| [Все] [А] [Б] [В] [Г] [Д] [Е] [Ж] [З] [И] [Й] [К] [Л] [М] [Н] [О] [П] [Р] [С] [Т] [У] [Ф] [Х] [Ц] [Ч] [Ш] [Щ] [Э] [Ю] [Я] [Прочее] | [Рекомендации сообщества] [Книжный торрент] |
Фантастика и Детективы, 2013 № 11 (fb2)
- Фантастика и Детективы, 2013 № 11 (Журнал «Фантастика и Детективы» - 11) 1130K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Леонид Каганов (LLeo) - Владимир Михайлович Марышев - Юлий Сергеевич Буркин - Светлана Федорова - Журнал «Фантастика и детективы»
Коллектив авторов
Журнал «Фантастика и Детективы» № 11 2013
Адреналин его превосходительства
Леонид Каганов
Леонид Каганов
21 мая 1972 г.
— Три миллиона жизней — это плата за независимость?! — воскликнул Томаш и покрутил пальцем у виска. — Ты действительно считаешь, что независимость Метрополии от Империи этого стоит?
— За сто лет это не так уж много, — зевнул Дайбо, на миг оторвал могучие руки от руля вездехода и сладко потянулся. — Ты ренегат и дезертир, Томаш. Не понимаю, как военные психологи пустили тебя в армию. Сидел бы у своей мамочки Терезы на аграрной планетке, разводил кроликов.
— Мясных ламантинов, идиот, — обиделся Томаш, пихнув Дайбо в ребра прикладом бластера, — сколько раз тебе повторять?
— Сколько раз тебе повторять, салага, чтобы не обзывал меня и не тыкал, когда я за рулем? — взревел Дайбо и резким ударом вогнал могучий кулак Томашу в нос.
Томаш всхлипнул и умолк, размазывая кровь бумажным платочком.
Некоторое время они ехали молча. Вездеход медленно катился вдоль карьерной балки, под гусеницами скрипел оранжевый песок. Внизу в карьере копошились роботы-рудокопы, похожие сверху на больших стальных муравьев. Уже час, как солнце закатилось за барханы, и лишь справа над горизонтом светил маленький далекий Денеб, раскладывая по песку прямые и ровные тени.
— Ты мне нос разбил, — пробормотал Томаш. — Сильный, да? Врагов бы так бил.
— Некоторые напарники хуже врага, — хмуро объяснил Дайбо. — Вот дали мне салагу в караул… Хилый, наглый, спорит и разговоры подрывные ведет.
— Зато я ножи лучше всех кидаю! — ответил Томаш обиженно и шмыгнул носом. — Убиваю ламантина в глаз со ста метров!
— Дурак ты деревенский, — зевнул Дайбо миролюбиво. — Ламантина он убивает. Ножей солдаты не используют. Качай мышцы, стреляй из бластера и меньше рассуждай про войну.
— Все равно, — упрямо повторил Томаш, хлюпнув носом. — Все равно это неправильная война. Сам полковник говорит, что столетняя война несет только смерть и зло!
— Полковник может говорить всё, — усмехнулся Дайбо. — Он же полковник. Он говорит то, что считает нужным, но ты никогда не узнаешь, что у него на уме. Запомни: он всех видит насквозь, он знает все, что ты скажешь, раньше, чем откроешь рот. А когда надо воевать, он абсолютно безжалостный. Он как робот, понимаешь? Никаких эмоций: только тактика. Он ничего не говорит и не делает без расчета. Плохого слова не скажет без нужды. Но когда есть смысл убить — убьет кого угодно, не задумываясь. Ты просто не видел, как он казнит пленных лазерником: спокойно, быстро, как хлеб режет. Ни один мускул на лице не дрогнет.
— Врешь ты, Дайбо! — покосился Томаш.
— Сам видел, — объяснил Дайбо, — ты еще здесь не служил. Да ты пойми: он полковник. У него все в роду были полковниками, и всех звали Зоран. Зоран Грабовски — герой Метрополии, которому памятник в столице, — это его прадед. А его сын, Зоран Грабовски, погиб в бою за Вегу двадцать лет назад. У него никого нет, у него война в крови, он сдохнет за независимость, но не уступит имперцам. Учись у него, салага!
Вездеход выехал из балки и покатился по полю, уставленному ветряками. Ветряки крутились вяло, на стальных лопастях поблескивал далекий Денеб. Зрелище завораживало. База осталась далеко позади, пора было разворачиваться.
— Интересно, что он будет делать, когда война за независимость окончится? — пробормотал Томаш. — Он же совсем старик, кроме войны, получается, ничего не умеет.
— Война никогда не кончится, — откликнулся Дайбо. — Сто лет тянется, и никогда не кончится. Пока живы люди, они найдут повод драться. Так полковник говорит.
— А все-таки, если война кончится?
— Я трактир открою. — Дайбо притормозил и начал закладывать неспешный разворот.
— Да я про полковника нашего, — перебил Томаш.
— Понятия не имею. Я про себя. Сгоню мышцы, отращу пузо. А еще бороду и хвост на затылке. Буду носить кожаный фартук и подтяжки, стоять за барной стойкой, жарить лангеты и разносить пиво. А к стойке будут подсаживаться посетители и вести неспешные беседы. Про жизнь советы спрашивать. И девки будут приходить, садиться передо мной на барные табуретки, закидывать ногу на ногу в черных колготках…
Томаш не понял, что произошло. Лобовое стекло взорвалось ослепительной вспышкой, а следом взвыла аварийка разгерметизации, потянуло резким холодом и кабину заволокло туманом, как всегда бывает, когда снаружи просачивается холодный аргон. Вездеход резко дернулся, и двигатель смолк. Остро закружилась голова, Томаш бросился на пол кабины, сжимая зубами мундштук кислородника.
— Руки за голову! — надрывался над ухом незнакомый голос, а в шею тыкался раскаленный раструб. — За голову, сказал, убью, сука! Бластер отцепить! Медленно!
Томаш медленно завел руки за голову и отцепил браслет. Бластер тут же вырвали из его рук и отбросили — Томаш слышал, как он упал на песок шагах в десяти от вездехода.
— Коробка связи где? — надрывался голос в самое ухо. — Отвечай, убью!
— Слева… В кармане… — прохрипел Томаш. — Не убивайте…
Жесткая перчатка ощупала комбинезон и выдрала связную коробку вместе с карманом. Она упала на песок, а следом раздался залп лазерника. Со связью было покончено.
— Встать! — скомандовал голос. — Медленно! Не оборачиваться!
Томаш медленно поднялся, приходя в себя. На полу кабины виднелась лужа крови, саднила прокушенная губа, и кислородный мундштук казался на вкус соленым — видно, он слишком сильно сжал его зубами. Но откуда столько крови? Не снимая рук с затылка, Томаш поднялся на колени, а затем медленно встал.
Кабина оказалась залита кровью и засыпана осколками. В кресле водителя сидел Дайбо. Руки его сжимали руль, но голова была неестественно откинута, и он смотрел вперед широко открытыми глазами. В могучей груди Дайбо чернела оплавленная дыра с засохшей коркой крови.
— Не оборачиваться! — повторил голос. — По моей команде выйти наружу из вездехода, сесть на песок!
За спиной послышался лязг, заскрипел песок под подошвами — незнакомец первым вылезал из кабины. Томаш решил пока не спорить. Он медленно выполз и сел, прислонившись спиной к теплому траку. Лицо и легкие жег холодный аргон атмосферы. Томаш судорожно сжал кислородный мундштук и затянулся поглубже. И только когда головокружение улеглось, поднял взгляд. В десяти шагах перед ним стоял незнакомый чернявый парень в оранжевом камуфляже. Без шапки на таком холоде — значит, шлюпку оставил недалеко. Лицо его было скрыто кислородной маской, а в руке он сжимал “Вакс” — тот самый, которым имперцы вооружали своих десантников и диверсантов. Если Томаш правильно помнил занятия в корпусе, бластер этот был короткофокусный, шестизарядный, а мощностью чуть ли не восемнадцать амстрель. У нас таких не делали. А это значит, шансов никаких.
— Имя? — требовательно спросил чернявый.
— Томаш.
— Полное имя?
— Томаш Мирослав Тереза Новак.
— Повстанцы, сепаратисты… — Чернявый презрительно сплюнул в оранжевый песок. — Что за имя для бойца — Тереза?
— Дурак ты, — спокойно объяснил Томаш. — Полное имя гражданина свободной галактики, кроме имени и фамилии, включает имя отца и имя матери. Это вы, имперцы, как безродные собаки с кличками!
Томаш пригнулся, и вовремя — чернявый вскинул бластер и дал залп высоко над кабиной. Сверху полыхнуло огнем.
— Еще раз скажешь такое — убью, — объяснил чернявый. — Отвечай быстро: численность гарнизона?
— Тысяча человек! — бойко ответил Томаш. — Непробиваемый подземный бункер, двенадцать катодных зениток и два крейсера на орбите!
— У вас пустая орбита, — снова плюнул чернявый и поднял раструб. — Еще раз соврешь — я тебя убью.
— А если скажу правду, не убьешь? — усмехнулся Томаш.
Чернявый смутился.
— Не убью, — пообещал он, подумав. — Свяжу и брошу в овраг без одежды.
“Вот, что ему нужно!” — подумал Томаш, представив, как лазутчик пробирается на базу в его, Томаша, комбинезоне.
— Даешь слово Империи? — спросил он.
— Да, — кивнул чернявый, помедлив.
— Хорошо, — ответил Томаш, понимая, что терять нечего, а время надо тянуть. — На базе тысяча человек. Комендант базы — бригадир-полковник Зоран Зоран Петра Грабовски. Заместитель — файер-капитан Замир Пауль Ольга Юсупов. Планета небольшая, называется “Велга-328”, состоит из гадолиния, его и добываем.
Томаш мог рассказывать все это совершенно спокойно — эти факты были известны кому угодно, и имперцам тоже. Но вряд ли они знали, что по тяжелым временам гарнизон базы сокращен в десять раз, катодная зенитка всего одна, и зарядов у нее мало. Сколько — полковник не рассказывал, но старшие поговаривали, что аккумуляторы пусты.
— Снимай комбинезон, — скомандовал чернявый, качнув бластером, — покажешь, где вход на базу.
— Я же замерзну! — возразил Томаш.
— Снимай! — рявкнул чернявый. — А то бластером отогрею!
Томаш подумал, что парень — тоже совсем еще мальчишка, тоже лет двадцать, не больше. Он нарочито медленно стал расстегивать комбинезон. Специально опустил взгляд и смотрел в песок, чтобы чернявый не смог ничего прочесть в глазах. И специально начал стягивать куртку с левого рукава — чернявый не мог знать, что он левша. Только бы успеть и все сделать правильно. Сердце бешено заколотилось, в крови забился адреналин. Томаш потянулся к правому рукаву — не к самому рукаву, чуть повыше, за отворот. И когда ладонь нащупала рукоятку ножа, отсчитал три удара сердца и пригнулся, одновременно делая бросок.
Иллюстрация к рассказу Макса Олина
* * *
Кабинет полковника Грабовски был обставлен со вкусом — мебель натуральной древесины, настоящий рошанский ковер на стене с коллекцией старинных бластеров. Сам полковник сидел в кресле и раскладывал на экране древнюю «косынку», чуть склонив на бок седую голову. На его носу стильно топорщилось старомодное пенсне.
Загудел селектор, полковник, не оборачиваясь, нажал клавишу.
— Плохие новости, господин полковник, — послышался голос Замира. — Поймали имперского лазутчика. Погиб один из наших, разбит вездеход.
— Общая тревога по форме три, — быстро произнес полковник. — Если лазутчик жив — перевести в бункер ноль и доложить мне. Выполняйте!
Полковник нажал отбой и положил руки на консоль. «Косынка» сразу исчезла, а на экране появилась таблица орбитальных вспышек за последние сутки. Спустя несколько минут полковник сам нажал вызов селектора.
— Кто дежурил сегодня на локаторах и проспал посадку капсулы? — спросил он. — Обоих выпороть электрохлыстами и в карцер.
— Так точно, господин полковник, — ответил Замир.
— Кто поймал диверсанта — объявить благодарность. — Полковник помолчал. — Кто погиб? — спросил он наконец.
— Дайбо.
— Жаль… — сухо сказал полковник. — Прекрасный был боец, сильный и толковый. Вечная память герою Метрополии!
— Вечная память! — откликнулся Замир.
Оба помолчали.
— Диверсант доставлен в бункер ноль, — доложил Замир.
— Ждите, я спускаюсь, — кратко кивнул полковник.
Диверсант сидел на железном стуле посередине бункера.
Его правая рука висела как плеть, а плечо было замотано коллоидной повязкой, через которую проступала кровь. Вид у парня был испуганный.
— Кто задержал имперского диверсанта? — спросил полковник, оглядев бункер.
— Я, господин полковник, — Томаш шагнул вперед.
— В одиночку?
— Так точно, — кивнул Томаш слегка смущенно. — Подлец убил Дайбо, господин полковник!
— Томаш Мирослав Тереза Новак, — размеренно констатировал полковник, в упор разглядывая пленника, — самый молодой и слабый курсант, голыми руками, с ножиком, обезоружил и взял живым шпиона-диверсанта имперской армии?
Чернявый парень затравленно дернулся.
— Другого я и не ожидал… — усмехнулся полковник. — Слабаки имперцы!
Он вдруг шагнул к диверсанту и резко приподнял его голову за подбородок.
— Кто тебя подослал и зачем? — спросил он тихо.
Парень молчал.
— Оскар, подготовьте электрохлысты, иглы, кислоту и две ампулы с болестимулятором, — скомандовал полковник.
Руки парня затряслись.
— Как тебя зовут, мальчик? — участливо спросил полковник.
— Клаус Бонд, — ответил тот.
— Клаус, — спокойно начал полковник, — твоя жизнь тебе уже не принадлежит. Ты имперец, ты воюешь против свободной Метрополии. Ты влез на военную базу и убил нашего друга, и уже за это заслуживаешь смерти. Если ты думаешь, что будешь геройски молчать — это ошибка. Героизма не существует, поверь. Героизм бывает в бою, когда салага ловит диверсанта с помощью ножика. А вот в плену героизма не бывает. Ты простой кусок страдающего мяса, который расскажет в ближайшие полчаса все. Это знаем мы, это знаешь ты, это знают и те, кто тебя послал, — никто от тебя не ждет героизма. Но ты можешь облегчить всем эту неприятную процедуру, если станешь отвечать на вопросы сам. И тогда у тебя есть шанс остаться в живых. Обещать не буду, но шанс есть. Думай. У тебя есть несколько минут, пока готовят оборудование.
Полковник отошел к стене и принялся разглядывать клепки на стальной двери. Вернулся Оскар и поставил на каменный пол поднос с лязгнувшими инструментами.
— Хорошо, я буду говорить, — выпалил диверсант, нервно облизнув губы. — Вы со мной откровенны, господин полковник, и я с вами буду откровенен. Меня послали в разведку, чтобы я доложил о численности базы. Я посадил свою капсулу за полем ветряков в яме у заброшенной мачты.
Полковник быстро взглянул на Замира, и тот показал глазами, что это правда.
— Я должен был выйти на связь час назад, — продолжал пленный, — но я не вышел, и это значит, что я убит или в плену. Если вы меня заставите что-то передать — моим донесениям уже не поверят. Вам нет никакого смысла меня убивать, потому что сюда движется эскадра, и через два дня возьмет планету штурмом. Империи понадобился гадолиниевый рудник.
— Что за эскадра? Кто ее ведет? — спросил полковник.
— Это эскадра адмирала Эрнесто Мариануса из шести эсминцев. И с ней добавочный корпус из двух эсминцев ко-адмирала Санчеса Диего Хуана Мигеля Фернандеса.
— Он врет! — воскликнул Замир и поднял электрохлыст. — Нет никакой эскадры!
— Отставить, — тихо скомандовал ему полковник. — Продолжай, Клаус Бонд.
— Эскадра выйдет на связь с вашей базой завтра к полудню, а послезавтра начнет атаку. Вы не успеете вызвать помощь и не сможете дать отпор, полковник. У вас пустая орбита, нет оружия и энергии. Вас бросила ваша Метрополия в этой дыре. Но вы, — теперь парень явно передразнивал полковника, — сможете облегчить нам всем эту неприятную процедуру, если сдадитесь. У вас есть шанс остаться в живых, хотя обещать не буду. Думайте. У вас есть время.
Клаус Бонд гордо поднял голову.
— Он врет! — снова воскликнул Замир, взмахнув хлыстом.
— А что, — спокойно продолжал полковник, не обращая на Замира никакого внимания, — Эрнесто Марианус все еще входит в изумрудный клан и носит зеленую треуголку?
— Да, — кивнул Клаус гордо. — Мы десантники изумрудного клана!
— А этот э-э-э… как ты его назвал? Санчес, он тоже в клане изумруда?
— Нет. Он из клана тигров.
— Кто он такой? Сколько ему лет?
— Не знаю точно, полковник. Я сам его не видел. Но думаю, тридцать пять — сорок. Говорят, он молодой ко-адмирал. Говорят, потерял в боях глаз и имеет личную награду Императора.
— Кто из них командует всей эскадрой? — продолжил полковник. — Кому подчиняется Санчес? Сколько тигров на двух эсминцах? Сколько зеленых треуголок?
— Зеленых треуголок — двадцать тысяч, — начал бойко Клаус, — Тигров — пять тысяч…
— Замир, вот теперь дай мне хлыст, — тихо попросил полковник, и Клаус осекся. — Клаус Бонд, я с тобой был честен, и ты обещал быть честным. И за каждую твою ложь…
— Я перепутал! — быстро поправился Клаус. — Зеленых треуголок полторы тысячи, тигров — не знаю, они на своих крейсерах живут…
Сбор в кабинете полковник называл советом, хотя ни с кем не советовался, а лишь отдавал распоряжения. Пригласил он лишь бригадиров и почему-то Томаша — видно, за недавние заслуги. Распоряжения были в основном самые будничные. Хозбригаде полковник велел провести в нижний ангар водопровод и канализацию. Кладовщику сказал выписать новые скатерти для столовой. Адаму, который считался художником, полковник вручил эскиз и велел раскрасить заднюю стену столовой, не жалея красок.
Затем полковник неожиданно для всех прочел небольшую пламенную речь, в которой повторял общеизвестные, в общем-то, вещи — о свободе Метрополии, о подвигах отцов и дедов, о лжи и подлости Империи, о том, что победа всегда будет за Метрополией, потому что за нами правда. А еще о том, что жалкие имперские собаки достойны лишь унижений и насмешек. Что и будет им продемонстрировано через час, когда они выйдут на связь.
— Господин полковник, разрешите вопрос? — спросил Замир. — А если диверсант врет?
— Он не врет, — объяснил полковник. — Ведь это ведь сразу видно, когда человек врет, а когда нет.
Замир удивленно пошевелил бровями, но уточнять не стал.
И действительно, через час в эфире появился запрос контакта и зазвучал Имперский гимн — самое мерзкое музыкальное произведение из всех, написанных человечеством.
— Вызываю базу «Велга-328»! — послышался в эфире голос имперского связиста. — Сейчас с вами будет говорить его превосходительство адмирал Эрнесто Марианус и его сиятельство ко-адмирал Санчес Диего Хуан Мигель Фернандес. Наш сеанс связи транслируется на все корабли эскадры!
«Вот это они зря, — подумал Томаш, — сейчас им полковник покажет!» На экране появились три фигуры, но связь была неустойчивая, картинка пестрела квадратами и выражений лиц разглядеть было нельзя.
Полковник откинулся на спинку кресла и оглядел свой маленький штаб гордым взглядом.
— Вам отвечает комендант базы «Велга-328» бригадир-полковник Зоран Зоран Петра Грабовски, — произнес он в микрофон так же торжественно. — И мой заместитель — файер-капитан Замир Пауль Ольга Юсупов. Я плохо расслышал, кто там у вас пристроился рядом с адмиралом Эрнесто?
— Его сиятельство ко-адмирал Санчес Диего Хуан Мигель Фернандес, — старательно повторил имперский связист.
Полковник удивленно хмыкнул.
— Что, мальчик из проблемной семьи? — отчетливо спросил полковник и первым захохотал.
А следом захохотал Замир, прыснул Томаш и загоготали остальные.
Судя по тому, как побагровели лица на экране, имперцы догадались, почему над ними смеются.
— Грабовски! — послышался властный голос. — Тебе не долго осталось смеяться, к тебе движется эскадра. Если ты сдашь базу, ты и твои люди останутся в живых.
— Эрнесто, — спокойно возразил Грабовский, — ты же меня хорошо знаешь, я никогда тебе не сдамся живым. И вы, трусливые имперские собаки, это прекрасно знаете, не зря же собрали такую эскадру. Но у нас есть чем ответить, поверь, Эрнесто. Вы получите сполна и подохнете в страхе и позоре, как сдох вчера ваш шпион Клаус.
— Грабовски, — Эрнесто повысил голос. — Клянусь, твоя голова…
— Ты старое бездарное ничтожество, Эрнесто, — перебил полковник. — И твои десантники — трусливые щенки, которые оставят в нашем песке свои жалкие кости. Это будет страшный бой, и никто из вас не уйдет живым, клянусь! У нас на базе есть такое оружие, которого никогда не знала ваша плешивая Империя. Даю тебе свое слово — слово Зорана Грабовски! Больше я не желаю с тобой разговаривать!
Полковник протянул руку и выключил передатчик.
— Цирк окончен, — сказал он. — А теперь за работу! Я отдал распоряжения. Вопросы есть?
Замир помялся и покосился на Томаша.
— Говори вслух, — уловил полковник его движение. — Сейчас уже не важно.
— Господин полковник, — Замир кашлянул. — Но у нас ведь всего одна катодная пушка…
— Да, — ответил полковник.
— А энергии в аккумуляторах на один залп…
— Да, — повторил полковник.
Замир помолчал, а затем до него дошло: он вытянулся и щелкнул каблуками.
— Я готов умереть за Метрополию! — сказал он. — Слава свободной галактике!
— Отставить пораженческие настроения, — строго прервал полковник. — Мы все останемся живы и блестяще разобьем врага. Выполняйте мои приказы!
Теперь несущаяся эскадра была видна на всех локаторах. Эрнесто Марианус сделал простой, но безошибочный маневр — он шел на «Велгу-328» строго от Денеба, чтобы до последнего дня быть в засветке на локаторах. Теперь эскадра выстраивалась полукольцом для десантной атаки.
— Господин полковник, я уверен — флагман вот этот! — Замир указал пальцем на самую крупную точку. — Прикажете навести пушку? Если нам повезет…
— Флагман вот тот, — полковник ткнул мизинцем в небольшую точку с краю. — Но стрелять мы не будем. Подготовьте связь, я буду с ними говорить.
— Они давно пытаются выйти на связь, — доложил связист.
— Пусть пытаются, — кивнул полковник. — Еще не время.
Следующие полчаса ничего не происходило, если не считать того, что эскадра захватила орбиту и перегруппировывалась для десантной атаки. Вскоре началась артподготовка. Даже здесь, на глубине трех километров, ощущался гул и толчки, а что творилось сейчас на поверхности и во что превратилось поле ветряков и техника карьера — лучше и не знать.
Наконец, локатор словно вспух — эскадра выпустила десантные боты, и они ринулись вниз. Томаш представил себе имперских десантников: как они сейчас сжимают в руках рычаги и несутся вниз — накачанные боевыми стимуляторами, готовые умереть за Империю.
— Проклятые мерзавцы! — прошипел Замир. — Они сейчас орут хором Имперский гимн с выпученными глазами!
— Да, — сказал полковник. — Именно это они и делают. И это прекрасно. Ждем еще двадцать секунд.
Эти двадцать секунд показались Томашу вечностью. Он до сих пор не понимал, почему полковник взял его в штаб, но уже догадывался, что наступает последний день в его жизни. Что ж, он готов умереть за Метрополию, как и любой из восьмидесяти двух солдат гарнизона. Восьмидесяти одного. Томаш вспомнил Дайбо и крепко сжал челюсти.
— Связь! — негромко скомандовал полковник и придвинул к себе микрофон: — Вызывает база «Велга-328»! Говорит комендант базы Зоран Грабовски. Я желаю говорить с его сиятельством ко-адмиралом Санчесом Диего Хуаном Мигелем Фернандесом, — отчетливо проговорил он. — У меня есть важная информация для его сиятельства.
Наступил тишина, а затем раздался голос имперского связиста:
— Его превосходительство адмирал Эрнесто Марианус на связи, он слушает вас.
— Мне не нужен старый дурак Эрнесто, у меня важное сообщение для его сиятельства предводителя клана тигров ко-адмирала Санчеса Диего Хуана Мигеля Фернандеса. Потом будет поздно.
Наступила тишина.
— Не будут они в таком тоне говорить, — покачал головой Замир.
— Будут, — кратко сказал полковник. — Они меня знают и боятся.
— Я, Санчес Фернандес, слушаю! — раздался насмешливый голос. — Предлагаю полковнику Зорану Грабовски сдаться на милость Империи!
— Да, ваше сиятельство, — кротко ответил полковник. — Твои молитвы услышаны, берегись. Мы сдаемся на милость Империи.
Наступила недоуменная тишина.
— Как это? — спросил Фернандес.
— Прекратите огонь, — попросил полковник, — я поднимусь на поверхность без оружия. Со мной выйдет ваш Клаус Бонд, живой и невредимый. Мы сдаемся на милость его сиятельства ко-адмирала Санчеса Диего Хуана Мигеля Фернандеса.
Полковник выключил связь и откинулся в кресле.
— Оскар, подготовьте мой китель и кислородную маску, — приказал он. — Даниэль, откройте карцер и приведите Клауса, снимите с него наручники и принесите их тоже. Бегом! — рявкнул он.
Оскар и Даниэль, не раздумывая, бросились из штаба, в комнате остались только Полковник, Томаш и Замир. Томаш недоуменно перевел взгляд с полковника на Замира — у того тоже отвисла челюсть.
— Господин полковник, как прикажете это понимать? — глухо спросил Замир.
— Так и понимать, как слышали, — ответил полковник. — Мы сдаем базу. Я выхожу.
Замир снова открыл рот и закрыл его.
— Но это… — начал он. — Это… Это измена? Отставить!
— Замир, комендант базы я, — напомнил полковник, не поворачивая головы — он смотрел только в свой дисплей. — Так что поторопись, Замир, у нас мало времени…
Томаш видел, как правая рука Замира дрогнула и предательски медленно поползла вверх — к кобуре.
— Взять его! — взревел Замир, выхватывая бластер.
Томаш не понял, что произошло. Старый седой полковник только что сидел в кресле, а Замир стоял над ним, держа бластер по-полицейски обеими руками, а теперь Замир лежал и стонал, полковник стоял над ним, а бластер, кувыркаясь, катился по полу в дальний угол.
— Томаш Новак, достать нож! — негромко приказал полковник. — Если он дернется — убить!
— С-с-слушаюсь… — заикаясь, выдавил Томаш, запуская руку за отворот куртки.
— И теперь слушай меня, Томаш, — произнес полковник, вынимая из своего стола увесистый сверток и вручая Томашу: — Тебя нет и никогда не было. Я уничтожил твою метрику в архиве гарнизона. В этом пакете имперская форма, экранирующий костюм и пять ножей, я заказал их сегодня по образцу твоего. Ты залезешь в вентиляционную шахту над столовой и будешь наблюдать. Просто наблюдать. Когда поймешь, что можешь вылезти без шума и прокрасться в штаб — прокрадись сюда. На орбите они оставят один крейсер, остальные посадят на планету. Ты дашь по нему залп. Основная защита будет отключена, залпа должно хватить. Тебе доводилось наводить катодную пушку?
— В одиночку — никак нет, — растерянно пробормотал Томаш. — Но в корпусе у нас были занятия.
— Разберешься, — кивнул полковник, — автоматика поможет. — Итак, это было твое первое задание. Задание номер два: вернуться из штаба живым, вскрыть дверь ангара и выпустить пленных. И пусть они добьют остальных. Проследи лично: если адмирал и ко-адмирал будут живы — найди и добей их своими руками. Вопросы есть?
Томаш озадаченно чесал в затылке.
— Господин полковник, как же я смогу?
— Им будет не до тебя, — объяснил полковник, — Ты сможешь, я в тебя верю, сынок.
— Разрешите взять бластер?
— Нет, — отрезал полковник. — Они обыщут помещения энергосканерами, я дал тебе экранирующий костюм на тело. Только ножи.
— Господин полковник, а… что будет с имперцами? — спросил Томаш, помявшись. — Почему им будет не до меня?
— С ними будет то, что всегда бывает с людьми, — ответил полковник. — Выполняй!
Щель между щитами оказалась узкой, но вся столовая была видна как на ладони. Столовая была самым большим залом — здесь проводились и собрания, и праздники. Томашу было больно, что теперь здесь хозяйничают имперцы. Имперцы входили в дверь толпами, распевая гимн Империи. Они рассаживались за столиками, продолжая орать. Имперцы орали свой гимн яростно, но чем яростней орали и чем резче были их движения, тем яснее становилось Томашу, что победители не очень-то удовлетворены своей победой. Их было много — очень много, наверно тысяча или две. Большая часть имперцев носила зеленые колпаки, но некоторые оказались в тигровых повязках — их было меньше, и они держались особняком. Томаш не мог разобрать, кто они: судя по бластерам, вроде тоже десантники, но, может, и техники.
На столике у входа лежала большая бобина двухцветной имперской ленты — синей с золотыми звездами, а рядом заботливо висели ножницы. Имперцы по очереди отрезали себе куски ленты и гордо привязывали на правое плечо. Это был их праздник. Томаш не видел, кто и когда принес ленту, похоже, она лежала тут с самого начала, и это было непонятно.
Тупые грузовые роботы заносили бесконечные ящики с закуской и выпивкой. На ящиках торчали имперские гербы — явно из крейсеров, севших на равнине. Роботы ставили ящики в угол, где их тут же потрошили десантники, устраивая импровизированные фуршеты. Один расшалившийся вертлявый парень повязал имперскую ленту на плечо робота. Робот вышел с этой лентой, и вскоре зашел с новым ящиком. И снова вышел. Когда он вошел третий раз, его заметили. Высокий имперец, судя по нашивкам — капрал, догнал робота и выключил его. Робот замер с ящиком в руке. На стальном плечевом поршне топорщилась имперская лента.
— Какой предатель посмел сделать это? — громко спросил капрал.
Его не расслышали в общей суматохе. И тогда капрал вынул бластер, поставил огонь на минимум и дал залп в потолок. По вентиляционной шахте дохнуло раскаленной известкой, Томаш на миг зажмурился. Когда он открыл глаза снова, в столовой царила гробовая тишина.
— Кто?! Это?! Сделал?! — громко отчеканил капрал, обводя зал налитыми кровью глазами. — Кто посмел повесить на робота геральдическую ленту Великой Империи? Ленту, которую имеют право надевать лишь бойцы Империи, верные слуги Императора? Ленту, за которую проливали кровь наши отцы, наши деды и прадеды?
Зал молчал.
— Сегодня-я-я, — бушевал капрал, яростно растягивая слова. — Мы пр-р-разнуем победу-у-у! Победу над вр-р-рагом Империи, собакой Грабовски! Мы захватили гадолиниевый рудник, который так необходим Империи для новых катодных пушек и реакторных блоков! И эту нашу победу! — голос капрала гремел. — Эту великую победу! Посмел оскорбить враг! Он здесь, он среди нас!
Капрал ткнул раструбом бластера прямо в сторону Томаша, и тот вздрогнул, хотя капрал явно имел в виду не его.
— Этот враг! — продолжал капрал, тыкая бластером во все стороны. — Захотел оскорбить Империю! Оскорбить доблесть! Оскорбить символ! Он надел ленту Империи, ленту победы на робота! На тупого железного робота с куцей памятью и грязными клешнями! Что он хотел сказать этим?! Что мы — роботы? Что знаки нашей доблести — пустая игрушка, которую можно окунать в грязь, вешать на рабов, вытирать задницу?! Пусть эта грязная трусливая собака сделает шаг вперед и…
— Да ладно, тебе, Эфан, — послышался бас, и кто-то опустил руку на плечо капрала.
— Что ты мне — ладно?! — взревел капрал, скидывая руку. — Что — ладно?! Это ты сделал?! Ты?!
— Да успокойся, Эфан, — заговорили со всех сторон. — Что ты завелся-то, в самом деле? Ну, какой-то дурак повесил какую-то ленту…
— Не какую-то, а ленту Империи! — надрывался Эфан. — И не дурак, а подлец! Подлец в наших рядах! А это хуже врага! Пусть он выйдет! Пусть эта трусливая собака признается! Мы сразимся один на один! Давай! Выходи!
Ряды расступились, и вперед пробился здоровенный парень в лихо скошенной зеленой треуголке. Он на ходу закатывал рукава комбинезона, обнажая могучие руки.
— Ну, я это сделал! — рявкнул он.
Томаш знал, что это сделал не он.
Эфан поднял раструб бластера, и лицо его исказилось.
— Ты сделал?! — зловеще повторил он. — Ты, Дельвиг?
— Брось пушку и ответь как мужчина, — пробасил верзила. — Ты хотел сразиться, Эфан? Или ты трус?
Но Эфан не спешил расставаться с бластером.
— Так это сделал ты… — он прищурился, а затем вовсе прикрыл один глаз, поднимая бластер. — Так получи же, поганая собака…
Неизвестно, чем бы это кончилось, но дверь распахнулась и на пороге в сопровождении парней в тигровых повязках показалась высокопоставленная персона. На вид этому человеку было не больше сорока лет, был он одет в мундир имперского ко-адмирала, слегка напоминавший расшитый золотом халат, а один глаз его закрывала повязка тигровой расцветки.
— Отставить дебош! — холодно произнес он. — Всем сесть. Сюда идет его превосходительство адмирал Эрнесто Марианус.
— Да здравствует его превосходительство адмирал Эрнесто Марианус! — разом отчеканили сотни глоток.
Настала тишина, ко-адмирал кратко махнул ладонью, приветствуя, и словно по команде вытянулись тигровые повязки:
— Славься, его сиятельство ко-адмирал Санчес Диего Хуан Мигель Фернандес! — заорали они. — Слава! Слава! Слава! Вечная слава! Слава! Слава! Вечная слава!
Их было меньше, но орали они дольше. Ко-адмирал гордо прошел по залу и сел у дальней стены — там, где столики стояли на небольшом возвышении. Тут же все тигровые повязки перебрались к нему. Их действительно оказалось почти впятеро меньше, но выглядели они гордецами. Зеленые треуголки смотрели на них очень неодобрительно. Даже не на них — а чуть выше. Томаш пошевелился, чуть отполз и снова приник к щели, скосив глаза — теперь ему целиком стал виден дальний конец зала и стена. На этой стене красовался огромный летящий тигр, растопыривший лапы в прыжке. Томаш мог поклясться, что еще утром его здесь не было.
В этот момент в сопровождении свиты появился властный седой старик в мундире адмирала и небольшой короне с изумрудом.
— Да здравствует его превосходительство адмирал Эрнесто Марианус! — разом отчеканили глотки.
— Здравствуйте, орлы! — гаркнул старик с неожиданной для своего возраста силой. — Да здравствует победа!
Он поднял руку, улыбнулся тонкими губами, оглядывая ряды зеленых треуголок, но вдруг заметил летящего во всю стену тигра и ряды тигровых повязок на возвышении. И улыбка сползла с его лица. Слегка растерянным казался и его адъютант — он держал в руке ящик с микрофоном и не знал теперь, куда его поставить. Вроде бы надо на возвышение, а оно занято.
Наконец Эрнесто Марианус решительно проследовал к тигровой стене и сел рядом с ко-адмиралом среди полосатых повязок. Адъютант установил микрофон, и Эрнесто Марианус начал:
— Бойцы! Орлы! Мы одержали большую победу! Гадолиниевый рудник отныне принадлежит Империи! Наши потери составили — ноль! Наши враги обезоружены и заперты в ангаре! В страхе и мольбах они ожидают завтрашнего дня, когда мы явим им либо милость Империи, либо силу Империи!
— Убить!!! — заорали со всех сторон.
— Преступник Грабовски скован и заперт в моей каюте под охраной моих гвардейцев.
— Убить!!! — заорали со всех сторон. — Убить!!!
Адмирал улыбнулся краем рта и снова поднял ладонь.
— Мы празднуем нашу победу! — повторил он. — Слухи о нашей доблести летят так далеко, что теперь любой враг Империи предпочитает сдаться нам на милость, потому что…
— Не на вашу милость, господин Эрнесто, — тихо, но веско произнес кто-то за столом рядом с ним.
Адмирал запнулся, и губы его побелели.
— Не на вашу, — повторил тот же голос. — А на милость его сиятельства ко-адмирала Санчеса Диего Хуана…
— Молчать! — рявкнул в микрофон адмирал Эрнесто. — Как ты смеешь перебивать командира эскадры?!
— Вы не мой командир, ваше превосходительство, — возразил голос. — Мой командир — был, есть и будет его сиятельство Санчес Диего…
В зале поднялся ропот и вперед выскочил капрал Эфан со своим бластером.
— На колени! — орал он. — Проси извинений, мерзавец! Ты оскорбил адмирала!
— Отберите у него бластер! — заорал кто-то, но было поздно.
Эфан поднял раструб и дал залп поверх голов. На стене, там, где была голова тигра, появилось раскаленное алое пятно. Оно вспыхнуло, словно по инерции прогреваясь изнутри, и медленно погасло, став черным. Тигр остался без головы.
— Подонки оскорбляют клан! — послышался истеричный голос, а следом раздались два залпа.
Обезглавленное тело Эфана безвольно обмякло.
И следом начался настоящий ад.
Полковника хоронили в закрытом гробу — настолько оказалось изуродовано его тело. Роботы-рудокопы привычно и деловито ковыряли оранжевый грунт. Они делали это легко и бездумно — так же копали они руду десятилетиями, так же вчера рыли котлован, куда свалили две тысячи имперских трупов.
Гарнизон стоял в молчании — все восемьдесят человек. Лишь тихо сипели кислородные мундштуки. Наконец гроб опустили в яму, и комендант базы файер-капитан Замир Пауль Ольга Юсупов первым снял с головы капюшон и поднял раструб бластера.
— Бойцы! — начал он. — Братья! Сегодня мы прощаемся с тем, кто был для нас дороже отца и матери! С тем, кому мы верили, как самим себе! С тем, чья мудрость и военный опыт не знали границ! С тем, кто все предвидел, все понимал и все рассчитывал лучше нас на три хода вперед! С тем, кто самоотверженно отдал свою жизнь за нашу победу! Нашу горькую победу! Прощай, замученный подлыми имперскими гвардейцами, но не сдавшийся бригадир-полковник Зоран Зоран Петра Грабовски!
Замир качнул бластером и дал залп в низкое серое небо. Холодный аргон пронзил оранжевый световой луч, растаявший в вышине. Следом вскинули бластеры остальные. И Томаш, закусив губу, яростно надавил на кнопку.
Роботы деловито закидали яму грунтом, а рядом поставили пирамидку из гадолиния с выгравированной надписью.
«Оказывается, ему уже было семьдесят три», — сообразил Томаш.
Обратно шли молча, гуськом. Лишь в санпроходнике перед лифтами, когда уже сняли кислородные маски, кто-то сказал задумчиво:
— Да уж, всего не рассчитаешь…
— В каком смысле? — обернулся Замир.
— Я говорю, — продолжал рассуждать Оскар, — вряд ли полковник рассчитывал погибнуть. Он грамотно рассчитал, что нерастраченный боевой дух и вражда кланов заставят их устроить драку. Но ведь его не собирались убивать в тот вечер, просто под горячую руку попался, когда у них началась бойня.
Замир прищурил глаза и смерил Оскара взглядом.
— Оскар Шимон Бояна Вельд! — отчеканил он. — Уж не хочешь ли ты сказать, будто полковник не совершил свой последний подвиг? Будто он не отдал жизнь за всех нас и за победу над эскадрой? Будто погиб по глупости и недосмотру?
— Да не, — покачал головой Оскар. — Я так не говорил. Я сказал, что полковник вряд ли собирался погибать так просто. Наверняка думал выжить, да всего ж не учтешь…
— Оскар Шимон Бояна Вельд! — отчеканил Замир яростно. — Сегодня, в день нашей победы, в день прощания с полковником, ты посмел усомниться в его мудрости и героизме? Выйди и повтори при всех, чтобы все видели, что в наших рядах враг!
— Послушай, Замир, — неожиданно для себя вмешался Томаш. — Может быть, хватит, а? Уж кто бы говорил про сомнения в мудрости полковника?
Замир вспыхнул, его лицо пошло багровыми пятнами.
— Томаш Мирослав Тереза Новак! — рявкнул он, поднимая бластер. — Ты как смеешь говорить с комендантом?!
— А ты мне не комендант! — выпалил Томаш, отступая на шаг. — Мне полковник был комендант! А ты для меня трус и изменник!
— Тихо, тихо! — встревожился Оскар. — Да вы что, парни? В день победы, в день похорон?
— Не тихо! — яростно огрызнулся Томаш на Оскара и снова повернулся к Замиру, чувствуя, как левая рука сама прижимается к груди и тянется вправо, за отворот комбинезона. — Не трогай память полковника, понял? Все что угодно говори! Но об одном лишь прошу: оставь ее в покое!
В одном флаконе
Юлий Буркин
Юлий Буркин
29 марта 1960 г.
1
Так вышло, что нам с Вадиком не хватило мест в общежитии Мехмата, и нас поселили к филологам. Точнее, к филологиням. Их было много, и многие были привлекательны. Вот только мы никого из них не знали.
И тогда Вадик выдумал операцию под названием «No Pasaran, или Kukaracha Muertes». Мы облазили всю общагу и поймали десятка три, наверное, тараканов. Потом красным цепон-лаком нарисовали у каждого на спинке его персональный номер и отпустили их всех на свободу. А в фойе вывесили плакат:
«Внимание! В целях полного и бесповоротного уничтожения популяции тараканов в общежитии проводится детальное изучение их миграции. Убедительная просьба: при встрече помеченного таракана немедленно сообщите его номер и место встречи с ним в комнату 113».
В сто тринадцатой комнате жили мы, а суть Вадиковской идеи заключалась в том, что филологини потянутся к нам сами, буквально понесут себя к нам на тарелочках в голубых каемочках, и скоро мы перезнакомимся с ними всеми, а там, глядишь, и отношения завяжутся.
Все так и случилось. С трогательной обязательностью девушки сообщали нам о своих наблюдениях за насекомыми, А Вадик с самым серьезным видом записывал эти данные в объемистый гроссбух, а также имена, фамилии, номера комнат и мобильных телефонов сообщавших, проставляя также в специальной графе загадочные трехзначные числа.
Девушки не спрашивали, что эти числа означают, а если бы спросили, вряд ли Вадик признался бы. Это были три оценки по пятибалльной системе — за красоту, за сексуальность и за предполагаемую доступность.
К примеру, если это было число 555, то, значит, девушка красива, сексуальна и, как Вадику показалось, готова заняться любовью, стоит приложить к тому совсем немного усилий. Правда, такой идеальной оценки удостоилась всего одна девушка. Ее звали Ванда, и она стала моей девушкой. Как правило же, после двух первых четверок шла двойка, а то и единица, а еще чаще — 22, а потом — 5. То есть — хоть сейчас, вот только надо ли оно нам…
И все-таки игра стоила свеч. Знакомства происходили, и отношения завязывались. С неделю мы вместе, как сыры в масле, катались между нашими новыми знакомствами, потом я остановился на Ванде, а Вадик продолжил катание в одиночку…
Но речь совсем не о том. Однажды, заглянув в гроссбух, я обнаружил странную штуку. Мне показалось, что номера встреченных девушками тараканов представляют собой какую-то закономерность.
Я переписал номера в одну строчку, и вот, что у меня получилось: 5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12, 5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12, 5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12, 5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12, 5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12, 5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12, 5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12, 5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12, 5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12, 5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12, 5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12.
Повторяемость удвоенного числа 12 особенно бросалось в глаза, и я переписал цифры по-другому, в несколько строчек, оканчивающихся двумя 12. Получилось вот что:
5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12,
5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12,
5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12,
5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12,
5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12,
5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12,
5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12,
5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12,
5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12,
5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12,
5, 15, 17, 15, 4, 1, 14, 1, 25, 6, 12, 12.
5, 15, 17
Я не мог поверить своим глазам. Как такое может быть?! Тараканов видели разные девушки в разных комнатах, а номера складывались в стройную систему, в повторение одной и той же последовательности…
Я показал свои выкладки Вадику.
— По-моему, они что-то хотят нам сказать, — предположил я.
— Кто?! — изумился он. — Тараканы? Хватит меня разыгрывать!
— Посмотри сам.
Вадик посмотрел. И выдвинул единственное рациональное объяснение:
— Сволочь ты, Мишка. Знал бы я, ручкой бы записывал…
То есть, он решил, что я стер настоящие цифры, которые он записывал карандашом, и проставил свои. Предположение было логичным и естественным, но я-то знал, что ничего я не стирал!
И я отправился к Продавцу Случайных Чисел. Так у нас прозвали препода по высшей математике Леонида Малкина. Кое-кто звал его также «Безумный Лео», ибо он слыл в нашей среде сумасшедшим гением. По легенде когда-то давно, в трудное перестроечное время, он написал блестящую работу по теории случайных чисел, но продал ее за однокомнатную квартиру бесталанному коллеге, оставшись без ученой степени.
— Леонид Дмитриевич, — протянул я ему бумажку с цифрами. — Как вы думаете, что может означать эта последовательность?
Малкин мельком глянул на листок.
— Какого черта вам надо? — рявкнул он вместо ответа.
— Я хочу понять, что могут означать эти цифры.
— Я тоже хочу понять, студент, вы придуриваетесь или решили поиздеваться?
— Да честное слово… — начал я, приложив руку к груди, но не успел закончить, потому что Малкин перебил меня таинственной фразой:
— Дорога на Шелл.
— Что? — не понял я.
— Здесь написано «Дорога на Шелл», по порядковым номерам букв русского алфавита! Это бы заметил и первоклассник. Не знаю, что вы затеяли, но лучше уйдите к чертовой матери с моих глаз.
Ошарашенный я вылетел в коридор, расправил бумажку и посчитал по пальцам: «А, б, в, г, д». Действительно, буква «д» соответствует цифре «5». Я торопливо написал алфавит в два столбика, пронумеровал буквы и стал проверять. Да, тараканы твердили нам своими появлениями в комнатах: «Дорога на Шелл, дорога на Шелл, дорога на Шелл…»
Что это за Шелл?! Что это за дорога?! Что за дерьмо?!!
2
Эта тема — «поиски дороги на Шелл» — стала главной темой моей жизни. Я сразу отбросил идею, что пытаюсь раскрыть тайну тараканов. Конечно же, нет. Мало того, что я не верю в разумность тараканов, они элементарно не видят своих спинок.
Выходит, что-то сказать мне (мне, а не Вадику, ведь слышу-то именно я, а он оказался глухим) пытается некто или нечто другое. Бог? Он мог бы сделать это как-то попроще и поизящнее. Вселенная? Смотри выше. А может быть, жители Шелл, будь то другая страна, другая планета или параллельная реальность? Как бы то ни было, для меня было очевидно, что это послание — главное послание моей жизни, и я просто обязан понять его.
Я закопался в библиотеки. Я бросил всё — институт, который мне мешал, друзей, которые меня не понимали, родителей, которые пытались меня образумить, Ванду-555… Которая бросила меня сама. Правда, вскоре ко мне прибилась другая девушка, по шкале Вадика которой следовало бы поставить 333. Зато она не отказывалась пить со мной самое дешевое пойло.
Никто не мог мне подсказать, что же такое эта таинственная Шелл. Чтобы как-то сводить концы с концами, я пошел работать сторожем в дачное хозяйство. Я поселился в одном из изолированных от мира полусгнивших деревянных домиков. Но меня это вполне устраивало, так как там был вай-фай, а у меня был ноутбук, и я в поисках разгадки до посинения лазил по Интернету.
Иллюстрация к рассказу Макса Олина
Но ее не было. Не было! Не было!!! И в какой-то момент я понял, что Бог или Вселенная, или кто-то там еще, просто сыграли со мной злую шутку. Эта чертова Шелл лишила меня семьи, друзей, карьеры и любимой. Из веселого студента она превратила меня в мрачного затворника. Может быть, Шелл — второе имя смерти, и я иду по дороге к ней?! Чёрт!
В какой-то момент мои нервы сдали, я распахнул дверь своей лачуги, вышел под звездное небо и зашвырнул ноутбук подальше в кусты.
Но, проспавшись, я поспешно отправился искать его и нашел в можжевельнике. Я наклонился за ним и вдруг увидел рядом флешку. Кто мог оставить ее здесь? Ко мне часто заглядывали дачники, одним нужно было, чтобы я включил воду для поливки, другим, чтобы выключил, третьи жаловались на очередной мелкий грабеж. Но они входили через калитку штакетника, шли по дорожке к двери дома, и никому из них не пришло бы в голову переться через можжевельник.
Я сразу принял для себя идею, что эта «можжевеловая флешка» — очередное послание мне. То, что выведет мою жизнь из кризиса. Я не мог позволить себе даже подумать, что она пуста или неисправна. Впрочем, проверить было нетрудно. Я уселся прямо тут, в кустах, и открыл ноутбук. Батарея не села, и экран замерцал. Я сунул флешку в разъем, и она определилась. Один единственный текстовый файл. Адрес без указания адресата.
Я вернулся в домик, попросил свою подругу-333 ненадолго заместить меня, забрал все, которые были у нас обоих, деньги, и поехал в город. Улица Плеханова, дом 13, корпус 5, квартира 113. Номер квартиры совпадал с номером нашей с Вадиком комнаты в общаге, и я увидел в этом знак. Надо уметь видеть знаки.
На новенькой металлической двери красовалась маленькая табличка: Елена Богуш, целительница. Я нажал на кнопку звонка.
Кутаясь в зеленую шаль, мне открыла женщина, чья внешность раньше не внушила бы мне ни толики доверия. Но сейчас-то я знал точно, что она даст мне то, что мне нужно, даже если она шарлатанка и не умеет этого. Можжевеловая флешка не могла меня обмануть.
Я рассказал ей свою историю.
— Бриллиантовый мой, — сказала она. — Тяжелый рок висит над тобой. Чем я могу помочь? Я не знаю, что такое Шелл.
— Да мне плевать, что такое Шелл! — взорвался я. — Помогите мне выбраться из того дерьма, в котором я оказался!
— А вот тут помогу, — кивнула она. — Подожди.
Она вышла в другую комнату и вынесла оттуда сомнительный флакон из-под майонеза, полностью заполненный белыми таблетками.
— Держи, — сказала она. — Это таблетки удачи. Теперь твоя жизнь исправится.
— Сколько я должен вам? — спросил я, принимая банку.
— Сколько твоя душа подскажет.
Я отдал ей все деньги, оставив только мелочь на проезд.
— Только не переборщи, яхонтовый, — предупредила она. — Три-пять таблеток в день — максимум. По одной, обильно запивая. Выпьешь сразу десяток — протянешь ноги.
Я тут же выпил одну. Она была безвкусна. На выходе я вдруг понял, что я счастливчик. Я прошел сложный и извилистый путь, но я нашел то, что искал. Эти таблетки. Это настоящая удача.
Я вернулся в домик и обнаружил, что моя подруга-333 ушла, оставив записку: «Я так больше не могу». Я проглотил пару таблеток и запил бормотухой. А ведь это удача, что она ушла так просто — без упреков и разборок. Я просто счастливчик, ведь она давно уже была в тягость мне.
Засыпая, я курил и, по-видимому, уронил не затушенный окурок. Я вовремя проснулся и, выворачиваемый кашлем, успел выбраться из пылающего дома, прихватив с собой только банку с таблетками. Сидя под забором и любуясь заревом, я проглотил сразу три таблетки. Моя удача просто зашкаливала: я не сгорел в пожаре, и я избавился от этой постылой хибары.
Я поднялся, доковылял до бочки с дождевой водой и вволю напился. Потом подумал, отвинтил крышечку банки, высыпал на ладонь десяток таблеток, бросил в рот, тщательно разжевал и проглотил всю пригоршню, жадно запивая поразительно вкусной железистой водой. Врёт ведьма. Не могут эти чудо-таблетки мне навредить.
Я вернулся к забору, улегся под ним и стал любоваться заревом на фоне ночного неба. Такой красоты я не видел еще никогда. Да я просто счастливчик! Если бы я был художником, я бы нарисовал это. Внезапно я почувствовал головокружение, и меня словно подкинуло в воздух. Нет, не меня, а только мою душу. Сверху я наблюдал за тем, как мое тело бьется в агонии.
Выходит, я все-таки умираю? Так это же удача! Боже, как мне хорошо! Это великая удача, Вадик, что ты выдумал «Kukaracha Muertes», удача, что ты, Безумный Лео, такой проницательный, и что я знаком с тобой. Великая удача — раскрыть все главные темы моей жизни и смерти одновременно: «Kukaracha Muertes»… случайные числа… можжевеловая флешка… таблетки удачи… Всё в одном флаконе.
Вот она, моя дорога на Шелл.
Я в последний раз оглянулся по сторонам, расправил крылья и, переполненный счастьем, устремился ввысь.
Охотник
Владимир Марышев
Владимир Марышев
15 марта 1961 г.
«Протей» бесшумно скользил на силовой подушке в полуметре от земли. Время от времени он пригибал днищем то колосья странных злаков с широкими узорчатыми листьями, то кричаще-алые головки местных цветов. Жизнь сохранилась здесь лишь местами. С момента, когда боевые машины впервые начали крушить друг друга, от сплошного зеленого ковра остались лишь длинные рваные лоскуты и небольшие островки, окруженные бурой каемкой жухлой травы. Большая часть Территории была усыпана пеплом, изрыта воронками или покрыта спекшейся серой коркой, из которой торчали оплавленные куски металла.
Сейчас «Протей» походил на большой автоматический глайдер. Заостренная передняя кромка, изящный каплевидный корпус — само совершенство! Не зная наверняка, ни за что не догадаешься, что под этими тщательно зализанными обводами таится смерть.
Робот-охотник не зря носил имя изворотливого морского божества. Подобно мифическому Протею, он мог принимать десятки обличий, выбирая оптимальное для выполнения задачи. В отличие от конфигураций корпуса, задача никогда не менялась. Она была предельно проста: находить и уничтожать себе подобных.
Нового врага охотник обнаружил за конусовидным валуном-гигантом с раздвоенной макушкой. Сканирующий луч «Протея» с трудом пробивался сквозь толщу камня и мог выдать лишь смазанные очертания противника. Но даже этого хватило, чтобы оценить степень угрозы.
Не тратя времени понапрасну, охотник ударил струей раскаленной плазмы по валуну. Тот раскололся на дышащие жаром куски, и стало видно, что за ним скрывался робот, похожий на чудовищного дикобраза. Весьма продвинутая модель, хорошо вооруженная и тоже способная к трансформации. Но всего лишь продвинутая, тогда как «Протей» был уникален.
«Дикобраз» сбросил иглы, и они, обернувшись ракетами, с воем ринулись на врага. Реакция охотника была мгновенной. Каплевидный корпус словно расплескался от центра, превратившись в огромное колесо с тонким ободом. И ракеты, не успев сбросить скорость для разворота, пронзили пустоту.
Но «дикобраз» пережил первую неудачу легко, словно ничего не случилось. Поднявшись в воздух, он сменил округлое приземистое тело на стройное и обтекаемое. Спереди выдвинулась лазерная пушка, на боковых пилонах — две поменьше. Сражение только начиналось…
Оба противника проявляли чудеса трансформации. Превращение следовало за превращением: из тора — в плоское, как лист, «летающее крыло», из «летающего крыла» — в длинный шнур с разогретым до звездных температур жалом на конце, из шнура — в мерцающую сеть, от прикосновения которой плавился металл… Охотник безвозвратно потерял несколько базовых модулей, но это была привычная плата за победу. А вот бывший «дикобраз» получил смертельный удар: он лишился главного силового блока и оказался прикованным к земле. Там «Протей» его и добил, раскроив лазером на нежизнеспособные фрагменты.
Как всегда, сознание хорошо выполненной работы наполнило охотника гордостью. Ему не казалось странным, что робот-воин способен испытывать чувства. Напротив, он считал, что его напрочь лишенные эмоций соперники — творения ограниченные, чуть ли не ущербные. Но гордись — не гордись, а до конца зачистки было еще далеко.
«Протей» убедился в этом, наткнувшись на выскакивающих из-под земли «кротов». Их оказалось десятка полтора, и отличались они совсем не кротовьей прытью. Конечно, серьезной опасности эта модель не представляла. И все же охотнику пришлось изрядно повозиться, прежде чем он расстрелял последнего прыгуна кассетными боеприпасами.
* * *
— Ловко он их! — Мерфи кивнул на парящий над столом виртуальный монитор. — Чистая работа. Представляю, Полак, как вы гордитесь своей машиной. Я бы гордился. По правде говоря, человек с такими мозгами должен был бы давно работать на правительство. Удивляюсь, как они вас упустили.
Полак ответил не сразу. Он разглядывал стоящую перед шефом бронзовую фигурку Вулкана — символа СКС. Смотреть на бога-кузнеца было приятнее, чем на совиную физиономию начальника Базы с круглыми тугими щеками и застрявшим между ними маленьким крючковатым носом. Неспроста подчиненные Мерфи за глаза называли его Филином.
— Я работал на правительство, — пожевав тонкими губами, сказал Полак. Видно было, что ему не доставляет удовольствия копаться в прошлом. — Возглавлял серьезный проект. Но был отстранен, потому что не сошелся взглядами с чиновниками. Они слишком многого от меня хотели. Включая то, чего я не мог позволить себе по этическим соображениям.
Мерфи окинул взглядом долговязую фигуру конструктора и удивленно поднял брови. Точнее, поднялись только их внешние уголки, придав шефу еще большее сходство с филином.
— Вот как? Это они явно сглупили. Но Стефания — не Земля, и упертых чиновников здесь нет. Пусть кусают локти, что «Протей» работает не на них, а на нас. И как работает! — Мерфи прищелкнул языком. — Надеюсь, тут вы всем довольны, и вашим… м-м… этическим соображениям ничто не угрожает?
Полак насупился и обхватил плечи руками, словно защищаясь от неудобных вопросов.
— Я привык отрабатывать свой хлеб, — уклончиво ответил он после тяжелого молчания.
Стефания оказалась обитаемой планетой, и ее, согласно Галактическому кодексу, надлежало оставить в покое. Но исследователи, открывшие для Земли этот каменистый шарик, обнаружили в его недрах огромные залежи тантала и рения. Добыча обоих металлов обещала баснословные прибыли. А там, где речь идет о больших деньгах, не до принципов гуманизма и прочих абстракций.
Желающих попытать счастья на Стефании нашлось немало. Но скоро, распугав путающуюся под ногами мелюзгу, в планету вцепились два транснациональных монстра — «Ретанко» и Союз космических старателей.
На беду местных жителей, самый густонаселенный район их мира оказался одновременно и самым богатым на рудные залежи. Поэтому туземцев быстро и напористо вытеснили в наспех созданные резервации. Плодородием они не отличались, и жить на новых землях приходилось чуть ли не впроголодь. Конечно, аборигены пытались сопротивляться, но копья и стрелы — никудышное оружие против барьерных силовых полей.
Итак, с туземцами земляне разобрались без труда. Однако теперь возникла куда более сложная проблема: ни та, ни другая корпорация не собиралась делить месторождения с конкурентом. Это означало, что вот-вот разразится война.
Она началась с перестрелки, которая вспыхнула на одном из спорных участков. Человеческие жертвы ужаснули обе стороны, но не заставили их уладить дело миром. Конфликт продолжался, разве что теперь людей берегли — друг с другом сражались роботы.
Обе компании, чтобы ни от кого не зависеть, сами выпускали нужную спецтехнику, разработками которой занимались мощные конструкторские группы. А так как освоение чужих миров почти никогда не проходило гладко, немалую часть этой техники составляли боевые машины.
Долгое время исход сражений был неясен. Война кормила войну: самоходные мини-заводы подбирали поверженных роботов и штамповали из них новых бойцов. Но бесконечно так продолжаться не могло. Запас прочности у СКС оказался внушительнее, и растратившей большую часть ресурсов «Ретанко» пришлось отказаться от всех своих притязаний.
Однако проигравшая сторона решила напоследок побольнее укусить врага и, подписывая позорную капитуляцию, «забыла» на Стефании целую армию роботов-воинов. Когда представителям «Ретанко» указали на это, они притворно развели руками. Мол, рады бы забрать, но эта техника уже не наша. За время боевых действий все машины столько раз менялись деталями, блоками и модулями, столько раз воссоздавались из металлолома без участия человека, что теперь установить, чьи они, решительно невозможно!
Это, конечно, было беспардонное вранье. Но на то, чтобы доказать свою правоту, у СКС ушли бы годы, потому что «Ретанко» наняла целую свору юристов-крючкотворов. А каждый год простоя рудников — это миллиарды кредитов, со свистом пролетевших мимо кармана. Оставалось одно — плюнуть на формальности и решить проблему испытанным силовым путем. Чтобы это решение ускорить, руководство Союза заманило к себе выдающегося конструктора Чеслава Полака. И тот создал «Протея».
— Что-то мне не нравится ваше настроение. — Мерфи покачал головой, но тут же, о чем-то вспомнив, расплылся в улыбке. — Придумал, как его поднять! Вы были у меня считанные разы и наверняка не обращали внимания на это. — Он кивнул направо — туда, где, вписанный в угол кабинета, возвышался большой прозрачный куб.
— Не обращал, — признался Полак.
— Вот! А между тем это террариум, где живет совершенно необычное существо.
Мерфи встал и поманил за собой Полака. Тот нехотя поднялся.
Дно террариума покрывала плоская светло-серая галька. На ней восседала крупная пучеглазая ящерица с растопыренными лапами и толстым шипастым хвостом. Она была болотно-зеленого цвета, бока украшали темные зигзагообразные полосы, а спину — невысокий охристый гребень.
— Прибрежный дракончик! — объявил Мерфи, откровенно любуясь рептилией. — Не впечатляет? Я вас понимаю. А теперь смотрите!
Он резко шагнул вперед и рубанул рукой воздух.
Дракончик отреагировал невероятным образом. Он шарахнулся в сторону — и вдруг произвел на свет целое семейство клонов. Полак изумленно смотрел, как по террариуму мечутся то ли шесть, то ли семь пучеглазых шипохвостых ящериц одна другой ярче: малиновая с золотистым гребнем, небесно-голубая с изумрудной головой, медно-красная в черную сеточку, фиолетовая в оранжевый горошек… В этом мельтешении фантастически разукрашенных тел совершенно потерялось одно — невзрачное, болотно-зеленое.
— Теперь другое дело, не правда ли? — сказал Мерфи, досыта насладившись произведенным эффектом. — Потрясающая рептилия! Очень пугливая — при малейшей опасности порождает фантомов. И не примитивные чернильные кляксы, как осьминог, а полноценные копии, только более красочные, чтобы затмить собой оригинал. Но главное — они умеют очень правдоподобно двигаться. Не знаю, как вы, а я нахожу лишь одно слово — чудо!
— Любите животных? — спросил Полак, тщетно пытаясь высмотреть среди фантомов настоящую ящерицу.
— Я люблю редкости, — поправил его Мерфи. — Тантал и рений — тоже редкость, но их можно встретить на любой планете, все дело в количестве. А прибрежный дракончик… Не берусь утверждать, что это самое уникальное животное в Галактике. Но на Стефании он, безусловно, представляет наибольшую ценность.
Полак снова пожевал губами.
— Вот как? — бросил он, отворачиваясь от террариума. — Большую, чем туземцы?
— Туземцы? — переспросил начальник Базы с таким выражением лица, будто услышал неприличное слово. — А что в них уникального, позвольте спросить? Банальная гуманоидная раса. Ладно бы технически продвинутая… Так нет же — самая примитивная, с которой и взять-то нечего.
Он вернулся к столу и, вновь усевшись в кресло, продолжил:
— Конечно, мы не можем делать вид, что их не существует. Увы, существуют и даже доставляют некоторые проблемы. Собственно говоря, потому-то я вас к себе и пригласил. Но с этим можно немного обождать. Вы лучше послушайте, с какими приключениями мои люди выследили и поймали дракончика! Это просто невероятно…
Ради приличия Полак мог попытаться хотя бы раз не перечить шефу. Но, видимо, органически не умел подлаживаться к начальству.
— Извините, — сказал он, кивнув на монитор. — Может быть, лучше мы понаблюдаем за «Протеем»? Мне кажется, сейчас будет интересный момент.
Иллюстрация к рассказу Виктории Шамыкиной
* * *
Врага нельзя недооценивать — он коварен, многочислен и живуч. Помня об этом, «Протей» трижды пересек поле недавнего боя. Затем двинулся вдоль северной границы Территории. И на одном из примыкающих к защитному периметру участков, с виду совершенно голом, его сенсоры учуяли неладное.
Охотник завис в нескольких метрах от подозрительного места и оценил обстановку. Враг, несомненно, скрывался под землей и, судя по крайне слабому сигналу, засел необычайно глубоко. Он не имел ничего общего с «кротами» — те закапывались от силы на два-три метра и определялись без труда. Значит, новая модель — наверняка хитроумная и опасная. Ну что ж, тем интереснее будет ее поразить. Желательно — одним ударом, прямо в логове…
Сигнал дрожал, расплывался, временами совершенно затухая. Так и должно быть, если объект применил для маскировки сильный генератор помех. «Протей» сталкивался с этой проблемой, а потому подключил резервные сенсоры и увеличил мощность сканирующего луча. Но вражеский робот не стал дожидаться, когда его точные координаты поступят в мозг охотника.
Рядом с красным столбиком — одним из эмиттеров силового поля — словно взорвалась бомба. Из образовавшейся воронки выпрыгнуло блестящее веретенообразное тело. Оно тут же распалось на десятки веретенец поменьше, которые металлическим дождем посыпались на врага. Четыре из них каким-то чудом преодолели защиту охотника и, превратившись в ослепительные сгустки пламени, прожгли его корпус насквозь. Но остальные элементы смертоносного роя были пойманы системой перехвата и отброшены к самому периметру. Где и взорвались.
Первым делом «Протей» зарастил полученные в бою пробоины. Это было нетрудно. Затем, обогнув догорающие на земле веретенца, продолжил обход границы. А когда, обследовав весь периметр, вернулся к месту последней схватки, ему открылась удивительная картина.
Он, конечно, не раз наблюдал аборигенов, но, пока они находились по ту сторону границы, не проявлял к ним интереса. В поле зрения охотника редко попадало больше двух-трех зеленоватых фигурок, да и те быстро скрывались в зарослях уродливого шипастого кустарника. Однако сейчас загадочная сила выдавила их сквозь проходы в колючей стене к самым красным столбикам. Туземцев собралось как никогда много — несколько сотен. И некоторые уже ступили на Территорию!
Охотник просканировал периметр и понял причину странного явления. Ну конечно — взорвавшись, вражеский рой повредил один из эмиттеров защитного поля. Кто-то из аборигенов обнаружил, что на этом участке невидимая стена исчезла, поделился своим открытием с соплеменниками, и те, бросив все дела, начали подтягиваться к бреши.
Это была серьезная проблема. И решить ее предстояло ему, «Протею».
* * *
— Скверно. — Мерфи нахмурился, и его крючковатый нос, казалось, загнулся еще больше. — Не думал, что это произойдет так быстро.
— Что именно? — не понял конструктор.
— Видите ли, Полак… У вас свой круг задач, и наблюдать, как поживают стефанийцы, в него не входит. Но у меня есть помощники, которые отслеживают обстановку. И недавно они сообщили, что ситуация заметно обострилась.
— Почему?
Похоже, в резервациях начались… скажем так… трудности с продовольствием. Вы же знаете: с одной стороны у них голые скалы, на которых и былинки не растет, с другой — наша Территория. А на ней — остатки той дряни, которую они выращивали до нашего прихода. Немного, но какое-то время прокормиться можно. А там, глядишь, и в резервации что-нибудь вырастет. Так вот, если они прорвутся к нам в достаточном количестве, мы уже с этим ничего сделать не сможем. Причину вы знаете.
Полак кивнул. Шеф, конечно же, имел в виду последние события на Земле. Там наконец-то победили сторонники Галактического кодекса и, получив большинство в парламенте, уже высказались по Стефании. Мол, так и быть, согласны признать статус-кво, поскольку оно сложилось до нашего пришествия во власть. Но если аборигенам удастся самостоятельно занять свои исконные земли, то эти территории останутся за ними, а СКС должен будет уйти.
— Мы бы, конечно, нашли способ справиться с полуголыми туземцами, — продолжал Мерфи. — Но… Чертова «Ретанко»!
Ему было из-за чего злиться. Проиграв битву за Стефанию, конкуренты выторговали право сохранить здесь свою крошечную базу. Якобы затем, чтобы контролировать ход ликвидационных работ, и еще для каких-то мелких надобностей. Боссы СКС не увидели в этом подвоха и согласились. Но теперь, когда значимость Галактического кодекса возросла, ситуация изменилась кардинально. Можно было не сомневаться: при малейшем подозрении на геноцид туземцев наблюдатели «Ретанко» с огромным удовольствием сообщат об этом на Землю. Наверное, для таких случаев их тут и держали…
— Я все понимаю, — сказал Полак. — Не понимаю одного: для чего вы пригласили меня к себе.
— Да-да, конечно. — Мерфи явно нервничал — таким взвинченным конструктор его еще не видел. — Как только помощники доложили мне обстановку, я задумался о последствиях. Разумеется, «Протей» не подведет. Думаю, сейчас мы увидим, как он вытеснит туземцев восвояси. Но в дальнейшем… Если они додумаются повредить эмиттеры и начнут штурм по всему периметру — ваш робот попросту не справится. Ведь убивать разумных существ он не имеет права, а больше эту шелупонь ничем не проймешь.
— Так вы хотите…
— Ну да — придумайте что-нибудь, чтобы избежать жертв, но надежно, раз и навсегда, оградить Территорию от аборигенов. Наверняка у вас есть какие-то наработки, идеи, которые можно быстро воплотить в железе.
Сделав паузу, Мерфи посмотрел на монитор — и неожиданно изменился в лице. Даже тугие щеки, казалось, обдрябли. Полак проследил за взглядом шефа, и от увиденного у него перехватило горло.
* * *
Стефанийцы, одетые в набедренные повязки из грубой бурой ткани, во многом походили на хозяев «Протея» — людей. От землян они отличались главным образом оливковым цветом кожи, почти треугольной формой лица и удлиненным разрезом глаз. Мужчин и женщин в толпе было примерно поровну. Многие женщины держали на руках детей. Одни малыши молча прижимались к материнской груди, другие плакали, растирая слезы крохотными кулачками.
У всех аборигенов были изможденные лица, а в глазах плескался страх.
Страх объяснялся просто. Еще бы не испугаться, увидев перед собой непобедимого робота-воина! Наверное, многие из переступивших границу были бы рады повернуть обратно. Но сзади на них напирала толпа, огромная и неудержимая, словно ищущая спасения от чего-то кошмарного.
Что же касается истощенного вида — его причиной мог стать недостаток питания. Хотя «Протея» создавали с четко определенными целями, минимум сведений о стефанийцах у него все же был. Он знал, например, что не так давно туземцы населяли Территорию, возделывали несколько видов растений, включая злаки с узорчатыми листьями. Потом аборигенов вытеснили отсюда в интересах СКС. И это было правильно. Он сам одерживал победы не по глупой иррациональной прихоти, а во благо СКС. Что может быть прекраснее и достойнее, чем служить Союзу?
Однако сейчас аборигены вернулись. Зачем?
Охотник не должен задаваться этим вопросом. Его задача — восстановить статус-кво. Хозяевам нужна стабильность, а прорыв периметра дикой ордой — это вопиющий инцидент. Значит, надо включить собственное барьерное поле, уравновесить напор толпы, а затем постепенно выдавить ее за границу Территории. Это не так трудно — гораздо легче, чем уничтожить всего одного металлического монстра, вооруженного ракетами и лазерами. Затем останется только дождаться ремонтников, которые восстановят поврежденный эмиттер и вновь замкнут силовую защиту периметра. Вот и все. А что дальше будет с туземцами — не имеет значения. Какая напасть привела их сюда? Война, мор, голод? При желании можно узнать, но зачем? Пусть продолжают растирать слезы кулачками…
«Протей» приготовился задействовать барьерное поле — и вдруг почувствовал неладное. Дискомфорт ощущался в одном из многочисленных участков наноэлектронного мозга — контуре 3 СИ7.
Почему-то охотник обратил внимание на одну из женщин — с самым острым подбородком и туго обтянутыми кожей скулами. Она пошатывалась, а ребенок у нее на руках дрожал всем тельцем и постоянно всхлипывал.
Дискомфорт усилился. «Протей» попытался изолировать и отключить забарахливший контур, но не смог. Более того — та же проблема обнаружилась в двух соседних. Охотник попятился, словно на ясность его мышления могла повлиять близость нелепых зеленокожих существ в набедренных повязках. Но стало еще хуже — количество пошедших вразнос контуров неудержимо нарастало.
Вдруг ноги у женщины подкосились, и она начала беззвучно оседать на землю. Кто-то из стоящих рядом мужчин не дал ей упасть, другой подхватил ребенка.
Эта незатейливая сценка произвела удивительный эффект: охотник почувствовал, что его сознание раздваивается. У одной половины управляющих ячеек сомнений не было — туземцев надо прогнать. Причем сделать это наиболее жестким способом, чтобы больше им в голову не пришло сунуться на Территорию. Другая половина противилась этому — вплоть до призыва к абсурдным действиям. В какой-то момент «Протей» поймал себя на нелепой мысли, что это он, могучий боевой робот, должен был поддержать ту женщину с ребенком!
Ощущение внутреннего разлада стало невыносимым. Охотник вновь попятился, затем, набирая скорость, устремился к центру Территории. И, пока летел, непрерывно трансформировался, принимал самые причудливые образы, будто надеясь, что от встряски обезумевшие контуры откажут окончательно и этим спасут здоровые.
У него ничего не вышло. Поняв, что спасения от раздвоенности нет, «Протей» прекратил борьбу. Он опустился на пятачок, заросший алыми цветами — яркое пятно, зажатое между уродливыми черными проплешинами. Затем перевел силовую установку в критический режим, отключил предохранительный контур и отдал команду на самоликвидацию.
* * *
— О дьявол! — простонал Мерфи, глядя в монитор, на котором клубилось, расползаясь в стороны, огромное дымовое облако. — Дьявол, дьявол, дьявол!
Он потянулся к графину, расплескивая воду, налил полстакана и залпом выпил. Затем повернулся к конструктору, и тот увидел, что у шефа дергается щека.
— Какого черта эта жестянка взорвала себя? Всего-то и надо было — вышвырнуть десятка два туземцев за периметр. Они же еще на Территорию как следует не ступили, у самой границы толклись! Шпики из «Ретанко» вовек бы не прикопались. Так нет — ваш железный идиот спокойно пропускает это отребье, а потом разлетается на атомы! Ну, чего молчите?
Полак отвернулся от монитора — смотреть на зловещее облако не было сил. Затем сухо ответил:
— Он не жестянка. И не идиот.
— Что-о?! — Мерфи встал и угрожающе наклонился вперед, упираясь в стол побелевшими костяшками пальцев. — Да вы отдаете себе отчет?.. Из-за вашей железяки толпа прорвалась на Территорию, и сейчас там зеленых — как саранчи. А мерзавцы из «Ретанко» фиксируют их продвижение и пляшут от радости. Это конец, понимаете? Конец разработкам, конец всему! Нас вышвырнут с работы, безмозглый вы кретин! Считайте, уже вышвырнули!
— Не смейте на меня кричать, — брезгливо поморщившись, сказал Полак. — Мы теперь равны — оба безработные. Я мог бы просто плюнуть в вашу сторону и уйти. Но все-таки скажу. «Протей» — не железяка. Он — сложная саморазвивающаяся машина, способная даже на эмоции. Долго объяснять, поэтому поверьте на слово: весь набор уникальных свойств и позволял ему побеждать любого противника. А что произошло сейчас? Я сам не ожидал, но… Видимо, он развился до стадии, на которой начал задумываться об этической стороне своих поступков. Только вряд ли вы поймете это своим ограниченным умом.
После того, как Полак замолчал, Мерфи какое-то время беззвучно хватал ртом воздух. Потом сгреб со стола фигурку Вулкана, взвесил ее в руке и вдруг со всей силы запустил в террариум.
Суперглассовая стенка выдержала удар, но пугливой стефанийской ящерице пережить такой шок оказалось не под силу. Бедная рептилия взвизгнула и подскочила метра на полтора, выпуская прямо в воздухе хилых полупрозрачных фантомов. Затем шмякнулась на дно, судорожно заскребла лапками по гальке — и испустила дух.
Лабиринт
Евгений Семенко
Евгений Семенко
30 декабря 1985 г.
Рядом присел высокий мужчина в кожаном плаще, приветливо кивнул, подвигаясь ближе.
— Тоже пытаетесь пройти лабиринт? — он взглянул на открытый блокнот, испещренный записями и рисунками, рядом с моей кружкой пива.
Я неоднозначно качнул головой:
— Можно и так сказать.
Собеседник широко улыбнулся и запустил руку в нагрудный карман, извлекая потертую записную книжку с множеством закладок. Развернув, положил передо мной.
— Дальше третьего зала пока зайти не удалось. Никак не одолею эти чертовы загадки. — Он крепко приложился к пиву, и пока опустошал кружку, я пробежал взглядом по страницам, пытаясь разобрать почерк. — А-а-а! — Здоровяк с удовольствием грохнул пустой кружкой о стол, и попросил бармена поскорей налить еще.
— Н-да, любопытно, — пробормотал я, покрыв ладонью собственные заметки. Посвящать незнакомца в личные дела раньше времени не стоило.
— Так что насчет вас? Далеко продвинулись? — Собрав губами пену, мужчина ополовинил тару в несколько больших глотков.
— Не особенно, — совершенно честно ответил я.
Мой собеседник вопросительно поднял брови.
— Дружище, все мы здесь ради одного и того же, так прекращайте же ерничать и выкладывайте начистоту.
Мне было симпатично его простодушие и не сходящая с губ улыбка. Такой человек располагал к беседе.
— Вы слышали о Роджере МакКейне?
Мужчина довольно хмыкнул, доставая из кармана трубку и кисет.
— Еще бы, здесь все о нем знают… — протянул он, набивая люльку табаком. — Только о Роджере и разговоров. История уже прилично обросла сплетнями и слухами, и превратилась в отличную байку под кружечку-другую темного пивка. Но сути не утратила: сукин сын добрался до последних врат, правда, так и не вернулся… Э-эх, везет же некоторым. — Он раскурил трубку и взглянул на меня. — Вы здесь из-за Мак-Кейна?
Я глотнул сладковатого, с привкусом жженого сахара пива, и утвердительно кивнул.
— Расследую его исчезновение.
Здоровяк нахмурился и оценивающе окинул меня взглядом, причмокивая мундштук.
— Стало быть, детектив… — Веселость и задор выветрились из его голоса, сменившись серьезностью. — Не позавидуешь такой работенке. Дело Роджера — загадка покрепче тех, что рождает лабиринт. К тому же, точно неизвестно, что находиться по ту сторону Золотых Врат.
— Тем не менее, это не отпугивает желающих выпотрошить дворец, — заметил я.
— Еще бы, — тон мужчины потеплел. — Не будь там настоящего сокровища, не было бы и заковыристых загадок. — Он допил пиво и засипел трубкой, мечтательно разглядывая ряды бутылок на полках бара. — Вы здесь надолго, дружище, — уверенно произнес он. — Чтобы найти Роджера, придется отправиться за ним. — Наши взгляды встретились, и в прищуренных глазах собеседника, казалось, мелькнуло соперничество.
— МакКейна кто-нибудь знал близко? — я достал из кармана куртки огрызок карандаша и перевернул чистую страницу блокнота.
Мужчина пожал плечами.
— Нет, насколько мне известно. Он почти ни с кем не говорил, никогда не замечал его в компании. Искатели не воспринимали Роджера всерьез: невзрачный, замкнутый, он редко появлялся на людях, только по делу. Странный малый…
— Может, с кем-то он общался чаще?
Собеседник задумался, и с грустью посмотрел в пустую кружку. Я подал знак бармену повторить.
— Да, есть такой человек, — продолжил здоровяк, промочив горло. — Старик Мартус, здешний торгаш.
Я сделал пометку в блокноте, спросил:
— Что их связывало?
— Ничего особенного. Мартус промышляет загадками и всяким барахлом, его здесь каждая собака знает. Держит лавочку, «Бронзовые Врата» называется, ее трудно не заметить. — Я кивнул, вспоминая большую красочную вывеску магазина на главной площади. — Роджер частенько к нему заглядывал.
— А вы когда-нибудь разговаривали с МакКейном? — осторожно поинтересовался я.
— Нет, не довелось, — совершенно спокойно ответил мужчина. Кружка его опустела, и он, извиняясь, развел руками. — Что ж, спасибо за выпивку и беседу… э-э…
— Кирилл, — представился я, протягивая руку. — А вас как…
— Григорий, Гриша. — Крепкая горячая ладонь с немалой силой сдавила мою хлипкую пятерню. — Рад знакомству. — Он как следует тряхнул меня, забрал свои записи, и, шутливо откланявшись, направился к столику, где вовсю шла карточная игра.
Допив пиво, я взглянул на часы. Пока имелось время, не помешало бы заглянуть в лавочку господина Мартуса…
Свет в магазинчике еще горел, и сквозь широкое витринное окно угадывалась фигура продавца за прилавком. Мой визит оповестил звон дверного колокольчика, и хозяин отвлекся от раскрытой перед ним тетради. Здесь стоял удивительный запах бумаги, смешанный с ароматом жареного кофе и множеством других оттенков. Полки были уставлены различными склянками, колбами и, конечно же, множеством книг.
Господин Мартус коротко кивнул, придирчиво оглядывая посетителя поверх очков.
— Чем могу быть полезен, юноша? — Он закрыл тетрадку.
Я поздоровался, протянул ему документы. Старый лавочник долго изучал удостоверение и, наконец, удовлетворенный, вернул мне.
— Имперский детектив… — прокряхтел Мартус. — Далеко же вас занесло. Чем старый скряга не угодил Его Величеству? — с улыбкой спросил он.
— Я здесь по делу Роджера МакКейна.
Торговец поморщился и, выйдя из-за прилавка, перевернул табличку на входных дверях на «закрыто».
— МакКейн… МакКейн… — сварливо заворчал старик, опускаясь в плетеное кресло у низкого столика. — Я мало знаю о Роджере, впрочем, как и любой в Вильмоте.
Мартус коротким жестом пригласил занять свободный стул напротив.
— Говорят, он часто заходил к вам. — Я достал блокнот и карандаш. Старик завозился в кресле, видно было, что от этого вопроса он почувствовал себя неуютно.
— Говорят, значит… Да, заглядывал иногда, — нехотя подтвердил старик. — Скупал загадки.
— Из лабиринта? — на всякий случай уточнил я.
Мартус раздраженно наморщил лоб, но сдержанно произнес:
— Разумеется.
— Как загадки попадают к вам?
— Очень просто: мне их приносят другие искатели, коих здесь развелось как мышей в зерновом ангаре. Неудачники, одним словом. Проходят от силы пару врат, записывают выражения привратников и мчатся ко мне, чтобы поскорей завести хоть немного денег и отправиться пить с друзьями в таверну, — желчно процедил старик. Очевидно, многочисленные добытчики изрядно раздражали его.
— А какая вам выгода от загадок? — Лицо продавца вдруг изменилось, точно была задета слишком личная, деликатная для него тема. Но такая уж у меня работа.
— Это увлечение, если можно так выразиться. Кроме того, сборники загадок отлично продаются. Множество гостей города и людей интересующихся помогают держаться на плаву.
— Конечно, понимаю. Скажите, а Роджер когда-нибудь приносил загадки вам?
— Нет, — быстро ответил он, покачав головой. — Никогда. Парень всегда покупал, и никогда не продавал. Для него, как и для меня, загадки являлись чем-то большим, нежели ключами к вратам. Роджер был умным парнем, слишком умным, чтобы бестолково расточать столь ценные вещи.
— Как вы считаете, для чего ему понадобились, хм… эти «ключи»?
Мартус едва улыбнулся, прищурившись.
— Вы уже ответили на свой вопрос, детектив. Чтобы открыть главные двери, конечно. МакКейн полагал, что в загадках скрывается, своего рода, карта, портрет лабиринта. Не многие знают, что МакКейну удалось дважды добраться до Золотых Врат. Мало кто достигал и Бронзовых, — здесь он сделал паузу, на лице отразилась гордость, а голос прозвучал самодовольно. — Мало кто, — с удовольствием повторил Мартус, — но Роджер обошел всех. Я видел его в один из тех дней: бледный, изможденный, он брел по улице, никого не замечая. Он пробыл в лабиринте три дня. Но врата не отпер. Однако, окрепнув, продолжал собирать загадки, пока не ушел навсегда.
— Вы так говорите, будто МакКейна нет в живых, — заметил я.
Мартус кивнул.
— Вероятно, так оно и есть. А иначе, парень бы вернулся, хотя, кто знает, что он нашел в конце.
— Расскажите о лабиринте, я имею ввиду о личном опыте. — Эту тему затрагивать было вовсе не обязательно, но я решил побольше узнать о древнем дворце от человека увлеченного им.
Старого торговца явно порадовал поворот беседы, он изрядно оживился и, пообещав сварить свой лучший кофе для подобной темы, удалился в подсобку. Вскоре помещение магазинчика наполнилось восхитительным густым ароматом свежесваренного кофе, и спустя несколько минут, с подносом, появился хозяин лавочки.
— Мне было шестнадцать, когда наша семья осела в Вильмоте, — начал Мартус после глотка горячего. — Уже тогда о лабиринте знали, народ съезжался отовсюду, чтобы попытать счастья и прикоснуться к тайнам странного сооружения. Не говоря об исследователях и ученых, коих в то время, равно как и сейчас, здесь околачивалось никак не меньше коренных жителей. Имперские прихвостни долго держали дворец под колпаком, но им так и не удалось откупорить его или высмотреть прок в государственных целях, за сим они оставили город.
Местные привыкли к диковинке и редко входили под своды дворца, но некоторые буквально жили у его стен, мечтая покорить лабиринт. Я был одним из таких. Свободного времени у меня почти не было — наша семья возделывала землю с утра до вечера, и когда выпадал отдых, я бежал изо всех ног, чтобы поскорей услышать сухой, свистящий голос привратника, и отгадать его загадку.
В то время ни у кого не было полной карты: каждый искатель самостоятельно заносил на бумагу пройденный маршрут. Я потратил много лет, чтобы добраться до Бронзовых Врат и составить подробный чертеж.
— Когда состоялся ваш последний поход? — полюбопытствовал я.
— Очень давно, как только стало ясно, что дальше идти нет смысла, — с горечью отозвался старик. — Загадки никогда не повторяются — это известный феномен. Впервые услышав третьего привратника, я вдруг понял, что больше не отгадаю ни одной из них. Лабиринт, будто говорил мне: здесь твой путь окончен. Так я и поступил. — Торговец глубоко вздохнул и глотнул кофе.
Получив задание, я ознакомился с множеством литературы касательно лабиринта, и в каждой находил подтверждение слов господина Мартуса: за все время ни одна загадка не прозвучала дважды.
— Вы пытались ее решить? — История начинала меня захватывать.
Лавочник отрицательно покачал головой.
— Некоторые вещи лучше оставить как есть. Я повидал многое, и поверьте, могу сказать наверняка: лабиринт сам решает сколь далеко зайдет человек. Неясно чем руководствуется дворец, но за долгие годы наблюдений у меня сложилось именно такое впечатление.
— Может быть, у вас есть какие-то версии? Благодаря чему, к примеру, МакКейн смог открыть все врата?
— Версии… даже не хочу об этом думать, — он отставил чашку, и хрипло рассмеялся. — Понимаете, даже если мы узнаем, это ничего не даст. Уверен, появится нечто новенькое. Неизвестно еще кто кого изучает: мы лабиринт или он нас. А что касается Роджера… хм… пожалуй, парень обладал невиданным упрямством, — хохотнул лавочник, и уже серьезно продолжил: — Трудно что-то сказать, когда почти не знаешь человека. Роджер был другим, это замечали все. Я не имею ввиду его уединенность или замкнутость… а было в нем что-то… необыкновенное.
— На что жил МакКейн? Ведь не задаром же вы отпускали ему загадки.
— Хм, да. Он работал в одной из гостиниц — мыл по ночам посуду и убирался в обеденном зале. Управитель давал ему кров, пищу и немного приплачивал.
Мартус замолчал и, сложив руки на груди, задумчиво взглянул на меня.
— Вам поручили непростое дельце, детектив, хэх! — заметил он весело.
— Мне уже это говорили.
Старик с кряхтением поднялся и направился к большому деревянному шкафу с книгами, свитками и прочими безделушками. Бормоча под нос и выводя что-то пальцем в воздухе, он, вскоре, достал тугой свиток, перетянутый фиолетовой лентой, и протянул мне. Я, было, потянулся, но Мартус отдернул сверток и хитро улыбнулся.
— А что известно о МакКейне вам? — вкрадчиво спросил лавочник. Я невольно улыбнулся предприимчивости старика.
— Не больше вашего. — Скрывать и вправду было нечего. — Несколько месяцев назад в один участок обратился отец Роджера, с заявлением о пропаже сына. Когда всплыли подробности, дело быстро попало наверх — к нам, в главное управление. МакКейн-старший мало рассказал о сыне, поскольку виделись они редко. Парень постоянно разъезжал в поисках лучшей жизни, дома почти не появлялся, но писал родителям регулярно. Ни друзей, ни знакомых. У меня есть лишь несколько фотографий да пара зацепок. Белое пятно. — Я развел руками, давая понять, что больше сказать нечего.
Улыбка старика стала шире, и он вручил мне свиток.
— Это самая полная карта. Подарок.
— Спасибо, право, неожиданно. — Распустив гладкую ленточку, я развернул плотный, приятный на ощупь пергамент. Схему наносил, несомненно, мастер — каждая линия безупречна. Вещь определенно не из дешевых, и Мартус, как мне показалось, слишком расщедрился.
— Простите за нескромный вопрос, — я свернул и перевязал карту, — какой выгоды ищете вы?
В мутных старческих глазах на секунду вспыхнул хитрый огонек.
— Одному Роджеру МакКейну известно, что находиться по ту сторону Золотых Врат. И мне бы очень хотелось узнать, что же скрывает лабиринт.
Что ж, объяснение выглядело достаточно веско.
Допив кофе, который, к слову, был великолепен, и поблагодарив за все хозяина магазина, я отправился в гостиницу, где остановился. Пожалуй, с делами на сегодня довольно.
Пребывание в Вильмоте определенно шло мне на пользу: вдали от городского шума и суеты, я проснулся бодрым и свежим, готовым взяться за работу.
Справившись с завтраком и заказав кофе в номер, я решил сравнить карту выданную управлением и подаренную Мартусом. Сказать, что они отличались — ничего не сказать. В штатском плане лабиринта не доставало главного, последнего зала, множества стен и ложных коридоров. Чертеж новой схемы был гораздо полней: он делился на пять равных прямоугольников — больших залов, переплетенных сложными ходами, и, что, несомненно, удобно, располагал несколькими вариантами верных маршрутов, нанесенных разными цветами.
Я решил, на всякий случай, захватить обе карты, и, собрав самое необходимое, отправился к лабиринту.
Здание дворца лежало в широкой долине, среди пышной зелени, и больше всего напоминало древний храм. Потемневшие от времени каменные стены, казалось, росли из земли, упираясь в пологий скат крыши, закрученный «волной». Огромное сооружение выглядело величественно и пугающе одновременно.
Несмотря на ранний час, у входа уже собирались люди. Я поднялся по ступенькам и, достав карту Мартуса, вошел в лабиринт.
Внутри это место больше походило на склеп. Тяжелый сырой воздух, смешанный с дымом факелов, густой сумрак и тишина нагоняли жути. Останавливаясь у факелов, чтобы читать карту, я понемногу продвигался вперед. А вскоре оказался перед первыми, Каменными Вратами. По левую сторону громоздилась статуя привратника, изображавшая воина со щитом и опущенным мечом. Как утверждали многочисленные книги о лабиринте, следовало коснуться стража, чтобы услышать загадку. Я осторожно положил ладонь на щербатую каменную грудь. Но ничего не услышал. Прождав некоторое время, решил коснуться повторно, но вдруг, будто отовсюду, раздался хриплый властный голос:
«Приветствую, искатель. Первых врат ты достиг.
Чтобы дальше идти — обдумай сей стих:
Соткана нитка, да нет к ней иглы.
И есть мастерица, да только нет и канвы.
Но время прошло — как вышит узор.
И ткач потрудился, и работа радует взор».
К горлу подступил ком — одно дело, когда читаешь о подобном в книгах, и совершенно другое, когда испытываешь сам. Уняв дрожь и накатившее волнение, я постарался собраться и мысленно повторить услышанное.
Загадка была простой, но я не торопился с ответом, решив как следует все обдумать. Речь, конечно же, шла о пауке… впрочем, и о паутине тоже. Многие искатели упоминали, что если ответ в целом верен, но неточен в деталях, — привратник его не примет. Обычно простые загадки попадались у первых двух стражей, дальше — сложнее. Но в некоторых источниках описывались и противоположные случаи. Буду считать, что мне повезло.
Итак, ответ у меня был:
— Паук и паутина, — произнес я, глядя на стража.
Спустя несколько секунд, привратник прогремел:
«Ясные мысли — вот основа пути.
Верный ответ, ты можешь идти».
Гранитная стена со скрежетом ушла в пол, открывая вторую комнату запутанных переходов. Облегченно вздохнув, я шагнул в следующий зал. Благодаря помеченному на карте маршруту, проблем с продвижением не возникло.
Стальные Врата недаром носили свое название — относительно гладкая поверхность, тронутая бурыми пятнами, имела мутный металлический отблеск. Привратник был выполнен из того же материала, и в каждой руке держал кривой меч.
Мне часто приходилось слышать, что лабиринт, якобы, не поддается разрушительному воздействию — и действительно, до сих пор я не заметил ни трещин, ни сколов, хотя врата приводили в движение часто.
Загадка оказалась простой, и решение не отняло много времени.
Два зала остались позади, не вызвав трудностей, — пока удача улыбалась мне.
Голос сторожа Бронзовых Врат звучал грозно и звонко, я невольно поежился, слушая его загадку:
«Ходит по кругу, а сестрица — за ней,
В доме без окон, замков и дверей.
Одна лишь сделает шаг, как вторая — уж круг,
Но как бы ни шли, ничто не разлучит подруг».
Меня вновь удивила простота загадки. Если так будет продолжаться и дальше — дело будет закрыто уже сегодня.
— Секундная и минутная стрелки, — уверенно произнес я, улыбнувшись.
«Поспешность, как ветер гасит разума свет,
Возвращайся в начало, ибо неверный ответ».
Запоздало я понял, где прокололся, но сказанного не воротишь, теперь придется возвращаться к первым вратам и начинать все сначала. Предприняв еще несколько безуспешных попыток и изрядно подустав, я решил выбираться из лабиринта и отправиться перекусить. Кроме того, у первых врат толпилось много желающих попытать счастья, так что и без того спертый воздух начинал походить на кисель.
Дневной свет брызнул в глаза, и меня тут же обступили перекупщики загадок. Как я не отпирался и расталкивал людей — появлялись все новые. Только когда спустился к дороге, барышники оставили меня.
Обедал в трактире. Посетителей собралось немного, обстановка царила спокойная, как раз располагающая к размышлениям.
Итак, верный ответ на загадку был, вероятно, часовые стрелки…
— Как поиски, дружище? — раздался знакомый бодрый голос, на плече легла крепкая рука.
Григорий присел за стол и, подмигнув, добавил:
— МакКейн уже, поди, дома? — он зашелся смехом.
Я сподобился лишь на кислую улыбку.
— А вы думали все так просто? — догадался он о моей неудаче, хмыкнув. Официант принес большую миску супа и два ломтя белого хлеба, и мужчина с удовольствием принялся за еду. — Эх, старина, придется вам задержаться, — продолжал Гриша, хлебая суп. — Некоторые искатели провели в Вильмоте несколько лет в попытках пройти лабиринт. Видите поджарого мужчину за столиком у окна? Это Франческо, опытнейший искатель, он здесь уже третий год, и почти каждый день отправляется попытать счастья у стражей. — Он наклонился ко мне и тихо произнес: — Угостите его кружечкой темного и, быть может, что-то из его историй сгодиться для дела, м? — Григорий подмигнул и вопросительно взглянул на меня.
— Да, конечно, хорошая мысль…
Я купил в баре три пива, а Гриша, тем временем, направился к своему знакомому. Мужчины коротко переговорили, затем оба подошли и сели за мой столик. Григорий представил нас друг другу. Франческо оказался очень общительным и компанейским человеком. Он щедро делился забавными историями, в которых побывал за годы жизни в Вильмоте, и постепенно разговор зашел о лабиринте.
— Так вы, стал быть, надумали вытащить тихоню Роджера, — с ноткой сомнения, произнес мой новый знакомец. — Скажу, как на духу: бросайте это дело. МакКейн ушел несколько месяцев назад, и, держу пари, здорово отощал, ха! — он звонко рассмеялся. — Посудите: без пищи и воды его могло спасти только чудо! — Григорий метнул в Франческо тяжелый взгляд, и тот проглотил смешок. — Впрочем, может быть, паршивец и жив… лабиринт более чем странное местечко, но лично я считаю — худышка отдал концы. А соваться за ним — бесполезная затея, но дело ваше… Могу только дать несколько скромных советов.
Заказав еще пива, я достал блокнот и обрубок карандаша.
Франческо рассказывал, что заметил одну любопытную особенность в словах привратников. По его мнению, напутствие после верного ответа стража Каменных врат — своего рода подсказка, как следует себя вести у следующего привратника. По словам искателя, когда он это понял, и следовал смыслу напутствий, то гораздо чаще добирался Бронзовых Врат, а однажды ему посчастливилось дойти и до Серебряных. Правда, понять о чем говорит сторож, удается не всегда. Иногда привратник говорил прямо, мол, залог удачного пути — внутренний покой, а порой настолько туманно, что и сотня мудрецов не разберет. Сложность загадок также самая разная. Могут идти три простых подряд, а в другой раз — на первых вратах можно голову сломать. Франческо знал нескольких парней, которым никогда не удавалось продвинуться и за первую дверь, сколько те ни пытались. Однажды искатель выкупил загадку у одного из тех ребят, и та оказалась просто неподъемной.
Начав вторую кружку, Франческо деловито окинул взглядом нас с Гришей и спросил, обратили ли мы внимание на статуи воинов с обратной стороны врат. Мы утвердительно кивнули. У искателя и на этот счет имелась версия — якобы, те привратники действовали раньше, а путь лежал наоборот: от Золотых Врат к Каменным, но смысл этого для Франческо был пока не ясен. Мне показалось, что в этом присутствует определенная логика.
Еще я узнал, что продолжать путь может только искатель, открывший первые врата, и хитрость многих новичков — объединяться в группы, чтобы выиграть время, — изначально обречена.
Мы еще недолго поговорили о лабиринте и его тайнах, а затем, распрощавшись, разбрелись по своим делам.
Я вернулся в гостиницу, решив остаток времени, до ужина, разобрать и осмыслить впечатления и записи.
Последующие пять дней были посвящены походам в лабиринт, и все они оказались безуспешны. Энтузиазм и задор во мне поугас, благоговейный трепет перед таинственным сооружением постепенно иссяк. Теперь это занятие больше напоминало надоедливую работу, нежели захватывающее приключение. Вещи удивительные, мистические, становятся серыми и будничными, когда сталкиваешься с ними постоянно.
Дни складывались в недели, недели в месяцы. Я понял, что застрял в Вильмоте надолго, но отзывать свое назначение пока не решался. А руководство не спешило меня отзывать. Каждую субботу я отправлялся в банк, чтобы получить денежный перевод из управления на неделю, воскресенье посвящал отдыху и походу в канцелярский магазин — запастись бумагой и карандашами, а с понедельника вновь плелся к лабиринту, уже и не надеясь закрыть дело МакКейна. По правде говоря, теперь и мне казалось, что бедняги Роджера нет на этом свете, а его дело — глухое. Но честь и долг, все же, заставляли предпринимать попытку за попыткой. Я совершенно позабыл о словах Франческо, они попросту затерялись среди сотен сплетен и бесконечных загадок.
Наверное, так продолжалось бы и дальше, но у сторожа Каменных Врат кое-что имелось для меня.
Очередная загадка оказалась легкой, и первые двери сухо захрипели, уходя в скважину на полу. Я по привычке направился дальше, не обращая внимания на напутствие стража, но тут же замер, вслушиваясь:
«Ты верно сказал, и намерен дальше идти.
Но скажи: для чего, —
Вот ответ на все загадки пути».
По спине пробежали мурашки, я невольно сделал шаг назад и взглянул в каменное лицо привратника. Фраза могла показаться неясной, абстрактной, но я, кажется, догадывался, о чем шла речь, и готов поклясться — страж сказал это не просто так.
Медленно развернувшись, я нырнул в густой мрак коридора — к выходу. Двигаясь вдоль стены, я будто ощущал спиной тяжелый взгляд привратника.
Запершись в номере, первым делом, я выгреб из тумбочек и ящиков письменного стола исписанные блокноты.
Просидел над записями почти всю ночь, сжег весь запас свечей, что имелся в комнате, и выпил огромное количество кофе. Когда же я понял, о чем говорил первый сторож, с облегчением повалился на кровать, но долго не мог уснуть. Сон пришел только с первыми лучами солнца.
В лабиринт я отправился через день, пораньше, чтобы никто не мешал.
Франческо оказался прав относительно напутствий. Вот только самое главное упустил — за множеством форм скрывалась одна и та же суть. И если моя догадка подтвердится, останется лишь одна неувязка — для чего МакКейн скупал загадки. Впрочем, Роджер мог просто изначально ошибаться.
Из темного провала входа тянуло сыростью. Сглотнув выросший в горле ком, я достал карту и шагнул в прохладную мглу.
Сердце часто забилось, едва пальцы коснулись грубой поверхности статуи.
— Моя цель… — голос дрожал. Сделав глубокий вдох, я медленно произнес: — Найти и вернуть Роджера МакКейна.
Привратник молчал. В голову закралась мысль, что идея заговорить с каменной глыбой — бред, но вскоре зазвучал низкий, раскатистый голос привратника:
«Честен ответ и побужденье светло,
Ступай же, искатель, тебя ждут давно».
Врата опустились. Меня охватила волна восторга и беспокойства. Последующие двери открывались от одного прикосновения к стражу — и тут же закрывались, стоило войти в очередной зал.
Когда Золотые Врата отворились, передо мной открылась огромная комната, залитая бледным светом, проникавшим через узкие прорези под потолком. Посреди помещения возвышалась невысокая постройка, окруженная ступеньками. Я медленно вошел и неторопливо двинулся вперед по выложенному крупной мозаикой полу. В зале стояла давящая тишина, а воздух был более влажный и прохладный, чем снаружи.
МакКейна не было видно.
Врата за спиной протяжно загудели, закрываясь.
— Не-ет! — раздался хриплый крик позади.
За широкой колонной у входа, в густой тени, кто-то двигался.
— Нет-нет-нет… — простонали из темноты.
Опираясь рукой о стену, на свет вышел Роджер МакКейн. Его лицо покрывала жидкая борода, слипшиеся волосы отросли до плеч, но я узнал его.
Роджер плакал. Раскинув руки, он прижался к вратам, беспомощно ударив по ним кулаком.
— Нет-нет-не-е-е… — Искатель опустился на колени, сжался, и закрыл лицо руками, продолжая что-то бубнить. Очевидно, длительное одиночество отразилось на его рассудке.
— Роджер, все в порядке. — Я подошел и осторожно тронул его за плече. МакКейн вздрогнул, резко повернулся, и я увидел полные ужаса и отчаяния глаза.
— Зачем ты сюда пришел? — простонал он.
— Я детектив. Твой отец обратился…
— Зачем ты сюда пришел?! — зарычал он, прослезившись. — Ну зачем…
— Роджер, успокойся, все в поряд…
Он вскинул голову и гневно прошипел:
— Теперь мы оба здесь застряли! Оба! — Его трясло от ярости. Он вскочил и вытянул худую руку, указывая на сооружение посредине комнаты.
— Вот его сокровище! Вот! — Он вдруг сгорбился, прижав руки к груди, приблизился ко мне и шепнул: — Ступай, взгляни. Ступай, ступай…
Только сейчас я почувствовал насколько вспотел, нижняя одежда отвратительно липла к телу. Слова и поведение Мак-Кейна пугали.
Это был небольшой мелкий бассейн, заполненный водой. Из-за темного, почти черного дна, поверхность больше походила на зеркало. Мое отражение едва заметно подрагивало. Вот она — тайна лабиринта. Каждый искатель пробирался сквозь путаницу загадок и коридоров, чтобы в конце концов увидеть себя.
Я присел на бортик, задумавшись. МакКейн боязно подошел и опустился рядышком.
— Видел? — тихо спросил он. Поймав мой озадаченный взгляд, добавил, улыбнувшись: — Смешно, да?
Иначе не скажешь, у создателей лабиринта определенно имелось чувство юмора.
— Роджер, ты пробыл здесь около пяти месяцев, чем ты питался?
МакКейн сидел, прижав колени к животу, и перебирал пальцами в воздухе.
— Роджер! — я толкнул его в плечо.
— А?., чем… вода, — он указал через плечо. — Когда хочется кушать, делаю глоток… и все.
Догадка жаром окатила грудь. Вот и настоящее сокровище.
— Надо выбираться отсюда. — Я поднялся и подошел к стражу Золотых Врат, коснулся его.
— Не выйдет! — Голос МакКейна прозвучал как-то радостно, торжествующе. Привратник и вправду молчал.
Положение усугублялось. Дойти удалось, а вот об обратном пути я совсем не подумал.
Роджер уже стоял рядом и довольно потирал руки.
— Все наоборот, — начал весело он. — Теперь мы должны задавать ему загадки, а он — отвечать.
Меня охватили злость и отчаяние.
— Так какого же черта ты еще здесь?! — гаркнул я. МакКейн втянул шею и опустил взгляд.
— Он все отгадывает, — виновато просипел искатель, делая шаг назад.
Теперь понятно для чего привратники с другой стороны — лабиринт не собирался отпускать своих гостей так легко. Франческо был бы в восторге.
Прислонившись спиной к вратам, я сел. Следовало собраться и как следует поразмыслить. Итак, чтобы вернуться, надо придумать загадку для стража. И судя по всему, его неверный ответ открывает врата. А идти, конечно же, может только один. Я протяжно застонал. Вот так влип. Что ж, по крайней мере, с голоду не умру. Оставалось сидеть и придумывать загадки, но, сколько я ни пытался — ничего путного на ум не приходило, волнение путало мысли.
Роджер бродил по залу и то что-то напевал, то о чем-то спорил сам с собой. Чем больше я наблюдал за ним, тем острее понимал в какую передрягу угодил. Не знаю, сколько прошло времени, но вскоре пришло чувство голода. Съестного я с собой не брал, разве что во внутреннем кармане пиджака держал фляжку с коньяком. Пить из водоема, откровенно говоря, желания не было. И все же, когда в животе начало урчать, решил попробовать. Зачерпнув пригоршню холодной воды, я поднес ее ко рту, — без запаха, кажется нормальной, — и втянул жидкость губами. На вкус — обыкновенная вода. Напившись вволю, я поискал взглядом Роджера — тот угомонился и сидел у колонны.
— Какой был смысл собирать загадки? — спросил я, подойдя к нему. МакКейн неопределенно передернул плечам.
— Чтобы понять, — вяло отозвался искатель. — Научиться загадкам… — Он уставился пред собой и зашевелил губами.
— Так ты знал, что на обратном пути придется загадывать стражам? — удивился я.
Он покивал и указал на привратника.
— Они с двух сторон, я долго не мог сообразить… но я понял, да, понял… и сочинил много загадок, да-а… но золотой истукан отгадал все… а остальные я забыл… — Он закрыл лицо ладонями и заплакал.
Правду говорили о Роджере — умный парень, жаль, что для него все так повернулось…
Странно, но голод не отступал. Я вновь пил воду, но есть хотелось все равно. Может так и должно быть?.. Я спросил Роджера нормально ли это, он сказал, что после одного глотка забывает о еде на несколько дней.
Сделав очередной глоток, я прислушался к ощущениям. Ничего особенного. Я вновь задумался. Мысли приходили самые разные и… стоп! Мысли. Еще недавно я не мог выдавить из себя ни единой, а сейчас был совершенно спокоен, разум полонился идеями.
— МакКейн! Быстрей сюда! — позвал я, зачерпнув воды. Искатель лениво поплелся ко мне. — Пей! — велел я, подставив сложенные ковшиком ладони. Он с подозрением покосился на меня, но ничего не сказав, наклонился и, засопев, сделал несколько глотков. Я стряхнул влагу, пристально глядя на Роджера. Некоторое время в нем ничего не менялось. Затем парень вздрогнул, обхватил себя руками и испугано осмотрелся по сторонам. Поволока безумия в серых глазах сменилась недоумением.
— Роджер?
— Как же здесь холодно, — отозвался он, поежившись. Голос был тот же, но в нем появилась мягкость, осмысленность. Я достал фляжку с коньяком, свинтил колпачок и протянул МакКейну.
— Глотни, сейчас пиджак дам. — Он, дрожа, взял спиртное и впился губами в горлышко, глотнув, закашлялся.
— Зачем ты пошел в лабиринт? — я протянул ему пиджак, он благодарно кивнул, набросил на плечи, не выпуская фляги.
— Моя семья всю жизнь провела в бедности и унижениях. Я стремился к жизни, в которой ни в чем не стану нуждаться. — Он еще раз приложился к коньяку и вернул фляжку. — Спасибо… Никто не знал точно, что скрывает лабиринт, но я чувствовал: его секрет — шанс выбраться из злыдней. А когда понял, что к чему — было уже поздно.
Вода отражала искателя изнутри, его настоящие стремления. Каждый шел в надежде обогатиться, найти другую, лучшую жизнь. А впереди ждала встреча с самим собой. Пожалуй, это действительно сокровище — понять кто же ты, к чему стремишься.
Для Роджера главным была сытая, спокойная жизнь, и он, испив, получил то, за чем шел. Корысть заперла его здесь.
— А чего хотел ты? — спросил МакКенйн, оборвав мои размышления.
— Просто выполнить свою работу, — ответил я.
Роджер хмыкнул, и покосился на стражника Золотых Врат:
— Тогда пора заканчивать.
Едва в воображении родился образ, как рифмованные строчки покорно оплели его, надежно скрыв суть, и я двинулся к привратнику…
Прошло несколько дней, прежде чем шумиха вокруг Мак-Кейна немного поутихла. Я отправил в управление телеграмму о закрытии дела, и собрался отбыть следующим днем.
Накануне отъезда, вечером, я собрал в таверне всех, с кем успел подружиться в Вильмоте, дабы отметить возвращение Рождера и под шумок — попрощаться.
И все же, не удержавшись, спозаранку, пока еще было время до поезда, отправился в лабиринт. Но, как и ожидал, коснувшись статуи, ответа привратника не услышал.
Горький глоток свежего воздуха…
Светлана Федорова
Наш долг — это право, которое другие имеют на нас.
Ф. Ницше
Светлана Федорова
27 августа 1963 г.
На цветочной клумбе, подминая под себя нераспустившиеся кусты пионов, неподвижно лежало тело незнакомой мне девушки…
Несколькими часами ранее.
Сидеть за рулем собственного джипа доставляло истинное удовольствие, хотя допускалась я к нему крайне редко.
По моему офисному статусу предполагалось, что меня всегда и везде должны были сопровождать водитель и телохранитель. Но еще вчера я путем длительного измора собственного и единственного шефа, а в прошлом моего одноклассника, отвоевала свое право на свободу передвижения в течение нескольких дней. Еще бы! Пока он в очередной раз грел свой пузан на берегу Тихого океана, я, как стойкий оловянный солдатик, охраняла спокойствие и работоспособность вверенного мне огромного коллектива сотрудников.
А вот и поворот налево. Я нажала на тормоз и включила полный привод всех колес. Здесь заканчивалась езда по нудному, прямому шоссе и начиналась проселочная дорога, ведущая к долгожданному дачному поселку, построенному еще в далекие послевоенные годы, где меня ожидал совсем не постаревший от времени, старинный двухэтажный дом, который укромно прятался за ветками разросшихся до небес берез и сосен.
— Мамуль, мы уже подъезжаем? — с заднего сидения раздался чуть хриплый ото сна голос моего шестилетнего сына. И он, как маленький медвежонок нетерпеливо завозился, внимательно вглядываясь в проплывающий за окном джипа пейзаж. — Представь, как все наши сейчас обалдеют?! А мы точно ничего не забыли купить? Ноутбук и игровую приставку взяла? И AC/DC свое любимое погромче врубай! Пусть слышат, что мы едем!
— Антошка, не отвлекай меня от дороги! И во всех случаях, если что и забыли, то не возвращаться же обратно.
В ответ раздалось только недовольное фырканье, и я спокойно смогла отдаться своим мыслям. Как только жизнь не ломала меня: полуголодное детство с матерью-одиночкой, но в престижный институт на дневное отделение безо всяких репетиторов поступила; предательство любимого мужчины, но сынулька-лапонька; безденежье с новорожденным ребенком на руках, но зато сейчас финансовый директор, правая рука босса в крупном холдинге с заоблачным окладом. Почему же судьба до сих пор так несправедлива к моей Вичке, единственной подруге, сокровенному человечку, которому я доверяла практически все? Наши судьбы изначально, с самого детства, были очень схожи. Один ребенок в малообеспеченной семье, ясли, детский сад, школа, институт, первая любовь, замужество, рождение ребенка и развод. У нас даже сыновья погодки. А дальше одни отличия. Я ухоженная, выхоленная, умная стерва, живущая в пятикомнатной квартире. Она уже с волосами, чуть тронутыми сединой, девушка, которая выглядит старше своих лет, полностью закрывшаяся от жизни со своим пятилетним сыном в моем загородном доме. Что я только не делала, чтобы вернуть ей вкус к жизни! Нет, она просто однажды сломалась, как кукла, от которой потерялся заводной ключик.
А вот и знаменитое трио наших местных аборигенов. Как всегда, они представляли собой колоритное зрелище. Трое из ларца, одинаковых с лица. И сегодня они меня своим внешним видом в очередной раз порадовали: на одном из них гордо красовалась футболка МВД России, на втором — МЧС России, а третий (красавец!) поразил футболкой с логотипом центра подготовки космонавтов имени Гагарина! И откуда что берется?
Еще издали, заметив мой красный американский «Додж-Дюранго», невозмутимо преодолевающий все преграды на своем пути, оставленные вчерашним ливнем, старички, шустро вскочив с лавочки, прятавшейся в тени веток боярышника на самом подъезде к поселку, нетерпеливо стали переминаться у самой обочины дороги и загадочно перешептываться друг с другом.
— А ведь не к добру, — как-то непривычно екнуло внутри меня. — Вот и ворота открыты нараспашку. Атаман, пес нашего сторожа, не выскакивает поприветствовать меня… И старики обычно, ввиду преклонного возраста, не покидают свои годами насиженные места. Я, подъехав к ним, не глуша машину, просто открываю окно джипа, чтобы выслушать последние поселковые новости.
— Владимировна! А в поселке чёй-то неладное творится! — почему-то забыв поздороваться, сходу поспешил озадачить меня самый бойкий из них. — Ты бы сестренку свою с ребеночком забрала от греха подальше в город. Можем не углядеть за ними!
Вот уже сколько лет для меня оставалось загадкой: почему все местные упорно считали Вичку моей родной сестрой, а ее сына Максимку моим племяшкой?
— Так, мужики: давайте-ка, спокойно и без эмоций расскажите, в чем суть дела, — на этот раз, нарушив ранее заведенный порядок, мне пришлось заглушить мотор и полностью открыть дверцу машины, тем не менее, не рискуя покидать джип и наступать в жидкое, глинистое месиво дорожного покрытия. В свою очередь сзади, сгорая от любопытства, Антошка не удержался, вскочил с сиденья и практически перелез ко мне на колени, приготовившись принимать самое активное участие в происходящем. Он даже ротик приоткрыл в предвкушении услышать что-то захватывающее и леденящее душу. — Вы, мужики, говорите, а я сама разберусь — насколько все серьезно.
Но услышать страшилку, а в том, что это будет именно страшилка, я ничуть не сомневалась (старички от вселенской скуки еще не то себе надумают), нам с сыном не пришлось. Звук подъезжающей сзади машины обломал весь кайф.
И кого это нелегкая несет в такое время? Большинство хозяев домов с семьями предпочитают летний сезон для проживания в поселке, а он еще не наступил, не успела подумать я, подозрительно выворачивая голову назад, напрочь забыв о зеркалах заднего вида в машине. Ах, ну конечно! Кто бы мог подумать?! Интересно и что ты забыл в нашей глуши?
А позади уже нетерпеливо сигналил, мол, проезжай, не задерживай движения, мой приятель Женька. Стоит отметить, что для всех у нас на работе, несмотря на свой возраст, он Евгений Александрович. Еще бы! Это про него — «владелец заводов, домов и пароходов»! На первый взгляд этакий мажор, удачно вложивший деньги в городские особняки, а на второй еще и успешный ресторатор. Но я-то знала: это все напускное. Большего трудоголика, чем Женька, я еще не встречала. Поэтому он до сих пор и не обзавелся семьей.
Антошка, почуяв какой-то подвох, покинул мои колени и занял сиденье рядом со мной.
— Мамуль, это кто? Ты его знаешь? Он что, за нами ехал? Если этот дяденька твой знакомый, почему я до сих пор не знаком с ним?
Забыв про все на свете, я зло хлопнула дверцей машины и, газанув, едва не окатив грязью местных мужичков, с места дернула в сторону дома: ведь сыну запросто так не объяснишь обо всех нюансах и тяготах взрослой жизни, и что такой, как Женька, просто опасен для молодых незамужних женщин — не дай боже влюбиться!
Резко остановившись около калитки, где возбужденно, с радостными улыбками, маячили Вичка с Максимкой, я, возмущенно покинув джип, было рванула к Женькиной машине, но вовремя остановилась (чай, не барин и моих эмоций не дождется). Наконец, обнявшись и вдоволь расцеловавшись с близкими мне людьми, я потопала открывать ворота на участок.
— Ланка, ты чего рассердилась на меня?! Так я так, мимо ехал. Смотрю — твой джип впереди маячит, и места красивые вокруг, дай, думаю, проеду за тобой, вдруг домик для себя присмотрю.
— Просто удачно, как все сложилось! Ты и без охраны, да и на природе в будний день? Женька, не юродствуй! Не делай из меня дурочку!
— А меня Антоном зовут, — радостно сообщил мой сыночек, внимательно наблюдавший за разыгравшейся сценой. — Дядя, а вы кто? Вы с мамой работаете?
И мне пришлось перейти к ритуалу знакомства членов моей семьи с Женькой. Затем к выгрузке продуктов, игрушек и подарков из джипа и к другим привычным для меня делам, столь необходимым для выполнения, когда я приезжаю в свою загородную «резиденцию». Надо отдать должное, но мой приятель практически сходу вписался в наш небольшой коллектив. Нам с Вичкой он под ноги не попадался, сразу вытащив из автомобильного холодильника целую кучу ресторанных лоточков со всевозможными яствами (ага, точно мимо проезжал!) и полностью (даже, казалось, с удовольствием) отдался игре с мальчишками. Они ему, в свою очередь, устроили экскурсию по огромному участку и дому.
Уже поздно вечером, после обильного ужина, ворочаясь в своей постели, я неожиданно вспомнила, что в суете так и не поинтересовалась у подружки о том, какие такие события вдруг стали твориться в поселке. Впрочем, если бы ее что-то взволновало, она не преминула бы сообщить мне об этом… Несмотря на усталость, сон так и не приходил. К тому же, обычно молчаливый, сейчас весь дом оказался пронизан шорохами и тихими звуками. Вот ветки деревьев бьются в оконное стекло, хотя ветра нет. Вот в ванной на втором этаже капает вода из крана, хотя все оборудование импортное и новое. Вот вздыхают деревянные перекрытия над головой, хотя чердак закрыт на амбарный замок. И в тот момент, когда мои сонные веки должны были сомкнуться, высокая темная фигура внезапно появилась в дверном проеме и стремительно направилась к моей постели. Казалось, я еще не успела испугаться, но оцепеневший организм сработал подленько и молниеносно, полностью сковав себя и пригвоздив к кровати.
— Ты чего здесь разлеглась? А если кто чужой пришел тебя убивать?! — надо мною склонилась ухмыляющаяся физиономия Евгения. — Давай, тихо вставай и бегом ко мне! Я тебе такое покажу — обалдеешь!
Наверное, со стороны вся эта ситуация выглядела бы нелепой: среди ночи в комнату к девушке врывается ее бой-френд и требовательно зовет к себе в спальню, но только Женькины глаза были полны тревоги и не присущей ему озадаченности. Поэтому я незамедлительно, накинув на пижаму халат, двинулась за ним. Женька в буквальном смысле возбужденно проволок мое тело через всю отведенную ему комнату (так некстати расположенную рядом с моей) и, вытащив на балкон, приказал смотреть. Его балкон выходил на два соседних дома, но один из них находился в глубине участка, и поэтому сейчас я могла любоваться видом только одного из них. И он принадлежал Петровичу, знаменитому писателю и сценаристу, который, как и Вичка, постоянно проживал в поселке. Подчиняясь даже не приказу, а какому-то смутному чувству надвигающейся беды, мои глаза внимательно рассматривали соседское строение, пока в свете полной луны не наткнулись на светящуюся надпись SOS в черном провале чердака.
— Черт, Женька, что все это значит? — увиденное до глубины души потрясло меня.
— А я по наивности думал — ты мне объяснишь. Вдруг у вас здесь так принято развлекаться и пугать соседей. Между прочим, я в честь своего приезда предпочел бы скромный фейерверк.
— Ух, ты! — откуда-то сзади раздался восхищенный голос Антошки. Одновременно вздрогнув, мы с Евгением обернулись и увидели мое чадо, отчаянно балансирующее ногами на плетеном кресле. — Мам, так это люминесцентные чернила. Помнишь, ты Вичке привозила, а она покрыла ими клавиатуру на компе, чтобы можно было работать в темноте и не мешать Максу дрыхнуть, — все это сын выпалил на одном дыхании и, не дожидаясь ответной реакции, стремительно рванул из комнаты, кубарем скатываясь по лестнице на первый этаж.
— Ну и постреленок он у тебя! Сейчас он друга поднимет, и вместе они разбудят Вику. А потом все они поднимутся сюда. Называется: поспал на новом месте, и ведь заветное желание, как последний дурак, загадал. Ладно, что будем делать? Совершать вылазку к дому соседа? Или сразу вызывать полицию?
— Ну, допустим, до полиции дозвониться не так легко. Мобильник здесь не берет, разве что у тебя есть спутниковый. А к Петровичу идти надо. Такими надписями он шутить не будет. Ему под восемьдесят, и он очень солидный дядечка. Нет, тут явно что-то не так, — и тут меня как обухом по голове ударило. — Женька, а дела-то и впрямь серьезные и непривычные творятся! Въездные ворота в поселок распахнуты настежь, а сторож со своим псом исчезли. Дальше — еще интереснее. Когда я приезжаю, и Петрович, и баба Клава обязательно вечером заглядывают на огонек, а сегодня ни тот и ни другая так и не объявились! Если бы не ты, я уже давно обратила бы на это внимание! Да и аборигены пытались до меня что-то донести. И опять ты помешал! А теперь эта надпись…
— Кто такая тетя Клава? — не к месту задумался Женька, но его мыслительный процесс был прерван топотом «стаи антилоп, спешащей на водопой» и грохотом опрокидывающейся мебели, оказавшейся в темноте на пути сонной Вички, взбудораженных Макса и Антона (сынишка сделал свое дело!).
— Так, не мешайте мне, причем слова моей подруги относились не только к ребятне, но и к нам с приятелем, — дайте-ка, я попробую зафиксировать все на камеру.
Фотография природы — Викино любимое хобби. Причем, оно приносит ей неплохой доход, и целый ряд ее шедевров мне на протяжении нескольких лет удается довольно удачно пристраивать в популярные журналы и издательства.
Одевшись потеплее (причем на Женьку я умудрилась напялить телогрейку, бог весть, откуда взявшуюся в прихожей), оставив детей под присмотром Виктории, мы с приятелем, зябко поеживаясь, оказались за калиткой дома. Дорогу освещал все тот же лунный свет. Немного замешкавшись, пусть глаза привыкнут к полумраку, решительно направились к дому Петровича. Возглавлял шествие мужчина, а я, судорожно оглядываясь по сторонам (а вдруг кто выскочит и нападет!), то и дело натыкалась на его спину и наступала ему на пятки, за что слышала возмущенное шипение, которое прерывало Женькино бормотание себе под нос. Озадачившись и прислушавшись к нему, я услышала фальшиво исполняемые строки из песни: «Темная ночь, только пули свистят по степи…».
Наконец, наш маленький рейдовый отряд приблизился к заветной цели. Женька замолчал, и в природе воцарилась зловещая тишина. Ни тебе шелеста листьев, ни тебе каких-либо звуков привычной ночной жизни. Как будто дачный поселок оказался погружен в вакуум. Только немного вдалеке тревожно горели огоньки первого этажа моего дома. Первый раз в жизни я столкнулась с тем, что высокая металлическая калитка Петровича оказалось наглухо закрытой. На звонки никто не отвечал. Отметая все муки совести, все-таки вторжение на частную территорию, пришлось перелезть через забор и несколько раз обойти вокруг всего дома, безуспешно теребя ручку входной двери и тревожно вглядываясь в черноту окон.
Иллюстрация к рассказу Виктории Шамыкиной
— Михаил Петрович, это я, ваша соседка, Ланка! — закричала я, чем подвергла своего напарника в шок. — Виктории плохо, мне бы давление ей измерить!
В ответ — гробовое молчание. Нужно было смириться с тем, что наши действия не дали никаких видимых результатов, и все-таки результат мы с Женькой бессознательно почувствовали независимо друг от друга. В доме кто-то находился, скорее, даже не один человек. Их присутствие выдавали резко подергивающиеся занавески на первом и втором этажах здания.
— Ланка, ты почувствовала это? За нами наблюдают, — зарывшись в мои волосы и вторгаясь в мое свободное пространство, прошептал Женька. — Будем дальше колбаситься или вернемся на исходные позиции? А хочешь, я дверь аккуратненько вскрою?..
— Эй, а ты случайно в тюряге не сидел? Ах, ну да, вспомнила — ВДВ, Рязанское училище, — благодаря своему секретарю и, как ни странно, водителю, я постоянно и своевременно получала полную информацию обо всех людях, так или иначе общавшихся с моей персоной. — Слушай, давай подобру-поздорову убираться отсюда. Ясно, сейчас мы не совсем желанные гости здесь. Надпись на окне существует, значит, есть надежда, что Петрович жив. Надо ехать на ближайшую железнодорожную станцию, там расположен пост полиции. Пусть они и принимают меры. Но вот что любопытно: наш писатель по своей сути одинокий рак-отшельник, родственников его я никогда не видела и не слышала про них. В доме у него только мелочь, основные деньги он держит на банковском счете, я сама консультировала его по надежности кредитных организаций. Тогда возникает основной вопрос: что же могло с ним случиться? Не рукописи же его пришли воровать? Бессмыслица какая-то. А давай-ка заодно проверим и дом Клавдии.
Благополучно покинув участок Петровича (в спину из пистолета с глушителем никто не выстрелил!), мы, уже не таясь и переговариваясь в полный голос, что на первый взгляд придавало уверенности, направились во владения другой соседки. Тут нас ждало полное разочарование. Хотя ее дом, который хозяйка никогда более, чем на час-два, не покидала, был также мрачен, пуст и наглухо закрыт. Тут не ощущалось присутствия кого-либо постороннего или вообще живого… Что это? Простое совпадение или звено одной и той же цепи? А значит, и я, и Антошка, и Вичка с Максимкой находимся в опасности? Боженьки мои, хорошо, что один здоровый мужик рядом!
Но самый подлый сюрприз поджидал нас на участке моего дома. Погрузившись в мрачные думы, я молча брела в направлении родного крыльца (Женька маячил где-то позади), когда мой взгляд наткнулся на непонятный большой предмет сбоку от дорожки. Внимательно вглядевшись… Нет, нет, только не это! На цветочной клумбе, подминая под себя нераспустившиеся кусты пионов, неподвижно лежало тело незнакомой мне девушки… Она лежала на спине, неестественно раскинув руки и ноги, длинные белокурые волосы запутались в ветках растений, глаза закрыты, а вокруг головы черным ореолом растекалось небольшое темное пятно.
— Ёшкин кот! Доигрались в Шерлока Холмса! — промелькнуло у меня в голове, и я заорала во всю мощь своих легких. Мой крик полностью поддержал Женька, подошедший ко мне. Он грязно выругался во весь голос и наклонился над девушкой.
Устав орать, но не отрывая взгляда от неподвижного тела, я серьезно раздумывала над выбором: или благополучно потерять сознание, или очистить свой организм в ближайших кустах, когда над ухом раздался возглас:
— Ланка, да жива она, жива! Пульс нащупал, дышит! Ей врача нужно срочно — затылок разбит! И перестань трястись и зеленеть! Твой внешний вид пугает меня.
Вот врача-то в нашем поселке и не было. Конечно, априори кто-то из местных жителей в летний сезон и носил почетное звание «доктора», но сейчас, поздней весной… Сомневаюсь… А на крыльцо уже гурьбой повыскакивали, перепуганные моим криком, мальчишки во главе с Вичкой.
— Так, всем брысь домой! — безапелляционно и строго проговорил Евгений, пытаясь собою полностью перекрыть зрелище лежащей на земле девушки. — Успокойтесь, с нами все в порядке! Просто Ланка на жабу в темноте наступила, — продолжил приятель, заталкивая всех обратно в дом, и благополучно удалился вслед за всеми, оставив меня одну-одинешеньку во дворе.
Неудивительно, что на мой ор никто, даже с соседней улицы, явно не среагировал. У нас так заведено — в соседские дела не вмешиваться, да и участки у всех большие… Но кто эта незнакомка? Что девица забыла на моем личном участке? Очередное звено в цепи загадочных происшествий? И, преодолевая тошнотворную слабость, я с тоской наклонилась над телом, на этот раз твердо убедившись, что данная молодая особа мне точно не знакома.
На крыльце, с одеялом в руках, появился Евгений, и водоворот событий, сначала медленно, затем с пугающей скоростью, завертелся. Раненая девушка была доставлена нами в привокзальный травмпункт, где потревожили сонного санитара и молоденького хирурга. Всё равно ничего лучшего я придумать не смогла — до ближайшего города минимум час езды. В дороге таинственная незнакомка так и не очнулась, хотя ее прерывистое дыхание доходило и до меня, сидящей за рулем (не Женьке же объяснять путь следования). В местном отделении полиции нам ясно захотели дать понять, что нашему вторжению отнюдь не рады, если бы не Женькин «звонок другу». Друг обладал большим чином, и в рядах полицейских сразу возникла суета и острое желание моментально приступить к выполнению своей непосредственной работы.
К утру сонный дачный поселок превратился в муравейник, находящийся в непрерывном броуновском движении. Ряды местной полиции пополнились городскими сотрудниками, к ним примкнули представители моей и Женькиной, во главе с начальниками, служб безопасности (ох, не дай бог кто на их работодателей косо посмотрит!). Благодаря тому, что хозяйка, то бишь я, оказалась под рукой, сотрудники полиции начали свои действия с моего участка, где после поверхностного осмотра места, где лежало тело незнакомки, благополучно отыскали камень, на котором виднелись следы крови. Тут же по рации была вызвана бригада криминалистов. И это при том, что ни Вичка, ни Макс и ни, тем более, Антошка даже не высунули свои любопытные носики за пределы дома. Бессонная ночь все-таки оказала влияние на их неокрепшие организмы.
После долгого и нудного совещания, пока вконец разъяренный Женька не рявкнул на них, полицейские вскрыли дом Петровича. Бедный писатель, как и ожидалось, в полуобморочном состоянии был найден на запертом снаружи чердаке. Его организм оказался полностью истощенным от нехватки воды и еды. Оставалось только догадываться: несчастный, сколько же он времени провел в таком положении? Так и не дав внятных пояснений, Петровича в тяжелом состоянии госпитализировали в городскую больницу.
Подомовой опрос поселковых жителей ничего путного и дельного не дал. А троица местных аборигенов, памятуя давно ушедшую молодость, молчала, словно играла в партизан на допросе у фашистов. Следы Клавдии ни у нее в доме, ни где-либо, не обнаружились. Про судьбу сторожа и его пса в общей суматохе все благополучно забыли.
Прошло два нудных, полных одиночества, дня отдыха на свежем воздухе. Женька, ничего не объясняя мне, то и дело на машине уезжал в неизвестном направлении. Вичка, словно в который раз разочаровавшись в жизни, погрузилась в собственное творчество, закрывшись в подвале дома, где она оборудовала себе мастерскую, причем, вход туда был всем строго воспрещен. Только мальчишки веселились и радовались от общества друг друга (соскучились). Даже аборигены, после общения с правоохранительными органами, покинули привычное для них место дислокации и как бы растворились на просторах дачного поселка.
В тот памятный вечер, позже оказавшийся судьбоносным, приятель, под предлогом «испить кофию», заманил меня в свою комнату. Впервые за последнее время его физиономию украшала самодовольная улыбка.
— Послушай, — обратился он ко мне, — до конца еще ничего неизвестно, но, кажется, я ухватился за ниточку! Вот смотри, ты читала это? — и Женька положил на стол толстенную книгу. — Впрочем, о чем это я? Ладно, не буду томить тебя. Это последняя книга, которую написал Михаил Петрович, и она была опубликована около года назад. Да, кстати, его здоровье значительно улучшилось, но вот что интригует: он категорически отказывается не то, что давать показания, так и просто писать заявление о возбуждении уголовного дела! Твоя ушибленная незнакомка — в коме, документов при ней никаких не нашли. В результате полиция в полнейшем тупике.
— Действительно, все очень интересно, но причем здесь книга годичной давности?
— Вот об этом ты мне сейчас и расскажешь! Начнем с того: Петрович для тебя просто сосед или нет?
Под Женькином давлением мне пришлось постепенно углубиться в собственные воспоминания далекого детства и начать с нелепой смерти бабушки и дедушки. Дед имел какое-то высокое армейское звание, и они с бабулькой постоянно жили в военном городке, когда произошла беда — взрыв бытового газа. И только в восемнадцать лет я с мамой узнала и об этом доме, и о завещании, по которому он переходил полностью в мою собственность, и о наличии опекуна за домом и мной — Петровича. Он же и передал мне позже несколько тетрадей — дневников деда и его личных записей.
— Ланка, а я что тебе говорил? Наш писатель все это и описывает в своей книге! Слушай, а где сейчас эти дневники и завещание? Их ты, хотя бы, удосужилась прочитать?
— Женька, отстань! Мне тогда не до них было! Первая любовь, рождение Антошки, потом работа, и так все завертелось и закрутилось! А документы в доме. Это точно, я их в город не привозила. Так… Они в подвале? Нет, там Вичкина мастерская. Тогда остается только чердак? Ой, вспомнила. Мать при оглашении завещания просто в ярость пришла, потому что в доме могла проживать только я и впоследствии мой муж, дети и внуки. Но, при чём здесь все это?
— Не знаю! Надо думать! Пошли, на улицу выйдем, а то голова просто раскалывается.
И мы пошли к дому сторожа, позади которого находился единственный в поселке колодец. Алюминиевое ведро тихо позвякивало, опускаясь на веревке к воде. Этот звук сам по себе умиротворял и успокаивал, пока на дороге не возникла до боли знакомая упитанная фигура женщины. Да, точно! Вот и ее фирменная прихрамывающая утиная походка, и привычная сумка в руках.
— Баба Клава! — не веря своим глазам, я побежала к ней на встречу и, непривычно для нее, бросилась на шею обниматься. — Миленькая моя, родная, жива!
— Ланка, чур тебя! Ты чёй-то меня раньше времени хоронишь? — на ходу перекрестилась баба Клава. — Ну-ка идем, — и она вернула меня к колодцу, около которого громоздилась целая куча бревен. — Присяду, передохну. Уж больно устала я от долгого пути. А это ухажер, что ли, твой? Чего уставился, дай воды напиться!
Пока соседка не спеша утоляла жажду колодезной водой, я, под взглядом притихшего Женьки, быстро попыталась поведать Клавдии о последних событиях в поселке.
— Тык, Ванько-то, сторож наш, давеча отравился рыбными консервами. Атаман-то, почуяв чёй-то неладное, прибежал ко мне. Лаял-то, лаял, как оглашенный, на весь поселок. Вот я Ванькину жинку и вызвала.
— Что значит вызвали? Как? — встрял в разговор приятель.
— Ланка, ты б для начала познакомила бы нас, а то чего твой-то, бесстыжий, влезает в наш разговор. Ишь, охальник! Ну, точно, городской!
Не думаю, чтобы кто-нибудь не то что посмел, а даже помыслить мог обратиться подобным образом к Евгению. Я прыснула в кулачок от смеха, стараясь не смотреть в сторону бой-френда. После своеобразного знакомства, при котором в интонациях приятеля явственно звучало: «Царь, очень приятно, царь!», баба Клава сменила гнев на милость и поведала нам много интересного: телефон в сторожку установили ранней весной; самого сторожа с отравлением положили в больницу; пса забрала к себе его жинка; а на днях к писаке нагрянул его племяшка с молодой девахой…
— Стоп, у Петровича ведь нет родственников!
— И кто ж это тебе сказал? Племяш-то, поди, годков как восемь назад впервые заявился к нему. Ты ж сама его видела. Хотя, нет… Любовь у тебя тогда вышла большая с профессорским сынком… Тык, ты у Вички своей спроси. Тьфу, что за имя-то такое, — сплюнула в сердцах Клавдия. — Она тогда хвостом за племяшом по всему поселку носилась. А Петрович с ним что-то не поделил и выгнал его, — и, подумав, добавила, — А может, со временем и помирились…
— Баба Клав, а вы куда уезжали? — никак не среагировав на ее слова про племянника и Вичку, не отставал от соседки Евгений.
— Тык путевку от собеса в санаторий мне принесли. А что — заслужила! Ой, только больно скучно там, да и за хозяйство душа болит, вот и вернулась раньше времени. Ну ладно, нечего мне с вами рассиживаться, до хаты пойду.
Клавдия предприняла попытку подняться с бревна, но тут же за плечи, была возвращена на место.
— Баба Клав, так дело не пойдет. Вы у нас важная свидетельница, — и, подозрительно осмотревшись вокруг, Женька приступил к разъяснительной беседе. В итоге соседка со скрипом, но согласилась, нет, не вернуться в санаторий, а пожить некоторое время (только недолго!) у своей подруги в расположенной неподалеку деревеньке, куда тут же была отвезена приятелем.
Тихонько вернувшись в дом и цепко осмотрев все вокруг, я так нигде и не нашла ключа от чердака. Можно, конечно, было произвести натуральный обыск, переворошив все вещи, или спросить у Вички, но что-то останавливало меня от подобных шагов. Евгений появился только часа через три, когда весь дом прогрузился в сон. От меня он просто отмахнулся, велев быстро ложиться спать и пригрозив, что завтра нас ожидает трудный день. Памятуя его слова, на следующее утро я вскочила ни свет, ни заря, но события стали развиваться только к вечеру. До этого времени Женька всячески избегал встреч со мной, а вот Вичка, наоборот, практически не отходила от меня, и я постоянно чувствовала на себе ее внимательный взгляд.
Вскоре после обеда нас осчастливил своим приездом начальник Женькиной службы безопасности, и они вдвоем с приятелем поспешили уединиться в его комнате. Включив мальчишкам игровую приставку, к своему стыду, я, пренебрегая всеми канонами воспитания и порядочности, решила устроить под дверью процесс подслушивания с использованием обыкновенной стеклянной банки, когда тут же была уличена в неблаговидном поступке.
— Ланка, ты чего около моей комнаты ползаешь с пустой банкой? Ловлей мышей занялась? — едва сдерживая смех, Женька чуть ли не за шиворот затащил меня к себе. — Ладно, все равно не отстанешь, да и вопросов к тебе много накопилось. А для начала я тебя огорошу!
И ведь огорошил, еще как огорошил! Не поверить приятелю я не могла, все его сведения подкреплялись подлинными документами, торжественно и вовремя появляющимися из рук начальника службы безопасности. Впервые мне открылось, что, несмотря на бедность, в которой прошли мое детство и юность, бабушка оказалась родом из очень богатой семьи. Ее отец всю жизнь проработал в правительстве страны. Да и всю свою жизнь бабулька с дедом не отказывали себе ни в чем. И это при том, что после нелепой смерти их счета в банке оказались практически нулевыми, и нам с мамой от них не осталось НИЧЕГО!
А дальше от услышанных слов мне становилось все хуже и хуже… Например, я узнала, что Вичка никогда не была в разводе. Она до сих пор состоит в законном браке с гражданином таким-то, а он — не кто иной, как тот самый загадочный племянник Петровича, изгнанный из семьи за игроманию и воровство денег. Когда в больнице моего несчастного соседа Женькины сотрудники «прижали к стенке», он рассказал, что много лет, к своему счастью, он ничего не слышал о судьбе дальнего родственника, пока несколько дней назад племяш с незнакомой девушкой не оказался на пороге его дома.
— Вот как, нет, ты объясни нам, как такие умнейшие мозги могла обманывать ее самая близкая подруга?! — негодовал приятель. — Чем она тебя подкупила? Ты что, даже с Вичкиным мужем не знакомилась? Никогда не была в их трехкомнатной квартире?
— В какой квартире? — проблеяла я в ответ, чувствуя, что становлюсь пунцовой. — С Вичкой мы дружим еще с ясельного возраста. Да, ее вторую половинку никогда не видела. Она говорила, что он океанолог и постоянно находится в экспедициях. А на свадьбу не была приглашена, потому что готовилась к появлению на свет Антошки! И проживала подруга с мужем и Максом в однокомнатной квартире, какие уж там гости. Сейчас же Вичка переехала ко мне, потому что с мужем развелась и жить ей там трудно. Они и так пытаются разменять общую жилплощадь на две коммуналки.
— Ланка, ну и наивняк ты по жизни! — задумчиво протянул Женька. — В своей последней книге Михаил Петрович решил описать судьбы своих близких друзей, членов их семей, родителей, детей, внуков. Вот так, вдруг, в его произведении возник и повис естественный вопрос: куда делись капиталы твоей бабушки, а тут еще и странное завещание. Он пришел к выводу о существовании клада. Короче, племянник, отслеживающий дядькины труды и, между прочим, погрязший в долгах, очень заинтересовался сим фактом. Вот к тебе подруга и нагрянула в поисках клада, а поняв тщетность ее усилий, не выдержал и муж: поехал пытать бедного Петровича, авось тот чего знает…
— А незнакомка?
— Да дурочка твоя незнакомка. Крутила шуры-муры с Вичкиным мужем, а они ее только использовали. Выяснилось, что она нотариус. Родственники вчера в розыск подали, да и она сама пришла в сознание. Племянник прихватил ее, чтобы под шумок добиться от Петровича нотариально заверенного документа о переходе всех прав собственности на дом, городскую квартиру и доверенности на управление всеми денежными счетами дядьки. И надо отметить, что парень совсем не глупый. Для начала он подсунул давно просроченные консервы сторожу; бабу Клаву он удалил из поселка путевкой, про которую в собесе никто даже и не слышал. И вот, пожалуйста, вся улица пустынна, делай, что хочешь! Если бы, конечно, не наш внезапный приезд! А девушка, после того как мы вторглись на территорию Петровича, смекнула куда влипла. Тайком вырвалась из дома и побежала за помощью к единственному освещенному участку на улице. И никто ее по голове не ударял. Случайное совпадение — поскользнулась на мокром газоне, и вот тебе неудачное падение, — при этих словах Женька подошел к двери и резко дернул ее на себя. — Ба, а вот и Виктория! Что? Все слышала?
Подруга так и не нашла в себе сил переступить порог комнаты. Она развернулась, направляясь вниз, на первый этаж, когда между ней и Евгением произошло какое-то непонятное движение. Потом раздался звук удаляющихся шагов, а приятель вернулся к нам, держа в руках основательный клок седых волос.
— Видишь, — обратился он ко мне, — на кончике клапан. Это искусственные пряди!
Через час Вичка навсегда покинула мой дом, крестник пока остался у меня. Прошло время, и я узнала, что ни в отношении подруги, ни тем более ее мужа никаких уголовных дел не было возбуждено. Выздоровевшая незнакомка не решилась подавать заявление, боясь лишиться работы. Петрович не захотел вмешивать чужих людей в семейные проблемы и сумел убедить всех, что сам попросил племянника закрыть его на чердаке: так сказать, новая книга, новые реалии. Доказать намеренное отравление сторожа не удалось. Его жена потрудилась на славу, наводя чистоту в его домике. Про тетю Клаву и говорить нечего — задаром отдохнула в санатории.
Дедушкины дневники и записи нашлись, но не сразу и в самом неожиданном месте (кто бы сомневался!). Ближе к осени, решив произвести ревизию платяного шкафа, в обувной коробке с надписью от руки «Зимние сапоги» они и обнаружились. Только к тому времени про бабкины капиталы мы с Женькой решили забыть, поэтому и к рукописям никто не осмелился притронуться. Ну, его, этот мифический клад! И вот ведь беда — это решение стало роковой ошибкой в моей, Антошкиной и Женькиной судьбе.
«Друг мой, настоящая правда всегда неправдоподобна, знаете ли вы это?»
Ф. Достоевский, роман «Бесы».