История одного падения (fb2)

- История одного падения 80K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Неонилла Анатольевна Самухина

Неонилла Самухина
ИСТОРИЯ ОДНОГО ПАДЕНИЯ

Рассказ

Рита не знала, зачем она согласилась идти к этому «гуру». При всем своем предубеждении к теософским штучкам, в один из вечеров она почему-то приняла приглашение Сергея. Тот обрадовался, и всю дорогу до дома, где жил его «Великий Учитель», рассказывал, как это интересно: узнать, кем ты был в прошлой жизни. Вот он, например, в семнадцатом веке был магистром одного из тайных обществ Розенкрейцеров в Нидерландах.

«Ну конечно! Вряд ли бы ты так гордился, если бы оказался обычным подметальщиком улиц… – хмыкнула про себя Рита. – Вас послушать, так все вы были потрясающими личностями в прошлой жизни то ли в Англии, то ли во Франции… Что же в этой-то жизни такие убогонькие?»

Лично она вообще не верила, что эти прошлые жизни когда-либо существовали. Риту тошнило от разговоров, газетных статей и телепередач, в которых на людей выплескивался шквал псевдоэзотерических знаний от новоиспеченных магов, чародеев и экстрасенсов. Наверное, она для того и согласилась пойти с Сергеем на сеанс «связи с прошлым», чтобы посмотреть в глаза одному из таких шарлатанов.

Войдя в полутемный подъезд с традиционным устоявшимся запахом мочи, Рита с Сергеем поднялись на третий этаж и оказались перед единственной на площадке дверью, обшарпанной, но все же сохранившей следы былой роскоши.

Открыл им сам «гуру» – невысокий мужчина восточного вида лет сорока пяти, с короткой модной стрижкой смоляных волос и проницательным взглядом черных глаз.

«Прямо очи гипнотизера…» – подумала Рита и отвернулась, снимая плащ, который тут же предупредительно подхватил Сергей.

«И чего он так суетится?» – неприязненно покосилась она на него.

– Вот, Учитель, познакомьтесь, пожалуйста, это – Маргарита, – представил ее Сергей. Но имени самого гуру не назвал, отчего Рита почувствовала глухое раздражение: не будет же она вслед за Сергеем величать этого человечка «Учитель»!

Гуру молча пожал Рите руку, окидывая ее лицо долгим внимательным взглядом. Она спокойно выдержала его взгляд и, в свою очередь, посмотрела на «Великого Учителя» с некоторым вызовом. Нет, на «Великого» он никак не тянул, вот разве что глаза у него были, действительно, необычными.

– Прошу, – пригласил гуру, отступив в сторону перед дверью, скрытой за бархатной портьерой.

Комната, в которую они вошли, была сумрачной. Осенний свет улицы не проникал сквозь плотные портьеры на окнах, и лишь настольная лампа высвечивала часть большого круглого стола, у которого стояли три старинных кресла. В воздухе был разлит густой и пряный аромат восточных благовоний.

Рита поморщилась: «Вот он – запах шарлатанства…»

– Садитесь, прошу вас, – указал ей на одно из кресел гуру. От него не ускользнула гримаса Риты, но он лишь слегка улыбнулся краешком темных, четко очерченных губ.

Рита села.

– Сейчас ты на внутреннем экране увидишь свое прошлое, – шепнул ей Сергей, пристраиваясь в соседнем кресле.

– Что еще за внутренний экран? – спросила Рита, оглядываясь, но не находя ничего хотя бы отдаленно похожего на экран.

Гуру сел напротив Риты и, подвинув к себе лампу так, чтобы она осветила его лицо, сказал:

– Посмотрите на меня, пожалуйста!

«Началось… – вздохнула Рита. – Сейчас будет пытаться загипнотизировать меня. Бедняга, не знает, с кем связался – у меня во рту кисло, только когда я ем лимон, а не представляю его…»

Она подняла скептический взгляд на гуру.

– А теперь закройте глаза.

Рита закрыла.

– Видите меня? – спросил гуру.

– Как же я могу вас видеть, если у меня закрыты глаза?

– Но разве вы совсем не видите меня? – тихо проговорил гуру.

Рита недоуменно пожала плечами, но в этот момент перед ее внутренним взором действительно выплыло лицо гуру – как выплывает образ из памяти.

Она открыла глаза:

– Вы, наверное, имеете в виду: могу ли я вас представить?

– Терминология не так важна, – улыбнулся гуру. – Главное, что вы можете видеть образы. И то, на чем вы их видите, называется визуальным или внутренним экраном. А то, что вы видите, называется фантомом. Суть магии заключается в том, чтобы научиться управлять фантомами. Тогда вы сможете управлять и реальными людьми, теми, которых, как вы говорите, представляете.

– Ну да! – не поверила Рита. – И что значит управлять фантомами? Разве они мне и так не подвластны? Это же я их создаю в собственном воображении, а не сами они там появляются…

– А вы понаблюдайте за ними как-нибудь на досуге, – вновь улыбнулся гуру, – и увидите, что они живут своей жизнью. И не всегда делают там, на вашем экране, то, что хотите вы. Попробуйте поуправлять ими. Пусть они сделают для вас что-нибудь приятное, например, обнимут или поцелуют…

Рите даже не пришлось закрывать глаза, она и так увидела себя и своего любимого. И, решив поэкспериментировать, уже потянулась было к его губам, но любимый почему-то сердито посмотрел на нее и отвернулся.

«Вот дела!..» – подумала Рита, потрясенно поднимая глаза на гуру. Тот внимательно наблюдал за нею.

– Я одного не поняла: какое отношение все это имеет к моим предыдущим воплощениям? – спросила она, стараясь скрыть смущение.

– Вы их увидите на том же внутреннем экране, – ответил гуру.

– Когда?

– Сейчас. Сядьте поудобнее, закройте глаза и слушайте меня, стараясь в точности выполнять то, что я скажу. Мы пойдем с вами в глубь вашего прошлого на четыре века и оттуда начнем просмотр, приближаясь к настоящему.

Рита поерзала, устраиваясь в кресле, и послушно прикрыла глаза, хотя по-прежнему сомневалась, что из этой бредовой затеи что-нибудь выйдет… Тем не менее, она стала выполнять все, о чем просил гуру. И вскоре, к ее удивлению, обрывки каких-то видений действительно замелькали перед ее глазами…

А потом вдруг во всю ширину этого самого внутреннего экрана появилась картинка – каменистая дорога среди джунглей, на которой, спиной к Рите, стоял мужчина.

«Кажется, монах… – „присмотрелась“ Рита. – Причем восточный, если судить по одежке…»

На мужчине было характерное монашеское оранжевое одеяние, запыленное и потрепанное по нижнему краю. Кожаные сандалии обхватывали грязные смуглые ноги, не скрывая потрескавшихся, или, как говорила бабушка Риты, «порепанных», пяток. Голова мужчины была обрита.

«Причем обрита плохо…» – оценила Рита неровно соскобленные дорожки среди пробивающейся на затылке щетины.

– Что вы видите? – откуда-то, словно из другого мира, донесся до нее голос гуру.

– Какого-то восточного монаха… – нехотя ответила она.

– Какое примерно это время? – поинтересовался гуру, и в его голосе послышалось нетерпение.

– Откуда мне знать? – огрызнулась Рита. – Здесь не написано…

И вдруг в ее голове словно вспыхнули цифры: «XVI век».

– Шестнадцатый век, Тибет… – ошеломленно «прочла» она вслух.

– Вот и замечательно! Мы – в начале. А это, Маргарита, ваше предыдущее воплощение, – объявил гуру.

Рита окинула монаха критическим «взглядом», пытаясь сообразить, откуда он мог к ней «явиться»? Может, это образ из какого-нибудь фильма, вроде «Заклятия долины змей»?

Ей очень захотелось увидеть лицо монаха, но он продолжал стоять к ней спиной.

«Ну, повернись же!.. Надо же, не хочет… Эх, никудышный из меня маг! – усмехнулась про себя Рита. – Ну, не хочешь, так не хочешь! И черт с тобой! Все равно ты мне не нравишься – противный, грязный! И глаза у тебя, небось, косые… Терпеть не могу азиатов… – ей вспомнилась строчка из Блока и она мысленно добавила: – …с раскосыми и жадными глазами…»

– Идем дальше! – оторвал ее от созерцания голос гуру.

Но, как они ни старались, никаких видений и картинок больше не возникало – одни сполохи света… А потом Рита вдруг увидела себя нынешнюю, но только в детстве, о чем тут же поспешила сообщить гуру, открывая глаза. Взглянув на часы, она удивилась, что прошло так много времени – было уже около одиннадцати, а пришли они, когда солнце только садилось. Теперь понятно, почему блуждание по прошлым жизням настолько утомило ее, что ей даже захотелось спать.

– Ну что ж, на сегодня хватит, – сказал гуру, окидывая Риту озадаченным взглядом. – В следующий раз продолжим.

Прощаясь с ним, она подумала, что вовсе не хочет никаких продолжений: происшедшее оставило в ней какой-то смутный, неприятный осадок. В свое предыдущее воплощение она так и не поверила, но вот сама картинка, которую она увидела… Она была слишком четкой для простой игры воображения. Неужели в этом действительно что-то есть? В том, о чем твердят эти чудотворцы?… Любой человек когда-нибудь да мечтал о чуде, но жизнь порой наносит такие удары, что поневоле в чудеса перестаешь верить. Нет, никто тебе не поможет, ни бог, ни черт – надеяться можно только на свои силы… Хотя опять же: кто знает предел этих сил?

Когда они вышли из подъезда, до сих пор молчавший, но изнывающий от нетерпения Сергей восторженно сжал руку Риты:

– Поздравляю!

– С чем это? – отстранилась она. – С тем, что я узнала, что была грязным монахом-оборванцем? Благодарю покорно! Знаешь, я, пожалуй, возьму машину. Пока!

Сидя на заднем сидении такси, она думала: «Значит, я была мужчиной… Если так, это многое объясняет…»

Прежде всего, это объясняло, почему она так странно к себе относилась. Вернее не к себе, а к тому женскому телу, в котором жила. Нельзя было сказать, что оно совсем не устраивало ее, но она мирилась с его нуждами и потребностями со сдержанной брезгливостью. Все эти недомогания в «лунные дни», необходимость украшать себя косметикой, разными побрякушками и модными шмотками ее раздражали… Но, с другой стороны, в пику Фрейду, ее вовсе не глодала зависть и к мужской половине человечества, обладавшей половым членом. Хотя порой она ловила себя на мысли, что ей было бы любопытно ощутить, что чувствует мужчина, погружающийся в женщину. Иногда, подходя к своему любимому сзади и прижимаясь к его ягодицам низом живота, она делала движение бедрами вперед, и ей казалось, что вот-вот она уловит это чужое ощущение… Но каждый раз оно ускользало.

Впрочем, та доля наслаждения, которую она получала в объятиях любимого, ее вполне устраивала, а его дико заводила ее страсть с налетом какой-то неженской силы. Он даже сказал однажды, что она любит его как мужчина: как-то уж слишком «обладающе». А она, действительно, получала больше удовольствия, прикасаясь сама, а не жертвенно ожидая, когда прикоснутся к ней. Где-то она вычитала, что такое сексуальное поведение объясняется избытком мужских гормонов, и всполошилась – не толкнет ли это ее в «розовые» объятия? Теперь получается, что это не просто гормоны, а карма, протянувшаяся к ней от неведомого тибетского монаха…

И вот что еще странно: если она была в шестнадцатом веке монахом, то есть просветленным, достигшим определенно высокой ступени сознания человеком, то почему же в двадцатом веке ее вселили в тело женщины, ведь оно-то всегда считалось святошами грязным и исполненным порока? И что могли означать эти сполохи света? Может, то, что воплощения хоть и были, но в какие-то неодушевленные формы – в дерево или вообще в камень? Рита хмыкнула, вспомнив строчку из песни Высоцкого: «Родился баобабом, баобабом и помрешь…» Может, эти четыре века душа монаха пробиралась через низшие воплощения, пока не доползла до женской сущности?

Да, чтобы получить такую карму, нужно было натворить что-то очень серьезное… Что же он мог такого сделать? И спросить не у кого, вряд ли это даже Сережкин гуру знает.

Ей стало жалко монаха. Мало того, что он и так был обделен жизнью – ни семьи, ни любви, так еще и после смерти его за что-то… «забаобабили».

Приехав домой, Рита рухнула на диван. Не было сил даже раздеться. Закрывая глаза перед тем как провалиться в сон, она подумала: «Как же зовут тебя, мое предыдущее воплощение, и что же ты такого натворил там у себя в Тибете?»

* * *

Дордже спешил. Путь был неблизок, а солнце уже приближалось к опасной черте. Несмотря на сандалии, горячие камни обжигали уставшие ступни. Шафрановое дхоти пропиталось едким потом и запылилось. Давно небритый затылок нещадно зудел от прорастающего ежика волос.

В пути он был семь дней, и скоро перед ним откроется величественный вид пятого монастыря, куда он уже несколько лет доставлял послания настоятеля монастыря Тхарпа-Чхой Лин.

Устремив взгляд на возвышавшийся впереди перевал, за которым был скрыт монастырь Багтэн, Дордже в привычном ритме переставлял натруженные ноги. Там, за перевалом, его ждал короткий отдых перед тем, как он двинется дальше – к монастырю Сэра, последнему в маршруте.

С ведущей к перевалу каменистой дороги, поднимавшейся по кромке крутого склона, открывался вид на шин-наг – лесные заросли, устилавшие долину зеленым ковром.

Дордже снова поднял взгляд на вершину перевала, дрожащую в зыбком мареве, как вдруг его нога обо что-то споткнулась.

Посмотрев вниз, Дордже с удивлением увидел лежащий в пыли полотняный мешок. Недоуменно оглядевшись по сторонам, он подумал: кто бы мог его обронить? Подняв мешок, он развязал тесемки и заглянул внутрь: там была смена женской одежды, гребень, деревянная фляга с водой и хлеб, завернутый в пеструю ткань.

Два часа назад он разминулся с караваном спешивших по своим делам торговцев, возможно, это они потеряли мешок, хотя он и не заметил среди них женщин.

Тщательно отряхнув мешок от пыли, Дордже положил его на большой камень у дороги – может быть, за ним вернутся, или он еще кому-нибудь пригодится…

Собравшись идти дальше, он бросил последний взгляд по сторонам и вдруг его что-то остановило – справа, недалеко от обочины дороги, почти скрытая в траве, валялась женская соломенная шляпа.

Монах осторожно приблизился, но поднимать ее не стал, а только осмотрел. Шляпа была почти новая, и вряд ли ее кто-нибудь просто выкинул…

С недобрым предчувствием Дордже раздвинул густые кусты, растущие на обочине, и внимательно вгляделся сквозь сумрак в скрытое за ними пространство…

Там что-то белело. И это «что-то» по очертаниям очень напоминало человеческое тело…

Не обращая внимания на цепляющиеся за дхоти ветки, Дордже начал продираться сквозь кусты, пока не добрался до лежавшего на земле обнаженного тела.

Остановившись над ним, Дордже увидел, что это молодая женщина, почти девочка. На ее юном избитом лице запеклась кровь, глаза заплыли багрово-черными кровоподтеками. Длинные черные косы были обмотаны вокруг самшитового ствола, а рядом валялась разодранная одежда. Все указывало на то, что над несчастной жестоко надругались.

Подняв обрывки одежды, Дордже прикрыл ими тело, бросив беглый взгляд на искусанные до синяков маленькие груди и бедра, на которых бурыми пятнами уже запеклась кровь.

«Кто же это мог сделать?! – думал Дордже, стоя на коленях рядом с девушкой и освобождая ее косы. Ему впервые пришлось столкнуться с этой стороной жизни, и он был потрясен картиной зверского злодеяния. – И как теперь быть с телом?»

Вдруг с земли послышался стон.

От неожиданности Дордже отшатнулся – он был уверен, что девушка мертва. Но она шевельнулась и медленно открыла глаза. Увидев склонившегося над нею Дордже, она хрипло закричала и забилась всем телом, стараясь отползти.

Удержав за плечи, он попытался ее успокоить:

– Тихо, тихо, я не трону тебя, не бойся!

Девушка сжалась под его руками и смотрела на него взглядом, полным ужаса.

– Не бойся! – повторил он и, отпустив ее плечи, сел рядом.

Глядя на нее с сочувствием, он спросил:

– Кто это сделал с тобой?

Девушка не ответила.

– Ты можешь встать? – терпеливо обратился он к ней снова. – Неподалеку есть родник, я отведу тебя туда и ты сможешь… – он заколебался, не зная, как назвать то, что ей нужно было сделать, и облегченно добавил: – …смыть с себя грязь.

Девушка опустила взгляд на свое тело, едва прикрытое обрывками одежды, и попыталась сесть, но тут же вскрикнула, вновь падая на землю. Лицо ее исказилось гримасой боли, а из плотно сжатых глаз по щекам потекли слезы.

– Давай я помогу тебе, – сказал Дордже, наклоняясь к девушке и подсовывая руку под ее плечи.

– Нет, – простонала она, пытаясь отодвинуть его руку. – Я не могу, мне больно…

– Я понимаю, но и тут тебе нельзя оставаться, – возразил Дордже, осторожно приподнимая ее.

Она опять застонала.

– Если тебе больно сидеть, давай я подниму тебя, – предложил он.

– У меня все кружится перед глазами, я не смогу стоять, – ответила она.

– Не бойся, я поддержу тебя.

Обняв ее за талию, он помог ей встать на ноги и смутился, ощутив, что спина у нее обнажена – он прикрыл девушку обрывками одежды только спереди. Чувствуя под рукой ее горячую кожу, он растерянно замер, не зная, что предпринять. Но тут девушка начала обвисать на его руках, снова теряя сознание, и он едва успел подхватить ее.

«Легкая, как перышко райской птички», – подумал Дордже, направляясь к роднику с девушкой на руках. Чтобы не поранить ее, он спиной раздвигал кусты. Впервые ему приходилось нести такой груз, и хотя он устал за долгую дорогу между монастырями, ее он нес без особых усилий.

– Как зовут тебя? – спросил он, увидев, что она вновь открыла глаза.

– Чхойдзом… – едва слышно ответила она.

Добравшись до родника, он осторожно опустил девушку на землю и, прислонив ее спиной к песчаному откосу, сказал:

– Побудь здесь, я сейчас вернусь.

Пробравшись сквозь кусты обратно к дороге, он забрал оставленный на камне мешок, поднял соломенную шляпу и почти бегом устремился к роднику.

Девушка лежала неподвижно там, где он ее оставил. Услышав шаги Дордже, она шевельнулась, испуганно поворачивая к нему свое разбитое лицо, и он снова ужаснулся содеянному с нею.

– Вот! Наверное, это твое? – спросил Дордже, положив рядом с девушкой мешок и шляпу.

Она кивнула и благодарно посмотрела на него.

– Хочешь, я отнесу тебя в ручей? Вода облегчит твою боль. А я тем временем приготовлю место для ночлега, ведь скоро ночь… – и он добавил, поясняя: – Здесь есть неподалеку пещера. Идти ты не сможешь, а я не смогу бросить тебя одну.

Не дожидаясь ответа, Дордже подхватил девушку на руки и отнес к ручью, вытекающему из родника. Потом перенес ее мешок поближе и направился в сторону скал – туда, где была пещера, в которой он не раз укрывался от внезапно разыгравшейся непогоды.

Два дня он выхаживал ослабевшую от потери крови Чхойдзом, не решаясь продолжить путь, и, как мог, старался облегчить ее страдания. Он поил ее отваром шалфея и шафрана, прикладывал холодные компрессы к кровоподтекам на ее лице, и теплую землю, взятую у мышиной норки, смотрящей на восток, – к ее пояснице.

Все это время Чхойдзом молчала, лишь коротко отвечая на его вопросы и настороженно следя за его действиями. Наконец, к исходу второго дня она нарушила молчание и поведала Дордже свою историю.

Она недавно овдовела и решила вернуться к родственникам, живущим в пяти днях пути от деревни ее покойного мужа. Побоявшись идти одна, она напросилась в попутчицы к торговому каравану, направлявшемуся в нужную ей местность. Но в дороге пятеро торговцев, очарованные красотой юной вдовы, захотели вкусить ее прелестей и, прямо днем затащив в самшитовые заросли, жестоко изнасиловали. Прожившая с мужем в любви и ласке почти год, Чхойдзом истекла бы кровью после этого чудовищного совокупления, если бы не Дордже.

Он слушал внимательно, не перебивая, и сокрушался про себя о тяготах Пути, выпавших на долю этой несчастной молодой женщины.

На третий день, когда было съедено все, включая и хлеб, лежавший в мешке Чхойдзом, они медленно направились через перевал к монастырю Богтэн.

Приведя Чхойдзом в деревню, расположенную неподалеку от монастыря, Дордже оставил ее у одной сердобольной женщины, а сам направился в монастырь, обещая Чхойдзом вернуться за нею и на обратном пути в свой монастырь сопроводить ее до деревни, где жили ее родственники.

Через несколько дней, с ответной почтой, он уже спешил в деревню, где оставил свою подопечную.

Увидев, он не сразу узнал ее – синяки сошли с лица, сменившись нежным румянцем, в движениях пропала болезненная скованность. Она вышла навстречу плавной походкой и остановилась, застенчиво глядя на приближающегося Дордже. В руке она держала знакомый полотняный мешок, наполненный припасами в дорогу.

– Вы пришли за мной, святой лама… – тихо сказала она и с благодарностью склонилась перед Дордже.

– Если ты готова, то нам пора в путь, меня давно ждут в моем монастыре, – сказал он и, повернувшись, быстро пошел по дороге.

Чхойдзом попрощалась с приютившей ее женщиной и поспешила за ним.

За несколько дней они миновали два монастыря. Чхойдзом не жаловалась в пути и следовала за Дордже, не отставая.

Он оставлял ее в деревнях на время своего пребывания в очередном монастыре и, каждый раз, возвращаясь за нею, замечал, как она, завидев его, облегченно вздыхала, словно боялась, что он бросит ее здесь.

В короткие минуты отдыха у дороги Чхойдзом садилась чуть поодаль от Дордже и молча смотрела на него. Она вообще была молчалива, и Дордже не раз ловил себя на мысли, что ему бы очень хотелось узнать, о чем она думает.

Когда они добрались до монастыря Кабу, рядом с которым не было никаких селений, Дордже пришлось оставить Чхойдзом у водопада, находящегося в часе пути от монастыря.

– Здесь ты сможешь отдохнуть, – сказал он перед уходом. – Я принесу тебе свежую еду и устрою на ночлег. Не бойся, тут ты в безопасности.

Через три часа он возвращался назад.

Отведя кусты в сторону, Дордже вышел к водопаду и ошеломленно остановился: потоки воды алмазным каскадом срывались со скалы вниз, и зыбкая радуга дрожала над озером в изножии водопада, где плескалась совершенно обнаженная Чхойдзом. Ее стройное тело, все в бисеринках влаги, переливалось в лучах солнца, подобно алебастру, а длинные волосы темным блестящим шлейфом тянулись за нею по воде.

Почувствовав присутствие постороннего, Чхойдзом испуганно оглянулась, но увидев Дордже, с облегчением улыбнулась ему.

Выбравшись из воды, она пошла к нему навстречу, совершенно не смущаясь своей наготы.

Дордже смотрел, как завороженный. Впервые он так близко и открыто видел обнаженную женщину. Обнаружив несколько дней назад Чхойдзом, лежавшую растерзанной и без сознания в гуще кустов, он видел ее тело лишь мельком, и тогда оно было обезображено насилием. Сейчас же, на ярком солнце, он смог хорошо рассмотреть ее и испугался – испугался женской красоты, ранее неведомой ему в монашеской жизни, и той ошеломляющей бури чувств, которую она пробудила.

Дордже с ужасом почувствовал, как внутри у него что-то жарко вскипело и, прорвавшись потоком горячей крови, хлынуло в низ живота, вздымая мгновенно отяжелевшую плоть.

Чхойдзом молча шла к Дордже, глядя на него с загадочным выражением продолговатых черных глаз. Точеные маленькие груди, на которых уже почти не осталось следов кровоподтеков, подрагивали в такт шагам. Небольшие светло-коричневые соски, словно бусины четок, маняще выделялись на белой груди.

Подойдя вплотную к Дордже, Чхойдзом остановилась и опустила глаза в ожидании.

Дордже, не в силах победить искушение, протянул руку и дотронулся до ее груди. Почувствовав прохладное прикосновение упругого соска, он медленно провел по нему ладонью.

Чхойдзом вздрогнула и подняла на Дордже затуманенный желанием взгляд…

И тогда он, сорвав с себя дхоти, толкнул Чхойдзом на траву и, нависнув над нею, грубо развел ее ноги. Бросив короткий взгляд на открывшееся ему беззащитное лоно, он с животным рыком вонзился в него своей пульсирующей плотью и замер от острого непривычного ощущения… Это было ни с чем не сравнимое ощущение, какого ему никогда не доводилось испытывать в жизни.

Качнувшись назад, Дордже высвободил из девушки свою плоть и вновь вошел в нее, желая еще раз почувствовать это потрясающее погружение в горячее влажное лоно, напомнившее ему нежный цветок орхидеи и туго обхватившее его со всех сторон… И уже не мог остановиться. Он неистово раскачивался над Чхойдзом, словно вбивая каждым ударом вглубь ее податливого тела годы своего вынужденного целомудрия.

Вначале, ощутив страстный натиск Дордже, Чхойдзом в страхе замерла под ним, но потом вдруг встрепенулась, вскинула бедра и, подчиняясь его ритму, порывисто задвигалась навстречу. Приглушенный стон сорвался с ее губ, и это не был стон боли.

Зеленые кроны шин-нага сомкнулись над ними ажурным шатром. Шум водопада, птичьи голоса исчезли куда-то, а в той тишине, что окутала их со всех сторон, остались лишь звуки их прерывистого дыхания, стоны и удары тел друг о друга.

Время остановилось. Дордже не смог бы сказать, сколько длилось это безумие. Он лишь запомнил, как Чхойдзом, цепляясь за его плечи, вдруг закричала и затрепетала под ним в сотрясающих ее судорогах, на которые тут же откликнулась его плоть. С отчаянным стоном выплеснувшись в глубину ее тела, Дордже, тяжело дыша, откатился от Чхойдзом и распростерся в изнеможении на влажной от водяной пыли траве.

Странное чувство охватило его – в голове не осталось ни одной мысли, он будто лишился тела, перестав воспринимать мир. Охваченный тяжелым дурманом, он не мог поднять закрывающиеся веки.

Несколько долгих мгновений он ничего не осознавал, но постепенно голова начала проясняться, и на него нахлынуло чувство непоправимой вины.

«Что я наделал?! Что она со мной сотворила?!..» – мысленно простонал он, приходя в себя.

Неуклюже поднявшись, Дордже на дрожащих ногах побежал к озеру и погрузился в холодную воду, пытаясь остудить тело, опаляемое вспышками памяти о недавней близости. Он лег на мелководье так, чтобы тело омывали быстрые струи бегущего из озера ручья, и, закрыв глаза, откинулся головой на песчаный берег. Он лежал недвижимо, пока не почувствовал, что тело его совсем заледенело. Тогда он поднялся и, повернувшись спиной к сидящей на берегу Чхойдзом, принялся ладонями стряхивать с себя капельки воды.

Неожиданно он почувствовал, как жаркое тело Чхойдзом прижалось к нему сзади и маленькие горячие руки обняли его, пытаясь согреть. Порхнув по его груди, они двинулись вниз, устремляясь к его уже успокоившейся плоти.

– Нет! – крикнул Дордже, отрывая от себя эти ласкающие руки и поворачиваясь лицом к их владелице.

Чхойдзом, отступив на шаг, испуганно посмотрела на него.

– Нет! – еще раз повторил Дордже. – Оставь меня в покое! – и он с силой толкнул ее в грудь.

Не удержавшись на ногах, Чхойдзом упала навзничь.

Ему вдруг захотелось бить и даже топтать ее ногами за то, что она ввела его в искушение, за то, что заставила совершить великий грех. Но, глядя на покорно лежащую перед ним Чхойдзом, он почувствовал, как однажды уже взведенная пружина страсти вновь начинает раскручиваться где-то внутри него.

Увидев, как его плоть дрогнула, наполняясь новой силой, Чхойдзом широко развела ноги и чуть приподняла бедра в приглашающем движении.

Он бросился на нее, рывком ворвался в уже знакомую глубину и, страдая от собственной слабости, не дающей ему совладать с охватившим его вожделением, впился зубами в ее призывно торчащий сосок.

Чхойдзом дернулась и, сладострастно вскрикнув, всем телом устремилась к нему навстречу. Он, уже не сдерживаясь, начал кусать ее грудь и шею, оставляя на них глубокие следы с проступающей кровавой росой. Обуреваемый новой страстью – страстью всех насильников мира, с наслаждением терзающих свои жертвы, – он погружался в темный омут упоения чужой болью. Но его жертва разделяла это наслаждение с ним, и на краю его опьяненного страстью сознания вдруг вспыхнула смятенная мысль, что от той демонической бездны, в которую неудержимо увлекала его Чхойдзом, его уже не уберегут никакие молитвы и посты. Он будет падать в нее, одолеваемый все новыми пороками…

Дордже ужаснулся этой мысли и, пытаясь остановить наваждение, с силой сжал горло той, в которой он видел воплощение своего искушения.

Чхойдзом забилась под его руками в попытке вырваться, лицо ее налилось темной кровью, но ее судорожные движения только сильнее распалили его. Он еще крепче сжал ее горло, продолжая вторгаться в глубины ее тела, и в тот момент, когда она, наконец, обмякла под ним, он содрогнулся в оглушающем экстазе, изливая жизненную влагу в уже мертвое тело.

Отодвинувшись от девушки, Дордже полежал несколько минут, усмиряя сбившееся дыхание, потом окинул неподвижное тело Чхойдзом долгим прощальным взглядом и поднялся.

Даже не взглянув на свое дхоти, мокрой оранжевой тряпкой валявшееся на берегу, он пошел к водопаду.

Цепляясь за скалистые выступы, он карабкался вверх, не обращая внимания, что солнце нещадно опаляет ему спину, что растущие на скалах кусты царапают его тело, а с ободранных коленей стекают струйки крови, расцветая камелиями на каменистой почве под ногами.

Солнце уже клонилось к закату, когда он оказался на вершине скалы, с которой срывался водопад.

Выпрямившись во весь рост, Дордже взглянул вниз. Там уже залегли тени, но он все же смог разглядеть белевшее на изумрудной траве совсем крошечное с такой высоты тело Чхойдзом.

– О, великий Будда, я утерял свой Путь! Я дважды согрешил за один день и не хочу более множить свои прегрешения. Пусть третий грех прервет цепь моих злодеяний! – произнес он, делая шаг вперед.

Когда он летел вниз вместе с шипящими потоками воды, то не ощущал ни страха, ни боли. И даже чувство вины покинуло его – он искупил ее, принося в жертву свое грешное тело. Душа не умирает, и он еще вернется на эту землю в другом обличии…

Он представлял себя бессмертной капелькой жизни, которая вечно будет срываться вниз – водой в водопаде, росой с травинки, семенем в лоно женщины…

* * *

Проснувшись, как от толчка, Рита долго лежала с закрытыми глазами, ошеломленно вслушиваясь в шелест крон шин-нага, и только через какое-то время поняла, что это всего лишь приглушенный окном шум машин, несущихся по проспекту мимо ее дома. Открыв глаза, она повела затуманенным взглядом вокруг. Комната была окрашена в апельсиновые тона от солнца. Его лучи проникали сквозь ярко-оранжевые шторы, купленные когда-то Ритой за их непонятно почему понравившийся ей цвет…

И неожиданно она увидела перед собой лицо монаха. Устремив взгляд к небу, он падал на фоне низвергающихся струй водопада, но в его глазах отражались смирение и вечность.

Санкт-Петербург,

5 марта 2000 года

© 2007, Институт соитологии

Оглавление

Рассказ