Русский маятник (fb2)

- Русский маятник (Егерь Императрицы - 13) 2115K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Владимирович Булычев

Егерь императрицы. Русский маятник

Глава 1. Ночной караул

– На месте стой – раз-два! – скомандовал унтер и, разбрызгивая грязь своими тяжёлыми сапожищами, потопал к стоявшим у дуба офицерам. – Ваше благородие, плутонг первой роты второго батальона для караульной службы прибыл! – хрипло пробасил он, вскинув ладонь к каске. – Старший фурьер Кожухов!

– Ну вот же, Андрей Казимирович, говорил я тебе, что от капитана Бегова раньше, чем от Тарасова, прибудут, осталось только этих последних дождаться, и можно будет на развод караулов идти, – проговорил более молодой офицер с тонким золотым ободком на горжете. – Так-то давно пора, вон у квартирмейстерского шатра второй раз уже барабаны построение пробили, ежели до третьего там не встанем, будь уверен, штабные точно кляузу в полк выкатят.

– Фурьер, там от палаток вслед за вами больше никакой отряд не отходил? – спросил у застывшего по стойке смирно унтера офицер постарше и с золотым имперским гербом на горжете. – Или, может быть, строился? Вторая рота капитана Тарасова у походного порохового склада расположилась, на самом дальнем конце лагеря. Ничего там, в той стороне, случайно, не заприметил?

– Никак нет, господин поручик, не видал. Мы только хвост капральства из второй роты перед собой завидели, чуть-чуть ведь за ним не поспели. Грязью не хотелось обляпаться, а так бы и вовсе вровень с ними пришли. Да всё одно, как бы ни береглись, теперь всем чиститься нужно. – Унтер притопнул сапогами с налипшей на них глиной.

– Ладно, ставь тогда своих вместе со всеми в одну колонну. – Поручик кивнул на строй из трёх десятков егерей. – Ещё немного тут постоим, и уж коли тарасовские не покажутся, значит, без них, так пойдём, глядишь, и нагонят.

– Слушаюсь, ваше благородие! – Фурьер козырнул и, развернувшись, потопал к своему отряду. – Плутонг, слушай мою команду! В общий строй встаём! И чтобы сразу в шеренгах разобрались! Пока время есть – всем полы шинелей отряхнуть и с сапог грязь сбить!

– Да толку-то отряхиваться, всё одно опять изгрязнишься, – негромко ворчал Южаков, счищая сорванным прутом налипшую глину с сапога и потом скрябая его бок о сухую траву. – Тишка, Тиш, дай ветошь. – Он толкнул локтем оттиравшего полы шинели товарища.

– Свою нужно иметь, – буркнул тот. – Я тебе позавчера только на чистку фузеи её давал. Вернул мне обратно?

– Да чего же её возвращать-то, она ведь вся чёрная уже была, – пожав плечами, попытался найти оправдание Южаков. – В палатке вроде осталась, под заплечный мешок я её положил. Коли так уж тебе её надо, как только с караула возвернёмся, сразу отдам.

– Да на кой она мне нужна будет? – фыркнул товарищ. – Дорога, Ваня, ложка к обеду, потом-то она для чего? Не нужна мне там будет ветошь, к тому же ещё и грязная. А вот здесь она бы, конечно, пригодилась, чтобы даже хоть те же сапоги обтереть. Зря не взял.

– Идут, идут, – пронеслось по шеренгам егерей. – Ну точно! Вона, гляди, тарасовские топают, ажно грязь летит, как спешат. Капрал со шрамом на лбу их ведёт, вроде Глебом его кличут.

– Напра-аво! – не дожидаясь подходивших, скомандовал основному отряду поручик. – Шаго-ом марш! Быстрее догоняйте! – Он махнул рукой спешившим к ним егерям. – Семён Францевич, пошли, время дорого.

Оба офицера возглавили колонну. Стрелки, сопя и топая, устремились к центру армейского полевого лагеря. Здесь уже виднелись мушкетёрские плутонги, стояли спешенный драгунский эскадрон и казачья сотня. Под бой «третьих барабанов» полусотня егерей в грязных шинелях пристроилась в разрыв общего пехотного строя.

– Равнение в шеренгах! – рявкнул выскочивший перед ними офицер с майорским горжетом. – Три шага влево приняли! Чего там сгуртовались?! Ещё, ещё немного влево сдайте!

– Андрей Казимирович, идут! – крикнул старшему егерей молодой подпоручик. – Гляди-ка, сам главный квартирмейстер на развод караулов вышел!

– Ох ты ж, мать честная, как не повезло-то! – проговорил тот, обернувшись. – Нам вот только Давыдова тут ещё не хватало! – И занял своё место с правого фланга.

– Сводный караул, равняйсь! Сми-ирно! Равнение на середину! – разнёсся крик высокого мушкетёрского майора, и он, отбрасывая комки грязи, затопал навстречу подходившим. – Господин полковник, сводный суточный караул Русской императорской армии для проверки и получения наставлений построен! Докладывает дежурный по лагерю секунд-майор Ягудин!

– В строю все? – негромко поинтересовался у него главный квартирмейстер. – Оружие, внешний вид у людей проверили? Знание обязанностей лагерных часовых и в сторожевых пикетах спрашивали?

– Не успели закончить, господин полковник. Ещё не все отряжённые от полков команды успели подойти.

– Кого нет в строю?! – вскинулся тот.

– Из Углицкого мушкетёрского полурота пока не подошла, – ответил майор. – Вестового к ним в полк я послал, но не успел он ещё вернуться.

– Бардак! – рявкнул Давыдов и обернулся к сопровождавшей его свите. – Капитан, запишите на вечерний рапорт их высокопревосходительству о нераспорядительности полковника Стоянова. Не в первый раз уж такое. Внимание всем! – скомандовал он, оглядывая выстроенные в поле подразделения. – Первая шеренга – девять шагов, вторая шеренга – шесть, третья – три, шаго-ом марш!

Стоявший в третьей Южаков дёрнулся и вместе со всеми протопал на указанное начальством расстояние.

– Во-ольно! Команда для пехотных подразделений – ружья к ноге! – донеслась новая команда от грозного полковника. – Штыки примкнуть! Шомпол в дуло вставляй! Господа, распределяйтесь по всем шеренгам и начинайте осмотр. Игорь Борисович, а ты с ротмистром давай-ка кавалерию осмотри.

Как и все остальные в вытянутых линиях строя, Иван приставил свою фузею к левой ноге и, отстегнув клапан штыковых ножен, вытащил трёхгранный клинок. Щелчок – и он закрепил его на ружейном стволе. А теперь вынимаем из цевья шомпол и вставляем его в дуло. Кажется, всё. Ох ты! Вдоль его третьей шеренги шёл, инспектируя её, сам главный квартирмейстер армии!

– Шомпол достал! Почему нагар в стволе?! Штык болтается! Почему не закреплён?! Кто таков? Откуда? Кто ротный командир?! – так и сыпались вопросы к пехотинцам. – Доложишься своему капитану, что от меня штрафных на три дня за нераденье в службе получил!

Вот высокое начальство пошло вдоль линии из егерей.

– Шомпол из дула достать! Теперь скрябай, сильней скрябай им ствол! Чего ты так нежно его гладишь там, словно бабу на сеновале?! А ну покажи! Так, нагара на головке шомпола не вижу, на закраине один только след от смазки без сажи. Ну что, хорошо! Молодец! Теперь замок показывай! Винт на кремне затянут, полка чистая, пружина рабочая. Хорошо. Закрывай. Следующий! Почему сам грязный такой? Брызги ажно до второй пуговицы долетели! Кто таков?!

– Егерь Лошкарёв, вашвысокоблагородие! – донеслось до Ивана. – Спешили шибко, дабы не опоздать на построение, а тут на поле грязи намешано.

– А другие что, неужто по мостовой сюда шли?! Оботрись, чать в воинский караул, а не на штрафные работы к нужникам заступаешь! Ротному командиру доложишься о полученном замечании, пускай один наряд вне очереди на работы припишет!

– Так точно, вашвысокоблагородие! Виноват! Есть один наряд вне очереди! – выкрикнул егерь, а инспектирующий уже шёл дальше вдоль длинной шеренги.

– Шомпол из ствола! Замок к осмотру! Курок отжать! Тесак из ножен! – слышались его команды. Вот он прошёл ещё двух человек, и пред его грозными очами предстал Ванька. – Почему патронная сумка свисает ниже, чем у соседа?! – Глаза полковника буквально сверлили замершего по стойке смирно егеря.

– Виноват, вашвысокоблагородие! – рявкнул Южаков. – Дабы скорую зарядку ружья не сбивать, перевязь у меня так подогнана. На суму патронную и глаз кидать не нужно, рука патрон сама, даже и на бегу, выхватит. При огневом бое ведь кажный миг для стрелка важен!

– А ну-ка, проверим! Патрон достать! – рявкнул Давыдов, и не успело сердце пробить ещё двух раз, а рука егеря, резко сорвав клапан сумы, уже держала у самого рта выхваченный из неё патрон. Миг – и рванут зубы его кончик, чтобы дальше ссыпать пороховую затравку на полку замка.

– Убира-ай! – пробасил полковник. – Ловок, шельмец! А всё же на вахтпараде суму, как и все остальные, на одной линии в следующий раз держи. Потом уж опустишь её, как самому удобно. А ну-ка, ответь мне – каков по воинскому уставу должен быть часовой караула?

– Часовой караула, обретающийся на своём посту, есть особа неприкосновенная и самовластная! – зачастил уверенно егерь. – И того никого он не слушает, кто бы там ни был, и хоть даже собственные его офицеры, то и они даже ничего не повинны над ним чинить, пока он не будет сменён с поста! Караул в крепости у шлагбаума, или в поле у рогаток, или у первого внешнего входа должен иметь наивысшую осторожность, ибо там для проходу непрестанно много людей обретается…

– Довольно, раскричался-то, – проворчал Давыдов. – Хорошо же вас, гвардейцев, над уставами погоняли. Погон левый поправь, смялся он у тебя. – И пошёл дальше. – Почему нагар в стволе?! Кремень на курке не затянут! Цепочка протравника почему короткая?! Штык плохо застёгнут! – слышался его громкий голос уже из мушкетёрских шеренг.

– Уф, вроде как пронесло, Ванька. – Стоявший слева Лыков толкнул его плечом. – А ловко ты это их высокоблагородию про патронную суму выдал, а уж про часового он даже и слушать долго не схотел. Через трёх, да только лишь четвёртого потом спросил, а там уж и мушкетёрский строй дальше начался.

– Значится, причитается с вас троих, – хмыкнул Южаков.

– С чего бы это? – протянул тот приглушённо.

– А то, выходит, Тишка, что отвёл я от вас глаз начальственный, – глубокомысленно заявил Иван. – А так бы, кто его знает, может, и штрафные заработали бы от господина полковника, вон ведь все какие грязные на развод притопали. В общем, по сухарю с носа.

– Ох и хапуга же ты, Ванька, – покачав головой, подметил сосед. – Ничего своего не упустишь, ещё и соседское даже подберёшь.

Опоздавшую полуроту из Углицкого полка Давыдов повелел отвести на сто шагов за общее построение, пообещав позаниматься с ней отдельно. Всем остальным был зачитан приказ о заступлении на суточный караул с объявлением паролей.

– И службу нести бдительно! – напутствовал он стоявшие перед ним подразделения. – То, что открытые военные действия в Польше закончены, ни в коем разе не даёт нам право забывать, что мы находимся на враждебной русскому солдату земле. По здешним лесам нынче бродят тысячи побитых инсургентов с оружием в руках и с великой злобой в сердце. Каждый день следуют их нападения на наши караулы, на воинские или фуражирные партии, на разъезды или казачьи дозоры. Будьте предельно бдительны, дабы не подпустить их к нашему лагерю, и помните, коли вдруг такое случится, то пролитая кровь ваших товарищей будет тогда на вас. Становись! – Он оглядел строй. – Сми-ирно! Воинским командам заступить на караульную службу! Барабанам бить сигнал! Старшим развести своих людей на посты!

– Мушкетёрам-то ажно через каждые три-четыре часа можно будет меняться да потом у костра дремать, греться, – сетовал нахохлившийся Лыков. – А нам так и стоять здесь всю ночь, зябнуть.

– Зато им до следующего вечера ещё часовыми толочься, а мы, как только совсем высветлится, в палатки к себе пойдём, – проговорил, стряхивая снег с каски, Калюкин. – Гляди, как под ночь сыпануло. Так-то оно хорошо, теперяча и каждый свежий след на земле виден будет.

– Снег – это да-а, это, конечно, лучшивее, чем дождь, – заметил вглядывавшийся в ночную темень Южаков. – С него хоть сырости такой нет. Чуете, припорошило лесок и как будто потеплело даже малё́х?

– Есть такое, – согласился с товарищем Елизар. – Ещё и без ветра, вишь, как сверху снег крупными хлопьями падает. – И смахнул его с козырька каски. – Ну чёго, Вань, пройдёмся мы, что ли, с Тишкой до оврага? Оглядимся там? А то здесь из-за снега ничего дальше пары десятков шагов не видать.

– Да чего, ладно, идите, – не стал возражать Южаков. – Только вот как обратно возвращаться будете, кашляните, что ли, заранее, а то вдруг вынырнете из темени неожиданно, а я и пальну с перепугу. Подумаю, что это разбойные ляхи бредут.

– А ты не бои́сь, Ваня, ты же у нас бесстрашный, давеча на караульном разводе самого Давыдова ничуть не спужался, чего уж тебе эти ляхи, – хохотнув, отметил Лыков. – Ла-адно, пошли мы. – И две фигуры, обогнув заснеженный куст, скрылись в темноте.

– «Не боись». А я, может, и не боюсь вовсе, я за вас, обалдуев, переживаю, – проворчал Южаков.

Время шло, снег всё так же падал крупными хлопьями, покрывая землю и лес белым. Пора бы и ребяткам обратно возвращаться. Сто шагов до оврага, сто обратно, путь недолог, да, видать, постоять, послушать там лес решили. Ваня отряхнул полотняную вощёную подмотку на ружейном полунагалище и снова замер, вслушиваясь в ночь.

– Кажись, ветка хрустнула. Идут, что ли, лоботрясы наконец-то? – пробормотал он. – Братцы, вы?! – крикнул он, пытаясь разглядеть хоть что-то.

– Czekaj, tam są Rosjanie! – донёсся встревоженный возглас. Вслед за ним сверкнул язычок пламени, и тут же громыхнул выстрел. Тяжёлая пуля срубила в паре шагов от егеря сосновую ветку, и он, присев, вскинул фузею.

– Ёшкин кот, это ж поляки!

Вощёная тряпица и полунагалище полетели, сдёрнутые с ружейного замка, в снег. Курок щёлкнул, встав на боевой взвод. «Бам!» В темноте, шагах в десяти от егеря, сверкнуло пламя ещё одного выстрела, и именно туда, в это самое место и выстрелил следом Южаков.

– Подадци! Отложь бронь! – выкрикнул он что было сил заученную ещё месяц назад фразу. – Подадци! Сдавайся, не то стреляю!

Перебежав чуть в сторону, Иван выхватил из боковой кобуры пистоль и разрядил его туда, откуда летели заполошные крики.

– Стой! Бросай оружие! – донеслось в темноте на русском, и следом громыхнул ещё один выстрел.

– Ух ты ж, ё-моё! – выругался егерь. – Как бы под пулю своих не попасть! Братцы! Братцы, не стреляй! Я тут, я Южаков! Тишка, Елизарка, это вы там пуляли?!

– Мы, Ванька! Сам смотри только не стрельни! – раздался знакомый голос Лыкова. – Ляхов спугнули, в овраг они сбегли!

– Сейчас я, братцы, перезаряжусь только – и сразу к вам подскачу! – Южаков протолкнул шомполом пулю в ствол фузеи, отщёлкнул курок на боевой взвод и потрусил с оружием на изготовку на шум голосов. Заставило его остановиться какое-то всхлипывание и причитание. Впереди на снегу явно что-то темнело. Наведя на видневшуюся размытую тень ствол ружья, Южаков начал к ней приближаться.

– Януш, Януш, встэвыч, встэвыч! – завывал какой-то голос.

Оглядываясь, Иван с осторожностью подошёл. Лицом вверх на снегу лежал молодой мужчина, одна его рука сжимала ружьё, вторую тянул на себя невысокий паренёк, голос которого он как раз и слышал.

– Стой! А ну не дёргайся! – раздался резкий возглас, и из темноты вынырнули с ружьями в руках Лыков с Калюкиным.

– Тихо, братцы! Не пальните! – крикнул им Южаков. – Мальчонка только тут, и подстреленный, похоже, что покойник.

– Мальчонка-то – это ладно, а вот фузейку я всё же уберу, – пробормотал Лыков и, подбежав к лежавшему, отцепил руку от ружья. – О-о-о, только-только из него стреляли, – пробормотал он, обнюхивая ствол. – А это чего? – И ковырнул ногой снег. Из небольшого сугроба показалось насаженное на палку длинное стальное лезвие.

– Похоже, копьецо мятежных, – проговорил озабоченно Калюкин. – Не зря же их косиньерами зовут. Косу на длинную палку насадят, вот вам и оружие.

– Эй, малец, ты чей?! А этот, кто он тебе? – Южаков навис над замершим в страхе мальчишкой. – Ну и чего молчишь? Как звать? Звать, я говорю, как?! Имя? Имя? Понимаешь?

– Войцех, – глухо произнёс тот и метнулся в сторону.

Нога Ивана подсекла его ногу, и он упал в сугроб прямо около Калюкина.

– Не озоруй! – прикрикнул тот грозно. – Русский солдат с мальцами и бабами не воюет. Начальство разберётся, кто таков, и отпустит. А вот это мы заберём, чтобы беды не наделал. – И сдёрнул прицепленные к пояску на кафтане кожаные ножны с торчавшей из них кинжальной рукоятью.

– Южак, Лыков! – до егерей издали долетел крик.

– О-о, а вот и наши бегут, – проговорил Тихон, обернувшись. – Видать, выстрелы услыхали. А я уж думал, что за снегом приглушит их полностью, ан нет, чуткие. Тут мы, тут, братцы! – поднеся ко рту ладони, крикнул он. – Орёл! Отзыв давай!

– Курск! – донеслось со стороны оврага, и вскоре на уже хорошо притоптанную полянку выскочило с дюжину егерей.

– Готовый. – Фурьер первым делом осмотрел лежавшего, потрогал его шею и приподнял веко. – Гляди-ка, прямо в сердце пуля угодила. Кто стрелял-то из вас?

– Дык и я с фузеи, и пистоля, и ребятки, – пожав плечами, пояснил Южаков. – Ну, я, конечно, первым стрельнул, на меня ведь эти вышли.

– Лука Назарович, там ещё следы от пяти человек к оврагу идут. – Лыков махнул рукой, показывая направление. – Один, видать с перепугу, копьё своё выронил. – Он указал на брошенную косу. – И вот ещё ружьишко от покойника. Как раз из него он в нас и стрелял.

– Нестор! – Унтер поманил к себе одного из стоявших рядом егерей. – Бери свою пятёрку, да пробегитесь по следам. Вдруг повезёт – и нагоните кого? Только ты уж это, без особого упорства, чтобы недалеко. Версты две пробежали, огляделись, и довольно. Коли нет никого, значит, обратно сюда возвращайтесь.

– Понял я, Лука Назарович. – Лошкарёв кивнул. – Всё, как вы и сказали, сделаем. Побежали, ребятки! – И звено егерей нырнуло в темноту.

– Да отпусти ты мальца, Елизарка, он и дышать уже боится, белый вон весь как снег, – сказал фурьер. – Видать, близкий человек ему покойник. Вон ведь как, не убежал вместе со всеми, не бросил.

– Янушем он его кликал, поднять всё хотел, – проговорил со вздохом Южаков. – Ну кто же знал, что вот прямо в сердце пуля? Темно ведь совсем было, ни зги не видать, одни только огненные всполохи от выстрелов, – словно бы оправдывался он перед товарищами. – Так ведь и он стрелял. Около меня прямо ветку пулей сбил.

– Ладно, чего там, караульная служба – она такая, – нахмурившись, заявил унтер-офицер. – Всё как положено. Вооружёнными на ваш пост ляхи вышли. Амнистия, прощение им от Суворова, была дадена. Шли бы они как положено днём, открыто и без оружия, никакого зла бы им не было. А тут вона как, сами виноваты. Наум, Кузьма! – Он поманил самых молодых егерей. – Бегом к их благородию! Доложитесь господину поручику, что у овражного поста Южакова малую партию мятежных перехватили, одного застрелили и в полон ещё одного взяли. Пусть он конных сюда пришлёт, чтобы их забрали.

– Слушаюсь, Лука Назарович! – выкрикнул тот егерь, что был повыше, и пара, перехватив удобнее фузеи, сорвалась с места.

Глава 2. Русский военно-полевой лагерь у Варшавы

За ночь хорошо нападал снег, и, откидывая полог шатра, Алексей еле увернулся от слетевшей сверху небольшой лавинки.

– Живан, Серёга, подъём! – крикнул он, обернувшись. – Пошли снежком оботрёмся? Ну хватит вам уже спать!

– Только сумасшедший или русский может в таком холоде ещё и снегом обтираться! – послышался недовольный голос Милорадовича. – Воскресенье же нынче, их высокопревосходительство милостиво обещал всем позднюю побудку. Не рассвело ещё как следует, а ты уже будишь.

– Их высокопревосходительство, может, и обещал, а вот я нет, – усмехнувшись, заметил Егоров. – Кто рано встаёт, Живан, тому Бог подаёт! Слыхал такое? Пошли, пошли, лентяи!

– Ваше высокородие, вы сатрап и диктатор! – выкрикнул со своей походной кровати Гусев. – Вы хоть знаете это?

– Догадываюсь. А что же поделать, кому-то ведь тоже надо о ближних заботиться, – хмыкнул Алексей и стянул с себя разом тёплую шерстяную и нательную рубахи. – В общем, кто последний выйдет, тому и на вечернее построение идти.

– А-а-а! – Буквально вылетевшие из своих постелей господа офицеры, натянув сапоги, выскочили из шатра вслед за командиром.

– Чего-то рановато? – Полковой вестовой кивнул на обтиравшихся снегом и гомонивших командиров. – У нас ещё каша не дошла.

– Ничего, – отмахнулся Никита. – Час времени ещё точно есть. Главное, кипяток наварен. Ты давай-ка, Федот, чёрного, кяхтинского, с полкулака брось уже в котёл и с огня на угли переставь, пусть там доходит. А я пока попытаю их высокородие, когда подавать.

– Ну давай, – согласился тот. – Ильюхе скажем, чтобы каравай чуток разогрел, и там у него ещё вроде с кулак масла оставалось.

– Здравие желаю, ваше высокородие! Разрешите обратиться?! – Старший вестовой, притопнув ногой, вскинул ладонь к каске.

– И тебе здравствовать, Никита, обращайся! – Бригадир передёрнул плечами и начал яростно растирать тело холщовым домотканым рушником. – Ах, хорошо! Прямо горит всё! Держи! – И кинул полотенце Гусеву.

– Ваше высокородие, я по завтраку хотел спросить, – подал голос егерь. – Когда изволите?

– Да ты не спеши, Никит, – отмахнулся бригадир. – Сейчас в порядок себя приведём, и можно чаю. А уж посерьёзнее через часок.

– Так точно, понял, вашвысокородие. Тогда чуток, и мы вам в шатре на троих к чаю накроем. Разрешите идти?

– Иди, Никит. Только за дежурным офицером пошли. И на него к чаю тоже чашку выстави.

– Слушаюсь. – Тот козырнул и, развернувшись, потопал к тем двум палаткам, где дымил костёр.

– Ваше высокородие, за истекшие сутки происшествий не случилось, – докладывал через четверть часа уже в командирском шатре секунд-майор Самойлов. – Порцион из полкового квартирмейстерства по всем артелям роздан, из армейских магазинов на пополнение новый завезён. Фураж вот только обещанный пока ещё не дали, говорят, что он завтра будет. У Александра Павловича узнавал, пятидневный запас овса имеется, ну и сена в избытке. Нарушений воинского порядка за истекшие сутки не выявлено, на полковой гауптвахте также трое штрафных. Отряжались для грязных работ под надзором комендантского плутонга.

– Что по караульной службе, Николай Александрович? – задал вопрос Егоров. – Вчера, говорят, на суточном разводе сам полковник Давыдов изволил быть. Не выкатит перед Суворовым ничего по нашему полку?

– Никак нет, ваше высокородие. Серьёзных нареканий к нашей дежурной полуроте не было. По внешнему виду если только пара замечаний, так ведь грязь сплошная кругом. Это вот сейчас за ночь снегом её припорошило, а вчера ведь всё черным-черно было. Я узнавал потихоньку у штабных, на утренний рапорт Александру Васильевичу про нас ничего худого не прописывали, напротив, только лишь похвала есть. Полевым скрытным караулом из роты капитана Бегова была обнаружена и пресечена попытка прохода около лагеря группы вооружённых мятежников. В завязавшейся перестрелке один из инсургентов был нашими егерями убит, а второй взят в плен и передан для разбирательства в армейское квартирмейстерство. Остальные были рассеяны и бежали в лес. Захвачена французская фузея и холодное оружие. У нашего караула – без потерь.

– Хорошо, молодцы егеря, – похвалил Егоров. – Не зря, значит, в поле мёрзли. Есть что-то ещё существенное?

– Никак нет. Всё остальное как обычно. Подмораживать только вот начинает. Егеря жалуются, что дрова сырые, если всю зиму тут придётся в полевом лагере стоять, нужно подумать об обогреве. Просят за сушняком партии отправить, пока другие полки его весь из леса не вывезли.

– Ваше высокородие, чай! – Откинув полог, в шатёр заглянул Никита. – Прикажете заносить?

– Заноси! – Алексей махнул, и на походный столик встал большой закопчённый котёл. В шатёр зашли два денщика, младший вестовой, и на столике через пару минут уже стояли дымившиеся паром кружки, а на холстине виднелась горка порезанного каравая, горшок с маслом и пласты тонко порезанного сала.

– Присаживайтесь на скамьи, господа офицеры. Разбирайте кружки и яства, какие Бог послал. – Егоров кивнул на выставленное. – Садись, садись, майор, не тушуйся! – подбодрил он Самойлова. – Спасибо, Никита, мы себе сами, если что, тут дольём или порежем, ступай, тоже позавтракайте. У нас сегодня никакой спешки нет.

– Слушаюсь. Ильюха, братцы, пошли!

Младший вестовой подсыпал из большого железного ведра углей в стоящую на треноге жаровню, перемешал их и выскочил вслед за всеми остальными.

– Налетай! – Алексей положил пласт солёного сала на краюху и с хрустом кусанул её. – Хорошо! А ведь получше венского печенья будет. Что скажешь, Николаевич?

– Лучше, гораздо лучше, – согласился Живан, запивая еду горячим. – А чай какой крепкий! И ароматный! Сюда бы к этому чаю ещё немного сливок и мёда, вообще бы загляденье было! А если бы ещё и в гостиной приличного дома чаёвничать, а не в походном шатре. – И он передёрнул плечами. – Ничего там не слышно, Алексей Петрович, не собираются нас на зимние квартиры по городам разводить? Неужто начальство так за мирных боится? Всё, войне конец, русский солдат обывателя не обидит.

– Нет, друг. Про расквартирование армии вообще пока никакой речи нет. Александр Васильевич желает все свои войска в руках держать, чтобы по первому барабанному бою все двадцать тысяч в единый строй разом встали. И дело тут вовсе даже не в боязни мести наших солдат ляхам за их былые бесчинства и не в том, что ещё много их мятежников по окрестным лесам бродит. А в грядущем разделе Польши. Да-да, а что вы думаете, зря, что ли, тут сейчас столько важных пруссаков и австрийцев вьётся? Да и к нам в армейское квартирмейстерство один за другим фельдъегеря из Санкт-Петербурга с важными бумагами прибывают. На самом высоком уровне сейчас идут переговоры о судьбе польских мятежных земель. Похоже, что вопрос о самостоятельности Речи Посполитой уже в принципе решён, осталось дело за малым – разделить её земли между победителями. И тут наша армия как та дубинка, которая нависает над слишком зарвавшимся пьяным соседом. Поверьте, господа, что у Австрии, что у Пруссии аппетиты преогромные, и они были бы вовсе даже не прочь откусить земли аж по самый наш Неман.

– Ага! Где эти австрийцы и пруссаки были, когда наши войска в полевых сражениях армии Костюшко громили или тот же пригород Варшавы штурмовали?! – воскликнул разгорячившийся Гусев. – Что-то я ни одного не видал, кто бы из них на валы с фузеей карабкался или из зданий мятежников выбивал!

– Действительно, ладно пруссаки, они хоть в первой половине кампании до самой Варшавы дошли и уже потом к себе откатились, но цесарцы-то чего хотят? – поддержал друга Милорадович. – Чтобы им на блюдечки все южные земли у Карпат подали? Я хоть и не русский по крови, но русский сердцем и духом, и знаю, что это земли Руси издревле! Ещё даже и до Галицких княжеств они ей принадлежали. Неужто Екатерина Алексеевна их просто так вот Вене подарит?

– Это уже политика, господа, – пожав плечами, проговорил Алексей. – Думаю, при дворе императрицы со всем этим разберутся и выработают правильное решение. А вам бы я посоветовал не горячиться. Уверен, что свои действия Александр Васильевич с государыней согласовывал. Небось, неспроста на прошлой неделе большие манёвры перед приглашёнными иностранцами устраивали. Показали им, что войска после кровопролитного штурма приведены в полный порядок и готовы двинуться туда, куда будет приказ.

– Да уж, эти манёвры. – Гусев поморщился. – Два дня по уши в грязи в полях и потом ещё марш за три десятка вёрст по разбитым просёлкам.

– По грязи, значит? – спросил его с улыбкой Егоров.

– По ней самой, – ответил со вздохом Сергей. – По полному бездорожью. Сами же вместе со всеми во главе колонн топали.

– Ну вот, а нынче-то грязи больше уж и нет, – усмехнувшись, произнёс Алексей. – Подморозило и снегом всё прикрыло. Ты же у нас главный квартирмейстер, Сергей Владимирович, то есть по своей сути – мозг полка? Поведай-ка тогда нам на милость, сколько же от Варшавы и до Кёнигсберга вёрст пути навскидку?

– Три с половиной сотни примерно, – ответил тот с недоумением.

– А до Берлина и до резиденции прусского короля в Потсдаме?

– Ну-у, где-то около пяти, может, и чуть больше, – не понимая, куда клонит друг, неуверенно ответил Гусев.

– Та-ак, хорошо, а до Вены?

– Да на сотню, пожалуй, больше. Ну уж точно семи сотен не будет.

– Выходит, не зря Александр Васильевич цесарскому и прусскому атташе, когда мы мимо парадным расчётом по грязи топали, сказал, что наш полк сюда из Санкт-Петербурга за какой-то месяц поспел, – заметил, улыбаясь, Егоров. – А это, на минуточку, тысяча вёрст пути, господа, да ещё и с приличным хвостиком, и опять же по нашим плохим дорогам. Слукавил он, конечно, до Минска мы походным маршем этот месяц шли, а уж дальше к Варшаве с боями двигались. Ну, да суть вопроса, я полагаю, вам понятна.

– Опять же, дороги-то нынче затвердели, – рассмеялся, сообразив, о чём речь, Милорадович. – Точно, и под Вильно ещё мощная армия князя Репнина стоит, а ей до того же Кёнигсберга ведь гораздо ближе, чем нам.

– Думаю, что союзники и претенденты на участие в разделе намёк Суворова поняли правильно, – прихлёбывая из кружки, предположил Алексей. – Не зря в свои столицы их курьеры в этот же день ускакали. Ну а нам теперь нужно продумать, как бы тут лучше устроиться. Главному интенданту Александру Павловичу я соответственное задание уже дал, он людей к владельцам речных судов отправил, чтобы сторговаться и закупить у них побольше парусины. Висла совсем скоро уже замёрзнет, а значит, до конца половодья по хорошей цене можно будет парусиновое полотно взять, пусть даже и не новое. А потом двойным слоем палатки и шатры им покрыть. Ну и дрова… Помню, помню я, Николай. – Он кивнул вскинувшемуся Самойлову. – Отрядить партии по лесам и выбирать сухие лесины, сырыми ведь не протопишь хорошо костры. По провианту посмотреть ещё. Может, и прикупить чего. В общем, господа, пока предполагаем, что придётся нам зимовать тут, а там уж как начальство решит.

– Ваше высокородие, разрешите? – Сдвинув входной полог, в шатёр заглянул Никита. – Там каша доходит, может, подавать?

– Подожди немного, – покачав головой, сказал командир полка. – Пусть потомится, а уж через полчасика можно. Так ведь, господа, или пора?

– Да конечно, попозже, ещё и чай не допили, – загалдели офицеры.

– Слушаюсь, как скажете. – Старший вестовой кивнул и задёрнул полог.

– Ваше высокородие, благодарю за угощение. – Самойлов поднялся со скамьи. – Светает уже, сейчас в лагере побудка начнётся. Прика́жете подъём бить?

– Ну как только в главном квартирмейстерстве барабаны побудку ударят, тогда и вы в полковые бейте. Потом приходи, как раз уже сюда котёл занесут.

Огромный раскинутый за восточными пригородами Варшавы армейский полевой лагерь просыпался под звуки полковых и ротных барабанов. Выдували медь эскадронные трубачи кавалерии, слышались окрики командиров и гул многих тысяч солдатских голосов.

– Подъём, лежебоки! – В открывшейся щели показалась голова старшего унтера учебной роты Дубкова. – Встаём, ребятки! Нижнюю рубаху снимай и на лежанку клади, а сами выходи на пробежку.

– И так холодно, а ещё и совсем нагишаться, – ворчали молодые егеря, выбираясь из нагретых дыханием палаток на улицу. – Ох ты ж сколько снегу за ночь навалило!

– Третье отделение, не спим на ходу! Встали в строй! – К егерям подскочил капрал. – Вон уже половина плутонга на месте, скоро вся колонна будет в сборе.

– Рота, в общую колонну становись! – донёсся крик капитана.

– Быстрее, быстрее в строй! – всполошились унтеры. – Сам ротный на утреннюю пробежку вышел!

– Напра-аво! – послышалась новая команда. – С места бего-ом марш!

Сотня егерей, с голым торсом обежав два крайних ряда палаток и миновав караульный пост, затопала по просёлку.

– О-о, гляди, Ефим, молодые уже побегли, сейчас и стрелковые роты покажутся, давай-ка поширше, что ли, проём делаем. – Караульные поднатужились и поволокли вбок три связанные меж собой рогатины. А из лагеря уже выбегала на просёлок новая рота.

Глава 3. Куда прикажете идти, ваше высокопревосходительство?

– Палатка уж больно огромная, может, сюда ещё одну походную печь поставить, как сам думаешь, Илья Павлович? – проговорил озабоченно командир полка. – Понятно, что тут у Варшавы послабей, чем у нас в России, морозы, но всё равно ведь три студёных месяца впереди.

– Да и так уже, господин бригадир, две походных печи с обоих концов топятся, – заметил полковой врач. – От них воздух внутри уж больно сильно сушится. Александр Павлович пообещал в первую очередь ещё одним слоем парусину в лазарете положить, так что, думаю, печей довольно. Сильный жар для раненых тоже ведь не очень хорошо, лучше уж такая, как сейчас, лёгкая прохлада.

– Ну, смотрите, Илья Павлович. К вашему госпиталю всегда у нас главное внимание. Если из трёх десятков, что сейчас тут лежат, все в строй встанут, честь вам и почёт. Не жалеете, что столичную кафедру покинули и в родной полк вернулись?

– Не жалею, – ответил тот и улыбнулся. – Здесь такая практика, какой в академии быть не может. А по приходу в столицу лекции можно и так читать, отлучаясь от службы. Вы ведь позволите?

– Само собой, Илья Павлович, само собой, – с улыбкой заверил Егоров. – Я ведь вам обещал. Задумаете расширить штаты лекарей, пожалуйста, как только вернёмся в Санкт-Петербург, представьте бумаги, попробуем всё через нужных людей решить. Как ваши студенты, справляются? – Он кивнул на обихаживавших раненых молодых лекарей.

– Стараются. Двоим уже несложные операции делать доверил. Полагаю, что толк будет. Глядишь, и себе удастся после университетского выпуска кого-нибудь оставить.

– Ваше высокородие, разрешите! – Молоденький подпоручик в драгунском мундире помахал командиру гвардейских егерей рукой из входного проёма. – От главнокомандующего к вам, а вот же не пускает. – Он указал на преградившего ему путь часового.

– Таков уж тут порядок, молодой человек, – ухмыльнувшись, произнёс бригадир. – И из полка-то не каждый штаб-офицер даже сюда зайдёт. Что ж ты хочешь – лазарет. Иду. Ладно, Илья Павлович, по льняному полотну и кудели распоряжение в интендантство я дам, это мы точно закупим. Спирт и настой мирры для обработки ран и рук тоже, конечно же, поищем, но с этим, сам понимаешь, будет сложнее. Однако ты прав, восполнять убыль, разумеется, всё равно нужно. Хоть походную винокурню вам за собой вози для возмещения убыли спирта.

– А что, это было интересно, – заявил, провожая командира, полковой врач. – А ещё бы проварочный бак на колёсах, наподобие наших полевых кухонь, чтобы в нём грязную бинтовую перевязь кипятить. А ведь и для колёсной прачки тоже можно было бы что-нибудь подобное измыслить.

Да хоть то же исподнее, скажем, солдатам время от времени проваривать. Тогда бы ни о каких вшах разговора бы сейчас не было. Ладно летом, там по теплу все стираются, а уж сейчас, зимой, с этим делом совсем беда. Четвёртую роту Горского позавчера проверяли, так у бо́льшей части уже они есть. В бани бы всех в Варшаву отправить, помыть и всю одёжу постирать, так ведь не разрешают в город солдат вести.

– Да-а, баня нужна, – согласился с ним Алексей. – Если по городскому расквартированию ничего так и не решится, значит, будем походную прямо тут устраивать. Выделим пяток больших палаток и того же парусинового полотна, соорудим что-то наподобие моечной и парной. Кострами камни внутри раскалим, а уж воду в котлах нагреем. В любом случае что-нибудь да придумаем, обещаю. Слушаю вас, господин поручик. – Он козырнул, выйдя и задёрнув полог лазарета.

– Ваше высокородие, велено вам прибыть к генерал-фельдмаршалу, – доложился офицер. – Александр Васильевич сказал, чтобы не мешкали и квартирмейстера с полковым интендантом с собой тоже взяли.

– А что случилось, сам-то не знаешь? – поинтересовался Егоров. – Кого-нибудь ещё, может, из полковых командиров к себе вызывал? Что там у командующего?

– Александр Васильевич ещё затемно весь в делах, – стал рассказывать драгун. – Как обычно, в ночи с бумагами работал. Пару раз чай изволил испить. На рассвете Прошка Дубасов ему пару вёдер ледяной воды от ручья принёс, вот он и окупывался ей, обливался. Потом молитвы пел, а уж там и главный квартирмейстер Давыдов Владимир Семёнович с утренним докладом к нему зашёл. А, да, парнишку ещё из мятежных, которого ночью караул взял, приводили.

– О-о, да-а, мои его взяли! – воскликнул Алексей. – И что с ним?!

– Да ничего, – пожав плечами, ответил подпоручик. – После разговора повелел он казакам в Варшаву его отвезти и рубль серебряный с собой дал. Потом фельдъегерь с конвоем по Рижскому тракту прискакал, ну а там он уж вас повелел позвать. Поеду я, господин бригадир, вдруг ещё какое дело для меня есть, – проговорил драгун. – Вроде Углицкий полк сегодня хотели инспектировать, а может, и ещё кого вызывать придётся.

– Скачи, благодарю, подпоручик. Сейчас и мы вслед за тобой поедем. Никита! – командир полка подозвал к себе старшего вестового. – Бери Федота, бегите к подполковнику Гусеву и премьер-майору Рогозину. Передайте им, чтобы сюда поспешали, дождусь их и потом вместе в армейский штаб пойдём.

– Слушаюсь, вашвысокородие. – Вестовой вскинул руку к козырьку каски. – Разрешите исполнять?!

– Давай. Беги, родной, Александр Васильевич ждать не любит, сам знаешь.

Сильный, громкий голос Суворова был слышен издали.

– Их высокопревосходительство музицирует, – пояснил дежурный майор. – Уже где-то с полчаса. Перед этим из Херсонского гренадерского и Апшеронского мушкетёрского полковых священников к себе призывал и молитвы читал с ними, а потом чаю испил и вот теперь по нотной книге оперу Бортнянского распевает. Сначала словно бы церковные псалмы читал на русском, а уж потом и вовсе на иноземном языке, и с эдаким напевом. Немецкий и французский-то я немного знаю, но это уж точно он на другом поёт.

– Скоро закончит, – буркнул выскочивший из шатра Прошка. – Маненько ещё осталось. Здравия желаем, Алексей Петрович! – Он кивнул, завидев Егорова. – Небось, про вас вот только недавно Васильевич говорил. Жалился, что без гвардейских егерей скучно ему тут будет. Что здесь, в зависленских лесах, самое оно им быть, а не на плацу столичном топтаться. Потом и гонца за вами послал.

Отойдя на десяток шагов в сторону и выбрав нетоптаное место, Дубасов кинул с плеча на снег половики и начал охлопывать их палкой.

– Ох как интересно, – хмыкнул, переглянувшись с полковым интендантом, Гусев. – Что-то тут новенькое. Фельдъегерь с Рижского тракта, столичный плац. Неужто обратно нас отзывают? А ты уже, Александр Павлович, хозяйством здесь успел обрасти.

– Обрастёшь тут, когда в голом поле уже больше месяца стоишь, – проворчал Рогозин. – Хочешь не хочешь, а быт-то устраивать полку нужно. Это вам не бумажки в своём квартирмейстерстве с места на место перекладывать.

– Но-но, вот только квартирмейстерство я попрошу не трогать! – воскликнул возмущённо Гусев.

Голос в шатре стих, и внутрь заскочил дежурный майор.

– Так заводи их! – донеслось из него. – А уж потом и в лагерь к углицким пойдём. За Владимиром Семёновичем пока вестового пошли.

– Заходите, господа, – пригласил егерей майор.

– Ваше высокопревосходительство, командир лейб-гвардии егерского полка бригадир Егоров!

– Главный полковой квартирмейстер подполковник Гусев!

– Старший полковой интендант премьер-майор Рогозин! Представ перед генерал-фельдмаршалом, офицеры доложились.

– Ага, соколики-гвардейцы явились! – подскочив к троице, воскликнул Суворов. – Лица с морозца румяны, в глазах искра горит! Что, хоть сейчас в бой, в атаку или на приступ?!

– Так точно, ваше высокопревосходительство! – хором прокричали егеря.

– Куда прикажете, господин фельдмаршал?! – рявкнул Егоров. – Распорядитесь полк строить?!

– Увы-увы, не вести мне вас более в бой. – Александр Васильевич, вздохнув, развёл руками. – Во всяком случае, тут. Врага нынче в Польше, считай, что и нет, господа, он разбит наголову и рассеян. Остатки от былого воинства ляхов сейчас по лесам в свои уделы пробираются, чтобы опять за ремесленный или крестьянский труд взяться. Варшава за избавление от мятежа и проявленное к её жителям милосердие горячо нас благодарит, а король польский Станислав Август Понятовский письмо за письмом в Санкт-Петербург государыне императрице шлёт со словами любви и признательности и во всём случившемся спесивую шляхту с коварным Костюшко обвиняет. Дескать, жизнь его и его близких всё это время, пока шёл мятеж, висела на самом тонком волоске и только вот сейчас он смог почувствовать себя в полной безопасности. Хитрит, конечно, лис, ну да ничего, императрица разберётся. Ладно, Бог с ним, с этим Понятовским и со всеми поляками. Из Военной коллегии за подписью графа Салтыкова Николая Ивановича депеша пришла, а в ней отдельным пунктом прописано распоряжение об отправке вашего полка к месту постоянной дислокации в Санкт-Петербург. И что немаловажно, путь вам приказано держать через Восточную Пруссию на Кёнигсберг, где и надлежит погрузиться на ожидающие корабли балтийской эскадры. Алексей, к сей депеше ещё и особое письмецо имеется, но не от генерал-аншефа, а от… – И, подойдя вплотную к Егорову, Суворов прошептал имя на ухо. – По старинному стольному граду пруссаков вам надлежит идти парадным строем, с барабанным боем и развёрнутым полковым знаменем. Вести себя, как и подобает русской гвардии, гордо, но не спесиво. С пруссаками у нас, сам знаешь, весьма непростые отношения. Это сейчас по делам в Польше мы с ними вроде как союзниками выступаем, а вот только недавно, воюя с Турцией, удар от них ждали и вынуждены были аж два армейских корпуса для прикрытия западных границ держать. Те корпуса, которых нам так не хватало под Очаковом и Измаилом. Чуть более трёх десятков лет назад наши полки уже шагали по этим землям, ну так и напомните пруссакам о былом! Пропуск для вас выправлен, прогонные средства велено выдать из армейской казны. Не задерживайтесь тут и отправляйтесь так скоро, как только можете. Сколько вам нужно дней на сборы и что нужно для хорошего, быстрого марша? – Он окинул взглядом внимательно слушавших егерей. – Не зря ведь я вас сюда вместе с главным полковым интендантом и квартирмейстером вызвал. Ну, что скажешь, майор? – обратился он к Рогозину.

– Неделя, ваше высокопревосходительство, – после небольшой заминки, посмотрев на командира, ответил тот. – Люди и через три дня могут выйти, как только всё подготовят к маршу, а вот полковое имущество просто так на себе нашим ротам не унести. Нужно уложить в повозки: фураж, провиант, боевой припас и всё прочее.

– А ещё и лазарет везти, – вставил Егоров. – У нас более трёх десятков егерей с серьёзными ранениями в нём лежит. И около сотни с более лёгкими ранами в ротах на облегчённой службе долечиваются. Только-только полевой госпиталь обустроили, для тех, кто там лежит, зимняя дорога на пользу точно не пойдёт.

– Неделя – это много, – покачав головой, проговорил, хмурясь, Суворов. – Меньше чем через три недели большой праздник – католическое Рождество. Весь народ гулять будет, простой люд в большие города на ярмарки и празднование съедется, а кто побогаче, дворяне и местная знать, – на приёмы и балы. Было бы правильно именно в это время вам в Кёнигсберг и входить. А это значит, что дня через три вам уже нужно выдвигаться. Две недели на марш вместе с отдыхом и оправкой. Как раз на Рождество тогда на месте и будете. Ну-у, Егоров, успеете за три дня собраться и за дюжину добежать?

Алексей посмотрел на своих подчинённых и вздохнул.

– Простите, ваше высокопревосходительство, если бы для боя, для атаки и приступа, тогда, конечно, тогда, пусть и рваными, грязными да голодными, с вещевыми мешками за спиной, добежали. А вот для парадного гвардейского похода, да ещё и перед тысячами горожан, ну не знаю, как это возможно. – И он покачал головой.

Суворов посмотрел с прищуром в глаза Алексею и усмехнулся.

– Молодец, бригадир! Перед начальством не тушуешься, на своём стоишь, и если уж говоришь, то по делу. Так что нечего тут у меня прощения просить.

Лазарет, коли обустроились, оставляйте здесь, в этом лагере, вместе со всей его лекарской прислугой. Тут, в Польше, полагаю, армии придётся ещё изрядно постоять. До тех пор, пока эти дипломаты и политики все вопросы решат и все острые углы сгладят. И наши войска под Варшавой есть главный аргумент в любом их споре. Так что к лету отправим ваш лазарет вслед за полком, да по хорошей погоде. К лету, небось, и раненые уже на ногах будут. Так что ничего, не переживай, все в целости к вам доберутся. Можете вместе с лазаретом пока тут и тяжёлый интендантский груз весь оставить. Одним караваном в Россию всё равно пойдут. Охрану я ему выделю, обещаю. А вот так, налегке, да без тяжёлого обоза, мыслю я, не будет уж трудно в Кёнигсберг вам дойти? Теперь что скажете? Годится такое? – И он обвёл ироничным взглядом всю троицу.

– Ещё бы с полсотни вьючных лошадей, ваше высокопревосходительство, – подал голос Рогозин. – Мы бы на них и провиант, и фураж нагрузили. Тогда бы точно быстрее пошли. Свои-то лошади, они ведь для летнего обоза тут останутся.

– Вот что значит хороший интендант! – рассмеялся Суворов. – Никогда не упустит возможности откусить, даже пусть и у фельдмаршала. Будет вам полсотни вьючных, – стал он снова серьёзным. – Ну и вы не подведите. Чтобы показали себя перед союзниками. Пусть мотает на ус тот, кому положено, и думает, что для русского солдата пройти маршем три сотни вёрст зимой невелик труд и он после того всё одно бодр, зол и весел. Ладно, долго вас не задерживаю, сейчас Владимир Семёнович подойдёт и заберёт вас. Там уж сами в главном штабе все бумаги, какие нужны для марша, выправите, причитающуюся дорожную сумму через канцелярию при́мете, ну и все вопросы, какие ещё остались, обсудите. Жаль мне с вами расставаться, ребятки, хорошо вместе служилось. Бог даст, и ещё, может, свидимся, повоюем. Полк провожать я лично приеду, егерей за их храбрость поблагодарю. Матушке императрице рескрипт с благодарностью за её гвардию я уже отослал, он в столице раньше вас уже будет.

– Чирков, плотней мешок укладывай, чего у тебя, как шар, его распёрло?! – покрикивал, проходя около отделения учебной роты, капрал. – Вон у Лутового глянь, всё то же внутри, а та сторона, что на спине, ровная, словно доска. Значит, и нести заплечник удобнее будет.

– Агафон Елизарович, так давали бы ранцы как у мушкетёров, туда уж точно удобней всё складывать, кожа не парусина: и форму держит, и износ у неё меньше, чем тут, да и смотрится ранец не в пример богаче. Не то что этот мешок, словно бы котомка у калик-погорельцев, а не воинское имущество.

– Дурак ты, Чирков, а ведь думаешь, что разумный. – Капрал покачал головой. – Даром что из мещан в рекруты забрит. Вещевой заплечный мешок – самое что ни на есть настоящее воинское имущество. И он к тому же гораздо удобственней для переноски тяжестей, чем тот же солдатский ранец. Потаскал бы ты его для сравнения и сам бы, небось, тогда понял. Так нет ведь, по незнанию и молодости лучше лаять будешь. А я вот три года его носил в мушкетёрах, прежде чем в Валахии егерский мундир надел, потому и знаю, что говорю. Поклажи в ранец гораздо меньше входит, сам он тяжёлый, кожа и так его дублёная, жёсткая, а уж на морозе и вовсе деревенеет. Бывает, на долгом марше так он спину отобьёт, что на неё потом и лечь не можешь. Лямки у ранца короткие, узкие, плечи сковывают и рукам свободы не дают. А уж бежать как с ним неудобно! То ли дело этот наш заплечник. Правильно его уложишь, чтобы всё тяжёлое на дне было, а мягкое к хребтине прилегало, и всё, и красота. Полверсты пройдёшь, поклажа в нём так утрясётся, что прямо по спине её форму примет. С боков ремни под шинельную скатку нашиты, под зацеп парусинового полога али котелка, сзади карман ещё под всякую мелочь. И лямки, заметь, у него большие, широкие, как нужно их подогнать под себя можно. А самое главное, вот сколько ты в ранце веса бы тащил? Небось, и с полпуда бы не было, хорошо, если только треть. А тут чуть ли не целый на себе несёшь. Значит, и больший патронный запас при тебе и фунта три-четыре сухарей али ещё какого другого провианта. А ты ранец, ранец! Укладывай лучше! – Капрал, покачав головой, пошёл по своим командирским делам, а молодой егерь, вздохнув, начал заново перебирать вещи.

– Лучше бы вьючных коней больше дали, – проворчал он, прикладывая к внутренней стенке исподнюю рубаху и портянки. – Всё меньше бы на себе пришлось тащить. Чего уж там одна лошадь на плутонг. Так, кошкины слёзки.

– Да ладно тебе, Данила, и то хорошо, говорят, и того могло бы не быть, – отмахнулся завязывавший горловину своего заплечника Ведунов. – Говорят, сам фельдмаршал повелел казакам табун нам отдать, своих-то свободных в полку мало осталось, они в основном все на обозных повозках али под седлом в эскадронах.

– Вот буду из учебной роты выпускаться, в конные егеря попрошусь, – шмыгнув носом, проговорил Чирков. – Там при лошадях всё одно интересней служить. Хоть возят на себе, а не ногами топаешь. Давай и ты со мной, Прошка? Вместе проситься будем.

– Ну не знаю, – засомневался товарищ. – Ты уж какой раз зазываешь, а ведь там в седле нужно держаться уметь правильно, сбрую всякую знать и прочие премудрости, а я ведь только лишь в санях да в телеге ездил, ну и в ночном выгоне немного на спине.

– Если на голой спине у коня смог удержаться, значит, и в седле усидишь, – важно проговорил Чирков. – У меня батюшка извозным ремеслом на жизнь зарабатывал и к барину одному в пригороде частенько нанимался, ну а я ему помогал. А у того барина кони-то о-го-го какие! Не в пример крестьянским, богатые, не просто для саней али повозки, а и которые даже под седлом ходят. Пока их батюшка обихаживал в конюшне али сбрую на них надевал для барского выезда, я частенько в седле сиживал и даже, было дело, верхом к крыльцу отгонял. И ведь ничего, держался, не слетал даже. Так что пошли, Проша, вместе будем в конных егерях служить.

– Братцы, меня тоже возьмите, – попросился, укладывая сверху сухарный мешок, Шерстобитов. – У меня старший брат у барина в ко́нюхах, частенько к нему в помощь определяли, я и лошадей люблю. Если бы бумажку с крестом не вытянул на волостном сходе и в рекруты бы не попал, так уж тоже, небось, давно бы в конюхи определили. Давайте втроём в конные егеря проситься? Вместе ведь оно завсегда лучше держаться.

– Ладно, Акимка, Бог Троицу любит, значит, будешь у нас третьим, – согласился Чирков. – Вот только в свою столицу из этой Польши придём, а там, старший сержант сказывал, выпуск из нашей учебной роты будет. Всех по строевым станут раскидывать или по эскадронам, а кого-то из умелых в кузнечном ремесле, может, и в пионеры али артиллеристы определят. У нас в отделении неудачных, как он сказал, вовсе нет, все хорошо воевали, значит, и хвосты все волчьи получим. Так что давайте, братцы, и дальше будем вместе держаться?

– Давайте, давайте! – загомонили товарищи. – Как в походе и в бою были мы вместе, так вот и дальше вместе пойдём!

– Спасибо вам, соколы-егеря! – Сидевший верхом на коне фельдмаршал оглядел замерших в шеренгах стрелков. – За ваше умение и доблесть в боях! Там, где штык гренадера врага с позиций не сбил, там ваша пуля путь колоннам проложила. Наказ матушки императрицы унять мятежников нами выполнен, войска их разбиты, а главари схвачены. Можете с честью возвращаться в столицу. Бог даст, так, глядишь, ещё и повоюем вместе?! А, как вы, соколы, повоюем?!

– Повою-юем! Повою-юем! – загудели и заколыхались ряды в зелёных шинелях.

– Вот и я говорю, а уж на наш век врагов точно хватит. Так и ничего, русский солдат всех одолеет!

– Ура генерал-фельдмаршалу! – выкрикнул командир полка.

– Ура! Ура! Ура-а! – ревела тысяча глоток.

– Ура государыне императрице! – взмахнув шпагой, воскликнул Суворов.

– Ура-а-а! – вторили ему егеря.

Рота за ротой проходила мимо Александра Васильевича под бой барабанов. Земля подмёрзла, и слышался глухой топот сапог. Лейб-гвардии егерский полк прощался с любимым полководцем. Надолго ли?

Глава 4. Балтийским трактом

Обогнув Варшаву с востока, полк переправился через уже замёрзший Западный Буг у местечка Новый-Двур Мазовецкий и вышел на северный Балтийский тракт. Час передышки, поправки, подгонки амуниции и сбитых вьюков, и вот вперёд ускакал полуэскадрон поручика Травкина. Стрелковые роты опять выстроились в длинную колонну, посредине неё встал вьючный обоз, и по общей команде она тронулись. За первый день марша полку предстояло пройти около трёх десятков вёрст. Хотелось захватить побольше светлого времени суток, поэтому егеря спешились. Первая ночёвка была в поле, вернее на большой поляне неподалёку от дороги. Здесь уже поджидали посланные загодя с конными егерями полевые кухни, дымили костры и даже виднелось несколько вытащенных из леса сухих лесин. Пока отделения раскладывали на снегу парусиновые пологи и разводили свои костры, артельные очередники уже получали в котелки горячее варево.

– Принимай, братцы! – Гурьев выставил на полог плоские жестяные посудины. – По треть на брата нынче насыпали. А сухари тут. – И он скинул со спины холщовую торбу. – Тоже по три на каждого давали.

– Чего слышно, Евсей? – забивая кол в мёрзлую землю, поинтересовался Соловьёв. – Будут с кухонь утром кормить али самим нужно готовкой озаботиться?

– Самим придётся, Савелий Иваныч, – ответил тот. – Повара говорят, как только всё из котлов дочиста выскребут, потом поужинают сами и часа три-четыре поспят. Им до первых петухов выезжать на тракт велено, чтобы полковую колонну хорошо опередить.

– Это да, ход у кухонь тяжёлый, а коли шибко спешить будут, так отломится чего-нибудь в дороге, – заметил капрал. – Вот потому они и стараются запас хода перед нами иметь.

– Пусть хоть сейчас выезжают, лишь бы к следующей ночёвке успели горячее сварить, – проворчал натягивавший верхний полог Ходкевич. – А то на одних сухарях да на кипятке не больно побегаешь.

– Ну куды ты, Литвин, так тянешь?! – ругнулся, схватив конец плотного вощёного полотна, Комов. – Чуть было кол сдуру не свалил! Обожди маненько, командир посильнее его забьёт. Пристукни, Савелий Иванович, а то слабо он держится.

– Братцы, да вы садитесь! – воскликнул расставлявший котелки Гурьев. – Остынет же каша! Ещё немного – и холодное варево будете черпать. Потом уж все вместе, сообща поправим.

– И то правда, садимся, братцы, – согласился с ним Соловьёв. – Вон Шилкина Акима артель уже давно ложками мечет. Садись, Данила, кому я говорю?! – прикрикнул он на раздувавшего костерок молодого егеря.

– Сейчас я, Савелий Иванович. Вот разгорится, и сразу к вам сяду. Жалко же будет, ежели погаснет.

Наконец все угомонились и расселись в кружок, слышался стук ложек о жестяной бок котелка, сопение и чавканье.

– Эх, хороша каша, жирная, густая, жаль – маловато, – доскрёбывая дно посудины, проговорил Гурьев. – Когда большим артельным котлом её варишь, тогда уж наедаешься от пуза, хватает, а тут ещё и кипятком с сухарями докидываться приходится.

– И сколько бы ты её варил на таком вот котле? – поинтересовался Соловьёв. – Во-от, а тут тебе уже всё готовое, наваристое, словно барину с величанием подают. «Откушивайте, Евсей Ильич, будьте любезны! А потом ещё кипяточка испейте с сухариками и спите себе, сил набирайтесь перед дальней дорогой».

– Да это понятно, так-то оно, конечно, удобственней, – согласился тот. – Только если бы такая вот кухня на колёсах да на каждую нашу роту была бы своя…

– Ну ты и сказал тоже, Евсей, на каждую роту! – ухмыльнулся Комов. – Это сколько же их тогда на полк надобно будет? Считай сам: восемь стрелковых рот в двух батальонах плюс наша дозорная и ещё учебная капитана Топоркова. – Он загнул последний палец на правой руке. – А ещё и конные эскадроны возьми. – Он начал по новой загибать пальцы на левой. – А у них в эскадроне людей-то побольше, чем в роте, будет. Артиллеристов с пионерами и отборных стрелков ещё не забудь. А прибавь сюда же комендантских, интендантских да всяких там штабных и лекарей. Ещё и стрелковая школа эта с нами в поход идёт. Тут уж точно более полутора десятков таких вот полевых кухонь на весь полк понадобится. А они ведь ломучие, оси на них так и норовят треснуть. Не смазал вовремя дёгтем и салом сту́пицу, всё, колесо и отвалилось. Хотя вроде и железное! – Он развёл руки. – Потому как тяжёлый котёл сверху давит. А и с котлом тем та ещё, я вам скажу, морока, вечно он прохудиться норовит. Чуть лопина в нём пошла – и всё, махом паром её раздует, и котёл разорвёт.

– Проще тогда не заморачиваться, а как во всех полках артельными котлами обходиться, – сделал вывод Гурьев. – Другие же ничего и как-то по старинке обходятся. Мы вон тоже, когда в дозорах, на одних сухарях только неделями сидим.

– Проще-то, может, оно и проще, да тут сама скорость марша у полка шибко падает. – Капрал потянулся, встав со своего места. – Пока ты это в нём, в артельном котле, крупу сваришь или толкан разведёшь. Толкана, сам знаешь, много не бывает, опять же зерно придётся, значит, брать. Ну а на одних сухарях тоже далеко не убежишь, тем более зимой. Ладно день-два, ну пусть даже три заледеневшие грызть будешь. А если как сейчас нам, вот так, две недели к пруссакам топать? Обессилят ведь все, животами маяться будут. Да ты и не равняй нашу дозорную роту и ту же стрелковую. Мы-то, небось, покрепче всех будем.

– Соловьёв, от тебя в секрет двое сегодня, – проходя мимо, распорядился Лужин. – Подойдёшь к младшему Милорадовичу, он сегодня старший дежурный офицер по лагерю, скажет, куда выставляться.

– Слушаюсь, Фёдор Евграфович, понял – двоих в секрет! – воскликнул капрал. – Ну что, братцы, жребий кидаем или желающие есть? – Он оглядел отделение. – Всё одно от охранной службы никуда не деться, все по очереди через неё в этом марше пройдём.

– Радован, полуэскадрон Травкина прямо перед отправкой кухонь по тракту посылай, – наставлял дежурного офицера бригадир. – Он как раз дорогу перед ними проверит. Потом с кухнями уже Луковкин со своими конными егерями в охранении поедет. Следующую ночёвку мы делаем в Плоньске. Травкин о квартировании там похлопочет, так что людей под крышей сумеем разместить.

– Дальше у нас три дневных перехода с ночёвкой в полевом лагере и опять отдых в городке Нидзица, – разглядывая лежавшую на пологе карту, доложил Гусев. – Нужно будет решить, Алексей Петрович, устраивать там днёвку или уж лучше в Ольштыне. До него ещё два перехода от Нидзицы, а до самого Кёнигсберга менее половины пути остаётся.

– Посмотрим по людям, Сергей Владимирович, – пододвинув к себе карту, проговорил Егоров. – Как им дорога будет даваться. Думаю, пока снега большого нет и путь хороший, лучше бы подальше пройти по польским землям. Дальше Бартенштайна уже начинается Пруссия, не знаю, как там нас союзники встретят. Полагаю, что лучше в Мазурии убыль провианта и фуража восполнить, что-то не надеюсь я на хлебосольство немцев.

– Так и сделаем, – согласился подполковник. – Поляки наши новые бумажные ассигнации не очень-то жалуют, а вот серебряные рубли принимают охотно да и по ценам фуража и провианта, как интендантские докладывают, весьма сговорчивы.

– Ваше высокородие, я чай подаю? – вынырнув из темноты, спросил Никита. – А то вскипел, прямо в котле мы его заварили.

– Подавай. Как же без него? Хоть по-походному с сухарями, а испить горячего нужно.

В Нидзице полк останавливался только лишь на ночёвку. Город был старинный, основанный ещё тевтонцами, когда те завоёвывали местные племена пруссов. Любоваться достопримечательностями в накрывшей землю темноте было невозможно, Алексей разглядел только лишь мощный готический замок, возвышающийся над всей этой местностью на холме, ну и старинные средневековые здания в самом центре города. Местный бургомистр о подходе полка был уже конными егерями поручика Травкина предупреждён, и никаких трудностей с размещением людей не возникло.

– Тридцать пудов овса и полсотни дроблёной пшеницы нам продали, Алексей Петрович, – доложился Рогозин. – Ну и так всякого: овощей, печёного хлеба, пресных лепёшек и мяса. У одного купца запас топлёного и солёного сала был, так и по нему ещё смогли сторговаться. Война этот город стороной обошла, это уж у Варшавы и в восточных областях Польши со всем этим туго, а тут ничего, есть что у местных прикупить.

– Хорошо, Александр Павлович, молодец, – похвалил своего интенданта Егоров. – Дальше в одном переходе от нас польский Ольштынек, а уж за ним город Алленштайн, который ещё по прошлому разделу к Пруссии отошёл. С запасом к союзникам, значит, зайдём.

Как таковой границы между государствами тут не было, только что полк шёл по землям польского Мазурского воеводства, а уже за Ольштынеком, по-немецки Хохенштейном, при проходе местный староста доложился, что он является подданным короля Пруссии Фридриха Вильгельма II.

– Говорит, что пруссак, а сам по-польски только лопочет, – усмехнулся Живан.

– Эти земли уже шестое столетие из рук в руки переходят, – пояснил шедшим рядом офицерам Алексей. – Сначала ляхи с прусскими племенами за них бились, потом пришли крестоносцы, балтов покорили и онемечили. А теперь вот пруссаки с ляхами друг у друга их отбивают. Сейчас, после прошлых разделов, земля за немцем, но поверьте, на этом история здешних войн, господа, не закончилась.

– Ваше высокородие! – около шедшего во главе колонны командира полка спешился посланный от Травкина капрал. – Господин поручик велел вам передать, что перед городом застава пруссаков стоит. Где-то около пары десятков драгун при офицере, и дорога у самой сторожевой будки полосатой палкой перегорожена. Офицер тот шибко гоношистый, даже на их благородие по-своему эдак покрикивал. Так ведь Кузьма Иванович по-иноземному совсем не понимает, переспрашивает его по-нашенски, по-русскому, а тот глаза вылупил и лает ему чегой-то, как собака. Ну не понимает и не понимает он по-нашему, чего же поделать, всяко бывает. Зачем лаять-то? Господин поручик попробовал было эту полосатую палку обогнуть, чтобы в город заехать, а тот аж взбеленился, прокричал чегой-то своим, те ружья вскинули и целятся, не пущают. А этот ещё и сабелькой своей давай махать. Глядим, драгуны вот-вот уж пальнут. Господин поручик-то наш сам спокойный, но и он не выдержал, свою саблю из ножен вынул и тому гоношистому показал, дескать, охолонись, не замай, у нас, значится, тоже оружие имеется.

– Живан, бери Воронцова и полуэскадрон Лучинского! – перебил посыльного Егоров. – Скачите туда быстрее, вы у нас хорошо на немецком изъясняетесь, вот и разберитесь на месте. Пропускной лист покажите прусской заставе, успокойте её старшего, не хватало ещё, чтобы наши королевских драгун побили!

Милорадович вскочил в седло подведённого коня, и кавалькада унеслась по дороге.

– Предупреждали же Кузьку – если с пруссаками встретится, чтобы в ссору не лез, – проговорил озабоченно Гусев. – А то я думал, в Алленштайне местному бургомистру покажем бумагу и дальше он сам свои власти, пока мы на днёвке будем стоять, оповестит, а там гляди-ка – застава.

Через три часа, уже в сумерках, колонна достигла города. Возле серой караульной будки стоял часовой с фузеей и пристёгнутым к ней штыком. Рядом со сдвинутой полосатой жердью – шлагбаумом застыло в строю с десяток прусских драгун при молодом хмуром офицеришке. Напротив них через дорогу стояли конные егеря во главе с таким же молодым и серьёзным русским прапорщиком.

– Ваше высокородие, город Алленштайн готов к размещению полка! – Прапорщик вскинул руку к ладони в воинском приветствии. – У каждого определённого для квартирования дома стоит егерь из конного эскадрона и принимающий из местных. Добро пожаловать в город, господин бригадир!

– Эти как? – Егоров кивнул на застывших в строю пруссаков. – Больше не скандалили?

– Никак нет. Смирненькие. Господин полковник и капитан им тут устроили. Теперь вон шелохнуться боятся.

– Однако, – хмыкнул Алексей, и колонна пошла по дороге.

Немецкий офицер пролаял команду, его драгуны взяли свои коротенькие ружьишки на караул, а он сам отсалютовал проходившему мимо русскому бригадиру саблей.

– Вы чего с союзниками сделали? – поинтересовался у стоявшего возле большого каменного дома Милорадовича Егоров. – Они как на плацу там, на этом въезде стоят.

– Да ничего особенного, – отозвался Живан. – Пояснили офицеру, что полк русской императорской гвардии по приглашению прусского короля с дружественным визитом изволит в Кёнигсберг пройти. И очень странно видеть такое враждебное отношение от своих верных союзников. А ещё и попросили повторить фамилию старшего заставы и кто его полковой командир. Он бумагу с печатью и подписью увидел, ну и, видать, проникся.

– Зашугали молоденького офицера, – проворчал Егоров. – Всё правильно он сделал, тут граница, понимаешь ли, на нём, а через неё чужие войска проходят. Сами будто бы не так на заставе службу несли. Запомнил его фамилию? Ну вот и похвали при случае у большого начальства в Кёнигсберге.

– Ладно-ладно, похвалю, – усмехнувшись, пообещал Живан. – Но нам ведь тоже нужно было себя манерно держать. А то что это, целый гвардейский русский полк и снисхождения какого-то прусского фенриха или лейтенантика будет ждать? А это вот бургомистр местный. – Он кивнул на переминавшегося у высокого крыльца каменного дома дородного господина. – Кстати, природный пруссак, а то у них тут до сих пор большая часть населения – поляки. Господин Штефан! – Он махнул ему рукой. – Darf ich Ihnen meinen Kommandanten vorstellen?!

После короткого отдыха в Алленштайне и ремонта оси одной из кухонь полк совершил марш до следующего крупного населённого пункта на пути, города Бартенштайна, где его уже поджидал посланный навстречу из Кёнигсберга в сопровождении эскадрона гусар важный офицер.

– Oberstleutnant барон Даниэль Кунхайм! – Окинув пренебрежительным взглядом грязные сапоги и шинель русского офицера, пруссак небрежно козырнул. – Послан от комендант Кёнигсберг и командующий ост-корпус прусский армий барон Карла Вильгельм фон Дальвиц сопроводить полк на ваш корабль.

– Командир лейб-гвардии егерского полка Российской империи бригадир Егоров Алексей, – представился, козырнув ему, русский офицер. – Прошу прощения за мой внешний вид, подполковник, вторая неделя уже, как полк в дороге, а погода не жалует.

– Командир гвардейский полк должен обязательно на свой нога ходить марш? – криво улыбнувшись, поинтересовался у него пруссак. – Или это у русский гвардий есть такой интересный традиций?

– А вы хорошо знаете наш язык, господин подполковник, – заметил, улыбнувшись, Алексей. – Наверное, на это повлияло то, что большая часть Пруссии после разгрома в Семилетней войне весьма продолжительное время входила в состав Российской империи?

– Найн, нет! – побагровев, буркнул тот. – Мне пришлось быть долго с дипломатический миссий в Санкт-Петербург и выучить ваш язык. Не буду вам мешать свой присутствий, господин бригадир. Размещаться и отдыхать в этот город, через день я вас сопровождать в Кёнигсберг.

Он уже ставил ногу в стремя подведённого гусаром коня, чтобы заскочить в седло, но замер и повернулся.

– У мой комендант есть настоятельный просьба к вам, господин бригадир. Не нужно милитар… э-э-э… военный проход ваш полк, бой барабан, блеск штык, громкий команда. Зачем привлекать много вниманий и пугать народ? Тем более ваш зольдат и офицер иметь сильно плохой вид после долгий марш. – Он окинул взглядом стоявших русских. – Скромный, тихий проход к пристань, в морской казарма королевский флот. Горожане не хотеть видеть чужой войско и испытывать страх, горожане хотеть… Как это по-русски? Они хотеть мирно гулять Рождество. Оставьте военный парад, герр бригадир, для свой столица. За это вы и ваш офицер будет оказана честь быть приглашённый на рождественский бал у обер-бургомистр, а весь нижний чин дать порцион как в прусский войско.

Небрежно кивнув, он запрыгнул в седло и в сопровождении свиты поехал по улице.

– Не понял, мы что это, в его представлении словно битые бродяги должны прорысить по улицам к пристани?! – возмущённо воскликнул Милорадович.

– За бал и миску каши воинскую честь променять?! – вторил ему Гусев.

– Тихо, не кричите, – остановил друзей Алексей. – Лучше подумайте, как привести полк в порядок перед Кёнигсбергом. У нас вроде как тут, в Бартенштайне, днёвка была запланирована, и дальше два дня пути. В таком вот виде, как сейчас, нам действительно правильнее «тихой сапой» и окольными путями по окраине Кёнигсберга пройти, чтоб не позориться.

Вопреки имеющимся до этого планам на тракт полк выступил ранним утром следующего дня. Погода около близкого уже моря была скверная, то шёл вперемешку с ледяной крупой дождь, то сыпал снежок, и егеря в своих мокрых, грязных шинелях шли нахохлившись. Не было слышно шуток и смеха, как в первую неделю пути, все уже изрядно устали и шли молча, да и неожиданно отменённая днёвка вызывала раздражение.

– И гонють, и гонють, – проворчал Южаков. – Прямо как в августе, когда из столицы в Польшу бежали. Но там-то мы своим на помощь спешили, оно понятно, а сейчас-то чего?

– Видать, домой, в столицу, господа торопятся, – буркнул шедший рядом Лыков. – К мадамам и мамзелям своим да к пирам в трактирах. Деньги-то, небось, хорошие после похода получат.

– А я бы тоже в столице сейчас рад оказаться, – вздохнув, заявил Лошкарёв. – Надоело уже, братцы, под открытым небом и в снегу спать. Там уж и казармы успели обжить, какое-никакое, а всё уже своё.

– Шире шаг, поспешим, братцы, прибавили ход! – донёсся крик ротного командира. – А то скоро первый батальон с обозом от нас оторвутся. К месту ночёвки придёте, а там уже и вашей каши в котлах кухонь нет.

– Да там каши-то захочешь – не наешься, – приглушённо, чтобы слышали только товарищи, проговорил Лыков. – Да и готовят спустя рукава: то крупа не проварена, то недосол, а то и вообще пригорит.

– Устали повара, вымотались, – заметил капрал Горшков. – Мы ещё спим, а они уже вперёд на тракт выкатываются.

– Вот и едут потом по нему, дрыхнут, – фыркнул Южаков. – За варевом вовсе не смотрят. А чего, я сам слышал. Главное, говорят, всё засыпать в котлы как надо и ещё воду залить. Печь затопил, дров побольше подкинул в топку, а уж потом оно на ходу всё само сварится.

Через пару часов марша колонну догнал прусский сопровождающий.

– Господин бригадир, вы должны стоять на отдых в Бартенштайн! – не сходя с лошади, возмущённо прокричал он. – Вы же сами так решить, чтобы дать отдых свой зольдат?

– Погода плохая, барон! – Алексей кивнул на затянутое тучами небо. – Вдруг опять оттепель ударит, и скорость марша упадёт. Не хотелось бы опаздывать и сроки прибытия срывать. Мы лучше уж поспешим.

– Впереди до самый Кёнигсберг нет хороший город для отдых, – проговорил пруссак, оглядывая проходившие мимо грязные ротные колонны. – Смотрите, господин бригадир, свой егерь вам вести сам.

Следующая полевая ночёвка была за тевтонским замком Прейсиш-Эйлау. Егеря действовали сноровисто. Дело было привычное, не прошло и часа, как были натянуты парусиновые пологи, и к ним уже бежали с парящими котелками от кухонь. Барабанный бой поднял всех поутру, и роты, так же как и вчера, быстро свернув лагерь, потопали по оставленной уже ушедшими кухнями колее.

– Гляди, какой пруссак хмурый. – Воронцов кивнул на догнавшего уже ближе к полудню колонну подполковника. – Да и гусары его уже не те бравые щёголи, что на границе нас встречали. И это ещё они в том замке, что мы недавно проходили, ночёвку делали, а посидели бы с нами в поле, глядишь, и вообще бы тогда всякая спесь слетела.

– Да какое им поле?! – фыркнул Гагарин. – У них с собой ничего, кроме седельных торб, нет. Потому и привязаны к квартированию под крышей, в отличие от нас. До Кёнигсберга, я слышал, уже недалеко, неужто командир в ночи хочет через него полк провести?

– Не знаю, – пожав плечами, признался Воронцов. – Спрашивал, так штабные как рыбы молчат, как бригадир, дескать, решит, так и пойдём. Да и барон его просил, чтобы тихонько, безо всякой парадности шли. Эх, в порядок бы себя привести, как-никак, а это ведь вторая столица Пруссии, причём самая старая. По сути, этот Кёнигсберг ведь для местных как для нас Москва. Гляди, чего-то пруссаки прямо перед головой колонны пристроились, – проговорил он озабоченно. – Ещё и идут так важно, по-хозяйски, как будто бы прямо под конвоем наш полк ведут. Непорядок, давай-ка ототрём их маленько? Коли уж захотят вместе идти, так пусть чуть вперёд отскакивают или, напротив, отстают и за нами следуют. Эскадро-он! – оглядев своих конных егерей, гаркнул он. – Тесним пруссаков, братцы, пусть не важничают, не мешают ходу! – И озорно присвистнув, подстегнул коня.

Полторы сотни всадников, обогнув по обочине первый батальон, начали подпирать ехавших впереди полковой колонны гусар.

– На месте стой! – скомандовал смекнувший, в чём дело, Егоров. – Гляди-ка, наши конные егеря союзничков оттесняют. Всё верно, подождём.

Задние ряды гусар под напором конных егерей прибавили хода и потеснили передних. Те вынуждены были подстегнуть своих лошадей, и вскоре перед тронувшейся опять колонной шёл уже русский эскадрон.

– Гляди-ка, обиделись союзнички, – рассмеявшись, отметил Гусев. – Вон как ходу дали, и сопровождать полк уже не надо, бросили и ускакали.

До Кёнигсберга оставалось не более десяти вёрст, когда ещё засветло Алексей дал команду искать место для ночного лагеря. Найдено оно было неподалёку от тракта, рядом с небольшой помещичьей усадьбой на опушке соснового бора.

– Приводим себя в порядок, всё что можно поправляем и чистим! – разносились команды офицеров и унтеров. – Чтобы завтра как настоящая гвардия в город входили, а не как банда наёмников-арнаутов!

Вернувшемуся барону были даны пояснения, что егеря очень устали и им необходим отдых. Марш будет продолжен на рассвете.

– Вы будете заходить в день? – пожав плечами, переспросил с усмешкой пруссак. – Хорошо, это есть ваш выбор, я доложить свой начальник.

– Видали, как он нас с головы до ног оглядел? – спросил у друзей Милорадович. – Как на бродяг ведь с эдаким презрением таращился.

– Вот на них самых как раз мы и похожи, – проворчал оттиравший грязь с полы шинели Рогозин. – Три не три, всё одно – бесполезно. Тут только если на долгом постое и в тепле грязь сбивать, а уже потом стирать и сушить. Что хотим – полгода ночёвок у костров позади и хождения по грязи. Не до чисток на войне было. Станешь тут на бродягу похож. Ладно, чего уж тут поделать, в Санкт-Петербурге теперь все почистимся. Алексей Петрович, в имение я соседнее проезжал, мясное ведь у нас всё закончилось, думал хоть на одну готовку его прикупить, а там хозяин, суровый такой старик, меня увидел и за пистоль сразу схватился. Ладно, Андрюха Воронцов рядом был на сопровождении, объяснился с ним по-ихнему, по-немецки. Тот пруссак, оказывается, ещё в Семилетнюю войну с нами успел повоевать и даже в плену после Кунерсдорфской битвы у нас оказался. Видать, с тех времён к нам обида у него и осталась.

– Значит, не удалось вам ничего прикупить, – проговорил со вздохом Гусев. – Да и ладно, не тужи, Александр Павлович, постного поедим, толкан и крупа-то немного остались.

Полк ещё не успел поужинать и приводил себя в порядок, как с восточной стороны на дороге, ведущей в помещичью усадьбу, показалось несколько телег в сопровождении пары верховых. Небольшой этот обоз свернул на ту поляну, где разбили лагерь егеря, и был остановлен часовыми.

– Ваше высокородие, там пруссаки с вами хотят увидеться, – доложил подбежавший дежурный поручик. – Один старенький такой, но важный. Герр генерал, говорит, герр генерал, и в сторону вашего шатра тростью тычет.

– Веди сюда. – Алексей махнул рукой. – Андрей, переводить будешь.

Седой старик в подбитом мехом плаще и чёрной треуголке остановился шагах в пяти от Егорова и оглядел его хмурым взглядом с головы и до каски. Сопровождавший старика молодой господин, чем-то на него неуловимо похожий, в это время с любопытством таращился на ряды палаток и на сновавших между ними егерей.

– Feuerwerksmeister Густав Вендель, – произнёс скрипучим голосом старик и сухо кивнул.

– Говорит, что там, где мы сейчас разбили лагерь, его земля, – перевёл речь Воронцов.

– Скажи, что мы извиняемся за причинённое ему неудобство и готовы его компенсировать, – вежливо кивнув головой, попросил капитана Егоров. – Полк идёт долгим маршем из-под Варшавы, и ему просто необходим небольшой отдых.

– Ну, всё, теперь скандалить будет пруссак, а потом ещё и жалоб своему королю, а то, глядишь, и нашей императрице накатает, – произнёс стоявший рядом Гусев. – Жаловаться они любят.

– Я есть старый зольдат король Фридрих, – покосившись на него, проскрипел на русском пруссак. – Я не есть… э-э-э… жалобник. Там, в телега, провиант. – Он кивнул за спину. – Провиант чут-чут, – как видно вспоминая забытые слова, произнёс он неуверенно. – Кормить весь полк нет. Чут-чут, сосем мало. Честь иметь! – Он важно кивнул и, развернувшись, пошёл к коням. Вслед за ним, сделав вежливый поклон, потопал и молодой пруссак.

– Благодарю вас, господин фейерверксмейстер! – крикнул уже ему в спину Алексей. – Александр Павлович, будь добр, пройдись вместе со стариком, рассчитайся с ним по чести. Капитан Воронцов, а вы как переводчик помогите нашему главному интенданту.

Прошло примерно около пары часов, стемнело, и от костров потянуло мясным духом.

– Ладно, зерно у нас хоть и в остатках, но оно ещё оставалось, – проговорил, поправляя мундир у костра, Рогозин. – А вот пять свиных туш и топлёное масло с салом – это вот как раз впору пришлось. Хороший так-то старик, серьёзный. Даже и не вздумал ведь торговаться. По закупочной цене, как казна определяла, я ему серебро отсчитал. А он и не проверял даже, мешочек молодому отдал, внук это его оказывается, и попросил лишь живые деревья не рубить. Лес ему дорог этот, ухаживают, смотрят за ним, словно за парком. Ну, я ещё два золотых червонца положил как извинение. Немного-то мы всё одно его попортили. Это уж потом помещичий лесник с людьми несколько сухих лесин на дрогах притащил. Топите костры, дескать, этим, живые деревья только не рубите.

Егеря ужинали, штопали и чинили одёжу и амуницию, чистили и смазывали оружие, приводили, как можно было в походных условиях, себя в порядок. По особому приказу каждому из них надлежало надеть все имеющиеся награды на мундир. Таких в полку было большинство, и теперь у костров гадали – почему не на шинели?

– Не видать ведь будет медалей? Ну да приказ есть приказ, коли отдан, значит, надо его выполнять.

Глава 5. Восточная Пруссия. Кёнигсберг

Поднятый на рассвете полк выступил в сторону Кёнигсберга отдохнувшим. Встретивший его уже в предместьях барон оглядел шагавшую колонну и покачал головой.

– Скромный проход, герр бригадир, – напомнил он Алексею. – Не надо пугать народ. У народ праздник.

– Может, ещё на цыпочках красться? – проворчал шедший рядом с командиром Гусев. – На то мы и гвардия, чтобы гордо своё звание нести.

Погода радовала: ночью ударил морозец, прояснилось и сейчас на небе светило солнце. Пара вёрст марша по хорошо затвердевшей дороге – и вот серые, невзрачные домишки окраин сменились на добротные. Расширилась и приняла достойный вид та улица, по которой сейчас шла колонна.

– По-олк, стой! – скомандовал Егоров. – Внимание, егеря, заплечные мешки снимай! Шинель в скатку и торочь на боковые ремни!

Дело привычное, летом или в тёплый осенне-весенний день, на долгих маршах скатав шинели, как раз вот так их и увязывали, чтобы не париться. Вечером же, в прохладе, егерям не составляло никакого труда обратно доставать. Но вот чтобы зимой да к мешку торочить! Это было что-то новенькое.

Так же как и все, скинув свою шинель, остался в мундирной куртке и бригадир.

– Внимание, егеря! – крикнул он громко, чтобы все его расслышали. – Идём по городу, как привыкла ходить русская императорская гвардия – весело и гордо! Идём как победители, чтобы нас надолго здесь запомнили! Старший сержант Дубков! Иван Макарович! – позвал он громким голосом ветерана.

– Я, вашвысокородие! – после секундной заминки ответили ему из глубины строя.

– Старший сержант Дубков, ко мне! – рявкнул командир. – Поведёшь со мной полк, Макарович! – так громко, чтобы все слышали, известил он пожилого егеря. – Вспомни, как три десятка лет назад тут победителем шёл! У тебя вон и медаль соответствующая на груди рядом с другими сияет!

– Слушаюсь, вашвысокородие! – вытянувшись в струнку, гаркнул Дубков. – Только смогу ли, Алексей Петрович, не оконфужусь? – проговорил он уже еле слышно.

– Не оконфузишься, Иван Макарович, не переживай, я рядом буду, вместе и пойдём, – успокоил его бригадир. – Вспомни молодость свою, как ты с товарищами тут шёл. Пускай порадуются, глядя с небес. Все шинели скатали?! – крикнул он, оглядывая ряды колонны. – Заплечные мешки за спину! Оправились! Равнение в рядах! Внимание всем! Штыки к ружьям примкнуть! На пле-ечо! Знамя из чехла! Барабанщикам бить гвардейский марш! Раз, раз, раз-два-три! – задал он ритм движения. – Левой, левой, чётче шаг!

Объехав по обочине следовавший впереди полка эскадрон Воронцова, фон Кунхайм подскакал к Егорову и что-то в запальчивости завопил.

– Громче барабанам бить! Громче! – обернувшись, крикнул тот. – С дороги, господин подполковник, не дай Бог затопчем! – И, вырвав из ножен георгиевскую саблю, отсалютовал пруссаку.

В городе было многолюдно. Толпы праздно гуляющих стекались на вытянутую с юга на север Шёнфлиссер-аллею и с интересом взирали на шедшие по ней войска. Впереди длинной колонны двигался конный эскадрон, у всех всадников ружья за спиной, зажатые в правой руке сабли лежат обухом на погоне. Три трубача, следовавших за командиром – красавцем с золотыми крестами на груди, громко трубят в медные трубы. За конными, с дистанцией в десяток шагов, топали двое: пожилой унтер с фузеей на плече и длинным рядом сверкавших на солнце медалей и офицер с саблей в руке и крестами на мундире. Следом за ними шла знамённая группа с обнажёнными саблями и развевавшимся трёхцветным стягом, в центре его под золотой короной реял чёрный двуглавый орёл. А вот и стрелковые роты под оглушительный барабанный бой печатают строевой шаг по мостовой. Лица егерей румяны, на мундирах, на ярких лентах, у многих горят серебром начищенные медали. На зелёных с золотым кантом мундирах выделяются чёрные амуничные ремни и сумки. У всех нижних чинов фузеи и штуцера, блестят на солнце их остро отточенные штыки.

– Раз, раз, раз-два-три! – пробивается сквозь барабанный грохот счёт командиров, и эта мерная поступь тысяч сапог по прусской мостовой. – Раз, раз, раз-два-три!

К старому городу, к пристаням, расположенным на впадающей в море речке Преголь, полк вышел уже через полностью запруженную людьми улицу.

– Öffne dich! Schnell! – рявкнул, наезжая на шлагбаум, Воронцов. – Befehl des Kommandanten! Schnell!

Стоявший у полосатой палки долговязый унтер заморгал глазами и, махнув рукой, что-то рявкнул своим солдатам. Двое из них, прислонив к будке фузеи, освободили проход и вместе со всеми остальными вытянулись по стойке смирно, пропуская колонну.

– Полк, вольно! – скомандовал Егоров, заведя головную роту на небольшую, окружённую зданиями площадь. – Молодцы, братцы, дошли! Теперь выдыхайте!

– Вольно, вольно! – разнеслось по колонне. Ряд за рядом, плутонг за плутонгом она втягивалась на территорию королевского военного порта.

– Уф, лучше уж целый день по полям маршем топать, чем вот так, строевым по городу и час, – шумно выдыхая, проговорил Южаков. – О-о, гляди-ка, братцы, как тут зябко! А в городе шли, и не заметил.

– Это, небось, ещё по реке сыростью с моря тянет, – предположил топавший рядом с ним Лошкарёв. – Тут море-то, оно вон совсем близко. Потому и корабли прямо в город, как по нашей Неве, заходят.

– Да ладно вам – море, ска́жете тоже, от моря всегда тепло идёт, – не согласился с друзьями Лыков. – Это вы просто на виду, на глазах по городу топали, вот с того и горячились. А сейчас-то чего? Перед кем тут манерничать?

– Рота, стой! – долетела команда капитана Бегова. – Нале-ево! Растянули шеренги. Заплечные мешки снять! Раскатывай шинели и надевай!

– Ну вот, родимая, давай, снова меня греть будешь, – отстёгивая скатку, приговаривал Южаков. – Хорошо нам, егерям, а вот простая пехота так и ходит в дедовых епанчах. Спасибо государыне матушке и князю Потёмкину – позаботились.

Часа два стояли роты на небольшом плацу перед огромными каменными казармами. Время от времени из них выходили команды прусских матросов или солдат в сопровождении унтеров и убывали по своим делам.

– Капитан первого ранга Кледов Сергей Васильевич, – представился, подойдя к Егорову, офицер в плаще и треуголке. – А мне вахтенный доложился, что большая воинская часть под барабанный бой в порт втягивается. Ну, думаю, это наши. Сейчас вот разместят в морской казарме, потом уж и тревожить их буду. А вы всё стоите и стоите, внутрь не уходите.

– Да вот, местное начальство не можем никак найти, – познакомившись, объяснил флотскому Алексей. – Егеря стоят, мёрзнут, и в животе ничего с самой зари не было. Лейтенант только один на месте из пруссаков. Ничего не знаю, как с вами быть, твердит. Дескать, всё начальство уехало к коменданту города как раз перед самым нашим приходом и никаких распоряжений по размещению полка не оставляло. День сегодня праздничный, говорит, может, и завтра оно даже не вернётся, а без него размещать в казармах никого не положено.

– Да-а, странно всё это, – высказал своё мнение Кледов. – Обычно тут порядок у пруссаков, не слыхал я, чтобы прежде такая вот глупость была. Может, насолили вы им чем-то? Я, конечно, офицеров могу и забрать на корабли. Но вот по размещению всего полка, боюсь, пока не получится. Принимаем сейчас воду и провиант на все, на двух такелажные работы проводятся, палубы полностью всяким завалены, на одном в трюме идёт ремонт, да и порядок необходимо соблюсти. Вам ведь было предписано в королевских казармах пока размещаться. Нарушишь – потом карантин всем объявят, а это месяц у причальной стенки стоять под караулом и без права выхода на берег. Так ещё и в Санкт-Петербург, на самый верх, жалобу отправят, а для наших кораблей порт надолго закроют.

– Господин капитан, – подозвал к себе командира первого эскадрона Егоров. – Андрей Владимирович, опять твоё умение свободно изъясняться на немецком нужно. Найди ты того дежурного лейтенанта, который про то, что он ничего не знает, нам твердил, скажи ему, что командир собирается полк в город выводить и потом маршем на восток, к курляндской Либаве, с ним идти. Тут ведь если напрямую, то совсем недалеко, так что через неделю егеря уже в Либавском порту будут, а в нём сейчас тоже наши суда есть. Вот пусть кёнигсбергский комендант и объясняет потом своему королю, почему он с гвардией русской императрицы так вот по-хамски обошёлся, что её любимому полку пришлось к курляндцам идти. Сумеешь красиво всё расписать?

– Смогу, – улыбнувшись, проговорил Воронцов. – А ещё прибавлю, что вы по пути парад хотите устроить на главной городской площади. Чтобы уж совсем пруссаков впечатлить.

– Хм, ну-у парад – это уже лишнее, – нахмурившись, произнёс Алексей. – А, хотя чего уж там мелочиться, пусть будет парад.

Примерно через час из города прискакало несколько всадников, один из них, майор, представившись комендантом военного порта, извинился за досадную задержку с размещением полка союзников и подозвал к себе уже знакомого лейтенанта.

– Гюнтер всё вам здесь покажет и пояснит, где можно занимать казармы, – перевёл его речь Воронцов. – Да, и он говорит, что не нужно никакого шума и лишних хождений, дескать, власти Кёнигсберга и так обеспокоены столь громким проходом чужих войск по их городу. Нам настоятельно рекомендовано находиться внутри военного порта и ждать погрузки на свои суда. Говорит, что всё это лишь исключительно в целях нераспространения болезней, которые всегда свирепствуют во время войн. Во время Северной, ещё в начале века, по его словам, чума унесла жизни практически трети населения города, приходила она до неё и после. Господин майор утверждает, что власти с большим трудом смогли погасить её распространение даже совсем недавно, в самом начале этого года, когда шли активные боевые действия с Польшей. А ведь, помимо чумы, Кёнигсберг и окружающие его земли, как поясняет майор, страдали и от других болезненных поветрий. Именно поэтому, по его словам, генерал-комендант и бургомистр Кёнигсберга настоятельно рекомендуют нашим егерям не покидать своё расположение, в противном случае они грозят, что тут будет объявлен строжайший карантин, а весь этот порт оцепят войсками.

– Капитан Воронцов, переводите майору, – попросил Егоров. – Ваши волнения, господин комендант, нам понятны, мы и сами заинтересованы в том, чтобы сохранить своих людей от любых болезней. Поэтому к вам просьба: дать возможность моим людям помыться, постирать одежду и привести себя в порядок. И ещё у нас, к большому сожалению, заканчивается провиант и фураж. Очень надеюсь, что союзники не заставят полк тут голодать?

– Я всё передам своему командованию, – выслушав перевод, вежливо ответил майор. – А пока, господа, я вынужден откланяться, меня ждут с докладом. Все вопросы по поводу размещения решит дежурный офицер. – Он кивком показал на присутствовавшего при разговоре лейтенанта.

Роты и команды полка расселялись в представленных помещениях до полуночи. Мощные каменные казармы были построены ещё до Северной войны во времена Прусского герцогства. Масляные светильники тускло освещали высокие арочные своды и длинные ряды двухъярусных кроватей-нар. Внутри было сыро и холодно.

– Второй батальон, первая рота капитана Бегова – ваш зал! – гулко разнёсся голос помощника квартирмейстера. – Занимайте места, все нары сдвоенные, широкие, так что надлежит по двое рядом ложиться. Вторая рота капитана Тарасова, вы в нём же, в этом зале, по соседству!

– Размещаемся по порядку! – скомандовал ротный. – Первый плутонг Кожухова – это ваш ряд, за ним следом плутонг фурьера Балакина…

– Горшков, давай первым своих! – крикнул унтер-офицер. – По двое на первые нары снизу, по двое сверху. Пошли, пошли, не задерживай народ!

– Ванька! Южак! Прыгай сюда, мостись справа рядом! – крикнул проскочивший вперёд Лыков. – Давай, давай, а то стопчут в темноте, потом, как уж сутолока спадёт, оглядимся.

Масса народа, размещаясь в огромных каменных помещениях, гомонила. При тусклом свете редких светильников люди натыкались на нары, бранились и толкались. Бегали унтеры и господа офицеры, командуя и пытаясь навести порядок. Наконец все разобрались по своим местам, и стало более-менее спокойно.

– Хождение по казарме прекратить! – донёсся голос батальонного квартирмейстера капитана Воробьёва. – Горячей пищи пока не будет, братцы, доставайте из мешков сухари. Перекуси́те – и спать. Завтра с утра осмотримся, что да как, там и по порциону, и по бане всё будет понятно.

– Эй, Нестор, Елизарка! – постучал кулаком над головой Южаков. – Спускайтесь сюда. Чего, по одному, что ли, грызть харч будете? У меня соли маненько осталось.

– О-о-о, соль – это хорошо, – отозвался с верхних нар Лошкарёв. – А у меня, окромя сухарей, пара картофелин запечённых в мешке. Спускаюсь.

– Братцы, у меня только лишь вода во фляге и сухари, – спрыгнув вслед за ним, доложился Калюкин. – Знал бы, что так будет, тоже бы картофли этой оставил.

– Давай, давай, теснее садись, – пробурчал Лыков, развязывая свой заплечник. – Вода тоже дело хорошее, у меня вон едва ли четверть во фляге осталась. Не знаю теперь, когда свежей наберём.

Каждому причиталось по пять сухарей, половине картофелины и щепотке соли. Ели не спеша, запивая свой скромный ужин водой.

– Кто бы мне сказал, что я земляное яблоко вот так со смаком буду есть, – покачав головой, пробурчал Южаков. – У нас в соседней деревне барин заставлял своих крестьян эту самую картофлю по весне в землю тыкать, так ничего у них не выросло. Раздавал на еду – никто опять же не взял. Ох и ругался, грозился кнутом всех пороть, а всё равно ведь не ели. А потом и сарай сгорел с той, что на семена оставалась. Дурачок местный, Микитка, печёную картошку с пожарища только до самого снега таскал – ох и вкусное земляное яблоко, говорит. А все-то думали – ну что с него, с юродивого взять – Божий ведь человек. А вот обычному-то селянину такое никак не можно есть. А вот вишь как, пока на Варшаву ходили и распробовали её, и ничего, и вполне себе можно угощаться, особенно ежели к ней краюха хлеба причитается.

– Да-а, ляхи эту картофлю помногу ро́стят, – подтвердил Лошкарёв. – От немца они переняли, а тот уж давно на ней. Писарь из нашей роты, Зиновий Ильич, среди господ трётся, да и сам человек грамотный, из купцовой прислуги в солдатчину взятый, говорит, что из-за моря индиянского, из жарких стран её на кораблях в первый раз гишпанцы завезли. А уж потом во всех Европах ро́стить начали, а вот про репу и забыли почти. Может, и брешет, конечно, не знаю.

– Елизар, дай водицы, – попросил товарища Тихон. – А то, я говорил, у меня на дне только плещется.

– Держи. – Калюкин протянул посудину. – Небось, не оставят поутру без пития и еды.

– Ложимся! Завтра с зарёй побудка! – прокричал, показавшись в арочном проёме, дежурный офицер. – Кто гоношится, велено его в завтрашний караул сверх очереди записывать, потому как, значит, сил в избытке.

– Давайте укладываться, братцы. – Южаков закинул в рот крошки с ладони и начал завязывать горловину заплечника. – Утро вечера мудренее, глядишь, и правда завтра баня будет, не зря же их высокородие у немца про неё выпытывал.

Бани не было, как не было обещанных пруссаками припасов. Не удалось найти и дров на протопку печей в казармах.

– Праздники. – Новый дежурный фейерверкс-капитан Линке разводил руками. – Ничего не могу поделать. Думаю, что через три дня вопрос сам решится.

Выручили флотские. По приказу Кледова поставили сто пудов сухарей, двадцать мешков крупы и десять бочек солонины. Всё это егеря перетащили с пристани и, закрыв в одном из складов, выставили рядом караульный пост. С дровами было сложнее, и тут выручила солдатская смекалка. В дальнем конце пристани за каменными пакгаузами егеря обнаружили два полуразвалившихся старых сарая, как видно давно заброшенных и определённых под снос. Прошёл какой-то час, и они, уже разобранные, пылали в казарменных и кухонных печах.

– Это самоуправство, кто разрешил?! – возмущался прибывший на следующий день комендант порта. – Это такелажные склады и имущество короля!

– Они были складами полвека назад, переводи. – Алексей кивнул Воронцову. – Сейчас же это сгнившее дерево, никакого замка на дверях не было, да и сами двери как таковые отсутствовали. Внутри пусто. Скажите спасибо, господин майор, что мы помогли вам расчистить от развалин дальний угол и прибрали там. У подданных короля на это, скорее всего, не было ни времени, ни сил.

– Всё равно вы не имеете права распоряжаться тут даже гнилым деревом, – гнул своё комендант. – Вы должны согласовывать всё с прусскими властями.

– Слушайте, майор! – воскликнул, заводясь, Егоров. – Мы с вами уже, кажется, согласовывали потребности в фураже и провианте, и где всё это?! Где обещанные дрова? Нам что, нужно было замерзать в ледяных и неотапливаемых казармах?! Где обещанная вами баня?! Не вы ли ратовали за чистоту, боясь эпидемий? Выход в город закрыт, снаружи выставлены усиленные караулы. Вы правда нам союзники? Или что-то изменилось за последние три дня, то, о чём я сейчас не знаю? Ответьте!

– Мы союзники, – после долгой паузы, выслушав перевод, проговорил тот.

– Я буду вынужден рапортовать обо всём случившемся на самый верх, – произнёс Алексей. – Мне очень прискорбно видеть к себе и моим егерям такое отношение. Три дня, господин майор, нам нужно всего лишь три дня, и наши суда будут готовы принять полк на борт.

Как видно, коменданту и самому было неудобно, переминаясь, он вздыхал и смотрел в землю.

– Всё, что от меня зависит, я сделаю, господин бригадир, – наконец проговорил он после раздумий. – Но поверьте, я не всесилен и надо мной тоже есть начальство, а у него… э-э-э… как бы это правильно сказать, у него своё видение. Только я вам ничего не говорил. Понимаете? Надо мной стоит очень высокое и строгое начальство. – Он кивнул наверх.

– Ваше высокородие, разрешите? – Постучав в дверь, в комнату, занимаемую Егоровым, заглянул поручик Дуров. – Там от пруссаков посыльный прибежал, просит на помывку людей присылать. Александр Павлович с Сергеем Владимировичем уже посмотреть пошли. И ещё с фуражным овсом для коней дюжина повозок заехала, уже разгружают.

– Ого, неужто комендант всё-таки сдержал слово? – удивился Алексей. – Пошли, Михаил, и мы на всё посмотрим.

К бане этот каземат причислить, конечно, было сложно, самое подходящее название для такого места было – помывочная. В огромном помещении с массивными каменными стенами стояли кадки с холодной водой, тут же топились печи с намертво вмурованными в них огромными медными котлами. Никакой парилки не было, в общей зале и без того было сыро и жарко. Несколько масляных светильников давали тусклый свет, в котором проступали длинные ряды широких лавок с лежавшими на них деревянными тазами-шайками.

– И то ладно, – смахнув со лба выступивший пот, проговорил Рогозин. – Главное, внутри тепло и воду накипятили. Для Европы и такое уже хорошо, мыться ведь только-только вот начали. Это вам не матушка-Россия, господа.

– Заводи людей, Александр Павлович, – оглядев помывочную, решил Алексей. – Истопникам даём по талеру, пускай не скупятся на дрова, сильнее греют.

– Сделаем, – заверил старший интендант. – Натопят, куда они денутся. Я им в помощь людей определил из штрафников, чтобы они новую воду в котлы заливали и дрова таскали. От себя уже дал талер старшему. Ну, коль вы сказали, так и ещё каждому добавлю.

За день помылся весь полк, последними в банный зал заходили интендантские и сменившийся с постов караул.

– Хорошо, хоть и не баня, а всё равно хорошо, – проговорил сидевший на верхних нарах Лошкарёв. – Когда наш батальон пошёл, уже жарче стало, чем скобелевским, они-то и не пропотели даже толком, а вот уже к нам – да, тогда шибко нагрелось. У самых котлов, ну прямо как в парилке. Не позавидуешь нашим штрафным и истопникам, намаялись.

– То-то же на тебя Авдей Никитич кричал, самым последним ты из наших оттуда выбегал, – заметил укладывавший в заплечник грязную исподнюю рубаху Калюкин. – Мы со второй ротой уже все одетые, третья и четвёртая у входа топчется, а он вишь какой крендель, у котлов всё греется.

– А не завидуй, Елизарка, я тебя с собой тоже звал, – отмахнулся Лошкарёв. – Ну чего ты её всё разглаживаешь? Суй в мешок да завязывай, укладываться будем.

– Да, жалко простирнуть времени не было, – ответил Калюкин. – Не знай ещё, сколько времени куковать в казарме придётся, а потом ведь и в корабельных трюмах сидеть. Вот где страшно-то! Кругом море ледяное, волны бушуют, ветер свистит, корабль норовит утопить, а ты забился в самое его нутро и на одного Николу-угодника уповаешь.

Долго сидеть в казармах не пришлось, на следующий после банного день флотские закончили ремонт, и началась погрузка на стоявшие у причала суда. Дело было непростое, труднее всего пришлось с походными кухнями. Их обвязывали канатами и потом переносили с помощью портовых кранов и лебёдок на палубы. Дальше шло перемещение через грузовые люки под палубы в трюмы и увязка.

– Сергей Васильевич, точно не сможешь коней перевезти? – в очередной раз поинтересовался у Кледова командир полка. – Эскадроны по самому морозному месяцу в Россию придётся посылать.

– Никак не получится, Алексей Петрович. Тут ведь для перевозки коней особые суда нужны. Видел бы ты, как их оборудуют там внутри, в самих трюмах. Если за мои браться, то это считай, что всё перестраивать в них нужно, и уж точно не здесь, не в Кёнигсберге. Лучше всего у англичан и у турок с этим дело обстоит. Они свою кавалерию давно приспособились по морю перевозить, а у нас так, лишь самыми малыми партиями. В любом случае сейчас здесь такое невозможно, четыре сотни коней ведь, говоришь, у вас, если с обозными и вьючными, тут бы людей на судах удачно разместить.

– Понял, да мы уж и сами подумали так же, не надеялись, – признался Егоров, – уже и прикидывали, со штабом как быть. Капитан Воронцов! – подозвал он к себе командира первого эскадрона. – Придётся вам, Андрей Владимирович, в Санкт-Петербург самим, конным порядком идти. Местный комендант слово своё сдержал, помог с закупом фуража. Принимай под своё командование оба наших эскадрона и забирай с собой всех вьючных и обозных коней. Торочите на них весь фураж и часть провианта. Завтра рано поутру мы отчаливаем, и вы тоже уходите. Пропуск для вас я уже вытребовал, прусский комендант только рад будет от нас всех избавиться, слишком много ему волнений, так что препятствий по выходу не чинил.

– Не беспокойтесь за нас, Алексей Петрович, – с улыбкой сказал Воронцов. – Мы только рады будем посуху идти. Лошадей жалко, не выдерживают многие из них перевозку по морю, а уж тем более сейчас, в такую болтанку. Боялся, погубим их. А лошадей каких хороших нам по повелению государыни дали. Загляденье! Красивые, статные, не изъезженные, как в армейских полках. С такими хоть в поход, а хоть и на парад не стыдно выходить. Спешить ведь не нужно, ваше высокородие? Нежелательно бы их в такую пору гнать.

– Будете выбирать скорость марша так, как вам самим удобно, Андрей Владимирович, – успокоил его командир полка. – Тут вы более в этом деле опытны, так что полагаюсь всецело на вас. Сначала идёте на Вильно, где стоит с армией генерал-аншеф Репнин, там отдыхаете и пополняете провиант, затем следуете прямым трактом на Псков и уже из него двигаетесь к столице.

– Так точно, ваше высокородие, дорога известная. Прикидывали уже с главным квартирмейстером, около тысячи вёрст где-то получается. Ничего, Бог даст, в феврале уже в Санкт-Петербурге будем.

По длинным мосткам, идущим от пирса к кораблям, бежали казавшиеся серыми в рассветном сумраке людские фигурки. Слышался топот множества ног и крики командиров.

– Заканчивают, последние побежали. – Стоявший около Алексея Гусев кивнул в сторону берега. – На трёх за нами уже и мостки скинули. К отходу готовятся.

– Этот самый мощный корабль, – заметил Рогозин. – В него и людей, и грузов не в пример тем гораздо больше зашло. А вот глядите, и точно, мои побежали, провиантмейстер поручик Коллеганов каптенармусов подгоняет. Быстрее, быстрее загружайтесь, Иван Николаевич! – крикнул он, помахав рукой. – Не задерживаем! Ох и рохли, – проворчал он, глядя, как семенят по дощатому настилу нестроевые чины. – Вот в Санкт-Петербург придём, погоняю я их, пусть-ка они побегают с ротами.

Вот и последний егерь запрыгнул на палубу, послышались команды флотских офицеров, засвистели в свои дудки старшины, и, подняв якоря, корабли отошли от причала негостеприимного города. В это же время с территории военного порта вытягивались на улицу ряды конно-егерских эскадронов.

Балтика встретила отряд русских кораблей порывистым ветром и сильной качкой.

– Если разразится шторм, придётся прятаться в портах, – проговорил, разглядывая в подзорную трубу береговые очертания, Кледов. – В прошлом году мы в Риге всю зиму простояли, а до этого в Ревеле сход льда ожидали. Пока у берега будем держаться, пройдём Либаву, а уж дальше в Рижском заливе можно будет и за большими островами от штормового ветра укрыться. Повезёт, значит, дальше проскочим, но в любом случае до Кронштадта даже и не надейтесь, что доберёмся. Финский залив уже в декабре прямо на глазах начинает льдом затягиваться, а тут уже начало января, это ещё зима в этом году тёплая, бывало, что даже и в декабре навигация заканчивается.

Отряду везло, на шестой день плавания, проходя мимо Ревельской бухты, была встречена русская шхуна, шедшая в Ригу.

– За Копорской губой сплошное ледяное поле, за Лужской, у Нарвского залива, – дрейфующие льды, – оповестил Алексея Кледов. – Капитан шхуны говорит, чтобы даже не думали соваться восточнее Нарвы, а если хорошо подморозит, то вообще лучше выгружать вас здесь, у Ревеля.

– Сергей Васильевич, дорогой, две сотни лишних вёрст ведь тогда топать, давай попробуем дойти? – попросил Егоров. – Видишь, и ветер нам попутный, авось и льды эти дрейфующие на восток отгонит? Для вас-то эти две сотни вёрст всего день пути, а вот нам ногами неделю топать.

– На море расстояние милями мерится, – проворчал Кледов. – Вас высажу, а мне ведь ещё суда обратно вести. А ну как вдруг резко подморозит? Вся Восточная Балтика постоянно льдом зимой покрывается. Ладно. – Он махнул рукой, подумав. – Сильное волнение тут только на пользу, не даёт оно пока льду схватиться, да и зима необычно тёплая нынче. Рискнём. Только выгрузку будем делать спешную, чтобы ни часа лишнего не потерять.

– Да мы ведь, егеря, – как воробьи, Сергей Васильевич, – проговорил с улыбкой Егоров. – Мостки нам скинули, мы прыг – и уже все на берегу.

– Ага, если бы, – проворчал тот. – Ещё бы эти ваши баки на колёсах с печками так же выпрыгивали. Вот с чем канитель.

Январским днём четыре больших корабля подошли к устью Нарвы, где расположился портовый город Гунгербург. Разгрузка шла всю ночь, и уже под утро полк смог выйти к крепости Нарва.

– Комендант определил для расквартирования Ивангородскую крепость, – доложился посланный вперёд вместе с главным интендантом подполковник Гусев. – Александр Павлович уже на том берегу Нарвы казармы осматривает. Стоящий в них мушкетёрский полк сейчас в Вильно у Репнина находится, вот они и пустуют целый год. По провианту вопросов никаких нет, обещают всё сполна нам выдать. Коней, чтобы кухни везти, тоже выделят. Баня для всех завтра. Всё, Алексей Петрович, Россия, у себя мы. Осталось ещё немного – и до столицы добежим.

Глава 6. Дома

– Несмотря на хороший мороз, по своей земле и идти было веселей, – егеря шутили, подтрунивали друг над другом.

– Шире шаг! – рявкнул, обернувшись, командир учебной роты. – До привала ещё пара часов хода, поспешить нужно, если в поле не хотим ночевать!

– Шире шаг, шире шаг! – полетели по рядам окрики унтеров. – Молодые ещё, а старики быстрей вас ходят!

– Ничего не быстрее, – проворчал шедший рядом с Ведуновым Данила. – Как нас ведут, так и мы идём, а то попрекают они. – Носок его сапога ударил ногу впередиидущего егеря, и тот, ойкнув, выругался.

– Чирков, зараза! Чтоб тебя! Всю ногу мне уже отпинал! Гляди, куды ступаешь! Вот я за тобой завтра встану, поглядишь ты у меня!

– А ты сам не сбивай ход, Спирка! – не остался тот в долгу. – Другие вон ничего, по-человечьи все ходють, а ты, как хромой мерин, своими жердями вихляешь!

– А ну тихо! – рявкнул топавший на правом фланге капрал. – Рты закрыли! Ежели собачиться будете, в ночной караул оба пойдёте, мороз вас там мигом помирит и ходить как надо научит!

Если дневную передышку полк делал в поле или в лесу, то на ночёвку он вставал в расположенных вдоль тракта сёлах. Были они, конечно, небольшими, на всех места под крышами домов и даже сараев не хватало, но у людского жилья всё равно ночевать было удобнее. Помещики и жители продавали излишки съестных запасов, делились дровами, теснились, пуская обогреться служилых. Полк спешил. Четыре быстрых дневных перехода – и на пятую ночь марша он подошёл к Красному Селу. Это уже был большой населённый пункт аж под три сотни дворов, но самое главное, что здесь были построены царский сокольничий двор, конюшни и летние квартиры для гвардейских частей столичного гарнизона. Каждое лето начиная с 1765 года по повелению императрицы Екатерины II около Красного Села проводились военные парады, смотры и большие манёвры, в которых она сама и весь её двор принимали самое непосредственное участие. Несмотря на то что у полка был свой загородный и удобный полигон у Чёрной речки, пару месяцев довелось ему располагаться и здесь. Так что места всем были знакомые.

– Делаем днёвку, приводим себя в порядок и потом идём маршем в столицу к Семёновскому плацу, – оповестил выстроенные на Военном поле роты Алексей. – Не подкачаем, братцы, покажем, как русская гвардия после дальнего похода возвращается. С победой идём, гордо и весело. Чтобы не хуже, чем в Кёнигсберге перед пруссаками, маршировали. Порадуем матушку императрицу!

Не довелось отдохнуть только старшему полковому интенданту Рогозину, наняв полдюжины саней в Красном, он, захватив нестроевых, укатил утром следующего дня в близкий уже Санкт-Петербург.

– Расстарайся там, Александр Павлович, – попросил его командир. – Чтобы в тёплые, в протопленные казармы с мороза ребяток заводить, чтоб ещё при подходе даже на плацу от них съестным духом пахло.

– Сделаем, Алексей Петрович. И баню хорошую устроим, и кипятка для постирушек побольше нагреем. Всё будет, не сомневайтесь.

Маршировалось после днёвки легко, морозец щипал егерям щёки, и роты лихо топали по хорошо набитой дороге. Встречные сани и всадники сворачивали на обочину, пропуская войска. Вот и такая знакомая всем застава при въезде в город у Обводного канала. Рядом со шлагбаумом переминались четыре закутанных в меховые тулупы солдата с фузеями в руках, а из караульной будки выглядывал ещё один. Увидав подходившую колонну, он, путаясь в длинных по́лах зимней одежды, посеменил в сторону караульной избы. К шедшему первым Егорову выскочил из неё молоденький офицер в распахнутом, подбитым мехом плаще. Треуголка сбита набок, лицо красное. Видать, спал их благородие, распарился в жарко натопленной избе, а тут тревога. Мундир под плащом зелёный с красным подбоем, обшлага и оторочка тоже красные, синий воротник с красным кантом и опушкой. «Измайловцы стоят», – определил принадлежность караульных Алексей и вскинул руку к козырьку.

– Ваше высокородие, поручик Переведенцев, лейб-гвардии Измайловский полк, старший караульной смены! – частил с докладом подбежавший офицер. – Ждём вас, господин бригадир. Доложили уже, что ваш полк на подходе. Велено вам генерал-губернатором в свои казармы идти, о том и запись в караульном журнале имеется. Ежели сопровождение нужно, так у нас тут две лошади под попонами стоят. Или вам в комендатуре драгунское запросить, так я вестового пошлю?

– Не беспокойтесь, поручик, – улыбнувшись, сказал Егоров. – Небось, знаем, куда идти. Считай, что у себя дома уже, пропускайте, сами, без всякого сопровождения пойдём.

– Открывай! – крикнул тот своим солдатам, и они, живо схватив длинную жердину с чёрными полосами, потащили её к правой обочине.

– Полк, шагом марш! – скомандовал Алексей, и вслед за ним к перекинутому через канал деревянному мосту подошла дозорная рота.

– Братцы, дайте тулуп поносить, вон как с утра морозит! – озорно крикнул стоявшим у шлагбаума измайловцам Дроздов. – Ну чего жмётесь, мы аж из Варшавы сюда топали!

– Вот и топай себе дальше, у вас вон шинельки есть! – откликнулся один из солдат. – Шустрый какой! Нам тут ещё цельный день куковать, а вы скоро у печки будете.

– Раз, раз, раз-два-три! Взяли ногу! – пройдя мост, скомандовал капитан Осокин. – Рота, твёрже шаг! В город заходим!

Крещенские морозы сковали землю, лютый холод не дал повторить тот молодцеватый парадный проход, как у союзников в Кёнигсберге, поэтому шагали егеря в шинелях. Реяло над головами гвардейское знамя, отбивали ритм марша барабаны, высыпавший на улицы городской люд провожал взглядами длинную колонну.

– Егеря, гляньте, егеря гвардейские из Варшавы возвращаются! – слышались выкрики из толпы. – Ишь какие удальцы, так идут браво, что ажно пар с них столбом идёт!

Вот и огромный Семёновский плац, здесь в выстроенных вокруг него казармах размещалось несколько частей столичного гарнизона, в том числе и два полка лейб-гвардии.

К выстраивавшимся в линию ротам со стороны Мойки подъехал верхом на коне, в сопровождении обер-офицера, знакомый Алексею подполковник.

– Алексей Петрович, с прибытием! – Он козырнул подошедшему Егорову. – Я сегодня за дежурного по столичному гарнизону. Командующий повелел вам полк в казармы заводить и обустраиваться, а вот самому к нему прибыть.

– А поприветствовать егерей никакое начальство не подъедет? – полюбопытствовал Алексей. – Как бы из боевого похода гвардейский полк прибыл. Заведу я людей в казармы, а тут вдруг оно пожалует. Вот уж некрасиво получится. Три года назад сама императрица нам милость оказала после прихода с Дуная.

– Алексей Петрович, государыни сейчас нет в столице, – понизив голос, произнёс подполковник. – Она на рождественские праздники в Первопрестольную изволила отъехать и пока ещё не вернулась. Простите, не моё указание, а самого Салтыкова Николая Ивановича, чтобы всё скромно было.

– О как! – Алексей удивлённо поднял брови. – Понятно. Ну что же, ладно, есть по-скромному, только вот второй раз я уже это за дорогу слышу. Первый раз в Пруссии и вот теперь здесь, у порога дома. По-олк, становись! – рявкнул он, выходя перед выстроенными подразделениями. – Егеря гвардейцы, братцы, мы с вами дошли, мы вернулись домой. Матушка императрица нынче в Москве, верю я, что мы ещё будем счастливы её лицезреть и приветствовать. А коли уж самой государыни тут нет, так чего же щёки морозить? Парад будет позже, как только приведём себя в порядок. Да и конные эскадроны пока ещё в дороге. Как же нам без своих товарищей в парадном строю шествовать? Подождём пока?

– Подождё-ём! – послышались возгласы из строя. – Вместе все воевали, вместе и пойдё-ём!

– Ну и правильно, – согласился Егоров. – Эдак будет лучше. Ну что, гвардейцы, поздравляю вас всех с прибытием домой!

– Ура! Ура! Ура-а-а! – заревела тысяча глоток.

– Командирам развести личный состав по казармам, всем мыться, чиститься и отдыхать! – скомандовал Алексей. – Совсем скоро будет баня и горячий ужин!

– Ура-а-а! – взревели восторженно шеренги.

Сопровождавший подполковника молодой офицер подвёл свою лошадь ближе.

– Садитесь, ваше высокородие, а я пешком за вами.

Заскакивая в седло, Алексей обернулся, роты ручейками вливались в двери казарм, а над крышами из печных труб уходили в морозное небо серые столбы дыма.

– Живан Николаевич, Сергей Владимирович! – крикнул Алексей заместителей. – Проверьте, чтобы везде порядок был и потом ко мне домой в Дьяконовский переулок ступайте. Я к командующему гарнизоном и потом тоже к вам присоединюсь.

Ехать было недалеко, и уже через какие-то десять минут два всадника были подле вытянутого вдоль реки Мойки длинного кирпичного здания. Часовые у парадного входа взяли «на караул», и офицеры, отдав двум выбежавшим из боковой двери солдатам поводья, прошли по лестнице внутрь.

– Пётр Фёдорович у себя? – поинтересовался подполковник у встретившего его в коридоре офицера в преображенском мундире.

– Никак нет. Генерал-аншеф Салтыков всех первых лиц коллегии у себя собрал. Их превосходительство генерал-поручик Берхман велел передать вам, господин бригадир, чтобы вы его тут ожидали. Пойдёмте за мной, ваше высокородие, я вас в приёмной зале прямо у его кабинета размещу.

Длинным коридором прошли до нужной двери, распахнув её, капитан прошёл к сидевшему за массивным столом адъютанту, и они негромко с ним переговорили.

– Господин бригадир, – учтиво поклонился Алексею вставший из-за стола офицер. – Вы можете подождать их превосходительство здесь, в приёмной. Присаживайтесь, пожалуйста. – Он указал на стоявшие у задрапированной малиновой тканью стены стулья. – Пётр Фёдорович, я полагаю, будет нескоро, у президента коллегии сейчас важное совещание проходит, так что лучше уж вам пока присесть.

Подполковник, откланявшись, ушёл, адъютант шелестел бумагами, перебирая их, скрипело гусиное перо, мерно тикали стоящие в углу на секретере большие бронзовые часы. Алексея в жарко натопленном помещении разморило, и он, откинувшись на широкую спинку стула, не заметил сам, как задремал.

– Ваше высокородие, ваше высокородие. – Адъютант тряс его за плечо. – Ваше высокородие, просыпайтесь.

– Да я не сплю! – вскочил тот, озираясь. – Ваше превосходительство, командир лейб-гвардии егерского полка бригадир Егоров! – Он вскинул ладонь к каске, увидав грузную фигуру командующего. – Виноват, разморило с мороза!

– Понима-аю, – хмуря брови, пробасил Берхман. – Прямо с дороги, Алексей Петрович, прямо с марша тебя сюда вызвали. Заходи. – И, толкнув внутреннюю дверь, зашёл в кабинет. – Гришка, кофе нам сделай с господином бригадиром! – крикнул он, плюхаясь в широкое кресло. – Любишь кофе, Алексей? Или тебе лучше чай?

– Да я как вы, ваше превосходительство.

– Ну ты садись, садись. – Генерал кивнул на стулья, расставленные около покрытого зелёной материей стола. – А я, признаться, к турецкому крепкому кофе с молодости ещё пристрастился. Так же как и государыня наша, по пять чашек его за раз могу откушать. Ты-то сам со сливками али с молоком предпочитаешь?

– Без разницы, ваше превосходительство. Я уж и забыл даже, когда его пил, в походе ведь всё больше травяной чай заваривали, ну или кяхтинский, если с оказией его вдруг привезут.

– Чать при Суворове-то китайским чайком часте-енько балова́лись, – ухмыльнулся генерал. – Александр Васильевич знаток в оном, а вот кофе он не очень жалует. Да-а, эдак же удачно у него вышло с этой Прагой, а ведь прусский король писал государыне, что никак невозможно её взять с наскока. Нужна, дескать, долгая осада всеми объединёнными силами союзников. А вот гляди ж ты. Как уж там Васильевич любит говорить – «глазомер, быстрота, натиск»? Собрал все силы в кулак, ударил решительно, и всё, и пала мятежная столица к ногам русского войска. Ох, не зря ему Екатерина Алексеевна фельдмаршальский жезл пожаловала, ох не зря! Теперь-то уж и Фридриху Вильгельму не претендовать более на Курляндию, а то он, шустрец эдакий, аж по самую Ригу собрался прибалтийские земли себе нарезать. За то, что наши суда в Либаве стоят, претензии императрице шлёт. А как же им не стоять там, когда два раза наши войска выбивали инсургентов из города? По большому счёту пруссакам бы и Варшаву не отдавать с Висленской Мазовией, им бы и нижних Мазурских земель за глаза хватило. Ну да это не нам решать.

– Ваше превосходительство, позволите заносить? – В приоткрытую дверь заглянул адъютант.

– Заносите. Для гостя моего молочник поставил? Вижу, что стоит, молодец.

Сильно припадающий на правую ногу солдат, как видно из денщиков, поставил поднос с фарфоровыми чашечками, с посудиной под молоко и толстостенной медной туркой на стол и, вежливо поклонившись, хромая, вышел из комнаты.

– Наливай, Гришенька, – вдыхая кофейный аромат, попросил Пётр Фёдорович. – Только господину бригадиру место под молоко оставь в чашке, он сам, сколько его нужно, подольёт. Ты уж извини, Алексей Петрович, я его не как наши нынешние модники с венским печеньем или английскими крутонами, сиречь сухарями, откушиваю, а вот так по-простому. И молоко с сахаром не жалую. Всё это, как по мне, истинный вкус только убивает. Словно не кофе это у тебя, а какой-то медовый сбитень с калачами и баранками на торгу. Да ты наливай, наливай! – воскликнул он, заметив, что рука Алексей замерла возле молочника. – Я уж так, по-стариковски это ворчу, ты пей, как тебе самому хочется. Ступай, Гриша, дальше уж мы сами, – сказал он адъютанту. Дверь за ним затворилась, и, отхлебнув из чашечки, он прицыкнул: – Ох и хоро-ош! Как же хорош! Вот заходил солдатик с подносом, видал?

– Видал, ваше превосходительство, – подтвердил Алексей.

– Вот ведь умелец. – Генерал покрутил головой. – Из простых ведь сам, обычным гренадером в моём полку до увечья был, потом уже в нестроевые перешёл. Так вот, он кофе лучше поваров и дворцовых лакеев самой императрицы варит. Вроде всё как у неё, фунт перемолотых и обжаренных зёрен на пять стаканов воды и чуть-чуть сахара для вкуса. Также в турке варит его до первого пузырька, затем снимает, немного отстаивает и уже потом проваривает как следует, основательно. Всё вроде так же, но вот мой кофе, он, однако же, гораздо лучше. Чуешь, какой густой? Это ведь он ещё с молоком у тебя. А вот в не забелённом ложка чуть ли не стоит, потому и зовут его зачастую откушать, а не испить. Ну ладно, ты мне расскажи, как у тебя обратный путь от Варшавы прошёл? Про кампанию-то саму мы все тут наслышаны. От Александра Васильевича сначала краткие депеши прилетели, а уж потом и со всеми подробностями. О делах твоего полка в них также упоминается, особенно как вы Сераковского пленили и как в Праге от моста неприятеля отрезали. Хорошо повоевали. Шли-то вы через пруссаков, а потом, как я знаю, ещё и морем? И ведь всё по непогоде да по морозу? Однако, гляди-ка, и ведь до февраля месяца в столицу сумели добраться, а у нас в коллегии гадали, что к весне вас только ждать нужно, да и то как совсем потеплеет. Но Шаховский-то у нас умён, говорит, не таков бригадир Егоров, чтобы до весны его ждать. У Суворова солдатики быстро ходят, а уж егоровские стрелки, те и вовсе бегут. Ну давай рассказывай.

– Да что рассказывать, ваше превосходительство? Две недели до Кёнигсберга маршем, неделю там попутного ветра в военном порту ждали и когда наши флотские корабли поправят. Потом пеший состав в трюмы загрузили и морем до Нарвы. А уж от неё и правда бегом сюда.

– Эка ж у тебя всё быстро и складно, – усмехнувшись, заметил Берхман. – А в Кёнигсберге вот так же оно было, ничего эдакого с прусскими властями у вас не случилось? – И его лицо стало сразу серьёзным.

Алексей отставил в сторону недопитую чашку и правда крепчайшего кофе и посмотрел прямо в глаза генерал-поручику.

– Ничего такого, Пётр Фёдорович, в чём государыне было бы за нас стыдно, – твёрдо произнёс он. – Через город шли колонной под барабанный бой, с развёрнутым полковым знаменем. Чистыми и опрятными, потому как перед этим днёвку делали, чтобы привести себя в порядок. Посланник же пруссаков, подполковник, сопровождавший нас от границы, предлагал мышами серыми в порт проскочить и лучше бы ночью, чтобы праздный народ своим видом не волновать. За это добавочный провиант с фуражом пообещал, а офицерам полка приглашение на рождественские балы у бургомистра.

– Ну и что по провианту, неужто не дали? – произнёс, откинувшись на спинку кресла, Берхман. – В порту-то вы, сам ведь говорил, ажно целую неделю простояли. На себе для стольких душ много ведь маршем никак не вынесешь.

– Ваша правда, Пётр Фёдорович. Сухарный запас и тот почти весь вышел. Флотские выручили, своим поделились. А уж перед самым отплытием и пруссаки расстарались, ну да там коменданту военного порта нужно быть благодарным, он сам с закупом помог, лишь бы мы побыстрее из его казарм ушли.

– А с дровами для казарм он тоже вам помог или уж вы сами расстарались? – поинтересовался Берхман. – Алексей Петрович, дорогой, поверь, я ведь тебе не враг. Просто понимаешь, курьерской почтой, ещё до вашего прихода сюда по линии военных ведомств между нами и Пруссией, прилетела пара депеш, в которых ты и твой полк выставлены в очень даже неприглядном свете. А ведь было ещё письмо и для самой. – И он кивнул наверх.

– Ваше превосходительство! – Егоров встал из-за стола и вытянулся по стойке смирно. – Вы вольны арестовывать меня и отдать под суд. Но я уверяю вас в том, что ни я, ни мои люди ничего преступного или предосудительного не совершали, что бы там ни было написано в этих депешах.

– Тихо, тихо, Алексей, ну что ты вскочил, садись! – Берхман замахал руками. – Садись, я тебе говорю! Какой там арест и суд? Я потому и завёл тебя к себе, чтобы нам спокойно поговорить. Вот предстал бы ты перед Салтыковым, и что? Так же бы горячился? Да садись уже!

Алексей снова присел на стул и, опустив голову, молча глядел в недопитую чашку.

– То, что вы обывателей пугали своим воинственным видом, то ладно, то спишем на истеричность пруссаков и на их родовую память, – усмехнувшись, продолжил излагать генерал. – Как же, русские, блестя штыками, опять по Кёнигсбергу под барабанный бой шествуют. Так напугали местных, что аж караул от портового шлагбаума сбежал. И это ладно, но вот имущество королевское зачем было портить, уничтожать?

– Какое имущество? – Алексей непонимающе потряс головой. – Мы всё в целости и сохранности коменданту возвратили. Напротив, когда в казармы вселялись, на скорую руку пару печей в них перебрали, все окна и двери поправили, чтобы сквозняков не было.

– А два корабельных пакгауза: такелажный и парусный склады? – прищурившись, произнёс Пётр Фёдорович. – В депеше прямо указывалось, что русский полк императорской лейб-гвардии, вскрыв все запоры, развалил два этих склада, а потом к тому же ещё и сжёг. И приложена оценка ущерба понесённого короной Пруссии общим числом в две тысячи талеров.

– Две тысячи талеров! – воскликнул Алексей. – Помилуй Бог, ваше превосходительство! Да как же гнилой, полуразваленный сарай, без дверей и окон, с просевшими стенами и крышей, целую тысячу может стоить?! Там и вскрывать ведь нечего было, никаких засовов на дверях и окнах в помине не было, потому как без них самих развалюхи стояли.

– Ну, я не знаю, Алексей Петрович, так прописано было. – Берхман развёл руками. – Хорошо, а сожгли тогда их зачем?

– Так обогревать-то казармы нужно было как-то, – вздохнув, тусклым голосом произнёс Егоров. – Люди с дальнего марша, не кормленные, несколько часов на плацу под ветром прождали, когда им разрешение дадут в казармы заходить. Еле вытребовали ведь то разрешение со скандалом. Ну вот зашли мы в те каменные казармы, а там всё ледяное. Дров у пруссаков не допросишься. Ну что же мне людей дальше морозить? Нашли в самом дальнем углу порта эти два развалившихся сарая, внутри них пусто, всё там обваленное, вот и пустили на дрова. Чего же им просто так стоять и гнить? Можно сказать, помогли само то место пруссакам расчистить, спасибо бы лучше сказали, а они кляузы строчат. Да заплачу я эти две тысячи талеров, с меня не убудет.

– Нда-а, – глубокомысленно произнёс генерал. – Есть в твоих словах резон, Алексей Петрович. Ла-адно, если всё так, как ты и говоришь было. Видать, обиделись пруссаки на тебя, вот и начали чинить пакости, причём пакости гвардии самой государыни императрицы. Впроголодь полк держали, морозили, унизить хотели. Нехорошо-о. – Он покачал головой. – А вы, говорите, не поддались им? Как по городу шли, а ну повтори?

– С высоко поднятой головой, ваше превосходительство, – проворчал Алексей. – Шинели скинули, чтоб медали и гвардейские мундиры были видны. Штыки на ружья и на плечо, а потом строевым под барабанный бой и под реющим знаменем.

– Под реющим императорским знаменем, – повторил Берхман. – Хорошо сказано. Так, Алексей, пошли к генерал-аншефу. Он как раз должен был освободиться. Будешь рассказывать ему, как всё там было, только не горячись, помни, что перед тобой сам президент Военной коллегии. Как-никак первое лицо после государыни над всеми войсками. Будет ругаться, кулаком стучать, ты молчи, головой только кивай и «так точно» кричи. А уж мы тут разберёмся дальше. Уяснил?

– Так точно, уяснил, ваше превосходительство.

– Ну пошли. – Пётр Фёдорович поднялся из своего массивного дубового кресла и толкнул дверь кабинета. – Гришка, мы у Салтыкова! Сегодня я никого более не принимаю, уже вон вечер, гони всех в шею!

Длинным переходом прошли к парадной лестнице, по которой поднялись на второй этаж. Свечи на стенах отбрасывали тени, ноги гулко били по застеленным ковровым дорожкам. Встречные офицеры отдавали честь и сходили с дорожки в сторону, пропуская. Только один, такой же грузный, как и генерал-поручик, вице-президент Военной коллегии граф Мусин-Пушкин изволил перекинуться парой фраз с Берхманом.

– Что, голубчик, нашкодили? – Он покачал головой, взирая на Егорова. – Ай-ай-ай, сколько же волнений из-за вас. – Валентин Платонович постарался сделать строгое лицо. Но, будучи от природы незлобивым и весьма добродушным, тут же расплылся в улыбке. – Ну не переживай, повинись Николай Ивановичу, покайся смиренно, авось и простит. Ибо в самом Писании даже сказано, что повинную голову даже и меч не сечёт.

– Как сам-то он? – поинтересовался Берхман. – В духе ли? А то час назад с Самойловым Александром Николаевичем в голос до хрипоты спорил. Может, нам лучше повременить и позже зайти?

– Идите. – Мусин-Пушкин махнул рукой. – Остыл уже. Ну что поделаешь, после его светлости князя Вяземского граф Самойлов все финансы ведь на себя нынче перетянул, лишнюю тысчонку без его согласования из казны для дела не возьми, вот с того и огорчается Николай Иванович. Ох, времена. – И покачав головой, сановник пошёл дальше.

– К их высокопревосходительству с бригадиром Егоровым, – толкнув дверь в приёмной, оповестил адъютанта Берхман. – Николай Иванович самолично наказал к нему зайти.

– Пётр Фёдорович, у него люди. – Офицер кивнул на обитую малиновым бархатом дверь. – С казначейскими уже изрядно времени сидит. Не знаю даже, примет ли вас, поздно ведь уже.

– Но ты всё же сообщи ему, голубчик, – попросил генерал. – А то не зайдёшь, тоже ведь некрасиво получится.

Адъютант подумал и, кивнув головой, на цыпочках прошёл к дверному проёму. Постояв немного и вслушиваясь, он толкнул дверь и тихонько прошёл в соседнюю комнату.

– Ожидайте, ваше превосходительство, – приглушённо проговорил он, вернувшись. – Вас скоро примут, а пока можете присесть.

Опять бесконечно долго тянулось время, раза три в приёмную заходили офицеры, но адъютант делал в журнале пометки и просил их прийти завтра. «Их высокопревосходительство сегодня никого не примет», – был всем один ответ. Наконец, открылась малиновая дверь, и из неё вышли два господина в статском с ворохом бумаг в руках. Зазвучал колокольчик, и адъютант Салтыкова приоткрыл дверь в его кабинет.

– Пожалуйста, ваше превосходительство. – Он сделал лёгкий поклон, отступая в сторону. – А вам, господин бригадир, не велено было входить, – преградил он путь Егорову. – Только генерал-поручику. Вы посидите пока здесь, если будет позволено, я вас сию минуту пропущу.

«Сколько я уже тут? – думал Алексей, коротая время. – Часов пять точно. Роты уже, поди, помылись, теперь ужинают. Кто-то из артелей с ним покончил, егеря перебирают заплечные мешки и стирают мундиры. Потом будут чистить и смазывать оружие. Ещё пара часов – и дежурные офицеры разрешат всем укладываться. В казармах сейчас натоплено, в спёртом воздухе витает густой дух сотен мужских тел. Пахнет потом, мясной кашей и дёгтем. Старший Милорадович вот-вот отпустит офицеров на квартиры и в командирскую казарму, в зависимости от того, кто где проживает. И все сейчас строят планы, как же они проведут этот вечер и ночь. Лишь бы опять не разодрались с соседями-гвардейцами в трактирах, – кольнула тревожная мысль. – Раза два уже доходило до серьёзных разбирательств за такое, ладно малым обошлось. Хотя так-то измайловский полк эту неделю в дежурных по гарнизону, с измайловцами у егерей негласный мир, что не скажешь о преображенцах и кавалергардах. Ну да ладно, пар выпустить ребяткам тоже нужно, заслужили».

Мысли перенесли Алексея за сотни вёрст, туда, где в занесённых снегом калужских лесах затерялось Егорьевское. Время ужина, в большой гостиной за круглым столом сейчас сидят самые близкие ему люди. Катарина держит на коленях Лёшку. Младший уже большой, через неделю два года исполнится, черпает из глубокой миски овсяной кисель ложкой и размазывает его по лицу. Рядом с матерью Настя, большая уже девка, в апреле пятнадцать будет, ещё пара лет – и женихи хороводом виться начнут. Софочка Гусевых за ней по пятам ходит, всё время в рот глядит, пример с Насти берёт, а у той-то уже свои тайны. Колька толкается локтем с ровесником Егоркой, и каждый из них запихивает наперегонки в рот кашу. У мальчишек вечное соревнование, кто вперёд добежит до того дерева, кто выше на него залезет. Вот и здесь тоже: кто быстрее доест – тот и выйдет из-за стола играть дальше. Мотивация. Вовка Серёгин тоже старается угнаться за ними, да куда уж ему, два года разницы, торопится, бедолага, что-нибудь вечно рассыплет или разольёт, тут уж Милица с бабушкой Йованой взбучку мальцу дают. Гусев говорил, что сестра Анна всё больше в поместье сейчас живёт. И правда, чего же ей в пустом козельском доме делать, когда тут такое веселье? Да и Кулгунин Олег рядом. Что-то тут есть такое. Похоже, по сердцу отставной подполковник пришёлся сестрёнке. А что, человек он хороший, надёжный, свой. Вот бы уж вместе, что ли, дальше были. Эх, Ильюхи только нет сейчас за этим столом, семнадцать лет парню, к выпускным испытаниям готовится. Хочет сразу офицером, без юнкерской выслуги в войска выпуститься. Надо прямо завтра в кадетский корпус зайти проведать сына, да и с учителями, с воспитателями поговорить. Тем более что там Михаил Илларионович в генерал-директорах ныне, давно с ним не виделись.

Скрипнула дверь, и в дверном проёме показался генерал-поручик.

– Пошли, бригадир. – Он махнул рукой, выходя в коридор. – Не нужно тебе туда заходить. Нда-а. – Он покачал головой, шагая по коридору. – Осерчал Николай Иванович, сильно гневается на тебя. Где уж ты успел ему не угодить? Сам-то не припоминаешь?

– Даже не знаю, Пётр Фёдорович. – Шагавший рядом Алексей пожал плечами. – Так-то лично он мне ничего не высказывал. Разве что при размещении полка, ну и так ещё один раз матушка императрица попрекала его, а так ничего больше вроде и не было.

– Попрекала, говоришь? – Генерал покосился на него. – И как это было? Сам, что ли, слышал?

– Да не я один, ваше превосходительство, – вздохнув, ответил Егоров. – Это как раз на гарнизонных смотрах было. Государыня с генерал-аншефа за волокиту и нерадение по моему полку спрашивала. Потребовала, чтобы всё в кратчайшие сроки было построено и поставлено нам.

– Нда, припоминаю что-то такое, – проговорил задумчиво Берхман. – Пару лет назад у Салтыкова были какие-то сложности, он ведь был тем связующим звеном между наследником престола и императрицей. А уж с Павлом Петровичем всё весьма непросто, поверь. Правда, всё быстро разрешилось тогда, видать Платон Александрович поспособствовал. А уж кто-кто, а он-то весьма благодарен Николаю Ивановичу за… В общем, не нашего это ума дело, Алексей. Нам бы придумать, как кляузы пруссаков грамотно отвести от себя. Нагородили, понимаешь! – И он в сердцах пристукнул кулаком по перилам парадной лестницы. – Сейчас идём ко мне в кабинет, там излагаешь на бумаге на имя президента Военной коллегии, как у тебя всё было в Пруссии. Вот так же, как мне в кабинете рассказывал складно, так и в донесении излагай. А вот потом и вторую бумагу напишешь, – понизил он голос. – Только та уж на другое имя будет. Догадываешься на какое? Не робей, бригадир, государыня гвардию любит, она ей тоже много чем обязана. Вот и поглядим. – И ухмыльнулся, открывая дверь.

– Алексей Петрович, с приездом, наконец-то! Ох и заждались мы вас! – воскликнул, встречая Егорова у входа в дом, старый служка. – Господа уже давно откушали, песни поют, а вас всё нет и нет. А мне-то говорят, ещё до полудня войско ваше в город пришло. А где же барин, спрашиваю. У начальства, отвечают, скоро придёт, а тут ведь уж ночь на дворе. Давайте я вам одёжу отряхну, вон как её снежком запорошило.

– Здравствуй, здравствуй, Герасим, – поздоровался со стариком Алексей. – Как вы тут? Всё ли в порядке? Денег на содержание дома хватило? Не голодали? Да не суетись ты. Мне горячей воды, главное, сделайте. Умыться хочу, баня уж пусть завтра.

– Есть вода, всё давно готово! – воскликнул служка, пробегая вперёд. – В этом самом в медном чане, который печью разогревается, набрана. Только вот проверяли – не остыла. А коли захотите погорячей, так я ещё огонь разведу. Глашка, Глашка, света в моечную побольше неси, барин мыться будет! – крикнул он выскочившей из поварни стряпухе.

– Не суетитесь, я быстро и сразу к гостям. – Алексей, услышав гитарный перебор и хор голосов, кивнул наверх. – Еды-то всем хватило?

– Всем, барин, ещё и с избытком нанесли! – воскликнул Герасим. – Егеря со Степаном Матвеевичем ещё даже не стемнело, а уже забега́ли, воды натаскали и дров с запасом. А уж потом с корзинами сани подкатывали, и чегой там только не было в них! Одних бутылей только… – И он зажал рот ладошкой. – А нам-то всего тут хватило, ещё даже и осталось. Отчёт вам хочу дать. Семнадцать рублёв всего ушло за полгода. Страсть как много! Уж как серебро-то я берёг, а всё одно пришлось потратиться. То на дрова нужно полтину отдать, то бабам-поломойкам. – Он загибал пальцы на руке. – Вы же сказали в чистоте и тепле всё держать. А ещё ведь конюшню правили и баньку. Хотя зачем нам тут парилка, когда моечная прямо в доме и большая баня на соседней улице?

– Потом, всё потом, Спиридоныч, – отмахнулся Алексей. – Не до этого сегодня. – И прикрыл дверь в моечную.

Глава 7. Императорский сухопутный шляхетный кадетский корпус

С утра в голове немного потрескивало, во рту было сухо. Алексей подозвал к себе кухарку Глафиру и попросил налить третью кружку чая. Как говорят в этом веке многоопытные купцы, лучше всего по́том хмель выгонять. Пробежался бы сейчас, как в молодости, вёрст десять по лесной дороге, да вот где же сейчас этот лес и где молодость.

– Что хмуришься, Живан, вчера-то вон как под гитару певал, а сейчас весь кислый сидишь, – всё подшучивал над другом Гусев. – Струны души, струны души. Ах, эти ночи в лунном сиянье, как вы чудесны, как хороши, – пропел он томным голосом, закатывая глаза.

– Серёга, уймись, я тебе в морду дам! – вскинулся Милорадович. – Ты можешь просто молча сидеть и пить чай?

– Фи, как это пошло, – скривился тот. – За безобидный куплет романса и в морду. Сударь, вы плохо воспитаны. А вот только вчера эти же самые слова вызывали совсем другой отклик ваших тонких душевных струн.

– Сергей Владимирович, оставь ты его, ну ведь правда допросишься, – проговорил, отпивая из кружки, Алексей. – Видишь, Живан Николаевич не в духе. Давайте уже, господа, доедаем, допиваем и пошли пешком в полк, по пути как раз и проветримся. Вон Александр Павлович какой молодец, мы только ещё с постелей соскреблись, а он уже по делам убежал.

– Так у него обоз с утра с дровами, – заметил нарезавший буженину Скобелев. – Вчера, пока мы полк размещали, за купцами сразу послал. Срядился с двумя ижорскими. Вот утром из-за Колпина и должны были два обоза прийти, встречает, небось, их.

– Да уж, зима в самой середине, дров ещё ох как много нужно будет, – подтвердил Дементьев. – А сейчас их санями самое то завозить, особенно если просушили правильно. Прямо сразу в печку можно закладывать.

Пятёрка старших офицеров – егерей вышла из Дьяконовского переулка и поспешила по длинной улице в сторону Семёновской площади. С Финского задувал ветерок, мороз пощипывал щёки и уши, и они на ходу их потирали. Вот и полковые казармы, около входа в каждую стоит свой часовой, возле той, где располагался полковой штаб, их, как и положено, – двое. Тот, что справа, рябой, со знакомым Алексею курносым лицом, лягнул что есть сил каблуком дверь, и, распахнув её, наружу выскочил молодой офицерик.

– Ваше высокородие, в полку без происшествий! – зачастил он, рапортуя. – Роты только-только подняли, велено было не спешить, дать егерям поспать! В лазарете двое, на полковой гауптвахте из проштрафившихся никого нет. Нижние чины по списку проверены, все в наличии. Докладывает помощник дежурного по полку прапорщик Шталь!

– Офицеры все в расположение вернулись? – поинтересовался Егоров. – К ним замечаний никаких не было?

Молодой офицер покраснел и, ещё более вытянувшись по струнке, продолжал молча стоять перед командиром полка.

– Ну что застыл, прапорщик, нечего сказать? – усмехнувшись, спросил Егоров. – Мне повторить свой вопрос?

– Не надо, ваше высокородие, – выдохнув, ответил тот тихо. – По наличию офицеров, виноват, доложить ничего не могу, но замечаний к ним у меня нет.

– О как, – с усмешкой проговорил Алексей. – Ладно, разберёмся. Живан Николаевич, проверь сам, как там оно в командирской казарме. Всё понимаю, только из похода люди вернулись, устали. Отдых, поправка им нужна, лишь бы только без дури обходилось. Ну да не мне тебе объяснять, сам всё прекрасно понимаешь.

– Слушаюсь, господин бригадир. Всё понятно, проверю каждого и доложусь вам.

Милорадович направился к стоящему крайним в ряду строений зданию, а все остальные зашли в полковой штаб.

– Ваше благородие, простите великодушно, у вас одной пуговицы на шинели нет, – тихо проговорил стоявший на часах Лыков. – Видать, оторвалась она недавно.

– Пуговицы? – переспросил непонимающе прапорщик. – Какой такой пуговицы?

– Так верхней же, ваше благородие, – уточнил егерь. – Вы уж извините, не моё это дело, конечно, просто заметно.

– Пуговицы, пуговицы, – повторил задумчиво прапорщик. – А-а, да и Бог с ней, с этой пуговицей, потом нашью. – И, махнув рукой, потянул на себя дверь.

– Расстроился, – когда стихли шаги, промолвил Тихон. – Ему говоришь, а он и не понимает даже.

– Да конечно, расстроишься, когда перед их высокородием за других приходится отвечать, – пробасил стоявший слева Южаков. – Господ офицеров выгораживал, не донёс. Может, это когда он того, которого в санках последним привезли, ну которого помогал заносить, как раз-то и оторвал ту самую пуговицу?

– Да всё может быть, – ответил Лыков. – Брыкался ведь шибко, скандалил, зараза, пару раз меня лягнул. Ох, молчим, Ванька, по струнке встали, вона дежурный капитан сюда бежит!

По расчищенной от снега дорожке действительно спешила к штабу знакомая фигура.

– Командир полка давно зашёл? – крикнул он, подбегая.

– Никак нет, ваше благородие, только что! – хором выкрикнули егеря.

– Его прапорщик встречал, докладывал? – спросил он, распахивая дверь.

– Так точно, встречал и докладывал, вашбродь! – опередив Южакова, рявкнул Лыков.

– Ах ты ж как нехорошо получилось, – выдохнул капитан и заскочил внутрь здания.

Покончив со срочными делами в штабе и разобрав ворох бумаг, Алексей прошёл по всем казармам и полковым зданиям, выслушал донесение от старших служб, некоторые вопросы распорядился записать сопровождавшим его заместителям. Посмотрел в глаза выстроенным в коридоре командирской казармы офицерам. Запах стоял ещё тот, всё было и так понятно. Ребята отдохнули, что называется, «от души». Не сказав ни слова, вышел на улицу.

– Сегодня пусть спят, а завтра всех в строй, – проговорил он негромко. – Я надеюсь, ничего в городе не натворили. Не было жалоб?

– Всё пока тихо, Алексей Петрович, – ответил Гусев. – Я уже успел в гарнизонную комендатуру заскочить. Была пара драк военных за эту ночь, двое беглых имеются в Московском полку, с самовольной отлучкой троих солдат ещё задержали. По егерям жалоб не было.

Миновав Фонтанку и Мойку по деревянным мостам, Алексей доехал верхом до набережной Невы. Путь его лежал на Васильевский остров, где в Меншиковском дворце располагался Императорский сухопутный шляхетный кадетский корпус. Попасть туда в это время года не составляло большого труда, река уже была покрыта толстым слоем льда, по которому тянулись во все стороны дороги.

Дворец был просто великолепен: выстроен для фаворита самого Петра I в стиле барокко и по всем канонам европейского зодчества. Он был первым каменным зданием Санкт-Петербурга, величественный, с высокой и крутой крышей, на которой выделялись окна, что было типично для всех северных стран этой эпохи. При подъезде к центральной части здания располагались столбы портика, который находился прямо над главным входом. По бокам от него мёрзли в карауле два паренька-кадета. У каждого приставлена на мостовую пехотная фузея с примкнутым штыком, на ногах солдатские сапоги, края длинного плаща епанчи как раз нижним срезом по них. На голове у часовых надета шляпа-треуголка с золотым галуном и плюмажем из белых перьев. Лица белые, напряжённые. Ребятки мёрзли, страдали, но стойко переносили все тяготы постовой службы и стояли не шевелясь. Выскочивший навстречу Алексею мордастый унтер, гаркнув: «Здравжелаю», подхватил поводья коня и повёл его в сторону от входа.

– Дежурный по корпусу штабс-капитан Синявский! – представился встретивший у самого входа офицер.

– Командир лейб-гвардии её императорского величества егерского полка бригадир Егоров, – кивнув, проговорил Алексей. – К Михаилу Илларионовичу. Надеюсь, генерал-поручик у себя?

– Так точно, ваше высокородие! – косясь на поблёскивавший красным нашейный Александровский крест, рявкнул тот. – Их превосходительство только что с обхода вернулся. У него сейчас посетители. Пожалуйте за мной, я вас к нему провожу. – Он указал рукой в сторону широкой лестницы и сам пошёл вперёд.

Как видно, когда-то дворец имел роскошную внутреннюю отделку, но сейчас кое-где его стены, декорированные ореховым деревом, соседствовали с самой обычной сосновой доской, а рядом с яркой плафонной живописью потолков белела известь.

– Нам сюда, ваше высокородие. – Провожатый приоткрыл массивную дверь и отступил в сторону. Навстречу Алексею из приёмной вышла пара – первым выступал уже немолодой штаб-офицер в подбитом мехом чёрном плаще, а следом за ним дама в длинной, до самых пят, шубе. Офицер, завидев встречных, приложил ладонь к шляпе-треуголке и пропустил вперёд свою спутницу. Егоров посторонился и учтиво кивнул даме. Их глаза встретились.

– Алексей, ты?! – воскликнула вдруг она, замерев на месте. – Егоров! Лёшка! Ну неужели! Не узнаёшь?!

– Маша? – протянул тот удивлённо. – Как же мне тебя не узнать?! Машка, Машка Троекурова! Ой, простите, сударыня, простите великодушно, сударь. – Он приложил руку к груди и поклонился. – Прошу прощения за мою неучтивость, я хотел сказать Мария Ивановна. – И, покраснев, опять поклонился.

– Да ладно тебе извиняться! – воскликнула та, звонко рассмеявшись. – Дорогой, это тот самый друг моего детства Алёшка, я про него тебе столько раз рассказывала! – Она обернулась к сопровождавшему её офицеру. – Ну это который папеньку спас, когда тот с лошади упал и ногу себе повредил, а Лёшка его в поместье привёз. А потом ещё он на войну ушёл с отцовским штуцером. Ну же, ну, вспоминай!

– Я помню, помню, дорогая! – воскликнул тот. – Да-да, ты мне не раз про всё это рассказывала. Позвольте представиться. – Он прищёлкнул каблуками о паркет. – Полковник, барон фон Эльмпт, Филипп Иванович. – И сделал вежливый поклон. – Супруг вашей детской подруги Машеньки Троекуровой, как вы только что её назвали, а ныне баронессы фон Эльмпт.

– Бригадир Егоров Алексей Петрович. – Лёшка отвесил такой же вежливый поклон. – Какая неожиданная встреча. Право слово, никак не чаял я вас здесь увидеть, Мария Ивановна.

– Действительно, какая неожиданность! – воскликнула та, улыбаясь. – Скажи мне на милость, Алексей, сам-то ты что тут делаешь? Уж не у Михаила Илларионовича, случайно, в заместителях служишь?

– Нет, что ты! – усмехнувшись, произнёс Егоров. – Я всё так же, как и раньше, в егерях бегаю. Только что с полком из-под Варшавы в столицу прибыл и вот пришёл навестить своего старшего, Илью. У него совсем скоро выпуск, волнуемся с женой, как дальше всё сложится.

– Вот как, выходит, у нас с вами одна забота, – присоединился к разговору полковник. – Нашему сыну совсем недавно исполнилось пять лет, а сейчас в воспитанники шляхетского корпуса принимают только с этого возраста, дабы они прошли всю полную программу обучения. Сашенька у нас один, тяжело, конечно, столь малолетнее дитя отнимать от семьи, но ведь, согласитесь, такие перспективы. Каждый здешний выпускник потом при деле оказывается и свою карьеру, если уж совсем не дурной, весьма успешно строит. Вы вот своего сына, я полагаю, тоже дитём малолетним сюда отдавали?

– Нет, Филипп Иванович. Повезло нам, на ускоренный курс уже достаточно взрослым его устроил. Как раз между двумя турецкими войнами года три таких набирали, для скорого восполнения потерь в офицерском корпусе. Потом, правда, перестали подростками брать. Глазом не успели моргнуть, а шесть лет уже учёбы пролетели.

– Во-от, ну я же говорила, с двенадцати лет самый удачный возраст отлучать дитё от семьи! – воскликнула Маша. – Ну куда же таких малышей-то?! Неужто казарма сможет заменить им мать?!

– Дорогая, тише, тише, – успокаивающе проговорил полковник. – Мы здесь не одни. – Он кивнул на продолжавшего стоять у двери дежурного офицера. – И так ничего не удалось пока здесь решить, давай уж не в этом здании поговорим. Очень мало мест для поступающих, Алексей Петрович. – Он повернулся вновь к Егорову. – Просил я у генерала Кутузова за сына, но он говорит, что все списки давным-давно уже поданы и даже высочайше утверждены. Дескать, не в силах ничего изменить. Ладно, что же поделать, похоже, будем постигать науки дома. Не смею вас задерживать, господин бригадир, тем более вас ожидают.

– Когда будешь в Калуге, заходи в гости, Лёшенька, – проговорила с улыбкой Мария. – Там ведь совсем недалеко до твоего и до бывшего папенькиного поместья. Наш Ингерманландский полк после второй турецкой войны в Калугу на квартирование определён, а ведь до этого он в самой столице пребывал, чуть ли в гвардейские не вышел. Сейчас же у нас одна сплошная глушь провинциальная, грязь и серость вокруг. Мы будем очень рады тебе с Филиппом. Верно, дорогой?

– Да-да, конечно, – подтвердил тот. – Приезжайте, Алексей Петрович, мы как раз обживаем там сейчас весьма приличный дом, внутри уже его весь отремонтировали, а скоро и снаружи обновим. В таком действительно будет не стыдно и гостей принимать.

«Да, время бежит, и никого оно не щадит, – думал Алексей, провожая взглядом супружескую чету. – Маше за сорок, морщинки на лице старательно запудрены, прикрыта седина волос. Но годы, годы – они берут своё. Первый нелюбимый муж преклонных лет давно умер. Получается, что вышла второй раз замуж за этого полковника. По-моему, неплохой человек и любит свою жену. Есть сын. Молодцы. Дай Бог, чтобы жили счастливо».

– Ваше превосходительство, к вам командир лейб-гвардии егерского полка бригадир Егоров Алексей Петрович, – прервал его мысли доклад зашедшего в кабинет дежурного офицера. – Прикажете подождать?

– Запускай! – послышался резкий, властный голос за дверью. – Алексей, ну где ты там, а ну заходи!

Проскочив в открывшуюся дверь, Егоров оказался в большой, хорошо освещённой множеством свеч комнате со стенами, отделанными декорированным ореховым деревом. Пол её украшал наборный паркет, на потолке красовался плафон с изображением воина-победителя.

– Ваше превосходительство! – обратился он, щёлкнув о паркет каблуками. – Бригадир лейб-гвардии егер…

– Лё-ёшка! – Погрузневший, с тронутыми сединой волосами Кутузов, выскочив из-за стола, подскочил и сгрёб его в свои объятия. – Бригадира получил и зазнался, шельмец! А ведь с турецкой кампании так и не заходил ко мне, не навещал!

– Михаил Илларионович! – воскликнул возмущённо Егоров. – Да что вы говорите такое?! Полк в Николаев на зимовку определили, потом мы в столицу маршем пошли, а вы в это время, в девяносто втором, как раз мятежных поляков усмиряли. Потом вас в Стамбул послом отправили, а в девяносто четвёртом теперь уже нас ляхов гонять отослали. Когда уж тут видеться-то?

– Да ладно-ладно, шучу я! – рассмеявшись, проговорил генерал. – Знаю я про все твои подвиги и на ратном поприще, и не только про них. Платон Александрович о тебе весьма лестно отзывался, да и у меня с ним, признаться, тоже заладилось. При дворе ведь сейчас модно кофе варить, а я, пока послом в Турции был, зело поднаторел в этом деле. С утра, при всех вельможах, которые, столпившись у дверей покоев Платона Александровича, простаивают, внутрь со своей туркой захожу. Ну и так, помимо кофе, есть, конечно, что порассказать интересное. В Константинополе, представь, в султанский гарем меня провели, – понизил он голос. – Даже не спрашивай, чего мне это стоило! По османским законам за это немедленная смерть полагается, а вот видишь, ничего, с тобой сейчас стою разговариваю. Селим Третий весьма мудрым правителем оказался, постарался не услышать о такой дерзости посла могущественной императрицы. Ну ладно, что это я всё про себя, ты давай-ка расскажи мне сам про Польскую кампанию. Я-то, конечно, наслышан уже о ней, но от тебя, как от очевидца, было бы интересно ещё раз послушать. Присаживайся. – И сам первым плюхнулся на широкий диван с резным золочёным каркасом и малиновой обивкой. – Начинай с того, как это тебе вообще удалось убедить послать полк в поход. Помнится, там в Польше уже четвёртый месяц ведь боевые действия шли, Репнин всё под Вильно толокся, а Суворов только-только ещё выскакивал со своим корпусом от Днепра.

Алексей неспешно повёл свой рассказ, раза три за это время открывалась дверь в приёмную, и он прерывался. Пожилой дядечка – секретарь в статской одежде подходил к Михаилу Илларионовичу, шептал ему что-то на ухо, но тот отмахивался, и он уходил.

– Продолжай, Алексей, – кивая, проговорил генерал. – Вот ведь, послушать спокойно не дадут. Молодец Александр Васильевич, узнаю его атакующий стиль боя. Сначала разведка и оценка сил неприятеля. Потом быстрый марш и концентрация всех своих войск на нужном направлении. Затем напор и рассекающий неприятельские силы сокрушительный удар. Молодец, быстро же он кампанию закончил. Австрийский фон Ласси и прусский Франциск Фаврат свои войска на зимние квартиры отвели, дескать, невозможно воевать в такое время, а Суворову что лето, что зима – всё едино, где врага увидит, там он его и бьёт. Вспомни тот Измаильский штурм, Лёшка, вот уж где морозно-то было! Не успела ещё кровь с раны стечь, а уже и застыла! Трудный штурм Праги был?

– Яростный. Вот как раз с Измаильским его Александр Васильевич-то и сравнивал. Укреплений множество поляки в Праге наделали, а пушек сколько выставили! Но и сами они дрались отчаянно, как-никак это ведь их дома и их семьи у них за спиной были. А тут ещё слух пустили, что за их вероломство и за убийства безоружных русских в самом начале восстания пощады никому не будет. Бесстрашно дрались. Такое ожесточение на всех, и на наших, и на них, нашло. – Алексей покачал головой. – Жуть! Но мирных мы не трогали, – нахмурившись, проговорил он. – Оружие бросил – значит живи. Несколько тысяч сопроводили к себе в лагерь и под караул их, под охрану взяли. А то слышал, как в Европе уже клевещут, что и на штыки, дескать, русские младенцев нанизывали, и чуть ли не жарили их на угле, и что топили массово баб и детей в Висле. Враки это всё! Самолично видел, как Суворов ультиматум объявлял старшинам мятежников перед штурмом, чтобы они всех мирных за реку в Варшаву по мосту увели, и время на это он им дал. Так нет ведь, прикрылись своими. Понятно ведь, что во время такой жаркой битвы всем достанется. Ну уведи ты их подальше и бейся сам! Сволочи!

– Тихо, тихо, успокойся. – Кутузов порывисто встал и подошёл к угловому красного дерева шкафчику-буфету. Скрипнула дверка, и он достал из него графинчик с двумя хрустальными стаканчиками. – Андалусский херес. – Наполнив один, он подал Егорову. – Видишь, какого он жёлтого цвета? Даже скорее не жёлтого, а золотого, словно бы в нём жаркое солнце Испании растворилось. Выпей, а то разволновался, я гляжу. – И сам сделал глоток.

– Крепкое вино, – пригубив, заметил Егоров.

– Ты пей, пей, – усмехнувшись, произнёс Кутузов. – Я много не налью, мне и самому потом ещё в Военную коллегию ехать. Ты, кстати, по приходу-то уже был там? А то, может, вместе?

– Да нет, Михаил Илларионович, был я уже в коллегии, – вздохнув, ответил Алексей. – А лучше бы и не был. – И сделал глоток.

– Так, так, так, – постукивая пальцами по спинке дивана, проговорил Кутузов. – Ох, вот прямо чувствую я нотки горечи в твоём ответе, Лёшка. Они даже такое чудо, как это, перебивают. – Он поднял вверх стаканчик. – Слышал я, что-то такое мимоходом про какие-то кляузы союзников о наших войсках в Кёнигсберге. Дескать, что местную власть наши пугали, самовольничали, разорили там чего-то. Не про твой ли полк, случайно, чинуши штабные судачили?

– Про мой, – глухо отозвался Алексей. – Вчера до ночи в кабинете у Петра Фёдоровича докладные писал. А перед этим у Салтыкова аудиенцию ждал. Не принял.

– Ох как интере-есно, – протянул Кутузов. – А ну-ка давай выкладывай всё, что у тебя стряслось там, у этих пруссаков, да поподробнее…

– Да-а, действительно интересно, – выслушав Алексея, проговорил он задумчиво. – Тут ведь как повернуть. Если уж сам Вильгельм нашей государыни кляузу нацарапал. Хотя оно вот ему надо было? Проход русского полка, два несчастных сарая и один разогнанный прусский караул. Чушь! Нет, Лёшка, тут какая-то тонкая дипломатическая игра. Нюхом чую, в преддверии большой торговли за земли Польши дипломаты шпильками друг друга тычут. Даже и военный министр Пруссии не от себя Салтыкову наябедничал, а точно с чьей-то подачи. Но ведь и тебя с полком не зря через Кёнигсберг отправляли, а? – прищурившись, задал он вопрос. – Могли бы и до весны ведь подождать, а потом через Вильно на Псков и сюда, как вот ты сам свои эскадроны послал. Да хоть бы и зимой туда погнали, так ведь нет. К чему же такие сложности? Значит, всё правильно, всё верно, небось, показать пруссакам хотели, что, если те слишком уж кочевряжиться будут, нашей армии всего-то пара недель нужна, чтобы опять под себя Кёнигсберг забрать, как это при Елизавете Петровне было. Вот они и взбеленились: «“Тихий мирный проход”, “праздных обывателей не пугать”», – повторил он только что услышанное. – Ах, Лёшка, ну и хулиган же ты! Всё как надо сделал! – И раскатисто рассмеялся. – Однако пруссаки палку-то перегнули. – Кутузов вновь сделался серьёзным. – Нехорошо было с гвардией так, это ведь вам не простой армейский полк, а почитай что личный государыни. Морить голодом и морозить. Ай-ай-ай, как нехорошо. – И покачал головой. – Ладно, вот скоро она из Москвы вернётся и сама все точки в этой истории расставит. Ну а я к Платону Александровичу с кофе всё же, пожалуй, зайду. Расскажу, как вы по Кёнигсбергу под барабанный бой и блеск штыков да с развёрнутым боевым знаменем маршировали. Ох и забавно! – И в азарте потёр руки.

– Михаил Илларионович, я ведь к вам насчёт сына ещё зашёл узнать, – поставив стаканчик на небольшой столик, проговорил Алексей. – Он у меня тут к выпуску готовится.

– Да знаю я. – Тот махнул рукой. – Сразу понял, что не боевого товарища ты пришёл проведать.

– Ва-аше превосходительство, – протянул обиженно Лёшка. – Ну что вы такое говорите? Я уж просто думал, заодно и по Ильюхе можно поинтересоваться.

– Да шучу я! – рассмеялся Кутузов. – Семья – дело святое. Пошли, вместе на него поглядим. У старших сейчас как раз урок фехтования в большой зале.

– На всё рук не хватает. – Он кивнул на стену, проходя с Алексеем в дальнее крыло дворца. – Видишь, даже дранка нет-нет кое-где выступает. А ведь при Меншикове все стены в дорогом бархате тут были, а кое-где и в голландской изразцовой плитке. Вестибюль под мрамор был расписан, все переходы в гобеленах, множество золочёных зеркал всюду сверкало, а потолки в плафонной живописи. Только малая часть от всего этого сейчас сохранилась. Испрашиваю средства у Военной коллегии на ремонт и ещё манеж хочу новый построить для обучения правильной езды воспитанников, а там всё волокитят, всё дорого, видишь ли, им, третий раз свой проект переделываю. В военное образование вкладываться нужно, Алексей, тут каждый рубль сторицей отдастся государству, когда у него сотни грамотных офицеров будут каждый год в войска выпускаться. Мне и учебную работу пришлось тут всю в корне переделывать, военных наук ведь совсем мало кадетам давали, в основном театральное искусство, живопись, танцы и музыку. Выпускники комедии играют, пишут стихи, знают всё, кроме того, что должен действительно знать офицер. А ведь война – это кровь, пот и грязь. Им нужно уметь сражаться и побеждать, а они штык к фузее только-только вот пристёгивать научились. Про стрельбу я уж вообще не говорю. Ничего, всё тут переделаю, уже сейчас вместо возрастных групп всех по ротам и взводам разбил, а гражданских учителей меняю на грамотных боевых офицеров. Представляешь, Алексей, сам занятия по тактике и военной истории веду. Тебя бы к себе сманить, да ведь бесполезно, попробуй от твоих егерей отодрать.

– Не-ет, Михаил Илларионович, что вы! У меня ещё полк толком не обустроен, и неисполненных планов с ним море. Пока, вижу, вы в настроении, позвольте за хороших людей попросить?

– За кого это? – Кутузов нахмурился. – Свободных мест давно уже в корпусе нет, всё на год вперёд расписано, баронам и графам вон даже отказываю. Или ты своего ребятёнка хочешь пристроить?

– Да нет, не своего, подруга у меня была в юности, первая моя любовь, – потупился Алексей. – Не ушёл бы я на войну, может, чего и… Хотя вряд ли, она сама княжеской фамилии. Куда уж мне до неё худородному. Вот сейчас сынок у неё пятилетний…

– Кто такая? – перебил Кутузов.

– Сейчас она по мужу баронесса фон Эльмпт, в девичестве Троекурова, – ответил тот.

– О как! Так она ведь только сегодня у меня со своим мужем на приёме была! – воскликнул генерал. – Ничего так дама, до сих пор ещё красотой блещет, хоть и не молода. Есть у тебя вкус, Лёшка. Ла-адно, поглядим, ничего пока тебе обещать не могу. Но ведь всякое может случиться, до лета-то ещё вон сколько времени впереди. Если кто из поступающих заболеет вдруг или ещё чего такого случится, в общем, если место освободится, я тебе сообщу.

– Спасибо, Михаил Илларионович, – поблагодарил Егоров. – А я могу выпускников ваших стрелковому бою обучить. У нас и полигон обустраивается под Шушарами, и оружия отечественного и всякого трофейного в избытке.

– А это мысль! – воскликнул обрадованно Кутузов. – Вот и ещё один пробел тогда можно будет моим ребяткам закрыть. Ну всё, пришли уже. – Он толкнул широкую двустворчатую дверь. – Это уже более поздний пристрой к Меншиковскому дворцу, тут у нас сейчас гимнастический и фехтовальный залы.

В большом помещении разбитые на пары кадеты отрабатывали фехтовальные приёмы. Слышался звон учебных клинков и команды наставников.

– Вон того в чёрной шляпе с длинным пером видишь? – Кутузов показал на прохаживавшегося по залу господина. – Бальтазар Фишер, ученик самого знаменитого де Фревиля, родоначальника русской правильной школы фехтования. А это его помощники. – Он кивнул на сновавших между фехтующими двух мужчин. – Французы, бежавшие с родины от революции. Кстати, оба бретёры, у себя знаменитыми поединщиками были. Тут их сразу в одном серьёзном месте предупредили, чтобы не шалили. Так вот они теперь у меня полезным делом занимаются, учат кадетов правильно клинком схватку вести. Ага, а вот и сам учитель к нам идёт. – Он кивнул на приближавшегося немолодого уже господина.

– Шевалье Фишер, Никола-Жозеф де Бальтазар, – откланялся тот церемонно. – Для друзей и знакомых просто Бальтазар.

Алексей оторвал взгляд от фигуры сына и, учтиво улыбнувшись, сделал вежливый поклон.

– Егоров Алексей Петрович, для друзей и добрых знакомых просто Алексей.

– Мой друг – командир лейб-гвардии полка её величества. – Кутузов кивнул на него. – Хотел посмотреть на своего старшего сына Илью. Есть тут такой?

– Егоров Илья, – призадумался Фишер. – О да, старательный юноша. Хорошо работает шпагой и рапирой. Быстрый удар, а главное, умеет думать и строить поединок. Вы хотите его отозвать?

– Нет, нет. – Алексей покачал головой. – Я бы не хотел мешать вашим занятиям, шевалье. С вашего позволения, мы посмотрим со стороны.

– Хорошо, как вам будет угодно, господа, – учтиво кивнув, не стал настаивать француз. – Тогда, с вашего позволения, я продолжу своё дело. Кадеты! – крикнул он, повернувшись, и захлопал в ладоши.

По его сигналу фехтующие прекратили поединки и подняли вверх клинки.

– Помните, сколь важно искусство фехтования, ибо оно научает почитать самого себя и ценить своих сограждан; удвояет также в нём похвальное честолюбие защищать своё отечество, – обратился к ученикам Фишер. – Из чего можно судить о важности сего искусства для военного, что знатнейшие герои старались оное приобрести, и побуждает нас через то следовать их примеру. А сейчас отрабатываем защиту и нападение. Одна сторона ведёт атаку, подступая к обороняющемуся под ритм хлопков шевалье де Эона, другая отходит под этот же самый ритм, стараясь поразить атакующего.

– Ан гард! – По этой команде кадеты заняли свои места на позиции. – Эт вы прэ? Алле! Эн, дё, труа! – ведя отсчёт и задавая хлопками рук ритм, выкрикивал помощник Фишера, и кадеты под них делали заученные движения: шаг, атака в туловище, шаг, укол в ноги, ещё шаг, укол в плечо, парирование укола, шаг назад, опять атака, отход, длинный выпад, укол.

– Кятр, сэнк, сис, сэт! – продолжал свой отсчёт учитель.

– Хороши? – Кутузов толкнул локтем Алексея. – Они ещё и на публичные ассо, которые Бальтазар в своём фехтовальном училище устраивает, ходят и даже имеют дерзновение участвовать в тамошних поединках. Пусть и не боевые схватки, но нет-нет, а кто-нибудь с отбитым боком, ногой али рукой с них является. Лишь бы глаза не выбили, новомодные в Европе маски для лица только-только появились, у нас, в корпусе, их ещё и нет даже ни одной. Запретить бы на эти публичные ассо ходить, так ведь, с другой стороны, на пользу сие кадетам. А ну как пригодится такое умение на службе, не всё же им в боевых порядках полков придётся шагать. Кстати, имей в виду, Фишер пользуется особым покровительством у наследника, для него он лично написал учебник фехтования, и говорят, издавать его хочет. Ты с Павлушей-то как, не дружен?

– Да особо нет. Издалека видел, а вот близко как-то не приходилось сходиться, он же всё больше в Гатчине со своим войском пребывает.

– Может, это и хорошо, – заметил Кутузов. – Непростые нынче времена. Государыня сына, мягко говоря, не жалует, всё дальше и дальше его от двора отдаляет. Слух есть, что она внука Александра в наследниках престола желает видеть, а вот другого, Константина, когда от турок Константинополь освободим, туда на трон хочет посадить. С греческим-то проектом не заладилось пока, конечно, но и совсем от него не отказались. Бог даст здоровье матушке, глядишь, и с турками покончим, и к Индии сможем выйти, хоть через тот же Кавказ и Персию. Не слыхал о таких прожектах?

– Нет, Михаил Илларионович. Я ведь во дворцы не вхож, мне бы свой полк обустроить как следует, укрепить его да обучение стрелковому делу в нём поставить для присланных из других. Чтобы команды отборных стрелков, не уступающие моим, со временем в каждом полку русской армии были.

– Ну и правильно, этим и занимайся, – одобрил генерал. – А то без особого опыта и хороших связей ох и тяжело там вверху. Высоко залетишь, и обжечься можно ненароком, а то и совсем сгореть. Занимайся лучше уж своими егерями, Лёшка.

– Вот и я так думаю, – ответил тот, внимательно глядя, как Ильюха работает шпагой. А по залу разносилось: «Эн, дё, труа, кятр, сэнк!»

Глава 8. Концепция

– Бегом, бегом, шустрее выбегаем! – подбадривали молодых егерей унтеры.

– В колонну по шесть становись! – рявкнул поручик. – Унтер-офицерам занять места на флангах. Иван Макарович, может, ты лучше тут, вдоль площади, погуляешь пока и роту подождёшь?

– Не-е, ваше благородие, дозвольте, с фурьером Клебановым за вами пристроиться? – попросил заместителя командира учебной роты ветеран. – Я старый, он хромой, глядишь, и уцепимся за хвост, добежим. А коли не поспеем, так и ничего, сами потихоньку приковыляем да за отставшими приглядим.

– Ну, смотри сам! – Антонов махнул рукой. – Может, хоть ружья в расположении оставите? Всё равно ведь обычный субботний бег, не манёвры.

– Никак не можно без ружья быть, вашблагородие. Как же это – егерь и без ружья? Да вы не переживайте за нас, сами бегите.

– Ладно, как знаешь. Рота, бежим большой егерский круг вдоль всего Обводного канала. Направляющим подпоручик Ягодкин. Держимся за ним и не отстаём. Бего-ом марш!

Сотня пар сапожных подмёток ударила по плотно набитому снегу Семёновского плаца. Учебная рота лейб-гвардии егерского полка понеслась по улице в сторону канала.

– Не растягиваемся! – донёсся крик бежавшего сбоку поручика. – За ружьём своим и товарища глядим, чтобы у него шомпол из цевья не выпал, чтобы снег и грязь в ствол не набились!

– Ох, братцы, опять начинается наше мучение, – шумно выдохнув, пробормотал топавший в самой середине колонны Чирков. – Кажное утро теперяча по малому кругу, а по субботам по большому, вдоль всего канала кружим. У меня эдак ноги скоро отвалятся.

– Скорее бы в эскадрон али в стрелковую роту выпустили, – вторил ему Капишников. – Там беготни поменьше будет. Вот и вспомним опять ту вольную жизнь в Польше. Не-ет, братцы, лучше уж в походе быть, чем в этих столицах квартироваться.

– Ничего, выпуск скоро, чуток потерпеть нужно, – пробасил Шерстобитов. – Вот-вот уже эскадроны подойдут, недельки две, говорят, осталось, потом уж и рассуют всех.

– Поте-ерпим, чего же делать, – просипел Ведунов. – Одно радует в этой субботе, что вечером баня. Бок погреть надо, отшиб я его.

Четыре версты до Невского монастыря пролетели незаметно, дорога здесь была хорошо набитая, и по морозцу бежали легко. Ряды в колонне набрали удобную дистанцию, и егеря уже не мешали друг другу, как это было в самом начале. Зевак было мало, так что за красотой строя командиры уже не гнались. Вот и деревянный мост на небольшой речушке у Шлиссельбургской дороги. Стоявший здесь караул, суетясь и поругиваясь, оттащил в сторону полосатую жердину. С этих окаянных егерей станется, замешкаешься – совсем её свернут!

– Айда с нами, дядька! – крикнул чуть было не сбивший капрала-усача Лутовой. – Согреешься!

– Я вот тебя сам согрею, охальник! – гаркнул тот вслед, грозя кулаком. – Сейчас как стрельну, будешь караул уважать! Ух, зараза!

Ещё три версты хода – и в обычный день роту заворачивали вправо, в сторону Семёновской площади. Но сегодня день особый, субботний, и она устремилась вдоль Обводного канала дальше. К пересечению с Царскосельской дорогой все уже порядком утомились. Ряды сбились, и командиры даже перестали покрикивать на егерей. Главным сейчас было держать общий строй и бежать как все с нужной скоростью. Человек пять к этому времени уже отстали, и точки их фигур виднелись далеко позади.

– Не добегу я, братцы, в правом боку колет, – проронил, задыхаясь, Ведунов. – Уже и вчера на коротком круге там же прямо кололо. Говорил я вам, что ушиб его намедни, на штыковом учении. Думал, пройдёт, может, а вот же, всё болит и болит.

– Терпи, Прошка, коли отстанешь, потом штрафные получишь, давай фузею. – Чирков забрал ружьё и теперь бежал рядом с двумя.

– Данила, как устанешь, я заберу! – крикнул Шерстобитов. – А ты терпи, Прохор, Чирок дело говорит. Чего же два часа ночного сна терять и в грязи на штрафных возиться? Дыши глубже, братка, выдыхай резче, вспомни, как нас учили. Вон протока уже впереди видна, маненько осталось.

Не добегая полверсты до Приморского острова, колонна выскочила на лёд Обводного канала и, перебежав его, потопала в обратном направлении по противоположной стороне. До Семёновского плаца ей оставалось бежать менее пяти вёрст.

Подбежавший от подъехавших саней провиантмейстер толкнул дверь в проварочную.

– Семён Иванович, куда тебе разгружать?

– Чего разгружать? – оторвавшись от снятого с печи котла, непонимающе переспросил Вьюгов.

– Так кости, Семён Иванович, кости же от мясного купца Стоянова привезли, – ответил Коллеганов. – Господин старший интендант ещё на прошлой неделе насчёт больших трубчатых с ним сговаривался. Вы же вроде целые сани их заказывали?

– А-а, ко-ости, точно! – воскликнул тот обрадованно. – Ну конечно, а я уж думал, забыли про мою просьбу! Неужто набрали целый воз?

– Обижа-аете, Семён Иванович. У нас в интендантском хозяйстве всё серьёзно, аж целых три воза для вас.

– Ох, какие молодцы! – Вьюгов всплеснул руками. – Три воза! Трубчатых? Ай, молодцы! Василий Иваныч, братцы! – крикнул он возившимся у котлов егерям. – Снимайте пока всё с печи, потом до ума доведём. Там для костного масла костей целых три воза привезли, разгружать нужно. Васильич, а ты давай сбегай к стрелкам, пусть они тоже к нам на помощь спешат!

– Понял, Семён Иванович, я мигом, – отозвался тот, выскакивая на улицу.

Не прошло и пяти минут, как пара десятков егерей из полковой оружейной команды, словно муравьи, начали перетаскивать огромные говяжьи масалыги в холодную пристройку.

– И чего, прямо из них сало на смазку фузей топите? – поинтересовался провиантмейстер. – Чудно. Я вот понимаю, баранье вывариваете, ну да, оно-то здесь гораздо лучше свиного будет и смазывает ружейное железо как надо. А кости-то чего? Кость – она и есть кость, твёрдая, её вари не вари, с неё смазки всё одно не получится.

– Ну не скажи, Иван Николаевич, – не согласился с ним Вьюгов. – В трубчатой кости даже не сало, а особый жир содержится, видел же сам, выколачивают его после варки.

– Так это костный мозг который?! – воскликнул Коллеганов.

– Ну да, и так его тоже зовут, – согласился подпоручик. – Вот он-то как раз и есть самая лучшая основа для изготовления оружейной смазки. С него и отходов никаких нет, чуть его проваришь, и он уже как топлёное коровье масло с виду становится, даже и запах прямо такой же. Раз в неделю им смазал ружьё и будь уверен: никакая ржа его не возьмёт. Но и это не всё, из костного жира можно и дальше ещё масло выгонять, вот уж действительно лучше этой смазки никакой более нет. Она даже и на лёгком морозце остаётся жидкой. Кропотливое дело, конечно, его производство, потому и дают только помалу на длинноствольные штуцера. Ох, гляди, командир идёт! – встрепенулся он, увидев знакомую фигуру. – А у меня ещё в пионерской лаборатории с гренадами не закончили. Быстрее, быстрее, братцы, командир полка с осмотром сюда подходит! – крикнул он, подбадривая егерей.

– Ваше высокородие, заканчиваем разгрузку костного материала для производства ружейной смазки! – частил, рапортуя, невысокий молодой офицер. – В пионерской лаборатории доделываем партию гренад, осталось закрепить к ним только запальные шнуры. Отборные стрелки с мастерами занимаются нашим ремонтным и трофейным оружием. Докладывает командир оружейной полковой команды подпоручик Вьюгов!

– Хватит вам этого для костного жира и масла? – Бригадир кивнул на сани.

– Так точно! – рявкнул подпоручик. – За месяц бы всё переработать, ваше высокородие, очень уж муторное дело.

– Это да-а, – согласился с ним тот. – Из нефти бы нужно смазочное масло выгонять, да вот мало её очень завозят, а в аптеках перегонки не накупишься. Жалко, что Ухтинский промысел у нас совсем забросили, хоть самому партию туда отправляй или в ту же Башкирию. Пошли, Семён, покажешь, сколько у вас там гренад всего получилось.

В отдельно стоящей от других зданий пионерской лаборатории в это время шла финишная сборка ручных метательных снарядов. Дело было ответственное, не терпящее никакой суеты и спешки. Дюжина егерей, каждый у своего небольшого столика-верстака, отмеряли положенную длину фитильного шнура и, вставив его в запальную трубку, далее вкручивали в уже снаряжённую круглую гренаду. Запальное отверстие тут же смазывали особой густой смесью, которая потом затвердевала, не пропуская внутрь снаряда влагу.

– Сидите, сидите, братцы! – крикнул Егоров, увидев, что пионеры вскакивают. – У вас работа важная, никак нельзя вам отвлекаться. Мы тут с командиром в сторонке постоим, чтобы вам не мешать. Сколько наготовили всего, Семён Иванович? – обратился он к Вьюгову.

– Сотню обычных ручных, разрывных, – начал перечислять подпоручик, загибая пальцы на руке. – Три десятка разрывных для дальнего заброса ременной пращой, с дужками. Ещё два десятка зажигательных, ручных, и десяток для пращи. Дымовых дюжину, тоже под пращу. Материала более нет для дымов, ваше высокородие, и для зажигательной смеси почти ничего тоже не осталось. Будем пока обычные, разрывные собирать. Да и для них хороших корпусов с полсотни всего лишь где-то, остальные все ржавый мусор.

– Да-а, эдак мы и треть потребностей своих не восполним, – сделал вывод бригадир. – Последние крепостные запасы из гарнизона нам отдали, те, которые в подвалах полсотни лет пролежали. Нужно новые корпуса заказывать и сразу же с насечкой на нём, чтобы не дорабатывать потом у себя осколочную рубашку.

– Шнура бы ещё огнепроводного, ваше высокородие, – произнёс жалобно Вьюгов. – Наш селитряный ещё пока есть, но вот английский уже к концу подходит. А ведь он как раз для ответственных работ лучше, сырости ведь, в отличие от нашего, совсем не боится.

– Заказал я уже, Семён Иванович, обещают, как навигация на Балтике начнётся, завезти, – обнадёжил подпоручика Егоров. – Пошли ружейную мастерскую поглядим?

В мастерской кипела работа: под командой фурьера Крылова три нестроевых мастера и отборные стрелки занимались починкой и осмотром трофейного и штатного оружия егерей. Каждый пистоль или фузея по приказу командир полка разбирались до пружины и винтика и потом тщательно измерялись. После чего все данные заносились в особые журналы. Результаты были неутешительны, строгого и чёткого размера ни у одной оружейной системы не было, все детали как у зарубежных аналогов, так и у отечественных изготавливались на самых разных заводах и на мануфактурах вручную и уже потом подгонялись там индивидуально.

– Нужна строгая «концепция взаимозаменяемости любой детали», – пояснил Вьюгову бригадир. – То есть все детали оружия должны изготавливаться абсолютно одинаковыми и уже потом собираться без необходимости в тонкой подгонке.

Так это в принципе и произойдёт в оружейном производстве лет через пятьдесят. Тогда и производство кратно возрастёт, и себестоимость оружия станет гораздо меньше. Но на казённых заводах такое сейчас было попросту пока невозможно, это потребовало бы полностью переделывать всё производство.

– Свой нам оружейный завод нужно строить, Семён, – проговорил задумчиво бригадир, рассматривая образцы оружия. – И выпуск самого передового ружья в нём наладить. Как сам думаешь?

– Даже не знаю, господин бригадир. Был я на Тульском казённом заводе у отца. Но это ж какая громада! Сколько станков там, а сколько рабочих, и всё гремит, стучит! Все вокруг снуют, вечно кричат что-то, бранятся, подводы дрова и железо сплошным потоком возят. Не завод, а целый город, ничуть не меньше самой Тулы. А рядом с ним ещё несколько частных заводиков и мануфактур стоят, а в самом городе ещё куча мелких. А сколько там станков разных и механизмов на каждом! А какие молоты огромные! Вот я и думаю, ваше высокородие, неужели возможно и самому завод оружейный построить?

– Ну почему бы и нет. Средства, конечно, огромные потребуются для этого, согласен, земля нужна под строительство. Чтобы дороги рядом были хорошие, и река нужна для водяных приводов станков, ну и сами станки, разумеется. Но самое главное, Семён, это люди, умелые, грамотные и с горящими, любопытными глазами. Которые не побоялись бы начинать новое. Вот если всё это в единое целое соберётся, тогда можно и осилить стройку хорошего завода, и наладить на нём выпуск самого современного оружия. А вот какое оружие нам на нём выпускать, как сам думаешь?

– Так фузеи и штуцера. Штуцера бы, конечно, предпочтительней из-за их точного и дальнего выстрела, но и у гладкоствольных фузей тоже есть свои достоинства. Заряжаются они быстрее, ствол у них длинный, им и врукопашную орудовать легче, штык надев, а уж с вашей, ну теперь уже с нашей, новой «хитрой» пулей и у них теперь дальность прямого и точного выстрела хорошо повысилась. Немногим они штуцерам уступают.

– Вот ты, господин подпоручик, только что и огласил, какое у нас должно быть оружие, если собрать все лучшие качества имеющегося воедино, – проговорил, улыбнувшись, командир полка. – Длинный ствол как у фузеи, только винтовальный как у штуцера, с быстрой же как у фузеи зарядкой и с расширяющейся при выстреле в стволе пулей, которую мы у себя прозвали «хитрой».

– Как же это всё объединить, ваше высокородие? – почесав затылок, призадумался Вьюгов. – Ведь у каждого оружия свои, такие разительные отличия от другого.

– Концепция, Семён, главное – это концепция. – Бригадир поднял вверх указательный палец. – Перевести с латинского – «система понимания». Главное здесь то, что мы с тобой теперь понимаем, какое именно у нас оружие должно быть, а уж детали, детали, будь уверен, мы между собой свяжем.

Глава 9. Неожиданная встреча

– Вот здесь по закупкам фуража отчёт, Алексей Петрович. – Рогозин пододвинул лист ближе к бригадиру. – А вот по провианту. Тут по всем остальным расходам нашего возвращения аж на двух листах, это и за постой, и за ремонт кухни в Алленштайне, и за всякое ещё. Пару десятков подков нам пришлось новых ставить, дёгтя, кожи, полосы железной закупить, да и в самом Кёнигсберге мы тоже хорошо потратились, за одни только дрова пруссаки сколько с нас содрали. А вот тут все расписки. – Он положил на стол целую стопку серых листов. – Самая первая от Густава Венделя, помните после Прейсиш-Эйлау мы у поместья одного стояли? Там ещё старый фейерверксмейстер подводы со съестным подогнал и любезно согласился принять в качестве оплаты наши серебряные рубли. Вот за эти тридцать два рубля с его и моей подписью как раз та бумага. Вам, кстати, Алексей Петрович, тоже её нужно заверить.

– Ну, коли надо, значит, заверю, – вздохнув, проговорил Егоров. – И сколько у нас в итоге от семи тысяч осталось?

– У меня триста девяносто рублей и ещё полтина, – ответил старший интендант. – Может, и у Воронцова сколько-то от выделенной ему тысячи тоже останется. Задерживаются что-то наши эскадроны, Алексей Петрович, не находите?

– Сам об этом думаю, – покачав головой, произнёс командир полка. – По моим прикидкам неделю уже как они должны быть тут. Без них мы с тобой, Александр Павлович, и полный отчёт не сможем дать. А самое главное, что совсем скоро можно ждать приезда государыни из Москвы. Вдруг она захочет смотр устроить, а конных эскадронов-то наших и нет. Ладно обоз, из Варшавы его быстро сюда никак не вытащишь, но вот конной части полка лучше бы уже здесь быть. К егерским эскадронам у неё и у Платона Зубова, сам знаешь, особый интерес. Так что ждём их подхода, потом и сведём всю отчётность воедино.

Эскадроны пришли в самую ненастную пору, волком завывала вьюга, буран заметал все дороги, и из снежной круговерти на караульную заставу возле Обводного канала выскочил передовой дозор во главе с поручиком Травкиным. Уже через полчаса он стоял с докладом перед бригадиром. Весть мигом облетела все казармы, и на плац высыпали егеря.

– Конные, конные вернулись! – неслось по площади. – Скоро тут будут! Ох и намёрзлись в пути ребятки!

Когда голова колонны заехала на Семёновскую, её тут же окружила огромная толпа.

– Ваше высокородие, эскадроны прибыли к месту постоянного квартирования! – рапортовал капитан Воронцов. – В пути потеряно семь вьючных и пять строевых коней. Все заменены по ремонтному закупу. Среди личного состава потерь нет! Только вот пообморозились немного ребятки, господин бригадир, – понизил голос капитан. – Дорога тяжёлой оказалась, и морозы, и большую пургу за Вильно захватили.

– Ясно, – сказал Егоров. – Поэтому и запоздали, господин капитан, пургу пережидали?

– Нет, ваше высокородие, тут другое, – понизив голос, еле слышно проговорил Воронцов. – Мы бы и при непогоде поспели бы в срок. Только вот в Вильно от генерал-аншефа Репнина указание получили сопроводить в столицу небольшой обоз. Пять саней и две кареты на полозьях. В одной карете сам Валериан Зубов ехал, а вот в другой врач и два лекаря. Велено было генерал-майора в целости в Санкт-Петербург доставить. Потому и не спешили, делали остановки в городках и сёлах.

– Вот оно что, – смекнул Егоров. – Гляди-ка, вот же неугомонный! Ему только недавно ядром ногу оторвало, ну сиди ты в тепле до лета, а он, значит, в дальнюю дорогу, да ещё и зимой. Довезли-то хоть в здравии?

– В здравии, Алексей Петрович, – подтвердил капитан. – И в душевной бодрости. Всю дорогу их превосходительство шутил, над собой и над всеми подтрунивал. Дорожные расходы от самого Вильно на себя взял и закуп по павшим коням, так что мы совсем немного только потратились.

– Ладно, отчитаетесь завтра перед Александром Павловичем. – Егоров махнул рукой. – А сейчас всем отдыхать и приводить себя в порядок. Три дня отдыха вам, надеюсь, хватит?

– Так точно, ваше высокородие, хватит. Мы-то ладно, коням нашим хорошая передышка нужна.

В предпоследний день февраля Алексей направился в главную канцелярию Военной коллегии, при себе у него были все необходимые бумаги для отчёта. Перед самым входом в здание чуть было не столкнулся с господином в статской одежде.

– Прошу прощения!

– Пардон!

Оба отступили в сторону, пропуская друг друга.

– Егоров, ты?! – вдруг воскликнул господин, широко улыбаясь.

– Михаил! – воскликнул Лёшка, присмотревшись. – Озеров! Мишка! – И стиснул старого знакомого в объятиях. – А я слышал, ты серьёзно ранен был! Даже, что похоронили тебя под Мачином. А вот ведь живой! Глазам своим не верю!

– И ушам не верь. – Озеров рассмеялся. – Было дело, подстрелили меня за Дунаем, но, как видишь, поправился и на своих двоих крепко стою. Только вот недавно из Австрии вернулся, всё это время там при посольстве состоял. Ты, кстати, знаешь, кто там сейчас в наших послах?

– Как же, слышал. Наш Генрих Фридрихович.

– Точно, он, – подтвердил Михаил. – Кому, как не барону, хитросплетения и интриги венского двора распутывать? Он, кстати, упоминал о тебе перед моим отъездом, просил при встрече передавать привет и поздравления за бригадирство. Вы-то уже, похоже, давно с ним не виделись?

– Три года, точно, – прикинув, ответил Алексей. – Его тогда из расформировывающейся Дунайской армии к Суворову в Финляндию отправили, а я с полком к Николаеву пошёл. Потом нас в Санкт-Петербург затребовали, а его, выходит, в Вену посланником определили. Спасибо тебе, Мишель, рад был о нём услышать. Я ведь ему очень многим обязан. Ты когда обратно в Вену?

– О нет, брат. В Вену мне теперь дорога надолго, если вовсе не навсегда, закрыта. – И, хмыкнув, сощурил глаза.

– Понял, в ваши дела не лезу, – улыбнувшись, проговорил Егоров. – Думал просто, если ты обратно туда же вернёшься, то письмо Генриху Фридриховичу с тобой передать.

– Нет, Алексей, мой путь теперь совсем в другую сторону лежит, аж к Туманному Альбиону, – поведал Озеров. – Вот как только навигация на Балтике откроется, сразу к их превосходительству, к Семёну Романовичу Воронцову в помощь отправят. Ну а что, четыре месяца в деревне я уже отдохнул, все личные дела в порядок привёл, пора опять Отчизне служить. Гляди-ка, дежурный офицер уже третий раз на улицу выглядывает. – Он кивнул на хлопнувшую дверь. – Видать, скоро большое начальство будет выходить, вот и кареты ко входу уже подъехали.

– Ну тогда чего стоим, проскакиваем? – Егоров взялся за ручку. – Знаешь, Мишель, вот никакого желания у меня на глаза Репнину попадаться нет.

– Понимаю, наслышан о твоих затруднениях, – усмехнувшись, произнёс тот. – Не бери в голову, Лёшка, всё у тебя обойдётся, послушай меня, сведущего человека. Как только с делами закончишь, ты заходи в мой кабинет, он в том крыле, где у генерал-поручика Берхмана Петра Фёдоровича приёмная. Только ещё нужно пять дверей после него миновать, и там вывеска медная с моей фамилией будет. Зайдёшь?

– Зайду. Как только с денежным отчётом закончу, так сразу забегу.

Отчёты в России-матушке всегда были делом муторным, и заглянул к старому знакомому Алексей уже часа через два. У него как раз закончилось своё совещание, и из кабинета выходили люди в мундирах и в статской одежде.

– Проходи, Алексей Петрович! – донёсся крик хозяина кабинета. – Вижу, егерская каска с хвостом мелькнула, ну какому тут ещё егерю, кроме тебя-то, быть?! Подсаживайся к столу, сейчас чаёвничать будем, я-то сам кофе не очень жалую, мне больше наш, копорский чай по душе. Расстегаи, бублики с маком, медок и сливки.

– А тебя в Вене, небось, всё больше печеньем да пирожным пичкали? – предположил, пододвигая стул ближе, Алексей. – А теперь и вовсе в Англию упекут на овсянку с пудингом.

– И не говори. – Озеров сокрушённо покачал головой. – Придётся теперь там к местной кухне привыкать, посол наш, Семён Романович Воронцов, знатный англоман, так что у него не отвертишься.

Неспешно текла беседа двух давних знакомых, у каждого было что рассказать другому, правда, Алексей замечал, что, как только разговор начинал затрагивать высоких лиц империи или переходил на «скользкие» политические темы, Михаил прерывался и плавно переводил его совсем в другое русло. Оно и понятно: служба в «особом» отделе накладывала свой отпечаток. Поэтому беседовали по большей части об армии и о последних военных кампаниях.

«А почему бы и нет, почему бы не попросить Озерова поспособствовать, – думал Алексей, допивая вторую чашку. – Возможно, именно такой человек, как он, и сможет помочь мне в довольно щекотливом деле. И тогда не нужно будет через Воронцова Андрея пытаться выйти на его дядюшку. Слишком уж он высокого полёта птица, чтобы вникать в дело какого-то егерского бригадира».

– Ты чего замялся, Алексей? Как будто спросить хочешь, а не решаешься, – уловил настроение собеседника Озеров. – Ну давай, давай, я же вижу, небось, про ваш прусский проход и про опалу у Салтыкова новости интересуют? Как дело движется? Так ты не волнуйся, я же тебя не зря у входа успокаивал.

– Да нет, Мишель, тут другое. По прусскому скандалу вины я за собой не чувствую. Действовал, как мне и было наказано. А захотят обвинить, да и Бог с ним. Разжалуют – ничего, я и плутонгом буду командовать. Нет, Михаил, мне нужна от тебя помощь по твоей особой части, и именно тогда, когда ты будешь в Англии. Помоги заполучить одно интересное оружие. Очень тебя прошу.

– Ого! – воскликнул Озеров. – Я и забыл, что ты охоч до нарезных стволов. Каких ведь только образцов не собрал в своём полку, слышал, что даже в поместье оружейную мастерскую устроил и там их понемногу делаешь. Тебе только английских штуцеров не хватает?

– От штуцеров – да-а, я бы не отказался, это правда. Но мне, Мишель, ну вот просто позарез нужно одно особое и весьма необычное оружие британцев, которое не пошло у них в массовое производство. И имя ему – ружьё Фергюсона. Готов заплатить за него пять сотен рублей, и лучше бы получить два образца.

– Ого! Ну ты, Лёшка, даёшь! – воскликнул Озеров. – Пять сотен за одно ружьё?! Да за такие деньги можно смело три десятка обычных штуцеров купить! Ты это серьёзно? Удиви-ил. Фергюсон, Фергюсон, – повторял он, как видно прокручивая в голове только что названную фамилию. – Нет, ничего она мне не говорит. Нигде и ни по каким донесениям не проходила такая. Ты поясни мне толком, что это за ружьё эдакое, что ты за него такие деньжищи готов отвалить? Само оно, что ли, наводится, само стреляет и само заряжается, прямо как в сказке?

– Если бы! – Алексей рассмеялся. – Ружьё как ружьё, приклад гладкий, даже не нарезной ствол, и самый обычный ударный замок. Но в нём заложены такие технологии, Мишель, которые есть самые лучшие и самые передовые в этом времени. Британцы ведь не понимают, какую они жар-птицу держали у себя в руках, и забраковали эти ружья по той простой причине, что их производство весьма муторное и дорогое. Проще ведь гнать массу дешёвого и наработанного долгим опытом оружия, чем развивать передовое и перестраивать, менять старое производство. А тут ещё и сам изобретатель, капитан он или майор, не помню уже, Фергюсон погиб в Америке во время последней войны. У него там был целый отряд, вооружённый сотнями этих ружей, и я полагаю, что после его гибели его весь разогнали, а вот сами ружья засунули куда-то на дальние склады. Там они, я полагаю, сейчас и лежат.

– А у тебя самого откуда вообще такие сведения? – прищурившись, полюбопытствовал Озеров. – Я понимаю Пруссия, Австрия, даже Франция, наконец. Но вот Британия и даже другой материк. Удивляешь.

Вот этих вопросов Алексей как раз и боялся. Озеров – человек многоопытный, и просто так ему голову ерундой не задуришь. Про это ружьё из памяти у Лёшки пусть хоть и туманно, но кое-какая информация из прошлого выплывала, про это и ещё с десяток подобных, которые пусть вскользь, но изучали в Рязанке в разделе «История оружия». А вот что же сказать ему?

– Ружью этому уже полтора десятка лет, Мишель, – стараясь держаться отстранённо, проговорил как можно спокойнее Егоров. – Я ведь давно занимаюсь скупкой образцов самых разных оружейных систем из многих стран. Ты правильно подметил, у меня в полку каких только сейчас нет. Вот и про это ружьё мне тоже один оружейник из немцев в Валахии рассказал, а ему родственник. Я ведь и сам чуть было не породнился…

– Да-а, слышал я про гибель Курта, – задумчиво проговорил Озеров. – Хороший был оружейник и стрелок отменный, да и человек замечательный. Жалко, что до нашей победы не дожил. У него ведь и дед был оружейником в Бухаресте?

– Был.

– Извини, Лёш, не хотел я бередить тебе рану. – Встав, Михаил положил руку на плечо товарищу. – Обещаю, сделаю всё, что в моих силах, чтобы достать эти ружья.

Глава 10. Матушке императрице – ура!

– Государыня вернулась, императрица приехала! – словно вихрь пронеслась новость по Санкт-Петербургу. Всё в этом времени и уж тем более в этом городе вращалось вокруг неё, вокруг хозяйки огромной страны и вокруг её двора. Словно бы зимняя, сонная оторопь слетела со столичного гарнизона, в полках зашевелились, начали приводить себя в порядок, устраивать смотры и парадные прохождения.

– Господа, настоятельно рекомендую вам подготовить свои полки к большому параду, – внушал собранным командирам гвардии генерал-поручик Берхман. – Зная государыню, уверен, что совсем скоро такое повеление о его проведении поступит. И будет обидно, если гвардейские части покажут себя хуже обычных частей гарнизона. Так что проверьте лично каждого своего солдата, пусть на нём всё будет исправно, а сам он, его конь, если это касается кавалерии, его оружие и всякое снаряжение будет в полном порядке и сияет чистотой. Алексей Петрович, задержись, пожалуйста, – попросил он Егорова, распуская полковых командиров. – С твоих егерей и с тебя лично особый спрос будет, предупреждаю, – когда все вышли из кабинета, проговорил он приглушённо. – Вчера затребовали формуляр и послужные списки на тебя, прямо туда. – Он кивнул на потолок. – И как это расценивать, я пока что не знаю. Сам генерал-аншеф Салтыков ко двору с докладом по тебе ходил и потом мрачный вернулся. Как тут узнать, грозу ли теперь ожидать, а может, и, напротив, высочайшего благоволения? Тут уж как сложится. В любом случае, бригадир, держись бодро, не робей, а буде какие вопросы, отвечай чётко и по существу, как ты и умеешь. Бог даст, глядишь, и пронесёт, и пролетят все неприятности мимо.

Пётр Фёдорович как в воду глядел, через три дня после совещания у командующего столичным гарнизоном вестовые проскочили по всем полкам, отдельным батальонам, ротам и командам, что были расквартированы в столице. «Десятого марта, пополудни, быть на высочайшем смотре войск, проводимом на Семёновском плацу!» – известили они командиров. И понеслось! Четыре дня усиленной подготовки – и вот поднятые задолго до рассвета подразделения начали стягиваться со всех концов города и из дальних его предместий на огромную Семёновскую площадь. Лейб-гвардии егерский полк, как недавно образованный, занимал своё место в длинном ряду после всех гвардейских. Оно и хорошо, так оно было даже удобнее, пускай на конногвардейцев, преображенцев и семёновцев ложится первый, свежий глаз самой.

– Правее, правее приняли! – суетился перед своими гвардейцами полковник гренадер. – Ваше высокородие, сместиться бы нужно, – подбежав, обратился он к Егорову. – Ну никак не умещаемся мы на тех местах, которые заранее определили. Измайловцы рассупонились, к нам, подлецы, залезли, вот и сдвигаемся теперь. Хотя бы саженей на пять-шесть, господин бригадир?

– По-олк, напра-аво! – рявкнул Алексей. – Двадцать шагов, шаго-ом марш!

– Дум, дум, дум, дум, – послышался топот тысяч ног.

– Нале-ево! Разобрались в строю!

Первые два часа на плацу царило оживление, бегали вдоль шеренг и покрикивали офицеры, кого-то переставляли местами, кого-то бранили, а кому-то просто давали в морду. Всё как обычно. Ближе к полудню все порядком утомились, и суета утихла, войска, переминаясь, ждали появления императорского поезда.

– Не спим в строю, лучше сапог лишний раз терани да мундир поправь! – крикнул, обходя строй учебной роты, капитан Топорков. – Ведунов, ну ты ещё давай тут на карачки у меня сядь! Одну ногу ослабил – и всё, и стоишь, дальше ждёшь. Сегодня у вас особенный день, стрелки, совсем скоро настоящими егерями станете, хвосты на каски свои получите, так что бодритесь! Лутовой, а ну-ка язык прикуси, когда командир говорит! Всё, стоим, ждём, маленько осталось. Мы на Дунае его светлость Григория Александровича весь день, бывалочи, на жаре ждали, и ничего, и вы тоже терпите, небось, саму государыню императрицу здесь ожидаете, не шутки! Мешалкин, а ну каску поправь, на левое ухо у тебя сползла! Стоишь как лотошник на торгу!

– Ага-а, эдак задеревенеешь цельный день на холодке-то стоять, – шмыгнув носом, проговорил, когда капитан отошёл подальше, Ведунов. – Не зря же говорят, как пришёл марток, надевай семь порток! – И затопал ногами.

– Тише ты, Прошка, на сапог мне снега натрусил! – буркнул Шерстобитов. – Гляди, их благородие тебя приметил, ещё вот разок ругнёт, и схлопочешь напоследок штрафных.

– А его вместо эскадрона в обозные переведут, – хохотнул стоявший в задней шеренге низкорослый стрелок. – Будет там на тележной оглобле скакать.

– Типун тебе на язык, Филька! – прорычал Ведунов. – Рот закрой! Чаво не в своё отделение втыкаешься?!

– О-о, гляди, братцы, показался кто-то! – воскликнул стоявший впереди Капишников.

– Е-едут! – понеслось по враз всколыхнувшимся шеренгам. Действительно, по Гороховой, со стороны Фонтанки, на Семёновскую площадь выскочила небольшая колонна кавалергардов, а вслед за ней выехала и дюжина карет. Самой первой, сверкая сусальным золотом, выкатилась вслед за конвоем большая императорская.

Вся процессия проследовала на самую середину огромной площади и остановилась. Из карет высыпали на плац вельможи и первые лица Российской империи. На самой большой распахнулась золочёная дверка, из неё выскочил высокий, статный красавец и подал руку даме. Двое пажей приставили сбитую из брусьев крепкую лесенку, и по её широким ступеням, придерживая полы горностаевой мантии, под оглушительные звуки труб спустилась Екатерина.

– Государыне императрице – ура! – выкрикнул, салютуя шпагой, командующий столичным гарнизоном.

– Ура! Ура! Ура-а-а! – заревели шеренги.

– Пётр Фёдорович, неужто не замёрзли стоять? – спросила, улыбаясь, Екатерина.

– Никак нет, матушка государыня! Как можно?! Воинство русское любовь к вам грело! – выкрикнул сияющий генерал. – Чаяли увидеть вас, вот у всех кровь и кипела!

– Ах, Пётр Фёдорович, ах лис, – рассмеялась та. – Ну коли вы не замёрзли, так и я кутаться не буду! – И, расстегнув верхнюю застёжку мантии, распахнула её. На широком кремового цвета платье выделялись яркие орденские ленты.

Начался привычный обход всех выстроенных войск. Для каждого из полков гвардии у Екатерины было своё доброе слово, и они кричали здравницу любимой императрице. Конногвардейцы, преображенцы, семёновцы, ещё немного, ещё два полка – и процессия достигнет, наконец, егерей. В это время четверо здоровяков-кавалергардов подкатили от одной из карет кресло на колёсах с сидевшим в нём мужчиной и поставили его в промежуток между полками.

– Бригадир, не против, если я рядом пристроюсь?! – Сидящий подмигнул Алексею. – Небось, вместе только недавно кампанию воевали? Постоим и тут бок о бок?

– Так точно, ваше превосходительство, только рад буду! – гаркнул Алексей.

На кресле восседал родной брат всесильного фаворита Платоши – Зубов Валериан, отчаянной храбрости генерал, только недавно потерявший ногу в Польше.

Вот «ура» прокричали соседи – гвардейские гренадеры, и большая императорская свита подошла к егерям.

– Государыня, герой Польской кампании генерал-майор Зубов Валериан Александрович! – торжественно провозгласил Салтыков. – В боях с мятежниками покрыл себя славой…

– Валерьяша, мальчик мой! – воскликнула Екатерина и, подойдя, порывисто обняла калеку. Из глаз у неё потекли слёзы. – Бедный, бедный мой мальчик!

– Матушка, за тебя матушка, в огонь и в воду, когда прикажешь! – выкрикнул тот, припав лицом к подолу.

«На театр не похоже, слишком всё тут выглядело искренне и не наигранно, во всяком случае со стороны Екатерины, – думал, косясь на эту сцену, Алексей. – А вот Зубовы, скорее всего, всё продумали заранее, зная характер этой сильной, но такой чувственной женщины. Вон как лукаво щурится Платоша, да и у Салтыкова на лице улыбка, как у сытого, довольного кота».

– Послужу, матушка, поправлюсь и, с твоего позволения, послужу я ещё! – причитал тем временем Валериан.

– Поправишься, обязательно поправишься, мой славный мальчик, – гладя его кудри, ворковала императрица. – Всё будет хорошо. Александр Андреевич! – Обернувшись к свите, она поманила рукой. – Звезду Андреевскую за верную службу и Георгиевский крест за кровь Валериану Александровичу! Указом от сего дня жалую его производством в генерал-поручики, ну а уж по премиальным – это мы отдельно в тесном кругу решим.

– Матушка, благодарю покорно, матушка! – целуя облачённую в перчатку руку, бормотал Зубов.

– Ну всё-всё, Валерьяша, потом, после парада поговорим. – Государыня вздохнула и повернулась к стоявшему в трёх шагах у воинского строя Алексею. – А вот и ещё один герой. Рада видеть тебя в полном здравии, бригадир Егоров.

– Здравия желаю, Ваше Императорское Величество! – рявкнул Лёшка.

– Что, Николай Иванович, хорошо наши егеря повоевали в Польше? – Она повернулась к Салтыкову. – Не посрамили честь русской гвардии?

– Повоевали-то они неплохо, государыня, – улыбнувшись, уклончиво ответил тот. – В полевых баталиях отличились, при Варшавском приступе хорошо себя показали, да вот только потом при возвращении… – И он горестно развёл руками.

– А что при возвращении? – спросила та, наморщив лоб. – Пришли они сюда быстро, как мне доложились, не каждый конный полк такой вот марш эдак осилит. Себя пруссакам показали, давно ведь они русские войска не видели, небось, опять теперь вспомнят. Ну-ну, что же замолчал, Николай Иванович? Ты уж договаривай. К егерям что-то у тебя есть или к самому бригадиру?

– Жалобы от наших союзников, государыня, поступили, и от военного министра Пруссии, и от коменданта Кёнигсберга, а ещё и от самого даже короля, – сделал он многозначительную паузу. – В подчинении приказам Алексей Петрович неисполнителен, – проговорил он, горько вздохнув. – Велено было егерям скромно по землям наших союзников идти, не тревожить их, так ведь, напротив, они чуть ли не боевым маршем через Кёнигсберг шествовали, с развёрнутым знаменем, под барабанный бой и с надетыми на ружья штыками. Караульных прусских устрашили, народ взволновали.

– И это всё? – с улыбкой спросила Екатерина.

– Так приказ же, государыня, из коллегии был. – Салтыков непонимающе развёл руками. – Там прямо сказано было – скромно, по-тихому…

– Ах-ха-ха! Вот же Егоров озорник! – Екатерина рассмеялась. – Но там ведь ещё и одна маленькая просьба была приписана, чтобы через сам город идти гордо и браво, как и подобает доблестной русской гвардии.

– Про-осьба? – не понимающе протянул Салтыков. – Так чья же это?

– Моя. – Государыня скромно пожала плечами. – Могу же я командира своей личной гвардии о такой малости попросить?

– Да, конечно, Ваше Императорское Величество, – смешался генерал-аншеф. – Я просто не знал. Я мог бы и сам. Но тут помимо этого ещё и жалобы на разоренье в королевском порту имеются, – встрепенулся он.

– Ох уж эти пруссаки, вечно они из-за какой-то мелочи склоку устраивают, – повернувшись к свите, заметила Екатерина. – Александр Андреевич, поведай нам, во сколько там король Фридрих эти два корабельных сарая оценил?

– В две тысячи талеров, матушка, – ответил, учтиво поклонившись, Безбородко.

– Так отправьте их ему. – Она небрежно махнула рукой. – Неужто с нас убудет? Но и ему теперь курляндской Митавы не видать. Нехорошо мою гвардию было в холоде и голоде держать. Ох как некрасиво. Мы, русские люди, гостеприимные, никак не понять нам эту немецкую скупость. Сараи-то те в печах хорошо ли горели, Алексей Петрович?

– Дымили, Ваше Императорское Величество! – гаркнул Егоров. – Труха ведь одна и гнилушки, но на сутки для обогрева казарм хватило.

– И тут, выходит, Фридрих Вильгельм меня вокруг пальца обвёл, ай-ай-ай. – Екатерина покачала печально головой. – Трухлявые сараи и на дрова мне за такую цену продал. Хотя, Александр Андреевич, с другой-то стороны, два сарая в обмен на Курляндию весьма неплохой обмен, как сам считаешь?

За спиной у императрицы послышались смешки, переходящие в хохот. Можно было не сомневаться, эта история в виде каламбура облетит теперь все европейские дворы. «Ох и непроста Екатерина Алексеевна, вот уж настоящая хозяйка государыня!» – думал Егоров, глядя на веселье первых лиц империи.

– Довольна я тобой, Алексей Петрович, – вновь стала серьёзной самодержица. – И полком твоим довольна. Валериана Александровича генеральством только что наградили, тебя обойти – грех был бы. Вместе ведь с ним воевали. Николай Иванович. – Она обратила лицо к Салтыкову. – Сегодня же подготовь представление на генерал-майорский чин. Думаю, по заслугам он будет Егорову. И Владимира третьей степени ему тем же указом, что и Зубову. А с тебя, Алексей Петрович, представление на особо отличившихся офицеров жду. Помимо того, будет и особый приказ для всего полка, а пока же общий указ для войск, принимавших участие в Польской кампании.

Подскочивший вице-президент Военной коллегии подал ей свиток, и, выйдя на середину строя, Екатерина зачитала громким голосом: «Всем бывшим действительно на штурме Прагском штаб- и обер-офицерам, которые тут не получили орденов военного Святого Георгия и Святого Владимира, жалуем золотые знаки для ношения в петлице на ленте с чёрными и жёлтыми полосами. Нижним чинам жалуется серебряная медаль на красной ленте ордена Святого Александра Невского!»

Алексей, как и все егеря, уже было набрал в грудь воздух, чтобы прокричать благодарность, но государыня подняла руку, останавливая.

– Изъявляю лейб-гвардии егерскому полку своё особое благоволение и засим жалую каждому в нём полугодовой оклад сверх положенного. А коли командир подаст на кого из своих офицеров представление к награждению орденом, так Пражский крест от них не отнимать, пусть же все в полку получат единую награду!

– Рады стараться, вашимператорскоевеличество! – проревел восторженно строй.

– Матушке императрице – ура! – гаркнул Егоров.

– Ура! Ура! Ура-а-а! – вновь ревели шеренги.

– Николай Иванович, Алексей Петрович, – поманила к себе офицеров Екатерина. – Знаю, не по старшинству сие, но коли уж такое торжество, пусть егеря первыми в парадном строю сегодня пройдут. В их лице мы ведь все войска наши, что в Польше воевали, величаем.

– Слушаюсь, Ваше Императорское Величество. – Салтыков склонился в поклоне.

– Ну что, генерал, а проводи-ка ты меня до Московского полка, – попросила Алексея государыня. – Нет ли у тебя просьбы какой? Говори, я сегодня в настроении, хоть что для себя проси.

– Благодарю покорно, государыня. Всё вроде бы есть, – пожав плечами, проговорил Егоров. – Задумал вот только завод я построить небольшой в своём поместье для производства опытных винтовальных ружей. А с хорошими мастерами ну просто беда. Никого не велено переманивать с казённых заводов, за этим у нас строго следят.

– Новый частный оружейный завод, – произнесла задумчиво Екатерина. – В Европе, как я знаю, таких предостаточно. Они там с казёнными состязаются, а где-то и вовсе даже моду в оружейном деле задают. У нас Демидов, Баташов и Мосолов своими заводами владеют, хорошо казённые заказы исполняют. Почему бы не быть ещё и заводу генерала Егорова? Уж кто, как не командир егерей, должен знать, какое оружие в бою удобней? Присылай прожект свой, генерал, помогу, и Берг- с Коммерц-коллегией указание дам поспособствовать. Мастеров-то хороших и нам, конечно, не хватает, слышал сам, небось, что на Урале сейчас новые заводы закладываем, но тебе всё же поможем. А ты попробуй-ка из-за границы ещё оружейников к себе переманить, глядишь, и они что-то интересное в это дело привнесут?

– Спасибо, Ваше Величество! – воскликнул Егоров. – Обязательно попробую. С вашей помощью и благословением, верю, любое дело свершится.

– Подожди благодарить, сначала дело нужно сделать. Ну а коли о себе сам не просишь, тогда я скажу. Знаю, давно с семьёй не был, дети без отца растут. Нехорошо это. Дом тебе пожаловала, а он, видишь, пустует. Бери-ка ты, Алексей Петрович, полный год отпуска да езжай в поместье. По заводу там своему определишься, начнёшь стройку, дела все поправишь, а к следующему лету вместе с семьёй в Санкт-Петербург вернёшься и в дом её поселишь. Супругу твою, я помню, Катариной зовут? Вот в свет её выведешь. Я как раз в Царскосельском дворце летом буду большие приёмы устраивать, вот и познакомишь. Есть на кого полк свой оставить?

– Так точно, есть, Ваше Величество. На полковника Милорадовича. Мы с ним с первого моего офицерского чина, с прапорщика вместе. Все войны плечом к плечу прошли.

– Серб? Милорадович Андрей Степанович не роднёй ли ему приходится? – поинтересовалась Екатерина.

– Так точно, дальняя родня, – подтвердил Егоров. – Но он сам своим геройством чин выслужил.

– Верю, верю, – усмехнулась государыня. – Сербы – народ хороший, верный, много нашей державе пользы принесли. Так получается, что и он без семьи за тебя тут на полку останется? А ведь тоже всё по походам и баталиям.

– Не женат он, Ваше Величество, – с улыбкой сказал Алексей. – Никак не поддаётся Амуру, всё по сердцу не может себе невесту найти.

– Хм, вот как? – хмыкнула Екатерина. – Это дело исправимо, у меня во фрейлинах дочки из самых титулованных фамилий империи. Сосватаю я твоего серба, будь покоен.

– Эскадрон, смирно! – рявкнул при подходе свиты командир конных егерей.

– Ох и хорош! – оглядывая статную фигуру Воронцова, восхитилась императрица. – Хорош! Кто таков?

– Командир конного эскадрона лейб-гвардии егерского полка капитан Воронцов! – выкрикнул, представляясь, тот.

– Это не он ли караул прусский испугал? – Императрица обернулась к Егорову. – А что, такой запросто. Платоша, – подозвала она следовавшего за ней по пятам фаворита. – Может, тебе его в кавалергарды лучше перевести? Статный, из хорошей фамилии.

– Звал я его, матушка, только не хочет он из егерей уходить, – ответил Зубов. – У нас ведь особый навык в кавалергардах нужен, это сколько же ему переучиваться. Да и все вакансии пока заполнены.

– Ну ладно, коли так. Подождём. Спасибо тебе, Алексей Петрович, ступай к полку, дальше мы уж сами.

Свита пошла к шеренгам Московского мушкетёрского полка, а Зубов, приотстав, бросил пристальный, оценивающий взгляд на капитана Воронцова.

«Недобрый глаз, – мелькнуло в голове у Алексея. – Похоже, всё, на этом и заканчивается особое расположение к Андрею у Платоши. Приревновал. Ну да, фаворитом быть – ухо востро держать».

Егеря маршировали под ритм барабанного боя. Вновь, как под Брестом, Кобылками и Варшавой, реял вверху пробитый пулями стяг. Особые стрелки егеря, а теперь гвардейцы, проходили, чеканя шаг, мимо неё, мимо Самодержицы Всероссийской Екатерины Великой. И уже за ними шли все остальные полки старой гвардии.

Глава 11. Важные дела

– Авакумов, ко мне! – скомандовал Ягодкин, и из разделённого на плутонги ротного строя вышел крепкий, коренастый воин.

– Ваше благородие, стрелок Авакумов по вашему указанию прибыл! – Он вскинул ладонь к каске, не дойдя двух шагов до офицера.

– Поздравляю с производством в гвардейские егеря, – выкрикнул подпоручик и вложил в руку новоиспечённому егерю волчий хвост. – Молодец, Егор, хорошо в учебной роте служил. Направляешься для дальнейшей службы в оружейную команду пионером.

– Благодарю покорно, ваше благородие! – Тот козырнул. – Есть убывать в оружейную команду пионером.

А рядом выходили из плутонгов вызываемые офицерами бывшие стрелки.

– Егерь Ведунов! Определяешься в первый конно-егерский эскадрон капитана Воронцова!

– Егерь Лутовой! Определяешься в первый батальон четвёртую роту капитана Горского!

– Егерь Капишников! Определяешься во второй батальон первую роту капитана Бегова!

– Егерь Мешалкин! Определяешься во второй конно-егерский эскадрон поручика Гагарина!

– Егерь Чирков! Определяешься в первый конно-егерский эскадрон капитана Воронцова!..

– Ваше превосходительство, все! – доложился наконец Топорков. – Только двое моих в лазарете под Варшавой остались.

– Ничего, их позже, как только они сюда прибудут, поздравим, – сказал Егоров, выходя на середину перед строем. – Братцы! – крикнул он, вглядываясь в лица. – Сегодня все вы получили волчий хвост! Это не просто предмет амуниции, а знак нашей особой воинской доблести. Пройдя в боевом походе тысячи вёрст и участвуя в сражениях, все вы проявили доблесть и отвагу, не посрамив нашего высокого звания. Так несите же его и дальше с честью и гордостью в своих новых подразделениях! Поздравляю вас с производством в гвардейские, особые егеря Российской империи!

– Ура! Ура! Ура-а-а! – раскатисто проревела сотня глоток.

Командир полка тепло попрощался, и капитан Топорков приказал разойтись, а егеря всё стояли плотно сбитой массой. Они только что до этой минуты были единым целым, и разорвать эти внутренние связи было непросто.

– Ну что, братцы, пойдёмте в казарму за мешками? – проговорил Ведунов. – Нам ещё новым командирам представляться.

Солнце начало припекать, с крыш потекло, и на Семёновском плацу показались первые грязные проталины. Стряхнув с сапог, в штабную казарму с улицы зашёл старший оружейной команды.

– Их превосходительство у себя? – поинтересовался он у подскочившего к нему унтер-офицера.

– Так точно, ваше благородие, у себя были. Вас только недавно опять спрашивали. Помощник дежурного снова хотел вестового посылать.

– Подрывную мину с пионерами ладили, никак нельзя было оторваться, – ответил, поправляя ремень на шинели, подпоручик. – А ещё и шнура не хватило, опять его наращивать пришлось.

– Да, знаем мы, доложились уже, вашбродь. Так-то генерал не ругался, со старшим квартирмейстером и с интендантом бумаги какие-то всё пишет.

– Ну ладно тогда, глянь, как на мне? – попросил подпоручик. – Ровно ли всё?

– Ровно, ваше благородие. Прямо по стрелочке, не беспокойтесь.

Пройдя по коридору, приглашённый офицер постучал в дверь и, толкнув её, зашёл внутрь просторной комнаты.

– Ваше превосходительство, подпоручик Вьюгов по вашему приказанию прибыл! – доложился он, прищёлкнув каблуками.

– Снарядил мину, Семён? – отложив перо, поинтересовался Егоров. – Или за себя кого оставил?

– Снарядил, господин генерал. Такие дела я самолично контролирую, не дай Бог чего не так, потом греха не оберёшься.

– Ну смотри, так-то у тебя старшие унтеры – люди опытные, – заметил генерал. – Ильин с Уфимцевым ещё в турецкую сами такие мины снаряжали. Ладно-ладно, смотри сам. Присаживайся рядом с Александром Павловичем. – Он показал на свободный стул. – Дело к тебе есть.

Рогозин чуть сдвинулся в сторону, и Вьюгов занял указанное ему место.

– По штуцерам для стрелковой школы у нас что? Все проверили, отладили? – поинтересовался командир полка.

– Так точно, ваше превосходительство. – Подпоручик мотнул головой. – Все девятнадцать исправны. Трём мелкая подгонка и отладка потребовалась, у одного прицельного шитика не было, слетел, видать, до передачи нам. Сейчас всё в порядке. Вопрос позволите?

– Говори.

– Нам ещё ждать партию штуцеров или это всё? Подпоручик Колокольцев говорит, что у него из стрелковой школы сорок четыре человека выпускается скоро.

– Сорок пять, – вздохнув, ответил командир полка. – Ещё один с госпиталем должен будет вернуться. Пятерых потеряли в боях, а было ровно пятьдесят. Да, незадача, более чем половине выпускников штуцера мы не можем дать. В прошлом выпуске три десятка выделили, сейчас девятнадцать. Эдак и вовсе на пятерых один скоро будут только давать.

– Нет свободных, Алексей Петрович, узнавал я в главном войсковом интендантстве, – промолвил сидевший за столом Рогозин. – И эти-то с мясом для нас отрывали. Часть штуцеров на Кавказскую линию по высочайшему повелению только вот недавно отправили, а часть для раздачи по полкам держат. Запросов-то от них много, в полковых командах застрельщиков лишь треть от положенного. Выработка нарезных стволов у нас совсем малая, из-за границы, говорят, почти ничего не удалось закупить в прошлом году, там к большой войне с французом готовятся и придерживают. Только и остаётся нам уповать на новые уральские заводы, но это когда же они в полную силу заработают?

– Да уж, кошкины слёзки – девятнадцать штук, – фыркнул Гусев. – В прошлый раз откомандированные к нам гвардейцы выпускались, вот и дали побольше штуцеров. А сейчас что? Самая обычная армейская пехота пошла. Такая и с петровскими фузеями, по мнению большого начальства, повоюет. Штык же нацепить на ствол можно.

– Тише, – оборвал его генерал. – Ну не при Семёне же. Ладно, подпоручик, делаем тогда так: выдавай все эти девятнадцать штуцеров самым лучшим стрелкам выпуска, Колокольцев тебе список представит. Пусть оставшийся месяц учёбы привыкнут к ним и пристреляют, а уж всем остальным выдавай новые, но самые обычные егерские фузеи. Запас ведь у нас есть?

– Так точно, ваше превосходительство, семь десятков переданы на ответственное хранение, – ответил Вьюгов.

– С этим не затягивайте, подпоручик, потому как для тебя одно особое дело будет, – произнёс командир полка. – Ты ведь у нас из Тулы сам родом, из потомственных оружейников? Отец в инспекторах по приёмке оружия на казённом заводе?

– Так точно, ваше превосходительство, – вскинулся Вьюгов. – Главным инспектором служит.

– Тут такое дело, Семён, – продолжил далее излагать генерал. – Я как-то вскользь делился с тобой планами построить частный оружейный завод для выпуска опытных винтовальных ружей. Государыня проект сей одобрила и пообещала помощь, если мы сможем часть выпускаемого на нём оружия поставлять казне. Хочу тебя на побывку в Тулу отпустить, ненадолго, месяца на полтора. Чтобы ты присмотрелся, посоветовался там с отцом, кого можно было бы из мастеров и из умелых рабочих к себе на этот опытный завод пригласить. Может, и станки, инструмент там для нас найдутся на продажу? Высочайше заверенная бумага, дабы нам не препятствовали в этом, будет. Главное, Семён, для нас сейчас – это знать, к кому можно обратиться, то есть по своей сути эта твоя поездка есть разведка. Справишься?

– Постараюсь, ваше превосходительство, – как видно прокручивая в голове всё сказанное, отозвался Вьюгов. – Только вот на кого мне полковое хозяйство оставить? Скоро выпуск стрелковой школы, а там и новая партия из полков придёт. Да и так текущих дел много. Депо под полковую артиллерию достраивается, пионерскую лабораторию расширяем, обещают шнур с началом навигации на Балтике подвезти, а с Нарвской крепости пять сотен старых гренад.

– Ничего не поделаешь, придётся пока на Афанасьева оставлять. – Егоров развёл руками. – Не переживай, Семён, сержант у тебя – оружейник опытный, люди в команде его уважают, думаю, в твоё отсутствие справится, да и ты ненадолго всё-таки убываешь. В начале мая я и сам через Тулу проеду, вот там мы и встретимся, после того ты уже в Санкт-Петербург вернёшься.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, когда выезжать? – Подпоручик вскочил со своего стула и вытянулся перед генералом.

– Давай-ка через три дня, – прикинув, ответил Алексей. – Как раз всё срочное и важное успеешь доделать, ну а что не успеешь, то, значит, передашь Афанасьеву.

– Разрешите идти?! – рявкнул тот.

– Идите, подпоручик. Так, ладно, что у нас ещё для канцелярии? – обратился он к Гусеву и Рогозину.

– Рапорт с обоснованием об увеличении штатов полка на одну обер-офицерскую должность и на десять нижних чинов, – ответил главный квартирмейстер. – А также о расширении полкового госпиталя на две нестроевые должности старших лекарей.

– От меня ещё рапорт с просьбой оставить переданных нам в Нарве для марша лошадей. – Старший интендант пододвинул бумагу. – Свои-то все с эскадронами возвращались. А что, нам лошади лишними не будут, – перехватил он насмешливый взгляд Алексея. – Это есть самая главная тягловая сила любой армии. Пусть эти из Нарвы и не для строя, но своё дело они хорошо делают.

– Ладно-ладно, – макая перо в чернильницу, – проворчал Егоров. – Мне-то подписать недолго, Александр Павлович, лишь бы там согласились. – Он кивнул наверх. – А то, как бы мы с тобой ни прятали избыток, а ведь по нашим запросам на фураж видно, что уже выскочили давно мы за все нормы. Ладно, рискнём. – И размашисто расписался на листе. – Ну что, Сергей Владимирович, как будешь бумаги на регистрацию отдавать, поспрашивай там, у штабных, ничего о наградах не слышно? – попросил он Гусева, подавая стопку заверенных документов. – Так-то государыня на смотре сама зачитала указ о памятных крестах и медалях за Прагу. Говорят, всё по коробкам давно разложено.

– Понял, спрошу. Может, и получу сразу всё. Заодно и о поданном вами представлении на чины и ордена полковым офицерам посекретничаем. Люди там весьма сведущие, первыми обо всём всегда узнают.

– Посекретничай, – усмехнувшись, проговорил командир полка. – Ну а я на Аптекарский остров отъеду, пока туда короткая, зимняя дорога есть. А то постоит ещё тепло немного, лёд на Неве подтает, и не больно до него доберёшься.

Дорога была недолгой. Верхом, в сопровождении трёх конных егерей, Алексей проехал правее дворцового комплекса и спустился на лёд Невы. До наведения плашкоутных мостов было ещё не менее пары месяцев, и сообщение с петербургской и выборгской сторонами столицы осуществлялось по замёрзшим рекам. Слева остался шпиль Петропавловской крепости, и, заехав на Петербургский остров, егеря пересекли неширокую Карповку, оказавшись на Аптекарском острове. Проехав чуть правее, вдоль набережной, Алексей спешился перед оградой Императорского медицинского огорода.

– Постойте пока тут, братцы, подышите воздухом, я недолго. – Егоров кивнул сопровождающим и пошёл по дорожке в сторону большого деревянного дома. Двое встречных мужиков поставили носилки и, сняв шапки, низко поклонились.

– Андрей Тимофеевич здесь ли? – спросил у них Алексей. – Болотов, невысокий такой, сухонький из учёных господ?

– Не знаем, барин, не ведаем, – испуганно затянули оба. – У нас ведь Антип Федотович в старших, вот он-то всех здешних господ знает. А мы тут сами совсем недавно, с Казанской нас на откупные работы приставили. Перегной велено в зимние сады носить. Вы бы Антипа Федотовича лучше спросили, барин.

– Ладно, несите, мужики. – Егоров махнул рукой. – Сам найду. – И пошёл дальше.

С левой и правой стороны от центральной дорожки стояли сколоченные из широких деревянных рам высокие длинные оранжереи и более низкие теплицы. За стеклом у них виднелась зелень, а над многими вился дымок. Зимний сад круглосуточно отапливался печами и имел систему теплопроводных труб. Не шутки, на этот момент в нём было более тысячи вечнозелёных экзотических растений. Зайдя в большой дом, Алексей проследовал знакомым уже ему коридором в самый дальний конец и толкнул дверь. В нос ударил кислый запах, и пахнуло прелостью. Возле длинного, заставленного всевозможными горшками, кастрюлями и посудинами стола стоял знакомый Егорову худенький пожилой мужчина в стареньком грязном кафтане, который, бубня что-то под нос, толок ступой в исходящем паром железном баке.

– Андрей Тимофеевич, вы всё в трудах! – проговорил насмешливо Егоров. – Вот как к вам ни зайдёшь, всё чего-то варите, толчёте, аж дышать невозможно!

– Батюшки святы, Алексей Петрович! – воскликнул тот, оторвавшись от своего дела. Положив ступу и вытерев грязные руки о фартук, он, близоруко щурясь, внимательно оглядел фигуру вошедшего. – Подбитый мехом плащ, широкополая шляпа вместо привычной каски, причём с золотым галуном и страусиными перьями. Поясной шарф из золотой и чёрной шёлковой нити. О господи! Алексей Петрович! – всплеснул он руками. – Неужто я вижу перед собой генерала Егорова?!

– Полноте, Андрей Тимофеевич, ну что вы так волнуетесь? – Алексей рассмеялся. – Ну генерал и генерал, подумаешь! Тут в столице их никак не меньше, чем полковников и бригадиров.

– Ну не скажи́те. – Болотов покачал головой. – Вот и вошли вы в разряд воинской элиты России. А я ведь пророчил вам два года назад, вспомните. Знаю, в недавнем походе были. Поляков усмиряли? Наслышан, наслышан, как же. Сам ведь перед этим в Пруссии пребывал, и уже тогда у них о волнениях в польских землях говорили. Пруссаки-то воспользоваться сим мятежом хотели, но вот не смогли Варшаву взять, а ведь губы-то они на всю Польшу уже раскатали, дескать, без русских сами с мятежниками справятся. И что? Бежали, как им только хвост прищемили! А уж гонору, гонору-то было! Молодец Суворов, без всяких церемоний действовал. Veni, vidi, vici! Пришёл, увидел, победил! Прямо как Цезарь! Зато и слава ему высокая, и фельдмаршальский жезл по праву. А я ведь, признаться, заходил, спрашивал на Семёновской площади про вас. Так там караул меня чуть было под стражу не взял за любопытство. Потом уж капрал сжалился, сказал, что егеря, дескать, в дальнем походе.

– Да, мы вот только пару месяцев как вернулись. Я уж хотел вас проведать, да всё срочные дела и заботы. Как у вас, Андрей Тимофеевич, с вашими естественными изысканиями? Вы, как я погляжу, всё что-то колдуете? В прошлый раз заходил, запах хоть топор вешай стоял, да и сейчас, признаться, не лучше.

– Так это наша с вами свёкла, господин генерал, так пахнет, когда вываривается, – ухмыльнувшись, ответил тот. – Только теперь хоть какой-то толк от всей этой канители стал виден. Наконец-то что-то стало получаться. Я ведь последовал вашему совету и принял приглашение читать лекции в Кёнигсбергском королевском университете. Заодно и у Карла Ашара в его поместье побывал. Посмотрел на те сорта свёклы, что он там вывел, да и сторговался по семенам. Почти вдвое дешевле от изначальной цены мне их отдал. Кто же устоит, когда ему золото в руки дают? Уступил пруссак. – И махнув рукой, радостно засмеялся.

– Неужели и сахар вам удалось выделить? – поинтересовался Алексей.

– Удалось, – подтвердил Болотов. – Правда, муторное это дело, да и условий особых у меня нет, приходится здесь, в этой небольшой комнате, копошиться. Да вы и сами, Алексей Петрович, всё видите. – Он кивнул на печку и заставленный посудой стол. – И главное – способ, или, как говорили греки, техно логус, а ближе к нашему языку – технологии, то есть как всё лучше и правильней делать, вот этого как раз у меня и нет. Не всё ведь одной только лишь вываркой корнеплодов тут решается. Нужно ещё думать, как из вываренной массы свёклы сладкий сок выделять, как потом сгущать его, а после того как до сухого состояния доводить. Вот с этим у меня, признаться, всё пока плохо. Так что забирайте свои семена, ваше превосходительство, и попробуйте решить эту задачу в своём поместье сами. Вы человек пытливый, с механиками на короткой ноге, всё у вас получится. Кстати, семена у меня уже и тут, в Ботаническом саду, первый отбор прошли, самые лучшие корнеплоды зацвели, семенные коробки образовали, вот от них-то для вас я и дам на посадку.

Болотов подошёл к шкафчику, и, порывшись в нём, достал небольшой холщовый мешочек.

– Берите, Алексей Петрович, надеюсь, расскажете, как у вас с этой свёклой дальше дело пойдёт, а то, может, и статью напишете для Императорского вольного экономического общества в «Ведомостях»?

– Да что вы, Андрей Тимофеевич! – Егоров рассмеялся. – Какой уж из меня писатель?! Я больше по военной части. А вот за семена большое спасибо, непременно буду вас извещать, что получилось. Государыня год отпуска мне дала, так что надеюсь заняться делами в поместье.

– Сад ещё там не разбили? – поинтересовался Болотов. – Очень, знаете ли, доходным делом может стать. Пока свежими фруктами у нас в основном только лишь пару месяцев в году торгуют, а всё остальное время сушёными или в виде той же пастилы. Из сладостей имеем только те, что на меду. А вот если вам сахар удастся в наших землях производить, тут такие возможности откроются! – И он зацокал языком. – Хотя и сам он по себе, конечно, сладость, а уж сколько стоит! Оно и понятно, из-за морей приходится его завозить.

– По саду понял, Андрей Тимофеевич, спасибо за совет, попробую разбить. Сорта вот только нужно хорошие найти. У нас в Козельском уезде с этим не очень, попробую в Калуге поспрашивать. Знаю, вы любитель путешествовать, будет такая возможность, заезжайте в гости, покажу вам своё хозяйство.

– А что, очень даже может быть. – Учёный покачал головой. – Так-то моё Дворяниново от Калуги верстах в ста, не больше.

– Ну вот, а до уездного Козельска всего шесть десятков, – проговорил, улыбаясь, Егоров. – Приезжайте, погостите. Заодно поглядите, как новые сорта пшеницы, переданные вами, растут. Как подсолнечник, кукуруза, а уж теперь и свёкла прижились на новом месте. Неужели вам неинтересно? Об этом можно будет и статью для Вольного экономического общества написать, – продолжал соблазнять Болотова Алексей.

– Приеду, непременно приеду, и причём этим же летом. – Тот решительно махнул рукой. – Ах вы и искуситель, Алексей Петрович!

Глава 12. Высочайший приём

– Салтыков своего заместителя послал. – Гусев кивнул на подъезжавшую карету. – Хотел было Берхмана, да потом передумал, всё-таки гвардейский полк награждать, а ну как государыне доложат, вот и поосторожничал.

– Да и ладно, мне вот Мусин-Пушкин гораздо ближе, чем сам Николай Иванович, – отмахнулся Алексей. – Какая тут статусность, когда сама императрица уже указ зачитала? Ладно, братцы, пошёл я начальство встречать. Ваше высокопревосходительство, лейб-гвардии егерский полк для награждения построен! – громогласно доложился он вышедшему из кареты толстячку. – В строю все, кроме обозной команды и полкового госпиталя с ранеными!

– Ну это да, по распутице они теперь не скоро в столицу прибудут, – вздохнув, произнёс вице-президент Военной коллегии. – Да и ничего, Алексей Петрович, потом уже их в упрощённом порядке наградят. Так, ну что вы, готовы? Может, тогда сразу и начнём? А то сегодня большой обед Александр Андреевич Безбородко в своём Полюстрово устраивает. Говорят, сама государыня пожелала на нём присутствовать. Нехорошо было бы опаздывать.

– Так мы и сами только рады «побыстрей», – с улыбкой произнёс Егоров. – Ваше высокопревосходительство, может быть, тоже упрощённым порядком, без парада?

– Нет, без парада никак нельзя, – подумав, проговорил Мусин-Пушкин. – Как же это – императорские награды и без парада раздавать? Другое дело, если бы побыстрей твоим егерям пройти.

– Понял, побыстрее. Пожалуйте на середину строя, Валентин Платонович.

– По-олк, равняйсь, смирно! – гаркнул стоявший на правом фланге Живан и зашагал к генералам. – Ваше высокопревосходительство, лейб-гвардии императорский полк для награждения построен! Докладывает заместитель командира полка полковник Милорадович.

– Здравствуйте, егеря! – подобравшись, выкрикнул так громко, как только смог, генерал-аншеф.

– Здравжелаем, вашвысокопревосходительство! – рявкнуло полторы тысячи глоток.

– Молодцы, – хмыкнул тот. – Дружно здороваются. Егеря! – сделав пару шагов, прокричал он. – Матушка императрица Екатерина Алексеевна воздаёт свою особливую монаршею милость и благопризнание нашим войскам, что проявили особую воинскую доблесть в недавнем походе к Варшаве. Именным указом от первого января сего года государыня пожелала наградить всех принимавших участие особой наградой, офицеров новоучреждённым золотым крестом, а нижние чины серебряной медалью с выбитой на них надписью «За взятие Праги». Ваш полк награждается ими весь, в полном своём составе. Егеря, поздравляю вас всех со столь высокой наградой!

– Рады стараться, вашвысокопревосходительство! – громогласно отозвался строй.

– Ну вот, теперь можно и награждаться, – выдохнул генерал-аншеф. – Алексей Петрович, я уж давайте тебе, твоим заместителям и командирам батальонов вручу, а вы уж дальше сами всем офицерам и егерям? Глядишь, и управимся тогда до обеда.

– Как скажете, Валентин Платонович. Ваше превосходительство, генерал-майор Егоров, представляюсь по случаю награждения! – И подшагнув, вскинул руку к головному убору.

– За труды и воинскую доблесть, Алексей Петрович, – громко приговаривая, Мусин-Пушкин вложил в его ладонь золотой на георгиевской ленте крест.

– Благодарю покорно, ваше высокопревосходительство! – гаркнул Егоров и встал на своё место. – Полковник Милорадович, – скомандовал он громким голосом. – К генерал-аншефу для награждения!

Не прошло и пяти минут, как пожалованные крестами командир полка и все старшие офицеры начали вызвать к себе обер-офицерский состав. Затем каждый из ротных и эскадронных командиров прошёл вдоль шеренг своих подразделений, вкладывая медали в ладони егерей. На площади слышалось многократное: «Поздравляю, братец!» И тут же в ответ привычный возглас: «Благодарю покорно, вашбродь!»

– Ох какие молодцы, смотри как у вас лихо! – заметил, покачав головой, вице-президент Военной коллегии, как только поступил доклад, что награждение закончилось. – Уже всем медали выдали, а ведь ещё и пушка с Петропавловской крепости даже не выстрелила! Вот что значит порядок в полку! Ну что, Алексей Петрович, хвалю твоих егерей, командуй сам дальше парадом.

– Как скажете, ваше высокопревосходительство, – проговорил, улыбнувшись, Егоров, глядя на довольное лицо Мусина-Пушкина.

Били по плацу, разбрызгивая лужи, сапоги, гремели барабаны, рота за ротой проходила мимо двух генералов, а вот уже двинулись и конные подразделения.

– Хорошо идут. – Валентин Платонович кивнул на эскадрон Воронцова – Ничем не хуже кавалергардов смотрятся. И командир у них эдакий статный, не зря на него государыня внимание обратила, – заметил он, покосившись на Алексея.

– Это да-а, – проговорил тот. – Дай Бог ей здоровья и долгих лет.

– И не говори, и не говори. – Валентин Платонович покачал головой. – О том только все и молимся. Тридцать три года ведь Божьей милостью нами матушка правит. Зато и спокойствие, и благочинность в нашем государстве, не то что в этих, в якобинских Европах. По тому представлению, Алексей Петрович, что ты подавал на награждение орденами своих офицеров, Николай Иванович к нему ещё свою приписку сделал и уже потом всё государыне передал. Как только повеление от неё будет, вас ко двору всех пригласят и уже там само награждение произведут. Обычно сие в четверг бывает на утреннем приёме командующего столичным гарнизоном, как раз после его доклада. Думаю, до мая ещё позовут, так что ты уж в поместье-то не спеши отъезжать.

В первых числах апреля состоялся выпуск стрелковой школы «Выстрел». Три дня перед этим шли испытания, где курсанты перед комиссией из Военной коллегии и представителей полков продемонстрировали хорошие стрелковые навыки. Сорок четыре выпускника убыли к месту постоянной службы, а им на смену прибыла новая партия.

В городе снег уже полностью сошёл, просохли площади и дороги, а вот за Обводным каналом была сплошная грязь. И вот по этой самой грязи день за днём обучались ратному делу на полковом полигоне дозорная и стрелковые роты, оттачивали свои навыки конные эскадроны, полковые пионеры и артиллеристы. На конец мая было заявлено начало больших манёвров в Царском Селе, и хотелось показать себя с лучшей стороны.

– Ваше превосходительство, ветераны построены! – доложился дежурный по полку. – Все двадцать восемь человек.

– Спасибо, поручик, иду, – проговорил, оторвавшись от бумаг, Егоров. – Сергей Владимирович, ты посмотри пока сам сводную ведомость. Опять у меня эта фуражная сумма не сходится. Или Александр Павлович ошибся, или Воронцов снова схитрил и десяток лишних коней у себя держит.

– Понял, погляжу. – Гусев вздохнул и отложил в сторону стопку своих листов. – Наши повозки, кстати, уже готовы. Савва Ильин сегодня доложился, не успел я тебе раньше сказать. Все три, говорит, со всей основательностью перебрали и отремонтировали. Уверяет, что на них теперь хоть к Николаеву, а хоть и к турецкому султану можно доехать. Любую дорогу, если лошадьми с умом править, они теперь выдержат.

– Хорошо, три повозки, как раз должно их хватить. А то мне Болотов три мешка новых сортов пшеницы дал плюс ещё семян льна, гречки и картофеля в кулях. А ещё инструмент для точной обработки я обещал мастерам привезти, вот уж где тяжесть. Не зря у нас всё, что с большим весом, или летом по воде, или на санях зимой тянут. Построишь тут, пожалуй, завод. – И, махнув рукой, вышел из штабной комнаты.

– Смирно! – рявкнул, завидев подходившего генерала, Дубков.

– Вольно, Иван Макарович, вольно, егеря, – оглядывая строй, произнёс Алексей. На него смотрели двадцать восемь его ветеранов, тех людей, с кем он прошёл через огонь турецких войн, с кем штурмовал крепостные стены Очакова, Измаила и Силистрии, с кем высаживался с десантом в Дунайских плавнях и шагал в колоннах под Кагулом, Рымником и Фокшанами. И вот теперь пришла пора с ними расставаться. – Братцы, указом матушки императрицы установлен предельный срок службы для нижних чинов в двадцать пять лет, после чего велено отпускать из армии для проживания в том месте, каковое они сами изберут.

Алексей замолчал, молча стоял перед ним и строй.

– Ваше превосходительство, старший сержант Лужин, разрешите вопрос? – донеслось из него.

– Конечно, Фёдор Евграфович, говори, – произнёс с улыбкой Алексей. – Я и подумать даже не мог, что ты здесь молча простоишь.

– Это да, язык мой – враг мой, – глубокомысленно под смешки товарищей изрёк тот. – Алексей Петрович, не могу за всех я тут говорить, поэтому только за себя слово молвлю. Уходил в рекруты молодым чернявым парнем, двадцать пять лет с той поры пролетело, а вот уже и снег на моих волосах. За эти годы сроднился я с нашей отдельной ротой, батальоном, а потом и с полком, где ведь только не был в егерях, чего только не пережил. Сейчас вот и сын опять же при нём, и жена в полковом интендантстве подвизалась, какую-никакую, а деньгу получает. Да я даже сейчас не об этом, не про деньги. Просто служба для меня – это всё, эта вся моя жизнь, и другую я уже никак не представляю. Куда мне идти, в деревню, где у меня ни кола ни двора? Где и отчего дома уже давно нет? А если он даже и остался, так что, брата, сестру с их детьми в нём теснить? Нахлебником у них быть? Не хочу я такого. В других полках-то уже с прошлого года отставку старослужащим объявляли, ну а мы в это время как раз в походе были. Встречал я многих тех ребяток, кто-то, конечно, хорошо пристроился, в дядьки и в сторожа, в услужении к господам попали, да те же вон двери парадные в их дворцах открывать. А кто-то до сих пор мыкается, всё места себе никак найти не может. Только что за опытностью он в унтерах в полку был, с медалями амператорскими ходил, при уважении и почёте, а тут сирый и убогий. Отсюда и вопрос: можно ли в полку, кто захочет из старослужащих, и дальше оставаться? Али срок службы вышел и метлой нас из него? Чай уж сможем быть полезны, научим молодых, чего сами за годы долгой службы постигли. Я не за всех, конечно, сейчас говорю, но вот таких, которые ещё бы послужили, знаю уж точно, половина здесь будет.

– И я бы тоже при полку остался, и я! – раздались возгласы в строю. – Макарович уже вон четыре десятка служит и до сих пор за своей ротой бегает! А можно и в нестроевых дослуживать, небось, и грамоте научились, и навыков всяких много, завсегда тут полезными можем быть.

– Никого неволить не собираюсь, – когда утих шум, проговорил Егоров. – Каждый из вас, егеря, для меня дорог. Поэтому давайте так, коли возникли у вас такие вопросы, то обсудите их вместе и составьте бумагу, в которой будет прописано, кто желал бы получить полную отставку с выходом из армии, а кто бы хотел продолжать служить дальше. Сам же я рад только буду, если вы в полку останетесь. Потом уж, по мере дальнейшей службы, действительно, будем думать, куда и кого из вас определить. Знаю, что в больших поместьях с хорошими лесами могут быть нужны свои, статские егеря. А кто лучше вас с таким делом справится? Где-то и правда дядька-воспитатель для дворянского сына необходим, а где-то смотритель за хозяйством. Особо грамотных в волостные и уездные писаря можно пристроить или в учётчики на тех же мануфактурах. В общем, будем думать. А так и в полку нестроевых должностей у нас много. Так что думайте, братцы, думайте.

В середине апреля генерал-майор Егоров был вызван к командующему столичным гарнизоном.

– Алексей Петрович, вчера от обер-камергера высочайшего двора пришло извещение по тебе и по твоим офицерам, – пояснил причину вызова Берхман. – На малом приёме государыня желает вас наградить. Вот список всех тех, кому велено на нём быть. – И он подал плотный лист бумаги с красным оттиском печати.

– Егоров Алексей Петрович, Милорадович Живан Николаевич, Рогозин Александр Павлович, – пробегал глазами по строчкам Алексей. «Хорошо, Рогозин тут попал на награждение, боялся, что вычеркнут, но и его подвиг в представлении был прописан ярко, про то, как отбивал он госпитальные повозки с ранеными и как сам чуть было жив остался, при этом серьёзную рану получил», – мелькнула в голове мысль. – Всё же включили в награждение Александра Павловича. Замечательно! Так, дальше смотрим, а это уже обер-офицеры: Вестфален Антон, Гагарин Андрей, Аш Иван и Горский Антон. Всего семь фамилий, выходит, прошли. Неплохо, только двух, получается, вычеркнули.

– Так, день для вас уже определён, это ближайший четверг, как раз когда я доклад государыне по гарнизонным войскам делаю, – продолжал излагать генерал-поручик. – В девять утра в кабинет к государыне заходит обер-полицмейстер со словесным донесением о благосостоянии столицы. За ним следом по очереди статс-секретари со своими докладами, а потом генерал-прокурор. Ну и в самом конце уже меня приглашают. Четверг, как я сказал, – это и есть мой день. Вот после того минут через двадцать, бывает что и чуть позже, в малый Аудиенц-зал выходит сама императрица. Я вас там поставлю как надо, и вы стои́те, молчите. Пожелает её императорское величество, так сразу вам внимание уделит, нет, значит, стойте, ждите сколько нужно.

Ранним утром в указанный день семь егерей стояли уже на площади перед Зимним дворцом. Произошла смена караула, подъезжали и отъезжали кареты с важными вельможами и дамами в пышных одеяниях. Вот в чёрной, крытой кожей повозке подкатил и сам командующий столичным гарнизоном. Опираясь на трость, он вылез из экипажа и поманил к себе Егорова.

– Алексей Петрович, все чисты́ и опрятны? Каждого своего проверил? – Он кивнул на небольшой строй. – Екатерина Алексеевна, помимо того что она самодержица, ещё ведь и женщина, весьма внимательна ко всяким мелочам.

– Двое суток готовились, ваше превосходительство, – ответил командир егерей. – Сегодня затемно встали, чтобы ещё раз всё осмотреть.

– Тогда пойдёмте, – позвал Берхман. – Меня пригласят, доклад мой обычно короткий, а уж потом можно будет и самого приёма ждать. Со мной семь приглашённых офицеров из лейб-гвардии егерского полка, ротмистр, вот список. – Он протянул свиток преградившему вход старшему дворцового караула.

Кавалергард пробежал поданный список глазами, посмотрел на егерей и отступил в сторону.

Здесь не в «той» и не в «этой» жизни Алексею ещё не приходилось бывать. Золото, картины, великолепная внутренняя отделка – всё это бросалось в глаза, когда он следовал за генерал-поручиком. Пройдя по широкой лестнице, застеленной малинового цвета ковром, и далее по освещённым множеством свечей переходам, подошли к Аудиенц-залу. Примыкал он к Белой столовой и имел окна на две стороны. Сильно вытянутые, сверкающие позолотой пилястры с резными канителями, размещённые по стенам и в углах зала, создавали здесь своеобразный каркас. Находящиеся между ними по всему периметру стен истинные и ложные окна и двери в золочёных наличниках зрительно разрушали всю материальную массу стен. Возникало стойкое ощущение, что это не статичный дворцовый зал, а лёгкий, открытый на все стороны павильон.

Здесь уже стояли порядка двух десятков мужчин в военных мундирах и статской одежде, обвевали себя пышными веерами и несколько нарядных дам.

– Вот тут возле мраморного камина вставайте. – Берхман показал егерям место. – Алексей Петрович, а ты давай-ка возле меня. На тебя первого своё внимание государыня обратит.

Трижды открывалась сводчатая, отделанная золотом дверь, из неё выходили сановники, и вот преклонных лет седовласый вельможа с жезлом в руках возвестил громким голосом должность и фамилию Петра Фёдоровича. Тот шумно выдохнул, перехватил правой рукой малинового цвета папку и поспешил проследовать в открытый проём.

– Ну что, скоро теперь? – прошептал стоявший слева Милорадович. – Говорили же, после генерал-поручика всё будет.

– Полчаса точно ещё ждать, – покачав головой, прошептал в ответ Алексей. – Любуйся пока, Живан. Когда это ещё в Зимнем дворце удастся побывать? Посмотри, как тут всё искусно отделано.

Действительно, все стены в Аудиенц-зале были в резных каменных фигурах: стилизованных раковинах, растительных побегах и гирляндах, в девичьих головах с локонами, в корзинах с цветами и в диковинных плодах. На разорванных фронтонах, над всеми четырьмя дверями, непринуждённо сидели путти, в руках некоторых из них виднелись орудия садовода, резчика по дереву, навигационные и музыкальные инструменты, символизирующие ремёсла, науку и искусства.

Вот сводчатая дверь приоткрылась, и через неё прошёл к офицерам-егерям Берхман.

– Ух, ну всё, – произнёс он негромко. – Сегодняшний доклад легко прошёл, только лишь пару вопросов государыня задавала, да и то самых простых. В настроении она пребывает, повезло. Ждите, господа, теперь уж совсем скоро выйдет.

Действительно, прошло минут пятнадцать, и вышедший в зал преклонных лет обер-камергер торжественно провозгласил:

– Всепресветлейшая Державнейшая Великая Государыня императрица Екатерина Алексеевна, Самодержица Всероссийская!

И только он закончил перечисление титулов, как зашла она – Екатерина Великая! В светло-кремовом широком парчовом платье, с голубой андреевской лентой через правое плечо и тремя звёздами: андреевской, владимирской и георгиевской. На голове у вошедшей сверкали в отблесках сотен горящих свечей бриллианты небольшой короны, более похожей на диадему.

– Тайный советник Валуев Пётр Степанович! – произнёс заведовавший церемонией, и высокий вельможа сделал шаг вперёд.

– Пётр Степанович, милейший, – с улыбкой обратилась Екатерина. – Хотела бы тебя поблагодарить за твою неуёмную энергию в деле сохранности памятников старины. С большим интересам прочитала твои труды по историческому описанию древнего российского музея и летописям старины. Твой проект устройства Московского Кремля и приведения его в порядок за ветхостью посмотрела. Позже обсудим. В воздаянья же за труды и заботы хочу тебя наградить орденом Святой Анны.

Подошедший сбоку камергер подал сверкавший позолотой поднос, с которого императрица взяла красную с золотыми полосами ленту и крест со звездой.

– Матушка, матушка, благодарю покорно, матушка, всем сердцем за тебя молю, матушка, – причитал, низко кланяясь, вельможа.

– Ну-ну, Пётр Степанович, всё хорошо, носи на славу. – Она потрепала его по плечу.

– Генерал-поручик Кнорринг Богдан Фёдорович, – далее называл награждаемых обер-камергер.

Генерал сделал два шага и прищёлкнул каблуками сапог по паркету.

– Во уважение за усердную службу и отличное мужество, оказанное противу мятежников польских при Вильне, где он разбил многочисленныя войска, овладел их укреплениями, а потом принудил к сдаче и самый город Вильну! – зачитывал рескрипт распорядитель церемонии.

– Орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия второго класса твой по праву, Богдан Фёдорович. – Императрица подала большой шейный золотой крест на ленте и звезду.

– Благодарю покорно, государыня! – Генерал сделал поклон.

– Генерал-майор Егоров Алексей Петрович! – продолжал далее вызывать награждаемых обер-камергер.

Два строевых шага навстречу подходившей императрице – и Алексей чуть было не рявкнул по привычке здравницу. Руки по швам – и он замер по стойке смирно.

– Что, Алексей Петрович, не дают тебе, как ты привык, рапортовать? – произнесла, улыбаясь, Екатерина. – Небось, Пётр Фёдорович всё темечко проклевал, чтобы ты дворцовый покой не нарушал? – Она перевела взгляд на застывшего у стены Берхмана.

– Так Бог даст, отрапортую ещё, Ваше Императорское Величество, – проговорил, сияя, Алексей. – С превеликим удовольствием и вместе со всеми своими егерями.

– И я с удовольствием полюбуюсь ими, Алексей Петрович. За труды ратные, за воинскую доблесть и служение Отечеству жалую тебе, генерал Егоров, орден Святого равноапостольного князя Владимира третьего класса. – И вложила в ладонь красный шейный крест на шёлковой ленте. – Знаю, в имение ты едешь скоро. Нартов Андрей Андреевич общий проект оружейного завода твой показывал, говорил, что задумки у тебя интересные есть. Ну так для начала стройки дарую тебе тридцать тысяч. Дело весьма хлопотное, совсем поиздержишься – обращайся, помогу.

Горло сдавило, и как-то непривычно тихо, а оттого, может, особенно проникновенно, Алексей прошептал:

– Спасибо, матушка, благодарю покорно, счастлив служить тебе.

– И я рада таким защитникам. – Та улыбнулась и положила руку на плечо. – Через год жду с супругой на приёме, хочу увидеть, кто мой перстень носит, и познакомиться.

– Полковник Милорадович Живан Николаевич! – объявили нового награждаемого.

– Храбрость и верность – вот отличительные черты сербов на службе российскому престолу, – произнесла, глядя на вышедшего, императрица. – В боях с врагами покрыл себя славой, умён, честен и распорядителен. С таким заместителем не страшно и полк оставлять, а, Алексей Петрович? – Она перевела взгляд на Егорова.

– Так точно, Ваше Императорское Величество! – рявкнул тот. – Не ведаю лучшего воина и друга, чем полковник Милорадович!

– Вот как голос прорезался, когда за друга нужно сказать, – усмехнувшись, отметила Екатерина. – За храбрость и награда соответственная от меня. Саблю господину полковнику! – Она махнула рукой.

Подошедший камергер подал ей в отделанных серебром чёрных ножнах георгиевское холодное оружие. Виднелась отделанная золотом рукоять и гарда, к которой крепился темляк на чёрно-жёлтой ленте с прицепленной к ней серебряной кистью.

– Тяжёлая, – обнажив на ладонь клинок, произнесла государыня. – Как раз для крепкой и верной руки.

– Благодарю покорно, матушка, – преклонив голову, произнёс Милорадович. – Счастлив служить тебе, государыня, верой и правдой.

– Служи полковник. Верю, что скоро, как и твой друг, и ты сам в генералы выйдешь. Только вот не об одной лишь службе нужно думать, а ещё и продолжении славного дворянского рода. Александра! – Она махнула рукой, и из стоявших за её спиной фрейлин вышла девушка в длинном атласном белом платье. Чёрные кудри, красивое, благородное личико, большие выразительные карие глаза. – Нравится? – перехватила восхищённый взгляд Милорадовича Екатерина. – Вижу, что нравится, – сама же и ответила на свой вопрос императрица. – А как тебе сей красавец? – Она подтолкнула ближе враз покрасневшую девицу. – Ну вот и ладно. Ступай к другим, а то сейчас сгоришь. Из приличной семьи будет, сударь, графиня Шувалова, Андрея Петровича дочка. – Кивнула ей вслед. – Хороший был сенатор, жаль только, вот рано помер, сейчас бы порадовался. Ну ладно, всё это мы позже решим.

– Премьер-майор Рогозин Александр Павлович, – провозгласил распорядитель. – Командуя лично малым отрядом, с оружием в руках атаковал превосходящего в несколько раз силами неприятеля, пытавшегося умертвить наших раненых, чем и спас многих из них. Сам при этом получил тяжкую рану, но оружия из рук не выпускал до тех пор, пока не прибыла подмога.

– Герой! Жизнь не побоялся отдать за своих егерей! – воскликнула императрица. – Награждаю тебя, премьер-майор, орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвёртого класса и жалую повышением в чине. Поздравляю, господин подполковник! Кровью и доблестью ты сие выслужил!

– Благодарю покорно, матушка государыня! – рявкнул побледневший егерь.

– Ну вот, узнаю гвардейских егерей, – усмехнувшись, заявила Екатерина. – Пётр Фёдорович, ты уж их не брани, у них сегодня праздник.

– Как скажете, матушка государыня. – Берхман склонился в поклоне.

– Капитан Горский Антон Ильич! – назвал нового награждаемого обер-камергер…

Глава 1. Город оружейников – Тула

– Алексей Петрович, из того списка который подавался на отставных егерей, только семеро изъявили желание уходить, – доложился Гусев. – Все остальные просят оставить их в полку для дальнейшей службы.

– Да, понял. Ко мне уже Дубков с Лужиным приходили и даже вот ходатайство принесли. – Он подал старшему квартирмейстеру исписанный лист. – Двадцать один человек в нём, и самый возрастной – это наш Макарович. Спрашиваю его, не тяжело молодых гонять? Может, в интендантскую команду или оружейники? Обиделся. Я, говорит, едва ли кому из новобранцев в прыти уступлю, а уж в егерском навыке вообще мало кто из дозорной роты или из отборных стрелков со мной сравнится. Забыли, говорит, ваше превосходительство, как под Кагулом вас солдатской премудрости учил? И ведь крыть тут нечем. – Алексей развёл руками. – Еле уговорил его с собой в имение съездить. Обещал, говорю, Ёлкину, Карпычу и всем нашим ребяткам-инвалидам, что их навестишь, а сам слово своё не держишь! Стоит, голову чешет. Я ему: «Будешь не в денщиках в эту поездку, а старшим генеральского конвоя». Тогда уж он и согласился.

– Макарыч у нас скала-а, – протянул заполнявший толстый журнал Милорадович. – Вот уж воин так воин, пруссаков четыре десятка лет назад гонял, потом ещё турок с поляками, а недавно перед внуками тех самых битых пруссаков снова героем прошёл. Молодец! – Он покачал головой. – Так вы когда едете-то, ребята, решили уже?

– Послезавтра, – макая перо в чернильницу, ответил Гусев. – Вот подобью за пару дней всё тут, чтобы потом не жаловался, что всю бумажную работу тебе оставили.

– Так ему-то что, он всё равно твоего Десницкого за неё посадит. – Алексей ухмыльнулся. – Ехать нам нужно, Живан. В первых числах мая в Тулу хочу попасть, а потом день-два – и в поместье дальше нестись. К посевной бы нам поспеть, потому и тремя повозками едем, чтобы всю тяжесть равномерно по ним распределить.

– Ну не зна-аю, семь сотен вёрст до Москвы, а там до Тулы ещё более полутора сотен, – недоверчиво сказал тот. – Это вы в Козельске только лишь к июню будете.

– А мы в Москву не станем заезжать, у Клина немного путь срежем, – заявил Гусев. – Да и в Туле ненадолго, там уже Вьюгов тропку, небось, натоптал, покажет, к кому нужно нашему командиру заходить, дело сделаем и погнали дальше.

Ранним утром большая дорожная карета и две лёгкие пролётки выехали через заставу на Московский тракт. Караул подхватил полосатую жердину и перекрыл за ними обратно путь.

– Далёко командир егерей собрался, – проговорил, глядя вслед повозкам, седоусый капрал.

– С чего так решил, Селантьевич? – спросил молодой солдатик. – Может, он стрелков своих анспекти́ровать поехал, что сейчас у Чёрной речки на манёврах. Приедет туда на каретах, на сухое место, где травка поросла, встанет, и тут ему всякие яства сразу выставят. Котёл на костёр и большой шатёр здесь же натянут. Будет их высокопревосходительство в трубу зрительную глядеть да егерей своих поругивать.

– Далё-ёко поехал. – Старый служака покачал головой. – Видел, за каждой пролёткой ещё и сменные лошади скачут? Где-то их за усталых потом впрягут, а где-то на постоялом дворе могут и ямских за плату. Кто из больших чинов шибко спешит, те такое себе позволить могут.

Дорога между Санкт-Петербургом и Москвой, называемая «Главной» или «Государевой», была, пожалуй, самой благоустроенной в стране. Через каждые шестьдесят пять вёрст здесь стоял выстроенный ещё по повелению Петра I деревянный путевой дворец, в котором монарх или путешествующие люди могли вполне себе достойно отдохнуть. Фактически в них разместили гостиницы и почтовые станции, ведь содержание больших зданий для казны стоило приличных денег, и было бы неразумно строить их лишь в расчёте на кратковременное пребывание высочайших особ императорского дома.

В 1767 году, проезжая из Санкт-Петербурга в Москву, Екатерина II пожелала, чтобы нашлись люди, готовые содержать при дворцах «…для проезжих всякие потребности, как пищу и питие, так и прочие нужные и к спокойствию в пути служащие надобности…». После чего Сенат приказал новгородскому и московскому губернаторам «вызвать охотников к устройству столь полезных и нужных для проезжих во дворцах пристанищ».

С 1782 года по указу императрицы путевые дворцы должны были выполнять почтовые функции, но одновременно их нужно было содержать «…в таком исправном состоянии, дабы на случай проезда Нашего могли они тотчас очищены быть».

К концу восемнадцатого века некоторые из этих дворцов заменили на каменные, но многие так и остались образцами русского деревянного зодчества. Сама дорога тоже была в довольно неплохом состоянии. Нет, на ней, конечно же, хватало привычных уже рытвин и ухаб, но это было всё равно не то, что творилось на привычных егерям малороссийских, задунайских или даже западных трактах. В неровных или низинных местах всюду лежали слои фашинника, а кое-где на ней даже были настелены брёвна. К тому же за Государевой дорогой следили специально приставленные люди, и она постоянно инспектировалась. Так что на двенадцатый день пути, как раз к началу мая, егеря уже были в Туле, в городе русских мастеров и оружейников. Искать Вьюгова долго не пришлось, его батюшку, начальника третьего отделения Тульского императорского казённого оружейного завода, тут знали многие.

Старший из стайки сорванцов в рабочей слободе на северной окраине города забрался к Пешкову на козлы и махнул рукой, указывая направление:

– Вон туда, дядька, сначала по мосту, потом полукругом вдоль стены Кремля, а опосля ещё чуть вправо, до того места, где Староникитинская церковь стоит. Вот мимо неё немного по улице, и там уж за каменным домом купца Владимирова как раз и ваш будет.

– Молодец, парень, хорошо город знаешь! – похвалил его Никита.

– Так мы туда частенько хаживаем с местными драться. – Тот рассмеялся. – Наша слобода, она шишку держит, даже серебровских перебивает. А вы правда пятак дадите?

– Коли генерал обещал, значит, дадим, – хмыкнув, ответил егерь. – Генерал, он врать не будет. Но-о, пошли, родимые! – И подхлестнул вожжами лошадей.

– Ну да, ежели генерал обещал, тогда конечно. – Паренёк кивнул. – Ждите, робя, я скоро! – обернувшись, крикнул он бежавшей следом стайке друзей. – Дядь, а дядь, дай фузею подержать? – Он показал на притороченное к козлам ружьё.

– Ага, может, ещё и стрельнуть попросишь?! – буркнул тот. – Сиди спокойно, вертун.

– Да сижу я, сижу. – Тот шмыгнул носом. – А чего, я бы стрельнул, небось, знаю, как механизма работает. Фузея, я гляжу, хорошая, егерская, не то что обычная – пехотная, только вот прицел у неё какой-то чудной, на тот, который у новых штуцеров сейчас ставят, больше похожий.

– Ох ты, какой знаток! – Пешков покачал головой. – Механизма, штуцера, ещё и про прицел знаешь.

– Так у меня батька и двое старших братьев на казённом заводе, – ответил тот важно. – А третий на баташовском, в замочном цеху. Тоже туда пошёл бы, да по хозяйству помогать нужно. Кому-то из мужиков ведь нужно за ним приглядывать, остальные-то у нас одни бабы. Так-то воскресенье сегодня, потому и гуляю днём.

Колёса загремели по брёвнам моста, и он показал рукой на улицу:

– Вон, вон туда, дядька, правь!

Проехав ещё немного, кареты остановились у большого деревянного дома с мансардой.

– Вот он, Вьюговых дом, – кивнул на него паренёк. – Так чего там по пятаку, а дядь?

– Держи! – Из кареты вышел важный военный в треуголке, при сабле, с блестящими на мундире крестами. – Ну что замер, держи, говорю. – Он протянул пареньку серебряную монету.

– Так тут целый гривенный, барин, – пролепетал тот огорошенно. – На пятак ведь сговаривались.

– Пятак для тебя, другой для общества, – хмыкнув, произнёс генерал. – Смотри не потеряй деньгу, атаман. Ну что, Сергей Владимирович, пошли? – Он кивнул выходившему из кареты второму офицеру. – Быстро же мы сегодня доехали, ещё даже не вечереет.

– Спасибо, барин, благодарствую! – оправившись, крикнул паренёк. – Ежели кого ещё будет нужно показать, так вы зовите, я завсегда готов! Меня Кирюха Чеснок кличут!

– Иди уже к ватаге своей, Чеснок, али ты местных боишься? – подколол его Пешков.

– Вот ещё, никого я не боюсь! – нахмурившись, буркнул тот и побежал в сторону Кремля.

– О господи! – всплеснула руками развешивающая бельё баба, увидав подходившего к калитке Егорова. Всё бросив, она понеслась в дом. – Генерал! Генерал к нам! – заорала, юркнув в дверь. – Барин, там генерал к нам заходит, которого ждали!

– Цыц, чего орёшь, дура?! – послышался басистый окрик, и на крыльцо выступил седовласый господин в кафтане. – Семён, сюда! – обернувшись, гаркнул он и сошёл с крыльца на землю. – Ваше превосходительство, коллежский асессор Вьюгов Иван Илларионович, – проговорил он, почтительно поклонившись.

– Генерал-майор Егоров Алексей Петрович, – вежливо произнёс подошедший первым военный.

– Подполковник Гусев Сергей Владимирович, лейб-гвардии егерский полк, – прищёлкнув каблуками, представился второй.

– Ваше превосходительство, подпоручик Вьюгов! – Семён выскочил из дома, застёгивая пуговицы на егерской куртке. – Виноват, не ожидал вас так скоро! – Он поправил мундир.

– Ну а чего тянуть? – Генерал покосился на Гусева. – Давай уж сразу, при встрече? – И тот протянул ему свиток. – Почему форму ношения мундира нарушаем?! – грозно проговорил, нахмурив брови Егоров. – Герб на горжете у тебя серебряный, хотя должен быть золотым. Нужно поменять! Вьюгов Семён Иванович, наградным указом Её Императорского Величества от четвёртого апреля сего года, по отдельному списку, вам пожалован чин поручика! Поздравляю. – И протянул свиток с новым горжетом. – Здесь офицерский патент на новый чин, Семён. Меняй свой горжет.

– Благодарю покорно, ваше превосходительство! – крикнул восторженно молодой офицер. – Есть горжет менять!

– Поздравляю с повышением в чине сына, Иван Илларионович. – Алексей протянул руку опешившему от неожиданности хозяину. – Хороший он у вас офицер, надёжный, и руки, кстати, у него золотые.

– Спасибо, ваше превосходительство, благодарствую, польщён, – бормотал старший Вьюгов, тряся протянутую руку. – О господи, радость-то какая! То крест золотой на грудь за Прагу, а то новый чин! Мать, Арина, на стол быстрей накрывайте! – крикнул он, обернувшись. – Семёну чин только что новый пожаловали! Проходите, господа, проходите, дорогие! Сейчас всё будет.

– Да вы бы не беспокоились, Иван Илларионович, – проговорил извиняющимся тоном Алексей. – Не хотелось бы вас стеснять. Кроме нас, ещё ведь трое егерей.

– Что вы, что вы! – воскликнул тот. – Это же какая честь для всех нас! Оставайтесь, Алексей Петрович, дом большой, места всем хватит! А уж вас, господа, мы со всеми удобствами в лучших комнатах поселим! Какая честь! Завтра же весь город будет говорить, что у Вьюговых целый гвардейский генерал поселился! С подполковником. – Он сделал поклон Гусеву. – Облагодетельствуйте, ваше превосходительство, очень вас прошу. – Вьюгов повернулся опять к Егорову.

– Ну, если вас сильно это не обременит, – проговорил тот неуверенно. – Два дня ведь целых, Иван Илларионович.

– Да хоть неделю, хоть месяц! – воскликнул тот. – А я сейчас же скажу, чтобы вам баньку затопили. Вы ведь с дальней дороги, из самой столицы едете. Вчера только у нас баню топили, она даже и остыть-то, небось, совсем не успела. А у нас ведь баня замеча-ательная, по-белому топится. Окажите милость, проходите, господа. Сегодня воскресенье, всё равно никаких дел не будет.

– Ну, хорошо, – улыбнувшись, принял предложение Егоров. – Макарыч, Никита, коней выпрягайте. – Он махнул рукой стоявшим у калитки егерям.

– Да-да, ваше превосходительство, я сейчас скажу, им помогут! – воскликнул старший Вьюгов. – Глашка! – рявкнул он, подбоченясь. – А ну-ка найди Антипа, пускай поможет егерям повозки во двор загнать, а лошадей в конюшню. Шевелись быстрей!

– Вам бы батальоном, Иван Илларионович, командовать, – заметил, идя за хозяином, Егоров. – Вон как у вас тут строго.

– А как же, ваше превосходительство. Везде порядок должо-он быть. Было бы по-другому, небось, не дослужился бы до асессоров.

После бани засиделись за столом допоздна. Хозяин подсуетился, и вечером к ним присоединились ещё двое «уважаемых людей» из заводского правления.

– Правитель канцелярии казённого оружейного завода титулярный советник Бляшников Зосим Ильич, начальник первого отделения коллежский асессор Малышев Григорий Антипович, – представились они генералу.

– Алексей Петрович, вы не будете против, если они с нами посидят? – прошептал, пока новые гости рассаживались, старший Вьюгов. – Люди у нас в городе весьма уважаемые. Для них честь с таким боевым генералом познакомиться, которого сама государыня привечает, и для вас такое знакомство тоже может быть полезным в вашем деле.

– Да я только рад буду. Тем более сам в гостях.

– Ну не скажите, гость гостю рознь, – хмыкнул хозяин. – Так, господа заводское начальство, стопки налиты, берём! – И привстал со своего места. – Ваше превосходительство, господин подполковник, господин поручик, – выделил он особо сына. – С вас тост!

– За здравие государыни матушки императрицы Екатерины Алексеевны, два коротких, один протяжный.

– Ура! Ура! Ура-а-а! – рявкнули дружно офицеры и осушили свои посудины.

– Эко же складно. – Григорий Антипович покачал головой.

– Так ведь гва-ардия, – протянул уважительно старший Вьюгов. – Воя-яки. Ну, подняли и мы, господа правление. За государыню!

– За государыню!

Засиделись до ночи, заводские выспрашивали военных про недавний поход в Польшу, про то, как мятежного ляха в Праге на штык брали, как по прусским землям шли и что там «эдакого» видели. Живо интересовались столичными новостями. Егеря расспрашивали заводских про оружейное дело, про особенности производства гладкоствольных и нарезных стволов, пуще всего интересовались новинками. Общих тем у всех было много.

– Григорий Антипович, а фамилия Бестужев вам, как правителю канцелярии, ничего не говорит? – поинтересовался у Малышева Алексей. – Он вроде тоже в заводском правлении когда-то был. Сын его со мной вместе служил, во вторую турецкую погиб, прямо на руках моих умер.

– Да как же не говорит?! – вскинулся тот. – Очень даже говорит! Он как раз в казённой приёмке самым старшим инспектором был. Только вот как про гибель сына стало известно, так затужил, захворал сердешный, а потом и помер. А супружница его ещё раньше преставилась, задолго до этого, как раз когда чумное поветрие по стране прокатилось и когда Пугачёвский бунт был.

– Жалко. – Алексей вздохнул. – Думал, коли живой – навещу.

– Да-а, жалко, хороший был человек, а уж как пел он красиво. – Малышев покачал головой. – Бывалоча, управляющий Семён Никифорович соберёт всё первое общество на большой праздник, ну посидим, как положено, все, выпьем хорошо, закусим, а уж потом давай песни петь. Вот Бестужев-то и был у нас самый главный запевала. Сейчас-то уж такого нет, сейчас как-то всё по-другому. Редко когда вместе соберёмся.

– Строг новый управляющий? – поинтересовался Егоров.

– Егор Михайлович-то? – переспросил Малышев. – Ну да-а, строг. А что, сам из рода грузинских князей, особо не поговорит, всё больше указывает да бранится. Поня-ятно, самой государыней на Тулу поставлен, не шутки, да и чин у него высокий, аж целый коллежский советник и даже крест Владимирский на груди есть. – Он покосился на россыпь орденов у Егорова. – С вами, конечно, не сравнится, Алексей Петрович, но князь – он и есть князь.

– Завтра встретиться с ним нужно, – проговорил задумчиво Алексей. – Хотел бы попросить его о помощи в строительстве завода. Бумага-то, высочайше заверенная, у меня есть, в ней прописано, чтобы помощь оказывали и не препятствовали. Но ведь и его можно будет понять, если осерчает. Всё-таки и у него есть задание, сколько и какого оружия поставить в казну, и к какому сроку, а тут приехал какой-то генерал со стороны и людей от него сманивает.

– Да-а, Илларионович уже рассказывал нам про это всё, – признался Малышев. – Весьма непростое дело у вас, Алексей Петрович. Тут лучше бы вам к князю с особым вниманием и с интересом подойти. Подружиться бы, поговорить по душам, тогда и правда гораздо легче было бы вам по своему делу всё решать.

– И как это правильней сделать? – поинтересовался Алексей.

– Да есть одна слабость у нашего управляющего, – почесав бородку, проговорил задумчиво Григорий Антипович. – Лошадей он любит просто страсть как. Бывалочи купит, тут накатается, а потом в имение своё, как натешится, отправляет. Причём не только ведь верховых жалует, но и упряжных. В день, бывает, по три раза меняет их в карете. Ох и жадный же он до лошадей!

– Хм, только если своих ему подарить? – пожав плечами, заметил Егоров. – Так у нас вроде как самые обычные, неплохие, конечно, но не особо видные.

– А тут даже не в этом дело. – Малышев хитро посмотрел на него. – Кони-то у вас, может, и самые простые, упряжные, зато из гвардейского полка они, из самой что ни на есть столицы, можно сказать, перед самой императрицей на манёврах и парадах проходили. Думаете, не заинтересовали бы они такого любителя, как наш управляющий? Ещё как бы заинтересовали, а уж тем более если бы их целая четвёрка была, для полной упряжки. Чтобы показать, похвалиться ей можно было. «Гвардейская упряжка», согласитесь, сильно звучит?

– Ещё как звучит, – ухмыльнувшись, не стал перечить Алексей. – Семён! – подозвал он младшего Вьюгова. – Семён, к тебе дело архиважное есть. Я смотрю, ты молодец, на хмельное не налегаешь, значит, голова ясная. Нужно выбрать четырёх лучших лошадей из наших упряжных и привести их в полный порядок за эту ночь, выкупать, вычистить до блеска, гривы им расчесать, в общем, чтобы как у капитана Воронцова на императорском смотре они были. Поясни Ивану Макаровичу и Никите, что это моя огромная личная просьба, для особого дела, и проконтролируй всё сам.

– Понял, ваше превосходительство, – произнёс тот. – Я ещё наших дворовых к этому привлеку и с улицы пару-тройку знакомцев попрошу помочь. Не откажут.

– Ну давай, Семён, у Макарыча там дорожные деньги есть, вот из них, если что, серебро возьмите, может, подкупить чего надо или людям за помощь заплатить.

– Понял, разберёмся, ваше превосходительство. Вы не волнуйтесь, утром и не узнаете этих упряжных.

Действительно, утром коней было не узнать.

– Хоть на парад верховыми к Воронцову в эскадрон ставь, – покачав головой, проговорил Гусев. – Не жалко таких отдавать?

– Для дела не жалко. – Егоров махнул рукой. – Макарович! – крикнул он сновавшим у коней егерям. – Иван Макарович, вы их отдельно за каретой гоните, пусть они немного пробегутся, погорячатся.

Двое суток отдыха в Туле пролетели, и ранним утром третьих егеря прощались с гостеприимными хозяевами.

– Спасибо вам, Иван Илларионович, спасибо, Арина Матвеевна, – благодарил старших Вьюговых Егоров. – За хлеб-соль, за тепло душевное, приняли нас как родных.

– Спасибо вам, Алексей Петрович, уважили. – Хозяин поклонился. – Нам ведь это только за радость. Приезжайте ещё, или ежели ваши люди по делам в Тулу приедут, то пусть у нас на постой встают. Небось, с тем заводом, что у себя задумали, придётся вам или вашим людям сюда поездить. По оружейникам, как и обещал, попробую поговорить с людьми, глядишь, и захочет кто из них к вам в поместье переселиться. И по деревянному маслу для покрытия ружейных лож, везите его больше того, о чём с князем Назаровым сговорились. Я по частным заводчикам бочек десять ещё точно смогу его пристроить, а там, глядишь, ежели понравится, они и больше потом закажут.

– Ваше превосходительство, я тоже завтра в Санкт-Петербург, с вашего позволения, выезжаю, – заявил поручик. – Скучно уже мне тут, погостил, ваше задание выполнил, пора и честь знать, там в полку столько дел незавершённых осталось.

– Ну, смотри сам, Семён, коли решил, значит, езжай, – одобрил генерал. – На месте будешь, спроси у Александра Павловича, для вас много чего должны были по морю завезти из недостающего. Обоз с полковой артиллерией из-под Варшавы скоро придёт, тоже всё подремонтировать и обиходить в нём нужно.

Откуда-то издалека доносился стук и лязганье железа, бил заводской колокол, призывая людей на работу. В воздухе пахло гарью от работы множества кузниц, и несло чем-то кислым. По ещё тёмной улице, пропуская три конные повозки и отходя к обочинам, тянулись одетые в грязное толпы мужиков, баб и даже ребятишек. Город оружейников – Тула начинал новый трудовой день.

Глава 2. Ближе к дому всегда ноги быстрее несут

– Можно было бы, Серёг, чуть южнее проехать, минуя Калугу, да обязательно надо в квартирующийся в ней Ингерманландский полк заскочить, – проговорил Алексей, глядя на проносившийся мимо сельский пейзаж. – И время жалко, сам видишь, сеют уже вовсю в полях, а мы всё никак не доедем.

– Ну, ты же ненадолго в Калугу? – уточнил Гусев. – Чего уж там, не страшно один день потерять, всё равно уже совсем скоро дома будем. Представляешь, как наши обрадуются? Я-то хоть перед Польским походом успел погостить, а ты ведь ещё с тех пор, как мы из Николаева в столицу шли, там не был.

– Три года уже почти, – вздохнув, проговорил Алексей. – Лёшка, небось, по дому вовсю бегает, болтает, а отца так и не видел ни разу.

В конце восемнадцатого века Калуга была уже многолюдным губернским городом с сотнями больших и малых производств, с каменной мостовой в центре и красивыми храмами. Был даже в ней свой драматический театр. Любоваться на местные достопримечательности у Алексея времени не было, и, заехав с восточного тракта, три повозки покатились вдоль Оки к месту квартирования Ингерманландского полка. Ряд длинных серых, однотипных зданий, протяжённый плац с шагавшими на нём солдатскими шеренгами – всё указывало на то, что егеря попали именно туда, куда им и было нужно.

– Ваше превосходительство, поручик Круглов! – подскочив к выходившему из кареты генералу, представился молодой офицер. – К вашим услугам! Изволите к полковому командиру пройти?

– Генерал-майор Егоров. – Тот козырнул. – Совершенно верно, поручик, мне нужен Филипп Иванович, надеюсь, он сейчас в городе?

– Так точно, ваше превосходительство! – подтвердил Круглов. – Филипп Иванович проводит осмотр мест расположения полка. Я, как только ваши кареты завидел, уже послал к нему вестового.

– Молодец, поручик, вдруг начальство с инспекцией прикатило, надо предупредить командира, – улыбнувшись, одобрил Егоров. – Не волнуйся, мы к вам по-приятельски, по частному делу заехали, только повидаться с бароном и дальше ехать.

– А вот и он сам! – воскликнул Круглов, указывая на одно из строений. Выйдя из него, через плац шагал в сторону карет сам командир Ингерманландского пехотного полка в окружении своих офицеров.

– Ваше превосходительство! – Он стукнул каблуками сапог о плотно утрамбованную землю. – Полковник фон Эльмпт к вашим услугам!

– Вольно, господа, – проговорил с улыбкой Алексей, оглядывая вытянувшихся по стойке смирно офицеров. – Я тут в частном порядке. Буквально пять минут с Филиппом Ивановичем переговорю и дальше поеду.

– Как это «поеду»?! – воскликнул полковник. – Нет-нет-нет, ваше превосходительство, я вас так просто не отпущу. И я, и Машенька, мы будем очень рады вас видеть, тем более вспомните, вы сами обещали в прошлую встречу заехать к нам в гости.

– Я бы с превеликим удовольствием, господин полковник, – прижав руку к груди, сказал Алексей. – Но хочется до темна ещё хотя бы пару десятков вёрст проскочить, чтобы засветло успеть завтра в поместье заехать. Мы вот только что были в Туле, кони наши отдохнули там, дорога сейчас просохшая, только ехать и ехать. Не обижайтесь, Филипп Иванович, обещаю, мы к вам с супругой и детьми погостить заедем. Я ведь их больше двух лет уже не видел, мог бы быстрее коней бежать – честное слово, так и понёсся бы на своих двоих.

– Ну что же поделать. – Фон Эльмпт развёл руками. – Ловлю вас на слове, Алексей Петрович, жду в гости вас с семьёй. У меня в доме как раз ремонт заканчивается, будет не стыдно разместить. А Сашке-то как будет хорошо. У вас ведь дети примерно его возраста? Вот и поиграют.

– Боюсь, теперь не получится. – Алексей покачал головой и подал плотный лист гербовой бумаги. – Александру теперь не до игр в батюшкином доме будет. Здесь уведомление о зачислении сына полковника, барона фон Эльмпта, Александра, кандидатом в воспитанники Императорского сухопутного шляхетского кадетского корпуса. Вам, Филипп Иванович, лучше было бы поспешить, сами понимаете такое огромное количество желающих определить туда своих детей. Михаил Илларионович просил, чтобы ваш сын в числе самых первых перед приёмной комиссией предстал, а это неполный месяц.

– Алексей Петрович, я даже не знаю, как вас благодарить! – воскликнул пробегавший глазами строчки полковник. – Я теперь ваш должник навечно! Да-да, конечно, мы не будем тянуть с отъездом! Такое дело! Алексей Петрович, ну хотя бы самый лёгкий перекус здесь у меня. Мы вам мигом его сообразим, вы и часа даже не потеряете. Коней пока ваших заодно накормим и напоим. Люди ваши горячее поедят. Ну что вы, право слово, всего-то какой-то час?

Выезжали из Калуги уже под вечер.

– Может, и правда лучше было в городе заночевать? – проговорил Алексей. – До Козельска почти семь десятков вёрст ещё. В ночи́ да по дорожным ухабам скакать не очень-то здравая мысль.

– Да и ничего, на свежем воздухе заночуем, – успокоил друга Гусев. – Тепло, травка свежая, листва. Лучшая пора сейчас в конце мая. Вот как только темнеть начнёт, куда-нибудь к речке с дороги свернём.

Именно так и получилось, через пару десяток вёрст переправились на пароме через Оку и, отъехав немного в сторону, разбили на берегу реки лагерь. Прошло немного времени, и около расстеленного на траве полога запылал костёр. Никита с Федотом, набрав в два медных котла воды, крутились около него, готовя ужин, а Макарович, связав передние ноги коням, пустил их на выпас.

– Ваше превосходительство, отпустите на ночную рыбалку? – попросился Никита. – Ежели место здесь уловистое, то утром уха у нас будет, а Макарович с Федотом лагерь покараулят.

– Я так-то не против. Только, братцы, желательно нам на рассвете уже отъезжать, чтобы светлое время пути не терять. До Козельска ещё около полсотни вёрст по тракту, а потом ещё полевой дорогой в Егорьевское пару часов ехать. Успеем до вечера добраться?

– Успеем, Алексей Петрович, – протянул уверенно Макарович. – Ближе к дому всегда ноги быстрее несут. Лошадки на выпасе сейчас отдохнут, резвее бежать будут.

Поужинав, Алексей накинул сверху кафтан и спустился к речке. Здесь, на берегу, сломав длинный хлыст тальника, уже удил рыбу Никита.

– Ну как, рыбарь, уловистое место? – поинтересовался Егоров.

– Только начал, ваше превосходительство, – ответил тот. – Но одного голавля уже вытянул, вот он на бечёвке. – Он кивнул на привязанный у берега к колышку шнур. – Ох ты ж как дёрнул! – вскрикнул Никита, подсекая. – Есть, есть, ваше превосходительство! Тяну, лишь бы не сорвался!

Перехватив за руку волосяную леску, он зашёл в воду и осторожно подвёл рыбу к ногам. Раздался плеск, и Никита торжествующе поднял рыбину над собой.

– Ваше превосходительство, вы только гляньте, какой красавец! Язь! Знатный, жирный и как только снасть не порвал! Такого в котёл одно удовольствие класть, с него навар отменный. Не зря же в народе говорят, язь – он и в ухе князь! – всё приговаривал он, продевая в жабры рыбины шнур. – Вот, князюшка, посиди пока в водичке, а я твоих дружков ещё половлю.

Алексей передёрнул плечами, тут у самой воды было гораздо прохладнее, чем наверху, у костра.

– Не замёрз, Никит? – спросил Егоров насаживавшего на крючок новую приманку егеря. – Ещё ведь и в воду заходишь.

– Нет, что вы, ваше превосходительство. У меня страсть к рыбалке, если клюёт, никакого холода не замечаю. В мальчишках, помнится, и в ноябре даже удил, так, босую ногу тряпьём прикроешь, на камыш встанешь, и ладно.

– Ну ладно, рыбачь тогда, а я к костру пойду. – Алексей развернулся и, цепляясь за кусты, полез вверх по косогору. Вот блеснул огонь костра, и скоро он уже был у расстеленного полога.

– Ваше превосходительство, чай. – Федот поднёс ему большую глиняную кружку. – Копорский, травяной, как вы и сказали, заварили.

– Спасибо, Федот, – принимая кружку, поблагодарил тот. – А у вас тут гораздо теплее, чем у воды.

– Так конечно, Алексей Петрович, вода-то холодная сейчас, не успела она ещё нагреться, – заметил Дубков. – Месяц ведь только миновал, как с неё лёд сошёл. Вот уж на Аграфену Купальницу как парное молоко она будет. Как там у Никитки, поймал хоть чего-нибудь, а то, может, его лучше к нам, в ночной караул?

– При мне вторую рыбину вытащил, – ответил Алексей. – Вот такую. – Он развёл руки, показывая.

– Ну, тогда ладно, – вздохнул Макарович. – Пускай рыбачит. Федя, ты давай-ка ложись, а я пока посторожу.

– Ладушки, – отозвался егерь. – Коней только пойду проверю.

Укрывшись шинелью, рядом похрапывал Гусев, где-то с реки кричала ночная птица, Алексей перевернулся, подставляя спину исходившему от костра теплу, и закрыл глаза.

В Козельск заехали часа в два пополудни. В городском доме сестры не было. Старенький смотритель Харитон Матвеевич поведал, что Анна Петровна после того, как вышла замуж, редко бывает в городе, а всё больше теперь в Егорьевском обретается.

– Не понял! – воскликнул Алексей. – Как это «вышла замуж», когда?!

– Так о прошлом же годе, на Каза-анскую, – озадаченно протянул Харитон. – А-а, так вы ж ничего не знаете, в походе ведь были! – Он махнул рукой. – Ну точно, вот я старый пень! За Олега Николаевича она и вышла за вашего. Так а чего же тянуть-то им было? Все же видели, что по душе друг другу, и так три года приглядывались. Ну вот и решились, значит, сыграли свадебку. Но так уж по-скромному, самых близких токма на неё звали, а вас-то и не было. Вы заходите в дом, господа хорошие, – подслеповато щурясь, пригласил он егерей. – Алексей Петрович, я сейчас за Глашкой сбегаю, она вам мигом соберёт на стол.

– Не надо, Матвеевич, – отмахнулся Егоров. – Мы дальше поедем, тут осталось-то всего ничего. Лучше водички нам холодной вынеси, пить хочется, а во флягах у нас нагрелась.

Пятнадцать минут передышки пролетели, и три повозки покатили дальше. Ближе к вечеру они уже подъезжали к поместью. Шедшие с полей крестьяне отступали на обочину, пропуская их. Перед усадьбой катили уже в окружении несущейся ватаги ребятни.

– Тпру-у! – Никита натянул вожжи. – Всё, приехали.

Из дома выбежали двое пацанов и бросились к каретам, следом за ними на крыльцо выскочили все, кто был в доме.

Алексей вышел из кареты и поманил к себе мальчишек:

– А ну кто первый к папке?!

– Тятенька! – крикнул кареглазый, темноволосый Колька и стремглав кинулся к отцу.

– Тятя! – с секундной заминкой прокричал голубоглазый, беленький Егорка и тоже бросился следом.

– Сынки!! – Сграбастав их, он закружился под весёлый детский визг.

– Лёша-а! – Сбежав с крыльца, Катарина повисла у него на шее.

– Папка! – голосила, дёргая за мундир, Настя.

– А-а-а-а! – ревел в голос маленький Лёшенька.

Добавила шуму и чета Гусевых. Милица, София, Вовка голосили, тиская в объятиях Серёгу. Охали и причитали Анна с Йованой. И только Кулгунин Олег молча стоял и улыбался, глядя на всю эту кутерьму.

– Кулгунины! – крикнул счастливый Лёшка, когда все немного утихомирились. – Давайте уже обниматься! Поздравляю, рад искренне за вас, – прижав к груди сестру, проговорил он. – Ну чего застыл, Олег?!

– Алексей Петрович, я правильно понял, господин генерал?! – оглядывая мундир, проговорил оторопевший Кулгунин. – Неужели?! Не может быть!

– Ну генерал и генерал, чего такого? – усмехнувшись, сказал Егоров. – С кем не бывает?

– Ваше превосходительство, подполковник императорской армии в отставке Кулгунин представляется по случаю вашего прибытия! – рявкнул тот. – Поздравляю вас со столь высоким чином, Алексей Петрович, и с новыми наградами!

– Папка генералом стал! – закричал Колька, и все опять заголосили.

Минут через десять, когда все немного успокоились, женщины и девчонки побежали накрывать на стол, а мужчины в окружении пацанов начали доставать из кареты подарки и гостинцы.

– Коля, Егорка, вон вам по свёртку, тащите внутрь. – Он подал погодкам первую ношу. – Потом ещё приходите, вы же у меня главные помощники.

– Вовка, а это тебе, неси за ребятами. – Гусев подал узелок сыну.

– Ну а мы с тобой вместе понесём, да, Алексей Алексеевич? – Егоров подмигнул малышу и взял в свободную руку коробку. Тот молча кивнул и продолжил прежнее занятие – два красивых нашейных креста у этого дяденьки, которого все звали папенька, так заманчиво и весело брякали. – Ну что понесли? – спросил Егоров и пошёл в дом.

Вновь, как в старые добрые времена, сидели за большим круглым столом в гостиной самые близкие люди.

– Ну куда ещё, мама?! – воскликнул Алексей. – В меня уже не лезет больше. Всё вкусно, всё просто замечательно, но ведь в баню будет тяжело идти. А не ходить тоже нельзя, нужно дорожную грязь смыть.

– Кушай, кушай. – Йована подложила в тарелку жареные колбаски из рубленого мяса. – Вон как похудел за эти годы. Ты ведь хмельное не пьёшь? Ну вот, значит, и баня в тягость тебе не будет. Так что кушай.

Наконец удалось выбраться из-за стола.

– А теперь подарки! – воскликнул Алексей и вынул из большой кучи первый свёрток. – Дорогая, это тебе. – Он подал его Катарине.

После того как развязала тесёмку, в руках у неё оказалась парчовая ткань, расшитая золотыми и серебряными нитями, а на пол упали пышные кружева.

– Ну а тут всякие блестяшки. – Алексей подал шкатулку с украшениями.

– Ужас! Лёша! Это же всё таких деньжищ стоит! – воскликнула Катарина.

– Ну о каких ещё деньгах можно говорить, когда речь идёт о самом дорогом для меня человеке. – Алексей обнял её. – А вот это моей доченьке. – Он подал новый свёрток Насте.

В руках у неё был отрез шёлковой ткани нежно-голубого цвета.

– Скоро на балы нужно будет выводить девицу, – подмигнув Катарине, стал объяснять он. – О женихах уже можно начинать думать. Ищите, Екатерина Николаевна, теперь самых лучших портных в Калуге, государыня императрица изъявила желание познакомиться лично с супругой генерал-майора Егорова. Её присутствие на приёме через год обязательно.

– О господи! – Катарина выронила парчу на пол.

– Матерь Пресвятая Богородица! – Йована перекрестилась.

– Да ладно, чего вы?! Целый год ведь ещё впереди, да не волнуйтесь вы так.

– Не волнуйся?! – проговорила, качая головой, супруга. – Да я теперь целый год буду как на иголках жить! Так у нас ведь в Калуге и приличных портных даже нет!

– О господи, – вздохнув, пробормотал Егоров – Где-то я это уже слышал. По-моему, в Николаеве, перед балом в Потёмкинском дворце. Так, ребятки, а ну-ка идите ко мне, – позвал он сыновей.

Ещё целый час шла раздача подарков. Каждый из близких и даже из дворни получил свой. Наконец, вошедший в горницу Карпович возвестил: «Баня готова! Пожалуйте на первый лёгкий пар, господа».

Накинув халаты, Егоров с Гусевым вышли во двор.

– Сми-ирно! – раздался громкий крик. – Ваше превосходительство, отряд особых егерей для приветствия своего командира построен! Докладывает сержант Зубов.

– Иван Карпович, ну что ты, право слово, ну не удобно же, – запахивая плотнее халат, проговорил, устыдившись, Алексей. – В таком виде сейчас, я уж думал завтра, по всей форме.

– Ваше превосходительство, для генерала это самый что ни на есть хороший вид, – усмехнувшись, отметил тот. – Потому как домашний и благодушный. Солдату тоже такой самый что ни на есть приятственный и не внушающий опасений. Позвольте поздравить вас, Алексей Петрович, с присвоением генеральского чина и с амператорскими орденами. Егеря, генерал-майору Егорову ура!

– Ура! Ура! Ура-а! – заревели стоявшие в шеренге инвалиды.

– Спасибо, братцы, благодарю. – Алексей склонил голову.

– Напра-аво! – рявкнул отставной сержант. – Шаго-ом марш! – И десяток потопал кто сапогами, а кто ногой-деревяшкой по плотно набитой земле подворья.

– Блин, вот ведь неудобно получилось, – проговорил, глядя им вслед Алексей. – Совсем у меня из головы вылетело с этой суматошной встречей. А ветераны наши ведь готовились поприветствовать. Как когда-то во время службы хотели командира встретить. А я тут в халате этом в баню.

– Ну ладно-ладно, ты себя не вини, генералу это не положено. – Гусев толкнул его локтем. – Оденешься завтра в мундир, будешь при всех регалиях и снова построишь ветеранов в шеренгу, порадуешь их. Заодно одаришь каждого премиальными, как хотел. А сегодня такой день суматошный. Неужто думаешь, они не понимают?

– Так и сделаю, Серёг, – кивнув, согласился Егоров. – Точно. Ну что, побежали в баню?

– Побежали!

Глава 3. Дела хозяйские

– Жаровню, Алексей Петрович, мы большую сладили для маслобойни, прессы тоже новые поставили, – докладывал управляющий маслобойной мануфактурой. – Работают теперь как надо. Семян подсолнечника в три раза к начальному прибавилось, ну так и ничего, пока что справлялись. Вот только с фильтрами у нас загвоздка. Не хватает их для тонкой очистки, а от нас хорошо очищенное масло всё больше требуют. И сушильню ещё нужно расширять. Если больше семечек станут завозить и в сырую погоду их не уберут вовремя, опять они могут начать преть, как это в прошлое дождливое лето случилось. С того масло плохое выходит, и запах у него прогорклый, и на вкус оно сильно горчит.

– Ну заложили ведь на этот год пристрой сделать, Игнат, ну ты чего?! – Кулгунин оторвал глаза от бумаг. – Вы же сами говорили, что до сентября это пока терпит. А у нас более срочные дела имеются, те, которые совсем не ждут.

– Ну так-то да, говорили, Олег Николаевич, всё верно. Однако ещё даже и брёвна под пристрой ведь не завезли. Зимой бы на санях оно бы гораздо легче затаскивать. На телегах-то гораздо тяжелее такое доставлять.

– Так и мне под пристрой тоже ничего не завезли! – вскинулся старший крахмального цеха. – Порошок-то сам распробовали, заказ в гору пошёл, а увеличить его выход я не могу. А ведь давно говорил, что придёт то время, когда мы упрёмся и никакого увеличения дать не сможем.

– Олег Николаевич, Клим прав, давно он уже нам твердит, что его цех перестраивать нужно, а мы всё тянем, – встрял старший по коммерции Лазарев Иван Кузьмич. – У меня уже из Серпухова, из текстильных мануфактур хороший ряд на сто пудов крахмала вырисовывается. Сто пудов! – Он поднял палец вверх. – Не шутки вам! Потому как очень полезным этот порошок для текстильщиков оказался, они и больше его скоро закажут, да вот мы столько уже не сделаем. А это что? А это значит, соперников-конкурентов будем плодить. Небось, многие ушлые присматриваются к нашему хозяйству. Слава-то о нём далеко разнеслась.

– Во-о, а ведь только недавно сами Иван Кузьмич говорили, что бестолковое наше дело, – обиженно прогудел Клим. – А оно вишь как – на сто пудов заказ сразу. А я да, я ещё три года назад сказал, что расширять мой цех надо! Картофля-то эта по большей части только лишь на корм скотине сейчас идёт, народ пока что мало её ест, а вот сажают много, и урожай с неё хороший.

– Опять же встаёт вопрос о своей пристани, Алексей Петрович, – обратился к внимательно слушавшему Егорову купец. – До Оки напрямки от нас какая-то дюжина вёрст тут всего. Если хорошую дорогу к ней пробить, мелкой галькой с песком отсыпать и пару бревенчатых мостов через речушки поставить, то строй потом свою пристань со склада́ми и пользуйся водным путём на здоровье. Можно, конечно, и в Лихвин путь пробить, но это ещё плюсом пять-шесть вёрст по буеракам, зато и в городе наш причал будет стоять, но тут уж с городским головой нужно будет сговариваться, чтобы он разрешил её поставить. И с хозяевами земель, через которые она пойдёт, тоже придётся решать. Ока у нас – река судоходная, по ней товары гораздо проще будет отправлять, чем посуху. Я и так в Белёв свозил бочки с маслом и потом их баржами сплавлял, но тут крюк приличный, сначала в Козельск нужно окружным путём заезжать, а уж потом туда поворачивать. Как мне кажется, лучше уж рядом нам свою пристань на прямом пути к Оке иметь.

– Очень здравая мысль, Иван Кузьмич, – одобрил Егоров. – Не нужно откладывать это дело в долгий ящик, прямо в этом году и приступим к строительству дороги. Проеду в Лихвин сам и поговорю там с уездным главой. Хорошая речная дорога нам позарез понадобится, ещё и тогда, когда мы приступим к строительству оружейного завода, про который я вам в самом начале нашего совета рассказал. По реке тогда к нам станки приплывут и металл для обработки на них. А это такие тяжести, которые даже на грузовых санях не больно-то утянешь, другое дело – по воде. А уж как перевезти их за полтора десятка вёрст посуху, мы это потом решим. Ока – река полноводная, и на ней стоит много серьёзных центров металлообработки, да и не только они. У Нижнего Новгорода, если я не ошибаюсь, она впадает в Волгу, а это такой огромный речной путь, который почти всю развитую часть России между собой связывает и даже на иноземные земли выводит. Так что пристань мы однозначно строим. Я извиняюсь, перебил вас, Олег Николаевич, вы продолжите?

– Да мы, в общем-то всё, Алексей Петрович. – Тот развёл руками. – По механическому заводику, кузне и каретной мастерской вам старшие там на месте отдельно отчёт дадут. По зерновому обороту и ветряным мельницам уже доложились. Привезённые вами новые семена сегодня же досадим. Не очень только понятно, действительно ради этой свёклы, которую вы срочно посадить сказали, ещё один завод нам придётся строить?

– Действительно, – подтвердил Егоров. – Эти семена закуплены за золото в Пруссии. И под переработку свёклы нам придётся строить не меньший, а может, даже и больший, чем под подсолнечник, новый завод. Да, а что вы хотите, уважаемые? Работать по старинке? Так уже не получится. Поймите, свёкла – это то, что может дать нам огромную прибыль в самом обозримом будущем. Это то, что покроет все издержки, связанные со строительством оружейного завода и началом его работы. Для чего, в общем-то, всё и затевалось.

– Алексей Петрович, а чем она так хороша-то эта самая свёкла? – спросил удивлённый Лазарев. – Ну овощ – он и есть овощ. Я ещё понимаю, из семечка масло давить. Или опять для крахмала?

– Сахар, – коротко произнёс Егоров. – Свёкла даст нам сахар, который сейчас завозится на кораблях из-за океана. Только там он тростниковый и очень для нас дорогой, а тут будет наш, российский, произведённый из свёклы, выращенной на своей земле. Да-да, не удивляйтесь, именно так всё и будет. Полстолетия над увеличением сладости в сем овоще работали лучшие прусские учёные-растениеводы. На родине, правда, их не оценили, а зря. Они вывели несколько сортов с высокой сахаристостью корнеплода, и один из них, самый лучший, сейчас в том самом холщовом мешочке, который я отдал утром для посадки. Пройдёт десяток лет, мы улучшим и этот сорт, а потом вытесним своим свекловичным сахаром весь завозной тростниковый. А ты, Иван Кузьмич, успеешь на нём сколотить первый миллион. Не веришь?

– Ну-у, как сказать, Алексей Петрович. – Выдохнув, тот покачал головой. – С вами, конечно, не соскучишься! Вот уж во что, во что, а в это я точно верю! – проговорил он под смех присутствующих. – Однако же по маслу из подсолнечника и даже по крахмалу тоже ведь сначала не верилось, а гляди-ка, всё работает. Только вот десять лет уж больно это много. Доживу ли до того самого сахарного миллиона?

– Доживё-ёшь, – проговорил, улыбнувшись, Алексей. – Нам ещё Егорку с тобой во взрослую жизнь определять. А вообще, десять лет, это я с запасом взял. Уже сейчас свёкла имеет весьма приличную сахаристость. Три отбора семян из самых лучших корнеплодов – и можно будет в промышленных объёмах сахар выделывать. А перед этим мы как раз завод построим, механизмы для него придумаем и поставим, способ выделки изобретём. Сначала, Иван Кузьмич, вложиться нам, конечно, придётся, а уж потом и тот миллион заработаем.

– Вкладываться – да-а, придётся хорошо-о, – вздохнув, произнёс тот. – Две сотни тысяч сейчас у нас в Государственном заёмном банке под процентом лежат. Каждый божий день рублики набегают.

– Придётся снимать, Иван Кузьмич, – пожав плечами, проговорил Алексей. – Без больших вложений ничего не получится.

Пройдя мимо небольшой плотины с крутящимся водяным колесом, Алексей оказался возле механического заводика. Из трубы стоящей рядом с ним кузни шёл чёрный дым, а по ушам бил грохот большого работающего молота.

– Три года назад, как раз как вы перед уездом распорядились, с Калужского чугунолитейного завода двух мастеров на сезон мы выкупили, – рассказывал Архип, управляющий поместным заводом. – Под их присмотром сначала плотину перестроили, а потом и новое водяное колесо поставили с передающим вращение валом. Теперь до сильных морозов все станки с механизмами и большой молот в полную силу работают, а четыре самых холодных месяца только от того ветряка и в основном сверлильные. Думали сначала мы запруду увеличить, чтобы уровень воды стал больше, но мастера говорят, тут такое не получится. Всю Малиновку нашу прошли, оглядели, не понравилось она им. И речка, дескать, малая, и перепада высот никакого нет, течение опять же в ней слабое, зато в новом покровском поместье у Песчаной реки есть хорошие овраги. Если их расширить и запруду выкопать, а потом туда русло реки подвести, можно хорошую плотину поставить с наливным, верхнебойным колесом. А ещё и тепляк поставить сверху, тогда аж до самых сильных морозов водяное колесо это станет работать, а то, может, и круглогодично. И сила от него будет не в пример нашему старому. Ставь рядом железоделательный цех да пускай к нему большой вал от этого колеса, а от него потом через шкивы малые валы к станкам и механизмам подводи.

– Нужно посмотреть это место, – заинтересовался Егоров. – Так ты говоришь, Архип, в Покровском на Песчаной реке оно?

– Ну да, там, – подтвердил тот. – Не у самой, конечно, усадьбы, а верстах в пяти ниже по течению. Там ещё справа, в стороне, болотина имеется, которую вы осушить хотели. Так мастера говорят, что не надо бы её осушать, она хорошо эдак реку подпитывает. А напротив, на малой речушке, можно и ещё одну плотинку построить, не такую, конечно, как на Песочной, гораздо меньше, пусть даже и с подливным, нижнебойным водяном колесом, но и то для мастерской с несколькими станками или с тем же молотом силы той воды хватило бы. А самое главное – это то, что эта мастерская рядом с тем большим заводом встала бы. Между ними там от силы какая-то верста всего лишь была бы. Соединяй хорошей дорогой – и чего надо вози.

– Интересная задумка, – согласился с мастером Егоров. – А ещё хорошо то, что как раз оттуда и открывается прямой путь на Лихвин. Мы вот только что на совете про дорогу к Оке разговор вели. Так как, ты говоришь, тех мастеров из Калуги зовут?

– Кучин Архип и Чуканов Захар, – ответил главный механик поместья. – С ними Олег Николаевич и Иван Кузьмич сговаривались, когда они старую плотину правили, я уж с мастерами теми только по своей работе знался. Но вроде как деньгами их не обидели, говорили, что если нужда в них будет, то они ещё готовы к нам заехать. Алексей Петрович, к той дюжине длинноствольных штуцеров, сделанных по куртовской задумке, что о прошлом годе к вам в столицу отправили, мы ещё с десяток сделали. Правда, у двух из-за раковин ствол пришлось немного урезать, а вот остальные прямо как и раньше, точно такие длинноствольные. Заберёте на испытание?

– Десять штуцеров? Очень хорошо! – обрадовался Алексей. – А то нам казённых на полк только девятнадцать штук в этом году выделили. Дескать, и так их у нас много. Так что хорошее это подспорье.

– Мы ещё пару десятков пистолей собрали, – похвалился Архип. – И пару десятков укороченных егерских фузей. Обрезки-то от ствольных сверлёных трубок у нас всё равно ведь остались, ну вот и пустили их в работу. А делать-то что собираемся, Алексей Петрович, на новом оружейном заводе? Фузеи или такие вот, как Курт Оттович задумал, нарезные ружья?

– В основном нарезные ружья, Архип, – ответил Егоров. – Только совсем новой системы с заряжением не со ствола, а с казённой части. Жду, когда их образцы нам привезут, чтобы каждый до самой малой детали разобрать, скопировать и подумать ещё, как их дальше можно улучшить. А одновременно с этими ружьями я думаю наладить ещё и выпуск мирной, повседневной продукции, той, которая давала бы нам живые деньги и была бы востребована.

– Не потяну я такое, Алексей Петрович, – проговорил со вздохом поместный оружейник. – Копирование это мудрёное, новые оружейные системы, десятки непривычных станков и механизмов. Точно не справлюсь. Вам надобно хороших, грамотных мастеров искать, тех, кто во всём новом разберётся, а я только завалю у вас всё, попорчу. Был бы хоть Курт Оттович рядом, глядишь, и управился бы с ним. А вот с Макаром мы точно со всем новым не совладаем.

– Понимаю. Тут опыт организации большого производства нужен и те мастера, кто с новыми станками и механизмами уже работал. В Туле уже с такими людьми разговоры идут, глядишь, и перекупим их себе. Но вы, Архип, без дела тоже не останетесь, помимо выпуска новых винтовальных ружей, будем делать ещё и старые, дульно-зарядные для казны, да и по мирной продукции вам что-нибудь в мастерскую пристроим.

Через неделю после Троицы с караваном речных судов по Оке отплывал купец первой гильдии Лазарев.

– В Алексине сделаю первую длительную остановку, – делился он планами с Егоровым. – Там до Тулы прямая короткая дорога. Люди у меня в этом городе знакомые есть, найму возчиков, и доставим те бочки с подсолнечным маслом, о которых вы сговаривались.

– Вот и останавливайтесь в Туле у Вьюговых. Письмо Ивану Илларионовичу моё передадите и задаток, если уже есть, кто надумал к нам из мастеровых переселиться.

– Ну это навря-яд ли, сомневаюсь я, что так быстро решатся, – почесав бороду, проговорил с сомнением Иван Кузьмич. – Хотя кто знает, может, и найдутся такие. Кого-то вдруг обидели сильно, кто-то из-за денег может на переезд решиться, а кому-то просто интересно начать на новом месте работу, а на старой продыху не дают. Всякое в жизни бывает. По станкам и механизмам – это уж на обратном пути буду пытаться. Ближе к осени, когда возвращаться будем, попробуем ещё до холодов по реке чего-нибудь к себе притянуть. Так, ну-у вторую большую остановку я на Серпухове, стало быть, делаю, туда крахмал для текстильщиков в сто пудов отгружаю и двадцать бочек с маслом. Половину из него они даже самого плохого, не фильтрованного забирают. Понравится, потом, говорят, ещё больше у нас закажут. Дальше по реке Коломна, в ней быстренько муку выгружу и плыву дальше. После зимы небольшой избыток ржаной остался, а купец Набоков из Коломны у меня всегда за неё хорошую цену давал. А уж теперь с руками и ногами оторвёт, до нового урожая-то ещё три месяца. А с Коломной этой Москва рядом, туда сколько муки ни завози, всё мало. Так что спрос на неё огромный. Так, ну в Рязани я мало чего оставлять буду, смысла просто не вижу, там уж и Нижний Новгород совсем недалече. Ярмарка в Нижнем отменная, вот в нём и расторгуюсь вконец. Ну а уж на обратном пути, как мы и говорили, буду всё тяжёлое к поместью вытягивать.

Вслед за Лазаревым в Воронежскую губернию, где жил родной брат, отправлялся Кулгунин. В планах у него было заехать в Бобровский уезд, в котором в это время шло разведение перспективной породы орловских рысаков.

– Ты, Олег Николаевич, сильно не обольщайся, лучших племенных коней тебе точно не отдадут, да у нас на них и денег-то пока нет. Поговори по душам с управляющими, а если получится, то и с хозяином. Может, и предложат хороших, главное – это начать своё дело, потом уж лучших производителей себе докупим. Там в Бобровском уезде для верховой езды сейчас рысаков разводят и тяжеловозных битюгов. Можно было бы и нам попробовать. А с Дона ещё и казачьих к осени в поместье подгонят. Я пока в Санкт-Петербурге был, договорился с генералом Платовым. Может быть, помнишь, его казаки хорошо у Дуная против турецкой конницы нам помогли. Его в Военную коллегию для награждения вызывали, ну мы и пересеклись с ним как старые знакомцы.

– Попытка не пытка, – заметил Кулгунин. – Глядишь, и смогу выкупить пяток голов. Брат мой в кавалергардах какое-то время служил, рассказывал, что лично знает графа Орлова и в его имении не раз бывал. Может, представит меня Алексею Григорьевичу. А там уж, глядишь, найду, как его убедить, чтобы нам помог.

– Но-о! – Кучер Харитон подстегнул вожжами коней, и вслед за первым крытым возком со двора на дорогу выехал второй.

Глава 4. Тревожные вести

Лето 1795 года было жарким. Где-то за Кавказскими горами лились реки крови. Персидские войска основателя каджарской династии шаха Ага-Мохаммеда разбили в Крцанисской битве имеретинцев с кахетинцами, после чего буквально уничтожили Тифлис. В Англии в это время шли голодные бунты и беспорядки, усмиряемые войсками. Французская армия захватила Бельгию и Голландию, а генерал Наполеон Бонапарт подавил мятеж роялистов, разогнав их толпы на улицах Парижа артиллерийской картечью. Россия готовилась оформить очередной раздел Речи Посполитой с Пруссией и Австрией, и уже третьего мая указом Сената было образовано Минское наместничество, закрепившее за империей только что возвращённые западные земли.

Алексей же с головой погрузился в хозяйственные хлопоты в своём большом поместье. Позавтракав в кругу семьи и близких родственников, садился на двуконную бричку с кем-то их своих помощников, а когда и один, и потом катил в поля или на работающие, строящиеся производства. Нередко в этих разъездах перекусывал тем, что находил в захваченном из дома узелке, и возвращался домой уже затемно. Первое время Катарина укоряла, а потом махнула рукой, зная неуёмный характер мужа.

– Субботу-воскресенье из усадьбы ни ногой! – грозила она ему пальцем. – Ты обещал! Вместе в храме службу отстоим, позавтракаем, пообедаем, с детьми позанимаешься, поиграешь.

– Да-да, дорогая, конечно, – соглашался Лёшка. – Ну хотя бы на часик в каретную мастерскую можно? Это же здесь, совсем рядом.

– Тогда мальчишек с собой всех бери, им полезно будет смотреть, как отец делами занимается, – находила весомый аргумент супруга.

– И моих с собой забирайте, – подключалась Милица. – Вова-а, беги скорее к маме! Вас сейчас дядя Лёшка на большой карете всех вместе повезёт!

– Иди, Серёг, командуй, чтобы запрягали большую. – Егоров, вздохнув, разводил руками. – Только в ней одной вся ватага под приглядом у нас будет. Так, ребятня, всем одеться в самую простую одёжу, будем вам каретную мастерскую, завод и кузню показывать, вы там обязательно вымажетесь.

В середине августа в усадьбу прикатил на двух повозках Болотов. С собой он привёз три десятка саженцев плодовых деревьев в деревянных ящиках с землёй.

– Тут корни не повреждённые, Алексей Петрович, – кивнул он на зеленевшие деревца. – Такие растения можно даже и летом сажать, главное – поливать чаще, чтобы укоренились.

Осмотрев разбитый у усадьбы сад, остался им недоволен.

– Суглинок и затенённый косогор, вот потому и чахнет всё то, что вы тут посадили. Предлагаю разбить его вон там, с южной стороны. – Он показал на выбранный при обходе участок. – Три сотни саженей на две, большим прямоугольником, с широкими дорожками и междурядьями. Будет мало его – потом расширите. Я колышки поставлю, где нужно будет какие культуры сажать, а вы уж после досадите. Через месяц посылайте ко мне в поместье три, нет, лучше четыре подводы, Алексей Петрович. У меня найдутся для вас ещё ягодные кусты и плодовые деревья. Через десять лет не узнаете эти места. Весной всё в цвету у вас будет, а летом и осенью в плодах. Пасеку чуть подальше, вон к тому ручью, поставите, вот и будут пчёлы ваш сад опылять и нектар с его цветов в улья собирать.

За неделю Болотов объездил с Алексеем все земли большого поместья. Дал совет, где лучше досадить деревья, где порубка не принесёт вреда, как и где можно окультурить неугодья. Полевыми работами остался доволен.

– Игнатов ваш – хороший знаток своего дела, – проговорил он, оглядывая длинные гряды картофеля. – Каждый сорт у него отдельно произрастает, потом осенью и отбирать на семя будет легче. А то у многих ведь как, всё в одном поле сплошь перемешано. А если и различают, то «это красная, а это вот белая картошка». Со свёклой тоже всё верно. Земля под её посев выбрана рыхлая и унавоженная. Следят за посевами хорошо, вижу, поливают свёклу и окучивают. Значит, и корнеплод осенью отменным будет. Как правильный отбор вести и как замечать лучший корень из всех, а потом, как и где его хранить, я Игнатьеву рассказал. Уверен, что он справится.

Только уехал Болотов, вернулся с тремя жеребцами и пятью кобылами Кулгунин.

– Рысаки, орловская порода. – Он показал на красивого статного коня. – Не мудрствуя лукаво, я жеребца Орлом назвал, а вот это две кобылки ему для племени. – Кулгунин указал на стоявших с ним рядом лошадок. – Рыжие, не больно как-то заводчик эту масть ценит, вот потому и уступил. А нам ведь, я полагаю, и такая масть пойдёт?

– Да конечно! – воскликнул обрадованный Егоров. – Сразу видна порода! А это никак тяжеловозы? – Он кивнул на связанную отдельно от рысаков пятёрку.

– Они самые, – подтвердил Олег. – Порода называется битюг, её так из-за воронежской реки назвали, где и вывели. А получили, скрещивая местных крупных кобыл с голландскими и датскими жеребцами. Крепкая ломовая порода. Видишь, какая костистая лошадь и в то же время плотная? А рост у неё какой приличный, заметил? Выше меня уж точно будет! Как раз такая и нужна для хозяйственного извоза или чтобы ту же артиллерию и большие интендантские фуры тянуть.

В начале сентября с юга подогнали табунок из полусотни коней казаки Платова. Крепкий немолодой урядник сразу признал в Егорове начальство и, поправив папаху, доложился.

– Хорошие кони, ваше превосходительство, – оценил он табун. – Сотни лет в наших степях их выводили. Деды и прадеды ведь из походов каких только не пригоняли: и турецких, и персидских, и горских с Кавказа, даже с востока из киргизских степей и с запада, когда поляков и немцев били. Все между собой перемешались, и вот смотрите – вот она донская порода. Конь наш с виду, может, и не такой статный, как у тех же австрияков с немцами, зато неприхотливый. В голой заснеженной степи сам себе корм добудет, а вот те с голоду падут. И резвая, ходкая наша казачья порода, скакать может долго без отдыха.

– Ну вот, Харитон, будет тебе теперь дело, – обратился к главному поместному конюху Егоров. – До зимы новые конюшни нужно успеть поставить, загоны наделать. Отделить каждую породу от другой. Потом каких-то лошадей будешь скрещивать между собой, а каких-то для чистоты породы будешь держать и всему учёт вести, в том числе и бумажный.

– Так ведь неграмотный я, хозяин, не сподобился учиться. – Тот горестно вздохнул. – Дети вон книжицы почитывают и на белых листах писать могут, а я только так, в своей памяти всё держу.

– Ничего страшного, инвалида из егерей возьмёшь себе в писцы-учётчики, – ответил Алексей. – Я Ёлкину Потапу скажу, чтобы он тебе посмышлёнее подобрал. Так-то они все грамоте обучены. По кормам тоже смотри. Сена, соломы, сколько нужно будет, просчитай, и овса, разумеется. В мельнице отрубей для своего хозяйства закажи прямо сейчас, чтобы кашицу лошадям запаривать. Как раз только недавно на ветряках зерновой помол начался. Вон со скотного двора и птичника уже давно подали в правление бумаги, а на тебя даже норму ещё не закладывали.

Приехавший с Калужского чугуноплавильного завода Чуканов Захар, выслушав Егорова и внимательно изучив план стройки, согласился, что ставить новый завод действительно лучше всего у речки Песчаной.

– Я уже три года назад вашему Архипу показывал то место и предлагал туда его мастерские перенести, – пояснил он. – Да, видать, задумки такой у вас раньше не было. Но вот, оказывается, всё не зря, только уж и стройка эта гораздо больше теперь будет. Земли придётся много здесь убирать, и под большую запруду, и под заводские цеха. Сами понимаете, Алексей Петрович, ставить их на обычный грунт никак нельзя. Основание тут должно быть серьёзное, чтобы и стены оно держало, и тяжёлые станки. Поэтому на два аршина вынимаем землю и уже потом засыпаем слоями глину, крупный и мелкий камень и речной песок. В конце всё это плотно трамбуем, а сверху ещё заливаем раствором из сеянного песка и извести. Она, известь, кстати, у вас тут совсем неподалёку есть, я видел её выход верстах в пяти на косогоре. Как только раствор схватится и хорошо затвердеет, потом ещё одним слоем сверху прольём. Вот уж потом на такую серьёзную основу мы и будем выставлять стены строений. Работа эта долгая и тяжёлая, – объяснял Чуканов. – Но зато если всё основательно делать, то на века. Людей очень много нужно, сотни две мужиков-землекопов и ещё сотню для всяких сопутствующих дел.

– С людьми тяжело пока, Алексей Петрович, – не стал скрывать стоявший рядом Ёлкин. – Сейчас ведь уборочная страда идёт, все при деле. Если только десятка три я смогу отрядить.

– Да куда там три?! – хмыкнул Чуканов. – Этого числа даже чтобы верхний слой земли снять не хватит. Смотрите, конечно, сами, Алексей Петрович, но зимой земля так закаменеет, что её и киркой не больно возьмёшь. А совсем скоро дожди осенние хлынут, тоже особо под ними не поработаешь.

– Нужно по округе весть разнести, – предложил Кулгунин. – По тем же помещикам, чтобы вместо барщины к нам людей отпускали. И им живые деньги придут, и у крестьян часть их останется. У нас вон уже с октября из деревень большая часть на отхожие промыслы съезжает. Кто-то в Калугу или Тулу на железоделательные заводы, кто-то до Москвы и даже до Твери доходит. А здесь у нас совсем неподалёку от дома можно хорошо заработать.

– Приглашайте, – дал добро Егоров. – Сейчас на помол начнут зерно к мельницам свозить, весть мигом по всему уезду и даже по соседним разлетится – что тут заработать можно. Я ещё и к уездному главе с хорошим подарком заеду, поговорю, через него тоже по помещикам новость далеко уйдёт.

Сентябрь пролетел в трудах и суете, тёплое бабье лето сменилось дождливым периодом, и к Белёву подтянулся речной караван Лазарева.

– Пять станков с нами приплыли и куча всяких механизмов, – доложился Иван Кузьмич. – Названий даже их не упомню. Вот мастер вам всё объяснит. – Он кивнул на стоявшего рядом мужчину средних лет. – Вьюгов Иван Илларионович за него поручился, говорит, что хороший он оружейник, из самых лучших в Туле.

– Бочаров Степан Ильич, – представился тот, с достоинством поклонившись. – Загружен станок для сверления ствола, станок для его шустовки, стан для обтачивания и отпиливания, а ещё для образования казённого конца ствола и для выбуравливания казны. Станки все, конечно, не новые, но в приличном состоянии, каждый я самолично ощупал и проверил, работать они будут. Ещё там пресс в разобранном виде с формами для выбивания и обрезки и всякие прочие механизмы.

– Отлично, – порадовался новому механику-оружейнику Алексей. – Ну, Степан Ильич, для тебя тут дел не счесть. Потом посидим поговорим один на один. А пока вот тебе наш Архип, который металлообработкой в поместье заведует. Знакомьтесь и смотрите, что у нас тут есть.

– Вьюгов, ещё когда мы в Нижний сплавлялись, о нём говорил, – после того как Бочаров с Архипом отошли, продолжил беседу Кузьмич. – Беда у оружейника большая случилось, казённый дом его вместе с придомовой мастерской сгорел. В пожаре том Степана обвинили и большую сумму за убыток на него повесили. Ходил он, доказывал, что не виноват, а что толку? Семью, жену и троих детей, к родне на время пристроил, с челобитной в Коммерц-коллегию поехал, а его обратно в арестантской повозке вернули. Князь Назаров обозлился, обещал вообще на сибирские рудники сослать, ну тут уж Вьюгов расстарался, «подмаслил» князюшке и меня потом подвёл. В общем, Алексей Петрович, на обратном пути, как расторговались, я восемь сотен рублей убытка казне возместил за Бочарова и ещё пять Егору Михайловичу сверху положил, чтобы он сменил гнев на милость и отпустил его восвояси. Тысяча триста рублей, хоро-ошие деньги. Но вы сами говорили – не жалеть для таких мастеров.

– Всё правильно, Иван Кузьмич, молодец, что выкупил, – проговорил обрадованно Егоров. – Ещё бы пару таких, как он, и десятка три опытных рабочих, вот бы пошло дело! Жалованье положим ему хорошее, работу интересную предложим, жильё и землю под огород дадим. Пускай трудится в своё в удовольствие. А семью-то не забрали?

– Пока нет. Бочаров человек основательный. Говорит, уже в готовое жильё семью завезу, а пока у меня полсотни рублей ссудил и жене оставил. Небось, за зиму поставите ему хорошую избу?

– Поставим. А пока при усадьбе во флигеле комнату дадим.

– Ну вот и хорошо. А Вьюгов сказал, что ближе к тому времени, как мы цеха возведём, он к нам и рабочих-станочников сосватает. Да, кстати, масло наше в Туле понравилось, на следующий год его уже три десятка бочек заказали. Я что ещё хочу сказать, Алексей Петрович, – понизил он голос. – Вы ничего такого не слыхали тревожного? Про войну разговоров не вели, когда вы в столице были?

– Нет, не слышал. По западным губерниям если только отдельные шайки мятежников гоняли. А что такое?

– Да странно как-то, по Волге в Астрахань на баржах много войск сплавляют и военных грузов. Пока в Нижнем торговал, кто только и чего не болтал там: и что поход на Хиву затевается, и что персов с Кавказа хотят выбивать. И даже что императрица хочет в Индию через Каспий коридор пробить, дабы англичан оттуда вытеснить.

– Интересно, – покачав головой, произнёс негромко Егоров. – Персидский поход, 1796 год, что-то такое вроде как должно в это время случиться.

– Чего говоришь, Алексей Петрович? Не расслышал, – переспросил Лазарев.

– Да я говорю, Иван Кузьмич, недавно персы Тбилиси уничтожили, а ведь у нас с Грузией уже двенадцать лет как Георгиевский трактат заключён, – ответил тот. – По нему мы её как бы защищать должны, а тут набег со стороны Тегерана. Очень даже может быть, что на Кавказ военный поход будет.

– Ну вот и я говорю, неспроста столько войск к Астрахани гонят. Астрахань-то почитай самые что ни на есть ворота туда. Ну ладно, вас-то это не касается, вам от военных трудов императрицей цельный год отпуска даден.

Глава 5. Ждёт нас дорога дальняя

В октябре прошли затяжные дожди, и на Казанскую ударили первые серьёзные морозы. Пока земля совсем не закаменела, несколько сотен землекопов выбирали грунт под две новые плотины.

– Не успеваем, Алексей Петрович, – тужил Чуканов. – Очень большой объём земляных работ. Похоже, придётся и всё следующее лето копать, а уж запустить воду только к осени мы, наверное, сможем. Пока же зимой будем продолжать плотину ладить. Вот, глядите. – Он показал на копошившихся людей. – Это они тяжеленной чугунной бабой забивают дубовые сваи. Потом будут сооружать ряжи. Это такие, ну-у, как бы срубы из лиственницы, собранные из забитых в глубину свай с крепкими стенками и полом. Затем их все наполнят валунами, свяжут между собой брёвнами, обложат снаружи большими камнями, а потом дёрном. За плотинным затвором с водосбросом сделаем слань – это, если грубо, слой где-то в аршин толщиной сосновых жердей, забитых и прижатых поперечными лежнями. Вот именно такое сооружение как раз-то и удержит от размыва дно ниже плотины, потому как многопудовые струи воды, падая с высоты в пару саженей, будут ударяться о жердины этой самой слани, дробиться, терять силу, после чего и стекать в нижний омут. Ну, про затвор, про колесо и тепляк я вам уже рассказывал, до них нам ещё далеко.

В начале декабря Алексей был вынужден отъехать в Калугу с Иваном Кузьмичом. Нужно было оформить снятие большой суммы в заёмном банке и закупить партию железа. Сделав дела, заехали и в расположение Ингерманландского полка, где были приняты с распростёртыми объятиями его командиром.

– Мы вам с супругой очень признательны за вашу помощь, Алексей Петрович. – Барон фон Эльмпт сделал церемонный поклон. – Благодаря вашей помощи и протекции нашего Сашеньку удалось зачислить в Шляхетский кадетский корпус. Михаил Илларионович сам перед приёмной комиссией ходатайствовал, и её вердикт был положительным.

– Филипп Иванович, позвольте с вами прогуляться, – попросил барона Егоров. – Иван Кузьмич, посидите пока, мы с господином полковником ненадолго.

– Да конечно, Алексей Петрович, – сказал Лазарев. – А я пока чайком побалуюсь, хороший чаёк, ароматный.

– Семён, поди сюда! – позвал денщика фон Эльмпт. – Подайте нашему гостю ещё чая. Мы скоро будем.

Выйдя из штабного здания, прошлись вдоль плаца, где унтеры учили молодых держать ногу. Только и слышалось размеренное: «Делай ра-аз! Делай два-а! Выше ногу, выше! В коленях не сгибать! Делай раз! Делай два-а! Про отмашку рук не забываем!»

– Филипп Иванович, до тебя ничего не доходило про южный военный поход? – остановившись, поинтересовался у барона Егоров. – Я в губернском наместничестве был, осторожно интересовался, ничего там про это не знают. В канцелярию наведывался, думал, может быть, хоть там какие-то бумаги для меня или находящихся на отдыхе в губернии офицеров есть, тоже глухо. А слухи идут, что к Астрахани войска наши стягивают.

– Официальных бумаг никаких пока нет, Алексей Петрович, – ответил приглушённо полковник. – Всё как обычно. Однако и до меня некоторые слухи дошли. У командира второго батальона секунд-майора Новикова родной брат в Московском мушкетёрском полку служит, от него люди в имение под Сухиничи пару повозок перегоняли с добром. Ну вот там старшим над ними брат своего вестового приставил. Рассказал тот моему Новикову, что в сентябре полк к Торжку погнали, а там, дескать, дальше речными судами к Астрахани будут сплавлять, ну а зимой, как только дорога затвердеет, его в Кизляр, на Кавказскую линию, отправят. Только это секрет, втайне делается, и никому не велено ничего говорить, ну как обычно.

– Понятно, по секрету всему свету, – проговорил тихо Алексей.

– Алексей Петрович, я только вам! – вскинулся барон.

– Да конечно, Филипп Иванович, не принимайте это к себе, я шучу, – успокоил полковника Егоров. – А ведь и моих егерей могут также послать. Московские мушкетёры с нами по соседству располагаются, у той же Семёновской площади в казармах. Запросто могли бы их вместе отправить. Про то, что с ними егеря в поход из Санкт-Петербурга уходили, ничего не говорил вестовой?

– Не-ет. Только про свой полк. Думаю, что зря вы, Алексей Петрович, беспокоитесь. Если бы решились, то непременно бы вызвали в столицу в связи с походом.

– Надеюсь, – пожав плечами, проговорил Егоров. – А всё же на душе как-то неспокойно.

Рождественские праздники прошли по-семейному, с катаниями на санях, ледянках с горы, песнями и большими застольями.

– Я уже и забыла, как это всем вместе быть, – проговорила счастливая Катарина. – Помнишь, как на Буге весело жили? Молодые были, всё проще тогда казалось. Уйдёшь в свой поход, и сколько тебя опять ждать? – спросила она, гладя Лёшкины волосы.

– Ну с чего ты взяла, что я уйду? – ответил тот. – Сама императрица целый год отпуска мне дала, а потом приказала в столицу со всеми вами возвращаться. Забыла, что ли?

– Ничего я не забыла, – вздохнув, произнесла Катарина. – Однако вижу, как ты места себе не находишь. Словно одной ногой здесь, а другой со своими егерями. Думаешь, всё-таки пошли они в поход?

– Нет, навряд ли. Уверен, что Живан предупредил бы.

– Ну вот и не думай тогда о войне. – Катарина прильнула к мужу. – Лучше обними меня покрепче. Ты сейчас здесь, с нами, только Ильюшки одного не хватает, а так вся семья в сборе.

Двадцатого января, когда все близкие собрались на обед, с дороги на Козельск в усадьбу прикатил крытый возок. Выскочивший из него офицер протопал по крыльцу и доложился встретившему его Гусеву:

– Поручик Кислицкий с пакетом для генерал-майора Егорова!

– Пройдёмте ко мне в кабинет, господин поручик. – Алексей встал из-за стола. Вскрыв протянутый ему пакет, пробежался по строчкам гербовой бумаги.

Генерал-майору Егорову Алексею Петровичу и подполковнику Гусеву Сергею Владимировичу прибыть к месту расположения своего полка в Кизлярскую крепость не позднее десятого апреля сего года.

Вице-президент Военной коллегии Российской империи генерал-аншеф Мусин-Пушкин В. П.

Число, размашистая, витиеватая подпись, чернильный оттиск печати.

– Оставайтесь с нами, пообедаете, поручик. – Егоров поднял глаза на стоявшего офицера.

– Прошу прощения, ваше превосходительство, но, к крайнему своему сожалению, вынужден отказаться, – проговорил тот извиняющимся тоном. – Мне ещё до вечера к двум адресатам нужно успеть. Распишитесь, пожалуйста, в получении.

– Это то, что я думаю? – спросил Гусев, глядя на уносившийся прочь санный возок.

– Ждёт нас дорога дальняя, Серёга, море Хвалынское и грозный Кавказ, – ответил другу Алексей. – Пойдём с близкими посидим, нескоро они нас опять увидят.

Сборы заняли три дня. Утепляли, готовили к дальней дороге большую повозку и две лёгкие пролётки, поставленные на полозья.

– За Воронежем лучше на Борисоглебск сворачивайте, – советовал Кулгунин. – Там две сотни вёрст хода и большой тракт на Астрахань будет, вы по нему как раз до самого Царицына доедете, ну а дальше как раз развилка на Астрахань и Кавказ.

Ранним утром двадцать четвёртого января Егоров с Гусевым прощались с близкими.

– Всё-всё, заходите в дом, глядите, как морозит сильно, не дай Бог застудитесь, – вытирая слёзы у Катарины, проговорил Алексей.

– Береги себя, Лёшенька, – прошептала та. – И возвращайся домой. Будем за вас молиться.

– Хорошо, родная. – Тот поцеловал жену и открыл дверцу повозки. – Всех обнимаем! Ждите, скоро вернёмся!

– Но-о! Пошли-и! – крикнул Никита, и застоявшиеся упряжные рванули с места.

– Всё-таки ещё два тулупа засунули, – проворчал Алексей, приминая зимнюю одёжу. – И так ведь сами в шубах, а кроме них, вон сколько тёплых вещей внутри, не развернёшься.

– Ну не выкидывать же их было, – сказал Гусев. – Беспокоятся за нас. Обещал, что сильно гнать не будем, а на ночлег на постоялых дворах будем вставать.

– Тут уж всё на откуп Никите и Макаровичу, – ответил Егоров. – Им виднее, как лучше ехать. Спешить нужды пока никакой нет, до весеннего бездорожья, я надеюсь, уж должны будем успеть калмыцкую степь проскочить.

Первый месяц пути действительно ехали не спеша, до середины февраля стояли сильные морозы, и чтобы не застудить коней, делали остановки для обогрева и передышки. Уже свернув на большой тракт за Богучарами, покатили быстрее. Донские степи встретили ветрами и вьюгами, а не доезжая сотни вёрст до Царицына, пришлось простоять три дня в казачьей станице, пережидая буран.

На постоялом дворе было не протолкнуться, к войскам ехали офицеры, возвращались с торгов и дальнего закупа купцы, спешили по каким-то, разумеется, важным делам чиновники. Все помещения и даже углы были заняты, но не отказывать же целому гвардейскому генералу, и станционный смотритель, потеснившись, отдал свою комнату Егорову.

– Заселяемся, егеря, сноси вещи ко мне! – скомандовал Алексей. – Спать тоже найдём где, застилай в комнате пол!

– Ваше превосходительство, да мы и в клетях можем, – отнекивался Дубков. – Ну чего мы вас с Сергеем Владимировичем стеснять тут будем?

– Макарович, вот лучше даже не начинай! – повысил голос Алексей. – Забыл, как одну епанчу на землю бросали, а второй укрывались у Дуная, а?!

– Не забыл, ваше превосходительство, так это когда ж было? – пробурчал тот.

– Всё, оставить разговоры! – рявкнул Егоров. – Все баулы, вещи и тулупы тащите сюда!

– Есть, есть! – Егеря взяли под козырёк.

– Тогда мы коней обиходим, накормим и напоим, повозки оглядим и перенесём всё, – сообщил Макарович. – Пошли, Никита, там Федот уже, небось, нас заждался.

Мартовская погода неустойчивая, в воскресенье небо выяснилось, и начало жарко греть солнышко, в понедельник снежная дорога просела и оплыла, и ноги коней начали проваливаться в грязную кашицу. В среду к ночи снова ударил мороз, а в пятницу опять запуржило.

– Март месяц любит куролесить: морозом гордится и на нос садится, – дуя на ложку с горячими щами на станции в калмыцкой степи, заметил Макарович. – Пускай уж лучше так, лишь бы дожди не хлынули. Ямщики-то местные говорят, что до моря Хвалынского нам только два переезда осталось, а потом уж три дня пути вдоль него, и сам Кизляр у Терека будет.

– Дое-едем, – отодвигая пустую миску, проговорил Гусев. – Почаще коней станем менять, а надо – так и станционных наймём. Чай за пять дней-то уж как-нибудь доберёмся.

В начале последней мартовской декады три грязные санные повозки, скрябая полозьями по проталинам, заехали в предместья Кизлярской крепости. Унтер-офицер покрутил в руках бумагу с печатным оттиском и, передав её Никите, взял под козырёк.

– Ваше превосходительство, там в самом центре крепости в большой цитадели штаб! – крикнул он сидевшему в карете генералу. – А ваши егеря, они за рекой в казачьей станице расположились.

– Спасибо, фурьер, – поблагодарил Алексей. – Трогай, Никита.

– Убирай! – Унтер махнул рукой, и десяток солдат, расцепив связанные между собой рогатки, освободили проезд.

Командующий крепостным гарнизоном и всеми собираемыми для похода войсками генерал-майор Булгаков принял Егорова радушно.

– Полк ваш, Алексей Петрович, на хорошее место встал, – рассказывал он в штабной комнате. – Тут-то стеснено всё прибывающими войсками, так я егерям для постоя Кизлярскую казачью станицу определил. Заместитель ваш полковник Милорадович весьма расторопный офицер, устроил людей хорошо. Безделья и дури от них не было, потому как делом они заняты в отличие от некоторых. Через день, а то даже и каждый на поросшие лесом высоты ходят и бою в горах учатся.

– Когда в поход, Сергей Алексеевич? – поинтересовался Егоров. – Я так понимаю, мы графа Зубова ждём?

– Всё верно, Алексей Петрович, его, – подтвердил Булгаков. – Неделю назад он в Астрахань прибыл, смотр Каспийской эскадре и местному гарнизону устроил. Вот ждём теперь к себе. А поход почитай что уже и начат. Ещё в середине декабря по повелению государыни отряд генерал-майора Савельева на юг к Дербенту ушёл и, не доходя два десятка вёрст, встал там полевым лагерем. Сил у него для самостоятельного штурма недостаточно, так что велено перекрывать северный проход к нам и вести наблюдение за неприятелем. Ждём главнокомандующего, со дня на день Валериан Александрович должен прибыть.

– Генерал, генерал приехал! – весть стремительно разнеслась по казачьей станице. Возвращавшиеся с учений роты сами выстраивались на обширном выпасе у Терека.

– Ваше превосходительство, лейб-гвардии егерский полк после дальнего перехода и расквартирования несёт службу по распорядку! – докладывал Милорадович. – Происшествий не имеем!

– Здравствуй, Живан! – Алексей стиснул в объятиях своего друга. – Здравствуйте, господа!

– Здравия желаем, ваше превосходительство! – загомонили набившиеся в штабную избу старшие офицеры.

– Ваше превосходительство, роты и эскадроны выстроились, ждут вас! – заскочив с улицы, воскликнул Воробьёв. – Только лишь фуражной команды с охранным полуэскадроном поручика Луковкина в станице нет. Остальные все в строю.

– Пойдём, Алексей Петрович, поздороваешься с егерями. – Милорадович кивнул на дверь. – Ждали тебя.

– Так уж и ждали, – хмыкнул Егоров. – Ушли в поход ещё в прошлом году, а ведь мне так и не сообщили, злодеи. Ладно, хоть государыня матушка побеспокоилась, наказ в Военную коллегию дала, чтобы вызвали из имения. От вас-то, пожалуй, и не дождался бы весточки.

– Так это от неё самой и был приказ вас не беспокоить, Алексей Петрович, – проговорил виновато Живан. – Я уж и так и эдак, и к генералу Берхману, и к Мусину-Пушкину подходил, гонят, даже и слушать меня не хотели. От неё самой это приказ, говорят, и точка. А мне ведь и правда неудобно, ну как же так, полк в поход пойдёт, а его командир даже и не извещён вовсе?! Думал, втихаря, на свой страх и риск пошлю в поместье гонцов. Но тут уж Сашенька мне шепнула, что государыня просила передать, чтобы не беспокоили пока тебя. Полку, дескать, нашему долгая дорога потребуется, и что для тебя вызов так и так после Рождества придёт. А пока вовсе даже ни к чему тебя от семьи отрывать и так ведь к ней только вот недавно отъехал. Ну вот я и успокоился, – объяснял Милорадович. – Нас ведь в сентябре уже в Торжок для погрузки на речные суда погнали. На тот момент ты только лишь три месяца отдохнул, а обещали целый год. Ну какой смысл тебя и правда было отнимать раньше времени? Сами спокойно доплыли до Астрахани, а потом уже по зимней дороге сюда, к Кизляру, потопали.

– Ладно-ладно, ты давай-ка мне зубы не заговаривай, скажи лучше правду, что славой не хотели делиться с командиром, – проговорил, выходя из дома, Егоров. – Сашенька ему на ухо шепнула, ты гляди! Неужто всё-таки сдался наш старый холостяк пред девичьими чарами, а Живан? И когда свадьба?

– Какой же ты неинтересный, Алексей, – пробурчал, горестно вдохнув, Милорадович. – Ну никакой интриги, всё как будто наперёд всегда знаешь. Из похода вернёмся, государыня сказала, что будет свою фрейлину Александру к свадебным торжествам готовить.

– О-о, ну тогда да-а, тогда уж точно тебе на холостяцкой жизни нужно ставить крест. Теперь уже полковник Милорадович тебе точно не отвертеться! Подходим. – Он кивнул на длинный строй рот.

– По-олк, равняйсь! Сми-ирно! – скомандовал стоявший на правом фланге штаб-офицер. – Ваше превосходительство, лейб-гвардии егерский полк для встречи своего командира построен! Докладывает заместитель командира полка подполковник Хлебников!

– Здравствуйте, особые, гвардейские егеря! – выкрикнул, оглядывая замершие шеренги, Егоров.

– Здравжелаемвашпревосходительство! – проревел строй.

– Ну что, братцы, турок бивали, поляков бивали, теперь персов с ханцами пойдём бить? – громогласно спросил Алексей.

– Так точно, вашпревосходительство! – вновь слитно рявкнули егеря.

– Нам с вами, Алексей Петрович, кого хошь бить можно! – раздался знакомый голос. – Хоть пробежимся маненько, а то уж скучно и тошно в казармах сидеть.

– Пробежимся, Федя, обязательно пробежимся, – ответил, усмехнувшись, Егоров. – Лишь бы Авдотья не узнала про твои скучания, а то у неё рука крепкая, будет тебе тошно. Скучать разучишься.

Строй хохотал в голос.

– Ладно, братцы, это хорошо, гляжу, бодры вы и веселы! – воскликнул генерал. – Обещаю, долго сидеть мы тут не будем, совсем скоро и нам дело найдётся. Чините обувку, одёжу и амуницию, это всё в горах быстро худится. Пока есть время, учитесь горной войне. Она очень отличается от той, что на равнине, и опыта такого у нас ещё с вами не было. Даже прицел в горах и тот другой. Поэтому, подполковник Рогозин. – Он повернулся к группе стоявших на правом фланге штаб-офицеров. – Изыщите возможность дать каждому из егерей пороха и свинца на пару десятков зарядов в день. Пусть набивают навык, стреляя на перепадах высот.

Двадцать пятого марта генерал-поручик, граф Зубов Валериан Александрович прибыл в Кизляр. Через день по прибытии им был назначен большой парадный смотр. Колонны войск шли перед сидевшим верхом в седле командующим, затем он объехал на коне строй, приветствуя каждый полк и отдельные подразделения.

– А нога-то у него из чистого золота, – бежал шёпот по шеренгам. – Истинно вам говорю, заморские, англичанские мастера её ему ладили, – делился новостями со своими товарищами Калюкин. – Она даже в колене сгибаться может, но тяжёлая очень, потому и ездит генерал только лишь верхом.

– Ну да, если из золота, тогда, конечно, тогда на такой не походишь, – согласился Лошкарёв. – Фельдъегеря вшестером кожаный мешок тащили, упирались. И мешок я не скажу, что уж большой, но видать было, какой он тяжёлый. Золото – оно и есть золото.

– Где это ты столько золота-то видел, Нестор, чтобы его цельными мешками таскали? – хмыкнул Южаков. – Может, там вовсе и не золото, а серебро было?

– Ага, коне-ечно, серебро! – пренебрежительно протянул тот. – Говорю же я вам – золото! Мы с Елистратом на карауле у крепостной цитадели Кизлярской стояли. А тут двое крытых кожей саней с фельдъегерями и охранным отрядом к входу прикатили. Ну вот оттуда и выносили эти самые мешки. Тяжеленные, видать неудобно их было тащить, один уронили, так он треснул, и оттуда золотым ручьём монеты брызнули. Чё было! Фельдъегеря как заорут, сабли выхватили и встали полукругом. «Караул!» – кричат. Ну мы, конечно, подбежали, из Владимирского полка ещё четверо часовых, те конные, которые в охране были, тоже встали вокруг фельдъегерей, а они по снегу на карачках ползают, кажную монетку выцарапают и в шапку потом их кладут. Правда ведь, Елистартка, так всё было?

– Так, так, – подтвердил Горбылёв. – Потом пересчитывали ещё три раза, пока всё не сошлось, несколько раз снег перетряхнули.

– Тише там! Разболтались! – донёсся окрик старшего ротного унтера. – Южаков, Лошкарёв, спокойно стоять устали?! По штрафным, может, соскучились? Так я мигом вам их выпишу!

– Не-не, Авдей Никитич, всё уже, молчим! – донеслось в ответ.

– Вот и молчите, – пробурчал Милушкин. – Немного осталось. Слышите? Владимирские уже ревут, значит, скоро всех по местам квартирования разведут.

Действительно, далеко с правого фланга долетело трёхкратное ура, это здоровался с генерал-поручиком Владимирский мушкетёрский полк, самый последний в длинном ряду подразделений. Спустя немного времени, пройдя строевым шагом мимо Зубова, войска разошлись по квартирам.

Глава 6. У реки

– Господа, я намерен вести войну самым решительным образом, – сидя в кресле и положив искусственную ногу на стул, заявил собранным генералам Зубов. – Она не ограничивается одними лишь боевыми действиями в Закавказье. Поверьте, это только лишь начало. Пока европейские страны сцепились между собой в войнах, пока они свергают и провозглашают новые монархии и революционные правительства, у России есть несколько лет, чтобы устроить свои дела на юге. На этот год нам предстоит выбить персов от ближних подступов к империи, усмирить их вассалов, после чего занять сам Тегеран и уже потом повернуть на запад к Турции. Если всё пойдёт, как и запланировано, то вскоре наши действия будут поддержаны армией Суворова, который нанесёт удар со стороны Валахии и Румелии с дальнейшим выходом к Константинополю по суше. А наш доблестный флот, на котором изъявила желание быть сама государыня императрица вместе с моим братом Платоном, высадит большой десант на южном Черноморском побережье. Очень скоро Византия сбросит трёхсотлетние османские оковы, а над Софией вновь воссияет золотой православный крест, как это и было предсказано святым Константином. Но для начала, как я уже ранее сказал, нам нужно усмирить кавказские ханства, обратив их из врагов в наших верных союзников и вассалов. Отряд полковника Сырохнева с батальонами кавказских гренадеров и егерей прошёл через Дарьяльское ущелье в Тифлис, а бригада генерал-майора Савельева стоит перед самым Дербентом. Приказываю двинуть все имеющиеся силы последнему на помощь, взять Дербентскую, а вслед за ней и Бакинскую крепости. Таким образом, господа, мы возьмём под контроль Каспийское побережье и обеспечим подвоз припасов и подкреплений по морю от Астрахани. Общее начало движения армии я назначаю на десятое апреля, но авангард, в коем надлежит быть гвардейским егерям генерала Егорова, драгунам Раевского и казакам Платова, пусть выходит пятого числа. Вам надлежит, господа, очистить дорогу от шаек мятежных горцев, чтобы основной отряд мог беспрепятственно пройти к Дербенту. Всё ли вам понятно?

– Так точно, ваше сиятельство! – подтвердили хором командиры.

– Хорошо, десятого апреля общая колонна вытягивается по южной дороге в следующем порядке: сначала идёт Тифлисский мушкетёрский полк, за ним следом Воронежский, далее Владимирский, потом идут кавказские гренадеры, за ними…

«Господи, какой грандиозный проект задуман на последний год царствования Екатерины Великой, – думал Алексей, пока шло перечисление войсковых подразделений. – Из “того” далёкого времени, из которого я таким мистическим образом попал сюда, было понятно, что он был обречён на провал. Но может быть, всё-таки что-то произошло здесь такое, отчего оно хоть как-то отличается от “того” времени, в котором я уже был? Даже факт переноса меня сюда ведь мог каким-то образом повлиять на исторический ход событий. Как это называлось у фантастов? Что-то типа параллельных миров, альтернативная реальность, мультивселенная? Тьфу ты, чушь какая-то! А вдруг и правда всё здесь получится с Персидским походом?»

– Двадцать одно орудие полевой артиллерии следует под охраной драгун Астраханского драгунского полка, – продолжал зачитывать порядок следования войск Зубов. – С моря нас поддержит Каспийская эскадра Фёдорова, которая с десантом выйдет из Астрахани.

– Прапорщик Завражский, берите свой взвод, проскочите вверх по речке и оглядите прибрежные кусты на обоих берегах! – показал на заросли Воронцов. – Если наткнётесь на большие силы неприятеля, в бой не вступать, сразу оттягивайтесь в нашу сторону.

– Слушаюсь, господин капитан! – Молодой офицер козырнул. – Есть проверить заросли на берегах. Отделение Сусекина, с этой стороны оглядывает. – Он махнул рукой. – Отделение Загнёткина, за мной! Оружие наготове держим! Глядим внимательней!

Три с половиной десятка конных егерей, распределившись по берегам речки и осматривая прибрежные заросли, поехали вверх по течению.

– Говорят, три дня пути до Дербента осталось, – огибая большой куст, произнёс Чирков. – И чего только дорогу хаяли? Идёт у моря по равнине, в горы не забирается, а нас всё этим Кавказом пугали. Даже стычек толком не было, я за две недели только лишь три раза стрельнул, когда на разъезд бородачей чуть было не наехали.

– Я вообще два раза только тогда пульнул, – сказал Ведунов. – А-а, да и ладно, всё равно никто, кроме капрала, ни в кого не попал. И чего по этой речке едем, всё равно все ханские или за стенами в крепости, или высоко в горах. Аким, у тебя вода во фляге не кончилась? А то у меня на дне несколько глотков только осталось.

– Нет, больше половины ещё. – Шерстобитов отмахнулся. – Меньше глохтать нужно было, Прошка. Ладно сейчас апрель, а вот в июле тут, говорят, настоящее пекло будет.

– Ну и пусть, чего мне этот июль, когда прямо сейчас пить хочется? – проворчал тот. – Езжайте, а то капрал заругает, что все трое на одном месте встали, я сейчас догоню вас.

Ведунов проехал через прибрежные кусты и, спрыгнув с коня, отстегнул с ремня жестяную водоносную флягу. Подступы к реке здесь были удобные, обрыв был совсем невысокий, и в зарослях камыша, у самого берега, виднелся словно бы небольшой чистый островок. Присев, Прохор опустил посудину в реку и смотрел, как она с бульканьем наполняется. Отвлёк его от этого занятия Булат, конь вдруг переступил копытами и тревожно всхрапнул. Вскинув голову, боковым зрением егерь заметил две мелькнувшие тени. Выронив посудину, он вскочил на ноги и попытался перехватить удерживаемое в левой руке ружьё. Поздно! Два чужака с кинжалами метнулись к нему, один с ходу попробовал было вонзить клинок в горло, но резанул отшатнувшегося русского лишь по плечу. «А-а-а!» – раздался громкий, резкий крик. Удар второго горца в грудь прервал его, и тело рухнуло на прибрежный песок.

– Данила, слыхал?! – спросил ехавшего рядом товарища Шерстобитов. – Кажись, кричал кто-то со спины?

– Слыхал. С берега орали. Там же Прошка, а ну! – воскликнул он, разворачивая коня.

Всего лишь несколько секунд потребовалось всадникам, чтобы проскакать пару десятков саженей. «Бам!» – хлопнул выстрел, и пуля свистнула у самого уха Шерстобитова. Натянув поводья, он остановил коня и разрядил фузею в стоявшего около тела бородача с ружьём.

«Бам!» – хлопнул второй выстрел Чиркова, пуля ударила в песок рядом с сидевшим на корточках вторым чужаком. Тот что-то прокричал и метнулся к упавшему соплеменнику.

Выхватив из ольстряди пистоль, Шерстобитов выпрыгнул из седла и сбежал с обрыва. «Щёлк!» – кремень курка ударил по огниву, но выстрела из пистоля не было. Осечка!

– А-а-а! – Оставив неподвижное тело соплеменника, к нему с криком метнулся горец.

– Это конец! – понял Аким, пытаясь вытащить саблю. Медленно, очень медленно она выходила из ножен.

– Бам! – из кустов на берегу громыхнул выстрел, и бородач упал, не добежав всего каких-то пару шагов до Шерстобитова.

– Чего медлил, тетеря?! – рявкнул, выезжая из зарослей, капрал. – Твоего товарища уже прирезали, считай, пока ты ружьё тут заряжал!

– Так уже патрон скусил и на полку порох сыпанул, Ефим Фомич, – ответил побледневший егерь. – Ещё бы немного – и стрельнул в ворога.

– Ага, а дружка твоего уже бы этот кончал, – отделенный, подойдя к Шерстобитову, толкнул ногой пробитое тело горца.

– Целый? – Он оглядел цепким взглядом Акима. – Ну чего столбом стоишь? Дружка не смотрел ещё? Хотя чего уж тут смотреть. – Он вздохнул и, сняв каску, перекрестился. – Упокой душу раба твоего Прохора. Прямо в сердце бедолагу пырнули, ироды.

– Бам! Бам! Бам! – выше по течению реки, с той стороны, куда отъехал взвод, раздалась россыпь ружейных выстрелов.

– Ух ты ж, никак бой начался! – воскликнул, прислушиваясь, капрал. – Так, а ну-ка быстро подняли Ведунова и на седло его торочь! – рявкнул он, перезаряжая ружьё. – Быстрее, быстрее шевелимся, дурни! Слышите, к нам звук идёт!

Чирков с Шерстобитовым, подняв тело друга и закинув в седло, перехватили его верёвкой. Подобрав лежавшую на песке фузею, капрал проверил в ней заряд и запрыгнул на коня.

– Бам! Бам! – хлопнуло два выстрела неподалёку, и над головой у Чиркова свистнула пуля.

– Фомич, басурмане! – крикнул выскочивший из-за деревьев конный егерь. – Много! В засаде стояли, да узрели мы их!

– Отступаем к эскадрону! – донёсся крик взводного командира. – Быстрее отходим!

– Пошли, пошли, но-о! – Капрал ударил ладошкой по крупу коня Шерстобитова, и тот поскакал вниз, вдоль реки. – Везите Ведунова к нашим! Прикроем вас малёх! Ага, вот вы где, – пробормотал отделенный, вскидывая ружьё. «Бам!» – грохнул выстрел, и он, развернув коня, поскакал вслед за остальными.

– Ваше благородие, с противоположного берега стреляют. – Ряхин кивнул в сторону заросшей кустами и деревьями реки. – Там отделение с прапорщиком Завражским. Может, поддержать ребят нужно?

– Втягиваться в бой нам нельзя, – решил Воронцов. – Мы не знаем, сколько там всего неприятеля. Сержант, берите двух егерей и скачите назад. За нами в версте драгунский Нижегородский полк следовал, запросите подмогу.

– Слушаюсь! – Унтер-офицер козырнул. – Петров, Климов, за мной! – скомандовал он, и трое верховых понеслись по дороге на север.

– Эскадро-он, спешиться! – скомандовал Воронцов. – Коноводам отвести коней! Второй взвод, в первую шеренгу с колена становись! Третий и четвёртый – во вторую шеренгу стоя! Штыки на ружья надеть! Стреляем по команде залпом! Отборные стрелки, для вас огонь по своей сноровке и прицелу!

Вот подскакало отделение Загнёткина с командиром взвода, и егеря, спешившись, заняли места в первой шеренге. На противоположном берегу в зарослях мелькнули фигуры, и к броду выскочило полтора десятка коней, на одном из них всадник был перекинут поперёк седла.

– Быстрее, быстрее! – крикнул капитан. – Где Сусекин?! Чтоб ему!

Вот в прорехе зарослей мелькнула ещё одна фигура, и к реке, настёгивая коня, выскочил капрал. Вслед за ним, буквально в паре десятков шагов, скакала погоня.

– Эскадрон, к стрельбе залпом готовьсь! – рявкнул Воронцов.

– Бам! Бам! Бам! – ударили без команды штуцера и фузеи отборных стрелков. Вздыбился и рухнул на берегу конь преследователей, вылетели из седла трое всадников, но передовая группа неприятеля в три десятка сабель продолжала нестись вперёд.

– Сусекин, правее заходи! – махая рукой, прокричал Воронцов. – Подстрелим ненароком!

Словно услышав командира, а скорее всего увидав его, капрал резко свернул вправо и поскакал по течению неглубокой здесь реки.

– Первая шеренга, огонь!

– Ба-ам! – раскатисто прогремели три с половиной десятка ружей, выкашивая головную часть погони.

– Вторая шеренга, огонь!

И уже пять десятков стволов послали пули в скачущих. Большая часть погони была выбита. Плыли по реке трупы людей, билась в воде подстреленная лошадь. Оставшиеся в живых развернулись и поскакали обратно, в сторону зарослей, а оттуда уже выезжала основная часть войска неприятеля.

– Ох ты, как же их много! – крикнул подпоручик Огарёв, проталкивая шомполом пулю в ствол. – Андрей Владимирович, видать, это передовая часть из самых прытких была.

– Угомони-им. – Воронцов скусил патрон и сыпанул порох на полку. – Братцы, стоим твёрдо, бежать не моги! – крикнул он, приставляя фузею к ноге. – Беглых всех вырубят. Тут позиция крепкая, мы на возвышенности, а им через реку к нам скакать! Первый взвод, занимай свои места в первой шеренге!

Отогнавшие коней в тыл, егеря подбежали и, встав на колено, начали удлинять передовую шеренгу. Вот и капрал Сусекин, потеснив Чиркова с Шерстобитовым, отщёлкнул крышку, открывая полку замка у фузеи.

– Вашбродь, у меня Ведунова убили, – крикнул он заканчивавшему перезарядку прапорщику. – Это молодой который, из той троицы, что недавно пришла. К коноводам его отвезли.

– Видел! – крикнул в ответ Завражский. – Его фузея у тебя?

– Его, – отозвался, перезаряжая второе ружьё, Сусекин. – А чего оно будет впустую стоять? Пущай мстит за хозяина!

– Штык надень! – приказал взводный.

– Внимание, эскадрон, к стрельбе готовьсь! – скомандовал Воронцов. – Штуцерники, не ждём команды, самостоятельно огонь ведём!

Из зарослей уже выехало сотни полторы неприятельской конницы, а к ним всё продолжало вытягиваться подкрепление. Как видно, вражеский командир ещё не решился на атаку и ждал, когда соберутся все его силы, чтобы ударить разом.

Гремели выстрелы отборных стрелков, их пули находили свои жертвы на том берегу.

– Три сотни шагов до цели, – прикинул Воронцов. – Нашей пулей спокойно достаём. И цель ведь какая «жирная», хорошо они там сгрудились. Внимание, эскадрон! – крикнул он, приняв решение. – Пока неприятель не изготовился к атаке, бьём его частым рассыпным огнём! Как только он поскакал к нам – перезарядиться и ждать команду к залпу!

Более ста ружейных стволов загремели частым боем. По скучившейся коннице ударили тяжёлые пули. Ещё даже не начав атаку, она стала нести серьёзные потери. Командир неприятеля был храбрый воин, но увидев, что к стоявшим на противоположном берегу реки русским с северной стороны приближается большой конный отряд, дал команду отступать. Прошло всего лишь две минуты, и там, где только что крутились на конях ханские воины, остались лежать сбитые тела людей и коней.

– Гляди-ка, сбегли! – крикнул обрадованно Шерстобитов. – Это мы, что ли, так их шугнули?!

– Ага, тебя испугались, – проворчал, вставая с колена, Сусекин. – Ты же у нас гроза, Акимка, с неисправным оружием на врага кидаешься. Чего было-то там в дозоре, ну говори?!

– Винт у курка ослаб, а кремень сбился, – виновато проговорил тот. – Затягивал же недавно.

– Затягивал он, – перекидывая через плечо на ремень вторую фузею, передразнил капрал. – Будешь так затягивать, в следующий раз без башки останешься. Вон кого бородачи испугались. – Он кивнул на подъезжавших с Кизлярского тракта драгун. – Если бы не они, небось, и штыком бы пришлось поработать.

– Чего у вас?! – крикнул, остановившись подле стрелковых шеренг, драгунский офицер.

– Капитан Воронцов! – представился командир егерей. – Благодарю вас, сударь, что так скоро откликнулись на наш призыв. – Он церемонно поклонился драгуну. – С кем имею честь?

– Капитан Павловский. – Тот козырнул. – Первый эскадрон Нижегородского драгунского полка. Шли в авангарде, а тут от вас гонец с вестью, что ханская конница атакует. Так где же неприятель?

– Частично рассеян нашими залпами, а потом, увидав вас, поспешил скрыться, – ответил Воронцов. – Вон посмотрите на том берегу, груда тел лежит.

Глава 7. Дербент

– Валериан Александрович, до самого Дербента дорога свободная, – докладывал главнокомандующему Егоров. – Передовой конно-егерский эскадрон достиг укреплённого лагеря Савельева возле реки Уллучай.

– Сражаться много пришлось, очищая дорогу? – спросил Зубов. – Сколько людей потеряли?

– Двоих убитыми, – ответил Алексей. – Десять раненых, из них половина скоро в строю будет. Больших сражений у тракта не было, только несколько мелких сшибок да перестрелки. В основном ружейным огнём неприятеля отгоняли. На самых опасных участках пути выставили временные заставы из стрелковых рот.

– Хорошо, малой кровью обошлись, – проговорил удовлетворённо генерал-поручик. – Как только основная войсковая колонна и обоз пройдут, ты, Алексей Петрович, снимай своих с дороги. Хорошие стрелки мне при очистке крепостных предместий понадобятся и на приступе Дербента. А на дорогу мы лучше мушкетёров из Кабардинского полка поставим. Думаю, роты три на это хватит.

– Слушаюсь. Только, Валериан Александрович, ещё бы казаков для объезда туда же назначить. Горы недалеко, и не угадаешь, где нападения ждать, если захотят с них спуститься.

– Александр Михайлович, запиши себе, – обратился к стоявшему рядом Римскому-Корсакову Зубов. – Пусть Платов пару сотен для объезда дороги определит. Думаю, того будет довольно, нам войска ещё для похода на юг понадобятся.

Двадцать седьмого апреля 1796 года основная колонна русских войск соединилась с бригадой Савельева. Здесь же к ней примкнули конные отряды кавказских союзников: тарковского шамхала Баммата II, кайтагского уцмия Рустам-хана и табасаранского майсума Рустама II. Дав два дня отдыха своим солдатам, Зубов приказал формировать отряд из Кавказского гренадерского полка, двух рот Владимирского мушкетёрского полка, Астраханского и Владимирского драгунского полков, казаков и шести полевых орудий. Старшим над всеми был поставлен генерал-майор Булгаков.

– Егерям генерала Егорова следовать в авангарде, ведя разведку, – зачитывал приказ главный квартирмейстер корпуса Зубова генерал-майор Римский-Корсаков. – Задача отряда – обложить Дербент с южной стороны, не давая ему сообщения с другими ханствами, не допуская подвоза припасов и подхода подкреплений.

– Алексей Петрович, не хочу поучать вас, как воевать нужно, вы и сами знаете, – выйдя из штабного шатра, произнёс Булгаков. – Моё дело – вывести отряд под стены через Табасаранский хребет ко второму мая, ибо уже третьего назначен приступ крепости. Сбейте неприятеля с горных перевалов, чтобы он не препятствовал нашему проходу, а уж спустившись в долину, вместе посмотрим, как далее действовать. В способах ведения боевых действий я вас не ограничиваю.

Не дожидаясь начала движения основного отряда, ночью в горы ушла дозорная рота Осокина. Разведчики за тёмное время суток поднялись на хребет и на перевале обнаружили пару сотен ханских воинов.

– Смотри-ка, Фёдор Евграфович, ничего не боятся, костры развели. – Соловьёв кивнул в сторону световых пятен. – Дюжину их тут насчитал, и из расщелины проблески видны, видать там тоже залегли.

– Вижу, Ваня, вижу, – прошептал Лужин. – Не ждут они нападения этой ночью. Май месяц, сейчас ночи короткие, через пару-тройку часов уже тут светло будет. Нельзя нам с атакой затягивать. Самое лучшее – на рассвете бить. Иначе засядут в камнях, и выковыривай их потом. Давай-ка мы сейчас так сделаем, – проговорил он, оглядывая подступы к неприятельскому лагерю. – Бери всё своё отделение и пятёрку Комарова. Обойдите чуть стороной эту проплешину и заберитесь на ту скалу, что над перевалом нависла. Как хотите, хоть зубами цепляйтесь, а чтобы к рассвету были уже на ней. Как только сереть начнёт, начинайте вести огонь сверху и метайте все свои гренады вниз, ура кричите – в общем, шумите как сможете, а мы в это время отсюда атаку начнём. Я сейчас к капитану, обскажу ему всё, чай уж одобрит задумку, но вы не ждите, время дорого.

– Понял, Евграфович, попробуем успеть, не просто, конечно, в темноте по горам красться.

– Ты мне тут, Ванька, не пробуй, а успей, – буркнул сержант. – Пробовать кашу потом будешь.

Осокин задумку Лужина одобрил, и вскоре на рубеж атаки начали подтягиваться плутонги и отделения роты. Егеря, занимая свои места за валунами, проверяли ружья, ощупывали пальцами камни и старались разглядеть тот путь, который им нужно было проползти или пробежать, начнись бой.

– Холодно, аж кровь в жилах застыла, – прошептал сидевший рядом с командиром роты поручик Плещеев. – Когда же рассвет?

– Скоро. Звёзды вон блекнут. – Осокин показал на небо. – Лишь бы наши успели подняться и не спугнули этих. – Он кивнул на прохаживавшиеся у костров фигуры часовых.

– Не спугнут, Тимофей Захарович, – прошептал Лужин. – У Соловьёва лучшее отделение в роте, да и звено Комарова хорошее. Должны поспеть.

Западная, горная сторона ещё оставалась тёмной, а на равнинной, восточной небо уже начало сереть.

– Ну же, почему Соловьёв молчит?! – прошипел рассерженно Осокин. – Ещё немного – солнце со стороны моря выглянет, и резко светать начнёт. Упустим ведь время. Запаздывает Соловьёв.

– Сейчас, сейчас, скоро, вашбродь, – прошептал Лужин, сжимая в руке ружьё. – Должен успеть.

Заглушая последнюю фразу, громыхнул первый разрыв, следом за ним ещё один и ещё. Осколки и камни с воем и свистом осыпали горные склоны.

– Рота, в атаку! – рявкнул Осокин и сам бросился вперёд в ту сторону, где метались среди костров фигуры людей.

– Бам! Бам! Бам! – ударила россыпь выстрелов, и на ошалевших ханских воинов из серого сумрака вылетела орущая толпа с надетыми на ружья штыками. Не приняв ближнего боя, неприятель в панике бросился вниз по склону, преследуемый по пятам русскими егерями.

– Ваше превосходительство, атакой на рассвете заслон на перевале сбит в долину, – докладывал генералу Осокин. – Потерь в роте не имеем. Только трое легкораненых, и один ушибся о камни, ногу подвернул.

– Молодцы разведчики, – оглядывая валявшиеся среди камней тела, похвалил Егоров. – Сколько всего их тут?

– Сорок одно тело насчитали, Алексей Петрович, – ответил капитан. – Около пяти десятков раненых и оглушённых, но среди них почти половина тяжёлых, вряд ли поправятся. Два десятка из тех, что мы пленили, сейчас тела в одну кучу складывают. Мне бы своих из конвоя забрать, пусть уж стрелковые роты за ними дальше приглядывают?

– Премьер-майор Дементьев! – подозвал командира второго батальона Егоров. – Сергей Андреевич, оставляй тут на перевале роту Вестфалена и Крыжановского. Берите под охрану это место и держите его до тех пор, пока весь отряд в долину не спустится. К генералу Булгакову я уже вестовых с рапортом послал. Будем надеяться, что не затянут наши с подъёмом. Перевал держать крепко, глаз не смыкать! Чтобы и нас с него не сбили так же, как это дозорная рота сделала! А то мы тогда все как в мышеловке окажемся!

– Есть держать перевал! – Дементьев козырнул.

– Капитана Вестфалена и капитана Крыжановского к командиру батальона! – слышалось за спиной у шедшего вниз по склону Егорова.

При спуске в долину дозорная рота была вынуждена остановить преследование бежавшего с перевала неприятеля. Более пяти сотен ханских всадников выскочили из садов крепостных предместий и устремились в сторону егерей. Прикрыли отступающих две стрелковые роты. Конница неприятеля, потеряв несколько десятков всадников от ружейного огня, откатилась обратно в сады.

– Вот тебе и ханцы, – тяжело дыша, проговорил около стоявших в цепи Южакова и Лыкова егерь из дозорной роты. – Чуть было не посекли нас! И как это они ловко вынырнули из зарослей? Ляхи не смогли, так чуть эти не срубили. Насилу убегли!

– Так если бы не мы, то и срубили б! – ставя на предохранительный взвод курок, проговорил важно Лыков. – Чего же вы как полоумные-то вперёд полезли?

– Литвин, Литвин! – донёсся издали крик. – Кто Ходкевича видел?!

– Меня зовут, – сказал егерь, вынимая патрон из подсумка. – Видать, потеряли, пока бежали, а теперь вон командир плутонга всех по головам пересчитывает. Тут я, Евсей Иванович! Живой! – крикнул он и помахал рукой. – Ружьё перезаряжаю!

– Сюда ступай! – долетел крик. – Скоро атака будет!

Засыпав порох и протолкнул пулю шомполом в ствол, егерь перехватил ружьё в правую руку и побежал на зов.

– Ох ты, слышал, Тихон? Атака будет, – проговорил озабоченно Южаков. – Похоже, конницу выгонять из садов станем.

– Дозорная рота, второй батальон, первая, вторая роты, в цепь! – разнеслась команда премьер-майора Дементьева.

– Первый батальон, в колонну становись! – донёсся крик Скобелева.

– Ваше превосходительство, может, вы лучше за колонной пойдёте? – спросил Алексея Хлебников. – Ну негоже это в первых рядах держаться. А вдруг шальная пуля?

– Ничего, Слава, не переживай. – Егоров отмахнулся. – Беги к Дементьеву, напомни ему там, чтобы более чем на три сотни шагов не отдалялись от нас. Конница у дербентского хана хорошая, вон чуть было дозорную роту нашу не посекла. Так что осадишь Сергея, если вдруг увлечётся.

Разобравшиеся в цепь стрелки трёх рот по команде побежали вперёд, а вслед за ними пошла колонна основных сил полка.

– Дыхание береги, Спирка! – крикнул Капишникову Лыков. – Это тебе не вокруг столичного канала бегать!

– Стой! – донёсся крик командира батальона. – Всем оглядеться, проверить оружие!

– От колонны далеко отбежали, – выдыхая с шумом воздух, произнёс Горшков. – Нестор, у тебя глаз зорче, ничего впереди не видать?

– Сады весь обзор закрывают, – приставив к глазам ладонь, отозвался Лошкарёв. – Чего там в них, никак отсюда не разглядеть.

– Ждём команды! Без команды вперёд не лезем! – донёсся крик командира роты. – Слышали? Всем оружие проверить! Держать его наготове!

Егеря защёлкали крышками замков, проверяя пороховую затравку, Капишников сделал то же самое, потрогал курковый винт, огранку кремня, ковырнул ногтем у затравочного отверстия – чисто.

– Конница, вижу конницу! – донёсся тревожный крик из цепи.

Вглядевшись в густые заросли, молодой егерь увидел в них мелькание множества фигур, а вот из-за деревьев показались и сами всадники. Щёлкнул отжимаемый курок у стоявшего рядом Лыкова, и вслед за ним поставил курок на боевой взвод Спиридон.

– К бою! – донёсся крик майора Дементьева. – Штуцера бьют без команды, все остальные – ждё-ём!

Громыхнул неподалёку штуцер капрала Горшкова, ударило из цепи ещё десятка три винтовальных стволов. Стрелки с фузеями, целясь в далёкие пока ещё фигурки, молчали, ожидая приказа.

В животе у Капишникова всё сжалось, по спине пробежал противный холодок.

– Скачут же, ну чего ждём?! – крикнул он, трогая пальцем спусковой крючок.

– Не бои́сь, Спирка! Колонна совсем рядом, успеем добежать! – подбодрил молодого егеря Лыков.

– Залпо-ом, огонь! – донёсся крик командира батальона.

Палец потянул спусковой крючок, и ружьё с грохотом ударило прикладом в плечо.

– Отбегай к колонне! – разнеслась по цепи новая команда. – Быстре-ей! – И егеря, развернувшись, бросились назад.

«Русские, убив полсотни ханских воинов, теперь убегают! Трусы, они только и могут бить издалека!» – пронеслось в голове у командира ханской конницы. Поднявшись на стременах, он оглянулся, пять сотен его воинов стремительно неслись следом. Рядом скакал с шёлковым стягом знаменосец. Крутанув саблей над головой, командир призывно закричал:

– За хана! Руби их всех! Топчи! До убегающей цепи русских осталась какая-то сотня шагов.

– Разомкнуть колонну! – крикнул Егоров. – В три шеренги, первая с колена, остальные стоя, становись! К стрельбе готовьсь!

Впереди, там, куда убежали две роты батальона Дементьева и дозорная, громыхнул залп. Значит, ему всё же удалось вытянуть конницу хана на себя. Лишь бы егеря успели отбежать обратно. Алексей вытащил саблю и оглядел строй.

– Братцы, ждём наших застрельщиков. Вторая и третья шеренги, прицел выше бери, чтобы ненароком своих не зацепить!

Вот она, цепь стрелков в зелёных мундирах. Егеря неслись со всех ног к ощетинившимся штыками шеренгам, а следом за ними, поднимая клубы пыли, скакала во весь опор конница неприятеля.

– Хорошие кони у Шейх-Али-хана, резвые, – проговорил сквозь зубы Егоров. – Да и равнина тут гладкая, удобная для скачки. Как бы не догнали ханцы ребят. Первая шеренга, ждёт! – скомандовал он, подняв саблю. – Вторая, целься! Точнее прицел! Огонь! Третья шеренга, целься! Точнее прицел! Огонь!

Три сотни ружей в каждом залпе. Шесть сотен пуль сбили нёсшихся самыми первыми всадников. Упал пробитый сразу тремя командир ханской конницы, полегли скакавшие рядом телохранители и знаменосец. Застрельщики проскочили за основной строй полка и, развернувшись, начали перезарядку.

– Первая шеренга, огонь!

Ещё три сотни пуль в упор по замедлившейся коннице. Потеряв треть самых храбрых всадников и большую часть своих командиров, она не рискнула кинуться на ощетинившихся штыками русских и теперь кучковалась в каких-то пяти десятках шагов.

– Третья шеренга, круго-ом! – рявкнул Егоров. – На десять шагов, бегом марш! Второй батальон, занять свободную шеренгу!

Как уже не раз отрабатывали это на учениях, перезарядившаяся за спинами своих товарищей цепь застрельщиков бегом заняла свободное место.

– Третья шеренга, огонь!

Блеснуло пламя, и ощетинившийся штыками строй окутал дым от сгоревшего пороха. Ещё более трёх сотен пуль ударили в упор по так и не решившейся атаковать коннице.

– Всем шеренгам перезарядиться! – донёсся крик командира полка, и егеря, сыпанув затравку в замок, приставили к левому сапогу приклады своих ружей.

– Отбились, отбились всё-таки, – бормотал, засыпая порох в дуло, Спиридон. – А я уж думал, порубят. – Пальцы дрожали, и крупицы пороха сыпались мимо дула на землю. – Ну что такое, словно в мороз занемели! – Он встряхнул рукой.

Стоявший с левого локтя Лыков покосился на молодого егеря и вздохнул.

– Ничего, в первый бой со всеми такое бывает. Да и не в первый тоже. Я сегодня, признаться, сам порядком струхнул, уж больно резво скакали эти. – Он кивнул на уносившихся прочь всадников.

Перезарядившийся полк вновь, в том же, что и до этого, боевом порядке пошёл в сторону крепости, только теперь цепь держалась поближе к колонне. Раскинувшиеся перед крепостными стенами сады были пусты, неприятеля в них не было.

– Делаем дальнее оборонительное кольцо, – приказал собранным командирам Егоров. – Со стен их ядра сюда не долетят. Используйте любые подручные материалы, что найдёте. Нам бы только день тут, господа, удержаться да ночь простоять, а там уж силы основного отряда с перевала спустятся.

Пришлось вырубить часть плодовых деревьев для сооружения рогаток, набили под углом заострённые колья, из брошенных повозок, камней и всякого хлама соорудили что-то похожее на форт, а в саду, ближе к стенам, выставили пикеты. С крепости постреливали из пушек, кричали угрозы, но на вылазку днём так и не решились. Ночью перед оборонительными порядками егеря разожгли цепочку караульных костров. Дважды их пикеты в садах открывали огонь, и полк занимал места в сделанных наспех укреплениях.

– Лазутчики крались, – бежал слух по залёгшим цепям. – Двоих подстрелили наши из пикета, одного к генералу живым приволокли.

– Лазутчики – это хорошо, – удовлетворённо произнёс умудрённый опытом Кожухов.

– Так чего хорошего-то, Лука Назарович? – спросил Калюкин. – Вот вызнают ханские, где у нас слабое место, и ударят в темноте.

– Эх, Елизарка, ты прямо как молодой рассуждаешь. – Унтер кивнул на Капишникова. – Сам подумай, были бы они уверены в своих силах, и так без всякой разведки на нас бы полезли. А так вишь чего, вынюхивают, выведывают, вызнать про нас хотят. Значит, что? Значит, сумневаются они в себе. Видать, на слуху, как мы им конницу лихо причесали. Опасаются без оглядки теперяча лезть. Но бдительность, однако же, не теряем, братцы. Один караулит, двое спят.

Ближе к полудню к егерям подошли Астраханский и Таганрогский драгунские полки с тремя сотнями казаков, а потом подтянулась и пехота с артиллерией, с ней вместе пришли две роты второго батальона, «державшие» перевал.

– Сотни три конницы сбили, – докладывал генералу Булгакову Алексей. – И вон даже одно знамя захватили. Не решились больше из-за стен выскакивать.

– Очень хорошо, будет чем перед Зубовым похвалиться, – порадовался отбитому трофею командир отряда. – На эту ночь назначен штурм северной стороны. Нам, Алексей Петрович, приказано создавать видимость атаки с южной стороны. Выставим шесть наших пушек поближе, а вы их будете прикрывать. Пару колонн выставим на прямой видимости. Главное – часть сил на себя оттянуть.

– Экая громада, – прошептал Капишников. – Саженей пять точно высотой будет. Неужто на такие стены и забраться по лестнице можно?

– И на большие забирались, – ответил Лыков. – Ты, Спирка, поглядел бы на очаковские или измаильские, вот где страх божий. Никакой лестницы, чтоб до верхотуры дотянуться, не хватит, по две, а то и по три их тогда связывали.

На стене мелькнуло пламя, и к подножию слетел факел.

– Пригнись! – Лыков прижал голову Капишникова к земле и сам замер рядом.

– Экие же они у них яркие! – Он поднялся с корточек, когда факел прогорел. – Говорят, чёрной жижей, что из земляных колодцев вычерпывают, их промачивают. Вот она-то и даёт такой сильный жар.

– Не спим, братцы, в оба глядим, скоро штурм начнётся. – Мимо пригнувшись, пробежал подпоручик Жалейкин. – Не спим, примечаем, где ханские стоят.

На стене опять вспыхнул факел, и полуротный припал к земле.

Миновала полночь, и с северной стороны ударили пушки и ружья.

– Начало-ось! – крикнул Горшков. – Отделение, по крепостному верху стены огонь!

– Где-то тут ты стоял, злодей, – проговорил Лыков, выжимая спусковой крючок.

От лежавшей среди деревьев сада егерской цепи ударила россыпь выстрелов. Капишников чуть запоздал, но вот и он, отжав до упора курок, поднял ствол вверх. На стене мелькали огни ответных выстрелов. Вспыхнуло сразу несколько факелов, и проступили очертания фигур. «Как же неудобно стрелять в темноте, – мелькнула в голове мысль, и он навёл ствол на огонёк факела. – Чуть левее». «Бам!» Вырвавшееся из дула яркое пламя ослепило, и он встряхнул головой.

– Три выстрела – и меняем позицию! – пробежав за спиной, крикнул подпоручик. – Долго на одном месте не стоим!

Два раза пальнув, Спиридон перебежал левее и встал за стволом дерева. Сверху на голову упала сбитая неприятельской пулей ветка, и он инстинктивно пригнулся.

– Вот заразы, видать, тут уже пристреляли, – пробормотал он и переместился правее.

Всю ночь гремели выстрелы, били барабаны и раздавалось громогласное ура. Егеря доблестно палили по верху крепостной стены, а колонны пехоты изображали под барабанный бой атаку. Под утро стихла пальба с севера, и поступил приказ оттягиваться от стен назад, к оборонительной линии.

– Чего это, никак отбились басурмане? – слышалось в отходившей егерской цепи. – Почто отходим, братцы?

Уже утром, когда рассвело, по ротам разлетелась весть: неприятель ожидал нашего приступа и сопротивлялся отчаянно, пехотинцы-воронежцы смогли залезть на стену по лестницам, но потеряли при этом всех своих командиров и потом отошли.

– Через четыре дня, господа, будет новый штурм, – оповестил собравшихся у штабного шатра командиров Булгаков. – Взять крепость с ходу нашим войскам не удалось, приступаем к правильной осаде. Шесть наших орудий расставляем на удалении в полверсты и начинаем вести огонь по крепости.

– Ваше превосходительство, полевыми шестифунтовыми брешь точно не пробить, – заявил майор-артиллерист. – Тут нужны полупудовые или хотя бы даже четверть пудовые единороги.

– Да знаю я. – Булгаков сморщился в досаде. – Но сказано было вести непрерывный огонь всей имеющейся артиллерией. Вы, майор, хотя бы зубцы на крепостной стене сбейте, и чтобы ханские орудия с нашей стороны замолчали. Алексей Петрович, твои егеря в помощь артиллеристам, у тебя штуцеров в полку много, вот и бейте ханских, как охотники тетеревов, не дайте им на стенах себя спокойно чувствовать.

– Слушаюсь, Алексей Сергеевич. Сегодня же начнём охоту.

Четыре дня гремела канонада. Восьмого мая был предпринят второй штурм с северной стороны города. Гренадеры Воронежского полка смогли забраться на стену, а далее они прорвались в одну из больших башен. Воины хана отчаянно сопротивлялись, заблокировав все проходы с захваченного русскими участка. Разобрав настил из досок сверху, гренадеры ворвались внутрь башни и перекололи штыками всех её защитников. После этого на захваченный участок стены были подняты пушки, которые повели сверху обстрел города. Двухдневная бомбардировка принесла свои плоды. На внутренней стене подняли белое знамя, а вскоре через пробитую брешь вышел мулла. Он пообещал склонить Шейх-Али-хана к сдаче, если защитникам сохранят жизнь, свободу и имущество.

Зубов распорядился прекратить бомбардировку с тем условием, что ключи от города принесут через два часа. В назначенное время распахнулись главные крепостные ворота, и показалась процессия, состоявшая из священнослужителей и беков. Впереди всех медленно шёл седой сгорбленный старец с серебряным блюдом в руках, на котором лежали ключи. За ним следом брёл дербентский хан, на его шее в знак покорности висела сабля.

– Любят на Востоке театральность, – рассказывал Алексею присутствовавший на церемонии полковник Раевский. – Оказывается, сей согбенный старец семьдесят четыре года назад вот так же подносил ключи аж самому Петру Первому.

– Однако, – удивился Алексей. – Это сколько же ему лет, получается?

– Ну, больше сотни, это точно, – посчитал Николай Николаевич. – Уже в то время он был весьма уважаемым беком.

Глава 8. Важное задание

Двадцать третьего мая, оставив в Дербенте отряд генерал-майора Савельева, войска под командованием графа Зубова двинулись в сторону Баку. По дороге их догнали казачьи полки: первый Чугуевский и полк Орлова.

– Как думаете, Андрей Владимирович, Баку тоже придётся штурмовать? – спросил Воронцова ехавший рядом поручик Огарёв. – Говорят, крепость там ничуть не уступает Дербентской, а пушек даже на порядок больше.

– Не знаю, Константин Ильич. Как сейчас угадать? Смотри сам, вот только что с такой яростью ханские люди на стенах бились, а чуть времени прошло, и они все на коленях со склонённой головой стоят. Видел сам, по улице едем, все нам улыбаются, кланяются, рука на сердце. А клич им бросят, этой же рукой они с такой же радостной улыбкой тебе голову прямо тут же, на улице, отрежут. Восток, батенька, дело такое. Ох ты, никак дозор к нам скачет?! – Он протянул руку в сторону нёсшихся к ним всадников.

– Ваше благородие, у реки пара конных сотен стоит! – доложился, осаживая коня, капрал. – В нас не стреляли! Белым платком машут, что-то кричат на своём тарабарском. Ну и мы тоже стрелять не стали. Господин прапорщик сразу к вам с вестью послал.

– Ясно, сейчас разберёмся, кто это там такие, – пообещал Воронцов. – Эскадрон, гало-опом марш! – И сотня всадников поскакала по дороге на юг.

Около реки, на противоположном её берегу, действительно под прицелом взвода Завражского стоял большой конный отряд.

– Ружья опустите! – приказал егерям, выехав на берег, Воронцов. – Пальнёте ещё ненароком, а это, может, большое начальство к нам с миром прибыло. Вон какой важный господин под знаменем. Кто такие и что вам надо?! – крикнул он, сложив ладони рупором.

– Благочестивый и великий Хуссейн-Кули-хан хочет предстать перед главным русским генералом! – донеслось с противоположного берега. – Да не прольётся кровь на благословенной Бакинской земле, а воины великой царицы Екатерины будут тут гостями, а не врагами!

– Красиво заливает толмач, – оценил Огарёв. – Почти без акцента.

– Так, конечно, что Баку, что Дербент, как на качелях, то к нам, то персам туда-сюда в этом веке прыгают, – хмыкнул Воронцов. – Половина купцов с нашей Астраханью торг ведут. Чего бы им по-русски не толмачить? Ладно, слушай меня! – обратился он опять к бакинцам. – Сам хан с полусотней своих воинов может сюда переезжать, остальные пусть здесь, на берегу, ждут! Константин Ильич, бери троих, скачи с докладом к графу Зубову, – приказал он заместителю. – Доложишься о том, что здесь видел и слышал. Пусть генерал-поручик сам принимает решение по хану, а мы его пока неспешно к нему отконвоируем.

Тринадцатого июня бакинский хан собственноручно поднёс ключи от своего города графу Зубову и высказал желание вместе со всем своим народом принять российское подданство. В этот же день в Баку был выслан отряд генерал-майора Рахманова с тремя батальонами пехоты, двумя эскадронами Нижегородского драгунского полка, при трёх орудиях. Для занятия Кубы вышел отряд генерал-майора Булгакова. Сам главнокомандующий с основным войском выступил по Шемахинской дороге. Полку Егорова было приказано следовать в авангарде.

– Вот это уже горы так горы, – уважительно протянул Вучевич, оглядывая отвесные скалы. – Прямо как у нас, в Сербии. Даже, пожалуй, повыше. Помнишь, Егор, как от Дуная до Ниша дошли. Как те кареты с охраной выбили у моста и кое-что в них захватили?

– Помню, Лазар, как же такое забыть, – произнёс Быков. – Кто бы сказал, что ещё в горах воевать придётся, а вот, поди ж ты. Внимательно по сторонам смотри, братцы! – крикнул он, оглядывая растянутый по дороге отряд. – Тут под каждым камнем засада может сидеть! Плахин! Семён! Бери своих, пробеги вперёд на пару сотен шагов! Видишь, там поворот крутой? Вот и оглядитесь за ним и ждите, пока мы к вам подойдём!

– Плутонг, за мной! – крикнул фурьер, и два десятка егерей побежали вслед за своим командиром.

Почти месяц тянулось по извилистой дороге русское войско и наконец достигло города Шемахи, столицы ханства. Здесь графа Зубова догнала приятная весть из Санкт-Петербурга – за успехи в походе и занятие крепостей указом императрицы он был произведён в генерал-аншефы и получил в награду орден Святого Георгия 2-го класса, алмазные знаки к ордену Андрея Первозванного и бриллиантовое перо на шляпу. Все генералы, участвовавшие в штурме Дербента, этим же указом были награждены орденом Святой Анны, войскам же была объявлена монаршая благодарность.

При переходе к Шемахе произошло неприятное событие, которое потом ещё не раз аукнется русским. Сбежал пользовавшийся большой свободой и давший клятву в верности Шейх-Али-хан Дербентский. Посланный вслед ему отряд казаков вернулся ни с чем, беглец, знавший в горах каждую тропу, скрылся.

– Да и Бог с ним! – Зубов махнул рукой. – Надоело уже слушать его льстивые речи. Меня занимает сейчас только одно – когда подойдут обещанные резервы.

– Шейх-Али-хан совсем не прост, – высказался Римский-Корсаков. – Так легко он свою власть не отдаст. Вон ведь сколько лавировал между нами и персами. К тому же у него родственные связи с Сурхай-ханом Казимкумским и владетелем соседнего Мехтулинского ханства. Боюсь, как бы он не поднял против нас горцев. Нам только ещё в грядущем походе в Персию за спиной войны не хватало!

– Не стоит беспокоиться, Александр Михайлович. – Зубов отмахнулся. – Ну выделим пару батальонов, чтобы они разогнали эти шайки. Отошли-ка ты указание Булгакову с Савельевым, пускай усилят охрану главной дороги. Меня сейчас более всего волнует, когда же мы сможем продолжить свой поход. Карабахский хан к нам расположен весьма благосклонно и с большим желанием примет российское подданство, эриванский тоже покорился союзному войску Ираклия Второго. Осталось занять только лишь одну Гянджу, а вот её владетель, Джавад-хан, тяготеет больше к союзу с Персией, нежели с нами. Гянджинское ханство стоит на больших торговых путях, с него открывается прямая дорога на Тифлис. И вот его-то как раз оставлять нам за спиной никак нельзя.

В августе, как и опасался главный квартирмейстер, начались нападения на фуражиров и на малые разъезды генерала Булгакова. А вскоре пришла весть, что разбит идущий из Кизляра обоз с провиантом и боевым припасом. Выделенные для контроля дорог и северных горных кавказских территорий силы русских явно не справлялись с новыми угрозами. Генерал Булгаков запросил у главнокомандующего подкрепления.

Вызванному в шатёр графа Егорову была поставлена задача усилить охрану дороги от Дербента к Баку и провести разведку горных районов возле Кубы, а буде выявлен там неприятель – атаковать его.

– Кому, как не твоим егерям, Алексей Петрович, такое поручить? – Зубов развёл руками. – Видишь, как драгуны с казаками у дороги на равнине сильны, а в горах им уже не развернуться, тут только пешим стрелкам действовать. Пару месяцев поможете Булгакову, а потом обратно к нам вернётесь. Как только мы укрепимся здесь и возьмём под себя Гянджу, пройдём южнее и встанем лагерем у слияния Аракса с Курой. А уж по весне, собрав в кулак все свои силы, двинем прямиком на персидский Тебриз и Тегеран. Что тебе нужно для выполнения приказа? Проси.

– Вьючные лошади, Валериан Александрович, только они, – ответил Егоров. – С нашими обозными повозками быстрые марши в горах невозможны. Лучшие уж местные одноосные арбы здесь иметь, да и они собьют скорость перехода.

– Будут тебе, Алексей Петрович, вьючные, – подумав, пообещал Зубов. – Александр Михайлович, пригласи ко мне Платова, будем у казаков часть коней забирать, они все одвуконь сюда пришли.

– И бегаем, и бегаем туда-сюда, – проворчал, шагая в растянутом дозорном плутонге, Плахин. – Только ведь недавно этот поворот проходили, три недели миновало – и опять нам назад бежать.

– А чего случилось-то, Семён Иванович, в Баку, что ли, волнения? – полюбопытствовал Гурьев. – Никак гарнизон помощи запросил?

– Да кто его знает, – отозвался капрал. – Нам чего, докладывают, что ли, куда идти нужно? Приказали по дороге бежать, вот мы и бежим. Небось, господа офицеры сами знают, скажут потом.

Полк вышел к Баку к середине сентября. В городе было спокойно, русские местных не притесняли, и они занимались своими делами. Работали мастерские, сидели в кофейнях люди, с башен высоких минаретов муэдзины призывали правоверных на намаз. В порту стояли корабли Каспийской флотилии. На берегу у причалов высилась гора мешков, ящиков и тюков, а рядом стояли караулы солдат.

– Готовим большой обоз, Алексей Петрович, – поведал командиру егерей Савельев. – Из Астрахани массу грузов завезли и войсковых подкреплений. За дорогу на Шемаху я не беспокоюсь, а вот на Дербентской сейчас опасно. Дня спокойного не бывает: то дозор обстреляют, то на пост нападут. Один обоз разбили, второй насилу смогли отстоять. А уж возле Кубы у Булгакова и вовсе нехорошо, говорят Шейх-Али-хан горские плена волнует и обещает подмогу из Персии.

– Знаю, – проговорил Алексей. – Валериан Александрович поведал обо всём, когда ставил задачу. Дорогу на Дербент мы, конечно, прикроем, но это большого эффекта не даст, нужно самих горцев замирить, чтобы у них желания не было на наши войска нападать, а вот для этого нужно показать силу. Тут, на Кавказе, только лишь её уважают, все договорённости без силовой поддержки ничего не стоят, вон тот же Шейх-Али-хан этому пример.

Дав два дня отдыха людям, Алексей повёл полк на север по большой дороге, тянущейся вдоль Каспийского моря. В селении Шабран сделали остановку, тут оставался батальон Дементьева.

– Сергей Андреевич, это селение считай центром своего охранного участка, – ставил задачу майору Егоров. – Тут как раз почти середина пути между Баку и Дербентом. Держи при себе пару рот, остальные раскидывай постами по дороге. Только меньше чем плутонгом их не выставляй. Тебе в помощь эскадрон Воронцова, тут и так казаки объезды делают, ну вот и они тоже пусть будут. Если большими силами горцы к дороге выйдут, посылай за подмогой к нам, до Кубы отсюда не более пяти десятков вёрст, небось, уж поспеем за сутки. Ну и если твоя помощь нам в горах понадобится, тоже гонцов пришлём.

– Понял, Алексей Петрович, – заверил Дементьев. – Тут кабардинские мушкетёры, говорят, ещё четыре форта на дороге выставили, будем с ними тоже взаимодействовать. А двумя ротами я попробую предгорья прочесать, не всё же нам сидеть запертыми на постах.

– Действуй, Сергей Андреевич, только с осторожностью, – одобрил Егоров. – Горцы тут все проходы издавна знают, ты попробуй о местных опереться, найми в качестве проводников, у них ведь тут понятия местечковые, для них свой – это только тот, кто с ними у одной горы живёт, или родня, а тот, кто у другой горы, может, уже и чужой, а может, и вовсе даже враг, потому как кровную месть на Кавказе никто не отменял.

Пройдя по горной дороге пять десятков вёрст, двадцать девятого сентября основные силы полка достигли Кубы́ – столицы одноимённого ханства. Город был обнесён каменной стеной, на её вершине виднелись фигуры часовых, а около главных ворот стоял усиленный караул численностью не менее полуроты.

– Штабс-капитан Лизнёв, Углицкий пехотный полк! – представился старший из караула. – Ваше превосходительство, ваш авангард уже сопроводили в западную часть города, там, у ткацкого квартала, велено было полк размещать. Я вам в сопровождение своих людей сейчас дам.

– Спасибо, штабс-капитан, – поблагодарил Егоров. – А где сам Сергей Алексеевич, надеюсь, он в городе?

– Так точно. Их превосходительство генерал-майор Булгаков только час назад вернулся с рекогносцировки. Сейчас должен быть у себя, в бывшем ханском дворце. Я вам тоже человека выделю, чтобы туда сопроводил.

– Андреев! – позвал он к себе пехотинца с серебряным капральским галуном. – Проводишь их превосходительство к ханскому дворцу.

– Слушаюсь! – Тот козырнул, вытянувшись по стойке смирно.

– Живан Николаевич, размещайте пока людей, а я схожу с генералом Булгаковым пока поздороваюсь, обговорим с ним план дальнейших наших действий, – обратился к своему заместителю Алексей. – Пошли, братец. – Он махнул рукой капралу. – Да не тянись ты так, ты же теперь мой личный провожатый. Зовут как?

– Афана-асий, – протянул тот, косясь на шагавший за генералом десяток егерей.

– Охрана, брат, без неё никак, – перехватив взгляд, пояснил Алексей и усмехнулся. – Сам понимаешь, чужая нам пока ещё тут земля.

– Так точно, ваше превосходительство, шибко чужая, – подтвердил тот. – Мы и сами по одному даже в самом городе не ходим, а уж за его стенами и подавно.

– Что, неспокойно тут? – поинтересовался Егоров.

– Шаля-ят. Давеча Трофима Кривого, из третьей роты, у нижнего колодца ножом пырнули. Не до смерти, конечно, а так, но крови из него много вышло. Да он и сам виноват, кто же это ночью да по чужому городу один ходит?

– Это точно, ночью, тем более одному, нельзя, – согласился Алексей. – Да у него, небось, свой, важный интерес на то был?

– Да какой там интерес, ваше превосходительство, так, – ушёл от ответа, недоговаривая, капрал. – А вот за стенами совсем небезопасно стало. Несколько раз на фуражиров в сентябре горцы нападали. А три дня назад так и вовсе на казачий разъезд наскочили возле Алпан, еле ускакал он от них, троих недосчитались станичники. То ли их подстрелили, то ли на аркан взяли, того не ведаю. А вы к нам надолго?

– Пока не успокоится тут вас, – ответил Алексей.

– Это хорошо, – вздохнув, произнёс Андреев. – Ваши-то егеря – хорошие стрелки, небось, угомоните самых прытких.

За разговором подошли к выложенному из белого камня ханскому дворцу. Генерал Булгаков был на месте и пригласил Егорова к столу.

– Ужин ещё часа через три, пожалуйте отпить пока кофе, Алексей Петрович. Я ведь сам казацкого рода, – рассказывал он, прихлёбывая из фарфоровой чашки. – Предки мои с Дона. А Кавказскую линию по большей части казаки и держали. Да она-то не там, где сейчас, раньше проходила, а гораздо севернее, по Кубани и Тереку. Ей перед второй турецкой сам Александр Васильевич Суворов командовал. Ох и боевой генерал! «Все камыши выжечь!» – кричит. Три дня, и река Кубань вся голая стоит, попробуй-ка проберись на наш берег. Девять крепостей при нём заложили, а меж ними малые укреплённые посты выставили. Да-а, ну а уж потом Павел Сергеевич Потёмкин, племянник князя Потёмкина Таврического, линией командовал. Тоже хороший генерал, сильно он её за три года укрепил. Это при нём ведь крепость Владикавказ на пути из Дарьяльского ущелья встала, вот и начали Военно-Грузинскую дорогу к Тифлису ладить.

– Сергей Алексеевич, ты тут полжизни у Кавказа провёл, – произнёс уважительно Алексей. – Как сам считаешь, сможем мы его под себя сейчас забрать?

– Коли начальство решило брать, то как же по-другому? – проговорил тот уклончиво. – Не просто это, конечно, но ему, небось, сверху лучше видно. – Затем немного помолчав и тяжело вздохнув, Булгаков продолжил: – Плохо то, что нет здесь центральной власти. Каждый народ или племя своим лишь умом живёт. У каждого здесь свои владетели, которые не поступятся властью. Вот тут в горах около Кубы́ сразу несколько мелких ханств, и каждое себя ро́вней другому считает. Воинственные, ни персам, ни османам за столько лет так и не покорились полностью, теперь вот мы сюда пришли. Одной силой против них ничего не сделать, если что, всегда горы укроют. По моему личному мнению, Алексей Петрович, нам нужно серьёзно с их знатью заниматься, как вот в той же Грузии, вон сколько у нас генералов с грузинскими корнями. Детей нужно местной знати учить, в армию их выпускать, чтобы они потом частью великой страны себя чувствовали. Но, однако же, важно, чтобы местные видели, что власть русская сильная, справедливая и суровая и против неё ты идти не моги, чревато. Ну а коли ты такой хороший воин, так служи и воюй за неё храбро, за то тебе почёт и богатство прибудет.

– Интересно, – проговорил задумчиво Алексей. – Многое, о чём вы сейчас сказали, Сергей Алексеевич, созвучно с моими мыслями. Лишь бы политика наша тут последовательной была, а то вот при Петре Первом приняли местных в своё подданство, а прошло десять лет – и всё, и ушли за главный Кавказский хребет.

– Думаю, больше мы не уйдём. Если уж матушка императрица что-то задумала, от своего она не отступит. Вон как с тем же Крымом случилось. Кто бы сказал полвека назад, что мы вырвем его из цепких лап султана. Трёх десятков лет не прошло, а Новороссийский край уже и не узнать: десятки городов, сотни сёл, верфи, мануфактуры за это время в нём отстроили. Из Санкт-Петербурга к Кавказу я через него в прошлом году ехал, так кругом виноградники и сады зеленеют, а раньше ведь голая степь только лишь одна была. Чудно. Ты наливай ещё, Алексей Петрович. – Он кивнул на медную турку с кофе. – Али я крикну и тебе горячее принесут?

– Нет-нет, не нужно. Спасибо, Сергей Алексеевич, отменное кофе, ничем не хуже того, которое у Петра Фёдоровича Берхмана пил.

– Ну так у меня денщик ох и рукастый. Кофе не просто так в турке на огне греет, а на сеяном песке, ещё и соль в него добавляет. Так арабы в пустыне делают. Заметил, какое оно густое? Во-от, то-то и оно – я же говорю, рукастый мой Ванька, а с виду обычный рязанский лапоть. Ладно, так о чём мы?

– О Кавказе, – подсказал Алексей. – Вы говорите, тут около Кубы сразу несколько горских ханств расположились. И что, все они враждебно к нам относятся?

– Ох. – Булгаков тяжко вздохнул. – Тут всё так понамешено, что и рассказать-то даже непросто, да и меняется всё здесь очень быстро, то они тебе союзники сегодня, а завтра им золото из Персии занесли или же соседи поманили, и уже в набег идут. Ну, пока из твёрдых союзников у нас только Тарковское шамхальство Баммата Второго, ему, кстати, как я слышал, земли Дербентского ханства без самой крепости за верную службу отдают. Так, далее за нас вроде как был кайтагский уцмий Рустам-хан, он даже под Дербент своё войско для помощи нашим войскам привёл. Но, правда, дальше него не пошёл, в свои горы вернулся и теперь ведёт там борьбу за власть со своим двоюродным братом Рези-беком. Далее, Умма-хан Аварский, во́йско он в поход за нас не дал, но заявил, однако, о мире. Ну и последний – табасаранский майсум Рустам Второй, вот он со своим довольно небольшим войском ушёл с нашей армией в Шемаху. Теперь из непримиримых наших противников назову – это Ахтыпаринское и Хновское общества, Джаро-Белоканское, ну и Казикумухское шамхальство с самым сильным войском из всех перечисленных во главе с Сухрай-ханом, искусным, кстати, и храбрым военачальником. И всех их сейчас подначивает против нас сбежавший Шейх-Али-хан. К нему примкнула часть его разбежавшегося войска и многочисленная родня со своими небольшими отрядами. Не было бы его, и я думаю, мир был бы на этих землях. Как же это его упустили? – Булгаков укоризненно покачал головой. – Ведь он же изначально к союзу с Персией склонялся и, как бы его ни увещевали, так и не согласился перейти под нашу руку. Теперь же, лишившись всех своих владений, он есть самый непримиримый для нас враг.

– Сумел войти в доверие к Валериану Александровичу. – Алексей развёл руками. – Даже конвой с него было приказано убрать. Воспользовался удобным моментом и был таков.

– Нда, плохо, – проговорил, хмурясь, Булгаков. – Ну что же поделать, будем теперь с вами устранять последствия этого побега. По моим данным, уже сейчас под рукой у наших противников более пятнадцати тысяч воинов. Неясно только, где они располагаются и что планируют делать их властители. Для понимания я с позапрошлой недели начал направлять малые дозоры и большие партии по окрестностям. Они имели несколько стычек с разрозненными силами горцев, но основное войско нами пока так и не было найдено. Вести долгую и тягучую войну считаю неразумным, тут в чужом пока для нас краю мы будем нести большие потери и страдать от прекращения подвоза припасов. Нужно выявить местоположение главных сил Сухрай-хана и Али-хана и ударить по ним всем нашим войском. Только наголову разгромив в большом сражении горцев, можно надеяться, что тут будет мир и покой. Ваши егеря, Алексей Петрович, как я надеюсь, и смогут отыскать местоположение неприятеля. Два дня вам хватит отдохнуть после дороги?

– Вполне.

– Ну вот тогда с первого октября и начинайте выводить егерей в горы, – принял решение Булгаков. – А завтра я, как и планировал, пошлю в сторону Алпан роту кавказских егерей и вслед для укрепления батальон подполковника Бакунина. Потом уже вы будете с дозорами ходить.

Глава 9. Сражение в Алпанском ущелье

Последние сентябрьские дни стояла хорошая, ясная погода, не было уже такой изнуряющей жары, как ранее, до сезона дождей и ненастья ещё было около месяца. Второй батальон Дементьева уже начал охранную службу на Большом Прикаспийском тракте, а первый Скобелева отдыхал за крепостными стенами Кубы. Тридцать первого сентября этот отдых был прерван сигналами барабанной дроби «Тревога» и «Общий сбор». Выбегавшие из домов егеря занимали места в выстраивавшихся прямо на улицах ротах.

– Дозорные горцев заприметили, – неслась весть по шеренгам. – Говорят, большие силы скучились в горах, наши подмоги просят.

– Нале-ево-о! – донеслась издали команда. – Скорым шагом к воротам марш! Дозорная рота и второй эскадрон, авангардом вперёд!

– Тимофей Захарович, Андрей Фёдорович, нас не ждёте, двигаетесь как только можешь быстрее в сторону Алпан, – ставил задачу командиру дозорной роты и второго эскадрона Егоров. – Там устанавливаете, где находится отряд подполковника Бакунина, есть ли рядом горцы, и если есть, то где и как они расположились. В бой не вступаете, ваше дело – разведка, ждёте нас. Вслед за нами выступает Углицкий полк полковника Стоянова, вот мы и будем той ударной силой, которая, если неприятель будет обнаружен, сокрушит его.

Дозор егерей двигался по извилистой горной дороге без остановок до вечера и встал у большого ручья, уже когда сгустились сумерки.

– Часа на три привал нам нужен, Тимофей Захарович. – обратился к капитану командир эскадрона. – Люди-то, они и потерпеть могут, и дальше пойдут, но вот коням передышка необходима, а то не повоюешь на измождённых.

– Три часа, – прикинул командир разведчиков. – Хорошо, Андрей Фёдорович, встаём на привал. Как раз луна выйдет, и хоть немного тогда станет при её свете дорогу видно.

Холодало, и, сняв с себя шинельные скатки, егеря, сев в артельные кружки, перекусывали сухарями и пластами сушёного мяса, запивая всё это водой из фляг. Костры велено было не разводить, не шуметь, и над ночным лагерем было тихо. Изредка всхрапывали кони, слышался стук о камни фляг, набиравших из горного ручья воду, да негромкий говорок.

– Подремлю пока, толкнёшь меня, Кузька. – Шилкин Аким поднял воротник шинели и, обняв штуцер, привалился к большому валуну.

– Да я и сам хотел чуток поспать, – пробормотал егерь и, увидев, что капрал уже посапывает, тяжко вздохнул. – Ладно, чего уж, дрями-ите, Аким Никитич.

Проходивший мимо с двумя кожаными вёдрами эскадронный запнулся о сапог Кузьки, и тот резко вскрикнул:

– Куда прёшь, дурень?! Ногу сбил, зараза!

– А ты копыта меньше раскидывай, обалдуй! – не остался тот в долгу. – Сейчас ещё наши ребята за водой пойдут, совсем стопчут! Уйди от греха с прохода!

– Рот закрыли! – Подпоручик Плещеев поднялся со своего места. – Сказано было – тихо сидеть! Дымов, ты, что ли, там лаешься? В караул, небось, захотелось?

– Да я тихо сижу, вашбродь, – откликнулся Кузька. – Не знаю, чего эти конные тут шебуршатся.

– Сюда, ко мне ближе, пересядь, – пробурчал Шилов. – Тут спуск к ручью удобный, ну сказали же тебе, ещё по воду пойдут.

Дымов, послушавшись, перешёл на новое место и прислонился спиной к командиру отделения. Прошло немного времени, и он не заметил, как сам задремал. Напоив и накормив лошадей, вскоре угомонились и эскадронные егеря. Над стоянкой повисла тишина. Ближе к полуночи из-за западных горных пиков выкатилась луна, и стали видны очертания камней и расположившихся среди них людей.

– Ваше благородие, посветлело. – Лужин потряс за плечо капитана. – Шагов на двадцать видно стало.

– Поднимаемся. – Осокин, кряхтя, встал и оглядел временный лагерь. – С дороги люди пришли?

– Пришли, Тимофей Захарович, – подтвердил сержант. – Версты на две от стоянки по ней уходили. Комов говорит, что спокойно, никого не видать.

– Ладно. Посылай десяток Соловьёва, Фёдор Евграфович. Пускай внимательно только глядят. Так-то под утро, если поспешим, как раз к реке Куручай должны будем выйти. Там уже по свету всё станем оглядывать, дальше, верстах в десяти, Алпанское ущелье уже будет.

Десяток егерей, рассыпавшись, шёл по узкой дороге скорым шагом. В руках у каждого ружьё с отжатым курком, взгляды ощупывают все валуны, камни и кусты на горных склонах. Солнце только-только взошло, и в его свете проступил берег горной реки. Бурлящий поток обдавал брызгами берега и заглушал своим шумом все звуки. После очередного поворота привыкшее ухо вдруг вычленило из шума реки еле слышные хлопки.

– Вань, слышишь, кажись, стреляют? – Гурьев встал на месте. – Ну точно, вот же, вот.

– Тихо, Евсей, не перебивай! – рявкнул, замерев на месте, Соловьёв. – Слышу я залп, ещё, а вот уже пушка пальнула. Где-то впереди, похоже, бой идёт.

– Иван Савельевич, впереди трое чужаков! – доложился подбежавший от передовой тройки Ходкевич. – Данила послал передать вам, что горцы дорогу караулят.

– Не заметили вас?! – встревоженно спросил Соловьёв.

– Не-е. Не разглядели. В нашу сторону они и не смотрели даже. А вот мы их зато сразу заметили, там один на скальный обломок взобрался и в другую сторону в это время таращился, а двое внизу стояли.

– Отделение, за мной! – Соловьёв махнул рукой. – Горцы рядом, осторожно всем!

– Ну чего тут? – Подкравшись к Гашникову, капрал присел за камень, из-за которого выглядывал егерь.

– Свезло нам, Иван Савельевич, – шёпотом ответил тот. – Если бы сами не открылись, ни за что бы их не заметили. Ты глянь, вон они у того большого обломка скалы, один прямо на нём и стоит.

– Действительно, трое, – выглянув, проговорил Соловьёв. – Один всё так же на вершине, без ружья, и двое внизу, все ружья они к большому валуну прислонили. Ага, а вот, значит, где кони у них стоят, там выемка такая приличная в скале, туда-то они их и привязали.

– Похоже, они бой слушают, – предположил егерь. – Вон как бабахи залпов с той стороны доносятся, а ещё и пушечные. Рассыпные, одиночные выстрелы ружей и не слышно вовсе.

– А вот это хорошо, – произнёс задумчиво Соловьёв. – Похоже, отвлеклись от дороги караульные. Но, однако, в ножи их всё равно взять не получится. Шагов сто тут где-то до них, а место открытое, как только мы движение начнём, они нас сразу же заметят. А вот из ружья их сбить с такого расстояния совсем даже не сложно будет. Ходкевич! – подозвал он к себе егеря. – Беги назад со всех ног, доложишься капитану Осокину, что впереди идёт бой, слышны ружейные залпы и выстрелы пушек. Скажи их благородию, что перед нашим дозором пост горцев из трёх человек засел, при конях, с ружьями. Похоже, что он эту дорогу со стороны Кубы́ караулит. Передай, что я его решил выбить, пока бородачи удачно вылезли и нам открылись. Да, и пусть наши поспешают, уж больно по звукам жаркий бой впереди идёт.

– Понял, Иван Савельич. Побёг я!

– Давай! Братцы, сюда ползком, – поманил своих егерей командир отделения. – Тихонечко тут осмотритесь, сейчас стрелять будем. Мой выстрел из штуцера самый первый. Стреляю я в того горца, что дальше всех от нас внизу стоит. Данила, Митроха, вы тоже в него следом за мной стреляете. Фрол, Филя, Ефим, ваша цель – это второй нижний, тот, что около приставленных к камню ружей держится. Евсей, Нестор, вы бьёте того, что сверху на валуне, он хорошо открыт, не промажете. Макар и Игнат, пока не стреляете, у вас ружья должны оставаться заряженными до последнего. Потом, как только отстреляемся, все сломя голову несёмся туда, вот если кто живой вдруг останется или там вообще новый горец объявится, вы, Макар, тогда и разрядите вместе с Игнатом свои фузеи. Все всё уяснили?

– Да, да. – Егеря закивали головами. – Уяснили, Савельевич.

– Тогда распределились – и жди моей команды.

Горцы о чём-то, как видно, оживлённо переговаривались, доносились их крики, и видно было, как они машут руками. Тот, что стоял на скальном обломке, видимо, решил с него слезть и, ухватившись за выступ, начал сползать вниз.

– Пора, – решил Соловьёв. – А то сейчас скроются с глаз и среди камней засядут. Гото-овьсь! – скомандовал он и, сделав глубокий выдох, потянул пальцем спусковую скобу.

– Бам! – громыхнул винтовальный ствол, а вслед за ним ударили россыпью и семь гладких. Не успело ещё утихнуть эхо, а егеря уже неслись к позиции горцев. Вот раскинув руки, лежит на камнях тот, что слетел со скального обломка. Обегая труп, капрал отметил лежавшего около прислонённых к камню ружей второго горца. А вот и его цель, пуля, попав в затылок воину, буквально расколола его голову, разметав по камням кровавые ошмётки. Зрелище было не из приятных, и Соловьёв проскочил вперёд к той самой выемке в скалах, где он заметил лошадей. Вот она уже в каких-то десяти шагах. Из неё вдруг вылетел конь, а на его спине сидел четвёртый, не замеченный никем ранее горец.

– Уйдёт! – рявкнул капрал. – Макар, Игнат, где вы?! Стреляйте! – Выхватив из поясной кобуры пистоль, он отщёлкнул курок и выпалил вслед беглецу. Мимо!

– Бам! Бам! – ударили два ружейных выстрела, и, завизжав, конь, проскакав по инерции ещё несколько шагов, повалился на дорогу, придавив тушей своего всадника.

– Всё он, Иван Савельевич, – вытаскивая человека, произнёс Евсей. – Ещё немного – и отойдёт. У него бок прострелян, и нога, что к дороге была прижата, вся камнями изломана.

– Вон туда, в тенёк, снесите, – приказал Соловьёв. – Всем перезарядиться и оглядеться! Фрол, сколько коней в нише?

– Три коня, Иван Савельевич, – отозвался егерь.

– Четвёртый, стало быть, на дороге, – проговорил удовлетворённо капрал. – И хозяев подстреленных тоже четверо. Кажись, никого не упустили.

С того места, где сейчас стояли егеря, звуки боя слышались более явственно. Оглядевшись, дозор побежал на них.

– Ваше превосходительство, к вам гонцы от Осокина! – доложился старший комендантского плутонга. – Ну, говори! – Он толкнул локтем молодого егеря.

– Егерь Ходкевич! – представился тот. – Ваше превосходительство, натолкнулись на караул горцев при конях и заслышали впереди по дороге звуки боя! Капрал Соловьёв приказал передать, что слышны ружейные залпы и выстрелы пушек. Караул горский наш дозор выбьет и потом дальше побежит!

– Понял, спасибо, братец, – сказал Егоров. – Радован, – поманил он младшего Милорадовича. – Бери конный десяток у штабс-капитана Гагарина, скачи назад к колонне мушкетёров. Передай всё, что тут слышал, полковнику Стоянову. Поторопи его, как только сможешь. Потому и посылаю тебя, Радован, знаю, что ты убеждать умеешь. По моим расчётам, бой должен идти где-то около села Алпан, вот около него, скорее всего, горцы и зажали отряд Бакунина. Только он может там из пушек палить и залпами из ружей стрелять.

Колонна егерей пошла ускоренным маршем по дороге, примерно через час навстречу ей выбежал ещё один гонец от Осокина.

– Горцы насели на наших в лесном ущелье, – понеслась весть по колонне. – Басурман тьма, многие тысячи, наши еле от них отбиваются.

– Видать, как раз про этот караул горцев докладывали. – Гусев кивнул на лежавшие в ряд четыре тела, когда колонна проходила мимо. – Только вот говорили, что отсюда бой слышно, а ведь сейчас не доносится ничего. Неужто опоздали?

– Залпы и пушечные выстрелы, сказали, что доносились, – переводя дух, проговорил Алексей. – Чтобы рассыпные выстрелы услышать, нужно было ближе подойти. Будем надеяться, что Бакунин ещё держится, а у пушек просто заряды закончились.

Колонна продолжила движение по дороге, и через несколько минут до неё донеслись одиночные выстрелы.

– Алексей Петрович, от соловьёвского дозора с вестью! – Скобелев подвёл тяжело дышавшего егеря.

– Ваше превосходительство, в ущелье бой идёт! – выдохнув, зачастил тот. – Ущелье широкое и густо чинарами поросло, по нему река идёт и дорога эта. Горцев многие тысячи на наших насели, те уже штыками отбиваются, видать патроны у них закончились.

– Заслон у горцев с нашей стороны есть? – спросил Егоров.

– Пара сотен на конях и, наверное, столько же пешими было, – подтвердил егерь. – Только они недавно тоже в битву ринулись, видать смять наших хотят. Так что дорога до самого места боя сейчас свободная.

– Обойти это место можно?

– Ну, если постараться, то, наверное, можно. Только не на конях, конечно.

– Так, у нас тут под рукой четыре стрелковые, дозорная и учебная роты, – проговорил, прикидывая, Егоров. – Плюс ещё эскадрон Гагарина, комендантская группа, пионеры и отборные стрелки. Всего около девяти сотен. Углицкий полк будет здесь примерно через полчаса, а это ещё тысяча человек как минимум. Поступим так: первая и вторая рота батальона Скобелева пытаются обойти место боя поверху с левой стороны, командует этим отрядом полковник Милорадович. Третья и четвёртая роты идут с правой стороны ущелья, командует ими подполковник Хлебников. Вам, господа, в усиление каждому полурота из разведчиков и десяток отборных стрелков. Все остальные готовятся ударить неприятеля вдоль дороги при подходе мушкетёров. Штабс-капитан, вы спешивайте своих людей и вместе с учебной ротой и всеми прочими встаёте в цепь! – приказал он Гагарину. – Быстрее, братцы! Время не ждёт, не знаю, сколько ещё там наши продержатся!

– Держатся пока, – произнёс Дубков, сжимая в руках фузею. – Вон, слышишь, нет-нет да постреливают изредка.

– Стоим уж больно долго, – вздохнув, проворчал Терентьев. – Перебьют басурмане ребяток и потом уйдут в горы. Чего бы вот сразу по ним не ударить?

– Капрал уже целый, Агафон, молодыми командуешь, а всё так же, как и они, дурь несёшь, – рассерженно буркнул Макарович. – Тут их больше десяти тысяч сгрудилось, я сам разговор генерала слышал. Просто так, фронтом, да вдоль дороги ломиться? Сомнительно, что одним разом сметём всех и только лишь своими силами. А вот ежели охватом да со всех сторон по басурманам ударить, вот тут не думаю я, что они устоят. Не любят они в окружении биться.

– А всё же долго мы стоим, – повторил Терентьев. – Ну где же этот Углицкий полк? Чего они, быстрее идти не могут?

Алексей и сам не находил себе места. Может быть, действительно, нужно было бить по дороге, не дожидаясь пехотного полка? Авось и пробились бы к зажатому горцами отряду. А если нет? А если бы они всем скопом на них навалились? И их бы не спасли, и не известно, сами устояли бы перед такой массой неприятеля.

– Колонна, ваше превосходительство! – крикнул Гагарин. – Угличане подошли!

– Егеря, растягиваем порядки! В цепь становись! – скомандовал Алексей. – Оружие к бою! Примкнуть штыки! Ждё-ём, сейчас мушкетёры выстроятся, и тогда вместе по неприятелю ударим!

Через каких-то десять минут Углицкий пехотный полк из колонны был переведён в широкий пятишереножный строй, а перед ним встали в цепь три сотни егерей.

– Вперёд! – рявкнул Егоров. – Идём пока молча! Сближаемся с неприятелем вплотную! Барабанам бить и ура кричать только лишь по моей команде!

Впереди по-прежнему гремели одиночные выстрелы, а вот уже послышались и людские крики, отряд Бакунина продолжал держаться из последних сил. Огромная, многотысячная толпа горцев окружила оставшуюся в живых сотню русских воинов. Патронов ни у кого уже практически не было, солдаты отбивались в основном лишь одними штыками, а казаки пиками и саблями. То один, то другой из них падал на землю, кого-то выхватывали из каре арканами, сверкал клинок, и катилась по земле отрубленная голова. Ещё немного, ещё чуть-чуть – и горцы сомнут, посекут этот небольшой островок защитников!

– Русские сзади! – закричало сразу несколько воинов из края напиравшей толпы неприятеля. Несколько сотен, услышав этот крик, обернулись.

– Це-елься! – рявкнул Алексей, выхватывая из ножен саблю. – Огонь!

Три сотни пуль ударили в густую толпу.

– На колено! Заряжай! – И он сам присел в этой растянутой, длинной цепи.

– Первая шеренга, огонь! – донёсся сзади крик командира пехотинцев.

Залп.

– Вторая шеренга, огонь!

Залп.

– Третья шеренга, огонь!

Залп.

– Егерям – целься! Огонь! – скомандовал Егоров.

Ещё три сотни пуль выбили крайних в мечущейся огромной толпе.

– Барабанам бить атаку! Знаменосец, полковой стяг вперёд! – скомандовал Алексей. – В атаку, братцы, ура!

– Ура-а! – заревели егеря и пехотинцы Углицкого полка.

– Ура-а! – кричал, сжимая в руке фузею, Дубков. – На штык басурманина! Коли их, братцы! Ура-а!

Полторы тысячи русских ударили в штыки и начали теснить противника вдоль дороги. Беки, ханы, подханки, сотники и прочие командиры объединённого войска горцев пытались было ободрить своих воинов и контратаковать, но в этот момент с флангов и с тыла послышался русский клич, и ударили залпы обошедших ущелье рот. Организованного сопротивления уже не было, неприятеля охватила паника. Каждый теперь стремился спасти свою жизнь. Русские же продолжали выкашивать с флангов ружейным огнём, а вдоль дороги, словно огромный каток, пробивали себе путь, уничтожая толпу противника, основные силы. Пощады не было никому, кололи, рубили, добивали и шли по телам дальше. Все склоны ущелья, дорога, берега реки были покрыты телами. Разбитый и рассеянный неприятель бежал каждый в своё ханство. В этой битве им было потеряно более четырёх тысяч человек, пал сын самого Сухрай-хана и ряд старейшин. Потери отряда Бакунина были тоже велики, в живых из пяти сотен осталось всего сто двадцать человек. Погибли почти все офицеры, пал и сам подполковник.

Глава 10. Бой на дороге

– Подъём, подъём, Спирка. – Капрал тряс молодого егеря. – Собирайся быстро, выходим.

– А что такое, Фрол Иванович, ночь же! – Тот вскочил и, ударившись о чердачную стропилину, ойкнул.

– Тихо ты, балбес! – рявкнул Горшков. – Мешок с ружьём забирай и слезай. Скоро сам всё узнаешь.

Один за другим спускались по шаткой лестнице сенника егеря из отделения. Капишников закинул вещевой мешок за спину, перехватил удобнее фузею и, поставив ноги на верхнюю ступеньку, начал потихоньку спускаться. Лестница скрипела, но вес человека держала.

– Тихо, не шуми. – Стоявший внизу унтер стукнул его по плечу. – За сараем левее бери, там по тропке на зады сбежишь. Пошёл! – И хлопнул Спиридона по плечу.

Гуськом, друг за другом, так же как и люди из плутонга Кожухова, бежали в темноте из других хозяйственных строений егеря первой роты второго батальона. Внизу у оврага их встречали специально поставленные люди и направляли в сторону леса.

– Всем перемотать портянки, оправиться! – отдал команду капитан Бегов, когда его рота собралась на небольшой полянке. – Путь у нас будет долгий, так что смотрите, чтобы ничего не мешало, отстающих ждать не будем.

– Фрол Иванович, а что такое, никак случилось чего? – наматывая лоскут холстины на ногу, негромко спросил Капишников. – Всю роту среди ночи подняли, а для чего – не говорят.

– Сейчас их благородие сам лично тебе доложится для чего, – фыркнул Южаков. – Чего ты капрала нашего теребишь? Иди уж к самому капитану.

– Больно надо, подожду, – заправив ногу в сапог, пробурчал егерь. – Я, может, знать хочу, как мне свой манёвр строить. Вон на занятиях нам рассказывали, что сам Суворов командиров наставлял, что кажный воин должен понимать свой манёвр.

– Становись, рота! – разнеслась под сводами деревьев команда, и все поспешили заскочить в строй.

– Егеря, получены сведения о том, что люди Аслан-бека Кюринского вышли из своих селений и направляются к Каспийской дороге, – стоя перед серединой строя, пояснял капитан Бегов. – Конными егерями два дня назад были обнаружены несколько их всадников, которые вели наблюдение и, как мы полагаем, выбирали место для нападения. Наши разъезды они не обнаружили, поэтому можно надеяться, что Аслан-бек спустится со своими людьми с гор к дороге и тем самым даст нам возможность его атаковать. Точного места, куда он идёт, мы не знаем, таковых, по нашим предположениям, два, поэтому к одному сейчас идёт рота капитана Тарасова, а к другому мы. Наша задача – совершить ночной марш, сосредоточиться в намеченном месте, сорвать засаду неприятеля и уничтожить его. А сейчас напра-аво, за мной, марш!

– Ну вот, Спирка, теперь-то знаешь, как свой манёвр строить? – подшутил над шедшим рядом Капишниковым Южаков. – Легче стало идти?

– Не легче, – буркнул тот. – Темно уж больно.

Краешек солнца поднялся над морской гладью Каспия, и его лучи осветили предгорья. Часовые, охранявшие подступы к небольшому укреплённому посту, позёвывая, оглядывали окрестности. С западной стороны виднелись поросшие густым лесом горы, с восточной открывалась бескрайняя водная гладь. Неподалёку от побережья с севера на юг тянулся он – древний караванный путь, который охранял второй батальон полка егерей и приданные ему силы.

– Подъём, подъём, лежебоки! – поднимал свой плутонг фурьер Рагулин. – Готовщики, разводим костры! Чижов, новый караул проверишь и сам его по местам расставишь. Я пойду у их благородия спрошу, будет ли он вставать, или чуть позже его будить.

– Ла-адно, Анфимыч, сейчас я. – Зачерпнув из стоявшего тут же бочонка, Карп помыл лицо и шею, прополоскал рот и, только после этого набрав в сложенные лодочкой ладошки воды, отпил её. – Холодная. – Он передёрнул плечами.

– Да уж, днём зной сушит, а ночью холод до костей пробирает, – проворчал подошедший к бочке Шубников. – Там ребята уже готовы, старшо́й. Пошли, что ли, расставляй, а то уже старая смена волнуется.

Днём на придорожном посту дежурило трое караульных, остальные егеря или отдыхали после ночной службы, или занимались хозяйственными работами и возведением укреплений.

– Панкрат, сменяйся, – подведя новую смену к обложенному мешками с песком платану, проговорил Чижов.

Цепляясь одной рукой за сучья, другой за верёвку, с дерева спустился крепкий егерь с косым шрамом на щеке.

– У меня движения никакого не было в смене, а вот Еникей рассказывал, что в его треть вроде чего-то мелькало у оврага, потом ещё шакал там выл, – заявил он, отряхивая мундир. – Дурное место. Ты поглядывай туда, Лука, там от овражных зарослей до дороги всего ничего.

– Да знаю я. Сам всё там облазил, когда пост только выставляли, места непроходимые, тем более для коня, а ханские верхом наскакивать любят. – И, взявшись за верёвку, полез на дерево.

– Ступай сам, Панкрат. – Чижов махнул рукой в сторону главных укреплений. – Подкрепишься и спать ложись. Сменившихся с ночи велено было на работы не ставить. Ну, до обеда уж точно. Пошли к западной стороне, Ваня. – Он кивнул последнему заступающему караульному. – Пахом опять сейчас ворчать будет, что его позже всех сменили.

– Ваше благородие, рассвело, – сдвинув в сторону полог, проговорил Рагулин. – Указания какие-то будут? Может, людей построить?

– Нет, Анфимыч, не нужно, – ответил тихо молодой офицер. – Сам смотри, чего надо. Неможется мне.

– Так вам бы встать лучше, ваше благородие, воздухом морским подышать да кашки откушать, – посоветовал фурьер. – Глядишь бы, и полегчало.

– Да какой там откушать, глядеть на еду не могу, – заявил прапорщик. – Скажи, чтобы чай покрепче заварили. Вот его попью. – И повернулся на топчане на другой бок.

– Понял, вашбродь, будет чай, – произнёс, вздохнув, унтер-офицер. – Там вода уже закипает. Тогда я людей на западную сторону выведу. Вчера ещё две дюжины рогожных мешков завезли, нарастим защитную стену.

– Выводи, Анфимыч, сам там смотри, – промычал Елецкий и накинул на голову шинель.

– Чего там, совсем плох наш прапорщик? – спросил вернувшийся со смены караулов Чижов. – Опять от еды отказался?

– Неможется ему, совсем ослаб, – проговорил озабоченно фурьер. – Вторую неделю лежит. В Баку бы его свезти, в гошпиталь, так ведь не хочет. Ладно, Карп, ты это, как переку́сите, бери своих, и ступайте на западную сторону. Доделаете там укрепления, чтобы вся линия высотой по грудь была, а уж рогатки там позже выставим.

– Подсоби, Петя, – попросил товарища Мартынов. – Взяли! – И трое егерей, кряхтя, водрузили наполненный песком мешок на ряд таких же.

Часа четыре уже занимались возведением укреплений егеря, от ночной прохлады не осталось и следа, и все давно скинули мундиры, оставшись в исподних рубахах.

– Ещё немного осталось, – проговорил, выдыхая, Поликарп. – А там уж после обеда второе отделение поработает, ну а мы с фузейками постоим. Смотри-и, как сегодня печёт, прямо как летом. – Он поглядел на стоявшее в зените солнце.

Ближе к обеду, когда потянуло от стоявших на кострах котлов мясным духом, с платана долетел крик наблюдателя:

– С северной стороны вижу обоз! Пока только крытые фуры и конное охранение разглядел!

– О-о, а про обоз-то и ничего не говорили, – произнёс, смахивая пот со лба, Фомичёв. – Вроде только вчера большой на Баку проходил. Чего это, в Кизляре так много припасов, что ли, накопили?

– Вашбродь, пора, – прошептал, вглядываясь в заросли, Милушкин. – Сейчас они из оврага выскочат и всех обозных одним махом посекут.

– Рано, Авдей, – заявилБегов. – Овражных-то мы, может, и выбьем, а вот конные все уйдут. Ничего, в обозе люди Воронцова, бойцы опытные, небось, смогут продержаться десяток минут.

Головному отряду из охранения обоза оставалось до оврага не более сотни саженей. До затаившихся в лесу егерей донёсся скрип тележных осей. Командир роты напряжённо оглядывал окружающую местность – засада против засады было действием непростым, чуть-чуть ошибёшься или откроешься раньше времени и тогда сам можешь стать жертвой.

– Иван Ильич, конные сотни пошли. – Дуров тронул за локоть капитана.

– Вижу, Михаил Алексеевич, – сказал капитан и вскочил на ноги. – Рота, за мной, цепью, бего-ом марш!

Обоз уже был совсем рядом, первые повозки поравнялись с зарослями оврага, и работающие на укреплениях глядели с любопытством на приближавшиеся большие крытые фуры. Вдруг рассыпной ружейный залп ударил из кустов по ним. Несколько пуль пропели над головами у находившихся около стопки мешков егерей, а две срубили ветки платана.

– Тревога! – прокричал Чижов, бросаясь к стоявшей неподалёку фузее.

– Бам! – хлопнул на дереве штуцер наблюдателя.

– Плутонг, в ружьё! – рявкнул выскочивший из палатки Рагулин. – Всем занять свои места! Аникин, слезай, подстрелят!

– Панкрат Анфимыч, с оврага на обоз сотня бородачей прёт! – крикнул с дерева Лука. – От леса ещё пара конных сотен скачет! Я одного подстрелил.

– Слезай с дерева, дурень, там защиты никакой нет! – рявкнул фурьер. – Всем на северную сторону! Бей по своему прицелу и сноровке, братцы, огонь без команды!

Аслан-бек всё рассчитал правильно, только что в Баку из Дербента прошёл большой обоз с хорошим охранением, на ещё один у русских, раскиданных по небольшим фортам, просто не хватит сил. Добрые люди, любящие серебро, подсказали время его выхода и количество охраны. Тремя сотнями можно было спокойно его выбить, и самое хорошее место для этого – у большого оврага рядом с малым русским постом. Тут уж его нападения точно не ждали. Спешенная сотня, обстреляв из зарослей оврага обоз и пост, ринулась к повозкам. Всё шло, как и было задумано: из-за укреплений разрозненно били фузеи, а пешее войско уже рубилось с обозными. Аслан-бек выхватил из ножен саблю и лично повёл две конные сотни к дороге. Выбить охрану быстро не получилось, обозных на удивление оказалось больше, чем обычно, да и действовали они гораздо решительнее и умело. Бросив крайние фуры, обороняющиеся выстроили те, что шли в середине, в подобие квадрата и теперь отбивались из-за них, словно из крепостных стен. С южной стороны, с поста, гремели ружья, и войско кюринского властителя начало нести потери.

– Бегом, бегом, братцы, быстрее! – торопил роту капитан. – В овраг не лезем, потом его прочешем, главное – их от леса отсечь! Сейчас и эскадрон Воронцова сюда подскочит!

Первым залпом ударили по горцам с трёх сотен шагов, в это же время с северной стороны, с дороги, вынеслась русская конница. Защитники обоза ободрились и отбросили лезших на повозки горцев. Войско Аслан-бека, только что устроившее засаду, само оказалось в мышеловке. Напрасно командиры призывали нукеров под свою руку, бросив бека, они начали разбегаться в разные стороны. Только пять конных десятков ринулись вслед за ним к лесу.

– Целься! Огонь! – выкрикнул Бегов, и более сотни стволов ударили по нёсшемуся в их сторону конному отряду. Времени на перезарядку ружей не было, и уже в упор, по подскакивавшим оставшимся в живых всадникам разрядили пистоли. Через цепь, стоптав одного егеря, ускакало только лишь четверо. Ещё пятеро встали вокруг лежавшего на земле человека, прикрывая его.

– Подпоручик Жалейкин, с тыловой группой и пионерами забирай этих в плен! – крикнул Бегов. – Живыми только бери! Видишь, кого-то важного охраняют! Первая полурота, с той стороны овраг обходи, вторая с этой! – скомандовал он всем остальным. – В него пока не лезем, сверху бьём и гренады мечем! Кто захочет сдаться – к посту отводим!

Вскоре растянувшиеся в цепь егеря начали метать ручные разрывные снаряды со склона вниз. Слышались выстрелы и крики. Прошёл час, и посечённые осколками заросли прочесали.

– Осторожно, сюда давайте! – Командир роты поманил рукой тех пятерых горцев, что несли на бурке раненого. – Кто старший поста?!

– Господин капитан, завидев неприятеля, пост вёл огневой бой. – Бледный молодой офицер подбежал с докладом к Бегову. – Потерь не имеем! Докладывает прапорщик Елецкий!

– Господин прапорщик, вот это владетель кюринский Аслан-бек. – Капитан показал на раненого. – А это его телохранители, оружия у них при себе нет, мы всех обыскали. Нам нужно оказать беку лекарскую помощь и дать хоть какой-то покой. К генералу Савельеву в Баку гонцы с известием уже ускакали. До его особых указаний Аслан-бек будет оставаться на вашем посту под усиленной охраной. Тут же, у поста, мы будем пока держать и всех остальных сдавшихся в плен, опять же до решения генерала. Куда раненого можно поместить?

– Самое лучшее место – это, пожалуй, мой шатёр, господин капитан, – дал отает Елецкий. – Там на топчан его как раз и положить можно.

– Годится. Капрал Горшков, со своим отделением не отходишь ни на шаг от бека. Пусть уж, коли такая важная это птица, и нукеры его рядом с ним будут. Но чтобы без глупостей! – рявкнул он, сурово глядя на горцев. – И по двое, не больше! Остальные пусть за пределами поста вместе с остальными пленниками сидят. Переведи им, Расул, – обратился он к присутствовавшему при разговоре толмачу.

Глава 11. Скорбная весть

– Может, всё-таки переждёте непогоду, Алексей Петрович? – спросил командира гвардейских егерей Булгаков. – Тут, в горах, это то ещё удовольствие под дождём топать.

– Пережидай не пережидай, а идти всё равно нужно, Сергей Алексеевич. В декабре ведь ещё тяжелее станет перевалы переходить.

– Это да. По зимним горам то ещё удовольствие колонной маршировать. Ну что же, не смею вас тогда задерживать. Рапорт Валериану Александровичу я уже послал, ну а вы при встрече своими словами его дополните как свидетель и участник всех событий. Объединённое войско враждебных нам горских правителей разбито, ханы пришли с повинной головой и готовы принять российское подданство. Прислали в Кубу́ аманатов из своих сыновей и провиант для наших войск. По поводу предстоящего похода на персов тоже никаких сложностей не вижу. По весне, как только граф Зубов изъявит желание продолжить поход, потребую от ханов принять в нём участие.

– Хорошо, Сергей Алексеевич. Дополню, если, конечно, Зубов слушать пожелает. Он уже, небось, всеми мыслями сейчас около Тегерана.

Выйдя из Кубы́, через два дня колонна егерей вышла к Шабрану, где к ней присоединился второй батальон Дементьева и эскадрон Воронцова. Четыре дня пути под дождём и дующим со стороны моря ветром – и полк прибыл в Баку. Командир дал людям два дня отдыха, впереди было ненастье и переход через горы. Третьего ноября на рассвете колонна вышла на Тифлисский тракт.

– Говорят, генерал Савельев предлагал нашему на судах до Куры полк свезти, так Алексей Петрович отказался, – делился по секрету со старшим каптенармусом шагавший по дороге полковой писарь. – Это мне прямо в Баку, в главном гарнизонном штабе, канцелярские поведали. Пару дней морем, дескать, и потом дней пять вверх по реке до самого Джавада, где армия графа Зубова стоит. Всего какая-то неделя – и мы уже на месте будем.

– И чего ты им ответил? – поинтересовался Усков.

– Да чего, – хмыкнул тот. – Пообещал похлопотать, чтобы их самих по осеннему морю в армейский лагерь отправили. Так те аж взвыли, чуть было в ноги мне не упали. Думаешь, откуда я столько листов чистой бумаги и амбарных книг натащил?

– Вот ты прохвост, Павел Фомич! – Каптенармус рассмеялся. – А я-то всю думаю, чего это ты пришёл из бакинской канцелярии и ажно светишься? А тут вона, оказывается, в чём дело!

– Да больно умничают, толстозадые! – хмыкнул тот. – Пригрелись на тёплом месте в большом городе и ну других поучать, а ты тут, аки козёл круторогий, по крутым горам скачешь.

– Ну ты и скажешь, Фомич, прямо как Сергей Владимирович, когда он учёбу для штабных ведёт, – уважительно покачав головой, отметил Усков. – Тот тоже эдакие коленца завернуть может, а ты потом думай, гадай – это он тебя поругал али, наоборот, похвалил? А вообще, конечно, правильно, что их превосходительство не согласился на судах плыть. Хватило нам в своё время той водной дороги из Кёнигсберга. Тут вон тоже вроде как и южное море, а шторма-то какие! О-го-го-о! Говорят, две баржи с припасами и рекрутами, что на той неделе из Астрахани вышли, потонули, ни один человек ведь не выплыл. Не-ет, уж лучше ножками, ножками по горам топать, так-то оно привычней.

– Доро-огу! – В голову колонны мимо тянувшейся колонны проскакала полусотня всадников.

– Травкина полуэскадрон. – Усков кивнул вслед. – Видать, в дозор он его повёл.

– Кузьма молоде-ец, – заметил уважительно Осипов. – Поручика недавно получил, начальство его хвалит. Так, глядишь, и до капитана дослужится, а Георгиевский крест заработает – и вовсе в большие люди выйдет. Сам ему помогал у Дуная письменную грамоту освоить.

Достигнув Шемахи и отдохнув, полк свернул на южное ответвление от Большого Тифлисского тракта к Джаваду, большому селению, стоящему у слияния рек Аракс и Кура. Двадцать девятого ноября уже в сумерках он подошёл к светившемуся множеством костров военному лагерю.

– Ваше сиятельство, докладываю вам по прибытии лейб-гвардии егерского полка! – Егоров щёлкнул каблуками, войдя в шатёр главнокомандующего. – Совместно с войсками генералов Савельева и Булгакова были очищены от враждебных сил Кубинское и Бакинское ханства, а также совершён поход в пределы Казикумухского и Кюринского с занятием горных аулов. Помимо того, была обеспечена охрана Прикаспийского тракта.

– Наслышан, наслышан. – Зубов, лежавший на кушетке около стола, улыбнулся. – Молодцы, донесение о ваших деяниях в кубинских горах я уже читал, теперь за свою спину могу не опасаться. И подкрепление от приведённых в покорность ханов нам лишним тоже не будет, ибо планы на грядущий год у меня грандиозные. Подушек мне подложите побольше! – Он махнул рукой двум стоявшим неподалёку молодым офицерам. Те подскочили и сноровисто соорудили подставку под его спину, а ногу-протез положили на пуфик. Как видно, действие это было привычное и заняло какие-то секунды.

– Подсаживайся ближе, генерал, – поманил Алексея Зубов. – Расскажу, что нас вскоре ждёт. Итак, смотри сюда. – Он расправил лежавшую на столе большую карту. – Прямой сухопутный путь из Кизляра нынче проходит по вассальным нам ханствам. По весне, после начала навигации, откроется к тому же ещё и водный из Астрахани и Баку. А совсем скоро, как только войска Римского-Корсакова возьмут Гянджу, станет свободным проход сюда и со стороны Тифлиса. И вот тогда все эти пути сойдутся вот здесь. – Он ткнул пальцем в точку у извилистой линии, изображавшей Куру. – Тут, вот у этого селения, которое пока что носит старое название Джавад, будет основан большой город, и я назову его Екатериносердом. От этого города, собрав все силы воедино, по выставленным наплывным мостам наши войска перейдут реку и двинутся вглубь иранских земель. Сначала на Тебриз и Решт, а потом и к столице персидского царства – Тегерану. Дальнейшие наши действия будут завесить от того, как пойдёт война с Османской империей, но я не думаю, что султан Селим Третий долго продержится, учитывая, какие силы будут задействованы против него в Румелии и на Чёрном море при высадке десанта. Ну да ладно, вернёмся пока в свои горы. Итак, нас сдерживает пока лишь погода, именно она выступает главным врагом в нашем походе. Ага-Мохаммеда я не опасаюсь, этот «иранский лев», как он сам себя называет, бежал со своим войском за Куру, когда я пошёл от Шемахи в его сторону. А потом и ещё дальше к Тебризу, где сейчас собирает свои силы из провинций. И чем больше он их там соберёт, тем нам же и лучше. Предпочтительнее ведь разбить их все в одном месте, чем гонять потом по всей обширной Персии. Половодье тут, на Куре, длится с конца марта и по май. Вот как раз до его начала, сразу после рождественских праздников, я предполагаю послать твоих егерей, Алексей Петрович, к Ленкорани, столице Талышского ханства. С вами же там будут казаки Матвея Платова, и ещё один батальон морских солдат в крепости высадит контр-адмирал Фёдоров. Талышский хан Мир Мустафа, наш верный союзник, давно к союзу с Россией тяготеет, не зря же государыня ему чин генерал-майора пожаловала. Так вот, он обещает выставить нам в подмогу не менее десяти тысяч сабель своей конницы. Врёт, конечно, но хотя бы тысячи три у тебя под рукой в Ленкорани будут. Твоя задача, Алексей Петрович, – удержать этот город и дорогу на север. Можешь выставить посты по реке Астара, что южнее Ленкорани протекает, и если уж совсем тяжело будет, отведёшь их в крепость. А там уж в мае и я с основным войском к вам подойду. Пока же главным в этом военном предприятии я назначаю тебя. Всё ли ясно?

– Так точно, ваша светлость, ясно, – ответил Алексей, рассматривая карту. – Спасибо за доверие. Но в деталях вопросы у меня, конечно, будут. Нужно пока всё самому обдумать.

– Само собой. Обдумывай, генерал, ещё не раз с тобой поговорим. А пока обустраивайся. Пусть твои егеря отдыхают и набираются сил перед предстоящим походом. Чтобы уж совсем не заскучали, со следующей недели определяй их в караулы и дозоры, ну а за неделю до выхода мы вас от них освободим.

За отведённое ему время полк отдохнул и выстроил полевой лагерь. Стояли в ряд выцветшие солдатские палатки, выделялись среди них офицерские и штабные шатры. По внешнему периметру виднелись набитые колья и связанные между собой рогатки. В небо уходил дым от множества костров, на которых готовили в котлах привычную солдатскую еду: варево из дроблёной пшеницы с салом и мелко порезанными кусками мяса.

– Так-то грех жаловаться, неплохо тут кормят, – проговорил шедший в заступающей караульной смене Южаков. – Вчера на отделение из провиантского магазина цельную баранью ногу отрубили и с рёбрами в мешок положили.

– Да там с неё мяса-то, небось, фунта три всего было, а так всё больше кости, – заметил шедший рядом Лыков. – Чего-то я не заметил особо в каше изобилия. Али у ширванцев тут бараны с кроля́ ростом?

– Не-е, какие там три фунта, все пять точно будет, Тишка, – не согласился Южаков. – Ну и костей столько же. Вон у Лошкарёва спроси, он со мной к провиантским вчера ходил.

– Пять точно было, – услышав, подтвердил тот. – И сала с кулак. Ещё бы на полевых кухнях это готовить, как в Польском походе, а не как сейчас, когда каждый у своего котла.

– Ну ты и скажешь, Нестор – полевые кухни, – усмехнувшись, проговорил Южаков. – Попробуй их сюда затащи в горы. Да у них оси на первом же перевале треснут, а колёса отвалятся.

– Кто такие?! Куда?! – послышалось впереди. – Пароль говори!

– Берёза! – донёсся голос командира егерей. – Отзыв?!

– Сосна! – пробасил унтер. – Ваше благородие, вы уж не обессудьте, сейчас старший караульной смены подойдёт, велено через него только из лагеря выпускать.

– А запускать? – спросил с усмешкой офицер.

– И запускать тоже. Таков уж порядок. А вот и он сам.

Со стороны небольшого земляного укрепления с установленной среди корзин с камнями пушкой подошёл высокий пехотный офицер в чёрной двубортной шляпе.

– Штабс-капитан Крутецкий, Московский мушкетёрский, – представился он, окинув взглядом отряд.

– Подпоручик Жалейкин, лейб-гвардии егерский. – Командир егерей козырнул.

– О-о, соседи, – с улыбкой заметил пехотинец. – Я смотрю, на касках хвосты приметные и два погона на плечах. Ну точно, рядом ведь на Семёновской площади квартируемся, небось, насмотрелся. Чего так поздно-то? Уже вечереет.

– Со вчерашнего дня велено дозоры вокруг лагеря в ночное время выставлять, – ответил Жалейкин. – Всё, кончился наш отдых, целую неделю ведь не трогали.

– Вона как! – Штабс-капитан покачал головой. – Ну-ну, сочувствую, в такую-то пору лучше уж у караульного костра сидеть, чем как вы – на камнях.

– Дело привычное.

– Ну да, ну да. Ладно, удачи вам! Осторожнее только, как из лагеря выходить будете, справа обрыв глубокий с ручьём, в него не угодите. Прокопов! – Он махнул рукой стоявшему с солдатами унтеру. – Пропускай егерей!

– Слушаюсь, вашбродь! – откликнулся тот.

Пехотинцы поднатужились и отволокли в сторону связанные вместе рогатки.

– Шагом марш! – скомандовал подпоручик, и три десятка егерей потопали в открытый проход.

– В сторону! – Навстречу из вечерних сумерек выскочил отряд драгун.

– Сто-ой! Паро-оль! – крикнул караульный фурьер. – Кто такие?!

– В сторону! – рявкнул выехавший вперёд офицер. – Государева почта из Санкт-Петербурга, срочная! Быстро открывай, болван! Не видишь, с кем разговариваешь?!

– Кого это на ночь глядя принесло? – обернувшись, пробормотал Жалейкин. – Почта из Санкт-Петербурга, однако.

– И кони-то у них какие измождённые, – заметил шедший в первом ряду Кожухов. – Видели, вашбродь?

– Ви-идел, – протянул тот. – Видать, гнали их шибко, спешили. Слышал, чего кричит? Государева почта срочная! Не шутки! Ладно, нам-то чего, нам сейчас, главное, людей правильно в скрытных пикетах расставить.

– А если нам прямо по Муганской степи идти? – спросил, разглядывая списанную с главной корпусной полковую карту, Егоров. – Мы тут тогда очень хороший крюк срежем.

– Не согласен, – заспорил Гусев. – Если двинут нас, как вы говорите, в январе, тогда по пояс в снегу придётся почти семьдесят вёрст брести. По открытому месту, где никаких селений нет, и так до самой речки Булгарчай.

– Тоже верно, – согласился с полковым квартирмейстером Алексей. – И людей, и коней утомим, потом пару дней передышки придётся давать. Ладно, тогда переправляемся через Куру и идём в сторону Ширвана. Не доходя до города, резко уходим на юг и у Сальян попадаем на Большую Каспийскую дорогу, а уже по ней следуем до самой Ленкорани.

– Ваше превосходительство, к вам! – Из комендантского плутонга заскочил капрал.

Отталкивая его, в шатёр забежал с улицы незнакомый офицер в грязном дорожном плаще, подбитом мехом.

– Ваше превосходительство, капитан Гулевич, лейб-гвардии Преображенский полк! – представился он и вытащил из обшлага бумажный пакет. – Вам личное послание от Императора Всероссийского Павла Первого! Получите!

– Что, простите? – ошарашенно переспросил Егоров.

– Пакет от императора Павла Первого для командира лейб-гвардии егерского полка генерал-майора Егорова! – повторил он громче.

– Вот тебе и раз! – прошептал Гусев и выронил на карту английский графитный карандаш.

– Оставьте нас с капитаном. – Егоров покосился на сидевших за столом заместителей. – Давайте. – Он протянул руку.

Генерал-майору Егорову Алексею Петровичу. Настоящим уведомляю Вас, что главнокомандующим всеми Кавказскими силами империи отныне назначен мной генерал-аншеф Гудович Иван Васильевич. Приказываю Вам по получении сего письма незамедлительно начать движение со своим полком из Закавказья в пределы Российской империи и прибыть как можно скорее к месту основной дислокации в г. Санкт-Петербурге.

Божьей милостью Император и Самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, Павел I.

8 ноября 1796 года.

– Я так понял, императрица Екатерина Великая скончалась? – Алексей поднял глаза на преображенца.

– Так точно, ваше превосходительство, – подтвердил тот, печально вздохнув. – Утром шестого ноября, не приходя в сознание. А уже в полдень мы стояли в оцеплении вокруг дворца, и нас возвестили о восшествии на престол Павла Петровича, Императора Всероссийского Павла Первого.

– Вот и пошли прахом все планы, – произнёс задумчиво Алексей. – А маятник русской истории качнулся в другую сторону. Господин капитан, я не понял, здесь приказано начать движение со своим полком, – перечитал он заново текст приказа. – Но у нас же тут объединённое войско? Как же можно с чужой территории и обособленными подразделениями выходить?

– Ваше превосходительство, вы меня извините, я ведь только курьер, – ответил тот после заминки. – Точно такие же пакеты адресованы каждому полковому командиру. Скажу вам только как гвардейскому командиру, что объединённого войска с этого часа более не существует и каждое подразделение должно следовать в пределы империи отдельно, не ожидая более ни от кого и никаких указаний. Тем паче от тех, – понизил он голос, – кто только недавно вами командовал.

– Поня-ятно, – протянул Егоров. – Только ведь не всё так просто, вот у меня дальние дозоры по всей округе в горах раскинуты. Попробуй их быстро собери. А казаки генерала Платова так и вообще за Куру в Талышское ханство ушли.

– Ваше превосходительство, я ведь просто курьер, – пожав плечами, повторил капитан. – Вы меня простите великодушно, мне ещё остальным полковым командирам пакеты вручать.

– Хорошо, не смею вас более задерживать. Никита! – позвал он старшего вестового, когда преображенец вышел. – Срочно ко мне всех штаб-офицеров! Пулей!

Глава 12. Возвращение

С середины декабря из русского лагеря, разбитого около Джавада, начали уходить на север русские полки. Ещё до них ускакали конные сотни союзных ханов, принимавших участие в походе. Первой из русских подразделений вытянулась колонна Московского мушкетёрского полка, следом за ней пошли Кабардинский и Воронежский, далее, сопровождая обозы, выступили Астраханский и Владимирский драгунские полки, ну а там начали готовиться к выходу и все остальные.

Отстранённого от командования Зубова не было видно.

– Лежит в шатре их светлость, – поведали Алексею адъютанты. – Никого к себе пускать не велел. Еду вообще третий день уже не принимает, только лишь воды и хмельного просит.

– Я к нему по важному делу. – Алексей отстранил поручика и шагнул внутрь шатра. Внутренности его, застеленные персидскими коврами, скудно освещались двумя масляными лампами. На топчане в ворохе мехов лежал он, человек, некогда обласканный вниманием сильных мира сего, тот, чьё слово вот только недавно жадно ловили и желание которого старались угадать. А сейчас он был никому не нужен.

– Ваше сиятельство, вы позволите? – спросил Егоров и, не дожидаясь ответа, присел у заставленного пустыми бутылками стола.

– Чего надо, Егоров? – Валериан приподнял голову. – Сказал же, никого ко мне не пускать!

– Валериан Александрович, выходить нужно, негоже тут, у Куры, далее оставаться, – проговорил негромко Алексей.

– Ну и уходи, чего ко мне-то зашёл?! – буркнул, отвернувшись, Зубов. – Или ты меня под конвоем хочешь к Павлуше оттащить? Небось, приказ такой получил?

– Нет, не получил, – сдвигая с карты пустые бутылки, ответил Егоров. – Если бы получил, сразу бы к вам с ним пришёл и выполнил бы. Велено, как и всем, со своим полком в столицу возвращаться.

– Вот и возвращайся, коли велено, – произнёс приглушённо Валериан. – А я тут останусь, и будь что будет.

– Дербент, Баку, Куба́, Шемаха, Шеки́, – перечислял, зачитывая столицы ханств на карте, Алексей. – Недавно Римскому-Корсакову сдалась крепость Гянджа. Перешли под нашу руку и стали союзниками Эриванское, Карабахское, Талышское ханства и десятки более мелких. Русское войско встало на Араксе и Куре, утвердившись в Закавказье. Иранский лев Ага-Мохаммед со своим войском сбежал в глубину Персии и теперь со страхом ждёт, когда его навестит русский полководец Валериан Зубов. А он лежит на коврах и топит тоску в вине.

– Нет более такого полководца, Егоров, – донеслось из вороха мехов. – И Кавказского русского войска больше нет. Все труды и кровь были напрасны. Совсем скоро эти земли опять будут у Ага-Мохаммеда, а местные ханы наперегонки поползут к нему, чтобы лизать сапоги, лишь бы он забыл их клятвы верности, данные русской императрице Екатерине Великой.

– А вы, Валериан Александрович, тоже будете у его ног лежать? Или пулю себе в лоб пустите, чтобы порадовать? – спросил тихо Алексей.

– Ты говори, говори, да не заговаривайся! – вскинулся Зубов. – Я ни перед кем не пресмыкался и пресмыкаться не буду! И грех не отмаливаемый самоубийства на себя не возьму!

– Ну вот и слава Богу. – Алексей облегчённо вздохнул. – А то я уж, грешным делом, подумал, что вы, граф, персидский разъезд тут собрались у Куры ждать.

– Я тебя пристрелю, Егоров! – прошипел Зубов, шаря рукой по постели.

– Да я вас сам бы пристрелил, да рука пока не поднимается! – рявкнул Алексей. – Русский полководец, храбрейший из генералов, тот, который покрыл воинской славой свою страну и своё имя в блистательном дальнем походе, а теперь вот забился в свой шатёр и оплакивает, жалеет себя. А своих солдат вам не жалко, которых вы тут тысячи положили под кривыми саблями горцев и которые от болезней пали? Ради этого они умирали, чтобы их главнокомандующего басурманский шах на аркане перед толпами восторженных зевак за собой вёл? Бороться нужно до конца, ваше сиятельство! Жизнь полна трудностей, преодолевает их и идёт дальше сильнейший, тот, кто духом крепок. Слабейший ломается и падает. И память о них у потомков будет разная. Но вот марать всё русское воинство из-за своей слабости я бы вам не советовал, Валериан Александрович. Жизнь на этом не заканчивается, и у вас ещё будут подъёмы.

– Выпьешь со мной, генерал? – спросил негромко Зубов и положил на стол пистоль.

– Нет, не буду я с вами тут пить, ваше сиятельство. Выпью потом, в России, как с полководцем, которому покорился Кавказ, а не как… – И он кивнул на разбросанные по постели меха. – Завтра на рассвете лейб-гвардии егерский полк выходит под барабанный бой, с развёрнутым знаменем на север. – И вышел из шатра.

Зимним путём в морозы и пургу, преодолевая снежные заносы на горных перевалах, колонна егерей шла по Тифлисской дороге в сторону моря. В Шекинском ханстве её нагнали казаки Платова.

– Ваше сиятельство, разрешите присоединиться?! – крикнул Матвей Иванович, подъезжая с докладом к Зубову.

– Его вон спрашивай. – Граф показал на Егорова. – Он старший отряда, а я тут лицо частное. Да и опасно со мной знаться.

– Казак коней на переправе не меняет, а уж тем паче командиров, – проговорил Платов, усмехнувшись. – Вы как-никак ведь цельный генерал-аншеф, Валериан Александрович, а уж тем паче граф, вот потому и спрашиваю у вас разрешение, с Егоровым-то мы, небось, в одном чине. Уж договоримся.

– Да ладно, присоединяйся. – Тот махнул рукой. – Есть что-нибудь, чтобы горло смочить? А то у этого не допросишься. – Он кивнул на Алексея.

– Вы же меня знаете, ваше сиятельство. – Платов расплылся в улыбке. – Сейчас всё будет. Екимка! А ну-ка поди сюда, прохвост! – поманил он чубатого казака.

Спустившись с гор, колонна заходила в бакинские крепостные ворота под барабанный бой и с распущенными знамёнами. Со стен ей салютовали пушки русского гарнизона. Не замерзающее в этих краях Каспийское море сильно штормило. Выл ветер, и высоченные волны обрушивались на песчаный берег в пене и брызгах. Отдохнув неделю и переждав непогоду, колонна продолжила свой путь на север.

– Вот он наш пост, братцы, – проговорил, шагая мимо завалившихся рядов внешних укреплений, Шубников. – Два месяца почти его тут ладили, а прошло ещё два, как мы ушли, и всё тут же порушилось.

– А год пройдёт, и вообще ничего не останется, – проворчал стоявший под платаном Аникин.

– Что, Лука, обидно? Твоё ведь дерево, ты тут на нём все караулы просидел, небось, соскучился? – подначил друга Камышов.

– Ничего, начальство, небось, не хуже найдёт. С него станется. А так-то да, удачное это место, хорошо мы с него горцев постреляли. Я из своего винтовального четверых точно взял. – Он похлопал по стволу штуцера.

– Чего тут расчирикались? В колонну бегом! – крикнул командир плутонга. – Бегом, бегом! Я кому говорю?! Вон уже рота Крыжановского топает! Совсем скоро и авангард выскочит!

Егеря, перехватив ружья, побежали к дороге, а с южной стороны за следовавшей последней четвёртой стрелковой ротой второго батальона показался большой отряд казаков.

Нападений за время пути не было, местные провожали взглядами проходившие войска и занимались своими делами. Дело привычное, по этой земле кто только не проходил: скифы, сарматы, гунны, аланы, хазары, арабы, персы, русские, конница из дальних и ближних ханств. Такое уж это было место, лежащее на древних путях и соединяющее север с югом. Вот и русские пришли, как и семьдесят лет назад, и теперь снова к себе уходят.

За Дербентом нагнали Кабардинский и Воронежский пехотные полки и дальше пошли большой общей колонной. Уже к началу февраля, изрядно вымотавшись, она подошла к Кавказской укреплённой линии и главной её крепости на востоке – Кизлярской.

Каждый полк самолично встречал пребывающий здесь генерал-аншеф Гудович, только недавно назначенный новым императором главнокомандующим всеми Кавказскими силами. По его приказу полковые командиры обязаны были провести перед ним строевые смотры и дать подробный отчёт о своих действиях в Закавказье. На третий день пребывания в Кизляре Егоров был вызван в штаб вестовыми.

– Сколько я ещё вас должен ждать, сударь?! – оборвав доклад Алексея, выкрикнул грозно Гудович. – Почему полк не построен?! Где отчёт о ваших похождениях?!

– Ваше высокопревосходительство, я вам уже представился по случаю прибытия, – напомнил Егоров.

– Я не про «представился»! – Генерал-аншеф побагровел. – Вы что, не поняли меня?!

– Я вас прекрасно понял, Иван Васильевич, – подчёркнуто вежливо ответил Алексей. – Только не нужно на меня кричать. Лейб-гвардии егерский полк приписан к войскам Санкт-Петербургского гарнизона и был временно откомандирован по указу императрицы для совершения Персидского похода в рядах Закавказского экспедиционного корпуса. С окончанием же похода и расформированием сего корпуса он вновь переходит в состав гвардейских частей столичного гарнизона, где и будет проводить строевые смотры и парады. Отчёт же о боевых действиях полка будет дан президенту Военной коллегии Российской империи генерал-аншефу Салтыкову Николаю Ивановичу мною лично.

– Ты, ты, ты ещё смеешь мне перечить?! – хватая ртом воздух, возопил Гудович. – В любимчиках у Зубовых ходил?! Как фельдмаршала почётным конвоем его вёл от самой Куры вместе с Платовым?! Ты кому это служишь, Егоров?! Выскочке, который чуть было целую армию на гибель не увлёк? Лицу, находящемуся под следствием за свои деяния?!

– Я служу Российской империи и тому, кто ей правит, ваше высокопревосходительство, – еле сдерживая гнев, как можно спокойнее проговорил Алексей. – В данное время императору Павлу Петровичу. И только он может дать мне оценку, но уж никак не вы. Прошу оставить при себе все ваши домыслы и оскорбления. Не будь вы в столь почтенном возрасте и при исполнении столь важных обязанностей по охране этого края, счёл бы возможным вызвать вас на дуэль, как дворянин дворянина. Поэтому потрудитесь сдерживать свою желчь и вести себя прилично. Честь имею! – И, щёлкнув каблуками, Алексей вышел за дверь.

– Нда-а, – выслушав рассказ Егорова, протянул Милорадович. – Ну что же поделать, будем ждать теперь волеизъявления императора по нам в самой столице. В любом случае полку туда нужно выходить.

– Ещё неделя передышки – и можем идти, – согласился с ним Рогозин. – Лишь бы с припасами не было перебоев, как в Пруссии.

– Не будет, – заверил Гусев. – По всему тракту армейские магазины ещё при покойной государыне устроили, чтобы войска без всяких затруднений и задержек на Кавказ шли. Ну а здесь получается, на обратной дороге они нам пригодятся. Я тут у штабных в квартирмейстерстве был, бумаги на марш выправлял, так они поведали мне, что графа Зубова сегодня утром на санях повезли. При нём целый эскадрон драгун конвоем отъехал, вот так вот.

Видеться с Гудовичем более не пришлось, главнокомандующий Кавказскими силами был сильно занят и вопросы по квартированию, а также выходу полка Алексей решал с недавно назначенным на должность заместителя генералом Булгаковым.

– Шибко он на тебя зол, Алексей Петрович, – качая головой, негромко проговорил тот. – Поручил своим доверенным людям поспрашивать о всяком, что было в походе. Я уж туда и не лезу, по мне ведь тоже не всё пока ясно. В последние месяцы за Кубу́ генерал-поручика получил, ну и Анну, как и все генералы, значит, благоволила ко мне Екатерина Алексеевна. Можно и в опалу загреметь, сейчас время такое.

– Не переживай, Сергей Алексеевич, кому-то ведь нужно войсками командовать, не всем же в опале быть, – усмехнувшись, подметил Егоров.

– Всё шутишь, Алексей Петрович. – Булгаков нахмурился. – Ох, смотри. Ладно, по выходу полка чинить препятствий тебе никто не будет. Гудович и сам заинтересован, чтобы твой полк поскорее в столицу ушёл. Зачем ему тут такая заноза в его же владениях? Генерал-аншефу и с Платовым расстройств хватает.

Десятого февраля 1797 года лейб-гвардии егерский полк под барабанный бой с распущенным знаменем выступил из ворот Кизлярской крепости на северный тракт. За спиной у него оставался Кавказ, впереди был долгий путь к Северной столице империи.

Заключение

Последние годы жизни Екатерины II были посвящены урегулированию самых важных проблем своего царствования. Прежде всего, необходимо было решить судьбу Речи Посполитой. Первым разделом 1772 года Российская империя получила земли Белоруссии и Ливонии, Пруссия забрала коридор, связывающий Восточную Пруссию и Бранденбург, Австрия – часть Малой Польши и всю Червонную Русь, на которую входящая в её состав Венгрия претендовала ещё в Средние века. Но даже серьёзно сократившись в размерах, Польша всё ещё оставалась многонациональной страной, служившей источником нестабильности для всех соседей. В ней были очень сильны реваншистские настроения, а православное население, составляющее немалый процент от основного католического, особенно в восточных землях, серьёзно притеснялось.

После войны 1792 года, где Россия поддержала одну из противоборствующих сторон, а именно Тарговицкую шляхетскую конфедерацию, Польша оказалась фактически полностью в руках России, но Екатерина вовсе не собиралась забирать её всю. Она прекрасно понимала, что вхождение в состав империи многочисленного и недружественного народа не принесёт её державе ничего хорошего. Поэтому было принято решение договориться с Пруссией, давно жаждущей заполучить западные провинции: Данциг, Торунь, Познань и Мазовию. Забавно, ведь именно в это время Пруссия сама находилась в военном союзе с Польшей, но помогать антирусской стороне отказалась, вместо того предложив Санкт-Петербургу совершить новый раздел своего союзника. Екатерина II подумала и дала на это согласие.

В 1794 году поляки вновь восстали, требуя вернуть им все утраченные ранее земли. Это означало войну с тремя сильнейшими на то время империями: Россией, Пруссией и Австрией, и поляки, разумеется, её проиграли. Состоялся очередной, теперь уже третий раздел, после чего такая страна, как Польша, вообще исчезла с мировых карт. Екатерине II было предложено принять титул «королевы Польши», который она категорически отвергла, заявив, что не забрала ни пяди польской земли, а только лишь вернула державе старинные владения Древней Руси, оторванные ляхами после начала золотоордынского ига.

Источником беспокойства у государыни на этот момент выступали и события во Франции. С одной стороны, она, разумеется, осуждала революцию как демонстративное попирание законов, с другой – ей не нравились попытки Австрии и Пруссии оказывать давление на Париж, что в корне противоречило идее государственного суверенитета.

В сентябре 1791 года в Санкт-Петербург прибыл граф Валентин Эстергази, являвшийся представителем роялистов, у него была задача получить финансовую помощь и убедить русскую императрицу примкнуть к Пруссии и Австрии, готовившихся к свержению революционного правительства. Екатерина денег дала, а вот от военной помощи она мягко уклонилась. В личной беседе посланнику было сказано, что хотя она полностью поддерживает восстановление во Франции законной власти, но, по её мнению, сделать это должны сами французы, причём без всякого вмешательства извне, и свои войска она посылать в Европу не будет. Так Российская империя приобрела международный авторитет и получила репутацию миролюбивой державы, а также сберегла казну и жизнь своих солдат.

В это же время русские агенты в Париже пытались помочь Людовику XVI покинуть с женой и детьми революционную столицу Франции. На руках у семейства были документы о русском подданстве, но план провалился, беглецов поймали в городе Варенне и вернули в Париж, где короля заставили подписать конституцию.

В ответ на это Пруссия и Австрия начали боевые действия против Франции, которые с небольшими перерывами продолжались аж двадцать два года и унесли жизни около десяти миллионов человек. Россия вмешается в них, но только лишь через шесть лет и уже при императоре Павле I.

Большие проблемы государыне создавала Швеция, стремящаяся весь восемнадцатый век к реваншу за проигранную Северную войну и утраченные ею восточные территории. Пользуясь тем, что основные силы русской армии и флота участвовали в боевых действиях против турок, Густав III объявил летом 1788 года России войну, готовясь высадить десант у Санкт-Петербурга. Часть своей армии он послал через Финляндию, собираясь ударить с севера, прекрасно зная, что противостоять ему там практически некому.

Малыми силами России удалось задержать и обескровить шведские войска в приграничных сражениях, флот же выиграл первое сражение при Роченсальме, при Выборге и Гогланде, но проиграл второе при Роченсальме. Воевать далее шведы расхотели, тем паче их агентура докладывала, что разбитые Суворовым в нескольких сражениях турки продержатся недолго и тогда на север придут испытанные в сражениях русские полки. Сколько тогда продержатся войска короля? Вопрос риторический.

На Густава III война подействовала отрезвляюще, итогом её стал «белый мир» 1790 года без потери земель какой-либо из сторон. Желая укрепить дружбу между державами, была даже достигнута договорённость о свадьбе между внучкой Екатерины II Александрой и молодым королём Швеции Густавом IV Адольфом. Дело дошло до подписания брачного контракта, но шведы неожиданно отказались сохранить православное вероисповедание русской принцессы, так что свадьба была отложена на неопределённый срок.

И пожалуй, самым волнующим императрицу вопросом оставался пока нереализованный так называемый греческий проект. Предполагалось, что Россия в союзе с Австрией, сокрушив Османскую империю и завладев Константинополем, восстановит Византию, правителем которой станет юный внук Екатерины II Константин. Однако верный союзник – австрийский император Иосиф II скоропостижно скончался в 1790 году, отношения же с венским двором при его преемниках заметно охладели. Также усиления России очень опасались Великобритания, Голландия и Пруссия, вступившие в военный союз и готовившие силы вторжения.

Екатерина II не решилась на большую войну сразу с несколькими великими державами, приостановив реализацию «греческого проекта» и ожидая благоприятного развития событий. Очень скоро в Европе стало не до России, и воронка революционных событий во Франции начала втягивать в себя одну страну за другой. Руки у императрицы для решения «греческого проекта» наконец-то оказались развязаны.

Перво-наперво, реализуя далеко идущие планы, нужно было решать вопрос с Персией и Закавказьем.

Во второй половине восемнадцатого века Персия находилась в полосе глубочайшего политического кризиса. К 1791 году почти над всей её территорией установил свою власть Ага-Мохаммед-шах, принадлежавший к племенной знати каджар. Его целью было обладание побережьем Каспийского моря с занятием всего Закавказья и Дагестана, где он неизбежно сталкивался с интересами Российской империи. В Санкт-Петербурге делали ставку на враждебного шаху его сводного брата Муртазу Кули-хана, нашедшего приют в России. Ага-Мохаммеду было отказано в признании законным правителем, и в июле 1795 года начальник Кавказской линии генерал-аншеф Гудович со словами «я не знаю в Персии шаха» отказался принимать его посланников. В это самое время Ага-Мохаммед предпринимает военный поход в Восточное Закавказье, где, разбив войска Картли-Кахетии, разоряет Тифлис. По условиям Георгиевского трактата 1783 года Грузия находилась под покровительством Российской империи, и Екатерина, разумеется, не могла оставить это нападение без ответа. Поддержание её влияния на Кавказе теперь напрямую зависело от демонстрации силы, ибо местные правители всегда переходили под руку сильнейшего.

В конце ноября 1795 года командовавшему Кавказской линией генералу Гудовичу отдаётся приказ сформировать особый корпус для экспедиции в Иран, и уже в конце этого месяца в Тифлис для защиты от нового нашествия персидских войск выдвигаются четыре русских батальона. Основные же силы корпуса в это время собираются подле Кизлярской крепости. Девятнадцатого декабря из неё выступает на юг отряд генерал-майора Савельева в составе пяти батальонов, эскадрона драгунов, полка казаков и трёх сотен калмыков. Из России продолжают подтягиваться к Кизляру большие силы, и двадцать пятого марта к ним прибывает генерал-поручик граф Зубов Валериан Александрович, родной брат последнего фаворита Екатерины – Платона Зубова, с приказом возглавить все Кавказские силы. Гудович, уверенный, что командовать ими назначат его, уязвлённый, испрашивал у императрицы отставку, но она ему в ней отказала, оставив на линии для организации обеспечения войск.

Основные силы экспедиционного корпуса вышли из Кизляра восемнадцатого апреля 1796 года и уже второго мая, соединившись с отрядом Савельева, приступили к осаде Дербента. Здесь к ним присоединились войска местных правителей: тарковского шамхала Баммата II, кайтагского уцмия Рустам-хана и табасаранского майсума Рустама II, и общее число осадных войск достигло 35 тысяч человек при 26 орудиях полевой артиллерии.

Русским и их союзникам противостоял гарнизон в 10 тысяч человек при 28 орудиях под командованием хана дербентского и кубинского Шейх-Али.

Первый штурм Дербента, предпринятый третьего мая, закончился для атакующих неудачно. Потеряв почти всех офицеров ранеными или убитыми, передовой отряд Воронежского полка начал отход, и граф Зубов велел трубить «Отбой атаки», не решившись ввести в бой новые силы. Крепость была взята в кольцо с выставлением шанцев и прочих полевых укреплений, пушки же повели по стенам огонь, который, впрочем, из-за малого их калибра был им не страшен. Во время второго штурма восьмого мая войска Российской империи захватили одну из крепостных башен на северной стене и начали обстрел города. Десятого мая Шейх-Али-хан был вынужден сдаться, а правительницей Дербента была назначена его сестра Пери-Джахан-ханум, известная своей прорусской ориентацией.

Дав войскам отдых, граф Зубов повёл Каспийский корпус в наступление на Баку и Кубу́. Пятнадцатого и шестнадцатого июня русские войска без боя вступили в них, а через неделю из Астрахани прибыла эскадра контр-адмирала Фёдорова, высадив в порту Баку большое подкрепление и выгрузив припасы.

Русские войска продолжили движение вглубь Закавказья. По пути, усыпив бдительность конвоя, сбежал в Дагестан пользовавшийся большой свободой Шейх-Али-хан. Нашёл он себе прибежище у казикумухского Сухрай-хана II, где начал активно призывать горские народы к нападению на русские войска и обозы. Собрав более десяти тысяч воинов, Шейх-Али-хан и Сухрай-хан окружили в ущелье у селения Алпан отряд подполковника Бакунина численностью в 500 человек при двух орудиях. Русские держались более трёх часов и потеряли убитыми половину, пал и подполковник Бакунин, а большая часть его солдат и офицеров получила ранения. Высланный генералом Булгаковым Углицкий пехотный полк подоспел к месту сражения и штыковым ударом разметал неприятеля.

В это самое время Каспийский корпус продолжил наступление на юг. Летом 1796 года шемахинский и шекинский ханы признали себя вассалами Российской империи и присягнули ей. В Гянджу был отправлен отряд генерал-майора Римского-Корсакова, который занял её тринадцатого декабря, тем самым обеспечив свободу коммуникациям для наступающих войск со стороны Тифлиса. Основные же силы корпуса достигли места слияния Аракса и Куры, где граф Зубов, получивший к этому времени чин генерал-аншефа, предполагал заложить город, назвав его в угоду императрице Екатериносердом. Место было весьма удобное, здесь сходились большие торговые пути, а Кура была судоходной, и сюда можно было доставлять подкрепление и припасы из Астрахани и Баку.

К югу от Куры находилось дружественное Талышское ханство, по просьбе её правителя Мустафы-хана в столице Ленкорани был высажен русский морской десант, укрепивший гарнизон крепости, а казачья кавалерия Матвея Платова даже зашла в персидскую провинцию Гилян. Её передовые разъезды видели у Рештской крепости на южной оконечности Каспийского моря. Дорога на Тегеран была открыта.

Вечером пятнадцатого ноября 1796 года во время ужина в Зимнем дворце лейб-медик Джон Роджерсон обратил внимание на характерные признаки надвигающегося апоплексического удара у Екатерины и предложил ей немедленно сделать кровопускание, чтобы тем самым снизить давление. Всегда скептически относившаяся к медицинским процедурам императрица категорически от них отказалась. Ранним утром шестнадцатого ноября она, как обычно, выпила очень крепкий кофе, который, возможно, ещё более усилил давление, после чего отправилась в свои покои переодеться для прогулки. Она не выходила из них более получаса, после чего была обнаружена слугами лежащей на полу без чувств. Первым в покои прибежал Роджерсон, осмотрев Екатерину, он констатировал у неё тяжёлую форму инсульта. Надежды на благоприятный исход не было.

Последний фаворит государыни Платон Зубов приказал немедленно известить наследника – великого князя Павла Петровича, находившегося в это время в Гатчине. Павел в эти дни жил в ожидании ареста или ссылки, ведь императрица задумала передать власть не сыну, а внуку Александру. Говорили даже, что манифест, объявляющий новый порядок наследования, уже готов, но огласить его императрица так и не успела. Павел бросился в столицу! В это самое время Екатерина лежала в своей спальне, сознание к ней так и не вернулось, и в 09 часов 15 минут семнадцатого ноября 1796 года повелительница самой большой империи мира скончалась. К этому времени манифест о наследовании уже был уничтожен то ли секретарём государыни Александром Безбородко, то ли самим сыном, и подданным было объявлено о восшествии на престол нового императора Павла I. Эпоха правления Екатерины II завершилась. Каковы же его итоги?

Российская империя получила окончательное признание в качестве великой мировой державы, с которой всем приходилось считаться. Границы её значительно расширились на севере и юге, а население выросло с 23 миллионов человек до 37. Экспорт вырос в три раза, с 13 до 39 миллионов рублей. Количество заводов и крупных мануфактур увеличилось в два раза, их стало более 1300. Русская императорская армия и флот одержали за время царствования Екатерины множество побед, подтвердив былую славу. Численность армии на 1796 год оказалось первой в Европе и составляла более 300 тысяч штыков.

Екатерина II во время таврического вояжа со свойственным ей чувством юмора спросила французского посланника графа Сегюра: «Как вам нравится моё маленькое хозяйство? Не правда ли, оно понемножку устраивается. У меня немного денег, но, кажется, они употреблены с пользою?»

Это было в 1787 году, а ведь впереди было ещё девять лет её правления и строительства империи.

Конечно, не всё было идеально, финансы государства были расстроены огромными расходами на войны. Фавориты и сановники пользовались возможностью нажиться, а крестьянство страдало от крепостного гнёта. Но всё же итоги правления императрицы ясно говорили, что она не зря вошла в мировую историю под именем Екатерина Великая.

А что же Закавказье?

Император Павел I, мягко говоря, не разделял политических планов своей великой матери. В его личные планы не входила война с Персией, и поэтому в начале декабря 1796 года все полковые командиры, находящиеся в походе, получили именные высочайшие указы о немедленном возвращении на Кавказскую линию. Шестого декабря граф Зубов собрал у себя в шатре всех военачальников и, объявив им высочайшую волю, сложил с себя полномочия главнокомандующего. Экспедиционный корпус был расформирован, часть его подразделений вернули с Кавказа на свои прежние места квартирования, а из оставшихся была сформирована десятая Кавказская дивизия, в командование которой вступил генерал-аншеф Гудович. Последний получил от Павла I рескрипт, который обрекал его на строго оборонительный образ действий и возлагал только лишь одну заботу о защите границ.

Таким образом, блестяще начатый поход графа Зубова закончился возвращением Персии всех только что завоёванных у неё земель. Несчастная Грузия была вновь предоставлена собственной участи, и только смерть от рук двух своих слуг повелителя Персии Ага-Мохаммед-шаха избавила её от нового страшного нашествия.

Русские войска, стоявшие на пороге победы, начали тяжелейший выход по заснеженным зимним горам к своим границам. Маятник истории опять качнулся в другую сторону. Шесть десятков лет назад после Персидского похода Петра Великого они уже уходили из Закавказья, и они вернутся сюда обратно, причём очень скоро, заплатив большой кровью за свои победы.

Маятник русской истории. Русский маятник.

Конец книги

Продолжение следует.

Ссылка на сообщество Бу́лычева Андрея Владимировича ВК:

https://vk.com/writerbulychev

Оглавление

Глава 1. Ночной караул

Глава 2. Русский военно-полевой лагерь у Варшавы

Глава 3. Куда прикажете идти, ваше высокопревосходительство?

Глава 4. Балтийским трактом

Глава 5. Восточная Пруссия. Кёнигсберг

Глава 6. Дома

Глава 7. Императорский сухопутный шляхетный кадетский корпус

Глава 8. Концепция

Глава 9. Неожиданная встреча

Глава 10. Матушке императрице – ура!

Глава 11. Важные дела

Глава 12. Высочайший приём

Глава 1. Город оружейников – Тула

Глава 2. Ближе к дому всегда ноги быстрее несут

Глава 3. Дела хозяйские

Глава 4. Тревожные вести

Глава 5. Ждёт нас дорога дальняя

Глава 6. У реки

Глава 7. Дербент

Глава 8. Важное задание

Глава 9. Сражение в Алпанском ущелье

Глава 10. Бой на дороге

Глава 11. Скорбная весть

Глава 12. Возвращение

Заключение