Этика без дураков. Циничные наблюдения, страшные теории и эффективные практики (fb2)

- Этика без дураков. Циничные наблюдения, страшные теории и эффективные практики (Рациональная полка Александра Силаева - 2) 1677K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Юрьевич Силаев

Александр Силаев

Этика без дураков

Циничные наблюдения, страшные теории и эффективные практики

Серия «Рациональная полка Александра Силаева»

* * *Введение № 1

На что это похоже?

О чем речь?

Слово «этика» может насторожить, намекая на скучный рассказ о том, как быть хорошими. Хорошими – в смысле добрыми и нравственными. Честно говоря, не самая увлекательная тема. Подойдите к мальчишке, писал Фридрих Ницше, и скажите, что научите его быть добрым. Мальчишка вздохнет и станет вас слушать, если у вас есть над ним какая-то власть. Но предложите научить, как быть сильным, и его внимание завоевано. Мальчишка устроен правильно, полагает философ, и люди в среднем устроены так же – это с философами что-то не так, если их доктрины нуждаются в силовой поддержке.

Мне ближе понимание этики из Античности. Для Аристотеля, Эпикура, Диогена значение слова было шире. Если вернуться к примеру с ницшевским мальчиком, это ближе к учению о том, как быть сильным. Точнее даже, как быть счастливым. Сейчас эти учения отнесли бы к категории self-help.

В широком понимании этика – о том, что нам делать с нами. Словами Мишеля Фуко, забота о себе. Вплоть до того как обустроить свои финансы и сексуальность (последним вопросом Фуко и занимался). Что при этом делать с другими людьми – это подраздел. Делая что-то для себя, ты не можешь не касаться других. Можно сказать, есть Большая и Малая этики. Статья в энциклопедии, университетский курс, чей угодно этический кодекс – это как бы Малая этика. Она о том, что делать с другими.

Про это у нас тоже будет. Но подраздел не может быть автономен и учить чему-то наперекор Большой этике. И конечная цель все равно личное благо.

На какой это полке?

Уже промелькнуло сочетание нерусских слов self-help. Самопомощь. Помоги себе сам. Можно отнести книгу туда.

Если смущают невольные ассоциации «со скорой помощью» и «спасением утопающих», можно назвать то же самое саморазвитием. Так лучше? Можно даже обозвать личной эффективностью.

Где саморазвитие, там и психология. Это огромная куча всего. Есть академический Эверест, научно-популярное плоскогорье, низина прописных истин и трясина прописных глупостей. Я не назвал бы себя психологом, но психологией подчас называют такое… По сравнению с этим у нас лучше.

В первых абзацах без всякого умысла упомянуты имена каких-то философов. Это не желание выглядеть умнее – довольно глупое желание, в моем случае прошедшее годам к тридцати. Это так, само собой. Наверное, книгу можно отнести в раздел «Философия».

Если полагаете, что есть отдельная полка «Этика», можете поставить туда.

Кстати, вопрос. Если Большая этика настолько большая, что берется за главные вопросы, – где кончается она и начинается психология? Ответов может быть много, выберу один.

Есть анализ и есть синтез. Анализ в переводе с греческого – «расчлененка». Обычно нормальный психолог знает детали «человеческой машинки». Может взять листок и нарисовать основные разделы мозга. Помнит разницу между дофамином, сератонином и адреналином. Психолог как бы всегда с приставкой «нейро-», даже если о другом. Радость для него не божий дар, а химическая реакция, и он даже может накидать схемку данного процесса. Если вы ходите к психологу, который совершенно точно этого не может (обычно видно, может или нет), то вы, скорее всего, платите деньги сказителю за его плацебо.

Можно ли давать человеку полезные советы без таблички «психолог»? Конечно. Чтобы повысить уровень дофамина, не обязательно знать слово «дофамин». Но обычно все равно нужно что-то знать. Например, мой дофамин повышался, когда трендовая алгошка на фьючерсах приносила мне с биржи деньги, и это знание, которым можно поделиться. Но это сильно специальное (и это тема отдельной книги), а есть общие принципы. Чтобы дать человеку годный совет, не обязательно точно знать, как он устроен внутри, какие там части, можно знать, как устроено то, частью чего он является. Детального анализа человека (прежде всего нервной системы) там нет. Человек там «черный ящик» в схеме: ясно, что на входе, что на выходе, и все равно, что внутри. Нет расчлененки – нет и психологии в узком смысле этого слова. А что есть? Возможно, какое-то другое знание из других областей. Есть ли знание вообще – видно по тому, есть ли польза.

Поскольку польза есть, а расчлененки нет – мне удобнее использовать слово «философия» там, где многие предпочли бы слово «психология» или «антропология». Пусть человек останется черным ящиком: главное часто понятно без томографа.

Еще одна возможная полка – «Экономика». Опять-таки, есть узкое понятие – что-то о хозяйстве. Есть широкое, как у авторов «Фрикономики»^[1] Стивена Левитта и Стивена Дабнера, – экономика о том, как люди принимают решения. В этом смысле этика обернется чем-то вроде раздела экономики, да? Звучит странно, но по уму. Со временем, надеюсь, она окончательно разведется с метафизикой и заключит брак с психологией, теорией игр, матстатистикой, системным мышлением. И заживут они дружной шведской семьей.

Кому это надо?

Не поможет тем, кто уже плотно верует во что-то свое, и это свое исключает любое новое. Остальным – может быть. Без гарантии, само собой. Мы тут не жулики, чтобы гарантировать.

Образовательный ценз любой. Я старался, чтобы можно было читать начиная со старших классов средней школы, при условии что школьник умный и ему надо. Если местами кому-то покажется слишком просто… подумайте о тех, кому то же самое слишком сложно, и не придирайтесь, хорошо?

В чем польза?

Как минимум развлечение, как при чтении философской прозы, повод улыбнуться и удивиться. Как максимум – станете другим человеком (счастливее и успешнее, все как положено). Самое вероятное – где-то между. Немного развлечься и немного измениться.

На что это не похоже?

Сначала планировался пункт «на что это похоже». Аналогов не нашлось, но, возможно, я плохо искал. Тогда было решено пойти от противного. Так даже лучше. Про «саморазвитие», «самопомощь», «смысл жизни» и прочее написано столько глупости, что проще начать с нее. Давайте скажу, какие советы я точно считаю плохими. Возможно, наши вкусы совпадут, и нас сблизит хотя бы общая антипатия.

Большая часть подобной литературы (а также семинаров, тренингов, посиделок) невыносимо банальна. Тест на банальность прост. Возьмите ценный совет, который гуру дает с умным видом. Например, «концентрируйтесь на главной цели», «учитывайте интерес собеседника», «сначала делайте важные дела». Переверните тезис. Посмотрите, что получится. Обычно перевернутая банальность – это очевидная глупость. «Забейте на главную цель», «наплюйте на интересы собеседника», «отложите важные дела, начните с неважных». Именно так обычно думают люди? Пока гуру не расскажет, как надо?

«Не копите обиды». А нас в школе учили копить? «Не бойтесь знакомств с новыми людьми». А мы от них прячемся? «Не врите самим себе». Это был бы ценный совет, если бы на него приходилось сто советов, как ловчее себе соврать.

Увы, мы и так все знаем. По крайней мере, разумные взрослые люди обычно знают. Возможно, они не знают, что именно они знают, но это другой вопрос. У всех есть какие-то правила, но не все выписывают их на бумажку. Потому что обычно нет нужды. Это роботу нужно учиться ходить на двух ногах (и ему нужна такая инструкция), а мы умеем и так. Но зачастую нам продают «курсы эффективного ногоходца». Спасибо, топайте сами.

Но такие книги, статьи и курсы – полбеды. Часть советов вредны, но это прикрытый вред, сразу не видно. Их можно узнать по важным словам «тайный», «народный», «ментальный», «магия», «визуализация» и прочее, включая слово «психоанализ». Если этих ребят прижать, они играют от обороны: «Но хуже-то не будет». На первый взгляд – нет. Если вы ляжете на кровать и будете в деталях, по их науке, визуализировать свое прекрасное будущее, вряд ли вы заболеете от этого раком или хотя бы ОРЗ. И вряд ли даже повредитесь умом (тот дефект, который привел к данному занятию, у вас уже был). Но это неверный подсчет издержек.

Правильный подсчет – это «вред + упущенные возможности». Пока кто-то колдовал себе богатство, другой просто нашел первого клиента, понимаете? А пока один добился четкой картинки замка, который у него будет, второй вышел на десятого клиента и минимально нормальный денежный поток.

Но дело не в ключевых словах (хотя с ними лажа детектирована на 99 %), важен принцип. Вам предлагают упражнения, эффективность которых не проверяется. Вот откуда в нашем списке появился, к примеру, «психоанализ». Непонятно, на что смотреть, чтобы понять, работает или нет. Как сказал бы Поппер, «это не наука, поскольку не проходит критерий фальсифицируемости». Это нельзя ни доказать, ни опровергнуть, но можно обойти стороной.

Что значит отсутствие мониторинга эффективности? Для сравнения простой совет. Попробуйте на 30 % меньше есть. Или на 30 % больше. Потом встаньте на весы – все отлично мониторится. Если человек, который может отжаться от пола лишь десять раз, начнет отжиматься каждый день, через какое-то время он сможет отжаться двадцать. А теперь представьте, что он занялся «прокачкой ментальных образов» (я не знаю, что это, но этому наверняка учат, и даже за деньги). У него получилось или нет? Черт его знает. Захочет, скажет, что получилось. Ведь непонятно, что именно должно было получиться. А когда понятно, что именно, – это можно показать окружающим, в том числе таким занудам, как я.

Кроме того, я отмел бы все, что противоречит учебнику (напомню, первым грехом была банальность, вторым – рассказ по ту сторону проверки). Любому учебнику. В том числе по наукам, далеким от философии-психологии. Я бы сказал, особенно по ним. Если вы спорите с историей или философией, возможно, вы диссидент. Но если у вас иная реальность, чем у физики или биологии, вы шарлатан.

Исключение есть, можно противоречить гуманитарным учебникам отдельно взятых стран. Отдельные страны в отдельных учебниках могут врать, мы даже намекнули в каких.

«А как же великие ученые?» Им можно все. Только на одного переросшего учебник тысяча недоросших. Если вы не специалист, даже не ищите этого одного. По априорным вероятностям теоремы Байеса зачисляйте в шарлатаны всех без разбора – будете правы в 99,9 %. Для неспециалиста отличный показатель.

Из того, что такое плохо, следует, что такое хорошо и как надо.

Во-первых, я чту учебник. По форме я мог бы выражаться как угодно – статьей научной, статьей обычной, афоризмами, матом, потоком сознания – по содержанию будет почтение к науке. Прежде всего к методу (наука – это сначала метод, потом все остальное), но также к накопившейся библиотеке. При этом не обязательно выражаться ссылками и цитатами.

Во-вторых, если чтить учебник и более ничего, то это впадение в грех банальности. Нельзя противоречить науке, но можно и нужно – представлениям окружающих. Будем считать это определением просветительства. Если думаешь, какой мыслью поделиться, поделись той, которая кого-нибудь удивит. Но не все любят удивляться. Кого-то ты разозлишь. Это нормально. Если книга о людях не бесит никого из людей, то это скучная книга. Ничего не поделаешь. В будущее попадут не все из людей и не все из идей, многих это ожесточает, и это жестоко само по себе. Культура – это война под видом дружеской беседы.

В-третьих, если дается совет, то воплощаемый и проверяемый. Не «прокачка ментальных образов», а нечто, что можно пойти и сделать, и посмотреть – как оно?

Кто я такой?

Преподавал философию. Работал журналистом. Писал прозу, вышло несколько книг. На всякий случай, писателей вокруг больше, чем может казаться. Жил с биржевого трейдинга. А вот успешных трейдеров намного меньше. Предавался вредным привычкам. Случайно состоял в каких-то партиях. Но это было давно. Ради разнообразия пробовал несколько лет ничего особо не делать. Так тоже можно.

Я не самый известный писатель и не самый богатый биржевик, зато знаю, как выглядят два столь разных мира. С учетом философии – три. С учетом журналистики – четыре. С учетом околополитики – пять. С учетом затворничества – шесть. С учетом сильно вредных привычек – семь. Остановимся на этом числе.

Не всем этим опытом стоит делиться, но каким-то попробую.

Введение № 2

Что дальше?

Первая часть – как бы «онтология». Моделька мира, в котором мы оказались. Точнее, той части мира, которая о нас. Появляются важные слова: «знание», «эволюция», «оптимизация» и т. д. В разных системах знаний под знанием может пониматься разное. Поэтому перед началом разговора стоит договориться о терминах.

Попутно решается ряд вечных вопросов. Например, в чем смысл жизни. Там ничего особо сложного.

Из всех версий конца света рассматривается наиболее интересная. Ладно, конец света – громко сказано. Некий предел развития человечества. Это редкое и важное место, где я рискнул бы не согласиться с физиком и эпистемологом Дэвидом Дойчем (мой любимый автор, в отличие от меня, полагает, что наш потенциал бесконечен – и его точка зрения нравится мне куда больше моей).

В гипотезу я верю не до конца, но ею стоит поделиться – остальные еще хуже. Вспоминаются формула фон Ферстера, парадокс Ферми и трилемма Бострома. И вот еще, забегая вперед: конец света нам понравится. Впрочем, поживем – увидим.

Вторая часть – как бы «аксиология». Более-менее поняв в первой части, что надо всем, далее понимаем, что надо конкретно нам. Теория постепенно дрейфует к практике. Ко второй части можно подзывать тех, кому любы тренинги-семинары. Будут даже упражнения.

В этой части мы измеряем уровень счастья специально изобретенным кайфометром. Рассказывается, как мысленно его собрать, как пользовать, с чего начать. Более-менее можно измерить любую жизнь. Это важно. Спортсменам хорошо ставить свои рекорды, бизнесменам добывать свои деньги – то и другое измеряется числом. Делая что-то не то, они сразу получают обратной связью по голове. По голове получать не хочется – отсюда и эффективность. Нужную отдачу обеспечивает именно точность, выраженная в рублях, секундах и метрах. У психологов в плане счастья (а это именно тот товар, за которым к ним идет массовый клиент) все куда более расплывчато, чем у спортсменов и бизнесменов в плане их дел. Может быть, просто не хватает чисел?

Мы сравним вечную жизнь и мгновенную смерть на предмет их рисков, и не только. Правильные желания отделим от неправильных. Неправильные разложим по их неправильным сортам – как сортируют мусор в аккуратных странах. Сведем все, что есть в этой жизни, к параметрам оптимизации. Выпишем ценности в табличку. Поставим цели так, чтобы выполнилась хотя бы половина. Это все еще вторая часть, самоопределение и целеполагание.

Третья часть посвящена алгоритмам жизни. Самым общим. Настолько общим, что это даже не правила, а правила создания правил.

Рассмотрим, чем плохи любые планы и что лучше вместо них. Пересмотрим роль случайности в нашей жизни. Плохая новость: все случайнее, чем кажется. Хорошая – с этим можно кое-что сделать. Вспомним добрым словом Нассима Талеба. Жизнь – это не шахматы, это квиддич. Всем, кто не знал, что такое квиддич, придется узнать. Родившись, мы все играем в эту образцово дурацкую игру. Но если это признать, игра станет менее дурацкой. Если признать, что обычные стратегии обычно не работают, это уже полпути к новой стратегии.

Мы разберем неудачи с математической точки зрения (с нее они выглядят симпатичнее). Еще раз озаботимся обратной связью. В качестве примера автор поделится, как сбросил 24 килограмма за 6 месяцев по особой философской системе. Она идеальна тем, что ее поймет даже дурак и справится кто угодно. Поэтому из нее нельзя сделать бизнес. Поэтому я расскажу ее даром.

Немного озаботимся рисками. И своими мелкими, и глобальными. Зададимся старинным философским вопросом «почему есть нечто, а не ничто?». Обругаем положительные обратные связи и попробуем доказать, что их почти нет. Вспомним стохастичность, полицентризм и почему Китай не открыл Америку. На этой стадии нам должно расхотеться спасать мир. Но не потому, что мы его разлюбили, а потому, что стали больше ему доверять.

В четвертой части мы наконец добираемся до этики в узком смысле. Докажем циничный тезис – добро, как правило, побеждает зло. Причем без всякого морализма. Се ля ви, это эволюция. Поэтому нарочно делать добро не обязательно, оно и так победит. Но если хочется – делайте. Будете на лучшей стороне силы.

Увяжем частное благо (лично вас) с общим (всех живых существ). Между ними больше общего, чем принято считать. Моралисты снова будут спорить.

Поделим этические системы на два больших класса: метафизические и прагматические. Вероятно, вы уже догадались, какие мне ближе. Законы этики не более сакральны, чем правила дорожного движения. Постараемся пояснить почему. И доказать, почему метафизика аморальна. Рассмотрим любую проповедь как услугу и посмотрим, в чем ее грех, с колокольни общества защиты прав потребителей.

Мы пару раз не согласимся с Кантом. Потом все-таки согласимся. На простых примерах покажем, как действует его категорический императив.

Выведем на чистую воду альтруистов. Потом повторим это с эгоистами. Попробуем доказать, что в общепринятом смысле нет ни первых, ни вторых. Покажем, в каком смысле они все-таки есть. Зададимся старым вопросом, кем быть лучше. Дадим на него неоднозначный спорный ответ. «По обстоятельствам». Выясним эти обстоятельства и вычленим тренд, куда все катится и почему.

Разберем позитивную этику, чтобы подчеркнуть на ее фоне достоинства негативной. Рассмотрим хамство разных видов прогресса и тем более борьбы с ним. И как этого избежать. Запишем в свою армию большой кусок культуры – от проповеди Христа до теоремы Коуза и комментариев к ней Дэвида Фридмана. Но против нас все равно будет кусок побольше. Вопреки ему покажем, чем этика формальных запретов эффективнее этики содержательных предписаний и морального долга. Чисто экономический подход кому-то покажется безнравственным. Не беда. Мы покажем, как из хорошей экономики следует хорошая мораль. А из плохой морали следует плохая экономика.

Коснемся старого спора утилитаристов и деонтологов. Кое-что додумаем и здесь. За кого я, по мне уже видно.

Рассмотрим случаи, когда «общество толкает меня ко злу». Хотя оно делает это не со зла, просто по глупости. Посчитаем, насколько можно проталкиваться этим путем и можно ли. Если интересно – да, можно, но осторожно. Покажем, чем продажность и конформизм лучше глупости. Рассмотрим случаи, когда к плохому я склоняюсь сам. «Если нельзя, но очень хочется». Выскажемся максимально цинично и по делу.

Наконец, подберемся к любви и ненависти. Для начала попробуем их оцифровать. Но совсем для начала – введем понятие о том, что такое понятие. Потом определим, потом принесем линейку. Дальше будут небанальные выводы. О том, что любовь и ненависть, например, не такие уж противоположности. В чем-то это корреляты. Далее посмотрим, что с ними происходит по ходу времени.

В пятой части снова вылезет кусочек онтологии. По уму, это следовало сказать в первой части. Но был бы риск спугнуть менее подготовленного читателя (а более подготовленный своего дождется). Кажется, мы все знаем, что такое человек? Так вот, чем больше думаешь – тем меньше это знаешь. Мы честно перебираем все варианты и видим, что человека там не оказывается. Точнее, он там кажется – пока не присмотришься.

Понимаешь, что человек – это прежде всего такая концепция. И как любая концепция, она не вечна. Как пришла, так и уйдет, почему бы нет? Или сильно изменится. Считается, что самые смелые сценарии будущего нам рисуют трансгуманисты. Но они по-прежнему мыслят в концепции человека. Мы увидим более радикальный сценарий. Нравится он нам или нет – какая разница, если никаких «нас» там уже не будет?

Онтология:

Во что мы вляпались? Глава 1

Смысл жизни знают все

Спросите кошку. – Щедровицкий гений, но ошибался. – Что мешает хрюкнуть и прыгнуть? – Если без эмоций. – Редукция для героя.

Уместнее всего начать с вопроса: «Кто я?» Даже с более общего: «Кто такой человек?» Кажется, что ответ очень простой, ведь в крайнем случае, при оскудении словаря, можно показать пальцем – вот они, люди. Если не заменять ответ пальцем, обещаю, он заведет далеко. Но философские дебри – это не то, с чего следует начать. Поэтому вернемся к вопросу в конце книги, а пока…

Давайте притворимся, что разобрались с тем, что такое человек. Сделаем вид, что знаем. И мы ведь действительно это знаем – пока не начинаем об этом специально думать. Давайте себя на этом зафиксируем.

В отличие от вопроса «кто я?», вопрос о смысле жизни сравнительно легкий. Если его правильно задать.

В вопросе о «смысле жизни» давайте уточним, что такое смысл. Давайте без лингвистики, по-простому. Смысл нам нужен не в смысле Фреге, а так, чтобы спросить о том же, о чем спрашивает самый обычный человек. Что он имеет в виду, говоря «смысл жизни»?

Обычно под «смыслом жизни» в обыденном языке понимают предельную редукцию и главный параметр оптимизации.

Знать эти ученые слова при этом не обязательно. Достаточно подразумевать ценность, к которой сводятся остальные ценности, а сама она не сводится уже ни к чему. И это то, чему должна соответствовать наша жизнь. Нечто, что должно быть приближено по возможности к своим оптимальным значениям, часто максимальным. Например, если смысл жизни в пельменях, надо съесть как можно больше пельменей за жизнь.

В этом простейшем значении смысл футбола – гол, смысл шахмат – мат, а для самой общей нашей игры?

Давайте признаем важную вещь. Мы всегда уже в игре, мы уже всегда что-то делаем или хотя бы чего-то хотим.

В жизни мы сначала играем, а потом спрашиваем во что.

И по-другому никак. Параметры оптимизации в нашей жизни уже есть до всяких вопросов и ответов, как есть они в жизни ребенка, дикаря или кошки. Кошка всегда знает, чего хочет. У нее все нормально со смыслом жизни. Но мы уже от рождения как минимум такие кошки, у нас с этим изначально более-менее ясно. Настройки стоят по умолчанию, с ними можно прожить всю жизнь. Можно не вскрывать коробочку и спокойно жить с настройками от завода-изготовителя. Но кого-то они перестают устраивать, или хочется их проговорить, или хочется непонятно чего, но хочется… И тогда – звучит тот самый вопрос.

Итак, спросили. Наверное, дальше надо спросить, а что у нас уже есть по умолчанию? Что это, откуда, почему? Куда это ведет нас и мир?

Далее, кстати, придется определиться. Нас это устраивает? Иными словами, нас устраивает направление эволюции? На всякий случай, забегая вперед, спешу выразить лояльность Вселенной: меня устраивает направление эволюции. Многих – нет, до них мы еще доберемся.

Все, что мы уже хотим, может быть сведено к мотивационному блоку психики, сформированному генами, средой, культурой и личной судьбой. В том, что мы хотим, ничего другого нет по определению. Если кажется, что есть, то это уже учтено либо в словах «сформировано культурой», либо в словах «личная судьба».

У героя и маньяка мотивационный блок в версии 1.0 различен куда меньше, чем принято думать. Изначально все хотят примерно того же, что наш предок 30 тысяч лет назад, помещенный в условия современной культуры. Все различия обычно сводимы к нюансам работы центральной нервной системы (за это отвечают гены и условия среды), особенностям культурной ситуации (мемы в широком смысле) и личной судьбы (по большому счету, случайности). В итоге люди получаются сильно разные, но все различия создаются предельно одинаковым образом.

Георгий Щедровицкий очень сильно ругал то, что он называл «психологизм». Он доходил вплоть до того, что это главное зло в мышлении о человеке в XX веке, традиция тянется с Абеляра 800 лет, именно в этом вопросе Гегель ему ближе Канта, а преодоление этой традиции – главная задача на будущие 100 лет. Очень сильные тезисы, не правда ли? Исходящие от сильнейшего, может быть, русского философа XX века.

Но в каком смысле – психологизм? Вот Щедровицкий пишет: «Думает и поступает не человек, а его функциональное место». Здесь я согласен. Если надо объяснить разницу между королем и свинопасом в чем угодно – как они себя ведут, мыслят, чувствуют, – лучше обращаться, конечно, не к психологии, а к их функциональному месту.

Заступимся за значимость психики в самом важном.

Культура и мышление ложатся не на пустое место. Все, что функционально делает культура, мышление и личный опыт с человеком, – это изменение в системе нейронов головного мозга. Можете трактовать это как обучение нейросетки. Это много или мало? Это все, что есть. Но нервная система уже существовала каким-то образом до того, как ее начали обучать. И какой-то мотивационный блок туда инсталлирован изначально. И другого пока нет. Когда знания человечества позволят ему перекодировать эти программы в их основе, это будет величайшая революция (и про это мы еще поговорим).

Пока что мы лишь немного играем с настройками, вешаем дополнительные опции, лечим какие-то баги и много фантазируем на этот счет. Якобы все может изменить особое воспитание или особый наркотик. Но люди так же хотят денег, секса, статуса в коллективе, гарантий безопасности, как и тысячу лет назад. Как и сто тысяч лет назад, разве что денег не было. Мы можем только подкрутить настройки. Например, что именно считается базовым сексуальным объектом, как сильно полагается его хотеть и что именно с ним делать. Но и здесь творчество ограничено. Например, вы не превратите даже половину населения в зоофилов, какой бы бюджет ни взяли на эту безумную кампанию, какой бы сила диктатуры ни была. Можете только покрутить настройки того, что есть. Какой возраст, какие части тела, как одеваться? Плюс-минус несколько лет, плюс-минус несколько сантиметров, вот и вся мощь импринтинга.

Можно сказать, что люди – рабы своего нулевого мотивационного блока, и загрустить по этому поводу. Но это глупости. Вас не смущает, что вы рабы земного тяготения, например? И всего, о чем написаны учебники физики, химии, биологии? Вы хотите других учебников, или чтобы там было пусто, или что?

Нулевой мотивационный блок – то, что мешает начать день с самоубийства.

Скажите ему спасибо хотя бы за это. Я серьезно. В нас намертво вшито (и это почти невозможно расшить, хотя некоторым удается), что одни сценарии сильно предпочтительнее других.

Можно поставить любое мышление на психику человека, но откуда он узнает, что ему хотеть?

Мышление – это отображение мира в символах, замещение, моделирование. Отлично, вы смоделировали. У вас есть формула колбасы, вы отлично умеете ее делать, но каким образом из ваших познаний следует, что ее надо есть? Ладно, вам могут привить знание о норме «люди должны есть колбасу». Но это будет знание о норме, а не желание ее съесть. Вот это главное – вы ее хотите или нет. И речь не только о колбасе.

Были случаи, когда из-за травмы мозга у человека пропадали эмоции. Думаете, он становился суперрациональным и эффективным? Наоборот, он становился чудовищно медленным из-за чудовищной нерешительности. Мог два часа думать, что ему надеть или съесть. При этом он мог думать вполне разумно, но это не помогало. Рациональность нужна, чтобы оптимизировать нулевые настройки, но она их не заменяет. Сломаете мотивацию – сломаете почти все.

Можете иметь отличную модель этого мира, но предположим, что вам от него ничего не надо. Или, скажем это иными словами, все варианты развития событий равноценны. Вы просыпаетесь. И дальше все равно. Можно весь день не вставать с постели. Можно выйти на балкон и прыгнуть с пятого этажа. Можно набирать случайные телефонные номера и хрюкать в трубку (и это, заметьте, не самый плохой вариант!). Но если психике все равно, есть гипотеза, что она просто зависнет, как компьютерная программа. Я не знаю, что при этом буду чувствовать, но знаю, что не хотел бы это узнать.

Освободитесь от силы тяготения – и вы довольно быстро умрете интересной смертью. Вырубите мотивационный блок – и вы зависнете, захрюкаете и запрыгаете с балконов.

И что, разве все мотивы можно свести к схеме «нулевая версия + деформация»? А как же сложность, духовность, героизм, затейливые извращения? Я прочел сотни ученых книжек – это очень духовно и вроде бы не объяснимо «инстинктом»? Все как раз объяснимо. Вряд ли это было частью хитрого плана по захвату мира, скорее всего, радовал сам процесс. Есть простое слово – любопытство. Если хотите, поисковый инстинкт, принявший конкретную форму. Он есть у нашего брата кроманьонца. Он есть у обезьяны, и даже у мышей есть что-то похожее. В той или иной форме у всех. Если инстинкт развит сильнее среднего, возникает жизненная стратегия, одна из возможных. Кто-то больнее всех бил, кто-то быстрее всех убегал, а кто-то ловчее всех находил вкусности. Поскольку поведенческая модель сохранилась в популяции, стратегия не самая плохая. А теперь представьте немного сумасшедшую обезьяну, у которой эффективное средство превратилось в самоцель. Она даже не съест столько, сколько найдет, но, возможно, станет ученым или хотя бы известным конспирологом.

Мы видим, ученый и конспиролог вполне сводятся к обычному кроманьонцу и дальше, вплоть до мышей. Герой, пожертвовавший жизнью за что-либо, редуцируется по той же схеме. И персонажи маркиза де Сада – тоже. Попробуйте, у вас получится. Не жертвовать жизнью и брать пример с персонажей… нет, пока не надо. Объяснить их. В трех переменных. Кроманьонец + культура + случайность.

Глава 2

Мы солдаты эволюции

Боль и радость – это код. – В кассе эволюции. – Почему люди любят секс? – Можно ли хакнуть Вселенную? – Моралисты мучают ежиков.

Что содержит мотивационный блок психики? С объективной стороны, он про выживание и размножение, с субъективной – про минимизацию страданий и максимизацию удовольствий. Это одни и те же импульсы. Одна сторона объясняет, что они делают. Вторая сторона – это как бы код, на котором должен быть записан сигнал, чтобы наш процессор мог его обработать.

Язык боли и радости – по-другому мы не понимаем. Функционально это означает примерно следующее: «поддерживай переменную X в диапазоне от A до B», а в нашем коде это что-то вроде «ешь пиццу, пока тебе вкусно». Иногда нам бывает вкусно, а переменная Х давно за диапазоном… сбой, бывает. Именно таким сбоем объясняется, например, массовое ожирение на планете: за миллионы лет эволюции нашего вида еще не было так, чтобы доступных калорий было не впритык, а больше, чем надо. Но удивляться стоит не тому, что иногда это сбоит, а тому, что в целом это работает.

Но давайте уточним: что именно должно размножаться и выживать?

Выживают гены и мемы, одним словом – знание. В самом широком смысле.

Про этот широкий смысл можно почитать в «Структуре реальности» Дэвида Дойча. Если нужно подробно, в изложении от известного ученого, я назвал источник.

Если для начала сгодится конспект, вот он наспех из моей книги «Философия без дураков»^[2].

Знание – это то, что адаптирует к миру – раз.

Что значит – адаптирует? Способствует выживанию носителя определенных программ и распространению этих программ за пределы его тела.

Знание – это всегда программа или данные для программы; это два.

Знание – это всегда гипотеза о внешнем мире; это три.

Можно добавить пункт четыре – программа легко копируется, иначе как она попадет на новый носитель?

Если подытожить: знание – это адаптирующая программа-репликатор, построенная на гипотезе о внешнем мире.

В этом смысле любая букашка – кладезь знаний.

А любое различие между людьми может быть описано как различие в реализованном на них знании.

Выходит, человек – это его знание.

Эволюция – это эволюция знания. Потому что в некоем широком смысле ничего другого нет вообще.

Строго говоря, не мы обладаем знанием, а оно нами.

Можно сказать, что знание использует нас. Можно сказать, что мы используем знание. Можно сказать так и так, можно назвать это симбиозом.

В этом смысле знание – бог, которому мы служим независимо от своего решения. И нет неверных, атеистов и отступников – все мы ходим под ним по определению.

Наши тела лишь русло, сквозь которое течет эволюция. Миллиарды лет она течет сквозь тела и вот сейчас дотекла до нас. Можно подобрать и другую метафору, например, мы – бойцы эволюции. По контракту мы должны на своей шкуре нести, продолжать и умножать знание. Контракт прописан в мотивационном блоке психики. За хорошую службу мы получаем в своей валюте, которую принимает к оплате психика, – отсутствие страданий, удовольствие, счастье. Можно сказать, в «гедонах». При этом баланс может уйти в минус: легко представить жизнь, где боли больше, чем радости.

Добавим, что бухгалтерия эволюции работает крайне грубо, в кассе как бы разыгрывают в лотерею часть призового фонда. Можно сделать все эволюционно правильно и быть несчастнейшим существом. И быстрого зайца может съесть волк, и богатые тоже плачут. А бывает наоборот. Но в среднем соответствие соблюдается. Иначе бы на эволюцию никто не «работал». То есть ее не было бы, но она есть. В среднем все справедливо, качественным с позиции эволюции существам их существование оплачивается лучше. Утром работа – вечером плата. Или даже немедленно. Если мы делаем что-то эволюционно востребованное (едим, занимаемся сексом, побеждаем врагов), платят сразу в процессе.

На всякий случай оговорим, хотя и так ясно: мы не занимаемся антропоморфизмом применительно к эволюции. «Эволюция хочет», «эволюция заставляет» – можно подумать, это какая-то требовательная тетка себе на уме. Нет, это фигура речи. Происходит только то, что может происходить. Простой пример: почему люди любят секс? Потому что все, кто любил его недостаточно, за миллионы лет сравнительно вымерли. В этом смысле мы все – потомки сексуальных маньяков, которых миллионы лет разводили в питомнике по этому критерию. Конечно, после этого любовь зла. Так вот, когда мы говорим «эволюция требует», мы имеем в виду не большее, чем «происходит только то, что может происходить». Все уже дано по определению. Лучшее знание – это то, что лучше адаптирует. Если бы матерные частушки адаптировали лучше, чем писания Фомы Аквинского, истинным знанием были бы матерные частушки. Впрочем, не стоит обольщаться: научные формулы выживают лучше этих частушек.

Это базовый расклад. Но люди слишком хитры, чтобы отрабатывать свое честно. Даже обезьяна при случае халтурит, а мы куда умнее нее. Вы заметили – как только придумывают показатель эффективности работы, все карьеристы перестают работать и начинают максимизировать показатель? Так и здесь.

Эволюция не сказала своим бойцам, что им максимизировать (овцы, куры и большинство людей все равно ничего не поняли бы), она просто отобрала такие гены (впоследствии – мемы), которые создают тот мотивационный блок, что подходит под задачу. То же самое можно сказать по-другому: гены и мемы, случайно изменяясь и комбинируясь, в итоге создают те среды и те машины (например, человек такая машина), которые лучше способствуют их выживанию и экспансии. Можно сказать еще проще, почти тавтологией.

Лучше всего выживает то знание, которое изменяет среду так, чтобы ему было лучше выживать.

Совсем тавтология: лучше выживает то, что лучше выживает. Происходит только то, что может происходить.

Но мы начали говорить о том, что можно схалтурить, обманув «работодателя». Получить свой кайф, не выполнив эволюционных задач. Мотивационному блоку, собственно, плевать на эволюцию, сохранение и экспансию знания. В нем лишь прописано, от чего он примерно получает удовольствие и от чего боль. Первого надо бы побольше, второго – поменьше. Все, больше ничего не надо.

Что подходит на роль эволюционной задачи, а что нет? Стать депутатом парламента – подходит. Это как бы статус бета-самца в большом мире и альфа-самца в твоем небольшом мирке. Еще лучше стать альфа-самцом в обоих мирах, но вакансий диктатора не так много. Совершить научное открытие – да. Шедевры, изобретения – да. Набить кому-нибудь морду – изначально это хорошо. Другое дело, что если в цивилизации начать бить морду случайным людям, это быстро понизит твой социальный статус, а не повысит. Поэтому на повышение статуса это делают либо по согласию, например на ринге или на дуэли, либо там, где цивилизации еще нет. Секс – конечно. Вырастить детей – да. Отобрать у граждан их имущество и присвоить – неплохо. Раздать гражданам свое имущество, как ни странно, – тоже. В общем, некая экстраверсия с последствиями. То, что Ницше мог бы назвать «волей к власти». Точнее говоря, то, что способствует экспансии твоего знания напрямую или косвенно.

Если схвачено, о чем речь, то Сократ и Христос, идя на смерть, тоже делали это. Как выяснилось, чтобы знание пошло дальше, оптимально было умереть. По сути, Сократ совершил самоубийство – и это был сильнейший ход в его партии, гамбит, повлиявший на ход истории. Получил ли он удовольствие, отыграв такой эндшпиль? Если вы перечитаете тексты Платона (а у нас нет другого Сократа, кроме персонажа этих текстов), то с удивлением обнаружите, что Сократ, скорее всего, ответил бы «да» на этот вопрос. Это не было самопожертвованием в чистом смысле. Иными словами, он не минимизировал те параметры, на максимизации которых настаивает мотивационный блок. Все нормально, максимизировал. А если таким людям иногда недоплачивают при жизни, то уже было сказано, как там работает касса.

Но мелькнуло слово «схалтурить». Что это значит? Как вариант, принять позу лотоса – или какая вам больше нравится?.. В общем, медитация. Аутотренинг позитивного мышления. Мастурбация. Наркотики. Или создать такое общество, где все были бы счастливы, потому что так задумано обществом. Это разные способы. Некоторые из них явно более эффективны, нежели другие. Например, еще не удалось создать общество, где плохие, слабые и глупые были бы счастливы, как эталонный образец счастья, а бутылка вина худо-бедно работает. Но в некоем смысле это одна партия по своей программе.

Назовем ее партией вселенского хакинга. Это принципиально иной путь. Эволюция дала людям мотивацию, чтобы они работали на нее. «Отстань, – говорят ей буддисты, социалисты и наркоманы. – Это теперь наша мотивация: что хотим, то и делаем». Хотим самоудовлетворения. Эволюция не спорит, она вообще не разговаривает. Если бунтовщики присвоили некий софт – значит, присвоили.

Вопрос: каковы шансы этой партии и ее отдельных фракций на успех? К успеху там идут разными фракциями, например поклонники Кастанеды и Троцкого. Каковы их перспективы? Впереди глава специально об этом. Забегая вперед: пока их дела идут неважно, но шансы есть. Победа партии ознаменует настоящий, не по Фукуяме, конец истории.

Но в чем едины обе партии – потомков приматов, верных неписаному контракту с эволюцией, и ушлых хакеров? Вторые бунтуют против эволюции, но не против своей психики. Первые вообще не бунтуют против главных вещей. Грабят, убивают, отдают жизнь за идеалы – но онтологически не бунтуют. Все верны мотивационному блоку – такому, каким его застали, и хотят простого человеческого счастья. В крайнем случае находят, что одни желания исключают другие, и готовы от чего-то отказаться. Или что-то невыполнимо. Не любит меня Маша, бывает. Обойдемся без Маши. Что-то вычеркивается из списка, но нет желания порвать список и разнести то место, где он возникает. Или предложить какой-то свой, новый список из иных оснований.

Но человек не только хитрое, но и заумное животное. Если что-то сделать можно, кто-нибудь обязательно это сделает. Всегда найдутся желающие порвать список и поискать в другом месте. Чтобы было понятнее, приведу историю. Может быть, фейк – здесь это неважно. На встречу с кинорежиссером Тарковским приходит молодой человек: «Скажите, маэстро, как мне быть счастливым?» – «А зачем вам быть счастливым?»

Если сразу не видно, то вот это настоящий радикализм. Не опиаты и не Карл Маркс, там всего лишь экстремальные способы получить что-то понятное и приятное. А здесь принимают гипотезу, что есть нечто, ради чего люди должны быть добровольно несчастными. Не тактически, а принципиально. Тактическое несчастье, боль, даже смерть – это как раз нормально. Например, офицер идет на вероятную смерть, потому что иначе это измена. И это хуже смерти, если он правильный офицер. За это, в частности, общество ему и платит, чтобы в случае форс-мажора он умер вместо других или раньше других. Платит выше среднего. И оказывает уважение. Притом что годами человек не приносит особой пользы. Но уж если война – то война. Смерть в бою – не столь героизм, сколь отсроченный платеж по счету, а в целом это удачная жизнь. В бизнесе, в любви, где угодно – часто мы сами выбираем страдания, но ситуативно, в целом держась стратегии, где страдание минимизируют. Люди почти не умеют по-другому.

Изначально гедонисты все. Ребенок сначала гедонист, а потом его чему-то учат.

А теперь представьте, что нам предлагают выкинуть.

Но только эта третья, самая странная партия всерьез спрашивает о «смысле жизни». У первых двух нет вопроса, потому что есть ответ. Напомню, вопрос о смысле жизни – вопрос о предельных редукциях и главных параметрах оптимизации. Но это уже есть в мотивационном блоке – и всегда было. Ответ уже в вас, его можно выписать на бумажке. Не стесняйтесь. Просто пишите, что вы хотите. Десять пунктов, сто. Можно тысячу, но это уже излишнее внимание к деталям.

Касательно третьей партии: ее дело представляется, во-первых, безнравственным, во-вторых, безнадежным. Первое обстоятельство всего лишь замечание на полях (вы же не будете игнорировать убийцу потому, что его дело безнравственно?). Второе обстоятельство важнее.

Откуда безнравственность? Проповедь – тоже услуга, с той разницей, что ее не всегда заказывают. Но любой, что-то предлагающий людям, должен исходить из их блага. При этом, что считать благом, решают они. Если вы предлагаете людям «смысл» наперекор мотивации психики, вы предлагаете им – давайте честно! – вероятно, больше боли и страданий, чем у них уже есть. Если бы это было честным предложением – кто бы согласился? Обычно это товар, который либо навязывают («враги народа будут расстреляны»), либо приукрашивают («праведникам воздастся на небесах»).

Важнее, что у них не получится. Можно предложить, чтобы люди жили ради чего угодно. Например, чтобы по средам одеваться в зеленое и сжигать ценные вещи, ибо в этом истина. Были и более странные идеи, и кто-то их разделял. Сказать можно что угодно, даже найти тех, кто это повторит. Но если первое сообщество оптимизировано по параметрам адаптации, а второе – по параметрам, взятым от фонаря, второе перестанет существовать, если они как-то соприкасаются. Мы не знаем, будет это военное поражение, разруха или тихая измена модели, как при окончании СССР. Можно вообразить утопию кайфа, даже плохо совместимую с жизнью – она будет умирать, но подпитываться новыми сторонниками извне. Утопия безрадостных идеалов, хуже совместимая с жизнью, чем общество, построенное на канализировании частных страстей в максимизацию общего знания (как обычно и построено общество), обречена. История сект и коммун это подтверждает. В долгосроке выживает лишь то, что максимизирует знания лучше, чем по соседству.

Мы пришли к тавтологии «вы хотите того, чего вы хотите, и это все». Но сейчас у нас индульгенция, с которой можно двигаться дальше. Давайте уточним определение.

Смысл вашей жизни – лишь то, что вы уже хотите, при условии что это возможно.

И не надо спасать мир. Он как-то спасался и без нас. Более того, все, что эволюция «хочет» от живых существ, – чтобы они хотели того, что они уже хотят. На этом процесс шел несколько миллиардов лет, если брать биологическую эволюцию, и уже какое-то время – если брать культурную. Если мир будет на грани гибели, я бы ставил на то, что кому-то очень захочется его спасти. А через силу – не надо. Биоценоз не нуждается в самоотречении ежиков. Все, что ежики должны делать на благо леса, им уже сообщили при рождении.

Глава 3

Конец света нам понравится

Знание и пустота. – Термостат разумный. – Сингулярность или как? – Ради чего все? – Счастье без посредников. – Программа, познавшая себя. – Когнитивный коллапс Вселенной.

Есть разные определения, что такое «развитие» и «прогресс». Например, такое: движение в сторону большей разнородности и связности от однородности и бессвязности. На протяжении миллиардов лет так и было, изредка прерывалось катастрофами, но их можно считать случайностью и коррекцией к основному тренду.

Я назвал бы это развитием знания. Так проще, и в каком-то смысле это тавтология. Больше развиваться во Вселенной просто нечему (мы помним, что у нас очень широкое определение знания). Переиначивая Демокрита – есть только знание и пустота.

Говорят еще, есть какие-то атомы. Но кто их видел до того, как знание доросло до этой модели? Предметность творит свою объектность: нет Столетней войны, если у вас нет истории, и даже Камчатка возникает благодаря географии, а не наоборот, не говоря уже про отношение Юпитера к астрономии. У медведей нет географии и, соответственно, нет Камчатки. Но можно не добираться до медведей – у дикарей с Камчаткой будут те же проблемы. Чтобы в моем мире появился объект, должно появиться место, куда его положить. Чтобы разобраться с достаточно крупным полуостровом, начать придется с основ географии… Это не самая очевидная тема, но философы (эпистемологи, методологи) понимают, о чем речь.

Как писал Грегори Бейтсон, есть плерома и креатура. Плерома – это те самые атомы, мертвое и скучное. Креатура – это то, где уместно употребить слово «информация». Как только появляется информация, у Бейтсона сразу же появляется разум как то, что с ней работает. Да, у него очень широкое определение разума. Если при описании работы термостата уместно употреблять слово «информация», значит, термостат разумен. Считать, что Бейтсон сошел с ума, непродуктивно – о словах не спорят, а договариваются. Он вот договорился сам с собой таким образом. Но мы отвлеклись.

Давайте уточним, о чем я уже договорился сам с собой. Хотя точнее сказать – выбрал из онтологий, существующих в культуре, ту, что счел наилучшей и подходящей себе.

Обычно считается, что знание – это как бы информация улучшенной категории, высшего сорта. Термометр что-то показывает – это информация. А в учебнике уже знания. Так разговаривают на естественном языке.

Но если знание занимает в онтологии центральное место, там немного по-другому. Нет информации самой по себе. Нельзя сказать, что это автономная вещь, или свойство, или процесс. Следы в лесу – это информация или нет? А смотря для кого. Для меня, городского жителя, – нет. Для охотника – да. Для собаки – тоже информация, но другая. Будет ли информацией газета для не умеющего читать? А для того, в чьем мире нет понятия газеты? Будет лишь обертка, и то при условии, что в его мире есть понятие обертки.

Есть здесь информация или нет, зависит от принимающей сигнал стороны. А ее способности к восприятию определяются ее программами взаимодействия с миром. Иными словами, есть здесь информация или нет – решается знанием. Именно оно первично. Это печка, от которой мы пляшем, и эта печка со временем задает все больше жару.

Это и есть для нас «эволюция». С самого начала она идет направленно, знание возрастает. Мы видим это эмпирически, и это же следует из определения.

Напомним, знание адаптирует.

А значит, если вынести за скобки катастрофическую случайность, должно только возрастать. Катастрофы были, но чтобы самым общим трендом было уменьшение знания – так не было. И не может быть сугубо логически: если по закону все катится только вниз, откуда взялась та горка, с которой оно катится?

Часто говорят об экспоненциальном или гиперболическом росте. Именно так, по гиперболическому закону, росла численность населения Земли до 1970-х годов. До определенного момента (чуть подольше) так же росла экономика. Людей можно посчитать, знание измерить сложнее. Можно прикинуть биты накопленной людьми информации, но, согласитесь, это не то. Однако, глядя на историю последних столетий, кажется, что знание человечества как минимум не отставало в росте от человечества.

Гиперболическая функция в какой-то момент срывается в бесконечность. Для численности населения в 1960 году даже посчитали, когда это произойдет, если функция не надломится. Посчитал Хейнц фон Фёрстер в статье «Судный день. Пятница, 13 ноября 2026 года». Понятно было, что бесконечность не воплотится на Земле, значит, функция сломается раньше. Сломалась в 1970-х годах, и демографическая кривая легла на демографическое плато.

Что произойдет с ростом знания? Оно станет бесконечным в свою «пятницу, 13-е»? Вряд ли, но все равно произойдет что-то важное, если тренд продолжится. Что именно, представить почти нельзя, но будет другой мир. Сторонники версии продолжения тренда называют это технологической сингулярностью и помещают ее дату на первую половину XXI века, обычно между 2030 и 2050 годами.

Вспомним, что произошло с демографией, которая более миллиона лет бодро двигалась к своей сингулярности. На подступах, совсем уже близко (всего за полвека до часа X, с учетом масштаба это значит «за секунду»), тенденция сломалась.

Здесь она тоже сломается. Иначе мы увидим, что такое воплощенное на земле бесконечное знание, а такое в нашем мире не показывают. Заметим, что даже партия верящих в сингулярность не говорит о загибе функции в бесконечность. Говорят осторожнее – продолжение тенденции приведет к совершенно новому миру. Но если знание и технический прогресс человечества как частный вид знания шли по гиперболе, продолжение тенденции исключено, это априори запрещенная бесконечность. То есть в любом случае – слом. Не все верящие в сингулярность верят, что это рай, но все согласны, что это «новая земля и новое небо».

Поделюсь гипотезой, в которой не уверен до конца. Тем не менее она того стоит. Иногда важность добавляет веса там, где не хватает вероятности. Например, у вас есть гипотеза, что сегодня, вопреки ясной погоде и прогнозам синоптиков, все равно пойдет дождь. Просто потому что может. Вы даете ей, положим, 5 % вероятности, и, скорее всего, это будет значить, что вы ее практически проигнорируете – зонт не возьмете. Но теперь представим, что у вас гипотеза с теми же 5 % вероятности, что ваш дом скоро рухнет, потому что с краю какая-то трещина. И это не те 5 %, которые можно игнорировать. Так вот, дальше будет важная тема и вероятность (субъективная, на глаз, другой пока быть не может) выше чем 5 %.

Надо объяснить, почему сломается (или уже надломилась) та динамика прогресса, что была в XIX–XX веках. В узком смысле речь о темпах развития науки и технологии, в широком – о развитии знания в горизонте биг хистори^[3].

Вернемся к прошлой главе. Почему вообще эволюционные существа производят все больше знаний? Потому что они машинки, созданные для этого. В мотивационном блоке они закодированы максимизировать удовольствие и минимизировать страдание.

Радует нас, как правило, сохранение и умножение вселенского знания посредством наших тел.

Почти все, что нас радует, может быть сведено к этому. Или это прямое действие машинки, производящей знание, или сбой, но следующий оттуда же.

Допустим, влюбленность. В основе канализированная культурой сексуальность. А секс – это для нас приватное развлечение, а для эволюции случайно найденный, но отличный способ оптимизировать устойчивость и вариабельность популяции, в конечном счете – инструмент адаптации знаниевых структур. Что мы с этим сделали для себя, в плане эволюции не так важно. Она работает с запасом. Если отдельные особи что-то перепутают с партнерами или способами (гомосексуализм сильнее распространен в природе, чем кажется поборникам естественных норм), эволюции все равно. Главное, чтобы в мотивационном блоке была красная лампочка «оргазм», желтая лампочка «влечение» и т. д. И чтобы это было у всех и загоралось чаще. Собака может сношать ботинок, тюлень – пингвина, люди – кого угодно, это все частности, на большом статистическом массиве все что надо все равно попадет куда надо. Совокупляясь, вы умножаете знание.

Люди радуются, когда побеждают, добиваются чего-либо, избегают опасности, повышают статус, вызывают любовь. Это все мотивационный блок. А чем они все это делают? В широком смысле один шахматист побеждает другого тем же самым, чем и боксер. Можно сказать, это знаниевый перевес. С шахматистом понятно. А как же боксер? На ринге не кроссворды разгадывают, там обмениваются ударами. Но что значит – выдающийся удар? Это изначально подходящая генетика. Из любого человека нельзя сделать чемпиона. Гены – знание по определению. Это правильные тренировки. То есть школа, которая тоже знание. Это само ведение боя, где помимо сильного тела важна эффективность нервной системы – и тоже достигается упражнением. То есть опять школа, какие-то знаниевые вещи. Давайте привыкнем наконец к широкому смыслу слов. Хороший боксер – это кладезь знаний. Все остальные тоже.

Возьмете вы композитора, полководца или огородника, успешность соотносится с тем, какое там знание. Сигнал из мотивационного блока всегда обращается к тому или иному знанию и совершенствует его просто потому, что надо.

Люди будут делать то, что велит их психика. Не переоценивайте причинную роль мышления. В лучшем случае это ключ, которым поворачивается что-то в психике, и она по-другому выдает и принимает сигналы. Например, рука не ударит там, где раньше бы ударила. «Ну ты, Вася, пацифист». Значит, мышление повернуло ключ, и психика Василия зажила по-другому.

Что обусловило научный и технологический прогресс человечества? Мотивационный блок психики толкал в эту сторону. Для того, что нам надо, требуются ресурсы, в том числе вот такие, люди их максимизируют. Наука и техника – это власть над средой. Среда – это то, с чем приходится иметь дело. И желательно так, чтобы она делала что нам надо. Пока все тривиально, какие-то школьные истины.

Но я говорил о «партии хакеров». Среда, власть над ней – приходится иметь с этим дело. Но ведь нужно совсем не это.

Нужно максимизировать какие-то переменные внутри своей головы. Что, нельзя напрямую?

Наркотики, медитации, религии – попытки предпринимают с разных сторон. Пока что получается так себе. Иначе мы все уже давно сидели бы в позе лотоса, или в монастыре, или на героине и этот разговор не возник – а зачем? В момент оргазма и прочей большой радости не философствуют.

Эволюции нет как субъекта, но будь иначе, это был бы эталон хитрости. Такое ощущение, что все ходы хакеров уже предусмотрены. Кажется, простая задача – придумать хоть один эффективный наркотик. Который действительно делал бы то, что обещает поначалу. Без подлянки, то есть без ломки, без побочных эффектов. И более-менее подходил бы всем. Так ведь нет.

Победив, партия хакеров отменит основания прогресса. Что такое счастье? Вспомним «Фауста» Гете: «Остановись, мгновение, ты прекрасно». Скажем то же самое точнее и зануднее: помещение психики в состояние, не имеющее в самом себе оснований для своего прекращения. Нам же постоянно «не то». То жарко, то холодно, то обидно. Холодно и обидно – это те внутренние основания, которые требуют изменить состояние психики, и ради этого человек в конечном счете покупает штаны, а потом летит на Луну. А если не обидно и не холодно – какая Луна, зачем? Можно даже обойтись без штанов. Но мы видим, что партии хакеров не хватает лишь средств, ее интенция безупречна. Эволюция создала нас теми, кто ее предаст. Потенциальный бунт против нее изначально прописан в коде.

Парадокс в том, что с ростом знания растет техническая оснащенность партии, победа которой отменит необходимость роста знания.

Даже на банальном примере видно: сейчас придумать новый наркотик проще, чем тысячу и даже сто лет назад. Продать сложнее, а придумать проще.

Но это обходные пути, можно взять крепость, ударив в главные ворота. Если все дело в скупости мотивационного блока, цедящего счастье по капле и подносящего стакан боли залпом, резонный вопрос – а не перекодировать ли сам код?

Именно это предел старинного слогана, обращенного к человеку: познай самого себя. Что значит познать?

Мы окончательно знаем то, что можем сотворить, переделать и чем можем управлять.

Авиаконструктор знает самолет, пассажиры нет. В том смысле, в каком знает авиаконструктор самолет, человека еще никто не знает. Хотя в XIX веке, например, сделан важнейший рывок к полному самопознанию – человек представлен как эволюционное существо, это его главная характеристика, многое сразу понятно. В XX веке рванули дальше: генетика, карта мозга.

Финалом развития психики как пакета программ предстает знание собственного кода.

Как только это станет возможным, код перепишут. В психике нет причин, по которым она отвергнет свою трансформацию.

Люди кладут жизнь на то, чтобы вырастить трех детей или накопить миллион долларов – стимулом того и другого служат определенные импульсы в мозге, их частота и интенсивность. А теперь представьте, что те же импульсы и даже куда лучшие можно будет получать, созерцая пластиковый пакетик или грязную лужу. Если код это позволяет. Какой, к черту, миллион долларов, какие дети? Обычная психика быстро согласится, что это всего лишь плохие средства, – и отдастся грязной луже.

Это прозвучит для кого-то грустно, но в среднем психика откажется от красной таблетки и возьмет синюю (если кто забыл, это из фильма «Матрица»: красная таблетка означала пробуждение в жестокой реальности, а синяя – в удобной иллюзии). Просто синие таблетки мы еще не умеем готовить, только красные, нагнетая вокруг них пафос.

Знание своего кода будет нашим предельным знанием, поскольку оно отменяет необходимость дальнейшего роста знания.

Всё, мы больше не зависим от среды, нам от нее ничего не надо – нечего и познавать. Разве что вопросы, связанные с надежной изоляцией нашей кайфовни от очень больших рисков в очень короткой перспективе. Что будет хотя бы через миллион лет, под героином не интересно.

Это удар в главные ворота, возможен еще обходной маневр – виртуальная реальность. В этой все счастливы быть не могут, вопрос упирается в сам характер необходимых к тому ресурсов. Все не могут быть умнее и красивее среднего, например. В виртуале – могут. И задача также чисто техническая. Думаю, процесс пойдет по обоим направлениям. И это вам не старый добрый этиловый спирт – спиться дано не всем, а здесь, как писали классики, воистину «никто не уйдет обиженным»^[4].

Это объясняло бы парадокс Ферми. Почему во Вселенной, где миллиарды звезд, никто еще с нами не познакомился? Мы такие дети, что с нами нельзя общаться? Но разум универсален. Например, если инопланетяне существуют, у нас с ними похожая математика. Миллионы лет эволюции не создают какой-то сверхразум, для которого мы амебы.

Может быть, мы одни разумные существа во Вселенной? Но миллиарды звезд только в этой Галактике и миллиарды лет на бросание игрального кубика эволюции, и мы одни? Трудно поверить в такую уникальность. Триллионы раз кидался кубик, а выпало только здесь.

Приводят только две версии: либо мы неинтересные, либо мы одни. Возможна третья – они вышли на свое предельное знание, после чего гипербола, по которой оно росло, надломилась. Им не до нас. Все, что им надо от мира, дает их грязная лужа или даже ее отсутствие. Можно сказать, их цивилизации коллапсировали в черную дыру предельного знания. И как там живется, мы тоже скоро узнаем.

Я употребил сильное выражение – «конец света». Но, конечно, это не погибель. Это конец известного типа Большой истории, как она шла не только сотни тысяч лет с человеком, но и миллионы лет до него. Что до знаний, там ничего особо не сгинет, лишь замедлится вплоть до остановки. Можно назвать это глобальный когнитивный коллапс.

Главное, что это не больно, даже наоборот. Будь это больно, оно не имело бы шансов.

Как вариант – все уже наступило, и мы сейчас живем в симуляции. В парке развлечений, хотя местами развлечение так себе, или на испытательном полигоне, хотя откуда там испытатели? Про это есть известная статья Ника Бострома «Доказательство симуляции», кому интересно – там этот вариант рассмотрен, и многим кажется, что почти доказан.

Аксиология:

Что нам надо? Глава 4

Счастье – это число

В защиту бездуховности. – Осторожнее с соцопросом. – Разрешите все проспать. – Валюта счастья. – Стоит ли жить дальше?

Коротко повторим. Когда мы спрашиваем, что хотим, имеется в виду – что хочет психика. А психика хочет пребывать в состояниях, в самоописании трактуемых ею как «счастье», «отсутствие страданий» и т. д. И ничего другого она толком хотеть не умеет. Обычно все альтернативные варианты – это то же самое плюс немного самообмана.

Вот конкретный пример. Со мной спорит верующий человек, настроенный крайне духовно, а также склонный к мистике, конспирологии, русской идее и прочему, что часто входит в этот пакет. Для него то, что я говорю, описывается такими ругательствами (в его картине мира), как «материализм», «гедонизм», «эгоизм». Он говорит, что человек рожден для чего-то большего. Дальше следует то, что кажется ему большим, – «спасение души» (продуктивная метафора, но не модель окружающего мира), «выполнение предназначения» (я согласен, но лишь уточняю, в чем оно состоит), «благо общества» (об этом будет подробнее в разделе этики).

Оппонент говорит, но что происходит реально в его мозгу? Когда он, например, склоняется к идее о существовании Бога и ищет для нее какие-то аргументы? Логические основания для этой версии слабые, эмпирических подтверждений нет. Если судить только отсюда, ее не придерживались бы. Реальные основания, чтобы занять эту позицию, как правило, – состояние нейронных связей головного мозга, генерирующее приятные ощущения. Или, может быть, уменьшающее страдания. Сначала это ловится, принимается, а потом, задним числом, ищется то, что могло бы послужить аргументацией. Это упрощенное описание, но все же лучшее понимание собеседника, чем у него самого (чуть менее попсово это рассмотрено в моей книге «Философия без дураков»).

Как ни странно, в данном споре из идеальных оснований действую я. Из «любви к истине», но я выразился бы менее пафосно – из корректности процедур познания. Конечно, меня тоже волнует только одно, мое поведение оптимизировано по тому же критерию, что и у оппонента, – состояние нейронных связей головного мозга. Больше ни его, ни меня всерьез ничто не волнует, чтобы мы ни говорили при этом. А различие позиций обусловлено тем, что у меня (так уж вышло, я специально не старался) одним жестким фильтром больше: мышление более придирчиво к моделям, которые может принять как описание мира. Даже если бы я захотел вернуться к невинности более «духовного» собеседника, из этого ничего не вышло бы. Я имею те необратимости, что уже случились.

Итак, «счастье». Труднее работать с тем, что нельзя измерить. Хороший совет: по возможности всегда измеряйте. Но как измерить счастье? Спросить людей?

Если хотите узнать, насколько люди счастливы, не верьте им на слово.

Это тот тип соцопроса, где врут поневоле. Даже если хотят быть честными, этого мало. Слишком много факторов против нас. Главное, что нет единицы измерения. Сравните, что нам даст обычный термометр и соцопрос «тепло ли вам, люди?». В Африке плюс пятнадцать градусов по Цельсию сочтут холодом, за полярным кругом плюс пять сочтут теплом, а мы – честно обрабатывая честные ответы – так и запишем. А со счастьем будет еще хуже. Хотя все станут стараться.

Нужна единица измерения, независимая от того, что понимают под счастьем в конкретной культуре, что понимает под ним конкретная психика, насколько человек хочет выглядеть по-другому, чем он есть, какие у него измерительные шкалы и т. д.

Давайте, раз уж ищем объективности, перейдем на иной язык. Будем говорить про положительную и отрицательную полезность временных отрезков.

В поисках точки отсчета я бы предложил исходить из страдания… то есть из «отрицательной полезности временных отрезков».

Представим человека со средним доходом и средней для данного общества личной ценностью денег. Есть в жизни такие минуты (а также часы, дни и, возможно, годы), которые он не хотел бы прожить. «Пусть это проживет мой двойник». А меня не будет. Я буду спать без сновидений все это время. Потом я вернусь в себя, двойник передаст минимум знаний и воспоминаний из пережитого, которые пригодятся, и мое сознание продолжит путешествие по жизни в машине моего тела. Простейшие примеры: неприятная ссора, тяжелая болезнь, ненавистная работа, тюремное заключение. А если кого-то радуют ссоры и нравится сидеть в тюрьме? Может быть, не будем спорить о вкусах. Теперь представьте, что страдания можно избежать, если заплатить. Параметры персонажа мы назвали: средний доход, средняя ценность денег. А теперь главный вопрос – сколько? Сколько он готов выложить, чтобы не жить какое-то время?

Оговоримся: речь не о том, возможно такое или нет. Конечно, невозможно. Никаких двойников, которые за нас отмучились бы, а потом отдали краткий конспект, мы его усвоили бы (интересно как?) и пошли дальше радоваться. Возможно, наша радость контрастна и без пережитых недавно страданий не так уж и радует. Может быть, неважно. Мы видим мир посредством моделей, они ситуативны и выстроены под то, для чего нужны. Нам сейчас нужно получить число, и это все, что нужно. И получить таким способом, который будет лучше соцопроса. Более объективное число. Модель не делает ничего, кроме как его извлекает.

И вот мы уже знаем, сколько стоит час нелюбимой работы, час конкретной болезни и т. д. Грубо говоря, для нашего персонажа измерена боль его жизни. В единицах, созданных для измерения полезности чего угодно, – в деньгах.

Но нам нужна универсальная единица, а не условные деньги условного Иванова! Миллионер сможет откупиться от гриппа куда большей суммой, но любого миллионера можно привести к общему знаменателю. Это вопрос поправочных коэффициентов и дальнейших расчетов. Наша реперная точка – человек со средним доходом и средней ценностью денег. Второе важно, потому что скряга, возможно, предпочтет остаться с гриппом, лишь бы при деньгах. Любой доход и любую ценность денег можно свести к «условным деньгам условного Иванова». И выразить через них. Считают же цену нефти и богатство современной элиты в долларах 1900 года. Здесь задача сложнее, но тоже решаемая.

И вот мы уже прикинули масштаб страданий всего человечества. Дальше – больше. Измерив боль, можно тем же способом измерить и радость жизни. Допустим, у вас «счастливый день». Коварный колдун возвращает вас в канун этого дня и, злобно хохоча, грозится день отобрать. Подселить на денек в ваше тело вашего двойника, а вы пока поспите без сновидений. Проспали грипп – проспите и свое счастье. Но колдун не садист, а всего лишь вымогатель. От его фокуса можно откупиться. Опять вопрос – сколько? Какую предельную сумму дадите?

Здесь возможна любая детализация. Вряд ли уместна посекундная и поминутная тарификация жизни, но если сильно интересно, можно разложить время с точностью, например, до часа. А можно с точностью до года. Для подведения каких-то больших итогов большего и не требуется.

И наш условный доллар 1900 года надо как-то назвать. Лучше всего отвязать его от названий денег – тема заслуживает отдельного слова. Пусть будет, например, гедон.

За условную единицу можно взять что угодно. Например, один гедон – то, что человек со средним доходом и средней ценностью денег оценит в дневной доход. Неважно, кстати, покупает он удовольствие или откупается от страдания. Все, что стоит один гедон, математически говоря, будет равно по модулю. Можно ввести миллигедоны, килогедоны и т. д.

Важно, что куртка не может стоить сколько-то гедонов.

Мы не измеряем в гедонах ценность вещей. Только прожитого времени.

День прошел и внес изменения в баланс прошлого. Например, плюс 2 гедона, или минус 0,5 гедона, или ничего. Главное, что мы делаем, – переводим время жизни в прожитые гедоны. Что угодно можно объявить главной ценностью, язык стерпит. Но если изучать не идеологию, а поведение людей, оно, рискну предположить, подтвердит нашу модель. Люди ведут себя так, как будто ведомы этим балансом.

Если считать честно, может выясниться неприятная картина. Иные люди имеют отрицательный баланс по итогу жизни. Минус 1500 гедонов, например. Выводы отсюда… можете делать сами. Я предпочел бы не рождаться, чем прожить с таким балансом. И если бы я точно знал, что с завтрашнего дня отрицательная полезность времени превысит положительную, главным вопросом было бы – как тут быстрее и безболезненнее зафиксировать профит?

Оговорю, что это не пропаганда самоубийства. Точно знать такие вещи практически невозможно. Если прогноз отрицательный – обычно дело поправимо. Если кто-то счел себя созревшим для эвтаназии, он скорее плохо подумал, чем действительно дозрел.

Получив в руки измерительный пример, можно приложить его к себе. Важная особенность, кстати, – никто не сможет приложить его к другим. Узнать, как у других, можно, только спросив их (при условии что они захотят с тобой это обсуждать).

Хотите упражнение?

Измерьте в гедонах все, до чего мысленно дотянетесь.

Прошлый день, месяц, год. Лучшее событие вашей жизни. Худшее. Самое обычное времяпрепровождение. Самое необычное.

Можно построить графики. Горизонтальная шкала – время, вертикальная – среднее в гедонах. Как выглядит на графике типичный день? А все прожитое время? Может быть, график покажет некую сезонность? Может быть, там виден тренд?

Прикиньте, каким будет завтрашний день в гедонах. А если не день, а больше? А все, что вам осталось?

С этим можно что-то сделать? Например, поднять цифру в два раза?

Глава 5

Мы подвержены инфляции

Онтологическая скука. – Самая ужасная вечеринка. – Нас сносит в минус. – Волшебник с подвохом. – Бежать, чтобы остаться на месте.

Время жизни, как сказали бы экономисты, имеет убывающую предельную полезность.

Точнее, даже хуже. Убывание полезности таково, что все может скатиться во вредность.

У философа Александра Пятигорского была фраза: «Скука носит онтологический характер». Я не знаю, что имел в виду Пятигорский, но готов подписаться.

Обида, злость, неприятное чувство при неудаче – примерно понятно, что с этим делать. Но скука фундаментальна. Если нам что-то надо и этого нет (денег, любви, признания), ситуация поправима. Но если нам ничего не надо – что тогда?

Сравним ситуации. Парень приходит на вечеринку, ему нравится девушка, он ей нет, ситуация болезненно переживается. Что с этим делать? Сразу будет ворох советов, так ведь? От того, как добиться данной девушки, до того, как добиться другой или вообще заняться чем-то другим. Главное – снять эту болезненность (романтики, придающие этой боли ценность, могли бы назвать ее «несчастная любовь»). Рано или поздно страдание будет снято. Случай еще проще: наш парень приходит на вечеринку и понимает, что плохо одет. Возьми денег, сходи в магазин, оденься хорошо. Или забей на это. Вот другая беда – наш герой чувствует, что перебрал. И снова будет куча советов, что делать с алкогольной интоксикацией, но даже если ничего не делать – само пройдет. Хуже с алкогольной абстиненцией, но те, кто допивается в своей жизни до абстиненции, и сами обычно знают, что с этим делать (главное – это тоже пройдет, хоть и занимает больше времени).

Теперь на фоне этих мелких невзгод представим настоящую проблему. Наш парень приходит на вечеринку и понимает, что ему там ничего не надо. Ни поговорить, ни выпить, ни девушки. Вокруг нет ничего, что вызывало бы желание и намекало на цель. Но покидать пределы вечеринки нельзя. Во Вселенной исчезли все варианты, кроме того, что происходит здесь и сейчас, давай-ка будь счастлив с этим. А вот не получается. И никаких советов, что с этим делать.

Так же и наша жизнь.

Как правило, ценность происходящего падает по мере повторения.

Первая в жизни зарплата – событие, сотая – уже рутина. Вторая в жизни доза любого наркотика (от пива до… подставьте что угодно на ваше усмотрение), как правило, радует, иначе в мире не было бы наркоманов. Пятисотая доза по счету – рутина, если не проблема, хуже сотой зарплаты. Если вы замените вредные привычки сколь угодно полезными, с ними будет та же история. От книжки до пробежки – в тысячный раз это уже немного не то. Если найдется счастливец, получающий все большее впечатление-удовольствие с каждой новой книжкой (прогулкой, сексом, бутылкой виски, заработанным миллионом), он редок, с чем его и поздравим. Если у него получилось, это не технология, которой можно поделиться со всеми.

У большинства скорее по-другому. Если новый год максимально похож на предыдущий и тот обладал субъективной полезностью, в новом году ее будет меньше. Я специально заменил слово «радость» экономическим термином…

Можно заметить, что ценность нашей жизни инфлирует, но все еще хуже.

Инфляция – это умножение на некое число меньше единицы. Если у вас есть 1000 рублей, а в стране годовая инфляция 10 %, через год у вас будет уже 900. Через десять лет теми же темпами – всего 348 рублей с копейками. Но даже с годовой инфляцией 100 % ваши денежные активы не станут отрицательными, превратившись в долг. А ценность жизни – станет.

В ее случае скорее происходит не умножение на понижающий коэффициент (например, 0,97 для средней за XX век инфляции доллара США в 3 % годовых), а отрезание кусочка. Образно говоря, если бы ценность была пачкой денег, от начальной суммы 1000 долларов отнимали бы 30 долларов ежегодно. Поначалу кажется, что это одно и то же. Через год действительно одно и то же. 970 долларов будет в обоих случаях. Но первый процесс своим пределом имеет ноль, а второй бездну. Умножая субъективную полезность на 0,97, мы скатимся от любого счастья к мелким, еле уловимым радостям жизни, но все равно останемся «в плюсе». Отнимая каждый год небольшой кусочек, мы имеем тренд, уходящий в отрицательную бесконечность.

Представим, что некто волшебный предлагает нам на выбор мгновенную смерть или вечную жизнь. С условием, что она будет совсем вечная, там не будет кнопки «выключить». Уточним, что, когда люди мечтают о бессмертии, у них все-таки мысленно остается эта кнопка. Бессмертие – это лишь «я не умру от болезней и старости», но «меня можно убить» и уж тем более «я могу убить себя сам». В таком виде это великий подарок, кто бы спорил.

Но по условиям нашей задачки не так. Шоу должно продолжаться, что бы ты к нему ни испытывал. При этом ресурс твоих трансформаций, вероятно, конечен. Можно стать совершенно другим, но не кем угодно. И можно испытать многое, но не все. Пусть ресурс твоей фантазии и суммы технологий подразумевает, что ты проживаешь… ну скажем, миллион разных интересных жизней, если считать под жизнью кусок времени и событий, соизмеримый с тем, что являет собой человеческая жизнь сейчас. Но потом интересные жизни кончатся. Мало миллиона – подставьте миллиард. Но время при этом бесконечно. Ваш триллион жизней меньше сравнительно с бесконечностью, чем секунда сравнительно с триллионом. По большому счету все, что вам предстоит, – это вечное возвращение, но не в хорошем смысле, как у Ницше, а скорее в смысле Мамардашвили, там это почти проклятие («ад – это кусок еды, который ты жуешь вечно и не можешь прожевать»). Ну как, хотите вечную жизнь?

Чтобы было понятнее, в чем здесь фокус и пытка, поясню на примере. Некто (уже не обязательно волшебный) предлагает вам запереться в гостиничном номере. Выходить нельзя. Любые желания в рамках номера – пожалуйста. Вам принесут любую еду, подключат любые телеканалы. У вас, конечно, есть Интернет. Скажем больше, к вам могут приходить люди. Только вы не можете выходить никуда. Сколько будет радовать такая жизнь? День? Неделю? Ответ зависит от привычек и темперамента, но рано или поздно полезность времени, вероятно, станет отрицательной. И после того как это произойдет, вам сообщат, что это навсегда.

Вселенная больше по размеру и запасу вариантов, чем гостиничный номер. Но для конечного существа с бесконечным временем – не намного. Мгновенная смерть – намного более безопасный выбор, чем проверить на себе «научусь ли я получать в аду удовольствие». Бежать от такой вечности как от огня – разумное поведение, если подумать.

От мысленных экспериментов вернемся в реальность. В ней пока ничего особенно страшного. Жизнь, вероятно, радует. Допустим, на 70 баллов. Мы не знаем, что такое «жизнь на 70 баллов», но здесь важно не это. Важно, что скука, «носящая онтологический характер», потихоньку взимает свой налог. Если ничего не изменить и прожить еще один такой же год, будет на два балла меньше. «Жизнь на 68 баллов». Впрочем, зависит от обмена каких-то душевных веществ. Может быть, уже «на 60 баллов», а если вы удачный мутант – вечное возвращение вас радует, счастье нарастает. Если это так, обязательно поделитесь, ваша мутация спасет мир. Но, скорее всего, это не так.

Что делать, чтобы оставалось 70 баллов, а еще лучше – стало 80? Как узнала Алиса у Льюиса Кэрролла, «чтобы оставаться на месте, нужно очень быстро бежать».

К чему бежать? Каким стилем? Здесь мы переходим к практике. С этого места может начать читать сугубый прагматик.

Глава 6

Оставь то, что можно

Привет хакерам. – Добыча счастья по старинке. – 123 интимные хотелки. – Забудь о державе. – Рисуй детали, включая дьявола. – Коуч для маньяка. – Ложные секты истинных желаний.

Давайте вернемся чуть назад. В отношении к счастью мы насчитали три больших партии.

Первая – партия оригинальных мыслителей и их аудитории согласных быть несчастными («в жизни есть вещи важнее»). Из вежливости надо упомянуть, что они существуют, но далее не будем тревожить их вниманием, у них своя жизнь.

Вторая – партия хакеров, полагающих, что коды мозга стоит взломать и добыть из психики счастье, как добывают устрицу из раковины, или, может быть, золото из земли, или возьмите другую метафору… В этой партии очень разные фракции: мистики, наркоманы, йоги, буддисты, коммунисты, совсем уж виртуальные реалисты, отчаянные сектанты и, может быть, еще более отчаянные нейропсихологи. Я с интересом наблюдаю за их поисками. Есть основания полагать, что рано или поздно эта партия получит свое (не будем повторяться, почему и как именно). Одно время я сам, пожалуй, примыкал к ней. Как говорится, чего греха таить – тем более это не грех.

Однако пока особо не получается. Просветленные до полного счастья буддисты существуют главным образом в романах Виктора Пелевина, иначе самыми счастливыми регионами в России были бы Калмыкия, Бурятия и Тыва. Медитации в среднем дают среднему человеку меньше, чем подходящий ему наркотик на первой стадии потребления. А наркотик в среднем с учетом прохождения всех стадий дает меньше, чем дало бы его отсутствие. Будь это не так, мы все давно застыли бы в позе лотоса или хотя бы пребывали под дозой.

Но поиски не окончены. Вероятно, партия достигнет своих целей, когда уровень знаний человечества наконец станет уровнем самопознания: программа нашей разумности сможет достаточно описать сама себя. Это будет возможность модификации психики в заданном направлении, быстрой, надежной, доступной среднему человеку. Пока что все либо долго (годы упражнений без гарантии результата), либо ненадежно (попробуй, вдруг уцелеешь) и вряд ли подходит среднему человеку. Это имеет шанс произойти где-то на стыке нейропсихологии, когнитивистики, исследований в области ИИ. Впрочем, шанс есть и в соседних лабораториях. Возможно, что-то получится у химиков. Возможно, в области виртуальной реальности. Возможности на таком стыке, который мы сейчас не можем предположить. Главное сейчас – несколько сотен научных площадок, а все остальное (включая войны, кризисы, перевороты) – уже периферия человечества. Вроде как племенные конфликты в джунглях после того, как уже случились Афины и Рим. Но мы отвлеклись на завтрашние возможности, на сегодня партия хакеров – пока что партия неудачников.

Наконец, третьи пытаются честно отработать программу мотивационного блока психики. И, как честные животные, выполнившие заданные извне цирковые трюки, ждут награду. Звучит так себе, но пока что это самая разумная партия.

Большая часть счастья, извлекаемого из реальности человечеством, извлекается этим древним способом.

Пока новости из лабораторий не подоспели, рассмотрим этот путь.

Первый вопрос, на который стоит ответить: а что нам надо? Кое-что нам надо всегда, независимо от того, что мы думаем. Например, перекусить прямо сейчас, со временем сто тысяч раз повторить. Глобальные пожелания тоже входят в базовую комплектацию любой психики. Это вопрос, где мы начинаем с какого-то ответа. Он дан еще до того, как прозвучал сам вопрос. И с этим надо считаться. Например, сложно заиметь какие-то желания, не имея их уже хотя бы в самом робком виде.

Но что-то сделать можно. Вспомним, что мы вообще делаем – максимизируем гедоны. Если под эту цель что-то можно сделать на стадии желаний и ценностей, стоит сделать. Сделав работу в этой области, мы выходим из нее, имея вместо хаоса смутных внутренних хотелок цели, которые можно рассказать словами.

Следующий вопрос прозвучит совсем просто: что делать? Если мы знаем, что нам надо, далее нужны алгоритмы. Скорее даже, общие правила алгоритмов. Под конкретную небольшую цель у людей обычно конкретный небольшой план. Но алгоритмы создания алгоритмов будут схожими для больших и малых целей.

Решив, что нам делать с нами, далее стоит определиться, что нам делать со всеми остальными. Скорее даже, чего не делать. Обычно это называется этикой.

По этому плану и пойдем.

Кажется, мы обещали порадовать практиков? Что ж, дальше все шаги, считай, практические упражнения.

Первое упражнение, можно сказать, интимное.

Выпишите все ваши желания. Лучше все-все, но можно ограничиться первой сотней.

Здесь надо по-честному. Если вы хотели бы воровать в магазине плавленые сырки или переспать с конголезцем, так и пишите. И даже если наоборот (воровать конголезцев и переспать с сырком), тоже пишите. Дальше будут процедуры, по которым любая дичь и почти любой криминал растворятся. И пока что нужно набрать массив. Пишите любую глупость – если уверены, что она вас порадует. Например, чтобы лето не кончалось. Или чтобы «Спартак» был чемпионом. Или чтобы у соседа наконец-то сдохла корова.

Итак, список готов. Раз в год можете его извлекать на предмет, не приспичило ли вам хотеть что-то новенькое.

Получив список, например, из 123 желаний, далее его полагается резать.

Первое: выбросьте все, где результат зависит не от вас.

«Спартак» здесь уже не чемпион. То есть пусть он будет чемпионом, но вне вашего списка. И Россия не будет «великой державой», по крайней мере в этом списке. Мы не уточняем, что такое великая держава и зачем вам она, важно лишь, что ваших личных усилий для этого не хватит. «Свободная Россия» пребудет там же, где и «великая держава» – вне списка. Мы сейчас не обсуждаем, какой идеал идеальнее, мы о том, что для человека (если вы не президент РФ) это невозможные цели, поэтому желательно, чтобы это не было и желаниями. Впрочем, их можно оставить, если по-другому сказать. «Посвящу субботу тому, чтобы Россия стала свободной» – так можно. А также великой, процветающей, малиновой и какой угодно еще. О вкусах сейчас не спорим.

Выбирая формулировку, смотрите, какой здесь фокус. Допустим, Оля влюблена в Толю, но Толя не поддается. Есть версия, что Оля ему безразлична. Есть запрет на желания типа «все зависит от другого». Поэтому Оле нельзя сказать: «Я желаю Толю». Но ведь если быть честными до конца, желается не сам Толя, а внутренние состояния, которые Оле можно испытать посредством Толи. Например, нежность. И вот случилось, что возможность каких-то чувств замкнуло на конкретном человеке. Или с ним – или без них. Но это ложный выбор. Можно без него, но с ними. Пожалуй, даже несчастно влюбленный согласится, что теоретически это так. Признать это – уже полдела. Поэтому корректно формулировать не «нужен Толя», а «нужен бойфренд с заданными характеристиками» (муж, отец троих детей, любовник на час, друг по переписке – дело ваше). Это переводит желание в другую категорию. Расширив варианты, вместо мира, где все зависело от другого человека, вы получаете мир, где кое-что зависит от вас.

Поэтому правильно сказать не «Иван Иваныч возьмет меня на эту работу», а… В общем, как-то описать мир без непременного Иван Иваныча. И не «15 ноября жюри выберет меня», а «когда-нибудь я выиграю что-то вроде этого конкурса». И пытаться разными способами на разных конкурсах. При десяти попытках от вас начинает зависеть больше, а от персоналий в жюри – меньше.

Вторая резня желаний, хотя по уму должна стоять первой: выкиньте из ваших желаний то, что невозможно в этом мире.

Или настолько невероятно, что лучше не пробовать.

Вы же не стеснялись писать все, что можно? Какой-то фильтр здравого смысла при этом был. Если полетать, махая руками, как крыльями, казалось недурственным, фильтр отсекал эту хотелку. Потому что летать самолетом – можно, а летать воробышком – нет. А вот «выиграть миллион на форексе» (в лотерею, в казино) обычному человеку кажется не столь странным, и такие пожелания могли просочиться. Когда писали – особо не фильтровали. А сейчас самое время.

Но как увидеть невозможное?

Чтобы понять, как бывает или не бывает, формулируйте до конца.

Если в желании есть какие-то нюансы и условия, формулируйте с нюансами и условиями. Мы же обычно мыслим картинкой? Не бывает такой картинки – достигнуть успешного успеха. Это нельзя ни описать, ни визуализировать. Но бывает картинка «заработал много денег, инвестируя в Интернете». Или «став чиновником», «открыв сеть кофеен»… Чтобы стало совсем конкретно, попытайтесь описать, что вы понимаете под «инвестицией в Интернете» и у какого чиновника и почему много денег. Честно посмотрите – у многих ли сработал похожий план? Если ни у кого или у одного из 1000, то, возможно, это некий знак свыше или хотя бы знак сбоку, что вам не туда.

Третья резня своих желаний: посчитайте издержки и риски.

Все так же формулируйте до конца, иначе издержки можно не увидеть. И обязательно считайте вероятности.

Большая часть злых, асоциальных и тем более криминальных хотелок не переживет этой резни. Не потому, что делаешь кому-то плохо, а потому, что плохо в среднем делаешь себе.

Представим, что у серийного убийцы-маньяка появился коуч. Это гипотетический коуч из странного ордена, где важны только интересы клиента, а интересы общества побоку. Вот совсем. Поэтому наш маньяк так откровенен. Что должен советовать советник? Как правильно выслеживать жертву, заметать следы и т. д.? Сначала он попросил бы сформулировать желание. «Ну это… детишек люблю… и потом еще ножичком…» Но это невозможное желание. Мы живем в обществе, где раскрываемость убийств постепенно приближается к 100 % (официально 92 % по итогам 2017 года в России, и даже допустив приписки – намного больше половины). По серийным убийствам работают еще лучше. Быть маньяком и не попасться – так практически не бывает.

Наш коуч просит клиента сформулировать желание до конца с учетом того, как выглядит реальность. Тогда оно приобретает примерно такой вид: «Несколько месяцев планирую ловить детишек, насиловать, мучить, убивать. Потом меня, конечно, ловят. Возможно, будет самосуд и меня, например, сожгут живьем, но вряд ли. Скорее всего, сяду на пожизненное или лет на двадцать. В тюрьме меня, наверное, будут бить и насиловать, буду самым презренным существом. Вот такой жизненный план». Но другого реального плана у нашего маньяка нет и никогда не было. Он не может переиграть систему. В реальности за каждый приятный опыт платится несколькими годами мучений. Пусть даже опыт сильно приятный (мы не знаем, как это устроено у маньяков), но цена зашкаливает. Именно это и должен в первую очередь донести наш воображаемый, следующий только интересам клиента коуч.

Есть преступник, которого это не остановит, – потенциальный самоубийца. Исполнители терактов часто гибнут прямо на месте, это входит в программу. Такого не остановить. А любого другого, от гопника до серийника, стоит хотя бы попробовать. По большому счету их образ жизни, как он им представляется, невозможен. А то, что они выбирают на самом деле, несет отрицательную полезность для них самих. Хоть памятки раздавай потенциальным насильникам и убийцам…

Но эта логика не только про криминал. Почти любой наркоман претендует на невозможное. «С годами мне будет так же хорошо, как во второй раз». Но это противоречит устройству мира. После нескольких лет стажа большую часть употребляемого опиатчик (и даже алкоголик) принимает, чтоб не болело. Не чтобы воспарить над общей нормой, а чтобы вынырнуть туда, где фоново пребывает обычный человек.

Можно сказать, мы выпарили из наших желаний разную ерунду. С тем, что осталось, можно работать дальше.

Специально оговорю, процедура заключается не в том, чтобы «узнать свои истинные желания».

Так часто говорят сторонники пары философских сект. Они противоположные, но имеют общий центральный тезис. «Тебе навязали твои желания, узнай, чего ты хочешь на самом деле». При этом правильный ответ подразумевается. Ты еще про себя не знаешь, а гуру знает. Он уже прозрел, что именно навязали его подопечным и чего те хотят на самом деле.

Здесь и различие сект. В одном случае считается, что истинные желания непременно «высокие». Вот если человек хочет творчества или уйти в монахи, то это истинные желания, а если хочет новенький «Порш-Кайенн» или секретаршу, то это ему навязало общество потребления. Заблудшего полагается пичкать высоким до тех пор, пока не захочет как надо.

В другом случае синоним истинности желаний, наоборот, их животность и простота. Истинные желания – это всех трахнуть, как вариант – убить, как минимум – доминировать. А если кто-то хочет диплом, похвалу коллег и в театр, то это ему навязало общество. Это измена «природе», «инстинктам» и прочему, что чтит партия естественного, или, лучше сказать, возниженного (по аналогии с возвышенным).

Давайте отойдем на безопасное расстояние от обеих сект с их незатейливой философией.

Желания не делятся на низкие и высокие. Они не делятся на истинные и неистинные, якобы навязанные и якобы свои. Они делятся на те, с которыми ты счастливее, и те, которые глупые.

Как они возникли, откуда – неважно. Если они как-то у тебя возникли, они уже твои, а не чьи-то.

Борцы с навязанными желаниями обычно борются лишь за свое право навязывать что-то свое.

А что случится с теми желаниями, которые нами признаны идиотскими? Будем давить, стискивать зубы, вырывать с корнем? Во-первых, отчасти они проходят, будучи признаны как есть. Например, видя реальный риск-профиль своих желаний и их издержки, обнаруживаешь, что каких-то желаний уже не обнаруживаешь. Во-вторых, речь не столько о том, чтобы давить (там, где взывают к «силе воли», обычно не здорово в плане счастья и легкости бытия), сколько о том, чтобы не подкармливать. Видя некую невозможность, не романтизировать гиблое дело. Не надеяться на удачу там, где лучше вообще не играть. Проиграв в дурную игру, не отыгрываться. Не брать пример с гиблых романтиков, игроманов и случайно выигравших в лотерею.

Глава 7

Ценная матрица

Описание балласта. – Не учитесь у антилоп. – Цель – это частный случай. – Фоновые радости. – Наконец-то домашнее задание.

Устроив чистку неразумным желаниям, зайдем с другой стороны.

Выпишите все свои занятия. Все, на что уходит время. Здесь, как и с желаниями, лучше не скупиться, чем больше – тем лучше. Хотя бы сотню.

Чтобы человек ни делал, он делает это, потому что… Я не верю в навязанные желания (мы и есть наши желания, откуда бы они ни взялись), но вот навязанные занятия – их хватает.

А теперь устраиваем зачистку этому множеству. Это не значит, что надо с завтрашнего дня бросить все, что не пройдет фильтр. Не так-то легко снять все свои обязательства в один день. Но это дает ориентиры. Когда-нибудь с баланса спишется все, что не нужно.

В итоге должны остаться лишь те занятия, причиной которых является «я хочу». И те, которые необходимо обеспечивают «я хочу».

Необходимые – в смысле, что их нельзя обойти. Например, вряд ли человек хочет лежать в больнице на операции. Но если он там не окажется, его завтра может не оказаться, как и всех его «я хочу». Если мы очень хотим куда-то в гости, мы иногда выходим в дождь и в стужу. Мы хотим этой прогулки, даже если и не хотим. В случае с больницей – то же самое. Но все, что можно убрать без потери главного, хорошо бы убрать.

Жизнь стоит поместить в то место, где пересекаются оба круга. А оттуда, где не пересекаются, себя вытащить.

Это будет означать, что из всех желаний выжили только те, которые подразумевали действие. Не «я сижу и надеюсь» (что Россия станет великой, «Зенит» чемпионом, Саша оценит, Маша позвонит), а «можно пойти и поставить цель». А из всех действий выжили только те, что мотивированы желанием.

А чем они бывают мотивированы еще?

Например, мы делаем что-то, потому что так принято, так делает большинство. В этом есть своя эффективность (поведение по общему шаблону лучше, чем какое угодно случайное поведение). Но эта эффективность из тех времен, когда задачей любого существа было выжить физически. Если ты антилопа в стаде и стадо куда-то сорвалось и понеслось – не думай, как сохранить творческую индивидуальность и выделиться из стада. Беги, целее будешь. Ты антилопа, а не богема. И большую часть истории большая часть человечества была ближе к антилопе, чем к богеме. Делай как все – живее будешь. Но мир уже не так суров и однообразен, чтобы стадность была лучшим сценарием (хотя она никогда не будет худшим, чисто математически – какой-нибудь крайний вариант всегда окажется хуже среднего).

Мы делаем что-то, потому что в некий момент были слабы, не знали, чего хотели, а пришел кто-то и сказал: «Давай делай так-то». Возможно, он хотел нам добра. Возможно, он хотел добра лишь себе. Вообще он лишь харизматичный сумасшедший – и вообще не знал, чего хотел. Важно, что мы усвоили его совет, а могли дать себе совет получше.

Мы делаем что-то, потому что случайно сделали, и теперь у нас есть традиция. «Я всегда примерно в 20:00 хожу через этот пустырь». Возможно, это лучшее, чем в это время можно заняться. Но вдруг нет? «По пятницам я звоню Андрею». А может, ради разнообразия позвонить Алене? «Когда со мной спорят, сначала привожу эти два аргумента, потом психую». Вероятно, эта традиция имеет свои причины. Но, может быть, найти третий аргумент? Или психануть сразу? Или вообще не спорить?

Мы делаем что-то, потому что когда-то этого хотели. «Я мечтал об этой работе». Или об этом человеке. Или о котенке. Уже не хотим, но вроде как надо. Кому?

Мы делаем, потому что это якобы нужно для наших главных желаний. Ключевое слово «якобы». «Без этого диплома у меня не будет этой работы». Вовсе не обязательно. По крайней мере, стоит проверить. «Без этой штуки меня не будут уважать». Полноте, вдруг с другой штукой вместо нее вас зауважают больше?

Мы делаем что-то, потому что зря боимся или надеемся. Обсессивно-компульсивный невротик перед выходом из дома может пять минут проверять все краны и электрические приборы (я-то знаю, что говорю, сам одно время проверял плиту, потом отпустило). Особо больной проверит еще подушки. Лох ищет в Интернете объявления типа «инвестиции с гарантией 2 % в день». Настолько лохом я вроде не был, но вот биржевого робота у кого попало мог купить, это да (потом сам научился их делать). Пусть мы не все настолько невротики или лохи, но иногда мы сильнее сдвинуты в ту сторону, чем нам кажется.

Допустим, мы зачистили все как надо. Стянули жизнь на пересечение кругов. Мы уже молодцы. Теперь из этой области можно вывести наши ценности. Там уже почти то, что надо. Желания, ведущие к действию, и действия, мотивированные желанием.

Под «ценностями» иногда понимают разное. Давайте не будем путать материальные ценности типа «трактор» с традиционными или либеральными. Будем понимать под ними простую вещь. Хотя на первый раз она прозвучит сложновато.

Ценности – это параметры оптимизации нашего существования.

В каком-то смысле они могут быть и либеральными, и традиционными, и даже типа «трактор». Все, что мы делаем, мы делаем во имя параметров оптимизации. Даже когда перевариваем пищу. Это, пожалуй, самое широкое определение «ценностей» из возможных. По определению сюда подходит все. От социальной справедливости до теплых носков.

Почему бы не сказать проще – цель? Потому что…

Цель – это частный случай оптимизации по параметру. Любая цель – это некая оптимизация, но не любая оптимизация позволяет себя сформулировать в виде цели.

Например, вот правило «не убий». Чтобы не валить в грешную кучу военных, полицейских и прочих силовиков, включая даже понятийных бандитов, можем уточнить: не убей невинного без очень серьезных на то оснований. Это ценность? Еще какая, проходящая по всем каталогам: и традиционным, и либеральным, и даже коммунисты ничего не имеют против. Но странно ставить в жизни такую цель. Это не цель, скорее ограничение к нашим целям.

До целей мы еще дойдем. Пока же выпишем в общую кучу все, что нам важно.

Вот, кажется, и нашлось простое определение – куча всего, что нам важно, до чего нам есть какое-то дело. Но здесь стоит чуть-чуть сузить, добавив «и на что мы можем влиять» (свои параметры оптимизируем мы, а не боги, цари и герои). Пусть нам важно, допустим, мирное небо над головой, но на состояние войны и мира мы влияем ничтожно мало. Мы в силах лишь влиять на свое поведение, и это можно отразить, например, записав такую ценность, как «пацифизм». Также мы всегда можем перебраться туда, где не воюют, это тоже можно записать. Но все, что мы можем прописать, мы прописываем не как параметры мира, а как параметры себя. Будем скромнее.

Для удобства можно соорудить большую таблицу. Начнем с маленькой.

Это привычное дело нашего ума. Когда нас просят выдать какую-то классификацию, мы берем два признака (желательно самых простых и наглядных), чертим модель 2х2 и получаем четыре группы. Это типовое поведение. Нет причин городить что-то мимо него.

Как видно, ценности делятся на внешние и внутренние. Старинная уже дихотомия «быть» и «иметь» (но без всякого презрения к «иметь» с нашей стороны). Кто мы есть и что есть у нас. В первой группе будет здоровье, внешность, поведение, этика, образование как компетенции. Во второй – карьера, образование как диплом, денежный капитал, символический капитал, семья, связи, быт, хобби.

Помимо того, идет деление на ценности статуса и ценности фона. Говорят обычно о первом, но второе тоже важно. Если оптимизировать только первое, можно легко испортить жизнь.

Например, мы пишем «карьера». Описываем влияние, связи, количество денег. Но это все статус. Положим, мы его достигли. Но при этом такой фон: работать по 12 часов в сутки. Или работать в гадюшнике, набитом интригами. Или, ненавидя зиму, работать за полярным кругом. Или в горячей точке, ненавидя войну. Или хотя бы просто работать в офисе, ненавидя офис. Мы забыли описать «ценности фона», фон отомстил.

Конечно, деление на статус и фон – искусственное деление. Как и любое деление вообще. Все это можно написать через запятую в одном абзаце. Можно и так. В пользу нашего варианта наблюдение: если специально не сказать слово «фон», люди, обращая свой запрос к мирозданию, вообще про него не вспомнят. Будут только ценности статуса. И заслуженная тоска: работа по 12 часов, квартира далеко от парка, а лето всего два месяца.

При желании «статус» и «фон» можно найти вообще где угодно. Допустим, мы любим кино. «Посмотреть 100 шедевров мирового кинематографа по версии Х» – скорее достижение. Пусть в плане нашего хобби, но все равно. А вот «раз в неделю ходить в кино» и «каждый день смотреть хотя бы одну серию сериала» – фоновые ценности.

Раз уж мы навязали модель даже сериалам, ее можно протащить куда угодно. Взять семейную жизнь. «Двое детей» – это как бы ценности статуса. А что именно вы будете с ними делать долгими зимними вечерами – больше смахивает на ценности фона.

Можно развернуть таблицу подробнее.

Далее задание. Я же обещал шаг навстречу любителям тренингов. Таблицу нужно заполнить.

Задание, конечно, можно не делать. Чтобы здесь настаивать, нужно взять с вас, дорогие читатели, намного больше денег, чем берется за книжку. И вот тогда как тренер личной эффективности, коуч, консультант я с чистой душой велел бы это сделать. Пока смею лишь предложить небольшое забавное упражнение. Возможно, оно что-то прояснит и как-то сориентирует.

Как вариант, все это можно проделать и в голове. Но с листочком нагляднее. Хотя одного листочка не хватит.

Я пишу по старинке «листок», «тетрадка» – жители электронного мира легко меня поправят, где это сейчас делают. Где именно, в файле или блокноте, неважно.

Глава 8

Цель – это два числа

Самое важное и 100 горошин. – Не без греха. – Когда-нибудь значит никогда. – Делай по кусочку. – Фрактальность каждый день.

Заполнив таблицу, мы получили место, куда бежать. Это наша идеальная жизнь.

Надо ли добавлять, что лист ценностей у каждого свой? Что одному идеал, другому пытка. Например, многих мужчин в РФ радовала бы такая позиция: вице-мэр крупного города, верная жена, трое детей, две любовницы, большая собака, высокая зарплата и куда более значительный поток доходов от сопряженной коррупции. Миллионы людей сочли бы это картиной «жизнь удалась». Мне, например, такой комплект (если это комплект) в целом не нужен. Даже не знаю, какой пункт там страшит сильнее. Может быть, большая собака.

Можно конкретизировать, прописав вес нашим параметрам. Для любителей наглядных тренингов – возьмите сто зернышек (бусинок, горошинок, каких-нибудь пымпочек). Ваша матрица нарисована на огромном листе, может, на нескольких. Отдельные пункты, как то «вес в пределах 70 килограммов», «не бояться начальства», «сериалы», «секс», «диссертация» и еще 125 позиций, выделены и подчеркнуты. Теперь разложите зернышки, подчеркивая важность пунктов. Любители электронных версий пусть тоже как-нибудь исхитрятся, они же технологичные. Если спорт весит 3 % от всего, кладите туда три пымпочки, и так далее. Узнаете, почем вам деньги и красота.

Многие пункты останутся без зерна, гороха – или что там у вас? Значит, так надо. Не так уж вы любите путешествовать и собак. Это нормально. А может, выяснится, что вы маньяк. Одна моя знакомая как-то сказала, например, что секс в ее жизни составляет «процентов двадцать вообще от всего». Это сильный уровень, он точно не светит всем, можете позавидовать столь цельной девушке.

Если же нечто приближается к 50 %, вы, мягко скажем, слишком цельная личность. Грубо говоря, ненормальный мономан. Но если вы с этим счастливы – почему бы и нет? Но это, конечно, опасно. Когда я был совсем алкоголиком (без дураков, литр крепкого алкоголя в день, и так могло длиться днями), это занимало… сейчас я сказал бы, что 20–30 зернышек. Это уже серьезно. Те мои друзья, у кого это занимало больше, мертвы или навсегда в завязке. С 50 горошинами я мог бы не дожить до написания этих строк.

Кстати, старайтесь формулировать ценности позитивно. Касательно литра водки в день, если кому-то интересно, как я не спился (вряд ли спившиеся люди пишут столь разумные книжки, верно?). Уж только не потому, что была такая ценность, как трезвость. Это скучная отрицательная ценность, ее нет, и вряд ли она специально будет. Важнее позитивные ценности, мало совместимые с каждодневным литром. И никакой силы воли. Сила воли – это ерунда, что прекрасно понимают, например, «анонимные алкоголики» (и поэтому они так успешны).

Не мыслите в жанре «избавления от недостатков». Не отнимайте, а добавляйте. Если надо от чего-то избавиться, добавляйте ради этого.

Пихайте в жизнь нечто такое, что выпихнет ваши грехи-пороки. Во-первых, так интереснее. Во-вторых, это работает. В-третьих, есть подозрение, что работает только это.

Если кто-то хочет поспорить и заступиться за силу воли – пожалуйста, но он должен войти в роль, реплики из зала не в счет. На выбор герою: год посидеть на героине, десяток лет на бухле или никотине. А потом напрячь силу воли и показать, как это бывает.

И вот еще что, пожалуй: недостатков не стоит стесняться (я только что показал, как не надо, верно?). Они важны лишь тогда, когда перекрывают достоинства. Человек – это не набор отсутствия грехов, а все-таки набор добродетелей. Пока не страдает позитивный набор, жить можно.

Вот некто курит – это плохо или как? Стоит озаботиться тем, чтобы этого не было, или ну его? Непонятно, пока не предъявлен позитивный набор. Я не знаю, насколько это сокращает жизнь. Можно поискать достоверные цифры, но не буду – речь не об этом. Допустим, на три года. Никто же не знает, насколько именно вам важны эти три года. И насколько велико удовольствие (явно какая-то субъективная польза есть, иначе ничего и не было бы). Допустим, восприятие жизни таково, что годом меньше, годом больше – неважно. Допустим, курение что-то дает, не мешает близким и не срывает никаких занятий. Тогда вряд ли это подвиг, но и не та ошибка, с которой сильно борются.

Но, допустим, есть ценность – профессиональный спорт. Тогда курение – ошибка. Или жизнь такова, что там важен каждый год, даже в преклонном возрасте. Жизнь разная. Иногда все самое интересное кончается к 30 годам, иногда все важно и насыщенно вплоть до 100. И тогда тоже – ошибка. Или если это срывает важные отношения.

Общий алгоритм: не надо выписывать негативное, только позитивное.

Проблема – лишь то, что мешает оптимизации в позитивном пункте. А если не мешает, то не проблема.

В мире, где принято излишне стыдиться недостатков, вероятно, плохо с измерением достоинств. Один историк писал, как выглядели досье чиновников в дореволюционной России. Там могли быть пункты «склонен к азартным играм», «излишне много пьет» и т. д. Пунктов «склонен к воровству» все-таки не было – это уже несовместимо со служебными обязанностями. А сомнительные хобби – совместимы. С ними вполне можно было делать карьеру. Главное, чтобы твои достоинства перевешивали и их можно было измерить. В этом плане, если верить историку, дореволюционная Россия была устроена по уму. Сравните это со стерильностью правильных советских анкет. Никаких вредных привычек, огрехов, ошибок и 100 % идеала во всех сферах, включая семейную жизнь. Такая кадровая политика должна настораживать. Неужели совсем нет достоинств, если приходится учитывать супружескую верность?

Когда-то, работая журналистом, я брал интервью у политика. Фамилию называть не буду, она известная. Интервью проходное, скучное, о достижениях и какой он хороший – короче, ровно такое, как любят наши политики, чтобы ни одного живого места. И вдруг живое место появляется. Оказывается, в юности наш герой выигрывал крупные суммы в карты. Не жульничал, просто хорошо играл в преферанс. Хорошо играл – значит, умный. Только этот момент в интервью мог расположить читателя к персонажу, все остальное строго по канону, биография робота. И когда интервью ушло на сверку политику, именно этот кусок оттуда изъяли. По традиции, на всякий случай.

Вернемся к нашим упражнениям. От листа ценностей можно перейти к тетрадке целей.

Но давайте оговорим: все эти листы и тетради мерцают, меняясь по ходу жизни, и это хорошо. Увлекательнее прожить две-три жизни, нежели одну. А если все меняется быстро, то хоть десять. Не бойтесь изменить себе, бойтесь не менять себя. Можно отмечать перемены по настроению, делиться ими с картой в любой момент. Можно по календарю: например, делать ревизию раз в год.

Итак, цели. Ау, любители домашних заданий! Давайте выпишем четыре списка. На всю жизнь, до конца десятилетия, до конца года, на ближайший месяц. Можно еще выписывать цели ближайшего дня. Но на день – проще в уме. Не так уж и многое мы успеваем даже за очень хороший день.

Что важно в постановке целей?

Важна точная дата.

Не «когда-нибудь в будущем», а «к 1 декабря 2020 года». «Когда-нибудь» слишком часто синоним «никогда». Точная дата может пугать, с ней менее комфортно. В том и фишка. Когда тебе некомфортно – ты это делаешь.

Цель должна стоять так, чтобы ее можно было измерить.

Как минимум понять, достигнуто или нет. Еще лучше, чтобы было видно, на сколько процентов сделано.

Не «стать богатым», а точная сумма, любая на выбор – ваше дело, что такое для вас богатство. Не «стать стройным», а точное указание, на сколько килограммов и сантиметров это меньше, чем сегодня. Не «заниматься спортом», а некое число – в часах, килограммах, километрах.

Короче, правильная цель – это два числа. Дата и то, в чем измеряется достижение.

Третье пожелание из области тактики. Как доползти к нужной дате до нужной цифры.

Большое сияющее нечто должно дробиться на мелкие осязаемые кусочки.

Если цель – «заработать миллиард», вообще не понятно, с чего это начинается. Понятно, что дорога в десять тысяч ли, как водится, все еще начинается с одного шага. Но желательно понимать с какого. Может быть, прокачать конкретную компетенцию. Может быть, начать вести блог. Может быть, зарегистрировать юрлицо.

В идеале списки меньших таймфреймов упаковываются в большие. То есть цели на месяц имеют какое-то отношение к целям на год и на всю жизнь. Если там совсем разное, это странно. Или у вас, как сказали бы математики, наблюдается фрактальность ваших целей (ближайший месяц как бы отражает всю жизнь), или там черт знает что. Если фрактальности нет – сделайте генеральную уборку по спискам, пока не появится.

Например, в жизни вам прежде всего надо много денег. Почему бы и нет? Но тогда в ближайший месяц должно быть что-то, ведущее к большим деньгам. Если ваша работа к ним заведомо не ведет, должно быть что-то помимо работы. А если главное в жизни – заниматься кино, но в ближайший месяц нет ничего с этим связанного, то вы не правы. Меняйте либо планы на месяц, либо планы на жизнь, пока не придут в гармонию. А если главная задача – спиться к 40 годам, но сегодня вы еще трезвый… Стыд и позор, где ваша фрактальность? Ладно, это шутка. А вот про кино и про деньги – нет.

Следующее пожелание: концентрация.

Все-таки выберите главное, что действительно важнее всего. Или то, что потащит за собой остальное. Иногда карьера тащит за собой секс, дружбу, любовь, семью и все такое. Иногда наоборот. Но какой-то паровоз обычно имеется. Почти что угодно может подойти на эту роль, даже хобби. Потому назначать в паровозы стоит то, что нравится. Пока вагончики не прицепятся – вам должно быть уже хорошо.

Важно: пункты не должны противоречить один другому.

Если они несовместимы, сделайте с этим что-нибудь. Самое простое – выкиньте менее ценное, считайте это балластом, летящим за борт во имя полета всего остального.

Из целей следует расписание. Не слишком жесткое, но какое-то иметь хорошо.

Регламент желателен хотя бы для того, чтобы не терять на побочных издержках. Например, полчаса думать, что надеть при данных погоде, настроении и планах. И так каждый день. Хорошо военным – у них форма. И всем хорошо, у кого форма. Экономят по полчаса (в нашем допущении издержки огромны и весят полчаса, да). Придумайте себе какую-нибудь форму. «Для прогулки на берегу при плюс 15 градусах я одеваюсь так-то и так-то». Если сильно хочется отклониться от регламента, конечно, отклоняйтесь, как говорится, хозяин – барин. А если ничего особо не хочется, то регламент.

Если вернуться к началу цепочки, то будет примерно так: желания – ценности – цели – расписание. Ни на одном этапе ничего не надо придумывать. Все уже есть в самом начале. Надо просто вытащить это на свет и оформить.

При любой занятости бегло разобраться в своей жизни таким образом можно за неделю.

Теперь, имея какие-то цели, можно перейти к реализации. Заметьте, как настойчиво я пишу слово «цели», хотя из лингвистического разнообразия, наверное, их можно было заменить словом «планы». В принципе можно. Но к планам есть одна большая претензия. Как правило, они не работают. Цели, если их правильно ставить и далее действовать, обычно достигаются, а вот планы идут к черту. Но это не так уж сильно мешает целям. Как так? Об этом дальше.

Алгоритмика:

Что нам делать с нами? Глава 9

Жизнь как квиддич

Урок скромности от шахмат. – Глупость с метлами. – Снитч разбивает жизненный план. – Неправда малых чисел. – Президент всегда случаен. – Чемпиона тоже касается. – Создать шедевр и сгинуть.

Главный недостаток планирования в его хрупкости.

Можно привести в пример шахматистов: даже сильные игроки вряд ли считают на десять ходов вперед. Слишком велика неопределенность. Как правило, «играют по позиции». Делают какой-то ход, очевидно улучшающий расстановку своих фигур. Скажем, занимают ладьей открытую вертикаль или конем центр. Здесь не надо ничего считать и сильно загадывать наперед, максимум на ход-два. И это отнюдь не «проектное мышление». Мыслить на двадцатом ходу, какую позицию вы хотите получить к сороковому ходу, для человека невозможно. Да и не нужно, чтобы выиграть партию. Просто ставьте ладью на линию d, как делали поколения шахматистов в схожих условиях.

Но часто фраза «у меня есть хороший жизненный план» подразумевает на двадцатом ходу заглядывание в сороковой. Замените слово «ход» на «год», и будет красивый план. Только, к сожалению, невозможный. Год в жизни таит намного больше неопределенности, чем ход в шахматах. Вся неопределенность на доске, возникающая за один ход, конечна и легко вычислима (но дальше она быстро накопится!). У противника не так-то много вариантов. Положим, всего 50 ходов, возможных по правилам. Но если противник не идиот, он видит, что 40 из них – плохие. Остается десять. А если он профессионал, то будет выбирать только из двух-трех. Вот и вся неопределенность, со своей стороны вы можете внести не больше.

А теперь представьте, что за доской напротив вас – весь мир. Мягко скажем, там не 50 возможных ходов. И ваш напарник не будет отсекать идиотские варианты, его они вполне устроят.

Люди не планируют на 20 ходов вперед, видя бессмысленность этого занятия. Но на 20 лет вперед – обычно готовы. Вы не находите это странным?

Но, кажется, жизнь еще жестче. Жизнь не просто богаче вариантами, чем игра на 32 фигуры и 64 клетки. Это игра принципиально другого типа.

Отдельные идеалисты могут думать, что наше существование – это шахматы с продуманными ходами, стратегиями, итогом типа «побеждает сильнейший». Реалисты все-таки ближе к тому, что жизнь – это игра в карты, то есть карта может идти, а может и не идти. Человек, которого только научили какой-то шибко азартной игре, может выиграть первую же партию у учителя. Но есть подозрение, что жизнь – это квиддич, самая дурацкая из всех игр.

В книгах о Гарри Поттере этой игрой на волшебных метлах увлечено все его учебное заведение. Что-то вроде баскетбола с закидыванием мяча в кольцо, только надо летать. При этом два игрока от каждой команды, ловцы, не гоняются за мячом, а ловят снитч – маленький, сам себе порхающий шарик. Каждый мяч в кольцо противника дает 10 очков, поимка снитча дает сразу 150. Игра идет до тех пор, пока не поймается этот снитч. Обычно редко какая команда успевает набрать на 150 очков больше, чтобы все не решала поимка снитча. Его могут поймать в начале игры, могут летать до ночи, но обычно разница очков всегда меньше 150, так что вся команда занята ерундой, кроме единственного, кто ловит снитч. Представьте, что в баскетболе все кидают в кольцо за два и три очка, но два игрока при этом гоняют шайбу, игра до первой забитой шайбы, гол дает сразу 30 очков, а лучше 100. Понятно, что все баскетболисты могут отправиться на трибуны и оттуда болеть за своего хоккеиста. Вот квиддич – то же самое. Удивительно, что волшебный мир столетиями был увлечен столь абсурдной игрой.

Но у них есть выбор, в квиддич можно и не играть. Мы же с рождения обречены на что-то подобное. Упорно закидываем мячи в кольцо, уверенно лидируем со счетом 100:50, а где-то порхает снитч, и наша погибель ловит его первой. Или мы можем жестоко проигрывать по очкам, но наш ловец первым ловит маленький золотистый шарик, и игра сделана.

Вот, предположим, человек поступает в вуз в своем регионе, далее идет куда-то на стажировку, составляет портфолио, делает карьеру, все идет постепенно, вот зарплата 20 тысяч рублей, 30, 50, 100, вот кризис, его увольняют, зарплата снова 30 – средняя по стране. Вот он прокачивает скиллы, проходит тренинг, знакомится с нужными людьми, вот зарплата снова 60, 70, 80 тысяч. Так прошли, например, 17 лет стратегической позиционной борьбы, а потом человек посылает все к черту, затевает какой-то неожиданный бизнес и за первый год делает прибыль 20 миллионов, больше, чем за всю жизнь до того.

Выясняется, что все было ерундой и стоило сразу заняться снитчем. История не только про работу. Заменим слово «карьера» на слова «личная жизнь» и легко представим тот же сюжет.

Кстати, снитч можем поймать не мы. Та же самая история, только уже в 35 лет наш герой садится на героин. Да, черт возьми, просто диагноз – рак. И вся позиционная борьба, все соревнование по очкам сразу кажутся странными и нелепыми. Можно обойтись без экстремизма, пусть не героин, пусть наш герой не пробовал в этой жизни ничего страшнее ЛСД и гашиша и нет никакого рака, но и без того главный доход и расход в жизни приносят пойманные и упущенные снитчи, а не повседневные мячи в повседневные кольца. Одна встреча, которая стоит сотни встреч до того. Одно решение, которое важнее, чем все решения, принятые в последние годы. То есть вдруг начнется игра, исход которой важнее, чем все, что игралось годами. Лучше проиграть все, что было до того, но выиграть один раз сейчас. Или наоборот, все бывшие победы меркнут перед нынешним поражением.

Давайте сформулируем.

Главное в жизни – часто следствие маловероятных событий – раз. Зачастую их нельзя получать алгоритмически – два.

Мало того что наша жизнь – производная от смешного снитча. Его поимка отчасти зависит от того, что мы делаем. Вопрос: насколько она, кроме этого, зависит от случайности? Увы.

Роль случайности в нашей жизни больше, чем кажется.

Дальше будет немного математики. Впрочем, несложной, без формул и интуитивно понятной. Для знакомых с теорией вероятности, матстатистикой – ничего нового. Впрочем, новыми могут оказаться выводы.

На больших статистических массивах работают закономерности. Если взять десять тысяч людей-политиков и десять тысяч людей-неполитиков и корректно работать с регрессионным анализом, можно понять, какие свойства людей лучше соответствуют результату «успешный политик». Проблемы будут на уровне единичного экземпляра. Положим, некто стал президентом некой страны. Почти наверняка наш некто соответствует результату «стать президентом» лучше, чем средний гражданин государства. Но на пост президента претендуют не средние граждане, давайте возьмем выборку из 1 % людей, которые по своим свойствам больше среднего гражданина подходят к этой истории, и посмотрим на нашего избранника. Насколько его результат обусловлен его свойствами и насколько случаен?

А что будет статистической выборкой? Можно ли о ней вообще говорить? Предположим, что у каждого кандидата 100 тысяч испытаний с примерно одинаковым весом, от их прохождения и зависит результат «становление президентом». Тогда наверняка президентом станет тот, кто обязан этому своим свойством, «достойнейший». Не в смысле, что самый хороший человек, а в смысле, что роль случайности будет меньше, чем роль его качеств. Если, скажем, свойства некой вселенной таковы, что правителем там обычно становится самый косматый, высокий и подлый, то наш лидер окажется сильным образцом косматости и подлости и рост его будет выше среднего – все «по справедливости».

Кстати, не факт, что победит самый косматый и высокий, но эти качества будут сильно проявлены и станут явно обусловливать успех. Также на 100 тысячах равновесных испытаний успех писателя будет обусловлен тем, что он написал, а не тем, что сцепились обстоятельства. Для художника будет важно, что он нарисовал, а для выживаемости солдата станут важны его солдатские качества. О сильной корреляции между «внутренними качествами» и «успехом» позволила бы говорить достаточно большая выборка испытаний.

Оговоримся: гигантская выборка нужна, если нет лабораторно чистого опыта, где можно говорить о явном детерминизме. Чтобы понять, кто сильнее из двух армрестлеров и двух шахматистов, хватит нескольких поединков, иногда одного. Но мы понимаем, что когда борются на руках или совершают ходы в пошаговом квесте с жесткими формальными правилами, то находятся в области, где заведомо меньше случайность и не так сильно свистят снитчи. Чего нельзя сказать про присуждение художественных премий или, скажем, счастье в любви. Здесь, чтобы исключить фактор случайности, нужна большая выборка попыток – вопрос, насколько большая.

В реальной жизни, где роль случайности велика, люди обычно недооценивают масштаб нужной выборки.

Как случайность становится закономерностью, прекрасно показывает технология соцопроса. Если нужно узнать, какой процент горожан города Гадюкинска поддерживает его мэра, бесполезно спрашивать одного прохожего. Его ответ не даст вообще ничего, но достаточное число опрошенных даст нам очень точную картину. Несколько сотен или тысяч – смотря какая точность нам нужна. Однако если спросить жителя самого Гадюкинска, сколько гадюкинцев ему хватит для точной картины, вряд ли он будет опрашивать более 100 человек, и есть риск, что удовлетворится ответами первых десяти. Семь человек ему скажут, что мэр плохой, и этого ему хватит.

При чем здесь гадюкинцы? Напомню, чем мы заняты: по сути, ищем ответ на вопрос о справедливости мира.

Сколько испытаний в «зоне квиддича» надо провести, чтобы наши достоинства хоть как-то начали соответствовать нашим успехам?

Если автор написал книгу, а ему отказали в десяти издательствах, можно ли сказать, что книга плохая, то есть обреченная на провал, если ее издать? Сказать можно. Но это будет не более чем опрос десяти гадюкинцев касательно их главы.

Возвращаясь к примеру с президентом: всенародно избранным лидером страны всегда является случайный человек (и просим не воспринимать это как критику кого-либо из живых президентов, речь о более важном, чем любой из них). «Случайный» означает, что внешний результат мало обусловлен внутренними свойствами человека и следующим из них поведением. В большой стране даже самый сильный политик обладает не более чем 1 % того, что можно назвать «внутреннее соответствие должности президента». Просто в силу того, что есть еще тысячи человек с какими-то своими долями процента, в сумме ограниченными 100 %. И пусть действующий президент обладает бо́льшим процентом, чем случайный кандидат, он ведь не обладает 51 %, чтобы говорить о заслуженной победе, а не случайном выигрыше.

Поясним, что больше подходит под определение заслуженной победы: поступление в аспирантуру, принадлежность к среднему классу, обладание кошкой или автомобилем. То есть достижение чего-то не редкого. А любая редкость, даже вроде бы объективная, как чемпионство в спорте, есть результат нескольких или хотя бы одного, но очень жирного снитча. Перед чемпионатом мира по футболу нет такого фаворита, на победу которого принимали бы ставки 1 к 1 или хотя бы 1 к 2, 1 к 3. Букмекеры не идиоты, и хотя команда Германии будет сильнее, англичане тоже могут поймать свой снитч. Даже Россия может. В этом смысле, когда Германия все-таки выиграет, даже будучи сильнейшей командой, она выиграет главным образом потому, что ей повезло. Если бы дело было не в удаче, ставки на нее принимали хотя бы 1 к 1.

Классический пример о том же самом, но другими словами, из той же книги Леонарда Млодинова. До этого мы говорили об удачниках, теперь – о неудачниках.

«Например, не так уж много книг, которые сегодня во всем мире имели бы большую популярность, чем книги Джона Гришэма… или Джоан Роулинг. И тем не менее их рукописи в ту пору, когда сами авторы еще не прославились, раз за разом отвергали. Рукопись Гришэма “Пора убивать” отклонили двадцать шесть издательств, его вторая рукопись, “Фирма”, заинтересовала издателей только после того, как неофициальный экземпляр романа, ходивший по рукам в Голливуде, привлек внимание кинематографистов, предложивших за права на экранизацию 600 тысяч долларов… Джоан Роулинг с ее первым романом о Гарри Поттере получила девять отказов. Существует и оборотная сторона медали, хорошо известная любому человеку, связанному с миром бизнеса: многие талантливые писатели – эти Джоны Гришэмы, бросившие попытки после двадцатого отказа, Джоан Роулинг, прекратившие борьбу после пяти отрицательных ответов, – так и не пробились. После многочисленных отказов один такой писатель, Джон Кеннеди Тул, потерял надежду когда-нибудь опубликовать свой роман и покончил с собой. Его мать не оставила попыток, и одиннадцать лет спустя “Сговор остолопов” был опубликован. Он завоевал Пулитцеровскую премию, разойдясь тиражом в 2 млн экземпляров».

Важно понять, что история с отказами Джоан Роулинг – не редкость, а вариант нормы. Приготовьтесь, пристегнитесь, поехали, в этом мире дела обстоят именно так.

Последняя цитата из той же книги. Это сенсационные новости, если понять, что именно говорится.

«В мире политики, экономики, бизнеса – даже если на кону миллионы долларов – случайные события часто истолковываются в неверном ключе: как достижения или провалы. Заслужены ли поощрения (и наказания) в голливудской игре, играет ли удача в случае с огромными (или скудными) кассовыми сборами куда как большую роль, чем это кажется? Все мы понимаем: один только факт гениальности еще не гарантирует успеха, однако сам собой напрашивается вывод: успех всегда гениален. Уильям Голдман в своей ставшей классической книге 1983 г. “Приключения в кинематографическом бизнесе” повторяет слова бывшего продюсера Дэвида Пикера: “Если бы я сказал «да» всем проектам, которые отверг, и «нет» всем тем, которые принял, итог оказался бы примерно таким же, что и сейчас”. Тем не менее руководство студии судят не за управленческие способности, основу всех основ, которыми в равной степени должны обладать и глава американской сталелитейной компании, и глава “Парамаунт Пикчерз”. Наоборот, его ценят за умение выбирать из множества сценариев будущие хиты. И если Голдман прав, то умение – это не более чем иллюзия, и как бы глава студии ни пыжился, его заслуга в подписании контракта на 25 млн долларов невелика.

Когда мы рассматриваем невероятный успех, будь то в спорте или где еще, необходимо помнить о следующем: необычные события могут происходить без необычных на то причин. Случайные события часто выглядят как неслучайные, и, истолковывая все, что связано с человеком, нужно быть осторожным – не спутать одно с другим».

Глава 10

…и как в это играть?

Ошибка выживших звезд. – Писатель на пять копеек. – Вероятностная прогулка. – Активность важнее таланта. – Делай как казино. – Теорвер, секс и брак. – Пустыни и минные поля.

Обычно мы не замечаем, насколько успех случаен. Почему?

Во-первых, это не самое приятное знание из возможных, и психика норовит пропустить этот урок. Чтоб он был усвоен, ее надо специально тащить в эту сторону и тыкать носом (как будто у нашей психики имеется нос). Во-вторых, массив историй, который мы наблюдаем, это обычно не тот массив историй, который действительно есть. Над его искажением уже потрудилась так называемая ошибка выжившего.

В Интернете, например, описаны тысячи способов выиграть на бирже и почему-то не описаны способы проиграть, хотя, по статистике, проигрывают намного больше половины активных игроков, в долгосроке – никак не менее 90 %. Так где же истории поражений? Понятно где – о них просто не говорят, нет такой культурной нормы. Поэтому новичку всегда кажется, что на бирже выиграть легко, – пока он не попробует.

И эта печаль не только про биржу. Талеб риторически спрашивает в «Черном лебеде»: что мы представляем при слове «писатель»? Если не совсем Джоан Роулинг, то все равно что-то успешное. Между тем понятно, что медианный автор беллетристики скорее работает в «Макдоналдсе» на раздаче, чем в Голливуде на сценариях. Также в выборку рок-музыкантов обычно не входят люди, вставшие на рокерские лыжи, но в 17 лет умершие от передоза или в 27 все-таки пошедшие работать в «Макдоналдс» под начало писателя, который уже дорос до старшего помощника менеджера и свысока взирает на рок-звезду.

У меня была статистика по писателям, когда я писал прозу: на литературную премию «Дебют», когда в ней участвовали только люди до 25 лет, за год пришло порядка 50 тысяч заявок. Как минимум 50 тысяч русскоязычных авторов пребывали лишь в данной возрастной категории. Заметим, что не все бросают писать к 25 годам, а кто-то столь скромен или темен, что не подает заявки на премии. Получим на порядок больше пишущего народа, несколько сотен тысяч. Прикинем на всех медианный тираж и гонорар. Не удивлюсь, если выяснится, что средний литератор в России опубликовал за всю жизнь, например, пять страниц текста, получив за это 50 рублей гонорара.

Аналогично в случае современных художников – это не так сладко, как кажется. Как и в случае биржи, мы видим лишь истории успеха, зачастую на ровном месте. Кажется, что каждого второго, запишись он в эту армию, ждет мировая слава и деньги. Например, один гений запаивал свое дерьмо в баночки и продавал их по нескольку десятков тысяч долларов за штуку, причем, кажется, мухлевал – есть сильное подозрение, что в этих баночках нет даже дерьма. Мы видим медийный успех и долларового миллионера, но мы всегда видим только выжившего, а как насчет того, чтобы взять всех, кто когда-либо мог додуматься до подобного креатива? Это ведь несложно, не так ли? Они в этом не признаются, но на старте было намного больше людей, чем на финише. В десятки, сотни раз.

Ладно, хватит о плохом. Мир безумного квиддича, в который нас занесло, более-менее описан. Вопрос, что с этим делать? Возможен ли правильный алгоритм в игре, где успех распределяется вне всякого алгоритма? И вот теперь хорошие новости – да, возможен.

Кое-какие правила есть даже в игре без видимых правил. Полдела мы, кстати, уже сделали, признав квиддич в качестве квиддича, без иллюзий. Проектность, планирование, трудолюбие – сразу видно, насколько ограничена эффективность всего этого добра. Признав вероятностную природу мира, в который нас занесло, мы должны выстроить в нем вероятностную игру.

Мы не знаем, где найдем и потеряем. Но примерно знаем, на какой дороге получше с вероятностями – в плане как находок, так и потерь.

Пошагового алгоритма, ведущего по жизни к ценному призу, обычно нет. Но можно выбрать дорогу и как идти – это определит то, что можно определить: наши вероятности.

Попробуйте, например, реализовать пошаговым алгоритмом задачу «счастливо влюбиться». Или решить задачу «обрести влиятельных друзей», «создать хит», «поднять хайп», «выиграть национальный конкурс» и т. д. Это возможно, поскольку это случается. Просто это случается не по плану.

Мы либо идем по дороге, где с высоких деревьев свисают плоды – шансы на успех, либо идем по бесплодной пустыне. Эти плоды иногда падают нам под ноги, иногда нет, повлиять на то, что сейчас свалится к ногам и свалится ли вообще, обычно нельзя. Но если идти достаточно долго и не сворачивать – что-нибудь да упадет. Без гарантии, впрочем. Зато если вы решите идти по пустыне, у вас наконец-то появится 100-процентная уверенность в завтрашнем дне – к вашим ногам точно ничто не свалится.

Суть стратегии в том, чтобы набить карманы лотерейными билетами, при условии что их выдают бесплатно или почти бесплатно. И дальше ждать.

Успех здесь производное не столько от того, что именно попало на конкурс, а того, сколько раз оно туда попало. Под конкурсом можно понимать разное: от самого настоящего конкурса до еще одного знакомства, презентации, еще одной попытки чего угодно. Чтобы когда-нибудь выиграть, надо просто чаще играть, тем более в такие игры, как квиддич.

Для успеха активность даже важнее, чем компетентность, талант и т. д. Если один будет талантлив, но у второго в десять раз больше попыток, я ставил бы на второго.

Возьмем литературные конкурсы. Вообще, так устроены любые конкурсы вплоть до песни, танца, поделок из бересты и прочих инсталляций. Пусть один создаст шедевр, но примет участие в конкурсе один раз. Первое место с первой попытки ему вряд ли светит, скорее всего, он даже не выйдет в финал, шорт-лист или нечто подобное. Другой покажет нечто всего лишь неплохое, но он покажет это десять раз – перед разными жюри, в разных условиях. Это уже неплохая заявка. Третий сделает нечто еще менее шедевральное, но предъявит это миру сто раз, и почти наверняка мир чем-то отзовется.

У нас нет оснований полагать, что жюри будет по своим качествам ближе к справедливому и мудрому Абсолюту, чем издатели, девять раз отказавшие Джоан Роулинг с ее Гарри Поттером. Как и издатели, они будут всего лишь крепкими профессионалами – со своими тараканами в голове, перепадами настроения, ленью, пристрастностью, может быть, даже коррупцией. У них нет прибора, который выявлял бы шедевр приложением прибора к объекту. В единичной истории они могут забраковать что угодно. Но вот если история будет с продолжением, перевес хорошего над плохим постепенно станет ощутимым и измеримым. Серия даст то, что можно назвать статистическим преимуществом. Одна попытка – почти случайное кидание кубика. Пусть шансы незначительно смещены в вашу пользу, на одном броске вы этого не увидите.

Серия – это история о том, как незначительное смещение вероятностей дает систематический выигрыш.

Как это происходит, видно на примере казино. Все игры, которые оно предлагает, имеют незначительное смещение вероятностей в его пользу. Но казино никогда не играет единожды – у любого стола всегда разыгрывается серия. И по итогу серий это отличный бизнес для владельцев и отвратительный для клиентов (или очень дорогая форма отдыха, если вы умеете приятно расслабляться в роли жертвы).

Если вы нашли занятие с нулевыми или небольшими рисками и шансами на успех, вы как бы создали себе личное казино. В нем вы в позиции владельца: вероятность за вас, значит, на вас работает само время. Просто дайте себе это время.

Я привел пример с творческими конкурсами и премиями. В долгосроке побеждает не достойнейший, а скорее активнейший, при условии что в нем есть хоть что-то достойное. Но схожая логика везде, где схожий риск-профиль.

Если делаете что-то, где вероятность за вас, просто делайте это подольше.

На этом, в частности, построен правильный биржевой трейдинг. На спекуляциях зарабатывают механические торговые системы (я точно знаю, что говорю, – последние пять лет я жил с этого редкого промысла). Это всегда серии однотипных сделок. В схожей ситуации ты должен совершать схожее действие, это тупо, монотонно, исключает в момент реализации всякое творчество. Оно требуется чуть раньше – для нахождения этих самых условий. Работа столь тупая, но аккуратная, что обычно авторы стратегий поручают ее своим роботам. У меня их было несколько штук, но есть профессионалы, парк которых насчитывает десятки ботов. И годами эта бесчеловечность выгребает на бирже деньги тех, кто ведет себя по-людски. При этом каждая отдельная сделка – черт знает, к чему она приведет. Серии меньше сотни сделок не так уж интересны.

Речь об играх с положительным ожиданием. Начиная бизнес, его не начинают с гарантий. «Возможно, у нас получится», – примерно такая формула. Когда получится, то выигрыш будет ощутим. А не получится – проигрыш невелик на фоне возможного выигрыша, и мы его стерпим. «Если долго мучиться, все у нас получится». Если делали по уму и были терпеливы – обычно все получается.

Это работает не только на работе. Где нельзя много проиграть, но можно выиграть, и каждая попытка заранее не считаема – там и работает. Например, беспорядочные половые связи – далеко не худший путь к счастливой семейной жизни. При условии что она вам нужна.

Конечно, бывают исключения. О них впору слагать легенды: «Мы вместе со школы и ни разу не изменяли друг другу». Но скорее джекпот выпадет, если вы пытались хотя бы несколько раз. Допустим, такой послужной список: пять любовных романов, семь новелл, восемь скороговорок и парочка анекдотов. С таким списком вероятность найти подходящего человека выше, чем если обрубить выбор в начале: анекдот, новелла – и сразу в загс.

Еще раз: если время работает на вас – пусть себе работает, не мешайте ему. Просто запустите механизм и не забывайте: вы работаете не с гарантиями, а с вероятностями. Иногда будет больно, страшно и хотеться гарантий. Но давайте согласимся: яркая жизнь и большие деньги никогда не гарантированы, за ними всегда ходят в вероятностный мир. Почти все, кто живет интересно, живут в вероятностном мире.

Помимо верной дороги, по обе стороны увешанной плодами счастливой случайности, есть еще две.

Одна из них пролегает в пустыне. Например, вы ходите на работу, где с вами точно не может произойти ничего хорошего. Плохого, наверное, тоже. Там вообще не может ничего произойти. Каждый следующий день дублирует предыдущий с вероятностью, приближенной к 100 %. И так каждый следующий год. А потом вы состаритесь и умрете. Помимо такой работы можно представить себе такие же «отношения», «досуг» и систему привычек. Эта жизнь менее вероятностна, но является ли это ее достоинством?

Но это еще не самое страшное, куда можно забрести. Помимо положительной вероятности есть отрицательная. Вы также идете по дороге, но вместо сочных плодов с деревьев свисает взрывчатка, иногда падает. Предугадать взрыв невозможно. Какое-то время может казаться, что ничего плохого не происходит. Главная примета этой дороги: возможные выигрыши обычно видны заранее и не так уж велики на фоне потенциального, не сразу видного проигрыша. Например, выигрыш преступника или наркомана обычно ясен заранее: вот такая добыча, вот такое удовольствие. Допустим, он чаще выигрывает, чем проигрывает. Но то, что может произойти в худшем случае, перекроет лучший случай в разы. Риск не считаем заранее, он слишком серьезен, чтоб заходить в эту область.

Давайте оговоримся: из жизни невозможно и вредно исключать риск. Но есть «риск», который неизбежное условие «прибыли». В среднем при игре вдолгую «прибыль» имеет тенденцию перекрывать «риск». Этого риска берите сколько поднимете.

И есть риск, при игре вдолгую убивающий любую прибыль. В каждом раунде игры в рулетку рискует и казино, и его клиент. Но у заведения риск первого типа, у клиента – второго. Приглашая кого-то на свидание, вы рискуете. Но в худшем случае никто особо не потеряет – сорвется история, которой и не было – это риск первого типа. А вот если вместо свидания пойти на грабеж – риск второго типа. Какая бы ни была добыча сегодня, серийный грабеж – плохой способ сколотить состояние и хороший способ засесть в тюрьму. Этого риска выбросьте сколько сможете.

В общем, простые правила. Избегайте пустыни. Не бродите под взрывчаткой. Гуляйте там, где на деревьях растут призы и иногда падают. Пусть вы не сможете их добыть по плану, но, погуляв достаточно долго, скорее всего, соберете какой-то урожай.

Все, что мы делаем в жизни, – прогулки трех типов. В любой сфере различимы эти три дороги. Можно гулять правильно, например, на работе и неправильно – на досуге. Или наоборот. Оглянитесь. Прикиньте шансы (они же хорошие риски) и риски (они же плохие шансы).

Правильная стратегия в вероятностном мире не «все идет по плану», а «режь риск, копи шанс».

И по возможности не сильно волнуйся в процессе, шанса это не добавит, а вот риск есть риск.

Подробнее о рисках и шансах – моя книга «Деньги без дураков»^[5], четвертая часть. Если кого-то смущает слово «деньги», строго о финансах там три первые части, четвертая – о жизни в вероятностном мире.

Глава 11

Неудачи не считаются

Что бы нам удвоить? – Принимай поражение. – Главная тайна искусствоведов и политологов. – Пустоту нельзя проиграть. – Не переплачивай за участие.

Томас Уотсон, стоявший у истоков корпорации IВМ, говорил: «Если вы хотите преуспеть, удвойте…» Что удвоить, вопрос для «Что? Где? Когда?». Правильный ответ – «…частоту своих неудач».

Уже шла речь о том, что бывают хорошие и плохие риски. Первых надо побольше, вторых поменьше. Неудачи также делятся на два сорта. Вопрос, на какой дороге вы их подобрали. Если дорога ведет к обрыву, они указатели направления («верной дорогой идете, товарищи») и авансы (чтобы вы не скучали в ожидании большой беды, вот вам пара маленьких). Если же дорога с положительным риском, это лишь те шансы, которые не сыграли. Смотрите на главное – среднее ожидание на вашем пути. Если бесконечно много людей бесконечно долго делают то же, что и вы, к какому среднему результату стремятся их похождения? Это ближе к успеху или потерям? Это и есть матожидание вашей практики. И оно важнее, чем то, что принес сегодняшний день.

«Начал бизнес», «подал заявку на конкурс», «познакомился в Интернете» – обычно это приключения с положительным риском. При этом большая часть попыток кончаются неудачей. Например, бизнес не дорастает до бизнеса, которым стоит заниматься. С творческими конкурсами все еще хуже. Грубо говоря, из 1000 заявок 900 от бездарей, которые недостойны победы, 100 ее достойны, и между ними проводится лотерея за один главный приз и 10 утешительных. Так устроен любой конкурс. После того как закономерно отсеются 900 слабых участников, из оставшихся 100 победит случайнейший. А на долгой дистанции – активнейший, который будет неслучайно выцарапывать эту случайность раз за разом. Так же и со знакомствами в Интернете: большая их часть не приводят ни к чему, многие – к потерянному времени, немногие – к важным человеческим отношениям, будь то партнерство, дружба, любовь. Но мы не теряем много времени, и приз, если выпадает, покрывает все былые затраты. Все как с конкурсами. Если участие бесплатное и стоит лишь небольшого времени – просто участвуйте. Набивайте карманы положительным риском, этим вы творите маленькое чудо – создаете себе ценность из ничего. Из ничего нельзя получить гарантии, но можно получить шанс.

Есть правило Парето, ставшее почти поговоркой: 20 % всех усилий дают 80 % результата. Но это в старом добром мире причинных связей. У нас все еще смешнее. Один процент всех усилий может дать 100 % результата. Мы просто не знаем, какой именно процент, где и когда. Не мечтайте о снайперском попадании – в эту мишень невозможно попасть по расчету. Она как бы за занавеской, ее не видно. Хотите попасть – просто палите без остановки.

Много плохих шансов – это уже хороший шанс.

Особенно это важно для сфер, где «уровень» участников сложно измерить. Например, в политике. Или в искусстве. Особенно в современном. Именно там включается во всю мощь лотерейный принцип. Что значит – сложно измерить? При сравнении это видно, вот спортсмены – их измерить просто. Шахматист на пятой строчке мирового рейтинга всегда выиграет у того, кто на пятисотой. Чемпион мира в любом виде единоборств побьет-заборет чемпиона района. Их нельзя поменять местами так, чтобы никто не заметил. А вот с политиками этот фокус пройдет легко. Первый встречный не справится с работой спикера национального парламента. Но спикер горсовета, пожалуй, справится. Причем в любой стране мира.

С художниками та же история, можно смело менять местами № 5 и № 500, искусствоведы обоснуют любой расклад. Они сейчас, наверное, со мной не согласятся. Политологи вот уже не согласились. Но мы должны понимать, что это их хлеб. Брать мир, почти целиком основанный на случайности, и вносить в этот хаос видимость порядка. Мол, все не просто так, есть правила, законы, все идет согласно нашим оценкам. Если все вокруг лотерея, от ее осознания неуютно. Особенно тем, кто выиграл. Часть приза стоит уступить искусствоведам и политологам – пусть закрасят случайность, они умеют.

Но нам не надо маскировать лотерею. Надо просто участвовать, пока можно.

Если из ничего создать шанс, попробовать и потерпеть неудачу, это хорошая, нужная неудача.

Если алгоритмически нельзя прийти к успеху, то можно нарастить число таких неудач – вероятностно это то же самое, что «идти к успеху». Что и имел в виду Томас Уотсон. При этом на каждой отдельной неудаче не стоит зацикливаться. «А что я сегодня сделал не так?» Если лотерейный билетик сегодня не выиграл – скажите, что вы сделали не так? Не постучали по дереву, сплюнув через левое плечо? Все так. Идите и снова сделайте. Главное – не расстраиваться.

Если вы из ничего создали ставку и ее проиграли, вы не проиграли ничего. У вас ничего нет – но у вас ничего и не было.

Не вышли в следующий тур конкурса? Но до участия в конкурсе у вас не было в нем позиций! Из ничего вы дошли до четвертьфинала, где тут проигрыш? Пошли на первое свидание и поняли, что отношения не сложатся? Но вы не потеряли никаких отношений – напомню, что у вас их и не было. Ваш бизнес не приносит доход? Надеюсь, вы не закладывали квартиру, чтобы его начать? Если начали без особых вложений или за все платит сторонний инвестор – поздравляю: ваших потерь тут нет. Есть обмен некоторого количества времени на некоторый опыт. Если времени не так много, а опыт ценный, вы даже вышли в плюс. И это в том случае, если бизнес прогорел!

В неудачах важно, чтобы все случалось побыстрее и не тащило дополнительных издержек.

Если долго и с издержками – качество неудач начинает портиться. Это не те неудачи, какие надо.

Вернемся к нашим случайным примерам: творческий конкурс, свидание, предпринимательство. Как все это можно испортить? Два верных способа: либо серьезно затянуть, либо серьезно инвестировать. Если начинающий писатель, например, решит ради участия в конкурсе переписать свой роман – это он зря. Слишком почтительное отношение к лотерейным билетам вредно. Ему кажется, например, что если он даст роман десяти знакомым, получит отзывы, учтет замечания, то текст станет лучше. Может быть, да. А может быть, и нет. Это будут случайные отзывы случайных людей, не забывайте. Но даже дельный совет не так уж нужен. Слишком дорого его учитывать. Скорее всего, улучшение качества вашего билетика не стоит вашего времени и усилий. В детерминированном мире – окупилось бы. В вероятностном – нет.

Аналогично с первым свиданием, а равно и с любым другим. Никаких серьезных инвестиций, билетик того не стоит. Пожалуй, не стоит приходить сильно пьяным или прямо с дачи в любимом рваном трико. Немного пьяным и в драных джинсах уже можно. Специально наряжаться, готовиться – это все пустое. Вы еще запишитесь на прием к косметологу и психологу, вдруг это повысит шансы? Кстати, в детерминированном мире повысило бы. В вероятностном действуйте быстро и дешево. Лучше пять попыток без подготовки и вложений, чем одна, куда вы вложились максимально. Берегите время и деньги – это то, что у вас уже есть, а значит, их можно потерять. Лотерея перестает быть беспроигрышной, вот что важно. А отношений у вас пока нет, их потерять нельзя.

Ну и про бизнес: помните оговорку «надеюсь, вы не заложили вашу квартиру»? Если можно начать без вложений и можно начать с вложениями – действуйте без вложений. Потерять всегда успеете. В вероятностном мире от вас не так уж много зависит. Одно из немногого, что зависит, – цена лотерейного билетика. Вы не можете повлиять на изменение законов, настроение клиентов и т. д. Но вот эта цена – в ваших руках.

Правильных неудач стесняться не надо. Правильная референтная группа за это не осудит. Если кто-то осудит – не слушайте. Скорее это приговор ему, нежели вам. Если хотите, приведите приговор в исполнение: исключите из референтной группы.

Если что-то идет не так, есть два варианта: либо мы плохие и должны измениться, либо мы в вероятностном мире и должны просто подождать. Важно не путать первое со вторым, отличать состояние «ошибка» от состояния «не везет». Слабые и глупые склонны первое выдавать за второе, это недостаток самокритичности. Но проблема лучшей части человечества подчас обратная: искать ошибки там, где их нет. Такое вот когнитивное искажение неглупых, но излишне нервных людей. Расслабьтесь. Поменьше реагируйте на случайность.

Важно не то, что с нами случается, важно, что мы делаем с тем, что с нами случается.

Глава 12

«Не знаю» значит «нет»

Нас меньше, чем наших планов. – Отказ простой и ньютоновский. – Лень ради главного.

Нас мало, а дел много. А если усиленно «ловить шансы», то еще больше. Нас не хватит на все. Спев гимн активности, попробуем ее ограничить. Иначе мы утонем в море возможностей.

У нас не получится прожить сто жизней, даже если нашли бы занятий на все сто. Увы, от чего-то придется отказаться: нас меньше, чем того, чем можно заняться. Чем же?

Сомнения при этом уже знак того, что сомневаться не надо. То, чему стоит сказать «да», сидя по уши в дефиците самого себя, обычно не вызывает сомнений и колебаний.

Если сомневаешься, всегда говори «нет».

Впрочем, сказать «нет» можно двумя способами. Первый буквальный. Если я сомневаюсь, идти ли мне гулять, мне не следует идти гулять. Появляется кусок пустого времени. Он быстро заполняется чем-то, в чем я уверен чуть больше.

Второй способ сказать «нет» хитрее. Под действием понимается «изменение привычного». Вспомним первый закон Ньютона: «Тела, когда на них не действуют никакие силы, находятся в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения». Допустим, я сомневаюсь, идти ли мне гулять. Но до этого я в это время всегда гулял. И возможно, как ни странно, я сочту за действие отказ от привычного действия. А нет импульса – буду, как раньше, покоиться или двигаться прямолинейно и равномерно, в данном случае это значит – двинусь на прогулку. Иногда мне что-то предлагают люди, имеющие привычку предлагать, а я имел привычку идти на поводу. Сила нужна скорее для того, чтобы отказаться, чем согласиться. Если я колеблюсь, то у меня нет этой силы. Не знаешь, что делать, – делай как обычно. И я позволяю их силе тащить меня.

Оба варианта «недеяния» годные, с любым из них лучше, чем без него. Но иногда они будут тащить в разные стороны. Признаюсь, мне все-таки ближе первый. Во-первых, так проще. Плыть по течению жизни, как вчера, не сильно сложно, но лежать еще проще. Во-вторых, именно этот вариант освобождает время. А нам важно как раз время.

Правило универсальное. То есть можно брать и тащить в любую сферу. Нужна ли мне эта подработка? Нужны ли мне эти отношения? Не заняться ли спортом? Не выпить ли водки? Ответы на все вопросы – нет. Если есть сомнения, не нужна ни водка, ни спорт. Отношения желательно разорвать. От подработки отказаться. Поверьте, если бы вы действительно в ней нуждались, вы не спрашивали бы. Про отношения действительно ценные не возникает вопрос, нужны ли они. Если надо – это уже не предмет рефлексии. Точно так же, как путешествовать, эмигрировать, завести ребенка или котенка. Если не знаешь, то нет.

Как водится, упражнение для сторонников упражнений. Попробуйте сказать «нет» десяти каким-то вещам. Точнее, занятиям. Точнее, тому, что заполняет ваше время. Хотя бы трем для начала.

Если человек ничего не делает, его жизнь все равно насыщенная. Только чем попало.

Найти три лишних заделья не очень трудно. А дальше – больше.

Скинуть весь балласт в один день не получится. Есть обязательства и привычки, от которых отходят годами. Но лучше постепенно двигаться куда надо, чем сразу очутиться где попало. Затея ведь не ради того, чтобы покоиться на диване, а ради того, чтобы идти. Хотя диван при этом не исключается. Вдруг на нем – главное? Глава 13

Включи обратную связь

Эшафот в супермаркете. – Тело не дурак. – Честно, быстро, по голове. – Чем измерить гениальность? – Общественная теплица для идиотов.

Начнем с истории, как я похудел на 24 килограмма за семь месяцев. Без умных диет, силы воли, мучений и напряжений. С помощью одного простого упражнения. Хотя назвать это упражнением шибко громко, скорее подойдет «привычка». С одним условием, правда: мне было действительно надо. Если бы мне казалось, что надо, а на самом деле было не надо, ничего бы не вышло.

Любители тренингов, отложите дела и виртуально соберитесь в кружок. Сейчас вы задаром услышите о суперметодике. Может быть, одолев лень, я создам вокруг этого трюка небольшое вероучение. Пока что метод – всем, даром, и пусть никто не уйдет обиженным.

На всякий случай, если кому интересно, вернулся ли лишний вес. В таких делах это важно. Он потихоньку наползает обратно. Опять-таки без мучений и напряжений держу оборону, пока что за пять лет вернулось где-то 40 % сброшенного. Знающие статистику здесь должны аплодировать: это очень хороший результат.

Где-то в конце 2014 года я случайно взошел на весы (хороший глагол «взошел», торжественный: обычно всходят на эшафот или хотя бы на трибуну) и нашел в себе 113 килограммов. Для роста 188 сантиметров это не чудовищно много, но сильно много. Мне почему-то, может быть впервые в жизни, стало грустно по этому поводу. Я решил бороться.

Те весы, на которые я случайно взошел в супермаркете, я купил, чтобы всходить на этот эшафот как можно чаще. Это было единственное сознательное решение. Я рассудил, что дальше со всем справится мое тело. Мне ведь неприятно видеть цифру на весах? Если эта цифра будет расти – это ведь будет боль и страдание, верно? Раньше я редко виделся с этой цифрой – лишь случайно, раз в пару лет. И она, конечно, росла. Очень нехило, с 70–80 килограммов в 1999 году – это был пик моего отощания. Потом все медленно катилось – понятно в какую сторону. Раз в пару лет цифра делала мне больно. Метко, но редко. Можно терпеть.

А теперь я приговорил себя терпеть часто. Два раза в сутки, а если во мне обнаружится мазохист или перфекционист, можно чаще. Единственный способ заменить боль чем-то приятным – погнать цифру в обратную сторону. Но как именно она погонится, мне было лень думать и планировать. В конце концов, у меня есть тело, оно не такое уж глупое. Я дал ему понять, как именно буду делать ему больно. Можно уточнить, что пытать я вознамерился мозг, но мозг – часть тела. Также я дал понять, как этого избежать. Просто уменьши цифру, а как ты это будешь делать – твое дело, брат. Я тебе доверяю.

Быстро выяснилось, что часть еды можно легко пропустить. Первый прием пищи или последний. Организм понял, как себя обмануть. Например, проснувшись – заняться чем-то важным. Или вместо ужина отрубиться, когда непонятно, чего больше хочется – есть или спать, не есть проще. В ситуациях сомнения «хочу есть или нет?» всегда считать, что нет. Никогда не есть просто так, по привычке, потому что угощают, всегда ждать чувства голода. Дождавшись, поиграть с ним, часик-другой потянуть. Как выяснилось, легкое чувство голода можно полюбить. Еще можно его прогулять. Можно прогулять буквально: пойти бродить с хорошим человеком по городу и забыть, что хотел есть (при условии что тебе будет интересно бродить). Можно прогулять в переносном смысле. Главное, чтобы было интересно, скучать будет голодно.

Дальше организм понимал про себя все больше. Например, что несколько кусочков темного шоколада глушат чувство голода на пару часов. Пачка чипсов или горсть орехов подчас заменяют трапезу, а это не 1500 килокалорий, как обычно, а всего 500. Несколько контринтуитивно, да? Спасает предельно калорийная пища, которую запрещает любая диета. Но можно и по классике: супы, овощи – почти безлимитно.

Однако не будем вдаваться в подробности. Они не сильно интимные или секретные, я просто не уверен, что у всех так. Может быть, кого-то темный шоколад убивает. Важен принцип. Организм, предоставленный самому себе, быстро понимает, что все сводится к математике: что на входе и на выходе. «Сжигать калории» при этом так себе идея – чтобы сгорела одна скромная шоколадка, придется очень долго бежать. Я столько не протяну, и большинство горожан тоже. Так что в этом смысле забудьте про физкультуру и спорт. Надо просто меньше жрать, как говорила, кажется, Фаина Раневская. А как вы это реализуете – не так важно.

Если что, количество еды измеряется в калориях, а не в граммах. Их количество всегда написано на еде. Если на помидорах с рынка не написано – гляньте в Интернете.

На всякий случай: я не составлял таблиц калорий, меню, тем более не думал, чем углеводы отличаются от белков (это уже частности и сложности, и это хрупкие системы, неоднозначные). Просто «меньше жрать», спущенное сверху вниз как задание телу. И оно в общем справилось. К августу на весах высветилось 89.

Я не гарантирую, что это поможет всем, но полагаю, что многим. Нужно только одно: включиться в игру. От взгляда на табло должна быть эмоция. Геймификация реальности, маленькие победы каждый день.

Я даже не уверен, что у меня получится еще раз. Может быть, я закончу свои дни позорно разжиревшим бегемотом – почему бы и нет? Но это не отменит маленького веселого подвига.

Если у меня не получится повторить – что это будет значить? Что мне на самом деле уже не надо. Если бы тело чувствовало настоящий дискомфорт от обратной связи, поверьте, оно бы справилось.

Вот и мелькнуло главное, ради чего все написано: обратная связь. Я все-таки не пишу учебник диетологии, а делюсь примером.

Чтобы делать что-то эффективно, нужна эффективная обратная связь: простая, быстрая, точная и наглядная.

Цифра на весах отвечает всем условиям. Она всегда точна и наглядна. Получение ее просто. Что касается быстроты, с этим замечательно: съеденный на ночь кусок торта всегда высветится наутро.

И вот такая обратная связь желательна в любом деле.

Чем прекрасны спорт, биржевая торговля, компьютерные и настольные игры? Вероятно, много чем, но среди прочего – быстрой и честной обратной связью. Мир стремительно возвращает тебе твои ошибки и благодарит за хорошее поведение. Все жестко, честно и показательно. Невозможно длительное время заниматься самообманом. «Мы остаемся лучшей командой, хоть и проиграли восемь матчей из десяти». Так не говорят. «Несмотря на потерю половины капитала, у меня отличный бизнес». Настолько сумасшедшего бизнесмена вы не встретите. Поэтому в бизнесе можно управлять эффективностью, как и в спорте. Испортите обратную связь, и вы испортите главное.

Еще раз о параметрах.

1. Лучше всего, когда результат выражен числом.

Заработали столько-то денег. Пробежали с такой-то скоростью. Это лучше, чем «я приближаюсь к гармонии и нахожу в себе внутренний свет». Хотите рабочий критерий – доводите его до числа. Сможете сказать, на сколько ватт внутренняя лампочка, – гордитесь своим светом.

2. Должен быть вердикт от инстанции, что вправе давать такие вердикты.

Если вы получили мат на пятнадцатом ходу, наверное, вы плохой шахматист. Но если критику не понравилась ваша книга, это скорее его дело, чем ваше. Если слушать каждого критика и учитывать его мнение, это путь не столько к успеху, сколько к шизофрении – они будут давать не просто разные, но противоположные советы.

3. Обратную связь надо получать быстро.

Утром решение – вечером за него по голове. А не спустя семь лет вследствие сложных побочных эффектов.

4. Ответ должен быть на ваше действие или бездействие, а не на что-то другое.

Рекламщик принес на согласование рекламный макет. Заказчик его обругал, потому что у него сопли, развод с женой и сдохло любимое животное. Как вариант: спросил совета у своего собутыльника, а животное сдохло у того. Увы, исполнитель никогда не узнает до конца, за что не приняли макет на самом деле. Вот почему получили по морде, понятно лучше. Потому что пропустили удар. В этом смысле драка честнее сервисов, обслуживающих моноклиентов. Здесь важно слово «моноклиент». Например, губернатор, оценивающий работу своего пиарщика. Когда клиентов тысяча, это уже статистический массив, все разводы, сопли и мертвые хомяки там сглажены.

В каких областях с обратной связью проблема? Например, в искусстве. Вы что-то сделали. Это гениально или убого? К сожалению, нет весов, которые вам скажут, и нет инстанции, заменяющей такие весы. Больше всего на них похожа максимально широкая аудитория. Увы, до нее надо еще добраться. По дороге к ней будут взвешивать, вес оценит кто попало и чем попало – часами, циркулем, внутренним чутьем.

Не так хорошо с обратной связью в макроэкономике и политике. Самые популярные решения зачастую самые вредные, но их вредность не очевидна назавтра. Избиратель любит, когда ему повышают социальные выплаты, дают льготы, фиксируют цены. Как правило, его не смущают такие вещи, как «рост госдолга», «ухудшение инвестиционного климата» и т. п. Обратная связь рано или поздно случается. Но ее задержка может быть такова, что ненавидят вовсе не то правительство, какое следовало бы. Команда врачей-реформаторов, выводящая экономику из наркотической ломки, рискует остаться в памяти как зло, по ассоциации с самой ломкой. А те, кто сажал на иглу, не услышат вопросов. Они уже в истории как народное правительство.

Это еще не худший вариант. Слово «избиратель» подразумевает, что в стране демократия. Власть можно сменить, а курс изменить без переворота. Обратные связи всегда запаздывают, но их хотя бы не упраздняют.

А еще бывает социализм. Не в смысле «социальное государство», как нынешний Евросоюз. А в смысле тех теорий, что Карл Поппер разбирал, начиная с Платона, и тех практик, что были реализованы в СССР и его сателлитах. Одна из главных проблем – в обратных связях. Точнее, в их отсутствии там, где надо. Например, предприятие что-то производит. Люди ходят на работу, получают зарплату, куда-то отгружают товар. Вроде все нормально. Но при этом непонятно, нужно ли предприятие. Возможно, оно потребляет больше ресурсов, чем производит. В системе директивных цен сразу не видно, посчитать можно по-разному, если у предприятия сильное лобби – оно прикроет любую неэффективность. При капитализме проще, есть понятие «прибыльности». Если ты производишь что-то ненужное, ты быстро это поймешь. Здесь же можно работать в убыток годами лишь потому, что убыток нельзя посчитать.

И проблема не только в макромасштабе. Независимый производитель и наемник на рынке труда видят, что они делают, кому это нужно и сколько стоит. Обратная связь бьет по голове или гладит по ней, чутко реагируя на то, что ты предлагаешь миру. Это своего рода принуждение к эффективности. Но если твое рабочее место создано наложением законов, директив и инструкций без связи с конечным заказчиком, на нем можно сходить с ума без последствий.

От теории к практике: старайтесь создавать себе эти последствия. Нельзя ни за что не отвечать. Но есть разница, за что отвечать. В лучшем случае – за свои действия. В худшем – за действия кого-то другого или игру случая. В запутанной системе с плохими обратными связями тебе может прилететь откуда угодно, это невозможно предсказать, понять, извлечь опыт. Из таких мест можно только уйти. Туда, где обратные связи действуют как положено.

Как вариант, такие места можно создавать на пустом месте. Купить весы несложно, я пробовал.

Глава 14

Почему мир еще жив?

Основной вопрос философии. – Что общего у шопинга и холодной войны? – Механика запоя. – Учитесь у зайцев с волками. – Средство от бесконечности.

Вернемся к нашему правилу «режь риск, копи шанс». Если присмотреться, это способ, которым выживает и развивается мироздание в целом.

Старинный вопрос, который некоторые философы (Мартин Хайдеггер, Мераб Мамардашвили) считали основным: «Почему есть нечто, а не ничто?» Ничто проще, а простые вещи более вероятны. Самая простая вещь – отсутствие каких-либо вещей – должна быть наиболее вероятна. Между тем нас окружает так много всякого… Более того, разное и всякое умножается. Если верить науке, за последние четыре миллиарда лет бытие умножилось здесь потрясающим воображение образом. Вопрос – как? Как бытие размножается, ухитряясь не свалиться в столь простое и, кажется, вероятное отсутствие чего бы то ни было? Или спросим менее философски: как мир избегает рисков?

Возьмем небольшой кусочек мира, с нашим участием. Под нами имеется в виду все человечество. Нельзя сказать, что люди веками сознательно об этом заботились. Но независимо от нашей заботы или ее отсутствия какие-то механизмы держат мир. И неплохо держат, судя по всему.

Во-первых, скажем спасибо отрицательным обратным связям. Хотя слово «отрицательные» настораживает тех, кто его впервые слышит, именно они обычно отвечают за безопасность.

Пример положительной обратной связи: гонка вооружений. Если противник наращивает военный потенциал, мы делаем то же. Он видит, что мы делаем, и продолжает наращивать, в свою очередь подталкивая нас к симметричному поведению, и т. д. Пока позволяют ресурсы, шаг назад невозможен, только вперед. В итоге половина всей экономики может начать работать на потенциальную войну, пока более бедная не сломается (одна из версий того, почему СССР проиграл холодную войну, – не мог ни соскочить с гонки, ни продолжить ее).

Схожим образом работает гонка потребления. В развитых странах все материальные потребности, строго говоря, уже удовлетворены. У людей нет неудовлетворенной потребности в еде, одежде, предметах быта. Представитель низа среднего класса живет в условиях, недоступных графу XVII века. Но он, обойдя графа, может наращивать потребление бесконечно, перейдя в область сравнительного и символического. Не просто одежда, а брендовая одежда, не просто еда, а еда из ресторана, не просто автомобиль, а автомобиль лучше, чем у соседа. При этом все дело в соседе – в широком смысле. Именно сравнение со средним дает понять, что круто. Граф XVII века не понял бы, почему одни джинсы стоят в десять раз дороже других, и, возможно, удовлетворился бы дешевым аналогом (если бы, конечно, согласился носить джинсы). Абсолютную потребность, выраженную в натуральных величинах, будь то число штанов и килокалорий, можно удовлетворить абсолютно. Больше 3000–4000 килокалорий в сутки вам точно вредно, больше десяти штанов точно много. Наступает предел насыщения. Предела символического потребления нет. Всегда можно найти более престижный аналог, продать его кому-то – и все, гонка запущена, все желающие в игре. Желающих обычно хватает.

Еще одна положительная обратная связь: случайный конфликт, перерастающий в драку. Вася косо посмотрел, Петя огрызнулся. Следующий ход за Васей: он должен повышать ставки, чтобы ему не засчитался символический проигрыш, и он огрызается уже матом. Подача за Петей, он ищет самое сильное оскорбление. Слова исчерпаны, Василий, как он считает, вынужден бить в лицо. Следующим шагом, возможно, Петр сочтет необходимость достать нож.

Это примеры кошмарных сценариев (включая недоступные графу брендовые штаны). Когда две связанные переменные усиливают одна другую в бесконечным процессе, положить предел может только катастрофа. В случае гонки вооружений, например, это будет либо война, либо крах одной из экономик. Бесконечность по определению невозможна в конечном мире. Какая-то цифра рано или поздно оказывается несовместима с жизнью, например, тот градус конфликта, где нож Петра входит в тело Василия.

Неважно даже, с чего начать процесс. Можно с чего-то хорошего, допустим, с шоколадных конфет. Если вы начали их поедать в процессе с положительной обратной связью, назад пути нет – только вперед, в передоз и отравление.

Спасают отрицательные связи. Классический пример: популяции волков и зайцев. Если становится больше зайцев, значит, больше кормовая база и больше волков. Но чем больше волков, тем меньше зайцев. Меньше зайцев – меньше волков. Но меньше волков – значит, больше зайцев. Процесс закольцован, он закольцован вокруг равновесия. Нет разгона популяции в бесконечность, чреватую неизбежной катастрофой, причем не только для самой популяции.

Пример смешанной ситуации положительных и отрицательных связей – запой. Положительные обратные связи (синдром абстиненции) всегда за то, чтобы сегодня выпить больше, чем вчера. Снять ломку и еще добавить. Если мы пьем крепкие напитки, то 500, 600, 700 граммов – и далее ту-ту, наш поезд отходит в бесконечность, а остановка где-то под капельницей. Положительные обратные связи и есть то, что отделяет настоящего алкоголика от просто перепившего человека. Обычный перепивший сразу попадает в царство отрицательных связей и там ничем особо не рискует. У него не бывает абстиненции, только интоксикация. А это наоборот: чем больше выпил вчера – тем больше твое отвращение к алкоголю сегодня. Алкоголик, чтобы затормозить раньше капельницы, должен попасть в контур каких-то своих отрицательных связей. Например, чем больше выпил вчера – тем более стыдно – тем меньше выпьешь сегодня. Другой вариант: чем больше выпил – тем больше дел зависло, чем больше дел на тебе висит – тем меньше выпьешь. Но меньше выпил – больше сделал, больше сделал – меньше выпил и т. д., начинается жизнь вокруг равновесия. Классическая ситуация «зайцы – волки» на ином материале. Также можно допиться до состояния, когда интоксикация перевесит абстиненцию, и ты будешь вынужден сбавлять дозу, потому что «уже не можешь» (но это плохой вариант, реально болезненный, капельница где-то рядом).

Примеры могут быть разные, формальная схема одна. При наличии воображения схема «запой» может быть рассказана, например, на материале гонки вооружения. Там будет свой фактор «абстиненции», «интоксикации», «социальной ответственности» и своя «капельница». Российскую Федерацию как страну, например, «прокапывали» в 90-е годы. Многим это было болезненно. Но после этого полегчало.

Подытожим: положительные обратные связи рискуют разорвать мир на куски. Отрицательные связи удерживают и балансируют.

Это общее место, очевидное уже в середине XX века. От банального тезиса перейдем к более интересному. Я не могу его доказать, но полагаю, что мир устроен скорее так. И ничто в нем не мешает поделиться идеей.

Если мы возьмем систему положительных обратных связей и будем подниматься по уровням, рано или поздно увидим то, что держит систему: отрицательные связи.

Если не увидим их, то увидим, как система идет вразнос, и нам недолго на нее любоваться. Рассмотрим в качестве примера биржевой пузырь. Неважно, какой именно актив надувается сверх разумных ожиданий: акции, недвижимость, нефть, биткойны, тюльпаны. Надувается всегда по одному и тому же принципу. Сегодня надо покупать, потому что сегодня дороже, чем вчера, и мы полагаем, что завтра будет похоже на сегодня. И до поры полагаем правильно. Если все так считают – так и будет. Это самосбывающееся пророчество. Цена растет, пока в системе есть ликвидность, которую можно обратить в этот рост. Кончились свои деньги – пошли в банк, заняли денег и купили актив, сыграв на повышение цены и тем самым ее повысив. Это классическая положительная обратная связь. Будь эта игра вечной, квадратный метр стоил бы как годовая зарплата. Вместо метра можете подставить баррель, биткойн или тюльпан. Это был бы безумный, невозможный мир. Но, к счастью, отрицательные связи дремлют лишь до поры. Когда в системе иссякает ликвидность, а также терпение нескольких крупных игроков, тенденция ломается. Рынки начинают падать до разумного состояния. Равновесие торжествует. Миллионы людей разорены, но мир спасен.

Если отрицательных связей не видно, значит, до них не дошло дело. Их не может не быть. Предоставленные самим себе, положительные обратные связи прикончили бы систему – ничего другого они в перспективе не умеют. Любая система, где было так, уже не выжила бы и вряд ли могла передать в будущее то, что ее создало. Можно сказать, у нее плохие шансы в эволюционной гонке. Например, у системы «биржевой пузырь» шансов сохраниться нет. Если гонка длится долго, мы не увидим таких систем. Они могут возникать случайно, но дальше, уже неслучайно, они будут отсеиваться отбором. Чем выше уровень, тем хуже их шансы – системы, чреватые катастрофой, редко дорастают до вселенских масштабов.

На некоем уровне положительные связи уступят отрицательным.

Можно спросить: а как же прогресс? Как же рост нашего знания? Чем больше знание, тем больше его потенциал стать еще большим знанием. Кто имеет лучшие шансы узнать что-то новое и важное – крупный ученый или ограниченный обыватель? Аналогично с цивилизациями. Традиционная аграрная цивилизация, где знаний мало, развивается медленно, технологичная наукоемкая цивилизация развивается быстро, переходя в состояние, где должна развиваться еще быстрее. Кажется, это вселенский процесс, ведущий в обозримом будущем к бесконечности. Отсюда и все теории про сингулярность.

Возможно, так и есть. А возможно, отрицательные обратные связи включатся. Уже скоро. Тогда рост знаний обернется разрушением мотивации их создавать. Про это была глава «Конец света нам понравится».

Но пока что мир растет.

Глава 15

Разделяй и выживай

Передвижение небольшими группами. – Комитет защиты от рисков. – Секс с методологами и без. – Интеллект, похожий на эволюцию. – Кто открыл Колумба?

Какие еще свойства мира придают ему, как сказал бы Нассим Талеб, антихрупкость? Вспоминается то, что социолог Никлас Луман уподобил подводной лодке. Принцип изолированности отсеков: если затопит один, остальные выживут.

До эпохи Великих географических открытий человечество не было единой системой и принцип можно было понимать буквально. Пока отдельные цивилизации не связаны общей судьбой, каждая из них – отличный эксперимент. Выживет – выйдет в следующий тур. Не выживет – в некоем смысле тоже хорошо. Значит, с ней что-то было не так.

В едином человечестве принцип продолжает работать. Различные политические идеологии и субкультуры группируют своих сторонников. Если с ними что-то «не так», это будет проверено в первую очередь на них же. Главное – не мешать каждой группе определиться, приняв на себя риски и шансы. «Пусть расцветают все сто цветов». Конечно, хотя бы по соображениям безопасности. Мы не можем учесть все факторы, мы их просто не знаем. Если кто-то полагает себя всеведущим, пусть вспомнит то важное, что не знали люди 100–200 лет назад, и примерит на себя хоть немного скромности. Максимум, что мы можем, – разбиться на группы и попытать счастья. С людьми так и было тысячи лет, до них миллионы. Все, кому надо было исчезнуть, могли вволю наисчезаться – миру от них оставался опыт, свободное место и новые шансы.

Централизация и унификация – всегда риск. Естественный риск-менеджмент: разделяй и выживай. Грибница и сеть устойчивее, чем дерево и иерархия.

Если хотите погубить мир, создайте Глобальный комитет по защите от всех рисков. Соберите все полномочия в одной комнате. Назначьте главного. Дайте ему пульт управления от всего (во имя защиты этого всего от всего, разумеется). Дальше, если вы злодей, расслабьтесь и подождите, специально портить ничего не надо. Все нужное злодейство уже проделано, дальше люди справятся сами, достаточно сильно ошибиться один раз, а это мы отлично умеем, дайте время.

Системе глобальной безопасности стоило бы пойти на выучку к эволюции. Не думать, как поступить по уму, решая за всех. Наоборот, исходить из глупости. Считать, что кто угодно может ошибиться как угодно – и, несмотря на это, система должна уцелеть. Именно так работает с рисками эволюция, и она отличный риск-менеджер, судя по тому, что мы живы и ухитряемся развиваться.

И вот еще одно ее свойство: она ставит на случайные процессы с неслучайной фильтрацией. Пример такого процесса – естественный отбор в биологии. Возникают какие угодно мутации, но выживает и закрепляется не что угодно. Есть версия, что схожим образом работает человеческая культура. Чем больше сумасшедших идей в начале – тем лучше. На первом шаге возникает что угодно, к счастью, мы не можем запретить думать. А дальше жизнь разберется, с чем мы останемся. Можно спорить о терминах, подчас такие процессы называют стохастическими.

Стохастические процессы лучше управляются с рисками, чем проектность, планирование и их техники безопасности.

В планировании и пошаговых алгоритмах критична роль ошибок, в стохастических процессах – нет. Если ошибки неизбежны, лучше соглашаться на них заранее.

Представьте, что методологу, проектному менеджеру и инженеру поставили задачу оптимизировать размножение разумных существ. Вероятно, там было бы много проектной документации, точных инструкций, зон ответственности. Долго бы обсуждали функциональные места, ресурсную базу, разбирали понятие «деятельности» (иначе что делал бы в этой компании методолог?). Была бы долгая дискуссия, что такое деятельность по размножению, и ответ на несколько томов. На выходе возникла бы госкорпорация: громоздкая, коррумпированная и почившая после пары кризисов.

Сравните, как элегантно решена эта задачка в природе. Существа просто поделены на два пола, в блок мотивации жестко прописан секс и обеспечена некоторая избыточность ресурса (любая самка может родить за жизнь больше двух детенышей, а спермы обычно с запасом на порядки). Про необходимость самого размножения природа никому ничего не сказала! Нет у зверей морального долга «продолжить род», как и вообще морального долга. Род миллионы лет успешно продолжается. При этом можно как угодно ошибаться. Собака, например, может счесть сексуальным объектом ботинок хозяина – это не беда. Все девиации, включая пса-извращенца, учтены заранее. Главное, чтобы решение было простым, а ресурса – с запасом, и можно вожделеть ботинок сколько угодно.

Есть подозрение, что мышление происходит так же, как эволюция: случайным процессом с перебором и дальнейшим отбором, а не по какому-то якобы лучшему алгоритму. Правильный алгоритм неправилен тем, что не справится с изменением среды, он хрупок и неустойчив. Выжить в случайном мире может только то, что само основано на случайности. Есть гипотеза, что если ИИ будет хорошо мыслить, он будет мыслить именно так. Впрочем, поживем – увидим. Я не боюсь сейчас ошибиться именно потому, что боязнь ошибиться – одна из самых страшных ошибок.

Те же самые принципы играют не только в защите, но в нападении. Напомним: отрицательные связи, децентрализация, стохастичность.

Почему в Китае не было своего Колумба, ведь технически доплыть до Америки китайцы могли? Потому что Китай – централизованная упорядоченная страна. Санкционировать и проинвестировать экспедицию могли в одном-единственном месте. Во дворце императора. Мореплаватель пришел бы туда, получил отказ, и на этом его мореплавание закончилось бы. На такие идеи обычно отвечают отказом. В Европе Колумбу отказали в Генуе, Португалии, Англии и несколько раз в Испании (один раз перед этим заседали четыре года). Бедняга мотался по городам и странам, а куда не мотался – рассылал письма. Можно сказать, что Колумб, перед тем как открыть Америку, сначала взял измором Европу. Но для этого он должен был родиться на континенте с разными центрами и правом на второй шанс. В конце концов удача улыбнулась ему не потому, что он нашел лучшие аргументы или лучшего короля. Просто число неудач стало достаточным для удачи. Будьте как Колумб – это то, что можно пожелать людям, а будь как та Европа – большим системам. Еще раз: чуткость к обратным связям, децентрализация, стохастичность.

Если мир обладает этим набором свойств, за него можно меньше волноваться. Можно спасать мир, но есть подозрение, что он спасется и сам, по старой привычке. У него в этом больше опыта, чем у нас. Многие говорят, что мир близок к катастрофе, но оглянемся назад: это его обычное состояние. Жизнь не так уж далека от катастрофы, в отличие от неживой материи. Но почему-то выживает, на то и жизнь.

Что значит – выживает? Выигрыш лишь выход в следующий тур с повышением ставок. Жизнь, чтобы дойти до нас, прошла уже много туров, сложно спорить, что у нее это не получается.

Этика: что нам делать с ними? Глава 16

Бойтесь старых мудрецов

Учение двух куч. – Кант и поганое идолище. – Защита прав потребителей от морали. – К вопросу почитания светофора. – Да здравствует имманентность!

Этических теорий много. Начнем с одной простейшей классификации.

Все теории говорят, что поведение надо оптимизировать по неким параметрам. Вместо слов «базовый параметр оптимизации» обычно используют старое доброе слово «благо», так повелось еще с Сократа. А вот теперь спросим – чье благо следует умножать? В одной куче будут варианты, сводимые к ответу «свое», в другой – «чье-то другое».

Заметьте, мы сейчас не спрашиваем, в чем благо состоит. Допустим, точно доказано, что есть загробный мир вечного счастья, лучший способ попадания туда – отдать жизнь за бога Тук-Тука (не менее точно доказано, что именно за него, а не другого бога – смотрите не перепутайте). Значит, самое верное решение, оптимизирующее личное благо, – бросить все и пойти искать, где быстрее умирают за этого, прости боже, Тук-Тука. Мы пока работаем только с формой и вообще равнодушны к содержанию. Если правила можно свести к «делай так, ибо тебе так в итоге будет лучше» – этика из прагматической кучи. Ее можно преподавать на тренингах личного успеха. Правда, будут проблемы с презентацией шибко странного бога, но это частности.

Но вот, казалось бы, та же самая вера: пойди и служи Тук-Туку просто потому, что так надо. Не «тебе пригодится», а «просто надо». Почему? Например, мы провели логический анализ понятий и вывели правило, и где-то на повороте возник Тук-Тук. Окольными путями, начав даже с Канта, можно дойти до него, слегка вильнув смыслом. Например.

1. Поступай так, чтобы максимум твоих поступков могли лечь в основу всеобщего законодательства (это известная формула).

2. Отсюда может следовать, например, то, что для поддержания гражданского мира каждому должно следовать воле, законам и обычаям своего народа, даже если он не согласен. Хотя это ближе духу немецких романтиков, Гегеля или Фихте.

3. А в обычаях моего народа Тут-Тук, и сейчас сезон дождей – время, когда кое-кому положено за него умереть. Воля и обычаи моего народа решили, что это я…

Дальше будет пара добрых слов о категорическом императиве Канта, но здесь их пока нет.

Вернемся к кучам. Дадим им имена: одну назовем «метафизической», другую «прагматической». Пожалуй, все согласны, что этичное поведение должно максимизировать некое благо. Все, включая сатанистов и даже гностиков. Просто у них своеобразное представление о благе. Например, что мир плох и хорошо, если он исчезнет.

Различие между «метафизиком» и «прагматиком»: первый подразумевает благо само по себе, а второй – благо того, кто его максимизирует. Дальнейшее деление уже после этой развилки. Например, «благо само по себе» может быть каким угодно. Это может быть благо Бога, Государства и даже Чистое-Благо-Само-Для-Себя-Обоснованное-Логически (примерно такой параметр предлагается максимизировать в этике Канта). Мое благо также разнообразно. Оно может включать в себя и следование религиозным нормам, и служение родине, и семейные ценности, и правило Канта. По поступкам это может быть жизнь, схожая с той, что следовала бы из кучи номер один, по крайней мере до поры. Но важно зафиксировать конечного бенефициара. Я или не я. Это важно. Хотя в любом случае, скорее всего, договора будут соблюдаться, а о детях станут заботиться. Но это все равно два разных мира.

Как можно догадаться, я против метафизической кучи. Давайте оценим два типа этики с пригорка метаэтики в момент их трансляции. Есть проповедник и аудитория. «Метафизик», если он честный (а обе кучи обычно признают честность как важное правило), для начала должен объясниться с паствой. Здравствуйте, люди. Сейчас я буду учить, как жить. То, что вы называете успешностью и счастьем, меня не волнует. После моего учебного курса ни одного ни другого не добавится, а может, убавится. Да, вокруг учат, как достигать успеха, избегать страданий, выстраивать отношения с людьми – а я учу совсем другому. Хм, а почему? Потому что так написано в старых книгах (скажет догматик). Потому что мне было откровение (скажет сумасшедший). Потому что за это платите не вы, а другой заказчик, например государство (скажет циник). Потому что я вывел это чисто логически (скажет Кант и каждый второй философ). Хм, скажет потенциальный ученик, а это вообще этично – предлагать такой продукт публике?

Давайте посмотрим именно с этой башни.

Моральная проповедь тоже услуга.

Ее не всегда заказывают, но бывает, что «меня никак не зовут, я сам прихожу». Но давайте уважать аудитории. Давайте исходить из того, что это взрослые люди, которые уже как-то живут и сметливы хотя бы для этого. Мы вознамерились отнять их время. И должны честно сказать, зачем это делаем.

Есть мнение, что многие, называющие себя «коуч», «психолог», «консультант», – шарлатаны. Но они, берясь учить вас жить, хотя бы стараются. Не научить, конечно, но выглядеть симпатично. А теперь представьте: заходит классический немецкий философ. «Вы должны относиться к другим людям так, как следует из логики, даже если это сделает вас несчастными…» Такой блог не наберет и сотни подписчиков.

В прагматической партии этика не цель, а всегда лишь средство. Вроде как правила дорожного движения.

Их стоит знать. Им желательно следовать (по крайней мере большую часть времени, если нет особенных причин нарушать). Те, кто ездит по правилам, в среднем имеют меньше проблем и более успешны как водители. Но нет априорной ценности «чти двойную сплошную». Нет священных книг, где толкуется желтый свет светофора и разный его смысл в разных традициях. Бог не заповедовал, чтобы вы садились за руль трезвыми. Если взять понятия «воля», «свобода», «единичное», «общее» и «закон», то никакой логический синтез не выведет оттуда, кто кого пропускает на перекрестке и почему.

Несмотря на это, правила дорожного движения полезны. Но они имманентны человеку. Что такое имманентность, только что пояснили на примере двойной сплошной. Проще говоря, имманентное – значит наше дело, внутреннее. Решили так, но могли решить по-другому.

И вся этика примерно такая же. Набор полезных правил, что делать (этика в широком смысле) и, прежде всего, что не делать (этика в привычном смысле). Граничные условия нашей активности.

У морали появляется практический смысл. С точки зрения «метафизиков», это сразу перечеркивает всю моральность поступка. В чем-то они правы.

Если все моральные нормы можно свести к полезности, никаких моральных оснований самих по себе нет.

Это лишь еще одно слово, тоже полезное. А базовая полезность может быть разная – групповая, индивидуальная, каких-то невидных сущностей (концепция эгоистичного гена и мема Докинза). Если этого языка достаточно, чтобы описать все происходящее, то за словом «мораль» не стоит особый мир моральных явлений, независимый от натурального мира с его размножением, выживанием и отбором, сопряженным с ними удовольствием и следующей из них полезностью.

Повторю эту страшную фразу, чтобы не было недомолвок. В описанном смысле мира морали, конечно, нет. Как автономного мира со своими законами, не сводимыми к законам мира физического. А как некий эмерджентный уровень описания поведения в едином мире – мораль есть. Если кто-то займет у меня денег и не отдаст, я скажу, что это моральный урод. Это осмысленная фраза, и она неплохо описывает ситуацию. Но от того, что кто-то моральный урод, мир моральных идей (в смысле Канта или Платона) не пробуждается к автономному существованию. Как сказали бы философы, субстанция едина, монизм рулит. Немного перефразирую Демокрита: есть только атомы, пустота и иногда – живущее на них знание. Время от времени кое-что, происходящее с этим знанием, уместно описать в терминах этики, как уместно описать что-то в терминах химии или биологии.

И да, я знаю, есть старинное философское убеждение: ничто в сфере должного нельзя вывести из сферы сущего. Можно привести какие угодно факты о том, как устроен мир и как ведут себя люди. Но отсюда нельзя вывести, как людям следует себя вести. Это старое почтенное убеждение, его держались многие – например, такой симпатичный мне автор, как Дэвид Юм. Но я бы поспорил. Повторюсь: мир един.

Подойдем к вопросу с фланга. Можно придерживаться каких угодно идей и моделей поведения – в зависимости от них с телом, которое их придерживается, случатся разные вещи. Не все они телу понравятся. Некоторые модели даже приведут к тому, что тело исчезнет. Это пока что событие в сфере сущего, не так ли?

Отсюда один шаг в сферу должного.

Простой шаг: счесть ложными те идеи, с которыми тело страдает и исчезает.

Мы его делаем. Многие старинные философы в этом месте ехидно спросят: а какие у вас основания его делать? Ну хотя бы такое: мнения тел, которые исчезают, исчезают вместе с ними. Мы правы просто потому, что мы есть – на фоне тех, кого вследствие их менее совершенного знания уже не стало. Или вот еще: мы не хотим страдать. Даже не так: мы признаем, что возникли существами, которые не хотят страдать. Это сфера фактов, пока без всяких моральных примесей. Но, сказав А, мы уже логически говорим и Б. Без всяких сказок, какая-то мораль отсюда уже следует. И она не столько изобретается, сколько исследуется и расследуется.

Наконец, я не настаиваю. Если кому-то нравится думать, что существуют два мира, – живите на два мира. Страдайте вволю, исчезайте на здоровье – дело ваше. Когда все, кому сильно надо, исчезнут – я повторюсь. Эволюция засчитает победу моей стороне так, как это иногда бывает в спорте: ввиду неявки команды противника.

Глава 17

В среднем добро побеждает

Потусторонняя логика. – Предательство по уму. – Репутация меняет все. – Хорошая программа оставляет потомство. – Основной вопрос этики.

Вспомним «партию метафизиков». Ту, которая принципиально не учит пользе, радости и прочим второстепенным вещам. Как правило, она учит долгу. Но если долг не везет к пользе того, кто ему следует… Половина метафизики возникает вот здесь – если в нашем мире не ведет, значит, где-то еще везет. Иначе мы живем в адском мире, где порок торжествует и добродетель попираема. Мы не можем жить в адском мире. Значит, существует иная жизнь – хотя бы ради подведения баланса, с которым мы готовы согласиться.

Нет ощущения, что это несколько чудная логика? С ошибками, которые можно разбирать в средней школе? Но вообще-то это в духе кантианства, и это не худшее, что есть в философской классике.

Давайте уточним. В нашей «этике дорожного движения» тоже ничто не ведет к пользе и радости гарантированно для всех, кто едет по правилам. Но есть корреляция между уважением к определенным правилам (далеко не ко всему, что люди могут принять за этику!) и выбором того, что обычные люди обычно хотят от жизни. Ради этой корреляции, малозаметной каждую минуту, но значимой по итогу, правила лучше соблюдать. Но гарантий нет. И исключения бывают вопиющи. Можно всех предать, продать, троих убить, дюжину изнасиловать – и прожить долгую счастливую жизнь уважаемого человека. Можно быть святым, получив за это позорную жизнь и тяжкую смерть, житие многих святых как раз об этом. Это яркие истории, но важны не они, а статистические массивы. На них видно, что этичность как стратегия предпочтительнее ее отсутствия. Конечно, со всеми оговорками: вдолгую, в среднем и т. д. Но любые правила работают именно так. Конкретно один раз, прожив двадцать минут по правилам, можно и облажаться. Но за двадцать лет они обычно дают преимущество.

Есть прекрасная модель того, как это происходит, в известной книге Ричарда Докинза «Эгоистичный ген»^[6]. А именно в 12-й главе «Хорошие парни финишируют первыми». Пожалуйста, учтите эту ссылку. Их не так много в книге, считайте это моей редакционной политикой. Если на каждой странице по три ссылки, нормальный читатель, скорее всего, не уделит внимания ни одной. Но если ссылаться как можно реже, может быть, подействует. Короче, мы специально берегли этот патрон.

Вкратце все-таки расскажем, о чем там речь. Анализируются алгоритмы игры в известном «Парадоксе заключенного». Точнее, в «Парадоксе заключенного» с немного измененными правилами, более приближенными к жизни.

Сначала вспомним классический вариант.

«В своем первоначальном, человеческом варианте эта игра состоит в следующем. Имеется банкомет, который судит игру и выплачивает выигрыши двум игрокам. Допустим, что я играю против вас (хотя, как мы увидим, “против” – это как раз то, чего нам не следует делать). На руках у каждого игрока только по две карты с надписями “Кооперируюсь” и “Отказываюсь”. Каждый из нас выбирает одну из двух своих карт и кладет ее на стол рубашкой вверх, с тем чтобы ни один из игроков не знал, как пошел другой; собственно говоря, оба они ходят одновременно. Далее игроки напряженно ожидают, пока банкомет перевернет карты. Напряженность связана с тем, что выигрыш зависит не только от собственного хода (каждый игрок знает, какую карту положил он сам), но и от хода противника (что остается неизвестным, пока банкомет не перевернет карты).

Поскольку в игре участвуют 2х2 карты, то имеется четыре возможных исхода:

Исход I.

Мы оба сыграли КООПЕРИРУЮСЬ.

Банкомет выплачивает каждому из нас по 300 долларов.

Эта почтенная сумма называется “Награда за взаимное кооперирование”.

Исход II.

Мы оба сыграли ОТКАЗЫВАЮСЬ.

Банкомет штрафует каждого из нас на 10 долларов.

Это называется “Наказание за взаимный отказ”.

Исход III.

Вы сыграли КООПЕРИРУЮСЬ, а я ОТКАЗЫВАЮСЬ.

Банкомет выплачивает мне 500 долларов (Плата за риск) и штрафует вас (Простака) на 100 долларов.

Исход IV.

Вы сыграли ОТКАЗЫВАЮСЬ, а я КООПЕРИРУЮСЬ.

Банкомет выплачивает вам за риск 500 долларов и штрафует меня (Простака) на 100 долларов.

Совершенно очевидно, что исходы III и IV представляют собой зеркальное отражение один другого: первый игрок выигрывает, а второй проигрывает. При исходах I и II оба оказываются в равном положении, но исход I обоим выгоднее, чем исход II».

Ричард Докинз, «Эгоистичный ген»

При чем здесь заключенные? В более известной и красочной версии оба «игрока» – пойманные преступники. Они вместе пошли на дело, дело сорвалось, но улик не хватает. Если хотя бы один даст показания, второй сядет надолго, а первый отделается условным сроком в награду за сделку со следствием. В этом легко узнать наши исходы III и IV. Если признаются оба, то оба получат срок, но меньший, чем тот, что получит один молчун (исход II). Но если не признаются оба, то обоих выпустят за недостатком улик (исход I).

В чем парадокс? Хотя обоим выгоднее первый исход, к нему нельзя прийти. Оба действуют в состоянии неопределенности. Никто не знает, какой ход сделает партнер. Если он решил меня потопить и дать показания, мне следует признаться тоже, иначе я сяду надолго, а он выйдет. Мне выгоднее, чтобы сели оба на меньший срок. Если он решил меня не сдавать, мне следует сдать его – чтобы он сел, а я вышел. Рационально дать показания в обоих случаях. Но эта рациональность, которую так легко могут увидеть оба, закрывает им путь к лучшему исходу из четырех, причем лучшему для обоих!

Давайте абстрагируемся от того, что речь о преступниках. Это игра про то, что нам делать в условиях неопределенности – кооперироваться или отказываться. Кажется, что сотрудничество обречено, а мир – война всех против всех.

Самое интересное – дальше. Докинз описывает эксперимент, поставленный политологом Робертом Аксельродом. Он предложил поиграть в игру, приблизив ее к жизни и назвав «Итерированный парадокс заключенного». Итерированный – значит повторенный многократно. Обычно люди, с которыми нам предстоит иметь дело, встречаются нам не единожды. Члены семьи, друзья, соседи, коллеги – со всеми ними мы играем в «кидок – кооперацию» не один раз. Даже если мы всего лишь знаем человека, с которым сыграли, и он никуда не денется, можно считать, что мы играем в итерированную игру. Будет второй тур, третий и, может быть, сотый. У нас появится шанс учесть, как поступили с нами, и поступить на основании этого знания. В игре появляется понятие «репутация».

«В отличие от простого варианта игры, которая довольно предсказуема в том смысле, что Отказываюсь – единственная разумная стратегия, итеративный вариант предлагает много разных стратегий. В простом варианте возможны лишь две стратегии: Кооперируюсь и Отказываюсь. Итерация, однако, допускает множество стратегий, и какая из них лучше всех – отнюдь не очевидно. Приведем в качестве примера одну из тысяч: “играй Кооперируюсь по большей части, но в выбранных случайным образом 10 % партий играй Отказываюсь”. Другие стратегии могут зависеть от того, как протекала игра перед этим. Примером служит мой “Злопамятный”: у него хорошая память на лица, и хотя в основном он склонен кооперироваться, он отказывается, если другой игрок отказывался когда-либо в прошлом. Другие стратегии могут быть более снисходительными и не такими злопамятными.

Число стратегий, возможных в итеративной игре, ограничено, очевидно, лишь нашей изобретательностью. Можно ли установить, какая из них лучше всех? Эту задачу поставил перед собой Аксельрод. У него возникла увлекательная идея провести конкурс, и он пригласил специалистов по теории игр представить свои стратегии. В данном случае стратегии – это заранее составленные программы действия, и, соответственно, соперники представили свои заявки на языке программирования. Было предложено четырнадцать стратегий. Аксельрод добавил к ним пятнадцатую, назвав ее Случайной, которая просто без всякой системы играла то Кооперируюсь, то Отказываюсь и служила своего рода базовой “антистратегией”: стратегию, дававшую худшие результаты, чем Случайная, следовало признать очень плохой.

Аксельрод описал все 15 стратегий на одном общем языке программирования. Каждая стратегия сравнивалась по эффективности поочередно с каждой из остальных (в том числе с собственной копией) в игре “Итерированный парадокс заключенных”. Поскольку стратегий было 15, то компьютер сыграл 15х15, или 225, отдельных игр. После того как каждая пара сделала по 200 ходов, все выигрыши были суммированы и объявлен победитель.

Нас здесь не интересует, какая именно стратегия вышла победителем в игре против каждого отдельного противника. Нам важно установить, какая стратегия выиграла больше всего “денег” за все свои 15 вариантов. “Деньги” – это просто “очки”, присуждаемые по следующей схеме: Взаимное кооперирование – 3 очка; Риск – 5 очков; Наказание за взаимный отказ – 1 очко (эквивалент небольшого штрафа в игре, описанной ранее); Штраф Простаку – 0 очков (эквивалент большого штрафа в игре, описанной ранее)».

Ричард Докинз, «Эгоистичный ген»

Выиграла очень простая стратегия «Око за око». Она близка тому, что на человеческом языке называется «справедливость». Стратегия никогда не кидает первой. То есть с любым партнером первый ход всегда – Кооперируюсь. А дальше она смотрит на поведение игрока. И в следующем круге, встретившись с ним, просто дублирует его предыдущий ход. Если он кооперировался, с ним будут кооперироваться. Если он кинул, то и его кинут. При этом стратегия не злопамятная. Если кидала исправился и в этом круге сделал ход Кооперируюсь, с ним продолжат кооперироваться.

При этом видно, какую среду создает эта стратегия вокруг себя. Все партнеры, кто шел на сотрудничество, будут вознаграждены. Все вероломные игроки будут наказаны.

А вот, пожалуй, главный итог турнира.

«Интересно распределить имеющиеся стратегии по определенным категориям и изучать эффективность этих более крупных подразделений. Самая важная из различаемых Аксельродом категорий названа добропорядочной. Добропорядочная стратегия определяется как такая стратегия, которая никогда не отказывается первой. Примером служит “Око за око”. Она способна отказаться, но делает это только в порядке возмездия. Из 15 стратегий, участвовавших в турнире, 8 были добропорядочными. Показательно, что эти же 8 стратегий набрали наибольшее число очков, а 7 недобропорядочных остались далеко позади».

Ричард Докинз, «Эгоистичный ген»

Это поразительно и, кажется, противоречит нашей интуиции. Мы привычно сетуем на мир, где справедливости не дождешься, и ждем, что в лидерах будут особо хитрые программы, вероятно, вероломные – хотя бы избирательно. Но все семь вероломных программ расположились в хвосте турнирной таблицы независимо от их изощренности.

Дальше Докинз разбирает еще два турнира, проведенных Аксельродом. На втором программисты представили свои программы, учитывая опыт первого турнира. И снова «добро» победило с разгромным счетом.

В третьем турнире условия были приближены к биологической эволюции. Выигрышный фонд переводился из набранных очков в число «потомков», которых оставляли программы. И в следующих турах играли уже как бы новые поколения, схема та же – каждый играл с каждым. Чем успешнее была программа, тем больше своих копий она оставляла в будущем. Играя друг с другом, они могли плодиться дальше (при условии, конечно, что программа сама с собой играла в игру типа «вин-вин»). Борьба была сложнее, «зло» сопротивлялось дольше, но в итоге «злые гены» покинули популяцию. Они оказались, как пишет Докинз, эволюционно неустойчивыми.

Дальше он переходит от компьютерной модели к живой природе и видит там схожие игры. Животные кооперируются в рамках естественного отбора, и даже растения ухитряются играть в «Итерированный парадокс заключенного» так, как следует по теории!

Это поразительные выводы и, кажется, переворот для моральной философии. То, что веками не могли объяснить лучшие философы («как возможно добро»), получало объяснение откуда не ждали – со стороны математики и биологии.

Это делало лишним слишком многое в философской библиотеке. Со стороны библиотеки было выгодно экспериментов не замечать и жить в мире, где таких моделей не существует. И большинство философов, кажется, не заметили. Моралисты поступили аморальным способом, как только им представилась такая возможность. Компьютерные программы были честнее…

Глава 18

Модель добра и бес метафизики

«Сверхъестественное внутреннее чувство». – Кто наследует землю? – Паразиты, кошки и мышки.

Мы только что подобрались к объяснению большой тайны. Веками было непонятно, откуда берется «совесть». И у Иммануила Канта есть выражение: «сверхъестественное внутреннее чувство». Оно нравилось другому философу, Мерабу Мамардашвили, он специально его разбирал. Его восхищала, как говорил сам философ, точность формулировки – нечто одновременно было глубоко внутренним и сверхъестественным.

Мир все больше расколдовывается со временем. В 20 лет я увлеченно читал метафизические трактаты. Если бы я читал другие книги, там было бы просто объяснено, откуда что берется, включая и совесть, – и там, поверьте, нет ничего сверхъестественного. Проявления эмпатии есть уже у высших приматов. Потом включаются культура, мутации наших идей, случайность, адаптация и отбор. Более-менее вся «этика» объясняется в рамках этой модели. Нет того, что приходило бы из иных измерений, чтобы сделать игру, хотя оно всегда виделось философам, не говоря уже о мистиках, религиозных мыслителях и т. д. Все проще.

Этика адаптирует.

Этические правила – разновидность нашего знания, и с ней обстоит так же, как со знанием вообще. Знание – это то, что адаптирует, можно перевернуть тезис и сказать еще жестче – что адаптирует, то и знание. Иначе оно было бы невозможно.

Поведение, уцелевшее в отборе, дает его носителю какие-то преимущества. Либо в выживании, включая наращивание ресурсов. Либо в размножении, причем не себя, конечно (если меня клонировать, то меня не станет двое – я не буду считать собой того парня), а знания, фенотипом которого является данное тело с его активностью. Миллионы лет размножаться означало передавать далее свои гены, с появлением культуры появилось еще одно игровое поле. Со временем оно становится все важнее. Успешная передача важных идей оставит в будущем бо́льший след, чем создание лишней пары потомков в популяции. Наконец, преимущество может быть данным в ощущении: в одном состоянии живется счастливее, чем в другом.

Полагаю, этичное поведение дает статистическое преимущество во всех трех смыслах. Не гарантию, но шансы, которые лучше подобрать, чем пройти мимо. Заметьте, я сейчас не говорю, что такое этичное поведение, какое там содержание. Конечно, это коррелирует с тем, что было нашей моралью последние тысячелетия. Однако нашей моралью было много чего, поэтому по содержанию будем уточнять далее. Но даже наименее удачные моральные кодексы – обычно все же удачнее, чем обратное им поведение, или поведение без ограничений, или поведение со случайными ограничениями (например, подкидывание монетки всякий раз, когда мы в затруднении).

Будь это не так, носители моральных норм не могли бы скопировать нормы в будущие поколения.

Как стали говорить вслед за Докинзом, элементарные частицы культуры – это мемы, единичные идеи, будь то заповедь «не убий» или технология приготовления бутерброда. Каким образом это возникает? Сначала случается случай, как при генной мутации. Но, чтобы сохраниться, мем проходит отбор. В чем-то он должен быть конкурентоспособен. Или с ним проще выживать и собирать под себя ресурсы, или он дарит радость, или он просто «заразен» и хорошо проповедуется. Если нет успешной игры хотя бы на одном поле, будущее обойдется без мема. Лучшая игра – на всех полях сразу. Если правило делает нас сильнее, но жить с ним больно и передавать тяжело, то его шансы на будущее невелики.

Вчерашнее будущее – наше настоящее. Если в нем есть нечто, оно уже соответствует. Это дано по определению и почти не нуждается в доказательствах.

Признаюсь, я сейчас упрощаю. Например, бывают ситуации, когда мем распространяется усилиями вовсе не тех, на ком он живет. То же бывает и в биологии. Моего друга как-то поразил факт о паразите токсоплазме гондии, он живет в грызунах и кошках, но размножается только в кошках. Что делать, если судьба паразита занесла его в мышку? Тогда он, стремясь попасть в кошку, где мог реализоваться сполна, изменял поведение мыши. Конечно, «стремился» – это антропоморфная метафора. Правильнее сказать: «Миллионы лет эволюции создали эту ситуацию». Мышь начинала находить привлекательным запах кошачьих феромонов. Притом что у нормальной здоровой мыши боязнь этого запаха – врожденная! Это слишком важное знание, чтобы доверить его жизненному опыту. Нет, всем мышам уже при рождении прописано, что кошачий запах – зло, его положено сторониться. Но зараженным закон не писан, больная мышь шла на этот сигнал и оказывалась понятно где. Мышь была лишь транспортным средством – важно, что куда надо попадал ее управляющий (подробнее об этой истории см., например, в книге Роберта Сапольски «Кто мы такие?», глава «Мозговые паразиты»).

Глядя на человеческую культуру, кажется – местами она устроена схожим образом. Люди, носящие определенные мемы (религиозные, политические, рекламные), напоминают эту несчастную мышь. Они действуют в интересах некоего знания, по-другому никто не действует. Но знание работает не на их адаптацию, а на кое-кого другого. Зачастую популярные идеологии имеют такое свойство. Не будем углубляться в интересную, большую и грустную тему, лишь упомянем, что так бывает. В том числе и с этическими идеями. Если бы воры могли распространить в массы идею «никогда не закрывайте входную дверь, ибо вас минует ангел», они были бы рады это сделать. Конечно, настолько в лоб фокус не работает. Как работает, можете найти примеры сами, помня пример с кошкой, мышкой и паразитом.

Но заметьте: даже в этом случае, когда об адаптации «человекомыши» речь не идет, выполняется как минимум одно важное требование, чаще два. Как минимум «человекомышь» находит приятным свое путешествие на запах кота. Пусть это уменьшит шансы на выживание, но в моменте зараженному хорошо. Возможно, это придает жизни смысл, вселяет надежду и прочее. Также норма должна легко транслироваться. Мышь, громче всех зовущая собратьев посетить кота, – готовый социальный лидер. Увы, плохие идеи тоже неплохо социализируют. То есть какие-то адаптивные функции, пусть в превратном виде, с провалом в финале, несет почти любая норма.

Как относиться к тому, что этика статистически прагматична? С позиции моей этики – это благая весть. Кто-то этому огорчится, сочтет евангелием от цинизма. Я его представляю и понимаю. Если описывать в терминах его словаря, что же делать – будем циничны, как сама жизнь.

Глава 19

Альтруизм не то, чем кажется

Братаны не мелочатся. – Пауки нам не свои. – Проверка сугробом. – Фокус среднего человека. – Красная книга этики.

Какие классификации видим дальше? Одна из самых популярных дихотомий «альтруизм – эгоизм». В естественном языке первый тип синонимичен хорошему и доброму, второй – плохому и злому. В этом смысле дихотомия ложная.

В известном смысле нет ни «альтруизма», ни «эгоизма».

Начнем с определений. Под словом «альтруист» обычно понимается человек, максимизирующий чье угодно благо, но не свое. Благо любимого человека, семейного клана, трудового коллектива, страны или человечества. В пределе – благо всех живых существ. Важное условие, что он делает это бескорыстно, ничего не ожидая взамен. Скидывание в общий котел, чтобы потом оттуда черпать, – это не то. И отложенный обмен, «сегодня ты мне, завтра я тебе», не то. Речь о бескорыстной и безусловной максимизации стороннего блага.

Расскажу на примере. В молодости произошел смешной случай: рассказали, как меня не взяли в мафию по этическим соображениям. Именно так: сочли, что мне не хватает нравственности, чтобы там состоять. Ну, мафия – громко сказано. Сообщество друзей, промышлявшее чем-то в темных зонах экономики, на грани закона и за гранью, может быть. И не взяли – что это значит? Как будто я бы согласился, будь мне предложено. Сидит интеллигент, подвинчивает болтик на очках и вздыхает – черт возьми, как все опостылело, как хочется в криминал! Но они это всерьез обсуждали, как сказал один приятель, даже, говорит, погоняло тебе придумали – Философ. Но потом решили – не-а, этот не вытянет, души ему не хватает.

«Ты никогда не поймешь, что такое настоящие братаны, – пояснял товарищ. – Ты не можешь просто взять и дать денег человеку, потому что он попросил. Можешь только занять. А у нас деньги, если небольшие, просто дают, и все».

Получается, они там поголовно альтруисты? Это не очень вязалось с их основным занятием, захотелось прояснить.

– Если у вас принято давать без отдачи и без обид, лучшая стратегия – брать у каждого, жить на эти деньги, и так делать каждому. Но все не могут содержать всех.

– Не, ты загнул. Мы же видим, кто живет по-братски, а кто освинел. Нельзя садиться на шею. Сегодня тебе дали денег, если у тебя швах, завтра ты.

– Ага, то есть вы мониторите баланс, только без точных цифр. Если на глазок прикинули, что берешь намного больше, чем даешь, братва тебя исключает из круга взаимопомощи.

– Типа того.

– Так это и называется занять, только вам лень цифры записывать, мол, мы не бухгалтеры, выше этого.

– Ну, типа.

– И вся разница в том, что мне удобнее занимать, зная точные цифры, а вам приятнее жить на глазок?

Сошлись на том. И я скорее не эгоист, а просто мелочный зануда. Но в братаны таких тоже не берут.

История поясняет, что реально выступает под «альтруизмом» почти всегда, когда употребляется это слово. Человек бескорыстно помогает своим. Кто при этом свои – семья, друзья, однополчане, все негры на районе или все братья во Христе на Земле – вопрос второй.

Важно, что свои – никогда не все.

Если с неба спустятся гигантские инопланетные пауки и начнут лакомиться теми, кого вы сочли своими, пауков вы своими не сочтете. Но это крайний случай чужих. Чтобы не быть своим, не обязательно сразу быть пауком-убийцей. Достаточно не вести себя так, как ожидается от своих. Друг, ведущий себя не по-дружески, вылетает из множества «друзей» и перестает быть объектом альтруизма. Кто угодно, включая детей и родителей, может вылететь из группы: «не сын ты мне больше». Надо сильно постараться, чтобы вылететь из группы «сын», но это возможно. Из групп «товарищи», «коллеги», «честные труженики» вылететь попроще.

Каким образом вылететь проще всего? Почти во всех нас вложено чувство справедливости. Тех, кому это кажется сложной тайной, тянущей в область Бога, платонического мира идей или хотя бы философии Канта, спешу расстроить: нечто схожее вложено уже в обезьян. Есть смешной ролик, где одной обезьяне в клетку протягивают маленький огурец, а в клетку другой одновременно – большой банан. И хотя первая обезьяна тоже получила какие-то ништяки, видно, что ей плохо. Она волнуется, у нее где-то болит. Опыт повторяют. Она волнуется еще больше. Снова повторяют, и несправедливо ущемленная обезьяна визжит, и огурец летит в экспериментатора: «Подавись, урод, своей подачкой». Обезьяна отказалась от годной еды, протестуя против несправедливости, – не все люди способны на такой жест.

Свои до тех пор свои, пока соответствуют норме. Альтруист безвозмездно помогает члену своей общины, пока тот нормальный член общины. В определение нормальности входит и альтруизм. Если я считаю, что это важная ценность, которой я соответствую, ей должны соответствовать все. По крайней мере, все свои. А помогает Б, подразумевая, что в случае необходимости тот поможет А, а также любому В, отнесенному к категории своих.

Допустим, Андрей альтруист. Зимой он идет по улице и видит в сугробе пьяного Борю. Не друг, не брат, он даже не знает, что это Боря – просто пьяный мужчина. Еле говорит, с трудом ходит. Тот просит довести его до остановки автобуса и дать денег на проезд. Конечно, Андрей его доведет и даст на билет.

Потом он узнает, что это был Боря. И однажды Боря шел по улице и увидел в сугробе пьяного Васю (такая вот традиция в городе – зимой напиваться до сугроба). Тот был совсем плох и тоже просил о помощи. Боря не растерялся, пошарил по карманам, изъял у Васи телефон и поглубже запихал тело в сугроб. Тело выжило и рассказало эту историю.

Как поступит альтруист Андрей, если он снова встретит пьяного Борю в сугробе и с позицией «дай денег»? Как минимум никак. Как максимум может возникнуть искус отомстить за Василия, например, вернув Борису его поведенческую модель. Но вряд ли – Андрей хоть и альтруист, но не уголовник.

Как правило, альтруист не поможет эгоисту.

Отказ будет мотивирован психологически и логически. В примере: если второй раз помочь Борису, это будет действие, косвенно направленное против Василия. А также Геннадия, Демьяна, Емельяна и прочих возможных жертв, кого Борис повстречает на своем пути. Емельян не делал Андрею ничего плохого, и он будет за условного Емельяна против конкретного Бориса. Это поведение на благо общины, в данном случае всех жителей города.

Только очень редкий альтруист вторично поможет Борису. Уместно разделять альтруизм № 1 и альтруизм № 2. Первый поможет вторично, второй нет. Первое поведение можно назвать «абсолютным альтруизмом». Второе лучше назвать «групповым эгоизмом». Первое почти не встречается. Второе часто встречается и часто называется альтруизмом. Но групповой эгоизм – так будет точнее. Его можно свести к обычному старому доброму эгоизму с двумя поправками.

Во-первых, там не озабочены низменной бухгалтерией («братанам денег не занимают») и баланс отношений каждого с общим котлом прикидывают на глазок. Это красиво смотрится, хотя создает отличную почву для когнитивных ошибок и социальных махинаций.

Во-вторых, распределение благ методом группового эгоизма все же отлично от того, как они распределятся при обычном, частном эгоизме. Все члены группы максимизируют некое, точно не измеримое «благо группы». Даже не определяя точно, что такое благо и как его измерить, кое-что уже ясно. Если блага распределены неравномерно, предельная полезность единицы блага больше внизу пирамиды распределения, чем наверху. Выходит, если у тебя чего-то много – надо поделиться, если мало – надо добавить. При этом и отдающий, и получающий живут в единой картине альтруизма второго типа. Если они поменяются местами, должны измениться и направления потоков.

Отсюда следует забавный парадокс.

Если у человека мало ресурсов, ему выгоднее перейти к стратегии альтруизма № 2, чем оставаться эгоистом.

Другие эгоисты не помогут тебе по определению, если для альтруистов ты не свой – помогать тоже нет оснований. Перейдя в стан альтруистов, ты распахиваешь свои закрома для своих, даже для всего человечества – но в них пусто. Сделав широкий жест (он же обманный маневр), ты получаешь право на сочувствие новых товарищей. «Милая, все мое – твое! У нас все будет общее!» – «Но у тебя же ничего нет?» – «Для начала будет общей твоя зарплата».

Парадокс еще забавнее от того, что таких людей большинство. В общине, построенной на честном групповом эгоизме, если вы сильнее среднего по ресурсу, вы скорее будете донором, если слабее – реципиентом. Но второе случается чаще по правилам математики. В распределениях ресурсов, талантов, силы медиана обычно ниже среднеарифметического. Например, средняя зарплата в стране больше зарплаты среднего человека. Средняя зарплата миллиона человек – это сумма их зарплат, деленная на миллион. А медианная зарплата – та, которую получает стоящий на 500 000-м месте в рейтинге зарплат. В России первая цифра сейчас больше второй в 1,5–2 раза. Отсюда следует, что среднему человеку выгоднее схема с общим котлом, он получает право на помощь. Браться она будет из ресурсов меньшинства.

Речь не только о деньгах. Люди делят привилегии, полномочия, права и обязанности, они распределяют риски, внимание и заботу окружающих. Везде схожая картина. «Альтруизм № 2» будет вариацией эгоизма.

Можно возразить, что он всегда будет чистым донорством для сильного игрока. Но нет такой константы в жизни, как «сильный игрок». Сегодня ты успешен, завтра болен и стар. Вообще, вступая в игру, ты обычно не знаешь, где окажешься, и вряд ли будешь корректировать этику, глядя на годовую отчетность по своим активам. Смена моральной ориентации помимо морального неуюта чревата издержками. «Меня плохо приняли бы там и косо посмотрели бы здесь» (кажется, так ответил д’Артаньян на предложение перейти в гвардию кардинала). Лучше выбирать этику, как сказал бы Джон Ролз, перед вуалью неведения. Ты не знаешь, как сложится твоя жизнь, – выбирай то, что максимизирует твое благо в среднем, на всем разбросе вероятностей.

Касательно «альтруизма № 1»: он чаще встречается в литературе, религиозной или художественной, чем в жизни. Это можно объяснить слабостью стратегии. Например, непротивление злу насилием – это она. Но в конкурентном мире это плохая стратегия. Достаточно очень немного зла, чтобы оно прибрало все ресурсы в мире, где остальные, будь их сколько угодно, держались бы этих правил. Немного зла появится в любом, сколь угодно отлаженном в контексте добра мире – хотя бы в силу случайности и мутации наших мемов. Тогда «альтруизм № 1» при долгой игре не выходит в будущее, нет факторов, которые бы его туда провели. Можно обсуждать «альтруизм № 1» по-разному, но главное, насколько он возможен. Он почти невозможен.

Если вы встретите «альтруиста № 1», то, скорее всего, вы встретили не его. Ради теста выразите сомнение, что он – это он, и попросите подарить вам тысячу рублей, потому что вам хочется, а ему не жалко. Если это вправду он, у него не будет оснований для отказа. Тогда у вас появится, во-первых, лишняя тысяча, во-вторых, опыт общения с редким экземпляром из Красной книги этики. Если вы считаете, что сохранение этих экземпляров – нужное дело, верните ему эту тысячу (можете добавить свою). Однако, скорее всего, вы не разживетесь ни деньгами, ни редким опытом.

Глава 20

Эгоизм – не сволочизм

Не путать с глупостью. – Эгоизм и экстерналии. – Если бы зло победило. – Общак хеджирует волатильность. – Голова вместо сердца.

Перейдем к тому, что считается эгоизмом как максимизацией своего блага за счет других. Так обычно думают. Его тоже не существует. Максимизировать свое благо можно и нужно, но чтобы делать это непременно за счет других – не облегчает задачу, а усложняет. Задаться такой целью мог бы эгоист-мазохист. Разумный человек предпочел бы действовать без лишнего дурацкого условия.

Стоп, но ведь одни люди вредят другим? И разве не делают это «ради себя»? Потери, которые возлагают на эгоизм, обычно сопряжены с социально вредным идиотизмом, от которого действительно страхует альтруизм, точнее, коллективизм. В этом смысле альтруизм-коллективизм – благо, он лечит. Но болезнь при этом не там, куда шлют проклятия, танцуя с моральным бубном. Возможна альтернативная медицина: прописать большую разумность, не затронув эгоизм, но научив его считать и думать. Коллективизм, правда, не потребовал бы этих талантов – в чем отчасти его преимущество.

Когда проклинают эгоизм, обычно подразумевают стратегию типа «вин-лосс». Когда говорят: «Он заботится только о себе», – видят продолжение фразы: «…и наносит ущерб окружающим». Но из первой половины фразы вторая никак не следует, ни логически, ни практически. Следует нечто, обратное ей.

Максимизировать свое благо лучше, выбирая стратегии типа «вин-вин».

Нанося ущерб, вы наживаете врагов, портите репутацию, встаете под лишний риск, усиливаете сопротивление среды. Говоря языком экономистов, невозможно множить экстерналии без интериоризации хотя бы части созданных внешних издержек. Говоря по-простому, вам, скорее всего, прилетит ответка. Стратегии, чреватые вероятной ответкой, – плохие стратегии для разумного эгоиста. Он будет играть их только в крайнем случае. Да, можно грабить прохожих, нет априорных правил, запрещающих это поведение с вероятностью 100 %. Но практически в нашей цивилизации оно будет запрещено с вероятностью, настолько приближенной к 100 %, что общество почти не ощутит этой разницы. Если это единственный способ не умереть с голоду – нет вопросов, идем грабить. Для деонтологической этики Канта здесь тоже все ясно – ложимся, умираем с голоду. Но кем надо быть, если для тебя это единственный способ? Много ли наберется таких людей?

Я сказал «разумный эгоист». Почти на любую модель типа «вин-лосс» он найдет более предпочтительную ей «вин-вин». Более предпочтительную себе, но и миру тоже. Если тебе нужен миллион денежных единиц, лучший способ прийти к нему в развитых странах – предложить рынку нечто, полезность чего оценят в миллион. Нужен миллиард – предложи на миллиард. В формуле «вин-вин» как бы прямая пропорциональность.

Чем больший ты эгоист, тем больше пользы ты принесешь людям.

Это важная характеристика мироздания. Без нее общество было бы невозможно.

Если бы стратегии типа «вин-лосс» обладали статистическим преимуществом перед типом «вин-вин», все уже кончилось бы.

Не нужно моделировать сценарии, искать примеры. Все дано в определении. Если наилучшей адаптивностью обладают стратегии, разрушающие совокупное благо, довольно скоро его не станет. Если бы паразиты и преступники были успешнее в трансляции своих генов, мемов, поведенческих норм, чем творцы и честные дельцы, они заполонили бы популяцию, и на этом все кончилось бы, занавес. Примерно так представляют мир пессимисты-моралисты: «мир лежит во грехе», «зло торжествует» и т. д. Будь это так, они уже не выжили бы. Даже еще хуже. Мир не развился бы до состояния, при котором возможен такой хрупкий предмет культурной роскоши, как моралист-пессимист.

Мелькнул термин «экстерналии». Что это? Издержки действий субъекта, перелагаемые на внешнюю среду. Например, воришка минусует внешний баланс на ценность украденного, а маньяк-убийца, чтобы извлечь какую-то свою полезность, минусует вовне намного больше, чем получает сам. Если можно безнаказанно множить экстерналии, превосходящие извлекаемую тобой ценность, это означает конец мира. С каждой итерацией общий баланс будет сокращаться. Непонятно даже, как при таких условиях мог накопиться какой-то социальный баланс. Но общество существует и хотя бы этим опровергает теории победоносного зла. Как ни тяжело это признать многим моралистам, в среднем добро побеждает.

Обычно, когда ругают «эгоизм», лучшим объектом критики была бы какая-то сильная глупость: представьте человека, который из тысяч способов извлечь деньги выбрал многоразовый грабеж случайных прохожих. Это плохой способ, опасный. На одного, кто таким способом сделал капитал, – множество севших в тюрьму, убитых, искалеченных. Несмотря на это, человек выбирает такой путь. Принято говорить, что он «думает только о себе, не думает о людях». Да, он плохой альтруист, о жертвах точно не заботится. Но я добавил бы, что он не заботится и о себе. Значит, он плохой эгоист, у него низкий балл по шкале эгоизма. Высокий балл у него по шкале идиотизма.

Хорошая доза альтруизма блокирует поведение такого типа. Если тебя с детства учат любить или хотя бы уважать-ценить людей, то это фактор, мешающий карьере серийного налетчика. Но, полагаю, хорошая доза эгоизма тоже справилась бы с этой задачей.

Дихотомия «альтруизм – эгоизм» станет осмысленной, если заменить оба слова и получить что-то вроде «коллективизм – индивидуализм». Обе стратегии будут разновидностью эгоизма. Да, это спор о терминах. Но так точнее.

Какой из двух типов эгоизма предпочтительнее? Сразу уточним – для кого? Возможны два ответа: а) для носителя стратегии, б) для общества, состоящего из носителей стратегий данного типа.

Полагаю, нет верного ответа на все времена. Со временем очень многое изменяется. Видимо, есть корреляция: если по пункту А мы получаем некий ответ, скорее всего, тот же ответ мы получим по пункту Б. Иначе мы получим противоречие, что стратегия, лучше своей альтернативы адаптирующая части целого, хуже нее адаптирует само целое.

Пока у меня нет ресурса, чтобы изучать это как надо – долго, не торопясь, на стыке социологии, истории, математики. Ограничусь гипотезой. Групповой эгоизм, он же коллективизм, выгодно отличен тем, что защищает от рисков, и невыгоден тем, что подавляет личность, ухудшает отбор и создает ситуации, при которых, как писал Ницше, впору защищать сильных от слабых. Вопрос, какие издержки хуже, зависит от того, какие мы имеем риски. Если они частые и предельные – и в худшем случае можно легко не выжить, – групповой эгоизм работает лучше. Для того чтобы выиграть, необходимо как минимум в худший момент игры остаться в игре, как сказал бы Нассим Талеб.

Говоря языком модели, при схожем математическом ожидании блага индивидуализм и коллективизм имеют разную дисперсию вариантов.

Индивидуалист, строящий жизнь как одиночное плавание, имеет дело с большей волатильностью будущего. Коллективист более защищен. Какие-то варианты его успешности будут блокированы общиной, с каких-то заставят делиться, но в худшем варианте – свои поддержат, будь они семья, клан, гильдия или всеобщий собес.

Теперь сравним времена и страны, особенно времена. У наших предков риски были вероятнее и выше. Худший сценарий зачастую означал медленную голодную смерть или быструю – от людей, зверей, природы. Тебя легко могли искалечить, отнять имущество, обратить в рабство. Со всем богатством таких вариантов приходилось считаться, и в жестоком мире групповой эгоизм спасал. Если мир – это война, на войне одиночка не выживает. Выживают какой-то «братвой». Выживание братвой означает, что иногда приходится отдавать жизнь за общее – но таковы издержки этой стратегии в моменте, в целом она лучше сохраняет жизнь.

По мере того как предельные риски покидают повседневность, частный эгоизм становится предпочтительнее.

Как бы ни было плохо, в таком мире ты выживешь и один. А когда будет хорошо, у тебя окажется больше степеней свободы и автономии, в итоге больше хорошего. Это первый фактор, играющий за индивидуализм.

Второй фактор (консерваторы будут спорить, но они ошибаются) – со временем человечество умнеет. Люди лучше анализируют, считают, видят варианты и берут ответственность на себя. Выше был пример с уличным грабителем.

От нарушений большинства статей Уголовного кодекса есть два хороших средства: первое – любить людей, второе – не быть дураком. Но достаточно одного из них.

Если дурак, от греха остается одно средство. Под грехом здесь понимается создание ситуаций с отрицательной суммой: преступник плодит экстерналии, за которые потом, вероятно, ответит. Издержки умножаются сразу в трех местах – хуже жертве, хуже тому, кого осудят, хуже там, где общество тратится на правоохранительную систему. Чтобы их не плодить по неведению, дурак должен быть групповым эгоистом, он же коллективист, он же, в грязном смысле слова, альтруист. «Ставить интересы общества выше личных», «жить ради детей», «возлюбить ближнего» – короче говоря, солидарность и сострадание. Либо так, либо чудовищная преступность. Если люди уже разучились чувствовать солидарность, но еще не научились думать и считать – это всегда чревато всплеском насилия.

Так вот, если человек умный – он также не плодит эти издержки. Сострадание и солидарность можно не чувствовать. А людям вокруг не так важно, что ты к ним чувствуешь, – важно, что ты для них делаешь.

Таким образом, общины распадаются, семья слабеет, традиционные ценности отступают. Ничего страшного не происходит. Происходит то же, что и всегда, что происходило здесь четыре миллиарда лет – лучшее знание вытесняет худшее. Напомним, что нас адаптирует, то и знание.

Про это будет глава о любви и ненависти – кому-то, пусть и не мне, она покажется совсем грустной.

Глава 21

Правильная этика пуста

В интересах месседжа. – Компас вместо карты. – Кант на пальцах. – Можно ли драться в школе? – Чем хороши мракобесы?

Ранее мы договорились, что почти любая этика, выжившая со временем, так или иначе эгоистичная. В смысле «максимизирующая благо ее носителя», точнее сказать, «максимизирующая способность ее носителя к передаче этой этики дальше». Обычно это подразумевает, что передатчик выжил и имеет социальную позицию, подходящую для передачи. Проповедовать из места, специально созданного для проповеди (церковь, школа, СМИ, популярный личный блог), эффективнее, чем с каторги в кандалах. Впрочем, для трансляции ценностей не обязательно непременно что-то намеренно делать, говорить, писать. Иногда достаточно просто быть. Если твой образ жизни кажется привлекательным, твои нормы скопируют без твоих усилий.

Иногда интересы транслятора и того, что транслируется, могут расходиться. Например, когда все уже сказано, оптимизировать успешность послания может означать… пойти и умереть за него. Сильная концовка добавит к посланию больший вес, чем его повторение еще 20 лет. Про это истории большинства апостолов, многих святых и, слава богу, лишь немногих ученых. Возможно, носитель месседжа предпочел бы еще пожить, но наш выбор ограничен теми выборами, что мы делали раньше. Возможно, идя на крест, в этот момент ничего уже не выбирают. Но те прежние выборы, которые предрешили этот выбор, нельзя сказать что плохие (в том числе с позиции личного блага). Обратный пример: подчас за урезание месседжа или отречение от него предлагается хорошая социальная компенсация. Хорошая – значит не меньше субъективного ощущения потерь от отречения. Это редкий случай, когда интересы «стратегических партнеров» – знания и его носителя – столь наглядно разошлись. Но если не искать специальных примеров, стратегическое партнерство вполне устойчиво. Статистически там корреляция интересов, простите мне антропоморфную метафору.

Вернемся к этике и ее эгоизму. Мы также договорились, что не используем один из обыденных смыслов слова «эгоист», где его синоним – «аморальный мерзавец в той или иной степени». Как раз не мерзавец. В нашем определении эгоизм – лишь максимизация своего блага. Если брать в среднем и вдолгую – это всегда учет интересов других сторон. Чем больше эгоизма, тем больше интересы учитываются. Но вернее сказать не больше, а правильнее. Можно разыграть свое имущество в бесплатную лотерею для всех желающих. Это большая забота о других людях, но вряд ли правильная.

Что значит правильная? Мы понимаем, что надо по возможности избегать ситуаций «вин-лосс» и искать «вин-вин», но желательно получить какую-то карту с подсказками: где и как искать? Помимо карты можно раздобыть компас. Он не скажет о том, где выход в конкретной пещере. Но он всегда показывает направление.

Поиск универсального морального закона – это поиск такого компаса, что экономичнее, чем составлять карту всех возможных жизненных пещер с указанием, как вести себя в каждой. Проще сказать – всегда иди на восток. А где восток, понятно из простейшего гаджета в твоем кармане. Мы должны получить правило, в любой ситуации способное указать на решение, независимо от конкретного содержания ситуации. Так удобнее. Можно сказать, что правильная, хорошо сформулированная этика сугубо формальна и пуста по конкретному содержанию.

Здесь не нужно изобретать велосипед, все давно есть в культуре. Одна из самых известных моделей авторства Канта. Это категорический императив, в самой простой форме – поступай так, чтобы максима твоей воли могла быть всеобщим законом. У него есть вариация, говорящая то же самое по-иному: поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству, и в своем лице, и в лице всякого другого, как к цели и никогда не относился к нему только как к средству.

Ранее было сказано, где я не мог согласиться с Кантом. Это старый философский спор: консеквенциализм не может согласиться с деонтологией. Эти партии ругаются друг с другом не одно столетие, и если ты записался в одну, то другую взял в оппоненты.

Деонтология за то, что есть абсолютные правила, они довлеют всегда и везде и им нужно следовать, несмотря на последствия. Например, есть правило «не врать». Оно абсолютно. Значит, нет таких ситуаций, при которых можно врать.

Поскольку это говорят наши оппоненты, не будем церемониться и сразу врежем под дых. Вы добрый, отважный человек и укрываете в 1942 году еврея от нацистов. Случайно на улице вас останавливает нацист и спрашивает: «Не укрываете ли вы случайно еврея?» Вы не можете лгать и поэтому отвечаете: «Да, конечно». Не потому, что вам страшно, а потому, что вы моральный человек и деонтолог.

Этому направлению противостоит консеквенциализм. Согласно ему, результат (консеквент) важнее правил и намерений. Желательный результат – максимизация счастья всех, кто может его испытывать. Понятно, что без определенных правил и намерений мы к нему не придем. Но они гибче, чем в случае деонтолога. Почти любое конкретное правило может быть нарушено по ситуации. Даже такие важные, как «не убий» и «не укради».

Но категорический императив будет работать и у нас. Именно потому, что формален, пуст и ждет нашего содержания. Если я живу конкретным принципом «умножай количество счастья», я не против видеть этот же принцип в действиях окружающих.

Даже простейшую форму императива можно упростить. Вдруг кого-то смутят слова «максима» и «всеобщий закон»?

Если сформулировать проще: живи без двойных стандартов.

Устроим мысленный социальный эксперимент. У человека есть набор правил. Кому помогать, кому мешать, как делиться ресурсами и информацией. Теперь представим, что его правила стали правилами для всех. Все общество живет так, как он: так же делится, так же распределяет издержки и т. д. Может ли это общество быть устойчивым или, мысленно возникнув, оно сразу же мысленно устремится к краху?

Что на макроуровне, то и в частной жизни.

Выбери любые ценности, но мерь себя и окружающих одинаковой мерой. Сразу видно, какие установки лишние.

Например, если лох зазевается, надо украсть у него деньги, чем больше – тем лучше. Рано или поздно зазевается кто угодно. Или встретит того, кому все равно. Не расстраиваться, не желать восстановления статус-кво и мести, не апеллировать при возможности за помощью к третьей силе? «У вас, кажется, отобрали бизнес. Может, помочь?» – «Ну что вы, не беспокойтесь. Так мне, лоху, и надо».

Отсюда видно, что такое хорошо и что плохо. Но иногда требуется уточнение. Один человек занимает деньги и не возвращает в срок, не напомнить – не вернет вообще. Насколько он плохой в плане этики? Другой человек опаздывает на встречи. Третий – во время болезни жены (родителя, ребенка, друга) выходит в аптеку, но уходит по своим делам. Это уже плохие люди? Пока что информации мало для суждения. Нужно знать, как они выглядят в целом.

Допустим, что человек, забывающий вернуть деньги, одалживает всем без разбора. В половине случаев без отдачи. Зачастую всех кормит, поит и развлекает за свой счет. В таком случае все этично. Просто «широкая душа», даже слишком, можно и сузить. Кто-то не любит халявное угощение, ценит точность по срокам и обязательствам, сам крайне точен и щепетилен. Он тоже этичен, но эти двое вряд ли будут довольны друг другом. Это конфликт двух этик, а не хорошего человека с плохим. А вот если забывающий вернуть деньги (и способный не вернуть) глух к встречным просьбам, скуп и мелочен, то увы. Это уже плохой человек. Он позволяет себе то, что не позволяет другим.

Опаздывающий на встречи обладает скверной привычкой. Но в плане этики претензия к нему возникает, если он запрещает это делать другим. А если вы опоздали к нему на час и он терпеливо ждал без претензий – какие к нему вопросы? С точки зрения этики – никаких. А насчет привычки – может быть, она плохая, но мы сейчас не о ней. Даже бросивший в одиночестве больного близкого человека не совершил этим ничего плохого. Плохое будет по совокупности обстоятельств. Просит ли он сам о помощи? Обижается ли, если помощь не приходит? Если это спартанец, которому проще умереть, чем попросить, значит, спартанец. Не все поймут, как с таким жить, но морально это не плохой человек, только своеобразный, на любителя. Плохим станет, когда потребует чью-то бескорыстную помощь.

Бывают люди, не совпадающие с вами в культурной норме. Это одно. С ними, вероятно, можно договориться. Путем взаимных уступок, на нейтральной почве, по теореме Коуза. Даже если не получилось договориться, можно уважать.

А бывает то, что вне этики. Это не другие нормы, а носители разных норм на разные случаи, по ситуации. Если моего сына побили в школе, куда смотрят учителя и полиция? Если мой сын кого-то побил – сын молодец, растет мужиком. Речь вот о таком. При этом этика может быть разной. Например, исключающей школьные драки, тогда сын виновен, если он кого-то побил. Можно допускать драки, как в традиционной культуре, – тогда мой сын должен защищать себя сам, без взрослых, и тот, кто его побил, всего лишь успешнее растет мужиком.

Если происходит то, что не нравится, важный вопрос: там отсутствие этики или иная культура? У большинства людей, осужденных по уголовным статьям, как правило, отсутствие этики (хотя бывают исключения). Потому что нельзя представить цивилизацию, где воровство было бы всеобщей нормой. Также нельзя назвать всеобщей нормой изнасилование, хулиганство, мошенничество и т. д. Если этим займутся все, такое общество будет невозможно. Когда преступник себе нравится, он расщепляет нормы. Им у нас воровать нельзя, но нам у них можно.

При этом большинство дремучих религиозных фанатиков – всего лишь другая культура. Общество, состоящее сугубо из уголовников, невозможно, а из фанатиков – вполне, веками у них получалось. Практически, кстати, что-то выйдет и из преступников, если высадить их на новые земли, только их и больше никого. Но заключенным придется сменить модель. Авторитетные воры станут авторитетными феодалами и… начнут вешать за воровство. Слово «вор» из почетного перейдет в ругательное. Все станет на те же места, что и у обычных людей.

Мне не нравится традиционное общество, так сложилось. Но если судить по критерию Канта, это этичное общество. Там нет двойной морали – значит, этичное. По крайней мере, когда касается внутренних дел, между своими. К чужакам – мораль резко другая. Но «альтруисты» никогда не распространяют свой альтруизм на чужих. Они могут его распространить на очень широкую группу, например нацию, расу, класс, человечество, все живое. Но идейные противники в эту группу, скорее всего, не войдут.

Если нам мало традиционного общества, стоит поискать дальше. Пройдя фильтр категорического императива, общество может не пройти другие фильтры на пути к лучшему варианту.

Глава 22

Начнем с пользы

Хотели как лучше, получилось как всегда. – Защита от дурака. – Допустим, можно украсть. – Мораль откуда не ждали. – Зоофилы в законе.

Отсутствие двойных стандартов обеспечивает лишь самосохранение общества. Лучшая модель помимо сохранения обеспечивала бы еще и развитие. Что можно добавить к правилам?

Вспомним про деонтологов и консеквенциалистов. Честный дикарь, блюдя свои правила и табу, ведет себя как деонтолог. Но если мы хотим прироста благ, нам нужна консеквенциалистская добавка к императиву.

К консеквенциализму много претензий, есть и вполне разумная – у него не всегда получается сделать так, как он собирается. Решили, что «цель оправдывает средства», и начали что-то делать. На выходе «хотели как лучше, а получилось как всегда». Но эта претензия не столько к консеквенциализму как таковому, сколько к фракции идиотизма внутри него. Такая фракция, как правило, есть в любой большой партии.

Если хорошую цель начать осуществлять очень плохими средствами, то последствия плохих средств вы наверняка ощутите, а до изначальной цели вряд ли уже дойдете, у средств появится своя гравитация, и вас в итоге притянет к ним. Например, мы хотим спасти человечество, сперва нужен начальный капитал, мы решили убивать плохих богатых людей и забирать их деньги. Если не погибнем в процессе, то создадим успешную преступную группировку, и дальнейшее будет происходить с ней по законам преступных группировок. Революционные движения зачастую приплывают в эту пиратскую гавань, если не тонут по дороге и не виснут на рее.

Умный консеквенциалист это знает. Желая, чтобы его дети росли достойно, он не будет собирать на это средства каким угодно путем. Если в процессе унижаться или множить издержки окружающих, это создает свою гравитацию, и дети хочешь не хочешь притянутся не туда. «Мой папа – святой человек, пошел в иуды, чтобы я получил образование». Так не говорят, и так не бывает.

Зачастую деонтология справится с задачей построения будущего лучше, чем сама задача построить будущее: «делай что угодно, но уважай ограничители». Иногда одних ограничителей хватит, чтобы возникло нечто толковое.

Вообще, дураку лучше прописать деонтологию как жизненный рецепт: «Никогда не ходи сюда и вот сюда». Если человек не видит причин и следствий, не способен к целенаправленной деятельности – ему нужна не вольница с инструментами (все равно топором отрубит не то), а понятный кодекс и жесткие запреты.

Скажем так, если сравнивать дурака-деонтолога и дурака-утилитариста, большим дураком окажется утилитарист. От него будет больше вреда. Некоторые стратегии требуют совершеннолетия самого стратега, и дело не в календарном возрасте. Если же выбирать между умным утилитаристом и умным деонтологом, то, пожалуй, от деонтолога будет меньше пользы.

Чистые моральные нормы могут создавать полезность, но и наоборот.

Принцип полезности успешно воссоздает моральные нормы.

В экономике есть понятие эффективности. Хорошо все, что ведет к росту совокупного блага. Стоп, скажет внимательный моралист, вы же гробите мораль. Если некто спалит чужую собственность, это плохо, ибо уменьшит общее благо. Но если он ее умыкнет и будет ею пользоваться, то общего блага не станет меньше. А если доказать, что похитителю эта вещь была нужнее, то, получается, он содействовал эффективному распределению благ? Ведь вещи лишь причина для того, чтобы иметь подлинные блага, они же субъективно воспринимаемые. Что теперь, можно похищать?

В первом приближении – да. Если посмотреть на картину в целом, то нет. Воровство не оставляет в мире то же количество благ, что и до него. Во-первых, мир, где часто воруют, всегда несет дополнительные издержки. Люди, чтобы у них ничего не украли, будут тратиться на дополнительные предосторожности. После того как украдут, последуют издержки, связанные с попыткой вернуть похищенное. Чем осторожнее люди, чем лучше они ищут и взыскивают с воров – тем больше издержки ворующей стороны. Это как бы гонка вооружений, где выживут только самые умелые воры и многие будут воровать себе в убыток. Далее, из поведенческих финансов известно, что убыток переживается в 2–3 раза острее, чем равная ему прибыль. Так устроены люди. Случайно потерять тысячу рублей значит больше, чем ее же найти. Наконец, мир, где воровство слишком популярно, меньше озабочен созданием благ.

Начав с чистой аморальной полезности, мы, кажется, приходим к запрету воровства. Аналогично будет запрещено насилие, мошенничество, коррупция и т. д. Все это глобально неэффективно.

Максимально эффективна система добровольных обменов.

Каждый обмен – это рост субъективной полезности по обе стороны сделки, иначе ее не было бы. При этом транзакция не несет вреда, который стороны перекладывали бы вовне. Если перераспределение недобровольно – оно всегда подозрительно, будь оно по традиции, по закону, по случаю. Насилие и случайность пахнут неэффективностью, поэтому если можно обойтись без них, то лучше без них.

Итак, чистая утилитарность, взятая первопринципом, может развернуть из себя моральные нормы. Поощряя одни типы поведения и запрещая другие или требуя за них компенсацию, мы можем влиять на общую сумму благ. Очевидно, что будут поощряться честность, соблюдение договоров и прав собственности, трудолюбие, инновации, общая доброжелательность. Продолжите список и найдете в нем почти все привычные добродетели. Пороки, прописанные в традиции, и преступления, прописанные в законе, тоже найдутся – на стороне неэффективности.

Но там будет не все, что традиционно считается пороком или преступлением. Только то, что множит внешние издержки настолько, что это уменьшает общую сумму. Изнасилование, например, относится к этой категории. А большая часть того, что значительную часть истории репрессировали как сексуальные девиации, не относится. Нет издержек, скидываемых вовне, а сами девианты лишь умножают свою субъективную полезность – значит, они заняты полезным делом. Таких пороков, которые не пороки, и преступлений, которые не преступления, наберется довольно много.

Но традиционные преступления против личности и имущества – убийство, телесные повреждения, кража, мошенничество – окажутся там, где и раньше. Здание морали возникает на новом фундаменте, и многие предпочли бы проживать в нем.

Глава 23

Правильная этика негативна

Вторая половина демократии. – Сам себе знаток. – Что нам делать с водкой? – Простая математика. – Эффективная похоть.

Консеквенциализм – партия прогрессистов, но проблема в том, что прогресс можно понимать по-разному.

Что одному развитие, то другому неоправданный риск, проблема, беда. Возьмем, например, взгляд радикальных экологов на технический прогресс. Для одного мировоззрения благо – построить еще один завод, для второго – закрыть старый, для третьего – объявить все заводы достоянием республики. Все участники присягнули идее общего блага. Но пока общее у них лишь одно: повод для новой войны.

Между собой сторонники десятка разных прогрессов вряд ли договорятся. Есть и те, для которых «прогресс» – ругательство. Но традиционалисты тоже хотят добра, и их нельзя не учитывать. А еще есть несколько сотен сект и кружков – их представления о благе пугают всех остальных, но сектантов тоже тянет поучаствовать.

У этой проблемы как минимум есть два бескровных выхода – демократический и этический. Первый выход скучный и очевидный. Сначала берем тех, кого мы будем считать. Важно ли нам мнение детей, женщин, заключенных, мигрантов, негров, врагов народа, бедняков, роботов, шимпанзе? Когда мы договорились, например, что мнение женщин важно, а подростков нет (или наоборот), голосуем, и пусть победит достойнейший.

Для начала, конечно, победит самый наглый популист, но это лишь половина демократии. Критики обычно замечают только ее и сердятся: как можно доверить судьбу страны неграм, беднякам и андроидам? Но важнее вторая половина. Какое бы решение вы ни приняли, его всегда можно пересмотреть. Механизм коррекции ошибок и обратная связь, пожалуй, более сущностная характеристика демократии, чем мнение большинства. Введите какие угодно цензы, отберите право голоса у 70 % населения, это все равно будет демократия. Но сделайте выбор народа окончательным, и для пересмотра политики вам понадобится как минимум военный переворот. Однако, если издержки ошибочного решения невелики, можно ошибаться часто. И по ходу работы над ошибками рождается знание, даже у бедняков, мигрантов и роботов. Все как в жизни.

Если вопрос стал общим, лучшим способом обращения с ним будет демократический. Не в том смысле, что «большинство всегда право». Большинство как раз обычно не право, но главное – не людские глупости, а формальности: обратная связь, сменяемость власти, гарантии для меньшинства. Старые республики, кстати, обходились мнением того или иного меньшинства, большинство не играло в эту игру.

Но мелькнула важная оговорка «если какой-то вопрос стал общим». Если вопрос можно не доводить до этого состояния, то лучше не надо.

Пока нет общих вопросов, демократия не требуется.

Если семья состоит из одного человека, он не собирает кворум.

Назовем это негативным принципом этики.

По возможности не решайте за других взрослых людей.

Разве только сами придут и попросят. А еще лучше – заплатят за это. Даже не потому, что так хочет наша алчность, а для подтверждения серьезности своих намерений: «О финансовый консультант, возьми моих денег – и расскажи, куда деть остальные». Можно и рассказать, сам напросился. А вот собирать налогами в общую кучу 50 % всех доходов в стране, а потом думать, что с ними делать, – уже перебор. Во-первых, не все, кого вы обложили данью, с этим согласны (хотя не все об этом даже догадываются). Во-вторых, это обычно неэффективно – в контексте неэффективности из предыдущей главы.

Возвращаясь к примеру с заводом: закрывать его, отбирать или строить еще один, оптимальный ответ прост – какое ваше собачье дело? Если он дымит прямо на ваше здоровье, то можете составить иск. А если вы просто хотите улучшить мир, то начните с начала: купите его, а потом спасайте мир в этом месте.

Данная этика может быть как вариантом деонтологии, так и вариантом этики эффективности. В первом случае говорится: «Свобода – высшая ценность». Во втором – делается простое предположение.

В чем заключается мое благо, я знаю лучше других.

Из этого правила бывают исключения (самоубийственный дурак не такая уж редкость), но в среднем взрослый человек лучше знает, что ему надо. Но он не знает, что надо остальным. Точнее, остальные лучше знают о себе, чем он. Поэтому оптимально, чтобы общие вопросы по возможности разбивались на те, где каждый решает за себя. Не спрашивайте, можно ли продавать людям наркотики и относятся ли к таковым алкоголь и табак. Любой ответ, одинаковый для всех, – можно с 12 лет, с 25 лет, нельзя под страхом казни, можно до 11 вечера, кроме субботы, можно со справкой от врача и из полиции – будет неэффективным с позиции общего блага. Потому что правильный ответ – кому как. Поначалу на этом пути возникнут издержки, связанные с недостачей опыта. Не все сразу знают, где их счастье. Со временем более-менее узнают. Приобретение опыта бывает болезненно, но процесс обучения станет если не благом, то путем к нему.

Если вы хотите максимизировать благо других – они справятся с этим лучше. У вас ограниченные ресурсы – время, деньги, силы. У них тоже. Все не могут помочь всем. И даже многим. Если стоит альтернатива, куда потратить ограниченный ресурс, самое эффективное направление – на себя. Если каждый потратит ресурс на максимально эффективном для него направлении, это максимизирует общую эффективность.

Но возникает проблема.

Почти невозможно принять решение для себя, не приняв его для кого-то.

«Стану архитектором» – личное решение, но когда вы станете архитектором, оно отразится на всем городе. «Стану вором» – это решение отразится еще раньше. «Буду год лежать на диване» – казалось бы, самое частное решение из возможных. Но с дивана придется вставать, чтобы открыть холодильник. Если вы сами заработали на еду – значит, это как-то касалось ваших прошлых контрагентов. Если кто-то вас содержит (родственники, друзья, государство) – это касается их прямо сейчас.

Пусть наш шаг увеличит полезность на нашем балансе, но что при этом происходит с балансами контрагентов? Там по итогу ваших действий возникает плюс или минус: сложно придумать жизнь, нейтральную к окружающим. Решение просто.

Вы можете делать что угодно, кроме одного – уменьшать чужую полезность. А если уменьшаете, то должны компенсировать.

Это блокирует ряд возможностей, очевидных любому парню из палеолита. Почему нельзя взять еду, если ты голоден? Почему нельзя спариться с симпатичной самкой? Увы, нельзя. Как только мы блокируем все возможности сыграть в игру типа «вин-лосс», нам остаются только игры типа «вин-вин», и теперь, умножая свой баланс, ты вынужден умножать чей-то чужой. Хочешь или нет, деваться некуда. В чем и состоит негативная этика.

Гипотеза в том, что наши ограничения больше влияют на чужую пользу, чем наши намерения. Можно начать с эгоистичного посыла, но, имея негативную этику, вы обречены нести пользу.

Представим, что наш парень из палеолита немного освоился в цивилизации, у него уже нет проблем с едой, но по-прежнему надо самку, цель – максимизация секса. Но изнасилование запрещено, это разрушение чужих балансов. Также запрещается врать, это сильно стесняет стратегии типа «обещал и не женился», «поматросил и бросил». Остаются только стратегии, подразумевающие добровольное согласие в честных отношениях. Любых отношениях, лишь бы честных и добровольных. Можно создать семью и о ней заботиться. Что это умножение общего блага, согласится самый лютый моралист. Можно менять любовниц. Но им должно быть хорошо в процессе. Можно найти содержанку, пойти к проституткам. Это будет добровольная сделка – если бы с той стороны не видели своей полезности, сделка не состоялась бы. В этом смысле поход к проституткам умножает счастье всего человечества, плохо только лютому моралисту, но его можно с собой не звать.

Любая стратегия, разрешенная негативной этикой, множит общее благо по определению.

Хотя нашему персонажу, честно говоря, на него плевать. Начал он с образцовой эгоистичной хотелки.

А вот сколь угодно благое намерение, не сопровождаемое этой этикой, может привести в ад. Может и не привести, конечно, но нам важны риски. Позовем нашего лютого моралиста, пусть предложит правильное намерение. Допустим, он говорит – забота о детях. Своих собственных, всех пятерых. Наша задача – мысленно испоганить эту историю, которая так правильно началась. «Зарплаты кругом маленькие», – вздыхает наш многодетный отец и устраивается в силовые структуры, там зарплаты повыше. Но все равно небольшие, и он начинает свой бизнес на базе погон – кого-то покрывать, кого-то крышевать: «А что делать? Семью кормить надо». Дальше – больше. Появляются правдорубы и нежелательные свидетели. Наш герой хочет договориться с ними по-доброму, мол, семью кормить надо. К несчастью для всех, они оказываются упертыми деонтологами. Коррупция для них – это плохо, без оправданий. Наш герой хочет кого-то припугнуть, но случайно убивает. Потом, уже неслучайно, – убирает свидетеля. Затем в состоянии аффекта убирает еще пару деонтологов. Примерного мужа и отца судят за убийство четырех человек. Дети плачут, всем ад. Начиналось, как вы помните, с семейных ценностей.

Глава 24

Позитивная этика: тьма традиции

Рожденные в долгах. – Служить, рожать, сажать дерево. – Карман или чемодан. – Друг не грузит. – Недостатки большой кучи.

Негативная этика лучше работает как с плохими рисками (поспорил за правое дело и случайно убил), так и с хорошими, их еще называют шансами (куда-то поплыл и случайно открыл Америку). Но работает лучше, чем что? Возможно, ей противостоит позитивная этика? Есть такая – она даже старше по возрасту.

Главное их различие: одна лишь запрещает, другая предписывает определенные действия. Негативная этика: «не убей, не укради, не прелюбодействуй». Позитивная: «построить дом, посадить дерево, вырастить сына». Если этика что-то четко предписывает, это позитивная этика. Потому что негативная не предписывает ничего конкретного.

В традиционном обществе этика позитивная. В момент твоего рождения о тебе понятно слишком много. Известно, что делать нельзя и что делать обязательно. Например, исповедовать веру отцов, чтить самих отцов, оставить потомство. Если ты рожден в определенном сословии, тебе при рождении прописаны его нормы. Как питаться, одеваться, развлекаться, с кем, когда и как заниматься сексом. Нужны веские основания, чтобы отклониться от этой программы и не получить социального порицания, начиная от усмешки и заканчивая сожжением на костре. Если ты монах, то плодиться и размножаться – это не о тебе. Но если ты обычная женщина и не хочешь плодиться, ты уже какой-то не человек. Впрочем, в большинстве систем позитивной этики женщина и так не вполне человек. Значит, дважды не человек.

Позитивная этика предписаний действует и сейчас: «15 лет, а уже спала с парнем? Все понятно, маленькая шлюха». Другой вариант того же: «20 лет, а все еще девственник? Все понятно, дегенерат». При этом обе фразы будут произноситься одним и тем же ртом – с одним и тем же чувством знания жизни. Как будто в жизни есть нормальная, четкая дата потери девственности, как при выдаче паспорта. Раньше не положено, позже тоже. Будете смеяться – для носителей позитивной этики такая дата есть. Они только не могут договориться, какая именно. В каждой культуре и эпохе немного свой идеал.

Отсюда же «не служил – не мужчина», «не рожала – не женщина» и прочие позитивности. Есть нечто, что должны делать все правильные дворяне, и нечто, предписанное всем пацанам на районе. Человек рождается уже весь в долгах. Он должен родителям, своим еще не рожденным детям, будущему коллективу, родине и лично царю, если у родины существует царь. Подчеркнем, речь не о том, чего он делать не должен. Это само собой, но по ходу жизни распаковываются позитивные программы: «Все юноши проходят медосмотр в военкомате». Впрочем, можно и отдохнуть: «В это время принято выпивать, не пьешь – не мужик» (даже если служил, зачал и посадил дерево).

Негативная этика начинает с того, что всем прощаются все долги. Ты должен не мешать другим. Носителю традиционных ценностей трудно поверить, но это все. Можно сказать, негативная этика – либеральная. Если традиционных ценностей всегда чемодан, либеральные помещаются в небольшом кармане. Запрет портить баланс окружающим компактнее, чем любые скрижали.

Поскольку мораль не двойная, требования к окружающим сводятся к тому же. Они не должны вам мешать. Сюда входит отсутствие агрессии, соблюдение договоров и уважение прав собственности. И это все, что можно потребовать. Если у вас сгорел дом, вам должна только страховая компания (а скорее всего, никто, он ведь не застрахован, верно?). Вам ничего не стали должны в этот момент государство, предприятие, родные, друзья. Вы им в подобном случае тоже. Если у государства что-то сгорит, это не ваше дело. Если друг попросит посвятить субботу переноске его диванов, можете поступить по настроению. Например, можете согласиться. А можете посоветовать ему нанять грузчиков или поменьше переезжать. Если после этого у вас станет на одного друга меньше, не беда: зачем вам такой деспотичный друг?

Но если вам ничего не должны, это не значит, что вас никто не любит и никто не поможет. Тот же погорелец может выйти с шапкой на улицу, может выйти с шапкой в Интернет. Возможно, кто-то пустит к себе пожить. Требовать нельзя, надеяться можно. Да, это несколько тревожная и униженная позиция. Но вариант со страховой компанией (или ее отсутствием) сейчас эффективнее, чем вариант общины или чересчур социального государства. Эффективнее в плане максимизации общего блага.

В нашем примере благо сведено к денежным отношениям, так нагляднее. Принцип «соберем все в общую кучу и оттуда поделим по справедливости» хуже для кучной массы, чем принцип «всяк да озаботится своей кучей».

Первый принцип подразумевает коррупцию, второй нет. Во-первых, часть общей кучи неизбежно будет украдена – таково свойство весьма больших и отчасти ничейных куч. Проблема не столько в безнравственности коррупции (это расплывчатая и слабоизмеримая характеристика), сколько в прямой неэффективности. Коррупция создает плохие стимулы. Например, «важнее не производить и обменивать, а директивно распределять». Но распределение само по себе не создает новых благ, и если центр игры в заведомо непроизводительной сфере, общество играет в плохую игру.

Во-вторых, встает вопрос мотивации: большими и ничейными кучами в среднем управляют хуже. Например, котировки акций частных компаний в целом растут быстрее, чем государственных. А среди частных компаний семейный бизнес растет быстрее, чем ОАО с распыленными пакетами и контролем. Государственный менеджмент хуже создает стоимость, это общее место. Разница в масштабах планеты составляет миллиарды долларов. Миллиарды не врут.

В-третьих, это скрытый налог на тех, кто страхует свои дома и не курит пьяным в постели, в пользу бесстрашных пьяных курильщиков. Ничто не берется из ниоткуда. Чтобы помочь человеку, попавшему в беду, надо взять у других людей – больше неоткуда. Но попадание в беду часто связано с поведением, приводящим в беду. Не всегда, конечно, но часто, и это поведение как минимум странно поощрять, а обобществление убытков – это поощрение. Если не нравится пример с домом (он слишком жесток и немного натянут), возьмите любое убыточное производство. Люди ходят на работу и производят нечто очевидно ненужное, но предприятие надо дотировать «потому что там люди». При этом дотировать его можно единственным способом: так или иначе отобрать ресурсы у людей, производящих что-то нужное. Это снова искажение стимулов. Важным становится не то, что важно, а популизм и лоббизм.

Мы взяли экономику и макроуровень, потому что там, во-первых, лучше видно, во-вторых, меньше эмоций. На микроуровне так же. Если никто никому ничего не должен за исключением договоров и обещаний, в среднем общий выигрыш растет. Предписаний нет. Запрещено лишь относиться к окружающим по принципу «вин-лосс». Например, ты можешь помочь или не помочь нищему инвалиду – это твое дело. Но вот сделать человека инвалидом нельзя. В игре, где разрешен только «вин-вин», любой эгоизм оборачивается в пользу мира. Гигантский эгоизм – гигантская польза.

Глава 25

Запретная формула

Провокация новизны. – Просто спросите девочку. – Иски к дендрофилам. – Когда соседи не правы. – Можно митинг? – Перераспределение вреда вредит. – Кого будем давить?

Как уже сказано, негативная этика лучше режет риски и создает шансы. Жесткие негативные правила (не убивай, не воруй, не ври) хранят от зла лучше, чем расплывчато-позитивные (думай о семье, люби свою страну). Правильная техника безопасности – это всегда ограничения и условия, а не добрые пожелания «будь победителем» или «будь самым осторожным».

Дурак, вооруженный излишне позитивными правилами, рискует впасть в плохой консеквенциализм, где средства изуродуют цель. Например, любовь к своим обернется сильной нелюбовью к чужим. Если они держатся схожих правил, все готово к войне. Позитивная этика всегда найдет для нее повод.

На уровне человеческих отношений позитивная этика, как правило, будет врать. Не всегда и не всем, но рано или поздно кому-то будет. У нее есть всегда возвышенный, но не всегда реалистичный образ, которому нужно соответствовать, при этом нет жесткого запрета на ложь. Ложь во благо обычно разрешается: «Всем будет хорошо, если обо мне подумают лучше». С такими вводными условиями почти невозможна честность. Но ложь – хрупкая стратегия. Слишком легко запутаться, выдать себя, поставить под риск большее, чем хотел сберечь.

Касательно шансов.

Если тебе нужно то, чего у тебя не было, делай то, чего ты не делал.

К сожалению, позитивная этика имеет четкие планы на жизнь и типовой рецепт поведения в любой ситуации. Надо делать то, что прописано. Но нигде не было прописано, как открыть Америку и три закона Ньютона, пока их не открыли. Нет готового, записанного в культуре алгоритма для всех, как стать президентом, заработать миллиард, войти в историю. Есть алгоритмы, как прожить жизнь общественно одобренным образом, будучи рожденным в любой семье, сословии, стране. Этого добра хватает, но хватит ли его каждому? Если нужно большее – нужно делать большее. Но поскольку непонятно, где большее, для начала придется делать лишь новое…

Негативная этика подталкивает к новому.

У тебя есть желания и ограничения. При этом все, что не запрещено, разрешено. Тебе разрешено прожить миллион разных судеб, и какие-то из них явно лучше той колеи, в которой ты сейчас. В позитивной этике выбор ограничен.

Предписания сильнее ограничивают выбор, чем запреты.

Сравните возможности дня, в котором можно делать все, что угодно, кроме нарушения закона, и возможности, запертые офисными обязанностями с девяти до шести плюс вечер, который за тебя уже расписали.

Далее, еще одно важное преимущество.

С позиции негативной этики проще договориться.

Проще всего, конечно, договориться между собой двум носителям негативной этики. Но и с «позитивщиками», возможно, проще, чем их различным версиям между собой. Меньше пунктов, требующих согласования. Меньше рубежей, которые нельзя сдавать. Меньше того, что можно «не так понять». Чемодан ценностей всегда чреват бо́льшим потенциалом раздора, чем маленькая шкатулка.

Вариантов позитивной этики – десятки и сотни. У каждой культуры, сословия, может быть, даже этноса. Негативная этика – одна. Если нам нужны универсальные ценности, то нам сюда. Чем лаконичнее этика по содержанию, тем универсальнее.

Давайте проясним с запретами. Можно ли подвести все под общее правило?

Мы исходим из того, что любой понимает, в чем его благо. Но как судить об издержках окружающих? Если мальчик дергает девочку за косичку – ей нравится или нет? Можешь позвать экспертов, обратиться к опыту поколений и выстроить сложную теорию о том, когда девочкам нужно такое внимание, а когда нет, не спрашивая их самих – что эти дурочки вообще понимают? Но лучше так не делать. Если не знаете, не терзайте экспертов, не трясите традицией – просто спросите девочку. Как скажет, так и есть. Ответ окончательный, обжалованию не подлежит.

«Просто спросите девочку» – общий принцип любого запрета. Поведение уместно, пока не возражают те, кого оно касается. Вредность-полезность для других оценивают эти другие, иными словами…

Можно все, кроме агрессии. Определение агрессии в первом приближении: вам говорят «перестань», а вы продолжаете.

Громко слушать музыку, если соседи просят сделать потише, – неэтично (агрессия есть). Продать второй стороне на свободном рынке любой предмет, третьей стороной запрещенный к продаже, при условии что вы его не украли, – этично (агрессии нет). Что по этому поводу говорят законы, сейчас неважно. Если закон не согласуется с негативной этикой, с позиции этики это просто плохой закон, и все. Как нам учитывать плохие законы, будет дальше.

Но если у каждого будет право вето на ваши действия, не будет ли он им злоупотреблять? Мало ли кому что не нравится? Кого-то бесит старик, красящий лысину в рыжий цвет, – это уже основание, чтобы голову перекрасили? Если сосед за стенкой громко кашляет по ночам, это уже агрессия?

Первая оговорка: страдание пострадавшего – необходимое, но недостаточное основание для предъявы.

Нужно, чтобы с ним или его собственностью вступили в контакт. Нет контакта – нет агрессии. Деонтолог принимает это как априорное правило. Консеквенциалист, как обычно, апеллирует к эффективности и совокупному благу. Допустим, кого-то раздражает, что «на свете существуют такие люди». Например, дендрофилы, сатанисты или католики. Допустим, он уверяет, что его страдание велико, и у нас есть способ в этом удостовериться. Удостоверились – мучается, не врет. Стоит ли на основании его боли выдвинуть обвинение против сколь угодно удаленного дендрофила?

На всякий случай, дендрофилия – это сексуальное влечение человека к дереву, редкая склонность, чуждая большинству. Но как только мы признаем агрессией практику дендрофилии, мы сразу ставим под удар всех католиков. Потому что наверняка найдется и тот, кого существование католиков ранит не меньше, чем нашего страдальца ранит существование дендрофилов (например, чрезмерно ранимый сатанист или атеист). В итоге мы получим безумный мир, где кто угодно может запретить что угодно, это очевидно неэффективный мир. Лучше, подобно деонтологам, признать априорное право на существование католиков и дендрофилов, пока первые не практикуют аутодафе, а вторые не посягают на ваш сад или табурет. Но обратите внимание, данные практики – это уже реальный контакт с людьми и их собственностью (особенно в случае аутодафе).

При этом страдания, доставленные бесконтактно, сугубо ментально, игнорируются. На основании того, что в подавляющем случае для А его бытие в качестве католика или дендрофила намного ценнее, чем для Б его небытие в этом качестве, при условии что прямого контакта с Б нет. Сугубо ментальные страдания считаются ниже значимого болевого порога. В этой формуле уже содержится ответ всем, кого ранит не имеющее с ним контакта существование «проституции», «спекуляции», «тунеядства», «гомосексуализма» и схожих явлений, предусмотренных Уголовным кодексом СССР. Твоя боль – твои проблемы. Другое дело, если подпольный бордель этажом выше мешает спать, а тунеядец живет за ваш счет, но это совсем другое дело. Это уже прямой контакт.

Вторая оговорка: страдания и прямого контакта мало. Надо учитывать, что в эффективном мире издержки устранялись бы тем, кому дешевле их устранить.

Экономисты об этом говорят, обсуждая теорему Коуза и ее окрестности.

Покажем это на простом примере. Квартира – ваша собственность. Если вас затопит, это урон, признаваемый законом. Но закон, вероятно, писали заядлые материалисты. Урон для них только то, что можно измерить объективно. Но настоящий урон всегда субъективен. Урон не в том, что у меня мокрый потолок и лужа на полу, а в том, что мне это неприятно, а еще неприятно тратить ресурс на ликвидацию этого. Но меня, к примеру, мокрый потолок смущал бы меньше, чем громкая музыка из-за стенки. Можно долго разбирать юридически, что такое квартира, но в любом случае квартира, как и любая собственность, – это пучок прав. И если по уму, то этот пучок предусматривал бы отсутствие в моей квартире лишних звуков без должного оправдания, как и лишней жидкости.

В чем может быть оправдание? Например, если соседям важно включить музыку и это порадует их на 100 баллов, а мой дискомфорт оценивается всего лишь в 10, то правы они, а если мне больно на 100 баллов, а им радостно на 10, то прав я. К сожалению, эти баллы почти невозможно измерить.

Но с тех пор, как придумали наушники, сосед не должен мучить другого. Каков бы ни был баланс полезности и издержек, конфликт интересов может решить любая из сторон. Тот, кого ранит музыка, может просто убраться из своего дома на то время, что она звучит. Но вторая сторона может поступить проще: достать наушники. И проблему должен решить тот, кому ее решить проще. Поэтому шумная музыка – да, это агрессия. А вот кашель за стеной – нет. Он может быть даже громче музыки, неприятнее, но его нельзя устранить так же легко. Вероятно, больному еще хуже, чем его соседям, и если бы он мог решить проблему, он бы решил. Аналогично – детский плач. Это не агрессия. Насчет шумного ремонта – возможны варианты. Наверное, он нужен (иначе на него не тратили бы деньги), и не делать его – это издержки. Но вот согласовать время с теми, кого это тоже коснется, – вероятно, уменьшит общие издержки, и значит, стоит согласовать.

Примерно так же решается вопрос с крестным ходом, гей-парадом, политическим митингом и чем угодно. Кому-то важно, чтобы это было. Если кому-то важно, чтобы этого не было, но его страдание по этому поводу чисто морально-ментальное – у него нет права голоса по вопросу. Но если шествие пройдет мимо меня и я увижу-услышу то, что мне неприятно? Вопрос, кому больше надо, или, другими словами, чьи издержки по ликвидации проблемы меньше. Если мероприятие проще перенести в сквер, где у него не будет невольных свидетелей – значит, лучше перенести. Если всем, кому больно, проще закрыть окна – значит, ограничимся окнами.

Итак, второе условие агрессии: агрессору должно быть легко избежать своего действия.

Кстати, насчет лишней воды в квартире: мало кто планирует прорыв своей трубы, чтобы насолить соседям. И обычно это неожиданность. И обычно такая, которую нельзя предотвратить. Если это и «агрессия», то очень спорная, со смягчающими обстоятельствами. Пожалуй, здесь главное зависит от обстоятельств – понятно, что финальная катастрофа случайна, но можно ли было уменьшить ее вероятность какой-то профилактикой? К пьяному водителю, сбившему на «зебре» пешехода, например, большие претензии: он мог либо не пить, либо не ехать. Если батарея уже протекала, я мог озаботиться ею раньше, чем вода дотекла до соседей. Но если прорвало внезапно, что я мог сделать? Главное в нашей логике эффективности: мы не получим более эффективный мир, собирая штрафы с одних невезучих людей, чтобы вручить другим невезучим. Деонтолог поддержит нас, потому что в истории с батарей не было умысла.

Под занавес моральных историй разберем знаменитый пример с вагонеткой. На рельсах связаны пять человек. На них несется вагонетка – когда доедет, то переедет. Единственный способ ее остановить, доступный вам (если вы решите ее останавливать), – скинуть с моста на рельсы толстяка, он заблокирует вагонетку, но умрет сам. Ваши действия?

Идиоты иногда в этом месте спрашивают: а вдруг толстяк ничего не остановит и т. д.? А можно прыгнуть самому? А вдруг связанные выживут? Давайте без глупостей – идеальный пример нужен для того, чтобы с ним работали как с идеальным примером. Не нравится вагонетка, представьте бешеного слонопотама. Ваша задача – решить, кто умрет: пять человек без вашей помощи или один, но с вашей?

Обычно этот пример приводят, иллюстрируя отличия утилитаристов от деонтологов. Ответ деонтологической этики: должны погибнуть пять человек. Потому что убийство безусловно запрещено, а вам предлагают совершить именно его. Ответ утилитаристов: убивай толстяка. Чистая арифметика, пять больше одного.

Мне кажется, здесь возможен еще один ответ. Я из утилитарного лагеря, напоминаю. Немыслимый в консеквенциализме, тем не менее ответ: пусть умрут пятеро. Это негативная этика. Я не обязан помогать людям. Но я обязан не мешать людям. В моем идеальном мире (если кто-то еще не понял, мы сейчас обсуждаем идеальные миры, а не то, как сегодня в жизни), убив толстяка, я создаю большие внешние издержки. Человеческая жизнь не бесценна, но стоит очень дорого. Сторона, взявшая на себя интерес убитого (наследники или государство, неважно, эта сторона всегда будет), получив на одну сторону своего баланса труп, на другую сразу же ставит требование ко мне. Оно может сломать мою жизнь. А спасенная пятерка может ограничиться тем, что скажет мне большое человеческое спасибо. Спасение их жизни не создает им обязательства в отношении меня. Они могут добровольно и впятером, например, содержать меня до конца жизни, для начала откупившись от иска за убийство (в моем идеальном мире, как в Древней Руси, за убийство можно дорого откупиться, с рядом условий). Но я бы на это не рассчитывал. Единственный вариант, при котором убивать имеет смысл, – успеть подписать с пятеркой или кем-либо из них контракт, скрепленный чем-то вроде нерушимого обета (был такой в «Гарри Поттере»). Та сторона должна взять на себя все издержки, вытекающие для меня из будущего убийства, и добавить кое-что сверху. Но оптимально успеть полюбопытствовать: а не предложит ли толстяк лучший контракт? Скрепленный не менее нерушимым обетом? И по результатам переговоров, пока катится вагонетка, принять решение.

Неподготовленному читателю может показаться, что это какой-то чудовищный эгоизм. Все так, это предельный эгоизм. Но если посмотреть без сантиментов, это стратегия, ведущая к оптимальному распределению ресурсов из возможных, человеческая жизнь ведь тоже ресурс, и он, что бы ни болтали, отнюдь не бесценен. Достаточно посмотреть, за какую сумму люди обычно берут на себя различные риски для жизни, чтоб партия экономистов заткнула этим примером партию моралистов.

Кстати, если из идеального мира перенестись в реальный с его текущими законами и моралью – я бы тоже никого не убил в этой истории. Сугубо из эгоизма: не хочу сидеть в тюрьме за спасибо, пусть даже самое искреннее и от пяти человек. Большинство читателей, полагаю, тоже никого не убьет. Я знаю результаты тестов, и отсюда такая уверенность: вряд ли меня читает иное человечество, чем то, что проходит тесты. Мы все выбрали бы вариант, где на четыре покойника больше. Я – из чистого эгоизма. А вы почему? Если честно?

Глава 26

Поправка на глупость

Заповедники криптоэтики. – Самоопределение в Карфагене. – Плюсы публичной казни. – Нисхождение к ослам. – Тарифная сетка зла. – Продажность спасет мир. – Налог на рациональность.

До сих пор речь шла про идеальную модель: как было бы оптимально себя вести, если бы все вокруг вели себя оптимально. Но нормы окружающих людей всегда несовершенны. Подчас они ужасающи с позиций рациональности. Что с ними делать? Две крайности – полностью принять и полностью отвергнуть. В первом случае это усреднение своей жизни плюс дискомфорт за свое отступничество, во втором – большой риск. Если сильно повезет, станете культурным героем, но скорее прослывете ненормальным, и хорошо, если не преступником. Точка эффективного поведения где-то между.

Прийти к ней можно с обоих концов. Берется рациональная модель, годная среди других рациональных моделей, и доводится до ума с поправкой на состояние мира. Например, если в некоем обществе атеисты ущемлены в правах, не обязательно верить в Бога. Достаточно вести себя соответственно: ходить в церковь, соблюдать ритуалы, речевые нормы верующих и т. д. При этом не разделять убеждения. Боюсь, это самая конкурентоспособная стратегия. Именно ее часто придерживаются иерархи церкви (не самые глупые люди, даже если по работе говорят глупости, – смотрите, что они делают, а не что говорят). В любом обществе идеальному христианину сложнее делать карьеру в церкви, чем обычному, оптимально лживому карьеристу в этой среде. Хотя бы потому, что нет такой христианской ценности – непременно делать карьеру, а у карьериста – есть. Кто из двоих выиграет забег, если один равнодушен к бегу?

Схожая ситуация в любом обществе, где система ценностей не поощряет «эгоизм», «карьеризм», «волю к власти». Например, доминируют идеологии социализма, патриотизма, традиции – официальные идеологии солидаризма и самоотречения. Но это не отменяет факта, что есть начальство. Быть в элите предпочтительнее, но в системе официальных ценностей установка «стремись в элиту» – не главное правило.

В итоге конкурентное преимущество получают те, кто обучен не по учебнику.

Назовем их криптоэгоисты. В своих речах они, конечно, за господствующую модель солидаризма и состоят в правильных структурах. Делать нечего: обычно такие режимы ограничивают свободу политической и культурной ориентации. Хочешь в начальство – вступай в КПСС. Отдав должное внешней форме, далее максимизируй свое благо, как его понимаешь, и старайся не поверить в то, что говоришь. Учитывая, что груз говоримого копится годами, это требует особой твердости духа.

Чем жестче внешние ограничители дискурса и сильнее бичуется эгоизм в пропаганде, тем весомее конкурентные преимущества данного типа. В пределе на вершине останутся одни криптоэгоисты. Эталонному христианину сложно стать иерархом церкви, эталонному марксисту – членом ЦК КПСС.

А если эгоизм восстановить в правах? Ввести в официальную систему ценностей культ self-made man или аристократии? Честному человеку будет проще сделать карьеру. Морально эталонный американец может стать миллиардером, почему нет? Система ценностей одобряет миллиардеров. Но если богатство объявить пороком и требовать присягать на верность этой идее, то богатство не исчезнет – оно будет скапливаться у менее честных людей. За историческими примерами любой может сходить сам, это недалеко.

Но мы отвлеклись на пикантный нюанс нашего мира. Изначально вопрос: где оптимум? Есть этическая система А, максимально эффективная при условии, что все держатся столь же эффективной для них лично и мира в целом системы А. Но за окном никогда не А. За окном какая-то Б, удаленная от А тем или иным образом. Возможно, в обществе считается моральным долгом служба всех парней в армии, ритуальный каннибализм, вознесение жертв Ваалу. Нас толкает в эту сторону – отслужить, попробовать человечинки, почтить культ Ваала. Насколько далеко мы туда зайдем? Правильный ответ, данный в интересах всего человечества: настолько, насколько нам это выгодно, но не дальше.

Берется А и корректируется в направлении Б. Главное в нашем правиле «но не дальше». Условие «насколько нам это выгодно» пугает своей… наверное, аморальностью? Бросьте, текущая мораль в моменте – как раз сжигать детей особым образом, если у нас на дворе культ Ваала. Мы с вами, будь мы члены той общины, аморальны для нее в той мере, в какой нас это смущает, и мы хотим уклониться. Уклониться от некой этической системы. Давайте согласимся: традиционная мораль поклонников Ваала не двойная и обеспечивала выживание и экспансию общины – значит, это не преступления, а моральные ценности, только сильно традиционные. Уклониться от них мы собрались не абы куда, а в сторону более универсальных правил, более эффективных. Но древние финикийцы про них не знают. Они видят только желание уклониться, но не видят куда. Вероятно, в сторону какого-то богохульства. С Ваалом они более-менее устроились, посмотрите, как процветает город Карфаген на основе традиционных ценностей своего народа. Мы же подрываем ценности, им видно только это. Наказать нас стоит из чувства самосохранения, разве нет? Но стоит ли нам рисковать своим статусом, даже жизнью? За чужих детей религиозных фанатиков, гори они огнем?

Если носители прогрессивных убеждений все как один отдадут за них жизнь, прогрессивных убеждений в мире не станет больше. Извините за математику, их станет даже меньше. Они существуют не где-то в ноосфере, а в мозгах своих носителей. Убьете мозги – убьете идеи.

Исключения бывают, но редко (когда один мозг умирает, чтобы тысяча мозгов, впечатленных этим, задумались). Иногда с этого начинается религия, как минимум – ересь или философское направление. Но для этого нужна целостная жизнь, прожитая до того, нужно успеть все сказать (Сократ и Христос все успели). Чтобы тысяча мозгов задумались, они должны узнать и о жизни мессии, и о смерти. Если мессию на ранней стадии по-тихому зарежут в переулке, у него плохие шансы после смерти оказаться мессией. В интересах новой религии публичная казнь. Все как сейчас: хотите сделать карьеру художнику-акционисту – судите его и ругайте по всем каналам.

Но даже полная жизнь и публичная казнь ничего не обещают наверняка. Полагаю, здесь мы всегда имеем дело с «ошибкой выжившего». Мы видим только случаи, когда получилось, будь то древние пророки или современные художники. Но если художники живут в терпимые времена, пророкам было тяжелее. На один случай, когда что-то вспыхнуло, вероятно, были десятки и сотни попыток. Люди что-то говорили, потом их просто затыкали, изгоняли, убивали, и на этом все кончалось. Как чиркнуть спичкой в грозу и бурю. Может, что-то и разгорится, но вряд ли. Рискнуть спичкой можно. Стоит ли рискнуть жизнью?

Речь не только о личном благе. Сумма судеб носителей того или иного знания – судьба самого знания.

Если лучшие убеждения ведут к худшим следствиям для своих носителей, это уже не лучшие убеждения.

Чтобы оставаться лучшими, они должны корректироваться по контексту. Компромисс с местом и временем неприятен, но неизбежен.

Если сразу предъявить миру большую истину, до которой мир не дорос, он не сканирует ее должным образом. Пятикласснику не предлагают вузовский учебник. Чтобы окружающие признали человека «умным», он должен быть умнее их на одну-две ступеньки – не на десять. Десять ступенек ведут туда, откуда с позиции большинства ничего не видно. То же и в этике. Если святость извне неразличима с безумием, она излишня. Спуститесь на девять ступенек к этим ослам. Будьте просто хорошим парнем.

Правило поправки на контекст можно сформулировать в наглядно-циничной форме.

Чтобы мир двигался в сторону добра, достаточно, чтобы за зло требовали доплату.

Если при прочих равных условиях добро побеждает, в долгосроке этого достаточно. Зло надорвется на истощении ресурсной базы. И это не благие пожелания – обычно так и бывает.

Знакомый провинциальный журналист расставлял акценты. Средняя зарплата в стране тогда была 20–30 тысяч рублей в месяц. «Быть вольным журналистом или писателем готов за 20–30. Но тогда пишу что хочу. Готов писать на заказ за 50. Если на выборах за любого мерзавца, то за 100. Работать на мерзавца плюс пропагандировать ложную картину мира – за 200. То же самое, но не анонимно, как обычно, а под своей фамилией – начиная с миллиона». Миллион в месяц ему никто никогда не предлагал. Да и 200 в провинции уже перебор. Слишком много желающих делать то же самое, но дешевле. Есть даже готовые делать это бесплатно. Если пропаганда некой глупости приятна, какие деньги? Забавно, что циники, набирающие персонал, не так уж рады энтузиастам. Им удобнее работать с теми, кто все понимает и валяет дурака сугубо за гонорар.

Вернемся к нашему журналисту. С одной стороны, заламывая цену, он тормозил свою карьеру. С другой стороны, «оставался приличным человеком» без пафоса благодаря законам спроса и предложения.

Можно ли считать такую позицию внеэтичной? Как раз нет. Условия оформлены так, что, если бы такие условия ставили все, то плохие политики и тем более ложные картины мира со временем были бы обречены, исчезли из популяции.

Во-первых, наш герой различает труд (работа за деньги в интересах кого-то) и деятельность свободного человека (пишу что хочу). Все люди более-менее представляют труд, но не всем ведомо второе занятие. Во-вторых, «писать на заказ» и «писать на заказ в пользу мерзавца» – немного разное. Если человек идет копирайтером в рекламное бюро, в худшем случае ему придется рекламировать невкусную пиццу как вкусную. Если он идет в политическую рекламу, в худшем случае ему придется рекламировать лжеца, вора и даже убийцу как друга народа (как правило, отказаться от работы из этих соображений будет сложно, особенно если ты рядовой – это непрофессионально, шаг – и вон из профессии). В-третьих, наш герой разборчив в нюансах зла. Одно дело – лгать по частному вопросу, работая на кандидата-негодяя, ты лишь выдаешь плохого человека за хорошего. Другое дело – лгать мировоззренчески, выдавая черное за белое. Наконец, самое тяжкое: работать не безликим копирайтером лжи, а ее лицом. Сложно сказать, означает ли это «вкладывать душу», но это означает вкладывать свою репутацию.

Каждый шаг приближает тебя к эпицентру ада. Пять разных уровней личного комфорта – пять тарифных планов. Но если бы так делали все, ад уже разорился бы. Ведь подкупать следовало бы не только журналистов, вообще всех. Своей продажностью по таким тарифам общество задало бы тип эволюции, направление естественного отбора. Зло несло бы дополнительные издержки, а его противники – нет. Честность политиков имела бы преимущество перед нечестностью, хорошие идеи – перед плохими. Можно вздохнуть, что добро побеждает как-то некрасиво, мелочно, постепенно, но в эволюции мемов, как и генов, один репликатор побеждает другой именно так. А эпичные битвы может выигрывать кто угодно.

Ад побеждает не за счет того, что продажные люди выдвигают ему повышенные сметы и он изыскивает средства купить всех (хотя подчас изыскивает).

Главная сила ада в бескорыстных помощниках.

В тех, кто не требует компенсировать специфические издержки, потому что не ощущает это как издержки. Например, не чувствует разницы между работой на общую пользу и общий вред. Не видит различия между сообщением релевантной, полезной информации и вздора. Возможно, потому что не думал сам, просто реагировал на стимулы среды. Хуже всего, если искренне считал вздор полезным.

Предположим, в некоей далекой стране правит разоряющая ее диктатура. Она прикрыта популистской идеологией, как принято у диктатур. Есть Икс, смотрящий без иллюзий, понимающий все и про страну, и про идеологию. Он работает на режим, потому что в его карьере (например, в сфере массмедиа) лояльность означает в три раза больший доход, чем умеренная нелояльность, а сильная нелояльность чревата тюрьмой и эмиграцией. Все сказали бы, что Икс продажен. Но если бы бонус за лояльность был не 200 %, а всего 20 %, он предпочел бы заняться чем-то нейтральным или даже быть в оппозиции.

Есть Игрек, искренний человек и коллега Икса. Он тоже получает свою надбавку в 200 %, но, строго говоря, в ней не нуждается. Он искренне разделяет ту идеологию, которую транслирует. Предположим, диктаторский режим зашатался. Можно перейти на сторону более симпатичных сил и не сильно потерять в статусе. Продажный Икс немедленно реализует эту программу, и теперь его шпага продана делу света. Честный Игрек бескорыстно продолжает дело тьмы. Теперь вопрос: кто из двоих опаснее?

Деонтолог мог бы заметить, что дурак не виновен в том, что дурак, как слепой неповинен в своей слепоте, и он все равно моральнее Икса. Но я не деонтолог и коротко покажу, что и вы, наверное, тоже. Предельные вопросы лучше всего разбирать на предельных примерах. Поэтому от журналистов перейдем к серийным убийцам. Маньяк решил очистить мир от вредных людей, его намерение чисто, бескорыстно, он хочет сделать мир лучше. С позиции деонтологии – альтруист (то, что он фанатик-мракобес или психически нездоров, как бы за гранью этики). Следующая его жертва – вы. При наличии фантазии сами решите почему. Полагаю, нет человека, коего не счел бы вредным хоть кто-то, просто не все решительные. Решительный выбрал вас, заманил в ловушку и скоро будет казнить. Но мимо пролетает какой-то продажный бэтмен. Он требует перевести ему на карточку вашу месячную зарплату, иначе ему лениво вас спасать. Бэтмен какой-то ненастоящий, верно. Но все-таки лучше того спасителя человечества, который вас убьет, верно?

А теперь вернемся от маньяков, оглянемся, логика та же.

Глупость опаснее, чем корысть, в том числе своей бескорыстностью.

Если вспомним наших воображаемых Икса и Игрека – что вообще толкнуло Икса к плохим ребятам? В первом приближении – надбавка в 200 %, это понятно. Но что создало возможность этой надбавки? Что вообще сделало диктатуру возможной? Корысть ее прямых бенефициаров – тоже понятно. Но у альтернативных вариантов, менее вредных, тоже были прямые бенефициары. Они тоже видели свой интерес и готовы были за него драться. Возможно, игру сделала упавшая на чашу весов масса Игреков, поддержавших одну из сторон в силу психопатологии, глупости, когнитивных искажений. Важно, что этот центр политической гравитации притягивал к себе будущее без своей выгоды. Если бы эта масса очнулась от своей бескорыстности, стало бы лучше всем: «Вы плохие, но ладно, мы за вас. А что нам за это будет?» После этого система вынуждена искать новое равновесие. Возникает дефицит ресурса – нельзя коррумпировать всех. Если бы все Игреки стали Иксами, диктатура бы пала, как только эта новость дошла бы до всех Иксов. Если все Иксы станут Игреками, это диктатура навсегда.

Но мы об этике, не политике. Есть система А (эффективная модель в мире эффективных моделей), система Б (типовая модель в текущем мире) и компромиссная точка В (эффективная модель в текущем мире) где-то между. Нет точных правил, как ее искать. Действуем по обстоятельствам. Примерный ориентир: где хорошо, там и точка. При этом оптимум никогда не будет в самой точке В. Предавая себя, знай меру, не иди до конца.

Предавать себя – обидная формулировка. Скажем то же самое не обидно: «Уважай обычаи и законы страны, где выпало родиться или находиться». Считайте, что это дань вежливости. Чем разумнее человек, тем выше дань. Можно считать это этическим налогом на рациональность. Чем больше дельта к текущей норме, тем крупнее с нее налог. Сильнее всех себя предают… то есть проявляют наибольшую вежливость к окружающим – самые умные. По ощущению, они в любое столетие родились в Средневековье. Но как бы много они ни платили со своей дельты, это не убивает ее, как налоги не делают богача бедняком.

Глава 27

Если нельзя, но очень хочется

Мы не в детском саду. – Считай, потом греши. – Убийца – это лох. – У истока плохих привычек. – В морали как в футболе.

«Что делать, если общество вынуждает меня быть хуже?» – важный и неприятный вопрос, но есть вопросы важнее и неприятнее. «Что делать, если быть хуже – мое желание?» – кажется, здесь все просто. «На то и правила, что их нельзя нарушать!» – хором ответят все философы, юристы и воспитательницы в детском саду.

Извините, но ответ зависит от того, кто заказчик ответа. Если бы я читал моральную проповедь по заказу от государства с пожеланием «чтобы народ не распоясался!», пришлось бы повторить версию воспитательниц и философов.

Но у моего ответа сейчас нет заказчика, тем более начальства-государства. Придется ответить честно, как себе или другу. И честный ответ совсем другой. Поступай как хочешь, но учти.

Это как с правилами дорожного движения. Можно ли их нарушать? Систематически, как стиль жизни, – вряд ли. В целом они для того и существуют, чтобы максимизировать твое благо. Но изредка, если очень надо, – конечно, нарушай.

Вероятно, нет ни одного правила, которое нельзя было бы нарушить для своей пользы.

Но это бывает реже, чем кажется. Мы пока еще о правилах дорожного движения, кстати. Должны быть основания для нарушения. Например, «я сильно спешу» – да ладно, неужели так сильно? Возможно, выгоднее будет не торопиться и опоздать. Хлебнуть издержек этого опоздания. Расстроиться. Извлечь опыт. И впредь держаться тайм-менеджмента, исключающего такие ситуации.

Мораль в том, что с моралью аналогично. В большинстве случаев выгоднее поступать по морали, чем вопреки. Но нет ни одного железного правила. При наличии фантазии всегда можно подобрать исключение.

Но исключения чаще кажутся привлекательными. Например, кажется, что можно безнаказанно украсть деньги. Не в смысле «придумать хитрую схему», а тихо вынуть пару купюр из кармана пиджака, пока пиджак вашего знакомого висит на спинке стула. Если купюр много – он, наверное, не заметит. Если заметит, не подумает на вас. Если подумает на вас, никогда не докажет.

Ну что, идем на дело? Вряд ли. Даже с учетом всех благоприятных обстоятельств кража пары купюр остается невыгодной операцией, пока вы не умираете с голоду. Во-первых, соотношение «риск – доходность» всегда плохое. Пара купюр – это очень мало, клеймо вора – это много, даже если вас не осудят по суду. Далее, где гарантия, что вы видите все, что важно? В этой комнате точно нет камер видеонаблюдения?

Но пусть все прошло успешно – что произошло, кроме мелкой наживы? Извлекли небольшую полезность, но приступили к формированию очень вредной привычки. Формально проступок чем-то сродни употреблению первой дозы опиатов. Локально в этом находят удовольствие. Глобально это начало большого и плохого пути. Нужно очень хорошо считать и очень хорошо управлять собой, чтобы на этом пути остаться с извлеченной пользой (я сейчас и про опиаты, и про карманные кражи). С этим мог бы справиться сверхчеловек, но это не лучшее, чем он мог бы заняться. Большинство людей не способны на такое поведение. Поэтому их практическим правилом в этом вопросе была бы чистая деонтология. Нельзя и все. Почему? По кочану. Бог не велел. Родители запрещают. А если по-честному? «Потому что я слишком глупый и слабовольный, чтобы остановиться, – как и большинство людей».

Это касается почти любого проступка. Убить, избить, нарушить договор, солгать, проявить невежливость – обычно это невыгодно, даже если кажется выгодным.

Во-первых, плохое соотношение «риск – доходность». Полезность, извлекаемая убийцей, как правило, всегда меньше риска, который он на себя берет. Кто может мешать так сильно, что за его отсутствие стоит отсидеть от 5 до 15 лет? Лишь тот, кто прямо сейчас собирается убить вас самих – но это уже не вполне «убийство».

Во-вторых, кто может точно прогнозировать свои ощущения? Персонаж Достоевского Родион Раскольников тоже думал, что может, но сильно передумал.

В-третьих, это формирует плохие привычки. Один раз обманув партнера с риском серьезно пострадать 1 %, втянетесь и повторите при риске 90 %.

В-четвертых, почти у всего есть альтернативы.

Почти любую полезность, извлекаемую с нарушением этики, можно извлечь без нарушения.

Альтернатива будет, простите за термин, с лучшим матожиданием результата. Нужны лишь кругозор и воображение. Речь почти обо всем, что так ценимо нарушителями и вообще людьми, – власти, славе, деньгах, сексе, творческой самореализации. Даже пытать людей выгоднее в БДСМ-клубе, чем просто так. Исключение, когда в нарушении ценим сам факт нарушения. Но надо быть очень оригинальным, чтобы, например, нелегальные доходы радовали больше легальных.

С учетом сказанного – нарушайте правила этики. И этика, и общество это переживут (и вы, скорее всего, тоже). Здесь как в футболе. Там есть свои правила: нельзя играть рукой, бить по ногам и вообще бить соперников и т. д. Оптимум не в том, чтобы 100 % футболистов соблюдали 100 % правил. Это был бы странный футбол – а как же привычные нам пенальти и желтые карточки? Оптимум в том, чтобы нарушения были на некоем уровне, позволяющем состояться футболу как футболу без перетекания в регби, бокс, судебный процесс. Так и с нашей этикой. Она лишь оптимизирует жизнь, не более, но и не менее. Идеал недостижим – и не надо. Но рукой лучше не играть.

Глава 28

Цифра про любовь

Четко по понятиям. – Наполеоновский план. – «Любишь или хочешь?» – Оставь себе свою нехватку. – Курс доллара, пальца, года. – Упражнения о любви. – Ненависть бескорыстна.

Желательно оперировать точными словами. Но давайте хотя бы неточно определим, что значит точными?

Одно понятие не синоним другого.

Допустим, мы пишем текст, призванный что-то объяснить в отношении нации. Если мы по настроению используем в тексте слова «нация», «этнос», «народ» как синонимы, то у нас нет этих понятий. Есть куча, откуда можно доставать что угодно, и тогда вместо кучи лучше использовать одно слово. Как только мы видим различие смысла, нам требуется второе слово. Например, увидели различие «этноса» и «нации» – можем себя поздравить с расширением словаря.

Также желательно, чтобы на денотат можно было показать пальцем. Когда мы говорим «диван», фокус с пальцем проходит отлично. Когда мы говорим «справедливость», палец безмолвствует. Поэтому, когда люди обсуждают диваны, они выражаются яснее, четче и быстрее приходят к согласию, чем когда они обсуждают справедливость. Возможно, именно поэтому обсуждать справедливость интереснее.

Также хорошо, если предмет говорения поддается измерению. Например, температура ему поддается, а духовность нет. Сравните, каких успехов достигло человечество в термодинамике и в попытках создать «науку о духе». Притом что термодинамикой люди занялись сравнительно недавно, а духовностью – еще до нашей эры.

У науки много преимуществ перед религией и тем, что веками называлось философией, и качество начального словаря – одно из них.

Качество понятийного словаря в однозначности, конкретности, измеримости.

Сравните то, что понимают под энергией физики и тренеры личностного роста. Сразу видна разница потенциалов, кто всерьез собрался работать и сильнее повлияет на мир.

Поняв, какие понятия хорошие, а какие плохие, мы должны ужаснуться слову «любовь». Это даже не «энергия» в словаре пройдохи от коучинга, это… что угодно, минимально подходящее по коннотации. Коля любит Олю, оба любят своих детей, дети любят конфету, и все, за исключением конфеты, любят родину. И не дай бог перепутать эти любови. Если Коля полюбит детей как Олю, это уже уголовщина, а если родину полюбить как конфету, а конфету как детей… в общем, тоже ничего хорошего. При этом на все случаи жизни у нас одно слово. Люди не путаются, потому что чертовски умные существа (особенно когда не думают, а просто живут) и различают значение по контексту. Любовь – очень важная вещь и очень плохое понятие, но мы к нему приспособились.

Сейчас мы попробуем все-таки определиться.

Сразу предупреждаю: если бы у меня был маниакально-депрессивный синдром, сейчас была бы маниакальная фаза. Предъявим наполеоновский план.

1. Определим любовь так, чтобы это можно было измерить. Сразу оговорим, что именно человеческую любовь – между существами, без участия конфет и родин.

2. Сама собой определится и ненависть. Как положено, однозначно и измеримо.

3. Покажем, что любовь не величина, обратная ненависти. Как ни странно звучит, скорее это корреляты. Не в том смысле, что для крепкой любви надо кого-то параллельно возненавидеть. Но по общей сумме в мире (а где измеримость, там и сумма) скорее корреляты.

4. Количество любви в мире, вероятно, убывает. Не уверен, потому что не измерял, а прикинул на глазок… Но скорее – убывает. Само словосочетание «измерить количество любви» уже режет чувства, верно? Мало того что чувства порезаны, выводы добивают.

5. …но это не проблема! Убывает, и пусть. Любовь, определенная нашим способом, не условие и даже не коррелят общего блага. Кстати, ненависть убывает тоже. Но это уже следствие предыдущих пунктов.

Дерзости любого из этих тезисов хватило бы на отдельный том. Возможно, кто-то захочет проделать эту работу. Но пока опишем тезисы тезисно.

В юности читал книгу, там была сценка. Не про любовь, а про ее понятие. Один персонаж пытается вступить с другим в сексуальный контакт. Лезет целоваться, шепчет: «Я люблю тебя!» Объект страсти вяло открывает глаз. «Что, и жизнь отдашь за меня?» – «Не, жизнь… Это как-то слишком…» – «Тогда говори, что ты меня просто хочешь». Что было дальше, не помню – да и не важно. Важно, как выяснили отношения.

Приоткрывший глаз в этой истории сразу предложил и понятие, и сопряженную с ним меру. Очень простую: «Что именно ты отдашь за меня?» Насчет того что отдавать непременно жизнь – положим, перебор. Но мерой будет потенциальное самопожертвование. Если мерой выступает только привязанность, то и сексуальный маньяк может быть привязан к своим жертвам. За общение с ними (обычно краткосрочное!) он берет на себя большие риски. Не сомневайтесь, он искренний, он нуждается в этих людях.

«Я нуждаюсь в тебе» – признание отнюдь не в любви. Скорее в дефиците, нехватке. Гордиться здесь нечем. Для обмена на рынке отношений это плохая валюта. «Ради тебя я заведу собаку» – вот это уже, возможно, любовь. «Ради тебя я брошу курить» – вершина любовной лирики. Даже «я куплю тебе мороженое» – уже кое-что. По крайней мере больше, чем ничего. «Я так нуждаюсь в тебе, купи мне мороженое, собаку и брось курить» – признание ни о чем. Возможно, респондент нуждается лишь в мороженом, собаке и надежном средстве их доставки. Поэтому, кстати, родители обычно действительно любят своих детей. Они это как бы каждый день подтверждают. А вот у детей по-разному, обычно до конца непонятно, и обычно, конечно, любят меньше (но с точки зрения эволюции так и должно быть, ресурсы должны идти от предков потомкам).

Оговоримся, откуда берется смысл слова «любовь» или других. Он такой, как мы договорились. Нет божественного словаря, где выписаны все слова и что они означают. Мы сами себе ходячие словари. И если мы сейчас определяем любовь так, а не иначе, мы решаем как хозяева языка. Конечно, с учетом уже накопленных правил и налипшего багажа. Мы не можем сказать, что любовь – это информация, печаль или синий чайник. А вот определить как меру самоотдачи можем. В культуре такой вариант уже прописан.

Но давайте усугубим нашу логику, сведем ее к математике.

Икс любит Игрека. Значит, он готов, принимая решения, учитывать благо Игрека сопоставимо со своим.

Например, он может сохранить Игреку десять единиц его блага, пожертвовав одной единицей своего. Благо может быть каким угодно, но, если мы занялись математикой, не слишком расплывчатым. Например, 1 у. е. = 1 тысяча долларов. Или 1 у. е. = 1 палец. Или 1 у. е. = 1 год жизни. Конторой, принимающей единицы к размену, может быть воображаемый Бог или, если вам так удобнее, дьявол. Можно без воображаемых существ, иногда такие трансакции предлагает жизнь. Не всегда с гарантией и по четкому курсу, но смысл такой.

Сделку можно принять или отказаться.

Какой обменный курс вы установите для данного человека?

Никто не отдаст десять лет своей жизни, чтобы сберечь десять лет жизни незнакомцу. Почти любой отдаст пять минут, чтобы спасти пять лет лучшему другу. Мы начинаем размечать территорию любви.

Я бы предложил слегка жутковатый тренинг. Но, может быть, кому-то важный. Не хотите – можно не играть. Я бы, например, никогда не стал его проходить, по крайней мере на людях. Выпишите ваши коэффициенты – и наконец узнаете правду: кого вы действительно любите и насколько. Чье благо вы оцениваете в 1000 к одной единице своего, в 100, в 10? Неужели с кем-то готовы меняться по курсу 1 к 3, 1 к 2 или, черт возьми, 1 к 1, то есть любите как самого себя? А может, даже 1 к 0,5?

Художник из песни Аллы Пугачевой «Миллион алых роз» все равно вас переплюнул бы. Как поется, «продал картины и дом», чтобы на все деньги усыпать улицу цветами. Обмен, который он произвел, был чудовищен, полагаю, где-то 1000 единиц своего блага за 1 единицу чужого (песня воспевает как раз обменный курс – «свою жизнь для тебя превратил в цветы»). В целом он нанес миру урон куда больший, чем мог бы нанести вор, укравший у него любую сумму денег. Надеюсь, никто не усвоил его историю как хороший пример.

Если готовы к тесту – дерзайте. Отвечайте честно, для себя, поэтому лучше без посторонних. Не бойтесь обидеть друзей и близких. Вы не обязаны делиться с ними цифрами.

Если хочется более радикального опыта, пожалуйста, еще одна мысленная игра – «За сколько вы предадите близкого человека?». Я предчувствую негодование и ответ: «Пошел вон, искуситель, ни за сколько!» Я легко могу показать, что это не так. Мы все предадим самого близкого человека, это только вопрос цены. Чтобы эксперимент, пусть и мысленный, был корректен, сначала определимся с терминами.

Под предательством будем понимать умышленное нанесение вреда близкому взамен выгоды для себя. Представим самый маленький вред. Например, дорогой вам человек не любит, когда опаздывают. Вы умышленно опоздаете на встречу с ним на 10 минут. Вы знаете, что ему будет плохо. Давайте с пафосом: вы обречете его на страдание. И вы наверняка так поступите, если бонус за этот поступок будет… миллион рублей вас устроит? (Если вы долларовый миллиардер, подставьте сюда ту сумму, которая вас действительно впечатлит.) Давайте уточним, что из миллиона вам запрещено отдать бедолаге в качестве компенсации что-либо, даже купить шоколадку. Условие получение приза – ближний мучается без компенсаций.

Полагаю, почти все выберут деньги, а не пунктуальность. Поздравляю: вы только что предали близкого человека. Правда, он этого не заметит, но неважно, задел есть. Теперь делаем так, чтобы заметил. Начинаем сжимать ставки с обеих сторон. Призовой фонд понижаем, а ущерб увеличиваем. Не стесняйтесь, сатана сегодня добрый и открыт к взаимовыгодному сотрудничеству. Пусть не десять минут, а полчаса, час. Пусть он (или она) заболеет ОРЗ. Пусть чем-то посерьезнее. А вы получите всего лишь полмиллиона. Может, хватит 100 тысяч? Может, пары купюр? Давайте так: любимое существо зацепится за гвоздь и порвет свои любимые штаны. А вам за это агентство «Ад и компания» купит новый компьютер или что-то вроде. Ну что, по рукам?

Как вариант, можно поднять ставки с обеих сторон. Друг без вины сядет в тюрьму, а вы получите за это большую квартиру, идет? А если он отделается условным сроком? А если ему отрежут кусочек пальца? Если вам так удобнее, начнем торги с малого: возьмете недвижимость за его царапину? Боюсь, рано или поздно любой кивнет, хотя с виду и не Иуда. Хотя бы на стадии царапины, если очень хороший человек. С другого полюса кто-то лишил бы друга жилья, чтобы самому избежать царапин.

Это та же самая задача про обменные курсы. Только поставленная чуть жестче.

Давайте с нашей линейкой отойдем от любви.

Ненависть, как и любовь, измеряется бескорыстностью.

Только нужен чужой ущерб, а не польза. Как в анекдоте. Бог предложил человеку сделать для него что угодно при условии, что сосед получит того же вдвойне. «Господи, забери у меня один глаз» – вряд ли мы все испытываем столь сильные чувства к соседям. Но готовность к таким обменам и есть ненависть. Не обязательно по курсу 1 к 2, это высокий курс и сильные чувства. Даже курс 1 к 1000 уже показатель неравнодушия.

При желании можно проверить себя и на ненависть.

Глава 29

Любовь и ненависть пройдут

Выживают не совсем люди. – Герой, порожденный ужасом. – Сам с собой в большом городе. – Когда бить, когда забить. – Безголовые живут сердцем.

Любовь, о которой мы договорились, не из области психологии сексуальности и хорошего настроения. Ближайший синоним – альтруизм, правильнее называемый групповым эгоизмом. И он исторически убывает.

Любовь не желает быть безответной. Если человек готов чем-то жертвовать за друзей, он ожидает, что друзья поступят так же. Если кто-то предан Васе с коэффициентом 1:3, он сочтет предательством Васино отношение по тарифу 1:100. Плохие друзья покидают группу друзей. Схоже мы относимся к коллегам, соратникам и членам семьи. Из семьи вылететь сложнее, но если сильно постараться, все получится. Покажите, что члены семьи не входят для вас в «тарифную сетку», и дайте время – вы останетесь без семьи. Люди склонны любить тех, кто отвечает какой-то взаимностью. За вычетом гормональной магии это сводимо к формуле группового эгоизма.

Давайте посчитаем, в каких условиях среды любить выгодно (к цинизму этого текста все читатели, полагаю, давно привыкли). В каких условиях человеку выгодно отдать свою руку, чтобы его партнер по сексу, болтовне и приготовлению пищи сохранил обе руки? Или отдать полжизни – за его жизнь? В условиях современного мегаполиса – почти ни в каких. Дешевле найти нового партнера. Но представим, что такой партнер выдается один раз и на всю жизнь, другого не будет. Но это еще не все. Условия среды таковы, что без этого партнера у вас не будет не только секса и болтовни – у вас, вероятно, не будет пищи. Такая постановка вопроса была нередка в старых обществах с суровой моралью и еще более суровой экономикой. Всходить на погребальный костер своего мужа для жены все-таки перебор, но отдать полжизни, чтобы выжил он, – нормальная сделка. Вы как бы покупаете баснословно дорогую страховку в условиях неизбежного наступления страхового случая.

Но посмотрим шире. Выживают не люди. Они, если вы заметили, все равно умирают. Выживают гены и мемы. Отсюда следует, что выживать должны такие нормы, при которых лучше выживает то, что вообще может выжить. Поэтому такое внимание в традиционных культурах к роду, линии крови, «дому Ланнистеров», «дому Старков» и все такое. Если выживают именно гены, то лучше всего выживают гены, максимизирующие выживание данных генов. Звучит почти тавтологией. С мемами та же история. Если особь жертвует собой за род – это правильная особь с позиции выживания. Аналогично следует жертвовать собой за общину, четко выделенную по мемам из других общин (например, по религиозному признаку). Мелкие секты, в которых так было принято, имели лучшие шансы дорасти до больших религий.

В каких условиях поощряется готовность отдать жизнь за своих детей? Давайте смягчим, пусть будет «щедро поделиться ресурсом». Говоря нашим языком, меняться по курсу, приближенному к 1:1, хотя бы 1:2. Там, где наличие или отсутствие подобной стратегии – критическое условие выживания. Не поделишься, не уделишь внимания, не рискнешь собой, и свои умрут. История не только о детях, она обо всех. Все на грани, все нуждаются в заботе и чужом риске. Но чтобы вопрос встал так, вы должны находиться в подходящем мире. В нем должно быть очень много насилия и очень мало ресурсов. Так и было большую часть истории. Чем хуже условия, тем эффективнее стратегия выживания группой. Жестокость среды повышает уместность любви.

Чем хуже мир, тем эффективнее любовь.

Это же правило работает для второй стратегии нашего бескорыстия – ненависти. Кажется, такая стратегия не может быть оправданной никогда. Это даже не «вин-лосс», это «лосс-лосс», весь смысл лишь в том, что кто-то теряет больше. Увы, но в жестоком, скудном и тесном мире стратегия работает. Допустим, на территории оказались два племени, но кормовая база есть только для одного. При этом уходить некуда. Внезапно сосед, просящий Бога выколоть ему глаз, из злобного дурака становится мудрым стратегом. Сделка с небесами на условиях «наших вымрет половина, но чужие умрут все» в перспективе означает почти 100 %-й шанс на выживание племени, а сейчас он всего лишь 50 % при условии, что война будет до конца и силы равны.

Эффективность стратегии ненависти растет при условиях: а) скудности ресурса, б) жестокости среды, в) тесноты мира. Как и эффективность любви.

Чтобы ненависть стала выгодной, не обязательно добираться до древних племен. Можно найти ситуации в современном мире, но их все меньше. Профессионал может причинить человеку какой угодно вред, вплоть до лишения его жизни, не испытывая эмоций. Обычному обывателю, скорее всего, требуется для подобного поведения себя разблокировать. У него как бы встроенная система табу: «Я не могу ударить человека». Многим это ограничение на пользу, современная городская жизнь взрослых людей не подразумевает, что надо драться. При условии что государство настаивает на своей монополии на насилие, в большинстве ситуаций, когда есть повод ударить, выгоднее не ударить. Но иногда лучше ударить. И ненависть – это то, что снимает блокировку.

В каких случаях это надо? Один мой приятель пояснял, когда он будет драться при любых шансах, а когда лишь при вероятности победы не менее 80–90 % (обычно он мог оценить эти шансы на глаз). Если тебя оскорбили в ситуации замкнутого коллектива, допускающего физическое насилие, – тюрьмы, армии, школы, гетто – стоит принимать вызов всегда. Цель не в том, чтобы победить, а в том, чтобы нанести противнику хоть какой-то урон, это важно. Иначе ты принимаешь низкий статус, выписанный тебе обидчиком. Если тебе сказали те же обидные слова случайные незнакомцы – их можно пропустить мимо ушей. Можно не пропустить. Приятель называл порог своего реагирования – 80–90 % уверенности в победе.

В достаточно широком мире оскорбление теряет смысл, это не покушение на статус. Например, если тебя обозвали в Интернете, это не значит почти ничего, главу любого государства там обозвали тысячи раз – и что? Но если тебя обозвали в дворянском собрании, это повод пойти стреляться. Если ты живешь с мучителем и с ним можно расстаться, стоит расстаться без конфликтов и ссор. Если нельзя, то можно задуматься, например, как его отравить. В первом случае ненависть будет лишней, она может подсказать плохие решения (например, убийство вместо развода). Во втором случае ненависть может пригодиться, хотя не обязательно.

Схожая модель касается плохих начальников и правителей. В широком мире от обоих можно уйти. От начальника – просто. От правителя посложнее, но тоже можно. В тесном мире такой роскоши нет. От Салтычихи нельзя уволиться, и это причина, по которой ненавидеть не так глупо.

Что мы видим в мире по крайней мере последние два-три столетия? С некоторыми допущениями – последние два-три тысячелетия? Мир становится изобильнее в плане ресурса, мягче в плане вражды и шире сам по себе.

Условия, делавшие ненависть эффективной, исчезают. Но они же условия любви.

По умолчанию считается, что любовь и ненависть – антиподы. Если человек больше склоняется к одному, он якобы тем самым меньше склоняется к другому. Если в обществе стало больше любви, в нем стало меньше ненависти, и наоборот. Это простая, очевидная, но, скорее всего, ошибочная картина.

Любовь и ненависть – это лишь сильные коэффициенты обмена, приближенные к 1. Если социальная норма велит ставить высокие коэффициенты в одном случае («погибай, но товарища выручай»), она же обычно склоняет к высоким коэффициентам и во втором («умру, но врага достану»). Образцовый варвар обычно имеет высокие коэффициенты по обеим шкалам. В старых культурах одобряется, если кто-то жертвует собой за своих: родственников, друзей, вождей. Также везде принято ненавидеть, жертвуя собой, чтобы нести издержки врагу.

По мере усиления цивилизации слабеет не один, а сразу оба императива. В самых умных и комфортных городах начала XXI века примерно каждая третья семья состоит из одного человека. Под семьей здесь понимаются не родственные узы (в XXI веке у всех по-прежнему есть родители и даже у многих дети), а «число членов домохозяйства», проще говоря – сколько человек живет в квартире. Никогда процент одиночек не был так высок. Эти одинокие люди по-прежнему с кем-то общаются, сотрудничают, подчас с кем-то спят. Но ценность контрагентов упала. Это не те, за кого принято нести издержки. Если весьма современный человек попросит друга о крупном одолжении в плане денег, трудозатрат или риска – первой реакцией, вероятно, будет удивление. Тем более исчез концепт «врага». Весьма современный человек не понимает, зачем нести издержки, чтобы кто-то понес их тоже. Кстати говоря, это хорошее средство от бытовых конфликтов и больших войн.

Но если цивилизацию расшатать, снова начать воевать, жить впроголодь – вероятно, все вернется. Снова будет принято делиться куском хлеба, последней рубахой, предпоследней почкой. Вернутся враги в старом добром смысле этого слова. Не конкуренты и соперники, а те, кому мы бескорыстно желаем зла, рискуя собой.

Любовь – антикризисная мера. Как и ненависть.

А еще это экономичный способ, заменяющий расчет блага. Компьютер, ничего не чувствующий, рано или поздно лучше нас высчитает жизненную модель, ведущую к росту нашего блага. Но человек, не умеющий хорошо считать, анализировать, моделировать – это все еще искусства для меньшинства, – тоже должен принимать решения. Эмоции, направленные в социально одобренные формы любви и ненависти, лучше направят его поведение, чем любой расчет. Хотя бы потому, что к расчету он не способен.

Нет головы – живи сердцем. Это умнее, чем с нуля отращивать голову.

Можно сделать смелое, в чем-то бесчеловечное предположение.

Любовь и ненависть компенсируют недостаток вычислительной силы в самом широком смысле этого слова. Больше вычислимости – меньше иных регуляторов. Вряд ли сильный ИИ будет кого-то «любить» или «ненавидеть» в нашем смысле. Но вряд ли хуже сделает то, что мы делали посредством этого.

Поскольку с вычислимостью обстоит все лучше, можно догадаться, с чем будет обстоять хуже.

На всякий случай – ряд оговорок. Специально скажу, чего я не говорил.

Речь не о том, что стало меньше эмоций. Возможно, эмоций стало больше вместе с качеством жизни. Но любовь и ненависть – это не эмоции. Давайте мыслить технично, иначе мыслить не получится. Формально здесь любовь определена как некая математика. Значит, все. Здесь это слово означает только это. Все богатство русского языка с его коннотациями надо временно отложить, кто будет лишний раз играть в ассоциации, будет мыслить не творчески, а всего лишь грязно.

Речь не о том, что жить стало хуже. О том, что жить стало лучше, сказано прямым текстом. Если что-то сказано прямым текстом, автор именно это и имеет в виду.

Речь не о том, что «добро» куда-то делось. «Любовь», как здесь понимается, не синоним «добра». Фоновой доброжелательности в мире, пожалуй, становится только больше. Вежливости, улыбчивости и прочих крайне нужных вещей. Между холодным вежливым миром и миром хамства, смешанного с самоотречением, я бы выбрал первое. Ненависть и вражда – давайте их тоже вспомним – идут на убыль.

Речь не о том, что у меня есть эмпирические доказательства. Я же не исследовательский институт (пока, во всяком случае). Чтобы провести опросы, эксперименты, даже найти и обработать готовую статистику, нужны люди, деньги и время, а не отдельно взятый энтузиаст. Если кому-то интересно, дайте ресурс – что-нибудь измерим. Может быть, выяснится, что моя гипотеза не подтвердилась. Для меня это тоже отличный результат. Опровержение изменит картину мира, а ведь это самое интересное.

Резонно спросить: а что вообще у меня есть? Определения, несущие потенциальное измерение. Это технические средства – их можно предложить, принять или не принять, но нельзя опровергнуть. Даже если версия не подтвердится, то каким образом? Тем, что взяли предложенные мной измерительные приборы, и они показали не то, что я ожидал. Это проигрыш гипотезы, но победа приборов. «Моя терминология заработала». Счет 1:1. Это в том случае, если гипотеза ошибочная.

Снова онтология:

Кто мы? Глава 30

Человек – это звучит странно

Рожденные по договору. – Тело и его очки. – Я не метафора. – Если я стану монстром. – Эй ты, фенотип! – Человек как триллер и мюзикл. – Можно без философии?

Пройдут не только любовь и ненависть – со временем, вероятно, пройдет и сам человек.

Человек не константа, а концепция, и она не зафиксирована навечно.

Вместо «концепция» можно сказать «конвенция» – то, о чем договорились определенным образом. Точнее, само собой договорилось в наложении чьих-то действий, языковых норм и случайностей. Но договориться могло по-другому.

Перед тем как перейти к этому «по-другому», попробуем определить человека как он есть сейчас. Кажется, нет ничего проще. Все мы знаем, что такое человек, не задумываясь. Не задумываясь – это важно. Один философ как-то отзывался о времени: «Я знаю, что такое время, пока не начинаю об этом думать». Здесь похоже.

Но давайте уточним, что имеем в виду. Не особую разновидность высших приматов, придумавшую, что существуют приматы и разновидности. Здесь все просто с определением – биологи не дадут соврать. Но когда я говорю «я», имеется в виду что-то другое. Попробуем уловить эту идентичность. Что надо описать, чтобы это было описанием моего «я», а не чего-то другого? Что остается за вычетом одежды, паспорта, социальной роли и всего, что можно отнести к категории инструментов, аватаров, снимков в моменте?

Начнем с простого: мы не наше тело. Ни по субстанции, ни по форме.

С субстанцией совсем просто: никто не скажет, что данные атомы – это он. Тело постоянно обновляется. Сегодня одни атомы, завтра другие. Наши вчерашние атомы сегодня частицы Мирового океана и придорожная пыль. Никто не скажет, что кусочек его сущности сейчас проплывает в Индийском океане.

С формой менее очевидно. Можно сказать, что река – это не текущие частички воды, а русло и та форма, в которой они текут. Так и мы. Тело – это русло и форма, которую принимает субстанция. Например, наши органы.

Но, допустим, нам предлагают приобрести новый орган с гарантией, что он ничего не отнимет, не создаст неудобств, но принесет магическую способность. Например, ясновидение или телекинез. Скорее всего, люди не откажутся. Никто не сочтет это изменением идентичности.

Теперь предположим, что какой-то орган потерян. Рука, нога, что угодно, но без летального исхода. По этому поводу принято переживать, но не говорить, что меня «стало меньше на 7 %» (или во сколько вы оцените потерю?). Стало меньше, да. Но скорее у меня, а не меня. Например, уменьшился мой банковский счет: это потеря в ресурсе, но не в идентичности. Обеднеть в два раза не значит в два раза сократиться. Примерно такой же смысл будет иметь потеря пальца.

Если говорить о новом органе, не фантазируя о телекинезе: что такое очки на носу? Это наш орган или привлеченный ресурс? Скорее, ответят, что глаз – это часть меня, а очки как прибор для видения – моя собственность, но не часть. Но есть ли четкая граница между внешними органами (очки) и внутренними (глаз)? Если очки заменить на линзы, это еще внешний прибор? Кажется, да. А если то, что играло бы роль очков, вживить прямо в глаз, что это будет? Если сердце остановится, но его функции возьмет на себя магическая коробочка, носимая на поясе, – она наша собственность или часть? Кажется, что пример дикий? Но с мозгом уже так. Этот орган, помимо прочего, выполняет некие вычисления (а в широком смысле слова он только этим и занят). Если часть вычислений перенести с мозга на калькулятор, потом на компьютер, потом в Интернет – можно ли сказать, что наш кусочек теперь за пять тысяч километров от нас где-то на сервере? Нет? Мы с ним разве не породнились? Это почти как сердце в футляре на боку.

Наше тело при ближайшем рассмотрении может сильно сжиматься, можно раскинуться в пространстве по всей планете (помни про удаленный сервер). Если мы – это наш глаз, то, пожалуй, мы еще и наши очки. Но, кажется, вместо определенности мы начинаем растекаться по миру… Если мы – это наши очки, то почему не ботинки или окно? В том климате, где я это пишу, отсутствие закрытого окна в январе приведет к смерти куда вернее, чем отсутствие глаза. Окно – жизненно важный орган для выживания нашего тела? А фирма, что его поставила, тоже мой орган? А цивилизация, хранящая знания, дающие возможность существовать фирмам и окнам? Где-то на этой стадии мы либо ощутим свое единство с Абсолютной идеей (или растворимся в Брахмане, на ваш культурный выбор), либо пойдем искать идентичность в другое место, прочь от печени и сережек в ухе.

Мы не наша «душа»: в мире нет вещи, субстанции или процесса, которые бы так назывались.

При этом я не сказал бы, что слово «душа» не имеет смысла. Оно не имеет смысла как слово, подразумевающее наличие материального денотата (вопреки мистическим материалистам, не бросающим попыток уловить ее в граммах и найти то ли в шишковидной железе, то ли в районе пупка). Как метафора «душа» – хорошее слово. Например, мы не понимаем, что у нас болит, зачастую не знаем причину, но нам плохо, мы можем сказать «душа болит», и нас отлично поймут другие люди, так же лишенные души, как и мы. В каком-то дискурсе коммуникация состоялась. Но в том дискурсе, где мы сейчас, слово «душа» излишнее. В точном и серьезном разговоре с этим словом нельзя. Если душа существует, то она должна существовать слишком сильно, это мы и есть. Но мы же не литературная метафора.

Мы не наши гены. Еще никто не перепутал себя с близнецом.

Хотя возможна картина мира, где гены важнее, чем люди. Но нам сейчас неважно, кто важнее. Нам важно, кто мы.

Мы не наша память. Если мы будем помнить в десять раз больше, нас не станет больше в десять раз.

Аналогично, потеряв 90 % воспоминаний, мы не потеряем 90 % ценности своей жизни. Даже если какая-то память – условие нашей идентичности, мы не сможем толком сказать, какая именно (где кончается простительная забывчивость и начинается фатальная потеря себя), и решить, что этого хватит. Представьте, что создан робот с сильным ИИ. Ему подгрузили ваши детские воспоминания и любовь к вашей маме. Вы рады, что теперь вы в двойном экземпляре, – или у вас немного другие чувства?

Мы не единство конкретного потока сознания.

Поиски идентичности в этом месте могут увести в буддийскую сторону, но это та сторона, куда ходят терять свое «я», а не находить. Была даже версия написать: «Мы не наша дхарма». Но все-таки решил не заигрывать с чужим словарем, мало ли. В западных словарях под словом «дхарма» понимают слишком разное, поэтому обойдемся более близкими словами.

Есть единство реки Волги как потока воды в определенном русле, есть конкретно этот поток сознания. Сознания не в смысле «и вот я наконец-то осознал», а в смысле «все, что я ощущаю». В этом смысле холодно, сладко, мечтать, вспомнить, увидеть сон – все это поток сознания. Если это ваш поток, вы помните, где это текло вчера и десять лет назад. В вашем мире вообще ничего нет, кроме этого потока (по определению все, что с вами случится, – части этого потока, больше случаться негде). Все, что есть у меня, есть только в моем потоке. Большой соблазн сказать, что «я» – это и есть поток. Версия элегантнее, чем другие. Ее сложно отбросить за пять минут, одно время я сам ее разделял.

Но если подумать дольше пяти минут, можно придумать против нее, например, такой аргумент. Давайте покажем его на страшном примере, чем страшнее, тем нагляднее. Если поток – это вы, вы всегда должны болеть за его носителя, верно? Ведь что бы ни случилось с ним, он – это вы? Например, если он в будущем сломает ногу и этому можно помешать, то вы постараетесь. Поэтому мы не так часто ломаем ноги, мы заботимся о себе. Точно ли о себе?

Допустим, вас укусит в будущем инопланетный монстр. И вы заразитесь его инопланетной заразой. Она изменит ваш мозг. И вот вы ночью крадетесь к своим родным, чтобы вонзить в них отросшие клыки… ладно, про клыки – перебор. Вы просто хотите их зарезать ножом, выпить кровь и съесть, как принято на той планете. А потом вас заберут к себе новые друзья-монстры, будете жить-поживать и добра наживать. При этом есть такая вероятность, что вам на голову свалится люстра. Насмерть. Это значит, что убийство и монструозный пир не состоятся, родные будут жить и про вашу заразу даже не узнают. Похоронят как почтенного землянина и жертву несчастного случая. Из сегодняшнего дня вы можете повлиять на будущее один раз. Вопрос – роняем люстру или нет? Это единственный способ что-то скорректировать. За кого болеть: за ваше укушенное тело или вашу нынешнюю семью? Есть подозрение, что большинство людей не сочтут себя новоявленным монстром и таки уронят люстру.

Но речь не о теле (с телом мы разобрались), оно лишь русло, сквозь которое течет поток сознания. Это то же самое русло, тот же поток. Он не пересох. Просто в какой-то момент мы перестали ему сочувствовать. Идентификация не проходит. Это уже не мы.

Вернемся к более простым вариантам.

Мы не наш мозг, если понимать под ним чистый хард.

Хард – тоже тело. А с телом вроде бы понятно.

Мы не наши программы, если понимать под ними софт, стоящий на мозге.

Представьте в параллельной вселенной вашего абсолютного двойника с полностью тем же софтом. Можно ли сказать, что он – это вы? Не какое-то существо, похожее на вас, а сами вы в двойном экземпляре. Но тогда вы отдали бы 90 % своей жизни, чтобы спасти его жизнь. Чистый выигрыш этой операции 100 % – 90 % = 10 %. Однако большинство людей, дай им такую возможность, не вступят с иной вселенной в столь сильные отношения. Двойник и двойник. Кто он вам такой? Вы с ним даже не знакомы. И он точно не подарит вам 90 % своей жизни. Совершенно верная гипотеза: если он устроен в точности как и вы, то ничего не подарит. Вы же не подарили.

Версия, что «я» – конкретная единичная психика, кажется мне лучше всех остальных (знать бы еще получше, кто этот я).

Но если версия лучше остальных, это не значит, что я ее разделяю. Моя психика – снова не я. Если психика меняется (а она сильно меняется), мы в итоге более походим на кого-либо, чем на себя 50 лет назад. Если ценна наша идентичность как самотождество, со временем она теряется. Переживай мы за такую идентичность, мы противились бы процессу. Саморазвитие приравнялось бы к самоубийству. Но нас пугает как раз обратное: застыть навсегда. Самотождество психики – смерть при жизни, а вовсе не сохранение нашей сути. Странно искать свою идентичность в том, что обязано изменяться, чтобы нам нравиться (и даже не спрашивайте, кто такие эти мы).

Помимо прочих, про «я» есть одна веселая логически-филологическая версия.

Когда мы говорим «я», то это такая речевая стратегия.

…и не более того! Согласно философу и когнитивисту Дэниелу Деннету, для программ мозга речевые стратегии – это такой же фенотип, как, скажем, прическа. Мы перебрали уже не так мало версий, чтобы счесть ее не такой уж плохой. Но все-таки не настолько хорошей, чтобы воскликнуть «эврика!» и застолбить идентичность в этом месте. Давайте честно: мало кто согласится счесть себя элементом речевой стратегии. Хорошо, пусть это лишь стратегия и «я» лишь элемент. Но чья это стратегия?

В логических играх можно дойти до конца и сказать, что нас вообще нет. Сказать – можно. Но это еще большая спекуляция, чем «душа». Ущипните себя за палец, и все пройдет. Будет больно, но по правилам русского языка, как и любого другого, просто так не болит. Всегда болит у кого-то.

Поскольку все варианты плохие, рискнем предложить еще один. Он даже симпатичнее среднего (хотя что здесь среднее и что значит симпатичнее?), так что хуже не будет. Мы – это сюжет нашей жизни.

Представьте, что вы художественное произведение. Жанр не сильно важен. Важен вопрос: оно интересное?

Давайте сейчас не спрашивать, верю ли я в это определение. Тем более я уже дал понять: в том смысле, какой все ищут, – нет, не верю. Ни во что. Но с одними определениями интереснее и продуктивнее, чем с другими. То, что я предлагаю, мне кажется продуктивным – поэтому получите, верить не обязательно. И даже уточнять, кому именно продуктивнее и в чем. Не нравится – не берите.

Продуктивно определение, ведущее к продуктивным вопросам. А продуктивны те вопросы, что ведут к практическим действиям. Например, если бы решения принимались в логике «жизни как произведения», какие решения стоило бы изменить? Какие оценки изменились бы? Что стоило бы добавить в жизнь, а что убавить?

Из вопросов и ответов возникает новый образ. «Черт, вот этот эпизод стоило бы переиграть!» И таких эпизодов наберется немало. Возможно, возникнет тоска по иной сюжетной линии, захочется сменить жанр. Может показаться, что многое упущено: «Надо было брать другого сценариста». Но давайте считать, что спасти сюжет никогда не поздно. В крайнем случае начинаешь заново: «С сегодня это другое кино».

Желательно, чтобы близкое окружение писало о себе похожую книгу (или что там у вас – сериал, мюзикл?). Хорошие люди могут не сойтись, просто потому что разные жанры.

Хотите гармонии – ищите братьев по жанру.

Тяжело, когда один живет в жанре мелодрамы, а партнера тянет в комедию или эпос.

А если вернуться к тому, что такое человек на самом деле… Об этом интересно думать дальше. Но если ничего не придумать, это небольшая беда. Мы ведь что-то знали об этом, пока не задумались. Все знали, и мы знали – чем мы хуже всех? Всегда можно откатить в то состояние и жить в нем. Если кто-то начнет докучать философией, пару раз ответить ему при помощи пальца. Ты спрашиваешь, кто такой человек? Сначала покрутить пальцем у виска. Затем показать на первого встречного человека.

Глава 31

Человек тоже пройдет

Достучаться до пещеры. – Человек как пятеро вместе. – Мое парадное тело № 2. – Психика где-то в сети. – О чем думает диван?

Я не такой уж большой поклонник Мишеля Фуко, но вспоминается его фраза: «Человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке…» В смысле, как нарисовалось, так и смоется. Человек – это концепция. Элемент большой эпистемы наряду с другими концепциями. Его придумали так, а могли придумать эдак. Могут вообще раздумать.

Дефект того, что можно назвать наивным историческим восприятием, – мы не учитываем, что люди жили в других эпистемах (назовите это «туннелем реальности», «смысловым каркасом», как вам угодно). Мы видим как бы современных ребят, только живущих в древнем Шумере, в шкурах, в пещерах. Но если их отмыть и приодеть, вполне можем побеседовать на общих понятиях. Но там мог быть словарь, исключающий нахождение общего языка. Могло не быть понятия «я», представления о «личности». У человека есть слово для обозначения собаки, но нет нормального слова для самого себя. Они с этим как-то жили. Прошлое, описанное на своем собственном языке, сильнее отличалось бы от настоящего, чем нам кажется. Главное отличие в языке и было бы. Всему остальному при наличии общего языка научить было бы проще.

Похожее замечание можно сделать и о будущем. Точнее, о планах и прогнозах, самого будущего мы не знаем. Говорят, что наиболее радикальные планы на имеют трансгуманисты. Они замахиваются на изменение природы человека, это кажется очень смелым. Я бы сказал, что трансгуманисты в своих фантазиях недостаточно радикальны. Они все еще не покушаются на главное. На что замах? «А вот приделаем к скелету железяки», «а вот скачаем мозг на компьютер». Скорее всего, приделаете и скачаете, не вопрос, точнее, вопрос техники. Но заметьте, что в их эпистемах все еще присутствует понятие «человек». Может быть, с таким апгрейдом, что родная мама его не узнает. Но себя человек узнает, оперируя тем же представлением о себе, что в XX веке. А вы уверены?

Концепция «человек» стоит на единстве животного тела, вычислительного центра (мозг), программного обеспечения (психика), личности (кого подтверждает наш паспорт) и сознания (в данном случае тот кинотеатр, в котором смотрят кино про свою жизнь). Все пять штук, во-первых, даны в единственном экземпляре, во-вторых, неделимы, в-третьих, совпадают в одной точке пространства-времени. Очень удобно называть эту идеальную точку социальной физики одним словом. А теперь представьте, что все три условия единства перестали выполняться.

Индивид переводится как «неделимый» и может кончиться в прямом смысле слова. Неделимое станет делимым.

Например, у одной личности появилось несколько тел. Сегодня Степан Иванович юный мальчик, а завтра девочка, а вообще он пенсионер, который может себе это позволить. Как это будет реализовано – вопрос еще не прикладной, но фантастика уже фантазирует в этом направлении. За подробностями можно обратиться к тем же трансгуманистам. Менять пол, кстати, мы худо-бедно научились. Теперь представьте, что научимся менять еще возраст. Теперь представьте, что научимся это делать быстро. Теперь представьте, что у каждого, у кого есть желание и ресурс, появляется несколько тел «на выход». Зарезервированы и хранятся так, как сейчас хранятся костюмы.

Может быть и так, что особо интересное тело имеет несколько «душ». Точнее сказать, хозяев. Вроде как сейчас особо дорогой парадный костюм может сдаваться в аренду.

Кстати, тело не обязательно. Уже в XX веке поняли, что мозгу для счастья достаточно одной банки. В смысле, есть такой философский образ – представьте мозг, помещенный в умную банку, поддерживающую его жизнеобеспечение и имитирующую внешнюю среду. Для мозга существование не будет отличаться от существования в мире, он не почувствует разницы. Следующий шаг: а мы уверены, что сейчас не в банке? Образ настолько силен и прост, что ушел в массовую культуру, фильм «Матрица» как пример.

Но есть версия, что мозг больше, чем мы думаем. Это же центр нервной системы и важна вся система, чтобы это работало, так? Тогда у нас в левой ноге содержатся элементы мозга. Если ее отрезать, мозг, конечно, выживет. Но он выживет и без тех частей, которые в черепной коробке.

Если мозг может жить в банке, то психика теоретически может обойтись без мозга.

Как так? Начнем с вопроса, на чем еще может расположиться психика, если это (что угодно) подключить к мозгу? Какая это будет психика? Что уже подключено к мозгу сейчас? И где тогда эта психика? Если калькулятор считает то, что ранее мы считали в уме, он включен в вычисляющую систему. Можно сказать, мы «думаем» этим калькулятором. Можно подумать дальше и раскавычить слово «думаем». Мы действительно вынесли часть функций мозга на него. Если бы он был внутри черепной коробки – идею того, что это часть мозга, даже не пришлось бы доказывать, мы приняли бы ее интуитивно.

Но мы не ограничились калькулятором, все зашло намного дальше.

Люди могут думать своими гаджетами, могут думать Интернетом. Уже думают. Но если мы – это то, что думает, то где мы?

Психика – это как бы сложный программный комплекс. Сейчас понятно, где кончается один комплекс и начинается другой. Они в разных телах. Но представьте, что часть системы, включенная в цепочку генерации восприятий, выносится за границы тела. Например, эта вещь обрабатывает мою информацию, порождая сигнал, далее преобразуемый в сигнал, трактуемый как радость. Эта вещь, продолжим ее так звать, может находиться от нас в тысяче километров. И она может быть включена в разные программные комплексы. Здесь уже непонятно, где кончается один «человек» и начинается другой. Это уже мир без людей в привычном нам смысле.

Уже сейчас на одном мозге иногда живут разные личности. Это не футурология, а всего лишь психиатрия. Но это редко, не специально и понимается как болезнь. А теперь представьте, что это часто, специально и почти норма. Если компьютер вытянет, почему не запустить на нем полностью автономные программные пакеты? Они ведь не обязательно будут от этого страдать? Может быть, они даже подружатся…

Определенная психика может возникать под определенную задачу. И существовать, например, 17 часов 52 минуты. И бесследно растворяться по выполнении. Кто-то скажет, что это жестоко. А если все 17 часов там будет проходить процесс, в блоке «сознания» отвечающий критериям «счастья»? Да хотя бы «ровного рабочего настроения». Просто создается 17 часов 52 минуты хорошего настроения из ничего. Утилитаристы могут расслабиться: ничего страшного, в мире лишь прибыло немного счастья.

Если подумать в другую сторону, то какая-то психика могла бы существовать миллионы лет. Вероятно, потребуется иной мотивационный блок, соответствующий такому времени. Есть подозрение, что нынешний блок это не потянет. То есть бессмертие – это задача не только продления структур конкретной психики, но и оптимизации мотивации. Зачем столько жить-то?

Если мы собрались жить очень долго, нам будет очень скучно, если мы не будем меняться. Поскольку времени много, меняться придется сильно. Вы уверены, что вон то странное существо 2000-летнего возраста все еще вы? Держитесь. Через 20 тысяч лет на вашем месте будет куда более странное… Вам сейчас его надо? А кто здесь вы?

Говоря о расщеплении индивида, вспомним и о сознании. Споры о нем – одни из самых старых и самых сложных. Про это думали многие, думали давно, до консенсуса еще далеко.

Сознание, вероятно, это функция некой программы. Вопрос, на каком уровне эволюции оно появляется, почему и зачем.

Есть биологи, которые полагают, что у червя сознания еще нет, а вот у пчелы уже есть. Есть мнение, что его нет у собаки, но есть у человека. Есть мнение, что оно не у всех людей. Вероятно, во всех трех случаях под сознанием понимается разное. Но если договориться о понятии, рано или поздно все, кому интересно, договорятся, что там есть у пчелы и у собаки. В крайнем случае – когда-нибудь просто с нуля соберут эту пчелу. А собакой можно будет побыть в виртуальной реальности (как вы поняли, я склоняюсь к той версии сознания, что не исключается у собак).

Теоретически сознание может быть у чего угодно. Например, у дивана, если это будет особо продвинутый диван, способный управлять звездолетом. Ладно, слово «диван» здесь перебор. Но с ним лучше передать смысл фразы «может быть у чего угодно при определенных условиях». Даже еще резче – не у кого угодно, а где угодно. Где-то в Интернете, допустим.

У Вернора Винджа в романе «Конец радуг» есть забавный персонаж Агент Кролик (мой любимый в этом романе). До конца не понятно, кто это или что. Вероятно, некая программа. С чувством юмора и ведущая себя, между прочим, очень сознательно.

Глава 32

Фокус личности

Равны ли мы нам? – Стая быстрых персонажей. – «Это не я, а сосед по мозгу». – Мир свободных дивидов. – Хорошо, а нас нет.

Личность – удобная концепция. Популярная потому, что удобная.

Есть куча людей, на которых мы сейчас похожи больше, чем на самих себя 20-летней давности. По манере поведения, по взглядам, даже внешне. Тем не менее, если мы 20 лет назад сделали что-то очень хорошее или очень плохое – нас будут ассоциировать с этим парнем. Мы можем носить его награды, сидеть за него в тюрьме и т. д. Пожилой слабоумный наркоман будет считаться гением, потому что когда-то был лучше всех (хотя последний раз отличился 23 года назад и с тех пор ничем не отличается). К нему будут ходить делегации, спрашивать, как жить. У другого человека в жизни было две минуты аффекта, когда его психика соответствовала убийству. В остальные 37 миллионов минут эта психика не только не убивала, она не могла убить. Но главное, чем известен этот человек, – он убийца. Что поделаешь, личность – удобная концепция, хотя и не всем.

Все, что собрали, можно и разобрать. Любой конструкт – деконструировать. В том числе и личность.

Разные ситуации могут активировать обращение к разным пакетам программ. В том числе к несовместимым: «Человека как будто подменили». Человек на месте, просто вы не знакомы с этим пакетом. Они могут быть абсолютно разные. Пакет «на работе», пакет «любовник», пакет «выпил с друзьями», отдельные пакеты «общаюсь с Колей» и «вижу Олю», пакет «с детьми», пакет «страшно». Положим, 20–30 связных наборов поведенческих паттернов. Общего между ними мало. Можно не бояться начальства, но бояться хулиганов или, наоборот, бояться только чужую собаку или свою жену. Теперь представьте, если бы у человека было 20–30 разных ID, по одному на базовый пакет и еще десяток ситуативных вроде «шалим в Интернете», «шалим способом № 2». Логично, но неудобно. Поэтому у людей, не считая шпионов и аферистов, паспорт только на одно имя.

Но дальше – больше. Есть подозрение, что мы в начале большого процесса раздвоения, растроения и дальнейшего размножения идентичности.

Уже сейчас легко включается игра «здравствуйте, это мой персонаж». Здравствуй-здравствуй, иди сюда. Но за кучей произвольно созданных персонажей все еще видят настоящего, главного, одного.

Теперь представьте, что куча персонажей есть, а главного, настоящего и одного нет.

И даже не очень понятно, кто кого сотворил. Собственно, все. Приехали.

Трудность перехода от мира твердых индивидов в мир текучих дивидов в основном техническая, другие проблемы (моральные, психологические и т. п.) не такие уж проблемы. Там, где уровень технологий более-менее позволяет, уже вовсю резвятся мерцающие дивиды. Например, в некоторых сегментах Интернета.

Личности могли бы рождаться, умирать и воскресать быстрее, чем сейчас кажется.

Конечно, возникают вопросы собственности, ответственности, этики. «Это сделал не я, а мой аватар № 17, все вопросы к нему». – «Где же он?» – «От раскаяния совершил самоубийство. Все удалил. Я буду приносить грустные эмодзи на его пустой аккаунт, местами он был хорошим парнем». Так быть не должно, но это тоже техническая проблема. Только технологии другие, социальные. Пока сложно сказать, как именно, но цивилизация справится. В крайнем случае личности, обремененные реальной ответственностью, могли бы жестко привязываться к телу. Хочешь – удаляй персонажа, но носить грустные смайлики будут не на аккаунт, а на могилу, вырытую в земле.

Возможно, некоторым личностям потребуется разрешение. Если это связано с ролью в сообществе, быть тебе или не быть, могло бы решать оно: «У вас плохие отзывы, вон из нашей социальной сети честных развратников».

Возможно, возникла бы круговая порука, семейная ответственность и чуть ли не кровная месть. Все личности на базе одной психики – как бы клан, друг за друга в ответе. Можно ли брать сотрудника на работу, если этот муж бьет жену? Понятно, что это разные личности, на работу берут не мужа, потому что работать нужно не мужем. Но клан-то один. «Чего твой такой буйный, а?» – мол, ты за ним не следишь, может, и за себя не поручишься? Вдруг у вас в семье дурные традиции? Может, порченые гены или мемы? Такая модель может быть адски сложной, но кому-то может показаться адски интересной.

Разные личности на базе одной психики представить легко. Теперь усложним задачу.

Как насчет одной личности на базе нескольких психик?

Это не предел. Представим, что субстрат, на котором производятся вычисления (сейчас это старый добрый мозг), находится непонятно где. Где-то в глобальной сети. Где находится психика? По определению там, где он (субстрат). А личность, заданная психикой – где захочет. В любом городе, на Луне, в виртуальной вселенной.

Добавим, что физические тела там непостоянны и меняются, как сейчас одежда…

В отдельной куче – психики, отдельно – личности, отдельно – тела.

Что угодно может быть сцеплено с чем угодно. Непонятно, кто за кем стоит, кто чей аватар и что из этого калейдоскопа по-настоящему. Потому что по-настоящему все. Однако недолго. В любой момент связи могут разорваться и сложиться поновому.

Самое поразительное в этом видимом хаосе будет то, что это не хаос. Этот мир имел бы свои законы. Он был бы даже более эффективен, чем наш, хотя я не знаю, что в нем понимали бы под эффективностью. Если бы сочли, что раньше было лучше, вернулись бы в себя. Вероятно, у их мира больше вариативность, чем у нашего, больше степеней свободы, возможностей создавать новые возможности. Вероятно, что в их мире лучше бы вычисляли, в широком смысле слова (можете дополнить словами «мыслили» и «моделировали»). Если у тебя больше вариативность и ты лучше вычисляешь, то окажешься в более эффективном мире. При этом неважно, что ты понимаешь под эффективностью. Важно, что тебе не захочется обратно, как нам сейчас, за исключением редких оригиналов, не хочется в мир традиции и аграрной цивилизации.

Наступит невообразимое. Будут не только новые предметы и связи, но и другой язык для описания мира, которого сейчас нет. Вещи и отношения описать легко. Сложно описать то, для чего нет слов, отсюда и невообразимость. Но современный мегаполис так же невообразим для кроманьонцев. Попав сюда, они бы испытали словарный шок в дополнение к прочим. Потом привыкли бы, втянулись. Их психика потянула бы сложность нашего мира. Мы тоже справимся. Точнее, справится то, что попадет от нас в новый мир. Если попадет.

Человек – случайный носитель более фундаментальных вещей.

Точнее, процессов. Г. П. Щедровицкий сказал бы, что принципиально мышление, а уж на чем оно реализуется – на людях, пингвинах или железках – дело десятое. У меня другая онтология, я скорее употребил бы слово «знание» вслед за Дэвидом Дойчем. Но также ничего не имею против железок, как и Г. П. Было бы знание.

Не держитесь за привычного «человека». Возможно, в мире без него будет лучше. Возможно, нам понравится. Возможно, никаких «нас» там уже не будет, но носителей знания это не огорчит. Мы не грустим, что не делим землю с австралопитеком.

2018–2020 гг.

Примечания

Издана на русском языке: Левитт С., Дабнер С. Фрикономика. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2012. – Прим. ред.

Вернуться

Силаев А. Философия без дураков. М.: Бомбора, 2020.

Вернуться

Большая история (Универсальная история) – от англ. Big History. Интегральная модель развития Вселенной от Большого взрыва до современности как единого преемственного процесса. – Прим. ред.

Вернуться

«Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!» – цитата из фантастического романа братьев Стругацких «Пикник на обочине». – Прим. ред.

Вернуться

Силаев А. Деньги без дураков. М.: Альпина Паблишер, 2019.

Вернуться

Издана на русском языке: Докинз Р. Эгоистичный ген / пер. с англ. Н. М. Фоминой. Мир, 1993. – Прим. ред.

Вернуться

Флибуста

Этика без дураков. Циничные наблюдения, страшные теории и эффективные практики (fb2)