Тайна голубого экспресса. Тайна Семи циферблатов. Убийство в доме викария (fb2)

- Тайна голубого экспресса. Тайна Семи циферблатов. Убийство в доме викария (пер. Маргарита Николаевна Ковалева,Мария А. Макарова) 3272K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Агата Кристи - Лев Михайлович Хайлов (иллюстратор)

Кристи Агата
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
ТОМ ТРЕТИЙ

ТАЙНА ГОЛУБОГО ЭКСПРЕССА
The Mystery of the Blue Train 1928 © Перевод под редакцией М. Макаровой, Редакция «Артикул», 1996

Глава 1
Человек с седыми волосами

Было около полуночи, когда на Плас де ля Конкорд^[1]появился человек. Несмотря на роскошное меховое пальто, облекавшее его тщедушную фигуру, вид у него был какой-то жалкий.

Человечек с крысиным лицом. Не из тех, кто правит миром, как сказали бы некоторые. Однако столь поверхностное суждение повлекло бы за собой ошибочный вывод. Этот человек, такой ничтожный и слабый на вид, на самом деле был вершителем судеб. В Империи, где правили крысы, он был королем крыс.

Даже сейчас, в некоем посольстве, с нетерпением ожидали его возвращения, но он должен был сначала завершить одно неофициальное дело, о котором в посольстве не были извещены. Лицо его с чуть горбатым носом отчетливо белело в лунном свете. Отец человечка был польский еврей, портняжничал. Дело, которое заставило человечка выйти из дома этой ночью, пришлось бы его отцу по душе.

Он дошел до Сены^[2], пересек ее и, вступив в один из самых малопочтенных кварталов Парижа, остановился возле высокого, ветхого здания и стал подниматься на четвертый этаж. Едва он успел постучать, как дверь открыла молодая женщина, явно его поджидавшая. Не поздоровавшись, она помогла ему снять пальто и провела в гостиную, обставленную с дешевым шиком. Электрический свет, затененный грязными розовыми фестонами, немного смягчал грубо размалеванное лицо девушки, в котором было что-то монгольское. Ни профессия, ни национальность Ольги Демировой сомнений не оставляли.

— Все в порядке, малютка?

— Все в порядке, Борис Иванович.

— Будем надеяться, что за мной не следили, — буркнул он.

В его тоне, однако, сквозила тревога. Он подошел к окну, слегка раздвинул шторы и резко отпрянул:

— На той стороне улицы — двое. Мне кажется, они…

Он замолчал и стал нервно грызть ногти. Русская успокаивающе покачала головой.

— Они были здесь и до вашего прихода.

— Мне кажется, они следят за домом.

— Возможно. — Ока по-прежнему оставалась невозмутимой.

— Но тогда…

— Что из этого? Даже если они знают — следить будут не за вами.

По его губам скользнула ядовитая улыбка.

— Не за: мной. Что верно, то верно.

Он помолчал, раздумывая, затем добавил:

— Этот проклятый американец… уж он-то себя в обиду не даст.

— Это точно.

Он опять подошел к окну.

— Крутые ребята, — пробормотал он со смешком. — Боюсь только, полиции спи знакомы. Ну, ну, желаю Брату Разбойнику доброй охоты.

Ольга Демирова покачала головой:

— Если американец и в самом деле такой, как о нем говорят, паре трусливых бандитов с ним не сладить. — Она помолчала. — Вот только…

— Что?

— Да в общем-то ничего… сегодня вечером здесь дважды проходил один человек — седой.

— Ну и что?

— Проходя мимо тех двоих, он обронил перчатку. Один из них поднял ее и вернул ему. Избитый прием.

— Вы думаете, что седой их нанял?

— Не исключено.

Русский явно нервничал.

— Вы уверены, что пакет в сохранности? Его никто не трогал? Слишком много о нем было разговоров… Слишком много шума.

Он снова стал кусать ногти.

— Можете удостовериться.

Она направилась к камину, разгребла угли, снизу, из-под скомканной бумаги вытащила продолговатый предмет, завернутый в вымазанную сажей газету, и протянула его своему гостю.

— Ловко придумано, — похвалил человечек, одобрительно кивнув.

— Квартиру обыскивали дважды. Даже матрас вспарывали.

— Вот я и говорю — слишком было много шума. И торговаться тоже было ошибкой.

Он развернул газету. Внутри находился маленький сверток. Русский раскрыл его, проверил содержимое и торопливо завернул опять. И в этот момент раздался звонок в дверь.

— Американец пунктуален. — Ольга взглянула на часы, потом вышла из комнаты и через минуту возвратилась с рослым, широкоплечим мужчиной, чье заокеанское происхождение сразу бросалось в глаза.

— Мосье Краснин? — вежливо осведомился он.

— Он самый. Простите, что пренебрег условностями и назначил вам встречу в этой дыре. Но необходима осторожность. Мне никак нельзя рисковать.

— Я понимаю, — вежливо посочувствовал американец.

— Вы мне обещали, что все останется втайне, — напомнил Краснин. — Таково условие сделки.

— Разумеется, — равнодушно проговорил американец. — Как договаривались. А теперь, пожалуй, самое Бремя показать товар.

— Деньги у вас при себе? Банкноты?

— Да, — ответил американец, однако бумажник доставать не стал.

После минутного колебания Краснин выложил на стол сверток.

Американец развернул его, поднес содержимое к электрической лампе и внимательно осмотрел. Удовлетворенный осмотром, он достал наконец из кармана толстый кожаный бумажник, вынул оттуда пачку банкнот и передал ее русскому — тот тщательно пересчитал деньги.

— Порядок?

— Благодарю вас, мосье, все точно.

— Отлично. — Американец небрежно сунул в карман коричневый бумажный пакет и поклонился Ольге: — Всех благ, мадемуазель. Всех благ, мосье Краснин.

Когда он вышел и дверь за ним закрылась, Ольга и Краснин переглянулись. Русский облизнул пересохшие губы.

— Любопытно, удастся ли ему вернуться в свой отель? — пробормотал он.

Они, не сговариваясь, обернулись к окну. Через некоторое время они увидели, как американец вышел из подъезда, свернул налево и, не оборачиваясь, зашагал по улице. Две тени выскользнули из подворотни напротив и бесшумно устремились за ним. Вскоре преследуемый и преследователи растворились в ночном мраке.

— Вернется в свою гостиницу целым и невредимым, — сказала Ольга. — Можете не беспокоиться… или не надеяться… это уж как вам угодно.

— Почему вы думаете, что с ним ничего не случится? — с любопытством спросил Краснин.

— Человек, который умеет делать такие деньги, не может быть дураком… Кстати о деньгах… — И она многозначительно посмотрела на Краснина.

— Что-с?

— Моя доля, Борис Иванович.

Краснин неохотно вынул две кредитки, и Ольга, кивком поблагодарив, без малейшего смущения спрятала деньги в чулок.

— Вот так-то лучше. — В ее голосе звучало удовлетворение.

Он с интересом посмотрел на нее:

— Вы ни о чем не сожалеете, Ольга Васильевна?

— Сожалею?! О чем?

— О том, что расстались с вещью, находившейся у вас на хранении. Женщины, большинство женщин, сходят с ума по таким вещам.

Ольга кивнула.

— Да, пожалуй, — сказала она. — Большинство женщин действительно помешано на этих штучках. Я — нет. Любопытно… — Она осеклась.

— Что вам любопытно? — В голосе Краснина звучал неподдельный интерес.

— Американец-то останется невредим, я уверена. Но потом…

— Что вы имеете в виду?

— Он наверняка подарит их какой-нибудь женщине, — задумчиво проговорила Ольга. — Любопытно, что случится тогда…

Она подошла к окну и вдруг, вскрикнув, поманила своего гостя:

— Вот он. Тот, о ком я вам говорила.

По улице неспешным шагом шел стройный элегантный мужчина в цилиндре и плаще. Когда он поравнялся с фонарем, на свету засияла белоснежная седина.

Глава 2
Господин Маркиз^[3]

Седой господин неторопливо продолжал свой путь. Казалось, происходящее вокруг мало его интересовало. Он свернул направо, потом налево, время от времени что-то мурлыча себе под нос.

Внезапно он остановился и прислушался. До него донесся какой-то звук. Это мог быть хлопок лопнувшей — шины, а мог быть и выстрел. Едва заметно улыбнувшись, он постоял с минуту и так же не спеша двинулся дальше.

Завернув за угол, он добрался до оживленного места. Страж порядка что-то записывал в блокнот; Несколько запоздалых прохожих столпилось вокруг. У одного из них седой господин вежливо осведомился:

— Что-то случилось, не так ли?

— Mais oui^[4], мосье. Два бандита напали на пожилого американского джентльмена.

— II что с ним?

— Да ничего. — Человек рассмеялся. — У американца был револьвер. Они даже не успели его схватить, как он открыл пальбу. Те перепугались и удрали, а полиция, как всегда, опоздала.

— Ясно, — произнес седой господин и, без всяких признаков беспокойства, продолжил свою ночную прогулку.

Перейдя Сену, он попал в квартал побогаче и минут через двадцать остановился возле дома на тихой аристократической улице.

Магазин, а это был магазин, выглядел весьма скромно. Деметриус Папополус, антиквар, был настолько известен, что не нуждался в рекламе, да и большинство его сделок огласки не требовало.

Мосье Папополус жил в прекрасных апартаментах с видом на Елисейские поля^[5]. Казалось бы, ни малейшей надежды застать его в магазине в такой час быть не могло, однако седой господин, предусмотрительно оглядевшись по сторонам, уверенно нажал на кнопку звонка.

Его уверенность была не напрасной. Дверь открылась, и в проеме возникло смуглое лицо с золотыми кольцами в ушах.

— Добрый вечер, хозяин здесь?

— Хозяин-то здесь, но ночью он случайных посетителей не принимает, — прорычал в ответ слуга.

— Меня, думаю, он принять не откажется. Скажите ему, что это его друг, господин Маркиз.

Слуга приоткрыл дверь чуть пошире и впустил ночного гостя.

Объясняясь с ним, человек, назвавшийся господином Маркизом, прикрывал лицо рукой. Когда же слуга вернулся с известием, что мосье Папополус будет рад принять гостя, в облике посетителя появились некоторые изменения. Слуга был ненаблюдателен или отлично вышколен — так или иначе, он ничем не выдал своего удивления при виде черной шелковой маски, скрывавшей лицо пришельца. Проследовав к двери в конце холла, он открыл ее и почтительно возвестил: Moncier Lе Marquis^[6].

Человек, поднявшийся навстречу столь необычному гостю, выглядел вполне внушительно: в облике мосье Папополуса было нечто патриархальное — высокий лоб, окладистая белоснежная борода. Всем своим благостным видом он напоминал священнослужителя.

— Мой дорогой друг, — приветствовал гостя мосье Папополус.

Он говорил по-французски, бархатным раскатистым голосом.

— Примите мои извинения за столь поздний визит, — сказал гость.

— Ну что вы, что вы, — возразил мосье Папополус, — такая увлекательная ночь. Вечер, думаю, у вас был не менее увлекательный.

— У меня — нет, — ответил господин Маркиз.

— У вас — нет, — повторил мосье Папополус. — У вас, конечно, нет. А есть новости? — И он смерил гостя острым, отнюдь не благостным взглядом.

— Новостей нет. Попытка сорвалась. Впрочем, ничего другого я и не ожидал.

— Понятно… — процедил мосье Папополус. — Грубая работа.

Он махнул рукой, словно показывая свое отвращение к грубости в любом ее проявлении. И в самом деле, ни в облике мосье Папополуса, ни в делах, которые он вел, не было решительно ничего грубого. Он был хорошо известен при дворе во многих европейских странах, и монархи дружески называли его просто Деметриусом. Он имел репутацию человека исключительно осторожного и благоразумного. Это, а также благородная внешность не раз помогали ему выпутаться из довольно сомнительных ситуаций.

— Прямая атака, — покачал головой мосье Папополус, — иногда оправдывает себя — но очень редко.

Его собеседник пожал плечами.

— Это экономит время, — заметил он, — и ничем не рискуешь. Почти ничем. Следующая попытка не сорвется.

— Да? — Антиквар испытующе посмотрел на гостя.

Тот утвердительно кивнул.

— Я питаю чрезвычайное доверие к вашей, э… репутации, — сказал он.

Господин Маркиз улыбнулся.

— Смею вас заверить, — сказал он, — доверие ваше не будет обмануто.

— У вас уникальные возможности, — сказал его собеседник с ноткой зависти в голосе.

— Я ими воспользуюсь, — заверил господин Маркиз.

Он встал и снял со спинки стула свой плащ.

— Я буду держать вас в курсе дела, мосье Папополус, по обычным каналам, но сами вы инициативы не проявляйте…

— Помилуйте, я сам никогда не проявляю инициативы, — обиженно сказал он.

Гость улыбнулся и, не простившись, вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

Мосье Папополус на минуту задумался, поглаживая свою благообразную седую бороду, а затем направился к двери напротив, которая открывалась вовнутрь.

Стоило ему повернуть ручку, как молодая женщина, которая явно только что прижималась ухом к замочной скважине, влетела в комнату. Мосье Папополус не выразил ни удивления, ни недовольства. Очевидно, это было в порядке вещей.

— Что, Зиа?

— Я не слышала, как он ушел, — сказала Зиа.

Это была красивая, статная молодая женщина с блестящими темными глазами, настолько похожая на мосье Папополуса, что нетрудно было догадаться — его дочь.

— Вот досада! — продолжала она с раздражением. — Через замочную скважину невозможно смотреть и слушать одновременно.

— Да, мне это тоже не раз мешало, — простодушно заметил мосье Папополус.

— Так вот он какой, господин Маркиз, — проговорила Зиа. — Он всегда носит маску, папа?

— Всегда.

Последовала пауза.

— Рубины, я полагаю? — спросила Зиа.

Отец кивнул утвердительно.

— Ну, что скажешь, душенька? — поинтересовался он с веселым блеском в черных круглых, как бусины, глазах.

— О господине Маркизе?

— Да.

— По-моему, — медленно сказала Зиа, — очень редко чистокровный англичанин так хорошо говорит по-французски.

— Ты полагаешь?

Как всегда, он был сдержан, но в его взгляде сквозили ласка и одобрение.

— Кроме того, — добавила Зиа, — у него голова какой-то странной формы.

— Массивная, — сказал ее отец, — слишком массивная. Но это может быть из-за парика.

Они переглянулись, очень довольные друг другом.

Глава 3
«Огненное сердце»

Руфус ван Олдин вошел через вращающуюся дверь отеля «Савой»^[7] и направился к портье.

— Рад видеть вас вновь, мистер ван Олдин, — улыбнувшись, сказал портье.

Американец-миллионер небрежно кивнул.

— Все в порядке? — спросил он.

— Да, сэр. Майор Найтон уже наверху, в номере.

Ван Олдин снова кивнул.

— Почта есть?

— Ее уже отнесли. Ах нет, секундочку.

Портье протянул ему письмо.

— Только что пришло, — пояснил он.

Руфус ван Олдин взял письмо. Стоило ему узнать стремительный женский почерк на конверте, как в лице его произошла разительная перемена. Смягчились суровые черты, исчезла жесткая складка возле рта. Он, улыбаясь, направился к лифту.

В гостиной его люкса за письменным столом сидел молодой человек и разбирал корреспонденцию с той легкостью и сноровкой, что достигаются долгой практикой. При виде ван Олдина он вскочил.

— Хелло, Найтон!

— С возвращением, сэр! Хорошо провели время?

— Более или менее, — невозмутимо ответил миллионер. — Париж превратился в совершеннейшую провинцию. Впрочем, я получил то, за чем ездил. — Мрачная улыбка скользнула по его губам.

— Ну еще бы, разве могло быть иначе, — рассмеялся секретарь.

— Не могло. — Ван Олдин говорил об этом как о само собой разумеющемся.

Он снял тяжелое пальто и подошел к письменному столу.

— Что-нибудь срочное?

— Нет, сэр. В основном обычные дела. Но я еще не все просмотрел.

Ван Олдин молча кивнул. Он был из тех, кто не затрудняет себя упреками или похвалами. Способ, каким он нанимал на работу, был предельно прост. Он назначал претендентам испытательный срок, после чего тут же увольнял тех, кто не справился. Выбирал он людей весьма своеобычно. С Найтоном, к примеру, он познакомился случайно в Швейцарии два месяца назад. Ему понравился молодой человек, прошедший войну^[8], прихрамывающий после ранения. Найтон не скрывал, что ищет работу, и даже отважился спросить миллионера, нет ли у него чего-нибудь на примете. Ван Олдин вспоминал с мрачным весельем, как потрясен был молодой человек, получив место личного секретаря у такой важной особы, как сам ван Олдин.

«Но… но я совсем не сведущ в бизнесе». — Он даже стал заикаться.

«Не беда, — ответил ван Олдин. — У меня есть три секретаря, которые отлично знают свое дело. Но ближайшие полгода я собираюсь провести в Англии, и мне нужен именно англичанин, который знал бы все ходы и выходы и мог бы связать меня с нужными людьми».

Пока что ван Олдин своим выбором был доволен. Найтон оказался умен, сообразителен, находчив, а главное — весьма обаятелен.

Секретарь показал на несколько писем, сложенных на краю стола.

— Было бы неплохо, если бы вы их просмотрели, сэр, — сказал он. — Верхнее — от Колтона — по поводу договора.

Но Руфус ван Олдин протестующе поднял руку.

— Сегодня — никаких дел, — заявил он. — Все эти письма могут подождать до утра. Только не это, — прибавил он, посмотрев на письмо, которое держал в руке. И снова мягкая улыбка преобразила его лицо.

Ричард Найтон понимающе улыбнулся.

— Миссис Кеттеринг? — пробормотал он. — Она звонила вчера и сегодня. Ей нетерпится увидеться с вами, сэр.

— Еще бы!

Улыбка исчезла с лица миллионера. Он вскрыл конверт и вынул из него письмо. По мере чтения лицо его темнело, уголки губ угрожающе опустились, брови зловеще сдвинулись — таким его знали на Уолл-стрит^[9]. Найтон тактично отвернулся и продолжал разбирать почту, а миллионер выругался и стукнул кулаком по столу.

— Так дальше продолжаться не может, — пробормотал он себе под нос. — Бедная девочка! Слава Богу, у нее есть старик отец, который не даст ее в обиду.

Грозно нахмурив брови, он стал мерить шагами комнату, а затем резко остановился и сдернул со спинки стула пальто.

— Вы уходите, сэр?

— Да, иду к дочери.

— Если будут звонить от Колтона?..

— Пошли их к дьяволу! — рявкнул ван Олдин.

— Очень хорошо, — невозмутимо ответил секретарь.

Ван Олдин надел пальто, нахлобучил шляпу и направился к двери.

— Вы молодчина, Найтон, — сказал он, взявшись за дверную ручку. — Стараетесь не дергать меня, когда я вне себя.

Найтон улыбнулся, но ничего не ответил.

— Рут — мое единственное дитя, — сказал ван Олдин. — Никто на свете не знает, что она для меня значит.

Слабая улыбка скользнула по его лицу. Он опустил руку в карман:

— Хотите, я вам кое-что покажу?

И, вернувшись к столу, он достал из кармана аккуратный сверток, развернул его и вынул потертый красный бархатный футляр. На крышке по центру был вензель в виде короны. Он щелкнул крышкой, и у секретаря перехватило дыхание. На грязновато-белой подкладке футляра, точно капли крови, горели драгоценные камни.

— Боже милостивый, сэр, — проговорил Найтон, — неужели они настоящие?

Ван Олдин удовлетворенно хмыкнул.

— Уместный вопрос. Три из этих рубинов — самые крупные в мире. Их носила русская императрица Екатерина^[10], Найтон. Вот этот, центральный, называется «Огненное сердце». Он — само совершенство, ни малейшего изъяна.

— Они, должно быть, стоят целое состояние, сэр.

— Четыреста или пятьсот тысяч долларов, — небрежно подтвердил ван Олдин, — я уж не говорю об исторической ценности.

— И вы носите эти рубины вот так, в кармане?!

Ван Олдин весело рассмеялся.

— Именно. Это, видите ли, мой скромный подарок дочери.

Секретарь сдержанно улыбнулся.

— Теперь я понимаю, почему у миссис Кеттеринг был такой взволнованный голос.

Ван Олдин покачал головой. Тень снова легла на его лицо.

— Вот тут вы ошибаетесь, — сказал он. — Она ничего не знает, камни — для нее сюрприз.

И, захлопнув футляр, он стал медленно заворачивать его снова.

— Беда в том, Найтон, что человек не многое способен сделать для тех, кого любит. Я могу купить Рут огромный участок земли, но он ей не нужен. Могу надеть ей на шею эти драгоценности — ей, конечно, это доставит удовольствие — на миг, но… — Он покачал головой: — Но когда женщина несчастна в личной жизни…

Он осекся. Секретарь сдержанно кивнул. Репутация достопочтенного^[11] Дерека Кеттеринга была ему хорошо известна.

Ван Олдин тяжело вздохнул. Опустив сверток в карман пальто, он кивнул Найтону и вышел из комнаты.

Глава 4
На Керзон-стрит^[12]

Достопочтенная миссис Дерек Кеттеринг обитала на Керзон-стрит. Лакей, открывший дверь, сразу узнал ван Олдина и с дежурной улыбкой проводил его наверх, в большую гостиную на втором этаже.

Сидевшая у окна женщина бросилась ему навстречу:

— Наконец-то! А я весь день названивала майору Найтону, но он не знал, когда ты вернешься.

Рут Кеттеринг было двадцать восемь лет. Не будучи красивой и даже хорошенькой, она тем не менее была очень эффектна прежде всего благодаря ярким краскам. Ван Олдина в свое время называли «морковкой», или «рыжиком», у Рут же волосы были золотисто-каштановые. С ними прекрасно сочетались темные глаза и очень длинные черные ресницы — чье великолепие, правда, достигалось не без помощи косметики. Высокая, стройная, грациозная, она напоминала Мадонну Рафаэля^[13]. Однако, присмотревшись, в ней можно было узнать и отцовские черты — тяжеловатая челюсть, волевой подбородок, весьма привлекательные в мужчине, но мало украшающие женщину; Рут ван Олдин с детских лет привыкла поступать по-своему, и всякий, кто попытался бы этому помешать, моментально убедился бы, что дочь Руфуса ван Олдина не уступит никогда и никому.

— Найтон передал мне, что ты звонила, — сказал ван Олдин. — Я полчаса как из Парижа. Что на этот раз учинил твой Дерек?

Лицо Рут вспыхнуло:

— Это черт знает что! Его поведение переходит все границы! — вскричала она. — Он даже выслушать меня не хочет!

Ее голос дрожал — и не только от гнева, но и от растерянности.

— Ничего, меня-то он выслушает, — грозно сказал миллионер.

— Я уже месяц почти его не вижу, — продолжала Рут. — Он всюду появляется с этой женщиной.

— С какой женщиной?

— С Мирей, танцовщицей. Из «Парфенона»^[14].

Ван Олдин молча кивнул.

— На прошлой неделе я разговаривала с лордом Леконбери. Он был очень мил, он очень мне сочувствует. Обещал поговорить с Дереком как мужчина с мужчиной.

— Хм!

— Что значит «хм», папа?

— Как будто ты сама не понимаешь? Что может бедняга Леконбери?! Разумеется, старик сочувствует тебе, хотел бы утешить. Его сын и наследник женат на дочери одного из богатейших людей Соединенных Штатов, и он, естественно, тщится «держать марку». Но он уже одной ногой в могиле, и Дереку абсолютно наплевать на все его призывы образумиться.

— А ты, ты можешь что-нибудь сделать, папа?

— Смог бы, — сказал миллионер после паузы. — Тут есть разные пути, но только один по-настоящему правильный. Весь вопрос в том, хватит ли у тебя мужества, Рут?

Их глаза встретились. Отец утвердительно кивнул.

— Я сказал именно то, что хотел сказать. Достанет ли тебе твердости признать перед всеми, что ты ошиблась. Есть единственный способ выбраться из этой грязи, Рут. Начать все сначала.

— Ты имеешь в виду…

— Совершенно верно. Развод.

— Развод!

Ван Олдин криво усмехнулся:

— Ты произнесла это слово, Рут, так, словно слышишь его впервые в жизни. А между тем твои друзья разводятся чуть ли не каждый божий день.

— Да, конечно, но… — Рут смолкла и прикусила губу.

— Хорошо тебя понимаю, Рут. Ты ведь похожа на меня, и тебе трудно мириться с потерей. Но пойми, бывают случаи, когда иного пути нет. Я могу вынудить Дерека вернуться к тебе, но долго это все равно не продлится. От него, Рут, толку не будет, уж ты мне поверь. Не могу простить себе, что вообще позволил тебе выйти за него замуж. Но ты так этого хотела, а он с таким пылом твердил, что начнет новую жизнь… Однажды я уже попробовал помешать тебе, дорогая…

Последние слова он произнес, не глядя на дочь, а иначе он бы заметил, как она вспыхнула…

— Да, попробовал, — подтвердила она.

— На второй раз меня не хватило. Не могу передать тебе, как я теперь об этом жалею. Ведь последние несколько лет тебе пришлось несладко.

— Да… это были не самые лучшие годы моей жизни, — согласилась миссис Кеттеринг.

— Вот я и говорю — пора положить этому конец! — Ван Олдин хлопнул рукой по столу. — Возможно, ты любишь его до сих пор. Отбрось это! Посмотри правде в глаза. Дерек Кеттеринг женился на тебе ради денег. Этим все сказано. Избавься от него, Рут.

— А если он не согласится? — сказала Рут, опустив глаза.

Ван Олдин удивленно посмотрел на нее.

— Его мнения никто спрашивать не будет.

Рут вновь покраснела и прикусила губу.

— Нет, нет. Я только подумала… — Она осеклась.

Отец пристально взглянул на нее.

— Что ты подумала?

— Я подумала… — Она замолчала, тщательно подбирая слова. — Он не возьмет вину на себя.

На лице миллионера угрожающе заходили желваки.

— Ты думаешь, он будет защищаться в суде? Пусть только попробует! Нет, ты ошибаешься. Оспаривать обвинение он не станет. Любой юрист объяснит ему, что он не имеет ни малейшего шанса выиграть дело.

— А тебе не кажется… — Рут по-прежнему с усилием подыскивала слова, — …просто чтобы насолить мне… он затеет скандальный процесс.

Отец с некоторым удивлением посмотрел на нее.

— «Затеет скандальный процесс?» — Он покачал головой. — Маловероятно. Ведь для этого у него должны быть хоть какие-то основания.

Миссис Кеттеринг ничего не ответила. Ван Олдин пристально на нее взглянул.

— В чем дело, Рут? Что-то тебя беспокоит?

— Нет, нет, ничего…

— Ты опасаешься огласки, да? Не бойся, положись на меня. Я все устрою так, что комар носу не подточит.

— Что ж, если ты действительно считаешь, что иного способа нет…

— Ты все еще любишь его, Рут?

— Нет.

Голос дочери прозвучал настолько уверенно, что ван Олдин успокоился. Он потрепал дочь по плечу.

— Все будет хорошо, малышка. Не волнуйся. А теперь забудь об этом. Я привез тебе подарок из Парижа.

— Мне? Что-нибудь очень красивое?

— Надеюсь, тебе понравится, — улыбнулся ван Олдин.

Он вынул из кармана пальто сверток и протянул ей. Она нетерпеливо развернула его, щелкнула крышкой футляра и, не удержавшись, вскрикнула. Рут Кеттеринг обожала драгоценности.

— Папа, это потрясающе!

— Недурны, а? Тебе нравится?

— Нравится?! Не то слово! Где ты их раздобыл?

Ван Олдин удовлетворенно улыбнулся:

— Секрет. Пришлось, как ты догадываешься, не афишировать покупку. Они ведь очень знамениты. Видишь этот крупный камень в центре? Ты, может быть, слышала о нем; это «Огненное сердце».

— «Огненное сердце», — эхом отозвалась Рут Кеттеринг.

Она вынула камни из футляра и приложила их к груди. Миллионер наблюдал за ней. Он думал о женщинах, которые носили эти драгоценности. Страсть, ревность, отчаяние… Этот камень, как и все знаменитые драгоценности, тянул за собой бесконечную цепь трагедий и преступлений. Теперь, оказавшись в надежных руках Рут Кеттеринг, рубин утратит заключенное в нем зло. Бури страстей, волны ненависти разобьются о незыблемый утес благоразумия и предусмотрительности женщины Нового Света.

Рут положила камни обратно в футляр, вскочила и бросилась отцу на шею.

— Благодарю, благодарю тебя, папа. Рубины просто замечательные. Ты всегда делаешь мне изумительные подарки.

— Ну, ну, — сказал ван Олдин, потрепав ее по плечу. — Кроме тебя, ведь у меня никого нет, сама знаешь.

— Ты останешься обедать?

— Вряд ли. Ты же собиралась уходить?

— Да, но я могу и остаться.

— Нет, — сказал ван Олдин, — ради меня не меняй свои планы. У меня есть еще одно важное дело. До завтра, дорогая. А что, если я позвоню тебе, и мы встретимся у Гэлбрейта?

В Лондоне ван Олдин пользовался услугами юридической конторы «Гэлбрейт, Катбертсон и Гэлбрейт».

— Хорошо, папа. — Рут замялась. — Развод, я думаю, не помешает мне поехать на Ривьеру?^[15]

— Когда ты едешь?

— Четырнадцатого.

— Ну, конечно, поезжай. Такие дела быстро не делаются. Знаешь, Рут, на твоем месте я не брал бы эти рубины с собой за границу, оставь их лучше в банке.

Миссис Кеттеринг кивнула.

— Обидно будет, если тебя ограбят и убьют из-за «Огненного сердца», — пошутил миллионер.

— И поэтому ты носишь их просто в кармане? — с улыбкой отпарировала дочь.

— Да…

Рут показалось, что отец что-то недоговаривает.

— Что ты, папа?

— Ничего, — улыбнулся он. — Я вспомнил одно маленькое приключение в Париже.

— Приключение?

— Да, той ночью, когда я купил эти камни. — Он указал на футляр.

— Расскажи, пожалуйста.

— Нечего рассказывать, Рут. Несколько бандитов напали на меня, я выстрелил, и они разбежались. Вот и все.

Рут смотрела на него с гордостью.

— С тобой шутки плохи, папа!

— Будь спокойна!

Он с чувством поцеловал ее и ушел.

По возвращении в «Савой» ван Олдин отдал распоряжение Найтону:

— Свяжитесь с человеком по имени Гоби, его адрес вы найдете в моей записной книжке. Ему нужно быть здесь завтра в половине десятого утра.

— Слушаюсь, сэр.

— Я хотел бы видеть и мистера Кеттеринга. Достаньте его мне хоть из-под земли. Попробуйте найти его через клуб — он должен быть здесь завтра утром. Часов в двенадцать, не раньше. Такие, как он, рано не поднимаются.

С этими словами ван Олдин отдал себя в распоряжение камердинера. Ванна уже была готова, и, нежась в горячей воде, миллионер вернулся мыслями к разговору с дочерью. В целом он остался им доволен. Его острый ум уже давно подсказывал ему, что развод — единственный приемлемый выход. Рут согласилась с его предложением с большей готовностью, чем он предполагал. И все же, несмотря на ее покорность, его не оставляло смутное беспокойство — была в ее поведении какая-то неестественность. Он нахмурился.

— Возможно, я все это выдумал, — пробормотал он, — но, держу пари — что-то она от меня скрывает!

Глава 5
Весьма полезный джентльмен

Едва Руфус ван Олдин покончил со скромным завтраком, состоявшим, как обычно, из кофе и пары поджаренных кусочков хлеба, в комнату вошел Найтон.

— Мистер Гоби внизу, сэр.

Миллионер взглянул на часы. Ровно половина десятого.

— Отлично. Пусть войдет.

Спустя минуту в комнату вошел мистер Гоби — низенький старичок в потертом костюме, с глазками, шнырявшими по всем углам, но упорно избегавшими глаз собеседника.

— Доброе утро, Гоби, — сказал миллионер. — Садитесь.

— Благодарю вас, мистер ван Олдин.

Мистер Гоби уселся, чинно сложил на коленях руки и уставился на радиатор.

— У меня есть для вас работа.

— Слушаю, мистер ван Олдин.

— Моя дочь, как вам, вероятно, известно, замужем за достопочтенным Дереком Кеттерингом.

Мистер Гоби перевел взгляд с радиатора на левый ящик стола и позволил себе легкую неодобрительную улыбку. Мистер Гоби много чего знал, но предпочитал держать язык за зубами.

— По моему совету, она намеревается подать на развод. Это, разумеется, дело адвоката. Однако по причинам сугубо личного характера я желал бы иметь самую полную и исчерпывающую информацию.

Мистер Гоби пробормотал, обращаясь к карнизу:

— О мистере Кеттеринге?

— О мистере Кеттеринге.

— Очень хорошо, сэр.

Мистер Гоби встал.

— Когда вы сможете эту информацию собрать?

— Вы спешите, сэр?

— Я всегда спешу, — ответил миллионер.

Мистер Гоби понимающе улыбнулся каминной решетке:

— Скажем, к двум часам дня, вас устроит, сэр?

— Прекрасно. До свидания, Гоби.

— До свидания, мистер ван Олдин.

— Весьма полезный джентльмен, — сказал ван Олдин секретарю, когда тот вошел в комнату, проводив Гоби. — Специалист в своем деле.

— В каком?

— Его дело — информация. Дайте ему двадцать четыре часа, и он узнает о частной жизни архиепископа Кентерберийского^[16] самые пикантные подробности.

— Действительно полезный человек, — улыбнулся Найтон.

— В чем я уже имел возможность убедиться… Ну что же, Найтон, за работу?

Несколько часов они работали не поднимая головы. А в половине первого зазвонил телефон — им сообщили, что прибыл мистер Кеттеринг. Найтон посмотрел на ван Олдина и, когда тот утвердительно кивнул, сказал в трубку:

— Попросите мистера Кеттеринга подняться.

Секретарь собрал бумаги и вышел. В дверях он столкнулся с посетителем. Тот посторонился, потом вошел и захлопнул за собой дверь.

— Доброе утро, сэр. Кажется, вам не терпится повидать меня?

Ленивый, слегка ироничный голос пробудил в ван Олдине не самые приятные воспоминания. Обаяния этому человеку было не занимать. Ван Олдин пристально посмотрел на своего зятя. Дереку Кеттерингу было тридцать четыре года: это был худощавый мужчина, в котором было что-то мальчишеское, хотя трудно сказать, что именно.

— Проходите, — буркнул ван Олдин. — Садитесь.

Кеттеринг непринужденно опустился в кресло, со снисходительной усмешкой глядя на тестя.

— Давно не встречался с вами, сэр, — вежливо сказал он. — Года два, как минимум. Вы уже виделись с Рут?

— Я был у нее вчера вечером, — отозвался ван Олдин.

— Она в хорошей форме, не так ли? — так же непринужденно заметил его собеседник.

— Боюсь, у вас не было возможности заметить это, — сухо возразил тесть.

Дерек Кеттеринг приподнял брови.

— Отчего же, время от времени мы встречаемся. В ночном клубе, например, — беззаботно сообщил он.

— Перейдем к делу, — отрезал ван Олдин. — Я посоветовал Рут подать на развод.

Дерек Кеттеринг даже не пошевелился.

— Какой кошмар! — пробормотал он. — Вы не возражаете, если я закурю, сэр?

Он зажег сигарету, выпустил облачко дыма и небрежно осведомился:

— И что же Рут?

— Рут намерена последовать моему совету.

— Неужели?

— И это все, что вы можете сказать?

Кеттеринг стряхнул пепел.

— Видите ли, — сказал он с безразличным видом, — мне кажется, она совершает большую ошибку.

— С вашей точки зрения, несомненно, — мрачно произнес ван Олдин.

— Но послушайте, давайте не будем переходить на личности. Я ведь думаю не о себе. Я думаю о Рут. Вы же знаете, мой старик долго не протянет, все врачи твердят это в один голос. Рут стоит потерпеть еще пару лет, пока я не стану лордом Леконбери, а она — хозяйкой Леконбери, ради чего она, собственно, и выходила за меня замуж.

— Я не желаю больше выносить вашу наглость, — взревел ван Олдин.

Дерек Кеттеринг улыбнулся, ничуть не обескураженный.

— Я согласен с вами. Все эти титулы в наши дни уже ничего не значат. Но все же Леконбери очень красивое, старинное имение, и, кроме того, наш род — один из старейших в Англии. Рут будет ужасно досадно, если она со мной разведется, а я женюсь снова, и вместо нее в Леконбери будет царить другая женщина.

— Я вовсе не расположен шутить, молодой человек. — В голосе Ван Олдина послышалась угроза.

— Что вы, мне совсем не до шуток. Мои финансовые дела и так-то не блестящи; если же Рут со мной разведется, я окажусь в совершеннейшей дыре, она десять лет терпела, почему не потерпеть еще год-другой? Даю вам честное слово, мой старикан дольше полутора лет не протянет. Говорю же, жаль будет, если Рут упустит то, ради чего она за меня выходила.

— Вы хотите убедить меня, что моя дочь польстилась на ваш титул и положение в обществе?

Дерек Кеттеринг рассмеялся, и в смехе его не было веселья:

— А вы полагаете, что это был брак по любви?

— Я знаю только, — медленно проговорил ван Олдин, — что десять лет назад в Париже вы говорили совсем другое.

— Правда? Очень возможно. Рут была так прекрасна — ангел, божество, а я был полон замечательных планов, готов был начать все заново, остепениться, вести достойную жизнь с красавицей женой, которая меня обожает. В полном соответствии с матримониальными^[17] традициями доброй старой Англии.

Кеттеринг засмеялся снова — еще более горько.

— Но, по-моему, вы не слишком-то мне верите.

— Я абсолютно уверен, что вы женились на Рут из-за денег, — процедил ван Олдин.

— А она, по-вашему, вышла за меня по любви?

— Разумеется, — подтвердил ван Олдин.

С минуту Дерек Кеттеринг молча смотрел на своего собеседника, а потом задумчиво кивнул:

— Я вижу, вы действительно так думаете. Я и сам когда-то заблуждался на этот счет. Уверяю вас, мой дорогой тесть, довольно скоро я понял, что это ошибка.

— Не знаю, что вы имеете в виду, — сказал ван Олдин. — Впрочем, это не важно. Вы обходились с Рут отвратительно.

— О, разумеется, — с готовностью согласился Кеттеринг, — но и она не сахар, знаете ли. Она ведь как-никак ваша дочь. Снаружи — сама нежность, внутри — гранит. Все знают, что вы человек крутого нрава, так вот, Рут еще покруче вас. Вы хоть одного человека способны любить больше себя. Рут — никого и никогда.

— Ну, довольно, — сказал ван Олдин. — Я пригласил вас, чтобы сообщить честно и откровенно о своих намерениях. Моя девочка имеет право на счастье, а вы ее этого права лишаете. Я этого не допущу.

Дерек Кеттеринг поднялся, подошел к камину и бросил окурок в огонь.

— Как вас прикажете понимать? — совершенно спокойно спросил он.

— Очень просто: вам лучше не защищаться в суде.

— Так… — протянул Кеттеринг. — Это угроза?

— Можете расценивать мои слова как угодно, — ответил ван Олдик.

Кеттеринг подвинул кресло поближе к столу и сел напротив миллионера.

— Ну, а предположим, просто предположим, что я стал бы защищаться в суде? — вкрадчиво спросил он.

Ван Олдин пожал плечами:

— У вас нет ни малейшего шанса. Мальчишка! Спросите ваших адвокатов. Они живо вам все объяснят. О вашей интрижке говорит весь Лондон.

— Рут хочет раздуть скандал из-за Мирей? Очень глупо с ее стороны. Я же не вмешиваюсь в ее знакомства.

— На что вы намекаете?!

Дерек Кеттеринг рассмеялся.

— Я вижу, вы многого не знаете, сэр, — сказал он. — А потому предубеждены. Ничего удивительного.

Он взял шляпу и трость и направился к двери.

— Давать советы не в моем обыкновении, — сказал он напоследок, — но в данном случае я бы посоветовал вашей дочери быть с вами более откровенной.

Он быстро вышел из комнаты и захлопнул дверь прежде, чем миллионер успел что-нибудь сказать в ответ.

«На что же, черт побери, он намекал?» — пробормотал ван Олдин, опускаясь в кресло.

Ему снова стало не по себе. Здесь явно было что-то, до чего он еще не сумел докопаться. Телефон был под рукой, он вызвал телефонистку и велел соединить его с домом дочери.

— Алло, алло, это Мэйфер восемь-девятнадцать-ноль семь? Миссис Кеттеринг дома? Нет? В гостях, говорите? Когда она вернется? Не знаете? Ну ладно. Нет, передавать ничего не нужно.

Он в раздражении бросил трубку. В два часа пополудни он мерил шагами комнату, в нетерпении поджидая Гоби. Тот прибыл в десять минут третьего.

— Ну? — рявкнул миллионер.

Однако маленький господин Гоби привык действовать методически. Он подсел к столу, извлек потрепанную записную книжку и, сверяясь с ней, приступил к докладу. Миллионер внимательно и с видимым удовольствием слушал его монотонный голос. Наконец Гоби закончил чтение и уставился на корзину для бумаг.

— Ну что ж, — сказал ван Олдин. — Вроде бы все ясно. Судебное разбирательство много времени не отнимет. Показания служащих отеля надежны, я полагаю?

— Абсолютно, — ответил мистер Гоби и злорадно покосился на позолоченное кресло.

— К тому же он на мели, — продолжил ван Олдин. — Пытается получить заем, вы говорите? Он уже и так занял все, что можно, а теперь, когда начнется бракоразводный процесс, ему и цента не дадут, можете быть спокойны. Кроме того, его могут заставить немедленно оплатить векселя. Короче, он у нас в руках. Гоби, он у нас в руках!

И с этими словами он ударил по столу кулаком. На его лице змеилась злорадная и торжествующая улыбка.

— Информация представляется вполне надёжной, — заметил мистер Гоби своим тоненьким голоском.

— А теперь мне надо ехать на Керзон-стрит, — сказал миллионер. — Чрезвычайно обязан вам, Гоби. Вы отлично поработали.

Слабая улыбка удовлетворения скользнула по лицу человечка.

— Благодарю вас, мистер ван Олдин, — проговорил он. — Стараемся быть на высоте.

Но на Керзон-стрит ван Олдин отправился не сразу. Сначала он поехал в Сити^[18], где имел две встречи, которые еще больше подняли ему настроение. Когда же он шел по Керзон-стрит, из дома номер 160 вышел какой-то человек и направился ему навстречу. В первый момент миллионер принял его за Дерека Кеттеринга, однако, присмотревшись, он убедился, что видит этого человека впервые. Хотя… нет, не впервые… Его лицо показалось ему знакомым и вызывало какие-то крайне неприятные ассоциации. Ван Олдин долго ломал себе голову, кто бы это мог быть, но тщетно, и настроение из-за этого у него опять испортилось.

Таких загадок он не любил.

Рут Кеттеринг явно его ждала. Она бросилась отцу навстречу и поцеловала его.

— Как дела, папа?

— Отлично, Рут, но мне нужно тебе кое-что сказать.

Он сразу же почувствовал в дочери перемену: непосредственность, с которой она его встретила, сменилась настороженностью. Она с выжидающим видом опустилась в глубокое кресло.

— Слушаю тебя, папа.

— Сегодня утром я беседовал с твоим мужем.

— Ты видел Дерека?

— Именно. Он наговорил много чего, в основном глупостей и дерзостей. Однако перед уходом он произнес слова, которых я не понял. Он просил передать тебе, чтобы ты была со мной более откровенной. Что он имел в виду, Рут?

Миссис Кеттеринг беспокойно заерзала в кресле.

— Я… я не знаю, папа. Откуда мне знать?

— Ты не можешь не знать, — возразил ван Олдин. — Еще он сказал, что у него свои друзья, а у тебя свои. А это как понимать?

— Не знаю, — повторила Рут.

Ван Олдин сел, у его губ появилась жесткая складка:

— Пойми, Рут. Я не собираюсь приступать к этому делу с завязанными глазами. Я вовсе не уверен, что твой муж такая уж безобидная овечка. Сейчас-то он не опасен, это я точно знаю. У меня есть средства заставить его молчать, заткнуть ему рот, причем надолго, но мне хотелось бы знать, есть ли необходимость в применении таких средств. Что он имел в виду, когда говорил, что у тебя тоже есть свои друзья?

Миссис Кеттеринг пожала плечами.

— У меня масса друзей, — сказала она уклончиво, — я, право, не знаю, что он имел в виду, уверяю тебя.

— Нет, знаешь.

Сейчас ван Олдин говорил агрессивно, с напором, так, как привык говорить со своими противниками.

— Ладно, я поставлю вопрос по-другому. Кто этот человек?

— Какой человек?

— Тот самый. Тот, кого имел в виду Дерек. Твой друг. Тебе не нужно тревожиться, дорогая, я понимаю, тут нет ничего предосудительного, но мы должны предусмотреть все, что может всплыть на суде. Они могут уцепиться за это, сама понимаешь. Я должен знать, кто этот человек и каковы ваши отношения.

Рут нервно теребила пальцы.

— Подумай, малышка, — смягчился ван Олдин. — Не бойся старика отца. Я ведь не был с тобой суров, даже тогда в Париже, правда?

И тут вдруг его осенило.

— Так вот это кто, черт возьми, — пробормотал он. — Не зря же его лицо показалось мне знакомым.

— О чем ты говоришь, папа? Я не понимаю.

Миллионер подошел к дочери и крепко сжал ее запястье.

— Послушай, Рут. Ты снова встречаешься с этим типом?

— С каким еще типом?

— С тем самым, который принес нам немало хлопот много лет назад. Ты отлично знаешь, о ком я говорю.

— Ты говоришь… — Она помедлила. — Ты говоришь о графе де ля Рош?

— «Граф де ля Рош»! — взорвался ван Олдин. — Я еще тогда говорил тебе, что никакой он не граф^[19]. Обыкновенный жулик! Ты влюбилась в него без памяти, но я вырвал тебя из его когтей.

— Да, вырвал, — с горечью проговорила Рут, — и в результате я вышла замуж за Дерека Кеттеринга.

— Ты сама хотела этого, — отрезал миллионер.

Рут пожала плечами.

— А теперь, — с расстановкой проговорил ван Олдин, — ты видишься с ним снова… и это несмотря на то, что я все тебе объяснил. Сегодня он был у тебя. Я встретил его на улице, но не сразу сообразил, кто это.

Рут Кеттеринг взяла себя в руки.

— Знаешь, папа, по-моему, ты несправедлив к Архману, к графу де ля Рош, я хотела сказать. Да, в юности у него бывали… просчеты, он сам мне об этом рассказывал. Но… он всегда меня любил. Ты разбил ему сердце, когда разлучил нас в Париже, и вот теперь…

Миллионер фыркнул.

— «Разбил сердце»! И ты попалась на это вранье?! Ты, моя дочь! Господи Боже мой!

Он развел руками:

— Только женщины могут быть столь чудовищно глупы!

Глава 6
Мирей

Дерек Кеттеринг так стремительно вылетел из номера ван Олдина, что столкнулся с дамой, которая шла по коридору. Он извинился, она кивнула ему с улыбкой и двинулась дальше, поразив его спокойной уверенностью движений, а также проницательным взглядом довольно красивых серых глаз.

При всей беспечности Дерека разговор с тестем выбил его из колеи. Обедал он в одиночестве, после чего, слегка нахмурившись, отправился в роскошную квартиру, которую снимала дама, известная под именем Мирей. Подтянутая, опрятная домоправительница-француженка встретила его улыбкой.

— Входите, мосье. Мадам отдыхает.

Он прошел в отлично ему знакомую комнату, убранную в восточном вкусе. Мирей лежала на диване, утопая в целой груде подушек всех оттенков янтаря, гармонирующих с ее цвета охры кожей. У танцовщицы была точеная фигурка и красивое, хотя и несколько изможденное лицо, в котором таилось какое-то особое экзотическое очарование. Она призывно улыбнулась Дереку Кеттерингу ярко-оранжевыми губами.

Он поцеловал ее и опустился в кресло.

— Что поделываешь? Только что встала, надо думать?

Апельсиновый рот расплылся в томной улыбке.

— Нет, — сказала танцовщица. — Я трудилась.

И она протянула длинную бледную руку в сторону пианино, на котором стояли раскрытые ноты.

— Амброз был здесь. Он играл мне новую оперу.

Кеттеринг кивнул, не проявляя ни малейшего интереса. Ему был глубочайшим образом безразличен и Клод Амброз^[20], и его оперные новации на тему ибсеновского «Пер Гюнта». Да и Мирей оказывала композитору внимание лишь постольку, поскольку очень хотела заполучить роль Анитры^[21].

— Это замечательная партия, — проговорила она. — Я вложу всю свою страсть в эту роль. Буду танцевать увешанная драгоценностями… Да, кстати, mon ami^[22], я видела вчера на Бонд-стрит^[23] жемчуг — черный жемчуг.

Она помолчала, выжидательно глядя на Дерека.

— Моя дорогая, — сказал Кеттеринг, — со мной говорить о черном жемчуге бессмысленно. В настоящий момент это значит только подливать масла в огонь.

Мирей моментально отреагировала на его тон, села, ее огромные черные глаза расширились.

— О чем ты, Dereek? Что случилось?

— Мой уважаемый тесть, — ответил Кеттеринг, — готов сыграть ва-банк.

— Что-что?

— Иными словами, он хочет, чтобы Рут со мной развелась.

— Какая чушь! Из-за чего ей с тобой разводиться?

Дерек Кеттеринг ухмыльнулся:

— В большой степени из-за тебя, cherie!^[24]

Мирей пожала плечами.

— Это неразумно, — заметила она рассудительным тоном.

— Очень неразумно, — согласился Дерек.

— И что же ты собираешься предпринять? — поинтересовалась Мирей.

— Предпринять? У нас неравные силы. У него — неограниченные средства, у меня — неограниченные долги. Нетрудно догадаться, кто одержит верх.

— Странные люди, эти американцы, — заметила Мирей. — Я еще понимаю, если бы твоя жена любила тебя!

— Скажи лучше, что будем делать? — Дерек вздохнул.

Танцовщица вопросительно посмотрела на него. Он подошел и взял ее руки в свои.

— Ты останешься со мной?

— Что ты имеешь в виду? После?..

— Да. — Кеттеринг кивнул. — После того как кредиторы сбегутся, точно воронье на падаль. Я ужасно люблю тебя, Мирей, неужели ты предашь меня?

Она вырвала руку.

— Ты же знаешь, я тебя обожаю, Дерек…

Он уловил в ее голосе уклончивые нотки.

— И что дальше? Крысы бегут с тонущего корабля?

— О, Dereek!

— Говори прямо. Ты бросишь меня, да? — Голос у Дерека дрожал.

Она пожала плечами.

— Я очень люблю тебя, mon ami… в самом деле люблю. Ты очарователен… un beau garcon, но се n'est pas pratique^[25].

— Хочешь сказать, что ты роскошь, которую могут себе позволить только богатые?

— Можешь считать и так.

Она снова откинулась на янтарные подушки.

— Все равно я люблю тебя, Dereek.

Он подошел к окну и, повернувшись к ней спиной, стал молча глядеть на улицу. Танцовщица приподнялась на локте и посмотрела на него с любопытством:

— О чем ты думаешь, mon ami?

Он улыбнулся ей через плечо, и от этой улыбки Мирей стало как-то не по себе.

— Представь себе, об одной женщине, дорогая.

— О женщине? — На эти слова Мирей среагировала очень живо. — О какой-то другой женщине, да?

— Не волнуйся, это лишь фантом, видение. Образ сероглазой леди.

— Когда ты с ней познакомился? — резко спросила Мирей.

Дерек Кеттеринг хмыкнул.

— Я столкнулся с ней в коридоре отеля «Савой» меньше часа назад.

— Ну, и что она сказала?

— Насколько я помню, я сказал «Простите», а она ответила «Пустяки» или что-то в этом роде.

— А потом?

Кеттеринг пожал плечами.

— Потом… ничего. Инцидент, как говорится, был исчерпан.

— Я абсолютно не понимаю, что ты хочешь всем этим сказать, — заявила Мирей.

— Сероглазое видение, — задумчиво пробормотал Дерек. — Что ж, вряд ли я увижу ее вновь. И слава Богу.

— Почему «слава Богу»?

— Она может принести мне несчастье. Женщины обычно приносят несчастье.

Мирей тихо соскользнула с дивана, подошла к нему и обвила его шею длинной, похожей на змею, рукой.

— Какой ты глупый, DereeK, — прошептала она. — Ты ужасно глупый. Ты beau gaston, и я обожаю тебя, но я не создана для бедности, понимаешь, не создана. Но послушай, что тут мудрить. Ты должен договориться с женой.

— Боюсь, что это, как говорят политики, бесперспективно, — сухо сказал Дерек.

— Не понимаю.

— Ван Олдин, дорогая, из тех людей, которые не меняют своих решений.

— Я слышала про него, — кивнула Мирей. — Он, кажется, очень богат. Чуть ли не самый богатый человек в Америке. Несколько дней назад в Париже он купил лучший в мире рубин — «Огненное сердце».

Кеттеринг не ответил.

— Это замечательный камень, — задумчиво продолжала танцовщица, — камень, которым пристало владеть такой женщине, как я. Я люблю драгоценные камни, DereeK, они много значат для меня. Подумать только, «Огненное сердце»!

Она вздохнула:

— Ты не понимаешь этого, DereeK; ты ведь мужчина. Ван Олдин наверняка подарил эти рубины дочери. Она его единственный ребенок?

— Да.

— Значит, когда он умрет, она получит все его деньги. Она будет богатой женщиной.

— Она уже богатая женщина, — сухо ответил Кеттеринг. — Когда она выходила замуж, он положил на ее счет два миллиона.

— Два миллиона! Но это же великолепно. А если бы она вдруг умерла? Все досталось бы тебе?

— При теперешнем положении вещей, разумеется, да, — медленно проговорил Кеттеринг. — Насколько мне известно, она не писала завещания.

— Mon Dieu!^[26] — воскликнула танцовщица. — Если бы она умерла, все наши проблемы были бы решены.

После минутной паузы Дерек Кеттеринг вдруг расхохотался.

— Мне нравится твоя практическая сметка, Мирей, но, боюсь, ты мечтаешь о несбыточном. Моя жена исключительно здоровый человек.

— Eh bien!^[27] — сказала Мирей. — Бывают же несчастные случаи.

Дерек пристально взглянул на танцовщицу и ничего не ответил.

— Ты прав, mon ami, нам не следует полагаться на судьбу. Послушай, мой бедный DereeK, о разводе не может быть и речи. Твоя жена должна оставить эту идею.

— А если она этого не сделает?

Танцовщица прищурилась:

— Я думаю, сделает, мой друг. Она из тех, кто не любит огласки. С ее именем связана пара историй. И если о них узнают из газет ее друзья, вряд ли это доставит ей удовольствие.

— О чем ты?

Мирей громко рассмеялась, откинув голову.

— Parbleu!^[28] Я — о джентльмене, который именует себя граф де ля Рош. Я знаю о нем все. Не забудь, я ведь парижанка. Он был ее любовником до того, как она вышла за тебя замуж, не так ли?

Кеттеринг резко встряхнул ее за плечи.

— Это отвратительная ложь! — сказал он. — Как ты смеешь?! В конце концов, это моя жена!

Эти слова несколько отрезвили Мирей.

— Странные вы люди, англичане, — пожаловалась она. — Что ж, может, ты и прав. Но разреши тебе заметить, mon ami, что у твоей жены был роман с графом до замужества, и если бы не ее отец… Эти американцы такие черствые! Бедная крошка пролила столько слез, но подчинилась. Однако теперь — и ты об этом прекрасно знаешь — она видится с графом почти ежедневно и четырнадцатого едет в Париж на свидание с ним.

— Откуда тебе все это известно?

— У меня в Париже масса друзей, мой милый Бегеек, близко знакомых с графом. Они заранее обо всем договорились. Она говорит, что собирается на Ривьеру, но на самом деле граф встречает ее в Париже и… кто знает!.. Можешь мне поверить, все это чистая правда.

Дерек Кеттеринг окаменел.

— Вот видишь, — промурлыкала Мирей, — теперь она у тебя в руках, и ты можешь манипулировать ею как угодно.

— Замолчи, ради Бога! — закричал Кеттеринг. — Заткнись!

Мирей со смехом бросилась на диван, а Кеттеринг схватил шляпу и пальто и выбежал вон, хлопнув дверью. Когда он ушел, танцовщица продолжала тихонько смеяться. У нее были все основания собой гордиться.

Глава 7
Письма

«Миссис Сэмюэл Харфилд шлет наилучшие пожелания мисс Кэтрин Грей и считает нужным сообщить ей следующее…»

Миссис Харфилд написала эти слова не раздумывая и остановилась, оказавшись перед необходимостью изъясняться в третьем лице.

После минутного колебания она порвала лист почтовой бумаги и начала заново:

«Дорогая мисс Грей, прекрасно сознавая, сколь неукоснительно Вы справлялись с обязанностями по уходу за моей кузиной Эммой (чья недавняя смерть была тяжким ударом для всех нас), я тем не менее не могу не сказать…»

И скова миссис Харфилд остановилась. Очередной вариант опять полетел в корзину для бумаг. Лишь после четырех неудачных попыток она наконец осталась довольна своим посланием. Аккуратно вложенное в конверт с маркой и адресом: «Мисс Кэтрин Грей, Литл Крэмптон, Сент-Мэри-Мид, Кент»^[29], оно лежало теперь, спустя сутки, в компании с другим более внушительным на вид письмом в длинном синем конверте перед мисс Кэтрин Грей, которая сидела за столом и завтракала.

Кэтрин Грей вскрыла письмо от миссис Харфилд первым. Окончательный вариант выглядел так:

«Дорогая мисс Грей!

Мой муж и я хотим выразить Вам нашу благодарность за заботу о моей бедной кузине Эмме. Её смерть была большим ударом для всех нас, хотя, конечно, мы не могли не отдавать себе отчет в том; что в последнее время ее рассудок значительно ослабел. Распоряжения кузины в ее последнем завещании носят в высшей степени странный характер и не могут быть, разумеется, приняты к рассмотрению судом. Я не сомневаюсь, что и Вы, человек конечно же здравомыслящий, уже поняли это. По мнению моего мужа, всегда лучше решать такие дела частным порядком. Мы будем рады предоставить Вам самые лучшие рекомендации, и, я надеюсь, Вы не откажетесь принять от нас маленький подарок.

С наилучшими пожеланиями и сердечным к вам расположением.

Мэри Энн Харфилд».

Кэтрин Грей прочитала письмо, улыбнулась и перечла его еще раз. Видно было, что оно ее позабавило. Затем она взяла другое письмо, пробежала его глазами, отложила в сторону и задумалась, устремив взгляд прямо перед собой. Теперь она уже не улыбалась.

Стороннему наблюдателю трудно было бы угадать, какие мысли скрывает ее кроткий задумчивый взгляд.

Кэтрин Грей недавно исполнилось тридцать три года. Она была из хорошей семьи, но ее отец разорился, и Кэтрин с юного возраста пришлось зарабатывать себе на жизнь. Ей не было и двадцати трех лет, когда она поступила к старой миссис Харфилд компаньонкой.

Старая миссис Харфилд единодушно считалась «сложным» человеком. Компаньонки сменялись у нее с поразительной быстротой; они прибывали полные надежд и уезжали, как правило, в слезах. Но с того момента, как десять лет назад в Литл-Крэмптоне появилась Кэтрин Грей, здесь воцарился мир, причем, каким образом это произошло, не знал никто. Впрочем, говорят же, что заклинателем змей нужно родиться, а научиться этому невозможно. У Кэтрин Грей был прирожденный дар ладить со старыми дамами, собаками и мальчишками, к тому же — без малейшего напряжения.

В двадцать три года это была тихая девушка с прелестными серыми глазами. В тридцать три — тихая женщина с такими же серыми глазами, взирающими на мир с той счастливой безмятежностью, которую ничто не может нарушить. Вдобавок, мисс Грей с рождения была наделена чувством юмора.

Она еще сидела за столом, устремив взгляд в пустоту, когда раздался звонок, сопровождаемый энергичным стуком дверного молотка. Через мгновение маленькая горничная, запыхавшись, объявила:

— Доктор Харрисон.

Доктор, здоровяк средних лет, был человек живой, энергичный, о чем недвусмысленно свидетельствовало обращение с дверным молотком.

— Доброе утро, мисс Грей.

— Доброе утро, доктор Харрисон.

— Не обессудьте, что я так рано, — начал доктор, — боюсь, что эти Харфилды уже успели до вас добраться. Миссис Сэмюэл, как она себя называет… чрезвычайно… пакостная особа.

Кэтрин молча протянула письмо миссис Харфилд доктору и, с трудом скрывая улыбку, стала следить за тем, как тот внимательно читает, сдвинув брови, фыркая и урча с сильнейшим неодобрением. Закончив читать, он бросил письмо на стол.

— Черт знает что! — взорвался Харрисон. — Но пусть это вас не смущает, дорогая. Они несут совершеннейшую чушь. Рассудок покойной миссис Харфилд был таким же ясным, как мой или ваш, и нет человека, который бы доказал обратное. У них нет шансов, и они отлично это знают. Все разговоры о суде — чистый блеф! Это попытка загнать вас в угол. Держитесь, дорогая, не давайте обмануть себя сладкими песнями. И не вздумайте возвращать им деньги, все эти разговоры насчет моральных обязательств гроша ломаного не стоят.

— О каких моральных обязательствах может идти речь! Эти люди — дальние родственники мужа миссис Харфилд, к тому же они ни разу не навестили ее, не проявляли к ней никакого внимания.

— Совершенно верно! — сказал доктор. — Я-то знаю, каково вам было все эти десять лет, и теперь вы имеете полное право пожить в свое удовольствие на сбережения старой леди.

Кэтрин задумчиво улыбнулась.

— Сбережения… — повторила она. — И сколько, вы полагаете, она скопила?

— С этой суммы, думаю, вы будете иметь одними процентами фунтов пятьсот в год, не меньше.

Кэтрин кивнула.

— Я тоже так думала, — сказала она. — Вот, прочитайте.

И она протянула доктору письмо в длинном синем конверте. С первых же строчек брови его изумленно поползли вверх.

— Невероятно, — пробормотал он. — Невероятно!

— Она была одной из первых пайщиков у Мортолдов. Еще сорок лет назад у нее, должно быть, было восемь или девять тысяч годового дохода, а тратила она не больше четырехсот фунтов в год, я в этом убеждена. Она всегда была очень осмотрительна с деньгами. Настолько осмотрительна, что я думала, будто у нее каждое пенни на счету.

— И все это время проценты росли, ее годовой доход постоянно увеличивался. Моя дорогая, вам предстоит стать очень богатой женщиной.

Кэтрин Грей кивнула.

— Да, — повторила она, — предстоит.

Сказано это было настолько безучастно, что казалось, будто речь шла о ком-то постороннем.

— Что ж, — сказал доктор, поднимаясь, — мои поздравления. — И, резко отодвинув в сторону письмо миссис Сэмюэль Харфилд, добавил: — Не расстраивайтесь из-за этой женщины и из-за ее гнусного письма.

— Ничего гнусного в ее письме нет. В данных обстоятельствах оно совершенно естественно.

— Порой вы вызываете у меня самые печальные подозрения, — признался доктор.

— Из-за чего?

— Из-за того, что представляется вам совершенно естественным.

Кэтрин Грей от души рассмеялась.

За обедом доктор Харрисон сообщил сногсшибательную новость жене. Та была потрясена:

— Подумать только! Старая миссис Харфилд — и такие деньги! Хорошо, что она оставила все Кэтрин Грей. Эта девушка — святая.

На лице доктора появилась гримаса:

— Святые, как я успел заметить, обладают не самым лучшим характером. Для святой Кэтрин Грей слишком человечна.

— Она святая с чувством юмора, — подмигнула доктору жена. — Вдобавок еще и прехорошенькая, о чем ты, впрочем, едва ли догадываешься.

— Кэтрин Грей?! — Доктор и в самом деле удивился. — Глаза у нее, правда, красивые…

— О эти мужчины! Слепы, как летучие мыши! Кэтрин — настоящая красавица. Единственное, чего ей не хватает, — это туалетов.

— Туалетов? Скажешь тоже! По мне, так она всегда очень, очень мило одета.

Миссис Харрисон только и оставалось, что тяжело вздохнуть.

— Ты бы зашла к ней, Полли, — осторожно сказал доктор, вставая из-за стола: его ждали пациенты.

— Непременно, — неожиданно быстро согласилась жена.

В три часа дня она была у Кэтрин Грей.

— Дорогая, я так за вас рада, — с чувством проговорила она, крепко пожимая Кэтрин руку. — И все в деревне обрадуются, когда узнают.

— Спасибо вам. Я так тронута, что вы пришли, — сказала Кэтрин. — Впрочем, я ждала, что вы придете, мне хотелось расспросить вас о Джонни.

— О Джонни? Видите ли…

Джонни был младшим сыном миссис Харрисон, и она мигом пустилась в длиннейшее повествование, главную роль в котором играли гланды маленького Джонни, а также его аденоиды. Кэтрин терпеливо слушала. Привычка — вторая натура. Чего она только не выслушала за последние десять лет! «Милочка, кстати, рассказывала ли я вам про морской праздник в Портсмуте?^[30]Когда лорд Чарлз на балу пришел в восторг от моего наряда?» И, запасшись терпением, Кэтрин в который раз ласково отвечала: «Быть может, и рассказывали, миссис Харфилд, но я что-то не припоминаю. Не расскажете ли снова?» И старая леди в сотый раз принималась за длинный рассказ, то и дело поправляясь, запинаясь, начиная сначала, вспоминая мельчайшие подробности, а Кэтрин механически слушала, вставляя необходимые реплики.

Теперь с тем же странным и в то же время привычным ощущением раздвоенности Кэтрин слушала и миссис Харрисон.

Через полчаса, на самом интересном месте, гостья вдруг спохватилась:

— Господи, я все о себе, а ведь собиралась поговорить о вас, о ваших планах.

— Пока что у меня нет никаких планов.

— В любом случае, моя дорогая, здесь вам не место.

В голосе докторши звучал такой неподдельный ужас, что Кэтрин не смогла сдержать улыбки.

— Да, Здесь я не останусь. Мне бы хотелось попутешествовать, повидать мир, я ведь мало что видела в своей жизни.

— Прекрасно вас понимаю. Подумать только: убить лучшие годы в этой дыре!

— Не скажите. Я чувствовала себя здесь свободной.

Она поймала недоверчивый взгляд своей собеседницы и смутилась:

— Это, наверно, звучит глупо… Разумеется, в буквальном смысле слова, особой свободы у меня не было…

— Еще бы, — вздохнула миссис Харрисон, вспомнив, как редко Кэтрин пользовалась такой полезной вещью, как выходной день.

— Но, знаете, физическая несвобода создает простор для размышлений. Думать ведь не возбраняется. Здесь у меня всегда было удивительное чувство духовной свободы.

Миссис Харрисон покачала головой:

— Этого я не понимаю.

— Поняли бы — если б оказались на моем месте! И все же мне хочется перемен. Я хочу… хочу, чтобы что-нибудь происходило. О нет, не со мной, я не это имею в виду. Хочется оказаться в гуще событий, волнующих событий, пусть даже наблюдать за ними со стороны. А в Сент-Мэри-Мид, сами знаете, никогда ничего не случается.

— Уж это точно! — с готовностью подтвердила миссис Харрисон.

— Сначала поеду в Лондон, — продолжала Кэтрин, — мне ведь все равно придется пойти к нотариусу. А потом, наверно, — за границу.

— Вот и прекрасно.

— Но, конечно, прежде всего…

— Прежде всего?

— Я должна немного одеться.

— Именно это, буквально час назад, я и сказала Артуру, — вскричала жена доктора. — Знаете, Кэтрин, вы могли бы выглядеть совершенной красавицей, если б захотели.

Мисс Грей от души рассмеялась:

— Нет, красавицы из меня не получится, но одеться как следует очень хочется… Что-то я сегодня разболталась и все о себе, — спохватилась она.

Миссис Харрисон окинула ее проницательным взглядом.

— Да, на вас это не похоже, — суховато сказала она.

Перед отъездом Кэтрин пошла проститься со старой мисс Вайнер. Мисс Вайнер была двумя годами старше покойной миссис Харфилд и почитала личным успехом то, что пережила свою подругу.

— Кто бы мог подумать, что я переживу Джейн Харфилд, а? Мы ведь вместе учились в школе. И вот теперь она на том свете, а я — на этом. Каково? — Мисс Вайнер торжествующе взглянула на Кэтрин.

— Но вы же всегда едите на ужин только черный хлеб? — механически пробормотала Кэтрин.

— Поразительно, что вы это помните, милочка. Да, если бы Джейн каждый вечер съедала ломтик черного хлеба и позволяла себе капельку вина за едой, она, быть может, и не отдала бы Богу душу.

Старуха помолчала, с торжеством кивнула головой, а потом, вдруг вспомнив, добавила:

— А на вас, я слышала, наследство свалилось? Целое состояние? Ну-ну. Будьте благоразумны. И вы, говорят, собираетесь в Лондон? Поразвлечься? Только не надейтесь выйти замуж, голубушка, это вам не удастся. Вы не из тех, кто привлекает мужчин. Кроме того, вы опоздали. Сколько вам лет?

— Тридцать три.

— Что ж, — заметила мисс Вайнер с некоторым сомнением, — может, еще не все потеряно. Впрочем, первую свежесть вы, разумеется, утратили.

— Боюсь, что так, — согласилась Кэтрин; с каждой минутой беседа забавляла ее все больше и больше.

— Но вы очень милая девушка, — сказала мисс Вайнер благожелательно. — И я уверена, что найдется немало мужчин, для которых было бы лучше жениться на вас, чем гоняться за этими вертихвостками, которые только и знают, что юбку до пупа задирать. Совсем Бога забыли! Прощайте, милочка, надеюсь вы хорошо проведете время — правда, надежды редко сбываются в этом мире.

Ободренная этими пророчествами, Кэтрин стала готовиться к отъезду. Половина деревни пришла проводить ее на станцию, среди провожающих была и крошка Алиса, служанка. Она прижимала к груди букетик ноготков и рыдала навзрыд.

— На свете не много найдется таких, как она, — всхлипнула Алиса, когда поезд скрылся из виду. — Когда Чарли променял меня на молочницу, мисс Грей так меня утешала, так утешала, и хоть она и была на чистоте помешана, но всегда замечала, если ты лишний раз пол натрешь. Я бы для нее не знаю что сделала. Истинная леди, ничего не скажешь.

Так Кэтрин покинула Сент-Мэри-Мид.

Глава 8
Леди Тамилин пишет письмо

«Так, — сказала леди Тамилин. — Так!»

Она отложила номер «Дейли мейл»^[31] и устремила взор на голубые волны Средиземного моря. Ветка золотой мимозы, свисающая над ее головой, служила эффектной рамой для прелестной картины. Золотоволосая, синеглазая дама в неглиже^[32], которое ей очень шло. Золотые волосы были, несомненно, произведением парфюмерного искусства, как, впрочем, и бело-розовый цвет лица, синева же глаз была подарком самой природы, и, несмотря на свои сорок четыре года, леди Тамплин по праву считалась красавицей.

Впрочем, в данную минуту леди Тамплин не заботила ее внешность (что бывало не часто). Сейчас она была сосредоточена на более важном предмете.

На Ривьере леди Тамплин была знаменитостью, и ее приемы на вилле «Маргарита» славились среди обитателей с полным на то основанием. Женщина с богатым жизненным опытом, она сменила четверых мужей. Первый был попросту невежа, и супруга особо им не занималась. Он догадался покинуть этот мир с похвальной быстротой, а его вдова вышла замуж за богатого пуговичного фабриканта. И тот, прожив в браке три года, однажды, после дружеского застолья, покинул земную юдоль. Засим явился виконт^[33] Тамплин, благодаря которому она прочно обосновалась на тех высотах, куда так стремилась, и, выходя замуж в четвертый раз, леди Тамплин сохранила титул. Четвертая попытка была предпринята просто ради удовольствия. Мистер Чарлз Эванс, красавец мужчина двадцати семи лет, с восхитительными манерами, страстный любитель и знаток спорта, умевший наслаждаться всеми радостями жизни, не имел ни гроша за душой.

Леди Тамплин в целом была довольна жизнью, однако денежные дела слегка ее тревожили. Пуговичный фабрикант оставил своей вдове значительное состояние, но, как любила говорить леди Тамплин, «то одно, то другое…» (одно — это падение акций из-за войны, и другое — сумасбродства покойного лорда Тамплина). Она была все еще состоятельна. Но быть просто состоятельной совершенно недостаточно для женщины ее темперамента.

Итак, именно в это утро Розалин Тамплин прочитала некую заметку в газете и, широко распахнув синие глаза, произнесла свое односложное «Так». Кроме нее, на балконе была лишь ее дочь, достопочтенная Ленокс Тамплин. Дочь была постоянным источником i беспокойства для леди Тамплин, девчонка не отличалась тактичностью, к тому же выглядела старше своих лет, а ее странный, сардонический юмор был, мягко выражаясь, невыносим.

— Дорогая, — сказала леди Тамплин. — Это поразительно.

— Что именно?

Леди Тамплин протянула дочери — «Дейли мейл» и ткнула пальцем в заинтересовавший ее абзац.

Ленокс, в отличие от матери, осталась совершенно равнодушной.

— Ну и что? — спросила она. — Такие вещи случаются постоянно. Скупые деревенские старухи оставляют своим бедным компаньонкам миллионные состояния.

— Конечно, дорогая, я знаю. Состояние, вероятно, не так и велико, газеты вечно все переврут. Но даже если поделить эту сумму пополам…

— Ну и что, — сказала Ленокс, — деньги-то оставили не нам.

— Разумеется, дорогая, — согласилась леди Тамплин. — Но эта девушка, эта Кэтрин Грей, — моя кузина. Она из вустерширских^[34] Греев, из Эджворта. Моя кузина, поразительно!

— Вот оно что, — протянула Ленокс.

— И я подумала… — начала было леди Тамплин.

— …что из этого кое-что можно извлечь, — закончила ее дочь с улыбкой, которая скорее напоминала гримаску и всегда так озадачивала ее мать.

— Фу, дорогая, — сказала леди Тамплин с легким упреком. С очень легким, ибо Розалин Тамплин уже привыкла к невыносимой манере Ленокс высказываться напрямую, не считаясь с приличиями.

— И я подумала… — повторила, — сведя вместе свои искусно нарисованные брови, леди Тамплии. — О, доброе утро Пончик, мой дорогой, ты идешь играть в теннис? Чудно!

Тот, кого назвали Пончиком, добродушно улыбнулся и, бросив на ходу с заученным восторгом: «Блеск! Персиковый — это твой цвет!» — спустился по ступеням вниз.

— Любимый! — с чувством прошептала леди Тамплин, провожая мужа влюбленным взглядом. — Постой-ка, о чем это я говорила? Да! — Она вновь переключилась на дело. — Так вот, я и подумала…

— Господи ты Боже мой, мама, продолжай же! Ты уже третий раз повторяешь это!

— Ну, дорогая — я подумала, как было бы замечательно предложить милой Кэтрин погостить здесь у нас? Она, конечно, не бывала в обществе. И для нее будет лучше появиться сначала с кем-нибудь из близких. Это не повредит ни ей, ни нам.

— И сколько ты думаешь из нее вытянуть? — спросила Ленокс.

— Нам нужно будет прийти к некоторым финансовым соглашениям. То одно, то другое… война… твой бедный отец…

— И теперь Пончик, — сказала Ленокс. — Он ведь, знаешь ли, удовольствие не из дешевых.

— Она была милая девочка, насколько я помню, — пробормотала леди Тамплин, продолжая свою мысль, — тихоня, воды не замутит, не красавица и никогда не гонялась за мужчинами.

— Так что Пончик вне опасности? — подхватила Ленокс.

Леди Тамплин посмотрела на нее с укором.

— Пончик никогда не станет… — начала она.

— Не станет, — согласилась Ленокс. — Конечно, не станет; он превосходно понимает, откуда на его хлебе берется масло.

— Дорогая, — сказала леди Тамплин. — Ты умеешь быть на редкость бестактной.

— Прошу прощения, — бросила Ленокс.

Плотнее запахнув свой пеньюар, леди Тамплин сложила газету, взяла косметичку, утренние письма и решительно встала.

— Я напишу милочке Кэтрин сейчас же, — сказала она. — И напомню ей о добрых старых временах в Эджворте.

И с воинственным блеском в глазах она направилась в дом.

Не в пример миссис Сэмюэл Харфилд, она легко справилась с письмом, с ходу исписав четыре страницы без пауз или размышлений, а перечитав, не нашла нужным исправить ни слова.

Кэтрин получила письмо сразу по приезде в Лондон; Поняла ли она то, что было между строк? — особый вопрос. Она убрала письмо в сумочку и отправилась на свидание с адвокатами покойной миссис Харфилд.

Фирма была одной из старейших в Лиикольнс-инн-Филдс^[35]. После нескольких минут ожидания Кэтрин была принята главой фирмы — благообразным, пожилым господином с проницательными голубыми глазами и отеческой манерой обращения.

В течение двадцати минут они беседовали о завещании миссис Харфилд, после чего Кэтрин протянула адвокату письмо миссис Сэмюэл.

— Я думаю, мне следует показать вам его, — сказала она. — Хотя оно довольно нелепо.

Юрист прочитал письмо и слегка улыбнулся.

— Довольно наивная провокация, мисс Грей. Я с полной ответственностью могу вас уверить, что эти люди не имеют никаких прав на имущество и, если они попытаются опротестовать завещание, ни один суд не примет такой иск к рассмотрению.

— Я так и думала.

— Человек далеко не всегда прислушивается к разуму. На месте миссис Сэмюэл Харфилд я скорее воззвал бы к вашему великодушию.

— Об этом я и собиралась с вами поговорить. Мне хотелось бы выделить некоторую сумму этим людям.

— Это необязательно.

— Я знаю.

— Они не поймут, что это значит, и, возможно, расценят вашу щедрость как попытку откупиться, хотя деньги они примут, несмотря ни на что.

— Я понимаю, но с этим ничего не поделаешь.

— Я рекомендовал бы вам, мисс Грей, оставить эту идею.

Кэтрин покачала головой:

— Вы совершенно правы, я знаю, но мне все-таки хотелось бы с ними поделиться.

— Они примут ваши деньги, а потом вас же станут поливать грязью.

— Ну, — сказала Кэтрин, — это уж как им будет угодно. Кому что нравится, как говорится. Они, в конце концов, единственная родня миссис Харфилд, и, хотя они держали ее в бедных родственницах, пока она была жива, и даже не вспоминали о ее существовании, было бы несправедливо оставить их ни с чем.

Преодолев сопротивление адвоката, Кэтрин добилась своего и теперь со спокойной душой шла по улицам Лондона, зная, что может наконец свободно тратить деньги и строить какие угодно планы на будущее. Прежде всего она отправилась в заведение известной портнихи.

Стройная худощавая немолодая француженка, этакая томная герцогиня, приняла ее, и Кэтрин обратилась к ней с полным naivete:^[36]

— Я бы хотела, если позволите, отдать себя в ваши руки. Всю свою жизнь я была очень бедна и совсем ничего не понимаю в нарядах, но теперь у меня появились деньги, и мне хотелось бы выглядеть как следует.

Француженка была очарована, нынешним утром ее артистическая натура была больно уязвлена: мясная королева из Аргентины не пожелала прислушаться к ее советам и выбрала модели совершенно не подходящие к ее, королевы, пышной красоте. Француженка внимательно рассматривала Кэтрин острыми и умными глазами.

— Да… да, я с удовольствием вам помогу. У мадемуазель отличная фигура, простые линии подойдут ей лучше всего. Она к тому же tres anglaise^[37]. Некоторые дамы были бы обижены, скажи я им такое, но не мадемуазель. Une belie Anglaise^[38]. Нет типа более восхитительного.

Всю томность Герцогини внезапно как ветром сдуло, посыпались приказания манекенщицам:

— Клотильда, Вирджиния, быстро, мои крошки, маленький tailleur gris clair и robe de soiree «'Soupir d'automne»!^[39] Марсель, дитя мое, крепдешиновый костюмчик цвета мимозы!

Утро было прелестное: Марсель, Клотильда, Вирджиния с меланхолической отрешенностью медленно прохаживались перед Кэтрин, покачиваясь и извиваясь, как из века в век покачивались и извивались их предшественницы. Герцогиня стояла рядом и делала пометки в маленькой записной книжке.

— Превосходный выбор, мадемуазель. У мадемуазель прекрасный gout^[40]. Нет, в самом деле, мадемуазель не найдет ничего лучше, чем эти костюмчики, если она собирается, как я полагаю, этой зимой на Ривьеру.

— Позвольте мне взглянуть еще раз на вечернее платье, — попросила Кэтрин. — Вот то, розоватое, розово-лиловое.

Появилась Вирджиния, медленно обошла круг.

— Прелесть, — сказала Кэтрин, рассматривая изящные мягкие складки лиловато-розовой ткани с серыми и голубыми всполохами. — Как вы называете эту модель?

— Soupir d'automne, да, да, это платье просто создано для мадемуазель.

Уже выйдя из мастерской, Кэтрин вспомнились эти слова Герцогини, и ей стало немножко грустно.

«Soupir d'automne, это платье просто создано для мадемуазель…»

Осень, да, это для нее. Для нее, никогда не знавшей ни весны, ни лета. Она упустила то, чего никогда нельзя будет вернуть. Годы рабства в Сент-Мэрн-Мид, а жизнь проходила мимо.

— Я идиотка, — сказала Кэтрин. — Идиотка. Что мне нужно? Почему месяц назад я была счастливее, чем теперь?

Кэтрин вынула из сумочки письмо леди Тамплин, полученное утром. Кэтрин была не глупа. Она сразу разобралась во всех nuances^[41] этого письма и отлично поняла, с чего это вдруг у леди Тамплин появилась нежная любовь к давно Забытой кузине. Ради выгоды, а не ради удовольствия леди Тамилин столь страстно желала общества своей дорогой кузины. Отлично, почему бы нет? Это будет полезно обеим сторонам.

«Поеду», — решила Кэтрин.

Идя по Пикадилли^[42], она завернула в бюро путешествий Кука^[43], чтобы сразу же решить этот вопрос. Ей пришлось несколько минут подождать. Человек, с которым занимался клерк, тоже собирался на Ривьеру. Надо же, все едут на Ривьеру. Да, впервые в жизни и она будет делать то, что делают «все».

Мужчина, стоявший впереди нее, стремительно отошел, и Кэтрин заняла его место. Она разговаривала с клерком, но часть ее сознания была занята другим. Это лицо… оно было смутно знакомо ей. Где она его видела? Вспомнила. Это было утром, возле ее номера в «Савое». Она столкнулась с этим человеком в коридоре. Какое совпадение — встретиться дважды за один день. Кэтрин оглянулась через плечо, и ей почему-то стало не по себе. Мужчина стоял в дверях и смотрел на нее. Кэтрин пронзила холодная дрожь, ее охватило предчувствие беды, нависшей опасности, рока…

Со свойственным ей благоразумием она преодолела это ощущение и заставила себя сосредоточиться на том, что говорил ей клерк.

Глава 9
Предложение отвергнуто

Дерек Кеттеринг не часто поддавался дурному настроению. Беспечность, легкий характер не раз помогали ему выйти из положения, когда его загоняли в угол. Даже сейчас, выскочив из квартиры Мирей, он скоро остыл. Но угол, в который его на этот раз загнали, был на редкость глух и тесен. Возникли непредвиденные обстоятельства, и он пока не знал, как выпутаться.

Он шел, погруженный в размышления, на хмуром лице не было и следа обычной беззаботности. Тысячи вариантов крутились в голове. Дерек Кеттеринг был вовсе не так глуп, как могло показаться на первый взгляд. Он видел несколько путей, чтобы выйти из тупика. По крайней мере, один наиболее вероятный, и он лишь на мгновение поежился, представив себе… Серьезные болезни требуют серьезных методов лечения. Дерек знал цену своему тестю. Война между Руфусом ван Олдином и Дереком Кеттерингом могла закончиться единственно возможным образом. Дерек клял на чем свет стоит деньги и их всевластие. Пройдя Сент-Джеймс-стрит, он пересек Пикадилли и направился к Пикадилли-Серкус^[44]. Около конторы «Томас Кук и сыновья» Кеттеринг замедлил ход, но прошел мимо, все еще обдумывая свои дела. Потом вдруг резко кивнул самому себе головой, круто повернул, так круто, что столкнулся с парой пешеходов, шедших за ним следом, и пошел обратно. На тот раз он без колебаний отворил дверь в бюро Кука. Там было мало посетителей, и им занялись сразу.

— Я бы хотел на следующей неделе поехать в Ниццу^[45], это возможно?

— Число, сэр?

— Четырнадцатое. Какой поезд лучший?

— «Голубой экспресс», разумеется, сэр. Вам не придется проходить таможенный досмотр в Кале^[46].

Дерек кивнул, все это было ему прекрасно известно.

— Четырнадцатое, — пробормотал клерк. — Это довольно скоро. На «Голубом экспрессе» почти не бывает свободных мест.

— Может быть, найдется одно спальное, — сказал Дерек. — Если же нет…

Он не закончил фразы и как-то странно улыбнулся.

Клерк на несколько минут исчез и, вернувшись, сообщил:

— Все в порядке, сэр; осталось еще три спальных места. Я резервирую одно для вас. На чье имя?

— Пэветт, — сказал Дерек и продиктовал свой адрес на Джермин-стрит.

Окончив свои записи, клерк любезно простился с Дереком и обратился к следующему клиенту.

— Мне бы хотелось выехать в Ниццу, четырнадцатого. На поезде, который, кажется, называется «Голубой экспресс».

Дерек резко обернулся.

Совпадение, удивительное совпадение. Он вспомнил свои почти машинально сказанные Мирей слова: «Сероглазая леди. Вряд ли я увижу ее снова». Но он увидел ее, и, более того, она намеревалась отправиться на Ривьеру в один день с ним.

Кеттеринга пронзил минутный холод, случалось и ему испытывать суеверный страх. Он ведь еще и пошутил сегодня, сказав, что эта женщина может принести ему несчастье. А что, если… если это окажется правдой. Стоя в дверях, он наблюдал, как она беседует с клерком. Память не подвела его. Леди, леди в полном смысле слова. Не слишком молодая, не особенно красивая. Но что-то в ней есть, серые глаза, быть может? Глаза, проникающие в душу… Дерек почувствовал, что почему-то боится этой женщины, его охватило предчувствие беды.

Возвратившись домой, Кеттеринг вызвал камердинера.

— Возьмите этот чек, Пэветт, и отправляйтесь к Куку на Пикадилли, там билеты на ваше имя, заплатите и принесите их сюда.

— Слушаю, сэр.

Пэветт удалился.

Дерек подошел к столу и разворошил кипу писем; как знакомо: счета — маленькие и большие. Тон обращений был пока любезным. Но Дерек знал, скоро этот любезный тон переменится… как только некоторые грядущие события станут достоянием публики.

Дерек мрачно опустился в большое кожаное кресло. На мели — вот где он очутился. Вот уж действительно на мели! И способы опять оказаться на плаву не слишком надежны.

Появился Пэветт, осторожно покашливая.

— К вам посетитель, сэр… майор Найтон.

— Найтон?

Дерек выпрямился, почувствовав внезапную тревогу.

— Найтон… любопытно, что там еще? — пробормотал он себе под нос.

— Могу я… сэр… пригласить его?

Кеттеринг кивнул. Когда Найтон вошел, хозяин встретил его простодушной и приветливой улыбкой.

— Как мило, что вы зашли!

Гость нервничал.

Острый взгляд Дерека отметил это сразу же. Очевидно, поручение, с которым явился секретарь, было не из приятных. Найтон машинально ответил на любезности Дерека, выпить отказался и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Наконец Дерек сжалился.

— Ну, выкладывайте, — сказал он добродушно, — что еще понадобилось моему уважаемому тестю? Полагаю, это он вас прислал?

Найтон не отозвался на его улыбку.

— Да, разумеется, — сказал он осторожно, — мне… мне очень жаль, что мистер ван Олдин не выбрал для этой миссии кого-нибудь другого.

Дерек изобразил на лице ужас.

— Неужели все так плохо? Я не слишком тонкокож, уверяю вас, Найтон.

— Я знаю… но…

Он помолчал.

Дерек бросил на него острый взгляд.

— Валяйте, что тут тянуть, — сказал он ободряюще. — Держу пари, мой драгоценный тесть затевает какую-то пакость.

Найтон откашлялся, он изъяснялся подчеркнуто сухо, стараясь не обнаруживать своего волнения.

— Я уполномочен мистером ван Олдином сделать вам предложение.

— Предложение?

Дерек был удивлен. Он предложил Пайтону сигарету, закурил сам, опустился в кресло и повторил саркастически:

— Предложение? Звучит заманчиво.

— Могу я продолжить?

— Сделайте одолжение. Вы должны извинить мою несдержанность. Просто сдается, что мой драгоценный тесть несколько отступил со своих позиций, о коих заявил мне утром, в дружеской, так сказать, беседе. Это настолько не вписывается в образ сильного мира сего, Наполеона от финансов^[47] и прочая… Это значит…

Я думаю, это значит, что его позиции оказались слабее, чем он рассчитывал.

Лицо Найтона оставалось неподвижным; казалось, он не замечал иронии. Вежливо дождавшись, когда Дерек закончит, он тихо проговорил:

— Я буду по возможности краток.

— Валяйте.

Найтон, не поднимая глаз, продолжал сухим и деловым тоном:

— Все очень просто, мистер Кеттеринг, дело касается прошения о разводе. Если иск в суде не будет опротестован, вы получите сто тысяч в тот день, когда будет объявлено решение.

Дерек застыл, не донеся огонь до сигареты.

— Сто тысяч! Долларов?

— Фунтов.

На несколько минут воцарилась мертвая тишина. Кеттеринг в раздумий сдвинул брови. Сто тысяч фунтов. Снова — Мирей, и все по-прежнему. Похоже, ван Олдину что-то известно. Ван Олдин просто так не раскошеливается. Дерек поднялся и встал возле каминной доски.

— А если я откажусь от этого симпатичного предложения? — спросил он с ледяной учтивостью.

Найтон прижал руку к груди.

— Уверяю вас, мистер Кеттеринг, будь моя воля, я ни за что бы не явился к вам с подобным поручением.

— Не переживайте, — прервал его Кеттеринг. — Вам не о чем беспокоиться, вы ведь здесь ни при чем. И все же — я задал вам вопрос.

Найтон тоже поднялся со стула, он говорил спокойнее, чем раньше.

— В случае вашего отказа, — сказал он, — мистер ван Олдин поручил мне довести до вашего сведения, что он оставит вас без гроша. Это совершенно однозначно.

Кеттеринг поднял брови, но самообладания не утратил.

— Ну, ну, — сказал он. — Он вполне может сделать это; кто же осмелится перечить гражданину великой Америки с мешком миллионов в придачу! Сто тысяч! Подкуп — дело серьезное. А предположим, я потребую двести тысяч — что тогда?

— Я передам мистеру ван Олдину, — сказал бесстрастно Найтон. — Это ваш ответ?

— Нет, — ответил Дерек. — Как ни смешно — нет. Передайте моему тестю, что он может катиться к черту вместе со своими посулами. Я выразился достаточно однозначно?

— Вполне, — сказал Найтон. Он поднялся, помедлил секунду и добавил: — Позвольте сказать вам, мистер Кеттеринг, я рад, что вы выразились именно так.

Дерек ничего ему не ответил. Гость ушел, а он так и сидел погруженный в раздумье. Странная улыбка тронула его губы.

— Будь что будет, — проговорил он чуть слышно.

Глава 10
В «Голубом экспрессе»

— Папа! — испуганно вскрикнула Рут Кеттеринг. Она сегодня была сама не своя. В длинном норковом манто и в покрытой красным китайским лаком шляпке она, глубоко задумавшись, медленно прохаживалась по переполненной платформе вокзала Виктория^[48]. Неожиданное появление отца и его сердечное приветствие привели ее в замешательство.

— Что с тобой, Рут, как ты испугалась!

— Я не ожидала тебя увидеть, папа. Мы ведь с тобой попрощались вчера вечером, ты сказал, что на утро у тебя назначена деловая встреча.

— Ну да, так оно и есть, — сказал ван Олдин. — Но ты для меня важнее всех деловых встреч вместе взятых, вот я и пришел повидать тебя напоследок.

— Это ужасно мило с твоей стороны, вот бы и тебе поехать со мной!

— А вот возьму и поеду! — пошутил ван Олдин. И с изумлением увидел, как Рут покраснела, ему даже показалось, что в глазах у нее мелькнул страх. Она рассмеялась, напряженно и нервно.

— Я вдруг подумала, что ты и вправду собрался со мной ехать.

— Ты была бы рада?

— Ну, разумеется, — чересчур пылко заверила она.

— Ну что ж, приятно слышать.

— Все равно мы скоро увидимся, — продолжала Рут. — Ты ведь хотел приехать туда через месяц.

— Да, — безразличным тоном сказал ван Олдин. — Иногда меня подмывает пойти к кому-нибудь из этих знаменитостей на Харли-стрит^[49] — пусть пропишет мне солнечные ванны и срочную перемену климата.

— Не будь таким лентяем, папа, — воскликнула Рут. — Через месяц на Ривьере будет намного приятнее. А сейчас у тебя столько неотложных дел, разве ты можешь их бросить?

— Не могу, — вздохнул ван Олдин. — Тебе лучше пройти в вагон, Рут. Где твое место?

Рут Кеттеринг мельком взглянула на состав. Возле двери одного из пульмановских вагонов^[50] стояла высокая худощавая женщина в черном — ее горничная. Она посторонилась, пропуская хозяйку.

— Я поставила чемодан под сиденье, мадам, на случай если вам что-нибудь понадобится. Мне попросить пледы, или вы сами это сделаете?

— Нет, нет, мне ничего не нужно. Лучше идите отыщите свое место, Мейсон.

Горничная ушла.

Ван Олдин вошел в вагон вместе с Рут. Проводив ее до купе, он выложил на столик пачку газет и журналов. Место напротив было уже занято, американец бросил мимоходом взгляд на попутчицу: красивые серые глаза и отлично сшитый дорожный костюм. Ван Олдин задержался еще немного — поболтать с дочерью. Раздался свисток, он взглянул на часы.

— Пора. Прощай, моя дорогая. Не волнуйся, я позабочусь обо всем.

— О, папа!

Ван Олдин резко обернулся. В голосе Рут было нечто, столь не похожее на ее обычную сдержанность. Это был почти крик отчаяния. Рут сделала непроизвольное движение к отцу, но через мгновение вновь овладела собой.

— Увидимся через месяц, — сказала она ласково.

Двумя минутами позже поезд тронулся. Рут сидела неподвижно, кусая губы и изо всех сил стараясь удержать непривычные слезы. Ее охватило чувство ужасного одиночества. Она ощутила дикое желание выскочить из поезда и вернуться назад — вернуться, пока не поздно. Такая спокойная, уверенная в себе, Рут Кеттеринг впервые в жизни почувствовала, каково это — нестись по ветру точно оторванный листок. Если бы отец знал!

Безумие! Да, именно так, безумие! Впервые в жизни она поддалась эмоциям и решилась на такое безрассудство.

Рут была истинной дочерью своего отца и понимала, какую глупость она совершает, и даже осуждала себя. Но Рут унаследовала от отца и другие качества. А именно — железную уверенность в том, что она получит все что захочет и что, раз она что-то решила, ничто ее не остановит. С колыбели она была своенравна и все вокруг потакали ее капризам. И сейчас ее строптивый нрав безжалостно влек ее Бог знает куда. Жребий брошен! Дороги назад нет.

Рут подняла глаза и встретилась взглядом с женщиной, сидящей напротив. Почему-то ей показалось, что эта женщина знает, о чем она сейчас думает, в серых глазах промелькнуло понимание и, да… сострадание. Промелькнуло… и обе снова замерли с выражением благопристойного равнодушия на лицах. Миссис Кеттеринг закрылась журналом, а Кэтрин Грей повернулась к окну, наблюдая бесконечную череду унылых улиц и пригородных домов.

Рут никак не могла сосредоточиться на ярко иллюстрированной странице. Помимо воли мрачные предчувствия терзали ее. Какая же она дура! Дурой была тогда, дурой и осталась. Подобно всем холодным и рациональным людям, утратив привычную уверенность в себе, она совершенно растерялась. Слишком поздно… А может, еще нет? О, если бы поговорить с кем-нибудь, посоветоваться! Впервые в жизни она ощутила такую потребность; раньше ей бы и в голову не пришло довериться чужому мнению, но сейчас… В чем же все-таки дело? Паника. Да, именно так. Она, Рут Кеттеринг, охвачена паникой!

Рут украдкой посмотрела на попутчицу. «О, если бы среди ее знакомых был кто-нибудь похожий на эту женщину — такой же спокойный, сочувствующий. Вот с таким человеком можно было бы поговорить! Но довериться незнакомому человеку… Только этого еще не хватало! Просто смешно! Рут вновь уткнулась в журнал. В самом деле, нужно взять себя в руки. В конце концов, она все обдумала и сама пошла на этот шаг. Да и много ли счастья видела она в жизни? Разве не имеет она права на счастье? Никто ведь никогда не узнает», — твердила себе Рут.

До Дувра^[51] время пролетело незаметно. Качки Рут не боялась, но не любила холода и с удовольствием укрылась в отдельной каюте, заказанной по телеграфу.

Рут была суеверна, хотя никогда не призналась бы в этом, и придавала особое значение неожиданным совпадениям. После высадки в Кале, устроившись со своей горничной в сдвоенном купе «Голубого экспресса», она направилась в вагон-ресторан. Сидя за маленьким столиком, она с изумлением обнаружила, что ее соседка — та самая сероглазая женщина, ее визави^[52] из пульмановского вагона. Обе невольно улыбнулись.

— Надо же, какое совпадение, — сказала миссис Кеттеринг.

— Да, удивительно, — ответила Кэтрин.

Подлетевший официант прервал их и с замечательной расторопностью, которой всегда славились служащие международной компании литерных вагонов, поставил перед ними две чашки с супом. Когда был подан омлет, они уже непринужденно болтали, как давнишние знакомые.

— Какое счастье погреться наконец на солнышке, — вздохнула Рут.

— Я уверена, это будет замечательно.

— Вы хорошо знаете Ривьеру?

— Нет, я еду туда впервые.

— О, представляю!

— А вы бываете там каждый год?

— В общем, да. Январь и февраль в Лондоне совершенно невыносимы.

— Я всегда жила в деревне. Там в это время тоже не очень приятно. Самое противное — слякоть.

— Почему вдруг вы решили путешествовать?

— У меня завелись деньги, — сказала Кэтрин. — Десять лет я служила компаньонкой, и моих средств хватило бы разве что на покупку уличных башмаков. А теперь у меня целое состояние, как мне кажется. Хотя, возможно, на ваш взгляд, это совсем и не много.

— А почему вы говорите, что, возможно, на мой взгляд, это совсем не много?

Кэтрин рассмеялась.

— Сама не знаю, так мне показалось. Я сразу подумала, что вы очень и очень богаты. Может, я ошибаюсь.

— Нет, — ответила Рут, — вы не ошиблись. — Внезапно она помрачнела. — Мне хотелось бы знать, что еще вы обо мне подумали.

— Я…

— О, пожалуйста, не церемоньтесь, — выпалила Рут, не обращая внимания на замешательство своей собеседницы. — Я хочу знать. Когда мы только отъехали от перрона, я смотрела на вас, и у меня появилось ощущение, что вы… ну, чувствуете, что творится у меня в голове.

— Уверяю вас, я не читаю чужих мыслей, — улыбнулась Кэтрин.

— Нет, но, может быть, вы мне скажете, — прошу вас — что вы обо мне подумали?

Рут убеждала Кэтрин с таким жаром и искренностью, что та сдалась.

— Хорошо, скажу, если это не покажется вам бестактным. Я подумала, что вы чем-то сильно расстроены, и мне было очень жаль вас.

— Вы угадали. Так оно и есть. Я в ужасной беде. Я… я хотела бы кое-что рассказать вам, если вы позволите.

«Боже мой, — подумала Кэтрин, — всюду одно и то же! В Сент-Мэри-Мид мне вечно кто-то изливал душу, и здесь та же история, а я совсем не хочу слушать чьи-то жалобы».

— Конечно, расскажите, — вежливо согласилась она.

Они заканчивали ленч^[53]. Рут залпом проглотила кофе и поднялась, не обращая ни малейшего внимания на то, что Кэтрин за свой еще и не принималась.

— Пойдемте ко мне в купе.

Она занимала два одноместных купе, соединенных дверью. Во втором расположилась худощавая горничная, которую Кэтрин приметила еще на вокзале: она в напряженной позе сидела на диване, крепко сжимая в руках большой красный сафьяновый^[54] футляр с инициалами Р. В. К. Миссис Кеттеринг закрыла дверь, соединяющую купе, и опустилась на сиденье. Кэтрин села возле, нее.

— Я попала в беду и не знаю, что делать. Есть один человек, которого я люблю… в самом деле очень люблю. Мы были влюблены друг в друга в юности, нас разлучили жестоко и безжалостно. Теперь мы встретились снова.

— Да?

— Я… теперь я намереваюсь встретиться с ним. О, вы, конечно, думаете, что это нехорошо, но вы не знаете всех обстоятельств. Мой муж невыносим, он обращается со мной просто чудовищно.

— Да, — повторила Кэтрин.

— Вы спросите, что же меня тогда мучает? Я обманула отца… Это он провожал меня сегодня на вокзале. Он хочет, чтобы я развелась с мужем, и, конечно, у него и в мыслях нет, что я собираюсь встретиться с тем человеком. Он бы сказал, что это непростительная глупость.

А вы сами так не думаете?

— Я… думаю, что он прав.

Рут Кеттеринг взглянула на свои руки. Они дрожали.

— Но я не могу теперь повернуть назад.

— Почему?

— Я… все уже договорено, и, потом, это разобьет его сердце.

— Не обольщайтесь. Сердца, как известно, сделаны из замечательно прочного материала, — здраво заметила Кэтрин.

— Он подумает, что у меня не хватило смелости и силы духа.

— Мне кажется, вы затеяли ужасную глупость, — сказала Кэтрин. — Да вы и сами это понимаете.

Рут Кеттеринг спрятала лицо в ладонях.

— Я не знаю… не знаю. С тех пор как мы отъехали от вокзала, меня не покидает ужасное предчувствие… предчувствие какой-то беды, беды, которой не избежать.

Она судорожно сжала руку Кэтрин.

— Вы, наверное, думаете, что я сошла с ума, раз говорю такие вещи, но я уверена — случится что-то ужасное.

— Не нужно об этом думать, — сказала Кэтрин, — постарайтесь взять себя в руки. Вы могли бы известить вашего отца телеграммой из Парижа, и он тут же приедет к вам.

Лицо ее собеседницы просветлело.

— Да, это можно сделать. Милый, старый папа! Так странно… но я только сегодня поняла, как сильно люблю его.

Она выпрямилась и вытерла слезы.

— Я вела себя страшно глупо. Я так признательна вам, что вы позволили мне выговориться. Сама не пойму, почему это я впала в такую истерику.

Она поднялась.

— Теперь все прошло. Наверное, мне необходимо было с кем-то поделиться. Сейчас просто не представляю себе, как это я могла так раскиснуть, какая я все-таки идиотка.

Кэтрин поднялась тоже.

— Я рада, что вы чувствуете себя лучше, — сказала она, стараясь говорить обыденным тоном: ей было слишком хорошо известно, что вслед за признаниями является неловкость и замешательство. Она прибавила тактично: — Мне нужно вернуться в свое купе.

Кэтрин вышла в коридор, и тут же из смежного купе показалась горничная. Девица взглянула в сторону Кэтрин, на кого-то за ее спиной, и на лице ее отразилось сильнейшее удивление. Кэтрин обернулась, но тот, кто вызвал интерес горничной, уже успел скрыться в своем купе.

Кэтрин пошла в свой вагон. Когда она проходила мимо последнего купе, дверь открылась, на мгновение мелькнуло женское лицо, и дверь резко захлопнулась. Лицо было запоминающееся, в чем Кэтрин вскорости предстояло убедиться: смуглое, удлиненное, экзотически красивое, по-восточному густо накрашенное.

У Кэтрин возникло ощущение, что где-то она его уже видела.

Наконец Кэтрин благополучно добралась до своего купе и некоторое время сидела, размышляя о выслушанных только что признаниях. Она невольно спрашивала себя, кто же эта женщина в норковом манто? И чем закончится ее история?

«Если бы мне удалось удержать кого-то от глупости, это было бы доброе дело, — думала она про себя. Но кто знает? Эта женщина всю жизнь была расчетливой эгоисткой, может, это и неплохо — для разнообразия — поддаться эмоциям. Вряд ли я когда-нибудь снова увижусь с ней. Она-то уж точно не пожелает меня видеть. Обычное следствие людской откровенности.

Как бы снова не оказаться с ней за одним столиком в обед». — Кэтрин усмехнулась: после таких излияний им обеим было бы неловко. Она устала, ей было грустно.

Наконец поезд добрался до Парижа. Медленное продвижение через ceinture^[55] с бесконечными остановками было очень утомительным. Только во время стоянки на Лионском вокзале удалось прогуляться по платформе. Холодный резкий воздух приятно бодрил после жарко натопленного вагона. Кэтрин с улыбкой убедилась, что новая знакомая в норковом манто ловко избавила себя от нежеланной встречи за обедом: корзинка с едой из ресторана была передана горничной — через окно.

Когда поезд снова тронулся и пронзительный звонок возвестил время обеда, Кэтрин отправилась в вагон-ресторан с легким сердцем. Теперь ее соседом по столу был маленький человечек, явно иностранец, с тщательно нафабренными усами и яйцевидной головой, постоянно склоненной набок. Кэтрин захватила с собой книгу. Она заметила, что человечек, забавно щурясь, рассматривает книгу.

— Вижу, мадам, у вас roman policier^[56], вы увлекаетесь подобными вещами?

— Они меня развлекают, — подтвердила Кэтрин.

Человечек понимающе кивнул.

— Мне говорили, что они отлично расходятся. Но почему? Как исследователь человеческой натуры, я хочу понять — почему?

Кэтрин стало весело.

— Быть может, они создают иллюзию жизни, полной волнующих приключений, — предположила она.

Он грустно кивнул.

— Да, в этом что-то есть.

— Конечно, каждый знает, что ничего подобного на самом деле не случается…

Но тут собеседник ее прервал:

— Отнюдь, мадемуазель, иногда случается! Я — тот, с кем подобные вещи случались, и не раз.

Кэтрин посмотрела на маленького иностранца с интересом.

— Как знать, может, и вам придется оказаться в центре интригующих событий, — продолжал он. — На свете всякое случается.

— Не думаю, — сказала Кэтрин, — со мной ничего такого не случается.

Он наклонился вперед.

— А вам бы хотелось?

Кэтрин только вздохнула.

— Мне почему-то кажется, что вы очень хотите, чтобы с вами что-нибудь такое случилось, — сказал человечек, ловко орудуя вилкой. — Впрочем, возможно, у меня слишком пылкое воображение. Eh bien, мадемуазель, «Кто хочет, тот добьется!». За свою достаточно долгую жизнь я в этом не раз убеждался. Кто знает, — его лицо комически сморщилось, — быть может, вы получите даже больше, чем вам бы хотелось.

— Это пророчество? — улыбнулась Кэтрин, поднимаясь из-за стола.

Человечек покачал головой.

— Я никогда не пророчествую, — произнес он с важностью. — Хотя обычно я всегда оказываюсь прав… не сочтите это за хвастовство. Доброй ночи, мадемуазель, спите спокойно.

Улыбаясь словам своего забавного маленького соседа, Кэтрин прошла через весь состав в свое купе. Дверь в купе ее новой знакомой была приоткрыта — проводник стелил постель, а сама леди в норковом манто стояла, глядя в окно. Другое купе, — это было видно через соединяющую дверь, — было пусто, пледы и сумки были свалены на сиденье. Горничной там не было.

Кэтрин нашла свою собственную постель уже приготовленной и, поскольку устала, около половины десятого улеглась и сразу потушила свет.

Проснулась она внезапно. Сколько же она проспала? Взглянув на часы, она обнаружила, что они стоят. Ее вдруг охватила тревога, которая с каждой минутой усиливалась. Не выдержав напряжения, она вскочила, накинула на плечи халат и вышла в коридор. Все вокруг было погружено в сон. Кэтрин опустила окно и несколько минут жадно глотала прохладный ночной воздух, тщетно пытаясь успокоиться. Она решила дойти до конца вагона и узнать у кондуктора, который час. Однако стульчик кондуктора пустовал, и, помедлив мгновение, Кэтрин прошла в следующий вагон. Всмотревшись в тусклую даль коридора, она в изумлении увидела, что возле двери в купе леди в норковом манто стоит мужчина. Да, вроде бы это именно то купе. Возможно, однако, она ошиблась. Он стоял спиной к ней. Прошла секунда… другая… он явно не мог на что-то решиться… потом медленно обернулся, и Кэтрин со странным ощущением обреченности узнала в нем человека, с которым встречалась уже дважды: в коридоре отеля «Савой» и в бюро Кука; он вошел в купе и закрыл за собой дверь. «Может быть, это он, — подумала Кэтрин, — тот, ради кого отправилась в путешествие ее новая знакомая. Ну хватит фантазировать, — одернула себя Кэтрин, — возможно, это не то купе».

Она вернулась в свой вагон. Пять минут спустя поезд замедлил ход и раздался протяжный жалобный скрип тормозов, «Голубой экспресс» прибыл в Лион^[57].

Глава 11
Убийство

Утром Кэтрин разбудило сияющее солнце, к завтраку она вышла рано и не встретила никого из своих вчерашних знакомых. Вернувшись в купе, она застала нового проводника — из дневной смены — это был смуглый брюнет с обвислыми усами и меланхоличным лицом.

— Мадам повезло, — сказал он, — сегодня солнечно. Пассажиры всегда расстраиваются, если приезжают в пасмурное утро.

— Это и в самом деле было бы грустно, — ответила Кэтрин.

— Мы немного опаздываем, мадам, — проводник сверился с часами, — я предупрежу, когда мы будем подъезжать к Ницце.

Кэтрин, не оборачиваясь, кивнула, она не могла оторвать глаз от сияющей панорамы за окном. Пальмы, глубокая синева моря, ярко-желтая мимоза — сколько очарования и новизны для человека, выросшего среди однообразия и серости английских зим!

В Канне^[58] Кэтрин вышла пройтись по платформе, она с любопытством взглянула на окна купе своей знакомой. Окна были зашторены — единственные во всем поезде. Кэтрин это показалось немного странным, и, возвращаясь к себе, она специально прошла мимо двери знакомого купе, до сих пор плотно закрытого. Очевидно, леди в норковом манто не из тех, кто рано встает.

Наконец проводник сообщил, что через несколько минут поезд прибудет в Ниццу. Кэтрин протянула ему чаевые, проводник поблагодарил, но почему-то еще мешкал. Что-то с ним было не так. Кэтрин сначала решила, что он не удовлетворен чаевыми, но нет — видно, причина была более серьезная. Проводника била нервная дрожь, он как-то странно смотрел на нее, был бледен и вдруг спросил:

— Простите, мадам будут встречать в Ницце?

— Вероятно, да, — сказала Кэтрин. — А что?

Проводник коротко кивнул и, что-то пробормотав, исчез. Он появился вновь только по прибытии и принялся выгружать через окно ее вещи.

Стоя на платформе, Кэтрин в некоторой растерянности озиралась по сторонам, но к ней почти сразу подошел светловолосый молодой человек с красивым и несколько простодушным лицом и нерешительно спросил:

— Мисс Грей, не так ли?

Кэтрин кивнула, молодой человек расцвел ангельской улыбкой и зажурчал:

— Меня зовут Пончик, знаете ли — я муж леди Тамилин. Надеюсь, она писала обо мне, а может, и нет. У вас есть billet de bagage?^[59] Я в этот приезд потерял свою, так они такой шум подняли! Вы просто не поверите! Типично французский бюрократизм!

Кэтрин достала квитанцию и уже собралась идти с ним, как вдруг очень тихий голос вкрадчиво прошептал ей в ухо:

— Одну минутку, мадам.

Кэтрин обернулась и увидела господина, незавидный рост которого восполнялся обилием золотых галунов на мундире. Господин объяснил:

— Нужно соблюсти некоторые формальности. Не будет ли мадам столь любезна… Предписание полиции… — Он развел руками: — Что поделаешь!

Мистер Эванс вслушивался с заметным напряжением, он плохо понимал по-французски.

— Эти французы вечно что-нибудь выдумают, — пробормотал Пончик, он же мистер Эванс. Как истинный английский патриот, он полагал, что хороши лишь английские законы и обычаи и с презрением относился к местным чудачествам. — Вечно их нелепые придирки, однако раньше они хотя бы не хватали людей на станции. Я полагаю, сопротивляться бесполезно.

Кэтрин послушно отправилась следом за человеком в галунах; к ее удивлению, он провел ее к запасному пути: туда отогнали один из вагонов «Голубого экспресса». Кэтрин попросили войти в вагон и проводили до двери какого-то купе. В купе находилось официальное лицо весьма помпезного вида и при нем личность совсем непримечательная — как выяснилось, это был клерк^[60].

— Примите мои извинения, мадам, но необходимо соблюсти некоторые формальности. Надеюсь, мадам говорит по-французски?

— Да, мосье, — ответила Кэтрин.

— Прекрасно, прошу садиться. Мадам, меня зовут мосье Ко, я комиссар полиции.

Он важно выпятил грудь, и Кэтрин постаралась изобразить на лице должное почтение.

— Вам нужен мой паспорт? — спросила она. — Прошу.

Комиссар кинул на нее острый взгляд и что-то проворчал.

— Благодарю вас, мадам. — Он взял у нее паспорт и откашлялся.

— Мы хотели бы получить, мадам, некоторую информацию.

— Информацию?

Комиссар с важным видом кивнул.

— Относительно леди, которая была вашей попутчицей, вы беседовали с ней вчера за ленчем.

— Боюсь, что мне нечего вам рассказать, мы разговорились за едой, но, в сущности, я с ней не знакома. Я никогда раньше ее не видела.

— Однако, — возразил комиссар, — после ленча вы зашли в ее купе и провели там некоторое время?

— Да, — сказала Кэтрин. — Так и было.

Комиссар явно ждал, что она добавит что-нибудь еще, и смотрел на нее ободряющим взглядом.

— Итак, мадам?

— Итак, мосье?

— Не могли бы вы, хотя бы в общих чертах, изложить мне предмет вашей беседы?

— Вероятно, — сказала Кэтрин, — однако не вижу причины делать это.

Как истую англичанку поведение комиссара раздражало Кэтрин. Как можно быть таким бестактным!

— Не видите причины? — воскликнул комиссар. — О нет, мадам, смею вас заверить, причина есть.

— Тогда, может быть, вы скажете мне, какая именно?

Комиссар несколько минут задумчиво тер подбородок.

— Мадам, — произнес он наконец, — причина очень проста. Леди, которая нас интересует, сегодня утром была обнаружена мертвой в своем купе.

— Мертвой! — задохнулась Кэтрин. — Что это было — сердечный приступ?

— Нет, — сказал комиссар все так же задумчиво, — нет, она была убита.

— Убита! — воскликнула Кэтрин.

— Теперь вы понимаете, мадам, почему мы так стремимся получить любую, понимаете, любую информацию.

— Но ведь ее горничная…

— Горничная исчезла.

Кэтрин помолчала, собираясь с мыслями.

— Проводник видел, как вы, мадам, беседовали с леди в ее купе, он, разумеется, сообщил об этом полиции, поэтому мы вас и побеспокоили, надеясь получить хоть какую-нибудь информацию.

— Мне очень жаль, — сказала Кэтрин, — я даже не знаю, как ее зовут.

— Ее фамилия Кеттеринг. Это нам известно из ее паспорта и ярлыков на багаже. Если мы…

Раздался стук. Мосье Ко нахмурился и приоткрыл дверь.

— Что случилось? — спросил он властно. — Я занят.

В щель просунулась яйцевидная голова обеденного знакомца Кэтрин. На лице его сияла улыбка.

— Я Эркюль Пуаро.

— Как вы сказали? — запинаясь, произнес комиссар, — неужели тот самый Эркюль Пуаро?

— Тот самый, — сказал мосье Пуаро, — мы встречались однажды, мосье Ко, в Surete^[61] в Париже, вы, наверное, уже и не помните меня.

— Что вы, мосье, как можно! — пылко заверил его комиссар. — Входите, прошу вас. Вы слышали?..

— Да, я уже в курсе, — сказал Эркюль Пуаро, — и готов предложить свою помощь.

— Это большая честь для нас, — живо откликнулся комиссар.

— Разрешите, мосье Пуаро, представить вас… — Комиссар сверился с паспортом, который продолжал держать в руке, — мадам… э… мадемуазель Грей.

Пуаро улыбнулся Кэтрин.

— Поразительно, не правда ли, — шепнул он ей, — как скоро сбылись мои предсказания.

— Мадемуазель, увы, почти нечего было рассказать, — посетовал комиссар.

— Я уже объяснила, — сказала Кэтрин, — что была едва знакома с этой несчастной.

Пуаро кивнул.

— Но вы с ней беседовали, не так ли? — сказал он мягко. — И вы успели составить о ней первое впечатление, ведь правда?

— Да, — немного помедлив, сказала Кэтрин, — пожалуй.

— Ну и что вы можете сказать?

— Да, мадемуазель, — поспешно вмешался комиссар, — позвольте нам, пожалуйста, узнать ваше мнение о покойной.

Кэтрин сидела, обдумывая создавшуюся ситуацию. Чужие секреты, конечно, выдавать не следует, но ужасное слово «убийство» звенело у нее в ушах, и она чувствовала, что не имеет права скрывать — слишком многое от этого зависело. Кэтрин постаралась слово в слово повторить разговор, состоявшийся у нее с убитой.

— Это интересно, — сказал комиссар, взглянув на Пуаро. — Не правда ли, мосье Пуаро? Если это связано с преступлением… — Он оставил фразу незаконченной.

— Я надеюсь, это не было самоубийством, — не очень уверенно сказала Кэтрин.

— Об этом вообще нет речи, — подтвердил комиссар. — Ее задушили шнурком.

— Господи! — Кэтрин вздрогнула.

Мосье Ко извиняющимся жестом прижал ладонь к сердцу.

— Да, приятного мало… Боюсь, наши дорожные грабители более жестоки, чем у вас.

— Это ужасно.

— Да… — все тем же извиняющимся тоном продолжал комиссар, — но вы человек мужественный, мадемуазель, лишь только я увидел вас, я сказал себе: «Мадемуазель очень мужественна». Вот почему я решаюсь просить вас об одном одолжении… Это очень неприятная процедура, но, поверьте, абсолютно необходимая.

Кэтрин посмотрела на него с некоторой опаской. Комиссар вновь прижал руку к сердцу.

— Я решаюсь просить вас, мадемуазель, пройти со мной в соседнее купе.

— Это обязательно? — спросила Кэтрин тихо.

— Кому-то нужно опознать ее, — сказал комиссap, — и поскольку горничная исчезла, — он выразительно покашлял, — вы единственная, кто общался с нею в дороге.

— Я готова, — спокойно сказала Кэтрин, — надо — значит надо.

Она поднялась. Пуаро одобрительно кивнул ей.

— Мадемуазель очень благоразумна, — сказал он. — Могу ли я присоединиться к вам, мосье Ко?

— Что за вопрос, мой дорогой мосье Пуаро!

Все вышли в коридор, и мосье Ко отпер дверь в купе погибшей. Шторы на окнах были теперь наполовину подняты и пропускали достаточно света. Мертвая лежала на диване, лицом к стене в такой естественной позе, что можно было подумать, будто она спит. Она была укрыта пледом, видны были лишь темно-рыжие локоны. Мосье Ко осторожно развернул тело так, чтобы стало видно лицо. Кэтрин охнула и вонзила ногти себе в ладони. Лицо, обезображенное огромным кровоподтеком, было почти неузнаваемо. Пуаро издал короткое восклицание.

— Когда это было сделано, хотел бы я знать, — спросил он, — до или после смерти?

— Врач говорит — после, — ответил мосье Ко.

— Непонятно, — нахмурился Пуаро. Он обернулся к Кэтрин: — Мужайтесь, мадемуазель, посмотрите внимательно. Вы уверены, что это та женщина, с которой вы беседовали вчера в поезде?

У Кэтрин были крепкие нервы. Она заставила себя тщательно рассмотреть лежащую перед ней фигуру. Затем дотронулась до мертвой руки.

— Совершенно уверена, — ответила она, — лицо слишком обезображено, чтобы узнать его, но сложение, посадка головы и волосы несомненно ее, кроме того, пока мы с ней беседовали, я обратила внимание на это, — и она указала на маленькую родинку на запястье покойной.

— Вол, — одобрил Пуаро, — вы превосходный свидетель, мадемуазель. Таким образом, личность будем считать установленной, и все равно все это очень странно.

Он, нахмурившись, разглядывал мертвое тело.

Мосье Ко пожал плечами.

— Убийца, вероятно, не помнил себя от ярости, — предположил он.

— Если бы он сбил ее с ног, было бы понятно, — вслух размышлял Пуаро, — но убийца явно подкрался сзади и захватил ее врасплох. Мгновенное удушье, короткий всхлип — никто и не услышал; а после — мощный удар по лицу. Зачем? Убийца надеялся, что с обезображенным лицом ее не смогут опознать? Или он настолько ее ненавидел, что не мог удержаться и ударил уже мертвую?

Кэтрин вздрогнула, и он тут же обернулся к ней.

— Мне не следовало расстраивать вас, мадемуазель, — сказал он. — Вы впервые сталкиваетесь с подобным кошмаром. Для меня, увы, это привычная картина. Еще минутку я задержу вас обоих.

Кэтрин и комиссар стояли у двери, наблюдая, как Пуаро быстро обошел все купе, осмотрел одежду убитой, аккуратно сложенную в ногах дивана, длинное меховое манто, повешенное на крючок, и лакированную красную шляпку в багажной сетке. Затем он прошел в смежное купе, в котором Кэтрин видела горничную. Здесь постель не была постлана, на сиденье были небрежно свалены пледы, шляпная картонка и пара чемоданов. Внезапно Пуаро обернулся к Кэтрин.

— Вы были здесь вчера, — все ли тут на месте, ничего не пропало?

Кэтрин внимательно осмотрелась.

— Да, — сказала она, — чего-то не хватает. Красный сафьяновый футляр, на нем были инициалы Р. В. К. Это либо небольшой несессер^[62], либо большой футляр для драгоценностей, я видела его в руках горничной.

— Ага! — воскликнул Пуаро.

— Но ведь, наверное… — сказала Кэтрин. — Я… разумеется, не знаток подобных вещей, но, раз горничная и футляр для драгоценностей исчезли одновременно, напрашивается вполне определенный вывод, так ведь?

— Вы думаете, что горничная его и украла? Нет, мадемуазель, это не так, у нас имеется веское доказательство, — включился в беседу комиссар.

— Какое?

— Горничная осталась в Париже.

— Мне бы хотелось, чтобы вы сами выслушали показания проводника, — доверительно обратился комиссар к Пуаро. — Они весьма любопытны.

— Мадемуазель, без сомнения, тоже захочет послушать, — сказал Пуаро. — Вы не против, мосье комиссар?

— Нет, — ответил комиссар, который на самом деле был против, и даже очень. — Нет, разумеется, нет, мосье Пуаро, — как вам будет угодно. Вы уже закончили здесь?

— Да-да. Только одну минутку.

Пуаро как раз переворачивал пледы и теперь поднес один к окну и внимательно его рассматривал.

— Что там такое? — спросил мосье Ко коротко.

— Четыре каштановых волоса, — ответил Пуаро и наклонился к мертвой. — Да, они с головы мадам.

— Ну и что? Вы полагаете, это важно?

Пуаро положил плед на сиденье.

— Что важно, а что нет, пока никто сказать не может, поэтому нельзя пренебречь ни одним даже самым мельчайшим фактом.

Все возвратились в первое купе, и через минуту появился проводник.

— Вас зовут Пьер Мишель? — начал комиссар.

— Да, мосье комиссар.

— Я попросил бы вас повторить этому господину, — он указал на Пуаро, — то, что вы рассказывали мне, — историю о том, что произошло в Париже.

— Слушаюсь, мосье комиссар. Это было после того, как мы отъехали от Лионского вокзала. Я пришел стелить постели, думая, что мадам пошла в ресторан, но ей принесли обед в купе. Мадам сказала мне, что ей пришлось оставить горничную в Париже и поэтому стелить нужно только одну постель. Она взяла корзину с обедом и ушла в смежное купе и сидела там, пока я стелил постель; потом она велела мне не будить ее рано утром, потому что она хочет выспаться. Я сказал ей, что все понял, и она пожелала мне доброй ночи.

— Вы сами не входили в смежное купе?

— Нет, мосье.

— Вы не приметили среди багажа красный сафьяновый футляр?

— Нет, мосье, не видел.

— Мог ли в смежном купе спрятаться человек?

Проводник задумался.

— Дверь была полуоткрыта, — сказал он, — если человек стоял за дверью, мне его не было бы видно, но мадам несомненно увидела бы его, когда входила в купе.

— Именно так, — сказал Пуаро — что-нибудь еще можете добавить?

— Думаю, это все, мосье, я больше ничего не припомню.

— Ну а что было этим утром? — подсказал Пуаро.

— Как приказала мадам, я не беспокоил ее. Мы были уже почти возле Канна, когда я рискнул постучать в дверь. Не получив ответа, я открыл ее. Леди как будто бы спала, я тронул ее за плечо, чтобы разбудить, и тут…

— И тут вы все и увидели, — помог ему Пуаро. — Tres bien. Полагаю, я выяснил все, что хотел.

— Могу ли я надеяться, мосье комиссар, что меня не обвинят в халатности, — жалобно сказал проводник, — такое дело, и в «Голубом экспрессе»! Это ужасно.

— Успокойтесь, — сказал комиссар, — мы будем действовать в интересах правосудия и постараемся избежать огласки. Я не вижу оснований обвинять вас в халатности.

— Мосье комиссар так и доложит Компании?

— Конечно, конечно, — нетерпеливо заверил его мосье Ко. — Все будет в порядке.

Проводник ретировался.

— Согласно медицинскому заключению, — продолжил комиссар, — смерть наступила до того, как поезд прибыл в Лион. Кто же убийца? Из рассказа мадемуазель очевидно, что убитой предстояла встреча с мужчиной. То, что она отпустила горничную, весьма показательно. Сел ли этот мужчина в поезд в Париже? Прятала ли она его в смежном купе? Если действительно так и было, они могли поссориться и он мог убить ее в припадке ярости. Это один вариант. Второй же, и более вероятный: по-моему, нападение совершено грабителем, ехавшим этим поездом; он прокрался по коридору не замеченный проводником, убил ее и убежал с красным сафьяновым футляром, в котором, без сомнения, были драгоценности немалой стоимости. По всей вероятности, он сошел с поезда в Лионе, и мы уже затребовали по телеграфу подробное описание всех, кто сходил на этой станции.

— Он мог доехать и до Ниццы, — заметил. Пуаро.

— Мог, — согласился комиссар, — но это была бы уж слишком большая наглость.

Пуаро помедлил минуту, прежде чем сказал:

— Если мы остановимся на втором варианте, как, по-вашему, этот убийца — банальный грабитель?

Комиссар пожал плечами.

— Пока непонятно. Нам необходимо задержать горничную, возможно, все же она взяла красный сафьяновый футляр с собой. Если так, тогда в деле замешан человек, о котором убитая рассказывала мадемуазель Грей, и тогда это — преступление на почве страсти. Сам я думаю, что более реален вариант с поездным грабителем. Эти бандиты совершенно обнаглели в последнее время.

Пуаро вдруг взглянул на Кэтрин.

— А вы, мадемуазель? — спросил он. — Вы ничего не видели и не слышали этой ночью?

— Ничего, — ответила Кэтрин.

Пуаро обернулся к комиссару.

— Я полагаю, больше нет нужды задерживать мадемуазель, — заметил он.

Комиссар кивнул.

— Мадемуазель оставит свой адрес? — сказал он.

Кэтрин назвала виллу леди Тамплин. Пуаро сказал с легким поклоном:

— Вы позволите, мадемуазель, повидать вас снова? Или у вас так много друзей, что свободного времени совсем не найдется?

— Напротив, — сказала Кэтрин, — у меня будет масса свободного времени, и я буду очень рада увидеть вас снова.

— Чудесно, — сказал Пуаро, — это будет «roman policier» a nous. Мы будем расследовать это дело вместе.

Глава 12
На вилле «Маргарита»

— И вы оказались в эпицентре событий! — с завистью сказала леди Тамплин. — Как волнительно, моя дорогая!

Она распахнула свои фарфоровые глаза и легонько вздохнула.

— Не что-нибудь, а настоящее убийство, — с упоением добавил мистер Эванс.

— Ну конечно, Пончику даже в голову такое не пришло, — продолжала леди Тамплин, — он просто представить себе не мог, чего от вас хочет полиция. Как вам повезло, дорогая! Я надеюсь, знаете ли… я очень надеюсь, что из этого можно кое-что извлечь. — Расчетливый взгляд чуть подпортил выражение простодушия, светившегося в голубых глазах.

Кэтрин почувствовала легкое смущение. Ленч заканчивался, и она еще раз оглядела сидевших за столом: леди Тамплин, переполненную практическими планами, мистера Эванса, сияющего благодушной наивностью, и Ленокс с непонятной улыбкой на смуглом лице.

— Потрясающая удача, — прожурчал Пончик, — жалко, что мне нельзя было пойти с вами и посмотреть на… на вещественные доказательства, — добавил он с детским огорчением.

Кэтрин промолчала. Полиция не взяла с нее слова молчать о случившемся, да и не имело смысла скрывать от хозяйки дома общеизвестные факты. И все же Кэтрин очень жалела, что завела разговор на эту тему.

— Да, — сказала леди Тамплин, внезапно оторвавшись от своих грез, — я действительно надеюсь кое-что из этого извлечь. Небольшое сообщение, знаете ли, умно составленное. Чтобы чувствовалась женская тонкость, и не забыть об «эффекте присутствия»: «Как я-беседовала с покойницей», что-нибудь вроде этого, знаете ли.

— Вздор! — сказала Ленокс.

— Вообразите только, — мечтательно проворковала леди Тамплин, — газеты просто вцепятся, ведь это сенсация. Написать, конечно, должен кто-нибудь известный в обществе, вам самой, Кэтрин, дорогая, не стоит браться за это дело. Просто изложите мне факты, и я все устрою, мосье де Хэвиланд мой близкий друг. Мы понимаем друг друга с полуслова. Блестящий человек… совсем не похож на газетчика. Как вам моя идея, Кэтрин?

— Я предпочла бы ничего такого не затевать, — решительно воспротивилась Кэтрин.

Леди Тамплин несколько опешила от столь категоричного отказа. Она вздохнула и принялась снова расспрашивать:

— Вы говорите, очень яркая женщина? Интересно, кто бы это мог быть? Вы не знаете, как ее зовут?

— Ее имя называли, — кивнула Кэтрин, — но я не могу вспомнить. Я ведь была очень расстроена.

— Еще бы! — сказал мистер Эванс. — Такое пережить!

Даже если бы Кэтрин и вспомнила имя, она вряд ли в этом призналась бы, ей было очень не по себе от допроса, учиненного леди Тамплин. Ленокс, по-своему наблюдательная, заметила это и предложила Кэтрин подняться наверх — показать ей ее комнату; уходя, Ленокс не преминула ласково заметить:

— Не обращайте внимания на маму, она из тех пиявочек, которые если уж начнут пить кровь, то высосут все до капельки.

Когда Ленокс спустилась вниз, мать и отчим обсуждали гостью.

— Выглядит прилично, — вынесла вердикт леди Тамплин, — весьма прилично. Одета прекрасно. Это ее серое — та же модель, что у Глэдис Купер^[63] в «Пальмах в Египте».

— Ты заметила, какие у нее глаза? — прервал ее мистер Эванс.

— Ее глаза здесь совершенно ни при чем, Пончик, — отрезала леди Тамплин, — мы говорим о костюме, это действительно важно.

— Да, конечно, — поспешил согласиться мистер Эванс, быстренько прячась в свою скорлупу.

— Она не кажется мне слишком… податливой, — заметила леди Тамплин, с трудом подобрав нужное слово.

— «Она держится как подобает истинной леди», — усмехнулась Ленокс, — так, кажется, пишут в романах?

— Ограниченная, — пробормотала леди Тамилин, — но при той жизни, какую она вела, это неизбежно.

— И ты конечно же приложишь все силы, чтобы развить ее, — продолжала с усмешкой Ленокс, — но это будет не просто. Сейчас, как видишь, она уперлась всеми четырьмя копытами, прижала уши и ни с места.

— Как бы то ни было, — с надеждой сказала леди Тамплин, — она не особенно важничает: некоторые, получив деньги, сразу же задирают нос.

— О, ты с легкостью получишь с нее сколько тебе нужно, — сказала Ленокс, — а это главное, правда? Ведь именно из-за этого ее сюда и вызвали?

— Она моя родная кузина, — ответила с достоинством леди Тамплин.

— О, кузина? — снова оживился мистер Эванс. — Значит, я могу называть ее просто Кэтрин?

— Совершенно не важно, как ты ее будешь называть, Пончик, — ответила леди Тамплин.

— Понял, — сказал мистер Эванс, — все понял. Как ты думаешь, она играет в теннис? — добавил он с надеждой.

— Разумеется, нет, — заявила леди Тамплин, — говорю тебе, она была компаньонкой. Компаньонки не играют ни в теннис, ни в гольф. Возможно, в крокет^[64], но, по-моему, они с утра до ночи сматывают шерсть или моют лапы хозяйской собаке.

— О Господи, — изумился мистер Эванс, — неужели?

Ленокс снова поднялась к Кэтрин.

— Могу я быть вам чем-нибудь полезной? — спросила она сдержанно.

Удостоверившись, что Кэтрин ничего не требуется, Ленокс уселась на край кровати, задумчиво разглядывая гостью.

— Почему вы приехали? — сказала она наконец. — К нам, я имею в виду. Вы не такая, как мы.

— О, мне очень хотелось попасть в общество.

— Не прикидывайтесь дурочкой, — слегка улыбнулась Ленокс. — Вы отлично понимаете, о чем я — вы совсем не такая, как я думала, я хочу сказать, что у вас вполне приличные платья. — Она вздохнула: — А мне ничего не идет, я жутко неуклюжая, обидно, потому что я ужасно люблю наряды.

— Я тоже, — сказала Кэтрин, — но до сих пор я любила их только издали. Значит, вам мое платье нравится?

Со страстью истинных ценителей они обсудили некоторые модели.

— Вы мне нравитесь, — внезапно сказала Ленокс, — я хотела предостеречь вас, чтобы моя мать не обвела вас вокруг пальца, но теперь я вижу, в этом нет нужды, вы удивительно искренняя и прямодушная, но при этом вы совсем не глупы. О, черт, что там еще?

Из холла донесся жалобный голосок леди Тамплин:

— Ленокс, только что звонил Дерек. Он хочет прийти обедать сегодня. Это будет кстати? У нас нет чего-нибудь эдакого вроде перепелки, а?

Успокоив разнервничавшуюся матушку, Ленокс вернулась к Кэтрин.

— Я рада, что придет старина Дерек, — сказала она. Ее лицо немного просветлело и стало менее хмурым. — Он вам понравится.

— Кто это, Дерек?

— Это сын лорда Леконбери, он женат на богатой американке. Женщины просто сходят по нему с ума.

— Почему?

— О, обычное дело — очень хорош собой и совершеннейший шалопай. Все теряют из-за него голову.

— А вы?

— Иногда и я, — призналась Ленокс, — а иногда я думаю, что мне лучше выйти замуж за приходского священника, буду жить в деревне и возиться в теплице.

Она с минуту помолчала и добавила:

— Хорошо бы за ирландского священника, тогда я бы еще и охотилась.

Пофантазировав еще немного, она вернулась к прежней теме.

— Дерек немного странный, в этой семье все немножко чокнутые… Отчаянные игроки. Когда-то они проигрывали жен и поместья и совершали всяческие безрассудства. Из Дерека получился бы замечательный разбойник с большой дороги, как раз то, что нужно: беспечный и веселый.

Она двинулась к двери.

— Ну ладно, если захотите, спускайтесь вниз.

Оставшись одна, Кэтрин погрузилась в раздумье. Только теперь она почувствовала, как сильно она расстроена и как ей трудно подлаживаться под настроение остальных. Шок от происшествия в поезде и то, как ее новые друзья восприняли случившееся, выбили ее из колеи. Ее не оставляли мысли об убитой женщине: ей было жаль Рут, но она слукавила бы, если бы сказала, что та ей понравилась, она сразу поняла, что основной чертой погибшей женщины был безоглядный эгоизм.

Кэтрин позабавило, но и слегка задело холодное равнодушие, с каким эта женщина дала ей отставку после того, как воспользовалась ее сочувствием. Кэтрин было совершенно ясно, что она помогла Рут принять какое-то решение. Но какое? Как бы то ни было, вмешалась смерть и сделала все решения бессмысленными. Судьба распорядилась по-своему: жестокое преступление не дало состояться этому роковому путешествию. И тут Кэтрин вдруг вспомнила маленькую деталь, о которой, наверно, следовало рассказать полиции, — деталь, ускользнувшую на время из ее памяти. Впрочем, так ли уж это важно? Она же видела, как некий господин входил в купе Рут, но точно ли это? Возможно, это было другое, соседнее, купе. Одно она знала наверняка: тот человек не мог быть вагонным вором. Она узнала его, так как дважды видела накануне отъезда — один раз в «Савое», другой — в бюро Кука. Без сомнения, она не обозналась, и он, конечно, входил в другое купе. Нет, хорошо, что она ничего не сказала полиции. Она могла бы причинить этому человеку массу неприятностей.

Кэтрин спустилась, чтобы присоединиться к остальным на открытой веранде. Сквозь заросли мимозы она всматривалась в синеву Средиземного моря и слушала вполуха стрекотание леди Тамплин, она была рада, что приехала, здесь все-таки лучше, чем в Сент-Мэри-Мид.

Вечером Кэтрин надела лиловато-розовое платье, soupir d'automne. Улыбнувшись своему отражению в зеркале, она отправилась вниз, впервые в жизни испытывая некоторую робость.

Гости уже съехались, и, поскольку шум составлял сущность званых вечеров леди Тамплин, гомон стоял ужасающий. Пончик подлетел к Кэтрин, смешал для нее коктейль и принялся ее опекать.

— О, вот и вы, Дерек! — закричала леди Тамилин, когда открыли дверь последнему гостю.

— Теперь наконец мы можем садиться за стол. Я умираю от голода!

Кэтрин бросила взгляд через комнату. Поразительно! Так вот он — Дерек; она вдруг поняла, что ничуть не удивлена. Она знала, что непременно встретит этого человека, судьба дала ей уже столько предзнаменований. Он тоже узнал ее: она слышала, как он запнулся на полуслове, отвечая леди Тамплин, и с видимым усилием продолжил разговор.

Все отправились к столу, и Кэтрин обнаружила, что он сидит рядом с ней. Дерек тут же обратился к ней с ясной и открытой улыбкой.

— Я знал, что скоро встречу вас, но, конечно, и вообразить не мог, что это произойдет уже сегодня. Иначе не могло и быть: один раз в «Савое», другой у Кука, Бог любит троицу. Только не говорите, что вы не помните меня или вообще никогда не видели, я-то вижу, что вы меня узнали.

— Разумеется, узнала, — ответила Кэтрин, — но это не третий раз, а уже четвертый — я видела вас в «Голубом экспрессе».

— В «Голубом экспрессе»! — Что-то неуловимо изменилось в его манере. Но она не могла бы сказать, что именно. Он словно бы наткнулся на какую-то преграду.

Но тут же он беззаботно спросил:

— Что за суматоха там была утром? Вроде бы кто-то умер?

— Да, — медленно ответила Кэтрин, — кто-то умер.

— В поезде лучше не умирать, — шутливо заметил Дерек. — Не оберешься потом юридических и дипломатических осложнений. Да и поезда еще больше обычного выбиваются из расписания.

— Мистер Кеттеринг? — Дородная американка, сидевшая напротив, наклонилась вперед и заговорила с ним, несколько растягивая слова. — Мистер Кеттеринг, вы, конечно, забыли меня, а вот я вас помню, так вы меня очаровали в прошлый раз.

Дерек наклонился, чтобы ответить ей, а Кэтрин ошеломленно замерла. Кеттеринг! То самое имя, ну конечно! Она вспомнила теперь… Но какова ирония судьбы! Он здесь, этот человек, которого она видела прошлой ночью входящим в купе своей жены, он оставил ее живой и невредимой; и вот теперь он сидит за обедом, не ведая о том, какая участь постигла его жену. Нет сомнений — он ничего не знает.

Официант подошел к Дереку, протянул ему записку и прошептал что-то на ухо. Извинившись, Кеттеринг, вскрыл ее: крайнее изумление отразилось на его лице, пока он читал, затем он обратился к хозяевам:

— Ну и ну! Боюсь, Розалин, что мне придется вас покинуть. Префект спешно вызывает меня в полицию. Ума не приложу зачем.

— Грянул час расплаты за прегрешения^[65],— провозгласила Ленокс.

— Давно пора, — сказал Дерек. — Скорее всего какая-нибудь чепуха, но, думаю, мне лучше подчиниться. Надо же, вытащить человека со званого обеда! Можно подумать, что-то смертельно важное. — Он со смехом отодвинул стул и направился к двери.

Глава 13
Ван Олдин получает телеграмму

Пятнадцатого февраля к полудню над Лондоном навис густой желтый туман. Руфус ван Олдин находился в своем номере в «Савое» — такая погодка располагает к труду — Найтон был очень доволен, последнее время ему было трудно добиться от своего шефа внимания к делам, а когда он осмеливался слегка поторопить его, тот грубо его одергивал. Сегодня же ван Олдин, казалось, погрузился в работу с головой, и секретарь стремился максимально использовать такой счастливый случай: как всегда, очень ловко он полегоньку пришпоривал хозяина, но тот даже не замечал этого.

Но и сейчас ван Олдин не мог отрешиться от мысли о дочери: его тревожило какое-то замечание относительно Рут, случайно оброненное Найтоном. Что-то очень важное. Он изо всех сил старался вспомнить, что именно не давало ему покоя, но ничего не получалось. Он с сосредоточенным видом кивал Найтону, совершенно не вдумываясь в то, что тот говорит, и, как только секретарь умолк, углубившись в какую-то бумагу, сказал:

— Может, вы расскажете мне все еще раз?

Найтон на миг растерялся.

— Вы имеете в виду это, сэр?

Он протянул ему плотно исписанный доклад компании.

— Нет, нет, — остановил его ван Олдин, — вы говорили мне, что встретили горничную Рут прошлой ночью в Париже. Это очень меня смущает. Вы, должно быть, обознались.

— Я не мог обознаться, сэр; я ведь разговаривал с ней.

— Ну, расскажите мне все сначала.

— Я подписал бумаги у Бартеймерса и возвратился в «Ритц»^[66], чтобы пообедать и успеть на девятичасовой поезд с Северного вокзала. У конторки я увидел женщину, в которой сразу узнал горничную миссис Кеттеринг. Я подошел к ней и спросил, здесь ли остановилась миссис Кеттеринг?

— Да, да, конечно, — сказал ван Олдин. — Точно. И она сказала вам, что Рут поехала дальше до Ривьеры, а ее отослала в «Ритц» ждать дальнейших указаний?

— Именно так, сэр.

— Это очень странно, — сказал ван Олдин. — В самом деле, очень странно, если только эта женщина не надерзила Рут или что-нибудь вроде того.

— В таком случае миссис Кеттеринг немедленно бы ее рассчитала и велела бы отправляться назад в Англию, а не стала бы посылать в «Ритц».

— Не стала бы, — кивнул миллионер.

Он хотел добавить что-то еще, но сдержался. Ван Олдин очень ценил Найтона и вполне ему доверял, но не в его правилах было обсуждать с секретарем личные дела своей дочери. Неискренность Рут больно ранила его, и эта случайная информация будила дурные предчувствия. Почему Рут сплавила свою горничную в Париж? Что толкнуло ее на такой странный поступок? Ван Олдин невольно подумал о том, какие необъяснимые совпадения подчас случаются в жизни. Разве могла Рут предположить, что первым человеком, с которым столкнется ее горничная в Париже, окажется его личный секретарь? Но случилось именно так, и именно так все выяснилось. Ван Олдин поморщился от последней мысли, она возникла в его сознании сама собой. А что, собственно, выяснилось — спросил он себя и тут же разозлился — зачем играть с самим собой в прятки, ведь ясно, что тут опять замешан Арман де ла Рош. Горько было сознавать, что его дочь обманута таким человеком, однако нельзя было не признать, что Рут угодила в достойную компанию: многие благородные и умные дамы не могли устоять перед обаянием графа. Мужчины видели его насквозь, но женщины — другое дело.

Ван Олдин подыскивал слова, чтобы усыпить подозрения секретаря.

— У Рут всегда семь пятниц на неделе, — заметил он и добавил с деланной небрежностью: — Горничная ничего не говорила… э… почему у Рут изменились планы?

Найтон ответил, стараясь, чтобы его голос прозвучал как можно естественней:

— Она сказала, сэр, что миссис Кеттеринг неожиданно кого-то встретила.

— Неужели?

Натренированное ухо секретаря уловило нотки напряжения.

— Понимаю… мужчину или женщину?

— Помнится, она сказала, мужчину, сэр.

Ван Олдин кивнул, худшие опасения подтвердились, он поднялся со стула и принялся мерить шагами комнату, как делал всегда, когда волновался. Не в силах больше сдерживаться, он разразился гневной тирадой:

— Есть одна вещь, совершенно непосильная для всякого мужчины, — вразумить женщину. Да у них просто вовсе нет мозгов. Женская интуиция! Дай Бог, чтобы одна из десяти сумела распознать мерзавца, вот где легкая добыча для всякого смазливого, с хорошо подвешенным языком парня. Если бы я мог…

Его прервали, вошел мальчик-посыльный с телеграммой. Ван Олдин вскрыл ее, и его лицо внезапно стало белым как мел. Он ухватился за спинку стула, чтобы удержаться на ногах, и махнул мальчику рукой, чтобы тот ушел.

— Что случилось, сэр? — забеспокоился Найтон.

— Рут! — хрипло выговорил ван Олдин.

— Миссис Кеттеринг?

— Погибла!

— Крушение поезда?

Ван Олдин покачал головой.

— Нет. Ее еще и ограбили. Этого слова здесь нет, Найтон, но моя девочка была убита.

— Боже мой, сэр!

Ван Олдин указал на телеграмму пальцем.

— Это из полиции в Ницце. Я должен выехать первым же поездом.

Найтон был, как обычно, в полной готовности, он взглянул на часы.

— В пять часов с вокзала Виктория, сэр.

— Хорошо. Вы поедете со мной, Найтон. Велите Арчеру собираться и сложите свои вещи. Проследите здесь за всем. Я еще хочу зайти на Керзон-стрит.

Резко зазвонил телефон, и секретарь поднял трубку.

— Да, кто? Это мистер Гоби, сэр.

— Гоби? Сейчас я не могу с ним разговаривать. Хотя подождите, у нас еще масса времени. Пусть поднимется.

Ван Олдин был сильным человеком, он снова уже обрел железное спокойствие, никто не заподозрил бы что-то неладное, когда он приветствовал мистера Гоби.

— Время поджимает, Гоби. У вас что-нибудь важное?

Мистер Гоби откашлялся.

— Передвижения мистера Кеттеринга, сэр. Вы хотели иметь о них сведения.

— Да, и что же?

— Мистер Кеттеринг, сэр, выехал из Лондона на Ривьеру вчера утром.

— Что?

Что-то в его голосе поразило мистера Гоби. Этот достойный господин, вопреки своему обыкновению никогда не смотреть на собеседника, бросил мимолетный взгляд на миллионера.

— Каким поездом он поехал? — спросил ван Олдин.

— «Голубым экспрессом», сэр.

Мистер Гоби опять откашлялся и сообщил часам на каминной полке:

— Мадемуазель Мирей, танцовщица из «Парфенона», выехала тем же поездом.

Глава 14
Рассказ Ады Мейсон

— У меня не хватит слов, мосье, чтобы описать чувство отчаянья и ужаса, которые мы все испытываем, примите наше глубочайшее соболезнование.

Так обратился к ван Олдину мосье Карреж Juge D'Instruction^[67]. Мосье Ко, комиссар, сочувственно покашливал. Ван Олдин энергичным жестом отмахнулся от отчаянья, ужаса и соболезнования. Сцена происходила в полицейском участке в Ницце; кроме Каррежа, комиссара и ван Олдина здесь находился еще один человек, он-то сейчас и заговорил:

— Мосье ван Олдин желал бы действий, и быстрых действий.

— О! — воскликнул комиссар. — Я еще не представил вас. Мосье ван Олдин, это мосье Эркюль Пуаро; вы, без сомнения, слышали о нем. Хотя мосье Пуаро уже несколько лет как отошел от дел, он остается величайшим детективом современности.

— Рад знакомству, мосье Пуаро, — сказал ван Олдин, машинально приветствуя его словами, которых вот уже несколько лет никто от него не слышал. — Ушли на покой?

— Это так, мосье, теперь я наслаждаюсь жизнью, — напыщенно возвестил маленький господин.

— Мосье Пуаро по случайности тоже путешествовал «Голубым экспрессом», — пустился в объяснения комиссар, — он был так великодушен, что предложил нам воспользоваться его неоценимой помощью.

Миллионер бросил на Пуаро острый взгляд и неожиданно сказал:

— Я очень богатый человек, мосье Пуаро. Говорят, что богачи привыкли считать, будто все можно купить. На самом деле это не так. Однако в своем мире — я большой человек. Один большой человек вправе просить об одолжении другого большого человека.

Пуаро удовлетворенно кивнул.

— Хорошо сказано, мосье ван Олдин. Я в вашем распоряжении.

— Благодарю вас, — поклонился ван Олдин, — скажу только, что рад принять вас в любое время и что я сумею отблагодарить вас как должно. А теперь к делу, господа!

— Я намереваюсь допросить горничную Аду Мейсон, — сказал мосье Карреж, — она с вами, не так ли?

— Да, — подтвердил ван Олдин, — мы захватили ее в Париже по дороге сюда, она очень расстроилась, услышав о смерти хозяйки, но излагает события вполне связно.

— Ну что же, пригласим ее, — кивнул мосье Карреж.

Он позвонил в звонок на своем столе, и через несколько минут появилась Ада Мейсон с покрасневшим кончиком носа, но тем не менее в безупречном траурном платье, она даже успела сменить серые дорожные перчатки на черные замшевые. В некотором замешательстве девушка обвела взглядом полицейский участок, но, увидев здесь отца хозяйки, явно успокоилась.

Судебный следователь гордился своим мягким обращением и на этот раз старался вовсю, чтобы не напугать девушку, Пуаро же помогал ему в роли переводчика, подбадривая англичанку своим дружеским тоном.

— Ваше имя Ада Мейсон: это правильно?

— Полное имя при крещении Ада Беатрис, сэр, — чопорно ответила Мейсон.

— Хорошо. Мы понимаем, Мейсон, что все случившееся очень прискорбно.

— О да, сэр. Я служила у многих леди и смею надеяться, мною всегда были довольны, я и подумать не могла, что попаду в такую историю.

— Я вас понимаю, — сказал мосье Карреж.

— Само собой, я, конечно, читала про такие вещи в воскресных газетах. И потом, я всегда знала, что эти иностранные поезда… — Она вдруг осеклась, вспомнив, что господа, с которыми она беседует, тоже иностранцы.

— Давайте поговорим о самом происшествии;— сказал мосье Карреж. — Насколько я понимаю, когда вы выезжали из Лондона, не было и речи о том, что вам предстоит задержаться в Париже.

— О нет, сэр. Мы должны были ехать прямо в Ниццу.

— А до этого вы бывали со своей хозяйкой за границей?

— Нет, сэр. Понимаете, я поступила к ней только два месяца назад.

— В самом начале путешествия ваша хозяйка вела себя обычно? Вы не заметили никаких странностей?

— Она вроде волновалась, была немного расстроена, и еще она была довольно раздражительна, ничем не угодишь.

Мосье Карреж кивнул.

— А когда вы впервые узнали, что останетесь в Париже?

— Когда мы прибыли на станцию, которая называлась Лионский вокзал, сэр. Моя хозяйка решила пойти погулять по платформе. Но только она вышла в коридор, я услышала, как она вдруг вскрикнула и тут же возвратилась в купе с каким-то господином. Она захлопнула дверь между своим отделением и моим, и поэтому я не могла ничего ни слышать, ни видеть, потом она вдруг открыла дверь и сказала мне, что у нее изменились планы. Хозяйка дала мне денег и велела собираться и ехать в «Ритц», там ее хорошо знают, сказала она, и найдут для меня комнату. Мне было велено дожидаться там дальнейших ее распоряжений. Я еле успела собрать свои вещи и выпрыгнуть чуть ли не на ходу из поезда. Ну прямо гонка какая-то.

— Пока миссис Кеттеринг беседовала с вами, где находился господин?

— Он стоял в смежном купе, сэр, и смотрел в окно.

— Можете описать его?

— Ну, вы понимаете, сэр, мне трудно было рассмотреть, он стоял спиной почти все время. Он высокий брюнет, это все, что я могу сказать, одет обычно: в синем пальто и серой шляпе.

— Он ехал этим же поездом?

— Не думаю, сэр; мне кажется, он пришел на вокзал, чтобы повидать миссис Кеттеринг по пути в Ниццу, хотя он мог быть и пассажиром, я не подумала об этом.

Мейсон, казалось, разволновалась от этого предположения.

— Так. — Мосье Карреж мягко переменил тему. — Ваша хозяйка велела проводнику не будить ее рано утром. Это естественно для нее, как вы думаете?

— О да, сэр! Моя хозяйка никогда не завтракала; она обычно плохо спала ночью и утром любила поспать.

Мосье Карреж снова сменил тему.

— В багаже был красный сафьяновый футляр, не так ли? — спросил он. — Футляр с драгоценностями вашей хозяйки?

— Да, сэр.

— Вы взяли его с собой в «Ритц»?

— Я! Мне брать хозяйкины драгоценности в «Ритц»? О нет, что вы, сэр! — ужаснулась Мейсон.

— Вы оставили его в купе?

— Да, сэр.

— А много ли драгоценностей было с собой у вашей хозяйки, что вам на этот счет известно?

— Изрядное количество, сэр, признаюсь, я очень беспокоилась, ведь то и дело слышишь, как за границей грабят. Они были застрахованы, я знаю, но все равно мне казалось, что это ужасный риск. Ведь только рубины, хозяйка говорила мне, стоят несколько сот тысяч фунтов.

— Рубины? Какие рубины? — внезапно рявкнул ван Олдин.

Мейсон повернулась к нему.

— Я думала, это вы ей подарили, сэр, недавно.

— Боже мой! — воскликнул ван Олдин. — Неужели она взяла рубины с собой? Я же велел ей оставить их в банке.

Мейсон осторожно кашлянула, как и следовало горничной из хорошего дома, что было в этот момент особенно уместно. Яснее всяких слов, Мейсон дала понять, что ее хозяйка была из тех, кто всегда поступал по-своему.

— Рут, должно быть, сошла с ума, — пробормотал ван Олдин. — Что лишило ее рассудка?

Мосье Карреж, в свою очередь, осторожно кашлянул, кашлянул многозначительно. Ван Олдин впился в него глазами.

— Минуточку, — сказал мосье Карреж и снова обратился к Мейсон: — Я полагаю, это все. Будьте любезны, мадемуазель, пройти в соседнюю комнату, вам прочитают все вопросы и ваши на них ответы, и вы поставите свою подпись.

Мейсон вышла в сопровождении клерка, и ван Олдин тут же обратился к следователю:

— Ну?

Мосье Карреж выдвинул ящик своего стола, достал письмо и протянул его ван Олдину.

— Вот что мы обнаружили в сумочке леди.

«Chere amie^[68] (так начиналось письмо), я повинуюсь тебе; я буду благоразумен, осторожен — хоть это более всего ненавистно влюбленному. Париж, возможно, слишком многолюден, но Иль д'Ор^[69] удален от мира, и ты можешь быть уверена, что ничего не просочится. Это так похоже на тебя, с твоей поразительной заботливостью. Я тронут тем, какой интерес ты проявляешь к моим изысканиям о знаменитых драгоценностях: я счастлив, что у меня будет возможность подержать в руках столь ценную реликвию, в моей книге есть специальная глава об „Огненном сердце“. Моя драгоценная, неужели я скоро увижу тебя после стольких печальных лет разлуки и одиночества!

Твой навсегда, Арман».

Глава 15
Граф де ла Рош

Ван Олдин читал письмо в молчании. Собеседники, наблюдавшие за ним, видели, как налились вены у него на лбу, как его крупные руки бессознательно сжимались. Он вернул письмо без единого слова. Мосье Карреж с необыкновенным вниманием разглядывал свой письменный стол, глаза мосье Ко замерли на потолке, мосье Эркюль Пуаро снимал невидимую пушинку с рукава своего пальто.

Профессиональный долг заставил мосье Каррежа прервать затянувшуюся паузу.

— Быть может, мосье, — пробормотал он, — вы осведомлены относительно того… Э… кем это письмо было написано?

— Да, я знаю, — мрачно сказал ван Олдин.

— Кем же? — робко поинтересовался следователь.

— Этот мерзавец называет себя графом де ла Рош.

Снова последовало молчание; наконец Пуаро наклонился вперед, поправил на столе у следователя линейку и напрямик заявил:

— Мосье ван Олдин, мы все сознаем, прекрасно сознаем, какую боль причиняют вам разговоры обо всем этом, о, поверьте мне, мосье, сейчас не время для умолчаний. Для того чтобы правосудие свершилось, мы должны знать все. Подумайте об этом, я уверен, вы со мной согласитесь.

Ван Олдин сначала ничего не ответил, но через несколько мгновений, пересилив себя, покорно кивнул.

— Вы совершенно правы, мосье Пуаро, — сказал он, — как бы тяжело мне ни было, я не имею права ничего скрывать.

Комиссар облегченно вздохнул, а судебный следователь расправил плечи и водрузил пенсне на свой длинный тонкий нос.

— Быть может, вы расскажете сами, мосье ван Олдин, — сказал он, — все, что вам известно об этом господине.

— Это началось одиннадцать или двенадцать лет назад — в Париже. Моя дочь тогда была совсем еще молодой девушкой, напичканной, как и положено в ее возрасте, романтическими бреднями. Втайне от меня она свела знакомство с этим графом де ла Рош. Может, вам уже приходилось слышать это имя?

Комиссар и Пуаро кивнули.

— Он называет себя графом де ла Рош, — продолжал ван Олдин, — но я сомневаюсь, что у него есть право величать себя этим титулом.

— В Готском альманахе^[70] вы этого имени не найдете, — согласился комиссар.

— Я так и понял, — сказал ван Олдин. — Этот господин был смазливый, вполне благонравного вида мерзавец, на женщин его обаяние действовало безотказно. Рут потеряла голову, но я вовремя вмешался. На самом деле этот господин просто заурядный жулик.

— Вы совершенно правы, — заявил комиссар, — граф де ла Рош отлично нам известен. Если бы это было возможно, мы давно арестовали бы его, но, mа foi^[71], это непросто; он очень ловок, его интриги всегда связаны с дамами из высшего общества, он вытягивает из них деньги, либо давая ложные обещания, либо при помощи шантажа, et bien^[72], естественно, дамы в суд не обращаются. Предстать идиоткой перед всем светом? О нет, только не это. Кроме того, он умеет подчинять женщин, пуская в ход свое поразительное обаяние.

— Это точно, — тяжело вздохнул миллионер. — Ну, как я уже сказал, я вмешался самым решительным образом, я доходчиво объяснил своей дочери, что он собой представляет, и ей пришлось поверить мне. Примерно годом позже она встретила своего теперешнего мужа и вышла за него. Я думал, все тогда же и кончилось, и только неделю назад обнаружил, что моя дочь возобновила знакомство с графом де ла Рош, она встречалась с ним неоднократно в Париже и в Лондоне. Я увещевал ее, пытался убедить, насколько это опрометчиво, поскольку — должен поставить вас в известность, джентльмены, — по моему настоянию она собиралась подать прошение о разводе с мужем.

— Это интересно, — пробормотал Пуаро, рассматривая что-то на потолке.

Ван Олдин бросил на него острый взгляд и продолжил:

— Я объяснил ей, что продолжать встречаться с графом в подобных обстоятельствах — глупость. Я думал, что сумел ее убедить.

Судебный следователь деликатно кашлянул.

— Но из этого письма следует… — начал он и запнулся.

Челюсть ван Олдина сделалась квадратной.

— Да. Что уж тут темнить. Как бы это ни было паршиво, факты налицо. Ясно, что Рут все устроила, чтобы поехать в Париж и встретиться там с де ла Рошем. После нашего с ней объяснения она, однако, решила написать де ла Рошу и изменить место встречи.

— Иль д'Ор, — сказал задумчиво комиссар, — это прямо напротив Гиер^[73], уединенное, райское местечко.

Ван Олдин кивнул.

— Подумать только, что Рут оказалась такой глупой! — с горечью посетовал он. — И все это вранье, что он пишет книгу о драгоценностях! Он, похоже, с самого начала только за рубинами и охотился.

— Среди редких рубинов есть очень знаменитые, — сказал Пуаро, — например, те, что когда-то принадлежали русским царям, они действительно уникальны и стоят баснословно дорого. Прошел слух, что недавно они перешли в собственность какого-то американца. Вы и есть этот американец? Я не ошибся?

— Да, — ответил ван Олдин, — я приобрел их около десяти дней назад.

— Простите меня, мосье, но вы заранее договаривались о покупке и на это наверняка ушло некоторое время?

— Чуть больше двух месяцев. А что?

— Такие вещи утаить невозможно, — сказал Пуаро. — Целая толпа охотников всегда идет по следу знаменитых драгоценностей.

Судорога свела лицо ван Олдина.

— Я вспоминаю, — сказал он отрывисто, — как пошутил с Рут, когда дарил ей эти камни. Я сказал, чтобы она не смела брать их с собой на Ривьеру, так как не хочу, чтобы ее из-за них убили и ограбили. Господи! Вот и пошутил! Кто мог подумать, что такое может случиться на самом деле!

Последовало сочувственное молчание, после чего Пуаро решительно произнес:

— Давайте соберем все факты и обсудим их по порядку. Согласно имеющимся на данный момент сведениям, мы можем предположить следующее: граф де ла Рош узнаёт о вашем приобретении. При помощи нехитрой уловки он побуждает мадам Кеттеринг взять камни с собой. Значит, он и был тем человеком, которого видела Мейсон в поезде в Париже.

Его собеседники утвердительно кивнули.

— Мадам удивляется, увидев его, но он разрешает ситуацию моментально: Мейсон отправляют в «Ритц», обед в корзинке доставляют в купе. Мы знаем от проводника, что он стелил постель в первом купе, но не входил во второе, так что там мог преспокойненько укрыться кто угодно. Никто, кроме мадам, не знает о том, что он в поезде; сам он настолько осторожен, что ни разу не повернулся к горничной лицом. Видела высокого брюнета — это все, что она могла сказать. То есть ничего определенного. Все складывалось на редкость удачно. Они одни… поезд несется в ночи. Вероятно, она даже и вскрикнуть не успела. Ведь она думала, что этот человек — ее возлюбленный.

Пуаро мягко обратился к ван Олдину:

— Смерть, мосье, была почти мгновенной. И не будем больше это обсуждать. Итак, граф берет футляр с драгоценностями, поезд вскоре прибывает в Лион.

Мосье Карреж с готовностью кивнул:

— Точно. Проводник там не выходил. Нашему приятелю ничего не стоило покинуть поезд незамеченным и вскочить в любой встречный поезд, следовавший обратно в Париж или в какое-нибудь другое приглянувшееся ему местечко. Он был уверен, что преступление припишут банальному грабителю. Чего граф не мог предвидеть, так это письма в сумочке мадам.

— С его стороны было оплошностью не заглянуть в сумочку, — заявил комиссар.

— Он наверняка думал, что мадам уничтожила письмо. Простите меня, но хранить его было действительно редким безрассудством.

— И тем не менее, — прожурчал Пуаро, — подобное безрассудство граф должен был предвидеть.

— Вы полагаете?

— Я думаю, все присутствующие согласятся, что есть предмет, который граф де ла Рош знает a fond:^[74]женщины. Как могло случиться, что такой знаток женской души понадеялся, что мадам уничтожит письмо?

— Да-a, действительно, — протянул судебный следователь в сомнении, — вы, конечно, правы. Но в такой момент, поймите, человек не владеет собой. Не может рассуждать спокойно. Mon Dieu!^[75] — прибавил он с чувством. — Если бы наши преступники никогда не теряли головы, как бы мы их ловили?

Пуаро усмехнулся.

— Вроде бы в этом деле все очевидно, — сказал следователь, — но поди докажи теперь. Граф — ловкий тип, и если горничная не сможет опознать его…

— Что более чем вероятно, — сказал Пуаро.

— Да, да, — судебный следователь потер подбородок, — дело обещает быть трудным.

— Если он на самом деле совершил это преступление… — начал Пуаро.

Его прервал мосье Ко:

— Если! Вы сказали — «если»?

— Да, мосье комиссар, я сказал «если».

Тот бросил на Пуаро острый взгляд.

— Вы правы, — сказал он наконец. — Мы идем слишком быстро. У графа вполне может быть алиби. В таком случае мы будем выглядеть глупо.

— Ah, са par example^[76],— ответил Пуаро, — но это не так уж важно. Естественно, если он совершил это преступление, он позаботится об алиби; такой опытный человек, как граф, не станет рисковать. Нет, я сказал «если» совершенно по другой причине.

— По какой же?

Пуаро многозначительно поднял указательный палец:

— Психология.

— Что?

— С точки зрения психологии каша версия никуда не годится. Граф — мерзавец. Да. Граф — мошенник. Да. Граф — покоритель дам. Да. Он задумал украсть рубины мадам. Опять да. Но способен ли он на убийство? Смею вас уверить — нет! Люди такого сорта всегда трусливы, они не пойдут на риск. Они играют наверняка. Они, как говорят англичане, нечисты на руку, но решиться на убийство — тысячу раз «нет»!

Пуаро решительно замотал головой, однако судебный следователь не был склонен с ним соглашаться.

— Всегда настает день, когда такие молодчики теряют голову и заходят слишком далеко, — глубокомысленно произнес он. — Нет сомнений, что в нашем случае именно так и было, не хотелось бы спорить с вами, мосье Пуаро…

— Это лишь мое мнение, — поторопился добавить Пуаро. — Дело ведете вы, и вам решать…

— Я пришел к заключению, что граф де ла Рош — то лицо, которое необходимо задержать, — сказал мосье Карреж. — Вы согласны со мной, мосье комиссар?

— Безусловно.

— А вы, мосье ван Олдин?

— Да, — ответил миллионер. — Да, этот человек — законченный негодяй, несомненно.

— Конечно, найти его очень непросто, — сказал следователь, — но мы приложим все усилия, разошлем телеграммы.

— Позвольте мне помочь вам, — сказал Пуаро, — найти-то его как раз очень просто.

Все уставились на Пуаро. Маленький человечек лучезарно улыбался.

— Знать — это мое ремесло, — объяснил он, — граф — человек разумный. Он находится на вилле, которую арендовал, это вилла «Марина» в Антибах^[77].

Глава 16
Пуаро обсуждает положение дел

Все посмотрели на Пуаро с почтением, поистине маленький господин был в ударе. Комиссар рассмеялся, но смех его прозвучал несколько искусственно.

— В нашем деле вы — мэтр! — вскричал он. — Мосье Пуаро всегда знает больше, чем полиция.

Пуаро комически закатил глаза.

— Ну что вы, это просто мое хобби, — промурлыкал он, — знать все. Конечно, у меня есть для этого досуг, ведь я не перегружен делами.

— О! А у нас какой там досуг… — покачал головой комиссар, всем своим видом показывая, как он изнемогает под грузом ответственности, возложенной на его плечи.

Пуаро внезапно повернулся к ван Олдину.

— Вы, мосье, согласны с только что изложенной версией? Вы уверены, что граф де ла Рош — убийца?

— Похоже на то… да, уверен.

Однако в интонации ван Олдина было нечто, заставившее следователя посмотреть на миллионера с любопытством. Ван Олдин явно почувствовал его испытующий взгляд и, похоже, изо всех сил старался отогнать от себя какую-то мысль.

— Как насчет моего зятя? — спросил он. — Он уже извещен? Я знаю, он сейчас здесь, в Ницце.

— Конечно, мосье.

Комиссар помедлил и осторожно прибавил:

— Вам, несомненно, известно, мосье ван Олдин, что мистер Кеттеринг тоже ехал «Голубым экспрессом»?

Миллионер кивнул.

— Я узнал об этом еще до выезда из Лондона.

— Мосье Кеттеринг уверял нас, — продолжал комиссар, — что у него и мысли не было, что его жена путешествует тем же поездом.

— Держу пари, так оно и было, — мрачно сказал ван Олдин. — Ему было бы более чем некстати нарваться там на Рут.

Все трое вопросительно посмотрели на ван Олдина.

— Я не собираюсь с ним миндальничать, — продолжал тот, кипя бешенством. — Знали бы вы, что моя бедная девочка вытерпела от него. Дерек Кеттеринг путешествовал не один. С ним была дама.

— Вам известно, кто она?

— Мирей… танцовщица.

Мосье Карреж и комиссар понимающе переглянулись. Мосье Карреж, сплетя пальцы, откинулся на спинку стула и уставился в потолок.

— Любопытно, — он кашлянул, — какие-то слухи ходили.

— Дама чрезвычайно знаменитая, — сказал мосье Ко.

— И к тому же, — мягко прожурчал Пуаро, — очень дорогостоящая.

Краска бросилась ван Олдину в лицо, он подался вперед и грохнул кулаком по столу.

— Послушайте, мой зять — форменный мерзавец. Такой симпатичный, обаятельный, с мягкой повадкой, он купил меня этим когда-то. Конечно, он делал вид, что убит горем, да? Все притворство, небось успел еще до вас узнать об убийстве.

— О нет, это было для него неожиданностью. Он был потрясен.

— Проклятый лицемер, — сказал ван Олдин, — изображал великую скорбь, да?

— Н-нет, — сказал осторожно комиссар, — я бы не сказал… Э-э, не так ли, мосье Карреж?

Следователь соединил кончики пальцев и полуприкрыл глаза.

— Удивление, замешательство, ужас… да, — произнес он раздельно. — Но чтобы большая скорбь… нет… не сказал бы.

Снова заговорил Эркюль Пуаро:.

— Позвольте спросить, мосье ван Олдин, получит ли что-то мосье Кеттеринг в связи со смертью своей жены?

— Два миллиона.

— Долларов?

— Фунтов. Я положил эту сумму на имя Рут, когда она выходила замуж. Она не оставила завещания, у нее нет детей, так что деньги достанутся ее мужу.

— С которым она была на грани развода, — пробормотал Пуаро. — О да… precisement^[78].

Комиссар резко обернулся к нему.

— Вы имеете в виду?.. — начал он.

— Я ничего не имею в виду, — сказал Пуаро, — я сопоставляю факты, и все.

Ван Олдин посмотрел на него с пробудившимся интересом. Маленький господин поднялся на ноги.

— Я думаю, что вряд ли еще чем-нибудь смогу быть вам полезен, мосье следователь, — вежливо поклонился он в сторону мосье Каррежа. — Вы будете держать меня в курсе следствия? Это было бы очень любезно с вашей стороны.

— Разумеется… всенепременно.

Ван Олдин тоже встал.

— Я не нужен вам больше, господа?

— Нет, мосье, теперь у нас имеются все необходимые на данный момент сведения.

— Тогда я пройдусь немного с мосье Пуаро. Если вы, конечно, не против.

— Я в восторге, мосье, — поклонился ему маленький господин.

Ван Олдин зажег толстую сигару, предварительно предложив такую же Пуаро, тот отказался и закурил одну из своих тоненьких сигарет. Человек сильного характера, ван Олдин уже овладел собой и выглядел вполне обыкновенно. Выдержав паузу, он начал разговор:

— Насколько я понял, мосье Пуаро, вы оставили свои занятия?

— Да, это так, мосье, я наслаждаюсь жизнью.

— Тем не менее вы помогаете полиции в этом деле?

— Мосье, когда врач идет по улице и происходит несчастный случай, разве он скажет «я оставил свои занятия, и не приставайте ко мне», скажет он так, когда кто-то истекает кровью у его ног? Если б я был уже в Ницце и полиция попросила меня помочь, я бы отказался, ко это дело было предназначено мне самим Господом.

— Вы были на месте происшествия, — проговорил в раздумье ван Олдин. — Вы обследовали купе, не так ли?

Пуаро кивнул.

— И наверняка обнаружили там нечто такое, что вас особенно заинтересовало, правда?

— Не могу отрицать, — сказать Пуаро.

— Я полагаю, вы поняли, к чему я веду? Мне кажется, что улики против этого графа де ла Рош совершенно очевидны. Но я не такой уж простак: наблюдая за вами во время всего этого разговора, я понял, что по каким-то, известным только вам, причинам вы не согласны с этой версией.

Пуаро пожал плечами.

— Я могу и ошибаться.

— Наконец мы добрались до того, о чем я хочу вас просить. Будете расследовать это дело для меня?

— Для вас лично?

— Да, именно это я имел в виду.

Пуаро помолчал и спросил:

— Вы вполне представляете, о чем вы меня просите?

— Думаю, что да.

— Отлично, — сказал Пуаро. — Согласен, однако в таком случае мне нужна вся правда, о чем бы я ни спросил.

— Ну конечно, само собой разумеется.

Повадка Пуаро сразу переменилась, церемонность и вежливость как рукой сняло, он деловито осведомился:

— Это вы посоветовали дочери подать прошение о разводе?

— Да.

— Когда?

— Примерно десять дней назад. Я получил от нее письмо, в котором она жаловалась на поведение мужа, и я весьма категорично заявил ей, что развод — единственное средство.

— Что именно не устраивало ее в поведении супруга?

— Его видели всюду с этой очень знаменитой дамой… с той, о которой мы говорили… Мирей.

— Танцовщица! И мадам Кеттеринг переживала из-за этого? Она была очень привязана к мужу?

— Я бы не сказал… — процедил ван Олдин, немного помедлив.

— Страдала ее гордость, но не сердце. Это вы хотели сказать?

— Да, можно сказать и так.

— Этот брак не был счастливым с самого начала?

— Дерек Кеттеринг испорчен до мозга костей, — сказал ван Олдин, — он вообще не способен сделать счастливой женщину.

— Он, как говорят в Англии, паршивая овца в стаде. Да?

Ван Олдин кивнул.

— Tres bien!^[79] Вы советуете мадам подавать на развод, она соглашается, вы консультируетесь с поверенными. Когда это становится известно мосье Кеттерингу?

— Я послал за зятем и сообщил ему, каким образом намереваюсь действовать.

— И что он сказал? — мягко спросил Пуаро.

При воспоминании лицо ван Олдина потемнело.

— Он держался с дьявольской наглостью.

— Простите мне этот вопрос, мосье, но упоминал ли он графа де ла Рош?

— Не напрямую, — неохотно ответил ван Олдин, — но всячески намекал, что осведомлен об этом романе.

— Простите, а каково было финансовое положение мосье Кеттеринга на тот момент?

— Откуда мне знать? — ответил, чуть запнувшись, ван Олдин.

— Сдается мне, что вы имели сведения на этот счет.

— Ладно, ваша правда. Я выяснил, что Кеттеринг на мели.

— И теперь он наследует два миллиона. La vie…^[80]странная штука, не так ли.

Ван Олдин бросил на Пуаро острый взгляд.

— Что вы имеете в виду?

— Я размышляю, философствую, ищу смысл. Однако вернемся к нашим баранам^[81]. Разумеется, мосье Кеттеринг собирался защищаться в суде?

Некоторое время ван Олдин раздумывал, а потом сказал:

— Это мне неизвестно.

— Вы связывались с ним в дальнейшем?

— Нет.

Пуаро остановился, снял шляпу и протянул ван Олдину руку.

— Я должен с вами распрощаться, мосье, я не смогу ничего для вас сделать.

— Что на вас нашло? — сердито спросил ван Олдин.

— Если вы не будете говорить мне все как есть, я ничего для вас не смогу сделать.

— Не понимаю, о чем вы.

— Отлично понимаете.

— Ну ладно, — сказал миллионер, — я признаю, что не сказал всей правды. Я действительно связывался в дальнейшем с моим зятем.

— И что же?

— Я посылал к нему моего секретаря майора Пайтона, чтобы предложить сто тысяч фунтов наличными, если бракоразводный процесс состоится без защиты.

— Солидная сумма, — оценил Пуаро, — и каков же был ответ вашего зятя?

— Он послал меня к черту, — коротко ответил ван Олдин.

Пуаро ничем не обнаружил своих эмоций. Он сосредоточенно обдумывал услышанное.

— Мосье Кеттеринг сказал в полиции, что в поезде он не виделся и не разговаривал со своей женой. Вы целиком доверяете этому заявлению, мосье?

— Да, — ответил ван Олдин, — он наверняка изо всех сил старался не попадаться ей на глаза.

— Почему?

— Потому что с ним была эта женщина.

— Мирен?

— Да.

— Каким образом вам стало это известно?

— Мой человек, я нанял его следить за Кеттерингом, сообщил мне, что они оба выехали этим поездом.

— Понятно, — подытожил Пуаро. — В таком случае, он действительно не стал бы искать встречи с мадам Кеттеринг.

Маленький господин погрузился в свои мысля. Ван Олдин не стал ему мешать.

Глава 17
Аристократ

— Вы бывали раньше на Ривьере, Джордж? — обратился Пуаро к своему лакею следующим утром.

Джордж был истым англичанином с каменной физиономией.

— Да, сэр, два года назад, когда служил у лорда Эдварда Фрэмптона.

— А теперь вы здесь с Эркюлем Пуаро, — прожурчал его хозяин. — Как высоко возносит некоторых судьба!

Лакей промолчал и после приличествующей паузы осведомился:

— Коричневый, сэр? Сегодня прохладный ветер.

— Там на жилете пятно, — возразил Пуаро. — Мог-ceau de Filet de sole a la Jeanette^[82] угодил туда во время моего ленча в «Ритце» в прошлый вторник.

— Теперь там пятна нет, сэр, — укоризненно ответил Джордж, — я удалил его.

— Tres bien^[83],— сказал Пуаро, — я доволен вами, Джордж.

— Благодарю вас, сэр.

Помолчав, Пуаро в раздумье промурлыкал:

— Представьте себе, мой дорогой Джордж, что вы принадлежите к одному кругу с вашим прежним хозяином, лордом Эдвардом Фрэмптоном, что у вас за душой ни гроша и вы женились на очень состоятельной женщине, но вдруг жена решила с вами развестись, имея на то весьма веские причины. Что бы вы, Джордж, предприняли?

— Я бы приложил все старания, сэр, чтобы жена передумала.

— Вы обошлись бы мирными средствами или прибегли бы к насилию?

Джордж был шокирован.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, — благородный джентльмен не станет вести себя как торговец с Уайтчепла^[84]. Никаких вульгарных грубостей.

— Вы думаете? Любопытно. Ну что ж! Возможно, вы и правы.

Кто-то постучал, Джордж приоткрыл дверь. Послышался шепот, после чего лакей вернулся и протянул Пуаро сложенный листок.

— Записка, сэр.

Это было короткое послание от мосье Ко:

«Мы собираемся допросить графа де ла Рош. Судебный следователь просит Вас присутствовать».

— Скорей мой костюм, Джордж, я должен спешить.

Через четверть часа в безупречно отглаженном коричневом костюме Пуаро вошел в кабинет судебного следователя. Мосье Ко уже был там; он и мосье Карреж приветствовали Пуаро с сердечным empressement^[85].

— Мы в некотором замешательстве, — признался мосье Ко, — оказывается, граф приехал в Ниццу за день до убийства.

— Хорошенькое дело, если это правда, — отозвался Пуаро.

Мосье Карреж откашлялся.

— Это алиби требует тщательной проверки, — заявил он и нажал кнопку звонка на столе.

Через минуту в комнату вошел высокий, темноволосый, с иголочки одетый, весьма надменного вида господин. Граф имел столь аристократическую внешность, что показалось бы святотатством, если бы кто-нибудь попытался заикнуться о том, что на самом деле его отец был мелким торговцем фруктами в Нанте^[86]. Взглянув на графа, всякий тут же подумал бы, что множество его благородных предков безвременно сложили головы на гильотине во время Французской революции^[87].

— Господа, я хотел бы знать, зачем вам понадобилось мое присутствие, — высокомерно произнес граф.

— Прошу садиться, граф, — любезно предложил судебный следователь. — У нас есть вопросы по поводу дела, которое мы расследуем, по поводу смерти мадам Кеттеринг.

— Смерть мадам Кеттеринг? Ничего не понимаю.

— Вы, граф, были… гм… знакомы с этой леди?

— Разумеется, я был знаком с ней, ну и что из этого?

Вставив монокль, он ледяным взглядом обвел окружающих, чуть дольше задержав его на Пуаро, который взирал на графа с простодушным и невинным восхищением, столь любезным графскому сердцу. Мосье Карреж откинулся на спинку стула и откашлялся.

— Вероятно, вам неизвестно, что… — он помолчал, — что мадам Кеттеринг была убита?

— Убита? Mon Dieu^[88], какой ужас!

Удивление и скорбь были разыграны превосходно… настолько превосходно, что казались вполне натуральными.

— Мадам Кеттеринг была задушена в поезде между Парижем и Лионом, — продолжал мосье Карреж, — ее драгоценности были похищены.

— Какое беззаконие! — воскликнул граф с чувством. — Полиции пора приструнить этих бандитов в поездах, сегодня никто из нас не огражден от опасности.

— В сумочке мадам, — продолжал судебный следователь, — мы обнаружили ваше письмо. У вас с ней была назначена встреча?

Граф пожал плечами.

— К чему скрывать, — произнес он искренне, — кто из нас без греха. Да, у меня с ней был роман… признаю это.

— Насколько мне известно, вы встретили мадам в Париже и сопровождали ее далее, — сказал мосье Карреж.

— Поначалу мы так и договаривались, но потом мадам пожелала, чтобы я встретил ее в Гиерах.

— Вы не встречали ее поезд на Лионском вокзале в Париже вечером четырнадцатого?

— Утром четырнадцатого я приехал в Ниццу, так что быть в Париже в то время я никак не мог.

— Совершенно верно, — сказал мосье Карреж, — а теперь вспомните, где вы были в течение вечера и ночи четырнадцатого числа? Для протокола.

Граф на минуту задумался.

— Я обедал в Монте-Карло^[89] в «Кафе де Пари», после этого пошел в казино, выиграл несколько тысяч франков, — он пожал плечами, — а домой вернулся около часу.

— Простите, мосье, как вы добирались домой?

— В своей машине.

— С вами никого не было?

— Никого.

— Вы могли бы предоставить свидетелей?

— Без сомнения, многие мои знакомые видели меня там этим вечером. Обедал я один.

— Ваш слуга встречал вас, когда вы вернулись на виллу?

— Я открыл дверь своим ключом.

— Так-так, — пробормотал следователь.

Он снова нажал кнопку звонка на столе, дверь открылась, и появился клерк.

— Введите горничную Мейсон.

— Слушаюсь, господин следователь.

Вошла Ада Мейсон.

— Будьте добры, мадемуазель, посмотреть на этого джентльмена. Тот ли это человек, который заходил в купе вашей хозяйки в Париже?

Горничная долго испытующе рассматривала графа, который, как показалось Пуаро, чувствовал себя довольно неуютно во время этой процедуры.

— Не могу сказать, сэр, что уверена, — сказала Мейсон, — может, да, а может, и нет, ведь я видела того джентльмена только со спины. Трудно сказать, ко, думаю, скорее всего, это тот самый человек.

— Но вы не уверены?

— Нет… — как-то нерешительно протянула Мейсон, — н-нет, я не уверена.

— Вы встречали этого господина раньше? На Керзон-стрит?

Мейсон покачала головой.

— Я никогда не знала, кто приходит на Керзон-стрит. Разве что, если кто-то гостил у мадам.

— Хорошо, можете идти, — заключил судебный следователь.

— Секундочку, — сказал Пуаро, — могу ли я задать один вопросик?

— Конечно, мосье Пуаро, разумеется.

— Что случилось с билетами, мадемуазель?

— С билетами, сэр?

— Да, с билетами из Лондона в Ниццу. Они были у вас или у вашей хозяйки?

— Свой билет в спальный вагон хозяйка держала у себя, а остальные были у меня.

— Что с ними произошло?

— Я отдала их проводнику он сказал, что так положено. Я все сделала правильно?

— О, совершенно правильно. Простое уточнение деталей.

Мосье Ко и судебный следователь смотрели на него с любопытством. Следователь коротким кивком отпустил горничную, и она вышла. Пуаро черкнул что-то на листке бумаги и передал его мосье Каррежу, тот прочитал, и его лицо прояснилось.

— Ну что ж, господа, — произнес надменно граф, — я вам еще нужен?

— Нет-нет, — как можно любезней поспешил успокоить его мосье Карреж. — Теперь относительно вас всё прояснилось. Естественно, обнаружив у покойной ваше письмо, мы просто вынуждены были вас побеспокоить.

Граф поднялся, взял из угла свою элегантную трость и, сухо поклонившись, покинул комнату.

— Ничего не поделаешь, — сказал мосье Карреж. — Вы совершенно правы, мосье Пуаро, лучше отпустить его; пусть думает, что он вне подозрений, двое моих людей будут следить за ним денно и нощно, а мы тем временем проверим его алиби. Мне кажется, что-то тут не так.

— Возможно, — задумчиво согласился Пуаро.

— Я попросил прийти и мосье Кеттеринга, — продолжал следователь, — хотя вряд ли нам удастся узнать у него что-нибудь стоящее, но имеются некоторые подозрительные обстоятельства… — Он замолчал, потирая нос.

— И какие же? — поинтересовался Пуаро.

— Ну… — кашлянул следователь, — эта дама, с которой, как было сказано, он путешествовал вместе… мадемуазель Мирей. Она живет в одном отеле, а он в другом. Это представляется мне… э-э… весьма странным.

— Это показывает, — заметил мосье Ко, — что они осторожны.

— Вот именно, — подтвердил торжествующе мосье Карреж, — но что заставляет их быть столь осторожными?

— Излишняя предусмотрительность подозрительна, а? — сказал Пуаро.

— Precistment.

— Нам следует, я полагаю, — прожурчал Пуаро, — задать мосье Кеттерингу парочку вопросов.

Следователь отдал распоряжение, и через минуту Дерек Кеттеринг, жизнерадостный как всегда, вошел в кабинет.

— Доброе утро, мосье, — вежливо приветствовал его следователь.

— Доброе утро, — коротко поздоровался Дерек Кеттеринг. — Вы посылали за мной. Есть что-нибудь новое?

— Прошу вас, садитесь, мосье.

Дерек уселся, положив на стол свою шляпу и трость.

— Ну? — спросил он нетерпеливо.

— Пока у нас нет ничего нового, — осторожно сказал мосье Карреж.

— Это любопытно, — сухо сказал Дерек. — И что же? Вы вызвали меня затем, чтобы сообщить это?

— Мы полагали, мосье, что вы захотите быть в курсе последних событий.

— Даже если таковых не имеется…

— Мы также желали бы задать вам несколько вопросов.

— Валяйте.

— Вы совершенно уверены, что в поезде не виделись и не разговаривали со своей женой?

— Я уже отвечал. Не виделся и не разговаривал.

— У вас были к тому, без сомнения, свои причины.

Дерек посмотрел на него с подозрением.

— Я — не знал, — что — она — в поезде, — произнес он, выделяя каждое слово, как при разговоре со слабоумным.

— Значит, не знали, говорите.

Кровь бросилась Дереку в лицо.

— Извольте объяснить, к чему вы клоните. Знаете, о чем я подумал, мосье Карреж?

— О чем же, мосье?

— О том, что французскую полицию несколько переоценивают. Похоже, вам не слишком много известно о шайках, совершающих набеги на поезда. Ограбление и убийство в train de luxe!^[90] Это же что-то вопиющее — и французская полиция оказывается совершенно беспомощной в расследовании такого дела!

— Мы расследуем его, мосье, не беспокойтесь.

— Мадам Кеттеринг, как я понял, не оставила завещания, — внезапно вмешался Пуаро. Он старательно рассматривал что-то на потолке.

— Насколько я знаю, она вообще его не писала, — сказал Кеттеринг. — А что?

— Вы унаследовали кругленькую сумму, не так ли? — сказал Пуаро.

— Да, кругленькую сумму.

Поскольку глаза его были все еще устремлены в потолок, он не мог видеть, как потемнело лицо Дерека Кеттеринга.

— На что вы намекаете, и кто вы такой?

Пуаро поменял позу и перевел взгляд с потолка на молодого человека.

— Меня зовут Эркюль Пуаро, — сказал он тихо, — и я, возможно, величайший детектив современности. Вы совершенно уверены, что не виделись в дороге со своей женой и не имели с ней никаких бесед?

— Чего вы добиваетесь? Вы… вы ведете к тому, что это я убил ее?

Внезапно он рассмеялся.

— Впрочем, что это я так разволновался, ведь это очевидный абсурд. Предположим, я убил ее, но зачем мне красть ее драгоценности, а?

— Вы правы, — пробормотал Пуаро упавшим голосом, — об этом я не подумал.

— Судя по всему, это было классическое ограбление с убийством, — сказал Дерек Кеттеринг. — Бедная Рут, всё эти проклятые рубины. Наверняка было известно, что она взяла их с собой. Я слышал, из-за этих камней уже было совершено убийство.

Пуаро внезапно выпрямился на своем стуле. В его глазах загорелся зеленый огонь. Он стал необычайно похож на гладкого насытившегося наконец кота.

— Еще один вопрос, мосье Кеттеринг, — сказал он. — Не назовете ли вы мне Дату вашей последней встречи с женой?

— Дайте сообразить, — задумался Кеттеринг, — это могло быть… да, больше трех недель назад. Боюсь, что точной даты назвать не смогу.

— Не важно, — сухо заметил Пуаро, — это все, что я хотел знать.

— Прекрасно! — нетерпеливо сказал Дерек Кеттеринг. — Что-нибудь еще?

Он посмотрел на мосье Каррежа. Тот ждал знака от мосье Пуаро и, получив его, ответил легким кивком.

— Благодарю, мосье Кеттеринг, — сказал он вежливо, — не смеем вас больше задерживать. Всего наилучшего.

— До свидания, — сказал Кеттеринг и вышел, громко хлопнув дверью.

Едва молодой человек вышел из комнаты, Пуаро вполголоса спросил:

— Скажите, когда вы говорили об этих рубинах с мосье Кеттерингом?

— Я вовсе не говорил с ним о них, — сказал мосье Карреж. — Я узнал о рубинах только вчера вечером от мистера ван Олдина.

— Да, но они упоминались в письме графа.

Мосье Карреж обиделся.

— Естественно, я не говорил об этом письме мосье Кеттерингу, — ответил он возмущенно. — Это было бы в высшей степени бестактно в данной ситуации.

Пуаро подался вперед и забарабанил по столу.

— Тогда откуда он узнал об этих камнях? — мягко спросил он.

— Мадам не могла рассказать ему, ведь они почти месяц не виделись. Не думаю, чтобы ван Олдин или его секретарь в разговоре с Кеттерингом упоминали о рубинах, их интересовали иные вопросы, в газетах о камнях тоже ничего не было.

Пуаро встал, взял шляпу и трость.

— И тем не менее, наш джентльмен знает о них все, — пробормотал он себе под нос. — Любопытно, да, любопытно!

Глава 18
Дерек за ленчем

Дерек прямиком отправился в «Негреско», где заказал пару коктейлей. В одну минуту расправившись с ними, он угрюмо уставился на ослепительно синее море. Мимо текла унылая толпа, скверно одетая и удручающе скучная; трудно найти что-нибудь стоящее в наши дни. Вдруг, за соседним столиком, как заморская птица в стае воробьев, появилась женщина в экзотическом черно-оранжевом платье и шляпке, затенявшей лицо. Дерек заказал третий коктейль; он снова устремил взгляд на море и вдруг встрепенулся. Знакомые духи защекотали ноздри, он обернулся и увидел возле себя черно-оранжевую леди. Теперь он мог видеть ее лицо. Это была Мирей. Она улыбалась нагло и соблазнительно. Именно такой Дерек ее так хорошо помнил.

— Dereek! — промурлыкала она. — Ты рад меня видеть, а?

Она скользнула в кресло по другую сторону стола.

— Ну хотя бы поздоровайся со мной, дурачок.

— Я потерял от радости дар речи, — сказал Дерек. — Когда ты уехала из Лондона?

Она пожала плечами.

— День-два назад.

— А как же «Парфенон»?

— Я их, как ты выражаешься, послала к черту!

— Неужели?

— Ты не особенно любезен, Dereek.

— А ты чего ждала?

Мирей закурила сигарету и выдохнула облачко дыма, прежде чем заговорила.

— Ты думаешь, это не очень благоразумно, так скоро?

Дерек пристально посмотрел на нее, пожал плечами и сухо спросил:

— Ты пришла сюда поесть?

— Mais oui^[91], с тобой.

— Мне очень жаль, но у меня уже назначена чрезвычайно важная встреча.

— Mon Dieu! Вы, мужчины, как дети, — проворковала обиженным голоском танцовщица. — Ты на меня дуешься с того самого дня, как убежал из моей лондонской квартиры. Избалованное дитя — вот кто ты! Ах! MaiSs c'est inoui!^[92]

— Радость моя, — сказал Дерек, — что-то я никак не пойму, о какой обиде ты говоришь. В Лондоне мы сошлись на том, что крысы бегут с тонущего корабля, на этом мы и расстались.

Тон его был небрежным, но лицо оставалось напряженным и измученным. Мирей внезапно наклонилась к нему.

— Тебе не обмануть меня, — прошептала она, — я знаю… знаю, что ты сделал ради меня.

Дерек резко вскинул на нее глаза, в ее словах был очевидный намек. Мирей кивнула головой.

— О, не бойся, я очень осторожна. Ты просто великолепен, ты, конечно, невероятно смел и отважен, но это ведь я подала тебе мысль — тогда, в Лондоне… Я сказала тебе, что может произойти несчастный случай. С тобой все в порядке? Полиция не подозревает тебя?

— Какого дьявола?..

— Молчи!

Она протянула к нему длинную оливковую руку с огромным изумрудом на мизинце.

— Ты прав, мне не следует говорить об этом на людях. Мы не будем больше обсуждать это дело, но наши беды позади, нас ждет восхитительная жизнь! Восхитительная!

Дерек громко расхохотался.

— Итак, крысы возвращаются? Два миллиона меняют дело… Как же я сразу не сообразил!

Он снова рассмеялся.

— Ты поможешь мне потратить эти два миллиона, да, Мирей? Тебе ли не знать, как это делается?

Он все хохотал и не мог остановиться.

— Замолчи! — воскликнула Мирей. — Что с тобой, что случилось, Dereek? Смотри, на тебя оборачиваются.

— Со мной? Я скажу тебе, Мирей, что случилось: я покончил с тобой, слышишь? Всё, покончил!

Мирей восприняла его слова неожиданным образом, она минуту-другую молча смотрела на Дерека, потом мягко улыбнулась ему.

— Что за ребенок! Ты сердишься и обижаешься, и все потому, что я практична. Разве я не говорила тебе всегда, что обожаю тебя?

Она наклонилась вперед.

— Но я знаю тебя, Dereek. Посмотри на меня — с тобой говорит сама Мирей. Ты не можешь жить без нее и сам это знаешь. Я любила тебя прежде, теперь я буду любить тебя в тысячу раз сильнее. Я сумею сделать твою жизнь волшебной, именно волшебной. Другой такой Мирей нет!

Она впилась взглядом в глаза Дерека. Она видела, как он бледнеет и как у него перехватило дыхание. Мирей торжествующе улыбнулась, ибо знала свою власть над мужчинами.

— Решено, — сказала Мирей мягко, с легким смешком, — а теперь, Dereek, ты должен угостить меня ленчем.

— Нет, — решительно выдохнул он и вскочил со стула. — Мне очень жаль, ко я объяснил тебе — у меня назначена встреча.

— У тебя ленч с кем-то еще? Ба! Не могу поверить!

— У меня ленч вон с той леди.

Дерек решительно направился к девушке в белом, которая только что поднялась по ступеням. Чуть задыхаясь, он обратился к ней:

— Мисс Грей, разрешите пригласить вас на ленч. Мы встречались у леди Тамплин, если вы помните.

Кэтрин задумчиво посмотрела на него своими большими серыми глазами.

— Благодарю вас, с большим удовольствием.

Глава 19
Нежданный гость

Граф де ла Рош только что закончил dejeuner^[93], который состоял из omellette fines herbes, entrecote Bear-naise, Savarin au Rhum^[94]. Аккуратно промокнув салфеткой свои великолепные черные усы, граф встал из-за стола и прошелся по гостиной, любуясь множеством objets dart^[95], разбросанных в художественном беспорядке. Табакерка Людовика XV, атласный башмачок Марии-Антуанетты^[96] и прочие исторические мелочи составляли часть mise en scene^[97]. Это, объяснял он, бывало, самым почетным гостям, — семейные реликвии.

Выйдя на террасу, граф устремил невидящий взгляд на Средиземное море, любоваться пейзажем он был не расположен. Тщательно продуманная схема была грубо разрушена, и приходилось разрабатывать весь план сызнова. Усевшись в плетеное кресло с сигаретой в холеных пальцах, граф погрузился в размышления.

С кофе и напитками на террасе появился Ипполит, его слуга. Граф выбрал отличный старый коньяк.

Когда слуга собрался уходить, граф слабым движением руки задержал его, и тот почтительно остановился. Он не одобрял образ жизни своего хозяина, но привычная сдержанность вышколенного слуги помогала ему почти без усилий это скрывать. Вот и сейчас он являл собою воплощенные почтительность и внимание.

— Может статься, в течение ближайших дней в дом могут явиться посторонние, — сказал граф. — Они приложат все усилия, чтобы завязать знакомство с вами и с Мари; возможно, они будут задавать вопросы обо мне.

— Да, Monsieur le Comte^[98].

— Быть может, это уже произошло?

— Нет, Monsieur le Comte.

— Не приходил никто из посторонних? Вы уверены?

— Никого не было, Monsieur le Comte.

— Это хорошо, — сухо сказал граф, — однако они явятся, я убежден в этом. И будут задавать вопросы.

Ипполит внимательно, с пониманием смотрел на своего хозяина.

Граф говорил медленно, не глядя на Ипполита.

— Как вам известно, я приехал сюда в прошлый вторник утром. Если полиция или другие любопытствующие спросят вас, не забудьте этот факт. Я приехал во вторник, четырнадцатого, а не в среду, пятнадцатого. Понятно?

— Совершенно, Monsieur le Comte.

— В делах, где замешана дама, нужно всегда соблюдать осторожность. Я полагаюсь на вас, Ипполит, вы умеете быть осторожным.

— Да, Monsieur le Comte.

— И Мари?

— Мари тоже, я за нее ручаюсь.

— В таком случае все в порядке, — заключил граф.

Ипполит удалился, и граф с задумчивым видом принялся за кофе. В ответ своим мыслям он то кивал, то покачивал головой. Его размышления прервал вновь появившийся Ипполит.

— К вам дама, мосье.

— Дама?

Граф был удивлен. Не то чтобы визит дамы был на вилле «Марина» необычным делом, ко в данный момент граф никого не ждал и не мог даже предположить, кто б это мог быть.

— Мне кажется, вам эта дама незнакома, — заметил лакей.

Граф был заинтригован.

— Веди ее сюда, Ипполит, — приказал он.

Через мгновение на террасе появилось чудесное видение в черно-оранжевом оперении, окутанное облаком крепких экзотических духов.

— Monsieur le Comte de la Roche?^[99]

— К вашим услугам, мадемуазель, — отвесил поклон граф.

— Меня зовут Мирей, вы, наверное, слышали обо мне.

— О, в самом деле, мадемуазель, кто не восхищался искусством танцовщицы Мирей? Неподражаемо!

В ответ на комплимент танцовщица привычно улыбнулась.

— Прошу простить мою бесцеремонность, — извиняющимся голосом сказала она.

— Ах, ну что вы! Пожалуйста, садитесь! — вскричал граф, подвигая ей кресло. Он незаметно присматривался к ней. Женщин он знал, и мало что в их натуре представляло для него загадку. Но его познания не распространялись на женщин такого сорта, как Мирей. Эта хищная птица была одного с ним полета. Граф понимал, что его чары на Мирей не подействуют, она парижанка и знает что почем. Однако одно он безошибочно определил с первого взгляда — он понял, что перед ним разгневанная женщина, а разгневанная женщина бывает более откровенной, чем ей следовало бы, и джентльмен с холодным сердцем и умом всегда сможет этим воспользоваться.

— Необыкновенно любезно с вашей стороны, мадемуазель, посетить мой бедный приют.

— У нас есть общие друзья в Париже, — сказала Мирей, — они мне рассказывали о вас, но сейчас я пришла к вам не с дружеским визитом, а совсем по другой причине. Я услышала о вас сразу же, лишь только приехала в Ниццу, — совсем по иному поводу, понимаете?

— Да?

— Я буду резка, — продолжала танцовщица, — но поверьте — для вашего же блага. В Ницце поговаривают, дорогой граф, что это вы убийца английской леди, миссис Кеттеринг.

— Я!.. Убийца миссис Кеттеринг? Какой вздор! — отозвался он, скорее лениво, чем возмущенно, зная, что тем самым спровоцирует ее на дальнейшие объяснения.

— Однако разговоры идут, — настаивала Мирей, — поверьте, я ничего не придумала.

— Сплетни развлекают людей, — с явным безразличием проговорил граф, — принимать подобную болтовню всерьез ниже моего достоинства.

— Вы меня не так поняли. — Мирей подалась вперед, чуть округлив темные глаза. — Это не городские сплетки. Так думают в полиции.

— В полиции, неужели?

Граф насторожился.

Мирей несколько раз энергично кивнула головой.

— Да-да. Можете мне поверить, у меня есть друзья повсюду. Сам префект… — Она не закончила фразу и легонько пожала плечами.

— Кто удержится от соблазна, когда перед ним столь обольстительная женщина? — галантно заметил граф.

— В полиции считают, что это вы убили мадам Кеттеринг. Но они ошибаются.

— Разумеется, они ошибаются, — с готовностью согласился граф.

— Ну это-то вы знаете. Зато не знаете, кто это сделал. А я знаю.

Граф с любопытством посмотрел на Мирей.

— Вы знаете, кто убил мадам Кеттеринг? Вы именно это хотели сказать, мадемуазель?

Мирей многозначительно кивнула.

— Да.

— Кто же? — резко спросил граф.

— Ее муж. — Она впилась глазами в графа и заговорила приглушенным, дрожащим от возбуждения голосом: — Ее убил муж.

Граф откинулся на стуле. Его лицо было совершенно непроницаемо.

— Разрешите спросить, мадемуазель, откуда вам это известно?

— Откуда известно? — Мирей со смехом вскочила на ноги. — Да он уже давно грозился, он был на краю пропасти, в долгах, с просроченными векселями, его могла спасти только смерть жены, он говорил мне, он поехал тем же поездом, но она не знала об этом. Почему, спрашиваю я вас? Потому что так ему было проще подкрасться к ней ночью… Ах! — Она зажмурилась: — Я прямо вижу, как это было…

Граф кашлянул.

— Вполне возможно, — пробормотал он. — Но в таком случае, мадемуазель, зачем ему было красть драгоценности?

— Драгоценности, — задохнулась Мирей, — драгоценности! Ах, эти рубины…

Ее глаза затуманились. Граф внимательно вглядывался в нее, в который раз убеждаясь, что драгоценные камни оказывают на женщин магическое действие. Он вернул ее на землю:

— Но чего вы хотите от меня, мадемуазель?

Мирей очнулась и моментально обрела прежнюю деловитость.

— Ничего особенного, все очень просто. Вы пойдете в полицию. И скажете там, что это преступление совершил мосье Кеттеринг.

— А если они не поверят? Если потребуют доказательств? — Он впился в нее глазами.

Мирей тихонько засмеялась и закуталась в свою черно-оранжевую шаль.

— Пошлите их ко мне, мосье граф, — сказала она вкрадчиво, — они получат их от меня сколько угодно.

С этими словами она вскочила и стремительно направилась к двери, граф проводил ее слегка озадаченным взглядом.

— Она в ярости, — прошептал он, — что случилось? Уж слишком охотно она все выложила. Неужели она на самом деле считает, что мосье Кеттеринг убил свою жену? Она хочет, чтобы я в это поверил, а еще больше — чтобы в это поверила полиция.

Граф улыбнулся, в полицию идти совершенно необязательно, есть масса других вариантов, вполне подходящих умному человеку.

И все же… послушать Мирей, так он в полиции под подозрением. Может, это правда, а может, и нет. Женщины, подобные Мирей, могут и душой покривить, особенно когда они в гневе. Впрочем, видимо, ей не составило бы труда раздобыть нужные сведения. В таком случае… Он злобно закусил губу, в таком случае он должен будет принять меры.

Граф вернулся в дом, еще раз тщательно проинструктировал Ипполита относительно нежданных посетителей. Лакей уверил его, что ему не о чем беспокоиться. Граф поднялся в свою спальню и подошел к старинному бюро, стоявшему у стены. Он опустил крышку, и его натренированные пальцы легким движением коснулись потайной пружины на задней стенке одного из ящичков бюро. Секретное отделение открылось, и граф достал оттуда маленький сверток. Внимательно осмотрев его, он поднес руку к голове и, слегка поморщившись от боли, вырвал из шевелюры волосок. Этот волосок он положил на крышку пустого ящика и аккуратно его задвинул. С пакетом в руке он спустился в гараж, где стояла красная двухместная машина. Через десять минут он уже был на пути в Монте-Карло.

Несколько часов граф провел в казино, потом отправился в город. Теперь, на пути в Ментону^[100], он обратил внимание на малозаметный серый автомобиль, следовавший за ним на некотором расстоянии. Тот же, что он приметил в предыдущую свою поездку. Легкая улыбка тронула его губы. Дорога поднималась вверх, граф нажал на педаль акселератора; маленький красный автомобиль был изготовлен по индивидуальному заказу и был оснащен значительно более мощным двигателем, чем можно было предположить по его виду. Серый автомобиль остался далеко позади. Ехать на такой скорости было опасно, но граф был первоклассный водитель. Трясясь на ухабах, он спустился с холма и подкатил к стоянке рядом с почтой. Выскочив из машины, он выхватил на бегу из перчаточного отделения коричневый сверток и ринулся на почту. И двух минут не прошло, как он снова ехал по направлению к Ментоне. Когда серая машина добралась до почты, граф уже сидел на веранде отеля за пятичасовым чаем, как это принято у англичан.

Позднее граф вернулся в Монте-Карло, пообедал там и около одиннадцати часов приехал домой. Ипполит встретил его с обескураженным лицом:

— Ах! Monsieur le Comte, это вы! Мосье случайно не звонил мне по телефону?

Граф покачал головой.

— Но еще в три часа мне позвонили и сказали, что вы просите меня приехать в Ниццу, в «Негреско».

— Да что вы? И вы поехали?

— Разумеется, мосье, но в «Негреско» ничего не знали, они сказали, что вы там и не были.

— Ага! — сказал граф. — И конечно, как раз когда вы уехали, Мари пошла за покупками?

— Именно так, мосье граф.

— Ну что ж, это не важно. Какая-то ошибка.

Поднимаясь наверх, граф удовлетворенно улыбался.

Войдя к себе в комнату, он запер дверь и быстро огляделся. Все было как обычно, он осмотрел все ящики письменного стола и гардероба и кивнул себе головой. Все вещи лежали на месте, но их явно кто-то трогал. Было очевидно, что здесь произвели очень аккуратный обыск. Он подошел к бюро и нажал на скрытую пружину. Крышка потайного отделения отскочила, волоска на прежнем месте не было. Граф покачал головой.

— Наша французская полиция просто неподражаема, — пробормотал он в усы, — неподражаема, ничто от них не укроется.

Глава 20
Кэтрин заводит друга

На следующее утро Кэтрин и Ленокс сидели на террасе виллы «Маргарита». Что-то вроде дружбы зарождалось между ними, несмотря на разницу в возрасте. Если бы не Ленокс, жизнь на вилле «Маргарита» была бы для Кэтрин совершенно невыносимой. Происшествие в «Голубом экспрессе» было главной темой. Леди Тамплин решила выжать из причастности своей гостьи к делу все до последней капли, все попытки Кэтрин воспротивиться рассыпались в прах под напором синеглазой Розалии. Ленокс соблюдала нейтралитет, явно забавляясь маневрами матери и сочувствуя Кэтрин. Пончик с неугасимым сиянием в наивных глазах представлял Кэтрин всем вместе и каждому в отдельности так:

— Это мисс Грей. Вы слышали о происшествии в «Голубом экспрессе»? Она была в самом центре событий! Долго разговаривала с Рут Кеттеринг за несколько часов до убийства! Вот счастливица!

Наконец этим утром Кэтрин не выдержала и после очередного представления хорошенько отчитала Пончика. Когда они остались вдвоем, Ленокс медленно протянула:

— Восстали против эксплуатации? Вам еще многому предстоит научиться.

— Мне жаль, что я вышла из себя, это не в моих правилах.

— Пора научиться выпускать пар. Пончик всего лишь осел, он довольно безобиден, а вот от мамы вам так просто не отделаться. Зато с ней вы можете, как вы говорите, выходить из себя хоть до второго пришествия, ей это нипочем: только посмотрит на вас большими голубыми глазами — с эдакой грустью, и опять примется за свое.

Кэтрин никак не ответила на это заявление, и Ленокс продолжала:

— Я не на много лучше Пончика. Вовсю наслаждаюсь ажиотажем вокруг этого убийства, и, кроме того, Дерек мой знакомый, а это совсем другое дело.

Кэтрин утвердительно кивнула.

— Итак, он вас пригласил на ленч, — задумчиво продолжала Ленокс, — он вам нравится, Кэтрин?

Кэтрин помедлила:

— Я не знаю.

— Он очень обаятельный.

— Да, очень.

— Но вам что-то в нем не понравилось?

Кэтрин уклонилась от прямого ответа:

— Он говорил о смерти своей жены, сказал, что для него невозможно представить большей удачи.

— Полагаю, это вас шокировало. — Ленокс подняла глаза на Кэтрин и прибавила со странной интонацией: — Вы ему нравитесь, Кэтрин.

— Он угостил меня прекрасным ленчем, — улыбнулась та.

Однако Ленокс не захотела переменить тему.

— Я заметила это вечером, когда он пришел, — сказала она задумчиво, — он так на вас смотрел — а ведь вы совершенно не в его вкусе. Наверное, это как с религией — до нее нужно дорасти, чтобы что-то понять.

— Мадемуазель просят к телефону, — сказала Мари, подойдя к их окну, — с ней желает поговорить мосье Эркюль Пуаро.

— Новые кровавые подробности и скандальные разоблачения, идите, Кэтрин, и развлекайтесь дальше с вашим детективом.

Кэтрин услышала в трубке голос Пуаро:

— Это мадемуазель Грей? Воп^[101]. Мосье ван Олдин, отец мадам Кеттеринг, просил меня передать вам, что он очень хотел бы поговорить с вами. Где вам удобно: на вилле «Маргарита» или у него в отеле.

Кэтрин секунду подумала и рассудила, что ван Олдину приезжать на виллу «Маргарита» не стоит, леди Тамплин вцепится в него мертвой хваткой, она ни за что не упустит случая пообщаться с миллионером. Кэтрин ответила, что предпочитает приехать в Ниццу.

— Превосходно, мадемуазель. Я заеду за вами на машине. Скажем, минут через сорок пять, хорошо?

Пуаро был точен до секунды, Кэтрин ждала его, и они тут же отправились.

— Ну-с, мадемуазель, как дела?

Она посмотрела в его прищуренные глаза, маленький бельгиец нравился ей все больше и больше.

— Это наш собственный roman policier, не так ли? — сказал Пуаро. — Я обещал, что мы будем расследовать это дело вместе, а я всегда держу слово.

— Вы слишком любезны, — пробормотала Кэтрин.

— О, вы смеетесь надо мной; но вы ведь хотите узнать последние новости?

Кэтрин кивнула, и Пуаро набросал для нее примерный портрет графа де ла Рош.

— Вы думаете, это он убил ее? — задумчиво сказала Кэтрин.

— Не исключено.

— Но вы сами верите в это?

— Не сказал бы. А вы, мадемуазель, что вы об этом думаете?

Кэтрин покачала головой.

— Откуда мне знать. Я ничего в этом не понимаю, но я сказала бы, что…

— Да? — подбодрил ее Пуаро.

— Ну, судя по тому, что вы о нем рассказали, он не способен совершить убийство.

— Ага! Очень хорошо! — вскричал Пуаро. — Вы согласны со мной; это все, что я хотел услышать. Пока все.

Он бросил на нее острый взгляд.

— Скажите мне, вы встречались с Дереком Кеттерингом?

— Я познакомилась с ним у леди Тамплин, и вчера он пригласил меня на ленч.

— Какой mauvais sujet^[102],— покачал головой Пуаро, — но les femmes^[103],— им это нравится, а?

Он подмигнул Кэтрин, она рассмеялась;

— Мосье Кеттеринг из тех, кто сразу производит впечатление всюду, где бы он ни появился, — продолжал Пуаро. — Без сомнения, вы заметили его в «Голубом экспрессе».

— Да, я видела его.

— В вагоне-ресторане?

— Нет, там я его не встречала, я видела его лишь один раз, когда он входил в купе жены.

Пуаро кивнул.

— Странное дело, — пробормотал он, — помнится, вы говорили, мадемуазель, когда поезд подъехал к Лиону, вы только что проснулись и посмотрели в окно. Вы не видели — с поезда не сходил высокий брюнет? Если да, то это и был граф де ла Рош.

Кэтрин покачала головой.

— Не припоминаю, — сказала она. — Там был молодой паренек в кепке и пальто, но, по-моему, он просто прогуливался по платформе. Был еще толстый француз с бородой, в пальто поверх пижамы, он вышел выпить чашку кофе. Остальные, мне кажется, были служащие вокзала.

Пуаро несколько раз кивнул.

— Все сходится, — признался он, — у графа де ла Рош есть алиби. Вообще, алиби отвратительная штука, только усиливает подозрения. Но вот мы и прибыли!

Они прошли в номер ван Олдина, их встретил Найтон. Пуаро представил его Кэтрин. После обычного обмена любезностями Найтон сказал:

— Я доложу мистеру ван Олдину, что мисс Грей здесь.

Секретарь прошел в смежную комнату, и через мгновение появился ван Олдин. Он направился прямо к Кэтрин. Вид у него был измученный, однако взгляд оставался острым и проницательным.

— Счастлив познакомиться с вами, мисс Грей, — сказал он, протягивая руку. — Я так хочу услышать все, что вы можете рассказать мне о Рут.

В голосе его звучала неподдельная искренность, Кэтрин сразу прониклась сочувствием, она видела — этот человек действительно страдает. Его сдержанность только усиливала это впечатление.

Он пододвинул ей стул.

— Прошу вас, садитесь и расскажите все, что помните.

Пуаро и Найтон тактично удалились в смежную комнату, ван Олдин и Кэтрин остались вдвоем. Не мудрствуя лукаво, Кэтрин слово в слово пересказала свой разговор с Рут Кеттеринг, постаравшись ничего не упустить. Он слушал молча, откинувшись в кресле и прикрыв рукой глаза. Когда она закончила, ван Олдин тихо сказал:

— Спасибо, милая.

Какое-то время они молчали. Кэтрин понимала, что слова сочувствия сейчас излишни… Когда миллионер заговорил, тон его уже был другим:

— Я чрезвычайно признателен вам, мисс Грей. Я думаю, вы успокоили мою бедную Рут в последние часы жизни. Теперь я хотел бы еще кое о чем вас спросить. Мосье Пуаро, должно быть, рассказал вам про негодяя, который сбил с толку мою бедную девочку. Это о нем она вам говорила, тот, с кем она собиралась встретиться. Как, по-вашему, она могла изменить свои планы после разговора с вами? Вы думаете, она действительно собиралась вернуться?

— Мне трудно что-либо сказать. В одном я уверена: она приняла какое-то решение и сразу стала более веселой и спокойной.

— Она не упоминала, где должна встретиться с этим мерзавцем: в Париже или в Гиерах?

Кэтрин покачала головой.

— Об этом она ничего не говорила.

Ван Олдин вздохнул.

— Это очень важный момент. Ну что ж, время покажет.

Он поднялся и открыл дверь в смежную комнату, Найтон и Пуаро присоединились к ним. Кэтрин отклонила приглашение миллионера вместе позавтракать, и Найтон проводил ее к машине. Вернувшись, он застал Пуаро и ван Олдина за разговором.

— Если бы мы только знали, — сказал в раздумье миллионер, — какое решение приняла Рут. Это мог быть любой из полудюжины вариантов: она могла сойти с поезда в Париже и телеграфировать мне, она могла отправиться на юг Франции и там объясниться с графом. Мы блуждаем во мраке. Но у нас есть свидетельство горничной о том, что Рут была напугана и расстроена появлением графа на вокзале в Париже. Это определенно не было предусмотрено их предварительной договоренностью. Вы согласны со мной, Найтон?

Секретарь вздрогнул.

— Простите, мистер ван Олдин, я не слушал.

— Грезите? — сказал ван Олдин. — На вас это не похоже, вижу, эта девушка произвела впечатление.

Найтон вспыхнул.

— Она в самом деле необычайно красивая девушка, — сказал задумчиво ван Олдин, — очень красивая. Вы заметили, какие у нее глаза?

— Всякий мужчина, — сказал Найтон, — обречен замечать ее глаза.

Глава 21
На теннисе

Пролетело несколько дней. Вернувшись однажды утром с прогулки, Кэтрин увидела, что ее с ухмылкой поджидает Ленокс.

— Вам звонил ваш молодой человек!

— Кого вы величаете «моим молодым человеком»?

— Да этого новенького. Секретаря Руфаса ван Олдина. Кажется, вы и на него произвели впечатление. Вы становитесь, Кэтрин, настоящей сокрушительницей сердец. Сначала Дерек Кеттеринг, теперь этот Найтон. Забавно, что я довольно хорошо его помню — он лежал в госпитале, который мама здесь устроила в войну. Мне тогда было всего восемь лет.

— Он был тяжело ранен?

— У него была прострелена нога, если я ничего не путаю, довольно скверная история. Мне кажется, там и доктора чего-то подпортили. Они обещали, что не останется ни хромоты, ни скованности. Но когда он уезжал отсюда, он еле ковылял.

Вошла леди Тамплин.

— Ты рассказывала Кэтрин о майоре Найтоне? — спросила она. — Милейший человек! Сначала я не могла его вспомнить, столько лет прошло, но теперь… мы будто вчера с ним расстались.

— Раньше он был слишком мелкая сошка, чтобы вспоминать его, — сказала Ленокс. — А теперь вдруг выяснилось, что он секретарь американского миллионера, совсем другое дело.

— Дорогая! — воскликнула леди Тамплин с кротким упреком.

— Зачем звонил майор Найтон? — спросила Кэтрин.

— Он приглашал вас на теннис сегодня днем, он готов был заехать за вами. Мама и я дали за вас avec empressement^[104] согласие! Покуда вы флиртуете с секретарем миллионера, могли бы дать мне шанс заполучить его хозяина, Кэтрин. Ему около шестидесяти, так что, думаю, он интересуется юными милашками вроде меня.

— Очень бы хотелось повидать мистера ван Олдина, — честно призналась леди Тамплин, — о нем столько разговоров. Эти восхитительно суровые представители Нового Света, — она запнулась, затем промурлыкала: — Восхитительно…

— Майор Найтон особо подчеркнул, что это приглашение мистера ван Олдина, он столько раз повторял это и так заикался, что я почуяла неладное. Вы с Найтоном составили бы прекрасную пару, Кэтрин. Благословляю вас, дети мои!

Кэтрин рассмеялась и отправилась наверх переодеваться.

Найтон приехал вскоре после ленча и по-мужски стойко выдержал все восторги и воспоминания леди Тамплин.

По дороге в Канны он заметил:

— Леди Тамплин удивительно мало изменилась.

— Манерами или внешностью?

— И тем и другим. Ей, должно быть, я полагаю, сильно за сорок, однако она все еще поразительно красивая женщина.

— Безусловно, — согласилась Кэтрин.

— Я очень рад, что вы смогли поехать со мной сегодня. Мосье Пуаро тоже собирался быть. Этот маленький человечек бесподобен. Вы хорошо его знаете, мисс Грей?

Кэтрин покачала головой.

— Я познакомилась с ним в поезде по дороге сюда. Я читала детективный роман и сказала что-то — ну, вроде того, что в жизни ничего подобного не происходит. Я же не знала, кто он такой.

— Поразительная личность, — медленно проговорил Найтон, — и действует самым поразительным образом, он умеет смотреть в корень — редкий дар, и до самого конца расследования никто даже и предположить не может, кого он подозревает на самом деле. Помню, я гостил в одном поместье в Йоркшире^[105], там были украдены драгоценности леди Клэнрейвон. Казалось бы, банальное ограбление, но местная полиция была бессильна, я посоветовал им обратиться к Эркюлю Пуаро, помочь мог только он, но местные власти никак не решались изменить Скотленд-Ярду^[106].

— И что же? — с любопытством спросила Кэтрин.

— Драгоценности так и не нашли, — сухо сказал Найтон.

— Вы действительно так в него верите?

— Да, очень. Граф де ла Рош весьма ловкий господин, он много раз выходил сухим из воды, но, думаю, в лице Пуаро он встретил достойного противника.

— Граф де ла Рош, — задумчиво проговорила Кэтрин, — так вы действительно думаете, что это сделал он?

— Конечно, — удивленно взглянул на нее Найтон, — а вы?

— О, разумеется, — поторопилась Кэтрин, — это так, конечно, если это не было обычным ограблением.

— Конечно, может быть и так, — согласился Найтон. — Но, мне кажется, граф де ла Рош явно приложил к этому руку.

— Но ведь у него есть алиби.

— О, алиби! — Найтон рассмеялся, симпатичная мальчишеская улыбка оживила его лицо.

— Вы признались, что читаете детективы, мисс. Грей, вы должны знать, что тот, кто имеет безупречное алиби, более всего подозрителен.

— Вы думаете, и в жизни так же? — с улыбкой спросила Кэтрин.

— А почему нет? В основе этих книг — сама жизнь.

— И тем не менее они очень далеки от жизни, — заметила Кэтрин.

— Возможно. И все же, будь я преступником, я очень бы не хотел, чтобы по моему следу шел Эркюль Пуаро.

— Я тоже, — засмеялась Кэтрин.

Когда они подъехали, их встретил Пуаро. В этот теплый день он был облачен в белый полотняный костюм с пышной белой камелией^[107] в петлице.

— Bonjour^[108], мадемуазель, — сказал Пуаро, — я выгляжу очень по-английски, вы не находите?

— Вы выглядите замечательно, — тактично вышла из положения Кэтрин.

— Вы смеетесь надо мной, — добродушно ответил Пуаро. — Ну ничего! Папаша Пуаро всегда смеется последним.

— А где мистер ван Олдин? — спросил Найтон.

— Он подойдет, когда мы займем свои места, сказать по правде, мой друг, не очень-то он мною доволен. Ох уж эти американцы! Покой, тишина… они не знают, что это такое. Ван Олдину очень бы хотелось, чтобы я самолично рыскал за преступниками по всем закоулкам Ниццы.

— Мне думается, это не самый плохой план, — заметил Найтон.

— Вы неправы, — ответил Пуаро, — в подобных делах требуется тонкость, а не сила. На теннисе встречаются все, это очень важно. А вот и мистер Кеттеринг.

Дерек решительно направлялся к ним, он был явно чем-то встревожен и раздражен. Найтон и Дерек обменялись приветствиями с некоторой натянутостью, Пуаро же безмятежно болтал о пустяках, не замечая напряженности, с похвальным терпением выжидая, когда все успокоятся.

— Это поразительно, мосье Кеттеринг, вы очень хорошо говорите по-французски, — отвесил он комплимент Дереку, — настолько хорошо, что вас запросто можно принять за француза. Это большая редкость среди англичан.

— Вот бы и мне так, — мечтательно сказала Кэтрин, — я знаю, что мой французский сугубо английского качества.

Они нашли свои места и уселись. Почти тут же Найтон заметил, что его патрон машет ему с другого конца корта, и направился к нему.

— Лично я очень симпатизирую этому молодому человеку, — сказал Пуаро, сияя улыбкой вслед ушедшему секретарю, — а вы, мадемуазель?

— Он мне очень нравится.

— А вам, мосье Кеттеринг?

Резкость уже готова была слететь с губ Дерека, но он осекся: что-то в прищуренных глазах маленького бельгийца внезапно встревожило его, Кеттеринг заговорил осторожно, подбирая слова:

— Найтон — славный малый.

На мгновение Кэтрин показалось, что Пуаро разочарован.

— Он большой ваш поклонник, мосье Пуаро, — сказала она и повторила кое-что из рассказанного ей майором Найтоном. Было забавно наблюдать, как маленький человечек напыжился и распушился точно птица, придав своему лицу выражение комической скромности, которое, впрочем, никого не могло обмануть.

— Да, кстати, мадемуазель, — внезапно сказал он, — я хотел бы кое-что с вами обсудить. Когда вы беседовали с бедной леди в поезде, вы не могли обронить в ее купе портсигар?

Кэтрин изумленно на него посмотрела.

— Не думаю, — сказала она.

Пуаро вынул из кармана синий кожаный портсигар с золотой литерой «К» на крышке.

— Нет, это не мой, — сказала Кэтрин.

— О, тысяча извинений. Это, несомненно, портсигар самой мадам, «К», разумеется, означает Кеттеринг, мы усомнились, потому что нашли другой портсигар у нее в сумочке. Нам показалось странным, что у нее два портсигара.

Внезапно он обернулся к Дереку.

— Может быть, вы знаете, это портсигар вашей жены?

Казалось, Дерек захвачен врасплох. Он не сразу нашелся, что ответить.

— Я… я не знаю. Наверное, ее.

— А он случайно не ваш?

— Разумеется, нет. Если бы он был мой, как он мог оказаться среди вещей моей жены?

Пуаро посмотрел на него непередаваемо простодушным взглядом:

— Я думал, вы могли обронить его, когда были в купе у вашей жены?

— Да не был я там, сколько можно повторять.

— Тысяча извинений, — сказал Пуаро с чрезвычайно виноватым видом. — Это мадемуазель показалось, будто вы входили в купе жены, когда она случайно вас видела.

Пуаро замолчал, изобразив замешательство. Кэтрин взглянула на Дерека, он побледнел, но, быть может, это ей только показалось. Рассмеялся он, однако, вполне натурально.

— Вы ошиблись, мисс Грей, — сказал он беспечным голосом. — Как я понял из того, что сказали мне в полиции, мое собственное купе было только через дверь или две от купе моей жены, о чем я даже и не подозревал. Вы, должно быть, видели меня, когда я входил в мое собственное купе.

Увидев, что к ним направляются ван Олдин и Найтон, Дерек вскочил как ужаленный.

— Должен вас оставить, — сказал он, — я совершенно не желаю встречаться с моим тестем.

Ван Олдин приветствовал Кэтрин очень любезно, но явно был не в духе.

— Оказывается, вы увлекаетесь теннисом, мосье Пуаро, — пробурчал он.

— Да, люблю посмотреть на играющих, — вежливо ответил Пуаро.

— Такое возможно только во Франции, — сказал ван Олдин, — мы в Штатах придерживаемся твердого правила: сначала дела, потом удовольствия.

Пуаро не стал ему возражать и даже улыбнулся, доверчиво и мягко.

— Не возмущайтесь так, прошу вас. У каждого свой подход к делу. Лично я всегда старался найти возможность сочетать полезное с приятным.

Пуаро взглянул на молодую пару, они были погружены в беседу, не замечая ничего кругом. Пуаро удовлетворенно кивнул и, наклонившись к миллионеру, прошептал:

— Я нахожусь здесь не только из желания поразвлечься, мистер ван Олдин. Посмотрите, прямо напротив нас высокий пожилой господин — тот, с желтоватым лицом и благообразной бородой.

— Ну, кто он такой?

— Это мосье Папополус, — сказал Пуаро.

— Какой-то грек, а?

— Этот, как вы выражаетесь, «какой-то грек» — ювелир с мировым именем. У него магазинчик в Париже, но полиция подозревает его кое в чем еще.

— В чем?

— В скупке краденого, исключительно драгоценностей. Если драгоценный камень переменил оправу или хозяина, мосье Папополус мгновенно об этом узнает. Он имеет дело с высочайшими особами Европы — и с последними из подонков в преступном мире.

Ван Олдин взглянул на Пуаро с проснувшимся вдруг вниманием.

— И что? — В его голосе появились новые нотки.

— Вот я и спрашиваю себя, — сказал Пуаро, — я — Эркюль Пуаро, — он театрально постучал себя в грудь, — я задаю себе вопрос: «Почему мосье Папополус внезапно объявился в Ницце?»

Ван Олдин был заинтригован. В какой-то момент он усомнился в Пуаро, решив, что маленький человечек лишь пустой болтун и позер, но сейчас ван Олдин моментально устыдился своих сомнений.

— Я должен принести вам извинения, мосье Пуаро, — сказал он, посмотрев на сыщика твердым взглядом.

Пуаро картинно махнул рукой.

— Ба! — вскричал он. — Это все чепуха. Теперь выслушайте меня, мосье ван Олдин. Для вас имеются некоторые новости.

Миллионер впился в него гладами.

— Да, да. Вам будет интересно. Как вы знаете, мосье ван Олдин, граф де ла Рош был под наблюдением все время после беседы у судебного следователя. Через день после допроса, в его отсутствие, вилла «Марина» была подвергнута обыску.

— Ну, нашли что-нибудь? Держу пари, нет.

Пуаро отвесил ему легкий поклон.

— Ваша проницательность вас не подвела. Полицейские не нашли ничего подозрительного. Это не было для них неожиданностью. Граф де ла Рош, по вашему собственному выражению, не вчера появился на свет, он хитрый господин, с большим опытом.

— Продолжайте, — прорычал ван Олдин.

— Возможно, у графа и не было ничего предосудительного, но мы обязаны были проверить. Если ему есть что прятать, он должен найти надежное место. Но где? Не в доме — полиция поработала отлично. Носить с собой — тоже невозможно, поскольку он понимает, что его могут арестовать в любую минуту. Остается — его автомобиль. Как я сказал, он был под наблюдением, в этот день его сопровождали до Монте-Карло, оттуда он выехал на дорогу в Ментону, за рулем он был сам, у него очень мощная машина, он легко оторвался от преследователей, и примерно через четверть часа они потеряли его из виду.

— Вы думаете, за это время он успел припрятать эту вещь на обочине дороги? — поинтересовался ван Олдин.

— На обочине, нет. Lа n'est pas pratique. Но слушайте внимательно, я высказал мосье Каррежу одну скромную гипотезу, и он был настолько любезен, что одобрил ее. Во всех окрестных почтовых конторах провели опрос: не был ли у них кто-либо похожий на графа де ла Рош, вы понимаете, мосье, лучший способ спрятать вещь — это отправить ее по почте.

— Ну? — торопил его ван Олдин, лицо его выражало живейшую заинтересованность и нетерпение.

— Ну… voila, — театральным жестом Пуаро с торжествующим видом извлек из кармана невзрачный мятый бумажный сверток, с которого была снята бечевка. — За эти четверть часа наш добрый знакомый послал это почтой.

— По какому адресу?

— Адрес мог бы нам что-то подсказать, но, к сожалению, наши надежды не оправдались. Посылка была адресована в одну из маленьких газетных лавок в Париже, где письма и посылки сохраняют до востребования — за незначительные комиссионные.

— Да, но что там внутри? — нетерпеливо спросил ван Олдин.

Пуаро развернул бумагу и извлек квадратную картонную коробку, он оглянулся вокруг.

— Удобный момент, — сказал он тихо, — все следят за игрой. Взгляните, мосье!

Он приподнял крышку коробочки У миллионера вырвался возглас удивления.

— Боже милостивый! — ахнул он. — Рубины!

С минуту он сидел совершенно ошеломленный, Пуаро же, тихо сияя, водворил коробочку обратно в карман. Наконец миллионер вышел из оцепенения, наклонился к Пуаро и стиснул его руку с такой сердечностью, что маленький человечек вскрикнул от боли.

— Это потрясающе, — сказал ван Олдин, — потрясающе! Вы именно то, что нужно, мосье Пуаро, только вы!

— Ерунда, — скромно сказал Пуаро, — порядок и метод, умение предусмотреть случайности — вот и все.

— И сейчас, я полагаю, граф де ла Рош уже арестован? — с надеждой спросил ван Олдин.

— Нет, — сказал Пуаро.

На лице ван Олдина было написано крайнее изумление.

— Но почему? Что еще вам нужно?

— Алиби графа пока не опровергнуто.

— Но это же нелепость!

— Да, — сказал Пуаро, — совершенно с вами согласен, но, к сожалению, нам нужно доказать, что его алиби ничего не стоит.

— А тем временем он ускользнет у вас между пальцев.

Пуаро энергично покачал головой.

— Нет, — сказал он, — ему это не удастся. Единственное, чем граф не может позволить себе пожертвовать, — это его положение в обществе. Любой ценой он должен оставаться на месте и делать вид, что ничего не происходит.

Ван Олдин все еще не мог успокоиться.

— Но я не понимаю…

Пуаро поднял руку.

— Дайте мне еще немного времени, мосье, у меня есть одна идейка. Многие смеялись над идейками Эркюля Пуаро, но, как оказывалось, смеялись зря.

— Ну, — сказал ван Олдин, — выкладывайте. Что еще за идейка?

Пуаро помолчал минуту и сказал:

— Я позвоню вам в отель завтра утром в одиннадцать. До тех пор никому ничего не говорите.

Глава 22
Мосье Папополус завтракает

Мосье Папополус завтракал. Напротив него сидела его дочь Зиа.

Раздался стук в дверь, вошел коридорный и подал мосье Папополусу визитную карточку. У мосье Папополуса брови поползли вверх, он протянул карточку дочери.

— Ага! — сказал он, в раздумье почесывая левое ухо. — Эркюль Пуаро. Любопытно.

Отец с дочерью переглянулись.

— Я видел его вчера на теннисе, — сказал мосье Папополус. — Зиа, не нравится мне это.

— Однажды он оказал тебе услугу, — напомнила дочь.

— Это правда, — согласился мосье Папополус, — и, кроме того, я слышал, он отошел от дел.

Они беседовали на родном языке, потом мосье Папополус повернулся к коридорному и сказал по-французски:

— Faîtes montez ce monsier.

Через несколько минут в комнату вошел щегольски одетый Эркюль Пуаро, небрежно поигрывая тросточкой.

— Мой дорогой мосье Папополус.

— Мой дорогой мосье Пуаро.

— Мадемуазель Зиа! — Пуаро отвесил низкий поклон.

— С вашего позволения мы продолжим завтрак, — сказал мосье Папополус, наливая себе вторую чашку кофе. — Вы посетили нас, увы, немного рановато.

— Боже, какой ужас! — всплеснул руками Пуаро. — Но я, видите ли, очень спешу.

— Ах, — пробормотал мосье Папополус, — так вы заняты расследованием?

— Очень серьезное дело, — сказал Пуаро, — смерть мадам Кеттеринг.

— Дайте-ка сообразить, — мосье Папополус с невинным видом поднял глаза к потолку, — это леди, которая умерла в «Голубом экспрессе», не так ли? Я видел заметку в газете, но там и намека не было на то, что это криминальная история.

— В интересах расследования сочли необходимым скрыть этот факт.

Последовала пауза.

— Чем могу быть полезен, мосье Пуаро? — вежливо поинтересовался ювелир.

— Yoila — я сразу же перехожу к делу.

Пуаро достал из кармана коробочку, которую он показывал ван Олдину, извлек из нее рубины и подтолкнул их по столу в сторону мосье Папополуса. Ни один мускул не дрогнул на лице ювелира, он взял камни, внимательно рассмотрел их и выжидательно уставился на Пуаро.

— Великолепны, не правда ли? — спросил Пуаро.

— Превосходны.

— Сколько, по вашему мнению, они стоят?

Грек поморщился.

— Вам действительно нужно знать это, мосье Пуаро?

— Вы проницательны, мосье Папополус, нет, не нужно, ведь пятисот тысяч долларов они определенно не стоят.

Папополус рассмеялся, и Пуаро вместе с ним.

— Как подделка, — сказал Папополус, возвращая камни Пуаро, — они превосходны. Не будет ли нескромно спросить вас, мосье Пуаро, где вы их достали?

— Ну, разумеется, не вижу причины скрывать это от такого старого друга, как вы. Они были собственностью графа де ла Рош.

Брови мосье Папополуса полезли вверх.

— В самом деле… — пробормотал он.

Пуаро явно получал удовольствие, наблюдая, как старательно и искусно ювелир изображает простодушие и наивность.

— Мосье Папополус, — сказал он, — я намерен выложить карты на стол. Оригинал этих драгоценностей был похищен у мадам Кеттеринг в «Голубом экспрессе». Теперь скажу вам, во-первых: я не разыскиваю эти камни. Это дело полиции. Я работаю на мосье ван Олдина и хочу поймать убийцу его дочери, и я интересуюсь этими драгоценностями лишь постольку, поскольку они могут вывести меня на этого человека. Вы понимаете?

Последние два слова были сказаны с особым нажимом. Мосье Папополус, чье лицо оставалось совершенно неподвижным, тихо проговорил:

— Продолжайте.

— По всей вероятности, эти драгоценности должны были перейти из рук в руки здесь, в Ницце; возможно, это уже произошло.

Мосье Папополус кивнул головой, он задумчиво потягивал кофе и в эту минуту более, чем всегда, напоминал величественного патриарха.

— И я сказал себе, — с оживлением продолжал Пуаро, — какая удача! Мой старый друг мосье Папополус в Ницце, он-то мне поможет.

— И чем же, по вашему мнению, я могу вам помочь? — с холодком осведомился мосье Папополус.

— Я сказал себе: без сомнения, мосье Папополус неспроста оказался в Ницце.

— Отнюдь, — сказал мосье Папополус, — я здесь для поправки здоровья. Предписание врачей. — Он выразительно кашлянул.

— Какая жалость, — ответил Пуаро с деланным сочувствием. — Однако продолжим: когда русский великий князь^[109], австрийская эрцгерцогиня^[110] или итальянский принц желают распорядиться своими фамильными драгоценностями, к кому они обращаются? К мосье Папополусу, не так ли? К тому, кто знаменит на весь мир осмотрительностью, с коей он устраивает подобные дела.

Ювелир отвесил поклон:

— Вы мне льстите.

— Великое дело — осмотрительность, — задумчиво проговорил Пуаро и был вознагражден улыбкой, скользнувшей по губам грека. — Я тоже умею быть осмотрительным.

Собеседники встретились глазами, затем Пуаро продолжил, медленно, осторожно подбирая слова:

— Вот я и говорю: если эти драгоценности перешли из рук в руки здесь, в Ницце, мосье Папополус должен быть в курсе, он знает обо всем, что происходит в мире драгоценных камней.

— Гм, — хмыкнул мосье Папополус и потянулся к булочке.

— Полиция, вы понимаете, — сказал Пуаро, — не вникает в этот предмет, это дело частное.

— Слухи, однако, просачиваются, — позволил себе намекнуть мосье Папополус.

— Какие, например? — поинтересовался Пуаро.

— Не вижу причины передавать вам эти слухи, мосье Пуаро.

— Такая причина есть. Припомните, мосье Папополус, семнадцать лет назад в ваших руках находилась вещь, доверенная вам абсолютно конфиденциально одной очень высокопоставленной особой. Эта вещь хранилась у вас, и она пропала. Вы оказались, как говорят англичане, в пиковом положении.

Глаза Пуаро мягко остановились на лице девушки, она опустила чашку мимо блюдца, поставила локти на стол и, упершись в ладони подбородком, пристально смотрела на Пуаро.

Не сводя с нее глаз, Пуаро продолжал:

— Я был тогда в Париже. Вы послали за мной, вы отдали свою судьбу в мои руки; если я верну вам эту вещь, сказали вы, то могу рассчитывать на вашу вечную благодарность. Eh bienr^[111] Я вернул вам ее.

Длинный вздох вырвался из груди мосье Папополуса.

— Это был самый неприятный момент моей карьеры.

— Семнадцать лет — большой срок, — задумчиво проговорил Пуаро, — но я уверен, что у вашей нации не в правилах забывать добро.

— У греков? — иронически улыбнулся мосье Папополус.

— Я имел в виду не греков, — сказал Пуаро.

Последовало молчание, затем старик гордо распрямил плечи.

— Вы правы, мосье Пуаро, — сказал он тихо, — я еврей. И, как вы сказали, у кашей нации отличная память.

— Вы поможете мне?

— Относительно драгоценностей, мосье, я не могу ничего сделать. — Старик, как и Пуаро, с осторожностью подбирал слова. — Я не знаю ничего. Я не слышал ничего. Но я могу оказать вам реальную услугу, если вы интересуетесь скачками.

— При определенных обстоятельствах — возможно, — сказал Пуаро, внимательно вглядываясь ему в лицо.

— Есть лошадь, которая стоит, по-моему, внимания, она скачет в Лоншам^[112]. Я не могу ручаться, вы понимаете, подобные сведения проходят через многие руки.

Папополус помолчал, глядя в глаза Пуаро, чтобы убедиться, что тот понимает его.

— Конечно, конечно.

— Кличка лошади, — сказал мосье Папополус, откинувшись в кресле и сомкнув кончики пальцев, — Маркиз. Я думаю, это скорее всего — английская лошадь, а, Зиа?

— Я тоже так думаю.

Пуаро стремительно поднялся.

— Благодарю вас, мосье, — сказал он, — великое дело получать сведения, как говорят в Англии, прямо из конюшни. Прощайте, мосье, тысяча благодарностей.

Он повернулся к девушке.

— Прощайте, мадемуазель Зиа. Мне кажется, что лишь вчера я виделся с вами в Париже.

— Шестнадцать лет и тридцать три — большая разница, — уныло сказала Зиа.

— О, только не для вас, — галантно заверил ее Пуаро. — Надеюсь, вы и ваш отец не откажетесь как-нибудь отобедать со мной?

— Конечно, с удовольствием.

— Тогда мы это устроим, — заявил Пуаро, — засим je me sauve.

Пуаро шагал по улице, что-то мурлыча себе под нос, он беспечно покручивал тросточкой и улыбался. По пути он завернул в почтовую контору и отправил телеграмму. Ему пришлось вспомнить код и потратить некоторое время на составление шифровки. В телеграмме, адресованной инспектору Джеппу в Скотленд-Ярд, говорилось о потерянной булавке для галстука. На самом деле телеграмма содержала короткую просьбу:

«Прошу сообщить все известное о человеке по прозвищу Маркиз».

Глава 23
Новая версия

Было ровно одиннадцать, когда Пуаро явился к ван Олдину в отель. Миллионер был один. Он с улыбкой встал навстречу гостю.

— Вы пунктуальны, мосье Пуаро.

— Я всегда пунктуален, точность — мое главное правило. Без порядка и метода… — Пуаро остановился. — Впрочем, я уже развивал перед вами эту тему, к делу!

— Ваша идейка?

— Вот именно, идейка, — улыбнулся Пуаро. — Прежде всего, мосье, я хотел бы еще раз побеседовать с горничной, с Адой Мейсон. Она здесь?

— Да.

— Отлично!

Ван Олдин с любопытством посмотрел на него, затем позвонил и велел коридорному сходить за Мейсон.

Пуаро приветствовал девушку со свойственной ему галантностью, что всегда производило впечатление на людей этого сословия.

— Добрый день, мадемуазель, садитесь, прошу вас, если мосье разрешит.

— Да, да, садитесь, дитя мое, — сказал ван Олдин.

— Благодарю вас, сэр, — чопорно ответила Мейсон и уселась на краешек стула, не сгибая спины и с выражением ожидания на кислом лице.

— У меня есть еще несколько вопросов к вам, — сказал Пуаро, — попробуем добраться до сути этого дела. Я вновь возвращаюсь к незнакомцу в поезде, вам показали графа де ла Рош, вы говорите, что, может быть, это был он, но вы не уверены, так?

— Да, я говорила вам, мосье, я не видела лица этого человека, вот в чем дело.

Пуаро, просияв, кивнул.

— Совершенно верно, разумеется, я отлично понял сложность задачи. Так вот, мадемуазель, вы говорите, что служили у мадам Кеттеринг два месяца. В течение этого срока как часто видели вы своего хозяина?

— Только дважды, сэр.

— Вблизи или издалека?

— Ну, один раз, сэр, он пришел на Керзон-стрит. Я была наверху и смотрела через перила и видела его внизу в холле, мне было немножко любопытно, потому что, ну, вы понимаете, всякие разговоры… — Мейсон кашлянула с осторожностью.

— А в другой раз?

— Я была в парке с Анни — это одна из служанок, — и она показала мне хозяина, он шел с какой-то иностранкой.

Пуаро снова кивнул.

— Теперь послушайте, Мейсон, тот господин, которого вы видели беседующим в купе с вашей хозяйкой на Лионском вокзале в Париже, почему вы не допускаете, что это мог быть ваш хозяин?

— Хозяин, сэр? О, вряд ли это возможно.

— Но вы не уверены, — настаивал Пуаро.

— Ну… я как-то не задумывалась над этим, сэр.

Мейсон была совершенно обескуражена.

— Вы ведь слышали, что ваш хозяин тоже ехал этим поездом. Он ведь мог проходить по вагону?

— Но джентльмен, который разговаривал с миссис Кеттеринг, должен был прийти с улицы, он был одет для улицы, в пальто и мягкую шляпу.

— Это так, мадемуазель, но вспомните, поезд только что подъехал к Лионскому вокзалу, многие пассажиры выходят пройтись по перрону. Ваша хозяйка тоже собиралась и, несомненно, надела свое меховое пальто, а?

— Да, сэр, — согласилась Мейсон.

— И ваш хозяин поступает так же, в поезде натоплено, но снаружи холодно, он надевает пальто и шляпу, прохаживается вдоль поезда, посматривая на освещенные окна вагона, внезапно он видит мадам Кеттеринг. До этого он не знал, что она в поезде, естественно, он поднимается в вагон и идет в купе, она вскрикивает от удивления при виде его и быстро захлопывает дверь между купе, поскольку (и это тоже возможно) разговор у них будет сугубо личного свойства.

Пуаро откинулся на спинку стула и наблюдал, как его слова медленно достигают цели. Никто лучше, чем Эркюль Пуаро, не знал, что такие люди, как Мейсон, не выносят спешки, им нужно время, чтобы отказаться от собственных домыслов; прошло минуты две, прежде чем горничная проговорила:

— Ну конечно, сэр, так могло быть, это не приходило мне в голову. Хозяин высокий, он брюнет, и фигура у него, как у того джентльмена, из-за пальто и шляпы я решила, что он пришел с улицы. Да, это мог быть хозяин, но я все равно не скажу, что уверена, сэр.

— Я вам чрезвычайно благодарен, мадемуазель, не смею вас более задерживать. О, вот еще что. — Пуаро достал из кармана портсигар, который уже показывал Кэтрин.

— Это портсигар вашей хозяйки?

— Нет, сэр, не ее… хотя…

Мейсон была поражена, явно пытаясь осмыслить то, что внезапно вспомнила.

— Да?

— Мне кажется, сэр, не могу с уверенностью сказать, но мне кажется, это портсигар, который миссис купила в подарок хозяину.

— Вот как, — бесстрастно заметил Пуаро.

— Но вот подарила она портсигар или нет, я, конечно, сказать не могу.

— Понял, понял. Больше у меня нет никаких вопросов, мадемуазель. Желаю здравствовать.

Ада Мейсон осторожно вышла, бесшумно закрыв за собой дверь.

Пуаро с легкой улыбкой взглянул на ван Олдина, миллионер был сражен.

— Вы думаете, вы думаете, это был Дерек? — проговорил он. — Но все говорит против этого, ведь граф взят буквально с поличным.

— Нет.

— Но вы рассказали мне…

— Что я рассказал вам?

— Эту историю с драгоценностями. Вы показали их мне.

— Нет.

Ван Олдин впился в него взглядом.

— Вы хотите сказать, что не показывали мне драгоценности?

— Нет.

— Вчера на теннисе?

— Нет.

— Кто из нас сошел с ума, мосье Пуаро, вы или я?

— Ни вы и ни я, — сказал сыщик. — Вы задали вопрос, я отвечаю. Вы спрашиваете, не показывал ли я вам вчера драгоценности. Я отвечаю — нет. То, что я показывал вам, мосье ван Олдин, была первоклассная подделка, распознать которую может только профессионал.

Глава 24
Пуаро дает совет

Понадобилось несколько минут, чтобы миллионер переварил эту новость. Он не сводил с Пуаро ошеломленного взгляда. Маленький бельгиец ободряюще кивнул ему.

— Это меняет дело, не так ли?

— Подделка!

Ван Олдин впился в сыщика глазами:

— Мосье Пуаро, вы давно, уже вели к этому, вы никогда не верили, что граф де ла Рош убийца.

— У меня были сомнения, я говорил вам, и воровство и убийство — вместе… — Пуаро энергично затряс головой. — Нет, трудно себе представить. Это не в характере такой личности, как граф де ла Рош.

— Но вы верите, что он охотился за рубинами?

— Разумеется, в этом нет сомнений. Послушайте, я изложу вам свои предположения. Граф узнал про рубины и составил четкий план. Он выдумал романтическую историю про книгу, которую он якобы пишет, чтобы заставить вашу дочь взять рубины с собой, сам же позаботился о превосходном дубликате. Совершенно ясно, что было бы потом. Ваша дочь не была экспертом по драгоценным камням; возможно, прошло бы много времени, прежде чем обнаружилась бы подмена. Ну, а когда это произошло бы… ну… не думаю, что ваша дочь стала бы судиться с графом, это было бы слишком неблагоразумно, ведь у него скопились ее письма. О да, совершенно безопасный план, с точки зрения графа, — он наверняка уже проворачивал такие дела.

— Весьма логично.

— И вполне в духе такого человека, как граф де ла Рош.

— Но тогда… — ван Олдин вглядывался в лицо Пуаро, — что же случилось на самом деле?

Пуаро пожал плечами.

— Очень просто, кто-то опередил графа.

Последовала длинная пауза. Ван Олдин глубоко задумался, потом без обиняков спросил:

— Давно ли вы подозреваете моего зятя, мосье Пуаро?

— С самого начала, у него были и мотив и возможности. Все считали само собой разумеющимся, что в купе мадам был граф де ла Рош, я тоже так думал. Потом вы случайно упомянули, что однажды приняли графа за своего зятя. Это подсказало мне, что они одного роста, сложения и похожи по цвету волос. Вот тогда мне в голову и пришли некоторые странные мысли. Горничная служила у вашей дочери короткое время, маловероятно, что она успела хорошо изучить внешность вашего зятя, поскольку он не жил на Керзон-стрит; к тому же человек в поезде тщательно прятал лицо.

— Вы думаете он… убил ее? — хрипло спросил ван Олдин.

Пуаро быстро поднял руку.

— Нет, этого я не сказал, но есть вероятность, и очень большая вероятность; он был загнан в угол, в очень тесный угол, ему угрожал полный крах. Для него это был единственный выход.

— Но зачем красть драгоценности?

— Чтобы преступление приняли за банальное ограбление, в противном случае подозрение сразу должно было бы пасть на него.

— Если это так, что он сделал с рубинами?

— Вот это нам и предстоит выяснить, есть несколько вариантов. В Ницце находится человек, который мог бы помочь, я показал его вам вчера на теннисе.

Пуаро встал, ван Олдин поднялся тоже и положил руку на плечо маленького бельгийца; когда он заговорил, голос его был хриплым от волнения.

— Найдите мне убийцу Рут, это всё, о чем я прошу.

Пуаро выпрямился и важно изрек:

— Положитесь на Эркюля Пуаро, не беспокойтесь, Эркюль Пуаро доберется до истины.

Он сдул пылинку со своей шляпы, ободряюще улыбнулся миллионеру и вышел из комнаты, однако, пока он спускался по ступеням, уверенность на его лице постепенно меркла.

— Это все очень хорошо, — бормотал он про себя, — но есть определенные трудности. Да, и очень большие трудности.

Прямо напротив выхода Пуаро увидел автомобиль, в автомобиле — Кэтрин Грей, а возле дверцы с горячностью что-то говорившего Дерека Кеттеринга. Через минуту машина отъехала, и Дерек остался на тротуаре, глядя ей вслед. На лице у него блуждало очень странное выражение. Потом он пожал плечами, глубоко вздохнул и обернулся. Обнаружив у себя за спиной Пуаро, он непроизвольно вздрогнул, они посмотрели друг на друга: Пуаро — твердо и непреклонно, Дерек — с веселым вызовом.

— Очень милая девушка, не так ли? — с кажущейся небрежностью сказал он.

— Да, — согласился Пуаро, — это слово очень подходит мадемуазель Кэтрин, сказано очень по-английски, да и мадемуазель Кэтрин, она тоже очень английская.

Дерек молчал.

— И еще, она symphatique^[113], не так ли?

— Да, — сказал Дерек, — таких, как она, немного.

Он говорил тихо, как будто про себя. Пуаро кивнул понимающе, потом наклонился к Дереку и сказал иным, спокойным и серьезным, незнакомым Дереку Кеттерингу тоном:

— Вы извините старика, мосье, не сочтите назойливым. Одна из ваших английских пословиц гласит: «Прежде чем влюбиться заново, надо покончить со старой любовью».

— Что вы имеете в виду, черт возьми?

— Вы сердитесь на меня, — спокойно сказал Пуаро, — я ожидал этого, а в виду я имел то, что… вон подъехала еще одна машина, а в ней дама. Если вы обернетесь, то увидите ее.

Дерек обернулся, его лицо потемнело от ярости.

— Мирей, дьявол ее побери! — пробормотал он. — Сейчас я с ней…

Пуаро перехватил его.

— Благоразумно ли то, что вы намереваетесь сделать? — спросил он предостерегающе. В глазах его горел зеленый огонь, но Дерек был глух к предостережениям, в гневе он терял бдительность.

— Я порвал с ней окончательно, и она это знает.

— Вы порвали с ней, да. Но порвала ли с вами она?

Дерек хрипло рассмеялся.

— С двумя миллионами она не порвет, — пробормотал он со злостью, — уж за это я ручаюсь.

Пуаро поднял брови.

— Звучит цинично.

— Неужели? — Дерек внезапно широко улыбнулся, но веселья в улыбке не было. — Мосье Пуаро, я прожил на свете достаточно долго, чтобы понять, что все женщины до обидного похожи. — Его лицо внезапно смягчилось. — Все, кроме одной.

Он с вызовом встретил взгляд Пуаро, в его глазах промелькнула тревога и вновь погасла.

— Вон той, — сказал он и кивнул головой в направлении Рокебрюнна^[114].

— А!

Хорошо рассчитанная невозмутимость Пуаро вызвала ожидаемую реакцию.

— Я знаю, что вы хотите сказать, — горячо заговорил Дерек, — мой образ жизни таков, что я ее не стою. Вы скажете, что я не имею права даже помыслить о подобных вещах, что это поставит женщину в неловкое положение, что неприлично говорить такое, когда твоя жена умерла всего несколько дней назад, и не просто умерла, а была убита.

Он остановился перевести дыхание; Пуаро воспользовался этим и жалобно посетовал:

— Помилуйте, да разве я что-нибудь говорю?

— Но хотели бы сказать.

— Я?

— Вы. Вы скажете, что у меня нет ни малейшего шанса жениться на Кэтрин.

— Ну почему. Репутация у вас незавидная, это правда, но что касается женщин… Это их никогда не отпугивало. Будь вы человеком высоконравственным и добропорядочным, человеком, не совершившим ни единого проступка — et bien, тогда бы я был уверен, что вам не на что рассчитывать. Крепкие моральные устои не сулят никакой романтики. Их ценят разве что вдовушки…

Дерек Кеттеринг пристально посмотрел на него, потом повернулся на каблуках и пошел к ожидавшей его машине.

Пуаро смотрел ему вслед с некоторым интересом. Он увидел, как из окна машины выглянуло прелестное создание и обратилось к Дереку.

Но тот даже не остановился. Он приподнял шляпу и прошел мимо.

— Са у est^[115], — проговорил мосье Эркюль Пуаро, — пришло время, я думаю, возвращаться chez moi^[116].

Когда Пуаро вернулся домой, невозмутимый Джордж гладил брюки.

— Приятный денек, Джордж, немножко утомительный, но интересный.

Джордж отнесся к этому замечанию со своим обычным несокрушимым спокойствием.

— В самом деле, сэр.

— Характер преступника, Джордж, очень интересный предмет, многие убийцы — это люди с громадным личным обаянием.

— Я не раз слышал, сэр, что доктор Криппен был любезный джентльмен, а ведь он изрубил свою жену на мелкие кусочки^[117].

— Ваши примеры всегда удачны, Джордж.

Лакей промолчал, в этот момент зазвонил телефон, Пуаро взял трубку.

— Алло, да, это Эркюль Пуаро.

— Говорит Найтон, секундочку, мосье Пуаро, мистер ван Олдин хотел бы поговорить с вами.

Раздался голос миллионера:

— Это вы, мосье Пуаро? Я только хотел сообщить, что Мейсон явилась теперь ко мне по собственной инициативе, она все обдумала и уже почти уверена, что мужчина, появившийся в Париже, был Дерек Кеттеринг. Ей сразу показалось, что она где-то его уже видела, но в тот момент не могла вспомнить где. А теперь говорит, что вполне уверена.

— Благодарю вас, мосье ван Олдин. Это продвинет нас вперед.

Пуаро положил трубку и застыл со странной улыбкой на лице. Джорджу пришлось дважды окликнуть его, прежде чем он получил ответ.

— Что? — сказал Пуаро. — Вы что-то сказали мне?

— Вы собираетесь уходить? Или подать ленч здесь?

— Ни то, ни другое, — сказал Пуаро, — я лягу в постель и выпью tisane^[118]. Случилось то, чего я ждала когда мои ожидания подтверждаются, я всегда нервничаю.

Глава 25
Вызов

Когда Дерек Кеттеринг проходил мимо машины, из нее высунулась Мирей.

— Dereek… мне нужно поговорить с тобой… всего минуту…

Но Дерек, приподняв шляпу, прошел мимо не останавливаясь.

Когда Дерек вернулся в отель, портье поднял голову от конторки и обратился к нему:

— Вас ожидает джентльмен, мосье.

— Кто такой?

— Он не назвался, мосье, он сказал, что у него очень важное дело и что он подождет.

— Где он?

— В малой гостиной, мосье, он не стал дожидаться вас в холле, сказал, что хочет поговорить наедине.

Дерек направился в гостиную. Там не было никого, кроме посетителя, который, как только Дерек вошел, встал и с неанглийским изяществом поклонился; Дерек видел графа де ла Рош лишь однажды, но узнал его сразу. Дерек пришел в ярость: неслыханная наглость!

— Граф де ла Рош, не так ли? Боюсь, вы зря потратили время, придя сюда.

— Надеюсь, что нет, — приветливо ответил граф, блеснув белозубой улыбкой.

Очарование графа на представителей его собственного пола, как правило, не действовало. У всех мужчин без исключения он вызывал живейшее отвращение. Дерек Кеттеринг сразу почувствовал отчетливое желание вышвырнуть графа де ла Рош вон из комнаты, его сдерживало лишь то, что в данный момент скандал был ему совсем ни к чему. Он положительно не мог взять в толк, как Рут могла полюбить такого человека. Мерзавец, хуже чем мерзавец. Дерек брезгливо посмотрел на руки графа с отличным маникюром.

— У меня к вам небольшое дельце. Вам стоило бы меня выслушать.

Дерека снова охватило сильное желание дать графу пинка, но он снова сдержался, почувствовав в голосе графа легкую угрозу и истолковав ее по-своему. Действительно разумнее было бы выслушать гостя.

Дерек уселся и в нетерпении забарабанил пальцами по столу.

— Ну, — сказал он резко, — что там у вас?

Не в обыкновении графа было раскрывать свои карты сразу.

— Позвольте мне, мосье, принести соболезнования в связи с вашей недавней утратой.

— Если вы еще раз позволите себе подобную наглость, — сказал Дерек тихо, — вылетите в окно.

Дерек кивком головы указал на распахнутое позади графа окно, и тот в беспокойстве поежился.

— Я пришлю к вам своих друзей, мосье, если таково ваше желание, — гордо ответствовал граф.

Дерек расхохотался.

— Дуэль? Дражайший граф, с такими, как вы, я не дерусь. Но не отказал бы себе в удовольствии вышвырнуть вас пинком.

Граф и не подумал обидеться, только пробормотал, изумленно подняв брови:

— Что за варвары эти англичане.

— Ну, так что вы хотели сказать?

— Буду откровенен, перейду сразу к делу, так будет лучше для нас обоих, не так ли?

И граф улыбнулся самым любезным образом.

— Я слушаю.

Граф устремил глаза в потолок, сомкнул кончики пальцев и тихо проговорил:

— Вы получили кучу денег, мосье.

— Какое, черт возьми, вам до этого дело?

Граф поднялся.

— Мосье, мое имя запятнано! Я под подозрением… обвинен в этом грязном преступлении.

— Обвинение исходит не от меня, — сказал Дерек холодно, — как заинтересованное лицо я на этот счет не высказывался.

— Я невиновен, — сказал граф. — Небом клянусь, — он поднял руку, — я невиновен.

— Насколько мне известно, это дело ведет мосье Карреж, судебный следователь, — вежливо заметил Дерек.

Граф оставил его замечание без внимания.

— Я не только нахожусь под подозрением в преступлении, которого не совершал, но я еще и очень нуждаюсь в деньгах.

Дерек вскочил ка ноги.

— Я ждал этого, — сказал он тихо, — вы грязный шантажист! Я не дам вам ни пенни, моя жена умерла, и, какой бы скандал вы теперь ни раздули, ее это не коснется. Наверняка она писала вам глупые письма, если я и куплю их у вас за круглую сумму, вы наверняка парочку оставите про запас. Смею заверить вас, мосье де ла Рош, шантаж преследуется законом не только в Англии, но и во Франции. Я все сказал. Счастливо оставаться.

— Минуту… — донеслось Дереку в спину, когда он уже выходил из гостиной, — вы ошибаетесь, мосье, уверяю вас, я джентльмен.

Дерек рассмеялся.

— Письма от дамы я сохранил бы в неприкосновенности. Предложение, с которым я к вам пришел, совершенно иного свойства. Как я уже сказал, я сейчас чрезвычайно стеснен в средствах, угрызения совести могут побудить меня сообщить полиции кое-какие сведения.

Дерек медленно развернулся и возвратился в гостиную.

— Что вы имеете в виду?

Приветливая улыбка снова расцвела на устах графа.

— Полагаю, в детали входить нет необходимости. Ищите того, кому преступление выгодно, так говорят, правда? Как я уже сказал, вы совсем недавно получили массу денег?

Дерек рассмеялся.

— Если это всё…

Граф покачал головой.

— Нет, это не всё, мой дорогой сэр. Я не пришел бы к вам, не имей более подробной и детальной информации, это ведь малоприятно, мосье, быть арестованным за убийство.

Дерек подошел вплотную к графу, лицо Дерека горело такой яростью, что тот непроизвольно отступил на шаг назад.

— Вы угрожаете мне? — гневно вскричал Дерек.

— Я не скажу более ни слова.

— Наглый блеф, и больше ничего!

— Вы ошибаетесь, это не блеф. Хочу заверить вас, что мои сведения получены от некой дамы, и дама эта обладает неопровержимым доказательством того, что убийство совершили вы.

— Дама? Кто она?

— Мадемуазель Мирей.

Дерек вздрогнул, как будто его ударили.

— Мирей.

Граф моментально воспользовался полученным преимуществом.

— Такой пустяк, сто тысяч франков, — сказал он, — я не прошу больше.

— Что? — рассеянно проговорил Дерек.

— Я говорил, мосье, что такой пустяк, как сто тысяч франков, успокоили бы мою совесть.

Дерек, казалось, пришел в себя, он серьезно посмотрел на графа.

— Вы хотели бы получить ответ сейчас?

— Если позволите, мосье.

— Тогда вот он: вы можете отправляться ко всем чертям. Ясно?

Оставив графа в полной прострации, Дерек повернулся на каблуках и вышел из гостиной. У дверей отеля он подозвал такси и поехал к Мирей. По словам портье, танцовщица только что вернулась, и Дерек протянул ему свою карточку.

— Передайте мадемуазель и спросите, могу ли я повидать ее.

Дерек был принят моментально. Волна экзотического аромата ударила ему в ноздри, лишь только он переступил порог номера. Комната была полна алых гвоздик, орхидей и мимозы. Мирей стояла возле окна одетая в peignoir^[119], в пене кружев.

Она кинулась к нему на шею.

— Dereek… ты пришел ко мне. Я знала, что так будет.

Он высвободился из ее объятий и сурово посмотрел на нее.

— Ты послала ко мне графа де ла Рош?

Она взглянула на него с, казалось бы, искренним удивлением.

— Я? Послала к тебе графа де ла Рош? Но зачем?

— Шантажировать меня, — мрачно произнес Дерек.

Она снова пристально посмотрела на него, внезапно улыбнулась и кивнула головой.

— Конечно, этого следовало ожидать, так вот как он поступил, ce type la^[120]. Я должна была это предвидеть. Нет, Dereek, я вовсе не посылала его к тебе.

Дерек пристально всматривался в ее лицо, как будто пытался прочитать ее мысли.

— Я расскажу тебе, — сказала Мирей, — мне стыдно, но я расскажу тебе. В тот день, ты помнишь, я обезумела от ярости, совершенно обезумела. — Она сделала выразительную паузу. — У меня дикий нрав. Я хотела тебе отомстить, и тогда я пошла к графу де ла Рош и велела ему идти в полицию и донести на тебя. Но не бойся, Dereek, я же не совсем потеряла голову; доказательство знаю только я. Полиция не может сделать ничего без моего свидетельства, понимаешь? И теперь… теперь?

Она прижалась к нему, нежно глядя в глаза.

Дерек грубо отбросил ее прочь, она прижалась к стене, грудь ее вздымалась, зрачки сузились, как у кошки.

— Берегись, Dereek, берегись. Тебе придется вернуться ко мне, понимаешь?

— Я никогда не вернусь к тебе.

Танцовщица еще больше сделалась похожей на кошку, веки ее трепетали.

— Другая женщина? Ты с ней тогда завтракал, да?

— Я намерен просить эту леди выйти за меня замуж, если тебе это интересно.

— О, эта чопорная англичанка! И ты думаешь, я допущу это? Ни за что! — Ее гибкое тело трепетало, как натянутая струна. — Слушай, Dereek, помнишь каш разговор в Лондоне? Ты сказал, что единственное, что может спасти тебя, — это смерть твоей жены, ты пожаловался, что она абсолютно здорова, а потом тебе в голову пришла мысль о несчастном случае.

— Полагаю, именно этот разговор ты и повторила графу де ла Рош, — с презрением сказал Дерек.

Мирей рассмеялась.

— Я что, идиотка? Стала бы полиция возиться со всякими сказками. Послушай, я дам тебе последний шанс. Ты бросишь эту англичанку. Ты вернешься ко мне. И тогда, cheri^[121], я никогда не заикнусь…

— Не заикнешься о чем?

Она тихо рассмеялась.

— Ты думал, никто не видел тебя…

— Что ты имеешь в виду?

— Ты думал, что никто не видел тебя… но я видела тебя, Dereek, mon ami, я видела, как ты выходил из купе твоей жены — в ту ночь, перед самым прибытием в Лион. И знаю кое-что еще. Я знаю, что, когда ты вышел из купе, она была мертва.

Дерек застыл, глядя на нее, потом, как во сне, повернулся и медленно, нетвердо ступая, вышел из комнаты.

Глава 26
Предостережение

— Ну что же, — сказал Пуаро, — значит, мы друзья и у нас кет секретов друг от друга.

Кэтрин посмотрела на него. Пуаро был серьезен, как никогда раньше.

Они сидели в парке Монте-Карло. Кэтрин приехала со своими друзьями, и почти сразу по приезде они набрели на Пуаро и Найтона. Леди Тамплин завладела Найтоном и предалась воспоминаниям, большинство из которых, по смутному ощущению Кэтрин, были выдуманы. Они удалились вместе, леди Тамплин повисла на руке молодого человека, тот несколько раз оглянулся через плечо, и Пуаро, прищурившись, проводил их взглядом.

— Конечно, мы друзья, — сказала Кэтрин.

— Мы сразу приметили друг друга, а?

— С того момента как вы сказали мне, что «roman policier» — не всегда выдумка, что такое случается и в жизни.

— И я был прав, разве нет? — Он приподнял указательный палец. — Теперь вы сами угодили в такую историю. Мне-то не привыкать, это мое metier^[122], ко вы — другое дело. Да, — кивнул он в раздумье, — для вас это другое дело.

Кэтрин пытливо на него посмотрела, ей показалось, Пуаро предостерегал ее от опасности, которую она не заметила.

— Почему вы говорите, что я угодила в такую историю? Правда, я говорила с миссис Кеттеринг перед самой ее смертью, но сейчас — сейчас все позади, я больше не имею отношения к этому делу.

— Ах, мадемуазель, мадемуазель, разве можем мы когда-нибудь с уверенностью сказать: «Я покончил с тем-то и тем-то»?

Кэтрин решительно посмотрела ему в глаза.

— Что такое? Вы пытаетесь сообщить мне что-то, но я не понимаю намеков, лучше бы сказать все прямо, как есть.

Пуаро грустно покачал головой.

— Ah, mais c'est anglais ca!^[123] — только черное и белое, все можно потрогать и разложить по полочкам. Но жизнь, мадемуазель, устроена иначе. Некоторые события еще не произошли, но уже отбрасывают тень на нашу жизнь.

Он промокнул лоб огромным шелковым носовым платком и тихо проговорил:

— Но я впадаю в лирику, давайте, как вы хотите, придерживаться фактов. Так вот: что вы думаете о майоре Найтоне?

— Он мне очень нравится, — горячо отозвалась Кэтрин, — по-моему, он очень обаятельный человек.

Пуаро вздохнул.

— Что случилось?

— Вы отвечаете с таким чувством, — сказал Пуаро. — Если бы вы сказали: «О, он очень славный», меня бы это больше устроило.

Кэтрин почувствовала смутную неловкость. Пуаро задумчиво продолжал:

— Хотя, кто знает? Les femmes, у них столько способов скрывать, что они чувствуют на самом деле… и, быть может, горячность — не самый худший способ.

Он вздохнул.

— Я не понимаю… — начала было Кэтрин.

Пуаро прервал ее:

— Вы не понимаете, почему я так навязчив, мадемуазель? Я старик и вообще-то не слишком часто сталкиваюсь с кем-либо, чье благополучие мне не безразлично. Мы друзья, мадемуазель, вы сами так сказали, вот почему мне хотелось бы видеть вас счастливой.

Кэтрин пристально смотрела прямо перед собой, кончиком зонтика она чертила какие-то знаки на песке дорожки.

— Я спросил вас о майоре Найтоне, сейчас я задам вам другой вопрос. Вам нравится Дерек Кеттеринг?

— Я едва с ним знакома.

— Это не ответ.

— По-моему, ответ.

Что-то в ее тоне заставило Пуаро поднять глаза, потом он с торжественным видом склонил голову.

— Быть может, вы и правы, мадемуазель. Уверяю вас, я многое видел в жизни и знаю, что в любви лишь два случая губительны, но именно они и составляют ее сущность. Хорошего человека может погубить любовь к плохой женщине, равно как и плохого к хорошей.

Кэтрин бросила на него быстрый взгляд.

— Погубить?..

— С его точки зрения. Я хочу сказать, что человека определенного склада тянет к преступлениям, как другого… к чему-то иному.

— Вы пытаетесь предостеречь меня, — тихо сказала Кэтрин. — Против кого?

— Я не могу читать в вашем сердце, мадемуазель, а если бы мог, не думаю, что вы разрешили бы мне это, скажу лишь: есть мужчины, наделенные странным очарованием в глазах женщин.

— Граф де ла Рош, — улыбнулась Кэтрин.

— Есть другие, значительно более опасные, чем граф де ла Рош. У них есть очень привлекательные свойства — отвага, безрассудство, решительность. Вы очарованы, мадемуазель, я вижу, но думаю и надеюсь, что не более того. Человек, о котором я говорю… его чувства вполне искренни, но все равно…

— Да?

Он встал, а потом сказал тихо и делая ударение на каждом слове:

— Быть может, мадемуазель, вы смогли бы полюбить вора — вора, мадемуазель, но не убийцу.

Пуаро резко повернулся и ушел, оставив ее одну, он слышал ее легкий вскрик, но не обернулся. Он сказал все, что хотел сказать. Он оставил ее обдумать его последние, более чем ясные, слова.

Из казино вышел Дерек Кеттеринг. Увидев Кэтрин, сидящую в одиночестве на скамейке, он подошел к ней.

— Я играл, — сказал он со смешком, — играл несчастливо, я спустил все. Я имею в виду все, что у меня было при себе.

Кэтрин смотрела на него в смятении, в его поведении было что-то новое, какое-то тайное волнение, которое ему не удавалось скрыть.

— Вы, наверное, игрок по натуре, и вам доставляет удовольствие рисковать.

— Доставляет удовольствие? Пожалуй, вы правы, а вы не находите в этом ничего притягательного? Все поставить на карту — с этим ощущением ничто не сравнится.

Кэтрин всегда была человеком сдержанным, но тут, неожиданно для себя, испытала непонятное и сильное волнение.

— Я хотел поговорить с вами, — продолжал Дерек, — кто знает, когда мне еще представится такая возможность. Здесь ходят слухи, что это я убил свою жену, нет, пожалуйста, не прерывайте меня. Это чушь, разумеется.

Он немного помолчал, а потом продолжал, с осторожностью подбирая слова:

— Перед полицией и следователем мне пришлось себя немного приукрасить. С вами я притворяться не желаю. Да, я хотел жениться на деньгах, деньги были нужны мне позарез, когда я впервые встретил Рут ван Олдин. Она была вылитая мадонна, и я… уговорил себя… решил начать новую жизнь, искупить все грехи… и вскоре был горько разочарован. Моя жена была влюблена в другого, когда выходила за меня замуж. Она никогда не любила меня. О, я не жалуюсь, это была честная сделка: она хотела Леконбери, я хотел денег. Все было бы нормально, если бы не американская хватка Рут. На меня ей было совершенно наплевать, однако она хотела, чтобы я постоянно стоял перед ней на задних лапках. Она все чаще как бы давала мне понять, что, коль скоро она меня купила, я принадлежу ей безраздельно. В результате я повел себя с ней по-свински, мой тесть вам скажет это и будет совершенно прав. К моменту смерти Рут я был на грани краха. — Он внезапно рассмеялся: — Крах грозит всякому, кто окажется на пути такого человека, как Руфус ван Олдин.

— А потом? — тихо спросила Кэтрин.

— А потом, — Дерек пожал плечами, — Рут была убита — перст судьбы!

Он рассмеялся. От его смеха Кэтрин вздрогнула и съежилась, как от холода.

— Да, — сказал Дерек, — звучит бестактно, но это чистая правда. Я хочу сказать вам еще кое-что; с той минуты, как я вас увидел, я знал, что вы — единственная для меня женщина на свете. Я… боялся вас, я думал, вы можете принести мне несчастье.

— Несчастье? — резко переспросила Кэтрин.

Он пристально посмотрел на нее:

— Почему вы переспросили? О чем вы подумали?

— Я подумала о том, что мне рассказали люди.

Дерек ухмыльнулся.

— О, обо мне много чего можно порассказать, моя дорогая, и в основном все это будет правда! Да-да, много всякой дряни, о чем я никогда бы сам не решился вам рассказать. Я действительно игрок, и это еще не самое худшее мое качество. Однако я не буду посвящать вас в свои подвиги ни сейчас, ни потом: что было, то прошло. Есть лишь одно, чему я прошу вас верить. Я торжественно клянусь, что не убивал свою жену.

Произнеся свою клятву очень серьезным, хотя и несколько напыщенным тоном, он поймал на себе встревоженный взгляд Кэтрин и продолжал:

— Да, я знаю, я солгал вам тогда, я входил именно в купе моей жены.

— Боже мой!

— Трудно объяснить, как это получилось, но я попытаюсь. Я действовал по наитию, понимаете, я ведь, по сути дела, шпионил за женой, в дороге я не показывался ей на глаза. Мирей рассказала мне, что у нее назначена встреча с графом де ла Рош в Париже, но я убедился, что это было не так. Мне стало стыдно, и я внезапно решил, что было бы неплохо пойти и выяснить с ней отношения раз и навсегда, поэтому я толкнул дверь и вошел.

— Да, — еле слышно отозвалась Кэтрин.

— Рут лежала на диване и спала, отвернувшись к стене, мне был виден только ее затылок, я мог бы, конечно, разбудить ее, но внезапно передумал. Что, в конце концов, могли мы сказать друг другу, кроме того, что было повторено уже столько раз? Она так сладко спала. И я ушел, стараясь не шуметь.

— Зачем же было скрывать это от полиции?

— Ну я же все-таки не совсем идиот. Ведь, с точки зрения полиции, я идеальный убийца — у меня был очевидный мотив. Стоит мне только подтвердить, что я был у нее в купе, со мной в тот же миг будет покончено.

— Понимаю.

Понимала ли она его в самом деле? Она и сама не знала, она чувствовала себя во власти обаяния Дерека, но оставалось в ней что-то, что сопротивлялось, что удерживало…

— Кэтрин…

— Я…

— Вы знаете, я люблю вас. Вы… любите ли вы меня?

— Я… я не знаю.

Какое это имело сейчас значение? Любит она его или нет. Вот если бы…

Кэтрин в отчаянии оглянулась вокруг, словно ища помощи, легкая краска появилась на ее щеках, когда высокий, элегантный, чуть прихрамывающий господин направился к ним, — майор Найтон. Кэтрин встретила его с облегчением и тепло поздоровалась с ним.

Дерек вскочил, лицо его потемнело, как туча, однако тон оставался, как всегда, легким и беззаботным.

— Леди Тамплин волнуется? Придется мне пойти к ней и показать ей мою систему ставок.

Он резко повернулся и оставил их вдвоем. Кэтрин снова опустилась на скамейку, ее сердце колотилось быстро и неровно, но постепенно за болтовней о пустяках со спокойным и застенчивым собеседником самообладание вернулось к ней.

Но внезапно она с удивлением обнаружила, что и майор Найтон предлагает ей свое сердце, — правда, совсем не так, как только что сделал Дерек. Майор заикался и явно был смущен, его было еле слышно.

— С первой минуты, как я увидел вас… я не должен был говорить с вами так скоро… но мистер ван Олдин может уехать в любой момент, и у меня не будет другой возможности. Я понимаю, вы не можете полюбить меня так скоро — это невозможно. Конечно, я чересчур самонадеян… У меня есть собственные средства, не очень большие… нет, не отвечайте сейчас, я знаю, что вы ответите, но на тот случай, если я внезапно уеду, я хочу, чтобы вы знали… что я вас люблю.

Кэтрин была потрясена… тронута, он такой приятный человек, спокойный, мягкий.

— И еще… я только хотел сказать, что если… если вы когда-нибудь окажетесь в беде… все, что я могу…

Найтон с благоговением взял ее руку, на секунду задержал ее в своей, потом быстро ушел в сторону казино, ни разу не оглянувшись.

Кэтрин замерла, глядя ему вслед. Дерек Кеттеринг… Ричард Найтон… двое, такие разные… невероятно разные. В Найтоне была и доброта и чистосердечность. Что же до Дерека…

Неожиданно с Кэтрин случилось нечто странное, она вдруг почувствовала, что возле скамейки кто-то стоит, и этот кто-то — убитая женщина, Рут Кеттеринг. Кэтрин почувствовала, что та хочет… силится что-то сказать ей, ощущение было такое живое, что от него невозможно было избавиться. Кэтрин поняла: дух Рут Кеттеринг пытался сообщить нечто жизненно важное для нее, для Кэтрин. Потом странное ощущение исчезло, Кэтрин, дрожа, как в ознобе, поднялась со скамьи. Что же так отчаянно пытался ей сообщить дух Рут Кеттеринг?

Глава 27
Беседа с Мирей

Найтон оставил Кэтрин и отправился на поиски Эркюля Пуаро, которого и нашел в игорном зале. Тот с благодушным азартом делал минимальные ставки на четные. Как раз, когда Найтон подошел, объявили, что выпал номер тридцать три.

— Не везет! — сказал Найтон. — Собираетесь ставить еще?

Пуаро покачал головой.

— Пока нет.

— Вы очень увлечены игрой? — Найтон посмотрел на него с любопытством.

— Очень, но не в рулетку.

Найтон кинул быстрый встревоженный взгляд на сыщика. — Потом заговорил запинаясь, с подчеркнутой почтительностью:

— Скажите, вы заняты сейчас, мосье Пуаро? Я хотел бы кое-что у вас спросить.

— Я в вашем распоряжении. Выйдем? На солнце так приятно.

Они вышли в парк, Найтон глубоко вздохнул.

— Люблю Ривьеру. Впервые я приехал сюда двенадцать лет назад, во время войны^[124], когда меня направили в госпиталь леди Тамплин. Здесь было как в раю, особенно после Фландрии^[125].

— Представляю, — отозвался Пуаро.

— Кажется, что война была так давно!

Некоторое время они шагали молча.

— Вас что-то тревожит? — спросил Пуаро.

Найтон посмотрел на него с удивлением.

— Очень, — признался он, — хотя я и не понимаю, как вы догадались.

— Да уж как тут не догадаться.

— Вот уж не знал, что меня видно насквозь.

— Быть физиономистом — часть моей профессии^[126],— с достоинством пояснил маленький бельгиец.

— Я кое-что хочу рассказать вам, мосье Пуаро. Вы слышали об этой танцовщице — Мирей?

— Она chere amie^[127] Дерека Кеттеринга?

— Да, именно. Вы понимаете, что мистер ван Олдин предубежден против нее. Она прислала ему записку с просьбой о встрече, он продиктовал мне резкий отказ, который я, разумеется, отправил. Сегодня утром она явилась в отель, передала свою визитную карточку и заявила, что ей совершенно необходимо сейчас же повидать мистера ван Олдина.

— Интересно.

— Мистер ван Олдин пришел в ярость, и ответ, который он велел ей передать, был соответствующий. Я рискнул с ним поспорить, поскольку, на мой взгляд, эта женщина может предоставить нам ценную информацию; нам известно, что она ехала «Голубым экспрессом» и могла услышать или увидеть нечто весьма существенное. Вы не согласны со мной, мосье Пуаро?

— Согласен, — сухо заметил Пуаро, — мосье ван Олдин, должен сказать, ведет себя чрезвычайно глупо.

— Я рад, что вы так считаете, — сказал секретарь. — Тогда я могу рассказать вам еще кое-что, мосье Пуаро. Я был настолько удручен неблагоразумием мистера ван Олдина, что по собственной, инициативе спустился и побеседовал с этой дамой.

— Eh bien?^[128]

— К сожалению, она настаивала на личной встрече с мистером ван Олдином. Я смягчил его ответ насколько мог, а если быть откровенным до конца, я вообще не стал ей его передавать. Я сказал, что мистер ван Олдин слишком занят, и она может передать через меня все, что хотела сказать. Она ушла, так ничего и не сказав. Но я, мосье Пуаро, убежден, что эта женщина что-то знает.

— Это серьезно, — тихо проговорил Пуаро, — вам известно, где она живет?

— Да. — Найтон назвал отель.

— Хорошо, — сказал Пуаро, — мы отправляемся туда немедленно.

— А как же мистер ван Олдин?

— Мистер ван Олдин упрямый человек, я не спорю с упрямцами. Я действую им вопреки. Мы сейчас же отыщем эту даму, и я скажу ей, что вы уполномочены мосье ван Олдином действовать за него, а вы молчите.

Найтон все еще сомневался, но Пуаро увлек его за собой, не обращая внимания на его замешательство. В отеле им сказали, что Мирей у себя. Пуаро послал наверх обе карточки, сделав карандашом приписку: «По поручению мистера ван Олдина». Через некоторое время им сообщили, что мадемуазель их примет. Лишь только их ввели в апартаменты танцовщицы, Пуаро взял инициативу в свои руки.

— Мадемуазель, — замурлыкал он, отвешивая галантный поклон, — мы здесь от имени мистера ван Олдина.

— Да? Но почему он не пришел сам?

— Он нездоров, — солгал Пуаро, — на Ривьере сыро, он подхватил грипп, но он уполномочил меня действовать за него, меня и майора Найтона, его секретаря. Если, конечно, мадемуазель не предпочтет ждать две недели или около того.

Пуаро не сомневался: для женщины с таким темпераментом, как у Мирей, слово «ждать» равноценно проклятию.

— Eh bien^[129], я буду говорить, господа! — закричала она. — Я терпела, и ради чего? Чтобы быть оскорбленной! Да, оскорбленной! О! Так обойтись с Мирей! Бросить ее, как старую перчатку. Можете мне поверить, еще ни один мужчина не осмеливался сделать это. Я сама их бросаю!

Она металась по комнате, ее стройное тело содрогалось от ярости, маленький столик она отшвырнула в угол — так, что он ударился об стенку и разлетелся в щепки.

— Вот что я сделаю с ним, — закричала она, — смотрите!

Схватив вазу с лилиями, она запустила ею в каминную решетку, осколки хрусталя брызнули во все стороны. Найтон наблюдал за Мирей с ледяным британским неодобрением, ему было не по себе. Пуаро, напротив, жмурился от удовольствия, явно наслаждаясь спектаклем.

— Грандиозно! — воскликнул он. — Сразу видно, у мадам есть темперамент.

— Я артистка, у каждого артиста есть темперамент. Я велела Дереку остерегаться, он не послушался.

Внезапно она повернулась к Пуаро:

— Он в самом деле собирается жениться на этой английской девице?

— On m'a dit^[130], что он страстно влюблен в нее, — пробормотал Пуаро.

Мирей подскочила к ним.

— Он убил свою жену! — завопила она. — Вот, теперь вам это известно. Он все рассказал мне заранее, когда задумал это, он был на грани краха; он выбрал простейший выход.

— Вы утверждаете, что мосье Кеттеринг убил свою жену?

— Да, да, да! Разве вы не слышали, что я сказала?

— Полиции потребуется доказательство этого… э-э… заявления… — предупредил Пуаро.

— Говорю вам, я видела, как он выходил из ее купе той ночью.

— Когда именно? — резко спросил Пуаро.

— Перед самым прибытием в Лион.

— Вы готовы подтвердить это под присягой, мадемуазель?

Это был уже другой Пуаро, резкий и решительный.

— Да.

Последовало минутное молчание. Мирей тяжело дышала, ее взгляд, вызывающий и испуганный, перебегал с Пайтона на Пуаро.

— Это серьезное дело, мадемуазель. Вы отдаете себе отчет, насколько серьезное?

— Разумеется.

— Ну что ж, — сказал Пуаро, — тогда вы понимаете, мадемуазель, что время не терпит, вам придется немедленно пойти с нами к судебному следователю.

Мирей была захвачена врасплох. Она заметалась, но Пуаро был непреклонен и не оставил ей никаких лазеек для отступления.

— Очень хорошо, — прошипела она, — я только надену пальто.

Оставшись вдвоем, Пуаро и Найтон обменялись взглядами.

— Необходимо действовать, пока… как это у вас говорится?.. Пока железо горячо, — проговорил Пуаро. — Она темпераментна; через час она, быть может, раскается и захочет выйти из игры, мы должны предупредить это любой ценой.

Появилась Мирей, закутанная в песочно-желтую бархатную пелерину с леопардовой оторочкой. Она и сама была похожа на леопарда: рыжая хищница. Ее глаза горели гневом и решимостью.

Они сразу нашли мосье Ко и судебного следователя. Потребовалось лишь несколько кратких предваряющих слов Пуаро — и мадемуазель Мирей в самых любезных выражениях было предложено поведать свою историю. Она сделала это, почти дословно повторив то, что уже рассказала Пуаро и Найтону, хотя и не так темпераментно.

— Невероятная история, мадемуазель, — медленно произнес мосье Карреж. Он откинулся на спинку стула, надел пенсне и устремил на танцовщицу проницательный взгляд.

— Вы уверяете, что мосье Кеттеринг вот так прямо рассказывал вам о своих намерениях?

— Да-да! Он сказал, она слишком здорова. Что умереть она может разве что от несчастного случая — так что все это его рук дело.

— Сознаете ли вы, мадемуазель, — сурово сказал мосье Карреж, — что являетесь соучастницей, поскольку молчали о намерениях мистера Кеттеринга?

— Я? Ни в коей мере, мосье. Ни на секунду я не принимала его слова всерьез. О нет, в самом деле нет! Я знаю мужчин, мосье, они такого могут наговорить! Хорошенькие бы творились дела, если бы кому-то пришло в голову принимать все, что они говорят, аи pied de la lettre^[131].

Судебный следователь поднял брови.

— Не хотите ли вы сказать, что расценивали угрозы мосье Кеттеринга просто как пустые слова? Могу я тогда спросить, что побудило вас прервать ваш ангажемент в Лондоне и выехать на Ривьеру?

Мирей потупила свои черные глаза.

— Я хотела быть с тем, кого любила, разве это не естественно?

Пуаро вкрадчиво поинтересовался:

— Означают ли ваши слова, что мосье Кеттеринг выразил желание, чтобы вы сопровождали его в Ниццу?

Мирей заметно помедлила и ответила с высокомерием и безразличием:

— В таких вещах мне достаточно моего собственного желания.

То, что этот ответ ответом вовсе не был, было очевидно. Все трое выразительно промолчали.

— Когда вы впервые пришли к заключению, что мосье Кеттеринг убил свою жену?

— Как я уже говорила, мосье, я видела, как мосье Кеттеринг выходил из ее купе перед самым прибытием поезда в Лион, у него было такое лицо… ах!., в тот момент я не могла понять, в чем дело… этот ужасный, затравленный взгляд… Никогда его не забуду.

Голос ее пронзительно зазвенел, и она трагически заломила руки.

— Как только я узнала, что мадам Кеттеринг была уже мертва, когда поезд выехал из Лиона, я сразу все поняла!

— И все же — вы не пошли в полицию, мадемуазель, — мягко сказал комиссар.

Мирей бросила на него величественный взгляд, она просто упивалась ролью, которая ей выпала.

— Предать свою любовь? — воскликнула она. — О нет, женщины на такое не способны!

— Однако сейчас… — намекнул мосье Ко.

— Сейчас другое дело. Он предал меня! Что же мне — страдать молча?..

Судебный следователь остановил ее.

— Хорошо-хорошо, — успокаивающим голосом проговорил он, — теперь, мадемуазель, соблаговолите прочитать ваше заявление, проверить, все ли верно, и подписать его.

Мирей не взглянула на документ и поднялась на ноги.

— Да-да, все верно. Я больше вам не требуюсь, господа?

— В настоящий момент нет, мадемуазель.

— И Дерека арестуют?

— Сейчас же, мадемуазель.

Мирей усмехнулась и плотно запахнула пелерину.

— Надо было думать, прежде чем оскорблять меня.

— Один маленький вопрос, — Пуаро деликатно кашлянул, — только небольшое уточнение.

— Да?

— Почему вы решили, что мадам Кеттеринг была уже мертва, когда поезд выехал из Лиона?

Мирей застыла.

— Но она была мертва.

— Действительно?

— Да, конечно. Я…

Она внезапно остановилась. Пуаро, внимательно следивший за ней, заметил в ее глазах тревогу.

— Мне так сказали. Так все говорят.

— О, — покачал головой Пуаро, — а я и не знал, что этот факт упоминался где-либо вне стен этого кабинета.

Мирей забеспокоилась.

— О таких вещах как-то узнают. Слухи ведь ходят. Кто-то рассказал мне. Не могу припомнить, кто это был.

Она направилась к выходу, мосье Ко кинулся открывать дверь, а тем временем снова раздался ласковый голос Пуаро:

— А драгоценности? Простите, мадемуазель, можете ли вы рассказать мне что-либо об этом?

— Драгоценности? Какие драгоценности?

— Рубин Екатерины Великой. Поскольку вы слышали так много, вы наверняка слышали и о них.

— Я ничего не знаю ни о каких драгоценностях, — резко сказала Мирей.

Она удалилась, захлопнув за собой дверь, мосье Ко вернулся на свое место, судебный следователь вздохнул.

— Ну и фурия! Но diablement chic^[132]. Интересно, правду ли она говорит? Думаю, что да.

— Кое-что от правды в ее истории определенно есть, — сказал Пуаро. — У нас есть подтверждение мисс Грей, она выглядывала в коридор незадолго до прибытия поезда в Лион и видела, как мосье Кеттеринг входил в купе своей жены.

— Дело оборачивается против него, это совершенно ясно, — сказал вздохнув комиссар, — а жаль, очень жаль…

— Что вы имеете в виду? — спросил Пуаро.

— Всю жизнь я мечтал засадить за решетку графа де ла Рош. В этот раз, ma foil^[133], я думал, он попался. А тут оказывается другой, — зря я только радовался.

Мосье Карреж потер нос.

— Если здесь что-то не так, — заметил он с осторожностью, — мы попадем в неловкое положение. Мосье Кеттеринг аристократ. Эта история наверняка просочится в газеты. Если мы допустили ошибку…

Он мрачно пожал плечами.

— Теперь драгоценности, — сказал комиссар, — что, по вашему мнению, он с ними сделал?

— Он попался с ними в ловушку, это точно, — сказал мосье Карреж, — они, должно быть, причиняют ему массу неудобств, а избавиться от них трудно.

Пуаро улыбнулся.

— У меня есть собственная идея относительно драгоценностей. Скажите, господа, что вам известно о человеке, которого называют Маркиз?

Комиссар в волнении подался вперед.

— Маркиз, — сказал он, — Маркиз? Вы думаете, он замешан в этом деле, мосье Пуаро?

— Я спрашиваю, что вам известно о нем.

Комиссар состроил выразительную гримасу.

— Значительно меньше, чем хотелось бы, — с сожалением заметил он. — Он работает за кулисами, вы же понимаете, у него есть подручные для грязной работы. Сам-то он крупный зверь, в этом мы уверены, он не из преступного мира.

— Француз?

— Д-да. По крайней мере, мы так полагаем. Он работал в Англии, во Франции, в Америке. В Швейцарии прошлой осенью было крупное ограбление, которое отнесли на его счет. По общим отзывам, он grand seigneur^[134], одинаково превосходно говорит по-французски и по-английски, и его происхождение покрыто тайной.

Пуаро кивнул и встал, собираясь идти.

— Вы ничего более не можете нам сказать, мосье Пуаро? — спросил комиссар.

— В настоящий момент нет, — сказал Пуаро, — однако новости, возможно, ожидают меня в отеле.

Мосье Карреж выглядел встревоженным.

— Если здесь замешан Маркиз… — начал он и замолчал.

— Это расстраивает всю нашу схему, — с неудовольствием закончил мосье Ко.

— Но не расстраивает мою, — изрек Пуаро, — напротив, это очень хорошо сочетается с ней. До свидания, господа, если у меня будут стоящие новости, я свяжусь с вами немедленно.

Пуаро возвращался в отель с мрачным лицом. Телеграмма, которая его там дожидалась, оказалась настолько длинной, что Пуаро пришлось прочесть ее дважды, потом он ее медленно сложил и отправился к себе. Наверху его встретил Джордж.

— Я устал, Джордж, очень устал, не закажете ли мне чашечку шоколада?

Шоколад был доставлен как положено. Джордж поставил чашку черед хозяином и собирался уже было уйти, но тут Пуаро вдруг изрек:

— Я знаю, Джордж, вы хорошо разбираетесь в английских аристократах.

Джордж смущенно улыбнулся.

— Смею думать, что да, сэр.

— И вы полагаете, что все преступники — исключительно выходцы из низших слоев?

— Не всегда, сэр. С одним из младших сыновей герцога Девайза случилось пренеприятное недоразумение, он оставил Итон^[135] будучи под подозрением и после этого много лет был причиной больших неприятностей для семьи. Полиция не сочла возможным согласиться с тем, что он страдает клептоманией^[136]. Очень умный юноша, но до мозга костей порочный, поймите меня правильно, сэр. Его светлость отправил сына в Австралию, и я слышал, что и там он попал под суд, только под чужим именем. Очень странно, сэр, но это так, совсем еще молодой человек и, должен подчеркнуть, сэр, вовсе не нуждался в деньгах.

Пуаро закивал.

— Страсть к острым ощущениям, ну и некоторые отклонения. Любопытно…

Он снова вынул из кармана телеграмму и перечитал ее.

— Потом была еще дочь леди Мери Фокс, — продолжал лакей, охваченный воспоминаниями, — чего она только не вытворяла, даже в лавках воровала. Очень волнительно для лучших семей, если можно так выразиться. Я мог бы припомнить множество и других подобных историй, сэр.

— У вас обширный опыт, — сказал Пуаро, — я просто удивляюсь, как это вы после таких титулованных особ согласились служить у меня. Я думаю, вам тоже свойственна страсть к острым ощущениям.

— Не только из-за этого, сэр. Я прочел в «Светских новостях», что вас принимали в Бэкингемском дворце^[137]. А я как раз искал новое место, в заметке говорилось, что его величество был с вами любезен и в высшей степени высоко отзывался о ваших способностях.

— Ага! Всегда полезно знать причины происходящего. Вы звонили мадемуазель Папополус?

— Да, сэр, она и ее отец будут иметь удовольствие отобедать с вами сегодня вечером.

— Так. — Пуаро допил свой шоколад, поставил чашку с блюдцем точно на середину подноса и проговорил тихо, скорее самому себе, чем лакею: — Белка, мой дорогой Джордж, запасает орехи осенью, потому что они пригодятся ей позднее. Чтобы добиться успеха, Джордж, человек должен уметь извлекать пользу из уроков, которые дают нам братья наши меньшие. Я стараюсь максимально использовать их мудрость. Мне случалось быть котом, который караулит мышь у норки, и добрым псом, который идет по запаху, не сбиваясь со следа, и еще, мой дорогой Джордж, я бывал белкой: я запасал маленький фактик здесь, маленький фактик там. Теперь я иду в свое хранилище и беру один-единственный орех, орех, который я припас… дайте-ка сообразить, семнадцать лет назад. Следите за моей мыслью, Джордж?

— Кто бы мог подумать, сэр, чтобы орехи сохранялись так долго, хотя, я знаю, консервирование творит чудеса.

Пуаро посмотрел на него и улыбнулся.

Глава 28
Пуаро подражает белке

Пуаро отправился на званый обед, имея в запасе целых сорок пять минут. У него были на то свои резоны. По пути в Монте-Карло он остановил автомобиль возле особняка леди Тамплин на Рокебрюнн. И вызвал мисс Грей. Дамы одевались, Пуаро провели в малую гостиную, и через несколько минут появилась Ленокс Тамплин.

— Кэтрин еще не готова, могу я передать ей что-то, или вы предпочитаете дождаться ее?

Пуаро в раздумье смотрел на Ленокс, казалось, ему невероятно трудно принять решение. Похоже, ответ на такой простой вопрос был для него вовсе не прост.

— Нет, — сказал он наконец, — нет, пожалуй, мне не стоит дожидаться мадемуазель Кэтрин. Пожалуй, так будет даже лучше. Нелегкая у меня задача…

Ленокс вежливо молчала, вопросительно подняв брови.

— У меня есть новости… может, вы передадите своей подруге… мосье Кеттеринг был арестован сегодня вечером по обвинению в убийстве своей жены.

— Вы хотите, чтобы я рассказала это Кэтрин?

Ленокс побледнела, она тяжело дышала, будто после хорошей пробежки. Пуаро заметил напряженное выражение ее лица.

— Сделайте одолжение, мадемуазель.

— Но почему? Вы думаете, что Кэтрин огорчится? Вы думаете, она влюблена?

— Я не знаю, мадемуазель. Как правило, я знаю всё, честное слово, но в данном случае… я… ну… я не знаю. Вы знаете, вероятно, лучше, чем я.

— Да, — сказала Ленокс, — я-то знаю, но вам рассказывать не собираюсь.

Некоторое время она молчала, ее черные брови сошлись у переносицы.

— Вы верите, что это сделал он? — спросила она резко.

Пуаро пожал плечами.

— Полиция так считает.

— Ага, прямо не говорите, да? Значит, это еще под вопросом.

Она опять замолчала, нахмурившись.

Пуаро мягко спросил:

— Вы знакомы с Дереком Кеттерингом много лет, не так ли?

— С самого детства, — сердито сказала Ленокс.

Пуаро молча кивнул.

Резким движением Ленокс подвинула стул и села. Поставив локти на стол и подперев ладонями голову, она впилась в Пуаро взглядом.

— Что у них есть против него? Мотив, я полагаю, — наследство?

— Он получил два миллиона.

— А если б она не умерла, он бы разорился?

— Да.

— Но должно же быть что-то еще. Он ехал тем же поездом, я знаю, но этого ведь мало для обвинения.

— В купе был найден портсигар с литерой «К» на крышке, не принадлежащий мадам Кеттеринг, и, кроме того, два человека видели его входящим и выходящим из этого купе перед самым прибытием поезда в Лион.

— Какие два человека?

— Ваша подруга мисс Грей одна из них. Другая — мадемуазель Мирей, танцовщица.

— А он, Дерек, как это объяснил он?

— Он вообще отрицает, что заходил в купе жены.

— Дурак! — решительно заявила Ленокс. — Перед самым прибытием поезда в Лион, вы говорите? Никто не знает, когда она умерла?

— Врачебное заключение не может быть абсолютно точным, но все же маловероятно, чтобы смерть наступила после отправления из Лиона, кроме того, известно, что через несколько минут после отправления миссис Кеттеринг была точно мертва.

— Откуда вы это знаете?

Пуаро улыбнулся своим мыслям.

— Кое-кто еще входил в ее купе и обнаружил мадам мертвой.

— И они не остановили поезд?

— Нет.

— Но как же так?

— Несомненно, у них были свои резоны.

Ленокс бросила на него острый взгляд.

— Вам известны эти резоны?

— Я полагаю — да.

Ленокс сидела тихо, прокручивая в уме все, что она услышала. Пуаро молча наблюдал за ней. Наконец Ленокс посмотрела на него, ее лицо порозовело, глаза сияли.

— Вы думаете, ее убил кто-то из пассажиров, но ведь это совсем необязательно, разве не мог кто-то проникнуть в поезд на стоянке в Лионе? Могли пройти прямо в купе, задушить миссис Кеттеринг, забрать рубины и незаметно выскользнуть из поезда. Ее могли убить, пока поезд стоял в Лионе, в таком случае она могла бы быть еще живой, когда входил Дерек, и мертвой, когда ее увидел кто-то еще.

Пуаро откинулся на спинку стула, глубоко вздохнул, посмотрел на девушку, трижды кивнул головой и снова вздохнул.

— Мадемуазель, то, что вы сказали, очень, очень верно. Я плутал во мраке, и вы показали мне свет. Было нечто, что ставило меня в тупик, но теперь благодаря вам я все понял.

Он поднялся.

— А Дерек, что будет с ним?

— Кто знает? — сказал Пуаро, пожимая плечами. — Но вот что я вам скажу, мадемуазель: я не удовлетворен ходом дела, нет, я, Эркюль Пуаро, не удовлетворен. Возможно, именно сегодня вечером я узнаю что-нибудь еще, по крайней мере, попытаюсь узнать.

— Вы встречаетесь с кем-то?

— Да.

— С кем-то, кто что-то знает?

— Кто может что-то знать. В таких делах нужно испробовать все средства. До свидания, мадемуазель.

Ленокс проводила его до двери.

— Я… помогла? — спросила она.

Пуаро пристально на нее посмотрел, и лицо его смягчилось.

— Да, мадемуазель, вы помогли, помните это, даже если не удастся ничего прояснить.

В машине Пуаро снова впал в глубокое раздумье, но в глазах его светился зеленый огонек — предвестник триумфа.

Пуаро опоздал на несколько минут к месту свидания и обнаружил, что мосье Папополус с дочерью уже ждут его. Пуаро долго извинялся и весь вечер потом рассыпался в любезностях и был галантен и мил, как никогда, Грек выглядел исключительно благообразным и величественным — воплощение скорби и безупречности. Зиа была очень привлекательна и весела. Обед получился приятный, Пуаро был в ударе, он шутил и сыпал анекдотами, говорил изящные комплименты Зиа и рассказывал истории из своей практики. Меню составили со знанием дела, и вино было отменным.

К концу обеда мосье Папополус любезно поинтересовался:

— А что совет, который я вам дал? Вы рискнули поставить на эту лошадь?

— Я связался с… э-э… моим букмекером^[138].

Собеседники встретились глазами.

— Знаменитая лошадь, а?

— Нет, скорее это то, что наши друзья англичане называют «темная лошадка».

— Так, так.

— Пойдемте теперь в казино и попытаем счастья за рулеткой.

В казино компания разделилась, Пуаро ни на шаг не отходил от Зиа, а Папополус был предоставлен самому себе.

Пуаро не повезло, зато Зиа посчастливилось — она выиграла несколько тысяч франков.

— Пожалуй, — деловито сказала девушка, — мне лучше теперь остановиться.

Пауро прищурился.

— Превосходно! Вы поистине дочь своего отца, мадемуазель Зиа, знать, где следует остановиться, о, это искусство.

Пуаро осмотрелся.

— Что-то я не вижу вашего отца, пойду принесу ваш плащ, мадемуазель, и мы выйдем в парк.

Но он не пошел прямо в гардеробную — ему очень хотелось узнать, куда подевался хитрый грек. Острый взгляд Пуаро кое-что подметил еще до исчезновения Папополуса. Обнаружил он его в холле, тот стоял возле колонны, разговаривая с только что появившейся дамой. Это была Мирей.

Пуаро с безразличным видом обошел всю комнату и притаился с другой стороны колонны. Грек и Мирей беседовали в весьма энергичной манере или, точнее сказать, танцовщица говорила, Папополус время от времени вставлял односложные слова и выразительно жестикулировал.

— Говорю вам, мне нужно время, — шипела Мирей. — Дайте мне время, и я достану деньги.

— Ждать, — грек пожал плечами, — это крайне неудобно.

— Совсем недолго. Ну пожалуйста! Неделя, десять дней — это все, что я прошу. Не сомневайтесь. Деньги будут.

Папополус немного подвинулся, беспокойно осмотрелся и обнаружил возле своего локтя безмятежно улыбающуюся физиономию Пуаро.

— Ah! Vous voila^[139], мосье Папополус, я искал вас. Вы позволите мадемуазель Зиа пройтись со мной по парку? Добрый вечер, мадемуазель, — тысяча извинений, что не увидел вас сразу.

Танцовщица приняла его извинения с видимым нетерпением, она была явно раздосадована тем, что прервали ее tete-a-tete^[140]. Пуаро сразу понял намек. Папополус успел только пробормотать: «Разумеется, разумеется», — и Пуаро исчез.

Он принес Зиа плащ, и они спустились вдвоем в парк.

— Очень подходящее место для самоубийства, — сказала Зиа.

Пуаро пожал плечами.

— Наверно. Люди глупы, не так ли, мадемуазель Зиа? Есть, пить, вдыхать этот чудный воздух, все это очень приятно, мадемуазель. Глупо расставаться со всем этим только потому, что у тебя нет денег — или разбито сердце. Любовь — причина многих несчастий, правда?

Зиа рассмеялась.

— Не нужно смеяться над любовью, мадемуазель, — сказал Пуаро, энергично погрозив ей пальцем. — Особенно вам, такой юной и прекрасной.

— К сожалению, это не так. Вы забыли, что мне тридцать три, мосье Пуаро. Мне незачем скрывать это от вас, вы ведь сами сказали моему отцу, что ровно семнадцать лет прошло с тех пор, как вы выручили нас тогда в Париже.

— Когда я смотрю на вас, мне кажется, это было совсем недавно. Вы были тогда почти такой же, как теперь, мадемуазель, чуть потоньше, чуть бледнее, чуть более задумчивы. Шестнадцать лет от роду, и только что из pension^[141]. Уже не petite pensionnaire^[142], но еще не вполне женщина. Вы были так прелестны, мадемуазель Зиа, — несомненно, все вокруг замечали это.

— В шестнадцать человек простодушен и немножко глуп.

— Вероятно, вы правы, — кивнул Пуаро, — и еще. В шестнадцать человек доверчив, не правда ли? Он верит всему, что ему говорят.

Если Пуаро и заметил быстрый взгляд, брошенный на него девушкой, то виду не подал, и мечтательно продолжал:

— Это было любопытное дело. Ваш отец, мадемуазель, так никогда и не узнал истинной подоплеки.

— В самом деле?

— Когда он попросил меня рассказать о деталях, я сказал ему так: «Я возвратил вам то, что было потеряно, я избавил вас от скандала. Так что не задавайте мне больше никаких вопросов». Вам известно, мадемуазель, почему я ему так ответил?

— Не имею представления, — холодно отозвалась Зиа.

— Дело в том, что в моем сердце таилась Нежность к маленькой pensionnaire, такой тоненькой, такой бледной, такой задумчивой.

— Не понимаю, о чем вы! — в гневе воскликнула Зиа.

— Разве, мадемуазель? Вы забыли Антонио Пиреццо?

Пуаро услышал ее судорожный вздох, почти всхлип.

— Он пришел работать помощником в магазин, но на этом его планы не кончались. Не может разве помощник поднять глаза на хозяйскую дочку? Если он молодой, красивый и речистый. И поскольку они не могли заниматься любовью все время, они должны были в перерывах о чем-то говорить, скажем, о некоем очень интересном предмете, который находился на сохранении у мосье Папополуса. И поскольку, как вы говорите, мадемуазель, люди в юности глупы и простодушны, так легко было ому поверить. И показать, где хранится сей драгоценный предмет. И впоследствии, когда все произошло, когда невероятная катастрофа разразилась… Увы! Бедная маленькая pensionnaire. В каком ужасном положении она очутилась. Она была напугана, бедняжка. Сказать или кет? И тут появился этот замечательный мосье Эркюль Пуаро. Почти волшебным образом всё утряслось. Бесценная фамильная реликвия была возвращена — и никаких кошмарных допросов…

Зиа в ярости повернулась к нему.

— Вы все это знали? Кто рассказал вам? Кто? Антонио?

Пуаро покачал головой.

— Никто мне не рассказывал. Я догадался. Я правильно все угадал, мадемуазель? Видите ли, если вы не способны разгадывать некоторые тайны, то сыщик из вас никакой.

Девушка несколько минут шла молча. Потом мрачно спросила:

— Ну, и что вы намереваетесь делать? Пойдете и расскажете все моему отцу?

— Нет, конечно нет.

Она с изумлением на него посмотрела.

— Вам что-нибудь нужно от меня?

— Мне нужна ваша помощь, мадемуазель.

— Откуда вы знаете, что я могу помочь вам?

— Я не знаю, я только надеюсь.

— А если я не помогу вам — вы расскажете моему отцу?

— Да нет же, нет. Выбросьте эту мысль из головы, мадемуазель. Я не шантажист и не собираюсь воспользоваться вашей тайной.

— Но если я откажусь помочь вам?..

— Значит, откажетесь, и всё.

— Тогда почему?.. — Она остановилась.

— Послушайте, и я объясню вам почему. Женщины, мадемуазель, великодушны. Если они могут отплатить услугой за услугу, они так и поступают. Однажды я поступил великодушно с вами, мадемуазель; я мог все выложить, но придержал язык.

Девушка опять помолчала, потом сказала:

— Когда вы были у нас, мой отец навел вас на след.

— Это было очень мило с его стороны.

— Я вряд ли смогу что-либо добавить к этому.

Если Пуаро и был разочарован, он не подал виду. На его лице не дрогнул ни один мускул.

— Eh bien! — сказал он добродушно. — Тогда сменим тему.

Пуаро пустился в легкую болтовню, девушка была рассеянна, отвечала механически и часто невпопад. Когда они вновь приблизились к казино, она, казалось, приняла решение.

— Мосье Пуаро?

— Да, мадемуазель?

— Мне бы хотелось вам помочь — если удастся.

— Вы очень милы, мадемуазель, очень милы.

И снова последовала пауза. Пуаро терпеливо ждал.

— Господи, — сказала Зиа, — в конце концов, почему, собственно, мне не сказать вам? Мой отец осторожен, он всегда предельно осторожен, но я знаю, что с вами это необязательно. Вы сказали, что расследуете только убийство и драгоценностями не занимаетесь. Я верю вам. Вы верно тогда догадались, что мы в Ницце из-за рубинов. Согласно плану, они должны были перейти из рук в руки здесь. Теперь они у моего отца, он намекнул вам в тот день, кто является нашим таинственным клиентом.

— Это Маркиз?

— Да, Маркиз.

— Вы когда-нибудь видели Маркиза, мадемуазель Зиа?

— Однажды, ко не очень хорошо рассмотрела. Через замочную скважину мало что увидишь.

— Это действительно трудно, — с сочувствием сказал Пуаро, — но все равно вы видели его. Узнали бы?

Зиа покачала головой.

— Он был в маске.

— Молодой или старый?

— У него седые волосы. Может, парик, а может, и нет. Сидит он отлично. Но я не думаю, чтобы он был стариком. У него молодая походка и молодой голос.

— Голос? — сказал в раздумье Пуаро. — Ах, его голос! Узнали бы вы его снова, мадемуазель Зиа?

— Пожалуй.

— Вы заинтересовались им, а? Поэтому вы оказались у замочной скважины?

Зиа кивнула.

— Да-да. Мне было любопытно, столько о нем говорят, он не обычный вор — больше похож на героя романа.

— Понимаю.

— А теперь я кое-что хочу вам сообщить, — сказала Зиа. — Одну маленькую деталь, которая, может быть, будет вам полезна.

— Да? — ободряюще посмотрел на нее Пуаро.

— Рубины были переданы моему отцу здесь, в Ницце. Я не видела того, кто их передавал, но…

— Да?

— Одно я знаю наверняка. Это была женщина.

Глава 29
Письмо из дома

«Дорогая Кэтрин, вращаясь среди своих теперешних великосветских друзей, вы вряд ли заинтересуетесь нашими новостями, но так как я всегда считала вас девушкой разумной, то, может, вы не окончательно загордились. Здесь все по-прежнему. Были неприятности с нашим новым священником, который пьет самым скандальным образом. А впрочем, что с него взять: ведь он мало чем отличается от католика. Все говорили об этом с викарием^[143], но вы знаете, что такое наш викарий, сплошь христианское милосердие, и ни на йоту истинной силы духа. У меня была масса огорчений с горничными в последнее время. Эта девица, Анни, никуда не годится: юбка выше колен, и нет, чтоб надеть шерстяные чулки. И у всех у них не хватает терпения выслушать, что им говорят. У меня были очень сильные боли из-за моего ревматизма, и д-р Харрисон убедил меня поехать на консультацию к лондонскому специалисту — пустая трата времени и денег: три гинеи^[144] и дорожные расходы — как я ему и говорила. Но я дождалась среды, чтобы купить льготный билет. У лондонского врача вытянулось лицо, он все ходил вокруг да около, пока я не сказала ему: „Я прямой человек, доктор, и люблю, чтобы со мной говорили прямо. Это рак, да?“ И тогда, конечно, он признался, что это рак. Он сказал, что это от силы год и не слишком сильные боли, хотя, полагаю, я смогу вытерпеть боль, как подобает христианке. Временами мне очень одиноко, здесь большинство моих друзей уже умерли. Мне так хочется, чтобы вы, моя дорогая, были в Сент-Мэри-Мид. Если бы вы не получили этого наследства и не оказались в высшем обществе, я предложила бы вам двойное жалованье против того, что платила вам бедная Джейн, лишь бы вы приехали и ухаживали за мной, но что толку мечтать о том, что недоступно. Однако в случае, если бы ваши дела сложились плохо — а это ведь всегда возможно… Я без конца слышу истории о бессовестных титулованных господах, которые обещают девушкам жениться, выманивают у них деньги и бросают своих невест у церковного порога. Разумеется, вы слишком благоразумны, чтобы с вами случилось что-нибудь подобное, но зарекаться нельзя, тем более что вниманием мужчин вы были до сих пор не избалованы. И все же, на всякий случай, моя дорогая, помните: здесь ваш дом навсегда, и, хотя я могу иногда высказаться напрямик, сердце у меня не злое.

Любящий — вас старый друг,

Амелия Вайнер.

Р. S. Я видела в газете заметку про вас и вашу кузину виконтессу Тамплин, вырезала ее и спрятала вместе с другими моими вырезками. Я молилась за вас в воскресенье, да сохранит вас Господь от гордыни и тщеславия».

Кэтрин перечитала письмо дважды, сложила его и устремила взгляд в окно — на синеву Средиземного моря. Она почувствовала ком в горле, ее потянуло в Сент-Мэри-Мид. Рутина привычных, повседневных, глупых мелочей… и все же… дом. Ей захотелось как следует поплакать.

Ленокс, вошедшая в этот момент, отвлекла ее.

— Привет, Кэтрин, что случилось?

— Ничего, — ответила Кэтрин, убирая в сумочку письмо от мисс Вайнер.

— Вид у тебя что-то подозрительный, послушай, надеюсь, ты не против, я позвонила твоему другу сыщику, мосье Пуаро, и пригласила его на ленч с нами в Ницце. Я сказала, что это ты хочешь повидать его, поскольку ради меня, я полагаю, он не пришел бы.

— А ты хочешь его видеть?

— Да, я почти влюбилась. Никогда раньше не встречала мужчины с такими зелеными глазами, прямо как у кота.

— Ладно, — ответила Кэтрин, она слушала вполуха. Последние дни были особенно мучительны. Арест Дерека Кеттеринга был главной темой разговоров, и тайна «Голубого экспресса» обсуждалась как никогда бурно.

— Я заказала машину и что-то соврала маме, вот только не помню, что именно. Хотя это не важно — она сразу же забывает, что ей говоришь. Если она узнает, куда мы собрались, она захочет поехать тоже, чтобы выкачать из мосье Пуаро все, что можно.

Когда девушки приехали в «Негреско», Пуаро уже ждал их. Он был преисполнен галльской любезности^[145] и наговорил обеим столько комплиментов, что они вконец обессилели от смеха. И все же ленч получился грустный. Кэтрин была задумчива и рассеянна, Ленокс изредка прерывала молчание короткими репликами. Когда они уже сидели на террасе за кофе, она атаковала Пуаро:

— Как подвигаются дела? Бы понимаете, о чем я?

Пуаро пожал плечами:

— Дела идут своим чередом.

— И вы позволяете им идти своим чередом?

Пуаро взглянул на Ленокс с легкой грустью.

— Вы молоды, мадемуазель, но есть три вещи в мире, которые нельзя подгонять, — le bon Dieu^[146], природа и старики.

— Чепуха! Вы не старик.

— О, как это мило сказано.

— А вот и майор Найтон, — сказала Ленокс.

Кэтрин быстро оглянулась.

— Он с мистером ван Олдином, — продолжала Ленокс, — мне нужно его спросить кое о чем. Я на минутку.

Оставшись наедине с Кэтрин, Пуаро заметил:

— Вы рассеянны, мадемуазель, ваши мысли где-то далеко, правда?

— Всего только в Англии. Не дальше.

Повинуясь внезапному импульсу, Кэтрин достала письмо, полученное утром, и протянула его через стол Пуаро.

— Первая весточка из моей прежней жизни, — что ни говори, а все-таки волнует.

Пуаро прочитал письмо.

— Итак, вы собираетесь назад в Сент-Мэри-Мид?

— Да нет, почему же?

— Ну, значит, я ошибся, — сказал Пуаро, — вы разрешите, я покину вас на секундочку.

Он подошел к Ленокс, которая разговаривала с ван Олдином и Найтоном. Американец выглядел постаревшим и измученным, он вяло кивнул Пуаро, не сделав больше ни единого движения. Когда ван Олдин повернулся, чтобы ответить на какое-то замечание Ленокс, Пуаро отвел Найтона в сторону.

— Мосье ван Олдин плохо выглядит.

— Ничего удивительного. Скандал с арестом Дерека Кеттеринга был последней каплей. Он уже жалеет, что попросил вас выяснить правду.

— Лучше бы ему вернуться в Англию.

— Послезавтра мы уезжаем.

— Хорошие новости, — кивнул Пуаро. Он помедлил и бросил взгляд через террасу туда, где сидела Кэтрин. — Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали об этом мисс Грей.

— О чем рассказать?

— Что вы, то есть что мосье ван Олдин возвращается в Англию.

Найтон несколько растерялся, ко тут же с готовностью пересек террасу и подошел к Кэтрин.

Пуаро посмотрел ему вслед и удовлетворенно кивнул, а потом повернулся к Ленокс и ван Олдину. Через минуту-другую все сошлись вместе, разговор стал общим, затем довольно скоро миллионер и его секретарь откланялись. Пуаро тоже собрался уходить.

— Тысяча благодарностей за ваше гостеприимство, милые дамы, — воскликнул он. — Это был на редкость очаровательный ленч. Ма foi, мне он был просто необходим! — Пуаро напыжился и постучал себя в грудь. — Теперь я лев, я титан^[147]. Ах, мадемуазель Кэтрин, вы еще не видели меня в деле, вы видели мягкого тихоню, но теперь перед вами настоящий Эркюль Пуаро. Я заставлю людей дрожать от страха, я буду грозить и вселять ужас в сердца тех, кто внимает мне!

Пуаро в упоении от самого себя бросил гордый взгляд на девушек, обе изобразили должный трепет, хотя Ленокс покусывала нижнюю губу, а уголок рта Кэтрин подозрительно подрагивал.

— И я добьюсь своего, — сказал Пуаро грозно, — о да, победа будет за мной.

Он удалился уже на несколько шагов, когда голос Кэтрин заставил его обернуться:

— Мосье Пуаро, я… я хочу сказать вам. Я думаю, вы были совершенно правы, я собираюсь обратно в Англию, и как можно скорее.

Пуаро пристально посмотрел на нее, и под его проницательным взглядом Кэтрин смущенно вспыхнула.

— Понимаю.

— О чем вы?

— Я знаю больше, чем вы думаете, мадемуазель, — сказал Пуаро тихо и двинулся дальше, пряча улыбку. Он сел в ожидавшую его машину и отбыл в Антибы.

На вилле «Марина» Ипполит, слуга графа де ла Рош, с каменным лицом протирал резное стекло, покрывавшее графский столик. Сам граф де ла Рош уехал на весь день в Монте-Карло. Случайно взглянув в окно, Ипполит заметил посетителя, проворно шагающего к парадной двери, посетителя столь непохожего на знакомых ему людей. Он позвал свою жену Мари, хлопотавшую в кухне, и показал ей того, кого он обозначил се type 1-й.

— Неужели опять из полиции? — тревожно спросила Мари.

— Смотри сама.

Мари посмотрела.

— Этот точно не из полиции, слава Богу.

— Не так уж они нас и донимали, — сказал Ипполит. — Собственно говоря, если бы мосье граф не предупредил меня, сам бы я никогда не догадался, откуда был тот тип возле винной лавки.

Звякнул звонок, и Ипполит с мрачным видом отправился открывать дверь.

— К сожалению, графа нет дома.

Маленький человечек с огромными усами просиял.

— Я это знаю, вы Ипполит Флавель, не так ли?

— Да, мосье.

— А вашу жену зовут Мари Флавель?

— Да, мосье, но…

— Я желаю видеть вас обоих, — воскликнул незнакомец и проворно шагнул в холл мимо Ипполита. — Ваша жена, конечно, на кухне, я пройду туда.

И не успел Ипполит охнуть, как незнакомец открыл нужную дверь в конце холла и прошел коридором на кухню, где, разинув рот, застыла Мари.

— Voila^[148],— сказал незнакомец и уселся в деревянное кресло. — Меня зовут Эркюль Пуаро.

— Да, мосье?

— Вам знакомо это имя?

— Никогда не слышал, сэр.

— Позвольте заметить, вы плохо образованны, это имя великого человека.

Пуаро вздохнул и скрестил на груди руки. Ипполит и Мари смотрели на него в замешательстве, они не могли взять в толк, что привело к ним этого нежданного и весьма загадочного посетителя.

— Мосье желает… — механически пробормотал Ипполит.

— Я желаю знать, почему вы солгали в полиции.

— Мосье! — завопил Ипполит. — Я… я солгал в полиции? Никогда!

Пуаро покачал головой.

— Неправда, вы солгали, и притом несколько раз. Дайте-ка взглянуть. — Он достал из кармана маленькую записную книжку и полистал ее. — Ага, по крайней мере, семь раз. Я перечислю вам их все.

Тихо и спокойно Пуаро изложил в общих чертах все семь случаев. Ипполит был ошеломлен.

— Однако не об этих случаях я хочу говорить, — продолжал Пуаро, — только не думайте, друзья мои, что вы умнее всех на свете. Я пришел сейчас по поводу лжи, которая касается непосредственно меня, — по поводу вашего заявления о том, что граф де ла Рош приехал сюда утром четырнадцатого января.

— Но это не ложь, мосье, это правда. Мосье граф приехал сюда во вторник утром, четырнадцатого. Правда, Мари?

Мари с готовностью согласилась.

— Да-да, истинная правда. Я точно помню.

— О, — сказал Пуаро, — и что же вы подавали вашему доброму господину на dejeuner в то утро?

— Я… — Мари запнулась.

— Странно, как это человек одно помнит, а другое забывает.

Пуаро подался вперед и хлопнул ладонью по столу, глаза его зажглись гневом.

— Да-да, именно так. Вы лжете и думаете, что никто ничего не узнает. Но есть двое, кому известно все. Да — двое. Один, это le bon Dieu… — Пуаро поднял руку к небесам, потом откинулся в кресле, прикрыл глаза и возвестил: — А другой — это Эркюль Пуаро.

— Уверяю вас, мосье, вы ошибаетесь. Мосье граф уехал из Парижа ночью в понедельник…

— Правильно, скорым поездом. Я не знаю, где он прервал свое путешествие. Быть может, и вы не знаете. Что я знаю точно, так это то, что приехал он утром в среду, а не во вторник.

— Мосье ошибается, — тупо повторила Мари.

Пуаро поднялся на ноги.

— Тогда пусть все будет по закону, — сказал он, — жаль.

— Что вы имеете в виду, мосье?

— Вы будете арестованы как соучастники убийства миссис Кеттеринг.

— Убийство!

Лицо лакея стало белым как мел, колени его подогнулись. Мари выронила скалку и расплакалась.

— Но это невозможно… невозможно. Я думал…

— Пока вы будете стоять на своем, говорить не о чем. По-моему, оба вы не понимаете, что делаете.

Пуаро направился к двери, но его остановил взволнованный голос:

— Мосье, мосье, секундочку. Я… я ни о чем таком не думал. Я думал, что здесь замешана леди. Некоторые недоразумения с полицией из-за леди у нас уже бывали. Но убийство — совсем другое дело.

— Никакого терпения с вами не хватит! — вскричал Пуаро, он повернулся и в сердцах погрозил Ипполиту пальцем. — Стал бы я торчать здесь целый день и спорить с парой болванов? Мне нужна правда, это ваш последний шанс. В последний раз: когда граф приехал на виллу «Марина» — утром во вторник или в среду?

— В среду, — выдохнул лакей. Мари согласно кивнула у него за спиной.

Пуаро в раздумьи смотрел на них, потом мрачно склонил голову.

— Вы благоразумны, дети мои, вы избежали серьезных неприятностей.

Пуаро ушел с виллы «Марина», довольно улыбаясь.

— Одна догадка подтвердилась, — прошептал он, — попытать, что ли, счастье с другой?

Было шесть часов, когда Мирей подали визитную карточку Пуаро. Мирей пристально рассматривала ее некоторое время, потом кивнула. Когда Пуаро вошел, танцовщица лихорадочно металась по комнате, она в ярости набросилась на него.

— Ну? — закричала она. — Ну, что теперь? Мало вы меня мучили, вы все? Вы заставили меня предать моего Dereek'a! Что вам еще от меня нужно?

— Один лишь вопрос, мадемуазель. После того как поезд выехал из Лиона, вы вошли в купе миссис Кеттеринг…

— Что такое?

Пуаро посмотрел на нее с кротким упреком и начал снова:

— Я говорю, вы вошли в купе миссис Кеттеринг…

— С какой стати…

— И нашли ее…

— Меня там не было.

— Ah, sacre!^[149]

Пуаро в ярости повернулся к Мирей и так закричал на нее, что она зажмурилась.

— Ну что, будем лгать? Говорю вам, я все знаю и прекрасно представляю, что там происходило — считайте, я сам при этом присутствовал. Вы вошли в купе и увидели, что мадам мертва. Не отпирайтесь. Мне лгать опасно. Предупреждаю вас.

Глаза Мирей вспыхнули под взглядом Пуаро и погасли.

— Я… я не… — начала она неуверенно и остановилась.

— Я хочу знать только одно: вы нашли то, что искали, или…

— Или что?

— Или вас кто-то опередил?

— Я не буду отвечать, — завизжала Мирей. Она оттолкнула Пуаро и бросилась на пол, содрогаясь от рыданий. Прибежала перепуганная горничная.

Эркюль Пуаро, вскинув бровь и пожав плечами, вышел из комнаты. Вид у него был предовольный.

Глава 30
Мисс Вайнер выносит вердикт

Кэтрин выглянула в окно. Моросил дождь, мелкий, беспросветный. Окно спальни мисс Вайнер выходило в сад на тропинку, сбегавшую к воротам, на аккуратные клумбочки, где позднее расцветут синие гиацинты, розы и гвоздики.

Мисс Вайнер возлежала в огромной викторианской кровати^[150]. Сдвинув в сторону поднос с остатками завтрака, старая дама разбирала почту, сопровождая каждое письмо едкими комментариями.

Кэтрин держала в руке распечатанный конверт и во второй раз перечитывала письмо, отправленное из отеля «Ритц» в Париже.

«Дорогая мадемуазель Кэтрин.

Надеюсь, вы пребываете в добром здравии и возвращение в английскую зиму не повергло вас в депрессию. Я же продолжаю свое расследование с предельным усердием, не подумайте, что у меня здесь каникулы. Очень скоро я буду в Англии, и, надеюсь, вы не откажете мне в удовольствии увидеть вас снова. Мои надежды не напрасны? По приезде в Лондон я вам напишу. Помните, ведь мы коллеги в этом расследовании!

С чрезвычайным и неизменным расположением ваш Эркюль Пуаро».

Кэтрин слегка нахмурилась — это письмо чем-то ее удивило и заинтриговало…

— …если они решили затеять пикник для мальчиков из хора, — донеслось с кровати, — пусть не вздумают брать с собой Томми Сандерса и Альберта Дайкса, иначе я не стану подписываться. Эта парочка распустилась дальше некуда: в воскресенье в церкви Томми изволил спеть «О Боже, яви спасение свое» и больше рта не раскрыл, а если мне скажут, что Альберт Дайкс не сосал мятных лепешек, то, значит, у меня больше нет носа.

— Да, они ужасные непоседы, — сказала Кэтрин, вскрывая второй конверт, и вдруг густо покраснела, голос мисс Вайнер ушел куда-то далеко-далеко. Когда Кэтрин очнулась, длинная речь, которую держала мисс Вайнер, близилась к победному завершению.

— А я ей говорю: «Вовсе нет, просто мисс Грей родная кузина леди Тамплин». Что вы на это скажете?

— Вы кинулись меня защищать, как это мило с вашей стороны.

— Принимайте это как хотите, не в словах дело. Эта женщина, пусть она хоть двадцать раз жена викария, — обыкновенная кошка^[151]. И еще намекает, что вы заплатили за свое вступление в большой свет.

— Быть может, она не так уж и ошибается.

— Да вы сами на себя посмотрите, — продолжала мисс Вайнер, — разве вы хоть сколько-нибудь похожи на надутую светскую даму? Нет, вы сумели сохранить прежнее благоразумие; ходите в теплых шерстяных чулках и в нормальных башмаках. Я только вчера ставила вас в пример Элен. «Элен, — сказала я, — ты посмотри на мисс Грей, она водила дружбу с великими мира сего, но разве она позволяет себе носить юбки выше колен, или шелковые чулки, на которых петли спускаются от одного взгляда, или самые диковинные башмаки, какие я только видела».

Кэтрин чуть заметно улыбнулась, угодить старой даме было непросто. Мисс Вайнер продолжала, распаляясь и входя во вкус:

— У меня просто гора с плеч свалилась, когда я увидела, что вы не потеряли голову. Только на днях я перебирала вырезки из старых газет, вы знаете, я собираю их много лет. Там есть кое-что и о леди Тамплин и ее госпитале, хочу, чтобы вы посмотрели их, моя дорогая, у вас зрение лучше моего. Они вон там, в ящике бюро.

Кэтрин взглянула на свое письмо и хотела что-то сказать, но передумала. Она послушно подошла к бюро и стала просматривать вырезки. С тех пор как она возвратилась в Сент-Мэри-Мид, Кэтрин не уставала восхищаться мужеством и стойкостью старой леди. Кэтрин понимала, что мало чем может порадовать своего друга, но она по опыту знала, как дорога старикам и такая малость.

— Вот, — сказала Кэтрин, — виконтесса Тамплин, которая превратила свою виллу в Ницце в офицерский госпиталь, недавно стала жертвой сенсационного ограбления, украдены ее драгоценности. Среди них несколько очень известных изумрудов, фамильные драгоценности Тамплинов.

— Наверняка стразы^[152]. У этих светских выскочек полно таких «драгоценностей».

— А вот еще одна, — нашла Кэтрин следующую вырезку. — «Очаровательное фото виконтессы Тамплин и ее маленькой дочки Ленокс».

— Дайте-ка взглянуть, — сказала мисс Вайнер. — Лица ребенка почти не видно. Но это, пожалуй, к лучшему. Вообще-то у красавицы матери сплошь и рядом дети-уроды. Видно, фотограф понимал, что ему лучше снять ребенка с затылка.

Кэтрин рассмеялась.

— «Одна из прелестнейших хозяек этого сезона, леди Тамплин, чья вилла расположена в Рокебрюнне. Ее кузина, мисс Грей, недавно унаследовавшая самым романтичным образом громадное состояние, гостит у леди Тамплин».

— Я как раз искала эту вырезку.

Кэтрин не отвечала, она разглаживала вырезку пальцами, и на ее лице читались недоумение и тревога. Она снова вынула второе письмо из конверта, еще раз перечла и обратилась к старушке:

— Мисс Вайнер, видите ли… у меня есть друг, я познакомилась с ним на Ривьере, он очень хочет приехать сюда.

— Мужчина?

— Да.

— Кто такой?

— Секретарь мистера ван Олдина, американского миллионера.

— Как его зовут?

— Найтон, майор Найтон.

— Гм… секретарь миллионера. И хочет приехать сюда? Послушайте, Кэтрин, я должна вам кое-что сказать, для вашей же пользы. Вы милая девушка и благоразумная, но, хотя вы умеете трезво смотреть на многие вещи, я должна предупредить: всякая женщина хотя бы раз в жизни совершает глупость. Десять против одного, что этот человек охотится за вашими деньгами. — Движением руки она не дала Кэтрин возразить. — Примерно этого я и ожидала. Что такое секретарь у миллионера? Как правило, это молодой вертопрах с приятными манерами и вкусом к роскоши. У него ни мозгов, ни силы воли. И если есть дело более легкое, чем служба у миллионера, так это женитьба на деньгах. Я не говорю, что вами не может увлечься какой-нибудь мужчина, но вы не молоды и, хотя у вас очень хороший цвет лица, вы не красавица, поэтому я хочу вас предостеречь: не натворите глупостей! Но уж если вы решились, смотрите хорошенько, чтобы ваши денежки остались у вас в руках. Вот, теперь я закончила. Что скажете?

— Ничего. Вы не будете возражать, если он приедет навестить меня?

— Я умываю руки, — вздохнула мисс Вайнер, — я исполнила свой долг, и, что бы ни случилось теперь, у вас есть собственная голова. Что лучше — ленч или обед? Элен вполне в состоянии приготовить обед… если не теряет головы.

— Ленч, это было бы отлично, — сказала Кэтрин, — ужасно мило с вашей стороны, мисс Вайнер. Он ждет моего звонка. Я скажу, что мы будем рады принять его. Он приедет на машине.

— Бифштекс с помидорами — с этим Элен вполне справится — не скажу, что это замечательно, но вполне сносно. Вот с тортом ничего не выйдет — тесто у нее никудышное, зато пудинг совсем неплох, и можно было бы отыскать хорошего сыра, я точно знаю, что мужчины предпочитают стилтон^[153]. Кстати, у нас осталось еще вино моего отца. Кажется, мозельское игристое^[154].

— О нет, мисс Вайнер, в этом совершенно нет необходимости.

— Чепуха, дитя мое. Мужчине любое угощение не в угощенье, пока он чего-нибудь не выпьет. В погребе есть и хорошее довоенное виски, если, по вашему мнению, он предпочел бы это. Делайте, как я говорю, и не спорьте. Ключ от винного погреба в третьем снизу ящике туалетного стола, во второй паре чулок с левой стороны.

Кэтрин послушно отправилась к указанному месту.

— Вторая пара, не ошибитесь, — сказала мисс Вайнер, — в первой мои бриллиантовые серьги и брошь с филигранью^[155].

— Не лучше ли было бы убрать их в вашу шкатулку для драгоценностей? — спросила Кэтрин в некотором замешательстве.

Мисс Вайнер фыркнула.

— Ни в коем случае, у меня есть опыт, благодарю покорно. Господи, я прекрасно помню, как мой бедный папа встроил внизу сейф. Гордый, как петух, он сказал маме: «Теперь, Мэри, приноси мне шкатулку с драгоценностями каждый вечер, и я буду запирать ее в сейф». Моя мама была очень деликатная женщина, она знала, что джентльмены не любят, когда с ними спорят, и она действительно приносила ему свою шкатулку, чтобы он ее запирал. Однажды ночью в дом пробрались грабители и, естественно, сразу к сейфу. Ведь мой отец так хвастался по деревне этим сейфом, что можно было подумать, он хранит в нем сокровища самого царя Соломона^[156]. Воры забрали всё подчистую: серебро, фамильное золотое блюдо и шкатулку с драгоценностями.

Мисс Вайнер вздохнула.

— Отец был в отчаянье из-за шкатулки: там был венецианский гарнитур, несколько чудных камей^[157], розовые кораллы и два кольца с довольно крупными бриллиантами. И тогда ей пришлось признаться, что, будучи женщиной разумной, она припрятала свои драгоценности, завернув их в пару корсетов.

— Неужели шкатулка была пустой?

— Нет, моя дорогая, она бы тогда слишком мало весила. Моя мать была находчивой женщиной, в шкатулку она сложила пуговицы, и это было очень удобно. Пуговицы для башмаков в верхнем отделении, брючные — во втором и в нижнем — совсем мелкие. Представьте себе, отец очень на нее рассердился и заявил, что терпеть не может хитростей. Однако я заболталась, вам пора звонить вашему другу. И не забудьте выбрать хороший кусок для бифштекса и сказать Элен, чтобы никаких дырок на чулках.

— Как ее зовут на самом деле, мисс Вайнер, Хелен или Элен? Я думала…

Мисс Вайнер закрыла глаза.

— Я прекрасно произношу «х», дорогая, но зову ее Элен, потому что Хелен неподходящее имя для горничной. Эти простолюдинки^[158] совсем забыли свое место — называют дочерей как хотят.

Когда приехал Найтон, дождь почти стих. Бледные солнечные лучи освещали коттедж и Кэтрин, встречавшую майора на крыльце. Он подбежал к ней по-мальчишески стремительно.

— Я так надеялся, что вы разрешите мне приехать, я должен был увидеть вас снова. Надеюсь, ваша хозяйка не возражает.

— Пойдемте, я вас представлю, — сказала Кэтрин. — Она бывает резковата, но вы скоро убедитесь, что это добрейшее создание.

Мисс Вайнер величественно восседала в гостиной, при полном гарнитуре камей, столь хитроумно сохраненных в лоне семьи. Она приветствовала Найтона с достоинством и ледяной вежливостью, способной сразить наповал почти всякого мужчину. Однако у Найтона были крепкие нервы: не прошло и десяти минут, как мисс Вайнер оттаяла. Ленч получился веселый, и Элен (она же Хелен), в новеньких шелковых чулках без единой дорожки, доказала, что она умеет быть образцовой служанкой. Потом Кэтрин и Найтон отправились на прогулку и, когда вернулись, пили чай вдвоем, поскольку мисс Вайнер легла в постель.

Когда автомобиль наконец отъехал, Кэтрин медленно поднялась наверх. Из спальни мисс Вайнер послышался голос:

— Гость уехал?

— Да, спасибо, что позволили мне пригласить его.

— Не нужно благодарить, или вы думаете, что я похожа на старую ведьму, которой ни до кого нет дела?

— Я думаю, что вы очень милая, — с чувством сказала Кэтрин.

— Пфф! — фыркнула мисс Вайнер, явно польщенная.

Когда Кэтрин выходила из комнаты, она снова ее окликнула:

— Кэтрин?

— Да?

— Я была не права насчет этого молодого человека. Когда мужчина хочет заморочить женщине голову, он старается быть сердечным и галантным, то и дело говорит комплименты. Если же мужчина действительно влюблен, он выглядит как баран. Этот молодой человек, когда он смотрел на вас, выглядел форменным бараном. Я беру назад все, что я наговорила утром. Это настоящее.

Глава 31
Ленч мистера Ааронса

— Ах! — одобрительно воскликнул мистер Джозеф Аароне. Он сделал глоток из большой пивной кружки, со вздохом поставил ее на стол, вытер губы и широко улыбнулся своему гостю — Эркюлю Пуаро.

— Дайте мне бифштекс с кровью и большую кружку чего-нибудь стоящего, — сказал мистер Аароне, — и можете оставить себе все эти французские фокусы: закуски, омлеты, перепелки. Бифштекс с кровью — и больше ничего не нужно!

Пуаро, который заказал себе именно эти «фокусы», с сочувствием улыбнулся.

— Ну что может сравниться с бифштексом и пирогом с почками? — продолжал мистер Аароне. — Ага, яблочный пай, да, я возьму яблочный пай, мисс, и кувшинчик сливок.

Трапеза шла своим чередом. Наконец Аароне, отдуваясь, положил ложку на стол и, прежде чем приступить к делу, отщипнул кусочек сыра.

— У вас есть ко мне вопросы, мосье Пуаро? Буду чрезвычайно счастлив оказать вам посильную помощь.

— Это очень любезно с вашей стороны.

— Я сказал себе: «Если тебе нужно узнать что-нибудь о театральном мире, есть единственный человек, который знает там всех и вся. Это мистер Джозеф Аароне, твой старинный друг».

— И вы не ошиблись, Джой Аароне действительно тот, кто вам нужен и бесконечно вам предан.

— Precisement. Мистер Аароне, позвольте спросить: что вам известно о молодой женщине по имени Кидд?

— Кидд? Китти Кидд?

— Китти Кидд.

— Очень ловка, мужские роли, пение и танец… Это она?

— Да.

— Весьма ловкая особа, она неплохо зарабатывала, без ангажемента не сидела никогда. Ее амплуа — травести^[159], но, по сути дела, ей не было равных в характерных ролях.

— Это я уже слышал, — сказал Пуаро, — ко что-то в последнее время ее не видно, верно?

— Вот именно, как сквозь землю провалилась. Поехала во Францию и связалась там с каким-то хлыщом. По-моему, она бросила сцену насовсем.

— И давно это произошло?

— Дайте-ка сообразить. Три года назад. Для сцены это потеря, можете не сомневаться.

— Она умна?

— Умна, как стая мартышек.

— Вы не знаете, с кем она сошлась в Париже?

— Я слышал, он светский человек, граф… или маркиз? Да, да, припоминаю, точно, маркиз.

— И с тех пор о ней ничего не было слышно?

— Ничего. Даже случайно с ней не сталкивался. Думаю, что она затаилась где-то здесь. Скорее всего, она с маркизом. Про Китти никогда ничего нельзя сказать точно. В один прекрасный день она еще всем нам покажет.

— Понятно, — задумчиво проговорил Пуаро.

— К сожалению, я ничего больше не могу вам рассказать, мосье Пуаро, рад бы, если б мог. Вы очень выручили меня однажды.

— Вы меня тоже очень выручили, мосье Аароне, теперь мы квиты.

— Услуга за услугу, ха-ха…

— У вас очень увлекательная профессия.

— Это как посмотреть, — покачал головой мистер Аароне. — Чередуйте кнут с пряником, и дела пойдут недурно. Я не так строго следую этому правилу, ко приходится быть начеку. Публику трудно ублажить, поди угадай ее прихоти.

— В последние годы очень популярны всякие танцы, — задумчиво проговорил Пуаро.

— Я всегда был равнодушен к русскому балету — для меня это слишком заумно, но людям нравится.

— На Ривьере я встретил одну танцовщицу — мадемуазель Мирей.

— Мирей? Шельма, говорят. Очень любит деньги, но при всем при том танцевать умеет, я ее видел и знаю, что говорю. Я никогда сам ее не приглашал, но слышал, своим антрепренерам она устраивает веселенькую жизнь. Сплошные истерики и вопли.

— Да, могу себе представить.

— Темперамент! Так это у них называется. Моя жена была танцовщицей до того, как мы поженились, но у нее, слава Богу, никогда никакого темперамента не было. Дома темперамент не нужен, мосье Пуаро.

— Согласен, мой друг, дома это совершенно излишне.

— Женщина должна быть спокойная и милая и хорошо готовить, — заключил мистер Аароне.

— Мирей не так давно появилась на публике, правда?

— Года два с половиной, не больше. Ее открыл один французский герцог, а сейчас, я слышал, она при бывшем премьер-министре Греции. Эти ребята умеют откладывать денежки по-тихому.

— Это для меня новость.

— О, такой товар, как она, долго не залежится. Говорят, молодой Кеттеринг ради нее жену убил. Не знаю, не уверен. Однако его упекли в тюрьму, и ей пришлось срочно искать подходящую замену, и ведь нашла! Говорят, она теперь носит рубин чуть ли не с голубиное яйцо — голубиных яиц я, правда, никогда не видел, но так всегда пишут в романах.

— Прямо-таки с голубиное яйцо! — Глаза Пуаро по-кошачьи вспыхнули зеленым огнем. — Это очень интересно!

— Я слышал об этом от приятеля, но, насколько я знаю Мирей, этот рубин может быть просто цветной стекляшкой. Ох уж эти женщины — вечно они болтают всякие небылицы про свои драгоценности. Мирей, говорят, хвастается, что на ее рубине лежит проклятие; «Огненное сердце» — так, кажется, она его называет.

— Насколько я помню, — сказал Пуаро, — рубин «Огненное сердце» — центральный камень в ожерелье.

— Вот видите. Я же сказал, они вам такого наплетут про свои побрякушки. Нет никакого ожерелья, этот рубин она носит на платиновой цепочке. Я почти уверен, что это просто цветное стекло.

— Едва ли, — тихо проговорил Пуаро, — я, во всяком случае, не думаю, что это стекло.

Глава 32
Кэтрин и Пуаро обмениваются впечатлениями

— Вы стали какой-то другой, мадемуазель, — внезапно сказал Пуаро. Он и Кэтрин сидели друг против друга за столиком в «Савое». — Да, совсем другой.

— И какой же?

— Мадемуазель, эти nuances трудно выразить словами.

— Я стала старше.

— Да, вы стали старше. Только не подумайте, что у вас появились морщинки у глаз. Я о другом. Когда я впервые увидел вас, мадемуазель, вы наблюдали жизнь, точно зритель, который пришел посмотреть спектакль.

— А теперь?

— А теперь вы не просто зритель. То, что я скажу сейчас, прозвучит, быть может, дико, ко теперь вы похожи на спортсмена, которому выпало играть в трудном матче.

— Да, с моей хозяйкой порой бывает действительно нелегко, — сказала с улыбкой Кэтрин, — но, смею вас заверить, матч все же не настолько трудный. Я бы хотела, чтобы вы как-нибудь к нам приехали, мосье Пуаро. Уж вы-то сумеете оценить ее мужество и силу духа.

Последовало молчание — официант проворно сервировал им цыпленка en casserole. Когда он отошел, Пуаро сказал:

— Я не рассказывал вам о своем друге Гастингсе? За мою скрытность он называет меня устрицей. Eh bien, мадемуазель, в вас я встретил достойного соперника. Вы куда более скрытны, чем я.

— Ну что вы, какая чепуха.

— Эркюль Пуаро никогда не болтает чепухи. Вы гораздо больше, чем я, играете в одиночку.

Снова повисло молчание. И снова Пуаро нарушил его:

— Вы виделись с кем-нибудь из наших друзей с Ривьеры?

— Только с майором Найтоном.

— A-а. Вот как!

Что-то во взгляде Пуаро заставило Кэтрин опустить глаза.

— Значит, мистер ван Олдин в Лондоне?

— Да.

— Постараюсь на днях с ним встретиться.

— У вас есть для него новости?

— Почему вы так думаете?

— Так мне показалось.

Пуаро прищурился и внимательно взглянул на Кэтрин.

— Я вижу, что вам очень хочется о чем-то меня спросить. Так спросите! Разве дело «Голубого экспресса» не наш общий «roman policier».

— Вы угадали, я действительно хочу спросить.

— Слушаю, мадемуазель.

Кэтрин посмотрела на него с внезапной решимостью.

— Что вы делали в Париже, мосье Пуаро?

Пуаро слегка улыбнулся.

— Я звонил в русское посольство.

— О!

— Вижу, это ничего вам не говорит. Но я больше не буду устрицей. Теперь раскрываю створки, то бишь карты, чего устрицы никогда не делают. Вы, наверное, догадываетесь, что я не удовлетворен обвинением против Дерека Кеттеринга?

— Вот это я и хотела уточнить. Я думала, что вы закончили это дело.

— Вы недоговариваете, мадемуазель, но я и так все понял. Да, из-за меня Дерек Кеттеринг оказался там, где он сейчас. Если бы не я, судебный следователь все еще пытался бы повесить это преступление на графа де ла Рош. Нет, мадемуазель, я не раскаиваюсь в том, что сделано, мой долг — раскрыть истину, и дорога вывела прямо на мистера Кеттеринга. Но там ли ее конец? Полиция считает, что там, но я, Эркюль Пуаро, очень в этом сомневаюсь.

Внезапно он заговорил о другом:

— Скажите, мадемуазель, у вас были известия от мадемуазель Ленокс?

— Одно очень короткое письмо. Она, наверное, обиделась на меня за то, что я уехала в Англию.

Пуаро кивнул.

— У меня был разговор с нею в тот вечер, когда арестовали мосье Кеттеринга, очень интересный разговор, во многих отношениях интересный.

Пуаро снова умолк, но Кэтрин ничего больше не спрашивала.

— Мадемуазель, — наконец вымолвил он, — теперь я коснусь деликатного предмета, но тем не менее… Есть некто, как я думаю, кто любит мосье Кеттеринга, поправьте меня, если я ошибаюсь… и ради нее… да… ради нее… я надеюсь, что прав я, а не полиция. Вы знаете, о ком я говорю?

После небольшой паузы Кэтрин сказала:

— Думаю, что знаю.

Пуаро наклонился ближе к ней и продолжил:

— Я не удовлетворен теперешним состоянием дела, мадемуазель, никак не удовлетворен. Факты действительно указывают на мосье Кеттеринга. Однако есть один момент, который не принят во внимание.

— Что вы имеете в виду?

— Обезображенное лицо жертвы. Я спрашивал себя, мадемуазель, тысячу раз: «Способен ли такой человек, как Дерек Кеттеринг, так надругаться над своей жертвой?» Зачем? С какой целью? Разве подобное поведение соответствует характеру мосье Кеттеринга? И у меня нет убедительного ответа ни на один из этих вопросов. Снова и снова я пытаюсь понять — почему?.. И единственное, что может помочь мне разрешить этот вопрос, — вот это.

Пуаро достал записную книжку и что-то осторожно из нее вытащил, держа двумя пальцами.

— Я снял эти волоски с пледа в купе убитой. Это было при вас, помните?

Кэтрин наклонилась, разглядывая волоски.

Пуаро кивнул.

— Я вижу, они вам ни о чем не говорят. И тем не менее мне кажется, кое о чем вы догадываетесь.

— Да, у меня появились соображения, — медленно сказала Кэтрин, — довольно любопытные соображения. Вот почему я спросила, что вы делали в Париже, мосье Пуаро.

— В тот раз, когда я прислал вам письмо…

— Да, из «Ритца».

Ироническая улыбка пробежала по губам сыщика.

— Вот именно, из «Ритца», отчего не пошиковать, если за тебя платит миллионер.

— Русское посольство, — сморщила лоб Кэтрин, — нет, я не вижу связи.

— Связь не прямая, мадемуазель. Я получил там конкретную информацию, я виделся с одним субъектом и припугнул его, да, мадемуазель, я — Эркюль Пуаро, припугнул его.

— Полицией?

— Нет, — сухо отозвался Пуаро, — оглаской. Пресса в данном случае гораздо более действенное оружие.

Он еще раз посмотрел на Кэтрин, но она с улыбкой покачала головой.

— Вы вновь становитесь устрицей, мосье Пуаро?

— Нет, нет, я не хочу ничего скрывать. Сейчас я все объясню, я подозревал, что этот господин причастен к пропаже драгоценностей мосье ван Олдина. Я являюсь к нему с обвинением и вытягиваю из него всю историю полностью. То есть узнаю, где именно драгоценности перешли в руки ван Олдина, и при этом выясняется, что неподалеку от того дома прогуливался человек с седыми волосами и с не по возрасту легкой пружинистой походкой. И мне сразу приходит в голову, что это и есть некто «monsieur le marguis».

— Так, значит, вы приехали в Лондон повидать мосье ван Олдина?

— Не только. У меня есть еще кое-какие дела. С тех пор как я в Лондоне, я успел повидаться еще с двумя людьми — с театральным агентом и доктором с Харли-стрит. От них я получил важную информацию. Обдумайте все, что я вам сообщил, мадемуазель, и попробуйте сделать выводы.

— Я?

— Да, вы. Лично я их сделал. И скажу одно, мадемуазель. У меня все время были сомнения в том, что убийство и ограбление совершены одним лицом. Долгое время я не был уверен…

— А теперь?

— А теперь я знаю.

Последовало молчание. Кэтрин подняла голову — глаза ее сияли.

— Я не такая умная, как вы, мосье Пуаро. Я не поняла и половины из того, что вы мне рассказали. Я тоже сделала выводы, но совсем из других фактов.

— Ничего странного, — спокойно сказал Пуаро, — возьмите зеркало: оно отражает истинную картину, но ведь каждый смотрит в него с разных углов зрения…

— Мои соображения, вероятно, нелепы и наверняка не совпадают с вашими, но…

— Я слушаю.

— Скажите, вот это может вам помочь?

Пуаро взял протянутую ему газетную вырезку, пробежал ее глазами и серьезно кивнул.

— Я же говорю, каждый смотрит со своего утла зрения, но в зеркале отражается та же самая картина.

Кэтрин поднялась.

— Я должна бежать, иначе опоздаю на свой поезд, мосье Пуаро…

— Да, мадемуазель?

— Это… это не слишком затянется? Я… я не могу больше.

Ее голос прервался. Пуаро ободряюще похлопал ее по руке:

— Мужайтесь, мадемуазель, вы не должны отчаиваться, конец уже близок.

Глава 33
Новая версия

— Вас желает видеть мосье Пуаро, сэр.

— Проклятый сыщик! — вырвалось у ван Олдина.

Найтон сочувственно молчал. Ван Олдин вскочил со стула и зашагал по комнате.

— Я полагаю, вы уже видели эти гнусные газеты?

— Да, я взглянул, сэр.

— Все еще смакуют подробности?

— Боюсь, что так, сэр.

Миллионер опять сел и сжал голову руками.

— Кто бы мог подумать, — простонал он. — Господи, угораздило же меня связаться с этим маленьким бельгийцем! Мне хотелось правды — и он вытащил ее на свет Божий! Но я думал только о том, как найти убийцу.

— Считаете, что вашему зятю лучше было бы ускользнуть от правосудия?

Ван Олдин вздохнул.

— Я предпочел бы совершить правосудие собственными руками.

— Подобный поступок вряд ли был бы мудрым, сэр.

— Ладно… Так вы говорите, этот тип хочет меня видеть?

— Да, мистер ван Олдин, и немедленно.

— Надо — значит, надо. Он может прийти сегодня же утром.

Явившийся вскоре мосье Пуаро был сама бодрость и жизнерадостность. Не смущаясь холодным приемом, он пустился в беззаботную болтовню: в Лондон он ездил, чтобы показаться доктору, — было упомянуто громкое имя.

— Нет, нет, pas la guerre, это память о моей службе в полиции, пулевое ранение.

Пуаро коснулся своего левого плеча и вполне правдоподобно поморщился.

— Вы, мистер ван Олдин, на редкость везучий человек, вы совсем не похожи на типичного американского миллионера, страдающего от несварения желудка.

— Не жалуюсь, — сказал ван Олдин, — я веду чрезвычайно скромную жизнь, пища самая простая, и стараюсь не переедать.

— Вы уже виделись с мисс Грей, не так ли? — с невинным видом повернулся Пуаро к секретарю.

— Я… да, раз или два.

Он слегка покраснел, а ван Олдин удивленно воскликнул:

— Ну и ну, а мне об этом ни полслова…

— Я не знал, что вам это может быть интересно.

— Мне очень нравится эта девушка, — сказал ван Олдин.

— И страшно жаль, что она вновь похоронила себя в Сент-Мэри-Мид, — посетовал Пуаро.

— Это очень благородно с ее стороны, — с пылом заявил Найтон. — Мало кто еще согласился бы пойти на это ради того, чтобы скрасить последние дни сварливой старухе.

— Я умолкаю, — чуть прищурился Пуаро, — но тем не менее повторю — страшно жаль. А теперь, господа, к делу!

Оба его собеседника воззрились на него с удивлением.

— Постарайтесь спокойно меня выслушать. Мосье ван Олдин, представьте на минуту, что убийца вашей дочери совсем не ваш зять, а кто-то другой.

— Что?!

— Я говорю, представьте, что вашу дочь убил не мистер Кеттеринг, а кто-то еще.

— Вы сошли с ума, мосье Пуаро?

— Нет, я не сошел с ума. Некоторые считают, что я несколько эксцентричен, но в профессиональном смысле — тут уж не сомневайтесь — у меня, как говорится, «все дома». Так вот, вы были бы этому рады? Если бы дело повернулось так, как я говорю?

Ван Олдин пристально смотрел на сыщика.

— Естественно, был бы рад, — сказал он наконец, — мосье Пуаро, это представляет чисто теоретический интерес, или ваш вопрос вызван какими-то новыми фактами?

Пуаро поднял глаза к потолку.

— Есть шанс, — спокойно сказал он, — что убийцей в конце концов признают графа де ла Рош. По крайней мере, я сумел опровергнуть его алиби.

— Как вам это удалось?

Пуаро пожал плечами.

— У меня свои методы. Немного деликатности, чуть-чуть сообразительности — и вы у цели.

— Но рубины, — сказал ван Олдин, — рубины, которые были в руках у графа, оказались подделкой.

— Вы правы. И мотивом преступления в данном случае могло быть лишь желание заполучить рубины. Но вам не приходило в голову, что графа могли опередить. Рубины мог украсть кто-то другой.

— Но это совершенно новая версия, — воскликнул Найтон.

— И вы верите в этот вздор, мосье Пуаро?

— Доказательств пока нет, — тихо ответил ван Олдину Пуаро, — пока это только версия. Но, должен сказать вам, мосье ван Олдин, имеющиеся факты стоят того, чтобы ими заняться. Вам нужно выехать со мной на юг Франции, чтобы разобраться в этом деле на месте.

— Выехать? Это действительно так необходимо?..

— Я думал, что вы сами этого захотите.

В тоне Пуаро проскользнул легкий упрек, который не укрылся от ван Олдина.

— Да-да, конечно, — сказал он, — когда мы выезжаем, мосье Пуаро?

— Но у вас накопилось столько неотложных дел, — пробормотал Найтон.

Однако миллионер уже принял решение и просто отмахнулся от Найтона.

— Полагаю, это дело — самое неотложное. Что ж, мосье Пуаро, едем завтра. Каким поездом?

— «Голубым экспрессом», разумеется, — улыбнулся Пуаро.

Глава 34
Снова «Голубой экспресс»

«Поезд миллионеров», как его иногда называли, сделал вираж и развил почти устрашающую скорость. Ван Олдин, Найтон и Пуаро сидели рядом, храня молчание. Найтон и ван Олдин занимали сдвоенное купе, такое же, как Рут Кеттеринг со своей горничной в ту роковую поездку. Купе Пуаро было расположено дальше по коридору.

Это путешествие было мучительным для ван Олдина. Ужасные воспоминания терзали его. Пуаро и Найтон переговаривались приглушенными голосами, стараясь его не тревожить.

Когда поезд, миновав ceinture, подъехал к Лионскому вокзалу, Пуаро внезапно впал в лихорадочную активность. Ван Олдин понял, почему они едут именно этим поездом. Пуаро хотел восстановить картину преступления. Пуаро сам выступал попеременно во всех ролях. Сначала он был горничной и торопливо захлопывал дверь, разделяющую купе, потом — миссис Кеттеринг, которая с удивлением и тревогой узнала своего мужа, и, наконец, Пуаро изображал Дерека Кеттеринга, обнаружившего, что его жена едет тем же поездом. Пуаро метался, проверяя, мог ли кто-нибудь спрятаться тогда в смежном купе.

Внезапно какая-то мысль поразила его, и он сжал локоть ван Олдина.

— Mon Dieu, я совсем упустил из виду! Нам необходимо сделать остановку в Париже. Быстро, быстро, вылезаем сейчас же!

Схватив чемоданы, он быстро выскочил из вагона. Найтон и ван Олдин, ничего не понимая, покорно следовали за ним. В который раз ван Олдину показалось, что маленький бельгиец явно не в своем уме. У выхода с платформы их задержали — билеты остались у проводника, о чем все трое начисто забыли. Сбивчивые объяснения Пуаро не произвели ни малейшего впечатления на бесстрастного вокзального чиновника.

— Давайте покончим с этим, — резко сказал ван Олдин, — ведь вы же торопитесь, мосье Пуаро. Оплатим проезд от Кале и займемся тем, чем вы собирались заняться…

Но Пуаро внезапно прервал свои объяснения и застыл в полной неподвижности. Его рука, поднятая в красноречивом жесте, вдруг замерла.

— Какой же я идиот! Ма foi, я сегодня плохо соображаю. Давайте вернемся и поедем дальше. Надеюсь, поезд еще не ушел.

Они еле успели, поезд уже тронулся, когда Найтон последним из них вспрыгнул на подножку.

Проводник с молчаливым упреком помог им дотащить багаж. Ван Олдин не проронил ни единого слова, но явно был возмущен выходкой Пуаро. Оставшись ненадолго наедине с Найтоном, он ааметил:

— Бредовая выходка. Этот человек потерял хватку. До сих пор у него хватало разума, ко, когда человек перестает соображать и мечется, как испуганный кролик, толку от него не жди.

Пуаро присоединился к ним через несколько минут. Он так извинялся, так себя клял, что выговорить ему не поворачивался язык. Ван Олдин все еще хмурился, но от едких комментариев воздержался.

Они пообедали, после чего, к немалому удивлению своих спутников, Пуаро предложил, чтобы они все трое вернулись в купе ван Олдина.

Миллионер посмотрел на него с любопытством.

— Вы что-то скрываете от нас, мосье Пуаро?

— Я?! — с неподдельным удивлением воскликнул Пуаро. — Что я могу от вас скрывать?

Ван Олдин не ответил, но явно сомневался в искренности Пуаро. Проводнику сказали, что постелей можно не стелить. Разговор не клеился. Пуаро нервно ерзал — его явно что-то беспокоило. Наконец он не выдержал и спросил:

— Майор Найтон, ваше купе заперто? Я имею в виду дверь в коридор.

— Да, я сам запер ее только что.

— Вы уверены?

— Если хотите, я пойду и взгляну еще раз.

— Нет-нет, не беспокойтесь. Я сам.

Пуаро прошел в смежное купе и тут же вернулся, удовлетворенно кивая.

— Да-да, все в порядке. Извините меня. Стариковские причуды. — Пуаро закрыл дверь между купе и снова уселся на свое место.

Вечерело. Вся троица дремала в очень неудобных позах, то и дело вздрагивая от качки. Вероятно, впервые пассажиры, уплатившие за спальные места в самом роскошном поезде, теснились в одном купе, пренебрегая удобной постелью.

Время от времени Пуаро взглядывал на часы и, успокоившись, погружался в дремоту. Один раз он вскочил со своего места, заглянул в смежное купе и снова сел, качая головой.

— В чем дело? — прошептал Найтон. — Что-то должно случиться, да?

— Это нервы, — признался Пуаро, — я, как кот на раскаленной черепице, подскакиваю от всякого шороха.

Найтон зевнул.

— Чертовски беспокойное путешествие, — пробормотал он, — надеюсь, вы хоть знаете, зачем вы его затеяли, мосье Пуаро.

Найтон устроился поудобнее и заснул.

И Найтон, и ван Олдин дремали, когда Пуаро в четырнадцатый раз посмотрел на часы и тронул миллионера за плечо.

— А, что такое?

— Через пять — десять минут, мосье, мы прибываем в Лион.

— Боже мой! — Ван Олдин смертельно побледнел. — Ведь примерно в это время бедная моя Рут и была убита.

Ван Олдин весь напрягся, глядя перед собой невидящим взглядом, его губы вздрагивали, он вновь был во власти трагедии, столь внезапно омрачившей его жизнь.

Раздался обычный лязг, протяжный вздох тормозов, и поезд сбавил скорость, подъезжая к платформе. Ван Олдин опустил окно и высунулся наружу.

— Если убийца не Дерек и если ваша новая версия верна, тогда именно здесь тот мужчина сошел с поезда? — обернувшись, спросил он.

К его удивлению, Пуаро покачал головой.

— Нет, — задумчиво произнес сыщик, — никакой мужчина из поезда не выходил, а вот женщина… да-да, женщина, возможно, вышла.

Найтон судорожно проглотил слюну.

— Женщина? — резко переспросил ван Олдин.

— Да, женщина, — кивнул головой Пуаро, — вы, вероятно, не помните, что мисс Грей в своих показаниях упомянула какого-то паренька в кепке и пальто, он выпрыгнул на платформу в Лионе. Сдается мне, что этот паренек, скорее всего, был женщиной.

— Но кто она такая? — спросил ван Олдин, с сомнением глядя на сыщика.

Но Пуаро очень уверенно продолжал:

— Ее имя, вернее, имя, под которым она была известна много лет, — Китти Кидд, но вы, мосье ван Олдин, знали ее под другим именем — Ада Мейсон.

Найтон вскочил на ноги.

— Что? — вскричал он.

Пуаро обернулся к нему.

— Ах! Я совсем забыл. — Он достал что-то из кармана. — Позвольте предложить вам сигарету… из вашего собственного портсигара. По неосторожности вы обронили его в купе мадам Кеттеринг, когда сели на поезд в пригороде Парижа.

Найтон пристально посмотрел на него и рванулся вперед, но Пуаро предостерегающе поднял руку.

— Ни с места, — сказал он сладеньким голосом, — дверь в коридор открыта, я отпер ее, когда мы были в Париже, и полиции было приказано занять места. Вы же знаете, что французская полиция давно мечтает о встрече с вами, майор Найтон… то есть, простите, мосье Маркиз?

Глава 35
Объяснения

— Все объяснить?

Пуаро улыбнулся. Они беседовали, сидя за накрытым столом, в люксе миллионера, на сей раз в гостинице «Негреско». Вид у ван Олдина был несколько озадаченный, хоть он и испытывал безусловное облегчение. Пуаро раскурил свою тонкую длинную сигарету и задумчиво уставился в потолок.

— Что ж, попробую. Знаете, что меня больше всего смущало с самого качала? Обезображенное лицо. В подобных преступлениях мы порой с этим сталкиваемся, и всякий раз очень сложно бывает опознать убитого. Возникла эта проблема и в данном случае. «А точно ли это миссис Кеттеринг?» — вот первый вопрос, который я себе задал. Впрочем, никаких оснований усомниться в этом у меня не было: мисс Грей, человек в высшей степени порядочный и честный, сразу же опознала убитую, и этот вопрос отпал сам собой. Это действительно была Рут Кеттеринг.

— А когда вы заподозрили горничную?

— Далеко не сразу, ко одна фраза в ее показаниях очень меня насторожила. Фраза о портсигаре, том самом портсигаре, который был обнаружен в купе и который миссис Кеттеринг якобы собиралась подарить своему мужу. Я знал об отношениях супругов, и поэтому такой подарок показался мне странным. Это сразу же заставило меня усомниться в правдивости показаний Ады Мейсон. Настораживало и то, что она успела прослужить у своей хозяйки всего два месяца. Правда, непосредственного отношения к убийству она вроде бы иметь не могла, ведь она сошла с поезда в Париже, а миссис Кеттеринг видели живой после этого, но…

Пуаро подался вперед. Он поднял указательный палец и многозначительно помахал им перед носом ван Олдина.

— Но ведь и мы, как говорится, не лыком шиты. Что-что, а детектив я неплохой, а стало быть, нет никого и ничего, что бы не вызывало бы у меня подозрений. Я никому не верю на слово, а потому сразу же спросил себя — а откуда, собственно, мы знаем, что Ада Мейсон действительно сошла в Париже? На первый взгляд, тут не могло возникнуть никаких сомнений, ведь мы располагали показаниями вашего секретаря, майора Найтона, человека совершенно не заинтересованного и потому объективного; вдобавок и сама миссис Кеттеринг сообщила об этом проводнику. Но последним доводом я решил пренебречь, ибо в тот момент мне в голову пришла одна совершенно невероятная идея. Подтвердись она — и словам, сказанным миссис Кеттеринг проводнику, не стоило бы придавать никакого значения.

В мою версию никак не вписывалось заявление майора Найтона, якобы видевшего Аду Мейсон в отеле «Ритц» уже после того, как «Голубой экспресс» покинул Париж. Его уверения звучали вполне убедительно, и все же, еще раз тщательно проанализировав все факты, я обратил внимание на два обстоятельства. Во-первых, по любопытному совпадению, и майор Найтон тоже проработал у вас всего два месяца. Во-вторых, его фамилия, как и фамилия вашей дочери, начинается с буквы «К»^[160]. А что, если — подумал я — это его портсигар был обнаружен в купе? В правильности моей догадки меня убедило поведение Ады Мейсон. Если предположить, что горничная и секретарь заодно, какую тактику ей следовало избрать? Ей показывают портсигар. Поначалу она теряется, но тут же очень умело наводит подозрение на мистера Кеттеринга. Bien entendu^[161], первоначально в планы преступников это не входило. Козлом отпущения должен был стать не Кеттеринг, а граф де ла Рош — да и то в крайнем случае, если он не сможет доказать свое алиби. Однако если вы припомните мою первую беседу с горничной, то обязательно обратите внимание на одну примечательную деталь. Я натолкнул ее на мысль, что мужчина, которого она якобы видела в купе, был не граф де ла Рош, а Дерек Кеттеринг. Она никак не могла решить, кого ей лучше назвать, однако не успел я вернуться к себе в отель, как вы мне позвонили и сообщили, что горничная пришла к вам и сказала, что теперь точно вспомнила: она видела в купе мистера Кеттеринга. Этого я и ожидал. Объяснить ее внезапную уверенность можно было лишь одним: она успела с кем-то встретиться и получить подробные инструкции. Кто дал ей эти инструкции? Майор Найтон. Кроме того, произошло и еще одно малоприметное событие, которое могло не значить ровным счетом ничего, а могло значить очень и очень многое. В разговоре с хозяевами дома, где он жил, Найтон обмолвился о краже бриллиантов в Йоркшире. Случайность? Возможно. А возможно, — недостающее звено в цепи улик.

— И все-таки, мосье Пуаро, я никак не могу взять в толк одного. Кто же вошел в поезд в Париже? Дерек Кеттеринг или граф де ла Рош?

— Ну, это как раз проще простого. Никто туда не входил. Ах, mille tonnerres^[162] — неужели непонятно, как все было ловко подстроено? От кого, спрашивается, мы знаем, что в купе вообще кто-то вошел? Только от Ады Мейсон. А ей мы верим только потому, что Найтон дал показания, в соответствии с которыми горничная сошла с поезда в Париже.

— Но ведь Рут сама сказала проводнику, что ее горничная вышла на Лионском вокзале? — недоумевал ван Олдин.

— А! Это действительно очень интересный момент! Да, с одной стороны, у нас есть показания миссис Кеттеринг, но, с другой стороны, их у нас нет, ибо, мосье ван Олдин, мертвые не могут давать показания. Весь фокус в том, что показания, которыми мы располагаем, принадлежат не вашей дочери, а проводнику «Голубого экспресса» — а это, позвольте заметить, — совсем не одно и то же.

— Выходит, этот тип лгал?

— Отнюдь. Он говорил то, что думал. Просто женщина, которая сообщила ему, что оставила свою горничную в Париже, была вовсе не миссис Кеттеринг.

Ван Олдин уставился на него ошарашенным взглядом.

— Мосье ван Олдин, когда поезд прибыл на Лионский вокзал, Рут Кеттеринг уже не было в живых. С проводником беседовала не миссис Кеттеринг, а Ада Мейсон, которая переоделась в платье своей госпожи и заказала корзинку с обедом к себе в купе.

— Невероятно!

— Ну что вы, мосье ван Олдин, вероятно, вполне вероятно. Les femmes — да в наши дни — они все на одно лицо, так что различаешь их скорее по одежде. Ада Мейсон примерно такого же роста, как и Рут. Поэтому, стоило ей надеть роскошное манто вашей дочери и надвинуть на глаза ее лаковую красную шапочку, из-под которой выбивались рыжеватые локоны, проводник тут же — и это вполне естественно — принял ее за саму госпожу. Ведь до этого, если помните, он ни разу не беседовал с миссис Кеттеринг. Вот горничную он видел, но лишь мельком, когда та предъявляла ему билеты. Худощавая, одетая в черное женщина, вот и все, что он, вероятно, запомнил. Будь он человеком наблюдательным, он бы, конечно, заметил, что госпожа и служанка подозрительно похожи, однако это едва ли бросилось ему в глаза. И не забывайте, Ада Мейсон, не кто-нибудь, а Китти Кидд — актриса, для которой изменить внешность или голос — пара пустяков. Нет-нет, узнать переодетую служанку он не мог. Такая опасность преступникам не грозила. Действительно опасно было другое: обнаружив тело, проводник мог догадаться, что перед ним не та женщина, с которой он разговаривал накануне. Вот почему возникла необходимость изуродовать лицо убитой. Больше всего Ада Мейсон боялась, что Кэтрин Грей зайдет к ней в купе после того, как поезд покинет Париж, — и поэтому заперлась, предусмотрительно запасшись корзинкой с обедом.

— Но кто же убил Рут? И когда?

— Хочу подчеркнуть, что преступление готовилось и совершалось не одним человеком, а двумя: Найтоном и Адой Мейсон, они сообщники. В тот день Найтон был в Париже по вашему поручению. В поезд он подсел где-то в пригородах. Миссис Кеттеринг, увидев его, наверняка удивилась, но подозрений он у нее не вызвал. Быть может, он чем-то отвлек ее внимание, и, когда Рут посмотрела в окно, накинул ей на горло шнурок, — через две-три секунды все было кончено. Дверь в купе была заперта, и Найтон с Адой стали действовать дальше. Первым делом они раздели убитую, завернули тело в плед и положили его на сиденье в смежном купе, среди сумок и чемоданов. Затем Найтон, прихватив с собой футляр с драгоценностями, сошел с поезда, а поскольку преступление — он знал — будет обнаружено не раньше, чем через двенадцать часов, ему ровным счетом ничего не угрожало, а его показания, равно как и то, что должна была сказать проводнику предполагаемая миссис Кеттеринг, обеспечивали его сообщнице стопроцентное алиби.

Когда поезд прибыл на Лионский вокзал, Ада Мейсон взяла на виду у всех из окна корзинку с обедом и, запершись в туалете, быстро надела на себя манто и шляпку Рут Кеттеринг, прикрепила к шляпке два рыжеватых локона и стала в достаточной степени похожа на свою хозяйку. Когда проводник вошел постелить постель, Ада сообщила ему, как было задумано заранее о том, что служанка осталась в Париже, и, пока он готовил постель, она стояла у окна, спиной к проходу — разумная меда предосторожности, ибо, как мы знаем, мисс Грей, проходившая в это время к себе в купе, видела стоявшую лицом к окну женщину и готова была поклясться, что миссис Кеттеринг в это время была еще жива.

— Продолжайте, — только и сказал ван Олдин.

— Между Парижем и Лионом Ада Мейсон уложила тело своей хозяйки в разобранную постель, аккуратно сложила ее вещи на соседней полке, сама же, переодевшись в мужское платье, приготовилась сойти с поезда. Когда в купе зашел Дерек Кеттеринг и увидел супругу спящей, Ада Мейсон притаилась в соседнем купе за перегородкой — к этому моменту она уже переоделась и только ждала удобного случая потихоньку исчезнуть. Как только «Голубой экспресс» остановился на Лионском вокзале, Ада вслед за проводником выпрыгнула из вагона, сделав вид, что хочет подышать свежим воздухом. Улучив момент, когда ее никто не видел, она перебежала на другую платформу и, сев в первый же поезд, поехала обратно — в Париж, в отель «Ритц», где для нее, стараниями еще одной сообщницы Найтона, накануне был уже заказан номер. Теперь ей оставалось только терпеливо сидеть в отеле и ждать вашего приезда. Что же касается драгоценностей, то их у нее никогда не было — ни тогда, ни потом. Найтон же, будучи вашим секретарем, находится вне подозрений и преспокойно, абсолютно ничем не рискуя, везет рубины в Ниццу, где через ту же Аду Мейсон передает их мосье Папополусу, о чем имелась предварительная договоренность. Как видите, все продумано идеально, комар, как говорится, косу не подточит — Маркиз в очередной раз убедил нас в том, что он игрок высокого класса.

— Значит, вы и в самом деле считаете, что Ричард Найтон — это тот самый знаменитый Маркиз?

Пуаро утвердительно кивнул.

— Одно из наиболее ценных качеств джентльмена по кличке Маркиз — его поистине безграничное обаяние, умение расположить к себе. Не устояли перед ним и вы, мосье ван Олдин, и предложили ему стать вашим секретарем, хотя были с ним едва знакомы.

— Я мог бы поклясться, что он вовсе не претендовал на эту должность, — вскричал миллионер.

— Он вел очень тонкую игру — настолько тонкую, что ему удалось обмануть даже такого человека, как вы, прекрасно разбирающегося в людях.

— Я ведь даже поинтересовался его биографией. У него отличный послужной список.

— Да-да, тут к нему не подкопаешься. У Ричарда Найтона безукоризненная репутация. Он из хорошей семьи, у него хорошие связи, он прекрасно проявил себя во время войны и, без всяких сомнений, находился вне подозрений. Однако, когда я заинтересовался небезызвестным Маркизом, в биографиях этих двух людей обнаружилось немало общего. Найтон, к примеру, говорил по-французски, как настоящий француз, он бывал в Америке, Англии, Франции примерно в то же время, когда там орудовал Маркиз. Последний раз Маркиз напомнил о себе громкими кражами драгоценностей в Швейцарии — а ведь где, как не в Швейцарии, вы познакомились с майором Найтоном? Причем именно тогда прошел слух о том, что вы намерены купить знаменитые рубины.

— Да, но почему убийство? — сокрушенно пробормотал ван Олдин. — Умный мошенник мог бы украсть драгоценности, не засовывая голову в петлю.

Пуаро покачал головой:

— На счету Маркиза много убийств, это — далеко не единственное. Понимаете, он убивает, руководствуясь инстинктом — не любит оставлять после себя свидетелей. Мертвые же, как известно, умеют хранить тайны. Маркиз обожал старинные драгоценности. Узнав, что вы скоро станете обладателем знаменитых рубинов, он нанялся к вам секретарем, а свою сообщницу пристроил служанкой к вашей дочери, которой, как он не без основания полагал, и предназначались знаменитые рубины. Так что, сами видите, планы Маркиза были тщательно отработаны на много ходов вперед, что, впрочем, не помешало ему попытаться ускорить события: он устроил на вас засаду в Париже, в ту ночь, когда вы приобрели драгоценности. Ограбление сорвалось, однако Маркиза это ничуть не смутило, ведь Ричард Найтон был в полной безопасности. Кто бы мог его заподозрить? И все же, как и у всех великих людей — а Маркиз, безусловно, был великим человеком, — у него были свои слабости. Он влюбился в мисс Грей и, заподозрив, что она неравнодушна к Дереку Кеттерингу, не смог отказать себе в удовольствии засадить соперника за решетку, едва представилась такая возможность. А сейчас, мосье ван Олдин, я расскажу вам самое любопытное. Согласитесь, мисс Грей никак не назовешь впечатлительной особой, однако она твердо убеждена, что однажды после беседы с Найтоном, в парке при казино в Монте-Карло, она вдруг ощутила присутствие вашей дочери. Ей показалось, что убитая пытается что-то ей сказать, и внезапно она поняла, что Рут Кеттеринг пыталась сказать, что Найтон — убийца! Эта догадка казалась столь дикой, что мисс Грей ни с кем не поделилась, хотя ни на миг не сомневалась в ее правильности. Мисс Грей проявила редкий здравый смысл: она не только не отвергла ухаживания Найтона, но и дала ему понять, что не сомневается в виновности Дерека Кеттеринга.

— Невероятно, — проговорил ван Олдин.

— Да, очень странно. Такое не объяснишь… Кстати, еще одна мелочь никак не укладывалась у меня в голове. Ваш секретарь сильно хромал — следствие полученного на войне ранения. Маркиз же ходил совершенно нормально. Для меня это было камнем преткновения. Однако мисс Ленокс Тамплин как-то обмолвилась, что хромота Найтона вызвала удивление и у хирурга, который лечил его в клинике леди Тамплин. То есть Найтон попросту симулировал, в чем я окончательно убедился, побывав у этого хирурга в Лондоне и выслушав его разъяснения. Позавчера я специально упомянул имя этого хирурга при Найтоне; в этой ситуации ему было бы естественно сказать, что тот же врач лечил его во время войны, однако Найтон промолчал — и эта мелкая, вроде бы совершенно незначительная деталь подтвердила мои подозрения. Кроме того, мисс Грей показала, мне вырезку из старой газеты, где говорилось, что во время пребывания Найтона в клинике там было совершено ограбление. Когда я написал мисс Грей письмо из Парижа, из отеля «Ритц», она поняла, что наши, так сказать, версии совпадают. В отеле «Ритц» мне не сразу удалось получить необходимую информацию, однако я все-таки узнал то, что меня интересовало: Ада Мейсон приехала в отель не вечером, накануне того дня, когда было совершено преступление, а утром, уже после убийства.

Воцарилось долгое молчание. Миллионер протянул Пуаро руку.

— Надеюсь, вы понимаете, мосье Пуаро, что все это для меня значит, — сказал он срывающимся от волнения голосом. — Утром я вышлю вам чек, но услуга, которую вы мне оказали, поистине неоценима. Вам нет равных, мосье Пуаро. Вам просто нет равных.

Пуаро поднялся, слегка выпятив грудь.

— Ну что вы, я всего лишь Эркюль Пуаро, — скромно сказал он. — И все же вы правы, в каком-то смысле мне нет равных. Но ведь и вам, мосье ван Олдин, тоже нет равных. Я рад, я счастлив, что мне удалось оказать вам посильную помощь. А теперь мне необходимо привести себя в порядок, стряхнуть, так сказать, пыль долгих дорог.

В холле отеля Пуаро повстречал старых знакомых: почтенного мосье Папополуса с дочерью Зиа.

— А я думал, вы уехали из Ниццы, мосье Пуаро, — пробормотал грек, сжимая любезно протянутую детективом руку.

— Дела вынудили меня вернуться, мой дорогой мосье Папополус.

— Дела?

— Да, дела. Кстати, о делах и деловых людях. Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, мой дорогой друг?

— Гораздо лучше. Завтра мы возвращаемся в Париж.

— Очень рад за вас. Вы еще не совсем разорили бывшего греческого министра?

— Я?

— Вы же продали ему великолепный рубин, который — только это строго entre nous^[163] — принадлежит сейчас знаменитой танцовщице, мадемуазель Мирей.

— Да, — пробормотал мосье Папополус, — что было, то было.

— Рубин, весьма похожий на знаменитое «Огненное сердце»…

— Что ж, некоторое сходство действительно имеется, — равнодушным голосом проговорил грек.

— Вы потрясающе разбираетесь в драгоценных камнях, мосье Папополус, поздравляю вас. Мадемуазель Зиа, я просто в отчаянии, что вы покидаете Ниццу. Я-то мечтал, что теперь, когда я наконец покончил с делами, мы будем видеться чаще.

— А о каких, собственно, делах идет речь, если не секрет, мосье Пуаро? — осведомился мосье Папополус.

— Какой там секрет! В расставленный мною капкан только что угодил Маркиз.

На благородном лице мосье Папополуса мелькнула загадочная улыбка.

— Маркиз, говорите? — пробормотал он. — Откуда же я знаю это имя? Нет, не могу вспомнить…

— Едва ли вы сумеете вспомнить, — сказал Пуаро, — это очень известный преступник, охотник за драгоценными камнями. Его только что арестовали по подозрению в убийстве одной английской леди, мадам Кеттеринг.

— В самом деле? Как интересно…

Они обменялись прощальными улыбками. Но как только Пуаро отошел на значительное расстояние, мосье Папополус повернулся к дочери.

— Зиа, — с чувством проговорил он, — это не человек, это сущий дьявол!

— Мне он нравится.

— Мне тоже, — нехотя признался мосье Папополус. — И все же он сущий дьявол.

Глава 36
У моря

Мимоза нависала прямо над головой и слишком резко пахла. Вдоль балюстрады вилась розовая герань, от густо росших внизу алых гвоздик исходил тяжелый, приторный аромат. Сегодня Средиземное море было каким-то особенно синим. Пуаро сидел на террасе виллы леди Тамплин и разговаривал с Ленокс. Он только что закончил ту же самую историю, которую, двумя днями раньше, рассказывал ван Олдину. Ленокс слушала очень внимательно, сдвинув брови и прищурив глаза.

Когда он умолк, она спросила:

— А Дерек?

— Его вчера освободили.

— И куда же он отправился?

— Вчера же вечером он уехал из Ниццы.

— В Сент-Мэри-Мид?

— Да, в Сент-Мэри-Мид.

Последовала пауза.

— Я была не права насчет Кэтрин, — сказала Ленокс. — Я думала, она его не любит.

— Она очень сдержанная. Никому не доверяет.

— Мне-то она могла бы довериться, — с легкой горечью проговорила Ленокс.

— Вам — да, — очень серьезно согласился Пуаро. — Но не забывайте: большую часть жизни мадемуазель Кэтрин выслушивала других; а тем, кто привык только слушать, не так-то просто заговорить о себе; такие люди не привыкли распространяться о своих радостях и печалях.

— А я-то, дура, решила, что она и впрямь влюбилась в этого Найтона. Нет бы догадаться. Наверно, я так думала потому… потому что так мне хотелось думать.

Пуаро взял ее руку и легонько пожал.

— Мужайтесь, мадемуазель, — мягко сказал он.

Ленокс посмотрела на море, и на какой-то миг черты ее некрасивого лица обрели трагическую красоту.

— Чего уж там! — сказала она наконец. — Все равно бы ничего не получилось. Я слишком молода для Дерека; он сам как ребенок, который никак не может вырасти. Такая, как я, ему не подходит. Ему требуется терпимость и мягкость самой Мадонны.

Ленокс долго молчала, потом вдруг резко повернулась к своему собеседнику:

— И все-таки я тоже внесла свою лепту, правда же, мосье Пуаро?

— Бесспорно, мадемуазель. Вам первой пришло в голову, что человек, совершивший преступление, вовсе не обязательно должен был ехать тем же поездом. До этого я никак не мог разобраться, как же все происходило.

Ленокс глубоко вздохнула.

— Я рада, — сказала она, — что принесла хоть какую-то пользу.

Откуда-то издалека послышался визгливый свисток паровоза.

— «Голубой экспресс», будь он проклят! — сказала Ленокс. — Поезда — что им до нас, не так ли, мосье Пуаро? Людей убивают, люди умирают, а они ходят себе как ни в чем не бывало. Я несу вздор, но вы ведь понимаете, что я имею в виду…

— Да, да, конечно, понимаю. Жизнь, как эти поезда, мадемуазель. Она идет вперед, несмотря ни на что. И хорошо, что она не стоит на месте.

— Почему?

— Потому что в конце концов поезд приходит на конечную станцию, а ведь у англичан есть, кажется, пословица…

— Да, «Путешествие кончается — влюбленные встречаются». — Ленокс рассмеялась. — Только вот ко мне это не относится.

— Относится, очень даже относится. Вы ведь еще очень молоды, гораздо моложе, чем сами думаете. Доверьтесь поезду, мадемуазель, — ведь его ведет сам lе bon Dieu.

Паровозный свисток повторился.

— Доверьтесь поезду, мадемуазель, — вновь пробормотал Пуаро. — И поверьте Эркюлю Пуаро — тоже. У ж он-то знает.

ТАЙНА СЕМИ ЦИФЕРБЛАТОВ
The Seven Dials Mystery 1929 © Перевод под редакцией М. Макаровой

Глава 1
Кто рано встает…^[164]

Джимми Тесиджер, молодой человек весьма приятной наружности, вприпрыжку сбежал по парадной лестнице замка Чимниз. Он так торопился, что налетел на дворецкого Тредуелла, который величаво шествовал через холл с очередной порцией горячего кофе. Все обошлось только благодаря невероятному хладнокровию и ловкости дворецкого.

— Простите. Неужели я последний, Тредуелл?

— Нет, сэр^[165], мистер Уэйд еще не спускался.

— Отлично, — обрадовался Джимми и вошел в столовую. В комнате, кроме хозяйки, никого не было. Под ее укоризненным взглядом Джимми почувствовал беспокойство. Такое же ощущение он испытывал в рыбном магазине, при виде неподвижных глаз мертвой трески, разложенной на прилавке. Но, черт побери, почему эта дама так на него смотрит? Здесь, за городом, на отдыхе просто нелепо требовать от человека, чтобы он являлся к завтраку ровно в девять тридцать. Ну да, уже четверть двенадцатого, это, пожалуй, чересчур… и все же…

— Боюсь, я немного опоздал, леди Кут?

— Ничего страшного, — меланхолично отозвалась хозяйка. Вообще-то ее порядком раздражали эти регулярные опоздания. В первые десять лет их супружеской жизни сэр Освальд Кут (тогда еще просто мистер Кут) устраивал самый настоящий скандал каждый раз, когда завтрак подавали хоть на полминуты позже восьми. Леди Кут была так вымуштрована, что считала неточность самым тяжким из всех смертных грехов. Привычка — вторая натура. К тому же она была женщиной серьезной и даже не представляла, как из этих молодых людей, постоянно опаздывающих к завтраку, может получиться что-нибудь стоящее. Ибо, как часто повторял репортерам сэр Освальд, «Своими успехами я всецело обязан привычке рано вставать, бережливости и размеренной жизни».

Леди Кут была высокая, красивая женщина, трагического склада, с большими темными печальными глазами и низким грудным голосом. Она могла бы позировать для картины «Рахиль^[166], оплакивающая своих детей»; или сыграть в мелодраме — так и виделось, как она бредет сквозь пургу, измученная издевательствами негодяя мужа.

Казалось, ее гнетет какая-то роковая тайна. На самом же деле в жизни леди Кут не было ничего загадочного, если не считать таковым головокружительную карьеру ее мужа. Прелестной, жизнерадостной девушкой она влюбилась в Освальда Кута, честолюбивого юношу из магазина велосипедов, что был рядом со скобяной лавкой ее отца. Они зажили очень счастливо сначала в двух комнатах, потом в крошечном домике, затем в доме побольше. Постепенно дома становились просторнее, но при этом непременно располагались неподалеку от заводов Кута. И только теперь наконец сэр Освальд достиг такого положения, что мог удалиться подальше от своих заводов и даже снять самый большой и самый великолепный замок в Англии. Чимниз — место историческое. Арендовав замок на два года у маркиза Кейтерэма, сэр Освальд почувствовал, что теперь-то его честолюбие полностью удовлетворено.

Леди Кут не разделяла восторгов своего мужа, ей всегда было очень одиноко. В первые годы замужества единственным ее развлечением были разговоры с горничной, да и потом, когда вместо одной служанки стало три, она общалась исключительно с прислугой. Теперь у нее была куча горничных, и дворецкий, благообразный, как архиепископ^[167], и несколько вышколенных лакеев, и с десяток увиливающих от работы судомоек и кухарок, и заморский шеф-повар с «характером», и, наконец, экономка внушительных размеров, кряхтевшая при ходьбе. Однако леди Кут чувствовала себя так, как будто ее забросили на необитаемый остров.

Она тяжело вздохнула и выплыла из комнаты через открытую застекленную дверь, к большому облегчению Джимми Тесиджера, который наконец-то мог навалиться на почки и бекон.

А леди Кут с трагическим видом постояла еще несколько минут на террасе, собираясь с духом, чтобы заговорить с главным садовником, Макдональдом. Тот тем временем, как истинный диктатор, обозревал свои владения. Макдональд был главным из главных, настоящим королем среди садовников. Он знал — его обязанность управлять подданными, и он умел держать их в руках.

Леди Кут робко приблизилась к правителю:

— Доброе утро, Макдональд.

— Доброе утро, миледи.

Он говорил именно так, как подобает разговаривать главным садовникам — мрачно, ко с достоинством, точно император на похоронах.

— Скажите, можем ли мы сегодня собрать немного винограда к десерту?

— Он еще не созрел, — вежливо, но твердо ответил Макдональд.

Набравшись храбрости, леди Кут возразила:

— Но я вчера была в теплице и попробовала несколько ягодок — очень вкусные.

Макдональд так посмотрел на нее, что она покраснела, как будто позволила себе непростительную вольность. Очевидно, маркиза Кейтерэм никогда бы настолько не нарушила приличий, чтобы собственноручно рвать виноград в одной из своих теплиц.

— Если вы прикажете, миледи, одна гроздь будет срезана для вас, — строго промолвил Макдональд.

— Спасибо, не стоит, — поспешила отказаться леди Кут. — Как-нибудь в другой раз.

— Виноград еще не созрел.

— Наверно, — пробормотала леди Кут. — Наверно, лучше пока его не трогать.

Макдональд великолепно держал паузу, а леди Кут опять пришлось собраться с духом:

— Я хотела поговорить с вами о лужайке за розарием. Нельзя ли ее использовать для игры в гольф? Сэр Освальд очень любит эту игру.

«Почему бы и нет?» — думала при этом леди Кут. Она хорошо знала историю Англии. Разве сэр Френсис Дрейк^[168] и его рыцари не играли в гольф в то время, когда дозорные обнаружили приближавшуюся Армаду?^[169]Безусловно, это вполне приличествующее джентльмену занятие, против которого Макдональду нечего возразить. Но она не учла, что имеет дело с главным садовником, а особе, облаченной подобным званием, просто не пристало проявлять сговорчивость с кем бы то ни было.

— Совсем не уверен, что эту лужайку можно использовать подобным образом, — уклончиво ответил Макдональд.

Казалось, он лишь выразил некоторое сомнение, но на самом деле садовый диктатор добивался, чтобы леди Кут сама отказалась от этой затеи.

— А если ее как следует почистить, подрезать траву и… в общем, сделать все, что полагается? — с надеждой в голосе продолжала леди Кут.

— Это можно, — медленно заговорил Макдональд, — но тогда придется снять Уильяма с нижнего бордюра.

— А-а, — неуверенно протянула леди Кут, решительно не понимая, что он имеет в виду.

Загадочный «нижний бордюр» наводил ее разве что на мысль о воинственных шотландских песнях^[170]. Понятно было одно: для Макдональда этот таинственный бордюр служил неопровержимым доводом в их споре.

— А это было бы очень некстати, — продолжил Макдональд.

— Конечно, конечно, — тут же согласилась леди Кут, удивляясь собственной покладистости.

Макдональд еще строже посмотрел на нее.

— Но коли миледи прикажет… — Садовник умолк, но явственная угроза в его голосе заставила леди Кут тут же капитулировать:

— Нет-кет, пусть уж Уильям продолжает работать над нижним бордюром.

— Вот и я так думаю, миледи.

— Да-да, конечно.

— Я знал, что вы со мной согласитесь, миледи, — добавил, преисполненный чувством превосходства, Макдональд.

— Конечно, — покорно повторила леди Кут.

Макдональд дотронулся рукой до края шляпы и удалился. Посмотрев ему вслед, леди Кут печально вздохнула. Тут к ней подошел Джимми Тесиджер, расправившийся с почками и беконом. Он тоже вздохнул, но скорее весело.

— Великолепное утро, не правда ли? — заметил он.

— Что? — рассеянно переспросила леди Кут. — Да, наверно. Я не заметила.

— А где остальные? Катаются на лодках?

— Скорее всего. Я как-то не обратила внимания.

Леди Кут повернулась и быстро вошла в дом. В столовой Тредуелл как раз проверял, есть ли в кофейнике кофе.

— Боже, а где же мистер… мистер…

— Уэйд, миледи?

— Да, мистер Уэйд. Он что, до сих пор не спускался к завтраку?

— Нет, миледи.

— Но ведь уже очень поздно.

— Да, миледи.

— Но он же должен когда-нибудь спуститься, правда, Тредуелл?

— Безусловно, миледи. Вчера, например, он сел завтракать в половине двенадцатого.

Леди Кут посмотрела на часы, они показывали без двадцати двенадцать.

— Как вам, Тредуелл, должно быть, тяжело, — посочувствовала она. — Надо успеть все убрать, и почти сразу снова накрывать — в час обед.

— Я привык к причудам молодых джентльменов, миледи.

Сказано это было с очень тонким намеком: дескать, откуда леди Кут может знать привычки настоящих джентльменов. И с укором. Должно быть, так кардинал осуждает мусульманина или язычника, который по неведению нарушил одну из христианских заповедей. И уже второй раз за это утро леди Кут покраснела.

Тут их очень кстати прервали. Дверь отворилась, и в нее просунулась голова серьезного молодого человека в очках:

— Вы здесь, леди Кут? Вас спрашивает сэр Освальд.

— Сейчас иду, мистер Бейтмен. — Леди Кут поспешно вышла.

Руперт Бейтмен, личный секретарь сэра Освальда, тоже удалился, но в противоположную сторону, через застекленную дверь, у которой, добродушно улыбаясь, все еще стоял Джимми Тесиджер.

— Привет, Понго, — поздоровался Джимми. — Надо бы пойти развлечь наших девиц. Ты со мной?

Бейтмен отрицательно покачал головой и поспешил скрыться в библиотеке. Джимми ухмыльнулся вслед его удаляющейся спине. Когда они вместе учились в школе, Бейтмена, серьезного очкарика, Бог весть почему, прозвали Понго^[171]. По мнению Джимми, Понго остался такой же дубиной, каким был в годы их детства. Заповеди вроде «Жизнь не греза. Жизнь есть подвиг» были написаны Лонгфелло^[172] как будто специально для него.

Джимми зевнул и медленно побрел к озеру. Девушки были здесь. Девушки как девушки — с короткой стрижкой, две темненькие, третья — светловолосая. Одну, которая больше всех хихикала, звали, кажется, Элен, другую — Нэнси, а третью все почему-то называли «Лакомкой». Здесь же находились друзья — Билл Эверсли и Ронни Деверукс, которые «служили» в Министерстве иностранных дел, но, по сути, скорее лишь числились там.

— Привет, — сказала Нэнси (а может, это была Элен). — Вот и Джимми. А где же… Ну, как его?

— Уж не хочешь ли ты сказать, что Джерри Уэйд еще не вставал, — удивился Билл Эверсли. — Пора с ним что-то делать.

— Если так будет продолжаться, — заметил Ронни Деверукс, — то в один прекрасный день он проспит не только завтрак, но и обед, а то и вечерний чай…

— Как ему не стыдно, — сказала Лакомка. — Так огорчать леди Кут. Бедняжка все больше становится похожа на курицу, которая никак не может снести яйцо. Нет, это просто ужасно.

— Давайте вытащим его из постели, — предложил Билл. — Пошли, Джимми.

— Нет-кет, надо придумать что-нибудь классное, — потребовала Лакомка.

Слово «классный» ей очень нравилось, и она повторяла его к месту и не к месту.

— Поскольку у меня мозги совсем не классные, — ответил ей Джимми, — я ничего классного придумать не в состоянии.

— Давайте подумаем, как поднять его завтра в семь утра, — нерешительно предложил Ронни. — Все домочадцы будут потрясены. Тредуелл потеряет накладные бакенбарды и выронит чайник, у леди Кут начнется истерический припадок, потом она потеряет сознание и рухнет в объятия Билла. После чего завидная карьера ему обеспечена! Сэр Освальд скажет: «Ха!», и акции на сталь в мгновение ока поднимутся на один и пять восьмых пункта. Ну а Понго от избытка эмоций хряснет об пол свои очки, да еще раздавит их каблуком.

— Вы не знаете Джерри, — усмехнулся Джимми. — Могу поклясться, что тут не поможет даже ушат холодной воды — он перевернется на другой бок и захрапит дальше.

— Мы должны придумать что-нибудь более классное, чем холодная вода, — не отступала Лакомка.

— И что же? — тупо поинтересовался Ронни.

Все молчали.

— Неужели ничего не придумаем? Не может такого быть! — сказал Билл. — Ну, кто самый изобретательный?

— Понго, — тут же ответил Джимми. — А вот и он, всегда торопится, занятый человек, сразу видно. Он просто создан для того, чтобы думать. Таков его тяжкий жребий. С детских лет мучается. Давайте позовем его.

Мистер Бейтмен терпеливо выслушал их бессвязный рассказ и, не теряя драгоценного для него времени, с ходу предложил:

— Будильник. Я всегда им пользуюсь, если боюсь проспать. Ведь утренний чай приносят так тихо, что можно и не услышать.

И поспешил дальше.

— Будильник. — Ронни покачал головой. — Одним будильником здесь не обойдешься. Чтобы разбудить Джерри Уэйда, понадобится целая дюжина.

— А почему бы и нет? — оживился Билл. — Отличная идея. Давайте съездим в магазин, и пусть каждый купит по будильнику.

Вволю насмеявшись, качали обсуждать план действий. Билл и Ронни побежали к машинам, а Джимми было поручено выяснить обстановку. Ош быстро вернулся.

— Он в столовой. Наверстывает упущенное, лопает тосты с мармеладом. Надо как-то помещать ему увязаться за нами.

Решили посвятить во все хозяйку дома, чтобы она заняла Джерри разговором. Джимми, Нэнси и Элен объяснили леди Кут, что от нее требуется. Однако азарт молодых гостей смутил и напугал ее.

— Розыгрыш? Но вы, мои дорогие, постараетесь не ломать мебель, не бить посуду и не лить на пол воду? Вы же знаете, через неделю мы должны освободить этот дом, и мне бы не хотелось, чтобы его владелец, лорд Кейтерэм, подумал…

Тут в разговор вмешался Билл, только что вернувшийся из гаража:

— Все будет в порядке, леди Кут. Бандл^[173] Брент, дочь лорда Кейтерэма, моя давняя приятельница. Можете мне поверить, она ни к чему не станет придираться, правда-правда! Да мы и не собираемся ничего такого делать. Совершенно безобидная шутка.

— Классная шутка, — добавила девушка по прозвищу Лакомка.

Как только Джерри Уэйд вышел из столовой, леди Кут с грустным видом последовала за ним на террасу. У Джерри было такое милое, ангельское лицо, что даже Джимми, казалось бы, сама святая невинность, выглядел бы рядом с ним сущим пройдохой.

— Доброе утро, леди Кут, — приветствовал ее Джерри Уэйд. — А где все?

— Отправились в магазин.

— Зачем?

— Затевают какую-то шутку, — ответила леди Кут очень безразличным тоном.

— Шутка? В такую рань?

— Да уж не так и рано. — В голосе леди Кут прозвучал явный намек.

— Я, кажется, немного припозднился, — с очаровательной непосредственностью посетовал мистер Уэйд. — Просто напасть какая-то: где бы я ни гостил, вечно опаздываю к завтраку, правда странно?

— Да, действительно очень странно.

— Ума не приложу, как это у меня так получается, — недоумевающим голосом продолжал мистер Уэйд.

— А почему бы вам просто не вставать пораньше?

— Вы думаете? — Эта мысль явно не приходила ему в голову.

А леди Кут настойчиво гнула свое:

— Сэр Освальд совершенно справедливо говорит: «Пунктуальность — залог будущих успехов». Это он о вас, о молодых.

— О, я согласен, — ответил мистер Уэйд. — В городе, на службе, хочешь не хочешь, а будешь пунктуальным. Ведь ровно в одиннадцать я обязан быть в чудном нашем министерстве. Не думайте, что я безнадежный лентяй, леди Кут… Какие чудные цветы, те, у нижнего бордюра. Не могу вспомнить их название, но у нас дома есть точно такие же, знаете, эти, розовато-лиловые с пупырышками… Моя сестра тоже страшно увлечена садом.

Леди Кут сразу забыла про все обиды и переключилась на тонкости садоводства.

— А что у вас за садовники?

— У нас всего один. Так, старый недотепа. Знает не так уж много, ко хотя бы не перечит, делает все, что ему скажут. А это не так уж и плохо.

Леди Кут с горячностью его поддержала, в ее голосе было столько чувства и выразительности, что она вполне могла бы соперничать с хорошей драматической актрисой, и они долго еще обсуждали эту животрепещущую для нее тему.

Тем временем начатое предприятие шло полным ходом. Молодые люди энергично атаковали Торговый центр «Маркет Бэйсинга», немало озадачив его владельца внезапным спросом на будильники.

— Жаль, что с нами кет Бандл, — пробормотал Билл. — Разве ты с ней не знаком, Джимми? Она бы тебе понравилась. Потрясающая девчонка, вот с кем не соскучишься. Кстати, у нее-то мозги что надо. А ты ее знаешь, Ронни?

Ронни покачал головой.

— Как, и ты не знаешь Бандл? Да вы что, с Луны свалились? Ее все знают.

— Было бы классно, Билл, — перебила его Лакомка, — если бы ты перестал распространяться о своей подружке и занялся делом.

Мистер Мергатройд, владелец магазина, был сама любезность:

— Если позволите дать вам совет, леди и джентльмены, то не берите те — за семь фунтов одиннадцать пенсов. Это неплохие часы, ничего дурного сказать о них не могу, но все-таки настоятельно рекомендую вон те — за десять фунтов шесть пенсов. Поверьте, они стоят этих денег, очень надежные… Мне бы не хотелось, чтобы вы потом говорили…

Излияния мистера Мергатройда могли длиться долго, надо было срочно перекрыть их, как перекрывают водопроводный кран.

— Нам вовсе не нужны надежные часы, — сказала Нэнси.

— Они должны работать всего один день, — сказала Элен.

— Нам не нужны классные часы, — добавила Лакомка. — Главное — чтобы погромче звонили.

— Нам нужны… — начал было Билл, ко тут Джимми, у которого были явные инженерные наклонности, принялся заводить будильники. Минут пять в магазине стоял ужасающий трезвон.

В конце концов отобрали шесть самых громких.

— Вот что я вам скажу, — объявил Ронни, — куплю-ка я еще один для Понго. Ведь это его идейка — насчет будильников. Пусть и он будет, так сказать, «задействован» в этом мероприятии.

— Правильно, — согласился Билл. — А я куплю еще и для леди Кут. Чем больше, тем веселее. Она ведь тоже нам помогает — отвлекает Джерри.

И действительно, в это время леди Кут с большим воодушевлением рассказывала Джерри длинную историю о том, как Макдональд вырастил замечательное персиковое дерево, которое даже было удостоено какой-то премии.

Наконец будильники были распиханы по коробочкам и оплачены. Мистер Мергатройд, так ничего и не поняв, смотрел вслед удаляющимся машинам. Какие они энергичные — эти нынешние аристократы! Но поди догадайся, что им нужно! И он с чувством облегчения повернулся к жене местного викария, которая хотела купить новый чайник для заварки.

Глава 2
О будильниках

— Так, а куда мы их поставим?

Ужин закончился, леди Кут безуспешно пыталась занять гостей. Сэр Освальд неожиданно пришел ей на помощь, предложив сыграть партию в бридж^[174]. Правда, «предложил» — не совсем точное слово. После того, как сэр Освальд стал одним из капитанов нашей индустрии, ему было достаточно захотеть чего-либо, и окружающие беспрекословно подчинялись ему, государственному мужу.

Хорошо, что Руперт Бейтмен и сэр Освальд играли в паре против леди Кут и Джералда Уэйда. Сэр Освальд всякое дело умел делать отлично, и игра в бридж не составляла исключение. Ему необходим был достойный напарник, а Бейтмен не только успешно справлялся с обязанностями секретаря, но был и прекрасным партнером в игре. Оба понимали друг друга с полуслова и ограничивались лишь короткими репликами: «Два без козыря», «Контра», «Три пики». Леди Кут и Джералд Уэйд вовсю любезничали и играли неровно. Молодой человек не упускал случая похвалить свою партнершу, то и дело восхищенно вскрикивая: «Браво! Великолепный ход!» Леди Кут, непривычная к похвалам, теперь окончательно оттаяла. К тому же им обоим шла карта.

Остальным было предложено танцевать под радиоприемник в большом бальном зале, но они всей гурьбой направились в спальню Джералда Уэйда.

Слышались приглушенные смешки и громкое тиканье часов.

— Задвинем их под кровать, — предложил Джимми. — А на какое время мы их поставим? На одно и то же, чтобы разом затрещали, или пусть звонят по очереди?

Разгорелся спор. Одни горячо доказывали, что разбудить такого соню, как Джерри Уэйд, сможет только трезвон всех восьми будильников разом. Другие считали, что пусть они лучше звонят поочередно и подольше. В конце концов остановились на последнем варианте. Начиная с половины седьмого, будильники должны были звонить один за другим.

— Надеюсь, это послужит ему хорошим уроком, — назидательно изрек Билл.

— Пускай, пускай, — закивала Лакомка.

Только они начали прятать будильники, за дверью послышался шум.

— Тс-с. — Джимми прижал палец к губам. — Кто-то поднимается по лестнице.

Началась паника.

— Не беспокойтесь, — успокоил Джимми. — Это всего лишь Понго.

Мистер Бейтмен, воспользовавшись тем, что была его очередь «сидеть за болвана»^[175], поднялся в свою комнату за носовым платком. Он на минуту задержался у двери Джерри Уэйда и, мгновенно оценив ситуацию, мудро заметил:

— Он сразу услышит их тиканье — как только ляжет в постель.

Заговорщики в растерянности переглянулись.

— Что я вам говорил? — с почтением в голосе вопросил Джимми. — Понго всегда был невероятно сообразительным.

«Невероятно сообразительный» между тем удалился.

— Он прав, — согласился Ронни Деверукс. — Восемь будильников, тикающих одновременно, поднимут дьявольский шум. Даже такой остолоп, как старина Джерри, не сможет не обратить на это внимание. И сразу заподозрит неладное.

— Что-то я сомневаюсь, — заметил Джимми Тесиджер.

— В чем это?

— В том, что он на самом деле такой вот остолоп.

Ронни с удивлением уставился на него:

— Мы же все хорошо знаем старину Джерри.

— Вы уверены? — переспросил Джимми. — Иногда мне кажется, что нормальный человек просто не может быть таким остолопом, каким хочет показаться старина Джерри.

Все посмотрели на него с уважением, — Ронни же серьезно заметил:

— Джимми, а мозги-то у тебя на месте.

— Просто второй Понго, — поддержал его Билл.

— Да мне только сейчас пришло это в голову, вот и все, — стал оправдываться Джимми.

— Вы, конечно, классные ребята, но давайте решать, что же делать с будильниками, — напомнила Лакомка.

— Вой Понго возвращается, у него и спросим, — предложил Джимми.

Понго пришлось порядком поднапрячься, прежде чем он нашел выход.

— Дождитесь, когда он уснет, а потом потихонечку поставьте будильники на пол.

— Наш Понго, как всегда, прав, — сказал Джимми. — Придется забрать часы и спуститься вниз, чтобы не вызвать подозрений.

Игра в бридж продолжалась, только теперь в паре с сэром Освальдом была его жена. Он педантично указывал ей на каждую ее ошибку. Леди Кут воспринимала замечания довольно добродушно, не вникая в их суть. И очередной раз, поблагодарив супруга: «Понимаю, дорогой. Так мило, что вы мне все объясняете», — тут же повторяла ошибку.

Время от времени Джералд Уэйд говорил напарнику:

— Отличный ход, дорогой партнер, просто великолепный.

Билл Эверсли и Ронни Деверукс тем временем тщательно обдумывали план действий.

— Предположим, он уляжется часов в двенадцать. А уснет когда? Через час? — Билл зевнул. — Странно, обычно я заваливаюсь спать не раньше трех, а именно сегодня, когда нужно подождать, я бы все отдал, чтобы, точно какой-нибудь пай-мальчик, лечь прямо сейчас.

Как выяснилось, остальных тоже почему-то одолела сонливость.

— Дорогая Мария, — в голосе сэра Освальда слышалось легкое раздражение, — сколько раз я просил вас быстрее решать, прорезать масть^[176] или нет. Вы же выдаете весь расклад.

Леди Кут, конечно, могла бы возразить, что поскольку сэр Освальд «сидит за болвана», он не имеет права комментировать игру своего партнера. Но она не воспользовалась возможностью уколоть мужа, а, добродушно улыбнувшись, легла пышной грудью на стол и уставилась в карты Джерри Уэйда, сидевшего справа. Ее волнение утихло, поскольку она высмотрела у него на руках даму. Леди Кут пошла с валета, взяла взятку и открыла карты:

— Четыре взятки, и «роббер»^[177]. Думаю, мне просто очень повезло — с такими картами взять четыре.

«Повезло, — пробормотал про себя Джерри Уэйд. Он отодвинул стул и направился к тем, кто стоял у камина. — Теперь это так называется! Да за ней нужен глаз да глаз!»

Леди Кут собрала банкноты и серебро.

— Я не так уж хорошо играю, — печально произнесла она с плохо скрытым самодовольством. — Просто мне очень везет.

— Вы никогда не будете хорошо играть в бридж, Мария, — отрезал сэр Освальд.

— Да, дорогой, — согласилась леди Кут. — Знаю, ведь вы мне все время об этом говорите. А я так стараюсь.

— Действительно старается, — вполголоса произнес Джералд Уэйд, — в этом нет никаких сомнений. Да она, того и гляди, положит голову вам на плечо — лишь бы разглядеть ваши карты.

— Знаю, что стараетесь, — резко сказал сэр Освальд. — Просто вы ничего не смыслите в картах.

— Да, дорогой. Вы всегда говорите мне об этом. Простите, Освальд, но вы должны мне еще десять шиллингов.

— Неужели?

— Конечно, вы были должны мне восемь фунтов и десять шиллингов, а отдали только восемь фунтов.

— О, Господи, прошу прощения.

Леди Кут грустно улыбнулась и взяла еще десять шиллингов. Она очень любила своего мужа, но ни при каких обстоятельствах не позволила бы ему недодать ей десять шиллингов.

Сэр Освальд подошел к столику с напитками и как гостеприимный хозяин стал угощать всех виски с содовой. Только в половине первого гости разошлись по своим спальням.

Ронни Деверуксу, чья комната была рядом с комнатой Джералда Уэйда, было поручено сообщить, когда тот уснет. Без четверти два Ронни тихонько обошел всех. Хихикая и перешептываясь, вся компания, облаченная в халаты и пижамы, собралась у дверей Джералда Уэйда.

— Минут двадцать назад он погасил свет, — хриплым шепотом доложил Ронни. — Я уж думал, что он вообще не собирается спать. Я только что заглядывал к нему — ни звука. Ну так что?

И снова были торжественно извлечены все будильники, но тут возникла очередная проблема.

— Нельзя нам вваливаться толпой — будет слишком шумно, а если по одному, то мы и до утра не управимся. Пусть войдет кто-нибудь один, а остальные передадут ему часы через дверь.

И опять начались дебаты по поводу того, кому поручить это ответственное дело. Девушки не подходили, так как могли захихикать. Рослого Билла Эверсли забраковали из-за веса и тяжелой походки, хотя сам он вовсе не считал себя таким уж увальнем. Джимми Тесиджер и Ронни Деверукс — еще куда ни шло. Однако в конце концов остановились на кандидатуре Руперта Бейтмена.

— Да, он тот, кто нам нужен, — не мог не признать Джимми. — У него неслышный шаг, совсем как у кошки, и еще — если Джерри вдруг проснется, он запросто что-нибудь наплетет ему, чтобы тот ничего не заподозрил.

— Что-нибудь классное, — глубокомысленно заметила Лакомка.

— Вот именно, — .поддержал ее Джимми.

Понго проделал все ловко и быстро. Бесшумно открыв дверь спальни, он исчез в темноте с двумя самыми большими будильниками, через пару минут вернулся, взял еще два, исчез — и так далее. Наконец он вышел. Приложив ухо к двери, друзья прислушались. Ровное дыхание Джералда Уэйда заглушалось назойливо-нетерпеливым тиканьем восьми будильников мистера Мергатройда.

Глава 3
Неудавшаяся шутка

— Двенадцать часов, — упавшим голосом объявила Лакомка.

Шутка не удалась, хотя будильники сработали безукоризненно. Они зазвонили с такой силой, с таким усердием, что Ронни Деверукс буквально вылетел из постели, решив, что грянул Судный день^[178]. Если такой звон стоял в соседней комнате, то что же творилась там, где они стояли? Ронни выскочил в коридор и приложил ухо к двери.

Он ждал, когда Джерри разразится проклятьями, но ничего не услышал, то есть не услышал того, что ожидал. Будильники, как им и полагалось, нагло и громко тикали, да тут еще очередной из них затрезвонил, да так резко, так оглушительно, что и мертвый услышал бы. В общем, не было никаких сомнений в том, что будильники не подвели, и мистер Мергатройд мог ими гордиться. Но Джералд Уэйд, однако, оказался крепким орешком.

Компания приуныла.

— Нет, хороший человек так не поступает, — пробурчал Джимми Тесиджер.

— А может, он решил, что это телефон, повернулся на другой бок и снова заснул, — предположила Элен (или Нэнси).

— Это ненормально, — нахмурился Руперт Бейтмен. — Думаю, ему следует обратиться к врачу.

— Что-нибудь с барабанными перепонками, — предположил Билл.

— А мне кажется, он попросту нас разыгрывает, — сказала Лакомка. — Уверена, что будильники его разбудили, просто он решил отомстить нам, притворившись, что ничего не слышит.

Все посмотрели на нее с уважением и восхищением.

— А что, в этом что-то есть, — поддакнул Билл.

— Он же классный парень, — заключила Лакомка. — Вот увидите, сегодня он спустится к завтраку еще позднее, нарочно, чтобы нас проучить.

Поскольку часы уже показывали начало первого, все сошлись на том, что Лакомка права. Сомневался только Ронни Деверукс:

— Вы забыли, я же стоял под дверью, когда звонил первый будильник. Что бы там ни решил старина Джерри, на первый звонок он наверняка должен был как-то отреагировать. Понго, куда ты их поставил?

— На маленький столик, у изголовья кровати, — ответил мистер Бейтмен.

— Весьма мудро, Понго, — сказал Ронни. — А теперь ответь, — он повернулся к Биллу, — что бы ты сказал, если бы у тебя под ухом в половине седьмого утра начал трезвонить будильник?

— О, Господи! — воскликнул Билл. — Что бы я сказал! Да послал бы его в… — И он прикусил язык.

— Вот именно, — согласился Ронни. — И я бы тоже — и примерно туда же — впрочем, как и любой из нас. Как говорится, естественная реакция нормального человека. Но этого не случилось. Поэтому я считаю, что Понго, как всегда, прав — у Джерри что-то с барабанными перепонками.

— Уже двадцать минут первого, — с грустью констатировала одна из девушек.

— Это переходит все границы, — медленно заговорил Джимми. — Шутки шутками, ко нельзя же так. Надо подумать и о наших хозяевах.

Билл с удивлением посмотрел на него:

— Ты это о чем?

— Что ни говори, а это уже не похоже на старину Джерри.

Оказалось, подыскать слова не так легко, да Джимми и не собирался сказать ничего такого, но тем не менее… Он заметил, что Ронни внимательно смотрит на него, почему-то вдруг насторожившись.

В этот момент в комнату вошел Тредуелл и нерешительно оглянулся.

— Я ищу мистера Бейтмена, — извиняющимся тоном сказал он.

— Он только что отправился на террасу, — ответил Ронни. — А я не могу быть вам полезен?

Тредуелл многозначительно посмотрел на Ронни, потом на Джимми Тесиджера и снова на Ронни. Следуя этому молчаливому приглашению, молодые люди вышли из комнаты вслед за дворецким. Тредуелл плотно прикрыл за собой дверь.

— Что случилось? — спросил Ронни.

— Мистер Уэйд все не спускался к завтраку, сэр, и я взял на себя смелость послать Уильяма в его комнату.

— Ну и…

— Уильям только что прибежал оттуда в страшном волнении, сэр. — Тредуелл выразительно помолчал. — Боюсь, сэр, бедный молодой джентльмен умер во сне.

Джимми и Ронни уставились на него.

— Что еще за чушь? — наконец воскликнул Ронни. — Это… этого не может быть! Джерри… Да я… сейчас же пойду посмотрю сам. Этот идиот Уильям наверняка что-то напутал.

Тредуелл вытянул вперед руку, словно желая его остановить, и Джимми с ужасающей ясностью понял, что дворецкий уже сам во всем убедился.

— Нет, сэр, Уильям не ошибся. Я послал за доктором Картрайтом, а пока взял на себя смелость запереть дверь. Надо сообщить сэру Освальду о случившемся. А теперь я должен найти мистера Бейтмена. — И Тредуелл поспешно удалился.

Ронни стоял совершенно ошеломленный.

— Джерри, Джерри, — с отчаяньем повторял он.

Джимми взял его за руку, вывел через боковую дверь на пустую террасу и усадил в кресло.

— Держись, старина, сейчас все пройдет, — попытался успокоить приятеля Джимми, глядя на него с некоторым удивлением: оказывается, Ронни и Джерри были так близки… — Бедняга Джерри, — задумчиво проговорил он. — Хороший был парень.

Ронни кивнул.

— Вся эта история с будильниками выглядит теперь просто отвратительно, — продолжал Джимми. — Правда, странно, как часто иногда фарс оборачивается трагедией?

Он что-то продолжал говорить, видимо желая дать возможность Ронни немного оправиться. Тот сидел не двигаясь.

— Скорее бы доктор пришел. Хоть узнаем…

— Что узнаем?

— Отчего он… умер.

Джимми прикусил губу:

— Что-то с сердцем?

Ронни издал странный звук, напоминающий смешок.

— Послушай, Ронни…

— Ну, что еще?

Джимми почувствовал, что ему трудно говорить.

— Ты ведь не думаешь… я имею в виду, тебе не приходит в голову, что… ну, что его… сильно ударили… или… еще что-нибудь в этом роде? Вряд ли Тредуелл просто так, без причины запер бы дверь.

Джимми надеялся, что Ронни хоть что-то ему ответит, но тот отрешенно молчал. Покачав головой, Джимми тоже замолчал. Теперь оставалось только терпеливо ждать. Тредуелл вывел их из оцепенения:

— Если вы не возражаете, доктор хотел бы поговорить с вами обоими в библиотеке.

Ронни вскочил, Джимми последовал за ним.

Доктор Картрайт, худощавый энергичный молодой человек с умным лицом, кивнул им вместо приветствия. Понго, еще более серьезный и близорукий, чем обычно, представил их друг другу.

— Понимаю ваше состояние, мистер Деверукс, ведь вы были близким другом мистера Уэйда, — сказал доктор.

— Да, самым близким.

— Гм, дело представляется мне довольно простым, хотя и весьма прискорбным. Покойный был вполне здоровым молодым человеком. Вы случайно не знаете, принимал ли он снотворное?

— Снотворное?! — с удивлением переспросил Ронни. — Зачем? Он всегда спал как сурок.

— Он никогда не жаловался на бессонницу? Вы не слышали?

— Да нет.

— Картина вполне ясная, но, боюсь, придется все же провести расследование.

— Отчего он умер?

— Тут-то все очевидно — слишком большая доза хлорала^[179]. Лекарство стояло рядом с его кроватью — и пузырек и стакан. Скверная история.

Именно Джимми задал вопрос, который — он чувствовал — готов был сорваться с языка у его приятеля. Однако Ронни почему-то молчал.

— Но это не… преступление?

Доктор внимательно посмотрел на него:

— Почему вы об этом спрашиваете? У вас есть какие-то подозрения?

Джимми взглянул на приятеля. Если Ронни что-то знал, то сейчас было самое время все рассказать. Но, к его удивлению, Ронни покачал головой.

— Абсолютно никаких, — твердо ответил он.

— А может быть, это самоубийство?

— Исключено.

Доктор в этом не был так уверен и продолжал расспрашивать:

— А не было ли у него каких-нибудь неприятностей? Долги? Женщина?

И снова Ронни молча покачал головой.

— Надо известить родственников.

— У него есть сестра, правда сводная. Она живет в Дин Прайори, примерно в двадцати милях отсюда. Когда Джерри не был занят в городе, он жил у нее.

— Гм, — промычал доктор. — Надо ей сообщить.

— Я поеду, — вызвался Ронни. — Неприятная обязанность, но кто-то должен ее выполнить. — Он посмотрел на Джимми: — Ты ведь ее знаешь?

— Немного. Пару раз танцевал с ней.

— Тогда, может, поедем на твоей машине, ты не против? Один я не решусь все это ей выложить.

— Ладно, ладно, — успокоил его Джимми. — Я и сам собирался тебе это предложить. Пойду прогрею свою колымагу.

Он был рад чем-нибудь заняться. Но поведение Ронни сильно озадачило его. Он что-то знает и кого-нибудь подозревает? Почему же тогда он ничего не сказал доктору?

Вскоре приятели мчались в машине Джимми, не обращая внимания на такой пустяк, как знаки ограничения скорости.

— Джимми, — наконец произнес Ронни. — Теперь ты мой лучший друг.

— Ну и что? — отрывисто спросил Джимми.

— Я хотел бы тебе кое-что рассказать. Ты должен это знать.

— О Джерри Уэйде?

— Да, о нем.

— Что же ты молчишь? — немного подождав, рискнул спросить Джимми.

— Только не знаю, имею ли я право тебе это рассказать, — засомневался Ронци.

— Почему?

— Я связан чем-то вроде обещания.

— Тогда, может, не стоит…

И оба замолчали.

— И все-таки мне бы хотелось… Понимаешь, Джимми, у тебя голова работает лучше.

— Ну, это небольшая заслуга! — довольно бесцеремонно заметил Джимми.

— Нет, не могу, — вдруг заявил Ронни.

— Нет так нет. Тебе видней.

После долгого молчания Ронни спросил:

— Какая она?

— Кто?

— Эта девушка, сестра Джерри.

Джимми сделал паузу, потом неожиданно пылко произнес:

— По правде говоря, она девушка что надо.

— Знаю, Джерри был очень привязан к ней, часто о ней рассказывал.

— И она тоже была к нему привязана. Это известие будет для нее тяжким ударом.

— Да, неприятная миссия.

Больше они не проронили ни слова.

Служанка сообщила им, что мисс Лорен сейчас в саду, но если они хотят увидеть миссис Кокер… Джимми пришлось употребить все свое красноречие, дабы втолковать ей, что им вовсе не нужна миссис Кокер.

— Кто такая миссис Кокер? — спросил Ронни, когда они обходили дом, чтобы попасть в довольно запущенный сад.

— Старая грымза, которая живет с Лорен.

Но вот они вышли на дорожку, в конце которой увидели девушку с двумя черными спаниелями^[180]. Невысокого роста, белокурая, одетая в старенький твидовый костюм^[181] — совсем не такую девушку ожидал увидеть Ронни. Она не была похожа и на девушек, которые обычно нравились Джимми.

Придерживая собаку за ошейник, Лорен направилась к ним навстречу.

— Здравствуйте. Не обращайте внимания на Элизабет, она недавно ощенилась и стала очень подозрительной.

Лорен держалась очень естественно. Когда она с улыбкой взглянула на них, на ее щеках еще ярче вспыхнул густой румянец. Внезапно темно-голубые, точно васильки, глаза расширились — в них промелькнула тревога. Неужели она догадалась, что что-то не так?

— Это Ронни Деверукс, мисс Уэйд. Вы, должно быть, слышали о нем от Джерри.

— Да, конечно. Вы оба гостите в Чимнизе, правда? А почему вы не захватили с собой Джерри?

— Мы… э-э… не смогли, — ответил Ронни и замолчал.

И снова Джимми заметил страх в ее глазах.

— Мисс Уэйд, боюсь… Да нет, что я говорю… Мисс Уэйд, у нас плохие новости.

— Джерри?

— Да, Джерри. Он…

Внезапно она нетерпеливо топнула ногой.

— Да говорите же! — Она неожиданно повернулась к Ронни: — Ну тогда, может, вы скажете?

Джимми почувствовал укол ревности. Он вдруг понял то, в чем раньше не решался себе признаться. Он понял, почему и Элен, и Нэнси, и Лакомка были для него просто знакомыми, и только. Он как бы издалека услышал мрачный голос Ронни:

— Хорошо, мисс Уэйд, я скажу. Джерри мертв.

Лорен держалась на редкость мужественно. Правда, в первый момент она, судорожно глотнув воздух, пошатнулась, но потом взяла себя в руки и принялась нетерпеливо расспрашивать — как, когда?

Ронни постарался отвечать как можно осторожнее.

— Снотворное? Джерри?!

В ее голосе слышалось явное недоверие. Джимми посмотрел на нее, как бы предостерегая от чего-то. Ему вдруг показалось, что сейчас Лорен по своему простодушию скажет то, о чем потом пожалеет.

И он поспешил мягко предупредить, что ее, вероятно, вызовут на допрос. Девушка вздрогнула. Ехать с ними в Чимниз она отказалась, сказав, что приедет чуть позже — у нее есть машина.

— Мне бы хотелось… мне нужно немного побыть одной, — слабым голосом попросила она.

— Понимаю, — сказал Ронни.

— Конечна, — согласился Джимми.

Они беспомощно посмотрели на нее.

— Огромное спасибо, что приехали.

Обратно ехали молча, как бы стесняясь друг друга.

— Боже мой, какая мужественная девушка! — воскликнул Ронни, когда они уже приближались к Чимнизу.

Джимми кивнул.

— Джерри был моим другом, — сказал Ронни. — Я должен позаботиться о ней.

— Да, пожалуй… Разумеется.

Больше они не разговаривали.

Первой, кого Джимми увидел по возвращении в Чимниз, была рыдающая леди Кут.

— Бедный мальчик, — без конца повторяла она.

Джимми произнес все подобающие случаю слова.

В ответ, успокоившись, леди Кут принялась вдруг подробно описывать все случаи безвременной кончины ее дорогих родственников и друзей. Джимми изо всех сил старался показать, как он ей сочувствует, пока, наконец ему не удалось под благовидным предлогом улизнуть.

Когда он поднялся наверх, Ронни как раз выходил из комнаты Джерри Уэйда. Джимми понял, что застал его врасплох.

— Я хотел посмотреть на него, — объяснил Ронни. — Ты не пойдешь?

— Да нет. — Джимми, как и все молодые люди, инстинктивно избегал всего, что связано со смертью.

— А, мне кажется, друзья обязаны с ним проститься.

— Правда? Ты так думаешь? — Джимми отметил про себя, что Ронни Деверукс ведет себя чертовски странно.

— Конечно, это дань уважения умершему.

Джимми тяжело вздохнул, но уступил.

— Ладно. — Стиснув зубы, он вошел в комнату.

На покрывале лежали белые цветы, кругом было прибрано. Джимми быстро, как бы украдкой, посмотрел на застывшее белое лицо, на неподвижное тело. Неужели еще вчера это было розовощеким, ангелоподобным Джерри Уэйдом? Джимми вздрогнул и направился к выходу. Он машинально скользнул взглядом по каминной полке и замер от удивления. На ней аккуратным рядком стояли купленные накануне будильники. Он поспешно вышел из комнаты. Ронни ждал его.

— Все выглядит так мирно. Чертовски не повезло старине Джерри. Послушай, Ронни, ты не знаешь, кто это так расставил наши будильники?

— Откуда мне знать? Наверное, кто-нибудь из слуг.

— Но их почему-то семь, а не восемь. Ты заметил? Куда делся еще один?

Ронни пробормотал что-то себе под нос.

— Семь вместо восьми, — нахмурился Джимми. — Хотел бы я знать почему.

Глава 4
Письмо

— Бестактность, вот как я это называю.

Лорд Кейтерэм говорил мягким, немного жалобным голосом и, похоже, был очень доволен найденным точным словцом.

— Бестактность вопиющая. Я давно заметил — все эти выскочки патологически бестактны. Может, именно поэтому они и делают такие сумасшедшие деньги.

Лорд скорбным взглядом окинул из окна просторы родового поместья: с сегодняшнего дня оно вновь находилось в его распоряжении.

Дочь лорда Кейтерэма, леди Эйлин Брент, которую в кругу друзей и знакомых называли просто Бандл, взглянула на отца ироничным взглядом и рассмеялась.

— Тебе уж точно не сделать сумасшедших денег, — сухо заметила она. — Впрочем, сдать Чимниз этому Ку-ту — весьма недурная сделка. Кстати, что он за человек? Солидный?

— О, человек он основательный. — Лорд Кейтерэм слегка поежился. — Красное квадратное лицо и серо-стальные волосы. Сильная личность, как это принято теперь называть. Представь себе паровой каток в образе человеческом — вот тебе и мистер Кут.

— Зануда? — сочувственно спросила Бандл.

— Зануда редкостный; сплошь добродетели — одна другой хуже — трезвость, пунктуальность… Уж и не знаю, кто страшнее — «сильные личности» или «серьезные политики». Лично я предпочитаю жизнерадостных шалопаев.

— Жизнерадостный шалопай вряд ли заплатил бы тебе столько, сколько ты заломил за этот наш пантеон^[182],— резонно заметила Бандл.

Лорд Кейтерэм поморщился.

— Я же просил тебя, Бандл, не употреблять таких слов. Мы же только отвлеклись от этого ужаса.

— Не понимаю, почему ты так близко принимаешь это к сердцу. В конце концов, людям надо же где-то умирать.

— Не понимаю, почему это должно происходить в моем доме, — возразил лорд.

— А почему бы и нет? Тут столько народу перемерло — все эти бабушки, прабабушки.

— Ну, это совсем другое. Когда здесь умирает кто-то из рода Брентов — это вполне естественно. Но я категорически возражаю против чужаков. А особенно — против всяких там дознаний в моем доме. А то это становится уже дурной традицией: второй случай. Помнишь, какой тарарам тут устроили четыре года назад? Кстати, тогда всю кашу заварил Джордж Ломакс. Это целиком на его совести. Если, конечно, она у него есть.

— А теперь, по-твоему, во всем виноват Паровой Каток Кут? Я уверена, он расстроен не меньше других.

— А все из-за отсутствия такта, — гнул свое лорд Кейтерэм. — Разве можно приглашать в гости, да еще в чужой дом, кого попало? Чтобы они потом тут умирали. Нет, Бандл, ты как знаешь, а я не переношу дознаний. И боюсь, никогда не смогу относиться к ним по-другому.

— Но на этот раз все совсем не так, как в прошлый раз, — успокоила отца Бандл. — Теперь хоть никого не прикончили.

— Наверное, ты права. Но наш тупица-инспектор каков! Все долдонит о том, что стряслось четыре года назад. Он думает, если в Чимнизе кто-то умер, то это непременно убийство и непременно с политической подоплекой. Ты не представляешь, что он тут учинил. Мне Тредуелл рассказывал. Все засыпал белым порошком — искал отпечатки пальцев. И, естественно, нашел только отпечатки этого несчастного парня, который умер. И что искал? Дело-то в общем ясное. И вопрос у них только один: самоубийство это или несчастный случай.

— Я встречалась как-то с Джерри Уэйдом, — сказала Бандл. — Он дружил с Биллом. Пожалуй, он был самым жизнерадостным шалопаем из тех, кого я знаю. Он бы тебе понравился, папа.

— Мне не может понравиться человек, который приезжает в мой дом специально, чтобы умереть, — стоял на своем лорд Кейтерэм.

— Не могу представить, кому могло бы понадобиться убивать его, — размышляла вслух Бандл. — Нет, это просто невероятно.

— Конечно. И это ясно каждому. Кроме разве что этого осла, инспектора Реглана.

— Но, папа, может, ему просто нравится искать отпечатки пальцев. В кои-то веки он почувствовал себя нужным человеком. Так на чем они порешили: «смерть от несчастного случая»?

Лорд Кейтерэм кивнул:

— Конечно. Они должны щадить чувства сестры.

— Так у него есть сестра? А я и не знала.

— Насколько мне известно, сводная и много моложе. Старик Уэйд в свое время сбежал с ее матерью. Это вполне в его духе. Ему всегда нравились только чужие жены.

— Я рада, папочка, что существует хоть одна дурная привычка, которой у тебя нет, — усмехнулась Бандл.

— Я прожил достойную и богобоязненную жизнь. — Лорд Кейтерэм задумался. — Но вот что поразительно: я так мало сделал людям дурного. Почему же именно в моем доме…

Он не договорил. Бандл вдруг высунулась из окна и капризно крикнула:

— Макдональд!

Садовый император соизволил приблизиться. Его суровый лик, коим обычно обладают все главные садовники, исказила гримаса, которую при очень большом желании можно было счесть за попытку улыбнуться.

— Да, миледи.

— Как дела? — спросила Бандл.

— Да радоваться вроде как нечему, миледи, — ответил Макдональд.

— Хочу поговорить с вами о лужайке для гольфа. Она совсем заросла. Пошлите кого-нибудь привести ее в порядок.

Макдональд с сомнением покачал головой.

— Боюсь, миледи, для этого придется снять Уильяма с нижнего бордюра.

— Черт с ним, с нижним бордюром. Пошлите его сию же минуту. И еще, Макдональд…

— Да, миледи.

— Распорядитесь, чтобы к обеду подали виноград, что растет у дальнего дома. Знаю-знаю, срезать его еще не время — у вас всегда не время. Но я так хочу. Ясно?

Бандл отошла От окна.

— Извини, папа, мне надо было дать распоряжение Макдональду. Ты ведь что-то-хотел сказать?

— Да, но, в общем, теперь это не имеет значения. А что ты хотела от Макдональда?

— Просто пыталась ему внушить, что он не Господь Вседержитель. Но это не так-то просто. У Кутов он совсем распустился. Макдональд не из тех, кого можно запугать паровым катком. Или даже двумя. Кстати, что из себя представляет леди Кут?

Лорд Кейтерэм задумался.

— По-моему, вылитая миссис Сиддонс^[183],— наконец сказал он.

— Наверное, когда-то много играла в любительских спектаклях. Похоже, она здорово переживает из-за этих будильников.

— Какие еще будильники?

— Тредуелл только что мне рассказал. Милые гости решили пошутить. Купили кучу будильников, завели и спрятали в спальне несчастного Уэйда. Ну, бедняга, естественно, не выдержал и умер. Так что шутка вышла не очень смешной.

Бандл кивнула.

— А еще Тредуелл рассказал, что с этими будильниками вышел любопытный казус, — увлеченно продолжал лорд Кейтерэм. — Оказывается, после смерти несчастного мальчика кто-то выстроил их в ряд на каминной полке.

— Ну и что с того?

— Вот и я говорю: что с того. Но, похоже, из-за этого такое поднялось… Никто не признается, что сделал это, понимаешь? Опросили всех слуг — те в один голос твердят: не трогали никаких будильников. Просто какая-то мистика. Коронер^[184] на дознании пытался выяснить, но ты же знаешь, как трудно добиться толку от этих «простых людей».

— Ужасно трудно, — согласилась Бандл.

— Да, попробуй разберись потом, как оно все было. Я, например, не понял и половины того, что мне рассказал Тредуелл. Кстати, Бандл, этот парень умер в твоей комнате.

Бандл поморщилась.

— Ну почему надо было обязательно именно в моей! — раздраженно воскликнула она.

— Вот о чем я тебе и толкую, — торжествующе заключил лорд Кейтерэм. — Бестактность! В эти новые времена все катастрофически бестактны!

— А, в конце концов, пускай, какая разница, — сказала вдруг Бандл.

— Как это какая разница? А сны? А привидения?

— Подумаешь. Вот тетушка Луиза умерла на твоей кровати. Ну и что? Она часто навещает тебя по ночам?

— Бывает. — Лорд Кейтерэм поежился. — Особенно как поем лобстера^[185].

— Я, слава Богу, не суеверна, — отрезала Бандл.

Тем не менее вечером, сидя у камина в своей комнате, она невольно возвращалась мыслями к веселому безалаберному Джерри Уэйду. Невозможно поверить, что такой жизнерадостный человек мог пойти на самоубийство. Нет, тут что-то другое. Просто он всегда принимал снотворное, а тут, по чистой случайности, выпил слишком большую дозу. Вот это более вероятно. От чего Джерри Уэйд не страдал, так это от избытка интеллекта! Она скользнула взглядом по каминной полке и стала размышлять об истории с будильниками. Ее горничная, наслушавшись разных сплетен от домашней прислуги, только об этом и твердила. Бандл заинтересовала одна подробность, которую упустил из виду Тредуелл. Семь будильников, выстроившись в ряд, стояли на каминной полке, а восьмой, недостающий, был найден на лужайке. Очевидно, кто-то выбросил его из окна.

Над этим-то она и ломала теперь голову. Совершенно непонятный поступок. Она еще могла допустить, что кто-то из слуг случайно смахнул будильник, а потом, испугавшись, что его заподозрят, не захотел признаваться. Но, конечно, выкинуть будильник из окна никто из них не решился бы. А может, это сделал сам Джерри Уэйд, когда его разбудил первый звонок? Да нет, едва ли. Бандл вспомнила, что, по словам врача, смерть наступила рано утром, а до этого он находился в коматозном состоянии и двигаться не мог.

Бандл нахмурилась. Да, одной ей с этими будильниками не разобраться. Надо поговорить с Биллом Эверсли, ведь он тогда был здесь.

Бандл не привыкла ничего откладывать. Усевшись за бюро с инкрустированной выдвижной крышкой, она достала лист почтовой бумаги и написала: «Дорогой Билл!»

Чтобы удобней было писать, Бандл попыталась выдвинуть крышку до конца, ко что-то заело, и, сколько она ни дергала, ничего не получалось. Вспомнив, что в прошлый раз там застрял конверт, она взяла нож для разрезания бумаги и сунула его кончик в узкую щель. Ей сразу повезло — показался белый уголок листа. Бандл потянула за него и вытащила слегка помятое письмо.

Первое, что бросилось ей в глаза, была дата, написанная крупным незнакомым почерком, — 21 сентября.

— Двадцать первое сентября, — медленно проговорила Бандл. — Но это же было…

Она задумалась. Джерри Уэйда нашли мертвым двадцать второго. Выходит, у нее в руках письмо, которое он писал вечером перед смертью. Бандл разгладила бумагу и принялась читать.

«Дорогая Лорен, приеду в среду. Я себя прекрасно чувствую, мне здесь все нравится. Как я рад, что скоро увижу тебя. Забудь, пожалуйста, все, что я говорил тебе о Семи Циферблатах^[186]. Я-то думал, что это что-то вроде шутки, но оказалось как раз наоборот. Ни к чему тебя, малышка, впутывать в это дело. Так что просто забудь об этом, ладно?

Собирался еще что-то тебе рассказать, но так хочется спать, что прямо глаза слипаются…

Ну а Лерчер, по-моему…»

На этом письмо обрывалось. Бандл нахмурилась. Семь Циферблатов. Что это? Кажется, какой-то захудалый район Лондона. «Семь циферблатов» — вроде бы она уже слышала что-то похожее… Но в связи с чем? Ее внимание еще раз привлекли две фразы: «Я себя прекрасно чувствую…» и «…так хочется спать, что прямо глаза слипаются…»

Что-то тут не так, это точно. Ведь именно в этот вечер Джерри Уэйд принял смертельную дозу хлорала и уже не проснулся. А если у него и так слипались глаза, то зачем ему было пить хлорал?

Бандл покачала головой. Оглядевшись, она почувствовала, как у нее по спине побежали мурашки. А может, Джерри Уэйд здесь и смотрит сейчас на нее? В этой комнате он умер… Она сидела не двигаясь. Тишину нарушало только тиканье ее золотых наручных часиков, неестественно громкое и торжественное.

Бандл взглянула на каминную полку. И представила себе, как на кровати лежит мертвый человек, а на каминной полке тикают семь будильников громко, зловеще. Тик-так… тик-так… тик-так…

Глава 5
Человек на дороге

— Отец! — Бандл стояла на пороге кабинета лорда Кейтерэма — святая святых, где он скрывался от треволнений современной жизни. — Отец, я собираюсь в город на машине. Надоела мне здешняя скукотища.

— Но мы ведь только вчера вернулись наконец домой. — В голосе лорда Кейтерэма послышались плаксивые нотки.

— А мне кажется, прошла целая вечность. Я совсем забыла, какая нудная за городом жизнь.

— Ну, тут я с тобой не согласен, — заметил лорд Кейтерэм. — Здесь спокойно, а покой — это главное. И комфорт. Я так рад, что Тредуелл опять при мне. Он, как никто другой, знает мои привычки и умеет мне угодить. К примеру, не далее как сегодня утром явились какие-то субъекты — желают устроить у нас в поместье слет юных гидов-перевозчиц…

— Переводчиц, — поправила Бандл.

— Перевозчиц — переводчиц — какая разница, что так, что этак. Сама понимаешь, этот визит поставил бы меня в крайне щекотливое положение — мне бы следовало отказать, но, согласись, это не совсем удобно. Тредуелл меня спас. Не помню точно, что он им сказал — мягко так, по-доброму, никого не обидев. В общем, они и сами поняли, что эта затея абсолютно невозможная.

— Мне спокойствия и комфорта мало, — зевнула Бандл. — Лично я люблю приключения.

Лорд Кейтерэм поежился.

— Тебе мало того, что у нас было четыре года назад? — жалобно спросил он.

— Да, хочется чего-нибудь свеженького, — решительно сказала Бандл. — Конечно, в городе тоже вряд ли что подвернется, ко здесь уж точно челюсть свернешь от зевоты.

— По собственному опыту знаю, — заметил лорд Кейтерэм, — кто ищет приключений на свою голову, тот рано или поздно их находит. — Он зевнул. — Впрочем, я бы тоже не отказался проехаться в Лондон.

— Так поехали. Только не копайся, я спешу.

Лорд Кейтерэм, начавший было выбираться из кресла, в нерешительности замер.

— Ты сказала, что очень спешишь? — подозрительно спросил он.

— Да-да, очень.

— Понятненько. — Лорд снова опустился в кресло. — Я остаюсь. Ехать на твоем безумном «испано»^[187], да еще когда ты так спешишь, — это слишком острое ощущение для такого пожилого джентльмена. Я остаюсь.

— Как хочешь, — бросила Бандл и вышла прочь.

Тут же на пороге святилища появился Тредуелл.

— Викарий, милорд. Очень хотел вас видеть. У них возникли какие-то проблемы с организацией отряда бойскаутов^[188].

Лорд Кейтерэм покорно склонил голову.

— Мне показалось, милорд, что за завтраком вы обмолвились, будто бы собираетесь в деревню навестить викария, чтобы обсудить именно этот вопрос.

— И вы сказали ему об этом, Тредуелл? — оживился лорд Кейтерэм.

— Да, милорд. И он поспешил обратно в деревню сломя голову, если вы позволите так выразиться. Надеюсь, я поступил правильно, милорд?

— Конечно, Тредуелл! Вы всегда поступаете правильно! Вы, даже если захотите, не сможете ошибиться!

Тредуелл снисходительно улыбнулся и вышел.

Тем временем Бандл нетерпеливо нажимала на клаксон перед главными воротами, а от домика привратника бежала девчушка, вдогонку которой неслась брань сердитой мамаши:

— Да скорее же, Кэти! Ее светлость ужасно спешит!

И правда, Бандл всегда спешила, особенно когда вела машину. Водила она хорошо и имела крепкие нервы, иначе ее отчаянная езда уже давно закончилась бы катастрофой.

Был прохладный октябрьский день. На ясном, голубом небе сияло солнце. От свежего воздуха Бандл разрумянилась, почувствовала себя бодрой. Утром она отправила Лорен Уэйд неоконченное письмо Джерри Уэйда, вложив в конверт записку от себя. Странное ощущение, которое осталось от письма, почти прошло, и все же Бандл никак не могла выкинуть это из головы. Она решила встретиться с Биллом Эверсли и расспросить его поподробнее о том трагическом вечере. При всем при том она чувствовала необыкновенную бодрость, это осеннее утро было чудесное, а «испано-сюиза» летела стрелой.

Бандл нажала на газ, прибавляя скорость. Машин на шоссе почти не было, перед Бандл далеко вперед расстилалась прямая дорога.

Вдруг, совершенно неожиданно, из-за живой изгороди на дорогу, пошатываясь, вышел человек. На такой скорости остановиться сразу было невозможно. Бандл резко вывернула руль вправо, и машину почти занесло в кювет. Проделав опасный маневр, Бандл была почти уверена, что ей удалось объехать этого идиота. Она оглянулась и почувствовала, как к горлу подступила тошнота. Наверно, она все-таки задела его. Человек ничком лежал на дороге и был пугающе неподвижен. Бандл выскочила из машины и побежала назад. То, что она вряд ли виновата в происшедшем, дела не меняло. Похоже, человек был пьян. Но как бы то ни было, она убила его. А в том, что он мертв, сомнений не было. Сердце колотилось так сильно, что стук отдавался в ушах.

Бандл опустилась на колени перед распростертым телом и осторожно его перевернула. Человек даже не застонал. Это был довольно красивый, хорошо одетый юноша, на бледном лице чернела щеточка усов. Следов крови видно не было, но Бандл понимала, что он либо уже мертв, либо умирает. Вдруг его веки чуть дрогнули, глаза приоткрылись. Карие, по-собачьи жалобные глаза. Бандл прочитала в них боль, страдание. Ей показалось, он пытается что-то сказать. Бандл наклонилась.

— Что? Не понимаю, что?

Да, он явно силится что-то выговорить, что-то очень-очень важное. Но помочь ему она не могла. Наконец ему удалось произнести, точно выдохнуть, несколько слов:

— Семь Циферблатов… скажите…

— Что? — снова переспросила Бандл, поняв, что он пытается назвать чье-то имя. — Что и кому я должна сказать?

— Скажите… Джимми Тесиджер… — наконец выговорил он, после чего голова его откинулась назад, а тело обмякло.

Вся дрожа, Бандл без сил опустилась на корточки. Даже в самом страшном сне ей не могло привидеться такое: юноша был мертв — и это она убила его.

Бандл попыталась взять себя в руки. Что же теперь делать? Первое, что пришло ей в голову, — нужно найти врача. Да, надо срочно найти врача. Может, молодой человек не умер, а только потерял сознание? Интуиция подсказывала ей, что уже ничего не поделаешь, но Бандл все же заставила себя действовать. Надо втащить его в машину и довезти до ближайшего врача. Поскольку машин на дороге не было, на помощь рассчитывать не приходилось.

Бандл была хрупкая, но сильная девушка. Подогнав «испано» как можно ближе, она, поднатужившись, волоком затащила обмякшее тело в машину. Перетаскивать труп — занятие не из приятных, но она, стиснув зубы, все же с этим справилась. Затем села за руль и рванула вперед. Через несколько миль она оказалась в небольшом городке и, расспросив прохожих, сразу же нашла дом местного врача.

Доктор Кассел, добродушный, средних лет человек, был крайне удивлен, обнаружив у себя в приемной девушку в полуобморочном состоянии. Бандл говорила отрывисто, с трудом подбирая слова:

— Я… мне кажется, я убила человека… сбила машиной. Он сейчас там, я привезла его… Я… я, наверно, слишком быстро ехала. Я всегда так езжу.

Внимательно посмотрев на Бандл, доктор подошел к полке, что-то калил в стакан и протянул ей:

— Вот, выпейте, вам сразу станет легче. У вас шок.

Бандл послушалась и действительно почувствовала себя лучше, ее мертвенно-бледные щеки чуть порозовели. Доктор удовлетворенно кивнул:

— Ну вот, хорошо. Посидите пока здесь, я сам обо всем позабочусь. Если бедняге уже кичем нельзя помочь, я вернусь, и мы вместе решим, что делать дальше.

И он ушел. Бандл смотрела на часы, стоявшие на каминной полке. Прошло пять, десять минут, четверть часа… Да когда же он вернется? Наконец дверь открылась, и на пороге появился доктор Кассел. Бандл сразу бросилось в глаза, что вид у него мрачный и настороженный. Было видно, что он старается скрыть волнение.

— Итак, юная леди, давайте разберемся. Вы говорите, что сбили этого человека. Расскажите, как это произошло?

Бандл постаралась как можно точнее рассказать обо всем.

Доктор выслушал ее очень внимательно.

— Так, значит, наезда не было?

— Нет, я думала, мне удалось объехать его.

— Вы сказали, что он шел, пошатываясь?

— Да, мне показалось, что он был пьян.

— И он появился из-за живой изгороди?

— Мне кажется, где-то там была калитка. Должно быть, он вышел из калитки.

Доктор кивнул, откинулся на спинку кресла и снял пенсне:

— Я абсолютно уверен, что вы отчаянная лихачка и в самое ближайшее время собьете какого-нибудь беднягу, но на этот раз вам удалось этого избежать.

— Но…

— Машина даже не коснулась его. Этого человека застрелили.

Глава 6
Снова Семь Циферблатов

Бандл уставилась на доктора. Мир, который сорок минут назад перевернулся вверх дном, медленно возвращался в свое прежнее состояние. Она наконец заговорила, но теперь это уже была не насмерть перепуганная девица, а прежняя Бандл — хладнокровная, энергичная, разумная.

— Как его могли застрелить?

— Как — не знаю, — бесстрастно ответил доктор, — но его застрелили. Он убит пулей из винтовки. Пуля вызвала только внутреннее кровотечение, поэтому вы ничего и не заметили.

Бандл кивнула.

— А вот кто это сделал? Вы видели кого-нибудь поблизости?

Бандл покачала головой.

— Странно, — сказал доктор. — Если бы это был несчастный случай, то виновник прибежал бы на помощь… если, конечно, он сделал это нечаянно…

— Нет, на дороге никого не было.

— Должно быть, бедняга убегал и пуля настигла его как раз у калитки, поэтому-то он и шатался, точно пьяный. Вы не слышали выстрела?

Бандл снова покачала головой:

— Да я и не могла его услышать из-за шума мотора.

— Верно. А он ничего не сказал перед смертью?

— Пробормотал несколько слов.

— Они не могут нам помочь?

— Да нет, он хотел что-то передать своему другу. Ах, вспомнила, он упомянул Семь Циферблатов.

— Гм-м, — промычал доктор Кассел. — Маловероятно для человека его круга. Может быть, убийца из этого района? Ладно, не будем пока об этом. Положитесь на меня, я извещу полицию. Скажите только ваше имя и адрес, поскольку полиция наверняка захочет с вами поговорить. А самое лучшее заехать в участок вместе.

И они отправились туда в машине Бандл. Инспектор был весьма сдержан. Судя по всему, имя и адрес Бандл внушали ему благоговейный страх, и он очень осторожно расспросил ее о происшедшем.

— Да это наверняка местные хулиганы! Больше некому! Какая жестокость! Стреляют в птиц, не думая, что кто-то может оказаться поблизости!

Доктору такая версия показалась совершенно неубедительной, но спорить он не стал — не имело смысла, — скорее всего дело будет передано в руки более опытного человека.

— Имя покойного? — спросил сержант, послюнявив карандаш.

— При осмотре я обнаружил визитную карточку. Его зовут Роналд Деверукс, проживает в Олбани^[189].

Бандл наморщила лоб. Имя Роналда Деверукса показалось ей знакомым, она точно слышала его раньше.

И только на полпути в Чимниз она вспомнила. Конечно! Это же Ронни Деверукс, коллега Билла по Министерству иностранных дел. Они работали вместе — Билл, Ронни и… Джералд Уэйд. От неожиданности Бандл чуть не врезалась в придорожную изгородь. Сначала Джерри Уэйд, затем Ронни Деверукс. Смерть Джерри Уэйда еще можно приписать несчастному случаю, но за гибелью Ронни Деверукса, безусловно, кроется что-то зловещее.

И тут Бандл осенило: Семь Циферблатов! Эти слова произнес умирающий, и они же были в предсмертном письме Джералда Уэйда. И еще кто-то упоминал Семь Циферблатов, но кто и в связи с чем, она никак не могла вспомнить.

Размышляя обо всем этом, она так медленно въехала в ворота, что, если бы не знаменитая «испано», никто не подумал бы, что это Бандл. Оставив машину в гараже, она пошла разыскивать отца.

Лорд Кейтерэм, погруженный в блаженное созерцание каталога очередной распродажи редких изданий, был несказанно удивлен, увидев перед собой Бандл.

— Даже ты, — воскликнул он, — не могла бы за это время доехать до Лондона и вернуться обратно!

— Я не была в Лондоне. Я сбила человека.

— Что?

— Ну, то есть на самом деле он погиб от пули.

— Как это его угораздило?

— Не знаю уж как, но угораздило.

— А за что ты его застрелила?

— Это не я.

— В людей стрелять нельзя, Бандл. Нельзя. — В голосе лорда Кейтерэма слышались едва уловимые нотки сожаления. — Хотя многие этого очень даже заслуживают. Согласен, но все равно — в конечном счете это приводит только к лишним хлопотам.

— Да говорю же тебе: я не стреляла.

— А кто?

— Неизвестно.

— Чепуха, — решительно возразил лорд Кейтерэм. — Не мог же человек сам себя сбить и застрелить — кто-то же должен был это сделать.

— Его не сбивали.

— Ты же вроде бы сказала, что сбила его.

— Я сказала, мне показалось, что я сбила.

— Наверное, шина лопнула, — предположил лорд. — Звучит как выстрел. По крайней мере, так пишут в детективах.

— Папа, иногда ты решительно невыносим. Зачем ты строишь из себя чучело с куриными мозгами?

— Ничего я не строю, — обиделся лорд Кейтерэм. — Ты врываешься, несешь какую-то чушь о том, как кого-то там вначале переехали, а потом еще и застрелили… а я каким-то чудом должен разобраться во всей этой абракадабре.

Бандл устало вздохнула.

— Ладно. Постараюсь разложить тебе все по полочкам.

Закончив свое повествование, она, с сомнением глядя на отца, спросила:

— Ну, теперь понял?

— Теперь, да. Я все прекрасно понял. Мне тебя очень жаль. Что тебе пришлось перенести! Говорил я тебе: человек, который ищет неприятностей на свою голову, как правило, их находит. Увы, я был недалек от истины. Слава Богу, — лорд Кейтерэм слегка поежился, — у меня хватило ума остаться дома. — Он снова потянулся к каталогу.

— Отец, Семь Циферблатов, это где?

— Наверное, где-нибудь в Ист-Энде^[190]. Я часто видел автобусы с такими табличками — или, может, это были Семь Сестер? Сам я там никогда не бывал, и слава Богу. Думаю, это не то место, где можно чувствовать себя спокойно. Но послушай, как ни странно, я недавно где-то слышал это название. Не помню, правда, в связи с чем.

— Ты знаком с Джимми Тесиджером?

Лорд Кейтерэм уже успел вновь погрузиться в приятное созерцание каталога. Воспоминания о Семи Циферблатах потребовали от него колоссальных интеллектуальных усилий. Выдержать такое напряжение второй раз подряд он был явно не способен.

— Тесиджер, — рассеянно пробормотал он, — Тесиджер. Он что, из йоркширских Тесиджеров?

— Вот это я и хочу узнать. Сосредоточься, папа. Это очень важно.

Лорд Кейтерэм изо всех сил старался изобразить на лице работу мысли, по возможности не обременяя при этом ум.

— Определенно есть йоркширские Тесиджеры, — серьезно изрек он. — И, если я не ошибаюсь, есть девонширские^[191] Тесиджеры. Кстати, твоя тетушка Селина была замужем за Тесиджером.

— Папа, но что мне-то с того?

Лорд Кейтерэм усмехнулся.

— Насколько я помню, ей тоже с того ничего хорошего не было.

— Нет, это невозможно, — нетерпеливо сказала Бандл. — Лучше спрошу у Билла.

— Правильно, голубушка, — рассеянно пробормотал лорд Кейтерэм, переворачивая страницу каталога. — Это ты хорошо придумала. Все верно. Так и надо.

Бандл встала и раздраженно вздохнула.

— И почему я как следует не запомнила, что там было в этом письме, — размышляла она вслух. — «Эта шутка с Семью Циферблатами обернулась делом нешуточным»… была там, по-моему, такая фраза.

Лорд Кейтерэм вдруг встрепенулся и поднял голову от своего каталога.

— Семь Циферблатов? — переспросил он. — Ну, конечно, я вспомнил.

— Что ты вспомнил?

— Вспомнил, где я это слышал. Был тут Джордж Ломакс. Тредуелл сплоховал и впустил его. Он ехал в Лондон. На будущей неделе собирается учинить у себя в Аббатстве очередной политический прием, а тут это предостерегающее письмо.

— Что за письмо?

— Ну, точно я не знаю, в детали он не вдавался. Что-то вроде: «Остерегайтесь, вас ждут неприятности». И все в таком духе. А отправлено оно из Семи Циферблатов. Это я точно запомнил. Ломакс ехал с письмом в Скотленд-Ярд. Ну, ты же знаешь Джорджа…

Бандл кивнула. Она очень хорошо знала члена Кабинета министров, бессменного государственного секретаря Ее Величества по иностранным делам Джорджа Ломакса, которого мало кто любил из-за его дурной привычки цитировать в разговоре собственные парламентские речи. За свои выпученные глаза и налитое кровью апоплексическое лицо^[192] он получил кличку «Индюк», которую чаще и охотнее других употреблял его личный секретарь Билл Эверсли.

— Скажи, папа, а что говорил Индюк о смерти Джералда Уэйда?

— Ничего. Вообще даже не заикался. Между прочим, мог хотя бы посочувствовать.

Бандл задумалась. Она пыталась точно вспомнить ту фразу из письма, которое она отослала Лорен Уэйд, и все гадала, как выглядит эта девушка, кто она такая? Почему Джералд Уэйд был к ней так привязан? Чем больше она над этим размышляла, тем яснее ей становилось, что это послание мало походило на обычное письмо брата к сестре.

— Ты, кажется, говорил, что эта девица Уэйд — сводная сестра Джерри? — спросила она вдруг.

— Да. Строго говоря, я думаю, она вообще не сестра.

— Но ее фамилия — Уэйд?

— Да, но она не родная дочь старого Уэйда. Я же рассказывал тебе, он бежал с чужой женой, которая была замужем за настоящим разбойником. Думаю, суд был бы на стороне отца и не позволил бы сменить фамилию ребенка, но отец не очень настаивал на своих правах. А Уэйд очень любил девочку и решил непременно дать ей свое имя.

— Понятно, — медленно проговорила Бандл. — Это кое-что проясняет.

— Проясняет? Что?

— Кое-какие загадочные фразы из письма.

— Судя по разговорам, она премиленькая, — сказал вдруг лорд Кейтерэм.

Бандл, ломая голову над этой историей, поднялась к себе. Она наметила план действий: сначала нужно отыскать Джимми Тесиджера, тут ей поможет Билл. Ронни Деверукс был его приятелем, а если Джимми Тесиджер дружил с Ронни, то вполне вероятно, что и Билл его знает. Затем эта девушка, Лорен Уэйд. Может, у нее удастся что-нибудь выяснить про эти загадочные Семь Циферблатов. Наверняка Джерри Уэйд ей об этом рассказывал, а в письме уговаривает про все забыть. Неспроста.

Глава 7
Утренний визит

Разыскать Билла оказалось не так-то просто. На следующее же утро Бандл поехала в город. На этот раз обошлось без приключений. Билл страшно обрадовался ее звонку и сразу пригласил на обед, на чай, на ужин и на танцы. Бандл вежливо отказалась.

— Через пару дней я приеду в Лондон побездельничать вместе с тобой, но сейчас у меня есть дело.

— Какая скука! — воскликнул Билл.

— Что ты, совсем наоборот. Билл, ты знаешь человека по имени Джимми Тесиджер?

— Конечно. И ты его знаешь.

— Да нет.

— Не может быть. Старину Джимми знает каждый.

— Прости, но я не совсем каждый, — резонно заметила Бандл.

— Но ты должна знать Джимми. Этакий розовощекий, приятный малый. Немного туповат на вид, но на самом деле у него в голове серого вещества не меньше, чем, например, у меня.

— Да что ты? И как же у него шея не свернется от такой тяжести?

— Что означает сей сарказм?

— Какой там сарказм! Просто дурацкая шутка, не обращай внимания. А чем занимается Джимми Тесиджер?

— Что ты имеешь в виду?

— Неужели с этими своими иностранцами ты разучился понимать родной язык?

— А, ясно, ты спрашиваешь, есть ли у него работа? Да нет, он просто так болтается. Да и зачем ему работа?

— А что, денег у него еще больше, чем серого вещества?

— Да нет… Я же только что тебе сказал, что он умнее, чем кажется.

Бандл замолчала. Она все больше сомневалась в том, что узнает что-нибудь дельное про незнакомого ей розовощекого пижона. Однако именно его имя назвал умирающий. И вдруг Билл как бы в ответ на ее мысли сказал:

— …И Ронни всегда считал его умным малым. Ты знаешь Ронни Деверукса? Тесиджер — его самый близкий друг.

— Ронни…

Бандл в нерешительности замолчала. Ясно, что Билл ничего не знает о смерти Ронни. Еще утром она очень удивилась, не обнаружив в газетах сообщения о вчерашней трагедии. Без сомнения, такую сенсацию репортеры пропустить не могли. Скорее всего, полиция по какой-то причине не предает эту историю огласке.

А Билл продолжал:

— Я целую вечность не видел Ронни — с тех самых выходных. Помнишь, когда произошел несчастный случай с беднягой Уэйдом. — Он помолчал, а потом добавил: — Чертовски глупо тогда вышло. Ты, конечно, слышала? Эй, Бандл, алло!

— Да-да, я слушаю.

— Ты все молчишь и молчишь. Я уж решил, что нас разъединили.

— Да нет, просто я кое-что обдумываю.

Сказать Биллу о смерти Ронни? Нет о таких вещах о таких вещах по телефону не сообщают. Надо с ним поскорее встретиться, а пока…

— Билл!

— Алло.

— Давай завтра поужинаем вместе.

— Отлично, а потом потанцуем. Мне надо многое тебе рассказать. Честно говоря, у меня большие неприятности… чертовское невезение…

— Расскажешь завтра, хорошо? — не очень вежливо оборвала его Бандл. — А пока скажи мне адрес Джимми Тесиджера.

— Джимми Тесиджера?

— Да.

— Он снимает квартиру на Джермин-стрит… Прости, я сказал Джермин-стрит?

— Билл, заставь свое серое вещество работать, сосредоточься.

— Да, Джермин-стрит. Подожди, я найду номер дома. — Последовала пауза. — Эй, ты слушаешь?

— Очень внимательно.

— С этим чертовым телефоном никогда не знаешь… Номер дома сто три. Запомнила?

— Сто три. Спасибо, Билл.

— Послушай, а зачем тебе его адрес? Ты же говоришь, что не знакома с ним.

— Ну и что — через полчаса познакомлюсь.

— Так ты собираешься поехать к нему на квартиру?

— Вы угадали, дорогой мистер Холмс.

— Но послушай… он, наверно, еще не встал.

— Не встал?

— А зачем ему вставать так рано, если не надо идти на службу? Сама подумай. Ты даже представить себе не можешь, каково это — ровно в одиннадцать являться на работу. Если я чуть-чуть задерживаюсь, Индюк поднимает такой шум… Знала бы ты, какая у меня собачья жизнь…

— Вот завтра все мне и расскажешь, — торопливо перебила его Бандл.

Бросив трубку, она стала думать, что делать дальше. Она взглянула на часы: без двадцати пяти двенадцать. Хоть Билл и уверял, что его друг в такую рань не встает, она надеялась, что мистер Тесиджер уже в состоянии принять ее. Бандл села в такси и отправилась в дом 103 по Джермин-стрит.

Дверь открыл безупречного вида камердинер, из тех, что служат только у безупречных господ. Такое невозмутимое вежливое лицо не часто встретишь и в лучших лондонских домах.

— Прошу вас, следуйте за мной, мадам.

Он повел ее наверх в очень уютную приемную с огромными кожаными креслами. В одном из них утопала миниатюрная белокурая девушка в черном, помоложе Бандл.

— Как вас представить, мадам?

— Меня не надо представлять, — ответила Бандл. — Я хочу видеть мистера Тесиджера по неотложному делу.

Камердинер важно поклонился и вышел, бесшумно притворив за собой дверь, В комнате воцарилась тишина.

— Славное утро, — робко заметила белокурая незнакомка.

— Да, лучше не бывает, — согласилась Бандл.

Опять наступила тишина.

— Я выехала сегодня рано — из пригорода. — Бандл попыталась поддержать разговор, — и боялась, что попаду в этот мерзкий туман. Но мне повезло.

— Да, — ответила девушка, — сегодня тумана не было. — И добавила: — А я тоже приехала из загорода.

Бандл повнимательнее разглядела посетительницу, которая оказалась здесь так некстати. И поскольку она привыкла сразу брать быка за рога, то стала обдумывать, как бы избавиться от этой гостьи — нельзя же обсуждать столь важное дело при посторонних. Но, приглядевшись к девушке, она передумала. Неужели она? Да, глубокий траур, даже чулки черные… Конечно, есть риск попасть впросак… но Бандл, собравшись с духом, все же спросила:

— Послушайте… вы случайно не Лорен Уэйд?

Девушка широко раскрыла глаза:

— Да, как вы догадались? Мы ведь, кажется, никогда не встречались?

Бандл кивнула:

— Не встречались, хотя вчера я отправила вам письмо. Меня зовут Бандл Брент.

— Спасибо, что переслали письмо. Я уже отправила вам ответ — с благодарностью. Но я никак не ожидала встретить вас здесь.

— Сейчас все объясню. Вы знали Ронни Деверукса?

Лорен кивнула:

— Он приезжал ко мне в тот день, когда Джерри… С тех пор он раза два навещал меня. Он был одним из самых близких друзей Джерри.

— Знаю. Так вот, он умер.

От неожиданности Лорен приоткрыла рот.

— Умер? Такой на вид здоровый…

Бандл постаралась предельно коротко описать вчерашние события.

На лице Лорен появилось выражение ужаса.

— Значит, это правда. Это правда.

— Правда что?

— То, о чем я подумала, о чем я думаю все эти дни. Джералд умер не своей смертью. Его убили.

— Но почему вы так решили?

— Джерри совсем ни к чему было принимать снотворное. — Она грустно усмехнулась. — У него и так был крепкий сон. Даже слишком. Мне всегда казалось это немного странным… И ему тоже, я знаю.

— Вы о ком?

— О Ронни. Теперь и он убит. — Она помолчала. — Из-за него я сюда и приехала. Прочитав письмо Джерри, я сразу попыталась связаться с Ронни, но мне сказали, что его кет. Тогда я решила встретиться с Джимми, ведь он тоже дружил с Ронни. Я надеялась, что он посоветует, как мне быть.

— Вы говорите о… — Бандл помедлила, — о Семи Циферблатах?

Лорен кивнула.

— Видите ли… — начала она, но в этот момент в комнату вошел Джимми Тесиджер.

Глава 8
Джимми принимает гостей

Вернемся минут на двадцать назад, к тому моменту, когда Джимми Тесиджер услышал сквозь сон знакомый голос, произносивший совершенно непонятные слова. Он попытался вникнуть, впрочем, безуспешно, и, зевнув, повернулся на другой бок.

— Молодая леди, сэр, просит принять ее.

Голос был очень настойчивым, и Джимми, смирившись с неизбежным, открыл глаза и сонно пробормотал:

— Ну-ка, Стивенс, повторите еще раз.

— Молодая леди просит принять ее.

— О, Господи! — Джимми попытался сосредоточиться. — Зачем?

— Не могу сказать, сэр.

— Ну, конечно, откуда вам знать. — Он немного подумал и повторил: — Полагаю, вам это неоткуда знать.

Стивенс наклонился и взял поднос, стоявший у кровати.

— Я принесу вам горячего чаю, сэр. Этот остыл.

— Вы считаете, что я должен встать и… э-э… принять леди?

Стивенс промолчал, но вид его был достаточно красноречив.

— Ну хорошо. Придется принять, ничего не поделаешь. Она не назвалась?

— Нет, сэр.

— Хм-м, а что, если это моя тетя Джемайма? Если она, то черта с два я встану в такую рань.

— Эта леди, сэр, не может быть ничьей тетей. Разве что у нее имеются старшие братья или сестры, успевшие завести детей.

— Значит, молодая и хорошенькая… и кто она, по-вашему?

— Молодая леди, сэр, безусловно, comme il fant^[193], если мне будет позволено употребить это выражение.

— Будет позволено, — милостиво разрешил Джимми. — У вас очень хорошее французское произношение, Стивенс. Гораздо лучше, чем у меня.

— Мне очень приятно слышать это, сэр. Недавно я закончил заочные курсы французского языка.

— Неужели? Стивенс, вы удивительный человек.

Камердинер снисходительно улыбнулся и вышел из комнаты, а Джимми все пытался вспомнить имена молодых, хорошеньких, «безусловно, comme il fant» девушек, которые могли бы явиться к нему в такую рань. Стивенс вернулся с горячим чаем и, отхлебывая его маленькими глотками, приятно взбудораженный, гадал, что там за гостья.

— Надеюсь, вы дали ей что-нибудь почитать, Стивенс?

— Да, сэр, я предложил ей «Морнинг пост» и «Панч»^[194].

Звонок в дверь заставил его снова выйти из комнаты. Минуты через две он вернулся.

— К вам еще одна молодая леди, сэр.

— Что?! — Джимми поперхнулся.

— Еще одна молодая леди. Отказывается назвать себя, но говорит, что у нее очень важное дело.

Джимми уставился на него:

— Чертовски странно, Стивенс, чертовски странно… а когда я вернулся?

— Около пяти утра, сэр.

— А как я… э-э… как я выглядел?

— Немного навеселе, сэр, не более того. С большим чувством распевали «Правь, Британия!»^[195].

— Странно! Распевал гимн? Да, в трезвом виде я на такое не способен. Видимо, излишек спиртного пробудил в моей душе патриотизм. Помнится, мы что-то отмечали в забегаловке под названием «Салат и горчица». Должен признаться, не совсем приличное заведение… — Джимми помолчал. — Интересно…

— Да, сэр?

— Интересно, может, я под влиянием алкоголя дал ненароком объявление в газету? Что мне требуется сиделка или, ну я не знаю…

Стивенс кашлянул.

— Две девушки сразу. Странно… Впредь я буду проявлять осмотрительность, проходя мимо «Салата и горчицы»… Отличное слово «осмотрительность». Оно попалось мне недавно, когда я разгадывал кроссворд, замечательное слово.

Говоря все это, Джимми быстро приводил себя в порядок. И через десять минут он уже готов был предстать перед гостьями. Первой, кого он увидел, открыв дверь гостиной, была совершенно незнакомая ему темноволосая стройная девушка. Она стояла, прислонившись к камину. Потом он взглянул на большое кожаное кресло, и его сердце учащенно забилось. Лорен! Она поднялась и нервно заговорила:

— Должно быть, вы очень удивлены. Но мне необходимо было увидеться с вами. Я сейчас все объясню. А это леди Эйлин Брент.

— Бандл, так меня все называют. Возможно, вы слышали обо мне от Билла Эверсли.

— Да, конечно, слышал, — подтвердил Джимми, пытаясь овладеть ситуацией. — Садитесь, пожалуйста. Может быть, коктейль или еще чего-нибудь…

Но девушки отказались.

— По правде сказать, я только что проснулся.

— Билл предупреждал, меня, — заметила Бандл. — Я сказала, что собираюсь зайти к вам, он уверял, что вряд ли вы подниметесь к этому часу.

— Но я, как видите, поднялся, — утешил ее Джимми.

— Я насчет Джерри, — сказала Лорен. — А теперь еще и Ронни…

— Что значит — теперь еще и Ронни?

— Его вчера убили.

— Что?! — вскричал Джимми.

Бандл повторила свой рассказ, Джимми слушал как в полусне.

— Старина Ронни убит, — пробормотал он. — Что за чертовщина! — Он присел на край стула, немного подумал и затем спокойным, ровным голосом произнес: — Полагаю, я должен вам кое-что рассказать.

— Ну, — подбодрила его Бандл.

— Это было в день смерти Джерри Уэйда. Когда мы ехали к вам, — он кивнул в сторону Лорен, — Ронни собирался что-то сообщить мне, но потом передумал, сказал, что не может, поскольку связан обещанием.

— Связан обещанием… — задумчиво повторила Лорен.

— Так он и сказал. Естественно, после этого я не стал настаивать. Но он вел себя как-то странно, очень странно. У меня создалось впечатление, что он подозревает что-то неладное. Я думал, он скажет об этом доктору, но ничего подобного — даже не намекнул. Тогда я решил, что ошибся. А потом, после всех свидетельских показаний и дознания дело показалось предельно ясным. Так что счел свои подозрения чистым вздором.

— Но сейчас-то вы верите, что Ронни было о чем рассказать?

— Вот об этом я и думаю. Ведь никто из нас с тех пор не видел Ронни. Мне кажется, он решил сам во всем разобраться, узнать правду о смерти Джерри. И узнал. Именно поэтому его и застрелили. Умирая, он пытался что-то передать мне, но успел выговорить только эти два слова.

— Семь Циферблатов, — проговорила Бандл.

— Семь Циферблатов, — мрачно повторил Джимми. — Во всяком случае, есть с чего начать.

Бандл повернулась к Лорен:

— Вы собирались рассказать мне о…

— Да, прежде всего о письме. — Она обратилась к Джимми: — Джерри оставил письмо. Леди Эйлин…

— Бандл.

— Бандл нашла его. — Лорен вкратце рассказала про письмо. Джимми слушал с большим интересом — он не знал о существовании письма. Лорен достала его из сумочки и передала Джимми. Тот, внимательно его прочитав, взглянул на Лорен:

— Тут нам не обойтись без вашей помощи. О чем просил забыть вас Джерри?

Лорен растерялась, потом нахмурила брови:

— Теперь трудно все точно вспомнить. Однажды я по ошибке вскрыла письмо Джерри. Помнится, оно было написано на дешевой бумаге, корявым почерком и страшно безграмотно. Наверху был указан адрес, какая-то улица в районе Семи Циферблатов. Я поняла, что письмо адресовано не мне, и, не читая, вложила его обратно в конверт.

— В самом деле? — мягко переспросил Джимми.

Лорен впервые улыбнулась:

— Я знаю, о чем вы подумали. Конечно, все женщины любопытны. Но мне показалось, что там не было ничего интересного. Перечень каких-то имен и дат.

— Имена и даты… — задумчиво повторил Джимми.

— Мне показалось, что Джерри не придал этому большого значения, — продолжала Лорен. — Он только засмеялся и спросил, слышала ли я что-нибудь о мафии. А потом сказал, что было бы странно, если бы в Англии появилось нечто похожее на мафию. Что, мол, в Англии тайная организация не приживется. Наши преступники, так сказал Джерри, начисто лишены воображения.

Джимми даже присвистнул:

— Я начинаю думать, что в этом районе — штаб-квартира какой-то тайной организации. Джерри написал вам, что вначале считал это просто розыгрышем. Но оказалось, что дело совсем нешуточное. И вот еще: он настойчиво просил вас забыть разговор о «Семи Циферблатах». Он боялся, что, если члены этой организации узнают, что вам стало известно об их существовании, вам несдобровать. Джерри ужасно беспокоился за вас. — Он помолчал и спокойно добавил: — Нам всем несдобровать, если мы и дальше будем заниматься этим делом.

— Что значит если? — возмутилась Бандл.

— Я имею в виду вас и Лорен. Я — другое дело. Бедняга Ронни был моим другом. — Он взглянул на Бандл. — Вы выполнили свой долг, передав мне его слова. Ради Бога, держитесь от всего этого подальше.

Бандл вопросительно взглянула на Лорен. Сама-то она уже приняла решение, хотя не собиралась пока объявлять об этом. Но ей не хотелось втягивать в это опасное дело Лорен.

Сестра Джерри покраснела от возмущения:

— И это говорите вы! Да неужели вы хоть на минуту могли подумать, что я соглашусь быть в стороне? Они убили Джерри, моего дорогого Джерри, самого лучшего, самого любящего, самого доброго брата на свете. Единственного близкого мне человека.

Джимми кашлянул, чтобы скрыть волнение. «Лорен молодец, просто молодец», — подумал он.

— Вы не должны так говорить, — твердо произнес он. — Что вы одиноки… неправда… У вас очень много друзей, и каждый будет только рад сделать для вас все, что можно. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

Скорее всего Лорен поняла, потому что внезапно она покраснела. Чтобы скрыть смущение, она поспешно произнесла:

— Я хочу помогать вам во всем, и никто меня не остановит.

— И меня тоже, — добавила Бандл.

Девушки выжидательно смотрели на Джимми.

— Что ж, — медленно произнес он. — Ситуация предельно ясная. С чего же мы начнем?

Глава 9
Планы

Они принялись обсуждать план действий.

— Вообще-то мы знаем не так уж много, — начал Джимми, — фактически у нас только и есть что название района — Семь Циферблатов. По правде говоря, я даже не очень представляю, где находятся эти Семь Циферблатов. Не можем же мы прочесывать весь район.

— Можем, если понадобится, — заявила Бандл.

— В принципе, конечно, можем, но это настолько многонаселенный район… Так что это не самое классное решение. — Сказав так, он вспомнил о Лакомке и улыбнулся. — Потом, конечно, непременно нужно обследовать ту местность, где застрелили Ронни. Там мы можем кое-что разузнать. Но, скорее всего, это уже сделала полиция и, безусловно, лучше нас.

— Что мне больше всего в вас нравится, — саркастически заметила Бандл, — так это бодрость и оптимизм.

— Не сердитесь на нее, Джимми, — мягко сказала Лорен. — Продолжайте.

— Запаситесь терпением, Бандл, — попросил Джимми. — Чем отличаются настоящие сыщики от дилетантов? Да тем, что сразу отбрасывают все лишнее. Итак, мы подошли к третьему пункту — смерть Джералда. Теперь, когда мы знаем, что это было убийство… Кстати, вы в этом уверены?

— Да, — подтвердила Лорен.

— Да, — сказала Бандл.

— И я тоже. Тут есть над чем поломать голову. Ведь если Джерри не принимал снотворное, то кто-то должен был проникнуть в комнату и влить ему в стакан смертельную дозу. Видимо, убийца знал, что Джерри перед сном выпивает стакан воды. И этот кто-то оставил пустую бутылочку из-под лекарства. Вы согласны?

— Да-а, — не очень уверенно проговорила Бандл. — Но…

— Подождите. И этот кто-то все время находился в доме, вряд ли это мог сделать кто-нибудь посторонний.

— Вряд ли, — с готовностью согласилась Бандл.

— Отлично, это упрощает дело. Прежде всего, слуги. Думаю, вы знаете почти всех?

— Да, когда мы сдали дом, почти никто из них не уволился, они и до сих пор у нас служат. Конечно, есть и новенькие.

— Вот-вот. — Он повернулся к Бандл. — Вам следует этим заняться. Выясните, когда были наняты эти новенькие, например лакеи.

— Один из ливрейных лакеев^[196] — новичок. Его зовут Джон.

— Наведите о нем справки. И обо всех остальных, кого наняли в последнее время.

— Конечно, убийцей может оказаться кто-то из слуг, — медленно проговорила Бандл, — ну а если это кто-то из гостей?

— Ну-ну, скажете тоже…

— А все-таки, кто именно гостил тогда в Чимнизе?

— Там были три девушки — Нэнси, Элен и Лакомка.

— Это прозвище мисс Дэвентри? Ее я знаю.

— Эта девушка все называет классным.

— Ну точно, Лакомка. «Классный» — ее любимое словечко.

— Еще там были Джерри Уэйд, я, Билл Эверсли и Ронни. И, конечно, сэр Освальд и леди Кут. Да, еще Понго.

— Какой еще Понго?

— Да так, один малый по фамилии Бейтмен — секретарь старика Кута. Зануда, но соображает. Мы с ним вместе учились в школе.

— Тут вроде никаких зацепок, — вставила Лорен.

— Похоже, что так, — согласилась Бандл. — Вы правы, придется искать среди слуг. Кстати, вам не кажется, что существует какая-то связь между будильником, выброшенным из окна, и всем этим?

— Будильник, выброшенный из окна… — Джимми уставился на Бандл. Об этом он слышал впервые.

— Не знаю, какая именно связь, но я уверена, что она существует, — продолжала Бандл. — Все это очень странно. Зачем его нужно было выкидывать?

— Вспомнил, — помедлив, сказал Джимми. — Когда я зашел в комнату взглянуть на беднягу Джерри, то заметил, что на каминной полке стоят в ряд будильники. Помню, я еще удивился, что их только семь, а не восемь. — Он вздрогнул. — Простите, эти проклятые будильники мне уже снятся. Мне бы очень не хотелось снова попасть в эту темную комнату и увидеть, как они там стоят.

— В темноте вы и не смогли бы их увидеть, — резонно заметила Бандл. — Разве что у них светящиеся циферблаты. — Она вдруг вспыхнула и воскликнула: — Да ведь это же Семь Циферблатов!

Джерри и Лорен смотрели на нее с сомнением, но Бандл продолжала настаивать:

— Точно. Таких совпадений не бывает.

Воцарилось молчание.

— Наверно, вы правы, — наконец изрек Джимми. — И все же это чертовски странно.

Бандл принялась нетерпеливо расспрашивать:

— Кто покупал будильники?

— Все вместе.

— А кто это все придумал?

— Все вместе.

— Но кто-то все-таки подал эту мысль!

— Ну да, то есть кет. Мы обсуждали, как заставить Джерри встать вовремя, и Понго предложил сделать это с помощью будильника. Кто-то сказал, что одного будет мало: еще кто-то, кажется Билл Эверсли, добавил, что стоит купить дюжину. Нам эта идея понравилась, мы отправились в магазин, и каждый купил по будильнику. Кроме того, мы купили еще два — один для Понго и один для леди Кут — просто так, в качестве сувенира. Никто заранее ничего не придумывал — все вышло спонтанно.

Бандл промолчала, но было видно, что эта история не кажется ей такой уж безобидной. Джимми подвел итоги:

— Итак, кое-что нам известно точно. Существует тайная организация, нечто вроде мафии. Джерри Уэйд каким-то образом узнал о ней. Вначале он решил, что это шутка, игра, он не мог поверить в ее существование. Но потом произошло нечто, что его в этом убедило, и он испугался. Думаю, он доверился Ронни Деверуксу. И, когда Джерри убили, Ронни уже знал достаточно, чтобы пойти по следу. К сожалению, нам придется начинать с нуля, мы не знаем того, что знали те двое.

— Может быть, в этом как раз наше преимущество — предположила Лорен. — Нам ничего не грозит, раз они не знают о нас.

— Хорошо, если так, — озабоченно сказал Джимми. — Знаете, Лорен, ведь старина Джерри просил вас держаться от этого подальше. Не будет ли правильнее последовать…

— Не будет, — прервала его Лорен. — Совершенно незачем снова начинать дискуссию, мы только зря потеряем время.

При упоминании о времени Джимми посмотрел на часы и удивленно вскрикнул.

— Стивенс! — позвал он, открыв дверь.

— Да, сэр?

— Не пора ли перекусить?

— Я предвидел ваше желание, сэр. Моя жена уже все приготовила.

— Удивительный человек! — Джимми благодушно улыбнулся. — А какая у него светлая голова! Занимается на заочных курсах. Я подумываю, не стоит ли и мне туда записаться.

— С вас станется, — сказала Лорен.

Стивенс начал подавать блюда, одно изысканнее другого. За омлетом последовали перепела, затем наивоздушнейшее суфле.

— И почему мужчины предпочитают холостяцкую жизнь? — посетовала Лорен. — Почему со слугами им лучше, чем с женами?

— Нет, неправда, — запротестовал Джимми. — Совсем не лучше. Я часто думаю…

Он замялся и умолк, а Лорен снова покраснела. Тишину нарушил возглас Бандл:

— Идиотка! Кретинка! Это я о себе. Я же чувствовала, что забыла что-то важное.

— Что?

— Вы, конечно, знаете Индюка, ну, Джорджа Ломакса.

— Наслышан, — ответил Джимми, — от Билла и Ронни.

— Индюк устраивает у себя прием на следующей неделе. И получил предостерегающее письмо от Семи Циферблатов.

— Что? — изумился Джимми. — Не может быть!

— Да-да, он даже специально заезжал к отцу, чтобы рассказать о письме. Как вы думаете, что бы это значило?

Джимми откинулся на спинку стула и задумался.

— На приеме должно что-то произойти, — твердо сказал он.

— Я тоже так думаю, — согласилась Бандл.

— Все сходится, — задумчиво произнес Джимми и повернулся к Лорен. — Сколько лет вам было, когда началась война?^[197]

— Девять… нет, восемь.

— А Джерри, думаю, около двадцати. Большинство парней его возраста воевали, а Джерри — нет.

— Нет, — на минуту задумавшись, подтвердила Лорен. — Нет, Джерри никогда не был солдатом. Не знаю почему.

— А я знаю, — сказал Джимми. — Во всяком случае, догадываюсь. Его не было в Англии с тысяча девятьсот пятнадцатого по тысяча девятьсот восемнадцатый год. Я совершенно случайно узнал об этом. Но никто не знает, где он тогда был. Думаю, в Германии.

Щеки Лорен порозовели, она с восхищением посмотрела на Джимми.

— Какой вы умный!

— Он ведь свободно владел немецким?

— Да, как родным.

— Уверен, что моя догадка подтвердится. Вот смотрите: Джерри Уэйд работал в Министерстве иностранных дел. Он казался таким же — извините — милым шалопаем и бездельником, как Билл Эверсли и Ронни Деверукс. Чисто внешне. На самом деле это был совсем другой человек. Наша секретная служба — лучшая в мире, там нет плохих работников, а Джерри Уэйд, по-видимому, был одним из лучших. Тогда все становится на свои места. Я помню, как без всякой задней мысли сказал в тот последний вечер, что Джерри не может быть таким остолопом, каким пытается выглядеть.

— И если все так, как вы говорите, что тогда? — деловито осведомилась Бандл.

— Тогда все сложнее, чем мы думаем. Тогда это не просто уголовное преступление, а преступление международного масштаба. Одно ясно — кто-то из нас должен присутствовать на приеме у Ломакса.

Бандл скорчила гримаску:

— Я хорошо знаю Джорджа, но он меня недолюбливает, ему ни за что не придет в голову пригласить меня на какой-нибудь важный прием. И все-таки я могла бы… — Она остановилась, задумавшись.

— А может, я попытаюсь действовать через Билла? — спросил Джимми. — Он ведь правая рука Индюка. Думаю, он сможет взять меня с собой.

— Попробовать можно, — согласилась Бандл. — Только вам придется подготовить Билла, подсказать ему, как лучше все устроить — сам он не додумается.

— Ну и что вы предлагаете? — с готовностью спросил Джимми.

— Вот что. Билл представит вас как богатого молодого человека, который интересуется политикой и даже намерен выставить свою кандидатуру в парламент. Джордж сразу клюнет. Вы же знаете этих политиканов: они только и мечтают о том, чтобы заполучить в свои ряды богатых молодых людей. Чем более состоятельным изобразит вас Билл, тем легче будет все устроить.

— Чего там мудрить, пусть скажет, что я почти Ротшильд^[198], я не против, — усмехнулся Джимми.

— Итак, решено. Завтра я ужинаю с Биллом и постараюсь добыть у него список приглашенных, он может пригодиться.

— Жаль, что вас там не будет, — сказал Джимми. — Но, может, это и к лучшему.

— А я совсем не уверена, что меня там не будет. Индюк меня не выносит, но есть ведь и другие возможности… — Бандл задумалась.

— А как же я? — робко поинтересовалась Лорен.

— Вам не стоит там появляться, — мгновенно отреагировал Джимми. — Поймите, кто-то должен быть в стороне, чтобы… э-э…

— Чтобы что? — спросила Лорен.

Но Джимми предпочел уйти от ответа и обратился к Бандл:

— Правда ведь, Лорен ни к чему в этом участвовать?

— Конечно, так будет лучше.

— Как-нибудь в другой раз, — мягко пообещал Джимми.

— А если другого раза не будет? — спросила Лорен.

— Ну что вы, непременно будет.

— Ясно, мне остается вернуться домой и ждать.

— Совершенно верно, — с видимым облегчением произнес Джимми. — Я знал, что вы поймете.

— Конечно, если мы нагрянем туда все втроем, это вызовет подозрение, — объяснила Бандл. — Особенно, если с нами появитесь и вы, Лорен. Согласны?

— Да, конечно, — покорно сказала Лорен.

— Итак, вы в этой операции не участвуете, — объявил Джимми.

— Не участвую, — кротко повторила Лорен.

Бандл с удивлением посмотрела на девушку — слишком уж быстро она согласилась. Но в голубых глазах Лорен не было и тени притворства. Однако это не успокоило Бандл. Кротость Лорен Уэйд показалась ей подозрительной.

Глава 10
Бандл посещает Скотленд-Ярд

Сейчас самое время сообщить, что каждый из наших добровольных сыщиков не был до конца откровенен, недаром говорится: «У каждого своя правда».

Так ли уж искренна была Лорен Уэйд, когда объясняла, зачем ей понадобился Джимми Тесиджер?

У Джимми Тесиджера были свои причины во что бы то ни стало попасть на прием к Джорджу Ломаксу, о которых он совсем не собирался сообщать той же Бандл.

И у самой Бандл имелся тайный план, который она намеревалась осуществить немедленно. От Джимми Тесиджера ока направилась прямиком в Скотленд-Ярд, к инспектору Баттлу.

Инспектор Баттл был важной шишкой — он специализировался в делах с тонкой политической подоплекой. Именно такое дело он расследовал в Чимнизе четыре года назад, и Бандл рассчитывала, что это давнее знакомство окажется ей полезным.

Ждать пришлось недолго, по длинному коридору ее провели в кабинет инспектора. Баттл был мужчина крепкого телосложения, широкоплечий, с непроницаемым лицом. Выглядел он простовато и совсем не был похож на сыщика. Так, обыкновенный полицейский.

Когда Бандл вошла, он стоял у окна и с рассеянным видом разглядывал птиц.

— Добрый день, леди Эйлин. Пожалуйста, присаживайтесь.

— Спасибо. А я боялась, что вы меня не вспомните.

— Я помню всех, кого видел хоть раз: такая уж у меня работа. Чем могу быть полезен?

Бандл сразу же перешла к делу:

— Я слышала, что в Скотленд-Ярде есть списки всех секретных обществ и организаций, которые существуют в Лондоне.

— Да, мы стараемся держать их в поле зрения, — осторожно заметил Баттл.

— Наверно, большинство из них вполне безобидно?

— Тут мы обнаружили одну замечательную закономерность: чем больше слов, тем меньше дела. Даже удивительно, насколько она постоянна.

— Я слышала, что вы даже не препятствуете их деятельности.

Баттл кивнул:

— Ну, раз каким-то молодцам охота называть себя «Братьями свободы», встречаться дважды в неделю в каком-нибудь погребке со своими единомышленниками и болтать о реках крови — пусть потешатся. Если же мы заподозрим неладное, то знаем, где их искать.

— Ну а вдруг не заподозрите, — медленно проговорила Бандл, — вдруг какая-то организация куда более опасна, чем вам кажется?

— Нет, это маловероятно, — сказал Баттл.

— Но все-таки вы допускаете, что такое может случиться? — не отставала Бандл.

— Допускаю, — нехотя признал инспектор.

На какое-то время воцарилось молчание, потом Бандл спросила:

— Инспектор, не могли бы вы дать мне список секретных организаций, штаб-квартиры которых находятся в районе Семи Циферблатов?

Инспектор Баттл гордился тем, что умел скрывать свои чувства, ко тут веки его дрогнули — он растерялся. Бандл могла поклясться в этом. Но он тут же взял себя в руки и бесстрастно произнес:

— Строго говоря, леди Эйлин, такого района уже не существует.

— Правда?

— Правда. Большая часть его снесена или перестроена. Раньше он считался неблагополучным, но теперь это вполне приличный, респектабельный район, совершенно неподходящий для всяких там тайных организаций.

Бандл почувствовала, что зашла в тупик.

— Но мне бы хотелось знать, леди Эйлин, почему вас так интересует этот район?

— Обязана ли я отвечать на ваш вопрос?

— Мне кажется, это в ваших интересах. Мы ведь понимаем друг друга?

Поколебавшись, Бандл все же решилась.

— Вчера был застрелен один молодой человек, — медленно начала она. — Сначала мне показалось, что я сбила его…

— Речь идет о мистере Роналде Деверуксе?

— Конечно, вы знаете об этом. А почему в газеты ничего не сообщили?

— Вам это действительно важно, леди Эйлин?

— Да, очень.

— Мы решили, что для расследования полезно иметь в запасе двадцать четыре часа. Сообщение появится в газетах завтра.

— А, понятно… — Бандл в замешательстве смотрела на инспектора. Что ему известно? Как он расценивает убийство Роналда Деверукса? Как рядовое преступление? — Перед смертью он упомянул о Семи Циферблатах, — многозначительно произнесла она.

— Спасибо, я себе это помечу. — И он написал что-то в блокноте, лежащем на столе.

Бандл сменила тему:

— Насколько мне известно, к вам вчера заезжал мистер Ломакс — чтобы сообщить о полученном им письме. Ему угрожают.

— Да, он был здесь.

— А вы знаете, что письмо было отправлено из Семи Циферблатов?

— Кажется, в верхнем углу письма действительно было написано «Семь Циферблатов».

Бандл почувствовала, что стучится в закрытую дверь.

— Позвольте дать вам совет, леди Эйлин…

— Знаю, что вы хотите посоветовать — отправиться домой и забыть обо всем. А вы сами во всем разберетесь, да?

— Но это ведь наша работ а, — заметил инспектор.

— А я всего лишь любитель? Да, у меня нет ваших знаний и сноровки, зато есть важное преимущество: я могу действовать, оставаясь незамеченной.

Ей показалось, что инспектор опять немного растерялся — видно, она попала в точку.

— Конечно, — Бандл воспользовалась его замешательством, — если вы не дадите мне список секретных организаций…

— Я этого не говорил. У вас будет полный список.

Он выглянул в коридор, позвал кого-то и вернулся на свое место. Бандл была сбита с толку — слишком легко и быстро добилась она своего. Уж очень покладистым был инспектор.

— Вы помните, как умер мистер Джералд Уэйд? — внезапно спросила она.

— В вашем доме? Принял слишком большую дозу снотворного?

— Его сестра говорит, что он никогда не принимал снотворное.

— Вы и представить себе не можете, сколь многого не знают сестры.

И снова Бандл не нашлась что ответить. Они сидели молча, пока не явился какой-то сотрудник и не передал инспектору листок с напечатанным текстом.

— Вот он, этот список, — сказал инспектор Баттл, подождав, когда сотрудник вышел. — «Кровные братья Святого Себастьяна», «Волкодавы», «Борцы за мир», «Клуб друзей», «Друзья угнетенных», «Дети Москвы», «Красные знаменосцы», «Селедки», «Товарищи павших» и еще полдюжины. — И он с усмешкой протянул листок девушке.

— Вы прекрасно знаете, что мне этот список ни к чему, поэтому и даете его. Вы что, хотите, чтобы я не вмешивалась в это дело?

— Честно говоря, да, — подтвердил Баттл. — Ведь если вы будете этим заниматься, у нас появятся дополнительные трудности.

— Вы хотите сказать, что придется присматривать за мной?

— Да, придется присматривать и за вами, леди Эйлин.

Бандл нерешительно встала. Итак, она потерпела поражение. Но тут она кое-что вспомнила и решила еще раз попытать счастья:

— Когда я сказала, что любителю дознаться до некоторых вещей проще, чем профессионалу, вы не стали этого отрицать. Потому что вы честный человек, инспектор Баттл, и вы знаете, что я права.

— Продолжайте, — коротко попросил Баттл.

— Тогда, в Чимнизе, вы позволили мне помочь вам, позвольте и теперь.

Баттл задумался. Ободренная его молчанием, Бандл продолжала:

— Вы же знаете, инспектор, что я обожаю всюду совать свой нос. И иногда мне кое-что удается. Я совсем не собираюсь вам мешать или делать за вас вашу работу. Но если я хоть чем-то смогу помочь, позвольте мне это сделать.

И снова воцарилось молчание. Но вот инспектор заговорил:

— Вы были откровенны, леди Эйлин, и я отплачу вам тем же. То, что вы предлагаете, опасно. А когда я говорю «опасно», то это действительно так.

— Понимаю, я же не дурочка.

— Да, — согласился инспектор. — Никогда не встречал молодую особу, к которой бы столь не подходило это определение. Я дам вам одну маленькую зацепку, леди Эйлин, и сделаю это потому, что никогда не был поклонником принципа «безопасность превыше всего». Половина людей, которые боятся машин, как раз и кончают свою жизнь под колесами.

Это замечательное высказывание заставило Бандл затаить от любопытства дыхание.

— Какую зацепку вы имеете в виду? — наконец спросила она.

— Вы ведь знакомы с мистером Эверсли?

— С Биллом? Конечно, но что…

— Думаю, мистер Эверсли сможет рассказать вам о Семи Циферблатах как раз то, что вас интересует.

— Билл? Неужели Биллу что-то известно?

— Этого я не говорил, не берусь утверждать, ко мне кажется, что такая смышленая молодая леди сможет выведать у него все, что ей нужно. Ну а больше я ничего вам сказать не могу, — твердо сказал инспектор Баттл.

Глава 11
Обед с Биллом

Отправляясь следующим вечером на свидание с Биллом, Бандл сгорала от нетерпения.

Билл просто сиял.

«Он и правда очень мил, — подумала Бандл. — Похож на большую неуклюжую собаку, которая от радости виляет хвостом».

А Билл тем временем расточал комплименты, перемежая их вопросами.

— Ты потрясающе выглядишь, Бандл. Я заказал устрицы, ты ведь их любишь? Ты не представляешь, до чего я рад тебя видеть! Как твои дела? Не надоело еще бездельничать за границей? Там хоть весело?

— Да что ты! Ужасно, просто отвратительно! Дряхлые больные полковники, выползающие погреться на солнышке, и энергичные старые девы, которые рыщут по церквам и библиотекам.

— Не люблю заграницу. Разве что Швейцарию. Вот это то, что надо. Подумываю даже отправиться туда на Рождество. Может, съездим вместе?

— Я подумаю, — пообещала Бандл. — А ты-то как, Билл? Чем занимался?

Ох, зря задала она этот опасный вопрос, задала исключительно из вежливости, собираясь тотчас же перейти к тому, что ее интересует, но Билл словно только его и дожидался.

— Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. Бандл, ты такая умная, посоветуй, как быть. Ты ведь слышала о музыкальном шоу «Елки-палки»?

— Да.

— Так вот, знала бы ты, какие там творятся подлые делишки. Бог мой, эти театральные нравы! Там работает девушка, американка… потрясающая красавица…

Бандл приуныла. О своих девушках Билл мог рассказывать часами, остановить его было практически невозможно.

— Так вот она, зовут ее Малютка Сен-Мор…

— Интересно, где она откопала такое имечко? — саркастически спросила Бандл.

Но Билл не заметил иронии.

— В словаре «Кто есть кто»^[199]. Открыла и ткнула пальцем наугад. Правда, здорово? Ее настоящая фамилия Голдшмидт или Абрамейер, в общем, что-то совершенно непотребное.

— Безусловно, — согласилась Бандл.

— Так вот, Малютка Мор — настоящая красотка, и к тому же очень гибкая и сильная. Она одна из восьми девушек, изображающих живой мост…

— Билл, — нетерпеливо перебила Бандл. — Вчера утром я виделась с Джимми Тесиджером.

— А, старина Джимми, — рассеянно протянул Билл. — Так вот, я уже говорил тебе, что Малютка Мор очень хорошенькая, без этого в наше время не пробьешься. Она так и говорит: «Чтобы выжить, надо все время держаться на плаву». И заметь, у нее все для этого есть. Удивительно талантлива… Но в этом шоу у нее никаких перспектив, разве что затеряться в толпе хорошеньких статисток. Я пытался уговорить ее поступить в драматический театр, ну, знаешь, миссис Танкерей^[200], и прочее — так она только хохочет…

— Когда ты видел Джимми?

— Сегодня утром. Постой, на чем мы остановились? Да, я еще не рассказал тебе о ссоре. Причиной всему была зависть, черная злобная зависть. Та девушка — ничто по сравнению с Малюткой, и она прекрасно знала об этом. Ну так вот, она ее обошла…

Бандл смирилась с неизбежным и выслушала до конца историю о том, как Малютка Мор вынуждена была покинуть труппу. На это ушло довольно много времени, но когда Билл наконец остановился, Бандл сумела вставить:

— Ты абсолютно прав, Билл, все это отвратительно. Как завистливы люди!

— Вот-вот, особенно в театре.

— Наверно, так оно и есть. Джимми сказал тебе, что на следующей неделе собирается в Аббатство?

Билл впервые обратил внимание на ее слова:

— Он хотел, чтоб я наговорил Индюку кучу всякого вздора… что он якобы хочет вступить в партию консерваторов. Знаешь, Бандл, это чертовски рискованно.

— Ерунда! Даже если Джордж обнаружит обман, ты-то тут при чем! Ты должен только представить его, вот и все.

— Да нет, далеко не все. Я не о себе забочусь, о Джимми. Он и опомниться не успеет, как его отправят в какую-нибудь глухомань типа Тутинг-Веста, где заставят целовать детишек и произносить речи. Ты и представить себе не можешь, какой зануда этот Индюк и сколько у него энергии!

— Мы должны рискнуть, — настаивала Бандл. — Джимми может за себя постоять.

— Ты не знаешь Индюка, — твердил свое Билл.

— А кто будет на приеме?

— Как обычно. Миссис Макатта, например.

— Член парламента?

— Да. Та самая, что все время нудит про социальное обеспечение, качественное молоко и про «Фонд помощи детям». Ты только подумай, как она замучает бедного Джимми.

— Не беспокойся за него! Кто еще?

— Еще эта дама из Венгрии, все ее называют «Юная венгерка», — графиня, имя которой невозможно выговорить. Но ока-то еще ничего. — Он смущенно кашлянул и начал нервно крошить хлеб.

— Молодая и красивая? — уточнила Бандл.

— Да, очень!

— А я и не знала, что Джордж интересуется красивыми женщинами.

— Да нет, она что-то там делает для венгерских детей. И, естественно, хочет встретиться с миссис Макатта.

— Кто еще?

— Сэр Стэнли Дигби.

— Министр авиации?

— Да, и его секретарь Теренс О'Рурк. Между прочим, лихой парень, вернее, был таким, когда летал. Еще очень противный немец герр Эберхард. Не знаю, кто он, но все вокруг него так и суетятся. Мне уже дважды пришлось с ним обедать. Должен признаться, приятного было мало. Он совсем не похож на вышколенных посольских мальчиков — эта скотина чавкает, горошек ест с ножа и еще все время грызет ногти.

— Да, довольно противно.

— Конечно! Он, кажется, изобретатель. Да, забыл, еще сэр Освальд Кут.

— И леди Кут?

— Да, кажется, и она.

Бандл притихла, обдумывая его слова. Перечень гостей наводил на размышления, но сейчас было не до того и она перешла к следующему вопросу:

— Билл, а что это за история с Семью Циферблатами?

Билл сразу ужасно смутился, заморгал и отвел взгляд.

— Не понимаю, о чем это ты?

— Не притворяйся! Мне сказали, что ты знаешь.

— Да о чем?

Последовала пауза. Бандл решила подойти с другой стороны.

— Не понимаю, к чему такая таинственность, — недовольно сказала она.

— Да нет никакой таинственности. Теперь туда никто и не ходит. Это было временное поветрие.

Прозвучало загадочно.

— Стоит ненадолго уехать, и ты уже отстаешь от жизни, — грустно заключила Бандл.

— Да нет, ты ничего не потеряла. Туда ходили, чтобы отметиться. О, Господи, там была страшная скучища, а от жареной рыбы можно было просто с ума сойти.

— Куда все ходили?

— Да в клуб «Семь циферблатов», конечно. — Билл удивленно посмотрел на нее. — Разве ты не о нем спрашиваешь?

— Я и не знала, что это клуб.

— Это захолустье в районе Тоттенхем-Кортроуд^[201], там теперь все снесено и приведено в порядок, но в самом клубе еще сохранились старые традиции. Там подают жареную рыбу с чипсами, вот и все разносолы. Обстановка как в ист-эндской забегаловке, но почему-то многие взяли моду туда ходить после спектаклей.

— Так это ночной клуб? Там что, танцуют?

— Ну да. Публика пестрая, совсем не шикарная — художники, разные дамочки со странностями. Правда, попадаются люди и нашего круга. О нем много чего болтают, но, по-моему, это пустой треп, чтобы заманить посетителей.

— Отлично! Пойдем туда сегодня же.

— Нет, не советую. — Билл опять забеспокоился. — Я же тебе говорю, он уже не популярен, туда теперь никто и не ходит.

— Ну, а мы пойдем.

— Тебе там не понравится, Бандл, честное слово, не понравится.

— Слушай, Билл, ты поведешь меня именно в клуб «Семь циферблатов». Не понимаю, почему тебе так не хочется?

— Мне? Не хочется?

— Чертовски не хочется. Что за этим кроется?

— Что кроется?

— Перестань повторять за мной! Ты просто тянешь время.

— Нет! — возмутился Билл. — Но только…

— Ну, продолжай! Ты что-то скрываешь. Это так на тебя не похоже.

— Да нечего мне скрывать. Только…

— Что?

— Это длинная история… Помнишь, однажды я привел туда Малютку Мор…

— О, Господи, опять эта Малютка!

— А что?

— Да ничего. Значит, с ней связана еще одна история? — Бандл стало смертельно скучно.

— Так вот, я привел туда Малютку. Ей захотелось омара, я заказал…

Последовал подробный рассказ, и, когда омар был наконец разорван на части в результате схватки между Биллом и каким-то гнусным типом, Бандл сумела вставить:

— Словом, вышел скандал?

— Но это был мой омар, я за него заплатил, у меня было полное право…

— Конечно, конечно, — поспешно согласилась Бандл. — Но я уверена, что все давно забыли эту историю. К тому же я терпеть не могу омаров. Поехали!

— Мы можем нарваться на облаву. Там наверху есть комната, где играют в баккара…

— Тогда приедет отец и возьмет меня на поруки, только-то и всего. Ну давай же, Билл.

Билл попробовал еще сопротивляться, но Бандл была непреклонна, и вскоре, они уже мчались в такси навстречу судьбе. Место, куда они приехали, было именно таким, каким она его себе представляла. На узенькой улочке стоял высокий дом, она запомнила номер — Ханстентон-стрит, 14.

Человек, открывший им дверь, показался ей знакомым. И он как будто удивился, увидев ее, а с Биллом почтительно поздоровался. Это был высокий светловолосый мужчина с бледным анемичным лицом и бегающими глазками. Бандл никак не могла вспомнить, где же она его видела.

А Билл успокоился и наслаждался ролью завсегдатая. Они танцевали в зале, настолько прокуренном, что танцующие будто плавали в голубом тумане. Нестерпимо пахло жареной рыбой. Стены были бесцеремонно исчерканы углем, правда, некоторые рисунки были весьма талантливыми. Компания подобралась очень разношерстная — напыщенные иностранцы, богатые еврейки, горстка по-настоящему интересных людей и несколько представительниц древнейшей профессии.

Вскоре Билл повел ее наверх. У двери стоял тот же бледный мужчина и зорко следил за тем, чтобы в комнату для азартных игр попадали лишь избранные. И тут Бандл вспомнила: это же Альфред, он служил раньше в Чимнизе младшим лакеем!

— Как поживаете, Альфред?

— Спасибо, хорошо, миледи.

— Когда вы покинули Чимниз? Задолго до того, как мы вернулись?

— Около месяца назад, миледи. Представился случай поправить свои дела, грех было его упустить.

— Наверное, вам здесь хорошо платят?

— Очень хорошо, миледи.

Бандл вошла. Ей показалось, что именно здесь и разворачивается настоящая клубная жизнь. Сразу бросалось в глаза, что ставки здесь высокие и люди, сгрудившиеся вокруг двух столов, — азартные игроки. Их выдавал лихорадочный блеск глаз, осунувшиеся лица, сосредоточенность.

Через полчаса Билл стал уговаривать ее спуститься:

— Пойдем отсюда! Лучше потанцуем.

Бандл согласилась — в комнате не было ничего интересного. Они снова спустились вниз, с полчаса еще потанцевали, отведали рыбы с чипсами, после чего Бандл объявила, что пора домой.

— Но еще так рано, — запротестовал Билл.

— Не так уж и рано, да и дел завтра у меня полно.

— И что же ты собираешься делать?

— Все зависит от обстоятельств, — таинственно сказала Бандл. — Но одно могу сказать точно, Билл. Сидеть сложа руки я не собираюсь.

— Ну, разве кто-нибудь в этом сомневается, — ответил Билл Эверсли.

Глава 12
Расспросы в Чимнизе

Темперамент Бандл, безусловно, унаследовала не от отца. Лорд Кейтерэм предпочитал приятное ничегонеделание. А Бандл, напротив, как она и объявила Биллу Эверсли, никогда не сидела сложа руки. На следующее утро она проснулась в бодром настроении. На этот день у нее было намечено три важных дела, и помешать ее планам могло лишь то обстоятельство, что в сутках всего двадцать четыре часа. К счастью, она не страдала недугом Джерри Уэйда, Ронни Деверукса и Джимми Тесиджера — ей ничего не стоило подняться пораньше. Сам сэр Освальд Кут был бы ею доволен — уже в половине девятого она ехала на своем «испано» в Чимниз.

Отец, увидев ее, обрадовался:

— Ты всегда появляешься без предупреждения. Впрочем, это даже хорошо — не нужно выяснять по телефону, когда именно тебя ждать. Не выношу никаких выяснений. Тут полковник Мелроуз приезжал — по < делу Ронни Деверукса. — ошибка верстки бумажной книги >.

— Ты имеешь в виду дознание по делу Ронни Деверукса? Когда оно будет?

— Завтра в двенадцать. Мелроуз тебя вызовет. Раз уж ты нашла труп, придется тебе, моя милая, давать показания. Но он велел передать, чтобы ты не волновалась.

— С какой стати я должна волноваться?

— Ты же знаешь, — извиняющимся тоном произнес лорд Кейтерэм, — Мелроуз немного старомоден.

— В двенадцать часов, — повторила Бандл. — Хорошо, буду, если останусь жива.

— У тебя что, есть причины в этом сомневаться?

— Все под Богом ходим, — заметила Бандл. — Такова современная жизнь, как пишут в газетах.

— Кстати, Джордж Ломакс приглашал меня в Аббатство на следующей неделе. Я, конечно, отказался.

— Отлично, очень бы не хотелось тебя в это впутывать.

— А что, там что-то намечается? — с внезапным интересом спросил лорд Кейтерэм.

— Ты же знаешь — письма с угрозами и все такое.

— Может, Джорджа собираются убить по политическим мотивам? — с надеждой в голосе спросил лорд Кейтерэм. — Как ты думаешь, Бандл… может, мне все-таки туда поехать?

— Обуздай свои кровожадные инстинкты и спокойно сиди дома. Я поговорю с миссис Хоуэл.

Миссис Хоуэл, их экономка, была та самая величественная, кряхтевшая при ходьбе дама, которая наводила такой ужас на леди Кут. Но только не на Бандл, которую она называла мисс Бандл. Так повелось еще с тех пор, когда Бандл была долговязой непоседливой девочкой, а ее отец просто Эластером Эдвардом Брентом, а не лордом.

— А теперь, Хоуэл, голубушка, давайте выпьем по чашечке шоколада, и вы расскажете мне все домашние новости.

Бандл без труда разузнала все, что нужно, и мысленно подвела итоги беседы: «Две новые посудомойки, деревенские девушки, — тут, кажется, все в порядке. Новая горничная, племянница старшей горничной. Тоже ничего подозрительного. А моя Хоуэл, кажется, здорово запугала леди Кут. Да, она это может».

— Никогда не думала, мисс Бандл, что доживу до того дня, когда в Чимнизе будут жить посторонние.

— Нужно идти в ногу со временем, — сказала Бандл. — Хорошо бы, голубушка, нам не стать свидетелями того, как в Чимнизе устроят меблирашки, где квартиры будут сдавать постояльцам вместе с землей.

Отставив на миг аристократическую чопорность, миссис Хоуэл позволила себе содрогнуться.

— Кстати, я никогда не видела сэра Освальда Кута, — заметила Бандл.

— Сэр Освальд, безусловно, очень умный джентльмен, — сухо сказала миссис Хоуэл.

Бандл догадалась, что слуги невзлюбили сэра Освальда.

— Конечно, за всем присматривал мистер Бейтмен, — продолжала экономка. — Очень энергичный джентльмен. И правда, очень энергичный, прекрасно разбирающийся во всех делах.

Когда Бандл заговорила о смерти Джералда Уэйда, миссис Хоуэл не сообщила ничего нового, а только сокрушенно поохала: «Бедный, бедный молодой джентльмен…» Поговорив с миссис Хоуэл, Бандл спустилась вниз и вызвала Тредуелла.

— Тредуелл, когда уволился Альфред?

— Примерно месяц назад, ваша милость.

— Что это он вдруг уволился?

— По собственному желанию, ваша милость. Полагаю, он уехал в Лондон. Во всяком случае, у меня к нему претензий не было. Надеюсь, новый лакей Джон вам понравится, дело свое он вроде знает и старается угодить хозяевам.

— Откуда он?

— У него прекрасные рекомендации, ваша милость. Последним его хозяином был лорд Маунт Вернон.

— Понятно, — задумчиво произнесла Бандл, вспомнив, что лорд Вернон в настоящее время охотится в Восточной Африке. — Как его фамилия?

— Бауэр, ваша милость.

Тредуелл подождал немного, но, увидев, что больше не нужен, тихо вышел из комнаты. А Бандл глубоко задумалась. Когда она сегодня вернулась домой, этот новый Джон открыл ей дверь, и ей удалось рассмотреть его. Да, вышколен он был отлично. Правда, ей бросилась в глаза его военная выправка и несколько странная форма затылка, но это в конце концов мелочи.

Бандл, нахмурив брови, вновь и вновь выводила карандашиком на листке бумаги фамилию Бауэр. Внезапно ей пришла, в голову одна мысль, и она снова вызвала Тредуелла.

— Тредуелл, как пишется Бауэр?

— Б-а-у-э-р, ваша милость.

— Но это же не английская фамилия.

— Полагаю, по происхождению он швейцарец, ваша милость.

— Да? Тогда все, Тредуелл, спасибо.

Швейцарец? Нет, немец! Военная выправка, плоский затылок. И появился в Чимнизе за две недели до смерти Джералда Уэйда.

Бандл поднялась. Все, что тут можно было узнать, она узнала, пора двигаться дальше!

— Я снова уезжаю, отец, — объявила она. — Мне нужно повидать тетю Марсию.

— Марсию? — изумился лорд Кейтерэм. — Бедное дитя! Кто тебя заставил?

— Никто, я сама хочу.

Лорд Кейтерэм изумленно смотрел на дочь. Она хочет встретиться с его грозной невесткой? Непостижимо, Марсия, маркиза Кейтерэм, вдова его покойного брата Генри, была выдающейся личностью. Лорд Кейтерэм допускал, что она была превосходной женой, что без нее Генри ни за что бы не занял пост госсекретаря по иностранным делам. Но при этом он всегда считал, что ранняя смерть была избавлением для бедняги. Какая Бандл глупышка: добровольно сунуть голову в пасть льва.

— Знаешь, на твоем месте я бы не стал этого делать. Ты не представляешь, к чему это может привести.

— Надеюсь, к тому, что мне от нее нужно в данный момент. Все в порядке, папа, не беспокойся.

Лорд Кейтерэм вздохнул, поудобнее устроился в кресле и углубился в «Филд». Но через несколько минут Бандл снова заглянула к нему:

— Извини, но у меня есть еще один вопрос. Кто такой сэр Освальд Кут?

— Да я же говорил тебе — самый настоящий паровой каток.

— Я не спрашиваю, как он выглядит, мне нужно знать, на чем он разбогател — пуговицы для брюк, панцирные кровати или что-то еще?

— А, понятно. На стали. Сталь и железо. У него самые большие в Англии сталелитейные заводы, или как они там называются. Он, конечно, это не афиширует. Формально всем распоряжается компания или несколько компаний. Он даже взял меня вроде как директором одной из них. Мне такая работа очень нравится — ничего не делаешь, только разика два в год приезжаешь в город, в один из отелей на Каннон-стрит или Ливерпуль-стрит, и сидишь за столом, на котором лежит отличная промокательная бумага. Кут или еще какой-нибудь умник произносит речь, напичканную цифрами, — к счастью, слушать их вовсе не обязательно. Должен тебе признаться, Эйлин, после заседания подают очень приличный ленч.

Поскольку Бандл совсем не интересовали эти ленчи, она вышла, не дослушав до конца. По дороге в Лондон она обдумывала сложившееся положение. Насколько она понимала, сталь и социальное обеспечение детей никак не связаны между собой. Значит, что-то служит прикрытием, вероятнее всего, второе. Миссис Макатта и венгерскую графиню можно было исключить — они нужны для отвода глаз. Гвоздь программы там, скорее всего, этот противный герр Эберхард, не похожий на тех, кого обычно приглашает к себе Джордж Ломакс. Билл намекнул, что этот немец что-то изобрел. Еще там будет министр авиации и сэр Освальд Кут, стальной магнат. Видимо, всех этих людей что-то связывает.

Понимая бесполезность дальнейших размышлений, Бандл сосредоточилась на предстоящей беседе с леди Кейтерэм.

Эта дама жила в большом мрачном особняке в одном из аристократических кварталов Лондона. В доме пахло воском, птичьим кормом и засохшими цветами. Леди Кейтерэм была большой женщиной, большой во всех смыслах этого слова. Скорее величавая, чем крупная, в пенсне в золотой оправе на большом крючковатом косу и с легким намеком на усики.

Маркиза несколько удивилась визиту племянницы, ко все-таки подставила ей холодную щеку, которую Бандл вежливо чмокнула.

— Приятная неожиданность, Эйлин, — весьма сдержанно сказала леди Кейтерэм.

— Мы только что вернулись в Чимниз, тетя.

— Знаю. Как поживает отец? У него все как обычно?

В ее тоне слышалось пренебрежение, поскольку она всегда была невысокого мнения об Эластере Эдварде Бренте, девятом маркизе Кейтерэме. Она назвала бы его «обалдуем», если бы знала это слово.

— У отца все отлично. Ему бы только не расставаться с Чимнизом.

— Понимаю. Знаешь, Эйлин, я всегда считала, что сдавать Чимниз в аренду — недопустимо. Это же исторический памятник! Им нельзя торговать.

— Должно быть, при дяде Генри там было чудесно, — с легким вздохом сказала Бандл.

— Генри всегда был человеком долга.

— Подумать только, какие люди там бывали, — продолжала подлизываться Бандл. — Все европейские знаменитости.

Леди Кейтерэм вздохнула:

— По правде говоря, в этих стенах не раз вершились судьбы государств. Если бы только твой отец… — Она горестно покачала головой.

— Политика утомляет отца, а по-моему, это безумно интересно, особенно если знаешь всю эту кухню.

Бандл лгала с вдохновением — даже не покраснела. Тетка удивленно посмотрела на нее:

— Отрадно слышать. Мне всегда казалось, что тебя интересуют только одни развлечения.

— Да, так было раньше.

— И правда, ты еще очень молода, — задумчиво проговорила леди Кейтерэм. — С твоими данными да при удачном замужестве ты могла бы стать хозяйкой престижного политического салона.

Бандл стало не по себе, ей вдруг показалось, что тетка прямо сейчас выудит откуда-нибудь подходящего для нее супруга.

— Но я еще не готова, я так мало знаю.

— Это дело поправимое, — оживилась леди Кейтерэм. — У меня много нужной литературы.

— Спасибо, тетя Марсия, — поблагодарила Бандл и перешла в наступление. — Вы случайно не знакомы с миссис Макатта?

— Конечно, знакома. Очень достойная дама, и умница необыкновенная. Вообще-то я не одобряю женщин, которые баллотируются в парламент. Мы можем влиять на политику иными способами, более подобающими женщине. — Она помедлила, безусловно, вспомнив, как заставила своего мужа заняться политикой и каким огромным успехом увенчались их общие усилия. — Но времена меняются. Деятельность миссис Макатта очень важна для нашей страны, в особенности для наших женщин. И кому как не женщине заниматься подобными проблемами! Тебе было бы весьма полезно с ней встретиться.

Бандл вздохнула:

— На следующей неделе она будет на приеме у Джорджа Ломакса. Он пригласил отца, который конечно же не поедет, но ему и в голову не пришло пригласить меня. Наверно, он считает меня дурочкой.

Леди Кейтерэм уже не сомневалась в том, что с ее племянницей произошла чудесная перемена. Может, она успела пережить несчастную любовь? Леди Кейтерэм считала, что любовные неудачи очень полезны молодым девицам. Это заставляет их серьезнее относиться к жизни.

— Джордж Ломакс, думаю, не имеет ни малейшего представления о том, как ты повзрослела. Эйлин, дорогая, я непременно переговорю с ним.

— Он меня не любит, — посетовала Бандл, — и ни за что не пригласит.

— Чепуха! Я сама займусь этим. Я знала Джорджа, когда он был вот таким крохой. — И она чуть приподняла ладонь над полом. — Он будет только рад мне угодить. Я объясню ему, как важно в каше время, чтобы молодые девушки нашего круга заботились о благе государства.

Бандл чуть было не воскликнула: «Слушайте! Слушайте!»^[202] — но сдержалась.

— А теперь я поищу для тебя какую-нибудь литературу. Мисс Коннор! — поднявшись с кресла, пронзительным голосом позвала леди Кейтерэм.

Тут же появилась очень опрятная секретарша с испуганным взглядом, которой и повелели немедленно отыскать такие-то и такие-то издания.

На Брук-стрит Бандл возвращалась с охапкой удручающе скучных книг.

Она позвонила Джимми Тесиджеру. Тот сразу ликующим голосом сообщил:

— Удалось! Хотя пришлось здорово поднапрячься с Биллом. Он вбил себе в башку, что там я буду как ягненок среди волков. Но в конце концов я его уговорил. Теперь у меня много всякой ерунды, и я ее изучаю. Знаете, «синие книги» и «белые книги»^[203]. Смертельная скукотища, но, раз взялся за дело, надо быть на высоте. Вы когда-нибудь слышали о пограничном конфликте в Санта-Фе?^[204]

— Никогда, — честно призналась Бандл.

— А я вот как раз пытаюсь вникнуть. Он длится уже годы и страшно запутан. Это будет мой конек.

— У меня тоже полно этой ерунды, мне тетя Марсия дала.

— Какая тетя?

— Тетя Марсия, жена покойного дяди Генри. Она очень интересуется политикой и, честно говоря, пообещала устроить мне приглашение к Джорджу.

— Не может быть! Нет-нет, я хотел сказать, что это будет замечательно. — Джимми помолчал и вдруг попросил: — Давайте не будем говорить об этом Лорен?

— Может, и правда не стоит.

— Ей будет обидно, но вы ведь понимаете, что ей лучше держаться подальше от всего этого.

— Да.

— Нельзя допустить, чтобы такая девушка подвергалась опасности.

Бандл отметила про себя, что мистеру Тесиджеру явно не хватает такта. То, что подвергается опасности она, по-видимому, совершенно его не беспокоило.

— Вы меня слышите? — спросил Джимми.

— Да-да, я просто задумалась.

— А, понятно. Вы будете завтра на дознании?

— Да, а вы?

— Я тоже. Кстати, вечерние газеты все-таки сообщили о смерти Роналда, но в самом углу, петитом^[205]. Я-то думал, что они устроят из этого сенсацию.

— Я тоже.

— Ладно, пора за работу. Спешу узнать, почему Боливия послала нам ноту протеста.

— Да и мне надо много чего вызубрить! Вы, наверное, весь вечер убьете на эту чепуху?

— Придется. А вы?

— Скорее всего. Пока!

Оба лгали самым беззастенчивым образом. Джимми Тесиджер собирался поужинать с Лорен Уэйд. Ну а Бандл, повесив трубку, надела платье, принадлежавшее ее горничной, и вышла из дома, размышляя, как удобней добраться до клуба «Семь циферблатов», — на автобусе или на метро.

Глава 13
Клуб «Семь циферблатов»

Около шести вечера Бандл добралась до Ханстентон-стрит, 14. Как она и предполагала, в клубе в этот час не было ни души. Но ей был нужен только Альфред. Она собиралась побеседовать по душам с их бывшим лакеем и не сомневалась, что это ей удастся. Бандл умела разговаривать с прислугой — просто, но в то же время повелительно. Обычно ей подчинялись беспрекословно. И сейчас она тоже была уверена в успехе. Одно беспокоило ее — как пробраться в клуб незамеченной. Ей повезло: дверь дома номер четырнадцать открылась, и появился Альфред собственной персоной.

— Добрый вечер, Альфред, — приветливо поздоровалась Бандл. Альфред вздрогнул от неожиданности.

— Добрый вечер, ваша милость., я… я сразу и не узнал вашу милость.

Забыв о своем наряде, Бандл повелительно объявила:

— Я бы хотела поговорить с вами, Альфред. Куда бы нам пойти?

— Я… я, право, не знаю, миледи. Здесь поблизости кет подходящего места… я не знаю… думаю…

Бандл оборвала его:

— Кто сейчас в клубе?

— Сейчас никого, ваша милость.

— Тогда пошли туда.

Альфред достал ключ и открыл дверь. Бандл вошла первая, Альфред робко последовал за ней. Бандл села и пристально посмотрела на испуганного слугу.

— Полагаю, вам известно, — решительно начала она, — что ваша деятельность здесь противозаконна?

Альфред переминался с ноги на ногу.

— Полиция действительно уже дважды устраивала здесь облаву, — пробормотал он. — Но мистер Мосгоровский постарался, чтобы они не нашли ничего компрометирующего.

— Речь идет не только об азартных играх, — возразила Бандл. — Тут такие дела делаются… вы, может быть, даже и не представляете какие. Я задам вам несколько вопросов, Альфред, и хотела бы услышать правду. Сколько вам заплатили за то, чтобы вы покинули Чимниз?

Альфред уставился в окно, как будто ожидая оттуда помощи, потом несколько раз тяжко вздохнул, но деваться было некуда.

— Дело было так, ваша милость. В один из приемных дней в Чимниз приехал мистер Мосгоровский со своей компанией. С мистером Тредуеллом тогда что-то приключилось, кажется, он ушиб ногу, и сопровождать гостей во время осмотра замка пришлось мне. Мистер Мосгоровский потом задержался, чтобы поговорить со мной. Сначала он вручил мне щедрый подарок…

— Так-так, — подбодрила его Бандл.

— Короче говоря, — внезапно Альфред скомкал свой рассказ, — он предложил мне сто фунтов наличными, чтобы я уволился и перешел к нему. Он хотел привнести в клуб дух аристократизма, как он выразился. Ну я и не отказался, тем более что он пообещал платить втрое больше, чем я получал в Чимнизе.

— Сто фунтов… Очень большая сумма, Альфред. А не говорили, кто займет ваше место?

— Да, ведь я и сам понимал, что нехорошо вот так сразу уволиться. Так никто не делает, надо же заранее предупреждать. Но мистер Мосгоровский сразу предложил на мое место одного подходящего парня, готового в любой момент приступить к работе. Я сообщил о кем мистеру Тредуеллу, и все устроилось к общему удовольствию.

Бандл кивнула. Ее подозрения подтвердились, их modus operands^[206] был почти таким, как она себе представляла. Она продолжила расспросы:

— Кто такой мистер Мосгоровский?

— Хозяин этого клуба, русский джентльмен. Очень умный.

Бандл решила пока не затрагивать эту тему и заговорила о другом:

— Сто фунтов — очень крупная сумма, Альфред.

— Я никогда не держал в руках таких денег, миледи, — признался Альфред.

— Неужели вы не подозревали, что тут дело нечисто?

— Нечисто, сударыня?

— Да, Альфред. И я не имею в виду азартные игры. Все гораздо серьезнее. Вы ведь не хотели бы оказаться на каторжных работах, Альфред?

— О, Господи, миледи, о чем это вы?

— Позавчера я была в Скотленд-Ярде, — со значением проговорила Бандл. — И узнала там много любопытного. Я хочу, чтобы вы помогли мне, Альфред. Тогда, если понадобится, я замолвлю за вас словечко.

— Буду счастлив помочь вам, миледи.

— Для начала я хотела бы здесь все осмотреть, все сверху донизу.

Сопровождаемая озадаченным и перепуганным Альфредом, она облазила весь клуб. Нигде не было ничего подозрительного, и только в комнате для азартных игр она обратила внимание на запертую потайную дверь в углу. Альфред с готовностью объяснил:

— Потайной ход, ваша милость. Там комната, а в ней еще одна дверь, она открывается на лестницу, по которой можно выйти на другую улицу. Этой лестницей господа пользуются в случае облавы.

— Неужели полиция об этом не знает?

— Это не простая дверь, она скрыта за буфетными полками.

Бандл почувствовала волнение:

— Я должна туда попасть.

— Это невозможно, ваша милость, ключ от нее у мистера Мосгоровского.

— Ну и что, можно ведь подобрать другой.

Замок был простой. Расстроенный Альфред был отправлен за ключами. Уже четвертый ключ подошел, дверь открылась, и они вошли.

Это была маленькая комнатушка, в центре которой находился стол со стульями, другой мебели не было. По обе стороны от камина — два встроенных буфета. Альфред кивком указал на тот, что поближе:

— Вот этот.

Бандл подергала дверцу, но она была заперта, и замок тут был совсем другой, довольно сложной конструкции.

— Очень умно придумано, — пояснил Альфред. — Когда открываешь, выглядит как обычный буфет — полки, посуда, — никто ничего и не заподозрит. Но стоит нажать в нужном месте — дверь распахнется.

Бандл обернулась, чтобы внимательно рассмотреть комнату. Ей бросилось в глаза, что дверь, через которую они вошли, обита толстым сукном — для того, должно быть, чтобы не пропустить ни единого звука. Затем она перевела взгляд на стулья: их было семь — по три с каждой стороны стола и один, похожий на кресло, во главе. У Бандл загорелись глаза — она все-таки нашла то, что искала! Вот где встречались члены тайной организации. Отлично придумано! Все выглядит так невинно! Попасть сюда можно из комнаты для игры в карты или через запасной вход. И объяснение очень простое — азартные игры, возможность облавы.

Размышляя надо всем этим, Бандл машинально провела пальцем по мраморной доске камина. Альфред истолковал этот жест по-своему.

— Здесь нет ни пылинки. Сегодня утром мистер Мосгоровский приказал убрать комнату, и я сделал это в его присутствии.

— Сегодня утром! — воскликнула Бандл.

— Должно быть, здесь что-то намечается, хотя обычно в этой комнате никто не бывает.

Последовавшее затем заявление ошарашило Альфреда:

— Вы должны найти место, где я могла бы спрятаться.

Альфред испуганно посмотрел на Бандл:

— Но это невозможно, ваша милость. У меня будут крупные неприятности, я потеряю работу.

— Вы все равно ее потеряете, когда попадете в тюрьму, — сурово сказала Бандл. — Но можете не волноваться — никто ничего не узнает.

— Но тут же нет места, — запричитал Альфред. — Посмотрите сами, ваша милость, если мне не верите.

Пришлось с ним согласиться. Но не в ее характере было отступать, особенно когда запахло настоящим приключением.

— Чепуха! — решительно заявила она. — Здесь должно быть такое место.

— Но его нет, — повторил Альфред.

И правда, трудно было представить себе комнату, менее приспособленную для такой цели: грязные окна без занавесок, на них прокопченные жалюзи, подоконники шириной дюйма в четыре; никакой мебели, кроме стола, стульев и двух буфетов. И тут Бандл заметила, что в замке второго буфета торчит ключ. Она открыла его и увидела полки со стеклянной и фаянсовой посудой.

— Мы ими не пользуемся, — пояснил Альфред. — Теперь вы убедились, ваша милость, что здесь даже кошке негде спрятаться.

Но Бандл не сдавалась. Она попробовала раскачать полки.

— Закреплены не слишком прочно. Послушайте, Альфред, у вас наверняка есть какое-нибудь место, куда можно все это запихнуть? Есть? Отлично! Тогда быстренько возьмите поднос! И поторопитесь, у нас очень мало времени.

— Но это невозможно, ваша милость! И уже поздно — с минуты на минуту здесь появятся повара.

— Но ведь мистер Моего… как там его… придет позже?

— Он никогда не появляется раньше полуночи. Но, ваша милость…

— Поменьше разговоров, Альфред, — оборвала его Бандл. — Берите поднос. Чем дольше вы будете препираться со мной, тем вернее попадете в беду.

Альфред вышел, театрально ломая руки, и через минуту вернулся с подносом. Почувствовав, что спорить бесполезно, он энергично и нервно принялся за работу. Как и предполагала Бандл, вынуть полки не составило труда. Она прислонила их к стене и влезла в буфет:

— Гм-м, тесновато… Хорошенько закройте за мной дверь, Альфред… Так, терпимо. А теперь мне нужно сверло.

— Сверло, ваша милость?

— Да-да…

— Ну, я не знаю…

— Ерунда! В доме должно быть сверло, а может быть, и дрель найдется. Поищите как следует, а то вам придется пойти и купить то, что мне требуется.

Альфред снова вышел и через минуту вернулся с довольно приличным набором инструментов. Выбрав подходящий, Бандл быстро просверлила на уровне глаз маленькую дырочку.

— Так, достаточно…

— Но, ваша милость…

— Ну что еще?

— Они сразу обнаружат вас… как только откроют буфет.

— Они не сумеют его открыть, потому что вы запрете дверцу, а ключ возьмете с собой.

— А вдруг мистер Мосгоровский попросит ключ?

— Скажете, что потеряли, — тут же нашлась Бандл. — Да никто и не вспомнит об этом буфете. Он и стоит здесь только для отвода глаз, в пару к тому. — Бандл кивнула в сторону второго буфета. — Давайте, Альфред, сюда в любую минуту может кто-нибудь войти. Заприте меня, возьмите ключ и возвращайтесь, когда все уйдут.

— С вами непременно случится беда, ваша милость. Вы можете упасть в обморок…

— Я никогда не падаю в обморок, — заверила Бандл. — Лучше сделайте мне коктейль, он и правда не помешает. Потом заприте дверь в комнату и верните все ключи на место. Да не дрожите вы, как суслик. Если что случится, я вас выручу…

— Вот и все, — пробормотала Бандл, когда Альфред принес коктейль и удалился.

Она не боялась, что у Альфреда сдадут нервы и он выдаст ее. Инстинкт самосохранения и отличная выучка помогут ему скрыть свой страх. Одно беспокоило Бандл: вдруг это была обычная утренняя уборка и никакого тайного собрания не будет? Бандл вздохнула. Ее не слишком радовала перспектива томиться в этом тесном гробу напрасно.

Глава 14
Собрание «Семи циферблатов»

Прошло четыре кошмарных часа. За это время Бандл испытала все страдания, которые может вызвать пребывание в одной и той же позе в узком буфете. Она предполагала, что собрание, если оно действительно состоится, начнется, когда клуб будет полон, то есть часов в двенадцать, а то и в два часа ночи.

Бандл показалось, что было уже не меньше шести утра, когда послышался долгожданный звук — звук отпираемой двери. Тотчас же зажегся свет и послышался гул голосов, напоминавший шум морского прибоя. Но дверь закрыли, и стало тихо. Очевидно, кто-то вошел сюда из игорного зала. Бандл еще раз отметила, как тщательно здесь все устроено. И тут она увидела высокого широкоплечего человека с длинной черной бородой — прошлой ночью он играл за одним из столов в баккара. Значит, это и есть таинственный русский господин, о котором говорил Альфред, — владелец клуба, мистер Мосгоровский. Сердце Бандл забилось сильнее. Окажись в подобной ситуации ее отец, он вряд ли бы нашел повод для радости. Но Бандл ликовала.

Русский постоял у стола, теребя бороду, достал из кармана часы и посмотрел на циферблат. Удовлетворенно кивнув, он снова достал что-то из кармана и исчез из поля зрения Бандл. Когда он показался опять, Бандл чуть не вскрикнула от изумления. Его лицо закрывала маска, но не совсем обычная: она не облегала лицо, а свободно свисала. Это был кусок ткани, с прорезями для глаз и нарисованным циферблатом, стрелки которого показывали шесть часов.

«Семь циферблатов!» — догадалась Бандл.

Опять послышался шум — семь глухих ударов в дверь.

Мосгоровский широким шагом подошел к тому месту, где, как знала Бандл, была дверь второго буфета. Она услышала резкий щелчок и приветствие на иностранном языке. Вскоре она увидела вновь прибывших. На них тоже были маски с циферблатами — у одного стрелки показывали четыре, а у другого пять часов. Первый был стройным молодым человеком в элегантном вечернем костюме. Судя по манерам, скорее иностранец, чем англичанин. Второй — худой, гибкий, одет прилично, но не более того; Бандл определила его национальность уже по одному его виду.

— Мы, наверно, первые? — В приятном баритоне слышался американский выговор с ирландскими модуляциями.

Разговор продолжил элегантный молодой человек, слишком тщательно выговаривавший слова:

— Сегодня мне пришлось столкнуться с большими трудностями, чтобы сюда выбраться. Не всегда все складывается удачно. У меня нет той свободы, что у «Четвертого».

Бандл попыталась угадать, какой он национальности. Пока он молчал, она думала, что это француз, но теперь стало ясно, что он мог быть австрийцем, венгром и даже русским.

Американец обошел стол, и Бандл услышала, как под ним скрипнул стул.

— «Час первый» добился больших успехов, — сказал он. — Благодарю вас, что решились рискнуть.

Тот, на чьей маске стрелки показывали пять, пожал плечами.

— Кто не рискует… — Он не докончил.

Снова раздались семь ударов, и Мосгоровский подошел к потайной двери. Некоторое время Бандл ничего не было видно и слышно, но вскоре раздался голос бородача:

— Начнем?

Он сел на стул, стоявший рядом с креслом во главе стола, и оказался как раз напротив буфета, с Бандл. Третий стул, стоявший по другую сторону стола, ей не был виден, но американец, «Час четвертый», перед тем как сесть, несколько раз промелькнул перед ее глазами.

У той стороны стола, что была ближе к Бандл, были видны только два стула из трех — чья-то рука повернула средний спинкой к столу. Потом один из вновь прибывших проскользнул мимо буфета и занял место напротив Мосгоровского, спиной к Бандл. Эта полуобнаженная спина очень заинтересовала Бандл, ибо принадлежала, по-видимому, необыкновенно красивой женщине. Именно эта дама и заговорила первой. У нее был музыкальный, чарующий голос, и говорила она с акцентом. Глядя на пустое кресло во главе стола, она спросила:

— Значит, мы и сегодня не увидим «Седьмого»? Скажите, дорогие мои, а вообще мы его когда-нибудь увидим?

— Черт знает что! — воскликнул американец. — Просто черт знает что! Лично я начинаю сомневаться в его существовании.

— И напрасно, друг мой, — вежливо сказал русский.

В комнате воцарилась напряженная тишина, — это Бандл ясно почувствовала.

Как завороженная она смотрела на мраморную спину, белизну которой подчеркивала черная родинка под правой лопаткой. О таких, наверно, и пишут в романах — «прекрасная искательница приключений». Бандл была уверена, что у этой женщины красивое, типично славянское лицо, чуть загорелое, со страстными очами.

Голос русского, по-видимому главного в этой компании, вернул ее к реальности:

— Продолжим! Прежде всего об отсутствующем. «Час второй»! — Он сделал какой-то странный жест по направлению к пустому стулу, и все присутствующие повторили этот жест. — Я бы хотел, чтобы и «Второй» был сегодня с нами. Предстоит многое сделать, возникли непредвиденные трудности.

— У вас есть его отчет? — Это спросил американец.

— До настоящего времени… нет, ничего нет. — Он помолчал. — Я ничего не понимаю.

— Вы думаете, что он… подвел нас?

— Да… вполне возможно.

— Другими словами, — тихо проговорил «Час пятый», — возникла опасность.

Он произнес это слово осторожно, но твердо. Русский кивнул.

— Да, опасность. О нас стало слишком многое известно… и об этом месте… Я лично знаю несколько человек, которые что-то подозревают. — И сухо добавил: — Их надо заставить молчать.

Бандл почувствовала, как мурашки забегали у нее по спине. Если ее обнаружат, то тоже заставят замолчать? Но тут прозвучала фраза, которая заставила ее напрячь слух.

— В Чимнизе так ничего и не выяснилось?

Мосгоровский покачал головой:

— Ничего.

«Час пятый» внезапно подался вперед:

— Я согласен с Анной. Где наш президент, где «Седьмой»? Где тот, кто создал нашу организацию? Почему мы ни разу его не видели?

— У этого часа свои методы, — ответил русский.

— Вы всегда так говорите, это не ответ.

— Скажу больше, — продолжал Мосгоровский. — Не завидую тому, будь то мужчина или женщина, кто пойдет против него.

Возникла неловкая пауза.

— Давайте продолжим, — спокойно сказал Мосгоровский. — «Час третий», у вас есть план Вивернского Аббатства?

Бандл навострила уши. До сих пор «Час третий» еще ничего не говорил. У него оказался приятный низкий голос, и отвратительная дикция — в общем, типичный представитель английских тузов, которому дали хорошее образование.

— Вот он, сэр.

Он передал через стол какие-то бумаги, и все над ними склонились. Через минуту Мосгоровский снова поднял голову:

— А список гостей?

— Тоже здесь.

Русский стал читать:

— Сэр Стэнли Дигби, мистер Теренс О'Рурк, сэр Освальд и леди Кут, мистер Бейтмен, графиня Анна Радски, миссис Макатта, мистер Джеймс Тесиджер. — Он помолчал, а потом резко спросил: — Кто такой Джеймс Тесиджер?

Американец засмеялся:

— Он нам не опасен. Обыкновенный молодой шалопай.

Мосгоровский продолжил чтение:

— Герр Эберхард и мистер Эверсли — они завершают список.

«Вот как? — удивилась Бандл. — А где же очаровательная особа, леди Эйлин Брент?»

— Да, кажется, с гостями все в порядке. — Мосгоровский обвел взглядом присутствующих: — Полагаю, все понимают ценность изобретения Эберхарда?

«Час третий» ответил с типично английской лаконичностью:

— Никто не понимает.

— С коммерческой точки зрения, оно стоит миллионы, — сказал Мосгоровский. — А в международном масштабе… нам слишком хорошо известны аппетиты разных наций.

Бандл показалось, что говоривший неприятно ухмыльнулся.

Между тем бородач продолжал:

— Да, его изобретение — настоящая золотая жила. Ради которой не жаль, в случае необходимости, и кого-нибудь убрать, — заметил «Пятый» и цинично расхохотался.

— А это проверенные данные? — спросил американец. — Бывает, что эти чертовы изобретения оказываются сплошным надувательством.

— Такие люди, как сэр Освальд Кут, никогда не ошибаются, — ответил Мосгоровский.

— Как летчик, могу сказать, что это вполне реально, — добавил «Час пятый». — Идея обсуждалась не один год, но понадобился гений Эберхарда, чтобы ее реализовать.

— Итак, прения закончены, — сказал Мосгоровский. — С нашими планами вы все ознакомились, по-моему, в целом они практически безупречны. Кстати, я слышал, что было найдено письмо Джералда Уэйда, в котором упоминается наша организация. Кто нашел его?

— Дочь лорда Кейтерэма, леди Эйлин Брент.

— Куда же смотрел Бауэр? — строго спросил Мосгоровский. — Непростительная оплошность! Кому было адресовано письмо?

— Кажется, его сестре, — сказал «Час третий».

— Досадно, но тут уж ничего не поделаешь, — сказал Мосгоровский. — На завтра намечен опрос свидетелей по делу Роналда Деверукса. Надеюсь, тут сюрпризов не будет?

— Мы пустили слух, что во всем виноваты местные парни, которые развлекались стрельбой из ружей, — сказал американец.

— Тогда все должно быть в порядке. Заканчивая собрание, мы должны поблагодарить нашу дорогую соратницу — «Час первый» — и пожелать ей удачно сыграть свою роль.

— Ура! — закричал «Час пятый». — Да здравствует Анна!

Все руки взметнулись вверх в знак приветствия.

— Да здравствует Анна!

«Час первый» не по-английски горячо всех поблагодарила, затем поднялась со своего места, за ней остальные. Перед глазами Бандл возник наконец «Третий» — он помогал Анне надевать пальто. Это был высокий молодой человек крепкого телосложения.

Все по очереди вышли через потайную дверь. Мосгоровский запер ее, потом немного погодя выключил свет, и Бандл услышала, как он вышел через другую дверь.

Только часа через два появился бледный, испуганный Альфред и выпустил Бандл. Ему пришлось поддержать ее, потому что она чуть ли не упала ему на руки.

— Ничего страшного. — Она попыталась улыбнуться. — Просто ноги затекли. Дайте-ка я присяду.

— О, Господи, миледи, как это было ужасно!

— Ерунда! Все прошло просто замечательно. Сейчас-то что дрожать, когда опасность миновала. Конечно, все могло кончиться гораздо хуже, но, слава Богу, обошлось.

— Слава Богу, как вы изволили выразиться, ваша милость. Я весь вечер был сам не свой. Вы ведь видели, какая странная компания.

— Чертовски странная, — согласилась Бандл, энергично растирая руки и ноги. — До сегодняшнего дня я думала, что такие компании бывают только в детективных романах. Что ж, Альфред, век живи — век учись.

Глава 15
Опрос свидетелей

Домой Бандл добралась только около шести утра, тем не менее в половине десятого она уже звонила Джимми Тесиджеру. Ее удивило, как быстро он взял трубку, но он объяснил, что собирается на допрос.

— И я тоже, — сказала Бандл. — Мне нужно многое вам рассказать.

— Тогда я заеду за вами, и мы поговорим по дороге. Идет?

— Согласна, но имейте в виду, потом вам придется отвезти меня в Чимниз. Там меня будет ждать начальник полиции.

— С какой стати?

— Просто у него доброе сердце, — ответила Бандл.

— У меня тоже доброе сердце.

— О, но вы… шалопай. Так сегодня ночью вас назвал один человек — я сама слышала.

— Кто?

— Один еврей из России. Хотя нет, не он. Это был…

Но тут Джимми с негодованием ее перебил:

— Может, я и шалопай. Скорее всего, так оно и есть. Но с какой стати меня так обзывает какой-то еврей из России? Бандл, что вы делали прошлой ночью?

— Вот об этом-то я и собираюсь поговорить с вами. А пока до свидания, — поддразнила его Бандл.

Джимми недоумевал. Он был весьма высокого мнения о ее способностях, хотя не питал к ней даже что-то отдаленно похожее на чувство.

«Она что-то замышляет, — решил он, торопливо допивая кофе. — Честное слово, она что-то замышляет».

Минут через двадцать его небольшая двухместная машина остановилась у дома на Брук-стрит, Бандл уже ждала его и вприпрыжку сбежала по ступенькам. Хотя Джимми и не отличался особой наблюдательностью, он сразу заметил черные круги под ее глазами. Похоже, она провела бессонную ночь.

— Итак, — сказал Джимми, когда они добрались до пригорода, — какими же темными делишками вы занимались прошлой ночью?

— Сейчас расскажу, только все вопросы потом.

Рассказ получился довольно длинным, и Джимми стоило большого труда следить за дорогой, дабы не угодить в аварию. А когда Бандл закончила, он вздохнул и испытующе посмотрел на нее.

— Бандл?

— Что?

— А вы не морочите мне голову?

— Что?

— Простите, Бандл, но мне кажется, что такое может только присниться.

— Мне и самой так кажется.

— Невероятно! — фыркнул Джимми. — Подумать только — прекрасная авантюристка, международная банда, таинственный «Седьмой», которого никто не видел… Да я сто раз читал про всю эту муть в детективах.

— И я тоже. Ну и что? Почему вы считаете, что такого не может быть на самом деле?

— Потому что не может. И все.

— Писатели, наверное, многое берут из жизни. Некоторые вещи выдумать просто невозможно.

— Что да, то да, — пробормотал Джимми. — Но согласитесь — вся эта история похожа на сон.

— Мне и самой так кажется.

Джимми тяжело вздохнул:

— Да, но, к сожалению, это реальность. Погодите, русский, американец, англичанин… не то австрияк, не то венгр… и дама неизвестной национальности, скорее всего русская или полячка. Довольно представительная компания.

— И немец, — добавила Бандл. — Вы забыли немца.

— Вы думаете… — медленно проговорил Джимми.

— Отсутствующий «Второй» — это Бауэр, наш лакей. Я догадалась — это от него они ждали отчета. Хотя совершенно не представляю, чем их так заинтересовал Чимниз.

— Видимо, тут есть какая-то связь со смертью Джерри Уэйда, — решил Джимми. — Мы далеко не все знаем об этом деле. Вы сказали, что они упомянули Бауэра?

Бандл кивнула.

— Они были очень недовольны тем, что письмо нашла я, а не он.

— Теперь мне все ясно. Простите меня, Бандл, я ведь решил, что вы меня разыгрываете. Но знаете, в подобные штуки как трудно поверить. Так, значит, им известно, что я приглашен в Вивернское Аббатство?

— Да. Вот тут-то как раз американец — это был американец, а не русский — и сказал, что вы им совершенно неопасны, что вы всего лишь обыкновенный шалопай.

— Черт! — Джимми со злостью нажал на газ, и машина рванула вперед. — Спасибо за информацию. Теперь у меня к этому делу появится личный, так сказать, интерес. — Немного помолчав, он продолжал: — Вы вроде назвали фамилию немецкого изобретателя… Эберхард?

— Да, а что?

— Подождите, сейчас вспомню. Эберхард, Эберхард… Да-да, это наверняка он.

— Ну, не томите, выкладывайте.

— Эберхард — это тот самый малый, который придумал особый способ обработки стали. В чем там хитрость, точно сказать не могу — я же неспециалист, но знаю, что, например, проволока из этой стали выдерживает такие же нагрузки, что и толстенный брус. Эберхард предлагал применить его в самолетостроении, чтобы уменьшить вес самолета, — эффект потрясающий, настоящая революция! Он обратился к германскому правительству, ко те нашли какие-то изъяны в его изобретении и дали ему от ворот поворот, причем вели себя возмутительно. Тогда он стал работать над своим открытием дальше и устранил все недостатки, а поскольку собственное правительство обошлось с ним по-хамски, он пообещал, что ни за какие деньги не отдаст в их лапы свое детище. Я-то думал, что это так, болтовня, ну а теперь… Теперь я так не думаю.

— Еще бы! — выпалила Бандл. — Скорее всего, так оно и есть, Джимми. Вероятно, Эберхард предложил свое изобретение нашим властям. Они либо уже купили его, либо собираются это сделать, после того как сэр Освальд даст свое заключение. А в Вивернском Аббатстве должна состояться неофициальная встреча. Там будут сэр Освальд, Джордж, министр авиации и Эберхард, который привезет с собой план или как его… описание способа производства… или… ну как это называется?

— Формулу, — предположил Джимми. — Мне кажется, слово «формула» тут подходит.

— У него будет с собой формула, а «Семь циферблатов» собираются ее похитить. Русский сказал, что она стоит миллионы.

— Думаю, так оно и есть.

— И ради нее не жаль кого-нибудь и убрать… это я повторяю слова другого заговорщика.

— Это они запросто, — помрачнел Джимми. — Но вернемся к этому, черт его побери, дознанию. Вы уверены, что Ронни перед смертью больше ничего не сказал?

— Уверена. Только это: «Семь циферблатов»… «Скажите»… «Джимми Тесиджер»… Это все, на что у бедняги хватило сил.

— Да, неплохо бы нам узнать, что он раскопал, — сказал Джимми. — Впрочем, у нас и так уже имеются кое-какие данные. Видимо, лакей Бауэр имеет отношение к смерти Джерри. Знаете, что я вам скажу, Бакдл…

— Что?

— Что не нравится мне все это. Интересно, кто будет следующим? Нет, Бандл, это занятие не для девушки!

Бандл невольно улыбнулась. Много же времени потребовалось ему, чтобы вспомнить, что она тоже женщина — как и Лорен Уэйд.

— Следующим будете скорее всего вы, — весело заметила она.

— Как бы не так! Теперь их черед! А то никакого разнообразия! Сегодня я, как никогда, весьма жажду крови! Скажите, Бандл, вы бы узнали кого-нибудь из тех, кто присутствовал на этом сборище?

Бандл задумалась.

— Думаю, «Часа пятого» я бы узнала, — наконец решила она. — Он говорит как-то особенно злобно и шепелявит.

— А как насчет англичанина?

Бандл покачала головой:

— Его я видела только мельком, а голос у него обычный… Нет, ничего не могу о нем сказать, кроме того, что он весьма высокий мужчина.

— Но там была еще женщина, — продолжил Джимми. — Ее узнать, конечно, проще, но вряд ли вы где-нибудь с ней еще встретитесь. Скорее всего она выполняет грязную работу. Например, очаровывает члена кабинета министров, тот приглашает ее на ужин, и она ловко выпытывает у него государственные секреты. По крайней мере, в романах все происходит именно так. Но, скажу вам честно, единственный знакомый мне член кабинета министров пьет только теплую воду с лимоном.

— Конечно, взять хоть Джорджа Ломакса. Попробуйте на минуту представить, что он влюбился в прекрасную иностранку! — Бандл расхохоталась, Джимми невольно улыбнулся.

— Ну а таинственный незнакомец, «Час седьмой»? Кто это может быть?

— Понятия не имею.

— Если следовать логике детективных романов, то… то им должен быть человек, которого мы все хорошо знаем. Как насчет Джорджа Ломакса?

Бандл покачала головой:

— Для романа, конечно, кандидатура идеальная, но, зная Индюка… — Она снова развеселилась. — Индюк — главарь шайки! — Она задохнулась от смеха.

Они так увлеклись, что Джимми пришлось пару раз сбрасывать скорость. Когда они добрались до Чимниза, полковник Мелроуз уже их дожидался. Ему представили Джимми, и они втроем отправились на дознание.

Полковник Мелроуз был прав, процедура не заняла много времени. Сначала дала показания Бандл, потом доктор, — подтвердилось, что местные парни упражнялись в тот день в стрельбе, и поэтому был вынесен вердикт о смерти в результате несчастного случая.

Когда судебное заседание закончилось, полковник Мелроуз вызвался отвезти Бандл домой, а Джимми Тесиджер вернулся в Лондон. Рассказ Бандл произвел на него сильное впечатление, и он уже не выглядел таким беззаботным, как обычно.

— Ронни, старина, — пробормотал он сквозь зубы. — Я собираюсь пойти против них. И ты уже не сможешь поддержать меня в этой игре.

И вдруг его словно обожгло — Лорен! Ей ведь тоже грозит опасность! После минутного колебания он подошел к телефону и набрал ее номер.

— Это я, Джимми. Я подумал, что вам будет интересно узнать, к какому выводу пришло следствие, — смерть в результате несчастного случая.

— Но…

— Конечно, и мне кажется, что за этим что-то кроется. Должно быть, на следователя оказали давление. Кто-то старается замять дело. Послушайте, Лорен…

— Да?

— Лорен… тут происходят какие-то странные вещи. Вы ведь будете осторожны? Ради меня… — В его голосе прозвучала явная тревога.

— Джимми… но это значит, что и вам грозит опасность.

Он засмеялся:

— Ерунда! Я живуч как кошка. Пока, старушка.

Он повесил трубку, несколько минут постоял в задумчивости, затем вызвал Стивенса.

— Не сможете ли вы купить мне револьвер, Стивенс?

— Пистолет, сэр? — вежливо уточнил тот, не выказав, как и подобает отменному слуге, ни малейшего удивления. — Какой именно, сэр?

— Ну такой, который стреляет сам, пока нажимаешь на курок.

— Автоматический, сэр?

— Именно, автоматический. И еще мне бы хотелось, чтобы дуло было из вороненой стали. Если, конечно, вы поняли, что я имею в виду и сумеете объясниться с продавцом. Помните как в американских боевиках? Герой выхватывает из заднего кармана именно такой пистолет, именно с таким дулом.

Стивенс позволил себе сдержанно улыбнуться:

— Большинство знакомых мне американских джентльменов, сэр, почему-то носят в брюках совсем не пистолеты, — заметил он.

Джимми Тесиджер расхохотался.

Глава 16
Прием в Аббатстве

В Вивернское Аббатство Бандл приехала в пятницу как раз к вечернему чаю. Джордж Ломакс был само радушие.

— Эйлин, дорогая, — пел Ломакс. — Я так рад видеть тебя здесь. Несказанно рад. Ты уж прости, душенька, что не пригласил тебя, когда в последний раз заезжал к отцу. Сказать по правде, мне и в голову не пришло, что подобный прием может тебя заинтересовать. Я так… э-э-э, удивился и вместе с тем, э-э-э, обрадовался, когда леди Кейтерэм сообщила мне о твоем, э-э-э, так сказать, интересе, э-э-э, так сказать, к политике.

— Мне действительно хотелось приехать, — просто и искренне ответила Бандл.

— Миссис Макатта пока нет, она приедет с последним поездом, — пояснил Джордж. — Вчера вечером она выступала на митинге в Манчестере^[207]. Ты знакома с Тесиджером? Совсем еще молодой человек, но блестяще разбирается в проблемах внешней политики. Как говорится, внешний вид обманчив.

— Мы с мистером Тесиджером уже знакомы, — сказала Бандл, обмениваясь с Джимми чинным рукопожатием. Для пущей солидности он даже зачесал волосы на прямой пробор, отметила она про себя.

— Не сердитесь, — прошептал Джимми, как только Джордж удалился, — но я все рассказал Биллу.

— Биллу? — с тревогой спросила Бандл.

— Но вы ведь хорошо его знаете, к тому же он был близким другом и Ронни и Джерри.

— Да, конечно.

— Думаете, зря? Тогда простите.

— Да нет, ничего страшного. Биллу, безусловно, можно доверять. Только… только он ужасный недотепа.

— Не слишком сообразителен, хотите сказать? Зато кулаки у него здоровенные, и сдается мне, они могут нам очень даже пригодиться.

— Наверно, вы поступили правильно. А как он отреагировал?

— Сначала только тряс головой… ну… до него не сразу дошло. Тогда я все хорошенько ему разжевал, и он наконец понял, в чем дело. Само собой, он тоже с нами, как говорится, душой и телом.

Неожиданно вернулся Джордж.

— Я хотел бы кое-кого тебе представить, Эйлин. Сэр Стэнли Дигби — леди Эйлин Брент. Мистер О'Рурк.

Министр авиации оказался низеньким толстяком с добродушной улыбкой. Мистер О'Рурк, высокий молодой человек с голубыми смеющимися глазами, типичный ирландец, увидев Бандл, оживился:

— А я-то думал, что это чисто политическое сборище, — доверительно прошептал он.

— Тсс, — ответила Бандл. — Я тоже увлекаюсь политикой, даже очень…

— С сэром Освальдом и леди Кут ты знакома, — продолжал Джордж.

— По правде говоря, мы ни разу не встречались, — вежливо улыбнулась Бандл.

Про себя она восхитилась умению своего отца точно описывать людей. От энергичного рукопожатия сэра Освальда Бандл слегка поморщилась. Что касается леди Кут, то, пробормотав приветствие, эта достойная дама тут же повернулась к Джимми Тесиджеру, и на ее скорбном лице мелькнуло нечто похожее на радость. Несмотря на предосудительную привычку опаздывать к завтраку, Джимми сумел покорить леди Кут. Она прониклась симпатией к этому обольстительному розовощекому молодому человеку и готова была по-матерински помочь ему избавиться от дурных привычек и сделать из него настоящего труженика. Ей и в голову не приходило, что «исправленный» ею Джимми вряд ли останется таким подкупающе приветливым и милым, ну а пока леди Кут начала рассказывать ему об ужасной автомобильной аварии, приключившейся с одним из ее друзей.

— Мистер Бейтмен. — Джордж небрежным тоном представил ей серьезного молодого человека с бледным лицом, явно спеша переключиться на объект, более достойный внимания. — Я должен познакомить тебя с графиней Радски.

Графиня, скрестив ножки, полулежала на диване и курила сигарету, вставленную в невообразимо длинный бирюзовый мундштук, то и дело роняя пепел. Бандл сразу решила, что никогда не встречала более красивой женщины: огромные голубые глаза, иссиня-черные волосы, матовая кожа, чуть вздернутый, типично славянский нос и стройная гибкая фигура. Вдобавок такие алые губы, каких не видывали в Вивернском Аббатстве.

— Это миссис Макатта? — с надеждой спросила Бандл.

Джордж покачал головой и представил Бандл графине. Та, небрежно ей кивнув, продолжила беседу с серьезным мистером Бейтменом.

А Джимми зашептал прямо в ухо Бандл:

— Смотрите, Пуаро очаровала прелестная славянка. Какая трогательная картина. Пойдемте выпьем чаю.

Они снова оказались возле сэра Освальда.

— Чимниз — превосходное поместье, — важно произнес государственный муж.

— Рада, что вам понравилось, — смиренно ответила Бандл.

— Только я бы на вашем месте сделал новый водопровод, — посоветовал сэр Освальд. — Это в духе времени. — И, немного подумав, добавил: — Я на три года арендовал поместье у герцога Элтона, но буду подыскивать собственное. Ведь ваш батюшка не может продать Чимниз? Даже если возымеет подобное желание?

У Бандл перехватило дыхание от кошмарного видения: бесчисленные Куты заполонили все английские замки и в каждом старинном поместье гудит современный водопровод. Она просто вся кипела от ярости, понимая, что это попросту глупо в этой ситуации. Да, если столкнутся интересы сэра Освальда и лорда Кейтерэма, то заранее ясно, чья возьмет. Сэр Освальд очень напорист, всех подомнет, действительно настоящий паровой каток, отец придумал для него меткое словечко. Он, безусловно, очень энергичен и крупный авторитет в металлургии, но человек он недалекий. Великое множество утонченных интеллектуальных наслаждений, коими тешил себя лорд Кейтерэм, стальному магнату были недоступны.

Эти философские размышления не мешали Бандл вести светскую болтовню. Мистер О'Рурк, каким-то образом ухитрявшийся то и дело оказываться рядом с ней, сообщил важную весть — прибыл герр Эберхард, но тут же слег из-за головной боли.

В общем, когда Бандл отправилась переодеваться к ужину, настроение у нее было отличное, которое слегка омрачала лишь предстоящая встреча с миссис Макатта, с этой дамой придется держать ухо востро.

Облачившись в черное кружевное платье, Бандл спустилась вниз и пошла через холл. Тут-то она и испытала первое потрясение: у двери стоял лакей… но был он подозрительно коренастым и плотным, и лакейская ливрея совсем на нем не смотрелась…

— Инспектор Баттл, — прошептала ошеломленная Бандл.

— Он самый, леди Эйлин.

— Вы здесь, чтобы… чтобы…

— Держать все под контролем.

— Ясно.

— Письмо с угрозами так напугало мистера Ломакса, что он настоял на личном моем присутствии.

— Но разве вы не понимаете, что… — начала Бандл и тут же осеклась. Не скажешь же ему, что его маскировка не имеет никакого смысла. У него просто на лбу написано — «полицейский». Любой преступник с ходу поймет, кто скрывается под лакейским платьем.

— Думаете, если что, меня сразу раскусят? — флегматично спросил инспектор.

— Да… именно об этом я и подумала.

Нечто отдаленно напоминающее улыбку скользнуло по грубому лицу Баттла:

— И тогда я спугну преступников? А что в этом плохого, леди Эйлин?

— Что плохого? — как эхо повторила Бандл, чувствуя себя полной дурочкой.

Инспектор покачал головой:

— Нам что главное? Избежать неприятностей, так? Тут важно не перемудрить… От нас требуется лишь одно: чтобы те, кому надо, поняли — мы, так сказать, всегда начеку.

Бандл посмотрела на него восхищенным взглядом. Она не сомневалась, что присутствие знаменитого инспектора Баттла устрашит любых заговорщиков.

— Тут умничать совсем ни к чему. Главное — чтобы все обошлось, — повторил инспектор.

Бандл пошла дальше, гадая, кто из гостей уже успел узнать «лакея» из Скотленд-Ярда. В гостиной ее встретил насупленный Джордж, потрясая оранжевым конвертом:

— Какая досада! Телеграмма от миссис Макатта. Она не сможет приехать — у детей свинка.

Бандл почувствовала явное облегчение.

— Я очень сожалею, Эйлин, ты ведь так хотела с ней встретиться. Графиня, наверное, тоже расстроится.

— Ну, ничего. Если бы она приехала, возможно я заболела бы потом свинкой. А это мне совершенно ни к чему.

— Да, свинка дело серьезное, — согласился Джордж. — Хотя, насколько я знаю, инфекция передается только непосредственно от больных. Впрочем, миссис Макатта ни при каких обстоятельствах не стала бы подвергать нас риску. Она женщина с принципами, осознающая свою ответственность перед обществом. В тяжелые для нашего народа времена мы все должны учитывать… — Каким-то чудом Джордж смог удержаться от длинного монолога и оборвал себя на полуслове: — Что ж, отложим до следующего раза. Тебе ведь не к спеху. А вот графиня ждать не может — она должна вернуться на родину.

— Она венгерка?

— Да. Ты, конечно, слышала о партии венгерской молодежи. Это графиня ее организовала и возглавила. Эта женщина весьма состоятельна. Рано овдовела и целиком посвятила себя служению обществу, прежде всего борьбе с детской смертностью — в современной Венгрии это страшное бедствие. А… вот и герр Эберхард.

Немецкий изобретатель оказался моложе, чем предполагала Бандл, — ему было не более тридцати трех — тридцати четырех лет. Он был несколько неуклюжим и держался скованно, но ничего неприятного в его облике не было. Взгляд голубых глаз был скорее робким, чем хитрым, а отталкивающая привычка грызть ногти, о которой говорил Билл, объяснялась, по-видимому, нервозностью. Бросалось в глаза, как он худ и изможден. Его разговор с Бандл вышел довольно натянутым, и оба обрадовались, когда вмешался веселый мистер О'Рурк.

Вскоре в гостиную влетел — иначе не скажешь — Билл, ворвался, словно избалованный ньюфаундленд^[208]. Он тут же подскочил к Бандл — вид у него был растерянный.

— Привет, Бандл. Узнал, что ты здесь, но раньше прийти не мог — весь день работал как проклятый.

— В заботах о благе отечества? — сочувственно поинтересовался О'Рурк.

Билл тяжело вздохнул и стал жаловаться:

— Не знаю, какой шеф у вас — выглядит он весьма добродушным, — но Индюк просто невыносим. Носишься, носишься с утра до вечера, что бы ни сотворил — трепещи, — не угодишь ничем, а не сотворил — трепещи еще сильнее.

— Звучит как цитата из молитвенника, — заметил Джимми, присоединяясь к ним.

Билл бросил на него укоризненный взгляд.

— Словами не передать, что мне приходится выносить, — со сдержанной скорбью произнес он.

— Ну да. Развлекаешь разных там графинь, да? — невинно спросил Джимми. — Для такого женоненавистника, как ты, это, должно быть, и в самом деле невыносимо.

— О чем это вы? — спросила Бандл.

— После чая, — Джимми ухмыльнулся, — графиня попросила Билла показать ей местные достопримечательности.

— Не мог же я ей отказать, — покраснел Билл.

Бандл забеспокоилась — она хорошо, может быть, даже слишком хорошо знала, как легко очаровать мистера Уильяма Эверсли. В руках такой красавицы он станет податливее воска. И она снова засомневалась, не опрометчиво ли поступил Джимми, посвятив Билла в их тайну.

— Графиня, — продолжил Билл, — очаровательнейшая женщина, а какая умница. Вы бы только слышали, какие она задавала вопросы — когда мы осматривали дом.

— И… какие же?.. — насторожилась Бандл.

— Да точно я не помню, — уклончиво ответил Билл. — О его истории, о старой мебели, о… словом, обо всем.

В этот момент в комнате появилась и сама графиня. Почему-то немного запыхавшаяся. В облегающем черном бархатном платье она выглядела просто великолепно. Билл сразу очутился возле нее, а вскоре поблизости возник серьезный очкарик.

— И Билл и Понго — так и липнут к графине, — усмехнулся Джимми.

Однако Бандл было не до смеха.

Глава 17
После ужина

Джордж терпеть не мог всяких новшеств, поэтому центрального отопления в Вивернском Аббатстве не было. И когда после ужина дамы вошли в гостиную, то оказалось, что их модные вечерние туалеты чересчур легки для такой температуры. Огонь, пылавший за начищенной до блеска каминной решеткой, притягивал как магнит.

Все три дамы разместились у камина.

— Бр-р-р-р-р, — рычала графиня, не по-английски резко напирая на «р».

— Дни становятся короче, — сообщила леди Кут, плотнее укутывая свои скульптурные плечи шарфом немыслимой расцветки.

— Черт побери, почему Джордж не сделает нормальное отопление? — возмутилась Бандл.

— У вас, англичан, всегда такой холод в домах, — вздохнула графиня.

Она вытащила свой длиннющий мундштук и закурила.

— И камин тут допотопный, — добавила леди Кут. — Все тепло уходит в трубу, вместо того чтобы обогревать комнату.

— Да? — удивилась графиня.

Воцарилось неловкое молчание. Было видно, что графине в этой компании просто скучно.

— Забавно, что дети миссис Макатта заболели свинкой, — нарушила тишину леди Кут, — впрочем, ничего забавного тут, конечно, нет…

— Что такое свинка? — спросила графиня.

Бандл и леди Кут тут же бросились ей объяснять, и в конце концов им это удалось.

— Полагаю, у венгерских детей тоже бывает свинка? — спросила леди Кут.

— Что? — не поняла графиня.

— Венгерские дети болеют свинкой?

— Не знаю, — ответила графиня. — Откуда мне знать!

Леди Кут несколько удивленно посмотрела на нее:

— Но вы же как раз и работаете в области…

— А, это! — Графиня переменила позу, вынула мундштук изо рта и начала быстро-быстро говорить. — Я расскажу вам об ужасах… об ужасах, которые видела сама. Невероятно! Вы просто не поверите!

И она сдержала свое обещание. Невероятные картины голода и нищеты будто наяву предстали перед глазами слушательниц. Она описывала послевоенную жизнь Будапешта подробно, день за днем. Бандл показалось, что этот рассказ, очень эффектный, графиня повторяла уже много раз, слово в слово, с теми же интонациями.

Однако леди Кут была потрясена до глубины души. Она слушала с открытым ртом, не сводя с графини больших печальных глаз. Время от времени она пыталась внести в ее рассказ свою лепту:

— У одной из моих кузин трое детей сгорело заживо. Правда, ужасно?

Графиня, увлекшись, не обращала на ее слова никакого внимания и вдруг замолчала так же внезапно, как и начала.

— Ну вот, я все вам и рассказала. Деньги у нас есть, но мы не знаем, как организовать работу. Этому мы должны научиться.

Леди Кут вздохнула:

— Мой муж считает, что во всем нужно придерживаться системы. Без системы он никогда бы не добился успеха.

Она снова вздохнула, вспомнив вдруг Освальда Кута, милого молодого человека из магазина велосипедов. Ей вдруг подумалось, что ее жизнь могла бы быть намного счастливее, если бы сэр Освальд не придерживался столь строгой системы. И ей невольно вспомнился еще один приверженец строгих правил. Она спросила Бандл:

— Скажите, леди Эйлин, вам нравится ваш главный садовник?

— Макдональд? Ну… — Бандл задумалась. — Честно говоря, вряд ли он кому-нибудь может нравиться, но работник он первоклассный.

— Да-да, я знаю, — согласилась леди Кут.

— Только его необходимо держать в руках.

— Я тоже так думаю. — Леди Кут с завистью посмотрела на Бандл, которая владела непостижимым умением держать Макдональда в руках.

— Обожаю английские сады, — мечтательно промурлыкала графиня.

Бандл удивленно посмотрела на нее, но тут в гостиную стремительно вошел Джимми Тесиджер.

— Не хотите ли взглянуть на гравюры? Они ждут вас, — обратился он к Бандл.

Бандл поспешила за Джимми.

— Какие гравюры? — спросила она, когда за ними закрылась дверь гостиной.

— Да нет никаких гравюр, — ответил Джимми. — Нужно же было вас как-то увести. Пошли, Билл ждет нас в библиотеке, там никого нет.

Явно волнуясь, Билл метался по библиотеке.

— Мне это не нравится! — воскликнул он.

— Что не нравится?

— То, что ты впуталась в это дело! Десять против одного, что здесь намечается скандал, может, даже драка, и тогда…

Его тревога тронула Бандл.

— Она должна выйти из игры, ведь правда, Джимми?

— Я уже говорил ей об этом, — подтвердил Джимми.

— Брось все это, Бандл! Это опасно.

Бандл повернулась к Джимми:

— Что вы ему рассказали?

— Да все.

— Я еще не во всем разобрался, — признался Билл, — как ты оказалась в клубе «Семь циферблатов», и вообще… — Он посмотрел на нее с невыразимой грустью. — Знаешь, Бандл, мне бы очень не хотелось, чтобы ты вмешивалась…

— Вмешивалась?

— Вмешивалась в подобные дела.

— Ну почему! Это так увлекательно.

— Конечно, увлекательно. Но и чертовскк опасно. Вспомни беднягу Ронни.

— Да, опасно. И если бы не гибель твоего друга Ронни, я бы никогда, как ты говоришь, «не вмешивалась». Но это произошло, и ныть теперь бесполезно.

— Ты такая бесстрашная, Бандл, но…

— Оставь свои комплименты! Давайте лучше наметим план действий.

К ее облегчению, Билл сразу же угомонился и перешел к делу.

— Вы с Джимми угадали! Эберхард, а может, сэр Освальд, кто-то из них привез сюда какую-то формулу. На заводах сэра Освальда было проведено секретное испытание. Эберхард здесь. И все собрались в кабинете — пытаются договориться.

— Сколько времени пробудет здесь сэр Стэнли Дигби? — спросил Джимми.

— Завтра утром он собирается вернуться в город.

— Гм, — промычал Джимми. — Раз сэр Стэнли собирается взять формулу с собой, то именно сегодня ночью что-то произойдет. Это ясно.

— Скорее всего, так оно и будет.

— Не сомневаюсь. Это облегчает нашу задачу. Давайте-ка напряжем наши замечательные мозги и хорошенько сосредоточимся. Прежде всего, надо выяснить, где будет находиться эта проклятая формула сегодня ночью. У Эберхарда или у сэра Освальда?

— Ни у того, ни у другого. Как я понял, министр авиации должен будет отвезти эти бумаги в Лондон, значит, ночью они будут у его секретаря О'Рурка, в этом я абсолютно уверен.

— Тогда остается только одно. Если кто-то и правда собирается стащить эти бумаги, то, Билл, мой мальчик, нам придется подежурить сегодня ночью.

Бандл открыла было рот, чтобы возразить, но тут же закрыла его, так ничего и не сказав.

— Кстати, дорогой Холмс, — поинтересовался Джимми, — вы не знаете, там в холле действительно стоит швейцар — натуральный лакей из Херродса^[209], или это наш старый приятель Лестрейд^[210] из Скотленд-Ярда?

— Блестяще, Ватсон^[211],— похвалил его Билл с иронией.

— Похоже, мы отбиваем у него хлеб, — заметил Джимми.

— Ничего не поделаешь, раз мы хотим довести это дело до конца, — сказал Билл.

— Тогда решено, — заключил Джимми. — Разделим ночь пополам.

И опять Бандл только приоткрыла рот, но ничего не сказала.

— Ты прав, — согласился Билл. — Кто первый?

— Бросим жребий?

— Давай.

— Отлично. Вот монетка. Орел — первый ты, решка — я.

Билл кивнул и подкинул монетку. Джимми нагнулся:

— Решка!

— Черт! — воскликнул Билл. — Ты первый, а может, тогда-то все и произойдет.

— Ну, это еще неизвестно, — успокоил его Джимми. — Преступники — народ непредсказуемый. Когда тебя разбудить? В половине четвертого?

— Да, наверно.

И тут наконец Бандл произнесла:

— А как же я?

— А ты не беспокойся. Ложись и спи.

— Но это не слишком интересно, — возразила Бандл.

— Как знать, — обнадежил ее Джимми. — Вас могут убить в собственной постели, а мы с Биллом останемся целы и невредимы.

— Не исключено. Знаете, Джимми, мне очень не нравится графиня, весьма подозрительная особа.

— Чепуха! — запальчиво воскликнул Билл. — Она абсолютно вне подозрений.

— Откуда ты знаешь? — резко спросила Бандл.

— Да уж знаю. За нее поручился один парень из венгерского посольства.

Бандл была огорошена — на это ей-нечего было возразить.

— Все вы, девушки, одинаковы, — проворчал Билл. — Как увидите красивую женщину, сразу готовы приписать ей…

— Тогда почему бы тебе не вернуться к ней и не шепнуть на ее очаровательное розовое ушко все наши секреты? — язвительно заметила Бандл. — А я иду спать. Мне до смерти надоела эта гостиная, и я не собираюсь туда возвращаться.

Когда Бандл вышла из комнаты, Билл взглянул на Джимми:

— Бандл просто прелесть! Я боялся, что она доставит нам массу хлопот. Знаешь, она такая упорная, все хочет делать сама. Слава Богу, что ока быстро согласилась.

— Вот это-то меня и удивило, — сказал Джимми.

— Но у нее же есть здравый смысл, она же понимает, что можно, а чего нельзя. Слушай, а вдруг нам понадобится оружие? Полицейские всегда берут с собой оружие, когда идут на такие дела.

— У меня есть пистолет. С вороненым дулом, — с гордостью сообщил Джимми. — Увесистый и выглядит весьма устрашающе. Я его тебе одолжу ночью, когда ты придешь меня сменить.

Билл посмотрел на него с уважением и завистью:

— Как это ты догадался обзавестись пистолетом?

— Сам не знаю, — беспечно ответил Джимми. — Просто захотелось, и все.

— Надеюсь, мы не пристрелим не того, кого следует? — забеспокоился Билл.

— Да уж, не хотелось бы, — мрачно подтвердил мистер Тесиджер.

Глава 18
Приключения Джимми

А теперь мы расскажем о том, что же произошло в эту бурную ночь с каждым из трех заговорщиков. Начнем со славного и обаятельного мистера Джимми Тесиджера, с той самой минуты, когда он распрощался наконец со своим приятелем Биллом Эверсли.

— Не забудь, — сказал Билл. — Три тридцать. Если, конечно, ты еще будешь жив, — любезно добавил он.

— Может, я и шалопай, — Джимми вспомнил переданные ему Бандл слова, — но не такой, каким они меня выставляют.

— То же самое ты сказал о Джерри Уэйде, — медленно проговорил Билл. — Помнишь? И в ту же ночь…

— Заткнись, болван! — рявкнул Джимми. — У тебя что, совсем нет чувства такта?

— Конечно, есть. Я же подающий надежды дипломат! Дипломат просто обязан обладать тактом!

— Похоже, оно у тебя пока еще в зачаточном состоянии.

— Я не перестаю думать о Бандл. — Билл резко сменил тему. — Я ожидал, что с ней будет гораздо труднее. Она сильно изменилась… и к лучшему.

— Твой шеф тоже так считает, — заметил Джимми. — Он даже заявил, что приятно удивлен.

— По-моему, Бандл его просто надула. А Индюк уши и развесил. Ну, спокойной ночи. Разбудить меня не легко, боюсь, тебе придется попотеть. Но ты не отчаивайся.

— Будет очень жаль, если тебя постигнет участь Джерри Уэйда, — съехидничал Джимми.

Билл посмотрел на него укоризненно:

— Черт подери, ты что, хочешь меня запугать!

— Как аукнется, так и откликнется. Ну, топай.

Но Билл все не уходил, переминаясь с ноги на ногу:

— Слушай!

— Что?

— С тобой ведь ничего не случится? Хоть мы и продумали все до мелочей, но как вспомню беднягу Джерри… потом Ронни…

Джимми с досадой взглянул на него. Билл, безусловно, говорил это из лучших побуждений, но нельзя же так раскисать.

— Ясно. Придется показать тебе «леопольд». — Он сунул руку в карман. — Настоящий автоматический револьвер, — с гордостью добавил он.

— Настоящий? — поразился Билл.

— Стивенс купил, мой лакей. Четкость и надежность гарантируются. Нужно только нажать на курок — все остальное «леопольд» сделает сам.

— Слушай, Джимми.

— Да?

— Будь повнимательнее, ладно? Не стреляй в кого попало. Не дай Бог ненароком подстрелишь старину Дигби, он лунатик и бродит иногда ночью по дому.

— Не волнуйся. Конечно, раз уж я купил «леопольд», то хотелось бы пустить его в ход, но постараюсь по возможности обуздать свои кровожадные инстинкты.

— Спокойной ночи, — в десятый раз повторил Билл и на этот раз действительно ушел.

Джимми заступил на ночное дежурство. Сэр Стэнли Дигби занимал комнату в конце западного крыла, с одной стороны к ней примыкала ванная, с другой — маленькая комнатка мистера Теренса О'Рурка. Все три двери выходили в небольшой коридор, что сильно упрощало задачу наблюдателя. В тени дубового шкафа, там, где коридор соединялся с главной галереей, стоял стул. Поскольку другого пути в западное крыло не было, всякий, кто туда пойдет, не мог пройти здесь незамеченным. Коридор освещала тусклая электрическая лампочка.

Он устроился поудобнее, скрестил ноги и приготовился ждать. «Леопольд» лежал у него на коленях. Он посмотрел на часы — без двадцати час. Все улеглись совсем недавно, ничто, кроме тиканья часов, не нарушало тишину. Этот звук путал Джимми, поскольку напоминал ему о Джералде Уэйде… Семь будильников, тикающих на камине… Кто их туда поставил, зачем? Он содрогнулся.

Как трудно сидеть в темноте не двигаясь! Неудивительно, что на спиритических сеансах^[212] происходят всякие Чудеса. От такого напряжения человек начинает вздрагивать при малейшем шорохе, и ему мерещится что угодно. В голове Джимми роились неприятные мысли.

Ронни Деверукс! Ронни Деверукс и Джерри Уэйд! Такие молодые, жизнерадостные, такие здоровяки. Где они теперь? «В сырой земле едят их черви…»^[213] Как избавиться от этих жутких мыслей? Он снова посмотрел на часы — только двадцать минут второго. Как медленно тянется время…

Что за удивительная девушка, эта Бандл! Сколько смелости и хладнокровия нужно, чтобы проникнуть на заседание «Семи циферблатов»! Почему не ему это пришло в голову? Просто он чересчур здравомыслящий человек.

«Седьмой». Кто же он, черт возьми, этот «Час седьмой»? А если он сейчас здесь, в доме, под видом слуги, например. Не может же он быть кем-то из гостей. Конечно, нет… Но ведь и все остальное вне пределов вероятного. Если бы он безоговорочно не верил Бандл, то решил бы, что все это она выдумала. Джимми зевнул. Странное состояние — и спать хочется, и нервы напряжены до предела. Он снова посмотрел на часы — без десяти два. Время все-таки помаленьку идет…

Внезапно послышался какой-то звук. Джимми затаил дыхание. Прошло несколько минут. Снова тот же звук. Откуда-то снизу донесся скрип половицы… Опять тихий зловещий скрип. Кто-то украдкой ходил по дому.

Джимми вскочил и бесшумно подкрался к лестнице. Вроде все спокойно, ко ведь ему не почудилось, ведь он действительно слышал чьи-то осторожные шаги. Крепко сжимая «леопольд» в руке, он тихонько спустился по лестнице. В огромном холле никого не было. Поскольку скрип доносился снизу, из помещения, находящегося прямо под ним, он решил, что кто-то прокрался в библиотеку. Джимми на цыпочках подошел к двери, прислушался — тишина. Тогда он рывком распахнул дверь и щелкнул выключателем. Никого! Залитая светом комната была пуста.

Джимми нахмурился.

— Я мог бы поклясться… — пробормотал он.

В библиотеке было три застекленные двери, все три вели на террасу. Он пересек комнату. Средняя дверь была не заперта. Он открыл ее и вышел на террасу — никого!

— Вроде все нормально, — снова пробормотал он. — Но я же слышал…

Он постоял в задумчивости, потом вернулся в библиотеку. Прошел к двери, запер ее, а ключ положил в карман, затем погасил свет, прислушался и тихо вернулся к незапертой двери. Остановился, держа «леопольд» наготове. Послышалось, или действительно кто-то прошел по террасе? Да вроде никого. Он еще крепче стиснул рукоятку «Леопольда» и замер, весь обратившись в слух. Где-то далеко часы пробили два.

Глава 19
Приключения Бандл

Бандл была сообразительной девушкой. Она умела мыслить логически. И предвидела, что если не Джимми, то Билл будет против ее участия в предстоящих событиях. Поняв, что не стоит тратить время на препирательства, она составила собственный план действий. Перед ужином она выглянула в окно своей спальни и осталась весьма довольна осмотром: серые стены Аббатства были сплошь увиты плющом. Тот, что вился возле ее окна, казался таким крепким, что всякий ловкий человек мог без труда спуститься по нему на землю.

Она не вмешивалась в планы Билла и Джимми, однако сразу поняла, что они не все предусмотрели, и намеревалась исправить их ошибки. Короче говоря, пока Джимми и Билл действовали внутри Аббатства, она решила обследовать его снаружи.

Она не без удовольствия прикинулась овечкой, хотя и была удивлена тем, как легко оба поддались на ее обман. Конечно, Билл никогда не отличался особой сообразительностью, но характер Бандл он должен был бы знать. А Джимми Тесиджер! С ним она знакома не так давно, но и он мог бы догадаться, что от нее так просто не отделаешься.

Поднявшись к себе, Бандл тут же сбросила вечернее платье. Она приехала в Аббатство без горничной. Мало того: она собственноручно уложила вещи перед отъездом. Ведь француженка, без сомнения, принялась бы выпытывать, почему из всей экипировки для верховой езды леди берет только бриджи^[214]. Облачившись в темный пуловер, бриджи и спортивные туфли, Бандл посмотрела на часы. Они показывали половину первого. Слишком рано — обитатели дома, вероятно, еще не заснули. Она решила ждать до половины второго.

Бандл погасила свет и расположилась у окна. Точно в намеченное время она встала, подняла раму, взобралась на подоконник и свесила ноги наружу. Была прекрасная ночь, прохладная и спокойная. Ярко светили звезды, но луны не было. Бандл сразу сообразила, как спуститься — в детстве она с двумя младшими сестрами без присмотра носилась по парку Чимниза и лазала как кошка по деревьям. У нее слегка захватило дух, однако на клумбу она приземлилась в целости и сохранности.

Немного помедлив, она еще раз мысленно все проверила. Комнаты, в которых разместились министр авиации и его секретарь, находились на противоположной стороне дома, в западном крыле. Терраса огибала южную и западную части здания и упиралась в обнесенный забором фруктовый сад. Выбравшись из клумбы, Бандл повернула за угол и осторожно пошла вдоль террасы, стараясь держаться в тени дома. Но когда она дошла до конца стены, сердце у нее упало — перед ней возник человек, явно намеревавшийся преградить ей дорогу.

Она тут же узнала его.

— Инспектор Баттл! Как вы меня напугали!

— Для этого я здесь и нахожусь, — любезно ответил инспектор.

Бандл снова поразило, как легко было его узнать. Почти никакого камуфляжа. Такой солидный, крепкий, такого нельзя не приметить. В общем, типичный англичанин. А самое главное — очень и очень неглупый.

— Что вы здесь делаете? — все еще шепотом спросила Бандл.

— Наблюдаю за теми, кому находиться здесь не следует.

Бандл смутилась.

— Например, за вами, леди Эйлин. Едва ли вы обычно прогуливаетесь в столь поздний час.

— Вы что, хотите, чтобы я отправилась спать?

Инспектор утвердительно кивнул.

— Вы на редкость сообразительны, леди Эйлин. Именно это я и имел в виду. Кстати, а как вы… э-э… вышли из дома? Через дверь, может, через окно?

— Через окно. По плющу — так проще всего.

Инспектор внимательно посмотрел наверх.

— Пожалуй, вы правы.

— Так вы настаиваете на том, чтобы я вернулась в дом? Ужасно не хочется. Я собиралась прогуляться вдоль западного крыла.

— Боюсь, не вы одна.

— Ну, любой, завидев вас, повернет назад, — мрачно изрекла Бандл.

— Надеюсь, так оно и будет. Никаких неприятностей — вот что для меня главное. Простите, леди Эйлин, но вам пора спать.

В его голосе появился металл — Бандл поняла, что спорить бесполезно. Расстроенная, она тем же путем отправилась обратно. Она уже почти добралась до подоконника, когда ее осенило — она едва не свалилась. А что, если инспектор Баттл подозревает именно ее? Ну да, поэтому он чуть ли не рычит на нее и стережет каждый ее шаг. Спрыгнув с подоконника в комнату, она расхохоталась. Надо же, сам инспектор ее подозревает!

Хотя она ему и подчинилась, но спать, естественно, не собиралась. Вряд ли инспектор Баттл поверил в ее послушание — его-то не проведешь. Лечь спать, когда рядом кипят такие страсти. Ну уж нет. Бандл взглянула на часы — без десяти два. Немного поколебавшись, она осторожно открыла дверь. Ни звука — полная тишина. Она крадучись пошла по галерее. Один раз она остановилась — показалось, что скрипнула половица, но скрип не повторился, и она двинулась дальше. Вот оно, место, где пересекаются коридоры. Внимательно оглядевшись, она замерла от удивления. Джимми Тесиджера нигде не было.

Бандл была сильно озадачена. Что случилось? Почему Джимми оставил свой пост? В этот момент часы пробили два.

Она все еще обдумывала, что же предпринять. Вдруг сердце у нее екнуло и куда-то провалилось: ручка двери в комнату Теренса О'Рурка начала медленно поворачиваться. Бандл застыла, словно загипнотизированная, но дверь так и не открылась, а ручка вернулась на прежнее место. Что бы это значило? Бандл решила действовать. Раз Джимми по неизвестной причине покинул пост, нужно немедленно разбудить Билла! Она бесшумно пронеслась по коридору и ворвалась в его комнату.

— Билл, просыпайся! Ну просыпайся же!

Ответа не было.

— Билл! — Потеряв терпение, Бандл зажгла свет и оторопела — в комнате никого не было, а постель не была тронута, — видимо, Билл даже не ложился.

Где же Билл?

Внезапно у нее перехватило дыхание: изящный пеньюар, женские украшения на туалетном столике, черное бархатное платье, небрежно брошенное на стул… Ясно, второпях она ошиблась дверью. Это комната графини. Но тогда где… где графиня?

Бандл не знала, что и подумать. Вдруг тишину ночи прорезал ужасный шум. На этот раз совершенно, явственный, он доносился снизу. Бандл тотчас же выскочила из комнаты графини и помчалась вниз по лестнице. В библиотеке грохотали опрокидываемые стулья. Она подергала дверь — заперто. Но оттуда отчетливо доносилось чье-то тяжелое дыхание, ругань и треск мебели — там явно дрались… А затем, окончательно разрушив ночной покой, зловеще прогремели один за другим два выстрела.

Глава 20
Приключения Лорен

Лорен Уэйд приподнялась над подушкой и зажгла свет. Без десяти час. Она легла спать рано, в половине десятого. Лорен обладала редкой способностью вставать в любое нужное ей время и поэтому могла позволить себе ложиться когда угодно. Одна из двух собак, которые спали в ее комнате, подняла голову и вопросительно посмотрела на нее.

— Спокойно, Бродяжка, — приказала Лорен, и огромный пес послушно опустил голову, поглядывая на хозяйку из-под мохнатых бровей.

Был момент, когда Бандл усомнилась в удивительной кротости Лорен Уэйд. Тогда ее сомнения быстро рассеялись: Лорен казалась осторожной, разумной, сдержанной особой. Однако если бы Бандл получше вгляделась в ее лицо, то непременно приметила бы и решительный подбородок, и крепко сжатые губы, свидетельствовавшие об обратном.

Лорен встала, надела твидовый жакет и юбку. В карман жакета она положила электрический фонарик, затем выдвинула ящик туалетного столика и достала маленький пистолет с ручкой из слоновой кости, больше похожий на игрушку. Она купила его дня два назад у «Хэрродса» и была очень довольна покупкой.

Она внимательно оглядела комнату — не забыть бы что-нибудь. Большая собака уставилась на нее умоляющими глазами и завиляла хвостом. Лорен покачала головой:

— Нет, Бродяжка, тебе нельзя. Оставайся и будь хорошим мальчиком.

Она поцеловала собаку в голову, уложила ее на коврик и тихо выскользнула из комнаты, закрыв за собой дверь. Выйдя через черный ход, она обошла дом, чтобы попасть в гараж, где стояла ее маленькая двухместная машина. Не заводя мотор, она бесшумно съехала вниз по небольшому склону, потом посмотрела на часы и включила двигатель.

Место для стоянки она присмотрела заранее — рядом с лазейкой, через которую без труда проникла в парк Вивернского Аббатства. Стараясь не шуметь, она добралась до большого, увитого плющом дома. Где-то вдалеке часы пробили два.

Когда она приблизилась к террасе, ее сердце забилось сильнее. Никого. Все вокруг, казалось, было объято безмятежным сном. Она поднялась на террасу и огляделась. Неожиданно, сверху, что-то шлепнулось к ее ногам. Лорен нагнулась и подняла какой-то предмет, небрежно завернутый в коричневую плотную бумагу. Она посмотрела наверх. Прямо у нее над головой какой-то человек вылез из открытого окна и начал спускаться вниз по плющу. Лорен не стала ждать, а бросилась бежать, сжимая в руках коричневый сверток. За ее спиной послышался шум борьбы, грубый голос крикнул:

— Пусти!

Ему ответил другой голос, который она сразу узнала:

— Не пущу! Только попробуй вырваться!

От ужаса ничего перед собой не видя, она помчалась прочь. Но, не пробежав и десяти шагов, за углом террасы прямехонько угодила прямо в объятия большого, плотного мужчины.

— Успокойтесь, успокойтесь, — добродушно приговаривал инспектор Баттл.

— Быстрее! Быстрее! Там… они убивают друг друга! Пожалуйста, быстрее! — только и смогла вымолвить Лорен.

Прозвучал выстрел, затем другой. Инспектор Баттл бросился туда, Лорен за ним. Свернув за угол, они оказались у библиотеки — одна из застекленных дверей была распахнута. Баттл нагнулся и зажег фонарик. Лорен, стоявшая у него за спиной, заглянула ему через плечо и вскрикнула. На пороге в луже крови лежал Джимми Тесиджер. Его правая рука была неестественно вывернута.

— Он мертв! Джимми, Джимми! Он мертв! — в отчаянии повторяла Лорен.

— Ну-ну! — успокоил инспектор. — Не надо отчаиваться. Могу поклясться — молодой человек жив. Поищите-ка лучше, где здесь зажигается свет.

Лорен послушно стала ощупывать стены, все время натыкаясь на какие-то предметы. Выключатель оказался у двери, Лорен включила наконец свет. Инспектор Баттл облегченно вздохнул:

— Все не так страшно… только ранен — в правую руку… Правда, потерял много крови. Помогите-ка мне.

Дверь библиотеки содрогалась от ударов, из-за нее слышались гневные и удивленные возгласы.

— Может быть, мне… — пыталась спросить Лорен.

— Не торопитесь. Сначала помогите мне.

Лорен послушно подошла. Инспектор вынул из кармана большой чистый носовой платок и ловко перевязал раненому руку, которую Лорен поддерживала.

— Все обойдется, — сказал инспектор. — Да, не беспокойтесь — на молодых все заживает как на кошках. Да и без сознания он не из-за потери крови. Должно быть, падая, стукнулся головой об пол.

Удары в дверь становились все сильнее.

Раздался гневный голос Джорджа Ломакса:

— Кто там? Немедленно отоприте!

Инспектор вздохнул:

— Придется открыть.

Он еще раз обвел взглядом комнату, осторожно поднял пистолет, лежащий рядом с Джимми, осмотрел его и, что-то бормоча себе под нос, положил на стол. И только после направился к двери.

В комнату ввалились несколько человек. И все разом принялись говорить. Джордж Ломакс, брызжа слюной, тщетно пытался придать своей речи хоть какую-то связность:

— Это… это… Что все это значит?! А, это вы, инспектор! Что случилось? Я спрашиваю… что произошло?

Билл Эверсли воскликнул:

— Боже мой! Старина Джимми! — И уставился на неподвижное тело.

Леди Кут, облаченная в лиловый атласный халат, вскричала:

— Бедный мальчик! — И с материнской скорбью склонилась над его распростертым телом.

Бандл только и выговорила:

— Лорен!

— Gott im Himmel!^[215] — рявкнул repp Эберхард и добавил еще что-то похожее на ругательства.

— Боже, что все это значит? — спросил сэр Стэнли Дигби.

— Сколько крови! — возбужденно взвизгнула горничная.

— О, Боже! — пробормотал лакей.

Дворецкий, раньше всех сумевший взять себя в руки, проворчал:

— Нет, так не пойдет, — и сделал прислуге знак удалиться.

А мистер Руперт Бейтмен, обернувшись к Ломаксу, с невозмутимым видом спросил:

— Не попросить ли посторонних покинуть помещение?

Но вскоре гомон немного утих.

— Непостижимо! — воскликнул Джордж Ломакс. — Баттл, что здесь произошло?

Баттл многозначительно на него посмотрел, и Джордж Ломакс обрел свою обычную рассудительность.

— А теперь, пожалуйста, все ложитесь спать, — попросил он, подходя к двери. — Произошел… э-э…

— Небольшой инцидент, — подсказал ему инспектор.

— Да, инцидент. Я буду всем крайне обязан, если вы возвратитесь в свои апартаменты.

Никто не тронулся с места.

— Леди Кут, прошу вас.

— Бедный мальчик. — Леди Кут с материнской жалостью взглянула на Джимми и очень неохотно поднялась с колен.

Неожиданно Джимми зашевелился и сел.

— Привет! — слабо произнес он. — В чем дело? — Он обвел всех туманным взглядом. — Его поймали? — нетерпеливо спросил он, как только окончательно пришел в себя.

— Кого?

— Мужчину, который спустился по плющу. Я увидел его, когда стоял у окна, мы долго боролись…

— Какой-нибудь грабитель, — заявила леди Кут. — Бедный мальчик.

Джимми огляделся:

— Боюсь, мы… устроили здесь кавардак. Парень был здоров как бык, мы тут все перевернули вверх дном.

Он не преувеличивал. В радиусе двадцати футов^[216]было сломано все, что только можно было сломать.

— А что потом?

Джимми не ответил, беспокойно озираясь по сторонам.

— Где «леопольд», мой верный помощник, револьвер?

Баттл указал на стол:

— Это, мистер Тесиджер?

— Вот он где, мой маленький «леопольд». Сколько я сделал выстрелов?

— Один.

Джимми был явно огорчен.

— Я разочарован, — пробормотал он. — «Леопольд» не должен был останавливаться. Надо было сильнее нажать на курок!

— Кто стрелял первым?

— Боюсь, что я, — ответил Джимми. — Понимаете, внезапно он вырвался и бросился к окну. Вот тогда я и нажал на курок. Парень обернулся и пальнул в меня и… да, после этого я и потерял сознание. — Джимми с грустной миной потер затылок.

Неожиданно в разговор вмешался сэр Стэнли Дигби:

— Вы сказали, что он спустился по плющу? Господи, Ломакс, а вдруг бумаги исчезли вместе с ним?

И он выбежал из комнаты. Воцарилась напряженная тишина. Через несколько минут сэр Стэнли Дигби вернулся. Его круглое, полное лицо было смертельно бледным.

— Господи, Баттл, бумаги у них. О'Рурк спит… думаю, ему дали снотворное. Я не смог его добудиться. Бумаги исчезли.

Глава 21
Возвращение формулы

— Der Liede Gott!^[217] — прошептал repp Эберхард, побледнев.

Джордж обернулся к Баттлу:

— Это правда, Баттл? А я так надеялся на вас.

Надо сказать, инспектор Баттл сохранял удивительное хладнокровие: ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Что ж, иногда проигрывают и сильнейшие, сэр, — спокойно сказал он.

— Значит, и вы считаете, что документы пропали?

Ко всеобщему удивлению, инспектор покачал головой:

— Нет, нет, мистер Ломакс, все не так уж безнадежно, не волнуйтесь. Но это не моя заслуга, вы должны благодарить эту юную леди.

Он показал на Лорен, которая с изумлением уставилась на него. Баттл подошел к девушке и осторожно взял у нее коричневый сверток, который она все еще сжимала в руках.

— Думаю, мистер Ломакс, здесь вы найдете то, что ищете.

Сэр Стэнли Дигби, более расторопный, чем Джордж, выхватил сверток из рук инспектора, вскрыл его и, быстро просмотрев содержимое, со вздохом облегчения вытер пот со лба. Герр Эберхард радовался, словно ребенок. Прижимая бумаги к сердцу, он восторженно бормотал что-то по-немецки.

Сэр Стэнли кинулся к Лорен и с чувством стал трясти ее руку:

— Моя дорогая, мы вам бесконечно обязаны…

— Да, это так, — сказал Джордж, — хотя я, э-э… — Он смешался, недоуменно уставившись на совершенно незнакомую ему молодую леди.

Лорен умоляюще посмотрела на Джимми, который тут же пришел ей на помощь:

— Это мисс Уэйд, сестра Джералда Уэйда.

— Дорогая мисс Уэйд. — Джордж пожал руку Лорен. — Я хочу выразить вам глубокую благодарность за то, что вы для нас сделали. Хотя, должен признаться, я не совсем понимаю…

Последовала красноречивая пауза, и все четверо заговорщиков поняли, что объяснить присутствие Лорен будет не так-то легко. Но тут положение спас инспектор Баттл.

— Сейчас не время вдаваться в подробности, — тактично заметил он.

Мистер Бейтмен, как всегда, оказался разумнее всех:

— Нужно скорее выяснить, что там с О'Рурком. Не кажется ли вам, сэр, что следует послать за доктором?

— Ну конечно! — поддержал его Джордж. — Ну конечно! Как это мы сразу не подумали! — Он посмотрел на Билла. — Позвоните доктору Картрайту и попросите его приехать. И намекните, э-э… что дело сугубо конфиденциальное.

Билл отправился выполнять поручение.

— Я поднимусь с вами, Дигби, — решил Джордж. — Возможно, ему чем-то можно помочь до прибытия врача… примем какие-нибудь меры.

Он довольно беспомощно посмотрел на Руперта Бейтмена, — было очевидно, что именно Бейтмен владел ситуацией.

— Мне пойти с вами, сэр?

Джордж явно обрадовался — он знал, что на этого молодого человека можно положиться. Да, каждый, кто сталкивался с этим замечательным молодым человеком, понимал это сразу. Дигби, Бейтмен и Ломакс вышли из комнаты. Леди Кут поспешила за ними, приговаривая своим низким грудным голосом:

— Бедный мальчик… может быть, я смогу ему чем-нибудь помочь…

— Заботится о нем как мать, — задумчиво заметил инспектор Баттл. — Прямо как мать. Интересно…

Три пары глаз в недоумении воззрились на него.

— Интересно, — с расстановкой продолжал инспектор, — где сейчас сэр Освальд?

— Вы думаете, его убили? — испугалась Лорен.

Баттл энергично покачал головой:

— Ни в коем случае. Нет-нет, скорее… — Он наклонил голову и стал прислушиваться, жестом призывая остальных последовать его примеру.

И действительно, вскоре все услышали шаги. Грузная фигура выросла перед стеклянной дверью. Он так на всех посмотрел, словно застиг их за каким-то неблаговидным занятием. Сэр Освальд, а это был он, медленно оглядел комнату. Его цепкий взгляд не упустил ни одной детали: наскоро перебинтованная рука Джимми, странный наряд Бандл, какая-то незнакомая девушка. Наконец в его поле зрения попал и Баттл.

— Что здесь произошло, инспектор? — резко спросил он.

— Попытка ограбления, сэр.

— Ограбления?

— Но благодаря этой юной леди, мисс Уэйд, воры не смогли унести свою добычу.

— Так-так, — кивнул сэр Освальд. — А теперь, господин полицейский, не скажете ли, что это такое? — И он осторожно протянул Баттлу маленький маузер^[218].

— Где вы нашли его, сэр Освальд?

— На газоне рядом с домом, должно быть, его выбросил один из грабителей, когда убегал отсюда. Не беспокойтесь, я был аккуратен, вам же потребуются отпечатки пальцев.

— Вы очень предусмотрительны, сэр Освальд, — сказал Баттл, он также осторожно взял маузер и положил его рядом с кольтом Джимми.

— А теперь, — сэр Освальд нахмурил брови, — я хотел бы узнать обо всем поподробнее.

Инспектор Баттл кратко изложил все перипетии этой ночи.

— Значит, этот человек вывел из строя мистера Тесиджера, затем выбросил пистолет и пустился наутек. Тут все ясно. Неясно другое: почему его даже не пытались задержать? — резко спросил сэр Освальд.

— Мы и не знали, что нужно кого-то задерживать, пока мистер Тесиджер не рассказал о случившемся, — сухо ответил ему инспектор Баттл.

— Вы что, не заметили, как он удирал? Завернули в тот момент за угол?

— Нет, не заметил. Я опоздал секунд на сорок. Ночь сегодня безлунная, наверняка он побежал в парк, поди разгляди его в такой темнотище. Должно быть, это случилось сразу после выстрелов.

— Гм-гм, — пробурчал сэр Освальд. — И все же я считаю, что нужно организовать погоню. Следовало бы выставить пост снаружи…

— В парке дежурят мои люди — три человека, — спокойно сообщил инспектор.

— Что? — Сэр Освальд растерянно отпрянул.

— Им было приказано задерживать всякого, кто попытается выбраться из парка.

— Однако… они этого не сделали?

— Однако они этого не сделали, — мрачно повторил Баттл.

Сэр Освальд взглянул на него непонимающим взглядом и отрывисто спросил:

— Вы рассказали мне все, что знаете, инспектор?

— Рассказал-то я все, сэр Освальд. Другой вопрос, что я обо всем этом думаю. Есть у меня кое-какие соображения, но пока они не подтвердились — обсуждать их смысла нет.

— И все же, — сэр Освальд сделал выразительную паузу, — я бы очень хотел знать, что вы думаете, инспектор.

— Прежде всего, сэр, я думаю, что на стенах этого дома слишком много плюща. Простите, сэр, вот и на вашем пальто я вижу листик… Да, слишком много плюща. Это сильно все усложняет.

Сэр Освальд недоумевающе на него посмотрел, но их увлекательную беседу прервало неожиданное появление Руперта Бейтмена.

— О, вы здесь, сэр Освальд! Я так рад. Леди Кут волнуется, куда вы подевались. Она только что уверяла меня, будто вас убили грабители. По-моему, сэр Освальд, вам нужно немедленно к ней пойти. Она ужасно расстроена.

— Мария невероятно глупа, — сказал сэр Освальд. — С какой стати меня должны убить? Я иду с вами, Бейтмен. — И он покинул комнату вместе со своим секретарем.

— Очень толковый молодой человек, — сказал Баттл, глядя им вслед. — Его фамилия Бейтмен?

Джимми кивнул:

— Бейтмен, Руперт Бейтмен. Но мы все зовем его Понго, мы вместе учились в школе.

— Вот как? Это интересно, мистер Тесиджер. И что же вы тогда о нем думали?

— И тогда и теперь — мы считали его остолопом.

— Я бы этого не сказал, — сдержанно возразил Баттл.

— Да нет, я не то имел в виду. Конечно, он далеко не глуп, наоборот, ума палата и всегда что-нибудь зубрит. Но жуткий зануда, чувство юмора напрочь отсутствует.

— Жаль! — воскликнул инспектор. — Джентльмены без чувства юмора слишком почтительно к себе относятся, а это иногда приводит к беде.

— Трудно себе представить, что Понго может попасть в беду, — сказал Джимми. — Во всяком случае, до сих пор он всегда действовал очень и очень разумно: отгородился от жизни, служа у старого Кута, и сделал вид, что это вполне его устраивает.

— Инспектор, — услышал Баттл голос Бандл.

— Да, леди Эйлин?

— А вам не кажется странным, что сэр Освальд так и не объяснил, что он делал в парке среди ночи?

— Сэр Освальд — великий человек, а великие люди прекрасно знают, что самая лучшая тактика — ничего не объяснять. Пускаться в объяснения, оправдываться — признак слабости. Сэру Освальду это так же хорошо известно, как и мне. Он и не собирается ничего объяснять или извиняться, он только пока наблюдает и делает мне замечания. Я же говорю, он великий человек.

Инспектор говорил так восторженно, что Бандл не решилась на дальнейшие расспросы.

— Ну, а теперь, — окинув всех ироническим взглядом, продолжал инспектор, — пока здесь все… э-э-э… свои… я бы хотел услышать, почему мисс Уэйд так кстати очутилась возле Аббатства.

— Неужели ей не стыдно, — возмутился Джимми. — Всех нас провела!

— А почему, собственно, я должна была вас послушаться? — взволнованно воскликнула Лорен. — Да я и не собиралась оставаться в стороне… Еще чего! Когда вы стали внушать мне, что лучше сидеть дома, подальше от опасности, я не спорила, но для себя все сразу решила.

— А я-то думал, что вы будете благоразумны, — сказал Джимми Тесиджер.

— Я на это и рассчитывала, Джимми, дорогой, — призналась Лорен. — Вас было так легко обмануть.

— Вот спасибо, — насмешливо сказал Джимми. — Продолжайте, не церемоньтесь, пожалуйста.

— Когда вы позвонили и сказали, что здесь будет опасно, я окончательно решилась, — продолжала Лорен. — И на всякий случай поехала в «Хэрродс» и купила пистолет. Вот он. — И она протянула инспектору Баттлу изящное оружие.

— Смертоносная игрушечка, мисс Уэйд, — сказал он после осмотра. — А вы… умеете с ней обращаться?

— Совсем не умею, — призналась Лорен. — Но я подумала, что, если возьму его с собой… это придаст мне уверенности.

— И не ошиблись, — мрачно заметил Баттл.

— Я приехала сюда, чтобы увидеть все своими глазами. Оставила машину на дороге, пролезла сквозь дыру в изгороди и поднялась на террасу. Я как раз стояла и оглядывалась, когда — шлеп! — что-то упало к моим ногам. Я подняла сверток, и мне стало интересно, откуда он мог свалиться. Смотрю — кто-то спускается по плющу… тогда я убежала.

— Все так и было, — подтвердил Баттл. — А теперь, мисс Уэйд, хотя бы приблизительно опишите мне этого человека.

Девушка покачала головой:

— Было слишком темно, чтобы что-то разглядеть. Думаю, это был крупный мужчина… пожалуй, это все, что я могу о нем сказать.

— А теперь вы, мистер Тесиджер. — Баттл повернулся к Джимми. — Вы ведь боролись с ним… что вы можете о нем сказать?

— Это был огромный детина… вот… вот, пожалуй, и все, что я могу сообщить. Когда я схватил его за горло, он хриплым голосом крикнул: «Пусти меня, хозяин!»

— Значит, он не джентльмен?

— Судя по всему, нет.

— И все-таки я не совсем понимаю, что случилось с пакетом, — сказала Лорен. — Почему он выбросил его? Может быть, пакет мешал ему спускаться?

— Нет, — уверенно сказал Баттл. — У меня другая версия. Пакет, мисс Уэйд, кинули именно вам.

— Мне?

— Ну, скажем… тому, за кого вас принял грабитель.

— Что-то ничего не понятно, — заметил Джимми.

— Мистер Тесиджер, вы зажигали свет, когда вошли сюда?

— Да.

— И в комнате никого не было?

— Ни души.

— Но сначала вам показалось, что здесь кто-то ходит?

— Да.

— И потом вы проверили, заперта ли дверь на террасу, выключили свет и заперли другую дверь изнутри?

Джимми кивнул. Инспектор оглядел комнату. Его взгляд задержался на большой ширме из испанской кожи, стоящей рядом с одним из книжных шкафов. Он быстро пересек комнату, заглянул за ширму и вскрикнул. Молодые люди кинулись к нему.

За ширмой, раскинувшись на полу, в глубоком обмороке лежала графиня Радски.

Глава 22
Рассказ графини Радски

Графиня приходила в чувство совсем не так, как Джимми Тесиджер, — гораздо дольше и, безусловно, более артистично, как рассказывала потом Бандл, которая с необыкновенным рвением бросилась ей помогать. Правда, выразилось это в том, что она брызнула на прекрасную даму холодной водой. Графиня тут же что-то забормотала и протянула ко лбу белую холеную ручку. В этот момент в комнату вошел Билл. Он, по-видимому, уже позвонил доктору. Теперь же, увидев графиню, он мигом превратился, по мнению Бандл, в достойного сожаления идиота.

Донельзя расстроенный, он склонился над графиней и разразился глупейшей речью:

— Послушайте, графиня! Не волнуйтесь. Правда-правда, все хорошо. Не надо ничего говорить, вам станет хуже. Просто спокойно лежите, и через минуту вам станет лучше, вы скоро придете в себя. Не говорите ни слова, пока окончательно не придете в себя. Подождите. Не спешите открывать глаза и лежите спокойно. Сейчас дурнота пройдет. Глотните еще воды или бренди. Это именно то, что вам нужно. Ведь правда, Бандл, немного бренди…

— Ради Бога, Билл, оставь ты ее в покое, — сердито оборвала его Бандл. — Сейчас она придет в себя.

Недрогнувшей рукой Бандл выплеснула графине в лицо стакан холодной воды. Графиня вздрогнула и села, мгновенно очнувшись.

— Что со мной? — прошептала она.

— Подождите, — снова забубнил Билл. — Ничего не говорите, пока не почувствуете себя лучше.

Графиня запахнула свой весьма прозрачный пеньюар.

— Мне лучше, мне гораздо лучше, — произнесла она и огляделась.

Возможно, она заметила неприязнь на склоненных к ней лицах. Во всяком случае, она повернулась к Биллу, чье лицо выражало совсем иные чувства.

— О, мой большой англичанин, — ласково проговорила она. — Не тревожьтесь, со мной все в порядке.

— Вы уверены? — взволнованно переспросил Билл.

— Абсолютно, — с улыбкой подтвердила графиня. — У нас, венгров, стальные нервы.

Билл облегченно вздохнул… тут же на лице у него появилось ужасно глупое выражение, отчего Бандл захотелось пнуть его ногой.

— Выпейте воды, — холодно посоветовала она.

Но от воды графиня отказалась. Джимми, по-видимому, не смог остаться равнодушным к пострадавшей красавице и предложил ей коктейль. Его графиня выпила с удовольствием. Затем она снова огляделась, на сей раз с явным интересом.

— Скорее расскажите, что здесь произошло, — потребовала она.

— А мы-то думали, что это вы нам что-нибудь расскажете, — улыбнулся инспектор.

Графиня пристально на него взглянула. Будто только сейчас заметила этого рослого невозмутимого мужчину.

— Я заходила в вашу комнату, — сказала Бандл. — Вас там не было, да и постель была не тронута… — Бандл замолчала и вопросительно посмотрела на графиню.

Та закрыла глаза и медленно кивнула:

— Да-да, теперь вспоминаю. О, это было так ужасно! — Она вздрогнула. — Вы хотите, чтобы я вам все рассказала?

— Если нетрудно, — попросил инспектор.

А Билл поспешил добавить:

— Если вы еще неважно себя чувствуете, то не стоит.

Графиня переводила взгляд с одного на другого, но подчинилась спокойной, властной просьбе инспектора Баттла.

— Я никак не могла заснуть, — начала она. — Этот дом… он угнетал меня. Я чувствовала себя ужасно, как у вас говорят, не в своей тарелке. Я знаю, в таком состоянии бесполезно ложиться в кровать. Я походила по комнате, попробовала читать, но книги мне попались очень скучные. Я решила спуститься в библиотеку и поискать что-нибудь более подходящее.

— Я вас понимаю, — сказал Билл.

— Полагаю, многие сделали бы то же самое, — заметил Баттл.

— Ну вот. Я вышла из комнаты и стала спускаться вниз. В доме было так тихо…

— Простите, — прервал ее инспектор, — не можете ли вы хотя бы приблизительно назвать время, когда вы вышли?

— Я не привыкла следить за временем, — высокомерно заметила графиня и продолжила свой рассказ: — В доме было так тихо, что можно было бы услышать, как мышь пробежит, если, конечно, они здесь водятся. Я шла очень осторожно.

— Осторожно?

— Естественно, зачем же тревожить обитателей дома, — немного обиженно ответила графиня. — Я вошла сюда и стала просматривать полки, чтобы подобрать подходящую книгу.

— Конечно, предварительно включив свет?

— Нет, свет я не включала. У меня с собой был карманный фонарик, этого мне было достаточно.

— Ну, понятно, — как бы про себя пробурчал инспектор Баттл.

— И вдруг, — с театральной интонацией воскликнула графиня, — я услышала чьи-то приглушенные шаги. Я выключила фонарик и прислушалась. Шаги приближались, крадущиеся, жуткие шаги. Я спряталась за ширмой, а в следующее мгновение открылась дверь и зажегся свет. Он был в комнате, этот грабитель.

— Да, но послушайте… — начал мистер Тесиджер.

Но тут Баттл с силой наступил ему на ногу, и Джимми понял, что ему лучше помолчать.

— Я чуть не умерла от страха, — продолжала графиня, — даже боялась дышать. Человек переждал минуту-другую, прислушиваясь, а потом все той же ужасной крадущейся походкой…

И снова Джимми с обиженным видом открыл рот, собираясь возмутиться, но опять ничего не сказал.

— …он пересек комнату и через застекленную дверь вышел на террасу. А через пару минут вернулся, выключил свет, запер дверь из коридора. Я сидела ни жива ни мертва, а он, крадучись, передвигался в темноте. О, это было ужасно! Только представьте себе, что было бы, если он наткнулся на меня! Через мгновение я услышала, как он снова подошел к застекленной двери, и снова тишина. Я надеялась, что он выйдет из комнаты через эту дверь. Время шло, я не слышала больше ни звука и была почти уверена, что он так и поступил. Я уже собиралась включить свой фонарик и посмотреть, не ушел ли он, как тут — prestissimo!^[219] — все и началось.

— Ку-ну!

— Это было ужасно… никогда, никогда этого не забуду! Двое мужчин пытались убить друг друга. Кошмар! Они метались по комнате, все ломая и круша, мне показалось, что я слышу женский крик, но он доносился откуда-то с улицы, а не из комнаты… У преступника был грубый голос, он не говорил, а рычал: «Пусти меня! Пусти меня!» А тот, кто его схватил, — по-моему настоящий джентльмен, с очень правильной речью.

Джимми был польщен.

— Собственно, он только ругался, — продолжала графиня.

— Действительно джентльмен, — вставил инспектор Баттл.

— А потом — вспышка и выстрел. Пуля попала прямо в книжный шкаф рядом со мной. Я… по-моему, в этот момент мне и стало плохо. — Она взглянула на Билла, который тут же погладил ее по руке.

— Бедняжка, — сказал он, — как вам не повезло.

«Совсем спятил», — подумала Бандл.

Инспектор Баттл неслышным шагом подошел к книжному шкафу справа от ширмы, наклонился и стал искать. Вскоре он что-то поднял.

— Это была не пуля, графиня, — пояснил он, — а гильза от патрона. Где вы находились во время выстрела, мистер Тесиджер?

Джимми встал у застекленной двери.

— Как мне помнится, примерно здесь.

Инспектор Баттл встал на его место.

— Правильно, — согласился он. — Пустая гильза должна была отлететь назад. Калибр приличный, сорок пятый, понятно, почему графиня решила, что это пуля. Гильза ударилась о книжный шкаф в футе от нее. А пуля оцарапала дверную раму, и завтра мы отыщем ее снаружи, если только она не осталась… в преступнике.

Джимми был огорчен.

— Боюсь, «леопольд» был не на высоте, — грустно заметил он.

Графиня с интересом посмотрела на него.

— Ваша рука! — воскликнула она. — Бинты! Так, значит, это были вы…

Джимми подчеркнуто вежливо поклонился:

— Я очень рад, что у меня речь джентльмена. Уверяю вас, если бы я только мог предположить, что в комнате находится леди, я бы ни за что не употребил те выражения, которые вырвались у меня в пылу драки.

— Я не все поняла, — поспешила заверить графиня, — хотя в детстве у меня и была гувернантка-англичанка.

— Гувернантки такому не учат, — с готовностью объяснил Джимми. — Они заставляют вас зубрить фразы вроде «это ручка вашего дяди» или «это зонтик племянницы садовника». Уж я-то знаю.

— Но что же все-таки случилось? — спросила графиня. — Я требую, чтобы мне рассказали, что же все-таки произошло.

Воцарилась тишина, и все повернулись к инспектору Баттлу.

— Ничего особенного, — мягко проговорил Баттл. — Попытка ограбления. У сэра Стэнли Дигби были украдены очень важные документы. Воры намеревались вынести их отсюда, но благодаря этой юной леди, — он показал на Лорен, — им это не удалось.

Графиня посмотрела на девушку весьма странным взглядом.

— Неужели? — сухо спросила она.

— По счастливому стечению обстоятельств она оказалась в нужном месте в нужное время, — улыбнулся инспектор.

Графиня вздохнула и снова прикрыла глаза.

— Глупо, но я все еще чувствую слабость.

— Конечно! — воскликнул Билл. — Позвольте я провожу вас в вашу комнату. Бандл побудет с вами.

— Я была бы очень признательна леди Эйлин, но я хочу остаться одна. Все в порядке, правда, правда. Не поможете ли вы мне подняться по лестнице?

Она тяжело оперлась на руку Билла и вышла из комнаты. Бандл сопровождала их до холла, но, поскольку графиня настойчиво твердила, что уже все в порядке, Бандл не стала подниматься наверх, а остановилась у лестницы, глядя на изящную фигурку графини. И тут она чуть не вскрикнула от изумления. Сквозь почти прозрачный, из легкого шифона^[220], пеньюар графини, чуть ниже правой лопатки отчетливо была видна маленькая черная родинка.

Охнув, она стремительно кинулась в библиотеку, откуда выходили инспектор Баттл, Джимми и Лорен.

— Итак, — сказал Баттл, — я запер ту дверь на террасу и оставил снаружи дежурного. Теперь запрем и эту, а ключ я возьму с собой. А утром восстановим картину en flaqrant delit^[221], как говорят французы. Леди Эйлин, что стряслось?

— Инспектор, мне нужно поговорить с вами… немедленно.

— Конечно, я…

Неожиданно появился Джордж Ломакс с доктором Картрайтом.

— А, вот вы где, Баттл. Хочу вас успокоить — с О'Рурком не случилось ничего страшного.

— Я так и думал, — сказал Баттл.

— Ему дали сильное снотворное, — объяснил доктор. — Утром все пройдет, разве что голова будет немного побаливать. А теперь, молодой человек, давайте взглянем на вашу рану.

— Пошли со мной, милая сиделка, — обратился Джимми к Лорен. — Пошли, пошли, подержите либо тазик, либо мою руку. Будете свидетелем страданий сильной личности, узнаете, что это за штука.

Джимми, Лорен и доктор вышли, а Бандл осталась, продолжая выразительно смотреть на инспектора Баттла, которому Джордж с утомительными подробностями рассказывал об О'Рурке. Инспектор дождался, когда словоохотливый Джордж на минуту умолк, и спросил:

— Смогу ли я поговорить наедине с сэром Стэнли? Может быть, вон там, в небольшом кабинете, в конце коридора?

— Конечно, — ответил Джордж. — Сейчас же пойду за ним.

И он поспешил наверх. Баттл мягко втолкнул Бандл в гостиную и прикрыл дверь.

— Итак, леди Эйлин, что случилось?

— Я постараюсь быть краткой, но вообще-то это длинная и запутанная история.

Торопясь, немного сбивчиво, Бандл рассказала о своих приключениях в клубе «Семь циферблатов»: Когда она закончила, инспектор тяжело вздохнул. На этот раз даже он не смог сохранить хладнокровие.

— Невероятно! Просто невероятно! Никогда бы не поверил, что такое возможно… даже для вас, леди Эйлин. Как это я прошляпил!

— Но вы же сами посоветовали мне спросить у Билла Эверсли.

— Как, оказывается, опасно давать советы таким предприимчивым молодым леди, как вы. Я и не предполагал, что вы зайдете так далеко.

— Но ведь все обошлось, инспектор, вам не придется испытывать угрызения совести по поводу моей безвременной кончины.

— Пока нет, — мрачно согласился Баттл, размышляя об услышанном. — Просто не понимаю, о чем думал мистер Тесиджер, подвергая вас такой опасности.

— Но ведь он узнал обо всем только потом, — призналась Бандл. — Я ведь не круглая дурочка, инспектор, к тому же он был занят мисс Уэйд.

— Разве? — усомнился Баттл. — Придется попросить мистера Эверсли присматривать за вами, леди Эйлин.

— Билла! — презрительно воскликнула Бандл. — Но вы же не дослушали меня до конца! Женщина, которую я там видела… Анна, «Час первый», — это графиня Радски! — И она быстро рассказала о родинке.

К ее удивлению, инспектор только хмыкнул:

— Родинка еще ни о чем не говорит, леди Эйлин. У двух женщин могут быть абсолютно одинаковые родинки. Вы не должны забывать, что графиня Радски — личность весьма известная в Венгрии.

— Тогда, значит, это не настоящая графиня Радски. Я абсолютно уверена, что это та самая женщина, которую я видела в клубе! А как она вела себя! Я не верю, что у нее был обморок.

— Не скажите, леди Эйлин. Гильза, которая ударилась в книжный шкаф рядом с ней, могла напугать любого.

— И все-таки, что она там делала? Согласитесь, никто не ходит ночью и библиотеку, да еще с электрическим фонариком.

Баттл почесал в затылке и принялся расхаживать по комнате. Ему явно не хотелось продолжать этот разговор. Но он все-таки решился:

— Леди Эйлин, я вам доверяю. Поведение графини и правда подозрительно, я и сам это вижу. Но надо соблюдать осторожность, ведь могут возникнуть неприятности с посольством. Тут нужно действовать наверняка.

— А, понятно. Если бы у вас были доказательства…

— И это еще не все. Во время войны общественность возмущало то, что страна кишит немецкими шпионами. Любители вмешиваться в чужие дела раструбили об этом во всех газетах. Но мы не обращали внимания даже на крепкие выражения. Мелкая сошка оставалась на свободе. Вы спросите почему? Потому что благодаря ей, рано или поздно, в наши руки попадет более крупная добыча — главарь.

— Вы думаете…

— Пусть вас не волнует то, что я думаю, леди Эйлин. Запомните, что я сейчас скажу. Я знаю все о графине и хочу, чтобы ее оставили в покое. А теперь, — поспешно добавил инспектор, — я должен подумать, что мне следует сказать сэру Дигби.

Глава 23
Инспектор Баттл ведет расследование

Было десять утра. Солнечный свет лился в окна библиотеки, где уже с шести часов работал инспектор Баттл. После плотного завтрака по его просьбе к нему присоединились Джордж Ломакс, сэр Освальд Кут и Джимми Тесиджер. Рука Джимми висела на перевязи, это было единственное, что свидетельствовало об отчаянной ночной схватке. Инспектор был похож на добродушного экскурсовода, который собирается показать маленьким мальчикам интересную экспозицию. Перед ним на столе были разложены разные предметы, снабженные яркими ярлыками. Среди них Джимми заметил свой «леопольд».

— Инспектор, — сказал Джордж, — мне не терпится узнать, как далеко вы продвинулись в своем расследовании. Вы поймали этого мерзавца?

— Мы предпринимаем все, для того чтобы его найти, — с готовностью ответил Баттл.

Похоже, неудача не так уж его и огорчала. Но Джордж Ломакс не терпел легкомыслия и поэтому был крайне недоволен.

— Ситуация мне ясна, — продолжил детектив и взял со стола два предмета. — Мы нашли две пули. Пуля большого калибра была выпущена из автоматического кольта мистера Тесиджера и оцарапала дверную раму; я обнаружил ее в стволе вон того кедра. А эта малышка была выпущена из маузера двадцать пятого калибра. Она прошла сквозь руку мистера Тесиджера и застряла вот в этом кресле. Что же касается самого пистолета…

— Да? — нетерпеливо спросил сэр Освальд. — Есть отпечатки пальцев?

Баттл покачал головой:

— Тот, кто держал его, был в перчатках.

— Жаль, — сказал сэр Освальд.

— Опытный преступник всегда носит перчатки. Если я вас правильно понял, сэр Освальд, вы нашли этот пистолет ярдах^[222] в двадцати от ступенек на террасу?

Сэр Освальд подошел к застекленной двери и взглянул:

— Да, именно там.

— Не хочу вас упрекать, но было бы лучше, сэр, если бы вы оставили его там, где нашли.

— Простите, — холодно извинился сэр Освальд.

— Впрочем, это не страшно. Я и так могу восстановить картину происшедшего. Вот ваши следы, идущие из глубины парка, вот место, где трава сильно примята, — очевидно, здесь вы остановились и нагнулись, чтобы поднять пистолет. Кстати, что вы подумали, обнаружив его?

— Я решил, что его выронил преступник, когда убегал.

Баттл покачал головой:

— Не выронил, сэр Освальд. На этот счет у меня есть два возражения. Прежде всего, в этом месте газон пересекает только одна цепочка следов — и это ваши следы, сэр Освальд.

— Понимаю, — задумчиво произнес сэр Освальд.

— Вы в этом уверены, Баттл? — вмешался Джордж.

— Абсолютно, сэр. Есть еще следы, но гораздо левее, и принадлежат они мисс Уэйд. — Он сделал паузу и продолжал: — Кроме того, на том месте, где лежал пистолет, осталась ямка. Стало быть, он не выпал, а был брошен, и брошен с силой.

— Ну и что? — спросил сэр Освальд. — Допустим, человек бежал левее, по тропинке, и швырнул пистолет на газон. Что скажете, Ломакс?

Джордж кивнул в знак согласия.

— Верно, на тропинке следов не осталось бы, — подтвердил Баттл, — но, судя по глубине ямки и по тому, как примят дерн, думаю, пистолет был брошен с террасы.

— Положим, что так, — сказал сэр Освальд. — Но какая, собственно, разница?

— Действительно, — поддакнул Джордж. — Разве это… э-э… так уж важно?

— Возможно и нет, мистер Ломакс. Но нам нужна ясность. Мне бы хотелось, джентльмены, чтобы один из вас взял пистолет и бросил его. Согласны, сэр Освальд? Очень любезно с вашей стороны. Встаньте у окна, а теперь швырните его на газон.

Сэр Освальд размахнулся и с силой бросил пистолет. Джимми Тесиджер, затаив дыхание, подошел ближе. Инспектор, как хорошо натасканная охотничья собака, кинулся за пистолетом. Вернулся он с сияющим от радости лицом.

— Отлично, сэр. Точно такая же ямка, хотя вы послали его дальше ярдов на десять. Но вы ведь очень сильный человек, сэр Освальд? Простите, кажется, кто-то стоит у двери.

Должно быть, у Баттла был очень острый слух. Кроме него, никто не слышал ни звука. Но тут он оказался прав — за дверью с мензуркой в руке стояла леди Кут.

— Ваше лекарство, Освальд. Вы забыли принять его после завтрака.

— Я очень занят, Мария, — сказал сэр Освальд. — Мне не до лекарства.

— Вы всегда заняты, и мне приходится думать о вашем здоровье, — с невозмутимым видом сказала леди Кут, подходя к нему. — Вы хуже ребенка. Выпейте сейчас же!

И великий стальной магнат послушно проглотил лекарство. Леди Кут одарила всех печальной улыбкой:

— Я помешала? Вы очень заняты? Только взгляните на эти револьверы! Фу, какая гадость! Подумать только, Освальд, ведь этот грабитель мог застрелить вас прошлой ночью такой вот штучкой.

— Вы, должно быть, беспокоились о муже, леди Кут? Когда обнаружили, что его не могут найти? — спросил Баттл.

— Вначале мне было не до этого, — призналась леди Кут. — Этот бедный юноша… — Она показала на Джимми. — Раненый… все было так ужасно, но так интересно. Но потом мистер Бейтмен спросил меня, где сэр Освальд, и я вспомнила, что полчаса назад он отправился на прогулку.

— Не спалось, сэр? — спросил Баттл.

— Обычно я прекрасно сплю, но почему-то прошлой ночью я почувствовал необъяснимую тревогу и решил, что ночная прохлада поможет мне немного развеяться.

— Полагаю, вы вышли через эту дверь?

Показалось, или на самом деле, сэр Освальд секунду помедлил, прежде чем ответить.

— Да, через эту.

— Да еще в вечерних туфлях, — добавила леди Кут. — Нет чтобы надеть ботинки на толстой подошве. Что бы вы без меня делали? — Она печально покачала головой.

— Мария, сделайте одолжение, оставьте нас — нам еще о многом надо поговорить.

— Знаю, дорогой, уже ухожу.

Леди Кут направилась к двери с таким трагическим видом, словно только что поднесла мужу яд, а не лекарство.

— Итак, Баттл, — сказал Джордж Ломакс, — все вроде бы ясно. Совершенно ясно. Неизвестный стреляет в мистера Тесиджера, выбрасывает оружие, бежит вдоль террасы, а потом вниз по гравиевой дорожке.

— Где его должны были схватить мои люди, — добавил Баттл.

— Ваши люди, Баттл, простите за откровенность, чрезвычайно небрежны. Они не заметили, как сюда проникла мисс Уэйд. И раз они прозевали ее, то с таким же успехом могли прозевать и грабителя.

Инспектор хотел было что-то сказать, но передумал. Джимми Тесиджер с любопытством на него уставился. Дорого бы он заплатил, чтобы узнать, что сейчас на уме у инспектора Баттла.

— Видимо, этот грабитель — чемпион по бегу, — вот и все, что произнес детектив.

— Что вы имеете в виду, Баттл?

— Только то, что сказал, мистер Ломакс. Я сам был за углом террасы через пятьдесят секунд после выстрелов. Для того чтобы за это время обогнуть газон и еще свернуть потом на дорожку, ведущую в парк, прежде чем я появился, он должен быть чемпионом по бегу.

— Не понимаю вас, Баттл. У вас что, есть какие-то предположения? Сначала вы говорите, что на самом газоне его следов нет, теперь намекаете… На что вы, собственно, намекаете? На то, что человек этот не убегал по дорожке? Тогда, по-вашему, выходит… э-э… как же он все-таки скрылся?

Вместо ответа инспектор красноречиво поднял вверх большой палец.

— Не понимаю, — пожал плечами Джордж.

Инспектор снова поднял палец. Джордж запрокинул голову и посмотрел на потолок.

— Поднялся наверх, — сказал Баттл. — Снова поднялся по плющу.

— Ерунда, инспектор. Это просто невозможно.

— Вовсе нет, сэр. Он уже раз проделал это, значит, мог и повторить.

— Да я совсем не то имею в виду. Если бы он захотел скрыться, то ни за что не вернулся бы в дом.

— Напротив, для него это самое безопасное место, мистер Ломакс.

— Когда мы вошли в комнату мистера О'Рурка, дверь была заперта изнутри.

— А как вы туда попали? Через комнату сэра Стэнли Дигби. Этим же путем воспользовался и наш грабитель. Леди Эйлин видела, как поворачивается ручка двери в комнату мистера О'Рурка. По-видимому, в тот момент наш приятель и вошел туда. Подозреваю, что ключ лежал у мистера О'Рурка под подушкой. Абсолютно ясно, что вышел он через смежную дверь в комнату сэра Стэнли, которая была пуста. Сэр Стэнли в это время побежал вместе со всеми в библиотеку. Наш приятель все хорошо продумал.

— И куда же он потом делся?

Инспектор Баттл пожал широкими крепкими плечами и неопределенно ответил:

— У него была масса возможностей скрыться. Например, он мог пробраться в пустую комнату на противоположной стороне дома и спуститься вниз по плющу… или выйти через черный ход… или, если это был кто-то из своих… остаться в доме.

Джордж был потрясен:

— Послушайте, Баттл… я буду… я буду очень огорчен, если грабителем окажется кто-то из моих слуг… э-э… я им абсолютно доверяю, мне бы очень не хотелось их подозревать.

— А зачем кого-то подозревать, мистер Ломакс? Я просто выдвигаю различные версии. Скорее всего, слуги тут ни при чем.

— Вы расстроили меня, — сказал Джордж. — Очень расстроили. — Его выпученные глаза еще больше вылезли из орбит. Чтобы отвлечь его, Джимми показал на нечто бесформенное, лежащее на столе.

— Что это? — спросил он.

— Это вещественное доказательство, — ответил Баттл. — Последнее из нашего списка. Перчатка, вернее, то, что от нее осталось. — Он взял обуглившийся предмет и с гордостью его продемонстрировал.

— Где вы ее нашли? — спросил сэр Освальд.

Баттл кивнул в сторону камина:

— Лежала на решетке… почти сгоревшая. Такое впечатление, что ее жевала, собака.

— Может быть, это перчатка мисс Уэйд, — предположил Джимми. — У нее несколько собак.

Инспектор покачал головой:

— Нет, это определенно не женская перчатка… даже если учесть, что сейчас носят свободные перчатки. Примерьте ее, сэр. — Он приложил обугленный клочок кожи к руке Джимми. — Видите, она велика даже вам.

— И вы считаете эту находку важной? — сухо спросил сэр Освальд.

— Заранее трудно сказать, сэр Освальд, что окажется важным, а что нет.

В дверь постучали, и на пороге появилась Бандл:

— Простите, только что звонил отец. Он просит меня вернуться, потому что обеспокоен одним обстоятельством. — Она замолчала.

— Что же его беспокоит, дорогая Эйлин? — подбодрил ее Джордж, понимая, что она пришла не только для того, чтобы сообщить об отъезде.

— Я бы не стала мешать вам… но подумала, вдруг это имеет какое-то отношение к тому, что здесь произошло. Видите ли, отца расстроило исчезновение одного из наших лакеев. Он ушел прошлой ночью и не вернулся.

— Как его имя? — Сэр Освальд взял инициативу в свои руки.

— Джон Бауэр.

— Англичанин?

— Кажется, он назвался швейцарцем, но, скорее всего, он немец, хоть и прилично говорит по-английски.

— Вот как! — Сэр Освальд облегченно, даже с присвистом вздохнул. — И как долго он служил в Чимнизе?

— Около месяца.

Сэр Освальд повернулся к Баттлу и Ломаксу:

— Вот вам и пропавший грабитель. Вы не хуже меня, Ломакс, знаете, сколько иностранных разведок охотятся за формулой. Я отлично помню того парня — высокий, прекрасно вышколенный. Приступил к работе за две недели до нашего отъезда. Умный ход. Любой новичок здесь, в Аббатстве, привлек бы к себе пристальное внимание, а в Чимнизе, за пять миль^[223]отсюда…

— Вы полагаете, что план был разработан уже тогда?

— Почему бы и нет? Формула стоит миллионы, Ломакс. Несомненно, Бауэр хотел подобраться к моим личным бумагам и заранее, еще в Чимнизе, узнать из них о предстоящих переговорах. Похоже, у него здесь был сообщник… тот, кто дал ему сведения о расположении комнат и подсыпал снотворное О'Рурку. Вот этого самого Бауэра и видела мисс Уэйд — когда он спускался по плющу. Она ведь и сказала — большой, сильный человек. — Он повернулся к инспектору Баттлу: — Бауэр — вот кого вы должны были изловить, инспектор. А вы дали ему ускользнуть.

Глава 24
Бандл удивляется

Инспектор Баттл явно не знал, что ответить, и принялся задумчиво тереть подбородок.

— Сэр Освальд прав, Баттл, — сказал Джордж. — Это именно тот человек. Ну что, вы сможете его поймать?

— Постараемся, сэр. Несомненно, исчезновение Бауэра выглядит подозрительно. Конечно, он может вернуться… В Чимниз, я имею в виду.

— И вы думаете, что это возможно?

— Вряд ли, — признался Баттл.

— Создается впечатление, что Бауэр и есть грабитель. Но я не понимаю, как он проник в дом и как сумел выбраться незамеченным.

— Я уже, кажется, высказал свое мнение о ваших помощничках, — сказал Джордж. — Полнейшая беспомощность. Не в укор вам будет сказано, инспектор, но… — Его молчание было красноречивее слов.

— Ничего, ничего, — спокойно сказал Баттл. — У меня достаточно широкие плечи, я выдержу. — Он вздохнул и покачал головой. — Простите, джентльмены, мне нужно позвонить… Виноват, мистер Ломакс, признаюсь, я действительно неважно справился с порученным делом, но уж очень оно запутанное, более запутанное, чем можно было себе представить. — И он поспешно вышел из комнаты.

— Выйдемте в сад, — попросила Бандл Джимми. — Мне нужно с вами поговорить.

Они вышли на террасу. Джимми, нахмурившись, стал рассматривать газон.

— Что это вас там так заинтересовало? — спросила Бандл.

Джимми рассказал о том, как бросали найденный сэром Освальдом пистолет.

— Не понимаю, зачем старине Баттлу было нужно, чтобы Кут бросил пистолет на газон. Клянусь, за этим что-то кроется. Знаете, Баттл далеко не прост.

— Да, он исключительный человек, — согласилась Бандл. — Я хочу рассказать вам о прошлой ночи.

Она пересказала свой разговор с инспектором. Джимми слушал очень внимательно.

— Итак, графиня — это «Час первый», — задумчиво подытожил он. — Все сходится. «Час второй» — Бауэр — приезжает сюда из Чимниза, проникает в комнату О'Рурка, зная, что графиня каким-то образом подсыпала ему снотворное. Они договорились, что он бросит бумаги графине, которая будет ждать внизу, пробравшись через застекленную библиотечную дверь наружу. Затем она через ту же дверь с террасы попадет в библиотеку, а оттуда — в свою комнату. И если бы Бауэра схватили, то ничего бы не обнаружили. Да, план отличный. Однако им не повезло. Войдя в библиотеку, графиня услышала мои шаги и спряталась за ширму. Она не смогла предупредить своего сообщника. А тот с бумагами в руках подходит к окну, видит — так он думает — графиню, бросает ей бумаги и продолжает спускаться по плющу. И внизу его ждет неприятный сюрприз — я собственной персоной. Представляю, как нервничала графиня, прячась за ширмой. Учитывая ситуацию, она придумала неплохую историю. Да, все сходится.

— Слишком гладко, — решительно заявила Бандл.

— Почему же? — удивился Джимми.

— А при чем тут тогда «Седьмой», который нигде не появляется, но всем руководит? Графиня и Бауэр? Нет, все не так просто. Да, Бауэр приходил сюда прошлой ночью, но чтобы подстраховать заговорщиков, если возникнет непредвиденная ситуация, что и случилось. Он наверняка должен был просто отвлечь внимание от «Седьмого», от шефа.

— Послушайте, Бандл, — озабоченно сказал Джимми, — не слишком ли вы увлекаетесь детективными романами?

Бандл бросила на него укоризненный взгляд.

— Я пока не чувствую себя красной королевой^[224] — не могу поверить в шесть невероятных вещей перед завтраком, — сказал Джимми.

— Завтрак уже прошел, — заметила Бандл.

— И даже после завтрака. У нас есть отличная гипотеза, подкрепленная фактами, а вас она не устраивает только потому, что вы любите все усложнять.

— Простите, но я совершенно уверена, что таинственный «Седьмой» находится в доме.

— А что думает Билл?

— Билл меня раздражает, — сухо заметила Бандл.

— Надеюсь, вы рассказали ему о графине? Его необходимо предупредить. Ведь он может разболтать ей невесть что.

— Да он не желает ничего такого о ней слышать, он… Ох, он просто дурак! Может, вы попытаетесь рассказать ему про родинку?

— Вы забываете, что меня в том шкафу не было. И вообще, я не могу обсуждать с Биллом родинки его пассии. Неужто он и вправду такой осел, что сам ничего не замечает.

— Да, такой вот осел, — с горечью сказала Бандл. — Вы совершили огромную ошибку, Джимми, рассказав ему обо всем.

— Простите меня, тогда я этого не понимал, а теперь вижу, что вы были правы. Я свалял дурака, но, черт побери, старина Билл…

— Вы же знаете этих иностранных авантюристок! У них просто мертвая хватка! — воскликнула Бандл.

— Честно говоря, не знаю, — признался Джимми. — В меня пока еще никто не вцеплялся, — вздохнул он.

Какое-то время оба удрученно молчали. Чем больше думал Джимми о сложившейся ситуации, тем больше грызло его беспокойство.

— Так, говорите, Баттл просил вас оставить графиню в покое? — спросил он наконец.

— Да.

— Он что, надеется через нее выйти на сообщников?

Бандл кивнула. Джимми нахмурился, пытаясь представить себе, к чему это приведет. Ясно одно: у Баттла есть на этот счет совершенно четкие планы.

— Правда ли, что сэр Стэнли Дигби рано утром уехал в город? — спросил он.

— Да.

— О'Рурк поехал вместе с ним?

— Думаю, да.

— А вам не кажется… нет, это невозможно.

— Что?

— Что О'Рурк как-то в этом замешан?

— Как знать, — задумчиво ответила Бандл. — Он юноша весьма энергичный. Нет, не удивлюсь, если окажется… впрочем, меня уже ничто не удивит.

— Я могу с уверенностью назвать только одного человека, который никак не может быть «Седьмым».

— Кто же это?

— Инспектор Баттл.

— A-а! Я-то думал, что вы назовете Джорджа Ломакса.

— Тс-с, вот он идет.

Джордж неотвратимо приближался к ним, это было очевидно. Джимми, извинившись, улизнул, и Бандл осталась наедине с великим политиком.

— Эйлин, голубушка, неужели вы действительно намерены покинуть нас? — галантно начал Ломакс.

— Увы! Отец, кажется, действительно здорово напуган. И я обязана протянуть ему руку помощи.

— О, эта маленькая ручка поистине способна творить чудеса, — игриво сказал Ломакс, пожимая означенную чудотворную святыню. — Эйлин, голубушка, я понимаю и ценю ваши чувства, они заставляют меня еще больше восхищаться вами. В наши дни, когда все так перепутано и зыбко…

«Ну, пошло-поехало», — с ужасом подумала Бандл.

— …когда поколеблены даже казавшиеся неколебимыми семейные устои и традиции, в такие дни на нас, на представителях аристократии, лежит особая ответственность — мы призваны показать и доказать, что есть люди, способные устоять против новомодных веяний времени. Нас называют «вымирающими упрямцами». Что ж, я горжусь этим пренебрежительным прозвищем, повторяю — горжусь. Есть ценности, которые необходимо отстаивать со всем возможным упорством: это достоинство, честь, красота, святость семейных устоев, почитание родителей — что останется, если это умрет?! Я уже говорил вам, голубушка, как я завидую вашей юности! Уверяю вас, оценить это сокровище в полной мере способен только человек в… э-э-э, зрелом возрасте. Должен признаться, что поначалу я был неприятно поражен вашим легкомыслием. Но теперь я понял: то было детское легкомыслие — веселое и беззаботное легкомыслие резвого ребенка. Теперь-то я вижу серьезность и основательность ваших умственных интересов. Если позволите, голубушка, я счел бы за честь помочь вам советом в выборе книг для чтения.

— О, благодарю вас, — упавшим голосом откликнулась Бандл.

— И пожалуйста, голубушка, не надо меня бояться. Честно говоря, я был потрясен, когда лорд Кейтерэм рассказал мне о том благоговении, которое вы испытываете к моей скромной персоне. Поверьте, на самом деле я очень прост и доступен.

Последнее замечание напрочь лишило Бандл дара речи.

Джордж продолжал:

— Помните, голубушка, стесняться меня на надо. И не бойтесь побеспокоить. Знайте, что для меня большая честь участвовать в формировании, если можно так выразиться, распускающегося бутона вашего неокрепшего ума. Я стану вашим политическим наставником. Наша партия сегодня как никогда нуждается в очаровательных юных леди — блистательных, талантливых; и кто знает, может быть, судьба предначертала вам пойти по стопам вашей выдающейся тетушки леди Кейтерэм.

Столь жуткая перспектива окончательно добила Бандл. Не зная, что сказать, она беспомощно глядела на Джорджа. Что, впрочем, его отнюдь не обескуражило, скорее наоборот. Ибо в ряду главных женских недостатков Джордж Ломакс числил излишнюю разговорчивость. В его многотрудной ораторской практике редко встречался слушатель более благодарный, чем Бандл. Ломакс снисходительно улыбнулся и продолжал:

— Быть свидетелем того, как из куколки появляется великолепная бабочка. Дивное зрелище. У меня есть несколько прекрасных работ по политической экономии. Я дам их вам с собой в Чимниз. Обсудим, когда вы прочтете. У вас могут возникнуть вопросы. Это естественно, не стесняйтесь, пишите мне, спрашивайте. Конечно, мой пост практически не оставляет мне свободного времени, но даже среди океана дел я всегда выкрою время для занятий с друзьями. Пойду отберу книги.

Ломакс встал и зашагал прочь. Бандл ошарашенно глядела ему вслед. В чувство ее привело неожиданное появление Билла.

— Послушай, — спросил он, — зачем это Индюк держал тебя за руку?

— Рука тут ни при чем. Все дело в бутоне моего неокрепшего ума.

— Бандл, не валяй дурака.

— Извини, Билл, я немного не в себе. Помнишь, ты предупреждал Джимми, что он сильно рискует, напрашиваясь на этот прием?

Билл кивнул:

— Конечно. Когда Индюк проявляет к кому-то интерес, этот несчастный черта с два потом от него отделается. Джимми и сам не заметит, как окажется в его паутине.

— В паутине сказалась я, — раздраженно сказала Бандл. — Это мне предстоят встречи с бесконечными миссис Макатта, книги по политической экономии, обсуждение с Джорджем непонятных мест и Бог его знает что еще!

Билл присвистнул.

— Бедная Бандл! Он всерьез за тебя взялся?

— Что делать? Я в ужасе!

— Не расстраивайся, — успокоил ее Билл. — Вряд ли Джордж верит, что парламентские дебаты под силу женщинам. Так что тебе не придется нести всякий вздор на митингах и целоваться с чумазыми ребятишками в Бермондси^[225]. Пойдем лучше выпьем коктейль. Сейчас как раз уже время ленча.

Бандл встала и послушно поплелась за ним.

— Я так ненавижу политику, — жалобно пробормотала она.

— Конечно, как все нормальные люди. Политика для таких, как Индюк и Понго, они-то охотно принимают всех этих деятелей и с удовольствием слушают то, что те несут. Но все равно, — внезапно возвращаясь к началу разговора, заявил Билл, — ты не должна позволять Индюку хватать тебя за руку.

— Почему? Он знает меня с самого рождения.

— Добродетельный Вильям… Ой, посмотри-ка на Баттла.

Они как раз проходили мимо чуланчика, где хранились клюшки для гольфа, теннисные ракетки, мячи и прочий спортивный инвентарь, необходимый для загородных развлечений. Инспектор Баттл, стоя у распахнутой двери, рассматривал клюшки для гольфа, и появление молодых людей, казалось, застало его врасплох.

— Хотите поиграть в гольф, инспектор?

— К сожалению, пока я в этом не преуспел, леди Эйлин. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Попробую. У меня есть одна хорошая черта, которая помогает в любой игре.

— И какая? — спросил Билл.

— Никогда не признаю себя побежденным. Если что-то не складывается, все начинаю сызнова.

С этими словами он решительно вышел из чуланчика и закрыл за собой дверь.

Глава 25
Джимми излагает свой план

Джимми Тесиджер чувствовал себя подавленным. После обеда, подозревая, что Джордж намерен втянуть его в политические дискуссии, он улизнул из дома. Несмотря на то, что он теперь назубок знал причины пограничного конфликта в Санта-Фе, у него не было ни малейшего желания их обсуждать.

Сбылось то, на что он даже не смел надеяться, — по тенистой дорожке прогуливалась Лорен Уэйд, и она была одна. Джимми тотчас же ее нагнал. Некоторое время они шли молча. Наконец он решился заговорить:

— Лорен!

— Что?

— Я не умею говорить красиво, поэтому не стану попусту тратить время, а просто предлагаю вам выйти за меня замуж, и, как говорится, будем счастливы — пока смерть не разлучит нас!

Неожиданное предложение не удивило Лорен. Но вместо ответа она запрокинула головку и откровенно расхохоталась.

— Не смейтесь над несчастным, — укорил ее Джимми.

— Простите, не могла удержаться. Вы были так забавны.

— Лорен… вы просто чертенок.

— Вовсе нет, по общему мнению, я просто ангел.

— Это мнение тех, кто вас не знает… кого ввела в заблуждение ваша красота, кротость, и… благовоспитанность.

— Мне нравятся эти ваши слова. Прямо как из романа.

— Я взял их из кроссвордов.

— Вы так образованны.

— Лорен, дорогая, не увиливайте. Да или нет?

Лорен сразу посерьезнела, лицо стало почти суровым. Она сжала губки, решительно выпятив подбородок.

— Нет, Джимми, нет! Сначала мы должны довести это дело до конца.

— Да, достигли мы немногого, — согласился Джимми. — Но кое-что сделано… бумаги в целости у министра авиации… добро восторжествовало. Пока мы больше и не можем ничего предпринять…

— Ну разве что справить свадьбу, — усмехнулась Лорен.

— Вы Сами это сказали. Отличная идея.

Но Лорен снова покачала головой:

— Нет, Джимми, до тех пор, пока все не кончится, пока мы не будем в безопасности…

— Вы думаете, нам грозит опасность?

— А разве нет?

Розовощекий херувим Джимми помрачнел.

— Вы правы, — наконец согласился он. — Если дурацкая болтовня Бандл окажется правдой, а я думаю, так оно и есть, мы не можем быть спокойны, во всяком случае, до тех пор, пока не разделаемся с этим «Седьмым».

— А с другими?

— Нет, другие не в счет. Меня пугает именно «Час Седьмой». Мне не нравятся его методы. И то, что я не представляю, кто он и где его искать.

Лорен вздрогнула.

— Мне страшно, — тихо сказала она. — С тех пор как умер Джерри…

— Не нужно бояться, с вами ничего не случится, положитесь на меня. Обещаю вам, Лорен, я доберусь до этого «Седьмого». Как только мы его обнаружим, остальные ряженые ничего нам не смогут сделать, кто бы они ни были.

— Это если вы его обнаружите… а если он — вас?

— Исключено, — бодрым голосом заявил Джимми. — Я наверняка гораздо умнее его. Главное — верить в свои силы. И все будет в порядке.

— А я, как подумаю о том, что могло случиться этой ночью… — Лорен вздрогнула.

— Но ведь все обошлось. Мы целы и невредимы, хотя, должен признаться, рука чертовски болит.

— Бедняжка!

— Ради такого дела можно и пострадать. А потом благодаря моей ране и личному обаянию я завоевал доверие леди Кут.

— Это так важно?

— Как знать, как знать.

— Джимми, я вижу, у вас есть план. Что вы еще замышляете?

— Истинные герои никогда не раскрывают карты, — улыбнулся Джимми. — Они предпочитают держать свои коварные замыслы втайне.

— Какой вы дурачок, Джимми.

— Знаю-знаю. Так многие думают, но, уверяю вас, Лорен, идей в этой голове хоть отбавляй. Ну, а какие планы у вас?

— Бандл пригласила меня погостить в Чимнизе.

— Превосходно, — одобрил Джимми. — Лучше и не придумаешь. За Бандл нужен глаз да глаз, никогда не угадаешь, что она выкинет в следующий раз. Абсолютно непредсказуемая девица. Удивительно — как это ей все сходит с рук. Вам понадобится немало усилий, чтобы держать ее в узде.

— Пусть лучше Билл за ней присматривает.

— Билл уже нашел, за кем ему присматривать.

— Вы так считаете? — удивилась Лорен.

— А разве он не увлечен графиней? Он ведь от нее без ума.

Лорен с сомнением покачала головой:

— Я что-то не совсем понимаю… Билл ничуть не влюблен в графиню, нет… ему нравится Бандл. Сегодня утром, когда мы болтали с ним, появился мистер Ломакс и сел рядом с Бандл. Так вот, Билл прямо взвился, когда Ломакс то ли взял ее за руку, то ли еще что.

— Ну и вкусы у некоторых, — заметил мистер Тесиджер. — Обращать внимание на кого-то еще, когда рядом вы… даже не верится. Но вы меня поразили, Лорен. Я-то думал, наш простачок угодил в сети к прекрасной иностранке. И Бандл так считает.

— Бандл может считать что угодно. Но, уверяю вас, Джимми, это не так.

— Тогда зачем он вьется около мадьярки?

— А вы не допускаете, что Билл ведет свое собственное расследование?

— Билл? С его-то мозгами!

— Ну не скажите, внешность обманчива, вполне вероятно, что Билл только разыгрывает из себя простачка.

— А тем временем ведет свою игру. Да, в этом что-то есть. И все же мне трудно принимать Билла всерьез. Он так охотно исполняет роль барана при графине. По-моему, Лорен, вы ошибаетесь. Графиня все-таки невероятно красивая женщина, не в моем вкусе, конечно, — поторопился заметить он. — А старина Билл — очень падок на женские чары!

Лорен протестующе покачала головой.

— Ну что ж, оставайтесь при своем мнении. Итак, мы обо всем договорились. Вы с Бандл, едете в Чимниз. Ради Бога, постарайтесь удержать ее, если ей взбредет в голову вновь посетить клуб «Семь циферблатов». Неизвестно, как это может обернуться.

Лорен кивнула.

— А теперь, — продолжил Джимми, — пожалуй, стоит перекинуться парой слов с леди Кут.

Леди Кут сидела на скамейке в парке и вышивала. Она вдохновенно трудилась над фигурой молодой женщины, безутешно рыдающей над могилой. Леди Кут подвинулась, Джимми, как и положено воспитанному молодому человеку, принялся тут же восхищаться ее работой.

— Вам правда, нравится? — спросила польщенная леди Кут. — Эту вышивку начала моя тетя Селина за неделю до смерти. У бедняжки был рак печени.

— Бедная страдалица, — посочувствовал Джимми.

— А как ваша рука?

— Ничего страшного. Немного болит, правда.

— Будьте осторожны, — предостерегла леди Кут. — Мне говорили, что, если начнется заражение крови, можно остаться без руки.

— Надеюсь, до этого не дойдет.

— Я так за вас беспокоюсь.

— Куда же вы теперь намерены отправиться? — спросил мистер Тесиджер. — В Лондон… или куда-то еще?

И хотя Джимми прекрасно знал ответ, вопрос он задал с самым невинным видом. Леди Кут тяжело вздохнула.

— Сэр Освальд снял имение герцога Элтонского в Лезербери. Вы там бывали?

— Конечно. Прелестное место, не правда ли?

— Ну, не знаю. Огромное и мрачное поместье, и все стены увешаны портретами этих чопорных аристократов. Старые мастера^[226] — так, кажется, их называют — действуют на меня угнетающе. Видели бы вы, мистер Тесиджер, наш маленький домик в Йоркшире. Тогда сэр Освальд был просто мистером Кутом. Какой там был замечательный холл — с удобными креслами, а в гостиной такой уютный уголок у камина — помнится, я выбрала для нее белые полосатые обои с каймой. Знаете, полоски атласные, а не муаровые, они мне больше нравятся. Окна столовой выходили на северо-восток. Темновато, конечно, но благодаря красным обоям и забавным гравюрам с охотничьими сценами — очень нарядно.

Увлекшись приятными воспоминаниями, леди Кут уронила несколько мотков. Джимми тут же их поднял.

— Спасибо, дорогой… Так о чем я говорила? А, о домах… Люблю уютные домики. А какое удовольствие их обставлять!

— Наверно, сэр Освальд скоро купит свое собственное поместье, — предположил Джимми. — Вот тогда вы все и устроите по своему вкусу.

Леди Кут грустно покачала головой:

— Сэр Освальд собирается поручить это какой-то фирме. Представляете?

— Но они же посоветуются с вами.

— Он хочет, чтобы все было по высшему разряду, — сплошной антиквариат. И люди из фирмы, конечно, не будут считаться с моими вкусами. Только не подумайте, что сэру Освальду не нравилось, как я обустраиваю дом, наоборот, но теперь ему подавай все самое лучшее. Он многого добился и, вполне естественно, хочет всем это продемонстрировать. А я частенько думаю: «Когда же это кончится?»

Джимми сочувственно посмотрел на нее.

— Он точно конь на скачках, несется, закусив удила, — продолжала леди Кут, — и никак не может остановиться. Он и сейчас уже один из богатейших людей в Англии, ну и что с того? Ему все мало. Он хочет стать… я и не знаю, кем он хочет стать! Скажу вам по секрету, иногда меня это даже пугает.

— Совсем как тот перс^[227],— вспомнил Джимми, — жалевший, что уже нечего завоевывать.

Леди Кут кивнула, не совсем поняв, о ком говорит Джимми.

— Я уже беспокоюсь, хватит ли у него сил на все, — печально продолжала она. — От такой нагрузки недолго и разболеться… а у него столько всяких замыслов… Мне так за него иногда страшно!

— У вашего супруга очень здоровый вид, — утешил ее Джимми.

— Что-то его гнетет, уж я-то чувствую.

— Ну, о чем ему волноваться?

— Не знаю, возможно, что-то с заводами. Хорошо хоть теперь у него есть мистер Бейтмен, такой серьезный молодой человек и такой добросовестный.

— Поразительно добросовестный, — согласился Джимми.

— Освальд очень высоко ценит советы мистера Бейтмена. Он говорит, что мистер Бейтмен всегда оказывается прав.

— В прежние времена среди прочих его недостатков этот считался самым пренеприятным.

Леди Кут озадаченно посмотрела на Джимми, и он поспешил перевести разговор на другую тему.

— Как чудесно мы провели тогда у вас в Чимнизе выходные. То есть, я хочу сказать, чудесно, если бы не смерть бедняги Джерри. Какие прелестные были девушки!

— А меня эти девушки несколько разочаровали, они не совсем романтичны. Когда мы с сэром Освальдом были помолвлены, я вышила для него несколько носовых платков собственными волосами.

— Неужели? Как трогательно! Но в каше время у девушек просто нет таких длинных волос.

— Что правда, то правда, — согласилась леди Кут. — Но ведь романтичность проявляется не только в этом. Помнится, в молодости один из моих поклонников подобрал горсть камней. Моя подруга сказала, что он хранит их как святыню только потому, что по ним ступала моя нога. Мне это показалось очень романтичным. Правда, впоследствии выяснилось, что он изучал минералогию… или геологию?^[228] Точно не помню. А еще в наше время кавалеры выкрадывали у своих дам носовые платочки — на память.

— А что, если девушке вдруг понадобилось бы высморкаться? — спросил практичный мистер Тесиджер.

Леди Кут отложила пяльцы и испытующе на него посмотрела.

— Признайтесь, у вас уже есть на примете какая-нибудь девушка? Ради которой вам бы хотелось работать, построить уютный дом?

Джимми смешался и пробормотал что-то невразумительное.

— Мне показалось, что вам пришлась по душе одна из тех, что гостили тогда в Чимнизе, — Вера Девентри.

— Лакомка?

— Кажется, именно так ее называли. Не понимаю, правда, почему. Мне это прозвище не нравится.

— Она и вправду очень мила, — покривил душой Джимми. — Мне бы очень хотелось снова ее увидеть.

— В следующие выходные она приедет к нам погостить.

— Правда? — Джимми попытался вложить в эти слова как можно больше чувства.

— Да. Не хотели бы и вы приехать?

— Конечно, — искренне обрадовался Джимми. — Большое спасибо, леди Кут. — И, расточая благодарности, он удалился. Перед леди Кут тут же вырос сэр Освальд.

— Чем докучал вам этот бездельник? — спросил он. — Не выношу этого лоботряса!

— Что вы, он такой милый мальчик и такой храбрый. Вспомните, какую ужасную рану ему нанесли.

— И поделом. Шляется где не надо.

— Вы несправедливы к нему, Освальд.

— Хоть бы один день поработал как следует. Куда там. Другого такого бездельника поискать. Он ничего не добьется, если будет продолжать в том же духе.

— Прошлой ночью вы, наверно, промочили ноги, — посетовала леди Кут. — Надеюсь, вы не простудились. Фредди Ричардс недавно умер от пневмонии. Боже мой, Освальд, у меня кровь стынет в жилах, когда я представляю, как вы бродили по саду вместе с этим ужасным грабителем. Он же мог убить вас. Кстати, я пригласила мистера Тесиджера на следующие выходные.

— Этого только не хватало! Я не желаю видеть этого молодца в моем доме, слышите, Мария?

— Почему?

— Это уж мое дело.

— Простите, дорогой, — примирительно сказала леди Кут. — Но я уже пригласила его, ничего не поделаешь. Поднимите, пожалуйста, розовый клубок.

Сэр Освальд, мрачный как туча, нагнулся за клубком. Глядя на безмятежно склонившуюся над пяльцами супругу, он о чем-то раздумывал. И наконец решился:

— Я действительно не хочу видеть Тесиджера у нас. Бейтмен мне много чего рассказал о нем, они вместе учились в школе.

— И что же такое тебе рассказал мистер Бейтмен?

— Ничего хорошего. Говоря откровенно, он попросту меня предостерег.

— Неужели?

— Я доверяю Бейтмену, он никогда не ошибается.

— Боже мой! Что я натворила! Конечно, я бы ни за что не пригласила мистера Тесиджера, если бы знала. Надо было раньше предостеречь меня, а теперь уже ничего не поделаешь.

Она стала тщательно складывать нитки. Сэр Освальд снова посмотрел на жену — словно собирался еще что-то сказать, но только пожал плечами и пошел с ней в дом. Идя впереди мужа, леди Кут удовлетворенно улыбнулась. Она обожала своего мужа, но еще больше она обожала ненавязчиво, спокойно, чисто по-женски настоять на своем.

Глава 26
Главным образом о гольфе

— Твоя новая подруга, Бандл, замечательная девушка, — с чувством сказал лорд Кейтерэм.

Лорен гостила в Чимнизе уже неделю и успела покорить хозяина — главным образом благодаря подкупающему азарту и готовности неустанно постигать сложную науку навесного удара.

Истосковавшись по гольфу зимой за границей, лорд Кейтерэм с небывалым усердием принялся наверстывать упущенное. Игрок он был никудышный и потому, как водится, относился к игре с особенным рвением. Почти каждое утро он посвящал отработке навесного удара: перебрасывал мяч через живые изгороди и посадки кустарников или, точнее, пытался это проделать, вырывая, к неиссякаемому ужасу Макдональда, неловкой своей клюшкой куски дерна из бархатно-ровного газона.

— Прежде всего надо наметить траекторию удара, — объяснял он дочери свою тактику. — Аккуратно наметить траекторию. Теперь смотри, Бандл. Приподнимаем левую ногу, медленно отклоняемся назад, голову держим ровно, замах…

Мяч тяжело запрыгал по лужайке и исчез в непроходимых дебрях зарослей рододендрона^[229].

— Странно, — пожал плечами лорд Кейтерэм. — Ведь все рассчитал! Эта твоя новая подруга — замечательная девушка, не устаю это повторять. Похоже, мне удалось привить ей вкус к этой замечательной игре. Сегодня утром она сделала блестящий удар, практически ничуть не хуже, чем я.

Лорд Кейтерэм в очередной раз неловко взмахнул клюшкой, крепко притопнул ногой, и… очередной клок дерна покинул насиженное место. От взгляда, которым его наградил садовник, всякий простой смертный, не ведающий, что такое настоящий гольф, провалился бы сквозь землю.

— Если Макдональд измывался над Кутами, — сказала Бандл, — а я в этом почти уверена, то сейчас ему отливаются их слезы.

— Имею я право в своем собственном саду делать то, что мне нравится? — риторически воскликнул лорд Кейтерэм. — Кроме того, Макдональду наверняка интересно наблюдать за моей игрой — шотландцы великие любители гольфа, это у них в крови.

— Бедный папочка. Тебе никогда не стать настоящим игроком. — Бандл улыбнулась. — Ну да ладно. Хоть какое-то занятие…

— Так уж и не стать, — обиделся лорд Кейтерэм, — на днях я прошел шесть лунок за пять ударов. Даже один профи в нашем клубе удивился, когда я рассказал об этом.

— Еще бы.

— Кстати, о Кутах. Сэр Освальд играет недурно, весьма недурно. Не слишком элегантно — я бы даже сказал, грубовато. Но удар у него очень меткий. Однако, как всегда, мелочится — сугубо плебейская черта! Никогда не зачтет мяч в шестидюймовом^[230] радиусе, всегда заставит гнать его в лунку. Как будто я могу промазать! Не нравится мне это.

— Просто он привык доверять, ко проверять.

— Но это противоречит духу игры. И кроме того, он абсолютный профан в теории. Говорит, что играет только для удовольствия, а на стиль ему наплевать… Вот его секретарь, Бейтмен, совсем другое дело. Очень хорошо разбирается в технике. У меня плохо шел боковой, и он сразу объяснил, в чем дело. Оказывается, я слишком напираю на правую. У него, кстати, есть интересная теория. В гольфе, оказывается, главное — левая рука. Он сказал, что сам играет в теннис левой, но в гольфе предпочитает обычную правостороннюю клюшку. У него, как у левши, получается преимущество.

— А он что, хорошо играет? — спросила Бандл.

— Нет, не очень, — вздохнул Кейтерэм. — Но, по-моему, у него большие перспективы. Главное — теория, а в ней он подкован блестяще. Ого! Нет, ты видела, Бандл! Прямо через рододендроны. Прекрасный удар. Ах, если бы так каждый раз… Да, Тредуелл, в чем дело?

Тредуелл слегка поклонился Бандл:

— Звонит мистер Тесиджер. Хочет поговорить с вами, миледи.

Бандл со всех ног бросилась к дому, крича: «Лорен! Лорен!» Лорен появилась как раз тогда, когда она взяла телефонную трубку.

— Алло! Это вы, Джимми?

— Да, как вы там?

— Вроде ничего, только скучновато.

— А как Лорен?

— По-моему, прекрасно. Хотите поговорить с ней?

— Позже. Мне нужно многое рассказать вам. Прежде всего, я собираюсь к Кутам на выходные, — многозначительно произнес он. — Послушайте, Бандл, вы не знаете, как раздобыть отмычку?

— Не имею ни малейшего представления. А зачем вам брать к Кутам отмычку?

— Да есть у меня одна идея, и отмычка может понадобиться. Не знаете, где можно ее купить?

— Это вам любой взломщик скажет.

— Наверно. Но, к сожалению, среди моих друзей кет ни одного взломщика. Я думал, может, вы что-нибудь посоветуете. Что ж, придется опять обратиться к Стивенсу. Уж он-то что-нибудь да придумает — купил же он мне автоматический пистолет, добудет и отмычку. Правда, тогда он наверняка решит, что я вступил в какую-то шайку.

— Джимми, — продолжила Бандл.

— Да?

— Послушайте, Джимми, будьте поосторожнее, ладно? Ведь если сэр Освальд узнает, что вы слоняетесь по его дому с отмычкой… Думаю, ему это не очень понравится.

— Молодой человек приятной наружности на скамье подсудимых. Не волнуйтесь, постараюсь, чтобы никто ничего не заподозрил. Кого я боюсь, так это Цонго. Он всегда начеку, и походка у него неслышная, как у кошки. Сколько его помню, он всегда совал нос не в свое дело. Но верьте вашему покорному слуге.

— Жаль, что мы с Лорен не сможем приглядеть за вами.

— Спасибо за заботу, милая нянюшка. Собственно говоря, у меня имеется один планчик…

— Да? Я вся внимание.

— Подумайте, не смогли бы вы с Лорен завтра утром инсценировать небольшую аварию возле Лезербери? Это ведь не очень от вас далеко.

— Ерунда — каких-нибудь сорок миль.

— Я и не сомневался, что сорок миль для вас ерунда. Только смотрите, чтобы с Лорен ничего не случилось, дороже ее у меня никого нет. Значит, договорились, постарайтесь сделать это где-то в начале первого.

— Чтобы они пригласили нас к ленчу?

— Вот именно. Понимаете, Бандл, вчера я случайно встретил Лакомку и… Что бы вы думали? У Кутов будет и Теренс О'Рурк.

— Джимми, неужели вы считаете, что он…

— Вполне возможно. А почему бы и нет? Он малый отчаянный, да и вообще в немецких семьях поощряют всякие безрассудства. Не удивлюсь, если он окажется членом какого-нибудь тайного общества. И он и графиня вполне могут быть замешаны в этом деле. Кстати, в прошлом году он был в Венгрии.

— Но ведь ему ничего не стоило в любой момент похитить документы.

— Этого-то как раз он и не мог сделать — ведь так можно попасть в число подозреваемых. А вот влезть по плющу в свою собственную комнату — это гораздо надежней. Ничего не скажешь, чистая работа. Теперь инструкции. Для приличия немного побеседуйте с леди Кут, а потом всеми правдами и неправдами заполучите Понго и О'Рурка. Не отпускайте их до самого ленча. Ясно? Таким красавицам это пара пустяков.

— Так, в ход пошла грубая лесть.

— Нет, это всего лишь констатация факта.

— Ладно, будем следовать вашим указаниям. Хотите поговорить с Лорен? — Бандл передала трубку и тактично вышла из комнаты.

Глава 27
Ночное приключение

Солнечным осенним утром Джимми Тесиджер прибыл в Лезербери, где был радушно встречен леди Кут и холодно — сэром Освальдом. Зная, что леди Кут не прочь его просватать, Джимми изо всех сил демонстрировал, как он неравнодушен к Вере Девентри.

О'Рурк уже находился там и пребывал в прекрасном расположении духа. О таинственных событиях в Аббатстве он говорил с явной неохотой, хотя сгоравшая от любопытства Лакомка буквально изводила его вопросами, выпытывая подробности. В конце концов, чтобы ей угодить, он насочинял столько подробностей и так вошел во вкус, что теперь уже никто не мог бы понять, где правда, а где вымысел.

— Четыре человека в масках и с револьверами? А вы не шутите? — строго спросила Лакомка.

— Не четыре — шесть! Они схватили меня и что-то влили в глотку. Само собой, я сразу решил, что это яд и жить мне осталось совсем недолго…

— А что же украли, вернее, что пытались украсть?

— Бриллианты, конечно. Из короны русского императора, их тайно доставили мистеру Ломаксу, чтобы он поместил их на хранение в английский банк.

— Ну и лгунишка же вы, — добродушно заметила Лакомка.

— Это я-то? Пилот самолета, на котором привезли бриллианты — мой лучший друг. Но все, молчу — это государственная тайна. Спросите Джимми Тесиджера, если мне не верите. Хотя лично я ни за что бы ему не поверил.

— А правда, — не унималась Лакомка, — а правда, что Джордж Ломакс спустился без вставной челюсти?

— Там было целых два револьвера, — сказала леди Кут. — Ужасно, я сама их видела. Просто удивительно, как это бедный мальчик остался жив.

— Мне на роду написано быть повешенным^[231],— отшутился Джимми.

— Я слышала, что там была русская графиня, классная красавица, — сказала Лакомка. — И что Билл от нее без ума.

— Она рассказывала ужасные вещи о Будапеште, — вспомнила леди Кут. — Никогда не забуду. Освальд, мы должны пожертвовать им деньги.

Сэр Освальд что-то пробурчал.

— Я возьму это на заметку, леди Кут, — пообещал Руперт Бейтмен.

— Спасибо, мистер Бейтмен. Так хочется им помочь. До сих пор не пойму, как это сэру Освальду удалось избежать пули и не схватить воспаление легких.

— Не говорите глупости, Мария, — одернул жену сэр Освальд.

— Я всегда боялась грабителей, — заявила леди Кут.

— Подумать только, ведь вы могли столкнуться с ним лицом к лицу. Вот класс! — прошептала Лакомка.

— Я бы так не сказал, — возразил ей Джимми. — Эти встречи весьма болезненны. — И он осторожно потер правое плечо.

— А как наша бедная рука? — спросила леди Кут.

— Почти зажила, а вообще было ужасно трудно все делать левой. У меня это никогда не получалось.

— Нужно с рождения учить детей свободно владеть обеими руками, — сказал сэр Освальд.

— А вы умеете? — Лакомка с уважением посмотрела на сэра Освальда.

— Конечно, могу писать и левой и правой.

— А обеими сразу?

— Это не имело бы практического смысла, — оборвал ее сэр Освальд.

— Да, — задумчиво проговорила Лакомка, — это было бы уж слишком классно.

— Представьте, что было бы, если бы в правительственных учреждениях правая рука не ведала бы, что делает левая, — вмешался О'Рурк.

— А вы можете делать все обеими руками?

— Что вы, нет, я закоренелый правша.

— Но карты вы сдавали левой рукой, — заметил наблюдательный Бейтмен. — Вчера вечером я обратил на это внимание.

— Ну, карты — это совсем другое дело, — не смутился О'Рурк.

Послышался унылый удар гонга, и все поднялись наверх, чтобы переодеться к обеду^[232].

После обеда сэр Освальд, леди Кут, мистер Бейтмен, мистер О'Рурк играли в бридж, а Джимми весь вечер флиртовал с Лакомкой. Последнее, что услышал Джимми, когда поднимался к себе в спальню, были слова сэра Освальда, обращенные к жене:

— Вы никогда не научитесь играть в бридж, Мария.

И ее ответ:

— Знаю, дорогой, вы всегда так говорите. Не забудьте, Освальд, вы должны мистеру О'Рурку еще фунт.

Спустя два часа Джимми бесшумно — во всяком случае, как ему казалось — спустился по лестнице. Заглянув в столовую, он направился в кабинет сэра Освальда. На всякий случай прислушался и потом приступил к работе. Почти все ящики письменного стола были заперты, но с помощью причудливо изогнутой проволоки он быстренько их открыл, затем методично осмотрел ящик за ящиком, стараясь внутри все оставить как было. Пару раз что-то зашуршало, он насторожился, но его опасения оказались напрасными.

Наконец был обследован последний ящик. Джимми основательно пополнил запас своих знаний о сталелитейной промышленности, однако того, что искал, не обнаружил: ни сведений об изобретении герра Эберхарда, ни следов таинственного «Седьмого». Конечно, он и не очень рассчитывал на успех, просто решил попытать счастья, раз уж представился случай. Поиски, увы, ничего не дали.

Отлично зная, какой острый у Руперта Бейтмена глаз, он проверил, хорошо ли заперты ящики, еще раз внимательно осмотрел комнату — вроде бы он не оставил никаких следов.

— Так-так, — пробормотал он себе под нос. — Ничего нет. Может, завтра повезет больше, если только девушки не подведут.

Выйдя из кабинета, он закрыл за собой дверь. Внезапно он почувствовал чье-то присутствие. Джимми прислушался. Тишина. Он решил, что ему померещилось. Лунный свет проникал через высокие сводчатые окна, и он мог двигаться, не натыкаясь на мебель.

Снова послышался легкий шорох — значит, ему не показалось: в холле кто-то был. Сердце Джимми тревожно забилось. Он бросился к выключателю. Внезапный свет ослепил его, ко не настолько, чтобы он не смог увидеть Руперта Бейтмена, стоящего всего в четырех футах от него.

— Господи, Понго! Как же ты меня напугал! Что это ты здесь шуршишь?

— Я услышал шум, — строго пояснил мистер Бейтмен, — и решил, что к нам забрались воры.

Джимми заметил, что на мистере Бейтмене были спортивные тапочки.

— Ты, как всегда, очень предусмотрителен, Понго, — добродушно сказал он. — Даже револьвер захватил. — Его взгляд задержался на оттопыренном кармане мистера Бейтмена.

— Это может оказаться не лишним, неизвестно ведь, кто мог забраться в дом.

— Хорошо что хоть не выстрелил. Мне, знаешь ли, уже надоело быть мишенью.

— Я вполне мог это сделать.

— Помилуй, а закон? Как же можно стрелять, не убедившись, что перед тобой действительно взломщик. Тут горячку пороть никак нельзя… Поди потом объясни, почему ты подстрелил абсолютно безобидного гостя.

— Кстати, а ты-то что тут делаешь?

— Ищу печенье, — объяснил Джимми. — Проголодался что-то.

— Но у тебя же на тумбочке есть коробка с печеньем, — сказал Руперт Бейтмен и пытливо посмотрел на Джимми сквозь очки в роговой оправе.

— Э, старина. Никогда не следует полагаться на прислугу. Тумбочка есть, коробка есть, а вот печенье под условным названием «для ненасытных гостей» отсутствует. И посему ненасытный гость вынужден рыскать по столовой. — И с невинной улыбкой Джимми достал из кармана халата горсть крекеров.

Они помолчали.

— А теперь я, пожалуй, пойду спать. Спокойной ночи, Понго. — С безмятежным видом Джимми стал подниматься по лестнице. Руперт Бейтмен пошел следом. В дверях своей комнаты Джимми остановился, как бы собираясь еще раз пожелать приятелю спокойной ночи.

— Пустая коробка, странно, — пробормотал мистер Бейтмен. — Ты не против, если я…

— Конечно, сам полюбуйся.

Мистер Бейтмен подошел к тумбочке, открыл жестяную коробку и убедился, что она пуста.

— Да, непростительная халатность, — пробормотал он. — Спокойной ночи, — и удалился.

Джимми присел на краешек кровати и прислушался.

— Чуть не попался, — пробормотал он себе под нос. — Понго не проведешь. Похоже, он вообще никогда не спит. Скверная у него привычка — разгуливать по ночам с револьвером.

Он встал и открыл один из ящиков туалетного столика. Под галстуками лежало завернутое в бумагу печенье.

— Ничего не поделаешь, придется все съесть. Десять против одного, завтра утром Понго здесь все обшарит.

И он с тяжелым вздохом принялся за крекеры, которые никогда особенно не любил.

Глава 28
Подозрение

В назначенное время, чуть позже двенадцати, Бандл и Лорен вошли в ворота парка, оставив «испано» в гараже по соседству. Увидев девушек, леди Кут удивилась, обрадовалась и тут же пригласила их к ленчу.

Развалившийся в огромном кресле, О'Рурк сразу же принялся что-то увлеченно рассказывать Лорен, которая рассеянно прислушивалась к тому, как Бандл виртуозно описывает «аварию» — со всеми техническими подробностями.

— Хорошо еще, что эта старая калоша сломалась именно здесь, — закончила Бандл. — В последний раз это случилось у деревушки под названием Маленький Спедлингтон под Холмом. Поверьте, местечко оправдывало свое название.

— Отличное название для какого-нибудь фильма, — заметил О'Рурк.

— «Местечко, где родилась героиня, простая деревенская девушка», — с чувством подхватила Лакомка.

— А где же мистер Тесиджер? — поинтересовалась леди Кут.

— Наверное, в бильярдной, — ответила Лакомка. — Пойду вытащу его оттуда.

Она удалилась, но не прошло и минуты, как на сцене появился Руперт Бейтмен, по обыкновению, сосредоточенный и серьезный.

— Леди Кут, Тесиджер сказал, что вы звали меня. Здравствуйте, леди Эйлин…

Он прервал свою тираду и раскланялся с обеими девушками. Лорен немедленно начала атаку.

— О, мистер Бейтмен! Как вы мне нужны! По-моему, это вы рассказывали, что делать, если у собаки постоянно болят лапы.

Секретарь покачал головой:

— Вы ошибаетесь, мисс Уэйд. Хотя я мог бы порекомендовать дельное средство…

— Вы удивительный человек! — восхитилась Лорен. — Знаете буквально все.

— Стараюсь, — без тени иронии сказал мистер Бейтмен. — Так вот, о лапах вашей собаки…

Теренс О'Рурк прошептал sotto voce^[233] Бандл:

— Он запросто мог бы вести в еженедельнике рубрику «Коротко о разном». «Не все знают, как содержать в чистоте медную каминную решетку», «Дорперский жук — один из самых интересных представителей мира насекомых», «Свадебные обряды у фингалезских индейцев» и тому подобное.

— Информация, как говорится, на любой вкус!

— Не могу представить себе более бессмысленного словосочетания — сказал мистер О'Рурк и добавил: — Меня, слава Богу, тоже считают образованным человеком, хоть я и не знаю всей этой ерунды.

— Я видела здесь площадку для гольфа, — сказала Бандл, обращаясь к леди Кут.

— Сыграем партию, леди Эйлин, — тут же предложил О'Рурк.

— Давайте вызовем их на соревнование, — сказала Бандл. — Лорен, мы с мистером О'Рурком приглашаем вас с мистером Бейтменом сыграть в гольф.

— Идите, идите, мистер Бейтмен, — подбодрила леди Кут, видя, что секретарь колеблется. — Сэру Освальду вы пока не нужны.

Молодые люди отправились на площадку.

— Как удачно все получилось, — прошептала Бандл на ухо Лорен. — Вот что значит женская хитрость.

Игра закончилась около часу дня победой Бейтмена и Лорен.

— Зато мы играли более азартно, — сказал мистер О'Рурк, — вы согласны, уважаемая партнерша?

Они с Бандл чуть отстали.

— Старина Бейтмен слишком уж осторожничает. Зато мой девиз: «Все или ничего!» Вы не согласны со мной, леди Эйлин?

— И что же, этот девиз вас ни разу не подводил? — смеясь, спросила Бандл.

— Честно говоря, очень даже подводил, и не один раз. Но я все равно продолжаю его придерживаться. И переубедить меня может разве что гильотина.

Тут из-за угла показался Джимми Тесиджер.

— Бандл, вот так сюрприз! — воскликнул он.

— Вы прозевали грандиозный турнир, — сказал О'Рурк.

— Вот, решил прогуляться, — доложил Джимми. — С каких небес на нас свалились эти прелестные леди?

— Небеса тут ни при чем, мы сами пришли, — ответила Бандл. — Просто у нас сломалась машина.

И она подробно рассказала об аварии. Джимми слушал с живейшим сочувствием.

— Не повезло. — Он выдержал свою роль до конца. — Ремонт — канительная штука. После обеда я отвезу вас на своей машине.

Прозвучал гонг, и они направились в дом. Бандл украдкой наблюдала за Джимми. Ей показалось, что голос у него радостный — значит, все идет хорошо.

После ленча они вежливо распрощались с леди Кут, и Джимми вызвался подбросить их до гаража. Как только машина тронулась, девушки одновременно воскликнули:

— Ну?

Джимми, войдя в роль, многозначительно молчал.

— Скорее рассказывай!

— Спасибо вам, прелестные созданья. Что же до меня, то ваш покорный слуга заработал небольшое несварение желудка из-за любви к крекерам.

— Да что случилось?

— Слушайте. Обстоятельства вынудили меня съесть слишком много крекеров. Но разве наш герой отступит? Да никогда!

— Ах, Джимми! — с легким укором сказала Лорен, и он смутился.

— Так что же вы хотите узнать?

— Все. Мы ведь выполнили все ваши указания. Мы самоотверженно играли в гольф, отвлекая Понго и О'Рурка…

— Благодарю вас, особенно за Понго. О'Рурк, по видимому, просто лопух, а вот Понго — дело другое. Есть очень подходящее для него словечко, я встретил его на прошлой неделе в газетном кроссворде. Состоит из десяти букв и обозначает человека, который умеет в одно и то же время оказываться в разных местах — «вездесущий». Это наш Понго. Куда ни ткнешься, обязательно на него напорешься. Да еще эта его кошачья походка…

— По-вашему, он опасен?

— Опасен? Конечно нет. Понго — и вдруг опасен, какая ерунда. Он же дубина, но, как я только что сказал, дубина вездесущая. К тому же, в отличие от простых смертных, он, кажется, может обходиться без сна. Честно говоря, он меня очень раздражает.

Джимми престал дурачиться и описал события предыдущей ночи. Бандл все это не очень понравилось.

— Не понимаю, что у вас на уме, кого вы хотите тут отыскать.

— «Седьмого», — решительно сказал Джимми. — Вот кого. Я охочусь за «Седьмым».

— И вы надеетесь найти его здесь? В этом доме?

— Если не его самого, то хотя бы подходы к нему.

— Но ведь ничего не получилось!

— Прошлой ночью — нет.

— А сегодня утром?… — внезапно вмешалась в разговор Лорен. — Джимми, вы что-то нашли сегодня утром. Я вижу это по вашему лицу.

— Не знаю, важно это или нет, но во время прогулки…

— Прогулки, которую, полагаю, вы совершили не слишком далеко от дома.

— Вы угадали. Это было кругосветное путешествие по саду. Так вот, не знаю, имеет ли это отношение к нашему делу, но я кое-что нашел.

С быстротой фокусника он достал маленькую бутылочку и передал ее девушкам. Она была наполовину заполнена белым порошком.

— Что это? — спросила Бандл.

— Белый кристаллический порошок, вот что, — ответил Джимми. — Любителям детективов эти слова попадаются в каждом романе. Конечно, если это окажется новым патентованным зубным порошком, я буду очень огорчен.

— И где же вы её нашли? — нетерпеливо спросила Бандл.

— А вот это секрет.

Как девушки ни старались, к каким ухищрениям ни прибегали, больше им из Джимми ничего вытянуть не удалось.

— А вот и гараж, — сказал он. — Надеюсь, что здесь с должным почтением отнеслись к гордому и темпераментному «испано».

Механик в гараже представил счет на пять шиллингов и стал бубнить про какие-то незакрепленные болты. Бандл расплатилась, одарив его очаровательной улыбкой.

— Как приятно сознавать, что мы можем позволить себе бросать деньги на ветер, — прошептала она. Джимми.

Они вышли на дорогу, молча обдумывая недавние события.

— Вспомнила, — неожиданно сказала Бандл.

— Вспомнили что?

— То, о чем собиралась спросить вас. Помните перчатку, которую нашел инспектор Баттл?

— Да.

— Вы ведь говорили, что он примерял ее вам.

— Да… она была мне великовата. Наверно, ее носил здоровенный детина.

— Да я не об этом, не о размере. Там ведь были и Джордж, и сэр Освальд, правда?

— Да.

— Он мог попросить примерить ее любого из вас?

— Конечно.

— Но он этого не сделал. Он выбрал вас, Джимми. Ну неужели вы не понимаете, что это значит?

Мистер Тесиджер уставился на нее в недоумении:

— Простите, Бандл, обычно я неплохо соображаю, но сейчас… я совершенно не понимаю, куда вы клоните.

— И вы, Лорен, тоже не догадываетесь?

Лорен посмотрела на нее с любопытством:

— Нет, не догадываюсь. А что, вы думаете, это неспроста?

— Конечно, ну как вы не понимаете! Ведь правая рука Джимми была перевязана.

— Боже мой, Бандл, — медленно проговорил Джимми. — Теперь и до меня начало доходить. Перчатка-то была с левой руки. А Баттл об этом ничего не сказал.

— Он просто не хотел привлекать к этому внимания, поэтому и примерил ее вам, да еще спросил о размере. Из этого следует, что человек, стрелявший в вас, держал пистолет в левой руке.

— Итак, нам нужно искать левшу, — задумчиво произнесла Лорен.

— Вот именно. Я поняла, почему Баттл осматривал клюшки для гольфа — он тоже искал левшу.

— Боже милостивый! — вдруг воскликнул Джимми.

— В чем дело?

— Да ничего особенного, просто вспомнил одно любопытное обстоятельство. — И он пересказал вчерашний разговор за чаем.

— Значит, сэр Освальд Кут одинаково хорошо владеет обеими руками? — спросила Бандл.

— Да, и еще в тот вечер в Чимнизе… помните, когда умер Джерри Уэйд… наблюдая за бриджем, я заметил, что один из игроков как-то странно сдает карты. Потом я понял, в чем дело, — сэр Освальд сдавал левой рукой.

Молодые люди переглянулись. Лорен покачала головой:

— Такой человек, как сэр Освальд Кут! Нет, это невозможно. Зачем ему?

— Да, невероятно, — признался Джимми. — И все же…

— «У „Седьмого“ свои методы», — процитировала Бандл слова, услышанные ею из шкафа. — А если предположить, что именно в этих методах кроется причина его блестящей карьеры?

— Зачем было разыгрывать эту комедию в Аббатстве, если формула была у него в руках?

— Этому можно найти объяснение, — сказала Лорен. — Вспомните, Джимми, что вы говорили, когда подозревали мистера О'Рурка. Что, видимо, кому-то нужно было отвлечь от него подозрение и подставить кого-то другого.

Бандл кивнула:

— Все правильно. Бауэр и графиня — их специально подставили. Чтобы никому и в голову не пришло подозревать сэра Освальда Кута.

— Неужели Баттл догадался? — задумчиво пробормотал Джимми.

Перед Бандл вдруг всплыла такая картина: инспектор Баттл снимает листок плюща с пальто стального магната.

Неужели Баттл все это время подозревал его?

Глава 29
Странности Джорджа Ломакса

— Мистер Ломакс, милорд.

Лорд Кейтерэм от неожиданности вздрогнул. Погруженный в премудрости движения левой кисти, он не заметил, как дворецкий, осторожно ступая по мягкому газону, подошел почти вплотную. В обращенном на Тредуелла взоре лорда сквозила неизбывная грусть.

— Я же предупреждал за завтраком, Тредуелл, сегодня утром я особенно занят.

— Да, милорд, но…

— Ступайте к мистеру Ломаксу и скажите, что вы ошиблись. Меня нет дома. Я ушел в деревню. Слег с заворотом кишок. Умер, в конце концов.

— Мистер Ломакс, милорд, уже заметил вашу светлость, подъезжая к дому.

Лорд Кейтерэм беспомощно вздохнул.

— С него станется. Ладно, Тредуелл, передайте ему, я иду.

Как это часто бывает, лорд Кейтерэм проявлял особенное радушие, когда на самом деле не испытывал ничего, кроме глухого раздражения. Он приветствовал Джорджа прямо-таки с истерической радостью:

— Здравствуйте, голубчик, здравствуйте, дорогой мой, рад видеть вас. Несказанно рад. Садитесь. Давайте что-нибудь выпьем. Какой сюрприз! Какой сюрприз!

Впихнув Джорджа в огромное кресло, лорд Кейтерэм уселся напротив и, нервно помаргивая, уставился на него.

— Хочу поговорить с вами по важному делу, — заявил Джордж.

— Вот как! — едва слышно выдохнул лорд Кейтерэм, чувствуя, как душа опускается в пятки. В уме он лихорадочно перебирал все ужасные последствия, которые может таить эта простая на первый взгляд фраза.

— По очень важному делу, — безжалостно подчеркнул Джордж.

Лорд Кейтерэм почувствовал, как сердце в груди замедляет свои удары. Он понял, что отделаться от Джорджа будет куда труднее, чем он рассчитывал.

— Да-да, — пробормотал он, из последних сил пытаясь поддержать беседу.

— Леди Эйлин дома?

Лорд Кейтерэм почувствовал, что гора свалилась у него с плеч, хотя при этом и несколько удивился.

— Да-да, — заторопился он. — Бандл здесь. У нее гостит подруга, вы знаете, юная миссис Уэйд. Чудесная девушка, просто очаровательная девушка. Помяните мое слово, из нее выйдет хороший игрок в гольф. Такой, вы знаете, изящный, легкий свинг^[234]…

Джордж немилосердно оборвал сбивчивый лепет лорда:

— Я рад, что леди Эйлин дома. Могу я прямо сейчас поговорить с ней?

— Конечно, голубчик, отчего же нет! — Лорд Кейтерэм, хоть и не мог взять в толк, что происходит, все же ликовал в душе — гроза явно собиралась пройти стороной. — Говорите, пожалуйста. Только, боюсь, вам будет скучно.

— Ошибаетесь, дорогой мой, — сурово изрек Ломакс. — У меня складывается впечатление, что вы, Кейтерэм, не побоюсь этого слова, прозевали тот факт, что ваша дочь стала совершенно взрослой. Она больше не ребенок. Она — женщина, и, заметьте, Кейтерэм, женщина очаровательная и удивительно одаренная. Счастлив тот мужчина, который удостоится чести быть любимым ею. Несказанно счастлив.

— О, голубчик… — Лорд Кейтерэм обескураженно смотрел на Ломакса. — Но она, знаете ли, такая непоседа. И минуты не может усидеть на одном месте. Хотя, с другой стороны, в наше время молодые люди это, похоже, не считают недостатком.

— Вы хотите сказать, Кейтерэм, что не в ее характере сидеть сложа руки? Безусловно, вы правы. Эйлин умна, Кейтерэм. Она честолюбива. Она живо интересуется наболевшими вопросами современности, и ее свежий и юный взгляд позволяет увидеть эти вопросы в новом, порой очень неожиданном ракурсе.

Лорд Кейтерэм беспомощно уставился на Джорджа широко раскрытыми глазами. Похоже, подумал он, пресловутые «стрессы современной жизни» штука серьезная. Вон что творится с Ломаксом… Что он несет о Бандл… игра больного воображения.

— Как вы себя чувствуете, голубчик? — участливо спросил лорд Кейтерэм. — С вами все в порядке?

Джордж нетерпеливым жестом оборвал его.

— Наверное, Кейтерэм, вы начинаете догадываться о цели моего визита. Хочу заметить, я не из тех, кто принимает решения сгоряча и, не подумав, взваливает на свои плечи ответственность. Надеюсь, мой пост и мое положение в обществе могут служить достаточными гарантиями серьезности моих намерений. Я обдумал этот вопрос глубоко и всесторонне. Брак, особенно в моем возрасте, требует обстоятельного и взвешенного подхода. Равенство происхождений, родство вкусов, общая совместимость и согласие в религиозных взглядах — все это следует тщательно взвесить, учесть все pro и contra^[235]. Я со своей стороны могу предложить супруге общественное положение, высоты которого никто не возьмется отрицать. Эйлин сможет воспользоваться этим высоким положением, как никто другой. Своим происхождением и воспитанием она блестяще подготовлена к этой роли, а ее живой ум и тонкое политическое чутье безусловно послужат дальнейшему взлету моей карьеры, к нашему, замечу, общему удовлетворению. Я понимаю, Кейтерэм, что существует известная разница в… э-э-э, так сказать, в возрасте. Но, уверяю вас, я в прекрасной форме и, как никогда, полон жизненных сил и энергии. Кроме того, мужчина в браке и должен быть несколько старше. Эйлин — девушка со здоровыми амбициями, и тут человек в годах безусловно лучше молодого лоботряса, у которого нет ни опыта, ни знания света. Уверяю вас, Кейтерэм, я ценю и буду впредь ценить молодость леди Эйлин. Вы только представьте: у вас на глазах скромный бутон распускается в изысканный цветок! И думать, что я способен не оценить… Да ни за что на свете!

Ломакс рьяно замотал головой, и лорд Кейтерэм, воспользовавшись паузой, заговорил, с трудом подбирая слова:

— Послушайте, дорогой мой, если я вас правильно понял, вы, голубчик, собираетесь, э-э-э… Вы что, хотите жениться на Бандл?

— Вы удивлены. Понимаю, для вас это неожиданно. Вы позволите мне поговорить с ней?

— Да-да, ради Бога. Конечно, поговорите. Но, послушайте, Ломакс, на вашем месте я бы не стал торопиться. Лучше ступайте домой, хорошенько все обдумайте. Как говорится, семь раз отмерь… Сделать предложение и получить отказ — это, знаете ли, всегда неприятно. Зачем ставить себя в дурацкое положение?

— Благодарю за заботу, Кейтерэм. Однако должен заметить, у вас несколько странная манера выражаться. Впрочем, я уже решил сегодня попытать судьбу, и я это сделаю. Так я могу увидеть Эйлин?

— О, Господи! В таких вещах я ей не советчик, — заторопился лорд Кейтерэм. — Пусть Эйлин решает сама. Если она завтра объявит мне, что собирается замуж за шофера грузовика, я только пожму плечами. Таковы современные нравы. Дети устроят вам настоящий ад, если вы попытаетесь стать им поперек дороги. Я скажу ей: «Поступай как знаешь, оставь меня в покое». Потому что, если она что-нибудь вобьет себе в голову, переубедить ее не сможет никто.

Джордж встал, преисполненный решимости осуществить задуманное.

— Где я могу найти ее?

— Ну, собственно… я не знаю, — уклончиво ответил лорд Кейтерэм. — Неизвестно, где ее носит. Я же говорил, она и минуты не сидит на одном месте.

— Она может быть не одна, с ней, вы сказали, мисс Уэйд? По-моему, Кейтерэм, лучше всего поступить так: попросите дворецкого найти леди Эйлин и передать, что я хотел бы переговорить с ней.

Лорд Кейтерэм послушно нажал кнопку звонка.

— Тредуелл, — обратился он к вошедшему дворецкому, — найдите, пожалуйста, миледи и передайте, что мистер Ломакс ждет ее в гостиной.

— Хорошо, милорд.

Тредуелл удалился. Джордж схватил Кейтерэма за руку и, к большому неудовольствию лорда, сердечно ее пожал.

— Премного благодарен, — залопотал Джордж. — Премного благодарен. Надеюсь, скоро вернуться с хорошими новостями.

Он наконец выпустил руку лорда и поспешил прочь.

— Вот тебе и на, — пробормотал лорд Кейтерэм. — Вот тебе и на.

И, помолчав, вздохнул:

— Бедная Бандл.

Дверь кабинета вновь распахнулась.

— Мистер Эверсли, милорд.

Билл торопливо вошел в кабинет. Лорд Кейтерэм пожал ему руку и возбужденно заговорил:

— Здравствуйте, Билл, полагаю, вы ищете Ломакса? Послушайте, сделайте милость, поспешите в гостиную и скажите, что его вызывают на срочное заседание кабинета министров. Или придумайте что-нибудь другое — только уведите его поскорей. Право, жестоко отдавать этого кретина на растерзание вздорной своенравной девчонки.

— Мне не нужен Индюк. Я даже не знал, что он здесь. Я хочу поговорить с Бандл.

— Вряд ли вам это удастся, по крайней мере сейчас. Она с Джорджем.

— Не понял… Что происходит?

— Боюсь, нечто непоправимое. Сейчас Ломакс наверняка лопочет без умолку, и нам не следует усугублять его и без того дурацкого положения.

— А о чем он, собственно, лопочет?

— Бог его знает. — Лорд Кейтерэм пожал плечами. — Какие-нибудь глупости, по обыкновению. Я-то всегда придерживался правила: не надо лишних слов. Возьми девушку за руку, и пусть все будет как будет.

Билл удивленно посмотрел на него.

— Но, послушайте, сэр, я очень спешу, и мне надо поговорить с Бандл…

— Не думаю, что вам придется долго ждать. Должен признаться, голубчик, я очень рад, что в эту минуту вы оказались рядом. Боюсь, Ломакс захочет поговорить со мной, когда все это кончится.

— Что кончится? Что он опять затеял, этот Ломакс?

— Ну… Он делает предложение.

— Предложение? Какое? Что он предлагает?

— Руку и сердце. Он предлагает Бандл руку и сердце. Только ни о чем не спрашивайте меня. По-моему, это типичный случай — седина в бороду, бес в ребро. Иначе я не могу этого объяснить.

— Он хочет жениться на Бандл?! Грязная свинья! В его-то годы?!

Лицо Билла сделалось багровым.

— Он говорит, что полон жизненных сил, — осторожно заметил лорд Кейтерэм.

— Кто? Он? Да из него песок сыплется! Старая калоша! Да я… кх!.. — Билл даже поперхнулся от злости.

— Однако позвольте вам заметить, — холодно сказал лорд Кейтерэм, — он на пять лет моложе меня.

— Да пропади все пропадом! Индюк и Бандл! Бандл такая девушка и этот… Вы должны вмешаться.

— Я никогда ни во что не вмешиваюсь, — с достоинством произнес лорд.

— Вы должны пойти и сказать этому типу все, что вы о нем думаете.

— К сожалению, условности современной цивилизации не позволяют, — огорченно заметил лорд Кейтерэм. — Если бы мы жили в каменном веке^[236]… Но, голубчик, боюсь, и тогда у меня бы ничего не вышло, я, знаете ли, чересчур скромен.

— Бандл! Бандл! Господи! Я даже боялся заикнуться об этом, потому что знал: она рассмеется мне в лицо. А Джордж, этот отвратительный пройдоха, гнусный пустозвон, лицемерный мошенник, этот законченный мерзавец, старый хвастун, самовлюбленный дурак…

— Продолжайте, продолжайте, Билл. — Лорд Кейтерэм поощрительно кивал. — У вас очень хорошо получается.

— О, Господи! — отчаянно воскликнул Билл. — Понимаете, у меня нет ни секунды, я должен бежать.

— Нет-нет, только не уходите. Очень прошу вас, останьтесь. И потом, вы же хотели поговорить с Бандл.

— Не сейчас. У меня голова кругом. Кстати, вы случайно не знаете, где сейчас Джимми Тесиджер? Кажется, он гостил у Кутов. Он все еще там?

— По-моему, он вчера вернулся в Лондон. Бандл и Лорен были там в субботу. И если вы немного подождете, то…

Но Билл энергично замотал головой и бросился прочь из кабинета. Лорд Кейтерэм на цыпочках выбрался в холл, взял шляпу и быстро выскользнул в боковую дверь. Вдалеке, на подъездной дороге с бешеной скоростью пронеслась машина Билла.

— Этот молодой человек непременно попадет в аварию, — пробормотал лорд.

Но Билл, однако, благополучно прибыл в Лондон. Припарковав машину на площади Сент-Джеймс, он отыскал квартиру Джимми Тесиджера, тот оказался дома.

— Привет, Билл! Эй, что случилось? На тебе лица нет!

— Я страшно расстроен, — признался Билл. — Я, собственно, уже был расстроен, но теперь я просто выбит из колеи.

— Что произошло? Я могу тебе помочь?

Билл ничего не ответил. Он сидел, тупо уставившись на ковер, и выглядел таким несчастным, что Джимми тоже заволновался.

— Что-нибудь случилось? — тихо спросил он.

— Черт меня подери! Ничего не могу понять.

— Это как-то связано с «Семью циферблатами»?

— Да. Сегодня утром я получил письмо.

— Письмо? Какое?

— Письмо от душеприказчика Ронни Деверукса.

— Боже мой! Прошло столько времени!

— Кажется, покойник оставил распоряжение: если он внезапно умрет, то через две недели мне должны послать запечатанный конверт.

— И ты его получил?

— Да.

— И открыл его?

— Да.

— Ну и что там написано?

Билл посмотрел на Джимми таким испуганным и странным взглядом, — что тому стало как-то не по себе.

— Слушай, — сказал он. — Постарайся взять себя в руки, старик. Ты сам не свой. Выпей чего-нибудь.

Он налил в стакан виски с содовой и протянул Биллу. Тот послушно взял стакан. Испуганное выражение не сходило с его лица.

— Что там написано? Там написано нечто непостижимое.

— А, ерунда, нам пора уже привыкнуть ко всему. Я уже перестал удивляться чему бы то ни было. Рассказывай. Нет, подожди немного. — Он вышел. — Стивенс?

— Да, сэр.

— Пожалуйста, купите мне сигареты. Я собираюсь уходить.

— Хорошо, сэр.

Джимми подождал, пока хлопнет парадная дверь, затем вернулся в гостиную. Билл как раз ставил на столик пустой стакан. Он немного взбодрился, видимо, все-таки взял себя в руки.

— Итак, я специально отослал Стивенса, чтобы нас никто не подслушал, — сказал Джимми. — Теперь ты мне все расскажешь?

— Но этого не может быть, — удрученно произнес Билл.

— Раз этого не может быть — значит, это правда. Я слушаю.

Билл глубоко вздохнул:

— Сейчас. Я все тебе расскажу.

Глава 30
Срочный вызов

Лорен играла с маленьким прелестным щенком, когда после двадцатиминутного отсутствия к ней подбежала запыхавшаяся Бандл. Вид у нее был неописуемый.

— Уф! — С трудом переводя дух, она плюхнулась на садовую скамейку. — Уф!

— Что стряслось? — с любопытством спросила Лорен.

— Джордж… Джордж Ломакс.

— Что он сделал?

— Сделал мне предложение. Ужасно. Он лопотал, заикался, но сказал мне все, что в таких случаях положено говорить. Видимо, вычитал из книг. Остановить его было просто невозможно. Господи, как я ненавижу болтунов! К тому же я не знала, что ему ответить.

— Но кто, кроме тебя самой, знает, чего ты хочешь.

— Ну уж конечно я не хочу быть женой этого старого идиота. Я просто не знала, как потактичнее ему отказать. Только и смогла брякнуть: «Нет, я не буду вашей женой». Наверно, мне следовало сказать, что это большая честь для меня или еще какую-нибудь чушь. Но я так разнервничалась, что просто выскочила из комнаты и захлопнула дверь.

— Что же ты, Бандл, это совсем на тебя не похоже.

— Да разве я могла представить что-нибудь подобное? Подумать только… Джордж… я всегда считала, что он меня недолюбливает. Вот к чему приводит лицемерие! Как опасно притворяться, будто тебя интересуют сугубо мужские дела. Слышала бы ты, что он нес о моем неискушенном уме, о том удовольствии, которое получит, занимаясь моим просвещением. Мой ум! Если бы он узнал, что творится в моих неискушенных мозгах, то просто умер бы от ужаса.

Лорен не смогла удержаться от смеха.

— Я знаю, я сама виновата, сама все это устроила. А вот и отец — прячется за рододендронами. Привет!

Лорд Кейтерэм с опаской подошел к девушкам.

— Ломакс уже уехал? — спросил он с наигранным равнодушием.

— В хорошенькое дело ты меня втравил, — сказала Бандл. — Джордж утверждает, что ты полностью одобряешь и благословляешь этот бред.

— Ну, — замялся лорд, — а что я мог ему сказать? На самом деле я ничего не одобрял и не благословлял. И вообще ничего такого не говорил.

— Так я и думала. Он загнал тебя в угол, заболтал, а ты только тупо на все кивал.

— Приблизительно так оно и было. Ну, а как он отреагировал? Плохо?

— Не знаю, не видела. Боюсь, я ушла слишком поспешно.

— Да-да, — закивал лорд. — Может, оно и к лучшему. Слава Богу, теперь Ломакс долго не будет беспокоить меня своими глупостями. Надеюсь, он не скоро появится. Как говорится, что ни делается — все к лучшему. Кстати, ты не видела моей новой подрезки?

— Сегодня с меня уже хватит навесных ударов. Пойдем, Лорен.

Чуть больше часа в Чимнизе царили мир и покой.

Все трое вернулись с прогулки в прекрасном расположении духа. В холле на столе лежало письмо.

— Мистер Ломакс оставил для вас, милорд, — пояснил Тредуелл. — Он был очень огорчен, что вы не дождались его.

Лорд Кейтерэм вскрыл конверт, прочел послание, охнув, протянул его дочери. Тредуелл тактично удалился.

— Право, Бандл, разбирайся с этим сама.

— О чем ты?

— Читай.

Бандл взяла письмо и прочла:

«Дорогой Кейтерэм, жаль, что нам не удалось поговорить. Я вроде бы ясно дал понять, что хочу встретиться с Вами после моей беседы с Эйлин. Бедная девочка, конечно, не подозревала о чувствах, которые я к ней питаю. Боюсь, она слишком потрясена. Но я ни в коем случае не хочу торопить события. Ее девичье смущение так очаровательно. Целомудренная сдержанность Вашей дочери еще более возвысила ее в моих глазах. Необходимо дать ей время привыкнуть к ее новому положению. Самое ее смущение и этот стыдливый румянец свидетельствуют, что она тоже не вполне равнодушна ко мне, и поверьте, Кейтерэм, в конечном счете все устроится самым наилучшим образом.

Ваш искренний друг

Джордж Ломакс».

— Так… — протянула Бандл. — Черт! Черт меня подери!

Она положительно лишилась дара нормальной речи.

— Он, похоже, чокнулся, — заметил лорд Кейтерэм. — Ну, разве может человек в здравом уме писать такие глупости о тебе, Бандл? Бедный Ломакс, бедный Ломакс. Но, однако, какое упорство! Неудивительно, что он пробился в кабинет министров. Право слово, женитьба на тебе пошла бы ему на пользу.

Зазвонил телефон. Бандл сняла трубку, и в ту же секунду и Джордж, и его нелепое предложение были забыты. Она отчаянно замахала, подзывая Лорен. Лорд Кейтерэм удалился в свое святилище.

— Это Джимми, — пояснила Бандл, — он чем-то ужасно взволнован.

— Слава Богу, я застал вас, — сказал Джимми. — Нельзя терять ни минуты. Лорен с вами?

— Да.

— У меня нет времени на объяснения… во всяком случае, по телефону. Билл рассказал самую невероятнейшую историю, я никогда не слышал ничего подобного. Если только это правда… да, если это правда, тогда это сенсация века. А теперь слушайте, что вы должны сделать. Сейчас же приезжайте в город. Обе. Поставьте где-нибудь машину и идите прямо в клуб «Семь циферблатов». Постарайтесь войти туда и отделаться от лакея.

— От Альфреда? Хорошо. Это я вам обещаю.

— И когда отделаетесь, ждите нас с Биллом. Не выглядывайте в окна, а когда мы подъедем, сразу же откройте дверь. Понятно?

— Да.

— Хорошо. Да, Бандл, не говорите никому, что едете в город. Придумайте что-нибудь, скажите, что отвезете Лорен домой. Идет?

— Конечно. Вы страшно меня заинтриговали.

— Перед отъездом можете оставить завещание.

— Час от часу не легче. Но в чем все-таки дело?

— Все при встрече. Сыграем с «Седьмым» дьявольскую шутку.

Бандл повесила трубку и пересказала разговор Лорен, и та спешно кинулась наверх собирать чемодан. Бандл отправилась в кабинет отца.

— Я отвезу Лорен домой, отец.

— А я и не знал, что она собирается сегодня уезжать.

— Так надо. Ей только что позвонили. Пока.

— Погоди-погоди. Когда ты вернешься?

— Не знаю. Когда приеду — тогда приеду.

С этими словами Бандл помчалась к себе в комнату, надела шляпку, быстро накинула шубу и спустилась на улицу. «Испано» уже ждал у гаража.

До Лондона они добрались спокойно, если только это слово применимо к тому, как Бандл водила машину. Оставив «испано» в гараже, они отправились в клуб. Дверь открыл Альфред. Бандл без церемоний прошла мимо него, Лорен — следом.

— Закройте дверь, Альфред, — приказала Бандл. — Я приехала помочь вам. Вами заинтересовалась полиция.

— О, ваша милость!

Альфред побелел как мел.

— Я пришла предупредить вас, потому что вы помогли мне в прошлый раз, — продолжала Бандл. — Есть ордер на арест мистера Мосгоровсхого, и лучшее, что вы можете сделать, — это исчезнуть отсюда без промедления. Если вас здесь не найдут, то забудут о вашем существовании. Вот десять фунтов, они помогут вам где-нибудь укрыться.

Ровно через три минуты насмерть перепуганный Альфред выскочил из дома номер четырнадцать по Ханстентон-стрит с единственной мыслью — никогда сюда больше не возвращаться.

— Что ж, это у меня вышло недурно, — удовлетворенно сказала Бандл.

— А не слишком… резко? — засомневалась Лорен.

— Так спокойнее, — заявила Бандл. — Не знаю, что задумали Джимми и Билл, ко Альфред нам точно тут не нужен. А вот и они! Да, не теряют времени даром, видимо, из-за угла следили, когда уйдет Альфред. Спустись и открой им дверь.

Лорен пошла открывать. Джимми Тесиджер как раз выходил из машины.

— Оставайся здесь, Билл, — сказал он. — Если кто-нибудь появится, сигналь.

Он поднялся по ступенькам и захлопнул за собой дверь. Щеки его порозовели от возбуждения.

— Привет, Бандл, вот и мы. Теперь приступим к делу. Где ключ от комнаты, в которой вы были той ночью?

— Он был в связке ключей от верхних комнат. Лучше взять всю связку.

— Наверное, но давайте побыстрее, у нас нет времени.

Они легко нашли ключи и открыли обитую сукном дверь. В комнате ничего не изменилось, вокруг стола по-прежнему стояли семь стульев. Джимми осмотрелся, его взгляд блуждал с одного буфета на другой.

— В каком вы прятались, Бандл?

— В этом.

Джимми подошел и открыл дверцу. На полках стояла та же стеклянная посуда.

— Мы должны убрать все это, — пробормотал он. — Сбегайте вниз и позовите Билла, Лорен. У входа можно больше не дежурить.

Лорен выбежала.

— Что вы собираетесь делать? — нетерпеливо спросила Бандл.

Джимми стоял на коленях у второго буфета и пытался что-то разглядеть в замочную скважину.

— Подождем Билла. Сейчас вы услышите всю историю от начала до конца. Это его заслуга, он хорошо поработал. Э-э!.. Что это с Лорен? Несется сюда так, будто за ней гонится разъяренный бык?

И правда, Лорен что есть мочи бежала по ступенькам. Она ворвалась в комнату — мертвенно-бледная, в глазах застыл ужас.

— Билл! Билл!.. О, Бандл… Билл!

— Что с ним? — Джимми тряс ее за плечо. — Ради Бога, говорите…

Лорен от ужаса никак не могла перевести дух.

— Билл… мне кажется, он умер… он там в машине… не двигается и не отвечает… Ей-Богу, он мертв.

Бормоча проклятья, Джимми понесся вниз по лестнице, Бандл за ним. Ею овладело отчаяние, сердце бешено колотилось. «Билл умер? Нет-нет, только не это! Господи, прошу тебя, только не это!»

Вдвоем с Джимми они подбежали к машине, Лорен немного отстала. Джимми заглянул внутрь и увидел, что Билл сидит, откинувшись на спинку сиденья, и глаза его закрыты. Джимми потряс его за плечо, но Билл даже не шевельнулся.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Джимми. — Успокойтесь, Бандл, он жив. Нужно втащить его в дом. Слава Богу, тут нет полицейских. Если кто-нибудь спросит, скажем, что нашему другу стало дурно.

Втроем они внесли Билла внутрь. Им удалось не привлечь особого внимания. Только какой-то небритый прохожий посочувствовал: «Ага, джентльмен маленько перебрал», — и понимающе кивнул.

— Давайте отнесем его в заднюю комнатку на втором этаже, — сказал Джимми. — Там есть диван.

Они осторожно его положили. Бандл опустилась на колени и, взяв безжизненную руку, нащупала пульс.

— Есть. Что с ним случилось?

— Только что все было в порядке, — ответил Джимми. — Может, кто-то ухитрился впрыснуть ему какую-нибудь гадость. Это легко — укол, и все. Могли подойти, спросить который час. Нужно вызвать врача.

Оставайтесь здесь и присматривайте за ним. — Он поспешил к двери, но остановился на полпути. — Я все-таки оставлю вам свой револьвер, вдруг пригодится. Я скоро вернусь.

Он положил револьвер на маленький столик рядом с диваном и поспешно вышел. Было слышно, как хлопнула входная дверь. В доме воцарилась тишина. Девушки, не двигаясь, стояли возле Билла. Бандл все еще держала палец на его запястье. Пульс был очень неровный.

— Надо же что-то делать, — прошептала она. — Это ужасно…

Лорен кивнула:

— Кажется, прошла целая вечность, с тех пор как ушел Джимми, а на самом деле — всего полторы минуты.

— Лорен, я слышу какие-то шаги, скрип ступеней… Да нет, не может быть, мне, наверное, показалось.

— Странно, зачем Джимми оставил свой револьвер, — удивилась Лорен, — ведь нам не может грозить опасность.

— Если они добрались до Билла… — сказала Бандл и сразу замолчала.

Лорен вздрогнула:

— Но мы же не на улице, а в доме. Сюда незаметно не проберешься. И к тому же у нас есть револьвер.

Бандл снова стала считать у Билла пульс.

— Что же делать? Может быть, дать ему горячего кофе? Иногда это помогает.

— У меня есть нюхательная соль, — сказала Лорен, — и немного бренди. А где же сумка? Наверно, я оставила ее в комнате наверху.

— Сейчас принесу, — сказала Бандл. — Надеюсь, это ему поможет.

Она побежала наверх, миновала игральную комнату и через открытую дверь вошла в то помещение, где собиралось тайное общество. Сумка Лорен лежала на столе.

Бандл протянула к ней руку и вдруг услышала сзади шум. Прежде чем она успела обернуться, спрятавшийся за дверью мужчина размахнулся и ударил ее огромным тяжелым мешком. Со слабым стоном Бандл осела на пол и потеряла сознание.

Глава 31
«Семь циферблатов»

Сознание возвращалось очень медленно. Бандл окутывала зыбкая темная пелена, в какой-то точке пульсировала сильная, неослабевающая боль. Сквозь эту боль прорывались отрывочные слова. Знакомый голос повторял одни и те же фразы. Темная пелена медленно качала рассеиваться, боль сосредоточилась в голове, и Бандл услышала:

— Дорогая, дорогая моя Бандл! Дорогая Бандл, она умерла, я знаю, она умерла. Моя дорогая Бандл, милая моя, дорогая Бандл, я так люблю тебя. Бандл… дорогая…

Бандл не шевелилась и не открывала глаза, но теперь она понимала, что это Билл крепко держит ее за руку.

— Бандл, дорогая… Моя любимая Бандл, Бандл. Самая-самая любимая. Что я буду теперь делать? О, дорогая моя Бандл… моя единственная, любимая Бандл. Боже, что я буду делать? Это я во всем виноват! Я убил ее, я убил ее…

— Да нет же, дурачок, не убил, — с усилием, с невероятным усилием пробормотала Бандл.

Билл ошарашенно посмотрел на нее:

— Бандл, ты жива?

— Конечно.

— Сколько времени ты… ну, когда ты пришла в себя?

— Минут пять назад.

— Почему же ты молчала и не открывала глаза?

— Не хотелось. Слушала, как ты тут причитал. В другой раз ведь от тебя не дождешься таких признаний, уж слишком ты застенчив.

Билл густо покраснел:

— Бандл… тебе и правда было приятно их услышать? Знаешь, я так люблю тебя, уже давно, но у меня не хватало смелости сказать тебе об этом.

— Почему, дурачок?

— Я боялся, что ты поднимешь меня на смех. Ты такая умная и обаятельная, тебе нужен человек с положением.

— Вроде Джорджа Ломакса?

— Да нет, я имею в виду действительно достойного тебя парня, а не этого болвана… Хотя я и представить себе не могу — кто может быть достоин тебя, — закончил Билл свою тираду.

— Какой ты милый, Билл.

— Нет, Бандл, я серьезно… Я могу надеяться? Могу надеяться, что ты когда-нибудь согласишься…

— На что соглашусь?

— Выйти за меня замуж. Знаю, я ужасно бестолковый… но я люблю тебя, Бандл. Я буду твоим псом, твоим рабом, кем угодно.

— Ты и правда смахиваешь на пса, а я люблю собак Они настоящие друзья, преданные, отзывчивые. Знаешь, Билл, пожалуй, я все же выйду за тебя замуж — конечно, мне непросто на это решиться, сам понимаешь.

Услышав это, Билл отпустил руку Бандл и отпрянул от нее:

— Это правда, Бандл?!

— Ох, похоже, мне снова придется падать в обморок.

— Бандл, дорогая… — Вне себя от охвативших его чувств, Билл привлек ее к себе. — Бандл, неужели правда, что… Правда? Знала бы ты, как я тебя люблю!

— Ох, Билл…

Нет смысла передавать разговор, который состоит из одних и тех же фраз.

— Ты и правда любишь меня? — все еще не веря, в двадцатый раз спрашивал Билл.

— Да, да, да. А теперь давай займемся делом. У меня все еще болит голова, и ты меня почти задушил в своих объятьях. Я хочу во всем разобраться. Где мы и что вообще происходит?

Бандл осмотрелась. Они находились в потайной комнате, обитая сукном дверь была закрыта и, скорее всего, заперта. Значит, они пленники.

Бандл снова взглянула на Билла. Он с обожанием смотрел на нее, забыв обо всем остальном.

— Билл, дорогой, возьми себя в руки. Нам нужно как-то выбраться отсюда.

— Что? — переспросил Билл. — А, это… не волнуйся, я что-нибудь обязательно придумаю.

— Я понимаю, любовь великая сила. Мне и самой теперь кажется, что мы справимся с любыми неприятностями.

— Теперь, когда я знаю, что ты любишь меня…

— Остановись, — попросила Бандл. — Если мы снова начнем выяснять отношения, то никогда не выберемся отсюда. Если ты не возьмешь себя в руки, я могу и передумать.

— Ну уж нет, — сказал Билл. — Только попробуй. Неужели я, по-твоему, такой идиот, что, добившись наконец твоей любви, упущу тебя?

— Но не будешь же ты принуждать меня против моей воли? — высокопарно произнесла Бандл.

— Еще как буду, сейчас сама убедишься.

— Билл, ты очень милый. Я боялась, что ты будешь слишком послушным, но теперь вижу, что я тебя недооценивала. По-моему, еще немного, и ты начнешь мной командовать. О, Боже, мы снова говорим глупости. Слушай, Билл, мы должны выбраться отсюда.

— Говорю тебе, что все образуется. Я обе…

Он умолк на полуслове, потому что Бандл сжала ему руку. Они замерли, прислушиваясь. Да, Бандл не ошиблась. В соседней комнате кто-то ходил. Потом в замке зазвенел ключ. Бандл затаила дыхание. А вдруг это не Джимми?

Дверь открылась, на пороге стоял чернобородый мистер Мосгоровский. Билл вскочил, заслонив собою Бандл:

— Мне нужно поговорить с вами наедине.

Русский молча поглаживал свою длинную шелковистую бороду и улыбался.

— Так вот оно что, — наконец произнес он. — Отлично. Попрошу леди следовать за мной.

— Все в порядке, Бандл, — подбодрил ее Билл. — Положись на меня, иди с этим человеком. Тебе никто не причинит зла. Я знаю, что делаю.

Бандл безропотно встала. Впервые в голосе Билла звучали властные нотки. Он был очень спокоен и, видимо, знал, что делает. Бандл решительно ничего не понимала. Что он надумал? Она вышла из комнаты, русский шел сзади.

— Сюда, пожалуйста, — попросил он и указал на лестницу.

Она послушно поднялась на второй этаж. Ее провели по коридору в маленькое душное помещение, скорее всего это была комната Альфреда.

— Пожалуйста, подождите здесь, — попросил Мосгоровский, — но только тихо, чтобы ни малейшего шума.

И он вышел, заперев за собой дверь. Бандл опустилась на стул. Голова все еще сильно болела, сосредоточиться было трудно. Билл неспроста отправил ее с Мосгоровским, рано или поздно кто-то выпустит ее отсюда.

Шло время, часы у Бандл остановились, но ей казалось, что она торчит в этой комнате уже больше часа. Что все это значит? Неплохо бы наконец прояснить ситуацию. Наконец послышались шаги. Это снова был Мосгоровский.

— Леди Эйлин Брент, — произнес он подчеркнуто официальным тоном, — вы хотели попасть на заседание тайного общества «Семь циферблатов». Пожалуйста, следуйте за мной.

Он провел Бандл вниз по лестнице и открыл дверь потайной комнаты. У Бандл от удивления перехватило дыхание. Перед ней была та же сцена, которую она наблюдала, сидя в буфете. Вокруг стола сидели те же люди в масках. Пока она стояла в оцепенении, Мосгоровский надел маску и сел на свое место. На этот раз стул во главе стола был занят — «Седьмой» был на месте.

С бьющимся сердцем Бандл всматривалась в прорези маски с нарисованным циферблатом, которая скрывала лицо. От его неподвижной фигуры исходила какая-то непонятная сила, и ей смертельно захотелось, чтобы он заговорил, сделал какой-нибудь жест, а не сидел с видом гигантского паука, безжалостно подстерегающего свою жертву.

Она почувствовала страх, но тут встал Мосгоровский. Его мягкий, убедительный голос доносился словно откуда-то издалека:

— Леди Эйлин, вы тайно присутствовали на заседании нашего общества, поэтому необходимо познакомить вас с его задачами. Как вы могли заметить, место номер два свободно. Мы предлагаем вам занять его.

От изумления Бандл открыла рот. Это напоминало кошмарный сон. Неужели ей, Бандл Брент, предлагают вступить в эту чудовищную организацию? Может, и Биллу сделали подобное предложение? Он наверняка с негодованием отказался.

— И не подумаю, — резко ответила она.

— Не горячитесь.

Ей показалось, что Мосгоровский усмехнулся под маской.

— Вы еще не знаете, леди Эйлин, от чего отказываетесь.

— Могу себе представить, — ответила Бандл.

— Неужели?

Это подал голос «Седьмой». Он показался ей знакомым. Конечно же, она знала этот голос.

«Седьмой» очень медленно поднес руку к затылку и стал неловко возиться с завязками. Бандл затаила дыхание. Наконец-то она узнает, кто это. Маска упада.

И Бандл увидела бесстрастное, будто выточенное из дерева лицо — лицо инспектора Баттла.

Глава 32
Бандл в изумлении

— Ничего, ничего, — сказал Баттл, когда Мосгоровский подскочил к девушке. — Усадите ее, ей дурно.

Бандл тяжело опустилась на стул. Она действительно была в шоке. А Баттл, как всегда очень невозмутимо, продолжил:

— Не ожидали увидеть меня здесь, леди Эйлин? Не только вы. Некоторые из присутствующих тоже этого не ожидали. Мистер Мосгоровский был моим, так сказать, заместителем. Он один был в курсе всей операции. Большинство здесь присутствующих получали указания непосредственно от него.

Бандл все еще молчала. Она просто потеряла дар речи, что было так ей несвойственно. Баттл ободряюще кивнул, понимая ее состояние.

— Леди Эйлин, боюсь, вам придется пересмотреть некоторые свои выводы. Скажем, относительно деятельности нашего общества. В детективных романах обычно действует тайная криминальная организация во главе с суперпреступником, которого никто никогда не видел. Такое может случиться и в жизни. Правда, я с подобными организациями не сталкивался, а у меня большой опыт. Но людям, особенно молодым, хочется романтики, леди Эйлин. Итак, я намерен представить вам очень достойных людей, которые замечательно для нас поработали, сделав то, что вряд ли удалось бы профессионалам. И даже если они обставили это слишком театрально, не будем судить их строго. Они мечтали лицом к лицу столкнуться с настоящей опасностью, и судьба представила им такой случай. Кто-то просто хотел испытать себя, что весьма похвально в наши дни, когда все пекутся исключительно о собственной безопасности и покое; кем-то двигало благородное стремление послужить своему отечеству.

Эти люди здесь, перед вами, леди Эйлин. Во-первых, уже знакомый вам мистер Мосгоровский. Как вы, наверное, поняли, он руководит этим клубом и координирует множество других дел. Он самый опытный из наших антибольшевистских агентов. «Час пятый» — граф Андраш из венгерского посольства, очень близкий друг Джералда Уэйда. «Час четвертый» — мистер Хейвард Фелпс, американский журналист, друг нашей страны, у него редкий нюх на сенсации. «Час третий»…

Тут он усмехнулся, и Бандл ошарашенно уставилась на застенчиво улыбающегося Билла Эверсли.

— «Час второй»… — Лицо Баттла помрачнело. — Здесь сидел мистер Роналд Деверукс, очень храбрый юный джентльмен, отдавший жизнь за свою родину. «Час первый»… а это был Джералд Уэйд, еще один храбрец, погибший как герой. Его место было предложено — не без колебаний с моей стороны — одной леди, доказавшей, что она его достойна, леди, которая нам очень помогла.

Упомянутая леди сняла маску, и Бандл, уже ничему не удивлявшаяся, увидела прекрасное, тронутое легким загаром, лицо графини Радски.

— Я должна была догадаться, — с досадой проговорила Бандл, — очень уж вы старательно изображали из себя роковую искательницу приключений.

— Но ты не знаешь, в чем тут вся соль, — сказал Билл. — Бандл, это же и есть Малютка Мор, помнишь, я тебе рассказывал, какая она потрясающая актриса. И она прекрасно это доказала.

— Да, роль вроде бы мне удалась, — сказала мисс Мор, точно имитируя романский носовой выговор^[237].— Но это не моя заслуга, мои родители выходцы из Европы, поэтому все это было не так уж трудно. Правда, один раз в Аббатстве я чуть не выдала себя, помните, когда заговорили об английских садах. — Она сделала паузу, а затем взволнованно произнесла: — Но это не было развлечением. Знаете, я была помолвлена с Ронни, и, когда он погиб… я просто была обязана помочь… тем, кто искал эту тварь. Вот и все.

— Просто голова кругом, — призналась Бандл. — Сплошные загадки и сюрпризы.

— Все очень просто, леди Эйлин, — сказал инспектор Баттл. — Началось с того, что несколько молодых людей захотели испытать себя. Первым ко мне пришел мистер Уэйд. Он предложил создать небольшую мобильную организацию, из… как бы это лучше выразиться… из энтузиастов, готовых выполнять определенные секретные задания. Я предупредил его, как опасны подобные игры, но он был юноша с горячей головой. Я просил его предостеречь остальных. Но и все его друзья были под стать ему самому. Так все и началось.

— Но для чего же все это было устроено? — спросила Бандл.

— Мы искали одного человека, и долго искали. Он работал в Министерстве иностранных дел и поэтому был очень опасен. Не просто преступник, а преступник международного масштаба, гений в своей области. Дважды ему удавалось похитить ценные секретные проекты. Наши люди пытались поймать его, но безрезультатно. Вот тогда к поискам и подключились молодые искатели приключений — и не напрасно.

— То есть они выследили его?

— Да, но какой ценой! Этот человек был очень опасен. На его счету уже было две жизни, а он все еще оставался на свободе. Однако «Семь циферблатов» все-таки его настигли. В конце концов он был пойман с поличным благодаря мистеру Эверсли.

— Кто он? — спросила Бандл. — Я его знаю?

— Да, и очень хорошо, леди Эйлин. Его зовут мистер Джимми Тесиджер. Его сегодня арестовали.

Глава 33
Баттл объясняет

Баттл сел поудобнее и принялся не спеша рассказывать:

— Далеко не сразу я начал его подозревать. Первая смутная догадка возникла у меня, когда я узнал о предсмертных словах мистера Деверукса. Вы, леди Эйлин, решили, что мистер Деверукс пытался передать Джимми Тесиджеру, что его убили «Семь циферблатов». В этом была своя логика. Но я-то знал, что этого не может быть. Мистер Деверукс хотел предупредить «Семь циферблатов» и хотел передать им что-то о мистере Джимми Тесиджере.

Это невероятно меня удивило, ведь мистер Деверукс и мистер Тесиджер были близкими друзьями. Однако я вспомнил, что предыдущие кражи были совершены человеком очень осведомленным. Если он сам не работал в Министерстве иностранных дел, то, во всяком случае, получал информацию из первых рук. И еще меня занимало, откуда у мистера Тесиджера столько денег. Отец оставил ему небольшое наследство, а он жил на широкую ногу. Откуда же?

Я знал, что мистеру Уэйду удалось обнаружить кое-какие весьма взволновавшие его факты. Он, вероятно, не сомневался, что напал на верный след, но до поры до времени держал свои соображения втайне. Но мистеру Деверуксу он, по-видимому, намекнул, что он почти добрался до истины, — как раз накануне их поездки в Чимниз. Когда ему сказали, что мистер Уэйд умер от передозировки снотворного, мистер Деверукс ни на секунду этому не поверил. Он уже точно знал, что мистера Уэйда очень ловко убрали и что сделал это тот, кого мы ищем. Думаю, он собирался довериться мистеру Тесиджеру, — в тот момент он его еще не подозревал, — но что-то удержало его.

Затем он совершил довольно странный поступок: поставил на камин семь будильников, восьмой выбросил. По-видимому, он хотел предупредить убийцу, что «Семь циферблатов» отомстят за смерть своего товарища. После чего стал выжидать, не выдаст ли себя преступник.

— Значит, Джерри Уэйда отравил Джимми Тесиджер? — спросила Бандл.

— Да, Тесиджер подсыпал снотворное в стакан виски с содовой, который мистер Уэйд выпил перед тем, как отправиться в свою комнату. Вот почему ему хотелось спать, когда он писал письмо мисс Уэйд.

— Значит, лакей Бауэр тут ни при чем?

— Бауэр — один из моих людей, леди Эйлин. Мы понимали, что преступник непременно будет охотиться за изобретением Эберхарда, и поэтому устроили Бауэра в Чимниз лакеем, чтобы он был в курсе всех происходящих там событий. Но, к сожалению, его возможности были ограничены. И Тесиджеру ничего не стоило подсыпать Джерри Уэйду смертельную дозу снотворного. Позже, когда все уже спали, он поставил бутылку, стакан и пузырек от лекарства рядом с кроватью мистера Уэйда. Когда тот был без сознания, Тесиджер приложил его пальцы к стакану, бутылке и пузырьку, — если возникли бы какие-нибудь подозрения, обнаружили бы только отпечатки пальцев Джерри Уэйда.

Что подумал Тесиджер — когда увидел семь будильников на камине? Не знаю. Конечно, он ничего не сказал мистеру Деверуксу, но, думаю, эти будильники доставили ему немало неприятных минут. После этого он наверняка не спускал глаз с мистера Деверукса.

Что было дальше, сказать трудно, мистер Деверукс после смерти мистера Уэйда мало с кем виделся. Но ясно, что он не терял времени даром и пришел к тем же выводам, что и мистер Уэйд: преступник Джимми Тесиджер. Ну, а предал его, видимо, тот же человек, что предал и мистера Уэйда.

— Кого вы имеете в виду?

— Мисс Лорен Уэйд. Мистер Уэйд был к ней очень привязан, думаю, он собирался жениться на ней, она ведь не была родной его сестрой. И конечно же, не в меру с ней откровенничал. А мисс Уэйд душой и телом была предана Тесиджеру. Она делала все, что он приказывал, и передавала ему всю информацию. Точно так же она пленила мистера Деверукса, и тот не мог не предостеречь ее относительно Тесиджера. И тогда мистера Деверукса тоже заставили умолкнуть, а умирая, он пытался передать «Семи циферблатам», что его убил Тесиджер.

— Ужасно! — воскликнула Бандл. — Если бы я только знала об этом раньше!

— Тогда этого не знал никто. Я и сам не мог в это поверить. Но перейдем к событиям в Вивернском Аббатстве. Вспомните, как неудачно все сложилось, особенно для мистера Эверсли — он сразу понял, что вы заодно с мистером Тесиджером. Вспомните, как он отговаривал вас от поездки в Аббатство. А после вашего рассказа о тайном собрании был просто в шоке.

Инспектор остановился, в глазах его мелькнул огонек.

— Да и я был в шоке, леди Эйлин. Мне и в голову не могло прийти ничего подобного. Тогда вы здорово обвели меня вокруг пальца. Итак, перед мистером Эверсли стояла дилемма. Доверить вам тайну «Семи циферблатов» он не мог, так как понимал, что это сразу станет известно Тесиджеру, но и оставить вас с ним один на один он тоже не мог. А Тесиджеру конечно же все это было на руку, поскольку помогло добиться приглашения в Вивернское Аббатство, что значительно облегчало его задачу.

Должен признаться, что «Семь циферблатов» приблизительно в это же время отправили письмо-предупреждение мистеру Ломаксу. Специально, чтобы он обратился ко мне за помощью и чтобы мое присутствие там выглядело естественным. Как вы знаете, я действовал совершенно открыто.

И снова в глазах инспектора мелькнул огонек.

— Итак, мистер Эверсли и мистер Тесиджер договорились о ночном дежурстве. Мистер Эверсли уговорился и с мисс Мор. Графиня была на своем посту у окна библиотеки, когда услышала шаги Тесиджера. Она бросилась за ширму.

Тесиджер оказался на высоте: его история с дракой выглядела вполне правдоподобно. Я был загнан в угол и даже начал сомневаться в правильности своих действий. К тому же всплыли несколько загадочных фактов, которые в корне меняли нашу версию. Признаться, я был растерян и не знал, как действовать дальше. К счастью, обнаружились новые улики, подтверждающие нашу догадку.

Я нашел в камине обгоревшую перчатку со следами зубов, и тогда понял, что мы не ошибались. Да, это очень умный преступник.

— С кем же он дрался? — спросила Бандл. — Кто был его противник?

— Никакого противника не было. Сейчас я все объясню. Первое: Тесиджеру активно помогала Лорен Уэйд. Они уговорились встретиться. В определенное время мисс Уэйд приехала на своей машине, перелезла через ограду и подошла к дому. На случай, если ее кто-нибудь увидит, она заготовила историю — ту самую, которую в конце концов нам и поведала. Никем не замеченная, она пробралась на террасу — как раз в то время, когда часы пробили два.

Теперь признаюсь: конечно же мои люди ее видели. Просто у них был приказ задерживать только тех, кто попытается выйти за пределы поместья — мне необходимо было проследить за каждым действующим лицом. Итак, мисс Уэйд появляется на террасе, и в ту же минуту к ее ногам падает пакет, она, естественно, его поднимает, а когда видит, что какой-то человек спускается по плющу, она бросается бежать. Что происходит дальше? Борьба, а вскоре раздаются и револьверные выстрелы… Что все делают? Естественно, спешат к месту происшествия, в библиотеку, а мисс Лорен Уэйд тем временем может спокойно выйти из парка, сесть в свой автомобиль и вывезти секретные бумаги.

Но получилось иначе: вместо автомобиля мисс Уэйд попала в мои объятья. И тут характер игры изменился. От нападения пришлось перейти к защите. Мисс Уэйд излагает свой вариант событий, весьма убедительный и логичный.

Теперь о мистере Тесиджере. Я сразу понял: тут что-то не так. От одной огнестрельной раны сознание не теряют. Либо он, падая, стукнулся головой, либо… либо вообще не терял сознания. Чуть позже мы услышали рассказ мисс Мор. Он совпал с рассказом мистера Тесиджера во всем, кроме одной важной детали. Мисс Мор сказала, что, после того, как был погашен свет и мистер Тесиджер подошел к застекленной двери, все смолкло. Она решила, что он вышел из комнаты. Ведь если бы он находился в пустой темной комнате, его дыхание нельзя было бы не услышать. Если же мистер Тесиджер вышел из комнаты, то куда он мог отправиться? По плющу в комнату мистера О'Рурка. Которому еще с вечера подмешал снотворное в виски с содовой. Он берет нужные бумаги, бросает их девушке, снова спускается по плющу и инсценирует драку. Если вдуматься, это не так уж и трудно: опрокидывать столы и стулья, выкрикивать что-то сначала своим голосом, потом грубым, хриплым шепотом. И наконец, последний штрих — два револьверных выстрела. Сначала он стреляет по воображаемому противнику из своего собственного кольта, демонстративно купленного днем раньше. А затем левой рукой, одетой в перчатку, достает из кармана маленький маузер и простреливает мягкую ткань правой руки. Бросает пистолет в окно, зубами стаскивает перчатку и бросает ее в камин. Когда появляюсь я, он уже лежит на полу — в обмороке.

Бандл глубоко вздохнула:

— Тогда вы еще не знали, что он притворяется?

— Нет, тогда нет. Я понял все гораздо позже, когда смог сопоставить все факты. Первой уликой была перчатка. Затем я попросил сэра Освальда выбросить пистолет в окно. Он упал намного дальше того места, где его нашли. Конечно, если ты не левша, левой рукой невозможно кинуть так же далеко, как и правой. И тогда я подумал о Тесиджере, только еще подумал.

Что мне действительно не давало покоя, так это одно странное обстоятельство. Совершенно очевидно, что пакет был выброшен для того, чтобы его кто-то подобрал. Если мисс Уэйд оказалась там случайно, то кому же на самом деле он предназначался? Конечно, для окружающих ответ напрашивался сам собой — графине. Но я-то знал, что графиня тут ни при чем. Что же из этого следовало? Да то, что бумаги попали к тому, кому они и предназначались. И чем больше я об этом думал, тем больше удивлялся тому странному обстоятельству, что мисс Уэйд оказалась на террасе именно в тот момент, когда выбросили бумаги.

— А тут еще я со своими уликами против графини.

— Что правда, то правда, леди Эйлин. Пришлось немало приложить усилий, чтобы выключить вас из игры. И мистеру Эверсли пришлось не сладко: леди приходит в себя после глубокого обморока и неизвестно, что она может в подобном состоянии наговорить.

— Теперь мне понятно, почему у Билла был такой растерянный вид, — сказала Бандл, — и почему он умолял графиню помолчать, пока она окончательно не придет в себя.

— Бедняга Билл, — сказала мисс Мор. — Ему помимо своей воли приходилось изображать пылкого и жутко назойливого влюбленного.

— Итак, — продолжал инспектор Баттл. — Я стал подозревать Тесиджера, но — увы! — у меня не было никаких доказательств. К тому же и Тесиджер был начеку. Он, по-видимому, чувствовал, что от «Семи циферблатов» ничего хорошего ему ждать не приходится. Он во что бы то ни стало хотел узнать, кто же этот таинственный «Седьмой». Он и к Кутам напросился потому, что решил, будто под этой маской скрывается сэр Освальд.

— И я подозревала сэра Освальда, — призналась Бандл, — особенно когда выяснилось, что он гулял в парке той ночью.

— А я подозревал совсем другого человека, — сказал Баттл, — теперь могу признаться. Я подозревал его секретаря.

— Понго? — удивился Билл. — Старину Понго?

— Да, мистер Эверсли, именно старину Понго, как вы его называете. Очень энергичный, недюжинных способностей джентльмен, он наверняка бы сумел все это организовать. К тому же именно он расставлял будильники в комнате мистера Уэйда. Ему ничего не стоило поставить бутылку и стакан рядом с мистером Уэйдом. И, в довершение всего, он левша. Перчатка указывала на него, если бы не одно обстоятельство.

— Какое?

— Следы зубов! Только человек, у которого правая рука бездействует, станет стаскивать перчатку зубами.

— Итак, Понго был реабилитирован.

— Да, Понго был, как вы выражаетесь, реабилитирован. Я уверен, мистер Бейтмен страшно удивится, когда узнает, что был под подозрением.

— Конечно, — согласился Билл. — Чтобы такая дубина… Как вы такое могли подумать…

— Ну, если следовать вашей логике, то и Тесиджер — кандидатура малоподходящая. По вашим же словам, он тоже дубина да еще и шалопай. Тем не менее я понял, что кто-то из этих двоих умело играл свою роль… Решив, что преступник — Тесиджер, я поинтересовался мнением мистера Бейтмена. Оказалось, что мистер Бейтмен давно его подозревал и не раз предупреждал об этом сэра Освальда.

— С ума можно сойти, — воскликнул Билл. — А ошибается он хоть в чем-нибудь?

— Итак, — продолжал инспектор Баттл, — мы заставили Тесиджера нервничать, он начал метаться, стараясь разгадать тайну «Семи циферблатов», чтобы знать точно, кого же следует опасаться. А вот улики мы получили только благодаря мистеру Эверсли. Он знал, что перед ним опасный преступник, тем не менее, не раздумывая, согласился на очень рискованный шаг. Конечно, он и представить себе не мог, что ваша жизнь, леди Эйлин, тоже окажется в опасности.

— О, Боже, конечно, не мог! — воскликнул Билл.

— Он представил все так, будто к нему в руки попали бумаги мистера Деверукса, которые якобы свидетельствовали против мистера Тесиджера. Естественно, как истинный друг, мистер Эверсли сразу помчался к мистеру Тесиджеру, уверенный, что тот все объяснит. Мы знали, что если мы на верном пути, то Тесиджер попытается убрать мистера Эверсли с дороги, и знали даже, как он это сделает. Мы угадали: Тесиджер дал своему гостю виски с содовой. Но когда хозяин вышел из комнаты, мистер Эверсли вылил виски в вазу на камине. Однако ему, конечно, пришлось притвориться, что снотворное подействовало. Он знал, что оно действует не сразу. Он стал рассказывать о том, что вычитал якобы в записях мистера Деверукса. Тесиджер сначала с негодованием все отрицал, но, как только, по его расчетам, отрава должна была подействовать, перестал отпираться и напрямик заявил мистеру Эверсли, что тот будет третьей жертвой.

Когда мистер Эверсли сделал вид, что вот-вот потеряет сознание, преступник стащил его вниз и запихнул в машину. Должно быть, в это время он уже позвонил вам — мистер Эверсли конечно же об этом не знал — и предусмотрительно дал совет: сказать отцу, что вы отвезете домой мисс Уэйд. Вы и словом не обмолвились о полученных от него распоряжениях. И когда потом обнаружили бы ваше тело, мисс Уэйд поклялась бы, что вы доставили ее домой, а потом одна отправились в клуб «Семь циферблатов».

Мистер Эверсли продолжал изображать беспамятство. Добавлю, что, как только молодые люди отъехали от Джермин-стрит, наш сотрудник проник в квартиру и обнаружил бутылку виски с гидрохлоридом морфия^[238] Этой дозы морфия вполне бы хватило, чтобы отправить на тот свет двух дюжих молодцов. Конечно, мы следили за машиной. Мистер Тесиджер заехал в известный загородный гольф-клуб, повертелся там несколько минут, якобы собираясь сыграть партию в гольф. Заботился об алиби, зная, что оно скоро ему понадобится. Машину с мистером Эверсли он оставил на это время в маленьком безлюдном переулке. Потом вернулся в Лондон и теперь уже со спокойной душой направился в клуб «Семь циферблатов». Убедившись, что Альфред покинул дом, он подъехал к двери, сделал вид, что что-то сказал мистеру Эзерсли — на случай, если бы вы находились рядом, и вошел в дом. А уж там-то разыграл для вас целый спектакль.

Притворившись, что отправляется за врачом, он погромче хлопнул дверью, а сам тихо прокрался наверх и спрятался за дверью комнаты, куда должна была вас отослать мисс Уэйд. Увидев вас, мистер Эверсли, конечно, был в ужасе, но продолжал мужественно играть свою роль. Он знал, что наши люди наблюдают за домом и в случае чего смогут вас защитить. Да и сам он в критический момент готов был сразу «прийти в себя». Когда Тесиджер бросил на стол револьвер и, очевидно, покинул дом, он решил, что теперь-то уж вам бояться нечего. А дальше… — Он умолк и посмотрел на Билла. — Может быть, вы сами продолжите, сэр?

— Как последний идиот лежал я на этом диване, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь ресницы, и все больше и больше нервничал. Потом слышу: кто-то сбежал по лестнице, Лорен встала и подошла к двери.

Я узнал голос Тесиджера, но слов не разобрал. Лорен, видимо в ответ, сказала: «Все в порядке, все идет просто прекрасно». Он попросил: «Помоги мне отнести его наверх. Трудновато будет, конечно, но мне хотелось бы оставить их там вместе — хорошенький подарочек для „Седьмого“». Я не совсем понял, о чем они говорили, но они умудрились втащить меня наверх. Да, это им было ой как нелегко, уж я постарался хорошенько расслабиться — чтобы быть тяжелым, как натуральный покойничек. Они втащили меня, и тут я услышал, как Лорен спрашивает: «Вы уверены, что все в порядке? Что она не очнется?» И ответ этого мерзавца: «Не волнуйтесь. Я влепил ей от всей души». Они вышли и заперли дверь, тут я открыл глаза и увидел тебя. О, Господи, Бандл, большего ужаса в своей жизни я не испытывал. Я был уверен, что ты умерла.

— Думаю, меня спасла шляпка.

— В какой-то мере, — согласился инспектор Баттл. — Но в основном то, что у него была ранена рука. Сам он об этом не подумал, но удар получился вполсилы. В любом случае мы виноваты перед вами. Мы не сумели обеспечить вашу безопасность, леди Эйлин, и это обстоятельство здорово омрачает наш успех.

— У меня очень крепкая голова, — сказала Бандл. — И еще я везучая. Кто меня действительно поразил, так это Лорен. Она казалась мне такой милой.

— Говорят, дама из Пентонвилла^[239], убившая пятерых детей, тоже была на редкость обаятельна, — сказал Баттл. — Нельзя доверять внешности. У нее плохая наследственность — ее отец закоренелый преступник, несколько раз сидел в тюрьме.

— Ее вы тоже поймали?

Инспектор Баттл кивнул.

— Ее, конечно, не повесят — она-то сумеет разжалобить присяжных. А вот Тесиджера непременно вздернут. И поделом, никогда не встречал более жестокого и хитрого преступника… Ну а теперь, — добавил он, — если у вас не слишком сильно болит голова, леди Эйлин, давайте отпразднуем нашу победу! Тут неподалеку есть отличный ресторанчик.

Бандл с радостью согласилась.

— Я умираю от голода. И кроме того, инспектор Баттл, — она оглядела присутствующих, — мне бы хотелось поближе познакомиться со своими коллегами.

— «Семь циферблатов»! — воскликнул Билл. — Ура! Там подают шампанское, Баттл? Без шампанского нам сегодня не обойтись!

— Обещаю, что все будут довольны, сэр. Положитесь на меня.

— Инспектор Баттл, — сказала Бандл, — вы замечательный человек. Как жаль, что вы уже женаты. Иначе я бы дала отставку Биллу.

Глава 34
Лорд Кейтсрэм одобряет выбор

— Отец, — начала Бандл. — У меня есть новость. Боюсь, скоро ты меня потеряешь.

— Чушь, — отмахнулся лорд Кейтерэм. — Только не говори, что у тебя скоротечная чахотка, или порок сердца, или еще что-нибудь похлеще — все равно не поверю.

— Я не собираюсь умирать. Наоборот, я собираюсь замуж.

— Что ж, это приблизительно одно и то же, — мрачно заметил лорд. — Это значит, мне придется запихивать себя в тесный костюм и терпеть всю эту суету с венчанием. Да еще, не дай Бог, придется лобызаться с Ломаксом.

— Боже упаси! Ты что, подумал, будто я выхожу за Джорджа? — воскликнула Бандл.

— Последний раз, когда вы виделись, все как будто шло именно к этому. Я имею в виду вчерашнее утро.

— Я собираюсь выйти замуж за человека, который в миллион раз лучше Джорджа.

— Надеюсь, — сдержанно заметил лорд Кейтерэм. — Однако заранее ведь ничего не известно. К тому же ты не очень-то разбираешься в людях. Помнишь, ты говорила, что Тесиджер — беззаботный шалопай, а я слышал другое — оказывается, он один из самых опытных преступников нашего времени. Жаль, не довелось познакомиться с ним. Я подумываю вскоре засесть за мемуары — там будет отдельная глава — «Преступники, с которыми мне доводилось встречаться». И надо же, из-за досадного недоразумения я не познакомился с этим в своем роде замечательным молодым человеком.

— Перестань, папа. Ты же прекрасно знаешь, что у тебя не хватит терпения не то что на мемуары, но и на что бы то ни было вообще.

— А я и не собираюсь писать их сам. Так, по-моему, никто и не делает. Найду очаровательную молодую девушку, она всем и займется: будет собирать материалы и собственно писать.

— А ты что будешь делать?

— Ну, буду рассказывать ей что-нибудь. Скажем, по полчаса в день. Не больше.

Лорд Кейтерэм помолчал и мечтательно добавил:

— Молодая очаровательная девушка. Воспитанная и очень спокойная.

— Послушай, отец, сдается мне, что после моего ухода ты собираешься пуститься в весьма опасные приключения.

— Каждый выбирает себе те приключения, которые ему приятны, — философски заметил лорд Кейтерэм.

Он уже собрался было уйти, но вдруг о чем-то вспомнил и обернулся.

— Да, кстати, Бандл, за кого же ты все-таки собираешься замуж?

— Я все ждала, когда ты наконец спросишь. Я собираюсь выйти замуж за Билла Эверсли.

Неисправимый эгоист на минуту задумался, затем одобрительно кивнул.

— Прекрасно. По-моему, у него неплохой свинг? Мы сможем выступить в паре на предстоящих Осенних Играх.

УБИЙСТВО В ДОМЕ ВИКАРИЯ
Murder at the Vicarage 1930 © Перевод M. Ковалева, 1990

Глава 1

Немалого труда стоило мне выбрать день и час, с которого надо начать рассказ, но я наконец остановил свой выбор на одной из сред, когда мы собрались ко второму завтраку. Беседа в общем не касалась того, о чем я собираюсь рассказать, но все же в ней промелькнуло нечто, оказавшее влияние на последующие события.

Разделавшись с куском вареного мяса (надо сказать, на редкость жесткого), который мне пришлось разрезать как хозяину дома, я вернулся на свое место и с горячностью, отнюдь не приличествующей моему сану, заявил, что тот, кто убьет полковника Протеро, поистине облагодетельствует мир.

Мой юный племянник, Деннис, тут же выпалил:

— Тебе это припомнят, когда найдут старика плавающим в луже крови. Вот и Мэри покажет на тебя, верно, Мэри? Скажет на суде, как ты кровожадно размахивал кухонным ножом!

Мэри служит у нас временно, в надежде на лучшее положение и более солидный заработок, — она громко, официальным тоном объявила: «Зелень» — и с воинственным видом брякнула треснутое блюдо под кос Деннису.

Моя жена сочувственно спросила:

— Он тебя очень замучил?

Я не сразу нашелся с ответом, поскольку Мэри вслед за зеленью сунула мне в лицо другое блюдо, с крайне непривлекательными непропеченными клецками.

— Благодарю вас, не надо, — сказал я, после чего она грохнула блюдо с клецками на стол и вылетела из комнаты.

— Какая я ужасная хозяйка — просто беда, — сказала моя жена, и мне послышались нотки искреннего раскаяния в ее голосе.

Я был с ней совершенно согласен. Жену мою зовут Гризельда — имя для жены священнослужителя в высшей степени подходящее^[240]. Но на этом все подобающие ее положению качества и исчерпываются. Кротости в ней нет ни капли.

Я всегда придерживался мнения, что священнику лучше не жениться. И по сию пору остается тайной, как мне взбрело в голову умолять Гризельду выйти за меня замуж — всего через двадцать четыре часа после нашего знакомства. Как я полагал до того, женитьба — серьезнейший шаг, который требует длительного обдумывания и подготовки, и самое важное в браке — сходство вкусов и склонностей.

Гризельда моложе меня почти на двадцать лет. Она поразительно хороша собой и абсолютно неспособна серьезно относиться к чему бы то ни было. Она ничего не умеет толком делать, и жить с ней в одном доме — чистое мучение. Весь мой приход для нее что-то вроде цирка или зверинца, созданного ей на потеху. Я попытался сформировать ее ум, но потерпел полную неудачу. И все более и более убеждаюсь в том, что служителю церкви подобает жить в одиночестве. Я не раз намекал на это Гризельде, но она только заливалась смехом.

— Дорогая моя, — сказал я, — если бы ты хоть чуточку постаралась…

— Да я стараюсь, — откликнулась Гризельда. — Только, знаешь, мне кажется, что, чем больше я стараюсь, тем хуже получается. Ничего не поделаешь — я не создана для домашнего хозяйства. Я решила, что лучше бросить все на Мэри, примириться с неудобствами и питаться этой неудобоваримой гадостью.

— А о муже ты подумала, радость моя? — укорил я ее и добавил, следуя примеру лукавого, который цитировал Священное писание ради своих целей: — Она устраивает все в доме своем…

— Но ведь тебе сказочно повезло: тебя не бросили на растерзание львам, — живо перебила Гризельда. — А то еще и на костер мог бы угодить^[241]. Стоит ли поднимать шум из-за невкусной еды и невыметенной пыли с дохлыми осами! Расскажи-ка мне лучше про полковника Протеро. У ранних христиан было одно преимущество — они не додумались еще завести у себя церковных старост^[242].

— Надутый старый грубиян, — заметил Деннис. — Недаром первая жена от него сбежала.

— По-моему, ничего другого ей и не оставалось, — сказала моя жена.

— Гризельда! — строго оборвал ее я. — Я не потерплю, чтобы ты говорила подобные вещи.

— Ну, милый, — с нежностью сказала жена. — Расскажи мне про него. Из-за чего весь сыр-бор разгорелся? Может, из-за мистера Хоуза, из-за того, что он ежеминутно кланяется, кивает и крестится?

Хоуз — мой новый помощник. Он прослужил в нашем приходе чуть больше трех недель, придерживается правил Высокой Церкви^[243] и постится по пятницам. А полковник Протеро — непримиримый противник всех и всяческих ритуалов.

‘ — На этот раз — нет. Хотя походя он и об этом упомянул. Нет, все неприятности начались со злосчастной фунтовой бумажки миссис Прайс Ридли.

Миссис Прайс Ридли — достойный член кашей общины. Во время ранней обедни в годовщину смерти своего сына она положила в кружку для пожертвований фунтовую банкноту. Позже, читая вывешенную для сведения паствы справку о пожертвованиях, она была поражена в самое сердце тем, что самой крупной банкнотой значилась бумажка в десять шиллингов.

Она пожаловалась мне, и я вполне резонно заметил, что она, должно быть, запамятовала.

— Мы все уже не так молоды, — добавил я, стараясь как можно тактичнее уладить дело. — Годы берут свое, от этого не уйдешь.

Как ни странно, мои слова оказали противоположное действие. Она заявила, что творятся странные вещи, и она чрезвычайно удивлена, что я этого не замечаю. После чего миссис Прайс Ридли, как я догадываюсь, явилась с жалобами к полковнику Протеро. Протеро из тех людей, которые обожают скандалить по любому поводу. Он и устроил скандал. К сожалению, для скандала он выбрал среду. А я утром по средам даю уроки в церковной дневной школе, и это превращает меня в комок нервов… так что я до конца дня не могу прийти в себя.

— Что ж тут такого — надо же и ему хоть чем-то развлечься, — сказала моя жена с видом праведного и беспристрастного судьи. — Около него никто не увивается, называя его нашим дорогим викарием, и никто ему не дарит жутких расшитых туфель, а к Рождеству — теплых ночных носочков. И жена и дочь на дух его не переносят. Наверно, ему приятно хоть в чем-то почувствовать себя важной персоной.

— Но ведь для этого вовсе не обязательно оскорблять других, — не без горячности ответил я. — Мне кажется, он даже не понял, какие выводы можно сделать из его слов. Хочет проверить все церковные счета — на случай растрат. Растрат, так и сказал. Выходит, он думает, будто я прикарманиваю церковные средства!

— О тебе никто такого не подумает, мой родной, — сказала Гризельда. — Ты настолько выше всех подозрений, что тебе просто грех не воспользоваться такой возможностью. Вот было бы здорово, если бы ты присвоил пожертвования на миссионерскую работу. Терпеть не могу миссионеров — я их всегда ненавидела.

Я уже хотел упрекнуть жену за нехристианские чувства, но тут Мэри внесла полусырой рисовый пудинг. Я попробовал слабо протестовать, но Гризельда заявила, что японцы всегда едят недоваренный рис и от этого у них так хорошо варят мозги.

— Попомни мои слова, — сказала она, — если бы ты всю неделю, до самого воскресенья, ел рисовый пудинг, ты произнес бы сногсшибательную проповедь, честное слово.

— Боже упаси, — содрогнувшись, ответил я. Затем продолжил: — Протеро зайдет завтра вечером, и мы вместе просмотрим все счета. А сегодня мне нужно закончить свою речь для МКАЦ^[244]. Я тут искал цитату и так зачитался «Реальностью» каноника Ширли, что не успел написать все до конца. А ты сегодня что собираешься делать, Гризельда?

— Исполнять свой долг, — сказала Гризельда. — Свой долг супруги пастыря. Чай со сплетнями в половине пятого.

— А кого ты пригласила?

Гризельда стала перечислять по пальцам, сияя напускной добродетелью:

— Миссис Прайс Ридли, мисс Уэзерби, мисс Хартнелл и это чудовище — мисс Марпл.

— А мне мисс Марпл даже нравится, — возразил я. — По крайней мере, она не лишена чувства юмора.

— Самая жуткая сплетница во всей деревне, — сказала Гризельда. — Всегда знает до мелочей все, что здесь творится, и всегда от всех ждет самого худшего.

Как я уже говорил, Гризельда гораздо моложе меня. В моем возрасте люди понимают, что самые худшие ожидания обычно оправдываются.

— Меня к чаю не жди, Гризельда! — заявил Деннис.

— Ах ты разбойник! — воскликнула Гризельда.

Деннис благоразумно спасся бегством, а мы с Гризельдой перешли ко мне в кабинет.

— Ума не приложу, кого бы еще позвать, — сказала она, усаживаясь на мой письменный стол. — Может, доктора Стоуна и мисс Крэм? И еще, пожалуй, миссис Лестрэндж. Между прочим, я к ней вчера заходила и не застала ее. Да, миссис Лестрэндж надо непременно подать к чаю. Она такая таинственная — приехала, сняла дом в деревне и носа из него не кажет, а? Сразу приходят в голову детективы. Представляешь — «Кто была эта таинственная дама с бледным и прекрасным лицом? Что таилось в ее прошлом? Никто не ведал. В ней было нечто роковое». По-моему, доктор Хэйдок что-то про нее знает.

— Ты читаешь слишком много детективов, — кротко заметил я.

— А ты-то сам? — парировала она. — Я вчера весь дом перевернула, искала «Пятно на лестнице», пока ты писал тут проповедь. Наконец прихожу спросить тебя, не попадалась ли тебе эта книга, и что я вижу?

У меня хватило совести покраснеть.

— Да я просто нечаянно на нее наткнулся. Потом какая-то фраза случайно попалась мне на глаза, и…

— Знаю я эти случайные фразы, — сказала Гризельда. И напыщенно произнесла, словно читая по книге: — «И тут случилось нечто поразительное — Гризельда встала, прошла через всю комнату и нежно поцеловала своего пожилого мужа». Сказано — сделано.

— Это и вправду «нечто поразительное»? — спросил я ее.

— Ты еще спрашиваешь, — ответила Гризельда. — Ты хоть понимаешь, Лен, что я могла выйти замуж за министра, за баронета^[245], за процветающего дельца, за трех младших офицеров и бездельника с изысканными манерами, а вместо этого выбрала тебя? Разве это не поразило тебя в самое сердце?

— Тогда — поразило, — признался я. — Я частенько задумывался, почему ты так поступила.

Гризельда залилась смехом.

— А потому, что почувствовала себя совершенно неотразимой, — прошептала она. — Остальные мои кавалеры считали, что я просто чудо, и, разумеется, для каждого из них я была бы отличной женой. Но для тебя я — воплощение всего, что ты не любишь и не одобряешь, и все же ты не мог передо мной устоять. Мое тщеславие просто не выдержало этого. Знаешь, куда приятнее, когда тебя втайне обожают, сознавая, что это грех, чем когда тобой гордятся и выставляют напоказ. Я доставляю тебе кучу неудобств, я непрерывно тебя шокирую, и, несмотря ни на что, ты любишь меня до безумия. Ты меня любишь до безумия, а?

— Разумеется, я к тебе очень привязан, дорогая.

— Вот как! Лен, ты меня обожаешь. Помнишь, как я осталась в городе, а тебе послала телеграмму, и ты ее не получил, потому что сестра почтмейстерши разрешилась двойней и она забыла ее передать? Ты потерял голову, принялся звонить в Скотленд-Ярд и вообще устроил жуткий переполох.

Есть вещи, вспоминать о которых бывает весьма неприятно. В упомянутом случае я действительно вел себя довольно глупо. Я сказал:

— Извини, дорогая, но я хотел бы заняться своей речью для МКАД.

Гризельда страдальчески вздохнула, взъерошила, потом снова пригладила мои волосы и сказала:

— Ты меня недостоин. Нет, правда! Закручу роман с художником. Клянусь, что закручу. Представляешь себе, какие сплетни пойдут по всему приходу?

— Их и без того предостаточно, — мягко заметил я.

Гризельда расхохоталась, послала мне воздушный поцелуй и выпорхнула через застекленную дверь.

Глава 2

Нет, с Гризельдой решительно нет никакого сладу! После ленча я встал из-за стола в прекрасном настроении, чувствуя, что готов написать действительно вдохновенное обращение к Мужской Конгрегации Англиканской Церкви. И вот никак не могу сосредоточиться и места себе не нахожу.

Когда я, успокоившись, собрался было приступить к работе, в кабинет словно ненароком забрела Летиция Протеро. Я не случайно употребил слово «забрела». Мне приходилось читать романы, в которых молодые люди едва не лопаются от бьющей через край энергии — joie de vivre — волшебной жизнерадостной юности… Но мне лично почему-то попадаются молодые создания, скорее напоминающие бесплотные призраки.

В этот день Летиция особенно напоминала тень. Она очень хорошенькая девушка, высокая, светленькая, но какая-то неприкаянная. Она забрела ко мне, рассеянно стащила с головы желтый беретик и с отсутствующим видом пробормотала:

— А! Это вы…

От Старой Усадьбы идет тропа через лес, прямо к кашей садовой калитке, поэтому гости по большей части проходят в эту калитку и прямо к двери кабинета — дорогой в обход идти далеко — и только ради того, чтобы войти с парадного входа. Появление Летиции меня не удивило, ко ее поведение вызвало легкую досаду.

Если ты идешь в дом священника, стоит ли удивляться, увидев самого священника?

Она вошла и упала, словно подкошенная, в одно из больших кресел. Подергала себя, непонятно для чего, за прядку волос, уставилась в потолок.

— А Денниса тут у вас нет?

— Я его не видел после ленча. По-моему, он собирался идти играть в теннис на ваших кортах.

— А-а… — протянула Летиция. — Лучше бы он не ходил. Там ни души нету.

— Он сказал, что вы его пригласили.

— Может, и пригласила. Только в пятницу. А сегодня вторник.

— Среда, — сказал я.

— Ой! Кошмар. Значит, я в третий раз позабыла, что меня звали ка ленч.

Впрочем, это ее не особенно беспокоило.

— А где Гризельда?

— Я думаю, вы найдете ее в мастерской в саду, она позирует Лоуренсу Реддингу.

— У нас тут из-за него такая склока разгорелась, — сказала Летиция. — Сами знаете, какой у меня папочка. Жуткий папочка.

— Какая скло… то есть о чем вы говорите? — спросил я.

— Да все из-за того, что он меня пишет. А папочка узнал. Интересно, почему это я не имею права позировать в купальном костюме? На пляже в нем быть можно, а на портрете нельзя?

Летиция помолчала, потом снова заговорила:

— Чепуха какая-то — отец, видите ли, отказывает молодому человеку от дома. Мы с Лоуренсом прямо обалдели. Я буду ходить сюда, к вам в мастерскую, можно?

— Нельзя, дорогая моя, — сказал я. — Если ваш отец запретил — нельзя.

Гостиница «Голубой Кабан».

— Ох, Боже ты мой, — вздохнула Летиция. — Вы все как сговорились, сил моих нет! Издергана. До предела. Если бы у меня были деньги, я бы сбежала, а без денег куда денешься? Если бы папочка, как порядочный человек, приказал долго жить, у меня бы все устроилось.

— Летиция, такие слова говорить не следует.

— А что? Если он не хочет, чтобы я ждала его смерти, пусть не жадничает, как последний скряга. Неудивительно, что мама от него ушла. Знаете, я много лет думала, что она умерла. А тот молодой человек, к которому она ушла, — он что, был симпатичный?

— Это случилось до того, как ваш отец приехал сюда.

— Интересно, как у нее все сложилось? Я уверена, что Анна вот-вот закрутит с кем-нибудь роман. Анна меня ненавидит — нет, обращается нормально, но — ненавидит. Стареет, и ей это не по вкусу. В таком возрасте и срываешься с цепи, сами знаете.

Хотел бы я знать — неужели Летиция собирается до вечера сидеть у меня в кабинете?

— Вам мои граммофонные пластинки не попадались? — спросила она.

— Нет.

— Вот тоска! Я их где-то забыла. И собака куда-то сбежала. Часики тоже, наручные — только они все равно не ходят. Ох, спать хочется! Не пойму отчего — я встала только в одиннадцать. Жизнь так изматывает, правда? Господи! Надо идти. В три, часа мне покажут раскоп, который сделал доктор Стоун.

Я взглянул на часы и заметил, что уже без двадцати пяти четыре.

— Ой! Не может быть! Кошмар. Ждут ли они меня или уже ушли? Надо пойти, посмотреть…

Она встала и побрела из комнаты, бросив через плечо:

— Вы скажете Деннису, ладно?

Я — механически ответил «Да», а когда понял, что не имею представления, что именно надо сказать Деннису, было уже поздно. Но, поразмыслив, я решил, что это, вероятно, не имело никакого значения. Я задумался о докторе Стоуне — это был знаменитый археолог, недавно он остановился в гостинице «Голубой Кабан» и начал раскопки на участке, входящем во владения полковника Протеро. Они с полковником уже несколько раз спорили не на шутку. Забавно, что он пригласил Летицию посмотреть на раскопки.

А ведь Летиция Протеро довольно остра на язычок. Интересно, поладит ли она с секретаршей археолога, мисс Крэм. Мисс Крэм — пышущая здоровьем особа двадцати пяти лет, шумная, румяная, переполнена до краев молодой жизненной энергией, и рот у нее полон зубов — кажется, их там даже больше положенного.

В деревне мнения разделились: одни считают, что она такая же, как все, другие — что эта молодая особа строгих правил, которая намерена при первой же возможности сделаться миссис Стоун. Она полная противоположность Летиции.

Насколько я понимал, жизнь в Старой Усадьбе действительно текла не очень счастливо. Полковник Протеро женился второй раз лет пять тому назад. Вторая миссис Протеро отличалась замечательной, хотя несколько необычной красотой. Я и раньше догадывался, что у нее не очень хорошие отношения с падчерицей.

Меня прервали еще раз. На этот раз пришел мой помощник, Хоуз. Он хотел узнать подробности моего разговора с Протеро. Я сказал, что полковник посетовал на его «католические пристрастия»^[246], но что цель его визита была иная. Со своей стороны, я тоже выразил протест и недвусмысленно дал ему понять, что придется следовать моим указаниям. В общем, Хоуз принял мои замечания вполне мирно.

Когда он ушел, я стал переживать оттого, что не могу относиться к нему теплее. Я глубоко убежден, что истинному христианину не подобает испытывать такие безотчетные симпатии и антипатии к своим ближним.

Я вздохнул, заметив, что стрелки часов на письменном столе показывают без четверти пять, что на самом деле означало половину пятого, и прошел в гостиную.

Четыре моих прихожанки сидели там, держа в руках чашки с чаем. Гризельда восседала за чайным столом, стараясь держаться как можно естественнее в этом обществе, но сегодня это ей удавалось хуже, чем обычно.

Я всем по очереди пожал руки и сел между мисс Марпл и мисс Уэзерби.

Мисс Марпл — седовласая старая дама с необыкновенной приятностью в манерах, а мисс Уэзерби — неиссякаемый источник злословия. Мисс Марпл, безусловно, гораздо опаснее.

— Мы тут как раз говорили о докторе Стоуне и мисс Крэм, — сладким как мед голоском сказала Гризельда.

У меня в голове промелькнули дурацкие стишки, которые сочинил Деннис: «Мисс Крэм даст фору всем».

Меня обуревало невесть откуда накатившее желание произнести эту строчку вслух и посмотреть, что будет, но, к счастью, я совладал с собой.

Мисс Уэзерби выразительно сказала:

— Порядочные девушки так не поступают, — и неодобрительно поджала тонкие губы.

— Как не поступают? — спросил я.

— Не идут в секретарши к холостому мужчине, — сказала мисс Уэзерби замогильным голосом.

— О, дорогая моя, — сказала мисс Марпл. — По-моему, женатые куда хуже. Вспомните бедняжку Молли Картер.

— Конечно, женатые мужчины, вырвавшись из дома, ведут себя из рук вон плохо, — согласилась мисс Уэзерби.

— И даже когда живут дома, с женой, — негромко заметила мисс Марпл. — Помнится…

Я поспешил прервать эти небезопасные воспоминания.

— Помилуйте, — сказал я. — В наше время девушка вольна поступить на службу, как и мужчина.

— И выехать за город? И остановиться в той же гостинице? — сурово произнесла миссис Прайс Ридли.

Мисс Уэзерби шепнула мисс Марпл:

— Спальни на одном этаже…

Мисс Хартнелл, дама закаленная и жизнерадостная — бедняки боятся ее как огня, — заявила громогласно и энергично:

— Бедняга не успеет оглянуться, как его опутают по рукам и ногам. Он же простодушнее нерожденного дитяти, — это сразу видно.

Удивительно, куда нас иногда заводят привычные выражения! Ни одна из присутствующих дам и помыслить не могла о том, чтобы вслух упомянуть о каком-нибудь младенце, покуда он не заагукает в колыбельке, выставленный всем на обозрение.

— Позорище — иначе не скажешь, — продолжала мисс Хартнелл с присущей ей «тактичностью». — Он же на добрых двадцать пять лет старше ее!

Три женских голоса, наперебой, словно стараясь заглушить эту неловкую фразу, заговорили хором и невпопад о пикнике для мальчиков из хора, о неприятном случае на последнем митинге матерей, о сквозняках в церкви. Мисс Марпл смотрела на Гризельду ласково сияющими глазами.

— А может, мисс Крэм просто нравится интересная работа? — сказала моя жена. — И доктор Стоун для нее всего лишь руководитель.

Ответом было полное молчание. Все четыре дамы были явно с ней не согласны. Тишину нарушила мисс Марпл; погладив Гризельду по руке, она сказала:

— Душечка, вы так молоды. Молодость так неопытна и доверчива!

Гризельда возмущенно отпарировала, что она вовсе не так уж неопытна и доверчива.

— Естественно, — продолжала мисс Марпл, пропустив возражения мимо ушей, — вы всегда думаете обо всех только самое хорошее.

— А вы действительно считаете, что она хочет выскочить замуж за этого лысого зануду?

— Насколько я понимаю, в средствах он не стеснен, — сказала мисс Марпл. — Разве что характер у него вспыльчивый. Вчера он повздорил с полковником Протеро.

Все дамы навострили уши.

— Полковник Протеро назвал его неучем.

— Полковник Протеро мог сказать такую чепуху, это в его духе, — заметила миссис Прайс Ридли.

— Совершенно в его духе, только я не уверена, что это такая уж чепуха, — сказала мисс Марпл. — Помните ту женщину, — вроде бы из общества социального обеспечения, — собрала пожертвования по подписке и как в воду канула. Оказалось, что она не имела к этому обществу никакого отношения. Мы все привыкли верить людям на слово — слишком уж мы доверчивы.

Вот уж не подумал бы, что мисс Марпл страдает доверчивостью.

— Там был еще какой-то шум из-за молодого человека, художника — мистера Реддинга, не так ли? — спросила мисс Уэзерби.

Мисс Марпл кивнула.

— Полковник Протеро отказал ему от дома. Кажется, он писал Летицию в купальном костюме.

— А я с самого начала видела, что между ними что-то есть, — сказала миссис Прайс Ридли. — Молодой человек слишком увивался вокруг нее. Жаль, что у девушки нет родной матери. Мачеха никогда ее не заменит.

— Я бы этого не сказала, — вмешалась мисс Хартнелл. — Миссис Протеро старается как может.

— Девушки всегда себе на уме, — посетовала миссис Прайс Ридли.

— Настоящий роман, правда? — сказала сентиментальная мисс Уэзерби. — Он такой красивый!

— Но распущенный, — бросила мисс Хартнелл. — А чего еще ждать? Художник! Париж! Натурщицы! И… и всякое такое!

— Писал ее в купальном костюме, — заметила миссис Прайс Ридли. — Такая распущенность.

— Он и мой портрет пишет, — сказала Гризельда.

— Но ведь не в купальном костюме, душечка, — сказала мисс Марпл.

— Вы совершенно правы… зачем он вообще нужен… — заявила Гризельда.

— Шалунья! — сказала мисс Хартнелл, у которой хватило чувства юмора, чтобы понять шутку. Остальные дамы были слегка шокированы.

— Милая Летиция уже рассказала вам об этих неприятностях? — обратилась ко мне мисс Марпл.

— Мне?

— Ну да. Я видела, как она прошла садом и повернула к двери вашего кабинета.

От мисс Марпл ничто не укроется. Возделывание клумб — превосходная дымовая завеса, а привычка наблюдать за птичками в сильный бинокль оказывается как нельзя более кстати^[247].

— Да, она об этом упомянула, — признался я.

— У мистера Хоуза был очень встревоженный вид, — добавила мисс Марпл. — Надеюсь, он не переутомился на работе.

— Ах! — живо воскликнула мисс Уэзерби. — Совсем из головы вылетело! У меня есть для вас новость. Я видела, как доктор Хэйдок выходил из дома миссис Лестрэндж.

Все переглянулись.

— Может, ей нездоровилось, — сказала миссис Прайс Ридли.

— В таком случае — болезнь настигла ее внезапно, — сказала мисс Хартнелл. — Я видела, как она расхаживает по саду в три часа дня, и с виду — здоровехонька.

— Должно быть, они давно знакомы с доктором Хэйдоком, — сказала миссис Прайс Ридли. — Сам-то он об этом помалкивает.

— Да, любопытно, — сказала мисс Уэзерби. — Он об этом ни словечка не обронил.

— Если хотите знать… — начала Гризельда тихим и таинственным голосом.

Все наклонились к ней, заинтригованные до крайности.

— Мне все доподлинно известно. Ее муж был миссионером. Жуткая история. Его съели, представляете себе? Буквально съели. А ее заставили стать главной женой их вождя. Доктор Хэйдок спас ее — он там был, в экспедиции.

На некоторое время возникло всеобщее замешательство, а потом мисс Марпл сказала с упреком, но не сдержав ласковой улыбки: «Какая шалунья!» Она похлопала Гризельду по руке и наставительно заметила:

— Очень неразумно, моя душечка. Когда выдумываешь небылицы, люди непременно им верят. А это может вызвать осложнения.

В гостиной явно повеяло холодком. Две дамы встали и начали прощаться.

— Интересно, есть ли что-нибудь между Реддингом и Летицией Протеро, — сказала мисс Уэзерби. — Мне кажется это вполне вероятным. А как вам кажется, мисс Марпл?

Мисс Марпл призадумалась.

— Я бы этого не сказала. Только не Летиция. По-моему, тут замешано совсем иное лицо.

— Но полковник Протеро считает…

— Я всегда замечала, что он — человек недалекий, — сказала мисс Марпл. — Из тех упрямцев, которые если что заберут себе в голову, то нипочем от этого не отступятся. Помните Джо Бакнелла, прежнего хозяина «Голубого Кабана»? Сколько шуму было из-за того, что его дочка якобы встречалась с молодым Бейли. А на самом-то деле это была его жена, негодница этакая!

Говоря это, она смотрела прямо на Гризельду, и меня вдруг охватило возмущение, с которым я не сумел совладать.

— Вам не кажется, мисс Марпл, — сказал я, — что все мы слишком склонны злословить о ближних своих? Добродетель не мыслит злого, как вы знаете. Можно причинить неисчислимый вред, позволяя себе болтать глупости и распускать злостные сплетни.

— Дорогой викарий, — ответила мисс Марпл. — Вы человек не от мира сего. Боюсь, что человеческая натура, за которой мне довелось наблюдать столь долгое время, не так совершенна, как хотелось бы. Конечно, праздная болтовня — это дело грешное и недоброе, но ведь она так часто оказывается правдой, не так ли?

Эта последняя, парфянская стрела попала в цель^[248].

Глава 3

— Гадкая старая сплетница! — сказала Гризельда, как только за ней затворилась дверь.

Она скорчила гримаску вслед уходящим гостьям, взглянула на меня и — рассмеялась.

— Лен, неужели ты и вправду думаешь, что у меня роман с Лоуренсом Реддингом?

— Что ты, милая, конечно нет!

— Но ты же подумал, что мисс Марпл намекает на это. И ринулся меня защищать — это было великолепно! Ты был похож на разъяренного тигра!

Я на минуту почувствовал себя крайне смущенным. Служителю англиканской церкви отнюдь не подобает подавать повод к тому, чтобы его сравнивали с разъяренным тигром.

— Я почувствовал, что в этом случае просто обязан выразить протест, — ответил я. — Но, Гризельда, мне бы хотелось, чтобы ты все же выбирала слова и думала, о чем говоришь.

— Это ты про историю с людоедами? — спросила она. — Или про то, что Лоуренс рисует меня нагишом? Знали бы они, что он пишет меня в теплом плаще с высоченным меховым воротником — в таком одеянии можно с чистой совестью идти в гости к самому папе римскому: не видно ни кусочка грешной плоти! Честно говоря, все у нас так чисто, что просто диву даешься. Лоуренс ни разу не попытался за мной поухаживать — никак не пойму, в чем тут дело.

— Он знал, что ты замужняя женщина, вот и…

— Лен, только не притворяйся, что ты только что вылез из Ноева ковчега!^[249] Ты отлично знаешь, что очаровательная молодая женщина, у которой пожилой муженек, для молодого человека просто дар небесный. Тут есть какая-то особая причина, а вовсе не недостаток привлекательности — чего-чего, а этого мне не занимать.

— Но разве ты хочешь, чтобы он соблазнил тебя?

— Н-н-нет, — сказала она, помедлив чуть дольше, чем мне бы хотелось.

— Если он влюблен в Летицию Протеро…

— Мисс Марпл в это не верит.

— Мисс Марпл могла и ошибиться.

— Она всегда права. Такие закоренелые старые сплетницы никогда не ошибаются. — Гризельда на минуту умолкла, потом спросила, взглянув на меня искоса: — Ты мне веришь, правда? То есть, что у нас с Лоуренсом ничего нет?

— Моя милая Гризельда, — ответил я. — Верю, как самому себе.

Моя жена подбежала и поцеловала меня.

— Если бы только ты не был таким простачком! Тебя же ничего не стоит обвести вокруг пальца! Ты готов поверить всему, что бы я ни сказала.

— А как же иначе? Только, милая, постарайся следить за тем, что ты говоришь, не давай воли своему язычку. У этих дам нет ни малейшего чувства юмора, помни об этом, — они все принимают всерьез.

— Я знаю, чего им не хватает, — сказала Гризельда. — Надо бы им самим обзавестись какими-нибудь грешками — тогда у них не останется времени вынюхивать повсюду чужие.

С этими словами она вышла из комнаты, а я взглянул на часы и без промедления отправился с визитами, которые должен был нанести еще утром.

Вечерняя служба в среду, как всегда, собрала немного прихожан, но когда я, разоблачившись в ризнице, вышел в опустевшую церковь, то у одного из витражей приметил одинокую женскую фигуру. У нас замечательные старинные цветные витражи в окнах, да и сам храм заслуживает того, чтобы на него посмотреть. Заслышав мои шаги; женщина обернулась, и я узнал миссис Лестрэндж.

Мы оба молчали, пока я не сказал:

— Надеюсь, вам понравилась наша церковь.

— Я любовалась витражом, — ответила она.

Она говорила приятным, низким, хорошо поставленным голосом, четко произнося слова.

— Очень жаль, что я вчера не застала вашу жену, — добавила она.

Мы еще несколько минут поговорили о нашей церкви. Было очевидно, что она — человек высокой культуры, знакомый с историей церкви и церковной архитектурой. Мы вместе вышли и пошли по дороге, которая проходила мимо ее коттеджа и вела к моему дому. Когда мы подошли к ее калитке, она приветливо сказала:

— Не хотите ли зайти? Мне интересно, что вы скажете о том, как я все здесь устроила.

Я принял приглашение. Коттедж «Маленькая калитка» принадлежал раньше полковнику, служившему в Индии, и я поневоле почувствовал облегчение, увидев, что медные столики и бирманские идолы исчезли. Теперь домик был обставлен просто, но с самым изысканным вкусом. В нем воцарился дух гармонии и покоя.

Но я никак не мог взять в толк, что привело такую женщину, как миссис Лестрэндж, в Сент-Мэри-Мид. Этот вопрос с каждым днем мучил меня все больше. Она была светской женщиной до мозга костей и тем не менее решилась похоронить себя в нашей деревенской глуши.

При ясном свете, озарявшем гостиную, я смог впервые рассмотреть ее как следует.

Она была очень высокого роста. Волосы золотистые, с рыжеватым оттенком. Брови и ресницы темные — то ли от природы, то ли подкрашены — об этом мне трудно судить: Если она и подкрашивала их слегка, как мне показалось, то делала это артистически. В ее лице, когда оно было спокойно, было что-то от сфинкса^[250], а глаза у нее были совершенно необыкновенные, я ни у кого таких не видел — они казались почти золотыми.

Одета она была безукоризненно и держалась с непринужденностью, обнаруживавшей отличное воспитание, но все же в ней сквозило что-то, не совпадавшее с этим образом, и это меня смущало. Сразу чувствовалось, что она окружена тайной. Мне вспомнилось слово, которое сказала Гризельда: роковая. Глупость, конечно, — и все же — так ли уж это глупо? Мне пришла в голову непрошеная мысль: «Эта женщина ни перед чем не остановится».

Мы беседовали о самых обычных вещах — о картинах, книгах, старых соборах. Но я никак не мог отделаться от ощущения, что миссис Лестрэндж хотела сказать мне что-то еще — не то, о чем мы говорили.

Несколько раз я ловил ее взгляд, устремленный на меня со странной робостью, как будто она никак не могла собраться с духом и решиться на что-то. Она старалась вести беседу только на отвлеченные темы. Ни разу не упомянула мужа, друзей или родных. Но из ее глаз ни на минуту не исчезало странное выражение, словно мольба о помощи. Казалось, ее глаза вопрошают: «Можно ли вам все сказать? Я так этого хочу. Неужели вы не поможете мне?»

Но это выражение постепенно угасло — быть может, я просто вообразил себе все это. Я почувствовал, что мной начинают тяготиться. Встал и распрощался. Выходя из комнаты, я оглянулся и поймал ее пристальный, недоуменный, — мучительный взгляд. Повинуясь внезапному наитию, я вернулся:

— Если я могу вам чем-то помочь…

Она нерешительно проговорила:

— Вы очень добры…

Мы оба смолкли. Потом она сказала:

— Я сама не знаю. Это очень сложно. Нет, я думаю, что мне уже никто не поможет. Но благодарю вас за участие.

Видимо, она приняла окончательное решение, и мне оставалось только одно — уйти. Но, уходя, я не мог отделаться от сомнений. Здесь, в Сент-Мэри-Мид, мы не привыкли к роковым тайнам.

В подтверждение тому я подвергся нападению, едва успел затворить калитку. Мисс Хартнелл умеет мастерски налетать на вас и отрезать все пути к отступлению.

— Я вас видела! — возопила она с тяжеловесной игривостью. — И я просто вне себя от любопытства. Теперь-то вы нам все откроете!

— О чем это?

— О загадочной особе! Она вдова, или у нее есть муж?

— Простите, ничего не могу сказать. Она мне не говорила.

— Что за странность! Она непременно должна была об этом упомянуть, хотя бы ненароком. Можно подумать, будто что-то заставляет ее молчать, вам не кажется?

— Честно говоря, нет.

— Ах! Милая мисс Марпл верно сказала, что вы человек не от мира сего, дорогой викарий. Скажите, а с доктором Хэйдоком она давно знакома?

— Она об этом не говорила, ничего не могу сказать.

— Вот как? А о чем же вы вообще разговаривали, если не секрет?

— О картинах, музыке, книгах, — честно перечислил я.

Мисс Хартнелл, для которой любой разговор ограничивается перемыванием чужих косточек, взглянула на меня подозрительно и недоверчиво. Пока она собиралась с мыслями, я воспользовался этой паузой, пожелал ей доброй ночи и быстро зашагал прочь.

Я навестил прихожан в деревне и вернулся домой через садовую калитку, пробравшись мимо опасной засады, которая могла поджидать меня в саду мисс Марпл, хотя и не представлял себе, как до нее могли бы дойти новости о моем посещении миссис Лестрэндж — это было выше человеческих возможностей.

Запирая калитку, я подумал, что надо бы заглянуть в сарайчик, который использовал молодой Лоуренс Реддинг за неимением мастерской, и поглядеть своими глазами на портрет Гризельды.

Я и представить себе не мог, что в мастерской кто-то есть. Оттуда не доносилось ни звука, а мои шаги заглушала трава.

Я открыл дверь и застыл на пороге, совершенно огорошенный. В мастерской оказались двое: мужчина, обняв женщину, страстно ее целовал.

Эти двое были художник Лоуренс Реддинг и миссис Протеро.

Я поспешно отступил и скрылся в своем кабинете. Там я уселся в кресло, вытащил свою трубку и принялся обдумывать увиденное. Это открытие поразило меня как гром с ясного неба. Особенно после сегодняшнего разговора с Летицией: я был в полной уверенности, что между ней и молодым человеком зародились какие-то отношения. Более того, я был убежден, что она и сама так думает. И я готов был дать голову на отсечение, что она не догадывается о чувствах художника к ее мачехе.

Пренеприятнейший переплет! Я поневоле отдал должное мисс Марпл. Она-то не дала себя провести и достаточно точно представляла истинное положение вещей. Я абсолютно неверно истолковал красноречивый взгляд, который она бросила на Гризельду.

Мне самому и в голову бы не пришло подозревать миссис Протеро. Было в ней что-то от жены Цезаря, которая выше подозрений^[251],— спокойная, очень замкнутая. В такой женщине ни за что не заподозришь склонности к сильным чувствам.

Когда мои размышления дошли до этого места, в дверь кабинета постучали. Я встал и подошел к двери. За ней стояла миссис Протеро. Я отворил дверь, и она вошла, не дожидаясь приглашения. Миссис Протеро прошла через комнату и без сил опустилась на диван: ей явно не хватало воздуха.

Было такое впечатление, что передо мной сидел совершенно незнакомый мне человек. Спокойная, замкнутая женщина исчезла. На ее месте было загнанное, задыхающееся существо. Впервые я оценил ее красоту.

Она была шатенка, с бледным лицом и очень глубоко посаженными серыми глазами. Сейчас она раскраснелась, грудь ее вздымалась. Казалось, статуя внезапно стала живой женщиной. Я даже заморгал от этого превращения, как от яркого света.

— Я решила, что мне лучше к вам зайти, — сказала она. — Вы… вы сейчас видели?

Я кивнул. Она сказала тихо и спокойно:

— Мы любим друг друга…

Даже сейчас, в минуту растерянности и отчаяния, она не смогла сдержать легкую улыбку. Улыбку женщину, которая видит нечто чудесное, преисполненное красоты.

Я молча ждал, и она поспешила спросить:

— Должно быть, вам это кажется страшным грехом?

— Как вы думаете, миссис Протеро, разве может быть иначе?

— Нет-нет, я другого и не ждала.

Я продолжал, стараясь говорить как можно мягче:

— Вы замужняя женщина…

Она прервала меня.

— О! Я знаю, знаю. Неужели вы думаете, что я не говорила себе это сотни раз! Я же совсем не безнравственная женщина, нет. И у нас все не так — не так, как вы могли бы подумать.

— Рад это слышать, — строго сказал я.

Она спросила с некоторой опаской:

— Вы собираетесь сказать моему мужу?

Я довольно сухо ответил:

— Почему-то принято считать, что служитель церкви не способен вести себя как джентльмен. Это не соответствует истине.

Она поблагодарила меня взглядом.

— Я так несчастна. О, я бесконечно несчастна! Я так больше жить не могу. Просто не могу! И я не знаю, что мне делать. — Голос ее зазвенел, словно она боролась с истерикой. — Вы себе не представляете, как я живу. С Люциусом я была несчастна, с самого начала. Ни одна женщина не может быть счастливой с таким человеком. Я хочу, чтобы он умер… Это ужасно, но я желаю ему смерти… Я в полном отчаянии… Говорю вам, я готова на все…

Она вздрогнула и посмотрела в сторону двери.

— Что это? Мне показалось, или там кто-то есть? Наверно, это Лоуренс.

Я прошел к двери, которую, как оказалось, позабыл затворить. Вышел, выглянул в сад, но там никого не было. Но я был почти уверен, что тоже слышал чьи-то шаги. Хотя, может быть, она мне это внушила.

Когда я вошел в кабинет, она сидела наклонившись вперед и уронив голову на руки. Это было воплощение отчаяния и безнадежности. Она еще раз повторила:

— Я не знаю, что мне делать. Что делать?

Я подошел и сел рядом. Я говорил то, что мне подсказывал долг, и пытался произносить эти слова убедительно, но все время чувствовал, что моя совесть нечиста: я же сам этим утром объявил своим домашним, что мир станет лучше без полковника Протеро.

Но я больше всего настаивал на том, чтобы она не принимала поспешных решений. Оставить дом, оставить мужа — это слишком серьезный шаг.

Едва ли мне тогда удалось ее убедить. Я прожил достаточно долго и знал, что уговаривать влюбленных практически бессмысленно, но думаю, что мои увещевания хоть немного ее утешили и приободрили.

Собравшись уходить, она поблагодарила меня и пообещала подумать над моими словами.

И все же после ее ухода я чувствовал большое беспокойство. Я понял, что до сих пор совершенно не знал характера Анны Протеро. Теперь я видел воочию женщину, доведенную до крайности; такие, как правило, не знают удержу, когда ими владеет сильное чувство. А она была отчаянно, безумно влюблена в Лоуренса Реддинга, который на несколько лет моложе ее. Мне это не нравилось.

Глава 4

У меня совершенно вылетело из головы, что мы пригласили к обеду Лоуренса Реддинга. Когда вечером Гризельда прибежала и отчитала меня за то, что до обеда всего две минуты, а я не готов, я, по правде сказать, сильно растерялся.

— Я думаю, все пройдет хорошо, — сказала Гризельда мне вслед, когда я поднимался наверх. — Я подумала над тем, что ты сказал за завтраком, и постаралась сочинить что-нибудь вкусненькое.

Кстати, позволю себе заметить, что наша вечерняя трапеза подтвердила самым наглядным образом печальное открытие Гризельды: когда она старается заниматься хозяйством, все действительно идет гораздо хуже. Меню было составлено роскошное, и Мэри, казалось, получала какое-то нездоровое удовольствие, со злостной изобретательностью чередуя полусырые блюда с безбожно пережаренными. Правда, Гризельда заказала устрицы, которые, как могло показаться, находятся вне досягаемости любой неумехи — ведь их подают сырыми, — но их нам тоже не довелось отведать, потому что в доме не оказалось никакого прибора, чтобы их открыть, — и мы заметили это упущение только в ту минуту, когда настала пора попробовать устриц.

Я был почти уверен, что Лоуренс Реддинг не явится к обеду. Нет ничего легче, чем прислать отказ с подобающими извинениями.

Однако он явился без опоздания, и мы вчетвером сели за стол.

Спору нет — Лоуренс Реддинг чрезвычайно привлекателен. Ему, насколько я могу судить, около тридцати. Волосы у него темные, а глаза ярко-синие, сверкающие так, что иногда просто оторопь берет. Он из тех молодых людей, у которых всякое дело спорится. В спортивных играх он всегда среди первых, отменный стрелок, обладает незаурядными актерскими способностями, да еще и первоклассный рассказчик. Он сразу становится душой любого общества. Мне кажется, в его жилах есть ирландская кровь. И он совершенно не похож на типичного художника. Но, как я понимаю, художник он тоже изысканный, модернист^[252]. Сам я в живописи смыслю мало.

Вполне естественно, что в этот вечер он казался несколько distrait^[253]. Но в общем вел себя вполне непринужденно. Не думаю, чтобы Гризельда или Деннис заметили что-нибудь. Я и сам бы, пожалуй, ничего не заметил, если бы не знал о случившемся.

Гризельда и Деннис веселились вовсю — шутки по поводу доктора Стоуна и мисс Крэм так и сыпались — что поделаешь, это же Местная Сплетня! И вдруг я подумал, что Деннис по возрасту гораздо ближе к Гризельде, чем я, и у меня больно сжалось сердце. Меня он зовет дядя Лен, а ее просто Гризельда. Я почему-то почувствовал себя очень одиноким.

Наверно, меня расстроила миссис Протеро, подумал я. Предаваться столь безотрадным размышлениям вовсе не в моем Характере.

Гризельда и Деннис порой заходили довольно далеко в своих остротах, но у меня не хватало духу сделать им замечание. И без того, к сожалению, одно только присутствие священника обычно оказывает на окружающих угнетающее воздействие.

Лоуренс болтал и веселился с ними как ни в чем не бывало. И все же я заметил, что он то и дело поглядывает в мою сторону, поэтому совсем не удивился, когда после обеда он незаметно устроил так, что мы оказались одни в моем кабинете.

Как только мы остались с глазу на глаз, он совершенно переменился.

— Вы застали нас врасплох, сэр, и все поняли. Что вы намерены предпринять?

С Реддингом я мог говорить более откровенно, чем с миссис Протеро. Я высказал ему все напрямик. Он выслушал меня внимательно.

— Само собой, вы не могли сказать ничего другого, — сказал он. — Вы же священник, не в обиду будь сказано. По правде говоря, я с вами даже готов согласиться. Но у нас с Анной совсем не обычные отношения.

Я ответил, что подобными фразами люди оправдывались еще на заре человечества, и на его губах появилась странная полуулыбка.

— Хотите сказать, что каждый считает свой случай единственным в своем роде? Может быть, так оно и есть. Но вы должны мне поверить только в одном.

Он начал доказывать мне, что между ними «нет ничего недозволенного». По его словам, Анна — одна из самых преданных и верных женщин на всем белом свете. И что с ними будет, он просто не знает.

— Если бы все это было написано в романе, — сумрачно сказал он, — старик умер бы, а для остальных это было бы счастливым избавлением. Туда ему и дорога.

Я ответил строгим упреком.

— Да нет, я вовсе не собираюсь воткнуть ему нож в спину, хотя любому, кто это сделает, я принес бы глубокую благодарность. Ни одна живая душа не скажет о нем доброго слова. Право, не понимаю, как это первая миссис Протеро его не прикончила. Я ее один раз видел, много лет назад, и мне показалось, что она вполне на это способна. Она из тех сдержанных женщин, которые способны на все. Протеро повсюду бахвалится, затевает скандалы, скуп как черт, а характер у него отвратительный, хуже некуда. Вы представить себе не можете, что Анне пришлось от него вытерпеть. Не будь я нищ как церковная крыса, я бы увез ее не задумываясь.

Я призвал на помощь все свое красноречие. Я упрашивал его покинуть Сент-Мэри-Мид. Оставаясь здесь, он причинил бы Анне Протеро еще больше горя, чем и без того выпало ей на долю. Люди станут болтать, дело дойдет до полковника Протеро — и для нее настанут поистине черные дни.

Лоуренс возразил мне:

— Никто ничего не знает, кроме вас, падре^[254].

— Дорогой юноша, вы недооцениваете рвение наших доморощенных детективов. В Сент-Мэри-Мид всем известны самые интимные отношения между людьми. Во всей Англии ни один сыщик не сравнится с незамужней дамой неопределенного возраста, у которой бездна свободного времени.

Он спокойно сказал, что с этим все в порядке. Все думают, что он неравнодушен к Летиции.

— А вам не приходило в голову, — спросил я, — что и сама Летиция может так подумать?

Он искренне удивился. Летиция, по его словам, на него даже внимания не обращает. Он был в этом твердо уверен.

— Странная девушка, — сказал он. — Кажется, что она все время во сне или в трансе, но я-то думаю, что за всем этим кроется вполне практичный ум. По-моему, напускная мечтательность и рассеянность — только маска. Летиция отлично знает, что делает. И есть в ней какая-то непонятная мстительность, что ли. Ненавидит почему-то Анну. Просто видеть ее не может. А ведь Анна всю жизнь вела себя с ней как истинный ангел.

Последние его слова я, разумеется, не принял всерьез. Влюбленному молодому человеку его возлюбленная всегда кажется истинным ангелом. Однако, насколько я мог судить, Анна действительно всегда была добра и справедлива к падчерице. Меня поразило, с какой неприязнью и горечью говорила о ней Летиция сегодня.

На этом нам пришлось прервать разговор — Гризельда и Деннис влетели в кабинет и заявили, что очень нехорошо с моей стороны делать из Лоуренса скучного старика.

— Ох, ну и тоска! — сказала Гризельда, бросаясь в кресло. — Хоть бы случилось что-нибудь интересное! Убийство или грабеж на худой конец!

— По-моему, тут и грабить-то некого, — сказал Лоуренс, подлаживаясь под ее настроение. — Разве что пойти стащить у мисс Хартнелл вставные челюсти?

— Как они жутко щелкают! — сказала Гризельда. — А вот насчет того, что некого грабить, вы ошибаетесь. В Старой Усадьбе есть потрясающее старинное серебро. Прибор для специй и чаша Карла Второго^[255] — и еще много редкостей. Все это стоит не одну тысячу фунтов, я уверена.

— А старик возьмет да подстрелит тебя из своего армейского пистолета! — вставил Деннис. — И сделает это с превеликим удовольствием. Он бы тут всех перестрелял, за милую душу!

— Вот еще! Мы бы ворвались и приставили ему дуло к виску! — отвечала Гризельда. — У кого нам найти пистолет?

— У меня есть пистолет, системы «маузер», — сказал Лоуренс.

— Правда? Как здорово! А как он к вам попал?

— Сувенир военных лет, — коротко ответил Лоуренс.

— Старик Протеро сегодня хвастался своим серебром перед доктором Стоуном, — сообщил Деннис. — Старина Стоун делал вид, что в полном восторге от этих финтифлюшек.

— А я думала, они повздорили из-за раскопа, — сказала Гризельда.

— Да нет, они договорились в конце концов, — сказал Деннис. — Никак не пойму, чего ради люди роются в этих раскопах.

— А мне непонятно, что за птица этот Стоун, — сказал Лоуренс. — Сдается мне, что он чересчур рассеянный. Иногда я готов поклясться, что для него собственная специальность — темный лес и он в археологии ни черта не смыслит.

— Виной всему любовь, — подхватил Деннис. — О Глэдис прекрасная Крэм, приятна ужасно ты всем! В зубах белоснежных твоих предел наслаждений земных. И там, в «Кабане Голубом», где спишь ты невиннейшим сном…

— Достаточно, Деннис, — сказал я.

— Однако мне пора, — сказал Лоуренс Реддинг. — Большое спасибо за приятнейший вечер, миссис Клемент.

Гризельда с Деннисом пошли его проводить. Деннис вернулся в кабинет один. Видимо, что-то сильно рассердило мальчика — он принялся слоняться по кабинету, хмурясь и время от времени награждая пинками ни в чем не повинную мебель.

Наша мебель находится в столь бедственном состоянии, что ей вряд ли можно нанести дальнейший ущерб, но я все же счел себя обязанным вступиться за нее.

— Прости, — буркнул Деннис.

Он с минуту помолчал, а потом вдруг взорвался:

— Черт бы побрал эти подлые, гнусные сплетни!

Я был слегка удивлен.

— В чем дело? — спросил я его.

— Не знаю, стоит ли тебе говорить.

Я удивился еще больше.

— Такая жуткая низость, — заговорил Деннис. — Ходят тут и болтают всякие гадости. Вернее, даже не болтают. Намекают. Нет, будь я проклят, — извини, пожалуйста, — если я смогу тебе сказать! Слишком гнусная гадость, честное слово.

Я смотрел на него с интересом, ко ни о чем не расспрашивал. Стоило, однако, над этим призадуматься — Деннису вообще-то не свойственно принимать что-либо близко к сердце.

В эту минуту вошла Гризельда.

— Только что звонила мисс Уэзерби, — сказала она. — Миссис Лестрэндж ушла из дому в четверть девятого и до сих пор не вернулась. И никто не знает, куда она пошла.

— А почему они должны это знать?

— У доктора Хэйдока ее нет. Мисс Уэзерби знает точно — она созвонилась с мисс Хартнелл, которая живет в соседнем доме и непременно увидела бы ее.

— Для меня остается тайной, — сказал я, — как у нас тут люди успевают поесть. Должно быть, едят стоя, только бы не пропустить что-нибудь.

— Это еще не все, — доложила Гризельда, сияя от радости. — Они уже произвели разведку в «Голубом Кабане». Доктор Стоун и мисс Крэм занимают смежные спальни, но, — она подняла указательный палец и помахала им, — двери между ними нет!

— Представляю себе всеобщее разочарование, — заметил я.

Гризельда расхохоталась.

Четверг начался с неприятностей. Две почтенные пожилые дамы из моего прихода решили обсудить убранство храма и поссорились. Мне пришлось выступить арбитром в их споре. Они буквально тряслись от ярости. Не будь все это столь тягостно, я не без интереса наблюдал бы это явление природы.

Затем пришлось сделать выговор двум мальчуганам из хора за то, что они непрерывно сосали леденцы во время богослужения, но я поймал себя на том, что делаю это без должной убедительности, и мне стало как-то неловко.

Потом пришлось уговаривать нашего органиста, который на что-то разобиделся — он у нас обидчив до крайности.

К тому же в четыре часа беднейшие из прихожан подняли форменный бунт против мисс Хартнелл, которая прибежала ко мне, задыхаясь от возмущения.

Я как раз шел домой, когда мне повстречался полковник Протеро. Он был в отменном настроении — как мировой судья^[256] он только что осудил троих браконьеров.

— В наше время нужно только одно — твердость! Для острастки! Этот негодяй, Арчер, вчера вышел из тюрьмы и обещает свести со мной счеты, мне уже доложили. Наглый бандит. Есть такое присловье: кому грозят смертью, тот проживет долго. Я ему покажу счеты — пусть только тронет моих фазанов! Распустились! Мы стали чересчур мягкотелы, вот что! По мне, так надо каждому показать, чего он стоит. И вечно они просят пожалеть жену и малых ребятишек, эти бандиты. Чушь собачья! Чепуха! Каждый должен отвечать за свои делишки, и нечего хныкать про жену и детишек! Для меня все равны! Кто бы ты ни был: доктор, законник, священник, браконьер, пьяный бродяга, — попался на темном деле — отвечай по закону! Уверен, что тут вы со мной согласны.

— Вы забываете, — сказал я, — что мое призвание обязывает меня ставить превыше всех одну добродетель — милосердие.

— Я человек справедливый. Это все знают.

Я не отвечал, и он сердито спросил:

— Почему вы молчите? Выкладывайте, что у вас на уме!

Я немного помедлил, потом решил высказаться.

— Я подумал о том, — сказал я, — что, когда настанет мой час, мне будет очень грустно, если единственным доводом в мое оправдание будет то, что я был справедлив. Ведь тогда и ко мне отнесутся только справедливо…

— Ба! Чего нам не хватает — это боевого духа в христианстве. Я свой долг всегда выполнял неукоснительно. Ладно, хватит об этом. Я зайду сегодня вечером, как договорено. Давайте отложим с шести на четверть седьмого, если не возражаете. Мне надо повидать кое-кого тут, в деревне.

— Мне вполне удобно и в четверть седьмого.

Полковник зашагал прочь, размахивая палкой.

Я обернулся и столкнулся нос к носу с Хоузом. Я собирался как можно мягче указать ему на некоторые упущения в порученных делах, но, увидев его бледное, напряженное лицо, решил, что он заболел.

Я так ему и сказал, но он стал уверять меня, хотя и без особой горячности, что совершенно здоров. Потом все же признался, что чувствует себя неважно, и с готовностью последовал моему совету пойти домой и лечь в постель.

Я наспех проглотил ленч и пошел навестить некоторых прихожан. Гризельда уехала в Лондон — по четвергам билет на поезд стоит дешевле.

Вернулся я примерно без четверти четыре, собираясь набросать план воскресной проповеди, но Мэри сказала, что мистер Реддинг ожидает меня в кабинете.

Когда я вошел, он расхаживал взад-вперед, лицо у него было озабоченное. Он был бледен и как-то осунулся.

Услышав мои шаги, он резко обернулся.

— Послушайте, сэр. Я думал о том, что вы мне сказали вчера. Всю ночь не спал. Вы правы. Я должен бежать отсюда.

— Дорогой мой мальчик! — сказал я.

— И то, что вы про Анну сказали, — чистая правда. Если я здесь останусь, ей несдобровать. Она — она слишком хорошая, ей это не подходит. Я вижу, что должен уйти. Я и так уже причинил ей много зла, да простит меня Бог.

— По-моему, вы приняли единственно возможное решение, — сказал я. — Понимаю, как вам было тяжело, но в конце концов все к лучшему.

Такие слова легко говорить только тому, кто понятия не имеет, о чем идет речь, вот что было написано у него на лице.

— Вы позаботитесь об Анне? Ей необходим друг.

— Можете быть спокойны — сделаю все, что в моих силах.

— Благодарю вас, сэр! — Лоуренс крепко пожал мне руку. — Вы славный, падре. Сегодня вечером я в последний раз с ней повидаюсь, чтобы попрощаться, а завтра, может, соберусь и исчезну. Не стоит продлевать агонию. Спасибо, что позволили мне работать в вашем сарайчике. Жаль, что я не успел закончить портрет миссис Клемент.

— Об этом можете не беспокоиться, мой дорогой мальчик. Прощайте, и да благословит вас Бог!

Когда он ушел, я попытался сосредоточиться на проповеди, но у меня ничего не получалось. Мои мысли все время возвращались к Лоуренсу и Анне Протеро.

Я выпил чашку довольно невкусного, холодного черного чая, а в половине шестого зазвонил телефон. Мне сообщили, что мистер Аббот с Нижней Фермы умирает, и меня просят немедленно прийти.

Я тут же позвонил в Старую Усадьбу — до Нижней Фермы добрых две мили, так что я никак не смогу быть дома к четверти седьмого. Искусством ездить на велосипеде я так и не овладел…

Но мне ответили, что полковник Протеро только сейчас уехал на автомобиле, и я отправился в путь, наказав Мэри передать ему, что меня срочно вызвали, но я попытаюсь вернуться в половине седьмого или немного позже.

Глава 5

Когда я подошел к калитке нашего сада, время близилось к семи. Но не успел я ее открыть, как она распахнулась, и передо мной предстал Лоуренс Реддинг. Увидев меня, он окаменел, и я был поражен, взглянув на него. Он был похож на человека, находящегося на грани безумия. Глаза его вперились в меня со странным выражением; бледный как смерть, он весь дрожал.

Я было подумал, что он выпил лишнего, но тут же отогнал эту мысль прочь.

— Добрый вечер! — сказал я. — Вы снова хотели меня видеть? К сожалению, я отлучался. Пойдемте со мной. Мне надо обсудить кое-какие дела с Протеро, но это ненадолго.

— Протеро, — повторил он. Потом вдруг засмеялся. — Вы договорились с Протеро? Вы его увидите, даю слово. О, Господи, — вы его увидите.

Я смотрел на него, ничего не понимая. Инстинктивно я протянул к нему руку. Он резко отшатнулся.

— Нет! — Он почти сорвался на крик. — Мне надо идти — подумать. Я должен все обдумать!

Он бросился бежать к деревне и вскоре скрылся из виду, а я глядел ему вслед, вновь задавая себе вопрос, не пьян ли он.

Наконец я опомнился и пошел домой. Парадная дверь у нас никогда не запирается, но я все же позвонил. Мэри открыла дверь, вытирая руки передником.

— Наконец-то пришли, — приветствовала она меня.

— Полковник Протеро здесь? — спросил я.

— В кабинете дожидается. Сидит с четверти седьмого.

— А мистер Реддинг тоже заходил?

— Несколько минут, как зашел. Вас спрашивал. Я сказала, что вы с минуты на минуту вернетесь, а полковник ждет в кабинете, тогда он говорит: я тоже подожду, и пошел туда. Он и сейчас там.

— Да нет, — заметил я. — Я только что встретил его, он пошел в деревню.

— Не слыхала, как он вышел. И двух минут не пробыл. А хозяйка еще из города не вернулась.

Я рассеянно кивнул. Мэри вернулась в свои владения, на кухню, а я прошел по коридору и отворил дверь кабинета.

После темного коридора свет вечернего солнца заставил меня зажмурить глаза. Я сделал несколько шагов вперед и прирос к месту.

Несколько мгновений я не мог осмыслить то, что видели мои глаза.

Полковник Протеро лежал грудью на письменном столе, в пугающей, неестественной позе. Около его головы по столу расползлось пятно какой-то темной жидкости, которая тихо капала на пол с жутким мерным звуком.

Я собрался с духом и подошел к нему. Дотронулся — кожа холодная. Поднял его руку — она безжизненно упала. Полковник был мертв — убит выстрелом в голову.

Я кликнул Мэри. Приказал ей бежать со всех ног за доктором Хэйдоком, он живет на углу, рукой подать. Я сказал ей, что произошло несчастье.

Потом вернулся в кабинет (для удобства читателей приводим план кабинета), закрыл дверь и стал ждать доктора.

К счастью, Мэри застала его дома. Хэйдок — славный человек, высокий, статный, с честным, немного суровым лицом.

Когда я молча показал ему на то, что было в глубине кабинета, он удивленно поднял брови. Но, как истинный врач, сумел скрыть свои чувства. Он склонился над мертвым и быстро его осмотрел. Потом, выпрямившись, взглянул на меня.

— Ну, что? — спросил я.

— Мертв, можете не сомневаться. И не меньше, чем полчаса, судя по всему.

— Самоубийство?

— Исключено. Взгляните сами на рану. А если он застрелился, — где тогда оружие?

Действительно, ничего похожего на пистолет в комнате не было.

— Не стоит тут ничего трогать, — сказал Хэйдок. — Надо скорей позвонить в полицию.

Он поднял трубку. Сообщив как можно лаконичнее все обстоятельства, подошел к креслу, на котором я сидел.

— Да, дело дрянь. Как вы его нашли?

Я рассказал.

— Это… Это убийство? — спросил я упавшим голосом.

— Похоже на то. Ничего другого и не придумаешь. Странно, однако. Ума не приложу, кто это поднял руку на несчастного старика. Знаю, знаю, что его у нас тут недолюбливали, ко ведь за это, как правило, не убивают. Не повезло бедняге.

— Есть еще одно странное обстоятельство, — сказал я. — Мне сегодня позвонили, вызвали к умирающему. А когда я туда явился, все ужасно удивились. Больному стало гораздо лучше, чем в предыдущие дни, а жена его категорически утверждала, что и не думала мне звонить.

Хэйдок нахмурил брови.

— Это подозрительно, весьма подозрительно. Вас просто убрали с дороги. А где ваша жена?

— Уехала в Лондон, на целый день.

— А прислуга?

— Она была в кухне, на другой стороне дома.

— Тогда она вряд ли слышала, что происходило. Да, отвратительная история. А кто знал, что Протеро будет здесь вечером?

— Он сам об этом объявил во всеуслышание.

— Хотите сказать, что об этом знала вся деревня? Да они бы и так до всего дознались. Кто, по-вашему, мог затаить на него зло?

Передо мной встало смертельно бледное лицо Лоуренса Реддинга с застывшим взглядом полубезумных глаз. Но от необходимости отвечать я был избавлен — в коридоре послышались шаги.

— Полиция, — сказал мой друг, поднимаясь.

Наша полиция явилась в лице констебля^[257] Хэрста, сохранявшего внушительный, хотя и несколько встревоженный вид.

— Добрый вечер, джентльмены, — приветствовал он нас. — Инспектор будет здесь незамедлительно. А пока я выполню его указания. Насколько я понял, полковника Протеро нашли убитым в доме священника.

Он замолчал и устремил на меня холодный и подозрительный взгляд, который я постарался встретить с подобающим случаю видом удрученной невинности.

Хэрст прошагал к письменному столу и объявил:

— До прихода инспектора ни к чему не прикасаться!

Констебль извлек записную книжку, послюнил карандаш и вопросительно воззрился на нас.

Я повторил рассказ о том, как нашел покойного. Записав мои показания, что заняло немало времени, он обратился к доктору:

— Доктор Хэйдок, что, по вашему мнению, послужило причиной смерти?

— Выстрел в голову с близкого расстояния.

— А из какого оружия?

— Точно сказать не могу, пока не извлекут пулю. Но похоже, что это будет пуля из пистолета малого калибра, скажем, маузера-25.

Я вздрогнул, вспомнив, что накануне вечером Лоуренс признался, что у него есть такой револьвер. Полицейский тут же уставился на меня холодными рыбьими глазами.

— Вы что-то сказали, сэр?

Я замотал головой. Какие бы подозрения я ни питал, это были всего лишь подозрения, и я имел право умолчать о них.

— А когда, по вашему мнению, произошло это несчастье?

Доктор помедлил с минуту. Потом сказал:

— Он мертв примерно с полчаса. Могу с уверенностью сказать, что не дольше.

Хэрст повернулся ко мне:

— А служанка что-нибудь слышала?

— Насколько я знаю, она ничего не слышала, — сказал я. — Лучше вам самому у нее спросить.

Но тут явился инспектор Слак — приехал на машине из городка Мач Бенэм, что в двух милях от нас.

Единственное, что я могу сказать про инспектора Слака — так это то, что никогда человек не прилагал столько усилий, чтобы стать полной противоположностью собственному имени^[258]. Этот черноволосый смуглый полицейский был непоседлив и нахрапист. Его черные глазки так повсюду и шарили. Вел он себя крайне грубо и заносчиво.

На наши приветствия он ответил коротким кивком, выхватил у своего подчиненного записную книжку, полистал, бросил ему вполголоса несколько коротких фраз и подскочил к мертвому телу.

— Конечно, все тут залапали и переворошили, — буркнул он.

— Я ни к чему не прикасался, — сказал Хэйдок.

— И я тоже, — сказал я.

Инспектор несколько минут был поглощен делом: рассматривал лежавшие на столе вещи и лужу крови.

— Ага! — торжествующе воскликнул он. — Вот то, что нам нужно. Когда он упал, часы опрокинулись. Мы знаем время совершения преступления. Двадцать две минуты седьмого. Как вы там сказали, доктор, когда наступила смерть?

— Я сказал — с полчаса назад, но…

Инспектор посмотрел на свои часы.

— Пять минут восьмого. Мне доложили минут десять назад, без пяти семь. Труп нашли примерно без четверти семь. Как я понял, вас вызвали немедленно. Скажем, вы освидетельствовали его без десяти… Да, время сходится, минута в минуту.

— Я не могу утверждать категорически, — сказал Хэйдок. — Время определяется примерно в этих границах.

— Неплохо, сэр, совсем недурно.

Я не раз и не два пытался вставить свое слово:

— Часы у нас знаете ли…

— Прошу прощенья, сэр, если мне что понадобится узнать, я задам вам вопрос. Времени в обрез. Я требую абсолютной тишины.

— Да, но я только хотел сказать…

— Абсолютной тишины! — повторил инспектор, буравя меня бешеным взглядом. Я решил повиноваться.

Он все еще шарил взглядом по столу.

— Зачем это он сюда уселся? — проворчал он. — Хотел записку оставить — эге! А это что такое?

Он с видом победителя поднял вверх листок бумаги. Слак был так доволен собой, что даже позволил нам приблизиться и взглянуть на листок из своих рук.

Это был лист моей писчей бумаги, и сверху стояло время: «18.20».

«Дорогой Клемент, — стояло в записке. — Простите, ждать больше не могу, но я обязан…»

Слово обрывалось росчерком, там, где перо сорвалось.

— Яснее ясного, — раздувшись от гордости, возвестил инспектор Слак. — Он усаживается, начинает писать, а убийца потихоньку проникает в окно, подкрадывается и стреляет. Ну, чего вы еще хотите?

— Я просто хотел сказать… — начал я.

— Будьте любезны, посторонитесь, сэр. Я хочу посмотреть, кет ли следов.

Он опустился на четвереньки и двинулся к открытому окну.

— Я считаю своим долгом заявить… — настойчиво продолжал я.

Инспектор поднялся в полный рост. Он заговорил спокойно, ко жестко:

— Этим мы займемся потом. Буду очень обязан, джентльмены, если вы освободите помещение. Прошу на выход, будьте так добры!

Мы позволили выставить себя из комнаты, как малых детей.

Казалось, прошли часы — а было всего четверть восьмого.

— Вот так, — сказал Хэйдок. — Ничего не попишешь. Когда я понадоблюсь этому самовлюбленному ослу, можете прислать его ко мне в приемную. Всего хорошего.

— Хозяйка приехала, — объявила Мэри, на минуту возникнув из кухни. Глаза у нее были совершенно круглые и шалые. — Минут пять, как пришла.

Я нашел Гризельду в гостиной. Вид у нее был утомленный, но взволнованный.

Она внимательно выслушала все, что я ей рассказал.

— На записке сверху помечено «18.20», — сказал я в заключение. — А часы свалились и остановились в восемнадцать двадцать две.

— Да, — сказала Гризельда. — А ты ему разве не сказал, что эти часы всегда поставлены на четверть часа вперед?

— Нет, — ответил я. — Не удалось. Он мне рта не дал раскрыть. Я старался, честное слово.

Гризельда хмурилась, явно чем-то озадаченная.

— Послушай, Лен, — сказала она, — тогда это все вообще уму непостижимо! Ведь когда эти часы показывали двадцать минут седьмого, на самом-то деле было всего шесть часов пять минут, а в это время полковник Протеро еще и в дом не входил, понимаешь?

Глава 6

Мы некоторое время ломали голову над этой загадкой, но так ни к чему и не пришли. Гризельда сказала, что я должен сделать еще одну попытку сообщить об этом инспектору Слаку, но я проявил несговорчивость, которая заслуживает скорее названия «ослиное упрямство».

Инспектор Слак вел себя чудовищно грубо без всякого повода. Я предвкушал ту минуту, когда, к его вящему посрамлению, выступлю со своим важным сообщением. Пожалуй, я замечу с мягкой укоризной:

«Если бы вы тогда соблаговолили меня выслушать, инспектор Слак…»

Я все же надеялся, что он хотя бы поговорит со мной, прежде чем покинуть мой дом, но, к нашему удивлению, мы узнали от Мэри, что он уже ушел, закрыв на ключ двери кабинета и приказав, чтобы никто не смел туда входить.

Гризельда предложила пойти в Старую Усадьбу.

— Какой это будет ужас для Анны Протеро — полиция и все такое прочее, — сказала она. — Может быть, я смогу ей хоть чем-то помочь.

Я одобрил ее намерения, и Гризельда отправилась в путь, с наказом, чтобы она мне непременно позвонила, если потребуется моя помощь или если кто-нибудь будет нуждаться в утешении — Анна или Летиция.

Я тут же принялся звонить учителям воскресной школы, которые должны были прийти в 19.45,— каждую неделю по средам они собирались у меня для подготовки к занятиям. При сложившихся обстоятельствах я счел за лучшее отложить встречу.

Следующим действующим лицом, появившимся на сцене, был Деннис, возвратившийся после игры в теннис. Судя по всему, убийство, происшедшее в нашем доме, доставило ему громадное удовольствие.

— Вот это повезло! — радовался он. — Убийца среди нас! Всю жизнь мечтал участвовать в расследовании убийства. А почему полиция заперла кабинет? Ключи от других дверей не подойдут, а?

Я наотрез отказался от подобных экспериментов. Деннис надулся. Вытянув из меня все до малейших подробностей, он отправился в сад на поиски следов, заметив на прощанье, что нам еще повезло — ухлопали всего-навсего старика Протеро, которого и так никто терпеть не мог.

Меня покоробила его бессердечная веселость, но я рассудил, что не стоит так строго спрашивать с мальчика. Деннис был в том возрасте, когда детективы любят больше всего на свете, так что он, обнаружив настоящую детективную историю, да еще и мертвое тело в придачу прямо, так сказать, на пороге своего дома, должен быть на седьмом небе от счастья, как и положено нормальному молодому человеку. В шестнадцать лет мало задумываются о смерти.

Гризельда вернулась примерно через час. Она повидалась с Анной Протеро и пришла, как раз когда инспектор сообщал ей о случившемся.

Узнав, что миссис Протеро рассталась со своим мужем в деревне примерно без четверти шесть и ей нечего добавить по этому поводу, он распрощался, но сказал, что завтра зайдет поговорить обстоятельнее.

— По-своему он был очень внимателен. — Гризельда была вынуждена это признать.

— А как перенесла эту весть миссис Протеро?

— Как сказать, — она была очень спокойна — но ведь она всегда такая.

— Да, — сказал я. — Я не могу представить себе Анну Протеро в истерике.

— Конечно, для нее это страшный удар. Это было заметно. Она меня поблагодарила за то, что я пришла, но сказала, что ни в какой помощи не нуждается.

— А как Летиция?

— Ее не было — играла где-то в теннис. До сих пор не вернулась.

После небольшой паузы Гризельда сказала:

— Знаешь, Лен, она вела себя странно, очень, очень странно.

— Шок, — предположил я.

— Да, конечно, ты прав… И все же… — Гризельда задумчиво нахмурила брови. — Что-то не то, понимаешь? Она была не подавлена, не огорчена, а перепугана до смерти.

— Перепугана?

— Да, и изо всех сил старалась это скрыть, понимаешь? Не хотела выдавать себя. И в глазах такое странное выражение — настороженность. Я подумала, а вдруг она знает, кто его убил? Она то и дело спрашивала, кого они подозревают.

— Вот как? — задумчиво сказал я.

— Да. Конечно, Анна умеет держать себя в руках, но видно было, что она ужасно встревожена. Гораздо больше, чем я от нее ожидала: в конце концов, она не была к нему так уж привязана. Я бы сказала, скорее, что она его вовсе не любила, если уж на то пошло.

— Подчас смерть меняет чувства к человеку, — заметил я.

— Разве что так…

Влетел Деннис, вне себя от радости — он нашел на клумбе чей-то след. Он был в полной уверенности, что полиция пропустила эту главнейшую улику, которая откроет тайну убийцы.

Ночь я провел неспокойно. Деннис вскочил ни свет ни заря и удрал из дому не дожидаясь завтрака, чтобы, как он сказал, «быть в курсе».

Тем не менее не он, а Мэри принесла нам в то утро самую сенсационную новость.

Как только мы сели завтракать, она ворвалась в комнату — глаза горят, щеки пылают, и со свойственной ей бесцеремонностью изрекла:

— Слыхали что-нибудь подобное? Мне сейчас булочник сказал. Они арестовали молодого мистера Реддинга!

— Арестовали Лоуренса? — Гризельда не верила своим ушам. — Не может быть! Опять какая-нибудь идиотская ошибка.

— А вот и не ошибка, мэм, — заявила Мэри с тайным злорадством. — Мистер Реддинг сам туда пошел, да и признался во всем как на духу. На ночь глядя, в последнюю минуту. Входит, бросает на стол пистолет и говорит: «Это сделал я», так и сказал. И все тут.

Она победоносно взглянула на нас, энергично тряхнула головой и удалилась, довольная произведенным впечатлением. Мы с Гризельдой молча смотрели друг на друга.

— Да нет, этого не может быть! — сказала Гризельда. — Не может быть!

Заметив, что я промолчал, она сказала:

— Лен, неужели ты думаешь, что это правда?

Я не находил слов. Сидел и молчал, а мысли вихрем носились у меня в голове.

— Он сошел с ума, — сказала Гризельда. — Буйное помешательство. Может, они просто вместе рассматривали пистолет, а он вдруг выстрелил, а?

— Это маловероятно.

— Я уверена, что это несчастный случай. Ведь нет ни малейшего намека на мотив преступления. С какой стати Лоуренс стал бы убивать полковника Протеро?

Я мог бы дать вполне определенный ответ на этот вопрос, но мне хотелось уберечь Анну Протеро, насколько это возможно. Пока оставалась еще надежда не впутывать ее имя в это дело.

— Вспомни, они перед этим поссорились.

— А, из-за Летиции и ее купальника. Да это же пустяк! Даже если они с Летицией были тайно обручены — это, знаешь ли, вовсе не причина убивать ее родного отца!

— Мы не знаем истинных обстоятельств дела, Гризельда.

— Значит, ты этому веришь, Лен! Как ты можешь! Говорю тебе, я совершенно уверена, что Лоуренс ни волоска у него на голове не тронул!

— А ты вспомни — я встретил его у самой калитки. У него был совершенно безумный вид.

— Да, знаю, но… Господи! Это невозможно!

— Не забывай про часы, — сказал я. — Тогда все становится ясно. Лоуренс мог перевести их назад, на восемнадцать двадцать, чтобы обеспечить себе алиби. Ты же знаешь, как инспектор Слак попался на эту удочку.

— Ты ошибаешься, Лен. Лоуренс знал, что часы переставлены. «Чтобы наш падре никуда не опаздывал», — он всегда так говорил. Лоуренс никогда бы не стал переставлять их обратно на восемнадцать двадцать две. Он бы поставил стрелки на более вероятное время — без четверти семь, например.

— Он мог и не знать, когда Протеро пришел в дом. Мог и просто забыть, что часы переставлены.

Гризельда не сдавалась.

— Нет уж, коли дело доходит до убийства, всегда ужасно стараешься вспомнить каждую мелочь.

— Откуда тебе знать, дорогая моя, — мягко заметил я. — Ты никогда никого не убивала.

Не успела Гризельда ответить, как на скатерть легла чья-то тень, и мы услышали негромкий, очень приятный голос:

— Надеюсь, я не помешала? Простите меня, ради Бога. Но при столь печальных обстоятельствах, весьма печальных обстоятельствах…

Это была наша соседка, мисс Марпл. Мы вежливо ответили, что она нисколько не помешала, и она, приняв наше приглашение, переступила через порожек двери; я пододвинул ей стул. Она была настолько взволнована, что даже слегка порозовела.

— Ужасно, не правда ли? Бедный полковник Протеро! Человек он был не такой уж симпатичный и душой общества его никак не назовешь, но все равно это очень, очень грустно. И убит прямо здесь, у вас в кабинете, как мне сказали?

Я ответил утвердительно.

— Но ведь нашего дорогого викария в тот час не было дома? — продолжала допрос мисс Марпл, обращаясь к Гризельде.

Я объяснил, почему меня не было.

— А мистер Деннис сегодня не завтракает с вами? — спросила мисс Марпл, оглядевшись.

— Деннис вообразил себя великим сыщиком, — сказала Гризельда. — Чуть не сошел с ума от радости, когда обнаружил какой-то след на клумбе. Наверно, понесся в полицию с этой потрясающей вестью.

— Боже, Боже! — воскликнула мисс Марпл. — Какой переполох, подумайте. И мистер Деннис уверен, что знает убийцу. Впрочем, каждый из нас считает, что знает виновника преступления.

— Вам кажется, что это настолько очевидно?

— Нет, моя душечка, я вовсе не думаю этого. Я хотела сказать, что каждый из нас думает о разных людях. Оттого-то так важно иметь улики. Взять хоть бы меня — я совершенно уверена, что знаю, кто это сделал. Но, должна признаться, у меня нет ни одной самой ничтожной улики. И я знаю, что в таких случаях нужна исключительная осмотрительность — всякое необдуманное слово может быть сочтено клеветой, а это ведь подсудное дело, не так ли? Я решила вести себя как можно более осторожно с инспектором Слаком. Он велел мне передать, что зайдет сегодня утром, но только что звонил и сказал, что надобность в этом отпала.

— Должно быть, после ареста надобность и вправду отпала, — заметил я.

— После ареста? — Мисс Марпл наклонилась вперед, и щеки у нее от волнения зарделись. — Про арест я ничего не знала!

Неслыханное дело, чтобы мисс Марпл не знала того, что известно нам. Я к этому не привык и нисколько не сомневался, что она в курсе самых свежих событий.

— Боюсь, что мы говорили о разных вещах, — сказал я. — Да, они взяли под арест молодого Лоуренса Реддинга.

— Лоуренса Реддинга? — казалось, мисс Марпл не может прийти в себя от удивления. — Ни за что бы не подумала!..

Гризельда живо подхватила:

— А я и теперь не думаю! Не верю, и все, хотя он сам признался.

— Признался? — повторила мисс Марпл. — Вы сказали, что он сам признался? Ах, теперь я вижу, что ничего не понимала, вот беда…

— Мне все кажется, что произошел какой-то несчастный случай, — сказала Гризельда. — А тебе, Лен? После того, как он сам пришел в полицию и признался, я это почувствовала.

— Он сам явился в полицию, вот как?

— Да.

— Ох, — сказала мисс Марпл, переводя дыхание. — Как я рада, как я рада!

Я взглянул на нее, не скрывая удивления.

— Мне кажется, это говорит об искреннем раскаянии, — сказал я.

— Раскаяние? — Мисс Марпл была поражена. — Только не говорите, дорогой мой викарий, что вы верите в его виновность!

Настала моя очередь окаменеть от удивления.

— А как же, если он сам признался…

— Конечно, это лучшее доказательство его невиновности, не так ли? Ясно, что он полковника не убивал.

— Только не мне, — сказал я. — Может быть, я туповат, но мне абсолютно неясно. Если человек не совершал убийства, не вижу никакой причины, которая могла бы заставить его взять вину на себя.

— О, что вы! Разумеется, причина есть, — сказала мисс Марпл. — Естественно. Причина всегда есть, не правда ли? А молодые люди — это такие горячие головы, и частенько готовы поверить в самое дурное.

Она обратилась к Гризельде:

— А вы согласны со мной, душечка?

— Я… Я не знаю, — призналась Гризельда. — Прямо не знаю, что и подумать. Нет никакой причины, чтобы Лоуренс вел себя как полный идиот.

— Если бы ты видела его лицо прошлым вечером… — начал я.

— Расскажите мне, — попросила мисс Марпл.

Я рассказал о своем вчерашнем возвращении домой, и она выслушала меня с глубоким вниманием. Когда я кончил рассказ, она заговорила сама:

— Признаюсь, я частенько по глупости воспринимаю все не так, как следовало бы, но на этот раз я вас совсем не поняла. Мне кажется, что если уж молодой человек задумал такое черное дело — отнять жизнь у своего ближнего, то после этого он не станет приходить в безумное отчаяние. Это было бы заранее обдуманное, хладнокровное преступление. Убийца мог бы нервничать и совершить какой-нибудь мелкий промах, но не думаю, что он пришел бы в такое неистовство, как вы описали. Нелегко вообразить себя на месте другого человека, но я не представляю, что могла бы настолько потерять власть над собой.

— Мы не знаем всех обстоятельств, — возразил я. — Если они поссорились и Лоуренс выстрелил под влиянием приступа ненависти, то после он мог прийти в ужас от того, что натворил. Признаюсь, мне хотелось бы так думать.

— Знаю, дорогой мистер Клемент. Мы хотели бы все видеть в определенном свете. Но ведь приходится соглашаться с фактами, каковы бы они ни были, правда? А мне кажется, что факты никак нельзя подогнать под ваше объяснение. Прислуга ясно показала, что мистер Реддинг пробыл в доме минуту-две, а этого, конечно, недостаточно для такой ссоры, какую вы себе представили. Кроме того, как я поняла, полковнику выстрелили в голову, когда он писал записку, — по крайней мере, так говорит моя служанка.

— Совершенно верно, — сказала Гризельда. — Очевидно, он писал записку, чтобы сообщить, что он больше не может ждать. Записка была помечена временем «18.20», а часы упали и остановились в двадцать две минуты седьмого, это ужасно странно, мы с Леном ничего не можем понять!

Она пояснила, что часы у нас всегда поставлены на четверть часа вперед.

— Интересно, — заметила мисс Марпл. — Очень, очень интересно. Но записка, на мой взгляд, куда интереснее. Я бы сказала…

Она замолчала и оглянулась. За окном стояла Летиция Протеро. Она вошла, слегка кивнув и пробормотав себе под нос: «Доброе утро».

Потом она упала в кресло и сказала несколько более оживленно, чем это было у нее в обычае:

— Говорят, они арестовали Лоуренса.

— Да, — сказала Гризельда. — Мы все в полном шоке.

— Вот уж не ожидала, что кто-то убьет отца, — сказала Летиция. Она явно гордилась тем, что не проявляет ни горя, ни вообще намека на какие-то человеческие чувства. — Конечно, руки чесались у многих. Иногда я сама была готова его прикончить.

— Хочешь чего-нибудь выпить или поесть, Летиция? — спросила Гризельда.

— Нет, спасибо. Я забрела просто так — поискать свой беретик, такой смешной, маленький, желтенький. Мне казалось, я забыла его вчера в кабинете.

— Значит, там он и лежит, — сказала Гризельда. — Мэри никогда и ничего не убирает.

— Пойду поищу, — сказала Летиция, пытаясь подняться. — Простите, что причиняю лишнее беспокойство, но мне совершенно нечего надеть на голову — все растеряла.

— Боюсь, что сейчас вам туда не попасть, — сказал я. — Инспектор Слак запер кабинет на ключ.

— Вот зануда! А через окно туда пролезть нельзя?

— Нет, к сожалению. Заперто изнутри. Однако, Летиция, мне кажется, при сложившихся обстоятельствах вам желтый берет не так уж и нужен.

— Вы имеете в виду траур и прочую ерунду? И не подумаю надевать траур. По-моему, жутко допотопный обычай. Какая досада, что Лоуренсу так не повезло. Ужасно досадно.

Она встала, но не двигалась с места, рассеянно хмурясь.

— Наверно, это из-за меня и купального костюма. Такая глупость, сил нет.

Гризельда открыла было рот, чтобы что-то сказать, но по какой-то необъяснимой причине промолчала.

Странная улыбка тронула губы Летиции.

— Пожалуй, — сказала она как бы себе самой, очень тихо, — пойду домой и скажу Анне, что Лоуренса арестовали.

И она вышла. Гризельда обернулась к мисс Марпл.

— Почему вы наступили мне на ногу?

Старая дама улыбнулась.

— Мне показалось, что вы собираетесь что-то сказать, душечка. Знаете, подчас гораздо лучше наблюдать, как все будет развиваться само собой. Можете мне поверить, это дитя совсем не так уж витает в облаках, как старается показать. У нее в голове есть четкий замысел, и ока знает, что делает.

Мэри громко постучала в дверь и тут же влетела в столовую.

— Что такое? — спросила Гризельда. — И, Мэри, запомните, пожалуйста, что стучать не надо. Я вам сто раз говорила.

— Мало ли, может, вы заняты, — отпарировала Мэри. — Полковник Мельчетт. Хочет видеть хозяина.

Полковник Мельчетт — начальник полиции в нашем графстве. Я встал не мешкая.

— Я думала, не годится оставлять его в холле, и пустила его в гостиную, — сообщила Мэри. — Со стола убрать?

— Нет еще, — сказала Гризельда. — Я позвоню.

Она снова обернулась к мисс Марпл, а я вышел из комнаты.

Глава 7

Полковник Мельчетт — живой маленький человек, и у него странная привычка внезапно и неожиданно фыркать носом. У него рыжие волосы и пытливые ярко-голубые глаза.

— Доброе утро, викарий, — сказал он. — Пренеприятное дело, а? Бедняга Протеро. Не подумайте, что он мне нравился. Вовсе нет. По правде говоря, никто его не любил. Да и для вас куча неприятностей, верно? Надеюсь, ваша хозяюшка держится молодцом?

Я сказал, что Гризельда восприняла все, как подобает.

— Вот и ладно. Когда такое случается в твоем кабинете, радости мало. Реддинг меня удивил, доложу я вам, — позволить себе такое в чужом доме! Совершенно не подумал о чувствах других людей!

Меня вдруг охватило непреодолимое желание расхохотаться, ко полковник Мельчетт, как видно, не находил ничего смешного в том, что убийца обязан щадить чувства окружающих, и я сдержался.

— Честно скажу, меня порядком удивило известие, что этот малый просто взял да и явился с повинной, — продолжал полковник Мельчетт, плюхаясь в кресло.

— А как это было? Когда?

— Вчера вечером. Часов около десяти. Влетает, бросает на стол пистолет и заявляет: «Это я убил». Без околичностей.

— А как он объясняет содеянное?

— Да никак. Конечно, мы его предупредили, чем чревата дача ложных показаний. А он смеется, и все тут. Говорит, зашел сюда повидаться с вами. Видит полковника. Они повздорили, и он его пристрелил. О чем был спор, не говорит. Слушайте Клемент, — это останется между нами, — вы об этом хоть что-нибудь знаете? До меня доходили слухи, что его выставили из дома, и прочее в этом роде. Что у них там — дочку он соблазнил или еще что? Мы не хотим втягивать в это дело девушку, пока возможно, ради ее и общего блага. Весь сыр-бор из-за этого загорелся?

— Нет, — сказал я. — Можете поверить мне на слово, дело отнюдь не в этом, но в настоящее время я больше ничего сказать не могу.

Он кивнул и вскочил.

— Рад это слышать. А то люди Бог весть что болтают. Слишком много бабья в наших местах. Ну, мне пора. Надо повидать Хэйдока. Его куда-то вызвали, но он должен вернуться. Признаюсь по чести, жалко мне этого Реддинга. Всегда считал его славным малым. Может, они придумают ему какие-то оправдания. Последствия войны, контузия, что-нибудь в этом роде. Особенно если не откопают какой-нибудь подходящий мотив для преступления. Ну, я пошел. Хотите со мной?

Я сказал, что пойду с удовольствием, и мы вышли вдвоем.

Хэйдок живет в соседнем доме. Слуга сказал, что доктор только сейчас вернулся, и провел нас в столовую. Хэйдок сидел за столом, а перед ним аппетитно пускала парок яичница с беконом. Он приветливо кивнул нам.

— Простите, но пришлось ехать. Роды принимал. Почти всю ночь провозился с вашим делом. Достал для вас пулю.

Он толкнул по столу в нашу сторону маленькую коробочку. Мельчетт рассмотрел пулю.

— Ноль двадцать пять?

Хэйдок кивнул.

— Технические подробности попридержу до расследования, — сказал он. — Вам нужно знать только одно: смерть была практически мгновенной. Этот молодой идиот сказал, ради чего он это сделал? Кстати, меня поразило, что ни одна живая душа не слышала выстрела.

— Да, — сказал Мельчетт. — Удивительно.

— Окно кухни выходит на другую сторону, — объяснил я. — Когда закрыты все двери — и в кабинете, и в буфетной, и в кухне, вряд ли что-нибудь можно услышать, а наша служанка была одна в доме.

— Гм-м… — сказал Мельчетт. — Все равно, странно это. Интересно, не слышала ли чего старушка — как ее звать — а, мисс Марпл. Окно в кабинете было открыто.

— Возможно, она и слышала, — сказал Хэйдок.

— Не думаю, — сказал я. — Она только что у нас была и ничего об этом не сказала, а я уверен, что она упомянула бы о том, что слышала.

— А может, она и слышала, да не придала этому значения — подумала, что у машины выхлоп не в порядке.

Я заметила, что в это утро Хэйдок был настроен куда более добродушно и жизнерадостно, чем вчера. Он был похож на человека, который изо всех сил старается скрыть обуревающую его радость.

— А что, если там был глушитель? — добавил он. — Не исключено. Тогда никто ничего бы и не услышал.

Мельчетт замотал головой.

— Слак ничего такого не нашел, потом спросил Реддинга напрямик, Реддинг поначалу вообще не мог взять в толк, о чем речь, а когда понял, категорически заявил, что ничем таким не пользовался. Я думаю, можно ему поверить на слово.

— Да, конечно. Бедняга.

— Юный идиот, черт бы его побрал! — взорвался полковник Мельчетт. — Прошу прощенья, Клемент. Но ведь иначе его не назовешь. Как-то не могу думать о нем как об убийце.

— Мотив какой? — спросил Хэйдок, одним глотком допивая кофе и вставая из-за стола.

— Он говорит, что они поссорились, он вспылил и не помнит, как застрелил полковника.

— Хочет вытянуть на непреднамеренное убийство, э? — Доктор потряс головой. — Ничего не выйдет. Он подкрался сзади, когда старик писал письмо, и выстрелил ему в затылок. Ссорой тут и не пахнет.

— Да у них и времени на ссору не было, — вмешался я, припомнив слова мисс Марпл. — Подкрасться, застрелить полковника, переставить часы назад на восемнадцать двадцать и убраться подобру-поздорову, да у него едва хватило бы времени на все это. Я никогда не забуду, какое у него было лицо, когда я встретил его за калиткой, и как он сказал: «Вы его увидите, даю слово. О! Вы его увидите!» Уже одно это должно было возбудить мои подозрения, навести на мысль о том, что случилось за несколько минут до нашей встречи.

Хэйдок уставился на меня удивленным взглядом.

— То есть как это «за несколько минут до встречи»? Когда же, по-вашему, Реддинг его застрелил?

— За несколько минут до моего прихода.

Доктор покачал головой.

— Невозможно. Исключено. Он уже был мертв задолго до этого.

— Но, дорогой вы мой, — воскликнул полковник Мельчетт, — вы же сами сказали, что полчаса — только приблизительный срок.

— Полчаса, тридцать пять минут, двадцать пять минут, даже двадцать — это в пределах вероятности, но меньше — ни в коем случае. Ведь тогда тело было бы еще теплое, когда я подоспел.

Мы молча смотрели друг на друга. Лицо Хэйдока внезапно переменилось. Стало серым, на глазах постарело. Эта перемена меня поразила.

— Да вы послушайте, Хэйдок, — полковник первым обрел дар речи. — Если Реддинг застрелил его в четверть восьмого…

Хэйдок вскочил.

— Я вам сказал, что это невозможно, — проревел он. — Если Реддинг утверждает, что застрелил Протеро в четверть восьмого, значит, Реддинг лжет. Пропади оно все пропадом — я врач, говорю вам, мне лучше знать! Кровь уже начала свертываться.

— Если Реддинг лжет… — начал было полковник Мельчетт, потом смолк и потряс головой. — Пожалуй, надо пойти в полицейский участок, поговорить с ним самим, — сказал он.

Глава 8

По дороге в участок мы почти не разговаривали. Хэйдок слегка отстал и сказал мне вполголоса:

— Знаете, не нравится мне все это. Не нравится. Мы все чего-то тут не понимаем.

У него был крайне озабоченный, встревоженный вид.

Инспектор Слак был на месте, и мы уже вскоре встретились с Лоуренсом Реддингом.

Его бледное лицо выглядело усталым, но он был совершенно спокоен, поразительно спокоен, сказал бы я, при сложившихся обстоятельствах. Мельчетт же хмыкал и фыркал, явно нервничая.

— Слушайте, Реддинг, — начал он, — мне известны показания, которые вы давали инспектору Слаку. Вы утверждаете, что пришли в дом викария примерно без четверти семь, встретили Протеро, поссорились с ним, застрелили его и ушли. Протокол я вам не читаю, но это главное.

— Да.

— Я собираюсь задать вам несколько вопросов. Вас уже уведомили, что вы можете не отвечать на них, если не сочтете нужным. Ваш адвокат…

Лоуренс не дал ему договорить.

— Мне нечего скрывать. Я убил Протеро.

— А! Ладно! — И Мельчетт громко фыркнул. — А как у вас оказался с собой пистолет?

— Он был у меня в кармане, — ответил Лоуренс, слегка помявшись.

— И вы взяли его с собой, когда шли к священнику?

Да.

— Зачем?

— Я всегда держу его при себе.

Он снова слегка замешкался с ответом, и я окончательно уверился, что он говорит неправду.

— А зачем вы перевели часы назад?

— Часы? — Лоуренс явно не знал, что сказать.

— Ну да, стрелки показывали восемнадцать двадцать две.

Его лицо внезапно исказилось от страха.

— А, да — конечно. Я — я их перевел.

Хэйдок неожиданно бросил ему в лицо:

— Куда вы стреляли?

— В полковника Протеро.

— Я спрашиваю, в какую часть тела?

— А! Я, кажется, в голову. Да, я стрелял в голову.

— Вы что, не помните?

— Вам все и так известно, зачем вы спрашиваете? Это была слабая, неловкая попытка вывернуться.

Снаружи послышался какой-то шум. Вошел констебль с запиской. Он был без шлема.

— Письмо викарию. Написано — срочно.

Я вскрыл конверт и прочел:

«Прошу вас, умоляю, приходите ко мне. Я не знаю, что мне делать. Я должна кому-то признаться. Пожалуйста, приходите немедленно и приведите с собой кого хотите. Анна Протеро».

Я бросил на Мельчетта красноречивый взгляд. Он понял намек. Мы вышли все вместе. Я бросил взгляд через плечо и мельком увидел лицо Лоуренса Реддинга. Глаза его были прикованы к листку бумаги, который я держал в руке, с выражением такого мучительного отчаяния и страдания, какое мне едва ли когда приходилось видеть на человеческом лице.

Я вспомнил, как Анна Протеро, сидя передо мной на диване, сказала: «Я готова на все», и на душе у меня стало невыразимо тяжко. Я вдруг увидел причину героического самооговора Лоуренса Реддинга. Мельчетт разговаривал со Слаком.

— Выяснили, чем Реддинг занимался в течение дня? Есть основания полагать, что он убил Протеро раньше, чем он говорит. Разберитесь и доложите.

Он обернулся ко мне, и я молча протянул ему письмо Анны Протеро. Он пробежал его и удивленно надул губы. Потом пристально взглянул на меня.

— Вы на это намекали утром?

— Да. Тогда я не был уверен, должен ли я все рассказать. Теперь я считаю это своим долгом.

И я рассказал ему о том, что видел в тот вечер в «мастерской».

Полковник обменялся несколькими словами с инспектором, и мы отправились в Старую Усадьбу. Доктор Хэйдок пошел вместе с нами.

Дверь отворил безукоризненный дворецкий — с приличествующей обстоятельствам торжественностью в каждом движении.

— Доброе утро, — сказал Мельчетт. — Будьте добры, попросите горничную миссис Протеро доложить о нас, а потом возвращайтесь сюда, я вам задам несколько вопросов.

Дворецкий поспешно удалился, но вскоре вернулся и доложил, что поручение выполнено.

— А теперь поговорим про вчерашний день, — сказал Мельчетт. — Ваш хозяин был дома во время ленча?

— Да, сэр.

— И настроение у него было обычное?

— Насколько я мог заметить, да, сэр.

— А потом что было?

— После ленча миссис Протеро пошла к себе прилечь, а полковник ушел к себе в кабинет. Мисс Протеро уехала играть в теннис, на спортивной машине. Полковник и миссис Протеро пили чай в гостиной, в половине пятого. Шоферу было приказано подать машину в пять тридцать, они собирались ехать в деревню. Как только они уехали, позвонил мистер Клемент, — поклон в мою сторону, — и я сказал ему, что они уже уехали.

— Гм-м… — протянул полковник Мельчетт. — Когда мистер Реддинг был здесь в последний раз?

— Во вторник днем, сэр.

— Насколько мне известно, они немного не поладили?

— Должно быть, так, сэр. Мне было приказано впредь не принимать мистера Реддинга.

— А вы сами слышали, как они ссорились? — напрямик спросил полковник Мельчетт.

— У полковника Протеро был очень звучный голос, сэр, особенно когда он сердился. Я поневоле слышал кое-что, когда он повышал голос.

— Достаточно, чтобы понять, о чем идет спор?

— Я понял, сэр, что речь идет о портрете, который писал мистер Реддинг, о портрете мисс Летиции.

Фырканье Мельчетта прозвучало как рычанье.

— Вы видели мистера Реддинга перед уходом?

— Да, сэр, я его провожал.

— Он был очень сердит?

— Да нет, сэр, если позволите, я бы сказал, что он скорее выглядел довольным.

— Так вчера он сюда не заходил?

— Нет, сэр.

— А еще кто-нибудь заходил?

— Вчера — никто, сэр.

— А позавчера?

— Во второй половине дня приходил мистер Деннис Клемент. И доктор Стоун пробыл здесь некоторое время. А вечером заходила дама.

— Дама? — Мельчетт искренне удивился. — Кто такая?

Дворецкий не смог припомнить ее имя. Дама была незнакомая, он никогда раньше ее не видел. Она, конечно, назвала себя, и он ей сказал, что сейчас все обедают, тогда она согласилась подождать. И он проводил ее в малую гостиную.

Она спрашивала полковника Протеро, а не миссис Протеро. Он доложил полковнику, и тот прошел в малую гостиную, как только отобедали.

Сколько дама пробыла? Пожалуй, с полчаса. Полковник сам проводил ее из дому. А! Наконец-то, он вспомнил ее имя. Эта дама назвалась миссис Лестрэндж.

Этого никто не ожидал.

— Любопытно, — сказал Мельчетт. — Весьма, весьма любопытно.

Но больше мы ничего сказать не успели — нам доложили, что миссис Протеро готова нас принять.

Анна лежала в постели. Лицо у нее было бледное, а глаза лихорадочно блестели. Выражение ее лица меня поразило — суровое, решительное. Она обратилась ко мне.

— Благодарю вас за то, что вы пришли, — сказала она. — Я вижу, вы правильно поняли мою просьбу привести с собой кого вы захотите. — Она замолчала.

— Самое лучшее — разом со всем покончить, верно? — продолжала она. Ее губы тронула странная, жалкая полуулыбка: — Должно быть, я обязана заявить об этом вам, полковник Мельчетт. Видите ли, это я убила своего мужа.

Полковник Мельчетт заговорил с необычной мягкостью:

— Дорогая моя миссис Протеро…

— Нет! Это чистая правда. Простите за такую прямолинейность, но я совершенно не способна устраивать истерики по какому бы то ни было поводу. Я долго ненавидела его, а вчера убила.

Она откинулась на подушки и закрыла глаза.

— Вот и все. Полагаю, вы арестуете меня и заберете с собой. Я встану и оденусь, как только соберусь с силами. А сейчас мне нехорошо.

— Вам известно, миссис Протеро, что мистер Лоуренс Реддинг уже признался в совершении этого преступления?

Анна открыла глаза и оживленно закивала.

— Знаю. Глупый мальчишка. Он очень влюблен в меня, вы знаете? Ужасно благородный поступок — и ужасная глупость.

— Он знал, что преступление совершили вы?

— Да.

— Откуда он это узнал?

Она замялась.

— Вы сами ему сказали?

Она все еще медлила с ответом. Казалось, она не знает, какой ответ выбрать.

— Да, я ему сказала…

Она нервно передернула плечами.

— Вы не могли бы оставить меня теперь одну? Я же вам все сказала. Я не желаю больше об этом говорить.

— А где вы достали пистолет, миссис Протеро?

— Пистолет? О, это пистолет мужа. Я взяла его из ящика ночного столика.

— Понятно. И взяли с собой в дом священника?

— Да. Я знала, что муж должен быть там.

— Когда это было?

— Должно быть, после шести — четверть или двадцать минут седьмого — примерно в это время.

— Вы взяли пистолет, намереваясь застрелить своего мужа?

— Нет, нет, я… я взяла его для себя.

— Понятно. Но вы пошли к священнику?

— Да. Я прошла к окну. Голосов не было слышно. Я заглянула в кабинет. Увидела мужа. Что-то меня подтолкнуло, и я выстрелила.

— Дальше?

— Дальше? О! Потом я ушла.

— И рассказали мистеру Реддингу, что вы сделали?

Я заметил, что она снова помедлила, прежде чем ответить.

— Да.

— Кто-нибудь видел, как вы шли туда или обратно?

— Нет, то есть да. Старая мисс Марпл. Я с ней поговорила несколько минут. Она была в своем садике.

Она беспокойно заметалась на подушках.

— Неужели этого мало? Я вам сказала все. Зачем вы меня мучаете?

Доктор Хэйдок подошел к постели, взял ее руку пощупать пульс.

Он знаком подозвал Мельчетта.

— Я с ней побуду, — сказал он шепотом, — пока вы там все приготовите. Ее нельзя оставлять. Может что-нибудь над собой сделать.

Мельчетт кивнул.

Мы вышли из комнаты и спустились вниз. Я заметил, что из соседней комнаты вышел худой бледный человек. Повинуясь непонятному импульсу, я снова взошел на лестницу.

— Вы — камердинер полковника Протеро?

Человек удивился:

— Да, сэр.

— Вы не знаете, ваш хозяин нигде не прятал пистолет?

— Нет, я об этом ничего не знаю.

— Может быть, в одном из ящиков ночного столика? Подумайте, друг мой.

— Только не в ящиках, точно вам говорю. Я бы видел, непременно. Как же иначе?

Я поспешил спуститься вниз и присоединиться к остальным.

Миссис Протеро солгала про пистолет.

Зачем?

Глава 9

Полковник Мельчетт сообщил о случившемся в полицейский участок, а затем сказал, что собирается нанести визит мисс Марпл.

— Пожалуй, лучше будет, если вы пойдете со мной, викарий, — добавил он. — Не хочу сеять панику среди вашей паствы. Так что вы уж поддержите меня, пожалуйста, — в вашем присутствии все обойдется без истерики.

Я улыбнулся. Невзирая на свой хрупкий вид, мисс Марпл вполне способна устоять перед натиском любого полисмена, будь то рядовой или сам начальник полиции.

— А что она за птица? — спросил полковник, позвонив у ее дверей. — Можно верить всему, что она говорит? Или наоборот?

Я немного подумал.

— По-моему, ей вполне можно доверять, — осторожно сказал я. — Во всяком случае, пока она рассказывает о том, что видела собственными глазами. Вот когда речь пойдет о том, что она думает, — это уже другое дело. Воображение у нее на редкость богатое, и она неукоснительно думает обо всех самое худшее.

— Значит, типичная старая дева, — засмеялся Мельчетт. — Ну, эту породу мне пора бы знать. Только вспомнишь здешние чаепития — дрожь берет!

Миниатюрная горничная открыла дверь и провела нас в гостиную.

— Мебели многовато, — заметил полковник Мельчетт, оглядывая комнату. — Но вещи, безусловно, отменные. Комната настоящей леди, да, Клемент?

Я выразил согласие, в эту минуту дверь отворилась, и перед нами предстала мисс Марпл.

— Глубоко сожалею, мисс Марпл, что пришлось вас побеспокоить, — с прямотой старого вояки заявил полковник, как только я его представил, — он полагал, это импонирует пожилым дамам. — При исполнении долга, сами понимаете.

— Ну что вы, что вы, — сказала мисс Марпл. — Конечно, понимаю. Не хотите ли присесть? Не выпьете ли стаканчик шерри-бренди? Домашний! Я сама делала, по рецепту моей бабушки.

— Премного благодарен, мисс Марпл. Вы очень добры. Но я, пожалуй, откажусь. Ни капли до ленча — вот мой девиз. Так вот, я хотел поговорить с вами об этом печальном случае — очень печальный случай. Конечно, мы все очень огорчены. Видите ли, благодаря расположению вашего дома и сада вы могли заметить прошлым вечером что-то важное для нас.

— Представьте себе, я и вправду была в своем садике с пяти часов, весь вечер, и, само собой, оттуда все видно, то есть просто невозможно не видеть, что творится в соседнем доме.

— Насколько я понимаю, мисс Марпл, вчера вечером мимо вас проходила миссис Протеро?

— Да, проходила. Я ее окликнула, и она похвалила мои розы.

— Вы можете сказать, когда примерно это было?

— Я бы сказала, минуту или две спустя после четверти седьмого. Церковные часы только отзвонили четверть.

— Прекрасно. А что было потом?

— Потом миссис Протеро сказала, что хочет зайти в дом викария за мужем, чтобы вместе возвратиться домой. Она пришла по аллее, видите ли, и прошла к дому священника через заднюю калитку, садом.

— Она пришла по алее?

— Да, я вам сейчас покажу.

Мисс Марпл с завидным энтузиазмом провела нас в сад и показала на аллею, которая проходила позади садика.

— Вот та дорожка, напротив, с перелазом, ведет в Старую Усадьбу, — пояснила она. — По этой дорожке они должны были возвращаться домой. А миссис Протеро пришла из деревни.

— Замечательно, замечательно, — сказал полковник Мельчетт. — И она прошла дальше, к дому викария?

— Да, я видела, как она завернула за угол дома. Должно быть, полковника там еще не было, потому что она вышла обратно почти сразу и пошла через лужайку к мастерской — вон к тому домику. Викарий разрешил мистеру Реддингу пользоваться им как мастерской.

— Ясно. А выстрела вы не слышали, мисс Марпл?

— Нет, тогда я ничего не слышала, — сказала мисс Марпл.

— Но вы все же слышали выстрел?

— Да, мне показалось, что в лесу кто-то стрелял. Но это было целых пять, а то и десять минут спустя, и притом в лесу, как я уже сказала. Не может быть, не может быть, чтобы…

Она умолкла, побледнев от волнения.

— Да! Да, об этом мы еще поговорим, — сказал полковник Мельчетт. — Прошу вас, продолжайте. Миссис Протеро прошла в мастерскую, так?

— Да, она вошла туда. Вскоре по аллее со стороны деревни пришел мистер Реддинг. Он подошел к калитке, оглянулся…

— И увидел вас, мисс Марпл.

— Признаться, меня он не видал, — сказала мисс Марпл, слегка зардевшись. — Я, видите ли, как раз в эту минуту наклонилась — надо было выполоть эти противные одуванчики, понимаете? Никакого сладу с ними! А он прошел в калитку и дальше, к мастерской.

— Он не подходил к дому?

— Нет-нет, он напрямик пошел к мастерской. Миссис Протеро встретила его на пороге, и они оба скрылись внутри.

Здесь мисс Марпл сделала исключительно красноречивую паузу.

— Возможно, она ему позировала? — предположил я.

— Возможно, — сказала мисс Марпл.

— И они вышли — когда?

— Минут через десять.

— И это было примерно в…

— Церковные часы отзвонили полчаса. Они вышли через калитку и пошли по аллее, и как раз в эту минуту доктор Стоун появился со стороны Старой Усадьбы, перелез через изгородь и присоединился к ним. Все вместе они пошли по направлению к деревне. А в конце аллеи, как мне показалось, хотя я не вполне уверена, к ним присоединилась и мисс Крэм. Я подумала, что это мисс Крэм — уж очень на ней была короткая юбочка.

— У вас отличное зрение, мисс Марпл — разглядеть все на таком расстоянии!

— Я наблюдала за птичкой, — сказала мисс Марпл. — Кажется, это был королек. Хохлатый. Просто прелесть, такой шустрый! Я как раз смотрела в бинокль, вот почему я и увидела мисс Крэм (если это была мисс Крэм, а я в этом почти уверена), когда она к ним подошла.

— Вот как! Ну что ж, вполне вероятно, — сказал полковник Мельчетт. — А теперь, мисс Марпл, скажите — я полагаюсь на вашу отменную наблюдательность, — не заметили ли вы, какие лица были у миссис Протеро и мистера Реддинга, когда они прошли мимо вас по аллее?

— Они улыбались и болтали, — сказала мисс Марпл. — Казалось, они очень счастливы быть вместе, — вы понимаете, что я хочу сказать.

— И они не были расстроенными или встревоженными?

— Что вы! Совсем напротив.

— Чертовски странно, — сказал полковник. — Во всем этом есть что-то чертовски странное.

Внезапно мисс Марпл задала вопрос, который застал нас врасплох, так что у нас буквально перехватило дыхание.

— А что, теперь миссис Протеро говорит, что это она убила? — спросила она очень спокойно.

— Святые угодники! — воскликнул полковник. — Вы-то как догадались, мисс Марпл?

— Да так, мне почему-то казалось, что это вполне возможно, — ответила мисс Марпл. — По-моему, милочка Летиция того же мнения. Она ведь очень смышленая девушка. Хотя боюсь, не слишком щепетильная. Значит, Анна Протеро говорит, что убила своего мужа. Так, так. Едва ли это правда. Нет, я просто уверена, что это неправда. Анна Протеро — не такая женщина. Хотя ни в ком нельзя быть абсолютно уверенным, не так ли? По крайней мере, этому меня научила жизнь. А когда она его застрелила, по ее словам?

— В восемнадцать двадцать. После того, как поговорила с вами. Сразу.

Мисс Марпл медленно, с глубоким сожалением покачала головой. Мне показалось, что сожаление касалось нас, двух взрослых мужчин, которые по глупости попались на удочку. По крайней мере, так мне показалось.

— А из чего она его застрелила?

— Из пистолета.

— А где она его взяла?

— Принесла с собой.

— Вот этого как раз она и не могла сделать, — заявила мисс Марпл с неожиданной уверенностью. — Готова дать присягу. У нее с собой ничего не было.

— Вы могли не заметить.

— Я непременно заметила бы.

— А если он был у нее в сумочке?

— Никакой сумочки у нее не было.

— Хорошо — она могла его спрятать… э-э… в одежде.

Мисс Марпл бросила на него взгляд, полный жалости и укоризны.

— Дорогой полковник Мельчетт, вы же знаете нынешних молодых женщин. Совершенно не стыдятся показывать себя в том виде, как их сотворил Господь. Ей было негде спрятать даже носовой платочек.

Мельчетт не сдавался.

— Но согласитесь, что все сходится, — сказал он. — Время, опрокинутые часы — на них было восемнадцать двадцать две…

Мисс Марпл обернулась ко мне.

— Неужели вы еще не сказали ему про эти часы?

— Что такое, Клемент?

Я ему сказал. Он очень рассердился.

— Какого… Почему это вы ни слова не сказали Слаку вчера вечером?

— А он мне не дал ни слова вымолвить, вот почему, — отпарировал я.

— Чушь! Надо было быть понастойчивей!

— Вероятно, инспектор Слак ведет себя с вами несколько иначе, чем со мной, — сказал я. — Мне он не дал ни малейшей возможности настаивать на чем бы то ни было.

— Совершенно небывалое дело, — сказал Мельчетт. — Если еще кто-нибудь явится и взвалит на себя это убийство, я отправлюсь прямехонько в сумасшедший дом.

— Если мне будет дозволено высказать одно предположение… — еле слышно произнесла мисс Марпл.

— Прошу!

Если бы вы сообщили мистеру Реддингу о том, что сделала миссис Протеро, и потом убедили его, что и вправду верите, будто это она… А потом пошли бы к миссис Протеро и сказали бы ей, что с мистером Реддингом все в порядке, — знаете, они оба могли бы сказать вам правду. А правда всегда пригодится, хотя, мне кажется, они и сами-то не много знают, бедняжки.

— Ладно, все это очень хорошо, но ведь эти двое, — единственные люди, у которых был мотив для убийства Протеро.

— О, этого я бы не сказала, полковник Мельчетт, — возразила мисс Марпл.

— Что вы? Вы можете назвать еще кого-нибудь?

— Безусловно. Ну что же. — Она принялась считать на пальцах. — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, да и еще, вполне вероятно, седьмой. Я могу назвать, по крайней мере, семерых, которым было бы очень на руку убрать с дороги полковника Протеро.

Огорошенный полковник не верил своим ушам.

— Семь человек? В Сент-Мэри-Мид?

Мисс Марпл живо кивнула.

— Прошу заметить, что я не называю имен, — сказала она. — Этого делать нельзя. Но боюсь, что в мире слишком много зла. Только откуда такому славному, честному и прямодушному солдату, как вы, полковник Мельчетт, знать о подобных вещах?

Мне показалось, что полковника вот-вот хватит удар.

Глава 10

Как только мы вышли из дома мисс Марпл, полковник высказался на ее счет далеко не лестным образом.

— Кажется, эта высохшая старая дева и вправду воображает, что ей все известно. Да она же всю жизнь из этой деревушки носу не высовывала! Многовато на себя берет! Что она может знать о жизни?

Я кротко возразил, что если мисс Марпл практически ничего не знает о Жизни с большой буквы, то о жизни в Сент-Мэри-Мид она знает все досконально.

Мельчетт неохотно согласился со мной. Она все-таки очень ценный свидетель, особенно в отношении миссис Протеро.

— Я полагаю, можно не сомневаться в том, что она сказала?

— Если мисс Марпл сказала, что пистолета у нее с собой не было, значит, так оно и есть, — сказал я. — Если была бы малейшая возможность его пронести, от мисс Марпл это бы не укрылось, глаз у нее острый.

— Что верно, то верно. Пойдемте-ка, осмотрим мастерскую.

Так называемая мастерская — всего-навсего сарайчик с верхним светом. Окон там нет, войти и выйти можно только в дверь. Убедившись в этом, Мельчетт объявил мне, что придет к нам в дом вместе с инспектором.

— А сейчас я иду в полицейский участок.

Я вошел домой через парадную дверь и услышал чьи-то голоса. Открыл дверь в гостиную.

На диване рядом с Гризельдой, оживленно болтая, сидела мисс Глэдис Крэм. Ее ноги, обтянутые необыкновенно блестящими розовыми чулками, были скрещены, так что я не мог не заметить, что на ней розовые в полосочку шелковые панталончики.

— Привет, Лен, — сказала Гризельда.

— Доброе утро, мистер Клемент, — сказала мисс Крэм. — Представьте себе, я просто в ужас пришла, когда услыхала про полковника! Бедный старый джентльмен!

— Мисс Крэм, — сказала моя жена, — была настолько добра, что предложила помочь нам в работе с «Примерными детьми». Ты помнишь, мы приглашали добровольных помощников в прошлое воскресенье?

Это я прекрасно помнил и был уверен (как и Гризельда — я догадался по ее тону), что вступить в ряды добровольцев мисс Крэм и в голову бы не пришло, если бы не сенсационные события, приключившиеся в нашем доме.

— Я только сию минуту говорила миссис Клемент, — продолжала мисс Крэм, — я прямо-таки была ошарашена. Убийство, говорю? В этой захудалой, сонной деревушке — ведь она сонная, вы должны это признать, даже музейчика нету, не говоря уж о кино! А потом узнала, что это полковник Протеро, я ушам своим не поверила! Мне почему-то казалось, что таких людей не убивают.

Не знаю, какими свойствами, по мнению мисс Крэм, должен обладать человек, дабы его прикончили. Никогда не думал, что жертва убийства принадлежит к какой-то особой породе. Однако в ее ветреной белокурой головке имеются на этот счет вполне определенные идеи.

— Вот почему, — объяснила Гризельда, — мисс Крэм и забежала узнать все подробности.

Я было испугался, что такая прямота обидит юную леди, но она только откинула голову и оглушительно расхохоталась, показывая весь набор зубов, которым располагала.

— Ну да, каюсь! А вам палец в рот не клади, миссис Клемент, а? Но ведь это совершенно естественно — в таком деле каждому хочется выведать всю подноготную. Я и вправду хочу помочь вам с детишками, пожалуйста, сколько угодно. До чего же интересно, сил моих нет! Я прямо подыхала тут со скуки. Что и говорить, скука тут смертная. Не подумайте, что у меня работа плохая — работа приличная, и платят хорошо, а доктор Стоун всегда себя держит как настоящий джентльмен. Но ведь надо же девушке немного поразвлечься после работы, а тут не с кем слова сказать, кроме вас, миссис Клемент, — сплошные старые ведьмы!

— А Летиция Протеро?

Глэдис Крэм тряхнула головой.

— Что вы, разве она станет водиться с такими, как я? Жуткая задавака, считает себя выше всех в графстве, так боится себя уронить, что и не взглянет на девушку, которая сама зарабатывает на жизнь. А я, кстати, слыхала, как она говорила, что собирается поступить на работу. Да кто ее возьмет, хотела бы я знать? Недели не пройдет, как ее выгонят. Разве что манекенщицей — там только и надо, что вырядиться в пух и прах да расхаживать взад-вперед дурацкой походочкой. Это, пожалуй, у нее получится.

— Из нее вышла бы прекрасная манекенщица, — сказала Гризельда. — У нее прелестная фигурка. (Да, в Гризельде не найти ни малейшего сходства с ведьмой.) А когда она говорила, что хочет поступать на работу?

Мисс Крэм на минуту была обескуражена, но мгновенно пришла в себя и со свойственной ей ловкостью вышла из положения.

— Можно подумать, что я сплетничаю, верно? — сказала она. — Но она это сказала, честное слово. Должно быть, дома ей несладко живется. Чтобы я согласилась жить в одном доме с мачехой — нет уж, извините! Да я бы этого ни минуты не вытерпела!

— Ну вы, вы у нас такая энергичная, независимая, — серьезно сказала Гризельда, и я посмотрел на нее не без подозрения.

Мисс Крэм была явно польщена.

— Вот именно. Прямо вылитый мой портрет. Я слушаюсь, слушаюсь, но могу и взбрыкнуть. Так мне гадалка сказала, недавно. Нет уж. Я не из тех, кто стерпит любую обиду и даже не пикнет. Я и доктору Стоуну сразу же сказала, что у меня должны быть выходные дни, как положено. Эти ученые джентльмены, думают, что девушка — все равно что машина, включил, и можно ее не замечать, как будто ее здесь и нет.

— А как вам работается с доктором Стоуном? Он приятный человек? Должно быть, очень интересная работа, для тех, кто увлечен археологией.

— Я в этой науке не очень-то много смыслю, — призналась девушка. — Мне все же кажется, что вытаскивать на свет Божий людей, которые давно умерли — сотни лет пролежали в земле, — как-то нескромно, вроде как совать нос не в свое дело. А как по-вашему? А вот доктор Стоун так прямо с головой ушел в работу, поесть забывает, он бы голодный ходил, если бы не я.

— А он и сегодня с утра на раскопе? — спросила Гризельда.

Мисс Крэм покачала головой.

— Не с той ноги встал, — пояснила она. — Нет настроения работать. А это значит, что у крошки Глэдис выдался свободный денек.

— Жаль его, — сказал я.

— Да нет, пустяки. Не бойтесь, второго покойника не будет. Вы лучше все мне расскажите, мистер Клемент. Мне сказали, что вы целое утро провели с полицией. Что они думают?

— Как вам сказать, — медленно произнес я. — Пока не все еще ясно.

— Ага! — воскликнула мисс Крэм. — Выходит, они не верят, что это мистер Реддинг. Такой красивый, правда? Прямо как из кино. Такая ослепительная улыбка, когда он с тобой здоровается. Я не поверила своим ушам, когда узнала, что его арестовали. Хотя про этих деревенских полисменов все говорят, что они ужасные дураки.

— На этот раз вряд ли их можно в чем-то обвинить, — сказал я. — Мистер Реддинг сам явился с повинной.

— Как? — Девушка была явно ошеломлена. — Ну, надо же быть таким простофилей. Уж я-то не побежала бы с повинной, если бы убила кого-нибудь. Я думала, Лоуренс Реддинг будет вести себя умнее. Надо же так свалять дурака! А с какой стати он убил Протеро? Он признался? Просто повздорили, да?

— Пока еще нет окончательной уверенности в том, что это он его убил, — сказал я.

— Да как же так, мистер Клемент! Ведь он сам сказал, ему-то лучше знать!

— Разумеется, — согласился я. — Но полицию не вполне устраивает то, что он рассказывает.

— С чего бы он стал говорить, что убил, если он не убивал?

Я предпочел не распространяться по этому поводу. Поэтому высказался довольно туманно:

— Я слышал всякий раз, когда совершено сенсационное убийство, полиция получает уйму писем от людей, которые признаются в этом убийстве.

— Чокнутые, не иначе! — только и сказала мисс Крэм голосом, полным недоумения и презрения. — Ну ладно, — добавила она, вздыхая. — Пожалуй, мне пора бежать. — Она встала. — Пойду сообщу доктору Стоуну, что мистер Реддинг сам признался в убийстве.

— А ему что, интересно? — спросила Гризельда.

Мисс Крэм недоуменно наморщила лоб.

— Странный он какой-то. Ничего у него не поймешь. Весь закопался в прошлое. Ему в сто раз интереснее разглядывать жуткий бронзовый нож, выкопанный из груды земли, чем посмотреть на нож, которым Криппен разрезал на куски собственную жену, ну если бы ему его показали.

— Что ж, — сказал я. — Должен признаться, я тоже предпочел бы увидеть жуткий бронзовый ноле.

Во взгляде мисс Крэм промелькнуло непонимание и легкое презрение. Потом, не один раз попрощавшись, она наконец удалилась.

— Не такая уж она плохая, знаешь, — сказала Гризельда, когда дверь за ней закрылась. — Ужасно вульгарна, конечно, но в таких больших бесцеремонных девушках есть даже что-то симпатичное. Они очень добродушные. Как ты думаешь, зачем она приходила?

— Из любопытства.

— Да, наверное. Ну, Лен, а теперь рассказывай все-все. Я умираю от нетерпения.

Я уселся и честно пересказал все, что произошло этим утром. Гризельда то и дело перебивала меня, не в силах совладать с удивлением и любопытством.

— Так, значит, Лоуренс с самого начала увивался за Анной, а вовсе не за Летицией. Какие же мы тут слепцы! А ведь именно на это намекала мисс Марпл вчера вечером, тебе не кажется?

— Да, — ответил я, отводя взгляд.

Вошла Мэри.

— Там пришли какие-то двое, говорят — из газеты. Пускать или нет?

— Ни в коем случае, — сказал я. — Отошлите их к инспектору Слаку, в полицейский участок.

Мэри кивнула и собралась идти.

— А когда вы от них избавитесь, приходите сюда, — сказал я. — Я хочу вас кое о чем спросить.

Мэри снова кивнула.

Вернулась она через несколько минут.

— Никак от них не отвяжешься, — сказала она. — Еле отбилась, такие настырные. Слыханное ли дело — им говоришь — нельзя, а они лезут.

— Боюсь, что они нас не оставят в покое, — сказал я. — Так вот, Мэри, о чем я хотел вас спросить: вы точно уверены, что вчера вечером не слышали выстрела?

— Выстрела, которым его убили? Само собой не слышала. А услышала бы, так пошла бы поглядеть, что там стряслось.

— Да, но… — Я вспомнил утверждение мисс Марпл, что она слышала выстрел в лесу. Я решил изменить форму вопроса. — А больше вы никаких выстрелов не слышали? Например, где-то в глубине леса.

— А, это дело другое. — Девушка замолчала. — Теперь, как подумаешь, был выстрел, был. Не выстрелы, а один-единственный. Какой-то чудной, вроде взорвалось что.

— Вот именно, — сказал я. — А когда это было?

— Когда?

— Ну да, в котором часу?

— Уж этого я вам никак не скажу. Знаю только, что после чая прошло много времени.

— А немного точнее вы не могли бы вспомнить?..

— Нет, не могу. Я ведь без дела не сижу, кручусь по хозяйству день-деньской. Некогда мне на часы глазеть. Да и толку от этого мало — будильник каждый день отстает на три четверти часа, то его подвести надо, то завести — я никогда и не знаю, который час.

Теперь я понял, почему нам никогда не подают еду в назначенное время. Иногда обед сильно запаздывает, зато завтрак подают на удивление рано.

— Это было задолго до того, как пришел мистер Реддинг?

— Да нет, незадолго. Минут десять, самое большее пятнадцать.

Я кивнул, довольный ответом.

— Все? — спросила Мэри. — А то у меня мясо в духовке, а рис небось уже весь выкипел.

— Хорошо. Можете идти.

Она вышла, а я обратился к Гризельде:

— По-видимому, нет никакой возможности заставить ее говорить «сэр» или «мэм»?

— Я ей говорила. Она никак не может запомнить. Не забывай, она попала к нам совсем неотесанной девчонкой.

— Это я отлично помню, — сказал я. — Но неотесанные предметы не должны же вечно оставаться в первозданном состоянии. Мне кажется, можно было бы хоть немного научить ее готовить.

— Знаешь, я с тобой не согласна, — сказала Гризельда. — Ведь мы платим прислуге сущие гроши. Стоит нам ее немного подучить, она тут же от нас уйдет. Само собой. К тем, кто может себе позволить платить побольше. Но пока Мэри не умеет готовить и пока у нее такие жуткие манеры — можем спать спокойно, никто ее у нас не переманит.

Я понял, что моя жена ведет хозяйство вовсе не абы как. Оказывается, у нее имеется вполне обдуманный метод. Хотя стоит ли вообще держать прислугу, которая не умеет готовить и чуть ли вам не в лицо швыряет то тарелки, то всякие дерзости. Об этом можно было бы поспорить.

— Кроме того, — продолжала Гризельда, — сейчас ей надо прощать любые грубости. И нельзя ждать, чтобы она особенно горевала о смерти полковника Протеро — ведь он засадил за решетку ее молодого человека.

— Как, разве он посадил в тюрьму ее парня?

— Ну да, за браконьерство. Да ты его знаешь — Арчер. Мэри гуляла с ним два года.

— Этого я не знал.

— Лен, милый, ты никогда ничего не знаешь.

— Вот что странно, — сказал я. — Все твердят, что выстрел донесся из лесу.

— А по-моему, ничего странного, — сказала Гризельда. — Понимаешь, в лесу то и дело стреляют. Поэтому, естественно, когда слышишь выстрел, думаешь, что опять стреляют в лесу. Может быть, он кажется только чуть громче, чем обычно. Конечно, если находишься в соседней комнате, сразу поймешь, что стреляли в доме, но ведь Мэри была в кухне, там окно выходит на другую сторону, тебе бы тоже в голову не пришло, что стреляют в доме.

Дверь снова отворилась.

— Там к вам опять полковник Мельчетт, — сказала Мэри. — И с ним этот инспектор, велели передать, что будут рады, если вы к ним выйдете. Они в кабинете.

Глава 11

С первого взгляда я заметил, что полковник Мельчетт и инспектор Слак не сходятся в мнениях относительно этого дела. Мельчетт раскраснелся от возмущения, а у инспектора вид был мрачный и надутый.

— Как ни прискорбно, — сказал Мельчетт, — но я должен сказать, что инспектор Слак не согласен со мной. Он считает, что Реддинг на самом деле виновен.

— Если он не виноват, то с какой стати он идет и заявляет, что он — убийца? — скептически спросил Слак.

— Миссис Протеро поступила точно таким же образом, как вы помните, Слак.

— Это другое дело. Она — женщина, а женщины вечно делают глупости. Я ни на минуту не поверил, что она это сделала. Услыхала, что его арестовали, и сочинила историю. Мне к этим играм не привыкать. Не поверите, какие идиотские фокусы выкидывали женщины на моем веку., Но Реддинг же не баба. У него голова на плечах, и коль скоро он признается, значит, он и виноват. И пистолет его собственный, тут уж ничего не попишешь. А теперь, когда это дельце с миссис Протеро выяснилось, мы и мотив знаем. Поначалу это было слабое местечко, а теперь-то мы доподлинно знаем — дальше все пойдет как по маслу.

— Вы полагаете, что он мог застрелить полковника раньше — скажем, в половине седьмого?

— Нет, не мог.

— Вы проверили, когда и где он был?

Инспектор кивнул.

— Был в деревне, в «Голубом Кабане», в десять минут седьмого. Оттуда прошел по аллее, задами, где, по вашим словам, старушка-соседка его видела, по-моему, от нее мало что укроется, а потом встретился, как было условлено, с миссис Протеро в мастерской, что в саду. Они вышли вместе чуть позже половины седьмого, пошли по аллее в деревню, и к ним присоединился доктор Стоун. Он это подтвердил, я с ним говорил. Все они стояли и разговаривали перед почтой, недолго, потом миссис Протеро зашла к мисс Хартнелл одолжить журнал по садоводству. Это тоже проверено. Я к ней заходил. Миссис Протеро сидела у нее почти до семи часов, а потом вдруг забеспокоилась: дескать, как поздно, ей давно уже пора домой.

— А как она себя держала?

— По словам мисс Хартнелл, очень мило и вполне непринужденно. Настроение у нее было веселое, мисс Хартнелл абсолютно уверена, что ее ничто не беспокоило.

— Так. Продолжайте.

— Реддинг пошел с доктором Стоуном в «Голубой Кабан», и они выпили вместе. Расстались без двадцати семь. Реддинг, явно спеша, пошел по деревенской улице и свернул к дому священника. Его многие видели.

— На этот раз он не пошел задами? — заметил полковник.

— Нет, вошел с парадного хода, спросил, дома ли викарий, узнал, что его дожидается полковник Протеро, вошел в кабинет, пристрелил его, точь-в-точь как он сам говорит. Все сходится, нечего больше и копаться в этом деле.

Мельчетт покачал головой.

— Показания доктора. От этого никуда не денешься. Протеро был убит не позже половины седьмого.

— Уж эти мне доктора! — презрительно процедил сквозь зубы инспектор Слак. — Нашли кому верить — доктору. Выдерут у вас все зубы до единого, — теперешние доктора все такие, — а потом: ах, извините, у вас, оказывается, был аппендицит! Доктора называются!

— Дело тут не в диагнозе. Доктор Хэйдок с самого начала абсолютно уверен, в какое время было совершено преступление. Против медицинского освидетельствования возражать не приходится, Слак.

— Я тоже могу засвидетельствовать, по мере сил, — сказал я, внезапно вспомнив одно обстоятельство. — Я дотронулся до тела, оно было совсем холодное. Могу в этом присягнуть.

— Вот видите, Слак? — сказал Мельчетт.

— Да вижу, вижу! А жаль — красивое было бы дельце. Мистер Реддинг сам просится на виселицу, так сказать.

— А вот это само по себе кажется мне не вполне естественным, — заметил полковник Мельчетт.

— Ну, знаете, о вкусах не спорят, — сказал инспектор. — После войны у многих джентльменов мозги набекрень. Значит, придется опять начинать все сначала, как я понимаю. — Он обратился ко мне: — Ума не приложу, с какой стати вы так старались ввести меня в заблуждение с этими часами, сэр. Квалифицируется как учинение помех правосудию, вот что.

— Я три раза пытался вам об этом сказать, — отпарировал я. — И каждый раз вы затыкали мне рот и наотрез отказывались выслушать.

— Словесные увертки, вот как это называется, сэр. Прекрасно могли мне сказать, при желании. Записка подтверждала показание часов, тютелька в тютельку. А теперь, если верить вам, часы врали. Никогда ничего подобного не видел. Чего ради надо переводить часы на пятнадцать минут вперед?

— Того ради, что так проще не опаздывать, — сказал я.

— Мне кажется, не стоит больше об этом рассуждать, инспектор, — тактично вмешался полковник Мельчетт. — Теперь нам нужно главное — вытянуть правду из мистера Реддинга и миссис Протеро. Я позвонил Хэйдоку, просил его зайти за миссис Протеро и проводить ее сюда. Они будут здесь через четверть часа. Следовало бы пригласить сюда и Реддинга, заблаговременно.

— Свяжусь с участком, — бросил инспектор Слак, хватая телефонную трубку.

— Так. А теперь займемся вплотную осмотром кабинета. — И он бросил на меня многозначительный взгляд.

— Может быть, я вам мешаю? — простодушно спросил я.

Инспектор незамедлительно распахнул двери. Мельчетт крикнул мне вслед:

— Приходите, когда явится Реддинг, прошу вас, викарий. Вы его друг и обладаете достаточным авторитетом, чтобы убедить его сказать все как на духу.

Я застал жену и мисс Марпл за конфиденциальной беседой.

— Мы перебирали все возможности, — сказала Гризельда. — Вот хорошо было бы, мисс Марпл, если бы вы распутали это дело; помните, как вы угадали, куда девалась баночка и четверть пинты^[259] с очищенными креветками, что пропала у мисс Уэзерби? И все потому, что это напомнило вам совсем другой случай — с мешком угля.

— Вы смеетесь, душечка, — сказала мисс Марпл, — а ведь это не такой уж плохой способ добраться до истины. На самом-то деле это интуиция, как нынче говорят, как будто это Бог весть какое чудо! Интуиция — это как привычка читать слова, не складывая их по буковкам. Дитя этого не умеет — у него слишком мало опыта. Но взрослый человек узнает слово с первого взгляда, потому что видел его сотни раз. Вы понимаете, что я хочу сказать, викарий?

— Да, — задумчиво протянул я. — Мне кажется, я уловил смысл. Вы хотите сказать, что, если одно событие напоминает вам какое-то другое событие, значит, это явление одного порядка.

— Совершенно верно.

— А о чем же, позвольте узнать, напоминает вам убийство полковника Протеро?

Мисс Марпл вздохнула.

— В том-то вся трудность, что на ум приходят сразу столько похожих случаев. Например, был такой майор Харгривз, церковный староста, человек весьма уважаемый и достойный. И все это время он, оказалось, жил на два дома — содержал бывшую горничную, вы только подумайте! И пятеро ребятишек — целых пятеро, — это был ужасный удар для его жены и дочери.

Я попытался вообразить полковника Протеро в роли тайного грешника, но это было выше моих сил.

— Или взять еще случай с прачечной, — продолжала мисс Марпл. — Мисс Хартнелл такая неосмотрительная — забыла в блузке с оборками опаловую брошку, да так и отослала в прачечную. А женщина, которая ее взяла, вовсе не была воровкой, ей эта брошка была ни к чему. Она просто спрятала брошку в доме у другой женщины и донесла в полицию, что эта особа ее украла. Все по злобе, только бы насолить человеку. Ненависть — поразительный мотив. Разумеется, в этом был замешан мужчина. Как всегда.

На этот раз я не сумел разглядеть ни малейшего, даже отдаленного сходства с нашим делом.

— А то еще дочка бедняги Эльвелла — такое прелестное, эфирное создание — пыталась задушить своего меньшого братца. И случай с деньгами, которые собрали на пикник для мальчиков из хора (это еще до вас было, викарий), — их взял органист, просто взял. Жена его запуталась в долгах, как ни печально. Да, этот случай приводит на память столько других — слишком много, слишком. До правды докопаться очень трудно.

— Мне бы хотелось узнать, — сказал я, — кто эти семь человек, которых вы подозреваете?

— Семь человек, которых я подозреваю?

— Вы сказали, что можете назвать семь человек, которые… в общем, которые будут рады смерти полковника Протеро.

— Да что вы? Ах да, припоминаю.

— И это правда?

— О, разумеется, чистая правда. Но мне не пристало называть имена. Вы сами легко можете их назвать. Я в этом совершенно уверена.

— Уверяю вас, что я о них понятия не имею. Разве что Летиция Протеро — только потому, что она, вероятно, получит наследство после смерти отца. Но подозревать ее в этом нелепо, а кроме нее, мне вообще никто не приходит на ум.

— А вам, душечка? — спросила мисс Марпл, обращаясь к Гризельде. К моему удивлению, моя жена покраснела. В глазах у нее появился подозрительный блеск, очень похожий на блеск слез. Она сжала обе руки в кулачки.

— О! — возмущенно вскричала она. — Люди так отвратительны! Ужасно! Что они болтают! Какие низости они могут выдумать…

Я смотрел на нее с интересом. Подобные вспышки совершенно не в характере Гризельды. Она поймала мой взгляд и попыталась улыбнуться.

— Не смотри на меня так, будто я диковинная букашка, которую ты никогда не видел, Лен. Давайте не будем попусту горячиться и отвлекаться от темы, ладно? Я не верю, что виноват Лоуренс или Анна, а о Летиции вообще речи быть не может. Нужно найти хоть какую-нибудь улику, которая наведет нас на след.

— Конечно, записка очень странная, — сказала мисс Марпл. — Помните, я еще утром сказала, что меня поразило некоторое несоответствие.

— Насколько я понимаю, записка с замечательной точностью указывает время совершения преступления, — сказал я. — Но ведь это вряд ли возможно? Миссис Протеро только что вышла из кабинета. Она едва ли успела даже дойти до мастерской. Я могу представить только одно объяснение — убийца, должно быть, посмотрел на свои часы, а они сильно отставали. Это единственное, что приходит мне в голову.

— А у меня другая мысль, — сказала Гризельда. — Что, если часы уже были переведены назад — нет, это то же самое — какая я бестолочь!

— Когда я уходил, они не были переведены, помню, я посмотрел на свои карманные часы. Но ты права — к нашей теме это никакого отношения не имеет.

— А вы как думаете, мисс Марпл? — спросила Гризельда.

— Милочка, признаюсь, что я думала вовсе не об этом. Мне показалось очень любопытным с самого начала то, что было написано в записке.

— А я этого не нахожу, — заметил я. — Полковник Протеро просто написал, что больше не может ждать…

— В двадцать минут седьмого? — возразила мисс Марпл. — Ваша служанка Мэри предупредила его, что вы вернетесь не раньше половины седьмого, и он как будто согласился подождать. И вот в двадцать минут седьмого он садится и пишет, что «больше ждать не может».

Я во все глаза смотрел на старую даму, проникаясь все большим уважением к остроте ее ума. Она с необычайной проницательностью обратила внимание на то, что все мы проглядели. Это и вправду было странно, чрезвычайно странно.

— Да, — сказал я, — но если бы сверху не было проставлено время…

Мисс Марпл кивнула.

— Вот-вот, — сказала мисс Марпл, — если бы там не стояло время!

Я попробовал припомнить то, что видел своими глазами: лист почтовой бумаги с неровными строчками, а сверху аккуратно выведено «18.20». Несомненно, эти цифры были совсем не похожи на остальные каракули. Я ахнул.

— А что, если никакого времени там не было обозначено? — сказал я. — Предположим, полковнику Протеро где-то около шести тридцати надоело ждать, и он сел писать записку. И пока он сидел за столом и писал, кто-то проник через окно и…

— Или вошел в дверь, — перебила Гризельда.

— Он бы услышал скрип двери и поднял голову.

— Полковник Протеро был глуховат, как вы, должно быть, помните, — сказала мисс Марпл.

— Да, вы правы. Он все равно не услышал бы. Но не важно, как убийца проник в комнату, — он подкрался к полковнику Протеро и застрелил его. Потом увидел записку и часы, и у него родилась идея. Он написал сверху на письме «18.20», а часы перевел на восемнадцать двадцать две. Это была остроумная мысль. Он создал себе, по крайней мере так он полагал, железное алиби.

— И нам только осталось отыскать человека, — подхватила Гризельда, — у которого железное алиби на восемнадцать двадцать, и никакого алиби на… да, это не так уж просто. Нельзя же узнать точное время.

— Но мы можем определить его в довольно узких рамках, — сказал я. — Хэйдок считает, что восемнадцать тридцать — это верхний предел, самое позднее время. Пожалуй, можно даже продлить до восемнадцати тридцати пяти. Исходя из наших с сами рассуждений, Протеро никак не мог проявить нетерпение до восемнадцати тридцати. Так что мы можем довольно точно определить время, когда было совершено убийство.

— Помните, я слышала выстрел? Да, все как будто сходится. А мне-то даже в голову не пришло. Какая досада! И все же, когда я стараюсь припомнить, мне кажется, что выстрел был какой-то не совсем обыкновенный. Не такой, как те выстрелы, что слышишь обычно.

— Громче? — подсказал я.

Нет, мисс Марпл полагала, что дело не в громкости. Собственно говоря, она затруднялась сказать, что в нем было необыкновенного, но настаивала на том, что выстрел был не похож на привычные выстрелы в лесу.

Я мог бы подумать, что она просто выдает желаемое за действительное, если бы она только что не развернула перед нами такую четкую картину, не обнаружила такой свежий взгляд на вещи, что я поневоле не мог не восхититься ее умом и дальновидностью.

Она встала, пробормотав, что ей давно пора идти, но не могла воспротивиться искушению обсудить все с милой Гризельдой. Я проводил ее к стене, разделявшей наши владения, закрыл за ней калитку и вернулся. Гризельда явно что-то старательно обдумывала.

— Все еще пытаешься решить тайну записки? — спросил я.

— Нет.

Она внезапно вздрогнула и раздраженно передернула плечами.

— Лен, я тут думала, думала… Кто-то смертельно ненавидит Анну Протеро.

— Ненавидит?

— Ну да! Неужели ты не понимаешь? Против Лоуренса нет ни одной достоверной улики — все показания против него косвенные, случайные, как говорится. Ему вдруг взбрело в голову зайти сюда, иначе никто бы и не подумал, что он замешан в преступлении. Но Анна — это другое дело. Представь себе: кому-то известно, что она была здесь точно в восемнадцать двадцать, ведь и часы, и время в письме — все прямо указывает на нее. Мне кажется, часы переставили совсем не ради алиби, по-моему, дело не так уж просто — кто-то хотел свалить всю вину на нее. Если бы мисс Марпл не сказала, что у Анны с собой не было пистолета, и не заметила, что она только заглянула сюда и сразу же пошла в мастерскую, — подумай, если бы не мисс Марпл… — Она снова вздрогнула. — Лен, я чувствую, что кто-то страшно ненавидит Анну Протеро. И мне — мне это не нравится.

Глава 12

Меня позвали в кабинет, когда явился Лоуренс Реддинг. Вид у него был измученный и затравленный. Полковник Мельчетт встретил его приветливо, почти сердечно.

— Мы хотим задать вам несколько вопросов — прямо тут, на месте, — сказал он.

Лоуренс недоверчиво усмехнулся.

— Кажется, французский метод? Реконструкция преступления?

— Мой милый мальчик, — сказал полковник Мельчетт. — Не надо с нами разговаривать в таком тоне. Вам известно, что другое лицо призналось в совершении преступления, которое вы хотели взять на себя?

Эти слова ошеломили Лоуренса, как молниеносный, сокрушительный удар.

— Д-д-другое лицо?.. — еле выговорил он. — Кто? Кто?

— Миссис Протеро, — сказал полковник Мельчетт, не спуская глаз с его лица.

— Чушь! Она тут ни при чем. Она на это не способна. Невозможно!

Мельчетт перебил его:

— Вам покажется странным, но мы ей не поверили. Могу добавить, что и вашим рассказам мы не верим. Доктор Хэйдок со всей ответственностью утверждает, что убийство не могло быть совершено в то время, которое вы называете.

— Доктор Хэйдок так считает?

— Да, так что, хотите вы этого или нет, вас это оправдывает.

Лоуренс вес еще сомневался.

— Вы не обманываете меня — насчет миссис Протеро? Вы и правду ее не подозреваете?

— Даю слово чести, — сказал полковник Мельчетт, Лоуренс облегченно перевел дух.

— Какой же я дурак, — сказал он. — Классический дурак. Как я мог хоть на минуту подумать, что она способна…

— Расскажите-ка нам все по порядку, — предложил начальник полиции.

— Да тут и рассказывать почти что нечего. Я… Я встретился с миссис Протеро в тот вечер… — Он замялся.

— Об этом мы знаем, — сказал Мельчетт. — Вы, наверное, думали, что ваши чувства к миссис Протеро — глубочайшая тайна, а на самом деле все давно знали и судачили об этом. Не важно — теперь это выйдет наружу, ничего не поделаешь.

— Ну что ж, если так… Надо думать, вы правы. Я обещал викарию, — он бросил взгляд в мою сторону, — уехать, да, убраться отсюда. Я встретился с миссис Протеро в тот вечер в мастерской, в четверть седьмого. Я ей сказал о своем решении. И она согласилась, что это — единственный выход. Мы попрощались навсегда, вышли из мастерской, и к нам почти сразу подошел доктор Стоун. Анна взяла себя в руки и держалась совершенно спокойно. Но у меня не хватило сил. Я пошел со Стоуном в «Голубой Кабан» и выпил немного. Потом я пошел домой, но, дойдя до угла, передумал и решил зайти повидать викария. Я чувствовал потребность с кем-то поговорить, отвести душу.

Служанка открыла двери и сказала, что викария нет, но он скоро будет, а полковник Протеро уже дожидается в кабинете. Понимаете, было неловко сразу уходить — как будто я его избегаю. Я сказал, что тоже подожду, и пошел в кабинет.

Он замолчал.

— Дальше? — сказал полковник Мельчетт.

— Протеро сидел у письменного стола в той позе, в которой вы его нашли. Я подошел, дотронулся до него. Он был мертв. Тогда я взглянул вниз и увидел, что рядом на полу валяется револьвер. Я его поднял и сразу узнал собственный револьвер.

Я остолбенел. Мой пистолет! Внезапно я понял, все понял. Айна тайком взяла у меня револьвер, для себя, понимаете, если жизнь станет для нее невыносимой.

Может быть, он был у нее с собой в этот вечер. После того, как мы расстались в деревне, она, должно быть, вернулась и… Господи! Я, видно, совсем свихнулся, что позволил себе такое подумать. Но я так и подумал. Я сунул револьвер в карман и вышел. И за воротами наткнулся на самого викария. Он сказал что-то приветливое, нормальное, про то, что должен увидеться с Протеро. На меня вдруг накатил приступ смеха. Он был такой спокойный, ни о чем не подозревал, а я весь взвинченный — вот так встреча! Помню, я выкрикнул какую-то чепуху и увидел, как он переменился в лице. Мне кажется, я был близок к безумию. Я пошел куда глаза глядят, ходил, ходил и больше выдержать не мог. Если Анна совершила страшное дело, то я несу за это ответственность, по чести и совести. Я пошел и признался.

Когда он кончил рассказ, воцарилось молчание. Затем полковник сказал деловым тоном:

— Я хотел бы задать вам еще несколько вопросов. Первое: вы трогали или перемещали тело каким бы то ни было образом?

— Нет, я к нему не прикасался. И без того было видно, что он мертв.

— Вы видели записку, отчасти скрытую телом полковника, на столе?

— Нет.

— Вы производили какие-либо манипуляции с часами?

— Як ним даже не притрагивался. Вспоминаю, что видел на столе опрокинутые часы, но я их не трогал.

— Теперь касательно вашего револьвера. Когда вы видели его в последний раз?

Лоуренс задумался.

— Трудно точно сказать.

— Где вы его держали?

— А! В куче всякого хлама у себя в гостиной. На полке книжного шкафа.

— Вы оставляли его без присмотра, на видном месте?

— Да. Честно говоря, он у меня вообще из головы вылетел. Просто валялся, и все.

— Значит, любой ваш посетитель мог его видеть?

— Да.

— И вы не помните, когда видели его в последний раз?

Лоуренс нахмурился, силясь вспомнить.

— Я почти уверен, что он был на месте позавчера. Помню, я его отодвинул, когда доставал старую трубку. Думаю, это было позавчера или днем раньше.

— Кто в последние дни бывал у вас в доме?

— Ох, да куча народу! Вечно кто-то забегает, убегает. Третьего дня у меня было что-то вроде званого чаепития. Летиция Протеро, Деннис и вся их компания. Порой и милые старушки-говорушки меня навещают.

— Вы запираете коттедж, когда уходите?

— Нет, с какой стати? Грабить у меня нечего. Здесь никто двери не запирает.

— А кто помогает вам по хозяйству?

— Старушка миссис Арчер заходит по утрам «убраться», как здесь говорят.

— Как вы думаете, может она вспомнить, когда пистолет был на месте в последний раз?

— Понятия не имею. Возможно. Но, сдается мне, в число ее достоинств не входит привычка аккуратно вытирать пыль.

— Выходит — почти любой мог взять это оружие?

— Выходит, так.

Дверь отворилась, и вошла Анна Протеро в сопровождении доктора Хэйдока.

Увидев Лоуренса, ока вздрогнула. А он нерешительно шагнул ей навстречу.

— Простите меня, Анна, — сказал он. — Чудовищно, что я смел подумать…

— Я… — Она заколебалась, потом умоляюще взглянула на полковника Мельчетта. — То, что сказал мне доктор Хэйдок, — правда?

— Что мистер Реддинг находится вне подозрения? Да. А что вы на это скажете, миссис Протеро? Зачем вы вводили нас в заблуждение?

Она ответила смущенной улыбкой.

— Наверно, вы считаете, что я вела себя ужасно?

— Как вам сказать, очень неразумно, скорее. Но с этим покончено. Я хочу слышать правду, миссис Протеро, чистую правду.

Она торжественно склонила голову.

— Я вам все скажу. Догадываюсь, что вы знаете, знаете обо всем.

— Да.

— Я должна была в этот вечер встретиться с Лоуренсом — с мистером Реддингом — в мастерской. В четверть седьмого. Мы с мужем поехали в деревню вместе. Мне надо было кое-что купить. Когда мы расставались, он вскользь заметил, что идет повидать священника. Лоуренса предупредить я не могла и очень волновалась. В общем, было очень неловко встречаться с ним в саду, когда мой муж находится в доме.

Щеки ее вспыхнули, когда она говорила эти слова. Это была трудная для нее минута.

— Я подумала, что мой муж там долго не задержится. Решила узнать и прошла аллеей к задней калитке, оттуда в сад. Я очень надеялась, что меня никто не заметит, но мисс Марпл, разумеется, оказалась в своем садике! Она окликнула меня, мы немного поговорили, и я ей сказала, что хочу зайти за мужем. Надо же было что-то сказать. Не знаю, поверила ли она мне. Вид у нее был какой-то странный. Когда я с ней распрощалась, то пошла прямо к дому, завернула за угол и прошла к двери кабинета. Я прокралась очень тихо, ожидая услышать голоса. Но, к моему удивлению, все было тихо. Я заглянула в окно, увидела, что в комнате никого нет, и побежала через лужайку к мастерской. Лоуренс пришел сразу же следом за мной.

— Вы говорите, что в комнате никого не было, миссис Протеро?

— Да, моего мужа там не было.

— Поразительно.

— Вы хотите сказать, мэм, что его не видели? — спросил инспектор.

— Нет, не видела.

Инспектор Слак что-то шепнул начальнику полиции. Тот кивнул.

— Если вам не трудно, миссис Протеро, покажите нам, как именно это было?

— Охотно.

Она встала, инспектор Слак распахнул перед ней створки двери, она вышла из дома и завернула налево, за угол.

Инспектор Слак повелительным жестом приказал мне сесть за письменный стол.

Мне стало как-то не по себе. Но я, разумеется, повиновался и сел к столу.

Вскоре я услышал снаружи шаги, они на минуту стихли, потом стали удаляться. Инспектор Слак дал мне понять, что я могу вернуться обратно к камину. Миссис Протеро вошла в кабинет.

— Вы в точности повторили все, как было тогда? — спросил полковник Мельчетт.

— По-моему, в точности.

— Тогда скажите нам, миссис Протеро, где был викарий, когда вы сейчас сюда заглянули?

— Викарий? Боюсь, я не заметила. Я его не видела.

Инспектор Слак кивнул.

— Вот так же вы и мужа своего не видели. Он был за выступом, у письменного стола.

— О! — Она смолкла. Внезапно глаза у нее расширились от ужаса. — Не может быть! Неужели здесь — здесь…

— Да, миссис Протеро. — Это произошло, когда он сидел за столом.

— О, Боже! — Ее охватила дрожь.

Слак продолжал допрос.

— Миссис Протеро, было ли вам известно, что у мистера Реддинга есть пистолет?

— Да. Он мне как-то раз обмолвился.

— Вы когда-либо брали у него этот пистолет?

Она замотала головой:

— Нет.

— Вам было известно, где он его держит?

— Не уверена. А, да, кажется, я видела его на полке, в шкафу. Он ведь там был, Лоуренс?

— Когда вы в последний раз посещали коттедж, миссис Протеро?

— О, недели три назад. Мы с мужем пили там чай.

— И больше вы там не бывали?

— Нет. Я никогда туда не ходила. Видите ли, по деревне могли пойти разговоры.

— Не сомневаюсь, — сухо заметил полковник Мельчетт. — А где же вы обычно виделись с мистером Реддингом, разрешите спросить?

— Он приходил к нам, в Усадьбу. Он писал портрет Летиции. Мы часто после этого встречались в лесу.

Полковник Мельчетт кивнул.

— Может быть, хватит? — Голос у нее внезапно зазвучал глухо. — Ужасно говорить с вами об этом. Ведь ничего плохого в этом не было. Не было ничего. Мы хотели быть друзьями. Но не любить друг друга мы не могли.

Она бросила умоляющий взгляд на доктора Хэйдока, и этот добряк, как истый рыцарь, пришел ей на помощь. Он шагнул вперед.

— Я считаю, Мельчетт, — сказал он, — что на этот раз с миссис Протеро вполне достаточно. Она перенесла тяжкий удар, и даже не один.

Начальник полиции кивнул.

— Да мне больше и нечего у вас спрашивать, миссис Протеро, — сказал он. — Благодарю за откровенные ответы.

— Значит, значит, мне можно идти?

— Ваша жена дома? — спросил меня Хэйдок. — Мне кажется, миссис Протеро была бы рада с ней повидаться.

— Да, — ответил я. — Гризельда дома. Она, должно быть, в гостиной.

Анна Протеро и Хэйдок вышли из комнаты, а за ними и Лоуренс Реддинг.

Полковник Мельчетт, поджав губы, вертел в руках нож для разрезывания книг. Слак уставился на записку. Тогда-то я и изложил им версию мисс Марпл. Слак еще пристальнее всмотрелся в записку.

— Честное слово, — сказал он, — а старушка-то, ей-богу, права. Смотрите-ка, сэр, видите, цифры написаны другими чернилами! Провалиться мне на этом месте, если это не самопишущая ручка!

Надо признаться, мы все пришли в волнение.

— Вы, конечно, проверили записку на отпечатки пальцев? — спросил начальник полиции.

— И что бы вы думали, полковник? Никаких отпечатков, чисто. На пистолете пальчики Лоуренса Реддинга. Может, там и было что другое, пока он не вздумал с ним дурачиться и таскать с собой в кармане, вот там никаких следов и не осталось.

— Поначалу улики складывались не в пользу миссис Протеро, — задумчиво заговорил полковник. — Ее дело куда серьезнее, чем дело Реддинга. Правда, старушка Марпл показывает, что пистолета при ней не было, ко эти престарелые дамы частенько ошибаются.

Я промолчал, но с ним не согласился. Я был совершенно уверен, что у миссис Протеро револьвера не было, коль скоро мисс Марпл это утверждает.

Мисс Марпл не из тех «престарелых дам», которые ошибаются. Она каким-то непостижимым образом всегда оказывается права. Подчас даже оторопь берет.

— Одно никак не могу понять — почему никто не слышал выстрела. Если там кто-то выстрелил, хоть один человек должен был услышать выстрел. Откуда он послышался — это другой вопрос. Слак, советую вам расспросить прислугу.

Инспектор Слак с готовностью бросился к двери.

— Я бы на вашем месте не стал ее спрашивать, слышала ли она выстрел в доме, — сказал я. — Если вы спросите, она просто ответит «нет». Назовите это «выстрелом в лесу». Это единственная возможность заставить ее признать, что она вообще слышала выстрел.

— Я сам знаю, как с ними управляться, — бросил инспектор Слак, скрываясь за дверью.

— Мисс Марпл говорит, что слышала выстрел позже, — сказал полковник Мельчетт задумчиво. — Надо выяснить, может ли она назвать точное время. Конечно, это мог быть просто случайный выстрел, не имеющий никакого отношения к делу.

— Вполне возможно, — согласился я.

Полковник несколько раз прошелся по комнате.

— А знаете, Клемент, — неожиданно сказал он. — Я чувствую, что это куда более запутанное и сложное дело, чем всем нам казалось поначалу. Пропади оно пропадом, только мне кажется, за всем этим что-то кроется. — Он фыркнул. — Что-то, нам не известное. Мы толком еще и не начали, Клемент. Верьте мне на слово, все еще впереди. Все эти улики — часы, записка, пистолет — не складываются друг с другом, как ни крути.

Я покачал головой. В этом я был с ним согласен.

— Но я докопаюсь до истины. И нечего вызывать Скотленд-Ярд. Слак — отличный сыщик. Ему палец в рот не клади. Он вроде хорька. Разнюхает правду, как только возьмет след. Он уже решил несколько сложных дел, а это будет его триумф. Кое-кто на моем месте передал бы дело в Скотленд-Ярд. Только не я. Мы тут сами разберемся, в Даукшайре.

— Нимало в этом не сомневаюсь, — поддержал его я.

Я постарался вложить в свои слова как можно больше энтузиазма, но инспектор Слак стал мне настолько антипатичен, что его возможная победа меня вовсе не радовала. Слак-триумфатор, подумалось мне, будет куда отвратительнее Слака озадаченного.

— А кто живет по соседству? — вдруг спросил полковник.

— Вы хотите сказать, ближе к перекрестку? Миссис Прайс Ридли.

— Зайдем к ней, когда Слак кончит допрос вашей прислуги. Может быть, она все же что-то слышала. Она у вас, часом, не туга на ухо, с ней все в порядке?

— Я бы сказал, что слух у нее на редкость острый. Я сужу по тому количеству сплетен, которые она распускает, уверяя, что «услышала по чистой случайности».

— Это как раз то, что нам нужно. А, вот и Слак.

У инспектора был вид жертвы уличной потасовки.

— Фью! — выдохнул он. — Ну и дикарка она у вас, сэр.

— Мэри от природы обладает сильным характером, — ответил я.

— Полицию на дух не переносит, — пояснил инспектор. — Я ее предупреждал — старался, как мог, внушить ей страх перед законом, но все впустую. Я ей слово — она мне десять.

— Бойкая девушка, — сказал я, чувствуя зарождающуюся симпатию к Мэри.

— Но я ее все же расколол. Она слышала выстрел — один-единственный. И это было спустя целую вечность после прихода полковника. Точное время из нее вытянуть не удалось, но мы наконец добились толку с помощью… чего бы вы думали… рыбы. Рыба опоздала, и она задала перцу парнишке-посыльному, когда он наконец появился, а он сказал в свое оправдание, что всего-то половина седьмого, чуть больше, и как раз после нагоняя она и слышала выстрел. Само собой, никакой точности тут нет, ко все же дает примерное представление.

— Гм-м, — сказал Мельчетт.

— Вряд ли миссис Протеро все-таки в это замешана, — сказал Слак с явным сожалением в голосе. — Во-первых, у нее не хватило бы времени, а во-вторых, женщины боятся связываться с огнестрельным оружием. Мышьяк для них — самое милое дело. А жаль! — И он вздохнул.

Мельчетт сказал, что собирается к миссис Прайс Ридли, и Слак одобрил его решение.

— Можно и мне пойти с вами? — спросил я. — Это становится интересным.

Я получил разрешение, и мы пошли вместе. Не успели мы выйти из наших ворот, как услышали громкое «Эй!» — мой племянник, Деннис, сломя голову несся к нам со стороны деревни.

— Слушьте, — сказал он инспектору, — выяснили про след, который я вам разыскал?

— Садовник, — лаконично ответил Слак.

— А вам не кажется, что кто-то взял и надел сапоги садовника?

— Нет, не кажется, — отрезал Слак.

Это могло бы обескуражить любого, только не Денниса. Денниса обескуражить не так-то просто.

Он держал в поднятой руке две сгоревшие спички.

— Вот — нашел у самых ворот.

— Благодарю, — сказал Слак и сунул спички в карман.

Казалось, наш разговор зашел в тупик.

— Вы, случайно, не арестовали дядю Лена? — ехидно спросил Деннис.

— С чего бы это? — сказал Слак.

— А против него уйма улик, — заявил Деннис. — Вы сами спросите, у Мэри. За день до убийства он желал полковнику перейти в лучший мир. Помнишь, дядя Лен?

— Э-э… — начал я.

Инспектор Слак медленно перевел на меня взгляд, в котором затеплилось подозрение, и я почувствовал, как мне стало вдруг жарко. Деннис бывает совершенно невыносим. Надо бы ему знать, что полицейские в подавляющем большинстве начисто лишены чувства юмора.

— Не болтай глупостей, Деннис, — сердито сказал я.

Невинное дитя широко раскрыло удивленные глаза.

— Послушайте, я же пошутил, — сказал он. — Дядя Лен просто сказал, что тот, кто убьет полковника Протеро, облагодетельствует мир.

— А! — сказал инспектор Слак. — Теперь понятно, про что говорила служанка.

У прислуги, как правило, чувство юмора — такая же редкость, как и у полиции. Про себя я ругал Денниса на чем свет стоит — зачем было вообще об этом вспоминать? Эти слова и история с часами — да инспектор возьмет меня на заметку до конца жизни!

— Пошли, Клемент, — сказал полковник Мельчетт.

— Куда вы идете? А мне можно с вами? — засуетился Деннис.

— Тебе нельзя! — рявкнул я.

Он стоял, обиженно глядя нам вслед. Мы подошли к безукоризненной двери дома миссис Прайс Ридли, и инспектор стал стучать и трезвонить, как и положено служителю закона, — это все, что я могу позволить себе заметить. На звонок вышла хорошенькая горничная.

— Миссис Прайс Ридли у себя? — спросил Мельчетт.

— Нет, сэр. — Горничная помолчала и сказала: — Она недавно ушла в полицейский участок.

Вот уж чего мы никак не ожидали! Когда мы шли обратно, Мельчетт взял меня за локоть и сказал вполголоса:

— Если и она пошла сдаваться с повинной, я окончательно рехнусь.

Глава 13

Мне как-то не верилось, что миссис Прайс Ридли обуревали столь драматические намерения, но все же я не мог не задать себе вопрос: зачем она все-таки отправилась в полицейский участок? Может быть, у нее была действительно важная информация или, по крайней мере, что-то казалось ей важным? Как бы то ни было, нам предстояло узнать это в ближайшее время.

Мы застали миссис Прайс Ридли уже в участке: она с неимоверной скорострельностью вела словесную атаку на сильно растерявшегося дежурного констебля. Я с первого взгляда понял, что она возмущена до крайности — бант на ее шляпке весьма красноречиво трясся. Миссис Прайс Ридли носит, насколько я понимаю, головной убор, называемый «шляпка для почтенной матери семейства», — фирменный товар, выпускаемый в соседнем городке Мач Бенэм. Эта шляпка изящно балансирует на бастионе из волос, хотя и несколько перегружена пышными шелковыми бантами. Когда Гризельда хочет меня напугать, она грозится купить «шляпку для почтенной матери семейства».

Когда мы вошли, миссис Прайс Ридли прервала свою горячую речь.

— Миссис Прайс Ридли? — осведомился полковник Мельчетт, приподнимая шляпу.

— Позвольте представить вам полковника Мельчетта, миссис Прайс Ридли, — сказал я. — Полковник Мельчетт — начальник полиции нашего графства.

Миссис Прайс Ридли окинула меня ледяным взглядом, но на долю полковника у нее все же нашлось нечто вроде благосклонной улыбки.

— Мы только что заходили к вам домой, миссис Прайс Ридли, — пояснил полковник, — и узнали, что вы уже опередили нас.

Миссис Прайс Ридли окончательно растаяла.

— А! Я рада, что на этот случай наконец обратили внимание, — заметила она. — Хулиганство, вот как это называется. Форменное хулиганство.

Спору нет, убийство — весьма прискорбный случай, ко я бы не стал называть его хулиганством. Полковнику Мельчетту, насколько я заметил, термин тоже показался не совсем подходящим.

— Вы можете сообщить нам что-нибудь относящееся к делу? — спросил он.

— Сами должны знать. Это обязанность полиции. За что мы платим налоги, я вас спрашиваю?

Каждый раз поневоле задаешь себе вопрос — сколько раз в год мы слышим эту фразу?

— Мы делаем все, что можем, миссис Прайс Ридли, — сказал начальник полиции.

— Да ведь ваш дежурный ничего об этом не знал, пока я сама ему не сказала! — воскликнула возмущенная дама.

Мы все взглянули на дежурного констебля.

— Леди сообщила о телефонном звонке. Ее оскорбили. Как я понял, это случай оскорбления в грубых нецензурных выражениях.

— О! Понимаю. — Хмурое лицо полковника просветлело. — Мы говорили о совершенно разных вещах. Вы пришли сюда принести жалобу, не так ли?

Мельчетт — человек, умудренный опытом. Он знает, что единственный способ обращения с разгневанной дамой средних лет — это выслушать ее до конца. Когда она выскажет все, что хотела сказать, появится хотя бы небольшая вероятность, что она услышит и то, что вы ей скажете.

Речь миссис Прайс Ридли снова полилась неудержимым потоком.

— Как можно допускать подобное хулиганство? Его надо пресекать! Звонить даме домой и оскорблять ее, да, оскорблять! Я не привыкла терпеть такие оскорбления. После войны нравственность так упала, все распустились — аморальность! Говорят что попало, носят что попало…

— Согласен, — поспешно ввернул полковник Мельчетт. — Расскажите, что именно произошло?

Миссис Прайс Ридли сделала глубокий вдох и снова заговорила:

— Мне позвонили…

— Когда?

— Вчера днем — точнее, ближе к вечеру. Около половины седьмого. Я подошла к телефону; ни о чем не подозревая. И на меня тут же посыпались грязные оскорбления, угрозы…

— А в каких словах это выражалось?

Миссис Прайс Ридли слегка порозовела.

— Я отказываюсь их повторять.

— В нецензурных выражениях, — сообщил констебль, слегка приглушая свой рокочущий бас.

— Вы услышали площадную брань?

— Смотря что называть площадной бранью.

— А вы поняли, о чем идет речь? — спросил я.

— Разумеется, поняла.

— Значит, никакой грубой брани не было, — сказал я.

Миссис Прайс Ридли подозрительно взглянула на меня.

— Утонченная леди, естественно, не может быть знакома с грубой бранью, — пояснил я.

— Да нет, никаких дурных слов не было, — сказала миссис Прайс Ридли. — Вначале я даже попалась на удочку. Приняла за обычный разговор. Потом это… э-э… лицо перешло к личным оскорблениям.

— Оскорблениям?

— Да, это были ужасные оскорбления. Я так перепугалась!

— Угрожали вам, да?

— Да. А я не привыкла, чтобы мне угрожали.

— А чем они вам угрожали? Речь шла о телесных повреждениях?

— Этого бы я не сказала.

— Боюсь, миссис Прайс Ридли, что вам придется быть несколько более откровенной. Чем именно вам угрожали?

Миссис Прайс Ридли явно не хотелось отвечать на этот вопрос.

— Точно не могу вспомнить. Я так переволновалась. Но под конец, когда я была уже совсем вне себя, этот негодяй расхохотался.

— Голос был мужской или женский?

— Голос дегенерата, — авторитетно заявила миссис Прайс Ридли. — Неестественный, я бы сказала. То грубый, то писклявый. Очень странный голос.

— Наверно, обычный розыгрыш, — утешил ее полковник.

— Если и так, то преступный розыгрыш — у меня мог случиться разрыв сердца!

— Мы постараемся все выяснить, — сказал полковник. — Верно, инспектор? Проверьте, откуда звонили. Вы не могли бы сказать нам более определенно, что он говорил, миссис Прайс Ридли?

В глубине души миссис Прайс Ридли началась жестокая борьба. Скрытность боролась с мстительностью. Мстительность возобладала.

— Конечно, это должно остаться между нами, — начала она.

— Разумеется!

— Это существо сказало — я вряд ли смогу повторить эти слова…

— Ничего, ничего, — ободряюще вставил полковник Мельчетт.

— Вы зловредная старая сплетница! Я, полковник Мельчетт! Я — «старая сплетница»! Но на этот раз вы зашли чересчур далеко. Скотленд-Ярд вас притянет к суду за клевету.

— Понимаю, как вы разволновались, — заметил полковник Мельчетт, покусывая усы, чтобы скрыть улыбку.

— Попридержите язык, а то вам будет худо, и очень худо. Не могу вам передать, с какой угрозой это было сказано. Я еле выговорила — «Кто вы?», вот так, и голос ответил: «Мститель». Я слабо вскрикнула. Слово прозвучало так жутко. А потом — потом оно засмеялось! Засмеялось! Это я точно слышала. И все. Я слышала, как оно повесило трубку. Конечно, я тут же позвонила на коммутатор, узнать, откуда звонили, а они сказали, что понятия не имеют. Вы же знаете, какие там барышни. Ужасающе грубые и черствые.

— О да, — сказал я.

— Я просто лишилась сил, — продолжала миссис Прайс Ридли. — Нервы были так взвинчены, что, когда в лесу раздался выстрел, я буквально подскочила на полметра, уверяю вас. Можете себе представить!

— Выстрел в лесу? — насторожился инспектор Слак.

— Я была в таком состоянии, что он мне показался выстрелом из пушки. О, воскликнула я и без сил упала на софу. Клара была вынуждена принести мне стаканчик терносливовой наливки.

— Ужасно, — сказал Мельчетт. — Ужасно. Для вас это было тяжкое испытание. Выстрел был очень громкий, как вы сказали? Как будто стреляли поблизости?

— Мне это показалось, у меня нервы не выдержали.

— Конечно. Я понимаю. А в какое время вы слышали выстрел? Нам нужно знать, чтобы проследить, кто звонил.

— Примерно в половине седьмого.

— А более точно вы не могли бы сказать?

— Видите ли, маленькие часы у меня на камине только что отзвонили половину часа, и я сказала себе: «Эти часы опять спешат». (Часы и вправду убегают.) Я посмотрела на свои часики, и на них было всего десять минут седьмого, но, когда я поднесла их к уху, оказалось, что они стоят. Тут я подумала: «Что ж, если эти часы спешат, я через минуту-другую услышу звон на церковной колокольне». Но тут, как назло, зазвонил телефон, и у меня все из головы вылетело. — Она замолчала, еле переводя дух.

— Что ж, это достаточно точно, — сказал полковник Мельчетт. — Мы все для вас сделаем, миссис Прайс Ридли.

— Вы просто считайте это глупой шуткой и больше не тревожьтесь, миссис Прайс Ридли, — добавил я.

Она холодно посмотрела на меня. Я понял, что происшествие с фунтовой бумажкой еще не позабыто.

— Диковинные вещи творятся у нас в деревне последнее время, — сказала она, обращаясь к Мельчетту. — Диковинные вещи, иначе не скажешь. Полковник Протеро собирался ими заняться, и что же с ним сделали, с бедняжкой? Может, настал и мой черед?

И она удалилась, недовольно покачивая головой. Мельчетт пробормотал себе под нос: «Увы, едва ли». Потом вопросительно взглянул на инспектора Слака.

Славный служака медленно наклонила голову.

— Похоже, все сходится, сэр. Выстрел слышали трое. Остается узнать, кто стрелял. Возня с делом мистера Реддинга порядком нас задержала. Но у нас есть кое-какие зацепки. Пока я считал мистера Реддинга виновным, я их игнорировал. Теперь все переменилось. И первое, чем я займусь, — это телефонный звонок.

— К миссис Прайс Ридли?

Инспектор ухмыльнулся.

— Да нет, хотя придется взять и его на заметку, а то старушенция от нас не отвяжется. Я говорю про ложный звонок, которым вызвали викария.

— Да, — сказал Мельчетт. — Это очень важно.

— А потом мы выясним, что делал каждый из них между шестью и семью часами. Я хочу сказать, опросим всех в Старой Усадьбе, да и в деревне тоже придется почти всех допросить.

Я не сдержал вздоха:

— Вы на диво энергичны, инспектор Слак.

— Мой девиз: работа, работа и еще раз работа! С вас, пожалуй, и начнем, мистер Клемент. Расскажите, что вы делали.

— Охотно. Мне позвонили около половины шестого.

— Голос мужской или женский?

— Женский. По крайней мере, мне так показалось. Но я, само собой, был в полной уверенности, что говорит миссис Аббот.

— Но голоса ее вы не узнали?

— Этого я утверждать не берусь. Я вообще не обратил внимания на голос, как-то не задумывался над этим.

— И вы тотчас вышли? Пешком? У вас что, нет велосипеда?

— Нет.

— Понятно. Значит, пешком. И много это заняло?

— До фермы две мили без малого, какой дорогой ни пойдешь.

— Через лес Старой Усадьбы все же короче, не так ли?

— Вы правы. Но дорога плохая. Я шел туда и обратно тропинкой через поля.

— Той самой, что подходит к калитке вашего сада?

— Да.

— А миссис Клемент?

— Жена была в Лондоне. Вернулась на поезде в восемнадцать пятьдесят.

— Верно. Служанка ее видела. Ну с вашим домом все ясно. Надо побывать в Старой Усадьбе. Потом хочу допросить миссис Лестрэндж. Она ходила к Протеро накануне убийства — что-то тут нечисто. Да, в этом деле много странностей.

Я согласился.

Бросив взгляд на часы, я увидел, что пора ко второму завтраку. Я пригласил Мельчетта закусить чем Бог послал, но он отговорился тем, что ему надо непременно быть в «Голубом Кабане». Там кормят отменно — у них всегда подадут и жаркое, и гарнир из овощей. Я подумал, что он сделал правильный выбор. После разговоров с полицией Мэри, вероятно, не в самом благодушном настроении.

Глава 14

По дороге домой я попался мисс Хартнелл, и она не отпускала меня минут десять, если не больше, гулким басом обличая расточительность и неблагодарность бедняков. Камнем преткновения, насколько я понял, было то, что беднота не желала пускать на порог мисс Хартнелл. Я был всецело на их стороне. Мое общественное положение лишает меня возможности выразить свои симпатии или антипатии в столь недвусмысленной форме, как эти простые люди.

Я умиротворил ее, как сумел, и спасся бегством.

На углу, где я должен был свернуть к своему дому, меня обогнал Хэйдок на машине.

— Я только что отвез миссис Протеро домой, — крикнул, он.

Он ждал меня у ворот своего дома.

— Загляните на минутку, — сказал он.

Я не возражал.

— Поразительная история, — сказал он, бросая шляпу на стул и створяя дверь в свою приемную.

Он уселся в потертое кожаное кресло и уставился неподвижным взглядом в стенку напротив. Хэйдок был явно ошеломлен, сбит с толку.

Я сообщил ему, что нам удалось установить время, когда был произведен выстрел. Он рассеянно выслушал известие.

— Это окончательно исключает вину Анны Протеро, — сказал он. — Что же, я рад, что эти двое тут ни при чем. Они оба мне нравятся.

Я верил ему и все же не мог не задать себе вопрос: если, по его же словам, оба они ему нравились, почему он так помрачнел, узнав, что они невиновны? Только сегодня утром он был похож на человека, у которого с души свалился камень, а теперь сидел передо мной растерянный, в глубоком расстройстве.

И все же я знал, что он говорит правду. Ему нравились оба — и Анна Протеро, и Лоуренс Реддинг. В чем же дело, откуда эта сумрачная сосредоточенность? Он сделал над собой усилие, чтобы встать.

— Я хотел поговорить с вами о Хоузе. Весь этот переполох заставил меня позабыть про него.

— Он серьезно болен?

— Да нет, ничего серьезного у него нет. Вы, конечно, знаете, что он переболел энцефалитом^[260], или сонной болезнью, как это обычно называют?

— Нет, — ответил я, крайне удивленный. — Понятия не имел. Он мне ни слова про это не говорил. А когда он болел?

— Примерно с год назад. Он выздоровел, в общем, насколько можно выздороветь при такой болезни. Болезнь особая — после нее бывают поразительные остаточные явления, она отражается на психике, на моральном облике. Характер может измениться до неузнаваемости.

Он долго молчал, потом продолжал:

— Сейчас мы с ужасом думаем о тех временах, когда жгли на кострах ведьм. Мне кажется, что настанут дни, когда мы содрогнемся при одной мысли о том, что мы когда-то вешали преступников.

— Вы против высшей меры наказания?

— Дело даже не в этом. — Он умолк. — Знаете, — медленно произнес он наконец, — моя профессия все же лучше вашей.

— Почему?

— Потому что вам приходится очень часто судить, кто прав, кто виноват, а я вообще не уверен, что можно об этом судить. А если все это целиком зависит от желез внутренней секреции? Слишком активна одна железа, слишком мало развита другая — и вот перед вами убийца, вор, рецидивист. Клемент, я убежден, что настанет время, когда мы с ужасом и отвращением будем вспоминать долгие века, когда мы позволяли себе упиваться так называемыми справедливыми мерами наказания за преступления, и поймем, что осуждали и наказывали людей больных, которые были не в силах справиться с болезнью, бедолаги! Ведь не вешают же того, кто болен туберкулезом!

— Он не представляет опасности для окружающих.

— Нет, в определенном смысле он опасен. Он может заразить других. Ладно, возьмем, к примеру, несчастного, который воображает, что он китайский император. Вы же не обвиняете его в злом умысле. Я согласен, что общество нуждается в защите. Поместите этих люден куда-нибудь, где они никому не причинят вреда, даже устраните их безболезненным путем, да, я готов согласиться на крайние меры, но только не называйте это наказанием. Не убивайте позором их семьи — невинных людей.

Я с интересом смотрел на него.

— Я никогда раньше не слышал от вас таких речей.

— А я не привык рассуждать о своих теориях на людях. Сегодня я сел на своего конька. Вы разумный человек, Клемент, а не о всяком священнике это можно сказать. Вы, безусловно, не согласитесь, что такого понятия, как «грех», вообще не должно существовать, но хотя бы сможете допустить мысль об этом — вы человек широких взглядов.

— Это подрывает самую основу общепринятого мировоззрения, — сказал я.

— А как же иначе — ведь мы набиты предрассудками, чванством и ханжеством и обожаем судить о том, чего не понимаем. Я искренне считаю, что преступнику нужен врач, а не полиция и не священник. А в будущем, надеюсь, преступлений вообще не будет.

— Вы могли бы их лечить?

— Мы вылечили бы их. Какая удивительная мысль! Вы когда-нибудь интересовались статистикой преступности? Нет? Очень немногие ею интересуются. А я ее изучал. Вас поразило бы количество несовершеннолетних преступников — опять дело в железах, понимаете? Юный Нийл, убийца из Оксфордшира, убил пятерых маленьких девочек, прежде чем его задержали. Хороший мальчик, никогда никаких проступков за ним не водилось. Лили Роуз, девчушка из Корнуелла, убила своего дядю за то, что он не разрешал ей объедаться конфетами. Ударила его молотком для разбивания угля, когда он спал. Ее отослали домой, и она через две недели убила свою старшую сестру из-за какой-то пустяковой обиды. Конечно, их не приговаривали к повешению. Отослали в исправительные заведения. Может, они с возрастом исправились, а может, и нет. Девочка, во всяком случае, вызывает у меня сомнение. Ничем не интересуется, обожает смотреть, как режут свиней. Вы знаете, на какой возраст падает максимум самоубийств? На пятнадцать — шестнадцать лет. От самоубийства до убийства не так уж далеко. Но ведь это не моральный порок, а физический.

— Страшно слушать, что вы говорите!

— Нет — просто это для вас внове. Приходится смотреть прямо в лицо новым, непривычным истинам. И соответственно менять свои понятия. Однако порой это сильно осложняет жизнь.

Он сидел, сурово нахмурясь, словно придавленный необъяснимой усталостью.

— Хэйдок, — сказал я, — если бы вы подозревали, если бы знали, что некто совершил убийство, вы предали бы этого человека в руки закона или постарались бы выгородить его?

Воздействие этого вопроса превзошло мои ожидания. Хэйдок вспылил и бросил мне подозрительно и сердито:

— Почему вы это спросили, Клемент? Что у вас на уме? Выкладывайте начистоту.

— Признаюсь, я ничего определенного не имел в виду, — смущенно ответил я. — Но ведь мы сейчас только об убийстве и говорим. Я просто хотел узнать, как бы вы отнеслись к этому, если бы случайно угадали правду, вот и все.

Его гнев улегся. Он снова устремил взгляд прямо перед собой, как будто старался прочесть ответ на мучительную загадку, рожденную его собственным мозгом.

— Если бы я подозревал — если бы знал — я исполнил бы свой долг, Клемент. По крайней мере, я на это надеюсь.

— Вопрос только в том, что бы вы сочли своим долгом?

Он взглянул мне в глаза, но я не смог ничего прочесть в его взгляде.

— Этот вопрос встает перед каждым человеком рано или поздно, Клемент. И каждый принимает решение лично.

— Значит, вы не знаете?

— Не знаю…

Я счел за благо переменить тему.

— Мой племянник — вот кто получает от всего этого бездну удовольствия, — заметил я. — Все забросил, рыскает в поисках следов и окурков.

Хэйдок улыбнулся.

— Сколько ему лет?

— Шестнадцать исполнилось. В этом возрасте трагедии всерьез не воспринимаются. В голове только Шерлок Холмс да Арсен Люпен.

Хэйдок задумчиво сказал:

— Красивый малый. А что вы с ним собираетесь делать дальше?

— Университет, боюсь, мне не по карману. Сам он хочет пойти в торговый флот. В военные моряки его не взяли.

— Да, жизнь там не сахар, но ведь он мог выбрать и похуже. Да, это еще не самое плохое.

— Мне пора бежать, — воскликнул я, бросив взгляд на часы. — Я почти на полчаса опаздываю к ленчу!

Когда я пришел, мое семейство как раз усаживалось за стол. Они потребовали полного отчета о том, чем я занимался утром, и я все им доложил, чувствуя, однако, что мой рассказ звучит как-то неинтересно, буднично.

Деннису, правда, очень понравился пассаж про телефонный звонок к миссис Прайс Ридли, и, когда я описывал нервное потрясение, которое потребовало успокоительного в виде терносливовой наливки, он так и покатывался со смеху.

— Так ей и надо, старой греховоднице, — заявил он. — Самая заядлая сплетница в округе. Жаль, что не мне пришло в голову позвонить ей и напугать до полусмерти. Слышь, дядя Лен, а не вкатить ли ей вторую дозу, как ты думаешь?

Я поспешно стал его убеждать даже и не думать об этом. Нет ничего опаснее, чем благие намерения молодежи, которая проявляет сочувствие и искренне старается помочь вам.

Настроение Денниса вдруг резко переменилось. Он нахмурился и напустил на себя вид светского льва.

— Я почти все утро провел с Летицией, — сказал он. — Знаешь, Гризельда, она и вправду очень огорчена. Не хочет показывать виду, конечно. Но она очень огорчена.

— Хотелось бы верить, — сказала Гризельда, тряхнув головкой.

Гризельда не особенно любит Летицию Протеро.

— По-моему, ты несправедлива к Летиции, вот что.

— Ты так думаешь? — сказала Гризельда.

— Сейчас почти никто не носит траур.

Гризельда промолчала, и я тоже. Деннис не унимался:

— Она почти ни с кем не может поделиться, но со мной-то она говорила. Эта история ее жутко взволновала, и она считает, что надо что-то предпринимать.

— Она скоро убедится, — сказал я, — что инспектор Слак разделяет ее мнение. Он сегодня собирается зайти в Старую Усадьбу, вполне вероятно, что от усердия в поисках истины он сделает жизнь тех, кто там живет, совершенно невыносимой.

— А как ты думаешь, в чем истина, Лен? — внезапно спросила моя жена.

— Трудно сказать, дорогая моя. Сейчас я вообще не знаю, что и думать.

— Ты, кажется, говорил, что инспектор собирается проследить, откуда тебе звонили, когда вызвали к Абботам?

— Да.

— А он сумеет? Ведь это очень трудно сделать, да?

— По-моему, вовсе не трудно. На центральном коммутаторе отмечают все звонки.

— О! — И моя жена надолго задумалась.

— Дядя Лен, — сказал мой племянник, — с чего это ты так набросился на меня сегодня утром, когда я пошутил, что ты, мол, хотел, чтобы полковника Протеро кто-то прикончил?

— А потому, — сказал я, — что всему свое время. У инспектора Слака чувство юмора отсутствует. Он принял твои слова за чистую монету, он может подвергнуть Мэри перекрестному допросу и выправить ордер на мой арест.

— Он что, не понимает, когда его разыгрывают?

— Нет, — сказал я. — Не понимает. Он добился своего теперешнего положения неустанным трудом и служебным рвением. У него не оставалось времени на маленькие радости.

— Он тебе нравится, дядя Лен?

— Нет, — сказал я. — Отнюдь. Я его терпеть не могу. Но не сомневаюсь, что в своей профессии он достиг многого.

— Как ты думаешь, он докопается, кто убил старика Протеро?

— Если не докопается, — сказал я, — то вовсе не от недостатка усердия.

В дверях возникла Мэри и объявила:

— Там мистер Хоуз вас спрашивает. Я его провела в гостиную. Вам записка. Ждут ответа. Можно словами.

Я развернул записку и прочел:

«Дорогой мистер Клемент, я буду очень благодарна вам, если вы зайдете ко мне, как только сможете. Я в большом затруднении, и мне необходим ваш совет.

Искренне ваша Эстелла Лестрэндж»

— Передайте, что я буду через полчаса, — сказал я Мэри. Потом пошел в гостиную, к Хоузу.

Глава 15

Я очень огорчился, увидев, в каком он состоянии. Руки у него тряслись, лицо нервно подергивалось. Судя по всему, ему полагалось лежать в постели — так я ему и сказал. Он настойчиво доказывал, что чувствует себя совершенно здоровым.

— Уверяю вас, сэр, я никогда не чувствовал себя лучше. Никогда в жизни.

Это так разительно противоречило действительности, что я не нашелся, что ответить. Нельзя не почувствовать уважения к человеку, который героически сопротивляется болезни, ко Хоуз зашел слишком далеко.

— Я пришел выразить вам свое глубокое сочувствие относительно событий, имевших место в вашем доме.

— Да, — ответил я, — приятного в этом мало.

— Ужасно, ужасно. Кажется, они освободили мистера Реддинга из-под ареста?

— Да. Произошла ошибка. Он, э-э, довольно необдуманно оговорил себя.

— И полиция окончательно уверилась в его невиновности?

— Безусловно.

— Могу ли я спросить — почему? Разве… то есть… Подозрение пало на кого-то другого?

Мне никогда бы и в голову не пришло, что Хоуз может так заинтересоваться перипетиями расследования убийства. Может быть, причина в том, что сие произошло в доме священника. Он выпытывал подробности, как заправский газетчик.

— Не думаю, чтобы инспектор Слак посвящал меня во все свои соображения. Насколько мне известно, конкретно он пока не подозревает никого. Он занят расследованием.

— Да, да, разумеется. Но вы могли бы вообразить, что кто-то способен на такое черное дело?

Я покачал головой.

— Полковник Протеро не пользовался особой любовью, я знаю. Но убийство! Для убийства нужны очень серьезные основания.

— Надо полагать, — сказал я.

— А у кого могли быть настолько серьезные основания? Полиция знает?

— Не могу сказать.

— У него могли быть враги, если подумать. Чем больше я размышляю над этим, тем более убеждаюсь, что у такого человека обязательно должны быть враги — у него была репутация сурового судьи.

— Думаю, могли.

— Вы еще сомневаетесь, сэр. Разве вы не помните? Он еще вчера утром говорил вам об угрозах этого самого Арчера.

— Да, теперь я припоминаю, — сказал я. — Разумеется, помню. Вы как раз стояли совсем рядом с нами.

— Да, и я слышал его слова. Невозможно не подслушать — такой уж у него был голос. Очень громкий голос. Я помню, что на меня произвели большое впечатление ваши слова. Вы ему сказали, что, когда настанет его час, к нему могут тоже проявить справедливость вместо милосердия.

— Разве я так сказал? — спросил я, нахмурившись. Сам я помнил собственные слова несколько иначе.

— Вы сказали это так внушительно, сэр. Я был потрясен. Справедливость может быть ужасной. И подумать только: бедного полковника так скоро постигла смерть. Поневоле поверишь в предчувствия.

— Никакого предчувствия у меня не было, — отрезал я. Мне очень не по душе склонность Хоуза к мистицизму. В нем есть что-то от духовидца.

— А вы сообщили полиции про этого Арчера, сэр?

— Мне о нем ничего не известно.

— Я имел в виду то, что вам сказал полковник Протеро, что Арчер ему угрожает. Это вы им передали?

— Нет, — медленно произнес я. — Не передал.

— Но ведь вы собираетесь это сделать?

Я не отвечал. Вызывать гонения на человека, который уже пострадал от рук закона и правопорядка, — это мне не по душе. Я не заступаюсь за Арчера. Он закоренелый браконьер — один из тех развеселых бездельников, которые водятся в любом приходе. Но что бы он там ни сказанул сгоряча, когда его посадили, это еще не значило, что, выйдя из тюрьмы, он все еще будет лелеять планы мести.

— Вы слышали наш разговор, — сказал я наконец. — Если вы считаете своим долгом сообщить полиции, можете это сделать.

— Лучше, если вы это сделаете сами.

— Возможно, но, по правде говоря, я этого делать не собираюсь. Не хотелось бы помогать затягивать петлю на шее невиновного.

— Но если это он застрелил полковника Протеро…

— Вот именно, если! Против него нет никаких улик или показаний.

— Он угрожал.

— Если говорить начистоту, угрожал не он, а полковник Протеро. Полковник Протеро грозился показать Арчеру, чего стоят его разговоры о мести. Он попадется еще раз на браконьерстве.

— Мне непонятно ваше отношение, сэр.

— Вот как? — устало сказал я. — Вы человек молодой. Вы ревностно боретесь за справедливость. Когда доживете до моего возраста, вы и сами будете снисходительнее и предпочтете толковать сомнения в пользу обвиняемого.

— Дело не в том — то есть…

Он замолк, и я посмотрел на него не без удивления.

— Вы сами — вы никого не подозреваете — не предполагаете, кто убийца, я хотел спросить?

— Боже упаси, нет.

— А о причинах убийства?.. — настаивал Хоуз.

— Ничего не знаю. А вы?

— Я? Что вы, нет. Просто полюбопытствовал. Может быть, полковник Протеро поделился с вами — упомянул — в частной беседе…

— Его «частная беседа»! То, что он сказал, от слова до слова слышала вчера утром вся улица.

— Да, да, вы правы. Так вы не думаете про Арчера?

— Полиция вскорости будет знать про Арчера все, что нужно, — сказал я. — Если бы я собственными ушами слышал, как он угрожает полковнику Протеро, это было бы другое дело. Но можете быть уверены, что, если он и вправду угрожал полковнику расправой, его слышало полдеревни, и до полиции это дойдет своим чередом. Но вы, естественно, вольны поступать по собственному разумению.

Однако Хоуз с непонятным упорством отказывался предпринимать что-либо лично.

Во всем его поведении проглядывала неестественная нервозность. Я вспомнил, что говорил Хэйдок о его болезни. Очевидно, этим все и объяснялось.

Он нехотя распрощался со мной, как будто хотел еще что-то сказать, но не знал, как к этому подступиться.

Я договорился с ним, что он возьмет на себя службу для Союза матерей, а заодно и собрание Гостей округа по окончании службы. У меня на вторую половину дня были свои планы.

Хоуз ушел, а я, выбросив из головы и его, и его горести, решил, что пора идти к миссис Лестрэндж.

На столике в холле лежали нераспечатанные газеты: «Гардиан» и «Церковный вестник»^[261].

По дороге я вспомнил, что миссис Лестрэндж встречалась с полковником Протеро вечером накануне убийства. Вполне возможно, что в их разговоре проскользнуло что-нибудь, указывающее на личность убийцы.

Меня сразу же проводили в маленькую гостиную, и миссис Лестрэндж поднялась мне навстречу. Я еще раз почувствовал ту чудодейственную атмосферу, какую умела создать вокруг себя эта женщина. На ней было платье из совершенно черной, без блеска, материи, подчеркивавшей необычайную белизну ее кожи. В ее лице была какая-то странная мертвенность. Только глаза сверкали огнем, были полны жизни. Сегодня в ее взгляде я уловил настороженность. И все — никаких признаков беспокойства я больше не заметил.

— Вы очень добры, мистер Клемент, — сказала она, пожимая мне руку. — Спасибо, что пришли. Я хотела все вам сказать еще тогда. Потом передумала. И напрасно.

— Я как-то говорил вам — я готов помочь вам всем, чем могу.

— Да, я помню. И мне кажется, это не пустые слова. За всю мою жизнь очень немногие, мистер Клемент, искренне предлагали мне свою помощь.

— В это трудно поверить, миссис Лестрэндж.

— Тем не менее это правда. Большинство людей — большинство мужчин, по крайней мере, — преследуют свои собственные цели. — В ее голосе прозвучала горечь.

Я промолчал, и она продолжила:

— Прошу вас, присядьте.

Я повиновался, она села на стул напротив. Немного помедлив, она заговорила — неторопливо и вдумчиво, словно тщательно взвешивая каждое слово.

— Я попала в очень необычное положение и хотела бы с вами посоветоваться. Я хотела бы спросить у вас, как мне быть дальше. Что прошло, то прошло — тут ничего уже не изменишь. Вы понимаете меня?

Я не успел ответить — горничная, которая мне открывала, распахнула дверь и испуганно пролепетала:

— О, простите, мэм, там пришел инспектор полиции, он сказал, что ему нужно с вами поговорить, простите!

Наступило молчание. Миссис Лестрэндж нимало не изменилась в лице. Только медленно прикрыла и снова открыла глаза. Мне показалось, что она преодолела легкий спазм в горле, но голос у нее был все тот же — чистый, спокойный:

— Проведите его сюда, Хильда.

Я собрался было уходить, но она повелительным жестом остановила меня.

— Если бы вы остались — я была бы вам очень признательна.

Я снова сел, пробормотав:

— Разумеется, как вам угодно.

Тут в комнату беглым строевым шагом ворвался Слак.

— Добрый день, мадам.

— Добрый день, инспектор.

В эту минуту инспектор заметил меня и скорчил злую гримасу. Можно не сомневаться — добрых чувств ко мне Слак не питал.

— Надеюсь, вы не возражаете против присутствия викария?

Очевидно, Слаку было неловко сказать, что он возражает.

— Н-н-ет, — проворчал он. — Хотя лучше бы, конечно…

Миссис Лестрэндж намеком пренебрегла.

— Чем могу быть полезна, инспектор? — спросила она.

— А вот чем, мадам. Я расследую дело об убийстве полковника Протеро. Мне поручено собрать все сведения.

Миссис Лестрэндж кивнула.

— Это чистая формальность, но я обязан всех об этом спросить: где вы были вчера между шестью и семью часами вечера? Чистая формальность, как вы понимаете.

— Вы хотите знать, где я была вчера вечером между шестью и семью часами?

— Так точно, мадам.

— Попробую вспомнить. — Она немного поразмыслила. — Я была здесь. В этом доме.

— А! — Я видел, как блеснули глаза инспектора. — А ваша служанка — у вас, кажется, одна служанка — она может подтвердить ваши показания?

— Нет, у Хильды был свободный вечер.

— Понятно.

— Так что, к сожалению, вам придется поверить мне на слово, — любезно сказала миссис Лестрэндж.

— Вы с полной ответственностью утверждаете, что были дома весь вечер?

— Вы сказали «между шестью и семью», инспектор. Несколько раньше я выходила прогуляться. Когда я вернулась, еще не было пяти.

— Значит, если некая дама — к примеру, мисс Хартнелл — определенно заявляет, что зашла сюда около шести, позвонила, но, так никого и не дождавшись, вынуждена была уйти, вы скажете, что она ошибается, э?

— О нет. — Миссис Лестрэндж покачала головой.

— Однако…

— Если горничная дома, она может, сказать, что вас нет. А когда остаешься одна и тебе не хочется принимать визитеров — что ж, остается только терпеть, пока они трезвонят в дверь.

Инспектор Слак слегка смешался.

— Старые дамы нагоняют на меня ужасную скуку, — сказала миссис Лестрэндж. — А мисс Хартнелл в этом смысле не имеет себе равных. Она позвонила раз шесть, прежде чем соблаговолила уйти.

Она одарила инспектора Слака прелестной улыбкой.

Инспектор переменил тему.

— А если кто-нибудь сказал, что видел вас около этого времени…

— Но ведь меня никто не видел, не правда ли? — Она мгновенно нащупала слабое звено. — Меня никто не видел, потому что я была дома.

— Вы совершенно правы, мадам.

Инспектор пододвинул свой стул чуть ближе.

— Теперь вот что, миссис Лестрэндж: мне известно, что вы нанесли визит полковнику Протеро накануне убийства, поздно вечером.

Миссис Лестрэндж спокойно подтвердила:

— Да, это так.

— Можете ли вы сказать мне, о чем вы говорили?

— Беседа касалась личных дел, инспектор.

— К сожалению, я вынужден просить вас уточнить, о чем именно шел разговор.

— Я не могу выполнить вашу просьбу, но я уверяю вас, этот разговор не имел никакого отношения к преступлению.

— Не думаю, что вы можете судить об этом вполне компетентно.

— Тем не менее вам придется поверить мне на слово.

— Получается, что я во всем должен верить вам на слово.

— Кажется, вы правы, — согласилась она с той же улыбкой, с тем же спокойствием.

Инспектор Слак сделался красным как рак.

— Дело очень серьезное, миссис Лестрэндж. Мне нужна правда… — Он грохнул кулаком по столу. — И я намерен ее узнать.

Миссис Лестрэндж не произнесла ни слова.

— Разве вы не видите, мадам, что ставите себя в весьма сомнительное положение?

Миссис Лестрэндж по-прежнему не удостоила его ответом.

— Вы будете обязаны дать показания на следствии.

— Да.

Вот и все, чего он добился. Равнодушного и сухого «да». Инспектор изменил тактику.

— Вы были знакомы с полковником Протеро?

— Да, я была с ним знакома.

— Близко знакомы?

— Я не виделась с ним много лет, — ответила она после небольшой паузы.

— Были ли вы знакомы с миссис Протеро?

— Нет.

— Вы извините меня, но время для визита выбрано довольно странное.

— Я думаю иначе.

— Что вы хотите сказать?

— Мне хотелось видеть только полковника Протеро. Я не хотела встречаться с миссис Протеро или с мисс Протеро. И я сочла это время наиболее удобным для моих намерений.

— Почему вы не хотели видеть ни миссис Протеро, ни мисс Протеро?

— А это уж мое дело, инспектор.

— Значит, вы отказываетесь от дальнейших показаний?

— Категорически.

Инспектор Слак вскочил.

— Если вы не поостережетесь, мадам, то можете поставить себя в скверное положение. Это все выглядит очень подозрительно — весьма подозрительно.

Она рассмеялась. Мне следовало пояснить инспектору Слаку, что такую женщину напугать не очень-то просто.

— Ну, ладно, — сказал он, стараясь отступить без ущерба для собственного достоинства, — только потом не говорите, что я вас не предостерег. Доброго вечера, мадам, ко помните: мы все равно добьемся правды.

Он удалился. Миссис Лестрэндж поднялась и протянула мне руку.

— Я хочу попрощаться с вами — да, так будет лучше. Видите ли, теперь советоваться поздно. Я сделала выбор.

Она повторила с какой-то безнадежностью в голосе:

— Я сделала свой выбор.

Глава 16

На пороге дома я столкнулся с Хэйдоком. Он бросил неприязненный взгляд вслед Слаку, как раз выходившему из калитки, и резко спросил:

— Он ее допрашивал?

— Да.

— Надеюсь, он был вежлив?

По моему мнению, вежливость — искусство, которому инспектор Слак научиться так и не сумел, хотя сам он, видимо, считал свои манеры безупречными. Однако мне не хотелось еще больше расстраивать Хэйдока. Он и без этого выглядел озабоченным и удрученным. Поэтому я сказал, что инспектор держался вполне прилично.

Кивнув, Хэйдок прошел в дом, а я пошел вперед по деревенской улице и вскоре нагнал инспектора. Подозреваю, что он нарочно замедлял шаг. Какую бы антипатию он ко мне ни испытывал, он не из тех, кто допустит, чтобы симпатии и антипатии мешали ему раздобыть нужную информацию.

— Вы что-нибудь знаете об этой даме? — напрямик спросил он меня.

Я ответил, что совершенно ничего не знаю.

— Она вам не говорила, почему сюда переехала?

— Нет.

— И однако же, вы к ней ходите?

— Посещение прихожан входит в мои обязанности, — ответил я, не упоминая о том, что за мной посылали.

— Хм… Пожалуй… — Некоторое время он что-то обдумывал, а потом заговорил снова, не устояв перед искушением продолжить не увенчавшийся успехом разговор в доме миссис Лестрэндж. — Темное дельце, как я погляжу.

— Вы так думаете?

— Ну да, типичное «вымогательство». Довольно забавно, если вспомнить, какая репутация была у этого полковника Протеро. Но ведь верить нельзя никому.

Церковный староста, который ведет двойную жизнь. Не он первый, не он последний.

У меня в голове промелькнуло смутное воспоминание о высказывании мисс Марпл по тому же поводу.

— Неужели вы всерьез так думаете?

— Так уж выходит, все факты налицо, сэр. С чего бы такой изящной и нарядной леди забираться в эту забытую Богом дыру? С чего это она отправляется к нему в гости в такое время, когда с визитами не ходят? Странно! А почему она не желает видеть ни миссис Протеро, ни мисс Протеро? Да уж, все сходится. Она не спешит признаваться, ведь вымогательство — уголовно наказуемое деяние. Но мы из нее правду вытряхнем. Судя по тому что нам известно, ее показания будут очень интересны. Если у полковника Протеро был какой-то темный секретик в жизни — что-нибудь постыдное — тогда, сами понимаете, перед нами открываются широкие возможности.

Это я хорошо понимал.

— Я пытался вытянуть что-нибудь из дворецкого. Мог же он подслушать, о чем говорили полковник Протеро и Лестрэндж. За дворецкими это водится. Но он клятвенно уверяет, что даже понятия не имеет, о чем они говорили. Кстати, из-за визита этой леди он потерял работу: полковник на него набросился чуть не с кулаками за то, что он посмел ее впустить. Дворецкий в ответ пригрозил, что уйдет. Говорит, этот дом все равно был ему не по душе и он собирался уходить в любом случае.

— Вот как.

— Вот вам, кстати, и еще один человек, который мог затаить зло на полковника.

— Но вы же не подозреваете этого человека всерьез — как его фамилия, кстати?

— Фамилия его Ривз, я и не говорил, что подозреваю его. Просто верить никому нельзя, вот это точно. Мне его манеры не нравятся — уж больно он елейный, скользкий, как угорь.

Интересно, что сказал бы Ривз о манерах инспектора Слака?

— Теперь, пожалуй, самое время допросить шофера.

— В таком случае, — сказал я, — нельзя ли мне подъехать с вами на машине? Мне нужно поговорить с миссис Протеро.

— О чем это?

— О предстоящих похоронах.

— А! — Инспектор Слак едва заметно смутился. — Следствие состоится завтра, в субботу.

— Именно так. Похороны, вероятно, будут назначены на вторник.

Казалось, инспектор Слак слегка устыдился своей грубости. Он попытался ее загладить, предложив мне присутствовать при допросе шофера, Мэннинга.

Мэннинг славный малый, ему не больше двадцати шести. Инспектор явно нагонял на него страх.

— Ну вот что, парень, — сказал Слак, — мне нужно у тебя кое-что узнать.

— Да, сэр, — пролепетал шофер. — Как угодно, сэр.

Если бы убийство было делом его рук, он вряд ли выглядел бы более потерянным и перепуганным.

— Ты возил своего хозяина в деревню вчера днем?

— Да, сэр.

— В котором часу?

— В пять тридцать.

— Миссис Протеро была с вами?

— Да, сэр.

— По дороге нигде не останавливались?

— Нет, сэр.

— А что вы делали в деревне?

— Полковник вышел и сказал, что машина ему больше не понадобится. Он пойдет домой пешком. Миссис Протеро поехала за покупками. Свертки уложили в машину. Она сказала, что я больше не нужен, и я поехал домой.

— А она осталась в деревне?

— Да, сэр.

— Который был час?

— Четверть седьмого, сэр. Точно четверть седьмого.

— А где ты ее оставил?

— Возле церкви, сэр.

— Полковник говорил, куда собирается, или нет?

— Он сказал, что надо повидать ветеринара… насчет одной из лошадей.

— Ясно. И ты приехал сюда, прямиком?

— Да, сэр.

— В Старой Усадьбе два въезда — Южный и Северный. Как я понимаю, в деревню ты выезжал через Южные ворота?

— Да, сэр, как всегда.

— А обратно — тем же путем?

— Да, сэр.

— Гм-м… Ну ладно, пока достаточно. А! Вот и мисс Протеро.

Летиция шла к нам медленно, словно нехотя.

— Я беру «фиат», Мэннинг, — сказала она. — Заведите мотор, пожалуйста.

— Сию минуту, мисс.

Он подошел к двухместной спортивной машине и поднял капот.

— Можно вас на минуту, мисс Протеро? — сказал Слак. — Мне необходимо знать, кто где был вчера во второй половине дня. Простая формальность, не обижайтесь.

Летиция смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Да я сроду не смотрю на часы!

— Насколько я знаю, вчера вы ушли из дому вскоре после ленча?

Она кивнула.

— А куда, разрешите узнать?

— Играть в теннис.

— С кем?

— С семьей Хартли Напье.

— Из Мач Бенэма?

— Да.

— А когда вы вернулись?

— Не знаю. Я же вам сказала, что никогда не смотрю на часы.

— Вы вернулись, — сказал я, — около половины восьмого.

— А, верно, — сказала Летиция. — Прямо в разгар представления. Анна в истерике, а Гризельда ее утешает.

— Благодарю вас, мисс, — сказал инспектор. — Это все, что я хотел узнать.

— Только-то? — сказала Летиция. — Вы меня разочаровали.

Она пошла от нас к «фиату».

Инспектор украдкой дотронулся до своего лба и шепотом спросил:

— Что, малость не в себе?

— Ничего подобного, — сказал я. — Но ей нравится такой казаться.

— Ладно. Пойду допрошу прислугу.

Заставить себя полюбить инспектора Слака — свыше сил человеческих, но его кипучей энергией нельзя не восхищаться.

Мы расстались, и я спросил у Ривза, где я могу найти миссис Протеро.

— Она прилегла отдохнуть, сэр.

— Тогда я не стану ее беспокоить.

— Может, вы подождете, сэр, я знаю, миссис Протеро хотела обязательно с вами повидаться. Она сама сказала, за ленчем.

Он провел меня в гостиную, включил свет — занавески были опущены.

— Какие печальные события, — сказал я.

— Да, сэр. — Голос дворецкого звучал холодно, хотя и почтительно.

Я взглянул на него. Какие чувства кипят под этой маской вежливого равнодушия? Может быть, он знает что-то, но не говорит? Трудно найти что-либо более неестественное для человека, чем маска вышколенного слуги.

— Еще что-нибудь угодно, сэр?

Мне почудилось, что за этим привычным выражением таится хорошо скрытая тревога.

— Кет, ничего, — ответил я.

Мне не пришлось долго ждать — Анна Протеро вышла ко мне очень скоро. Мы поговорили о некоторых делах, а потом она воскликнула:

— Какой чудный, добрый человек доктор Хэйдок!

— Лучший из всех, кого я знаю.

— Он был поразительно добр ко мне. Но у него всегда такой грустный вид — вам не кажется?

Мне как-то не приходило в голову называть Хэйдока грустным. Я немного подумал.

— Нет, не замечал, — сказал я.

— И я тоже, до сегодняшнего дня.

— Порой наши личные горести обостряют наше зрение, — сказал я.

— Как это верно. — Она помолчала и сказала: — Мистер Клемент, одного я никак не могу понять. Если мужа застрелили сразу же после моего ухода, то почему я не слышала выстрела?

— Полиция полагает, что выстрел был сделан позже.

— А как же записка — там стоит «18.20»?

— Возможно, эти цифры приписаны другой рукой — рукой убийцы.

Кровь отхлынула от ее щек.

— Какой ужас!

— А вам не бросилось в глаза, что цифры написаны не его почерком?

— Да там вообще не его почерк!

Это была правда. Неразборчивые каракули в записке ничем не напоминали четкий почерк Протеро.

— Вы уверены, что они не подозревают Лоуренса?

— По-моему, с него сняты все подозрения.

— Но, мистер Клемент, кто же это сделал? Люциус не вызывал у людей симпатии — я знаю, но и настоящих врагов у него не было, мне кажется. То есть — заклятых врагов.

Я покачал головой:

— Сие покрыто тайной.

Я снова вспомнил о семи подозреваемых, которых не захотела назвать мисс Марпл. Хотелось бы знать, кто они…

Распрощавшись с Анной, я приступил к выполнению своего замысла.

Я пошел домой по тропинке. Дойдя до перелаза, я немного вернулся назад, до места, где растительность казалась мне слегка помятой, свернул с тропинки и углубился в кусты. Лес здесь был густой, с кустарником, ветви которого переплетались внизу. Я пробивался сквозь заросли с некоторым усилием, как вдруг услышал, что недалеко от меня еще кто-то пробирается через кустарник. Я остановился в нерешительности, и передо мной возник Лоуренс Реддинг. Он тащил увесистый валун.

Должно быть, вид у меня был удивленный — Лоуренс вдруг разразился смехом.

— Да нет, — сказал он. — Это не улика, а нечто вроде мирного подношения.

— Мирное подношение?

— Ну да, назовем это началом мирных переговоров. Мне нужен предлог, чтобы зайти к вашей соседке, мисс Марпл, и мне подсказали, что лучше всего преподнести ей камень или обломок скалы для ее японского садика.

— Это верно, — согласился я. — А что вам понадобилось от почтенной леди?

— Вот что. Если вчера вечером можно было что-нибудь увидеть, мисс Марпл это наверняка видела. Я даже не говорю о чем-то, непременно связанном с убийством, то есть связанным с ее точки зрения. Я имею в виду просто что-то из ряда вон выходящее, диковинное, какую-нибудь мелочь, которая поможет нам разгадать загадку. Что-то такое, о чем она даже не сочла нужным сообщить полиции.

— Такое очень может быть, мне кажется.

— Во всяком случае, игра стоит свеч. Клемент, я собираюсь разобраться в этом деле до конца. Хотя бы ради Анны. А на Слака я не очень надеюсь, конечно, он из кожи вон лезет, но усердие никогда не заменит ума.

— Насколько я понял, передо мной излюбленный герой приключенческих историй — сыщик-любитель, — сказал я. — Не уверен, что в реальной жизни они и впрямь оказываются удачливей профессионалов.

Он пристально взглянул на меня и внезапно расхохотался.

— А вы-то что делаете в лесу, падре?

Признаюсь, я покраснел.

— Наверно, то же, что и я, могу поклясться. У нас с вами явилась одна и та же мысль, правда? Как убийца пробрался в кабинет? Первый путь — по аллее и в калитку, второй — через парадную дверь, третий — есть какой-нибудь третий путь, а? Я решил расследовать, нет ли следов и сломанных кустов поблизости от стены вашего сада.

— И мне пришло в голову то же самое, — сознался я.

— Однако я не успел приступить к делу, — продолжал Лоуренс. — Так как решил, что надо бы сначала повидать мисс Марпл, убедиться, что никто не проходил по аллее вчера вечером, пока мы были в мастерской.

Я замотал головой.

— Она настаивала на том, что никто не проходил.

— Ну да, никто — никто из тех, кого она считает кем-то. Звучит как дикий бред, но вы меня понимаете. Мог же там быть кто-то вроде почтальона, или молочника, или рассыльного от мясника — кто-то, чье присутствие настолько привычно, что вы об этом не считаете нужным даже упоминать.

— Вы начитались Честертона^[262],— заметил я.

Лоуренс не отпирался.

— Вам не кажется, что в этом что-то есть?

— Все может быть, — согласился я.

И мы без промедления отправились к мисс Марпл. Она работала в своем садике и окликнула нас, когда мы перебирались через перелаз.

— Что я говорил? — шепнул Лоуренс. — Она видит все и вся.

Она приняла нас очень приветливо и очень обрадовалась громадному валуну, который Лоуренс торжественно ей преподнес.

— Вы так заботливы, мистер Реддинг. Необыкновенно заботливы.

Лоуренс, ободренный похвалой, приступил к расспросам. Мисс Марпл выслушала его со вниманием.

— Да-да, я понимаю, что вы хотите сказать, и вы совершенно правы — об этих встречах никто никогда не упоминает или не считает их достойными упоминания.

Но я вас уверяю, что ничего подобного не было. Ничего подобного.

— Вы уверены, мисс Марпл?

— Совершенно уверена.

— А может, вы видели кого-нибудь, кто шел в тот вечер по тропинке в лес? — спросил я. — Или выходил из лесу?

— О! Да, множество народу. Доктор Стоун и мисс Крэм пошли той дорогой — им так ближе всего до раскопа. Это было после двух. Доктор Стоун потом вернулся тем же путем — вы это сами знаете, мистер Реддинг, он ведь подошел к вам и миссис Протеро.

— Кстати, — вспомнил вдруг я. — Выстрел — тот, что вы слышали, мисс Марпл. Мистер Реддинг и миссис Протеро должны были тоже его слышать.

Я вопросительно взглянул на Лоуренса.

— Да, — сказал он, хмурясь. — Мне кажется, я слышал какие-то выстрелы. Кажется, был один или два.

— Я слышала только один, — заметила мисс Марпл.

— Мне было не до того, и я не обратил внимания, — сказал Лоуренс. — Проклятье, если бы я мог вспомнить! Если бы я знал! Вы понимаете, я был так поглощен, так…

Он смутился и умолк. Я тактично кашлянул. Мисс Марпл, радея о благопристойности, переменила тему.

— Инспектор Слак пытался выяснить, слышала я выстрел после того, как мистер Реддинг и миссис Протеро вышли из мастерской, или до того. Мне пришлось признаться, что я определенно сказать не могу, но мне кажется — и тем больше, чем больше я об этом думаю, — что это было после.

— Тогда это, по крайней мере, оправдывает знаменитого доктора Стоуна, — сказал Лоуренс с глубоким вздохом. — Хотя не было ни малейшего повода подозревать его в убийстве бедняги Протеро.

— Ах, — откликнулась мисс Марпл. — Мне всегда казалось, что было бы благоразумнее подозревать каждого — совсем немного, чуть-чуть. Я всегда говорю — ничего нельзя знать заранее, не правда ли?

Мисс Марпл оставалась верна себе. Я спросил Лоуренса, согласен ли он с ее мнением относительно выстрела.

— Ничего не могу сказать, хоть убейте. Понимаете, был просто какой-то привычный звук. Я бы скорее сказал, что он прозвучал, когда мы еще были в мастерской. Стены заглушили его — и мы не обратили на него внимания.

Тому были иные причины, кроме глухих стен, заметил я про себя.

— Я спрошу Анну, — сказал Лоуренс. — Ока может вспомнить. Да, кстати, мне кажется, есть еще одно загадочное происшествие, нуждающееся в объяснении. Миссис Лестрэндж, эта Таинственная Незнакомка в Сент-Мэри-Мид, нанесла визит старику Протеро в среду вечером после обеда. И похоже, никто не знает, в чем там было дело. Старик Протеро не заикнулся об этом ни жене, ни Летиции.

— Быть может, наш викарий знает, — сказала мисс Марпл.

Ну как эта женщина проведала, что я сегодня днем заходил к миссис Лестрэндж? Как она обо всем дознается, ума не приложу! В этом есть что-то мистическое. Просто ужас берет.

Я покачал головой и сказал, что ничего не знаю.

— А что думает инспектор Слак? — спросила мисс Марпл.

— Он приложил все усилия, чтобы запугать дворецкого, но дворецкий оказался, как видно, не слишком любопытен и не подслушивал под дверью. Так что никто ничего не знает, увы.

— А мне казалось, что кто-нибудь должен был услышать, хотя бы случайно, — сказала мисс Марпл. — Понимаете, кто-нибудь, всегда слышит, не так ли? Мне кажется, мистер Реддинг может что-нибудь разузнать.

— Но миссис Протеро тоже ничего не знает.

— А я и не говорю про Анну Протеро, — парировала мисс Марпл. — Я говорю про служанок, про женскую часть прислуги. Они ни за что не станут откровенничать с полицией. Но привлекательный молодой человек — прошу меня извинить, мистер Реддинг, — да еще после того, как его несправедливо заподозрили, — о! Я не сомневаюсь, что ему они тотчас все выложат.

— Пойду и попытаю счастья сегодня же, — с жаром заявил Лоуренс. — Благодарю за идею, мисс Марпл. Пойду туда сразу же — сразу же после того, как мы с викарием довершим одно маленькое общее дельце.

Я тоже подумал, что пора заняться «дельцем». Я попрощался с мисс Марпл, и мы с Лоуренсом снова пошли в лес.

Сначала мы прошли по тропе до того места, где явно кто-то протоптал след вправо от дорожки. Лоуренс сказал, что он уже шел по этому следу и ничего не обнаружил, но, добавил он, можно еще раз проверить. Может быть, он чего-то не заметил.

Однако он был прав. Через десять — двенадцать ярдов было уже не видно ни сломанных веток, ни сбитой листвы. Именно с этого места Лоуренс вернулся на тропу раньше, когда мы повстречались.

Мы снова вышли на тропу и прошли дальше, до того места, где кусты были чуть примяты — почти незаметно для глаза. На этот раз след оказался куда интереснее. Он извивался, неуклонно ведя к стене моего сада. Наконец мы вышли к стене — там, где кусты подступали к ней вплотную. Стена была высокая. Верх ее венчало весьма сомнительное украшение — куски битых бутылок, так что, если бы кто-то приставлял к стене лестницу, следы обязательно сохранились бы не только на земле, но и наверху.

Мы медленно пробирались вдоль стены, когда до наших ушей донесся треск сломанной ветки. Я поспешил вперед, прорываясь сквозь густые заросли кустарника, и нос к носу столкнулся с инспектором Слаком.

— Так, это вы, — сказал он. — И мистер Реддинг. Позвольте спросить, что это вы, джентльмены, тут делаете?

Мы были слегка обескуражены и во всем признались.

— Ах вот оно что, — сказал инспектор. — А ведь, оказывается, мы не такие идиоты, как о нас думают — мне пришла в голову та же мысль. Я здесь уже больше часа. Хотите знать мое мнение?

— Да, — кротко ответил я.

— Кто бы там ни убил полковника Протеро, он прокрался не отсюда! Ни одного следа ни с этой стороны, ни с той. Тот, кто убил полковника Протеро, сошел с парадного хода. И другого пути нет.

— Невозможно! — воскликнул я.

— Почему это невозможно? У вас дверь всегда нараспашку. Любой может войти при желании. Из кухни ничего не видать. Они знали, что вас удалось убрать с дороги, знали, что миссис Клемент уехала в Лондон, знали, что мистер Деннис приглашен играть в теннис. Это же проще, чем дважды два четыре. И не было никакой необходимости разгуливать по деревне. Прямо против ворот вашего сада проходит дорожка, по ней можно повернуть вот в этот самый лес и выйти где вам заблагорассудится. И все пойдет как по маслу — если только миссис Прайс Ридли в эту самую минуту не выйдет из своей калитки. И ни к чему по стенам лазать. Тем более, что из окон верхнего этажа в доме миссис Прайс Ридли просматривается почти вся стена. Нет, вы уж мне поверьте, они прошли только так, и не иначе.

Приходилось согласиться — очевидно, он был прав.

Глава 17

На следующее утро инспектор Слак зашел повидать меня. Мне кажется, что он наконец-то сменил гнев на милость. Может быть, со временем он позабудет даже историю с часами.

— Знаете, сэр, — начал он вместо приветствия, — а я проследил, откуда вам звонили.

— Что вы? — живо отозвался я.

— Загадочный звоночек. Звонили из домика привратника, что у Северных ворот Старой Усадьбы. А домик-то сейчас пустует — старого сторожа проводили на пенсию, новый еще не въехал. Удобное, тихое местечко — окно сзади было открыто. На самом аппарате ни одного отпечатка — вытерли начисто. Наводит на подозрения.

— Что вы хотите сказать?

— А то, что звонили вам нарочно, чтобы убрать подальше от дома. Следовательно, убийство было обдумано заранее. Будь это просто дурацкий розыгрыш, никто не стал бы стирать отпечатки пальцев.

— Да. Логично.

— Отсюда следует и то, что убийца был хорошо знаком со Старой Усадьбой и ее окрестностями. Звонила вам не миссис Протеро. Я вызнал все ее маршруты в этот день до последней минутки. Полдюжины слуг готовы присягнуть, что она была дома до половины шестого. Шофер подал автомобиль и отвез их с полковником в деревню. Полковник зашел в ветеринару Клинтону поговорить об одной из лошадей. Миссис Протеро заказала кое-что у бакалейщика и в рыбной лавке, а оттуда задами пошла к аллее, где мисс Марпл ее и увидела. Все лавочники, как один, говорят, что при ней даже сумочки не было. Старушенция-то была права.

— Как всегда, — смиренно заметил я.

— А мисс Протеро в семнадцать тридцать была в Мач Бенэме.

— Совершенно верно, — сказал я. — Мой племянник тоже там был.

— Значит, с ней все нормально. Прислуга тоже вне подозрений. Конечно, взвинченна, перепуганна, но другого и ждать не приходится, а? Само собой, я не спускаю глаз с дворецкого — приспичило ему вдруг уходить, и вообще… Но мне сдается, что он ничего не знает.

— Мне кажется, ваша работа принесла в основном отрицательные результаты, инспектор.

— Это еще как сказать, сэр. Обнаружилась одна интересная деталь — и совершенно неожиданно, доложу я вам.

— Да?

— Помните, какую сцену закатила миссис Прайс Ридли, ваша соседка, вчера с утра пораньше. По поводу телефонного звонка?

— Да? — сказал я.

— Мы проследили, откуда звонили, просто чтобы ее утихомирить, так вот вы нипочем не угадаете, откуда был звонок.

— Из переговорного пункта? — спросил я наугад.

— Нет, мистер Клемент. Ей звонили из коттеджа мистера Лоуренса Реддинга.

— Что? — воскликнул я, пораженный.

— Любопытно, да? Сам мистер Реддинг тут ни при чем. Он в это время — в восемнадцать тридцать — направлялся с доктором Стоуном к «Голубому Кабану», на виду у всей деревни. Такой вот факт. Наводит на размышления, да? Некто вошел в пустой коттедж и позвонил по телефону — кто это был? Два подозрительных телефонных звонка в один день. Думается, что между ними должна быть связь. Провалиться мне на этом месте — звонил один и тот же человек.

— Но с какой целью?

— А вот это нам и надо выяснить. Второй звонок кажется довольно бессмысленным, но в то же время…

Улавливаете связь? Звонили от мистера Реддинга. Пистолет мистера Реддинга. Все как нарочно наводит на мистера Реддинга.

— Было бы более логично, если бы первый звонок был сделан из его дома, — возразил я.

— Ага! Но я это хорошенько обдумал. Что делал мистер Реддинг почти каждый день? Отправлялся в Старую Усадьбу и писал мисс Протеро. От своего коттеджа он ехал на мотоцикле через Северные ворота. Теперь понимаете, почему звонили оттуда? Убийца не знал, что мистер Реддинг больше не ездит в Старую Усадьбу.

Я немного поразмыслил, стараясь уложить в голове доводы инспектора. Они показались мне вполне логичными, а выводы — бесспорными.

— А на трубке телефона мистера Реддинга были отпечатки пальцев? — спросил я.

— Не было, — с досадой ответил инспектор. — Эта чертова перечница, что убирает у него, успела все стереть вместе с пылью. — Он помолчал, все больше распаляясь злобой. — Старая дура, что с нее возьмешь. Не может вспомнить, когда в последний раз видела револьвер. Может, он лежал себе на месте утром в день убийства, а может, и нет. Она «не знает, ей-богу, не знает». Все они одинаковы! Говорил с доктором Стоуном, скорее для проформы, — продолжал он. — Он был сама любезность — дальше некуда. Они с мисс Крэм пошли на свой раскоп или на раскопки, как оно там называется, примерно в половине третьего и провели там почти весь день. Доктор Стоун вернулся один, а она пришла попозже. Он говорит, что выстрела не слышал, однако жалуется на свою рассеянность. Но все это подтверждает наши выводы.

— Дело за малым, — сказал я. — Вы не поймали убийцу.

— Гм-м, — откликнулся инспектор. — Вы слышали по телефону женский голос. И миссис Прайс Ридли, возможно, тоже слышала женский голос. Если бы выстрел не прозвучал сразу же после звонка, уж я бы знал, где искать.

— Где?

— А! Вот этого я вам и не скажу, сэр, — так будет лучше.

Я без малейшего зазрения совести предложил выпить по стаканчику старого портвейна. У меня есть в запасе отличный марочный портвейн. В одиннадцать часов утра не принято пить портвейн, но я полагал, что для инспектора Слака это значения не имеет. Конечно, это истинное кощунство и варварство по отношению к марочному портвейну, но тут уж не приходилось особенно щепетильничать.

«Усидев» второй стакан, инспектор Слак оттаял и разоткровенничался. Славное все-таки винцо.

— Не то чтобы я вам не доверял, сэр, — пояснил он. — Вы же будете держать язык за зубами? Не станете трезвонить по всему приходу?

Я торжественно ему это обещал.

— Раз уж все это произошло у вас в доме, вам вроде бы положено знать, верно?

— Я с вами совершенно согласен, — сказал я.

— Так вот, сэр, что вы скажете про даму, которая навещала полковника Протеро вечером накануне убийства?

— Миссис Лестрэндж! — вырвалось у меня; я так удивился, что не умерил своего голоса.

Инспектор укоризненно взглянул на меня.

— Потише, сэр. Она самая, миссис Лестрэндж, я к ней давно приглядываюсь. Помните, я вам говорил — вымогательство.

— Едва ли оно могло стать причиной убийства. Это же глупо — убивать курицу, несущую золотые яйца. Я говорю, исходя исключительно из вашего предположения. Я лично ни на минуту этого не допускаю.

Инспектор фамильярно подмигнул мне.

— Ага! За таких, как она, джентльмены всегда стоят горой. А вы послушайте, сэр. Предположим, в прошлом исправно тянула денежки со старого джентльмена. Через несколько лет она его выслеживает и снова берется за старое дело. Однако за это время кое-что переменилось. Закон теперь другой. Все преимущества тем, кто подает в суд на вымогателя, им гарантируется, что их имя не попадет в печать. Предположим, что полковник Протеро взбеленился и заявил, что подаст на нее в суд. Она попадает в переплет. Теперь за вымогательство пощады не жди. Отольются кошке мышкины слезки. И ей ничего не остается, как отделаться от него, да побыстрей.

Я молчал. Приходилось признать, что гипотеза, выдвинутая инспектором, была вполне допустима. На мой взгляд, только одно делало ее абсолютно неприемлемой — личные качества миссис Лестрэндж.

— Не могу согласиться с вами, инспектор, — сказал я. — Мне кажется, миссис Лестрэндж не способна заниматься вымогательством. И пусть это прозвучит старомодно, но она — настоящая леди.

Он поглядел на меня с нескрываемой жалостью.

— А, ладно, сэр, — сказал он снисходительно, — вы лицо духовное. Вы представления не имеете о том, что творится на свете. Леди, скажете тоже! Да знали бы вы о ваших согражданах то, что я знаю, вы бы рот раскрыли от изумления.

— Я говорю не о положении в обществе. Я даже готов допустить, что миссис Лестрэндж не принадлежит к светскому кругу. Но я говорю не об этом, а о личной утонченности и благородстве.

— Вы на нее смотрите другими глазами, сэр. Я — дело другое: конечно, я тоже мужчина, но при этом я офицер полиции. Со мной всякие фокусы с личной утонченностью не пройдут! Помилуйте, да эта ваша леди из тех, кто сунет вам нож под ребро и бровью не поведет!

Как ни странно, мне гораздо легче было представить себе миссис Лестрэндж убийцей, чем вымогательницей.

— Но, само собой, она не могла одновременно звонить своей настырной соседке и убивать полковника Протеро, — продолжал инспектор.

Промолвив эти слова, инспектор вдруг с размаху, хлопнул себя по ляжке.

— Ясно! — воскликнул он. — Вот в чем цель телефонного звонка. Вроде алиби. Знала, что мы его свяжем с первым. Нет, я это так не оставлю. Может, она подкупила какого-нибудь деревенского парнишку, чтобы позвонил вместо нее. Он-то ни за что не догадался бы, что помогает убийце.

Инспектор вскочил и поспешно удалился.

— Мисс Марпл хочет тебя видеть, — сказала Гризельда, заглядывая в комнату. — Прислала совершенно неразборчивую записку — буковки как паутинка и сплошь подчеркнутые слова. Я даже прочесть толком не могу. Видимо, она не может выйти из дома. Беги поскорей, повидайся с ней и разузнай, что творится. Я бы и сама с тобой пошла, но с минуты на минуту нагрянут мои старушки. Не выношу я старушек! Вечно жалуются на больные ноги и норовят еще сунуть их тебе под нос! Нам еще повезло, что на сегодня назначили следствие! Тебе не придется смотреть крикетный^[263] матч в Юношеском клубе.

Я поспешил к мисс Марпл, перебирая в уме возможные причины столь срочного вызова.

Мисс Марпл встретила меня в большом волнении, которое, мне кажется, можно было даже назвать паникой. Она вся раскраснелась и впопыхах выражала свои мысли несколько бессвязно.

— Племянник! — объяснила она. — Родной племянник, Рэймонд Уэст, литератор. Приезжает сегодня. Как снег на голову. И за всем я должна следить сама! Разве служанка может хорошенько выбить постель, а к тому же придется готовить что-нибудь мясное к обеду. Джентльменам нужна такая уйма мяса, не правда ли? И выпивка. Непременно должны быть в доме выпивка и сифон.

— Если я могу чем-нибудь помочь… — начал я.

— О! Вы так добры! Я не к тому. Времени предостаточно, честно говоря. Трубку и табак он привозит с собой — прекрасно, я рада, признаюсь вам. Рада — ведь не придется гадать, какие сигареты ему покупать. А с другой стороны, очень печально, что запах потом не выветривается из гардин целыми неделями. Конечно, я открываю окна и вытряхиваю их каждое утро. Рэймонд встает очень поздно — наверно, все писатели этим грешат. Он пишет очень умные книжки, хотя, я думаю, люди вовсе не такие несимпатичные, как в его книгах. Умные молодые люди так мало знают жизнь, правда?

— Не хотите ли пообедать с нами, когда он приедет? — спросил я, все еще не понимая, зачем меня сюда вызвали.

— О! Нет, благодарю вас, — ответила мисс Марпл. — Вы очень добры, — добавила она.

— Вы хотели меня видеть, — наконец не выдержал я.

— О! Конечно! Я так переполошилась, что у меня все из головы вылетело. — Она внезапно побежала к двери и окликнула служанку: — Эмили! Эмили! Не те простыни! С оборочками и вензелями — и не держите так близко к огню!

Она прикрыла дверь и на цыпочках вернулась ко мне.

— Дело в том, что вчера вечером случилось нечто интересное, — объяснила она. — Мне показалось, что вы захотите об этом узнать, хотя в тот момент я ничего не поняла. Вчера ночью мне не спалось — обдумывала это печальное событие. Я встала и выглянула в окно. Как вы думаете, что я увидела?

Я вопросительно смотрел на нее.

— Глэдис Крэм, — сказала мисс Марпл очень веско. — Представьте себе — она шла в лес с чемоданом!

— С чемоданом?

— Где это слыхано? Чего ради она в полночь шла в лес с чемоданом? Понимаете, — сказала мисс Марпл, — я не стану утверждать, что это связано с убийством. Но это Странное Дело! А именно сейчас мы все понимаем, что обращать внимание на Странные Дела — наш долг.

— Уму непостижимо, — сказал я. — Может быть, она решила, э-э, переночевать у раскопа, как вы полагаете?

— Нет, ночевать она там не собиралась, — сказала мисс Марпл. — Потому что вскоре она возвратилась, и чемодана при ней не было.

Глава 18

Итак, был субботний день. Следствие началось в два часа пополудни в «Голубом Кабане». Едва ли следует упоминать о том, что вся округа была в сильнейшем волнении. В Сент-Мэри-Мид убийств не случалось лет пятнадцать, если не больше. А тут еще убийство такой колоритной личности, да к тому же в доме священника, — воистину пиршество для истосковавшихся по сенсациям деревенских жителей; подобные развлечения на их долю выпадают чрезвычайно редко.

До меня доносились обрывки разговоров, едва ли предназначенные для моих ушей.

— Вон викарий. Уж очень он сегодня бледный, а? Как знать, может, и он к этому руку приложил. Кто, как не он, — в своем-то доме…

— Постыдитесь, Мэри Адамс! Он же в это время ходил к Генри Абботу!

— Мало ли что! Все говорят, что они с полковником не поладили. А вон и Мэри Хилл. Ишь как нос задирает, а все потому, что она у них в прислугах. Ш-ш-ш! Следователь!

Коронером был назначен доктор Робертс из соседнего городка Мач Бенэм. Он откашлялся, поправил очки и напустил на себя важный вид.

Излагать все показания подробно не имеет смысла. Лоуренс Реддинг рассказал, как он обнаружил труп и опознал пистолет, подтвердив, что оружие принадлежит ему. Насколько си может вспомнить, в последний раз он видел его во вторник, за два дня до убийства. Держал он его на полке в коттедже, который никогда не запирался.

Миссис Протеро показала, что видела своего мужа примерно без четверти шесть, когда они расстались на главной улице в деревне. Она пошла в дом священника примерно в четверть седьмого, по аллее, через садовую калитку. Она не слышала голосов в кабинете и подумала, что там никого нет; вполне возможно, что ее муж сидел у письменного стола, но и в этом случае она не могла бы его видеть. Насколько она может судить, он был в добром здравии и обычном настроении. Она не знает ни одного личного врага, который мог бы злоумышлять против него.

После нее давал показания я; я рассказал о назначенном свидании с Протеро и о том, как меня вызвали к Абботу. Я изложил обстоятельства, при которых нашел мертвое тело, и сказал, что тут же вызвал доктора Хэйдока.

— Сколько человек, мистер Клемент, знали о том, что полковник Протеро собирается вечером нанести вам визит?

— Великое множество, должен сказать. Знали моя жена, мой племянник, и сам полковник упомянул об этом утром, когда мы с ним встретились в деревне. Многие могли слышать, мне кажется, поневоле, так как полковник был глуховат и говорил очень громко.

— Значит, это было общеизвестно? Об этом мог знать любой из здешних жителей.

Я ответил утвердительно.

За мной настала очередь Хэйдока. Это был очень важный свидетель. Он подробно и профессионально описал положение и состояние тела и нанесенные повреждения. По его мнению, покойный был убит в интервале от 18.20 до 18.30, никак не позже 18.35. Это граница возможного, категорически настаивал он. О самоубийстве речи быть не может, расположение пулевого отверстия исключает такую возможность.

Инспектор Слак говорил скупо и кратко. Он рассказал, как был вызван, и описал обстановку, при которой нашел тело. Представил незаконченную записку и отметил, что время на ней проставлено: 18.20. Упомянул о настольных часах. Подразумевалось, что время смерти — 18.22. Позднее Анна Протеро мне сказала, что ей посоветовали показать время своего прихода несколько ранее 18.20.

Следующим свидетелем — и довольно непокладистым — была наша служанка Мэри. Ничего она не слыхала и слышать не хочет. Как будто джентльменов, навещавших викария, каждый раз расстреливали в упор. Ничего подобного. У нее своей работы выше головы. Полковник Протеро пришел точно в четверть седьмого. С чего это она станет смотреть на часы? Слышала звон с церковной колокольни, как раз когда провела полковника в кабинет. Выстрела не слышала. А был бы выстрел, так она уж услышала бы. Конечно, она знает, что выстрел должен был быть, раз джентльмена застрелили на месте, ко так уж оно вышло. Она никакого выстрела не слышала, и все тут.

Следователь не настаивал больше. Я догадался, что он и полковник Мельчетт договорились обо всем заранее.

Миссис Лестрэндж была вызвана на следствие повесткой; но было представлено медицинское свидетельство за подписью доктора Хэйдока, что она по состоянию здоровья присутствовать не может.

Остался еще один свидетель, точнее свидетельница, — старушка с трясущейся головой. Та самая, которая, по выражению Слака, «убиралась» у Лоуренса Реддинга.

Миссис Арчер был предъявлен пистолет, и она опознала его как тот самый, что она видела в гостиной у мистера Реддинга: «Он у него валялся на полке, в шкафу». В последний раз она видела оружие в день убийства. Да, ответила миссис Арчер на дальнейшие расспросы, она совершенно уверена, что пистолет был на месте во время ленча в четверг — без четверти час, когда она уходила.

Вспомнив, что мне говорил инспектор, я немного удивился. Как бы она ни путалась, когда он ее допрашивал, на следствии она говорила с полной уверенностью.

Следователь сделал краткие, но весьма убедительные выводы, в основном по отсутствию улик. Вердикт был вынесен без промедления: «Преднамеренное убийство неизвестным лицом или группой лиц».

Выходя из комнаты, я обратил внимание на небольшую группу бойких молодых людей с блестящими пытливыми глазами, чем-то похожих друг на друга. Нескольких я узнал — это они осаждали мой дом последние дни. Я тут же ретировался обратно в недра «Голубого Кабана» и, на свое счастье, лицом к лицу столкнулся с археологом, доктором Стоуном. Я без церемоний уцепился за него.

— Газетчики! — шепнул я отрывисто, но выразительно. — Не могли бы вы избавить меня от их когтей?

— Охотно, мистер Клемент! Пойдемте со мной наверх.

Он провел меня по узкой лестнице в свою гостиную, где сидела мисс Крэм, с пулеметной скоростью тарахтевшая на пишущей машинке. Она встретила меня ослепительной улыбкой и тут же воспользовалась возможностью прервать работу.

— Жуть, правда? — сказала она. — То есть жутко — не знать, кто убийца. А следствие — какой в нем толк? Тоска и преснятина, вот как это называется. Ни капельки пикантности, ну ни капельки.

— Значит, вы там присутствовали, мисс Крэм?

— Присутствовала, можете быть уверены. А вы меня и не заметили — вот это да! Надо же — не заметить меня! Я и обидеться могу, имейте в виду. Джентльмен, даже если он священник, должен иметь зоркие глаза.

— А вы тоже там были? — спросил я доктора Стоуна, пытаясь уклониться от кокетливого поддразнивания. Юные особы типа мисс Крэм всегда вызывают у меня чувство неловкости.

— Нет. Каюсь. Меня нисколько не интересуют подобные вещи. Я из тех чудаков, которые ничего не замечают, кроме собственного хобби.

— Должно быть, хобби весьма интересное, — сказал я.

— Вы, очевидно, имеете об этом некоторое представление?

Я был вынужден признаться, что ни малейшего представления об археологии не имею.

Да, доктор Стоун был не из тех, кого может охладить признание в невежестве. Можно было подумать, что я признался в том, что моя единственная отрада — копаться в земле. Он нырнул в свою стихию, взлетая на волнах собственного красноречия. Продольные разрезы, круговые раскопки, каменный век, бронзовый век^[264], гробницы и кромлехи^[265] — все это лилось из его уст бурным потоком. Мне оставалось только кивать головой, сохраняя умный вид, — последнее, боюсь, мне плохо удавалось. Доктор Стоун несся на всех парусах. Это был маленький человечек. Голова круглая, совершенно лысая, лицо круглое и румяное, глаза так и сияли за толстыми линзами очков. Мне не случалось встречать человека, который впадал бы в такое неистовство без всякой видимой причины. Он перебрал все доводы за и против своей излюбленной теории — кстати сказать, я так и не понял, в чем она заключается!

Он долго и подробно распространялся о своих спорах с полковником Протеро.

— Самовлюбленный невежда, — в пылу увлечения воскликнул он. — Да, я знаю, он мертв, а о мертвых плохого не говорят. Но даже смерть не влияет на факты. Самовлюбленный невежда — это точная характеристика. Только потому, что он просмотрел пару книжонок, он осмеливался спорить на равных с человеком, который всю жизнь посвятил этой теме. Мистер Клемент, я отдал этой работе всю свою жизнь. Всю свою жизнь я…

Он брызгал слюной от возбуждения. Глэдис Крэм вернула его к земным делам одной короткой фразой.

— Смотрите, как бы вам не опоздать на поезд, — спокойно заметила она.

— О! — Маленький человечек запнулся на полуслове и вытащил из кармана часы. — Ну и ну! Без четверти! Быть не может!

— Как начинаете говорить, так все на свете забываете. Что бы с вами стало, если бы я за вами не присматривала, — не представляю!

— Вы правы, моя прелесть, совершенно правы. Он нежно потрепал ее по плечу. — Золото, а не девушка, мистер Клемент. Никогда ничего не забывает. Мне сказочно повезло, что я ее нашел.

— Ох! Да будет вам, доктор Стоун, — ответила юная леди. — Вы меня вконец разбалуете!

Я не мог не признаться себе, что мнение второй группы — той, что предсказывает законный брак между доктором Стоуном и мисс Крэм, — получает в моем лице поддержку, подкрепленную личными впечатлениями. Мне подумалось, что мисс Крэм по-своему очень умная молодая женщина.

— Поторапливайтесь, а то опоздаете, — сказала мисс Крэм.

— Да, мне пора, решительно пора.

Он скрылся в соседней комнате и вышел с чемоданом в руках.

— Вы уезжаете? — спросил я, несколько удивленный.

— Хочу съездить в город на пару деньков, — ответил он. — Завтра надо повидать старушку-мать, а в понедельник — поговорить с моими поверенными. Вернусь во вторник. К слову сказать, я надеюсь, смерть полковника Протеро ничего не изменит в наших делах. Я имею в виду раскоп. Миссис Протеро не станет возражать, если мы продолжим работу?

— Я полагаю, что не станет.

Его слова заставили меня задуматься над тем, кто станет распоряжаться в Старой Усадьбе. Вполне возможно, что Протеро завещал ее Летиции. Я подумал, что было бы интересно ознакомиться с завещанием Протеро.

— Уж если что и переворачивает все в доме вверх дном, так это смерть, — заметила мисс Крэм с мрачным удовлетворением. — Рассказать — не поверите, какие жуткие склоки иногда поднимаются.

— Ну, мне пора, мне пора. — Доктор Стоун тщетно пытался удержать в руках одновременно чемодан, большой плед и громадный зонтик. Я бросился на помощь. Он запротестовал:

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь. Я прекрасно справлюсь сам. Внизу мне, конечно, кто-нибудь поможет.

Но внизу не обнаружилось ни коридорного, ни «кого-нибудь» вообще. Я думаю, они угощались за счет представителей прессы. Время бежало, и мы вдвоем поспешили на вокзал; доктор Стоун нес чемодан, а я — плед и зонтик. Пыхтя и отдуваясь, доктор Стоун отрывисто бросал рубленые фразы:

— Вы очень добры, неловко вас затруднять… Только бы не опоздать на поезд. Глэдис славная девушка — просто чудесная девушка — ангельский характер — боюсь, дома не все гладко, — душа детская — совершенно детская. Уверяю вас, несмотря на разницу в возрасте, у нас много общего…

Поворачивая к вокзалу, мы увидели коттедж Лоуренса Реддинга. Он находится на отлете, рядом домов нет. Я заметил, что два щеголеватых молодых человека стоят на крыльце, а два других заглядывают в окна. У прессы выдался горячий денек.

— Славный малый этот молодой Реддинг, — заметил я, чтобы услышать мнение своего спутника.

Доктор в это время окончательно запыхался и едва мог говорить, он бросил одно слово, которое я не расслышал.

— Опасный, — выдохнул он, когда я переспросил.

— Опасный?

— Очень опасный. Неопытные девушки — откуда им знать — попадаются на удочку, такие субъекты вечно увиваются вокруг женщин… Добра не ждите.

Из этих слов я сделал вывод: единственный молодой мужчина в деревне не остался не замеченным прекрасной Глэдис.

— Боже! — воскликнул доктор Стоун. — Мой поезд!

Мы уже были невдалеке от вокзала и сделали последний рывок. Поезд в город стоял на станции, а лондонский как раз подходил.

В дверях кассы мы столкнулись с довольно изысканным молодым человеком, и я узнал племянника мисс Марпл, только что прибывшего к нам. Я полагаю, что этому молодому человеку не очень нравится, когда с ним кто-то сталкивается в дверях. Он гордится своим самообладанием и невозмутимостью, а попробуйте остаться невозмутимым, когда на вас кто-то вульгарнейшим образом натыкается в дверях. Я на ходу извинился, и мы протиснулись. Доктор Стоун вскочил на подножку, а я передал ему его вещи, и поезд, норовисто дернувшись, неохотно пополз вперед.

Я помахал ему вслед и повернулся. Рэймонд Уэст уже ушел, но наш местный аптекарь, гордо носящий имя Херувим, тоже направлялся в деревню. Я пошел с ним рядом.

— Чуть было не упустили, — заметил он. — Ну, скажите, мистер Клемент, как прошло следствие?

Я сообщил ему вердикт.

— А! Вот оно как. Так я и думал. А куда спешил доктор Стоун?

Я передал ему то, что сам слышал от доктора Стоуна.

— Еще повезло, что поспел на поезд. Хотя на нашей дороге точности не дождешься. Говорю вам, мистер Клемент, — вопиющее безобразие! Мой поезд опоздал на десять минут. И это в субботу, когда и движения никакого нет. А в среду — нет, в четверг, — да, точно в четверг, помню, это было в день убийства, потому что я собирался написать жалобу в правление железнодорожной компании — в самых сильных выражениях — из-за убийства все из головы вылетело, так вот, в четверг это и было. Я был на собрании Общества фармакологов. Как вы думаете, на сколько опоздал поезд «18.50»? На полчаса. Целых полчаса! Ну, что вы на это скажете? Десять минут — это еще куда ни шло. Если поезд прибывает в семь двадцать, то домой раньше половины восьмого не попадешь. Вот я и говорю: к чему тогда называть этот поезд — «18.50»?

— Совершенно верно, — сказал я и, не желая дальше выслушивать этот возмущенный монолог, воспользовался случаем и ускользнул поговорить с Лоуренсом Реддингом, который как раз шел нам навстречу по другой стороне улицы.

Глава 19

— Очень рад вас видеть, — сказал Лоуренс. — Милости прошу ко мне.

Мы свернули к низенькой деревенской калитке, прошли по дорожке к двери, которую он отпер, вынув ключ из кармана.

— Вы стали запирать дверь, — заметил я.

— Да. — Он невесело рассмеялся. — Что толку запирать конюшню, когда коня свели, верно? Похоже на тo. Знаете ли, падре, — он придержал дверь, пропуская меня вперед, — во всей этой истории есть что-то, что мне сильно не нравится. Слишком смахивает на — как бы это сказать — на семейное дело. Кто-то знал все про мой пистолет. А это значит, что убийца — кто бы он ни был — заходил ко мне в дом, может, мы с ним даже пили вместе.

— Это вовсе не обязательно, — возразил я. — Вся деревня Сент-Мэри-Мид может в точности знать, где вы держите свою зубную щетку и каким порошком чистите зубы.

— А что в этом интересного?

— Не знаю, — сказал я. — Их интересует все. Стоит вам переменить крем для бритья, и это станет темой для пересудов.

— Должно быть, они просто задыхаются без новостей.

— Ваша правда. Здесь никогда не случается ничего интересного.

— Ну что ж. Зато теперь у них интересного с лихвой.

Я согласился.

— А кто им выбалтывает все секреты? Про крем для бритья и прочие подробности.

— Должно быть, старая миссис Арчер.

— Старая карга? Да она вообще полоумная, я давно заметил.

— Всего лишь уловка, камуфляж для бедняков, — объяснил ему я. — Они прячутся за маской идиотизма. Стоит присмотреться, и окажется, что старушка не глупее нас с вами. Кстати, она с уверенностью утверждает, что пистолет лежал на своем месте еще в полдень в четверг. Отчего она вдруг обрела такую уверенность?

— Хотел бы я знать!

— А как вы считаете, она правду говорит?

— Не имею ни малейшего понятия. Я же не делаю полную инвентаризацию своего имущества каждый Божий день!

Я обвел взглядом тесную комнату. На полках и на столе громоздились самые разные вещи. Лоуренс спокойно жил среди такого артистического беспорядка, который меня свел бы с ума, и очень скоро.

— Иногда не так-то просто отыскать нужную вещь, — сказал он, поймав мой взгляд. — А если посмотреть с другой стороны — все под рукой, ничего не запрятано.

— Да, ничего не запрятано, — сказал я. — Может, было бы все-таки лучше, если бы пистолет был запрятан подальше.

— Знаете, а я ждал, что следователь тоже скажет что-нибудь такое. Эти следователи — настоящие ослы. Думал, он выразит мне порицание, или как там это называется.

— Кстати, — спросил я, — а он был заряжен?

Лоуренс покачал головой.

— Я все же не настолько беспечен. Он не был заряжен, но рядом лежала коробка с патронами.

— Как оказалось, все шесть гнезд были заряжены и произведен единственный выстрел.

Лоуренс кивнул.

— Кто же это сделал? Все как будто уладилось, сэр, но ведь, если не найдут настоящего убийцу, меня будут считать преступником до самой моей смерти.

— Не надо так говорить, мой мальчик.

— Но ведь я прав.

Он погрузился в молчание, задумчиво нахмурившись. Наконец он встал и сказал:

— Не забыть бы рассказать вам, чего я достиг вчера вечером. Знаете, старая мисс Марпл кое в чем разбирается.

— И, насколько я понимаю, именно поэтому не пользуется всеобщей симпатией.

Лоуренс продолжал свой рассказ.

По совету мисс Марпл он отправился в Старую Усадьбу. Там он с помощью Анны побеседовал с горничной. Анна просто сказала:

— Роза, мистер Реддинг хочет задать вам несколько вопросов.

И вышла из комнаты.

Лоуренс слегка нервничал. Роза, хорошенькая девушка двадцати пяти лет, смотрела ему в глаза простодушным взглядом, который его немного смущал.

— Это — это касается смерти полковника Протеро.

— Слушаю, сэр.

— Мне совершенно необходимо, понимаете ли, выяснить всю правду.

— Да, сэр.

— Я чувствую, что, может быть… что кто-нибудь мог… что по случайности…

Тут Лоуренс понял, что отнюдь не выглядит героем, и про себя стал от всей души проклинать и мисс Марпл, и ее предположения.

— Короче — не могли бы вы мне помочь?

— Да, сэр?

Роза по-прежнему держалась, как образцово вышколенная горничная, вежливая, готовая услужить, но совершенно равнодушная.

— Черт побери, — сказал Лоуренс, — неужели вы не обсуждали это дело у себя, в комнате для прислуги?

Это неожиданное нападение немного расшевелило Розу. Ее безукоризненное самообладание поколебалось.

— В комнате для прислуги, сэр?

— Ну, в комнате экономки, в каморке у лакея, где угодно, где вы собираетесь поболтать. Есть же у вас такое место.

Роза чуть не захихикала, и Лоуренс приободрился.

— Послушайте, Роза, вы чертовски славная девушка. Я уверен, что вы поймете мои чувства. Мне не хочется болтаться в петле. Я не убивал вашего хозяина, а многие думают, что я — убийца. Пожалуйста, помогите мне, если можете.

Могу себе представить, что в эту минуту Лоуренс был неотразим. Красивая голова откинута назад, в синих, как небо, глазах мольба. Роза растаяла и капитулировала.

— О, сэр — честное слово — мы все хотели бы вам помочь. Никто из нас не думает на вас, сэр. Честное слово, никто!

— Это я знаю, дорогая моя девочка, но ведь вы — не полиция.

— Полиция! — Роза встряхнула головкой. — Одно вам скажу, сэр, — всем нам не по душе этот инспектор. Слак, так его кажется, зовут. Тоже мне полиция!

— И все-таки у полиции все козыри в руках. Ну, Роза, ты сказала, что готова мне помочь. Мне все время кажется, что мы еще далеко не все знаем. Например, про ту даму, которая была у полковника Протеро вечером накануне убийства.

— Миссис Лестрэндж?

— Вот-вот, миссис Лестрэндж. Я думаю, что в этом посещении кроется какая-то тайна.

— Да, сэр, мы все так думаем.

— Правда?

— Приходит вот так, без предупреждения. Спрашивает полковника. Само собой, мы только об этом и говорили, и никто у нас здесь ничего о ней не знает. И миссис Симмонс — это наша экономка, сэр, — она прямо говорит, что будто эта женщина не из порядочных. Но когда я услышала, что сказала Глэдди, я прямо не знала, что и подумать.

— А что сказала Глэдди?

— Ой! Ничего, сэр. Просто — болтала, как все, сами знаете.

Лоуренс внимательно смотрел на нее. Он чувствовал, что она что-то скрывает.

— Трудно себе представить, о чем она говорила с полковником Протеро.

— Да, сэр.

— Сдается мне, ты кое-что знаешь, Роза?

— Я? Да Бог с вами, сэр. Честное благородное слово! Откуда мне знать?

— Послушай меня, Роза. Ты сама сказала, что поможешь мне. Если ты случайно слышала что-нибудь — хоть одно словцо — может, это показалось пустяком, но хоть что-нибудь… Я буду тебе благодарен до самой смерти. В конце концов, кто угодно мог случайно — чисто случайно — что-нибудь подслушать.

— Я ничего не подслушивала, сэр, ей-богу, не подслушивала! Как можно?

— Значит, кто-то другой подслушал, — не давал ей опомниться Лоуренс.

— Прямо не знаю, сэр…

— Прошу, скажи мне, Роза.

— Не знаю, что скажет Глэдди, прямо не знаю.

— Она разрешила бы сказать мне. А кто это — Глэдди?

— Наша судомойка, сэр. Понимаете, она только вышла поговорить с приятелем, и ей надо было пройти как раз под окном — под окном кабинета, — где был хозяин и эта дама. А он, конечно, говорил во весь голос — наш хозяин всегда говорил очень громко. И, само собой, ей это показалось любопытным, то есть…

— Само собой, естественно, — подхватил Лоуренс. — Тут уж ничего не поделаешь — любой стал бы слушать.

— Но, конечно, она никому не сказала, только мне. И мы с ней обе решили, что это странное дело. Но Глэдди ничего сказать не могла, потому что знали, что она вышла поговорить с дружком, а уж тут… тут ей влетело бы от миссис Пратт — это повариха, сэр. Но я уверена, что вам она бы все рассказала, с охотой, сэр.

— А что? Может, мне пойти на кухню, поговорить с ней?

При одной мысли об этом Роза пришла в ужас.

— О! Нет, сэр, никак нельзя! Глэдди у нас и без того пугливая.

Наконец дело было улажено — после долгого обсуждения особо щекотливых моментов. Было назначено подпольное свидание в саду, где кусты погуще.

Здесь Лоуренс и повстречался с пугливой Глэдди, которая, по его словам, смахивала скорее на трясущегося кролика, чем на человеческое существо. Минут десять он потратил на то, чтобы слегка ее успокоить, — Глэдис же дрожала и уверяла, что она ни за что на свете, что как же можно, и что она не ожидала, что Роза ее выдаст, что она никому не желала зла, ей-богу, не желала, и что ей несдобровать, если дойдет до самой миссис Пратт.

Лоуренс ее успокаивал, умасливал, уговаривал; наконец Глэдис решилась говорить.

— Если вы обещаете, что дальше не пойдет, сэр.

— Само собой, я никому не скажу.

— И меня за это не притянут к ответу в суде?

— Ну что ты!

— А хозяйке не скажете?

— Ни под каким видом.

— А если дойдет до миссис Пратт…

— Ни в коем случае. Ну, говори же, Глэдис.

— А вы уверены, что можно?

— Можно, уверен. Когда-нибудь ты сама будешь рада, что спасла меня от петли.

Глэдис негромко взвизгнула.

— Ой! Да что вы, сэр, Боже упаси! Да ведь я слышала совсем мало и по чистой случайности, вы понимаете…

— Понимаю.

— Хозяин-то, он сердился, ясное дело. «Через столько лет» — так и говорит, — «вы осмелились сюда прийти — это неслыханное оскорбление». Что леди говорила, мне было не слыхать, но он на это сказал: «Я отказываюсь наотрез, категорически» — все я не запомнила, но они так уж ругались, она у него что-то просит, а он — ни в какую. «Позор, что вы сюда явились» — вот что он еще говорил, и: «Вы не смеете с ней видеться, я вам запрещаю», — тут я и навострила уши. Похоже, что леди собиралась кое-что порассказать миссис Протеро, а он боялся, как бы чего не вышло. Я себе и говорю: «Подумать только! Вот тебе и хозяин: Такой придира. А сам-то, может, коли во всем разобраться, сам-то он не больно хорош. Подумать только», — говорю. «Все мужчины одинаковы», — так я и сказала своему дружку после того. Он не соглашался, ни за что. Спорил, да еще как. Но он тоже сказал, что удивляется полковнику Протеро — он у нас и церковный староста, и с кружки глаз не спускает, и в воскресной школе уроки дает. «Это самое плохое и есть», — я ему говорю. Сколько раз мне матушка говаривала, что в тихом омуте черти водятся.

Глэдди умолкла, запыхавшись, и Лоуренс попытался тактично вернуть ее к началу разговора.

— А еще что ты слышала?

— Да всего ведь и не упомнишь, сэр. Все одно и то же. Раз или два он сказал: «Не верю». Вот так: «Мало ли что Хэйдок говорит, а я не верю».

— Так он и сказал: «Мало ли что Хэйдок говорит»?

— Да, так и сказал. И еще сказал, что все это — сговор.

— А ты совсем не слышала, что говорила леди?

— Только в самом конце. Наверное, она встала и подошла поближе к окну. И я слышала, что она сказала. У меня вся кровь застыла, ей-богу. Никогда этого не забуду. «Может быть, в этот час, завтра вечером, Вас уже не будет в живых» — вот что она сказала. С такой злобой. Я как только услышала про убийство, так и сказала Розе: «Вот! Что я тебе говорила?»

Лоуренс задумался. Он пытался сообразить, насколько можно верить рассказу Глэдис. Она не врала, но он подозревал, что рассказ был сильно приукрашен и отшлифован после убийства. Особенно он сомневался в том, что ока точно передала последнюю фразу. Он опасался, что своим появлением на свет эта фраза обязана совершившемуся убийству.

Он поблагодарил Глэдис, поблагодарил ее как положено, уверил, что никто не расскажет о ее проступках миссис Пратт, и покинул Старую Усадьбу. Ему было над чем поразмыслить.

Ясно было одно: беседа полковника Протеро с миссис Лестрэндж носила отнюдь не мирный характер, и он боялся, что об этом узнает его жена.

Я вспомнил о церковном старосте, про которого рассказывала мисс Марпл, — о его двойной жизни. Неужели и тут нечто подобное?

Мне очень хотелось знать, при чем тут Хэйдок? Он избавил миссис Лестрэндж от необходимости давать показания на следствии. Он сделал все, от него зависящее, чтобы защитить ее от полиции.

Насколько далеко мог он зайти в своем стремлении ее выгородить?

Предположим, он подозревал в ней убийцу. Стал бы он, несмотря на это, защищать ее до конца?

Эта необыкновенная женщина обладала поразительным, неотразимым обаянием. Я сам всеми силами противился даже мысли о том, что она могла совершить преступление.

Сердце говорило мне: «Она на это не способна!»

А бесенок в моем мозгу возражал: «Ну да, и только потому, что она на редкость красивая и привлекательная женщина!»

Как сказала бы мисс Марпл, такова уж человеческая натура.

Глава 20

Возвратившись домой, я угодил в эпицентр домашней трагедии.

Гризельда выбежала в холл со слезами на глазах, увлекла меня в гостиную и сказала:

— Она уходит.

— Кто уходит?

— Мэри. Она уже предупредила.

Честно говоря, я не видел в этом сообщении ничего ужасного.

— Что ж, — сказал я, — придется нанять другую прислугу.

По-моему, это был совершенно естественный ход мыслей. Когда одна прислуга уходит, вы нанимаете другую. Я не понимал, почему Гризельда смотрит на меня так укоризненно.

— Лен, ты — бессердечное существо. Тебе все равно.

Вот этого я бы не сказал. Напротив, я чувствовал, что сердце мое встрепенулось от радости при мысли о том, что кончится эра подгорелых пудингов и недоваренных овощей.

— Мне придется искать девушку, пока ее еще найдешь, а потом надо будет ее еще вышколить, — сказала Гризельда, и в ее голосе слышалась острая жалость к своей горькой участи.

— А разве Мэри вышколена? — спросил я.

— Ну конечно!

— Тогда, наверное, — предположил я, — кто-нибудь услышал, как она все время вежливо говорит «сэр» или «мадам», и тут же решил похитить у нас сей образец для всех служанок. Мне только остается сказать, что их ждет разочарование.

— Да не в том дело, — сказала Гризельда. — Никому она пока не нужна. И никто ее у нас никогда не переманит, не беспокойся. Дело в ее оскорбленных чувствах. Она очень близко приняла к сердцу, когда Летиция Протеро сказала, что она плохо вытирает пыль.

Гризельда часто поражает меня неожиданными заявлениями, но это оказалось настолько неожиданным, что я даже усомнился в его истинности. Никто на свете не заставит меня поверить, что Летиция Протеро снизошла до того, чтобы входить в наши домашние дела и попрекать нашу служанку за неряшливость. Это было совершенно не в духе Летиции, так я и сказал Гризельде.

— Не усматриваю ни малейшей связи между Летицией Протеро и нашей пылью, — сказал я.

— И я тоже, — сказала моя жена. — Это вопиющая нелепость. Пожалуйста, поговори с Мэри сам. Она на кухне.

Мне вовсе не хотелось беседовать с Мэри на эту тему, ко Гризельда — она удивительно энергична и порывиста — буквально втолкнула меня в кухню, прежде чем я успел взбунтоваться.

Мэри чистила картофель над раковиной.

— Э-э… добрый день, — неуверенно сказал я..

Мэри взглянула на меня и фыркнула носом, иного ответа я от нее не дождался.

— Миссис Клемент сказала мне, что вы выразили желание нас покинуть.

На это обращение Мэри соблаговолила ответить.

— Бывает такое, — сказала она угрюмо, — чего порядочная девушка нипочем не потерпит.

— Не скажете ли вы мне, что, собственно, вас так огорчило?

— Дело нехитрое, — скажу в двух словах. (Должен заметить, что она сильно недооценила свои возможности.) Шляются тут разные, вынюхивают за моей спиной. Всюду суют свой нос. Да какое ей дело, когда я мету или пыль вытираю? Раз вы и хозяйка довольны, пусть другие-прочие не лезут. Коли я вам угодила, тут и говорить больше не о чем, я так считаю.

Что касается меня, то мне Мэри никак не могла угодить. Признаюсь, я вижу в мечтах комнату, которую аккуратно прибирают каждое утро — стирают всюду пыль, ставят вещи на место… У Мэри свой метод — смахнуть пыль на самых видных местах, например на столе, — и мне он кажется крайне несовершенным. Однако в тот момент я понимал, что не время обсуждать второстепенные вопросы.

— И на следствие меня вытащили, да? Выставили перед двенадцатью мужчинами такую порядочную девушку, как я! А поди догадайся, какие вопросы они вздумают задавать! Я вам одно скажу. Я никогда не жила в доме, где произошло смертоубийство, и впредь не собираюсь.

— Надеюсь, сам и не придется, — сказал я. — По закону вероятностей, это вряд ли повторится.

— Мне законы ни к чему. Это о и был мировым судьей. Сколько хороших людей засадил за решетку только за то, что они несчастного кролика словят себе на обед, не то что он, — фазаны и прочая живность, — палит из ружья потехи ради! Мало того, не успели его похоронить, как эта его дочка заявляется сюда и говорит, что я не умею свою работу справлять!

— Вы хотите сказать, что мисс Протеро была здесь?

— Была! Прихожу из «Голубого Кабана» и вижу — здесь. В кабинете вашем. И говорит: «Оу! — так она говорит. — Я ищу мой маленький желтенький беретик — шляпку такую, желтую. Я вчера ее тут позабыла».

— «Вот что, — я ей говорю, — никакой такой шляпки я в глаза не видела. Ее тут не было, когда я убиралась утром в четверг», — говорю, — а она опять: «Оу, — говорит, — я полагаю, что вы ее не заметили. Вы ведь тут на скорую руку убираете, верно?» И проводит пальцем по каминной доске и сует его себе под нос. Как будто у меня было время снимать все безделушки, а потом ставить обратно — это в то самое утро, а полиция отперла кабинет только к ночи. «Раз хозяин с хозяйкой мною довольны, тут и говорить больше не о чем, мисс», — говорю. А она как засмеется: «Оу! А вы уверены, что они довольны?» — говорит. С тем и ушла.

— Теперь понятно, — сказал я.

— Вот видите! Разве я бесчувственная какая? Да я, честное слово, готова себе пальцы до кости стереть, только бы вы с хозяйкой были довольны. А когда она задумает приготовить какое-нибудь новомодное блюдо, я всегда стараюсь ей угодить.

— Я знаю, вы стараетесь, — успокоил ее я.

— Но она, видно, что-то слышала, а то бы не стала такое говорить. А коли я вам не угодила, уж лучше мне уйти. Вовсе не потому, что я ей верю, этой мисс Протеро. В Усадьбе ее не очень-то любят, скажу я вам. Чтобы сказать «пожалуйста» или «спасибо» — это нет, а вещи направо-налево раскидывать — это сколько угодно. Не стала бы я и внимания обращать на эту мисс Летицию Протеро, а вот мистер Деннис по ней сохнет. Это она умеет — обвести молодого джентльмена вокруг пальца, она такая.

Увлекшись своими обличениями, Мэри выковыривала глазки из картофеля так энергично, что они летали по кухне, стуча, как частый град. Один из них попал мне прямо в глаз, и это вызвало небольшую паузу.

— Вам не кажется, — сказал я, прижимая платок к глазу, — что вы слишком близко к сердцу принимаете совсем безобидные слова? Видите ли, Мэри, хозяйка будет очень огорчена, если вы от нас уйдете.

— Против хозяйки я ничего не имею, и против вас тоже, сэр, если уж на то пошло.

— Ну вот и хорошо. Сознайтесь, что вы вспылили из-за пустяков, а?

Мэри зашмыгала носом.

— Я была прямо сама не своя после следствия, и вообще… Не бесчувственная же я, на самом деле. Но хозяйку обижать я не стану.

— Значит, все в порядке, — сказал я.

Я вышел из кухни. Гризельда и Деннис поджидали меня в холле.

— Ну как? — воскликнула Гризельда.

— Она остается, — сказал я со вздохом.

— Лен, — сказала моя жена, — ты такой умница!

Я в душе никак не мог с ней согласиться. Разве умные люди так поступают… Я твердо уверен, что на всем белом свете не сыщешь служанки хуже Мэри. Я прекрасно понимал, что любая перемена была бы переменой к лучшему.

Но мне было приятно порадовать Гризельду. Я подробно изложил обстоятельства, разобидевшие Мэри.

— Похоже на Летицию, — сказал Деннис. — Она и не могла оставить свой желтый беретик здесь в среду. Она в нем пришла на теннис в четверг.

— С нее станется, — заметил я.

— Никогда не помнит, куда что бросила, — сказал Деннис с совершенно необоснованной, на мой взгляд, нежностью, словно тут было чем гордиться. — Теряет с дюжину вещей каждый день.

— Необычайно привлекательная черта, — произнес я.

Но Деннис не заметил никакого сарказма.

— Да, она очень привлекательна, — сказал он, глубоко вздохнув. — Ей все время делают предложения, она сама мне сказала.

— Если это происходит здесь, предложения незаконные — у нас нет ни одного неженатого мужчины, — сказал я.

— А доктор Стоун? — сказала Гризельда, глаза у нее так и искрились лукавством.

— Верно — он приглашал ее позавчера посмотреть на раскопки, — сказал я.

— Как же иначе? — сказала Гризельда. — Она очень привлекательная, Лен. Даже лысые археологи это чувствуют.

— Жутко сексапильная, — изрек Деннис с видом знатока.

Однако Лоуренс Реддинг явно устоял перед очарованием Летиции. Гризельда и этому нашла очень убедительное объяснение и с уверенностью в своей правоте изложила его нам.

— У Лоуренса у самого сексапильности — хоть отбавляй. Таким мужчинам обычно нравятся — как бы это сказать — квакерши, понимаете? Замкнутые скромницы. Таких женщин все почему-то считают холодными. Мне кажется, единственная женщина, которая могла пленить и удержать Лоуренса, — это Анна Протеро. Я уверена, что они никогда друг другу не наскучат. И все-таки он сделал одну глупость, по-моему. Понимаете — он как-то воспользовался чувствами Летиции. Не думаю, чтобы он догадывался о них — ему это и в голову не пришло, он иногда проявляет скромность, но я чувствую, что она в него влюблена.

— Она терпеть его не может, — с непререкаемым апломбом заявил Деннис. — Сама мне сказала.

Никогда не слышал такого сочувственного молчания, каким Гризельда ответила на эти слова.

Я пошел к себе в кабинет. Меня до сих пор охватывал озноб, когда я переступал его порог. Необходимо было преодолеть это ощущение. Я знал, что если я не справлюсь с собой, то уже никогда не смогу пользоваться кабинетом. Погруженный в раздумья, я медленно подошел к письменному столу. Вот здесь сидел Протеро — румяный, энергичный, самодовольный — и вот здесь, в короткий миг, его поразили насмерть. Преступник стоял вот здесь, на том месте, где сейчас стою я.

Итак, Протеро больше нет…

Вот и перо, которое он держал в руке.

На полу темноватое пятно: ковер отослали в чистку, но кровь пропитала доски пола.

Меня пробрала дрожь.

— Нет, не могу оставаться в этой комнате, — сказал я вслух. — Не могу здесь быть.

Вдруг мне в глаза бросилось небольшое ярко-голубое пятнышко. Я наклонился. Под столом лежала какая-то вещица. Я ее поднял.

Положив эту вещицу на ладонь, я осторожно ее разглядывал. Вошла Гризельда.

— Забыла тебе сказать, Лен. Мисс Марпл приглашает нас зайти сегодня вечером, после обеда. Поразвлечь племянника. Она опасается, что ему тут скучно. Я обещала, что мы придем.

— Прекрасно, милая.

— Что это ты рассматриваешь?

— Ничего.

Я сжал пальцы в кулак, посмотрел на жену и сказал:

— Если уж и ты не сумеешь развеселить мистера Рэймонда Уэста, значит, ему угодить невозможно.

Моя жена сказала: «Как тебе не стыдно, Лен», и покраснела.

Она ушла, и я снова разжал пальцы.

У меня на ладони лежала сережка с голубой бирюзой, окруженной мелким жемчугом.

Драгоценность была необычная, довольно приметная, и я помнил совершенно точно, где видел ее в последний раз.

Глава 21

Не стану утверждать, что когда-либо испытывал особую симпатию к мистеру Рэймонду Уэсту. Я знаю, что его считают прекрасным прозаиком, а стихи принесли ему широкую известность. У него в стихах нет ни одной заглавной буквы; как я понимаю, это основной признак авангардизма^[266]. Все его романы о пренеприятных людях, влачащих неимоверно жалкое существование.

Он по-своему, несколько покровительственно, Любит «тетю Джейн», которую часто прямо в глаза зовет «Пережиток».

Она слушает его разглагольствования с весьма лестным вниманием, и, хотя у нее в глазах иногда мелькает насмешливый огонек, я уверен, что он никогда этого не замечает.

С решительностью, которая могла бы польстить самолюбию, он обратил все свое внимание на Гризельду. Они обсудили современные пьесы, потом заговорили о современных вкусах в декоративном искусстве. Хотя Гризельда притворно посмеивается над Рэймондом Уэстом, мне кажется, что она поддается чарам его красноречия.

Я беседовал с мисс Марпл (о чем-то совсем скучном), и до меня не один раз доносилась фраза: «Вы похоронили себя в этой глуши».

Наконец этот рефрен начал действовать мне на нервы. У меня внезапно вырвалось:

— Вы считаете, что мы здесь безнадежно отстали от жизни.

Рэймонд Уэст взмахнул рукой с зажатой в пальцах сигаретой.

— Я считаю Сент-Мэри-Мид, — многозначительно отчеканил он, — лужей со стоячей водой.

Он взглянул на всех вызывающе, ожидая возражений, но никто не возмутился; мне кажется, это его разочаровало.

— Сравнение не очень удачное, милый Рэймонд, — живо отозвалась мисс Марпл. — Мне кажется, если посмотреть в микроскоп на каплю воды из стоячей лужи, жизнь там, наоборот, так и кипит.

— Конечно, там кишит всякая мелочь, — сказал литератор.

— Но ведь это тоже жизнь, в принципе мало отличающаяся от всякой другой, — сказала мисс Марпл.

— Вы равняете себя с инфузорией из стоячей лужи, тетя Джейн?

— Мой милый, это же основная мысль твоего последнего романа, я запомнила.

Остроумные молодые люди обычно не любят, когда их собственные изречения обращают против них. Рэймонд Уэст не был исключением из этого правила.

— Я говорил совсем не о том, — отрезал он.

— Жизнь в общем везде одинакова, — продолжала мисс Марпл своим негромким, спокойным голосом. — Человек рождается, потом растет, взрослеет, сталкивается с другими людьми, обкатывается, как галька, потом женится, появляются новые дети…

— А финал один — смерть, — подхватил Рэймонд Уэст. — И не всегда имеется свидетельство о смерти. Порой умирают заживо.

— Раз уж мы заговорили о смерти, — сказала Гризельда. — Вы знаете, что у нас здесь произошло убийство?

Рэймонд Уэст взмахнул сигаретой, отметая убийство одним жестом.

— Убийство — это так грубо, — сказал он. — Меня это не интересует.

Я ни на минуту не поверил его словам. Как говорят, весь мир любит любовь; переиначьте эту пословицу применительно к убийству, и она станет еще более правдивой. Это истинная правда: ни один человек не останется равнодушным к убийству. Люди простые, как я и Гризельда, откровенно в этом признаются, а такие, как Рэймонд Уэст, непременно должны поломаться, напустить на себя притворную скуку, хотя бы на первые пять минут.

Однако мисс Марпл выдала племянника, заметив:

— Мы с Рэймондом во время обеда только об этом и говорили.

— Я всегда интересуюсь местными новостями, — поспешил вмешаться Рэймонд. Он одарил мисс Марпл ласковой, снисходительной улыбкой.

— А у вас есть своя версия, мистер Уэст? — спросила Гризельда.

— Если рассуждать логически, — сказал Рэймонд Уст, в который раз помахивая своей сигаретой, — Протеро мог убить только один человек.

К его удовольствию, мы замерли, ловя каждое слово.

— Кто? — спросила Гризельда.

— Викарий, — ответил Рэймонд, обличающе нацелив на меня палец.

Я опешил.

— Само собой, я знаю, что вы его не убивали, — успокоил он меня. — Жизнь никогда не соответствует идеалу. Подумайте, какая блестящая драма, как это естественно: церковный староста злодейски убит в кабинете викария самим викарием. Что за прелесть!

— А по каким мотивам? — спросил я.

— О, это самое интересное. — Он выпрямился на стуле, позабыв про сигарету, и ока погасла. — Я бы сказал — комплекс неполноценности. Возможно, слишком много подавленной агрессивности. Я бы с удовольствием написал об этом роман. Можно здорово закрутить интригу. Неделю за неделей, год за годом он видит своего недруга то в ризнице, то на пикниках для мальчиков из хора, собирающего пожертвования в церкви, несущего их к алтарю. Не перестает ненавидеть этого человека и каждый раз подавляет ненависть. Это не подобает христианину, и он не станет лелеять ненависть в сердце. А она грызет и терзает его втайне, и в один прекрасный день…

Он сделал выразительный жест.

Гризельда повернулась ко мне:

— Ты когда-нибудь чувствовал что-то подобное, Лен?

— Никогда, — честно ответил я.

— И все же я слышала, что вы не так давно желали его смерти, — заметила мисс Марпл.

(Деннис — негодный мальчишка! Конечно, я сам виноват — не стоило мне говорить подобные вещи.)

— Каюсь, не сдержался, — признался я. — Порой говоришь несусветные глупости, но в то утро он меня довел до белого каления, честное слово.

— Какая жалость, — сказал Рэймонд Уэст. — Понимаете ли, если бы ваше подсознание жаждало его смерти, оно бы не допустило, чтобы вы высказались вслух.

Он вздохнул.

— Моя версия рухнула. Скорее всего, это самое прозаическое убийство — месть браконьера или что-нибудь в этом роде.

— Ко мне сегодня заходила мисс Крэм, — сказала мисс Марпл. — Я повстречала ее в деревне и спросила, не хочет ли ока посмотреть на мой садик.

— Она так любит садоводство? — спросила Гризельда.

— Вовсе кет, — отвечала мисс Марпл, едва заметно подмигивая. — Но это прекрасный предлог для разговора, вам не кажется?

— А какого вы о ней мнения? — спросила Гризельда. — Я думаю, она не такая уж плохая.

— Она много мне порассказала, — заметила мисс Марпл. — О себе, о своей семье. Кажется, они все умерли в Индии. Грустно, знаете ли. Кстати, эти выходные она проведет в Старой Усадьбе.

— Что?

— Да-да, кажется, миссис Протеро ее пригласила или она сама напросилась, не знаю, каким образом это устроилось. Нужно сделать какую-то секретарскую работу, там накопилась целая куча писем. Это для нее большая удача. Доктор Стоун в отъезде, и девушке нечем заняться. Раскоп был преинтересный, правда?

— Стоун? — повторил Рэймонд. — Археолог?

— Да, он производит раскопки. Во владениях Протеро.

— Замечательный человек. Влюблен в свою профессию, — сказал Рэймонд. — Мы познакомились недавно на званом обеде, с ним необыкновенно интересно говорить. Надо будет зайти к нему, повидаться.

— К сожалению, — сказал я, — он только что уехал в Лондон на все выходные. Постойте, да вы с ним столкнулись сегодня днем на вокзале.

— Я столкнулся с вами. А при вас был какой-то коротышка в очках.

— Ну да — доктор Стоун.

— Помилуйте, дорогой мой, — это был вовсе не Стоун.

— Как не Стоун?

— Не археолог, во всяком случае. Я его прекрасно знаю. Этот тип вовсе не Стоун — ни малейшего сходства.

Мы уставились друг на друга. Я, в частности, уставился на мисс Марпл.

— Чрезвычайно странно, — сказал я.

— Чемодан, — сказала мисс Марпл.

— Но зачем? — сказала Гризельда.

— Совсем как в той истории — человек ходил по домам, выдавая себя за инспектора газовой компании, — сказала, ни к кому не обращаясь, мисс Марпл. — Немалый улов он унес, немалый.

— Самозванец, — произнес Рэймонд Уэст. — Это уже интересно.

— Замешан ли он в убийстве — вот в чем вопрос, — сказала Гризельда.

— Вовсе не обязательно, — сказал я. — Однако… — И я взглянул на мисс Марпл.

— Это Странное Дело, — сказала она. — Еще одно Странное Дело.

— Да, — сказал я, вставая. — И мне кажется, что об этом надо немедленно поставить в известность инспектора полиции.

Глава 22

Как только я дозвонился до инспектора Слака, мне тут же были даны короткие, категорические приказания. Ничто не должно «просочиться». Главное — не спугнуть мисс Крэм. Тем временем будут организованы поиски чемодана в районе раскопа.

Мы с Гризельдой вернулись домой, взволнованные новыми открытиями. В присутствии Денниса мы не могли поговорить — мы честно обещали инспектору Слаку не проронить ни словечка кому бы то ни было.

Но Деннису было не до нас — у него были свои заботы. Он вошел ко мне в кабинет и принялся слоняться, шаркая ногами, вертеть в руках что попало, и вообще вид у него был крайне растерянный и смущенный.

— В чем дело, Деннис? — наконец не выдержал я.

— Дядя Лен, я не хочу идти во флот.

Я удивился. Казалось, что мальчик твердо выбрал будущую профессию.

— Ведь ты об этом так мечтал.

— Да, а теперь передумал.

— Что же ты собираешься делать?

— Хочу стать финансистом.

Я удивился еще больше.

— Как финансистом?

— Обыкновенно. Хочу работать в городе, в Сити.

— Послушай, милый мой мальчик, я уверен, что эта жизнь не для тебя. Даже если я устрою тебя на работу в банк…

Деннис сказал, что он думал не об этом. В банке ему делать нечего. Я спросил, что он конкретно имел в виду, и, разумеется, он сам не знал, чего хочет, как я и догадывался.

В его понимании «стать финансистом» значило побыстрее разбогатеть; с юношеским оптимизмом он считал, что это дело верное, достаточно «работать в Сити». Я попытался рассеять его заблуждения, стараясь не обидеть его.

— А что навело тебя на эти мысли? — спросил я. — Ты был вполне доволен перспективой служить в торговом флоте.

— Верно, дядя Лен, только я подумал… Когда придет время жениться, понимаешь, чтобы жениться на хорошей девушке, надо быть богатым.

— Твоя теория не подтверждается фактами, — заметил я.

— Знаю. Но я говорю о настоящей хорошей девушке. Из хорошей семьи. Она к этому привыкла.

Несмотря на туманные выражения, я понимал, кого он имеет в виду.

— Но ведь не все девушки похожи на Летицию Протеро, — сказал я ласково.

Он все равно вспылил.

— Ты к ней ужасно несправедлив. Тебе она не нравится. И Гризельде тоже. Она называет ее занудой!

Со своей, чисто женской, точки зрения Гризельда совершенно права. Летиция и вправду нагоняет на человека скуку. Но мне было вполне понятно, почему это слово задело Денниса.

— Почему люди не могут понять, пожалеть! Даже Хартли Напье, и те на нее напустились — в такое тяжелое время! Подумаешь — ну, ушла она с их дурацкой теннисной игры чуть пораньше. Обязана она, что ли, торчать там, если ей надоело? По-моему, еще много чести, что она вообще туда пошла.

— В самом деле большая честь, — сказал я, но Деннис не заподозрил сарказма. Он весь кипел от обиды за Летицию.

— А на самом деле она такая чуткая. Суди сам — она меня заставила там остаться. Само собой, я тоже собрался уходить. Но она об этом и слышать не хотела. Сказала, что Хартли Напье ужасно обидятся. И я остался еще минут на пятнадцать, ради нее.

У молодежи какие-то странные представления о чуткости.

— А теперь, как мне сказали, Сюзанна Хартли Напье всем говорит, что Летиция жутко невоспитанная.

— На твоем месте я бы не обращал на это внимания, — сказал я.

— Тебе легко говорить, а я…

Голос у него прервался от волнения.

— Я… Я ради нее готов на все.

— Очень немногие из нас могут сделать хоть что-то для другого человека. Как бы мы ни старались, это не в наших силах.

— Лучше бы мне умереть, — сказал Деннис.

Бедный малый! Эта полудетская любовь всегда протекает как острое заболевание. Я не позволил себе сказать ни одной банальной и поучительной фразы, которые так и просятся на язык, — это только разобидело бы его вконец. Я просто пожелал ему спокойной ночи, и мы разошлись.

Наутро у меня была с восьми часов служба, а вернувшись, я увидел Гризельду за столом, накрытым для завтрака, в руках она держала письмо. Письмо было от Анны Протеро.

«Дорогая Гризельда, если Вы с викарием сможете зайти сегодня к ленчу, я буду очень признательна. Произошло нечто чрезвычайно странное, и я хотела бы посоветоваться с мистером Клементом.

Пожалуйста, не упоминайте об этом, когда будете у нас, — я никому ничего не сказала.

С любовью, искренне Ваша,

Лина Протеро».

— Непременно надо пойти, — сказала Гризельда.

Я согласился.

— Интересно, что там произошло?

Мне тоже было интересно.

— Знаешь, — сказал я Гризельде, — у меня такое чувство, что это дело затянется надолго.

— Ты хочешь сказать — пока не арестуют настоящего убийцу?

— Нет, — ответил я. — Я имел в виду другое. Видишь ли, в этом деле столько разветвлений, столько подводных течений, о которых мы и не догадываемся. Нужно выяснить множество загадочных обстоятельств, прежде чем мы доберемся до сути дела.

— Понимаю, ты говоришь о тех обстоятельствах, которые сами по себе ничего не значат, но мешают и путаются под ногами?

— Пожалуй, ты довольно точно истолковала мои слова.

— А по-моему, мы устраиваем много шуму из ничего, — сказал Деннис, намазывая хлеб повидлом. — Ведь это здорово, что старик Протеро отправился к праотцам. Никто его не любил. Пусть у полиции голова болит — это их дело, пусть и суетятся. Я лично надеюсь, что они никогда не изловят убийцу. Еще не хватало, чтобы Слак получил повышение и ходил надутый от важности, как индюк, воображая, что он великий сыщик.

Признаюсь, что я не настолько чужд простым человеческим чувствам, чтобы не разделять его мнения по поводу Слака. Человеку, который всегда и повсюду, словно нарочно, восстанавливает людей против себя, не приходится ждать от них хорошего отношения.

— Доктор Хэйдок со мной согласен, — продолжал Деннис. — Он ни за что не выдал бы убийцу властям. Он мне так и сказал.

Вот в этом, мне кажется, опасная черта воззрений Хэйдока. Сами по себе его взгляды, возможно, заслуживают уважения — не мне судить, — но на молодой неокрепший ум они могут оказать действие, совершенно неожиданное для самого Хэйдока.

Гризельда выглянула в окно и сообщила, что в саду у нас репортеры.

— Наверное, опять фотографируют окна кабинета, — сказала она со вздохом.

Нам пришлось немало претерпеть от подобных нашествий. Поначалу — жители деревни, полные праздного любопытства, ни один из них не преминул постоять и поглазеть разинув рот. Потом пошла в наступление армия газетчиков, вооруженная фотоаппаратами, а за ними — опять зеваки: поглазеть теперь уже на газетчиков. В конце концов пришлось поставить на страже у окон кабинета констебля из Мач Бенэма.

— Хорошо, что похороны состоятся завтра утром, — сказал я. — После этого все страсти улягутся, я уверен.

Когда мы подошли к Старой Усадьбе, нас уже подстерегали несколько репортеров. Они засыпали меня самыми разнообразными вопросами, на которые я давал неизменный ответ (мы решили, что это наилучший выход) — а именно: «Мне нечего сказать».

Дворецкий проводил нас в гостиную, где оказалась единственная гостья — мисс Крэм, которая явно была в превосходном настроении.

— Вот вам и сюрприз, а? — заговорила она, пожимая нам руки. — Мне бы такое и в голову не пришло, но миссис Протеро ужасно добрая, правда? Конечно, не очень-то прилично, когда молодая девушка остается в «Голубом Кабане» одна-одинешенька, это все скажут, — репортеры так и шныряют, и вообще мало ли что. Ну, само собой, я тут без дела не сижу, в такое время секретарша нужна до зарезу, а мисс Протеро и пальчиком не шевельнет, верно?

Я заметил, что старая вражда к Летиции Протеро не угасла, и это меня позабавило, зато девушка стала горячей защитницей Анны. Однако я сомневался, что ее рассказ соответствует истине. По ее словам, приглашение исходило от Анны, но мне хотелось бы знать, так ли это на самом деле. Девушка могла сама прозрачно намекнуть Анне, что ей не вполне удобно оставаться одной в «Голубом Кабане». Как бы то ни было, без всякого предубеждения, я все же полагал, что мисс Крэм вполне может выдать желаемое за действительное.

В эту минуту вошла Анна Протеро.

Она была одета в простое черное платье. В руке у нее была воскресная газета, которую она и протянула мне с грустным видом.

— Мне никогда в жизни не приходилось сталкиваться с подобными вещами. Отвратительно, да? Я этого репортера видела мельком, на следствии. Я только сказала, что ужасно расстроена и не могу ничего сообщить, а потом он сказал, что я, должно быть, очень хочу найти убийцу мужа, и я ответила: «Да». Спросил, подозреваю ли я кого-нибудь, я сказала: «Нет». А не думаю ли я, что преступление совершено кем-то из местных жителей? Я сказала, что это очевидно. Вот и все. А теперь посмотрите, что тут написано!

Посередине страницы красовалась фотография, сделанная добрых десять лет назад, — Бог знает, откуда они ее выкопали. Громадными буквами был набран заголовок:

«ВДОВА ДАЛА ОБЕТ, ЧТО НЕ УСПОКОИТСЯ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ ВЫСЛЕДИТ УБИЙЦУ МУЖА».

«Миссис Протеро, вдова убитого, уверена, что убийцу надо искать среди местных жителей. У нее есть подозрения, но пока она их не высказывает. Она заявила, что убита горем, но повторила многократно, что намерена выследить убийцу».

— Да разве я могла такое сказать? — спросила Анна.

— Могло быть куда хуже, смею заметить, — сказал я, возвращая ей газету.

— Нахалы, вот они кто, — сказала мисс Крэм. — Посмотрела бы я, как им удалось бы сорвать что-нибудь с меня!

Глаза у Гризельды блеснули, и я догадался, что это заявление она восприняла буквально, на что мисс Крэм, конечно, не рассчитывала.

Было объявлено, что второй завтрак подан, и мы перешли в столовую. Летиция явилась с большим опозданием, проплыла к свободному месту и села, улыбнувшись Гризельде и кивнув мне. Я смотрел на нее очень внимательно — у меня были на то свои причины, — но она, казалось, по-прежнему витала в облаках. Удивительно хорошенькая — это я должен признать по чести и справедливости. Она так и не надела траур, но бледно-зеленое платье выгодно подчеркивало в ее облике всю прелесть пастельных тонов.

Когда мы выпили кофе, Анна спокойно сказала:

— Мне нужно поговорить с викарием. Мы пойдем в мою гостиную, наверх.

Наконец-то мне предстояло узнать, почему нас сюда пригласили. Я встал и последовал за ней вверх по лестнице. У дверей комнаты она задержалась. Я хотел заговорить, но она остановила меня жестом. Послушала, устремив глаза вниз, что творится в холле.

— Хорошо. Они уходят в сад. Нет, нам не сюда. Пройдемте на самый верх.

К моему удивлению, она повела меня по коридору в самый конец крыла. Оттуда на верхний этаж вела деревянная лесенка из отдельных дощатых ступенек, она поднялась по ней, я — следом. Мы оказались в пыльном, обшитом досками закутке. Анна отворила дверь и провела меня на громадный сумрачный чердак, который явно служил свалкой для всякой рухляди. Там были сундуки, ломаная мебель, несколько старых картин, наваленных как попало, и прочий хлам, который годами накапливается в кладовках.

Я не сумел скрыть своего удивления, и она слабо улыбнулась.

— Сейчас я вам все объясню. Я стала очень плохо спать. Прошлой ночью — нет, скорее сегодня утром, часа в три, я услышала, что кто-то ходит по дому. Я прислушалась, немного погодя встала и вышла из комнаты. Тут я поняла, что звуки доносятся не снизу, а сверху. Я подошла к этой лесенке. Мне опять показалось, что я слышу шорох. Я спросила: «Кто там?» Но ответа не было, и оттуда не донеслось больше ни звука; я решила, что у меня просто нервы шалят, вернулась и легла.

И все же сегодня, рано утром, я поднялась сюда из чистого любопытства. И нашла здесь вот что!

Она наклонилась к картине, которая была прислонена к стене, оборотной стороной к нам, и повернула ее лицом.

Я ахнул от неожиданности. Это был портрет, писанный маслом, но лицо было исполосовано и искромсано до полной неузнаваемости. Мало того, разрезы и царапины были совсем свежие.

— Поразительно, — сказал я.

— И вы поражены, да? А как вы думаете, в чем дело?

Я покачал головой.

— В этом есть какой-то дикий вандализм, — сказал я. — И это меня тревожит. Как будто кто-то выместил на портрете зло в припадке бешеной ярости.

— И я так подумала.

— Чей это портрет?

— Не имею представления. Я его ни разу не видела. Весь этот хлам уже был сложен на чердаке, когда я вышла за Люциуса и приехала сюда. Я сюда никогда не ходила и даже не вспоминала про этот чердак.

— Поразительно, — повторил я.

Я наклонился, перебирая остальные картины. Там, как и следовало ожидать, было несколько посредственных пейзажей, несколько олеографий^[267] и две-три репродукции в дешевых рамках.

Ничто не могло навести нас на след. В углу стоял старинный кованый сундук, из тех, что называются «ковчегами», на нем инициалы Е. П. Я поднял крышку. Сундук был пуст. На чердаке больше ничего интересного не было.

— Да, совершенно необычное происшествие, — сказал я. — И такое бессмысленное.

— Да, — сказала Анна. — Но я немного напугана.

Рассматривать было больше нечего. Мы спустились в ее гостиную. Она плотно затворила дверь.

— Как вы считаете, мне нужно что-то предпринять? Сообщить в полицию?

Я не знал, что ей ответить:

— Признаться, трудно сразу сказать, связано ли это…

— С убийством, — подхватила Анна. — Понимаю. Конечно, трудно. Судя по всему, никакого отношения к убийству это не имеет.

— Да, — сказал я. — Но это еще одно «странное дело».

Мы оба молчали, глубоко задумавшись.

— Могу ли я спросить, какие у вас планы? — наконец сказал я.

Она подняла голову.

— Я собираюсь прожить здесь полгода, не меньше, — в ее словах прозвучал вызов. — Не потому, что мне хочется. Я в ужасе от одной мысли, что придется здесь оставаться. Но мне кажется, это единственный выход. А иначе люди начнут говорить, что я сбежала, что у меня совесть нечиста.

— Ну что вы!

— Нет, я их знаю. Особенно после того… — Она замолкла, потом продолжала: — Через полгода я выйду замуж за Лоуренса. — Она взглянула мне прямо в глаза. — Так мы решили. Дольше мы ждать не собираемся.

— Я так и думал, — сказал я.

Внезапно она разрыдалась и закрыла лицо руками.

— Если бы вы только знали, как я вам благодарна, если бы вы знали! Мы с ним уже распрощались — он готов был уехать. Мне… мне так страшно думать о смерти Люциуса. Если бы мы собирались уехать вдвоем, и тут он умер бы — сейчас я была бы в отчаянии. Но вы заставили обоих нас опомниться, удержаться от греха. Вот за что я вас и благодарю.

— Возблагодарим Господа, — сказал я торжественно.

— Но это ничего не значит. — Она выпрямилась. — Пока убийцу не найдут, все будут думать, что это Лоуренс, — о да! Непременно будут! Особенно когда он на мне женится.

— Дорогая моя, показания доктора Хэйдока совершенно ясно доказывают…

— Какое людям дело до показаний? Они про это ничего не знают. И медицинские свидетельства никогда не убеждают никого из посторонних. Вот еще одна причина, заставляющая меня остаться. Мистер Клемент, я должна узнать правду.

Когда она говорила это, глаза ее горели огнем. Она добавила:

— Поэтому я и пригласила эту девицу.

— Мисс Крэм?

— Да.

— Значит, вы все-таки сами ее пригласили. Я правильно понял, что это ваша инициатива?

— Целиком и полностью. Да, конечно, она немного похныкала. На следствии — она была уже там, когда я пришла. Но я пригласила ее сюда специально.

— Неужели вы думаете, — воскликнул я, — что эта глупенькая девушка имеет отношение к убийству?

— Нет ничего проще, чем представиться дурочкой. Легче легкого.

— Значит, вы все же думаете…

— Нет. Честное слово, я ее не подозреваю. Мне просто кажется, что она что-то знает. Хотелось разузнать о ней побольше.

— И в первую же ночь, когда она здесь оказалась, был изуродован портрет, — задумчиво сказал я.

— Вам кажется, это она? Зачем? По-моему, это совершенно нелепо и невозможно.

— Нелепо и невозможно было убить вашего мужа у меня в кабинете, — с горечью возразил я. — Однако кто-то это сделал.

— Знаю. — Она положила ладонь на мою руку. — Как это ужасно для вас. Я очень вас понимаю, хотя мало об этом говорю.

Я вынул из кармана сережку с голубой бирюзой и протянул ей.

— Это, кажется, ваша?

— О! Да. — Она с радостной улыбкой протянула руку. — Где вы ее подобрали?

Я не спешил класть украшение в ее раскрытую ладонь.

— Если вы не возражаете, — сказал я, — я бы еще немного подержал ее у себя.

— Пожалуйста! — Она глядела на меня удивленно и пытливо. Но я не стал ничего объяснять.

Я спросил, как ее денежные дела.

— Вопрос нескромный, — сказал я, — но, поверьте, я не хотел бы, чтобы вы поняли его не так.

— Почему нескромный. Вы и Гризельда — мои лучшие друзья в этих местах. Еще я питаю слабость к этой смешной мисс Марпл. Люциус был довольно богат, должна вам сказать. Он разделил состояние поровну между мной и Летицией. Старая Усадьба остается мне, но Летиция имеет право выбрать мебель, чтобы обставить небольшой домик, на покупку которого ей оставлена отдельная сумма, чтобы все было по справедливости.

— А вы знаете что-нибудь о ее планах на жизнь?

Анна с шутливой гримаской сказала:

— Мне она о них не сообщала. Я думаю, что она уедет отсюда очень скоро. Она меня не любит и никогда не любила. Должно быть, это моя вина, хотя я изо всех сил старалась держать себя достойно. Просто любая девочка восстает против молодой мачехи, мне кажется.

— А вам она нравится? — спросил я напрямик.

Она ответила не сразу, и я еще раз убедился, что Анна Протеро — человек честный и прямой.

— Вначале нравилась, — сказала она. — Она была такая хорошенькая девчушка. А теперь нет, теперь нет. Сама не знаю, в чем дело. Может быть, из-за того, что она меня не любит. Видите ли — я люблю, когда меня любят.

— Как и все мы, — сказал я, и Анна Протеро улыбнулась.

Мне оставалось выполнить еще одно дело, а именно — поговорить с Летицией Протеро. Это трудностей не представляло — я нашел ее в одиночестве в гостиной. Гризельда и Глэдис Крэм вышли погулять в сад.

Я вошел и закрыл за собой дверь.

— Летиция, — сказал я. — Мне нужно с вами кое о чем поговорить.

Я заранее обдумал, что буду говорить. Я протянул ей на ладони бирюзовую сережку и спокойно спросил:

— Зачем вы подбросили это в мой кабинет?

Я заметил, что она на мгновенье напряглась, но это было одно мгновенье. Она так быстро оправилась, что я не решился бы присягнуть в том, что видел собственными глазами это секундное замешательство. Она сказала небрежно:

— Я ничего не подбрасывала в ваш кабинет. Это не моя сережка. Сережка Анны.

— Это мне известно, — сказал я.

— Тогда при чем тут я? Не понимаю! Анна ее обронила, и все.

— Миссис Протеро была в моем кабинете только один раз после убийства, и она была в трауре. Вряд ли она могла надеть голубые серьги.

— В таком случае, — сказала Летиция, — она обронила ее раньше. — И добавила: — Это вполне логично.

— Весьма логично, — откликнулся я. — Я думаю, вы припомните, когда ваша мачеха надевала их в последний раз?

— О! — Она смотрела растерянным, доверчивым взглядом прямо мне в глаза. — А разве это так важно?

— Все может быть, — сказал я.

— Попытаюсь вспомнить. — Она сидела, сдвинув брови. Никогда еще Летиция Протеро не казалась мне такой очаровательной.

— О! Да, — вдруг сказала она. — Они были на ней в четверг, я вспомнила.

— Четверг, — раздельно произнес я, — это день убийства. Миссис Протеро была в тот день в мастерской, в саду, но, если вы помните, она показала, что стояла снаружи, у окна, не заходя в комнату.

— А где вы нашли серьгу?

— Она закатилась под стол.

— Тогда, судя по всему, получается, — безмятежно сказала Летиция, — что она говорила неправду, да?

— Вы хотите сказать, что она вошла в кабинет и стояла у самого стола?

— А разве не так?

Она смотрела на меня чистыми, прозрачными глазами.

— Если хотите знать, — невозмутимо продолжала она, — я никогда не верила, что она говорит правду.

— Но я точно знаю, что вы говорите неправду.

— Это почему?

Она явно встревожилась.

— А потому, — сказал я. — Что я видел эту сережку собственными глазами в пятницу утром, когда приходил сюда с полковником Мельчеттом. Она лежала рядом со второй на туалетном столике у вашей мачехи. Я даже подержал их в руках.

— О-о! — Она смешалась, потом вдруг перегнулась через ручку кресла и разрыдалась. Ее подстриженные светлые волосы почти касались пола. Поза была странная — удивительно красивая, полная по-детски необузданного отчаяния.

Я дал ей немного выплакаться, потом очень ласково спросил:

— Летиция, зачем вы это сделали?

— Что?

Она вскочила, резким взмахом головы откинув волосы назад. Она была ужасно перепугана.

— Что вы такое говорите?

— Из-за чего вы это сделали? Из ревности? Из ненависти к Анне?

— О да! — Она снова откинула волосы с лица и внезапно совершенно овладела собой. — Да, можете назвать это ревностью. Я Анну всегда ненавидела — с того самого дня, как она приехала сюда. Строила из себя королеву. Я забросила эту чертову штуку под стол. Я хотела, чтобы у нее были неприятности. И были бы, если бы не вы, — как вас угораздило трогать чужие вещи на туалетном столике! И вообще, духовному лицу не подобает быть на побегушках у полиции!

Она так по-детски обрушила на меня свой гнев, что я не обратил на ее слова никакого внимания. В эту минуту она и вправду выглядела несчастным, обиженным ребенком.

Едва ли ее ребяческая попытка насолить Анне заслуживала серьезного внимания. Так я ей и сказал, добавив, что верну сережку хозяйке и ни словом не упомяну, где я ее нашел. Девушка, казалось, была тронута.

— Вы очень славный, — сказала она.

А потом, помолчав, добавила, отвернув лицо и с трудом подбирая слова:

— Знаете, мистер Клемент, я бы на вашем месте отослала Денниса отсюда, и поскорее.

— Денниса? — Я поднял брови удивленно и слегка насмешливо.

— Я думаю, так будет лучше. — И она смущенно продолжала: — Мне жалко Денниса. Я и не знала, что он… в общем, мне очень жаль.

Больше мы об этом не говорили.

Глава 23

На обратном пути я предложил Гризельде сделать небольшой крюк и заглянуть на раскоп. Мне не терпелось узнать, занялась ли этим делом полиция, и если они там побывали, то до чего успели докопаться. У Гризельды, однако, оказалась уйма дел дома, и мне пришлось совершить эту экспедицию в одиночестве.

Операцию возглавлял инспектор Хэрст.

— Пока ничего не нашли, сэр, — доложил он. — Но по всем показаниям это самое лучшее место для cache.

На минуту я опешил, введенный в заблуждение его произношением — он произнес cache как «кэч», — но почти мгновенно сообразил, что он имел в виду^[268].

— Сами понимаете, сэр, куда еще могла идти эта молодая особа, раз она шла по тропинке в лес? Либо в сторону Старой Усадьбы, либо — сюда, больше некуда.

— Я полагаю, — сказал я, — что инспектор Слак счел ниже своего достоинства просто спросить об этом молодую леди?

— Боится спугнуть, — сказал Хэрст. — Может, она напишет доктору Стоуну или он ей — для нас всякая мелочь сгодится. А если она почует, что мы идем по следу, прикусит язычок, и пиши пропало.

Признаюсь, я сильно сомневался в том, что мисс Крэм способна «прикусить язычок» в каком бы то ни было смысле. Я не в силах был представить ее молчащей — ее образ всегда связывается у меня с неудержимым словоизвержением.

— Раз человек оказался самозванцем, положено выяснить, почему он присвоил себе чужое имя, — поучительно сказал констебль Хэрст.

— Само собой, — согласился я.

— А ответ зарыт в этих раскопках, а иначе — к чему он их затеял?

— Просто raison d'etre^[269] для того, чтобы пошарить вокруг, — сказал я, но на этот раз у констебля не хватило познаний во французском языке. Он сквитался со мной за это, холодно отрезав:

— Это непрофессиональная точка зрения.

— Во всяком случае, чемодана вы не нашли, — сказал я.

— Найдем, сэр. Можете не сомневаться.

— Я в этом не уверен, — сказал я. — Я об этом думал. Мисс Марпл говорила, что девушка очень скоро вышла — но без него. В таком случае она не успела бы дойти сюда и обратно.

— Нечего обращать внимание на старушечью болтовню. Стоит этим почтенным дамам увидеть что-то интересное, как они про все забывают — ждут, что произойдет дальше, и совершенно забывают о времени. И вообще, какая женщина имеет понятие о времени!

Я часто задумывался над всеобщей склонностью к поспешным обобщениям. Обобщения почти никогда не содержат истины и обычно отличаются крайней неточностью. Сам-то я не в ладах со временем (поэтому и приходится ставить часы вперед), но мисс Марпл, на мой взгляд, прекрасно чувствует время. Часы у нее всегда идут минута в минуту, и она известна своей неизменной пунктуальностью.

Тем не менее спорить с констеблем Хэрстом я не стал. Пожелав ему удачи, я распрощался с ним и пошел домой.

Я уже подходил к дому, когда меня осенила одна идея. Она возникла без видимого повода, просто у меня в голове вдруг вспыхнула возможная отгадка.

Вы, наверное, помните, что в первый раз, когда я обследовал тропинку, на другой день после убийства, я заметил место, где кусты были слегка примяты. Очевидно, их потревожил Лоуренс, которого я застал за тем же занятием, по крайней мере, тогда я в этом не сомневался.

Но я вспомнил, что мы с ним позже наткнулись на другой малозаметный след, который, как оказалось, проложил наш инспектор. Обдумывая все это после, я отчетливо вспомнил, что первый след (Лоуренса) был гораздо заметнее второго, как будто там прошел не один, а несколько человек. Я подумал, что Лоуренс обратил внимание на это место именно потому, что там уже кто-то прошел. А если это был след доктора Стоуна или мисс Крэм?

Я даже вспомнил, — если надо мной не сыграло шутку мое собственное воображение, — что на сломанных ветках было несколько увядших листков, а это значило, что они были сломаны задолго до нашего появления.

Я как раз приближался к этому месту. Узнать его было нетрудно, и я снова углубился в заросли. На этот раз я приметил несколько свежесломанных веток. Значит, кто-то проходил здесь после нас с Лоуренсом.

Я вскоре добрался до места, где повстречал Лоуренса. Но едва заметный след вел дальше, и я тоже пошел дальше. Внезапно передо мной открылась небольшая полянка, по которой явно кто-то недавно ходил. Я говорю «полянка», потому что густой кустарник в этом месте отступил, но ветви деревьев сплетались над головой, и всю полянку можно было пересечь за несколько шагов.

По другую сторону кустарник снова смыкался стекой, и я видел, что сквозь него никто еще не прокладывал себе дорогу. Но все же одно место показалось мне подозрительным.

Я прошел вперед, встал на колени и развел кусты в обе стороны. Передо мной, в награду за мое терпение, блеснула лакированная коричневая плоскость. В радостном волнении я просунул руку глубже и не без труда извлек из кустов небольшой коричневый чемоданчик.

Я испустил вопль торжества. Я своего добился! Что ж, пусть констебль Хэрст облил меня ледяным презрением — я все-таки оказался прав, мои рассуждения оправдали себя. Передо мной, без сомнения, был чемодан, который несла мисс Крэм. Я потрогал замок — он был заперт.

Поднявшись на ноги, я заметил на земле маленький буроватый кристалл. Почти автоматически я поднял его и сунул в карман.

Затем, крепко взяв за ручку обретенный чемоданчик, я пошел обратно к тропе.

Когда я занес ногу над перелазом, выходившим к аллее, я услышал рядом взволнованный голос:

— О! Мистер Клемент! Вы его нашли! Какой же вы молодец!

Отметив про себя, что в искусстве все видеть, никому не попадаясь на глаза, мисс Марпл не имеет себе равных, я поставил чемодан на разделявшую нас ограду.

— Он самый, — сказала мисс Марпл. — Я его сразу узнала.

Мне показалось, что она слегка преувеличивает. Таких дешевых лакированных чемоданчиков тысячи, и они абсолютно неотличимы друг от друга. Никто не может опознать подобный чемоданчик, да еще видевши его мельком, издали и при лунном свете. Но я понимал, что вся история с чемоданчиком — личный триумф мисс Марпл, а победителей не судят, и ей можно простить это безобидное маленькое преувеличение.

— Я думаю, он заперт, мистер Клемент?

— Да. Я сейчас отнесу его в полицейский участок.

— А вы не считаете, что сначала лучше позвонить?

Ну конечно, лучше было позвонить. Прошествовать по всей деревне с чемоданом в руке — это совсем нежелательная сенсация, способная вызвать лишь брожение умов.

Я отворил калитку и вошел в дом. В полной безопасности — из гостиной с закрытой дверью — я позвонил и сообщил о находке.

Инспектор Слак ответил, что мигом подскочит — лично.

Он явился в самом сварливом состоянии духа.

— Значит, мы-таки его раскопали, а? — выпалил он. — Не следовало бы вам, сэр, запираться. Если у вас есть основание предполагать, что вы знаете о местонахождении данного предмета, полагается доложить об этом кому следует.

— Да это была чистая случайность, — сказал я. — Неведомо откуда у меня вдруг возникла идея.

— Хороша сказочка, да верится с трудом, — сказал инспектор Слак. — Почти три четверти мили пробирались лесом, вышли точно на место и прибрали его к рукам.

Я мог бы изложить инспектору Слаку шаг за шагом те рассуждения, которые привели меня на нужное место, но он в кратчайшее время добился обычного результата — вывел меня из себя. Я промолчал.

— Ну, — сказал инспектор Слак, глядя на чемодан с неприязнью и притворным безразличием, — пожалуй, можно взглянуть, что там внутри, раз уж на то пошло.

Он прихватил с собой связку ключей и проволоку. Замок был самый простенький. Через две секунды чемодан открылся.

Не знаю, что мы ожидали там увидеть — что-нибудь сенсационное, должно быть. Но первое, что нам бросилось в глаза, был засаленный шерстяной шарф. Инспектор вытащил его. За ним последовало сильно поношенное пальто, некогда темно-синего цвета. Далее была извлечена клетчатая кепка.

— Ну и тряпье, — заметил инспектор.

Там еще оставалась пара стоптанных, сбитых башмаков. На самом дне лежал сверток, завернутый в газету.

— Крахмальная рубашка, не иначе, — язвительно проронил инспектор, разрывая газету.

Тут он ахнул от неожиданности.

Ибо в свертке оказалось несколько простеньких вещиц из чистого серебра и круглая чаша из того же металла.

Мисс Марпл пронзительно вскрикнула, узнав их.

— Прибор для пряностей! — воскликнула она. — Прибор для пряностей полковника Протеро и чаша Карла Второго. Ну кто бы мог подумать!

Инспектор стал красным как рак.

— Значит, вот в чем было дело, — пробормотал он себе под нос. — Грабеж. Но чего-то я тут не понимаю. Никто не заявлял о пропаже.

— Возможно, пропажа еще не обнаружена, — предположил я. — Не думаю, чтобы эти вещи все время были в ходу, слишком уж большая ценность. Возможно, полковник Протеро держал их в запертом сейфе.

— Надо это выяснить, — сказал инспектор. — Я немедленно иду в Старую Усадьбу. Теперь понятно, почему доктор Стоун отсюда смылся. Убийство, переполох, расследование — он и струсил, что мы докопаемся до его делишек. Его имущество запросто могли подвергнуть обыску. Он велел девушке спрятать вещи в лесу, и вместе с ними — одежду, чтобы переодеться. Он собирался вернуться тайком и забрать добычу, а она оставалась здесь для отвода глаз. Что ж, это, пожалуй, к лучшему. Отводит от него подозрение в убийстве. В этом он не замешан. У него была своя игра.

Он побросал вещи в чемодан и удалился, отказавшись от предложенного мисс Марпл стаканчика хереса.

— Ну вот, одна тайна разгадана, — сказал я со вздохом облегчения. — В этом Слак совершенно прав: к убийству Стоун не имел никакого отношения. Все объясняется наилучшим образом.

— На первый взгляд, может быть, и так, — сказала мисс Марпл. — Хотя никогда нельзя быть в полной уверенности, не правда ли?

— Полное отсутствие мотивов преступления, — напомнил я ей. — Он получил то, что хотел, и уже собирался уходить подобру-поздорову.

— Да…

Было очевидно, что у нее что-то на уме, и я глядел на нее не без любопытства. Мисс Марпл поспешила ответить на мой молчаливый вопрос; она говорила с живостью, словно оправдываясь:

— Конечно, я ничего не понимаю. Я такая бестолковая. Я только хотела узнать… кажется, это серебро — большая ценность, или я ошибаюсь?

— Такая чаша продавалась недавно больше чем за тысячу фунтов, насколько я помню.

— То есть — ценность не только в самом металле, да?

— Отнюдь — они имеют ценность для коллекционеров, для знатоков.

— Так я и думала. Сразу такие вещи продать не удастся, и, даже если удастся найти покупателя, дело надо держать в тайне. Я хочу только сказать, что, если бы о краже стало известно и поднялся бы большой шум — вещи вообще нельзя было бы продать.

— Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать, — признался я.

— Я знаю, что ничего не умею толком объяснить. — Она еще больше разволновалась, чувствуя себя виноватой. — Но мне кажется, что такие вещи нельзя просто украсть. Есть только один способ — заменить их копиями. Тогда кража некоторое время не будет раскрыта.

— Весьма хитроумная идея, — сказал я.

— Это единственный правильный способ, верно? А ежели так, то вы совершенно правы — как только подмена удалась, нет никакого резона убивать полковника Протеро — скорее наоборот.

— Бесспорно, — сказал я. — Я так и говорил.

— Да, только мне показалось… конечно, откуда мне знать… полковник Протеро всегда сообщал заранее, что собирается сделать, а порой и вовсе до дела не доходило, но он сам сказал…

— Что?

— Что собирается оценить все эти вещи, вызвать оценщика из Лондона. Для завещания — нет, это когда человек умирает… ах да, для страховки. Кто-то ему посоветовал непременно их оценить. Он очень много говорил, как, мол, важно это сделать. Конечно, я не знаю, договорился ли он с оценщиком, но если он успел…

— Понимаю, — сказал я.

— Разумеется, как только эксперт увидел бы серебро, он бы узнал подделку, а тут и полковник Протеро вспомнил бы, что показывал вещи доктору Стоуну, — как знать, может быть, тогда же он их и подменил, ловкость рук — кажется, так это называется? И вот все его хитрости пошли бы прахом.

— Я понимаю вашу мысль, — сказал я. — По-моему, надо выяснить все сейчас же.

Я еще раз подошел к телефону. Через несколько минут меня соединили со Старой Усадьбой, и я мог поговорить с Анной Протеро.

— Нет, ничего особенного. Инспектор еще не прибыл? А! Значит, он скоро будет. Миссис Протеро, вы не могли бы сказать мне, производилась ли когда-либо оценка имущества в Старой Усадьбе? Что вы сказали?

Я выслушал ее ответ, точный и ясный. Поблагодарив, я повесил трубку и обернулся к мисс Марпл.

— Все теперь ясно. Полковник Протеро вызвал оценщика на понедельник — то есть на завтра — для оценки имущества. Из-за смерти полковника все пришлось отложить.

— Значит, мотив для преступления был, — мягко заметила мисс Марпл.

— Мотив, предположим, был. А что еще? Вы запамятовали. Когда прозвучал выстрел, доктор Стоун только встретился с Лоуренсом и Анной или перебирался через перелаз.

— Да, — задумчиво произнесла мисс Марпл. — Значит, он вне подозрений.

Глава 24

Я возвратился домой — в кабинете меня уже поджидал Хоуз. Он нервно шагал взад-вперед по комнате, а когда я вошел, вздрогнул, как подстреленный.

— Прошу прощенья, — сказал он, отирая пот со лба. — Последнее время нервы у меня никуда не годятся.

— Дорогой друг, — сказал я, — вам непременно нужно уехать, переменить обстановку. Иначе вы тут у нас совсем расклеитесь, нельзя же так.

— Я не могу покинуть свой пост. Нет, на это я ни за что не пойду.

— Да это же ничего общего не имеет с дезертирством! Вы больны. Я уверен, что Хэйдок меня поддержит.

— Хэйдок? Хэйдок! Разве это врач? Деревенский лекарь, невежда.

— Мне кажется, вы к нему несправедливы. Он всегда считался замечательным профессионалом.

— Да? Возможно. Не спорю. Но мне он не по душе. Однако я пришел совсем не за этим. Я пришел спросить, не сможете ли вы сегодня вечером произнести проповедь вместо меня. Будьте так добры, — я… я сегодня не смогу говорить, честное слово.

— Безусловно! Я и службу за вас отслужу.

— Нет, нет. Я хочу служить сам. Я себя прекрасно чувствую. Просто при одной мысли, что нужно подняться на кафедру, и все глаза будут устремлены прямо на меня…

Он закрыл глаза и сглотнул, словно у него комок застрял в горле.

Мне было совершенно ясно, что с Хоузом творится что-то неладное. Должно быть, он угадал мои мысли — открыв глаза, он поспешил сказать:

— Со мной все в порядке. Только вот головные боли чудовищные, настоящая пытка. Простите, вы не могли бы дать мне стакан воды?

— Сейчас, — сказал я.

Я сам пошел и налил воды из-под крана. Звонить прислуге в нашем доме — занятие совершенно безнадежное.

Я принес ему воду, он поблагодарил меня. Потом вынул из кармана маленькую картонную коробочку, достал оттуда капсулу из папиросной бумаги и проглотил ее, запив водой.

— Порошки от головной боли, — пояснил он.

Вдруг меня осенило, — а что, если Хоуз сделался наркоманом? Это объяснила бы многие странности в его поведении.

— Я надеюсь, вы не слишком ими увлекаетесь, — сказал я.

— Нет, что вы, нет. Доктор Хэйдок меня предостерег. Но порошки просто чудодейственные. Снимают боль как рукой.

И впрямь, он на глазах успокоился, овладел собой.

Он поднялся.

— Значит, вы возьмете на себя вечернюю проповедь! Это будет истинное благодеяние, сэр.

— Тут и говорить не о чем. Но я непременно хочу снять с вас и службу. Отправляйтесь домой и отдохните. И не возражайте. Ни слова — все решено.

Он снова стал меня благодарить. Потом сказал, избегая моего взгляда, уставившись в окно за моей спиной;

— Вы сегодня были в Старой Усадьбе, правда, сэр?

— Да.

— Простите меня — но… за вами посылали?

Я удивленно взглянул на него, и он залился краской.

— Прошу прощенья, сэр. Я просто подумал, что выяснилось что-нибудь еще, и миссис Протеро послала за вами. Что-нибудь новое…

В мои намерения вовсе не входило удовлетворение любопытства Хоуза.

— Она хотела обсудить со мной предстоящие похороны и еще какие-то мелочи, — сказал я.

— А! Понимаю.

Я молчал. Он стал переминаться с ноги на ногу и наконец сказал:

— Вчера вечером ко мне заходил мистер Реддинг. Я никак не пойму, что ему было нужно.

— А он сам разве не сказал?

— Он только сказал, что забежал на огонек. Сказал, что вечером ему одиноко. Никогда прежде он этого не делал.

— Что ж, его считают интересным собеседником, — сказал я с улыбкой.

— Зачем ему понадобилось приходить ко мне? Мне это не нравится. — В его голосе послышались истерические нотки. — Он сказал, что зайдет еще. Что все это значит? Что ему взбрело в голову, как вы думаете? — Хоуз почти кричал.

— А почему вам кажется, что у него были какие-то тайные цели? — спросил я.

— Мне это не нравится, — упрямо повторил Хоуз. — С ним мне делить нечего, я его никогда не трогал. Я никогда не верил, что он виноват, даже когда он сам себя оговорил, я заявил во всеуслышание, что это невероятно. Если уж подозревать кого-то, то скорее Арчера, а его я никогда не подозревал. Арчер — другое дело — негодяй, безбожник. Пьяница и бандит.

— Вам не кажется, что вы слишком к нему суровы? — спросил я. — Ведь, по сути дела, мы о нем почти ничего не знаем.

— Браконьер, только что из тюрьмы. Он на все способен.

— Неужели вы думаете, что он застрелил полковника Протеро? — полюбопытствовал я.

У Хоуза укоренилась привычка никогда не отвечать прямо да или нет. В последние дни я несколько раз ловил его на этом.

— Разве вам не кажется, сэр, что это единственный возможный ответ?

— Насколько мне известно, — сказал я, — против него кет ни одной, даже самой малой, улики.

— А угрозы? — живо возразил Хоуз. — Вы забыли — он грозился отомстить.

Мне до смерти надоело слушать про угрозы Арчера. Насколько я понимаю, их попросту никто не слышал, прямых свидетельств нет, одни слухи.

— Он собирался свести счеты с полковником Протеро. Напился для храбрости и застрелил его.

— Это чистейшие домыслы, — сказал я.

— Но вы признаете, что это вполне вероятно?

— Нет, не признаю.

— Но все-таки он имел такую возможность?

— Возможность — да.

Хоуз бросил на меня косой взгляд.

— А почему вы считаете, что это маловероятно?

— А потому, — сказал я, — что Арчеру и в голову бы не пришло стрелять из револьвера. Не то оружие.

Хоуза, кажется, озадачили мои доводы. Он явно ожидал возражений иного рода.

— И вы всерьез думаете, что это реальное подтверждение невиновности Арчера? — спросил он неуверенно.

— На мой взгляд, это полностью исключает виновность Арчера, — сказал я.

Убедившись в том, что я твердо держусь своего мнения, Хоуз больше не спорил. Он еще раз поблагодарил меня и ушел.

Я проводил его до входной двери и на столике в холле заметил четыре письма. В них было что-то общее. Почерк, почти несомненно, женский. Одинаковая надпись. «С посыльным, срочно». Единственное различие, которое мне бросилось в глаза, — то, что одно было гораздо грязнее остальных.

Это сходство на минуту заставило меня испытать забавное ощущение, что у меня двоится, нет, четверится в глазах.

Мэри вышла из кухни и увидела, как я с изумлением рассматриваю эти записки.

— Принесли после ленча, — сообщила она, не дожидаясь расспросов. — Кроме одного. Одно я вынула из ящика.

Я кивнул, собрал письма и понес их к себе в кабинет.

В первом из них было написано:

«Дорогой мистер Клемент, до меня дошли некоторые сведения, которые я хотела бы сообщить Вам. Это касается смерти бедного полковника Протеро. Я была бы очень благодарна за совет — обращаться ли мне в полицию или нет. После безвременной кончины моего дорогого супруга я так боюсь всякой суеты. Не могли бы вы зайти ко мне сегодня днем на несколько минут?

Искрение ваша,

Марта Прайс Ридли».

Я открыл второе письмо:

«Дорогой мистер Клемент, я в такой тревоге — у меня от волнения все в голове перепуталось, прямо не знаю, как быть. Я услышала нечто очень важное, так мне кажется. Но при одной мысли, что придется иметь дело с полицией, я прихожу в ужас. Я в полном отчаянии и растерянности. Не сочтите за труд, дорогой викарий, заглянуть ко мне на минутку и разрешить все мои сомнения и затруднения. Вы для всех нас такой чудесный утешитель в горестях!

Извините за беспокойство.

Искренне ваша,

Каролина Уэзерби».

Я почувствовал, что содержание третьего письма могу, пожалуй, угадать, не читая.

«Дорогой мистер Клемент, до меня дошло нечто чрезвычайно важное. Я считаю, что вы должны узнать об этом первый. Зайдите ко мне сегодня в любое время. Я буду ждать».

Это воинственное послание было подписано: «Аманда Хартнелл».

Я вскрыл четвертое письмо. По милости судьбы, я получал очень мало анонимных писем. Я думаю, что анонимное письмо — самое низкое и жестокое оружие. То, что я держал в руках, не было исключением. Несмотря на старания выдать его за послание малограмотного человека, отдельные фразы заставили меня в этом усомниться.

«Дорогой викарий, я думаю, вам нада знать, што Творится. Вашу леди видели, как она выходила из дома мистера Реддинга, украдкой. Сами понимаете, в чем тут Дело. Между ними Што-то есть. Думаю, вам нада знать.

Друг».

У меня вырвался негромкий возглас отвращения, я скомкал бумагу и швырнул ее в камин. В эту минуту вошла Гризельда.

— Что это ты выбрасываешь с таким презрением? — спросила она.

— Грязь, — сказал я.

Я вынул спичку из кармана, чиркнул и наклонился к каминной решетке. Но Гризельда меня опередила. Она наклонилась, подняла скомканную бумажку и разгладила ее, прежде чем я успел ей помешать.

Она прочла, вскрикнула и гадливо отбросила ее мне обратно, отвернув лицо. Я снова чиркнул спичкой и стал следить, как бумага горела.

Гризельда отошла от меня. Она стояла у окна и смотрела в сад.

— Лен, — сказала она не оборачиваясь.

— Да, милая.

— Я хочу тебе что-то сказать. Не мешай, я так хочу. Пожалуйста! Когда Лоуренс Реддинг сюда приехал, я сделала вид, что мы с ним едва знакомы. И ты мне поверил. А это неправда. Я… в общем, я его давно знала. Честно говоря, еще до того, как я встретилась с тобой… и даже была в него влюблена. Мне кажется, в Лоуренса почти все влюбляются. И я — было время, когда я вела себя как дурочка. Не подумай, что я писала ему компрометирующие письма или делала глупости, как в романах. Но я была к нему очень неравнодушна.

— Почему же ты мне не сказала? — спросил я.

— Ну! Потому! Сама не знаю… из-за того, что ты иногда бываешь такой глупый, прямо на себя не похож. Подумаешь, раз ты меня намного старше — это не значит, что я должна… что мне должны нравиться другие мужчины. Я подумала, что ты начнешь мучиться, раздумывать, — проще было скрыть от тебя эту дружбу с Лоуренсом.

— Ты очень ловко умеешь скрывать, — сказал я, вспоминая, что она говорила мне в этой самой комнате на прошлой неделе и какая искренность звучала в ее голосе.

Правда, мне всегда удавалось скрывать, что хочу. Мне это даже нравится.

Она сказала это с детским удовольствием.

— Я тебе говорю чистую правду. Про Анну я не догадывалась и ломала голову, почему это Лоуренс так изменился — совсем, понимаешь, совсем не обращает на меня внимания. Я к этому не привыкла.

Молчание.

— Ты все понял, Лен? — с беспокойством спросила Гризельда.

— Да, — ответил я. — Понял.

В чем я совсем не уверен.

Глава 25

Оказалось довольно трудно загладить впечатление от анонимного письма. Дегтем поневоле замараешься.

Но я собрал остальные три письма, взглянул на часы и отправился в путь.

Было бы очень интересно угадать, что именно «дошло» до всех трех дам одновременно. Я решил, что новость у всех одна и та же. Но мне пришлось вскоре убедиться в том, что логика моя хромает.

Не стану делать вид, что главная цель — мои визиты — помешала мне зайти в полицейский участок. Ноги сами принесли меня туда. Мне не терпелось узнать, вернулся ли инспектор Слак из Старой Усадьбы. Оказалось, он уже вернулся, и, кроме того, с ним вместе пришла и мисс Крэм. Прекрасная Глэдис восседала на стуле в полицейском участке и норовила всех заставить плясать под свою дудку. Она категорически утверждала, что никакого чемодана ни в какой лес не носила.

— Я виновата, что одна из здешних старых сплетниц всю ночь торчит у окна? Делать ей нечего, а вы и рады все свалить на меня. Она уже один раз обозналась — говорит, что видела меня в конце аллеи, в день убийства, но, если она обозналась среди бела дня, разве ночью, при луне, она бы меня узнала? Злые языки у здешних старух, злые! Мелют что попало. А я-то сплю себе в своей постели, ничего ведать не ведаю. Постыдились бы все вы нападать на невинную девушку!

— А если хозяйка «Голубого Кабана» признает, что чемоданчик ваш, мисс Крэм?

— Что бы она ни признала, все неправда. На нем моего имени нет. Да почти у всех такие чемоданы, если хотите знать. А бедного доктора Стоуна — как можно его обвинять в краже! Да у него после имени целая куча всяких букв!^[270]

— Значит, вы отказываетесь давать объяснения, мисс Крэм?

— Что значит отказываюсь? Просто вы ошиблись, и все. Вы с вашими старушками Марпл, которые везде нос суют. Больше вы из меня ни слова не вытянете, только в присутствии моего адвоката. И я сию минуту отсюда ухожу, если вы меня не посадите под арест, конечно.

Вместо ответа инспектор встал и распахнул перед ней дверь. Встряхнув головкой, мисс Крэм вышла на улицу.

— Уперлась, и все тут, — сказал Слак, возвращаясь к столу. — Отрицает все начисто. Само собой, старушка могла и обознаться. Суд присяжных нипочем не поверит, что можно кого-то узнать с такого расстояния в лунную ночь. Говорю же, старушка вполне могла обознаться.

— Могла, — сказал я. — Но я не думаю, что она ошиблась. Мисс Марпл всегда бывает права. За это ее и недолюбливают.

Инспектор ухмыльнулся.

— Вот и Хэрст то же самое говорит. Ох уж эти мне деревушки!

— А что с серебром, инспектор?

— Тут, похоже, все довольно просто. Ясно, что один из гарнитуров — подделка. В Мач Бенэме есть один знаток, специалист по старинному серебру. Я ему позвонил и послал за ним машину. Скоро узнаем, где настоящее, где подделка. То ли кража уже совершена, то ли имело место покушение на кражу. Вообще-то это не очень важно с нашей точки зрения, понимаете? Кража — пустяк по сравнению с убийством. А эта парочка в убийстве не замешана. Мы можем выйти на него через девушку, потому я ее сразу и отпустил.

— А я как раз об этом думал, — сказал я.

— Жаль все-таки, что мистер Реддинг сорвался с крючка. Не каждый день встречаешь человека, который на все готов, чтобы сделать тебе одолжение.

— Да уж, это большая редкость, — сказал я с легкой улыбкой.

— Все беды от женщин, — наставительно сказал инспектор.

Он вздохнул и продолжал, к моему удивлению:

— Конечно, у нас есть еще Арчер.

— А! — сказал я. — Вы и о нем подумали?

— Само собой, сэр, в первую очередь. Я не нуждаюсь в том, чтобы меня наводили на след анонимками.

— Анонимками? — резко перебил его я. — Значит, вы получили анонимное письмо?

— Ничего особенного, сэр. Мы их получаем по дюжине в день, самое малое. Да-да, нам напомнили про Арчера. Как будто полиция не справится без них! Арчер с самого начала был на подозрении. Одна загвоздка — у него есть алиби. Пустое дело, но все же так просто от этого не отделаешься.

— То есть как пустое дело? Что вы хотите сказать?

— Видите ли, получается, что он весь день провел с двумя своими дружками. Как я и сказал, дело пустое, для нас это ничего не значит. Такие ребята, как Арчер и его дружки, присягнут в чем угодно. Таким верить не приходится. Мы-то знаем. Но публика не знает, а присяжных выбирают из публики, к сожалению. Они ничего не знают и верят любому, кто дает показания. Арчер, само собой, будет божиться и клясться до посинения, что он тут ни при чем.

— Далеко ему до мистера Реддинга, верно? — улыбнулся я.

— Небо и земля, — с готовностью подхватил инспектор.

— Вполне естественно, мне кажется, бороться за свою жизнь, — задумчиво произнес я.

— Знали бы вы, сколько убийц разгуливает на свободе по милости добросердечных присяжных, — мрачно сказал инспектор, — вы бы поразились.

— А вы и вправду думаете, что это сделал Арчер?

Мне с самого начала бросилась в глаза одна странность — инспектор Слак ни разу не высказал свои собственные предположения относительно убийцы. Похоже, единственное, что его интересовало — насколько легко или трудно притянуть к ответу того или иного подозреваемого.

— Да, не мешало бы знать поточнее, — сказал он. — Хотя бы отпечаток пальца или след от ботинка, а может, кто-нибудь видел, как он шлялся поблизости в час убийства. Пока таких улик нет, брать его под арест рискованно. Видели его возле дома мистера Реддинга раз или два, но он говорит, что заходил поболтать со своей мамашей. Она очень порядочная женщина. Нет, я в общем и целом склоняюсь к тому, что убийство совершила та леди. Только бы раздобыть доказательства шантажа, но в этом преступлении вообще никаких доказательств нет! Версии, версии — и только. Какая жалость, что с вами по соседству нет еще одной одинокой старой дамы, мистер Клемент. Бьюсь об заклад, уж она бы ничего не пропустила.

Его слова напомнили мне о предстоящих визитах, и я откланялся. Это был, кажется, единственный случай, когда я застал инспектора в благодушном настроении.

Сначала я зашел к мисс Хартнелл. Очевидно, она поджидала меня у окна — я даже не успел позвонить, как она открыла дверь дома, крепко схватила меня за руку и повлекла за собой.

— Спасибо, что пришли. Сюда. Тут нам не помешают.

Мы вошли в крошечную комнатку, размером с клетку для кур. Мисс Хартнелл захлопнула дверь и с видом заговорщицы указала мне на один из трех стульев. Я видел, что она наслаждается таинственностью обстановки.

— Ходить вокруг да около не в моих привычках, — сказала она своим жизнерадостным голосом, слегка приглушив его ради серьезности событий. — Сами знаете, как быстро разносятся вести в нашей деревушке.

— К несчастью, знаю, — ответил я.

— Я с вами согласна. Я сама ненавижу сплетни. Но ничего не попишешь. Я сочла своим долгом сообщить полиции, что я заходила к миссис Лестрэндж вечером в день убийства, и ее не было дома. Никакой благодарности я не жду, я всегда выполняю свой долг, не рассчитывая на благодарность. Вокруг сплошная неблагодарность, такова жизнь. Да только вчера эта бесстыдница миссис Бейкер…

— Да, да, — поспешил я вмешаться в надежде избежать обычных излияний. — Печально, очень печально… Но вы говорили, что…

— Эти низшие классы не умеют ценить истинных людей, — сказала мисс Хартнелл. — Я, когда навещаю их, всегда отыщу что сказать для их же пользы. И хоть бы раз поблагодарили…

— Вы говорили, что сообщили инспектору о вашем визите к миссис Лестрэндж, — подсказал ей я.

— Вот именно, и, кстати сказать, он меня тоже не поблагодарил. Сказал, что сам все спросит, когда сочтет нужным, — может быть, я не совсем точна, но смысл именно таков. Нынче в полиции служат люди не чета прежним.

— Вполне вероятно, — сказал я. — Но вы хотели еще что-то сказать?

— Я решила, что ноги моей больше не будет у этого отвратительного инспектора. В конце концов, и духовное лицо может оказаться джентльменом — хотя бы в виде исключения, — добавила она.

Я понял, что попал в число немногих избранных.

— Если я могу вам чем-нибудь помочь… — начал я.

— Чувство долга — вот что мною руководит, — заявила мисс Хартнелл и захлопнула рот, как капкан. — Мне совсем не хочется это все говорить. Душа не лежит. Но долг есть долг.

Я ждал.

— Мне дали понять, — продолжала мисс Хартнелл, понемногу багровея, — что миссис Лестрэндж рассказывает, будто она была все время дома, что она не открывала дверь потому… в общем, не хотела открывать. Какое жеманство! Я заходила выполнить свой долг, а со мной так обходятся!

— Она была нездорова, — мягко заметил я.

— Ах, нездорова! Не смешите меня. Вы и впрямь не от мира сего, мистер Клемент. Эта женщина здоровее нас с вами. Так больна, что не в силах прийти на следствие! Справка от доктора Хэйдока! Да она вертит им как хочет — это всем известно. Так о чем это я?..

Я не сумел ответить. Очень трудно уследить, когда мисс Хартнелл переходит от изложения фактов к поношению ближних.

— А! Я говорила, что была у нее в тот вечер. Так вот, плюньте в глаза тому, кто скажет, что она была дома. Ничего подобного. Я-то знаю.

¹— Как вы могли это узнать?

Мисс Хартнелл покраснела еще гуще. Если бы не ее воинственный пыл, можно было бы сказать, что она смутилась.

— Я стучала, я звонила, — стала объяснять она. — Два раза. Или даже три. Потом мне вдруг пришло в голову, что звонок испорчен.

Я с удовлетворением заметил, что она не могла смотреть мне в глаза, произнося эти слова. Все наши дома построены одним подрядчиком, и звонки он ставит такие, что их отлично слышно всякому, кто стоит на половике перед входной дверью. Мисс Хартнелл не хуже меня знала об этом, но, как я понимаю, требовалось соблюсти приличия.

— Да? — негромко сказал я.

— Мне не хотелось совать свою карточку в почтовый ящик. Это так невежливо, а я — какая бы я ни была — невежливой быть не хочу.

Она высказала эту замечательную мысль не дрогнув.

— Вот я и подумала — обойду дом, постучу в окно, — продолжала она, уже не краснея. — Я обошла дом вокруг, заглядывала во все окна: в доме не было ни души!

Я прекрасно понимал ее. Воспользовавшись тем, что в доме никого не было, мисс Хартнелл дала полную волю своему любопытству и пошла в обход, обыскала сад и заглянула в каждое окно, стараясь разглядеть по мере возможности, что там внутри. Она решила рассказать все мне, уповая на то, что я проявлю больше понимания и сочувствия, чем полицейский инспектор. Предполагается, что духовный пастырь, по крайней мере, толкует спорные случаи в пользу своих прихожан.

Я не высказал никакого мнения. Я только спросил:

— А в котором часу это было, мисс Хартнелл?

— Если память мне не изменяет, — сказала мисс Хартнелл, — около шести. Я пошла прямо домой, пришла минут в десять седьмого, около половины седьмого пришла миссис Протеро, доктор Стоун и мистер Реддинг остались ждать снаружи — мы с ней говорили про луковицы. А в это время бедняга полковник лежал убитый. Как печален этот мир!

— Порой он достаточно неприятен, — сказал я.

Я встал.

— Это все, что вы хотели мне сказать?

— Просто подумала — это может пригодиться.

— Может, — согласился я.

Не вступая в дальнейшие обсуждения, что немало разочаровало мисс Хартнелл, я распрощался.

Мисс Уэзерби, к которой я зашел после мисс Хартнелл, встретила меня в некотором волнении.

— Дорогой викарий! Как вы добры, право! Вы уже пили чай? Правда не хотите? Дать вам подушечку под спину? Как это трогательно! Вы пришли, как только я вас позвала. Вы себя не жалеете ради ближних.

Пришлось выслушать еще много чего в этом же роде, но наконец мы все же подошли к главной теме.

— Поймите, пожалуйста, что у меня сведения из самых надежных источников.

В Сент-Мэри-Мид самым падежным источником всегда является чужая прислуга.

— Вы не можете мне сказать, от кого вы это слышали?

— Я дала слово, дорогой мистер Клемент. А честное слово для меня святыня.

Она приняла чрезвычайно серьезный вид.

— Давайте скажем, что мне начирикала птичка, ладно? Так будет спокойнее, не правда ли?

Мне очень хотелось сказать: «Чертовски глупо!» Жаль, что я удержался. Хотелось бы посмотреть, как это подействует на мисс Уэзерби.

— Так вот, эта маленькая птичка сказала мне, что она видела одну даму, которую я называть не стану.

— Стало быть, видела еще одну птичку? — поинтересовался я.

К превеликому моему удивлению, мисс Уэзерби покатилась со смеху и игриво хлопнула меня по руке со словами:

— О, викарий, можно ли так шутить?

Немного успокоившись, она продолжала:

— Одну даму; и как вы думаете, куда эта дама направлялась? Она повернула по дороге к вашему дому, но сначала она самым странным образом оглянулась по сторонам — как я полагаю, чтобы убедиться, что ее не видит никто из знакомых.

— А первая птичка? — спросил я.

— Она как раз была в рыбной лавке — в комнате над лавкой, собственно говоря.

Я понятия не имею, куда ходят служанки в свои выходные дни. Но твердо знаю, куда они ни за что носу не высунут — на свежий воздух.

— И это было, — продолжала мисс Уэзерби, наклоняясь вперед с таинственным видом, — как раз около шести часов.

— А какой это был день?

Мисс Уэзерби коротко вскрикнула:

— День убийства, разумеется, неужели я не сказала?

— Я так и предполагал, — сказал я. — Имя этой дамы…

— Начинается на «Л», — подхватила мисс Уэзерби, энергично кивая.

Поняв, что информация, которую мне собиралась передать мисс Уэзерби, исчерпана, я встал.

— Но вы не допустите, чтобы меня допрашивала полиция? — жалобно сказала мисс Уэзерби, сжимая мою руку обеими руками. — Я не выношу, совершенно не выношу толпу. А стоять перед судом!..

— В особых случаях, — сказал я, — они разрешают свидетелю сидеть.

И ускользнул.

Оставалось повидать еще миссис Прайс Ридли. Эта леди сразу же поставила меня на подобающее мне место.

— Я не желаю быть замешанной в какие бы то ни было дела с полицией, — сказала она сурово, холодно пожимая мне руку. — Но вы должны понять, что, столкнувшись с обстоятельством, которое требует объяснений, я вынуждена была обратиться к официальному лицу.

— Это касается миссис Лестрэндж? — спросил я.

— С чего вы взяли? — холодно отпарировала она.

Я понял, что попал впросак.

— Все очень просто, — продолжала она. — Моя служанка, Клара, стояла у калитки, она спустилась на несколько минут, как она утверждает, глотнуть свежего воздуха. Верить ей, конечно, нельзя. Скорее всего, она высматривала посыльного из рыбной лавки — язык не поворачивается звать его мальчиком на побегушках — дерзкий нахал, думает, что, если ему стукнуло семнадцать, он может заигрывать со всеми девушками подряд. Ну, как бы то ни было, стоит она у калитки и вдруг слышит — кто-то чихнул.

— Так, так, — сказал я, ожидая продолжения.

— Вот и все. Я вам говорю: она услышала, как кто-то чихнул. И не вздумайте мне толковать, что я не так уж молода и мне могло послышаться — это слышала Клара, а ей всего девятнадцать.

— Но почему бы ей не услышать, как кто-то чихнул?

Миссис Прайс Ридли окинула меня взглядом, полным нескрываемой жалости к моим убогим умственным способностям.

— Она слышала этот звук в день убийства — и в то время, когда у вас в доме никого не было. Ясно, что убийца затаился в кустах, выжидая удобную минуту. Вам нужно найти человека с насморком!

— Или с сенной лихорадкой, — подхватил я. — Но, если уж на то пошло, миссис Прайс Ридли, тайна разрешается очень просто. Наша служанка, Мэри, сильно простужена. Признаюсь, последнее время нам действует на нервы ее шмыганье носом. Наверно, она и чихнула, а ваша служанка услышала.

— Чихал мужчина, — не терпящим возражений тоном сказала миссис Прайс Ридли. — И от нашей калитки нельзя услышать, как ваша прислуга чихает у себя на кухне.

— И еще от вашей калитки не услышишь, если чихнут в моем кабинете, — сказал я. — По крайней мере, я так думаю.

— Я же сказала, что мужчина мог скрываться в кустах, — повторила миссис Прайс Ридли. — Не сомневаюсь — когда Клара ушла, он проник через парадную дверь.

— Это, конечно, вполне возможно, — сказал я.

Я старался, чтобы мой голос не звучал снисходительно, но, как видно, мало в этом преуспел — миссис Прайс Ридли ни с того ни с сего обожгла меня негодующим взглядом.

— Я привыкла, что меня никто не слушает, и все же я скажу: когда теннисную ракетку швыряют на траву без чехла, она потом никуда не годится. А теннисные ракетки нынче дороги.

Я не видел ни повода, ни смысла в этом внезапном нападении с тыла. Оно застало меня врасплох.

— Может быть, вы со мной не согласны? — сурово спросила миссис Прайс Ридли.

— О, что вы — совершенно согласен.

— Очень рада. Так вот, это все, что я хотела сказать. И я умываю руки.

Она откинулась в кресле и закрыла глаза, как человек, утомленный мирской суетой. Я поблагодарил ее и попрощался.

У входной двери я рискнул спросить Клару о том, что рассказала ее хозяйка.

— Чистая правда, сэр, я слышала — кто-то ка-ак чихнет! И это чиханье было не простое, нет, не простое.

Все, связанное с убийством, не простое, а особенное.

И выстрел был какой-то особенный. И чихнул кто-то как-то необыкновенно. Думаю, это было фирменное чиханье, специально для убийц. Я спросил девушку, когда это было, но она определенно сказать не могла — кажется, где-то между четвертью седьмого и половиной. Во всяком случае, «до того, как хозяйке позвонили по телефону и ей стало плохо».

Я спросил, слышала ли она какой-нибудь выстрел. Она сказала, что стрельба поднялась — просто жуть! После этого доверять ее показаниям не приходилось.

Я подошел почти к самой калитке нашего сада, но решил навестить сначала своего друга.

Взглянув на часы, я увидел, что как раз поспею до вечерней службы. Я пошел по дороге к дому Хэйдока. Он встретил меня на пороге.

Я снова заметил, какой у него измученный, изможденный вид. Последние события состарили его до неузнаваемости.

— Рад вас видеть, — сказал он. — Какие новости?

Я рассказал ему про Стоуна.

— Вор высокого класса, — заметил он. — Да, это многое объясняет. Он читал кое-что, но в разговорах со мной иногда ошибался. А Протеро, как видно, сразу его раскусил. Помните, как они поссорились? А девушка — как по-вашему, она в этом тоже замешана?

— По этому поводу определенного мнения нет, — сказал я. — Я лично считаю, что она тут ни при чем. Она на редкость глупа, — добавил я.

— Ну нет! Я бы не сказал. Она себе на уме, эта мисс Глэдис Крэм. Исключительно здоровый экземпляр. Вряд ли станет докучать представителям медицины вроде меня.

Я сказал ему, что меня очень беспокоит Хоуз, и я хотел бы, чтобы он уехал, переменил обстановку, отдохнул как следует.

Я заметил, что после моих слов доктор как бы замкнулся. Ответ его прозвучал не совсем искренне.

— Да, — уклончиво протянул он. — Думаю, это будет самое для него лучшее. Бедняга. Бедняга.

— А мне казалось, что он вам несимпатичен, — сказал я.

— В общем-то, конечно. Но мне жаль многих людей, которым я не симпатизирую. — Помолчав, он добавил: — Мне даже Протеро жалко. Бедный малый — никто его не любил. Самовлюбленный эгоист и упрямец. Малоприятное сочетание. И он всегда был таким, даже в молодости.

— А я и не знал, что вы с ним были знакомы.

— Да, был. Когда мы жили в Вестморленде^[271], я там неподалеку практиковал. Много воды утекло. Почти двадцать лет прошло…

Я вздохнул. Двадцать лет назад Гризельде было пять годиков. Странная штука время…

— Вы больше ничего не хотели мне сказать, Клемент?

Я вздрогнул и поднял глаза. Хэйдок внимательно смотрел на меня.

— Есть еще что-то, да? — спросил он.

Я кивнул головой.

Когда я шел сюда, я не был уверен, стоит ли говорить, но теперь решился. Хэйдок мне очень по душе. Прекрасный человек, во всех отношениях. То, что я был готов сообщить, могло ему пригодиться.

Я передал ему разговоры с мисс Хартнелл и мисс Уэзерби.

Выслушав меня, он надолго погрузился в молчание.

— Это правда, Клемент, — сказал он наконец. — Я старался оградить миссис Лестрэндж от всяких огорчений, насколько это в моих силах. Ведь она старый мой друг. Но это не единственная причина. Медицинская справка, которую я ей дал, вовсе не подтасовка, хотя все вы воспринимаете ее именно таковой.

Он опять замолчал, потом торжественно произнес:

— Это должно остаться между нами, Клемент. Миссис Лестрэндж обречена.

— Что?

— Она умирает. Ей осталось жить, по моим соображениям, месяц, не больше. Теперь вас не удивляет, что я хочу избавить ее от назойливых, мучительных допросов?

Он продолжал:

— Когда она свернула на эту дорогу в тот вечер, она шла сюда — в мой дом.

— Вы об этом никому не сказали.

— Не хотел пересудов. С шести до семи у меня приема кет, и это все знают. Но я даю вам слово, что она была здесь.

— Но, когда я за вами пришел, ее здесь не было. Помните, когда мы нашли убитого.

— Не было. — Он сильно смутился. — Она уже ушла — у нее была назначена встреча.

— Где была назначена встреча? У нее в доме?

— Не знаю, Клемент. Слово чести, не знаю.

Я ему верил, но…

— А что, если повесят невиновного? — сказал я.

— Нет, — возразил он. — Никого не повесят за убийство полковника Протеро. Поверьте мне.

Как раз это мне и не удавалось. Но все же он говорил с такой убежденностью…

— Никого не повесят, — повторил он.

— А тот малый, Арчер…

Он раздраженно отмахнулся.

— Да у него не хватило бы ума стереть отпечатки с рукоятки.

— Может статься, — сказал я неуверенно.

Тут я вдруг вспомнил о маленьком коричневом кристалле, который нашел в лесу, вынул его из кармана и протянул Хэйдоку — не знает ли он, что это такое?

— Гм-мм. — Он немного замялся. — С виду похоже на пикриновую кислоту. Где вы его подобрали?

— А это, — ответил я, — секрет Шерлока Холмса.

Он улыбнулся.

— А что это такое — пикриновая кислота?

— Взрывчатое вещество.

— Это я знаю, но, мне кажется, у нее есть и другое применение?

Он кивнул.

— В медицине — применяется в примочках от ожогов. Прекрасно помогает.

Я протянул руку, и он как-то неохотно вернул мне кристалл.

— Может быть, этот кристаллик ничего не значит, — сказал я. — Но я нашел его в довольно неожиданном месте.

— И не хотите сказать где?

Я уперся, совершенно по-детски.

У него свои тайны. Что ж, пусть и у меня будет тайна.

Я все-таки немного обиделся, что он от меня что-то скрывает.

Глава 26

В тот вечер я взошел на кафедру в странном настроении.

Церковь была полна народу. Вряд ли такое необычное стечение верующих можно было объяснить желанием послушать проповедь Хоуза. Хоуз — нудный догматик^[272]. А если они успели проведать, что я буду говорить вместо Хоуза, это тоже не могло их привлечь. Мои ученые проповеди не менее нудны. Боюсь, что приписать эту многолюдность религиозному рвению тоже нельзя.

Я решил, что все пришли поглядеть, кто еще будет в церкви, и, возможно, немного посплетничать после службы.

Среди прихожан оказался Хэйдок, что было у него не в обычае, и Лоуренс Реддинг. К своему удивлению, я увидел рядом с Лоуренсом Хоуза, лицо у него было бледное, напряженное. Была здесь и Анна Протеро — она всегда посещает вечернюю службу по воскресеньям, но на этот раз я не ожидал ее увидеть. Гораздо более меня удивило присутствие Летиции. Воскресных утренних служб она не пропускала, полковник Протеро вменял это в обязанность домашним, но на вечерней службе я видел Летицию впервые.

Пришла и Глэдис Крэм, она выглядела вызывающе юной и пышущей здоровьем рядом с высохшими старыми девами; и, как мне показалось, в темном углу, куда она проскользнула перед самым началом, сидела миссис Лестрэндж.

Стоит ли упоминать, что миссис Прайс Ридли, мисс Хартнелл, мисс Уэзерби и мисс Марпл присутствовали в полном составе. Вся деревня, как один человек, явилась в церковь. Не припомню такого собрания в нашем приходе.

Толпа обладает странным свойством. В тот вечер атмосфера явно была насыщена магнетизмом, и первым это почувствовал я.

Как правило, я готовлюсь к проповеди заблаговременно. Я готовлю свои проповеди с превеликой тщательностью и ответственностью, но, увы, никто лучше меня не видит их недостатков.

В тот вечер по воле обстоятельств пришлось проповедовать ex tempore^[273], и, когда я взглянул на море поднятых ко мне лиц, мой мозг захлестнуло безумие. Во мне ничего не осталось от служителя Божьего. Я превратился в актера. Передо мной была публика, и я жаждал власти над чувствами публики, более того — я чувствовал, что эта власть в моих руках.

Мне не пристало гордиться тем, что я сделал в тот вечер. Я всегда был серьезным противником эмоций, всяких сектантских радений. Но в этот вечер я сыграл роль неистового, красноречивого проповедника.

Я очень четко произнес евангельскую тему проповеди:

«Я пришел не праведников, но грешников призвать к раскаянию»^[274].

Дважды повторил эти слова и услышал собственный голос, сильный, звучный, абсолютно не похожий на голос Леонарда Клемента.

Я увидел, как Гризельда в первом ряду подняла удивленный взгляд, и Деннис последовал ее примеру.

На минуту я задержал дыхание, а потом дал себе волю.

Все собравшиеся в тот вечер в церкви были и без того взвинчены, готовы к взрыву эмоций — было легко сыграть на их чувствах. И я играл. Я призвал грешников к раскаянию. Я взвинтил себя до какого-то дикого экстаза. Я то и дело выбрасывал вперед руку с указующим на грешника перстом и каждый раз сопровождал обличающий жест словами:

— Я обращаюсь к тебе!

И каждый раз в ответ на эти слова с разных сторон до меня доносился общий вздох, почти рыдание.

Чувства толпы — это нечто необъяснимое и ужасное.

Я закончил проповедь прекрасными, грозными словами, быть может, самыми грозными словами в Библии:

«Если в эту ночь душу твою возьмут от тебя..» ^[275]

Это было недолговечное, странное вдохновение. Домой я вернулся прежним, бесцветным и неприметным человеком. Гризельда меня ждала. Она была немного бледна. Она взяла меня под руку.

— Лен, — сказала она, — ты сегодня был такой… беспощадный. Мне это не понравилось. Я никогда раньше не слышала такой проповеди.

— И думаю, что больше никогда и не услышишь, — сказал я, в изнеможении добираясь до дивана. Я чувствовал себя совершенно измученным.

— Что с тобой стряслось?

— На меня накатило безумие.

— О! А ничего такого, особенного, не было?

— Что значит — «ничего особенного»?

— Просто спросила, и все. Ты человек непредсказуемый, Лен. Мне всегда кажется, что я тебя совсем не знаю.

Мы сели за стол. Ужин был холодный ввиду отсутствия Мэри.

— Тебе письмо в холле лежит, — сказала Гризельда. — Деннис, принеси, пожалуйста.

Деннис, не проронивший ни слова за весь вечер, молча пошел за письмом.

Я взглянул на письмо и невольно застонал. В левом верхнем углу было написано «С посыльным. Срочно».

— Это, несомненно, от мисс Марпл, — сказал я. — Больше не от кого.

Мое предположение оправдалось.

«Дорогой мистер Клемент, — мне очень хотелось бы поговорить с вами о нескольких мелочах, которые пришли мне в голову. Мне кажется, все мы должны по мере сил помочь в расследовании этой печальной тайны. Я подойду, с Вашего разрешения, около половины десятого и стукну в окошко кабинета. Не будет ли милая Гризельда так добра — пусть забежит к нам и поможет моему племяннику скоротать вечер. Разумеется, мы будем рады и мистеру Деннису, если он захочет прийти. Если не будет другого ответа, я дождусь их и приду к вам в назначенное время.

Искренне ваша,

Джейн Марпл».

Я протянул письмо Гризельде.

— Ой, мы непременно пойдем, — весело воскликнула она. — Стаканчик-другой домашней наливки — как раз то, что нужно человеку в воскресный вечерок. По-моему, Мэри сегодня приготовила особенно удручающее бланманже^[276]. От него у нас такое похоронное настроение.

Деннис встретил приглашение далеко не так восторженно.

— Вам-то хорошо, — проворчал он. — Рассуждаете обо всех этих высоких материях, о книгах, об искусстве. А я сижу развесив уши и чувствую себя круглым идиотом.

— Это тебе полезно, — как ни в чем не бывало откликнулась Гризельда. — Чтобы ты помнил свое место. А вообще, по-моему, мистер Рэймонд Уэст вовсе не такой уж всезнайка, он больше представляется.

— Всезнаек среди нас нет, — сказал я.

Мне не терпелось узнать, что именно хочет сказать мне мисс Марпл. Из всех дам моего прихода она, безусловно, самая проницательная. Мало того, что она видит и слышит практически все, что творится вокруг, — она еще умеет дать удивительно точное и убедительное истолкование фактам, которые привлекли ее внимание.

Если бы я когда-либо решил вступить на стезю преступления, то больше всего опасался бы мисс Марпл.

«Спасательно-развлекательная экспедиция к племяннику» — так ее назвала Гризельда — отправилась в поход в начале десятого, а я в ожидании мисс Марпл развлекался тем, что составлял нечто вроде описи фактов, связанных с преступлением. Я расположил их в более или менее хронологическом порядке. Человеком пунктуальным меня не назовешь, но я люблю аккуратность, и мне нравится записывать все в надлежащем порядке.

Точно в половине десятого в окно тихонько постучали, я встал и впустил в кабинет мисс Марпл.

На голову и плечи у нее была накинута тончайшая, пушистая шотландская шаль, и от этого она казалась старенькой и хрупкой. Она вошла и сразу же начала говорить, торопясь и слегка запыхавшись от волнения:

— Вы так добры, что позволили мне зайти… Душечка Гризельда — сама доброта… Рэймонд от нее без ума, всегда говорит о ней: прелестная головка Греза…^[277] Можно присесть сюда? Это не ваше кресло? О, благодарю вас… Нет, что вы, не надо скамеечки для ног.

Я повесил шотландскую шаль на спинку стула, потом подошел и сел в кресло напротив своей гостьи. Мы сидели и глядели друг на друга; на лице мисс Марпл заиграла лукавая улыбка.

— Вот вы сейчас сидите и думаете — отчего я во все это вмешиваюсь? Наверно, вам кажется, что это не женского ума дело. Нет-нет, прошу вас, позвольте мне объяснить все самой.

Она на минуту умолкла, и щеки ее начали медленно заливаться нежным румянцем.

— Видите ли, — наконец начала она, — когда живешь совсем одна в таком заброшенном уголке, поневоле приходится искать себе хобби. Ну, разумеется, есть и вязание, и Образцовые Дети, и благотворительность, можно и пейзажи рисовать, но у меня одно хобби с давних пор: Человеческая Натура. Такое разнообразие, так невероятно увлекательно! И как-то само собой получается, что когда человек живет в глухой деревушке, где нет никаких развлечений, у него возникает масса возможностей стать настоящим знатоком, если так можно сказать. Начинаешь классифицировать людей — словно они птицы или цветы: такой-то класс, такой-то род, такой-то вид. Разумеется, порой можно и ошибиться, но со временем ошибаешься все реже. Знаете ли, привыкаешь себя проверять на практике. Например, берешь мелкую загадку — помните, милая Гризельда так смеялась над историей с полупинтой креветок? Эту мелочь и тайной не назовешь, и тем не менее она абсолютно неразрешима, если не найти верный ключ. Или вот еще случай с подменой микстуры от кашля и с зонтиком жены мясника — он тут как бы и ни при чем, если не предположить, что бакалейщик и жена аптекаря ведут себя совершенно неподобающим образом; конечно, так оно и оказалось. Это так увлекательно, когда поразмыслишь над чем-нибудь, а потом убеждаешься в своей правоте.

—, А вы всегда оказываетесь правы, мне кажется, — улыбнулся я.

— В том-то и дело, что из-за этого становишься чуточку самоуверенной, — созналась мисс Марпл. — Но мне так хотелось проверить, смогу ли я так же разгадать настоящую, серьезную тайну? То есть сумею ли я в ней разобраться? Рассуждая логически, это совершенно тот же процесс. В конце концов, маленькая действующая модель торпеды — практически мало отличается от настоящей торпеды.

— Вы считаете, что все дело в подобии, а размеры относительны? — медленно проговорил я. — Должно быть, это так, признаю, это логично. Но я не уверен, что теория всегда подтверждается практикой.

— Уверяю вас, это одно и то же, — сказала мисс Марпл. — Видите ли, все можно свести к общему знаменателю, кажется, мы так это называли в школе? Во-первых, деньги, затем привлекательность… мм…м для людей, противоположного пола и, конечно, разные странности — людей со странностями такое множество, не правда ли? Признаться, когда узнаешь человека получше, непременно углядишь в кем какую-то странность. Нормальные люди иногда такое выкинут, что и не придумаешь, а ненормальные часто ведут себя очень разумно. Понимаете, единственный выход — сравнивать людей с другими, которых вы знаете или знали раньше. Вы бы очень удивились, если бы я вам сказала, что всех людей можно отнести к немногим определенным типам.

— Вы меня пугаете, — сказал я. — Я себя чувствую как под микроскопом.

— Вы, конечно, понимаете, что у меня и в мыслях не было говорить об этом ни с полковником Мельчеттом — он такой властный, ни с бедняжкой инспектором Слаком — он ведь точь-в-точь как молоденькая продавщица в обувной лавке, которая хочет непременно заставить вас купить лакированные лодочки, потому что у нее есть как раз ваш размер, и слышать не хочет, что вам нужны простые опойковые туфли^[278].

Честно говоря, это блестящая характеристика Слака.

— Но вы, мистер Клемент, знаете о преступлении не меньше инспектора Слака, я уверена. И я подумала, что если мы с вами станем работать вместе…

— Как знать, — сказал я. — Должно быть, каждый человек в глубине души воображает себя Шерлоком Холмсом.

Потом я рассказал ей про три письма, полученные сегодня. Рассказал и о том, как Анна нашла портрет, изуродованный до неузнаваемости ножом. Описал и поведение мисс Крэм в полицейском участке, упомянул и о том, как Хэйдок определил подобранный мною кристалл.

— А так как я его нашел, то мне и хотелось бы, чтобы он имел решающее значение, — сказал я в заключение. — Но, всего вероятнее, этот кристалл вообще не имеет отношения к нашему делу.

— А я за эти дни прочла кучу американских детективов — брала в библиотеке, — сказала мисс Марпл. — Может пригодиться для дела.

— Там ничего нет про пикриновую кислоту?

— Боюсь, что нет. Однако я где-то читала, что одного человека отравили, растирая его вместо лекарства пикриновой кислотой на ланолине.

— Но у нас тут никого не отравляли, так что это подходит, — сказал я.

Потом взял со стола и подал ей свой небольшой реестр.

— Вот моя попытка восстановить некоторые факты, привести их в порядок, — сказал я.

Опись фактов.

Четверг, 21 сего месяца.

12.30 — полковник Протеро переносит время своего визита с 18.00 часов на 18.15. Весьма возможно, что это слышала вся деревня.

12.45 — пистолет в последний раз видели лежащим на своем месте (несколько сомнительно, так как ранее миссис Арчер утверждала, что этого не помнит).

17.30 (примерно) — полковник и миссис Протеро выезжают из дому в деревню на машине.

17.30 — ложный вызов к умирающему, звонили из привратницкой у Северных ворот.

18.15 (или раньше на одну-две минуты) — полковник Протеро зашел в мой кабинет, куда его проводила Мэри.

18.20 — миссис Протеро проходит аллеей со стороны сада к окну кабинета. Она не видела полковника Протеро.

18.29 — звонок из коттеджа. Лоуренса Реддинга к миссис Прайс Ридли (по данным с телефонной станции).

18.30–18.35 — слышен выстрел (если считать, что время телефонного звонка было указано точно). По показаниям Лоуренса Реддинга, Анны Протеро и доктора Стоуна, выстрел был слышен раньше, но весьма вероятно, что права миссис П. Р.

18.45 — Лоуренс Реддинг приходит в мой дом и обнаруживает труп.

18.48 — я встречаюсь с Лоуренсом Реддингом.

18.49 — я обнаруживаю труп.

18.55 — Хэйдок осматривает труп.

Примечание. Никакого алиби на время с 18.30 до 18.35 нет у двух лиц — у мисс Крэм и миссис Лестрэндж. Мисс Крэм говорит, что была на раскопках, но свидетелей нет. Однако подозрение с нее может быть снято, так как она явно не связана с этим делом. Миссис Лестрэндж вышла от доктора Хэйдока в самом начале седьмого, так как торопилась на свидание. Где и с кем было назначено свидание? Едва ли с полковником Протеро, так как он в это время должен был быть у меня. Миссис Лестрэндж могла быть поблизости от места преступления в указанное время, но у нее вряд ли имелись какие-либо мотивы для убийства. Она ничего не выиграла с его смертью, а версия инспектора — вымогательство — мне кажется неприемлемой. Миссис Лестрэндж не такой человек. Также маловероятно, что она могла получить доступ к пистолету Лоуренса Реддинга.

— Очень четко, — сказала мисс Марпл, одобрительно кивая головой. — Джентльмены всегда все записывают с отменной точностью.

— А вы согласны с тем, что я написал? — спросил я.

— О да, вы так прекрасно все расписали.

Тогда я задал ей вопрос, который мне давно не терпелось задать.

— Мисс Марпл, — сказал я. — Кого вы подозреваете? Вы как-то говорили, что подозреваете семерых.

— Да, как будто, — рассеянно сказала мисс Марпл. — Но, мне кажется, мы с вами подозреваем разных людей. Собственно говоря, так оно и есть.

Но она не стала спрашивать, кого подозреваю я.

— Все дело в том, — сказала она, — что необходимо подыскать объяснение для всего случившегося. Каждую мелочь нужно истолковать и объяснить. И если у вас есть версия, которая включает в себя все факты без исключения, — значит, вы правы. Но это неимоверно сложно. Если бы не эта записка…

— Записка? — удивился я.

— Да, вы же помните, я вам говорила. Записка мне не дает покоя с самого начала. Что-то в ней не так.

— Но ведь теперь все совершенно ясно, — сказал я. — Записка была написана в восемнадцать тридцать пять, а сверху другой рукой, рукой убийцы, приписано 18.20. Я думаю, что с этим все ясно.

— Пусть так, — сказала мисс Марпл. — И все же записка меня беспокоит.

— Почему?

— Послушайте. — Мисс Марпл с живостью наклонилась ко мне поближе. — Миссис Протеро, как я вам уже говорила, прошла мимо моего сада, и она прошла к окну кабинета, заглянула внутрь и не увидела полковника Протеро.

— Потому что он сидел за столом и писал, — сказал я.

— Вот тут-то и не сходится! Это было в двадцать минут седьмого. Мы с вами говорили, что он не мог сесть и написать, что до половины седьмого он ждать не может, зачем же ему тогда было усаживаться за стол?

— Об этом я и не подумал, — задумчиво сказал я.

— Давайте-ка еще раз во всем разберемся, мой дорогой мистер Клемент. Миссис Протеро подходит к окну, и ей кажется, что в комнате никого нет, и она действительно так подумала, иначе она ни за что бы не пошла в мастерскую к мистеру Реддингу. Это было бы очень неосторожно. В комнате должно быть совершенно тихо, чтобы она решила, что там никого нет. Это можно объяснить одной из трех причин.

— Вы хотите сказать…

— Первая возможная причина — полковник Протеро был уже мертв, но в этом я сомневаюсь. Во-первых, пяти минут не прошло, как он туда вошел, и она или я — мы непременно услышали бы выстрел, а во-вторых, опять же неясно, как он оказался сидящим за письменным столом. Вторая возможная причина — он уже сидел за столом и писал записку, но тогда записка должна была быть совсем о другом. Он не мог писать, что ему некогда ждать. А третья…

— Да? — сказал я.

— Третья причина — в комнате и вправду никого не было, и миссис Протеро была права.

— Вы хотите сказать, что он прошел в кабинет, потом куда-то вышел и вернулся позже?

— Да.

— Но зачем ему это понадобилось?

Мисс Марпл слегка развела руками, выражая недоумение.

— Тогда на все это надо смотреть с совершенно иной точки зрения, — сказал я.

— Нам так часто приходится менять точку зрения на многие вещи. Верно?

Я не отвечал. Я тщательно обдумывал три варианта, которые предложила мисс Марпл.

Старая леди вздохнула и встала.

— Мне пора домой. Я так рада, что нам удалось с вами чуточку поболтать, хотя мы немногого добились, да?

— Сказать по совести, — заметил я, подавая ей шаль, — вся эта история для меня — темный лес.

— Что вы! Этого я бы не сказала. Мне думается, что одна версия подходит. То есть если допустить некое совпадение… а мне кажется, такое допущение позволительно. Только одно, не более, иначе было бы слишком.

— Вы это серьезно говорите? Про версию? — спросил я, глядя ей в глаза.

— Должна признаться, что в моей теории не все гладко — есть один факт, который я не могу объяснить. О! Вот если бы записка была совсем другая…

Она вздохнула и покачала головой. Уже выходя, она машинально протянула руку и пощупала цветок, стоявший на высокой подставке; вид у растения был унылый и неухоженный.

— Вы знаете, мистер Клемент, его надо почаще поливать. Бедняжка, он просто сохнет! Скажите вашей служанке, чтобы поливала его каждый день. Я думаю, это входит в круг ее обязанностей.

— В той же мере, как и все остальные домашние дела, — сказал я.

— Немного не хватает выучки, да? — спросила мисс Марпл.

— О да, — сказал я. — Гризельда же и слушать не хочет о том, чтобы ее рассчитать. Она уверена, что служанка остается у нас только потому, что ее никто другой не возьмет. Правда, не далее как вчера Мэри стращала нас, что уйдет.

— Вот как? А мне всегда казалось, что она очень привязана к вам обоим.

— Я этого как-то не замечал, — сказал я. — Кстати, ее обидела Летиция Протеро. Мэри вернулась со следствия в расстроенных чувствах, а Летиция уже была здесь, и они… в общем, они повздорили.

— О! — воскликнула мисс Марпл. Она уже было переступила через порог, но внезапно застыла на месте, и лицо у нее изменилось, на нем мелькнула целая череда сменяющих друг друга выражений. Я был удивлен.

— О, Боже ты мой, — пробормотала она себе под нос. — Какая же я глупая. Так вот в чем дело. Вполне, вполне возможно, с самого начала.

— Простите?

Она подняла ко мне встревоженное лицо.

— Нет, ничего. Просто мне пришла в голову мысль. Я, пожалуй, пойду домой и хорошенько все обдумаю. Знаете ли, я, кажется, была удивительно недогадлива, даже самой не верится.

— И мне не верится, — галантно сказал я.

Я проводил ее через сад.

— А вы не могли бы поделиться со мной этой внезапной догадкой? — спросил я.

— Пока не хотелось бы. А вдруг я все же ошибаюсь. Впрочем, не думаю. А вот и моя калитка. Большое вам спасибо. Прошу вас, не провожайте меня дальше.

— Записка по-прежнему остается камнем преткновения? — спросил я, когда она, войдя в калитку, закрывала за собой задвижку.

Она посмотрела на меня, словно не понимая.

— Записка? А! Ну, разумеется, это была не та записка. Я и не думала, что она настоящая. Доброй ночи, мистер Клемент.

Она быстрым шагом пошла по тропинке к дому, а я глядел ей вслед, словно прикованный к месту.

Я терялся в догадках.

Гризельда и Деннис еще не вернулись. Я подумал, что надо было мне проводить мисс Марпл и заодно позвать их домой — это было бы вполне естественно. Но мы с ней были так поглощены обсуждением всех возможных перипетий тайны убийства, что забыли о существовании всех остальных.

Я стоял в холле раздумывая — не пойти ли мне за ними, ко тут раздался звонок.

Я вернулся к двери. Заметив, что в почтовом ящике лежит письмо, я решил, что звонил почтальон, и вынул письмо из ящика. Но снова раздался звонок, и я, впопыхах сунув письмо в карман, открыл дверь.

За дверью стоял полковник Мельчетт.

— Привет, Клемент. Еду домой из города, на машине. Решил проведать. Не дадите ли чего-нибудь выпить?

— Конечно, я очень рад. С превеликим удовольствием! — сказал я. — Прошу ко мне.

Он снял кожаное пальто и прошел со мной в кабинет. Я достал виски, содовую и два бокала. Мельчетт стоял у камина, широко расставив ноги, и поглаживал стриженные щеточкой усы.

— У меня для вас есть кое-что новенькое, Клемент. Вы такого еще и не слыхивали. Но с этим можно повременить. Как дела тут, у вас? Еще какая-нибудь старая леди взяла след?

— Ничего плохого в этом не вижу, — сказал я. — Во всяком случае, одна из них считает, что идет по горячему следу.

— Наша приятельница мисс Марпл? Да?

— Наша приятельница мисс Марпл.

— Такие особы всегда считают, что знают все лучше других, — сказал полковник Мельчетт.

Он с явным удовольствием потягивал виски с содовой.

— Быть может, с моей стороны нескромно задавать вопросы, — сказал я, — но надеюсь, что кто-нибудь допросил парнишку из рыбной лавки. Я хочу сказать, что, если убийца вышел через парадную дверь, малый, возможно, видел его.

— Слак его допросил, можете не сомневаться, — сказал Мельчетт. — Но парень говорит, что никого не встречал. Что в принципе и понятно. Убийца не станет лезть на глаза. Скажем, у ваших ворот можно и в кустах переждать. Посыльный заходил к вам, к Хэйдоку и к миссис Прайс Ридли. От него схорониться ничего не стоило.

— Да, — сказал я. — Вы правы.

— А с другой стороны, — продолжал Мельчетт, — если все же это дело рук негодяя Арчера и юный Фред Джексон видел здесь его, он едва ли проговорился бы. Арчер его двоюродный брат.

— Вы всерьез подозреваете Арчера?

— Понимаете ли, старик Протеро его на дух не переносил. И тот был не прочь с ним расквитаться. А снисходительностью старик похвастаться не мог.

— Да, — сказал я. — Человек он был жесткий и непримиримый.

— Я всегда говорю: живите и давайте жить другим, — сказал Мельчетт. — Конечно, закон есть закон, но никому не повредит хоть малая доля человечности. Протеро не знал снисхождения.

— Он этим гордился, — сказал я.

Мы помолчали, потом я спросил:

— А что это за удивительная новость, которую вы мне обещали?

— Да уж, куда удивительнее. Помните ту незаконченную записку, которую Протеро писал, когда его убили?

— Да.

— Мы ее отдали на экспертизу, чтобы убедиться, что «18.20» было приписано другой рукой. Само собой, послали образцы почерка Протеро. Хотите знать заключение? Эту записку Протеро вообще не писал.

— Значит, это подделка?

— Вот именно, «18.20» действительно написано другой рукой, но они в этом не уверены. Эта отметка сделана другими чернилами, но сама записка — подделка. Протеро ее не писал.

— Они в этом уверены?

— Настолько, насколько могут быть уверены эксперты. Вы же знаете, что такое эксперт! Ох! Но в этом они уверены как будто.

— Потрясающе, — сказал я.

Затем память вдруг преподнесла мне сюрприз.

— Послушайте, — сказал я. — Я помню, что миссис Протеро сразу сказала, что почерк совсем не похож на почерк ее мужа, но я не обратил на это внимания.

— Вот как?

— Я решил, что это обычная женская глупость. Тогда единственным бесспорным во всем деле была именно записка.

Мы смотрели друг на друга.

— Любопытно, — сказал я. — Мисс Марпл только нынче вечером говорила, что записка не настоящая.

— Шустрая старушенция. Можно подумать, что она собственными руками совершила убийство — слишком много знает, а?

Тут зазвонил телефон. В телефонном звонке есть что-то до странности одушевленное. На этот раз он звонил отчаянно, с какой-то мрачной, трагической настойчивостью.

Я подошел и взял трубку.

— Викарий слушает, — сказал я. — Кто это?

Странный, сдавленный и визгливо-истерический голос раздался в трубке.

— Я хочу покаяться, — возопил он. — Боже мой, я хочу покаяться!

— Алло, — сказал я. — Алло! Послушайте, вы меня разъединили. С какого номера мне звонили?

Тягучий голос ответил, что не знает. И лениво добавил, что просит извинить за беспокойство.

Я положил трубку и обернулся к Мельчетту.

— Вы как-то сказали, что рехнетесь, если еще кто-нибудь признается в убийстве?

— Ну и что?

— Да вот еще кто-то хочет покаяться. А коммутатор нас разъединил.

Мельчетт бросился к телефону и схватил трубку.

— Я им сейчас кое-что скажу!

— Скажите, — согласился я. — Возможно, это на них подействует. Желаю удачи. А я ухожу. Мне кажется, я узнал этот голос.

Я быстро шел по улице. Было одиннадцать часов, в воскресный вечер в это время деревня Сент-Мэри-Мид уже словно вымирает. Однако, увидев свет в окне второго этажа в одном из домов, я понял, что Хоуз еще не ложился, и решил зайти. Я остановился и позвонил в дверь.

Долгое время никто не открывал, наконец домоправительница Хоуза, миссис Сэдлер, медленно и с трудом отодвинула два засова, сняла цепь и повернула ключ в дверях, после чего подозрительно выглянула в щелку.

— Да это викарий! — удивленно воскликнула она.

— Добрый вечер, — сказал я. — Я хотел повидать мистера Хоуза. Я увидел в окне свет, должно быть, он еще не спит.

— Может, и не спит. Я к нему не заходила, только ужин подала. Вечер у него выдался тихий — никто не навещал, да и сам он никуда не ходил.

Я кивнул, прошел мимо нее и поднялся по лестнице. У Хоуза и спальня и гостиная на втором этаже.

Я прошел в гостиную. Хоуз лежал на низком кресле-диване. Он спал. Мои шаги его не разбудили. Рядом с ним стояла пустая коробочка из-под порошков и стакан, до половины налитый водой.

На полу, возле его левой ноги, валялся исписанный, смятый в комок лист бумаги. Я поднял его и разгладил. Начал читать:

«Мой дорогой Клемент…»

Я дочитал письмо до конца, невольно вскрикнул и спрятал его в карман. Потом склонился над Хоузом, вглядываясь в его лицо.

Затем я протянул руку к телефону, стоявшему у него под рукой, и назвал свой номер. Мельчетт, как видно, все еще пытался выяснить, откуда был тот звонок, — телефон был занят. Я попросил соединить меня, как только номер освободится, и положил трубку.

Я сунул руку в карман — хотел еще раз посмотреть на письмо. Вместе с ним из кармана выпало другое письмо — то, что я вынул из почтового ящика и позабыл прочесть.

Почерк на нем был до отвращения знакомый. Тот самый почерк, которым было написано анонимное письмо, подброшенное сегодня днем.

Я вскрыл письмо.

Прочитал его, потом еще раз, но не смог понять, о чем оно.

Я начал читать в третий раз, когда зазвонил телефон. Словно во сне я взял трубку и сказал: «Алло?»

— Алло!

— Это вы, Мельчетт?

— Я, а вы-то где? Я проследил, откуда звонили. Номер…

— Я знаю номер.

— А! Отлично. Вы оттуда говорите?

— Да.

— Что там насчет признания?

— Я его получил.

— Вы что, поймали убийцу?

Я пережил сильнейшее искушение в жизни. Я посмотрел на Хоуза. Посмотрел на измятое письмо. Бросил взгляд на каракули анонимки. Потом на пустую аптечную коробочку с фамилией Херувим на крышке. И вспомнил одну случайную беседу.

Я сделал титаническое усилие.

— Я, я не знаю, — сказал я. — Будет лучше, если вы сами придете.

И дал ему адрес.

Потом сел в кресло напротив кресла Хоуза и стал думать.

На все размышления у меня было ровно две минуты.

Через две минуты Мельчетт будет здесь.

Я взял анонимное письмо и перечитал его в третий раз.

Потом закрыл глаза и задумался…

Глава 29

Сколько я так просидел, не знаю, — должно быть, прошло всего несколько минут. Но мне показалось, что миновала целая вечность, когда я услышал скрип двери, обернулся и увидел входящего в комнату Мельчетта.

Он пристально вгляделся в спящего Хоуза, потом обратился ко мне:

— Что тут происходит, Клемент? В чем дело?

Я взял одно из двух писем, которые держал в руке, и дал ему.

Он прочел его вслух, приглушив голос:

— «Мой дорогой Клемент, мне необходимо сообщить вам нечто крайне неприятное. Поэтому я предпочел написать. Позже мы можем об этом поговорить. Дело касается недавних пропаж. Неприятно об этом говорить, но я нашел виновника, и ни о каких сомнениях не может быть речи. Как бы ни было тяжко обвинять священнослужителя, церковного пастыря, я выполняю свой долг, с болью, но неукоснительно. Пусть это послужит примером и…»

Мельчетт вопросительно взглянул на меня. После этих слов в письме стоял непонятный росчерк, на этом месте смерть остановила руку писавшего.

Мельчетт с шумом вдохнул воздух, посмотрел на Хоуза.

— Так вот в чем разгадка! И раскаяние заставило его признаться!

— В последние дни он был сам не свой, — сказал я.

Внезапно Мельчетт вскрикнул и в два шага оказался возле спящего. Он взял его за плечо и потряс, сначала легонько, потом все сильней и резче.

— Да он не спит! Он наглотался лекарств! Это еще что?

Его взгляд упал на пустую аптечную коробочку. Он поднял ее.

— Неужели он…

— Я думаю, да, — сказал я. — Он мне показывал эти порошки. Сказал, что его предупреждали не принимать большими дозами. Для него это был единственный выход. Бедняга. Может быть, наилучший выход. Не нам его судить.

Но Мельчетт был прежде всего начальником полиции графства. Те доводы, которые мог принять во внимание я, для него ничего не значили. Он поймал убийцу, а убийцу было положено судить и повесить.

Он тут же ринулся к телефону и стал нетерпеливо стучать по рычажку, пока не получил ответа. Он назвал номер Хэйдока. Затем на минуту стало тихо — он ждал, когда снимут трубку, не сводя глаз с простертой в кресле фигуры.

— Алло-алло-алло, приемная доктора Хэйдока? Скажите доктору, пусть немедленно идет на Хайстрит. Мы у мистера Хоуза. Срочно!.. Да что там у вас? А какой это номер? Прошу прощенья.

Он стукнул по рычажку, вспыхнув от возмущения.

— Не тот номер, не тот номер, вечно у них не те номера! А речь идет о человеческой жизни! Алл о!!! Вы дали мне не тот номер! Да, не теряйте времени, дайте три-девять, а не три-пять!

Еще одна напряженная пауза, на этот раз короче первой.

— Алло, это вы, Хэйдок? Говорит Мельчетт. Приходите на Хайстрит, девятнадцать, сейчас же, прошу вас. Хоуз наглотался каких-то порошков. Спешите, дорога каждая минута.

Он бросил трубку и зашагал взад-вперед по комнате.

— Как вы не догадались сразу же вызвать доктора, Клемент, просто уму непостижимо. Сидите здесь и считаете ворон!

На мое счастье, Мельчетту столь же непостижимо и то, что у других могут быть иные соображения и намерения, чем у него лично. Я промолчал, и он продолжал:

— Где вы нашли это письмо?

— Валялось скомканное на полу — видно, выпало у него из рук.

— Поразительное дело — старая дева как в воду глядела — мы ведь и вправду нашли не ту записку. Как она умудрилась это сообразить! Но этот тоже хорош — не порвал ее, не сжег — просто осел! Только подумайте, держать при себе самую неопровержимую улику из всех мыслимых улик!

— Человеческая натура соткана из противоречий.

— А если бы не это, нам бы ни одного убийцу поймать не пришлось. Рано или поздно они обязательно сморозят какую-нибудь глупость! У вас очень подавленный вид, Клемент. Должно быть, это для вас ужасный удар?

— Верно. Я говорил, что Хоуз последнее время был какой-то странный, но я себе и представить не мог…

— А кто мог? Ага, похоже, машина. — Он подошел к окну, поднял штору и выглянул на улицу. — Точно. Хэйдок.

Через минуту доктор вошел в комнату.

Мельчетт объяснил ему все в нескольких словах.

Хэйдок никогда не выдавал своих чувств. Он только вскинул брови, кивнул и подошел к пациенту. Пощупал пульс, приподнял веко, внимательно вгляделся в глаз.

Потом обернулся к Мельчетту.

— Вам нужно спасти его для виселицы? Дело зашло довольно далеко, если хотите знать. Его жизнь на волоске. Не знаю, сумею ли привести его в себя.

— Делайте все, что в ваших силах.

— Хорошо.

Он порылся в своем саквояже, вынул шприц, сделал инъекцию в руку Хоуза. Потом выпрямился.

— Лучше будет доставить его в Мач Бенэм в больницу. Помогите перенести его в машину.

Мы оба бросились помогать. Усаживаясь за руль, Хэйдок бросил через плечо последнюю фразу:

— Кстати, повесить его вам все равно не удастся, Мельчетт, имейте в виду.

— Вы считаете, что он не выкарабкается?

— Это уж как получится. Я не об этом. Просто, даже если он выживет, понимаете, бедняга не может отвечать за свои действия. Я дам медицинское свидетельство.

— Что он хотел сказать? — спросил Мельчетт, когда мы снова поднимались по лестнице.

Я объяснил, что Хоуз страдал энцефалитом.

— Сонной болезнью, что ли? В наше время обязательно найдется уважительная причина для всякого грязного дела. Верно?

— Наука многое нам объясняет.

— К черту науку! Прошу прощенья, Клемент, но меня прямо воротит от всех этих слюней и соплей — нечего миндальничать! Я человек простой. Ладно, пора заняться осмотром комнаты.

Но в эту минуту нам помешали — и это было совершенно неожиданное и поразительное явление. Дверь отворилась, и в комнату вошла мисс Марпл.

Она порозовела от смущения, понимая, в какое недоумение повергла нас обоих. Говорила она взволнованно, словно оправдываясь:

— Простите, простите меня, ради Бога, — так вторгаться! Добрый вечер, полковник Мельчетт. Я еще раз прошу меня извинить, но я узнала, что мистер Хоуз занемог, и решила, что надо зайти, спросить, не нужна ли моя помощь.

Она замолчала. Полковник Мельчетт глядел на нее довольно неблагосклонно.

— Вы очень добры, мисс Марпл, — сухо ответил он. — Не стоило беспокоиться. А как вы узнали, кстати?

Я сам ждал минуты, чтобы задать тот же вопрос.

— По телефону, — объяснила мисс Марпл. — На телефонной станции постоянно путают номера, верно? Вы сначала говорили со мной, а думали, что это доктор Хэйдок. Мой номер три-пять.

— Так вот в чем дело! — воскликнул я.

— И вот, — продолжала она, — я решила зайти, узнать, не надо ли помочь.

— Вы очень добры, — сказал Мельчетт еще более сухо. — Ничего не нужно. Хэйдок увез его в больницу.

— Прямо в больницу? Как я рада это слышать! У меня камень с души свалился. Там он будет в полной безопасности. Когда вы сказали, что ничего не нужно, вы ведь не хотели сказать, что ему уже ничем не поможешь? Да? Неужели вы считаете, что он не выживет?

— Ничего нельзя предсказать, — заметил я.

Мисс Марпл уже углядела картонную коробочку.

— Я думаю, он принял большую дозу? — сказала она.

Я уверен, что Мельчетт предпочел бы все от нее утаить. Может быть, и я бы так поступил при иных обстоятельствах. Но в моей памяти слишком свежа была беседа с мисс Марпл, и я поступил вразрез с его принципами, хотя, признаюсь, ее мгновенное появление и нескрываемое любопытство вызвали у меня несколько неприятное чувство.

— Посмотрите-ка вот на это, — сказал я, протягивая ей незаконченное письмо Протеро.

Она взяла его и прочла, не выказывая ни малейшего удивления.

— Вы нечто подобное предвидели, не правда ли? — спросил я.

— Да-да, разумеется. Можно ли мне спросить, мистер Клемент, что привело вас сюда именно сегодня? Это мне не совсем понятно. Вы и полковник Мельчетт — этого я никак не ожидала.

Я объяснил, что звонили по телефону, и мне показалось, что я узнал голос Хоуза. Мисс Марпл задумчиво кивнула.

— Очень интересно. Счастливый случай, если можно так сказать. Да, ведь вы пришли сюда вовремя, как раз вовремя.

— Что значит, — вовремя? Вы так считаете? — с горечью спросил я.

Мисс Марпл искренне удивилась.

— Конечно, вы же спасли жизнь мистера Хоуза.

— А вам не кажется, — сказал я, — что лучше было бы ему не выздоравливать? Лучше и для него, и для всех остальных. Теперь мы знаем правду, и…

Я замолк на полуслове — мисс Марпл кивала головой что-то уж слишком энергично, — я даже забыл, о чем хотел говорить.

— Вот именно! — сказала она. — Вот именно! Как раз то, что он хотел вам внушить! Что вы знаете всю правду и что для всех было бы лучше так, как оно вышло. О да, все сходится наилучшим образом: письмо, и отравление порошками, и настроение бедного мистера Хоуза, и его исповедь… Все сходится, но все это неправда!

Мы молча смотрели на нее.

— Вот почему я так рада, что мистер Хоуз в безопасности — в больнице, там до него никто не доберется. Если он выздоровеет, он вам сам расскажет всю правду.

— Правду?

— Да! Что он не тронул и волоска на голове полковника Протеро.

— А телефонный звонок? — возразил я. — Письмо, отравление порошками. Все яснее ясного.

— Off и хотел, чтобы вы так думали. Он очень хитрый. Сохранить письмо и подбросить его в удобную минуту — это требует большой хитрости.

— Кто это «он»? — сказал я.

— Убийца, — ответила мисс Марпл. И невозмутимо добавила: — Мистер Лоуренс Реддинг…

Глава 30

Мы смотрели на нее в полном изумлении. Я думаю, в тот момент оба мы искренне считали, что она не в своем уме. Обвинение звучало в высшей степени неправдоподобно.

Полковник Мельчетт опомнился первым. Он заговорил ласково, с какой-то жалостливой снисходительностью.

— Побойтесь Бога, мисс Марпл, — сказал он. — Молодой Реддинг вне всякого подозрения.

— Естественно, — сказала мисс Марпл. — Он об этом позаботился.

— Наоборот, — сухо возразил полковник Мельчетт. — Он сделал все от него зависящее, чтобы его обвинили в убийстве.

— Да, — сказала мисс Марпл. — Он нас всех провел, и меня точно так же, как и других. Может быть, вы припомните, дорогой мистер Клемент, как я была поражена, когда услышала, что мистер Реддинг признался. У меня в голове все перевернулось, и я решила, что он не виноват, хотя до тех пор я не сомневалась, что он преступник.

— Значит, вы подозревали Лоуренса Реддинга?

— В книгах преступником всегда оказывается тот, кого меньше всех подозревают, я знаю. Только это правило вовсе не годится для реальной жизни. Чаще всего именно то, что бросается в глаза, и есть правда. Я всегда хорошо относилась к миссис Протеро, но это не помешало мне заметить, что она полностью попала под влияние мистера Реддинга и готова исполнить все, что он велит, а он, разумеется, не из тех молодых людей, которые мечтают сбежать с чужой женой, у которой нет ни гроша за душой. С его точки зрения, полковник Протеро был помехой, которую следовало устранить, и он его устранил. У некоторых молодых людей нет никаких моральных устоев.

Полковник Мельчетт давно уже нетерпеливо фыркал. Теперь он рванулся в бой.

— Неслыханная чепуха от начала до конца! Нам известно все, что делал Реддинг до без десяти семь, а Хэйдок ясно сказал, что в это время полковник Протеро был еще жив. Вы, кажется, думаете, что знаете все лучше врача! А может, вы считаете, что Хэйдок солгал — Бог весть зачем?

— Я считаю, что доктор Хэйдок сказал чистую правду. Он очень порядочный человек. Дело в том, что полковника Протеро застрелила миссис Протеро, а вовсе не мистер Реддинг.

Мы снова онемели. Мисс Марпл поправила кружевное жабо^[279], спустила с плеч пушистую воздушную шаль и начала читать нам лекцию в самых благопристойных подобающих для старой девы тонах, мягко и совершенно естественно сообщая самые поразительные вещи.

— До этого времени я не считала себя вправе говорить. Если вам кажется, что вы все точно знаете, — это еще не доказательство. И пока вы не найдете объяснения для всех фактов до единого (как я уже говорила сегодня вечером дорогому мистеру Клементу), нельзя с уверенностью выдвигать свою версию. А у меня не хватало всего одного факта, только одно и оставалось объяснить, — и вот, совершенно внезапно, когда я выходила из кабинета мистера Клемента, я заметила фикус в горшке возле окна — в нем-то и была разгадка! Ясно как Божий день!

— Спятила, — шепнул мне полковник Мельчетт. — Окончательно спятила.

Но мисс Марпл, как ни в чем не бывало, продолжала свой рассказ мелодичным голосом истинной леди, сияя безмятежной благожелательностью к нам.

— Мне было очень прискорбно поверить в это, очень прискорбно. Видите ли, они оба мне так нравились. Но вы же знаете, что такое человеческая натура. Должна вам сказать, что, когда они, друг за дружкой, оговорили себя самым глупым образом, у меня прямо камень с души свалился. Я обрадовалась своей ошибке. И я стала размышлять: у кого еще был мотив для устранения полковника Протеро.

— Семеро подозреваемых! — пробормотал я себе под нос.

Она одарила меня улыбкой.

— Вот именно. Этот Арчер — весьма сомнительно, но если он напьется — можно ли за него поручиться? Алкоголь ударяет в голову. И, само собой, ваша Мэри. Она очень давно встречается с Арчером, а характер у нее престранный. И мотив и возможность — ведь она была в доме одна-одинешенька! Старая миссис Арчер могла с легкостью похитить пистолет у мистера Реддинга и отдать ему или ей. Потом, конечно, Летиция — ей нужна и свобода и деньги, чтобы жить в свое удовольствие. Я знаю множество случаев, когда самые прелестные, неземные девушки выказывали полное отсутствие щепетильности, хотя, конечно, джентльмены ни за что не согласятся в это поверить.

Я виновато моргнул.

— Потом еще теннисная ракетка, — продолжала мисс Марпл.

— Теннисная ракетка?

— Ну да, та самая, что попалась на глаза Кларе, служанке миссис Прайс Ридли, валялась на траве у ваших ворот. А это говорит о том, что мистер Деннис ушел с теннисной игры раньше, чем получается по его словам. Мальчики в шестнадцать лет такие уязвимые и неуравновешенные! Каков бы ни был мотив — ради Летиции или ради вас — он мог на это пойти. И наконец, бедняжка мистер Хоуз и вы сами, но альтернативно, как выражаются юристы.

— Я? — вскричал я с живейшим удивлением.

— Да, конечно. Вы уж простите великодушно — я в это ни минуты не верила, но был разговор об исчезающих церковных сборах. Один из вас — либо вы, либо мистер Хоуз, — наверно, был виноват, и миссис Прайс Ридли повсюду намекала, что это дело ваших рук, главным образом на основании того, что вы так резко протестовали против всяких расследований. Разумеется, я-то была уверена с самого начала, что это мистер Хоуз, он очень напомнил мне того несчастного органиста, о котором я вам рассказывала, но все же никогда нельзя быть уверенной…

— Зная человеческую натуру, — мрачно изрек я.

— Вот именно. Ну, и кроме того, естественно, остается еще душечка Гризельда.

— Миссис Клемент абсолютно ни при чем, — оборвал ее полковник Мельчетт. — Она вернулась поездом в восемнадцать пятьдесят.

— Это она так говорит, — отпарировала мисс Марпл. — Никогда нельзя верить людям на слово. В этот вечер поезд в восемнадцать пятьдесят опоздал на полчаса. Но я своими собственными глазами видела ее в четверть седьмого, она шла в сторону Старой Усадьбы. Следовательно, она приехала раньше, на другом поезде. Собственно говоря, ее видели, но вы, должно быть, об этом знаете?

Она испытующе посмотрела на меня.

Повинуясь необъяснимому магнетизму ее взгляда, я протянул ей последнее анонимное письмо, то самое, которое прочел незадолго до нашего разговора. Там было подробно изложено, как Гризельду видели выходящей из коттеджа Лоуренса Реддинга в двадцать минут седьмого, в тот роковой день.

Ни тогда, ни после я не проронил ни слова об ужасном подозрении, в некий момент пронзившем мне душу. Это представилось мне как страшный сон, как наваждение, — былая близость между Лоуренсом и Гризельдой, которая стала известна Протеро, его угроза довести все до моего сведения, — и Гризельда в отчаянии похищает револьвер и заставляет его замолчать навсегда. Как я уже сказал — это было наваждение, кошмарный сон, на несколько бесконечных минут приобретший все признаки жуткой реальности.

Не знаю, подозревала ли это мисс Марпл. Вполне возможно. От нее ничто не укроется.

Она отдала мне письмо, коротко кивнув головой.

— Вся деревня об этом судачила, — сказала она. — И вправду, выглядело это довольно подозрительно. Особенно когда миссис Арчер показала под присягой, что пистолет был на своем месте, когда она уходила в полдень.

Она на минуту умолкла, затем продолжала:

— Но я непозволительно отвлеклась от главного! Я вот что хотела — я считаю это своим долгом — изложить вам мое объяснение происшедшего. Если вы мне не поверите, я буду утешаться тем, что сделала все, что в моих силах. И без того мое желание — прежде совершенно увериться, а потом говорить, — едва не стоило жизни бедному мистеру Хоузу.

Она снова замолчала, а когда заговорила снова, ее голос звучал иначе — тверже, решительней. Больше не казалось, что она оправдывается или извиняется.

— Вот мое объяснение всего происшедшего. К четвергу преступление было полностью обдумано, до мельчайших подробностей. Сначала Лоуренс Реддинг зашел к викарию, зная, что не застанет его дома. Он принес пистолет, который спрятал в горшок с фикусом, на подставке возле окна. Когда вернулся викарий, Лоуренс Реддинг объяснил свое присутствие тем, что он решился уехать отсюда. В пять тридцать Лоуренс Реддинг позвонил викарию из дома привратника, что у Северных ворот, подражая женскому голосу (вы помните, что он одаренный актер).

Миссис Протеро с мужем только что выехали в деревню. И одна прелюбопытная деталь (хотя никому не пришло в голову этим заинтересоваться) — миссис Протеро не взяла с собой сумочку. Это совершенно необычный для женщины поступок. Почти точно в двадцать минут седьмого она проходит мимо моего садика и останавливается поговорить со мной, чтобы я могла хорошенько рассмотреть, что оружия при ней не было и что она ведет себя нормально, как всегда. Они, видите ли, знали, что я человек наблюдательный. Она скрылась за углом дома и прошла к двери кабинета. Бедный полковник сидел за столом и писал вам письмо. Он глуховат — это всем известно. Она вынимает пистолет из горшка — он у нее под рукой, как задумано, — подходит к нему сзади, стреляет в затылок, бросает пистолет на пол, молнией вылетает из дома и бежит к мастерской. Любой будет готов присягнуть, что на это у нее хватило бы времени!

— А выстрел? — придирчиво спросил полковник. — Вы же не слышали выстрела?

— Насколько мне известно, существует приспособление, которое называется глушитель Максима. Я читала о нем в детективных романах. Я подумала, что «чиханье», которое слышала Клара, служанка, и был тот самый выстрел. Но это не важно. Миссис Протеро встречается у мастерской с мистером Реддингом. Они входят туда вместе, но, такова уж человеческая натура! — боюсь, они упустили из виду, что я не уйду из сада, пока они не выйдут оттуда!

Мисс Марпл, так весело признававшая собственные слабости, окончательно завоевала мое сердце.

— Когда они вышли, они вели себя естественно, даже весело. Вот тут они и совершили просчет, учитывая обстоятельства. Ведь если они и вправду распрощались навсегда, как они утверждают, у них был бы совсем другой вид. Но в этом, видите ли, было слабое место их заговора. Они просто не смели выглядеть встревоженными или огорченными. А на следующие десять минут они старательно обеспечили себе алиби. Так это, кажется, называется? Наконец, мистер Реддинг идет в ваш дом и выбегает оттуда вам навстречу. Вероятно, он увидел вас на тропинке издалека, и неплохо подсчитал, сколько времени в его распоряжении. Он поднимает пистолет и глушитель, оставляет на столе поддельное письмо с указанием времени, написанным другим почерком и другими чернилами. Когда подделка будет раскрыта, ее истолкуют как неумелую попытку бросить тень на Анну Протеро.

Но, подбрасывая письмо, он находит другое, написанное самим полковником Протеро, — полная для него неожиданность. Будучи чрезвычайно умным молодым человеком, он понимает, что письмо ему может пригодиться, и берет его с собой. Он переводит стрелки настольных часов на время, указанное в записке, — прекрасно зная, что часы всегда поставлены на пятнадцать минут вперед. Замысел тот же — изобразить еще одну попытку очернить миссис Протеро. Затем он уходит, встречает вас у калитки и играет роль человека, близкого к помешательству. Как я уже говорила, он и вправду очень умен. Что станет делать убийца, только что совершивший преступление? Разумеется, он постарается держаться как можно более естественно. Значит, мистер Реддинг будет вести себя совсем иначе. Он выбрасывает глушитель, он отправляется прямиком в полицейский участок с пистолетом, в подтверждение шитого белыми нитками самооговора, и все мы попадаемся на удочку!

В изложении мисс Марпл было что-то завораживащее. Она говорила с такой уверенностью, что оба мы чувствовали — преступление было совершено именно так, а не иначе.

— А выстрел, который донесся из лесу? — спросил я. — Это и есть то случайное совпадение, о котором вы упоминали раньше?

— О, что вы, кет! — Мисс Марпл решительно помотала головой. — Это было вовсе не случайное совпадение, ничего похожего. Было совершенно необходимо, чтобы люди слышали выстрел, иначе трудно было бы отвести подозрения от миссис Протеро. Как мистер Реддинг это подстроил, мне не совсем ясно. Но я поняла, что пикриновая кислота взрывается, когда на нее падает что-то тяжелое, а вы ведь припоминаете, дорогой викарий, что встретили мистера Реддинга с большим камнем в руках как раз в том самом месте, где Потом подобрали кристалл. Джентльмены выдумывают такие хитроумные приспособления — подвесить камень над кристаллами, подвести бикфордов шнур, или запал, если я не спутала, в общем, нечто, что будет тлеть минут двадцать, так что взрыв прозвучит примерно в 18.30, когда они с миссис Протеро выйдут из мастерской и будут у всех на виду. Надежное приспособление — на этом месте потом окажется большой булыжник, и больше ничего! Но он позаботился и камень убрать, когда вы на него вышли.

— Я думаю, вы правы, — воскликнул я, вспомнив, как вздрогнул от неожиданности Лоуренс Реддинг, увидев меня перед собой. Тогда я ничего не заподозрил, но теперь…

Мисс Марпл, казалось, читала мои мысли — она многозначительно кивнула.

— Да, — сказала она, — для него это была пренеприятная встреча, в самый неподходящий момент. Но он отлично вывернулся — сделал вид, что несет мне камень для японского садика. Только вот… — Мисс Марпл вдруг заговорила с особенным нажимом: — Камень был совершенно неподходящий для моего японского садика. И это навело меня на след!

Полковник Мельчетт, просидевший все это время словно в трансе, проявил признаки жизни. Фыркнув раз-другой носом и растерянно высморкавшись, он заявил:

— Ну, я вам скажу! Это уж, честное слово…

На более определенное высказывание он не отважился. Мне кажется, что и его, как и меня, подавила логическая безупречность умозаключений мисс Марпл. Но в данный момент он не хотел в этом признаваться.

Напротив, он протянул руку, схватил скомканное письмо и рявкнул:

— Ладно, это сойдет. А что вы скажете про Хоуза? Этот тип позвонил и сам признался!

— Да, это был перст Божий. Несомненно, влияние проповеди викария. Знаете, мистер Клемент, вы произнесли замечательную проповедь. Она глубоко повлияла на мистера Хоуза, я думаю. Он больше не мог этого выносить, он жаждал признаться в злоупотреблении церковными сборами.

— Что?

— Конечно, и это, по воле Провидения, спасло ему жизнь. (Я искренне надеюсь и уповаю, что его жизнь спасена. Доктор Хэйдок — замечательный врач.) Насколько я понимаю, мистер Реддинг сохранил письмо (дело рискованное, но я думаю, что он спрятал его в надежном месте) и постарался выяснить, к кому оно относится. Вскоре он уверился, что это мистер Хоуз. Я слышала, что он вчера вечером вернулся с мистером Хоузом к нему домой и провел здесь весь вечер. Я подозреваю, что он подменил коробочку с лекарством мистера Хоуза, а письмо спрятал в карман его халата.

Бедный молодой человек в полном неведении проглотит смертельный порошок, а после его смерти найдут письмо, и все непременно решат, что он застрелил полковника Протеро и покончил с собой в приступе раскаяния. Мне кажется, что мистер Хоуз нашел письмо сегодня после того, как проглотил яд. В его болезненном состоянии ему причудилось, что это нечто сверхъестественное — да еще после проповеди викария, — и он почувствовал, что должен во всем признаться.

— Ну и ну! — сказал полковник Мельчетт. — Честное слово!.. Абсолютно невероятно! Я не верю ни одному слову!

Ему никогда еще не случалось высказываться столь неубедительно. Видимо, он и сам это понял, поэтому задал еще один вопрос:

— А вы можете объяснить другой звонок по телефону, из коттеджа мистера Реддинга к миссис Прайс Ридли?

— А! — сказала мисс Марпл. — Это я и называю совпадением., Этот звонок подстроила душечка Гризельда, я думаю, не обошлось тут и без мистера Денниса. Они проведали, какие слухи миссис Прайс Ридли распускает про викария, и задумали таким образом (конечно, это ребячество) заставить ее замолчать. А совпадение в том, что звонок раздался точно в тот же момент, что и выстрел в лесу. Это и навело всех на мысль, что между ними есть какая-то связь.

Я вдруг вспомнил, как все, слышавшие выстрел, говорили, что он «не такой, как обычные выстрелы». И они были правы. Однако как трудно было объяснить, чем именно он отличался от других выстрелов.

Полковник Мельчетт откашлялся.

— Ваше объяснение выглядит довольно убедительно, мисс Марпл, — сказал он. — Но разрешите мне указать вам на то, что у вас нет никаких улик.

— Знаю, — сказала мисс Марпл. — Но все же вы мне верите, не правда ли?

После затянувшейся паузы полковник нехотя признал:

— Да, верю. Пропади оно все пропадом, только так это и могло произойти. Но нет ни малейшей улики — ни тени улик!

Мисс Марпл негромко кашлянула.

— Поэтому я и подумала, что при подобных обстоятельствах…

— Да?

— Позволительно будет поставить маленькую ловушку.

Глава 31

Мы с полковником озадаченно ка нее воззрились.

— Ловушку? Какую еще ловушку?

Мисс Марпл помялась, как бы в нерешительности, но было совершенно ясно, что у нее готов тщательно разработанный план.

— Скажем, мистеру Реддингу кто-то звонит по телефону и предупреждает его.

Полковник Мельчетт улыбнулся.

— «Все пропало! Бегите!» Старый трюк, мисс Марпл. Нет, я не говорю, что он так уж плох. Иногда срабатывает. Но наш мистер Реддинг — слишком шустрая птичка, чтобы попасть в такой силок.

— Тут нужно что-нибудь особенное, я понимаю, — сказала мисс Марпл. — Я бы предложила — это мое предположение, не больше, — предостеречь его должен человек, известный своими неординарными взглядами на подобные дела. Доктор Хэйдок иногда высказывал такие воззрения, что люди могли подумать, будто он и на убийство смотрит с какой-то особой точки зрения. Если бы он намекнул, что кто-то, миссис Сэдлер или кто-нибудь из ее детишек, своими глазами видел, как он подменил коробочку с порошками, тогда, естественно, если мистер Реддинг ни в чем не виноват, он пропустит это мимо ушей, но если…

— Но если нет…

— Он может тогда и сорваться, сделать какую-нибудь глупость.

— И сам попадется нам в руки. Возможно. Очень хорошо придумано, мисс Марпл. А Хэйдок пойдет на это? Вы сами сказали, что его воззрения…

Мисс Марпл оживленно перебила его.

— О! Его воззрения — это все теории! А практика совсем другое дело, верно? А вот и он, кстати, можете сами у него спросить.

Хэйдок, как мне показалось, удивился, застав мисс Марпл в нашем обществе. У него был усталый, замученный вид.

— Пронесло, — сказал он. — Я уж и не чаял его выцарапать. Но он выкарабкается. Долг врача — спасать своего пациента, и я его спас, но я был бы рад не меньше, если бы мне это не удалось.

— Вы перемените мнение, — сказал полковник Мельчетт, когда услышите, что мы вам расскажем.

Коротко и лаконично он изложил доктору версию мисс Марпл, и последнее ее предложение — чтобы он помог устроить преступнику «ловушку».

Тут нам представился исключительный случай увидеть своими глазами, что именно имела в виду мисс Марпл, утверждая, что теории несколько отличаются от того, что можно ждать в реальной жизни.

Воззрения Хэйдока, судя по всему, мгновенно и резко переменились. Мне кажется, он был бы рад видеть голову Лоуренса Реддинга на блюде, как царь Ирод^[280]. И мне кажется, вовсе не убийство полковника Протеро заставило его жаждать крови, а покушение на несчастного Хоуза.

— Каков негодяй! — бушевал Хэйдок. — Каков негодяй! И кого — бедолагу Хоуза! У него мать и сестра. Клеймо — мать и сестра убийцы! — осталось бы на них до конца жизни, а на какую душевную пытку он бы их обрек! Какая трусливая, гнусная тварь!

Хотите видеть безудержную, первозданную ярость в чистом виде, пожалуйста, стоит только довести до белого каления убежденного гуманиста.

— Если это правда, — добавил он, — можете на меня рассчитывать, Этого типа надо стереть с лица земли. Тронуть беззащитное существо, беднягу Хоуза!..

Все неудачники могут всегда рассчитывать на сочувствие доктора Хэйдока.

Он с увлечением принялся обсуждать детали операции с Мельчеттом. Мисс Марпл встала, собираясь уходить. Я вызвался ее проводить.

— Вы так добры, мистер Клемент, — сказала мисс Марпл, когда мы шли по опустевшей улице. — Боже, уже за полночь! Надеюсь, Рэймонд лег спать, не дожидаясь меня.

— Ему бы следовало за вами зайти, — заметил я.

— А он и не знает, где я, — призналась мисс Марпл.

Я вдруг улыбнулся, вспомнив тонкий психологический анализ преступления, сделанный Рэймондом Уэстом.

— Если ваша версия подтвердится — я-то в этом ни на минуту не сомневаюсь, — сказал я, — вы обставите племянника на сто очков.

Мисс Марпл тоже улыбнулась — и это была снисходительная улыбка.

— Я запомнила одно присловье своей двоюродной бабушки Фанни. Мне тогда было шестнадцать, и оно казалось мне ужасно глупым.

— Да? — заинтересовался я.

— Бабушка любила повторять: «Молодым кажется, что старики глупы, но старики-то знают, что глупы — молодые!»

Глава 32

Рассказать осталось совсем немного. План мисс Марпл полностью себя оправдал. Так как именно Лоуренс Реддинг пытался убить Хоуза, намек на то, что есть свидетель, который видел, как он подменил лекарство, заставил его «сделать глупость», Нечистая совесть не дает покоя.

Конечно, положение его было не из легких. Первым его побуждением, я думаю, было бежать куда глаза глядят. Но ведь он не мог бросить соучастницу Он не посмел исчезнуть, не переговорив с ней, а ждать до утра не рискнул. Той же ночью он проник в Старую Усадьбу, а за ним следом два самых надежных подчиненных полковника Мельчетта. Он бросил горсть гравия в окно Анны Протеро, разбудил ее и отчаянным шепотом вызвал вниз, поговорить. Несомненно, снаружи они чувствовали себя в большей безопасности, чем в доме, — Летиция могла проснуться. Летицию они не разбудили, зато двое полицейских подслушали весь разговор, от начала до конца. Никаких сомнений не оставалось. Мисс Марпл оказалась права во всем, до мелочей.

Суд над Лоуренсом Реддингом и Анной Протеро — достояние гласности. Я не намерен повторять отчеты прессы. Замечу только, что большие почести выпали на долю инспектора Слака, благодаря служебному рвению и уму которого преступники были переданы в руки правосудия. Естественно, об участии мисс Марпл нигде не упомянуто. Да она сама пришла бы в ужас при одной мысли об этом.

Летиция зашла ко мне перед самым судом. Она вплыла в дверь моего кабинета, как всегда, похожая на бесплотную тень. Она сказала, что с самого начала была уверена в виновности мачехи. Под предлогом поисков желтого беретика она хотела обыскать кабинет получше, надеялась, что ей удастся обнаружить что-нибудь, укрывшееся от глаз полиции.

— Знаете, — протянула она своим отрешенным голоском, — они же не могли ее так ненавидеть, как я. А ненависть очень помогает.

Она ничего не нашла, но зато подбросила под стол сережку Анны.

— Раз я знала, что она убийца, то какая разница. А в том, что убила она, у меня сомнений не было.

Я незаметно вздохнул. Летиция никогда не научится понимать некоторые вещи. В каком-то отношении она поражена моральным дальтонизмом.

— Какие у вас планы, Летиция? — спросил я.

— Когда все будет позади, я уеду за границу. — Она помолчала и добавила: — Я еду за границу со своей матерью.

Я взглянул на нее, не веря своим ушам.

Она кивнула.

— Неужели вы не догадывались? Миссис Лестрэндж — моя мать. Она при смерти, знаете? Она хотела со мной повидаться и приехала сюда под вымышленным именем. Ей помогал доктор Хэйдок. Он очень старый друг — когда-то был в нее по уши влюблен, — видно невооруженным глазом! Он к ней неравнодушен. Мужчины всегда сходили с ума по маме, я знаю. Она и сейчас ужасно привлекательна. Во всяком случае, доктор Хэйдок ею очарован и во всем помогал ей. Свое настоящее имя она скрыла — люди обо всем болтают и сплетничают, противно! Она тогда пошла к отцу, сказала, что умирает и очень хочет меня повидать. А отец вел себя как скотина. Сказал, что она потеряла все родительские права и что я думаю, будто она умерла. Как бы не так, меня не проведешь! Такие, как отец, никогда дальше своего носа не видят!

Но мама сдаваться не собиралась, она у меня с характером. Она просто считала, что приличнее обратиться сперва к отцу, а когда он ей так нагрубил, послала мне записочку, мы договорились, что я уйду с тенниса пораньше и встречусь с ней в конце тропинки, в четверть седьмого. Мы просто встретились на минутку и условились, когда встретимся скова. Расстались до половины седьмого. А потом я была в кошмарном состоянии — боялась, что ее обвинят в убийстве отца. Уж у нее-то была причина его ненавидеть. Поэтому я и добралась до ее портрета — там, на чердаке — и изрезала его. Полиция могла разнюхать про портрет и узнать ее — вот чего я боялась. И доктор Хэйдок тоже перетрусил. Мне даже казалось, что он иногда всерьез думает, что она и есть убийца! Мама такая отчаянная. Она не думает о последствиях.

Она на минуту замолчала.

— Вот что странно… Мы с ней действительно родные. А отец мне был как неродной. Но мама… ладно, я еду с ней за границу, это решено. Я буду рядом с ней до… до конца.

Она встала, и я взял ее руку в свои.

— Да благословит Господь вас обеих, — сказал я. — Я уверен, что в один прекрасный день вас ждет большое счастье, Летиция.

— Пора бы, — сказала она, пытаясь засмеяться. — До сих пор оно меня не очень-то баловало, а? Да ку, в конце концов, это не важно. Прощайте, мистер Клемент. Вы всегда ко мне хорошо относились, вы ужасно добрый, и Гризельда тоже.

Гризельда!

Пришлось рассказать ей начистоту, как ужасно огорчило меня анонимное письмо; сначала она рассмеялась, а потом с самым серьезным видом меня отчитала.

— Тем более, — сказала она в заключение, — что я собираюсь в будущем стать скромной и богобоязненной — в точности, как отцы-пилигримы^[281].

Я никак не мог представить себе Гризельду в роли отца-пилигрима.

Она продолжала:

— Понимаешь, Лен, в мою жизнь скоро войдет что-то новое, и я стану более спокойной, уравновешенной. В твою жизнь оно тоже войдет, только тебе оно принесет радость, молодость, во всяком случае, я на это надеюсь! И ты не будешь то и дело называть меня «дорогое дитя», когда у нас будет настоящий ребенок, мой и твой. Знаешь, Лен, я решила, что пора мне стать настоящей «женой и матерью» (как пишется в книгах), и домашним хозяйством тоже займусь всерьез. Я уже купила три книжки: две — «Домоводство» и одну — «Материнская любовь», — и если уж это не сделает меня идеальной, я не знаю, что еще для этого нужно! Книжки потешные, я смеялась до колик, нет, написаны они всерьез, ну ты сам понимаешь. Смешнее всего про воспитание молодого поколения.

— А ты случайно не купила книгу «Как надо обращаться с мужем», признавайся? — спросил я с опаской и привлек ее к себе.

— Мне она ни к чему, — отвечала Гризельда. — Я образцовая жена. Я люблю тебя всем сердцем. Что тебе еще нужно?

— Ничего, — сказал я.

— Ты не мог бы сказать, ну хоть один-единственный разок, что безумно меня любишь, а?

— Гризельда, — сказал я, — я тебя обожаю! Я тебя боготворю! Я люблю тебя безумно, безнадежно и страстно, да простит мне Бог!

Моя жена глубоко и удовлетворенно вздохнула.

Вдруг она выскользнула из моих объятий.

— Вот досада! Сюда идет мисс Марпл. Ни словечка ей, слышишь! Не хватало мне только, чтобы мне подсовывали подушки под спину и настаивали, чтобы я держала ноги повыше! Скажи, что я ушла играть в гольф. Это собьет ее со следа, и это чистая правда — я забыла там свой желтый свитер, а он мне нужен.

Мисс Марпл подошла к окну, смущенно остановилась поодаль и спросила, может ли она видеть Гризельду.

— Гризельда, — сказал я, — ушла на поле для гольфа.

В глазах мисс Марпл вспыхнула тревога.

— О! Но, согласитесь, — это крайне неосторожно в ее положении.

И она залилась самым милым, старомодным, стародевически стыдливым румянцем, как и подобает настоящей леди.

Чтобы скрыть минутное замешательство, мы торопливо заговорили о деле Протеро, вспомнили «доктора Стоуна», который оказался вором и мошенником, известным под многими именами и кличками. С мисс Крэм, кстати, было полностью снято обвинение в соучастии. Она после долгого запирательства призналась в том, что отнесла чемодан в лес, но сделала это по доверчивости — доктор Стоун ее уверил, что опасается соперничающих с ним археологов — от них всего молено ожидать, даже открытого грабежа ради того, чтобы дискредитировать его теорию. Судя по всему, девушка приняла эти россказни за чистую монету. А теперь, как поговаривают в деревне, она отправилась на поиски какого-нибудь неподдельного пожилого холостяка, которому нужна секретарша.

Пока мы болтали, меня грызла одна мысль: как мисс Марпл ухитрилась докопаться до нашего самого нового секрета? Но вскоре мисс Марпл, в свойственной ей тактичной манере, сама дала мне это понять.

— Я надеюсь, душечка Гризельда воздерживается от крайностей, — тихо сказала она, выдержав пристойную паузу. — Я вчера была в книжной лавке в Мач Бенэме…

Бедняжка Гризельда — книга «Материнская любовь» выдала ее с головой!

— Знаете, мисс Марпл, — сказал я внезапно. — Я все думаю: если бы вы совершили убийство, сумел ли бы кто-нибудь его раскрыть?

— Какие у вас ужасные мысли! — воскликнула глубоко шокированная мисс Марпл. — Надеюсь, я никогда не пойду на такой смертный грех!

— Но ведь такова человеческая натура, — процитировал я.

Мисс Марпл оценила шутку и рассмеялась мелодичным, лукавым смехом.

— Какой вы шутник, мистер Клемент! — Она встала. — Хотя, вполне естественно, настроение у вас должно быть отличное.

У двери в сад остановилась.

— Передайте нежный привет моей милой Гризельде и скажите ей, что я умею хранить тайны.

Честное слово, наша мисс Марпл — просто прелесть…

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

«Тайна голубого экспресса»

Большая часть романа была написана зимой — весной 1927 года на Канарских островах, куда Агата Кристи уехала вместе с дочерью отвлечься после нервной депрессии, вызванной смертью матери и разрывом с мужем.

Взяв за основу сюжет раннего рассказа «Плимутский экспресс», она работала над книгой с нежеланием, буквально заставляя себя каждый день писать по нескольку страниц; именно тогда, по ее свидетельству, она впервые ощутила себя профессиональной писательницей. Позднее она отозвалась о «Тайне голубого экспресса» как о самом неудачном своем романе, «слишком обычном, полном клише, с неинтересным сюжетом».

Тем не менее характеры героев романа получились вполне убедительными, а атмосфера Французской Ривьеры 20-х годов настолько достоверной, что и сегодня воспринимается так же убедительно, как и в год публикации. Поскольку в романе нет ни Гастингса, ни доктора Шеппарда («Убийство Роджера Экройда»), никто не сглаживает своими ироничными репликами непомерное тщеславие мосье Пуаро, который подчас выглядит как карикатура на самого себя. И все же этот образ гораздо больше походит на Пуаро, нежели карточная фигура из предыдущего романа «Большая четверка» (не вошел в собрание). Здесь же впервые появляется название «Сент-Мэри-Мид», позже данное деревне, где проживает мисс Марпл.

Роман впервые вышел в Англии в 1928 году.

Имеется несколько переводов на русском языке. Перевод под редакцией М. Макаровой выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Тайна семи циферблатов»

Этот роман был написан в лондонской квартире Агаты Кристи.

Умело используя предубежденное отношение английской публики того времени к тайным обществам, миссис Кристи развернула довольно тонкую интригу и предложила неожиданный сюжетный ход, предоставив читателю самому интерпретировать некоторые двусмысленные ситуации в первой части романа.

Некоторые персонажи, в том числе и невозмутимый флегматик инспектор Баттл, перекочевали в роман из вышедшего в 1925 году «Тайны замка Чимниз». И хотя «Тайна семи циферблатов» заметно уступает последнему — меньше изящества, остроумия и сюжетных находок — это не помешало ему войти в разряд наиболее запавших в читательскую душу триллеров.

Впервые опубликован в Англии в 1929 году.

До настоящей публикации существовал один перевод на русский язык. Перевод под редакцией М. Макаровой выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

«Убийство в доме викария»

Первый роман с участием мисс Джейн Марпл — персонажем, возникшим благодаря желанию Агаты Кристи развить образ любимой ею Кэролин из «Убийства Роджера Экройда», вызванного, возможно, тем, что из ставящейся в то время по «Роджеру Экройду» пьесы ее пришлось исключить. Кроме того, очевидно определенное сходство мисс Марпл с бабушками писательницы, о которых она тепло вспоминает в «Автобиографии».

Роман вызвал критику некоторых ее собратьев по перу (в частности Джулиана Сшмонса), да и сама Агата Кристи позднее отметила чрезмерное обилие действующих лиц и сюжетных линий, тем не менее в целом она была довольна фабулой. Несомненной удачей следует считать и описание деревни и реалий деревенской жизни. Интересно сравнить «Убийство в доме викария» с ее первым романом — «Таинственное происшествие в Стайлз», с которым он имеет много общих черт.

Впервые роман опубликован в Англии в 1930 году.

На русский язык переведен М. Ковалевой и опубликован в книге Агата Кристи. Смерть приходит в конце: Издательство Университетское, Минск, 1990.

А. Астапепков А. Титов

Примечания

1

Плас де ля Конкорд, или Площадь Согласия — одна из красивейших площадей в центре Парижа.

(обратно)

2

Сена — река, протекающая через Париж и впадающая в пролив Ла-Манш.

(обратно)

3

Маркиз — дворянский титул ниже герцога и выше графа.

(обратно)

4

О да (фр.).

(обратно)

5

Елисейские поля — одна из главных улиц Парижа в западной части города с многочисленными магазинами, ресторанами, гостиницами и кинотеатрами.

(обратно)

6

Господин Маркиз (фр.).

(обратно)

7

«Савой» — одна из самых дорогих гостиниц в центре Лондона.

(обратно)

8

Речь идет о 1-й мировой войне 1914–1918 годов.

(обратно)

9

Уолл-стрит — улица в Нью-Йорке в районе Манхэттена, где расположены главные банки и финансовые учреждения США.

(обратно)

10

Здесь по-видимому, имеется в виду императрица Екатерина II Великая (1729–1796).

(обратно)

11

Почтенный — титулование детей наследственных английских дворян — пэров, которое ставится перед именем, сравните ниже титулование жены Дерека Кеттеринга — почтенная миссис Дерек Кеттеринг.

(обратно)

12

Керзон-стрит — улица в фешенебельном районе Лондона Мейфэр.

(обратно)

13

Рафаэль (наст, имя Раффаэлло Санти; 1483–1520) — итальянский живописец и архитектор; его изображения мадонн, наиболее известным из которых является «Сикстинская мадонна» — воплощение чистоты и нежности материнской любви.

(обратно)

14

«Парфенон» — театр оперетты в центральной части Лондона.

(обратно)

15

Французская Ривьера, или Лазурный берег — полоса гористого побережья Франции на Средиземном море, защищенная с севера Приморскими Альпами и являющаяся международным курортом с многочисленными гостиницами, пансионатами, виллами.

(обратно)

16

Архиепископ Кентерберийский — высшее духовное лицо в англиканской протестантской церкви Англии, главой которой является король.

(обратно)

17

Матримониальный — брачный, относящийся к супружеству.

(обратно)

18

Сити — самоуправляющийся административный район в восточной части Лондона, один из крупнейших финансовых и коммерческих центров мира.

(обратно)

19

Граф — один из наследственных дворянских титулов — ниже маркиза и выше виконта.

(обратно)

20

Клод Амброз — имя композитора, по всей видимости, является вымышленным.

(обратно)

21

Речь идет о драме в стихах норвежского поэта и драматурга Г. Ибсена (1828–1906) «Пер Гюнт»; Анитра — персонаж этой драмы, дочь вождя бедуинов, похитившая драгоценности Пера и бросившая его в пустыне.

(обратно)

22

Друг мой (фр.).

(обратно)

23

Бонд-стрит — одна из главных торговых улиц Лондона, известная дорогими магазинами, особенно ювелирными.

(обратно)

24

Любимая (фр.).

(обратно)

25

Прелестный мальчик… это не практично (фр,).

(обратно)

26

Боже мой! (фр.).

(обратно)

27

Ну и что? (фр.).

(обратно)

28

Черт возьми! (фр.).

(обратно)

29

В адресе на первом месте указан адресат, далее название усадьбы или особняка, затем населенный пункт и графство; Кент — графство в бассейне реки Темзы на юго-востоке Англии.

(обратно)

30

Портсмут — город в графстве Гемпшир на берегу пролива Ла-Манш, известный морской курорт.

(обратно)

31

«Дейли мейл» — ежедневная консервативная газета, основанная в 1896 году.

(обратно)

32

Неглиже — утренняя домашняя женская одежда свободного покроя.

(обратно)

33

Виконт — английский аристократический титул — ниже графа и выше барона.

(обратно)

34

Вустершир — графство в западной части Англии.

(обратно)

35

Линкольнс-инн-Филдс — одна из старейших корпораций адвокатов, существующая в Лондоне с XIV века.

(обратно)

36

Простодушием (фр.).

(обратно)

37

Типичная англичанка (фр.).

(обратно)

38

Прекрасная англичанка (фр.).

(обратно)

39

Дымчато-серый костюм и вечернее клатье «Дыхание осени» (фр.).

(обратно)

40

Вкус (фр.).

(обратно)

41

Нюансах (фр.).

(обратно)

42

Пикадилли — одна из главных улиц в центральной части Лондона.

(обратно)

43

Бюро Кука — всемирно известное Бюро путешествий, основанное в 60-х годах XIX века.

(обратно)

44

Пикадилли-Серкус — площадь в центральной части Лондона с радиально расходящимися улицами.

(обратно)

45

Ницца — город и порт на юге Франции на побережье Средиземного моря, один из курортных центров Французской Ривьеры.

(обратно)

46

Кале — город на севере Франции на проливе Па-де-Кале.

(обратно)

47

Наполеон от финансов — то есть финансовый король; Наполеон I Бонапарт (1769–1821) — французский государственный деятель и полководец, французский император (1804–1814).

(обратно)

48

Виктория — большой вокзал в Лондоне, соединяющий столицу с портами на южном побережье Англии.

(обратно)

49

Харли-стрит — улица в Лондоне, где находятся приемные веющих частных врачей-консультантов.

(обратно)

50

Пульмановские вагоны — большие и удобные спальные вагоны первого класса на особых рессорах, предохраняющих от толчков, обычно в скорых поездах дальнего следования; по имени американского изобретателя и промышленника Д. М. Пульмана (1831–1897).

(обратно)

51

Дувр — город и порт в Великобритании в графстве Кент у пролива Па-де-Кале, ближайший к европейскому берегу.

(обратно)

52

Визави — друг против друга (фр.).

(обратно)

53

Ленч — второй завтрак в 12–14 часов дня, часто заменяющий обед.

(обратно)

54

Сафьяновый — сделанный из особым образом обработанной козьей кожи.

(обратно)

55

Пригороды (фр.).

(обратно)

56

Детективный роман (фр.).

(обратно)

57

Лион — крупный город на юго-востоке Франции на реке Рона.

(обратно)

58

Канн (Канны) — город-курорт на юге Франции на Лазурном берегу Средиземного моря.

(обратно)

59

Багажная квитанция (фр.).

(обратно)

60

Клерк — мелкий чиновник, конторский служащий.

(обратно)

61

Сюртэ («безопасность»; фр.) — французская уголовная полиция; подразделение Министерства внутренних дел Франции.

(обратно)

62

Несессер (фр.) — складной сундучок или ящичек с принадлежностями дамского туалета, шитья и т. п.

(обратно)

63

Купер Глэдис (1888–1970) — английская актриса, игравшая в театрах Англии и США, а также снявшаяся в ряде фильмов.

(обратно)

64

Гольф — распространенная в Англии спортивная игра на поле с лунками, в ходе которой игроки стремятся специальной клюшкой загнать резиновый шарик в каждую из лунок наименьшим числом ударов; крокет — подвижная игра, в которой принимают участие от двух до восьми игроков, пытающихся провести деревянный шар с помощью деревянных молотков через воткнутые на поле в землю дужки.

(обратно)

65

Библейская аллюзия — Ветхий Завет, книга «Числа», 32:23.

(обратно)

66

«Ритц» — дорогая парижская гостиница.

(обратно)

67

Судебный следователь (фр.).

(обратно)

68

Дорогой друг (фр.).

(обратно)

69

Иль д'О р («Золотые острова»; (фр.). — древнее название Иерских островов у побережья Французской Ривьеры.

(обратно)

70

Готский альманах — ежегодный генеалогический справочник, выходящий с 1763 года на французском и немецком языках в немецком городе Гота, главном городе герцогства Сакс-Кобург-Гота.

(обратно)

71

Честное слово (фр.).

(обратно)

72

Так вот (фр.).

(обратно)

73

Гиеры — административный центр округа Вар на побережье Средиземного моря недалеко от города Тулон.

(обратно)

74

Досконально (фр.).

(обратно)

75

Боже мой! (фр.).

(обратно)

76

Не исключено (фр.).

(обратно)

77

Антибы — небольшой город на Лазурном берегу Франции к востоку от Канна.

(обратно)

78

Именно (фр.).

(обратно)

79

Очень хорошо! (фр.).

(обратно)

80

Жизнь (фр.).

(обратно)

81

Французское фразеологическое выражение, которое имеет значение: «Вернемся к делу».

(обратно)

82

Кусочек филе камбалы а-ля жанетт (фр.).

(обратно)

83

Отлично! (фр.).

(обратно)

84

Уайтчепл — один из беднейших округов лондонского Ист-Энда, промышленного и рабочего района Лондона.

(обратно)

85

Радушием (фр.).

(обратно)

86

Нант — город и порт на западе Франции на побережье Атлантического океана в устье реки Луары.

(обратно)

87

Имеются в виду казни аристократов во время Великой французской революции 1789–1793 годов.

(обратно)

88

Боже мой (фр.).

(обратно)

89

Монте-Карло — город в княжестве Монако на Лазурном берегу, курорт, известный своим игорным домом (казино).

(обратно)

90

Фирменном поезде (фр.).

(обратно)

91

Ну да (фр.).

(обратно)

92

Как мне это надоело! (фр.).

(обратно)

93

Завтрак (фр.).

(обратно)

94

Омлета со специями, антрекота по-беарнски и ромовой бабы (фр.).

(обратно)

95

Произведений искусства (фр.).

(обратно)

96

Людовик XV (1710–1774) — французский король, которому историческая традиция приписывает фразу «После нас — хоть потоп!»; Мария-Антуанетта (1755–1793) — французская королева, жена Людовика XVI, известная своей расточительностью; была арестована и гильотинирована во время Великой французской революции в 1793 году.

(обратно)

97

Мизансцены (фр.) — размещение на сцене актеров и декораций, планировка сцены.

(обратно)

98

Господин граф (фр.).

(обратно)

99

Господин граф де ля Рош (фр.).

(обратно)

100

Ментона — город на юго-востоке Франции у границы с Италией, один из крупнейших курортов Французской Ривьеры.

(обратно)

101

Отлично (фр.).

(обратно)

102

Шалопай (фр.).

(обратно)

103

Женщины (фр.).

(обратно)

104

С готовностью (фр.).

(обратно)

105

Йоркшир — одно из крупнейших по территории графств на северо-востоке Великобритании.

(обратно)

106

Скотленд-Ярд — традиционное название лондонской полиции, образованное от названия части Уайтхоллского дворца — «Шотландский двор», где некогда останавливались приезжавшие в Лондон короли Шотландии.

(обратно)

107

Камелия — вечнозеленое дерево или кустарник с красивыми крупными белыми или красными цветами.

(обратно)

108

Здравствуйте (фр.).

(обратно)

109

Великий князь — с XVIII века в России титул членов царской фамилии.

(обратно)

110

Австрийская эрцгерцогиня — титул жены или вдовы члена бывшего австрийского императорского дома.

(обратно)

111

Что ж! (фр.).

(обратно)

112

Лоншам — ипподром в Париже между Сеной и Булонским лесом, функционирующий с 1863 года.

(обратно)

113

Симпатичная (фр.).

(обратно)

114

Рокебрюнн — район в округе Приморские Альпы на Лазурном берегу между Монако и Ментоной.

(обратно)

115

Такие дела (фр.).

(обратно)

116

К себе (фр.).

(обратно)

117

Криппен Хоули Харви. (1862–1910) — американец, изучавший медицину в Лондоне, ставший здесь управляющим фармацевтической компанией и в 1910 году повешенный за убийство жены; дело Криппена получило широкую известность еще и потому, что, пытаясь бежать на пароходе в Канаду, Криппен был опознан, и капитан корабля сообщил о нем по телеграфу в Лондон, чем способствовал его аресту.

(обратно)

118

Успокоительный чай из целебных трав (фр.).

(обратно)

119

Пеньюар (фр.).

(обратно)

120

Этот тип (фр.).

(обратно)

121

Дорогой (фр.).

(обратно)

122

Ремесло (фр.).

(обратно)

123

Как это по-английски! (фр.).

(обратно)

124

Имеется в виду 1-я мировая война 1914–1918 годов.

(обратно)

125

Фландрия — историческая область, входящая в состав Бельгии, Франции и Нидерландов, где в 1914 году шли ожесточенные бои между армиями союзников и немецкой армией, в ходе которых немцы пытались прорвать фронт союзников, но потерпели поражение.

(обратно)

126

Физиогномика — наука о распознании природных задатков человека по его физическим свойствам, утверждающая возможность определить характер человека и его принадлежность к определенному нравственному типу, исходя из его внешнего облика.

(обратно)

127

Подружка (фр.).

(обратно)

128

И что же? (фр.).

(обратно)

129

Итак (фр.).

(обратно)

130

Мне говорили (фр.).

(обратно)

131

Буквально (фр.).

(обратно)

132

Дьявольски шикарна (фр.).

(обратно)

133

В самом деле! (фр.).

(обратно)

134

Настоящий аристократ (фр.).

(обратно)

135

Итон — одна из старейших привилегированных средних школ для мальчиков, расположенная недалеко от Лондона.

(обратно)

136

Клептомания — психическое заболевание, выражающееся в непреодолимой тяге к воровству.

(обратно)

137

Бэкингемский дворец — главная королевская резиденция в Лондоне, построенная в 1703 году.

(обратно)

138

Букмекер — лицо, принимающее денежные ставки при игре на скачках, на бегах и т. п.

(обратно)

139

Ах! Вот вы где! (фр.).

(обратно)

140

Разговор с глазу на глаз (фр.).

(обратно)

141

Пансиона (фр.).

(обратно)

142

Маленькая пансионерка (фр.).

(обратно)

143

Викарий — в англиканской церкви приходский священник.

(обратно)

144

Гинея — монета, равная 21 шиллингу, применяемая при исчислении гонораров, оценке картин и т. п.; первоначально чеканилась из золота, привозимого из Гвинеи.

(обратно)

145

Галльская любезность — то есть французская любезность; галлы — кельтское племя, некогда в древности населявшее территорию современной Франции и Бельгии.

(обратно)

146

Господь Бог (фр.).

(обратно)

147

Титан — гигант, исполин ума, таланта и т. п.; в древнегреческой мифологии дети бога неба Урана и богини земли Геи, вступившие в борьбу с громовержцем Зевсом за обладание небесным престолом; потерпели поражение и были сброшены в подземный мир Тартар.

(обратно)

148

Ну вот (фр.).

(обратно)

149

Проклятье! (фp.).

(обратно)

150

Массивная помпезная кровать, богато украшенная резьбой, стиль, характерный для периода правления королевы Великобритании Виктории (1837–1901).

(обратно)

151

Кошка для англичан символизирует человека (чаще всего женщину) недоброжелательного, злого, коварного.

(обратно)

152

Страз — поддельный драгоценный камень, изготовленный из смеси свинца, борной кислоты, некоторых металлов и т. д.; назван по имени изобретателя.

(обратно)

153

Стилтон — полутвердый жирный белый сыр с прожилками плесени; назван по имени деревушки в графстве Хантиндоншир.

(обратно)

154

Мозельское игристое — вино из знаменитого винограда, произрастающего в долине реки Мозель, которая протекает через Францию и Германию и впадает в Рейн.

(обратно)

155

Филигрань — ювелирное украшение из тонкой крученой золотой или серебряной проволоки, напоминающее кружево.

(обратно)

156

Соломон — царь Израильско-Иудейского царства в 965–925 годах до н. э., прославившийся своей мудростью и богатством.

(обратно)

157

Камея — резной камень, обычно оникс, украшенный выпуклым изображением.

(обратно)

158

Опущение начального придыхательного согласного является характерным признаком лондонского простонародья — «кокни».

(обратно)

159

Травести — в драматическом театре актриса, исполняющая роли мальчикрв, а также роли, требующие переодевания в мужской костюм (от французского слова со значением «переодеваться»); характерные роли — роли персонажей с ярко выраженным бытовым или социальным своеобразием.

(обратно)

160

Фамилия Найтон по-английски пишется с начальным «к» — Knighton.

(обратно)

161

Разумеется (фр.).

(обратно)

162

Тысяча чертей (фр.).

(обратно)

163

Между нами (фр.).

(обратно)

164

Часть поговорки: «Кто рано встает, тому Бог подает».

(обратно)

165

Рыцарское звание, дающее право на титул «сэр» перед именем, присваивается за особые заслуги политическим деятелям, крупным бизнесменам, деятелям искусства и т. п.; титул жены рыцаря — «леди» (или «дама»).

(обратно)

166

Рахиль — в Новом Завете (Евангелие от Матфея, 11:18) женщина, безутешно оплакивающая своих детей, убитых слугами царя Иудеи Ирода, который, стремясь погубить младенца Иисуса, приказал вырезать в Вифлееме всех мальчиков «от двух лет и ниже».

(обратно)

167

Архиепископ — старший епископ, глава церковно-административной территориальной единицы, соответствует чину митрополита.

(обратно)

168

Дрейк Френсис (1540–1596) — английский адмирал и мореплаватель.

(обратно)

169

Армада — огромный флот испанского короля Филиппа II, снаряженный им против Англии, но уничтоженный бурей.

(обратно)

170

Здесь обыгрываются, имеющие в английском языке одно и то же значение, слова: «бордюр» и «приграничные районы между Англией и Шотландией», откуда и появляется мысль о шотландских песнях.

(обратно)

171

Понго (англ.) — одно из обозначений человекообразной обезьяны.

(обратно)

172

Лонгфелло Генри Уодсуорт (1807–1882) — американский поэт-романтик; здесь строка из стихотворения «Псалом жизни» (перевод И. А. Бунина).

(обратно)

173

Бандл (сленг 30-х годов, амер.) — привлекательная и остроумная молодая женщина.

(обратно)

174

Бридж — карточная игра, в которую играют две пары партнеров.

(обратно)

175

Имеется в виду поочередный пропуск круга каждым из партнеров во время игры в бридж.

(обратно)

176

В некоторых карточных играх розыгрыш длинной масти.

(обратно)

177

Роббер — финал игры в бридж, после чего производится окончательный подсчет очков.

(обратно)

178

Судный день — согласно Библии, день Страшного суда, когда при наступлении конца света Бог каждому воздаст за грехи его.

(обратно)

179

Хлорал-хлорал гидрат — легко растворимое в воде и спирте бесцветное вещество с горьковатым вкусом, применяемое как успокаивающее и снотворное средство.

(обратно)

180

Спаниели — порода мелких легавых собак, длинношерстных, с большими ушами и короткими ногами, используемых особенно для охоты на уток.

(обратно)

181

Твид — грубая шерстяная ткань с особым диагональным плетением нитей двух или более разных цветов.

(обратно)

182

Пантеон — усыпальница, место захоронения знаменитых людей.

(обратно)

183

Сиддонс Сара Кембл (1755–1831) — одна из величайших трагических актрис на английской сцене.

(обратно)

184

Коронер — должностное лицо при органе местного самоуправления графства или города, которое разбирает дела о насильственной смерти или смерти при сомнительных обстоятельствах.

(обратно)

185

Лобстер — омар, крупный морской рак, мясо которого высоко ценится.

(обратно)

186

Семь Циферблатов — старинный пригород Лондона, где в XVII веке действительно существовала колонна с семью циферблатами на центральной площади, от которой радиально расходились семь улиц, в более позднее время этот район был средоточием нищеты, разрухи и высокой преступности.

(обратно)

187

«Испано» — марка роскошного с мощным двигателем автомобиля, производимого компанией «Испано-Сюиза».

(обратно)

188

Бойскауты — добровольная ассоциация, объединяющая подростков от 8 до 20 лет и проповедующая здоровый образ жизни, заповеди христианской морали, патриотизм.

(обратно)

189

Олбани — фешенебельный многоквартирный дом в Лондоне на улице Пикадилли, построенный во 2-й половине XVIII века.

(обратно)

190

Ист-Энд — промышленный и портовый район в Лондоне к востоку от Сити, где проживает бедный люд.

(обратно)

191

Девоншир — графство на юго-западе Великобритании.

(обратно)

192

Багрово-красное от прилива крови лицо является одним из симптомов апоплексического удара, или инсульта, вызываемого кровоизлиянием в головной мозг.

(обратно)

193

Из приличных (фр.).

(обратно)

194

«Морнинг пост» — ежедневная газета консервативного направления, основанная в 1772 году; «Панч» — еженедельный сатирико-юмористический журнал консервативного направления, выходящий в Лондоне с 1841 года.

(обратно)

195

«Правь, Британия» — начало припева гимна британских патриотов о Британии как владычице морей, впервые исполненного в 1740 году (слова Томсона, музыка Арна).

(обратно)

196

Ливрейный лакей — лакей, носящий ливрею (форменную одежду с галунами).

(обратно)

197

Речь идет о 1-й мировой войне 1914–1918 годов.

(обратно)

198

Ротшильд — представитель семьи банкиров Ротшильдов, ведущей свое начало от немецкого банкира М. А. Ротшильда (1743–1812); сыновья и дальнейшие потомки его основали в разных странах Европы сеть банкирских домов, из которых одним из наиболее могущественных был лондонский «Ротшильд и сыновья», основанный в 1804 году.

(обратно)

199

«Кто есть кто» — ежегодный биографический справочник, издающийся в Англии с 1849 года.

(обратно)

200

Миссис Танкерей — персонаж пьесы английского драматурга Артура Уинга Пинеро (1885–1934) «Вторая миссис Танкерей».

(обратно)

201

Тоттенхем-Корт-роуд — улица в центральной части Лондона, известная своими магазинами.

(обратно)

202

Слушайте! Слушайте! — возглас, выражающий согласие с выступающим — «Правильно! правильно!» (первоначально в английском парламенте).

(обратно)

203

«Синие книги» — отчеты министерств и вообще любые документы значительного объема, изданные с санкции парламента (названы по цвету обложки издания); «Белые книги» — официальные правительственные документы, меньше по объему, чем «Синие книги», которые правительство представляет Палате общин для ознакомления (название по цвету обложки).

(обратно)

204

Санта-Фе — столица юго-западного штата США Нью-Мексико на границе с Мексикой.

(обратно)

205

Петит — мелкий типографский шрифт (данная сноска набрана петитом).

(обратно)

206

Метод работы (лат.).

(обратно)

207

Манчестер — крупный промышленный центр в графстве Ланкашир на северо-западном побережье Англии.

(обратно)

208

Ньюфаундленд — порода крупных собак-водолазов.

(обратно)

209

Херродс — один из самых фешенебельных универсальных магазинов Лондона.

(обратно)

210

Лестрейд — персонаж знаменитого детективного цикла Артура Конан Дойла (1859–1930), незадачливый полицейский инспектор.

(обратно)

211

Ватсон — персонаж рассказов и повестей знаменитого детективного цикла Артура Конан Дойла, врач, друг Шерлока Холмса.

(обратно)

212

Спиритический сеанс — общение с духами с помощью медиумов (посредников), которые, прибегая к различным манипуляциям (верчению столов, дощечек и т. п.), способны якобы входить в контакт с душами умерших и получать от них ответы на задаваемые вопросы.

(обратно)

213

Цитата из пьесы Вильяма Шекспира «Гамлет», акт 5, сцена 1.

(обратно)

214

Бриджи — брюки особого покроя, узкие вниз от колена, заправляемые в сапоги.

(обратно)

215

Боже мой! (нем.).

(обратно)

216

Фут — мера длины, равная 30,48 см.

(обратно)

217

Боже милостивый! (нем.).

(обратно)

218

Маузер — одна из систем скорострельных ружей и револьверов; названа по имени изобретателя немецкого инженера Пауля Маузера (1838–1914).

(обратно)

219

Очень быстро (фр.).

(обратно)

220

Шифон — шелковая, хлопчатобумажная тонкая ткань.

(обратно)

221

На месте преступления (фр.; юр.).

(обратно)

222

Ярд — мера длины, равная 91,44 см.

(обратно)

223

Миля — мера длины, равная 1,609 км.

(обратно)

224

Красная королева — персонаж сказки Льюиса Кэрролла (1832–1898) «Алиса в Зазеркалье».

(обратно)

225

Бермондси — город на реке Темза к западу от Лондона.

(обратно)

226

Старые мастера — художники, творившие до XVIII века.

(обратно)

227

Имеется в виду Тимур (1336–1405) — среднеазиатский государственный деятель, полководец, эмир, разгромивший Золотую Орду, совершивший грабительские походы в Иран, Закавказье, Индию, Малую Азию и др.

(обратно)

228

Минералогия — наука о минералах, естественных неорганических веществах, входящих в состав земной коры и обычно добываемых в качестве полезных ископаемых; геология — наука о строении, составе и истории земной коры, а также о полезных ископаемых и методах их нахождения и добычи.

(обратно)

229

Рододендрон — произрастающая в горных местностях альпийская роза, кустарник с неопадающими листьями и красивыми цветами; разводится как декоративное растение.

(обратно)

230

Дюйм — мера длины, равная 2,54 см.

(обратно)

231

Имеется в виду пословица «Кому на роду быть повешенным, тот не утонет».

(обратно)

232

Обед в Англии подают вечером, приблизительно в то же время, что у нас ужин.

(обратно)

233

Вполголоса (лат,).

(обратно)

234

Свинг — удар, при котором мяч меняет траекторию полета.

(обратно)

235

За и против (фр.).

(обратно)

236

Каменный век — культурно-исторический период в развитии человечества, когда орудия труда и оружие изготавливались главным образом из камня.

(обратно)

237

В некоторых романских языках, например во французском, существуют носовые гласные, придающие речи носовой тембр.

(обратно)

238

Гидрохлорид морфия — препарат морфия, растворимый в воде и спирте и являющийся в малых дозах снотворным и болеутолящим средством, а в больших — вызывающий паралич центральной нервной системы и смерть.

(обратно)

239

Пентонвилл — большая тюрьма в Лондоне, существующая с 1842 года.

(обратно)

240

Гризельда — героиня средневековой легенды, с бесконечным терпением и кротостью переносившая все испытания, которым подвергал ее муж, проверяя ее любовь.

(обратно)

241

Последователи христианского учения, возникшего во второй половине I века в восточных провинциях Римской империи, подвергались в первые века нашей эры жестоким преследованиям со стороны римских императоров.

(обратно)

242

Церковный староста — лицо, ежегодно выбираемое в каждом приходе англиканской и епископальной церкви и ведающее сбором пожертвований и другими мирскими делами прихода.

(обратно)

243

Высокая Церковь — направление в англиканской церкви, придающее большое значение соблюдению ритуалов и авторитету духовенства.

(обратно)

244

Сокращение МКАЦ расшифровывается (см. ниже) как Мужская Конгрегация Англиканской Церкви.

(обратно)

245

Баронет — в Англии носитель низшего наследственного дворянского титула.

(обратно)

246

Имеется в виду страсть к обрядам, отличающая католическое направление в христианском вероучении, на которые тратятся довольно внушительные средства.

(обратно)

247

Наблюдение за жизнью птиц считается национальным увлечением англичан.

(обратно)

248

Парфянская стрела — враждебный выпад напоследок, перед уходом; по преданию, парфяне, жители древнего царства на юго-востоке Каспийского моря, симулируя отступление, заманивали врагов в ловушку и осыпали их стрелами.

(обратно)

249

Ноев ковчег — согласно Библии (Ветхий Завет, Книга Бытия, 5—10), судно, которое по велению Бога построил патриарх Ной и в котором он с семьей и животными спасся от всемирного потопа, чтобы заселить мир заново.

(обратно)

250

Сфинкс — человек, чье поведение или облик указывает на загадочность и глубину его характера; в Древнем Египте сфинкс — каменное изваяние лежащего льва с человеческой головой; в древнегреческой мифологии — крылатое существо с туловищем лььа или собаки и головой и грудью женщины.

(обратно)

251

Пословица «Жена Цезаря должна быть выше подозрений» восходит к фразе, приписываемой римскому политическому деятелю, полководцу и писателю Гаю Юлию Цезарю (100—44 до н. э.), который развелся со своей женой Помпейей, оказавшейся замешанной в скандале.

(обратно)

252

Модернизм — направление в изобретательном и прикладном искусстве и архитектуре конца XIX — начала XX века, противопоставившее себя искусству прошлого.

(обратно)

253

Рассеян (фр.).

(обратно)

254

Падре (ит.) — отец, титул священнослужителя католической церкви в романских странах.

(обратно)

255

Карл II (1630–1685), — король Англии, Шотландии и Ирландии, отец которого Карл I был казнен в эпоху гражданской войны; после смерти Кромвеля в 1660 году, был объявлен королем Великобритании.

(обратно)

256

Мировой судья — должностное лицо, обычно не имеющее специального юридического образования и не получающее денежного вознаграждения, уполномоченное рассматривать мелкие уголовные и гражданские дела.

(обратно)

257

Констебль — низший полицейский чин, за которым следует чин сержанта полиции, затем — инспектора полиции.

(обратно)

258

Слак (англ.) — своеобразное «говорящее» имя: означает «вялый, расхлябанный».

(обратно)

259

Пинта — мера вместимости жидкостей и сыпучих тел, равная 0,57 литра.

(обратно)

260

Энцефалит — воспаление головного мозга, вызываемое болезнетворными микроорганизмами; одна из разновидностей энцефалита характеризуется повышенной сонливостью, при которой больней может спать в любом положении.

(обратно)

261

«Гардиан» — ежедневная газета либерального направления, основанная в 1821 году; «Церковный вестник» («Черч таймс») — еженедельная газета англиканской церкви, издающаяся в Лондоне и основанная в 1863 году.

(обратно)

262

Честертон Кит Гильберт (1874–1936) — английский писатель и мыслитель, автор циклов рассказов о сыщике-священнике отце Брауне.

(обратно)

263

Крикет — спортивная командная игра с мячом и битами на травяном поле, овальной формы, напоминает бейсбол и русскую лапту.

(обратно)

264

Каменный век — культурно-исторический период в развитии человечества, когда основные орудия труда и оружие изготавливались главным образом из камня; бронзовый век, пришедший на смену каменному, характеризуется развитием металлургии, основным материалом для производства орудий труда и оружия становится бронза.

(обратно)

265

Кромлехи — ритуальные сооружения, использовались вероятнее всего, для погребальных церемоний, относятся главным образом к эпохе бронзового века и представляют собой огромные, отдельно стоящие камни, образующие концентрические окружности вокруг площадки в центре.

(обратно)

266

Авангардизм (от фр. «передовой отряд») — термин, обозначающий некоторые течения в искусстве и литературе (преимущественно в поэзии и драматургии), возникшие в 20-х годах XX века и отвергавшие традиционные формы литературы и искусства как устаревшие.

(обратно)

267

Олеография — особый способ снятия копий с картин, написанных масляными красками, дающий отпечаток, более близкий к оригиналу, а также копия картины, полученная таким способом.

(обратно)

268

Английское слово со значением «тайник», заимствованное из французского языка, произносится как «кэш», тогда как «кэч» — это «ловушка, загвоздка».

(обратно)

269

Повод (фр.).

(обратно)

270

Согласно существующей в англоязычных странах традиции ученая степень, звание и членство ученого в различных научных обществах указываются с помощью сокращений после его имени.

(обратно)

271

Вестморленд — графство на северо-западе Англии.

(обратно)

272

Догматик — человек, не способный к критическому мышлению, принимающий те или иные положения как непреложную истину, не нуждающуюся в доказательстве.

(обратно)

273

Экспромтом (лат.).

(обратно)

274

Основой проповеди в англиканской церкви часто служит созвучное моменту положение Священного Писания, которое развивается и аргументируется в проповеди; в данном случае взята цитата из Евангелия от Матфея, IX: 13.

(обратно)

275

Цитата из Евангелия от Луки, XII: 20.

(обратно)

276

Бланманже (фр.) — желе из сливок, миндаля, сахара и желатина.

(обратно)

277

Грёз Жан-Батист (1725–1805) — французский живописец, испытавший влияние идей сентиментализма и писавший прелестные идеализированные женские и детские головки.

(обратно)

278

Опойковые туфли — туфли из кожи молодого теленка.

(обратно)

279

Жабо — отделка из кружев или легкой ткани на груди у ворота блузки, платья, сорочки.

(обратно)

280

Ирод— Ирод Антипа, правитель Галилеи (4 до н. э. — 39 н. э.), вступивший в преступную связь с женой своего брата Иродиадой и приказавший, уступая ее настояниям, казнить Иоанна Крестителя, предшественника и провозвестника Христа; ср. Евангелие от Матфея, XIV: 1 —12, Евангелие от Марка, VI: 14–29, Евангелие от Луки, IX; 7–9.

(обратно)

281

Отцы-пилигримы — пуритане, переселившиеся в 1620 году из Англии в Северную Америку и основавшие там на территории Новой Англии первые колонии; отличались особой строгостью нравов, отрицали церковную иерархию, роскошь в богослужении и т. д.

(обратно)

Оглавление

ТАЙНА ГОЛУБОГО ЭКСПРЕССА The Mystery of the Blue Train 1928 © Перевод под редакцией М. Макаровой, Редакция «Артикул», 1996

  Глава 1 Человек с седыми волосами

  Глава 2 Господин Маркиз[3]

  Глава 3 «Огненное сердце»

  Глава 4 На Керзон-стрит[12]

  Глава 5 Весьма полезный джентльмен

  Глава 6 Мирей

  Глава 7 Письма

  Глава 8 Леди Тамилин пишет письмо

  Глава 9 Предложение отвергнуто

  Глава 10 В «Голубом экспрессе»

  Глава 11 Убийство

  Глава 12 На вилле «Маргарита»

  Глава 13 Ван Олдин получает телеграмму

  Глава 14 Рассказ Ады Мейсон

  Глава 15 Граф де ла Рош

  Глава 16 Пуаро обсуждает положение дел

  Глава 17 Аристократ

  Глава 18 Дерек за ленчем

  Глава 19 Нежданный гость

  Глава 20 Кэтрин заводит друга

  Глава 21 На теннисе

  Глава 22 Мосье Папополус завтракает

  Глава 23 Новая версия

  Глава 24 Пуаро дает совет

  Глава 25 Вызов

  Глава 26 Предостережение

  Глава 27 Беседа с Мирей

  Глава 28 Пуаро подражает белке

  Глава 29 Письмо из дома

  Глава 30 Мисс Вайнер выносит вердикт

  Глава 31 Ленч мистера Ааронса

  Глава 32 Кэтрин и Пуаро обмениваются впечатлениями

  Глава 33 Новая версия

  Глава 34 Снова «Голубой экспресс»

  Глава 35 Объяснения

  Глава 36 У моря

ТАЙНА СЕМИ ЦИФЕРБЛАТОВ The Seven Dials Mystery 1929 © Перевод под редакцией М. Макаровой

  Глава 1 Кто рано встает…[164]

  Глава 2 О будильниках

  Глава 3 Неудавшаяся шутка

  Глава 4 Письмо

  Глава 5 Человек на дороге

  Глава 6 Снова Семь Циферблатов

  Глава 7 Утренний визит

  Глава 8 Джимми принимает гостей

  Глава 9 Планы

  Глава 10 Бандл посещает Скотленд-Ярд

  Глава 11 Обед с Биллом

  Глава 12 Расспросы в Чимнизе

  Глава 13 Клуб «Семь циферблатов»

  Глава 14 Собрание «Семи циферблатов»

  Глава 15 Опрос свидетелей

  Глава 16 Прием в Аббатстве

  Глава 17 После ужина

  Глава 18 Приключения Джимми

  Глава 19 Приключения Бандл

  Глава 20 Приключения Лорен

  Глава 21 Возвращение формулы

  Глава 22 Рассказ графини Радски

  Глава 23 Инспектор Баттл ведет расследование

  Глава 24 Бандл удивляется

  Глава 25 Джимми излагает свой план

  Глава 26 Главным образом о гольфе

  Глава 27 Ночное приключение

  Глава 28 Подозрение

  Глава 29 Странности Джорджа Ломакса

  Глава 30 Срочный вызов

  Глава 31 «Семь циферблатов»

  Глава 32 Бандл в изумлении

  Глава 33 Баттл объясняет

  Глава 34 Лорд Кейтсрэм одобряет выбор

УБИЙСТВО В ДОМЕ ВИКАРИЯ Murder at the Vicarage 1930 © Перевод M. Ковалева, 1990

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА