, что его сын по-прежнему стоит рядом и молчит. - Ты потащился к этим пиявкам… чтобы убедиться, была ли Премьер до тебя. Потому что если она была там, то могла догадаться, где Уошен. И что, может быть, твоя мать спаслась. Признайся, Локи.

- Хорошо. Признаюсь.

- Может быть, ты боялся, что никто так и не найдет твою мать, а ты хотел помочь ей. Как всегда, твои благородные сантименты спутали твои ясные мысли.

Локи опять замолчал.

- И еще потому ты так торопился, что должен был произойти резкий разворот корабля, - продолжал Дью. - Самый резкий за многие годы. И ты боялся, что ее останки будут сожжены как топливо, в двигателях. - Локи прижал руку к отчаянно колотившемуся сердцу и не смел перевести дыхание.

- Так скажи мне, где же правда, сын?

- Все правда.

- Ты лжешь, - сухо и презрительно остановил его Дью. - Не пытайся обмануть своего старого мудрого отца, Локи. Я-то уж знаю, как врут. - Дрожащие руки вцепились в кожу штанов. - Топливный бак - это океан водорода - один из нескольких - и что же странного, что Уошен вынырнула бы из своей могилы? - Дью сделал шаг по направлению к Локи и, не отводя от него серых глаз, спросил: - И что же странного в том, что ее когда-нибудь все равно нашли бы? Искореженную, искалеченную. Уошен могла бы и навечно остаться в глубинах водородного океана, и, кроме тебя с Тиллом да Миоцен, никто бы никогда и не вспомнил об этом? - Локи безмолвствовал. - И о маленьких ее часах. - Глаза Локи расширились, и в них проступила беспросветная печаль.

- Что ты имеешь в виду?

- Вы с Тиллом облазили все обиталище. Это потребовало много времени, ресурсов у вас было мало, но вы старались на славу. - Дью улыбался. - Странно, правда? Так тщательно заметать свои следы и вдруг оставить такое? Оставить, закопать в пластиковую стену…

Локи глухо простонал.

- И возникает вопрос: нарочно это было не замечено или случайно? - Локи опустил голову и уставился на свои босые ноги. - Или кто-то нашел эти часы, подержал их в руке и сознательно оставил там, где может случайно оказаться кто-то еще? Что, как ты надеялся, обязательно должно случиться, а? Так я прав, сынок? Тилл не видел твоей работы, потому что он тебе верит, и ты мог действовать без присмотра. Оставить заметочку. Ведь ты очень хотел, чтобы твою мать нашли…

- Нет! - выкрикнул Локи. - Тебе я ничего не скажу! Но перед ним уже никого не было. Ни Дью. Ни Хазза. Локи зажмурился и почувствовал, как его тело падает.

Теплая рука тронула его плечо, и он подался ей навстречу, и узнал ее, и закричал, как кричит человек, который понял, что обманут в самом сокровенном…

- Но что это за место и что за мертвец?

- Просто другой конец корабля, - успокоила его Уошен, поддерживая под спину и затылок. - Памир обнаружил его еще до того, как нашел мои часы. Там живут роботы. С моей помощью они создали Хазза. И твоего отца. А с их помощью я наблюдала за твоей реакцией и отчасти за нервной системой.

- Ты читала мои мысли?

- Никогда, - ответила Уошен и отпустила руки, позволяя Локи откинуться назад и посмотреть ей прямо в лицо. - Бродяг-солдат ты не видел. Никто в нас не стрелял. Все это иллюзия, специальное представление, существовавшее как ложная информация для твоих ушей и глаз. И сейчас ты, конечно, не мертв.

Лицо Локи исказила виноватая гримаса.

- Мы живы, - заверила Уошен.

- А Памир?

- Сейчас он занят другим делом. - Уошен села на окаменевшую поганку, не сводя глаз с Локи. - Здесь никого больше нет. И ты можешь сказать мне сейчас все, что хочешь. А потом, если захочешь, я отпущу тебя обратно к Тиллу. Или куда-нибудь в другое место. - Она подождала немного. - А если ты ничего не хочешь сказать мне, я приму и это. Хорошо?

Локи вздохнул и посмотрел на свои пустые руки.

- Думаю, что хочу. Объяснить некоторые вещи. Если можно ,- наконец тихо попросил он.

Уошен старалась подавить в себе возбуждение и промолчать, но вместо этого кивнула и спросила:

- Ну, как наш дом?

- Изменился. - Локи поднял на мать удивленные глаза. - Ты не можешь представить, мама. Это были долгие, очень долгие сто лет. - Локи уже не мог остановиться, рассказ его лился нескончаемым потоком. - К тому времени, как я оказался дома, Преданные уже ушли. Они проиграли. Рассеялись. У вас на самом деле оказалось так много сочувствующих нам и тайно верующих в нашу историю… Но город изменился мало, все такой же спокойный и чистый, пока, - вздохнул он и взъерошил обеими руками свои густые золотистые волосы, - мы с Тиллом не вернулись, и он приказал мне взорвать все ходы отца, наглухо перекрыв шахту сверху. Потом он произнес речь для всех. Стоял на вашей главной башне, а под ногами у него лежала голова Миоцен. Он говорил о том, как мы все объединимся, и каждый станет от этого еще сильнее, и мы будем исполнением воли великого плана Строителей, и что скоро, очень скоро все объяснится. - Локи задышал быстрее .- Ты не узнала бы Медуллы. Теперь это очень странное место.

- А разве раньше оно не было таковым? - хотелось спросить Уошен, но Локи угадал ее мысли.

- Теперь время стало очень коротким, - объявил он, вскинув голову и будто гордясь этим.

- Как? То есть что ты подразумеваешь под этим?

- Я не совсем уверен…

- Но скажи то, что знаешь точно.

- Были составлены планы боевых действий. Тилл хотел, чтобы мы захватили Корабль еще до того, как он поменяет курс, до сегодняшнего поворота, если можно. - Он опустил глаза. - С того времени, как тебя не стало с нами, население увеличилось почти в десять раз. Выросли новые города и заводы. Мы наладили производство оружия и создали армию. И еще создали огромное количество машин, способных копать вверх. Впрочем, и вниз тоже.

- Вниз? - переспросила Уошен и невольно подалась вперед. - И что… вы нашли то, что является двигателем всего этого? - Локи упорно смотрел себе под ноги. - Тилл знает. Я имею в виду, знает про Дью. А может, и про все остальное, что было раньше. - Но, понимая, что такое мнение может быть ошибкой, Уошен поспешно добавила: - Впрочем, это только мои предположения. - Локи кивнул, но почти незаметно. Противоречивые чувства обуревали Уошен, и она вдруг упала на колени прямо перед сыном, вынуждая его все-таки посмотреть ей в глаза. - Тилл знает о тайных капсулах Дью? Знает или нет?

- Знает.

- Но откуда? Он что, видел, как Дью пользовался ими?

- Когда Тилл был еще очень юн, как раз после его первого видения, он нашел такую капсулу. Он долго ее осматривал, и тут из нее вылез отец.

- А что еще ему известно?

- Что это Дью внушил ему видения. Что Дью рассказывал ему эти истории о Строителях и Унылых.

- Но почему же он поверил всему этому? - не выдержала Уошен.

- Он понял, что отец только посланник. Передаточное звено. - Голос Локи странно дрогнул, и он снова опустил глаза.

- А что насчет дня, когда родились Бродяги?

- Эта долина, ну, место, куда я привел вас… там капсула из гиперфибры была спрятана в одной из пещерок… и мы шли как раз мимо… - Уошен молчала.- Но я не знал. Тогда не знал. - Он горько усмехнулся. - Еще задолго до этого Тилл спрашивал у Миоцен о системе безопасности. Ну, как она работает, как обманывают… Миоцен считала, что это обязательное знание для капитана, и потому рассказала ему все. Тогда Тилл залез в капсулу, убедил ее компьютер, что он Дью, и отправился в самые глубины Медуллы. И под этим жидким железом, в самом пекле, он нашел то, что управляет силовыми полями.

- Хорошо,- спокойно подхватила Уошен.

- Оттуда идет практически вся энергия. Ядро представляет собой реактор типа «материя-антиматерия».

- И ты тоже это видел?

- Один раз. Тилл доверяет мне, - напомнил не то матери, не то самому себе Локи. - После нашего возвращения на Медуллу, когда Миоцен возродилась, он взял нас туда.

Показать место. Объяснить то, что знал сам, как все работает, ну и так далее. Всю эту механику. Миоцен пришла в жуткий восторг. Она построила специальные трубопроводы для подачи этой энергии и утверждала, что такой реактор, если с ним окончательно разобраться, в состоянии изменить и Млечный Путь, и все человечество, и каждого из нас.

- И это место ответило на все вопросы? - задумчиво спросила Уошен. - Оно рассказало что-то новое о Великом Корабле?

Локи сердито и несколько разочарованно покачал головой.

- Мама, - грустно сказал он и посмотрел ей в глаза так, как смотрят на еще несмышленого ребенка. - Мама, если Медулла оссиум спрятан внутри Корабля, и если реактор спрятан внутри Медуллы… То почему тебе кажется, что у этой тайны вообще есть конец?

- Как, разве есть что-то еще глубже? - вскинулась она. Легкий и быстрый наклон головы.

- Ты видел и это!?

- Нет, - ответил Локи, снова утыкаясь взглядом в кончики пальцев. - Там был только Тилл. И, как мне кажется, еще Дью.

- Твой отец?

- Не только мой, но и Тилла. Тилл, кстати, всегда подозревал это. Тайно. И тайно прибегнул к помощи самых лучших наших дешифровалыциков генов. Просто для того, чтобы удостовериться.

Уошен молча переживала все открывшиеся ей новости.

- И это все, что ты хотел мне сказать? То, что Тилл твой единокровный брат и что корабль полон тайн?

- Нет, - он посмотрел на грибной лес и серые отсветы гиперфибры на крыше. - У меня есть еще много соображений. Сомнений. С того момента, как я убил Дью… наслушался планов Тилла и Миоцен, увидел, что стало с Медулла оссиумом и его людьми… как он превратился в место, которое не узнать… - Он перевел дыхание и твердо закончил. - С того момента, когда я заглянул в себя.

И его взгляд, полный отчаяния, ушел от внимательных глаз матери.

Уошен поднялась, отошла немного назад и жестким, медленным, абсолютно безжалостным голосом спросила:

- Так ты один из Строителей? - Тяжелые веки прикрыли серые глаза. - Об этом ты себя спрашивал и спрашиваешь? Об этом!? - И она подняла глаза к небу. - Потому что, если вы не прекрасные души возрожденных Строителей… то, значит, и ты, и Тилл, и все остальные Бродяги… возродившиеся Унылые!

Глава сорок четвертая

Все лица были уникальны, изысканны и красивы той тонкой красотой, что становится со временем только четче и явственней.

Памир оглядел их и прислушался к слабому плеску голосов.

- Таково было мое решение. Мой план. И моя ответственность. - Рот Орлеана сложился в подобие улыбки, а его янтарные глазки вдруг поменяли форму, сложившись в подобие еще двух улыбающихся ртов. - Я принимаю на себя позор и наказание в случае неудачи и вашу благодарность и благословение в случае победы. И как бы вы ни решили, ваша мудрость всегда будет справедливой.

Большинство реморских судей казались смущенными, и вовсе не потому, что Памир мог читать выражения на их лицах. Одна старуха - прямая наследница Вьюн, основательницы племени - процитировала кодекс реморов:

- Корабль - это великая жизнь. Нарушая ее, вы нарушаете собственное существование. - Ее единственный глаз, плававший, как рубин в желтом молоке, выкатился наружу почти до половины. - Ты знаешь наш кодекс, Орлеан. И я помню два случая, когда ты вырезал обидчика из скафандра за преступления куда меньшие, чем порча главного двигателя…

В алмазном строении находилось около ста судей и старейшин. Воздухозаборников не было, и потому атмосфера оказалась весьма разреженной. Две двери были распахнуты прямо на общественные улицы, где собравшиеся толпы боролись друг с другом за право поглазеть на полусекретное заседание суда, не передававшееся по каналам реморов.

Поэтому остальные, в отличие от Памира, должны были довольствоваться лишь наблюдением за лицами.

Поднялась еще одна старейшина и, шумно отфыркиваясь, заявила:

- Есть и другой пункт. Пункт, который Вьюн завещала нам как самый первый и главный.

Хор реморов тут же процитировал:

- Первейшей обязанностью реморов является защита Корабля от любых повреждений.

- Но это как раз может стать защитным пунктом в деле Орлеана, - заметила спикер, и ее синее лицо поголубело. - Повреждение признается вредом, если оно причинено столкновением с кометой или неправильным управлением Кораблем. - Ее шлем повернулся к обвиняемому. - На этом ты строишь свою защиту, Орлеан?

- Вот именно,- крикнул он и обернулся к своему компаньону, выкатив глаза из орбит.

Как и планировалось, Памир сделал шаг вперед.

- Уважаемые граждане, - начал он. - Прошу разрешения обратиться к суду. - На его скафандре значились все необходимые данные, и реморы одним взглядом тут же считали его имя, чин и официальный статус.

- Разве это законно? - воскликнула одноглазая старейшина. - Непойманный преступник защищает пойманного?

- Да, оставим сарказм. Говори, Памир. Я хочу тебя выслушать, - остановил старуху третий старейшина, маленький круглый ремор с огненно-красным лицом.

- Да, сейчас не время для сарказма,- подхватил капитан. - Приближаются отряды Бродяг. Они хотят заполучить Орлеана, но от меня тоже не откажутся.

- Ладно, - проворчала одноглазая.

- Я хотел бы, чтобы у нас было время. Время для размышлений, для споров. Для мудрого решения, вынесенного на основе мнений всех здесь собравшихся. Но каждая секунда увеличивает силы Бродяг. Каждую минуту с Медуллы поднимается еще одна стальная машина, привозя солдат, оружие и неся ту смехотворную веру, которая не нужна ни одному ремору. - Он сделал паузу и выслушал данные секретного канала, сообщавшего ему о передвижениях и успехах Бродяг. - Я не стремлюсь быть Премьером. Но законный Премьер мертв или того хуже. Я офицер высокого ранга и в соответствии с хартией Корабля, Премьером на данный момент являюсь я, а Миоцен - самозванка и предательница. И поскольку я уже стою тут перед вами, то осмелюсь напомнить вам вот что. - Он посмотрел на одноглазую, а потом и на остальных старейшин. - Вы служите Кораблю больше сотни тысячелетий, вы исполняете его законы и остаетесь верны заветам Вьюн. Вы служите преданно и храбро. И теперь я хочу от вас - нет, смиренно прошу! - следующего: окажите Бродягам сопротивление. Моей властью, властью временного Премьера, прошу вас не давать им ничего. Ни сотрудничества, ни ресурсов, ни специалистов, ни знания, ни опыта. Разве я прошу слишком многого? Наступила опасная тишина.

- Миоцен ждет беда, - прогудела одноглазая. - Мы еще ответим этим Бродягам…

- Ответим! - подхватила синелицая.

И все заговорили, по всем секретным каналам понесся шум, в котором смешались негодование, беспокойство и грусть. Но негодование звучало громче всего, и Памир подумал, что лучшего момента не будет.

- Так вы обещаете мне не дать им никакой поддержки!? Ничего!

Провели быстрое голосование, и двое из трех старейшин кивнули..

- Мы согласны.

И тогда Памир сделал следующий логический шаг.

- Благодарю. От всей души благодарю. - В принципе, он собирался ускользнуть сейчас из этого почтенного собрания точно так же, как и от Бродяг, но вместо этого он вышел на середину куполообразного здания суда и снова самым проникновенным из всех своих голосов попросил: - Не давайте им ничего.

И достаточно грациозным для тяжелого скафандра движением Памир подогнул колени и смиренно опустился на серую поверхность Великого Корабля.

Отряды Бродяг прокладывали свой путь через толпы прохожих. Памир уже слышал заунывный скрип их скафандров и видел сверкание их шлемов. Но он продолжал сидеть точно так же, как старейшины и Орлеан, ни от кого не скрывая своего хмурого решительного лица и напоминая себе, что ему уже не раз приходилось творить в жизни глупости, подобные только что совершенной.

Правда, глупостей таких было не так уж и много, и все они касалась только его лично. Никто другой при этом риску не подвергался.

Но вот, растолкав последних прохожих, в сумраке появились черно-пурпурные скафандры, марширующие от дверей с высоко поднятыми лазерами. За стеклами шлемов виднелись серые лица - лица потомков пропавших капитанов, чьи суровые черты растворились в мягкой неопределенности бродяжьих черт.

Амуниция солдат выглядела легкой, но их вооружение бесспорно являлось серьезным. Миоцен, или кто-то там еще, сумели рассчитать все как следует.

Памир набрал в грудь побольше воздуха и задержал дыхание, насколько смог.

Два отряда блокировали двери. Третий обшаривал неизвестную им лестницу, ведущую в основание города. Два последних сразу же обнаружили Орлеана и начали его сканировать, так и не опустив лазеров.

- Властью Капитан-премьера, - начал командир.

- Чьей властью? - нестройным хором перебило несколько десятков голосов.

- Мы забираем этого человека в соответствии с законом…

Неожиданно раздался смех. Одноглазая склонила голову, оглядела всех и предупредила:

- Сделаем, как они хотят.

Решительным голосом командир зачитал список остальных подозреваемых в саботаже, а потом, резко взмахнув свободной рукой, поторопил солдат, все еще продолжавших сканирование.

- Быстрей и точней! - пролаял он. - Быстрей и точней!

Но остальные члены команды Орлеана исчезли. Солдаты изучали одного ремора за другим, и на их лицах постепенно стало появляться чувство захватывающего возбуждения от этой дикой охоты, смешанного с чувством страха и инстинктивного отвращения. Сначала они работали сканерами, потом стали просто заглядывать под шлемы.

- Это не тот. Не тот. Не тот. Посмотрите, сэр… Памир скривился и, наконец, выпустил воздух из легких.

На лицах Бродяг изобразилось удивление, и, немного придя в себя, осматривавший его сказал:

- Это же пропавший капитан первого ранга! Это Памир! Командир обернулся, но ничего не сказал.

Все стояли в растерянности, которая была прервана восклицанием синелицей старейшины:

-  Это Капитан-премьер! Он наш гость и находится в нашем доме. Что означает…

- Взять его! - крикнул командир.

- Нет! - оглушительно рявкнула половина реморов.

Командир вскинул лазер.

- Прочь с дороги или я раскрошу к чертовой матери все ваши панцири! Ясно?

Все спокойно остались на своих местах.

Одноглазая сидела на упаковке стандартных компактных бомб. Неизвестно, что подвигло ее на то, что произошло в следующие мгновения. То ли таким образом она захотела выразить свое несогласие с прошедшим голосованием, то ли решила, что после этого ее уж точно не станут так унизительно сканировать - но, как бы там ни было, она сорвала предохранитель и швырнула одну из бомб прямо в середину зала. Все реморы и Памир остались сидеть, как и прежде, только повернулись лицом к стенам, подставив взрыву бронированные спины.

Взрыв был сильным и совершенно беззвучным.

Памир, зажавший голову между ног, оказался едва ли не сплющенным о серую поверхность и сильно ушибся о стену плечом.

Разреженная атмосфера в помещении раскалилась, всех резко подкинуло вверх, лазеры выпали из рук Бродяг - и в следующую же секунду в этой сумятице и хаосе новые руки подхватили оружие и немедленно вывели его из строя.

Памир с трудом встал на ноги.

Его левое колено было выбито, но жесткий скафандр давал возможность ноге кое-как выдерживать его вес.

- Орлеан! - крикнул он трижды, и рядом с ним возникла невысокая фигурка, мотнула головой и скрылась в глубине лестницы.

По круглому потолку полоснул лазер.

- Сюда! - крикнул Орлеан, махнул рукой и помчался со всех ног по узкому едва освещенному проходу. Его скафандр был пробит в нескольких местах, и Памир видел, как из дыр вырываются белые фонтанчики. Сущность Орлеана вытекала в вакуум. Правда, не очень быстро, успел подумать он, больше надеясь, чем зная.

Коридор расходился по трем направлениям, налево, направо и прямо.

Орлеан обернулся и древним привычным движением прижал к подобию рта один из пальцев в перчатках.

- Спокойно, - сказал он и ухнул в черную бездонную дыру.

За ним ногами вперед отправился и Памир.

В этой непроницаемой тьме даже не было ощущения падения. Тело в своем бешеном ускорении не чувствовало ничего, время, казалось, почти застыло, и Памир даже попытался расслабиться, готовя себя к удару о далекий и неведомый пол. Но тут в его ушах раздался неожиданный шепот:

- Памир? - спросил голос. - Ты можешь говорить? Уошен.

- Ты слышишь меня, Памир?

Но он не рискнул воспользоваться даже засекреченным каналом. Кто-нибудь мог услышать его зашифрованную речь и таким образом все равно напасть на след. Но, вероятно, Уошен знала ситуацию, поскольку она продолжала говорить сама, словно они находились совсем близко.

- У меня новости,- сообщила она. - Нашему другу помогли, помогут и нам…

Отлично.

- Но мне надо знать, будут ли помогать остальные друзья. Согласились ли они сражаться на нашей стороне?

В этот момент что-то тяжелое шарахнуло Памира по голове - это он врезался в стену шахты. От этого удара сознание его поплыло, и тут его снова ударило, завертело, и он поплыл в невесомости, как крошечный звездолет… Прикрыв глаза, но не забывая дышать, он сказал Уошен, а заодно и себе:

- Реморы будут сражаться. Кажется, мы начинаем войну.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Унылые

Мое совершенное, мое вечное одиночество поколеблено тысячью звезд и жизнью, бурной и буйной жизнью. Хотя и кажется, что ничего не изменилось. Небеса наполнились солнцами и живыми мирами, жизнь во мне закипела плодотворно и упрямо, процветая вне зависимости от потребности или разумных желаний, как и полагается настоящей жизни. Жизнь - это мир более мощный, чем вражда, он сопровождается великой любовью и невыносимыми поражениями. Жизнь дарит детей из яиц и семян, и из программного обеспечения й холодных кристаллов, и эти дети проходят через череду инкарнаций порождая ту зависть к их невинности, которая всегда разъедает спокойную радость зрелости, даруемой каждому из нас неутомимой рукой времени.

Я почти забыл о Смерти.

О Смерти не как о теории, а как о личной и конкретной трагедии. Я мог только думать об этой уравнивающей вся и всех… Но Смерть как простая и неизбежная последовательница Жизни, казалось, осталась где-то далеко позади, как и мое древнее, свято лелеемое одиночество.

Или, возможно, я никогда и не знал Смерти.

Оказалось, что ее хмурый и самоуверенный лик все-таки неожиданно прекрасен. И этот прекрасный лик покоится на высоком теле, становящемся все больше по мере того, как продолжается резня. Лик ее становится все более и более прекрасным… И тело кормится миллионами душ, вопрошающих:

- Почему не меня?

- Почему я все еще здесь, забытый и одинокий?

Я слышу эти голоса. По моей коже ползут шепоты. Крики. Зашифрованные послания и белый шум электронной почты. И всегда прекрасная Смерть упивается их страданиями.

- Покиньте станцию… Немедленно!

- Атакуйте… Немедленно!

- Видите их? Нет!… Не сейчас, только не сейчас!

- Держись…

- Не здесь!.. Ты видишь? Нет!

- Отступайте!

- Несчастные случаи… Из-за бесчинств… одиннадцать миллионов в результате бомбардировки и двенадцать миллионов, перемещенных в бомбоубежища…

- Они устроили нам ловушку прямо в месте сбора… ядерным…

- Убей меня, если дойдет до этого.

- Убью. Клянусь тебе.

- Восемьдесят процентов несчастных случаев.

- Падай! Падай и закапывайся!

- Саботаж на реакторе окончен. Реактор отключен. Требуются инженеры.

- Как насчет того, чтобы закручивать побыстрее?

- Заключенные будут собраны здесь. Рассортировать в соответствии с данными. Этим буду заниматься я. Потом отпустить домой для дальнейшего расследования или поступить по стандарту…

- Фанатики! - Маньяки!

- Бездушные трахальщики!

- А как насчет того, чтобы и вправду потрахаться? Только быстро!

- Посмотрите, посмотрите! Я хочу показать всем! Это, мои друзья, простые киборги! Они как Унылые! Просто машины со странными потрохами. Вот, потрогайте-ка эти потроха. Потрогайте, потрогайте и понюхайте. Сделайте себе из этого мяса новую одежду! Возьмите как трофеи! Это просто машины и мясо, мясо и машины да дьявольская злоба, уверяю вас!

Несчастные случаи - девяносто два процента. Эффективность общественных мер падает.

- Спасайся, кто может! И как может!

ВНИМАНИЕ: ПРИ ПОСЛЕДНЕЙ ПЕРЕВОЗКЕ ЗАКЛЮЧЕННЫХ ОБНАРУЖЕНА ЗАКАМУФЛИРОВАННАЯ ЧАСТИЦА АНТИМАТЕРИИ. ВСЕХ ЗАКЛЮЧЕНЫХ ПЕРЕД ВЫСАДКОЙ ТЩАТЕЛЬНО ОБСЛЕДОВАТЬ…

- Снова отступайте… На всех работающих катерах…

- Это возрожденные Унылые! И это наша обязанность и наша честь - убивать их медленно, но верно!

- Наш последний город… Сердце Вьюн… оставлен…

ВНИМАНИЕ: ПАССАЖИРЫ ТРЕБУЮТ ИНОГО ОБРАЩЕНИЯ, ЧЕМ РЕМОРЫ. ОНИ НЕ ДОЛЖНЫ ПОДВЕРГАТЬСЯ МАССОВОМУ НАКАЗАНИЮ. ГРАЖДАНСКИЙ КОДЕКС ОСТАЕТСЯ В СИЛЕ, ВСЕГДА. ИЗ СТАВКИ КАПИТАН-ПРЕМЬЕРА …

- Я ничего не скажу вам, Унылые! Никогда, ничего!

- Теперь они зовут нас Унылыми. Что это такое? Я не знаю. Может быть, это оскорбление…

- Дави их! Круши!

- Я закончил, и вы обещали…

- Приятных снов, дружище.

- Мое племя уничтожено. Я один. Часть моей семьи осталась на Счастливой, передайте им…

- Вы, говно! Я Унылый! Мы вас всех перетрахаем! Еще не обоссались? Мы сохраним все наши позиции, вы, суки, попробуйте, возьмите нас. Слабо! Потроха надорвете, корявые!..

- - Все двигатели в безопасности!

- Реактор включить!

- Бродяги продолжают подходить… Все новые соединения… здесь их больше, чем звезд на небе…

- Снова отступление. Как - вы знаете. ПУБЛИЧНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ: В ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ

СРАЖЕНИЕ В РАЙОНЕ ВОССТАНИЯ ОСТАНОВЛЕНО. НОС КОРАБЛЯ В БЕЗОПАСНОСТИ. ГЛАВНЫЕ СИСТЕМЫ КОРАБЛЯ НИКОГДА НЕ БЫЛИ НАРУШЕНЫ. ПАССАЖИРСКИЕ РАЙОНЫ НИКОГДА НЕ БЫЛИ В ОПАСНОСТИ. БЛАГОДАРЮ ЗА ПОДДЕРЖКУ. ИЗ СТАВКИ КАПИТАН-ПРЕМЬЕРА…

- Итак, у нас есть немного времени. Быть может, помедленней закручивать?

- Звучит неплохо.

- Так почему бы и нет?

Глава сорок пятая

Один из генералов поднялся и произнес, стоя рядом с последней голографической картой военных действий с нехорошей улыбкой на лице:

- Реморы почти разбиты.

Но, увидев, что Премьер практически не слушает его, выпрямил спину, расправил плечи и добавил еще более значительным голосом:

- Мы разрушили все их города, убили или заключили в тюрьму большинство населения, их убежища размазали по носу Корабля. У них осталась лишь глупая надежда неизвестно на что. Мадам. - Он сделал самый легкий поклон в сторону Премьера, не сводя бледных усталых глаз с Тилла.

И получил выговор. Серьезный, начальственный.

Премьер улыбнулась саркастической улыбкой и почти шепотом произнесла:

- Праздновать здесь нечего.

- Разумеется, мадам. - Снова легкий поклон. - Я только имел в виду…

Она остановила его движением руки. И вместо ожидаемой речи обвела взглядом всех генералов, включая Тилла.

- Когда мы прибыли сюда в первый раз, я заметила человека. Человека, стоявшего около моста, мужчину, на котором не было ничего, кроме нарисованного от руки плакатика «Конец здесь». - Молчание в зале стало каким-то растерянным.- Я человек занятый, но все же нахожу время, чтобы задавать простые вопросы. - Миоцен покачала головой. - Ясное дело, он был дурак. Один из тех несчастных, чье сознание слишком сузилось и кто не может жить и работать свободно из-за какой-нибудь всепоглощающей, патетической идеи. И этот идиот таскает свой плакатик повсюду вот уже последние шесть столетий. Прямо неподалеку от моей ставки. Вам это известно? Известно ли вам, что он обновляет свою бумажку каждый день, тщательно стараясь не повторить ни цвета, ни завитка на буквах? Почему это так важно для него, я сказать не могу. Два дня назад - то есть в последний раз, когда я покидала штаб-квартиру - я могла бы остановить его на мгновение, задать ему вопрос и заставить его объяснить мне эту странную страсть. «Что же такого важного на вашем плакатике, сэр, если вы сознательно тратите целые столетия на то, что остальным кажется такой ерундой?» - Миоцен тяжело вздохнула. - Но теперь, если бы я и хотела, я уже не могу задать ему никаких вопросов. Я даже не могу ему ничем помочь, что было бы лучше всего, пожалуй. Потому что он исчез. Больше двухсот тысяч утр перед рассветом он вставал и писал свое важное заявление под диктовку своей трудной, непонятной логики… и вот теперь по каким-то причинам дурак не стоит на своем обычном месте уже два утра. Не стоял вчера. Не стоит сегодня, как сообщают мне мои службы. Исчез и все. Так не кажется ли вам, что это все-таки странно?

Счастливая Вилка откашлялась, тоже развернула плечи пошире и решила начать.

- Мадам…

- Нет. Заткнись. - Миоцен грозно поглядела вокруг, словно предупреждая всех. - Меня не интересуют ничьи соображения по этому поводу. Да и по другим тоже. И, честно говоря, судьба этого ненормального волнует меня мало. Меня расстраивает другое. То, что кто-то делает выводы и предположения, не задав сначала самых простых вопросов. И больше всего меня беспокоит мой собственный простой вопрос: «Что еще забыли спросить друг у друга и у самих себя мои высокомерные, мои малоопытные генералы?»

Тилл вышел вперед. Этот брифинг проводил он, поскольку по вполне понятным причинам руководство военными действиями и всю ответственность за них Миоцен отдала именно в его руки. У нее появилось слишком много собственных неотложных обязанностей в такой ситуации. Кроме того, развернувшиеся события были слишком жестоки, чтобы вовлекать в них непосредственно Премьера. Уж лучше пусть ее сын несет всю ответственность за крутые меры. Миоцен продолжала пребывать в этой уверенности и сейчас.

- Вы правы, мадам, - снисходительно заметил Тилл, первым делом демонстрируя генералам, как надо кланяться. Последнее слово летело уже прямо в мраморный пол. - Еще рано называть что-либо победой, мадам. Победа не продается дешево. И реморы, скорее всего, еще только первые наши враги.

- Да, да, именно так! - подхватила Миоцен.

Поскольку брифинг проводила не она, то у Миоцен была прекрасная возможность покинуть его сейчас же. У нее на повестке дня было только очередное проявление своей власти, а не конкретные дела, и потому, резко развернувшись, она пошла к одному из нескольких выходов, ведущих в глубины своих похожих на лабиринт покоев. На ходу она передала Тиллу по частному каналу:

- Когда закончишь, зайди ко мне…

- Слушаюсь, мадам - отчеканил Тилл также по частному каналу и добавил: - Я не задержусь, мама.

Миоцен хотела было еще напоследок оглянуться через плечо, но решила, что это ни к чему. По прежнему опыту она уже знала, что ничего неожиданного на этих лицах не прочтет. Можешь задавать все свои простые вопросы, - сказала она себе, - но не жди ответов, зная, что на все вопросы, приятные или нет, их не существует.

Жилые помещения были весьма странными, и более сомневающиеся в себе люди, скорее всего, избегали бы этих маленьких, уютных, но уж очень просто обставленных комнат. Но новый Премьер никогда и не думала жить где-нибудь в другом месте. Если уж она заслужила кресло бывшего Премьера, то почему бы ей не получить и ее бывший дом? И действительно, после первых недель эти холлы, альковы, заросли и даже огромная старая кровать не доставляли Миоцен ничего, кроме чувства покоя и облегчения.

Но постель была уже занята.

- Как брифинг?

- Все нормально, - ответила она, но на всякий случай подключилась еще раз к каналу и услышала отрывистые неумолкающие речи генералов, прерываемые спокойным и властным голосом Тилла. - Есть ли прогресс? - наконец удовлетворенно спросила она, отключив связь.

- Весьма медленный, - ответил Доблестный. - Да, медленный.

Реморы знали, как можно привести Корабль в полную негодность. Начинало казаться, что так превознесенная некогда Вьюн любовь к Кораблю не значит уже ничего; они продолжали свои атаки с той же ревностностью, как защищали когда-то ее учение. В одно мгновение Миоцен выслушала и обобщила последние сводки о разрушениях и восстановлениях, причем один из каналов отозвался далеко не сразу.

- Проблема вновь выходит на поверхность, - сердито заметила она.

- Об этом я тебя и предупреждал, - Доблестный смотрел на нее яркими серыми глазами, слишком большими для его маленького лица и слишком широко открытыми, чтобы спрятать любую тайну. - То, что мы делаем… этого не надо было бы делать… По крайней мере, с людьми. Глубокие изменения…

- …в небольшой отрезок времени. Я помню, что ты говорил мне это. Да и другие тоже. - Она медленно стала разглаживать форму на плечах, и та постепенно поплыла вниз, обнажая ее мощное, крупное и красивое тело, сиявшее в свете фальшивого солнца спальни.

Миоцен присела на край кровати.

Доблестный подвинулся ближе, но все же заколебался, прежде чем положить ладонь на ее обнаженную грудь. Он, конечно, не любил ее нового тела, и, конечно, она старалась не обращать на это внимания. Новые обязанности требовали слишком много места для трансплантированных каналов, слишком много энергии, и тело было создано в соответствии с этими нуждами. К тому же, робость любовника по отношению к ее новому телу даже нравилась Миоцен, и сейчас она с нежной улыбкой и опущенными глазами следила, как его легкие пальцы нежат широкий круг ее левого соска.

- У нас нет времени, - напомнила она. - Скоро придет Тилл.

Доблестный был благодарен за отказ, но все же отрава чувственности уже настолько завладела им, что пальцы еще какое-то время задержались на соске, ощущая, каким упругим он становится от подступившей крови.

Когда рука исчезла, она надела ночной костюм.

- Ты выглядишь усталой, - успокоившись, заметил Доблестный. - Даже больше, чем обычно.

- Только не говори, мне, что надо выспаться.

- Я и себе-то не могу этого пожелать, - ответил он. Миоцен снова улыбнулась и уже хотела было сказать,

что желает ему быть столь же внимательным к ее сообщениям, как и к ее состоянию, но тут по одному из работающих каналов начался какой-то странный шум, и она успела сказать только первое слово:

- Желаю…

Доблестный ждал, готовый улыбнуться, когда настанет его очередь.

Но Миоцен сосредоточилась на чем-то, что было доступно лишь ей одной.

- Что случилось? - осмелился, наконец, спросить ее возлюбленный.

- Ничего. - Она встала, удивленно посмотрела на свой ночной костюм, словно забыла, зачем надела его. - Ничего, - повторила она. - Подожди меня здесь. Подожди. - Вновь натянула форму и в третий раз, но уже шепотом приказала Доблестному ждать, растворяясь в красном полированном граните стены.

- Но где ты? Где? - бормотал он. Однако стена уже закрылась.

То, что в жилище Премьера были потайные двери, неудивительно. Еще будучи Первым креслом, Миоцен поняла, что в лабиринте комнат и коридоров немало мест для уединения и выходов в случае экстренной необходимости. Удивительно было другое: эти тайники и секретные выходы были достаточно примитивны, плохо сделаны и не имели определенных последовательных продолжений.

Самая большая из потайных комнат, сделанная уже во время ее правления, была заполнена медленно мумифицирующимися головами. Это было место, вполне подходящее для хранения отставленных от должности капитанов, - музей жестокости и банальности. Но комната непосредственно за спальней была поменьше, и никто, даже Доблестный и Тилл, не знали, что в ней есть тайный люк, сооруженный предыдущим Премьером еще во время неожиданной атаки параноиков. Люк этот вел к нигде не зарегистрированному кару, созданному специально для тайных целей и в любое мгновение готовому к работе.

Уже по дороге Премьер убедилась, что ее никто не ищет, и только тогда решила еще раз прочитать послание, которое пришло к ней По одному из самых старых, самых проверенных и тайных каналов, используемых капитанами.

- Вот что я предлагаю, - произнес знакомый голос, и очень знакомое лицо появилось на голоэкране, изображавшем небольшую станцию в самой глубине Корабля, а точнее, секретную будку связи.

Женщина улыбалась, короткие черные волосы свободно развевались, а все лицо носило отпечаток новизны, словно она была возрождена совсем недавно. Она улыбалась странной улыбкой, в которой читались и удовольствие, и обвинение.

- Я знаю, что представляет собой Великий Корабль, - сказала она. - Я думаю, что вам тоже необходимо это узнать.

Уошен.

- Давайте встретимся, - произнесла мертвая женщина. - Но приходите одна.

«Я не собираюсь с тобой встречаться и уже тем более с глазу на глаз», - хотела поначалу заявить Миоцен, едва увидев это лицо и услышав этот голос, но промолчала. Уошен, обратив внимание на ее упрямое молчание, покачала головой и почти разочарованно добавила:

- Все-таки вам придется встретиться со мной. Иного выбора нет.

Миоцен прикрыла глаза, заставив себя сосредоточиться на этом диком послании, на этих глубоких, черных, неутомимых глазах.

- Встретимся в Великом Храме, - объявила Уошен. - В Хаззе. На Медулле. - И вдруг она рассмеялась и посмотрела, казалось, прямо в глаза Миоцен. - Почему же вы испугались? Где же еще во всем мире может чувствовать себя в большей безопасности такая старая, выжившая из ума сука из сук?!

Глава сорок шестая

Флот из катеров, глиссеров и восстановленных каров, замаскированный старой гиперфиброй, несся вдоль бесконечной поверхности Корабля. Все двигатели были приглушены, а каждое судно окружено еще и фальшивыми карами - голографическими проекциями, созданными специально для того, чтобы Бродяги в случае обнаружения палили по ним, а не по страшным призракам былого могущества техники.

Одной из таких посудин правил Орлеан.

Но лучи Бродяг привели в невменяемость робота-пилота и убили главный компьютер, оставив судно на волю запасного пилота.

- Мне плохо. Нужна поддержка. Не полагайтесь на меня,- прошептал тот.

Но ремор не обратил внимания на эти жалобы, обернулся к пассажирам и задал самый короткий вопрос:

- Как быстро?

- Девяносто два, - ответило белое, как молоко, лицо. Имелось в виду девяносто две минуты. Девяносто две.

Слишком долго, да и что может занять столько времени? Но больше Орлеан вопросов не задавал.

Вместо этого он засек вертолет Бродяг, поднимавшийся на горизонте прямо за ними и пытавшийся их поймать.

- Цель! - прошептал он, но его опередили. Двое из пассажиров на корме катера, совсем мальчишки, уже засекли противника и целили в самую уязвимую точку вертолета. Но для наводки их старого лазера требовалось слишком много времени, и сноп сфокусированного света смыл все голографические проекции; пурпурно-белый столб заплясал над поверхностью с неуклюжей грацией, ища, что бы испепелить.

- Попали! Огонь же! - закричали мальчишки.

Но Орлеан вывернул катер, и они только слегка задели столб. Однако вся электроника в радиусе километра оказалась отключена, каждый скафандр съежился до чудовищно маленьких размеров, катер стал подчиняться воображаемым командам, не слыша настоящих. Орлеан чертыхнулся, но сумел сохранить контроль даже после того, как у всех вытекли все жизнеподдерживающие жидкости.

И снова чей-то голос приказал:

- Огонь!

Их оружие трудно было сравнить с оружием Бродяг, но у него были элементы, снятые с главного лазера Корабля - элементы, способные находить и поражать на огромном расстоянии даже цели размером с пылинку. И вот узкий, почти мягкий луч вознесся в яркое небо цвета лаванды, добрался до бронированной цели и заставил ее рухнуть на поверхность.

Раздался нестройный хор восторга.

Все расслабились.

Но рядом с ними появились новые фантомы, мало похожие на реальные корабли. Орлеан, увидев это, понял, что их голопроекции искажены, что они быстро теряют свою форму, и стер их прежде, чем это могли заметить Бродяги.

Теперь надо было полагаться только на собственный камуфляж. И, если возможно, догнать остальной флот, чтобы раствориться среди его бесчисленных фантомов.

Это казалось возможным, по крайней мере, пока.

Женщина, поддерживающая связь цо секретному каналу, наклонилась вперед и тронула его за плечо. Но ложные нейтрино скафандра были сожжены настолько, что не чувствовали столь легкого прикосновения. Однако он каким-то глубинным чутьем догадался, откинулся назад и снова спросил:

- Когда?

- Сорок.

- Команды саботажа шли по расписанию. Через двадцать, две минуты они должны быть уже в бункере.

Женщина снова заговорила, но ее прервало сообщение компьютера: «Я полностью отключаюсь. Могу продержаться еще только одиннадцать минут. Это обещаю».

- Твою мать, - выругался Орлеан и шепотом обратился к остальным: - Извините. Крыши у нас нет. Ваши идеи? Любые!

Впрочем, он ничего не ожидал, ибо в белевших перед ним лицах видел только слабое разочарование, но и оно обещало улетучиться спустя несколько мгновений. Все это было результатом двух недель войны. Эмоции стали преходящи и неуловимы. - Развернемся, - вяло сказал один из наводящих мальчиков. - Развернемся, атакуем этих сволочей и хотя бы нескольких да уничтожим.

Нет, так они не убьют никого, кроме себя.

Орлеан снова завозился в кресле, и все увидели его лицо, на котором тяжелая радиация выжгла почти всю плоть, оставив изуродованные кости и разъеденные провалы. Янтарные глаза болтались, клыки висели на ниточках. Тем не менее решительно сжатый рот объявил:

- Это не выход. - Десятки лиц прикрыли невероятное разнообразие глаз - знак высочайшего уважения реморов. - Я знаю одно место. Это, конечно, не бункер, но за укрытие сойдет. - И добавил: - По крайней мере, можно надеяться. - И направил катер по новому курсу.

И снова женщина тронула его за мертвое плечо.

Неужели она хочет опять сообщить ему время?

Но она только хотела почувствовать его, пока он выкачивал из себя и реактора последние капли энергии. И, сосредоточившись на легком прикосновении ее руки, Орлеан вдруг почувствовал- себя фантастически, фантастически древним.

Реморы существовали за счет того, что поверхности Корабля постоянно требовался ремонт.

И ремонт этот они делали хорошо. Хотя и не блестяще. Когда нужно было заполнить новый кратер, оставшийся от очередного взрыва, им не хватало скорости. Гиперфибра, особенно ее наиболее высококачественные сорта, требовала более бережного отношения. Также бывали и ошибки. Гиперфибра, плохо уложенная, пузырилась. Пузыри ослабляли обшивку. Но всегда в первую очередь важно было время, ибо любая задержка с ремонтом означала возможность получить в очаг столкновения еще одну комету и тем самым усугубить повреждение.

«Лучше оставить трещину, - говаривала Вьюн, - стройте вокруг, защищая и сохраняя ее. И помните: сегодняшняя трещина завтра может стать сокровищем».

Глубокие трещины находились далеко от носа корабля. Тайные туннели вели в помещения, огромные настолько, что могли бы вместить всех оставшихся в живых реморов, и туда в последние десять дней были отправлены запасы техники и оружия. Таким образом были созданы последние крепости, взять которые было бы очень и очень непросто.

Но туда Орлеану было не добраться. Умирающий катер едва мог протянуть километра четыре до маленького, менее укрепленного прибежища. Орлеан обнаружил его давно, во время посещения одного из белоснежных мемориалов реморов, чтобы в очередной раз перечитать имена погибших старых друзей. Это случилось несколько столетий назад, когда он проводил какой-то очередной тур по поверхности. Рядом с мемориалом находился канал из замороженного газа, ведущий под слой гиперфибры, в низкий, неосвещенный и неглубокий пузырь.

- Бегом! - приказал он, когда катер окончательно заглох.

Скафандры придают силу, но никак не скорость. По гладкой серой равнине, как во сне, с той же замедленностью и вязкостью движений, бежали мужчины и женщины. Бели бы не мемориал, они бы сразу же растерялись, отстали, погибли. Но белая вершина сияла перед ними, давая возможность видеть, что они все-таки продвигаются вперед, и разум каждого твердил: «Мы все ближе. Ближе» , и губы шептали: «Уже недалеко», и каждый обманывал себя и других с отчаянной серьезностью: «Еще всего несколько секунд. Шагов. Сантиметров».

На небо они не обращали внимания.

А между тем лавандовый огонь защитных полей становился все ярче, захватывая все большее количество газа и микроскопической пыли. Гигантские лазеры продолжали наносить удары, уничтожая людей и здания, и древнее гигантское солнце поглощало простые звезды, которые, умирая, почти касались Корабля.

Яркая вспышка света полоснула откуда-то сзади.

- Катер! - крикнули мальчишки.

Орлеан замедлил бег и оглянулся, чтобы увидеть новые вспышки. Их преследовали лазеры и беззвучные на расстоянии взрывы нуклеарных мин, действовавших по принципу самодетонации.

И он снова побежал, падая и не переставая думать о том, что у них еще есть время, хотя прекрасно знал, что его уже нет. Наступала армия Бродяг, армия монстров, и если верить последнему расписанию, у них оставалось всего три минуты, прежде чем…

Прежде чем…

Орлеан заставил себя перестать думать и, подняв глаза к небу, спокойно и честно сказал себе: «Всего еще несколько шагов».

Высокий мемориал уже можно было охватить взглядом, но он по-прежнему был еще слишком далек, чтобы стать убежищем. Орлеан посмотрел на поверхность Корабля и заставил серверы на ногах высушивать ее с каждым шагом, чтобы стало легче идти, и задействовал все мускулы, чтобы увеличить эти шаги. Но от того, что теперь ему стало легче, он не переставал ужасно ругаться.

- Поспешим, - произнесла женщина с белым, как молоко, лицом.

Он поднял глаза и увидел, что безнадежно отстал.

- Быстрее, - снова сказала женщина и неуклюже махнула ему длинной яркой рукой.

Скафандр Орлеана был уже почти в полной негодности. Он знал это еще до того, как датчики сообщили ему о зияющих прорехах в защите. Война и невезение привели к порче обеих ног, и они заплетались все больше и больше с каждым шагом.

- Вот блядство, - пробормотал он и заставил мускулы снова поднять ноги и снова опустить их.

Скафандр стал фантастически тяжел, однако и цель все приближалась. Она находилась уже мучительно, мучительно близко. Орлеан захрипел и сделал еще несколько шагов, но потом смог только остановиться и окончательно застыть без движения. Его прекрасные глубокие легкие судорожно втягивали свободный кислород, выжимаемый из собственных жидкостей организма, спасительно наполняя им черную кровь, которой требовалось всего несколько секунд, чтобы очистить мускулы от токсинов и сделать их снова пригодными к работе.

Его люди были уже у основания мемориала и один за другим скрывались в крошечном невидимом отверстии.

- Поторопись! - снова позвала его женщина и махнула уже обеими руками, и что-то пугающе проскользнуло в ее белом лице.

Орлеан сделал шаг, зашатался и встал. Снова судорожно вздохнув, огляделся назад, прикидывая расстояние, которое прошел. По серой равнине катили, то застревая, то набирая скорость, бронированные повозки. Следуя какой-то бродяжьей логике, каждая была сделана в виде жука со сложенными сзади бесполезными крыльями и многочисленными членистыми ногами, которые держали оружие. Один лазер выстрелил, слепящий свет вспыхнул над ним, ударил по мемориалу, а потом снова зашарил в пространстве… Белый шпиль расплавился и рухнул рядом с основанием. Все это происходило в полной тишине, придававшей сцене мрачную, таинственную торжественность.

Второй выстрел расплавил низкое основание.

Но где женщина, где остальные?

Орлеан не видел ни их, ни чего-либо другого, кроме лужи расплавленной гиперфибры. Может быть, они уже под землей и спаслись?

Он продолжал твердить себе, что это вполне возможно, что даже, скорее всего, это именно так… и спустя несколько мгновений даже обнаружил, что снова бежит, что слегка восстановившиеся ноги снова уносят его от безжалостной, неостановимой армии уродов.

Но выглядел он жалко.

Орлеан добрался до края расплавленного основания и увидел, что надеяться больше не на что. И он развернулся и посмотрел прямо на своих преследователей. Они находились почти рядом. Видя, что он один и совершенно безоружен, они стали тянуть время. Может быть, они хотели взять его как ценного пленника, а может быть, главный монстр решил наградить их за поимку живьем такого важного государственного преступника, как ремор Орлеан…

Он сделал бесконечно медленный шаг назад.

Гирперфибра была фантастически горяча, глубока и полна пузырей освобождающегося газа, но благодаря наплыву энергии быстро самовосстанавливалась. Получалась плохая, очень низкого качества гиперфибра, и кто-нибудь когда-нибудь непременно начнет ее латать и заменять, и построит на этом месте еще больший мемориал… Скафандр Орлеана состоял в общем-то тоже из гиперфибры, но из блестящей гиперфибры самого высокого качества. Она могла противостоять жару. Да, плоть пойдет пузырями и начнет вариться, но можно сохранить бриллиантовое стекло шлема и тогда… может быть… может быть…

Он сделал еще один шаг назад.

И оступился.

Вес его реактора и рециркулирующей системы частично утащил его под раскаленную поверхность, и боль стала бесконечной и непереносимой. Но в следующее мгновение ее не стало совсем. Орлеан сквозь свое алмазное стекло еще долго видел огромное торжественное красное солнце, касавшееся защитных полей, и белые вспышки лазерного света… а потом потерял чувство времени, возможно, пытаясь погрузиться все глубже и глубже в гиперфибру…

Неожиданно, без малейшего предупреждения защитные поля испарились и все лазеры открыли огонь по приближавшейся опасности.

А спустя еще секунду полился неожиданный яростный дождь…

Глава сорок седьмая

Увидев машину Бродяг - маленький кар, спроектированный в виде бабочки-медянки, - Уошен и остальные забрались подальше в эпифитовый лес, в камуфлированный блиндаж, и оттуда наблюдали, как кар сел на речном берегу. Это мог быть кто угодно, и потому вся группа какое-то время не выдавала своего присутствия. Но из кара выпрыгнул человек с лицом Памира, попинал большими ботинками гравий и усталым низким голосом позвал, перекрывая рев реки:

- Уошен! Я снова отгадал твои мысли. - Он обернулся к лесу. - Ладно. Я тебя не виню. Мне самому никогда не нравилась эта часть нашего плана. - Он поднял глаза от гравия, каким-то образом угадывая направление.

- Ты можешь меня видеть? - Уошен поднялась из зарослей вскидывая к плечу лазер.

- Уже давно вижу, - несколько таинственно ответил он и махнул рукой на кар. - Машину я спер, все следы заметены, все вычищено и перерегистрировано, если, конечно, мы все просчитали правильно.

Появились Кви Ли, Перри и последним - Локи.

По каньону прошло неожиданное дуновение. Один из новых имплантированных каналов сразу же сообщил Уошеи то, о чем она уже догадалась: о поверхность ударилась комета, начисто разрушив тысячу кубических километров защитного слоя.

- Если ты идешь, то это надо делать сейчас, - крикнул Памир. - И если этого не сделать сейчас, то все сделанное прежде будет напрасно.

- Может быть, он прав, - Кви Ли тронула Уошен за рукав с материнской заботливостью. - Но, может быть, тебе не надо этого делать.

Они спускались на гравийный пляж.

- Ты везучий на такие дела. Проверь-ка себя еще раз. Локи хмуро кивнул и юркнул в оставленный кар.

- Нам нужна приманка, и приманка убедительная. Умная и существенная. Что же еще им можно предложить, кроме меня?

Все молчали.

- А что насчет Миоцен? - спросила Уошен.

- Она получила твое приглашение двадцать три минуты назад, - ответил Памир. - Но до сих пор мы не засекли ни одного передвижения в нашем направлении. Впрочем, путешествие долгое и незапланированное, и поскольку она все-таки подозревает засаду, я не думаю, что она поедет с большой скоростью или по обычным маршрутам.

Сильное сотрясение вновь прошло по всему телу корабля.

- Пик, - предположил Перри.

- А каково официальное объяснение? - поинтересовалась Уошен.

- Ублюдки реморы, - усмехнувшись, объяснил Памир. - Официально именно они объявили себя врагами Корабля. Правда, сейчас в течение десяти-двадцати-пятидесяти минут ремонт будет произведен, поля восстановлены, а потом в течение дня они умертвят последнего ублюдка. Вот так.

Один за другим раздались еще два глухих удара.

- Все готово! - крикнул из кара Локи.

Уошен запрыгнула в машину и на секунду задержала дыхание. Что-то волновало ее, и потребовалось не менее нескольких секунд, прежде чем она смогла разобраться в причине этого волнения. Нет, ее волновало не то, что она выступала в качестве приманки. Опасность есть опасность, и в любое другое, мирное время сердце ее стучало бы так же громко. Но, может быть, это происходило оттого, что она возвращалась на Медулла оссиум после столетнего отсутствия? Она возвращалась… домой…

Уошен махнула рукой Кви Ли и Перри.

- Спасибо тебе за эти дни, - быстро, дрогнувшим голосом сказала она Памиру, и стальная дверь захлопнулась за ней сама собой.

Служба безопасности Бродяг находилась в постоянной готовности.

Она не знала промахов и неудач.

И она оказалась совершенно не готова к вторжению всего двух людей: известного погибшего капитана и ее еще более известного сына.

- Но вас давно нет, - со смешанным выражением ужаса и смущения сказал Локи человек в форме службы безопасности. - Мы долго искали ваше тело, сэр. Мы думали, что вы убиты еще тогда, в первые дни.

- Люди ошибаются, - сухо заметил Локи. Офицер кивнул и запнулся, не зная, что же теперь делать.

- Я выполнял задание, - не дав ему задать вопрос, ответил Локи. - Задание. По просьбе самого Тилла. - Он говорил с ноткой властности и значительности, подразумевая, что ничего не может быть честнее этих слов. - Я был отправлен восстанавливать свою мать. Всеми способами и любой ценой.

Офицер как-то съежился в своей черной форме и растерянно спросил:

- Но я должен запросить инструкции…

- Обратитесь к Тиллу, - насмешливо посоветовал Локи.

- Сейчас, сейчас,- забормотал офицер.

- Я подожду в каре, - величественно сообщил Локи. - Если вам, конечно, не нужна моя помощь.

- Слушаюсь, сэр, - только и оставалось сказать офицеру.

Погранпункт был устроен в самом узком месте туннеля. Мимо вниз и вверх быстро сновали машины. Уошен смотрела, как двигаются огромные стальные механизмы, сделанные по образу и подобию молотокрылых; пустые опускались вниз в пасть шириной около километра, а навстречу им поднимались другие, загруженные припасами и людскими резервами для латания дыр в постоянно нарушаемых линиях Бродяг.

Чудовище войны оказалось ненасытным. И, что являлось, быть может, самым опасным для Корабля, не прекращалась дикая, охватившая всю команду и пассажиров, паника.

Уошен прикрыла глаза, включив внутренние каналы. Запищали, заверещали коды, появились изображения. Мелькали улицы и площади, заполненные испуганными, озверевшими пассажирами. Гневные голоса проклинали нового Премьера, да и старого, впрочем, тоже. И Бродяг. И реморов. И очевидную тупость. Потом она увидела, как град камешков и космической пыли, падая на третьей световой скорости, размазывает по поверхности корабля машины Бродяг, как их жуткие монстры превращаются в яркий свет и непереносимый жар. Армия попалась в отчаянную ловушку реморов и должна была погибнуть в течение ближайших нескольких минут. Но на место погибшей придет новая армия, Уошен знала это. Она зажмурилась, потом вновь открыла глаза и увидела поднявшиеся на битву новые машины. И среди этого хаоса закодированных посланий, приказов и отчаянной мольбы она вдруг услышала один очень тихий и незначительный вопрос. На него сразу же последовал фиктивный, хотя и вполне правдоподобный ответ, умело поданный через фиктивную расшифровку.

Компьютер погранпункта принял его, но, будучи весьма мало натаскан в такого рода делах, сообщил:

- От Тилла. Удостоверение.

- Вам велено отправиться в тюрьму, сэр, - с видимым облегчением сообщил офицер Локи.

- Благодарю, - ответил тот и, нажав рывком на газ, двинул кар вниз сразу же вслед одно из пустых молотокрылых машин, развив такую скорость, что все поднимавшиеся вверх посудины просто слились в одну непрерывную унылую линию. Казалось, весь Медулла оссиум поднимается вверх, стремясь полностью овладеть бесконечным и опасным универсумом.

- Все изменилось, - вещал Локи.

Он едва смог описать новый Медулла оссиум, или, вернее, описал его, как хороший поэт, с иронией и грустью. Словом, Уошен ждала воплощения именно этих описаний.

Она знала, что Преданные закончили мост Миоцен, затем с помощью ресурсов Бродяг он был улучшен настолько, что теперь по нему поднимались целые армии. В старом базовом лагере разместились инженеры, которые срочно восстанавливали туннели и машины. Энергию и другие полезные материалы добывали теперь в основном из мира внизу. Лазеры с пугающей скоростью расширили старый туннель, гиперфибру тщательно сохранили и заново очистили, и даже наложили еще один, новый слой. Потом этими же лазерами сделали второй, параллельный туннель, более широкий и пригодный для передвижения больших масс техники и людей. Его назвали Хребтом, и он соединил Медуллу с Кораблем, делая их не только единым организмом, но и пространством.

- Начиная отсюда - все наша работа, - с некоторой гордостью заметил Локи.

Туннель неожиданно стал уже, но мимо в молчаливом вакууме все так же скользили вверх молотокрылые машины.

- Насколько они прочны? - поинтересовалась Уошен.

-  Прочнее, чем ты думаешь, - почти с обидой ответил Локи.

И снова Уошен прикрыла глаза и увидела перед собой картины войны. Но сейчас Бродяги отступали или умирали, и большая часть соединений реморов тоже погибла. Не было видно ничего, кроме красноватого свечения полей поверхности, поднимавшегося кверху жара от столкновения да красноватого отсвета проходящего солнца.

Она отключила все каналы, но глаз так и не открыла.

- Мне нужен срочный пропуск на Медулла оссиум, - вдруг требовательно заявил кому-то Локи. - У меня с собой важный пленник.

И в который раз Уошен спросила себя: «А что, если…»

Локи сам предложил доставить ее сюда. Сам нашел рабочие проходы через системы безопасности, и пока путешествие шло вполне благополучно. Именно такая кажущаяся легкость и заставляла Уошен думать: а не уловка ли все это? А что если Тилл сказал своему старому другу и брату: «Я хочу, чтобы ты, так или иначе, нашел мать. Нашел ее ради нас обоих. Найди ее и верни домой, причем используй для этого любые средства. Я благословляю тебя на все, что ты сочтешь нужным».

Такой вариант возможен.

Он всегда возможен.

Она вспомнила тот день, когда они с Дью шли за своим сыном в джунгли. Ведь тогда Локи беспрекословно подчинялся Тиллу. И, каким бы невероятным это ни казалось сейчас, сегодня могла повториться та же история. Конечно, Локи никого не предупредил о готовящемся восстании и о плане реморов убрать защитные поля корабля. Хотя, быть может, Бродяги сами допустили эти события ради достижения каких-то иных великих и с трудом вообразимых целей.

Она думала об этом снова и снова, и с видимым трудом отказывалась от тех или иных вариантов развития событий.

Машина перед ними притормозила.

Локи обошел ее и продолжал спускаться все дальше на то же невидимое дно.

Возможно, он угадал материнские мысли. Или это был просто момент, когда двое думают об одном и том же.

- Я никогда не говорил тебе, - начал он. - Или говорил? Один из фаворитов Миоцен выдвинул некое объяснение работе силовых полей.

- Какой фаворит?

- Доблестный. Ты видела его?

- Однажды. И совсем мельком.

Они проплывали мимо доков, где тысячи пустых молотокрылых машин стояли в ожидании, когда их трюмы опять набьют оружием и войсками.

- Ты знаешь, как это происходит с гиперфиброй, - продолжал Локи. - Как границы усиливаются благодаря укрощению квантового изменения.

- Я никогда не понимала как следует этой теории, - призналась Уошен.

Локи кивнул, принимая это, улыбнулся и обернулся к матери. Лицо его больше не выглядело печальным.

- Доблестный утверждал, что так называемые контрфорсы есть по сути своей не что иное, как непрерывные истечения энергий, крепко связанные с нормальной материей. Они обнажены, и Пока у них есть энергия, очень напоминают нечто материальное.

Если это так, подумала она, то это основа для новых фантастических технологий.

- И что сказала насчет этой гипотезы Миоцен?

- Если это так, то мы получим колоссальное орудие. Если только, конечно, мы сможем понять, как их дублировать.

- А Тилл? - немного замявшись, спросила Уошен. Но Локи, казалось, не понял ее вопроса.

- Доблестный был очень обеспокоен, - заметил он. - Закончив все расчеты, он начал говорить всем, что вытягивание энергии из ядра Медуллы - это то же самое, что и вытягивание ее из контрфорсов. Что мы, таким образом, постепенно ослабим всю конструкцию, и если не принять всех мер предосторожности, можно разрушить и сам Медулла оссиум, и весь Корабль.

Уошен слушала и не слышала.

Кар прошел уже несколько контрольных дверей и сбрасывал скорость, чтобы остановиться на ближайшей стоянке. Туннель неожиданно кончился, открывая внизу бриллиантовый шар, широкий мост в его центре и видимый со всех сторон Медулла оссиум. Она думала увидеть его в темноте, но тем сильнее поразили ее глубокие серые сумерки и бесчисленные огни, мерцавшие на его железной поверхности, где каждый маленький огонек отчетливо просматривался в горячей и сухой атмосфере.

Медулла оссиум стал одним огромным, не прерываемым джунглями и железом городом.

И, несмотря на все предупреждения и рассказы, Уошен. испытала пронзительную, острую тоску.

- Тилл прислушивался к беспокойству Доблестного, - наконец, ответил Локи, будто до него только что дошел вопрос матери. - Он ко всему прислушивается и обо всем думает. Но знаешь, что он сказал ему? Что он сказал всем нам?

Повинуясь какой-то неслышной команде, кар повернул к мосту, прямо к его открытой шахте. Прямо к дому.

- Так что же сказал Тилл?

- Что контрфорсы слишком сильны, чтобы их можно было так вот просто разрушить, й что он уверен в этом. Потом он улыбнулся - ты знаешь, как он может улыбаться! - и повторил: «Они чрезвычайно сильны. Иначе это было бы слишком просто. Строители так не делали…»

Глава сорок восьмая

Раздался долгий, пронзительный и явно тревожный свист.

- Спокойно, - проворчал Памир, словно это было необходимо - словно кто-то мог услышать их здесь.

- Она идет, - сказал переводчик из груди Бесшабашного. - Я вижу Премьера-самозванку. Послушай, один хороший выстрел, и она испарится навеки.

- Нет, - отрезал Памир и обратился ко всем. - Будем ждать. Ждать.

Он говорил это пяти сотням человек, включая семерых выживших капитанов, и вдвое большему числу Бесшабашных. Но вся эта армия была занята сиюминутными делами, необходимыми для данного случая тренингами. Нужно было своевременно обнаруживать и обезвреживать все ловушки противника, тайно запустить не работавшую в течение миллиардов лет технику и, кроме того, согласовать все свои действия с действиями еще двадцати других команд, каждая из которых работала по своей программе. Совокупные действия всех групп должны были привести к выполнению единого плана, фантастичность которого становилась все ощутимее с каждым мгновением.

- Расстреляю к чертовой матери, -снова просвистел Бесшабашный.

- Себя расстреляй, - огрызнулся Памир.

Это было опасное и очень нехорошее оскорбление: суицид презирали все.

Но Бесшабашный знал Памира очень давно и уважал его по-настоящему, без всякого притворства, а потому проглотил оскорбление без комментариев. Вместо этого он вытянул свой огромный палец и указал на точку, быстро двигавшуюся по трубопроводу.

- Это машина псевдо-Премьера, - сказал он человеку. - Она, она! И надо действовать, пока не поздно. Если позволите…

- Выдать нас? Оба умолкли.

Памир покачал головой, словно пытаясь избавиться от усталости и отвращения.

- Миоцен - не идиотка. Замаскируй сканер и проверь Бродяг, да и машину, когда будешь проходить мимо. Ее, как пить дать, на борту нет. Даже торопясь, она знает свое дело.

Бесшабашный приготовился, его руки и мозг уже посылали приказы спрятанным датчикам.

Памир прильнул ближе к наблюдательному окну, глядя, как стальная машина поднимается и опускается за их убежищем. Кар представлял собой крошечный кусочек гиперфибры, едва различимый невооруженным глазом.

- Кого видишь? - спросил Памир через несколько секунд.

- Пассажира.

- Что за пассажир? - вздрогнул Памир.

- Оформленный свет, - признался Бесшабашный. - Голография, похожая на псевдо-Премьера.

В ответ Памир лишь быстро кивнул. Миоцен могла спокойно проскользнуть в одной из пустых машин, перевозивших войска, никому ничего не сказав о своем перемещении… на случай, если догадывалась, что по дороге ее ждут враги…

Тишину прервал неожиданный низкий ропот, похожий на отдаленный рев. Люди и Бесшабашные стали оживленно переговариваться, уточняя, атака это или новое столкновение.

- Столкновение,- пролаяло несколько голосов.

- Размеры?

- Повреждения?

Крупная комета ударила неподалеку от порта Эрайнайдай, и, глядя на свежую информацию, Памир понял, что взрыв был чудовищным, а разрушения - рекордными. Он поймал себя на мысли, что хочет отдать приказания реморам, Орлеану или кто там остался в живых, чтобы поля были немедленно восстановлены. Но это делать еще рано.

- Продолжайте работу,- приказал он всем, включая себя самого, а потом переключился на изображение происходящего далеко внизу, выбрав из всего скопища одну стальную машину и глядя, как она проходит горло туннеля, потом, немного задержавшись, погранпункт, а затем падает вниз в невидимые глубины.

- Мы готовы! - неожиданно раздался у него в ушах шепот командира одного из отрядов.- Большой вентиль наш.

И в то же мгновение другой голос - переведенный рык инженера Бесшабашного - провозгласил:

- Мы готовы. Несмотря ни на что, идем впереди расписания!

«Неужели все получится?..» - позволил себе подумать Памир.

Сердце отчаянно забилось где-то у него в горле, и голос почти сорвался в тот момент, когда он спросил сидевшего рядом:

- Ну, а мы?

- Почти, - просвистело в ответ. Наступила пауза.

Но следующий свист оказался ругательством.

- Вот говно, - сказал один из Бешабашных обиженно и зло.

- Что-то не в порядке? Только не говори мне, что это помпы…

- Нет, - и толстый с огромным острым ногтем палец указал на одну из поднимавшихся машин, которая остановилась прямо перед ними, выпустив антенны и лазеры. Вооруженные солдаты уже маршировали через открытые люки.

- Мой лазер… - простонал Бесшабашный.

- Может, это обыкновенный патруль, - предположил Памир. - Или кто-то из них заметил утечку энергии…

- Если сейчас все сорвется, я застрелюсь, - снова простонал чужой.

- Ладно, - разрешил Памир.

Он отошел от окна наблюдения и экранов и шагнул в проход, который сам помогал строить сто лет назад. Люди сидели тихо, почти незаметные в темных углах. Гигантские помпы казались окутанными древней мглой. Они были до примитивного просты: гладкие баллоны и яйцевидные капсулы из гиперфибры скрывали в себе технику, настолько простую и крепкую, что она могла простоять миллиарды лет в ожидании, когда ее снова пустят в ход.

Они находились именно в той самой насосной станции, которую капитаны использовали в качестве блиндажа. Бродяги всячески искали ее, но благодаря хитроумным действиям капитанов она так и осталась необнаруженной. Патрули оказывались здесь лишь случайно. Но солдат прибыло слишком много, требовалось охранять бессчетные километры трубопровода. К тому же шла война, и потому Памир рискнул устроить здесь наблюдательный пункт.

- Как готовность? - шепотом спросил он свою команду.

- Готов, - ответило несколько, голосов.

- Сейчас, - прошептали несколько других.

Памир вернулся к наблюдательному окну и экранам, прикидывая, когда Бродяги окажутся здесь.

- Готов, - послышался еще один, а за ним и другие голоса.

- С тем, что у нас сейчас под рукой, мы справимся, - важно заметил ближайший Бесшабашный.

Да, не все помпы оказались в идеальном состоянии, и далеко не все вентили находились под контролем, но дело можно было провернуть и с имеющимися. То, о чем он мечтал в апартаментах Кви Ли, и то, что порой представлялось ему лишь сном… теперь оказалось неизбежной реальностью… как-нибудь… как-нибудь… Изо всех открытых ртов просвистело:

- Давай! Вышвырнем этих монстров из универсума навсегда! Сейчас же!

Но Памир не поддержал их.

Он снова и снова вглядывался в окно, видя, как строй жукообразных машин готовится к нападению. На экранах появилась вспышка, обозначавшая еще одну опускавшуюся машину, причем опускавшуюся быстро и не выказывавшую ни малейших признаков осторожности.

- Внимание, - предупредил он свою маленькую армию. И затем передал дальше в радиусе тысячи километров: - Кончайте приготовления! Выполняйте немедленно!

Чужие пронзительно и злобно засвистели и застрекотали, и у переводчика хватило чувства такта не переводить сказанного.

- Мы ждем, - повторил Памир. - Мы ждем. - И уже себе под нос добавил: - Этой сумасшедшей ловушке следовало бы быть малость побольше набитой.

Глава сорок девятая

Почти пять тысячелетий было потрачено на то, чтобы выбраться наверх, к свободе. Сильные духом исполнили то, что казалось решительно невозможным, из ничего создали общество, создали его судьбу и его веру. Как еще можно было назвать это, как не эпосом, думала Миоцен. И все же нечто заставило ее забыть эти годы подъема, и теперь она снова с замиранием сердца опускалась вниз лишь потому, что ее мертвая коллега и когда-то почти подруга прислала ей несколько слов, обещая встречу и необыкновенную историю.

Конечно, это была какая-то шутка.

Миоцен и чувствовала, и понимала это.

Но даже с этим ощущением она все же оставила свое безопасное убежище. Но насколько колоссальна эта ловушка, она начала понимать лишь тогда, когда реморы просто отключили защитные поля корабля. Впрочем, даже и после этого она продолжала спуск. Имея возможность уйти куда угодно в любой момент, она все же продолжала отдавать приказы и директивы, ободрять и угрожать, помогая поддерживать уверенность в том, что восстание будет подавлено, и очень быстро. Так победно она добралась до верха нового моста, вышла из пустого молотокрылого и направилась к другой ожидавшей ее машине. Но тут, глядя на темное лицо Медуллы, вдруг остановилась в нерешительности, остановилась всего на мгновение…

Дежурный охранник - человек с квадратным лицом по имени Гольден - подошел поближе и, улыбаясь, посмотрел на Премьера Корабля.

- Я отправил их прямо вниз, мадам, - гордо отрапортовал он. - Прямо вниз.

- Кого? - вынуждена была спросить Миоцен.

- Локи и его пленницу, - ответил он удивленно. - А кого же еще?

Миоцен молча опустила веки. Но перед ее внутренним взором все еще стояли холодные огни Медуллы и его черное железное лицо. Она видела их лучше, чем открытыми глазами. И чувствовала облегчение вкупе с живой, не знающей границ радостью.

Если это чья-то ловушка, то Уошен может быть в ней только приманкой,- поняла она и напомнила себе, что в ее распоряжении все еще находятся огромные ресурсы, колоссальная власть, море опыта, ума и жестокости…

Она быстро пересмотрела все возможные варианты развития событий и способы урегулирования, но вновь сделала тот же выбор, хотя и с новой решимостью.

- Хорошо, - одобрила она, поднимая веки, стараясь не смотреть на улыбку тупого в своей идиотской гордости лица. - Благодарю за помощь.

Она села на переднее сиденье машины без окон, и, произнеся всего лишь одно слово, снова полетело вниз, все быстрей и быстрей. Старые ослабевшие контрфорсы на секунду лизнули ее мозг, превратив ее в восторженную и всем довольную женщину, всего лишь на несколько мгновений лишенную ума.

Глава пятидесятая

Администратор Храма по-прежнему носила серую робу, положенную ей по чину, и по-прежнему боролась со всем, что могло угрожать плавному течению ее жизни. Она привстала, глядя на приезжих с нескрываемым ужасом, скрестила на груди руки, коротко выдохнула и сказала прямо в лицо Уошен:

- Нет. Вы умерли героем - так и оставайтесь же им!

- Я пыталась. Пыталась изо всех сил, моя дорогая, - не выдержав, громко рассмеялась Уошен.

Но вперед выступил Локи, приблизившись к женщине едва не вплотную и быстро заговорив так, чтобы не оставалось сомнений в том, кто здесь начальник.

- Нам нужен один из покоев замка. Какой - не важно. И вы лично проведете туда ваших новых гостей, а затем оставите нас. Ясно?

- Каких гостей?

- А тех несчастных, что заперты в библиотеке. - Женщина возмущенно и беспомощно открыла рот, но Локи не дал ей произнести ни звука. - Или вы хотите быть уволенной, дорогая? И отправиться в составе одного из доблестных отрядов туда, наверх? - Рот закрылся. - Итак, у вас есть свободное помещение?

- Альфа, - прошептала администратор.

- Значит, мы будем ждать там, - отрезал Локи, и подождал, как капитан, пока женщина отдаст неизбежный поклон.

Путь к Альфе оказался коротким, но впечатляющим.

Уошен приготовилась увидеть огромные изменения, но переполненный народом и высушенный мир остался снаружи. Здесь же коридоры были почти пустынны и по-прежнему, как она и помнила, украшены рядами растений в горшках. И хотя воздух был суше, чем раньше, и даже, может быть, чище, в нем все так же витал запах Медуллы! Запах ржавчины, пыли и тяжелых металлов, не говоря уже о странном аромате, который можно было бы так и назвать странностью.

И Уошен подумала, что это приятный запах.

Случайный прихожанин поклонился Локи и в ужасе отшатнулся от Уошен.

Она заметила, что все встречавшиеся ей похудели, словно в стране царил голод, но люди, как прежде, были одеты в простые чистые одежды, сделанные далеко не из собственной кожи. Уцелевшая традиция Преданных? Или, может быть, голодные люди не могли восстанавливать себя настолько быстро, чтобы делать одежду из самих себя?

Но она ни о чем не спросила сына.

Охваченная внезапным нетерпением, Уошен вошла в зал, где от ее присутствия автоматически зажегся свет. Куполообразный потолок не изменился, он по-прежнему пытался казаться небом, и над полированными стальными поручнями бриллианты по-прежнему изображали недосягаемый мост. Но этот мост был шире, сильнее и лучше защищен, чем первоначальный проект Ааслин; трубопроводы шли по двум шахтам, ныряли в бывший базовый лагерь и уходили дальше наверх.

Хребет.

- Это модель? - не удержалась она.

- Это голографическая проекция нынешнего моста, - не сразу поняв вопрос, ответил Локи.

Хорошо.

Она хотела подойти к сыну и еще раз поблагодарить его за все, что он уже сделал, но ее остановил чей-то голос.

- Это она! Уошен!

Это был голос Манки, за которым появилась и она сама. Затем появились Салюки, Цейл, Кюзки, Уестфол, Ааслин. Появились и близнецы Обет и Мечта. Они прошаркали к ней, не отрывая ног от пола. Их ноги и лица были все теми же, что и много тысячелетий назад, только они стали тоньше. От их прикосновений веяло холодом, но за холодом таилось тепло, и счастье, и опасение, что Уошен нереальна и может исчезнуть в любой момент.

- Я настоящая, настоящая, но могу и уйти, - рассмеялась она.

Бе бросились обнимать больше сотни старых капитанов, и в уши ее настойчиво бился один и тот же вопрос:

- Как мятеж?

- Какой мятеж? - растерялась Уошен.

Ааслин поняла первой и тоже рассмеялась, выпрямив спину и постаравшись разгладить складки плохо сидевшей формы.

- До нас дошли слухи. Жалобы. Предупреждения.

- На место наших старых охранников пришли какие-то недоумки, - сказала Манка. - А старых как-то не очень вдохновляло то, что ожидало их впереди.

Все вдруг подняли головы и уставились на изображение моста, не в силах промолвить ни слова.

- А что насчет Миоцен? - нарушила молчание Салюки. - Новый Премьер пребывает в прекрасном здравии, и нас ожидают счастливые новости?

Уошен собралась ответить, но ей не дал начать еще один голос, раздавшийся у входа.

- Миоцен здорова, моя дорогая. Миоцен прекрасно себя чувствует и благодарит за столь трогательную сердечную заботу.

Новый Премьер уверенно шла через толпу капитанов. Казалось, она не боится никаких угроз и опасностей, как-будто она вообще защищена от всего тотальным контролем. Но Уошен слишком хорошо знала шагавшую к ней женщину. Да, тело и лицо привычно выполняли свою работу, и сама форма придавала им безоговорочную властность. Но слишком уж расширены были зрачки в распахнутых глазах, то выплясывавшие быстрый безумный танец, то замиравшие. Окруженная когда-то преданными ей капитанами, она теперь, казалось, прикидывала, кто из них может ударить ее первым. Потом она бросила взгляд куда-то поверх их голов, и в. темных холодных глазах ее появилось презрение.

- Я пришла,- холодным и совершенно спокойным голосом сказала Миоцен. - И одна, как ты и просила. Но я предполагала, что и ты поступишь так же, дорогая.

Какое-то время Уошен молча смотрела ей в глаза. Но молчание раздражало Миоцен, она отвела взгляд и уже довольно грубо потребовала:

- Ты хотела что-то сообщить мне. «Объяснить Корабль» или что-то в этом роде, если я верно помню твое послание.

- Объяснить - это, пожалуй, сказано слишком сильно, - спокойно ответила Уошен. - По крайней мере, я могу предложить некую новую гипотезу о его происхождении. - Она жестом указала на длинный ряд скамей из дерева добродетели. - Садитесь, - пригласила она капитанов. - Все садитесь, пожалуйста. Мое объяснение не займет много времени, я надеюсь. Да, я надеюсь. Но, учитывая то, что я намерена вам сказать, лучше, если вы все все-таки сядете…

Уошен вытащила из кармана серебряные часы и щелчком открыла крышку. Не глядя на циферблат, снова закрыла и, подняв их высоко в воздух, объявила:

- Это Корабль. Сколько же ему лет? - Но прежде, чем кто-либо попытался ответить, продолжила: - Мы нашли его пустым. Нашли идущим к нам из, возможно, самой пустой и отдаленной части видимого универсума. Разумеется, мы находили какие-то данные касательно его возраста, но все они были противоречивы и неточны. Легче всего можно было поверить в следующее: пять или шесть миллиардов лет назад в какой-то скороспелой молодой галактике возникла разумная органическая жизнь и она развилась достаточно, чтобы построить это чудо. Затем какая-то ужасная, но вполне представимая трагедия уничтожила его создателей. Они умерли, так и не успев определить цель своего творения. И мы оказались просто счастливчиками, которым удалось обнаружить эту древнюю машину… - Уошен перевела дыхание и быстро продолжила: - Но я думаю, что Кораблю все же гораздо больше, чем шесть миллиардов лет. - И Миоцен привстала, готовая проглотить приманку.

- Невозможно, - заявила она. - Как ты можешь объяснить вообще что-либо, если позволяешь себе верить в такой идиотизм!?

- Проследите его курс назад через пространство и время, - перебила Уошен, - и вы увидите их галактики. Так или иначе. Пустое пространство дает широкий обзор, и мы явственно можем различить некоторые из старейших пятен инфракрасного света. Универсуму нет и миллиарда лет, и первые солнца сформировались и детонировали, выплевывая первые металлы в горячий и очень молодой космос…

- Слишком далеко во времени, - снова остановила ее Миоцен, в отличие от всех продолжавшая стоять, поддерживаемая нервической энергией и просто внутренним гневом. Она подняла стиснутые в кулаки руки и едва не потрясала ими в воздухе. - Слишком. Как ты можешь представить эволюцию этой древней жизни? Если в универсуме не было ничего, кроме водорода, гелия и слабых следов металлов?

- Допустив, что я предполагаю совсем иное, - ответила спокойно Уошен.

Миоцен как губка впитала эти слова, снова открыла рот, но не издала ни звука.

- Да, думаю, что гораздо старше ,- повторила она и обернулась к Ааслин и близнецам. - Это объяснил мне Локи. Водород и антиводород были созданы в центре Медуллы. И каждый подвергался изменениям своим собственным образом. Два вида гелиумного пепла соединились в атомы углерода. Этот процесс привел к обоим видам железа, которые, аннигилируясь, проходят через реактор. А энергия этого чуда питает контрфорсы, всю промышленность Бродяг и заставляет Медулла оссиум сокращаться и расширяться, как огромное сердце.

- Мы слышали об источнике энергии силовых полей, - сказала Ааслин.

- То, что находится у нас под ногами, есть тоже некое Творение.

Несколько голодных лиц значительно кивнули. Миоцен засопела и промолчала.

- Мы всегда принимали за аксиому, что Корабль вырезан из железной планеты, - продолжала Уошен. - И тогда Медулла оссиум должен быть сделан из ее ядра. Но я полагаю, что в этом мы ошибались. Я полагаю, что надо заглянуть в прошлое глубже. Вообразите себе древний мощный разум. Но не органический разум. Он эволюционирует на отдаленной, богатой окраине раннего универсума. Используя тот двигатель, что находится под нами, он создает и водород, и углерод, и железо. Создает каждый элемент. Наш корабль мог быть построен с нуля. Из ничего. Может быть, еще до того, как универсум достаточно остыл для формирования ординарной материи, кто-то уже создал это место. В качестве лаборатории. Как средство, чтобы заглянуть в будущее, в далекое будущее. Правда, если бы это было так, то зачем Строителям понадобилось забрасывать свою игрушку так далеко…

Весь зал следил за ее словами, затаив дыхание.

- Отгадки. Они всегда и повсюду кажутся явными. Только вот сам разум, который оставил их нам, странен и, как мне кажется, очень предусмотрителен. - Она подняла глаза к бриллиантовому мосту и выдохнула. - Медулла оссиум! - Она снова посмотрела на Ааслин. - Загадок и разгадок много. Но есть достаточно оснований вообразить себе Медуллу как первое место, где эволюционировала органическая жизнь. Под слепящим светом контрфорсов, на окраине, которая по сравнению с окружающим универсумом была холодной и пустой, появились первые микробы, которые развились потом в целый ряд более сложных организмов… и это место служило не чем иным, как некой сценой, где начинали свое экспериментальное существование будущие царства и миры… Двигатели, топливные баки и помещения появились намного позже. В их создании был задействован уже имеющийся опыт и знания. Люди обнаружили нетронутые лестницы» которые только и ждали, чтобы их коснулась человеческая нога. Почему? А потому что в соответствии с исследованиями Строителей, органическая эволюция неизбежно пришла бы к появлению существ, подобных нам. Мы нашли аппаратуру, готовую создавать атмосферу и поддерживать температуру, соответствующие физиологическим потребностям наших пассажиров. Почему? Потому что Строители могли только догадываться о наших специфических потребностях, но готовы были помочь заранее.

- Помните наши старые генетические исследования? - в один голос спросили Обет и Мечта. - Формы жизни на Медулле очень древние. И здесь огромное разнообразие генетических комбинаций, гораздо большее, чем найдено в других известных нам мирах. Это говорит о том, что Медулла оссиум - древний, очень древний мир…

- А что эти первые гуманоиды? - спросила Мечта. - Что же стало с ними?

- Они исчезли, - ответил ей брат. - Маленькие, хорошо адаптированные существа - вот что здесь требовалось. А не огромные обезьяны, шлепающие на здоровенных ногах.

Ааслин подняла руку и задала свой вопрос:

- Я не понимаю, зачем же было создавать такую большую и прекрасную машину, чтобы потом вышвырнуть ее? Может быть, во мне говорит инженер, но все это выглядит пустой тратой времени.

Уошен покачала часами на цепочке.

- Отгадки, - задумчиво произнесла она, раскрутила цепочку и бросила часы в проход. Десяток рук поднялся, чтобы поймать их, но промахнулся, и сверкающий корпус ударился об пол с тяжелым звоном» откатился в дальний угол зала и застыл там, в тени, невидимый никем.

- Они не только выкинули его, но специально выкинули туда, где никто и ничто не трогало бы его в течение долгого-долгого времени. - Уошен говорила медленно и веско. - Они отправили его через огромный универсум, убедившись, что он проник через все наиболее тонкие стенки галактик. И, конечно, не собирались его искать. И если бы движение корабля изменилось хотя бы на микроскопическую долю градуса, он миновал бы и нашу галактику. Прошел мимо нас и продолжил бы свой путь за Локальную группу в бессмысленное царство пустоты, где тоже плыл бы незамеченным еще полмиллиарда лет. - Уошен выдержала паузу и сказала: - Строители. Я никогда не верила и не собиралась в них верить. Но они реальны, то есть, по крайней мере, они существовали. Каким-то образом Дью осознал их реальность. И Тилл тоже. И все Бродяги. Благодаря некому запланированному откровению люди получили возможность принять и поверить истории, которой, возможно, больше пятнадцати миллиардов лет… истории начала нашего Творения, истории, которая, несмотря на забвение, все еще очень важна. Все еще важна и всегда будет. И я думаю, что мы должны посмотреть прямо в лицо этому факту!

Миоцен упорно не отрывала глаз от пола, кулаки ее разжались, и руки, словно забытые ею, безжизненно повисли вдоль тела.

Кто-то из капитанов положил в протянутую руку Уошен найденные часы.

- Спасибо,- сказала она и подождала, пока тот не сядет снова.

- А если реально существовали Строители, то не менее реальны и Унылые, - осторожно продолжила Уошен. - Хотя в этом, мне кажется, Бродяги несколько ошибаются. Унылые не пришли извне, пытаясь похитить Великий Корабль. Во всяком случае, в нашем понимании проблемы. - Она несколько смешалась и старалась не глядеть на капитанов. - Ну, зачем, например, нужно - построить прекрасную машину, чтобы потом выкинуть ее неизвестно куда и как можно дальше? Только потому, что эта машина служит очень специфическим, очень опасным целям. Целям, которые требуют изоляции, расстояния и относительной недоступности, и Корабль напрямую отвечает этим требованиям. Не знаю, точно ли это, но мне кажется, что Корабль служил тюрьмой. Там, под нами, под горячим железом, под реактором контрфорсов по-прежнему живет, по крайней мере, один Унылый. Я догадываюсь, что контрфорсы - это его стены, его решетки. Медулла оссиум сжимается и расширяется, чтобы питать контрфорсы и держать их в постоянном порядке. Строители предполагали, что те, кто первым окажется на борту корабля, будут внимательны и любопытны, и что Медулла оссиум будет обнаружен очень скоро. Обнаружен и разгадан. Но бедные Строители не догадались - или, возможно, это мерещилось им лишь в ночных кошмарах - что мы придем сюда и не поймем ничего и лишь превратим тюрьму в обычное пассажирское судно - место претензий на роскошь и настоящее бессмертие. - Она задохнулась.

- Ты добралась до моих компьютеров? - вдруг сурово спросила Миоцен после всеобщего долгого молчания.

- Каких компьютеров?

- Старых книжников. Один из этих стариков сделал такое же предположение. Он сказал, что Корабль есть модель универсума, и утверждал, что расширение Медуллы предполагает мимическое выражение инфляционного периода мира, потом приходит безжизненный космос, а потом снова живые миры…

- Совпадение, - ответила тихо Уошен.

- Но если это тюрьма, то где охрана? - задала здравый вопрос Ааслин. - Может быть, Строители где-нибудь что-нибудь да оставили, чтобы наблюдать за всем происходящим, и когда придет время, все объяснят нам?

Ей ответил Локи.

- Охрана здесь прекрасная, - сказал он, встав чуть позади матери. - Была прекрасная, пока не решила поменяться местами.

- Унылый в тюрьме, - продолжила Уошен, - но, я думаю, он может шептаться через решетки. Если вы знаете, о чем я говорю.

- Дью, - пробормотали несколько капитанов, другие прошептали: - Тилл.

- Оба проникали глубоко внутрь Медуллы, - напомнила Уошен, и прежде чем произнести последнее предположение, посмотрела на сына, кусавшего изо всех сил свою нижнюю губу. - Унылый - это не Строитель, обратившийся ко злу. Это должно быть нечто совершенно, совершенно другое. - Она собралась с силами. - Строители не могли перестроить весь организм целиком или разрушить его. Все, что они могли, - это отправить его подальше. Все сказанное теперь Строителей больше нет. Они умерли. Но то, что находится под нами, все еще живо. Оно все еще обладает огромной силой и представляет огромную опасность. И приводит к неизбежному выводу - то, что мы имеем здесь и о чем мы можем только догадываться в нашей глупой амбициозности, есть организм, который даже старше, чем Строители. И выносливей. И если он заточен, то есть отправлен столь далеко и столь надолго, то, думаю, самым безопасным будет все-таки отгадать, чего именно он хочет… и сделать все, чтобы приблизить его конец!

Глава пятьдесят первая

От удара стены содрогнулись неожиданно, но мягко, острые обломки пронзили гиперфибру, и все окружающее потонуло в реве и визге заработавших помп. Потом наступил черед коротких малиново-белых и абсолютно беззвучных лазерных вспышек. Памир пригнулся, крича Бесшабашному, чтобы тот в первую очередь расстреливал кар.

Но маленький кар неожиданно затормозил, скользнул за одну из пустых машин, перевозящих войска, направив лазеры против потока огня, в то время как его жукообразное тело поглощало бурю из микроволновых выстрелов, которые посылал Бесшабашный. Сталь превращалась в шлак, а шлак взрывался чудовищным раскаленным добела дождем…. Его машина поддала скорости, рванула за насосную станцию и ушла.

Бесшабашный не сказал ничего.

- Дерьмо, - прошипел Памир и обернулся к товарищу, но не увидел никого. На том месте, где должен был стоять чужой, вилось облачко из конденсирующегося газа и мирно плавающего в воздухе пепла. Проход был расплавлен. Снизу раздавались нечастые выстрелы, которые в скором времени непременно убьют и его. Памир как мог быстро бросился к ближайшему лифту, на ходу паля из лазера в белый свет как в копеечку и включив самые секретные свои каналы. Его быстрые точные приказы тут же кодировались и направлялись каждой команде и каждому роботу.

- Утопите этих выродков! - рычал он.

Он метнулся в лифт, специальный захват сгреб его и быстро понес наверх, двигаясь так быстро, что невозможно было устоять на ногах. Словно побитый в драке боец, Памир упал на колени, потом на живот, и, лежа так неподвижно и устало, вдруг Заметил, что завывание помп изменилось. Сердце его мучительно забилось, когда он понял, что это жидкий водород пошел, наконец, через жадные пасти, набирая бешеную скорость. Наступала могучая река, более широкая и полноводная, чем любая Амазонка, и к тому же сказочно-безумно-жестокая.

Команда Бесшабашных перекрыла гигантский вентиль.

Столб застывшего прессованного водорода ударил в него, трубопровод вздрогнул, но выдержал.

Водород набирался и крутился водоворотом, с полсотни молотокрылых машин - пустых и нагруженных людьми - унесло этим жидким вихрем вниз. Их несло, ударяя о стены, холод замораживал их поверхности, они крутились вместе с какими-то осколками и неизвестно чьей кровью, потом, по мере того как поток становился глубже, замедляли вращение и, наконец, оседали на дне, как тонкий осадок.

На погранпункте началась паника. Тот самый офицер, что позволил проехать Уошен, взывал к Тиллу. К Миоцен. Оба находились где-то внизу. На экране монитора он видел ужасные картины затопления.

- Сэр, мадам! Закройте туннель! Спасите Медулла оссиум! - кричал он по всем своим каналам высоким, отчаянным, виноватым голосом. Если бы еще успеть сомкнуть новые гиперфибровые стены, запечатать их взрывом… Тогда Бродяги были бы спасены для новых дней.

Миоцен не отвечала. Но Тилл услышал его.

- Туннель должен оставаться открытым. Сейчас и всегда, - спокойно, почти равнодушно приказал он..

- Но не сейчас! - взывал офицер.

- Если можешь, спасайся, - посоветовал Тилл. - А если не можешь…. Я поцелую твою душу, когда она возродится снова.

Офицер выпрямился и, будучи не в силах принять никакого решения, встал у ближайшего окна и стал ждать.

Появилась падающая молотокрылая машина.

Это была одна из тех, что атаковала вражеское укрепление; вся разбитая, она шваркнулась о противоположную стену и врезалась прямо в одно из зданий станции. Все на мгновение задрожало, потом рухнуло с отвратительным звуком. Удивленный офицер ощутил, что снаружи образовалась атмосфера; целый бак водорода испарился, создав поток плотного ветра, который он почти чувствовал прижатой к бриллиантовому стеклу рукой. Ветер быстро превратился в ураган, а потом во что-то и похуже.

- Но если никто не перекроет туннель, - пробормотал офицер себе под нос, - и если этот поток доберется до моего дома…

Ясно, что Тилл не понял всей серьезности положения.

Офицер стал добираться до Миоцен по другим каналам, и в слепой надежде, что она все-таки его слышит, объяснял все снова и снова, уже не скрывая паники в голосе.

А снаружи дела шли все хуже. Поток бушевал. Водород заполнил трубопровод уже до уровня станции, он плескался между домами и начинал лизать стены, корежа металлические конструкции и убивая всех, кто был внутри.

- Дело плохо, - снова сам себе сказал офицер, будучи не в силах отвести глаз от ревущей черноты за окном. - Все должно было быть не так.

Тут он, наконец, услышал голос, обращавшийся к нему, если не с любовью, то во всяком случае с уважением:

- Что ты тут делаешь?

- Миоцен? - прошептал он. - Я ничего не делаю, мадам. Я жду. Я не понимаю, что… Мадам… - нерешительно закончил он, боясь повернуться, поскольку ему казалось, что Премьер стоит прямо за его спиной. Но ее не было рядом, этот знакомый голос все-таки звучал по каналу и с каждой секундой становился все раздраженнее.

- Что, что, что ты тут делаешь? - визжала Миоцен.

- Ничего, - честно признался офицер и снова коснулся рукой окна, чувствуя, как по нему проходит фатальная дрожь…. И вдруг где-то поблизости раздался мягкий, почти неслышный скрип… последним желанием офицера было прикрыть глаза, но согласно какому-то простому и древнему инстинкту все же умереть стоя…

Глава пятьдесят вторая

«Что, что, что ты тут делаешь?»

Этот вопрос гремел по всем действующим каналам Корабля, изо всех ртов Миоцен с керамическими зубами, распахнутых на каждом экране из каждой клетки ее тела, находившегося в Великом Храме. Ее слова неслись вверх по недавно построенному Хребту, разлетались по Кораблю, и пассажиры в испуганном изумлении слышали, как новый Премьер Корабля спрашивает всех о том, что они сейчас делают.

И миллиарды ответили ей.

Ответили шепотами, криками, вонью, песнями, ворчанием. Ответили, что обеспокоены и опечалены таким положением вещей и спросили, когда же снова будут восстановлены поля, и когда же их жизни снова будут принадлежать только им…

Но Миоцен не слышала ни одного ответа.

Дикими черными глазами она смотрела на наблюдавших за ней капитанов, на Уошен и на ее предателя-сына. Но на самом деле она видела только одно лицо, которое быстро опускалось по туннелю и уже приближалось к мосту. Симпатичное это лицо было непроницаемо, потом на нем появилось отвращение, потом гнев на то, что он увидел где-то вдалеке, а потом, когда проблема разрешилась сама собой, снова бесстрастие. И, наконец, со странной, почти раздраженной улыбкой Тилл встретился глазами с матерью и сказал тому, кто сидел с ним в машине:

- А я думал, что она поняла… Наконец, поняла… Доблестный съежился, как будто на него замахнулись.

- У меня не было выбора, мадам. Любовь моя. Не было выбора, никогда… - тихо и безнадежно шептал он.

Миоцен неотрывно следила за падавшим вниз каром и лишь спустя некоторое время вновь вернулась в Храм, к капитанам.

- Я была идиоткой,- выдохнула она. Уошен хотела что-то сказать, но промолчала.

- Вы не могли этого представить, - попыталась ободрить Премьера Ааслин. - И уж тем более поверить в это. Предположить, что такая вещь, как Унылые, есть в действительности… что Корабль - тюрьма…

Миоцен обхватила себя за плечи, стиснула руки и зарыдала.

- Нет. Нет, я не верила этому. Никогда не верила! И слезы потоком заструились по ее лицу.

Уошен оглядела капитанов и спокойно, со знанием дела, которое всегда действует на людей успокаивающе, сказала:

- Это была ловушка. Может быть, этого Унылого, что под нами, и нет. Но одно я знаю точно: то, что существа, которые называются Бродягами, захватили мой Корабль, и я хочу покончить с этим. Прямо сейчас.

Четко и коротко она описала водородную реку, падавшую теперь на них, и определила, когда сила притяжения донесет ее до Храма. Базовый лагерь наверху будет уничтожен. И бриллиантовый шар над ним тоже. И мост. Потом ледяной поток превратится в чудовищный дождь и благодаря статическому электричеству или даже просто чьей-то непотушенной свече вспыхнет огромный пожар. Кислород Медуллы попытается поглотить поток, превращая водород в воду и тепловую энергию. Но топливные баки практически бесконечны, и в конце концов кислорода на Медулле не останется. Постепенно страшный'дождь станет свободно падать на железо и пепел… на мертвых, и цивилизация Бродяг превратится в прах…

- Есть только один шанс ,- немного подумав, произнесла Уошен. - Или два. - Она посмотрела Миоцен прямо в лицо. - Вы немедленно сдадите власть, - предложила она. - Или, как я догадываюсь, вы еще можете взорвать стены туннелей, взорвать окончательно, все разрушить, и сломать Хребет еще до того, как поток доберется до нас

Миоцен вдруг ощутила странное удовольствие.

Она все еще плакала, все еще чувствовала себя ничтожной и несчастной, но даже продолжая размазывать по изменившемуся лицу слезы, вдруг ощутила, как на губах ее появляется улыбка.

- Да, вы умны, - с холодной и страшной радостью сказала она Уошен. - Я понимаю, как вы захватили эти помпы и вентили. Обратно мне их не вернуть. Во всяком случае, сейчас Но, глядя на эти помпы, знаешь ли ты, что я вижу еще? Знаешь ли ты, что происходит там, наверху?

- Что? - собравшись в пружину, спокойно спросила Уошен.

Миоцен включила местный голопроектор, чтобы происходящее увидели все присутствующие капитаны. Они увидели наблюдательный пункт, расположенный далеко-далеко, на корме корабля, в окружении возвышающихся башнями и молчащих ракетных сопел. Все казалось вполне обычным. Но не успел десяток голосов попросить объяснить им смысл этой картины, как огромный огонь, достаточный, чтобы спалить весь мир, вырвался из сопел, и столбы светящегося газа понеслись к звездам.

Работало каждое сопло.

Никто из капитанов не помнил такого дня, когда работали бы все двигатели, и теперь, в полном замешательстве, они наперебой запросили объяснений.

- Это мой сын, - призналась Миоцен и снова начала терзать свою бесполезную теперь плоть до тех пор, пока под острыми и сильными ногтями из сосудов не брызнула кровь. - Когда мы делали этот последний разворот, я думала, что контролирую двигатели только я одна, - бормотала она. - И Тилл дал мне поверить в то, во что мне так хотелось верить…

- Меня не волнует твой Тилл, - подойдя к ней вплотную, резко оборвала ее Уошен. - Я хочу знать… Почему он включил двигатели сейчас?

Миоцен захохотала и зарыдала одновременно, становясь все безумней.

И тогда Уошен своей длинной сильной рукой схватила ее за темные волосы и прошептала слова, которые произносит в последние моменты перед крушением каждый пилот:

- Дело дрянь.

Глава пятьдесят третья

Предательская смертельная дрожь схватила Уошен за горло, свела желудок, и какие-то бесконечные мгновения она ждала паники. Паники, которая охватит и ее, и всех остальных. Но чудовищность преступления была настолько велика, что сделала всех почти бесчувственными. Среди капитанов только Миоцен могла, казалось, страдать и гневаться; она валялась по стальному полу, заламывала руки, продолжая смеяться и рыдать. С ее губ срывались сначала невнятные, а потом все более и более различимые слова неожиданных признаний:

- Это моя катастрофа. Моя. Универсум никогда не забудет и не простит мне ее. Никогда…

- Хватит! - крикнула Уошен.

Капитаны тихонько перешептывались.

Уошен дернула Миоцен за волосы, заставив ее прекратить истерику и посмотреть вокруг.

- Покажи нам! - потребовала Уошен так жестко, как только могла. - Покажи все, что происходит. Покажи сейчас же.

Миоцен закрыла глаза.

Капитаны стояли на носу корабля, глядя на дряхлое красное солнце, казавшееся пугающе огромным и близким. Но до него было еще не менее нескольких миллиардов километров. На третьей световой скорости путешествие займет пятнадцать часов и, как предполагалось по плану, выработанному столетня назад, они должны были миновать горячую атмосферу солнца на комфортабельном расстоянии в пятьдесят миллионов километров.

С каждой секундой курс корабля менялся и становился все более опасным.

- Если двигатели не отключить… - прошептала Миоцен, так и не открывая глаз.

Изображение перескочило на пятнадцать часов вперед. Корабль погружался в наружную бахрому солнца - теплую плазму, более тонкую, чем самый идеальный вакуум. Поверхность могла поглощать и жар, и миллионы мелких столкновений, но простое трение все увеличивало скорость, и в следующее мгновение капитаны уже падали к крошечному плотному соседу умирающей яркой звезды. Сила притяжения скручивала оболочку Корабля до тех пор, пока она не зашаталась, его древние внутренности сплющились в горячий растягивающийся диск, и весь он быстро превратился в великое черное ничто, ускользнувшее из мира.

- Нет! Нет! Нет! - выкрикнул Локи.

- А что с Унылым? - подхватили несколько голосов.

- Он, наверное, тоже уничтожен, - сомневающимся голосом предположила Ааслин.

Но черные дыры, созданные в вихрях и водоворотах гиперплотной плазмы, существовали и в раннем универсуме.

- Строители могли бы сделать это сами, - напомнила всем Уошен. - Но они знали лучше, и вместо этого - не важно, по каким причинам - они забросили корабль туда, где было мало черных дыр, если они и вообще были.

Изображение наверху исчезло, капитанов снова окружали стены Храма.

Уошен поглядела на высокий потолок и старый базовый лагерь под ним, потом перевела взгляд на Миоцен и быстро спросила:

- Вы уверены, что двигатели теперь остановить невозможно?

- А что же, ты, твою мать, думаешь, я делаю!? - огрызнулась Миоцен. - Я и пытаюсь их остановить. Но у меня нет доступа, а отрезать доступ к ним Тиллу я не могу!

- Тогда зачем он направляется сюда? Молчание.

- Если мы ничего не можем сделать, то почему Тилл решил не ждать?

Лицо плачущей Миоцен вдруг успокоилось. На нем появилась какая-то мысль.

- Потому что это не мой сын, - удивляясь сама себе, произнесла она .- Конечно. Потому что не он контролирует двигатели.

Унылый, - догадалась Уошен. Просидев в тюрьме пятнадцать миллиардов лет, конечно, хочется в такой решающий момент оказаться у руля!

Миоцен тоже посмотрела на бриллиантовый мост, на лагерь и на Хребет. Именно по нему проходили к капитанам какие-то команды из глубин Медуллы.

- Если я перекрою мост, Уошен, то есть отрежу связь с Медулла оссиумом, то сможешь ли ты со своими союзниками достаточно быстро вывести из строя всю машинерию, чтобы спасти нас? - не веря в свое предложение, все-таки спросила она.

«Не знаю», - хотела честно ответить Уошен, но в этот момент раздался короткий, почти мягкий толчок, и все почувствовали, как стальной пол пошатнулся под их ногами.

- Что вы делаете? - прошептал Локи.

Миоцен поднялась с усталой торжественность, ее покрасневшие глаза все еще слезились.

- Система, контролирующая землетрясения. Это старая система, и она всегда будет моей. Ее они не могут у меня отобрать без моей воли.

По Храму снова прошло содрогание.

- Железо устало от сна, - провозгласила Миоцен, улыбаясь своей почти детской мудрости. - И времени у нас немного.

Одним словом и взглядом капитанам были предоставлены подъемные кары, и все кары на мосту - пустые и полные - начали спускаться к Храму.

- Вы знаете, что вышла из строя система контроля над землетрясениями!? - визжала администратор. - Почва под городом уже сдвинулась на пять метров?

- Знаю, - подумав, ответила Миоцен.

- Надо ли погрузить основной персонал на машины? Чтобы спасти его?

Администраторша, разумеется, говорила о себе.

- Да, - равнодушно ответила Миоцен. - Конечно. Но вы должны остаться здесь до тех пор, пока не соберутся все, ясно?

- Слушаюсь, мадам, слушаюсь…

Они заняли самый большой кар. Уошен вздохнула, села между Миоцен и Локи, и кар прыгнул в небо. Ветер засвистел в ушах. Мост промелькнул мимо, и борта кара заскребли по стенам туннеля. Кто-то закричал, и не сразу Уошен поняла, что кричит она сама. Локи, оторвав руку от акселератора, коснулся ее колена.

- Даже если погибнем, шанс выиграть остается,- Печально и сурово произнес он.

- Этого мало.

Снова перед ними оказался мост, и Миоцен громким шепотом заговорила с кем-то.

Уошен повернула голову, думая, что обращаются к ней. Нет, старая сука разговаривала с кем-то, видимым только ей одной. Ее лицо прояснилось и каким-то странным образом казалось даже счастливым.

- Что вы делаете? - начала Уошен, но они были уже в зоне действия контрфорсов, разум их отключился, а кар подбрасывало и кидало, и туннель, по которому они ехали, трясло до тех пор, пока, наконец, их не вынесло наверх.

Двери открылись с мягким, но каким-то незнакомым шипением.

Капитаны срыгнули, и спустя минуту весь воздух внутри пропах желчью.

Все выбрались на открытую бриллиантовую платформу в рассеянный серый свет почти пустого бывшего базового лагеря.

Там их ждали двое. Доблестный плакал не стесняясь. Тилл, наоборот, уставился на Миоцен холодными глазами и еще холодней заметил:

- Ты даже представления не имеешь о том, что сделала, мама. Ни малейшего.

- Я знаю, что делаю - я спасаю Корабль! Мой Корабль. Только это теперь и имеет значение. Мой Корабль.

Мальчишеское лицо окаменело. Потом смягчилось.

Мост под ними раскачивало, подбрасывало, платформа подлетала на несколько метров и снова вставала на место.

Уошен посмотрела вниз. То, что на первый взгляд напоминало дождевые облака, было миллиардами столбов дыма и бесчисленными пожарищами, порожденными бесконечными смертельными землетрясениями, прорывавшими толстую поверхность, разрывавшими в клочья железо в наиболее слабых местах.

Потом она снова перевела глаза на присутствующих.

- В машину,- приказал Тилл, и его рука уверенно легла на плечо Доблестного.- Если хочешь, то и ты, Локи. Ты тоже можешь вернуться с нами.

Локи расправил плечи и ничего не ответил.

- Так умирай здесь,- крикнул Тилл.- Со всеми остальными…

Миоцен подняла руку.

В густом переплетении ее плоти, сосудов и костей таился маленький лазер. Он казался ненастоящим, бесполезным, скорее символическим. Но Уошен знала, что он запросто может испепелить человека, не оставив ничего. И по лицу Миоцен она знала, что сейчас она убьет своего сына.

Но выстрел так и не прозвучал.

Сверху упал сноп света, уничтожив ее оружие вместе с рукой. Но вместо болевого шока Миоцен неожиданно почувствовала в себе дикую разрушающую силу. Наклонившись вперед, она ударила в сына всем телом в тот момент, когда платформа подпрыгнула в очередной раз. Новая пурпурная вспышка сожгла ей ноги.

Уошен упала и посмотрела наверх.

Она увидела солдата-Бродягу. Кажется, это был Гольден. Он стоял на высоком рабочем мостике, целясь из большого лазера с профессиональным спокойствием. Последовала целая серия выстрелов, слишком быстрых, чтобы их сосчитать. Она повернула голову к Миоцен и увидела, как та исчезает в клубах кипящей крови и белого пепла.

Но, умирая, она все еще цеплялась за сына и все еще продолжала бормотать:

- Тилл! - И в голосе ее звучали и нежность, и обреченность, и вина.- Прошу! - шептал и шептал кипящий рот.

Потом все кончилось. Точный хирургический выстрел полностью сжег голову вместе с зеркальной фуражкой, и спустя мгновение ее сын снова повернулся к кару, но и того уже не было.

Вся машинерия моста остановилась. Доблестный несся вниз, пытаясь спасти драгоценный кар.

Миоцен своим нападением спасла сына.

Уошен смотрела на Тилла, но видела на этом привлекательном лице только одну мысль. Как это могло случиться? Ради чего все это происходило?

- И что мне теперь делать? - тихо спросил он неизвестно у кого.

Если ответ и последовал, то Уошен его не услышала.

Но кто-то, должно быть, все-таки услышал, потому что уже более не колеблясь Тилл рванулся в открытые двери, которые тут же за ним закрылись, мост снова зашатался, Хребет закачался и стал медленно опускаться к пылающему лику кипящего Медулла оссиум.

Скоро должен был начать падать жидкий водород.

Капитаны стали строить планы о том, как укрыться или каким-нибудь образом найти кар, который выдержал бы шторм. Но Уошен не принимала участия в обсуждении. Она села, скрестив под собой ноги и глядя лишь на медленно идущие стрелки своих серебряных часов.

Ааслин показалось, что она сошла с ума.

Локи преспокойно рассуждал сам с собой об объятиях Смерти.

Обет и Мечта пытались благодарить Уошен за то, что она вывела их, наконец, с Медуллы.

- Мы никогда не думали, что снова окажемся здесь, - признавались они. - Ты правильно сделала.

К ним присоединился даже Гольден, предложил сдать свое оружие, а потом долго глядел на взрыв и пожары на Медулле.

Вдруг Уошен захлопнула крышку часов и поднялась движением, выражавшим торжественность и важность.

Все, не отрываясь, смотрели, как она вышла на середину платформы и посмотрела наверх. Но для ледяного дождя было еще рано. Потом они увидели, как она махнула рукой кому-то наверху. Все, включая и обоих Бродяг, тоже посмотрели наверх и увидели, как в напряженной тишине к ним приближается флот кораблей в виде китов, готовый уже вот-вот произвести жесткую посадку.

И первым из первого же приставшего судна вышел Памир.

За ним последовали Перри и еще десять вооруженных Бесшабашных.

Ааслин, тут же узнавшая грубое лицо Памира, радостно засмеялась.

- Что же это такое? Разве ты не знаешь, что надвигается потоп?

Памир усмехнулся, вскинув густые брови, и только тогда посмотрел на бушующий Медулла оссиум.

- Да отвернул я этот потоп,- процедил он сквозь зубы и как бы нехотя. - Давно уже. Озерцо водорода, образовавшееся внутри этой длинной вакуумной трубы, испаряется по мере падения. Поверьте, когда мы проплыли через то, что осталось, на нас не попало и капли.

- Но как же твоя угроза? - обиженно воскликнули Обет и Мечта, повернувшись к Уошен. - Об этом падающем, убивающем все потоке?

- Я не настолько жестока, - ответила Уошен. - Я не убиваю беспомощные миры.

- И не будешь? - снова усмехнулся Памир. Затем, обняв Уошен сильной рукой, притянул ее к себе.

- Я просто люблю подразнить их, - добавила она, смеясь и плача одновременно, и думая о том, что никогда за всю свою долгую странную жизнь не чувствовала себя настолько уставшей…

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. Строители

Все мои двигатели ревели, изрытая огонь, но эта титаническая, губящая все энергия превращалась в нежнейшие толчки. Я не слышал ничего, кроме тихого уговаривающего голоса, который нашептывал мне, чтобы я подходил все ближе к этому умирающему солнцу. И я повиновался голосу. Повиновался, даже предвидя столкновение с его разреженной атмосферой. Даже чувствуя уколы и маленькие смерти в моем теле. Я просто повиновался элементарным законам движения, инерции и силы, подплывая все ближе к солнцу, все ближе… и дивный страх охватил меня…

Первый двигатель умер.

За ним - два других.

Далеко в моих глубинах серия ослепительных и тяжких взрывов уничтожила топливные трубопроводы и расплавила визжащие помпы. Выжившие двигатели продолжали работать, но уже более спокойно. Нежные толчки превратились в легкое дыхание рядом и позади меня.

Но я все еще падал на солнце.

Мой страх потерял свою прелесть.

Постепенно мной овладела дикая паника.

С ужасающей ясностью я увидел внутри себя войну против моих двигателей. Но каждый акт насилия был то слишком мал, то ошибочен, то несвоевремен. Кумулятивный эффект наступал медленно, и почувствовать его было трудно. Наконец, в агонии я собрался, пытаясь прийти на помощь моим товарищам.

Каким-то образом я чувствовал их. Слышал. Верил.

У реморов были тысячи вентилей и, словно уловив мой совет, они закрыли последний, остававшийся в исправности.

Магнитная бутылка, пребывавшая в полном порядке миллиарды лет, резко пришла в негодность в самый неподходящий момент, и разрушилась выплевывая черепки антижелеза в расстроенные механизмы, работающие на полную мощность.

Человеческий инженер убил робота, который не хотел понимать причин происходящего, и поставил на его место другого.

Осколки засорили малый трубопровод.

Бесшабашные атаковали мои двигатели так, словно алмазный огонь и свет были их личными врагами.

Один упрямый двигатель заработал в противоположную сторону и сразу же съел столько топлива, сколько мог проглотить.

И, наконец, от потолка топливного бака оторвалось обиталище пиявок и тоже ухнуло в раскрытую глотку колоссального трубопровода.

Еще два двигателя зашипели и замерли.

Но я все еще продолжал чувствовать вкус солнца, ощущать его жар и дыхание на моей широко расстилавшейся поверхности… Ком железа и никеля размером с луну вонзился мне в бок, врезался в глубину, но благодаря ему я пронесся мимо солнца… Впрочем, это было лишь совпадением, ибо, просчитав покрытое мною расстояние, я понял, что миновал солнце лишь благодаря собственной удаче.

Только.

А спустя мгновение, празднуя свою победу, я проплыл мимо чего-то маленького, черного, но чудовищно массивного… И снова моя траектория изменилась… и я отправился за густую завесу звезд и взвихренных планет. И я мог видеть, где окажусь уже так скоро…

Меня снова ждала чернота.

Полная чернота.

Бессолнечное ничто.

И каким-то странным, почти неожиданным образом я догадался, что это именно то место, где я хотел бы оказаться… Я чувствовал, что на этот раз счастливо падаю… к дому…

Эпилог

- Давайте поговорим.

- Привет? - спросил медленный, сентиментальный голос.

- Извините. Еще слишком рано, мадам. Я все понимаю. Но вы заслужили право узнать, что произошло и что происходит и чего можно ожидать, когда у вас снова появятся ноги.

Наконец, в ответ на звуки, издаваемые механической коробкой прозвучал настоящий голос.

- Памир? - проскрипела коробка.

- Да, мадам?

- Я … все еще… жива?

- Мы нашли ваши останки, как и других капитанов. По крайней мере, большинства. - Памир кивнул, хотя его собеседница и не могла его видеть. - Ваша голова была на сохранении в одной из ваших маленьких комнат. В ожидании суда, как я полагаю. Если бы Миоцен сделала так, как планировала…

- Где Миоцен?

- Ваша лучшая подруга? Ваша фаворитка и самый преданный товарищ? - Памир позволил себе грубо рассмеяться. - Миоцен умерла. И давайте оставим то, что касается ее. Эти объяснения могут подождать еще несколько дней.

- А мой Корабль?

- Разрушен, но восстановлен, мадам. Молчание.

- Ее восстание было обречено на провал, - сказал он. - Сразу же возникли очаги сопротивления. Группами и в одиночку. Теперь им ничего не изменить.

- Кого…. Кого я должна благодарить? - Памир улыбнулся. - Тебя? - Он молчал. - Спасибо тебе, Памир, - наконец, не в силах скрывать свои чувства, призналась она.

- И еще Уошен.

Из коробки послышались непонятные звуки.

- Но мне кажется, я многого не понимаю… Это так?

- Вы не понимаете почти ничего, мадам.

- Кого мне еще благодарить?

- Реморов. Бесшабашных. А также сотню других существ и несколько миллионов механических разумов в придачу.

Молчание.

- Я нашел множество помощников, - продолжил Памир. - Но, чтобы удержать их около себя, мне пришлось дать обещание. И серьезное.

- Какое?

- У нас образовались бреши… в рядах капитанов, да и везде. И я пообещал нашим новым союзникам, что именно они будут первыми кандидатами…

- Реморы!?

- «Все, кто способен думать, могут служить», - таков был мой девиз последние несколько недель. Я думаю, это самый правильный девиз.

- Бесшабашные? Капитанами?

- Если они захотят вообще остаться на борту. Да, мадам. Бесшабашные - капитанами.

- Но почему они хотят покинуть нас? Из-за того, что несколько больных на голову офицеров попытались прибрать Корабль к рукам?

- Вообще-то, на самом деле произошло нечто иное, - снова рассмеялся Памир. - Все гораздо сложнее, и ответы на вопросы займут слишком много времени. Но вы должны знать прежде всего… что мы не можем следовать дальше однажды запланированным курсом…

- Как?

- А в последующие несколько тысячелетий мы вообще выйдем из галактики. Будем двигаться, кажется, в направлении созвездия Девы.

- А что будет со мной? - после очередной паузы проскрипел механический голос.

- С вами, мадам?

- Останусь ли я Премьером?

- Мне лично на это глубоко наплевать, - Памир с наслаждением и очень рассчитано произнес каждое слово. - Вы окружили себя, мадам, талантливыми карьеристами, вы культивировали их амбиции, и когда несколько капитанов свергли вас, вы удивились. Оказавшись неготовой, некомпетентной и обезглавленной, как в прямом, так is. в переносном смысле. - Гневное молчание. - Миоцен собиралась предать вас суду. И я могу сделать то же. Как фактический Премьер, я, в принципе, обладаю такой властью и, учитывая общее настроение, полагаю, что свое драгоценное кресло вы потеряете. Если, конечно, будет честный суд. Впрочем, даже и в том случае, если вам дадут хорошую фору…

- Хорошо, Памир. Каковы же ваши намерения?

- Мы не собираемся вас лишаться. Особенно принимая во внимание и недавнее восстание, и множество столь неожиданных и быстрых изменений. - Памир вздохнул. - Судно нуждается в традициях и преемственности, и если вы согласитесь возвратиться в свое кресло - правда, с некоторыми оговорками, - я уж исхитрюсь представить и вас, и ваш громовой голос пассажирам и команде. Я ясно выражаюсь?

- Да. Хорошо. - И после раздумья: - О, разумеется, ты хочешь быть моим Первым креслом. Я права, Памир?

- Я? Нет,- он долго смеялся. Смеялся искренне и громко. - Но я знаю кое-кого поквалифицированней. Благодаря долгому опыту.

Конечно, Премьер была очень повреждена и дезориентирована, но все же достаточно проницательна.

- Где же Уошен? Могу ли я поговорить с ней?

- Со временем, - позволил Памир, поднялся, надел под нужным углом зеркальную фуражку и заметил: - Ваше Первое кресло решает дела по всему Кораблю. И, поверьте мне, трудно быть преданным кому-нибудь больше, чем ей.

- Спасибо еще раз, Памир, - тихо, почти послушно сказала Премьер.

- Ага. Принимается.

- Я знала, что ты приносишь удачу, Памир. Разве я не говорила тебе этого еще тогда? Разве не говорила?

Но Памира уже не было. Он ускользнул без всякого разрешения, и некому было слышать, как из механической коробки раздавалось: «Благодарю, благодарю. Благодарю всех, кто помог спасти и Корабль, и меня… Триллион благодарностей!..»

На первый взгляд они выглядели любовниками и никем больше.

Женщина была вполне привлекательна, хотя и казалась слишком высокой для своей породы. Мужчина же, также человек и тоже очень высокий, был далеко Не так хорош. Женщина тихо говорила и улыбалась, а мужчина хмурился и громко хохотал. Через пару минут хохотала уже и женщина. Потом они соединили руки. Соединили привычным и простым жестом, и их ладони и пальцы крепко и нежно сплелись. Никто никогда не обратил бы на них особенного внимания. Да и зачем? На этой улице всегда гуляло много влюбленных пар, слишком поглощенных своей повседневной Жизнью, чтобы заметить другие пары, которым посчастливилось отдыхать без формы и в масках, позволяющих получить хотя бы немного заслуженной анонимности.

Это были волнующие времена. Даже дивные. После веков ничем не нарушаемого однообразия в последнее время все на борту Великого Корабля изменилось. Прогремели восстание и война, которые даже и сейчас, через много лет после их окончания, все еще лежали на каждом тяжким бременем. Новый курс Корабля! Среди пассажиров ходили толки о новых капитанах и о новых возможностях для всех существ и рас! А в центре этого великого древнего судна по-прежнему продолжала скрываться тайна, слишком невероятная, чтобы ее можно было описать, и все еще так никем и не понятая в суете бесконечных дней и недель.

Все хотели увидеть Медулла оссиум, но только с безопасного расстояния. А поскольку никто по-настоящему не мог его увидеть, то о нем говорили. Говорили громко, возбужденными голосами, сыпали химическими формулами, наслаждались сложными мысленными построениями. Всюду задавались банальные вопросы, на которые никто, казалось, не знал ответов.

Что заперто в центре Медуллы?

Кто в действительности скрывается под именем Унылый?

Да и сам Великий Корабль? Он несся прочь из галактики, и это представляло для пассажиров определенные трудности. На его пути к межгалактическим пространствам существовало множество населенных миров, но теперь на Корабль не смогла бы попасть даже небольшая часть тех, кто желал это сделать.

Это оставляло уже существующих на Корабле пассажиров с одной стороны в некой ловушке, а с другой - наоборот, в крайне выигрышном положении. Кто еще когда-нибудь бывал в путешествии такого масштаба? Сотни миллионов лет Великий Корабль будет скользить по направлению к созвездию Девы, и потому впереди будет еще много времени и много чудес, которые, без сомнения, удивят всех тех, кто сможет вынести это долгое путешествие.

- А что же с Бродягами? - спрашивали все друг у друга со страхом и невольным уважением.

Молва утверждала, что миллиарды Бродяг продолжают жить на Медулле, поближе к древнему Унылому. Другие, более мудрые и проницательные, утверждали, что Бродяги в большом количестве по-прежнему разгуливают по прекрасно освещенным улицам городов. Третьи кричали, что все Бродяги исчезли в период хаоса и теперь прячутся где-то по самым отдаленным, укромным местам, готовя силы для нового, более успешного нападения.

Если только, конечно, они не у нас под боком.

Несколько человек предполагало, что Бродяги и сейчас находятся среди всех нас. Возможно, они служат, благодаря своему прекрасному обучению, священниками, или прикидываются богатыми человеческими пассажирами. Но как их распознать? Каким образом они смогут, выдав однажды свою истинную сущность, предоставить какому-нибудь простому пассажиру страшную, но блистательную возможность поймать их прямо посреди залитых огнем улиц?

Двое этих любовников и были Бродягами. Их выдали гастрономические пристрастия. Кто-то заметил, что высокая миловидная женщина заказала тарелку с таким чудовищным блюдом, как молотокрылые, и когда их подали, стала вскрывать спинки с невероятной опытностью, а потом положила несколько кусков и на тарелку мужчине, причем прежде чем он начал есть, поцеловала ему руку.

- Бродяги! Вот они! - закричал кто-то. Личности всех видов услышали через переводчиков

этот крик, и тут же ответили тем, что повскакали с мест, окружили маленький столик всеми своим членистыми ногами, неправдоподобными руками и тому подобным и на разные голоса и запахи стали повторять свои обвинения:

- Посмотрите! Посмотрите! Бродяги!

- Держите их!

- Эй, кто-нибудь, арестуйте их! Любовники не могли больше оставаться невозмутимыми. Они не спеша положили на столик приборы, еще раз привычным жестом коснулись рук друг друга и решили снять маски. Затем встали во весь рост, скинули туристские одежки, и под ними засверкала прекрасная яркая форма, которую всегда предпочитали носить капитаны.

- Ну, и что ты думаешь? - спросила у своего возлюбленного женщина.

- Как давно ты ешь этих своих жуков? - хмыкнул мужчина.

- Около пяти тысяч лет, - призналась она.

- И они всегда хороши на вкус?

- А ты как думаешь?

И они дружно рассмеялись, обняв друг друга так, словно не было вокруг них возбужденной толпы, словно они были одни, совсем одни…

- Я думаю, что вам нужно увидеть все это своими глазами, -сказала Уошен. - Сидя в той же вечной комнате, вы никак не сможете помочь созидательному процессу.

Робот-книжник посмотрел на Медулла оссиум и промолчал.

- Разве это вас не вдохновляет? Есть ли у вас какие-нибудь новые идеи?

- Нет, - обращаясь ко всем, недовольно сказал один из книжников. - Конечно, нет.

Да и, по правде говоря, смотреть там было почти не на что. Ползущие кое-где пожары и запертая энергия бесчисленных вулканов наполняли атмосферу черными мутноватыми облаками. Но ужасный на первый взгляд Медулла оссиум теперь не горел и не вскипал. Датчики дальнего радиуса и все остальные приборы давали один и тот же твердый ответ: старые земли Бродяг не были затронуты недавним огромным пожаром. То, что произошло теперь, по большому счету, было не намного хуже того, что происходило с Медулла оссиумом раньше. Фактически минувший хаос только еще более возродил к жизни всю экосистему, так что все оставшиеся Бродяги могли прильнуть к родной земле, зализать раны и ждать, пока очистятся небеса.

Книжники продолжали вежливо смотреть на кипящие черные облака.

Уошен взмахнула рукой, вышел Локи и, как положено, опустившись перед книжниками на колени, сказал:

- Может быть, я смогу предложить вам новую идею? Вам интересны машины?

Грубоватые лица один за другим повернулись к нему. Выражение вежливости так и осталось на них, в то время как быстрый разум оценивал ту проблему, из-за которой их так нескромно побеспокоили.

- А что, если вы не знаете реальных размеров Корабля? - сказал Локи.

Книжники моментально заинтересовались. Локи облизнул губы.

- Когда я был ребенком, у меня была такая игрушка. Модель Корабля. Она умещалась у меня на ладони, такая была маленькая. Но ведь и я тогда был мальчиком, не способным оценить реальные размеры. - Глаза Локи вспыхнули при воспоминании об этой давно забытой игрушке. - Мать пыталась объяснить мне размеры вещей. Она говорила мне про километры и протоны, световые годы и секунды, и уверяла, что Корабль невероятно огромен. А световой год еще больше. Словом, когда мне исполнилось пять или шесть лет, я поверил в то, что Корабль большой. Я подумал, что у него много миллионов световых лет в поперечнике. Что было, конечно, полной ахинеей. Мать, помню, долго дразнила меня этим. Словом, я был очень глуп, в отличие от вас. - Интерес книжников снова стал угасать. - Но что, если? Что, если при его создании… Строители не остановились на его поверхности? Медулла оссиум окружает Унылого, кем бы он ни был, а то, что мы называем Великим Кораблем, окружает Медулла оссиум. Но что, если его поверхность - это не конец их Творения? Что, если их проект простирается гораздо дальше, так далеко, как мы можем только догадываться? - Книжники немедленно подались вперед. - Вы все лезете в структуру корабля, пытаетесь установить точные пропорции, охотясь за какими-то тайными посланиями. Но что, если послания эти не написаны просто на камне, железе или гиперфибре? Что, если корабль Строителей - это весь универсум… Триллионы звезд и взвихренных галактик, и каждая не нанесенная на карту частичка пыли, и все остальное, что мы можем видеть или осознать?

Книжники будто окаменели. Человеческому уху было не слышно ни одного звука.

- Они заинтересовались, - сказала тихонько Уошен, кладя руку на плечо сына. - Обсуждают.

- Вот и отлично, - ответил тот.

Мать и сын пошли по проходу, глядя на дымное черное лицо Медуллы у себя под ногами.

Все инженеры корабля ждали их появления, уже готовые начать заливать гиперфиброй базовый лагерь, а потом и туннели. Со временем, не торопясь, они аккуратно залатают эту зияющую дыру в некогда совершенной стене. Честно говоря, у Строителей были причины сделать так, как они сделали. Насколько могли понимать Уошен или Памир, у них оставался теперь единственный возможный вариант - снова запечатать тюрьму» и вновь все вернуть на свои места… Причем повторять это, вероятно, придется не однажды… Единственным изменением станут только несколько небольших наблюдательных систем, погруженных в гладкое серебро стены, которых никто и никогда не сможет обнаружить. Это будут неусыпные глаза, наблюдающие за миллионами внуков…

И, стоя в проходе и размышляя о своих внуках, Уошен вдруг на секунду почувствовала неодолимое желание ринуться туда, вниз, снова на Медулла оссиум.

Но она собралась с духом и пережила это мгновение, а потом привычным жестом вскинула руку с часами.

- Надо уходить, - объявила она сыну и книжникам. Роботы быстро выстроились в ровный ряд.

- Так вы подумаете над тем, о чем я вам сказал? - спросил Локи.

- Естественно, - ответил один из них.

- И скоро ли будет ответ? - не сдавался Локи. Грубоватое лицо слегка улыбнулось.

- Скоро. Через век или через миллион лет. Конечно, скоро, - ответил он, не скрывая высокомерия.

До Уошен донеслись и этот ответ, и искренний смех сына.

Опустившись на колени в том месте, где предполагалось вылить первые тонны гиперфибры, она снова достала серебряные часы, открыла серебряную крышку и осторожно положила их туда. Решиться на это было труднее всего на свете. Но она все же заставила себя подняться и уйти, не оборачиваясь, бормоча про себя:

- Потом. Сейчас я оставляю их здесь, чтобы однажды вернуться и забрать. Однажды.

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

24.03.2009

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Корабль

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Медулла оссиум

Глава шестая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Кресло Премьера

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая

Глава тридцать седьмая

Глава тридцать восьмая

Глава тридцать девятая

Глава сороковая

Глава сорок первая

Глава сорок вторая

Глава сорок третья

Глава сорок четвертая

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Унылые

Глава сорок пятая

Глава сорок шестая

Глава сорок седьмая

Глава сорок восьмая

Глава сорок девятая

Глава пятидесятая

Глава пятьдесят первая

Глава пятьдесят вторая

Глава пятьдесят третья

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. Строители

Эпилог