Японская война 1904. Книга 2 (fb2)

- Японская война 1904. Книга 2 (Второй Сибирский - 2) 948K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Антон Дмитриевич Емельянов - Сергей Анатольевич Савинов

Японская война 1904. Книга вторая

Глава 1

Маневры, маневры, маневры!

Всегда все дело в них. Ясуката Оку искренне гордился проведенной у Цзиньчжоу операцией. Издавна проход с материка на Квантунский полуостров был отгорожен этим узким перешейком, который либо удавалось взять сразу, либо армии могли стоять там месяцами. Даже флот Того, доказавший превосходство японских моряков над русскими, не мог тут помочь, потому что море вокруг Квантуна, как известно, состоит из тысяч отмелей, через которые невозможно пробиться.

Но эта невозможность и стала его, генерала Оку, оружием. Сначала высадка в Бицзыво. Русские-то ждали их в Инкоу, где есть нормальные места для подхода транспортов, но настоящее оружие японца — это его дух. Они выбрали сложное место: солдаты 2-й армии несколько километров шли по грудь в соленой воде, неся винтовки и припасы на вытянутых руках. Удвоенную норму! Потому что Оку до последнего ждал самоубийственной атаки миноносцев — то, что сделал бы сам на месте русских офицеров, чтобы любой ценой помешать десанту. И тогда высадившимся солдатам какое-то время пришлось бы удерживать плацдарм только с тем, что они взяли с собой.

Но русские не решились. Одного неожиданно выбранного места оказалось достаточно для успеха. Дальше, правда, стало сложнее. Русский полковник Третьяков, перекрывший Цзиньчжоу, оказался опытным командиром. Его солдаты подготовили укрепления, они даже отбили несколько атак, но… Разве этого могло быть достаточно! Почему-то русским не подвезли дополнительные снаряды, и Оку воспользовался моментом. С правового края перешейка к Цзиньчжоу подошли четыре японские канонерки.

Самоубийственная атака. Лодки садились на мели во время отливов, а во время приливов, напрягая все силы двигателей, ползли вперед. Будь у русских пушки помощнее, и ничего бы не получилось. Но их опять же не рискнули подтянуть из глубины полуострова. Полковник, удерживающий Цзиньчжоу, как рассчитывал с самого начала только на 13 своих рот, так это и не изменилось до самого конца.

Под прикрытием канонерок русским пришлось отвести часть своих сил назад, и Оку тут же этим воспользовался. Новый отлив, и пятая дивизия пошла в обход прямо по отмелям. Увы, окружение не вышло, но это было и не нужно. Главное, русские отступили с перешейка, где могли бы доставить японской армии неприятности, и Оку добился этого сам. Силы генерала Ноги оказались нетронуты, и теперь они, свежие и полные энергии, могли продолжить рывок к Порт-Артуру.

Оку улыбнулся, вспоминая тот момент — как на него смотрели солдаты и офицеры. Тогда больше никто не сомневался, что он за дело получил титул дансяку и стал частью одного из величественных родов Японии. И пусть это всего лишь пятый, низший ранг из кандзоку, но это ведь и не последняя его победа. Война только начиналась, и русские точно не планировали уступать без боя.

Одна только ситуация в порте Дальний красноречиво говорила об этом. Враг ушел оттуда — вывел гарнизон, припасы, мирных жителей, но не стал ничего сжигать. Казалось бы, заводи в тот же день корабли, вот только все было не так просто. На внешнем рейде города русские миноносцы вывалили несколько сотен мин, и пусть без прикрытия их можно было тралить, и флот разгребал их днями и ночами, но… Становилось очевидно, что русские просто выигрывали себе время.

Месяц, два — на сколько они рассчитывали, чтобы собраться с силами и вернуть сохраненный для себя же город? Попытка пробить блокаду полуострова была неизбежна, и именно поэтому Оку почти сразу начал движение на север. Без отдыха, без новых пополнений. Ему нужно было встретить русский удар как можно выше, там, где его еще не будут ждать. Где не смогут отразить. Маневры — это суть войны, то, что двигает по жилам ее кровь: людей и снаряды.

После Цзиньчжоу Оку был уверен, что в этом японцы точно превосходят русских. Скоростью, дерзостью, жаждой победы. Но у станции Вафангоу все пошло не так, и яшмовое кольцо, которое бы так подошло к новому титулу и ордену Золотого ястреба, пришлось снять и убрать в дальний ящик. Как так получилось?.. Сначала дерзкие наскоки небольших отрядов казаков. Если на подступах к Порт-Артуру это его люди дерзко налетали на растерянные русские колонны, обстреливая их из легких французских пулеметов, то сейчас все словно встало с ног на голову.

Причем русские пулеметы на телегах были гораздо удобнее. Японские пешие тройки пулеметчиков были вынуждены атаковать с большой дистанции, чтобы успеть уйти после того, как их обнаружат. Русские же, пользуясь складками местности, могли выскочить чуть ли не вплотную. А попробуешь перекрыть все патрулями — и они уже станут пищей для обычных казачьих разъездов. Дальше больше.

Когда дошло до столкновения основных сил поблизости от станции Вафангоу, выяснилось, что русские очень точно стреляют. Слишком точно! Словно не люди, а настоящие ёкаи, что пришли на помощь гайдзинам, чтобы извести народ нихондзин! Но сила — это не страшно. И Оку, и его солдаты были готовы к тому, что враг окажется силен. Однако русские попытались украсть и другое их главное оружие — маневры.

Они двигались во время боя — немного, но никогда нельзя было понять, где их оборона сильна, где тонка. Они двигались, когда бой затихал — теперь уже совершая целые переходы, словно им было все равно, где защищаться и как атаковать. И что самое обидное: пусть у русских и был один-единственный полк, все равно нельзя было его просто проигнорировать. Забудешь про такого опасного противника, подставишь спину, и тот ведь даже задумываться не будет, прежде чем вонзить в нее свои клыки. Именно поэтому Оку решил поскорее закрыть этот вопрос и отправил в сторону дерзкого полка 5-ю дивизию.

Тридцать из сорока восьми рот били по центру, а остальные при поддержке 5-го кавалерийского пошли в обход. Если русские снова решат перестраиваться или отступать посреди боя, то он их возьмет прямо на марше. Маневры — да, они важны, но сила тоже имеет значение!

* * *

Смотрю по сторонам, прикидываю варианты.

За несколько часов наступления ситуация, которая изначально напоминала хаос, успела стабилизироваться. Удар в стык японских отрядов позволил добраться до полковой артиллерии, обеспечив успех первого этапа. После этого участь передовых отрядов 5-й дивизии, оказавшихся в огневом мешке между нами и мортирами, оказалась решена. Дальше мы так и двигались.

Пехота идет по равнине. Попались японцы — встали, сдержали их снайперами, а там и мортиры подтягиваются по идущей вдоль сопок декавильке и довершают разгром. Медленно, планомерно… Казалось, ничто нас не сможет остановить, но в то же время я понимал: если японцы совершат обход — а рано или поздно они к этому придут, такова их тактика в этой войне — и уже мы окажется в тисках. И никакие мортиры с их смешной дальностью не помогут, когда гаубицы и полноценная полевая артиллерия начнут вбивать нас в землю.

— Есть новости с севера? — я с надеждой посмотрел на ординарца Врангеля, прибывшего от барона с очередным донесением.

— Одишелидзе подтянул передовые части в Вафангоу, так что, пока мы держим свою ветку железной дороги, сможет и дальше гнать раненых в тыл.

Я кивнул. Хорошая новость: очень не хотелось терять возможность оперативно переправлять моих солдат в нормальные госпитали. Да, из-за этого пришлось хорошенько подумать над логистикой, чтобы состыковать движение и санитарных, и грузовых эшелонов. Но пара запасных веток декавильки, приданная Алексеевым рота железнодорожных инженеров и несколько добровольцев из нестроевых, которые раньше работали на Транссибе, помогли наладить работу.

— Мищенко?

— Разъезды дежурят в том направлении, но пока ничего.

Я нахмурился, но что делать. Да, было бы приятно решить все здесь и сейчас, но мы и сами еще повоюем. Я отдал приказ снова перевозить две из четырех батарей мортир. Одновременно батальоны Шереметева и Мелехова начали разбиваться на роты и расползаться по складкам местности. Давно прошли времена, когда полк — это плотный квадрат, занимающий свое строгое место на поле боя. Теперь полк — это отдельные роты и даже отделения со взводами, у каждого из которых есть свой маршрут, своя цель…

И при таком подходе еще больше растет роль офицеров. Чтобы могли действовать самостоятельно, чтобы не боялись принимать решения, чтобы эти решения были продиктованы не паникой, а здравым смыслом. И тут помогли наши игры. Старшие офицеры отработали сотни разных ситуаций со мной, потом еще тысячи — с младшими. И пусть этот опыт не сравнить с реальными сражениями, но он был. А вот страха неизвестности не было, и не было глупых детских ошибок, которых я так боялся.

Вот перед нами показались очередные укрепления, которые японцы возводили, стараясь выиграть время и разобраться, что же случилось с их передовыми отрядами. Одновременно с этим подтянулась дивизионная артиллерия, принявшись отрабатывать по уже покинутым позициям наших мортир. Мы же выжидали. Кажется, паузы — это слабость, но на самом деле правильно примененное давление неизвестностью — это тоже прием.

— Ждем! — я слышал, как приказ гуляет по балкам и низинам между сопками, где собрались наши силы.

Беспокоящий огонь снайперов не мог нанести японцам серьезного вреда, но он сделал главное. Их командир не выдержал и скомандовал атаку. Ускоренный штурм — это когда ты атакуешь, еще не подавив вражеские позиции. Тоже вполне себе прием, что немцы доказали в Первую мировую войну. Но только если враг растерялся, подавлен и не готов. Мы же, наоборот, ждали этого удара и встретили японские ряды плотным огнем. Более того, одна из перенесенных мортирных батарей открыла огонь, еще больше усиливая панику.

Увы, японские пушки тут же сосредоточились на ней, и мало кто сможет пережить этот обстрел, но свое дело мортиры сделали. Десятки 30-килограммовых снарядов секли врагов не только осколками, не только взрывной волной, но и тысячами мелких камней, выбитых из окрестных сопок. Враг поплыл, и мы снова рванули вперед. Разбить, прорвать ряды, добраться до артиллерии. Как говорится, лучшее средство от бомбардировок — это танки на вражеском аэродроме, а от пушек — твои солдаты на их позициях.

— Хорунженков, вперед! — я увидел, что, несмотря на первый успех, солдатам уже не хватает свежести, поэтому двинул в атаку свой единственный резерв.

Мобильная усиленная рота капитана Хорунженкова ждала этого момента с самого утра. Воспользовавшись дырой во вражеских позициях, которые пробили Мелехов и Шереметев, они без паузы пронеслись вперед. Два километра до пушек — японцам пришлось подвести их довольно близко, чтобы сопки не мешали нас обстреливать. Врагу, правда, казалось, что и этой дистанции хватит, чтобы подготовиться к любой ответной атаке. Вот только моя аналоговая мотопехота на лошадиной тяге преодолела их за считанные минуты!

По ним стреляли — несколько десятков солдат и лошадей скатились с дороги, но выжившие добрались до цели. Японцам только и оставалось, что взрывать орудия и откатываться назад. А мы наступали… Сил не было, но мы шли вперед. А потом слева, где до этого сопротивлялись только разрозненные отряды разбитых частей 5-й дивизии, показались свежие плотно шагающие колонны.

— Обошли! Обошли нас! — кто-то из солдат попробовал запаниковать, но тут же получил в зубы от своего унтера.

— Держать строй!

— Держать строй!

Знакомые команды прокатились по всей линии фронта, и мы медленно начали откатываться назад. Не получилось додавить японцев — все-таки их было гораздо больше. Нет, не так: было бы слишком просто и неуважительно свалить все на количество! Дело не в том, что их было больше, но японцы еще и сражались до последнего, выигрывая секунды и минуты для своего командира, который тоже не стал полагаться только на силу и с самого начала начал еще и обход.

— Отходим к Мяогоу, — выдохнул я. — Первым идет… — я оценил состояние своих частей. — Второй батальон! Занимает позицию и готовится прикрывать остальных.

— Ваше высокоблагородие! — в уши вонзился крик одного из северных дозорных, и я, словно поддавшись какому-то наваждению, остановил связиста. Подождет приказ об отступлении еще минуту.

— Что там?

— Идут, ваше высокоблагородие! Генерал Мищенко и отдельная Забайкальская казачья!

— Далеко?

— В часе от нас. По дороге наткнулись на японскую кавалерию, потому и задержались. Но к бою готовы! Передают, что будут атаковать с ходу!

— Тогда… Продолжаем наступление! — я сжал зубы.

Да, так будет тяжелее. Однако, пока мы давим, японцы меньше стреляют, меньше думают о контратаках, а значит, и наши потери тоже меньше. А еще… Кавалерия — это кавалерия, в 20-м веке в лоб ей не взять готовую к бою пехоту с магазинными винтовками. Но вот если мы свяжем ее боем!..

* * *

Атака кавалерии — это страшное дело. Я уже видел, как это бывает, но тут каждый раз будто первый. Вот мы вклинились в ряды японцев, вот те упираются, а потом… Вырвавшиеся с фланга эскадроны Забайкальской казачьей бригады рассекли еще недавно стройные ряды на части. Простучали копыта, просвистели шашки, пролетело яростное «ура», и два еще недавно упорно сражающихся батальона 5-й дивизии исчезли без следа.

— Павел Иванович, — поздоровался я с Мищенко, который приметил мою ставку и лично заскочил уточнить дальнейшие планы. А ведь уже в летах генерал, и все равно: на коне, с бисеринками пота на лбу и кровью на шашке. — Спасибо, что успели! И что пришли!

Я сам не заметил, как выдал один из китайских поклонов. Как перед равным, но с уважением и признанием долга.

— Как тут не прийти, когда от вас такой убедительный конец прискакал, — генерал улыбнулся в усы. — С письмом, горящим взглядом и дыркой в боку. Как такому казаку и не поверить.

— Буденный ранен? — выдохнул я.

— Его попытались перехватить по дороге, но он десять бандитов сам зарубил, еще от десятка ушел. И за все время получил только одну царапину саблей да след от пули по касательной. Храбрый и в рубашке родился. Я бы такому есаула или даже старшину легко дал бы!

— Спасибо, но я пока все же с Вячеславом Григорьевичем останусь, — из-за спины Мищенко показался Семен. Действительно бледный, замотанный бинтами, но на коне. Вот же, совсем себя не бережет!

— Хорунжий Буденный, тогда слушайте приказ. Срочно в санчасть: спешиться, доложиться и вместе с остальными отбыть на санитарном поезде.

— Я хотел сначала рассказать про тех, кто пытался мне помешать, — Семен упрямо опустил голову. — Одна группа — это новенькие добровольцы. Лиц я не разглядел, но одежда и повадки — все о том говорит. А вторая — это хунхузы, но их наниматель японец. Причем японец из военной разведки, и мне рассказали способ, как выйти с ним на связь!

Очень хотелось сказать — какие, мол, японцы и разведка, когда у нас тут настоящая война. Но проблема-то на самом деле важная.

— Если вас в госпиталь повезут, то и расскажете все жандармам, они проверят след, — Мищенко предложил самый простой вариант.

— Раньше не нашли и сейчас могут упустить, — Буденный продолжал бычить лоб. Он не говорил это прямо, но и так было понятно: одно дело сами японцы, другое дело наши, которые действовали с ними заодно. Кто их прикрывал, не сможет ли этот человек вмешаться в расследование? Определенно не хотелось рисковать.

— Тогда вам придется подождать меня, — решил я. — А еще… У Врангеля, слышал, несколько казаков получили легкие ранения — берите их в свое подчинение. Как ляжете в госпиталь, разместите их рядом и задерживайте всех, кто помимо врачей решит с вами поговорить. Понимаете?

— Думаете, меня решат устранить? — задумался Семен. — Может, тогда еще слух пустить, что у меня есть важная информация, и я очень жду вашего возвращения, чтобы ее рассказать?

— Лучше не переигрывать, — я покачал головой. — Не будем держать врагов за идиотов. Сделаем все слишком явно, и они, наоборот, решат затаиться.

Я проводил Семена, а потом мы с Мищенко вернулись к обсуждению боевой обстановки. Пауза после разгрома ближайших японских сил подходила к концу, и нужно было принимать решение, куда и как нам двигаться дальше.

— Насколько вы готовы действовать? — я внимательно посмотрел на Мищенко. И это был не пустой вопрос. Одно дело нанести быстрый удар почти рядом с зоной, которую тебе доверили прикрывать, и совсем другое — решиться на что-то большее. А то ведь так и против извечного «как бы чего не вышло» придется пойти.

— Мы без обоза, припасов взяли на три дня, — Павел Иванович скромно намекнул, что остальное уже и не важно. Казачья бригада может и будет сама принимать решения.

— Тогда предлагаю вам провести рейд по тылам Оку, — решил я и вытащил карту. — Смотрите, его основные силы собрались перед Вафангоу, мы вместе сейчас пробили их правый фланг, так что… Тут верный шанс оторваться от японской пехоты и уничтожить все, что они успели подвезти к передовой.

— Не слишком спешите? — задумался Мищенко. — Вы, конечно, сегодня немало японцев побили, и мы хорошо поработали. Но тут потерь — одна дивизия, и то ее половина откатится назад и вольется в другие части. Обидно, но сама армия потеряет не так много силы. А командир 2-го корпуса Одишелидзе, как я понял, не особо спешит выдвигаться вперед.

— Он хотя бы держит железную дорогу, и то польза, — я широко улыбнулся. — А еще японцы-то не знают, что хрен он пойдет в наступление, и поэтому будут вынуждены учитывать, что их смогут зажать.

Я нарисовал на карте дугу, по которой предлагал двигаться Забайкальской казачьей бригаде в японских тылах. Начинаясь на правом фланге, она заканчивалась на левом, словно замыкая оперативный мешок и…

— Если получится, Оку не останется ничего другого, как прорываться обратно к Порт-Артуру… — начал Мищенко.

— Чего он не будет делать, — сразу же добавил я. — Его задача сорвать попытку прорыва блокады, поэтому он будет до последнего держать наши основные силы вдали от Квантуна.

— Ну да, если мы на его плечах ворвемся на Ляодун и зажмем их на полуострове, причем с другой стороны будет еще и гарнизон Порт-Артура — его за такое по головке не погладят. Но тогда, если Оку отойдет на запад, то… Что будете делать вы?

— Если он отойдет, то железная дорога будет свободна, и уже я бы дошел до Цзиньчжоу.

— Вам не прорваться к Порт-Артуру, там армия Ноги, почти 100 тысяч человек.

— Всего 50 тысяч, но да, не прорваться, — я развел руками. — Но тут ведь дело не столько в победе, сколько в том, чтобы показать, что мы это можем. Чтобы японцы всегда дрожали за свой тыл, чтобы не могли отправить все орудия к Порт-Артуру, в конце концов, если повезет, то и наши увидят, что свои рядом, и им станет проще держаться.

— Хорошее дело, — согласился Мищенко и крепко сжал мою ладонь в своей медвежьей хватке. — Главное вернитесь, вас тут… будут ждать.

— Вернусь, — я ответил на рукопожатие. — Мы же не будем ввязываться в безнадежные схватки. Начнут давить, так просто уйдем. Уж в скорости японцам нас точно не обойти.

В этот момент я на самом деле верил, что именно так все и будет.

Глава 2

Татьяне Гагариной только 6 сентября должно было исполниться 20, отец никак не хотел отпускать ее так далеко от столицы, но она смогла настоять на своем. Не зря столько времени проводила у дяди, Андрея Григорьевича, ректора Санкт-Петербургского Политехнического. Тот всегда учил и ее, и своих студентов, что они должны уметь думать и стоять за свои свободы. Говорят, что из-за этой своей принципиальности дядя ссорился с самим министром финансов Коковцевым, с другой стороны, за эту же твердость во взглядах его приметил и приблизил сам Витте.

— А вы читали последнюю статью в «Ведомостях»? Говорят, первые из спасенных им в Корее пленников доехали до Москвы, и там их встретил сам великий князь Сергей Александрович… — до слуха Татьяны долетели голоса вечно трущихся у госпиталя свитских.

— Кажется, звезда полковника Макарова снова загорится.

— Если он доживет до этого. Говорят, генерал Одишелидзе отправил Макарова в самое горячее место.

Услышав знакомое имя, Татьяна сразу подобралась. Она ведь в тот вечер была в столь сильном волнении, что так и не поблагодарила своего спасителя. А он ведь из-за нее поссорился с великим князем, генералами, карьеру испортил. Ради нее… Девушка сама не заметила, как у нее на щеках появился румянец. Впрочем, она никогда не обращала внимание на такие мелочи, когда собиралась сделать что-то важное.

Вот и сейчас, как бы между прочим подойдя к двум поручикам из штаба Куропаткина, Татьяна ловко включилась в разговор. Пара общих фраз, и она уже почти было задала главный вопрос — как там полковник… Но именно в этот момент в госпиталь заглянул сам Алексей Николаевич.

— А вы интересуетесь войной? — от Куропаткина пахло дождем и свежим сигарным дымом. — Мне казалось, наши прекрасные дамы думают только о спасении жизней.

— Мы ведь по госпиталю не молча ходим и улыбаемся, — Татьяна постаралась успокоиться. — Солдаты и офицеры задают вопросы, и было бы хорошо, если бы мы могли на них ответить. Или иногда они спорят друг с другом, и тоже было бы нелишним знать, как их успокоить.

— И какие же вопросы нынче обсуждают в госпитале? — у Куропаткина было благодушное настроение.

— Первое, на что жалуются раненые: у японцев всегда больше патронов, — начала Татьяна. — Наш солдат несет 7 фунтов еды, включая хлеб и консервы, и 4 с половиной фунта патронов. А японский — 2 фунта риса, зато патронов аж 9 фунтов.

— Хм, — Куропаткин сначала растерялся от неожиданно конкретных цифр, совсем не того он ждал от милой девушки в госпитале Красного Креста. — Нормальное питание важно. Кому как не вам, медсестре, знать, что без него тут бы лежало больше солдат с желудочными болезнями, чем раненых.

— Питание важно, но… У японцев еще на каждого по 9 фунтов патронов в дивизионном обозе лежит. И по 600 человек носильщиков на каждый полк, чтобы все это доставить по первому требованию. А у нас всего 200 нестроевых.

— Вы общались с полковником Макаровым? Тот тоже все про патроны рассказывал. И через Засулича писал донесения, и лично… — Куропаткин нахмурился, да так грозно, что Татьяна чуть не замолчала.

Но тут в разговор включился один из больных.

— Лайминг Николай Александрович, — один из недавно начавших ходить раненых подошел и вытянулся перед генералом. — Полковник, 11-й Восточно-Сибирский стрелковый, был ранен под Тюренченом и наверняка бы умер, если бы полковник Макаров не прорвал наше окружение. Я хотел согласиться с милой Татьяной, что патронов нам не хватило. Японцы и стрелять начинают раньше, и не прекращают огня, как наши, экономя запас. Пожалуй, единственные, кто стреляет больше, чем они — это части как раз того самого Макарова.

— Николай Александрович? — Куропаткин сначала хотел было вспылить, но потом неожиданно сменил гнев на милость. — А ведь мы вместе сражались вместе в Ахал-Текинской экспедиции?

— Так точно, отличился с вами при штурме Геок-Тепе, получил за это 2-го Станислава!

Татьяна про себя в этот момент в очередной раз удивилась, насколько же важно для мужчин боевое братство. Вот еще мгновение назад Куропаткин был готов тут всех растерзать, а теперь… Расслабился и на самом деле готов слушать.

— Что ж, я подумаю над вашими словами, — кивнул он. — Может быть, есть что-то еще?

— Есть… — Лайминг морщился из-за ран, но продолжал стоять по струнке.

Татьяне очень хотелось ему помочь, но она — дочь князя и как никто другой знала, что иногда честь важнее, чем боль. Сейчас для полковника было важно показать себя перед старым командиром, показать самому себе, что он еще что-то может. И поэтому она тоже стояла и ждала: вот уйдет Куропаткин, и тогда она все этому Лаймингу выскажет. Поможет и выскажет, а заодно расспросит, каков в обычной жизни тот, кто не побоялся заступиться за нее даже перед самим великим князем.

Лайминг тем временем опять рассказывал про Макарова:

— Понимаете, наши полки — они пехотные, вся кавалерия и орудия прикреплены к корпусу. А у самураев даже на таком уровне все есть. И в итоге на конкретных участках такой же японский полковник может поставить против меня пушки или пустить пару эскадронов в обход, а я — нет.

— Вы не учитываете, что ваш командир корпуса может собрать больше орудий в точке прорыва и переломить ход сражения.

— Или не может, — просто возразил Лайминг. — Я однажды слышал, как Макаров говорил своим, что современная война стала шире. Каждый отряд теперь прикрывает несколько километров фронта, любое подкрепление идет не минуты, а часы или даже дни. И тот, кто лучше готов на тактическом уровне, в итоге получает и стратегическое преимущество.

— Слова…

— Он выбил себе в полк кавалерию и пушки, — возразил Лайминг. — И умело ими воспользовался. Разве не он превратил разгром на Ялу в обычное отступление? Или вон сегодня начали приходить раненые с Вафангоу — так он там одним полком сдерживает дивизию.

— И раненых при этом меньше сотни! — Татьяна не удержалась и вмешалась в разговор.

— К сожалению, те, кто доехал до вас — это вовсе не все, кто пострадал на поле боя. Вы же сами знаете, насколько может затянуться вывоз раненых под огнем врага. Тем более при таком неравенстве сил, — Татьяне показалось, что Куропаткин, несмотря на поучительный тон, все же задумался. Или вспомнил своего бывшего командира, который тоже не стеснялся бить врага, даже если у того было больше дивизий и батальонов.

— Все доехали! — девушка улыбнулась и полыхнула гордостью. — Полковник использует санитарный поезд. Причем не как обычно, когда он стоит в тылу, а всех раненых туда возят на линейках и телегах. Или даже на своих двоих гонят… Нет, они проложили рельсы, и поезд залетает прямо на первую линию, там всех грузят — без тряски и быстро. А потом в тыл! Перевязки делают на ходу, остальное уже, когда вагоны доберутся до нас.

— Ловко придумано, — Лайминг искренне восхитился. — Не знаю, чего полковнику стоило договориться с железной дорогой, чтобы его вагоны цепляли к проходящим составам. Но он все больше меня удивляет.

— И меня… — Куропаткин развернулся и, отложив то, ради чего собирался заглядывать в госпиталь, поспешил по своим делам.

Татьяна проводила генерала задумчивым взглядом, а потом резко повернулась к Лаймингу и подставила ему плечо. Вовремя — того как раз повело, и он начал заваливаться набок. Свитские, все это время молча таращившие глаза, наконец отмерли и подбежали, чтобы помочь. Ну, лучше поздно, чем никогда… Татьяна неожиданно поняла, что эта фраза подходит и ей самой.

* * *

Потираю руки и пытаюсь прикинуть, а по мне ли будет эта ноша.

После прорыва левого фланга армии Оку Мищенко заставил японцев отойти от железной дороги, ну а мы двинулись по ней, перехватывая все идущие нам навстречу неприятельские составы. Еда, снаряды, несколько вагонов какого-то строительного инвентаря, которому так порадовались приданные нам железнодорожники — пока новости об изменении обстановки не дошли до японских тылов, все это доставалось нам без боя. Даже последний состав с двумя ротами подкрепления для 2-й армии мы окружили и разоружили, потратив патроны на одну-единственную очередь из пулемета.

— Может, вернемся? — уже дежурно предложил Хорунженков.

— Еще два дня, — я покачал головой.

Сейчас мы шли на своих двоих, но благодаря возможности переложить все грузы в захваченные составы получалось выдавать раза в полтора больше стандартных 25 километров в день. От Вафангоу до Квантуна — полторы сотни верст, и две трети пути мы уже преодолели.

— Китайцы обязательно предупредят японцев. Не любят они нас, — вздохнул Хорунженков.

— Врангель следит, чтобы кабели связи перед нами всегда были перерезаны, наши люди контролируют все дороги. Если не попадется крупный японский отряд, то доносчикам-одиночкам не прорваться.

— Ох, как они этим возмущаются, — Хорунженков перестал хандрить. Все-таки в ближнем радиусе железной дороги тем же самым занимались его конно-пехотные роты.

Не очень удобно воевать, когда часть страны вокруг тебя якобы живет мирной жизнью. Якобы — потому что китайцы радостно добавили к своим обычным товарам еще и информацию. Нам рассказывали о японцах, японцам о нас, не видя в этом ничего дурного. Поэтому мы блокировали дороги, полностью перекрывая движение: и для одиночек, и для торговых караванов, и даже для правительственных чиновников. У солдат уже от зубов отскакивало вежливое «дуй бу ци». И жестами — назад-назад.

Вечером мы уже привычно собрались полным составом, обсуждая детали будущей операции.

— Вы были правы насчет мортир, — сегодня первым начал Афанасьев. — Без паровозов даже вагоны на пару тонн китайцы тянут слишком неторопливо. Первые захваченные составы отстали уже больше, чем на день и… Если бы мы взяли с собой больше одной батареи, то двигались бы раза в два медленнее.

— Скорее в три, — поправил артиллериста Мелехов. Именно ему досталась задача помимо своего батальона присматривать еще и за нашими бурлаками-кули. Учитывая, что мы обзавелись уже семнадцатью вагонами, и китайцев, чтобы их тягать, набралось под полторы тысячи. Непростая задача, но Мелехов справлялся. Без лишней мягкотелости и поблажек, но и без жестокости.

— Пока мы все еще опережаем новости о нашем наступлении, — теперь я сам решил взять слово. — Как вы знаете, если изначально мы не рассчитывали на подобную удачу, то теперь уже пора решать, а что мы будем делать, если и завтра продержимся в том же ритме.

— Может быть, просто попугаем японцев, как хотели, и назад? — Шереметев предложил быть поскромнее.

— Я согласен, — поддержал его Мелехов. — Вы бы видели, сколько всего мы перехватили. И ведь каждый вагон — это часть силы армии Оку. Как скоро он решит, что хватит играть в наступление и пора прикрывать свои тылы?

— Тут нам повезло, — ответил я. — Японцы очень ответственные люди, поэтому стараются дублировать снабжение каждой своей армии. Поэтому жесткой привязки к железной дороге у Оку нет, и это как его сила…

— … так и слабость, — продолжил за меня Хорунженков. — Наши бы уже давно свернули наступление и пошли отбивать тылы. А японцы верят, что или нас сдержат тыловые гарнизоны, или сами в итоге уйдем.

— Точно, — кивнул я. — Зная нашу численность и уставы, Оку может справедливо считать, что припасов полка хватит на три дня. Значит, и рейд наш дольше продолжаться не может.

— С вами вернешься так быстро, — тут же буркнул Хорунженков.

— Не вернешься, — согласился я.

— Куроки сейчас идет на соединение с Оку, — напомнил Шереметев. — Не знаю, как он, а я бы после Ялу не удержался и выделил бы кого-то, чтобы нас зажать.

— Если бы узнал, — напомнил я.

— Мы задерживали только гонцов, идущих на юг, — возразил Врангель. — Перекрыть все китайские деревни, чтобы там и после нашего ухода никто не заговорил, мне бы людей не хватило.

— То есть на восток весть могла уйти, — я задумался. — Значит, в последний день не просто идем вперед, но и оставляем за спиной наблюдателей. Чтобы, если кто появится, нам по проводу или гелиографом смогли по цепочке передать сообщение.

— На 30–40 километров пути нам потребуется поставить почти взвод связистов, — посчитал Хорунженков. — На два направления — два, а у нас столько нет. Можно, конечно, рядовыми дополнить, но…

— Они нам пригодится впереди, — решил я. — Прикрываем 15 километров на север и восток, на это расстояние наших должно хватить.

Так мы договорились о тылах, потом обсудили варианты наступления — тут все так же зависело от того, будут нас ждать или нет. А потом снова короткая ночь и долгий переход. Мы рассчитали так, чтобы добраться до перешейка Цзиньчжоу в утренние часы, когда поднявшийся с моря туман скрывает окрестности, а вот если, наоборот, смотреть из темноты — что-то можно и разглядеть.

Так мы увидели квадратную коробку стандартного китайского городка в правой части перешейка. Центр и левую часть четырехкилометровой полоски суши, зажатой между Ляодунским заливом и Желтым морем, перекрывал добротный люнет, подготовленный еще полковником Третьяковым. Насыпь была высокой, мощной, неудивительно, что столько японцев полегло при ее штурме. В то же время люнет — это такое укрепление, когда в сторону врага смотрит несколько защищенных фасов, а вот сзади ничего нет. Именно из-за этого после обхода 5-й полк был вынужден сразу отступить. И теперь мы могли воспользоваться той же тактикой.

— Сколько? — спросил я, когда ко мне подошел Врангель.

— Пластуны заметили знаки двух различных рот, то есть не больше четырехсот человек. С другой стороны, это то, что мы заметили за час, и японцев может быть больше. Сильно больше. Будем пробовать?

Я задумался. С одной стороны, все логично: армия Ноги ушла дальше, Цзиньчжоу считается тылом, тут нет смысла держать слишком много солдат…

— Через несколько минут начнется отлив, я готов повести свою роту в обход по отмели, — выдохнул Хорунженков.

— Мы прикроем, — закивал Врангель.

— Можно, чтобы наверняка отвлечь внимание, показаться перед японцами основными силами, — дополнил план Мелехов. — В нужный момент, конечно.

— Полковник? — Шереметев просто посмотрел на меня.

— Давайте подождем и получше осмотримся, — я все-таки не смог перебороть ощущение надвигающейся ошибки. Я никак не мог осознать, что именно, но точно что-то ускользало из виду.

— Момент упустим! — Врангель не выдержал и повысил голос. — Да еще такой! Да если мы одним полком зажмем японцев, если потом выстоим, а гарнизон Порт-Артура ударит им в тыл, да мы тут решим судьбу войны! Полковник, пожалуйста, вы же никогда не праздновали труса!

Последний удар был ниже пояса, но все остальные слова барона оказались очень правильными. Пусть и совсем не так, как тот думал… Ради чего мы будем рисковать? Чтобы понадеяться, что Стессель решит вывести войска из крепости и воспользуется возможностью прижать японцев к Цзиньчжоу? Да ни за что на свете такого не будет. А значит…

— Ждем, господа, — я обвел взглядом своих офицеров. — Ждем, следим за окрестностями, собираем информацию. Можете считать меня диктатором, но пока только так.

Я замолчал. Действительно, больше вслух сказать мне было нечего. Интуицию к делу не пришьешь. Как и то, что я не верил в безалаберных японцев, пожалевших сил на оборону столь важной позиции.

* * *

Петр Николаевич Врангель был в ярости.

Последние успехи, которые шли один за другим, словно превратили барона в хищного зверя. И, почуяв запах крови, он был готов рваться к врагу, не думая больше ни о чем. Наверно, если бы его командиром был кто угодно другой, Врангель бы уже не сдержался. Но Макаров… Этот слишком хорошо стрелял, не боялся осадить зарвавшихся коллег, а еще у него было чутье. То, из-за которого раньше во главе армии могли поставить даже мальчишку, и потом этот мальчишка мог залить кровью половину Европы.

Врангель лично отправился на одну из первых позиций к пластунам, чтобы попробовать найти, что же мог почувствовать полковник. В легкой рубашке было немного прохладно, но барон не обращал внимание на такие мелочи. Его взгляд скользил по укреплениям люнета, по хищным жалам пушек, прикрытых широкими плащами от утренней росы. Правее… Солнце поднялось чуть выше, частично разгоняя туман. Не только на берегу, но и в прибрежных водах.

— Вот же! — Врангель чуть не выругался вслух.

На прибрежной отмели, в четырех километрах от перешейка, стояли две японские канонерки. Хороши бы они были, решись на обход прямо под их дулами. Тут ведь наверняка все пристреляно. Пойдет кто, их сразу подсветят с крепости, и тогда канонерки не то что роту с усилением, а целый полк положат на месте.

Продолжая ругаться, Врангель отполз назад, через сотню метров в низинке поднялся на ноги и бросился искать полковника. Тот должен был узнать, что оказался прав. А еще, что штурм Цзиньчжоу теперь точно не имеет смысла. Слева нет отмелей, справа — все под обстрелом. Хорошо, что они не попались в эту ловушку, но плохо, что весь этот рывок, весь поход, кажется, не имел смысла.

Врангель был уверен, что Макаров расстроится, когда он ему все выложит, но на лице полковника лишь появилась облегченная улыбка.

— И всего-то? — выдохнул он, а потом уже своим привычным голосом принялся раздавать быстрые резкие приказы. — Собирай наших, привести пленников… Петр Николаевич, а к вам отдельная просьба — срочно скачите в ближайшую деревню и добудьте мне лодки.

Врангель только усмехнулся. Он снова стал хищником, он снова ждал чужой крови… Но еще ему было очень интересно: что же задумал Макаров?

Глава 3

Повернулся к солнцу. Слепит… Не только меня, а каждого, кто в ближайшие часы будет смотреть на восток, и именно так родился этот план.

— Помните тех японцев, что мы взяли в плен по пути? — начал я объяснять детали. — Посадим их в лодки, под водой за днища будут держаться казаки. Дышать через трубочки от жгутов Эсмарха — справимся же! А там команды на канонерках немного, оружие в обычное время закрыто в арсеналах, так что возьмем корабли на абордаж.

— Не получится, — покачал головой Хорунженков.

Я хотел было возмутиться, что если так не делали, то это вовсе не значит, что подобное не сработает. Но капитан на пальцах объяснил мне детали. Во-первых, холодая вода — долго в такой не продержаться, и я ведь сам мог бы сообразить. Во-вторых, навык дышать через трубку… Тут уже Врангель добавил, что на такое без подготовки людей не отправить, запаникуют. И ведь тоже можно было догадаться. В-третьих, как сказал Шереметев, а готов ли я доверить жизни солдат бесчестью японцев? Ведь если кто-то из них, сначала согласившись предать, потом переметнется и подскажет своим, то все наши погибнут. Ну и в-четвертых…

— Мундиры тех, кого мы взяли, — объяснял Мелехов, — вызовут не понимание, а вопросы. А что их часть делает рядом с городом? Почему не на своем месте? Понимаете?..

— Понимаю, — я сначала даже потерялся под таким напором, но современный мозг быстро перестроился и доработал план под новые условия. — А если так? Вместо японцев на лодки посадим китайцев. Они местные — раз, они постоянно пытаются что-нибудь продать — два, то есть их появление не вызовет вопросов.

— А вероятность того, что нам попадется китаец, готовый умереть за японцев, гораздо ниже, — задумался Хорунженков. — Но что насчет наших солдат?

— Убираем их из-под воды, — я сделал широкий жест. — Тут же глубокий тыл, боевых действий нет и не должно быть, поэтому китайцы осмелели и везут грузы на продажу. Их предприимчивость же никого не удивит, так? А раз у нас якобы полные лодки тюков и ящиков, то за ними всех и спрячем. Так и сложности с трубками не нужны, и в холодную воду лезть не придется, ну и… Те же китайцы, зная, что за ними следят взведенные винтовки, точно не станут делать глупости.

В общем, так и порешили. И теперь четырнадцать длинных джонок медленно ползли к канонеркам. Жаль, на подготовку потратили почти полтора часа, и еще пришлось сделать круг, чтобы нас заметили на выходе из тумана только в самый последний момент, но пока все шло по плану. Японцы сначала услышали, потом увидели гостей, засуетились, но… Пока не спешили принимать слишком резкие решения.

— В городе тоже началась суета, — прибежал гонец с выставленных впереди постов.

— Им же не видно пока лодки… — начал было я, но потом неожиданно осознал. — Искровые передатчики! Ну, конечно, они на связи друг с другом.

Как же хорошо, что меня остановили с первым совершенно непродуманным планом. А то хороши бы мы были: послали лодки с японцами, с кораблей бы спросили насчет них, и все… Даже без двойных предателей живыми те, кто вышел в море, уже бы не вернулись. А так пока все шло по плану, и ведь сработала-то сущая мелочь.

— Они радуются! Указывают на наши лодки и радуются! — Хорунженков лежал рядом со мной и удивлялся. — Все-таки идея поставить наверх захваченные ящики с сакэ оказалась на диво удачной.

Я не стал ничего отвечать. Тут ведь по большей части экспромт, хотя я и использовал кое-какие знания из будущего. Медицинские знания! Кажется, при чем тут медицина, а все просто… Япония с самых первых месяцев большой войны, мобилизовав десятки тысяч солдат и прогнав их через огромные нагрузки и не самое лучшее питание, столкнулась с огромным количеством желудочных болезней. Но нашла решение, проверенное веками. Как английские моряки регулярно заливали микробов ромом, а русские солдаты — водкой, так и японцы решили выдавать своим императорские 50 граммов. О качестве того виски ходили легенды, насколько он был непривычно крепким, сивушным и отвратительным на вкус. Поэтому неудивительно, что нормальный домашний сакэ после этого ада столь заинтересовал японских моряков.

А тем временем наши джонки разделились на две группы — одна к ближайшей канонерке, вторая к дальней. По уставу японцам бы стоило это сразу пресечь, и если и торговать с китайцами, то только под прикрытием второго корабля. Но кое-кто слишком поверил, что на море у них больше нет врагов. Восемь джонок выстроились вдоль правого борта первой канонерки, шесть — точно так же вдоль второй. Наша позиция еще была слабой… Все-таки канонерка — это полноценный корабль: почти 50 метров в длину, 600 тонн водоизмещения, высокие стальные борта, на которые пока вскарабкаешься, тебя уже десяток раз успеют пристрелить.

Но мы были готовы. Вставшие слева от других джонки были забиты не столько солдатами, сколько взрывчаткой. И вот, подогнав их вплотную к японским бортам, саперы подожгли шнуры, а потом вместе с завопившими китайцами бросились в воду. Японцы даже успели что-то сообразить за мгновения до того, как все рвануло. Пробитые борта, паника, и пока все внимание было отвлечено в ту сторону, с остальных джонок бросились по бортам казачьи десятки.

— Трубите наступление, пусть Шереметев и Мелехов покажутся на левом фланге, — я принялся отдавать приказы. — Ну а вы, Александр Александрович, — пришла очередь Хорунженкова, — жду от вас обхода по мелям.

— Слушаюсь, господин полковник, — Хорунженков отдал честь, а потом словно молодой пацан бегом сорвался с места. Впрочем, он же еще не генерал, ему можно бегать.

Я проводил капитана взглядом, а потом поднялся повыше, чтобы теперь видеть весь перешеек. Битва на суше и на море разгоралась, и пока было совершенно непонятно, сможем ли мы продавить и выбить японцев со столь ценной позиции.

* * *

Отделение Мишека было включено в атаку на канонерки для подстраховки. Сначала молодой поляк не понимал, как снайперы могут помочь в этом деле, но в итоге полковник, как всегда, оказался прав. Первый рывок, когда лучшие из казаков воспользовались взрывом и захватили плацдарм на бортах канонерок, прошел без их участия, но вот потом… Именно снайперы Мишека, укрывшись на носу корабля, начали расстреливать японцев, стоило тем высунуть из укрытий хотя бы часть тела.

Мало! Удачных выстрелов было очень мало, но и их хватило, чтобы изменить саму суть боя. Если до этого именно казакам приходилось переть вперед, то теперь уже японцам не осталось ничего другого кроме как сунуться в атаку. Они попытались ударить массой, вооружившись голыми штыками без винтовок и под прикрытием всего пары выстрелов. Неудивительно, что зауряд-прапорщик Семенов ни капли не смутился и встретил их плотным огнем. 30 винтовок, по 5 выстрелов в каждой — учитывая, что на корабле было всего 100 человек команды, из них больше половины оказались заперты в трюме или пострадали при взрыве, для успеха требовалось попасть хотя бы по паре раз.

— Ура, братцы! — заорал кто-то из казаков, и русские голоса разлетелись во все стороны по Ляодунскому заливу. Над канонеркой «Акаги» еще висел японский флаг, но хозяин у нее теперь был совсем другой.

— Прикрываем наших на «Цукуси»! — в отличие от остальных задача Мишека еще была не закончена.

На второй канонерке дела пошли чуть хуже. И взрыв получился слабее, и казаки не успели захватить нормальный плацдарм, из-за чего снайперы Фрола могли стрелять только вдоль одного борта. К счастью, теперь с поддержкой с фланга ситуация начала выправляться, а там и команда капитана Афанасьева добралась до морских орудий. Две легких 120-мм пушек, одна тяжелая на 210 миллиметров и два накрытых на треногах французских пулемета.

По спине Мишека невольно потекли ручьи пота, когда он осознал, что бы их ждало, если бы японцы оказались хоть чуть расторопнее. И ведь он даже не опознал вовремя столь грозное оружие, которое теперь, к счастью, работало на них. Артиллеристы Афанасьева тем временем заняли свои места и первым дело обработали «Цукуси», довершая разгром на море. После этого орудия развернулись уже в сторону берега и снаряд за снарядом начали обрабатывать позиции японцев на восточном краю Цзиньчжоу.

Сначала три, потом шесть пушек — кажется, какая мелочь, но тяжелые морские орудия посылали на берег такие снаряды, которые разносили любые возведенные японцами укрепления. Бомбардировка шла уже пять минут, когда на мелководье показались конно-пехотные части капитана Хорунженкова. Они быстро обходили Цзиньчжоу по отмели, и не было больше японских позиций, которые могли бы встретить их огнем с этой стороны.

— Господин младший урядник, — тихо позвал Мишека один из замерших за своей винтовкой снайперов. — А это все? Мы, получается, двумя полками город захватили?

— Если считать нас и Хорунженкова, то двумя ротами, — ответил Мишек и сам удивился тому, что сказал.

Невероятно, но именно так все и вышло. Столько всего невероятного он увидел на этой войне. Нет, сначала-то все было как обычно, как рассказывали еще дед и отец, но потом пришел полковник Макаров, и все изменилось. Отряд с точными винтовками выбивал офицеров и приносил победы роте против батальона, правильный план и четкие действия помогали даже больше: полк мог победить дивизию. И что дальше?..

У Мишека не было ответа, а грудь жгло полученное еще в Ляояне до начала похода письмо. Письмо, которое могло изменить не просто ход боя, а всю судьбу его родины. Переданный неприметным китайцем белый конверт был подписан таким известным любому поляку именем — Юзеф Пилсудский…

* * *

Я планировал, что японцы просто отступят из Цзиньчжоу, но Хорунженков сделал слишком глубокий обход. В итоге он перекрыл дорогу вглубь Квантуна, а потом вместе с подошедшими со своей стороны батальонами Шереметева и Мелехова они просто прижали японцев к простреливаемому канонерками берегу. Их оказалось больше, чем мы думали изначально, целых две тысячи, но мы все равно могли бы довести избиение до конца без особых потерь. Просто расстреляли бы издалека, пока некому стало бы сопротивляться. Но… Для правильного боевого духа нужны не только слухи о громких победах, но и их вещественное доказательство — пленные.

В общем, я предложил, японцы согласились, и теперь к уже двум пленным ротам прибавилось еще восемь. Плюс остатки команд с кораблей и единственный выживший высокопоставленный офицер — капитан 2-го ранга Егочи Линоку. Я было попробовал с ним поговорить, но, как оказалось, он не знал ни русского, ни английского. Только японский и, неожиданно, французский. Впрочем, последнее на самом деле как раз понятно: все-таки японцы хоть и закончили копированием германской армии, но начинали-то именно с французов. Система организации и снабжения, форма…

А вот я французского, кроме разве что кровожадного «же не манж па сис жур» и игривого «ля пети гренуй», не знал. Пришлось сосредоточиться на делах, тем более их все равно было очень много. Собрать информацию обо всех раненых, подготовить ночевку, отправить дозоры — и это самый минимум. Заодно по горячим следам я выяснил и составил списки отличившихся для последующих награждений, а потом, узнав, что в ближайшее время на нас никто не собирается нападать, попросил Врангеля выделить одну группу и пройти чуть дальше. Чтобы не просто проверить настроения 3-й армии Ноги, а проскользнуть мимо и найти хоть один из поисковых отрядов Порт-Артура.

Я был уверен, что те просто не могут не попытаться узнать, что же за бой гремел в тылу у японцев, и мне было много чего сказать будущим защитникам города-крепости. Причем в идеале как можно быстрее, пока Ноги, сжимающий кольцо окружения вокруг Порт-Артура, не решит разобраться с крысами у себя в тылу. И учитывая, что в его распоряжении почти 50-тысячная армия, один на один у нас шансов просто нет. К счастью, японцы то ли не получили новости вовремя, то ли решили не торопиться, но пока нас не трогали. Я успел провести полную ревизию крепости с брошенной железнодорожной станцией и даже немного поспать. А уже утром в Цзиньчжоу вернулся Врангель, и не один.

Он выполнил задание: нашел путь сквозь пока еще не сплошные позиции японцев, обнаружил наших и привел ко мне. Причем привел не кого-нибудь, а одного из самых геройских защитников Порт-Артура. С кем город держался почти полгода и пал через две недели после его смерти.

— Роман Исидорович, — поздоровался я с генерал-лейтенантом Кондратенко. — Скажу честно, не ожидал встретить человека в таком чине так далеко от своих позиций.

Кондратенко после такой речи удивленно расширил глаза. Ну, точно, мы же не знакомы, и стоило бы обращаться не по имени, а «ваше превосходительство», а тут я — словно к старому другу. Впрочем, к чести генерала, тот не стал устраивать из этого события.

— Мы тоже наслышаны о вас, Вячеслав Григорьевич, — Кондратенко улыбнулся и крепко пожал мне руку. — Раньше до нас уже доходили слухи о горячей встрече японцев на Ялу, а по пути барон Врангель рассказал мне и о том, что вы устроили за последнюю неделю. Скажу честно, это невероятно. Прорваться, взять Цзиньчжоу, однако… Я вынужден вас сразу предупредить: командующий Квантунским укрепленным районом Стессель не ударит вам навстречу.

— Даже если бы нас тут было больше? — не удержался я от иронии.

— Будь вас больше, Анатолий Михайлович, конечно бы, поддержал атаку Куропаткина, но сейчас… Я хотел лично оценить ваши силы, и после моего доклада он не станет рисковать.

Как много смыслов в такой небольшой фразе. Сам Кондратенко хотел бы рискнуть, но решения принимает не он, а честь офицера не позволит ему соврать об увиденном. Даже ради победы.

— Сколько у вас времени? — я решил уточнить для начала самый важный вопрос. — Чтобы японцы не перекрыли дороги, и вы точно смогли вернуться. Живым!

— Ноги предпочитает идти медленно, но наверняка, — уклончиво ответил Кондратенко. — Так что договорить мы успеем.

— Пусть так, — я поморщился, но просить такого человека быть осторожнее — это бессмысленно. — Предлагаю начать с ваших вопросов, вы ведь рискнули лично приехать сюда не просто так?

— Все же до последнего надеялся, что помощи будет больше, — честно признался Кондратенко. — Также хотелось посмотреть, что ценного тут есть на складах. А то хоть запасов в Порт-Артуре и много, но у нас добавилось мирных, да и дивизий стоит больше, чем по штату положено.

Он оборвал себя, не договорив. Но я и без его слов знал продолжение этой истории с продуктами.

— Я слышал еще про ваши проблемы со скотом, — добавил я вслух. — Стессель планировал выкупить их у китайцев, а они, узнав, что Куропаткин в Мукдене дает цену больше, просто перегнали все живые консервы с полуострова.

— Если главнокомандующий об этом знает, то что он планирует делать? С текущими запасами Порт-Артур не продержится год, на который можно было бы рассчитывать в другом случае.

— Насколько я слышал, даже несмотря на блокаду к вам до сих приходят суда со всеми необходимыми товарами.

— Прорыватели, — Кондратенко почему-то улыбнулся. — Это да, в последний раз какой-то безбашенный англичанин притащил на своей старой калоше не только муку, но и несколько ящиков шампанского. Повезло, что генерал Стессель понимает, насколько такие гости важны, и не стесняется платить двойную цену за груз и за сам корабль, который, очевидно, обратно уже никто не выпустит.

— А тот англичанин? — спросил я.

— Выехал из города уже как частное лицо, и японцы не посмели его остановить. Представляю, как они злятся на таких союзников.

— И что, часто попадаются прорыватели-иностранцы?

— Как бы мне ни хотелось сказать, что это наши храбрые капитаны подвозят в Порт-Артур припасы, но… Сейчас 8 из 10 прорывателей блокады идут к нам под английским или американским флагом.

— С другой стороны, — заметил я, — именно под такими флагами им проще всего потом выбираться из города. Кстати, а они не боятся, что японцы… Нет, не убьют их, но ограбят? Заберут все вырученные за подобную вылазку деньги?

— А капитаны не дураки, — гордо улыбнулся Кондратенко, словно сам продумывал эту схему. — Генерал Стессель платит им не золотом, а выписывает чек в английском банке. Причем не на предъявителя, а на конкретное имя, чтобы вообще никакого смысла не было его забирать. Жаль, этих денег не так много, так что скоро начнутся проблемы с выплатами, а вместе с этим иссякнет и поток кораблей.

— Ваш подход выглядит очень разумно, но что-то мне подсказывает, что и от наличных денег капитаны не откажутся. Особенно если вы поднимете расценки.

— Мне кажется, это не ваше дело… — осадил меня Кондратенко, но я даже не подумал обижаться.

— Поручик Зубцовский, прикажите, чтобы генералу показали сундук, — каюсь, не удержался от красивого жеста.

Но это была моя плата за то, что мы решили отдать взятую в Цзиньчжоу японскую кассу защитникам Порт-Артура. Все-таки полезно гулять по чужим тылам, кто бы что ни говорил!

— Это?.. — выдохнул Кондратенко.

— Это иены, — я улыбнулся. — Которыми вы теперь сможете расплачиваться со всеми иностранцами. Так город получит еще припасов, а заплатят за них в итоге наши враги.

Причем как самими деньгами, так и разогнанной инфляцией — даже не знаю, что в итоге будет полезнее для России.

— Не боитесь просто так отдавать это первому встречному человеку? — наконец, нарушил повисшую паузу Кондратенко.

— У вас хорошая репутация, господин генерал, — я поднял указательный палец. — А еще… Мне же все равно их сдавать, так какая разница, в Порт-Артуре, раз уж я тут оказался, или в Ляояне.

Еще бы как-то отписаться про опять розданные солдатам три рубля. Я вздохнул, невольно представляя, какая битва с армейскими бюрократами будет ждать меня после возвращения.

Глава 4

Генерал-майор Кондратенко никак не ждал такого продолжения от самого обычного дня. Еще утром все было как обычно: работы по укреплению позиций, солдаты и нестроевые, в чьих сердцах надежда боролась с отчаянием, японские разъезды, которые прощупывали их позиции, прежде чем еще немного продвинуться вперед. А потом до них долетели звуки боя у Цзиньчжоу, и Кондратенко не удержался, сам ринувшись вперед.

И тут ему повезло дважды. Первое — японцы, заподозрив появление крупных русских сил, откатились с передовых позиций на основные, поближе к Дальнему. Второе — когда Кондратенко уже был готов повернуть назад, его отряд перехватили казаки полковника Макарова. Так генерал и познакомился с этим странным офицером. У него был только сводный полк, а он так далеко смог пробиться.

— Что думаешь? — спросил Кондратенко у следующего за ним подполковника Науменко.

Сейчас, когда штабс-капитан Кавицкий отъехал на позиции 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии за людьми для перевозки подготовленных для города грузов, у них появилось немного времени.

— Я бы так не смог, — честно признался Науменко. — Это же не только такой план придумать надо. Необходимо еще, чтобы солдаты за тобой пошли. Чтобы верили. У нас разве что вы, Роман Исидорович, таким авторитетом пользуетесь.

— А меня больше поразил их госпиталь, — тихо, почти про себя, сказал младший врач и хирург Миротворцев.

Пока большого потока раненых еще не было, бывший ординатор Обуховской больницы, а ныне один из докторов Красного Креста мог позволить себе поработать прямо на передовой.

— Что же? — с сомнением спросил Науменко. — Разве все госпитали в армии не работают по единой утвержденной схеме?

— Работают, — кивнул Миротворцев, — но есть нюансы. Все-таки в армии сейчас много гражданских врачей, у которых просто нет опыта работы с огнестрельными ранами. И это проблема не только России. Ни у одной страны мира не получится без войны заранее обеспечить всех хирургов необходимой практикой по огнестрелу, и какие-то вещи ты узнаешь только на месте, за операционным столом. Именно поэтому я заглянул в госпиталь. Все-таки полк Макарова много сражается, у них просто должен быть весьма обширный опыт, но… Даже я такого не ожидал.

— Так что же вы увидели? — теперь уже и Кондратенко стало интересно.

— Для начала структура, — принялся загибать пальцы Миротворцев. — Макаров вообще не держит врачей на батальонном уровне. Там только носильщики и фельдшеры, а доктора — все в общем госпитале…

— Подожди, — остановил Миротворцева Кондратенко. — Но как так? А если рана в роте — что же, солдату ждать, пока его дотащат до тыла?

— Кажется, это жестоко, но только кажется, — Миротворцев заулыбался. — Доктор Слащев, старший врач у Макарова, мне все объяснил. Ведь что делают с ранами сразу после получения? Максимум остановят кровь, наложат повязку — а нужен ли для этого доктор? Опытный фельдшер справится и сам. Дальше, если брать уровень батальонов — там уже можно было бы проводить операции, но… Один старший доктор, один младший: когда батальон активно сражается, им просто не хватает рук, а когда маневрирует, то они большую часть дня ничего не делают. Понимаете?

— То есть, собрав докторов в единый госпиталь, почти как получилось у нас в крепости, Макаров гарантирует им постоянную нагрузку. И весь поток раненых получит максимально возможную помощь.

— И это еще не все! — восторженно продолжил Миротворцев. — Когда врачей собирается так много, то можно разделить потоки. Одной группе докторов идут все легкораненые, другой раны в живот, третьей — поврежденные сосуды, четвертой — грудь, пятой — голова. В итоге больше практики и…

— Подождите, Сергей Романович, — остановил доктора Кондратенко. — Что вы говорите? Ведь даже я знаю, что раны в грудь и голову сейчас не лечатся. По крайней мере, если это что-то большее, чем царапина.

— И полковник Макаров старается это изменить! Врачи набираются опыта, и пусть пока не все получается, но уже скоро у нас могут появиться первые в мире специалисты в новых направлениях.

— Но резать ради этого своих же солдат⁈ — повысил голос Кондратенко.

— Не своих же, — Миротворцев отвел взгляд в сторону. — После Цзиньчжоу у полковника почти не было своих раненых, поэтому его врачи сейчас занимаются японцами. Обычным ранам — обычное лечение. Способ штопки сосудов уже отработан, так что про него даже не спрашивают. А вот всем сложным предлагают выбор. Тех, кто согласен, пытаются спасти. Те, кто нет, остаются на волю господа.

— А ведь в Порт-Артуре среди китайцев ходили слухи, что еще после прошлой войны японцы точно так же на чужих раненых учились оперировать, — задумался вслух Науменко. — Только никого не спрашивали. Да и сейчас… Кажется, у них есть целое отделение, которое занимается операциями на черепе.

— И это еще не все! — Миротворцев обрадовался, что его энтузиазм поддержали. — У доктора Слащева есть много информации по глупым ошибкам, которые совершают гражданские врачи. Например, первичный шов…

— Первичный шов? Это когда раны ушивают еще на перевязочном пункте? — уточнил Кондратенко, который предпочитал разбираться даже в таких мелочах.

— Точно! Я был уверен, что без них никак, но доктор Слащев рассказал, что закрытые раны почти гарантированно ведут к гангренам. А еще… — тут Миротворцева передернуло. — Некоторые молодые врачи хотят помочь, хотят сделать хоть что-то, и в итоге делают только хуже. Представьте рану в грудь — сквозную, почти чистую. И что делает молодой врач, решив хоть как-то помочь такому солдату? Он кладет первичный шов единым стежком сразу сквозь плевру легких, мышцы и кожу. При этом сплошным шов получается только снаружи, а внутри ходит воздух, все бурлит, надувается…

— Ужасно! — Кондратенко поморщился. — И что будет потом с таким раненым?

— Старый шов снимут, потом ушьют все послойно. Не сложно, если знать про ошибку и вовремя исправить… Но самый ужас все же не в таких громких случаях, а в тихих, аккуратных на первый взгляд швах. Помог такой спаситель, отправил пациента дальше, а гангрена и воспаление появятся еще только через несколько дней. В итоге врач и дальше продолжит шить всех, кто попадет ему в руки, а в тылу будет расти гора трупов! И ведь даже если такому что расскажешь, поверит ли он? Или усмехнется и продолжит делать по-старому? Вам ли не знать, как порой некоторые чины упираются в следование старым традициям и ритуалам, и плевать, что от этого только вред один, а не польза!

— А как же вы так сразу во все это поверили? — неожиданно хмыкнул Науменко. — Или при вас кого-то специально неправильно порезали?

— Нет, на такое доктор Слащев и полковник Макаров никогда бы не пошли. Но мне показали правильно вылеченных по новым способам больных, а еще передали вот это…

И Миротворцев вытащил из наплечной сумки похожий на девичий альбом буклет. Несколько сотен листов с рисунками и описаниями операций, а также фотокарточки с печальными результатами того, к чему приводит следование неправильным традициям.

— Доктор Слащев готовил два экземпляра: один для печати, а второй… для нас. И я рассчитываю, что если покажу это Рудольфу Рудольфовичу, то хотя бы у нас на корабле мы сразу начнем работать по-новому. А когда появятся первые результаты, можно будет и к Обезьянинову с Гюббенетом подойти!

— Подождите, — остановил молодого доктора Кондратенко. — Вы сказали, что все это было подготовлено для нас? То есть полковник Макаров еще в Ляояне был уверен, что сможет сюда пробиться и взять Цзиньчжоу?

— А еще он был уверен, что ему придется отступить, но… Это не помешало ему готовить все то, что нам так понадобится. Вы же знали, Роман Исидорович, что у нас не так много лекарств, как хотелось бы? Так полковник с самого начала этого рейда собирал для Порт-Артура из японских обозов всю возможную медицину. И несколько тонн лекарств — это тысячи раненых, которых мы сможем поставить на ноги. Или продукты… Если просто пустить их в котел, то этого будет на один зубок, но для нас отобрали продукты, которые помогут сдержать возможное начало цинги, и это уже совсем другая история.

Когда Миротворцев закончил, то его взгляд блестел, а лоб покрывали капли пота. Кондратенко кивнул своему спутнику, предлагая взять себя в руки, а сам задумался… Ведь не только для доктора были подготовлены подарки. Например, уже ему полковник передал добытые во время допроса пленных японцев планы атаки Порт-Артура. Первый штурм — по старой китайской дороге, ровно в стык между новыми бастионами. И одна из главных целей, если штурм не удастся — гора Высокая, чтобы с нее наводить новые тяжелые орудия.

Если до рассказа Миротворцева Кондратенко еще сомневался, то теперь он точно решил выделить дополнительные силы на указанные полковником направления. Казавшиеся не такими важными изначально, в случае если все предсказания Макарова сбудутся, именно они и могут стать причиной падения Порт-Артура. Кондратенко мысленно вздрогнул, когда вспомнил предсказание про появление у японцев к концу сентября 11-дюймовых гаубиц. И это при том, что форты Порт-Артура были рассчитаны, чтобы выдерживать 6-дюймовые снаряды, максимум 8-дюймовые, но никак не подобных монстров. Такие можно будет остановить разве что своими пушками: благо если начать готовиться заранее, то можно будет снять с кораблей и русский крупный калибр.

Сколько займет его транспортировка, возможно ли это вообще… Кондратенко не сомневался, он знал, что они справятся. Просто не могут не справиться! И пусть придется попотеть не дни или недели, а месяцы, но большие пушки окажутся в нужных местах, и когда японцы решат, что им улыбнулась удача, то на самом деле их будет ждать только очень большой и тяжелый сюрприз.

* * *

Под вечер последние отряды 7-й Восточно-Стрелковой дивизии покинули Цзиньчжоу, утаскивая собранные для них запасы на самых обычных телегах. Я вообще предлагал Кондратенко воспользоваться отходом японцев и прорваться по железной дороге, благо на станции нашелся целый паровоз. Но генерал предпочел не рисковать: оценил, насколько важные для города грузы мы смогли собрать. Теперь бы еще и с пушками у него все получилось. А то, как показал пример Осовца в начале Первой Мировой, даже пара дальнобойных орудий Кане, придержанные до нужного момента, могут разобрать хоть Большую Берту[1].

— Господин полковник, новости от велосипедистов, — в мою дверь забарабанил поручик Зубцовский. Не очень прилично, но я сам приказал, что с такими донесениями можно наплевать на любое вежество.

— Какой отряд? — выдохнул я, открывая дверь.

— Восточный. Передают, что заметили солдат из 12-й дивизии Иноуэ!

Значит, новости о нас все-таки дошли до Куроки, и тот не сдержался. Наша позиция из нервирующей для армии Оку начала быстро превращаться в ловушку, но как же хорошо, что мы догадались предусмотреть такую возможность.

Тем не менее, запас по времени был не таким уж большим, а уж учитывая, что японцы могли продолжить движение и ночью, его по факту и вовсе не было. Выбирая между «да не будут они спешить» и «если будут, то нам конец», я решил, что недооценивать врага совершенно не стоит. Промежуточный вариант — выждать и узнать с помощью дозоров, остановится Иноуэ или нет — был и того хуже. Пока ждешь, все перенервничают и, даже если японцы задержатся, потом никто не сможет уснуть. Только время зря потратим!

В общем, я еще раз прокрутил варианты, убедился, что ничего не упустил, и скомандовал ночной отход. Свою задачу мы выполнили, теперь нужно было вернуться — благо для этого у нас было все необходимое. Первое — это малые морские пушки. Вернее, малыми они были только для посаженных на мели канонерок, с которых их снял хозяйственный Афанасьев. Для армии же морские 120 миллиметров — это почти в полтора раза больше, чем стандартная полевая пушка.

Второе же — это паровоз, от которого отказался Кондратенко. В неспешной перевозке железнодорожных вагонов тысячами китайцев был, конечно, свой шарм, но нормальный паровоз — это гораздо лучше. Он и наши малые пушки утащит, и даже большие бы вывез, но… Уж слишком они тяжелые были, чтобы без техники и кораблей на ходу да за столь ограниченное время можно было что-то сообразить. Погрузка составов пушками, снарядами, едой и одеждой — мы вывозили каждую мелочь, до которой дотягивались руки — заняла всю ночь. К 5:30 утра мы загрузили дай бог половину того, что хотелось бы, но пришло время выступать.

Я отдал приказ, и вслед за вышедшими еще час назад казаками потянулись пехотные части. Последним с аналоговой пехотной ротой Хорунженкова в прикрытии тащился наш паровоз. Чем-то он напомнил мне бывший японский корабль, который нам пришлось месяц назад бросить в устье Ялу. Тот нам тоже очень помог, и его тоже никак нельзя было прибрать к своим рукам насовсем. И так же, как знак уважения, я приказал нарисовать на черном боку паровоза его новое имя. Пароход я назвал «Цы Си» в честь нынешней императрицы Китая, а вот поезду я, подумав, подарил имя главного японского бунтовщика.

«Сайго Такамори» стучал колесами, тяжело дымил, но сильно не разгонялся. Последний наш подарок, который мы оставляли для возможных преследователей. Примерно каждый километр на рельсы за паровозом спрыгивали один из артиллеристов Афанасьева и парочка солдат. Солдаты быстро копали яму под рельсом, артиллерист устанавливал туда японский фугас с шимозой и, когда паровоз удалялся, подрывал. Выходило неплохо: довольно мощные морские снаряды гнули рельсы, раскидывали шпалы, и я мысленно докидывал пару часов к тому, сколько нашим врагам потребуется времени, чтобы восстановить эту линию снабжения.

— Вам за такую вылазку точно генерала дадут, — поручик Зубцовский засверкал глазами, следя за оседающими облаками после очередного взрыва.

— Или выговор… — сухо заметил Хорунженков. Чем ближе мы были к Ляояну, тем более желчным становился старый капитан.

— За что выговор? — возмутился поручик.

— За порчу казенного имущества! Дорога денег стоит, а мы ее… крушим.

— Так там же японцы!

— А разве мы не собираемся эти земли вернуть? Россия признала потери территории? Нет, значит, и имущество наше.

— Крючкотворство!

— Реальность.

Я краем уха слушал это спор и тоже думал о том, что же будет меня ждать после возвращения. Очень бы хотелось действительно получить повышение, расширить мой и 11-й полки до нормальной бригады, а лучше дивизии… Но в чем-то Хорунженков прав, от начальства можно ждать какой угодно подставы. Даже тот же Алексеев, который вроде бы на моей стороне, но с учетом того, что блокада Порт-Артура не пробита, и он может отвернуться. Тупик… Или же есть варианты?

Я подумал, а можно ли посмотреть на будущее возвращение как на часть военной операции? И что тогда можно сделать, чтобы повысить свои шансы на успех?

* * *

— Какие новости от 2-го Сибирского? Он сможет удержать Вафангоу? — Куропаткин ждал доклада от Якова Григорьевича Жилинского.

Обладатель весьма скромной на вид должности — начальник полевого штаба на Дальнем Востоке — на самом деле этот человек отвечал за разведку на этой войне. Формально человек наместника Алексеева, в реальности Жилинский сразу сообразил, на чьей стороне сила, и начал усиленно служить бывшему военному министру.

— У Одишелидзе изначально было не так много шансов, — начал доклад Яков Григорьевич, говоря привычно тихо, так что длинные седые усы почти не шевелились. — Тридцать тысяч против почти сорока у Оку. Если бы 2-й Сибирский успел подготовить оборонительные позиции, что-то могло и измениться. Но по приказу Алексеева мы пошли в атаку, и это привело к тому, к чему и должно было привести. Потери, отход, а теперь с приближением 1-й армии Куроки, можно сказать, и бегство. Если бы не удачный маневр генерала Мищенко в самом начале, когда мы заставили японцев потерять время и выжгли все их тылы, пресса уже бы смаковала наше громкое поражение. А так…

— Говорите, так? — Куропаткин добавил к голос немного гнева. Ненастоящего, на посту министра он уже давно научился держать себя в руках, тем более из-за таких мелочей, но ведь другие-то этого не знают. — А что вы тогда скажете об этом?

Генерал подвинул в сторону Жилинского стопку газет. Копия китайской «Шэньбао», русские «Ведомости», английская «Таймс» и американская «Ворлд». В каждой из них жирным химическим карандашом были обведены такие похожие по заголовку и содержанию статьи. «Русский 22-й полк берет Цзиньчжоу», «Русские пробивают блокаду Порт-Артура и отходят», «Русская мышь в японском тылу», «Рейд по тылам и взорванные железные дороги»…

— Что это? — скулы Жилинского заиграли, до него еще не дошла ни одна из этих новостей. — Это правда? Откуда?..

— Я заранее попросил молодого князя Огинского проверить. Неизвестный китайский чиновник продал эту новость как японским, так и нашим, а заодно даже западным газетам. Местные журналисты уверяют, что получили сообщение телеграфом с самого юга Маньчжурии, что послужило для них определенным доказательством достоверности.

— Один полк против армии? Разве такое возможно? Вам не кажется, что журналисты просто ухватились за жареную историю, мечтая о грязных лаврах Пулитцера и ему подобных?

— Все возможно, точно мы узнаем только после возвращения полковника Макарова. Дальние дозоры доносят, что видели его поезд недалеко от Вафангоу.

— Но там же, между ним и нами, теперь японцы! — Жилинский задумался о том, что вся эта ситуация на самом деле могла быть вражеской провокацией. Создать героя, а потом прихлопнуть его — разве не красиво? — Может быть, послать подмогу 2-му Сибирскому?

Куропаткин лишь покачал головой.

Все его мысли были сейчас о другом: просьба, высказанная важными друзьями и союзниками в столице, не должна сорваться из-за такой глупости, как самодеятельность одного-единственного полковника. Вот только… Если тот вернется, если тот вернется с такой (!) прессой, то с ним ведь и не получится ничего сделать. А надо… Более-менее успешное начало войны воодушевило слишком многих, и теперь в любое время стоило ждать самых высоких гостей из Санкт-Петербурга и Москвы. Гостей, с которыми придется считаться.

[1] Большая 420-мм мортира, которую во время Первой Мировой использовали для взятия хорошо укрепленных крепостей. Всего их было сделано 9 штук, 2 привезли под Осовец, где наши как раз с помощью морских 152-мм пушек одну их них повредили, а вторую… Немцы после такого поспешили отвезти в тыл.

Глава 5

Ругаюсь.

Пока ехали назад, я начал для себя подбивать итоги операции, и в свете строгих цифр успех рейда уже не казался таким однозначным. В минус пошли… Декавилька, которую мы прокладывали от Вафангоу до Мяогоу — мортиры-то мы по ней отправили назад, а вот ее саму разобрать было уже некому. Ну, не мог я тогда оставить на это людей! Дальше холодильный вагон. Сколько он стоил, сколько я его выпрашивал — а пользы вышло чуть. И в атаку с собой не взяли, и даже, пока он был рядом, использовать заготовленную и перевезенную в нем кровь ну никак не получалось. Даже после всего лишь суток хранения она густела, и дальше можно было работать разве что ложкой, а не шприцом.

Похоже, без антикоагулянтов вся эта история не имела никакого смысла! Или… Я резко замер — в моей-то истории переливания начинали без них. Варфарин, гепарин — это, конечно, хорошо, но если не гнать галопом, то почему бы не использовать цитрат натрия? Он же — натриевая соль лимонной кислоты. Именно этой штукой во время Второй Мировой получалось поддерживать кровь в жидком виде несколько дней, и даже сильно позже, в мое время, его использовали для хранения анализов крови. Осталось только этот цитрат получить, но, думаю, Корф должен справиться. Наш аптекарь любит всякие такие штуки, а нейтрализация кислоты конкретным веществом — это уже не самый сложный процесс.

Настроение сразу прыгнуло на пару делений вверх. Все-таки холодильный вагон еще принесет пользу. И мысли с медицины перескочили на другие мои изобретения. Прицелы… Несмотря на то, что я, помня о хрупкости половинок биноклей, изготовил их с запасом, они закончились. И ведь стреляли, если сложить, всего два полных дня, а все равно! Вернемся, пока будет время до следующего сражения, придется, кровь из носу, искать мастеров и делать что-то нормальное. И к черту секретность! Без нормальной базы в виде людей, которые умеют ими пользоваться и учитывать при планировании операций, пользы для возможных похитителей все равно будет немного. В ближайшие годы так точно!

Теперь тачанки. Изначальная конструкция — пулемет на телеге — уже стала устаревать. А почему? Потому что все мои прошлые придумки не решали главной проблемы: чтобы в таком виде солдат за Максимом мог стрелять, телега должна остановиться. Иначе — хоть по кочкам, хоть даже по относительно ровным китайским дорогам — ствол так прыгает, что попасть даже по целой колонне врага можно разве что чудом. Значит, нужны брички, ну или доработка телег под рессоры. Вот только рессоры сейчас все идут на эвакуационные линейки. И как их оттуда вытащить? Разве что доводить до ума систему санитарных поездов и дорог под них.

Надеюсь, у меня будет на это время и возможности!.. Я вспомнил, как по пути заехал к одному из крупных чиновников южной части провинции Ляоян с небольшой просьбой, и Гуй Бин отнесся к ней с полным пониманием. Небольшая взятка из отложенных на этот случай японских денег еще больше укрепила нашу дружбу, и он разослал оговоренный пакет новостей всем заинтересованным сторонам. Кажется, этот человек был готов пойти мне навстречу и бесплатно, рассчитывая получить свою долю именно за информацию, но мне не хотелось оставлять долгов.

Теперь бы еще понять, насколько велики возможности местных журналистов. Хватит ли их, чтобы правильная пресса прикрыла мне тыл?..

— Петр Николаевич, — я приметил подъезжающего ко мне со спины барона. — Какие новости?

— Новости все те же, — немного с обидой ответил Врангель. — Не знаю, как так выходит, но к вам, Вячеслав Григорьевич, не подобраться!

Это у казака в последнее время появилась новая забава. Прям дело чести — доказать обычному армейскому полковнику, кто лучше всех в армии в плане скрытности. А я бы и рад поддаться, чтобы барон успокоился, но куда там. Те же рефлексы, что помогали наводить снайперскую винтовку на врага, чувствуя точку и мгновение, когда и как нажать на спуск — они же прямо-таки кричали, когда кто-то пытался двигаться вне поля моего зрения.

— А если по делу?

— Если по делу, то от нас японский разъезд ушел, — еще больше расстроился Врангель. — Выскочили из распадка, увидели и вместо нормальной драки сразу развернулись, и драпать. Вот о чем их командиры думают, что позволяют такое поведение?

— Не знаю, но я бы на месте их начальства за такое премию выписал, — улыбнулся я. — Они ведь свою главную задачу выполнили: узнали о нашем приближении, и теперь Оку будет готов.

— Черти… — выругался Врангель.

— Вы, кстати, тоже свою задачу выполнили, — так же спокойной продолжил я. — Петр Николаевич, вы же не думали, что я буду ждать от вас совсем уж невероятных подвигов? Вроде вырезать дозоры целой армии?

— Кхм, — Врангель закашлялся и, кажется, он на самом деле не собирался размениваться на что-то меньшее. — А ведь и правда, после того как блокировали китайцев, что-то я слишком размахнулся. Подождите… Что значит мы тоже выполнили задачу?

— Узнали о близких силах врага — раз, — я начал загибать пальцы. — Не дали ему прорваться дальше и узнать точно, сколько уже у нас тут сил — два. Теперь благодаря этому мы сможем оттянуть внимание японцев к железной дороге, а сами уйти чуть в сторону.

— Но наши запасы? — Врангель с обидой бросил взгляд на ползущий вслед за армией поезд. — Там же столько всего!

Неожиданно барон оборвал сам себя на полуслове и хитро улыбнулся.

— Поняли? — спросил я.

— Ну, конечно, мы ведь уже почти рядом с Мяогоу, а там и остатки нашей же полевой железной дороги. Там ведь если что и успели утащить, то та ветка, вдоль которой мы наступали, точно осталась! И китайцев-кули вы, значит, вот зачем все это время за нами тащили!

Тем временем к нам подтянулись остальные офицеры, и мы начали готовить план завтрашней операции. Заранее-то не было смысла — разве у Цзиньчжоу мы могли догадаться, что японцы так продвинутся и подтянут тылу уже почти вплотную к Вафангоу? Впрочем, пока удача была на нашей стороне. Пока…

* * *

Отряд генерала Иноуэ вышел к позициям армии Оку на неделю позже запланированного, и это несмотря на то, что им пришлось бросить свои обозы, чтобы не отстать еще больше.

— Какие новости? — Хикару Иноуэ требовательно посмотрел на полковника Хагино.

Генерал Куроки выделил начальника разведки, чтобы тот помог 12-й дивизии лучше разобраться в маневрах хитрого русского лиса, но пока у того получалось не очень. С другой стороны, а мог ли Хагино что-то сделать с подрывами железной дороги? Особенно подлыми тем, что рельсы и шпалы крушили с помощью их же, японских, снарядов.

— Мы встретили дозоры армии Оку, — начал тот.

— 2-я армия? Но где Макаров?

— Они шли вдоль железной дороги. Вагоны, с обеих сторон полотна пехота — все на сотни метров в каждую сторону затоптано, поэтому не потеряешь.

— Не нужно рассказывать мне очевидное.

— Мы их потеряли, — Хагино нахмурил брови. — В десяти километрах от Вафангоу, не доходя до позиций Оку, Макаров свернул направо.

— И при чем тут тогда «потеряли»? Просто продолжаем преследование, тем более что, бросив поезд с пушками и припасами, они существенно себя ослабили.

— Мы потеряли поезд, — кашлянул Хакино. — Поворот сводного полка с его обозом мы не могли пропустить, но вот поезда не было. Как не было и следов его уничтожения.

— Куда может исчезнуть целый поезд⁈ — рявкнул Иноуэ.

— Я отправил людей назад по путям, возможно, там было что-то, на что мы не догадались обратить внимание…

Хагино не договорил. Именно в этот момент рядом с ними появился один из офицеров особой роты с привычно каменным лицом, но его напряженная поза прямо-таки кричала о том, что новости есть.

— Говори, — приказал Хагино, увидев разрешающий жест генерала.

— Тайсё, — вытянулся офицер. — Мы нашли следы. В двух километрах отсюда, за полосой, по которой шла пехота, были обнаружены следы повозок и отпечатки переносной железной дороги Декавиля.

— Это же их старые позиции, — Иноуэ вытащил карты, переданные ему генералом Куроки. — Именно тут Макаров встретил Оку почти две недели назад, дал бой и здесь же он прокладывал ветку полевой дороги. Выходит… Они нашли ее кусок, притащили сюда и по ней увели поезд в сторону? Как это возможно? Там же если что и осталось, то не больше пары сотен метров полотна! А еще разная ширина колесной базы.

— В принципе… — задумался Хагино. — Если ехать эти пару сотен метров, потом разбирать за собой и собирать впереди — все возможно. А русские не зря продолжали таскать с собой захваченных китайцев-кули. Те хоть две линии проложат, по одной под каждое колесо.

— Если верить донесению от Ноги, то под Цзиньчжоу Макаров захватил еще и под 10 рот наших солдат. Их ведь тоже можно использовать, — задумался Иноуэ.

Картина выстраивалась фантастическая, но от этого не менее реальная. Небольшая армия, и в два раза больше нестроевых чинов, которые прокладывают ей дорогу со всей возможной скоростью. Использовать что-то подобное для армейских операций было бы непозволительно дорого, но вот если, как Макаров, набрать рабочие руки в чужом тылу, то все возможно.

— Продолжим преследование? — нарушил повисшую паузу Хагино.

— Нет… — принял решение Иноуэ. Иногда нужно признать поражение и прекратить гоняться за ветром. — Все-таки мы сражаемся не против полковника, а против всей русской армии. Так что, пока о нашем появлении не известно основным частям 2-го Сибирского корпуса, устроим им обход. Мы же тоже захватили несколько километров полевой дороги? Вот и повторим прием Макарова, загоним побольше пушек прямо в тыл к его друзьям!

* * *

Мы прорвались! Почти четыре тысячи китайцев и пленных японцев работали на износ, перетаскивая на своих спинах секции железной дороги Тахтарева и укладывая их в две линии, чтобы по ним смогли пройти даже вагоны с нормальной колеей. Чтобы такие пути не расходились, приходилось тащиться со скоростью черепахи, но… Учитывая, что мы перешли на ручную тягу, у нас и не было возможности двигаться быстрее.

Сначала я думал с помощью этого маневра зайти в тыл армии Оку и силой пробить дорогу к своим, но… Риски были слишком высоки, а у меня совсем не было информации о текущем положении на фронте, и в итоге мы просто сделали крюк побольше. Пленные с китайцами выложились на полную: таскали секции тахтаревки, работали бурлаками для вагонов и паровоза. Мы потеряли на этом маневре почти два дня, но сохранили всю технику с грузами и в итоге вышли к уже нормальной железной дороге за зоной контроля японских патрулей.

После этого оставалось только снова встать на рельсы и попытаться понять, где сейчас находится штаб 2-го Сибирского, чтобы прибыть туда с докладом. Конечно, в моей истории после битвы у Вафангоу наши довольно быстро откатились назад, но здесь-то все было по-другому. После потерь первых дней, после перерезанных линий сообщений, после паники в тылах, которая не могла не подняться, я был уверен, что даже Одишелидзе должен удержаться.

Мы только успели построиться и привести себя в порядок, когда дозоры заметили и доложили о приближении неизвестного полка. Впрочем, тайна быстро развеялась, приближающиеся солдаты пели:

Грянем песню веселее, вспомним подвиги отцов.

В целом мире нет храбрее нас, тобольцев-удальцов…

— Значит, 38-й Тобольский, — сразу же сориентировался Хорунженков. — У них командиром полковник Буссов Константин Иванович. Хороший служака, помню его еще по Турецкому походу.

— Усиление? — я задумался. — Значит, у наших все хорошо, раз Куропаткин решил добавить корпусу ударной силы?

— Или, наоборот, все плохо, — Хорунженков был настроен не так оптимистично.

Впрочем, как оказалось, прав оказался все же я. Полковник Буссов нашел нас и с ходу рассказал все новости, переданные с передовой по телеграфной линии. Как оказалось, вчера 2-й Сибирский отбил все атаки японцев, и сегодня Одишелидзе планировал развить успех.

— А вместе с вами у нас точно все получится, — Буссов был полон энтузиазма и то и дело бросал взгляды на закрепленные на платформах 120-миллиметровые морские орудия.

Да, такая мощь в полевой битве может много пользы принести, вот только вряд ли враг покажется так близко к железной дороге. Да и в целом после похода к Цзиньчжоу я планировал дать своим отдых… Увы, желания и реальность могут сильно различаться. Я внезапно вспомнил, где именно слышал о тобольцах на Русско-японской… Битва при Вафангоу — вот эта самая битва! Сибирцы собираются в атаку, но японцы обходят с фланга, угрожая окружением, и именно в этот момент, помогая сдержать их финальный рывок, и появился 38-й Тобольский.

А вдруг и здесь наши пропустят глубокий обход?

— 2-й корпус сейчас усилен Уссурийской бригадой Самсонова, так что я могу выделить своих кавалеристов, чтобы помочь вашим сопроводить пленных к Ляояну, — предложил тем временем Буссов.

Очень разумное решение, но что, если мои подозрения окажутся верны? Что будет опаснее: возможный японский бунт в тылу или нехватка рабочих рук для быстрой подготовки укреплений?

— Это лишнее, — решил я и принялся отдавать приказы своим подошедшим офицерам.

Мы выдвигались вперед вместе с Тобольским полком, вот только если Буссов шел за победой, то своих я сразу начал настраивать на то, что нам придется прикрывать отступление. И иногда так хочется ошибиться, но уже скоро долетевший до нас грохот пушек и столбы дыма, стоящие именно там, где должны были находиться позиции 2-го Сибирского, не оставляли сомнений.

— Подполковник Шереметев! — рявкнул я. — На вас пленные с китайцами и подготовка второй линии укреплений! Не забудьте сделать насыпь, чтобы скрыть дорогу для санитарного эшелона!

— Есть!

— Подполковник Мелехов, на вас будет первая линия! И берите себе в усиление все части 11-го полка!

— Есть!

— Капитан Хорунженков, а от вас я жду вторую ветку железной дороги! Капитан Афанасьев подскажет дистанцию, но любой ценой через полчаса мы должны иметь возможность двигать пушки вдоль линии фронта!

— Есть!

— Барон… — следующим был Врангель. — Где-то на правом фланге должна работать кавалерийская бригада Самсонова. Вам нужно найти генерала и подсказать, когда ему нужно будет ударить. Сигнал вы знаете!

— Есть! И… — Врангель в отличие от остальных позволил себе кривую усмешку. — Я понял, надо все сделать, как и другим. Любой ценой!

Не дождавшись ответа — как будто кому-то он был нужен — он резко крикнул, созывая своих, и две казачьи сотни тонкой змеей начали удаляться вправо.

* * *

Павел Анастасович Мелехов никогда не боялся крови, ни чужой, ни своей. Правда, раньше вступать в уже идущее сражение ему не очень нравилось — тяжело это, по собственной воле бросаться в огненный ад, который ты видишь во всех деталях. Но сейчас все было по-другому: после тренировок с полковником Макаровым Мелехов осознал, что именно в такие моменты ты лучше всего понимаешь, где сильны твои союзники и где слаб враг. А значит, куда и когда бить!

— Господин подполковник, что же это творится? — идущий рядом с Мелеховым капитан Сомов удивленно присвистнул. — Неужели японцы совсем наших окружили?

— Судя по знаменам, — поставленный на бинокль поручик Зиновьев принялся докладывать, — справа нас зажала 4-я дивизия Оку, а сзади зашла 12-я Иноуэ. Еще и артиллерия у японцев работает сразу и с тыла, и с фланга.

— Обошли, значит, — сразу все понял Мелехов. — Причем дважды обошли! И о чем только Одишелидзе думал, что ничего не заметил[1]?

Ответа на этот вопрос не нашлось, да и не до того уже было. Выйдя на дистанцию в 2 километра, Мелехов начал окапываться. В отличие от продолжившего свой путь вперед Тобольского полка, он собирался сначала дождаться готовности артиллерии.

— Они совсем безумцы? — невежливо выругался Сомов, но кто же в бою следит за языком.

— Макаров предлагал им действовать вместе, но Буссов заявил, что у него приказ, и он его выполнит.

— Умрет же просто.

— Его-то и не жалко, — Мелехов, грубовато, но прямо, говорил то, что думал. — До седых усов дожил, а ума… Ладно, ради дела, но и столько солдат просто так поляжет!

Трубы тобольцев еще продолжали играть «В целом мире нет храбрее…».

Встретивший их огонь был страшен. Мелехов на мгновение задумался: изменилось бы что-то, если бы он ударил рядом? И нет, просто бы сдох рядом и все! Или же… В ответ на удар тобольцев начали свой прорыв и части 2-го Сибирского. До этого, словно лишившись воли к победе, они только огрызались, а тут как будто второе дыхание открылось.

— Держитесь, братцы! — до Мелехова долетел крик кого-то из солдат. Его солдат! Как же и им тяжело держаться, но нужно!

Бум-м-м-м! Басовитый гул пристрелочного выстрела 120-миллиметровой морской пушки разнесся над полем боя. Обычно Макаров использовал артиллерию против японской пехоты. Но не сегодня! В этот раз, пользуясь преимуществом в дистанции, маневренности и мощности залпа, 4 новые тяжелые пушки 22-го полка били по японским батареям. Тем, что еще недавно беспощадно косили ряды тобольцев, а значит…

— Пора… — Мелехов вышел вперед, вскинул вверх руку с зажатой в ней саблей и обвел взглядом ближайшие ряды солдат. — Я знаю, что вы устали! Я знаю, вы уже сделали столько, что про вас не то что в газетах будут писать, про вас песни можно петь! Но сегодня мы должны сделать еще больше! Мы — русские солдаты, поэтому мы справимся! Даже если умрем, то все равно справимся! Ура!

По сигналу подполковника приданный им капельмейстер Доронин заиграл сигнал к атаке, а потом они все вместе пошли вперед. Быстрее! Шаг начал переходить в бег, строй поплыл, но они это тренировали. Один батальон распался на роты, потом на взводы, и вот в них уже даже на бегу каждый знал свое место. Прикрыть огнем соседа, потом перебежать самому. Попался японский «свисток» — ничего страшного, снайперы, идущие во второй линии, следят и уже скоро снимут пулеметную команду, благо у французского Гочкиса даже щитка нет, чтобы укрыться. А значит, еще рывок. И еще!

Двести метров до японцев! Мелехов вел своих чуть в стороне от тобольцев, чтобы те, не зная, чего ждать, не помешали. Время собирать взводы обратно в роты и батальоны — словно пальцы сжались перед ударом. А теперь… Сначала вперед вылетели тачанки с пулеметами, разбивая плотные построения так и не успевших окопаться врагов — это пощечина. Она не может убить, только злит, отвлекает. И когда японцы потеряют концентрацию, последует уже настоящий удар кулаком.

Время! Мелехов увидел, как упал японский офицер, пытающийся успокоить своих солдат.

— Ура! В атаку! — крик вырвался из груди словно рык, а через мгновение 2-й усиленный батальон 22-го Восточно-Сибирского стрелкового полка обогнал его, пролетел отделяющие от противника две сотни метров и с ходу врезался в японские ряды.

Продолжение завтра в полночь.

[1] В нашей истории в сражении при Вафангоу такой же обход не заметил генерал Штакельберг, так что мы решили отдать долг Оку и подарить ему этот успех. А вот двойной обход Иноуэ — это уже только его личная заслуга после сражений с главным героем. Учитывая, как быстро японцы учились, мы решили, что это было бы совершенно логично.

Глава 6

Главное, не грызть ногти! Увидят — опозорюсь же! На мгновение эта глупость полностью накрыла сознание, но я сумел взять ее под контроль. Даже без привычного поднимающегося из глубины души холода, который раньше помогал в самые тревожные моменты.

— Они не отступают! — рядом ругался поручик Зубцовский.

— Вот же герои, мать их! — я тоже не удержался от крепкого словца.

И ругались мы вовсе не на японцев, а на наших. Вместо того, чтобы спокойно откатиться на новые позиции, которые все еще продолжали готовить наши пленные под присмотром Шереметева, части 2-го Сибирского корпуса, смешавшись с японцами, продолжали перемалывать друг друга. А я неожиданно оказался перед выбором, которого не пожелал бы и врагу. Отойти одному, чтобы сохранить верных мне людей, или же вмешаться в эту мясорубку и попробовать что-то исправить?

Впрочем, кого я обманываю? Не будет у меня людей, если сбежать после такого — это раз! А еще… Не было такой бойни при Вафангоу в моей истории, а значит то, что случилось — это и моих рук дело. Вот и два! Хватит? Или нужно вспомнить еще про присягу, про потери, которые вырастут в разы, если не взять хаос под контроль? Не нужно! Я уже все решил.

— Коня, — приказал я Зубцовскому, потом ткнул пальцем в одного из связистов. — Ты! Хватай катушку и за мной!

Дальше, когда план начал обрастать деталями, стало немного проще. Я на коне и связист с помощниками на велосипедах преодолели часть пути, где до нас еще не могли дострельнуть. Потом я приказал остановиться.

— Что дальше, ваше высокоблагородие? — тяжело дышал связист, и это при том, что катушку, с которой разматывался провод, тащили без какой-либо его помощи. Кажется, паническая атака.

— Как зовут? — спросил я, помогая еще молодому парню прийти в себя.

— Евгений! Евгений Арсеньевич Чернов, вольноопределяющийся, приставлен к роте связи… — он сбился, закашлялся, но, кажется, стал чуть лучше соображать.

— Вот и хорошо, Евгений Арсеньевич, что вы вольноопределяющийся, значит, сами хотели помочь и точно не отступите.

— Никак нет! Не отступлю!

— Тогда пересаживаемся на 11-й номер…

— Что за 11-й номер? — удивился парень, совсем забыв про недавно трясший его страх.

— Значит, пешком, на своих двоих, — улыбнулся я. — Берем катушку и тащим дальше.

— Есть тащить дальше!

С этого момента молодой связист помогал солдатам справляться с его же оборудованием, а я прокладывал нам маршрут, чтобы добраться до тылов правого фланга, не привлекая лишнего внимания. Вышло на удивление просто, а так как я заранее приметил одного из капитанов, то до него получилось добраться довольно быстро.

— Имя, звание… Кхм, в смысле чин! — рявкнул я, остановившись перед офицером с одной красной полоской на погонах.

— Капитан Катырев! — тот сразу же вытянулся, несмотря на резаную рану в боку. Причем с облегчением: кажется, на появление кого-то старшего по званию никто уже не рассчитывал.

— Доложите обстановку.

— Кхм…

— Какие приказы были получены? — я помог капитану.

— Сначала полковник Семенов приказал держать позицию, потом его ставку накрыло артиллерией.

— Где командование корпусом?

— Не знаю, — капитан тряхнул головой. — Ваше высокоблагородие, японцы как навалились с тыла, так новых приказов не поступало.

Кажется, обход и удар в тыл дивизии Иноуэ оказался даже страшнее, чем я думал изначально.

— Что ж, тогда слушайте приказ! — я говорил громко по примеру Хорунженкова, чтобы меня слышали не только несколько выживших офицеров, но и солдаты. — Никаких атак! Собирайте всех своих и до кого дотянетесь на позициях и будьте готовы! Оставляю с вами вольноопределяющегося Чернова, он наладит связь и, когда придет время, передаст мой приказ.

— Какой приказ? — выдохнул капитан.

— Прикрывать тех, кто отходит, потом отходить самим.

— Значит, опять поражение? — и столько обиды было в словах Катырева, что он сам не заметил, как на глазах выступили слезы.

— Почему опять⁈ — я снова фактически орал, чеканя каждое слово. — Вот наш 22-й полк сначала разбил 5-ю дивизию Оку, потом взял Цзиньчжоу, теперь мы громим с тыла батареи врага и вас прикрываем! Так какое поражение, капитан? Просто сражаться нужно, когда ты к этому готов, а не когда тебя поймали со спущенными штанами! Все ясно⁈

— Так точно, господин полковник! — вот теперь капитан окончательно пришел в себя.

Я же продолжил движение вдоль линии фронта. Пешком было бы долго, на лошади слишком высоко, а вот на велосипеде Чернова — в самый раз. Не знаю, видели ли солдаты до этого полковников на велосипедах, но немного удивления было в самый раз, чтобы выбить их из шокового состояния. Я ехал, встряхивая командиров и протягивая все новые и новые линии связи.

— Не забудьте проследить, чтобы после укладки кабель засыпали для защиты от повреждений, а потом протянули еще и вторую линию! Эту уже сразу под землей! — я отдал последний приказ на сегодня.

По крайней мере на передовой. Больше времени заниматься этим лично у меня не было. Четыре капитана, каждый из которых фактически встал на целый полк, один полковник, принявший на себя бригаду. Да, я смог найти и собрать не столь уж и многих, но, главное, процесс запущен! Дальше линии связи они будут протягивать и сами, и там, даст бог, меня услышит уже достаточно людей, чтобы остатки корпуса смогли начать движение.

Вернувшись, я обнаружил, что успел вовремя. Японцы как раз подтянули поближе свою батарею, чтобы вступить с Афанасьевым в артиллерийскую дуэль, и тот собирался ее принять. Пришлось прочищать мозги теперь уже ему, немного орать — кажется, у меня начал срываться голос — но в итоге капитан меня понял правильно. Зачем давать врагу шансы, если можно уничтожить его чисто. Поэтому приданные батарее нестроевые с потом и кровью, но загрузили морские пушки обратно в вагоны-теплушки, мы отвезли все на полкилометра в сторону и снова развернули батарею.

— Действительно, очень разумно, — Афанасьев вытирал пот, проверял прицелы и говорил со мной одновременно. — Японцам нас не достать, мы же их бьем! Вот только они ведь не сдадутся, снова попытаются подобраться!

— И это будет лучшим продолжением, — ответил я. — Смотрите, пока они возят свои пушки, пока боятся, что мы выбьем любую их батарею, то не стреляют по нашим пехотным позициям, и те впервые с самого утра получили возможность прийти в себя!

— Ну а что нам делать? — спросил Афанасьев.

— Да точно так же! Пока есть дорога, пока есть люди, которые смогут тягать пушки — берете и раз за разом переезжаете! Сейчас вы приносите пользу даже не тем, что убиваете врага, а самим фактом своего присутствия, что не даете убивать наших. И чем дольше это равновесие продержится, тем лучше!

Закончив с артиллерий, я проверил, как идут дела у медиков. Как только я понял, что запасные позиции понадобятся нам еще нескоро, то изменил схему развертывания госпиталя. Вернее, самих врачей так и расположили за второй линией Мелехова, а вот ветку тахтаревки пустили прямо по тылам 2-го Сибирского. Секций у нас было немного, но даже так, раз-другой проехавшись за боевыми порядками, поезд оказался забит меньше чем за полчаса.

Дальше были новые маневры — вывезти вагоны поближе к основной железной дороге, перегрузить раненых, параллельно пропустив их через сортировку. Легкие остались тут же, в тылу, чтобы в ближайшее время вернуться в строй, самые сложные случаи сразу тащили к себе на стол доктора Слащева, а вот средние… Тех грузили в отдельный состав и готовили к отправке в Ляоян. Еще три ходки на первую линию, и мы, выкинув вообще все, что только привезли с собой с юга, забили его полностью. Больше двух тысяч человек, которые бы точно умерли, если бы мы не смогли им помочь.

— Илья Генрихович, — инструктировал я фельдшера Короленко, поставленного старшим на эшелон. — Запомните свою задачу! Доставить людей, передать в госпиталь, потом вернуться! У нас тут будет еще много тех, кто без этого поезда не выживет, так что… Если вас будут останавливать интенданты, обещайте им от моего лица любые взятки. Если помешают офицеры, опять же от моего лица обещайте им любую сатисфакцию и дуэли!

— А если генералы?.. — Короленко не договорил, но и так было понятно. Если эшелон задержат генералы, то шансов у простого фельдшера что-то с этим сделать просто не будет.

— Если генералы, — решил я, — тогда идете в госпиталь, ищете хорунжего Буденного и говорите, что я приказал ему угнать поезд и привезти его сюда. Любой ценой!

Фельдшер побледнел, но кивнул, а я еще несколько минут стоял на месте, провожая взглядом уходящий состав. Не сбить нас с верного пути, нам пофигу куда идти… Будет тяжело, на передовой и в тылу, но мы справимся! Очень хотелось по-простому крикнуть поручику Зубцовскому, чтобы тащил мою мосинку, и поспешить поближе к первой линии, вот только то, что я мог себе позволить с парой рот, было совершенно немыслимо, когда под моей рукой оказался полк. Вернее, даже целый корпус, в котором так четко и слаженно выбили почти всех офицеров!

Я в очередной раз задумался над тем, насколько же японцам порой везет на этой войне. Да, им удался обход и даже быстрый удар по тылам, но… Каковы были шансы, что они врежут прямо по ставке Одишелидзе, что заодно выбьют столько старших офицеров, чуть не превратив целый корпус в толпу? С другой стороны, будь тут больше старых командиров, уже я бы не смог перехватить командование.

— Какие новости? — я вернулся к своему штабу и внимательно посмотрел на поручика Городова, старшего среди моих связистов.

— Протянули провод еще в два полка, — начал докладывать тот. — Таким образом мы полностью контролируем правый фланг, не считая тобольцев, которые продолжают действовать самостоятельно.

Что и требовалось доказать. Есть свой офицер, и полк чихать хотел на любые попытки договориться.

— Центр?

— Контролируем частично.

Значит, если начнем отход сейчас, половина корпуса окажется в подвешенном состоянии. То ли пойдут за организованно действующими частями, то ли останутся на месте. Не годится.

— Продолжаем наращивать линии связи, — решил я. — Провода хватает?

— Благодаря взятым у японцев катушкам даже с запасом!

Я кивнул и продолжил следить за схваткой, которая постепенно все больше задыхалась, и в этом не было ничего удивительного. Японцы хотели давить, но наша более мощная и подвижная батарея нарушила им все планы. Еще и полки, до которых я успел добраться, один за другим от попыток прорыва переходили к позиционной обороне, цементируя остальные позиции. Потери… Потери были, и их было много, но и японцы в этот день умылись кровью.

— Господин полковник! — Мелехов не выдержал и подъехал ко мне лично, в очередной раз требуя отправить его в бой.

— Позиции готовы?

— Три километра укреплений вырыли! Японцев уже отвели еще дальше в тыл! Мы готовы!

— Готовы? — я задумался. Действительно, как бы не перегорели все. — Тогда я начну отводить полки с передовой, с вас же… Офицеры чтобы все не разбрелись, а заняли новые позиции. И прикрытие! Нам ведь не только людей нужно достать, но и все припасы утащить.

— Так… Может, ночью? — немного смутился Мелехов. — Враг отойдет, и мы спокойно займем новые позиции.

— Не будет отхода, — я покачал головой, и еще раз бросил взгляд в сторону японцев. — В темноте интенсивность боев упадет, но ничего не прекратится.

Мелехов в итоге мне так и не поверил: спорить не стал, но не могло уложиться у него в голове, что кто-то будет сражаться в полной темноте. А японцы действительно продолжали давить… К счастью, благодаря связи у нас была возможность поддерживать друг друга и выбирать лучший момент для отхода на новые позиции. У меня даже получилось выделить несколько минут, чтобы заглянуть к раненым, ожидавшим возвращения санитарного поезда.

— Вячеслав Григорьевич, а вас тут ждут, — прямо на входе подхватил меня под руку Слащев.

Я думал, что понадобился по медицинским вопросам, и уже хотел было вывернуться, все же не время, но, как оказалось, со мной хотел поговорить вовсе не доктор.

— Полковник… — хриплый голос звучал словно наждачка, но я все равно его узнал.

— Ваше превосходительство, — ответил я генерал-майору Одишелидзе, не удержавшись от усмешки.

— Чин надо было подтвердить делом, но у меня не вышло, — глаза моего недавного противника выглядели тускло и безжизненно. — Спасибо, что не дали превратить мое поражение в разгром, и еще… Я просил вас позвать, чтобы рассказать, как именно шел бой. Возможно, понимание моих ошибок позволит вам уберечь побольше людей.

Одишелидзе закашлялся: его явно мутило, но он все равно собирался довести дело до конца. Упертый, как и всегда! Впрочем, его рассказ оказался на самом деле полезным. Как оказалось, начало сражения с Оку у него прошло на равных. Первая дивизия сдержала натиск японцев, но проиграла артиллерийскую дуэль, вторая же, наоборот, удачно поработала на дистанции, но вот успехов на земле у нее не было.

— Бой словно завис в равновесии, — рассказывал бывший полковник, а я невольно думал, как же это похоже по описанию на сражение у Вафангоу в моей истории. Словно та любой ценой стремилась вернуться к привычному течению времени. — И вот на нашем левом фланге показались новые отряды японцев. По донесениям разведки их было почти 80 тысяч, мне пришлось свернуть все атакующие операции, и Оку тут же начал обход с другого фланга, забираясь нам в тыл.

Я грустно прикрыл глаза. Откуда? Откуда, черт побери, разведка могла брать такие безумные цифры?

— Генерал Самсонов отвел свою кавалерию без боя?

— Это было разумное решение, — Одишелидзе говорил совсем не то, что думал. — У него из прикрытия было всего 9 легких пушек. С такими силами против готовой к бою пехотной дивизии, у его кавалерии не было и шанса.

— Против него был полк, — рассказал я то, что узнал уже из рассказов других офицеров. — Причем полк, который прошел за час почти шесть километров, то есть растянутый донельзя, и против нашей бригады в тот момент было в лучшем случае несколько рот.

— Как неприятно. А те силы на левом фланге?

— Это была кавалерийская бригада генерала Акиямы.

— Всего бригада? Значит, разведка ошиблась?

— Раз в двадцать! Тем не менее, даже с такими силами Акияма не испугался пойти в атаку.

— На тех куцых японских лошадках⁈ В лоб на винтовки и пушки?

— Реального сражения не было. Но он показал свою решимость, и ваши офицеры решили отойти.

Одишелидзе ненадолго замолчал, переваривая и осознавая все ошибки и случайности, что навалились на него.

— А потом был обход Иноуэ! — наконец, заговорил бывший полковник. — Он пригнал тысячи китайцев, за считанные часы протянул новую ветку железки и подтащил почти 40 орудий, чтобы простреливать последнюю дорогу, соединяющую нас с Ляояном. Еще и первый залп вышел таким неудачным… Меня, штаб — всех накрыло, и дальше начался хаос! Я видел потери, только сейчас в госпитале несколько тысяч человек, а ведь часть уже увез поезд.

Честно, не ожидал, что этот человек может испытывать сожаление, но именно оно сейчас отражалось на лице Одишелидзе… Вряд ли бы он стал устраивать подобное представление ради меня, и я решил немного подбодрить своего недавнего врага:

— Если вам будет легче, то потери японцев точно не меньше. А те батареи, что они завезли вам в тыл, мы вынесли!

— Что?

— Уничтожили! Они, конечно, хитро поступили, но, сделав один маневр, совершенно лишили себя возможности совершить новые. Кстати, вы когда планируете вернуться в строй?

Быстро закончив с сочувствием, я задумался о более насущном. А что будет, если сейчас Одишелидзе решит перехватить нити управления? Насколько хватит его внезапной разумности и благодарности? Может, стоит его превосходительство временно усыпить? Исключительно в медицинских целях.

— Я не буду мешать вам довести это бой до конца, — неожиданно удивил меня бывший полковник.

— Эм. Спасибо?

— Вы, наверно, не понимаете, — Одишелидзе потер пропитавшуюся кровью повязку на голове. — То, что я проиграл этот бой, уже случилось. И в то же время именно ваше появление — лучшее из того, что могло произойти.

— Потому что я подправил положение?

— Потому что именно вы с вашей репутацией не сделаете мое поражение хуже, чем оно есть. Как непременно было бы, окажись на вашем месте и помоги мне кто угодно еще.

— Я не понимаю, — честно признался я.

— Да, я уже заметил, что вы стараетесь держаться в стороне от офицерских интриг, — махнул рукой Одишелидзе и потом на пальцах объяснил мне, как на самом деле я выгляжу со стороны.

Якшанье с солдатами и младшими офицерами, панибратский тон с генералами, показательное игнорирование старых товарищей — казалось бы, верный диагноз дворянина, поддавшегося новомодным идеям. Почти черная метка. И в то же время именно мой полк нанес японцам несколько чувствительных поражений в Корее, потом успехи при Ялу, сдерживание Оку, отвлекающий рейд к Порт-Артуру — и это Одишелидзе еще не знал о его результатах — и, наконец, помощь тут, при Вафангоу. В подобном свете мое поведение выглядело уже не революционной блажью, а почти уместной суворовщиной… Почти, потому что успешный офицер без покровителей выглядит опасно — втолковывал мне Одишелидзе, словно взявшись по-быстрому объяснить мне все основы офицерской жизни.

— Опасно? — задумал я. — Звучит не очень хорошо, а потом еще был тот случай с великим князем Борисом Владимировичем. Вот же…

Сколько, оказывается, подводных камней может быть у обычного желания остановить подонка! Наверно, нужно было сдержаться или хотя бы действовать не так прямо.

— На самом деле именно тот случай и снял все опасения, которые почти достигли предела. Именно из-за того, как вы себя повели, вас не стал добивать великий князь, выслушал наместник, да и я сейчас не боюсь говорить вам все это в лицо… — начал было объяснять Одишелидзе, но тут в палатку ворвался поручик Зубцовский с вытаращенными глазами и паническим криком.

— Господин полковник!.. Японцы!.. Поезд!.. Срочно!

Глава 7

Бегу, думаю, офигеваю… Кажется, я понял, что имел в виду Одишелидзе. Ведь что я показал, вытащив тогда пистолет и наставив его на великого князя из-за девушки? Глупость? Да! Нарушение правил? Тоже да! А еще… В дворянском обществе, четко считывающем культурные роли, такой поступок вместе с геройствами на войне вписывался в одну-единственную модель. Рыцарь. Тот, кто умеет сражаться, для кого победа, честь и Родина стоят на самом первом месте. На такого можно обижаться, но зачем? Хитрые лисы отечественной политики классифицировали меня, признали неопасным, а главное, понятным и управляемым. И это, только это, а не какие-то законы или снисхождение, сохранило мне жизнь и свободу. Или я все же слишком накручиваю себя из-за слов бывшего полковника?..

В этот момент я выскочил на ближайшую сопку, чтобы своими глазами разглядеть, что же именно задумали японцы. И, черт побери, такого я не ожидал! Ничего подобного точно не было в моей версии этой войны, и не знаю, бывало ли после. Используя временные секции, японцы перетащили поезд и около десятка вагонов через разрушенный участок железной дороги. Причем до последнего маскировали это под попытку организовать эвакуацию — я ведь и сам видел начало приготовлений и ничего другого даже не заподозрил. На самом же деле тот самый эшелон, забитый пушками и солдатами, сейчас разгонялся в нашу сторону.

— Передайте капитану Афанасьеву! — заорал я адъютантам и связистам. — Любой ценой нужно взорвать пути перед ними!

— Я могу… — передо мной вырос поручик Зубцовский.

— Хватайте снаряд и, как по дороге от Цзиньчжоу, уничтожьте рельсы хотя бы перед нашими позициями.

Я шел, подавляя безумное желание сорваться на бег, и раздавал приказы. Часть чтобы остановить японский поезд. Часть чтобы подготовиться к тому, что будет, даже если у нас получится… Наши пушки заработали, но без пристрелки по еще недавно нашей же тыловой дороге они катастрофически запаздывали. Неужели все пойдет по худшему варианту?..

* * *

Генерал Иноуэ на мгновение обернулся назад. Там, за спиной, остались германские и французские наблюдатели, которые смотрели на него как на самоубийцу. Однако, пусть внутри уже совсем не молодого японца клубилась ярость, он вовсе не собирался умирать. Он просто хотел победить, он был готов сражаться до конца, а тот странный русский полковник, который попортил армии императора столько крови, сам подарил ему эту идею.

Как русские телеги с пулеметами порой врывались в японский строй, прокладывая дорогу пехоте, так Иноуэ планировал использовать поезд. Такая ли большая разница! Приказ Оку не рисковать он проигнорировал, а его собственного командира, Куроки, не было рядом, и поэтому Хикару Иноуэ мог идти до конца. Причем красиво идти! Во время появления отрядов полковника он разглядел, что тот назвал свой поезд именем предателя Такамори, и многие, прочитав на технике врага эту старую уважаемую фамилию, были смущены…

Вот почему Иноуэ решил повторить этот прием, и сейчас на его идущем вперед поезде красовались 6 иероглифов. Два для слова «тайсё» — полковник, четыре для фамилии Макарова. Пусть осознает, как низко он пал, когда его сравнивают с предателем!

— И бань дэ! — внимание генерала привлек крик его адъютанта.

Несмотря на заградительный огонь из первых вагонов, какой-то сумасшедший русский подполз к дороге по одной из дождевых канав, а потом подложил под рельсы и поджег закрепленный в снаряде бикфордов шнур. Взрыв! Пути разнесло, но это не сильно изменило ситуацию. Сидящий в паровозе Чуи Миура успел затормозить, а потом эшелон так удачно сошел в сторону, что он не только не перевернулся, но еще и полностью прикрыл высаживающиеся японские роты.

Плацдарм был взят, привезенные с собой горные пушки и два пулемета Гочкиса ударили в упор прямо между вагонов, а там и другие части, увидев их успех, начали подтягиваться. Как бы русские ни хотели уйти, он, генерал Иноуэ, их не отпустит!

* * *

Это была кровавая баня!

Мы не ждали японцев так быстро и так близко. Чертовы сопки перекрывали линии обстрела: мы-то готовились стрелять по их дальним позициям, а они разом оказались почти вплотную. Хорошо, саперы успели подготовить заряд, трое погибли по пути, но отправленный вместе с ними поручик Зубцовский довел дело до конца. Не дал японскому поезду и вовсе рассечь наши порядки! Хотя и так вышло очень удачно для них: плацдарм всего в десятках метрах от нашей линии обороны, несколько рот и артиллерия, которые смогли удержать его до подхода основных сил… А потом на нас навалились, будто открыв второе дыхание, и утихший было бой снова закипел.[1]

Пушки, винтовки, штыки — в бой шло все, что только можно. Скажу честно, на какое-то время я даже упустил контроль над собственным полком, но тут не подвели офицеры… Кто-то бесславно погиб, но большинство смогли и удержать позиции, и сохранить вверенные им жизни. За ночь мы отбили три штурма, за утро еще один, а бой все продолжался.

— Они же сами на ногах стоять не могут, а все лезут! — ругался где-то рядом Хорунженков.

— Мы тоже не стоим… — признался я. — Вот они и верят, что могут нас перебороть. Пусть не умением, а упорством, желанием победить.

— Не дождутся! — капитан попытался сплюнуть, но у него во рту было слишком сухо для столь картинных жестов.

Чуть в стороне от нас рухнули на землю сменившиеся с первой линии роты Мелехова. Сколько у них есть времени, чтобы отдышаться? Минут десять. То, что их хотя бы настолько удалось вывести на отдых, и то чудо. А они, между прочим, после пропущенного боя на старых позициях у нас самые свежие. Кажется, других вариантов не остается…

— Пришло время идти в атаку, — я повернулся к Хорунженкову, и тот аж поперхнулся.

— В атаку? Нам бы в защите усидеть!

— Война — это столкновение форм. Защита — это сильная форма, которая может дать преимущество, но она не может принести победу и остановить бой, что нам сейчас нужно.

— С одной стороны, согласен, — задумался капитан, — Если нам хватит сил сейчас пойти в атаку, японцы могут настолько удивиться, что и отойдут, но… Я думал, мы ждем возвращения Самсонова и его кавалерийской бригады.

— Мне тут рассказали, что он отступил еще в самом начале боя, так что, боюсь, вряд ли Врангель сможет его найти. Если сам вернется — уже хорошо, но пока от отправленного на тот фланг секрета нет никаких новостей.

— Даже если будут, двести всадников — это не то, что может решить исход такого боя, — покачал головой Хорунженков. — Вон, Акияма на левом фланге целой бригадой накатывает раз за разом и ничего не может сделать.

— Форма атаки слабее формы защиты, но… Это в целом, а на деле все зависит от того, когда и в каких обстоятельствах ее применить, — что-то меня накрывает. — Ладно, ждем!

На самом деле после того как бой превратился в свалку стало не до тактических или стратегических изысков, вернее… Мало того, что на них не было времени и не было самих идей, так и, что главнее, у меня просто не оставалось свободных сил, которые можно было вывести из обороны в атаку, чтобы хотя бы просто попытаться. В отличие от японцев, которые с первыми лучами солнца отказались от постоянного навала, как раньше, и начали обход наших позиций сразу с двух сторон.

— А вот, кажется, и конец, — Хорунженков увидел то же, что и я. — Будем умирать, так хотя бы сделаем это красиво!

Его смех начал разлетаться по услышавшим капитана солдатским рядам, но…

— Отставить! — рявкнул я.

Японцы готовились довершить разгром, но в то же время впервые с начала прорыва поезда они дали и нам возможность собрать свой ударный кулак. По факту одна из классических схем, что мы разыгрывали на наших играх — встречный удар. Мы не могли остановить атаки японцев, просто не было сил, чтобы собрать сразу по двум направлениям что-то приличное, зато мы могли ударить по третьему. Сами!

Следующий час, словно забыв про усталость, мы подтягивали вперед все уцелевшие пушки и пулеметы. И когда нас начали давить на флангах, еле держащийся на ногах капельмейстер Доронин затрубил сигнал к атаке. Теперь мы не просто должны были стоять и терпеть — мы тоже били, и это придавало сил. Кто первым не выдержит, кто первым прогнется!

* * *

Чертовы русские! Чертов полковник! Хикару Иноуэ не смог сдержать слез, когда штаб Оку приказал трубить отбой.

Третий! Третий обход за три дня! Он снова был близок к успеху, и на этот раз ничто, даже ёкаи, которым Макаров продал душу, не смогли бы его спасти. Но его спас Ивао Ояма — главнокомандующий всеми японскими армиями хотел сохранить как можно больше сил для сражения с главными русскими силами и лично приказал отступать. И здесь Иноуэ уже не мог ничего поделать.

Он отходил мимо брошенного состава «Тайсё Макаров», мимо подбитых русских пушек и пулеметов, которые те бросили на прорыв центра армии Оку. Потеряли все железо, но сохранили людей, сохранили инициативу и заставили их — японцев! — отойти. Слезы очень быстро высохли на резком маньчжурском ветру, но следы на покрытых грязью щеках остались. Как напоминание о силе врага, как обещание однажды вернуть долг.

Идущий рядом с Иноуэ солдат неожиданно упал. Атака? Нет, тот просто устал, потратил все силы, что были, и даже больше. Хикару неожиданно осознал, что ему тоже хочется рухнуть рядом, но нельзя… Даже так — слишком многие слишком внимательно посмотрели на обессиленного товарища.

— Поднять! Нести! Марш! — сухие отрывистые команды привели людей в чувство, и они продолжили движение.

* * *

Хочется спать! Как же хочется спать!

Наш санитарный эшелон так и не вернулся, пришлось для транспортировки раненых использовать остатки японского поезда. Сам паровоз давно превратился в груду железа, вагоны тоже были расстреляны, но их тележки остались. Сделать хоть какую-то надстройку от дождя, погрузить раненых, которые не могли ходить, впрячь вернувшихся китайцев-кули, и еле стоящий на ногах корпус начал откатываться в сторону Ляояна. Совсем не победная армия, совсем не победное настроение — вот только мы победили.

Как в песне: эта радость со слезами на глазах… Как порой много может стоять за самыми простыми словами.

— Это неправильно! — я повернулся к держащемуся рядом Хорунженкову. — Почему мы не можем ничего сделать, чтобы порадовать своих? Чтобы отметить победу! За то, что выстояли, что смогли! Несправедливо…

— А что бы вы дали солдатам, если бы у вас было что угодно? — неожиданно спросил капитан.

— Ну… деньги, отдых, каждому по ордену!

— Сразу видно, что вы из молодого поколения, которое меряет все деньгами. Но вот эти люди, что стояли рядом с вами против японцев, разве они сражались ради денег?

— Но они им не помешают!

— Не помешают! Но если все свести к ним, то вы обесцените их поступок, их решение! Покажете, во сколько оценили их жизнь. И сколько бы ни дали, разве этого будет достаточно? Отдых вот был бы не лишним, но опять же все понимают, почему мы сейчас отрываемся от японцев. Ну и ордена… Если дать каждому, то чего они будут стоить?

— И тем не менее! — я не мог согласиться. — Хорошо, пусть ордена достанутся лучшим, но хотя бы каждому по «веточке» я постараюсь выбить[2].

— По «веточке» можно.

— И деньги… Не чтобы купить, а чтобы знали, что их ценят. Чтобы семье могли отправить или себе что подобрать. Чтобы другие полки завидовали.

— Господин полковник, а вам не кажется, что вы все в кучу намешали? — усмехнулся Хорунженков.

— Кажется, — честно признался я. — Голова тяжелая и… Что-то мне совсем не нравится, что ни наш поезд, ни Врангель в итоге так и не вернулись.

— Думаете, что-то совсем нехорошее могло случиться? — Хорунженков не сказал ничего лишнего вслух, но понял меня правильно.

— Случилось или нет, но мы точно должны быть готовы…

От Вафангоу до Ляояна было примерно двести километров, которые мы и прошли за следующую неделю. Можно было быстрее, но я дал время своим солдатам прийти в себя. И своему личному 22-му полку, и всем остальным частям 2-го Сибирского корпуса. Заодно на малой скорости было проще присматривать за ранеными: легкие так и вовсе начали возвращаться в строй, да и большинство тяжелых мы смогли удержать на грани.

Как ни странно, но именно возвращение товарищей стало той малостью, что помогла всем очнуться. На лица людей вернулись улыбки, а на вечерних стоянках вместо хмурой тишины то тут, то там начал раздаваться смех и зазвучали песни. Только тобольцы, как до этого в бою, так и сейчас, старались держаться в стороне, игнорируя любые попытки с ними поговорить. И с моей стороны, и со стороны офицеров, и даже обычных солдат. Не знаю, какая муха их укусила…

Впрочем, и без того мне было чем заняться. Минимум час в день я проводил в госпитале, еще столько же общался с рядовыми, задавая вопросы и фиксируя их мысли и впечатления от прошедшего сражения. Следом благодарно бродил Джек Лондон, записывая что-то и для себя. Ему солдатские истории добавляли колорита, а мне — помогали лучше выстроить вертикали и горизонтали в фактически взятом под руку корпусе. Одишелидзе-то так и продолжал лежать среди раненых, ну а всеми делами занимался я и те офицеры, что еще во время боя стали моими руками и ушами.

Пришлось фактически кое-кого повысить, хоть формально они оставались в прежних чинах. Так, Мелехова с батальона поставил на первую дивизию. Кажется, слишком много, но… Он и раньше уже работал не только со своими, но и с частями 11-го полка, плюс китайцы и пленники висели на нем весь поход — в общем, я не сомневался, что Павел Анастасович справится. Единственное, в чем у него были сложности — это в установлении контактов с новыми офицерами, однако в 1-й дивизии, первой принявшей на себя главный удар японцев, никого старше по чину и не было. Капитаны Сомов с Шульгиным тоже быстро включились в работу, а местный Чернов помог навести мосты со старым составом.

Со второй дивизией было сложнее. Я бы с радостью поставил на нее Шереметева и в ус не дул, но там осталось в строю двое своих полковников, Лазарев и Абашев, да и в целом было довольно много дворян. И пусть с последними Степан Сергеевич вроде бы нашел общий язык, но табель о рангах никто не отменял. К счастью, задумавшись о правилах, я вспомнил и о том, что с бумажками нужно бороться прежде всего бумажками. В общем, заглянул к неудавшемуся, но все еще формально генерал-майору Одишелидзе, попросил его подписать пару приказов, и тот не стал мне отказывать. Так он официально взял вторую дивизию под личное командование, а потом не менее официально передал своему только что назначенному помощнику.

— Казуистика, — оценил ситуацию Шереметев.

— Задницу прикрыли? Прикрыли. А теперь работаем, — поставил я свой диагноз.

— Люди могут не понять, — сомневался Степан Сергеевич.

— Будет зависеть от вашей репутации, — не согласился я. — И лично я считаю, что у вас ее достаточно. Тут ведь как… Иногда по бумагам у человека железобетонный тыл, а по факту слушать его никто не будет. Или, наоборот, документы на тоненького, но авторитета столько, что, по большому счету, хватило бы и просто честного слова. Вы же не думаете, что люди не видели, как вы командовали во время боя? Как шли вперед, как поднимали солдат, как держали руку на пульсе не полка, не дивизии, а доброй половины фронта!

— Я… — Шереметев покраснел, а потом, словно растерявшись, выдал. — А почему Мелехова вы прямо назначили, а со мной такие сложности? Если я действительно вас не подвел…

Кажется, его на самом деле это волновало.

— Вы не забыли нашу договоренность? — я решил не рассказывать сейчас про дворян, и кто с кем лучше управляется. — Мелехову повышение, вам — свидание с княжной. Так что принимайте командование и начинайте готовить мундир!

— Так точно, — Шереметев расслабился и даже заулыбался.

На этом со строевыми частями я закончил, но оставались еще и нестроевые… С медиками было сильно проще. Волевым усилием я просто подчинил их Слащеву, который как раз закончил нашу совместную статью о новых методах лечения и качался на заслуженных волнах славы. Артиллеристы так же с пониманием приняли Афанасьева — этот, правда, обещанные мне заметки так и не закончил, но хотя бы начал, и то хлеб. А вот на другие направления у меня своих людей, на которых можно было бы полностью положиться, не оставалось.

Та же еда. Кухни были целы, продукты тоже имелись, но вот даже самых простых работников катастрофически не хватало. По идее можно было докинуть на работы солдат, но я решил поступить по-другому, с запасом на будущее. Кинул клич среди наших китайцев, потом отсеял тех, кто не смог освоить и сдать мне нормы гигиены, а вот остальные пополнили ряды подсобных работников. В итоге штат оказался даже переполнен, и ко второму вечеру солдат ждал уже полноценный ужин, причем китайцы еще и каких-то местных травок, набранных по дороге, добавили, так что вышло не только сытно, но и вкусно. А еще полезно — после таких, как у нас, нагрузок зелень и витамины были просто жизненно необходимы.

Потом я занимался ревизией отдела связи. Поручик Городов вытащил большую часть кабелей, что мы использовали во время сражения, и почему-то решил, что его единственная задача на ближайшие дни — это проверить их на возможные повреждения. Наивный! Я же собрал всех, потом на пальцах объяснил, что к следующему бою мне будет нужна связь с каждой ротой, а лучше с каждым взводом — причем не когда-нибудь, а еще до начала боя. В общем, Городов отправился думать, что он и его велосипедисты смогут для этого сделать, где будем прокладывать провод, где ставить телефоны, а где получится обойтись световыми сигналами…

Работы было много, работа была самая разная, я даже невольно забыл о некоторых неприятностях, которые могут нас ждать впереди даже среди своих, когда за одну станцию до Ляояна случайно наткнулся на отголоски будущего. Во-первых, нам попался дежурный отряд, который честно поделился слухами о страшном поражении и орде японцев, которая вырезала весь 2-й корпус. Во-вторых, я нашел газеты со статьями, закинутыми через китайского чиновника на юге — хоть что-то сработало именно так, как и планировалось. И в-третьих, уже меня нашел и попросил о личной встрече Мин Тао из Танчжуанцзы, тот самый владелец нового двора развлечений, которого я лично привел в Ляоян.

И чего этому от меня нужно? Причем настолько, что он смог меня найти еще до прибытия в Ляоян.

[1] Примерно так же прошел у японцев первый штурм Порт-Артура. Быстрый прорыв между бастионов, вывод войск в мертвую зону, и… Только мужество ставших на пути солдат может помочь в такой момент.

[2] Серебряная медаль «За храбрость» была с профилем Николая II с одной стороны и веточкой с другой.

Глава 8

Очень внимательно слушаю пожилого китайца, пытаясь пробраться сквозь тернии цветастых сравнений, исторических аналогий и поклонов. Кланяться Мин Тао не забывал почти после каждой фразы, словно дополняя ее на каком-то непривычном для меня уровне. Как кот, который голосом и хвостом может показать гораздо больше и честнее, чем просто голосом.

— Я правильно понимаю… — я дождался конца речи и теперь собирался удостовериться, что ни в чем не ошибся. Уж очень неожиданно все звучало. — Вы привезли мне мою долю?

— Ши дэ, — закивал старик, по привычке выдав «да» не по-русски, а по-своему.

— Мою долю за открытые на территории Российской империи дворы развлечений?

— Да! — повторил он.

— Вы же понимаете, что я этого разрешения не давал?

— Вы сказали, что мы можем открываться там же, где открыты дворы Дун Фэй, а они, пусть и с разными владельцами, есть почти в каждом городе Мань Чжоу.

— С разными владельцами… — я задумался, но быстро себя одернул. — Тем не менее, вы понимаете, что я не смогу вас прикрыть там, где не будет моих полномочий. А они у полковника не столь велики.

— Новости о ваших победах идут по Китаю, — осторожно заметил старик. — Не только ваши генералы читают газеты, умные люди умеют делать выводы, и мы понимаем, кто может вырасти и стать тигром, а кто нет… Ваша доля.

Мин Тао изобразил короткий поклон. Правая ладонь на левую руку, резкое, размашистое движение вверх и вниз. Кажется, это Чан И — самая вежливая форма приветствия хозяина его гостями. Я на мгновение задумался, а потом все же ответил — тем же жестом, что, кажется, уже вечность назад отвечал на поклон Казуэ. Китаец понимающе кивнул, потом незаметно ухмыльнулся своим мыслям и протянул мне… конверт. Кто бы знал, что и эта традиция пришла именно с востока.

Очень хотелось заглянуть внутрь и узнать сумму, но еще очень не хотелось терять лицо. Несмотря на все красивые слова, меня ведь сейчас собираются купить. И пусть я буду сколько угодно себя убеждать, что все это ради дела, что эти деньги спасут жизни и выиграют сражения, разве это изменит главный факт? Одни покупают, другие продаются… Почему, например, в свое время белые проиграли красным при том, что в начале сторонники были и у тех, и у других? А все просто.

Белые начинали войну, чтобы спасти Россию от «продавшихся немцам большевиков», они фактически продолжали для себя всю ту же Первую Мировую, сражаясь с бывшими союзниками плечом к плечу, но… Шло время, Германия подписала капитуляцию, красные как-то пытались построить свою жизнь, а белые неожиданно осознали, что это они, а не те, кого они объявили своим смертельным врагом, привели чужаков на родную землю. Так вот мне бы очень не хотелось очутиться на их месте.

— Спасибо, но я не готов принять деньги от иностранного подданного, пусть Россия и Китай формально являются союзниками.

— Я не чжунго, я — мань чжоу, — Мин Тао нахмурился и даже сжал кулаки.

Я не знал точных значений слов, но общий смысл и так улавливался.

— Тем не менее, вы не свой.

— А разве Россия не считает Маньчжурию своей?

— Формально мы лишь арендуем тут территорию. Так что земля — наша, но не люди.

— Думаю, после войны влияние других стран, которые заставили вас быть так неприятно скромными, больше не будет иметь значения.

Китаец ждал. Я думал. Его слова имели смысл: если мы победим, Маньчжурию уже никто не отдаст, и тогда поддержка местного бизнеса, который в свою очередь хочет поддержать этот процесс, не несет с собой рисков. По крайней мере тех, о которых я думал раньше.

— Я возьму не деньгами, — я еще немного доработал свое решение. — Мне нужно будет помещение в Ляояне, мастера по металлу, станки, материалы. В идеале те же мастера, станки и материалы по стеклу, ну или сразу по увеличительным линзам. Сможете обеспечить?

— Десять дней.

— Десять дней, чтобы узнать?

— Десять дней, чтобы первые мастера начали прибывать.

— И те, и другие?

— Среди народа мань чжоу достаточно любых специалистов.

После таких ответов у меня возникло даже больше вопросов, но всему свое время. Для начала будет достаточно и того, чтобы проверить, как именно Мин Тао сдержит свое слово. А сейчас… Я еще полчаса говорил со стариком, выясняя все детали того, что будет ждать нас в Ляояне.

* * *

Перед последним переходом до города я убедился, что рядом нет никаких японских частей, и дал нашим целые сутки отдыха. И вот мы снова шагали через еще больше разросшиеся окопы и бастионы Ляоянского укрепрайона — с песней, со вскинутыми знаменами, чеканя шаг.

— Не слишком ли мы привлекаем к себе внимание? — Шереметев долго терпел, но, наконец, не выдержал и подъехал ко мне с вопросами. — Все-таки мы не выполнили задачу.

— Задачу одним корпусом остановить две японские армии? — хмыкнул я. — Учитывая, как промахнулись задумавшие эту операцию, уверен, о такой мелочи и не вспомнят.

— Но… Как можно заставлять солдат радоваться, когда каждый всего пару дней назад потерял друзей и товарищей?

— Заставлять? Разве я отдал хоть один такой приказ? — усмехнулся я. — Наоборот, я отпустил вожжи, и солдаты сами решили напомнить себе, что еще живы.

— Но…

— Горе, смерти, потери — это плохо. О них нужно помнить! Но память — это вовсе не значит, что ты должен разрушить свою жизнь. Разве вы сами, Степан Сергеевич, умерев за друзей или любимых, хотели бы, что они потом до самой смерти только и делали, чтобы оплакивали вас? Или вам было бы приятнее, если бы в итоге они смогли найти свое новое счастье?

— Я бы хотел, чтобы они были счастливы, но…

— Так нет больше никаких «но». Не думайте о солдатах хуже, чем о себе.

— Скажете, вы все это позволили, чтобы почтить таким образом память погибших? — Шереметев все еще хмурился.

— Почтим память мы все в церкви, когда вернемся. А я, вы правы, еще и командир, поэтому должен думать и думаю о том, чтобы солдаты были готовы к новым сражениям. Поэтому, выбирая между движением вперед и пучиной скорби, я выберу первое. И пусть на страницах своих книг какие-нибудь Лев Николаевич и Федор Михайлович сколько угодно пишут о трагичности русской души, но и вы скажите честно, хоть кому-то из солдат и офицеров от этих самокопаний будет легче?

— Легче — нет, — согласился Шереметев. — Но и дело тут не в легкости. Да, на войне нельзя думать только о трагедиях, вот только… Именно эти мысли помогают нам сомневаться, критически смотреть на мир вокруг и искать дорогу к чему-то лучшему. Вот вы, Вячеслав Григорьевич, явно увлечены наукой, причем в одном из лучших ее проявлений, медицине, попытках спасти человеческие жизни. И, кажется, чем быстрее идти по этому пути, тем больше пользы, но… Вот подумайте, а что, если придуманное вами лекарство будет убивать людей? Сначала помогать, а потом разрушать их тела. Или души. Или их потомков!

Мне много было чем возразить Шереметеву, но в то же время он ведь был и прав. Действительно, сколько лекарств впоследствии будут запрещены из-за того скрытого вреда, что они будут наносить. В итоге, конечно, жизней будет спасено больше, чем потеряно, но… Я невольно сам продолжил: а не стал ли именно такой подход причиной того, что человеческая жизнь постоянно дешевела? Экономика же — то, что легко получить, легко сохранить, просто не может быть дорогим.

— Господин полковник, в общем, я что хотел сказать. Не стесняйтесь плакать, если вам плохо, — еле слышно закончил Шереметев, а потом кивком указал вперед.

Там, на границе Ляояна, уже собрались и ждали нашего подхода сам Куропаткин со свитой. Алексеева не было: кажется, он уже должен был уехать к Мукден, а значит, все дела нужно будет решать один на один с его высокопревосходительством. Не очень хорошо, но прорвемся. Я готов!

— Еще один плюс веселья, — так же тихо ответил я Шереметеву. — Приедь мы с поникшими головами, пришлось бы неделю ждать приема. А так — сами нас встречают.

— Я же не против, — Степан Сергеевич до конца стоял на своем. — Просто помните, что иногда нужно не только лететь вперед, но и сомневаться, останавливаться, оглядываться по сторонам…

— В миру, возможно, и надо, — к разговору незаметно присоединился Мелехов. — Но на войне, прав господин полковник, можно только вперед. Станешь пускать сопли, только людей погубишь. А так… Взгляните, как на нас смотрят: мы ведь не только для себя идем, не только для генералов, но и для всех остальных частей.

Я бросил взгляд по сторонам. И действительно, со стороны ближайших укреплений на нас смотрело гораздо больше солдат, чем должно было там находиться. На стенах Ляояна, на крышах домов — со всех сторон к нам подбирались строевые, нестроевые чины и офицеры. И для многих из них, уже с головой погрязших в бесконечной стройке, муштре и неведении, именно мы были тем лучиком света, что дарил надежду. На то, что и их ждет, и чем все закончится.

— Александр Александрович! — крикнул я Хорунженкову. — Дальше действуем, как договорились.

Офицеры начали разъезжаться, направляя коней к своим частям, а я немного замедлился, позволяя конной пехоте узкой змейкой обогнать меня.

* * *

Поручик Огинский внимательно следил за возвращающимся в город 2-м Сибирским.

— Как коровы в седлах сидят. И как генерал-майор Одишелидзе только додумался их вперед пустить? — заметил новенький, только на днях приехавший из столицы капитан Субботин. Он все еще ждал распределения и в это время предпочитал держаться поближе к бывшему военному министру.

— Не генерал-майор Одишелидзе, а полковник Макаров, — заметил Огинский. — Именно он сейчас временно принял командование корпусом.

— Полковник на корпусе, — присвистнул Субботин. — Кажется, на этой войне действительно можно быстро сделать карьеру. С другой стороны, — задумался капитан. — Это, получается, всех остальных генералов японцы выбили?

— Не всех, — снова поправил его Огинский, который по должности старался всегда держать руку на пульсе столь важных событий. — Но все выжившие признали командование полковника Макарова, по крайней мере до возвращения.

— А я слышал, что еще вчера вернулся 38-й Тобольский, правда, солдаты полковника Буссова выглядели гораздо хуже.

— Они и не относятся ко 2-му Сибирскому, были отправлены на усиление, старались до последнего эту самостоятельность отстаивать, из-за чего понесли гораздо большие потери, чем могли бы. Генерал Куропаткин был очень недоволен, когда я ему докладывал.

Субботин с гораздо большим, чем раньше, интересом посмотрел на обычного поручика, который мог так легко общаться с самим Алексеем Николаевичем. Конечно, Огинские — это Огинские, но именно этот делал очень быструю карьеру.

— Так что это за пехота на лошадях? — уже тише и осторожнее спросил Субботин.

— Конно-пехотная рота, хотя по факту уже и батальон капитана Хорунженкова. Полковник Макаров использует их для быстрого перемещения по фронту.

— А кавалерии ему не хватает?

— Есть слишком много задач, которые может выполнять такая пехота и которые совсем не под силу кавалерии. Например, сколько эскадронов положит средний генерал, чтобы взять японскую батарею? А такая вот рота при должном планировании и поддержке может обойтись почти без потерь…

— Интересно! — глаза Субботина засверкали.

Тем временем едущие к Куропаткину части 2-го Сибирского начали заворачивать в сторону, а на землю перед главнокомандующим одно за другим полетели захваченные японские знамена.

— В левой руке держали, прямо за лошадью, чтобы мы до последнего не заметили, — выдохнул Субботин.

Поручик Огинский, который до этого пытался держаться холодно и отстраненно, тоже не удержался и подался вперед. Красно-белые знамена полков и даже дивизий падали на землю одно за другим. Шесть… С одной стороны, их оказалось не так и много, с другой, подобный триумф в духе старого Рима был гораздо серьезнее, чем все, что случалось раньше на этой войне. Репортеры, русские и иностранные, довольно щелкали затворами, фиксируя исторический момент.

— Ваше высокопревосходительство, — сквозь повисшую тишину и вспышки фотокамер проехал полковник Макаров и спрыгнул на землю прямо перед Куропаткиным.

А ведь он фактически не оставил тому выбора… Неожиданная мысль показалась поручику Огинскому очень интересной. Главнокомандующий тоже спешился и по-отечески крепко обнял полковника.

— Спасибо, что показали японцам силу русского оружия!

— Служу России, — немного не по уставу ответил Макаров, а потом неожиданно добавил. — Кстати, есть новости о моих людях. Сотник Врангель должен был найти генерала Самсонова, и мы видели части Уссурийской бригады по дороге, а вот Петра Николаевича — нет. И мой санитарный поезд. Скажу честно, мы ждали его возвращения еще неделю назад.

Поручик Огинский хорошо знал Куропаткина и сразу понял, насколько тот в бешенстве. Тем не менее, заданный при всех вопрос требовал ответа.

— Сотник Врангель был арестован за попытку ударить генерала Самсонова.

— Надеюсь, не просто так?

— Он требовал от генерала атаковать японцев, но тот не посчитал это возможным. Неуважение к старшим по званию не должно оставаться без ответа.

— Но мы же знаем, что атака со стороны Самсонова была вполне возможна. Мы ждали, мы бы поддержали…

Полковник не договорил, но и так от репутации командира конной бригады остались одни ошметки. Сакральная жертва, чтобы показать серьезность намерений. В разговоре повисла тяжелая пауза, и Огинский легко представил, что будет, если Макаров продолжит. А ведь такой, как он, не будет стесняться и в лоб скажет, что думает об армии, где у труса все хорошо, а единственного, кто говорит правду, задерживают для разбирательств.

— Согласен, — сжал зубы Куропаткин. — С такой точки зрения эмоции сотника выглядят вполне понятно. Думаю, я могу пойти вам навстречу и отменить наказание.

— А поезд? — полковник Макаров совершенно не собирался знать меру. — И прикрепленные к нему люди?

— Поезд был задержан для усиления обороны города.

— На время?

И снова тяжелая пауза. На этот раз Огинский еще лучше почувствовал предложенный Макаровым выбор. Либо ему вернут его людей и технику, либо он поднимет вопрос, а насколько задержанный поезд ему помешал. Или вообще не дал победить: при желании и умении любую мелочь ведь можно извратить, придав значимость, которой у нее нет и не может быть. Впрочем, подобные мелочи были бы достойны разве что слухов, если бы не собравшиеся репортеры и скорые гости из столицы. При них даже сомнений ни у кого не должно возникнуть, что главнокомандующий держит ситуацию под контролем.

И кто после такой разделки Куропаткина будет еще говорить, что Макаров — прямолинейный вояка, которому плевать на политику? С другой стороны… Огинский оценил разговор, как учил его отец, на более высоком уровне. Что получил полковник, что отдал — и выходило, что все возможные политические аргументы он только что без зазрения совести обменял на своих людей и силу для будущих сражений. Действительно, немного по-рыцарски.

Лично Огинский так бы никогда не поступил. И Куропаткин тоже. С другой стороны, России нужны и такие командиры. Политики будут решать, что стране сейчас важнее, победы или поражения, а такие вот солдатские генералы будут давать им возможность выбирать.

— Вячеслав Григорьевич… — Куропаткин тоже правильно оценил ситуацию и даже улыбнулся. — Конечно, на время. И да, буду ждать вас в гости, чтобы в спокойной обстановке обсудить ваше новое назначение. Думаю, завтра вечером будет самое время.

— Спасибо, — Макаров поклонился, а потом, словно закрепляя сделку, повернулся к своим и крикнул. — Ура главнокомандующему!

— Ура! — дружно ответила ему армия.

При этом поручик Огинский по привычке отметил, что орали «ура» совсем не только солдаты и офицеры 2-го Сибирского. Все, кто оказался рядом в такой день, с радостью откликнулись на зов генерала-победителя. Да, именно генерала… В этом поручик Огинский даже не сомневался. Тут вопрос был в другом: какая сторона и на каких условиях в итоге примет Макарова в свои ряды. Сторонники царя, кабинета министров, французская партия… Пожалуй, всё, остальные были слишком малы, чтобы претендовать на что-то серьезное в большой игре на Дальнем Востоке.

* * *

Выдыхаю… Выдыхаю… Выдыхай, Макаров! Можно!

Несколько минут назад мы закончили общаться с Куропаткиным, разъехались, и только сейчас я начал нормально дышать. Как же было нервно в последние несколько дней! С тех пор, как выяснил у Мин Тао, что моих людей посадили под замок, и вряд ли неповоротливая судебная машина что-то решит до конца войны. Принять такое я никак не мог, поэтому пришлось проводить агрессивные переговоры. Создать атмосферу, окружение, обозначить аргументы — к счастью, Куропаткин не собирался рисковать даже частью своего спокойствия ради соблюдения формальной законности.

Получилось договориться, что всех моих отпустят, а уже я с ними на месте разберусь и накажу по-отечески за нарушение субординации… От последнего слова внутри сразу же закипело. И ведь, с одной стороны, без нее в армии никак, с другой же, когда слишком много людей начинает прикрывать ею свои глупость и некомпетентность, тут точно ничего хорошего не будет.

— А я думал, вы чин новый просить будете, — меня догнал Одишелидзе. Стоило нам вернуться и отчитаться перед Куропаткиным, как бывший полковник сразу же выписал себя из рядов больных и теперь задумчиво ехал рядом. Тоже тот еще жук, себе на уме.

— Все бы сразу не дали, — я покачал головой. — А своих вытащить было важнее.

— Важнее… — Одишелидзе задумался, кивнул каким-то своим мыслям, а потом отстал, затерявшись в рядах идущего к месту своей стоянки корпуса.

Не знаю, чего он хотел, ну и ладно. Сейчас не до бывших полковников: меня ждало еще одно важное дело, которое я не мог, да и не собирался откладывать.

— Капитан, группа захвата готова? — тихо спросил я у подъехавшего Хорунженкова. И тот еле заметно кивнул.

Глава 9

Еду, машу рукой случайным прохожим. Возможно, лучше было бы дождаться ночи, чтобы сработать без привлечения лишнего внимания. Если что-то пойдет не так, оно мне будет совсем ни к чему. Вот только, если все-таки ждать, боюсь, будет уже слишком поздно.

Тут ведь как вышло. Слова Семена про японских шпионов, которые натравили на него китайцев, я не забыл. Потом рассказ Мин Тао про сеть борделей, просьба купировать их силовой блок, и тут уже я просто не смог пропустить это мимо ушей. Первая система, вторая — не слишком ли много для одной Маньчжурии? Все-таки если ты ищешь утку и встречаешь кого-то крякающего, то стоит хотя бы проверить, а не она ли это…

Маньчжур очень хотел бы сказать мне, что так все и есть — я прямо-таки видел это желание у него на лице — но точно он не знал, а врать не решился. Именно тогда я окончательно принял два решения. Первое — заключить сделку с Мин Тао, второе — проверить наводку на шпионов во дворе развлечений.

— Третий взвод перекрыл соседние улицы, — доложил Хорунженков. — Сломавшаяся повозка, драка у кабака, выступление того нанятого вами китайского театра. В ближайшие полчаса лишние люди просто не смогут подойти.

— Что возле двора? Нас не заметили?

— Пока нет. Клиентов так рано они еще не ждут, а торговца зеленью и мясника, которые к ним ходят каждый день, мы пропустили.

— На обратном пути перехватить их и проверить, — задумался я. — Если ходят каждый день, значит, их могут использовать для передачи сообщений.

— Перехватим, — Хорунженков только сосредоточенно кивнул, и я дал добро на начало операции.

Капитан передал сигнал вперед с помощью солнечного зайчика и посаженных на крышу связистов, так что операция началась прямо сейчас, а к моменту нашего появления у желтого дома уже перешла в решающую фазу.

— Пожар! Пожар! — нанятый китаец-актер носился перед юкаку, изображая панику.

В то же время подожженные тряпки сразу под всеми окнами и дверьми наполнили помещение едким противным дымом. Обитатели двора развлечений не выдержали и начали выбегать на улицу. Впрочем, даже здесь кто-то неизвестный попробовал проверить обстановку. Первыми наружу показались два охранника, грозно крутя башками из стороны в сторону, потом Дун Фэй. Хозяйка двора в отличие от своих дуболомов сразу обратила внимание, что пожар не настоящий, но сделать ничего не успела: сидящие на крыше крыльца солдаты спрыгнули вниз и мгновенно всех повязали.

Дальше повисла пауза… Без приказа или отмашки от хозяйки остальные обитатели юкаку не спешили показываться на улице, но дым продолжал валить, актер все так же искусно нагнетал панику, и девушки не вытерпели. Сначала одна, другая, потом сразу всей толпой они высыпали на улицу и тут же замерли, обнаружив направленные на них винтовки.

— Армейская операция, никому не двигаться, — предупредил я, и мы перешли к следующей части марлезонского балета.

Второй взвод оттащил чадящие тряпки, а потом, разбившись на двойки, быстро скрылся внутри двора развлечений. Одновременно с этим я прошелся вдоль линии девушек и остановился перед старой знакомой.

— Казуэ — это ведь японское имя? — я внимательно посмотрел ей прямо в глаза.

— Все верно, до 12 лет меня воспитывали как будущую гейшу, — Казуэ и не подумала смущаться. — Но потом родители умерли, а меня увезли в Китай. Не самая удачная карьера, но среди местных я теперь лучшая, и даже генералы не стесняются ходить на мои чайные церемонии.

И снова взгляд из-под бровей. Одновременно смиренный и дерзкий — мол, понимаешь ли ты, кому я буду жаловаться? Если бы я явился сюда, просто пойдя на поводу у своей паранойи только из-за редкого имени, вот был бы конфуз.

— Вы не имеете права, — тем временем старуха-хозяйка тоже рванула в мою сторону. — Мы, конечно, люди простые, но знаем правду. Военные не могут проводить никаких расследований. Вы не жандармы, и уже скоро каждому из вас придется ответить за это перед подполковником Шершовым!

— Замолчи! — тут же рявкнула Казуэ, но слово было уже сказано.

Все-таки хозяйка двора развлечений могла знать какого-то местного жандарма, может быть, главу отделения. Но когда тебе с ходу тычут именем заведующего полицейским надзором при всей Маньчжурской армии — это уже совсем другая история.

— Ответить перед полковником отдельного корпуса жандармов? Вы знакомы? — я на всякий случай попробовал разговорить Дун Фэй, но после приказа своей якобы подчиненной та сжала губы и больше не издавала ни звука. — Что ж, значит, вы тут главная.

Я снова смотрел только на Казуэ. И пусть ее крик лишил меня информации про связи японцев с жандармерией, зато помог подтвердить догадки по местной иерархии.

— Я ничего не буду говорить. Предпочту подождать официальных обвинений. Если они будут, — Казуэ еще верила, что я испугаюсь пойти до конца.

— Я мог бы действовать по-другому… Вызвать вас через исполнителей, с помощью которых вы собирались убрать моего человека. Но что-то мне подсказывает, что и без таких сложностей в ваших вещах можно будет найти все необходимые доказательства. И вот после этого можно будет и жандармов позвать.

— Ищите, — девушка как будто не сомневалась в нашем провале.

Зря, в отличие от современников я примерно представлял, на что именно нужно обращать внимание. Поэтому совсем не удивился, когда через пару минут проводящие обыск солдаты притащили мне фотоаппарат, две музыкальных шкатулки и еще какой-то прибор, похожий на измеритель давления. Я аккуратно разложил все это перед собой, потом достал отвертку и принялся неспешно раскручивать.

— Что вы делаете? — не выдержала Казуэ, следя за мной расширившимися глазами.

— Вы же знаете, что мы немало ваших соотечественников брали в плен, — я говорил, не на секунду не прерываясь. — Так вот я никогда не упускал возможности обсудить с ними всякие мелочи.

— И как это соотносится с тем, что вы портите дорогие приборы? Мои дорогие приборы!

— Один из пленных рассказал, что ваш нынешний глава разведки выдвинул интересную идею. Мол, у шпионов что обычно ищут? Бумаги всякие с шифрами, книги, записки — так зачем давать столь явные подсказки своим врагам? Поэтому он предложил прятать ключи и базу для шифров в сложные приборы. Разве сможет случайный жандарм или даже его начальник понять, что в этом новомодном английском фотоаппарате стоит лишняя деталь? И что царапины на ней — это не часть конструкции, а база шифра, которая дополняется нужными словами в правильных газетах?

Мой взгляд как раз зацепился за двойную перегородку перед блоком линз, причем одна из пластин выглядела более потертой, чем другая. Значит, эту точно доставали больше и чаще — я осмотрел подозрительную железку и сразу же обнаружил на ее задней стороне несколько рядов совершенно ненужных засечек.

— Вот, кажется, и все, — я снова посмотрел на девушку. — И чтобы вы понимали! Я бы очень нескоро смог сделать все эти выводы, если бы вы не напали на моего человека. Надеюсь, этот урок будет усвоен и вами, и всеми вашими начальниками.

— Самое смешное, что заказывала вашего человека вовсе не я, — неожиданно усмехнулась Казуэ.

— Вы можете говорить что угодно. Факты не обманешь.

— Факты говорят только о том, что у меня дома оказался какой-то подозрительный только для вас фотоаппарат.

— Подтвердить мою догадку совсем не сложно, — я не сомневался в своих словах. — Соберем все газеты в юкаку, подберем точные ключи под определенные даты и проверим те перехваченные за этот год шифровки, что до этого не могли разгадать. Учитывая, что некоторые японские связисты отправляли их чуть ли не в открытую, словно веря, что радио или телеграф смоют все следы, это будет совсем не сложно. Поверьте, все записи давно ждут своего часа. И дело это займет не больше пары дней.

Казуэ побледнела, но продолжила смотреть прямо на меня.

— И тем не менее. Вашего человека заказывала не я. Захотите узнать ответ, вытащите меня.

— Захочу, но точно не такой ценой, — я на мгновение задумался. А что, если она не врет? Но кто еще мог бы использовать ресурсы японцев, совершенно не стесняясь грязи?

— Я сказала… Захотите узнать ответ, вытащите меня!

Больше Казуэ так ничего и не добавила. Мы же довели обыск до конца, нашли в процессе еще несколько подозрительных пластин в самой разной технике, а потом вместе с составленной на месте описью передали их местной разведке в лице лично ее начальника Якова Григорьевича Жилинского. После намеков на жандармов и подполковника Шершова я решил зайти на его смежников и, кажется, не прогадал. Яков Григорьевич меня выслушал, принял пленников и конфискат под запись, пообещал все проверить и держать в курсе. Изначально я даже было засомневался, а не слишком ли хорошо все идет. Но последняя фраза расставила все по своим местам.

— Надеюсь, завтра во время встречи с Куропаткиным вы и ему обо всем доложите, — Жилинский как бы между делом обозначил свой интерес. И взгляд такой честный-честный.

— Я мог бы сказать, что это вы привлекли меня как исполнителя, — предложил я. — Силовая часть за армией, задумка — исключительно за разведкой.

— Если мы успеем к тому моменту подтвердить ваши догадки, — Жилинский, несмотря на жажду славы, не собирался рисковать даже в мелочи.

— Я мог бы подождать, пока вы добудете всю необходимую информацию, — снова предложил я, мысленно поморщившись. — И тогда уже вы сами обо всем доложите главнокомандующему. Скажу честно, меня полностью устроит и то, что вокруг просто станет меньше японских шпионов.

— Думаю, так будет правильнее, — Жилинский протянул мне ладонь для рукопожатия, и, когда я ответил, ощущения были словно я только что с ног до головы в чем-то измазался.

И откуда только вся эта брезгливость вылезла? Лично у меня не было никаких предубеждений перед жандармами или разведкой… Может быть, подарок от настоящего Макарова? Или… уж слишком глубоко запали в душу те слова Казуэ, что она не была настоящей заказчицей нападения на Буденного. Но кто тогда?

* * *

Сайго проклинал себя, что поддался на уговоры эсерки. Сейчас, когда прошло время, он понимал, что в тот момент его просто использовали. Загнали в цейтнот, заставили принимать решение здесь и сейчас, не дали ни мгновения подумать о последствиях. Словно загипнотизированный Сайго попытался вызвать сестру пораньше — не получилось, и тогда он сам воспользовался ее контактами. Примерно представляя, к кому обращаться и как представляться, он нанял банду, чтобы остановить гонца полковника Макарова.

В тот момент это казалось таким простым. Не надо никого убивать лично, не надо рисковать — просто отправляешь вперед китайцев, чтобы те вместе с другим отрядом, завербованным уже лично Верой, зажали казачьего хорунжего. И всё, без вовремя пришедшего подкрепления дальше Макаров просто загнал бы себя на убой. Умер бы и сам, и полк свой сгубил, помогая императорской армии, но не вышло… Проклятый полковник выжил, китайцы объявили негласную войну подставившим их японцам, сестру и вовсе арестовали.

И Сайго ничего не мог сделать. Разве что…

— Ты! Змея! — пробравшись в госпиталь и убедившись, что рядом никого нет, он выскочил из теней и ухватил так подставившую его девушку за горло.

— Неудачник, — прохрипела эсерка, и в ее глазах не мелькнуло и тени страха. Фанатичка!

— Из-за тебя ничего не вышло, из-за тебя мою сестру теперь запытают в царских подвалах!

— Слишком большая честь для уличной девки, — рассмеялась эсерка, стоило хоть немного ослабить хватку на ее горле. — Разговорят в обычной камере, а потом бросят умирать почти домой. На Сахалин.

И она снова зашлась смехом, словно сумасшедшая.

— Вытащи ее! Пусть твои помощники-бомбисты нападут на жандармов!

— Это возможно, — взгляд девушки разом стал серьезнее. — Но чем ты, именно ты, за это расплатишься?

— Убью его. Сам.

— Как только Макаров умрет, я все сделаю. Твоя сестра вернет себе свободу, а ты сохранишь честь, о которой так печешься.

— Ненавижу тебя, — честно признался Сайго. — Ненавижу, что попал в твои сети.

— Мне плевать на твои чувства, — девушка поправила платье, даже не глядя на японца. — Сделай, что должен, и я выполню свою часть сделки. Пошел!

Ее крик ударил, словно щелчок хлыста, и Сайго сам не заметил, как сделал шаг назад. Еще один позор… Возвращаться после такого было просто невозможно, и он окончательно скрылся в тенях. Чтобы расправиться с Макаровым, ему нужно было подготовиться. Права на ошибку у молодого Такамори больше не было. К счастью, он знал, где полковник точно будет следующим вечером.

* * *

Вчера после небольшой полицейской операции мне пришлось выдержать серьезный разговор со своими офицерами. Сначала мы встретили вернувшихся Врангеля и фельдшера Короленко, а потом Шереметев, смущаясь и отводя взгляд, попросил меня заглянуть к ним на чай. Я сначала даже не понял, что праздник закончился, и все кроме усмехающегося Хорунженкова напряжены и чем-то недовольны. Думал, что-то серьезное, а мне почти полчаса весьма образно, но прямо высказывали, что не должно армейскому офицеру заниматься полицейской работой. Некрасиво это, более того, осуждаемо, и как бы теперь не случилось, что другие части нам объявят бойкот.

— Я правильно понимаю, что лучше было бы даже не доложить о наших подозрениях, а вообще не лезть на поиски шпионов? — уточнил я.

— Вы сейчас утрируете, Вячеслав Григорьевич, — не согласился Шереметев. — Но таковы правила, и именно они помогают держать наше общество в равновесии.

— Пусть стреляют в Буденного, в вас, в меня, так?

— Да, так! — неожиданно зло ответил Шереметев. — Надев форму, взяв оружие, мы приняли на себя и риски. Если же армия полезет во внутренние дела страны, если перенесет те методы, с которыми мы сражаемся на поле боя, на городские улицы, то что будет ждать Россию? Да, иногда нам хочется справедливости! Да, иногда кажется, что никто кроме нас! Но мы же все взрослые образованные люди и должны думать хотя бы на пару шагов вперед. Война и мир, помните? Это вроде бы и такие похожие, но совсем разные вещи.

— С другой стороны, — задумался вслух Мелехов. — Если эти самые гражданские сами начали боевые действия против армии, то почему бы и нам не ответить?

— А вы не забыли все самое главное? — Хорунженков не выдержал. — Имеем право или не имеем — давайте оставим для Раскольникова. Тут вопрос в другом: мы на своей земле, а чужаки у нас в тылу решили провернуть свои дела. Чужаки, вот главное слово! Вот если это свои революционеры, тут сложнее. У них уже есть право так или иначе вмешиваться в дела России, хоть я и не одобряю некоторые методы.

Спор начал разгораться с новой силой, а я невольно думал о том, что ждет Россию в ближайшие годы. Бесконечная волна терактов против консервативных дворян и чиновников — несколько тысяч смертей в год, по несколько взрывов в день, и это в мирное как будто бы время. Почему-то мне казалось, что с преданными офицерами и солдатами за спиной у меня получится сгладить углы и как-то изменить ситуацию. Но нет…

Шереметев, Мелехов, Хорунженков и другие — они спорили, они ругались, но ни один не думал о том, что сила может что-то решить. При том что вот же, пример перед глазами: мы сами пошли вперед, мы взяли шпионов, и стало ли от этого кому-то хуже? Я почти убедил себя в собственной правоте, когда перед глазами встало лицо Казуэ. И ее слова, что на самом деле заказала нападение на Буденного вовсе не она, а значит… Наша сила тоже ничего не изменила, а только сыграла кому-то на руку. Раздражает!

В общем, на этой волне весь следующий день ушел насмарку, и вечером к Куропаткину я шел в самом настоящем раздрае. Хотелось сорваться — не самое лучшее решение в беседе со своим непосредственным начальником — и только огромным напряжением воли удавалось держать себя в руках. А тут еще и сам главнокомандующий с ходу задал совсем не тот тон беседе, которого я мог бы ожидать.

— Ну что, Вячеслав Григорьевич, — Куропаткин махнул на чайник, мол, сам наливай. — Я изучил письменные доклады, ваш и ваших офицеров. Давайте разбирать ваши ошибки?

— Ошибки? — нахмурился я, подставляя чашку сначала под заварочник, а потом под кипяток.

— А вы считаете, что их не было? Или что совет более опытного офицера повредит вашей репутации? — Куропаткин откинулся на спинку своего кресла, очень довольный собой.

— Никак нет, готов выслушать и принять все возражения.

— Что ж, тогда начнем с самого простого. После того, как вы захватили две японских канонерки, почему не использовали стоящие на них искровые передатчики, чтобы согласовать свои действия с генералом Стесселем? Уверен, тот бы нашел применение и кораблям, и пушкам, что вы с них сняли…

— Прошу прощения, ваше высокопревосходительство, — я все-таки не выдержал. — Но вы сейчас исходите из одной очень ошибочной вводной.

— Если вы считаете, что на кораблях не было связи или что ее дальности не хватило бы, то зря. Пусть вы даже и не упомянули эту технику среди захваченной, я достаточно хорошо разбираюсь в вопросе, чтобы со всей уверенностью заявить…

— Мы не стали использовать японские передатчики вовсе не потому, что их не было, — я покачал головой. — Просто японцы — это совсем не такой простой враг, как нам, возможно, хотелось. И да, нам удалось обмануть их, провести свои группы на корабли и даже прикрыть подходы к пушкам и пулеметам. Вот только еще и узел связи нам отдавать никто не собирался. Полвзвода с одними штыками, почти без винтовок, бросились грудью на наши выстрелы, выигрывая время. Я даже с берега слышал, как над палубой взлетело «тэнно хэйка, бандзай!» — те солдаты полегли в полном составе, но и всю радиоаппаратуру с документацией и книгами они уничтожили.

— Похоже, у них был приказ, — Куропаткин на мгновение выпал из образа всезнающего вельможи и на эти доли секунды снова стал обычным боевым офицером. — Разумно… Если бы наш флот смог хотя бы ненадолго слышать и понимать любые их переговоры, это могло бы стоить Японии гораздо дороже пары канонерок.

— Сильные противники, — повторил я.

— Сильные, но… Вряд ли на них можно будет списать все ваши ошибки, — Куропаткин опять был самим собой. — Итак, полковник, продолжим.

Глава 10

Сижу, пью чай, иногда отвлекаюсь на шорох под крышей. Кажется, у генерала завелись весьма крупные мыши, но даже им было не отвлечь Куропаткина от экзекуции. Вопросы, порой противоречащие друг другу, сыпались один за другим.

— Почему оторвались от Одишелидзе, оголив его левый фланг и подставив под японское окружение?

— Почему не передали точную численность идущей за вами дивизии Иноуэ?

— Почему сначала уклонились от боя и ударили по японцам лишь после почти часовой паузы?

— Почему приняли командование корпусом вместо того, чтобы найти старшего по званию и уточнить у него актуальные задачи?

— Почему вывезли так мало раненых?

— Почему использовали поезд для эвакуации, но не для поддержки атаки?

Я сначала хотел было спорить, а потом подумал… зачем? И устроил этакую итальянскую забастовку: отвечал со всеми деталями операций, со всеми причинами, по которым принял то или иное решение, представлял, что передо мной человек, который искренне хочет во всем разобраться, помочь, и сам так же искренне работал вместе с ним. Даже не злился! А вот Куропаткина мое спокойствие сначала раздражало, а потом он не выдержал и резко поднялся с кресла.

— Вячеслав Григорьевич, вы совсем не боитесь той ответственности, которую вам придется нести перед Россией за свои поступки?

— Родины бояться не буду, — вырвалось в ответ само собой. Все-таки сумел Куропаткин меня расшатать.

Генерал на мгновение замер, а потом медленно опустился обратно в кресло.

— Значит, правду про вас говорят? Бесстрашный, умный и без политических амбиций.

— Не сказал бы, что их нет, но они точно не на первом месте.

— Спокойны, кроме вопросов, которые касаются вашей верности. Паталогически честны, при этом на поле боя тактику и даже стратегию строите на введении врага в заблуждение, — Куропаткин смотрел на меня и словно готовил строчки для личного дела. — Как вы сами видите, в чем сила и успех ваших операций? В двух словах!

— Огневая мощь и маневр.

— Да, вы на этом многое строите. Собрать побольше пушек, солдат, а потом хотя бы на небольшом участке фронта обеспечить им преимущество. Вроде бы банальность, но пока это работает.

— Чем проще удар, тем сложнее от него защититься. Охват флангов, как у Мольтке, который так любят японцы, тоже довольно прост, но помогло ли это французам?

— Не будем пинать наших союзников, даже когда их нет рядом, — Куропаткин неожиданно грозно свел брови. — Вернемся к вам. Вы думаете, что и дальше вашей тактики будет хватать для победы? Мобильные драгуны, чтобы нащупать слабость врага, полевые железные дороги, чтобы собрать в нужном месте свои силы?

Главнокомандующий склонил голову набок, ожидая моей реакции. И я был впечатлен. Конечно, то, что Куропаткин назвал аналоговый мотострелковый батальон Хорунженкова драгунами, говорит о том, что он еще не до конца понял всю суть таких частей и смотрит на них с позиции старой тактики. Но вот то, как он четко дорисовал картину позиционного маневра с помощью рокадных дорог — это уже впечатляло.

— Мне бы хотелось использовать дороги еще шире, — пояснил я. — Представьте! Линии для подвоза боеприпасов прямо к передовой, туда, где их вечно не хватает. Линии для вывоза раненых, чтобы каждый солдат максимально быстро и максимально качественно получил всю положенную ему помощь. За счет этого же мы сможем отказаться от врачей на передовой, собрать их всех именно в дивизионных госпиталях и выше. И та ужасная нехватка персонала, которая будет нас ждать после первого же большого сражения, окажется уже не так страшна. Ну и третий вариант… Как вы и сказали, железные дороги могут сделать нас гораздо сильнее. Но насколько? Мне кажется, пока еще никто до конца не представляет все те возможности, до которых уже рукой подать. Вот что бы вы сами сделали, если бы враг мог перевозить по батальону на 15–20 километров каждый час? И это с одним эшелоном, по одной линии! А если собрать целый узел, если подготовить транспорт — в ночь вы уйдете с равным противником перед собой, а утром его будет уже в 2–3 раза больше. Причем в атаку на вас пойдут не только подходящие передовые части, которым еще полдня собираться, а уже развернутые полки и дивизии!

Я замолчал и поспешил сделать глоток чая, прогоняя накопившуюся сухость во рту.

— Что бы я сделал? — Куропаткин задумался вслух. — Что бы я сделал?.. В описанной вами картине у меня как у отстающего командира не так много вариантов, кроме как положиться на храбрость солдат, крепость построенных бастионов и скорость идущих подкреплений. Вы же читали мои работы и знаете, что просто собрать больше войск, чем у врага — вовсе не гарантирует победу.

— Но сильно ее упрощает.

— И все же вы многое упускаете. Давайте по порядку: как старший офицер со старшим офицером. Для начала ресурсы, которые вы хотите получить, не бесконечны. Обычные железные дороги строят долго, полевые — стоят дорого. Вагоны, паровозы с узкой колеей — как военному министру мне пришлось заплатить миллионы рублей, чтобы они появились в армии. И что будет уже через один день предложенного вами использования? Паровозы для раненых и боеприпасов будут подбиты японской артиллерией. Один подход может быть успешен, два — уже чудо, три — гарантированное накрытие. Сначала путей, потом и самого состава.

— Если сделать сеть железных дорог и прикрывать артиллерией ее работу, то все возможно. А сами вагоны можно бронировать: на передовой нам будет не так важна скорость, как возможность выдержать случайный обстрел.

— Если бы это сказал кто угодно другой, я бы подумал, что он недооценивает японцев. Почему же вы, Вячеслав Григорьевич, перестали верить в их возможности?

— Я верю в них и именно поэтому хочу противопоставить им не только нашу силу, но и движение. Знаете, как в физике: энергия — это масса, умноженная на скорость.

— Неожиданное сравнение, — Куропаткин задумался, и я чувствовал, что сейчас решается моя судьба. Что перевесит: странная пассивность самого главнокомандующего или же мои победы, шум в прессе или… его же любовь ко всему новому, что всегда отмечали даже противники генерала.

— Я думаю, вы много сделали для России, и перевод в столицу будет вам достойной наградой…

Слова Куропаткина потонули в белом шуме. Ссылка? В такой момент? Да ни за что!

— Прошу прощения, я не согласен оставить действующую армию, — я отставил кружку, поднялся со своего места и вытянулся в струну.

— Сядьте.

— Я не согласен оставить своих солдат и офицеров.

— Готовы нарушить приказ?

— Готов выполнить любой приказ, но здесь… С армией!

Мелькнула предательская мысль, что уже наработанной репутации может хватить, чтобы добиться чего-то в Петербурге. Особенно когда последующие поражения будут некрасиво смотреться на фоне моих первых успехов. Но… От одной мысли, что мои (!) полки, мои люди будут гибнуть просто так, потому что я их предал и бросил — от этого меня просто трясло.

— Это не вам решать, полковник, — мне напомнили мое место.

— Знаете, генерал, как говорят? На войну не просятся, но от нее и не бегают.

— С таким речами вы будете пользоваться популярностью в столице…

Я чувствовал, что Куропаткину плевать на меня, на мои аргументы. Было что-то важное лично для него, в чем я ему мешал, и это перевешивало любые риски. Так, может?..

— Алексей Николаевич, вы же понимаете, что мне плевать на политические очки, которые мне принесет этот перевод, — я решил сделать ставку на свою репутацию, ту, о которой мне рассказал Одишелидзе. Пусть хоть в этом интриги хитрого грузина принесут пользу.

— Что вы имеете в виду? — генерал насмешливо смотрел мне прямо в глаза.

— Кажется, я не очень хорош в намеках. Давайте лучше прямо, — я рухнул обратно в свое кресло. — Знаете, я ведь читал ваши работы, читал, как вы разбирали подобные кампании, когда одна из сторон по-кутузовски отходит, чтобы собрать силы и потом дать главный бой на своих условиях. Так вот в них вы всегда предельно четко выделяли: нельзя в таком случае соглашаться на малые сражения помимо тех, что необходимы для маневра. А то враг, почувствовав вкус победы, к решающему моменту станет гораздо сильнее, чем был изначально.

— Вы не забываетесь, полковник? — новый поворот в беседе Куропаткину совсем не понравился.

— Я вам в лоб говорю. Отправив сначала корпус Засулича, потом Одишелидзе, при этом выделив каждому из них немного меньше войск, чем было у врага, вы фактически гарантировали текущий статус-кво. Даже без военного гения японцев — а тут они превзошли все ожидания — второй корпус ни разу не мог победить. При этом осторожные командиры гарантировали, что он и не проиграет. Как результат: минимальные потери и отступление с нашей стороны и энтузиазм у японцев. Все по вашим учебникам![1]

— А давайте продолжим, — Куропаткин почувствовал что-то в моем тоне и успокоился. — Чего, по-вашему, я хотел добиться?

— Как я сказал, я не интересуюсь политикой, но… Если вспомнить Кутузова, то в начале войны он был в опале, но потом победы врага и наше отступление дали ему власть, достаточную, чтобы по его слову оставили и сожгли Москву. А после победы его влияние и репутация чуть ли не сравнялись с влиянием и репутацией самого Александра.

— Хватит! — оборвал меня Куропаткин. — Никто и никогда не собирается сравняться с царями! О таком не стоит не только говорить, но и думать.

— Зато о чем я могу думать, так это о том, что будет дальше. Если я прав, то рано или поздно придет время побеждать. И тогда разве вам не пригодится генерал, который понимает ваши планы и который умеет побеждать японцев?

— Генерал? — Куропаткин усмехнулся на мою оговорку. — Что ж, я вас услышал, полковник, и тогда, раз вы готовы в будущем смирять свою жажду крови, я дам вам шанс.

И главнокомандующий всеми нашими силами в Маньчжурии принялся расписывать мне свое видение ситуации. Сейчас к нашим позициям подходили три японские армии. Куроки наступал со стороны Кореи, от Ляодуна вдоль железной дороги двигался Оку и между ними формировалась на ходу и догоняла остальных будущая армия Нодзу. В моей истории на всех них вместе приходилось примерно 120 тысяч японцев, теперь с учетом мясорубки у Вафангоу уже наверняка меньше. По мнению же разведки и Куропаткина врагов, наоборот, было в два с половиной раза больше. И если по Куроки и Нодзу цифры были примерно похожие на правду, то вот Оку неожиданно приписали аж невозможные 200 тысяч.

— Таким образом, рассчитывать на успешные операции на юге нет никакой возможности, — подвел итог Куропаткин. — Мы будем отходить от частей Оку в сторону укреплений Ляояна и готовиться к бою уже с их поддержкой.

Спорить и пытаться убеждать его в слабости врага сейчас было бы глупо: точно не после того, как я пообещал держать себя в руках, чтобы остаться в Маньчжурии. Но хотя бы попытаться я был обязан.

— Простите. Но откуда у Оку может быть столько сил? Вы же смотрели наши донесения о бое у Вафангоу, японцев точно было меньше.

— Разведка уверена, что Ояма снял часть дивизий с Квантуна, ослабив Ноги. Но это и неплохо. Порт-Артуру будет полгече, а мы и так справимся. Когда придет время. И… Здесь скажу прямо, в этом есть и ваша заслуга. Ваш рейд к Цзиньчжоу, который заставил японцев понять, что оставлять слишком много сил в тылу было бы чересчур опрометчиво — за него и за его поддержку моих планов я вам искренне благодарен.

— Спасибо. Значит, Ялу и Вафангоу были лишними, а вот на Квантуне я молодец?

— Все верно, — Куропаткин усмехнулся. — Так вот, боюсь, когда враг перед вами будет столь силен, вы снова не удержитесь. Поэтому на юге вы не останетесь, а вот на восточном фланге 2-й корпус мог бы и пригодиться. Уже скоро генерал Бильдерлинг ударит Куроки навстречу, чтобы потрепать его…

— Опять малыми силами? — не удержался я и скрипнул зубами.

— Зачем же повторяться? Генерал Бильдерлинг получит в полтора раза больше солдат, чем будет у Куроки, вот только у меня есть сомнения, что он сможет реализовать это преимущество в горах и на марше.

— Опять небольшие потери, ощущение паники, мотивация у японцев и… Наконец, решающий бой у Ляояна?

Интересно, что бы сейчас сказал Куропаткин, если бы знал, что настолько раздразнит японцев, что и там потерпит поражение? Ради чего же он рискует?

— Все верно, — Куропаткин, кажется, даже представить не мог, что все может пойти совсем не так, как он запланировал. — Вы со 2-м Сибирским расположитесь возле старой китайской крепости Лилиенгоу, это в десяти верстах к северо-востоку от Ляояна. Приводите себя в порядок и, как придет время, прикроете отступающему Бильдерлингу его левый фланг. В большом сражении останетесь там же, но помните: никакой самодеятельности. Главная задача — держать линию, идти вперед — только после моего приказа. Все понятно?

— Но нам можно будет победить? Хотя бы на этот раз? — я сжал кулаки.

— На этот раз можно. Терять укрепления Ляояна было бы излишне расточительно, — голос Куропаткина звучал все-так же вкрадчиво, и я не мог избавиться от ощущения, что он говорит не все, что думает.

* * *

Алексей Николаевич Куропаткин думал, что недооценил потенциал заштатного полковника. Ладно, тот оказался умелым командиром, который был не чужд современных методов войны, но как четко он оценил и его, Куропаткина, политические мотивы. Конечно, Макарову не хватило опыта и знания столичных реалий, чтобы довести свои выводы до конца, но и сказанного было более чем достаточно.

В Санкт-Петербурге Куропаткину не раз приходилось сталкиваться с шантажом, но вот того, что в заштатной Маньчжурии кто-то посмеет ему угрожать, генерал не ожидал. Что радовало, при этом Макаров еще раз показал, что принципиально не собирается лезть в политику — это стало первым сигналом, почему Куропаткин решил все же заключить с полковником сделку. Вторым же была названная им цена — генеральские погоны. Очень много для того, кто даже не был слушателем Академии Генерального Штаба, и совсем ничто для него, Куропаткина.

После этого Алексей Николаевич уже спокойно обозначил Макарову его место на будущем поле боя, убедился еще раз, что тот готов держать себя в руках. А потом начались торги.

— Вы оставите мне 2-й Сибирский? — спросил дерзкий полковник.

— Сейчас от корпуса осталось 12 тысяч, почти без офицеров. Думаю, после ваших успехов я вполне могу доверить вам его восстановление.

Вот здесь уже Макаров не понял намека и попросил себе офицеров до полного штата. Как будто к нему можно было назначить кого-то выше подполковника! А на самом деле и кто пониже не особо горели желанием служить под началом столь низкого чина, которому самому бы место сохранить, а не о продвижении своих подопечных думать… Не успел Куропаткин это сказать, как Макаров тут же попросил новые чины для своих людей, которых уже назначил на те или иные должности. Пришлось выделить несколько внеочередных повышений, но не всем.

Куропаткин почувствовал, что начинает злиться, но тут Макаров словно специально взял и подставился. Попросил Георгия чуть не для половины своих солдат.

— Знаете, за что на самом деле дают эти ордена? — Алексей Николаевич с насмешкой вытащил одно из представлений, лежащих у него на столе. — Вот от генерала Самсонова. Во время отступления младший урядник Петров остался старшим в своем эскадроне, повел его на врага, потерял лошадь, когда переправлялся к японской позиции на другом берегу речки Жехианхэ, перешел ее по грудь в воде, захватил пулемет Гочкиса и, повернув его, подавил батарею из двух горных орудий, чем позволил остальным частям без потерь завершить маневр.

— Звучит невероятно.

— Бумага. Все записано, заверено, а значит, правда, — усмехнулся Куропаткин. — По крайней мере, я буду относиться к этому именно так. И пусть многие командиры на самом деле и приукрашивают успехи своих солдат и офицеров, но главное-то вы и так должны были понять. Чтобы получить Георгия, нужен подвиг. Именно подвиг, личный! У вас же… Подвиги были, например, у пошедших на прорыв тобольцев, потом во время ночной атаки японцев на поезде, у того поручика, которому вы лично писали представление за подорванные рельсы, но в остальное время… Солдаты просто отрабатывали приказы.

— То есть, — набычился Макаров, — если командир молодец и все продумал, то у его солдат просто не будет возможности для подвига?

— И тогда Георгия положено выдать уже офицеру. Кстати, можете гордиться, на вас подпишу назначение на 4-го Георгия за Цзиньчжоу и 3-го за Вафангоу. Вы же понимаете, что это значит?

Куропаткин не договорил: каждый офицер прекрасно знал, что Георгий 3-й степени — это уже генеральский орден. Так что пусть Макаров порадуется, что его условия приняты. Заодно и всем со стороны станет ясно, на чьей стороне он теперь будет работать.

Макаров сделал вид, что ничего не понял, но поблагодарил, закрепляя сделку, и после они уже как свои люди принялись обсуждать детали снабжения. Куропаткин под конец даже расщедрился и пригласил полковника на прием через два дня: там как раз должны были приехать несколько выпускников Николаевской Академии, и Алексей Николаевич разрешил будущему генералу выбрать себе пятерых офицеров для будущего штаба. Пусть знает, что его новый покровитель умеет быть щедрым.

* * *

Иду, ругаюсь… Куропаткин — жадная сволочь. Умный, конечно — вон какие интриги крутит — но сволочь, которая плюет на чужие жизни. И жадный: выдал мне всего пятнадцать километров тахтаревки, а сначала хотел и вовсе десять. Мол, немного у меня уже есть, а от Ляояна до моих позиций как раз десятка. Не на того напал! Не дав сбить себя с толку орденами и какими-то желторотыми юнцами из Академии, я напомнил генералу, как он сам рассказывал, что японцы будут пытаться уничтожать наши дороги. Поэтому нужно будет строить несколько линий, поэтому нужен будет запас секций.

К счастью, договорились. К не меньшему счастью, меня не смогли выставить из армии. Есть ощущение, что я только что подобно Фаусту заключил свою сделку с совестью, и надеюсь, мне не придется об этом пожалеть… Неожиданно я почувствовал на себе чужой взгляд и тут же выхватил пистолет, направив его в черный переулок справа от себя.

— Кто здесь? Выходи! — мой наган смотрел точно на кучу мусора, наваленную возле двери генеральской кухни. Именно там, за мешками и ящиками с обрезками продуктов, я и почувствовал движение.

— Три… Два… — я начал обратный отсчет, и ночной гость не выдержал.

Мгновение, и в тусклом свете масляного фонаря показалось бледное лицо с узкими глазами. Сначала я подумал — японец, но через мгновение разглядел длинную косу, которую в отличие от цивилизованных островных соседей носили следовавшие традициям предков китайцы.

— Шан Сяо, — незнакомец назвал меня полковником, а потом вежливо поклонился.

[1] Этого не пишут прямо, но… Все, что сказал главный герой про труды Куропаткина, правда. Он действительно действовал словно против всего, что сам писал все эти годы. И, учитывая принадлежность бывшего военного министра ко вполне определенной группе в правительстве, чьи интересы такое течение войны более чем устраивало, нам кажется, что это не совпадение.

Глава 11

Сайго Такамори был уверен, что сегодня убьет Макарова. Ему даже удалось пробраться в генеральский дом под крышу, где он готовился нанести последний удар. Никаких иллюзий, что ему удастся выбраться живым, у Сайго не было, но, чтобы спасти честь семьи, он был готов умереть. Вот только, как когда-то уже было в русском лагере, полковник опять удивил его своим отношением к Японии.

— Тэнно хэйка, бандзай! — Макаров повторил крик идущих в атаку японских токкотай, отрядов смертников, которые жертвовали собой ради императора. Отсюда и клич: десять тысяч лет жизни тому, ради кого они умирали.

Сайго замер, осознав, что не сможет сделать следующий шаг. Ради императора — того, кем тот был раньше, защищая свои, а не чужие традиции — он бы не сомневался. Но ради сестры, ради шантажа предательницы — нет, он не был готов убить такого достойного врага. Тому, кто так уважает Японию, было бы неправильно наносить удар в спину.

Причем Макаров уважал именно старую Страну восходящего солнца!.. Сайго даже без чужих приказов продолжал следить за 22-м полком и поэтому видел приезд в Ляоян русского медицинского поезда. Поезда, на котором было написано имя его отца. Тэнно хэйка — десять тысяч лет славы — не должны сгореть за такие короткие мгновения. Почему какой-то чужак помнит и ценит больше, чем все японцы, чем он сам?

Эта мысль была такой яркой, что Сайго на мгновение замер, а потом решительно кивнул. Он понял, он принял решение. Род Такамори сохранит свою честь, но не через убийство одного, пусть и сильного, врага, а через то, что снова попробует вернуть Японии ее прошлое. И Сайго знал, кого будет просить о помощи в этом нелегком деле. Кто поймет его, кто сможет научить…

Выскользнув из генеральского дома, он тихо спрыгнул в переулок, чтобы обогнать Макарова и, наконец, поговорить прямо, но того уже ждали. Сайго пришлось затаиться, чтобы не выдать себя, из-за этого он пропустил весь разговор полковника и странного китайца, но ничего страшного… Молодой Такамори был спокоен: как только он осознал, в чем заключается истинная цель его жизни, он больше не торопился.

* * *

Неизвестный китаец оказался моим телохранителем. Как выяснилось, Мин Тао и его союзники решили, что мне нужно прикрытие от возможных неприятностей со стороны местных криминальных элементов, и Мин Ши должен был присматривать, чтобы никто не нарушил договоренности. В любой другой день после такого я бы просто пожал плечами — хотя играть в свои игры, пусть — но тут задумался…

Куропаткин во время нашего разговора ловко обошел все мои вопросы про пополнения, и выходило, что я мог рассчитывать только на тех, кто есть и кто в ближайшие недели сможет выписаться из госпиталя. И да, раненых мы сдали почти 6 тысяч человек, и многие из них еще помогут нам в бою, но… Даже если они вернутся в полном составе, в корпусе будет всего 18 тысяч солдат — очень уж скромно для тех целей, что у меня были. И тогда, если нельзя усилить строевые части, я решил взять свое за счет нестроевых. Тем более, учитывая планы с железными дорогами, стандартных 220 человек на полк было катастрофически мало. Но вот если добавить к ним на постоянной основе моих китайцев или даже не только их, то уже появлялись варианты.

Я рассказал о своих идеях Мин Ши, просто чтобы проверить, не упускаю ли что-нибудь важное, но парень неожиданно оказался гораздо полезнее, чем это виделось на первый взгляд.

— Чжунго не очень хорошие рабочие, но я брошу клич, и многие мань чжоу придут в твой корпус десятниками. Они проследят, чтобы каждый работал как положено.

— Цена? — тут же спросил я, моментально прикинув разницу. Одно дело, когда я мог привлекать китайцев только на подсобные тяжелые работы, и совсем другое, если получится доверить им что-то более сложное.

— Нам хватит того, что мы сможем учиться у такого шан сяо, как ты, — просто ответил молодой парень с косой, и столько стояло за его словами.

Быстрый ответ — значит, это не его решение, а Мин Тао и тех, кто стоит за ним. Какая-то сила внутри Китая хотела учиться, хотела обрести новые возможности, и вот вопрос — зачем? А если мы продолжим, тогда что я получу в итоге? Новое китайское восстание? Удар в спину России, когда мы будем меньше всего его ждать?.. Моя подозрительность, без которой было невозможно представить себя в будущем, трубила тревогу, вот только… В этом времени я научился и кое-чему другому. Сразу же вспомнился капитан Хорунженков и его сожаления о том, что Китай утратил самостоятельность, перестал быть союзником. Так, может, наша сделка поможет это исправить? Россия ведь не боится договариваться со своими соседями на равных? Я вот точно не боюсь.

С другой стороны, а зачем гадать за других? Промолчит Мин Ши или нет, даже тишина станет ответом.

— Ваши планы на Маньчжурию?

— Это наша родина.

— Ваши планы на родину, когда станете сильнее?

— Она должна сохраниться.

— Сама по себе или возможны компромиссы?

— Мы были частью Китая, мы можем быть частью другой империи. Важно не название, важно, что вы с союзниками идете по одному пути.

— Вы не боитесь предать своих предков? Их выбор?

— Их выбор — это их выбор, наш — это наш. Предки помогают, но не управляют нами.

Я невольно покачал головой: все-таки мы с китайцами слишком уж отличаемся. Вернее, с маньчжурами. Когда-то они захватили Китай, но так и не стали тут своими. Древняя родина значила и значит для них больше, чем то, что было их всего-то несколько веков… Возможно, в будущем у нас получится лучше понять друг друга, а пока, пожалуй, просто остановимся на изначальной договоренности.

Вот так сумбурно все и закончилось. Хотелось бы сказать, что уже на следующий день я смог со всем разобраться, но у меня до этого даже руки не дошли. С рассвета и до самого заката просидел за бумагами. Надо было подготовить отчеты по своей линии, потом проверить снабжение, а для всего этого нужны были цифры. По моим поручениям в этот день бегало с десяток адъютантов и морщили лбы все до последнего офицеры, но вроде бы получилось ничего не упустить.

Точные потери вплоть до каждого отделения, точные остатки как военного, так и хозяйственного припаса. Что-то принадлежало нам официально, что-то надо было принимать на баланс… Причем канцелярия Куропаткина завернула мои первые записки, поставив вердикт, что нет в реестре причины постановки на учет «захвачено у японцев». Пришлось поменять на «взято по воле Божьей». Не знаю, было ли уже это в реестре или до чиновников дошли слухи о моей сделке с главнокомандующим, но дальше спорить никто не стал. Ну, а я получил возможность перейти к бумагам по наградам.

И ведь не расскажи мне Куропаткин, как правильно подавать на Георгия, сколько бы людей могло мимо него пролететь! А так я просматривал представления, отправлял на доработку те, где не хватало героической фактуры, а где-то… Делал себе пометки, какую роту или взвод нужно проверить лично. А то в некоторых, уж слишком героических, явно требовалось что-то делать с командиром, а в других, где все было слишком рутинно и буднично, наоборот, стоило поискать кандидатов на повышение.

В течение дня прерывался всего один раз — когда ко мне заглянули наши спасенные пленники, чтобы в деталях рассказать, как именно их повязали.

— Простите, Вячеслав Григорьевич, — Врангель посыпал голову пеплом. — Я ведь сразу понял, что Самсонов меня слушать не будет, но вспылил, полез на него… А смог бы сдержаться, хотя бы сам успел вернуться.

— Будешь умнее в следующий раз, — я подвел единственный возможный итог.

— Буду, но… Неужели мы теперь на поддержку кавалерии положиться не сможем?

— Почему? — вот теперь я не понял.

— Так Самсонов меня ославил среди наших за дерзость. Могут бойкот объявить.

— То есть им прикажут помочь нам в наступлении, а они останутся на месте?

— Приказ выполнят, но… Это же по-разному можно сделать. Вы понимаете?

Я понимал.

— Даже Мищенко больше не поможет? — спросил я.

— Вы с ним дружны, тут по-разному может быть, — Врангель опустил взгляд. — Если прикажете, я попрошу перевода. Меня вернут в Польшу, а вы сможете снова нормально сражаться.

— Нет, — сразу отмел я. — Во-первых, ты выполнял мой приказ, и я от своих слов отказываться не буду. А во-вторых, мы своих не бросаем.

— Но тогда как? У вас теперь корпус, разве вам хватит всего двух сотен казаков?

— Не хватит, но… В крайнем случае, наберем добровольцев, — я быстро нашел решение. — Запишем вольноопределяющимися, а коней да оружия у нас хватит.

— Но даже добровольцам нужно платить. И на довольствие могут не поставить. У вас хватит денег? — Врангель подобрался.

— С деньгами мы решим, — я задумался и кивнул сам себе. — Точно решим. Вопрос в другом: сможешь ли ты собрать достаточно добровольцев?

— Это точно не проблема, — Врангель широко заулыбался. — Попрошу всех наших написать письма, да и сам брошу клич. Под ваши-то знамена, ваше высокоблагородие, люди сразу потянутся.

— Да? — я тоже улыбнулся. — А мне вот намекнули, что с офицерами для меня, наоборот, проблема.

— Так то офицеры! А казаки вас уважают!

В общем, с Врангелем мы договорились — сотник впервые после освобождения из-под стражи выдохнул, осознавая, что жизнь не то, что не кончена, а лишь начинает набирать обороты. Ну, а я начал разбираться теперь уже с фельдшером Короленко.

— Вернули наш поезд, — первым делом доложил тот. — Я лично проследил, как его перегоняли на запасные пути поближе к нам. Потом прислал наших нестроевых с санитарами, чтобы там внутри прибраться. И вот еще составил список: что у нас там хранилось из медицинских припасов раньше, а что теперь пропало без следа.

Я взял бумагу, там было больше сотни позиций: бинты, одежда, всякие порошки, посуда, приборы и инструмент. Много всего у нас было и почти ничего не осталось.

— Соберите новый припас из того, что есть при полевых частя, — решил я. — А с остальным я разберусь. Это же ляоянский госпиталь нас обчистил?

Некрасиво вышло, но я был уверен, что мы с Вреденом сумеем найти общий язык, и нам все оперативно вернут. Возможно, даже с запасом.

— Поезд собирались отдать Красному Кресту, так что за порядком там следил начальник госпиталя, к которому нас приписали. Некто Виктор Семенович Стелин.

Я сначала замер — никак не получалось вспомнить, откуда же я знаю это имя. А потом вспыхнуло: это же тот самый доктор, к которому ушла моя бывшая дама сердца. Даже забыл, что они могут быть где-то рядом, и вот как судьба столкнула. Ну… Если монументальную Венеру я был готов уступить без боя, то вот бинты Стелину придется вернуть. Мой кулак сам собой сжался, но я удержал себя в руках… Завтра же прием: попробую сначала решить дело миром, и только потом уже можно будет делом напомнить некоторым, что воровать у армии — это не самая безопасная идея.

Прием… Я неожиданно осознал, что еще вчера думал о нем как о вынужденной трате времени, но всего за день все сильно изменилось. Во-первых, история с доктором, во-вторых, необходимость проверить свои отношения с Мищенко, в-третьих, те обещанные Куропаткиным штабные… Как я вчера их назвал? Желторотые юнцы? Идиот. Вот день посидел в бумагах, разбираясь в огромном хозяйстве не такого уж и большого корпуса, успел всего ничего и сразу же осознал, как мне не хватает свободных рук, которые могли бы снять с плеч эту махину.

Прием… А мне ведь еще и княжну Гагарину нужно будет убедить сходить на свидание с Шереметевым! И когда я взял моду давать такие нелепые обещания?

* * *

Анна Александровна Нератова приехала на Дальний Восток в забитом до самой макушки поезде. Впрочем, это в грузовых или вагонах-теплушках было не протолкнуться, в ее же купе вообще не было посторонних, а горячее и чай подавали строго по расписанию. Самостоятельное путешествие оказалось не таким страшным, как она опасалась.

Вообще, у девушек в Российской империи было не так много возможностей выбраться из дома. Бал, Красный Крест, выйти замуж — вот, собственно, и все. Нет, еще оставались революционерки, которые получали свободу, бросив адскую машинку под колеса очередной кареты, но Анне этот путь был не по душе. Она верила, что способна создавать, а не разрушать.

И у нее были для этого возможности. Дочь и сестра сразу двух акционеров Общества Путиловского завода, она с самого детства читала не только книжки, но и бумаги с отчетами правления, которые лежали по всей их квартире. Кто-то первым запоминает адрес красивого мальчика по соседству, Анна же с детства зазубрила — Михайловская площадь, дом 4/6. Пару раз, когда еще маленькой она терялась, именно сюда ее отводили подтянутые и улыбающиеся жандармы.

И вот пришло время, когда она придумала не очередную шалость, а как принести пользу семье. Семейному делу, где все давно было не очень хорошо… Некоторые считали, что акционерному обществу, одним из председателей которого работает отец, принадлежат все заводы группы. И Путиловский, и Видлицкий, и недавно добавленный Александровский, но нет. На самом деле большая часть акций еще со времен Немецко-Русского промышленного банка, в котором кредитовался сам Путилов, принадлежала некоторым лицам, которые предпочитали оставаться в стороне от публичного интереса. При этом именно им уходила большая часть прибыли, именно они определяли, сколько будет вложено в производство, а сколько в заплаты рабочих, которые уже давно держатся, кажется, одним божьим провидением.

Именно это Анна хотела изменить. Читая газеты о гремящей на востоке войне, девушка думала о том, что обычно случается под грохот пушек. Смерти — да, но главное, еще и пересмотр бюджетов. Покуситься на морское министерство, где все решалось на уровне великих князей, у нее не было никакой возможности, но вот для сухопутной армии… Если узнать, чего именно ей не хватает, если найти, что можно быстро и дешево сделать намного лучше, то это принесет заводам новые заказы. Новые деньги, которые можно будет направить не в бездонные карманы очередного банка, перекупившего их кредитные обязательства, а в дело.

Большинство столичных гостей останавливались в Харбине, подальше от войны, самые рисковые ехали до Мукдена, делая фотокарточки на фоне древней столицы Маньчжурии, но Анне и этого было мало. Война шла южнее, именно там были настоящие боевые генералы, которые могли бы ей помочь, и поэтому девушка отправилась в Ляоян. Здесь запах пороха уже витал в воздухе, здесь можно было встретить солдат не в идеально ровных мундирах, здесь гуляли по улицам офицеры, в чьих глазах плескалась смерть.

Романтичные мысли по ночам превращались в пугающие сны, но Анна каждое утро брала себя в руки и шла работать. Она поговорила не то, что с генералами, но даже с полковниками и капитанами, сражавшимися при Ялу. Она нашла ветеранов Китайской кампании. Она часами слушала рассуждения штабистов, которые читали доклады со всего театра боевых действий и с их учетом готовили и дорабатывали линии укреплений. Все это девушка переписывала по вечерам в специальный блокнот, выделяя самое главное, что можно было бы показать отцу, что можно было бы превратить в новые позиции, которые смогли бы без особых переделок начать выпускать заводы группы.

А потом она увидела возвращение солдат после настоящих сражений. Полк шел, понурив головы, прорехи в неровном строю прямо говорили о потерях, а иногда оборачивающиеся к пустому месту солдаты не сразу вспоминали, что их друзей больше нет рядом. И хоть полковник Буссов старался казаться молодцом, в этот день Анна узнала, как выглядит поражение. И тем удивительнее были части 2-го Сибирского, показавшиеся у Ляояна через сутки.

Тоже грязные, тоже потрепанные, но они словно светились изнутри. А когда передовой отряд начал бросать японские знамена перед генералом Куропаткиным, Анна поняла, что у нее по всему телу бегут мурашки. Наведя справки у пытающихся ухаживать за ней адъютантов, девушка выяснила, что это корпус небезызвестного полковника Макарова. Того, кто дал японцам пощечину при Ялу, кто врезал им при Цзиньчжоу и кто уже зубами вцепился при Вафангоу. На следующий день ей рассказали, что Куропаткин пригласил полковника на ближайший прием, так что девушка тоже туда засобиралась.

Она обязательно поговорит с Макаровым. Такой офицер точно должен понимать, что можно сделать лучше, а уж она позаботится о том, чтобы его слова воплотились в жизнь. За деньги, но ради жизни. Достойная цель… Анна еще раз покрутилась перед зеркалом, проверяя, как сидит на ней новой платье.

* * *

Пятерка молодых, только-только приближающихся к тридцати годам офицеров крутили головами, пытаясь разобраться, кто что собой представляет в Маньчжурской армии.

— Если бы меньше учились и по второму разряду закончили, то вернулись бы в свои части, — печально вздохнул Ганс Брюммер, который чем дальше оказывался от родной Финляндии, тем больше начинал по ней скучать.

— Гордиться нужно, что все на отлично сдали, — не согласился Арсений Лосьев. — Все же за это каждый из нас получил внеочередной чин, а с новым назначением на войне так и еще не один возьмем.

Остальные трое новеньких штабистов — Петр Бурков, Алексей Борецкий и молодой граф Павел Кутайсов — предпочли промолчать, как обычно и поступали во время споров этой парочки. Впрочем, последний все-таки не удержался.

— Отец говорил, что барон Бильдерлинг — старый друг нашей семьи, так что, скорее всего, нас пригласят именно в его штаб.

Мимо прошла незнакомая девушка в дерзком бежевом платье — молодые офицеры на мгновение отвлеклись на повисший в воздухе аромат духов, а когда пришли в себя, неожиданно обнаружили перед собой незнакомого казака с погонами хорунжего и торчащими в стороны встопорщенными усами.

— Выпьем? За победу? — неожиданно без всякого почтения предложил казак, выхватывая словно из воздуха бутылку шампанского.

Скучающий по дому Ганс чуть было не вспылил, но Арсений его придержал. Он увидел знак полка на форме казака, а репутация у 22-го Сибирского стрелкового была такова, что грех с ними не выпить.

— С радостью составим вам компанию, — Лосьев подхватил бокалы с ближайшего стола и в этот же самый момент поймал на себе взгляд. Тяжелый, неприятный… Увы, в толпе, закрутившейся в первом танце вечера, было совершенно не понятно, кому он принадлежит.

Глава 12

Всего через несколько минут будущие офицеры и бравый казачий хорунжий сошлись на том, что их объединяло. На войне.

— А правда, что японцы на вас поезд направили? — спросил Лосьев, который начинал военным топографом и всегда любил дополнять движение войск точным пониманием обстановки на местности.

— Ага, — кивнул хорунжий. — Я был ранен, пропустил бой у Вафангоу. Но товарищи рассказывали — в тот момент, казалось, все пропало.

— А почему просто пушками поезд не разнесли? — немного пьяно спросил Брюммер. Как бывший и будущий артиллерист он был уверен, что все проблемы, ну или хотя бы большинство, можно решить хорошим огневым валом.

— Сопки, — пояснил Лосьев и тут же, выхватив из скрытого кармана карандаш, принялся рисовать прямо на салфетке. — Смотрите, я там не был, но… Чтобы наши батареи моментально не уничтожили, нельзя было размещать их на ближних к врагу склонах.

— Получается, обратные… — тут же включился Брюммер. — Учитывая угол возвышения ствола максимум в 15 градусов, позиции я бы поставил здесь и здесь. Но тогда, действительно, зона прямо перед нашими позициями оказалась бы неприкрыта. Выше стволы не задрать, прямой наводкой не ударить, только двигать батареи, а это несколько часов.

— Сорок семь минут, — возразил хорунжий. — Мы же на поездах их возили. Время уходило только на погрузку и выгрузку, но там, конечно, приходилось попахать. Морская пушка под двести пудов весит, и это с нее еще всякую лишнюю обвязку сняли.

— Какой калибр? — жадно выдохнул Брюммер.

— 120-й.

— На суше⁈ 120 миллиметров — сказка, — молодой офицер обвел взглядом товарищей. — Жалко, что мне бы никто из наших флотских не разрешил забрать свои орудия. А вашему полковнику везет — у него, похоже, хорошие связи.

— Очень хорошие, кровные, — хохотнул хорунжий. — Пушки-то мы не у своих, а у японцев забрали. И вот тут уже я сам успел поработать…

Будущие штабисты удивленно открыли рот, совершенно наплевав в этот момент на разницу в чинах. Неважно, что между перспективами этого казака и их, выпускников Николаевской Академии, была целая пропасть — сейчас они были солдатами одной армии. И этого было достаточно. Разве что граф Кутайсов один раз задумался: а случайность ли эта встреча и этот разговор? И если да, то что за ними стоит?

* * *

К выбору штабистов для своего корпуса я подошел по-научному. Учитывая, что к Куропаткину приехали только те, кто закончил Академию Генерального штаба по первому разряду, я решил исходить из того, что профессиональный уровень у них примерно одинаков. А вот личные качества могли сильно отличаться, их-то я и хотел проверить. Для этого были вызваны ребята с чинами попроще. Начавшие ходить Буденный, поручик Славский и немного контуженный Зубцовский. Их статуса оказалось достаточно, чтобы я смог их провести на прием и чтобы в то же время большинство других гостей посматривали на них сверху-вниз.

— Как идет операция? — рядом как бы между делом замер Шереметев.

— Первая четверка отшила Славского, — я кивнул в дальний конец зала, где мой поручик растерянно стоял в одиночестве, а будущие штабисты его показательно игнорировали.

— Неудивительно, — сказал Шереметев. — Это же бывшие лейб-гвардейцы. Кажется, Семеновский и Волынский полки.

— Повышенное чувство собственной важности, понятно.

— А что другие?

— Зубцовского пока не послали, но и контакта нет. А вот Буденный… Кто бы знал, что Семен Михайлович умеет так втираться в доверие.

— Или просто ребята с пониманием, — усмехнулся Шереметев. — Так-то там собрались люди не проще лейб-гвардейцев. Видите того невысокого коренастого — тоже гвардия, а рядом с ним и вовсе граф. Так что непростые это офицеры, непростые.

— Тем лучше, — я улыбнулся. — Если им хватило такта сейчас, думаю, и в будущем… Получится сделать из них людей.

— Сделать? Разве вы не собираетесь ставить их на штаб, как и положено?

— Нет, — я покачал головой. — Сначала пусть пройдут стажировку на местах по своим направлениям, пусть поймут, что и как творится на земле, в одном конкретном корпусе. Как мы ведем дела. Вот после этого можно и в штаб.

В этот самый момент я как раз заметил Мищенко, с которым тоже хотел поговорить. Пришлось извиниться перед Шереметевым и попросить, чтобы тот дал отбой моим порученцам, заодно сообщив будущим штабистам об их трудоустройстве, а сам я поспешил поймать кавалериста. А то на войне ведь как — можно в любой момент получить приказ выступать или же напиться за считанные минуты. Тяжело ли умеючи.

— Павел Иванович, — поприветствовал я генерала. — Вы позволите украсть вас на пару минут для серьезного разговора?

Мищенко на мгновение замер, подтверждая, что опасения Врангеля были не на пустом месте, но в итоге все-таки кивнул.

— Пара минут, полковник.

— Собственно, у меня только один вопрос, генерал. Могу ли я рассчитывать на вас и на вашу бригаду в случае чего?

— Можете не сомневаться, я выполню приказ, — Мищенко ответил с легкой усмешкой, а потом добавил. — Я ведь правильно понимаю, что тот сотник, Врангель, действовал не сам, а выполнял приказ? Как вы любите говорить, любой ценой.

— Да, когда я даю своим людям приказ, они знают, что его надо выполнять… — очень хотелось завершить этот неловкий разговор, вот только я должен был во всем разобраться. — И в том, что вы тоже выполните приказ, я не сомневаюсь. Вопрос в другом, могу ли я рассчитывать на вас так, как это было во время нашего общего прорыва под Вафангоу?

Вот и спросил, прямо в лоб. Теперь что бы ни сказал Мищенко, это окончательно расставит все точки над ё. И кажется, генерал задумался.

— Это был хороший рейд…

— Славная охота, — согласился я.

— Киплинг? Почему?

— Мы же с вами одной крови.

Со стороны это могло показаться обменом ничего не значащих фраз, но мы с Мищенко друг друга поняли. Мы читаем одни книги, мы думаем похоже, и мы ждем от этой войны только одного — победы!

— Присылайте своих гонцов, полковник, я их всегда выслушаю, — наконец, усмехнулся Мищенко. — Можно даже того же Врангеля. Посмотрим, рискнет ли он у меня кулаки распускать.

Если пошли шутки, значит, точно договорились.

— А если вас прикрепят к нашему корпусу? — я решил прощупать еще пару моментов.

— А вот этого не будет, — Мищенко тут же покачал своей уже седой шевелюрой. — Этого не сказано официально, но Куропаткин не будет вас усиливать. Впрочем… Скажу прямо, я удивлен и тому, что корпус не расформировали, а вас лично не перевели куда-нибудь на север или запад. Так что, если вам нужен совет старого генерала, просто продолжайте двигаться с той же скоростью. У вас уже все получается! А дальше, верю, все будет и еще лучше.

Я поблагодарил Мищенко за совет, и на этом мы расстались. Кто будет моей следующей жертвой? Взгляд скользил мимо болтающих компаний, выискивая знакомые лица. Жилинский, княжна Гагарина, доктор Стелин — в идеале будет сначала решить все с девушкой и жандармом, а то как бы беседа с расхитителем поездов не дошла до скандала… Но пока никто из них не попадался.

В этот момент я услышал мягкие аккуратные шаги, которые направлялись именно ко мне.

— А вот вы и один, полковник, — женский голос звучал незнакомо. — Мы не были представлены раньше, я — Анна Александровна Нератова, дочь одного из акционеров Путиловского завода. Я бы хотела попросить вас, сейчас или в любое другое удобное для вас время, ответить мне на несколько вопросов.

— Учитывая, как вы представились, вас интересует…

— Ваше отношение к продукции завода. Вы же знаете, сколько мы всего делаем для армии. А хотели бы еще больше. Если сможем предложить что-то интересное военному министерству, сейчас на это вполне могут выделить деньги, которые очень нужны и заводу, и моей семье. Заметьте, я абсолютно честна.

Сначала я не ждал ничего от новой знакомой. Уже привык, что девушки в это время не решают ничего важного, но здесь… Напор, жажда дела и возможности, которые грех было упускать из рук. Воры и свидания подождут!

* * *

Анна опасалась, что едва вернувшийся с полей сражений полковник просто не воспримет ее всерьез. Такое часто случалось, и девушка была готова отстаивать себя до последнего, но… Неожиданно это не понадобилось. Стоило ей заговорить, как Макаров тут же расплылся в хищной улыбке, а потом и вовсе выдал:

— Вас-то я и ждал!

Анна растерялась. А Макаров тут же воспользовался моментом и засыпал ее вопросами о производстве. Про сталь, про машины, про замки для пушек и даже про новый оптико-механический завод… Последний его особенно воодушевил, и он от вопросов перешел к тем самым замечаниям, за которыми Анна так охотилась.

— Первое, снаряды, — Макаров в этот момент напоминал кота, бьющего себя хвостом по бокам. Хотя какого кота? Тигра! — По штату армии положено 1 к 7 фугасных зарядов для пушек, но даже их нет. А их, наоборот, нужно больше! Поверьте, уже скоро армия купит их у вас в любом количестве. Дальше взрыватели. Это не дело, когда один из пяти снарядов просто врезается в землю, как пустая болванка. Слишком жесткие, ненадежные, и единственный плюс — японские не взрываются даже чаще. Но это тоже можно и нужно доработать, всего лишь добавить чувствительности…

— Я попробую донести ваши мысли, но… — Анна не знала, стоит ли это говорить, но в итоге решила ответить полковнику откровенностью на откровенность. — Снаряды и так выкупают, сколько бы мы их ни сделали. Разве что ставить новые линии, но будет ли спрос?

— Будет! — Макаров не сомневался. — Знаете, сколько снарядов тратит батарея новых 3-дюймовок за полчаса? Три тысячи! А теперь представьте — через месяц в армии будет под тысячу пушек, сколько снарядов они выпустят за день боев? За неделю?

— Сотни тысяч, — выдохнула Анна.

— А вы прекрасно знаете, какие сейчас запасы у артиллерийского управления, так что, повторю, сколько бы новых снарядов вы ни подготовили, все будет куплено. Дальше… — полковник на мгновение задумался. — Я знаю, что мосинки собирают не у вас, а на Тульском, вот только их качества хватает для обычных солдат, стреляющих строем, но его совершенно недостаточно для тех, кому важна точность. Если бы ваши мастерские взяли какую-то часть винтовок на доработку и доводку — выверенный ровный ствол, ложа, вручную доведенный до ума затвор — это бы решило множество проблем.

— Это возможно, — задумалась Анна. — Малый заказ не так интересен заводу, но у нас есть свободные мощности, а подработка за живые деньги была бы очень интересна опытным мастерам. Что в свою очередь позволило бы решить и кое-какие внутренние проблемы завода.

— Не относитесь к людям как к животным, и вот это решит внутренние проблемы завода, — неожиданно жестко ответил Макаров, а у Анны чуть слезы на глазах не навернулись. Ну, как можно одновременно так хорошо разбираться в своем деле и так поверхностно судить о других?

— Я здесь в том числе и поэтому, — Анна смогла сдержаться, и во взгляде полковника мелькнуло удивление. А потом уважение… Словно качели. Как бы не разреветься.

— Хорошо, тогда продолжим, — Макаров махнул рукой. — Дальше… В армии все большую роль играют укрепления. И, с одной стороны, вы вроде бы никак не касаетесь стройки, но вы упомянули двутавровые балки, которые недавно освоили. Учитывая растущие калибры даже на востоке, если предложить их для усиления наших позиций от обстрела навесом, это вызовет интерес.

— Может быть, что-то по пушкам?

— Ничего, — Макаров мотнул головой. — Новая 3-дюймовка на текущий момент хороша, а что-то более тяжелое вы вряд ли сможете начать производить так быстро. А вот ваши наработки по железным дорогам армии просто необходимы. Прежде всего, переносные секции тахтаревки, их нужно больше. Также можно рассмотреть варианты со стандартной колеей — если укладывать такие не руками, а со специального паровоза, то вес конструкции будет не так важен. А возможность маневрировать основными составами без дорогостоящих переделок может перевернуть не одно сражение.

— Еще? — Анна уже забыла про недавние слезы, все ее мысли были о том, что теперь она вернется домой с настоящим сокровищем.

— Нужны усиленные вагоны, даже не вагоны — платформы, чтобы на них можно было расположить артиллерию, и они бы выдерживали отдачу.

— По идее, новые четырехосные тележки справятся, надо будет посчитать, до какого калибра их хватит…

— Кстати, а у вас нет грузовиков? — неожиданно оборвал ее Макаров.

— Что?

— Кажется, в 1900 году немцы показывали в Санкт-Петербурге 1,5-тонный «Даймлер». Это бензиновая машина с кузовом сзади для перевозки груза. При том в самой Германии они разработали и вариант помощнее. Нам показывали мотор на 4 лошадиные силы, а у себя делали на 10, и этот мог тянуть уже все 5 тонн.

— Это… Может пригодиться?

— Это точно пригодится! — Макаров не стал вдаваться в детали, но заверил девушку с таким жаром, что она невольно тоже загорелась.

А потом полковник и вовсе удивил. Сказал, что и ранее собирал какие-то идеи, а теперь мог бы окончательно свести их в единый документ и уже завтра передать ей. Это было похоже на сказку. Словно прекрасный принц приехал за ней на белом коне — только гораздо лучше. Тем не менее, Анна должна была уточнить.

— Почему вы мне так помогаете? Не просто отвечаете на вопросы, а фактически дарите решение, которое… Не буду кривить душой, принесет моей семье немало денег.

— Три причины, — Макаров начал загибать пальцы. — Первое, это нужно армии, вы можете сделать это быстрее, чем я, так что зарабатывать на смертях своих товарищей я не буду. Второе, то, что я помогаю вам, вовсе не значит, что я не попробую и сам запустить какие-то производства. По крайней мере, из тех, что возможны прямо тут, в Маньчжурии…

— Если вам для этого понадобится какая-то помощь, то можете обращаться. Будьте уверены, я и отец можем довольно много. И… — тут Анна сообразила, что полковник еще не закончил. — Вы не сказали про третью причину.

— Точно, — Макаров хитро улыбнулся. — И, в-третьих, вы симпатичная.

Девушка все-таки покраснела. Прав был отец, когда просил ее быть осторожнее и предупреждал, что у военных есть странное и необъяснимое умение влюблять в себя. Но… Полковник поставил ее красоту только на третье место, и для Анны дело тоже было важнее всего.

* * *

После небольшого комплимента моя новая знакомая легко согласилась завершить наше знакомство танцем. В процессе мы договорились, как именно я завтра передам бумаги и как мы сможем в дальнейшем поддерживать связь. А заодно… Во время одного из проходов я почувствовал, как нас с Анной прожег чей-то яростный взгляд. Когда мы закончили, я уже внимательнее вгляделся в тот конец зала и действительно обнаружил там свою так и не состоявшуюся половину. Она была все так же массивна и величественна, словно вавилонская башня, способная лишить неподготовленного человека дара речи, а рядом все так же молча держался доктор Стелин.

Моя добыча.

Я на всякий случай огляделся по сторонам, проверяя, не появилась ли княжна Гагарина, но… Она, кажется, решила пропустить этот вечер. Жилинский? Тоже нет. Что ж, тогда время возвращать свое. С широкой улыбкой я двинулся к этим двоим. Меня почти сразу заметили, но сразу же отвели взгляды в сторону, словно намекая, что не хотят общаться. Милые условности высшего света, которые я предпочел не заметить.

— Доктор Стелин, а я к вам с документами, — подобравшись к парочке, я сунул в ладонь растерявшемуся начальнику госпиталя составленный еще Короленко список.

— Что это? — тот попытался дернуться, но схваченный лист даже и не подумал отпускать. Вот она, абсолютная привычка любого бюрократа: бумажки превыше всего.

— Это официальный список того, что было в моем поезде на момент его передачи вашему госпиталю и чего не было после.

— Вы… — доктор сглотнул. — Обвиняете меня в воровстве?

— Разве? Мне показалось, что пока я сказал только об ошибке. Вы же не считаете, что кто-то из ваших подчиненных мог провернуть это специально?

— Вячеслав, это низко. Мстить за то, что вас бросили, — Вера Николаевна прикрыла своего мужчину грудью, в какой-то мере это было даже благородно. Или же она просто привыкла, что бывший я никогда ей не возражал.

— Если это месть обиженного мужчины, то, уверен, доктор легко докажет свою невиновность, а меня ждет всеобщее осуждение… Виктор Семенович, может быть, как благородный человек вы не дадите мне скатиться по наклонной?

— Да… Кхм… — доктор закашлялся. — Думаю, это было бы совершенно излишним. Я прослежу, чтобы вам все передали.

— Скажу своим, чтобы ждали доставку завтра утром.

— Утром. Хорошо.

Все прошло даже проще, чем я думал. Оставив парочку выяснять отношения между собой, я поспешил отойти подальше от громогласного «Виктор, как ты мог» и дрожащего «Дорогая, это все только ради армии»… На лице была улыбка. Сегодня я сделал многое из того, что хотел. Учитывая знакомство с Анной, в сумме даже больше, чем мог бы и подумать. А то, что теперь не придется спать, ничего страшного. В походе ночами тоже было не до того, так что нечего и привыкать.

Последний взгляд назад. Княжна Гагарина с Жилинским так и не появились. В этот момент я заметил, как ко мне спешит смутно знакомый офицер из свиты Куропаткина.

— Поручик Огинский, — представился тот, а потом, почти как я Стелину, протянул мне скрученный свиток бумаги. — Ваше официальное назначение. Алексей Николаевич журил, что не подошли к нему, и просил передать.

— Спасибо.

Я развернул свиток. Это действительно было назначение меня на 2-й Сибирский, обозначение позиции, сроки, когда ее нужно было занять, и очередность подчинения… Кажется, завтра помимо всего мне нужно будет подойти и доложиться своему новому непосредственному начальнику, генералу Бильдерлингу.

Глава 13

Александр Александрович Бильдерлинг был достойным сыном своего отца, генерал-лейтенанта инженерных войск Александра Григорьевича Бильдерлинга. В 1901 году он стал генералом от кавалерии, в 1903-м император подписал акт о признании за их родом потомственного баронства, и вот бывший военный министр Куропаткин назначил именно его начальником всего Восточного отряда русской армии в Маньчжурии.

— Мы долго молча отступали. Досадно было, боя ждали… — тихо продекламировал Бильдерлинг строчки из Лермонтова. Возможно, если бы не такие успехи на военном поприще, он был бы счастлив и тем, что и дальше изучал творчество лучших поэтов уходящей эпохи.

Но сейчас он, как и многие в армии, ждал боя, причем у Восточного отряда были все шансы на успех. Два корпуса, более 60 батальонов, почти 170 орудий. Еще бы кавалерии побольше помимо тех 12 сотен, на которые барон мог сейчас рассчитывать, и было бы вообще идеально. Но судьба предпочла подбросить ему не усиление, а обузу, которая и пользы не приносит, и избавиться от нее нельзя.

— Ваше высокопревосходительство, — в двери появилось лицо адъютанта. — Полковник Макаров прибыл…

— Пусть заходит, — Бильдерлинг поморщился. Вот они, его проблемы…

— Доброго дня, — полковник зашел, с интересом крутя головой по сторонам и словно забыв про положенные по этикету слова. Как и говорила молва, дерзок и несдержан.

— Можете называть меня по имени, Александр Александрович, — Бильдерлинг нашел, как решить хотя бы часть проблем. Если он сам разрешит полковнику некоторые вольности, то ему и не придется с ними разбираться, уже проще. — Что ж, значит, вас прикрепили к Восточному отряду.

— Опять.

— Простите?

— Опять прикрепили. Когда мы с генералом Засуличем стояли на Ялу, именно мы были тогда Восточным отрядом армии.

— Вас успело помотать… — Бильдерлинг решил довериться интуиции и поговорить прямо. — Вы знаете, что я был совсем не рад переводу вашего корпуса?

— Простите?.. — теперь это сказал уже Макаров.

— Две неполных дивизии, почти без кавалерии. Пушки? Только одна батарея новых 76-миллиметровых, все остальное — старье.

— Но люди скажут, что вас было трое, — Макаров не стал спорить и даже пошутил.

Действительно, его недокорпус чем-то напоминал всклокоченного гасконца. Непритязательный вид, но шпагу держать умеет. В смысле уже приносил пользу на поле боя и наверняка еще принесет. Тем более Куропаткин пока прямо сказал, чтобы Бильдерлинг не рассчитывал на полковника в атаке… Генерал задумался, что, может, они еще и сработаются.

Следующий час они с Макаровым провели над картой. Полковник рассказывал, как планирует развернуть доверенные ему части, как выстроить линии укреплений и снабжения. И чем дальше, тем больше виделось смысла в его словах. Генерал даже искренне включился в обсуждения и докинул пару задач по захвату и контролю некоторых населенных пунктов на будущем пути Восточного отряда.

* * *

Арсений Лосьев совсем не так представлял появление их выпуска в армии. В рассказах отца и старших товарищей назначение в будущий штаб всегда выглядело немного пафосно, а тут… Словно девиц в кабаке их разговорил разбитной казак, подал кому-то сигнал, и через какое-то время к ним подошел незнакомый подполковник.

— Поздравляю, господа, — таинственно усмехнулся тот. — Начиная с завтрашнего дня вы служите во 2-м Сибирском корпусе.

Тогда это им всем показалось странным, но, учитывая героические рассказы и слухи, что ходили о полковнике Макарове, молодые штабисты в целом были довольны тем, что случилось. Если бы они знали, что их ждет дальше… С самого утра их нашел адъютант полковника, поручик Зубцовский, и передал подписанные в канцелярии Куропаткина назначения в корпус. А потом уже от самого Макарова — на конкретные должности.

— Подождите! — возмутился Брюммер, когда осознал, что ни он, ни кто-либо еще не направлен в штаб. — Почему я приписан помощником к какому-то капитану?

— Капитан Афанасьев отвечает за артиллерию корпуса. Он же сейчас пишет статью обо всех наработках, что были сделаны на время этой войны. Без их изучения, без практики, как сказал полковник, брать вас в штаб нельзя.

Остальным достались похожие назначения. Бурков отправился к сотнику Врангелю, Борецкий — во 2-ю дивизию Шереметева, того самого подполковника, с которым они вчера познакомились. Сам Лосьев попал в 1-ю дивизию к Мелехову. Ну и граф Кутайсов получил направление в конно-пехотный батальон капитана Хорунженкова.

— А ведь вы заметили, что нас не просто так распределили? — спросил у остальных Лосьев, когда поручик вышел на улицу, чтобы дать им время собрать вещи перед переездом в корпус.

— Просто раскидали по частям… Чего тут особенного? — буркнул Брюммер.

— Вовсе нет. Каждый получил именно то назначение, которое лучше всего ему подходит. Тебе — артиллерия, Алексею, — Лосьев кивнул на Борецкого, — достались части, которые в 22-м полку чаще всего принимали на себя главный удар врага. Мне — части второй линии, которые контратакуют, а еще…

— Занимаются подготовкой позиций и снабжением, то, что ты любишь, — поддержал мысль Кутайсов. — И я тогда иду к казакам, потому что начинал в конной бригаде.

— Я вчера читал, что пишут в газетах о сражениях полковника, — задумался Брюммер. — Потом пытался представить, как именно он ведет себя в бою, как думает…

— Вместо сна? А наш Ганс Карлович-то возмужал, — хохотнул Лосьев.

— Да хватит! — Брюммер покраснел. — Тут главное, что пока полковник использовал кавалерию только в двух видах операций. Для создания иллюзии маневра и для преследования врага. Очевидно же, что ему этого мало!

— Если посмотреть тенденцию, — подхватил мысль Лосьев, — то во всех остальных частях он наращивает прежде всего огневую мощь. Так что, дорогой граф, получается, что Макарова заинтересовало не столько ваше кавалерийское прошлое, сколько конно-артиллерийское.

— Это… Может быть интересно, — задумался Кутайсов.

Если с самого утра, осознав, что его направили не в самый престижный корпус, он собирался писать отцу и просить того помочь с переводом, то теперь… Пожалуй, он не будет спешить.

* * *

Нюхаю гаолян.

Запах просто стоит в воздухе, поднимаясь с бесконечных полей, окружающих наши позиции. Впрочем, именно рядом с нами мы выкосили всю лишнюю растительность на пару километров во все стороны… И от этого запах стал еще сильнее, добавляя к чайным ноткам ароматы мокрого сена. К счастью, это было не все, что мы успели за неделю, минувшую с нашего возвращения в Ляоян.

Три дня заняла подготовка квартир на месте и прокладка временной ветки железной дороги. Работали быстро, на износ, зато потом перевод войск и припасов прошли за считанные часы. Вагон-теплушка вмещал 40 человек: 5 вагонов — рота, полный состав в 10 вагонов — полбатальона. Именно столько за раз мы и перевозили. Причем, благодаря тому что подтянули и поставили на рельсы брошенный японцами поезд, у нас было два локомотива, что существенно упрощало дело. Один отошел, другой начал грузиться. Один начал высадку, другой как раз пришел в движение.

Отвечающий за тыл Мелехов вместе с приданным ему новеньким штабс-капитаном Лосьевым бегали до поздней ночи, лаялись с нашими железнодорожниками, интендантскими, но системы выстроили. Сначала в одну линию, потом эту же схему начали масштабировать, покрывая сеткой дорог выделенный нам участок фронта. По две линии к каждой батарее, по две к каждой точке погрузки раненых, несколько рокадных дорог, которые можно было использовать для движения вдоль фронта, если где потребуется быстрая переброска резервов. Или же для огневой поддержки, но с этой мыслью я пока не спешил.

Для какой-то переделки стандартной техники не обойтись без мастеровых, а обещанные Мин Тао люди все еще не доехали. Впрочем, пока и без них дел хватало… Я как раз заметил вездесущую парочку, Мелехова с его новым штабистом, и пошел к ним. Как раз время ежедневного подведения итогов, и лучше сделать это на ходу, чем тратить драгоценные минуты на прогулки до штаба.

— Докладывайте, — сразу кивнул я.

— Припасы корпуса перевезены на 80%, — Лосьев вытащил записную книжку, в которой вел все записи. Кстати, судя по цвету, эта уже не первая.

— Наши припасы уровня группы и армейского?

— Тут всего 10%, интенданты упорствуют, но, так как мы возим своими силами, отказать не могут.

— Кстати, что насчет поездов? Железнодорожники еще крестятся при виде японского чуда?

Это действительно вышел почти анекдот. Японский поезд, который чуть не стоил нам разгрома под Вафангоу, проторчал почти сутки посреди поля боя — его прошили тысячи пуль, рядом взорвались сотни снарядов. Но каким-то чудом паровая машина уцелела, всякую мелочь мы заменили, и теперь этот Франкенштейн с полустершимися иероглифами на борту пробуждал в железнодорожниках, инженерах и почему-то китайцах какой-то потусторонний ужас.

— Крестятся, — усмехнулся Мелехов, а Лосьев, сделав предельно серьезное лицо, доложил сразу по делу.

— Два больших ходят, еще три малых для узкоколейки проходят испытания. Вагонов собрали 47 штук, из них 20 теплушки, 14 на восстановлении.

— Много что-то, — задумался я, прикинув, с чего мы начинали неделю назад.

— А это именно нашему корпусу пожертвовали из запасов Общества Путиловского завода, — тут же пояснил Мелехов, и все сразу встало на свои места.

Очевидно, вагоны — это прощальный подарок Анны, и вряд ли бы она стала отправлять мне обычные двухосные платформы, которые не так сложно выбить и из наших интендантов. Те хоть и изображают жадность, но за любую возможность разгрести заторы на узловых станциях готовы хвататься руками и ногами. Даже на противоестественных условиях — бесплатно.

— А какой они длины? — осторожно спросил я.

— 20 метров.

— Ну точно, четырехосные, — у меня на лице расплылась довольная улыбка. Кажется, скоро у нас появится возможность более плотно скрестить железные дороги и артиллерию.

— Господин полковник, — осторожно спросил новенький Лосьев, — а почему вы так радуетесь?

— Почему? А давайте подумаем вместе, в чем разница между старым и новым вагоном?

— Длина. Количество мест вырастает в два раза при росте нагрузки всего на 80%, что дает небольшой выигрыш по скорости переброски войск или грузов, но… Есть и огромный минус. Из-за большей базы такие вагоны плохо справляются с подъемами. Больше 4 градусов, то есть, 4 метра подъема на 100 метров дороги, и он уже может встать. Так что мы, получается, сами себя загоняем в более узкие рамки с выбором мест для прокладки дорог.

Молодой штабист замер, а потом побледнел, кажется, испугавшись, что слишком много себе позволил. Да уж, в Академии их явно строили.

— Неплохой анализ, — я улыбнулся. — Вы учли выстраивание логистики, и тут новые вагоны проигрывают, учли запросы пехоты — и тут уже, наоборот, новинка позволит перебросить на 20% больше солдат при одинаковой мощности паровозов. А двадцать процентов перевеса на поле боя — это немало. Но разве пехотой и логистикой все ограничивается?

— Еще есть… Медицина, — выпалил Лосьев.

— И что тут?

— Новые вагоны с большей рамой и поперечными трехрядными рессорами будут мягче идти.

— То есть?

— Меньше раненых пострадает при перевозке.

— Думайте! Еще!

— Я не знаю…

— Я не прошу учесть то, чего вы не знаете. Используйте то, что сами говорили раньше.

— Я… Если мы из-за длины вагонов прокладывали более ровные пути, то на мягкость дороги сыграют не только рессоры, но и это тоже.

— Хорошо. И что это нам дает?

— Срочные операции прямо в пути?

— Очень хорошо. Только для операций помимо мягкого вагона нам понадобятся еще…

— Свет! Нужно будет добавить генератор. Возможно, какое-то оборудование…

— Думаю, его список можно будет согласовать с доктором Слащевым. А когда доработаете проект, буду ждать вас на согласование.

— Мне самому доработать?

— Вы же предложили, значит, заслужили право первой брачной ночи. Впрочем, новенькие всегда могут и отступить.

— Нет. Я согласен! — Лосьев вспыхнул, вытянулся, потом бросил взгляд на Мелехова и, получив разрешающий кивок, тут же бросился заниматься первой самостоятельной задачей.

— Смышленый парень, — проводил его взглядом Мелехов, а потом внимательно посмотрел на меня. — Вот только вы, господин полковник, не все же ему сказали?

— Он сам не все сказал.

— Да. Лично я бы начал с артиллерии, — подполковник на мгновение задумался. — Вы считаете, что на новых платформах можно будет разместить наши морские орудия, я прав?

— Очень много нюансов, которые нужно учесть. Но вы правы. И я хотел попросить: как этот молодой человек подготовит свой проект с доктором Слащевым, так и вы с капитаном Афанасьевым посчитайте и проверьте на практике все, что понадобится нам для такой батареи.

Мелехов кивнул, мы договорились уже завтра обсудить их первые идеи, а потом меня нашел поручик Зубцовский. Оказалось, к воротам Лилиенгоу, рядом с которым мы размещались, подошел крупный китайский обоз. И его командир уверял, что приехал он именно ко мне.

Я, в принципе, ждал посланников от Мин Тао, ждал, что их будет несколько, и что какую-то мелочь для работы они прихватят. Но размах моих новых знакомых сумел удивить. Три сотни человек, двадцать больших телег, похожих на наши армейские. На такие обычно влезало по полтонны груза, значит, итого десять тонн… Начальник обоза, пожилой мужчина с седой косой, едва завидев меня, сразу поклонился и устроил экскурсию.

Мне показали слитки металла, отлитые, наверно, еще в прошлом веке. Покрытые зеленым налетом тигли и куча других приспособлений для плавки. Часть была для металла, часть для стекла, и, главное, ко всему прилагались люди, которые умели этим пользоваться. Если раньше в глубине души я сомневался, что у нас получится что-то серьезное, то теперь все резко изменилось.

Выделив под новое производство и жилье для рабочих несколько длинных фанз на севере Лилиенгоу, я дал китайцам сутки, чтобы они обжились и подготовили к работе все, что привезли. После этого можно будет рассказать, что именно я хочу получить, и посмотреть, что из этого они способны делать. Правда, как оказалось, рабочими были не все приехавшие — два десятка маньчжуров не принимали участия в общей суете. Они дождались, пока я договорю со старостой, и только потом представились.

— Янь Сюнь, — поклонился старший из них с выбритым лбом и длинной черной косой, завитой словно даже с каким-то рисунком.

— Полковник Макаров, — я ограничился легким кивком, ожидая продолжения.

— Я прибыл, чтобы принять командование вашими вспомогательными отрядами из местного населения.

— Вы военный? — спросил я в лоб.

— Бывший. Западное крыло посчитало, что мне лучше покинуть армию из-за моей позиции.

— Какой?

— Императрица, — Сюнь на мгновение прикрыл глаза, — хоть и принадлежит к маньчжурской династии, но не верит, что за нами будущее. Она слишком много прав и воли дает простым чжунго, а я… Мы слишком явно против этого высказывались.

Я задумался. Западное крыло — это китайская разведка; политика умиротворения большого Китая действительно проводилась Цы Си, ясное дело, были и недовольные. На первый взгляд в этой истории не было ничего необычного, но что-то меня смущало. Точно! Маньчжуры хотели сохранить свой статус, они ставили на меня, значит, рассчитывали, что я смогу им в этом помочь. Смогу ли? И захочу ли поддерживать старый строй, который совсем не принес Китаю славы?

С другой стороны, если смотреть на конкретных людей… Они готовы работать, они готовы служить. Тогда, если Маньчжурия станет частью Российской империи, это станет возможно и в боевых частях, а тогда им самим даже без подтверждения местных титулов можно будет получить дворянство. Война открывает пути. Берет свою цену, но открывает, и некоторые люди понимают это на уровне инстинктов.

— Сколько времени вам нужно, чтобы договориться с местными и подготовиться к новым работам?

— Сколько у вас сейчас чжунго в нестроевых частях? И где они расположены?

— Четыре тысячи четыреста двадцать, — ответил я, невольно думая о том, что, несмотря на потери и бегство части рабочих, другие предпочли остаться, и, более того, многие местные не стеснялись как бы между делом вливаться в эту пеструю массу. — Сейчас первая смена работает на подготовке укреплений, вторая и третья отдыхают.

— Три смены? — Сюнь искренне удивился.

— Это мое личное требование: стараться выдерживать рабочий день в восемь часов.

— Пусть так… — маньчжур задумался. — Тогда мы за сутки поговорим со всеми старшими, и уже завтра к вечеру я доложу, по каким направлениям мы сможем ускориться. А также отберу тех, кто способен к более тонкой работе.

Вот и договорились. Я окинул взглядом старую китайскую крепость, в которой все сильнее, все ярче кипела жизнь. Интересно, когда тут было что-то подобное в последний раз? Веке в 16-м? Но теперь тем больше зависело от меня: чтобы сила не пропала зря, чтобы мой корпус стал намного сильнее, чем раньше, надо было направить эту энергию в нужное русло.

Хотел посмотреть, как идут дела у штабистов, и, кажется, там еще кто-то новенький должен был перевестись, но — все потом. Сейчас мне нужно домой и довести до ума те чертежи, что надо будет уже завтра передать китайцам. Корпуса для биноклей те точно потянут, линзы — под вопросом. Прицельные сетки — можно делать и самому на последнем этапе, пока уберем.

Но это все мелочи, были у меня и крупные проекты вроде крепления пушек на новые железнодорожные платформы. И тут совсем было ничего не понятно. Что могут мастера, сколько у нас будет железа, какого качества и точности получится добиться. А то придумаю что-то вроде поворотной башни, а мы даже опоры из двутавров освоить не сможем. Нет, рисовать буду все, но вот решать, что пускать в дело, начну уже завтра.

Скорее бы оно наступило!

Глава 14

Пью чай. Тут все пьют чай, и гаолян даже в растворенном виде уже начинает подбешивать, но, как оказалось, это только у меня так. Для большинства, даже офицеров, чай — это Чай, именно так, с большой буквы, и одного этого достаточно, чтобы каждый раз получать удовольствие словно от самой первой кружки.

Сегодня было много чего интересного. Еще до похода к китайцам решил заглянуть к Афанасьеву, и очень удачно получилось. В расположении капитана как раз ходили мастера от артиллерийского управления армии, осматривали наш металлолом, что мы вывезли из-под Вафангоу. Возможно, не очень уважительно так называть пушки, но по-другому их повреждения было просто не передать. По факту в нормальном состоянии у нас было только 2 батареи мортир, которые мы отправили в тыл, решив не брать с собой в рейд к Порт-Артуру. Все остальное было или изношено, или погнуто, или иссечено осколками. Даже на пулеметах живого места не осталось.

— В общем, можем все забрать, отправим на север. Что-то восстановят в Харбине, что-то придется везти в Россию, но половину точно вернем в строй. Тут вся проблема в том, что нужно сложные детали для затворов делать. И если для тех же 3-дюймовок у нас есть запчасти, то для мортир, Максимов и особенно японских морских пушек — вряд ли.

Афанасьев хотел было спорить, но я его вовремя остановил.

— А какие еще есть варианты? — я внимательно посмотрел на поджавшего губы подполковника из артиллерийского управления.

— Ну, какая-то артиллерия вам все равно нужна, но у нас запасных батарей нет.

— Нет? — я не отпустил его взгляд.

— Думаю, пару можно найти, — выдохнул подполковник.

— И наши 3-дюймовки, на которые есть запчасти, вы тоже поправите.

— Поправим, — повторил он за мной, потом встрепенулся и зло добавил. — Тогда минимальный штат по пушкам вы закроете, старье ремонтировать нет смысла, просто подождете новых поставок.

— Которые нам опять же никто не даст! — не выдержал Афанасьев, и на этот раз его слова легли очень удачно.

Подполковник посчитал, что, несмотря на обещанные батареи и ремонт, последнее слово осталось за ним. Так и расстались довольные друг другом. Почти…

— Вячеслав Григорьевич, — стоило чужакам уйти, как капитан Афанасьев повернулся ко мне. — Ну что же вы так! Как можно было соглашаться всего на две батареи!

— 4 батареи, — напомнил я. — С учетом того, что они еще наши старые восстановят. А что касается морских пушек, мортир и пулеметов — ну нет у нас нескольких месяцев, чтобы ждать, пока их по России, туда и обратно покатают. Еще и не факт, что в итоге на них решат тратить время, а если и потратят, то вернут именно нам.

— Но что тогда?

— Там, где стволы повредило, видимо, все, — честно поставил я диагноз. — А вот где проблема с механикой, будем работать. Разбирайте вот эту для примера.

Я ткнул в одну из побитых мортир, решив начать с чего попроще. Помощники капитана быстро раскрутили все, что можно было раскрутить в полевых условиях, мы погрузили это добро на телеги и уже с небольшим обозом двинулись в сторону китайского города. Кстати, забавно — получилось двойное название. Сам Лилиенгоу — китайский, и квартал, выделенный в нем для мастеров — тоже.

И там уже давно не спали. Кузницы сжигали казенный уголь, трубы дымили, а старейшина моей новой общины ждал нас у входа на территорию.

— Сможете повторить? — я вытащил одну из сложных деталей. Тройной изгиб, разная толщина, зубчики и сквозное отверстие.

— Сможем, — степенно кивнул старейшина.

— Как? — не поверил Афанасьев. — У вас же станков никаких нет!

— Выточим образец из дерева ком, по нему сделаем из глины форму и отольем — ничего сложного. Вернее, потом придется несколько дней доводить деталь вручную, но мы чуть заложим по размеру, встанет как родная.

— А металл у вас хороший? — продолжал сомневаться Афанасьев.

— Увидите, — тут старейшина уже не стал ничего объяснять.

Впрочем, я действительно увидел, причем достаточно. Да, маньчжуры грели металл в небольших тиглях, но при этом процесс шел с толстым слоем угля и постоянным поддувом воздуха — не только на пламя, но и заодно на сам металл. Я, конечно, не специалист, но примерно так же работали и мартеновские печи, дожигая в процессе углерод. А учитывая, что пудлингование стали в Китае делали еще во 2–3 веках, опережая Европу на 13 столетий, то и других успехов на этом поприще вполне можно было ожидать.

В общем, мы свели Афанасьева со старшим кузнецом, чтобы они подготовили детали для ремонта сначала одной мортиры — доработали технологию, проверили, что точно все учли, и потом уже пускали в серию. Мы же со старейшиной пошли обсуждать мои личные задумки. Я показал на рисунках детали для прицела — тут, как я и думал, проблем не возникло.

Заодно старейшина рассказал, что мастера-стекольщики уже начали очищать кварцевый песок для первых плавок. Теперь, когда у них появились необходимые мне размеры, они могли приступать к отливке линз сразу в нескольких формах. Выпуклые собирающие с разным фокусным расстоянием и вогнутые рассеивающие.

Первый этап будет закончен уже к вечеру, но линзы при этом я смогу посмотреть только через пару недель. Как оказалось, именно столько времени занимает самый главный этап работы, полировка и шлифовка, без которого все остальное просто не имело смысла. Впрочем, учитывая, что до нового большого сражения было еще прилично, то срок в две недели меня в принципе устраивал.

Увы… С большими деталями, которые я хотел использовать для постановки пушек на железнодорожные платформы, все оказалось совсем не так радужно. Местные просто не могли переплавить достаточно много железа за раз, так что и от броневых пластин со своим производством рельсов тоже пришлось отказаться. А вот насчет эрзац-бронепоезда я так быстро сдаваться не собирался.

— Если не за одну плавку, а за несколько? — предложил я. — Та же лапа для упора — сделаем ее из нескольких секций, чтобы каждая была упором для других. Тогда нагрузка на соединения будет не такой большой.

— Даже треть от такого размера — слишком много, — староста покачал головой.

— Секции тоже будем собирать по частям. Зарисуем каждую плоскость с точностью до миллиметра, вы сделаете свою заготовку, а потом отольете сразу, сколько нужно.

— А соединять как?

— Да сварим просто!

— Что?

Китаец удивленно захлопал глазами, а я вспомнил, что сварку еще в принципе никто не использует. Не то что мои неожиданные помощники, перекрывающие техническое отставание опытом предков.

— Заклепки поставим. Как на «Титанике».

На этот раз старейшина просто кивнул — слово «заклепки» он знал, а на «Титаник» не обратил внимание. Хотя лично мне стоило бы поменьше болтать. А то корабль ведь только строить начнут лет через 5, а я уже про него вспомнил. И если раньше некоторые острые словечки, иногда вырывающиеся у меня, поражали разве что Буденного, то теперь… Не знаю, что именно стало причиной — мой карьерный рост, поддержка маньчжуров или охота за шпионами, но вчера к нам приехало пополнение в виде офицера разведки. И за языком в присутствии полковника Ванновского стоило следить, как говорится, во избежание.

Ну вот, вспомнил его, он и появился. Я приметил на окраине китайской крепости знакомую фигуру с модными усиками и на сегодня закончил со старейшиной. Передал ему уже готовые чертежи, до вечера пообещал новые, и тот остался со всем этим разбираться. Ну, а я пошел навстречу своему разведчику, невольно думая о том, за кем же тот собирается больше шпионить. За японцами или за мной.

— Вячеслав Григорьевич, вот вы где! — Ванновский замахал мне рукой. — Мы вчера с вами так и не договорили!

Я только вздохнул, невольно вспомнив вечное «минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». В общем, вдали от начальства даже без лишней помощи с его стороны мне, оказывается, нравилось гораздо больше, чем с ним. С другой стороны, если успокоиться и подумать, то разведка — это все-таки не только проблемы, но и ресурс. Которым просто нужно правильно пользоваться!

У меня на лице расплылась довольная улыбка, и подходящий ко мне молодой полковник как-то разом подобрался.

* * *

Глеб Михайлович Ванновский был племянником бывшего военного министра Ванновского, и это всегда помогало в его карьере. Не прямо, но большинство людей вокруг держали в уме его фамилию. Так он довольно рано получил полковника, не совершив ничего выдающегося, так же он стал военным агентом в Японии, и, возможно, если бы энергичнее работал, если бы отправил больше тех семи докладов за 1903-й, ситуация на поле боя была бы чуть лучше… Но Глеб предпочитал не думать о несделанном.

Главное, он вернулся на службу в действующую армию и мог начать все заново. Победы смоют любые старые ошибки, а дополнительная просьба приглядывать за полковником Макаровым казалась совсем не сложной. Ну, что интересного может быть в обычном вояке, для которого мир ограничен полями сражений? Тем не менее, на этот раз Глеб собирался сделать все, что нужно. Сразу приметив слабое звено, он вышел на новых штабных офицеров, которые были зачислены в корпус всего неделю назад.

Учитывая, что их заставили работать в полях, Глеб был уверен, что легко разговорит их, а то и сразу подпишет на долгосрочное сотрудничество, но… Все пошло как-то не так. Штабс-капитан Лосьев, погруженный в расчеты по доставке припасов и подготовке какого-то военного городка, слушал его только вполуха, говорил невпопад и в итоге не ответил ни на один из вопросов. Приставленный к кавалеристам Бурков был попроще, но стоило ему понять, что именно предлагает Глеб, как молодой штабист закатал рукава, и полковнику, несмотря на чин, пришлось спасаться бегством.

С остальными вышло не лучше. Брюммер был весь поглощен вычиткой работы своего начальника по какому-то новому использованию артиллерии. Борецкий все время пропадал с 1-й дивизией на полигоне, и пусть Глеб все-таки дошел к нему под грохот сотен винтовок и залитую потом спину, но поговорить в такой обстановке было просто нереально. К графу Кутайсову, прикрепленному к так любимой Макаровым конно-пехотной части, он и вовсе не решился обращаться, убедив себя, что это не из-за каких-то страхов, а только из-за того, что пришло время поговорить с самим полковником.

Ванновский был уверен, что даже в самой твердой голове должны быть хотя бы крупицы здравого смысла, а значит… Все будет как обычно.

— Глеб Михайлович, а я тоже вас искал, — Макаров как-то странно улыбался. Нехорошо.

— Зачем?

— Хотел узнать, есть ли новости о тех японцах, которых я передал Жилинскому. А то довольно много времени прошло…

— В таких делах лучше не спешить. Если обвинить кого-то без достаточных оснований, это будет пятном на репутации всего государства, — Ванновский выдал привычную речь, которой не раз прикрывался, когда не успевал сделать то, что обещал.

— Впрочем, это не так важно, — к счастью, Макаров тоже этим удовлетворился. — Я больше хотел обсудить ваши личные задачи.

— Мои задачи? — Ванновский выдохнул, а потом еще раз представился. Полностью! С фамилией! — И вы думаете, что можете приказывать, что и как мне делать?

— Как — не могу, — легко согласился Макаров, — Но что — могу и буду! Вы приписаны к корпусу, а корпусу нужна информация от разведки.

— Планы со стола самого микадо? — Глеб попытался превратить этот ужасный разговор хотя бы в шутку.

— Их оставим для разведки армейского уровня, — полковник был предельно серьезен. — От вас же я хочу знать информацию обо всех передвижениях противника в радиусе ста километров от линии фронта. Причем скажу сразу, если на дальних подступах меня устроят и общие сводки, то уже в дне пути от нас вы должны посчитать не только вражеские полки с пушками, но даже и обоз.

— И каким образом мне это делать? Откуда мне взять для этого людей?

— Вам они положены по штату? Просите у Жилинского! Нет — я могу выделить один из казачьих десятков. Но информация мне нужна.

— Я… — Глеб не знал, что сказать.

— Завтра вечером буду ждать вас с первым докладом. И к этому моменту рекомендую успеть посетить хотя бы ближайшие деревни. Квантун, Сыквантун и Таяо можно объехать буквально за пару часов. Работайте!

Полковник ушел, а Глеб еще несколько минут стоял на месте. Потом очнулся. С одной стороны, хотелось кричать от обиды, бежать в Ляоян жаловаться и ставить наглого выскочку на место. С другой стороны, а за что? За то, что заставляет работать? Глеб до этого ни разу не думал, что ему придется заниматься такой банальностью, как выстраиванием разведывательной сети среди местных.

— Впрочем, меня ведь учили, — он пытался убедить сам себя. — Да тут никто не знает, как все делать правильно. А полковник… Уже подсказал первые шаги, начну с ближайших деревень, потом двинусь дальше. Наверно, это будет даже интересно.

Молодой человек нервно рассмеялся, а потом решительно пошагал к выходу из китайского городка. Запах жженного в горнах угля напоминал ему духоту в самых грязных промышленных районах Санкт-Петербурга, и задерживаться тут Глеб совершенно не собирался.

* * *

Прошла еще неделя, а я сижу, считаю ближайшие важные даты этой войны.

Море, суша — тут ведь все связано в единую систему. В середине июля Ноги наберет достаточно сил и выбьет наши полки с Волчьих гор, подходя вплотную к Порт-Артуру. Первый обстрел, когда часть снарядов, пусть и не прицельно, долетит до гавани, и контр-адмирал Витгефт попробует прорваться во Владивосток. Ждал ли этого прорыва Тогу — очевидно ждал. Встречный бой, и наши, значительно уступая в броненосцах и мощи залпа, отойдут обратно в гавань, надеясь то ли на успехи сухопутной армии, которая прикроет им тыл, то ли на подкрепление из метрополии. И вот после этого, когда хоть где-то кровь из носу будет нужна победа, случится Ляоян. Первое сражение главных армий, когда наши стоят на хороших оборонительных позициях при общем равенстве сил — казалось бы, тут нельзя проиграть, но мы сможем.

При этом я оказался на месте будущего левого фланга за целых полтора месяца до того самого дня… Хотя какой день! Ляоян — это одно из сражений именно двадцатого века. Линия фронта в десятки километров, перемещения огромных масс войск и бой, который длился несколько дней. Еще не Мукден, который растянется на недели, но очень близко.

— Вячеслав Григорьевич, зачем вы нас собрали? — спросил Хорунженков, за которым стояли и остальные мои офицеры.

— У нас есть задача, — начал я. — Генерал Бильдерлинг давал нам немного времени прийти в себя, но оно вышло. Скоро ему предстоит нанести удар по подходящему к нам со стороны Кореи Куроки, и мы станем теми, кто подготовит этот удар.

— Сами участвовать не будем? — тут же спросил Шереметев.

— Генерал Куропаткин предупредил, что наша задача — обеспечить тыл выдвигающейся вперед группировке Бильдерлинга.

— То есть наш рейд — это подготовка той самой поддержки, — улыбнулся Врангель, он первым разобрался, как именно мы будем трактовать выданный нам приказ. И да, сейчас такое время, когда мы каждый день словно в суде. Есть приказы — законы, но как именно их читать каждый командир решает в меру своей образованности. И испорченности.

— Куда именно будем двигаться? — Хорунженкова интересовали более приземленные вещи. — Я ведь правильно понимаю, что основной ударной силой будет именно мой батальон?

— Основной — да, но на этот раз мы будем усиливать вас другими подразделениями, чтобы дать каждому вспомнить запах пороха. А еще нужно будет проверить в деле все те новинки, что мы с вами создавали и обкатывали в последнее время. Что же касается направления — помните реку Айхэ, что впадала в Ялу и прикрывала тогда наш левый фланг? Так вот мы двинемся к ее истоку и дальше продолжим движение вдоль нее. Нас интересует вот эта линия, мимо которой враг точно не пройдет.

Я показал на карте деревни Тун Ян — прямо на Айхэ — и Саймаки, примерно в двадцати километрах восточнее, на одном из ее притоков.

— А ведь Куроки тоже почти наверняка движется по Айхэ, только снизу вверх, — задумался Хорунженков. — Мы можем точно рассчитать, где он сейчас?

— Скорость его движения зависит не столько от его возможностей, сколько от скорости подхода пополнений, — ответил я. — Так как этой информации у нас нет, то ничего и не скажешь.

— То есть наша разведка боем нужна не только Бильдерлингу, но и всей армии, которая пока не знает, а куда вообще движется Куроки? Может, он и вовсе на Мукден или Харбин замахнулся, — задумчиво кивнул Шереметев. — Вячеслав Григорьевич, так кто в бой-то пойдет?

— Конно-пехотный батальон Хорунженкова, — принялся перечислять я. — По роте от каждой из дивизий. Обеспечение едой на неделю похода с собой — на вас. Еще возьмем отделение доработанных тачанок. Поручик Славский, как прошли испытания новых механизмов, не подведут в бою?

— Рессоры — идеально, можно стрелять на ходу. Не так точно, но можно! — поручик сиял настолько искренне, что, казалось, он сам не только изобрел, но и собрал каждую из тачанок и еще по пулемету в придачу. — Поворотный механизм после ночи или дождя может клинить, нужно смазывать, но все стрелки в курсе. Стопором и прицелом тоже умеют пользоваться.

— Как, кстати, отремонтированные пулеметы?

— Стреляют. Перегрев держат. Тестовый на полигоне пропустили через десять тысяч выстрелов, все в порядке! — Славский посмотрел на меня с легкой обидой.

Жалко ему, что мы один ствол угробили и целую прорву денег на патроны спустили. Иногда не офицер, а чисто ребенок. Нет бы вспомнить, что полностью испытание прошел только второй пулемет, а первый… Кто бы знал, что сделать идеально подходящие по размеру детали недостаточно, нужно учесть еще и вес. Мы вот с китайцами не учли, Максим заклинило — в итоге пришлось перезаказывать почти всю затворную группу, ну да… Так даже и лучше. Тяжело в учении, легко в бою.

— Дальше, — продолжил я. — Сотник Врангель, с вас конная сотня и помощь в перегоне той мортирной батареи, что мы доработали для перевозки…

Совещание только начиналось.

Глава 15

Занавески на окне, зеркало, две свечки. Николаевской дороге уже больше полусотни лет, а вагон, где можно было бы работать, не теряя ни минуты, все никак не изобретут. Вон, на тверском заводе уже двухэтажные собирают[1], почти рота за раз взлезть сможет, а для чиновников не спешат ничего делать. Коллежский секретарь Огинский покачал головой, а потом снова сосредоточился на отчетах, которые ему нужно было просмотреть.

Вагон начал стучать, перебегая стрелки на подходе к Москве, и Владимир Иванович все-таки отложил бумаги. Иногда лучше подождать и потом сделать больше, чем рвать жилы и в итоге не успеть. Вот его младший брат решил, что будет строить карьеру на войне, даже остался в свите Куропаткина, потерявшего свой министерский портфель. И стоило ли оно того? Коллежский секретарь покачал головой, про себя, впрочем, радуясь, что скоро увидит Кирилла. Чины важны, но семья еще важнее, особенно когда твоему роду, твоей крови уже сотни лет.

Не то что этим выскочкам… Огинский на мгновение задумался, кто в последние годы умудряется прорваться в министерские кресла. Низкие люди с низкими мотивами, но даже они могли посвящать себя работе и за это можно было простить им некоторые слабости. С другой стороны… В окне показались платформы и фонари Николаевского вокзала: сегодня там было не очень людно. Что и не удивительно, учитывая, какой человек должен был присоединиться к их поездке.

Враг их партии, но в то же время Владимир Иванович искренне уважал Сергея Александровича. Великий князь, дядя царя, председатель Православного палестинского общества и Исторического музея — даже тень Кровавого воскресенья не омрачила его славы. И вот они вместе с Сергеем Юльевичем Витте вместе отправятся на Дальний Восток… Коллежский секретарь на мгновение задумался, почему и ради чего такой интерес к той малой войне. Но ответов у него не было.

Резкий гудок. Владимир Иванович чуть не уронил правый подсвечник, когда, обгоняя их на считанные метры, к соседней платформе подошел еще один поезд. Тоже министерский… Потребовалась всего пара мгновений, чтобы узнать поставленный третьим в состав вагон Вячеслава Константиновича Плеве. Мысли Огинского заметались, пытаясь понять, что это могло бы значить, но тут из-за окна донесся разговор обычных железнодорожных работников.

— Общий состав надо будет собрать.

— Почти десять вагонов первого класса… Придется эшелон артиллерийского управления на запасные пути перевести.

— Ничего. Меньше будут стрелять, больше солдат выживет.

— А может, наоборот? Меньше будут стрелять, и больше наших убьют?

— Ну, ты какие-то глупости говоришь.

— А ты нет? У меня, кстати, младший брат сегодня на восток уезжает, добровольцем.

— Ну ладно тебе, не горячись.

— А чего не горячиться? Сегодня уедет, 15 июля там — лето, самое жаркое время на войне. Так что чем больше мы вагонов к нашим сможем пропустить, тем лучше…

Владимир Иванович отвлекся от разговора, в котором уже больше не было ничего интересного. Значит, Плеве тоже поедет с ними, и уже 15 июля[2] они все будут на месте. Огинский не понимал почему, но ему казалось, что в этот момент изменилось что-то очень важное.

Впрочем, долго сидеть без дела он себе позволить не мог. Работа никуда не делась, а под Тулой, в крайнем случае под Ряжском, министр о нем точно вспомнит.

* * *

Тонояма Танегучи поднял покрытые кровью руки.

— На сегодня хватит, — кивнул он ассистирующим ему фельдшерам и младшему доктору Тайдзи.

Те тут же бросились прибираться: три застывших на операционных столах тела были определенно мертвы, и с ними можно было уже не церемониться.

— Что думаете, господин главный военврач Танегучи? — Тайдзи вежливо поклонился, задавая уже ритуальный вопрос. Именно так, отвечая своему помощнику, начальник медчасти первой армии Куроки приводил в порядок и структурировал свои мысли после очередного эксперимента.

— Думаю, что исследования переломов в основании черепа мы пока оставим. Слишком хрупкие там кости, чтобы можно было рассчитывать на успех операции.

— Может быть, нужно просто больше времени? Мне показалось, что сегодня у вас почти получилось!

— Случайность, — отмахнулся Танегучи. — Тем более, генерал просил не очень проявлять себя, пока мы стоим на месте и ждем подкреплений. Китайцы могут начать волноваться. Вот если бы мы могли использовать русских пленных, было бы гораздо удобнее, но император все-таки ратифицировал Гаагскую конвенцию 1899 года. Мы не можем подвести своего микадо.

— Да, жалко, китайцы слишком хрупкие, — закивал Тайдзи. — И имитировать именно боевые раны довольно сложно. Если бы только начальник штаба Матсуиши разрешил вам провести по ним тестовые стрельбы…

— Если будем наступать, уверен, мы еще обязательно договоримся. А пока можно сосредоточиться на изучении нервных болезней.

— Вы делаете большое дело, господин Танегучи. Когда-нибудь потомки будут с уважением повторять ваше имя.

Они не договорили, прерванные резким грохотом пушек. Танегучи недовольно поморщился, ругаясь про себя на идиота Иноуэ. После того, как генерал 12-й дивизии не смог победить под Вафангоу и с позором вернулся в 1-ю армию, его словно подменили. Отказавшись от всех приданных ему германских инструкторов, он сам принялся за обучение своих полков, ссылаясь на какую-то новую русскую стратегию. Однако, если бы русские были столь хороши, разве их армия считалась бы столь слабой?

Танегучи представил, как вечером выскажет этот аргумент Хикару Иноуэ, и тому просто нечего будет ответить. С другой стороны… Старший военврач смотрел, как сотни лошадей, собранные по всей армии, учатся не бояться огня и перебрасывать на сотни метров телеги с закрепленными на них горными пушками. Как солдаты тренируются быстро их собирать на месте и открывать огонь меньше чем за минуту. Это выглядело странно, ново, непривычно, но и… Очень грозно.

А смогут ли сами русские, придумавшие эту стратегию, что-то ей противопоставить?

* * *

За первый день похода я заставил наших выложиться на полную, выдав положенные 50 километров, и мы это сделали. Добрались до устья Айхэ. Вернее, до деревни Тен Чуи Чан, раскинувшейся буквально в паре километров от него. Честно говоря, можно было остановиться и в поле, но… Поля все одинаковые, а деревня, которую мы заняли, заодно отработав схему развертывания, словно подчеркивала, что все старались не зря.

А еще тут было удобнее проверить пару наших наработок.

— Поручик Чернов, сколько времени вам нужно для развертывания вышки? — спросил я молодого парня, который за Вафангоу и наши забеги с катушками телеграфа получил свое первое офицерское звание.

— Уже! Уже, господин полковник! — тот аж покраснел, но зря.

Приданные взводу связи солдаты действовали слаженно, и каждый четко знал свой маневр. Один раздвинул похожую на удочку-телескоп антенну. В походном состоянии она занимала всего два метра, но внутри основной секции было еще четыре, позволявшие забраться аж на десять метров в высоту. А если с крыши дома, то и того выше. Естественно, сама по себе такая конструкция держаться не могла, поэтому на верхней секции было закреплено специальное деревянное кольцо, куда крепились четыре каната-растяжки, которыми и занимались остальные солдаты.

— Готово! — выпалил Чернов ровно через две минуты, проверив правильность установки с помощью спиртового уровня. Тут я не физик, и не скажу почему, но, когда мы выдерживали угол в 90 градусов, связь работала гораздо чище.

— Крепко стоит, — я пошатал мачту, а потом кивнул, чтобы Чернов начал разворачивать наш искровой передатчик.

Между прочим, японский, и на борту деревянной коробки еще можно было разглядеть полустершиеся иероглифы «Акаги». Вообще, я не соврал Куропаткину, когда сказал, что японцы подорвали свои станции связи. Но если книги с кодами мы восстановить не могли, то вот сам прибор — почему нет. Мои китайцы заменили поврежденные пластины, медную проволоку я просто взял у интендантов, ну а намотал ее уже сам капитан Городов. Мой старший связист тоже получил повышение, и я бы ему еще отдельную медаль дал за усидчивость и твердую руку.

В общем, передатчики мы восстановили. Один, с «Цукуси», как более пострадавший, оставили в корпусе, а второй, с «Акаги», прихватили с собой.

— Начинаю, — Чернов с волнением взялся за ключ, и искра за искрой отбил тестовое сообщение.

Минус таких древних радиопередатчиков — очень широкий спектр радиоволн, так что одна сторона всегда могла слушать другую, поэтому вместо классического Морзе мы использовали собственную последовательность длинных и коротких сигналов.

— Работает… — после минуты тишины уже наш приемник начал подавать признаки жизни, и где-то через минуту Чернов торжественно поднял голову. — Доброе утро, Маньчжурия! Это наши! Работает!

— Кто-то сомневался? — я грозно обвел всех взглядом. — Тогда… Отдыхайте, в течение получаса к вам подойдет штабс-капитан Кутайсов с отчетом о нашем походе для Ляояна.

— Так точно. Думаю, до вечера сможем передать не меньше полутысячи слов! — связист радостно вытянулся, ну а я двинулся дальше.

Лагерь жил своей жизнью, каждый знал, что ему делать. Одни готовили места для ночевки, другие на всякий случай возводили оборонительные линии, третьи разъезжались во все стороны для контроля окрестностей. Первые новости передадут уже минут через двадцать с помощью зеркал, и Кутайсов как раз сможет включить полное описание обстановки в свой отчет. Вообще, я не очень люблю бумажную работу, зато точно знаю, что ее очень любит начальство. И если удастся красиво показать, как можно держать руку на пульсе даже самых удаленных отрядов, связь в армии точно начнет развиваться еще быстрее.

И тут я заметил единственного человека, который казался потерянным и явно до конца не понимал, что именно ему нужно делать.

— Полковник Ванновский, — поприветствовал я его. — Как идет работа по вашему направлению?

— Кхм… — тот растерянно закашлялся.

— Вы уже допросили местных, чтобы узнать их взгляд на обстановку вокруг, а потом сравнить с донесениями нашей разведки?

— Да, сейчас начнем, — Ванновский сразу же приободрился.

Вот такой он человек — на самом деле неплохой, просто не умеет ничего. Но если поставить ему цель и объяснить, что именно делать, то горы может свернуть. Причем по-своему. Ленивый и не терпящий никакого дискомфорта, раньше он просто делал свою работу по минимуму. Сейчас же, осознав, что его в покое никто не оставит, Ванновский начал учиться. Не потому что сдался, а потому что, зная, что делать, можно было тратить на это гораздо меньше времени. По этой же причине он каким-то чудом смог выбить у Жилинского расширение штата, и теперь ему помогало целое отделение жандармов. Синие мундиры, судя по всему, совсем не ожидали оказаться на передовой, однако полковник с известной, как оказалось, фамилией строил их без всякой жалости. И мало-помалу, но процесс шел.

С моей стороны нужно было просто продолжать следить за результатом и подсказывать Ванновскому, на что обратить внимание. Ничего экстраординарного, обычная логика и здравый смысл, но для полковника, словно открывающего для себя целый новый мир, и этого было достаточно.

— Лучше начать со старосты, — как бы между делом посоветовал я. — Потом сверить его слова с другими местными. В идеале найти тех, кто этого старосту не любит, так можно будет узнать то, о чем не принято распространяться. Обязательно разговорить нескольких детей: они часто замыкаются перед чужаками, но в то же время могут между делом выдать то, что другие не расскажут даже под пытками. И еще…

— И еще надо будет найти агентов на долгосрочную перспективу, — Ванновский собрался и продолжил уже за меня.

— Верно, — кивнул я. — Тогда до полуночи буду ждать первого отчета.

Теперь и со стороны нашей разведки закипела деятельность, а мне только и оставалось, что ждать новостей.

* * *

На следующий день мы совершили еще один переход до деревни Тун Ян, возле которой и планировали ждать продвижения японцев. Разъезды пока никого не заметили, но мы раскидывали свои сети во все стороны, все дальше и дальше, в то же время укрепляя тыл и готовясь к любому развитию ситуации.

Откуда-то со спины раздались шаги. Громкие, немного неуклюжие, с легким пошаркиваем на правую ногу.

— Ждете? — спросил Джек Лондон.

Если честно, я не хотел брать его в этот поход — слишком уж скоротечно тут все может закончиться. Но писатель напомнил о нашей сделке, по которой ему была обещана возможность вести полную летопись этой войны, и пришлось соглашаться.

— Жду.

— А это нормально, что полковник, фактически генерал, лезет куда-то на передовую всего лишь с одним-единственным батальоном?

— Как можно отправлять людей на смерть, если ты не проливаешь кровь, не рискуешь вместе с ними?

— Но если вы погибнете от случайной пули, снаряда — кому от этого станет легче?

— Ну, совсем уж на передовую я не лезу, — немного грустно усмехнулся я. — Зато смогу своими глазами увидеть работу отряда, на котором мы отрабатываем новые стратегии для всего корпуса. И это уже дорогого стоит.

— А ведь и правда, вы с Корее точно так же с парой рот придумали стратегию, а потом уже всем полком реализовали. Тут то же самое?

— Даже больше. Тогда мы отрабатывали тактику ударного отряда, которая перекрывала лишь малую часть будущих задач. Сейчас же мы должны будем проверить в деле все новые идеи, кроме разве что тех, которые связаны с железными дорогами.

— А с ними связано много.

— Увы, сюда их не протянуть. Может быть, позже, — я на мгновение задумался о том, получится ли у Мелехова с железнодорожниками довести до ума идею состава для укладки рельсов. Вроде бы ничего сложного в теории, но сколько подводных камней вылезло, стоило нам только приступить к поискам решения!

— Я, кстати, к вам не просто так, — неожиданно Лондон хитро улыбнулся. — Я тут не удержался, воспользовался вашим беспроводным телеграфом в личных целях, и… Мне как раз передали ответ. Рассказы «Корейский волк», «Река волка» и «Железная дорога волка» вышли в печать сразу в Нью-Йорке, Лондоне, Париже и Токио.

— Я правильно понимаю, что это про меня? Сражения в Корее, на Ялу и наша прогулка до Квантуна, туда и обратно. Кстати, почему волк?

— Это все, что вас интересует? Не хотите узнать, что именно я про вас написал?

— Зная вас и что вы видели, я не сомневаюсь, что вы написали правду. Поэтому у меня только два вопроса. Почему волк и не добавили ли вы случайно любовную линию? А то я про вас, писателей, слышал — вам бы лишь приукрасить.

— Волк — потому что это сильное животное. Он часть стаи, но в то же время силен и сам по себе. Однако одинокий волк — это тот, кого бросили, кто оказался слаб. Сильный волк всегда рядом с кем-то. Он жесток к врагам, но может быть мягок к тем, с кем живет и охотится… — Лондон говорил быстро, отрывисто, почти не думая. Было видно, что он много и часто размышлял над этим образом.

— Вы не ответили про любовную линию, — я улыбнулся, думая, что эта шутка оказалась удачной. Вон как писатель покраснел.

Покраснел? Нет!.. Не-е-е-ет!

— Серьезно? — я посмотрел на Лондона, и тот смущенно отвел взгляд. — С кем вы меня свели?

— С пленной японкой из благородного рода, — писатель на мгновение расцвел. — Сначала вы были врагами, даже пытались друг друга убить, но потом осознали, что вражда — это только повод скрыть настоящие чувства.

— Чушь!

— Издатель сказал, что это будет важно для продаж, и я подумал, что раз это не повлияет на правду войны, то почему бы и нет.

Мне только и оставалось, что тяжело вздохнуть. Не бить же своему полковому писателю морду.

— У вас есть текст? Я должен посмотреть, — я задумался о том, как такая книга может повлиять на мою репутацию.

— Видите! — неожиданно обрадовался Лондон. — Вы раньше не хотели смотреть, а как узнали про любовь, сразу засобирались. Значит, прав был издатель!

— Текст! — рявкнул я.

* * *

Сайго непросто приходилось последние недели. С тех пор как Макаров откуда-то притащил два десятка маньчжуров, взявшихся наводить порядок в нестроевых частях, ему постоянно приходилось напрягаться, чтобы не попасться им на глаза. Если обычным крестьянам было абсолютно плевать на форму его лица и носа, то эти-то сразу опознают в нем японца, а там и скрутят без лишних разговоров. В такой обстановке было не до поисков возможности для разговора с Макаровым.

В итоге Сайго оказался даже рад, что так все случилось. Он-то и не подозревал об этом, но, прочитав одну их копий разошедшейся по Ляояну рукописи Джека Лондона, неожиданно узнал о тайной стороне жизни полковника. О его любви… И, судя по описанию, его половинкой могла быть только Казуэ! Невероятно, но книги не стали бы врать о столь важных вещах, и теперь молодой Такамори напряженно думал, что же ему делать дальше.

Как помочь сестре, как помочь полковнику, как исполнить свое обещание, чтобы не разрушить чужое счастье.

[1] Выпускать их начнут только в 1905-м, но вот работы уже начаты.

[2] Министр внутренних дел Вячеслав Константинович Плеве был убит брошенной в его карету бомбой 15 июля 1904 года. После этого за 2 года сменилось 3 министра, а в 1906 году этот пост занял Петр Аркадьевич Столыпин. Теперь именно так уже не получится.

Глава 16

Смотрю на карту ближайших окрестностей, и на душе становится тепло.

Все-таки хорошо, когда под рукой есть образованные унтер-офицеры. Многие еще до войны были пропущены через специальные картографические курсы, поэтому сейчас оставалось только освежить знания, распределить нужных людей по разведывательным отрядам и… Общая карта начала обрастать деталями: дороги, высоты, низменности. После изучения ближайших десяти километров мы с Хорунженковым и Врангелем перераспределили роты по местности, чтобы в случае чего было удобнее встречать врага. Сразу стало намного спокойнее.

Мелькнула даже мысль, что если Куроки задержится, то все эти наработки можно будет передать Бильдерлингу — хорошее место для встречного боя получалось. Но тут прискакал сияющий Буденный.

— Господин полковник, — улыбка до ушей не оставляла сомнений, что будет дальше. — Японцы! Нашли!

Довольное ворчание от полученных новостей начало расползаться во все стороны. Что приятно, ни у кого не было ни нервов, ни паники, ни оголтелого энтузиазма. Просто здоровое удовлетворение от того, что скоро получится наконец-то заняться делом.

— Докладывайте, — кивнул я Семену, когда тот вместе с сопровождением подъехал поближе. Главные новости можно и нужно знать всем, а вот детали — уже только для меня.

— Наш маршрут проходил чуть в стороне от реки, — Буденный провел на карте линию в окрестностях деревни Ченхэ. — Там перед притоком Айхэ идут довольно высокие сопки, почти горы. И именно за ними мы наткнулись на встречный японский патруль. Заметили друг друга почти одновременно.

Я расстроенно цокнул языком. У всех разведывательных партий были бинокли, и я надеялся, что это поможет обнаружить японцев раньше, чем они нас. Что ж, с учетом сопок большинство встреч происходит именно так: выехали из-за угла и столкнулись лбами. Ладно, это идею вычеркиваем.

— Дальше.

— Между нами было метров пятьдесят, мы разрядили винтовки, а потом японцы рванули назад.

Я кивнул: а вот тут наработки сработали на все сто. Если у наших дозоров всегда была надежда добраться до врага и порубить, то японцы, следуя вбитому немецкими инструкторами орднунгу, давали залп и сразу отступали, помня только о главной своей задаче. Предупредить о приближающемся противнике. С одной стороны, разумно, с другой, любая предсказуемость делает тебя уязвимым.

— Получилось? — я перевел взгляд с Семена на замершего рядом Мишека.

— Получилось! — выдохнул тот и неуклюже улыбнулся.

Вот и хорошо! Если честно, командир одного из моих снайперских взводов в последнее время не радовал. Я думал, что это он так тяжело переносит ответственность, пришедшую вместе с чином зауряд-прапорщика, даже прикидывал, как бы его растрясти… Но не пришлось. Хорошее дело и успех помогли справиться со всем, что бы Мишек там себе ни напридумывал.

А казаки тем временем продолжали рассказывать. Как японцы отступали, как они проскакали за ними до вершины ближайшей сопки, как Мишек спрыгнул и уже с земли одного за другим снял всю японскую четверку.

— Там было даже проще, чем в бою, — рассказывал он. — Когда стрелял в первый раз, расстояние было чуть больше сотни метров. Второго взял на двухстах, третьего на четырехстах метрах.

— Четвертый начал метаться из стороны в сторону! Я уж было подумал, что уйдет, — включился Буденный. — Но Мишек выдержал и коня ему подстрелил.

— Он прижался к нему, по-другому было никак, — Мишек немного смутился.

— Подождите, вы что, еще и языка взяли? — обрадовался я.

— Никак нет, — тут же погрустнел Буденный. — Он за своим конем спрятался, начал отстреливаться. Будь у нас время, мы бы подождали, пока патроны кончатся, и скрали, но… Если бы он дольше шумел, кто-то точно мог услышать. А еще он Ворона зацепил, мне пришлось на запасном возвращаться.

— Подстрелил я его, — подвел итог Мишек.

— Все равно молодцы, — я крепко пожал руки каждому из казаков. — Вы большое дело сделали. По медали точно заслужили.

* * *

Мишеку не нужна была медаль, хотя полковник Макаров в отличие от многих других командиров никогда не скупился награждать тех, кто себя проявил. Причем не только по представлению офицеров, но и сам многих замечал, лично писал представления. Так было не принято, однако после Вафангоу многие в корпусе даже мериться начали. Кто сам всех героев заметил, а кого полковник ткнул носом за невнимательность.

— Можешь отдыхать. Молодец! — Буденный оставил бывшего казака, отправившись встречать другие дозоры. Волнуется, там-то без больших начальников все могло пройти не так гладко. Мишек понял, что и своего бывшего товарища тоже считает неплохим офицером. Вот умеет все-таки Макаров приметить тех, кто может многого добиться.

Правда, вот с ним он ошибся. Улыбка на лице Мишека изменилась с легкой на злую. Он ведь ответил на то письмо пана Пилсудского. Честно сказал, что сбегать ради низкого чина не будет. А тот возьми и напиши снова, прямо перед рейдом. Назвал Мишека по имени, вспомнил его отца и деда, через деревню которых однажды проезжал. А потом закончил тем, чтобы Мишек никуда не спешил. Чтобы учился у Макарова, собирал знания, верных людей, что видят не только блеск и славу, но и спрятавшуюся по углам грязь царского режима.

— И, получив от врага все, что тот может дать, тогда приходи! Станешь даже не полковником, как твой учитель, а генералом! — Мишек еле слышно повторил последние строчки письма.

Такое казалось невероятным, но это в России, где все места заняты своими дворянами, а в новой свободной Польше место на самом верху будет и для него. Главное, выжить, главное, стать самым лучшим.

* * *

До вечера приехали еще три дозора, столкнувшиеся с японцами. Один, как и отряд Буденного, тоже смог уничтожить всех врагов, не оставив следов, а вот остальные по одному-двум японцам упустили. Было немного обидно, что не получилось все сделать чисто — после первого сбежавшего дозорного стало понятно, что на внезапный налет с большой кровью можно не рассчитывать. С другой стороны, в глубине души я понимал, что и не может все сложиться так идеально. Главное, что мы хоть где-то сумели проложить себе путь, и уже под утро должны вернуться пластуны с первой информацией о враге.

Оставалось только ждать. Сказать, что я в эту ночь плохо спал, значит, ничего не сказать. Неопределенность — страшная штука, но вот на рассвете стали подходить первые новости, и разом стало легче.

— Значит, вот здесь еще одна рота при двух пушках, — Хорунженков смотрел, как на карте добавляются фишки с обозначением замеченных сил врага.

По чуть-чуть. Все-таки современная война диктует свои правила: как мы растягивали свои позиции, прикрывая полком линию фронта, куда во времена Наполеона послали бы не меньше пары дивизий, так и японцы. Посчитать всю их армию разом не смог бы ни один человек. Но вот два десятка наблюдателей, каждый со своей позиции, составив списки отдельных небольших соединений и привязав их к конкретным точкам на карте, позволили нам получить более-менее похожую на правду картинку.

По воспоминаниям из будущего я знал про 40 тысяч солдат при 120 орудиях. Мы же смогли насчитать 30 тысяч и 80 пушек — немного меньше, но, учитывая, что без возможности заглянуть в оперативный тыл те же 30% сверху можно было легко накидывать — очень точно. Я был доволен и уже начал было прикидывать, не сможем ли мы немного пощипать японцев даже с нашими скромными силами, когда на собрание ворвался поручик Чернов.

— Господин полковник! Японцы!

— Четко! Спокойно! — рявкнул на поручика Хорунженков, и, как ни странно, командный голос помог тому собраться.

— Пришло сообщение! Дозорные через гелиографы передают, что в нашу сторону выдвинулась японская дивизия.

— Целая дивизия?

— Наши увидели движение больше десяти рот, и все из 12-й дивизии. Скорее всего…

— Без выводов, — теперь уже я встряхнул нервничающего связиста. — Просто что доложили.

— Пять рот выдвинулись в нашу сторону на лошадях, похоже, копируют наши конно-пехотные части…

— Без выводов!

— Пять рот на лошадях, с телегами. Что в телегах, неизвестно, но что-то точно есть, накрыто брезентом. Еще столько же идут своим ходом чуть дальше. Возможно, врагов будет больше, потому что из-за скорости передвижения японцев дозорным пришлось отступить раньше времени.

— Вот теперь хорошо, — я показал выдохнувшему Чернову большой палец, а потом повернулся к подтянувшимся офицерам. — Ну что, господа, пора решать, что мы будем делать. Отступим, чтобы не рисковать? Или же покажем самураям, насколько их попытка нас копировать отстает от оригинала?

На еще недавно напряженных лицах начали появляться улыбки. Да, враг сумел удивить, повторив какую-то часть наших тактик, даже попытался в чем-то опередить, но… Мы точно были к этому готовы.

— Поспешив использовать свои мобильные роты, японцы оторвались от остальных частей, это можно использовать, — задумался Хорунженков.

— Пять рот — это же, считай, наш батальон с усилением. Почти честный бой получится, — хмыкнул Врангель.

— Если они свяжут нас боем, то смогут окружить остальными частями. Это может быть ловушкой, — новенький штабист Кутайсов решил проявить осторожность.

— Если смогут, — я обвел всех взглядом, — мы должны будем узнать об этом до того, как отправим в бой весь наш корпус. Так что готовимся к сражению. Поле боя нам известно, тактика — тоже. Рассчитываю на вас!

— Мы вас не подведем, — Врангель ответил за всех, а потом офицеры разъехались к своим частям.

Рядом со мной осталась только одна резервная рота — маловато, чтобы что-то изменить, если японцы удивят. Но я видел, как слаженно действуют все наши: пехота, кавалерия, артиллерия. Каждый знал свой маневр, каждый делал то, что уже не раз отрабатывал на тренировках. Японцев будет ждать большой сюрприз.

* * *

Хикару Иноуэ стоял навытяжку перед генералом Куроки и невидящим взглядом смотрел на кончики своих сапог.

— Рассказывайте, как вы смогли довести до такого позора.

— Мы получили информацию о подошедших русских казаках. Они смогли полностью вырезать несколько отрядов дозорных. Чудом вернулись несколько человек.

— Я знаю. И я приказал не спешить, пока мы не получим точную информацию о силах врага. Малые были нам не страшны, большие не смогли бы действовать быстро. Мы ничем не рисковали.

— Это были казаки из отряда полковника Макарова, — выдохнул Иноуэ. — Я соотнес информацию с теми рейдами в Корею, что принесли нам столько неприятностей, и решил действовать. Два конно-пехотных батальона, которые я начал готовить по примеру русских, могли дать нам выигрыш в маневре. А горные пушки, доставленные на передовую на телегах и развернутые прямо перед боем, стали бы для них смертельным сюрпризом.

— Я помню вашу тактику, я же сам давал на нее добро, но как вы в итоге смогли проиграть?

Иноуэ на мгновение замолчал, вспоминая каждое мгновение того странного и унизительного боя.

— Мы шли тремя колоннами, готовясь охватить фланги противника, — начал он. — Мне тогда очень хотелось, чтобы враг принял бой, чтобы мы смогли подавить его быстро доставленной на линию огня артиллерией. Я, правда, не верил, что Макаров или его офицеры решатся на прямой бой рядом с нашими основными силами, но… Они ждали нас. Укрепления, не меньше роты солдат, которые встретили нас огнем.

— Вы выдвинули пушки, — продолжил Куроки, и было видно, что он сам бы поступил точно так же.

— Да. Мы разложились строго по нормативу и уже через пять минут вели огонь с двух батарей, прижимая к земле русских. Тут можно было подождать, но я решил воспользоваться моментом и ударить врага, пока тот совсем не готов к бою.

Иноуэ сжал зубы.

— Дальше.

— Я отправил две роты на телегах при поддержке четырех мобильных пулеметов. Им нужно было меньше минуты, и мы бы прорвали строй врага, но в этот момент по нам ударили вражеские пушки.

— Тяжелую артиллерию они бы не смогли привезти так далеко, — задумался Куроки. — Значит, такие же легкие пушки, как у вас. Вы должны были их подавить.

— Это были не пушки, а мортиры, — выдохнул Иноуэ. — Знаете, образца 1886 года. Бьют прицельно всего на полтора километра, в два с половиной раза меньше, чем мы. Но в тот момент это совершенно не играло роли. Русские так же быстро перевезли свои мортиры и развернули их за сопками слева от поля боя. Они накрывали фугасами наши атакующие ряды, а мы не могли им даже ответить. А когда атака оказалась сорвана, они перенесли огонь уже на наши батареи.

— Вы не успели их отвести назад? Разве не в этом также смысл мобильности?

— Если бы я сразу приказал отступать, то это бы могло помочь, — Иноуэ с трудом заставлял себя говорить. — Но мне слишком хотелось победить. Тем более отряды для охвата флангов были готовы.

— Сколько вы отправили в обход?

— Еще две роты. Под прикрытием сопок они должны были очень быстро войти в слепую зону той мортирной батареи. А тем временем пушки отошли всего немного и снова начали разворачиваться.

— То есть вы провоцировали русских тоже немного подвинуть свою позицию? Если бы получилось, то вы взяли бы их на ходу вообще без шансов на сопротивление. Но что-то пошло не так?

— Нас ждали. Теперь я понимаю… Слишком уж очевидным был тот обход. Четыре повозки с пулеметами встретили нас, стоило перевалить за гребень сопки. А потом мортиры довершили разгром — русские отвели их не чтобы достать до пушек, а чтобы простреливать именно то место, где нас заперли пулеметчики. Меня оглушило отлетевшим камнем, и только кто-то из солдат вытащил меня в тыл.

— Если бы вас взяли в плен, это и вовсе был бы позор.

— Прошу наградить того солдата.

— Тот человек уже получил орден Золотого коршуна из моих рук.

— Спасибо.

— Вижу, что вы пришли в себя, — Куроки уже спокойно оглядел своего генерала. — Врачи говорили, что продержат вас несколько дней, а вы встали сразу же. Похвально, но я приказываю вам долечиться. В любом случае нам еще две недели ждать подхода последних подкреплений. Что же касается потерь… Да, жалко тех двух батарей и пулеметов, которые даже не успели пустить в дело, но этот опыт нам тоже был нужен. Как говорят наши враги, за одного битого двух небитых дают. Я буду ждать вашего возвращения.

— Я буду готов сражаться.

— Будете, — согласился Куроки. — Только… Пожалуй, я прикажу вам отказаться от этих русских тактик. Очевидно, они могут приносить пользу, но так же очевидно, что пока наши враги умеют использовать их лучше, чем мы. Сосредоточимся на том, чему наших солдат годами учили германские инструкторы, и тех планах, что спускает главнокомандующий Ояма.

— Так точно, — Иноуэ кивнул, сохранив ничего не выражающее выражение лица, но внутри него ревела самая настоящая буря. Он верил, что будущее войны именно за новой стратегией, которую развивают русские, поэтому… Он выполнит приказ, но в то же время и продолжит обучать своих солдат по-новому.

Куроки оставил его одного, Иноуэ вслед за генералом вышел на улицу. Где-то вдалеке гремели выстрелы — это другие передовые части отгоняли дерзкий русский батальон. Судя по облаку пыли, Куроки привлек для этого кавалерийские части. Их было немного для большого сражения, но чтобы потрепать и сбить спесь всего с полутысячи солдат — более чем достаточно.

Иноуэ несколько раз выдохнул — это уже был не его бой — а потом решительно повернул налево. Справа остались палатки медчасти Танегучи, но туда он зайдёт попозже. Сначала ему нужно было найти своих офицеров и отдать новые распоряжения.

* * *

Поручик Славский балансировал за пулеметом на первой тачанке, когда та разгонялась, чтобы выскочить из-за сопки перед идущей наперерез основным силам японской кавалерией. Как же хорошо знать местность на километры вокруг и иметь возможность выбрать идеальный момент для удара.

— Готовьсь! — прокричал Славский за мгновение до того, как они оказались на открытом месте. — Пли!

Последний крик раздался в ту же секунду, что он потратил, чтобы довернуть ствол Максима до цепочки всадников. Огонь. Пули застучали, уходя чуть выше, но поручик быстро поймал нужную высоту и воткнул стопор, фиксируя горизонт. Теперь подставка для пулемета будет крутиться только влево-вправо. Доворот ствола… Японцы начали уходить в сторону, подальше от них, и Славский вырвал стопор обратно, чуть поднимая прицел под конец очереди.

На ходу очень много пуль ушло мимо, но не меньше половины точно попало в цель. После прохода четырех тачанок около двадцати японских кавалеристов покатились по земле, и еще столько же сбились с шага, прижимая руки к самым разным частям тела.

— Что дальше? — до поручика долетел крик его второго номера, сидящего на управлении повозкой.

— Ждем, — Славский вскинул взгляд в сторону дальней сопки, километрах в семи на север. Примерно там находились связисты, передающие отрядам вроде его команды от полковника.

Три длинные вспышки. Снова три длинные. И опять… Поручик Славский от волнения забыл и не сразу подтвердил, что получил сигнал. Но в итоге сделал все быстро и четко, а потом, приказав второму замедлиться, обернулся к остальным.

— Уходят! Уходят японцы! — заорал он. — Дали мы им прикурить так, что они не выдержали!

— Победа, братцы! — закричали с ближайшей тачанки.

— Победа! Ура! — крики сменились смехом.

Напряжение вырывалось наружу. Несмотря на все прошлые успехи полковника никто до последнего не верил, что целая армия японцев так просто отпустит их небольшой отряд. Но они ударили один раз, сейчас вот врезали еще. И японцы отошли, удовлетворившись просто тем, что и дерзкий батальон будет держаться от них подальше.

— Интересно, что решит полковник дальше? — задумался Славский, потом растерянно почесал затылок и махнул рукой. Для себя он давно решил, что даже пытаться не будет предугадать все планы Макарова. Просто будет делать то, что должен, а уж полковник и сам позаботится, чтобы это привело к победе.

Глава 17

Полковник Буссов выждал положенные десять минут и оставил офицерское собрание. Пусть офицеры расслабятся без начальства, им это нужно. А ему нужно подумать — столько всего случилось… Огромные потери Тобольского полка под Вафангоу, позорное возвращение, а потом доклад Куропаткину. Старые друзья советовали Буссову не говорить ничего лишнего, и он промолчал. Не стал докладывать о том, как ему понравились некоторые решения Макарова, а просто решил их повторить. У себя.

Увы, все старшие офицеры полка отнеслись к этому без понимания. В итоге он смог найти одного-единственного штабс-капитана, который на базе своей роты начал тренировать новую конно-пехотную часть. Буссов заходил к Павлову и его бойцам каждый день, иногда проводил рядом целые часы, но при этом чувствовал, что они многого не понимают. Повторяют внешнее без знания сути… А еще им катастрофически не хватало ресурсов.

Взять, например, лошадей. Вот каким образом Макаров договорился с местными, что ему пригоняют и продают любое потребное количество тяглового скота? Быки, кони и, главное, корм для всего этого стада. Впрочем, хотя бы насчет последнего он нашел ответ. После прорыва к Цзиньчжоу 22-й стрелковый привез с собой целый состав добычи, часть которой без всякой жалости обменивали на все, что нужно для войны. Тот же корм, патроны, порох… Буссов невольно сжал кулаки, представляя, как бы он сам развернулся, будь у него такие запасы. Вот только для этого, увы, нужно было не только побить японцев, не только собрать добычу, но и суметь ее унести.

Причем Макаров иногда делал и вовсе странные вещи. Например, вчера Буссов узнал, что у того есть целая толпа китайцев, которая клепает для его корпуса железные котелки на голову. Нет, в целом понятно, что это неплохая защита от осколков, особенно от каменного боя, который летит во все стороны, даже когда снаряды рвутся на расстоянии от солдат. Но как Макаров додумался от этого защищаться? И как решился сам заняться производством? Не просто создал образец и предложил армии, как это было принято. А сразу начал собирать сотни своих поделок, будто не сомневаясь, что от них будет польза.

Но будет ли? Буссов знал, что Макаров увел свой конно-пехотный батальон в рейд в сторону Куроки еще без них. Жалко. Так можно было бы узнать на практике, насколько эти штуки эффективны — в том, что полковник не вернется без боя, Буссов не сомневался. Увы, дождаться его он не сможет. Уже завтра тобольцы идут на усиление Южного отряда Николая Платоновича Зарубаева. Хороший генерал, и позиция у Ташичао, которую они будут удерживать, тоже хорошая.

Вот только Буссову уже хотелось большего.

* * *

Еду, смотрю на обозные телеги, улыбаюсь.

Столкновение с японцами прошло полезно не только с точки зрения тактики, но и с точки зрения добычи. Попытавшаяся посостязаться с нами в скорости 12-я дивизия уж слишком рискованно высунулась вперед и, закономерно получив по носу, оставила на поле боя немного артиллерии. Сами пушки оказались довольно сильно побиты после обстрела, но у них были целы стволы, а значит, можно попытаться их восстановить, и я приказал брать их с собой. Пулеметам японцев тоже досталось, но гораздо меньше, и два Гочкиса можно было использовать хоть завтра.

— Господин полковник, — меня догнал смущенный Павел Кутайсов.

— Слушаю вас, штабс-капитан, — я поддержал разговор.

Так-то Павел оказался хорошим парнем: неплохо проявил себя в подготовке переброски наших конных мортир, а уж то, что и сам пошел с ними в бой, добавило ему еще больше авторитета.

— А зачем мы взяли битые пушки? — тут же выпалил он.

— Восстановим, — я назидательно поднял указательный палец. — Вы разве забыли, что у нас треть батареи была из восстановленных после Вафангоу орудий?

— Да, но у японских пушек же не тот калибр. Даже если восстановим, у нас снарядов под 75 миллиметров может и не найтись.

— Найдутся, — я улыбнулся. — Мы в Корее уже брали такие пушки, немного, но припас для них на складах имеется.

— Но разве нам нужны пушки, которые смогут стрелять только… немного? — дерзко возразил Кутайсов.

Вот такой он этот молодой граф — то молчит-молчит, то в нем словно дикий зверь просыпается. Что ж, тогда пусть не обижается.

— Зависит от цели, — ответил я совершенно спокойно. — Допустим, нам надо вести бой целый день, и тогда очевидно, что такие пушки будут бесполезны. Но что, если они могут понадобиться и для чего-то еще?

— Для чего?

— Может быть, вы сами мне ответите? — я поймал Кутайсова взглядом и ждал его реакции.

— Зачем могут пригодиться пушки, которые могут сделать всего ничего выстрелов? Разве что… — тот замер. — Поставить их там, где они и не сделают больше, но смогут нанести огромный урон врагу. Где-нибудь на первой линии окопов.

— Хорошо. Еще.

— Есть еще варианты?

— Конечно, — кивнул я. — Те, о которых я спрашиваю, довольно очевидны, если проявить хоть немного упорства в их поиске. И мне бы хотелось, чтобы офицеры моего будущего штаба точно учитывали в планировании операций хотя бы их. А лучше больше.

— Еще… — Кутайсов напрягся. — Еще можно использовать такие пушки, чтобы заставить раскрыться чужую артиллерию.

— Хорошо. Дальше.

— Чтобы выманить вражеские части в нужное нам место, — Кутайсов попал в поток.

— Еще.

— Для учений, которые вы проводите. Чтобы новенькие солдаты погуляли под обстрелом, а то и поучились брать штурмом настоящие батареи.

— Пожалуй, хватит, — я улыбнулся молодому офицеру. — Видите, у вас очень светлая голова. Рассчитываю на нее в подготовке к будущим сражениям.

Вот так мы и поговорили: можно считать, что молодой граф только что сдал мне первый экзамен на профпригодность. Настроение поднялось. У остальных наших оно тоже было на высоте, и на такой ноте мы вернулись обратно к нашим позициям у Лилиенгоу. Временно японцы остались позади, и благодаря оставленным дозорам мы теперь сразу узнаем, если они решат двинуться вперед. Впрочем, новости были не только у нас… Первая и самая крупная касалась всей армии целиком.

Южный отряд выдвинулся навстречу Оку. И я даже помнил, чем это должно кончиться. Станция Дашичао, наши встанут крепко, генерал Зарубаев проявит выдержку старой школы, не поддавшись ни на какие уловки противника. В моей истории это был первый бой, который наши не проиграли — наоборот, дали японцам умыться кровью, не сдвинувшись ни на метр. Показали, что такое русская армия, которая работает всерьез, и только приказ Куропаткина заставил Зарубаева сдать позиции.

Грустный момент получился. Ояма без особой надежды передает Оку приказ взять Дашичао, если это будет возможно, и в этот самое время наши, даже не подозревая о неуверенности врага, сами оставляют город. Очень бы хотелось и мне там оказаться, помочь хоть в чем-то, но…. Нельзя быть везде, а меня скоро будет ждать своя битва, где я смогу сделать и изменить гораздо больше.

И тут важна вторая новость. Мои китайцы допилили первые опоры для железнодорожной платформы и до окончания их тестов взялись за изготовление касок. Очень важная штука, о которой я чуть не забыл. Повезло, что доктор Слащев для своей статьи собрал статистику по ранениям в разные части тела. И на голову приходилось почти двадцать процентов. Немного? А если взять только легкие, то эта цифра возрастала уже до сорока. В общем, пользу от простой железной каски было сложно переоценить, а мы ее еще немного доработали. Летний вариант с тканевой шапочкой, чтобы не натирать лысину, и зимний — с войлочной.

Кстати, войлочные тулупы, которые я закупил еще во время стояния на Ялу, оказались на удивление полезны. Аж по трем направлениям. Утепление раненых, чтобы те не тратили на это лишние силы, борьба с вечерней прохладой и, наконец, защита от мелких осколков. Это тоже доктор Слащев раскопал. Как оказалось, в других частях было много легкораненых в корпус, причем раны были нанесены не пулями или снарядами, а каменными осколками, которые эти пули и снаряды выбивали из множества хрупких пород, устилающих местные сопки… А у нас были тулупы, которые солдаты и не снимали, часами лежа на земле в ожидании атаки. Получается, даже четыре пользы.

В общем, этими новостями я был очень доволен. А вот остальные меня немало смутили, но откладывать их на завтра было бессмысленно, так что я сразу пошел разбираться.

— Господин Макаров, — в моем еще не обжитом штабе меня ждала раскрасневшаяся и взволнованная Татьяна Гагарина.

— Княжна. Вы хотели поговорить?

— Да. Я… — она вздохнула, на мгновение прикрыла глаза и, наконец, выдала. — Я договорилась с главнокомандующим и доктором Вреденом, теперь я смогу служить не в госпитале Красного Креста, а прямо у вас, в корпусном. Надеюсь, вы, как множество других офицеров, не станете рассказывать мне, что девушке не место так близко к сражению и смерти.

Чем дальше она говорила, тем яростнее сверкали ее глаза.

* * *

Татьяна задумала это уже очень давно, но как же сложно было сломать глупую традицию. Благородные девицы только в Красном Кресте, а армейские госпитали — уже только для мужчин, ну или кого попроще. К счастью, ей хватило и упорства, и влияния. А еще помогло то, что Куропаткин чувствовал себя виноватым за случай с великим князем, чем девушка тоже не преминула воспользоваться.

Теперь оставался только последний шаг, последнее препятствие — сам Макаров. И лишь бы он не обманул ее ожиданий. Татьяна неожиданно поняла, что раньше даже не думала об этом, а теперь, едва представив, что он скажет «нет», чуть не пришла в отчаяние. Ведь все же вокруг твердили, что полковник стал гораздо суровее, чем раньше, что он готов переступить через любые правила ради результата. И разве тогда она сможет его остановить? Теперь-то девушка поняла тот насмешливый взгляд Куропаткина и его слова… «Если Макаров вас примет, то пусть».

Он все знал!

— Если вы ищете слова, чтобы меня не обидеть… — девушка поняла, что еще немного, и уже не сможет сдерживаться. Так долго идти к цели, чтобы понять, что это всего лишь мираж. — Тогда и не надо ничего говорить, я уже все поняла.

Она двинулась к выходу, когда ее остановил короткий резкий приказ.

— Сядьте.

— Что?

— Если вы хотите стать частью армейского госпиталя, то стоит для начала изучить устав. Врачи на войне подчиняются офицерам. Поэтому сядьте.

— Хорошо, — Татьяна выбрала один из стоящих у стены стульев и, ловко подхватив платье, грациозно на него опустилась. Значит, она еще поборется!

— Дальше, — полковник и говорил, и думал. — Вы сделали свой выбор, я его приму, но… Мне не нужна княжна-медсестра. Это было бы подобно тому, что мы бы решили забивать гвозди микроскопом или возить снаряды на передовую по ящику на вагон. Поэтому я готов принять вас… Старшей сестрой милосердия в отделение для легкораненых.

Татьяна на мгновение поморщилась. Она слышала, что Макаров разделил свой госпиталь на направления, чтобы врачи могли набивать руку на повторяющихся операциях. Но легкораненые… Самое незначительное отделение — все-таки ей не доверяют.

— Некоторые неумные люди считают, что поставить на ноги солдата с легкими ранами — это самое простое дело, — Макаров словно прочитал ее мысли, и от этого у девушки разом по всему телу побежали мурашки. — Однако это полнейшая глупость! Какая главная задача медицины на войне? Вернуть раненых в строй. И именно в вашем отделении этот процесс будет идти быстрее всего, именно тут ярче всего будет видно ошибки. Понимаете, какое это давление и ответственность?

— Кажется, да.

— Тогда дальше. Как я сказал, мне нужна старшая сестра, но людей я вам не дам.

— Мне нужно будет найти их самой? — Татьяна подобралась.

Все понятно. Макаров хочет ее испытать — что ж, если он думает, что она испугается, то зря.

— Да. Ваши задачи… — полковник задумался. — Скоро будут большие сражения, количество раненых вырастет. Меньше чем на несколько тысяч, что пройдут через наш госпиталь, и рассчитывать не стоит. Половина будет ваша. Докторов у нас берут по одному на 50 больных, сестра мне нужна хотя бы одна на пару десятков. То есть… Вам нужно собрать сотню человек.

Глаза Татьяны, которая думала буквально о паре подчиненных, на роль которых подошли бы Анна с Тамарой, удивленно расширила глаза. Такой масштаб… И Макаров хочет доверить это ей, женщине?

— Также вам нужно составить график работы, продумать, где будут жить ваши подчиненные, чем питаться, как одеваться. Это организационные моменты. Отдельно буду ждать предложений по самой работе. Что вы планируете делать помимо помощи в процедурах, как будете тренироваться их проводить, сможете ли как-то ускорить возвращение больных в строй…

— Но если я не справлюсь? — Татьяна не выдержала и оборвала полковника.

— Вы в армии, — тот неожиданно улыбнулся. — Вы разве хоть раз слышали, чтобы офицеры на приказ начальства задавали вопрос, а что будет, если я не справлюсь?

— Нет.

— А что они отвечают?

— Есть.

— Вот я вас и услышал, пока рядовая Гагарина. Можете выполнять. Отчет о том, как идет выполнение приказа, буду ждать через три дня. И… Разрешаю вам обратиться за советом, чтобы ничего не пропустить, к подполковнику Шереметеву.

— Я не хочу отвлекать ваших офицеров от боевых задач, — тут же насупилась Татьяна.

— Степан Сергеевич как раз не занят организационными задачами по корпусу, так что ему это задание тоже будет полезно.

— Поняла. Спасибо… Вячеслав Григорьевич, — Татьяна впервые с начала разговора назвала полковника по имени, чуть-чуть покраснела и поспешила выскочить на улицу.

Мимо шагали солдаты, вернувшиеся из рейда вместе с Макаровым. Большинство из них были бодры и веселы, но были и раненые. Немного, но были… Еле заметные красные пятна на фоне темных мундиров помогли княжне окончательно собраться. То, что ей поручили, это не игры или развлечение. Это работа. Работа, которая поможет спасать жизни. И поэтому она сделает все, чтобы с ней справиться.

— Вы не подскажете, где мне найти Степана Сергеевича Шереметева? — спросила девушка у первого попавшегося поручика, сжимающего в руках засаленную от частого чтения рукопись.

Новые повести Джека Лондона? Прежде чем ей ответили, она успела прочитать имя автора на первом листе и теперь думала о том, почему мимо нее прошла такая новинка.

* * *

Разговор с княжной Гагариной прошел на удивление продуктивно. Я почему-то до последнего ожидал, что передо мной окажется избалованный ребенок, но, кажется, такие люди не доезжали до Ляояна, застревая где-то в глубоком тылу вроде Харбина или Мукдена. Что ж, личное знакомство с девушкой можно точно занести в плюсы, и было даже немного жалко назначать именно Шереметева ее помощником. С другой стороны, ему действительно не хватало погружения в организационную работу, а так будет неплохой мотив. И обещание, данное перед Цзиньчжоу, можно считать закрытым.

Оставалось последнее.

Дойдя до своего стола, рядом с которым еще недавно сидела княжна, я отодвинул ее стул и вытащил из-под стопки отчетов белоснежный, почти бархатный конверт. Телеграмма от наместника Алексеева. Я на мгновение замер, не распечатывая его. После Вафангоу, после разговора с Куропаткиным, когда меня загнали в довольно узкие рамки возможностей и обещаний, очень хотелось выйти на Алексеева и попросить его поддержки. Вот только я уже просил в прошлый раз, а если слишком долго стоять с протянутой рукой, то чем дальше, тем меньше тебе будут подавать. Совсем не то, чего мне бы хотелось, и поэтому я ждал следующего шага именно от наместника. Чтобы тот сначала принял решение для себя, а нужен ли ему полковник Макаров.

Пришло время узнать ответ. Я разорвал конверт, там было всего две строчки.

Жду вас завтра в Мукдене, вагон для вас будет добавлен к составу.

Письмо пришло сегодня, значит, я успеваю. И, судя по тому, что для меня аж целый вагон добавят, наместник мной доволен. Вот только будет ли этого достаточно, чтобы получить все, что мне нужно? Я представил, насколько глубоко хотел бы запустить лапу в запасы повелителя Маньчжурии, и сразу стало понятно. Одних слов тут будет мало.

— Срочно! — я выскочил на улицу в поисках кого-то из своих адъютантов. К счастью, поручик Зубцовский, как всегда, оказался поблизости. — Капитанов Афанасьева и Хорунженкова — ко мне!

Остатки вечера прошли в бесконечной гонке. Сначала мы собирали те самые упоры для пушек, которые подготовили для нас китайцы. Вышло, если честно, не очень — я совершенно забыл предусмотреть возможность выкручивать ножки, чтобы те можно было использовать на неровной почве. В итоге получалось, что одна уперлась в землю, а вторая — висит в воздухе. Казалось бы, все зря, но мы почти сразу нашли выход. Как под Вафангоу использовали секции тахтаревки в роли фундамента для пушек, так и сейчас — стали опускать упоры не на землю, а на них. Небольшие неровности разом перестали мешаться, так что хотя бы этот вопрос оказался решен.

Дальше задачи были попроще, но от этого не менее важные. Подготовить пугала в виде солдат в полный рост в разной одежде. В обычном мундире, в ватнике, в новой каске и без нее. Кажется, что таким можно было бы заняться и на месте, но я вот совершенно уверен, что наместник не будет ждать ни одной лишней минуты. Поэтому я собирал все, что хотел ему показать, по возможности делал тестовые прогоны, а потом мы грузили все это в один из наших побитых жизнью вагонов.

Потом придется еще поругаться с железнодорожниками, чтобы к поезду они присоединили именно его, а не тот, что приказал выделить Алексеев. Но удобные сидения и отдельные купе мне сейчас важны гораздо меньше, чем возможность прокатить до Мукдена мои новинки. Тем более, как я выяснил во время последнего похода, спать, завернувшись в ватное одеяло, вполне себе удобно.

Главное, дело!

Глава 18

Александр Дмитриевич Нератов несколько раз внимательно перечитал отправленную дочерью телеграмму. Ей пришлось немало заплатить, чтобы связисты в военное время уделили столько времени гражданскому сообщению, более того, взяли в работу их семейный шифр, который могли бы использовать, например, японские агенты. Ну, никакого уважения к требованиям безопасности, а жандармерия, как обычно, мышей не ловит.

Александр Дмитриевич затянулся сигаретой, успокаиваясь: все-таки война — это не его дело. А вот завод… Двоюродный брат, в марте получивший статского советника в Министерстве иностранных дел, уже несколько раз поднимал тему близкой большой войны. Теперь письмо Анны, которая подтверждает эти же разговоры в войсках, но главное, она предложила и способ, как можно превратить это в деньги. Свободные от долговых обязательств деньги, которые по договору можно будет сразу вложить в развитие завода.

Александр Дмитриевич не удержался и еще раз перечитал письмо. Много мелочей, которыми можно заняться, но не в первую очередь. И две золотые жилы: пушки со снарядами и железные дороги. Больше можно не бояться, что заказ на 1200 новых 76-миллиметровых орудий в этом году окажется последним! Что новые вложения, новые линии, новые люди — все окажется выкинуто на улицу небрежным росчерком министерского пера.

Александр Дмитриевич решился! Затушив так и не докуренную сигарету, он подозвал свой экипаж и уже через полчаса ворвался в кабинет отца, главного держателя акций их семьи.

— Не много себе позволяешь? — Дмитрию Ивановичу было уже за шестьдесят, но он все еще не стеснялся ни крепкого словца, ни умения держать потомков в ежовых рукавицах.

— Письмо от Анны, — Александр знал, что отец в курсе поездки внучки, поэтому не стал ничего добавлять.

— Твоей дочери, которая раздаривает имущество завода безвестным полковникам?

— Если вы про вагоны, отец, то лично я одобряю ее решение. Железнодорожники хотели получить почти по триста рублей за обратный перегон каждого, выкупать для армии принципиально отказывались — мол, у них там и так перебор состава, все станции забиты. А так… Да, немного в минус ушли, зато показали, что давить на нас бессмысленно.

— А никого посерьезнее не нашли для подарка, кроме того бесполезного полковника? — все еще сварливо уточнил Дмитрий Иванович.

— Этот бесполезный полковник уже побил японцев больше, чем все генералы вместе взятые. Да и адмиралы тоже. Кстати, именно он освободил тех самых пленников в Корее, возвращение которых так впечатлило великого князя Сергея Александровича. Также у него хорошие отношения с наместником, и еще Анна слышала, что Куропаткин обещал Макарову третьего Георгия.

Александр кивнул, не говоря вслух, но прямо намекая, что может стоять за таким награждением и такой карьерой. А потом еще раз протянул отцу письмо Анны, чтобы тот все-таки сам со всем ознакомился. Несколько минут в комнате стояла абсолютная тишина, а потом Дмитрий Иванович медленно снял с переносицы очки для чтения.

— Интересно, — он задумчиво потер лоб, при том что уже давно не позволял себе выражать волнение такими низкими жестами. — Хорошо, что она не стала ждать 40 дней, чтобы рассказать это лично. Информация бы уже сильно потеряла в цене.

— Вы тоже помните, что брат рассказывал про слухи в министерстве?

— Я все помню.

— Тогда мы просто обязаны расширять завод. С наличием отчета от военных, причем тех, кто побеждает японцев, даже Фойгдт и Эрдели не посмеют ничего возразить.

— Не неси чушь, — оборвал Александра отец. — Ты же и сам знаешь, что дело не в них. Это банки из года в год заставляют заводы жить впроголодь, и они же, словно церберы, следят, чтобы у нас не появилось ни одной лишней копейки.

— Поэтому я и предлагаю их обойти! Прямой контракт: оплата под расширение и будущие поставки. Во время войны даже они не посмеют запустить руки в эти потоки!

— Ты их недооцениваешь, но… — отец задумался. — Если прибыли будут так высоки, то, возможно, я смогу заинтересовать их и убедить хотя бы не мешать.

— Значит?..

— Сегодня вечером не ждите меня, я задержусь. А внучке… Телеграфируй в Иркутск, пусть знает, что семья ей довольна и что по возвращении ей придется выступить перед очень важными людьми.

* * *

Сижу рядом с недовольным наместником, иногда поглядываю на дергающегося на облучке кучера и старательно делаю вид, что висящая в воздухе тишина меня совсем не гнетет.

Все началось с того, что наш поезд приехал в Мукден аж в половину шестого утра. Благоразумные люди на моем месте просто доспали бы и пришли к своему начальнику строго в приемные часы. Я же решил воспользоваться моментом, чтобы если и устроить наместнику показ новой техники, то без посторонних глаз. Приказал поручику Зубцовскому, чтобы тот пока обеспечил переезд нашего вагона на отдельные пути подальше от лишних глаз, а сам арендовал повозку на целый день и поехал за Алексеевым.

Благо дом его был известен, охрана наместника меня тоже узнала, а вот дальше начались трудности. Как оказалось, вчера вечером до Алексеева дошли слухи, что я вроде как стал человеком Куропаткина, и он настолько обиделся, что даже планировал отменить нашу сегодняшнюю встречу. Наверно, если бы я пришел к нему на прием как положено, то так бы все и было. Но я-то домой заявился — в итоге на меня накричали, но как-то без души. А потом слово за слово, и мне не пришло в голову ничего лучше, чем предложить спор: либо я сейчас наместника удивлю, либо тот может гнать меня из армии ссаными тряпками.

Последний оборот так его удивил, что Евгений Иванович даже замер, а потом согласился выделить на меня целых два часа. И вот едем…

— Думаешь, пощажу тебя? — все-таки нарушил молчание наместник. — Зря! Уничтожу, потому что ты не против меня пошел, а против нашего государя.

— А почему вы считаете, что я продался Куропаткину? — я решил, что на некоторые вопросы можно и не отвечать. — Да, мы с ним заключили сделку, что какое-то время я не лезу вперед, зато под Ляояном уже мне никто не будет мешать победить. И я бы не сказал, что это какие-то большие уступки, все равно весь дальнейший ход войны будет решаться именно там. В сражении под городом.

— То есть ты даже ничего серьезного не попросил? — расхохотался Алексеев. — Продал душу министерским всего за генеральский чин, который тебе после этой войны и так был бы положен?

— Генеральский чин? — удивился я.

После этого мне провели краткую лекцию о том, как некоторые награды значат чуть больше, чем на них написано. В процессе Алексеев еще больше успокоился, а потом неожиданно предложил:

— А хотите я вас сделаю генералом?

На «вы». Кажется, раз мы перешли с грозного «ты» на что-то более привычное, значит, обиды уже остались в стороне.

— Чем мне это будет грозить? — спросил я вслух, впрочем, уже представляя реакцию. — Теперь Куропаткин не захочет иметь со мной ничего общего?

— Почти наверняка.

— Тогда… Лучше подождать, — я покачал головой. — И дело тут не в том, что я выбираю его сторону, а в том, что мне бы очень не хотелось лишиться возможности помочь армии в ближайших сражениях. Это ведь и в ваших интересах, ваше высокопревосходительство?

— Допустим, — Алексеев нахмурился, но спорить не стал. Вместо этого неожиданно подобрался. — Вы ведь приехали сюда не просто так? Тем более с таким энтузиазмом. Планировали чего-то попросить, так, может, не будем тратить время?

Сразу захотелось вывалить ему весь список, но…

— Прошу прощения, однако я бы предпочел сначала показать вам, что именно мы придумали. Тем более что мы уже почти на месте.

Возница тем временем вывез нас из старого города, и, оказавшись в районе станции, начал замедляться. Его и так чуть удар не хватил, когда осознал, кто будет его пассажиром — а, если вспомнить изначальное настроение Алексеева, оно и не удивительно. А тут нам еще и не к вокзалу надо было, куда все обычно едут, а прямо сквозь сетку путей мимо медленно ползущих составов. В общем, не удивительно, что он растерялся. Я тоже начал нервничать, потому что точно не знал, куда именно перебрались наши, но тут заметил стоящего на страже поручика Зубцовского, и тот жестами указал, куда сворачивать дальше. В сторону от Порт-Артурской дороги и…

— А вы неплохо подготовились, — Алексеев оценил наш вагон, стоящий со своим паровозом на отдельной ветке, ведущей в сторону большого Китая, которая сейчас почти не использовалась.

— Мои офицеры умеют удивлять, — согласился я и кивнул подбежавшему Лосьеву.

— Господин полковник, ваше высокопревосходительство, — тот бодро отдал честь и продолжил тараторить. — Мы с поручиком Зубцовским договорились с начальником станции, что нас смогут отвезти на пару километров в сторону. Там как раз пути уходят за сопки, и мы никому не будем глаза мозолить.

— Отличная работа, штабс-капитан, — поблагодарил я парня.

После этого помог воодушевившемуся наместнику забраться на площадку паровоза, и тот сразу же тронулся с места. Десять минут, чтобы отъехать на нужное расстояние, а дальше мы просто работали, как договаривались еще у нас. Первым делом утащили в поле пугала в форме, разложив их в виде спрятавшегося японского отделения на краю ближайшей сопки, а потом пришло время удивлять.

* * *

Евгений Иванович Алексеев, несмотря на определенные достоинства Макарова, не ждал от его показа ничего особенного. Все-таки он бывал на смотре систем вооружений в Санкт-Петербурге, а что может на фоне этого пусть талантливый, но всего лишь полковник с окраины? Впрочем, наместник был готов отдать должное энтузиазму Макарова, который помог ему хотя бы на несколько часов вырваться из привычной рутины и суеты.

Наместник даже улыбнулся про себя, когда представил, что будет твориться в штабе, когда он не появится там вовремя, а все посланные на поиски адъютанты не смогут его найти.

— Начинаем! — крик Макарова отвлек его от мыслей, и Алексеев успел увидеть, как две боковые стенки вагона стали медленно опускаться.

На веревках через блоки — через мгновение сообразил наместник, а еще через одно разглядел стоящую внутри поезда новенькую 120-миллиметровую пушку Круппа. Основание у нее в отличие от классического корабельного барабана выглядело ужасно, но свою главную функцию выполняло. По команде полковника артиллеристы ловко довернули орудие в сторону выставленных ранее пугал, взяли упреждение с помощью углового дальномера, а потом один за другим выпустили несколько осколочных и фугасных снарядов.

— Скорострельность не ниже, чем на флоте. Точность — даже выше, — мгновенно определил результаты Алексеев.

— Спасибо за оценку, — искренне поблагодарил Макаров, а потом обрисовал картину, как такие поезда по рокадным дорогам за считанные минуты могут прибыть в любую точку фронта и поддержать огнем там, где он больше всего необходим.

— Артиллерийские дуэли? — сразу же спросил наместник, помня, что именно в этом армия видела главный смысл пушек. Сдерживать вражеские, отвлекая их от своей пехоты, ну и иногда, если чужая пехота подставится, бить и по ней.

— Только если будет запас по дальности.

— Горные пушки в первой линии?

— И их, и пулеметы разнесем вчистую.

— Работа по пехоте?

— Без проблем. Хоть в обороне, хоть при поддержке атаки.

И Макаров объяснил главное преимущество своей придумки. Одна батарея врага, поработав в одном месте, формирует одну точку прорыва. Батарея на поезде, проехав вдоль линии фронта, формирует сразу несколько. В этом действительно был определенный смысл. И, глядя на ту пушку, которую использовал для показа полковник, наместник уже догадывался, что тот хочет просить.

— Выглядит интересно, но… С кораблей для вас ничего снимать не буду, — сказал он.

— А мне же совсем немного надо. Я слышал, что в свете новой крупповской брони старые 37-ми и 45-миллиметровые пушки оказываются почти бесполезны на море. А вот на суше они еще таких дел натворят, — Макаров в этот момент так размахивал руками, словно уже представлял себя на поезде, ощетинившемся этими самыми пушками и врывающимся в разбегающиеся вражеские ряды.

Увы, сухопутные не всегда разбираются в морских делах.

— Вы ошибаетесь, — покачал головой Алексеев. — Да, малые калибры показали недостаточную мощь даже против новых миноносцев, для которых теперь приходится расчехлять 75-миллиметровые пушки, но… Сами мины, самоходные и стационарные, сбивать лучше всего именно ими. А если бой, то опять же, чтобы поражать живую силу противника на ближней дистанции, ничего лучше просто не придумано.

— Думаете, с новой мощностью пушек ближний бой еще возможен? — без особой надежды спросил Макаров, и Алексеев замер.

Он умел читать людей и сейчас видел, что полковник искренне считает, будто он, наместник, ошибается. Пытается намекнуть ему об этом, но… Не спорит, просто потому что не верит, будто сможет его убедить.

— Вам бы Достоевского перечитать, — заметил он вслух.

— Зачем? — удивился Макаров.

— Вспомнить, что Федор Михайлович писал об ответственности. Что каждый человек настолько силен внутренне, что отвечает не только за себя, но и за всех вокруг. Вот и вы недооцениваете свое влияние. Я подумаю над вашими словами о дистанции боя и… Вы же рассчитывали не только на мелкашки?

— Я слышал, у нас были 120-миллиметровые пушки Канэ…

— Не дам. Вернее, все что можно уже выгреб Куропаткин, вы же не думали, что только вам пришла в голову идея потрошить запасы флота?

— Тогда 6-дюймовые! — Макаров, кажется, совсем уж отчаялся.

— Вы имеете в виду 152-миллиметровые пушки Бринка, которые делал Обуховский завод?

— Да! Их немало стоит на крейсерах, при этом мощности этих пушек опять же недостаточно против врагов, с которыми этим крейсерам приходится сталкиваться.

— Хорошие они или нет, не важно! Вы хотите покуситься на одни из основных пушек тех немногих кораблей, что у нас остались в строю? — наместник нахмурился.

— Не совсем так, — Макаров важно поднял указательный палец. — Я бы хотел покуситься на пушки, которые вы точно в ближайшее время будете менять хотя бы на восемь дюймов. И если крейсерский отряд из Владивостока, который зимой все равно запрут льды, чуть раньше сдаст свое вооружение… Много ли в этом будет беды?

— Даже если я пойду вам навстречу, вы получите эти пушки, дай бог, в том же декабре, когда встанет лед. Думаете, они вам будут еще нужны?

— Уверен, что будут, — кивнул Макаров. — А даже если я ошибусь, то пусть лучше мы договоримся заранее. Как вы сказали, нести ответственность за весь мир вокруг…

Алексеев невольно улыбнулся тому энтузиазму, с которым полковник откликнулся на прописные истины из книг Достоевского, которые все уже сто раз успели обсудить. Молодость. Она умеет радоваться… И удивлять. Последняя мысль пришла вместе с помощниками Макарова, которые притащили расстрелянные у сопки пугала. Учитывая, как по-разному они все были одеты, в этом точно был какой-то смысл.

— Рассказывайте, — кивнул Алексеев Макарову, и тот опять удивил.

* * *

Идея провести тестовые стрельбы по манекенам просто поразила Алексеева. Тот внимательно изучил соломенные пугала, посеченные шрапнелью и каменным боем от близких попаданий. Посчитал вмятины и сбитую краску на касках, потом сравнил с протянутым мной отчетом по ранениям в нашем корпусе.

— То есть вы не знали, как именно достанется манекенам, но все равно поставили их под удар и, даже ничего не проверяя, принесли мне?

— Конечно, — я пожал плечами. — Наука дело такое: либо ее можно подтвердить на практике, и мы на нее полагаемся, либо нет. В обоих случаях.

— И вы настолько были уверены в том, что ваше исследование верно?

Я даже не сразу ответил. Только сейчас осознал, что больше всего наместника поражают не хорошо показавшие себя каски и ватники, а мой подход. Уверенность в том, что наше собственное открытие, не иностранное, не проверенное хотя бы парой академиков, а сделанное вот тут своими руками, окажется настолько точным.

— Понимаете, — я попробовал объяснить, — мы же все видим в бою. Иногда не сразу понимаем, что именно. Но потом кто-то находит ответ, и ты только бьешь себя по лбу — ну, конечно. И все сразу становится ясно. Это вот открытие как раз из таких.

После этого я еще отдельно показал, как мы изготовили опоры, чтобы те смогли принять на себя часть отдачи от довольно крупной пушки. А потом сделал и главное предложение.

— Если вы, ваше высокопревосходительство, решите, что какие-то части стоит усилить касками или орудиями на платформах, то мы все это можем сделать прямо тут, в Маньчжурии. До конца июля я планирую закончить оснащение своего корпуса, а потом могу поработать и на кого-то еще. А если вы решите передать эти решения на какие-то большие заводы в Россию, тоже не буду иметь ничего против. Наоборот, готов отправить людей, которые привезут образцы и все покажут. А лучше не только образцы, но и чертежи, как это можно сделать лучше и быстрее, если под рукой есть нормальное оборудование.

— Дарите свое изобретение? — Алексеев задумался вслух. — Как аванс за зимние пушки, что вы так просили? Вряд ли… Скорее всего, будет что-то еще, я прав?

Кажется, наместник Маньчжурии и всего русского Дальнего Востока успел меня слишком хорошо узнать. Даже неуютно.

— Мне Куропаткин не дает пополнения в корпус, — я решил говорить прямо.

— Я могу его попросить, и он не откажет. Вот только вы же, кажется, не хотели с ним так прямо ссориться?

— Поэтому я прошу вас о не об одолжении, а о разрешении. Я всегда интересовался историей и помню, как наместники Кавказа всегда набирали и использовали местное ополчение. Прошу вас, дайте мне ту же возможность!

— Хотите использовать китайцев? — удивился Алексеев.

— Боже упаси, — тут же отмахнулся я. — Пока мне их и на подсобных работах хватает, а вот для службы… Я бы подождал, пока Маньчжурия станет полноценной частью России.

Алексеев еле слышно хмыкнул:

— Так чего вы хотите?

— Обычные добровольцы. Тут много образованных людей, кто приехал помогать армии, но не прошел медкомиссию. А мне бы несколько таких умников очень пригодились, чтобы те же углы прицела для артиллерии высчитывать. Или казаки — с Амура, из Иркутска. Сколько они теряют времени, ожидая, пока сформируются новые полки, чтобы приехать вместе с ними? Сколько из них не попадут в ближайшие корпуса — потому что штат не резиновый — и будут ждать еще полгода, год?.. Без дела! А так, пустим клич, они будут знать, куда ехать, и народ сам потянется.

— Значит, в людях вы не сомневаетесь. Хотите просто получить добро?

— Так точно.

— А деньги?

— Ну, мы что-то собрали с японцев за время рейда к Цзиньчжоу, на несколько месяцев хватит. А там, если честно, рассчитываю, что каски, упоры или еще какие-то товары, что мы делаем, начнут приносить прибыль.

— Честно… — Алексеев задумался, а потом разом превзошел все мои ожидания. — Как вернемся, задержитесь на пару часов, вам передадут бумагу из моей канцелярии. Сможете набрать и поставить на довольствие до десяти тысяч человек. Только, чтобы не было вопросов, берите не только наших. Хотя бы пару отделений из тех же китайцев или корейцев, что вы вытащили из Согена, нужно сделать. Для правильного понимания со стороны, вы же понимаете?

— Понимаю. Политика, — кивнул я.

Глава 19

Цэ Цан-тай был задумчив. В этом месяце его друзья, раньше всегда поддерживающие молодые революционные отряды деньгами, куда-то пропали. А без денег Цэ разом оказался на распутье. Либо положиться на тех, кто готов идти за ним, и так разом потерять до 90% последователей. Либо дать отряду выбрать нового лидера, но это было еще хуже: стоило представить, что придется подчиняться старому Юну, и все внутри переворачивалось. Либо — Цэ сам должен был начать действовать, повязать всех кровью, как в статьях Фурен Ку-вана… Если подумать, у него и не было выбора.

— Господин Цэ, — рядом в засаде лежал Хэ Лонг.

Вообще, Цэ слышал, что тот уже давно подумывал перейти в одну из групп, придерживающихся коммунистических идей, но его собственный план вдохновил остаться даже этого сомневающегося.

— Что тебе? — поджав губы, буркнул Цэ. Как командир он никогда не забывал поддерживать свой образ.

— А как вы додумались до этого? Взять одну провинцию, чтобы силой и примером вдохновить подняться все остальные? Просто обычно наши лидеры говорят про борьбу, которой не видно конца. А у вас — настоящий план, где каждому просто нужно хорошо сделать свое дело. Просто и понятно.

Цэ мог бы сказать, что это не его собственные идеи. Про это часто любил рассуждать его тот самый исчезнувший с деньгами друг, но… Раз того больше нет, зачем мудрости пропадать зря?

— Сон приснился, — коротко ответил Цэ, потому как всем известно, что краткие мысли — это признак возвышенной души.

Хэ быстро закивал, а потом разом замер, всматриваясь в сторону железной дороги.

— Дым, господин Цэ!

— Ждем, — шепотом приказал командир и выхватил старый немецкий бинокль, чтобы заранее рассмотреть, что именно им попалось.

Вообще, нападать на железные дороги русских — не самая безопасная идея. Тут довольно много патрулей, да и сами составы совсем не беззащитны. Вот только у Цэ, как он себе постоянно напоминал, не было выбора, да и они готовились. Собирали для «друга» информацию о маршрутах патрулей, записывали знаки с паровозов, которые возят те или иные грузы…

Цэ Цан-тай неожиданно задумался, как, даже пропав, бывший благодетель помогает их группе. Ведь именно благодаря уже собранной информации Цэ сейчас знает, что рядом никого нет, а их, судя по поезду, ждет добыча. Нет, это был старый паровоз, который обычно использовали для перевозки пехоты, а не тяжелых грузов. Не очень многообещающе, но… Этот паровоз тянул только три вагона! А если русские решили перебросить что-то столь срочно, что не стали собирать обычный длинный состав, то подобный груз точно стоил того, чтобы его захватить.

— Берем! — решил Цэ.

— Военный поезд, там могут быть солдаты, — осторожно заметил Хэ Лонг.

— Нас почти шестьсот человек, ничего они нам не сделают! — усмехнулся во весь голос Цэ, чтобы все люди вокруг увидели его решимость.

А когда поезд заехал в долину под ними, где из-за крутого поворота ему пришлось сбросить скорость, Цэ тем же голосом приказал идти в атаку. Сорок человек на лошадях, и этот отряд, который первым врежется в чужие ряды, вел он лично. Остальные пешком — набегают следом. Внутри Цэ дрожал от волнения, но он все верно рассчитал. Во всадника попасть сложнее, а когда русские выведут наружу охрану поезда, ему придется продержаться против нее до подхода второй волны меньше минуты. Почти никакого риска, а… Слава лидера, воина, вождя была нужна ему, чтобы двигаться дальше.

— Чипай!

Крик «бей» словно сам собой вырвался из глотки Цэ, а тут и русский поезд начал тормозить, еще даже до того, как специальный отряд закинул на пути несколько бревен.

— Чипай!!! — клич Цэ эхом разнесся по его отряду, когда поезд замер, а потом смотрящая на них стена вагона рухнула вниз, открывая черный зев пушки.

Тело задеревенело от ужаса, особенно когда коварные русские почти сразу выстрелили им в лоб. Но… снаряд пролетел мимо. Потом еще один и еще! Внутри Цэ вспыхнула надежда. За страшным оружием, которое так ловко спрятали внутри поезда, явно оказались новички. Столько промазали, и теперь они точно захватят его! Десять метров, и он пустит врагу первую кровь, а там и остальные подтянутся… Цэ на мгновение оглянулся, чтобы почувствовать силу и дух пошедших за ним людей.

Но позади было пусто!

Время словно остановилось. Почти шесть сотен бойцов, которых он собирал больше полугода, готовясь к великому делу, лежали на земле. Кто-то без движения, кто-то пытался зажать рану и остановить текущую кровь, кто-то шатался, не понимая, что происходит. Единицы бежали. Но бойцов, воинов позади не было. Теперь-то Цэ понял, почему пушка не стреляла по ним: ее командир хладнокровно выбрал цель покрупнее.

А для их отряда хватило и пулемета.

Цэ еще продолжал нестись вперед, когда по ним ударила очередь, а потом резкий тупой удар бросил его на землю. На какое-то время в голове помутилось, и последнее, что он смог разобрать перед смертью, это разговор двух ходящих недалеко русских.

— Кто это?

— Просто хунхузы.

— Многовато для обычной банды. Если бы они напали на кого другого, те могли бы и не справиться.

— Возможно, год был голодный.

— Ладно, не будем гадать. Оружие собрать, о телах по прибытии телеграфируем в Мукден, пусть разбираются.

Сознание Цэ на мгновение прояснилось, и он смог разглядеть своих убийц. Русский полковник, пара младших офицеров и около десятка солдат. И все! Этого хватило, чтобы расправиться со всем его отрядом, а второй и третий вагоны так и остались не открыты. Обидно.

* * *

Мы вернулись в Ляоян уже на следующий день. Благодаря нападению никто даже не успел заскучать. А благодаря грузу я даже не стал подозревать кого-то из мукденских в том, что наш маршрут продали хунхузам. Все-таки там каждый знал, какой именно ценный груз был в выделенных нам дополнительных вагонах, и вряд ли бы из-за него китайские бандиты стали так рисковать.

— Полковник, вы телеграфировали, что привезли что-то важное, — всего через полчаса после нашего прибытия к нам подъехал адъютант Куропаткина, поручик Огинский.

Быстро он, мы даже свой вагон еще не успели перегнать на собственную ветку до Лилиенгоу.

— Наместник Алексеев знает, что это важно для армии и что главнокомандующий заказывал этот груз еще в Центральной России, но вряд ли получит его в ближайшие месяцы. Поэтому он провел от своего имени сбор по всем русским владениям на Дальнем Востоке и подготовил эти два вагона.

— Что это? — не понял Огинский.

— Иконы. Чтобы главнокомандующий уже сам смог распределить их по войскам, — если честно, я сам видел очень мало смысла во всей этой суете.

Особенности воспитания: мне сложно было представить, что подобные вещи могут поднять боевой дух. А вот Огинский оказался доволен: то ли и сам верил, что армии не помешает моральная поддержка, то ли просто радовался, что повеление его начальника так быстро исполнилось. Я ведь и по своей истории помнил, как Куропаткин действительно заказывал иконы, несколько вагонов, но так и не успел раздать, потеряв сразу вместе с поездом где-то под Мукденом.

Мы уже гораздо теплее, чем раньше, распрощались с Огинским, а потом был еще один короткий переезд. И снова старая китайская крепость, мой корпус, еще немного подросшие укрепления и множество новых лиц. Женских лиц! Сколько времени прошло с того момента, как я дал указание княжне Гагариной набирать себе помощниц? И они с подполковником Шереметевым развернулись на славу. Выделили места, определили довольствие, и люди потянулись.

Судя по обрывкам разговоров, что до меня долетели, многие девушки, приехавшие к нам, больше всего были воодушевлены тем, что их начальником будет не очередной мужчина, а женщина. Те же великие княгини часто выступали покровителями тех или иных обществ, да и другие дамы высшего света старались от них не отставать, но каждый раз, став лицом организации, они уступали обычные мирские дела мужчинам… А тут княжна Гагарина сама должна была командовать целым сестринским отделением. От и до. Дикость, но дикость притягательная.

Вот так это иногда и бывает. Не знаешь чего-то и по незнанию совершаешь революцию. К счастью, пока эта вольность вроде бы не вызывала неприязни. Княжна с Мелеховым справлялись, солдаты, видя подросшее количество девушек вокруг, начинали сиять, и только унтер-офицеры нервничали, понимая, что именно им теперь придется тяжелее всего, удерживая в узде всю эту молодецкую удаль… А мне нужно будет проследить, чтобы они точно справились.

Размышляя о новых проблемах, я случайно наткнулся на парочку, которая и помогла их мне устроить. Гагарина и Шереметев сидели рядом с моим штабом, явно ожидая моего возвращения, но так увлеклись спором, что ничего вокруг не замечали.

— Я понимаю, что вы уважаете своего дядю и дело его жизни, Политехнический институт… — Шереметев старался сдерживаться. — Но, право слово, то, что там не могут объяснить студентам, в чем суть учебы, это никуда не годится!

— Не много ли вы на себя берете, Степан Сергеевич⁈ Дядю даже Витте поддержал за его стремление убрать цензуру из учебы!

— Да пусть убирает цензуру — как говорит господин полковник, флаг ему за это в… кхм, руки! Но почему его студенты вместо учебы ходят на митинги, стачки, тратят выделенное им государством за свой счет драгоценное время на то, чтобы указывать всем остальным, как им жить?

— И что плохого в том, что у молодых людей есть желание менять мир к лучшему?

— Менять мир тем, кто еще ничего не сделал, не набил шишек на изменении к лучшему хотя бы своей собственной жизни? Чтобы они набивали шишки на всей России?

— И чем, по-вашему, должны заниматься студенты? Безмолвно сидеть за книжками? А что, если они беспокоятся о своем будущем, о той стране, в которой им жить?

— И вот тут-то у меня как раз появляются большие вопросы к таким людям, как ваш дядя, — нахмурился Шереметев. — Читать книжки — что в этом плохого? Люди получают несколько лет свободы от любых обязательств перед страной, получают уважаемый статус столичного студента, получают огромные библиотеки, где собраны лучшие книги мира. Неужели больше некому, как раньше, объяснить им, что вот они перспективы. Научившись читать, они научатся думать. А, умея мыслить — перед ними будут открыты любые дороги. Государственная служба, армия, любой частный завод — думаете, хоть где-то умный рачительный хозяин откажется от того, что рядом с ним окажутся такие помощники? Ум, мозги, рацио — вот главные ценности нового века, вместе с которыми ни один человек больше не пропадет. По крайней мере, в стране, которая уважает себя.

— Вы красиво говорите, — возразила княжна, вот только было видно, что она задумалась. — Но что насчет изменения мира?

— Так, оказавшись на своем месте, все эти люди и начнут менять мир! — выпалил Шереметев. — Умные люди, занятые делом — мир просто не сможет не стать лучше. Каждый добавит частичку себя, и вот…

Я уже тоже успел задуматься о вопросе образования, когда меня заметили. Первой голову повернула в мою сторону княжна Гагарина и тут же немного невпопад заметила:

— А Степан Сергеевич рассказал мне, что вы на самом деле не водите романов с японками!

— Степан Сергеевич, — я улыбнулся Шереметеву, — спасибо, что бережете мою честь. А что касается романов, у меня с ними как у студентов с изменениями мира.

— Что?

— У них — учеба, у меня — война, — моя улыбка стала шире. — Вот закончится, тогда можно будет и подумать. Как умному человеку…

Иногда в моей речи оказывалось слишком много иронии для начала 20 века, но в этот раз все всё поняли. Шереметев хмыкнул, княжна хихикнула, а потом мы занялись делом. Мне нужно было подписать целую кипу документов по всему, что, оказывается, требовалось всего лишь для сотни женщин, оторванных от дома.

— … и вату с марлей для гигиенических потребностей тоже добавьте, — закончили мы только через пару часов.

А потом меня ждали встречи с Мелеховым, кузнецами, у Хорунженкова появились новые вопросу по его батальону, связисты жаловались, что мыши распробовали кабели и теперь нужно их как-то защищать. Немного сна, и все по кругу. Дел было выше сопок и даже гор, последующие дни начали сливаться в единую пелену, и только новости о сражении у Дашичао позволили немного встряхнуться.

В будущем я как-то не задумывался, а была ли причина у Куропаткина отзывать Южный отряд Зарубаева, успешно удержавший свою позицию. А вот теперь я их видел даже две. Во-первых, общая стратегия затягивающего войну господина главнокомандующего. А во-вторых, нужно было оставить войска рядом с Ляояном на время отхода Восточного отряда, чья роль казалась гораздо важнее сдерживания Оку.

В теории, если бы тот на самом деле разбил Куроки, это бы даже имело смысл, но… Есть ли шансы у Бильдерлинга?

* * *

Пехота выступила раньше, 64 батальона покинули Ляоян еще в районе 5 утра. Артиллерия, все 222 орудия, в том числе горные пушки и пулеметы, уехали вместе с ними. А вот кавалерия, которая пойдет параллельно основным силам, немного задержалась. Я стоял и смотрел, как мимо, расходясь все шире и шире, гарцуют конные сотни. Читинский казачий полк, Верхнеудинский, Уссурийский — последних было чуть больше остальных. Итого 12 сотен, усиленные легкими пушками пограничной стражи.

Рядом со мной, оценивая коллег по флангу, сидели и другие наши офицеры.

— 3-й Восточно-Сибирский корпус вышел вовремя, хотя там и много новичков, — заметил Врангель. — А вот десятый отстает.

И действительно, 12 сотен Оренбургских и Терско-Кубанских казачьих полков показались только через полчаса.

— Думаете, у них командиры слабые? — задумался Мелехов.

— Или японцев недооценивают? — предположил Шереметев.

— А мне кажется, это приказы такие, — заметил я. — Вот смотрите, что нам самим сказали? Прикрывать фланг, не вырываться вперед, по возможности поддержать в атаке или отступлении. И как это можно трактовать? Да как угодно. Думаю, и у остальных командиров ситуация не сильно лучше.

— То ли дело ваши приказы, — хмыкнул Мелехов. — Сделать то-то по списку к такому-то времени. Заленишься, оправдаться будет сложно.

— Кстати, давно хотел спросить, Вячеслав Григорьевич, — нахмурился Шереметев. — А почему за ошибки отдельных солдат отвечают целые взводы? За взводы — роты, за роты — батальоны, а за батальоны — полки? Разве не будет правильнее, чтобы страдали только те, кто не справился?

— А это мне тут недавно напомнили про Достоевского. Что мы несем ответственность не только за себя, но и за всех остальных.

— Это довольно спорная идея, — возмутился Шереметев.

— Но мне понравилось, — остановил я его. — Даже по-новому взглянул на «Братьев Карамазовых». Оказывается, если читать их не как семейную драму, а как историю про выбор, добро и ответственность, то книга раскрывается совершенно по-другому… — я выждал пару мгновений. — А еще, если вы не забыли, куда идут все провинившиеся? На полосу препятствий, и, судя по отчетам, результаты корпуса всего за пару недель выросли втрое. Так что… Если людям нужно выпустить пар, и я не могу это остановить, то пусть неизбежность хотя бы приносит пользу.

— А я бы палками их лучше. Хотя бы тех, кто на чем-то серьезном попался, — мечтательно заметил Хорунженков.

— Не будет войны, рассмотрим и палки. Но именно для серьезных нарушений. А пока есть необходимость набирать штрафные штурмовые роты, пусть искупают вину кровью. Кстати, что там у нас по ним?

— После появления девушек выросло количество драк. Еще неделя, и полный штрафной взвод наберем, — поморщился Хорунженков. — Кстати, Панчик уже там. А сегодня утром еще и Мишек отличился, и я даже не знаю, кому теперь его снайперов доверять. Может, простим на первый раз?

— Нельзя, — я покачал головой. — Правила должны быть одни для всех, так что поставим его заместителя и… Тут тоже важный момент, который нужно будет проверить. Если все останется на уровне, значит, Мишек молодец, а вот если нет…

— Либо не наладил процессы в отряде, раз его не смогли заменить, либо заместитель разбирается в этом лучше него, — понимающе кивнул Хорунженков.

— И тогда будем менять их местами, как бы неловко это ни было, — подвел я черту.

Не хотелось заканчивать разговор на такой грустной ноте, но других тем у нас что-то не нашлось. А потом казаки проехали, и пришел наш черед переходить к маневрам.

— Поручик Чернов, удачи! — я сжал плечо молодому связисту, который вместе с одним из передатчиков отбывал вместе с основными силами Зарубаева.

С нашей стороны работать будет уже его начальник, капитан Городов, но, положа руку на сердце, если так пойдет и дальше, то двигать наверх в начальники я буду именно Чернова. Как это только что всплыло в разговоре про снайперов: пусть это будет неловко, но у нас армия, а не кружок по интересам, где нельзя никого обидеть.

— Спасибо, господин полковник, — поручик перекрестился, махнул стоящим рядом носильщикам и казакам сопровождения. Мол, пора. Я тоже к ним повернулся и сразу нашел взглядом того, кто уже не раз выручал меня в самых сложных ситуациях.

— Присмотри за ним, Семен. Если что-то у генералов пойдет не так, именно от вас будет зависеть, сможем ли мы что-то сделать или нет.

— Так точно! — бодро рявкнул Буденный и сорвался с места.

Я обвел взглядом остальных, чья теперь очередь докладывать и прощаться.

— Подполковник Мелехов, давайте теперь вы…

Глава 20

Обидно, грустно, но… не стоит ждать быстрых побед из воздуха.

Уже несколько недель подполковник Мелехов курирует разработку рельсоукладчика, и пока у нас все не получалось сдвинуться с места. Казалось бы, что тут сложного? Сгрузили рельсы в стопочку, поставили кран — и гони их вперед. Мы тоже так думали, а потом попробовали закрепить подъемный механизм на каркас вагона, и тот просто его не выдержал. Следующая ступень — мы попробовали укрепить каркас, и опять это ничего принципиально не изменило. Сами-то рельсы мы поднимали, а вот удержать вес стрелы, чтобы вынести их вперед, уже не получалось.

Пришлось начинать все заново. Прямоугольный каркас вагона заменили на трапециевидный, что сразу позволило конструкции частично опираться на саму себя. Потом почти две недели боролись с интендантами, чтобы найти и выкупить подходящие по длине стальные балки, ставшие основой выносного крана. Сейчас вот Мелехов рассказывал, как они доработали механику, передающие узлы. Чтобы секцию железной дороги можно было поднять, вынести вперед и опустить. При этом не в случайном месте, а точно в стык с предыдущим краем рельса.

— Крылья тоже сделали, — рассказывал Мелехов. — Правда, болты не всегда попадают точно в паз, но это скорее не наша вина, а завода, где не совсем ровно разметили крепления.

Крылья — это моя идея, чтобы еще больше ускорить процесс. Секции полевой железной дороги ведь скручивают болтами, и сколько времени уходит каждый раз, чтобы рабочий их сгреб, спрыгнул, вбил их на место. Именно вбил, потому что по размеру не всегда все точно вставало. А так, зная, где будет стык, в крыло заранее вставляешь болты, потом отпускаешь его, можно толкнуть посильнее для пущего эффекта, хотя эта штука и под собственным весом летит точно в цель. Как итог, если разметка не сбилась, болты сами попадают в паз, остается только гайку накинуть. Ну, а если сбилось чего — все равно работы меньше.

— Только, — неожиданно прервал мои мысли Мелехов, — мы в итоге другую схему приспособили.

— Какую?

— Доброволец Потапов из иркутских предложил, — довольно замахал руками Мелехов. — Берем две трубы овального сечения — одну побольше, другую поменьше. В одну загружаем болты, в другую гайки, на конце — стопор в виде петли. Укладчик положил рельсы, трубы опускаешь с двух сторон от них, и у тебя сразу и болт, и гайка на месте. Остается с одной стороны только молотком ударить, с другой — подкрутить. И все готово. А если что по размеру не попадет, трубу всегда можно рукой немного подвинуть, в общем, очень удобно.

— Принимается, — решил я.

А в голове невольно мелькнула мысль: получится ли придумать еще и что-то вроде гайковерта? Может, запитать от генератора на поезде или сразу на воздухе под давлением — его рядом, в котле, тоже достаточно. Или не усложнять? Была у моего деда как-то механическая дрель. Посередине ручка, несколько передаточных дисков, и скорость вращения вырастала раз в десять относительно руки. Не очень современно, но в наших условиях и такой аналоговый инструмент будет очень хорош.

Тут я обратил внимание, что несмотря на вполне оптимистичные новости Мелехов не спешит радоваться.

— И что мы еще не учли? — вздохнул я.

— Рельеф, — повторил за мной Мелехов. — Когда вручную клали рельсы, потом, если что, подравнивали. Холмики срывали, ямки засыпали или бревнышки подсовывали. Но когда поезд едет через мгновение после укладки, так уже не получается. Мы пытались придумать, как выбрать путь так, чтобы все это учесть, но… Или не получается, или слишком долго. А вы ведь все так же хотите уложиться в минуту на секцию?

Конечно, я точно не знал, сколько времени будет правильно закладывать на такую операцию, но хоть с каким-то ориентиром всегда лучше, чем без ничего. А там на месте и скорректировать можно.

— Да, только так, — кивнул я. — Текущей скорости в 200–300 метров в час нам катастрофически не хватает. Нужно выйти хотя бы на километр, лучше больше.

— Тогда, может, у вас есть идеи, как можно лучше выбирать путь для дороги? — кажется, Павел Анастасович был уже в отчаянии, раз решил при всех просить помощи. — Мой новенький, Лосьев, кажется, скоро начнет вздрагивать при словах «железная дорога». Да и я недалеко от него ушел.

Я прокручивал в памяти образы самых разных устройств, которые могли бы помочь. Как заметить любые неровности… Или! Кажется, Мелехов уперся в однажды сделанную ошибку, при том что всего лишь нужно было сделать шаг назад и оглядеться.

— А если не искать путь, а просто ровнять землю? Всю! Целиком! — предложил я.

— Делать почти полноценную насыпь? Это будет гораздо дольше, чем сровнять пару кочек. Даже если нагнать людей, которые у нас есть, то весь выигрыш от использования поезда-укладчика просто пропадет.

— Экскаваторы американские видели на Транссибе? — просто спросил я, и тут же задремавший где-то за спиной Мелехова Лосьев разом вскочил на ноги.

— Ну, конечно! Они ведь не только копают, но и срезают землю. И мы так можем! Удлиним морду поезду, пусть он сам все и ровняет! — выдохнул Мелехов.

— Вынос на длину секции тахтаревки… — тут же предложил Лосьев. — Можно сделать маятник — верхняя платформа идет назад, чтобы захватить рельсы, нижняя вперед, ровняет землю, и наоборот.

— Слишком сложно, — Мелехов тут же принялся спорить со своим помощником. — Земля твердая — нет, тут лучше жесткую конструкцию придумать. Да, нос сделаем длинным выносным, но без механизмов. Проще стрелу для рельсов удлинить.

— Пробуйте, — я со своей стороны мог только одобрить этот процесс. У нас-то вроде все этапы делались отдельными машинами, но… Когда собираешь что-то прямо на передовой, критерий только один: работает, значит, все правильно сделал. — Пусть мастерские тогда готовят модель, а вы…

— 1-я дивизия готова выступать и разворачиваться в соответствии со старым планом, — доложил Мелехов.

Все верно, у нас была надежда на некоторые технологические успехи, но базовый план на поддержку наступления Бильдерлинга мы строили без них. Причем впервые с моего назначения это прошло как-то не в авральном режиме. Благодаря усилению в виде будущих штабистов каждый из моих командиров подготовил приказы и схемы движения чуть ли не для каждой роты. При этом, беря оперативное развертывание в свои ежовые рукавицы, мне хотелось верить, что личная инициатива на местах никуда не денется.

— Давайте дальше, Степан Сергеевич, что у вас? — я посмотрел на сверкающего глазами Шереметева.

Кстати, общение с княжной Гагариной, несмотря на все их споры, точно пошло подполковнику на пользу. При этом, насколько я знал, никакой романтики между ними не было, но Степан Сергеевич оказался из тех людей, которые раскрываются, когда на них смотрят.

— 13-й Восточно-Сибирский стрелковый полк полностью сдал все нормативы, капитан Катырев опасался, что его не признают командиром, но после Вафангоу солдаты и унтер-офицеры им, наоборот, гордятся. 14-й и 15-й полки полковников Лазарева и Абашева отстают, им еще сложно привыкнуть к новым правилам.

— А в чем именно сложность? — спросил я.

— Жалеют солдата, — хмыкнул Шереметев, словно сам никогда не любил порассуждать на тему того, что мы уж слишком сильно всех гоняем. Как будто перед нами не люди, а части механизма.

— И что вы?

— А я с ними разговариваю. Рассказываю про наши прошлые сражения, как вы меня учили, как наука помогла нам выживать и побеждать. Они, конечно, спорят, напирают на старые традиции, но… Офицеры они храбрые, учиться готовы, а тот бой под Вафангоу, когда они увидели войну нового века, уже здорово вправил им мозги. В следующий раз закрепим, и как бы они еще моими начальниками не стали.

Шереметев сделал вид, что пошутил, но на самом деле и на него, и на многих других давила ситуация, когда каждый из нас словно прыгнул выше своего места, а вот чины, подтверждающие это, нам давать не спешили. Будто бы готовились в любой момент отыграть назад… Впрочем, у меня не было иллюзий — допущу ошибку, и нас тут же сожрут. Но вот если победим, тогда и мы нашим командирам выбора не оставим.

— А что 16-й полк? — я обратил внимание, что Шереметев не очень хотел говорить про последнюю из доверенных ему частей.

— Там сложнее, — Степан Сергеевич сжал кулаки. — Вы же проводили переформирование, и мне показалось хорошей идей перекинуть всех тех, кто может создавать проблемы, в одно место. Думал, там мне будет проще держать их под контролем.

— Аристократов всех туда сунул? — хмыкнул Хорунженков, но я зыркнул на него, и капитан замолчал. Вспомнил, что если кому наказывать и спрашивать за ошибки, то командиру.

— Да, — Шереметев так задумался, что ничего не заметил. — Поставил им старшим капитана Аминова.

— Из тех самых Аминовых? Графский род?

— Так точно. Думал, так будет проще держать их в руках, но… Еще не было такого, чтобы они не выполнили приказ. И в то же время нет в них и покорности. Чувствую, случись чего, могут и спорить начать, хоть даже в самый ответственный момент.

— Кх-кх, — Хорунженков чуть было снова не выдал очередной перл, но сумел себя сдержать.

Я же задумался. С одной стороны, слишком самостоятельный полк может подставить всех остальных, с другой — он же может стать и оружием.

* * *

Капитан Хорунженков чуть не подавился, когда Шереметев рассказал про свои проблемы. Тот ведь говорил так серьезно, что до сих пор не смог понять, как этот его проблемный полк похож на них самих. И, возможно, теми же самыми словами генерал Куропаткин описывал проблемы с Макаровым. Чисто анекдот.

Впрочем, сам полковник быстро уловил схожесть ситуации.

— Тогда… — Макаров говорил и думал вслух. — Учитывая, что ваша вторая дивизия у нас штурмовая, не вижу в этом проблемы.

— Но почему? — удивился Шереметев.

— Вы же должны будете подготовить несколько контрударов на случай слишком быстрого отступления Бильдерлинга, вот и доверьте самый сложный из них Аминову. Докиньте ему того штабиста, Борецкого, чтобы помог не совершить глупости, а там… Мы и увидим, умеет ли 16-й полк чувствовать грань между выполнением приказов и обстановкой на поле боя. Справятся — будет у тебя, Степан Сергеевич, Дикий полк, который можно будет вырастить во что-то большее.

— А если нет?

— Ну, ты совсем не зверствуй, — Макаров улыбнулся. — Пока у нас запас по силам есть, так что прикрой их. А потом уж строй без всякой жалости. Но только если упустят свой шанс.

После Шереметева, который тоже не стал задерживаться до конца и вслед за Мелеховым убыл к своим, очередь дошла до Врангеля. Сотник сначала рассказал о добровольцах, которых с каждым днем становилось все больше.

— Пока в строй поставили только одну новую сотню, — Врангель протянул Макарову свежие списки. — Но на обучении мои ветераны сейчас гоняют еще две.

— Думал, казаков можно без подготовки ставить в строй, — Хорунженков опять не удержался от комментария, но на этот раз его никто не стал прожигать взглядом. Значит, получилось сдержать свое ехидство в рамках.

— В строй можно, но мне нужно, чтобы в случае чего каждый десяток мог действовать самостоятельно. Не просто скакать в строю за командиром, а читать обстановку, ориентироваться в сигналах связи, уметь принимать решения… — Врангель нахмурился. — Когда можно атаковать врага, когда нельзя. А когда нельзя, но нужно, хоть умереть, но сделать свое дело.

Хорунженков только головой покачал. От былого насмешливого настроя не осталось и следа.

Они сражались вместе с сотнями Врангеля еще под Ялу, и тогда это был совсем другой человек. Самоуверенный, дерзкий, эгоистичный… Теперь же все лишнее слетело, оставив лишь стальной стержень. Хорунженков только сейчас понял, почему все те новенькие казаки остаются у них и каждый день с утра и до самого вечера готовы вкалывать, только чтобы в итоге попасть под руку такого командира.

— Как себя показали новые приспособления для разведчиков? — продолжил свой опрос Макаров.

— Очень хорошо, — тут же подхватил Врангель. — Кошки на сапоги очень хорошо себя показали — с ними и новичок может на любую даже самую крутую сопку забраться за считанные минуты. Упоры для деревьев — тоже просто чудо. Быстро, никаких лишних веревок. Мы уже заказали у китайцев дополнительную партию.

— И мы, — добавил Хорунженков, на котором тоже частично висела задача по разведке окрестностей.

Ему и вправду очень понравились эти новые приспособления. Кошки — это как шпоры, только с тремя когтями и не на пятке, а на носу ботинка. Не нужно — висят на поясе, нужно — надел на ногу, затянул, и вперед. Это было удобно, но, в принципе, не ново. А вот упоры…

Похожие на букву «Ша» они сначала вызывали только смех своей неуклюжей формой. А потом — крепишь их на сапоги, пропускаешь ствол дерева между первыми двумя зубцами и шагаешь вверх словно по земле. И ведь ничего сложного: пока держишь ногу прямо, упор спокойно ходит вверх и вниз, но стоит опустить вес, и вот он уже намертво распирается о ствол дерева. И хоть прыгай на нем, не упадешь! Как сказал полковник, подобные штуки используют где-то в Африке, но как удачно он смог это вспомнить и приспособить именно под их задачи!

Порой Александр Александрович не уставал этому удивляться.

— У меня еще нашлись умельцы, — продолжал тем временем Врангель. — Они берут себе четыре упора. Два на сапоги, два в руки, и как обезьяны залетают на деревья. Так удобнее ветви огибать, да и просто спокойнее, что можешь использовать все конечности. Правда, дороже получается по тратам на обоз…

— Ничего, — сразу отрезал Макаров. — Надо — заказывайте дополнительные. Если наша разведка даже один лишний раз заметит врагов быстрее, чем они нас — все уже окупится.

Еще несколько минут чисто кавалерийских вопросов, потом обсудили дела артиллерии, и вот, когда Врангель с Афанасьевым ушли, из боевых офицеров остался только Хорунженков… Нет, потом Макаров еще отдельно соберет медиков, интендантов, железнодорожников и прочий нестроевой люд. Но сейчас именно он, Александр Александрович, остался на сладкое.

— Готовы? — впрочем, Макаров обошелся без лишних слов.

— Готов, — так же просто ответил Хорунженков.

— Помните, если придется выбирать между выполнением задания и уничтожением батальона, даже не думайте. Вы мне гораздо нужнее!

На душе старого капитана стало теплее.

* * *

Когда все разошлись, я еще раз склонился над картой будущих сражений.

Сейчас меня интересовал не только Ляоян или дорога к Корее, я смотрел на всю Маньчжурию. Через Мукден проходит река Хуан-хэ — не та самая «великая Китайская», но тоже мощная и широкая. Она всегда сохраняла опасность того, что по ней может подняться враг. Особенно учитывая, что, забирая на запад и на юг, она впадает в Ляодунский залив рядом с портом Инкоу. Местом, где всю войну Куропаткин ждал высадки крупных японских сил, которые одним быстрым рывком могли бы попытаться прорваться к нам в тыл.

Вот только японцы, хоть и использовали этот порт для пополнений и снабжения, ни разу так и не решились на подобный маневр, предпочитая держать Инкоу лишь как способ давления. Чтобы нашей армии в свою очередь приходилось держать значительные силы в тылу и на этом направлении. Кстати, если вспомнить еще не случившееся сражение при Ляояне, то обход Акиямы выглядел так страшно прежде всего потому, что наши генералы увидели неустановленные силы врага именно со стороны Хуан-хэ и Инкоу.

Вернее, сквозь Ляоян проходила не сама Хуан-хэ, а один из ее притоков — тоже немаленькая река Тайцзыхэ. На левом фланге она раскинулась прямо перед нашими окопами, потом уходила наверх, огибая Ляоян с севера. Центральные позиции армии Куропаткина в итоге оказывались без этого естественного прикрытия, и, возможно, как раз поэтому наши генералы ждали главной атаки именно с этого направления. Вот только японцы, словно назло, предпочли бить не там, где проще, а где слабее…

Так вот этой слабости могло и не быть. Если бы нам не приходилось держать до четверти армии в тылу, а собрать все на передовой, то даже без моего вмешательства все сражение могло пройти совсем по-другому. И именно поэтому, пользуясь паузой, по крайней мере для нашего корпуса, я сейчас отправлял Хорунженкова в новый рейд. Поддержать отступление Бильдерлинга мы сможем основными частями, и этим займусь я сам. А вот спуститься по Тайцзыхэ — причем спуститься достаточно быстро, чтобы никто не успел среагировать — могла только кавалерия, ну или мои конно-пехотные части.

Вот только вторые в отличие от казаков могли еще и попытаться взять штурмом укрепленные позиции в Инкоу. Вот она главная задача для Хорунженкова. Получится? Нет? Я не знаю. Все, что мне остается — это верить в своих людей, верить, что я смог дать им достаточно, чтобы они справились. Сами!

Пришло время каждому делать свое дело.

Глава 21

В Маньчжурии почти самая середина лета, но на это никто не обращает внимание. Война нынче, так что такая мелочь, как плюсовая температура, больше отвлекает, чем помогает расслабиться. Доктор Слащев еще чуть не поднял панику, когда заметил активно краснеющие места укусов каких-то местных мошек. Да и я сам изрядно понервничал, судорожно вспоминая, а не было ли в это время каких эпидемий. Но обошлось… Дальше покраснений дело не пошло, и мы выдохнули.

А наступление Бильдерлинга тем временем развивалось, как ему и положено. Барон неспешно двигал свои силы на юг, не сильно растягивая и не забывая о хорошей разведке. Вроде бы и правильно все делал, но всего 10 километров в сутки прямо-таки выматывали. Наши отряды, которые могли двигаться гораздо быстрее и, главное, привыкли это делать, тяготились таким темпом и вынужденным бездельем. К счастью, основные силы 2-го Сибирского я пока держал у Лилиенгоу, и здесь мы хотя бы могли продолжать подготовку позиций и тренировки.

Каждый вечер я встречал в штабе, где капитан Городов лично принимал сообщения от Чернова, и мы вносили на оперативную карту очередные изменения. Тоже медленно, неспешно… Кажется, став на время частью большой армии, я невольно подстроился под их темп. Нет, определенно нужно с этим что-то делать!

— Говорят, в Мукден какие-то министры подъехали, — капитан в ожидании связи поделился со мной последними сплетнями. — Я пытался поймать какие-то сообщения с севера, но в последние дни слишком много помех.

Я только кивнул в ответ. Действительно, в сообщениях от Чернова помех тоже было достаточно много. Порой терялся даже смысл некоторых слов, впрочем, до начала столкновений все это было не так важно.

— Пошло! — Городов резко повернулся к застучавшему приемнику, и от его недавней расслабленности не осталось и следа. — Сейчас…

Сообщение фиксировалось на ленту, и капитан сразу же на ходу его расшифровывал. И это при том, что код немного менялся каждый день — может, я все же недооцениваю его таланты? И пусть Городов не спешит на передовую, но и здесь, в тылу, польза от него просто огромная… Не прошло и минуты, как капитан на мгновение отвлекся и выдал мне первую порцию новостей.

— Встретили японцев, попытались окружить, но… — новые перестуки. — Фланги запоздали, а по центру враг собрал все свои батареи в мощный кулак и чуть не опрокинул главные силы.

Я покачал головой. Кажется, разведка просто не донесла до Куроки, что у вышедшего ему навстречу корпуса сил больше, чем у него. И тот по старой привычке попер вперед — кажется, идеальный момент, чтобы поймать слишком самоуверенного генерала. Вот только рывок японцев оказался слишком хорош.

* * *

Хикару Иноуэ шагал длинными, непривычными для японцев шагами. Но он, один раз настроившись на совершенно другой темп, по-старому больше не мог. Хорошо хоть, что главнокомандующий Ояма, недовольный частичными успехами на других направлениях, не стал держать армию Куроки на привязи еще две недели, как это было изначально запланировано. И это хорошо: сами ударив навстречу русским, именно они навяжут им свою волю.

— Вы уверены в своем плане? — рядом с Иноуэ ехал на своем коне не кто-нибудь, а сам принц Катиширикава.

Отец отправил его в армию, чтобы поддержать боевой дух солдат, но молодой принц неожиданно увлекся самой сутью войны. А еще он прочитал повести Джека Лондона о подвигах русского полковника. Увы, большинство военных делали вид, что они выше новой тактики, но потом Катиширикава заметил генерала Иноуэ. Да, он не победил Макарова под Вафангоу, но он хотя бы пытался, и молодой принц, который не мог пойти против отца или решений главнокомандующего Оямы, тем не менее, решил поддерживать своего единомышленника тем немногим, чем мог.

Именно так он стал частым гостем 12-й дивизии, и одного этого хватило, чтобы на упрямство генерала Иноуэ и некоторые его вольности смотрели сквозь пальцы.

— Я уверен, — Хикару Иноуэ ответил так же твердо, как и всегда.

— Тогда я снова поддержу вас, действуйте!

Иноуэ хищно улыбнулся, а потом махнул рукой музыкантам, чтобы играли выступление. В тот же момент несколько тысяч лошадей, которых ему удалось заполучить благодаря своему покровителю, сорвались с места. Большая часть из них не подошла бы для регулярной кавалерии, но вот чтобы быстро перевезти солдат с места на место — их сил хватало. Еще Иноуэ приказал реквизировать по ближайшим деревням телеги, и теперь часть солдат ехала в них, расходясь во все стороны и заполняя шумом, пылью и потом все вокруг.

Хорошо, что сейчас лето, и земля относительно ровная, можно ехать почти без дорог. Осенью станет сложнее, но… Над этим Иноуэ собирался подумать осенью, а пока он гнал свою 12-ю дивизию, обходя левый фланг выступившего против них русского генерала. Заняв позицию на перевале, тот, кажется, наивно решил, что его будут атаковать только в лоб. Зря. На этот раз Иноуэ не собирался совершать прошлых ошибок. Нет, он объединил идею скорости полковника Макарова и тактику охвата флангов Мольтке… Удивительно, конечно, как эти двое оказались в одном ряду, но для японского генерала сейчас важна была только цель.

Он гнал своих вперед, и пока где-то в стороне гремел встречный бой, его солдаты забирались даже не во фланг, куда их отправил Куроки, а сразу в тыл русской армии. Не медленно подтягивающимися ручейками, а сразу ударным кулаком. А потом только оставалось готовить позиции и ждать идеальный момент… Когда бой начал стихать, когда отряды с малиновыми погонами стрелковых полков начали оттягиваться назад, тогда он и ударил. Сопки почти до последнего скрывали маневры Иноуэ, и он выжал все из своего положения.

К чести русских солдат, те не побежали, а попытались встретить его штыками, но град пуль, усиленный пулеметами и четырьмя батареями горных пушек, не оставил им и шанса. Удар 12-й дивизии заметили со стороны других русских полков, но никто словно не мог поверить, что враг может оказаться прямо позади их позиций. А потому, пока не было приказов выбить японцев, избиение продолжалось.

— Мы можем предложить остаткам полка сдаться в плен? — спросил следящий за боем Катиширикава.

— Нет, — покачал головой Иноуэ. Русские все-таки проснулись и начали разворачивать в их сторону пушки, так что времени на игры не было. — Добивайте всех!

Он мог уйти почти без потерь, но тогда бы и потери врага могли оказаться не столь серьезны. Поэтому Иноуэ приказал трубить атаку, и, пока половина его сил сдерживала попытки прорвать окружение, другая ударила по остаткам неизвестного полка в штыки. Раненые, истекающие кровью солдаты врага сопротивлялись яростно, но усталость и залпы шрапнелью почти в упор не дали им сбить строй. Отдельные островки сопротивления все равно появились, но шли минуты, и они становились все меньше и меньше. Пока не осталось совсем никого.

— Уходим, — сухо скомандовал Иноуэ.

И так же дисциплинированно, как они нанесли этот удар, части 12-й дивизии начали откатываться в сторону заранее подготовленных позиций. Если за ними решат пойти, то они возьмут с этих глупцов плату кровью. Ну, а нет… Завтра утром русского генерала будет ждать очень и очень неприятная позиция.

— И отправьте гонца к генералу Куроки, доложите, что мы завершили свой обход…

* * *

Капитан Павлов искренне гордился успехами своих солдат.

Он лично видел, насколько эффективно действовал Макаров у Вафангоу, и, когда полковник Буссов решил тоже опробовать новую тактику, тут же записал свою роту в опытные части. Жаль только, остальные офицеры тобольцев теперь смотрели на него волками и по любому поводу любили выговорить за нарушение старых традиций.

— Старые пердуны! — идущий рядом с капитаном поручик Малиновский как обычно широко махал руками. — Им лишь бы лишить нас славы. Ну, надо же было такое придумать — отправить нас из боя, якобы, проверить, не пустили ли японцы кого в дальний обход. А мы ведь в первый день у Дашичао так хорошо себя показали!

— Меня больше смущает, что прямо перед нашим отходом ходили слухи, будто генерал Зарубаев собирается отступать, — задумчиво закусил губу Павлов.

— Да нет… — Малиновский даже головой тряхнул. — Подполковник Потоцкий хоть и из пердунов, но не совсем же сволочь. Да и он же не может не понимать, что полковник Буссов обо всем узнает и молчать не станет.

Капитан ничего не ответил. На самом деле он не раз видел, как командир их полка иногда тормозил самые благие идеи, следуя советам «старых друзей семьи». Ну или пердунов, как называл их молодой поручик! Грубо, но ведь правильное слово. Некоторым-то лишь бы сидеть на своем месте да портить воздух вместо того, чтобы делом заниматься.

А собственно, само их дело… Оно с самого начало плохо пахло. Даже если не брать возможность отхода Южного отряда, какие шансы будут у их роты, если они столкнутся с силами, которые мог бы отправить враг для обхода всей группировки Зарубаева? Тут ведь меньше чем на дивизию не стоит рассчитывать. А может ли рота остановить дивизию?..

Капитану очень бы хотелось задать этот вопрос отправившему их на смерть Потоцкому, но… Он ведь знал, что тот ответит. Раз уж он, Павлов, мечтает о славе Макарова, надо соответствовать. Полковник-то гулял одной ротой по японским тылам в Корее, так чем он лучше?

— Враг! Впереди японцы! — донесся крик одного из дозорных.

Неужели…

— Сколько? — выдохнул Павлов.

— По двести метров во все стороны от дороги идут. Наверно, полк, не меньше!

Павлов почувствовал, как паника начинает накрывать роту, но вот у него самого в голове, наоборот, разлилось ледяное спокойствие. Поздно думать — надо делать! Отступать? Если перед ними полк, то у них и кавалерия есть. Догонят, свяжут боем, окружат и заставят сражаться на марше — не вариант. Нет, надо давать бой там, где они смогут хотя бы немного задержать японцев.

— Отходим к песчаной сопке. Той, что мы проходили полчаса назад, — начал раздавать приказы Павлов. — Малиновский!

— Да!

— Бери коня. Двух! — капитан не говорил, а словно впечатывал слова в душу молодого парня. — До последнего ждешь и считаешь, сколько точно тут идет японцев. Потом гонишь к нашим. Если не останавливаться, уже под утро будешь на месте и сможешь доложить об обходе.

— Но… Подмога ведь не успеет.

— Твоя! Задача! Доложить!

— Есть! — поручик рявкнул, а потом, махнув рукой по щеке, побежал к обозу, где они держали несколько свежих коней как раз на подобный случай.

Сам же капитан, оставшись без привычного адъютанта, без всякого стеснения принялся сам гонять своих унтеров. Им много надо было успеть. Отойти к удобной позиции, где в мягкой почве враг будет вынужден сбиваться с шага и наступать чуть медленнее, чем мог бы. А еще в такой почве довольно быстро можно вырыть укрепления. Или даже подготовить пару сюрпризов.

Жаль, шансов выжить у них совсем нет. Но это война, иногда ты побеждаешь, иногда тебя. Деятельность и фатализм капитана сначала перекинулись на ближайших офицеров, потом и солдаты поймали эту волну. Они уже все мысленно умерли, теперь значение имела только их честь. Потому что, как больше тысячи лет назад сказал князь Святослав, мертвые сраму не имут.

— Не посрамим земли русской! — капитан первым ухватился за лопату.

* * *

Поручик Малиновский тем временем отъехал на несколько сопок назад и вытащил бинокль. Сердце щемило, но это была его задача — не попасть в руки врага, посчитать его и доложить командованию. Ох, если бы рядом был хоть кто-то, кто мог бы помочь… В этот момент взгляд поручика, который не забывал крутить головой во все стороны, чтобы не пропустить, если японцы решат до него добраться, зацепился за что-то необычное. Степь кругом? Нет. Поля гаоляна волнуются? Тоже нет, это просто ветер. Черные точки, ползущие по Тайцзыхэ?..

Поручик встрепенулся. Конечно, это могли быть и китайцы, они часто плавали туда-сюда на своих длинных, похожих на дикий фрукт банан, лодках. Вот только местных редко собиралось больше десятка, а тут по реке двигалась целая флотилия — не меньше сотни лодок. Причем шли они со стороны Ляояна, а значит… В сердце поручика начала разгораться надежда.

Еще раз бросив взгляд на японские части, подходящие к позиции их роты, он кубарем скатился с сопки, быстро отвязал коней, а потом изо всех сил помчался в сторону реки. Только бы это оказались наши! Только бы он успел!.. Думать о том, что сотня лодок — это не так уж и много, и один батальон, который там может оказаться, вряд ли что-то изменит, поручик себе запретил. Сегодня… Сейчас… Ему просто хотелось верить в чудо.

* * *

Обход русских позиций занял почти сутки — полковник Макаров подробно объяснил, почему никому лишнему не стоит знать, куда они направляются. И капитан Хорунженков был с ним в целом согласен: сам не раз видел, как в кабаках, выпив всего пару стаканов, даже самые приличные офицеры начинают болтать лишнего. И единственный верный способ не выдать тайну — это не знать о ней.

Впрочем, организация их вылазки была на высоте. Обходной маневр, выход к деревне Му Шипу, где работающие на полковника мань чжоу уже подготовили для них припасы и целую флотилию лодок. Ведь в чем главная проблема дальнего рейда — это то, что если тебя заметят раньше времени, то все очень быстро потеряет смысл. И тут уже вылезает дилемма: брать с собой большой обоз и стараться держаться диких дорог или же идти почти налегке, но рисковать, конфискуя или покупая еду в деревнях по пути.

Они с полковником выбрали первый вариант, а чтобы компенсировать главный минус большого обоза — его скромную скорость и заметность, решили использовать реку. И вот, когда капитан уже было решил, что у них все получается, на них вылетел незнакомый взмыленный поручик. Причем вылетел на такой скорости, что идущее по левому берегу охранение просто не успело среагировать.

— Тобольский полк, кажется, из отряда капитана Павлова, — мгновенно опознал его форму Кутайсов. Молодой штабист все лучше и лучше приживался в батальоне: не кичился графским титулом, много учился и, главное, был полезен.

— Правьте поближе к нему, — приказал Хорунженков, увидев, что незнакомый офицер сейчас в такой панике, что и на лошади может рискнуть полезть в воду.

Их лодка плавно выскользнула из строя и, обогнув длинную мель, подошла поближе к левому берегу. Капитан попробовал поговорить на ходу, но ветер сносил слова, и пришлось пристать к суше. Как оказалось, совсем не зря. Представившийся поручиком Малиновским офицер рассказал, что рядом движется какой-то крупный японский отряд, который в ближайшие часы окружит и сотрет с лица земли их роту.

— Помогите нам! — закончил свой рассказ поручик и с такой надеждой посмотрел на Хорунженкова, что у того защемило сердце.

Вот только жалость жалостью, но дело-то важнее. Если их набег на Инкоу сработает, то это спасет гораздо больше жизней, чем в роте капитана Павлова. С другой стороны, это же свои… Был бы у него передатчик, можно было бы провести срочный сеанс связи с полковником, посоветоваться, вот только чего нет, того нет. Количество передатчиков ограничено, и все они сейчас нужны на восточном фланге, а тут… Он сам должен принимать решение.

Мелькнула предательская мысль собрать офицеров и переложить ответственность на их плечи. При том что капитан и сейчас мог бы с полной уверенностью сказать, что большинство точно не решится оспорить приказ, и все эти игры будут только бесполезной тратой времени. Нет! Полковник же сам его учил — иногда именно командир на месте видит обстановку лучше, и тогда именно ему должно хватить храбрости, чтобы принять решение.

— Что будем делать, господин капитан? — Кутайсов поднял гелиограф, готовясь передавать дальше приказы Хорунженкова.

* * *

Я выдвинул 2-й Сибирский навстречу отступающим частям Восточного отряда в тот же день, как получил новости об успехе японцев. Возможно, еще сам Бильдерлинг не сдался и готов продолжать сражение, вот только не даст ему Куропаткин рисковать своими силами — значит, будет приказ об отступлении, и здесь мое слово не атаковать уже не имело силы.

Полный сбор занял меньше часа, марш-бросок по давно исхоженным тропам не составил труда. И пусть мы в итоге выступили уже во второй половине дня, все равно успели отмахать до вечера почти тридцать километров. Важная веха, которая с нашей максимальной скоростью помогала уже завтра к вечеру выйти на когда-то заготовленные позиции на линии Тун Ян — Саймаки. И уже оттуда, когда нам будет на что опереться и где прикрыть себе спину, можно будет действовать гораздо активнее.

Главное, чтобы японцы ничего не выкинули. Чтобы Бильдерлинг не начал спешить и совершать ошибки… Я стоял у костра, слушал разговоры солдат и иногда бросал взгляды на небо. Сегодня подглядывающая за нами из-за облаков Луна казалась огромной и красной. Она словно притягивала взгляд, и не знаю, насколько я так выпал из жизни, когда мое внимание привлек тихий шелест шагов. Обернулся — это, стараясь не смотреть друг на друга, ко мне подходили офицеры Сюнь и Ким. Да, у меня теперь появились и такие, и я еще до конца не решил, что же с ними всеми делать.

Все-таки подставил меня Алексеев со своими туземными полками.

Upd. Некоторые читатели начали теряться в оперативной обстановке, поэтому попробовали нарисовать карту. Надеемся, она хотя бы немного поможет))

Глава 22

Смотрю на своих азиатских офицеров и думаю о том, как же быстро все с ними вышло.

Началось все с того, что, помня о наказе Алексеева, я решил узнать, а нет ли в Ляояне тех корейцев, что мы когда-то вывезли из Согёна. Так-то, отплатив мне с рытьем укреплений на Ялу, они были полностью предоставлены сами себе, и я бы не удивился, если бы они уехали куда подальше от войны. Но нет…

Люди Мин Тао нашли прямо в Ляояне довольно крупную корейскую общину, состоящую только из мужчин. Честно, не уверен, что те не подумывали заняться разбоем и немного увеличить свое благосостояние, прикрывшись туманом войны, но, когда им передали мое приглашение на беседу, их старший Ким явился в тот же день.

Ким Бо Ыр оказался крепким мужчиной лет сорока, который едва выслушав мое предложение стать добровольцами в нашем корпусе, тут же ответил «да». За себя и за весь свой отряд. Так у меня появилось отделение корейцев, и если бы на этом все… Стоило Киму уйти решать организационные вопросы по переводу своих людей, как у меня попросил приема Янь Сюнь. Старший мань чжоу, что приехал наводить порядок среди моих рабочих, не стал ничего скрывать и сразу же выдал, что тоже заинтересован в подобном предложении. Ну, я и ему сказал «да». А потом, подумав, пригласил обоих в поход за Бильдерлингом.

Если рядовых китайцев и корейцев можно было с ходу запускать на полосу препятствий и начинать вбивать в них дисциплину, то вот их командиры… Пусть для начала посмотрят, как мы воюем, а я заодно подумаю над их местом в моих планах. Все-таки как обычные стрелковые отделения корейцы с китайцами мне не особо интересны, но вот если придумать для них задачи, которые будут под силу только местным… Например, если мы выстоим под Ляояном и сами пойдем в наступление, то война-то не закончится: нас будут ждать и новые полевые сражения, и, главное, штурмы городов.

— Вячеслав Григорьевич, — первым заговорил Ким. — Мы подумали над вашими словами об обучении моих бойцов городскому бою. Если мои люди просочатся в города Кореи и смогут ударить в спину японцам, это действительно спасет много обычных жизней. А еще пора напомнить Сеулу, где именно зародилась наша цивилизация!

Так меня немного посвятили в историю Кореи. Во время первого объединения, которое местные назвали эпохой Корё, столица полуострова находилась в Согёне-Пхеньяне, потом, по словам потомков северных родов, случилось предательство, из-за которого страна развалилась. И новое объединение. Новая эпоха Чосон, началась уже вокруг Сеула. Считали ли все это справедливым? Конечно, нет. А уж, учитывая, во что превратилась Корея под властью юга, как она почти исчезла на карте мира, особенно.

Сначала Ким и его союзники не замахивались ни на что особенное, но, когда услышали о возможности сделать себе карьеру в русской армии, тут же сорвались с места. Потому что каждый знал: служба — это не только риск, но и возможности. Получить дворянство, заявить о себе, а потом с новой властью помочь своей родине. Ну или хотя бы себе: в мотивах корейцев я еще не разобрался.

— А вы что хотели сказать? — я повернулся к Сюню, который внимательно слушал речь своего нового товарища по оружию.

— Мы, как и раньше, хотим учиться и возвысить мань чжоу в новой империи, — просто ответил тот.

У китайцев все было четко.

— Но… — я попытался понять, что именно меня все же смутило. — Мне кажется, или вы слишком уж рады?

— Слишком? — Сюнь прикрыл глаза. — Мне иногда кажется, господин полковник, что вы забываете, каков этот мир. Как тяжело в нем тем, кто не родился дворянином или хотя бы гражданином одной из великих стран.

И мне рассказали историю одного известного в наше время китайца. Некто Цзи Фэнтай приехал в Россию в 1870-х в качестве переводчика, потом стал купцом. По легенде еще царевичем Николай IIпопал в мастерскую Цзи, и тот помог ему с закупкой пушнины, а будущий царь помог китайцу получить купеческое звание. Вот только… Лишь в 90-е годы, уже ворочая сотнями тысяч рублей, Цзи смог подумать о том, чтобы просить о русском гражданстве.

И ему отказали. За то, что хотел сохранить свою маньчжурскую косу и веру предков. Через два года, впрочем, ему удалось договориться: он сам, как и был, остался буддистом, а вот дети стали православными и поехали учиться в Центральную Россию. За благотворительность купец, которого теперь уже звали Тифонтай, получил несколько медалей, но в рамках империи все равно не сильно отличался в правах от обычных горожан. Потом он занимался снабжением армии по время восстания ихэтуаней, в эту войну ворочал уже миллионами и, что удивительно, по слухам, совсем не воровал. При этом стал ли он дворянином? Нет.

— Понимаете, — заканчивал свою речь Сюнь, — можно быть богатым, можно быть известным на всю страну, но пока у тебя нет титула, что ты можешь изменить? А в армии — станешь капитаном, и уже личное дворянство. Полковником — потомственное. Достойная награда за готовность рискнуть своей жизнью, так что вы в нас не сомневайтесь.

Ким согласно закивал, полностью соглашаясь со словами своего товарища.

— Тогда… — я огляделся по сторонам. Заметил Лондона: тот внимательно слушал наш разговор, что-то записывал и, кажется, несмотря на все свои социалистические взгляды, был вполне согласен. — Тогда… Идите спать! Завтра нас всех ждет сложный день, а вам нужно будет не только ходить следом за моими офицерами, но и учиться. Потому что без учебы, каждый день, каждый час, все ваши планы будут недорого стоить.

Лагерь вокруг, словно услышав мои слова, начал быстро погружаться в сон, а на следующий день нам действительно пришлось выложиться. Переход, занятые позиции, а там и отходящие части Восточного отряда Бильдерлинга начали показываться. При этом отступали они что-то слишком уж быстро. Кажется, рано я сорвался сюда и не все новости успел получить от Чернова. Ну да, хочется верить, мы ко всему готовы.

* * *

Александр Александрович Бильдерлинг командовал отходом двух своих корпусов и благодарил бога за медлительность японцев. Тот их резкий обход и почти под корень вырезанный 11-й полк — это было страшно, а главное, очень быстро. Если бы они так же ударили со всех сторон, если бы не дали им отойти и перегруппироваться, то мог бы случиться и разгром. А так… Помимо дерзкой дивизии, остальные части японцев замешкались, он успел перегруппироваться, усилив проблемный фланг, и вот теперь они откатываются назад почти без спешки и паники.

Вот только получится ли выдержать нужный темп до самого Ляояна? Еще один обход… А барон был уверен, что 12-я дивизия Иноуэ — слухи о том, кто именно нанес тот страшный удар, уже ходили — на него решится. И кто знает, сможет ли он сохранить порядки. Были небольшие надежды на линию укреплений, которую оставил для них во время своего рейда полковник Макаров. Конечно, для двух корпусов того, что накопал один батальон, было совершенно недостаточно, но… Там можно было оставить арьергард. Полковник Грулев вполне мог бы справиться с этой задачей: его четыре батальона не перевернут бой, но вот выиграть для всех остальных сутки — вполне.

— Ваше высокопревосходительство, дозоры заметили впереди чьи-то позиции, — поручик Огинский, приставленный Куропаткиным к ставке Бильдерлинга, неожиданно ловко взял в свои руки все линии связи и постоянно держал генерала в курсе того, что творилось вокруг Восточного отряда.

— Кто?

— Пока непонятно, но мы подаем световые сигналы. Если наши, то уже через минуту будем знать… — Огинский обернулся в сторону ближайшей сопки, откуда ему махал руками кто-то из отряда связи. — Наши!

— Кто именно? Сколько их? — Бильдерлинг задумался.

С одной стороны, их должен был прикрывать полковник Макаров, но еще вчера тот был в Ляояне, а преодолеть за два неполных дня 80 километров просто нереально. Тогда… Возможно, генерал Куропаткин что-то понял по его докладам, которые он каждый вечер отправлял через поручика Чернова. Да, это было вероятнее всего — помощь главнокомандующего.

— Это полковник Макаров, — доложил Огинский, разом разрушив все выкладки барона. — С ним две дивизии, правда, совсем без вспомогательных отрядов. Но они заняли эту линию уже два часа назад, так что успели укрепиться, отдохнуть после перехода и готовы к бою.

— Тогда… — задумался Бильдерлинг. — Уходим за них, тоже разворачиваемся и встретим японца как положено.

Ему было немного обидно наблюдать, как воодушевились его собственные офицеры и солдаты, увидев знамена 2-го Сибирского. Еще недавно его окружали хмурые люди, которые осознанно готовились к крови и смерти, а теперь… Он видел улыбки, да чего врать себе — он и сам был чертовски рад появлению вездесущего Макарова.

Примерно через час Бильдерлинг добрался до ставки полковника, чтобы лично поблагодарить. А еще нужно было разобраться в подчинении. С одной стороны, он мог бы просто взять его корпус под свое командование и включить в общий план нового сражения. С другой, Куропаткин четко указал не использовать Макарова в атакующих действиях, да и… Барону хотелось сначала выяснить, что сам полковник планирует делать. Почему-то он был уверен, что просто стоять и просто сражаться тот не собирается.

— Мои соболезнования, ваше высокопревосходительство, — Макаров первым делом высказался о потерях.

— Спасибо, — кивнул Бильдерлинг, чувствуя, как на душе скребутся кошки. На этой войне, да и на многих других тоже, еще никто так быстро не терял целый полк. — А теперь давайте обсудим, как мы ответим на это нашим врагам.

Несмотря на бодрый тон, Бильдерлинг еще сомневался, стоит ли идти до конца, когда японцы настолько воодушевлены своими недавними успехами. Вот только Макаров рассказал свой план, пока только крупными мазками, но даже так в его голосе было столько уверенности в себе, что барон тоже в него поверил. Тем более что так он даже не нарушит приказ главнокомандующего. Куропаткин запретил Макарову атаковать, и он не будет этого делать — просто станет обороняться несколько активнее, чем это принято.

Барон включился в работу: пользуясь тем, что связисты 2-го Сибирского протянули вдоль всего фронта линии связи, он быстро и точно расставил своих офицеров, занимая центр будущей позиции. Напротив как раз начали собираться японцы, тут же с предельной дистанции открыв беспокоящий огонь. К счастью, укрепления помогали не обращать на него внимание, по крайней мере до подхода вражеской артиллерии.

— Удивительно, насколько точно полковник все предсказал, — Бильдерлинг стоял перед оперативной картой, куда по отчетам пластунов и работающих с ними связистов вносили все новые и новые отряды врага.

— Японцев обучали германские инструкторы, — задумался все так же следующий за бароном поручик Огинский. — А прусский порядок, при всех его плюсах, все же довольно предсказуем. Враг занимает лучшие позиции, а мы, заранее исследовав все особенности местного рельефа, просто заранее знаем, где они находятся.

— В теории все просто, и мы все примерно так же и пытаемся действовать, но… Сколько же времени полковник убил, чтобы каждый его офицер умел так скрупулезно снимать местность, чтобы разведчики так точно передавали информацию о враге, без приуменьшений или страха в глазах, и, наконец, чтобы его связисты не просто отчитывались о метрах проложенного кабеля, а готовы были сдохнуть, чтобы сделать свое дело?

— Ваше высокоблагородие… — Огинский не как поручик, а как член княжеского рода попенял генералу за слишком уж просторечные слова.

— А нечего бегать от народного языка! — только и махнул рукой Бильдерлинг. — Гордыня все это. Как гордыней было бы не признавать успехи полковника, так что, как только вернемся, придется просить его не только у себя, но и по всему Восточному отряду такие службы наладить.

— Но все-таки… — задумался Огинский. — Мало наметить точки для ударов, но надо еще и выдвинуться туда достаточно быстро.

— Два дня, — Бильдерлинг напомнил, сколько времени у 2-го Сибирского заняла дорога, которую они прошли только за неделю.

— Есть! — Макаров, который чуть в стороне следил за перемещениями врага, победно улыбнулся и опустил прижатый к глазам бинокль.

— Что такое? — встрепенулся барон.

— Разрыв у японцев. Они шли за вами, ждали возможного боя, поэтому вели передовые отряды довольно плотно. А потом обычная армейская рутина: кто-то застрял, что-то потеряли, в общем, войска растянулись, и получился разрыв. Сотник Врангель только что передал, что между первыми четырьмя полками и остальными частями не меньше восьми километров, куда мы и ударим.

— Не слишком ли вы рискуете, пытаясь повторить атаку генерала Иноуэ? — нахмурился Огинский.

— Никакого риска, — полковник уже погрузился в расчеты, вычерчивая маршруты и углы обстрела прямо на карте. Потом замер, тряхнул головой и неожиданно добавил. — Точно пора вытаскивать штабистов с передовой, а то зашьюсь.

А потом части 2-го Сибирского начали движения на флангах. Сперва это были телеги с погруженными на них мортирами. Выехав под прикрытием сопок, оруди, так ни разу и не оказавшись в прямой видимости врага, открыли огонь. Навесом через сопки! Без хороших позиций от 30-килограммовых фугасов не было никакого спасения, и японцы занервничали.

— Почему они просто ближайшую роту не выдвинут, чтобы заставить вас отойти? — не выдержал через пять минут Огинский. — У вас же там почти никакого прикрытия вблизи!

— А они так попробовали в нашу прошлую встречу, — тут же ответил Макаров. — И мы их с тачанок подловили. Японцы чем хороши — быстро учатся, вот и усвоили урок. Поэтому и собирают больше сил, чтобы разом снести нас, не дав задавить себя даже десятком пулеметов.

— То есть вы ждали этого?

— Ну, тачанки у меня были готовы на случай, если они решат поупрямиться. Но да, мощный удар нам сейчас больше подходит.

— Получается, все, кого они двинут в эту сторону… — Бильдерлинг еще раз бросил взгляд на карту, потом на местность. — Да! Они окажутся закрыты от ваших позиций, а вы от них. И сможете сократить расстояние.

— Если двигаться с той же скоростью, как и японцы, то смогу сократить. Если постараться побыстрее, то можно их и обойти.

— А наблюдателей не боитесь? Что заметят ваше движение раньше времени? — спросил Огинский, вспоминая, о каких проблемах слышал в штабе Куропаткина.

— Для этого у меня целый взвод снайперов уже полчаса работает. Учим японцев пореже высовываться, — казалось, у Макарова на все был ответ.

Вот только Бильдерлинг знал, что теория и практика порой могут сильно отличаться. Но… прошло еще пять минут обстрела, и японский генерал не выдержал. Два из четырех японских полков были подняты с места и быстро двинулись в сторону столь надоедливых батарей. Барон оценил, что враг тоже пытается действовать на опережение: ударил не лоб, а чуть заходя в сторону, чтобы занять сопку, перекрывающую вообще все подходы к их позициям.

— Разумно, — отметил про себя Бильдерлинг.

— Растянулись, — хмыкнул Макаров, и тут же по его сигналу капельмейстер 2-го Сибирского начал играть сигнал к атаке. А солдаты, идя вперед, напевали какую-то незнакомую песню.

…Рвутся снаряды,

Трещат пулеметы,

Но их не боятся

Сибирские роты…

* * *

Во время Первой Мировой появилась песня «Слыхали, деды, война началася», потом дошло до Гражданской, и эту песню неожиданно забрали себе сразу и красные, и белые. У одних это было «Смело мы в бой пойдем за Русь Святую», у других «за власть Советов». Но вот строчки про снаряды, пулеметы и тех, кто их не боится, никто не менял. Наверно, потому что солдаты с каждой стороны были одни и те же…

На мгновение что-то накрыло, но я взял себя в руки. Если получится, если смогу стать кем-то большим чем один из множества безвестных командиров Русско-японской, то я еще обязательно все исправлю. Пусть история движется куда должна, но чтобы сын шел против отца, чтобы брат на брата — такого быть нельзя допустить. А пока… Бой переходил в решающую фазу.

Снайперские взводы сработали хорошо. И Фрол, и заменивший Мишека Себастьян — выходец откуда-то из Эстляндии — отработали на высшем уровне. Не дали японцам выслать наблюдателей, в итоге они наш рывок заметили слишком поздно, а дальше… Не было у меня ни лошадей, ни тем более техники, чтобы разом перебросить в бой сразу две дивизии, так что по растянувшимся во время маневра полкам японцев я по факту ударил одним своим.

Японцы показали класс — успели построиться и даже дали залп, но мы были готовы лучше. Накрытие от сменивших позицию мортир, потом выход на позицию тачанок и только потом удар пехотой. Внутри болело, когда я видел, как падают бегущие в атаку солдаты. Один, второй, все больше и больше — японцы хоть и потеряли строй, хоть их командиров и выискивали снайперы, они все еще были хороши. Мы потеряли под полсотни солдат штрафной роты, которая шла в первых рядах, но в итоге дело было сделано.

Сократили дистанцию, ворвались во вражеские порядки и ударили в штыки. Быстро, жестко, без всякой жалости. Ведущий атаку Шереметев еще до боя спорил со мной, не обойтись ли без этого, но в итоге согласился… Пусть мы сейчас понесем потери, но если быстро уничтожить врага, то мы фактически окружим все остальные его силы, стоящие сейчас перед нашей армией. И 1-я дивизия давила.

Мне показалось, я даже смог разглядеть что-то орущего Степана Сергеевича — после такого у него теперь точно не будет проблем с невыполнением приказов. Рядом шел в атаку бледный, но решительный Алексей Борецкий — штабист, штурмовик, и что-то мне подсказывает, что эта атака даст ему при планировании будущих операций гораздо больше, чем все годы в Академии.

Японцы яростно сопротивлялись, мы давили, но натиск, усиленный огнем пулеметов и мортир, оказался крепче, чем желание японцев выстоять. Один солдат развернулся и побежал назад, потом еще один, и вот сильная позиция почти во вражеском тылу оказалась в наших руках. А вперед уже спешили артиллеристы, перетягивая на передовую не только мортиры, но и 76-миллеметровые пушки нового образца. Эти ударят уже шрапнелью — по прямой да по полностью открытым позициям японцев. Будет страшно!

Японский генерал тоже что-то понял и начал командовать отступление — не очень храбро и благородно, но очень разумно. Так он сохранит хотя бы часть своих сил, а я, увы, вряд ли смогу что-то с этим сделать.

— Мне бы хоть десяток грузовиков, и мы бы тогда точно не дали ему вывернуться, — я позволил себе помечтать вслух.

— Грузовики? — неожиданно среагировал на мои слова Бильдерлинг. — А что вы, Вячеслав Григорьевич, слышали о компании «Бранобель»?

Глава 23

Мы все-таки смогли зажать еще один японский полк, накрыв его шрапнелью на переходе. Вражеский же командир неприятно удивил своей готовностью так резво отступать — на мгновение я почувствовал себя на месте врагов Куропаткина, которые думали, что вот уже зажали его, а тот взял и в последний момент вывернулся. Да, с потерями, но разгрома избежал. Обидно!

— Это было великолепно, — Бильдерлинг оценил итоги сражения.

Я кивнул, принимая поздравления, и задумался. С одной стороны, надо было пойти встретить наших лично после такой-то атаки, с другой, уж больно интересную тему барон успел поднять. Все-таки «Бранобель» — компания братьев Нобель, которая на рубеже веков занималась и нефтью, и боеприпасами, и техникой — это имя. Если у Бильдерлинга есть на них выходы, это сможет дать даже больше, чем весь Путиловский завод.

— Спасибо, — ответил я уже вслух, осознав, что на самом деле все очень и очень просто. Один разговор возможен только здесь и сейчас, а второй легко подождет. — Вы позволите сегодня вечером после перехода заглянуть к вам — обсудить «Бранобель»?

Заодно и намекнул, что дальше удерживать эти позиции нет особого смысла. У Ляояна мы точно встанем крепче, а сотня-другая километров, если враг в итоге потерпит поражение, уже не будет иметь никакого значения. Я потер лоб, только сейчас заметив, что случилось. Сначала похвалил Куропаткина, потом подумал, как он — не к добру это.

Бильдерлинг тем временем согласился на мою просьбу и начал командовать общий отход, довольно грамотно тасуя отряды и направления движения с учетом подготовленной нами карты. Я же вскочил на подведенного поручиком Зубцовским коня и поспешил к возвращающейся дивизии Шереметева.

— Ваше высокоблагородие, — во главе своих, сейчас именно своих, солдат шагал Степан Сергеевич. — Приказ выполнен.

Он, видно было, устал, но уж больно короткий доклад получился для такого-то момента. Ничего, мне и самому есть что сказать.

— Спасибо, братцы, — кивнул я подполковнику и всем, кто был рядом. — И добавлю: вы не просто выполнили приказ, вы в первом бою после перехода к новой тактике смогли дойти до врага, разбить его за рекордно короткое время и понести при этом гораздо меньшие потери. Поэтому… С этого момента 1-я дивизия будет называться 1-й Штурмовой дивизией 2-го Сибирского корпуса. И вы это заслужили!

Вообще, раздавать красивые имена мне по должности не положено. Но я поэтому и не стал трогать то, что мог бы дать только царь или главнокомандующий. Придет время, и нам еще добавят и слово «гвардейский», и кого-то из Романовых в покровители, а сейчас… 1-я Штурмовая — звучит же. Народу точно понравилось. А внутри корпуса именно я решаю, что и как должно быть!

Я шел сквозь строй, пожимая руки и отмечая тех, чьи успехи заметил, наблюдая за сражением сверху.

— Капитан Аминов, — вот мне попался командир 16-го полка. — Видел, что именно ваши люди прорвали строй японцев. Я очень рад, что в вашем поколении все так же сильна кровь и слава вашего рода.

— Рад стараться! — лицо молодого графа было непроницаемо.

Я же двинулся дальше. Похвалил снайперов, пулеметчиков… Было видно, что капитан Шульгин, заменяющий Славского, отправленного в поход к Инкоу вместе с Хорунженковым, очень волнуется.

— Мы много мазали, больше, чем на тренировочных стрельбах, — честно признался мой старший по тачанкам.

— Значит, будем больше тренироваться, — ответил я. — Патроны достанем.

— Так точно, будем больше тренироваться! — рявкнул Шульгин, а потом, смутившись, добавил. — Ваше высокоблагородие, тут рядовой Потапов придумал, как улучшить положение пулемета в тачанке.

— Рассказывайте, — заинтересовался я.

— В чем самая большая сложность поймать в прицел врага? Что никогда с первого раза не получается! И надо ствол вверх-вниз водить, корпусом работать. А там инерция большая, сложно рассчитать усилие. И еще поднять прицел всегда проще, чем опустить.

— Конечно, вы же для этого присаживаетесь, своим весом работаете, — согласился я.

— Так вот рядовой Потапов нашел пружину и приспособил ее над стволом. Теперь тот вниз всегда сам идет, стоит только отпустить. А ему только и остается, что своим весом, как вы сказали, давить. И это не просто легче, именно у Потапова были самые лучшие результаты.

Я представил конструкцию, и действительно выглядело все просто и логично. Надо было только посмотреть, как именно неожиданный изобретатель закрепил пружину, чтобы та не слетала от толчков и поворотов.

— Благодарю за хорошую идею, — сказал я. — По приезду к вам подойдут мастера от полковника Мелехова. Они посмотрят, можно ли улучшить крепления, подберут пружину, чтобы не случайной была, а подходила именно под вес пулемета. Ну, и каждому такое приспособление поставим.

— Спасибо, — расплылся в улыбке Шульгин.

— Это не все, — добавил я. — Скажите рядовому Потапову, что его по возвращении будет ждать премия 100 рублей за изобретение. Ну и вам столько же — как командиру, что смог заметить и донести.

— Много мне будет, — Шульгин отвел взгляд в сторону.

— Захотите, можете все солдату отдать! — немного зло ответил я. — Вот только имейте в виду, что вы первый, кто доложил мне о какой-то придумке своих солдат. Лично я не верю, что нигде нижние чины не изобрели ничего разумного, но некоторые командиры просто боятся, что, если расскажут о таком, создастся впечатление, будто кто-то из их подчиненных оказался умнее, чем они сами. Или просто не замечают. Так вот первое — это глупость, второе — некомпетентность, и я рад, что теперь появился тот, кто сможет показать остальным пример того, чего от них ждут.

После пулеметчиков я встретился с артиллеристами, и, кажется, до них уже дошли слухи о моем разговоре с Шульгиным. Афанасьев доложил о результатах, о потерях — двух человек из обслуги зацепило пулями. Вот какие были шансы, что японцы смогут дострельнуть и попасть почти с полутора километров? А смогли! А потом Афанасьев выставил вперед смущающегося Брюммера.

Молодой штабист отчаянно краснел, но капитан без всякой жалости доложил.

— Смотрите, ваше высокоблагородие, — он улыбался во все зубы. — Этот молодой человек командовал второй батареей новых 76-миллиметровых пушек, и она стреляла почти на 30 процентов точнее, чем первая.

— Как добились? Только не говорите, что тоже где-то пружины приспособили.

— Никак нет. Математика, — выпалил Брюммер.

А потом мне уже детально объяснили, что молодой штабист не только реальными стрельбами занимался с выделенной непосредственно ему батареей, но и, вспомнив собственные уроки в Николаевской Академии и видя, что время есть, начал гонять своих подчиненных просто на решение задачек. Рассчитать угол возвышения ствола, угол накрытия, как быстро внести корректировки…

— Значит, технику не трогали, зато сами люди просто научились думать быстрее? — спросил я.

— Тут еще и их заслуга, — добавил Брюммер. — Они хотели учиться! Никогда до этого такой жажды знаний не видел.

— Что ж, — я улыбнулся. — Тогда по традиции. Тому, кто придумал, и его командиру — по 100 рублей после возвращения. А всем, кто учился, лично от меня — большое спасибо.

Сначала хотел было всем раздать денег, но… У меня их так просто не хватит, да и, как мне когда-то говорил Куропаткин, неправильно все только к ним сводить. Словно оценил чужую жизнь и чужой азарт в пару купюр… Поэтому, хоть мой опыт из будущего и бунтовал, я просто прошел вдоль строя солдат из той самой батареи и пожал каждому руку. Кто-то стеснялся, кто-то пытался судорожно вытереть налипший нагар о штанину, но, когда я закончил, обстановка стала неуловимо другой. Проще, добрее — я пока не мог понять, но, кажется, внимание полковника оказалось для этих ребят на самом деле важно.

После артиллерии оставались еще две группы, которые мне надо было посетить — медики и штрафники. И так уж получилось, что сейчас они почти все оказались в одном месте. На этот раз нашим первым рядам досталось гораздо сильнее, чем во время сражения на Ялу. Многие погибли, много было раненых, и мне приходилось постоянно бороться с ощущением, что на меня смотрят как на убийцу. Штрафная рота — это же моя идея.

— Рядовой Кунаев, как вы-то опять попали в отряд головорезов? — добравшись до раненых, я нашел своего старого знакомого. Почему-то казалось, что после прошлого раза он будет держаться подальше от неприятностей, но… Вот снова штрафники идут в бой, и снова его рыжая шевелюра была в первых рядах.

— Не хотелось бросать своих, — Кунаев смущенно улыбнулся.

— Врет он! — тут же крикнул по своего места Панчик. — Он вместе с нами с патрулем подрался, когда нас на краже кур поймали!

— А вы как? — повернулся я к главному смутьяну уже даже не роты, а целого корпуса.

— А что мне будет? — Панчик только хмыкнул. — Жив. И теперь даже можно будет не врать, рассказывая о своих подвигах.

Было видно, что он совершенно ни о чем не жалеет. И вести себя будет дальше точно так же, как и раньше. В мирное время… А на войне — нет больше хитрого и трусливого Панчика, остался только храбрый. И мне ведь теперь как его командиру надо будет подумать, как сделать так, чтобы он не пропал по собственной глупости. На первую-то его часть мне плевать, а вот за вторую, которую я сам и породил, надо нести ответственность.

Мы еще какое-то время поболтали, я дошел до койки Мишека. Один из моих первых снайперов лежал без сознания, весь забинтованный. Ему не повезло — когда штрафники брали японскую батарею, один из ящиков боеприпасов взорвался, и его опалило. Но ничего, главное, будет жить. А то, что у второго снайперского взвода теперь будет лысый командир, так даже брутальнее.

* * *

До самого вечера Восточный отряд отводил на север свои обозы, а боевые части, пользуясь замешательством японцев, отдыхали. Их очередь пришла уже в темноте — оставив охранения из нескольких свежих рот на случай, если Куроки что-то замыслит, остальные тоже двинулись в сторону Ляояна. Налегке это было совсем не сложно, и пусть сегодня генерал почти не давал перевести дух, у солдат все равно находилось время поболтать. Тем более что каждому было что обсудить.

Рядовой Потапов рассказывал товарищам, как будет писать домой. Сто рублей — это же, считай, его жалованье за целый год, а тут столько же за день получил. Если отправить их старикам, то те смогут несколько лет не продавать хлеб, и еще на всякие мелочи останется. У сестры, как раз писали, должен был сын родиться — теперь-то он точно не умрет. А все потому, что Потапов догадался пружину приспособить.

— Все-таки полковник у нас молодец, — в очередной раз похвалился изобретатель. — Заметил, понял все и наградил.

— Да что ему эти сто рублев? — еще безусый Рыбаков, попавший в армию, вылетев за политику из юнкерского училища, в итоге не выдержал. — Полковник на этом изобретении теперь генерала получит. Миллионы заработает! А того, кто на самом деле все придумал, жалкой сотней заткнул. Разве это справедливо?

Кто-то было поддержал Рыбакова, которого в целом считали довольно разумным парнем. Тем более что он и газеты всем читал, и даже стихи. Вот только сам Потапов лишь усмехнулся в усы.

— Говоришь, миллионы? — он обвел всех взглядом. — Что-то, когда я вам про пружину рассказывал, никто из вас сам не решил их заграбастать. И я ведь на всех пружин нарезал, притащил, но никто не поставил. Ты вот, Рыбаков, тогда больше всех говорил, что меня теперь за порчу имущества запорют! Что офицеры даже слушать не будут, что плевать им на нас. А что в итоге? Заметили, оценили, наградили. Так что в следующий раз, когда рот открывать будешь, Рыбаков, ты хотя бы не забывай, что говорил раньше.

Бывший юнкер еще пытался возражать, но все остальные уже вспомнили те его разговоры, и на сегодня пришлось признать поражение. Ничего, он же не всегда будет молчать, еще объяснит всем, что к чему в этом мире. Вот только… Надо признать, что и офицеры стали хитрее: не просто бьют, научились слышать не только себя, и поднять против такого врага людей будет гораздо сложнее. Но Рыбаков верил, что справится. Не сам, так в Ляояне у него есть старший товарищ, живущий под именем журналиста Константина Чернецкого. Впрочем, сам бывший юнкер знал и его настоящую фамилию — Савинков…

И где-то на десять километров вперед, в ушедшем раньше всех обозе с легкоранеными, сейчас тоже его поминали.

— Я когда лишнее курево продавал, — шепотом рассказывал Панчик, бросив при этом быстрый взгляд на тихо сидящего в стороне Мишека, — познакомился с одним хорошим человеком. Редактор самих «Ведомостей»! Чернецкий! Или не редактор, чего бы самому редактору тут делать. Неважно! Главное, он хочет, чтобы мы ему интервью дали. Рассказали про свой полк, про то, как сражаемся, как укрепления строим, отдельно просил про полковника пару слов. Но черт с ним, с Макаровым, главное, про нас напишут. Можно будет вырезать и всегда с собой носить — перед таким ни одна дама не устоит. А еще нам по рублю заплатят, хотя после этого боя можно смело по два просить. Пусть только посмеет отказать героям!

— Неловко как-то, — возразил Кунаев.

— А чего неловкого? — тут же начал заводиться Панчик. — Вот полковник-то не стесняется своего писателя личного для таких дел таскать. Так чем мы хуже?

— Так полковник про прошлые сражения пишет, — не согласился рыжий солдат. — А тут про укрепления Ляояна, про командира… Как-то дурно это пахнет.

— Да что дурного? — не унимался Панчик. — Как будто японские шпионы без нашей статьи не справятся! Вы вот слышали, что у полковника любовница — узкоглазая?

— Так не видел ее никто.

— А это потому, что прячет, — Панчик ни капли не сомневался в своих словах. — Так что если кто что и узнает, то только не от нас.

— И все равно… Может, хотя бы подполковнику Шереметеву расскажем?

— А расскажи, — неожиданно согласился Панчик. — Я не против. Если, конечно, он будет тебя слушать.

На этом спор затих, и солдаты переключились на песни. Тихо, чтобы не мешать другим. Но душевно, словно давая вырваться наружу всему, что успело накопиться за этот день.

* * *

— Добрый вечер, Александр Александрович, — я поприветствовал Бильдерлинга, ждущего меня у себя в палатке. И, судя по еще дымящемуся самовару, пришел я вовремя.

— Добрый вечер, — генерал улыбнулся в свои огромные усы. — Право, не ожидал, что вас так заинтересуют слова о компании моего брата.

Он сказал, я услышал, а потом на мгновение выпал. От удивления, насколько все в этом мире в очередной раз оказалось не так, как это принято помнить. Итак, 25 мая 1879 года император Александр II разрешил открыть товарищество на паях следующим лицам. Людвигу Нобелю в Санкт-Петербурге, Роберту Нобелю в Баку, Альфреду Нобелю в Париже, ну и гвардии полковнику Петру Александровичу Бильдерлингу без ограничений. Петр — это брат моего Александра Александровича, и в стартовом капитале общества из 3 миллионов рублей 900 тысяч были его. Вот такой вот поворот.

Я думал, что больше меня ничем не удивить, но Бильдерлинг сделал это буквально через минуту. Как оказалось, до прихода в нефтяной бизнес нового товарищества более 90% русского рынка принадлежало американскому керосину. Европейский осваивали англичане. Никто не ждал нового игрока, и, казалось бы, его единственная надежда вырасти и набраться сил — закрепиться хотя бы на родине. И что сделали отечественные чиновники? Ввели заградительные пошлины? Почти. Они увечили налог на русский керосин в 5 раз, и тут бы «Бранобель» и загнулась, но стоящий на тот момент во главе правления компании Петр Александрович нашел выход.

Налог на керосин повысили — пусть, но оставались еще мазут и солярка, а тут Рудольф Дизель как раз начал продвигать свой бизнес. И компания смогла выплыть: добыча нефти продолжилась, заодно стали развиваться смежные направления, в том числе и новые двигатели. Получается, в стране все это время имелось свое машиностроение, а я был даже не в курсе. Если и рассчитывал получить что-то подобное, то разве что через закупки и иностранцев. А тут — прямой выход.

— Мне будет нужна помощь вашего брата, — выдохнул я. — Грузовые машины на основе его двигателей — это то, что жизненно необходимо армии. Сейчас, потом… Как минимум, еще пару сотен лет без этого будет не обойтись.

Я ожидал, что возникнут финансовые вопросы, и уже начал думать, кого бы привлечь, чтобы их решить — своих-то капиталов пока точно не хватит — но реальность опять подкинула сюрприз.

— Петр умер… — грустно ответил Бильдерлинг. — В 1900-м году.

— Мои соболезнования.

— Но его старший сын, Петр Петрович, хоть сам и не занимается семейным делом, думаю, смог бы оказать вам протекцию. Я напишу ему письмо.

— Может, телеграмму?

— Да, так будет быстрее, — генерал усмехнулся. — Иногда забываю, как быстро бежит время. Но я рад, что рядом есть те, кто чувствует его бег, кто сможет подхватить то знамя, что мы так долго держали.

У меня от эти слов почему-то побежали мурашки по всему телу. А потом Бильдерлинг добавил, что в память о брате хотел бы, чтобы его наследие еще хоть раз точно помогло России. Поэтому он сам оплатит и проследит за доставкой первой партии машин. А там, если грузовики докажут свою пользу, уже военный министр пусть проводит официальные закупки.

— Спасибо, — я поднялся, поклонился как положено, со всем уважением, а потом кивнул на стоящую за спиной генерала бутылку. — Обычно я не пью, но… Давайте по стакану, за вашего брата. Чтобы страна никогда не забывала своих героев.

От авторов. Если у вас были сомнения, кто где и с кем сражается, то мы после 21 главы добавили карту, можно посмотреть))

П. с. Не забывайте про лайки

Глава 24

Иду по лагерю. Посидели с Бильдерлингом совсем недолго, но при этом успели очень о многом поговорить. О том, как будем взаимодействовать, как сможем друг другу помочь и где просто не станем мешать. С учетом того, что я формально должен был слушать каждое слово командира Восточного отряда, очень хорошая сделка.

Я дошел до своей палатки, но неожиданно понял, что сна еще ни в одном глазу. Тогда… Не останавливаясь, повернул направо и заглянул к полковнику Ванновскому. Пока его отдел все еще только учился работать, но я ждал и верил, что уже скоро тот начнет приносить пользу.

— Глеб Михайлович, — я нашел полковника за бумагами и невольно улыбнулся. — Как наши дела?

— Не получается японцев никак посчитать, — пожаловался мой главный разведчик. — Мы со 2-й дивизией отправляли пластунов во все стороны, думали обойти Куроки, но… У него разъезды даже с тыла ходят. Придется или крюк в десятки километров делать — и не факт, что после такого солдат сможет вернуться по чужой территории — или полагаться на то, что видно в бинокли.

— Не очень точно. А что насчет местных осведомителей в деревнях?

— Есть они, — вздохнул Ванновский, — но как от них весточку передать? Кабели в нашу сторону мы сами снимаем. А если бы и оставили, так японцы перережут. Можно было бы по реке пустить, но течение не в ту сторону… Это работающим на японцев соглядатаям было бы удобно: вышел в нужное время на середину реки, пустил вниз по Айхэ бутылку под сургучом и все. Течение быстрое, к берегу не прибьет: просто ставишь человека в нужное время на пару километров ниже и все собираешь.

— Кхм, — я осторожно кашлянул. — Глеб Михайлович, а вы, когда вот за врага эту схему придумали, потом проверяли, не пользуется ли ей кто-то?

— А ведь и правда! — стукнул кулаком по столу Ванновский. — И как я сразу не подумал?

— Опыта не хватило, — пожал я плечами. — Но это не страшно, главное, вы учитесь. И каким зверем станете к концу войны, даже мне страшно представить.

Ванновский довольно усмехнулся, а потом, не теряя времени, вызвал своего заместителя и приказал тому организовать дежурство со стороны реки. Причем не просто усиление армейских патрулей, которые и сейчас гуляют вокруг стоянки, но и еще на денек после нашего ухода. Действительно, если засаду не заметят и решат поскорее доложить японцам, это может сработать.

Я похвалил полковника, и мы вернулись к изначальной проблеме передачи наших сообщений.

— Так вот, — продолжал Ванновский. — Я сам ничего толкового и не придумал, но поспрашивал местных старожилов, и те рассказали про дрессированных голубей. В Китае ими многие увлекаются, так что найдем таких в Ляояне, потом развезем по деревням. А когда наши люди что-то важное заметят, то привяжут к лапе голубя записку, и тот ее нам принесет.

— Очень хорошо, Глеб Михайлович, — я довольно пожал ладонь полковника.

Вот все же молодец: сам думал, сам нашел решение. Да, не все учел, но и я тоже без знаний из будущего вряд ли бы догадался о некоторых нюансах.

— Значит, работаем с голубями? — спросил Ванновский.

— Два момента, — остановил я его. — Первый: пока их нет, нельзя просто ждать. Да и запасной вариант для общения лишним не будет, так что предлагаю договориться о тайном месте и тайном знаке. То есть если ваш человек узнает что-то важное, то в нужное время выставляет, например, цветок на окно или занавески меняет на другой цвет.

— Понятно. Чтобы поручик Зиновьев, когда будет объезжать деревни, мог увидеть сигнал даже с дальних сопок и узнать, нужно ли проверять тайник.

— Точно. А сам тайник лучше сделать за пределами деревни. Местный-то всегда найдет причину ненадолго уйти, а вот нашим сильно близко подобраться будет рискованно. Главное, чтобы знаки из деревни в деревню не повторялись.

— А почему?

— А чтобы, когда вас кто-то предаст, он не дал японцам возможность вычислить других ваших агентов.

— Разумно, — кивнул Ванновский. — А что за второй момент, про который вы говорили?

— А второй — это японские охотничьи ястребы. Китайцы ведь почтовых голубей давно используют, и японцы на этой земле не в первый раз воюют. В общем, ястребы у них почти в каждом полку есть, специально собирали перед войной, а как увидят, что мы птицами пользоваться начали, еще больше собирать будут. А значит…

— Нужна инструкция, — Ванновский меня уже изучил. — Сами придумаем и передадим нашим, как и где запускать голубей, чтобы ястребам было сложно их заметить. Или поищем еще среди добровольцев орнитологов, возможно, тоже что-то подскажут.

В итоге получилось даже лучше, чем я рассчитывал. Мой главный разведчик не только научился сам думать и делать, но и искать тех, кто может в чем-то разбираться лучше него. А там дойдет до того, что сам начнет готовить специалистов, и цены ему не будет… Я невольно задумался, как из человека с таким потенциалом он чуть не превратился в ленивого эгоиста, которому ничего не интересно. Чего ему не хватало? Пинка в самом начале, цели, ради которой стараться, или просто веры, что мир можно изменить? Кто знает…

После обсуждения способов передачи оперативной информации мы перешли к еще одному важному вопросу, который подкинул нам наместник. Проверка местных, которых мы будем рекрутировать в китайские и корейские части.

— Я сегодня связывался с Лилиенгоу, — принялся рассказывать Ванновский. — Они как раз докладывали о первых новичках, что привели Сюнь и Ким. Мань чжоу мы и раньше проверяли, как вы просили, и никаких расхождений с версией, что они рассказали, не было. У меня, к сожалению, не так много контактов, которые могли бы что-то проверить при китайском дворе, но хотя бы по верхам прошлись, и уже что-то. А вот по корейцам — полный ноль. Я запросил бумаги по Безобразовским концессиям, может, там кто всплывал, но это все не быстро. Так, выстрел на удачу.

— А что насчет опроса, который мы обсуждали?

— Пересекающиеся вопросы, чтобы проверить хотя бы на то, врут они о себе или нет? Это запустили еще в первый день. Все чисто. Тем не менее, китайцев с корейцами пока привлекают лишь к силовым тренировкам, и ничего больше. Вернемся, будем дорабатывать систему.

Я только кивнул. Действительно, тот еще вопрос — как проверить, а не подсунули ли нам шпиона-другого. Было бы наивно надеяться, что прохождение присяги и клятва перед Всемогущим Богом и Святым Его Евангелием может остановить тех, кто в них не верит. Дать каждому новичку пристрелить по японцу у меня тоже не выйдет, да и я все же строю не мафиозный клан… Надо думать, надо искать ответ, а то ошибка может стоить очень дорого.

— Одно радует, — добавил после паузы Ванновский. — Хотя бы чистокровных японцев корейцы и китайцы сами вычислят и не допустят в свои ряды.

* * *

Сайго Такамори еще раз оглядел свежий комплект только что выданной ему формы. Военной. Русской. От остальных его сейчас отличала разве что повязка с надписью «Добровольный корейский отряд». И как так вышло? Сайго и сам не понимал, как решился и, главное, как все закончилось именно таким вот невероятным образом.

Он услышал о появлении местных добровольческих отрядов в тот же день и сразу решил, что это лучшая возможность подобраться к полковнику на серьезный разговор в обход нижних чинов и мань чжоу. Тот же ведь не пропустит появление Такамори в своих рядах… Поэтому Сайго оставил нестроевую часть в течение рабочего дня и подошел к старшему Киму, представившись полукровкой из-под Сеула. Мать кореянка, отец японец — Сайго думал, что тут все и закончится, но выходцы из Согёна только сплюнули на рассказ о привычках своих южных соседей. Мол, ничего другого от предателей они и не ждали, и так Сайго прошел первую проверку.

Второй стала анкета, которую с его слов заполнял какой-то недавно появившийся в корпусе жандарм. Двадцать семь вопросов, в которых Такамори сумел заметить 4 повторяющиеся и перепроверяющие друг друга линии. Если бы он придумывал историю на ходу или даже если бы его готовили, но не учли достаточно деталей — он бы попался. Но Сайго рассказывал историю своей настоящей семьи, только с поправкой на Корею, поэтому никаких расхождений в итоге и не получилось.

Третий уровень проверки — это медицинский осмотр. С одной стороны, отбраковка по здоровью, с другой — еще отсечка тех, у кого тело или застарелые травмы не соответствуют записанным ранее данным. Здесь, казалось бы, уже никакие случайности не смогут ничего исправить, шрам от пули — это шрам от пули, но… Своих врачей Макаров захватил в рейд на восток, поэтому новеньких отвезли на осмотр в ляоянский госпиталь. И тут Сайго только и оставалось, что немного подождать, приметить Веру, а потом сесть ей на хвост.

Девушка еще считала его своим союзником, поэтому без лишних вопросов прикрыла, и медосмотр был пройден. Теперь молодой японец оказался почти настоящим солдатом Русской Императорской армии. Почти… Потому что присягу они будут давать только после возвращения полковника. Но и так — форма, бумаги, да даже без оружия перед Сайго открывались новые интересные перспективы.

* * *

После разговора с разведкой я на всякий случай заглянул и к связистам. Поздно уже, но вдруг… Неожиданно под большой антенной горел свет — я зашел в палатку, и там при свете горелки сидели Чернов с Буденным. Один стучал на машинке, набирая сообщение, другой контролировал обстановку. Семен явно уже давно заметил меня, но до последнего держал руку на пистолете. На всякий случай… Кажется, уж больно серьезно он воспринял мои слова о том, чтобы присматривать за нашими передатчиками.

— Как вы? — тихо спросил я, невольно уставившись на огромные синяки под глазами у Буденного.

— Работаем много, — тот улыбнулся. — Спим мало.

Я сначала удивился, откуда столько дел, если радиоигр или чего-то такого мы не ведем, сообщения передаем раз в сутки. А разобрать-собрать антенну все же не так и много времени занимает. Но тут мне напомнили, что искровой передатчик — это не современные мне приборы. Если так посчитать, его максимум — 2000 слов в день. Именно в день! Длинное сообщение — это часы работы. И вот генерал Бильдерлинг готовит отчет, а потом Чернов сидит до середины ночи, передавая его.

Я почему иногда про это забываю? Потому что в начале мы всегда кодовыми фразами быстро передаем общую обстановку, и обычно на этом я останавливаюсь, уже на следующий день читая полный отчет на бумаге. А ведь и у меня Городов точно так же сидит до 3 часов и принимает его.

— А еще поручик Чернов хочет доработать машину, — тихо, чтобы не мешать связисту, добавил Буденный. — Полевые телефоны же по проводу вполне передают голос, вот он хочет трубку и на искровой передатчик приспособить. Если получится, это же такую пользу принесет.

— Очень большую пользу, ваше высокоблагородие, — Чернов на мгновение отвлекся от ключа.

— Не получится, — я покачал головой.

Я не физик, и очень не хочется расстраивать тех, кто хочет сделать что-то полезное, но… Я точно помню, что искровой передатчик в принципе не может передавать речь. То ли ему частоты для этого не хватает, то ли нужны незатухающие волны — а это источник постоянного тока и колебательный контур. В общем, я как мог объяснил суть проблемы, сославшись на достижения современной науки, и… Я думал, на этом все закончится, так нет. Чернов только воодушевился, наговорил мне кучу благодарностей и пообещал, что они с Городовым теперь точно достанут нужную литературу и что-нибудь придумают. Я все же сомневался в успехе, но на этот раз промолчал: если шанс и желание есть, пусть работают.

Оставив Чернова, я вывел Буденного на улицу.

— Петр Николаевич сейчас в рейде вместе с капитаном Хорунженковым, — начал я.

— Сотник Врангель справится, — тут же добавил Семен.

— Я в этом не сомневаюсь. Но к нам продолжают прибывать добровольцы: пока его нет, тебе надо будет взять их под свою руку. Если будет новый бой до того, как сотник вернется — именно тебе вести их на врага.

— Я… Справлюсь, — глаза Буденного блеснули. Волнуется, жаждет признания, но в то же время понимает и меру ответственности. Повезло мне с ним.

— Рассчитываю на тебя, — ответил я, и мы какое-то время стояли, глядя куда-то вдаль. Не знаю, что в этот момент загипнотизировало Семена, а я вот смотрел на звезды. Совсем не такие, как дома, и именно эта мелочь помогала лучше всего понять, как же мы сейчас далеко от него.

— Вячеслав Григорьевич… — еще через минуту Семен снова заговорил. — А почему мы отходим? У генерала Бильдерлинга есть силы, вы еще подошли. Неужели вы вместе не сможете остановить японца?

— Хочешь сражаться?

— Хочу!

— А победить?

— Конечно.

— А чего больше?

— Ну… Победить, ясное дело.

— Вот в этом все и дело: сражаются, чтобы победить, и каждый бой имеет смысл только если он эту победу приближает. Вот генерал изначально должен был наступать и отбросить Куроки, в идеале разбить, пока тот не соединился с другими японскими армиями. Разумно?

— Да.

— Но разбить он не смог, — вздохнул я. — Потерял позиции на перевале, потерял силы и, главное, инициативу. То есть сейчас даже вместе мы можем встать и дать бой, но это будет не нападение, а оборона.

— Так велика ли разница?

— У нападения была своя цель, помнишь? Теперь мы ее упустили. У обороны тоже есть смысл, но… Если изначальная цель уже потеряна, то зачем нам вставать насмерть именно в чистом поле, когда под Ляояном нас ждут готовые позиции? И именно там взять свое нам будет гораздо проще. Кстати, это все только одна из причин. Давай как будущий командир и ты тоже что-нибудь назовешь.

Я внимательно посмотрел на Буденного, тот сначала напрягся, но тут же нашел ответ.

— Припасы. Сколько выстрелов у солдат и пушек будет здесь, в чистом поле, и сколько в Ляояне, когда по железной дороге можно каждый день подвозить целые эшелоны снарядов!

— Верно. Это ты правильно заметил, — кивнул я.

Где-нибудь в Европе война была бы совсем другой. Там, где сплошные дороги, где можно дать бой в каждой деревне, линия фронта перемещалась бы очень медленно, и армии фактически все время держались бы друг напротив друга. В Маньчжурии же бои были привязаны к редким артериям снабжения, превращая войну в серию сражений за ключевые точки, каждая из которых должна была дать контроль сразу над целым регионом.

И несмотря на некоторые успехи, мы уже успели проиграть очень многие из них. Море, границу с Кореей, Квантун с запертым там Порт-Артуром. На днях тот же Дашичао лишил армию прямой дороги на Инкоу, и теперь японцы могли спокойно использовать порт для подвоза припасов с еще одного направления. Оставался сам Ляоян… Пока мы здесь, все не так плохо, у нас как минимум есть варианты, как действовать дальше. Но если и тут победят японцы, они смогут в одной точке перекрыть дорогу ко всем своим прошлым приобретениям.

Идеальный замок от юга Маньчжурии, который пока в наших руках. И который мы не должны упускать!

* * *

Восточный отряд вернулся в Ляоян — без победы, но и без поражения. И тут же в расположение 2-го, 3-го и 10-го корпусов зачастили гости из других соединений и торговцы. Последние искали рядовых, что успели разжиться каким-то трофеями и готовы были теперь в обход начальства продать их за весьма разумную цену. Ну, а другие солдаты просто хотели узнать побольше про врага — как убивать его и выживать самим.

— Плачу по рублю за каждую каску, — чернявый купец, приехавший сюда аж откуда-то из-под Астрахани, махал руками перед ефрейтором Гусиным.

— Нет, — тот в очередной раз покачал головой. — Винтовки японские тебе уступили? Уступили, а больше ничего для тебя нет.

— Да какие это винтовки? Лом же один, чудо будет, если хоть треть получится восстановить. А скорее и вовсе на металл придется сдавать, — купец чуть слезу не пустил. — Неужели целых не было?

— Целые пошли в полковую кассу, — спокойно ответил ефрейтор. — А лом уже нам разрешили забрать, если таскать не лень.

— Ладно! Но, может, все же каски продадите? Скажете, что утеряли, вам потом все равно новые выдадут!

— Захотел бы продать, в Ляояне их любой даже за два рубля купит! — влез в разговор рядовой Аникин.

— А только мы все равно не продадим! — молодой Ивась показал две вмятины на своей каске. — Видишь, одна от пули, вторая от снаряда. Не сделал бы для нас полковник каски, так и остался бы я где-то там, возможно, даже без могилы.

Торговец промолчал, а вот ефрейтор Гусин в этот момент не смог удержаться от улыбки. Вспомнил, каким Ивась был раньше, как агитировал их за всякие книжные глупости, а теперь… Нет, иногда он все еще читает свои старые записи и газеты, но теперь не только повторяет, а иногда спорит и ругается. Вырос… Под пулями все очень быстро растут.

Ефрейтор сжал кулаки. Последние сражения его отделение прошло без потерь, но новая битва под Ляояном, про которую уже все говорят — она будет очень большой, очень серьезной. И сколько из них ее переживет? Даже с таким полковником, как у них…

Глава 25

Сайго подошел к новенькому зданию в центре Ляояна — тут располагались управления транспорта, интенданты и почему-то приписанная к этим службам разведка. Молодой человек несколько минут стоял, собираясь с мыслями — удачно, мимо него куда-то выскочили Жилинский и Ухач-Огорович. По крайней мере, именно эти фамилии сразу начали обсуждать жандармы у входа. Сайго выдохнул: в России, если нет начальства, с остальными договориться всегда проще. И что это тогда, как не знак предков, чтобы он поспешил?

— Я… — подошел он к жандармам.

— 2-й Сибирский? От полковника Макарова? — старший смены только бросил взгляд на его мундир. — Проходите.

Сайго сглотнул, но не стал говорить ничего лишнего — вместо этого, как ему и сказали, прошел дальше. Неужели все так просто? Нет, на специальной конторке у него попросили показать документы, но тут уже помогли бумаги, выправленные Верой. Теперь надо было оглядеться — всюду бежали и спешили по своим делам очень важные чиновники. Те, кто говорил про поезда, шли на второй этаж, про грузы — оставались на первом, немногие молчаливые личности сворачивали на незаметную лестницу в левом крыле. Сайго, подумав, последовал за ними.

Последние сомнения. Если он сделает то, что задумал, не подставит ли это полковника Макарова? Или он сам и направил Сайго сюда? Сделал своей рукой, которая выполнит его волю, но сохранит репутацию чистой?

— Мне нужна заключенная Казуэ, — сказал молодой японец стоящему на очередном посту жандарму.

— Кто?

— Был захвачена несколько недель назад. Сотрудница юкаку.

— Наконец-то кто-то решил ей заняться, — жандарм ни капли не удивился. — Будете куда-то переводить?

— Да, — Сайго решил не добавлять лишних деталей, чтобы не ошибиться.

— Вам придется расписаться в журнале, — жандарм внимательно посмотрел на молодого японца, словно этот росчерк давал власть над человеческой душой.

— Конечно, — Сайго кивнул, до сих пор не веря, что все снова получилось.

Ну нет, не могло в такой большой и великой стране как Россия все быть настолько плохо в плане безопасности! Определенно, это все-таки полковник понял, что он будет делать, и помог ему. От мыслей, что за ним кто-то присматривает, Сайго стало гораздо легче, и он уже спокойно пошел вперед.

* * *

Казуэ Такамори думала, что уже в день задержания ее будет ждать первый допрос. Возможно, пытки, учитывая, что он была даже не городским куратором разведывательной сети, а региональным. Конечно, официально подобные средневековые методы никто не признает, но ради дела можно и пойти на сделку с совестью. Лично она бы ни секунды не сомневалась. И вот Казуэ ждала своего часа, но про нее забыли.

Сначала она решила, будто это какая-то изощренная пытка неведомым, чтобы она сама сломалась, но… Однажды до нее долетели презрительные слова одного из старших: тот жаловался, что ему приходится тратить еду и камеру на бесполезную пленницу, а что может знать женщина? Тогда Казуэ не могла поверить, что кто-то настолько несерьезно относится к делу, доверенному императором. А потом она узнала, чем на самом деле заняты начальники управления транспорта и интенданты. Они воровали и совершенно не стеснялись обсуждать свои дела рядом с теми, кого уже не считали людьми.

Так Казуэ узнала про то, как интенданты добавляли к каждому составу еще в Центральной России по несколько вагонов и сами заполняли их купленными за копейки товарами, которые уже на месте они же у себя закупали за рубли. И чем дальше, тем больше росла жадность. От 50 процентов наценки на товар среднего качества до 300 за полнейшую дрянь. И, главное, они даже не стеснялись ставить на запасные пути военные эшелоны, чтобы протолкнуть вперед свои бесполезные товары.

Определенно Россия была больна, если в ней одновременно существовали такие люди, как полковник Макаров, и такие вот паразиты. И тем обиднее было Казуэ, что она решила подергать тигра за усы, когда вокруг было столько совершенно безопасных жертв. Тем не менее, девушка запоминала каждое услышанное слово, выцарапывала на стенах камеры имена и цифры, чтобы точно не забыть каждого, кто ради сохранения свободы с радостью согласится поработать хоть на самого дьявола. Представляя себе такие моменты, Казуэ было легче провожать каждый новый бесполезный день.

Сегодня ничем не отличалось от вчера. По крайней мере, пока ее неожиданно не вывели из камеры, а потом почему-то передали брату, одетому в форму Русской Императорской армии. У Казуэ было очень много вопросов, но она смогла удержать себя в руках, даже повисшую от усталости голову не стала лишний раз поднимать, пока Сайго без всяких проблем не вывел ее на солнечный свет. Отвел в сторону. И рядом не было никого, кто мог бы их задержать или схватить.

— Как? — Казуэ поняла, что больше не может молчать, и этот вопрос сам собой вырвался наружу.

— Полковник любит тебя, — невпопад ответил Сайго.

Чушь. Казуэ сначала показалось, что брат сошел с ума. Потом она решила, что с ума сошел Макаров, если позволяет подобным слухам гулять на свободе. А потом… Она задумалась о тех возможностях, которые могут перед ней открыться, если все это окажется правдой. Конечно, проще было бы просто сбежать — она смогла бы приносить пользу Японии и там, где ее еще не знают. Вот только влияние на одного из самых победоносных русских командиров — можно ли такое упускать? Несмотря на то, что в застенках разведки ее тюремщики больше любили болтать о росте своих состояний, даже они порой обсуждали Макарова и его новые подвиги.

— Полковник должен был как раз сегодня вернуться, — рассказывал тем временем Сайго. — Уверен, что вам будет лучше встретиться и обсудить, что делать дальше.

— Я подумаю, — осторожно ответила Казуэ.

Сама она, впрочем, в этот момент, представив такой разговор, только тряхнула головой. Нет, как бы соблазнительно ни было попытаться заполучить такого агента влияния, Казуэ не собиралась рисковать. И, учитывая энтузиазм Сайго, лучше ее брату до последнего не знать, что именно она решила.

Неожиданно Казуэ замерла, увидев на другой стороне улицы несколько знакомых лиц. Один — русский революционер, которого она порой использовала для сбора информации. Второй — местный домовладелец, лишившийся семьи во время восстания ихэтуаней и предоставивший свою недвижимость для хранения самых ценных и опасных грузов. В основном взрывчатки… В свете этого еще несколько молодых людей с напряженными фигурами и плотно набитыми портфелями, прогуливающиеся туда-сюда мимо уже полгода как закрытого театра, не оставляли сомнений в своих намерениях.

— В город никто важный не должен был приехать? — тихо спросила Казуэ у Сайго.

— Кажется… — задумался тот, и в этот момент в конце улицы показалось несколько экипажей. — Да, ходили слухи, что к главнокомандующему должны были заехать несколько министров и один великий князь.

— Имена! Мне нужны имена! — напряглась Казуэ, глядя на приближающиеся повозки. Впереди охрана — совершенно бесполезная от атаки бомбистов. Но гвардейцы на лошадях не оставляли сомнений: мимо них едет Куропаткин, а учитывая, что вместе с ним столько экипажей, то и его гости уже в Ляояне.

Хотя смерть самого главнокомандующего, в принципе, не имела значения. Но вот остальные…

— Я слышал о министре внутренних дел Плеве, — начал говорить Сайго.

— Хорошо.

Плеве — его выпадение из игры и несомненные волнения внутри страны и государственного аппарата были даже желательны.

— Великий князь Сергей Александрович…

Тоже неплохо. Одна из опор личной власти Николая II — умрет он, и на русского царя станет гораздо проще давить. Не чувствуя уверенности, даже при равенстве на поле боя, он пойдет на условия Японии.

— Ты сказал, несколько министров, — Казуэ поторопила брата.

— Точно, третий гость — это министр финансов Витте.

— Витте… — Казуэ помянула имена самых темных аякаши, каких только знала. В отличие от всех остальных этот человек был в списке тех, кого друзья Японии просили беречь и ни в коем случае не трогать.

— Что? — встрепенулся Сайго, вытаращив глаза на ее реакцию.

Что-что! Кажется, остаться в стороне не получится.

— Это бомбисты! — Казуэ указала на группу революционеров. — Там — кортеж, который они хотят атаковать. И мы должны их остановить!

Сама девушка не видела возможности, как это сделать и не подставиться самим. Но ее брат, несмотря на некоторые странные мысли, все же военный. Может, хоть он что-то сможет придумать.

И он придумал! Выхватил уже взведенный наган и, бросившись под прикрытие тумбы с афишами, на ходу подстрелил одного из террористов. Выстрел, паника, кто-то из бомбистов бросил машинку смерти раньше времени. Если бы обычные предупреждения никто из сопровождающих генералов и министров слушать не стал, то такие вот убедительные аргументы могли привлечь внимание кого угодно.

— 2-й Сибирский работает! Не дайте им уйти! — орал Сайго, и на улицу со всех сторон подтягивалось все больше людей.

* * *

Поезд стучит по стрелкам, все ближе подбираясь к вокзалу Ляояна.

Если раньше мы грузили вагоны для 2-го Сибирского с земли, то теперь со стороны Лилиенгоу появился перрон и даже несколько грузовых кранов, которые могли заполнить целый эшелон меньше чем за час. Впрочем, на этот раз я приехал в Ляоян не по вопросам снабжения. На самом деле сразу же по возвращении со свидания с армией Куроки нас встретили новости, что к Куропаткину приехали аж два министра и великий князь. Причем каждый из них уже успел поинтересоваться мной, и надо было как можно быстрее использовать эту возможность для укрепления своего положения и получения дополнительных ресурсов.

— Господин полковник, а почему вы думаете, что наши гости вам помогут? — осторожно спросил меня Лосьев.

Еще в дороге я отдал приказ о переводе штабистов в свое прямое подчинение, и Мелехов с Шереметевым были искренне расстроены такой потерей. Возможно, лучшая рекомендация от бывших начальников, какая только может быть.

— А почему они не должны нам помочь? — спросил я.

— Я слышал, — осторожно заметил Лосьев, — что министр финансов Витте был категорически против этой войны. Как бы в итоге вы не нашли в его лице не союзника, а врага.

— И все же, мне кажется, мы сможем договориться.

Я вспоминал все, что читал в будущем об этом одиозном министре финансов. Да, до войны он действительно делал ставку только на экономическое развитие востока империи, без жалости обрезая финансирование любых попыток усилить военное присутствие в Маньчжурии или Корее. И все, что было сделано тем же Алексеевым и Куропаткиным, было воплощено скорее вопреки министру финансов, чем с его помощью.

Однако я помнил и роль Витте в послевоенном урегулировании. После разгрома на море, после полного отсутствия побед на суше именно он поехал в Соединенные Штаты на заключение мира с японцами. И сделал это! Без контрибуций, без аннексий… Единственная уступка, на которую он пошел — как потом не раз писал, по личному приказу царя — это отданная половина Сахалина. Сущая мелочь после такого-то итога 1905 года, но безжалостное общественное мнение тут же нарекло Витте графом Полусахалинским, и тому до самого своего конца приходилось оправдываться даже не за свой провал.

В общем, я рассчитывал, что такой человек может не разделять некоторые мои идеи, но к голосу разума точно прислушается.

— А что вы скажете про Плеве? Все-таки у него не очень хорошая репутация после прошлого года, — продолжил Лосьев. — Думаете, с ним стоит иметь дело? И разве министр внутренних дел сможет нам чем-то помочь?

Я только головой покачал, размышляя над поворотами истории. Взять, например, плохую репутацию Плеве — он, как я недавно узнал, обрел ее якобы за организацию еврейского погрома в Кишиневе в 1903-м. После чего все революционные организации России разом объявили его своим главным врагом, и вот лично у меня вопрос: а как так вышло, что именно это было принято ими так близко к сердцу?

— Господин полковник, но все же, — Лосьев не сдавался. — Чем армии может помочь Плеве?

— Чем? Может быть, вы слышали о громком деле, которое они провернули в 1882-м вместе с подполковником Георгием Судейкиным?

— Арест больше сотни участников Народной воли?

— Именно! В 1881-м они убили Александра II, а потом Плеве всего за год уничтожил боевое крыло организации и чуть было не поставил в ее главе своего человека. Опасная игра, которая в итоге стоила жизни Судейкину, но в итоге страна получила 2 десятилетия мира.

— Но Александра III тоже взорвали, — напомнил Лосьев.

— В 94-м году! И Плеве к тому моменту уже 10 лет как был отстранен от должности начальника охранки. Слишком жесткий, слишком неуправляемый, слишком много неудобства он вызывал. Тем не менее, когда все стало идти по наклонной, его снова позвали, и он занял свое место.

— И все же мира нет.

— Но и не стало хуже. А могло быть! Гораздо, гораздо хуже, — я-то помнил, какая волна террора поднимется в ближайшие годы после смерти Плеве. Еще бы знать, когда она будет.

Не успел Лосьев снова что-нибудь возразить, как впереди что-то громыхнуло, и где-то в центре Ляояна под грохот пистолетных и ружейных выстрелов начал подниматься столб черного грязного дыма. Словно чье-то надгробие… Я дал себе на оценку ситуации всего лишь пару мгновений, а потом приказал остановить поезд и принялся командовать, собирая всех оказавшихся под рукой солдат и формируя несколько групп. Часть для того, чтобы оцепить внешний периметр вокруг места взрыва, часть — чтобы как можно быстрее оказаться на месте.

— Пулеметы берем? — крикнул из состава поручик Зубцовский.

— Конечно! И пушки тоже!

Что бы там впереди ни случилось, я не планировал сдерживаться.

* * *

Алексей Николаевич Куропаткин решил записать этот день в список самых удачных в своей карьере. Изначально он опасался проблем со стороны великого князя и Плеве, но даже те оценили его управление Маньчжурской кампанией довольно высоко. Еще бы — на фоне поражений флота он мог бы позволить себе даже проиграть пару крупных сражений, и все бы только плечами пожали. Мол, если не разгром, то уже ничего. А еще он покорил их отчетами о миссии Восточного отряда.

Нет, самому поражению Бильдерлинга никто особо не радовался — по крайней мере, прямо — но вот то, что, начиная с Харбина, высоким гостям каждое утро, где бы они ни остановились, приносили самые свежие сводки, их приятно поразило. А когда Куропаткин еще и показал, как эту придумку можно правильно использовать, все и вовсе заиграло новыми красками.

— Представьте, что вы подумали взять кружку чая, — плавно говорил главнокомандующий всей маньчжурской армии. — Подумали, и рука потянулась вперед — скорость реакции мгновенная. На войне генерал отдает приказ, полк выступает в сторону врага… Скорость реакции зависит от ума командира, сколько времени ему потребуется на принятие решения, но гораздо больше — от того, сколько его приказ будет идти до этого полка. Раньше это была скорость лошади вестового, потом добавилась музыка, световые сигналы, телеграф. Чем дальше, тем быстрее, но и… Тем сложнее было организовать эту связь в нужном месте в нужное время. Используя же радио, мы можем вынести всю подготовку аппаратуры на время до войны, при этом получив возможность почти мгновенной реакции, когда она начнется.

— То есть вы предлагаете тратить больше денег на армию, — усмехнулся Витте, который сразу вычленил главное.

— Не думаю, что больше, — Плеве не согласился.

Возможно, не искренне, но потому что всегда предпочитал поспорить с министром финансов. Даже если для этого ему пришлось вступиться за Куропаткина, которого он тоже не очень любил.

— Тут не надо думать, — сразу начал горячиться Витте. — Я все-таки знаю, во сколько обходится флоту каждая такая станция. И на суше вряд ли выйдет дешевле. Скорее дороже — потому что своя вышка и свой генератор у вас вряд ли в каждом полку есть. А значит, снова покупать. И топливо туда же.

— А кабель и проводные станции, которые мы используем сейчас, разве дешевле стоят? — Плеве не сдавался.

— В теории, может, и дороже, но вот счета по факту всегда довольно скромные.

— Так разве не про это нам Алексей Николаевич говорил? Что проводные просто не успевают развернуть. То есть связь в том или ином виде стоит примерно одинаково, просто в одном случае мы не тратим деньги, потому что ее нет. А в другом будем тратить, но и связь появится. И тут бы посчитать, сможет ли твердая рука командования в итоге снизить потери и те же затраты по другим направлениям.

— Посчитаете, Алексей Николаевич? — Витте тут же сменил тон. Одной из его способностей, которую Куропаткин всегда выделял, было умение подстроиться под ход беседы и аргументы оппонента. Поэтому, хоть многие и не любили министра финансов, в России не было того человека, который отказался бы иметь с ним дело. И да, это было вовсе не из-за должности.

— Конечно, посчитаю, — кивнул Куропаткин, отметив, что и сейчас Сергей Юльевич, вроде бы проиграв в споре, в итоге оказался среди победителей.

— Или у вас есть какие-то сомнения? — Витте что-то уловил на лице Куропаткина.

— Нет, просто задумался, — Алексей Николаевич смутился и не решился сразу поделиться своими мыслями, но тут сработала еще одна черта министра финансов.

Большинство людей, когда собеседник стесняется говорить, просто разрешают ему молчать. А вот Витте никогда не видел ничего зазорного в том, чтобы попросить еще раз. Вроде бы мелочь, но сколько молчунов так разговорились только при Куропаткине. А вот он и сам оказался на этом месте.

— Прошу вас, мне на самом деле интересно, — чуть склоненная голова, внимательный взгляд, и вот промолчать уже просто нельзя.

— Я хотел сказать, что у нас сейчас фактически эксперимент. Южный отряд Зарубаева действует по старой схеме, оставляя больше инициативы нижним чинам, Восточный — будет стараться держать всех в жесткой хватке. И пока, если честно, я даже сам не могу сказать, что опаснее будет потерять. Управление войсками или же офицеров, которые умеют принимать решения и действовать самостоятельно.

— Насколько я слышал, новая схема связи появилась благодаря полковнику Макарову… — великий князь Сергей Александрович долго слушал, но в итоге и сам включился в беседу. Он говорил медленно, негромко, но каждое его слово привлекало к себе внимание, словно удар в челюсть.

— Это так… — начал было Куропаткин, и в отличие от министров великий князь не стал давать ему договорить.

— И в то же время, — продолжил он чеканить, — в его же отряде довольно много офицеров, которые уже месяц ждут утверждения новых званий. То есть он видит тех, кто готов действовать. Так настолько ли велика проблема, которой вы боитесь?

Куропаткин побледнел, прочитав между строк еще один вопрос. Почему 2-й Сибирский не получает свои повышения, что за голодный паек для единственного командира, который успел победить японцев на этой войне? И Алексею Николаевичу очень не хотелось на него отвечать — точно не когда рядом собрались такие люди.

Неожиданно, словно небеса ответили на его молитвы, впереди раздались крики, выстрел… Потом крики стали громче, и Куропаткин даже смог разобрать что-то про корпус Макарова. Повозка остановилась, и главнокомандующий выскочил на улицу. С возрастом он надеялся, что больше ему не придется бегать под пулями, но, видно, судьба. Не прятаться же… Куропаткин заметил, что Плеве с Витте тоже не стали долго засиживаться, а Сергей Александрович и вовсе успел выйти раньше него. Великий князь шел вперед, расправив плечи, словно вспомнив, как всегда вел себя под ударами террористов его старший брат, царь Александр III.

— Выставить охранение, — принялся раздавать приказы Куропаткин.

— И возьмите живым хотя бы одного стрелка, — добавил Плеве.

Поручик Измайлов, старший прикрывающего их отряда, принялся командовать своими людьми, выдвинув половину на помощь тому странному азиату в русской форме, что поднял тревогу.

— Ваше высокопревосходительство, вам, наверно, лучше уехать подальше, — Измайлов вскарабкался на крышу ближайшего дома, чтобы оценить обстановку, и тут же спрыгнул вниз.

— Что там?

— К террористам идет подкрепление, не меньше двадцати местных. Все с оружием, и они умеют им пользоваться. Чуть с нескольких сотен метров меня не подстрелили.

Куропаткин мгновенно представил всю картину. Если бы не тот человек, заметивший засаду, они бы проехали бомбистов. Взрыв позади, спереди набегает отряд, чтобы добить выживших — после такого уцелеть можно было только чудом. И даже сейчас не факт, что до них никто не доберется по тем же крышам.

— Уходим! — принял решение Куропаткин. — Оставьте пару человек, чтобы задержать их, и уходим из города.

Там, за чертой Ляояна, были его солдаты, и Алексею Николаевичу нужно было только до них добраться. А жандармы и разведка… Они еще за все ответят!

— Уходим! — закричал Измайлов и тут же словил пулю в плечо. Кто-то из террористов добрался до них по крышам.

Куропаткин попятился, пытаясь понять, кому достанется следующий выстрел. Грохот… И сверху упало одетое в простенький гражданский мундир тело.

— 2-й Сибирский!

— Разнесите эту шваль!

Громогласные крики пронеслись по улице, отражаясь от стен домов, и за спинами террористов неожиданно показались стройные ряды идущих в атаку солдат.

* * *

Немного нервничаю. Там, в будущем, я успел узнать, что полевое сражение и городской бой очень сильно отличаются друг от друга. Способы управления, опасности, возможности использования тех или иных средств поражения. И кто бы знал, что неизвестные, устроившие бой в центре Ляояна, собрали почти сотню бойцов. Если бы солдаты с вокзала или увольнений побежали бы на звуки поодиночке, их бы просто перестреляли, а так мой отряд стал ядром, вокруг которого они смогли собраться.

А еще мы действовали гораздо жестче, чем привыкли наши противники.

— Впереди баррикада! — доложил Лосьев.

— Пушки! Фугасным! — ответил я.

И меньше чем через минуту мы уже снова двигались дальше. Я только на мгновение задержался, чтобы осмотреть тела и понять, кто нам противостоит. Большая часть были местными бандитами, которых, похоже, просто купили. Деньгами или местью… Но в той же самой грязной одежде с вымазанными грязью лицами были и русские.

Молодые, без каких-либо опознавательных знаков. Но ведь вариантов-то, кто они такие, не так много? И если перед нами террористы, то вся эта операция может быть только ради одного. Главнокомандующий, великий князь и два министра — столько первых людей России — если бы их разом получилось вывести из игры, то в Маньчжурии мог бы начаться самый настоящий хаос. Очень рискованно, очень дерзко, но в то же время… Цель стоила любых рисков!

— Дальше снова строят баррикады! Нас хотят задержать!

— Используйте пушки. Пулеметы с прикрытием в обход. Лосьев, ведите! Зубцовский, а вы за мной, будете прикрывать!

Я поправил за спиной одну из снайперских мосинок, а потом полез на крышу ближайшего дома. На окраине, где стены фанз ничем не украшают, это было бы непросто, а тут взлетел почти как по лестнице. Поправил прицел и принялся оглядываться по сторонам, оценивая обстановку. Мы были уже довольно близко к месту взрыва. Я смог разглядеть несколько террористов, которые перестреливались с кем-то в форме 2-го Сибирского. Вместе с солдатом в их сторону палила еще и… Я чуть не потер глаза, когда узнал в девушке захваченную мною в плен японскую шпионку, но факт. Она была на свободе, она помогала моему человеку — и, кажется, это именно он сумел заметить взрывное устройство. Надо будет его наградить.

Взгляд скользнул дальше. Я увидел цель всей операции — генеральская повозка, отряд охранения и… Подбирающиеся к ним по крышам бандиты. А те даже не смотрят наверх — хорошо, что я решил подстраховаться.

— Господин полковник, что мне делать? — тихо спросил Зубцовский.

— Я буду занят врагами вдали. Ваша задача — не дать подобраться ко мне тем, кто может оказаться рядом, — бросил я и тут же сосредоточился на прицеле.

Один из террористов — он выделялся среди обычных бандитов плавностью движений и командными жестами — как раз подполз к краю крыши. Его выстрел… Я немного не успел — мой прозвучал лишь через несколько секунд после него. Зато попал. Минус один. Потом я снял второго. В этот момент рядом с нашей крышей что-то громыхнуло, и меня осыпало глиняной крошкой.

— Поручик! Обстановка!

— Один пытался подобраться с адской машинкой. Я его подстрелил.

— Молодец, Зубцовский!

Значит, можно было продолжать. Я поднял мосинку — вот только взрывная волна повредила прицел, пришлось его отщелкивать. Ничего, мы же в городе, не на войне. Тут всего метров триста, и так справлюсь. Я выдохнул, навел винтовку на следующую цель, поддался наитию и сдвинул ствол немного влево. Выстрел. Попал. Выстрел. Мимо. Выстрел…

Кажется, прошла целая вечность, когда с боковой улицы прямо в тыл бандитам вылетели тачанки Лосьева. И то ли бандиты наконец-то осознали, что их убивают, то ли кто-то смог подстрелить их главаря, но все сопротивление разом прекратилось. Еще недавно пытавшиеся до последнего добраться до цели убийцы и народные мстители превратились в толпу. А нам… Нам пора уже было думать о том, что дальше.

Я перевернулся на спину, чтобы посмотреть на бегущие по небу облака, и невольно вспомнил об отправленном к Инкоу отряде. Хотелось верить, что хотя бы у них все идет по плану.

* * *

— Огонь! — скомандовал капитан Хорунженков.

Японцы не ждали особого сопротивления от роты Павлова, поэтому ударили по ним всего с двух сторон. В лоб и обходя с правого фланга. Капитан до последнего выжидал, а потом врезал почти вплотную из закопанных по самые стволы горных пушек. Шрапнель устроила целые просеки в наступающих порядках, но японцы не остановились. Умные враги, они знали: отступят, снова придется идти под огнем. А так — осталось всего немного добежать, и все будет кончено.

Японские музыканты повторили сигнал к атаке, натиск усилился. И вот тут на полную сработала ловушка Хорунженкова. Отряд, идущий в обход, встретили пулеметами. Пара выбитых снайперами наблюдателей не смогли вовремя заметить опасность, и двадцать тачанок вышли ровно во фланг целой роте. Две минуты, и там никого не осталось. Еще пять, и дополнительные пушки сбили атаку в лоб. После этого по плану Хорунженкова японцы должны были откатиться, и они бы тоже смогли отступить без проблем.

Вот только врага тоже оказалось больше. Оку после захвата Дашичао решил взять под контроль Тайцзыхэ, чтобы получить возможность переправлять по реке тяжелые грузы. Это было самым логичным объяснением, почему тут оказалось не меньше дивизии. Еще и с таким количеством артиллерии. Только горных пушек у японцев набралось на 4 батареи, а через пару часов подоспели калибры покрупнее, и стало окончательно понятно, что так просто их не отпустят.

— Оставьте нас, — предложил Павлов, когда по ним заработали гаубицы. — Хоть немного времени мы вам выиграем.

— Днем не оторвемся, — покачал головой Хорунженков.

Ему было до чертиков обидно, что он подставил под удар приказ полковника. Да что там подставил — он уже провалил задание. Даже если они вырвутся, то нет у них больше ни сил, ни припасов, чтобы что-то сделать у Инкоу. Жалко. Но, если уж решили помочь тобольцам, теперь хотя бы это нужно было довести до конца.

— И что делать?

— Стоим! Стоим до ночи любой ценой!

И они стояли. Пока враг стрелял, они закапывались в землю и отводили в сторону свои пушки. Когда шел вперед — подводили батареи, чтобы сбить атаку. Гаубицы японцев каждый раз брали за это цену.

В первый раз они лишились целой батареи, потом стали умнее, начав терять не больше 1–2 пушек. Но теряли, и солдат тоже становилось все меньше. Где-то на фланге поручик Славский играл в прятки с вражеской конницей, и у него единственного пока еще почти не было потерь, но и сделать он ничего не мог.

Время шло. В каждом взводе на ногах оставалось не больше половины, но и солнце опускалось все ниже.

— Мы должны выжить… Полковник рассчитывает на нас… — иногда тихо шептал Хорунженков.

Но этот шепот слышали солдаты рядом, он расползался во все стороны, и даже когда казалось, что сил уже совсем нет, солдаты снова вскидывали винтовки. Они стреляли, они били штыками тех, кто прорывался вплотную. После очередного взрыва, который раздался слишком близко, у Хорунженкова потемнело в глазах. Или…

Он вскинул голову, вытирая застилающие глаза пот и кровь. Это солнце опустилось за горизонт, а значит, у них появился шанс. Шансы на войне есть у всех, нельзя про это забывать. И пусть из этого ненужного боя вернутся немногие, но даже несколько солдат могут решить исход любого сражения. Капитан Хорунженков знал, что армии, что 2-му Сибирскому, что Макарову понадобятся все силы, чтобы остановить врага под Ляояном. И поэтому они обязательно вернутся!

Конец 2-й книги!

Надеемся, вам понравилось. Особенно то, что мы решили сделать последнюю главу побольше (почти в 2 раза), чтобы вам было чуть проще ждать продолжения)))

Будем благодарны за добрые слова и впечатления, это очень вдохновляет!

А теперь пара слов о планах. Для старта новой книги нам нужно немного восстановиться, а то график 5 глав в неделю — это работа без выходных))) Еще нам надо будет собрать и изучить кое-какие дополнительные материалы об эпохе. Планируем, что справимся со всем примерно за 2 недели, а потом…

Место и время встречи изменить нельзя. Или можно подписаться, чтобы не пропустить новость о старте 3-й книги!

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Японская война 1904. Книга вторая

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Nota bene