Новый элемент (fb2)

- Новый элемент 1855K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ульяна Андреевна Лапшова - Егор Евгеньевич Одинцов

Егор Одинцов, Ульяна Лапшова
Новый элемент

Глава I

Шум. Топот. Смрад. Человеческий шёпот отзывается в сознании раздражающим гудением. Хотя, возможно, это неприятный лязг миллионов машин вокруг, что стреляют в воздух отравленными парами. Странно: столько лет мы запускаем в космос круизные лайнеры, столько лет говорим с иностранными коллегами с помощью модулятора языков, но продолжаем ездить на этих доисторических развалюхах. Беспилотники должны были заменить собой эту странную смесь токсичности и непрактичности, которая когда-то считалась инновацией. Но почему-то дизельные автомобили не ушли навсегда, став красивыми картинками в учебниках истории. Они всё ещё ездят по более ровным дорогам, всё ещё создают пробки и всё ещё сигналят. Сигналят беспрерывно и противно, заезжено, но каждый раз как будто по-новому. Задевая и без того потрёпанные струны души.

А ещё они продолжают портить нашу атмосферу. Углекислый газ, слезоточивый и вонючий, продолжает невидимо для глаза, но ощутимо для лёгких растворяться в воздухе. Немногочисленные деревья, что остались на нашей планете, постепенно перестают справляться, порождая новые поколения астматиков. Порой приходиться дышать с помощью кислородных баллонов. Благо огромные аэродромные кондиционеры, которые мы разрабатывали лет 30 назад, помогают хоть немного замедлить процесс полного разложения нашей экосистемы.

Шум. Смятение. Пустота. Толкнувший меня под локоть человек смешался с остальной толпой, превращаясь в кусочек огромной серой массы. Я давно перестал фокусироваться на лицах, ведь все они до жути одинаковые и скучные. Какой тогда смысл тратить на них ресурсы своего мозга? Легче вообще не думать о чём-то не касающемся моей работы. Выполнять выжженные на подкорке ежедневные ритуалы: встать, умыться, надеть халат, такой же белый и чистый, как моя память. Такой же безжизненный и пустой. Прихватить сумку с набросками, которые я делаю по ночам, чтобы уснуть, и отправиться на работу.

Недавно заметил, что делаю это всё на автомате. Что просыпаюсь с утра в своей почему-то холодной кровати, а потом неожиданным образом оказываюсь возле входа на предприятие. Дорога остаётся неясным воспоминанием, которое стирается стоит мне погрузиться в процесс разработки новых деталей. ГОСТ порой тоже нужно дополнять.

Но иногда, перед тем как пройти меж стеклянных дверей, я останавливаюсь на последней ступеньке и, сам того не понимая, вглядываюсь в небо. Пытаюсь увидеть в нём мерцание ещё не до конца ушедших звёзд, но вместо этого получаю лишь лёгкие удары преломлённых лучей солнца по глазам.

Прошло ровно 1410 дней с того момента, как вокруг Земли возвели гигантский прозрачный купол. 1410 дней, как мы помещены в добровольно-принудительное заточение, а дорога в бескрайние межзвёздные пространства открыта лишь обладателям «счастливых», элитных пропусков. 1410 дней, в течение которых жизнь целой цивилизации стремительно катилась в запретную, но такую манящую бездну. Вы спросите, как же это случилось? Что ж… всё благодаря человеческой безответственности и вере в свою безнаказанность. Но давайте обо всём по порядку.

Пару десятилетий назад ракеты, разработанные нами в партнёрстве с давними коллегами, произвели приятный, но немного странный фурор на мировом рынке. Их небольшая стоимость позволяла сэкономить на ремонте, а вместительность – расположить на корабле не только подготовленный экипаж, но и самых обычных людей. Сначала это казалось опасным и безумным бредом, потом превратилось в привлекательную идею досуга в руках опытных, жадных до денег предпринимателей. Как видите, с годами в человеческом поведении ничего особо не поменялось. И вскоре появилась вещь, которая в будущем станет роковым штрихом в нашей истории – космический туризм.

С каждым годом этот диковинный бизнес развивался всё больше. Начались полёты на Луну по выходным, экспедиции на другие планеты и, конечно же, знакомства с другими цивилизациями, о которых раньше говорили лишь в сомнительных программах на «Рен-ТВ». Как же неожиданно было встретить странное существо похожее на спрута, которое пялилось на нас с нескрываемой смесью любопытства и шока. Они ведь не знали, что наша планета заселена. Им казалось, что такая атмосфера не пригодна для выживания. Порой мне кажется, что я с ними согласен.

Удивлённые и обескураженные, лидеры мировых держав бросились покупать скафандры и наперебой совать инопланетным друзьям соглашения о мире и сотрудничестве. Кто знает, как скажется на имидже страны один-другой контрактик с каким-нибудь дрейфующим астероидом Б-512.

И эти внеземные создания внезапно просто соглашались. Они пожимали ладони президентов своими щупальцами, клешнями и лапками и как будто бы улыбались, прикрываясь от слишком ярких вспышек. Уже тогда стало понятно, что они другие. Не только и не столько внешне, нет. Они были дипломатичнее, рассудительнее и…добрее что ли. Спокойнее и приветливее. Они как будто бы стали проводниками в мир бескрайнего и такого неизведанного для нас космоса. Энергичными гидами по самым опасным, но самым удивительным местам галактики и терпеливыми экскурсоводами на своей территории. Они радушно приняли нас в свою большую межгалактическую семью, сделав Землю первой и единственной планетой Солнечной системы, вступившей в этот огромный альянс. Пару лет назад в него просились обитатели Плутона, но им в такой чести было отказано. К сожалению, этот гордый, но ничтожно маленький народ был чем-то вроде планеты третьего мира.

После всего, что я рассказал, вы надеялись, что у этой истории счастливый конец? Вынужден вас огорчить. Ведь в каждой красивой истории есть гадкий переломный момент, который портит абсолютно всё.

Космических круизов становилось больше, карманы алчных предпринимателей набивались всё сильнее. В какой-то момент огромных, плавно плывущих кораблей-лайнеров стало настолько много, что по ночам их можно было считать так же, как звёзды. И так же, как звёзды они порой взрывались. Не сами по себе, а из-за аварий. Пилот не справился с управлением и был вынужден срочно покинуть корабль, прогноз синоптиков не предсказывал метеоритный дождь. Сколько таких отчётов приходило в наши лаборатории, сколько ракет были безвозвратно утеряны. На производстве заканчивались детали, а новые просто не успевали производиться.

Когда процент столкновений и катастроф достиг рекордной отметки, мы попытались объяснить бизнесменам, почему им стоит уменьшить свои космические «таксопарки». Не подумайте, что дело было в жажде славы и попытке отпилить себе кусочек побольше. Мы просто хотели, чтобы наш труд использовали во благо. Но в ответ на наши просьбы начали приходить судебные иски, с которыми не всегда удавалось справиться безболезненно. И мы замолчали.

Тем временем люди заполонили собой всё пространство. Почти на каждой планете можно было без проблем встретить туриста с Земли. И заканчивая свои каникулы, они прощались и с улыбками улетали, неизменно оставляя след после себя. Неизгладимый, ужасный, мусорный след. Неприятно, но почему-то так предсказуемо.

От дурацких привычек не так просто избавиться, а эта была одной из самых пагубных.

Она уходила корнями вглубь человеческой истории и была своеобразным показателем воспитанности нации. Мы так любили «неосознанно» засорять родную планету, что платили за это экологией и здоровьем.

Но в какой-то момент места на Земле для всех объедок и корочек стало катастрофически мало. И почему-то мы решили, что можно спокойно «дарить» наши отходы целому космическому миру. Они с распростёртыми объятиями приняли нас в свой дом, а мы «в подарок» принесли им парочку тысяч тонн неразлагаемого мусора. Вполне достойный обмен, вам так не кажется? Вот только тогда никто из нас не догадывался, какую цену нам придётся за это заплатить.

С каждым днём мусора в безвоздушном пространстве становилось всё больше. Пластиковые бутылки неспешно дрейфовали рядом с Солнцем, а расплавившись, со скоростью света разлетались по ближайшим планетам. Куски кораблей, потерпевших крушение, сталкивались с астероидами и меняли их траекторию, запуская огромные раскалённые валуны в сторону чьих-то домов. И наши инопланетные друзья с прискорбием открыли для себя, что люди – это не только странноватая еда, маленький рост и желание сфотографироваться со всем подряд. Вдобавок ко всему идут неряшливость, бестактность и порой не самый здоровый пофигизм.

Но неожиданно они приняли и это. Они терпеливо избавлялись от титановых каркасов и пластиковых пакетов, тяжело и немного грустно вздыхая. Избавлялись самостоятельно и молча, иногда неодобрительно покачивая головой в сторону очередной компании земных туристов. Избавлялись, пока на некоторых планетах из-за токсичности некоторых материалов не начали заболевать дети. Как оказалось, у них тоже есть свои «астматики». Астматики, которым ни в коем случае нельзя дышать рядом с гниющими банановыми кожурками. Неожиданно, правда?

Обеспокоенные родители обращались к врачам, на целых планетах объявляли карантин, а специально обученные сотрудники сканировали всё вокруг в поисках опасных и токсичных отходов. По галактикам волной прокатывалась паника и тревога, некоторые особенно пугливые боялись выходить на улицу, что уж говорить о работе. И всё это из-за «пары-тройки» огрызков и конфетных фантиков. Не иначе как эффект бабочки, о котором рассказывали в каком-то детском мультике. Почему-то сейчас не могу вспомнить название.

И вот тогда инопланетяне показали своё «настоящее» лицо. По крайней мере именно так написали жёлтенькие газетёнки, раздающиеся по углам за бесценок. Тогда их щупальца, лапы и руки сжались в подобие огромных и очень страшных кулаков, десятки пар глаз или одно-единственное око налились кровью и негодованием, а рты, что так приветливо и радушно улыбались, превратились в ужасающие, сверкающие сотнями зубов оскалы. Они меняли окраску и вздыбливали шипы, рычали и выли, булькали и бубнили. Они ругались на незаинтересованность хранителей альянса и на надменность «человеческих особей». А ещё они плакали и стонали, стояли на коленях и умоляли принять хоть какое-то решение. Молили оградить их от несущих разрушение и беды землян. Просили защитить их и их маленьких детей. Будем откровенны, их тоже можно понять.

А дальше всё смешалось воедино, превратилось в одну большую яркую кляксу нескончаемых событий. Межгалактический конгресс был созван незамедлительно. За возмущениями и спорами прошло около трёх космических суток, что на Земле приравнивалось к полутора часам. Решение впервые в истории было принято единогласно.

Я очень многого не помню, но тот день навсегда отпечатался в моей памяти. Сначала в небе появилась огромная голограмма, с которой блёклыми и уставшими глазами на нас смотрел старейший из хранителей межпространственного мира. Он с лёгким осуждением и едва заметным разочарованием окидывал взглядом, кажется, всех землян, заглядывал в наши души и выуживал из них самые сокровенные тайны. Но одной он так и не смог найти: тайна человеческой натуры так и осталась загадкой для него.

Помню, как он вздохнул и покачал головой. Огромные мозги в прозрачной стеклянной капсуле затянуло сизым туманом, а после густой дым, выплывая из-под бледно-зелёных мохнатых щупалец, расползся по всему прозрачному экрану. Он выудил элегантную трубку откуда-то из-под полы своей бархатистой мантии и, сунув её в карман, произнёс своим трескучим булькающим голосом:

–Земляне! Я тревожу вас с целью уведомить о последнем решении межгалактического конгресса. Мы приняли вас в нашу огромную семью, а вы принесли с собой мусор, который отравляет наших детей. Мы показали вам, как можно жить среди бескрайних звёзд, вы же не удосужились проявить к нам хотя бы каплю уважения. В связи с вашим вульгарным, бестактным, вопиюще наглым и непростительным поведением мы вынуждены принять соответствующие меры: поместить планету Земля вместе с её обитателями в герметичное пространство, отделяющие её от остальных галактик, далее «купол». Сохранить вашу атмосферу, дабы окончательно не погубить земной народ, но отправить под «купол» все отходы, которые по какой-то причине были доставлены на наши планеты. Сохранить возможность покидать ограниченное пространство, но лишь при определённых условиях. Выполнять перечисленные условия до тех пор, пока так называемые люди не осознают свои ошибки и не раскаются.

Всё. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит. Все протесты будут отклонены, а попытки бунта демократично, но жестоко подавлены. Мы, сами того не понимая, привели свою планету к полной изоляции. И первая костяшка домино с грохотом упала на воображаемый стол. Запуская тем самым цепь необратимых последствий. У каждого блага есть оборотная сторона. И нам пришлось это прочувствовать, когда лучи солнца навсегда изменили свою траекторию, преломившись о стремительно возведённую, едва различимую, прозрачную клетку.

С тех пор Земля отрезана от межгалактического сообщества. С тех пор, как появился купол, я не помню ничего из своей прошлой жизни. С тех пор ничего не изменилось, но как будто бы пропала важная часть меня. Как будто бы кто-то отнял её у меня и безвозвратно уничтожил. Будто бы я уже вовсе не я…

От расплывающихся в моём сознании воспоминаний меня отвлекает тихий шелест механических дверей. Я снова перед входом в идиллический мир структурированного хаоса и безумия. Я снова пришёл на работу, но не помню ничего из своего пути сюда. А нужно ли мне вообще это помнить?

Слегка трясу головой, пытаясь избавиться от странного наваждения, и делаю такой привычный, но каждый раз такой трепетный шаг. Переступаю невидимый порог, погружаясь в рабочую атмосферу. Растворяясь в запахе кофе и новой, совсем недавно завезённой бумаги. Осталось совсем немного. Совсем немного и я окажусь в своём кабинете, вывалю на стол все придуманные чертежи и наброски и постараюсь сделать из них мало-мальски пригодную 3D-модель. Прозвучит глупо, но это похоже на своеобразную проверку: можешь ли ты считать себя настолько же гениальным, как, например, Менделеев, которому таблица привиделась во сне? Очередное изобретение, пришедшее к нам из царства Морфея? Не скрою, было бы круто! Осталось лишь пройти идентификацию – самый скучный и дурацкий процесс на всём производстве. Отнимает полторы минуты, которые можно было потратить на что-то более полезное.

И всё же я со вздохом подхожу к огромной машине, проверяющей сотрудников. Меры безопасности никто не отменял.

План действий прост: поздороваться, поднести кисть с номером к сканнеру, проверить актуальную информацию о себе, захватить персональное рабочее устройство и, наконец, улыбнуться на камеру. Она фотографирует нас каждый день и каждый вечер, под конец смены, вывешивает нашу статистику на экран в главном холле. И каждый раз с мерцающего полупрозрачного монитора на нас смотрят уставшие, замученные, запутавшиеся лица с натянутыми улыбками. Потому что улыбаться нечему: работа окончена, а это значит, что пора возвращаться в тот серый мир, где каждый встречный имеет такое же лицо, как и все вокруг. Как и ты сам.

Прикладываю руку к тёмному экранчику и чувствую едва заметный укол в области запястья. В ту же секунду передо мной выскакивает бледно-голубая панель. Система без труда считывает мой штрих-код и выводит плашку свежих событий, что сменяются с периодичностью в десять секунд. Безразлично скольжу глазами по пляшущим строчкам, выбирая что-то более-менее полезное. «Вашингтон» снова стал чемпионом НХЛ. Макс Овечкин, внук легендарного Ови, положил дубль в ворота очередной команды. Интересно, есть ли сила в мире, способная остановить эту династию? Начался сезон гибридных гранатов. Их как-то раз скрестили с мандаринами и теперь очистка стала минутным делом. Запасы ресурсов Земли за сутки сократились ещё на 1,2%. А вот это уже проблема…

Заморгавшая где-то под потолком лампочка отвлекла меня от мыслей сходить на рынок после работы. Сейчас есть дела поважнее, чем собственный желудок.

Подхватив своего мини-бота, я через силу улыбнулся, нет, скорее, оскалился на камеру и рванул в сторону десятков лабораторий.

–Удачного рабочего дня, МП-428, – прозвучал механизированный женский голос мне в спину, заставив на мгновение остановиться.

МП-428? Что это? Новый прототип радионавигационной системы, о которой все только и говорят? Или, может быть, очередной элемент, который нашёлся среди инопланетного космического мусора? Но тогда зачем мне знать это? Я ведь не участвую в этих проектах и, вроде бы не курирую ни один из них.

Шум. Непонимание. Тоска. Ах да…это же…номер. Мой номер. Совсем забыл. Столько времени прошло, а всё не могу привыкнуть. Хотя мне говорят, что он был со мной с рождения.

–Спасибо, Алиса, – неопределённо бросаю я, крепче прижимая к себе сумку. Продолжение утреннего наваждения. Не нравится мне это. Пора выкинуть из головы весь этот мусор, потому что впереди самое интересное: начальство наконец-то предоставило мне доступ к экспериментальным и испытательным базам. Почему бы не воспользоваться этим?

Меня зовут МП-428 и в глубине души я очень хочу изменить этот мир и узнать, кто я такой. Ну, или хотя бы попытаться.

Глава II

Несмотря на то, что не все сотрудники предприятия жалуют такую штуку, как улыбка, это огромное высокотехнологичное здание кажется мне чем-то вроде оазиса. Здесь всегда кипит размеренная, но такая настоящая жизнь. Не та, что показывают в фальшивых рекламных роликах очередного дешёвого полуфабриката. Не картинная и не преувеличенная, а реальная и по-своему трудная. Не та, что течёт, нет, скорее, расползается уродливой кляксой, на улицах города. Где угрюмые, чем-то недовольные граждане, словно тараканы, разбегаются по разным углам.

У нас же людей можно сравнить с муравьями. Постоянно чем-то занятые, они бегают между сотнями однообразных коридоров, нагруженные десятками различных папок и листков. Кто-то несёт с собой комплекс конструкторской документации, кто-то в очередной раз пытается утвердить методики испытаний, а кто-то репетирует речь перед сдачей новой разработки. Я уже не говорю о наших любимых лаборантах, которые порой живут лишь за счёт кофеина и практически маниакального желания наконец вывести новую формулу.

Но каждого из тысяч сотрудников объединяет лишь одно: немного странная, но всё же искренняя любовь к своему делу. Вам покажется, что я пытаюсь приукрасить и намеренно подкручиваю цифры до абсолютного максимума. Но дело в том, что с тех пор, как Землю изолировали, работа стала одной из главнейших причин жить. Ведь только среди этих холодных металлических стен, среди полигонов и реактивов, мы чувствовали, как внутри нас бурлит воодушевление и интерес. Как, словно в молодости, вновь кипит кровь и загораются глаза, потухшие в день своеобразного закрытия границ. Как по венам разливается сама жизнь, чистая и такая желанная. Не знаю, как объяснить это, но в последние годы единственным глотком настоящего, самого свежего воздуха для нас стали чертежи и сложные, непонятные модельки. Для кого-то это игрушки, для нас – искусство.

Каждый человек когда-то делает выбор, чем восхищаться. Осознанно ли или по наитию, свободно или под давлением, но тем не менее он останавливает взор заинтересованных глаз на одном из миллиона видов искусства. Он может быть непримечательным и странным, может не восприниматься другими, как что-то особенное. Но всё же на нашей планете есть люди, что с восхищением говорят о спорте, сравнивая передачу или простой прыжок с движением кисти. Кто-то видит красоту в слаженно работающем коллективе, а кто-то – в выгодно подписанном договоре. Я же вижу её в точных линиях и идеальных макетах, в подписанной начальством документации и в процессе термообработки. Для кого-то лучшими художниками являются Да Винчи и Пикассо, для меня же – токари и сварщики.

Почему-то мне кажется, что в детстве я мечтал стать частью этого искусства. И каждый раз, идя в сторону своего кабинета, я понимаю, что смог осуществить хотя бы что-то.

Только вот вся высокопарность и чувственность давно разбилась о жестокие реалии. Для многих искусство стало бременем, которое им приходится нести. А у некоторых просто слишком сильно обострено чувство долга. Долга перед страной и компанией, перед самим собой и своими целям. Перед людьми. Теми самыми, что снуют по улицам, не разбирая лиц. Те, что прячут глаза за капюшонами, шапками и волосами, лишь бы не выдать толпе свою маленькую особенность. Особенность, которая, как и многие другие до неё, стала проклятием. Общество демократично и разумно, но давайте будем честны: непохожесть во все времена пугала даже самых образованных. Но давайте обо всём по порядку.

Дело в том, что после решения межгалактического альянса, последствия людской неосмотрительности и беспечности начали постепенно настигать нас. С каждым днём они становились всё больше и больше, а потому били куда сильнее. Били, скорее, не по карманам предпринимателей. Ведь большинство из них сохранило лицензии. Нет…они били по гражданам, которые годами копили на пятнадцатиминутный полёт, били по детям, которые даже не знали о том, что можно летать в космос. Били очень болезненно и беспощадно. Это была месть. Длительная и наставническая, не желающая довести до печального конца, но очерчивающая грани поведения. Справедливости ради, мы отчасти заслужили такой исход.

Со временем отходы, не прекращающие скапливаться в нашей атмосфере, начали стремительно падать вниз. Некоторые, особо маленькие кусочки сгорали где-то в стратосфере, а некоторые долетали до земли. Они падали в океаны, порождая огромные цунами, затопившие целые города. Падали в леса, выжигая их дотла, и падали на обычные улицы, уничтожая целые районы. Никто толком не знал, почему это случилось. Скорее всего, когда пришельцы пытались избавиться от «радушного подарка» землян, они использовали технологии, неподвластные нам. Но на тот момент это была не самая важная проблема. Куда острее стоял вопрос: что делать дальше? Что случиться с нами, когда весь мусор упадёт? Останется ли вообще что-то от планеты под названием Земля?

Тогда на помощь пришёл союз инженеров. Ведущие специалисты собрались куда оперативнее межгалактического прогресса. Разумеется, ведь их подгоняла реальная угроза уничтожения всех нас.

Перед ними стояла задача решить проблему падающего мусора и минимизировать риски их падения на населённые пункты. Забавно, что правительство приказало разобраться лишь с падающим мусором. Будто бы остальной, безвольно болтающийся где-то между землёй и космосом, совершенно не ухудшал жизнь граждан. Но на то оно и правительство, чтобы истреблять лишь те проблемы, что возникали здесь и сейчас. Перспектива была слишком туманной и сумрачной, а доверие граждан ни в коем случае нельзя было терять. Когда об их целях передавали по телевизору, людям казалось, что решение не заставит себя долго ждать. Мы же с коллегами лишь с сомнением переглядывались, понимая: с нашими ресурсами это практически невозможно.

Может быть, всё это уже давно закончилось бы. Земля была бы окончательно разрушена, люди полностью истреблены, и я бы не рассказывал вам эту историю. Но случилось неожиданное чудо. Неожиданное чудо с медного, словно окисленная проволока, цвета волосами, странноватой манерой растягивать гласные и с постоянно прикрытыми серыми глазами. Чудо, когда-то носившее номер ГЛ-186, а сейчас известное всем, как Артемий Денисович Гладков. Инженер, изменивший мир изобретением, что ждало своего часа слишком долго.

Как оказалось, у Артемия Денисовича был странноватый и слишком смелый проект, когда-то жёстко отвергнутый нашим руководством. Куратору предприятия идеи молодого учёного показались чересчур утопичными. И совсем немного глупыми. Представленная со всей юношеской пылкостью и страстью работа была встречена скептически поднятыми бровями и слегка сморщенным носом. Никто не мог понять: зачем изучать шарлатанские трюки старых фокусников и Священное писание? Разве может что-то объединять понятия лжи и чистой правды? А потому получила тактичный, но достаточно резкий отказ.

И лишь спустя двенадцать лет потрёпанный, пожелтевший от пыли и времени чертёж вновь оказался на рабочем столе. Антигравитационный спрей или попросту созданная наукой левитация. Вот, что так рьяно отстаивал начинающий инженер. Кто же мог знать, что он окажется своеобразным провидцем?

Дни сменяли друг друга. За испытаниями шли испытания. Времени на подготовку было слишком мало, а потому это исследование называли «кровавым, построенным на костях». Не думайте, что тогда кто-то погиб. Да, были переломанные кости и сильные сотрясения, неудачные падения и слишком долгие «зависания» под потолком. Но как отвечал журналистам Артемий: «Ради спасения всего человечества порой приходиться что-то отдавать». Тогда эти слова стали моим негласным девизом.

Я отчётливо помню тот день, когда творение Гладкова наконец увидело свет. В тот день было чересчур много телевизионных камер и фотоаппаратных вспышек. Было много учёных и ещё больше зевак. А ещё было волнение испытателей, предвкушение президентов компаний и горящие глаза одного низенького, но невероятно умного человека. И казалось, что только солнечные очки скрывали слёзы счастья от глаз общественности.

В тот день первый аппарат, наполненный антигравитационным гелем и оснащённый навигационной системой, отправился на орбиту нашей планеты. В исторический день угроза уничтожения планеты космическим мусором, нависшая над нами, была отодвинута на неопределённый срок. И каждый в душе надеялся, что таким немного грубоватым и топорным способом, она была решена навсегда.

Толпа ликовала. Доктора наук похлопывали себя по бокам и одобрительно кивали, переглядываясь и перебрасываясь ничего не значащими репликами. Среди них всё чаще проскальзывали похвалы в адрес юного гения. Он сам уже стоял возле пьедестала, где его ожидала заслуженная награда: ключи от пентхауса, чек на кругленькую сумму и бесконечное, совершенно точно бессмертное уважение. Но все эти вещи меркли по сравнению с наконец-то исполненной мечтой.

Вглядываясь в улыбающиеся, плотные лица иностранных чиновников из-под прикрытых век, ГЛ-186 с лёгкой ухмылкой поднялся по ступенькам и принял из покрасневших толстых рук солидный чек под оглушительные вспышки камер. Осторожно перенимая крупный листок, он чуть светлее улыбнулся и пожал протянутую ему ладонь.

На мгновение на площади повисла тишина. Журналисты ошарашенно выпучили глаза, операторы профессионально навели объективы на засветившиеся запястье. Министр города отшатнулся в сторону, попытавшись прихватить с собой и подписанный чек, чтобы «спасти его от надвигающейся катастрофы». Но через несколько секунд свеченье пропало. А на руке молодого учёного вместо обезличивающих хмурых цифр возникло написанное аккуратным, резким почерком имя: Артемий. Артемий Денисович Гладков.

Как выяснилось чуть позже, человек, совершивший что-то значимое и новое, что-то масштабное и совершенно необыкновенное, получал небольшой подарок: лицо и статус. Он больше не был болтиком с порядковым номером в огромном механизме общества. Он становился личностью, получал настоящий паспорт и даже авторские права. Ведь в фильмах героям необходимы были имена, за которые приходилось отстёгивать немалую сумму немногочисленным носителям.

Артемий Гладков стал первым переломным моментом в новейшей земной истории.

Но за мишурой праздника и всеобщего счастья маленьким, едва заметным осадком осталась ещё одна нерешённая проблема: как поступить с тем мусором, который всё-таки упал? Собираются ли его хоть как-то утилизировать или они превратятся в своеобразные жуткие памятники, показывающие нам, что всё могло быть хуже. Или напоминающие о том, к чему мы сами привели свой дом. Страшновато, но как выяснилось вполне правдиво. Уничтожение отходов такого размера оказалось невыгодным, а потому по всем странам появились свои отряды «фокусников». Это были ребята из особой группы реагирования, которых снабдили запасами антигравитационного спрея. Они ездили по своим «территориям» на бронированных машинах и запускали всё, что плохо лежало обратно на орбиту. Не сказал бы, что они отличались умом и вежливостью. Порой они «в шутку» грозились отправить некоторых зевак вслед за кусками космических кораблей. Но, в целом, свою работу они выполняли, хоть и не очень изящно. Но что можно требовать от людей, которых с малых лет готовили к военным операциям?

Только вот спохватились о безмятежно спящем на просторах земли мусоре слишком поздно. И потому перерыв между первым и вторым поворотом в судьбе землян оказался уж очень коротким. В этот раз героями истории стали врачи.

Помните, я упоминал, что пришельцы пользовались своими технологиями для избавления от мусора? Странные вязковатые смеси, отправленные в лаборатории слишком поздно, в отличие от своих создателей неплохо приживались в нашей атмосфере. Они просачивались в почву, попадали на листья растений и съедались непонимающими животными. А потом, пройдя длинную и сложную цепочку различных метаморфоз, попадали к людям. Попадали, создавая странные ощущения покалывания в теле и в кончиках пальцев. Проникая в каждую клеточку тела и рождая ощущения непонятного тепла и странной силы. Меняя сам человеческий геном. Но никто бы об этом не узнал, если бы в нашем мире не было смельчаков. До смерти напуганных, отчаявшихся, любопытных смельчаков, которые, почувствовав изменения в своём теле, решили их опробовать

Первый случай это странного явления был зарегистрирован 28 февраля в Саратове, ровно за день до начала весны. Мы всегда считали весну символом новой, лучшей жизни. Но, к сожалению, у нас она стала предвестником скорого хаоса. А грозы, что появляются в начале мая, неожиданно ударили по основному энергетическому узлу города. Хотя…возможно, это была и не гроза. Это был, скорее, разряд энергии огромной силы, способной расплавить металл и за несколько минут обесточить весь город. Мощный взрыв, сравнимый с крохотной бомбой. Но тогда это казалось глупостью, очередным бредом параноиков. Казалось, что это была очередная электромагнитная буря, что частенько случались после установки купола. Буря, буквально уничтожившая огромный куб с проводами? Звучит крайне логично. Дело уже хотели замять, чтобы успокоить местных жителей и поскорее приступить к восстановлению электросетей, вот только взрыв повторился ещё раз, в Белграде. А потом в Ницце, Росарио и Денвере. Их становилось всё больше. В новостях то и дело мелькали обеспокоенные лица хорватов, канадцев и сенегальцев, которые нервно размахивали руками и лепетали что-то о божественном возмездии. Очень поэтично и чересчур фантастично. Всему должно быть научное объяснение. По крайней мере мы так думали. А тем временем беспорядки продолжались.

Разгневанные, но в то же время растерянные главы государств без разбора обвиняли друг друга в попытке завоевать мировое господство и в разжигании ненависти на фоне непростой для всей планеты ситуации. Полиция всех стран объявляла в розыск несуществующую банду хакеров-психопатов, орудующую по всему земному шару и желающую подорвать и без того хлипкую веру граждан. Люди делились на два лагеря: кто-то строил бункер на своём земельном участке в надежде спастись от чего-то неизбежного, а кто-то строил абсурдные теории о происхождении энергетических сгустков. Теории порой доходили до абсурда, некоторые предсказывали скорое возникновение организации Людей Икс. Забавно, но в какой-то степени они были не так далеки от истины.

Как-то утром в одну из больниц Санкт-Петербурга беззвучно вошёл закутанный в шарф человек. Он сторонился обслуживающего персонала, молча проходил сквозь сонные очереди болеющих гриппом и нервно поправлял сползающие с носа тёмные очки. Такой вид никого особо не смущал: наоборот молодой мужчина был мысленно назван готовым к любым поворотам переменчивой и капризной питерской погоды. Худощавый и бледный, он буквально сливался с больничными стенами и, перемещаясь по ним словно тень, стремительными шагами направлялся в сторону кабинета главврача. Был ли он его знакомым или же стал жертвой обстоятельств, история умалчивает. Но когда безмолвный пациент вошёл в комнату и аккуратно присел на стул, не желая снимать ни головного убора, ни перчаток, ни плотного пальто, ведущий хирург страны ещё не знал, какого человека к нему занесло.

– Рассказывайте, – спокойным голосом начал он, отодвигая в сторону медицинские каточки, – что у вас случилось?

Его собеседник молчал около минуты, нервно перебирая пальцами кончик шарфа. Наконец он вздохнул и тихим, хриплым голосом произнёс:

– У меня сильное недомогание. Иногда не могу встать с кровати, потому что совершенно нет сил, а ещё есть чувство какой-то пустоты в груди.

–Видимо вы перепутали врачей, мой дорогой, – снисходительно хмыкнул главврач. – С такими вопросами обычно обращаются к психологам. И это в лучшем случае.

–Я ещё не закончил, – слегка грубо было ответил пациент, но в ту же секунду поник, расползаясь на стуле. – Ещё я чувствую жар по всему телу и покалывания в пальцах. Иногда бывает, что очень сильно подскакивает пульс, после чего наступает почти обморочное состояние. А ещё…

Мужчина замолчал и, протянув руку к солнцезащитным очкам, медленно убрал их с лица и поднял на врача абсолютно потерянный взгляд.

В ту же секунду хирург отшатнулся от своего рабочего места, отъехав на пару метров на офисном стуле. С другой стороны стола на него смотрели горящие тёмно-зелёные глаза. Горящие в прямом смысле этого слова. Радужка, окружённая покрасневшими от слёз и жара белками, мерцала ярким светом, создавая ощущение запертых в небольшом пространстве электрических угрей. Они бились о невидимые стенки, каждый раз вспыхивая всё ярче и, видимо, посылая болезненные импульсы по всему телу. Казалось, что в его глазах были заключены маленькие молнии, сверкавшие после каждого нового всхлипа.

–Помогите мне, доктор, – прошептал парень, не замечая, как по его щекам вновь катятся маленькие солёные капельки. – Я не знаю, что мне делать.

Созывать экстренные собрания превратилось в своеобразную моду. Сначала бедного испуганного мальчишку привезли в лабораторный центр. Проверили деятельность его ЦНС и внутренних органов, сделали компьютерную томографию и ещё парочку странных тестов. Затем его представили администрации Ленинградской области, из здания которой он общался с огромной коллегией государственных деятелей. Именно в ходе этого заседания прояснились причины массовых беспорядков по всему миру. Причиной стали небольшие сгустки атомной энергии, которые порой было невозможно контролировать.

Неопознанные инопланетные вещества? А как насчёт новой формы распада урана, оказавшейся не столь опасной, как известные земным учёным? Как оказалось, химический элемент проникал в организм человека и начинал «паразитировать», распространяясь по всему телу. Он вживлялся в кровь, мозг и даже в ДНК, немного корректируя человеческие возможности. Превращая его в ходячую бомбу замедленного действия. Человек мог подчинять себе тепло, возникавшее в груди, и даже выпускать маленькие разряды энергии из своих ладоней, обесточивая при этом целые районы. Но раз в несколько недель способность начинала бунтовать. По словам «особенных», внутри просыпался необъяснимый голод и бесконтрольное тяга к разрушению. В такие дни приходилось запираться дома, унимая страшную ломку, и стараться не поджечь дом, или же выходить на улицы в поисках энергетической «пищи». И если во втором случае, ты возвращался домой «сытым» преступником с лёгким покалыванием в пальцах, то в первом – доводил себя до изнеможения и чувствовал, как твой новый «дар» прожигает в твоей груди настоящую дыру. У них просто не было другого выбора.

После того, как в газетах опубликовали историю парня из Петербурга, по всему миру стали появляться люди с «горящими» глазами. Кто-то из них пытался покончить с собой, увидев однажды утром в зеркале лишь отблески молний, кто-то пытался лечиться у местных шаманов, а кто-то просто молился, чтобы всё это поскорее закончилось. На логичный и закономерный вопрос почему же они не обратились за помощью все практически единогласно отвечали, потупив сверкающие глаза в пол: боялись. Конечно. Они боялись, что их закроют в стеклянном ящике, подобно лабораторным крысам, и будут проводить над ними эксперименты. Боялись, что их способности напугают обычных людей, и те начнут на них охотиться, начнут выгонять из домов, преследовать и убивать. Боялись быть не такими как все.

В тот год эта «болезнь» казалась многим неизлечимой. Многие думали, что это светящееся клеймо постепенно истребит большую часть человечества, если не взбунтуется против своих носителей. Но в глубине души они боялись сами: что если через несколько веков на Земле останутся только «они»? Но когда-то, лет 20 назад, неизлечимым был и рак. Сейчас же, благодаря медицинским разработкам и новейшим аппаратам, он приравнивается не более чем к воспалению лёгких с осложнениями. Его не перестали опасаться, но массовая истерия стала поменьше: ведь болезнь научились побеждать. И тогда медикам и химикам предстояло как можно скорее исследовать природу «аномалии» и найти способы «исцеления людей». На это не было лишних пары сотен лет, решение требовалось здесь и сейчас. И как ни странно оно было получено.

За семь месяцев, что по такой проблеме было рекордным сроком, учёные представили новую формулу, выведенную на основе многочисленных исследований. В их многочисленных отчётах говорилось, что инородная энергия находится в неком симбиозе с организмом человека. Она ускоряет процессы внутри человеческого тела, увеличивает производительность и выносливость, а ещё делает его в несколько раз могущественнее. Но взамен она черпает энергию самого организма, расходуя её на свою жизнедеятельность. По сути это своеобразный выгодный обмен. Но как только энергетической подпитки становится слишком мало, сгустки начинают «звереть». И тогда начиналась сезон охоты, проводивший к беспорядкам не только по всему миру, но и внутри самого человека. Появлялась паранойя, переходящая в затяжную депрессию, нервные срывы сменялись нескончаемыми кошмарами, в которых на месте сердца появлялся электрический шар. В поисках собственного спасения уран порабощал сознание человека, не имея возможности понять, что это убивало их обоих.

Но в этой, казалось бы, безнадёжной ситуации была одна маленькая лазейка. Человек мог сконцентрировать энергию в одном месте и какое-то время удерживать её в состоянии максимальной мощности и собранности. Это могло длиться не дольше минуты, после чего неизменно случался небольшой взрыв, а человек падал в обморок.

Но что если в момент пограничного состояния сознания постараться подавить атомную энергию? Что если можно забрать её, а потом вытащить из человеческого тела оставшиеся сгустки? Что если уничтожить те клетки, в которых хранился код, поражённый ураном? Для этого были нужны опыт, скорость и необходимые медицинские препараты. Какая-то передовая технология, новая сыворотка. И врачи её изобрели.

Не могу сказать, что я силён в химии и смогу перечислить вам все компоненты вакцины. Хотя…я даже будь я дипломированным специалистом в этой области, я бы всё равно не смог вам ничего сказать: большинство «ингредиентов» держались в строжайшей секретности. Единственное, что мне известно точно, – испытания прошли более чем успешно.

Ходили слухи, что перед отключкой глаза «особенных» серели, теряя неестественное свечение, а после нескольких дней комы возвращались в обычное состояние. Они больше не чувствовали навязчивого жжения по всему телу и сдавливающих грудь тисков. В голове становилось удивительно тихо, а покалывания возникали лишь из-за длительного пребывания в лежачем положении.

И хотя по всему прокатились волны митингов и протестов с кричащими лозунгами о том, что светящиеся глаза – это не болезнь и не отклонение, а своеобразная особенность, многие избавившиеся от своего «дара» продолжали благодарить медиков за помощь. Ведь большинство протестующих не знали каково это: просыпаться посреди ночи с ощущением, что ты готов слопать холодильник, или чувствовать постоянное присутствие кого-то постороннего внутри себя.

Со временем операции по удалению энергетических сгустков стало проще и дешевле. Где-то их проводили вообще бесплатно, лишь бы избавить людей от неудобств. «Особенных» переставали сторониться на улицах, а жизнь постепенно возвращалась в спокойное русло. Только вот…

Безболезненно извлекать энергию из людей, конечно, же научились, но вот сохранить её никому пока не удалось. После того, как атомные сгустки покидали человеческое тело, они жили в герметичных контейнерах от силы полтора часа. А потом могло случиться две вещи: либо энергия поглощала сама себя, либо взрывалась, разрушая лабораторию. И вместе с потухшими глазами затухали и потенциальные источники нескончаемой энергии. Третий перелом наших жизней сильно задерживался.

А потому весь мой кабинет был завален скомканными чертежами и разорванными документами. Иногда я даже играл ими в баскетбол: смотрел смогу ли я попасть в корзину импровизированным мячом так же точно и круто, как это делал Кобе Брайант.

Да, откровенно говоря, я очень хотел стать тем самым третьим элементом, ведущим Землю к процветанию. Не думайте, что всё дело только в попытке ухватиться за свой лучик славы. Конечно, свой домик где-то за городом был бы намного лучше, чем съёмная квартира в Колпино, а часть денег можно было бы использовать на помощь людям или на новые исследования. И тогда у меня был бы доступ ко всем центрам нашего производства и, возможно, я бы даже курировал какой-нибудь проект. Хотя меня больше привлекает работа с молодыми инженерами.

Но больше мне хочется подчинить эту неизведанную, немного враждебную силу человечеству. Сделать так, чтобы огромные потоки энергии были направлены не на разрушение человека изнутри, а на восстановление величия нашей планеты. Представьте, как много можно было сделать с помощью этого урана. Небольшие энергетические сгустки при определённых условиях могли бы питать собой целые мегаполисы, а может быть и страны. Токсичные выбросы этого элемента были в десятки тысяч раз меньше, чем того же выхлопного газа. И постепенный переход на «космическую» энергию позволил бы нам наконец очистить и стабилизировать не только нашу атмосферу, но и всю экосистему в целом. Раскрытие тайны урановых сгустков могло привести наш мир к процветанию, к лучшему будущему и, возможно, к демократичности и смирению. И тогда инопланетное сообщество приняло бы наше раскаяние и уничтожило бы искусственную прозрачную клетку, вернув нам отобранную по нашей же вине свободу.

А ещё я бы получил своё имя. И обезличивающий холодный номер на запястье сменили бы аккуратные буквы. Интересно, как бы они были написаны? Таким же почерком, которым пишу я, или, может быть, чуть более размашистым и ярким? И хотя я слышал истории, что после получения имени, жизнь людей оставалась такой же, мне казалось, что за моими цифрами скрывалась какая-то история. Что я не рождался с этим номером на руке и что когда-то было что-то ещё. Что-то далёкое, но несомненно прекрасное.

Это иллюзорное «что-то» отзывалось в моей голове блёклым, размытым силуэтом. Он то отдалялся от меня, то возникал совсем близко, одаривая меня едва заметной улыбкой. Эта неопределённость и загадочность напоминала мне Мону Лизу. Хотя эта фигура казалось мне куда более прозаичной и недосягаемо красивой, нежели всемирно признанное произведение Да Винчи. Иногда этот изящный профиль махал мне, иногда просто стоял, приложив ладони к груди. Казалось, он что-то икал, ждал от меня каких-то действий. Но стоило мне начать бежать, сделать шаг навстречу или хотя бы протянуть руку, как он тут же, словно пугаясь, превращался в лёгкую сладкую дымку странных воспоминаний, окутывающую моё сознание. Воспоминаний, которые были мною утрачены.

Было ли это обычное нескончаемое наваждение или что-то по-настоящему символичное и знаковое, я не знал. Единственное, что я понимал – этот отблеск сумасшествия в моей голове придавал мне силы идти дальше. И даже если в конце концов силуэт окажется лишь плодом моей загнанной в ловушку рутины фантазии, я совершенно точно не буду слишком расстроен. Ведь если он исчезнет, это будет значить лишь одно: своей цели я всё-таки достиг.

Глава III

Думаю, настало время чуть больше рассказать о себе. Ну…по крайней мере, поделюсь с вами тем, что помню сам.

Мой порядковый номер – МП-428. Мне 26 лет и сейчас я вхожу в состав инженерной группы одного из ведущих предприятий мира. Не помню, когда и как я устраивался сюда, но могу с уверенностью сказать, что ни разу не пожалел. В мои обязанности входит моделирование деталей и корректировка чертежей, проверка расчётов и оценка возможности создания чего-то нового. Таких сотрудников, как я около полусотни, но почему-то очень часто свои идеи и наброски приносят именно мне. Наверное, потому что я работаю быстро и качественно и, к большому разочарованию многих, беспощадно «уничтожаю» их проекты за малейший просчёт. В инженерии не существует неточностей, всё должно быть чётко и в каком-то смысле идеально.

Порой я сам предлагаю небольшие нововведения и корректирую уже существующие модели. Возможно, вы не знаете, но моё имя тоже стоит в графе создателей антигравитационных машин: я проектировал навигационную систему, собирал её на основе уже имеющихся аналогов. Но каких-то грандиозных, самостоятельных открытий в моей биографии пока не было.

Последние несколько месяцев я занимался изучением атомной энергии, выделяемой человеческим телом. Мне удалось выяснить, что сами по себе энергетические сгустки очень слабы и нестабильны. В естественной среде их силы хватило бы разве что на две-три лампы накаливания. Им нужна постоянная подпитка и своеобразная «мотивация», чтобы выделять огромную мощность и продолжать функционировать. Забирая природную силу организма, они разрастались и «благодарили» своего носителя за поддержание их жизней, но с каждым новым поглощением требовалось всё больше и больше чужой энергии. В какой-то момент выделяемой человеком энергии становилось недостаточно и включался так называемый локатор, который выискивал поблизости другие источники, способные продлить жизненный цикл сгустков.

Эта форма урана не была токсичной для тела и не убивала его изнутри физическими воздействиями. Но она каким-то образом влияла на сознание, в какой-то момент добавляя к базовым потребностям сна и приёма пищи ещё и восстановление энергетического баланса. Это было выгодно для обоих участников: слаборадиоактивные атомы получали новую дозу необходимой пищи, а человек восстанавливал украденную из организма энергию. А если необходимая «подзарядка» не происходила вовремя все процессы внутри человека затормаживались и в какой-то момент прекращались: появлялись сонливость, апатия, безразличие к еде, невыносимая тяжесть в конечностях. И начиналась ломка, сравнимая с ломкой наркомана или алкоголика. Ведь «сожитель» требовал свою долю комфорта взамен на минутную неограниченную силу.

Ещё я несколько раз присутствовал на операциях по извлечению энергетических сгустков. Порой приходилось подделывать документы и подписи, чтобы попасть в заветную операционную, потому что для некоторых больниц у меня был недостаточный уровень доступа. Но это того стоило. Во время работы врачей я смог сделать несколько ключевых выводов.

Во-первых, как только человек сосредотачивал всю энергию в одном месте, на его теле появлялся небольшой, но упругий нарост. Так сразу становилось понятно, откуда придётся удалять уран. При этом сгустки образовывали вокруг себя прочную кристаллическую оболочку, которая некоторое время удерживала их в подвешенном, но жизнеспособном состоянии. Но как я понял, на создание и сохранение этого шара уходили последние запасы энергии. Через некоторое время защита от внешнего воздействия, коим были действия врачей, ослабевала. А потом она либо позволяла атомной энергии самоуничтожиться, чтобы обезопасить себя в последний раз, либо отдавала материализовавшееся «тело» в жертву самому себе. Атомы поглощали друг друга и сгусток просто расщеплялся.

Со временем я выяснил, что герметичные контейнеры не позволяли урану получать хоть какие-то микроскопические организмы, продлевающие его жизнь. Абсолютная «стерильность» внутри прозрачных ящиков отбирала у него всякую возможность восстановить энергию. По сути герметика в прямом смысле перекрывала ему кислород, не позволяя стабилизироваться. Но, когда я попытался переместить кристаллический шар с энергией в обычный металлический ящик, через несколько часов сгусток уничтожил защитную оболочку, разросся до огромных размеров и разрушил несколько лабораторий, напоследок вырубив обесточив целое здание научного центра. С тех пор меня не допускали до испытательных полигонов, а если моё присутствие было крайне необходимо, делали это с очень кислыми минами. А идею поместить атомную энергию в стеклянные колбы как-то сразу отпала.

Несколько раз я забирал с собой образцы удалённых сгустков и в те часы, которые они продолжали поддерживать жизнедеятельность, изучал их реакцию на различные земные металлы. Некоторые, более лёгкие и пластичные, они поглощали в качестве энергетической добавки, а более тяжёлые становились своеобразными раздражителями. По итогам их взаимодействия сгустки распадались ещё быстрее, но не в результате самопоглощения. Они как будто бы вживлялись в титанические пластины и, не найдя там необходимой энергии, не могли выбраться наружу, навсегда застревая в прочной кристаллической решётке. А вот при контакте с токсичными металлами, уран менял свои свойства. Ртуть, например, делала его вязким и липким. Однажды я случайно уронил на этот желтоватый комок свою ручку и больше не смог вытащить её обратно: она как будто бы срослась с этим веществом. Цинк кристаллизировал энергетический шар, а свинец –окрашивал в бронзовый цвет и придавал отвратительный резкий запах.

В погоне за попыткой создать идеальные условия для хранения урана, я пытался сконструировать новый «идеальный» контейнер. По моим расчётам он не должен был допускать до сгустков слишком большое количество ненужных микроорганизмов, которые бы не позволяли взять энергию под контроль. С другой стороны, он помогал бы стабилизировать его состояние, в нужные часы снабжая необходимым количеством «пищи». Как я понял для восстановления энергетического баланса материи подходило любое вещество, когда-то обладавшее своей энергией. Я планировал использовать в качестве топлива горы мусора, которые десятилетиями гнили на свалках. Это бы помогло немного очистить природные объекты и задействовать то, что когда-то потеряло все надежды на повторное использование. Нужно было видеть удивлённо вскинутые брови куратора нашего бюро, когда я попросил доставить в мой кабинет несколько бочек с отходами. Запах не самый приятный, но ради технологического скачка в науке можно было и потерпеть.

И тем не менее как бы я ни старался, на какие бы жертвы и сумасшествия ни решался и сколько бы ни засиживался над чертежами допоздна, решение продолжало ускользать из моих рук, раз за разом разрушая мой кабинет. Начальство пригрозило уволить меня, если ещё раз попытаюсь устроить испытательный полигон в офисе, но я понимал, что это лишь пустые слова: они не рисковали выгонять сотрудников, опасаясь, что те переметнуться на сторону конкурентов. Им просто надоело еженедельно, а иногда ежедневно, подхватывать со стола грозящуюся разлиться чашку кофе. Взрывы мешали практически всем, но они могли только устало вздыхать и качать головами. Знали же, что я на уговоры не поддамся, и всё это может прекратиться только если я сам разочаруюсь в своей идее. А это происходило нечасто.

Правда, в последние несколько месяцев я чувствовал, что находился слишком близко к провалу. Тестовый образец под номером 131 был отвергнут на этапе составления методик испытания. Выяснилось, что такая модель была не самой надёжной и могла привести к куда более плачевным последствиям вплоть до уничтожения нескольких лабораторий или целого цеха. Вместе с другими проектами и людьми. А потому на бережно заполненных мною документах была поставлена официальная печать с надписью «отказано». И почему-то мне казалось, что последующие попытки что-то спроектировать будут останавливаться ещё до создания первой 3D-модели.

Химический анализ некоторых модификаций урана также не принёс никаких результатов. Мой близкий друг из молекулярной лаборатории несколько недель назад передал мне отчёт, состоящий из пары листов А4. На мой удивлённый взгляд он лишь пожал плечами и сказал, что полноценное исследование сделать не удалось. Некоторые составные элементы просто невозможно назвать, а уж тем более определить: на Земле не было ничего даже отдалённо похожего на те соединения, которые я ему предоставил. И хотя он обещал мне разобраться в этом необычном букете неизвестных элементов, где-то на задворках сознания я понимал: он скорее займётся теми проектами, из которых можно извлечь выгоду в ближайшие пару месяцев.

Никто уже не питал надежд относительно моего успеха. Признаться, я и сам начинал потихоньку терять запал. Но как-то ночью, сидя перед телевизором и бездумно переключая каналы, я наткнулся на парижский показ мод. Не то чтобы я был любителем странноватой одежды для богачей. Просто диктор, освещающий это событие, говорил настолько монотонным голосом, что я невольно поверил в своё скорейшее исцеление от затянувшейся бессонницы.

– Вы только взгляните на этот шикарный брючный костюм, – без особого энтузиазма произнёс ведущий. Казалось, будто бы он делает это через силу. Возможно, так и было, потому что его голос отдалённо напоминал мне голос основного комментатора «Кливленд Кавальерс». Интересно, если это он, то за что его выпроводили из команды? – Обратите внимание на переливы ткани. Как мне подсказывают мои коллеги, такая техника на сегодняшний день является самой популярной не только в нашей Галактике, но и за её пределами.

В этот момент я перестал слушать его слова, хотя, кажется, он перепутал названия некоторых брендов с командами НБА. Тогда меня куда больше интересовало одно из его уточнений: за пределами галактики…ну конечно же!

В ту же секунду я вскочил со своего места и, запнувшись о неубранные с прошлой недели вещи, подбежал к рабочему месту. Вроде бы искусственный робот-помощник, которого я установил, должен был поставить стирку ещё вчера, но этот факт казался таким неважным. Скинув со стола показавшиеся такими ненужными чертежи, я открыл ноутбук и начал нервно стучать по кнопкам. Конечно! Если на Земле не было металлов, способных удержать энергетические сгустки, то на других планетах они должны были быть! Ведь откуда-то же к нам попала новая форма урана, кто-то же смог собрать и использовать её. Значит, у инопланетян были технологии, позволяющие контролировать самый мощный источник атомной энергии. И даже если учесть, что связь с межгалактическими инженерами была оборвана, а выехать за пределы купола у меня не было никакой возможности, всегда можно было прочитать в интернете перепись всего, что попало к нам извне. И найти сайты лабораторий, в которых это всё исследовалось.

В ту ночь я узнал, как минимум, о десяти видах различных металлов, найденных в обломках нашего космического мусора. Через официальные источники я нашёл контакты инженеров, зарубежных и российских, которые изучали каждый из этих видов. И хоть конкретных заверенных отчётов никто из них мне предоставить не смог, я всё-таки получил необходимое представление о каждом из них. Где-то в ход шли похвала и лесть, где-то уговоры и просьбы, а где-то не требовалось абсолютно ничего. И где-то к шести тридцати утра у меня чёткое понимание, что для моего исследования могли подойти только три из них: каждый обладал устойчивой кристаллической решёткой, но почему-то имел возможность пропускать сквозь себя мельчайшие элементы и задерживать потоки энергии. Оставалось понять какой из них использовать правильнее всего.

Окрылённый своей догадкой, следующим же утром я начал поиски необходимых мне металлов. Пришлось даже взять отгул, чтобы посетить несколько свалок в ближайших окрестностях. Если честно, было немного неловко болтаться среди кучи утилизированных, неотправленных в небо железяк и ловить на себе настороженные взгляды местных жителей. Но я старался абстрагироваться от этого. Потому что всё это время я держал в голове мысль о том, что моё исследование наконец-то сдвинулось с мёртвой точки. Что научный прорыв из иллюзорной бредовой мечты учёного-фанатика стал превращаться во что-то осязаемое и конкретное. До сих пор не знаю, помог ли мой позитивный настрой или дело было в обычной удаче, но спустя неделю разъездов по стране я нашёл несколько необходимых мне образцов.

Вот только теперь передо мной вставала другая проблема: работа с инопланетными разработками была категорически запрещена. Дело в том, что после установки купола, мировой конгресс, ограниченный нашей планетой, решил, в отместку инопланетянам, прекратить все партнёрские отношения с их компаниями. Освоение новых технологий было остановлено, технический прогресс, готовый скакнуть на несколько сотен лет вперёд за одни лишь сутки, был застопорен и даже возвращён на пару лет назад. С одной стороны, понять их действия можно: рано или поздно наши сотрудники всё равно бы пришли к этим изобретениям, и Земля стала бы одной из ведущих планет по производству каких-нибудь межпространственных фенов. Но с другой, помощь инопланетных друзей могла бы сократить ожидание того момента, как земные предприятия шагнули бы на межгалактическую предпринимательскую арену до минимума. Проще говоря, мы сами воткнули себе палки в колёса. Но тем не менее факт оставался фактом: всё неземное было под запретом.

Я понимал, что работать с найденными мной образцами будет нелегко, а уж заказать их будет вообще невозможно. Хоть я по сути использовал лишь материалы, из которых состояли космические инновации, я не стремился оповещать кого-то об этом. Знаю, что такое, обычно, карается немедленным увольнением, но мои молодость и горячность затыкали запуганный голос разума, оставляя мне лишь мечту и цель. Которые в какой-то момент стали одним целым. Потому я таскал эти железяки в свой кабинет, раскладывая на столе и изучая самостоятельно. На ночь я запирал их в персональном шкафчике с биометрической аутентификацией. Как-то давно я выпросил его у начальства, чтобы прятать туда свою еду, которая почему-то постоянно пропадала из общего холодильника. Кто же знал, что когда-то ей предстоит стать моим главным другом и хранителем моих секретов.

На несколько недель я прекратил попытки вломиться в испытательный центр. Но вздохнувшие с облегчением экспериментаторы ещё не знали, что стоит мне понять, какой из металлов подходит по всем параметрам, и я вновь появлюсь на их пороге с одобрением на проверку изобретения. Подделанным, разумеется, потому что никто в здравом уме не поставит подпись на исследование, в котором задействованы элементы внеземного происхождения. Не спешите клеймить меня обманщиком или трусом. Просто я понимал, насколько некоторым сотрудникам важна их работа. У кого-то были семьи со множеством детей, которых нужно кормить и одевать, кто-то обеспечивал недееспособных родителей. Был даже такой человек, у которого обнаружили какую-то новую форму смертельной болезни, и он пытался накопить денег на экспериментальное лечение. И одновременно с этим самостоятельно пытался его разработать. Это моя молодая и неопытная жизнь была построена вокруг героической идеи-фикс. Жизни других вертелись на других орбитах. А потому я не пытался с пеной у рта отстоять своё право на космические металлы: я просто не хотел подставлять коллег.

Но выше моего благородства было лишь моё неуёмное упрямство и любопытство. И потому уже спустя месяц я в гордом одиночестве стоял в предоставленном мне полигоне.

В процессе изучения нескольких образцов, добытых мной не самым чистым (в прямом смысле этого слова) путём, я выяснил, что по всем параметрам подходит только один: мискеланиус. Если мне не изменяет память, это название шло от латинского и означало что-то наподобие «разный» или «разнообразный». Но важнее было то, что он действительно имел возможность то ли перенимать свойства инородных металлов, то ли перестраивать собственные кристаллические решётки, подстраиваясь под определённые условия. Из-за его гибридной природы я прозвал его «хамелеон» просто чтобы не привлекать лишнего внимания к своим исследованиям. Теперь, когда я знал, что необходимо использовать, оставалось лишь маленькая часть: спроектировать агрегат для сбора энергии, протестировать его и попытаться ввести в эксплуатацию. Звучит вполне просто и выполнимо, не так ли?

Разработку и написание всей документации я оставил на потом. Мало ли за время проектирования что-то бы изменилось, и я смог бы внести в бумаги инопланетный металл, а не выдуманный на ходу сплав земных. Все свои силы я направил на изготовление моделей и сборок. Я делал возможные макеты моего изобретения из всего, что попадалось под руку: мастерил из бумажных салфеток во время обеденного перерыва, строил из карандашей под шум телевизора, сидя дома, рисовал картинки на месячных отчётах во время всеобщей летучки. Я грезил созданием этого устройства, пытался придумать надёжную, но в то же время лёгкую и изящную конструкцию. Пытался понять, как заставить мискеланиус держать нужную мне форму и не меняться своевольно под воздействием температур или иных погодных условий. Я моделировал часть корпуса, предназначенную для своевременной подачи «пищи», и думал над названием этой чудо-машины. Хотелось придумать что-то возвышенное и мощное, но кроме аббревиатуры АЭШ, «атомная энерго-штука», ничего толкового в голову не приходило. Хотя вряд ли бы потенциальные заказчики оценили мой юмор.

И вот наконец, я стоял в испытательном центре с новеньким прибором в руках. Он был не очень большим, скорее, прототипом будущих гигантских мега-машин, которые будут питать энергией сразу десятки городов. С помощью этого ящичка можно было осветить разве что один район. Сверху, на моём изобретении, стояла коробка с очередным образцом атомного сгустка. На вопрос в больнице о продвижении моего исследования, я наплёл, что собираюсь ещё раз тщательно изучить объёмы мощности, выделяемой новым видом энергии. Я мог сказать им правду, что первое реально работающее устройство уже готово, но тогда они бы начали спрашивать больше. Более того, они бы начали это обсуждать, а слухи, как известно, распространяются очень быстро. И возможность ещё совсем ненадолго сохранить изобретение в тайне от начальства стремилась бы к нулю.

А потому сейчас, поздоровавшись с охраной и не вдаваясь в привычные объяснения смысла моих стараний, я прошмыгнул в одну из комнат и аккуратно поставил на стол две коробки. Вытащив всё необходимое, я смахнул невидимую пыль и ещё раз осмотрел свои немногочисленные пожитки. Металлический ящик странной формы, контейнер с энергетическим сгустком и специальное устройство для перемещения его из одного места в другое. Да уж, не густо. Казалось, что прямо сейчас я собираюсь показать невидимой толпе какой-то дешёвый трюк, потому что всё на что у меня хватило денег – две коробки и палка. Но как бы это не выглядело со стороны я понимал, что всё увиденное здесь случайным свидетелем может стать самым незабываемым представлением в его жизни. Ведь у меня в рукаве всегда был припасён козырной туз.

– Дамы и господа, —шёпотом произнёс я, выставляя необходимые настройки. – вашему вниманию представляется первая машина, способная контролировать мирную атомную энергию и направлять её на благо общества. Сейчас прототип под номером 132 покажет вам, как в скором времени изменятся наши жизни.

Произнеся эти слова, скорее, для уверенности и погрузив своё сознание в мир оптимистических иллюзий, я быстрым рывком переместил уран в новый прибор и захлопнул крышку.

Первые секунд пятнадцать ничего не происходило. Кристаллическая оболочка продолжала удерживать энергию внутри, не позволяя ей соприкоснуться с чем-то, что даст ей новую силу. Постепенно, как и в прошлые разы, прозрачный купол начал испарятся, освобождая изголодавшиеся атомы. С каждой секундой я ждал, что слишком мощный энергетический поток ударит по мискеланиусовым стенам и разрушит их, поставив окончательный, жирный крест на нескольких годах моих исследований. Но ничего не происходило. Сжатый сгусток постепенно расползался по периметру ящика, изредка поблёскивая маленькими молниями. Как только он растёкся по коробке, я осторожно приподнял устройство, заглядывая внутрь и понимая, что состояние стабилизировалось. Что энергия готова к использованию. Что я сумел воплотить мечту в реальность.

На радостях я поднял металлический ящик над головой, словно футболист, поднимающий в небо кубок Лиги чемпионов, и потряс им над головой. В эту же секунду что-то в моих руках треснуло, блеснуло ярко-оранжевым светом и запищало где-то в ушах. Хотя, это, наверное, были последствия прогремевшего взрыва.

Несколько минут на полигоне царила полнейшая тишина. И эта история была бы с печальным концом, если бы я не додумался надеть защитный костюм. Всё-таки техника безопасности спасает.

Перепачканный осевшей от взрыва сажей, я открыл глаза и почувствовал, как кусок машины больно впивался мне в плечо. Видимо его, как и меня самого, отнесло ударной волной и теперь мне придётся идти в медпункт. Поправив взъерошенные волосы и слегка отдышавшись, я поднялся с пола и, оглядев оставленный мной беспорядок, слегка безумно улыбнулся. Что ж, по крайней мере есть какие-то изменения. А это значит, что есть смысл работать дальше.

Глава IV

Утро сменяло вечер, за днём приходил новый день. За упорными исследованиями и беспрерывными экспериментами я не заметил, как прошло ещё три месяца.

За это время я успел сконструировать ещё семнадцать моделей, которые также подвергались уничтожению. В какой-то момент начало казаться, что эта инопланетная материя играет со мной, желая узнать, насколько хватит моего упорства.

Каждый раз я преодолевал множество трудностей в борьбе за это маленькое хранилище для энергии. Каждый раз я, словно гладиатор, устранял конкурентов, хитростью и сноровкой обходил что-то подозревавших знакомых и дрался даже за самый незначительный винтик этой машины. И каждый раз надменный Цезарь опускал свой палец вниз, обрекая меня на очередной круг монотонных и нескончаемых попыток. Но я был не из тех, кто так просто сдаётся. И этому несуществующему разуму следовало уяснить: человек, сделавший до этого более 130-ти моделей, никогда не остановится на таком маленьком числе.

Со временем прототипы становились качественнее и функциональнее. Я укреплял стенки и встраивал стёкла, отлитые из этого же металла. Оказалось, из него можно было сделать всё, что угодно. Возможно, как-нибудь после окончания этой работы я запатентую бронированные окна из мискеланиуса. Но пока все мои мысли были заняты лишь этой проклятой переноской для атомной энергии.

В какой-то момент сотрудники нашего предприятия начали странно на меня коситься. И я бы соврал, если бы сказал, что на это не было причины: постоянно потрёпанный и перемазанный чем-то халат, похудевшее и вытянувшееся лицо, тёмные круги под покрасневшими глазами похожие на чёрные дыры, многодневная щетина.       Сутулый и хмурый, я был похож на посланника смерти, жнеца, пришедшего за грешными душами. И некоторые неравнодушные коллеги участливо, но в то же время немного боязливо интересовались о моём самочувствии и предлагали взять отпуск. А я лишь отмахивался, дожёвывая какую-то чёрствую, сухую булку и запивая её, кажется, миллионной чашкой кофе. Времени отвлекаться на всякую ерунду вроде отдыха у меня не было. Ведь с каждым новым походом за образцами в больницу, мне давали их всё менее и менее охотно.

Но вот спустя три чёртовых месяца беспрерывной работы передо мной стояла идеальная модель контейнера для космической модификации урана. Она единственная прошла экспериментальный период и смогла продержать в себе атомную энергию больше трёх суток. Но сначала, признаться, надежды на этот прототип тоже было мало. Потому что предыдущий, 148-ой, расплавился сразу после соприкосновения с инопланетной материей. А ещё раньше тестовое устройство кристаллизовалось и, как только я коснулся его, рассыпалось на тысячи маленьких осколков. Я уже не говорю, сколько взрывов было пережито мной на пути к заветному и такому долгожданному успеху. Только вот воспоминания о нём какие-то слишком размытые и нечёткие. А, может быть, дело в лёгкой праздничной дымке счастья, эйфории и безумия.

Помню, как пришёл в очередной раз на полигон, почувствовав сочувствующий взгляд в спину. Помню, как провёл неизменный ритуал: достать «ингредиенты» из коробок, переложить хрустальный шар в открытую, специально подготовленную ёмкость и варить до полной готовности. Ну, то есть ждать, пока он в очередной раз не разлетится во все стороны. Но прошёл час, два, пять часов, а перемещённый из герметичного контейнера сгусток продолжал медленно и лениво плавать внутри небольшого железного ящика. Удивлённый и настороженный такой реакцией, я перенёс некоторые данные в толстенный блокнот и, спрятав модель в ящик, перенёс её обратно в свой кабинет. В тот момент я думал, что если уж она взорвётся и приведёт-таки к моему увольнению, то пусть это случиться грандиозно.

Вот только сменившиеся условия никак не повлияли на прототип под номером 149. Помещённый в темноту моего огромного шкафа, он лишь засветился чуть ярче обычного. Так продолжалось три следующих дня. И тогда, потряся для уверенности ящиком над головой, я понял: свершилось. Я наконец-то изобрёл контейнер для урановой энергии.

Счастливый и запыхавшийся, утирающий выступающие слёзы радости, я вбежал в кабинет куратора и… с грохотом опустив ему на стол ладони, попросил дать мне отгул на один день. Ну а что? Мне кажется, я заслужил немного времени для того, чтобы хотя бы вернуть себе человеческий облик. И немного уложить в голове тот факт, что после стольких лет работы, мир наконец-то сможет увидеть моё произведение искусства. И хотя НК-912 хотел возразить и напомнить, что до отпуска осталось меньше полутора недель, он лишь устало вздохнул и поставил свою размашистую роспись на специальном документе. Это, конечно, выходило за рамки правил компании, но немного безумный блеск в глазах подчинённого, говорил ему о том, что он поступил справедливо и правильно. Негоже доводить своих работников до изнеможения, даже если они сами были тому виной.

Придя домой и скинув с себя впервые за долгое время чистый халат, я, всё ещё взбудораженный и окрылённый, лёг на кровать, всматриваясь в невидимый узор на потолке. В тот момент мне казалось, что над моей головой звёздное небо. Не то, от которого свет преломляется прямо в глаза, а другое – настоящее. Свободное и прекрасное. Прикрыв глаза и втянув носом вроде бы душный и спёртый воздух квартиры, я почувствовал, как ноздрей касается лёгкий, немного пьянящий запах ночи. Несуществующий ветер гладил мои растрёпанные, грязные после многих дней работы волосы, а в ушах шумел шелест листьев. В тот самый момент, лёжа на своей кровати и чувствуя дыхание далёкой природы, я ощущал себя самым счастливым человеком на свете.

И длилось это счастье ровно 36 часов.

Весь день выпрошенного отгула я провёл дома: очень много спал, ел, смотрел какую-то старую комедию, продумывал план составления и подачи официальной документации моего изобретения и опять спал. Большую часть времени я пытался восстановить ту энергию, которую у меня забрали захватывающие, но, признаться, очень трудные рабочие будни. А на следующее утро, проснувшийся полный сил и готовности снова приступить к работе, я узнал, что пока меня не было, наше предприятие ограбили…И в этот момент рухнуло всё.

В тот день я так же, как и всегда не помнил, как дошёл до работы. Не помнил, как вошёл внутрь и как оправдывался охранник перед толпой репортёров. Я просто шёл на негнущихся ногах и очень хотел верить, что, хотя бы в этот судьба будет на моей стороне. Ну, пожалуйста, прошу…

Вы слышали что-то о стадиях принятия горя? Так вот, в тот день я прошёл их все.

Сначала было отрицание. Я просил, молился, умолял, чтобы из сотни кабинетов нашего предприятия, из нескольких десятков лабораторий незваные гости выбрали чьи-то ещё. Возможно, это было эгоистично и некрасиво, но тогда мне просто хотелось верить, что моя обшарпанная дверь всё ещё была закрыта на ключ.

Как только я вбежал в комнату и бросил взгляд на шкаф, наступил гнев. Он был взломан и, разумеется, пуст. Все документы были разбросаны по полу и залиты какой-то краской, модельки различных изобретений разломаны, а личные вещи как будто бы пытались сжечь. В ушах стоял непонятный шум. И только через несколько минут я смог понять, что шум – это мой собственный крик. Крик, наполненный непониманием и болью.

Потом я начал торговаться с невидимым собеседником. Я ползал на коленях, судорожно перебирая испорченные бумаги и ища среди них расчёты нового исследования. Дрожащими руками я пытался отодвинуть шкаф, чтобы заглянуть за него и, возможно, найти хотя бы одну деталь моего творения. Хотя бы одно подтверждение того, что я не сошёл с ума. Но, как вы понимаете, их не было.

Упав посреди комнаты и уставившись в потолок, я сощурил глаза от ужасного электронного света. Забавно: совсем недавно я видел над собой звёзды и ночное небо, а сейчас – лишь голый и холодный бетон. Безжизненный и равнодушный. Наступило время депрессии. А я потерял всякую веру в человечество.

Все последующие события смешались в один вязкий, невнятный и абсолютно отвратительный ком. Я невпопад отвечал на вопросы начальства и полиции, ставил подписи на каких-то бумажках с показаниями пострадавшего, выслушивал соболезнования и слова поддержки. А в голове стоял лишь образ лёгкого свечения атомного сгустка, оставленного мной без присмотра всего на один день. Один-единственный день, который, кажется, навсегда сломал мою жизнь. День, который неожиданно быстро подошёл к концу, но не забрал с собой мои страдания.

Бредя по опустевшим коридорам, я думал о том, что ждёт меня дальше. Как обычно поступают люди, потерявшие что-то, над чем трудились большую часть своей сознательной жизни? Вероятно, сходят с ума и влачат своё жалкое существование не в силах найти новую заветную цель, к которой хотелось бы стремиться.

Моя цель, моя панацея и моя душа, содержавшиеся в этом невзрачном металлическом ящике, исчезли навсегда и сейчас либо сдавались на металлолом, либо подпирали чью-то гаражную дверь, либо перепродавались по дешёвке. И с каждой новой мыслью я чувствовал, как моё сердце пропускало болезненный удар. Может, стоит уволиться? Уйти отсюда, лишь бы не видеть опостылевший кабинет и не вспоминать все те часы, что я корпел над исследованием. Уйти и завязать с инженерной практикой. Пойти в школу преподавателем физики или репетитором, работать с детьми, передавать им мои знания и надеяться, что они вырастут достойными людьми. Людьми, которые не будут воровать чужие труды.

Занятый гнетущими мыслями и заполнением невидимого заявления об увольнении, я не заметил, как подошёл к своему кабинету. Взгляд невольно метнулся на прикрытые окна. В ту же секунду земля ушла у меня из-под ног, а организм на время забыл, как правильно дышать. В кабинете горел свет…внутри кто-то был. Кто-то посторонний, потому что предприятие на сегодня было закрыто. Кто-то, кто точно знал, куда и за чем ему идти.

Затаив дыхание, я медленно двинулся в сторону двери. Сердце стучало где-то в ушах, пальцы покалывало, словно я собирался выпустить электрический разряд. К сожалению, у меня его не было. А жаль: сейчас он был бы очень кстати. Вздохнув чуть глубже, я аккуратно положил ладонь на дверную ручку и резким рывком распахнул её, врываясь в кабинет.

Воинственный клич застрял где-то в горле. Удивлённый взгляд встретились с распахнувшимися глазами напротив. Никогда не думал, что они могут открываться больше, чем наполовину. На меня, стоя вполоборота, смотрел Артемий Денисович Гладков.

Глава V

Первоначальный шок сменился непониманием и настороженностью. Почему он всё ещё находится на предприятии, если рабочий день закончился три часа назад? Что он делает в моём кабинете? Почему выглядит так, будто его застали врасплох? Эти вопросы шумно роились в моей голове, не давая возможности сосредоточиться и задать хотя бы один из них.

–А, МП-428, это вы. – произнёс он слегка взволнованным голосом. Его веки вновь опустились ниже, возвращая лицу расслабленное выражение. – Вы что-то хотели узнать?

—Что вы делаете в моём кабинете? – враждебно сведя брови к переносице, спросил я.

–Хотел проведать вас. Слышал, что грабители вломились к вам и стащили какую-то новую разработку. Ужасная трагедия.

–Слухи расходятся быстро.

–Да, вы правы, – кивнул он и, оглядев комнату, продолжил. – Странно, что они выбрали именно вас. Видимо, кто-то донёс им, что у вас есть что-то интересное. Хотя я бы не стал просто так вламываться в место, где требуются биометрические данные и даже ДНК владельца. Судя по всему, они профессионалы.

В этот момент я перестал насуплено блуждать по полу взглядом и ошарашенно уставился на Артемия Денисовича, сделав маленький, едва заметный шаг назад. К сожалению, этот жест не укрылся от этих пронзительных и почему-то пугающих серых глаз.

– Что такое, коллега? – с лёгкой усмешкой поинтересовался он.

–Откуда вы знаете про биометрику? Такой шкаф был только у меня и заказывался специально, чтобы прятать в нём важные документы. Никто кроме меня не знал, что нужны образцы ДНК.

На секунду лицо Гладкова приобрело растерянное выражение, но он тут же растворилось, скрывшись за маской безразличия и лёгкой надменности. Он скрестил руки на груди и приподнял брови, как будто ожидая какого-то продолжения.

–Это…это были вы, – тихим растерянным голосом прошептал я. Заметив насмешливую улыбку на лице собеседника, я лишь убедился в правильности своей ужасающей догадки. – Вы украли моё изобретение. Как вы это сделали?

—Дорогой мой, – покачал головой Гладков. – я разрабатывал эту защитную систему. Думаешь, я бы не смог её взломать?

–Но зачем вам моё устройство?

–Чтобы продать, разумеется. Сначала здесь, а потом ещё в парочке мест. С отдельными процентами для тебя, конечно. За этим я собственно и зашёл. Ты только представь, сколько денег принесёт твоё изобретение, если направить его на военные нужды. – странновато мечтательным тоном продолжил Гладков. – Развязанные войны приведут к необходимой чистке на нашей планете, а ты и я будем наблюдать за этим из VIP-ложи. Что скажешь?

Я растерянно переводил взгляд с расслабленного лица инженера на собственные ботинки. Его тон был таким сладким и манящим, лился в уши, словно сладкий сироп, обволакивая сознание сладкой ватой. Расслабляя, завлекая, усыпляя бдительность. И всё же было в его словах что-то странное. Что-то фальшивое и лживое, не дававшее поддаться красивой сказке о миллионах. А ещё было что-то бесчеловечное. Жестокое. Он был жестоким.

–Но это же неправильно. – нахмурившись, произнёс я. – Зачем продавать его другим странам?

–А что такое? —показушно вскинув брови, поинтересовался Гладков. – Уверен, что заграницей найдётся множество желающих, готовых выложить за эту технологию кругленькую сумму.

–Но вы же лицо инженерии нашей планеты, – продолжал лепетать я. – Вас уважает весь мир, а вы хотите просто украсть моё изобретение и продать его? И сейчас нагло врёте мне в лицо, что собирались разделить этот «успех» со мной.

—Не украсть, а подарить ему мировую известность, – просто поправил меня Артемий. – Так же, как я сделал с антигравитационным спреем. Правда, тот парнишка был посговорчивее. И сейчас проживает на Мальдивах, представляешь?

–Это же предательство! Вы не можете распоряжаться моим устройством в своих целях! Я сделал его, чтобы помогать людям, а не убивать их. Я вам не позволю!

–Полегче, —неожиданно осадил меня Артемий Денисович. Его лицо вмиг приобрело серьёзное выражение. – Не забывай: ты – рядовой инженер, один из сотни сотрудников, легкозаменяемый винтик в огромной машине. Я же один из её предводителей, один из трёх китов, на которых держится это предприятие. С тобой у этого чудесного изобретения нет будущего. Ты не умеешь подавать себя, уже давно заработал репутацию нелюдимого изгоя. К тому же, как мне известно, в конструкции задействован инопланетный металл. Мискеланиус, кажется. А это запрещено законом. И если ты пойдёшь сдавать свою работу, тебя не только уволят, но и упекут за решётку. Нужно ли мне говорить, что в этом случае сделают с годами твоего упорного труда, м? Они просто уничтожат его. Со мной же дела обстоят иначе. Со мной могут сделать некоторые поблажки и кое-где даже закрыть глаза на, допустим, инопланетное происхождение некоторых элементов.

Я продолжал молча наблюдать за разгорячившимся инженером. Я смотрел на него и видел, как в серых глазах горят огни алчности и эгоизма. В эту секунду он как будто бы становился всё больше, нависая надо мной своим авторитетом и международными связами. Но в какой-то момент это перестал пугать меня. Тогда, стоя в разгромленном величайшем учёным кабинете, глядя, на выступивший на его лбу пот, и понимая, как низко может пасть человек ради денег, он становился в моих глазах всё меньше, становясь чуть больше лабораторной крысы. Той самой, что считает себя непобедимой, но действует по указке сверху.

Но как бы мерзко и тошно ни было признавать, в чём-то он был прав. Узнай куратор о происхождении мискеланиуса, он свернул бы мой проект на этапе планирования. Не говоря уже о начальстве, которое бережно относилось к своей репутации. И потому пригрело на груди самую жирную и опасную змею. Змею, которая обвилась вокруг моего изобретения и не желала его отдавать. И стоит мне попытаться выхватить его обратно, как острые ядовитые вопьются в мою ладонь, пуская в мою кровь яд, наполненный надменностью, злобой и тщеславием. Оставляя меня перед единственным выходом: забыть и смириться. Пятая стадия принятия горя. Я лишь раздражённо хмыкнул, отгоняя эту мысль.

–Завтра я собираюсь представить контейнер для атомной энергии общественности. – расценивая моё молчание как ответ, оповестил Гладков. – Позволь дать тебе совет: даже не пытайся вставать у меня на пути. Тебе не победить в этой войне. Как я уже говорил: ради спасения всего человечества, нужно что-то отдавать.

Эти слова резанули мой слух, и я непроизвольно тряхнул плечами, как бы сбрасывая с себя шелуху этих пафосных речей. Как глуп я был, что когда-то считал их правильными и великими. На деле за ними скрывалась жажда наживы. А ещё всеобщее предупреждение: ради самого себя этот человек не остановится не перед чем. Он будет идти по головам, если надо сворачивая шеи и ломая позвоночники, которые потом вознесут его на Олимп. Одна большая и гениальная манипуляция, длящаяся уже несколько лет.

Кивнув скорее самому себе, Гладков одёрнул халат и медленной величавой походкой направился к выходу. Остановившись возле двери, он положил мне руку на плечо и, наставнически похлопав по нему, самодовольно произнёс:

–В этом мире приходиться выбирать, на чьей ты стороне. Запомните, мой друг, только одна из них может обеспечить вас до конца жизни. Но вы ещё слишком молоды для этого. Но прошу не расстраивайтесь и приходите на завтрашнюю презентацию.

– Если я и приду, то только для того, чтобы сорвать ваш спектакль, – сквозь зубы прошипел я.

– Смело, —хмыкнул Гладков. Вдруг он сжал моё плечо и дёрнул на себя так, что его дыхание обжигало моё ухо. – Ты не сможешь: кишка тонка.

Гаденько улыбнувшись, Артемий отпустил меня, как будто бы оставив на коже горящий, зудящий след. Напомнив, где находиться место таких, как я: убогих и безымянных. Напоследок потешив своё эго и унизив меня. Чтобы не смел лишний раз возникать.

Он ушёл, оставив меня на перепутье. Перед тремя дорогами, как в какой-нибудь детской сказке про богатырей. Я мог просто смириться и уйти навсегда, прослыв пропавшим без вести. Мог согласиться на условия Гладкова и забрать свой процент из многомилионной контрабандистской сети. Хотя не факт, что всё не закончится первой историей. А ещё я мог пойти против. Мог ворваться следующим утром на презентацию, выхватить из его маленьких ручек своё изобретение и доказать в суде своё авторство. Если он, конечно, не решил запатентовать его раньше. В любом случае, какой бы выбор я не сделал, он неизменно уткнётся в могильную плиту. И мысль о борьбе и противостоянии, которая так рьяно зажглась в моей голове, начала потихоньку угасать. Потому что я не был уверен, что есть смысл отстаивать своё право на изобретение, если на стороне оппонента абсолютно все и ещё немного сверху. Что ж, видимо, это был последний аккорд. Гордый, но очень тихий.

Неожиданно в моей голове возник блёклый силуэт, что так часто приходил ко мне во снах и мыслях. Только в этот раз его лицо было затянуто чёрным дымом. Руки безвольно болтались по швам, а по едва различимым щекам текли ярко-красные ручейки слёз. И в этом странном, пугающем образе я увидел слишком многое. Я увидел истерзанных неизбежной войной детей, напуганных и бездомных. Увидел истощённых нищетой матерей, которых выгнали на улицу из-за долгов за электричество. Я увидел нашу планету, лишённую всех ресурсов, и всё человечество, корящее себя за неосторожность и глупость. За чрезмерное безразличное смирение.

А потому на следующий день я стоял среди взволнованной толпы, натянув на голову капюшон. Я не собирался устраивать бунт или срывать такой «великий» праздник по случаю «нового» открытия Гладкова. Я лишь хотел стоять в первых рядах и смотреть ему в глаза в тот момент, когда он вновь получит огромный чек. Чек, который потом превратиться в грязные деньги и уйдёт в офшоры. Чек за устройство, в котором была частица моей души.

Всё было так же, как и в первый раз. Толпы журналистов и прохожих, вспышки, гомон и восторженные вскрики. Ведь они ждали появления своего героя, который делает всё, чтобы обеспечить их стране процветание. А потом через пару месяцев устроить такое же процветание соседям с американского континента. До чего же компанейский господин.

Наконец на почётной трибуне показался виновник торжества. Одетый в бордовый костюм он гордо вышагивал по ступенькам, бросая на всех оценивающий взгляд из-под опущенных век и прижимая к груди моё маленькое произведение искусства. Он продолжал держать его в руках и во время официальной части, и во время собственной речи. Казалось, что он боялся, что оно испариться, будет так же вероломно украдено у него, как было украдено им самим. Боялся, что я не сдержусь и нападу на него, желая вернуть принадлежащее мне. Но в глубине души он надеялся, что это случится. Тогда он сможет отправить меня за решётку куда-нибудь в Сибирь и тем самым навсегда уничтожит единственного свидетеля, знающего об его обмане.

А я продолжал стоять и смотреть. Продолжал ждать того момента, когда он заметит меня в толпе. И он заметил. Заметил в тот момент, когда ему вновь протягивали ключи от очередного загородного дома. Посмотрел, раздражённо сморщил нос и чуть ли не выдернул ключи из рук удивлённого президента. Я лишь улыбнулся на его суетливость, понимая, что сейчас, даже без признанного авторства, я был куда выше ведущего инженера мира. Я был намного сильнее. Намного свободнее.

Судя по всему, Гладков сам это понимал. Конечно, он ведь неглупый человек. А потому всем видом пытался показать мне, что именно я потерял, выбрав нищую независимость и бессмысленные принципы. Он очень много улыбался, растягивая губы в ослепительной улыбке. Улыбался и махал в камеру маленькой ладонью, как будто бы подавая сигнал тем, кто ждал его за океаном. Под конец церемонии он вскинул руки с машиной вверх, тряся ими над головой и окончательно утверждая свой триумф.

Вдруг неестественно красное свечение взорвалось где-то в области его запястья, заставляя Гладкова болезненно вскрикнуть и выронить запечатанный сгусток энергии. Он схватился за горящую огнём руку, сморщил лицо в невыносимой агонии и неестественно выпучил свои безразличные серые глаза. По его лбу стекали капельки пота, пока невидимая, но очень жестокая рука острым лезвием выводила на месте его имени слово «Лжец». Видимо, у судьбы были свои планы на этого господина. Те планы, которые не удалось осуществить в первый раз, лет десять назад. Хотя месть – это то блюдо, которое всегда подаётся холодным.

В суматошной панике и давке никто не обращал внимание на внезапно поднявшуюся в помещении температуру. Все взгляды были прикованы к корчащейся от боли фигуре Артемия и лишь мой шарил среди частокола ног в поисках небольшой коробки. Наконец наткнувшись на неё, я было улыбнулся, но в ту же секунду радость сползла с моего лица. На корпусе красовалась огромная трещина, из которой потихоньку расползались ярко-жёлтые энергетические лучи. Контроль над сгустком был потерян. Стабилизирующий механизм уничтожен, а значит через несколько минут может случится неизбежное.

Значит, что все, кто находился сейчас в этом здании, были в зоне поражения. Значит совсем скоро мощная волна уничтожит один из крупнейших научных центров мира, погребя под обломками сотни людей, что так жаждали мира. И это значит, что я провалил свою изначальную миссию.

Тряхнув головой дабы избавиться от лирического наваждения, я, расталкивая всех на своём пути, начал протискиваться в сторону сцены. Я несколько раз пихнул кого-то под рёбра, отдавил несколько десятков ног и даже умудрился заехать локтем в какой-то чрезвычайно прелестный носик. Добравшись до края трибуны, я вскочил на неё, подлетая к раскалённому аппарату, из которого всё сильнее и сильнее выстреливали бледно-жёлтые молнии. Выдернув какую-то непонятную скатерть, я бережно поднял с пола своё изобретение в попытке понять, есть ли хотя бы минимальные шансы на спасение. Полоснувшая мне по носу волна уничтожила остатки сомнений: разрушений не избежать.

Я нервно крутил головой из стороны в сторону, судорожно дыша и решая, что делать дальше. Взгляд сам собой наткнулся на изобретение в моих руках, которое натужно пыхтело и нагревалось, бросая последние потуги на борьбу с внеземной энергией. Слегка глупо улыбнувшись, я осторожно прижал раскалённый металл к своей груди. Я чувствовал, как он прожигает мою одежду и касаясь холодной кожи, чувствовал, как по моим щекам катятся слёзы.

Из-за человеческой алчности совсем недавно погибла моя мечта. Сейчас же из-за моей мечты могут погибнуть люди. И если этому всё же суждено случиться, я останусь здесь, с той вещью, которую я сотворил. Видимо, настало время забрать ту частичку души, что я ей подарил. И пусть кто-то назовёт её машиной для уничтожения человечества, я всегда буду знать, что её единственной целью была помощь нашей планете.

В воздухе прогремел взрыв.

Глава VI

Шум. Шёпот. Неприятный писк. Где-то вдалеке шаркающей походкой туда-сюда сновали непонятные существа. Они переговаривались, многозначительно мычали и делали писк то громче, то тише, заставляя неосознанно морщиться. Всё тело ломило от долгого неподвижного состояния, а в горле пересохло так что, когда я попытался что-то сказать, наружу вырвался лишь тихий неприятный хрип. Непонятный белый свет бил по закрытым глазам и отзывался неприятной стучащей болью в висках. Как же хотелось, чтобы стало тихо…

Кое-как разлепив тяжёлые веки, я сощурился, отворачиваясь в сторону, чтобы не сжечь сетчатку глаз, и болезненно сморщился от резкой смены положения. Где-то в затылке стучала пульсирующая боль.

– Наконец-то вы пришли в себя, – произнесла возникшая из ниоткуда маленькая медсестра. – Как вы себя чувствуете, МП-428?

–Что произошло? – просипел я, закашлявшись и с благодарностью приняв стакан с водой из маленьких рук.

–На презентации нового изобретения для хранения атомной энергии устройство взбунтовалось против Артемия Денисовича, а потом чуть ли не разрушило всё здание. А когда вы подбежали к нему и прижали к себе, случился взрыв. Все думали, что вы пожертвовали собой ради остальных. Только потом оказалось, что вас практически не задело. Вы всего лишь потеряли сознание. Никто пока не разобрался с тем, что это было, почему и как машина создала фиктивный взрыв, но теперь ни у кого не осталось сомнений, что создатель именно вы.

–А что Гладков? – слегка помедлив, поинтересовался я. – Что с ним случилось?

–После этого скандала началась внутренняя проверка, – ответила девушка. – Ничего толком неизвестно, но ходят слухи, что его уже уличили в промышленном шпионаже. Уже готовятся документы по исключению его из мирового сообщества инженеров и парочка судебных исков. Иностранные спонсоры свою причастность отрицают.

Я неопределённо кивнул и, повернув голову, уставился в окно, за котором колыхались такие редкие сейчас деревья. Смотрел на сотни листочков и думал обо всём на свете. О том, что Гладков опозорен на всю жизнь. Что за свою алчность и тщеславие он изгнан отовсюду, а на его имени теперь навсегда запечатлено кровавое клеймо. Что ж, если он украл и первое изобретение, то сейчас он получил по заслугам. Думал о несуществующем взрыве, который случился из-за нестабильности металлической оболочки. Я точно видел разлом на корпусе устройства и видел, как оттуда струятся лучи урана. Тогда оставался вопрос, почему меня не убило взрывной волной? Обычно радиус разрушения охватывал целый полигон, если не несколько, но в этот раз он, по слухам, даже не уничтожил сцену. Так что же тогда произошло? Почему на мне нет ожогов и шрамов? Лишь поперёк носа чувствовалась маленькая выемка, которой раньше не было. Что ж…это то, над чем мне предстояло поразмышлять.

Только вот у «благодарной» публики, жаждущей знать имя своего нового героя, было немного другое мнение на этот счёт. Стоило мне выйти из палаты, на её пороге показался директор предприятия, схвативший меня за руку и потащивший сквозь толпу неожиданно набежавших журналистов. Они задавали вопросы, кричали что-то мне в спину и щёлками затворами фотоаппаратов, а я лишь продолжал растерянно улыбаться и оглядываться по сторонам.

Михаил Сергеевич извинялся, смущённо улыбался, неосознанно поправляя галстук, и тряс мою руку. Он обещал разобраться с Гладковым, обещал предоставить долгосрочный отпуск и новый, более современный кабинет. Спрашивал о моём самочувствии и снова извинялся, говоря о том, что в ближайшие несколько дней было бы неплохо провести повторную презентацию, чтобы восстановить имидж компании. На мой осторожный вопрос о инопланетных элементах моего изобретения он лишь махнул рукой и бросил короткое «разберёмся».

Следующий немного бесконечный день я помню с точностью до миллисекунды. Вот я выхожу на пьедестал с отремонтированным за ночь устройством и трясу им в воздухе, посмеиваясь над пригнувшимися людьми. Вот мне пожимают руку и передают дурацкую картонку с несколькими нулями, вот мы поворачиваемся для общей фотографии, вот щёлкает вспышка. Вспышка, со щелчком которой в моей голове неожиданно рассеялась, открыв мне чёткий и изящный профиль молодой, улыбающейся девушки. Брюнетка с большими, словно океан, голубыми глазами мягко склонила голову вбок и, притянув ладони к сердцу, беззвучно прошептала: «Я горжусь тобой, Паша».

В ту же секунду я бросил взгляд на своё предплечье, заметив на нём округлые буквы, которые складывались в имя: Павел Меркулов. Не было больше невзрачного номера и безымянности, не было непонимания и странноватого тумана. Были лишь счастье и эйфория, ликование и совершенно искренняя радость.

А ещё имя. Не только то, что выведено на моей руке, но и ещё одно, женское. Красивое. Мелодичное. Ева. Да, именно Ева. Ева Худякова, прекрасная аспирантка археологического факультета, которая очень любила космос. По вечерам молочные звёзды отражались в её бездонных глазах, превращая её в подобие изящной фигуры с холстов художников. Я не любил рисовать, но, казалось, стоило увидеть её профиль, и карандаш сам неосознанно появлялся в моих руках, осторожными набросками запечатлевая такой уникальный и такой прекрасный момент.

Она любила мятные конфеты и мелодрамы, растянутые толстовки и Карла Юнга. А я любил её.

Неожиданно для себя я вспомнил, как дарил ей её любимые лилии, как возил на катере по Неве и как провожал её в экспедицию. Она ехала изучать историю планеты 428, которая находилась в соседней галактике. На прощание она поцеловала меня в нос, в то самое место, где сейчас красовался едва заметный шрам, и пообещала, что каждый вечер будет думать обо мне. И просила делать точно так же. Поэтому её образ преследовал меня навязчивой идеей, не давая забыть окончательно. А я просил её вернуться поскорее. Тогда я проводил её, а на следующий день над Землёй появился купол.

Я вернулся на работу спустя два месяца. На моём халате теперь болтался бейдж с именем Павел Андреевич Меркулов, а на лице сияла неизменная улыбка. Мне и правда предоставили новый просторный кабинет, в котором начали появляться семейные фотографии.

Оказалось, что память большинства ведущих инженеров была, скажем так, «очищена от информации, не касающейся работы». После появления купола появились и добровольно-принудительные сеансы промывки мозгов, во время которых нам стирали определённые воспоминания, оставляя лишь те, которые не могли повлиять на наше психоэмоциональное состояние. По сути нас превратили в роботов, знающих лишь формулы и цифры, не умеющих по-настоящему радоваться.

Но с приобретением имени память возвращалась. Поэтому в эти выходные я не буду бездумно сидеть перед телевизором, а поеду к родителям. Давненько я не навещал их и свою маленькую сестру, которая, по словам матери, делает успехи в ораторском искусстве. Теперь мне было, куда возвращаться.

«Атомная энерго-штука» или сокращённо АЭШ продолжала питать города по всему миру, поглощая всё больше и больше космического мусора. Но тем не менее выход в космос нам всё ещё был закрыт, а значит инопланетяне считали, что нам всё ещё есть над чем работать.

Потому порой, по вечерам, распуская по домам свою весёлую группу студентов-инженеров, я садился за стол и доставал из шкафа с биометрической аутентификацией новые чертежи. Раскладывал их аккуратно и проектировал по ним дурацкие модельки, которые в будущем, возможно, станут началом нового исследования. Исследования, которое откроет нам путь к заветным звёздам. И пока я знаю, что на далёкой планете 428 меня ждёт прекрасная Ева, я буду продолжать работать. Работать для того, чтобы однажды вновь взять её ладонь в свою и провести вдоль морского берега, вглядываясь в бездонную пучину её волшебных глаз.

Оглавление

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI