Итальянское лето с клубничным ароматом (fb2)

- Итальянское лето с клубничным ароматом [litres][L’estate in cui Fiorirono Le Fregole] (пер. Анастасия Сергеевна Осминина) 3206K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Анна Боначина

Анна Боначина
Итальянское лето с клубничным ароматом

Anna Bonacina

L’estate in cui Fiorirono Le Fregole

This edition published by arrangement with Walkabout Literary Agency s.n.c. and Synopsis Literary Agency

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Анна Боначина – итальянская писательница, имеющая степень в области иностранных языков и литературы, а также степень доктора сравнительного литературоведения. В настоящее время она совмещает карьеру писателя с работой библиотекарем. Боначина была финалисткой премии Read Write Eataly и известна своими статьями и репортажами в различных популярных итальянских журналах. Ее литературные произведения отличаются утонченным чувством юмора в сочетании с проработкой тонких характеров, в которых читатели легко находят себя.

* * *

Моим маме и папе,

благодаря которым мое детство

было наполнено историями.

И Спэм, которая навсегда

останется жить в Тильобьянко

Пролог

Воскресное утро. Обычное июньское утро в совершенно обычной деревушке.

Крошечная церковь была полна народу: неожиданно налетела сильнейшая гроза, каких в Тильобьянко еще не видали. Или, по крайней мере, не видала Аньезе, а уж она-то прожила там всю жизнь, в розовом домике на самом краю деревни, напротив другого домика, желтого, где жила Эльвира, ее злейший враг.

Аньезе с Эльвирой совпадали по возрасту и интересам и могли бы стать лучшими подругами, но вместо этого стали злейшими врагами и теперь, сидя на противоположных скамейках в первом ряду, прожигали друг друга взглядами.

Их вражда началась гораздо раньше, задолго до этого воскресенья, когда вот-вот должно было произойти событие, которое определит жизни многих обитателей этой маленькой деревушки. В то утро, когда началась наша история, Аньезе сидела в переполненной церкви и думала, что такой грозы в Тильобьянко еще не случалось.

Дон Аттилио, старый-престарый священник, только что неуверенно произнес:

– Идите с миром. – И посмотрел на своих прихожан, будто извиняясь. Идите с миром куда? На улицу, где разразился настоящий гнев Господень? Кто рискнул бы выйти из церкви прямиком в идеальный шторм?

И действительно, жители Тильобьянко, пришедшие в то утро на мессу, поднялись и сгрудились у выхода на открытое деревянное крыльцо, не решаясь двинуться дальше.

– Дон, вы посмотрите, снаружи как в преисподней, – не без оснований заметил Эльвио, которому тогда только-только исполнилось пятьдесят.

– Ох, и в самом деле… – признал священник, чей длинный нос протиснулся сквозь небольшую толпу вперед него самого. Дон Аттилио посмотрел на небо, а потом на увесистые градины, щедро сыпавшиеся на паперть. – Хотите переждать внутри?

– Может, организуем партейку в рубамаццо…^[1]

– Нет уж, мне идти надо! – заявил женский голос, и звучал он несколько вызывающе.

Сорок шесть голов одновременно повернулись в ту сторону, но экономка священника Луиза и бровью не повела, как и всегда.

– Луиза, ты куда так спешишь? Только выйдешь, как тебя тут же молнией и шарахнет, – заметила Эльвира.

– Все равно пойду, у меня клубничный джем на плите.

– Ты что же, ушла, а плиту не выключила? – похолодев от ужаса, спросил дон Аттилио.

– Да, но теперь пора как раз выключать, потому что джем уж точно готов.

– Это для клубничного торта? – уточнила Аньезе с нарочито безразличным видом.

– Не лезь не в свое дело, – как всегда, любезно ответила Луиза. Ни разу она даже не упомянула секретный рецепт своего клубничного торта, настолько вкусного, что даже заслужил собственное название: «Супрема»^[2].

«Супрема» был предметом гордости и славы Луизы, которая хоть и работала экономкой в доме священника, но по призванию была прирожденным кондитером. Ее легендарный сборник рецептов, потертая тетрадь в черной обложке в пятнах, был сам по себе тайной, еще более загадочной и недоступной, чем «Манускрипт Войнича»^[3].

– Пойду! – объявила в итоге Луиза, уже на выходе.

Сорок шесть голов проводили ее взглядами, наблюдая, как она открыла бесполезный зонт в клеточку и решительно направилась прочь от церкви.

– Спорим на двадцать тысяч лир, что ее ударит молнией, – объявил Витторино.

Из-за его плеча откликнулся другой мальчик, уже стоящий на пороге энергичной юности:

– Я в деле!

Его звали Чезаре, и тем утром он пришел в церковь с мамой и своим старшим братом Этторе. Мечтая стать врачом, в глубине души он надеялся своими глазами увидеть последствия удара молнии в человека, от чего все тело наэлектризуется.

В этот самый момент, который присутствующие на воскресной мессе запомнят навсегда, перед церковью Тильобьянко в самом деле ударила молния, а если точнее, она попала прямо в экономку Луизу, с ее зонтиком в клеточку.

Вся церковь закричала. Дон Аттилио упал в обморок.

– Я выиграл! – воскликнул Витторино, который ни разу еще не проиграл ни одного пари.

– А как же теперь ее сборник рецептов? – послышалось бормотание Аньезе, стоявшей подальше.

Три дамы в одинаковых нарядах, подруги еще с колыбели, Кларетта, Розамария и Эвелина, посмотрели на Аньезе с оттенком восхищения. Думать о рецептах, когда Луиза лежала и дымилась на паперти, требовало изрядной храбрости. А эта троица храбрость ценила. Кларетта, недавно овдовев, решила рискнуть и открыть в Тильобьянко продуктовый магазин, единственный в деревушке, который продавал бы «prelibatesse gourmet», изысканные деликатесы. Для полноты картины она думала назвать его ни много ни мало, а «Империей деликатесов».

Именно в тот момент гроза, столь же быстро, как и налетела, решила, что нанесла уже достаточно ущерба и пора уходить. Дождь прекратился, и перед потрясенными взорами прихожан церкви появилась ослепительная радуга.

– Это знак, – прошептала Кларетта, пока дона Аттилио бережно укладывали на скамью в последнем ряду, а Чезаре, будущий хирург, спешил на улицу, посмотреть поближе на сраженную молнией экономку. Когда еще ему представится такой прекрасный шанс?

А далеко-далеко от Тильобьянко, в то же воскресное утро, пока Чезаре бежал к бедной Луизе, распростертой на паперти под почти оскорбительной радугой, Присцилла из группы второго класса детского сада была на игровой площадке, как раз между горкой и песочницей, и протягивала маргаритку одному светловолосому мальчику. Который в ответ толкнул ее так сильно, что она упала и ударилась лбом о скамейку.

Потребовалось тридцать два года, чтобы судьбы этих двоих переплелись.

Глава первая

Венеция, май.

Тридцать два года спустя

–Так что я ушла и оставила там цветы, – рассказывала Присцилла Гринвуд своей подруге Ребекке, симпатичной брюнетке со стрижкой паж.

– Ну хотя бы цветы ты могла взять. Какие, кстати? – Ребекка руководила бизнесом по продаже цветов, поэтому про букет спрашивала как минимум с профессиональным интересом.

– Ну, желтые какие-то. Купальницы?

– Купальницы? Кто вообще дарит букет купальниц? Наверное, это были нарциссы.

– Ребекка, дело совсем не в этом. А в том, что стоит мне заглянуть к своим на ужин, как мама сразу же приглашает первого попавшегося холостяка и пытается меня пристроить.

Но подруга продолжила говорить, почти ее не слушая:

– Как тебе вообще пришли в голову купальницы?

И Присцилла решила последовать ее примеру:

– Вот скажи, где она их находит? Отлавливает на заправке? В супермаркете? Так и вижу, как она внимательно изучает их тележки, выбирая тех, кто не взял детское питание, а потом тыкает пальцем в спину со словами: «Простите, вы, случайно, не свободны? Вижу, вы купили мороженый рыбный суп. Моя дочь тоже еще не замужем. Знаете, она симпатичная! И еще писательница, и даже в какой-то мере успешная, что совершенно необъяснимо. Вот, посмотрите, оставлю вам фото». И сует ему в руку мое фото, как какой-нибудь адепт-сайентолог.

– А я, кстати, где-то читала, что супермаркеты – прекрасное место для охоты. Ведь и холостяки ходят за покупками, – заметила Ребекка, надкусывая маслину, которая явно знавала времена и получше.

Она никогда не улавливала суть беседы, в этом был ее талант. Обычно Присциллу это бодрило, но сейчас вечер ее утомил. Она подняла руку, показывая официанту, что ей нужен еще американо. И крепкий. Что уж поделать.

– Ну он хотя бы принес цветы, – попробовала еще раз Ребекка, которая всегда немного сочувствовала Лючинде, матери Присциллы. – Вдруг он бы оказался интересным человеком… он хотя бы хорошенький?

– Хорошенький? Мужчина не должен быть хорошеньким, уж точно не когда ему исполнилось больше девяти лет! Канарейка Твитти может быть хорошенький, а не мужчина! И в любом случае он занимается продажей недвижимости, и знаешь, сколько он говорил про преимущества плиточного пола? Двадцать шесть минут! ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ! Я засекала.

– Так и что, спустя эти двадцать шесть минут ты встала и ушла, даже не взяв бедные нарциссы?

– Это были не нарциссы. Я знаю, как выглядят нарциссы. Подсолнухи? Так или иначе, нет, я дождалась конца ужина, вежливо попрощалась, всех поблагодарила, поцеловала маму с папой, пожала руку этому типу, а потом да, взяла и ушла.

– Не думаю, что это были подсолнухи. Их бы ты тоже узнала. Они большие и плоские, внутри черные, по кругу лепестки, ну, знаешь? Ты же видела их тысячу раз… и что, он даже не предложил проводить тебя домой?

– Предложил, но я сказала, что иду не домой.

– А куда? – распахнула глаза Ребекка. Виданное ли дело – Присцилла, которая не хочет домой! Она с трудом уговаривала подругу сходить куда-нибудь, и ей едва удалось вытащить ее даже на этот простой аперитив.

– Домой. Я просто сказала, что у меня встреча ровно в полночь перед театром «Ла Фениче»^[4], и что я не могу опоздать ни на минуту.

– Представляю выражение лица твоей мамы… И с кем же ты должна была встретиться в полночь у «Ла Фениче»?

– Да ни с кем же, Ребекка! Сосредоточься! Я хотела просто вернуться домой, закрыться там с бутылкой рома и попробовать убить Каллиопу!

Ребекка со звоном опустила бокал белого вина на стол.

– Ты же не всерьез? Ты правда хочешь ее убить?

– Ну конечно! – воскликнула Присцилла, кое-как завязывая рыжие волосы в узел на затылке. – Наконец-то я избавлюсь от этой распутницы.

Седоватый мужчина с пивом в руках, сидящий за соседним столиком, слегка повернул голову – настолько, чтобы в случае чего оставаться в курсе планировавшегося убийства. Его кузен Витторино как раз работал в полиции. Мало ли что.

– Но… а что потом?

– А потом… кто знает. Может, стану писать боевики и триллеры, – ответила Присцилла, пытаясь выловить из бокала кусочек апельсина.

– Например?

– Ну, в таких еще преследуют такси, бродят по сомнительным закоулкам – все в таком духе.

– А мне Каллиопа нравится, – тихонько вздохнула Ребекка.

– А мне – уже нет. Да я ее целых девять лет терпела. Девять. И знаешь, сколько слов я написала утром? Тысячу семьсот восемьдесят девять!

– Это много или мало? – поинтересовалась подруга, которая разбиралась в чемерице, но не в программе «Word».

– Это просто убожество. Полный провал. И это за три часа и двенадцать минут. Ребекка, я не могу. Или я ее убью, или она меня. Девять лет и семь романов спустя я вполне могу заявить, что Каллиопа дель Топацио меня достала, разве нет?

Присцилла почти с ненавистью посмотрела на апельсин, по-прежнему болтавшийся в бокале.

Красавица-блондинка из восемнадцатого века, почти всегда полураздетая, за которую боролись разные мужчины, среди которых самыми настойчивыми определенно были пират Джек Рэйвен, мутный тип, и томный граф Эдгар Аллан. Каллиопа была во всех смыслах полной противоположностью своей создательницы, которая рассказывала о ее приключениях, усевшись на диване в бесформенной толстовке и черных легинсах, как попало собрав торчащие в разные стороны волосы какими-то заколками и захватив с собой шоколад с орехами и картофельные чипсы с перцем.

Пока Каллиопа маялась с насыщенной (даже слишком) личной жизнью, Присцилла в свои тридцать шесть лет, как говорится, решила сушить весла. Она себе позволила влюбиться трижды. После первого случая у нее остался шрамик на лбу, прямо над правой бровью. Вторая страстная влюбленность в университете принесла бессонные ночи и израненное сердце. Третий раз – полгода походов к психологу. Но теперь довольно.

Она должна была еще в четыре года понять, после того первого шрама, что ничего не поделать. Ее подруги встречали скучных, но достойных мужчин и создавали семьи, в то время как она искала романтических приключений как в книгах и в итоге восстанавливалась на сеансах психотерапии. Но с этим покончено. Никаких больше безумных влюбленностей, теперь пусть будут только в книгах.

– Ну ладно, – сдалась Ребекка. – Убивай. Но хотя бы по-хорошему. И не вздумай вставить в похороны подсолнухи. И вообще сначала позвони мне.

– Обещаю.

– Ты помнишь доктора МакМиллана? Вот это был парень что надо, а? – неожиданно сказала Ребекка. – Ты, случайно, и от него избавиться не собираешься? – обеспокоенно взглянув на подругу, уточнила она.

– А… Роджер МакМиллан. Какой был мужчина! Нет, нет, этот живой.

У Присциллы Гринвуд, чья настоящая фамилия была Вердебоско^[5], уже сложилась яркая карьера писательницы любовных романов для серии «Harmony Bianca», которая началась с романа под названием «Страсть и реанимация», про очаровательного доктора Роджера МакМиллана, детского кардиохирурга. В него даже сама Присцилла немного влюбилась, потому что герой получился на редкость удачно: темноволосый, чувственный, ласковый, но непредсказуемый. Доктора обожали и мамы его маленьких пациентов, и медсестры отделения, да и всей больницы. Присцилла продумала своего персонажа до мельчайших деталей и даже сейчас, если сосредоточиться, могла представить его лицо. Ах, доктор МакМиллан… Первейшее средство от разочарования в реальных мужчинах. Образ, который всегда ее успокаивал, во всех ситуациях.

Потом Присцилла перешла к историческим романам и придумала Каллиопу, несчастную девушку, которую подстерегало множество опасностей и неудач, и она произвела фурор – сначала во всей Италии, затем в Европе, и наконец Каллиопа завоевала Америку. Но теперь, когда про нее узнали читательницы любовных романов, впервые за всю жизнь Присцилла столкнулась с пресловутым писательским блоком. Другими словами, она влипла.

Присцилла сразу поняла, что если хочет стать настоящей королевой любовных романов, то ее абсолютно итальянское имя нужно поменять. Вы когда-нибудь видели, чтобы королеву любовных романов звали Вердебоско? Так что свое настоящее имя она скрыла под прелестным псевдонимом на английский манер, и так родилась блистательная Присцилла Гринвуд. На обложках ее книг под фото десятилетней давности в краткой вымышленной биографии говорилось, что Присцилла Гринвуд живет на огромном ранчо в Калифорнии, разводит чистокровных лошадей и разрывается между прериями и своим пентхаусом на Пятой авеню в Нью-Йорке.

На самом же деле она жила в небольшой квартирке в Венеции, и ее мама Лючинда звонила ей каждый вечер ровно в восемь, напомнить, что часики неумолимо тикают, и если она продолжит в том же духе, то останется старой девой. И ее вовсе не волновало то, что дочери именно этого и хотелось: холостой жизни в своей квартирке, с диваном и выдуманными историями, не имеющими никакого отношения к реальной жизни. А у Лючинды был поразительный талант жить этой самой реальной жизнью, и она не могла поверить, как так может быть, что дочь его полностью лишена. Лючинде была абсолютно непонятна эта прихоть – воздвигнуть высоченную стену и закрыться в мире своих иллюзий.

Вообще-то Присцилла давно решила жить у тонкой грани между явью и сном, что позволено лишь немногим. И порой те, кто попадают в это место, завороженно глядят в пропасть, которая два мира разделяет.

Случается так, что те, кто с детства растет среди выдуманных миров и историй, потом не могут из них выбраться, и в конечном итоге создают свой собственный мир, надежно защищенный от реальности. Алиса, которая так и не вернулась из Страны чудес, – вот какой была Присцилла.

Реальная жизнь причинила ей боль, так что она нашла убежище, свернувшись клубочком среди пробелов между строк. В безопасности.

– Помнишь тот момент, когда в больнице взорвалась бомба, и он спас всех пациентов из детского отделения? И когда чуть не поддался чарам той мошенницы из фармацевтической компании? – спросила Ребекка.

– Эх, хорошее было время, эпоха Роджера МакМиллана… – вздохнула Присцилла, беря с блюда на столе картофель фри. Теперь фантазия у нее была на нуле, и наверняка всему виной Каллиопа дель Топацио, эта засранка. У нее, если не считать покушений на ее жизнь, все всегда шло хорошо.

Ребекка тем временем с несколько обеспокоенным видом поглядывала на часы.

– Ты торопишься? – спросила Присцилла, очнувшись от ностальгических воспоминаний.

– Эм… я… – смущенно залепетала подруга.

– Ребекка, у тебя встреча? Слушай, если тебе пора…

– Не у меня… – Ребекка виновато опустила взгляд.

– Не у тебя что?

– Ну то есть не у меня встреча. – Она подняла на Присциллу темные, полные муки глаза, напоминая Бемби.

– О нет… – застонала Присцилла, у которой вдруг появилось нехорошее предчувствие.

– В восемь. Но можем пойти уже сейчас!

– Ребекка, и ты туда же… Ради всего святого, это Лючинда тебя заставила? Скажи, если моя мама тебя шантажирует! Что у нее на тебя? Я заплачу больше!

Ребекка явно огорчилась:

– Я подумала, может, вы бы друг другу понравились… это коллега Филиберто, он только что расстался с девушкой.

Присцилла расстроенно взглянула на подругу:

– Еще и только что расстался… Я иду домой.

Она уже поднялась, но Ребекка схватила ее за руку:

– Ты сердишься?

– Нет, но я иду домой. Прекратите это, прошу вас. У меня все отлично, и меня устраивает моя жизнь такой, какая есть. Заведу кота, куплю спицы, буду вязать носки, ты достанешь мне примулы… Просто дайте мне делать то, что я хочу, потому что это лавирование между мужчинами, которых вы пытаетесь мне подсунуть, становится немного утомительным. – И, чтобы немного сгладить впечатление от своих слов, она ласково коснулась черных волос подруги.

Полчаса спустя Присцилла растянулась на кровати с позабытым ноутбуком под рукой, в футболке со Снупи^[6] и гольфах, задрав ноги на стену.

На подругу она не сердилась, но если они с ее мамой продолжат в том же духе, Присцилла больше не решится даже просто выйти из дома, и следующий претендент будет ждать ее в темном углу подъезда, между входной дверью и подставкой для зонтиков. И она закончит свои дни как те люди, кто умирает за кухонным столом над блюдом с каракатицей и горошком^[7], а заметят это только пару недель спустя, когда зловоние распространится на лестничную площадку. Присцилла содрогнулась.

И, если уж на то пошло, у нее даже внешность подходила для такого сценария: синие глаза, копна медно-рыжих волос, спадавших на плечи волнами, – Присцилла очень напоминала портрет кисти прерафаэлитов и пыталась избавиться от этого сходства при помощи армейских ботинок и футболок с иллюстрациями из комиксов Peanuts.

И, разумеется, крайне важно теперь не умереть за столом на кухне, чтобы ее не нашли в таком виде. Одно дело – отказаться от отношений, но это же вовсе не повод оказаться в полицейских сводках, чтобы соседи и знакомые потом говорили следователям: «Она была хорошим человеком, но такой нелюдимой, и носа из квартиры не казала».

Пришло время сменить обстановку. Поехать в какое-нибудь новое место и там убить Каллиопу.

Так что одним решительным нажатием Присцилла стерла все написанные тысячу семьсот восемьдесят девять слов и набрала в поисковом запросе: «Глухие деревушки арендовать дом».

Даже находчивая Каллиопа дель Топацио не сумеет пережить это лето у черта на куличках.

И вот два дня спустя Присцилла уже писала своему редактору. Они вместе работали над семью романами про Каллиопу, зашивали дыры в сюжете, выискивали исторические и логические неувязки, решали вопросы, которые казались нерешаемыми. Чечилия была ее ангелом-хранителем. Всегда в курсе всего, всегда с подходящим предложением и бутылкой отменного виски наготове. Но теперь даже ей бы не удалось совершить чудо. Присцилле ничего не оставалось кроме как надеяться, что это внезапное бегство из Венеции станет спасением ее пострадавшего воображения.

Чечилия,

Каллиопа не подает признаков жизни, ни малейших. Возможно, она умерла. Будем надеяться. Уезжаю в этом разобраться. Нашла в одной глухой деревушке виллу, всю в цветах, которая выглядит прямо как безумная викторианская мечта (с хорошей дозой опиума) – мне как раз подходит.

Целую,

Твоя удрученная П.

P. S. Кстати, деревушка называется Тильобьянко, клочок земли неизвестно где. Идеальное место, чтобы похоронить труп блондинки легкого поведения.

Нажав кнопку «отправить», Присцилла захлопнула крышку ноутбука и запихнула его в сумку.

Тильобьянко. Хорошо бы местечко оказалось спокойным. Деревня ведь крошечная, если уж там не найти покоя…

Глава вторая

Тильобьянко

Захоти кто описать Тильобьянко, они бы не смогли обойтись без одного слова: переулочки. Эта деревушка, умостившаяся у подножия горы, вся запуталась сама в себе. Дома тянулись вверх вдоль узких, едва ли шире вытянутой руки, улочек. Другими словами, из окна кухни можно было увидеть, что готовит на ужин сосед, заглянуть ему прямо в тарелку и передать соль с одного стола на другой, всего лишь протянув руку через улицу. На деревянных верандах разлились волнами герань и петуньи, и во всей деревне не было никого, кого бы жители не знали по имени. Правда, необходимо упомянуть, что их в Тильобьянко было всего сорок шесть. Ну а вокруг этой горстки домиков простирались поля. Единственная дорога, ведущая из ближайшего города, заканчивалась на маленькой площади с тремя красными скамейками и несколькими фонарями, окруженная церквушкой, небольшим баром и тесным магазинчиком, в котором продавалось, как это часто бывает, практически все, но в очень малом количестве.

Каменные домики и цветущие террасы, мощенные булыжником улочки, которые по мере удаления от центра превращались и вовсе в тропинки – вот что такое Тильобьянко. И если юноши и девушки, как и всегда случается, уезжали отсюда при первой возможности, то те, кто оставался, заботились о деревушке, точно о сувенире на каминной полке: стирали пыль и следили за порядком.

Почти на самой окраине, на улочке, которая периодически разветвлялась на ведущие к полям и лесам тропинки, друг напротив друга стояло два домика: один лимонный, другой розовый, каждый окружен своей невысокой изгородью. В них жили две женщины, которые, как уже упоминалось, были примерно одного возраста, с примерно одинаковыми увлечениями и примерно одной и той же жизнью. И при этом они на дух друг друга не переносили. Их звали Аньезе и Эльвира, а вражда между ними началась из-за шести кустов помидоров и летнего открытого платья и с тех пор не утихала.

Однажды, много лет назад, в уже клонившийся к закату солнечный день, когда Аньезе в огороде боролась со своими плохо растущими помидорами, мимо проходил Марио с газетой под мышкой. Марио, муж Эльвиры и настоящий джентльмен, никак не мог пройти мимо молодой женщины и не предложить свою помощь, раз она столь явно в ней нуждалась. Просто недопустимо! Зато совершенно допустимо для Эльвиры, которая, выйдя из дома, заметила своего возлюбленного супруга в согнутом состоянии в огороде соседки. Которая в свою очередь склонилась над ним, явно движимая намерением показать, что скрывается за вырезом летнего платья.

К чести Аньезе необходимо сказать, что ни о чем, кроме помидоров, она в тот момент не думала, тем более о вырезе, и все же Эльвира не могла поверить, что какая угодно женщина может находиться в нескольких сантиметрах от ее Марио и думать при этом о семействе пасленовых. Поэтому с того момента она, окрестив Аньезе «недостойной женщиной», решила не спускать с нее глаз и ненавидеть со всем страстным упорством. Ничего не изменилось ни после смерти Марио, когда его задавил собственный трактор, ни сейчас, когда им обеим уже стукнуло семьдесят шесть лет.

Как правило, Аньезе вставала с восходом солнца, под прерывистое кукареканье Эваристо, злобного красного петуха Эльвиры, и не проходило ни дня, когда бы она не думала о том, какое чудесное бы из него получилось жаркое с молодым картофелем. Однако в то утро она проснулась раньше петуха и некоторое время лежала в постели в полудреме и, как с ней уже случалось за эти тридцать два года, гадала, куда же делась тетрадь рецептов Луизы.

Конечно, смерть экономки священника была весьма впечатляющей; никто не осмеливался обсуждать тот день вслух, но даже по прошествии стольких лет нет-нет да обменивались взглядами украдкой и полуулыбками. Эта женщина оставила после себя значительное количество войлочных прихваток в виде петухов ее же собственного изготовления, парализованного от ужаса священника и пресловутый сборник рецептов, в котором, как было известно из надежных источников, был также и рецепт «Супремы», клубничного торта, который будто открывал врата в рай.

Так что почти сразу же после того, как экономку Луизу испепелила молния, в Тильобьянко развернулись поиски пропавшей тетради. Тридцать два года спустя они все еще продолжались, тихие и непрерывные, и в то июньское утро Аньезе, предававшаяся в кровати размышлениям, в ожидании петушиного крика, пришла к двум железобетонным выводам. Во-первых, проклятая тетрадь с рецептом «Супремы» наверняка спрятана где-то в доме священника. И во-вторых, с этим рецептом она наверняка выиграет конкурс на Фестивале клубники, который каждый год проходил в Тильобьянко в последнее воскресенье июля и на котором разворачивалась безжалостная битва клубничных тортов.

Тильобьянко казался сказочным городком из стеклянного снежного шара, и ежегодный Фестиваль клубники здесь был настоящим событием, с нарядными дамами и развешанными повсюду плакатами.

Боевой дух, проснувшийся в Аньезе, поднял ее с кровати. Встав, женщина открыла окно и с вызовом посмотрела на петуха Эваристо, который воинственно таращился на нее из своего сада.

– Картофель, – пробормотала Аньезе. – Вот чего ты заслуживаешь. – А потом принялась продумывать свой визит к дону Казимиро. Далеко не первый.

В соседнем доме лимонного цвета, который так прекрасно сочетался с розовым коттеджем Аньезе, Эльвира месила тесто для пасты.

Яйца она только утром собрала из-под собственных кур: Клары, Беллы, Джиневры и Чирче.

Хорошие курочки, бравая четверка: каждое утро сносят по свежему яичку. Крепкими руками с силой раскатывая тесто для тальятелле, Эльвира бросила негодующий взгляд на окно Аньезе: вот уже пятьдесят лет они жили бок о бок, и сорок девять из них старались друг на друга не смотреть. С того самого момента, как Аньезе, которая тогда была свежа как роза, строила глазки ее покойному Марьетто.

Более того, словно одного этого было мало, Эльвира несколько раз слышала, как соседка бормочет угрозы ее петуху Эваристо. Угрозы, включавшие в себя использование духовки.

Сворачивая гнездышки из свежей пасты, Эльвира позволила себе ненадолго погрузиться в воспоминания о своем Марьетто.

Аккуратно выложив последнее гнездышко тальятелле, она удовлетворенно вздохнула: теперь можно было отдохнуть и взяться за книгу из серии «Harmony Bianco», настолько зачитанную, что та ждала ее на диване, уже открывшись на нужной странице. Эльвира как раз дошла до того момента, когда обаятельный дерматолог наконец поддался очарованию пухленькой социальной работницы, застенчивой и милой, после чего следовало множество страниц описаний дрожащих разгоряченных тел. Эльвира ждала, какое же препятствие разлучит их, чтобы привести к эмоциональному воссоединению в конце.

Она готова была спорить, что не обойдется без Джессики, распутной медсестры из ночной смены. Эльвира пробормотала ругательство в сторону этой гнусной женщины, но мысли ее уже обратились в другую сторону: хоть серия и неплоха, издательству давно пора выпустить новый роман Присциллы Гринвуд, ее любимой писательницы, создательницы Каллиопы дель Топацио.

Мечтательно заглядевшись в окно, Эльвира вдруг вспомнила: на дворе стоял июнь, а вилла «Эдера» по-прежнему пустовала. Странно.

Тем временем, пока Аньезе продумывала план, который позволил бы ей прочесать дом священника сверху донизу, а Эльвира предавалась мечтам о новых приключениях Каллиопы дель Топацио и ее страстных возлюбленных – графе Эдгаре Аллане и опаснейшем пирате со шрамом Джеке Рэйвене, – атмосфера в деревенском баре накалялась.

Утренняя партия в брискола^[8] оказалась кровопролитнее ожидаемого: Эльвио все брал и брал взятки, но и Витторино не сдавался. Вдобавок к этому Анита, разнося капучино, сообщила новости, о которых Эльвира еще не подозревала: что виллу «Эдера» арендовали и в этом году. Однако про нового жильца пока ничего не известно.

От этой загадки забурлил местный книжный клуб, когда его участницы встретились в маленьком и очень промозглом зале деревенской библиотеки. Ну а три пожилые дамы, лучшие подруги, которых все называли «три кумушки», и вовсе места себе не находили. Эвелина, Кларетта и Розамария всегда были в курсе всего, и услышать от других про нового жильца виллы «Эдера» было попросту недопустимо. Они сгрудились снаружи магазинчика Кларетты – того самого, который должен был продавать изысканные деликатесы, а вместо этого предлагал всего по чуть-чуть, от протертых томатов для соуса до сигарет, и который при этом носил гордое название «Империя деликатесов». Вооруженные раскладными стульчиками и шаткими табуреточками, чтобы было удобнее, они склонились друг к другу обсудить подобное недостойное поведение хозяйки виллы.

Ведь они имели полное право знать, кто будет жить вместе с ними в Тильобьянко, разве нет? Три седые головы возмущенно закивали.

Одетые в разные (но не слишком) вариации одного и того же сарафана в цветочек, которые также неплохо заменяют фартуки и разлетаются как горячие пирожки среди дам определенного возраста, особенно летом, три кумушки казались продолжением друг друга. Всю жизнь проведя бок о бок, они даже стали похожи настолько, что, когда звали по имени одну, оборачивались все трое.

– Так что же, мы ничего не узнаем? И когда же нам скажут?

Розамария вздохнула.

– Не могу поверить, что у нас нет права голоса. Почему мы не можем решать, кому сдать виллу? Помните тот раз, когда ее сняла пара и привезла шестерых детей? Во всем Тильобьянко только и слышно было что их вопли.

– Да, просто возмутительно! – Кларетта удрученно покачала головой. – В конце концов это же нам с ними жить, с этими приезжими – а не этой важной синьоре Людовике!

Три головы снова энергично закивали. Всем была известна неприязнь трех кумушек к Людовике, законной владелице виллы «Эдера». Родившись в Тильобьянко, замуж она вышла за богатого и знаменитого адвоката, с которым познакомилась в круизе, и уехала жить в город, оставив виллу пустовать.

Вот уже много лет как она сдавала ее каждое лето – что, по мнению трех кумушек, было совершенно непростительно. Дом предков нельзя сдавать чужакам, которые приезжают, только чтобы мешать и надоедать, – в самом крайнем случае продала бы ее кому-нибудь из местных жителей.

– А помните тот раз, когда приехала одна парочка и даже ни разу в деревню не вышла? Заперлись в доме и так и просидели там два месяца! Мы даже не знали, что за люди! Наверняка наркоманы, – заявила Эвелина со знающим видом.

– Эти были даже хуже детишек. Они что, думали, что заразятся чем-то, разок пройдясь по улице?

Послышался гомон и крики, и три головы повернулись на шум.

– А, близнецы и малышка. Только посмотрите, какая суета. Эта Вирджиния не умеет с ними обращаться, – заметила Розамария.

– Сейчас влетят в магазин и все тут перетрогают, – пожаловалась Кларетта, с неожиданным проворством поднимаясь с низенького стульчика.

В отдалении и правда виднелась компания детей, близнецов Ла Роза вместе со своей няней-подростком, Вирджинией, легко узнаваемых даже издалека как по производимому шуму, так и по светлым головкам всей четверки. Близнецы, Тобиа и Андреа, два хулигана шести лет с сияющими глазами, носились туда-сюда, а их маленькая сестренка, трехлетняя Маргарита, что-то без конца рассказывала Вирджинии, крепко держа ее за руку, а та очень серьезно ей отвечала. Малышка уверенно произносила все слова совершенно неправильно, но ее все равно все понимали. В тот самый момент она громко объясняла, что упала с велосипеда, ударилась коленкой и теперь хочет клубничное мороженое.

Вирджиния, похоже, все это поняла, потому что ответила:

– Со взбитыми сливками?

Кумушки же услышали: «Я упяя с феёпета, у меня поит коенка. Тепей хосю моозеное с куникой, оккей?»

Близнецы в футболках с тираннозаврами промчались между Розамарией и Эвелиной прямиком в магазин, и те даже не успели смерить их недовольным взглядом. В Тильобьянко еще не видели, чтобы эти двое ходили: что бы они ни делали, все бегом.

– У тебя просто нет способностей, – сообщила Эвелина Вирджинии, как только та подошла достаточно близко.

– К чему? – рассеянно уточнила Вирджиния, прислушиваясь к Маргарите, которая ей говорила: «Есе ковь, смоти», отклеивая пластырь от коленки.

– К воспитанию детей, этой парочки. Да и с малышкой не очень выходит, – с определенным удовлетворением пояснила Эвелина, разглядывая уже растрепавшиеся крошечные светлые хвостики малышки.

– Не думаю, – задумчиво возразила Вирджиния, разглядывая продемонстрированную ей пухленькую ножку. – Хотя ты права… кровь еще идет! Налепим новый пластырь, что скажешь?

– Тя! – с довольным видом согласилась девочка.

– Тогда, может, купить тебе пластыри с рисунком прямо здесь, у синьоры Кларетты, хочешь?

– Тя!! – снова завопила малышка.

– Что, еще говорить не умеет? – прокомментировала Розамария. – Моя Паола в ее возрасте уже отлично говорила.

– Ей осталось всего несколько букв выучить, с десяток, а так она превосходно справляется, – возразила Вирджиния.

– Пьевосходно! – завопила Маргарита с праведным негодованием.

– Ах ты зайка! – воскликнула Вирджиния. – Ты произнесла букву «дэ»!

– Тэ, – уверенно повторила Маргарита.

Из магазина доносился оживленный спор близнецов, которые остановились у холодильника с мороженым. Кларетта не спускала с них крайне недовольного взгляда.

– Так, ребятки, – взяла ситуацию в свои руки Вирджиния. – Возьмем каждому по одному. Какое хотите? Скажите мне, и я достану.

– Я хочу фруктовый лед со вкусом кока-колы!

– И я тоже!

– Тогда я возьму апельсиновый!

– Апельсиновый отстой!

– Неправда! – возмутился Тобиа и пнул брата в голень. – Это ты отстой!

– Я сейчас вызову полицию! – закричала Кларетта из-за прилавка. Близнецы, совершенно неотличимые друг от друга и золотоволосые, точно викинги, тут же замерли.

– Ты правда вызовешь полицию?

– И они приедут на машине?

– И с пистолетами?

– Ну конечно, – вмешалась Вирджиния. – Приедут во всем обмундировании. Вряд ли вы хотите провести лето в тюрьме. Выбирайте себе мороженое и пойдем на футбольное поле, там набегаетесь от души.

Кларетта окинула девушку презрительным взглядом.

– Детей так не воспитывают.

– А это и не моя задача. Я всего лишь должна возвращать их родителям живыми каждый день в восемь вечера, – весело отозвалась Вирджиния, открывая холодильник. – Итак, Маргарита, тебе клубничное мороженое… есть только фруктовый лед, но пойдет. Мальчики?

– Тогда и мне! – хором ответили близнецы.

– Пойдемте, – позвала девушка, с тремя порциями клубничного льда в одной руке и одной порцией мятного для себя в другой. – Запишите, пожалуйста, на счет синьоры Ла Розы, – обратилась она к Кларетте.

Женщина проводила ее глубоко неодобрительным взглядом. Фруктовый лед в девять утра. Вот что получается, если оставить троих детей с подростком.

– Пф, – фыркнула она себе под нос, наблюдая, как девушка в футболке, коротких шортах и с собранными в хвост волосами по очереди раскрывает весь фруктовый лед.

– В общем, похоже, нам не положено знать, кто приедет на виллу, – пробурчала Эвелина, которой не терпелось продолжить прерванный этими бестиями разговор.

– Я правда не понимаю, – поддержала Розамария, пока Кларетта снова устраивалась на своем стульчике. – У нас есть все права, я бы даже сказала, это наш долг – знать…

– А я знаю! – перебила ее Вирджиния, даже не подозревая о грозящей ей опасности.

Все трое замерли на своих местах, и шесть пар глаз уставились в уже загоревшее лицо девушки, которая в блаженном неведении посасывала фруктовый лед.

– Что ты знаешь?

– Как зовут нового арендатора виллы «Эдера». А вы не знаете? Мне папа вчера за ужином рассказал, он составлял договор для синьоры Людовики, – объяснила она, помогая малышке держать мороженое. – Маргарита, не прикладывай лед на ранку.

Отец Вирджинии, симпатичный адвокат, являлся партнером небольшой, но процветающей фирмы вместе с обоими родителями малышей Ла Розы, вот почему летом всю троицу, лишенную школы и детского сада, практически воспитывал шестнадцатилетний подросток, которая была очень довольна летней подработкой, к тому же еще и веселой.

– Вы только послушайте, она знает, а мы нет! Да где мы живем?

– Так и что? Кто она?

Но Вирджиния уже была занята, вытирая коленку Маргарите грязнющим платком, вытащенным из кармана одного из близнецов, а девчушка ей тем временем объясняла:

– Ет хоотный! И коенке хоошо.

– Так, синьорина Всезнайка! – не выдержала Эвелина. – Что дальше?

Вирджиния подняла на них удивленный взгляд:

– Дальше?

– Кто приедет на виллу?! – хором выкрикнули три кумушки.

– А, вы об этом… ее зовут Присцилла Вердебоско, она писательница, – ответила девушка, прежде чем попрощаться. – Ребятки, идемте к фонтану, вы все липкие. До свидания. – И спокойно направилась к фонтану в окружении перемазавшихся детей.

Трое старушек несколько секунд задумчиво молчали.

– И кто эта Вердебоско?

– Никогда не слышала.

– Только писательницы нам не хватало.

Глава третья

Вышеозначенная писательница в тот самый момент сидела на шестом месте второго вагона скоростного поезда 3462, пытаясь поддерживать телефонный разговор с матерью, и не сказать, чтобы ей это удавалось. Вот уже десять минут они по кругу обсуждали одно и то же, а на часах было всего-то половина десятого утра.

– Я никак не могу понять, что это за блажь, взять и похоронить себя в съемном доме неизвестно где. Да там же ничего нет, в этой деревне! Что это за отпуск такой? – повторила Лючинда в двенадцатый раз.

– Мама, это не отпуск! Я еду работать!

– И обязательно уезжать так далеко? Хотя бы поезжай к кузине Матильде, она тебя устроит у себя, детишек повидаешь! Может, тогда и я приеду вас навестить…

Присцилла закатила глаза.

– И как же я буду работать, когда вокруг бегает двое детей четырех и шести лет?

Но ее мать не собиралась уступать:

– Ну и что, мир не рухнет, если ты немного побудешь среди людей! Нельзя же вечно отсиживаться в собственном выдуманном мире, и все! Вот твоя двоюродная прабабка была как ты и плохо кончила!

– Которая? Аугуста?

– Именно!

– А как плохо?

– Говорю же, плохо!

– Например, накачалась наркотиками в туалете на вокзале Местре в 1922 году?

– Присцилла! – с укором воскликнула Лючинда.

– Мама, Аугуста была швеей, и все дамы в Венеции обращались только к ней. Мне кажется, «плохо кончила» – вообще не про нее.

– У нее не было детей, понятно? Ни одного!

– О господи… – Присцилла сползла по спинке сиденья.

Лючинда и не думала сдаваться:

– Сойди с поезда и поезжай в Парму к кузине. Я сейчас ей позвоню, спрошу, можешь ли ты пожить у них недельку.

– Мама, нет.

– Я все равно позвоню!

– Ладно, звони. Меня не будет до августа. Как минимум. Поедешь к Матильде – поцелуй за меня детишек и передай, что я всех люблю и навещу их в сентябре.

– Присцилла, подумай о прабабке Аугусте!

– Мама, мы въезжаем в туннель! Пока, целую!

Она поспешно убрала телефон в сумку и повернулась к окну, разглядывая пейзаж. Взять ли один из детективов в мягком переплете, которые она набрала с собой, или немного вздремнуть? Силы у нее уже кончились.

Присцилла каждый раз удивлялась, как простой звонок от матери мог быть таким утомительным. Безупречная способность матери найти и надавить именно на ту точку, где внутри нее сплетались воображение и реальность, поражала. Эта женщина, несмотря на мировую славу дочери, никогда не считала ее занятие настоящей работой. В ее глазах Присцилла была просто домохозяйкой, которая нашла себе хобби, непонятно почему приносящее много денег. Вот только у домохозяйки по определению должен быть муж, а дочь этого была катастрофически лишена.

Присцилла в зависимости от обстоятельств находила позицию матери оскорбительной, удручающей или забавной. В тот день, когда поезд нес ее в Тильобьянко, настал черед отчаяния. У ее матери язык был подвешен хорошо. Ей это давалось легко. Эта женщина, целеустремленная и стойкая, не видела ничего опасного в реальности. Для Присциллы все было иначе. Реальная жизнь была коварной, стоило попробовать защититься, как та вцеплялась когтями, оставляя на руках глубокие царапины. Кроме того, реальности никогда не удавалось одержать верх над безграничным воображением Присциллы. Зато ее воображаемый мир был прекрасен. Он трогательно оберегал ее и никогда не причинял боль.

– Все проходит, – сказала ей Лючинда после очередной трагической влюбленности, когда Присцилла могла лишь свернуться клубочком в своем горе. Но ее мать не сказала, где проходит. Перед глазами? В венах или под кожей? Хорошо быть как Лючинда, сильной и прагматичной, но Присцилле этого дара не досталось. Зато достались другие, более опасные. Она могла любить с храбростью и мужеством, присущим тем, чей разум не скован необходимостью мыслить рационально. И вкладывала в чувство всю себя с той же пылкостью, с которой писала свои книги.

Как часто случается с мечтателями, под маской женщины почти безмятежно жила девочка, и Присцилла об этом прекрасно знала, потому что порой слышала, как плачет эта девочка, похожая на куколку в платье с накрахмаленным передничком и в сапожках. Со временем Присцилла даже научилась любить ее, но ей слишком легко было причинить боль.

Поэтому она решила: хватит эмоций, от которых вздрагивала эта девочка в ее душе, хватит радостных трепетаний сердца, за которыми следует еще более глубокое разочарование, – тут было от чего сойти с ума. Присцилла знала, что никогда не сможет ощутить любовь как многие другие женщины. Знала, что многие по-другому проживают это чувство, гораздо спокойнее, проще. Но она так не могла, поэтому решила, что, пока не закончила свои дни как безумная миссис Рочестер, запертая на чердаке, пора, как говорится, подвести черту. Все. Точка. Навсегда. Мужчины? Даже говорить не о чем.

Каким они оказались разочарованием, сколько любви она отдала тем, кто на самом деле ее не заслуживал. Ее влюбленности напоминали ее же книги, и то, что кому-то могло показаться банальным, она окутывала светом, и в ее глазах они сверкали.

Она воплощала в реальность самые безумные фантазии ради мужчин, которые никогда бы не сумели их оценить. Поэтому с каждым разом разочарование, сокрушительное раздражение и отчаяние все смелее заявляли о себе. Сперва робко, затем все более открыто. Зачем гореть чистым пламенем ради кого-то, кто удовлетворился бы и спичкой? Присцилла обратила свою страсть в работу. Довольно с нее эмоциональных американских горок, они нанесли ей слишком много ран. Она столько раз собирала с пола осколки своего разбитого сердца, что теперь у нее просто не осталось на это сил.

И эта девушка, которая покорила сердца миллионов людей своими книгами, любовью, такой мучительной и изматывающей, пропитывающей страницы книг вместо чернил, решила, что больше никогда не влюбится. И, следовательно, направила всю свою страсть в книги. С реальной жизнью было покончено.

Поэтому Присцилла писала и писала, создавала сюжеты и персонажей, которые завоевывали сердца и соблазняли так, что женщины и девушки всего мира томно вздыхали над ее романами.

Много лет она была идеальной фабрикой по производству историй: восхитительно-любовных романов из чувств и тоски. Слова, полные эмоций и жизни, лились потоком на бумагу. Присцилле доставляло наслаждение ощущать, как фразы сами собой складываются в голове, как постепенно прямо у нее из-под пальцев появляются персонажи, живые, сияющие, как они обретают форму от нескольких прикосновений к клавиатуре ноутбука. Она черпала полные горсти вдохновения из источника, который никогда не пересыхал, и подарила своим героям то, что сама не сумела найти в реальности.

И вот теперь, размышляла Присцилла, глядя из окна поезда на проплывающий мимо пейзаж, что-то сломалось, и на историях, во всяком случае, в ее глазах, постепенно появлялся тонкий налет пыли. И неважно, что пока никто этого не замечал. Она замечала.

Присцилла почти убедила себя, что потеряла способность менять реальность по своему вкусу, создавая новую. Несколько месяцев она искала свою пропавшую творческую жилку, пыталась убедить вдохновение вернуться, но теперь от него не осталось и следа. Ни единого. Источник пересох, и перед ней лежало только пыльное русло, по которому некогда неслись пенящиеся волны ее неистощимой фантазии. А сейчас на его месте – пустыня с трещинами, из которых уже ничего не появлялось.

Что же будет теперь, когда у нее не осталось даже воображения?

А ведь когда-то вдохновения и желания творить было так много, множество кармашков, из которых всегда можно было выудить нужную идею, найти скрытый поворот или извилистую тропинку, будто посланную судьбой, – сколько раз они спасали ее за время писательской карьеры, да и в жизни тоже. Выдумки и маловероятные объяснения раньше сами слетали с языка, ей даже задумываться не приходилось: в те золотые времена достаточно было открыть рот, и вот уже готова отличная история. Но теперь всему этому пришел конец. Историй под рукой больше не осталось, а кармашки, из которых она их вытаскивала, точно кроликов из цилиндра, бесповоротно опустели.

Какая жалость. Ведь, по сути, воображение и было ее способом заработать на жизнь.

Присцилла со вздохом вытащила из сумки пару детективов. Лучше сосредоточиться на проблемах попроще: Рэймонд Чандлер или С. С. Ван Дайн?

Тем временем в той же томной Венеции, из которой сбежала Присцилла, некий мужчина тоже смотрел из окна, поглощенный своими мыслями. Он наблюдал за кружившими в небе голубями и размышлял о смысле не столько жизни, столько отношений. И о силе той незаметной паутины, которая коварно окутывала чувства, а порой и сердца. Вот поэтому так и получилось, что даже он, обычно такой решительный и волевой, теперь тоже стоял и смотрел на голубей, погруженный в непривычно глубокие утренние думы.

На самом деле Чезаре Бурелло, доктор пластической хирургии и косметологии, почетный специалист, одаренный хоть и суровой, но элегантной мужественной красотой, которая покоряла жертв с обезоруживающей простотой, пытался наконец разобраться с довольно банальным вопросом: куда пропала легкость в отношениях?

Куда исчез волнующий трепет, соблазнительная дрожь, мурашки, в конце концов, которые должны сопровождать отношения с такими очаровательными созданиями, как женщины? Все вдруг исчезло, неумолимо поглощенное их тягой к собственничеству и официальному статусу. Медленно, день за днем оно растворялось в этом болоте, где на смену игривости пришло нездоровое желание уз брака.

Так всегда случалось: ни с того ни с сего легкость уступала место жесткости, и с этого момента начинали расходиться длинные трещинки, которые отнюдь не делали отношения увлекательнее, вместо этого превращая их в жалкий триумф компромиссов.

Все начиналось по чуть-чуть, и обычно люди эти подмены даже не замечали – а он замечал, всегда. Вместо шуток и игр приходила степенность и серьезность, вместо приключений – рутина, смех сменялся фырканьем, а страсть – вялостью. Вот почему рано утром в пятницу Чезаре, бесцельно разглядывая летающих над лагуной птиц, спрашивал себя, неужели так будет всегда. Может, где-то все же существует что-то легкое, удивительное, неподвластное постоянному изматывающему давлению реальности? Кто-то, кто с течением времени остался бы цельным и верным себе. Кто продолжал бы сиять.

Неужели в целом мире не найдется ни одной женщины, которая выбрала бы иной путь? Которая могла бы идти рядом с ним, создавая их собственную карту, шаг за шагом, не позволяя условностям диктовать правила? Одна женщина, только одна, жизнь с которой – нечто особенное?

Потому что Чезаре любил женщин. Любил их мягкость, то, как они двигались, это детское выражение, которое нет-нет да появлялось под слоями макияжа и во взгляде. Ему нравилась их гладкая кожа, плавные изгибы тела, впадинки и ложбинки, на которые обычно не обращали внимания, а он замечал сразу. Женщины, по его мнению, были самыми прекрасными созданиями на свете. Волшебными существами, к которым он испытывал безграничное восхищение. Отсюда и вся глубина его уныния, что воодушевление и предвкушение вновь уступали место условностям. Просто дамоклов меч. Неумолимое тиканье, наполняющее минуты мукой, а не восторженным счастьем.

И вот доктор Чезаре Бурелло, который прекрасно справлялся с любыми неожиданностями в операционной, сейчас был искренне обеспокоен, так как в очередной раз женщина, с которой он встречался последние несколько месяцев, по какой-то причине вбила себе в голову, что является его невестой. Официально. Ей не хватало простой радости быть вместе: они должны были, по ее словам, «оформить отношения». И вот он в который раз влип.

Держа в руке чашку с черным кофе, Чезаре как раз думал, как бы переубедить девушку и при этом не ранить ее слишком сильно. Или, в качестве альтернативы, как порвать с ней, если не будет другого выхода. Ну неужели не существует ни одной женщины, которая смогла бы просто жить, без этого желания обязательно давать всему свое название? Роза пахнет розой, как ее ни назови, разве не так говорил старый добрый Шекспир?

А ведь он их немало повстречал. И все равно неизбежно наступал тот грустный момент, когда он, чувствуя себя незаконно пойманным в клетку, был вынужден принять меры. Роза, заточенная в определяющее ее название, задыхающаяся в тесных рамках, мало-помалу теряла свой аромат, точно разрушенные чары. И очень жаль, так как его нынешняя девушка была не только красивой, но и энергичной, так что Чезаре очень бы не хотел расставаться.

Слабый звук сообщения вырвал его из дум, и, отойдя от окна, он взял в руки телефон, от души надеясь, что там предложение исправить очередную форму губ. Наивный. Вот она, тут как тут, в восемь тридцать пять утра, спрашивает, во сколько он освободится вечером, смогут ли они поужинать вместе, а на закуску – не хочет ли он на выходных познакомиться с ее родителями, а потом вместе поехать в горы. Ну разве не прекрасная идея?

Чезаре едва заметно содрогнулся. Бесполезно, подумал он, качая головой. Слишком поздно. Не лучше ли сделать быстрый и аккуратный разрез, как в операционной, – так рана затянется быстрее.

Пока же он мог превратить ужин в аперитив-объяснение и вежливо отказаться от родителей и семейного отдыха, решил Чезаре, набирая ответ.

Впрочем, эта женщина была не из тех, с кем можно расстаться легко и с достоинством, он это чувствовал. Лучше на какое-то время исчезнуть: какая-нибудь международная конференция где-нибудь далеко отлично бы подошла, ну или хотя бы отпуск в родных краях. В конце концов, он уже несколько месяцев не виделся с братом.

Убрав телефон, который уже разрывался как сумасшедший, Чезаре вернулся к окну. Он поедет в Тильобьянко. Единственное место, где всегда можно найти покой.

Во всяком случае, он так считал.

Глава четвертая

Эльвира тем временем искала своего Дракулу, черного красавца-кота с острыми, как иглы, зубками. Прошлой ночью он не вернулся домой и до сих пор не явился на завтрак. Не похоже на него. Эльвира подобрала его два года назад – испуганный комочек черной шерсти, забившийся в угол двора. Она взяла его к себе, защищала от невзлюбивших его куриц и особенно от Эваристо, который ощутил сильную потребность пометить территорию.

Все более обеспокоенная, женщина бродила по своему дворику, громко зовя своего кота.

– Тетя Эльвира, ты потеряла Дракулу?

На нее с интересом смотрела Агата, девочка двенадцати лет с растрепанными волосами, рыжими, как зажженная спичка.

– Привет, Агата. Вот никак не могу найти. Вчера не пришел, и сегодня все еще нет…

– Хочешь, я помогу? Знаешь, когда вырасту, я хочу стать сыщицей.

– Спасибо, малышка, я буду очень благодарна.

– Сейчас же начну! – радостно подтвердила девочка и, развернувшись на пятках, со всей скоростью бросилась бежать, пролетев на волосок от Аньезе, которая в тот самый момент выходила из своей калитки и с любопытством посмотрела ей вслед. Все знали, что ни к соседке, ни к Эваристо она симпатии не испытывала, но Дракула ей нравился. Иногда, когда Эльвира не видела, Аньезе пускала его к себе в дом, гладила и даже угощала консервированным тунцом. Поэтому на соседку она взглянула с некоторым участием и пообещала себе тоже заняться поисками бедного котика.

Но сейчас у нее было много дел. Нарядившись в свою лучшую блузку нежного сливочного цвета, она была определенно настроена пойти прямиком в пасторский домик и перевернуть его вверх дном, пока не найдет потерянную тетрадь с рецептами. Она еще не знала, что скажет дону Казимиро, ну да что-нибудь придумает. Вопреки тому, что думала про нее Эльвира, в Аньезе не было ни капли злого умысла, и ни на какие дьявольские планы она была в принципе не способна. Что на самом деле очень жаль, так как сейчас ей не хватало именно какого-нибудь дьявольского плана. Потому что единственное, о чем она могла думать по дороге к пункту назначения, так это о сладком аромате, каким благоухал «Супрема». Она использовала все возможные способы, пытаясь воспроизвести его, но без толку: было просто нереально понять, что же такого Луиза спрятала в своем чертовом торте.

Нет, в этот раз она должна победить, взять реванш за поражение в прошлом году – а чтобы победить, ей нужен рецепт «Супремы». Вот это был бы поворот! Как бы все удивились, а Эльвира так и вовсе обзавидовалась.

«Фестиваль клубники!

Воскресенье, 31 июля, 10:00

Площадь Тильобьянко

Ждем вас на ежегодном конкурсе

клубничных тортов!»

Вот что значилось на плакатах, развешанных по всему Тильобьянко. И в деревушке не было ни одной женщины, которая не мечтала бы победить на этом конкурсе, ставшем с течением времени настоящим событием. Июль не был бы июлем без Фестиваля клубники!

У каждой жительницы Тильобьянко был свой рецепт, и каждый год они старались его улучшить при помощи секретных ингредиентов, порой самых невероятных. Розамария как-то раз добавила в свой хорошую порцию имбиря, и этот торт и правда было сложно забыть. Кто-то в попытке добиться совершенства использовал листочки мяты, палочки корицы, шоколадную стружку, но никому еще не удалось превзойти простой нежный вкус «Супремы».

Украшения здесь были неважны: главное – тесто. Но секрет был утерян вместе с тетрадкой рецептов экономки Луизы и жил теперь только в памяти тех, кто его пробовал, и они говорили о «Супреме» как о чем-то мифическом, с ноткой ностальгии и с уважением, которого редко удостаивается клубничный торт.

С «Супремой» или без, хоть весь мир вокруг рухнет, но каждое последнее воскресенье июля в Тильобьянко проводили конкурс на лучший клубничный торт. В состязании участвовали практически все жители, и все объедались сладостями в ожидании результатов. Честь объявить победителя по очереди возлагалась то на дона Казимиро, то на мэра Фернандо – прекрасный пример разделения церкви и государства.

Площадь украшали красными лентами, устанавливали длинные прилавки, на которых участники с гордостью выставляли свои творения: выстроенные в линию торты пробовали сначала члены жюри, а потом уже оголодавшие зрители. Аньезе прилежно участвовала в каждом конкурсе, представляя на суд клубничные торты самых разных видов, но за все эти годы ни разу не выиграла; поэтому в этот раз решила, что должна обязательно найти потерянную тетрадь рецептов и ни много ни мало, а воскресить «Супрему».

Поэтому (что, впрочем, было предсказуемо), когда Аньезе дошла до пасторского домика, плана у нее все еще не было, и в ответ на ослепительную улыбку священника, который открыл ей дверь в одной рубашке, без сутаны, смогла лишь выпалить:

– Я ищу пропавшую тетрадку экономки Луизы! Это для конкурса тортов. Вы не понимаете, но там – рецепт «Супремы», и я должна, должна, должна его найти!

Дон Казимиро терпеливо вздохнул. Легенда о потерянном рецепте преследовала его с того момента, как он приехал в эту деревню.

– Аньезе, вы снова об этом рецепте? Вы же знаете, что мы его здесь уже искали…

– Ну, значит, плохо искали! Послушайте, святой отец, тетрадь должна быть здесь! Так вы позволите войти?

– И перевернуть весь дом?

– А как еще я смогу ее найти? – с отчаянием в голосе ответила Аньезе.

– Послушайте, сейчас я занят. У меня прихожанин…

– Кто? – тут же спросила сплетница, пытаясь заглянуть за спину священнику.

– Это вас не касается. Возвращайтесь сегодня после полудня, и посмотрим, что сможем сделать, хорошо? – с той же улыбкой предложил дон Казимиро.

– И вы позволите мне поискать везде? – уточнила Аньезе, заметив тележку из супермаркета, принадлежавшую Владимиро, местному сумасшедшему. – У вас там Владимиро?

– Аньезе, идите домой, – теряя терпение, велел священник. – Увидимся позже и раз и навсегда разберемся с этой историей про потерянный рецепт. Вам не приходило в голову, что Луиза не хотела, чтобы его нашли?

– О, это было бы очень на нее похоже! Дать молнии испепелить себя, при этом запрятав рецепт неизвестно куда, аж на тридцать два года, очень на нее похоже! – взорвалась Аньезе. – Я пойду, но позже вернусь. А если вдруг заметите Дракулу, черного кота Эльвиры, скажите мне, потому что все его ищут. – И с этими словами она решительно развернулась и пересекла площадь, напоследок еще раз покосившись на тележку Владимиро. Сколько же там барахла…

Неподалеку от нее, в углу на площади играли дети и их няня. Если в Тильобьянко и был человек, который точно не интересовался конкурсом тортов, так это была Вирджиния. Все воскресенья она, освободившись от детей, возвращенных законным родителям, посвящала своему молодому человеку, Томмазо. По сравнению с его светлой челкой, падавшей на глаза, какой-то там конкурс тортов явно проигрывал. Томмазо был симпатичным парнем, вечно занятым как учебой – он хотел поступить на химический факультет, так и попытками стать следующим мировым чемпионом по компьютерной игре под названием «Королевство сердец и цепей». Оба занятия – максимально домашние, что делало его идеальным парнем для Вирджинии, которая, наоборот, проводила дни на улице в окружении детей.

– Ты не будешь готовить клубничный торт? – как раз спрашивал ее Андреа, отдыхая от бешеной игры в футбол с братом один на один.

– Нет уж, по воскресеньям я с Томмазо.

– Ну-у! – возмутился Тобиа, который при каждом упоминании парня Вирджинии чувствовал укол ревности. – Томмазо страшный! Ты что, его любишь больше, чем нас? – неожиданно подозрительно уточнил он.

– Еще чего, тут и говорить не о чем! – заверила его Вирджиния.

– И слава богу. Но если выиграешь, там полагается приз, ты знала?

– Та, пьис, ты зная? – подтвердила Маргарита.

– Да, но это же не какой-то суперприз, – обескураженно заметила Вирджиния. – В прошлом году они вручили победителю молоток для отбивных.

– Молоток для отбивных! Здорово! – с готовностью хором завопили близнецы с таким энтузиазмом, какого редко удостаивается кухонная утварь.

– Как по мне, тебе надо участвовать, – настойчиво заметил Тобиа.

– Я не умею печь клубничные торты.

– Мы тебе поможем!

– М-м-м-м… посмотрим, – уклончиво отозвалась Вирджиния, а потом воскликнула: – А я купила новый лак! Черный. Кто хочет попробовать?

– Я! – закричали все дети хором.

И о каком-то клубничном торте все и думать забыли.

После длительного и взволнованного обсуждения три кумушки пришли к выводу, что единственный способ защититься от нового обитателя виллы «Эдера» (он же враг и захватчик) – это узнать его. Но как?

Роземарии пришла в голову отчаянная мысль.

– Слушайте, у меня идея. Но не отказывайтесь сразу.

Две подруги выжидательно смотрели на нее.

– Я подумала, что есть только одно место, где мы сможем что-то узнать про эту Вердебоско… – Розамария замолчала, и Кларетта не выдержала:

– Ну? Не могу же я тут весь день торчать!

Розамария собралась с духом:

– Мы должны пойти в библиотеку.

Наступила пугающая тишина.

– Ты уверена? – возразила Кларетта. – Нельзя пойти в книжный Эрнесто? У него, кстати, и марки есть, так я хоть с пользой время потрачу.

– Розамария права! – вдруг воскликнула Эвелина. – Идемте в библиотеку, хочу посмотреть, какая она внутри.

Кларетта повесила на дверь магазина табличку с надписью «Скоро вернусь», и вся троица двинулась в путь к улице Делле Фольи, ведущей в местную библиотеку.

Увидь их кто сзади, с трудом бы сумел отличить одну от другой: три седых шиньона на макушках, все трое низенькие и крепенькие, и даже походка одинаковая – решительная, как у тех, кто никогда не теряет время попусту.

Но когда они добрались до библиотеки, оказалось, что она закрыта.

– Написано, что откроется в три, – прочитала Эвелина, вглядываясь в табличку с расписанием.

Кларетта же продолжала то дергать, то толкать дверь, а Розамария, пытавшаяся сквозь стекло разглядеть, что внутри, начала колотить в окно. Тут она заметила внутри Аманду, библиотекаршу, с высокой покачивающейся стопкой книг в руках.

– Она там, – объявила Розамария. – Я ее видела! Стучим дальше, когда-нибудь она сдастся и пустит нас.

И все трое принялись стучать в окно сильнее прежнего, пока не увидели, что Аманда с безграничным терпением кладет стопку книг на стойку регистрации и идет к ним.

Аманда вот уже шесть лет работала библиотекаршей в Тильобьянко и с небывалым вдохновением и терпением (дар, необходимый каждому библиотекарю) пыталась возродить деревенскую библиотеку.

Она закупила новые книги, сделала небольшую подборку периодики – как местной газеты, так и других журналов и еженедельников, боролась с урезанным до минимума бюджетом, который ей выделяли, и все это с улыбкой и присущей ей мягкостью. Именно ее мягкий нрав позволял ей с определенной стойкостью справляться со всеми затруднениями, наподобие утреннего визита трех кумушек.

– Библиотека открывается в три, – сообщила Аманда, приоткрыв дверь. – Вы разве не читали расписание? Вот же оно, тут, снаружи, – указала она на табличку, висевшую прямо у них под носом.

– Подумаешь! – возмутилась Эвелина. – А нам нужно сейчас. Ну же, посторонись!

– Дамы, ну в самом деле. Сейчас библиотека закрыта. Вы должны подойти позже, когда откроется, – настаивала Аманда.

– Девочка, ты что, не слышала? Мы не можем торчать тут целый день, – отрезала Розамария.

Все трое оттеснили растерявшуюся бедняжку в сторону и маршем вошли в небольшой зал.

– Так это вот библиотека?

Вся троица, уперев руки в боки, оглядывалась по сторонам. Аманда сочла разумным не отвечать.

– Итак, дамы, что вам так срочно понадобилось? – вместо этого спросила она.

– Вердебоско.

– Что?

– Писательница Вердебоско, что она написала? Как так может быть, что библиотекарь даже не знает, кто это? – взорвалась Кларетта, закатывая глаза.

В который раз проявив безграничное терпение, девушка села за компьютер.

– Давайте я поищу.

Все трое, скрестив руки на груди, мерили ее взглядами.

– К сожалению, в каталоге никакой Вердебоско нет.

– Ха! Я так и знала, что незачем было тащиться в такую даль, – проворчала одна из кумушек.

– А тебе платят за то, что ты тут сидишь? Или ты на добровольных началах? – спросила другая с искренним любопытством.

Аманда жила с матерью, вдовой, помимо прочего вынужденной передвигаться в инвалидном кресле, поэтому определенные навыки в общении с пожилыми дамами у нее были, но мягкий характер матери не подготовил ее к напористым нападкам трех сплетниц, хоть она и знала их с рождения. Так что, смирившись, она вздохнула и открыла окошко поиска в интернете.

– Юная синьорина Всезнайка слишком много о себе мнит, – пробормотала тем временем Розамария.

Тем временем Аманда в два счета нашла ответ на мучивший их вопрос:

– Вердебоско Присцилла. Книги выходят под псевдонимом. Поэтому я ее и не нашла.

– Что-что?

– Псевдоним. Как сценическое имя. Выдуманное, понимаете?

– Вот вам здрасте! Теперь виллу «Эдера» сдают еще и тем, кто пользуется фальшивыми именами! Идемте, мы тут ничего не добьемся, – возмутилась Кларетта, проворно направляясь к двери. Подруги последовали за ней.

– Но… – попыталась их остановить Аманда. – Вы разве не хотите узнать, какой у нее псевдоним и что она пишет?

Но вся троица уже практически вышла на улицу. Аманда пожала плечами и забыла о них в тот же миг, как коротко звякнул телефон.

Вновь оказавшись на улице, Эвелина встала, уперев руки в боки:

– А я знала, что сюда без толку тащиться. Семьдесят семь лет не заходила внутрь. И не без причины!

Остальные две кумушки энергично закивали и дружно двинулись обратно на свой пост у магазинчика.

Глава пятая

Присцилла с головой ушла в книгу С. С. Ван Дайна «Злой гений Нью-Йорка», и чем дальше читала, тем больше ей хотелось бросить Каллиопу на произвол судьбы и попробовать свои силы в классическом детективе, с запертыми комнатами и преступлениями, совершенными при помощи духовой трубки и иглы, смазанной ядом какого-нибудь растения, растущего только в тропиках Папуа – Новой Гвинеи.

Пока она размышляла о самых ужасных способах убийства, напротив нее молодая пара держалась за руки и время от времени бросала друг на друга полные обожания взгляды.

Как эти двое встретились, гадала Присцилла, поглядывая на пару даже с восхищением. Как это вообще возможно? Это же настоящая магия. Узнавать себя, узнавать друг друга, довериться настолько, чтобы поднять взгляд и позволить прочитать в нем все чувства. Нет, правда, как такое возможно?

Рассеянно глядя на проплывающие за окном поля, Присцилла не в первый раз задавалась вопросом, как самое простое и естественное для всех вокруг для нее оказалось невозможным?

Ее последний возлюбленный пару лет назад просто исчез – без единого слова, без прощания. В среду он был, а в четверг – будто никогда и не существовало. Растворился, пуф! – и нет его, как призрак. Присцилла несколько недель думала, что сошла с ума. Как мог человек, с которым ее столько связывало, так поступить с ней? Она отчетливо ощутила длинную иглу, вонзившуюся в краешек сердца, чувствовала, как острие проходит внутрь, оставляя за собой разрыв, трещину вроде тех, что дети перепрыгивают на тротуарах.

С того момента для нее существовало «до» и «после», разделенные этой невидимой раной. А затем что-то в глубине ловко запустило гениальный защитный механизм, и все внутри нее заснуло. Вот так просто, как когда принцесса Аврора укололась веретеном, и весь замок погрузился в сон в тот же миг: служанка с метлой в руке, кот, лижущий лапку, повар на кухне над раскатанным тестом. Даже пламя в камине больше не дрожит, но и не гаснет. Все просто окаменело, и Присцилла вообще больше ничего не чувствовала, только в те редкие и неожиданные моменты, когда плакала. Она могла в супермаркете выбирать мандарины, как вдруг подступали слезы. Тихие. Несвоевременные. И предательские.

Острая заноза, оставшаяся на своем месте, слева внизу, вдруг запульсировала при воспоминании.

Так значит, она еще там. Неподвижная, вонзившаяся так глубоко; всегда готовая острой болью напомнить о своем существовании. Не все еще заснуло.

Лучше думать о смертельных ядах из Папуа – Новой Гвинеи, решила Присцилла, вновь берясь за Ван Дайна.

В это же время Чезаре вел машину по дороге в Тильобьянко, слушая Coldplay на полную громкость. Оставить за плечами все: мелкую месть, драмы, недовольство – на душе уже становилось легче. Деревушка, из которой он после школы бежал так, что только пятки сверкали, казалась ему ужасно скучной, а сейчас приобрела особое очарование, как и все, некогда утраченное. Для него это было путешествие в прошлое, место, где он был не профессором Бурелло, а просто Чезаре. Где все обращались к нему на «ты», и где он мог отдохнуть от лихорадочного темпа жизни. Какое облегчение. Какая свобода.

Настоящая свобода состоит из счастья, думал он, высунув руку из открытого окна автомобиля и глядя на дорогу сквозь солнечные очки. Или, может, наоборот, счастье состоит из свободы. Как бы то ни было, эта парочка друг без друга не может, вот что важно. Ему нравилось чувство влюбленности, и он умел отдаваться ему с энтузиазмом и определенной долей великодушия. Но все сопутствующие проявления его разрушали. И, как казалось Чезаре, решения здесь не существовало, поэтому он сделал песню Adventure of a Lifetime еще громче и с воодушевлением слился дуэтом с Крисом Мартином.

Глава шестая

Агата дала Эльвире слово: она найдет ее кота любой ценой. С рожком мороженого, который девочка пыталась успеть облизать до того, как оно стечет вниз по руке, Агата сидела на лавочке и размышляла над дальнейшими шагами. Морковного цвета волосы она заплела в две косички, чтобы лучше думалось. Она была глубоко убеждена, что у каждого детектива должен быть свой метод. У всех он был, особенно у двух ее любимых сыщиков: мисс Марпл и Эркюля Пуаро.

Агата очень гордилась своим именем, таким же, как у ее любимой писательницы. Она считала знаком судьбы то, что они с Агатой Кристи тезки. С королевой детективов она познакомилась в прошлом году, и с тех пор коллекционировала ее книги, вознамерившись собрать все до последнего романы, написанные божественной Агатой.

Сначала она прочитала все старые детские детективы, которые нашла в библиотеке: «Шпионка Гарриет» Луиса Фитцью, «Дом на Норэм-Гарденс» Пенелопы Лайвли, «Тайну подземного туннеля» Кэтрин Сторр, «Путь на побережье» Филиппы Пирс… Потом Аманда, хоть и с большими сомнениями, учитывая, что читательнице всего одиннадцать лет, посоветовала ей «Убийство в доме викария». Так и родилась эта любовь. Беря одну книгу за другой, Агата вскоре прочитала все романы Агаты Кристи, которые были в библиотеке, и решила, что на все карманные деньги будет покупать новый томик королевы детективов. Настоящая любовь с первых страниц.

Страсть к чтению у нее появилась в семь лет. Мама отвела ее к доктору из-за болей в ухе, которые оказались банальной простудой. Но при виде доктора Этторе, такого уверенного и красивого, в белом халате, сердечко маленькой Агаты забилось чаще. Другими словами, она влюбилась. Вот так, ни с того ни с сего, сидя на кушетке во врачебном кабинете в майке и трусиках с рисунком из вишенок, она вдруг вздрогнула – от любви. Она смотрела на него, завороженная, пока шел осмотр, послушно открывала рот, чтобы доктор с палочкой проверил ее горло, и не пикнула ни когда ей в ухо вставили холодный металлический инструмент, ни даже когда Этторе стукнул ее молоточком по колену. Это многое говорило о силе ее внезапного чувства.

Затем доктор послушал ее сердце какой-то штуковиной на проводочке с двумя наушниками и удивленно наклонил голову, но потом пожал плечами и улыбнулся ей. В конце он похвалил ее, погладил по рыжей макушке и подарил ванильный чупа-чупс.

Уже потом он сказал ее маме, что у Агаты учащенное сердцебиение, и что им нужно прийти еще раз через месяц. Это наверняка было просто от страха, но он предпочел бы убедиться. Через месяц все повторилось: при виде доктора Агату переполнили эмоции, и он вновь сообщил ее маме о своем беспокойстве.

– Очень странно. Пароксизмальная тахикардия, – определил он.

Так и начались эти походы к врачу, просто на всякий случай, и все решили, что у малышки слабое сердце. Все, кроме Агаты, которая прекрасно знала, почему у нее так сильно бьется сердце, но не решалась признаться в своем чувстве. С того момента ей запретили перенапрягаться: больше никакой гимнастики, только прогулки. А еще лучше чтение. И она, которая всегда ненавидела гимнастику в школе, как и вообще любой вид спорта, в этой выдуманной болезни увидела прекрасный выход. Пусть так все и останется, по крайней мере, пока не минует опасность уроков физкультуры – то есть где-то ближе к старшим классам. Вот так Агата открыла для себя радость чтения и с тех пор не смогла остановиться.

Но Агата Кристи принесла своей тезке также и мечту стать детективом, и пропажа котика Дракулы должна была стать ее первым делом. А для этого ей требовалась строгая система; она заставит работать свои «серые клеточки» – в точности как Эркюль Пуаро.

Прежде всего ей казалось очевидным, что если бы Дракула находился поблизости, то сам бы вернулся. Таким образом, было бессмысленно звать его у дома. А раз он не показывался, значит, не мог. И тогда вариантов два: или он убежал слишком далеко от дома и заблудился – может, кто-то забрал его и увез на машине. Или же угодил в ловушку и не мог выбраться.

Что-то предпринять Агата могла только во втором случае. Поэтому она решила, что постучится ко всем жителям деревни и, если Дракула случайно оказался где-то заперт, она его найдет и освободит.

Пока Вирджиния красила ногти своих подопечных в черный цвет, а Эльвира с Агатой искали Дракулу, более чем скромный поезд всего из нескольких вагонов потихоньку подъезжал к крошечной станции Тильобьянко. На которую и сошла Присцилла Гринвуд, нагруженная двумя тяжелыми сумками. При помощи открытой в приложении карты она направилась на поиски своего летнего убежища.

Деревушка показалась ей просто очаровательной: узкие улочки, подоконники все в цветах, все домики разноцветные, с покатыми крышами, прямо как в сказке. А если бы она приехала на машине, то ее попросту было бы негде поставить, учитывая, что главная улица заканчивалась небольшой площадью, от которой тянулись узенькие мощеные дорожки. Таща за собой чемодан на колесиках, Присцилла прошла мимо рыжеволосой девочки с карандашом, воткнутым в одну из косичек, и взгляды их пересеклись. Девочка явно о чем-то серьезно задумалась. Тем временем телефон безапелляционно велел поворачивать налево, пройти по Ивовой улице до ротонды на малюсенькой площади в азалиях, а затем свернуть на Дубовую аллею и идти по прямой до места назначения.

Пройдя мимо розового и желтого домиков, Присцилла оказалась практически на тропинке, которая вела вверх и уперлась в большую кованую калитку. Открыв ее, Присцилла будто по волшебству очутилась в саду настолько огромном, что страх заблудиться в нем уже не казался таким уж необоснованным. Гигантские магнолии и сладко пахнущие шелковицы, березы, орешники, мириады цветов всех видов и сортов, чтобы ни летом, ни зимой сад не выглядел пустым. Вдоль аллеи, ведущей к дому, были высажены белые и розовые гортензии, на лугу цвели дикие незабудки, а вдоль каменных оград, увитых плющом, росли розы всех цветов и размеров.

Но вилла «Эдера»^[9] поражала воображение не только своим необъятным и крайне ухоженным парком: сама вилла представляла собой внушительный викторианский особняк цвета пыльной розы. Как подобное здание оказалось здесь, на окраине деревушки вроде Тильобьянко – этим вопросом задавались многие. Ответ крылся в жизни мужчины по имени Гуальтьеро дель Пиццо, графа без гроша за душой, который приходился прапрадедом синьоре Людовике дель Пиццо, нынешней владелице.

Гуальтьеро, в обиде на судьбу, которая подарила ему титул графа, но не дала средств, чтобы ему соответствовать с должной элегантностью, придумал отправить своего младшего сына в Америку. На дворе стояли пятидесятые годы девятнадцатого века, и граф надеялся, что сын станет искателем золота в Клондайке и наживет состояние. Его сын, тот еще упрямец, воспринял слова отца очень серьезно и, когда спустя пять или шесть лет после его отплытия в Новый Свет граф умер, не рискнул вернуться без денег. Хотя поговаривали, что сын не вернулся скорее из мелкой мести отцу за эту ссылку.

Вновь в Тильобьянко он появился лишь десятилетие спустя, состоявшимся мужчиной с солидной долей прибыли от золотых приисков. В пику семье, которая сперва отослала его за океан, а потом посмеивалась над его упорством, он построил виллу на первом же холме деревни. Так особняк возвышался над окрестностями, оставаясь при этом скрытым от чужих глаз среди деревьев, цветов и извилистых тропинок бескрайнего сада. За пятнадцать лет, проведенных в Америке, он открыл для себя сложную красоту и мрачное очарование викторианской архитектуры, и поэтому велел украсить особняк разнообразными башенками, окнами с квадратами витражного стекла, эркерами, дверцами, добавил к этому крутые скаты крыш, замысловатые лестницы и потайные уголки. Однако выкрашено все было в белый и розовый цвета, чтобы порадовать мать, единственную, кто надеялся увидеть его живым, и неважно, с деньгами или без.

Ромео, мастер на все руки, нанятый синьорой Людовикой, следил за домом и садом, и за всем, что касалось виллы, от водопровода до подрезания роз. Накануне он как раз сходил на виллу, снял укрывавшие мебель чехлы, проверил горячую воду и подготовил сад для новой гостьи, которая наконец приехала.

Кое-как, мелкими шажками, сражаясь с большущим чемоданом на колесиках, которые крутились по своему усмотрению, то есть плохо, удерживая на плече сумки: большую дорожную и обычную дамскую, Присцилла поднималась к вилле, забрав ключи у того же Ромео, который только и сказал:

– Я все сделал и теперь ухожу.

Если у девушки и мелькнула надежда, что мужчина предложит ей помочь, то она ошиблась. Но стоило ей открыть калитку, увидеть распростершийся впереди изумительный сад и особняк, такой бело-розовый, точно гигантский леденец, как Присцилла, уронив все на землю, так и застыла, пораженная.

В этот самый момент неподалеку от виллы большая черная машина парковалась поперек главной площади, почти что у «Империи деликатесов» и в опасной близости от внимательных глаз Кларетты, Эвелины и Розамарии, которые как по команде одновременно вытянули шеи, проверяя, кто же это приехал.

Дверцу распахнули уверенным движением, и из машины вышел высокий элегантный мужчина, вооруженный солнечными очками и плутовской улыбкой, – мужчина, которого вся троица знала еще ребенком.

Доктор Чезаре Бурелло, звезда и безусловная гордость всего Тильобьянко, пытаясь сбежать от очередной слишком влюбленной в него женщины, вернулся домой.

Глава седьмая

Аманда, открыв библиотеку, теперь стояла у стеллажей с длинным списком книг, которые должны были стоять на своих местах, но не стояли. Она терпеть не могла искать их и не находить, когда они были нужны. Каждый раз она воспринимала это как предательство.

На то, чтобы прочесать шкафы в поисках недостающих томов, у нее практически не оставалось времени, потому что вот-вот во всей красе должны были явиться дамы из книжного клуба, которые каждый вечер пятницы собирались в библиотеке. Эти рьяные читательницы ловко маневрировали между любовными романами и книгами на остросоциальную тематику, с достоинством выбирая между «Посланием в бутылке» Николаса Спаркса и «Читая «Лолиту» в Тегеране» Азар Нафиси. В этот раз выбор пал на любовь, и встреча посвящалась книге «Страсть никогда не умирает» Присциллы Гринвуд.

Книги Присциллы Гринвуд пользовались большим спросом в библиотеке: Аманда заказала по несколько копий всех ее романов, и все они уже истрепались от бесконечного чтения. Главная героиня книг, Каллиопа дель Топацио, завоевала сердца пугающего количества женщин.

Сама Аманда знала все про Каллиопу: ее похитил пират Джек Рэйвен, разными способами соблазнял граф Эдгар Аллан, но похититель тоже не отставал, она была на волосок от гибели во время шторма, ее несправедливо обвиняли в убийстве, краже и колдовстве, она едва не попала на виселицу и на костер, и ей выжгли на плече позорное клеймо в виде черной лилии. Аманда также знала, что Каллиопа разрывается между изысканными ухаживаниями графа и захватывающей, хоть и пугающей жизнью, которую предлагал ей пират. И, хотя сама Аманда не являлась страстной поклонницей этой серии, винить главную героиню она не могла. Выбор и в самом деле был сложный.

Аманда могла назвать все семь книг в точном хронологическом порядке по дате выхода и была в курсе, что за два года плодовитая писательница не издала больше ни одного романа, и ее поклонники уже начали проявлять признаки беспокойства.

Единственное, чего Аманда не знала, во всяком случае до этого дня, так это что Присциллу Гринвуд, женщину, над книгами которой страстно вздыхали читательницы в Тильобьянко – да и во всем мире, – на самом деле зовут Присцилла Вердебоско. И она при этом не подозревала, что вышеназванная писательница в этот самый момент находится на вилле «Эдера» в нескольких сотнях метров от нее. Как и от дам из книжного клуба, которые шумной невежественной толпой как раз ввалились в библиотеку.

Среди них была одна, которая чувствовала себя в точности как сошедшая со страниц Каллиопа дель Топацио: страстно и тайно влюбленной. Это была Лаура, единственная незамужняя в их компании, которая из-за этого факта постоянно ощущала себя несколько неполноценной. Главным образом потому, что была не замужем не оттого, что осознанно выбрала независимость, а потому, что томилась от невозможной и тайной любви, которая год от года не ослабевала, а, наоборот, росла, все больше принимая форму одержимости. Но что она могла сделать? Она его любила. И все же никогда, никогда не призналась бы даже в толике сжигающего ее чувства подругам – она скорее стерпит оковы и боль, в точности как Каллиопа.

В книжный клуб также входили: Ирена, председательница и основательница клуба, ее кузина Маринелла, Мариза с сестрой Ловизой и Элеонора.

– Итак, дамы, – тоном настоящей председательницы начала Ирена, затянутая в серый брючный костюм. – Можем начинать?

Маринелла вытащила бумажный пакет с круассанами и положила на стол.

– Девочки, угощайтесь! – с энтузиазмом воскликнула она.

Аманда, как и всегда, сделала вид, что таблички, запрещающей есть в библиотеке, не существует. Все равно никакие ее жалобы ни к чему бы не привели. На самом деле даже Ирена не одобряла эту, по ее словам, варварскую привычку осквернять раздачей круассанов и фокаччини^[10] встречу, которая во всех смыслах должна быть исключительно интеллектуальной. С момента основания книжного клуба она решительно боролась за то, чтобы придать их собраниям дух аристократичного аскетизма – каким кичилась сама.

К брючным костюмам, серым или другого нейтрального цвета, Ирена питала настоящую страсть. Никто никогда не видел, чтобы она носила что-либо другое, и в душе председательница питала надежду, что и другие участницы клуба переймут ее строгий элегантный стиль.

Порой она мечтала, что сможет обязать их всех носить форменную одежду. Ну или хотя бы брошь или значок, утонченный и торжественный знак отличия, который придал бы ее детищу подобающую значимость. В мечтах Ирены ее книжному клубу выделяли отдельную комнату в муниципалитете – как они, несомненно, заслуживали – вместо этой сырой комнатушки в библиотеке.

– Все прочитали книгу? – обратилась к собравшимся Ирена, пытаясь придать собранию хотя бы толику официальности.

– О, эта книга просто чудо… Я бы многое отдала, чтобы за мной ухаживал граф Эдгар Аллан. Да я бы убила ради графа Эдгара Аллана! – воскликнула одна из них.

– Да какой граф! Как снулая рыба… Другое дело тот красавчик-пират! И чего эта дурында Каллиопа еще сомневается? – вмешалась другая. – Кто ее спас из моря? Кто ее принес на пустынный остров и скрепил их любовь горячей страстью?

– Это было похищение! – возмутилась первая.

– Да, но какое… – мечтательно вздохнула Лаура.

– Кто-нибудь знает, когда выйдет новая книга? Мне очень нужно! – воскликнула Маринелла, которая не признавала полумер.

– Кто-нибудь знает, кто снял виллу «Эдера»? – вдруг ни с того ни с сего спросила Мариза.

У нее была неприятная для других привычка перескакивать с одного на другое. И сначала все действительно посмотрели на нее с упреком, но затем вся группа подозрительно замолчала. Вообще-то хороший вопрос.

– А я знаю! – завопила Ловиза, простодушно игнорируя тот факт, что они все еще находятся в библиотеке, и продолжила: – Это женщина. Она приехала одна, ее зовут Присцилла Вердебоско!

Аманда резко подняла голову от компьютера.

– Как вы сказали? – переспросила она.

Женщины из книжного клуба не привыкли слышать голос библиотекарши, и все как одна повернулись к ней практически с возмущением.

– Простите, – пробормотала молодая девушка. – Но вы сказали «Присцилла Вердебоско»?

– Чего ей от нас надо? – раздраженно влезла Лаура.

Аманда улыбнулась, казалось бы, невинной улыбкой – но на самом деле это была улыбка человека, который знает, что ему пришли хорошие карты.

– Если вы мне пообещаете больше никогда не есть в библиотеке, я вам кое-что расскажу. И это вам понравится. Поверьте.

Шесть голов склонились над столом, совещаясь.

Наконец Ирена как председательница объявила решение:

– Хорошо. Но это должно быть что-то действительно стоящее.

– Присцилла Вердебоско, женщина, которая сняла виллу «Эдера», и теперь живет рядом с нами… на самом деле вы ее хорошо знаете.

Аманда наслаждалась моментом, но тишина становилась угрожающей.

– Дамы, я рада вам сообщить, что Присцилла Вердебоско – не что иное, как настоящее имя Присциллы Гринвуд!

Всем шестерым дамам показалось, что они плохо расслышали или не так поняли:

– Что?

– Как? Кто?

Аманда повторила:

– Я говорю, что ваша любимая писательница сейчас находится в двух шагах отсюда.

Она никогда не видела таких одновременно неподвижных и в то же время взбудораженных женщин. На мгновение Аманда испугалась, что все шестеро перестали дышать.

А затем Лаура взяла круассан и откусила большой кусок.

– Ну… эти-то мы уж доедим? – попыталась оправдаться она.

Библиотекарша пронзила ее убийственным взглядом.

В это время Присцилла, бросив чемодан с сумками в коридоре, бродила по комнатам виллы, и сердце у нее билось сильно-сильно. Виданное ли дело, взять и вдруг перенестись в начало прошлого века. И подумать только, эта вилла станет ее домом почти на целый месяц!

Она была просто великолепна. Начищенный паркет, огромные окна, украшенные лепниной потолки, растрескавшаяся местами штукатурка пастельного цвета, из-под которой виднелась белая краска: все было просто идеально! Казалось, будто внутри виллы время остановилось, и Присциллу окутало ощущение спокойствия и умиротворения. Никакой спешки и драмы: только особняк, над которым не властно время, и сад вокруг, который в это время года представлял собой просто взрыв красок, но также наводил на мысли об осени красной и золотистой листвой. В тени, вплотную к стене, росла необыкновенная акация, которая чудесным образом еще не отцвела, наполняя воздух душистым ароматом. Величественная магнолия отбрасывала тень на одну из террас, ту, что поменьше, с треснутым каменным выступом, на котором удобно устроился кованый столик и стул. Это место понравилось Присцилле больше всего: именно там она разберется с Каллиопой дель Топацио.

Пожалуй, в таком месте ее героиня легко воспрянет вновь, Присцилла и глазом моргнуть не успеет. Совсем не удивительно, если Каллиопа вдруг появится, такая живая и сияющая, в пышном платье с кринолином, готовая к новым необыкновенным приключениям. Где-то в дальнем уголке души Присцилла и сама чувствовала себя так, будто перешагнула едва заметную трещинку между жизнью реальной и воображаемой.

Обнаружив, что трется щекой о гладкую ткань занавесей, Присцилла неожиданно пришла в себя. Какого черта вообще происходит? Что это за позорный приступ романтичности? Нежно гладить занавески, вы только подумайте! Кем она себя возомнила, Скарлетт О’Харой? Определенно виновата магнолия, подумала Присцилла, подхватывая сумки.

Она сюда приехала не занавески нюхать. А похоронить надоевшую блондинку со всеми ее кринолинами.

– Ну, что тут у вас новенького? – тем временем спрашивал доктор Чезаре Бурелло у своего брата Этторе.

Эти двое были похожи друг на друга. Единственное внешнее отличие – черная с проседью бородка, которую отрастил Чезаре. В остальном же оба были высокие, темноволосые, загорелые – и красавцы, такие, что женщины оборачивались вслед. Но если Чезаре вполне заслуженно можно было назвать тем еще сердцеедом и он вовсю пользовался своей красотой, то Этторе свою держал взаперти на чердаке, так что даже забыл про нее. Всего два года разницы – и при этом братья не могли обладать менее схожими характерами. Оба выбрали своей профессией медицину, но если Чезаре уехал из родной деревушки, то Этторе решил остаться в Тильобьянко и стал единственным доктором в округе.

Устроившись на двух расшатанных деревянных стульях в саду Этторе, в тени мощного орешника, братья открыли бутылочку белого, идеально охлажденного вина.

– Мы же в Тильобьянко, Чезаре, что, по-твоему, тут происходит? – рассмеялся Этторе. – Партии в рубамаццо, бегающие туда-сюда дети.

– Именно то, что мне нужно, – с удовлетворенным вздохом ответил Чезаре, устраиваясь поудобнее.

Этторе понимающе взглянул на него: он знал брата даже слишком хорошо.

– И от какой же женщины ты сбежал в этот раз?

– Господи, ты просто не понимаешь… Они так и липнут! Все! Пара ужинов, немного покувыркаться в постели – и они тут же протягивают руку, чтобы я надел кольцо им на палец!

– Не такая уж и безумная просьба, – заметил Этторе.

– Исключено, – отрезал его брат. – Женщины мне нравятся, но и свобода тоже. И ни от того, ни от другого я отказываться не собираюсь. Я просто проведу здесь какое-то время, скажем две-три недели, а потом вернусь к своей обычной жизни – как раз конгресс в Дубае начнется. Ты ведь и сам что-то не рвешься жениться – или я неправ?

– Я не женат только потому, что до этого момента не встречал нужной женщины, – возразил его брат.

Но Чезаре, конечно же, был поглощен самим собой и не обратил внимания на конкретные слова, которые решил использовать Этторе.

– А вот как ты ухитрился среди своих пассий не встретить ту единственную – вот это загадка, – тем временем продолжил Этторе, посмеиваясь. – Я начинаю думать, что это должно быть какое-то внеземное создание, – добродушно подкалывал он брата. – И кстати, о внеземных созданиях, как дела у Бьянки?

– О, Бьянка – моя неизменная отрада и счастье, хотя бы она. Но внеземное создание уж точно не попадется мне в этой очаровательной глуши с цветочками на подоконнике – можешь мне поверить. Если и существует совершенно безопасное место, где никто не вскружит голову, это Тильобьянко, – самоуверенно заявил Чезаре тоном человека, который знает, о чем говорит, и, заложив руки за голову, откинулся на спинку стула, покачиваясь на задних ножках.

К своему возрасту Чезаре Бурелло пока не осознал, что жизнь расставляет ловушки именно там, где меньше всего ждешь.

Глава восьмая

Дон Казимиро выбрал Тильобьянко примерно по той же причине, что и Присцилла: он нуждался в спокойствии. Тридцать два года назад он прибыл сюда, полный благих намерений и желания утешить множество душ жителей этого затерявшегося среди холмов местечка. Тильобьянко казался ему раем на земле: прелестные террасы, утопающие в цветах, небольшая булочная, всегда источавшая ароматы свежеиспеченного хлеба, дети, со счастливым смехом бегающие по улицам в полной безопасности, мамы с домашними сладостями и милые старушки, с которыми можно вести задушевные беседы.

Сейчас же он с удивлением понял, что нашел не только все это, но и гораздо больше. Потому что, хотя террасы действительно были всегда в цвету, из булочной доносились божественные ароматы, а дети свободно и безопасно бегали по улицам, дон Казимиро в конце концов оказался среди общества по крайней мере своеобразного. Старушки, без сомнения милые, не вылезали из бара. Какие там душеспасительные беседы: он как-то попробовал вовлечь их в подобный разговор о том, что их ждало после того, что он тактично назвал «Большим путешествием». Так в ответ ему досталось только «Тю!» и несколько сложенных в кукиш рук. В следующий миг он обнаружил, что уже сидит за столом с бокалом хорошего красного вина и играет в «Скопоне»^[11], где его безжалостно ободрали как липку.

С синьорами вышло не лучше: в тот момент, когда священник подошел к тем, кого уже в то время называли кумушками, не успел он и глазом моргнуть, как его тут же взяли в плен. И следующие несколько часов дон Казимиро был вынужден просидеть на раскладном стульчике у недавно открытого магазинчика Кларетты, «Империи деликатесов», не шевелясь и выслушивая все, что у них накопилось сказать про предыдущего священника, дона Аттилио, скончавшегося несколько месяцев тому назад от старости и шока после драматичной кончины своей экономки. Сейчас же всей троице было на тридцать два года больше, но своего излюбленного места, с которого они следили за всем происходящим в деревне, кумушки так и не оставили.

Дон Казимиро, в ту пору еще молодой священник, был потрясен, но не сломлен, и теперь мог похвастаться стройными рядами прихожан на воскресных проповедях, несколькими хорошими друзьями и приличным количеством людей, которые, вне зависимости от своей религиозности, доверяли ему и приходили облегчить душу.

Одной из них была и Аньезе, которая в этот момент сидела на стуле в доме священника, изрядно измотанная и столь же подавленная. Дон Казимиро предоставил ей полную свободу действий, надеясь раз и навсегда избавиться от ее одержимости этим сборником рецептов, и женщина в самом деле перерыла весь дом сверху донизу – и не нашла ничегошеньки. Поэтому теперь опустошенно сидела на стуле и качала головой с печальной покорностью.

– Я просто не понимаю, просто не понимаю…

Священник взял стул и сел рядом с ней, за стол с клеенчатой скатертью в клеточку, на который он только что поставил две чашечки кофе и тарелку с бискотти. Аньезе не притронулась ни к кофе, ни к печеньям: разочарование и тоска сжигали ее изнутри. Она была уверена, что сборник рецептов Луизы здесь, где еще он мог быть? Она прочесала всю деревню, чуть ли не до изнеможения довела всех родственников Луизы – и, кстати, не только она одна, – а в итоге ничего.

Сборник рецептов исчез. Испарился. Улетучился. Аньезе уже ненавидела эту экономку и ее дьявольский злобный ум.

Пришло время посмотреть правде в глаза: секрет торта «Супрема» умер вместе с этой ведьмой Луизой. Пора смириться.

Так что Аньезе схватила бискотти и надкусила. Отличный хрустяш, сливочный, покрытый капельками шоколада сверху. Очень вкусно.

– Скажите-ка, дон, вы сами приготовили эти бискотти? А рецепт у вас есть?

Итак, Присцилла вступила в полное владение виллой «Эдера» со всеми своими нехитрыми пожитками – которые включали в себя чемодан и большую сумку со всякими вещами первой необходимости. Среди них было несколько платьев, строго в гамме от черного до серого, резинки для волос, чипсы с перцем, романы, молочный шоколад с орехами – и, конечно же, ее верное оружие, ноутбук.

В конце последнего романа, «Страсть никогда не умирает», Присцилла оказалась в тупике: все семь книг красавица Каллиопа, правда не пренебрегая при этом другими страстными молодыми людьми, металась между графом Эдгаром Алланом и пиратом Джеком Рэйвеном, и пришла пора ей уже выбрать одного из них. Или же умереть каким-нибудь подходящим способом: при родах, от яда, утонуть в море или же от удара элегантным стилетом с рукоятью, инкрустированной перламутром. Просто смешно. Прямо эмблема ее ускользнувшего вдохновения.

Таким образом Присцилла оказалась на распутье с тремя вариантами: убить Каллиопу, не оставив улик? Или заставить свою героиню выбрать между элегантной, достойной, хоть и унылой жизнью с графом или же страстной и полной опасностей – с пиратом? Что же ей делать? Точнее, что же делать этой дурынде Каллиопе?

Прообразом Эдгара Аллана Присцилле послужил граф де Ферсен из «Розы Версаля»^[12], а пирата она списала с капитана Харлока^[13]. Это оказался выигрышный ход, и каждая женщина возрастом больше тридцати подсознательно узнавала два секс-символа из своего детства и влюблялась. Но поистине гениальной идеей было воссоздать Каллиопу из праха Кэнди-Кэнди^[14]. Она сделала ее красивее и сексуальнее, но несчастья и злоключения ее преследовали те же самые. И даже выбор меж двух претендентов напоминал тот, что должна была сделать Кэнди – между Теренсом, жестоким самоуверенным красавцем, и Энтони, милым, нежным, но призраком.

Играя с этим вечным треугольником, тремя персонажами, которых она тасовала по своему усмотрению, Присцилла завоевала сердца читательниц всех уголков мира. И это глухое местечко казалось ей идеальным, чтобы спрятаться здесь вместе с безжизненным трупом этой фифы. Во всяком случае, она так надеялась.

C крошечной террасы, нависавшей над парадным крыльцом и лестницей, у той стены виллы, что скрывалась в зелени магнолии, открывался вид на всю деревню – достаточно было перейти в уголок, где ветви деревьев не так сильно мешали, и Тильобьянко представал во всей красе. Присцилла поставила ноутбук на кованый столик. Может, хотя бы этот пейзаж принесет ей вдохновение. А может, ей стоит перенести Каллиопу в итальянский городок, освободить от ее извечных воздыхателей, подарить пару лет целомудрия и наконец выдать замуж за местного пекаря? После стольких потрясений она это заслужила: хороший конец и отставка.

Она так и видела эту сцену.

«Каллиопа выглядела великолепно в свадебном платье. Было время, когда она хотела платье из шелка и кружева, сшитое специально для нее слепыми монахинями из монастыря Торрефьорита, но сейчас ей было достаточно и этого, слегка пожелтевшего платья, некогда принадлежавшего матери Винченцо, мужчины, которого она любила всем своим юным сердцем. Только его сильные и чуткие руки пекаря, привыкшие работать с тестом и массировать пасту, умели столь искусно ласкать ее тело и нежную кожу.

Остались в прошлом путешествия в карете с этим хвастуном графом Эдгаром Алланом, возможно еще и бисексуалом в придачу. Остались в прошлом и позабыты плавания по бурным морям с красавчиком-пиратом Джеком Рэйвеном, который то клялся ей в вечной любви и занимался с ней любовью среди волн и дельфинов и на белых пустынных пляжах в тени пальм, то на следующий же день напивался в таверне в компании недостойных женщин. Ей уже хватило приключений, наполненных страстью ночей, поцелуев украдкой, невзирая на опасность; ей надоело быть предметом спора двух великолепных мужчин, которые из-за нее сражались на дуэлях. Она до смерти устала бояться, что ее отравят, похитят, изнасилуют. Сейчас ей хотелось просто отдохнуть. И выйти замуж за Винченцо, пекаря.

Горячий хлеб, свежеиспеченные круассаны, гриссини с оливками, таралуччи с перцем… вот чего ей хотелось! Довольно устриц и пирогов с куропатками. Хватит кораблей и замков. Милая комнатка над пекарней Винченцо – вот и все, что ей нужно. Маленький, полный солнца домик, в котором легко наводить порядок. Может, у них появятся детки, парочка пухленьких малышей с розовыми щечками и светлыми волосами, и они будут расти на молочных булочках, свежем сыре из коровьего молока и домашних тальятелле».

Несколько минут Присцилла всерьез подумывала так и поступить, и таким образом избавиться от неприятной задачи выбирать, с кем останется Каллиопа, с графом или пиратом – вместо этого она бросит ее в жаркие, пахнущие свежим хлебом объятия Винченцо. Интересно, задумалась Присцилла, а тесто вообще можно массировать?

Ну если не получится, она всегда может ее отравить…

«Каллиопа, свернувшаяся калачиком у стены своей темницы, в разорванном платье, знала, что выхода нет. Никто не придет на помощь. Кардинал об этом позаботился. Через пару часов прибудут его мерзкие приспешники и будут делать с ней все, что только смогут вообразить их изощренные умы.

Одна мысль об этом вызывала у нее ужас, но все же у Каллиопы оставалась хоть и страшная, но надежда: если жизнь ей свою не спасти, то по крайней мере честь и добродетель она сбережет.

С благодарностью она взглянула на безымянный палец на правой руке, где в кольце с янтарем скрывалась ее чудовищная надежда.

Без промедления она щелкнула крошечным замочком перстня, и камень в оправе поднялся, открывая ее пылающему взгляду потайную полость, а в ней – цианид. Глаза ее цвета шторма никогда больше не увидят солнца вновь».

Или, может, стоит запихнуть ее в другие отношения – пусть встретит маркизу или колдунью. А неплохо, подумала Присцилла. Такого точно никто не ожидает. Запоздалый всплеск любви к женщинам спустя семь книг вздохов и обмороков из-за мужчин, которые, надо сказать, и вовсе того не стоили. Такой конец определенно завершил бы серию и освободил Присциллу, которая смогла бы начать варить джемы или заняться новыми книгами.

Да, может, и ей не помешал бы какой-нибудь неожиданный поворот. Но сейчас было не время думать о такой ерунде как личная жизнь, пора было уже наконец избавиться от Каллиопы и пуститься в какое-то новое литературное приключение – может, тогда высохшее русло вдохновения вновь наполнится.

Какой-нибудь красавец-сыщик, мрачный, с психологическими травмами, и ценная помощница, умная и сексуальная; преступления, виски и пользующиеся дурной славой бары… вот чего ей хотелось!

Кто знает, есть ли в этой безмятежной деревушке бар с дурной славой. Несколько минут Присцилла раздумывала над этим, воображая, что за зеленой деревянной дверью с висящими в кашпо цветами скрывается подпольный игорный дом, где все местные старушки играют в покер и без колебаний делают ставки в петушиных боях.

Вот что приносило ей радость: представлять, что за самыми обычными вещами скрывается нечто невероятное.

Однако, если сегодня она хочет поужинать, ей придется выйти в деревню и что-то купить – вне зависимости от того, есть там игорный дом или нет.

Глава девятая

Владимиро Безумный не всегда звался Безумным. Он родился и вырос в Тильобьянко, рос умным ребенком, но был предоставлен самому себе. Его матери едва исполнилось шестнадцать, а два года спустя она умыла руки и сбежала с очередным парнем. Об отце никаких точных сведений не было. Так что Владимиро вырос с бабушкой и дедушкой, которые его очень любили, но, родившись в сороковых годах, все силы тратили на то, чтобы свести концы с концами, а не на воспитание ребенка. Поэтому Владимиро вырос в доме без водопровода и отопления, но в котором были дрова, и их требовалось нарубить, и куры, которых требовалось ощипать.

Когда начались занятия в школе, он, разочарованный тем, что не поспевает за одноклассниками, все больше и больше закрывался в себе. Подростком он уже ни с кем не разговаривал, только сам с собой или с животными, которых очень любил. Так он стал Владимиро Нелюдимым. Из-за одиночества и из-за того, что некому было помочь ему развиваться, вскоре он стал изгоем.

Шли годы, и черта, отделявшая здравый рассудок от безумия, становилась все тоньше, и наконец Владимиро Нелюдимый стал Владимиро Безумным, повсюду ходившим с тележкой из супермаркета. Поначалу он возил в ней только свою собачку, потом туда добавились пальто, бутылка воды и бутылка «Фанты» или другого напитка на выбор.

Ну а сейчас в тележке, помимо его верного спутника и вышеперечисленных вещей, можно было найти следующее: спрятанные под накидкой, там лежали старый ночной горшок, жестяная коробка, три-четыре потрепанные книги, удлинитель, настенные часы, пачка печенья, пачка сухого собачьего корма, шерстяная шляпа и давно уже не работающее радио.

Так Владимиро Безумный и бродил по деревне, не расставаясь со своей тележкой. Чаще всего его можно было увидеть на скамейке на площади, у бара и библиотеки. Вопреки тому, что можно было подумать, к алкоголю он не прикасался. Жил на маленькую пенсию по инвалидности и почти всю ее тратил на корм для своей собачки. В баре он брал бутылочку «Фанты» и растягивал ее на часы. Он никого не беспокоил, и никто не беспокоил его. Одним словом, он был частью обстановки Тильобьянко. Единственные, кто проявлял к нему интерес, были дети. Как оттого, что для них это все-таки что-то новенькое, так и потому, что у него была целая тележка неизвестно каких сокровищ, – а еще потому, что безумие им понять не сложно, учитывая, что они инстинктивно знают, что по-настоящему странно – не сойти с ума.

Тобиа и Андреа, к примеру, сделали бы что угодно, лишь бы узнать, что там, в тележке Владимиро. Да и сами они мечтали о такой тележке так сильно, как могут мечтать только шестилетние дети. Но в ответ на просьбу купить им такую же мама лишила их сладкого, и теперь они не осмеливались о ней упоминать. Однако этот запрет лишь добавил очарования личности Владимиро Безумного: он мог катать повсюду тележку со всякими диковинками, а они – нет. И единственное, что они могли сделать, – это провожать его жадными взглядами.

Поэтому они постоянно искали его, при этом так и не набравшись храбрости заговорить, но мучимые любопытством: что же хранится в этой вожделенной тележке?

Вирджиния, которая с высоты своих шестнадцати лет понимала ход их мыслей, придумала игру, современную и адаптированную версию «Плывет корабль, полный…». Она называлась «В тележке Владимиро хранится…», и играть в нее можно было сколь угодно долго, в любом месте и в любой момент. Стоило только одному из них произнести: «А поиграем во “В тележке Владимиро хранится”?» – и все тут же включались в игру. Тот, кто предлагал самый необычный вариант, выигрывал партию. Все четверо могли этим заниматься часами.

Сидя на облупившейся каменной ограде домика, тоже довольно ветхого, с прикрытыми ставнями, дети как раз вели ожесточенный спор, схлестнувшись в очередном раунде «В тележке Владимиро». Маргарита пока вела, сказав «сакойка», и заслужила три восхищенных взгляда, потому что про заколку никто из них даже не подумал. В этот момент их и нашла Агата:

– Вы не видели Дракулу? Черного кота Эльвиры?

– Я нет, – ответил Тобиа.

– Я нет, – одновременно с ним произнес Андреа.

– А я тя! – завопила Маргарита.

Агата просияла:

– И где же ты его видела?

– Я его витеа всея на уисе Эйвийы!

– Получается, до того, как он пропал… ну, все равно спасибо, Маргарита. – Девочка с сомнением взглянула на покосившийся домик. – Как думаете, старушка Пенелопа пустит меня поискать Дракулу?

Вирджиния с детьми повернулись к зданию, молча его разглядывая, и только через пару секунд девушка подала голос:

– Сколько уже она не выходит?

– Девять тысяч лет, – убежденно ответил Тобиа.

– Ну, я попробую, – пожала плечами Агата.

– Давайте тоже поищем Дракулу? – предложил Андреа.

– Конечно, – согласилась Вирджиния. – Вы все смотрите в оба, отправляемся в экспедицию!

Тобиа, довольный новой идеей поучаствовать в поисках, зашагал, напевая саундтрек из «Индианы Джонса»:

– Ту-тутуту-ту-туту… ту-туту-ту-ту-ту-ту…

Агата же осталась стоять в одиночестве у полузаброшенного дома, с осыпающейся оградой и садиком, уже заросшим сорняками. В двенадцать лет отчаяние все еще немного пугает, но не ее – Агата знала, что ничего страшного ей там не грозит, только печаль пожилой женщины. К тому же ей надо выполнить свою миссию, и ничто ее не остановит.

Тихонько постучав в дверь, она принялась ждать.

И ждала, пока дверь не приоткрылась ровно настолько, чтобы из нее могла выглянуть седая голова.

– Пенелопа, меня зовут Агата. Прошу прощения за беспокойство, я просто ищу кота Эльвиры. Разрешите посмотреть у вас в саду, пожалуйста? – тихо попросила Агата.

Пожилая женщина молча смотрела на нее долгие несколько секунд.

Потом грустно улыбнулась, молча кивнула и аккуратно закрыла дверь.

А у Агаты вдруг слезы подступили к глазам.

Участницы книжного клуба тем временем никак не могли прийти в себя. Осознание, что они находятся в нескольких шагах от своей любимицы, привело их в состояние крайнего возбуждения и бесполезной, а также и бестолковой гиперактивности.

Впопыхах вылетев из библиотеки, теперь они расположились в баре Аниты, с достоинством протиснувшись между пожилыми участниками турнира по игре в рубамаццо. За тоником и холодным персиковым у них родился план: на следующий день они пойдут на виллу «Эдера» и будут звонить в дверь, пока Присцилла Гринвуд им не откроет. Они устроятся в прекрасно обставленной гостиной, преподнесут ей в дар пирожные с кремом и миллефолье^[15], чем полностью ее покорят. Потом они попросят ее принять участие в их книжном клубе в качестве почетного гостя, а когда она придет, то увидит разложенные по столу все-все ее книги. Это так ее тронет, что она поцелует их всех, произнося слова восхищения и благодарности. Возможно, даже расплачется от умиления.

Никаких препятствий они не видели. Одни только цветущие луга и поля.

Если бы Присцилла могла предположить, что замышляют шесть женщин в туфлях на среднем каблуке в крошечном деревенском баре, она бы точно узнала в нем тот самый пользующийся дурной славой бар, который представляла всего несколько минут назад. Но вместо этого, ни о чем не подозревая, она направлялась в деревню на поиски ужина.

Погрузившись в размышления о том, как же вернуть свои пострадавшие творческие способности и что делать с пылкой героиней, Присцилла пересекла площадь, чуть не врезавшись в мужчину, несмотря на жару, одетого в пальто и толкавшего перед собой тележку с непонятно какими вещами.

Потом она снова чуть не столкнулась с бесстрашной Агатой, которая стучалась во все дома и просила соседей открыть гаражи и сараи, чтобы проверить, не закрыли ли там случайно кота Дракулу, и напоследок Присцилла едва разминулась с Аньезе, поникшей и разочарованной после неудачи с поиском тетради рецептов.

Наконец она вошла в продуктовый магазин, судя по всему, единственный в деревушке. Странный магазинчик с громким названием «Империя деликатесов» находился под неусыпным надзором трех седовласых дам, одетых в практически одинаковые платья в цветочек без рукавов, которые без тени смущения ее разглядывали.

Спустя какое-то время, показавшееся Присцилле бесконечным, одна из них поднялась и прошла за прилавок.

– Чем могу помочь? – произнесла Кларетта, далеким от приветливого взглядом смерив Присциллу от косичек до спортивных тапочек.

Присцилла не знала, с чего начать. Как разобраться в крошечном магазинчике, где рядом с деревянными ящиками с кабачками лежат прокладки? Присцилла схватила бутылку с ромом, стоявшую рядом с отбеливателем.

– Я бы хотела что-то на ужин, – наконец произнесла она под испытующим взглядом пожилой дамы.

– Да, но что?

– У вас есть лосось?

– Нет.

– Авокадо? – снова попробовала писательница.

– Ну еще бы!

Присцилла вздохнула.

– Ну хотя бы прошутто?

– Есть, – объявила Кларетта. – Копченый или вяленый?

– Копченый. Сто грамм, пожалуйста. Без консервантов.

Пожилая дама проверила прилавок и сообщила:

– У меня вид один. Не знаю, есть ли там консерванты. Так вам надо или нет?

– Я возьму. И еще немного хлеба, – добавила Присцилла, а потом отважилась спросить, только чтобы узнать, какая будет реакция: – У вас, случайно, нет из цельнозерновой…

Взгляд Кларетты из-за прилавка сделался угрожающим.

– Дайте два, – решила Присцилла. – Какой есть.

– Свежего страккино^[16] не хотите? – предложила ей Кларетта. – Предупреждаю, этот сыр изготовлен из молока обычных коров.

Присцилла сочла более мудрым кивнуть и улыбнуться. Снаружи доносились на удивление взволнованные голоса, и она повернулась к двери. Что случилось, что те две старушки так разволновались? Судя по тому, как они суетились, там прибыл ни много ни мало сам папа римский, купить помидоры для панцанеллы^[17].

В магазин, на ходу снимая солнечные очки, зашел темноволосый тип, каждой клеточкой тела излучавший мужественность. И вдруг у Присциллы резко запульсировал шрам над бровью. Как ей уже было известно, очень, очень плохой знак.

Там, напротив угрюмой Кларетты, которая при виде вновь прибывшего расцвела улыбкой, между мешком орехов и бутылками кондиционера для белья, Присцилле, потирающей правую бровь, пришла в голову неблагоразумная идея посмотреть мужчине в глаза.

И внутри нее как будто кто-то распутал тугой узел.

Какого черта, что за странное ощущение?

В свою очередь Чезаре Бурелло хотел всего лишь купить яйца и пачку сигар, если Кларетта их еще продавала. У входа его остановили две кумушки, заобнимали и зацеловали со всей привязанностью, с которой встречают блудного сына, вернувшегося домой. Так что в «Империю деликатесов» он зашел уже несколько выбитым из колеи подобным проявлением любви. Сняв солнечные очки, пару секунд он привыкал к полумраку магазина, очень освежающему после палящего июньского солнца.

Улыбнувшись Кларетте, он оглядел полки в поисках сигар, и наткнулся взглядом на неподвижную фигуру Присциллы, замершую между орехами и ополаскивателями. И ему тоже пришла в голову неблагоразумная идея посмотреть ей в глаза.

И словно вдруг прорвало плотину.

Странно, подумал он, не придав этому особого значения.

Существует японская легенда о красной нити. Эта нить связывает каждого человека с тем, кто предназначен ему судьбой. Случается так, что пути, по которым тянется эта ниточка, дороги, ведущие одну душу к другой, кажутся лишенными смысла и выглядят безнадежно запутанными.

Но ничто не может разорвать эту нить: ни расстояние, ни время, ни жизненные испытания или препятствия не имеют никакой власти. Зато часто случается так, что двое людей, неразрывно связанные между собой, не дают своей судьбе свершиться – или по рассеянности просто не узнают ее.

Но это был не тот случай, потому что Присцилла как раз спрашивала себя с несколько обеспокоенным любопытством, кого же этот мужчина ей напоминает.

Может, она его уже видела? Случайно, не на одном из тех неудачных свиданий, которые устраивала ей мать?

По-прежнему потирая уже слегка нахмуренную бровь, она присмотрелась получше: высокий, темноволосый и темноглазый, с бородкой с проседью…

Чезаре в свою очередь спрашивал себя, что это за готичная версия Пеппи Длинныйчулок, и вдруг, в ожидании своих ста граммов прошутто, Присцилла с ужасом поняла, кого же ей напоминает этот мужчина и почему он кажется ей знакомым. Она и в самом деле видела именно это лицо, и множество раз, хотя уже и очень давно. Роджер МакМиллан, невероятно очаровательный кардиохирург из ее самой первой серии книг!

Что это за колдовство, спрашивала себя Присцилла, которая из магии и сюжетных линий построила свою карьеру и жизнь.

Именно Присцилле следовало бы знать, что судьба – удивительное творение бесконечных случайностей: к примеру, оказаться в одно и то же время в одной и той же затерявшейся среди лугов деревушке, в одном и том же крошечном магазинчике. И не только. Ведь если бы Чезаре при входе не откинул прозрачную пластиковую занавесь именно таким жестом и именно в тот момент, когда солнце находилось в нужном положении, если бы Присцилла не стояла точно напротив кассы и не повернулась бы к солнечным лучам… Без всех этих крошечных случайностей Чезаре бы не увидел, как от света солнца вспыхивают волосы Присциллы, от чего она становится похожа на какое-то фантастическое существо, а Присцилла из-за солнечного ореола вокруг него не увидела бы уверенную улыбку мужчины, способного посмотреть на женщину так, будто наконец встретил чудо.

Там, в этом магазинчике, который вдруг показался еще меньше, но впервые соответствовал своему громкому названию, красная нить соединила мизинчик девушки с мизинцем мужчины, легкими красными кольцами закручиваясь на покрытом линолеумом полу. Там, где Чезаре Бурелло и Присцилла Гринвуд смотрели друг на друга с недоверчивым любопытством.

Но вместо них заговорила Кларетта:

– Приехал! Ну наконец-то наш доктор вернулся домой!

– Ой да ладно, – вслух пожаловалась Присцилла, звучно бухнув пакеты с покупками на прилавок. – Серьезно?

Глава десятая

Аньезе, вернувшись домой, увидела Эльвиру в той же позе, что и утром, когда уходила. Женщина сидела, ссутулившись, на зеленой скамейке у дверей, и плечи опустились еще ниже, а руки сжались еще крепче. Действительно случилось что-то серьезное.

Дракула так и не нашелся. Хозяйка его звала и звала, искала по всей деревне, но он как сквозь землю провалился.

И вот теперь, обессиленная после целого дня на ногах, Эльвира, грустная, ждала у дома, в надежде, что котик появится у ее ног, как и всегда. Пытаясь сохранять внешнее спокойствие, Эльвира принесла миску со стручковой фасолью, чтобы отщипнуть кончики, но ее руки, обычно всегда чем-то занятые, сейчас безвольно лежали на обтянутых передником коленях.

Аньезе остановилась перед соседкой, со своей стороны забора.

– Мы его найдем, вот увидишь. Не переживай.

Эльвира подняла на нее взгляд, и Аньезе с некоторым изумлением обнаружила, что привычной злобы в нем нет. Значит, Эльвире очень грустно, раз даже нет сил ее ненавидеть.

– Ну правда. Малышка Агата стучится ко всем, – попробовала ее поддержать Аньезе. – Я видела, как она говорила с Вирджинией и детьми, не сомневаюсь, они тоже будут искать. И я тоже. Вот увидишь, мы его найдем!

На краткий миг могло показаться, что Эльвира собиралась ответить, потому что она подняла голову и сделала вдох. Но тут она замерла и уставилась на дорогу.

Аньезе проследила за ее взглядом и увидела женщину в черном, с рыжими, достаточно растрепанными косичками, которая прошла мимо и исчезла за оградой виллы «Эдера», скрывшись за деревьями.

– Я сейчас вернусь, – вдруг произнесла Эльвира.

– И я, – кивнула Аньезе.

Обе быстро двинулись к своим домам и вскоре вышли, каждая с книгой в руке. На обложке одной из них светловолосую девушку обнимал темноволосый красавец в разорванной на груди рубахе. На другой обложке та же девушка стояла на краю обрыва и смотрела на море, рукой, как козырьком, прикрывая глаза, а ее длинные волосы спутанными золотистыми локонами спадали на спину и трепетали на ветру.

Однако на обороте обеих книг была одна и та же фотография. Фотография той самой девушки, если не считать косичек, которая только что вошла в ворота виллы «Эдера».

– Ты ее тоже видела? – спросила Эльвира. Это были первые слова, с которыми она обратилась к соседке за последние сорок девять лет.

– Поверить не могу, – пробормотала Аньезе, изумленная как появлением Присциллы Гринвуд прямо на их улице, так и голосом Эльвиры, который звучал почти по-доброму.

После нескольких секунд гробовой тишины, пока женщины осторожно поглядывали друг на друга, взвешивая все возможности, Аньезе решила, что стоит рискнуть:

– А ты…

Эльвира выжидательно смотрела на соседку.

– А ты… – храбро начала заново Аньезе, – за кого, за графа Эдгара или за пирата? – на одном дыхании выпалила она наконец.

Эльвира набрала побольше воздуха, и Аньезе вся задрожала. Ну все, подумала она. Пан или пропал.

– За пирата, конечно, что за дурацкий вопрос!

У Аньезе загорелись глаза.

– И я! Не понимаю, зачем Каллиопа устроила весь этот переполох, ведь очевидно же, что Джек Рэйвен именно тот, кто ей нужен!

Эльвира серьезно кивнула.

– Она совсем с катушек слетела, – решительно подтвердила она.

Впервые эти две женщины были в чем-то согласны.

На следующий день рано утром Присцилла, проведя довольно беспокойную ночь на новом месте, уже сидела на террасе с ноутбуком, перед открытой чистой страницей.

Каллиопа и не собиралась ничего делать. Так и стояла, скрестив руки на груди. Глупая легкомысленная девчонка!

Ее создательница находилась в крайнем раздражении: она ее создала, вырастила, уверенной рукой провела через все сложности и самые опасные ситуации, а теперь эта дурочка отказывалась сотрудничать! Неблагодарная Каллиопа.

Всю ночь ей снились сны один страннее другого. В последнем, прямо перед рассветом, ее преследовала старуха, пугающе напоминавшая ту крайне сварливую женщину из магазина, куда заходила Присцилла. Старуха бежала за ней и пыталась ударить ее окороком выдержанного прошутто, а доктор МакМиллан наблюдал из-за угла и смеялся, и пальцем не шевельнув, чтобы ей помочь. Еще один неблагодарный персонаж. В итоге в свое первое утро на вилле «Эдера» Присцилла проснулась с ну очень странным чувством ожидания.

Поэтому теперь она задумчиво разглядывала распростертое внизу Тильобьянко. Деревушка оказалась немного не такой, как она себе представляла. В ее воображении она была более пасторальной, доверху набитой приветливыми жителями, раскатывающими на велосипедах, напевая песенки. Того, что ей предстоит настоящее сражение за простое авокадо, она совсем не ожидала.

Присцилла сидела как оглушенная. Возможно, виной тому был странный сон. Или, что вероятнее, это первые признаки какой-то болезни. Она в самом деле ощущала что-то похожее на лихорадку. Ну или по крайней мере жар. Что-то росло внутри нее, будто из зернышка появился крошечный росточек в трещине, которая ведь никак не могла быть той самой, между до и после. Это совершенно точно простуда.

Полностью отдавшись собственному раздражению из-за этого странного росточка, который она чувствовала в солнечном сплетении, Присцилла даже близко не была готова к тому, что произойдет через несколько минут.

Собственно говоря, Аньезе и Эльвира со своих стратегических позиций в саду видели, как они идут. Все шестеро, целая процессия – довольно пугающая компания, вооруженная большой коробкой с надписью «КОНДИТЕРСКАЯ ДЖАННИ». Они быстрым шагом прошли мимо двух соседок, даже не взглянув ни на одну из них. Все шестеро раскрасневшиеся, с восторженным безумием в глазах.

– Бедняжка, – пробормотала Аньезе, сочувствуя новой гостье Тильобьянко.

– Это точно, – кивнула Эльвира.

В следующую минуту женщины из книжного клуба уже дергали за ручку черной калитки, ведущей в парк виллы «Эдера».

– Дамы! Открыто! – ликующе воскликнула Ирена. – Идемте!

Друг за дружкой, точно за мамой-уткой, пять женщин прошли в сад и без малейшего колебания направились к вилле. Вот-вот должна была сбыться их мечта. И незапертая калитка была не чем иным, как знаком благосклонной судьбы. Это же очевидно.

Присцилла так и сидела, погрузившись в свои мысли, которые перескакивали с Каллиопы на Кларетту, на росток непонятного чувства в груди и на авокадо, когда вдруг раздался звонок. К сожалению, ей пришла в голову ужасная идея пойти и открыть.

Рано утром, как и всегда, три кумушки по-своему встречали новый день.

– Нет, вы ее видели вчера? – говорила Эвелина остальным трем. – Держу пари, это она и поселилась на вилле «Эдера». Писательница.

– Так и есть! – воскликнула Розамария. – Я вам одно скажу: чудна́я она какая-то. А что тут еще скажешь?

– Хотела непонятно какое прошутто. И странный хлеб. Наш ей, видать, не подходит, – возмутилась Кларетта.

– Было ясно, что Людовика сдаст дом какой-нибудь такой даме. Можно было догадаться.

– А я знала. С тех пор, как Вирджиния нам сказала, что приедет писательница, я знала, что все этим кончится. И я вам говорила. Я вам говорила или нет? – не успокаивалась Эвелина.

– Ты нам говорила, – снисходительно подтвердила Розамария.

– А теперь нам все лето придется ее терпеть – да ей только серьги в носу не хватает. С этим ее странным хлебом. Но я не позволю ей сесть мне на шею! Если девчонка хочет хлеб, пусть ест тот, что у нас пекут!

– Хорошо сказано, – синхронно закивали остальные двое.

– Ну следующим летом мы уж проследим за тем, кому сдадут виллу «Эдера»! Не думает же эта Людовика, что может делать как ей вздумается только потому, что это ее дом! – продолжила одна из кумушек.

– Какая дерзость!

– Какой позор.

И все три седые головы неодобрительно закачались.

– И когда вошел Чезаре, эта с ним даже не поздоровалась.

– Какая грубость. А он зато какой милый мальчик, да? Пожалуй, познакомлю его со своей Паолой, – решительно объявила Розамария.

– Да он ее с пеленок знает! – не без удовольствия напомнила ей Эвелина.

– Именно! Может, увидит ее сейчас и поймет, что они созданы друг для друга, – возразила Розамария, которая быстро не сдавалась. – В журнале «Конфиденце»^[18] такие истории постоянно публикуют.

– М-м-м… – с сомнением протянула Кларетта. – Я бы не хотела говорить, но…

– Но? – воскликнули две кумушки хором, уставившись на подругу.

– Ох, нет, пока ничего не скажу. Но моя интуиция мне подсказывает… Попомните мои слова!

Остальные двое с ненавистью смотрели на Кларетту. Она всегда так говорила – прежде чем обязательно происходило что-то нехорошее.

В этот момент на площади появился доктор Чезаре Бурелло, мужчина, которого Розамария, начитавшись множества рассказов в «Конфиденце», вознамерилась заново познакомить со своей Паолой. Женщиной, которую он не только знал еще малышкой, но и про которую, если признаться, ни разу и не подумал. Вот он пересек площадь, собираясь насладиться сигарой в баре Аниты, с кофе и, возможно, бокалом ледяного белого вина чуть позже. Пройдя мимо своей машины, нахально брошенной поперек дороги, он вдруг заметил под дворниками листок бумаги.

Штраф в Тильобьянко? – изумленно подумал он. Куда катится этот мир!

Со скучающим видом вытащив бумажку и открыв, он обнаружил, что речь идет вовсе не о штрафе.

На листке бумаги для письма цвета слоновой кости нашлось несколько строк, написанных от руки изящным женским почерком: «От самого твоего существа, настолько мужественного, я вся пылаю, точно факел женственности».

Чезаре поднял голову, внимательно огляделся. Неужели и здесь ему не будет покоя? Да что он такое делает с женщинами?

Ему вспомнилась девушка с рыжими косичками, вся в черном, как готичная Пеппи Длинныйчулок, которую он видел вчера в магазине Кларетты. Почему ему показалось, что он давно ее знает, если никогда в жизни с ней не встречался? И почему она так нехорошо на него посмотрела, шлепнув пакеты с покупками на прилавок? Как вообще какая-то женщина смогла посмотреть на него вот так – а не с улыбкой, как все остальные?

Доктора Бурелло, элегантного Казанову, эти вопросы в самом деле волновали. Может, это был призрак всех женщин его прошлого, которые его ненавидели, и порой заслуженно? И теперь они объединились и вселились в эту незнакомку? Такой вариант исключать нельзя…

Но, гораздо серьезнее, учитывая обстоятельства, был вопрос: а почему его это волновало? Что такого было в той девушке и почему он в тот момент чувствовал себя так, будто ему кто-то холодной воды за шиворот вылил? За всю его веселую и впечатляющую карьеру соблазнителя такого с ним никогда не случалось. В тот день он не придал этому значения, но ощущение с тех пор не проходило. Было в ней что-то, от чего ему хотелось тихонько приоткрыть дверь и заглянуть внутрь, узнать, что же за ней скрывается. Жаль, что она так убежала, оставив его, как говорится, с носом. Теперь ему предстояло ее найти.

Отвлекшись на эту непривычную для себя мысль, Чезаре рассеянно убрал полученную записку в карман и в тот же миг про нее забыл.

Присцилла же, наивно открывшая тяжелую дверь виллы «Эдера», обнаружила на пороге нечто, что не смогла бы представить даже в прежние времена, когда ее воображение еще бурлило неудержимым потоком. Шесть женщин в кричащих нарядах, улыбающиеся и взмокшие от быстрой ходьбы, держали в руках большую коробку сладостей и смотрели на нее слегка безумными глазами. При виде их перед внутренним взором Присциллы появилось одно-единственное сияющее слово: Салем.

Но уже было слишком поздно.

Она так и не поняла, как это могло случиться, какие темные силы тут вмешались, но пять минут спустя она уже сидела в гостиной, и шесть пугающих пар глаз смотрели на нее с обожанием, не отрываясь. Перед ними, во всем своем сладком великолепии, лежали сладости из «Кондитерской Джанни»: буйство крема, фруктов и взбитых сливок.

Присцилла должна была бы предложить им кофе или элегантную чашечку чая, возможно, сдобренную ромом, чтобы прийти в себя от изумления. Но вовремя себя остановила. В магазине сварливой старушки она взяла только одну бутылку и намеревалась смаковать ее в одиночестве, по чуть-чуть, под покровом ночи, набираясь храбрости прикончить Каллиопу. Может, стоит напоить ее и отправить гулять по узкой, очень узкой и опасно длинной тропинке вдоль скалы прямо у края отвесного обрыва.

Пронзительные влюбленные крики смели ее настоящей волной, но теперь обладательницы визгливых голосов сидели все вокруг нее, неподвижные и тихие.

– Дамы, чему обязана удовольствием? – спросила Присцилла, которая сидела, забравшись на диван с ногами.

– О-о-о, – взвизгнула Ловиза.

Присцилла вздрогнула.

– Ловиза, держи себя в руках, – холодно велела Ирена. – Синьора Гринвуд. Вы даже себе не представляете, с каким восторгом мы принимаем вас здесь, в Тильобьянко.

– С восторгом! – снова завопила Ловиза.

Глава клуба испепелила ее взглядом.

– Прости ее, синьора Гринвуд. Она очень взволнована.

Присцилла, не веря своим глазам, смотрела то на одну, то на другую.

– Мы думали, вы американка. Сзади на обложках ваших книг написано, что вы живете на ранчо.

– Да, ну…

– А на самом деле вот вы здесь! С нами! – воскликнула она. – Однако, как бы сказать, мы вас представляли несколько иначе… скажем… – добавила Ирена и замолчала, разглядывая легинсы до середины голени, черную бесформенную футболку, слегка свисавшую с плеча, и небрежно завязанные волосы.

Присцилла сделала очень, очень глубокий вздох.

– Видите ли… мы прочитали все ваши книги! – воскликнула Элеонора, пытаясь исправить ситуацию. Ловиза общаться с незнакомыми не умела, а Ирена всегда была слишком въедливой. – Мы знаем все про Каллиопу! И про ее воздыхателей! О, граф Эдгар, и пират Джек… я, правда, не знаю, кого выбрать! Прямо как Каллиопа! – продолжила она.

– Мы с ума сходим по вашим книгам! Бежим покупать новую, как только она выходит… о, умоляем! Скажите, за кого выйдет замуж Каллиопа? – переняла эстафету Мариза.

– Если я могу высказать свое мнение… – тоном профессионала начала Ирена.

И к Присцилле вернулся дар речи.

– Не можете.

Или все же могут? На мгновение у нее мелькнула мысль, что за нее решат читательницы.

Ирена, потеряв дар речи, озадаченно оглянулась в поисках поддержки на Лауру, которая, однако, сидела там как кукла с пустым взглядом. Что вообще с ней происходит? Она всегда была немного не в себе, но за последние пару дней стало значительно хуже!

– Э-э? – наконец произнесла она.

Присцилла увидела шанс и поспешила за него уцепиться.

– Дамы, большое спасибо. Но вы же пришли сюда не для того, чтобы давать мне советы о том, как писать мои же книги, верно? Потому что у меня есть четкий план работы, определенный уже давно, – без колебаний соврала она.

– О… и какой он? – спросила Мариза, сжав руки от волнения.

Ирена поторопилась вмешаться:

– Мы бы хотели, чтобы вы приняли участие в одном из собраний нашего книжного клуба в качестве почетной гостьи. Ну разве не прекрасная идея? – защебетала она не без высокомерия, при этом по ошибке вновь взглянув на Лауру за поддержкой в этой животрепещущей просьбе. А в ответ ничего, пустота – девчонка сидела в ступоре, и именно сегодня, когда у них такая важная миссия!

Присцилла, не удержавшись, на долгое мгновение прикрыла глаза. Все, силы у нее кончились. Стоило бежать из дома со всех ног, в надежде хоть где-то найти райский уголок, который принес бы ей вдохновение, чтобы вдруг без предупреждения оказаться среди шумных женщин, которые предлагали ей провести день за разговорами про Каллиопу дель Топацио и двух ее извечных возлюбленных, запивая все это лимонадом с печеньем. Это уже было слишком. Что же ответить, чтобы не выглядеть совсем невоспитанной, но не оставить им ни единой лазейки? Какие слова подобрать, чтобы казаться одновременно польщенной, но решительной? Она, Присцилла Вердебоско, творившая под псевдонимом Присциллы Гринвуд, которая находила слова, чтобы миллионы читательниц влюбились в несуществующих персонажей, внезапно не могла сказать ничего, кроме твердого:

– Нет.

Даже не «мне надо подумать» или «не уверена, что сейчас подходящий момент». Все, что у нее вырвалось – простое «нет».

Шесть женщин замерли на своих местах, кто с недонесенным до рта печеньем, кто с набитым ртом. Ирена, в качестве председательницы, сочла своим долгом первой прийти в себя.

– Прошу прощения? – рискнула произнести она, с напрасной надеждой, что здесь какое-то недопонимание. И неважно, насколько сложно взять и не понять одно-единственное «нет». Возможность такая была, и она за нее уцепилась.

Но Присцилла уже погрузилась в свои мысли: как же так она раньше не сообразила, насколько изумительно просто взять и сказать «нет», а не бросаться городить огород, чтобы добиться той же самой цели? И что нельзя недооценивать, что одно это волшебное слово принесло ей столько удовольствия.

И вот именно там, в окружении этих шести женщин, ошарашенно на нее смотревших, ее вдруг посетило еще одно прозрение – случай поистине уникальный, целых два откровения сразу. Если она сама смогла взять и просто сказать нет, то почему бедняжка Каллиопа дель Топацио не могла поступить так же? Пережив годы мучений, могла же наконец Каллиопа отказать обоим претендентам на руку и сердце? Могла эта полураздетая блондинка избавить Присциллу от необходимости выбирать? Могла она к восьмой книге наконец сделать подарок своей создательнице и вырваться из этого бессмысленного треугольника? Как так, за все эти месяцы метаний и мучений Присцилле не приходила в голову такая простая и гениальная идея: заставить Каллиопу сказать ее вечным воздыхателям громогласное «нет», хотя бы просто от скуки?

Присцилла посмотрела на сидевших перед ней женщин и улыбнулась.

– Дамы, не будете ли вы столь любезны оставить меня одну, мне надо писать роман, – произнесла Присцилла и поднялась.

Она наконец вышла из тупика, в котором застряла на месяцы, и теперь дрожала от нетерпения.

Глава одиннадцатая

Пока Ирена шла в деревню, грохоча каблуками с решимостью Гитлера, идущего на Польшу, она в деталях продумывала план мести писательнице, которую обожала всего несколько часов назад.

Они сделают все, чтобы книжки этой писаки исчезли с прилавков. Какая изысканная месть – в Тильобьянко они используют против нее тактику «выжженной земли». Ничего хуже Ирене в голову не приходило.

– Куда мы идем? – рискнула спросить Элеонора.

– К Эрнесто.

Пять остальных участниц клуба, следовавших за ней по пятам, обменялись краткими, но красноречивыми взглядами. Ирена что-то задумала. А им что делать, следовать за ней или нет? Они часто задавались этим вопросом и столь же часто неожиданно решали: да, они пойдут за ней, пусть даже их ждет провал.

Стоило им повернуть за угол, как показалась Агата с распечатанной картой Тильобьянко, скачанной с Google Maps, блокнотиком и огрызком карандаша, заткнутым за резинку косички, потому что из-за уха он постоянно падал.

– Что это с ними? – поинтересовалась она у Аньезе и Эльвиры, которые все еще смотрели книжному клубу вслед.

– Они полезли к писательнице, поселившейся на вилле «Эдера», а она их выгнала, как они и заслуживают, – объясняла Эльвира, у которой был талант резюмировать.

– Да, – добавила Аньезе, чтобы не отставать. В кои-то веки между ними закончилась война, длившаяся пятьдесят лет, и теперь ей не хотелось упускать возможность согласиться с соседкой.

Агата восприняла новость довольно равнодушно.

– Я только заглянула сказать, что обошла все дома в Тильобьянко, и Дракулы пока так и нет, но я не сдаюсь.

У Эльвиры сжалось сердце. Ее Дракула…

– Я была даже у Пенелопы. Только на виллу не заглянула, – добавила девочка. – Но, наверное, сейчас неудачный момент? – задумчиво добавила она.

– Совсем неудачный, – пробормотала Аньезе. – И потом, что коту делать на вилле?

– Ну где-то же он должен быть? – воскликнула сыщица. – И учитывая, что где-то он точно есть, я его найду!

Пока ее новообретенные враги с апломбом маршировали к книжному магазину Эрнесто, намереваясь успеть туда до закрытия, Присцилла, бурля от нетерпения, сидела за компьютером. Наконец-то разрешилась стоявшая перед ней дилемма, мешавшая ей много месяцев. Она даже испытывала что-то похожее на благодарность к этим странным читательницам. Не то чтобы она в самом деле думала поддаться этому безумному чувству и появиться на заседании их книжного клуба, вот уж никогда, но, возможно, если на нее накатит приступ щедрости, перед отъездом она подарит местной библиотеке (при условии, что здесь такая вообще есть) подписанный экземпляр «Страсть никогда не умирает».

Однако сейчас ей пора работать. Каллиопа вот-вот должна была воскреснуть, появиться из тумана во всем своем великолепии.

В тот самый миг, когда Присцилла произнесла роковое «нет», она приняла решение подарить миг такой же безрассудной свободы своей героине. Кроме того, она ее создала, она провела ее по тысячам страниц драм и страстей, она устраивала ей неприятности, и сама же вытаскивала из них в последнюю секунду, и она годами бросала ее в объятия то одного мужчины, то другого. Но кое-чего она так ни разу и не сделала: в своем писательском запале она хотела до капли выжать любовный треугольник между Кэнди, Ферсеном и капитаном Харлоком, но так и не создала для измученной Каллиопы мужчину, который обладал бы одновременно и жаждой приключений пирата Джека Рэйвена и элегантностью графа Эдгара Аллана.

И вот теперь она это сделает. Еще добавит ему образования и вкуса, почему бы нет, и даже солидную порцию непринужденного чувства юмора. В конечном счете она подарит Каллиопе Ретта Батлера. А с Реттом Батлером никто не сравнится.

У нее аж пальцы закололо от желания создать идеального мужчину, такого, который заставил бы ее забыть о бесконечных метаниях между теми двумя щеголями.

Итак, она заставит Каллиопу сказать обоим воздыхателям резкое «нет» и отправит ее в Новый Орлеан с новым возлюбленным, высоким, темноволосым и с усами. И вот так она закончит эту проклятую серию и займется наконец боевиками под новым псевдонимом. Скажем, Присси Чандлер.

Поглощенная новыми идеями и едва сдерживая ликование от того, что в пересохшем русле вновь забил ключ воображения, Присцилла и не заметила, что лицо идеального мужчины очень уж напоминало доктора Чезаре Бурелло. Опять.

В Тильобьянко настоящего книжного не было, зато был магазинчик Эрнесто, где продавалось все, так или иначе связанное с бумагой, от скоб для степлера до пестрой коллекции романов. Владелец почти опустил решетку, закрыв магазин и собираясь пойти домой, где его ждала жена и паста с песто, как между решеткой и порогом решительно встряла женская нога в открытой остроносой туфле лососевого цвета.

Эрнесто эту ногу узнал и пришел в ужас. По понятным причинам не имея возможности взять и отрезать мешавшую ногу, он был вынужден остановиться и предпринять одну бесполезную попытку.

– Ирена, я закрываюсь. Вернись позже, будь добра.

– Черта с два! – резко раздалось в ответ.

И Эрнесто сразу сдался. Бороться было бессмысленно, так он только продлит агонию. Поэтому он поднял решетку.

– Господь всемогущий, вы все здесь? – испуганно воскликнул он, обнаружив у дверей эту компанию.

– Это дело одной минуты, если будешь сотрудничать, – объявила Ирена, идеально копируя итало-американского мафиози из Бруклина, хоть и бессознательно.

И мужчина не в первый раз уже задумался, а не бросить ли все, прикрыть лавочку, уехать в Бразилию и продавать там в местной закусочной итальянские пьядины.

– Ты же слышал про эту дешевую писаку Гринвуд? – перешла к делу Ирена.

Эрнесто остолбенел.

– Разве это не ваш кумир? Лучшая писательница всех времен, по сравнению с которой Джейн Остен – косноязычная дилетантка?

Ирена испепелила его взглядом.

– Теперь мы ее ненавидим, – объяснила Мариза, умевшая сразу перейти к сути.

– Ясно, – коротко резюмировал Эрнесто. – И что?

– И то, что мы пришли сказать, что ты не должен больше продавать ее книги.

Эрнесто от удивления искренне расхохотался.

– Вы шутите? То есть, по-вашему, я сейчас должен взять все книги Гринвуд, которые, как я должен заметить, разлетаются как горячие пирожки, и отправить назад только потому, что вы решили ее ненавидеть?

Ирена угрожающе выпучила глаза, чуть ли не лопаясь от негодования. Да как он смел? Пять женщин у нее за спиной задержали дыхание.

– Эрнесто, – начала Ирена спокойным голосом, которого ее муж Освальдо уже давно научился бояться. – Ты же не собираешься держать ее книги в своем магазине даже против нашей воли, правда?

– Хочешь, поспорим? – воскликнул он в порыве неожиданной храбрости, которую ему придал то ли смех, то ли мысль о пасте с песто, ожидавшей его дома.

– Поищем компромисс, – продолжила Ирена, которая на самом деле не предусмотрела такого непостижимого развития событий. – Как мы можем тебя убедить?

– Дорогие дамы, есть только один способ сделать так, чтобы у меня в магазине не осталось никаких книг Присциллы Гринвуд.

– И какой же? – мрачно уточнила Ирена, всем видом показывая, что готова к любой низости.

– Купить их все, – с улыбкой объявил Эрнесто, уверенный в абсурдности этого предложения.

Ирена, на пике своего негодования, не заметила ни иронии, ни противоречия. Не говоря уж об остроумии продавца книг. Самоуверенным жестом она сунула ему под нос банковскую карточку.

– Положи все в пакет.

Эрнесто, не веря своим глазам, поспешил выполнить указание, боясь, что она передумает.

Глава двенадцатая

Пока Томмазо проводил день за игрой в «Королевство сердец и цепей», которая совершенно точно должна была стать переломным моментом в его жизни юного ботаника, Вирджиния снова гуляла с близнецами и Маргаритой.

– Я так сястъива! – завопила малышка, обнимая девушку за колени.

– И я счастлива, – улыбнулась ей Вирджиния. – Чем хотите заняться? Поиграем в шахматы?

Дети обожали шахматы. Правила были очень простые: можно все, и надо издавать воинственные кличи, включая душераздирающие крики съеденных фигур. Короля-победителя короновали в конце каждой партии, королева порой сбегала с королем вражеской стороны, в ее лагере разражался грандиозный скандал, и войско пускалось в безжалостную погоню за беглянкой, иногда при помощи вражеской королевы, которая объединялась с бывшими врагами. Это были грандиозные баталии. Вирджиния их нашпиговывала мифами и легендами, так что дети к тому моменту вдоль и поперек изучили троянских коней и тайные любовные похождения Зевса.

Стоило им начать, и мало что могло отвлечь их четверку от партии. К примеру, собравшаяся у бара Аниты кучка людей, явно взволнованных, была одним из этих немногочисленных вариантов.

– Что происходит? – спросил Тобиа, поднимая взгляд от безжизненного тела пешки. Ему только что пришлось добить тяжело раненного коня, чтобы избавить его от страданий.

Вирджиния, Андреа и Маргарита тоже посмотрели в ту сторону.

Анита как раз выносила из бара стакан воды и одновременно с этим эмоционально говорила по телефону. Все остальные сгрудились рядом со входом, глядя на что-то на земле.

– Ну что? – спросила Вирджиния.

– Идемте посмотрим! – завопил Тобиа, вскочил и бросился к бару. Остальные трое не отставали.

Владимиро лежал на земле и не двигался.

– Сейчас приедет «Скорая»! – воскликнула Анита, пытаясь успокоить собравшихся.

– Ну да, конечно… минут через двадцать, – не без оснований заметила Эвелина, пока Розамария и Кларетта фыркали и качали головами, осуждая низкую эффективность «Скорой помощи».

Только увидев рухнувшего на землю Владимиро, они оставили свой пост у магазинчика, и теперь их никто не смог бы оттуда сдвинуть.

– Позовем Этторе, – предложила подошедшая Агата, как всегда вооруженная все тем же блокнотиком. Этторе по-прежнему оставался ее героем. И не стоит забывать, что он все же был доктором.

– Этторе педиатр, – шикнула на нее Кларетта, которая ходила к нему на осмотр дважды в неделю, но не могла не уточнить.

– И что? – возмутилась Агата, не допускавшая, чтобы кто-то влезал между ней и предметом ее искреннего обожания.

– Педиатр все равно больше доктор, чем вы!

– Позовем Этторе, и точка, – подтвердила Анита и набрала в телефоне новый номер.

– Владимиро, Владимиро… очнись, – присев рядом, шептала ему Вирджиния. – Что произошло?

– А ты как думаешь? – откликнулась Розамария. – Ходить в пальто по такой жаре, рано или поздно он не мог не свалиться.

Собачка Владимиро вылезла из тележки и забилась под столик прямо у стены бара.

– Так, Владимиро, сейчас я сниму с тебя пальто, хорошо? – сообщила Вирджиния, принявшись стягивать с бедняги верхнюю одежду, но без особого успеха. В следующее мгновение к ней присоединился весь отряд пожилых игроков в брискола, и Владимиро наконец высвободили.

– А вот и Этторе! – воскликнула Агата, не скрывая восторга, несмотря на драматичную ситуацию. Волнение волнением, а любовь – всегда любовь.

– Дайте-ка я взгляну. – Прибывший вместе с братом Этторе сразу же пробился сквозь толпу с уверенностью, которую дает только белая рубашка.

Агата восхищенно сложила ладошки.

– Ничего страшного, он уже приходит в себя. Расступитесь, ну же, дайте ему воздуха. Владимиро, ты с нами? Так, теперь выпей немного воды, давай, – продолжил доктор, поднося стакан с водой к губам своего нового пациента.

Маргарита коснулась пальчиком щеки Владимиро.

– Ему тепей усе?

– Да, лучше, – подтвердила Вирджиния. – Не беспокойся.

– Мы вызвали «Скорую», – сообщила Анита Этторе.

– Правильно сделали. У него всего лишь тепловой удар, но пара дней в больнице ему совсем не повредит. Пара анализов крови, несколько правильных приемов пищи…

– Мы всегда заботились о Владимиро и кормили его, – пылко возразила Анита. Во всей деревне был всего один бездомный, еще бы они с ним плохо обращались.

– Я знаю, знаю… и все же ему не повредит, – попытался оправдаться Этторе.

– Точно, не повредит, – вмешалась Агата, всегда готовая встать на сторону своего кумира, который наградил ее улыбкой.

– Так, давайте занесем его внутрь и посадим там, пока не приехала «Скорая».

Владимиро бережно подняли и занесли в бар, где усадили за стол и вручили ему еще стакан воды с сахаром и лимоном.

– Хочешь сэндвич?

– Или круассан?

– Может, панини с салями?

– А хочешь, мы принесем тебе кусок пиццы?

– Яблоко?

– А может, стопочку граппы?

– Или партейку в рубамаццо?

Вся деревня, собравшаяся снаружи бара, потихоньку начала просачиваться внутрь, все, кроме собачки Владимиро, свернувшейся под столом.

– А твоему песику налить воды?

– Или дать ветчины?

– Остатки лазаньи?

– Ошейник от блох?

И только две маленькие подозрительные фигурки остались снаружи. Двое бесстрашных шестилеток в коротких шортиках и футболках с динозаврами, получившие шанс, который ждали всю жизнь: тележка Владимиро, оставшаяся без присмотра, стояла напротив – только руку протяни.

Тобиа и Андреа таращились на нее, не веря такой удаче, и начали потихоньку подкрадываться. Сокровище Владимиро вот-вот раскроет свои секреты. От волнения у близнецов даже пересохло во рту, зато руки чесались от нетерпения. И вот они в одно мгновение оказались у тележки и только-только запустили в нее руки, как в отдалении послышался вой сирены.

– Забираем ее, быстро! – предложил Тобиа.

И в один миг они скрылись из глаз, завернув в ближайший переулок, толкая волшебную тележку на безумной скорости. И только Чезаре проводил их веселым взглядом.

Так что в тот момент, когда Кларетта, выйдя навстречу «Скорой», произнесла знаменательные слова: «Как, уже здесь?» – близнецы со своей добычей были уже далеко.

Когда Владимиро увезли, в сознании, но немного не в себе, только когда все уже закончилось и спокойствие было восстановлено, Вирджиния обнаружила, что держит за руку Маргариту, а близнецов и след простыл. Не очень обеспокоившись, она задумчиво огляделась. Чтобы все понять, ей хватило пары секунд. Если пропали сразу близнецы и тележка Владимиро, значит, оба случая совершенно точно связаны. Вот шестилетние паршивцы, подумала она не без толики восхищения.

– Идем, Маргарита. Заберем твоих братьев.

И она уверенным шагом направилась к футбольному полю: ее подопечные могли быть только там.

В тот день Присцилла просто гуляла по узким улочкам Тильобьянко без определенной цели. Для такого крошечного поселения людей здесь была целая толпа, и все выглядели весьма взволнованными. Потом она увидела остановившуюся на площади «Скорую», в которую заносили мужчину – того, что она как-то видела с тележкой.

Пока людей вокруг нее беспокоили проблемы жизни реальной, Присцилла отбрасывала одну идею за другой в ожидании, пока не придет нужная. Как подарок. Как сюрприз. Писательница рассеянно смотрела на кучку людей у бара и рядом с машиной «Скорой помощи», погрузившись в свои мысли. А потом она увидела его. Единственного неподвижного в этой суете человека. Мужчину, так походившего на Роджера МакМиллана, что он будто сошел со страниц ее романа как по волшебству. Очень опасного.

Он стоял к ней спиной, слегка наклонившись, будто искал что-то на земле. И вот, несмотря на то что она чувствовала опасность, как полицейская собака чует наркотики, Присцилла остановилась и с любопытством смотрела на него. Что же было такого в этом загорелом мужчине, стоявшем у обочины дороги в Тильобьянко? Будь это Роджер МакМиллан, то он был бы склонен над брошенным младенцем в попытках его спасти, подумала она. Да уж.

Присцилла сделала несколько шагов к нему, бесшумно, среди царившей вокруг неразберихи пытаясь рассмотреть мужчину получше.

Собака. Собака с длинными ушками, которую она видела в тележке того парня, что увезли на «Скорой», сейчас сидела, забившись под стол у барной стены. Мужчина наклонился к собачке и, похоже, говорил с ней.

Поразительно, сколько всего удивительного строится из таких вот мелочей. Крошечных жестов, из тех, что даже не замечают. И вот что произошло в тот самый момент: Присцилла приблизилась к мужчине, точно притянутая магнитом, и в тот же миг Чезаре протянул руку и почесал собачку за ухом, что-то прошептав ей. И Присцилла это увидела. Не просто смотрела на развернувшуюся перед ней сцену, а увидела. Увидела мужчину, который заметил испуганную потерянную собачку, забившуюся в угол рядом с ним, и решил потратить несколько секунд своей жизни на то, чтобы успокоить ее, показать, что ее не бросили. Мужчина, который останавливается погладить собаку бездомного, что он за человек? Конечно, он не бросился спасать детей из объятой пламенем школы, как Роджер МакМиллан, и все же в этом маленьком, крошечном жесте – ласковом прикосновении к мягкому ушку и паре слов – было столько человечности, что Присцилла остановилась как зачарованная.

И вдруг ранка вокруг иглы, вонзившейся в сердце, начала затягиваться, а из трещины, разделявшей «до» и «после», выглянул робкий росток – в тот самый момент, когда живущая в душе Присциллы девочка тоже замерла и выглянула посмотреть.

Подумать только, а брат утверждал, что в Тильобьянко никогда ничего не происходит. Чезаре только два дня как приехал, и вот уже – и обморок, и любовная записка на лобовом стекле, и кража тележки для покупок. И еще эта девушка, что остановилась неподалеку и в этот самый момент смотрела на него, застыв на месте, точно барышня из викторианского романа, увидевшая призрака. Та самая готка – Пеппи Длинныйчулок, которую он встретил в магазине Кларетты и которая при виде его негодующе плюхнула покупки на прилавок. В этот раз без косичек, но совершенно точно она. Нашлась!

Чезаре в свою очередь посмотрел на нее и уже сделал шаг навстречу. И еще. Медленно, чтобы не спугнуть. Глазом моргнуть не успеешь, как такие создания раз – и исчезают, прячутся в своих потайных убежищах. Поэтому нужно двигаться тихо-тихо, осторожно. И действительно Присцилла распахнула глаза, а потом развернулась и убежала, только пятки сверкали. Но…

– И кто же это такая? – спросил Чезаре, не обращаясь ни к кому конкретно, но на самом деле спрашивая трех кумушек.

– Это писательница с виллы «Эдера», – с готовностью ответила Розамария. – Хотела купить прошутто без консервантов, ты подумай.

– Смело, – заметил Чезаре.

– Как будто обычное не годится, – вмешалась Кларетта.

– Так что же, никто о ней ничего не знает?

– Подумаешь, экая важность.

– И даже имени?

– А, имя знаем. Вердебоско, Присцилла, – сообщила Эвелина. – Но использует она и поддельное, представляешь? – с заговорщицким видом сообщила она. – Аманда все знает.

Чезаре уже прикидывал, когда ему наведаться в библиотеку.

Глава тринадцатая

Тобиа и Андреа не могли поверить своим глазам. Спрятавшись за деревьями, росшими вокруг футбольного поля, они разглядывали содержимое тележки, и то, что успели найти, поражало. Рация, которую они никак не могли включить и по которой Владимиро, вероятно, разговаривал с пришельцами; старый ночной горшок со сколами, который Андреа тут же нацепил на голову; фигурка лошадки, менявшая цвет в зависимости от погоды; кофейник, пластиковый цветок, литровая баночка из-под йогурта со вкусом лесных ягод, набитая винтами и гайками, выпуск газеты «Коррьере делла Сера» 1988 года, плед и пара детских ботинок двадцать третьего размера.

Вирджиния с Маргаритой нависли над ними, когда ребята безуспешно пытались раскрутить кофейник.

– Я знала, что тут не обошлось без ваших хитрых ручек!

Две светловолосые головки повернулись на голос, и братья вздрогнули. Вирджиния, выпрямившись во все свои сто шестьдесят пять сантиметров роста, возвышалась над ними, съежившимися на земле.

– Так что? – воскликнула она.

– Так сьто? – вторила ей малышка с видом еще более возмущенным, тоже пытаясь грозно выпрямиться во все свои девяносто два сантиметра.

Близнецы переглянулись, подыскивая правдоподобную историю. И даже с их талантом придумывать отговорки это было нелегко.

– Можно узнать, что вы нашли, да или нет?

– Тя ийи нет?

Близнецы за долю секунды перешли от ужаса к дикой радости.

– Смотрите! – воскликнули они хором, указывая на аккуратно разложенные в ряд предметы.

Вирджиния с Маргаритой сели рядом, а Тобиа тем временем извлек из тележки очередной предмет.

– Ой, смотри, – воскликнула их няня. – Это же «Убить пересмешника»! Нам как раз задали прочитать на лето. Думаю, Владимиро мне ее с удовольствием одолжит. – Отобрав книгу, она спросила: – А что там еще?

Близнецы по очереди вытащили: деревянную юлу, затем проржавевшую сковороду, картонную коробку, пустую, тирольскую шляпу и еще две книжицы. Вирджиния выхватила их:

– Вы посмотрите, «Практическое руководство по уфологии», вот это да! Вам понравится. Ну а это… Названия нет. Скорее похоже на тетрадь, не на книгу.

Вирджиния открыла первую страницу обычной тетради в линейку, на вид весьма потрепанной, в простой черной обложке. На первой странице изящным почерком из другого времени было выведено имя владелицы: Луиза Боттини. Следом шли ингредиенты и способ приготовления карамельного рисового пудинга, кростатини с рикоттой и шоколадом, пастафрол^[19], крема из маскарпоне, цукатов из апельсиновых корочек… сплошные лакомства.

– Это же старинный сборник рецептов! – восхищенно воскликнула Вирджиния. В блаженном неведении она держала в руках потерянную тетрадь рецептов экономки Луизы. И в том же блаженном неведении была убеждена, что блокнот, исписанный рецептами семидесятых годов, сейчас является предметом антиквариата. Из-за присущей ей рассеянности и невнимательности Вирджиния пока не поняла, что нашла на самом деле.

Пока вся четверка самозабвенно опустошала тележку Владимиро, Чезаре неспешным шагом дошел до библиотеки – в конце концов, он был в отпуске. У него была задача: узнать о загадочной писательнице что-то новое. Ведь не каждый день с ним случалось такое, чтобы он отправлялся на поиски женщины!

Эта готичная Пеппи Длинныйчулок, со своей привычкой появляться и исчезать, будто оставляла за собой след из хлебных крошек. Она была одновременно и светом, и тенью. И он не мог ее найти. Чезаре еще не знал почему, но всей кожей чувствовал, что в ней было что-то, с чем он ни разу не сталкивался. Перед его мысленным взором рыжие кудри Присциллы сами собой распрямлялись и закручивались обратно.

Разумеется, как и все немногочисленные жители Тильобьянко, Чезаре не обратил внимания на часы работы библиотеки. И таким образом, оказавшись перед запертой дверью, он подумал, практически как Кларетта, Эвелина и Розамария, почему бы все равно не попробовать войти, раз Аманда уже там. Как и трем его предшественницам, прежде чем стучать в дверь, ему пришла в голову судьбоносная мысль заглянуть в окно.

Прижавшись к шкафу с надписью «Двадцатый век», прямо к путеводителям, опубликованным в основном не позднее 1993 года, Аманда наслаждалась неторопливым поцелуем со своим новым возлюбленным, и что это был за поцелуй… Она даже не чувствовала, как торчащий уголок путеводителя по Океании в твердом переплете, поставленный корешком к стене, впивался ей в левую лопатку. У Аманды вырвался вздох удовольствия.

И именно в этот миг краткой передышки она услышала тихий стук в окно, и у нее сжалось сердце: их обнаружили?

В окне она увидела Чезаре, качавшего головой в притворном укоре: его брат и библиотекарша? Вот это и правда сюрприз!

Через минуту все трое сидели за единственным в библиотеке столом, и Аманда старательно рассматривала свои туфли: ну надо же было так попасться, и чтобы их застукал именно Чезаре – как школьников! Теперь он будет дразнить их вечно.

– Так вот что происходит в маленьких деревенских библиотеках… – насмешливо начал Чезаре, специально чтобы смутить парочку.

– Прекрати, – погрозил ему пальцем Этторе.

– Можно узнать, почему вы прячетесь? Ха, прячетесь… чемпионами по пряткам вас не назовешь.

– Вообще-то мы и не прячемся, – ответил его брат, беря Аманду за руку.

Девушка порозовела.

– Ну, может, немного… – признала она.

– Так ты стыдишься моего брата, а? Должен сказать, понимаю, – не унимался Чезаре.

– Скажешь тоже. Это по другой причине.

– И какой же?

– Оставь ее в покое, пожалуйста, – вмешался Этторе.

– Аманда? – повторил Чезаре, отмахнувшись от брата.

Девушка, посопев, сдалась:

– Слушай, мне надо кое-что сделать, прежде чем гулять с ним за ручку по деревне и целоваться на площади, понятно?

– Ладно, ладно. Но тогда лучше не целуйтесь и у окна, говорю для вашего же блага – окажись тут вместо меня Кларетта, и все, вам крышка.

На лице Аманды отразились страдание и ужас одновременно, и Этторе обнял ее за плечи.

– Так а ты что здесь делаешь?

– Ищу книги той, что поселилась на вилле «Эдера».

– И ты туда же! – воскликнула Аманда, придя в себя.

– А кто еще?

– Кларетта и остальные двое. Хотели знать, кто она.

– Вот! Видите, что вы оказались на волосок от Кларетты? Простофили… Так ты мне дашь ее книги?

Библиотекарша указала пальцем ему за спину:

– Вон в том шкафу, с золотым корешком.

– Но их же не один десяток! – осознал Чезаре.

– На самом деле всего семь. Но каждой книги у меня по несколько штук, потому что их очень часто спрашивают, – объяснила Аманда. А потом с подозрением уточнила: – Вообще-то я не думала, что тебе такое интересно…

– На самом деле мне больше интересна писательница, – объяснил Чезаре, который и правда никогда чтением особо не увлекался. – Не поймите меня неправильно, но эта девчонка с рыжими косичками странно на меня смотрит и сбегает каждый раз, как только меня увидит.

– А этого, полагаю, с тобой никогда не случалось, – закатив глаза, заметил Этторе.

– Именно. Поэтому сейчас я хочу прочитать, что она написала, может, узнаю что-то еще о ней. Мне взять любую или надо начать с какой-то конкретной? – уточнил Чезаре, тем временем уже подойдя к шкафу и вытащив потрепанную книгу с полураздетой блондинкой на обложке. Какое-то время он просто на нее смотрел: неужели он и правда прочитает любовный роман, да еще и с такой обложкой? Есть повод серьезно задуматься.

– Первая называется «По волнам желания», – с веселой улыбкой сообщила Аманда, наблюдая за выражением лица Чезаре, который продолжал нерешительно разглядывать книгу со всех сторон. – Если начнешь с другой, ничего не поймешь.

Чезаре провел пальцем по корешкам, выискивая указанное название.

– И кстати, а читательский билет у тебя есть? – приняла грозный вид Аманда. Этторе только посмеивался рядом.

Глава четырнадцатая

Пока Владимиро приходил в себя в больнице, его песик обосновался в баре. Все попытки Чезаре увести его домой не увенчались успехом. Его хозяин пропал именно там, там он и будет его ждать.

Анита приготовила ему корзинку-лежанку прямо у входа в бар, под столиком, и песик с удовольствием в ней устроился – маленькое создание в белых и коричневых пятнах и все в блохах.

Эльвио, который, как и каждое утро в шесть тридцать, уже сидел за столиком, разгадывал очередной кроссворд в журнале «Сеттимана Энигмистика»^[20].

– Ну же, Анита, семь букв: Уильям, английский драматург.

– Эльвио, у меня нет времени, надо приготовить сэндвичи и дать лекарство бедняжке.

– Собачке?

– Да, песику Владимиро. Мы ему даже имени не придумали…

– Прошутто бы подошло.

Анита нехорошо прищурилась.

– А Трамеццино?^[21]

– Ладно, забудь… будешь завтракать?

– Если сейчас ты дашь ему трамеццино и он его съест, мы его так и назовем, а если нет, выберем что-то вроде Бобби или Фидо.

Задумавшись на мгновение, Анита скрылась в баре.

– Ты ушла готовить трамеццино? – крикнул ей вслед Эльвио, раздвинув цветные пластиковые полосы, заменявшие занавески и явно знававшие лучшие времена.

– Да, но только потому, что у меня осталось немного вчерашнего прошутто! – крикнула ему в ответ Анита.

Эльвио, усмехнувшись, наклонился к собачке, свернувшейся под столом.

– Посмотришь, что она тебе принесет, не понравится – тогда я съем.

Через несколько минут Анита вернулась с сэндвичем из прошутто, моцареллы и рукколы.

– Я сделала как для людей. Посмотрим, будет ли он его есть…

– Давай, чемпион! Покажи синьоре, на что ты способен! – воскликнул Эльвио, обращаясь к собачке, которая тут же подняла голову и робко вильнула хвостом.

Анита опустилась на корточки рядом и поднесла тарелку песику под нос.

– Хочешь?

Собачка поводила влажным носом, принюхиваясь, а потом осторожно укусила сэндвич. За пару секунд не осталось ни крошки.

– Трамеццино! – издал победный клич Эльвио, протянув руку под стол и ласково потрепав песика за висящие ушки.

– Что ж, значит, Трамеццино, – уступила Анита, которая умела проигрывать с достоинством. – Но перестань так кричать, а то всю площадь перебудишь.

Не обратив внимания на ее слова, Эльвио вновь взялся за кроссворд и крикнул ей:

– Ну же, Анита, пять букв: первая каравелла^[22].

Эльвира проснулась на рассвете, как и всегда, и, как и всегда, отправилась собирать яйца от Клары, Беллы, Джиневры и Чирче. Но тем утром привычного удовлетворения не было. Хотя и уверенная, что Дракула потерялся навсегда, она тем не менее все время смотрела по сторонам, надеясь, что он вот-вот появится из-за угла, готовый тереться об ноги, выпрашивая ласку и сардинку. Эльвира еще накануне купила несколько банок, потому что никогда же не знаешь… Но котика не было и следа.

Понурившись, она уже собиралась вернуться в дом с собранными в передник яйцами, когда прямо перед ней оказалась Агата в светло-зеленом платьице и с двумя растрепанными косичками рыжих, как апельсин, волос.

– Эльвира! Я иду на виллу «Эдера», посмотреть, не там ли Дракула. Я уже всю деревню обыскала.

– Малышка, забудь об этом, – явно тронутая, попросила Эльвира.

– Пуаро никогда не бросал свои дела! И я не стану, – с гордостью объявила девочка. – Пойду! – И уже приготовилась умчаться прочь, как ее остановила Эльвира.

– Подожди! Сейчас же только восемь утра, – напомнила она. – В такое время по чужим домам не ходят. Сейчас я приготовлю тебе вкусный завтрак, а потом, если хочешь, пойдешь. Хотя это и трата времени…

Агата посмотрела на нее в нерешительности. В детективах во время расследования никто никогда не прерывался на обед. А на завтрак?

Пожилая женщина, похоже, поняла ее сомнения:

– Что скажешь насчет хорошего стакана молока и кусочка торта, который я планировала приготовить на Фестиваль клубники?

Агата не заставила себя упрашивать. Даже мисс Марпл не отказалась бы от кусочка клубничного торта.

Дон Казимиро, как, впрочем, и все в Тильобьянко, тоже завтракал клубничным тортом – пробными кусочками, подаренными ему в качестве тщетной попытки подкупа. В холодильнике лежало целых шесть таких. Одним из немногих исключений была Аманда, которая держала в руках миску с зерновыми хлопьями с молоком и смотрела повтор очередной серии «Библиотекарей».

Она не верила своим глазам. Главный герой, библиотекарь Флинн Карсен, которого, кроме прочего, играл актер, до этого сыгравший врача в сериале «Скорая помощь», занимался тем, что возвращал утраченные сокровища и священные реликвии, сражался с ниндзя и демонами, пожирающими души. Она тоже хотела отправиться на поиски сокровищ! И ей тоже хотелось библиотеку, где хранилась бы Священная плащаница, манускрипты возрастом три тысячи лет с печатью царя Соломона и меч Экскалибур.

Вместо этого ее ждали зачитанные романчики и ужасные женщины из книжного клуба. Не говоря уже о волонтере, которого в приступе щедрости и мудрости навязали ей в муниципалитете Тильобьянко. Всего за один день он ухитрился сломать принтер и потерять больше десятка книг, а еще и вел себя странно: ни с того ни с сего он застывал и несколько минут смотрел в пустоту, потом наконец выбирал шкаф, прислонялся к нему лбом и так и стоял, закрыв глаза, от двух до двадцати минут. Аманда засекала.

Она была подавлена. Мало ей Ирены с ее гарпиями, так теперь еще и с этим волонтером нянчиться. А в фильме библиотекарь спокойно разгуливал себе по местам археологических раскопок и спасал мир. Где справедливость!

– Ты чего так застыла? – спросила ее мама Каролина, неслышно заехав в гостиную на своем инвалидном кресле. – Тебе разве не пора на работу?

– Пора…

Женщина покосилась на нее.

– Ты какая-то не такая в последние дни, моя хорошая. Ты же не думала, что сможешь меня провести?

– Все в порядке, мам. Клянусь, со мной все хорошо, – заверила ее Аманда.

И как раз в тот момент, когда Флинн Карсен обнаружил тайную комнату на раскопках Римской империи и загадочный масон передавал ему ключ от копей царя Соломона, приказывая отправиться в Кению и найти, непонятно как, грудь Шивы, Аманда выключила телевизор и поцеловала Каролину. Ей действительно было пора на работу. Он пусть отправляется на поиски утерянных сокровищ, а ее ждали дела и читательские запросы.

И пока застегивала туфельки, Аманда подумала, что рано или поздно ей придется набраться храбрости и сказать маме, что они с Этторе встречаются и что он хочет, чтобы она переехала к нему. Но как мама справится без нее? У Аманды всегда была раздражающая, но неисправимая склонность бесконечно обдумывать дилемму, до изнеможения. В этот раз, однако, у нее было на то полное право.

Подумаешь, загадочные масоны и ключи царя Соломона. Вот у нее настоящая проблема.

Из дома Эльвиры Агата вышла, наевшись досыта, и направилась на виллу «Эдера». Она была уверена, что именно там и найдет Дракулу, больше нигде его быть не могло. Ее инстинкт сыщика никогда не ошибался. И к тому же вилла была единственным местом, где она еще не искала.

Ромео, мастер на все руки, в этот момент как раз выходил из калитки.

– Привет! – поздоровалась довольная Агата.

Мужчина ей нравился: говорил он мало и делал столько всего, что хотелось бы делать и Агате, – умел ставить на место слетевшую цепь на велосипеде, красить целые дома и разговаривать с цветами.

Она засыпала его вопросами:

– Ты идешь с виллы? Как там писательница? Что она пишет? Ты видел черного кота Эльвиры?

Ромео на мгновение призадумался.

– Никакого кота там нет, малышка. Я починил калитку за домом, которая скрипела и мешала синьоре. Но, как по мне, она и не скрипела. Так или иначе, я ее смазал. Если она и раньше не скрипела, то теперь и того меньше.

– Я могу войти? – еще раз попробовала сыщица. – Мне нужно поговорить с писательницей. Ты знаешь, что она пишет?

– Откуда мне знать. В любом случае я проверил калитку еще до ее приезда, когда косил траву, снимал чехлы для мебели и включал электричество и воду. Не скрипела она. И незачем было звонить синьоре Людовике. Это наверняка скрипело что-то другое. Уж точно не калитка.

Агата сочувственно рассмеялась и бесстрашно прошла по тропинке.

Присцилла сидела на своем посту, на террасе, сосредоточенно стуча по клавиатуре ноутбука. Как же ей этого не хватало, отвлеченно думала она между одним абзацем и следующим. Каллиопа возродилась, точно прекрасный феникс из пепла ее воображения, и теперь беззастенчиво воцарилась на всех страницах.

Ее создательница как раз придумывала ей идеального мужчину. Того, кто примирил бы всех ее читательниц: уверенного в себе, дерзкого и мятежного настолько, чтобы удовлетворить поклонниц Джека Рэйвена, но также и элегантного, нежного и романтичного, чтобы очаровать тех, кто выступал за графа Эдгара Аллана.

И как же она раньше об этом не подумала? Теперь извечный треугольник превратится в квартет, и Каллиопа выйдет из него гордой победительницей, под руку с новым и, черт побери, последним возлюбленным.

Эти двое встретились на маскараде. Она в пышном платье из парчи и кружев, с глубоким вырезом, демонстрирующим ее белую грудь, и в серебряной маске с перьями. Чудо как хороша. Присцилла как раз обдумывала, как бы одеть для первой встречи Идеального Мужчину, когда раздался звонок в дверь.

Ни минуты покоя в этой деревне!

На мгновение ей пришла в голову мысль притвориться, что ее нет дома, а они пусть звонят, рано или поздно надоест. А если это снова те одержимые из книжного клуба?

А потом она услышала чистый детский голос:

– Синьора писательница, откройте мне, пожалуйста!

Шумно выдохнув, Присцилла высунулась с террасы, посмотреть, вдруг каким-то волшебным образом удастся безболезненно избавиться от кого бы там ни было.

Снизу на нее смотрели голубые глаза под растрепанной рыжей челкой.

– Простите за беспокойство, синьора, меня пустил Ромео, и, раз уж я здесь, передаю вам, что он смазал маслом петли калитки и что она и до этого не скрипела. Вы, случайно, не видели здесь черного кота?

Писательница обнаружила, что помимо воли улыбается.

– Он уже четыре дня как пропал, и я его повсюду ищу. Так как я уже прочесала всю деревню, осталась только вилла «Эдера». Дракула как раз живет тут неподалеку, и мне нужно бы проверить, вдруг его случайно закрыли где-то здесь. Вы не против?

– Кота зовут Дракула? – уточнила Присцилла, у которой тут же, точно пузырик в начинающей закипать воде, появилась идея.

– Ну да… потому что он весь черный, – объяснила Агата.

– А тебя как зовут?

– Агата! Как Агату Кристи! Она тоже была писательницей, как и вы, знаете?

Присцилла расхохоталась. Эта девочка ей уже понравилась.

– Знаю. Подожди, сейчас спущусь.

Ну конечно, переодеть Идеального Мужчину в вампира было гениальным решением, думала она, спускаясь по лестнице. Несколько лет назад подростки, да и не только, с ума сходили по Эдварду Каллену.

А все заслуга этой рыжеволосой девочки. В конце концов поездка в Тильобьянко в самом деле оказалась судьбоносной. Даже женщины из книжного клуба принесли пользу, хотя и раздражали неимоверно.

– Ну что, Агата, хочешь холодного чая? – предложила Присцилла, открыв дверь.

В следующий миг девочка уже чинно сидела на диване в гостиной виллы «Эдера», на самом краешке, сложив руки на коленях, и рассматривала девушку, которая выглядела не сильно старше ее самой, во всяком случае, если судить по одежде. Уж она точно не так себе представляла писательницу. На этой были джинсовые шорты и футболка с изображением дымящегося пистолета…

– Я же вас не разбудила, правда? – робко уточнила девочка, хотя в саду ничего такого не испытывала.

– Да ну что ты, я уже давно работаю, – успокоила ее Присцилла, наливая в стакан чай.

– Спасибо, синьора, – поблагодарила Агата.

– Зови меня Присцилла. Присцилла Гринвуд, – ответила ей та, копируя Джеймса Бонда.

– Какое красивое имя. Немного необычное, – заметила девочка.

– На самом деле меня зовут Присцилла Вердебоско.

– О, а почему вы мне сказали Гринвуд?

– Это псевдоним… из-за него те, кто читает мои романы, думает, что я американка и живу на ранчо в Калифорнии, – подмигнув ей, объяснила Присцилла.

– Псевдо что?

– Псевдоним. Имя, под которым пишешь. Имя, которое я выбрала, чтобы отличалось от моего настоящего, и которое стоит на обложке книги. А теперь расскажи про пропавшего кота.

Девочка успокоилась, отпила глоточек чая, а потом вытащила блокнот с заметками.

– Его зовут Дракула, и он черный-пречерный. Эльвира, его хозяйка, вот уже четыре дня не может его найти и очень грустит. А так как я, когда вырасту, хочу стать детективом, как Пуаро, я его и ищу.

– Так тебе нравится читать?

– Очень. Я прочитала все детские книжки в библиотеке Аманды и теперь читаю все, что написала Агата Кристи, и это великолепно! Вы, случайно, не детективы пишете?

Присцилла улыбнулась.

– Нет, я пишу любовные романы.

– В такой футболке? – не поверила Агата, удивленно тыкнув пальцем в рисунок.

Присцилла опустила взгляд на дымящийся пистолет. А ведь девочка права.

– Это где все целуются и бе-бе-бе? – с отвращением уточнила ее гостья.

– Примерно, – признала Присцилла. Описание, достойное уважения. Надо будет поставить на обложку новой книги.

– А-а-а… Мне такие книги не нравятся. Там полно людей, кто «падает в обморок». А это не про меня.

– А что тогда про тебя? – развеселилась Присцилла.

– Когда ведут расследования. Как Пуаро или Нэнси Дрю.

– Нэнси Дрю… у тебя старомодные вкусы. И ты мне нравишься. Но, мне кажется, кое-чего ты о своей любимой писательнице не знаешь.

Агата посмотрела на нее с подозрением.

– И что же? Слушайте, если вы хотите мне рассказать, что как-то раз она пропала на одиннадцать дней и никто не знал, что с ней случилось, то я это уже знаю. Прочитала в интернете.

– То, что ты, вероятно, не знаешь, так это что Агата Кристи когда-то писала и любовные романы. Вроде тех, что пишу я.

Девочка распахнула глаза и открыла рот – само воплощение изумленного негодования. Она находилась в том возрасте, когда любое упоминание любовных дел вызывает определенное отвращение, и сообщение о том, что ее любимая писательница, создательница изысканных расследований, нежилась на розовых волнах любовных романов, выбило почву у нее из-под ног.

– Это неправда! – возразила она, и даже ее веснушки пришли в замешательство.

– Очень даже правда. Только использовала она другое имя, – настаивала Присцилла.

Агата потеряла дар речи.

– Но в любом случае это был не ее жанр, – поспешно добавила писательница, заметив в глазах девочки панику.

– Ну, если у нее не получалось, быть может, она попробовала и сразу бросила.

– Да, она написала несколько романов, и вышли они неудачно, – успокоила ее Присцилла. – Можешь их даже не читать, никто про них не помнит.

– А ваши кто-нибудь читает? – спросила Агата, как оскорбленная сторона.

– Даже слишком многие. Но я любовные романы умею писать. Даже в такой футболке.

– А Агата Кристи – нет?

– Она была королевой детектива.

Но Агата никак не могла успокоиться.

– А если бы я вдруг захотела прочитать какой-нибудь из любовных романов Агаты Кристи? – спросила она, думая, что ради своей любимицы может и рискнуть.

Присцилла улыбнулась:

– В таком случае найдем способ тебе его достать. – Потом она подняла голову и раздраженно фыркнула: – Вот, ты слышала? Калитка все еще скрипит! Даром что смазана, а всю ночь так и скрипела, можешь мне поверить!

Агата не шевельнулась, только смотрела на нее большими сияющими глазами. А потом победно улыбнулась.

– Госпожа писательница, это не скрип калитки.

Вирджиния, тоже ранняя пташка, только что забрала детей и как раз направлялась в бар Аниты, поздороваться с собачкой Владимиро и узнать новости о ее хозяине.

– Я принес ему мортаделлу! – громко сообщил ей Андреа.

– А я – фарш! – вторил ему Тобиа.

– А я – я́пёко! – Маргарита с гордостью продемонстрировала корзинку с большим красным яблоком. Корзинку она крепко прижимала к себе.

Близнецы же положили свои дары в тележку Владимиро, которую прилежно везли возвращать хозяину. Ну или, по крайней мере, к бару Аниты, пока полноправный владелец не вернется.

Вирджиния несла в сумочке «Убить пересмешника» и древний сборник рецептов, потому что ей понравился почерк и она собиралась сохранить его, а потом вернуть Владимиро после выписки из больницы.

– Вот он! – завопила Маргарита при виде песика на лежанке. – Он в козинке! – И бросилась к нему, сверкая пухленькими пяточками. Братья не отставали.

– Ты такой касивый в козинке, – прошептала она, гладя собачку по мордочке.

– Мы принесли тебе мортаделлу! – воскликнул Андреа.

– И фарш! – вторил Тобиа.

– Но фарш сначала нужно приготовить, – вмешалась Анита, вышедшая на шум. – Мы назвали его Трамеццино.

– Трамеццино? – хором переспросили близнецы.

– Таметино? – эхом откликнулась Маргарита.

– Я проспорила Эльвио, и теперь его зовут так. Могло быть и хуже, правда?

– Можно было назвать его Страккино!^[23]

– Или Оссобуко!^[24]

– Или Бьинтик! – вмешалась Маргарита.

Вирджиния улыбнулась, взъерошив малышке волосы.

– Как по мне, «Блинчик» – отличное имя.

– В любом случае пока мы будем звать его Трамеццино. А потом, когда вернется Владимиро, спросим его, как зовут песика по-настоящему. – И на этом, вернувшись к своим обязанностям бариста, спросила, потерев руки: – Всем по круассану? Только что из печи!

В этот момент появился и дон Казимиро, приехавший прямиком из больницы.

С Владимиро было все в порядке: чисто вымытый, подстриженный, даже бородку ему подровняли. Дон Казимиро рассказал ему, что с его собачкой все хорошо и что вся деревня ее балует мортаделлой и рагу, и, как показалось священнику, тут Владимиро даже улыбнулся. Его еще несколько дней подержат в больнице, пока он не восстановит силы.

В благодушном настроении священник остановился у бара Аниты, поделиться новостями, и первое, что он услышал, перешагнув порог, было очень красочное ругательство, вслед за которым донеслось счастливое и отнюдь не полное раскаяния восклицание:

– Ой, простите, дон, не знал, что это вы входите!

Мужчина поднял очи горе, сложив руки.

– Эльвио, не стоит поминать Господа всуе.

– У меня была причина! Этот только что пошел тузом! – оправдался Эльвио, указывая на Витторино.

Вздохнув, дон Казимиро обратился к присутствующим:

– Я только зашел вам сказать, что Владимиро уже получше, он восстанавливается, и через несколько дней его отпустят домой.

– Отлично! – воскликнула из-за барной стойки Анита, смешивавшая в миске тунец с майонезом. – Это собачке, – пояснила она. – Он обожает трамеццини с тунцом.

Священник бросил взгляд на песика, который, выбравшись из своей лежанки, теперь лежал под столом, за которым Эльвио, Витторино и Чезаре играли в карты. И, похоже, у него тоже было все в порядке: кто-то даже повязал ему на шею розовый платочек с надписью: «Поцелуй меня. Я прекрасен».

Чезаре сидел в уголке, с неплохой комбинацией карт на руках; хлопковый пиджак висел на спинке стула. И он еще не заметил ни дерзко торчащую из кармана записку, ни женщину, которая не отрываясь смотрела на него из-за дерева неподалеку, не особенно прячась.

Вирджиния, вернувшись домой, села за стол на кухне, открытое окно которой выходило на площадь, и вместе с собравшимися вокруг детьми стала изучать рецепты из старого блокнота. Она хотела попробовать приготовить бискотти на полдник, а заодно и эта троица какое-то время будет занята, в качестве бонуса.

– Мы можем приготовить все, что тут написано! – воскликнул Тобиа.

– Боюсь, мы не справимся, – остудила его энтузиазм Вирджиния. – Здесь очень много сложных рецептов. Начнем с бискотти.

– У нас даже сложные получатся! – с негодованием возразил Андреа.

– Это пъавда! – поддержала Маргарита.

– Поступим вот как: сегодня приготовим бискотти, и если рецепт удачный и печенья получатся вкусными, завтра приготовим еще что-нибудь. Но сразу предупреждаю, что понятия не имею, что такое тартрат калия^[25], а он тут указан раза три.

– Судя по названию, это что-то движущееся, – заметил Тобиа.

– Или шумящее, – вторил ему Андреа.

– Кто-то вроде воина, – добавил его брат.

– А это может быть что-то взрывающееся?

– На мой взгляд, оно воняет, – пришли к консенсусу оба.

– А есть тут что-то без этого тартрата? Найди что-нибудь вкусное без него!

– М-м-м, тут есть шоколадный торт, и еще ореховый. Потом хрустящий миндаль в карамели, – начала Вирджиния, листая записи.

– Каамеи! – с восторгом повторила Маргарита.

– Еще… ну-ка, посмотрим… Бульоны, песочное тесто, клубничный торт…

Тут близнецы вскочили на ноги и хором завопили:

– Вирджи!!

Маргарита от страха подпрыгнула на своем стульчике.

– Что такое? – даже Вирджиния вздрогнула и огляделась, проверить, что опасность никому не угрожает.

– Клубничный торт! – так же хором объяснили близнецы.

После краткого молчания пришло осознание.

– Вы же не хотите, чтобы я готовила торт на фестиваль, правда?

– Нет-нет, – ответил Тобиа. – Не ты.

– Мы! – с энтузиазмом заключил Андреа.

На Вирджинию смотрели три пары взволнованных глаз.

– Ну ладно, – наконец согласилась она. – Пусть будет торт!

Последовавшие за этим вопли были слышны даже у магазинчика Кларетты, которая покачала головой с серьезным укором: эта девчонка совсем не умеет смотреть за детьми.

Агата выскочила из гостиной Присциллы и побежала через сад, направляясь к калитке. Присцилла, которую тоже охватило волнение и, к ее удивлению, неожиданное воодушевление, быстро шла следом.

Девочка остановилась у небольшой калитки в конце сада в окружении гортензий.

– Видите, она закрыта! – возбужденно воскликнула Агата. – Синьора писательница, это не могла скрипеть калитка!

– Действительно… – задумчиво признала Присцилла.

– Так что звуки эти издавало что-то другое, но доносились они именно отсюда, иначе вы бы не подумали, что это калитка.

– Звучит разумно. А что тут рядом?

– Гараж и сарай с инструментами! – победоносно воскликнула Агата.

– В гараже кота быть не может, я его открыла сразу как приехала, и будь твой Дракула там, он бы уже убежал домой.

– Верно, – подумав, согласилась Агата. – Тогда проверим сарай!

Она уже направилась к деревянному домику, но Присцилла ее окликнула:

– Ромео наверняка его открывал, если утром приходил смазывать калитку.

Маленькая сыщица вздохнула.

– Но можно мы все равно посмотрим? И там, и там?

– Ну конечно, – успокоила ее Присцилла, положив руку девочке на плечо. Агата выглядела такой расстроенной, что ее хотелось обнять.

В гараже Дракулы не оказалось. Только картонные коробки, которые Агата тщательно осмотрела, велосипед, прислоненный к стене, столешницы с банками краски, кисточки в стеклянной банке и масло для петель.

Девочка подняла его и повернулась к Присцилле:

– Но если масло здесь, то, возможно…

Но Присцилла уже вышла и поспешно направилась к сараю. Все, теперь и она заразилась этим вирусом. Этого кота обязательно надо было найти.

Агата бегом бросилась за писательницей, так и держа масло в руке, и рыжие косички летели за ней, не успевая, а сердце билось часто-часто. Вдвоем они остановились у небольшого сарайчика.

– Это твоя заслуга, – сказала Присцилла, кивнув на дверь.

Агата взглянула на нее, а потом, затаив дыхание, осторожно толкнула створку.

Эльвира сидела на скамеечке снаружи, под окном своей кухни. Ей казалось, будто она провела там целую вечность, и нельзя было сказать, что она так уж неправа. С тех пор как Дракула потерялся, эта скамейка стала ее любимым местом, откуда она могла наблюдать за улицей, двором и даже курятником, что было весьма удобно.

Она сидела там и тихонько ждала, надеясь снова увидеть своего черного котика, но с каждым часом надежда становилась все слабее. Ей не хватило храбрости отговорить маленькую Агату от похода на виллу «Эдера», но теперь она знала, что пришло время смириться. Ее Дракула пропал навсегда.

Она больше не увидит его черные ушки в траве, никто больше не свернется в кресле, не раздастся голодное обеспокоенное «мяу» на кухне, будто его сто лет не кормили.

Привыкнув болтать с котом и чувствовать его присутствие, Эльвира ощущала рядом с собой пустоту, следовавшую за ней повсюду. И кто бы мог подумать, что простой кот может быть настолько важен? Уж точно не она. Выросшая в доме, где собак привязывали во дворе, а лишних котят топили, Эльвира сама удивлялась нежности, проснувшейся в сердце. Это были другие времена, мрачно подумала она. Теперь ночью рядом с ней спал Дракула, ее маленькая черная булочка.

Женщина поднялась, убеждая себя, что пришло время покинуть свой пост и перестать надеяться. И в тот самый момент, когда Эльвира уже почти перешагнула порог кухни, она почувствовала, как ее ноги коснулось что-то мягкое. И в этот же миг до нее донесся вопль Агаты:

– Я его нашла-а-а-а!

У ее ног, тощий и взъерошенный, стоял Дракула. Черный-пречерный, испуганный, он посмотрел ей в глаза и выдал четкое «мяу-у-у».

Пока Агата до них добежала, с развевающимися за спиной косичками, Эльвира издала странный звук, полувздох, полувсхлип, взмахнула рукой и наконец разрыдалась.

Аньезе по другую сторону улицы улыбалась так, точно только что выиграла главный приз на Фестивале клубники.

– Сегодня приглашаю всех на ужин! И госпожу писательницу тоже. И кота, – наконец смогла вымолвить она. А потом забежала внутрь, боясь, что вот-вот расплачется сама.

Чезаре тем временем завершил партию в карты и нашел записку розовато-лилового цвета, в которой говорилось: «Ты Настоящий Мужчина. Мужчина такой мужественный, как настоящий принц мужественности». Спустя мгновение обоснованного изумленияон уже наслаждался оздоровительной утренней пробежкой.

Во время бега ему удавалось расслабиться, а это было не так уж мало, учитывая, что обычно он работал по двенадцать часов в день и времени на себя самого с таким графиком оставалось довольно мало. Поэтому бег стал для него своего рода спасением.

В это время он думал только о том, как ставить ногу, был сосредоточен на самом движении, дыхании и на биении сердца, которое становилось все быстрее. Таким образом для Чезаре пробежка становилась своего рода мини-отпуском. И если бежал он достаточно долго, мысли о повседневных делах его покидали, стекали вниз, из головы до кроссовок, и он чувствовал себя свободным.

Тем утром он направился по своему обычному маршруту, тому же, что и всегда, когда бывал в Тильобьянко, – по улочкам вокруг деревни, что-то вроде обзорного маршрута, потом сворачивал на улицу, которая вела из деревни к вилле «Эдера». Все вместе – добрых сорок минут.

И вот сейчас, примерно на полпути, когда ноги несли его уже сами и Чезаре почти перешел в это драгоценное состояние сознания, когда исчезали практически все мысли, он, не сбавляя темпа, свернул на тропинку, ведущую к викторианскому особняку. И тут же увидел впереди девушку в джинсовых шортах и футболке, которая, судя по ее виду даже со спины, явно знавала времена и получше. Она шла прямо к калитке виллы, и Чезаре тут же узнал в ней писательницу, сбегавшую всякий раз при виде его.

Однако теперь он не позволит ей исчезнуть, подумал Чезаре, приготовившись использовать свое знаменитое и проверенное временем обаяние. Он уже начал читать ее первый роман, и описания пиратов и откровенных платьев его порядком развеселили. Эти мелодраматичные истории в самом деле пишет эта встрепанная девчонка? Он с трудом удержался от смеха.

– Доброе утро! – поздоровался он, обогнав ее и остановившись.

Присцилла застыла. У нее появилось то странное ощущение, как когда внезапно просыпаешься утром прямо посередине сна и не до конца понимаешь, спишь ты или нет, и где вообще находишься. Ее настиг призрак Роджера МакМиллана во плоти. И что теперь?

Она смотрела на него как на инопланетянина, улыбавшегося ей, с этой его пиратской бородкой с проседью.

– Доброе утро, – в итоге ответила она. Вряд ли можно совершить ошибку, просто поздоровавшись.

– Это же вы та писательница, что сняла виллу «Эдера» на лето, верно?

Присцилла промычала что-то утвердительное.

– Мы уже виделись в магазине Кларетты, помните?

– Да, такая ворчливая старушка.

– Именно она, – с улыбкой подтвердил он и представился: – Меня зовут Чезаре.

– Присцилла, приятно познакомиться, – ответила писательница, пожав протянутую руку, а потом спросила: – Вы детский кардиохирург?

– Вообще-то пластический хирург, – удивленно, но весело ответил Чезаре.

Присцилла внимательно оглядела его, задержав взгляд на вспотевшей нежной коже во впадинке на шее. Идеальный треугольник.

Будто как раз для ее губ.

– В таком случае еще хуже, – ответила она наконец, пытаясь собраться.

Но он… проклятье, он взял и рассмеялся!

– Вы бы предпочли, чтобы я оказался детским кардиохирургом?

– Господи, нет! Это было бы ужасно! – вырвалось у нее.

– Представляю, – заметил он и предложил: – Давайте я провожу вас домой, а вы нальете мне стакан воды?

Присцилла не нашла причин ему отказать. А может, и не очень искала.

И вот Присцилла с Чезаре уже чинно сидели по обе стороны элегантного чугунного столика со стоящим на нем кувшином воды с лимоном. Два совершенно незнакомых человека, вынужденные разделить неожиданную близость, включающую в себя растрепанные волосы и жемчужинки пота.

Она, сидевшая молча, чувствовала, как странный росток в груди давит все сильнее со стороны сердца. И если вдруг окажется, что это был признак инфаркта, ей еще повезет.

Он, так же молча потягивая воду из стакана, осматривался и спрашивал себя, почему эта девушка будто находится в точке между реальностью и каким-то другим миром. И чувство, которое он испытывал, не предвещало ничего хорошего.

– Тебе нравится вилла? – спросил он наконец, чтобы хоть что-то сказать. Мог бы придумать что-то получше, это уж точно.

Чезаре смотрел на это лицо, будто написанное маслом на холсте, как Супермен смотрел бы на кусочек криптонита.

– Здесь обитают привидения. Тут за дверьми прячутся идеи, и слышно, как мысли несутся по коридорам, – мечтательно ответила она.

Чезаре отставил стакан: вот оно. Она играла словами, точно фокусник, вытягивающий из цилиндра цветные ленты, думая о том, чего даже не существовало, пока она это не представила.

Где-то внутри него, неслышно щелкнув, открылся крошечный замочек.

– Ты же знаешь, что эту виллу построили из мести? – спросил он, чтобы немного восстановить самообладание.

Присцилла навострила ушки: что за история?

– Тебе никто не рассказал про Гуальтьеро дель Пиццо? – удивился он, заметив ее вопросительный взгляд.

Она покачала головой. У этой виллы есть история, а Присцилла о ней даже не слышала?

– В таком случае, если хочешь, ее тебе расскажу я. Но тогда ты мне объяснишь, откуда у тебя эта идея фикс про детского кардиохирурга и почему в тот день, когда мы встретились, ты убежала со всех ног.

Присцилла, притихнув, устроилась на диване, подобрав ноги под себя. Ну как ты скажешь реальному человеку, что приняла его за персонажа из книги?

– Я приняла тебя за персонажа из книги.

Ну вот и все.

Такого Чезаре и правда не ожидал. Женщины ему говорили что угодно, но с героем романа еще не сравнивали. И, естественно, он не только развеселился, но и почувствовал себя крайне польщенным. Присцилла посмотрела ему в глаза:

– Теперь твоя очередь, рассказывай.

«Рассказывай», произнесла женщина, которая придумывала истории, и почувствовала, как живущая в ней девочка перестала плакать и доверчиво поднялась повыше, настолько, что ее отражение показалось в глазах Присциллы.

«Расскажи мне», – просто сказала девочка. И никогда еще она не давала кому-либо такой власти над собой.

Что же теперь?

Именно в тот момент, когда Присцилла приготовилась слушать историю Чезаре, другая женщина трясущимися руками писала переполненную любовью фразу на кусочке тонкого картона цвета глицинии. Кусочке, на который она возлагала большие надежды.

Решение доверить будущее своей личной жизни запискам, написанным по правилам хорошего тона, крылось в неожиданном возвращении в деревню мужчины, которого вышеуказанная синьора любила неистовой и всепоглощающей любовью всю свою жизнь.

Однако этим летом она решила действовать, заявить о себе: в течение всего отпуска засыпать Чезаре цветными записками, пропитанными страстью. Впрочем, анонимными, потому что она боялась его осуждения.

Она пока не думала, что могло случиться после воплощения этого плана в жизнь. Начать подбрасывать записки уже требовало немалой отваги. По одной за раз, иначе она начинала слишком нервничать.

Глава пятнадцатая

Аньезе приготовила салат из сваренных вкрутую яиц и свежего шпината, только что с грядки. То, что к ней на обед пришла знаменитая Присцилла Гринвуд, дорогого стоило, но видеть за своим столом Эльвиру уже было само по себе событием. Злиться друг на друга целую жизнь – и вот теперь она сидит тут, напротив нее, и чистит яйца от скорлупы.

Агата была счастлива так, как может быть счастлива только двенадцатилетняя девочка, и не могла усидеть на месте. От гордости за свое удавшееся начинание щеки у нее раскраснелись и горели: наконец-то она стала такой же, как ее любимая писательница!

Присцилла тоже не могла поверить в происходящее: как так, она сидит за столом с незнакомыми людьми, ест яйца вкрутую и чувствует себя совершенно комфортно? И это она, которая обычно с трудом заставляла себя выйти из дома с подружками, которых знала всю жизнь. Годами сбегала с ужинов после шумных презентаций в книжных, где яблоку негде было упасть, обходила стороной книжные ярмарки и отказывалась от приглашений за границу, и вот теперь она здесь, за столом на кухне, в которой прежде не бывала, и ей уютно и хорошо. Рядом с ней двенадцатилетняя девочка, которая хочет стать сыщицей, и две пожилые дамы, которые поглядывали на нее со смесью изумления и доверия.

В них чувствовалась мягкость, которая ей редко встречалась, и даже в Эльвире, более резкой из них двоих, была эта нежность – в ее растроганных взглядах, которые она бросала на вернувшегося кота Дракулу, и в почти бабушкиной заботе, с которой она следила, чтобы Присцилла и Агата ели хорошо. Очевидно, что совместные поиски потерянного кота создают прочные и мгновенные связи. Ну и, конечно, Аньезе прекрасно умела готовить.

Не говоря уже о докторе Бурелло, которого Аньезе с материнским воодушевлением тут же пригласила присоединиться к ним. Чезаре с радостью принял приглашение и, заглянув домой переодеться после пробежки, вернулся с бутылкой красного вина. Он мог бы смотреться неуместно в этой женской компании настолько разных возрастов, и все же вел себя с такой естественностью, что обед казался почти семейным. И кроме того, ел он с таким удовольствием, что Аньезе не могла нарадоваться, то и дело подкладывая ему овощи с огорода и свежеиспеченный домашний хлеб.

На коленях у Эльвиры сидел Дракула, который объелся сардин так, что больше уже не влезало, и мурлыкал изо всех сил, благодарный за то, что наконец находится в безопасности.

– А вы знаете, что Присцилла пишет романы о любви? – вдруг спросила Агата.

Чезаре посмотрел на Присциллу с лукавой улыбкой.

– Синьора Присцилла пишет романы о Каллиопе, – подтвердила Аньезе, которая несколько часов ждала этого момента и больше не могла сдержать своего восхищения перед любимой писательницей.

Вышеупомянутая писательница, которая изначально решила, что в подобном случае притворится мертвой, теперь поняла, что выбранная тактика не сработает. Выхода у нее не было.

– Да, написала парочку, но теперь пытаюсь бросить…

– Бросить? – не сдержавшись, хором воскликнули две ее фанатки.

– Я не могу всю жизнь прожить с сидящей на плече Каллиопой, – подавленно объяснила Присцилла, а потом вдруг осознала: неужели она действительно призналась в подобном людям, с которыми только сегодня познакомилась?

Сначала Чезаре на террасе виллы рассказывал ей истории о деревне, теперь вот это. Она чувствовала себя так, будто наконец устроилась в укромном местечке, которое знала всю жизнь, хоть никогда здесь прежде не бывала.

– И ты хочешь ее убить? – спросил Чезаре, вырывая ее из размышлений. Глаза его смеялись. – Ну же, прикончишь ее? В духе «Мизери» Стивена Кинга?

В этот момент зазвонил телефон Чезаре, и всеобщее внимание переключилось на него.

– Простите, я должен ответить. Это банк тканей, – объяснил он, вставая и отходя.

– Банк чего? – спросила Агата с полным ртом.

– Кажется, он сказал, тканей, – откликнулась Эльвира.

– Но разве он не врач? Зачем ему какие-то тряпочки? Тем более из банка? – с любопытством уточнила девочка.

– Не думаю, что речь идет о материи, – рискнула заметить Присцилла.

В этот момент Чезаре вернулся, как раз вовремя, чтобы развеять все их сомнения.

– А что ты покупаешь в банке тканей? – тут же спросила Агата.

Доктор помедлил, боясь встревожить самую юную гостью за столом, но, видя такую настойчивость, все же ответил:

– Обычно лоскутки кожи, чтобы пересадить человеку, который в ней нуждается…

Агата распахнула глаза.

– Кожи? Как в «Молчании ягнят»?

– А ты что знаешь про «Молчание ягнят», тебе же всего десять лет? – изумился он.

– Вообще-то я смотрела фильм, и мне уже двенадцать! – возразила девочка, а потом продолжила расспросы: – А как тебе дают кожу?

– В рулонах, – вмешалась Присцилла, не сумев сдержать улыбку.

Чезаре поднял на нее удивленный взгляд. И тоже улыбнулся.

В его глазах не было той раздражающей снисходительности, которую мужчины частенько приберегают на случай, когда женщины говорят что-то, по их мнению, странное. Не было также и того выражения превосходства взрослого человека, у которого нет времени на игры. Это была просто искренняя веселая улыбка.

– В рулонах? – переспросила Агата.

– Ну да. На самом деле ты приходишь в банк, а там этой кожи метры и метры, даже километры, хранятся под замком, – объяснил Чезаре. – И все свернуто в огромные бабины. И тогда ты говоришь, какая кожа тебе нужна: светлая загорелая кожа, кожа подростка в прыщах…

– Но… – залепетала Агата.

Но Чезаре продолжал с самым серьезным видом:

– И тогда продавец берет рулон и рассказывает тебе обо всех свойствах кожи. Одна отличной выделки, у другой всего один изъян, третья же вся гладкая и эластичная. Или же показывает тебе другую, по скидке. Последние остатки, есть пара родинок, но очень прочная.

Агата, прищурившись, смотрела на него, точно чуя подвох, но Чезаре, сохраняя бесстрастное выражение, тем временем принялся спокойно чистить очередное яйцо.

– Я тебе не верю, – наконец решила даже слишком смышленая девочка.

– Ну и напрасно! Я туда поеду через пару недель, могу взять тебя с собой.

Присцилла, которая перестала есть, как только Чезаре начал свой красочный рассказ, слушала очень внимательно. Неужели у этого мужчины было воображение, да еще и чувство юмора в придачу? Он из ничего, просто так взял и сочинил невероятную историю, достойную фильма Тима Бертона. Так что Присцилла, вероятно, вдруг оказалась напротив одного из самых редких существ в мире: Мужчины с Воображением.

Но лучше, конечно, проверить, прежде чем звонить в «National Geographic».

– И за какой же кожей ты поедешь? – с вызовом спросила Агата.

– Ну, мне нужно много всего, – без промедления ответил Чезаре. – Прежде всего, пару метров кожи подростка, но без прыщей. Очень редко попадается, я ждал несколько месяцев, и вот наконец заказ пришел. Стоит кучу денег, но что поделаешь, за редкость надо платить, – со вздохом объяснил он. – Потом мне нужно несколько сантиметров кожи девочки, совсем чуть-чуть, чтобы заштопать рану на щеке. И наконец посмотрю, что еще есть, потому что никогда не знаешь – кусочек с идеальной родинкой никогда не помешает. Есть те, кто пойдет на что угодно, чтобы ее заполучить, представляешь? – И он подмигнул Агате, которая поджала губы.

– Ты надо мной смеешься, я так и знала! – торжествующе воскликнула она.

– Немного, – улыбнулся Чезаре. – Но не столько шучу, сколько рассказываю историю.

Присцилла восхищенно улыбнулась, и в этот момент Чезаре посмотрел на нее.

– Итак, вернемся к нашей беседе: что с твоей героиней, убьем ее? В этом твой коварный план? Ну же, рассказывай!

Эльвира с Аньезе уставились на нее, и у Присциллы на миг мелькнула перед глазами краткая, но очень яркая картинка, как она лежит привязанная к кровати, а эти две старушки угрожают ей большим молотком.

– Нет, нет! Я не собираюсь ее убивать, – успокоила она их, подняв руки. – Просто хочу дать ей идеальный счастливый финал, и пусть она живет своей жизнью… вместе со своей настоящей любовью.

Две дамы недоверчиво смотрели на нее.

– Клянусь, – повторила она.

– Настоящей любовью… – вмешался Чезаре. – Чистейший авангард.

– Бе-бе-бе! – передразнила его Присцилла, как и положено взрослой женщине, которой она была уже много лет.

Он чуть не подавился, а потом улыбнулся ей. Этот отпуск действительно начал приносить ему настоящее удовольствие. Неожиданное удовольствие.

– А на десерт клубничный торт, – объявила Аньезе, вставая. – Этот не для конкурса, над тем я еще работаю. Назовем его обычный торт.

– Да все они обычные, – заметила Эльвира. – Кроме «Супремы».

Присцилла не понимала, о чем они говорят:

– Что за конкурс? И что за «Супрема»?

Чезаре звучно расхохотался.

– Ах, «Супрема»… вы что же, еще ищете тот рецепт? – А потом он повернулся к новой жительнице деревни. – «Супрема» – местная легенда. Считается, что некогда существовал клубничный торт, самый вкусный торт в мире, и рецепт был утерян после того, как его создательница погибла, и весьма зрелищным образом. Экономку священника, Луизу, убило молнией прямо на паперти. Я помню, точно это было вчера. И с тех пор ее тетрадь с рецептами пропала, испарилась, а с ней и секретный ингредиент «Супремы». Тридцать два года поисков впустую. Никто так ничего и не нашел.

Присцилла смотрела на него огромными глазами. Куда бы она ни повернулась, с кем бы ни заговорила, что бы ни делала, всегда оказывалось, что Тильобьянко – настоящая кладовая невероятных историй.

И Чезаре заметил ее выражение.

– Хочешь вместе со мной отправиться на поиски легендарной тетради?

И в этот миг, сидя за столом на кухне Аньезе, в окружении яиц, котов и детей, пока мужчина совершенно непринужденно спрашивал ее, не хочет ли она вместе с ним поискать пропавшую тетрадь рецептов, Присцилла вдруг обнаружила, что уцепилась за соломинку любви.

И изо всех сил старается не упасть.

Час спустя Присцилла, идя обратно к вилле «Эдера» с пакетом помидоров, которые ей вручила со своего огорода Эльвира, спрашивала себя, неужели она действительно стала жертвой самого зловредного клише из всех возможных. Иными словами, она оказалась во власти: 1) Почти незнакомца. 2) Явного ловеласа! 3) Пластического хирурга. В итоге получается незнакомый пластический хирург-сердцеед. Банальнее не придумаешь.

Неужели она и правда рискует увлечься мужчиной, который будто сошел со страниц романа? Из тех, кому судьбой предначертано вечно подшучивать над тобой?

Даже Каллиопа никогда до такого не доходила. Она без памяти любила пирата и графа. И Присцилла вдруг поймала себя на том, что думает об этом загорелом лице, аккуратной бородке, о черных глазах Чезаре, его белой рубашке, от которой его кожа казалась еще темнее, в точности как у пирата. Потом об изящных руках и его манерах и поведении, одновременно мужских и в то же время изысканных, в точности как у проклятого графа.

И тогда она подумала, что, возможно, могла бы при желании поддаться непреодолимому, неподобающему искушению и позволить себе влюбиться в персонажа романа.

Влюбиться в персонажа романа, сказать по правде, довольно просто и несет в себе определенные преимущества. К примеру, объект любви никогда не сможет тебя разочаровать, потому что вариантов у него только два: делать то, что решил за него создавший его писатель, и то, что воображает себе читатель. Что, давайте признаем, делает его одним из самых надежных вариантов для влюбленности. В качестве недостатка – более чем разочаровывающая платоничность отношений, но с учетом абсолютного совершенства всего остального такие мелочи можно и пережить.

Когда же влюбляешься в персонажа, из книги сбежавшего, кто знает, с какими кознями столкнешься в реальном мире – и все усложняется. Прежде всего ты не знаешь, чем все закончится, и это само по себе проблема. Кто даст гарантию, что конец счастливый? И никакое великодушное и бесконечно милосердное перо автора тебе этого не пообещает. Так называемый горизонт ожидания, составляющий главную часть в каждом любовном романе, никого не интересует. Если вдруг все начинает стремительно разваливаться, никто не будет стараться пережить эту боль как цену, которую нужно заплатить, чтобы стать еще счастливее в конце. Ведь, на самом-то деле, награду можно так и не получить. И все жизненные перипетии так и останутся перипетиями. Жизнь не всегда связывает все ниточки и находит правильный конец для всего. Иногда она переплетается и запутывается только ради того, чтобы запутаться, и не завязывает нужные узелки.

Неужели Присцилла и правда оказалась в этой потерянной крошечной деревушке, чтобы влюбиться? Спустя столько времени, после того, как она пряталась за стенами, которые считала надежными, после всех усердных попыток защитить себя, ее ждет такой конец? Вот так пуф – и ни с того ни с сего вот вам жертва маловероятной любви с первого взгляда. Влюбиться в незнакомца, как в романтических фильмах, серьезно?

Неожиданно ей захотелось сесть за компьютер и писать, найти новые слова, только для него. Слова, которые никто никогда не использовал, новые, сияющие, которые вместо того, чтобы очерчивать рамки, освобождали бы. Она чувствовала, как стены, которые она возвела вокруг своего сердца, покрываются крошечными трещинками, понемногу поддаваясь. Присцилла находилась в той неустойчивой пустоте, которая появляется, когда надежда борется со страхом.

Она печально посмотрела на помидоры в бумажном пакете, будто они могли дать ей хоть какое-то утешение, и вздохнула. Конечно, если она действительно должна влюбиться, то с тем же успехом можно это сделать как следует, тщательно изучив весь репертуар. Изнывать, убиваться, страстно желать. Позволить себе сдаться, сначала оказав достойное сопротивление, но наконец уступить, потому что война против любви ведется именно ради удовольствия быть побежденным. Влюбляться наполовину, с оговорками, просто не имеет смысла.

Может, она могла подождать, еще немного попритворяться, что ничего не происходит, так и прятаться за деревьями в ожидании окончания ожесточенной битвы между страхом и надеждой.

Она прекрасно могла ее представить: надежда, вся в белом и с огромными крыльями, и страх, бесформенное нечто, черная липкая грязь, которая заливает все вокруг, затекает в каждую щелку.

Несколько минут битва разыгрывалась в ее воображении, потом Присцилла вздохнула. И что-то все пока виделось ей в не очень благоприятном свете.

Однако при этом они вполне могли вместе отправиться на поиски тетради с рецептами.

Пока Присцилла размышляла о судьбе своего сердца, Чезаре весьма решительно направлялся в книжный магазин Эрнесто, с четкой целью купить себе какой-нибудь хороший летний детектив, чтобы уравновесить сердечные метания Каллиопы дель Топацио. Сейчас он найдет себе старенький классический роман с элегантными преступлениями в запертых комнатах.

Но мысли его были далеко; он думал о Присцилле. Эта женщина казалась пугливым эльфом, а на самом деле писала захватывающие и слащавые истории любви. Вот это диссонанс. Может, именно поэтому она забралась к нему прямо в ухо, точно крошечное насекомое – которое почти неразличимо, но непрерывно звенело. Женщина-тиннитус^[26].

Чезаре потряс головой в попытке прогнать звук. Откуда это неудержимое желание увидеть, как она улыбается? И как ему удавалось так легко ее прочитать? Откуда он узнал, что ей хотелось бы прожить роман в реальности? И, главным образом, почему Чезаре так хотел сам исполнить это ее желание?

Чезаре улыбнулся, ощутив внутри странное счастье. Счастье, носившее одеяния из нежности и ожидания. Это счастье, которое испытываешь, когда что-то наконец обретает точную форму того самого пустого места в центре желаний, и понимаешь, что это что-то идеально встает туда, куда прежде ничего не подходило.

В этот момент он услышал возмущенные крики, доносившиеся как раз из магазинчика Эрнесто. Что вообще происходит в деревне этим летом?

Войдя в магазин, он обнаружил сюрреалистичную картину: шесть разъяренных женщин размахивали перед носом слишком уж веселого Эрнесто книгами с блондинкой на обложках, которую Чезаре, увы, уже научился узнавать. Было непонятно, что именно происходит, но пока что ничего забавнее он еще не видел.

– Так что, ты собираешься объяснить, что это, или нет? – кричала воинственная Ирена.

– Ну, это книжный магазин, не знаю, заметили вы или нет, а это романы, синьоры. Романы, которые продаются и которые я, соответственно, продаю, как вам прекрасно известно, учитывая, что вы сами всего пару дней назад унесли отсюда не меньше двух битком набитых пакетов.

– Мы их купили именно для того, чтобы ты их больше не продавал!

– Ирена, пожалуйста, прервись на минутку. Умерь свой пыл и послушай, что ты говоришь, – попытался успокоить ее продавец.

– И не подумаю! – продолжала бушевать она, теперь уже дойдя до опасной точки кипения. Даже макияж потек.

Эрнесто перехватил взгляд Чезаре, который, стоя на пороге, веселился от души. Они были знакомы еще с детского сада, и вот теперь Чезаре стоит там и смеется над разворачивающейся перед ним драмой – очень на него похоже. Эрнесто поднял руку в знак приветствия, а гость на пороге только задрал подбородок, рассмеявшись еще сильнее.

– Если бы ты перестал так веселиться, возможно… – начал Эрнесто, сам пытаясь не расхохотаться при виде разъяренного лица Ирены. Все женщины тут же повернули головы, точно единое существо, обернувшееся на непрошеного гостя с яростью, но и с любопытством. При виде доктора они слегка успокоились, и гневные крики сменились щебечущими приветствиями.

– Что здесь произошло, что смогло настолько разозлить таких прекрасных дам? – своим самым соблазнительным голосом спросил Чезаре. Никогда не упускай случая потренироваться.

Эрнесто за прилавком сделал вид, что его тошнит. Чезаре ему подмигнул.

– С нами просто чудовищно обошлись! – прорвало Ирену, которая, как всегда, говорила за всех, желая найти в лице доктора союзника.

– Давайте полегче, – выступил в свою защиту Эрнесто.

– Ну же, расскажи правду, – подколол его Чезаре, посмеиваясь про себя. – Как ты обидел этих милых женщин, бездушное ты чудовище?

Эрнесто только поднял глаза к потолку и сделал жест рукой в сторону Ирены, давая ей слово.

Глава книжного клуба тут уже ухватилась за возможность и пустилась в красках расписывать, как их сначала обидела та неблагодарная писака Присцилла Гринвуд, и как они потом решили, что ее романы должны исчезнуть отовсюду, и как Эрнесто самым бессовестным образом обманул их и заказал у поставщика заново почти все ее романы. Ну разве можно вести себя еще более оскорбительно? Неужели об уважении больше никто и не слышал?

Чезаре выслушал всю историю с самым серьезным и понимающим видом, кивая в нужных местах с достойным восхищения умением, а Эрнесто только смотрел на него, качая головой и беззвучно посылая ему изобретательные проклятия, стараясь не рассмеяться.

– Дамы, прошу вас, больше ни слова. Я прекрасно понимаю ситуацию и ваше более чем оправданное негодование. И как этой писательнице не стыдно, как она посмела не воспользоваться вашими, без сомнения, бесценными предложениями! С какой дерзостью она отказалась от ваших идей и вместо этого воплотила свои? Вопиющая невоспитанность! – издевался Чезаре.

Пять голов согласно закивали – все, кроме Ирены, которая уловила скрытую в словах легкую иронию.

– Не говоря уже о поведении Эрнесто! – продолжал доктор, неодобрительно покосившись на продавца книг. – Сразу взять и заказать еще книг этой недостойной женщины, несмотря на ваше недовольство! В самом деле, я не могу не встать на вашу сторону, и, в сущности, я только что принял важное решение.

– И какое же? – с плохо скрываемым подозрением спросила Ирена, скрестив руки на груди.

– Чтобы продемонстрировать свою полную поддержку, я решил, что здесь и сейчас куплю все романы Присциллы Гринвуд, которые Эрнесто имел дерзость заказать.

Все собравшиеся в зале женщины сперва затаили дыхание, а потом по залу разнесся дружный стон.

Эрнесто, который уже просто не мог сдерживаться, рухнул на прилавок и, уткнувшись в сложенные руки, захохотал.

Глава шестнадцатая

На Тильобьянко опустилась глубокая ночь. Спала Агата, гордая, что нашла Дракулу, и спал Дракула, свернувшись рядом с Эльвирой, которая в свою очередь спала, положив руку на черную шерстку. Спали близнецы в своей двухъярусной кровати, и Маргарита, обнимавшая свою мягкую игрушку-зайца с длинными ушами.

Спал и Чезаре со стопкой любовных романов у кровати, и, возможно, именно поэтому ближе к рассвету ему приснился сон. И снились ему все его девушки, а их было немало, и что они собрались вместе в одном танцевальном зале, эдакий парад прекрасных Золушек в вечерних платьях. Однако ему чего-то не хватало. Он бы хотел поддаться очарованию их глаз, блеску драгоценностей, их привлекательности, но все, что он чувствовал, – одно лишь разочарование.

Проснулся он заметно раздраженным.

Лежа в постели, пока вся деревня только начинала потягиваться, он наконец узнал о том, что все это время не имел возможности представлять, воображать. Прежде ему в этой роскоши было отказано. Призраки его прошлых женщин, только что его навестивших, ему этого предложить не могли. Они были великолепны, но все, чем они являлись, было выставлено напоказ.

Рассеянно разглядывая потолок, он осознал, что у Присциллы внутри, наоборот, был целый мир. Лабиринты и запутанные тропинки, двери и винтовые лестницы, тайные ходы, скрытые в библиотеках, целый зачарованный замок. И она, она сама сидела взаперти в самой высокой башне, над самой глубокой пропастью, потому что (и Чезаре это точно знал) она боялась, что ее найдут.

Как ни странно, от этой мысли его переполнило неожиданное счастье.

Глава семнадцатая

Тем утром несколько дней спустя бар Аниты был особенно переполнен по причине чемпионата в брискола, в котором участвовали почти все мужчины деревушки; а те, кто не играл, все равно пришли, потому что так они могли узнать новости о Владимиро. Дон Казимиро еще на рассвете отправился в больницу, и все с минуты на минуту ждали его возвращения с новостями.

Так и проводили часы за кофе и бокалами ледяного белого вина, а жара тем временем становилась все свирепее. Прямо перед баром, сидя на своих складных стульчиках перед «Империей деликатесов», три кумушки яростно обмахивались старенькими веерами и внимательно следили за улицей, ведущей на крошечную площадь. Дона Казимиро они бы и мертвыми не пропустили.

– О, и этот идет, – заметила Кларетта, дернув подбородком в сторону Чезаре, который спокойно шел к бару с книгой в руке. Две кумушки посмотрели в ту сторону и одобрительно кивнули, глядя на представительную фигуру доктора.

Улыбнувшись им, он поднял руку с книгой в знак приветствия.

– Что это у него в руке? – спросила, прищурившись, Эвелина.

– Книга, – возмущенно ответила Розамария. – И он туда же. Поди, писательницы этой.

Три седые головы одновременно закачались, выражая разочарование. Новую гостью деревни они просто не переваривали.

Чезаре и правда нес в руке книгу Присциллы, а точнее, первую книгу серии, которую он взял в библиотеке, и теперь хотел вернуть Аманде – раз уж он купил их все у Эрнесто.

Однако сначала, как и всегда, когда он приезжал в Тильобьянко, Чезаре зашел в бар, где уже собралась почти вся деревня и где его встретили чем-то похожим на овации.

– Доктор, сыграем в брискола? Давай, у нас чемпионат! – воскликнул Витторино, передвигая стул к своему столику.

Чезаре с удовлетворенным вздохом упал на сиденье. Вот это жизнь. Спокойные дни, никаких тебе проблем и головных болей, вдали от всех, и никто от него ничего не ждет, разве что партию в брискола на турнире. Ему определенно стоит почаще сюда возвращаться.

В нескольких столах от него женщины из книжного клуба, которые позволили себе прийти и отпраздновать более чем заслуженную накануне победу шестью капучино и шестью круассанами, сейчас следили за ним во все глаза. Неужели у него в руках роман той самой? Это его он только что положил на стол? Да как так!

Грудь Ирены вздымалась от негодования, и все остальные следовали ее примеру. Вообще-то почти все, потому что одна из них при виде красавца-доктора, как всегда, практически перестала дышать и не могла отвести от него взгляд.

Прочитал ли он ее записку, спрашивала себя она. Он понял, что это она ее послала? Нужно написать еще одну? Нужно лично сказать? Признаться в своей любви и в своей пылающей страсти? Последовать за ним в темный переулок и поцеловать без предупреждения, чтобы он ничего не успел понять? И почему, действительно, у Чезаре с собой книга этой Гринвуд? Еще не хватало тут писательницы, подумала она, сжимая в дрожащих пальцах свой капучино на соевом молоке. Она заставила себя отвести глаза и тут же встретилась с внимательным взглядом Агаты, сидевшей не так далеко от нее и гладившей мягкие ушки Трамеццино, сейчас уже вымытого, чистенького и сытого.

Рядом с ней, за столиком, который вполне можно было назвать детским, сидели Вирджиния, близнецы и Маргарита, которая быстро-быстро лопотала песику о чем-то, что знали только они двое, и, видимо, это было чем-то важным, потому что малышка сидела на полу и уже какое-то время шептала ему на ухо. Ее пухленькие голые ножки торчали из-под летнего платьица в подсолнухах: Маргарита терпеть не могла носить обувь и давно сбросила свои сандалики, которые теперь валялись посреди бара.

Агата нахмурилась. Почему эта тетя из книжного клуба, Лаура, сидит за столом отдельно от остальных? Как завзятый детектив, она смотрела на нее, не таясь, готовясь уловить любую мелочь, жест, который выдал бы то, что происходит.

Никто никогда в этом месте не занимается своими делами, тем временем думала Лаура. Особенно эта девочка вся в веснушках и с рыжими, как морковка, волосами. Опустив взгляд в чашку, Лаура ограничилась тем, что украдкой поглядывала на Чезаре: как он был красив, такой загорелый, в белой рубашке. Как бы ей хотелось оказаться в его сильных надежных руках. Возможно, да, ей стоит написать еще записку…

В этот момент вошли Аньезе с Эльвирой, каждая с пакетом баклажан.

– А где дон Казимиро? – спросила Аньезе.

– Он еще не вернулся, – ответила Анита, взбивая пенку для очередного капучино. – Садитесь, я вам что-нибудь приготовлю. В любом случае мы все уже здесь. Подождем вместе, с минуты на минуту он и будет.

Две соседки заняли столик рядом с входом, чтобы лучше видеть улицу. А потом Эльвира постучала по плечу Чезаре:

– Доктор, ну что, наслаждаетесь отпуском дома?.. Я вам собрала цукини со своего огорода, зайдите потом.

Чезаре улыбнулся Эльвире, и Лауру за своим столиком охватила дрожь.

Как он прекрасен, спасибо, Эльвира!

– Эй, доктор Стрейнджлав,^[27] – фыркнул Витторино, когда Анита поставила печенье на стол перед Чезаре, – если ты играешь, то отлично, а будешь просто сидеть здесь, пока тебя балуют все женщины деревни, мы никогда не закончим.

– Прости, прости! – расхохотавшись, повинился Чезаре.

– Кстати, как у тебя с женщинами? – встрял в разговор Эльвио, подмигнув ему.

– Ах, эти женщины… – заговорщицки ответил тот, а в его воображении тем временем вырисовывался образ Присциллы. Ему хотелось коснуться ее щеки и проверить, не сработает ли сигнализация, как в музеях. Ни одна из тех женщин, кого он встречал за всю жизнь, даже те, кто сейчас терпеливо ждал его в Венеции, никогда так на него не действовали. В глазах Присциллы скрывался магнит.

Лаура, которая, разумеется, подслушивала и услышала и вопрос Эльвио, и особенно ответ Чезаре, окаменела на своем стуле и навострила ушки. Какие женщины? Где? Кто? И, главное, сколько?

В этот момент послышался четкий звук подъезжающего велосипеда. Аньезе высунулась наружу и увидела, как почтальон, с трудом преодолев ведущий к деревне подъем, выезжает на площадь.

– Приехал Дамбо! – громко объявила она.

– Наверное, тяжело крутить педали с такими-то ушами, которые так и хлопают на ветру, – посмеиваясь, заметил Витторино. Белое вино уже начало оказывать эффект. Настоящее имя почтальона было Оресте, но жизнь с большими оттопыренными ушами, каких свет не видывал, превратила его в Дамбо, и во всем Тильобьянко не нашлось бы человека, кто звал бы его по имени.

Дамбо ненавидел это прозвище, и с самого детства глубоко и искренне ненавидел свои уши. Его существование было отравлено двумя огромными ушными раковинами, еще и крайне оттопыренными. С возрастом он научился не возражать в ответ на прозвище и с грустью смирился, но в глубине души мечтал о двух идеальных ушах.

Запыхавшись от подъема в гору и нажарившись на солнце, Оресте слез с велосипеда и прислонил его к стене бара. Хотя бы холодный чай перед поездкой по всей деревне он заслужил, с такой-то жарищей.

– Дайте Дамбо чего-нибудь выпить, а то он сейчас ноги протянет! – воскликнула Эльвира, когда почтальон вошел, а потом обратилась к нему, качая головой: – Ну конечно, и ты в куртке на велосипеде в такую жару… не очень-то разумно.

– Для Дамбо куртка – это униформа, – заявил Этторе, входя следом и направляясь к брату.

При виде его у Агаты загорелись глаза: без сомнения, это был самый невероятный человек в мире. И вдруг она поняла, что только что видела в глазах Лауры: любовь! Лаура смотрела на Чезаре с тем же благоговением, с которым она сама смотрела на Этторе.

Анита тем временем принесла Дамбо холодного чая с лимоном:

– Есть что-нибудь для меня?

– Да мы почти все здесь. Если хорошо прицелишься и бросишь, всем раздашь, не сходя с места, – добавила Эльвира, посмеиваясь.

Доверху набитая сумка стояла у ног Оресте. Он поднял ее к себе на колени, открыл и достал первые конверты.

– Итак, Эльвира, твоя почта, – начал он, протягивая ей пару писем. – Теперь… посмотрим…

Агата подошла к нему:

– Может, ты выпьешь чай, письма оставишь на столе, а я подзову людей? – умоляюще попросила она.

Оресте кивнул и предоставил разбирать почту ей.

Агата, гордясь своим новым заданием, запустила руки в сумку.

Близнецы оказались рядом в ту же секунду.

– Можно мы тебе поможем? – взмолился Андреа.

– Хорошо, я буду называть имена, а вы будете относить письма нужному человеку, договорились?

Две светлые головки энергично закивали.

– Это для Аниты, – начала Агата.

Близнецы бросились за прилавок с конвертом в руках:

– Прости, это счет!

– Это для Эвелины, она снаружи с остальными двумя, на своем стульчике… погодите, тут есть для всех троих. Так… теперь… есть тут Амаранта Виола? – спросила Агата, с подозрением вглядываясь в конверт. Имя ей было незнакомо, и она повертела помятый конверт в руках.

– Амаранта – это старушка Пенелопа, – объяснила ей Аньезе.

– Письмо из Америки.

В баре наступила тишина. Все головы повернулись к Агате, по-прежнему державшей конверт в руках. Было даже слышно, как сопит Трамеццино под детским столом.

– Ну, что такое? – хором спросили Тобиа и Андреа, которые этих странностей взрослых вообще не понимали.

– Да, что такое? – повторила Агата, не выпуская конверт. – Пенелопа не может получить письмо?

– Дай его мне! – воскликнула Эльвира, протянув руку. – Написано, отправлено из Висконсина, – прочитала она и посмотрела на собравшихся.

Оресте выпрямился на стуле.

– Так не пойдет, я так и знал! Верните мне письма!

– Тихо, Дамбо! – шикнула на него Эльвира, крепко держа письмо в руке. – Ты разве не понимаешь, что происходит?

– Вообще-то мы тоже не в курсе! – разочарованно воскликнул Тобиа, который в свои шесть лет понятия не имел, что такое терпение.

– Так старушка Пенелопа еще жива? – спросил Чезаре.

– Еще бы! Жива-живехонька и все еще ждет, – ответила Анита из-за барной стойки.

– Да, но может кто-нибудь объяснить? – возмутилась Агата.

Аньезе выпрямилась на своем стуле:

– В молодости Пенелопу звали Амарантой. Это мы ее прозвали Пенелопой, потому что она все время ждала возвращения своего возлюбленного, как Пенелопа – Одиссея.

– Я знаю, кто такая Пенелопа, – возразила девочка.

– Хорошо. Итак, когда Амаранте было примерно лет двадцать, она была помолвлена с юношей по имени Франческо. Она любила его без памяти, но в один ужасный день он отправился попытать счастья в Америку, найти работу, а потом собирался вернуться за Амарантой, когда скопит немного денег.

– И он не вернулся? – спросила Вирджиния из-за своего стола, держа на руках Маргариту, так и болтающую босыми ножками.

– Нет, – ответила Аньезе. – Сначала ей приходили полные любви письма, он писал, что безмерно страдает без нее и что ждет не дождется, когда же наконец сможет снова ее обнять. А потом постепенно письма стали приходить все реже, пока однажды их поток не иссяк вместе с любовью. Франческо исчез, и ни Амаранта, ни кто другой больше о нем не слышал.

– О… – тихонько пискнула Агата. – И что же произошло?

– Никто не знает. С того дня Амаранта не прекращала его ждать и превратилась в Пенелопу. Но он, в отличие от Одиссея, так и не вернулся. А прошло уже семьдесят лет.

– Ну то есть мы все знаем, что он нашел себе красивую американку и забыл Пенелопу, что уж тут! Только она так и не поняла, – вмешался Витторино.

– Так это письмо может как раз быть… – задумчиво начала Вирджиния.

– От того странного типа, Франческо делл’Альо! – отрезала Эльвира, со своим талантом к резюмированию, и в баре снова наступила полная тишина.

Никто не шевельнулся. Очень редко, но случаются такие моменты, когда произойти может все что угодно. Достаточно одного жеста, вздоха – и может измениться чья-то жизнь. Если следить очень внимательно, то можно заметить, что этому предшествуют несколько секунд такой вот оглушительной тишины.

В баре Аниты, где вся деревня ждала прибытия запаздывающего дона Казимиро, среди остывающих чашек кофе и бокалов ледяного белого вина, наступил именно такой момент.

Длился он чуть меньше минуты. Подумать только, как же быстро принимаются решения, которые, если смотреть издалека, из другого момента, способны изменить не одну жизнь.

В тишине прозвучали слова Агаты, утвердившие принятое решение. Двенадцатилетняя девочка с растрепанной косичкой рыжих волос произнесла четыре, всего четыре слова:

– Но мы не можем.

И все. Эти слова могли означать: но мы не можем ничего сделать; мы не можем вмешаться в жизнь Пенелопы; не можем бороться с судьбой. И все же все в этом крошечном баре этой незаметной деревушки знали, что это совсем другое «мы не можем». Противоположного значения. Агата, с болью в голубых глазах, только что сказала, что жители деревни, собравшиеся тем утром в баре, не могут оставить все на произвол судьбы.

Всего четыре слова – и чьи-то жизни вот-вот изменятся навсегда.

Анита отреагировала первой:

– Дайте мне письмо.

– Не трогайте! – завопил Дамбо, подскакивая и протягивая руку к Эльвире, по-прежнему державшей конверт.

Весь стол игроков в брискола, кроме Чезаре, одновременно поднялся, трое мужчин бросились на бедного почтальона и усадили его на место.

– Вы не можете! – настаивал он, готовый биться за собственные обязанности и защищать частную жизнь получателей почты. Но он уже ничего не мог поделать.

– Отдайте мне письмо, – повторила Анита. Эльвира двинулась к ней, обходя столики.

– Этторе, ну хотя бы ты! – умолял Оресте, потрясенный до глубины души.

– Письмо должно быть прочитано, – ответил доктор. – Пенелопе больше девяноста лет, неужели мы правда хотим, чтобы последнее, что она увидела в жизни, причинило ей боль?

– Но…

– Но ничего. Как лечащий врач Пенелопы я имею право, более того, это мой долг – заботиться о состоянии своей самой пожилой пациентки.

– Браво, брат! – воскликнул Чезаре. – Таким ты мне нравишься: полным желания нарушить закон!

– Но мы же не можем вскрыть конверт, – указала Аньезе.

У Агаты загорелись глаза:

– Зато можем открыть его при помощи пара, как в детективах! – с энтузиазмом предложила она.

– Пойду поставлю воду, – ответила Анита, быстрым шагом направившись к небольшой кухоньке. Через пару мгновений почти все посетители бара собрались вокруг кастрюльки с кипящей водой. Анита держала конверт над паром.

– А это правда сработает? – спросил Тобиа, высовываясь под вытянутыми руками Аниты.

Потребовалось добрых двадцать минут, чтобы все получилось, и за эти двадцать минут произошло три вещи.

Первая – Лаура, воспользовавшись суматохой, сумела протиснуться мимо Чезаре, опьянев от запаха его одеколона, и вложила розовую записку в задний карман его джинсов.

Вторая – Агата заметила руку Лауры, как раз когда она опускала записку в карман Чезаре.

Третья и последняя – в тот момент, когда Анита наконец открыла мягкий и влажный конверт, прибыл дон Казимиро, про которого за суетой все к тому моменту уже позабыли, и он громогласно вопросил:

– Что тут у вас происходит?

Десятки пар встревоженных глаз обратились к нему. Попасться с поличным священнику, это же надо!

Виноватую тишину нарушила Аньезе:

– Дон, будем откровенны. Ад или не ад, мы это письмо прочитаем.

Пять минут спустя, введя священника в курс дела, принеся положенные обещания покаяться и узнав, что Владимиро уже гораздо лучше и скоро он вернется, Анита села за стол, а больше десятка голов сгрудились вокруг. Наконец она прочитала:

Амаранта,

Пишу тебе это письмо, потому что я умираю и не хочу попасть в ад.

Прошло уже больше семидесяти лет с моего последнего письма, и я даже не знаю, жива ли ты еще, но я должен кое-что сказать тебе перед смертью. Здесь в Висконсине я полюбил другую женщину, женился на ней, у нас родилось трое детей, восемь внуков и девятнадцать правнуков. Наверное, я должен был раньше тебе об этом сказать, но ты же знаешь, как бывает. Прости.

Твой Франческо

– Все, – обреченно произнесла Анита.

– Все? Как это все? – возмутилась Вирджиния. – Пенелопа ждала семьдесят лет, а он… вот это все?

– Я всегда говорил, что он негодяй, – прошептал Витторино, который лично знал Франческо.

Агата не верила собственным ушам. Это все было неправильно! Истории так не заканчиваются, уж она-то знала! Обязательно должен быть хороший конец, должен быть способ изменить эти чудовищные слова и устроить счастливый финал.

– Это письмо нельзя отдавать, – вдруг, ко всеобщему удивлению, сказал дон Казимиро.

– Теперь и священник туда же! – пожаловался Оресте со своего стула. – Поймете вы или нет, что я это письмо должен вручить?

– Ну, может, не обязательно это… – прошептала Агата.

– Что ты сказала, малышка? – переспросила Эльвира.

– Я говорю, что, может, даже если нужно отдать письмо, то совсем не обязательно именно это. Это может быть хорошее письмо. То, которое порадует Пенелопу.

Десятки пар глаз молча уставились на нее.

– Потому что мы же можем изменить конец этой истории, правда? Можем же? – спросила она со всей надеждой, на которую способны двенадцатилетние девочки.

Эльвира с Аньезе с улыбкой переглянулись и гордо кивнули.

– Браво, Агата, отличная идея!

– Подменить письмо другим, так? – пробормотал Чезаре, ощутив бодрящий прилив азарта.

– Да, но как? Кто из нас способен написать из ничего такое письмо, которое бы как по волшебству исцелило боль и бесполезное ожидание на протяжении семидесяти лет? Просто словами? – сникнув, спросила Анита.

– Ну, конечно, не мы, но, может… – доктор посмотрел на Агату и подмигнул ей.

– Писательница! – воскликнула девочка. – Присцилла! Присцилла сможет!

– Предупреждаю вас, – вмешался Оресте, которого мужчины так и держали прижатым к стулу, – если подмените письмо поддельным, я вас заложу. Всех сдам в полицию, и детей тоже!

– Круто! – хором воскликнули близнецы.

Тогда поднялся Чезаре и спокойным шагом направился к почтальону.

– Дамбо, Дамбо, Дамбо… – начал он. – Эти уши, настоящее проклятие, правда? Готов спорить, они тебе всю жизнь испортили.

Оресте поднял на него молчаливый взгляд.

– Наверное, ужасно было с самого детства терпеть насмешки и шуточки, всякие гадости… а теперь представь, что раз – и однажды утром ты можешь проснуться с нормальными ушами.

Оресте слушал как загипнотизированный. О чем это он?

Этторе, сидящий за соседним столом, закрыл лицо руками: неужели его брат в самом деле собирается это сделать? Только Чезаре мог пытаться подкупить почтальона, помахав у него перед носом бесплатной пластической операцией.

– Потому что я же это могу, знаешь? Могу освободить тебя от огромных ушей в мгновение ока, и никто больше не назовет тебя Дамбо. Если ты только дашь нам написать новое письмо… у тебя не только будут новые уши, но и шанс вручить письмо, которое спасет эту женщину и позволит ей умереть счастливой. У тебя вообще есть сердце? Совесть?

И Оресте, которого всю жизнь звали Дамбо, в единый миг неумолимой слабости сдался:

– Ладно, пишите, пишите это ваше дурацкое письмо, раз так нужно! – Среди последовавших громких аплодисментов четко и тихо прозвучали следующие слова почтальона: – И чтоб мои новые уши были идеальными.

Чезаре, довольный своим вкладом в общее дело, дружелюбно похлопал его по плечу. И все было решено.

– Так что, идем к Присцилле, чтобы она написала нам письмо? – улыбнулась Агата.

– Я сейчас закрою бар, и все пойдем на виллу «Эдера», – вмешалась Анита. – И собачку возьмите!

Толпа из бара высыпала на улицу под подозрительными взглядами трех кумушек, так и сидящих на своем извечном посту с видом на всю деревню. Ничего не ускользало от их внимательных глаз.

Ничего, кроме того единственного раза, когда в простом, самом обычном баре среди чашек кофе и под посапывание спящей под столом собаки кто-то решил переписать судьбу и подарить счастливый конец истории чьей-то жизни.

И совершенно случайно, но как это часто и случается, подсказать новое направление двум другим.

Глава восемнадцатая

И вот они уже столпились все у калитки на виллу «Эдера», вместе со смирившимся почтальоном Дамбо, который теперь думал о своих новых ушах и никак не хотел пропустить предстоящую сцену.

Агата снова первой нарушила тишину:

– Ну что, пойдем или будем стоять здесь как дураки? – воскликнула она, толкая калитку.

Ей не терпелось все рассказать Присцилле и посмотреть, как она будет писать: ей точно придет в голову какая-нибудь гениальная идея, чтобы спасти старушку Пенелопу.

И впервые в то летнее утро к этой двенадцатилетней девочке, за которой по узкой тропинке сада гуськом шла половина Тильобьянко, пришло ясное осознание, что иногда только ложь может спасти от реальности. В жизни Пенелопы появится новый свет, бесконечно милосердный и нежный, и спасет ее. С этого момента и впредь новая реальность заменит бессмысленную боль, которая разрывала ее всю жизнь, и уступит место сожалению, возможно даже новой боли, но не такой горькой. Терпимой, потому что понятной. И Агата знала, что история, которую они собирались изобрести, вернет смысл самому существованию Пенелопы, а значит, спасет ей жизнь. Ни больше ни меньше.

Присцилла, как уже вошло у нее в привычку, сидела на террасе и писала, когда услышала сначала взволнованные голоса, а потом и шаги, по звукам напоминавшие движение небольшого отряда. Что там опять такое?

– Как, по-вашему, она будет раздражена?

– Думаю, да.

– Разозлится?

– Нет, думаю, нет.

– Но вы уверены, что она вообще сможет его написать? Ну то есть… как нужно?

– Если у нее не получится, то у нас точно не выйдет.

– То есть мы вернулись к тому, с чего начали! Можем с тем же успехом отдать письмо этого мерзавца!

– Брось, она сможет!

– А если она сможет, но не захочет?

– Мы ее убедим.

– Может, мы могли бы ей заплатить… у кого есть деньги?

– Ее книги продаются по всему миру, и что, она согласится нам помочь за тридцать восемь евро, навскидку, которые мы сумеем сейчас набрать?

– Да и то с трудом.

– Так или иначе, кто будет просить?

– Ну мы должны ей все как следует рассказать. То есть всю историю Пенелопы. А то она примет нас за сумасшедших, не говоря уж о том, что не даст втянуть себя в нечто незаконное.

– Ладно, пойдемте расскажем.

– Осторожно, не наступи на гладиолусы!

– На них и так уже близнецы наступили!

Присцилла, опершись локтями о каменную балюстраду, не могла поверить своим ушам. Какого черта…

В следующий миг перед ней, среди гортензий и магнолий, правда появился отряд жителей Тильобьянко всех возрастов и остановился под ее окном.

– Это засада? – спросила Присцилла, улыбаясь.

– В каком-то смысле, – пробормотал кто-то.

– Типа того…

Тут уже вмешалась Анита:

– Да что вы такое говорите, еще напугаете!

– Это не засада, честное слово! – вторила ей Эльвира.

– Вы нас пустите? Пожалуйста! Нам надо кое о чем вас попросить.

– Только одно письмо написать, – поспешно вставил Витторино.

– Да, но разве мы не должны были рассказать ей всю историю целиком, а потом спрашивать? – фыркнул кто-то.

– Эта история – вопрос жизни и смерти! – умоляюще вставила Агата.

Присцилла никогда не слышала, чтобы какая-то история была вопросом жизни или смерти, кроме разве что у Шахерезады в «Тысяче и одной ночи».

Единственное, что услышали они в ответ, было:

– Дверь открыта.

В следующий миг перед ней в гостиной выстроились все гости, кроме Маргариты, которая уселась на полу и теперь старательно стягивала с себя сандалики.

Среди гостей, разумеется, был и Чезаре, который наблюдал за Присциллой с полуулыбкой и отчасти с ожиданием: согласится ли она? И что у нее получится придумать?

Присцилла встретилась с ним взглядом и почувствовала, как екнуло сердце – прямо там, на глазах у половины деревни. Смутившись, писательница отвела взгляд от мужчины и снова сосредоточилась – по ее мнению, проделав это весьма изящно.

– Рассказывайте, – кивнула она. И Агата принялась рассказывать.

Естественно, единственные, кто даже близко не мечтал пойти на виллу «Эдера», были женщины из книжного клуба. Так что, выставленные из бара, все шестеро чопорно сидели, полные негодования, на скамейках на площади.

– Теперь она станет национальной героиней, вот увидите! В честь нее еще и улицу назовут!

Все уже предвкушали длинную и упоительно полную злобы дискуссию с мэром, когда вдруг Лаура залилась слезами. Пять голов оторопело повернулись к шестой, которая, спрятав лицо в руках, отчаянно рыдала.

– Что с тобой? – сочувственно спросила Ловиза.

– Ох, Лаура… ты чего плачешь?

Ирена постучала указательным пальцем ей по плечу.

– Ну, и что, собственно, случилось? Нельзя же просто так сидеть реветь.

– Это потому что все пошли к писательнице, а ты нет?

– Я ее ненавижу-у-у, – всхлипывала Лаура.

– Да ладно, мы тоже ее ненавидим, но так плакать-то зачем.

– Вы не понимаете-е-е…

– Ой, да ну что! Что! – вышла из себя Ирена, у которой определенно не было таланта сестры милосердия.

То ли из-за остаточного страха разозлить Ирену, то ли в момент истинной слабости, но Лаура чуть-чуть отняла руки от пошедшего пятнами лица, по которому текли слезы вместе с макияжем, и хрипло выкрикнула:

– Я его люблю!

Остальные пятеро замерли, оторопело глядя на нее.

– Так, ну вот, понятно, – кивнула Ловиза. – Но о ком ты?

И именно в этот грустный момент Лаура призналась подругам в своих вечных муках любви к доктору Чезаре Бурелло, пластическому хирургу, проводящему отпуск в своей родной деревне.

Но признание бедняжки встретили самой ледяной и потрясенной тишиной, которая длилась несколько минут, от чего она почувствовала себя еще более подавленной и пожалела, что раскрыла свой секрет.

В действительности же все присутствующие пытались понять, что думает обо всем этом Ирена. Пока она не высказалась, они не могли узнать, имеют ли право на какое-то свое мнение. Поэтому все молчали и ждали, пока Лаура вытирала нос краешком юбки.

Ирена, со своей стороны, была в затруднительном положении: с одной стороны, она находила неприемлемым, что такая серая мышь, как Лаура, даже просто посмела подумать, что у нее есть шанс с тем, кого можно было, без сомнения, назвать самым привлекательным мужчиной округи. Однако, с другой стороны, Лаура была одной из них, и ей можно было легко управлять и манипулировать, в отличие от этой писательницы, врага народа номер один. Поэтому Ирена в самом деле оказалась перед выбором: что из этого меньшее зло? Что Лаура почувствует себя в праве быть на одном уровне с Чезаре Бурелло, или что его заберет себе писательница? Непростая дилемма.

Присцилла, в отличие от участниц книжного клуба, молчала всего пару мгновений, только чтобы насладиться этой восхитительной дрожью, которая всегда ее охватывала, стоило ей столкнуться с интересной историей.

А потом она только тихонько произнесла:

– Это мисс Хэвишем…

– Кто это? Ее подружка? – спросила Кларетта, не обращаясь ни к кому в частности.

Присцилла улыбнулась:

– Это персонаж из романа Диккенса «Большие надежды». Женщина, которую бросили у алтаря, и она закрылась в своем доме в платье невесты, и так и носила его много лет, пока ее свадебный пир поедали насекомые и гниль.

– Какая гадость, – заметила Агата, которая считала, что ради любви точно не стоит выбрасывать целую гору вкусной еды.

А в следующий миг писательница уже приняла решение и объявила:

– Так, хорошо, напишем это письмо!

– Я знала, я знала! – ликовала Агата, пока все присутствующие устремились к молодой женщине, пожимали ей руки и хлопали по плечу.

– Ладно, успокойтесь, мне нужно полчаса, договорились? – объявила она.

Все с нетерпением закивали.

– Да, мы подождем!

– Конечно, подождем!

– Дамбо, тебе же все равно нечего делать, правда?

– Да, но вы должны ждать молча, вот что я имела в виду, – настойчиво добавила Присцилла. – Как мне придумать целое письмо, когда вы все тут болтаете?

– Точно, да, ты ведь права, – сказал кто-то.

– И правда, – поддержал кто-то еще.

– Давайте все помолчим, хорошо? – подвела итог Аньезе.

– Да, мы будем молчать, просто посмотрим на тебя, и все, – ответил другой голос.

– Нет, смотреть на меня не надо! – возразила Присцилла, которая даже не заметила, что теперь все до одного начали обращаться к ней на «ты». – Сейчас вы побудете здесь, или погуляете по дому или по парку, а я посижу на террасе, одна, и напишу письмо. Но переговаривайтесь потише, договорились?

– Потише, ясно? – прошептал Эльвио, обернувшись к собравшейся компании. – Тш-ш-ш.

– Я, если ты не против, приберусь на кухне, не могу сидеть сложа руки, – предложила Эльвира.

– А что, если приготовим пасту на всех? – предложил Дамбо.

– О, смотрите-ка кто подал голос, теперь он проголодался…

Хозяйка дома тяжело вздохнула, не зная, как привлечь внимание.

– Слушайте, можете делать что хотите, – громко объявила она. – Главное, чтобы я могла провести эти полчаса в одиночестве. Готовьте пасту, собирайте листики, только меня не беспокойте!

В единый миг, если можно так выразиться, все испарились.

А Присцилла, вернувшись на свой пост на террасе, завязала волосы в пучок на макушке и принялась думать.

В нескольких шагах от нее, под акацией, Вирджиния с детьми что-то оживленно обсуждали, а на каменной скамейке под магнолией в почтительной тишине сидели рядом Чезаре с Агатой. Их взгляд был обращен вверх. В частности, на склоненную головку Присциллы, повернутую к ним в три четверти.

Агата думала, что Присцилла – самое невероятное, что когда-либо случалось с Тильобьянко, и неважно, что она пишет только любовные романы, она все равно большая молодец. И ей не терпелось наконец прочитать то, что Присцилла в итоге придумает.

Чезаре в свою очередь думал примерно то же самое, но его занимал и еще один немаловажный вопрос, а именно: каково было бы склониться над этой изящной головкой, сначала коснуться ее губами, а затем проложить дорожку крошечных поцелуев по ее шейке и наконец осмелиться нежно прикусить?

В общем, мужчина всегда остается мужчиной, а эта женщина, нужно сказать, его изрядно заводила, тем более что она при помощи какого-то колдовства поселилась в его правом ухе. Так там и звенела. Она казалась какой-то гремучей смесью мягкости и колкости. Кроме того, никто никогда не сравнивал его с персонажем романа, и в этом тоже было свое очарование. Ему казалось, что Присцилла окружена стенами, тщательно выстроенными за годы планирования, и задача найти брешь звучала как вызов его мужскому инстинкту. Одним словом, как же покорить эти стены? Как добраться до комнатки в башне?

Чезаре, лениво расположившись на скамеечке в тени, поспешно перебирал свои лучшие техники соблазнения и находил их все слишком банальными для синьорины Гринвуд.

От этих мыслей его отвлек голос Агаты:

– Ты меня слушаешь?

– А?.. Прости, что?

– Я сказала, что у тебя что-то лежит в кармане джинсов. Похоже, Лаура подсунула тебе записку.

Чезаре привстал и, пощупав задние карманы, выудил из правого розовый листочек.

– Как я и говорила. Что там? – спросила Агата, чья рыжая макушка высунулась у него из-за руки, чтобы тоже прочитать написанное.

Жизнь моя, это ты моя жизнь. Обрати свой мужской взгляд на меня и заставь воспламениться мое женское естество своими нежными как голубки руками.

– Однако! – воскликнула девочка, присвистнув.

Чезаре пришлось перечитать сообщение пару раз.

– Кто, ты сказала, положил записку мне в карман? – изумленно уточнил он.

– Лаура! Ну она всегда с теми, другими, ими Ирена командует. Знаешь их? У них свой книжный клуб.

Мужчина задумался, вспоминая ту группу, и изумленно поднял брови. Так вот кто эта таинственная незнакомка, что подсовывает ему записки! Та напуганная мышка, Лаура.

Женщины никогда не перестанут его удивлять.

– И что ты теперь будешь делать? – поинтересовалась Агата.

– Не знаю, – ответил он, тяжело вздохнув.

– Но ты же большой, ты точно должен знать!

Чезаре повернулся к ней:

– А ты так уверена, что взрослые всегда знают, что делать?

– Моя мама всегда знает, – уточнила девочка.

– Возможно, мамы и знают. А вот я нет.

– А… – Агата замолчала. – Тогда это проблема. Тебе не нравится Лаура?

– Нет, я бы сказал нет. Совсем не мой тип.

– Да и мне, вообще-то, тоже. – Потом, набравшись храбрости, она спросила: – Кто же тогда тебе нравится?

Чезаре, даже не задумавшись, поднял взгляд к террасе, прямо к склоненной головке Присциллы.

– И правильно, – твердо заключила Агата, улыбаясь.

– А ты как бы выманила такое крошечное создание из его убежища? – спросил Чезаре. У детей бывают неожиданные идеи.

Агата, похоже, вопросу не удивилась. Она лишь серьезно задумалась на пару мгновений, размышляя над проблемой.

– Ну, его можно было бы привлечь светом, будь это мотылек или комар. Или чем-то сладеньким? Ну, знаешь, когда говорят, что на мед летит больше мух, чем на то, другое. Или хотя бы обычными цветами, нет? Они привлекают всех насекомых, и пчел, и бабочек.

– Получается, свет и сладости… и цветы, – пробормотал Чезаре, и в голове у него начал смутно вырисовываться план.

Цветы для Присциллы Гринвуд? Возможно, слишком банально. Но что, если не совсем цветы, размышлял Чезаре, тихонько поглаживая бородку.

Именно в этот момент писательница поднялась со стула и объявила:

– Готово.

Амаранта, любовь моя.

Амаранта, бабочка моя, пчелка. Амаранта, тень и бархат, волна и паутинка.

Я бы хотел провести жизнь в твоих объятиях, укутавшись в твою душу.

Вместо этого я обращаю свой крик к небу и к Господу оттого, что мне этого не было позволено.

Моя Амаранта, мое зеркало, луна, ракушка. Ни дня не проходило, чтобы я не вспоминал о твоих губах, о твоей изящной шейке, о твоей нежной щечке, лежащей у меня на руке, о том, как я пропускал твои волосы сквозь пальцы.

Я исчез, Амаранта, но не моя любовь к тебе. Я попал в заточение, тысячу раз я тонул, горел, я стал призраком. И растерял все слова.

Никакое объяснение не в силах вернуть нам ускользнувшие годы, что уже далеко. Прощение мне не дозволено. Но прежде чем уйти навсегда, я отказываюсь подчиняться судьбе и посылаю тебе эти слова, последние.

Только ради тебя я расплавляю цепи, семьдесят лет державшие меня в заточении, избавляюсь от стыда и говорю с тобой, потому что не хочу, чтобы последним звуком между нами была тишина. Эта оглушительная тишина, которая гремела между нами десятки лет.

Я старик, Амаранта, и помню девочку с сияющей кожей. И только это воспоминание о тебе, тщетная надежда снова коснуться тебя поддерживала во мне жизнь, пока я ждал. Ждал и горел.

Я не рассказываю, не объясняю и не прошу у тебя прощения, которого не заслуживаю. Но я предлагаю тебе, сейчас, в конце своего странствия, снова – любовь, которая сжигала меня на протяжении всего моего пути, который увел меня от тебя.

Амаранта, если огонь этой любви еще в силах согреть тебя, то я предлагаю его тебе тысячу раз, как хотел делать каждый день своей жизни.

Не забвение удерживало меня вдали, а цепи. Цепи, которые ранили мои руки, сердце и душу.

Но ничто в этой жизни не вызывало у меня таких чувств, как воспоминание о твоей улыбке.

Присцилла опустила листок и подняла взгляд на свою небольшую публику, в полном молчании замершую вокруг нее.

– Итак? – нетерпеливо спросила писательница. Она собой очень гордилась.

– Ну, – ответил Чезаре, – если не считать того, что никто из плоти и крови не написал бы ничего подобного, я бы сказал, что отлично.

– А стоило бы поучиться! – воскликнула Анита со справедливым негодованием.

– Это прекрасно, – всхлипывая, выдавила Аньезе, вытирая глаза платочком.

– И правда чудесное письмо, – подтвердила Вирджиния. – Теперь нам надо только его передать. Дамбо, ты сам?

– Ну да, но вы вообще-то не должны больше называть меня Дамбо! – вновь разозлился он.

– Да-да, но новые уши ведь еще не готовы, а? – заметил Эльвио, дернув его за оттопыренное ухо. – Беги неси письмо, с которым мы только что сотворили чудо, а с твоими ушами чудо сотворит доктор. Давай, давай!

Анита как раз убирала новое письмо в конверт, когда Агата вдруг вскочила на ноги:

– Стой!

– Господи, а теперь-то что? – удивилась Присцилла.

– Письмо написано рукой женщины! – Не зря же она читала все те детективы.

– Так Пенелопе вроде лет сто, думаете, она заметит?

– Ну, мы сказали «а», скажем и «б», – прагматично решила Эльвира. – Доктор, перепишите вы его!

– Какой доктор? Я или мой брат? – уточнил Этторе.

– Любой.

– Дайте мне бумагу и ручку, – вмешался Чезаре.

– Какая честь… – пробормотала Присцилла с нахальной усмешкой.

– Так, чернильная душа, тихо, – хлопнув ее по руке, ответил Чезаре, добродушно подначивая девушку.

Присцилла посмотрела на тыльную сторону своей ладони, потом в глаза Чезаре и, о чудо, рассмеялась.

– Завтра поведу тебя на поиски тетради рецептов, – прошептал он ей.

И она молча кивнула. Отдавая себе отчет, что этим кивком отвечает на кучу вопросов разом.

Глава девятнадцатая

Итак, счастливый Дамбо вручил письмо, и на несколько дней деревушка замерла в ожидании. Казалось, будто вокруг стало тише. Даже близнецы, проходя мимо дома старушки Пенелопы, замедляли шаг и говорили шепотом.

Но ничего не происходило. Несколько дней дом так и стоял, тихо, не подавая признаков жизни, и мало-помалу ожидание, вполне естественно, стало ослабевать. И все же в горячем летнем воздухе висел вопрос, которым задавались все: неужели ничего не произойдет? Это после такого-то плана, похищения Дамбо, письма, вскрытого над паром, подмены написанного новым письмом от Присциллы, и теперь правда ничего не произойдет? Как такое возможно?

Загадка, о чем же думала Пенелопа в безграничном одиночестве своего дома, царила в мыслях каждого, присоединившись к размышлениям о том, куда же подевался сборник рецептов экономки Луизы, с ее «Супремой».

Только два человека казались слишком рассеянными, чтобы разделить чувства жителей деревни: Чезаре и Присцилла были слишком заняты. Он читал, периодически разражаясь хохотом, ее романы и обдумывал идею, появившуюся у него на скамейке виллы «Эдера». А она писала новую книгу.

Потом еще были поиски пропавшей тетрадки с рецептами. Присцилла с Чезаре проводили дни в прогулках по деревне и кропотливых поисках.

Зародившиеся между этими двумя близкие отношения не остались незамеченными, в особенности для трех кумушек, которые теперь минимум три раза в день слышали от Кларетты:

– А я вот знала, что так будет. Что я вам говорила?

Первоначальное разочарование тем фактом, что тихой сапой приезжает какая-то городская и как ни в чем не бывало принимается соблазнять того, кто во всех отношениях был вообще-то их доктором, уступило место предвкушению и азарту. За несколько дней три кумушки не только перестали воспринимать происходящее в штыки, но и принялись болеть за этот вычурный танец, разворачивающийся на их глазах.

В такой маленькой деревушке никогда не наблюдали такого количества событий разом. Что наполняло, особенно трех старушек, бурлящей жизненной силой и неукротимым желанием сунуть туда нос. Когда еще представится такая возможность?

Анита во всех подробностях пересказала им историю письма Пенелопы, и троица, до глубины души возмущенная тем, что их мнения не спросили и что они пропустили единственное преступление в Тильобьянко, умирали от желания увидеть, как что-то случится прямо у них под носом.

Гораздо меньше энтузиазма испытывала Лаура. Раскрыв свой секрет подругам, она оказалась в ситуации, которая приводила ее в ужас.

После долгого размышления о том, как разрешить свою дилемму о меньшем зле, Ирена наконец решила, что это зло, естественно, Лаура, и благословила их с Чезаре союз. Притом подругу нужно было наставлять, сама она была совершенно не в состоянии разобраться со своей личной жизнью. Так что Ирена вознамерилась проинструктировать ее на тему того, как надо соблазнять мужчин вроде Чезаре, и теперь Лаура оказалась перед необходимостью следовать указаниям женщины, чья идея соблазнения заключалась в перечислении всех аргументов в презентации PowerPoint. И она не до конца понимала, какое чувство сильнее, страх или грусть.

Ну а веселее всего в этой ситуации было Этторе. Наблюдать за братом в разгаре настоящей гонки по соблазнению, пусть и аномальной, было одно удовольствие. Еще на вилле «Эдера» он, как и все остальные, заметил, как Чезаре смотрит на писательницу. И во взгляде брата увидел нежность и любопытство.

Наконец-то он встретил женщину, которая устояла перед ним, а ведь в нем с детства отмечали блестящий ум и немалое очарование. Зная брата как свои пять пальцев, Этторе также знал, что для Чезаре столкнуться с таким непредсказуемым созданием, как Присцилла, было живительным глотком воздуха. Его брат обладал душой отважной и дерзкой и не вписывался в шаблоны. Чезаре постоянно искал что-то или кого-то, кто сможет его удивить. И никогда не соглашался на меньшее.

Впрочем, как и сам Этторе.

Но если он мог ждать спокойно, то живой и мятежный дух Чезаре не давал ему сидеть на месте. Поэтому всю свою жизнь он искал невозможное. Он не был рожден для скуки, устоявшихся привычек и условностей. Нет, Чезаре был создан для чего-то выходящего за рамки привычного. Чтобы его не заставляли подстраиваться под мир, созданный другими, а вместе с ним бы создавали собственный мир, из цветов, которых прежде даже не существовало. Чезаре, несмотря на всю дисциплину и строгость, был упрямым мечтателем. За белыми рубашками и тщательно подобранными галстуками скрывался свободолюбивый человек, гордящийся этим.

Так что теперь Этторе наблюдал за тем, как разворачиваются события этого странного лета, когда мужчина, который всю жизнь пытался не попасться в ловушку уже существующей реальности, самым невероятным образом встретил девушку будто из другого измерения.

Этторе видел Чезаре, с головой ушедшего в любовные романы, которых прежде не читал, во вселенную, созданную воображением Присциллы. Наблюдал за ним, когда они с Присциллой обсуждали поиски рецептов Луизы, и качал головой. Что его брат хочет от писательницы? Что он задумал?

Чезаре в свою очередь вовсе не волновало, что случилось с потерянной тетрадью экономки Луизы, но воображение Присциллы его очаровывало.

Они сидели на скамейке на площади, перед ними Вирджиния с Агатой и детьми играли у фонтана, наполняя воздушные шарики водой.

– Так кто же был там, когда Луиза умерла? – спросила Присцилла. – Ее правда убило молнией?

– Замертво упала на паперти, клянусь, – повторил Чезаре. – Тогда почти вся деревня была в сборе.

– Хм, – задумчиво пробормотала Присцилла, а Чезаре тем временем наблюдал, как движутся хорошо смазанные шестеренки ее разума. – Ты считаешь, она всегда носила эту тетрадку с собой?

– В смысле, зашитой под платье? – пошутил он.

Но Присцилла на удочку не попалась:

– Ну брось, я про сумку. Или она держала ее дома? Кто сейчас там живет? Ты знаешь, кто были ее лучшие подруги?

– Присцилла, Луиза была невыносимой женщиной и прямолинейной до отвращения, какие у нее могли быть подруги?

– Ну общалась же она с кем-то! – настаивала Присцилла. – Вас тут раз-два и обчелся, кто-то должен быть! А хобби у нее были?

– Насколько я помню, кроме высокой выпечки, если можно так выразиться, она с огромным удовольствием совала нос в чужие дела, выдавая это свое пристрастие за волонтерство и христианское милосердие. Хотя о Владимиро она очень заботилась. Прямо очень переживала и беспокоилась за него. Это я хорошо помню.

– А если она закопала тетрадку где-то в саду? А если у нее была тайная комната в библиотеке за крутящимся шкафом с книгами? А если тайник под половицами?

– Присцилла? – окликнул ее Чезаре, возвращая к реальности. Она воспринимала эти поиски тетради с рецептами слишком серьезно.

– О чем вы тут говорите? – крикнул детский голосок.

Близнецы с Маргаритой стояли прямо напротив них, Вирджиния с Агатой – сразу за ними, и все насквозь мокрые.

– О тетради Луизы, – ответил Чезаре. – Вы же знаете эту историю?

– Ну конечно! – хором воскликнули все пятеро.

– Так вы что же, правда пытаетесь ее найти? – спросила Агата, привлеченная идеей нового расследования. – А зацепки есть? Потому что, если да, для Аньезе они на вес золота, знаете?

– Мне кажется, у нас их маловато, – откликнулась Присцилла. – Если тетради нет в доме, а друзей, которым Луиза могла ее передать, не было, то это настоящая загадка.

– У нее не было друзей? – воскликнул Тобиа. – Ни одного?

– Только Владимиро, по его словам, – ответила Присцилла, кивком указав на Чезаре. – Похоже, он был ее единственным близким человеком.

Именно в этот момент рассеянный ум Вирджинии наконец сложил пресловутые два и два. Девушка вдруг широко распахнула глаза, и Чезаре, наблюдавший за ней с серьезным видом, только и спросил:

– Вирджиния?

– О… – с виноватым видом вздохнула она. – Как вы думаете, блокнот Луизы был в черной обложке?

– Не может быть… – ахнула Присцилла.

Три кумушки, сидевшие на своих привычных местах, обмахиваясь своими веерами в цветочек, стали свидетельницами уже второго чудесного события этого лета.

И, к сожалению, в этот раз они тоже не поняли, что произошло.

Глава двадцатая

Всемером они сидели за столом на кухне Вирджинии и смотрели на тетрадь в черной обложке, лежавшую перед ними. Такая безобидная. Не подозревающая о том, в какой хаос она погрузила деревню на долгих тридцать два года.

– Ты уже прочитала рецепт «Супремы»? – с любопытством спросила Агата.

– Мы его готовим! – хором завопили близнецы.

– Так вот почему вы записались на конкурс клубничных тортов! – воскликнула девочка. – Аньезе с ума сойдет…

– Ох… ну, мы же не знали, что это «Супрема», когда решили его готовить, – оправдывалась Вирджиния.

– А теперь вы ей скажете? – вмешался Чезаре.

Дети вместе с няней молчали с виноватым видом.

Он расхохотался:

– Как по мне, так вы можете радоваться своей находке и произвести невероятный фурор на конкурсе. Безо всяких угрызений совести.

– Думаешь, она не будет злиться? – нерешительно спросила Вирджиния.

– Думаю, что вы имеете право насладиться моментом, – улыбнулся Чезаре, погладив сидящую рядом Маргариту по голове. – И потом, настало время смены поколений на пьедестале.

Присцилла тем временем, движимая любопытством, толкавшим ее с тех пор, как она узнала о знаменитом торте, листала блокнот, тщательно исписанный аккуратным почерком.

И вдруг перед ней предстал рецепт знаменитого клубничного торта.

Что потребуется:

– Корзина клубники

– 3 яйца

– 7 столовых ложек сахара

– Щепотка соли

– 1 чашка свежих сливок, 125 мл

– 260 мл молока

– 315 г муки из мягких сортов пшеницы, тонкого помола

– 1 пакетик дрожжей

– цветы акации без зеленого черешка

Приготовление

Прежде всего необходимо отделить цветы от плодоножки и отрезать зеленый черешок. Затем отделить желтки от белков. Взбить желтки с сахаром, добавить соль, сливки и молоко, все хорошо смешать.

Затем тщательно просеять муку и дрожжи, смешать.

Взбить белки до твердых пиков, хорошенько вмешать их движениями сверху вниз. Затем аккуратно, не повредив, добавить цветы акации, равномерно перемешивая.

Выложить в форму средних размеров, смазанную маслом, и высыпать пять крупных клубничин, порезанных на кусочки и обвалянных в муке, чтобы не опустились на дно формы. Или же семь ягод обычного размера.

Поверх посыпать тонкой стружкой сливочного масла и сахаром, после этого поставить в духовку.

Выпекать в разогретой духовке при 180 градусах один час. Готовность проверить зубочисткой.

Достав из духовки, дать остыть и покрыть торт медом акации, затем украсить острыми кончиками клубники, самыми красными, какие есть.

Если есть вдохновение, сначала разрезать торт пополам, промазать его кремом на свой вкус, и, возможно, добавить кусочки клубники или джем. Еще можно пропитать сиропом из клубничного сока и мараскино^[28].

Это если есть вдохновение.

– Цветы акации, – прошептала Присцилла. – Гениально. Кто бы мог подумать?

– Луиза настоящий злой гений, – восхищенно добавила Агата.

– Поверьте, не хочу портить вам момент, но где найти в июле еще цветущую акацию? – прагматично поинтересовался Чезаре.

Шесть голов, повернувшись, посмотрели на него с явным снисхождением.

– На вилле «Эдера»! – хором сообщили они, будто это было чем-то само собой разумеющимся.

Тобиа от переполнявшего его возбуждения издал индийский военный клич и принялся танцевать вокруг стола. В следующий миг все дети, и маленькие, и большие, тоже пустились в пляс.

И там, на кухне Вирджинии, пока все остальные, увлеченные безумными танцами, шумно высыпали из комнаты, Чезаре, видя горящие, широко раскрытые глаза Присциллы в нескольких сантиметрах от своих, не смог удержаться. И тогда он медленно протянул руку к этому лицу, такому живому, такому близкому, и бережно коснулся большим пальцем нижней губы Присциллы.

– Я тебя вижу, – тихо-тихо прошептал он.

Глава двадцать первая

Следующим утром после того, что вошло в историю как «Великая находка», Чезаре, сидя на шезлонге во внутреннем дворике, погрузился в третью книгу серии про Каллиопу дель Топацио, «Бегство из твоих рук».

Теперь, когда он купил их все, с тем же успехом можно было и прочитать, тем более что веселили они его изрядно. Привыкнув к книгам совершенно другого жанра, погрузиться в трепетный бархатный мир Каллиопы дель Топацио оказалось приятным разнообразием.

Влюбленности, похищения, дуэли, переодевания, смерти настоящие и инсценированные… в этих романах был весь фельетонский набор. И по этой ли причине или по другой, но Чезаре обнаружил, что находит их удивительно приятными. Теперь он хорошо понимал, почему женщины во всем мире так пристрастились к этим приключениям. Но все же не мог поверить, что соединение всех этих литературных клише с языком и стилем настолько ярким и остроумным оказалось чтением таким оригинальным и необъяснимо освежающим. Теперь он понимал, как Присцилла с легкостью могла представить, что экономка Луизы разбирает пол гостиной и прячет свою драгоценную тетрадь с рецептами под половицей.

И он понял все правильно. Эта девушка была не просто одной девушкой: в ней жили по меньшей мере еще несколько, и она дразнила его, подначивая узнать их всех. Чезаре знал женщин и знал женскую душу – конечно, из опыта, но также благодаря любопытству, эмпатии и своему пытливому уму. Но Присцилла отличалась от них всех.

И вдруг он увидел, словно вставленную между строк одного из ее романов, точную карту души Присциллы. Это желание чего-то, выходящего за рамки повседневной жизни, необходимость находить красоту и радость в самых обыденных мелочах, изобретать собственный мир, неподверженный воздействию времени. Среди этих страниц таились мечты и желания, лекарство от жестоких разочарований и не оправдывающей ожиданий реальности. Они хранили отчаянную потребность высвободиться из сетей, опутавших человечество, и кричали бы об этом с бесконечной силой и страстью, будь кто-то способен этот крик услышать.

У этой женщины было сердце из бумаги и чернил. Вокруг нее разматывались перепутанные клубки фантазий, хранившиеся в книгах вместе с ее мечтами. И как было бы здорово, думал Чезаре, следовать по этим разноцветным ниточкам, одна за другой, и посмотреть, куда они его приведут. Было бы так чудесно играть с этими клубочками фантазий и иногда тихонько гладить их, чтобы они уснули. Какой было бы честью стать тем мужчиной, который обладал бы властью воспламенять и успокаивать этот беспокойный ум.

А была у него эта власть? Во время поисков рецептов Луизы он, как ему казалось, поощрял разум Присциллы выдумывать все более несуразные гипотезы о местонахождении этой дурацкой тетради и с умилением слушал то, что ей удавалось изобрести.

Чезаре вспоминал лицо Присциллы в тот момент, когда она поняла, что потерянная тетрадь в самом деле нашлась; как у нее глаза стали как блюдца, как она чуть порозовела от волнения – и улыбался от этих воспоминаний.

Когда Присцилла впервые взяла в руки тетрадь, она держала ее так, будто это была утраченная рукопись Шекспира. Какая роскошь – наблюдать за ее по-детски изумленным лицом. Будто мрачный лес вдруг превратился в поля цветущих маков.

Вот так Чезаре поймал себя на том, что размышляет о вещах, которые приводили его в замешательство и, другими словами, вели к извечной дилемме брать или отдавать. В нем родилось, как ни странно, сильнейшее желание подарить этой женщине все то, что она способна вообразить, в реальности. Идея исполнить любую фантазию Присциллы вызывала в нем трепет предвкушения.

Все жадно проглатывали ее романы, пытаясь отдохнуть от повседневных забот и исцелить душевные раны, и точно так же Чезаре, читая те же романы, вместо этого сталкивался лицом к лицу с закрытой для всех стороной жизни Присциллы, с ее пламенеющей душой.

А теперь у него еще и был план.

Интересно, найдет ли он сейчас где-нибудь новогодние гирлянды… и Эрнесто.

Эрнесто ему просто срочно необходим, вместе с его книжными познаниями, думал Чезаре, откладывая роман и вместо этого беря в руки телефон, который вновь оказался выключен, кто знает уже как долго.

Агата была права насчет цветов. Но это должны быть особенные цветы.

Присцилла сидела на кровати, скрестив ноги, с чашечкой кофе в руке, и не могла перестать улыбаться. Это же настоящее чудо: они нашли тетрадь спустя несколько десятков лет поисков. Сначала Пенелопа и то письмо, теперь сборник рецептов – оказавшись в Тильобьянко, она будто попала в роман.

Она держала в руках помятую тетрадь Луизы и была совершенно счастлива. Сколько уже лет Присцилла не чувствовала себя настолько счастливой? Таким вот настоящим, искрящимся счастьем?

И то чувство сопричастности, которое на мгновение возникло у нее во время обеда с Эльвирой и Аньезе, после того как они нашли Дракулу, появилось снова, уже смелее – и более нежное и трогательное.

Присцилла подобрала ноги и обхватила колени руками, глядя на ветку акации, видневшуюся из открытого окна, и снова улыбнулась. Улыбнулась, думая о детях за столом, о черной тетради, о новом чувстве, и о том моменте, когда Чезаре смотрел на нее, пока дети в восторге танцевали по комнате. И когда вот так, ни с того ни с сего, будто это было самое естественное движение в мире, он на мгновение коснулся пальцем ее губ.

– Я тебя вижу, – прошептал он ей.

И Присцилла замерла на месте с блокнотом в руке, ощущением прикосновения и своим образом в душе мужчины, который – наконец – ее видел. К дьяволу любовь. Вот это настоящее чудо.

У трех кумушек в свою очередь руки чесались от нетерпения. Не могут же они ждать вечно. Они женщины занятые.

Эти двое должны были уже сделать какой-то шаг друг к другу, а не только шушукаться на лавочке на площади.

Поэтому, когда они заметили Чезаре, быстро направлявшегося к магазину Эрнесто, они окликнули его, подозвав на пару слов. Кларетта, удобно устроившаяся между подруг, безо всякого приветствия выдала:

– Ну что? С писательницей? Не можем же мы, эм… Нельзя же ждать вечно!

Чезаре ошарашенно посмотрел на них:

– Вы меня позвали, чтобы сунуть нос в мою личную жизнь?

Все трое в ответ невозмутимо смотрели на него, ничуть не смутившись.

– Ну, если ты не в состоянии справиться сам… – невинно пожала плечами Розамария.

– Ну, спасибо, – откликнулся Чезаре, которого подобное нахальство застало врасплох.

– Вот молодец, – великодушно заключила Эвелина. – Если сам не знаешь, что делать, спроси нас.

Разумеется, Чезаре был более чем в состоянии сам со всем разобраться. Он сотни раз проделывал это самостоятельно. Вот только в этот раз он не хотел торопиться. Не хотел давить. А хотел неторопливо наблюдать за тем, как на лице Присциллы по очереди появляются разные эмоции, а она пытается их скрыть.

Если Чезаре, как советуют эти трое, что-то сделает, это невыносимо ускорит тот невероятный спектакль, которым он наслаждался, а Чезаре этого не желал. Он обладал утонченным вкусом, умел отдаваться наслаждению и умел его дарить.

В глубине души он знал, что и Присцилла не хочет торопиться, ей тоже хотелось не огненной вспышки, а тлеющего пламени, двигаться постепенно, по чуть-чуть, со всей неспешностью, которую стоит уделять затейливым и деликатным вещам. У которых нет названия.

Чезаре знал, как устроены карточные домики, и знал, что их нужно строить легкими руками, и что одно-единственное, крошечное неверное движение – и рухнет все, беззвучно и безутешно, попадет в круговерть осыпавшихся желаний. Поэтому он не хотел ничего делать, только дать этому странному чувству время выбраться из своего кокона, избавиться от страха и начать расправлять крылышки понемногу, медленно, показывая, как надеялся Чезаре, совершенно новые цвета.

Он хотел, чтобы Присцилла ощутила все эмоции, которые только способна испытывать, без опаски, чтобы она высвободила свою необычную душу, которую он необъяснимым, совершенно непонятным образом сумел разглядеть. Он хотел любоваться ею, пока она набирается храбрости показаться.

В общем, Чезаре, который прекрасно знал, как завоевать женщину за пару простых ходов, в этот раз подарил себе удовольствие ждать – и изучать самое настоящее и изысканное значение слова «соблазнять».

И потом, он все еще не нашел новогоднюю гирлянду.

Глава двадцать вторая

Порывшись в своих книжных шкафах, Эрнесто сумел отыскать почти все книги, которые перечислил Чезаре, хотя запросы у того были довольно странные.

– Зачем они тебе, можно узнать? – спросил его Эрнесто, когда Чезаре зашел забрать книги.

– Бумажной девушке – бумажные цветы, – загадочно ответил тот.

Теперь у Чезаре наконец было все, что нужно, потому что новогоднюю гирлянду он тоже нашел. Вся перепутанная, она лежала в коробке на чердаке Этторе – осталась еще от тети Фламинии с восьмидесятых годов, но должна была подойти. Эрнесто безупречно упаковал книги и, учитывая, что также он купил вино и разнообразные закуски в магазинчике Кларетты, теперь у Чезаре в самом деле было все необходимое, чтобы воплотить свой план под, так сказать, покровом сумерек.

Пока он укладывал все в большую спортивную сумку, ему пришла в голову единственная деталь, про которую он забыл: свечи! И что теперь? Теперь, сказал себе Чезаре, раз магазинчик Кларетты уже давно закрыт, у него оставался последний шанс.

И вот несколько минут спустя он уже стучал в дверь приходского домика, все с той же большой спортивной сумкой на плече.

– Чезаре? – поприветствовал его дон Казимиро, открывший дверь. – Уже поздно, что случилось? Тебя внезапно охватил приступ набожности? А там ты несешь все свои грехи? – добавил он, взглядом указав на сумку.

– Дон, у вас свечи есть?

– Свечи?

– Свечи. Разве в церкви обычно не пользуются свечами?

Священник вздохнул.

– И зачем же тебе нужны свечи?

– Чтобы завоевать девушку, – уверенно ответил его собеседник.

– Вот оно что. Пачки из двадцати штук тебе хватит?

– Сделаем так, чтобы хватило.

Дон Казимиро уже повернулся, как взгляд его упал на горлышко бутылки, торчавшей из сумки.

– Что у тебя там за вино? Уж не «Мерло» ли Кларетты?

– Эм, дон… да, оно, – признался Чезаре.

На что священник фыркнул:

– Получается, тебе пачку свечей и «Сассикайю»^[29].

– Шикарно, дон! – воскликнул Чезаре, хлопнув его по плечу. – Я вам потом расскажу, как прошло…

– О боже, – вздохнул дон Казимиро, отправляясь за пачкой из двадцати белых-белых свечей и вином из своей драгоценной коллекции.

Еще и это на него свалилось.

Тем временем на коврике для медитаций в форме мандалы, на крылечке, которое выходило на улицу прямо напротив дома священника, сидела Ирена. Стоило ей увидеть высокую фигуру Чезаре у дверей дона Казимиро, как она прервала свое Приветствие Луны. Мать Луна могла подождать, а у нее тут срочные дела – к примеру, пошпионить у забора.

Что тут, у церкви, мог делать Чезаре в восемнадцать минут одиннадцатого? И почему у него с собой спортивная сумка? И главное, почему священник передал ему пачку восковых свечей и бутылку вина?

Становилось все интереснее. И вот, в кроксах и пижаме, Ирена украдкой спустилась по лестнице и точно призрак припустила за доктором, сев ему на хвост.

Что-то тут было нечисто. Ой как нечисто.

Но Ирена не единственная пыталась придумать какой-то план – или хотя бы его бледное подобие.

Лаура, которую Ирена убедила перейти к решительным действиям, сидела за столом на кухне и растроганно, с ностальгией смотрела на горку разноцветных листков рисовой бумаги, еще не использованных. Она написала так мало, всего три-четыре записки оказались в карманах Чезаре и на стекле его машины, а теперь она должна забыть про них и двинуться более прямым путем – и гораздо более опасным. Подумать только, а она пачку из ста листов купила. Что ж, будет использовать для поздравлений с днем рождения, Рождеством и Пасхой во веки веков. Она грустно погладила листы пальцами с идеальным маникюром и вздохнула.

Было совсем не просто перейти к действию. Да и к какому? С какими рисками? И, главное, где взять смелость?

Обмакнув очередное диетическое печенье из отрубей в баночку «Нутеллы», она сосредоточенно уставилась в стену. Ее преподавательница кармической йоги говорила, что, если сконцентрироваться на пустой поверхности и какое-то неопределенное время на нее смотреть, возникнет состояние удивительной ясности. Так что она выбрала кафельную плитку в цветочек, купленную в «Икее», и концентрировалась изо всех сил. Ей нужна абсолютно гениальная идея.

Другая баночка с «Нутеллой» стояла на коленях у Присциллы, которая макала туда не печенье, а сразу ложку, печально переключая каналы в поисках какого-нибудь фильма ужасов. Ничего. Телевизор упорно отказывался сотрудничать. А ведь ей хватило бы самого простенького зомби, какого-нибудь завалященького серийного убийцы, призрака – даже пусть крохотного! Но вместо этого – сплошные позитивные эмоции и фильмы для всей семьи. Наскребя со дна последнюю утешительную ложечку шоколадной пасты, Присцилла лениво рухнула на диван и решила остановиться на серии «Отца Брауна» с многообещающим названием «Три орудия смерти». Лучше, чем ничего.

Каким бы милым получился роман про загадку давно утерянного рецепта, который наконец нашли, – про «Супрему», рассеянно подумала она, поглядывая на экран.

Ровно двадцать пять минут спустя, на последних сценах «Отца Брауна» Присциллу отвлекли звуки песни группы Carpenters, Close to You. Что за музыка в саду? Набросив поверх футболки хлопковый свитер, она высунулась с террасы.

На скамейке, прямо под магнолией, окутанный нежнейшим ароматом цветущей акации, сидел Чезаре – элегантно одетый, с бутылкой «Сассикайи» и двумя бокалами в руке, а вокруг него сияли свечи и множество огоньков новогодней гирлянды, точно сотни светлячков среди ветвей и свечей, а Carpenters продолжали петь из динамиков его айфона.

Вполне объяснимо потеряв дар речи, Присцилла на мгновение недоверчиво замерла. А потом сумела произнести только:

– Ты совсем с ума сошел?

– Спускайся, я приготовил тебе почти полночный… перекус, – отозвался Чезаре, уверенный в себе, как только может быть уверен тот, кто сумел устроить идеальный ночной пикник. – Давай, я и горячий шоколад принес.

Присцилла улыбнулась. Перед горячим шоколадом и ночным пикником в окружении свечей, расставленных с риском устроить пожар, было в самом деле невозможно устоять. И когда она, спустившись в домашних штанах и свитере поверх футболки, оказалась под магнолией, увитой мерцающей гирляндой, то не могла не подумать: черт побери, все просто идеально. Включая Чезаре, который протягивал ей бокал вина. На каменной скамейке, частично обернутые в жатую бумагу и скрепленные бантиком, как обычно делают флористы, лежали семь романов.

– А это? – спросила Присцилла.

В глазах Чезаре светилась улыбка.

– Не всем женщинам дарят одинаковые цветы.

– Никто никогда не дарил мне букет книг, – прошептала Присцилла, у которой дыхание перехватило от изумления.

Она провела по ним рукой: «Мастер и Маргарита», «Дама с камелиями», «Черная орхидея», «Габриэла, корица и гвоздика», «Имя розы», «Черный тюльпан», «Жасминовая ферма».

И тогда заброшенный за́мок внутри нее вздрогнул, пробуждаясь. Проснулась служанка с метлой в руках и потерла глаза, проснулся повар с покрытыми мукой руками, и мальчик-рассыльный во дворе сорвался с места и побежал по делам. Потянулся кот на кресле и снова закудахтали курицы. А наверху, в самой высокой башне, вновь зажегся огонь и тоже принялся танцевать в камине, согревая комнату, казалось, уже забытым теплом. И тогда Спящая красавица чуть вздрогнула и пораженно распахнула глаза.

А Присцилла недоверчиво взяла в руки бокал, потерявшись в том, что ей казалось сном в летнюю ночь.

И вот, пока они смаковали красное вино и присущее всем первым свиданиям трепетное волнение, ни один из них не заметил белой фигуры, тайком выглядывающей из-за каменной стены в глубине сада.

Ирена, которая пошла за ни о чем не подозревающим Чезаре, после нескольких неудачных попыток решилась сбросить свои розовые кроксы и взобралась по каменной ограде виллы «Эдера» на самый верх. И вот теперь, несмотря на боль в пальцах и рук и ног, она почти не шевелилась, уцепившись за вьющийся по стене жасмин, который также очень удачно скрывал ее занятия шпионажем.

Со все возрастающим негодованием Ирена наблюдала, как Чезаре развешивал гирлянды на ветках, зажигал свечи дона Казимиро, расставленные на блюдечках в траве; она сверлила его взглядом, пока он доставал из спортивной сумки вино, бокалы, шоколад, клубнику… и даже белую скатерть и пиалу со сливками! Разрази ее гром, если она пропустит хотя бы секунду этого достойного осуждения представления.

Она стала незаметным свидетелем того, как Чезаре усаживал Присциллу на скамью, видела, как он с ней говорил, как она подобрала под себя озябшие босые ноги и как расцвели на ее лице первые улыбки. Видела, как он пропустил сквозь пальцы прядь довольно растрепанных, медного цвета волос. Заметила, как сокращалось между ними расстояние, по сантиметру, и ощутила, как воздух накаляется и наполняется ароматами. Видела нерешительность и ожидание. И наблюдала она за всем этим как за катастрофой, которую не могла предотвратить. С таким же яростным разочарованием.

И в довершение ко всему она заметила тот крошечный миг над пропастью, нарушение равновесия, после чего все может или начаться, или с той же легкостью закончиться. Чезаре, который коснулся ладонями щек Присциллы, запутавшись пальцами в волосах, и Присциллу, отдавшуюся этому поцелую, будто он всегда ей принадлежал и она просто нашла дорогу домой.

При виде этого маленького чуда, самого первого поцелуя, у Ирены появилась единственная и очень четкая мысль: эту парочку она уничтожит.

Глава двадцать третья

Это было ясное и светлое утро, из тех, какие бывают только в начале июля. Присцилла, растянувшаяся на кровати у открытого окна, лениво потягивалась.

Значит, вот что такое страсть – эта душистая ночь, ласковая, полная вздохов.

Все слова, которые она писала, наконец сошли со страниц книг и воплотились в реальности, и Присцилла, которая так пока и не пришла в себя от удовольствия и удивления, только сейчас это осознала – с изумлением, которое лишало дара речи, но дарило странное желание смеяться и гулять босиком, кататься на качелях и играть в классики на тротуаре. Руки Чезаре, касавшиеся ее кожи, его взгляд, обращенный к ней, это ощущение смущения и храбрости одновременно.

Спустя годы оледенения она полностью отдалась новому теплу. Вдруг внутри нее разлилось ясное, теплое сияние. Она будто светилась, каждой клеточкой кожи. Ее пробрала легкая дрожь. Присцилла, улыбаясь, свернулась калачиком в простынях.

Ее воображение, всю жизнь бывшее ей окном, сценой и тюрьмой, сейчас заливало реальность ослепительным светом.

Чезаре тем временем сидел в кресле в саду брата, с чашкой кофе в одной руке и выключенным телефоном в другой. Уже в третий раз он вырубается сам, давно пора его поменять, думал Чезаре, включил смартфон снова и сразу же отправил сообщение Присцилле. В этот момент к нему вышел Этторе.

– Ну, и что ты вчера затеял? – спросил он брата. – Тебе удалось наконец соблазнить писательницу?

– Ну я бы не назвал это именно соблазнением, – невозмутимо улыбнулся Чезаре. – Скажем, завоевание. Возможно.

– Даже так! – подхватил его тон Этторе. – Так все сработало?

– Джентльмен о некоторых вещах не рассказывает.

Этторе, приподняв бровь, повернулся к брату.

– Так она в самом деле тебе нравится… и кто бы мог подумать! Такая, как она.

– Она совсем другая, правда? – прошептал Чезаре, будто говоря сам с собой.

И именно в этот момент Этторе понял.

– Только не говори, что ты влюбился, – безжалостно произнес он.

А Чезаре… он улыбнулся.

Ночь Ирены, однако же, не была такой приятной. Проворочавшись в кровати из-за черных мыслей, теперь она наносила на лицо маску с календулой и маслом жожоба в надежде минимизировать ущерб. Возможно, понадобится еще и отдельная маска для области вокруг глаз.

С того момента, как она удачно стала свидетельницей бесстыдной сцены на вилле «Эдера», она поклялась самой себе, что ни в коем случае не позволит этому безобразию продолжаться и дальше и не упустит случая воткнуть этим двоим палки в колеса.

И вот, в домашнем халате и с белым, покрытым кремом лицом, Ирена решительно взяла в руки телефон и открыла чат с участницами книжного клуба. Написала она только одну фразу: «Через полчаса у меня дома».

У нее появилась идея.

Пока Присцилла счастливо нежилась в постели, Аманда сидела за одним из столиков у бара Аниты и высыпала пакетики с сахаром в свой капучино.

Неподалеку от нее на скамейке Агата читала книжку в светло-голубой обложке, но было заметно, что девочка какая-то рассеянная. Она то и дело поднимала на Аманду взгляд и никак не могла усидеть на месте. Аманда ободряюще махнула ей рукой в знак приветствия, и Агата, будто только этого и ждала, вскочила на ноги, точно кукла на пружинке.

– Все в порядке?

Девочка только вздохнула со слегка трагическим видом.

– Что ты читаешь? – поинтересовалась Аманда, думая, что причина такого настроения именно в книге.

– А, да так, – махнула рукой Агата. – «Гарри Поттера и тайную комнату», в двенадцатый раз.

Аманда подозрительно вгляделась в лицо Агаты. Что же у нее случилось?

– Так, садись со мной, выпей апельсинового сока.

Агата упала на соседний стул.

– Что с тобой? Что-то случилось? – спросила ее библиотекарша. Она знала девочку с рождения и видела, когда что-то шло явно не так. – Может, расскажешь мне?

Агата с несчастным видом посмотрела на нее.

– Давай, что стряслось? – уговаривала ее Аманда. – Едва ли это что-то настолько серьезное.

– На самом деле серьезнее не бывает, – грустно вздохнула девочка. Аманда при виде этого скорбного личика в веснушках едва удержалась от улыбки.

– И ничего мне не расскажешь? Я не могу тебе ничем помочь? Ну же, мы друг друга знаем целую вечность.

Агата тяжело вздохнула.

– Наверное, я только тебе и могу рассказать.

– Тогда давай выкладывай, что случилось! – подбодрила ее девушка с улыбкой.

Агата подняла на нее огромные, полные муки глаза, а потом выпалила с трогательной пылкостью:

– Я влюбилась.

– И ты тоже? – нечаянно вырвалось у Аманды. – Ну брось, это не так страшно.

– Не страшно? – негодующе воскликнула Агата. – Куда уж страшнее! Эта пытка длится уже пять лет!

– Но тебе же всего двенадцать, – рассмеялась Аманда. А потом поняла, что именно поэтому вопрос такой серьезный. – Итак, в кого же ты влюблена?

Агата смущенно опустила взгляд на свои тенниски.

– Если я тебе скажу, клянешься, что никому не разболтаешь?

– Конечно.

Девочка глубоко вздохнула, набралась храбрости и призналась:

– В Этторе.

– О… – протянула Аманда, ломая печенье с корицей, лежавшее рядом с чашкой капучино, а потом посмотрела Агате в глаза и добавила: – Я тоже.

И именно в тот же самый момент она поняла, что только что сделала.

Как она могла произнести это злополучное «я тоже» в ответ на признание Агаты в любви к Этторе? Кто вообще так поступает? И что теперь?

Аманда перестала крошить коричное печенье и повернулась к девочке, пытаясь поймать ее взгляд – мужество, которое не стоит недооценивать. Агата же смотрела на нее во все глаза.

– Агата?.. – осторожно позвала Аманда. – Агата, послушай…

Но девочка перебила ее, взмахом руки опрокинув и идеально сваренный капучино, и апельсиновый сок, и воскликнула:

– Но это же чудесно!

От этого внушительного замечания Аманда остолбенела.

– Чудесно?

– Аманда! А он тебя любит? Это же замечательно! Два моих любимых персонажа любят друг друга!

– Персонажа? – пролепетала Аманда. Возможно, Агате пора перестать читать столько книжек, потому что ситуация уже вышла из-под контроля.

– И вы поженитесь? А когда? Я же приду на свадьбу?

Аманда пыталась вытереть столик салфетками, которые с задачей совсем не справлялись.

– Ну конечно, придешь… но все не так просто.

– А почему? Почему не просто?

– Ты же знаешь, моя мама… она совсем одна и не может ходить. Как я ее брошу?

– Прости, но тогда получается, что все дочки мам, которые не могут ходить, так и не выходят замуж?

Аманда перестала сражаться с салфетками и посмотрела на Агату.

Что-то в ее словах определенно было.

– Вот нет. Если я не могу выйти за него замуж, ладно, но если и ты не сможешь только потому, что твоя мама не ходит, тогда все напрасно.

И Агата так и не поняла, почему в этот момент Аманда крепко обняла ее.

Тем утром Присцилла получила от Чезаре целых два сообщения. В одном он писал, что думает о ней. А в другом было сердечко. Оба раза у нее ёкнуло сердце, и все остальные мысли испарились.

Так возможно ли, что это одновременно нежное и горячее чувство и было настоящей любовью? Непривычное и знакомое одновременно? Это легкое щекотание от тысяч пузыриков, бурлящих в душе? И та раскрывшаяся внутри пропасть, когда Чезаре обхватил ее лицо ладонями, запустив пальцы в волосы, и его лицо вдруг оказалось совсем близко?

Это сальто, которое совершило ее сердце от первого прикосновения его губ? Вот это чувство? Потому что, если любовь – в самом деле вот это легкое, незатейливое и одновременно мучительное ощущение, тогда она никогда прежде его не испытывала.

Так что, прежде чем сесть за работу, Присцилла, с трепещущим сердцем и душой легкой, точно взмах крыльев бабочки, отправилась на прогулку по направлению к деревне, где и встретила Аманду с Агатой, направлявшихся в библиотеку.

Девочка представила их друг другу:

– Это Присцилла, писательница, которая живет на вилле «Эдера», – начала она, а потом повернулась к своей спутнице: – Как твоя фамилия? А, ладно, неважно. Это, – продолжила она, обернувшись к Присцилле, – моя подруга Аманда, которая выйдет замуж за Этторе, доктора и брата Чезаре. Аманда, ты знаешь, что это она написала то письмо Пенелопе? Я тебе рассказывала, так жалко, что тебя там не было!

– Очень приятно, – представилась Аманда, протягивая руку Присцилле.

– Взаимно. Так в этой крошечной деревушке и библиотека есть? Обязательно загляну тебя проведать.

– В любое время, я буду рада. Только лучше не приходи в пятницу днем, в это время собираются женщины из книжного клуба, – предупредила Аманда.

– Уже имела удовольствие познакомиться. На следующий же день после моего приезда они позвонили в звонок, а я, к несчастью, открыла.

– Ой-ой, – улыбнулась библиотекарша.

– Но, стоит признать, благодаря им мне также пришла идея нового романа.

– А нам расскажешь? – с любопытством попросила Агата. А потом повернулась к Аманде: – Ты знаешь, что Присцилла пишет любовные романы?

Но Аманда это прекрасно знала, книги ее новой знакомой спрашивали чаще всего.

– Поэтому она, на мой взгляд, зная все это дело как свои пять пальцев, может сказать тебе, что ты должна выйти замуж за Этторе, даже если твоя мама не ходит. Ты же ей скажешь, правда? – уточнила девочка у Присциллы.

Писательница улыбнулась:

– А ты всегда такая любопытная Варвара?

– Всегда! Потому что, не знаю, говорила я или нет, но, когда вырасту, я стану частным детективом. Ну так что, я же права? – настаивала Агата.

– Ну, не зная всей истории, ничего подобного утверждать нельзя, и потом, я считаю, что Аманда сама прекрасно разберется, разве нет? – подмигнув, ответила Присцилла.

– Но… – попыталась возразить Агата с непоколебимой самоуверенностью своих двенадцати лет.

Библиотекарша с нежностью улыбнулась девочке, которая так о ней беспокоилась. А потом обратилась к новой знакомой:

– Присцилла, когда захочешь увидеть библиотеку – хотя смотреть в общем-то не на что, учти – приходи в любое время, буду тебя ждать. Сейчас мне надо идти, пора открываться. Надеюсь, скоро увидимся. Агата, а ты? Пойдешь гулять или со мной?

– Пойду с тобой! – откликнулась девочка.

Они попрощались и пошли в разных направлениях. Кофе и долгая прогулка – вот что требовалось Присцилле.

Глава двадцать четвертая

Как говорится, умей они говорить, стены виллы «Эдера» могли бы многое рассказать о следующих днях.

История Присциллы и Чезаре разворачивалась в комнатах особняка, под звуки смеха, разговоры и вздохи.

Если Присцилла готовила, Чезаре смеялся и потом съедал все, делая вид, что очень вкусно. Если она писала, то он молча наблюдал за ней, устроившись поблизости, притворяясь, что читает. На самом же деле он не сводил с нее внимательных глаз, разглядывая каждую черточку.

– Может, перестанешь? – однажды днем спросила Присцилла, поймав его за этим занятием.

В ответ Чезаре только рассмеялся.

– Ты занимайся своими делами. Тебе разве не надо сосредоточиться?

Присцилле казалось, что она попала в Страну чудес.

Когда страсть уступала место смеху и откровениям, был Чезаре, который засыпал, крепко прижимая ее к себе, и был завтрак на маленькой террасе, с чашечками кофе, свежим молоком и горячим хлебом с маслом; потом были прогулки за разговорами, походы за джемом в «Империю» Кларетты, смех над дурацкими шутками, игры с детьми.

Будто с тихим щелчком все встало на свои места – и внутри нее, и вокруг.

Все, что в прошлом стоило ей больших трудов и боли, теперь вдруг оказалось таким простым, что заставляло задуматься, не перепутала ли она что-нибудь.

Удивительно, на какие шутки способен разум, думала Присцилла. Только все кажется идеальным, как вдруг ты начинаешь гадать, где и что делаешь не так. Но собственный страх вызывал улыбку.

Она не осмеливалась представлять, что будет потом, когда закончатся эти июльские дни, потому что прекрасно знала свое воображение и знала, что если не держать его на коротком поводке, то вскоре она начнет представлять, как просыпается с Чезаре каждое утро, а вокруг них томно течет повседневная жизнь Венеции.

И именно в тот момент, когда она представляла Чезаре в своем домике в Венеции, она вдруг осознала, что за всеми этими нежностями и смехом она до сих пор ничего не знает о его жизни вне Тильобьянко: где он живет, с кем, что делает в свободное время, с кем встречается. А что, если он вообще живет в противоположной части Италии? Что, если она из Венеции, а он из Сиракуз? Или если на самом деле он после своего отпуска вернется, скажем, в Дубай? Пластические хирурги там должны быть нарасхват.

– Чезаре, а где ты живешь, когда не приезжаешь в Тильобьянко? – спросила как-то днем Присцилла, подняв взгляд от пазла, который собирала: «Кувшинки» Моне из тысячи кусочков – такое за полдня не закончишь.

Он растерянно взглянул на нее.

– А… – наконец через какое-то время протянул он.

– Вот именно. Похоже, мы про это забыли, – заметила Присцилла.

– То есть сейчас мы можем обнаружить, что я, например, живу в Трентино-Альто-Адидже, а ты на юге Сардинии?

– Примерно так я и представляла пару минут назад! – завороженно воскликнула Присцилла.

– На счет три каждый называет свой город?

– Нет, ты сжульничаешь. Каждый напишет на бумажке – и вместе откроем. – И девушка протянула ему ручку и желтый стикер.

Через три секунды они уже складывали свои листочки.

– А если мы живем на расстоянии больше чем, скажем, сто километров? – с тревогой спросила Присцилла.

– Ерунда. Вот представь, если это окажутся два разных континента, – ответил Чезаре.

– Так и знала, что ты живешь в Дубае! – воскликнула Присцилла, для которой фантазию от реальности в самом деле отделял один крошечный шаг.

Чезаре расхохотался.

– Дубай, любовь моя? Но почему?

– Так ведь там твоя профессия очень востребована, знаешь ли…

– Ты отдашь мне свой стикер или мы так будем гадать до бесконечности?

– Хорошо, но прежде чем открывать, дадим друг другу подсказку. Одно слово, которое описывает город, где живет каждый из нас. К примеру, если ты живешь в Дубае, можешь сказать просто: пластический хирург.

Чезаре закатил глаза:

– А если я живу в небольшой деревушке? Не у всех же городов есть какие-то явные отличительные черты… что, если я живу в глухой деревушке где-нибудь в Альпах?

– Тогда скажи: Хайди, и я сразу же догадаюсь^[30]. А если это Франкфурт, можешь сказать «Клара» или «мисс Роттермейер»^[31], – пожав плечами, ответила Присцилла так, будто это была самая естественная вещь в мире.

Чезаре, как обычно в последнее время, не мог решить, недоумевать ему или восхищаться.

– Ну ладно, на счет три говорим подсказку. Одно слово. А потом сразу же открываем записки, идет?

Присцилла собралась было что-то сказать, но мужчина предостерегающе поднял палец и произнес:

– Раз, два… три! Гондолы!

– Голуби! – одновременно с ним сказала Присцилла.

– Ничего не говори, – предупредил ее Чезаре, разворачивая ее стикер.

– Ты что, живешь в Венеции? – прошептала Присцилла, даже не открыв его бумажку.

Мужчина строго взглянул на нее:

– Надеюсь, ты в курсе, что «голуби» – отвратительная подсказка и, к твоему сведению, голуби населяют большую часть Италии, Европы и даже всего мира, Присцилла.

А она, все с тем же мечтательным и недоверчиво-удивленным выражением в глазах, улыбнулась.

В любви слишком злоупотребляют словом «магия», думала Присцилла в те дни, сонно прижимаясь к Чезаре. И все же если это не магия, то что тогда? Да и она сама, признаться, использовала ее, не жалея, в каждом приключении Каллиопы, будто сильная любовь могла проникнуть в мир только сверхъестественным путем. А если все и правда так? Если единственная магия, дарованная людям, это умение сильно и искренне любить? Любить и рассказывать истории, добавила Присцилла про себя. Хорошая история – тоже особенное волшебство. Любовь и истории – пузырьки, парящие за пределами реальности.

Хотя руки Чезаре, обнимавшие ее, были вполне реальными, так что она еще крепче прижалась к мужчине рядом.

На прикроватной тумбочке телефон Чезаре засветился, показывая превью сообщения от некоей Бьянки, в котором говорилось: «Когда ты вернешься? Я скучаю».

Кто такая эта Бьянка, рассеянно подумала Присцилла, погружаясь в сон. Как вдруг она осознала, что, чтобы по-настоящему узнать человека, недостаточно выяснить, где он живет, и что, по сути, она ничего не знает о Чезаре Бурелло.

Следующим утром этот вопрос прочно укоренился в ее мыслях. Они завтракали хлебом с маслом и кофе в спокойной тишине. Она – потому что мысленно продумывала последний сюжетный ход книги, а он – потому что чувствовал что-то, с равной вероятностью похожее на обычную усталость и на простуду.

Поставив чашку с кофе, он потянулся через стол, коснувшись поцелуем головы девушки, увлеченно что-то черкающей на кусочке бумаги.

– Вернусь после обеда и приготовлю тебе ужин, хорошо? – тихонько шепнул он ей.

Присцилла подняла взгляд, улыбнулась ему и кивнула, и вскоре осталась одна. На этой уже слегка обветшавшей вилле, будто замершей вне времени, она чувствовала себя целиком и полностью как дома. Прозрачная сфера за гранью реальности, волшебное место, замершее в прошлом. Чем-то похожее на нее.

И вдруг она разгадала приговор, преследовавший ее всю жизнь. То, как она никогда не поспевала за временем. Сколько сил посвящала тому, чего больше не существовало, или, может, вообще никогда не существовало. Как все эти годы в глубине души упрямо была, в общем-то, несмотря на все армейские ботинки и черные свитера, письмом о любви на три страницы – и это в мире, движущемся со скоростью в сто шестьдесят знаков за сообщение. Если бы она была хотя бы достойным и идеальным хайку…

Присцилла окинула рассеянным взглядом слегка обветшавшие стены виллы, с потрескавшейся и уже по чуть-чуть отваливающейся штукатуркой.

И в этот момент четко услышала полный энтузиазма голос Агаты, которая, стоя под открытым окном, громко звала ее. В одной руке она держала корзину с клубникой, а в другой – книгу и с надеждой улыбалась.

Через минуту они уже вместе сидели за кухонным столом и резали клубнику, и Присцилла обнаружила, что девочка выбрала ее своей напарницей для участия в конкурсе клубничных тортов.

– А что ты делала, пока я не пришла? Случайно, не писала? – поинтересовалась Агата больше из любопытства, чем из чувства вины.

– Думала о своем приговоре, – ответила Присцилла. – О том, каково это, быть письмом о любви на три страницы в мире, который движется со скоростью сто шестьдесят знаков за сообщение.

– А, это. «Твиттер»^[32].

– Именно. А у тебя что тут? – взглянув на веснушчатое личико девочки, Присцилла покосилась на книгу, которая теперь, забытая, лежала на столе. – Джорджетт Хейер… у тебя странные предпочтения для твоего возраста. Я это уже говорила? Может, ты тоже какой-то допотопный литературный жанр.

– Может. Ты знала, что Джорджетт Хейер тоже писала и детективы, и любовные романы?

– И те, и другие при этом у нее получались восхитительно, признаю, – улыбнулась Присцилла.

– Я только что взяла в библиотеке «Неоконченное расследование». Ты его читала?

– Да, я почти все читала. И любовные тоже.

Агата запихнула в рот горсть нарезанной клубники.

– А, ну да, очевидно. А каким допотопным жанром была бы я?

– Ты же знаешь, что значит «допотопный»? – на всякий случай уточнила писательница. Но когда Агата в ответ слегка обиженно и самодовольно просто подняла брови, Присцилла поправилась: – Прости, конечно, знаешь. Дай-ка подумать…

– А ты, значит, любовное письмо? – спросила девочка, вытирая испачканные клубничным соком руки о джинсы.

Присцилла быстро протянула ей салфетку.

– Я, к сожалению, да. Но не ты. Ты скорее баллада. Одна из тех длинных неспешных поэм, рассказывающих целую историю, помнишь?

– М-м-м… не очень. Так а ты, получается, знаешь о любви все?

– Господи, нет! Уже много лет я пишу о любви и, несмотря на это, до сих пор в ней ничего не понимаю, поверь. Поэты всего мира пытались объяснить, что такое любовь, и порой, даже в одной строчке кому-то из них удавалось показать ее кусочек. Может, в итоге именно им и можно доверять. Может, нужно позволить поэзии других помочь нам найти свою… да, доверять поэзии, – задумчиво закончила Присцилла. – Ты знаешь поэму «Сказание о старом мореходе»?^[33]

Агата покачала головой.

– В ней говорится об альбатросе, которого, к несчастью, убивает старый моряк. Это чудесная поэма, не хочу тебе ее испортить, обязательно прочитай. Но хочу сказать, что альбатрос – это символ поэзии. Такой прекрасный в полете, но неповоротливый и неуклюжий на земле. И я говорю, что любовь такая же. Если внутри ее поэзия, она летает. Но если поэзии нет, то она ходит, переваливаясь, и никак не может взлететь. И это единственное, что я могу с уверенностью сказать на эту тему: берегись любви, в которой нет поэзии. Той, которая потеряла ее по дороге и теперь никак не может найти. Оставаться на земле – большое несчастье, когда вокруг столько неба, чтобы летать, – мечтательно закончила писательница.

Агата завороженно слушала ее, открыв рот.

– Что, я переборщила?

– Ты просто офигенно крутая, – заверила ее девочка. – А ты летаешь?

Присцилла на мгновение задумалась. В свете всего, что уже случилось, достаточно ли в ней храбрости, чтобы взлететь? Или она стала одной из тех, кто говорит остальным делать то, на что самим уже не хватает смелости?

Так что она посмотрела в большие глаза двенадцатилетней девочки и улыбнулась:

– Ну что, попробуем узнать, есть ли у меня еще крылья?

И она знала, что это правда. Что она наконец-то готова снова попробовать взлететь.

Глава двадцать пятая

Как часто случается, все значимые истории начинаются с мелочей.

Эта началась с того, что Чезаре вечером не появился на вилле «Эдера», как обещал, и Присцилла, пытаясь узнать, что случилось, писала сообщения сначала любопытные, потом раздраженные и, наконец, встревоженные, но ни одно из них не дошло до адресата.

Почему Чезаре не пришел на ужин, а теперь выключил телефон? – обеспокоенно думала Присцилла, обнаружив, что уже было совершенно точно слишком поздно идти и стучать в двери.

Так что после довольно малоприятного вечера девушка устроилась в кровати, решив, что утром первым делом отправится к нему, узнать, все ли в порядке.

Чезаре бы никогда так не поступил и не пропустил бы встречу без единого слова, если только что-то не случилось.

Следующим утром, так и не получив никаких сообщений, писательница быстрым шагом направилась в бар на поиски своего хирурга. Но вместо него за столиками сидела Лаура с верными подругами, и весь книжный клуб что-то обсуждал.

– Только подумайте, как повезло жене Чезаре, – говорила Ирена в тот самый момент, когда писательница собиралась войти в бар.

Остальные с понимающим видом закивали.

– И потом, она такая красавица, так необычайно элегантна. Но это и естественно, что Чезаре выбрал женщину не простую. Такая жалость, что она почти не приезжает с ним в Тильобьянко. Хотя с тремя маленькими детьми – вполне объяснимо. А Чезаре просто великолепный муж и отец.

При звуке имени Чезаре у Присциллы все антенны повернулись в ту сторону, и в итоге она так и замерла у входа, едва перешагнув порог – прямо у занавеси из пластиковых полосок.

Сердце у нее разбивалось на куски, точно ваза из розового фарфора, с тем же безнадежным звуком.

Чезаре женат? У него трое детей? И кто та Бьянка, что написала ему сообщение?

Магнолия с новогодними гирляндами, аромат акации, бутылка «Сассикайи», его слова, его руки, его губы, тот первый поцелуй и все следующие…

Дни, которые они провели на вилле «Эдера», их ночи, ее работа, откровенность, смех, взгляды, доверие, мечты.

Все это.

И все это сейчас жалкой кучкой лежало на полу бара Аниты, прямо у ее ног в кроссовках.

Вот так просто. Почти беззвучно.

Присцилла попыталась сосредоточиться. А потом повернулась и вышла, не оборачиваясь.

Тем временем огонь, который как по волшебству зажегся в комнатке в высокой башне, больше не согревал. Теперь он сжигал все, безжалостно и без разбора.

Есть страдания, которые нельзя выразить словами.

Обычно это те же самые, которые в начале не проливаются слезами, как когда порежешь палец и должны пройти те три секунды неверия, прежде чем начнет ощущаться боль.

Такой была боль Присциллы. Немой и глухой.

И вот писательница закрылась на вилле и, не в силах поверить услышанному, села на диван с чашкой чая в руке.

Она не шевелилась, не плакала. Просто смотрела на чашку и чувствовала себя маленькой пустой скорлупкой. Если ей повезет, то она больше не испытает никаких эмоций, никогда. Но она знала, что это был только тот самый миг милосердного онемения, который предшествует самой сильной боли. Она знала, что в двух шагах ее ждет черная фигура, которая вскоре обхватит ее, лишая воздуха.

«Я хочу домой», – только и подумала Присцилла.

Но она сомневалась, что у нее хватит сил даже просто побросать вещи в чемодан и сесть на поезд. Не было сил бежать.

Поставив чашку на столик у дивана, она свернулась калачиком.

Она так и останется здесь и допишет роман. Закроется на вилле «Эдера», почти как Пенелопа.

Чезаре может катиться к дьяволу, попыталась сказать она, но нечто застрявшее между ребер, точно острая палка, осталось там и саднило как обещание того, что произойдет, когда черная фигура настигнет ее.

И когда она ее настигнет, все взорвется, так что сейчас, возможно, единственное, что она может сделать, – это не шевелиться и пытаться стать невидимой.

Так Присцилла и осталась лежать там, в тишине – проходили часы, но она их не замечала.

Утро перетекло в день, день в вечер, а вечер в ночь, и тогда Присцилла спряталась в покрывалах, не переодеваясь, глядя перед собой широко распахнутыми глазами, в ожидании, когда придет сон. А сон, как и почти все чудодейственное, запаздывал.

Уснула она, только когда почти наступило утро, а проснулась всего пару часов спустя, спрашивая себя, почему ей так плохо, и переживая один из тех ужасных моментов, когда боль просыпается раньше тебя. Потом она все вспомнила и так и осталась в кровати, не вставая, оглушенная отчаянием и ужасным прозрением: так вот кто такая Бьянка, женщина, которая спрашивала, когда Чезаре вернется. Жена. Это было так очевидно. А она не заметила. Вот если бы высветилось имя Ребекка^[34], тогда бы это ее сразу насторожило.

А теперь Присцилла осталась одна, позволив очаровать себя магнолией в огоньках. Букетом из книг.

Тем взглядом Чезаре, который заставлял поверить, что она наконец для кого-то особенная, не такая, как все; взгляд, от которого она чувствовала себя так, как никогда прежде.

Все это было. И та бесконечная благодарность, затопившая ее в тот момент, когда она поверила, что нашла что-то потрясающее, – именно тогда, когда верить уже перестала. Это ее обмануло.

А теперь боль и разочарование разливались в ней липкой жидкостью, густой и черной. Она заполняла все внутри, и Присцилла уже с трудом дышала – и понимала, что чернота уже не уйдет. Ей придется жить с этим черным пятном внутри всю оставшуюся жизнь, а всему остальному остается лишь смириться и вечно выживать в его тени. И все потому, что она отвлеклась. Она поверила и доверилась.

Но больше она так не попадется. А она ведь должна была бы знать, именно она – что в жизни не бывает как в романе.

Тем временем прямо у калитки виллы «Эдера», то есть в нескольких шагах от домов Эльвиры и Аньезе, разразился спор.

Агата несколько раз звала Присциллу из сада виллы как днем накануне, так и утром, но та не подавала признаков жизни. Очень странно, думала Агата, потому что они же решили вместе участвовать в конкурсе тортов и согласились все время посвящать готовке. И вот у калитки виллы вместе с Агатой стояли Эльвира, Аньезе, Эвелина и Розамария.

Кларетта не смогла присоединиться по простой, но веской причине – ей нужно было следить за своей «Империей деликатесов». Утешать девушку, это, конечно, хорошо, но работа есть работа – пенсии она не признавала.

– Оставим ее, пусть, – предложила Эвелина. – Может, она спит.

– Но ведь уже десять часов! – возразила Аньезе, которая сама была на ногах уже часов пять.

– Ну, может, она из тех, кто пишет по ночам, а спит днем, вроде вампиров.

– Вот только днем мы обычно всегда видели ее где-то здесь, и мне кажется странным, что она не отвечает малышке, – не согласилась Аньезе.

Агата продолжала смотреть в сторону виллы. Что-то тут не так.

– Может, принесем ей немного прошутто и булочек? – предложила Эльвира. – Воспользуемся случаем, посмотрим, как она – как по мне, что-то здесь неладно. Она странная, но девочка права.

– Оставим ее в покое. Если вдруг не увидим ее до завтра, принесем ей один из пробных клубничных тортов для конкурса, – решила Розамария.

– Кстати о клубничных тортах, как у вас дела? – попробовала выяснить Аньезе.

– Ха, тебе лишь бы все разузнать, – подколола ее Эльвира, которая свой секретный ингредиент, кленовый сироп, никому раскрывать не собиралась.

– Кстати о конкурсе, у меня закончились дрожжи, – добавила Розамария. – Сейчас же пойду в магазин.

– А у меня ванилин, – поддержала ее Эвелина.

И на этом вся компания, отвлекшись на мысли о дрожжах и ванилине, рассыпалась как по щелчку пальцев.

Кроме Агаты, которая осталась у калитки, не сводя взгляда с виллы «Эдера», ничуть не убежденная.

Что там происходит?

А потом она услышала за спиной знакомый шум и хор голосов, который всегда предшествовал появлению Вирджинии и детей. И все они направлялись на виллу «Эдера».

Присцилла, впрочем, совсем не собиралась выходить. Она встала с кровати, сходила в душ и надела футболку с надписью «Сатана – мой спонсор». Постепенно боль уступала место гневу. Довольно страдать – злиться гораздо, гораздо лучше.

Она знала, что перемены ненадолго и что гнев и боль будут сменять друг друга волнами еще долгое, долгое время. Но это были драгоценные мгновения: они давали ей преимущество, позволяли дышать, пусть и недолго, до следующей волны страданий. В конечном счете она вообще перестанет что-либо чувствовать.

Мысль о том, чтобы выйти в деревню, ее беспокоила. А что, если она столкнется с Чезаре? Или даже просто с Этторе? Присцилла крепко сжала нож с пилкой, которым резала хлеб, чтобы намазать его «Нутеллой», лучшим утешителем тех, кто страдает из-за любви. Нет, она ни за что не выйдет. Закончит свою книгу затворницей, точно какая-нибудь писательница девятнадцатого века, из тех, что рождаются в сельском приходе, пишут пару романов или сборников стихов – которые потом беспардонно врываются в историю мировой литературы, – а сами умирают в тридцать восемь лет от какой-нибудь забытой болезни или зашив себе камни в юбку и бросившись в реку. Может, Аманда сможет занести ей немного продуктов. Или она попросит кого-нибудь из детей – в обмен на мороженое. Какой-нибудь способ выжить да найдется.

И, откусив кусочек своего бутерброда с «Нутеллой», она выглянула на террасу, откуда из сада прямо под ней доносился странный шум.

– Что вы там делаете? – спросила она Вирджинию с детьми, которые, абсолютно безопасно взобравшись друг на друга и вовсе не производя впечатления, что вот-вот упадут, тянулись к цветкам акации меж шипов.

– Прости, мы не хотели тебя беспокоить. Мы только возьмем несколько цветков акации. Для торта, помнишь? – ответила ей Вирджиния, которая держала на плечах Тобиа, набиравшего полные горсти цветков. А потом она присмотрелась к Присцилле: – Ты грустишь?

– Ти гъюстись? – поинтересовалась в свою очередь Маргарита, которая подняла подол платьица, чтобы положить туда добычу.

Присцилла кивнула, а Агата не сводила с нее глаз, молча отмечая боль, причину которой не понимала.

– А мы можем все равно взять цветы, даже если ты грустишь? – спросил Андреа, проявив небывалую эмпатию.

– Конечно, – снова кивнула Присцилла. И увидела магнолию, на которой так и осталась висеть новогодняя гирлянда с того вечера, случившегося, казалось, месяцы назад.

Но что же, в мире теперь нет ни одного безопасного места? – спросила она себя, тут же укрывшись в доме, ощутив новый приступ обжигающей боли.

К дьяволу Чезаре и его идеи как из романа. К дьяволу всех!

И она закрылась в доме, оставив удивленных детей снаружи.

Как странно тянется время, когда на душе грустно, и как пролетает, когда радостно. Присцилла чувствовала, как часы неумолимо сменяют друг друга, и ждала, когда же ярость снова придет на смену боли. Возможно, никогда.

Возможно, в этот раз такого не произойдет никогда и ее единственным облегчением станет то время, которое она проведет, погрузившись в свои романы. Возможно, теперь так будет всегда.

Одна за другой медленно-медленно тянулись минуты, и Присцилла спрашивала себя, что она сделала плохого и почему при всех успехах современной медицины до сих пор не изобрели таблетки, которые можно было бы спокойно заказать по интернету и от которых все бы просто прошло. Анальгетик от любви.

Прошел день, прошла ночь, наконец наступило утро, но таблетку так и не изобрели, и Присцилла осталась дома, свернувшись клубочком, с неутихающей болью и единственным спасением в виде романа, который она с горем пополам заставляла себя писать.

Ну а что же случилось с Чезаре?

Аманда с Этторе завтракали в постели, в первый раз вместе. Накануне они так сильно поссорились, ну так сильно, что заговорили чуть ли не о расставании, тоже впервые за все время. Причина, к сожалению, была все та же: Этторе хотел, чтобы Аманда переехала жить к нему, а Аманда не была готова оставить маму одну.

Так что она вернулась домой, села рядом с мамой на диван смотреть повтор серии «Игры престолов», и в момент, когда Арья Старк повторяла список людей, которых нужно было уничтожить, Аманда расплакалась. В ответ на расспросы она сперва пыталась убедить маму, что ей жаль маленькую Арью, ставшую искусной убийцей, но в конце концов под давлением призналась в своей любви к Этторе и чувстве вины, потому что ей очень хотелось быть с ним, но в то же время она не могла оставить маму одну. Одним словом, что тут поделать?

– Ты что, с ума сошла? – совершенно спокойно уточнила в ответ Каролина после этих крайне драматичных излияний, продолжавшихся почти всю серию.

– В каком смысле? – спросила ее дочь, еще плача и шмыгая носом.

– Нет, конечно, спасибо, что так беспокоишься обо мне, но, если ты не заметила, я уже взрослая, представляешь?

– Да, но ты не можешь ходить, – возразила Аманда.

– Так, спокойно. Я уже двадцать лет как не хожу. Я привыкла.

– Но если я уйду, ты останешься одна…

– Почему? – фыркнула ее мама. – Ты уезжаешь в другую страну?

– Нет, к Этторе.

– А Этторе разве не живет в конце улицы? – напомнила ей мама.

– Да, но…

Каролина выключила телевизор: серия уже закончилась, и все равно они ее уже видели.

– Аманда, а теперь ты быстренько собираешь сумку, идешь к своему жениху и перестаешь реветь.

– Мама! – возмутилась дочь.

– Что «мама»! Беги. Ты всего лишь в конце улицы. Если мне что-то понадобится, выгляну из окна кухни и позову тебя. Ты выглянешь в ответ, и мы помашем друг другу ручкой.

Аманда пораженно смотрела на нее. Так все это время проблема существовала только у нее в голове? Все эти ссоры с Этторе были ни к чему, они лишь потеряли время, которое могли потратить на гораздо более приятные вещи?

– Идешь? – подсказала дочери Каролина, легонько шлепнув ее пультом по бедру.

И Аманда снова расплакалась, уже от счастья, что больше не придется плакать.

– Ладно, пойду сама соберу тебе сумку. А ты тут заканчивай спокойно, ты с детства была очень чувствительной, – укорила она дочь и удалилась, бормоча: – Бедный Этторе…

И вот тем утром Аманда проснулась до невозможности счастливой, впервые оставшись у Этторе, и они как раз не спеша завтракали, когда Этторе вдруг осознал, что вот уже два дня не слышал и не видел брата.

Уверенный, что они с Присциллой закрылись на вилле «Эдера», он улыбнулся, набирая его номер, но с удивлением обнаружил, что Чезаре недоступен. Странно.

Глава двадцать шестая

Но Чезаре не сбежал к Бьянке, не забыл про ужин и не находился на вилле.

Тем утром, когда он вернулся домой после ночи у Присциллы, он устало упал на кровать: от любви ли у него кружилась голова, или же это начинался летний грипп, но градусник неумолимо показал 38,9. Тут же взяв телефон, он со слабой улыбкой ответил на сообщение Бьянки, а потом написал Присцилле, предупредить ее, что он заболел и что вечером они увидеться не смогут. Затем положил телефон у изголовья кровати и тут же уснул.

По велению злого рока его капризный телефон выключился за мгновение до того, как отправить последнее сообщение.

И таким образом Чезаре, понятия не имея о том, что происходит за пределами его комнаты, провалялся с температурой два дня, лишь изредка просыпаясь выпить пару литров воды и периодически добавляя парацетамол.

Когда же Чезаре очнулся, то с некоторым разочарованием обнаружил, что его телефон снова отключился неизвестно когда, но, уверенный, что Присциллу он предупредил, значения произошедшему придал гораздо меньше, чем следовало.

Он как раз делал сок из трех апельсинов, когда на пороге показался Этторе и настойчиво постучал в дверь. Потребовалось меньше пяти минут, чтобы его брат, еще не до конца пришедший в себя, обнаружил, что ни одно из отправленных сообщений не дошло до адресата. И с половинкой апельсина в руке и вытаращив глаза он с ужасом обнаружил, что устроил Присцилле кидалово века, а потом просто исчез на целых два дня.

– На твоем месте я бы побежал, – только и сказал Этторе, забирая у все еще неподвижного брата половинку апельсина.

А Чезаре вместо ответа просто развернулся и в самом деле побежал.

Бежал он как на пожар. И внутри него действительно все горело.

И как обидно, что, добежав до виллы чуть ли не задыхаясь, он обнаружил особняк тихим и пустым, Присцилла не выглядывала с террасы и не открывала дверь.

Если на вилле «Эдера» кто-то и жил, то только привидение, которое предпочло не являться. Присцилла сделалась невидимой, точно как Пенелопа.

И что же теперь?

Чезаре, медленно возвращаясь к дому и проклиная технологии, размышлял, что теперь ему придется придумать что-то невероятное, если он хочет снова выманить Присциллу из ее ракушки. Или уже поздно?

Может ли быть, что это испуганное и в то же время пылкое и необычное создание уже навеки потеряно для него? А если так, как жестоко ему предстоит пожалеть об этом, думал Чезаре.

Что именно он потерял? Мечту? Иллюзию?

Совершенно точно не что-то реальное. Не что-то жизненно необходимое. Мелочь, решил он. Но что может быть важнее мелочей? Это самая красивая строка стихотворения, любимый аккорд в песне, джем в кончике круассана, запах кофе воскресным утром, крошечная родинка на шее, идеальный оттенок зеленого в глазах…

Погрузившись в мысли, которые у него не вызывала ни одна женщина, он не заметил того, что вот-вот должно было произойти, пока не поднял голову и не столкнулся с бесстрашным и весьма далеким от ободряющего взглядом Лауры. Женщины, жившей своей личной одержимостью им, которая тайком подсовывала ему страстные анонимные записки.

Чезаре, сбитый с толку событиями этого странного лета, найдя в кармане джинсов и прочитав вместе с Агатой последнюю записку, когда они сидели на скамейке у виллы «Эдера», после этого совершенно забыл о Лауре. Поэтому, столкнувшись с ней вот так неожиданно, он застыл от удивления.

А теперь? А теперь, судя по всему, пришел час расплаты, потому что Лаура смотрела на него взглядом, который не сулил ничего, вот вообще ничего хорошего.

– Любовь моя, – наконец произнесла женщина, как только к ней вернулся дар речи.

Чезаре остолбенел. Он не мог представить, что ее одержимость дойдет до такого. Однако он не знал, что Лаура, подстрекаемая своими более чем назойливыми подругами, собрала все свое мужество и решила объясниться.

Ей говорили, что все пройдет хорошо, иначе и быть не могло. И Чезаре Бурелло должен остаться в их деревне, с ними, а не поддаваться фантазиям этой глупой писательницы.

Так ей говорили подруги, и она им поверила, потому что любое слово Ирены являлось неоспоримой правдой. Так что Лаура бросилась в атаку с копьем наперевес, потому что все согласились, что этот мужчина должен принадлежать ей.

И в своей невероятной одержимости она даже не предполагала, что что-то может пойти не так.

Достаточно будет воззвать к гласу разума, а потом броситься ему на шею – перед подобным сочетанием не устоит ни один мужчина, не говоря уже о Чезаре.

– Мужчин надо ставить перед свершившимся фактом, – сказала ей Ирена, которая разбиралась в мужчинах. – Если будешь себя вести так, будто он уже твой, то он даже не успеет ничего понять, как окажется привязанным к тебе. Банальная психология, – объясняла она.

Базовый уровень соблазнения. Как раз для новичков.

– И это всегда работает, – обнадежила она.

Так что Лаура подошла прямо к Чезаре и бросила в него безжалостное: «Любовь моя».

Чезаре застыл на месте: что можно сказать женщине, которая ни с того ни с сего, подловив тебя на улице, называет вот так? Что на такое ответишь? Его мозг начал бешено работать.

Лаура тем временем подошла еще ближе и положила руку ему на грудь с лихорадочным и одновременно пугающим блеском в глазах.

– Ты прочитал мои записки, любовь моя, теперь ты знаешь, – призналась она и добавила, вцепившись в его футболку ногтями кораллового цвета: – Какая у тебя мускулистая грудь…

Чезаре пробормотал что-то, пытаясь выиграть время и продумывая план побега.

– Люби меня, Чезаре! – наконец объявила та. – Под этой изгородью! На свежей траве лугов вокруг нас! Люби меня прямо здесь, на обочине дороги, и сделай меня своей навсегда! – Она прижималась к нему все теснее. – Ласкай мое тело женщины своими нежными сильными руками, пока его не сотрясет дрожь, и лобзай же меня своими сахарными устами, любовь моя!

Столкнувшись с такими чувствами, хорошенько смешанными со внушительной долей безумия, Чезаре опустил свои нежные сильные руки на плечи Лауры и с выражением искреннего сожаления вдохновенно ответил:

– К сожалению, я не могу. Религия мне не позволяет.

– А? – женщина изумленно посмотрела на него, отодвинувшись на пару сантиметров.

Воспользовавшись этим, Чезаре сделал шаг назад и сцепил руки в замок.

– Недавно я присоединился к ордену… «Босых ног Иисуса».

– А? – повторила Лаура.

– Мы в «Босых ногах Иисуса» живем, чтобы помогать другим, сами при этом соблюдая обет воздержания.

– Но… – пролепетала она, – но когда же это случилось? И почему?

– Я вел разгульную жизнь, Лаура, – объяснил мужчина, пытаясь не рассмеяться. – Предавался самым необузданным наслаждениям, чревоугодию, сладострастию и… унынию. Пришло время мне покаяться и искупить свои грехи.

– Именно сейчас? – не сдавалась она.

– Когда тебя зовет вера, ты идешь. Более того, осмелюсь сказать, что и тебе стоило бы присоединиться к нам. Мы живем, только чтобы помогать ближнему, не позволяя себе ни единой нечестивой мысли. Поверь, это такое облегчение наконец освободиться от плотских желаний, которые до вчерашнего дня терзали мне душу. Но сейчас я совершенно другой человек, непорочный и чистый. Я освободился от страстей и призываю тебя сделать то же самое. Присоединяйся к нам в нашей жизни без греха и какого-либо намека на смутные деяния!

Захваченная врасплох, Лаура не могла пошевелиться. Эта беседа даже близко не была похожа на все те варианты, которые она себе представляла.

– Да, что ж…

– Обратись к внутренней чистоте, – убежденно продолжал Чезаре. – Одна сила твоей непоколебимой веры может навсегда освободить тебя от мук желания!

Женщина, не зная, что сказать, начала понемногу отступать.

– Мне, пожалуй, пора, мне… эм… мне надо почистить зубы, – сказала она.

– Жаль. В таком случае надеюсь скоро увидеться с тобой и узнать, что ты сделала правильный выбор. И может, принесу тебе ознакомительные брошюры, – настаивал Чезаре.

– О. Спасибо. Я… – Но она уже отошла достаточно далеко.

Чезаре протянул к ней руку, прошептав сквозь едва сдерживаемый смех:

– Иди с миром, сестра.

Через секунду Лаура уже исчезла в первом же переулке, и Чезаре смог снова сосредоточиться на той женщине, которая, как никогда прежде, настойчиво звенела у него прямо в ухе. И что теперь, думал он, заходя к себе домой и направляясь к телефону, по-прежнему стоящему на зарядке. Что он может теперь сделать?

Затем экран телефона засветился, и у Чезаре упало сердце, когда он увидел сначала нежные, потом обеспокоенные сообщения от Присциллы, пропущенные звонки и наконец молчание. Это безграничное молчание женщины, которая в конце концов решила, что больше ей сказать нечего.

За столько лет карьеры у Чезаре никогда не дрожали руки. Но они дрожали сейчас, когда он писал Присцилле длинное сообщение, полное извинений и объяснений.

Сообщение, которое она, естественно, не прочитала.

И он остался там, в тени яблони, несколько часов прождав, когда же серые галочки сменятся голубыми, означая, что сообщение прочитано.

Чезаре знал, что наломал дров, и все же реакция Присциллы, учитывая все его извинения и объяснения, казалась ему слишком острой. Она в самом деле больше не хотела его знать из-за простого недоразумения и череды маленьких неудач, последовавших друг за другом точно звенья одной цепи?

И вот теперь он находился перед непростым выбором. С одной стороны – ожидание, с другой – действие.

Сидя в саду, он взвешивал варианты открывшейся перед ним развилки: что более пристало мужчине – занять оборонительную позицию у себя в саду, ожидая развития событий со спокойствием, которое все-таки являлось достоинством сильных людей, или вновь отправиться на виллу «Эдера» и сидеть там под окном сколь угодно долго?

Решение, которое позволило бы и спасти овец и волков накормить, появилось прямо перед ним: Вирджиния с тремя детьми, все одеты в цвета камуфляжа.

– Что вы собираетесь делать, вырядившись как Рэмбо? – не удержался от вопроса Чезаре, с любопытством разглядывая всю четверку. У них даже повязки на головах были.

– Сегодня учения, – объяснила Вирджиния, пожав плечами, будто это был очень глупый вопрос.

– А вот завтра уже пиратство! – с понятной гордостью добавил Андреа.

– А что, если бы я вам дал тайное поручение? – спросил тогда Чезаре.

– Какое, например?

– Например, узнать для меня большой секрет и потом рассказать его только мне и больше никому в мире?

– Круто! – одобрил Тобиа. – И что мы должны узнать?

– Вы должны отправиться на виллу «Эдера» и узнать, что делает Присцилла. Если вы ее там не найдете, обойти всю деревню, пока ее не найдете. Но не говоря никому, что вас послал я. Справитесь?

– Справимся, – ответила Вирджиния и приподняла бровь: – Но мы хотим по мороженому каждому, если добудем информацию, которую ты хочешь. Соглашайся или забудь.

– Согъясяйся ии запуть, – повторила Маргарита, непреклонно скрестив пухлые ручки поверх камуфляжного сарафанчика.

– Согласен. А если вы еще сможете сказать, какой вам показалась Присцилла – если она ведет себя странно или что-то в этом роде, – то будете всю неделю получать по мороженому каждый.

Дети радостно вскрикнули, а их няня еще более подозрительно уточнила:

– В каком смысле странной?

– Она всегда странная, – напомнил ему Андреа.

– И правда. Нам нужно больше информации, – потребовал Тобиа.

– Ну тогда присмотритесь, не кажется ли она сердитой, – объяснил Чезаре. Все четверо посмотрели друг на друга без слов, а потом близнецы одновременно пожали плечами. По рукам.

– Она не сердится, – задумчиво признал Тобиа.

– Она грустит, – убежденно добавил его брат.

– Осень къюстит, – подтвердила Маргарита.

– Простите, но откуда вы знаете? – уточнил внимательно их слушавший Чезаре.

– Ну, вчера мы ее видели на вилле, и она нам сама сказала, – объяснила Вирджиния, пожав плечами.

– Но… и почему вы сразу мне не сказали?

– Как будто ты нас сто лет назад спросил, а не только что, – возмутилась Вирджиния.

– Теперь мы можем получить мороженое? – почти хором спросили близнецы.

Чезаре быстро одной рукой протянул им двадцать евро, а другой схватил телефон. Если Присцилла была на вилле и грустила, он будет ей звонить до изнеможения. Рано или поздно она же должна ответить… или нет?

Глава двадцать седьмая

Но Чезаре не учел, какого характера была боль Присциллы.

Когда телефон начал звонить и имя Чезаре вновь высветилось на экране, она съежилась от страха и боли и просто молча смотрела на телефон. Она не хотела слышать ни его голос, ни уж точно другую ложь. Она сможет – она упрямая.

Она не сдается и умеет исчезать, когда это нужно.

И все же, когда телефон смолк и Присцилла смотрела на красный значок, оповещавший о пропущенном звонке, она опустила голову на подушку, и по ее щекам скатились две большие грустные слезинки.

А Чезаре, звоня и перезванивая, не мог понять: можно быть странным, жить одновременно в реальности и в каком-то другом мире, с перепутавшимися клубками из фантазий, но такого он не ожидал. Возможно, он был готов к каким-то капризам, паре сцен, потокам слез, эмоциональным качелям в стиле американских горок, то есть ко всему набору, это да. Но единственное, чего он не мог предусмотреть, – так это того, что она исчезнет без слов. В кои-то веки он применил свои проверенные методы соблазнения с обезоруживающей искренностью, а она взяла и сбежала.

После сообщения с извинениями и объяснениями, после десятка ни к чему не приведших звонков Присцилла так и не появилась, будто испарилась. Наказание, по мнению Чезаре, было несоразмерно вине.

Он не мог в это поверить. Годы и годы свиданий и отношений с женщинами, которые в нужный момент не хотели уходить, а теперь единственная, с которой он хотел остаться, уходит в самое неудачное время?

В тот вечер их первого свидания его растрогало появление Присциллы. Он все расставил и подготовил, ждал ее появления, но, когда увидел ее, босиком, в спортивных штанах и сером свитере со слишком длинными рукавами, что-то в его сердце сделало тихий «хлоп». Как попкорн, который взрывается и становится белым и воздушным. Его сердце никогда раньше не делало «хлоп», он даже не знал, что сердце способно на подобную акробатику, и для него это оказалось приятным сюрпризом. Там, с заплетенными в косу волосами и с босыми ногами, Присцилла сумела сделать то, что не удалось тем, кто ходит на двенадцатисантиметровых каблуках и с укладкой. Потому что то, что он испытал, достигло прежде неизученного уголка сердца и вызвало новое чувство: нежность.

Этторе же в это время был на работе и осматривал колено Кларетты, которое, по ее мнению, в то утро сделало «хрусь», когда она вставала со своего складного стульчика.

– «Хрусь»! – повторяла она Этторе.

– Я понял, Кларетта, но с коленом все в порядке.

– Может, ты ничего не видишь, потому что нужен рентген, а не глаза, – настаивала та.

– Может, ты и права, но дело в том, что на ощупь там ничего нет, и, когда я двигаю колено, оно у тебя не болит. Что ты на это скажешь?

– Скажу, что сначала оно сделало «хрусь».

– Может, «хрусь» сделало что-то другое. Может, твой складной стульчик.

Кларетта начала терять терпение.

– Так, по-твоему, я даже не могу понять, сделал ли «хрусь» складной стул или мое колено? Ты это хочешь сказать, да? – угрожающе уперев руки в бока, уточнила она.

– Нет, Кларетта, это просто один из вариантов. Что скажешь, если решим так: сегодня ты попробуешь походить как обычно и, если что-то заболит, вернешься ко мне?

– Даже без бинта?

Этторе молча вздохнул.

– Кларетта, эластичный бинт наложим, просто ради спокойствия. И еще лучше держи ногу немного приподнятой, когда сидишь, хорошо?

– И стоило так долго спорить? – заключила Кларетта, наконец удовлетворенная, как только Этторе наложил крепкую повязку. А потом, с завидным проворством соскочив с кушетки, она объявила: – А ты знаешь, что писательница закрылась в доме, в точности как Пенелопа? Даже не дождалась узнать, поправится Пенелопа или нет. То у нас одна затворница была, теперь две.

Этторе озадаченно потер подбородок. Что же случилось? Почему его брат, умчавшийся на виллу «Эдера» уже несколько часов назад, до сих пор не разрешил это недоразумение с Присциллой?

– В смысле – «забаррикадировалась на вилле «Эдера»? – переспросила Аманда, расставляя кулинарные книги по своим местам. Телефон она прижимала плечом к правому уху и вообще-то справлялась с трудом.

– Кларетта сказала, что она там внутри, а Чезаре говорит, что Вирджиния с детьми это подтвердили. А случилось так, что Чезаре тем вечером заболел и продинамил ее, не предупредив, – ответил Этторе по телефону из своего кабинета.

– Ты шутишь? – пискнула Аманда, бросив расставлять книги и положив их на стол. – И теперь она закрылась внутри? Как Пенелопа?

– Он утверждает, что попросил прощения.

– Я поражена. Это же недоразумение, как она может так себя вести просто потому, что он не пришел на ужин? – Что-то тут было не так. – А он пробовал ей позвонить?

– Говорит, что писал ей и пробовал звонить тысячу раз, но она не отвечает. Даже ходил на виллу, но она выглядит пустой, хотя дети знают, что она там.

– Все это очень странно, – недоверчиво протянула Аманда. Такая бурная реакция, непропорциональная проступку – насколько она знала Присциллу, это было на нее непохоже. Точно что-то случилось. Аманда обладала классической интуицией, присущей женскому полу в вопросах чувств.

– Чезаре может тебе позвонить? Ты ему поможешь? – спросил Этторе, отвлекая ее от мыслей.

– А, да, конечно, – рассеянно откликнулась Аманда.

– Спасибо, Чезаре очень плохо, – обеспокоенно поблагодарил Этторе.

А вот это новости.

Несколько часов спустя Аманда сидела за библиотечным столом вместе с Чезаре, ошеломленным и подавленным одновременно.

И она даже не могла его осуждать. То, что происходило, было и правда странно. Добровольное затворничество Присциллы было таким резким поступком, что библиотекарша никак не могла избавиться от мысли, что случилось что-то еще, о чем они пока не знали.

Однако же Чезаре в самом деле нужна была помощь.

– Аманда, никогда не думал, что спрошу тебя, но как, черт побери, я смогу вымолить прощение у женщины, которая делает вид, что ее не существует? Каждый мой способ извинений предполагает, что я хотя бы могу с ней поговорить.

– Нужно выкурить ее из дома, – размышляла Аманда вслух. – Но выкурить такую, как Присцилла, непросто. Тут нужно что-то посложнее, Чезаре, не обычные извинения, которыми ты кормишь женщин всю жизнь. Тебе нужно что-то, что ее удивит.

Чезаре похолодел. Что же он мог придумать? Нельзя же ее в самом деле выкурить дымом, а потом похитить, как в ее же романах. Или можно, думал он, смутно отдавая себе отчет, что мыслить ясно он не в состоянии, как из-за температуры в последние дни, так и из-за последовавшего потрясения.

– Нужно что-то, что заставит ее выглянуть, не сразу, по чуть-чуть – что-то, что никто никогда для нее не делал – а может, вообще ни для кого не делал. Что-то необычное, как в романе, – сосредоточенно продолжала Аманда, глядя на тысячи книг в шкафах вокруг них.

Как же в общем-то просто скатиться до банальностей, когда речь идет о любви. Соприкоснувшиеся губы, воспоминание о ласке, о взгляде. Достаточно какой-то мелочи, и вот ты погружаешься в болото уже виденного и слышанного. За один миг. Настоящее волшебство – это сделать уникальным чувство, которое испытывают все.

Сколько слов о любви произнесли, написали, прошептали, выслушали. Кто придумал эту глупость, что слова – это только слова? Слова – это все. Они могут сблизить и разделить. Могут создать и разрушить. Ранить или спасти. Одно-единственное слово – и все может измениться. Целые жизни рушились из-за слов. А другие жизни вовремя сказанное слово спасало.

И пока Аманда думала о том, насколько большую часть слова занимают в ее мире – как и в мире Присциллы, – ее вдруг осенило. Вот она. Идея. Та самая, правильная. Та, которая появляется и сметает все остальные. Над которой, стоит ей появиться, загорается прожектор, и все вокруг замолкают. Королева бала, а не мысль.

Любовные письма.

Не то чтобы любовные письма не были клише, Аманда это прекрасно знала. То есть, когда Сирано де Бержерак согласился побыть гострайтером для того красавчика Кристиано, он же их кучу написал, несколько веков назад.

Но постепенно их совсем перестали использовать. Максимум статус в «Твиттере»^[35] обновят.

А им нужен был целый шлейф из слов, по следам которого Присцилла могла бы пойти. Не сообщения с извинениями от Чезаре, которые, по мнению Аманды, Присцилла даже не читала, а след из хлебных крошек, по которому Присцилла могла бы не спеша пройти, точно Мальчик с пальчик, чтобы выбраться из норки, в которой спряталась, страдая от боли гораздо более глубокой, нежели считал Чезаре. И то, что сейчас нужно, думала Аманда с горящими глазами, это охота за сокровищами, книжный квест! Подсказки из любовных писем, которые приведут Присциллу прямо к Чезаре, если она пойдет по этим следам.

– Как у тебя дела с любовными письмами? – спросила она Чезаре, прекрасно зная ответ.

– Никогда не писал, – подтвердил Чезаре.

– Ну, тебе повезло, в нашем распоряжении лучшие гострайтеры всех времен, – улыбнулась Аманда, окинув взглядом плотно заставленные книжные полки.

Глава двадцать восьмая

Две минуты спустя Аманда уже сидела, погрузившись в библиотечный каталог. Сейчас ей нужно было собрание любовных писем известных личностей прошлых веков. Она дрожала от нетерпения: подумать только, впервые ей нужно перенести книжный роман в реальность, и все может испортить отсутствие нужного издания! Конечно, в крайнем случае, был интернет.

– Нашла! – воскликнула Аманда. – Вот: «Чернильный пульс. Сто самых красивых писем о любви всех времен». Пойдем найдем ее!

Вскоре они уже держали сборник в руках. Для любого случая найдется нужная книга, с благодарностью подумала Аманда, с жадностью читая письмо Джона Китса к Фанни Браун от 1819 года:

«Я не могу жить без тебя, забываю обо всем, думаю только о том, когда снова тебя увижу, и тогда моя жизнь останавливается, и все вокруг исчезает. Ты меня поглотила».

И через сто лет, дорогой Джон, ничего не изменилось, подумала Аманда. Кроме разве что способов выразить свои чувства. Ты писал чернилами, а мы отправляем сообщения в мессенджерах.

Чезаре с сомнением посмотрел на нее, молча: неужели какое-то древнее письмо может сотворить чудо?

Погрузившись каждый в свои мысли, они не заметили, как появилась Агата и остальные дети, пока все пятеро не разошлись по читальному залу.

– А что вы делаете? – спросила девочка, читая текст из-за плеча Аманды.

– Придумываем квест с поиском сокровищ, то есть любовных писем, для Присциллы, – с гордостью объявила девушка.

– Поиск сокровищ? – восторженно воскликнула Агата, будто забыла, что находится в библиотеке.

– Ш-ш-ш, – укорила ее Аманда. – Мы же в библиотеке! Маленькой, но все-таки библиотеке.

– А что за поиски сокровищ? – хором спросили близнецы, бегая вокруг со скоростью света.

– А вы откуда взялись?

– Сокъовися! – повторила Маргарита, плетясь за Вирджинией.

– Вы организуете охоту за сокровищами? А когда? – спросила девушка, садясь рядом с ними за стол.

– Да, для Присциллы! – воскликнула счастливая Агата так же громко.

Аманда закатила глаза.

– Для Присциллы? Это же очень круто! – Вирджиния даже в ладоши захлопала от радости.

– Мы можем помочь? – спросил Андреа, а Тобиа энергично закивал.

– Ну, в таком случае… – уступила Аманда и начала рассылать сообщения, созывая в библиотеку половину деревни.

Чезаре, ошеломленный, не проронил ни слова.

В течение пятнадцати минут в читальном зале вокруг их стола собралась уже кучка людей, и организация квеста с любовными письмами стала уже делом государственной важности. Даже три кумушки, настороженно следившие за этим странным потоком людей, направлявшихся мимо них в одном и том же направлении, решили, что если что-то происходит, то в этот раз они этого не пропустят. Так что они пошли к библиотеке, а следом за ними – Аньезе, которая направлялась туда, думая о клубничном торте для конкурса, о котором со всеми этими пропавшими котами и подменами писем как-то позабыла.

– И что вы задумали? – спросила Кларетта, оглядывая собравшуюся вокруг стола толпу, которая будто планировала ограбление банка. – Опять письма подделываете?

– Ну, сказать по правде, письма сюда тоже входят, – ответил кто-то.

– Так что? – повторила Розамария.

– Аманда организует охоту за сокровищами из любовных писем для Присциллы от лица Чезаре, а мы поможем! – воскликнул счастливый Тобиа.

– Чертовски вовремя, – фыркнула Кларетта. – И как вы это устроите? – уточнила она, садясь за стол к остальным. Две подружки последовали ее примеру.

– И будем надеяться, что Присцилла это оценит, в отличие от этой неблагодарной Пенелопы, которую мы вот уже несколько дней ждем, а она не подает признаков жизни, – заключила Розамария.

Чезаре не мог поверить своим глазам. В какую историю он вляпался?

– Так какой план? – практично спросила Эвелина.

– Ну?

– Как это устроить?

– Что мы должны делать?

– Позову дона Казимиро и Эльвиру. Не решайте тут ничего без меня! – воскликнула Аньезе и выбежала из библиотеки.

Аманда видела эти лица напротив, смотревшие на нее с нетерпеливым ожиданием. Соблазнение при помощи целой группы. Вот это точно как в книжке. Потом она посмотрела на Чезаре, обхватившего голову руками.

Ох уж эти мужчины.

– Письма должны создавать что-то вроде следа, который приведет ее в какое-то место, где она найдет сокровище, – размышляла вслух библиотекарша.

– Место – разумеется, вилла «Эдера», и ждет ее там Чезаре! – воскликнула Вирджиния, сжав руки в порыве романтического восторга.

– Господи, какой ужас. Если все так описать, это производит определенное впечатление… Может, не надо ничего делать? – подал голос потрясенный Чезаре.

– Э, нет, дорогой! Теперь мы в любом случае это устроим, – укорила его Кларетта, постучав его указательным пальцем по плечу. – Вы только посмотрите, сначала зовет нас всех помочь, а потом говорит ничего не делать.

– Но ведь я не…

– Помолчи и давайте подумаем! Итак, место, куда нужно прийти, – определенно вилла «Эдера». Про сокровище опустим, – продолжила Кларетта.

– Но где мы спрячем письма? – спросил кто-то.

– По всей деревне, – предложил другой голос.

– Ну конечно! Как будто Присцилла захочет дни напролет бродить и искать письма в рододендронах.

– Подождите, – задумчиво протянула Аманда. – А что, если письма будут у нас?

– А?

– Я говорю, что вместо того, чтобы прятать их в тайном месте, мы дадим их тайному человеку? Как хранителю!

Агата посмотрела на Аманду с восхищением:

– Ты знаешь, что ты гений?

– Итак, письма будут у нас, хорошо, – подытожила Эвелина. – Но как мы их ей дадим?

В этот момент в зал зашла запыхавшаяся Аньезе, а следом за ней Эльвира и дон Казимиро.

– Не говорите, что уже решили что-то без нас!

– Ой, дон… Как Владимиро?

– С ним все в порядке. В воскресенье уже будет с нами.

– Как раз к фестивалю клубники, – улыбнулась Аньезе.

– В этом году я тоже буду печь торт, – объявила Вирджиния, подмигнув детям, которые захихикали.

– Да оставьте вы эти торты, сосредоточьтесь на письмах! – наругала их Розамария. – Никогда не можете решить одну проблему за раз.

– А письма ты все сама напишешь? – спросила Агата.

– Нет, используем отрывки из любовных писем известных людей.

– Вроде Эми Уайнхаус?^[36] – спросил кто-то.

– Я думала скорее о Джоне Китсе, – ответила библиотекарша.

– А кто это? – уточнил чей-то голос.

– Так, получается, письма этих известных людей будут у нас, и Присцилла должна отгадать у кого, а когда отгадает, попросить письмо, я правильно поняла? – вмешалась Кларетта.

– Может сработать, – вслух размышляла Аманда. – Но чтобы привести ее от одного к другому, нужны подсказки.

– Верно. Получается, кроме письма должна быть еще подсказка, – кивнул дон Казимиро, который уже тоже участвовал. – Можно и я передам письмо?

– И я! – хором завопили близнецы и Маргарита.

– Так, я нашла девять писем, – объявила Аманда. – Получается, Агата, близнецы, Маргарита, Вирджиния, дон Казимиро… Аньезе и Эльвира? Кларетта? Вы участвуете?

– И я! – возмутилась Розамария.

– Вы, три кумушки, и так один организм, как близнецы, – указал дон Казимиро, и никто не осмелился возразить. – И Эльвира с Аньезе будут в паре, чтобы отметить их примирение.

– Получается, семь… нужно еще двое. Может, Анита?

– Давайте дадим письмо Трамеццино! – предложила Вирджиния.

– Тогда Трамеццино. Кто хочет последнее письмо?

– Пусть будет Этторе! – воскликнула Агата, никогда не забывавшая о своей большой любви.

– А подсказки? – спросила Вирджиния.

– Подсказки я подберу, – пообещала Аманда. – Встречаемся здесь же, сегодня, скажем, в семь вечера и все разберем? – предложила она.

И посмотрела на Чезаре, который только бессильно кивнул. Может, это и сработает…

– Получается, состоится все завтра? Обязательно должно быть завтра, даже нет, я бы сказала, лучше сегодня, потому что в воскресенье фестиваль клубники, и нам нужно хотя бы три дня на подготовку, – размышляла вслух Аньезе. Любовь и тому подобное это прекрасно, но с такими вещами не шутят.

– Нет, встретимся в церкви, – вмешался священник. – Что-то настолько безумное надо по крайней мере благословить. И устроим все вечером, чтобы не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, – с самым серьезным видом добавил он.

– Смотрите, дон Казимиро, после похищения почтальона и подделки письма мы уже ни перед чем не остановимся.

– Да, но как же Пенелопа?

Да, но как же Пенелопа…

Глава двадцать девятая

Тем же вечером, ровно в семь, все собрались в церкви, и Аманда принялась раздавать письма и подсказки.

Были те, кто ждал этого приключения с нескрываемым энтузиазмом, а были и те, кто до сих пор не понимал его смысла. Среди последних оказался и сбитый с толку Чезаре, который спрашивал себя, что же он сделал плохого, чтобы заслужить все это, но решивший следовать за Амандой до конца, пусть и к вероятному поражению.

Что ему теперь терять?

– Но объясните мне, почему обязательно надо организовывать этот спектакль? Вы же знаете, что в таких делах не так много требуется? – спросила Кларетта.

– А мы уже вошли во вкус, участвуем в деревенских инициативах. Вот такое в этот раз лето, – ответила Эльвира.

– Ну, в таком случае можно сделать и больше, – задумчиво вмешалась Розамария, ко всеобщему удивлению.

– Еще больше?

– К примеру, не может же Присцилла прийти на виллу «Эдера» и ждать там Чезаре в джинсах и футболке, ну… – убежденно пояснила она. – Для определенных событий требуются правильные наряды.

– И воздушные шарики! – воскликнули близнецы.

– Да, хорошо, но спорим, она даже не привезла с собой ничего элегантного, ни капельки не сомневаюсь.

– Ну нет! Надо все сделать как следует, – подчеркнула Эвелина.

– Да, но где мы найдем тут элегантные платья, нас раз-два и обчелся? – спросила Вирджиния.

Пару мгновений все сосредоточенно молчали, а потом Кларетта внезапно подняла голову.

– В шкафу Людовики, том огромном, на чердаке! – энергично воскликнула она: ей придала сил сама идея порыться в шкафу богатой хозяйки виллы «Эдера».

– О нет, – попробовал возразить кто-то.

– Как раз о да! Там внутри точно хранятся наряды целых поколений дель Пиццо, с самого Гуальтьеро.

– Если повезет, подойдут платья шестидесятых годов или начала века, – пробормотала Аманда.

– Прекрасно подойдут! Но если она не захочет играть? Хочу вам напомнить, что она уже три дня сидит закрывшись там, и, как мне кажется, в ужасном настроении, – заметила Аньезе.

Аманда об этом уже думала. И знала, что у нее есть только одна попытка и очень мало времени.

– Я пойду к ней, – решительно объявила она, положив руку на плечо Чезаре и легонько сжав. – Пойду к ней и поговорю. А вы разбирайте письма, подсказки и организовывайтесь. А ты, Чезаре, приведи себя в порядок, а то выглядишь так, будто умер дня три назад.

И, больше ничего не добавив, Аманда быстро вышла и твердым шагом направилась к вилле.

Присцилла лежала, устроившись на диване с ноутбуком, и писала. Она закончит этот дурацкий роман, а потом уедет и поставит на всем крест. На всем. На этот раз навсегда.

И в этот момент и раздался стук в дверь.

Она бы проигнорировала и эту попытку, как делала все предыдущие дни, вот только тем утром Присцилла обнаружила, что у нее почти закончилась еда, поэтому в глубине души она надеялась, что это кто-то с продуктами.

Мало ей душевной боли, еще не хватало умереть с голода…

Не успела она даже подумать, что это может быть Чезаре, как из-за двери раздался решительный голос Аманды:

– Присцилла, быстро открывай дверь!

И она послушалась.

В следующий миг библиотекарша уже крепко ее обнимала, а Присцилла плакала, снова.

– Что происходит? – спросила Аманда, не ослабляя объятий.

– Спроси у Чезаре, что происходит! – выкрикнула Присцилла прямо в ухо бедняжке.

Аманда только вздохнула:

– А теперь расскажи как следует, что он тебе сделал, и увидишь, что мы все решим.

– Что он мне сделал, что он мне сделал… Почему ты не спрашиваешь у своей невестки, что он мне сделал, этот червяк? – всхлипывала Присцилла на плече Аманды.

Аманда на мгновение задумалась: при чем тут невестка? Домитилла, жена ее брата Пьероджорджо, жила в Модене.

– Не понимаю… какая невестка? – наконец произнесла она, взяв писательницу за плечи и заставив посмотреть себе в глаза.

– Жена Чезаре, вот какая! – огрызнулась Присцилла.

Это что, заговор? Все вознамерились ей лгать?

– Какая жена? О ком ты говоришь?

Присцилла вытерла нос рукавом толстовки:

– В смысле – какая жена?

– Ну… какая жена? Чезаре же не женат.

Присцилла замолчала, оцепенев. Не женат?

– Не женат? – наконец спросила она.

– Нет. Но как тебе вообще такое в голову пришло?

– Услышала, как те из книжного клуба обсуждали, какая красивая у Чезаре жена, такая элегантная и очаровательная, и так далее…

Аманда подняла очи горе. Ну теперь все ясно.

– Что ж, я тебе сообщаю, что у него нет и никогда не было никакой жены.

А вот как все случилось.

Незадолго до того, как Присцилла зашла в бар к Аните в поисках Чезаре, Ирена объясняла свой дьявольский план подругам, чтобы защитить честь Лауры. Ведь она, всю жизнь любя Чезаре и наконец волей-неволей решившись перейти к действию, теперь была вынуждена разбираться еще с вновь прибывшей. Вот так ей не везло.

Так что Ирена пересказала всю ужасающую сцену в саду, свидетельницей которой стала всего пару дней назад, во всех разнообразных подробностях, какие-то при этом додумав сама, и Лаура, слушая, страдала чрезвычайно. И в итоге была готова поддержать любой придуманный подругой план.

Нужно было, только чтобы Присцилла по воле провидения оказалась в зоне слышимости, и вот, когда писательница прошла мимо их стола, Ирена начала говорить о вымышленной жене Чезаре, которая ждала его дома.

Вот почему Присцилла, ничего никому не сказав, закрылась на вилле и провела три дня, полные невыносимой боли. Милая, трепетная, хрупкая Присцилла, как можно было ее винить!

Ну а тем дамочкам придется теперь иметь дело с Амандой. Что касается ее, с этих пор их книжный клуб может собираться где угодно, хоть в баре Аниты, если так им будет угодно.

Присцилла, боясь поверить, пристально посмотрела в глаза молодой девушки.

– А тогда кто такая Бьянка?

– Бьянка… – прошептала библиотекарша, устало улыбнувшись.

– Да, Бьянка! Я ведь видела сообщение, в котором она писала, что скучает!

Аманда вздохнула. Это была в самом деле самая удивительная комедия ошибок, которую она когда-либо видела.

– Присцилла, Бьянка – это кузина Чезаре и Этторе, ей двенадцать лет.

– Кто? – переспросила Присцилла, вытаращив глаза.

– Маленькая двоюродная сестренка, и да, она питает особую склонность к Чезаре, у него с ней крепкая связь, она носит гигантские толстовки, слушает чудовищную музыку, а Чезаре ее невообразимо балует.

На этих словах Присцилла, измотанная таким количеством эмоций и переживаний, села на диван и снова расплакалась. В этот раз от удивления и облегчения.

– Что ж, можно сказать, я наконец встретила кого-то, кто плачет больше меня, – улыбнулась Аманда, глядя на писательницу с весельем и нежностью. – Итак, ты готова выйти из дома и принять участие в самой сказочной, необыкновенной и потрясающей охоте за сокровищами, которую когда-либо создавали для женщины? – спросила она, садясь рядом.

– Что сделать, прости? – спросила Присцилла, которая от удивления даже перестала плакать. – Я хочу сначала поговорить с Чезаре, попробовать все прояснить.

– Давай одевайся, – ответила Аманда, хлопнув ее по коленке и не обращая внимания на возражения.

– У вас тут вообще занимаются чем-то нормальным? – поинтересовалась Присцилла с искренним любопытством, понимая, что за этой игрой скрывается что-то, что ей знать не положено.

Аманда будто прочитала ее мысли и сомнения и попробовала ее убедить:

– Ну же, Присцилла, случаются такие редкие моменты в жизни, когда нужно взять сердце и бросить его через забор, а потом добежать и поймать, и тогда уже увидеть, все ли в порядке. Кто, как не ты, должен это знать. Ты же пишешь про это всю свою жизнь. Ты и тысячи других! Подумай обо всех романах о любви, написанных за прошедшие века… они бы никогда не существовали, если бы их герои не решились прыгнуть в пустоту: Скарлетт признается Эшли, Джейн Эйр соглашается выйти замуж за Эдварда, а мы знаем, что на чердаке у него заперта Берта, Анна становится любовницей Вронского… И я знаю, что мы сейчас в теории находимся в реальном мире, но какая разница! Один раз в жизни и реальность может стать романом! Знаю, что тебе страшно, но если в жизни и существует момент, когда действительно стоит рискнуть, то это он, поверь. Я бы тебе никогда этого не сказала, если бы не была уверена, что после всех этих приключений тебя ждет счастливый конец.

Это была самая длинная речь, которую она произнесла в своей жизни.

Присцилла слушала и еще чуть-чуть поплакала, а липкое черное пятно, которое расплылось внутри, постепенно исчезало, уступая место пузырькам воздуха, вынуждавшим ее делать большие вдохи между всхлипами. И пока Аманда выжидательно смотрела на нее, Присцилла в душе металась в неподобающей нерешительности.

Что бы сделала Каллиопа дель Топацио? Она бы точно приняла участие в поиске сокровищ, но так и здравого смысла у этой легкомысленной барышни не было ни на грамм. А Присцилла легкомысленной не была. Или была? Может, стать легкомысленной и отважиться на рискованный поступок в этот раз окажется правильным выбором.

Присцилла подумала обо всех тех моментах, когда Чезаре смотрел на нее так, будто она была чем-то драгоценным, и каждый раз кусочек ее сердца оттаивал. И вдруг ей вспомнилась Пенелопа и письмо: если она от всего откажется, то никогда не узнает, что с ней будет дальше, если вообще что-то будет.

В этой крошечной деревушке жила очень пожилая женщина, которая выбрала добровольное заточение, причем вечное, из-за мужчины, который ее разочаровал и ранил.

Ее саму ждал бы такой же конец? Если сейчас она откажется от всего из страха и гордости, то к концу своих дней она станет такой же, как Пенелопа, запершаяся в надежных стенах своего дома? Ей никто не придет на помощь с поддельным письмом, чтобы оправдать всю перенесенную боль. Она просто покроется паутиной, и все.

Что опаснее, это – или попробовать дать любви шанс?

Мысленно она вновь увидела лицо Чезаре, как он медленно склонился к ней перед самым первым поцелуем, и знала, что уже все решила.

В этот раз победит Каллиопа, а не Пенелопа.

Присцилла позволит себе последний порыв отчаянной храбрости.

Может, страх отправить первый поцелуй Чезаре в кладовку к другим воспоминаниям о причиненной боли и разбитых надеждах был сильнее страха повернуть назад. В этой кладовке покоились осколки прошлой любви, непрожитых фантазий, мертвых улыбок и голосов, которые она больше никогда не услышит.

Если она добавит туда хотя бы еще одну боль, эта полная теней кладовка станет ее жизнью.

Так что Присцилла посмотрела Аманде в глаза и сказала:

– Хорошо, идем играть.

Пару минут спустя, пока Присцилла умывалась, Аманда отправила Чезаре короткое сообщение со словами: «Умоляю, ничего не испорти».

Мужчина посмотрел на собравшихся вокруг соседей по деревне, замерших в ожидании, и улыбнулся.

Больше ничего и не потребовалось: в тот же миг половина деревни бросилась прятаться по местам в ожидании возвращения Присциллы.

Глава тридцатая

Первой, разумеется, была Агата, которая ждала Присциллу, в лучших традициях спрятавшись за деревом прямо у калитки виллы «Эдера». Она была вне себя от счастья. Все снова наконец стало налаживаться, и сердце у нее колотилось в лихорадочном ритме, а в руке она сжимала письмо. Это лето она никогда не забудет.

По плану Агата должна была просто вручить писательнице письмо и подсказку, но стоило ей увидеть Аманду и Присциллу, с еще опухшими от слез глазами, как она подбежала к ней и крепко обняла.

– Ты вернулась, – прошептала она, все еще обнимая ее.

– Вернулась, – растроганно кивнула Присцилла. Какая необычная девочка.

– У меня кое-что есть для тебя! – объявила Агата, разулыбавшись. И обеими руками, точно меч Экскалибур, протянула ей письмо.

– Сначала ты должна прочитать письмо, а потом внимательно послушать то, что я скажу.

Вытащив из конверта листок бумаги, Присцилла прочла:

«По причине, мне неведомой, Вы мне очень нравитесь. Очень – но ничего неразумного, как раз достаточно, чтобы ночью, один, проснувшись, уже не мог уснуть, начав мечтать о Вас».

Франц Кафка – Милене

– Объяснишь мне? – спросила она девочку, улыбаясь.

И та в ответ процитировала:

– «Все дети, кроме одного, рано или поздно вырастают. Они скоро узнают об этом, и Венди выяснила это вот как. Как-то раз, когда ей было три года и она играла в саду, она сорвала цветок и побежала к маме. Наверное, в этот момент она выглядела просто прелестно, потому что миссис Дарлинг прижала руку к груди и воскликнула: «Ах, и почему ты не останешься такой навсегда!»

– «Питер Пен»? Это и есть подсказка?

– Угадала! – возбужденно воскликнула Агата. – Смотри: я даю тебе письмо кого-то известного, а потом подсказку, которая укажет тебе на человека со следующим письмом. Поняла?

Присцилла рассмеялась:

– Поняла. То есть теперь я должна пойти к Маргарите, которая даст мне следующее письмо?

Девочка распахнула глаза:

– Да ты просто молодец! Это именно Маргарита! – восхищенно похвалила она.

– Пойду. Будет очень весело послушать, как Маргарита прочитает подсказку. Вы пойдете со мной?

– Ну нет! Считается, только если ты все сама сделаешь, иначе это жульничество! – возразила Агата, которая воспринимала эти поиски сокровищ на удивление серьезно.

И после последнего объятия от обеих Присцилла, оставшись одна, направилась в деревню на поиски Маргариты, теперь по-настоящему готовая к предстоящему приключению.

И вдруг, точно по волшебству, она рассмеялась.

Она все еще широко улыбалась и посмеивалась от того, насколько одновременно безумным и удивительным было происходящее вокруг, когда ей навстречу из-за дерева выбежала Маргарита с зажатым в кулачке письмом.

– Это тебе! – с гордостью крикнула она.

– Эй, так слишком просто, – улыбнулась ей девушка. – Возвращайся обратно за дерево, и я тебя сама найду.

Маргарита, разумеется, послушалась и вернулась в свое укрытие за стволом дерева, где ее ждали Вирджиния и близнецы.

Присцилла сделала вид, что несколько минут ищет ее, а потом подошла к ним.

– Это тебе! – повторила Маргарита с тем же энтузиазмом, что и в первый раз, и писательница взяла письмо.

– Ты больше не грустишь? – спросил Тобиа.

– Нет, больше не грущу, – улыбнулась Присцилла. – Так, а теперь посмотрим, что здесь.

«Я сделаю все возможное, чтобы моя любовь тебя не беспокоила, буду смотреть на тебя украдкой, улыбаться тебе, когда ты не видишь. Буду касаться взглядом и душой там, где хочу коснуться поцелуем: волос твоих, лба, глаз и губ твоих, повсюду, куда открыт доступ ласкам».

Жюльетта Друэ – Виктору Гюго

– Как красиво, – прошептала Присцилла. – А теперь ты должна дать мне подсказку, верно?

И Маргарита старательно произнесла как можно громче:

– И тьизди пёстий кот мяукнуй!^[37]

– Это «Макбет», – тут же угадала писательница. – Три ведьмы. Акт первый, реплика первая.

У Вирджинии округлились глаза:

– Я знала, что ты прекрасно справишься!

– Господи, думаю, мне надо идти к трем кумушкам… надеюсь, они не знают, откуда взяли эту подсказку, – рассмеялась Присцилла и, обняв всех детей, пошла дальше.

Эта охота за сокровищами была сплошным удовольствием. И, получается, в ней принимают участие и взрослые тоже. Присцилла вдруг поймала себя на том, что какая-то крошечная ее часть думала, или, может, только надеялась, что в этот раз реальность окажется даже приятней фантазий.

Три кумушки нашлись на своем обычном месте, уже с письмом в руке.

– Ты, иди сюда! – позвала ее одна из них.

– Но ты не должна ее звать! – возразила вторая.

– Ну, я ее все равно позову, а то до ночи тут просидим, – заключила третья, протягивая Присцилле письмо.

«Любовь моя, вы не просто «часть моей жизни», хотя и самая важная – потому что моя жизнь уже больше мне не принадлежит, но я о ней даже не жалею, и вы всегда со мной. Вы гораздо больше, это вы позволяете мне представлять любое будущее в любой жизни».

Жан-Поль Сартр – Симоне де Бовуар

– А подсказка? – спросила Присцилла у троицы.

– Итак, – начала Эвелина.

– Нет, я скажу! – перебила ее Кларетта.

– «Все взрослые когда-то были детьми, но мало кто из них об этом помнит!» – продекламировала Розамария, опередив остальных двоих, которые наградили ее сердитыми взглядами.

– «Маленький принц», – произнесла Присцилла. – Раз Маргариту с Агатой я уже видела, а Вирджиния уже не ребенок, полагаю, мне надо найти близнецов. Которые спрятались за деревом вместе с сестрой.

– Да, отлично, но что теперь? Ты выздоровела? – резко спросила Кларетта, но при этом внимательно глядя ей в глаза.

Присцилла улыбнулась и, в порыве храбрости протянув руку, легонько коснулась рукой плеча женщины.

– Да, спасибо. Правда, спасибо.

В следующий миг она уже развернулась и вернулась той же дорогой, где столкнулась с Тобиа и Андреа, нетерпеливо ее ждавшими.

«Я разве сказал, что людей можно разделить на категории? В таком случае, если сказал, то позволь уточнить: не всех. Ты ускользаешь от меня. Я не могу отнести тебя к какой-либо группе, мне не удается тебя постичь. Я могу угадать девять раз из десяти, в зависимости от обстоятельств, могу предсказать реакцию эти девять раз из десяти, по словам и поступкам, могу почувствовать, как бьются сердца. Но на десятый раз я сдаюсь. Не выходит. И ты – десятая попытка».

Джек Лондон – Анне Струнской

Близнецы даже не дождались, пока она дочитает до конца, и хором выдали:

– «Пусть будет хорошей и доброй, всегда терпеливой и очень веселой! Не надо кричать, а только играть! Пусть любит нас, деток, да, шустрых, но милых!»^[38]

Присцилла расхохоталась.

– Мэри Поппинс! Я ее обожаю, знаете? Вирджиния, главная няня деревни – ты, давай письмо! – потребовала она, протянув руку.

«Я бы написала стихи о любви даже о том, что ты в себе не выносишь».

Вирджиния Вульф

– Как это прекрасно, – прошептала Присцилла. – А подсказка?

Это была самая восхитительная охота за сокровищами на свете.

Откашлявшись, Вирджиния начала уверенно читать наизусть:

– «В большом городе, где столько домов и людей, что не каждому достается хотя бы крошечное местечко для садика, и где большинство жителей может вырастить цветы только на подоконнике, жили двое бедных детей, но у них был садик чуть побольше цветочного горшка». – Вирджиния бросила быстрый взгляд на бумажку, которую держала в руках, и продолжила: – «Они не были братом и сестрой, но любили друг друга, как если бы были связаны кровными узами. Их родители жили в соседних домах…»

Присцилла задумалась. Эти слова она уже слышала… но где?

– Она не знает! – разочарованно воскликнул Тобиа.

– А ты и рад, да, – пошутила писательница. – Дай мне минутку… я догадаюсь. Но уже знаю, что мне надо идти к Эльвире с Аньезе. Я, кажется, уже привыкла, что когда в Тильобьянко говорят о соседках, то имеют в виду эту парочку и их вечную вражду. Однако должна сказать, подсказка мне кажется немного не очевидной.

– Но ты даже ее не узнала! – воскликнул Андреа с праведным негодованием.

– Это вступление к «Снежной королеве», – ответила Присцилла, подмигнув мальчику.

Пришлось немного подумать, но в итоге она ее вспомнила. Герда и Кай, волшебное зеркало, женщина из Лапландии и женщина из Финляндии. Самая красивая сказка Андерсена, по ее мнению, – да простит ее бедная Русалочка.

– А теперь я пойду к Аньезе с Эльвирой, – объявила она и пустилась в путь.

Дойдя до их домов, она увидела обеих женщин в саду, сидящих на лавочке с письмом.

Джон Китс – Фанни Браун

А подсказку ей очень спокойно сообщила Эльвира:

– «В это мгновение Аргус, увидевший вдруг через двадцать лет Одиссея, был схвачен рукой смертоносною Мойры»^[39].

– «Одиссея», – поняла Присцилла, задумавшись на мгновение о следующем ходе. – Ну конечно! Я должна найти собачку Владимиро.

– Трамеццино, – эхом откликнулась Аньезе.

– Он еще в баре? – спросила писательница.

– А кто знает? – фыркнула Эльвира, а потом добавила: – Ты уже в порядке?

– Я уже в порядке, – ответила Присцилла.

Эта деревушка была в самом деле очень, очень необычной.

Найти Трамеццино оказалось довольно легко, потому что теперь он, по сути, жил в баре Аниты. К платочку, повязанному у него на шее, булавкой была прикреплена записка со словами:

«Люблю тебя не так, как розу соли и топаза,

Или стрелу гвоздик, что разжигает пламя;

Люблю тебя как любят тайну, тьму,

Украдкой, скрытую меж тенью и душой».

Пабло Неруда

А прямо под ней Присцилла обнаружила строку с подсказкой, которую после долгого размышления, сдавшись, наконец погуглила:

«Прежние учителя этой науки обещали невозможного, но не достигли ничего».

Мэри Шелли, «Франкенштейн»

Песик смотрел на нее немного растерянно.

– Не беспокойся, Трамеццино, знаешь, это самое невероятное, что со мной когда-либо случалось. Учитывая, что цитата из «Франкенштейна», а официальный доктор здесь один, похоже, мне надо к Этторе, – решила она, потрепав собачку по мягким ушкам.

И действительно, Этторе ждал ее у дома, держа наготове письмо.

– Теперь тебе лучше?

– Меня об этом спросили уже все, кроме Трамеццино… спасибо, все хорошо. Все хорошо благодаря вам, – ответила Присцилла, растроганная.

Доктор в ответ только кивнул и протянул ей письмо. И Присциллу это устраивало.

«Я хочу писать о нашей любви, хочу любить тебя, пока пишу, и не иначе, мы будто не в себе, как от наркотика: я не смогу жить вне волшебного круга нашей любви».

Итало Кальвино – Эльзе де Джорджи

– Влюбленный Кальвино, – удивилась Присцилла. – Подумать только…

Этторе взглянул на нее с нежностью:

– Давать подсказку?

– Да, спасибо, – кивнула Присцилла.

– Итак: «Спокойно читал он про себя молитвы; временами, между двумя псалмами, закрывал молитвенник, закладывал страницу указательным пальцем правой руки…»^[40]

– Как раз дона Аббондио не хватало, – рассмеялась Присцилла. – Только не говори, что вы и священника в это втянули…

Ответом ей был звучный смех Этторе, который в следующий миг уже притянул ее к себе и крепко обнял.

Пять минут спустя Присцилла уже стучалась в дом священника, и дон Казимиро открыл ей дверь с улыбкой, даже слишком счастливой.

– Вы просто деревня безумцев, и вы прекрасны, – сказала Присцилла, едва удержавшись от смеха. Кто знает, обнимет ли ее и дон тоже.

– Я всегда готов поддержать инициативы своих прихожан, – ответил он.

– Даже совершенно безумные?

– Особенно такие!

– Вы же знаете, что подсказкой стал дон Аббондио, правда? – предупредила его Присцилла.

Священник поднял очи горе и сложил руки в молитве:

– Не напоминай мне о нем…

«Где-то за пределами добра и зла есть сад. Я буду ждать тебя там».

Джалалудин Руми

– Очень подходящее письмо для вас…

– За пределами добра и зла есть сад – ну разве не красиво? – повторил священник вместо ответа.

Присцилла улыбнулась:

– И правда очень красиво.

– А теперь подсказка, – добавил дон Казимиро. – Слушай внимательно: «Для луга хватит клевера, пчелы, ну и еще мечты. Не хватит пчел – останутся мечты».

«Это прекрасная подсказка… самая прекрасная в мире», – подумала Присцилла.

– Иногда для мечты нужно также немного… плюща, – тихо, будто про себя, заметила девушка.

– Умница… нужно лишь немного плюща, – кивнул дон Казимиро, а потом быстро обнял ее. – А теперь иди. – И священник подтолкнул ее к выходу.

И Присцилла пошла. Ее ждали вилла «Эдера», ночь, Чезаре, любовь… и она шла к ним с пачкой писем в руке, букетом слов, зажатых в пальцах.

Платье, которое Аньезе с Эльвирой выбрали из шкафа Людовики, было зеленым. Длинное шелковое платье темно-зеленого цвета, с тонкими бретельками и открытой спиной, вероятно, еще тридцатых годов.

Сказать по правде, сначала они вытряхнули из шкафа все, включая бархатные мужские бриджи и жилеты. Они восхищались короткими, расшитыми блестками платьями, шалями с бахромой в духе хиппи, джинсами клеш, водолазками с очень высоким и таким же узким воротником, длинными шерстяными шарфами ручной работы, свитерами в ромб… Этот шкаф был настоящей капсулой времени.

И вот обе женщины уже ждали с платьем наготове, которое успели как раз немного проветрить, и именно их первыми увидела Присцилла, войдя в дом.

– А вы что тут делаете? – озадаченно спросила она. Присцилла ожидала чего угодно, кроме как столкнуться в своей гостиной с двумя соседками.

– Мы пришли привести тебя в порядок, не можешь же ты закончить квест в таком виде, – ответила Эльвира, окинув красноречивым взглядом серую футболку Присциллы.

– Косметика же у тебя с собой? – вмешалась Аньезе.

– Да, но… – ответила Присцилла, разглядывая наряд, который раскопала эта парочка. В блестящей деревянной шкатулке нашлись даже перламутровые гребни, а также цветок из шелка для прически, пара огромных сережек, неопределенное количество шпилек и четки.

Присцилла взяла в руки зеленое шелковое платье, глядя на него во все глаза.

– Это будто сон…

– Дай я проверю, нет ли в нем дырок, – велела ей более прагматичная Эльвира. – И позовем остальных. Сделаем из тебя красавицу. – И бодрой трусцой, счастливая, она удалилась, перекинув платье через руку и уже набирая номер в телефоне.

Присцилла, не шевелясь, смотрела ей вслед. Даже отправься она на лето в Грецию, едва ли там оказалось бы веселее.

И вот ее нарядили и украсили. Кучка женщин и детей собрались на вилле, облачили Присциллу в темно-зеленое шелковое платье синьоры Людовики, которая если бы только об этом узнала, засыпала бы местное отделение полиции заявлениями. Присцилле сделали прическу: медно-рыжие волосы украсили двумя перламутровыми гребнями, тоже одолженными из шкатулки Людовики, демонстрируя полное пренебрежение опасностью, граничащее с героизмом.

А потом Присцилла подошла к зеркалу и увидела себя.

Она смотрела на свое отражение, а вокруг нее люди, которых месяц назад она даже не знала, надували воздушные шарики цвета слоновой кости, затягивали всю комнату вуалями и зажигали свечи. Видела, как ей идет взятое тайком платье и улыбка на аккуратно подведенных помадой губах. Присцилла видела в зеркале улыбающиеся отражения Эльвиры и Аньезе, стоящих за ней. Маргариту, сидящую на полу и уже двадцать минут пытавшуюся надуть один и тот же шарик, и Вирджинию, которая с помощью близнецов сама закутывалась в вуаль. Видела глаза Агаты и знала, что эта девочка никогда ничего не испугается, и гордилась их дружбой.

Она видела все это и думала, что если случилось так, что горстка людей сделала так много для почти незнакомого человека, то в жизни вообще может произойти все что угодно.

А не только в романах.

Глава тридцать первая

Тем временем Чезаре у себя дома ждал сигнала к действию.

А что, если Присцилла не оценила игру? Что, если из-за какого-то одного дурацкого сообщения, которое не передали, она проиграла? Что, если этого всего недостаточно?

Когда Аньезе предупредила его, что Присцилла готова, Чезаре вышел из дома, но не бросился сразу на виллу. Он хотел пойти медленно и насладиться каждой минутой. Все это – полное безумие, и он не хотел ничего пропустить. А если бы не Аманда, не ее идея, не помощь всего Тильобьянко?

Сев на лавочку на площади, вместе с бутылкой отвратительного рома, купленного у Кларетты, он задумался, какая же это необычайная редкость для взрослых – иметь возможность играть. Как только появляется работа, ответственность, у кого остается время на игры? А воодушевление и терпение, необходимое для воплощения фантазий в реальности? Кто вообще еще этого хочет?

Присцилла. Присцилла хотела, ей было недостаточно реального мира. Она знала, что реальность – это не только то, что ты видишь, и что в повседневной жизни есть и нечто другое.

Присцилла, у которой в каждом уголочке души скрывались целые миры, где бурлило воображение и фантазия. Единственная женщина, которая смогла его удивить.

Возможно, вот в чем кроется любовь? В конце концов мы влюбляемся в то, что нас удивляет?

И вот Чезаре, пока день постепенно клонился к закату, осознал, что, возможно, он в самом деле нашел нечто необыкновенное. Так что он взял бутылку рома и наконец поднялся со скамейки. Вокруг был слышен только стрекот сверчков и время от времени чьи-то шаги. А в конце улицы его ждала Присцилла.

Ему повезло – и он ощущал это как никогда ясно.

Глава тридцать вторая

В огромной гостиной виллы «Эдера» Присцилла, оставшись одна, ждала, наряженная в темно-зеленое платье Людовики; медные прядки выбились из прически, губы алели точно спелые фрукты.

А если все пошло не по плану? Если Чезаре просто посмеялся над ней? И если он вообще не придет? Тогда вся ее храбрость окажется просто глупостью. Что станет с ней и ее любовью? Любовь, которую она берегла и наконец набралась смелости подарить, не найдет пути к душе, которой предназначена, никто ее не примет. Она станет никому не нужной, бездомной. Эта доверчивая любовь наполнится страхом и гневом, и вместо кольца надежных рук Чезаре будет спать на холоде, свернувшись в каком-то углу.

И тогда, конечно, Присцилле стало страшно. Такой леденящий страх наполняет тех, кто один за другим снял все защитные слои, окутывающие душу и желания, и кто внезапно обнаружил себя обнаженным и уязвимым, с сердцем на тарелке в протянутых руках. Нужно быть сумасшедшим, чтобы решиться на такое. Потому что, когда протягиваешь что-то обеими руками, как известно, защищаться тебе уже нечем. Особенно если протягиваешь живое нежное сердце, окруженное желаниями, фантазиями и странностями. Особенно ее пугали странности. Как не дрожать при мысли о том, в какую немыслимую отвагу ты облачаешься. Какая непростительная неосторожность! В такие приключения вляпываются только дураки и герои. А Присцилла, получается, была и тем, и другим: глупым героем, облаченным только в любовь, не говоря уже о доспехах. Настоящий герой стоит неподвижно, протягивая свое сердце, не отступает ни на шаг, бесстрашный и дрожащий, а инстинкт самосохранения и здравый смысл хором кричат ему: «Беги!» А душа, пылкая и глупая, умоляет: «Останься».

Она сплела в душе что-то вроде заклятия, соткала полотно из грез, сшила все лоскутки своих мечтаний в одно бесконечное покрывало и теперь думает, что вот она, ее лебединая песнь. Но что, если, несмотря на все краски и все нити, из которых она создана, эту мечту будут высмеивать и оскорблять – нет, довольно. Что, если на бесконечную вышивку ее души, которую ему предложили, он скажет «нет» – тогда останется только холод.

И вот Присцилла стояла в зеленом платье прошлого века, окруженная десятками воздушных шариков цвета слоновой кости. Ждала, замерев, примет ли мужчина эту душу, которую она ему предлагает, или выбросит.

Пока наконец не услышала, как открывается дверь – и тогда ее сердце остановилось. Остановилось, а потом взорвалось.

Чезаре приготовил целую речь. По дороге к вилле он два или три раза произносил про себя подготовленные слова, и они казались ему идеальными. Но потом, открыв дверь, он увидел ее.

Присциллу, одетую в темно-зеленое платье, с прической и торчащими отовсюду прядями; увидел ее голубые глаза, которые при его появлении наполнились изумлением, затем паникой, потом чем-то, что ему не удалось прочитать, и, наконец, любовью.

И тогда все, что он сумел сказать, прямо там, замерев на пороге с бутылкой рома в руке, было:

– Я тебя люблю.

Никакой речи. Присцилла, которая в мыслях хотела произнести все слова в мире, вместо этого не могла вымолвить ни звука, задыхаясь от непроизнесенных слов, и все внутри нее таяло, взрывалось, кричало и скручивалось и наконец замерло неподвижно. И только предательская слеза скользнула из уголка глаза и медленно и без помех спустилась по щеке. Слеза из тех, которые она поклялась себе больше никогда не проливать.

И тогда Чезаре осторожно протянул руку и бережно стер ее пальцем.

Потребовалось несколько часов, прежде чем Чезаре с Присциллой сказали друг другу все, что должны были сказать: что у него была высокая температура, и что телефон отключился, и поэтому ей не дошло то проклятое сообщение; что ее обманула Ирена и ее подруги из книжного клуба, и она поверила, что у него в Венеции семья, о которой он ничего ей не сказал. О том, что те поиски книжных сокровищ придумала Аманда, а все в деревне помогали, потому что знали, как Присцилла дорога Чезаре.

Понадобилось несколько часов, в которые снова звучали «прости» и «я тебя люблю», были еще слезы, бокалы рома. И понемногу, постепенно, смех, потом осторожные ласки. Предстояло распутать много узлов, медленно, терпеливо, безо всякой спешки, разобраться во всей путанице. Их ждали мгновения молчания, в которые Чезаре хотел бы немного приблизиться и целовать ее снова и снова. И другие, в которые Присцилла хотела бы найти в себе смелость надеяться, что это окажется любовь маленькая и совершенная, которую можно хранить в сумочке рядом с пудреницей, или в рукаве, точно платок; любовь легкая, которую можно спрятать в страницах книги. Такая, чтобы ее можно было держать в кармане и пропускать меж пальцами, пока ищешь монеты, и касаться незаметно, в толпе, когда никто не видит.

Ни один из них не сделал того, что планировал, потому что это был один из тех моментов, когда необходимо сближаться постепенно. Нужно идти осторожно, невзирая на страхи, внимательно следить, куда ставить ногу, за что хвататься – и когда использовать слова, а когда молчание. И вот так вместо тех слов, что они не смогли друг другу сказать, оба говорили о пиратах, серийных убийцах и пили дешевый ром из магазинчика Кларетты.

Они не были в состоянии сказать то, что надо было сказать, и все же каким-то образом им это удалось. Благодаря «прости» и «я тебя люблю» они сказали друг другу все.

А пока Чезаре смотрел на Присциллу с бесконечной нежностью, среди десятков воздушных шариков, уже наполовину сдувшихся и заполонивших весь дом.

– Я использовала нитки всех цветов, чтобы сшить мечту о тебе, – объяснила она.

Бессмысленная фраза. Одна-единственная, сюрреалистичный листок, упавший с невидимого дерева с ветвями из мыслей.

И все же – вот оно, чудо – Чезаре взглянул на нее и понял. Он увидел это сердце, протянутое ему, беззащитное и открытое, клубочки фантазий, перепутанные километры и километры цветных нитей, которые окутывали эту сидящую напротив него женщину, с душой, танцующей в глазах. И он прошептал:

– Я знаю.

И вот наконец настал тот краткий, крошечный миг тишины, которого они ждали весь вечер, тот самый, в который они поняли, что нашли друг друга. Вновь оказавшись лицом к лицу.

Присцилла хотела сказать ему что-нибудь вроде «я бы выбрала тебя – в каждой жизни, в каждой мечте, в каждой возможной реальности, в каждом пробеле между строк всех написанных и ненаписанных историй» – но не могла, потому что слова исчезали от переполнявших ее эмоций.

И Чезаре понял и это тоже – что от избытка чувств Присцилла таяла, исчезая в том, другом мире, где всегда пряталась, когда ей становилось страшно, – и тогда он раскрыл объятия.

Присцилла прижалась к его груди, и за секунду до того, как их губы соприкоснулись, Чезаре прошептал:

– И как же заканчивается эта история?

Присцилла покачала головой:

– Ты всегда будешь той самой историей, для которой я никогда, никогда не захочу написать конец.

– Не будет «и жили они долго и счастливо», как во всех твоих книгах? – подначил ее он, играя с рыжим локоном.

– Любовь заканчивается почти всегда. А истории – никогда.

– В таком случае решим, что это просто история?

Она улыбнулась:

– История никогда не бывает просто историей.

И тогда Чезаре медленно коснулся ее волос, пропуская пряди меж пальцев, и наконец, как раз на последней строчке главы этой истории, решился ее поцеловать.

Глава тридцать третья

Фестиваль клубники, как уже упоминалось, в Тильобьянко был событием года.

Так что за следующие дни, пока Присцилла и Чезаре были заняты только друг другом, вся остальная деревня хотя и задавалась вопросом о финале охоты за сокровищами, принялась готовиться к самому важному воскресенью лета. Любовь – это прекрасно, но конкурс есть конкурс!

На улицах почти никого не было. Запершись по домам, все готовили свои торты. Аньезе, с грустью смирившись с потерей рецепта «Супремы», решила рискнуть и сделать чизкейк. Эльвира вместе с крутившимся под ногами счастливым Дракулой разламывала на кусочки плитку шоколада, чтобы сделать шоколадную глазурь для своей кростаты.

В ту субботу в каждом доме столы ломились от корзин с сочной и самой спелой клубникой. Даже стол Вирджинии, которая в окружении перемазанных клубничным соком детей готовилась приготовить свой первый и, вероятно, последний торт в жизни. А «Супрема» в качестве первого торта в жизни была еще и делом очень ответственным.

– Итак, приступим. Кто хочет разбить яйца?

– Я! – закричали дети, включая Маргариту, чьи ручки, лицо и даже платьице уже были заляпаны красным. Сок клубники, которую она ела уже полчаса, стекал по ноге, так что красной была и она. Вирджиния смотрела на нее с рассеянным интересом: разболится у нее живот или нет?

– Дети, к счастью, яиц нужно три. Маргарита, начинай ты, так хотя бы перестанешь есть ягоды. Ты сама уже почти как клубничка.

– Я кунитька? – переспросила Маргарита, тщательно оглядывая себя и тыкая в животик, чтобы проверить.

– Да, ты почти стала клубникой. Вот что случается с детьми, которые едят ее слишком много. И потом мне придется возвращать твоей маме гигантскую клубнику вместо девочки!

– А потом нас! – хором ответили близнецы.

И так, с криками и смехом, окутанные облаками муки и запахом свежайших цветов акации, трое детей и девушка шутливо оживляли ни много ни мало легенду деревни.

Глава тридцать четвертая

Утром в столь долгожданное воскресенье десятки великолепных тортов, украшенных блестящими алыми клубниками, занимали каждый стол, и у всех стояли таблички с перечисленными основными ингредиентами, названием торта и именем приготовившего. Из древней колонки, которую принес из церкви дон Казимиро, на всю площадь играла ярмарочная музыка, каждый год одна и та же. Вся деревня собралась на площади в ожидании судей, которые, попробовав торты, должны были выбрать победителя. В этот раз призом были щипцы для колки орехов с гравировкой: «Фестиваль клубники – Тильобьянко».

Все крутились вокруг столов, разглядывая шедевры других, пытаясь понять, есть ли торты лучше, чем у них. Эльвира в какой-то момент оказалась у стола книжного клуба, в котором, нечего и говорить, приготовили торт все вместе, следуя четким идеям и указаниям своей гуру Ирены.

«Эфимерность», именно через «и», значилось на плотном листочке бумаги рядом с тоненьким и низеньким тортом. А рядом шел рецепт без яиц, без молока, без масла, без сахара, со строго цельнозерновой мукой, смолотой вручную.

– Всего тридцать восемь калорий в кусочке! – с гордостью объясняла Ирена. Эльвира взглянула на нее с плохо скрываемым презрением. Куда катится этот мир.

Присцилла с Агатой, участвующие парой, стояли за своим столиком, гордые обладательницы самого уродливого торта за всю историю фестиваля клубники.

– Блин, этот торт просто шикарен, – продолжала повторять Агата, которая с нетерпением ждала того знаменательного момента, когда их секрет узнает вся деревня. Потом она отвлеклась на Этторе, который вместе с Чезаре торжественно появился на площади.

– О… – прошептала она своей партнерше по команде. – Он даже более прекрасен, чем клубничный торт Вирджинии.

– Да, можно и так сказать, – признала Присцилла.

Она смотрела в том же направлении, хотя и на брата номер два, и, откровенно говоря, не могла не согласиться с Агатой. И Чезаре, и клубничный торт вызывали у нее желание попробовать их на вкус.

Незадолго до того, как судьи начали обход конкурсантов, почти одновременно произошли две вещи.

Первая – у церкви припарковалась машина дона Казимира, откуда вышел вымытый и прилично одетый Владимиро. Трамеццино, сидевший в своей корзинке под стулом бара, заметил его в тот же миг: сначала поднял ухо, потом голову, а потом пулей бросился через всю площадь. Хозяин подхватил его на руки, и вокруг них собралась небольшая толпа, все улыбались, а Владимиро никогда не получал столько объятий за всю свою жизнь. Когда он наконец смог заговорить, то произнес только:

– А моя тележка?

– Мы о ней позаботились! – тут же ответили невероятно гордые собой близнецы.

В тот же самый момент произошло и второе событие. В суматохе, никем не замеченная, из дома молча вышла женщина и медленно, но очень элегантно пошла в сторону площади. Седые до белизны волосы были собраны в пучок при помощи серебряных шпилек. Она шла медленно, будто совсем отвыкла от ходьбы, в пурпурном платье, шелковом и длинном, почти до пола. В полной тишине она подошла к площади и остановилась, глядя на Владимиро и обнимавших его людей.

Первой ее присутствие заметила маленькая Маргарита, которая, подергав Вирджинию за рукав, спросила, указывая на фигуру пальцем:

– Это кто?

Девушка подняла взгляд и так и застыла с открытым ртом на пару секунд, а потом прошептала:

– Это Пенелопа.

И тогда все головы, одна за другой, повернулись в ее сторону.

Пенелопа. Которая за последние годы так редко выходила из дома, что для многих была скорее легендой. Пенелопа, с вечно растрепанными волосами и печальным лицом того, кто не мог понять, за что он заслужил столько боли. Пенелопа, которой было отказано в самом важном – и нет, речь не о женихе, а об объяснении, простом человеческом жесте. Пенелопа, которой так и не удалось высвободиться из когтей ожидания за семьдесят лет молчания.

И вот она перед ними. В целых девяносто два года, наконец освободившаяся, наконец живая. Пенелопа вернулась.

Аньезе единственная отделилась от замерших на месте, не верящих своим глазам жителей деревни. Она приблизилась к пожилой синьоре и мягко взяла ее за руку. Потом, очень-очень медленно, подвела ее к скамейке под деревом и сказала:

– Садись сюда, Пенелопа. Побудь с нами.

– Меня зовут Амаранта, – только и ответила старушка. Она сдержанно села, с идеально прямой спиной и ясным взглядом, и Чезаре протянул ей бокал яблочного сока.

Вирджиния разрыдалась, и между всхлипами продолжала повторять:

– Сработало, сработало…

Через секунду, разумеется, вместе с ней заплакала и Маргарита, крепко обхватив девушку за ногу.

Агата взяла Присциллу за руку и, не отводя глаз от Пенелопы, прошептала:

– У нас получилась поэзия?

– Да, из тех, что умеет летать, – подтвердила писательница.

Амаранта вышла на улицу.

Она решила выбраться из своей раковины, из этого дома, где укрылась на семьдесят лет.

Если даже почти в сто лет можно выбраться из своей норы, значит, возможно вообще все, и выйти можно из любого убежища, значит, можно открыть дверь и впустить свет. И пока Присцилла об этом размышляла, она встретилась взглядом с Чезаре, который смотрел на нее издалека, и улыбнулась в ответ.

Больше не нужно было ни прятаться, ни снова сбегать.

Первой оправилась от удивления Кларетта:

– Да, прекрасно, но как же конкурс?

Через пару минут все уже снова оказались за своими столиками, пока судьи ходили между ними, пробовали и делали пометки в блокнотах о своем неоспоримом решении.

Когда подошла очередь Вирджинии, у судей поднялись брови: почти сорок лет они пробовали эти торты и узнали «Супрему» без труда. Они быстро переглянулись. Первый из них, взяв вилку, отломил кусочек торта, поднес к глазам, долго рассматривал, затем наконец попробовал и произнес:

– Невозможно.

Его примеру последовал и второй судья:

– Невероятно…

Вирджиния с детьми сгорали от нетерпения и волнения.

И наконец третий судья тоже попробовал кусочек и объявил:

– Это «Супрема».

И во всеобщем переполохе, среди теснившихся вокруг столика Вирджинии людей, Присцилла повернулась к Агате и прошептала:

– Взгляни на близнецов.

Оба мальчика раскраснелись и так и стояли, не в силах шевельнуться от потрясения. Они пока не знали, можно ли им бурно радоваться, и это их убивало.

В возбужденном гомоне послышался голос Аньезе. Годами она искала этот рецепт, а тут как по волшебству девчонка, которой всего шестнадцать, выставляет на конкурс тортов ни много ни мало, а ту самую «Супрему»! Вы издеваетесь?

– Ты! Где ты откопала рецепт? – набросилась она на нее.

Вирджиния, невероятно гордясь своим достижением, ответила со всей непринужденностью своих шестнадцати лет:

– В тележке Владимиро.

И Андреа и Тобиа наконец издали дикий торжествующий вопль.

История того июльского воскресенья, когда одновременно появились во всей своей красе Пенелопа и «Супрема», с полным правом войдет в историю и даже станет местной легендой.

Глава тридцать пятая

Год спустя

—А в этом году кто же ее снял, виллу «Эдера»? – спросила Эвелина у своих подруг.

– Да вроде… кажется, семья со странной фамилией вроде Пассифлоры. Или Франджипан. Наполовину англичане, наполовину итальянцы.

– Только англичан нам не хватало, – проворчала Кларетта. – Мне еще придется продавать им «маффины» или другие их странности.

– Будем надеяться, что в прошлом году уже случилось все, что возможно.

И три кумушки немного посидели в тишине, вспоминая события того странного лета, когда в Тильобьянко спасли жизнь Пенелопы и помогли тем двум дуракам, Чезаре Бурелло и Присцилле Гринвуд.

– В общем я за то, чтобы в следующем году мы сами решали, кто приедет на виллу, – предложила одна подружка.

– Да, не хватало еще, чтобы Людовика делала что хочет, только потому, что это ее дом, – поддержала ее другая.

– А потом приезжают все эти странные люди… – заключила третья.

Кларетта держала в руках, заложив пальцем нужную страницу, уже весьма потрепанную книгу под названием «Лето с клубничным ароматом».

Это была не новая часть о приключениях Каллиопы дель Топацио. А совершенно новый роман о женщине, которая никогда не сдавалась, о потерянном и найденном рецепте, с прекрасным счастливым концом. На первой же странице можно было прочитать посвящение: «Тильобьянко – месту, где в самом деле может расцвести все что угодно. Спасибо».

В этот момент мимо трех кумушек с сумасшедшей скоростью пронеслись близнецы, которые, да, повзрослели еще на год, но о том, чтобы просто ходить, не шло и речи – только бегать. Теперь к тому же каждый толкал перед собой маленькую тележку для покупок, у каждого со своими сокровищами. За ними шла Вирджиния, державшая за руку Маргариту, которая овладела почти всеми буквами алфавита.

– Ты только посмотри на этих двоих, – сказала Кларетта, кивнув на близнецов.

Колокола звонили, созывая на мессу, и дон Казимиро выглянул из церкви, глядя прямо на них.

– Ну что, пойдем?

– Да, идемте, а то он расстроится.

Все трое встали со своих складных стульчиков и пересекли площадь, направляясь в церковь, где в свою очередь устроились на последней скамье, с которой им было видно все и всех.

Они видели Аманду и Этторе вместе с Челесте, их крошечной новорожденной дочкой, Ирену и всю банду книжного клуба, с которыми Аманда вот уже год обращалась крайне холодно, а также Аньезе и Эльвиру, о чем-то шушукающихся. Со своего места им было видно все.

Включая и тот уголок с пюпитром, на котором лежала простая тетрадь в линейку, с уже затертыми от чтения страницами, с черной обложкой, открытая на одной конкретной странице…

Тем же воскресным утром, в ту же минуту, когда три кумушки устраивались на церковной скамье, Присцилла, болтая ногой, сидела на кухонном столе с еще совсем сонным видом и чашкой кофе в руке.

На кухне царила тишина.

А потом – вот, тихий звук открывшейся и закрывшейся двери, шаги в коридоре – и Присцилла подняла взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть улыбку показавшегося в дверях Чезаре. Всего пара шагов – и вот уже его губы касаются растрепанных волос, а ее саму обнимают его руки и окутывает его запах.

Присцилла благодарно улыбнулась, и взгляд ее поверх плеча Чезаре наткнулся на небольшую картинку, висевшую рядом с красным холодильником: вырезанная из местной газеты статья с фотографией Вирджинии и улыбающихся детей, каждого с куском клубничного торта в руке. Название статьи шло большими черными буквами: «Супрема»

От автора

Мой преданный читатель,

Я знаю, что ты ждал нового приключения Каллиопы дель Топацио, и знаю, что у тебя накопилось много вопросов, и что ты хотел бы узнать, что же все-таки выберет Каллиопа: бурную страсть пирата Джека Рэйвена или томную любовь графа Эдгара Аллана. И обещаю, что в будущем твое любопытство будет удовлетворено, и что я не брошу Каллиопу на произвол судьбы вот так, на середине.

Но в этот раз мне хотелось рассказать другую историю.

Историю о маленькой деревушке и о том, как несколько необыкновенных людей сумели воплотить в реальности то, что до той поры было возможно лишь в романах. Или даже скорее о том, как им удалось сделать более невероятной реальность, которая обычно романы напоминает мало.

Вот так родилась эта история, история без похищений, но с пропавшим котом, без дуэлей, но с маленьким заговором, без придворных тайн, но с загадкой потерянного рецепта, без подмен людей, но с подменой письма.

В этот раз я населила персонажами мир немного поменьше. Вселенную, заключенную в стеклянном шаре, в камее, в крошечной акварельной картине.

Но внутри этого бесконечно малого пространства поместился целый мир человеческих страстей, настолько насыщенный, что ему позавидуют книги о приключениях несчастной Каллиопы.

И я поместила туда и любовь тоже. Самую настоящую, ту, что состоит не из больших жестов, а из маленьких, нежных, полных доверия, порой почти невидимых. Но без которых нельзя говорить о любви – без них она станет лишь пустым словом, фантиком.

Так что я вверяю эту историю тебе, мой дорогой читатель, историю о том, как разочаровавшаяся писательница вновь научилась доверию и храбрости. Потому что, чтобы любить и позволять любить себя, нужна храбрость.

Чтобы жить, а не смотреть, как жизнь проходит мимо, нужна храбрость.

Хватило одного лета, чтобы все окна распахнулись, впуская свежий воздух, легкий ветерок, который ерошит мысли и выдувает комки пыли из души.

И именно этого я желаю и тебе: порыва ветра, неожиданного повода рассмеяться, какого-то нового чувства, охоты за сокровищами, чем бы твое сокровище ни было, корзину клубники, чашку сахара и деревянный стол, на котором можно было бы спокойно готовить торт.

Иногда достаточно и этого, знаешь?

Иногда достаточно одного лета, потому что вся клубника во всем мире каждый год снова зацветает вокруг нас.

Присцилла Гринвуд

Список упомянутых в романе книг

Льюис Кэрролл. Алиса в Стране чудес

С. С. Ван Дайн. Злой гений Нью-Йорка

Луис Фитцью. Шпионка Гарриет

Пенелопа Лайвли. Дом на Норэм-Гарденс

Кэтрин Сторр. Тайна подземного туннеля

Филиппа Пирс. Путь на побережье

Агата Кристи. Убийство в доме викария

Николас Спаркс. Послание в бутылке

Азар Нафиси. Читая «Лолиту» в Тегеране

Маргарет Митчелл. Унесенные ветром

Астрид Линдгрен. Пеппи Длинныйчулок

Харпер Ли. Убить пересмешника

Стефани Майер. Сумерки

Стивен Кинг. Мизери

Тысяча и одна ночь

Чарльз Диккенс. Большие надежды

Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита

Александр Дюма. Дама с камелиями

Джеймс Эллрой. Черная орхидея

Жоржи Амаду. Габриэла, корица и гвоздика

Умберто Эко. Имя розы

Александр Дюма. Черный тюльпан

Элизабет фон Арним. Жасминовая ферма

Джоан К. Роулинг. Гарри Поттер и Тайная комната

Йоханна Спири. Хайди, или Волшебная долина

Джорджетт Хейер. Неоконченное расследование

Сэмюэль Колридж. Сказание о старом мореходе

Эдмон Ростан. Сирано де Бержерак

Шарль Перро. Мальчик с пальчик

Шарлотта Бронте. Джейн Эйр

Лев Толстой. Анна Каренина

Джеймс М. Барри. Питер Пэн

Уильям Шекспир. Макбет

Антуан де Сент-Экзюпери. Маленький принц

Памела Л. Трэверс. Мэри Поппинс

Ганс Христиан Андерсен. Снежная королева

Гомер. Одиссея

Мэри Шелли. Франкенштейн

Алессандро Мандзони. Обрученные

Шарль Перро. Спящая красавица

Примечания

1

Рубамаццо (от ит. Rubamazzo, «Укради колоду») – популярная в Италии быстрая и веселая карточная игра. – Здесь и далее – прим. переводчика.

(обратно)

2

«La Suprema» (ит.) – «Великая».

(обратно)

3

Манускрипт Войнича – иллюстрированная рукопись неизвестного автора на неизвестном языке с использованием неизвестного алфавита. Точное время изготовления рукописи остается неизвестным, но документально ее история прослеживается с XVI века.

(обратно)

4

«Ла Фениче» (от ит. la Fenice – «Феникс») – оперный театр в Венеции, впервые открылся в 1792 году и находится на Campo San Fantin.

(обратно)

5

Verdebosco (ит.) – то же, что и Greenwood по-английски, дословно «Зеленый лес».

(обратно)

6

Снупи – вымышленный пес породы бигль, популярный персонаж серии комиксов Peanuts, созданный художником Чарльзом М. Шульцем в 1950-х годах.

(обратно)

7

Одно из любимейших итальянцами блюд.

(обратно)

8

Брискола (ит. – briscola) – карточная игра на взятки, очень популярна в Италии, используется колода из сорока карт, цель – набрать как можно больше очков.

(обратно)

9

Название виллы также означает «плющ», от edera (ит.).

(обратно)

10

Фокаччини (ит. – focaccini) – круглые булочки, которые можно готовить с начинкой, как мини-пиццу, использовать вместо хлеба или разрезать пополам и делать сэндвичи.

(обратно)

11

Scopone scientifico (scopa) – «Метла», итальянская карточная игра на набор очков.

(обратно)

12

Манга Риёко Икэды и аниме, одно из наиболее известных произведений для девушек, выходило в 1972–1973 годах, остается классикой в Японии. Действие происходит во времена правления Людовика XVI и Великой французской революции. По произведению был снят художественный фильм «Леди Оскар».

(обратно)

13

Главный герой франшизы «Космический пират Капитан Харлок» (Space Pirate Captain Harlock), персонаж создан Лэйдзи Мацумото, впервые появился в Gun Frontier, выходившей в 1972–1975 гг.

(обратно)

14

Японский роман, манга и аниме, выходили в 1975–1979 годах, один из первых аниме-сериалов, показанных в России в начале 1990-х. Главная героиня Кэнди – блондинка, сирота и большая оптимистка.

(обратно)

15

Миллефолье (ит. millefoglie, «тысяча лепестков», или по-французски – мильфей) – пирожное-башенка из слоеного теста с кремом шантильи и свежими фруктами, обычно клубникой и голубикой.

(обратно)

16

Stracchino (ит.) – сыр.

(обратно)

17

Panzanella (ит.) – салат из овощей и хлеба.

(обратно)

18

Confidenze (ит.) – «Откровенность», «секреты».

(обратно)

19

Пастафрола (ит. pasta frolla) – сладкий открытый пирог из песочного теста.

(обратно)

20

Settimana Enigmistica (ит.) – еженедельный итальянский журнал с кроссвордами и головоломками, издается с 1932 года, один из самых популярных и продаваемых журналов в Италии.

(обратно)

21

Tramezzino (ит.) – традиционный итальянский сэндвич треугольной формы из белого хлеба с разнообразной начинкой.

(обратно)

22

Принято считать, что это один из трех кораблей, на которых Христофор Колумб отплыл на поиски Нового Света в 1492 году, каравеллы «Нинья» и «Пинта» и каракка «Санта-Мария».

(обратно)

23

Страккино (ит. Stracchino) – сорт мягкого сыра.

(обратно)

24

Традиционное блюдо кухни Ломбардии из телятины и костного мозга.

(обратно)

25

Тартрат калия, или винный камень (добавка E336), применяется в кулинарии в качестве разрыхлителя теста, закрепителя белка, осветления глазури и прочего.

(обратно)

26

Тиннитус (от лат. tinnire – звенеть) – звон или шум в ушах при отсутствии источника звука.

(обратно)

27

Персонаж фильма «Доктор Стрейнджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил атомную бомбу» – легендарной черной комедии Стэнли Кубрика.

(обратно)

28

Мараскино (ит. Maraschino) – фруктовый ликер, который готовят из мараскиновой вишни вместе с косточкой, что придает вкус горького миндаля.

(обратно)

29

Сассикайя (Sassicaia) – красное сухое итальянское вино из Тосканы, сделанное в бордоском стиле из сортов «Каберне Совиньон» и «Каберне Фран».

(обратно)

30

«Хайди – девочка Альп» – аниме-сериал, основанный на рассказе «Хайди» швейцарской писательницы Иоханны Спири.

(обратно)

31

Персонажи из этого же аниме-сериала.

(обратно)

32

Деятельность социальной сети «Твиттер» запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности.

(обратно)

33

«Сказание о старом мореходе» – поэма английского поэта Сэмюэла Колриджа, написанная в 1797 году, считается самой ранней литературной обработкой легенды о «Летучем голландце».

(обратно)

34

Отсылка к роману Дафны дю Морье «Ребекка», где это имя носила жена.

(обратно)

35

(обратно)

36

Британская певица (1987–2011), популярная в 2000-х годах.

(обратно)

37

«И трижды пестрый кот мяукнул» – строка из трагедии Уильяма Шекспира «Макбет», приводится в переводе С. М. Соловьева.

(обратно)

38

Слова песни Майкла и Джейн из фильма «Мэри Поппинс» 1964 г.

(обратно)

39

В переводе В. А. Жуковского.

(обратно)

40

Дон Аббондио – нерешительный и боязливый священник, персонаж из романа Алессандро Мандзони «Обрученные», одного из наиболее известных произведений итальянской литературы XIX века.

(обратно)

Флибуста

Итальянское лето с клубничным ароматом (fb2)

Анна Боначина Итальянское лето с клубничным ароматом

* * *

* * *

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

От автора

Список упомянутых в романе книг

Примечания

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

Анна Боначина
Итальянское лето с клубничным ароматом