Смертельный яд (fb2)

- Смертельный яд [Strong Poison] (пер. Мария Михайловна Ланина) (Лорд Питер Уимзи - 6) 440K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дороти Ли Сэйерс

Дороти Ли Сэйерс
Смертельный яд

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я открыла для себя удивительные детективные рассказы довольно необычным образом, который, вероятно, вызвал бы у выдающейся писательницы невероятное возмущение, доведись ей об этом узнать. Много лет назад актер Ян Кармигел блистательно исполнил главную роль в фильмах, снятых по ее детективным рассказам. Я посмотрела их все на некоммерческом канале TV в Хантингтон-Бич, Калифорния. Помню, как ведущий шоу рассказывал о необыкновенно ярких эпизодах жизни и карьеры этой писательницы, довольно рано получившей степень в Оксфорде. Причиной же, по которой я стала повсюду искать ее рассказы, явился созданный ею персонаж — детектив-аристократ лорд Питер Уимзи.

Я никогда не была поклонницей детективного жанра, но после фильмов с блистательной игрой Яна Кармигела стала живо интересоваться детективами Дороти Сэйерс и вскоре знала все, что имело хоть малейшее отношение к лорду Питеру Уимзи: от его щегольской манеры речи до подробностей его семейных отношений. За относительно небольшой срок я крепко привязалась к нему, к его спокойному и вездесущему слуге Бантеру, вдовствующей герцогине Денверской (существовал ли когда-нибудь еще более восхитительный по аллитерации титул?), сердитому и нудному герцогу Денверу, Чарльзу Паркеру, леди Мэри… В рассказах Дороти Сэйерс я открыла для себя новый тип главного героя, которого сразу же полюбила: он живет проблемами реальной жизни, органично вплетен в повествование, а не вносит путаницу в сюжет. За его размышлениями интересно не только следить, но и включаться вместе с героем в процесс раскрытия преступления.

Необходимо отметить, что в отличие от других писателей таинственного «золотого века», загонявших себя в рамки детективного жанра, где непременно присутствовали трупы, огромное количество подозреваемых и отвлекающие внимание читателя приемы, Сэйерс в создании сюжетного полотна не признавала никаких ограничений. Преступление и его расследование были лишь основой, это был «скелет в шкафу» (как говорят англичане, он есть в каждой семье), к которому писательница затем прикрепляла мускулы, органы, кровеносные сосуды. Скелет оживал, обретал неповторимые характерные черты, и начиналась новая история рассказа. Сэйерс создавала свои произведения так, как ткут гобелен: читатель не может не чувствовать обстановку, окружающую героев, каждый персонаж по-своему интересен и неповторим. В ее книгах всегда есть глубокий смысл, разрабатывая основную тему, она виртуозно использует литературные символы. Иными словами, в своем подходе к детективному жанру Сэйерс делает то, что я называю «пленных не брать». Она не опускается до уровня своих читателей, напротив, она верит, что ее читатели умны и смогут соответствовать ее представлению о них.

Я обнаружила в ее рассказах изобилие, многообразие приемов, которых мне не доводилось встречать в детективах ранее. Я была поражена удивительно точным использованием деталей: рассказывает ли она о том, как звонит колокольчик в «Девяти портных», или о необычном использовании мышьяка в «Силе яда». Автор прекрасно разбирается во всем, о чем пишет, — начиная от криптографии до виноделия; описание периода между войнами — полного безрассудства, отмеченного смертью одной и рождением другой, более коварной и лживой системы, — становится незабываемым.

Стремление раскрывать сущность человеческих отношений — вот что и по сей день продолжает удивлять в произведениях Д. Сэйерс. Страсти, которые владеют персонажами, созданными восемьдесят лет назад, столь же сильны, как сегодня, и так же волнуют читателей. Хотя Англия времен во многом изменилась, но и ныне одним из истинных удовольствий, заставляющих брать в руки ее книги, является желание постичь суть человеческой природы, которую никакое время изменить не может, хотя наши представления и восприятие мира волею обстоятельств становятся иными. Да и преступления — более жестокими…

В начале своей карьеры писателя криминального жанра я заявила, что буду удовлетворена, если когда-либо мое имя будет упомянуто в том же контексте, что и имя Дороти Сэйерс. Я счастлива, что после выхода в свет моего первого произведения это произошло. Но если мне когда-либо удастся подарить читателям столько же удовольствия, сколько дарит Д. Сэйерс своими рассказами с участием детектива Уимзи, тогда я буду считать, что по-настоящему добилась успеха.

Несомненно, переиздание ее рассказов — всегда событие. Каждое следующее поколение читателей приветствует ее. Они отправляются в увлекательное путешествие в компании незабываемого попутчика. Во времена сомнений и тревог кто-то, возможно, вспомнит и Шерлока Холмса, и Эркюля Пуаро, и мисс Марпл благодаря их умению распутывать клубки хитроумных интриг и преступлений. Но если кому-то захочется успокоиться и достойно вынести все превратности судьбы, он не найдет ничего лучше, чем бросить якорь в гавани лорда Питера Уимзи.

Хантингтон-Бич,

Элизабет Джордж

Калифорния

Май 27, 2003

ГЛАВА 1

На столе перед судьей стояли темно-красные розы, казавшиеся пятнами запекшейся крови.

Судья был стариком, настолько древним, что, казалось, он уже находится за пределами досягаемости и времени, и перемен, и самой смерти. Его птичье лицо и птичий голос были такими же сухими и бесцветными, как и его руки, покрытые сеткой старческих вен. Его пурпурная мантия резко диссонировала с кармином роз. Он уже три дня провел в душном помещении суда, но не выказывал усталости.

Складывая свои записи в аккуратную стопку и обращаясь к присяжным, он не смотрел на обвиняемую, зато та не сводила с него взгляда. В ее глазах — темных провалах под густыми ровными бровями — не было ни страха, ни надежды. В них читалось лишь ожидание. — Господа присяжные…

Он обвел их терпеливым взглядом, словно оценивая, на что они все вместе годятся. Трое солидного вида торговцев — высокий, явно склочник, стеснительный толстяк с отвисшими усами и третий, простуженный человечек с грустными глазами; директор крупной компании, обеспокоенный пустой тратой драгоценного времени; неуместно жизнерадостный хозяин паба; двое моложавых пролетариев; не поддающийся описанию старик ученого вида, который мог быть кем угодно; художник с рыжей бородой, которая скрывала безвольный подбородок; и три женщины — старая дева преклонных лет, деятельная толстушка, владелица кондитерской, и изможденная домохозяйка и мать семейства, чьи мысли, судя по всему, постоянно возвращались к покинутому ею очагу.

— Господа присяжные, вы с большим терпением и вниманием выслушали свидетельские показания и ознакомились со всеми обстоятельствами этого прискорбного дела; теперь мой долг — подытожить все факты и доводы, которые были вам представлены высокочтимым прокурором и высокочтимым представителем защиты, дабы помочь вам принять решение.

Однако прежде следует сказать несколько слов относительно самого этого решения. Я уверен, вам известно, что величайший принцип английского права заключается в признании обвиняемого невиновным до тех пор, пока не доказано обратное. Обвиняемый не обязан доказывать собственную невиновность; иными словами, это дело обвинения — доказать его вину, и если вы испытываете сомнения, что обвинению это удалось, ваш долг вынести вердикт «невиновен». Это не означает, что невиновность обвиняемого доказана, но говорит лишь о том, что стороне обвинения не удалось вполне убедить вас в виновности подозреваемого.

Сэлкомб Харди оторвал на мгновение взгляд своих глубоко посаженных синих глаз от репортерского блокнота, нацарапал три слова на клочке бумаги и передал его Уоффлзу Ньютону. «Судья настроен враждебно». Уоффлз кивнул. Они оба знали толк в судебных процессах. Птичий голос судьи зазвучал снова. — Возможно, вы захотите, чтобы я уточнил, что такое «сомнения». Это те сомнения, которые вы испытываете в каждодневной жизни относительно обычных дел. Однако перед нами дело об убийстве, и вы вполне естественно можете предположить, что в данном случае речь идет о чем-то большем. Но это не так. Это не означает, что вы Должны метаться в поисках фантастических решений относительно того, что представляется вам простым и понятным. Я не имею также в виду те кошмарные сомнения, которые мучают нас в четыре утра после бессонной ночи. Сомнения, о которых идет речь, предполагают, что доказательства обвинения должны обладать такой же убедительностью, как те, на которые вы полагаетесь, занимаясь торговлей, совершая покупки, и так далее — не более того. Конечно же, вы не должны заставлять себя склоняться в пользу обвиняемой, но и не должны без тщательного изучения принимать доказательства ее вины.

После этого краткого вступления, направленного на то, чтобы вы не чувствовали себя излишне обремененными тяжкой ответственностью, возложенной на вас вашим же долгом по отношению к государству, я начну с самого начала и постараюсь как можно яснее представить вам услышанную нами историю.

Обвинение состоит в том, что подсудимая Харриет Вейн убила Филиппа Бойза, отравив его мышьяком. Я не стану утомлять вас перечислением доказательств, представленных сэром Джеймсом Лаббоком и другими врачами, относительно причин смерти. Обвинение утверждает, что убитый скончался от отравления мышьяком, и защита не оспаривает этого. Таким образом, то, что смерть вызвана мышьяком, неоспоримо, и вы должны принять это как факт. По сути, вам остается ответить лишь на один вопрос, был ли мышьяк умышленно подсыпан обвиняемой с целью убийства.

Как вы уже слышали, покойный Филипп Бойз был писателем. Ему было тридцать шесть лет, и он опубликовал пять романов и целый ряд статей и эссе. Все его литературные труды характеризовались тем, что иногда называют «передовыми» взглядами. В них проповедовались идеи, которые кое-кому из нас могут показаться аморальными и тлетворными, такие как атеизм, анархия и то, что называется «свободной любовью». По-видимому, в частной жизни он руководствовался, по крайней мере какое-то время, этими же принципами.

Как бы там ни было, примерно в 1927 году он познакомился с Харриет Вейн. Они встретились в неком кружке, объединявшем художников и литераторов, где обсуждались «передовые» идеи, и спустя некоторое время очень сблизились. Обвиняемая тоже писательница по профессии, и не следует забывать, что она писала так называемые «детективы», в которых описываются изощренные методы совершения убийств и других преступлений.

Вы слышали выступления обвиняемой и других лиц, дававших о ней показания. Нам известно, что она высокоодаренная женщина, воспитанная в духе прочных религиозных принципов, которой с двадцатитрехлетнего возраста пришлось самостоятельно зарабатывать себе на хлеб. С тех пор — а в настоящее время ей двадцать девять лет — она усердно трудилась, добывая средства к существованию, и, к ее чести следует сказать, собственным трудом добилась независимости, не принимая ничьей помощи и не будучи никому обязанной.

С глубокой искренностью она сама рассказала нам о том, как привязалась к Филиппу Бойзу и как на протяжении длительного времени противостояла его уговорам жить с ним, не заключая брака. Фактически у него не было причин, препятствовавших браку, однако он утверждал, что осознанно не приемлет официально узаконенных отношений. Вы слышали показания Сибил Мэрриотт и Эйлунид Прайс относительно того, что обвиняемую очень огорчала его точка зрения. Слышали вы и о том, что он был очень красивым и привлекательным мужчиной, устоять перед которым не могла ни одна женщина.

Как бы то ни было, в марте 1928 года обвиняемая поддалась, по ее собственным словам, на его постоянные Уговоры и согласилась вступить с ним в интимные отношения, не скрепленные узами брака.

Вы можете полагать, и вполне обоснованно, что это было очень большой ошибкой. Более того, даже учитывая беззащитность этой молодой особы, вы можете счесть ее морально неустойчивой. Вы не поддадитесь ложному очарованию, которое определенные литераторы пытаются придать «свободной любви», и не позволите убедить себя в том, что она является не проявлением половой распущенности, а наоборот, представляет собой нечто возвышенное. Сэр Импи Биггз, совершенно справедливо используя весь свой дар красноречия для защиты клиентки, обрисовал этот поступок Харриет Вейн в очень розовых тонах; он говорил о бескорыстной жертвенности и указывал, что в таких ситуациях женщине всегда приходится платить больше, чем мужчине. Но я уверен, что вы поймете, почему он это сделал, и извините его. Вам известна разница между добропорядочностью и пороком, и вы осознаете, что, если бы Харриет Вейн не оказалась до определенной степени жертвой тлетворного влияния той среды, которая ее окружала, она бы проявила большую твердость и отказала бы Филиппу Бойзу.

С другой стороны, вы должны быть осторожны, чтобы не придать слишком большого значения этому промаху. Одно дело вести аморальный образ жизни и совсем другое — совершить убийство. Вы можете решить, что один проступок влечет за собой другой, но вы не должны слишком полагаться на это. Вы обязаны принять это в расчет, но не следует относиться к обвиняемой слишком предвзято.

Судья на мгновение умолк, и Фредди Арбатнот толкнул локтем лорда Питера Уимзи, который воплощал собой мрак и уныние.

— Надеюсь, они не станут этого делать. Если бы каждая любовная интрижка приводила к убийству, то одна половина человеческого рода была бы уже убита, а другая повешена.

— К которой из них ты хотел бы принадлежать? — осведомился его светлость, на мгновение останавливая на собеседнике холодный взгляд и тут же устремляя его снова на скамью подсудимых.

— К первой, к жертвам, — откликнулся досточтимый Фредди (так его в шутку называли друзья, когда им приходило в голову вспомнить, что это обращение испокон веков применяется к младшим сыновьям баронов и графов). — Я хотел бы быть трупом, найденным в библиотеке.

— Филипп Бойз и обвиняемая жили вместе около года, — продолжал судья. — Их разнообразные знакомые показали, что все это время они производили впечатление людей, испытывающих друг к другу самые нежные чувства. По словам мисс Прайс, подсудимая очень остро переживала свое положение любовницы — ведь она порвала с друзьями своей семьи и отказывалась посещать дома, где появление женщины, отвергнутой обществом, могло вызвать скандал, — однако она сохраняла преданность своему возлюбленному и утверждала, что счастлива быть его спутницей.

Тем не менее, в феврале 1929 года между ними произошла ссора, и они расстались. Обвиняемая не отрицает этого. Мистер и миссис Дайер, занимающие квартиру непосредственно над Филиппом Бойзом, показали, что они слышали громкие раздраженные голоса, проклятия, выкрикиваемые мужчиной, и плач женщины, после чего на следующий день Харриет Вейн собрала вещи и уехала. Любопытна причина ссоры. Мы знаем о ней со слов обвиняемой. Согласно свидетельству мисс Мэрриотт, у которой Харриет Вейн жила после разрыва с Бойзом, обвиняемая упорно отказывалась сообщать что-либо на этот счет и говорила лишь, что жестоко обманута им и больше не желает слышать его имя.

На основании этого можно предположить, что Бойз дал обвиняемой повод для ссоры либо изменой или дурным обращением, либо просто своим упорным отказом узаконить их отношения в глазах света. Но обвиняемая категорически отрицает это. Согласно ее показаниям — что подтверждается письмом, написанным Филиппом Бойзом своему отцу, — он наконец сделал ей официальное предложение, которое и послужило причиной ссоры. Вас это может очень удивить, однако таковы показания обвиняемой, данные под присягой.

Было бы вполне естественным предположить, что предложение о заключении брака отметает какие-либо основания для обид. Любой человек в данных обстоятельствах счел бы, что у обвиняемой не было повода желать смерти молодому человеку, скорее напротив. И все же перед нами факт ссоры, и сама обвиняемая признается, что это почетное, но запоздалое предложение было ею отклонено. Она не утверждает, хотя могла бы, как могла бы за нее убедительно и красноречиво это сделать защита, что это предложение полностью исключило какие-либо поводы для враждебности с ее стороны по отношению к Филиппу Бойзу. Сэр Импи Биггз, правда, упомянул об этом, однако сама обвиняемая утверждала обратное. Она сказала — и вы должны попытаться встать на ее место и понять ее, если это возможно, — что она была сердита на Бойза, так как тот, сначала убедив ее вопреки ее воле принять его принципы жизни, затем отказался от них, выставив ее «полной дурой».

Вам предстоит решить: может ли сделанное Бойзом предложение быть веским поводом для совершения убийства. Я должен подчеркнуть, что другого повода следствие не выявило.

В этом месте старая дева преклонных лет из состава присяжных сделала у себя какую-то пометку — решающую, если судить по движению ее карандаша. Лорд Питер Уимзи покачал головой и пробормотал что-то себе под нос.

— После этого в течение трех месяцев ничего особенного с указанными двумя людьми не происходило, — продолжил судья, — если не считать того, что Харриет Вейн переехала из квартиры мисс Мэрриотт в собственную квартирку на Даути-стрит, а Филипп Бойз, напротив, не вынеся одиночества, принял предложение своего кузена мистера Нормана Эркхарта пожить в доме последнего на Вобурн-сквер. Несмотря на то, что Бойз и обвиняемая после разрыва жили в одном и том же районе Лондона, они, судя по всему, почти не встречались. Раза два они виделись у друзей. Даты этих встреч с какой-либо точностью установить невозможно, так как это были случайные вечеринки, однако есть данные о том, что первая встреча произошла в конце марта, вторая — во вторую неделю апреля и третья — где-то в мае. На время этих встреч следует обратить внимание, хотя, при невозможности установить их точные даты, придавать им слишком большое значение не следует.

Теперь мы подходим к дате чрезвычайно важной. Десятого апреля молодая женщина, которая была идентифицирована как Харриет Вейн, зашла в аптеку мистера Брауна на Саутгемптон-роу и приобрела две унции мышьяка, предназначенного для борьбы с грызунами, сказав, что он необходим ей, чтобы избавиться от крыс. Она расписалась в регистрационной книге как Мэри Слейтер, и, как было выявлено, почерк принадлежит обвиняемой. Более того, обвиняемая признает, что совершила эту покупку для иных целей. Поэтому относительно несущественно то — хотя, возможно, вы обратите на это внимание, — что хозяйка квартиры, где проживает Харриет Вейн, заявила здесь, что в округе нет крыс и никогда не было.

Пятого мая совершается еще одна покупка мышьяка. Обвиняемая, по ее собственным словам, на этот раз приобретает банку со средством для борьбы с сорняками, основу которого составляет тоже мышьяк, — того самого вида, который упоминался в деле об отравлении Кидвелли. На этот раз она называет себя Эдит Уотерс. Около дома, где она живет, нет сада; трудно найти объект применения этого гербицида и по соседству.

С середины марта до начала мая обвиняемая покупает и другие яды, включая синильную кислоту (якобы для Фотографических работ) и стрихнин. Также была предпринята попытка приобрести аконитин, но она не удалась. Каждый раз покупки совершались в разных аптеках под разными именами. Непосредственно к рассматриваемому делу имеет отношение лишь мышьяк, однако и остальные покупки достаточно важны, так как они проливают свет на занятия подсудимой в указанное время.

Обвиняемая пояснила цель этих покупок, и вам судить, насколько ей можно верить. Она сказала, что в то время писала детективный роман об отравлении и покупала яды, чтобы экспериментально доказать, насколько легко простой человек может добыть их. Для подтверждения этих слов ее издатель мистер Труфут предъявил рукопись названной книги. Вы держали ее в руках и при желании сможете получить снова, чтобы просмотреть в комнате для совещаний, когда я закончу свою заключительную речь. Вам зачитывали отрывки, указывающие на то, что книга посвящена убийству, совершаемому с помощью мышьяка, и там есть описание молодой женщины, которая приходит в аптеку и покупает нужное ей количество этого смертельного яда. Здесь я упомяну о том, хотя мне следовало сделать это раньше, что мышьяк, купленный у мистера Брауна, был обычным предназначенным для грызунов мышьяком, то есть он был окрашен углем или индиго, как предписано законом, чтобы его не путали с сахаром или другим безобидным веществом.

— Сколько еще, о господи, мы будем выслушивать весь этот вздор о мышьяке? — простонал Сэлкомб Харди. — Современные убийцы впитывают эти сведения с молоком матери.

— Я хочу обратить ваше особое внимание на указанные даты, повторю их для вас еще раз — десятое апреля и пятое мая. (Присяжные записали их, а лорд Питер Уимзи прокомментировал эти действия: «Все они пишут одно и то же — «она не верит в это ни на йоту». — «Что? Что?» — откликнулся Фредди, и судья перевернул очередную страницу своих записей.)

— В это время у Филиппа Бойза возобновляются приступы гастрита, которыми он страдал время от времени на протяжении всей своей жизни. Вы читали показания доктора Грина, который лечил его в студенческие годы. Это было, конечно, давно, однако в 1925 году доктор Вир имел дело с аналогичным приступом. Это не тяжелый недуг, но болезненный и изматывающий, сопровождающийся тошнотой и болями в конечностях. Многие люди страдают от него время от времени. И все же здесь наблюдается совпадение дат, которое может оказаться важным. Эти приступы, как отмечено в журнале доктора Вира, происходят 31 марта, 15 апреля и 12 мая. Три совпадения подряд, если вам будет угодно, — Харриет Вейн и Филипп Бойз встречаются «в конце марта», и 31 марта у него начинается обострение гастрита; 10 апреля Харриет Вейн покупает две унции мышьяка, они встречаются «во вторую неделю апреля», и 15 апреля у Бойза новый приступ; 5 мая происходит покупка гербицида, «где-то в мае» они видятся еще раз, и 12 мая Бойз заболевает в третий раз. Вам может показаться это подозрительным, но не следует забывать, что обвинению не удалось установить покупку мышьяка до мартовской встречи. Вы должны иметь это в виду, рассматривая этот вопрос.

После третьего, майского, приступа врач рекомендует Бойзу сменить обстановку, и тот решает уехать в северо-западную часть Уэльса. Он отправляется в Гарлех, где прекрасно проводит время и ему становится существенно лучше. Однако его сопровождает друг, мистер Райленд Воэн, которого вы видели, и тот утверждает, что «Филипп не был счастлив». У мистера Воэна сложилось впечатление, что Филипп злился на Харриет Вейн. Физически он окреп, но оставался в подавленном настроении. Так что 16 июня он пишет письмо мисс Вейн. Вот это важное письмо, и я зачитаю вам его снова:

«Дорогая Харриет, в Моей жизни царит полная неразбериха. Я больше так не могу. Я решил со всем порвать и отчалить. Но перед отъездом я хотел бы еще раз повидаться с тобой и решить, нельзя ли все восстановить. Ты, конечно, можешь поступать как угодно, но я до сих пор не могу понять, чего ты хочешь. Если и на этот раз мне не удастся убедить тебя взглянуть на вещи правильно, я уйду навсегда. Я буду в городе 20-го. Черкни мне, когда я смог бы зайти.

Твой Ф.»

Как вы видите, письмо крайне двусмысленно. Сэр Импи Биггз привел весомые доказательства того, что выражения «порвать и отчалить», «больше так не могу» и «уйду навсегда» говорят о том, что автор выражает намерение покончить жизнь самоубийством, если ему не удастся достигнуть примирения с обвиняемой. Он указывает на то, что выражение «отчалить» довольно широко используется в смысле «умереть», и это может оказаться для вас вполне убедительным доводом. Однако мистер Эркхарт, допрошенный генеральным прокурором, показал, что это упоминание относится к плану, который он сам предложил покойному в целях смены обстановки, а именно к путешествию на Барбадос. К тому же генеральный прокурор указал, что, когда автор говорит «я больше так не могу», он имеет в виду жизнь в Англии или в Гарлехе, так как, если бы он намекал на самоубийство, фраза бы звучала «я больше не могу так жить».

Несомненно, у вас уже сложилось мнение по этому поводу. Важно отметить, что покойный просит о встрече 20-го числа. Мы имеем и ответ на это письмо; вот он:

«Дорогой Фил, ты можешь прийти 20-го в 9.30, если хочешь, но не надейся, что заставишь меня изменить мнение».

Подписана записка просто буквой «X». Тон ее очень холодный, чуть ли не враждебный. И все же встреча назначена поздняя, в 9.30.

— Теперь я уже ненадолго задержу ваше внимание, однако прошу, чтобы оно было особенно пристальным — хотя вы и так проявляли терпение и трудолюбие все это время, — ибо мы подходим наконец ко дню смерти.

Старый судья сложил кисти рук одну поверх другой на стопке с записями и чуть подался вперед. Он все держал в памяти, хотя три дня назад ему ничего не было известно об этом деле. Он не достиг того возраста, когда старик А впадают в детство, он все еще умел управлять реальностью, держа ее в своих морщинистых руках с серовато-бледными ногтями.

— Филипп Бойз и мистер Воэн вместе вернулись в город 19-го. Судя по всему, Бойз пребывал в самом добром здравии. Он провел ночь с мистером Воэном, а утром они вместе позавтракали яичницей с ветчиной, тостами, джемом и кофе. В 11 утра Бойз выпил ирландского портера, заметив, что, согласно рекламе, «он полезен». В час он съел обильный ленч в своем клубе, а днем сыграл несколько партий в теннис с мистером Воэном и другими своими друзьями. Во время игры кто-то из партнеров заметил, что Гарлех пошел Бойзу на пользу, и он ответил, что уже давно не чувствовал себя так хорошо.

В половине восьмого он отправился обедать к своему кузену мистеру Норману Эркхарту. Ни мистер Эркхарт, ни горничная, прислуживавшая за столом, не заметили ни в его поведении, ни в облике ничего необычного. Обед был подан ровно в восемь, и, я полагаю, вам следует записать это время, если вы еще этого не сделали, а также составить список съеденных блюд и выпитых напитков.

Кузены обедали вдвоем, и вначале, вместо коктейля, каждый выпил по рюмке хереса. Это было превосходное «Олерозо» 1847 года, и горничная налила его в графин из початой бутылки, когда они перед обедом беседовали в библиотеке. Мистер Эркхарт придерживается старомодной традиции, согласно которой прислуживающая во время трапезы горничная должна присутствовать на протяжении всего обеда, таким образом, мы имеем двух свидетелей происходившего в этот отрезок времени. Вы слышали показания горничной Ханны Вестлок, и я думаю, она произвела на вас впечатление разумной и наблюдательной свидетельницы.

Таким образом, сначала они выпили херес. Затем подали по чашке холодного бульона, который Ханна Вестлок разлила из супницы, стоявшей на буфете. Это был хороший крепкий бульон, застывший до состояния прозрачного желе. Оба мужчины отведали его, а затем он был доеден на кухне кухаркой и мисс Вестлок.

После супа был подан палтус с соусом. Порции также раскладывались на буфете, и соусник подавался каждому по очереди, после чего блюдо было отправлено на кухню.

Затем был подан poulet en casserole, то есть цыпленок, тушенный с овощами, приготовленный в специальной огнеупорной посуде. Оба мужчины съели по одной порции этого блюда, и потом его доела прислуга.

И напоследок они съели сладкий омлет, который был приготовлен за столом на жаровне самим Филиппом Бойзом. И мистер Эркхарт, и его кузен любили есть омлет прямо со сковородки, и я всем вам рекомендую поступать точно так же, в противном случае он становится жестким. На стол были поданы четыре яйца, и мистер Эркхарт разбил их одно за другим в миску, после чего добавил в нее сахар. Затем он передал миску мистеру Бойзу и сказал: «Ты настоящий специалист по омлетам, Филипп, так что поручаю это дело тебе». Филипп Бойз взбил яйца с сахаром, приготовил на жаровне омлет, добавил в него горячего джема, который был принесен Ханной Вестлок, и затем сам разделил его на две порции, одну из которых отдал мистеру Эркхарту, а другую взял себе.

Я подробно напоминаю обо всем этом, чтобы представить вам убедительные подтверждения того, что каждое блюдо, подававшееся за обедом, отведали два, а в большинстве случаев четыре человека. Единственным блюдом, не попавшим на кухню, был омлет, приготовленный самим Филиппом Бойзом. Этот обед не вызвал болезненных последствий ни у мистера Эркхарта, ни у мисс Вестлок, ни у кухарки миссис Петтикан.

Следует, правда, упомянуть и о бургундском, которое Бойз пил один. Превосходный, выдержанный «Кортон» был подан в непочатой бутылке. Мистер Эркхарт вынул пробку и передал бутылку Филиппу Бойзу, заметив, что сам он пить не будет, так как ему не рекомендовано это делать во время еды. Филипп Бойз выпил два бокала, а остальное вино, к счастью, сохранилось в бутылке. Как вы уже знаете, вино было позднее подвергнуто анализу и найдено абсолютно безвредным.

Таким образом, мы приближаемся к 9 часам. После обеда подают кофе, но Бойз отказывается от него, объясняя это тем, что не очень любит кофе по-турецки и, более того, скорей всего он выпьет его у Харриет Вейн. В 9.15 Бойз покидает дом мистера Эркхарта на Вобурн-сквер и отправляется на такси к находящемуся в полумиле дому номер 100 по Даути-стрит, где снимает квартиру мисс Вейн. Нам известно от Харриет Вейн, из показаний ее соседки с первого этажа миссис Брайт и полицейского констебля, проходившего в это время по улице, что Бойз позвонил в звонок обвиняемой в двадцать пять минут десятого. Она ожидала его и тут же открыла дверь.

Естественно, поскольку их беседа велась с глазу на глаз, у нас есть сведения о ней, полученные лишь из уст обвиняемой. Она сообщила нам, что, как только Бойз вошел, она сразу же предложила ему «чашку кофе, который Уже был готов и ждал на кухне». Высокочтимый генеральный прокурор, услышав эти слова, тут же осведомился, где именно находился кофе. Обвиняемая, вероятно, не вполне уловив смысл вопроса, ответила, что «в духовке, чтобы Не остыл». Когда вопрос был повторен в более ясной форме, она пояснила, что кофе был приготовлен в ковшичке, который она затем поставила в духовку. Тогда генеральный прокурор обратил внимание обвиняемой на ее предшествующее заявление, сделанное в полиции, звучавшее следующим образом: «К моменту его прихода у меня уже была готова чашка кофе». Важность этой детали невозможно переоценить. Если кофе был разлит по чашкам до прихода Филиппа Бойза, у обвиняемой была возможность подсыпать яд в его чашку заранее, а потом предложить ее покойному; если же кофе разливался из ковшичка в присутствии покойного, сделать это было труднее, хотя и возможно, когда Бойз на мгновение отвлекся. Обвиняемая пояснила, что использовала выражение «чашка кофе», имея в виду просто приготовленный ею кофе. Вам самим предстоит решить, насколько это выражение привычно и естественно. Покойный не добавил в свой кофе ни молока, ни сахара, что, по словам мистера Эркхарта и мистера Воэна, было обычным для него, так как он имел привычку пить после обеда черный несладкий кофе.

Согласно показаниям обвиняемой, их беседа приняла неприятный оборот. С обеих сторон высказывались упреки, и около десяти покойный выразил намерение уйти. Обвиняемая утверждает, что он вел себя беспокойно, заметил, что не очень хорошо себя чувствует, и добавил, что ее поведение окончательно его расстроило.

В десять минут одиннадцатого — я хочу, чтобы вы обратили внимание на это время — он подошел к такси на стоянке у Гилфорд-стрит и попросил водителя по имени Берк отвезти его на Вобурн-сквер. Водитель сообщает, что Бойз говорил с ним быстро и отрывисто, как человек, испытывающий физические или душевные страдания. Когда машина остановилась перед домом мистера Эркхарта. Бойз не вышел, и Берк открыл дверцу, чтобы посмотреть, в чем дело. Покойный лежал, скорчившись в углу сиденья, прижимая руку к животу. Его бледное лицо было покрыто потом. Берк спросил его, не болен ли он, и Бойз ответил: «Да, я чувствую себя ужасно». Берк помог ему выйти из машины и позвонил в звонок, поддерживая своего пассажира одной рукой. Дверь открыла Ханна Вестлок. Филипп Бойз едва мог передвигаться; он согнулся почти пополам, со стоном упал в кресло и попросил бренди. Мисс Вестлок принесла ему бренди с содовой из столовой, и, только выпив его, Бойз пришел в себя настолько, чтобы достать из кармана деньги и расплатиться за такси.

Поскольку он все еще выглядел очень плохо, Ханна Вестлок позвала мистера Эркхарта, который находился в библиотеке. Тот сказал Бойзу: «Эй, старина, в чем дело?», и Бойз ответил: «Черт его знает! Я чувствую себя хуже некуда. Неужели это цыпленок?» Мистер Эркхарт выразил надежду, что это не так, сказал, что, с его точки зрения, цыпленок был хорошим, и Бойз согласился, предположив, что это один из его обычных приступов, только очень сильный. Его уложили в постель и вызвали доктора Грейнджера, так как он жил ближе всех.

Еще до приезда врача у больного началась сильная рвота и продолжалась непрестанно. Доктор Грейнджер установил острый приступ гастрита. У больного повысилась температура, пульс стал учащенным, пальпация области живота была болезненной, однако врач не нашел никаких признаков аппендицита или перитонита. Поэтому он уехал, прописав успокоительное для ослабления рвоты — микстуру из бикарбоната калия, апельсиновой настойки и хлороформа.

На следующий день рвота продолжалась, и для консультации с доктором Грейнджером вызвали доктора Вира, хорошо знакомого с историей болезни пациента. Здесь судья умолк и взглянул на часы.

— Время идет, и перед тем как приступить к показаниям медиков, я прерываю заседание суда на ленч.

— Ну еще бы, он выбрал самый отвратительный момент, когда у всех окончательно испорчен аппетит, — заметил Фредди. — Пойдем, Уимзи, съедим по отбивной, а?

Уимзи сделал вид, что не слышит, и, ускользнув, устремился в глубь зала, где сэр Импи Биггз совещался со своими помощниками.

— Кажется, задело, — задумчиво пробормотал мистер Арбатнот. — Наверное, пошел выдвигать какую-нибудь альтернативную теорию. И зачем я только пришел на это чертово зрелище? Скукота, да и в девице нет ничего особенного. Перекушу и не стану возвращаться, — и он начал пробираться к выходу, столкнувшись по дороге лицом к лицу с вдовствующей герцогиней Денверской. — Пойдемте перекусим, герцогиня, — с надеждой обратился к ней Фредди. Он испытывал к ней нежные чувства.

— Спасибо, Фредди, я жду Питера. Такое интересное дело и такие интересные люди, не правда ли? Только не знаю, какое решение примут присяжные, когда у них у всех такие рожи. Разве что кроме художника, но у того вообще нет лица — одна борода и этот ужасный галстук. Вылитый Христос, но не настоящий, а тот, которого изображают итальянцы в розовой рубахе и голубом плаще. А это не мисс Климпсон, подопечная Питера, в составе присяжных? Интересно, как она туда попала?

— Кажется, он устроил ее где-то неподалеку, — откликнулся Фредди, — управлять машинописным бюро и заниматься всеми его благотворительными фокусами. Забавная старушка, а? Прям из журналов прошлого века. Но, видимо, вполне справляется со своей работой.

— Да, и это так благородно отвечать на все эти подозрительные объявления и потом мужественно встречаться сдавшими их людьми. Ведь некоторые из них, наверное, отвратительные типы, и я не удивлюсь, если среди них есть убийцы, у которых в каждом кармане по револьверу или кастету, а дома духовка набита человеческими костями — кажется, такое было в деле Ландрю? А с какими женщинами ей приходится иметь дело! Таких газеты называют прирожденными убийцами, а на публикуемых фотографиях любая из этих бедняжек получается с каким-то свиным рылом. Фотографы всегда чересчур усердствуют на их счет.

Фредди подумал, что герцогиня ведет себя рассеяннее, чем обычно, а взгляд ее устремлен на сына с несвойственной ей тревогой.

— Хорошо бы старина Уимзи уже вернулся, — простодушно промолвил он. — Поразительно, какой у него нюх на эти дела. Не успевает закончить с одним, как тут же опять берет с места в карьер, как старая боевая лошадь, почуявшая запах тротила.

— Но это ведь одно из дел инспектора Паркера, а они такие большие друзья, прямо как Давид и Вирсавия, или это был Даниил?

В самый разгар их беседы к ним подошел Уимзи и, нежно коснувшись руки матери, проговорил:

— Страшно сожалею, что заставил тебя ждать, мама, но мне надо было сказать кое-что Бигги. Ему сейчас не сладко, а старый Джеффриз ведет дело так, словно обвинительный приговор у него уже в кармане. Нынче же сожгу все свои книги. Похоже, теперь опасно знать много о ядах, а? Будь ты чище снега и целомудреннее святого, тебе не удастся выскользнуть целым из лап лондонского уголовного суда.

— А подсудимая сейчас, должно быть, жалеет, что сэкономила на спичках, — заметил Фредди.

— Тебе надо быть присяжным, — с непривычной холодностью парировал Уимзи. — Не сомневаюсь, что все они думают точно так же. Уверен, что старшина присяжных трезвенник и болван, считающий пьяницей всякого, кто пьет виски. Я видел, как в комнату для заседаний несли имбирное пиво, так что единственная надежда на то, что оно взорвется и вышибет ему остатки мозгов.

— Хорошо-хорошо, — примирительно откликнулся мистер Арбатнот, — тебе просто необходимо выпить.

ГЛАВА 2

Суета в зале утихла, присяжные вернулись, обвиняемая возникла на скамье подсудимых как чертик из табакерки, судья снова занял свое место. С роз облетело несколько лепестков. И старческий голос возобновил свое повествование с того самого места, где оно было прервано.

— Господа присяжные! Думаю, у меня нет необходимости подробно вдаваться в историю болезни Филиппа Бойза. К нему 21 июня была вызвана сиделка, и в течение этого дня врачи посещали больного трижды. Его состояние продолжало ухудшаться. Его мучили непрестанная рвота и диарея, и он не мог удержать в желудке ни пищи, ни лекарства. На следующий день, 22-го, состояние ухудшилось еще больше — появились сильные боли, пульс стал слабым, губы высохли и потрескались. Врачи пытались сделать все возможное, но ничем не могли ему помочь. Был вызван его отец, он застал сына в сознании, но подняться тот уже не мог. Однако несчастный еще мог говорить и в присутствии отца и сиделки по фамилии Уильямс произнес следующее: «Я умираю, папа, и рад, что все кончилось. Теперь Харриет освободится от меня — я не знал, что она меня так сильно ненавидит». Это поразительные слова, и мы слышали два различных их истолкования. Вам предстоит решить, имел ли он в виду «Ей удалось от меня избавиться; я не знал, что она ненавидела меня настолько сильно, чтобы отравить» или же он хотел сказать «Когда я понял, что она так сильно ненавидит меня, я решил, что больше не хочу жить», а может, он имел в виду нечто третье. У умирающих возникают фантастические идеи, и сознание у них мутится; так что, возможно, вы сочтете нецелесообразным слишком полагаться на эти слова. Тем не менее это — улика, и вы обязаны учесть их.

Затем он начал слабеть, стал бредить и в три часа ночи скончался. Произошло это 23 июня.

Итак, до этого времени ни у кого не возникало никаких подозрений. И доктор Грейнджер, и доктор Вир пришли к выводу, что причиной смерти явился приступ острого гастрита, и нам не следует осуждать их, так как симптомы вполне соответствовали данному заболеванию и согласовывались с предшествующей историей болезни. Положенным образом было выдано свидетельство о смерти, и 28-го числа состоялись похороны.

А затем произошло то, что часто случается в подобных ситуациях, — кто-то начинает говорить. В данном случае это была сиделка Уильямс, и хотя вы можете счесть, что она поступила неправильно и опрометчиво, в конечном счете она оказалась права. Конечно, ей следовало своевременно поделиться своими подозрениями с врачами, но она не сделала этого, и мы можем быть по крайней мере спокойны относительно того, что, если бы она даже это сделала и врачи обнаружили бы, что болезнь вызвана мышьяком, они мало чем могли бы помочь умирающему. Как бы там ни было, случилось так, что в конце июня сестру Уильямс отправили к другому пациенту доктора Вира, который принадлежал к тому же литературному кружку в Блумсбери, что и Филипп Бойз и Харриет Вейн. Она рассказала о Филиппе Бойзе, заметила, что, с ее точки зрения, его болезнь очень напоминала отравление, и даже произнесла слово «мышьяк». Вы хорошо знаете, как распространяются слухи. Один передает другому, люди начинают обсуждать это за чаем и на вечеринках, называют имена, и уже появляются сторонники той или иной версии. Об этом узнали мисс Мэрриотт и мисс Прайс, и вскоре это уже дошло до ушей мистера Воэна. Тот был потрясен смертью Филиппа Бойза, тем более что они вместе были в Уэльсе, и он знал, насколько улучшилось физическое состояние его друга, к тому же он осуждал Харриет Вейн за то, как она отнеслась к любящему ее человеку. Мистер Воэн счел, что обязан что-то предпринять, и рассказал все мистеру Эркхарту. Мистер Эркхарт, будучи адвокатом, очень осторожно отнесся к слухам и подозрениям и предупредил мистера Воэна, что неразумно выдвигать обвинения, если он не хочет сам быть обвинен в клевете. В то же время мистера Эркхарта, естественно, встревожило, что подобные вещи говорятся о родственнике, к тому же умершем в его доме. Он начал действовать, и действовать крайне разумно, посоветовавшись с доктором Виром и заявив, что если тот абсолютно уверен, что смерть вызвана гастритом и ничем иным, то он предпримет определенные шаги, чтобы отчитать сестру Уильямс и положить конец пересудам. Естественно, доктор Вир был потрясен и огорчен услышанным, но так как предположение было высказано, он не мог отрицать, что при установлении диагноза на основании одних лишь симптомов существовала небольшая вероятность ошибки, тем более что, как вы уже слышали, симптомы мышьякового отравления и острого гастрита практически неразличимы.

Когда это передали мистеру Воэну, он еще больше укрепился в своих подозрениях и написал старшему мистеру Бойзу, предлагая начать расследование. Естественно, это потрясло мистера Бойза, и он тут же согласился. Он знал о связи сына с Харриет Вейн, обратил внимание на то, что она не пришла на похороны, и проявленное ею бессердечие поразило его. В конечном счете, он обратился в полицию и получил ордер на эксгумацию.

Вы слышали о результатах вскрытия, проведенного сэром Джеймсом Лаббоком и мистером Стивеном Фордайсом. Здесь много говорили о методах анализа и о том, как воздействует мышьяк на организм, но не думаю, что мы должны утруждать себя этими мелкими подробностями. Главным мне представляется следующее, и вы при желании можете это записать.

Врачи изъяли из тела определенные органы — желудок, кишечник, почки, печень и так далее — изучили их и выяснили, что все они содержат мышьяк. Удалось определить количество мышьяка, содержащегося в этих органах, и на основании этого вычислили общее количество яда, находившегося в организме. Затем прибавили мышьяк, выведенный из организма со рвотой, поносом и мочой, так как почки играют очень важную роль в выведении именно этого яда, и пришли к выводу, что за три дня до смерти покойный принял смертельную дозу мышьяка — около четырех или пяти гранов.

Не знаю, насколько внимательно вы следили за выступлениями экспертов, а потому повторю вам главное, что я почерпнул из них сам. Природа мышьяка такова, что он очень быстро выводится из организма, особенно если его принимать с едой или сразу после нее, так как он раздражает покров внутренних органов и ускоряет процессы выделения. Эти процессы еще больше ускоряются, если мышьяк принимать с жидкостью. Если мышьяк принимается вместе с едой или сразу после нее, он почти полностью выводится из организма в течение двадцати четырех часов после появления первых симптомов отравления. Таким образом, вы видите, что, несмотря на то, что реальное количество яда, обнаруженного в организме, может показаться нам незначительным, сам факт его присутствия после непрерывной трехдневной рвоты и поноса указывает на то, что в какой-то момент пострадавший принял большую дозу.

Далее развернулась слишком длительная дискуссия относительно того, когда именно проявились первые симптомы. Защита высказала предположение, что Филипп Бойз сам мог принять мышьяк после того, как покинул квартиру Харриет Вейн, но до того, как сел в такси на Гилфорд-стрит. В качестве доказательства были представлены книги, в которых сказано, что в большинстве случаев симптомы отравления начинают проявляться очень быстро после приема мышьяка — кажется, наикратчайшим упомянутым периодом была четверть часа, когда мышьяк принимался в растворенном виде. У нас есть лишь заявление обвиняемой относительно того, что Филипп Бойз ушел от нее в десять часов, а в десять минут одиннадцатого он уже был на Гилфорд-стрит. Уже тогда он выглядел нездоровым. Для того чтобы добраться до Вобурн-сквер в это время суток, требуется всего лишь несколько минут, но когда машина подъехала к дому, у него уже начался приступ острой боли, и он едва стоял на ногах. Далее, для того чтобы дойти от Даути-стрит до Гилфорд-стрит, требуется не более трех минут, и у вас может возникнуть вопрос: если показания обвиняемой верны, что делал Бойз в течение этих десяти минут? Может, он удалился в какое-то тихое место и принял мышьяк, заранее принесенный с собой в предвосхищении неблагоприятного исхода разговора? Однако позволю себе напомнить вам, что защите не удалось представить доказательств того, что Филипп Бойз когда-либо покупал мышьяк или имел к нему доступ. Это не означает, что он не мог достать его — покупки, сделанные Харриет Вейн, показывают, что закон относительно продажи ядов отнюдь не так эффективен, как хотелось бы, — и все же защите не удалось доказать, что пострадавший имел его в своем распоряжении. Пока мы не ушли в сторону, упомяну и о том интересном факте, что во время анализа в организме пострадавшего не были выявлены следы угля или индиго, с которыми смешивается применяемый в быту мышьяк. Если бы он был куплен обвиняемой или пострадавшим, можно было бы ожидать присутствия этих красящих веществ. Впрочем, вы можете предположить, что они были удалены из организма во время рвоты и поноса.

Что касается версии о самоубийстве, вы прежде всего должны задуматься о том, чем он был занят эти десять минут — принимал ли Бойз в это время мышьяк, или, что вполне возможно, он уже неважно почувствовал себя в это время и присел передохнуть, или, может, он просто бродил, как это случается со всеми вами, когда у нас тяжело на сердце. Вы также вправе предположить, что обвиняемая ошибается или сознательно указывает неправильное время, когда Бойз покинул ее дом.

У вас также есть показания обвиняемой относительно того, что Бойз упомянул о своем плохом самочувствии перед уходом. Если вы сочтете, что это было вызвано принятым мышьяком, то, конечно, версия о самоубийстве, совершенном после ухода от обвиняемой, отпадает.

Если вдуматься, то станет ясно, что вопрос о начале проявлений симптомов отравления так и остается туманным. Здесь выступали разные врачи, делившиеся с вами своим опытом и цитировавшие авторитетные источники, однако вы могли обратить внимание, что у них нет единого мнения относительно времени начала проявления симптомов. В некоторых случаях для этого требуется четверть часа или полчаса, в других — два часа, иногда этот период времени занимает пять-шесть часов, а в одном случае симптомы отравления начали проявляться лишь через семь часов после приема яда.

— Кажется, в этом случае, ваша честь, речь шла о приеме яда на пустой желудок, — почтительно заметил прокурор.

— Благодарю, я очень обязан вам за то, что вы мне об этом напомнили. В этом случае яд был принят на пустой желудок… Я перечислил эти случаи лишь для того, чтобы показать вам, что мы имеем дело с очень расплывчатым явлением, и именно поэтому я хотел напомнить вам все эпизоды, когда Филипп Бойз принимал пищу 20 июня, так как, возможно, вам придется учесть их.

— Зверь, но зверь справедливый, — пробормотал лорд Питер Уимзи.

— Я намеренно ни разу до сих пор не упомянул еще об одном результате исследований, а именно о наличии мышьяка в волосах. У покойного были курчавые, довольно длинные волосы, длина передних прядей в некоторых местах достигала шести-семи дюймов. Так вот, в его волосах был обнаружен мышьяк, притом в той части волос, которая ближе к корню, и сэр Джеймс Лаббок пояснил, что его количество значительно превышало то, которое можно было бы объяснить естественным образом. И у обычных людей могут наблюдаться следы мышьяка в волосах, коже и так далее, но не в таком количестве. Таково мнение сэра Джеймса.

Вам рассказали — и мнение медиков здесь едино, — что в случае приема мышьяка определенное его количество откладывается в волосах, ногтях и коже. Яд аккумулируется в корнях волос и продвигается к их кончикам по мере роста, так что в зависимости от места нахождения мышьяка в волосах вы можете составить грубое представление о том, в течение какого времени он принимался. Этот вопрос тоже вызвал оживленную дискуссию, однако, кажется, все сошлись во мнении, что, если вы приняли мышьяк, его следы обнаружатся в корнях волос приблизительно через десять недель. Волосы растут со скоростью шесть дюймов в год, и участок с мышьяком будет все больше отдаляться от корней, пока его не состригут. Не сомневаюсь, что дамы, присутствующие среди присяжных, поймут меня очень хорошо, так как то же самое происходит в случае так называемого «перманента». Сделанная завивка со временем смещается к концам волос, а у корней они становятся гладкими, так что ее приходится делать снова. В зависимости от местонахождения завивки можно судить о том, когда она сделана. Точно так же при травме ногтя синяк медленно поднимается вверх, пока не оказывается в таком положении, когда ноготь можно срезать.

Таким образом, присутствие мышьяка в корнях волос Филиппа Бойза указывает на то, что он принимал яд по крайней мере в течение трех месяцев до наступление смерти. Вы сможете оценить всю важность этого открытия, учитывая покупки мышьяка, осуществленные обвиняемой в апреле и мае, а также имея в виду обострения болезни покойного в марте, апреле и мае. Ссора с обвиняемой произошла в феврале; пострадавший заболел в марте и умер в июне. Ссору и смерть разделяют пять месяцев, между первым приступом болезни и смертью — четыре месяца, и вам следует обратить внимание на эти даты.

Теперь мы переходим к данным, полученным полицией. Когда возникли подозрения, детективы расследовали деятельность Харриет Вейн, а затем допросили ее. Когда ей сообщили, что Бойз отравлен мышьяком, она очень удивилась и сказала: «Мышьяком? Как странно!» А затем рассмеялась и добавила: «Я же пишу книгу об отравлении мышьяком». Когда ее спросили о покупке мышьяка и других ядов, она с готовностью признала это и дала те же пояснения, что и в суде. Ее спросили, что она сделала с ядами, и она ответила, что сожгла, так как держать их дома небезопасно. Полиция произвела обыск, но никаких ядовитых медикаментозных веществ у нее в квартире найдено не было, если не считать аспирина и других обычных лекарств. Обвиняемая категорически отрицала, что подмешивала Филиппу Бойзу мышьяк или какой-либо другой яд. На вопрос, не мог ли мышьяк случайно попасть в его кофе, она ответила, что это полностью исключено, так как все яды были уничтожены ею еще в конце мая.

Здесь вмешался сэр Импи Биггз, смиренно попросивший, чтобы его честь повторил присяжным показания, данные мистером Чэллонером.

— Безусловно, сэр Импи, спасибо за напоминание. Вы помните, что мистер Чэллонер — литературный агент Харриет Вейн. Он сообщил нам, что еще в декабре обсуждал с ней тему ее будущей книги, и она сказала ему, что та посвящена ядам, скорее всего мышьяку. Поэтому можете счесть, что намерение обвиняемой изучить способы приобретения и применения мышьяка, возникшее еще до ссоры с Филиппом Бойзом, свидетельствует в ее пользу. Очевидно, она довольно глубоко занималась этой проблемой, так как на ее полках был обнаружен целый ряд книг, посвященных судебной медицине и токсикологии, а также отчеты о нескольких известных судебных процессах, включая дело Мадлен Смит, дело Седдона и Армстронга — все это дела об отравлении мышьяком.

Таково представленное вам дело. Эта женщина обвиняется в убийстве своего бывшего любовника с помощью мышьяка. В том, что он отравлен мышьяком, нет сомнений, и если вы сочтете, что яд был дан ему обвиняемой с целью нанесения телесных повреждений или убийства и он умер от этого, ваш долг признать ее виновной.

Сэр Импи Биггз красноречиво убеждал вас в том, что у нее не было мотива для совершения такого убийства, но я должен напомнить вам, что зачастую убийства совершаются по совершенно незначительным причинам, если вообще какая-либо причина может быть сочтена значительной для совершения такого преступления. Особенно когда их участниками становятся муж и жена или люди, жившие вместе как муж и жена. Если они люди неуравновешенные, с низкими моральными устоями, страсть зачастую приводит их к насилию и преступлению.

Обвиняемая имела в своем распоряжении средство убийства, а именно мышьяк, она знала, как осуществить отравление, и имела возможность сделать это. Защита утверждает, что этого недостаточно. Она считает, что обвинение должно доказать, что яд не был принят потерпевшим каким-либо другим образом — случайно или в порядке самоубийства. Решить это предстоит вам. Если вы усомнитесь в том, что обвиняемая умышленно дала яд Филиппу Бойзу, вы должны счесть ее невиновной в убийстве. Решать, каким образом он попал в его организм, уже не ваше дело. Рассмотрите все обстоятельства в целом и сообщите, к какому вы пришли выводу.

ГЛАВА 3

— Не думаю, что у них это займет много времени, — заметил Уоффлз Ньютон, — все чертовски очевидно. Послушай, старина, я пойду, продиктую по телефону свой материал. Ты расскажешь мне, если что-нибудь произойдет?

— Конечно, — откликнулся Сэлкомб Харди, — а заодно будь добр, позвони и в мою редакцию. Кстати, ты не мог бы еще сказать им, чтобы мне приготовили выпивку? А то у меня глотка пересохла, — он посмотрел на часы. — Если они не поспешат, мы не успеем к вечернему выпуску. Старик работает тщательно, но чертовски медленно.

— Для того чтобы все выглядело пристойно, они должны сделать вид, что совещаются, — промолвил Ньютон. — Даю им двадцать минут. Надо же им перекурить. Как, кстати, и мне. На всякий случай я вернусь без десяти» — и он начал пробираться к выходу.

У Катберта Логана, писавшего репортажи для утренней газеты, имелся больший запас времени, и он принялся за подробное описание процесса. Он был спокойным флегматиком и умел работать в любом месте. Он гордился своей наблюдательностью и любил описывать взгляды, манеру речи, цветовые эффекты и все остальное. Его статьи всегда были увлекательны, а иногда и просто изысканны.

Фредди Арбатнот, после ленча так и не ушедший домой, решил, что теперь-то он это сделает наверняка. Он начал ерзать на скамье, заслужив этим хмурый взгляд Уимзи. Вдовствующая герцогиня прошла вдоль скамей и с трудом протиснулась к лорду Питеру. Сэр Импи Биггз, до последнего отстаивавший интересы своей клиентки, удалился прочь в сопровождении судебной мелюзги, жизнерадостно болтая с прокурором. Скамья подсудимых опустела. Лишь красные розы, роняя лепестки, продолжали стоять на судейском столе.

Старший инспектор Паркер, отделившись от группы друзей, медленно пробирался сквозь толпу, чтобы поприветствовать герцогиню.

— Что ты об этом думаешь, Питер? — поинтересовался он, обращаясь к Уимзи. — Довольно чисто сделано, а?

— Чарльз, тебя нельзя допускать к работе, когда я за тобой не присматриваю, — ответил Уимзи. — Ты ошибся, старина.

— Ошибся?

— Она не делала этого.

— Ну прямо!

— Не делала. Все очень убедительно и неопровержимо, но все не так.

— Ты смеешься.

— Нет, не смеюсь.

Паркер помрачнел. Он верил Уимзи и теперь ощутил, что его чувство собственной правоты поколеблено.

— Где же ты углядел упущение?

— Упущений нет. Все очень убедительно. Все абсолютно правильно, за исключением одного: девушка невиновна.

— Ты превращаешься в доморощенного психолога, — с неловким смешком заметил Паркер, — не правда ли, герцогиня?

— Жаль, что я не знакома с этой девушкой, — ответила герцогиня в свойственной ей манере не отвечать на конкретный вопрос, — такое интересное и запоминающееся лицо, возможно, не слишком красивое с общепринятой точки зрения, но это еще интереснее, красивые люди так часто бывают глупыми. Я читала одну из ее книг, и она действительно очень хорошо написана: я до двухсотой страницы не могла отгадать, кто убийца, обычно мне это понятно на пятнадцатой. Как странно — писать книги о преступлениях, а потом самой оказаться обвиняемой. Возможно, кое-кто сочтет, что это расплата. Интересно, если она этого не делала, ей уже удалось самой вычислить преступника? По-моему, авторам детективов в реальной жизни не слишком удаются расследования. Конечно, за исключением Эдгара Уоллеса, от которого, по-моему, ничто не может укрыться, милого Конан-Дойля и этого чернокожего, не помню, как его зовут. Ну и, конечно, Слейтер — это кое-что; правда, все это было в Шотландии, а у них такие странные законы, особенно связанные с заключением браков. Ну, я думаю, нам осталось недолго ждать. Не обязательно мы узнаем истину, но хотя бы поймем, к какому выводу пришли присяжные.

— Да, они что-то задерживаются. Послушай, Уимзи, я бы хотел, чтобы ты сказал мне…

— Поздно, слишком поздно. Я заключил свое сердце в серебряную шкатулку и запер ее золотым ключиком. Теперь ничье мнение, за исключением присяжных, ничего не значит. Надеюсь, мисс Климпсон убедит их не совершать непоправимого. Раз открыв рот, она может говорить не умолкая два часа.

— Они там уже полчаса, — заметил Паркер.

— Все еще ждем? — осведомился Сэлкомб Харди, возвращаясь к местам для представителей прессы.

— Да. И это ты называешь двадцатью минутами? Уже три четверти часа.

— Их нет уже полтора часа, — заметила барышня, сиявшая за спиной Уимзи, своему жениху. — Что они там могут обсуждать?

— Может, они считают ее невиновной.

— Какие глупости! Конечно же, она виновна. Это видно даже по ее лицу. Такое неприятное, и она даже ни разу не заплакала.

— Ну не знаю, — откликнулся молодой человек.

— Не хочешь ли ты сказать, что она тебе нравится, Фрэнк?

— Ну правда, не знаю. Она не похожа на убийцу.

— А откуда ты знаешь, как выглядят убийцы? Ты что, когда-нибудь встречался с ними?

— Я их видел у мадам Тюссо.

— Ах эти, восковые. Все восковые фигуры похожи на убийц.

— Может быть. Хочешь шоколадку?

— Два часа пятнадцать минут, — нетерпеливо промолвил Уоффлз Ньютон. — Наверное, они там заснули. Придется делать специальный выпуск. А если они всю ночь просидят?

— Нам тоже придется сидеть всю ночь, только и всего.

— В таком случае теперь моя очередь сходить выпить. Позовешь меня?

— Ладно.

— Я говорил с приставом, — прошептал один из завсегдатаев подобных процессов, — судья послал спросить у присяжных, не может ли он им помочь.

— Да ну? И что они ответили?

— Не знаю.

— Они совещаются уже три с половиной часа, — пробормотала девушка за спиной у Уимзи. — Я так проголодалась.

— Правда, милая? Может, тогда пойдем?

— Нет, я хочу услышать приговор. Мы так долго ждали, что теперь нет смысла уходить.

— Ну, тогда я выйду куплю сэндвичей.

— Это очень мило с твоей стороны. Только не задерживайся, у меня наверняка начнется истерика, когда я услышу приговор.

— Постараюсь как можно быстрее. Еще хорошо, что мы не входим в состав присяжных — им ничего не дают.

— Как? Ни есть, ни пить?

— Ничего. Кажется, им даже не разрешают зажигать ни света, ни огня в камине.

— Бедняжки! Но здесь ведь центральное отопление?

— Да, и потому здесь жарко, так что пойду глотну свежего воздуха.

Прошло пять часов.

— На улице такая толпа, — сообщил завсегдатай, возвращаясь после разведки. — Какая-то группа стала освистывать обвиняемую, другие вступились, и началась потасовка, скорая даже увезла одного раненого.

— Правда? Как интересно! Смотрите! Вон возвращается мистер Эркхарт. Как мне его жалко. Наверное, так ужасно, когда в твоем доме кто-то умирает.

— Он разговаривает с прокурором. Они-то все, конечно, как следует пообедали.

— Сэр Импи Биггз красивее прокурора. Это правда, что он разводит канареек?

— Прокурор?

— Нет, сэр Импи.

— Да, правда. И получает за них призы.

— Как забавно!

— Держись, Фредди, — промолвил лорд Питер, — вижу там кто-то идет. Клянусь, они вот-вот будут в зале. Никогда не ждал этого с таким тяжелым сердцем.

Все встали. Судья занял свое место. На скамье подсудимых снова появилась обвиняемая. В свете электрических ламп лицо ее казалось смертельно бледным. Дверь в комнату присяжных открылась.

— Посмотри на их лица, — прошептала все та же барышня. — Говорят, что они никогда не смотрят на обвиняемых, когда выносят обвинительный приговор. Ой, держи меня!

Секретарь суда обратился к присяжным тоном, в котором официальная корректность боролась с укором.

— Господа присяжные, удалось ли вам достигнуть единого мнения относительно приговора?

Старшина присяжных встал. Лицо его выражало обиду и раздражение.

— К сожалению, нам не удалось достигнуть согласия.

Зал вздохнул, и повсюду послышались приглушенные голоса. Судья, не проявлявший никаких признаков усталости, учтиво подался вперед.

— Быть может, вам удастся достичь его по прошествии еще некоторого времени?

— Боюсь, что нет, ваша честь. — Старшина бросил свирепый взгляд в угол, где, крепко сжав руки и опустив голову, сидела старая дева. — По-видимому, мы никогда не придем к единому мнению.

— Может быть, я чем-нибудь могу вам помочь?

— Нет, благодарю вас, ваша честь. Нам все понятно, только мы смотрим на вещи по-разному.

— Жаль. Думаю, вам придется попытаться еще раз, если же вы и на этот раз не придете к единому мнению, то вернетесь и сообщите мне об этом. А пока, если вам понадобятся мои познания в области законодательства, они в вашем распоряжении.

Присяжные с мрачным видом удалились. Пурпурная мантия судьи мелькнула и исчезла. Голоса в зале стали громче, перейдя в гул.

— Готов поспорить, это твоя мисс Климпсон все тормозит, Уимзи, — заметил Фредди Арбатнот. — Ты видел, как на нее смотрел старшина?

— Умница, — откликнулся Уимзи. — Настоящая умница! У нее золотая голова; может, она чего и добьется.

— По-моему, ты пользуешься недозволенными методами воздействия на присяжных. Ты что, подавал ей знаки?

— Нет, — ответил Уимзи. — Хочешь верь, хочешь не верь, но я старался даже случайно не моргнуть глазом.

— Это делает тебе честь, — пробормотал Фредди. — Но все-таки как же чертовски хочется обедать!

Прошло шесть часов. Прошло шесть с половиной часов.

— Наконец-то!

Когда присяжные вышли в зал во второй раз, вид у них был усталый. Домохозяйка плакала, прижимая к лицу носовой платок. Простуженный выглядел так, что краше в гроб кладут. Волосы у художника растрепались и стали напоминать всклокоченный куст. У директора компании и старшины был такой вид, словно они хотели кого-нибудь придушить, и лишь старая дева сидела с закрытыми глазами, шевеля губами, словно молилась.

— Господа присяжные, удалось ли вам достичь согласия?

— Нет, и теперь мы абсолютно убеждены в том, что никогда его не достигнем.

— Вы уверены в этом? — переспросил судья. — Я никоим образом не хочу торопить вас. Я готов ждать сколько потребуется.

Директор компании издал такое рычание, что его услышали даже на галерее. Старшина сдержался и ответил охрипшим от усталости и споров голосом:

— Мы никогда не придем к единому мнению, ваша честь, даже если просидим здесь до второго пришествия.

— Прискорбно, — заметил судья. — В этом случае не остается ничего другого, как распустить вас и назначить новый суд. Я не сомневаюсь в том, что вы сделали все от вас зависящее, использовав все умственные и душевные силы для решения этого дела, обстоятельства которого вы слушали с таким терпением и вниманием. Я распускаю вас и освобождаю от обязанности заседать в жюри присяжных на ближайшие двенадцать лет.

Еще не были завершены формальности и мантия судьи еще полыхала в темном проеме двери, а Уимзи уже бросился к местам для адвокатов.

— Отлично, Бигги! — хватая защитника за мантию, воскликнул он. — У вас будет еще одна возможность. Включите меня в свою команду, и мы выиграем дело.

— Ты так думаешь, Уимзи? Я ожидал худшего.

— В следующий раз мы достигнем большего. Послушай, Бигги, приведи меня к присяге в качестве клерка или кого-нибудь еще. Я хочу допросить ее.

— Кого? Мою клиентку?

— Да. Меня взволновало это дело. Нам надо ее вытащить, и я знаю, что это возможно.

— Ну приходи ко мне завтра. А сейчас мне надо поговорить с ней. Я буду у себя в десять. До свидания.

Уимзи ринулся в сторону боковой двери, откуда выходили присяжные. Последней, в шляпке набекрень и неловко накинутом плаще, шла старая дева. Уимзи бросился к ней и схватил ее за руку.

— Мисс Климпсон!

— Лорд Питер! О господи, какой ужасный день. Вы знаете, это все в основном из-за меня, правда, еще двое очень мужественно меня поддержали. Надеюсь, я не ошиблась; ну не могла же я сказать, что она виновна, когда я уверена, что это не так? О боже, боже!

— Вы абсолютно правы. Она невиновна, и слава богу, вы убедили их и предоставили ей еще одну возможность Я докажу, что она этого не делала. Можно, я вас приглашу на обед? И… мисс Климпсон!

— Да?

— Конечно, вы станете ругать меня за то, что я не успел утром побриться, но за ближайшим утлом я собираюсь вас расцеловать.

ГЛАВА 4

На следующий день было воскресенье, но сэр Импи Биггз отложил назначенную партию в гольф, о чем нимало не сожалел, так как дождь лил как из ведра, и созвал срочный военный совет.

— Ну что, Уимзи, есть какая-нибудь идея? — осведомился он. — Позволь я представлю тебе мистера Крофтса из адвокатской фирмы «Крофтс и Купер», специалиста в области защиты.

— Моя идея состоит в том, что мисс Вейн не убийца, — заявил Уимзи. — Не сомневаюсь, что и вам в голову приходила эта мысль, но когда за ней стоит мой великий ум, она, несомненно, должна производить большее впечатление.

Мистер Крофтс, так и не решив, шутка это или глупость, почтительно улыбнулся.

— Безусловно, — согласился сэр Импи, — но я хотел бы знать, какое количество присяжных разделило эту точку зрения.

— Ну это я могу тебе сказать, так как я знаком с одной из них. Полторы женщины и три четверти мужчины.

— А конкретнее?

— Моя знакомая считает, что мисс Вейн невиновна. Остальные, конечно же, давили на нее как могли, так как она могла указать ни на одно слабое звено в цепочке доказательств обвинения и утверждала лишь, что единственное, свидетельствует в пользу обвиняемой, это ее поведение. Счастью, она жилистая и крепкая пожилая женщина с прекрасным пищеварением и поразительно твердыми нравственными устоями, и поколебать стойкость ее духа невозможно. Она подождала, пока они выдохнутся, а потом заявила, что все равно придерживается своего мнения и не станет говорить, что кто-то виновен, когда это не так.

— Очень полезная знакомая, — заметил сэр Импи. — Считает, что ни один догмат ее христианской веры не может быть поколеблен никакими доказательствами, приводимыми противоположной стороной. Но не можем же мы рассчитывать на то, что все присяжные окажутся христианами, готовыми принять мученичество за свои убеждения. А кто еще был на ее стороне?

— Совершенно неожиданно еще одна женщина. Преуспевающая толстушка, содержащая кондитерскую. Она сказала, что не считает вину доказанной, так как Бойз сам мог принять яд или получить его из рук своего кузена. Как ни странно, на нее повлияло то, что она дважды присутствовала на процессах, связанных с отравлением мышьяком, и в обоих случаях приговор ей представлялся неоправданным, особенно в деле Седдона. У нее не слишком высокое мнение о мужчинах (она похоронила третьего мужа), и она принципиально не верит специалистам. Она допускает возможность того, что мисс Вейн виновна, но приговаривать к повешению человека на основании медицинской экспертизы не станет. Сначала она была готова проголосовать с большинством, но потом ее начал раздражать старшина, пытавшийся подавить ее своей властью, и тогда она сказала, что поддержит мою знакомую, мисс Климпсон.

Сэр Импи рассмеялся.

— Очень интересно. Я бы хотел получать такие сведения обо всех присяжных. Мы тут семь потов спускаем, чтобы опровергнуть улики, а потом кто-то принимает решение на основании того, что лежит за гранью рационального, и к нему присоединяется еще кто-то, кто вообще не верит никаким доказательствам. А что за мужчина.

— Художник, единственный человек, который знаком с тем образом жизни, который вели эти люди. Он поверил рассказу вашей клиентки о причинах ссоры с Бойзом и сказал, что если она действительно испытывала к нему такие чувства, то вряд ли захотела бы его убивать. Скорее, она предпочла бы наблюдать со стороны за его мучениями. Кроме того, для него оказался убедительным ее рассказ о приобретении ядов, который остальным, конечно же, представлялся малодостоверным. Потом он сказал, что Бойз, судя по всему, был самодовольным хлыщом, и, кто бы его ни убил, этот человек принес благо обществу. Он имел несчастье прочесть несколько книг Бойза и считал его несносным выродком. Более того, он полагал, что Бойз вполне мог совершить самоубийство, и готов был поддержать любого, кто начал бы отстаивать эту точку зрения. Присяжных он поверг в панику, заявив, что привычен к работе по ночам и тяжелым запахам и готов просидеть всю ночь, если потребуется. Его поддержала мисс Климпсон, которая сказала, что ради правого дела можно пренебречь личным неудобством, а религия приучила ее к постам. В этот момент у третьей женщины началась истерика, а мужчина, у которого на следующий день должна была состояться важная сделка, вышел из себя, и, чтобы избежать рукоприкладства, старшина счел, что им лучше согласиться на том, что они не достигнут единого мнения. Вот как все это было.

— Ну что ж, они предоставили нам еще одну возможность, так что все к лучшему, — заметил мистер Крофтс. — Теперь они будут рассматривать это дело только на следующей сессии, что дает нам почти месяц. И возможно, в следующий раз судить будет Бэнкрофт, который не так строг, как Кроссли. Вопрос заключается в том, можем ли Мы Укрепить свои позиции?

— По крайней мере, я очень серьезно собираюсь это сделать, — откликнулся Уимзи. — Где-то должны быть доказательства. Я знаю, что вы все трудились как пчелы, но я буду работать как целый улей. Кроме того, по сравнению с вами у меня есть одно большое преимущество.

— Больше мозгов? — ухмыльнулся сэр Импи.

— Нет, я не дерзнул бы это утверждать, Бигги, но я верю в то, что мисс Вейн невиновна.

— Черт побери, Уимзи, неужто моя пламенная речь не убедила тебя в том, что и я в это верю?

— Конечно, убедила. Я чуть не расплакался и сказал себе: «Да, старина Бигги уйдет в отставку и перережет себе горло, если проиграет этот процесс, потому что он перестанет верить в британское правосудие». Но ты выдал себя, сказав, что сам факт разногласия у присяжных — уже победа. Что ты ожидал худшего. Кстати, это не очень неприлично, если я спрошу тебя, кто тебе платит?

— «Крофтс и Купер», — смущенно ответил сэр Импи.

— Они занялись благотворительностью?

— Нет. Все оплачивают издатели мисс Вейн и одна газета, которая публикует ее новую книгу. В результате всего этого они ожидают взлета ее популярности. Честно говоря, я не знаю, как они отнесутся к перспективе оплаты нового процесса. Они сегодня должны связаться со мной.

— Хищники, — заметил Уимзи. — Хорошо бы они не бросали этого дела, но вы можете сказать им, что я готов застраховать их от убытков. Впрочем, упоминать мое имя не надо.

— Это очень великодушно…

— Ну что ты! Ни за что на свете не хочу лишиться такого развлечения. Люблю такие дела. Но за это вы должны кое-что для меня сделать. Я хочу повидаться с мисс Вейн. Проведите меня к ней, чтобы я мог выслушать ее версию в относительном уединении. Понятно?

— Думаю, это возможно, — сказал сэр Импи. — А пока у тебя нет никаких предложений?

— Пока у меня не было времени. Но не волнуйся, я что-нибудь выужу. Я уже запустил червя сомнений грызть полицейские сердца. Старший инспектор Паркер отправился домой в тяжких раздумьях о своей профессиональной пригодности.

— Ты поосторожнее, — заметил сэр Импи. — Все, что нам удастся обнаружить, будет выглядеть гораздо более эффектно, если обвинению не станет об этом известно заранее.

— Буду тише воды, ниже травы. Но если мне удастся найти истинного убийцу, надеюсь, вы не станете возражать против его ареста?

— Нет, против этого я возражать не стану. Может, полиция станет. Ну что ж, джентльмены, если вопросы исчерпаны, я закрываю собрание. Мистер Крофтс, вы обеспечите то, о чем просил нас лорд Питер?

Мистер Крофтс взялся за дело с рвением, и на следующее утро лорд Питер уже стоял перед воротами тюрьмы Холлоуэй с необходимыми бумагами.

— Да, милорд. Вы имеете такие же права, как адвокат обвиняемой. Да, у нас есть отдельное помещение. Надзиратель отведет вас вниз и объяснит вам правила.

Уимзи провели по лабиринту пустых коридоров, и он оказался в маленькой комнатке со стеклянной дверью. Посередине стоял длинный стол с двумя стульями друг напротив друга.

— Здесь, милорд. Вы сядете с одной стороны, а обвиняемая с другой. Не вставайте со своих мест и ничего не передавайте через стол. Я буду наблюдать за вами из-за двери, милорд, через звуконепроницаемое стекло. Как только вы сядете, милорд, обвиняемую введут.

Уимзи сел и принялся ждать, испытывая какие-то странные чувства. Вскоре послышался звук шагов, и в комнату вошла обвиняемая в сопровождении надзирательницы. Она села напротив Уимзи, надзирательница вышла, и дверь закрылась. Уимзи встал и откашлялся.

— Доброе утро, мисс Вейн, — бесцветным голосом произнес он.

Обвиняемая остановила на нем взгляд.

— Садитесь, пожалуйста, — промолвила она необычайно глубоким голосом, который так понравился Уимзи на процессе. — Как я понимаю, вы — лорд Питер Уимзи и представляете здесь мистера Крофтса.

— Да, — ответил Уимзи. Его смущал ее пристальный взгляд. — Да. Я… э-э… был на процессе и… э-э… подумал, что, может, чем-нибудь смогу помочь.

— Очень любезно с вашей стороны, — откликнулась обвиняемая.

— Ничуть, ничуть! Я хотел сказать, что мне нравится заниматься расследованиями.

— Знаю. Поскольку я пишу детективы, то, естественно, с большим интересом изучала вашу деятельность. — Она улыбнулась, и его сердце растаяло.

— Это очень кстати, потому что тогда вы, наверное, догадываетесь, что я не такой осел, каким выгляжу в данную минуту.

Она рассмеялась.

— Вы совсем не похожи на осла, по крайней мере, не больше, чем кто-либо другой на вашем месте. Я понимаю, что это место оказало на вас угнетающее воздействие, но вы оживаете прямо на глазах. И я действительно очень благодарна вам, хотя, боюсь, мое дело безнадежно.

— Не надо так говорить. Оно не может быть безнадежным, если вы этого не делали, а я знаю, что не делали.

— Я действительно этого не делала. Но у меня такое ощущение, что все происходит как в одной моей книге, где я изобрела такое идеальное преступление, что потом не могла придумать, за что бы зацепиться детективу, и в конце концов пришлось, увы, прибегнуть к чистосердечному признанию убийцы.

— Если потребуется, мы поступим точно так же. Кстати, вы случайно не знаете, кто убийца?

— Я не думаю, что он есть. Скорее всего, Филипп сам принял яд. Он легко падал духом.

— Кажется, он очень тяжело переживал ваш разрыв?

— Отчасти да. Но, я думаю, в основном он страдал из-за того, что его недооценили. Ему нравилось думать, что все окружающие в заговоре против него и чинят ему всяческие препятствия.

— А это действительно было так?

— Скорее, нет. Но я знаю, что он многих оскорбил. Он считал, что имеет право что-то требовать от них, а это людям не нравится.

— Да, понимаю. А с кузеном он ладил?

— О да, хотя он всегда говорил, что мистер Эркхарт обязан заботиться о нем. Мистер Эркхарт довольно обеспеченный человек в силу своих профессиональных занятий, правда, Филипп никогда не претендовал на его деньги. Просто считал, что великие художники заслуживают того, чтобы жить за счет обычных людей.

Уимзи был хорошо знаком с таким складом ума. Однако его потряс тон, которым она это сказала, в нем сквозили горечь и даже презрение. Следующий вопрос он задал немного поколебавшись:

— Простите, что я спрашиваю, но вы очень любили Филиппа Бойза?

— Наверное, любила, да. Раз все сложилось именно так.

— Вы могли просто жалеть его, — спокойно ответил Уимзи, — он мог затравить вас своей назойливостью, наконец, охмурить.

— Наверное, все это вместе. Уимзи задумался на мгновение. — Вы были друзьями?

— Нет. — И Уимзи снова поразила плохо скрываемая жестокость, с которой это было сказано. — Филипп не умел дружить с женщинами. Ему нужна была преданность. Он получал ее от меня. Действительно. Но я не выношу, когда меня дурачат. Я не выношу, когда мне предлагают испытательный срок, будто рассыльному, чтобы выяснить, достойна ли я того, чтобы до меня снизошли.

Я серьезно отнеслась к его словам, когда он сказал, что не верит в брачные узы. А потом выяснилось, что он просто испытывал мою преданность. Ну что ж, она оказалась недостаточно глубокой. Я не хочу, чтобы мне делали предложение в награду за хорошее поведение, словно дарили амнистию преступнице.

— Я вас не осуждаю, — промолвил Уимзи.

— Да?

— Нет. Видимо, он был хамом, если не сказать грубее. Это напоминает мне хлыща, который выдавал себя за художника-пейзажиста, а затем взвалил на бедную девушку честь, в которой она совершенно не нуждалась. Не сомневаюсь в том, что он казался ей невыносимым со своими древними дубами и фамильным гербом, лебезящими слугами и всем остальным.

Харриет Вейн снова рассмеялась.

— Да, это смешно, но и унизительно. Так что, я думаю, Филипп обоих нас выставил на посмешище, и как только я поняла это, все кончилось.

Она сделала решительный жест.

— Понимаю, — промолвил Уимзи. — Человек с прогрессивными взглядами, но с отжившим викторианским отношением к семье. Он существует во имя Бога, она во имя Бога в нем, и так далее. Ну что ж, я рад, что вы придерживаетесь иных взглядов.

— Да? Вы считаете, это может помочь в той беде, в которую я попала?

— Нет, я смотрю шире. Я хочу сказать, что, когда все кончится, собираюсь жениться на вас, если, конечно, понравлюсь.

Улыбка исчезла с лица Харриет Вейн, и она слегка нахмурилась, а в ее взгляде появилась едва уловимая неприязнь.

— И вы туда же? Значит, сорок семь.

— Сорок семь чего? — осведомился захваченный врасплох Уимзи.

Дороти Ли Сэйерс

Я серьезно отнеслась к его словам, когда он сказал, что не верит в брачные узы. А потом выяснилось, что он просто испытывал мою преданность. Ну что ж, она оказалась недостаточно глубокой. Я не хочу, чтобы мне делали предложение в награду за хорошее поведение, словно дарили амнистию преступнице.

— Я вас не осуждаю, — промолвил Уимзи.

— Да?

— Нет. Видимо, он был хамом, если не сказать грубее. Это напоминает мне хлыща, который выдавал себя за художника-пейзажиста, а затем взвалил на бедную девушку честь, в которой она совершенно не нуждалась. Не сомневаюсь в том, что он казался ей невыносимым со своими древними дубами и фамильным гербом, лебезящими слугами и всем остальным.

Харриет Вейн снова рассмеялась.

— Да, это смешно, но и унизительно. Так что, я думаю, Филипп обоих нас выставил на посмешище, и как только я поняла это, все кончилось.

Она сделала решительный жест.

— Понимаю, — промолвил Уимзи. — Человек с прогрессивными взглядами, но с отжившим викторианским отношением к семье. Он существует во имя Бога, она во имя Бога в нем, и так далее. Ну что ж, я рад, что вы придерживаетесь иных взглядов.

— Да? Вы считаете, это может помочь в той беде, в которую я попала?

— Нет, я смотрю шире. Я хочу сказать, что, когда все кончится, собираюсь жениться на вас, если, конечно, понравлюсь.

Улыбка исчезла с лица Харриет Вейн, и она слегка нахмурилась, а в ее взгляде появилась едва уловимая неприязнь.

— И вы туда же? Значит, сорок семь.

— Сорок семь чего? — осведомился захваченный врасплох Уимзи.

— Предложений. Они поступают с каждой почтой. По-видимому, существует целая толпа идиотов, готовых жениться на дурной репутации.

— О господи, как неловко, — пробормотал Уимзи. — Я вообще-то совершенно не гонюсь за вашей дурной славой. Я и собственными силами могу попасть на страницы газет. Мне это не сложно. Пожалуй, я больше не стану возвращаться к этой теме.

В его голосе явно сквозила обида, и в ее взгляде появилось раскаяние.

— Простите, ради бога, но в моем положении нетрудно стать излишне ранимой. На меня обрушилось столько несправедливости.

— Понимаю, — откликнулся лорд Питер. — Глупо с моей стороны…

— Да нет, это я повела себя глупо. Но почему…

— Почему? Ну, просто я решил, что мне хочется жениться на вас. Вот и все. То есть вы мне нравитесь. Не знаю почему. В таких делах ведь нет правил.

— Понимаю. Ну что ж, это очень мило с вашей стороны.

— Я бы предпочел, чтобы в вашем голосе не звучала насмешка. Я знаю, что у меня глупое лицо, но тут уж ничего не поделаешь. На самом деле мне хотелось бы иметь кого-нибудь рядом, с кем можно разумно разговаривать и кто сделал бы жизнь интереснее. А я бы взамен смог предоставить множество сюжетов для ваших книг.

— Вряд ли вас устроит жена, которая пишет книги.

— Отчего же? Это здорово. Гораздо интереснее, чем обычные женщины, которых волнуют только наряды и светское общество. Хотя в незначительном количестве тоже интересно. То есть я хочу сказать, что не возражаю против нарядов.

— А как насчет старых дубов и фамильного герба?

— О, из-за этого вы можете не волноваться. Эти обязанности выполняет мой брат. Я собираю первые издания и древние печатные книги, что, конечно, утомительно, но вы не обязаны заниматься тем же, если не захотите.

— Я имела в виду другое. Что скажет ваш отец?

— Имеет значение лишь то, что скажет моя мать, а ей вы понравились, насколько она смогла рассмотреть вас в суде.

— О, так она приходила на смотрины?

— Нет, черт побери, я сегодня все время говорю какую-то ерунду. Просто я был абсолютно потрясен в первый день процесса и кинулся к матери, которая действительно разбирается в людях. И я ей сказал: «Послушай, я наконец-то встретил свою единственную, а ее подвергают страшным пыткам. Пойди, ради бога, со мной, поддержи меня!» Просто вы не представляете, как это было тяжело.

— Да, извините меня за жестокость. Только не забывайте, что у меня был любовник.

— Конечно. Уж если на то пошло, и у меня были любовницы. Это может случиться с каждым. Могу предоставить хорошие рекомендации. Говорят, что я неплох в постели — просто я сейчас нахожусь в невыгодном положении. Трудно выглядеть убедительно, сидя на противоположном конце стола, да еще когда за дверью маячит этот болван.

— Ну что ж, поверю на слово. Но «как ни увлекательно бродить по саду лучезарных образов, не отвлекает ли это ваш ум от предметов не менее важных»? Возможно…

— Ну, если вы можете цитировать Кай-Луня, мы точно поладим.

— Возможно, я не доживу до начала эксперимента.

— Перестаньте, нельзя быть такой пессимисткой, — возразил Уимзи. — Я уже объяснил вам, что на сей раз за дело берусь я. Можно подумать, что вы мне не доверяете.

— Несправедливые приговоры выносились и раньше.

— Просто потому, что рядом не было меня.

— Мне это никогда не приходило в голову.

— Вот и задумайтесь над этим. Вы сразу почувствуете, какое животворящее влияние окажет на вас эта мысль. Возможно, она даже поможет вам выделить меня из сорока шести предшественников, если черты моего лица сотрутся у вас в памяти. Кстати, я ведь не вызываю у вас отвращения? Если вызываю, я тут же вычеркну свое имя из списка претендентов.

— Нет, не вызываете, — с легкой печалью произнесла Харриет Вейн. — Вы не вызываете у меня отвращения.

— Вам ведь не противно на меня смотреть? Я вам не напоминаю червяка, и при взгляде на меня мурашки не бегут у вас по всему телу?

— Конечно, нет.

— Очень рад. Я с удовольствием пойду на любые незначительные изменения своей внешности, например, могу расчесать волосы на пробор, отрастить усы или отказаться от монокля, лишь бы подойти под ваш идеал.

— Пожалуйста, не надо ничего менять, — ответила мисс Вейн.

— Правда? — чуть покраснев, переспросил Уимзи. — Надеюсь, это не означает, что моя кандидатура неприемлема ни при каких условиях? Я буду каждый раз приходить в новом обличье, чтобы дать вам возможность получить исчерпывающее представление о себе. Бантер, мой Дворецкий, проследит за этим. Он обладает прекрасным вкусом в выборе галстуков, носков и всякого такого. Ну, похоже, мне пора. Надеюсь… э-э… вы обдумаете мое предложение, если у вас выдастся свободная минутка? Торопиться некуда. Только не смущайтесь, если поймете, что ни за что на свете не хотите замуж. Я не стану вас шантажировать. То есть в любом случае я расследую ваше дело просто из интереса.

— Очень любезно с вашей стороны…

— Ну что вы. Это мое хобби. Не делать предложения, а разумеется расследовать преступления. Ну, держитесь. Я зайду еще, если позволите.

— Я передам своему дворецкому, чтобы он впускал вас в любое время, — мрачно ответила обвиняемая. — Вы всегда застанете меня дома.

Уимзи летел по грязной улице, не чуя под собой ног.

— Кажется, получилось… конечно, она раздражена… не удивительно, после этой скотины… но, кажется, я не вызвал у нее отвращения… отвращение ведь не скроешь… какая у нее шелковистая кожа… ей надо носить темно-красные платья… цвета фаната… и старинные кольца… можно будет снять дом… бедняжка, я сделаю все возможное, чтобы вытащить ее… у нее прекрасное чувство юмора… и голова на плечах… с ней не будет скучно… просыпаясь, можно будет знать, что впереди целый день для всяких интересных занятий… а потом можно будет ждать ночи, которая тоже обещает радость… а пока она работает, я буду уходить и где-нибудь болтаться, чтобы мы не надоели друг другу… интересно, Бантер не ошибся насчет этого костюма?., по-моему, немножко темноват, хотя скроен хорошо…

Он остановился перед витриной и окинул себя критическим взглядом. Огромное цветное объявление привлекло его внимание: «Специальная большая распродажа. Всего один месяц».

— О господи! — мгновенно протрезвев, прошептал он. — Всего месяц — четыре недели — тридцать один день. Совсем немного времени. А я даже не знаю, с чего начать.

ГЛАВА 5

— Итак, зачем люди убивают друг друга? — задал вопрос Уимзи.

Он сидел в кабинете мисс Кэтрин Климпсон. Учреждение это считалось машинописным бюро, и в нем действительно сидели три опытные машинистки, которые время от времени очень квалифицированно выполняли заказы литераторов и ученых мужей. Судя по виду офиса, дело казалось большим и процветающим, заказчикам даже нередко отказывали из-за того, что персонал слишком перегружен работой. Однако другие этажи были отведены для совсем другой деятельности. Все служащие здесь были женщины, в основном пожилые, но встречались среди них и молодые, и привлекательные. Если бы кто-нибудь заглянул в их личные дела, хранившиеся в стальном сейфе, то стало бы ясно, что все они относились к Разряду тех, которых жестоко называют «никчемными». Здесь были старые девы с крохотным доходом, а то и вовсе без оного, бездетные вдовы, жены, брошенные своими странствующими мужьями, которые до встречи с мисс Климпсон не имели никаких развлечений, кроме бриджа сплетен. Здесь были разочарованные учительницы, безработные актрисы, отважные предпринимательницы, потерпевшие крах, и даже несколько юных особ из высшего света, которым наскучили коктейли и ночные клубы. Большую часть времени эти женщины отвечали на объявления. Богатым джентльменам с серьезными намерениями, желающим познакомиться с обеспеченными дамами, бойким старикам, нуждающимся в экономках для уединенных загородных домов, предпринимателям с финансовыми проектами, ищущим деньги, литераторам, изнемогающим без помощниц, режиссерам, разыскивающим таланты для провинциальных антреприз, благодетелям, готовым поделиться с каждым своими способами зарабатывания денег. Все они могли рассчитывать на помощь персонала мисс Климпсон. Было ли то случайностью, что зачастую эти джентльмены вскоре оказывались перед судом по обвинению в вымогательстве, мошенничестве или сводничестве, сказать с уверенностью не мог никто, однако факт оставался фактом, а мисс Климпсон гордилась тем, что ее личный телефон напрямую связан со Скотленд-Ярдом и мало кто из ее сотрудниц страдал от собственной беззащитности. Кроме того, после тщательного расследования обнаружилось бы, что арендная плата и жалованье дамам поступают с расчетного счета лорда Питера Уимзи. Его светлость скрывал это и лишь порой, в частных беседах с инспектором Паркером или ближайшими друзьями, называл это учреждение своим «котятником».

Прежде чем ответить, мисс Климпсон налила чай. Ее тонкие запястья, прикрытые кружевами, были украшены многочисленными браслетами, которые агрессивно позвякивали при каждом движении.

— Не знаю, — наконец откликнулась она, явно приняв вопрос за относящийся к области психологии, — это так опасно и так отвратительно, что даже невозможно себе представить, как человек может настолько обнаглеть И ведь часто убийцы ничего не выигрывают.

— Именно это я и имел в виду, — сказал Уимзи. — Что они хотят выиграть? Конечно же, некоторые делают это ради удовольствия, скажем — та немка — как ее звали? которой нравилось смотреть, как умирают люди.

— Какие странные пристрастия! — откликнулась мисс Климпсон. — Вам, кажется, без сахара? Вы знаете, дорогой лорд Питер, в мой печальный долг входило присутствовать при множестве смертей, и хотя многие из них были воистину по-христиански прекрасны, я бы не стала утверждать, что это зрелище доставляет удовольствие. Но у разных людей разные представления об удовольствии, лично мне никогда не нравился Джордж Роуби, хотя Чарли Чаплин всегда меня смешит. Что же касается последних минут жизни, они сопровождаются такими неприятными вещами, что, на мой взгляд, не могут доставить удовольствия никому, даже извращенцам.

— Полностью с вами согласен, — ответил Уимзи. — Однако удовольствие может доставлять сама мысль о том, что ты властен над жизнью и смертью другого.

— Это посягательство на прерогативу Создателя, — заметила мисс Климпсон.

— Но приятно ведь считать себя сродни божеству. Так сказать, выше всех, сильнее всех. Теоретически такое понять можно. Однако с практической точки зрения эта теория чертовски… прошу прощения, мисс Климпсон, это слово у меня вырвалось нечаянно, я хотел сказать абсолютно непригодна, ее может использовать любой. Если я ставлю своей целью найти маньяка-убийцу, с таким же успехом я могу сам перерезать себе горло.

— Не говорите так, — взмолилась мисс Климпсон, — Даже в шутку. Вы должны жить хотя бы ради того, что вы делаете здесь, несмотря на самые горькие личные переживания. Я не раз видела, как такие шутки очень плохо оканчивались самым неожиданным образом. Когда-то я знавала одного молодого человека — это было очень давно, лорд Питер, когда вы еще лежали в колыбели, но молодые люди и тогда вели себя необузданно, что бы там ни говорили о восьмидесятых, — так вот, он однажды сказал бедной милой маме: «Миссис Климпсон, если мне не удастся как следует набить свой ягдташ, я пущу себе пулю в лоб» (он очень любил охотиться). И отправился прочь со своим ружьем, а когда перебирался через изгородь, курок зацепился за ветку, ружье выстрелило и разнесло ему голову. Я была еще девочкой, но на меня это произвело ужасное впечатление, потому что он был очень красивым молодым человеком, с такими усами, которыми все любовались, хотя сегодня они бы вызвали только улыбку. Эти усы сгорели, а в голове образовалась страшная дыра — я знаю об этом с чужих слов, потому что мне, конечно, смотреть на него не позволили.

— Бедняга, — откликнулся лорд Питер. — Однако давайте на время позабудем о тех, кто сам лишает себя жизни, случайно или ради забавы. С какой еще целью люди могут совершать убийства?

— Из-за страсти, — чуть поколебавшись, предложила мисс Климпсон. — Ибо столь неконтролируемое чувство я бы не стала называть любовью.

— Именно так считает обвинение, — заметил Уимзи. — Но я не согласен с ним.

— Конечно. Однако разве нельзя допустить, что существовала еще какая-то несчастная, влюбленная в этого мистера Бойза и желавшая ему отомстить?

— Можно. Или ревнивый мужчина. Но здесь будут сложности со временем. Чтобы дать человеку яд, нужно иметь благовидный предлог. Нельзя его просто поймать на улице и сказать: «Послушай, выпей-ка это».

— У нас есть десять лишних минут, — проницательно заметила мисс Климпсон. — Разве он не мог за это время зайти в какое-нибудь кафе и встретить там врага?

— А вот это вполне возможно. — Уимзи сделал у себя в блокноте заметку и с сомнением покачал головой. — Но это было бы чудом. Если только они не договорились о встрече. Как бы там ни было, этим стоит заняться. В любом случае совершенно очевидно, что дом мистера Эркхарта и квартира мисс Вейн — не единственные места, где Бойз мог пить и есть в этот вечер между семью и десятью минутами одиннадцатого. Очень хорошо. Значит, под заголовком «Страсть» у нас имеются следующие подозреваемые: 1) мисс Вейн (гипотетически вычеркнута), 2) ревнивые любовницы, 3) такие же соперники. Встреча в общественном месте (навести справки). Теперь переходим к следующему мотиву — деньги. Это прекрасный мотив, чтобы убить того, кто их имеет, однако в случае Бойза он мало убедителен. И все же предположим — деньги. Здесь я могу предложить три подрубрики: 1) ограбление (очень маловероятно), 2) страховка, 3) наследство.

— Как поразительно ясно вы мыслите, — промолвила мисс Климпсон.

— Когда я умру, вы увидите, что на моем сердце выгравировано «результативность». Не знаю, сколько денег имел при себе Бойз, но не думаю, чтобы их было много. Возможно, Эркхарт или Воэн могли бы сказать точнее; впрочем, все это несущественно, вряд ли кто-нибудь станет использовать мышьяк, чтобы совершить ограбление. Во-первых, требуется относительно длительное время, а во-вторых, жертва не достигает желаемой беспомощности. Трудно представить себе человека, который мог бы выиграть от такого глупого преступления, разве что водитель такси сначала отравил Бойза, а потом ограбил его.

Мисс Климпсон согласилась и намазала маслом следующую булочку.

— Далее — страховка. Теперь мы вступаем в область вероятного. Был ли Бойз застрахован? Похоже, никто не удосужился это выяснить. Скорее всего, нет. Литературные снобы очень редко задумываются о будущем, их не тревожат такие пустяки, как страховые взносы. Однако кто Знает. Кто мог стать получателем страховки? Его отец, возможно, кузен, другие родственники или дети, если таковые имеются, мисс Вейн, если он оформил полис, когда жил с ней. И еще — не мог ли кто-нибудь ссудить ему деньги под эту страховку? Здесь возникает масса возможностей. Я уже начинаю чувствовать себя лучше, мисс Климпсон, увереннее и бодрее во всех отношениях. Или мне удалось что-то нащупать, или это благотворное влияние вашего чая. Какой у вас чудный, толстенький заварочный чайник. Там еще что-нибудь осталось?

— Конечно же, — с готовностью откликнулась мисс Климпсон. — Мой милый папа всегда хвалил меня за то, что я могу выжать максимум заварки из любого чайника. А секрет всего лишь в том, чтобы постоянно его доливать и не оставлять пустым.

— Наследство, — продолжил лорд Питер. — Мог ли он что-нибудь оставить в наследство? Думаю, не много. Надо бы повидать его издателя. А может, он сам незадолго до смерти что-то получил? Наверно, это известно его отцу и кузену. Его отец священник — «отчаянное ремесло», как утверждает один бандит в последней книге Дина Фаррара. Вид у него довольно потрепанный. Так что не думаю, что у этого семейства много денег. И все же кто знает. Бойзу могли оставить наследство за красивые глаза или из восхищения его книгами. Если так, кому его мог передать в наследство Бойз? И кстати, было ли у него составлено завещание? Но защита наверняка уже об этом подумала. Я снова впадаю в уныние.

— Могу предложить вам сэндвич, — отозвалась мисс Климпсон.

— Лучше предложите какой-нибудь контраргумент, — возразил Уимзи. — Ничто так не помогает, когда чувствуешь слабость своей позиции, как сказал однажды белый король. Денежный мотив на этом более или менее исчерпан. Остается шантаж.

Мисс Климпсон, познакомившаяся в «котятнике» этим явлением, горестно вздохнула.

— Что он собой представлял, этот Бойз? — спросил сам себя Уимзи. — Мне о нем ничего не известно. Может, он был отъявленным вымогателем. Он мог знать самые непристойные вещи о своих друзьях. А что? Или написать разоблачающую книгу, и ему любой ценой было заткнуть рот. А, кроме того, черт побери, у него кузен адвокат. Предположим, тот присваивал себе собственность доверителей или еще что-нибудь, и Бойз угрожал ему разоблачением. Он жил у Эркхарта и имел все возможности это разнюхать. Эркхарт подсыпает ему в суп мышьяк, и все готово. Только он сам ел тот же суп. Это не годится. Боюсь, показания Ханны Вестлок подрубают эту версию под корень. Вернемся к таинственному незнакомцу в пабе.

Он помолчал и добавил:

— Конечно, у нас еще есть версия самоубийства, к которой лично я склоняюсь больше всего. Глупо совершать самоубийство с помощью мышьяка, но такие случаи были. Например, герцог де Прален, если, конечно, это самоубийство. Только куда он дел пузырек?

— Пузырек?

— Ну, мышьяк ведь должен в чем-то находиться. Он мог быть в пакете, если это порошок. Никто не искал пакетиков или пузырьков?

— А где их, собственно, искать? — спросила мисс Климпсон.

— Вот в чем загвоздка. Если при нем их не было, они могут быть где угодно в районе Даути-стрит, а найти пузырек или бумажный пакетик через полгода после того, как их выбросили, задача не из простых. Ненавижу самоубийства, их так трудно доказывать. Ну, слабые духом мало на что могут рассчитывать. Значит, так, мисс Климпсон. У нас есть месяц, чтобы решить эту загадку. Осенняя судебная сессия заканчивается 21-го; сегодня 15-е. До этого времени они не могут рассмотреть дело. Зимняя судебная сессия начинается 12 января. Скорей всего они назначат процесс в первых же числах, если нам не удастся Доставить веские основания для отсрочки. У нас есть четыре недели на то, чтобы раздобыть новые доказательства невиновности. Сможете ли вы бросить на это все силы своего персонала? Я еще не знаю, что именно мне надо, но наверняка что-то потребуется.

— Конечно, лорд Питер. Для меня огромное удовольствие сделать что-нибудь для вас, я бы помогла, даже если бы все это учреждение вам не принадлежало. Только дайте знать в любой час дня или ночи, и я сделаю все от меня зависящее.

Уимзи поблагодарил ее, задал несколько вопросов относительно работы бюро и ушел. На улице он сел в такси и через несколько минут был в Скотленд-Ярде.

Старший инспектор Паркер, как всегда, был рад лорду Питеру, однако на его простом, хотя и приятном лине отразилось легкое беспокойство.

— В чем дело, Питер? Опять по поводу Харриет Вейн.

— Да. Ты сел в лужу, старик, правда, сел.

— Ну, не знаю. Нам все представляется довольно ясным.

— Чарльз, никогда не доверяй ясным делам, откровенным взглядам и сведениям из первых рук. Только отъявленные лжецы осмеливаются быть агрессивно ясными. Даже луч света не всегда прям, по крайней мере, так утверждают. Ради бога, дружище, сделай все возможное, чтобы прояснить это дело до следующего заседания. А если не сделаешь, я никогда тебе этого не прощу. Черт побери, неужели ты хочешь, чтобы повесили невинного человека, да еще женщину?

— Возьми папиросу, — предложил Паркер. — У тебя какой-то дикий взгляд. Что ты с собой делаешь? Я очень сожалею, если мы поймали за уши не того зайца, но, в конце концов, защита должна была указать, где мы ошиблись, а я не могу сказать, чтобы она была очень убедительна.

— Да, черт бы их побрал. Бигги старался как мог, но этот дурак Крофтс не предоставил ему никаких материалов. Чтоб у него глаза повылезли! Эта скотина считает, что девушка виновна. Надеюсь, его поджарят в аду на сковородке и подадут с кайенским перцем на раскаленном блюде!

ГЛАВА 6

На следующий день погода была ясной и солнечной, и Уимзи, сворачивая к Туидлинг Парва, ощутил даже легкий подъем духа. Машина, прозванная «миссис Мердль» за то, что она, как и та прославленная дама, не желала «становиться в ряд», весело урчала всеми двенадцатью цилиндрами. Слегка подмораживало, и все это способствовало хорошему настроению.

Уимзи достиг места назначения около десяти утра, и его тут же проводили в дом священника — большое, плохо выстроенное здание из тех, что высасывают из владельцев весь доход при их жизни, а после смерти вынуждают наследников оплачивать долги.

Преподобный Артур Бойз оказался дома и охотно согласился познакомиться с лордом Питером Уимзи.

Пастор был высоким стареющим мужчиной с глубокими морщинами, во взгляде голубых глаз читалось легкое изумление, словно его обескураживала сложность того, что происходит вокруг. На нем был старый черный сюртук, свисавший свободными складками с сутулых узких плеч. Он протянул Уимзи худую руку и предложил ему сесть.

Лорд Питер почувствовал некоторую неловкость. Судя по всему, его имя не вызвало никаких ассоциаций у кроткого и мягкосердечного пастора. Поэтому он решил не упоминать о своем хобби, а выдать себя за друга обвиняемой, что в какой-то мере соответствовало истине. Это могло быть ранящим, но, по крайней мере, понятным. Он начал с легкой неуверенностью в голосе:

— Я очень сожалею, что беспокою вас, тем более что все это так печально, но дело связано со смертью вашего сына и судебным процессом. Пожалуйста, не сочтите меня докучливым занудой, я действительно глубоко заинтересованное лицо, лично заинтересованное. Видите ли, я знаком с мисс Вейн, более того, мне она небезразлична, и я не могу избавиться от мысли, что где-то допущена ошибка, и я бы хотел ее по возможности исправить.

— О да, да! — закивал мистер Бойз.

Он тщательно протер пенсне и криво водрузил его на нос. Затем он пристально вгляделся в лицо Уимзи и, судя по всему, то, что он увидел, не вызвало у него неприязни, так как он продолжил:

— Бедная запутавшаяся девушка! Заверяю вас, я не испытываю никаких мстительных чувств, то есть я буду счастлив узнать, что она невиновна в этом ужасном происшествии. И даже если бы она оказалась виновна, лорд Питер, я бы совершенно не хотел, чтобы она понесла наказание. Как бы там ни было, мы не можем вернуть мертвых к жизни, и я бы предпочел оставить отмщение тому, кому надлежит его совершать. Конечно, что может быть ужаснее, чем лишить жизни невинного человека. Я буду мучиться до конца своих дней, если доказательства ее вины оставят хотя бы малейший повод для сомнений. Должен признаться, когда я увидел мисс Вейн на процессе, у меня зародилось их очень много. А вдруг обвинители ошиблись?

— Благодарю вас, — промолвил Уимзи, — вы очень добры. Это упрощает мою задачу. Вы сказали, «когда увидели на процессе». А раньше вы с ней не встречались?

— Нет. Я, конечно, знал, что мой несчастный сын поддерживает незаконные отношения с молодой женщиной, но никак не мог познакомиться с ней, да и сама она, кажется, вполне резонно не хотела встречаться с родственниками Филиппа. Вы, лорд Питер, моложе меня и принадлежите к поколению моего сына, так что вы, возможно, поймете — хотя, мне кажется, он не был плохим и порочным юношей — между нами не было полного доверия, какое должно существовать между отцом и сыном. Несомненно, моей вины здесь больше. Если бы только его мать была жива…

— Преподобный сэр, — пробормотал Уимзи, — я вас прекрасно понимаю. Это часто случается. Более того, случается сплошь да рядом. Послевоенное поколение, знаете ли. Многие слегка сошли с рельсов, хотя в этих людях и нет ничего плохого. Просто не могут быть откровенны со старшим поколением. Обычно со временем это проходит. Тут некого винить. Увлечения молодости, и всякое такое.

— Я не мог одобрять идеи, столь противоречившие религии и морали, — грустно заметил мистер Бойз. — Возможно, я выражал свое мнение слишком категорично. Возможно, если бы я проявлял больше понимания…

— Нет, — перебил его Уимзи, — человек должен сам это изжить. Кроме того, когда люди занимаются литературой и вращаются в определенных кругах, они склонны заявлять о себе довольно громко.

— Возможно, возможно. И все же я виню себя. Впрочем, вам это ничем не может помочь. Простите меня. Если в дело действительно вкралась какая-то ошибка, а присяжные это почувствовали, мы должны сделать все возможное, чтобы исправить ее. Чем я могу быть вам полезен?

— Ну, прежде всего, — начал Уимзи, — очень неприятный вопрос. Говорил ли ваш сын когда-нибудь, что устал от жизни? Прошу прощения.

— Ничего, ничего. Мне уже задавали этот вопрос порция и адвокаты. Могу честно признаться, ничего подобного не было. Ни единого намека. — Даже после того, как он расстался с мисс Вейн? Даже тогда. Более того, он скорее испытывал гнев, отчаяние. Должен сказать, я был очень удивлен, когда узнал, что она отказалась выйти за него замуж. Я до сих пор этого не понимаю. Ее отказ сильно потряс его. Он с таким энтузиазмом писал мне о свадьбе. Вы, наверное, помните это письмо? — и он принялся рыться в захламленном ящике. — Оно у меня здесь, если захотите взглянуть.

— Вы можете просто прочесть мне этот абзац, — предложил Уимзи.

— Конечно-конечно. Позвольте. Да. «Ты обрадуешься, папа, так как в полном соответствии с твоими взглядами на мораль я наконец решил узаконить отношения, как говорят добропорядочные люди». Ему иногда была свойственна небрежность в речи и письме, но это ничуть не отражалось на его добром сердце. Да. «Моя девушка — предобрейшее существо, и я решил сделать все по закону. Она заслуживает этого, и, надеюсь, что, когда все будет оформлено должным образом, ты распахнешь для нее свои отеческие объятия. Я не приглашаю тебя сочетать нас браком, так как гражданский брак скорее соответствует моему образу мыслей, да и она, хоть и воспитана, как и я, в религиозном духе, вряд ли станет настаивать на пышной церемонии. Я сообщу тебе о дате, чтобы ты мог приехать и благословить нас, хотя бы как отец, если не как пастор». Вы видите, лорд Питер, он действительно хотел все сделать правильно, и я был очень тронут его желанием видеть меня.

— Да-да, — откликнулся лорд Питер, а про себя подумал: «С каким удовольствием я бы надрал ему уши, если бы он был жив».

— А потом пришло другое письмо, в котором сообщалось, что свадьба расстроилась. Вот оно. «Дорогой папа, увы, кажется, твои поздравления придется с благодарностью вернуть обратно. Свадьба расстроилась, а невеста сбежала. Вдаваться в подробности нет смысла. Одно лишь могу сказать, Харриет выставила на посмешище и себя, и меня». Затем я узнал о его плохом самочувствии, но вам все это уже известно.

— Он не высказывал своего мнения о причинах болезни?

— Нет, мы без всяких сомнений решили, что это рецидив его старого гастрита. Он никогда не был очень здоровым мальчиком. Из Гарлеха он писал уже более жизнерадостные письма, сообщая, что ему лучше, и он планирует поехать на Барбадос.

— Действительно?

— Да. Я тоже считал, что это пойдет ему на пользу и отвлечет от других вещей. Однако он говорил об этом лишь как о туманном намерении, относительно которого еще ничего не решено.

— Писал ли он что-нибудь еще о мисс Вейн?

— Он больше ни разу не упоминал ее имени до дня своей смерти.

— Так, а что вы думаете о его предсмертных словах?

— Не знаю, что и думать. Тогда у нас не существовало ни малейшего подозрения, что он отравлен, и я решил, что эти слова относятся к их ссоре.

— Понимаю. Теперь предположим, мистер Бойз, что это не самоубийство…

— Я действительно не думаю, что он мог его совершить.

— Тогда нет ли кого-либо еще, кто бы мог быть заинтересован в его смерти?

— Кого вы имеете в виду?

— Ну, например, не было ли других женщин?

— Я никогда о них ничего не слышал. Думаю, я бы знал об этом. Такие вещи он не умел хранить в тайне, лорд Питер. Он был удивительно откровенен и искренен.

«Ну как же не похвастаться своими победами, — заметил про себя Уимзи. — Черт бы его побрал!»

— Есть и другие вероятности, — только и сказал он вслух. — Например, было ли у него завещание?

— Было. Хотя бедняжка мало что мог оставить. Свои книги, столь изобретательно написанные — у него была прекрасная голова, лорд Питер, — но они приносили ему не слишком большой доход. Я помогал ему деньгами, и ему удавалось жить на них, а также на то, что он зарабатывал статьями в периодике.

— Однако он кому-то оставил свои права?

— Да. Он хотел оставить их мне, но я был вынужден заявить ему, что не могу принять такое наследство. Видите ли, я не разделял его взглядов, и наживаться на них мне казалось нечестным. Поэтому он оставил все права своему другу мистеру Воэну.

— А не могу я узнать, когда было составлено это завещание?

— Оно относится к тому времени, когда он находился в Уэльсе. Кажется, до этого у него было другое, в котором он все оставлял мисс Вейн.

— Серьезно? — воскликнул Уимзи. — Думаю, ей было известно об этом. — В его голове возникло несколько исключающих одна другую возможностей, и он добавил: — Но в любом случае речь не шла о крупной сумме?

— О нет. Ему удавалось заработать своими книгами максимум фунтов пятьдесят в год. Хотя говорят, что теперь его новая книга будет расходиться лучше, — с грустной улыбкой добавил он.

— Возможно, — согласился Уимзи. — Стоит попасть на страницы газет, и читающая публика уже не задумывается, с чем это связано. И все же… Нуда ладно. Значит, У него не было состояния?

— Абсолютно ничего. У нашей семьи никогда не было денег, лорд Питер, как и в семье моей жены. Мы — самые церковные мыши, — он слабо улыбнулся своей шутке, — кроме Креморны Гарденз.

— Кроме кого, прошу прощение?

— Тетки моей жены, пресловутой Креморны Гарденз, знаменитости шестидесятых годов.

— О господи, актрисы?

— Да. Конечно, ее имя нами никогда не упоминалось. Никто не пытался выяснить, где она взяла деньги. Вероятно, она их получила не более нечестным способом, чем зарабатывали деньги многие другие, но в то время мы были так щепетильны. Более пятидесяти лет мы не видели ее и ничего о ней не слышали. Наверное, она совсем уже впала в детство на старости лет.

— Я и представить себе не мог, что она до сих пор жива!

— Думаю, жива, хотя ей должно уже быть за девяносто. Конечно, Филипп никогда ничего не получал от нее.

— Это исключает убийство из корыстных побуждений. Кстати, а жизнь вашего сына была застрахована?

— Об этом я ничего не слышал. Среди его бумаг мы не нашли полиса, и, насколько я знаю, заявлений на получение страховки ни от кого не поступало.

— Он не оставил долгов?

— Так, ерунду — счета лавочникам. От силы фунтов пятьдесят.

— Большое спасибо, — вставая, промолвил Уимзи, — это во многом проясняет дело.

— Боюсь, наш разговор не слишком далеко вас продвинул.

— В любом случае я теперь знаю, где мне искать, — ответил Уимзи, — а это экономит время. Спасибо, что приняли меня.

— Ну что вы. Можете задавать любые вопросы. Буду несказанно рад, если эту несчастную женщину оправдают.

Уимзи еще раз поблагодарил пастора и вышел. Он уже отъехал на милю, когда его настигла запоздалая мысль. Развернув «миссис Мердль», он вернулся к церкви, с трудом запихал пачку банкнот в отверстие ящика с надписью «На нужды церкви» и снова направился в город.

Когда он продвигался по извилистым улочкам Сити, вдруг посетила новая идея, и, вместо того чтобы вериться на Пикадилли, где он жил, Уимзи свернул на юг от Стрэнда, где располагалось издательство «Гримсби и Коул», которое публиковало труды Филиппа Бойза. После небольшого ожидания он был приглашен в кабинет мистера Коула.

Мистер Коул оказался жизнерадостным толстячком, который страшно обрадовался тому, что знаменитый лорд Питер заинтересовался делом не менее знаменитого мистера Бойза. Уимзи сделал вид, что он, как коллекционер первых изданий, хотел бы приобрести экземпляры всех книг Филиппа Бойза. Мистер Коул выразил сожаление, что ничем не может помочь, а потом под влиянием дорогой сигары разоткровенничался.

— Не хочу показаться циничным, дорогой лорд Питер, — промолвил он, откидываясь на спинку кресла, от чего три его подбородка сложились в шесть или семь складок, — но, между нами говоря, мистеру Бойзу очень повезло, что его убили таким образом. На лучшее он и рассчитывать не мог. Через неделю после того, как стали известны результаты экспертизы, мы распродали все. Еще до начала процесса новые два тиража его последней книги разошлись по цене семь с половиной шиллингов за экземпляр, а библиотеки требуют более ранние произведения, так что мы сейчас запускаем дополнительные тиражи. К несчастью, мы не сохранили наборов, так что наборщики теперь вынуждены работать круглосуточно. Сейчас брошюруют трехшиллинговое издание, а далее планируется издание по шиллингу за экземпляр. Решительно в Лондоне вам ни за какие коврижки не удастся раздобыть первое издание. У меня есть только наши пять экземпляров, но мы уже планируем сделать еще специальное мемориальное издание с портретами, на бумаге ручной работы, с ограниченным количеством пронумерованных экземпляров по гинее за штуку. Это, конечно, не одно и то же, но…

Уимзи попросил вставить его имя в список желающих и добавил:

— Печально, что автор уже ничего не выиграет от этого!

— Чрезвычайно печально, — согласился мистер Коул, сжимая свои толстые щеки руками, так что они образовали две продольные складки от носа до рта. — И еще печальнее, что он уже ничего не напишет. Он был очень талантливым молодым человеком, лорд Питер. Мы всегда с мистером Гримсби будем гордиться тем, что смогли распознать его талант еще до того, как возникли какие-либо намеки на финансовую выгоду. Это заслуженный успех. Когда произведения талантливы, мы не печемся о материальной выгоде.

— Да, иногда стоит пренебречь ею, — откликнулся Уимзи. — Как там сказано? «Много добрых дел сотворившие да получат за них многое воздаяние». Краткая молитва перед евангельским чтением на двадцать пятое воскресенье после Троицы.

— Именно так, — без энтузиазма ответил мистер Коул не то потому, что был плохо знаком с англиканским молитвенником, не то потому, что уловил насмешку в голосе собеседника. — Я получил огромное удовольствие от беседы с вами. Жаль, что ничем не могу вам помочь с первыми изданиями.

Уимзи заверил его, что он не в обиде, и, сердечно попрощавшись, сбежал по лестнице.

Следующий визит он нанес мистеру Чэллонеру, литературному агенту Харриет Вейн. Чэллонер был резким, с армейскими замашками человечком с темными спутанными волосами.

— Бум? — переспросил он, когда Уимзи представился и объяснил причину своего интереса к мисс Вейн. — Бум, конечно, есть. На самом деле это отвратительно, но ничего не поделаешь. При любых обстоятельствах должны делать все возможное для наших клиентов. Книги мисс Вейн у нас в стране всегда продавались хорошо — тиражом около трех-четырех тысяч экземпляров, но, естественно, это дело сильно подхлестнуло покупателей. Последнюю книгу переиздали уже трижды, а новая, еще неопубликованная, уже имеет заказов на семитысячный тираж.

— То есть с финансовой точки зрения все к лучшему?

— Да, но лично я не уверен, что такие ажиотажные распродажи идут на благо репутации автора. Это как ракета — взлетела и упала. Когда мисс Вейн освободят…

— Я рад, что вы сказали «когда».

— А я и не рассматриваю никаких других вариантов. Так вот, когда это произойдет, интерес публики очень быстро сойдет на нет. Я, конечно же, подписываю сейчас самые выгодные контракты, которые дадут возможность издать следующие три-четыре книги, но единственное, что от меня зависит, это авансы. Реальные гонорары будут зависеть от реальной продажи, а тут я предвижу падение спроса. Однако пока все идет хорошо с серией в периодике, а это существенно с точки зрения быстрых поступлений.

— Короче, в целом как бизнесмен вы не слишком рады происшедшему?

— Нет. Не стану говорить, что лично меня все это очень опечалило, и я абсолютно уверен, что где-то допущена ошибка.

— Я думаю то же самое, — поддержал его Уимзи.

— Основываясь на том, что я знаю о вашей светлости, я полагаю, ваша помощь — огромная удача для мисс Вейн.

— Благодарю вас. Эта книга о мышьяке — вы не дадите мне взглянуть на нее?

— Конечно, если она сможет вам помочь. — Он позвонил в колокольчик. — Мисс Уорбертон, принесите мне гранки «Смерти в пузырьке». Труфут требует, чтобы книга вышла как можно скорее. Когда мисс Вейн арестовали, она была еще не закончена. С редким мужеством и энергией мисс Вейн сделала последние доработки и сама внесла правку в корректуру. Естественно, все пришлось передавать через тюремные власти. Однако нам нечего было скрывать. Конечно, ей все известно о мышьяке. Здесь полный текст, мисс Уорбертон? Прошу. Что-нибудь еще?

— Разве что еще один вопрос. Что вы думаете о Гримсби и Коуле?

— Никогда прежде не имел с ними дела, — ответил мистер Чэллонер. — Надеюсь, вы не собираетесь заключать с ними никаких контрактов, лорд Питер?

— Пока не знаю…

— Тогда читайте внимательно условия договора. А лучше всего приносите его нам…

— Обещаю, что если когда-нибудь надумаю у них издаваться, то буду вести дела только через вас, — пообещал лорд Питер.

ГЛАВА 7

На следующее утро лорд Питер чуть ли не ворвался в тюрьму Холлоуэй. Харриет Вейн встретила его печальной улыбкой.

— Это снова вы?

— Конечно. Разве вы меня не ждали? А я-то думал, что произвел на вас впечатление. Кстати, я придумал прекрасный сюжет для нового детектива.

— Правда?

— Первоклассный. Знаете, есть такие люди, которые любят повторять: «Я бы сделал это сам, если бы у меня было время». Наверное, для того чтобы написать книгу, надо всего лишь сесть. Однако сначала я должен покончить с делами. Постойте-ка… — и он сверился со своей записной книжкой. — Ах да! Вы знали, что у Филиппа Бойза было завещание?

— Да, он написал его, когда мы жили вместе.

— В чью пользу оно было сделано?

— В мою. Впрочем, бедняга мало что мог завещать. Скорее ему был нужен литературный душеприказчик.

— Так, значит, вы теперь распоряжаетесь его правами?

— О господи! Никогда не задумывалась над этим. Я считала само собой разумеющимся, что он перепишет его после нашего разрыва. Наверное, он так и сделал, иначе мне было бы об этом известно.

Она устремила на него чистосердечный взгляд, и Уимзи стало неловко.

— Значит, вы не знали о том, что он переписал завещание перед смертью?

— На самом деле я ни разу не задумывалась над этим. Если бы задумалась, наверное, догадалась бы. А в чем дело?

— Ни в чем, — ответил Уимзи. — Просто я рад, что этот вопрос не всплыл на…

— На процессе. Можете не деликатничать. Вы хотите сказать, что, если бы я знала, что осталась его наследницей, у меня был бы повод желать его смерти. Но вы же понимаете, что это наследство — сущая ерунда. Я зарабатывала в четыре раза больше.

— Конечно. Все дело в этом сюжете, который я придумал. Теперь я вижу, что он довольно глуп.

— Расскажите.

— Понимаете… — Уимзи откашлялся и с подчеркнутой небрежностью изложил свою идею: — Ну, это история о девушке, впрочем, годится и мужчина, но мы остановимся на девушке, которая пишет романы, детективы. У нее есть друг, тоже писатель. Ни он, ни она не создают бестселлеров, просто обычные литераторы.

— Да? Это бывает.

— И вот этот друг пишет завещание и оставляет свои гонорары девушке.

— Понимаю.

— А девушка, уже пресытившаяся отношениями с ним, задумывает аферу, в результате которой их книги могут стать бестселлерами.

— Серьезно?

— Да. Она избавляется от него тем же самым способом, который она описала в своем последнем триллере.

— Трогательный штрих, — с мрачным видом кивнула Мисс Вейн.

— Да. Конечно же, его книги тут же становятся бестселлерами. А она снимает весь навар.

— Очень оригинально. Совершенно новый мотив для убийства, я уже много лет его ищу. Но не кажется ли вам, что такая афера несколько опасна? Ведь вашу девицу могут заподозрить в убийстве.

— Тогда ее книги тоже станут бестселлерами.

— И правда! А если ей не удастся остаться в живых, чтобы насладиться плодами своей деятельности?

— Вот в чем загвоздка, — откликнулся Уимзи.

— Ведь афера удастся лишь наполовину, если девицу не арестуют и не будут судить.

— Вы правы, — согласился Уимзи. — Может, вы, как специалист, придумаете какой-нибудь выход?

— Ну например, она может представить неопровержимое алиби. Или, если она очень плохая, может спихнуть вину на кого-нибудь другого. Или убедить окружающих, что ее приятель покончил жизнь самоубийством.

— Слишком расплывчато, — заметил Уимзи. — Как она это сделает?

— Заранее не могу сказать. Я все обдумаю и сообщу вам. А вот, кстати!

— Да?

— Она одержима манией, нет-нет, не убийства. Это скучно и нечестно по отношению к читателям. Она хочет кого-то облагодетельствовать, скажем — отца, мать, сестру, возлюбленного, в общем, кто очень нуждается в деньгах. Она пишет завещание в его пользу и дает себя повесить, зная, что этот человек унаследует состояние. Как вам, а?

— Гениально! — захваченный сюжетом вскричал Уимзи. — Только постойте. Как же она получит деньги приятеля? Завещание теряет силу, если совершено преступление.

— О черт! Правда. Значит, она сможет оставить в наследство только свои деньги. Она может оформить их по дарственной. Да, смотрите! Если она оформит ее сразу после убийства и включит в нее всю свою собственность, тогда туда попадет и то, что она унаследовала от приятеля. Все перейдет непосредственно в руки любимого существа. Не думаю, что закон сможет воспрепятствовать этому.

Она смотрела на него сияющими глазами.

— Да, ваше положение небезопасно, — заметил Уимзи — Вы слишком умны. Хороший сюжет, а?

— Отличный! Напишем книгу?

— Конечно, давайте!

— Только, боюсь, нам вряд ли представится возможность.

— Не надо так говорить. Конечно, мы ее напишем. Черт побери, а иначе зачем я здесь? Даже если я смирюсь с мыслью о том, что потеряю вас, я ни за что не упущу возможность написать бестселлер.

— Пока вы сделали одно — нашли убедительный мотив для убийства. Не знаю, насколько это нам поможет.

— Я доказал обратное, что это не было мотивом, — возразил Уимзи.

— Каким образом?

— Если бы это был мотив, вы не стали бы мне о нем рассказывать. Вы бы осторожно сменили тему. Не говоря уже о том, что…

— Да?

— Я виделся с мистером Коулом и знаю, кто получит большую часть доходов Филиппа Бойза. И почему-то мне кажется, что он — не любимое существо.

— Да? А почему? — осведомилась мисс Вейн. — Разве вы не знаете, что я души не чаю в его подбородках?

— Если вам нравятся подбородки, — промолвил Уимзи, — я постараюсь отрастить несколько, хотя, признаюсь, это будет нелегко. Как бы там ни было, продолжайте улыбаться, вам это очень идет.

«Ну что ж, все очень хорошо, — думал он про себя, когда за ним закрывались ворота. — Остроумная легкая болтовня поддерживает дух клиента, хотя не слишком продвигает нас вперед. А как насчет этого Эркхарта? На суде он выглядел нормально, но кто знает. Надо бы к нему заскочить и повидать его».

И он отправился на Вобурн-сквер, где его ждало разочарование. Мистера Эркхарта вызвали к больной родственнице. Дверь открыла не Ханна Вестлок, а пожилая женщина, которую он счел кухаркой. Он бы с удовольствием задал ей несколько вопросов, но понял, что хозяин вряд ли отнесется к нему хорошо, если узнает, что он допрашивал слуг за его спиной. Поэтому он ограничился тем, что поинтересовался, когда вернется мистер Эркхарт.

— Не могу точно сказать, сэр. Все будет зависеть от того, как себя чувствует больная дама. Если ей станет лучше, он сразу вернется, у него сейчас много дел. Если она умрет, он задержится, чтобы уладить дела с имуществом.

— Понимаю, — кивнул Уимзи. — Жаль, мне надо срочно поговорить с ним. А не могли бы вы мне дать ее адрес?

— Не уверена, сэр, что мистеру Эркхарту это понравится. Если вы к нему по делу, сэр, вам могут дать сведения на Бедфорд-стрит в его офисе.

— Большое спасибо, — сказал Уимзи, записывая номер дома. — Я загляну туда. Возможно, они смогут сами все решить без него.

— Да, сэр. Что мне передать?

Уимзи вручил свою визитную карточку, приписав наверху «По делу мисс Вейн», и добавил:

— Но ведь не исключена возможность того, что он скоро вернется?

— О да, сэр. В прошлый раз он отсутствовал всего дня два, и я не сомневаюсь, что это Провидение, как раз в это время здесь умирал бедный мистер Бойз.

— Да, действительно, — ответил Уимзи, довольный тем, что интересующая его тема всплыла сама по себе. — Наверное, для всех вас это был страшный удар.

— До сих пор не могу об этом спокойно вспоминать, — ответила кухарка. — Когда в доме умирает джентльмен, да еще выясняется, что он отравлен, а я готовила ему обед, тут есть от чего расстроиться.

— Однако дело было не в обеде, — мягко заметил Уимзи.

— Разумеется, сэр, мы доказали это самым тщательным образом. Я бы хотела посмотреть, чтобы у меня на кухне что-нибудь произошло! Но людям только дай повод поболтать. И все же не было ни одного блюда, которое не попробовали бы хозяин, я или Ханна. Не стоит и говорить, как я этому рада.

— Не сомневаюсь. — Уимзи уже сочинял следующий вопрос, когда громкий колокольчик прервал их.

— Это мясник, — сообщила кухарка. — Прошу прощения, сэр. Горничная больна гриппом, так что я одна сегодня. Я передам мистеру Эркхарту, что вы заходили.

Она закрыла дверь, а Уимзи отправился на Бедфорд-стрит, где его встретил пожилой клерк, без труда сообщивший ему адрес мистера Эркхарта.

— Вот он, милорд. Уехал по делам к миссис Рейберн. Поместье Эпплфорд, близ города Уиндл, графство Уэстморленд. Не думаю, что он будет долго отсутствовать. А пока не мог бы я чем-то вам помочь?

— Нет, благодарю. Я бы хотел с ним увидеться лично. Дело касается прискорбной кончины его кузена мистера Филиппа Бойза.

— Что вы говорите, милорд! Ужасная история. Мистер Эркхарт страшно расстроен тем, что это произошло в его доме. Мистер Бойз был прекрасным молодым человеком. Они были чрезвычайно дружны с мистером Эркхартом, и тот принял его смерть очень близко к сердцу. Вы присутствовали на процессе, милорд?

— Да. Что вы думаете о вердикте?

Клерк поджал губы.

— Не хочу скрывать, я удивлен. На мой взгляд, там все ясно. Но на присяжных нельзя полагаться, особенно теперь, когда в их состав входят женщины. Нынче в их ложе можно увидеть много представительниц пресного пола, — продолжил клерк с хитрой улыбкой, — но очень немногие из них смыслят что-нибудь в юриспруденции.

— Как это справедливо! — откликнулся Уимзи. — Впрочем, если бы не они, судебных процессов стало бы намного меньше, так что все к лучшему.

— Ха-ха! Очень остроумно, милорд. Ну что ж, нам только остается принимать все как есть, но, на мой взгляд, а я человек старомодный, дамы выглядели гораздо привлекательнее, когда они вдохновляли мужчин и украшали их жизнь, а не занимались мужским делом. Вот, например, наша секретарша — я не хочу сказать, что она плохо работала, но ей взбрело в голову выйти замуж и бросить меня как раз в тот момент, когда уехал мистер Эркхарт. Если женится молодой человек, это дисциплинирует его и заставляет еще лучше трудиться, а с женщинами все наоборот. От ее брака одни неудобства, найти постоянного работника в адвокатскую контору не так-то просто. Ведь часть дел строго конфиденциальна.

Уимзи посочувствовал старшему клерку и учтиво попрощался с ним. Выйдя из офиса, он незамедлительно отыскал телефонную будку и тут же позвонил мисс Климпсон.

— Это лорд Питер Уимзи. Алло, мисс Климпсон! Как дела? Все прекрасно? Очень хорошо! Слушайте. Адвокатской конторе мистера Нормана Эркхарта на Бедфорд-стрит требуется секретарша. У вас есть кто-нибудь? Хорошо! Да, пошлите сразу — я очень хочу, чтобы туда кто-нибудь устроился. О нет, никаких специальных расспросов, просто собирать все сплетни относительно дела Вейн… Да, выберите с самым положительным видом, никакой пудры и чтобы юбка была на четыре дюйма ниже колена… Спросить старшего клерка, у него секретарша выходит замуж, и он переживает приступ женоненавистничества. Хорошо! Присылайте, я ее проинструктируй. Да благословит вас Бог!

ГЛАВА 8

— Бантер!

— Да, милорд?

Уимзи побарабанил пальцами по только что полученному письму.

— Ощущаешь ли ты небывалый подъем и редкую бодрость? Озаряет ли тебя своими лучами радуга, если забыть о зиме? Испытываешь ли ты жажду завоевывать и покорять? Не хочешь ли ты стать Дон-Жуаном?

Бантер осуждающе откашлялся, едва удержав поднос с завтраком.

— У тебя положительный, впечатляющий вид, — продолжал Уимзи, — дерзкий блуждающий взгляд, когда ты не приделе, острый язык, и я не сомневаюсь, Бантер, что у тебя есть обаяние. Чего еще надо кухарке или горничной?

— Всегда рад сделать все возможное, чтобы услужить вашей светлости, — ответил Бантер.

— Знаю-знаю, — кивнул лорд Питер. — Уже давно я говорю себе: «Уимзи, это не может продолжаться. Рано или поздно этот достойный человек сбросит с себя ярмо зависимости и обоснуется в каком-нибудь пабе», но ничего не происходит. День за днем он приносит мне кофе, готовит ванну, подает бритву, раскладывает галстуки и носки, кормит яичницей с ветчиной с царственного блюда. Ну ладно. На этот раз я потребую от тебя гораздо более рискованную вещь, рискованную для нас обоих, Бантер, потому что, если ты окажешься беспомощным мучеником брачных уз, кто же станет приносить мне кофе, готовить ванну, подавать бритву и совершать все остальные священные обряды? И все же…

— Кто она, милорд?

— Их двое, Бантер. Горничную ты видел. Ее зовут Ханна Вестлок. Ей около тридцати, и, по-моему, она недурна собой. Вторая — кухарка, я не могу прошептать по слогам ее нежное имя, так как не знаю его, но, несомненно, она какая-нибудь Гертруда, Сесилия, Магдалина, Маргарита или Розалия — чудная женщина, Бантер, в зрелом возрасте, который ничуть ее не портит.

— Конечно, милорд. Позволю себе заметить, что зрелые годы и царственная осанка зачастую более достойны нежных знаков внимания, чем безрассудная юная красота.

— Воистину так. Предположим, Бантер, что тебе поручено передать учтивое письмо некоему мистеру Норману Эркхарту, проживающему на Вобурн-сквер. Смог бы ты за короткое время, имеющееся в твоем распоряжении, втереться в доверие прислуги?

— Если вам угодно, милорд, я вотрусь.

— Благородная душа! Естественно, все издержки оплачивает администрация.

— Я очень признателен вашей светлости. Когда ваша светлость желает, чтобы я приступил к делу?

— Как только напишу записку мистеру Эркхарту. Я позвоню в колокольчик.

— Очень хорошо, милорд.

И Уимзи направился к письменному столу. Через несколько мгновений он поднял голову и произнес довольно брюзгливо:

— Бантер, мне что-то кажется, что у меня стоят над душой. Мне это не нравится. Меня это выводит из себя. Умоляю, не стой над моей душой. Тебе так не нравится перспектива или ты хочешь, чтобы я купил тебе новую шляпу? Что тебя тревожит?

— Прошу прощения, ваша светлость. Я просто со всем почтением хотел осведомиться у вашей светлости…

— О господи, Бантер, да оставь ты эти церемонии. Терпеть их не могу. Руби с плеча! В чем дело?

— Я хотел узнать, милорд, не планируете ли вы каких-либо перемен в своей жизни?

Уимзи положил ручку и изумленно уставился на дворецкого.

— Перемен, Бантер? Когда я только что с таким красноречием выразил свою неизменную привязанность к заведенной рутине, состоящей из кофе, ванны, бритвы, носков, яичницы с ветчиной и старых знакомых лиц? Надеюсь, ты ни о чем не хочешь поставить меня в известность?

— Нет, милорд. Мне бы очень не хотелось покидать вашу светлость. Однако я подумал, что, если ваша светлость намерены подыскать себе партию…

— Галстуков? Я так и знал, что все это связано с галантерейными проблемами! Конечно, Бантер, если ты считаешь это необходимым. Ты имеешь в виду какой-то конкретный рисунок?

— Ваша светлость не поняли меня. Я имел в виду брачные узы, милорд. Когда джентльмен начинает преобразовывать свой домашний уклад на семейный лад, дама иногда тоже высказывает свое мнение относительно выбора прислуги, и в этом случае…

— Бантер! — изумленно вскричал Уимзи, — могу я узнать, откуда ты это взял?

— Я позволил себе сделать определенные выводы.

— Вот к чему приводит увлечение расследованиями. Неужто я вскормил ищейку на своей груди? Может, ты только преуспел, что уже знаешь ее имя?

— Знаю, милорд.

Повисла напряженная пауза.

— Ну? — приглушенным голосом осведомился Уимзи. — И что же ты о ней думаешь, Бантер? Очень привлекательная дама, милорд.

— Ты так думаешь? Обстоятельства, конечно, несколько необычны.

— Да, милорд. Позволю себе дерзость назвать их романтическими.

— С таким же успехом ты можешь позволить себе дерзость назвать их ужасными, Бантер.

— Да, милорд, — сочувственно ответил Бантер.

— Надеюсь, ты не собираешься бежать с корабля, Бантер?

— Ни при каких обстоятельствах, милорд.

— Тогда хватит меня пугать. Нервы у меня уже не те, что прежде. Вот записка. Отнеси ее и сделай все, что в твоих силах.

— Очень хорошо, милорд.

— И еще, Бантер.

— Милорд?

— Вероятно, мое нынешнее состояние написано у меня на лице. Я бы не хотел, чтобы это стало всем известно. Если ты увидишь, что я веду себя не так, дай мне знак.

— Конечно, милорд.

Бантер тихо вышел, а Уимзи обеспокоенно приблизился к зеркалу.

— Ничего не вижу, — сообщил он сам себе. — Никаких лилий на щеках, трепещущих от росы, вызывающей лихорадку. Но, по-видимому, Бантера обмануть невозможно. Ну и ладно. Прежде всего дело. Как насчет этого Воэна?

Когда Уимзи занимался расследованиями в богемных кругах, он всегда прибегал к помощи мисс Марджори Фелпс. Она зарабатывала на жизнь тем, что изготавливала фарфоровые статуэтки, поэтому ее обычно можно было застать или в ее собственной студии, или в чьей-нибудь другой. Звонок, сделанный в десять утра, должен был захватить ее врасплох на кухне за взбиванием яиц для омлета. В период расследования дела клуба «Беллона» между ней и лордом Питером установились отношения, из-за которых ему слегка неловко обращаться к ней по делу мисс Вейн, но Уимзи настолько не хватало времени на выбор средств, что он не мог позволить себе джентльменскую щепетильность. Он набрал номер и с облегчением услышал «Алло!».

— Алло, Марджори! Это Питер Уимзи. Как дела?

— Спасибо, прекрасно. Рада снова слышать твой мелодичный голос. Чем могу помочь лорду Детективу?

— Ты знаешь Воэна, который замешан в убийстве Филиппа Бойза?

— Ой, Питер! Ты занимаешься этим делом? Как здорово! И на чьей ты стороне?

— На стороне защиты.

— Ура! Ура!!!

— Что за восторженные вопли?

— Это ведь так трудно и интересно, правда?

— Боюсь, что да. Кстати, ты знакома с мисс Вейн?

— И да, и нет. Я видела ее в компании Бойза — Воэна.

— Она тебе понравилась?

— Так себе.

— А он? Я имею в виду — Бойз.

— Оставил меня безучастной.

— Почему?

— Он не мог нравиться. Люди в него или влюблялись, или нет. Он не был кумиром и рубахой-парнем.

— А Воэн?

— Прихлебатель.

— Да?

— Сторожевой пес. Ничто не должно мешать моему гениальному другу. В этом духе.

— Да?

— Перестань повторять одно и то же. Ты хочешь познакомиться с Воэном?

— Если это не сложно.

— Заезжай вечером на такси, и мы поищем его. Наверняка найдем где-нибудь. А также его противников, И они тебе нужны, — сторонников Харриет Вейн.

— Девушек, которые давали показания?

— Да. Думаю, Эйлунид Прайс тебе понравится. К любым штанам она относится с сарказмом, но при этом настоящий друг.

— Хорошо, Марджори, я приеду. Ты со мной пообедаешь?

— Я бы с радостью, Питер, но, боюсь, не смогу. У меня масса дел.

— Ладно. Тогда я буду около девяти.

Как и было намечено, в девять вечера Уимзи и Марджори Фелпс сидели в такси, намереваясь приступить к объезду студий.

— Я провела телефонное расследование, — заметила Марджори, — думаю, мы найдем его у Кропоткиных. Они сторонники Бойза, большевики, любители музыки, и у них отвратительные напитки, но чай с лимоном хорош. Такси подождет нас?

— Да. Судя по твоему рассказу, нам может потребоваться срочное отступление.

— Хорошо быть богатым. Это здесь, во дворе направо, за конюшнями Петровича. Лучше я пойду первой.

Они поднялись по узкой загроможденной разным хламом лестнице, с верхней площадки которой доносились звуки рояля, скрипки и звон кухонной утвари.

Марджори громко постучала в дверь и распахнула ее не дожидаясь ответа. Тяжелая волна спертого воздуха, дыма и грохота ударила Уимзи в лицо.

Крохотное помещение, тускло освещенное одной-единственной лампочкой под стеклянным колпаком, было до отказа забито людьми; ноги в шелковых чулках, оголенные руки и бледные лица мерцали, как светлячки в полутьме. Посередине плавали клубы табачного дыма. Зловонная, раскаленная докрасна плита, в которой пылал антрацит, расположенная в одном углу, и гудящая газовая печь в другом усугубляли сходство с преисподней. На плите кипел огромный котел, на столе стоял массивный самовар, у печи смутно видневшаяся фигура переворачивала сосиски, жарившиеся на сковородке, а еще кто-то вделывал рыбу, в которой тонкое обоняние Уимзи распознало копченую селедку. Лохматый рыжеволосый юноша сидел за пианино, стоявшем у входной двери, и наигрывал что-то в чешском духе в сопровождении скрипки, на которой играло какое-то расхлябанное существо неопределенного пола. Никто не обратил внимания на пришедших. Марджори, переступая через ноги сидящих на полу, пробралась к худой женщине в красном платье и, склонившись, что-то зашептала ей на ухо. Женщина кивнула и поманила Уимзи. Тот приблизился, извиняясь налево и направо, и лаконично был представлен хозяйке: «Это Питер, это Нина Кропоткина».

— Очень рада, — перекрывая шум, прокричала мадам Кропоткина. — Садитесь рядом. Ваня принесет вам что-нибудь выпить. Правда, здорово? Станислав такой гений, это его новое произведение «Метро на Пикадилли». Нет, правда, великолепно? Он пять дней ездил на эскалаторе, чтобы собрать всевозможные звуки.

— Колоссально! — провопил Уимзи.

— Вы тоже так думаете? Значит, вы в состоянии это оценить? Конечно, написано для большого оркестра, на пианино это не звучит. Нужны духовые, ударники — бр-р-р. Но и так можно ухватить общую суть, форму. А, он заканчивает. Превосходно! Великолепно!

Невыносимый грохот стих. Исполнитель утер с лица пот и огляделся. Вид у него был изнуренный. Скрипач уложил скрипку и встал, что дало возможность по ногам определить его пол как женский. Комната заполнилась голосами. Мадам Кропоткина перескочила через сидящих гостей и схватила покрывшегося испариной Станислава за щеки. Сковородка, плюясь жиром, взлетела с плиты, раздался крик «Ваня!», и перед Уимзи возникло мертвенно-бледное лицо.

— Что вы будете пить? — осведомился его обладатель низким, утробным голосом. И тут же над плечом Уимзи угрожающе заколыхалась селедка.

— Спасибо, — ответил Уимзи, — я только что пообедал… Только что пообедал, — прокричал он еще раз, повысив голос, — сыт по горло!

К нему на помощь пришла Марджори, решительно повторившая отказ еще более пронзительным голосом.

— Ваня, убери этот кошмар. Меня тошнит от него. И дай нам чаю, чаю, чаю!

— Чаю, — откликнулся полутруп, — они хотят чаю! А что вы думаете о музыкальной поэме Станислава? Сильно и современно, да? Душа, восстающая в толпе, бунт в самом центре механистичного мира. Буржуазии будет о чем подумать.

— Все это чушь! — прокричал кто-то в ухо Уимзи, когда полутруп отвернулся. — Буржуазная музыка. Ничего особенного. Вы бы слышали «Экстаз, вызываемый буквой Z» Вриловича. Чистая вибрация, без всяких там старомодных мелодий. Станислав очень много о себе думает, но все это старо как мир. За всеми его диссонансами слышится переход в консонанс. Гармония в камуфляже. Чушь. Они все без ума от него, потому что он рыжий и худой.

Сам собеседник Уимзи явно не имел этих грехов, так как был лысым и круглым, как бильярдный шар.

— Ну что можно сделать со старомодными инструментами наших оркестров? — примирительно заметил Уимзи. — Диатоническая гамма. Тринадцать несчастных буржуазных полутонов. Чтобы выразить бесконечную сложность современных чувств, нужна октава хотя бы из тридцати двух.

— А при чем тут октава? — воскликнул толстяк. — Пока мы не отбросим октаву со всеми ее сентиментальным ассоциациями, нам не избавиться от оков условностей.

— Как отважно! — восхитился Уимзи. — Я бы отказался и от нот. В конце концов, кошкам не требуются ноты, чтобы исполнять свои мощные концерты по ночам. Жеребцы не задумываются об октавах и интервалах, когда ржут. И лишь человек, скованный мертвящими условностями… а, привет, Марджори, в чем дело?

— Пойди поговори с Райлендом Воэном, — сказала Марджори. — Я сказала ему, что ты поклонник Филиппа Бойза. Ты читал хоть одну его книгу?

— Кое-что читал, но, кажется, мне надо прийти в себя.

— Через час тебе станет еще хуже. Лучше иди сейчас, — и она потащила его к газовой печи, где на полу на подушке сидел очень высокий мужчина, поедавший вилкой черную икру прямо из банки. Поздоровался он с несколько мрачным видом.

— Отвратительное место, — сообщил он. — И плита слишком горячая. Выпейте что-нибудь. Что здесь еще делать? Я пришел только потому, что сюда заходил Филипп. Привычка, знаете ли. Терпеть не могу этот дом, но пойти больше некуда.

— Вы, конечно, хорошо его знали, — ответил Уимзи, усаживаясь на пустой бумажный пакет и сожалея о том, что на нем нет купального костюма.

— Я был его единственным настоящим другом, — горестно поведал Райленд Воэн. — Все остальные только доили его, воровали мысли. Мартышки! Попугаи! Вся эта свора.

— Я читал его книги, и они мне очень нравятся, — с некоторой долей искренности сообщил Уимзи. — Но мне он показался несчастным человеком.

— Его никто не понимал, — подтвердил Воэн. — Считали, что у него тяжелый характер — а у кого был бы легкий после стольких лет борьбы? Они сосали из него кровь, а эти воры-издатели отнимали у него все до последней монеты. А потом еще эта стерва отравила его. Господи, что за жизнь!

— Да, но что ее подвигло на это, если, конечно, это она?

— Конечно, она. И все из-за черной злобы и ревности. Потому что она способна только на халтуру. У Харриет Вейн тот же задвиг, что и у всех этих чертовых женщин они считают, что на что-то способны. Они ненавидят мужчин и ненавидят их работу. Мало ей было заботиться о таком гении, как Фил? Он ведь советовался с ней — с ней! Боже милостивый!

— И он пользовался ее советами?

— Пользовался ли он? Да она ему в них отказывала. Заявляла, что не хочет судить о чужой работе. Чужой! Какова наглость! Конечно, она ничего не понимала, но неужели сама не могла осознать всю разницу между ним и собой? Вообще-то напрасно Филипп с ней связался. Гениям все должны служить, а не спорить с ними. В свое время я его предупреждал, но он просто потерял голову. А потом еще решил на ней жениться!

— С чего бы это? — поинтересовался Уимзи.

— Наверное, последствия церковного воспитания. Горестное было зрелище. К тому же, я думаю, этот Эркхарт на него повлиял. Скользкий адвокатишка — вы его знаете?

— Нет.

— Вцепился в Филиппа наверняка по поручению семейства. Я видел, как он влияет на Фила, еще задолго до неприятностей. Может, и хорошо, что он умер. Отвратительно было бы наблюдать за тем, как он превращается в среднего обывателя.

— И когда его кузен начал так сильно влиять на него?

— Около двух лет назад; может, немного больше. Стал приглашать его на обеды, то се. Как только я его увидел, я сразу понял, что он погубит Филиппа и физически, И духовно. Филиппу нужна была свобода действий, а когда рядом существовала эта женщина, кузен да еще папаша где-то на заднем плане… Но что теперь размахивать руками! Остались книги, а это лучшая его часть. По крайней мере, он доверил мне свои права. Харриет Вейн хотя бы на это не удалось наложить свою лапу.

— Не сомневаюсь, что в ваших руках они в полной безопасности, — промолвил Уимзи.

— И все же стоит представить себе, что он еще мог бы сделать, — пробормотал Воэн, устремляя на лорда Питера печальный взгляд налившихся кровью глаз. — Застрелиться хочется, правда?

Уимзи выразил горячее согласие.

— Кстати, — добавил он, — вы ведь провели с ним последний день, до того как он отправился на обед к кузену. Вы не думаете, что у него могло быть при себе что-то вроде яда? Не хочу показаться циничным, но он ведь не был счастлив, и ужасно думать, что он…

— Нет, — перебил его Воэн, — нет. Готов поклясться, что у него ничего не было. Он бы сказал мне, он мне очень доверял в последние дни и делился со мной абсолютно всем. Его глубоко оскорбила эта проклятая женщина, но он бы не ушел, не сказав мне и не попрощавшись со мной. К тому же он никогда бы не выбрал такой путь. Да и с чего бы? Я мог ему дать…

Он оборвал себя, кинул взгляд на Уимзи, но, увидев на его лице сочувственное внимание, продолжил:

— Помню, мы с ним говорили о наркотиках — о гиосцине, там, веронале… И он сказал: «Если я когда-нибудь захочу уйти, ты, Райленд, покажешь мне путь». И я бы это сделал, если бы он действительно захотел. Но мышьяк! Филипп, который так любил красоту! Неужели вы думаете, он выбрал бы мышьяк, средство провинциального отравителя? Это абсолютно невозможно.

— Да уж, не самая приятная штука, — согласился Уимзи.

— Вот смотрите! — хрипло и настойчиво произнес Воэн, который все время запивал икру бренди и уже начинал терять самоконтроль. — Смотрите! Видите? — Он достал из нагрудного кармана маленький пузырек. — Это будет ждать до тех пор, пока я не закончу издавать его книги. Знаете, когда смотришь на это, чувствуешь себя спокойнее. Выйти через ворота из слоновой кости — это классика, мне это напоминает классику. Эти люди только посмеялись бы, но вам незачем передавать им мои слова… Смешно звучит «tendebantque manus ripae ulterioris amore, ulterioris аmore»^[1] — как там это место о душах, которые сбиваются в кучу, как листья у Валломброзы? — нет, это у Мильтона — amorioris ultore, ultoriore ^[2]. Черт побери! Бедный Фил!

Здесь мистер Воэн разрыдался, поглаживая свой пузырек.

Уимзи, у которого в голове стучало так, как если бы он находился в машинном отделении, осторожно встал и отошел в сторону. Женский голос завел венгерскую песню, плита раскалилась добела. Марджори сидела в углу с компанией каких-то мужчин, и Уимзи принялся подавать ей сигналы бедствия. Однако один из ее соседей, судя по всему, читал ей в это время стихи, прильнув губами к самому уху, а другой делал какой-то набросок на обратной стороне конверта под аккомпанемент взрывов веселья. Певица, выведенная из себя этим гвалтом, оборвала песню на полуфразе и сердито воскликнула:

— Этот шум невыносим! Не дают петь! Я не слышу сама себя! Замолчите! Я начну сначала.

Марджори вскочила и начала извиняться:

— Прости, Нина, я не умею управлять твоим зверинцем. Мы вам только все испортили. Извини, Мария, я сегодня не в настроении. Я лучше заберу Питера и пойду. Споешь мне как-нибудь отдельно, когда я буду чувствовать себя получше. До свидания, Нина, мы получили огромное удовольствие. Борис, это лучшее, что ты написал, правда, я не все расслышала. Питер, скажи им, что у меня сегодня отвратительное настроение, и отвези меня домой.

— Это правда, — подтвердил Уимзи, — нервы, знаете ли, плохо влияют на манеры.

— Манеры можете оставить для буржуазии, — неожиданно громко изрек какой-то бородач.

— Абсолютно верно, — согласился Уимзи. — Отвратительные формальности, которые в чем нас только не ограничивают. Пойдем, Марджори, иначе мы все тут станем вежливыми.

— Я начинаю снова с самого начала, — объявила певица.

Уимзи выскочил на лестницу и резко выдохнул.

— Да, понимаю, — откликнулась Марджори. — Я чувствую себя настоящей мученицей, когда бываю здесь. Но, как бы гам ни было, ты познакомился с Воэном. Чудный экземпляр, правда?

— Да, но я не думаю, что он имел отношение к смерти Филиппа Бойза. Мне надо было повидать его, чтобы убедиться в этом. Куда отправимся дальше?

— Попробуем заглянуть к Джою Тримблсу. Это оплот оппозиции.

Тримблс тоже занимал студию над конюшнями. Здесь была та же толпа, тот же дым, еще больше селедки, еще больше выпивки и еще больше шуму. Кроме того, здесь были слепящий свет, граммофон, пять собак и сильный запах масляной краски. Все ждали Сильвию Мэрриотт. Уимзи тут же втянули в спор о свободной любви, Д. Г. Лоуренсе, похотливости ханжей и неувядающем значении винных юбок. Однако прибытие мужеподобной особы среднего возраста со зловещей улыбкой и колодой карт спасло его, так как та начала предсказывать всем будущее. Все окружили ее, и в это же время вошедшая девушка объявила, что Сильвия растянула лодыжку и не придет. «Ах, бедняжка!» — горячо запричитали все и тут же о ней забыли.

— Пойдем, — предложила Марджори. — Можешь не прощаться. Никто не обратит на тебя внимания. Хорошо, что Сильвия дома — теперь ей не удастся от нас убежать. Всем бы им растянуть себе лодыжки! И все же, знаешь, они прекрасные художники. Даже те, что были у Кропоткиных. Когда-то мне самой нравилось там бывать.

— Стареем, — откликнулся Уимзи. — Прости, если это прозвучало грубо. Но ты знаешь, мне уже скоро сорок, Марджори.

— Ты хорошо выглядишь. Хотя сегодня вид у тебя немного измученный. В чем дело, Питер?

— Синдром среднего возраста.

— Смотри осторожней, а то остепенишься!

— О, я уже давно остепенился.

— Ну да, кукуешь со своим Бантером и книгами. Иногда я тебе завидую, Питер.

Уимзи ничего не ответил, и Марджори, взглянув на него почти с тревогой, взяла его за руку.

— Питер, пожалуйста, будь счастливым. Ты всегда был таким удобным человеком, которого ничто не трогало. Оставайся таким же, а?

Уже во второй раз за день к Уимзи обращались с просьбой не меняться; и если в первый раз эта просьба вызвала у него прилив сил, теперь она его ужаснула. Когда такси мчало их по залитой дождем набережной, он впервые ощутил прилив вялой беспомощности, а это — первый признак торжества перемен. Как отравленный Аталф в «Трагедии дурака», он готов был воскликнуть: «О, я меняюсь, меняюсь, безнадежно меняюсь!» Чем бы ни закончилось его нынешнее предприятие, он знал, что никогда уже не станет прежним. И не потому, что его сердце будет разбито от несчастной любви — он уже пережил пышные агонии юности и в самой свободе от иллюзий распознал множество утрат. Отныне каждый час веселья будет не самим собой разумеющимся фактом, но победой — еще одним топором, бутылкой, ружьем, спасенными Робинзоном Крузо с тонущего корабля.

Впервые он усомнился в том, что выполнит задуманное. Личные переживания и раньше иногда примешивались к его расследованиям, но они никогда не мешали.

Сейчас же он метался из стороны в сторону, пытаясь вслепую ухватиться хотя бы за что-нибудь. Он наугад задавал вопросы, не зная, чего хочет, и отсутствие времени, которое когда-то вдохновляло, теперь только пугало и смущало его.

— Прости, Марджори, — беря себя в руки, промолвил он, — наверное, я чертовски скучен. Должно быть, это от кислородного голодания. Ты не возражаешь, если я немного опущу стекло? Да, так лучше. Покормите меня, дайте глотнуть воздуха, и я готов резвиться как козлик до позорно преклонных лет. Люди станут показывать на меня пальцами, когда облысевший, пожелтевший и благоразумно поддерживаемый корсетом, я буду вползать в ночные клубы своих правнуков, говоря: «Смотрите, это несчастный лорд Питер, прославившийся тем, что за последние девяносто шесть лет он не сказал ни одного умного слова. Он — единственный аристократ, избежавший гильотины во время революции 1960 года. Мы его держим как домашнее животное для своих детей». А я кивну головой, продемонстрирую свои новомодные вставные челюсти и отвечу: «Ха-ха! Бедные воспитанные Дети, они не умеют так веселиться, как мы в дни моей юности!»

— Если они будут такими воспитанными, у них не останется ночных клубов, в которые ты мог бы вползать.

— О да, но природа будет брать свое. И они будут прясться от официальных коммунистических развлечений, скрываться в катакомбах и раскладывать пасьянсы на бочке из-под нестерилизованного молока. Здесь?

— Да. Надеюсь, там кто-нибудь есть, чтобы впустить нас. Я слышу шаги. А, это ты, Эйлунид! Как Сильвия?

— Вполне, только лодыжка распухла. Подниметесь?

— А ее можно повидать?

— Да, она выглядит вполне прилично.

— Хорошо, потому что я привела с собой лорда Питера Уимзи.

— Здравствуйте, — поздоровалась девушка. — Вы, кажется, занимаетесь расследованиями? Вы приехали сюда в поисках трупа или еще чего-нибудь?

— Лорд Питер расследует дело Харриет Вейн.

— Серьезно? Это хорошо. Рада, что хоть кто-то этим занимается. — Она была низенькой и плотной, со вздернутым носом и насмешливым взглядом. — Что вы думаете по этому поводу? Я думаю, он сам это сделал. Он был из тех, кто постоянно себя жалеет. Эй, Сил, здесь пришла Марджори с одним типом, который собирается вытащить Харриет из тюрьмы.

— Тащи его сюда немедленно! — донесся голос из глубины дома. Дверь открылась, и они оказались в маленькой гостиной, обставленной с аскетической простотой. В кресле, положив забинтованную ногу на ящик, сидела бледная девушка в очках.

— Я не могу встать, потому что, как говорила Дженни Рен, спина моя плоха, а ноги неверны. Кто этот герой, Марджори?

Уимзи был представлен, и Эйлунид Прайс тут же довольно язвительно осведомилась:

— Он пьет кофе, Марджори? Или ему нужны мужские напитки?

— Он абсолютно правильный, спокойный, благообразный и пьет все, кроме какао и лимонада.

— Я спросила, потому что некоторые представители вашего пола постоянно нуждаются в стимуляторах, а у нас тут ничего нет, и ближайший паб уже закрывается.

Она двинулась к буфету, а Сильвия заметила:

— Не обращайте внимания на Эйлунид, она не слишком жалует мужчин. Скажите, лорд Питер, вам удалось найти какие-нибудь улики?

— Не знаю, — ответил Уимзи. — Я закинул несколько удочек. Надеюсь, что-нибудь удастся выудить.

— Вы уже виделись с этим кузеном, Эркхартом?

— Договорился с ним на завтра. А что?

— Сильвия считает, что это он сделал, — пояснила Эйлунид.

— Интересно. А почему?

— Женская интуиция, — резко ответила Эйлунид. — Ей не нравится его прическа.

— Я просто сказала, что он слишком прилизанный, — поправила ее Сильвия. — Да и кто еще мог это сделать, кроме него? Уж точно не Райленд Воэн. Он, конечно, редкий осел, но страдает искренне.

Эйлунид насмешливо хмыкнула и отправилась ставить чайник.

— Что бы там ни говорила Эйлунид, я не верю, что Филипп Бойз мог это сделать сам.

— Почему? — спросил Уимзи.

— Он слишком много болтал, — ответила Сильвия. — И был слишком высокого мнения о себе. Вряд ли он сознательно лишил бы мир счастья читать его книги.

— Лишил бы, — возразила Эйлунид. — Он сделал это из презрения, чтобы все каялись. Нет, благодарю вас, — отрезала она, когда Уимзи попытался помочь ей с чайником, — я вполне в состоянии принести шесть пинт воды.

— Опять неудача! — воскликнул Уимзи.

— Эйлунид неодобрительно относится к знакам вежливости, принятым между полами, — пояснила Марджори.

— Очень хорошо, — дружелюбно откликнулся Уимзи. — Тогда я буду исполнять роль безучастной декорами. А у вас есть какие-нибудь идеи, мисс Мэрриотт? Зачем бы этому прилизанному адвокату избавляться от своего кузена?

— Ни малейшего представления. Я просто следую правилу Шерлока Холмса: если вы исключили невероятное, истина в том, что осталось, каким бы немыслимым это ни казалось.

— Еще до Шерлока это говорил Дюпен. Я с этим согласен. Но мне нужны факты, на которых я мог бы основывать дальнейшие выводы. Спасибо, без сахара.

— Мне казалось, что все мужчины превращают свой кофе в сироп.

— Да, просто я исключение. Неужели вы не заметили?

— У меня было не слишком много времени для наблюдений, но я зачту кофе как очко в вашу пользу.

— Огромное спасибо. А не можете ли вы мне рассказать, как мисс Вейн отреагировала на убийство?

— Ну… — Сильвия задумалась на мгновение. — Конечно, она расстроилась, когда он умер…

— Она была потрясена, — сказала мисс Прайс, — но, по-моему, рада, что избавилась от него. Ничего удивительного. Эгоистичная тварь! Он использовал ее — сначала изводил целый год, а потом унизил. И он был из тех приставучих людей, от которых невозможно отделаться. Она обрадовалась, Сильвия, — какой смысл это отрицать?

— Да, возможно. Для нее это стало облегчением. Но она тогда не знала, что он убит.

— Да, убийство, конечно, все немного испортило, если это убийство, во что лично я не верю. Филипп Бойз всегда хотел выглядеть жертвой, и жаль, если в конце концов ему это удалось. Я думаю, он для этого и принял яд.

— Да, иногда так случается, — задумчиво промолвил Уимзи. — Но это трудно доказать. Я хочу сказать, что присяжные склонны полагаться на более ощутимые мотивы, например — деньги. Но в этом деле я не могу найти никаких денег.

Эйлунд рассмеялась.

— У них никогда не было денег, если не считать тех, что зарабатывала Харриет. Глупая публика ни в грош не ставила Филиппа Бойза. А он не мог этого простить Харриет.

— Однако ему были выгодны ее успехи?

— Конечно, но он все равно чувствовал себя оскорбленным. Она должна была помогать его работе, а не зарабатывать деньги своей халтурой. Впрочем, все мужчин таковы.

— Вы о нас не слишком высокого мнения, да?

— Я знакома со слишком большим количеством иждивенцев и маменькиных сынков, которые берут в долг, а затем исчезают, — ответила Эйлунид Прайс. — А впрочем, и женщины хороши, если они мирятся с этим. Слава богу, я сама никогда не сидела ни на чьей шее и никому не давала взаймы, разве что женщинам, но они всегда отдают.

— Те, кто много работает и знает цену деньгам, всегда отдают долги, — заметил Уимзи. — Правда, это не распространяется на гениев.

— Гениальных женщин не балуют, — мрачно промолвила мисс Прайс, — поэтому у них меньше заскоков.

— Кажется, мы отошли от нашей темы, — вмешалась Марджори.

— Отчего же, — ответил Уимзи, — вы пролили свет на центральные фигуры в этой истории, так сказать главных действующих лиц, как говорят газетчики. — Он ухмыльнулся. — Многое удается разглядеть в отблесках того адского пламени, что бьется об основание эшафота.

— Не надо так говорить, — взмолилась Сильвия. Где-то зазвонил телефон, и Эйлунид Прайс пошла снимать трубку.

— Эйлунид ненавидит мужчин, — заметила Сильвия, — но она очень хороший человек. — Уимзи кивнул. — А насчет Фила она ошибается. Естественно, она его не выносила и поэтому думает…

— Это вас, лорд Питер, — сообщила вернувшаяся Эйлунид. — Неситесь во весь опор. Вас хотят видеть в Скотленд-Ярде.

Уимзи поспешил к телефону.

— Это ты, Питер? Я уже прочесал весь Лондон в поисках тебя. Мы нашли паб.

— Не может быть! Точно. Идем по следу пакетика с белым порошком.

— Слава богу!

— Ты можешь завтра с утра сразу приехать? Возможно, он уже будет у нас.

— Примчусь быстрее лани. Мы еще с тобой повоюем, Кровавый Инспектор Паркер.

— Надеюсь, — дружелюбно откликнулся Паркер и повесил трубку.

Уимзи ринулся обратно в комнату.

— Ставки мисс Прайс взлетели, — сообщил он. — Пятьдесят к одному, что это самоубийство. Я готов прыгать от счастья.

— Жаль, что не могу к вам присоединиться, — промолвила Сильвия Мэрриотт, — но я рада, что ошибалась.

— А я рада, что оказалась права, — бесстрастно добавила Эйлунид Прайс.

— И вы правы, и я прав, и все прекрасно, — сказал Уимзи.

Марджори Фелпс только посмотрела на него и ничего не сказала. Она вдруг почувствовала, как на нее навалилась страшная тяжесть.

ГЛАВА 9

Каким образом мистеру Бантеру удалось превратить доставку записки в приглашение на чай, известно лишь ему одному. В половине пятого того же самого дня, который столь счастливо закончился для лорда Питера, он сидел на кухне мистера Эркхарта и жарил пышки. Он достиг в этом вершин мастерства и, если был слишком щедр на масло, то это не причиняло никакого вреда, разве что кошельку мистера Эркхарта. Совершенно естественно разговор зашел об убийстве. Ничто так хорошо не сочетается с раскаленной плитой и сдобными пышками, как дождь за окном и добрая порция уютных ужасов. Чем сильнее дождь и чем ужаснее подробности, тем пышки вкуснее. В данном случае все необходимые ингредиенты присутствовали в полной мере.

— Он был страшно бледный, когда пришел, — говорила кухарка, миссис Петтикан. — Я видела его, когда меня послали к нему с грелками. Я отнесла три штуки — одну к ногам, одну к спине и одну к животу. Бледный и весь дрожал. А как его рвало, вы даже себе не представляете! И стонал он так жалобно.

— А мне он показался зеленым, — возразила Ханна Вестлок, — я бы сказала желтовато-зеленым. Я думала, у него начинается желтуха — похоже на те приступы, что случились у него весной.

— Да, тогда он тоже плохо выглядел, — согласилась миссис Петтикан, — но не идет ни в какое сравнение с последним разом. И боли в ногах у него начались страшные. И судороги. Это ужасно поразило сестру Уильяме, она очень приятная женщина и совсем не заносчивая. Ко мне обращалась «миссис Петтикан», а не «кухарка» как некоторые, словно они из своих денег платят мне жалованье. Так вот, она сказала: «Миссис Петтикан, никогда в жизни не видела таких судорог, кроме одного раза, который был точь-в-точь как этот, и, помяните мои слова, миссис Петтикан, эти судороги не просто так». Но я в то время мало что поняла.

— Это характерный признак отравления мышьяком, — заметил Бантер. — Так, по крайней мере, говорит его светлость. Очень неприятный симптом. А у него раньше было такое?

— Ну, только не судороги, — ответила Ханна, — хотя я вспоминаю, что, когда он болел весной, он тоже жаловался, что у него дергаются руки и ноги. Это его очень беспокоило, потому что он как раз дописывал одну статью и очень мучился, да еще с его плохим зрением.

— Насколько я понял сэра Джеймса Лаббока, который представлял обвинение, все эти подергивания и плохое зрение свидетельствуют о регулярном приеме мышьяка, — сообщил мистер Бантер.

— Какая отвратительная женщина, — сказала миссис Петтикан. — Съешьте, пожалуйста, еще одну пышку, мистер Бантер, — надо же было так его мучить! Я еще понимаю — стукнуть по голове или ударить ножом со злости, но чтобы медленно подсыпать яд, надо быть дьяволом в человеческом обличье.

— Иначе и не скажешь, миссис Петтикан, — поддержал ее гость.

— Не говорю уж о том, как тяжело он умирал, — добавила Ханна. — Слава богу, что мы все не оказались под подозрением.

— Да, действительно, — согласилась миссис Петтикан. — Когда хозяин сказал нам, что бедного мистера Бойза выкопали и нашли в нем этот мышьяк, у меня голова закружилась, словно меня раскрутили на каруселях. «О сэр! — сказала я, — и это в нашем доме!» Вот что я сказала, а он ответил: «Искренне надеюсь, что нет, миссис Петтикан».

Придав своей истории макбетовский оттенок, миссис Петтикан удовлетворенно продолжила:

— Да, так я ему и сказала. «В нашем доме», — сказала я и потом три ночи ни на минуту не могла сомкнуть глаз со всей этой полицией.

— Вам же не трудно было доказать, что это произошло не в вашем доме? — предположил Бантер. — Мисс Вестлок дала такие прекрасные показания на процессе, что и для судьи, и для присяжных все стало ясным как день. Судья вас даже поздравил, мисс Вестлок, но, думаю, он поскупился — вы так хорошо и убедительно выступали перед целым судом.

— Я никогда не страдала от застенчивости, — призналась Ханна, — а после всех этих осторожных разговоров с хозяином и с полицией я знала, какие мне будут задавать вопросы, и, можно сказать, подготовилась.

— Удивительно, что вы с такими подробностями смогли описать давно прошедшие события, — восхитился Бантер.

— Видите ли, мистер Бантер, на следующее утро после того, как заболел мистер Бойз, к нам сюда пришел хозяин и, усевшись в кресло, очень дружелюбно сказал: «Боюсь, мистер Бойз болен серьезно». Так он сказал. «Он считает, что съел что-то нехорошее. Возможно, это цыпленок, — сказал он. — Поэтому я хочу, чтобы мы вспомнили все, поданное вчера за обедом, и подумали, что бы это могло быть». — «Ладно, сэр, — ответила я, — но не думаю, чтобы мистер Бойз мог съесть у нас что-нибудь несвежее, мы с кухаркой, не говоря уже о вас, сэр, ели то же самое, и все было свежее и вкусное». Так я сказала.

— И я сказала то же самое, — добавила кухарка. — Это был такой простой обед — ни устриц, ни мидий, ничего, некоторые их не переносят. Пара ложек хорошего, крепкого бульона, тушеный цыпленок с овощами и омлет — что может быть лучше? Есть, конечно, люди, которые не переносят яиц ни в каком виде, вот, например, моя мать — дай ей кусок пирога, в который вбито яйцо, и она вся покрывалась сыпью, прямо на удивление. Но мистер Бойз очень любил яйца, а в омлетах вообще души не чаял.

— Он ведь сам готовил омлет в тот вечер, да?

— Вот именно, — подтвердила Ханна, — я это хорошо помню, потому что мистер Эркхарт еще спросил, свежие ли яйца, и я ему напомнила, что он сам их покупал в лавке на углу Лэмбз-Кондуит-стрит, а они там всегда свежие, прямо с фермы. И еще я ему сказала, что у него одно яйцо треснуло, и он сам предложил использовать его для омлета. Я принесла с кухни чистую миску и положила в нее яйца — одно треснувшее и три целых, и больше я их не трогала. И еще я сказала: «Там восемь осталось, сэр, и вы сами можете убедиться в том, что они хорошие и свежие». Правда ведь, кухарка?

— Да, Ханна. А что до цыпленка, так он был просто красавцем. Такой молоденький и нежный, резать просто жалко. Я так и сказала Ханне, надо было запекать целиком. Но мистер Эркхарт очень любит тушеных цыплят, он говорит, что так они ароматнее, и тут он прав.

— Если их тушить вместе с говядиной, — с видом знатока добавил Бантер. — А овощи лучше класть слоями на бекон, не слишком жирный, все это сдобрить потом солью, перцем и паприкой, тогда мало что сравнится с тушеным цыпленком. Лично я рекомендовал бы еще чеснок, но он не всем по вкусу.

— Видеть его не могу, не то что нюхать, — прямо заявила миссис Петтикан, — а в остальном я с вами согласна, только всегда добавляю туда и гусиные потроха. Лично я люблю еще класть грибы, но не консервированные — они красивые, а вкуса в них не больше, чем в подметке. Как вы знаете, мистер Бантер, весь секрет в том, чтобы крышка была плотно закрыта, и тушить надо на слабом огне, чтобы соки постоянно перемешивались. Да, это вкусно, и мы с Ханной получили большое удовольствие, но и запеченная птица хороша, особенно фаршированная. А мистер Эркхарт и слышать об этом не хочет, а поскольку за все платит он, ему и распоряжаться.

— В общем, ясно, что, если бы с цыпленком что-нибудь было не так, вы бы с мисс Вестлок тоже пострадали, — заметил Бантер.

— Это точно, — подхватила Ханна. — Не стану скрывать, у меня хороший аппетит, и мы съели все до последнего кусочка, кроме одного, маленького, который я кошке отдала. Мистер Эркхарт велел подать цыпленка на следующий день и очень удивился, когда узнал, что мы все съели и блюдо вымыли — как будто в этой кухне когда-нибудь оставляли грязную посуду на ночь!

— Я бы умерла, если бы мне пришлось начинать день с грязной посуды, — заявила миссис Петтикан. — Вот бульона немного осталось, пара ложек, и мистер Эркхарт взял его показать доктору, и тот попробовал его и сказал, что бульон хороший. Это нам сказала сестра Уильяме, хотя сама она ничего не пробовала.

— А что касается бургундского, — продолжила Ханна Вестлок, — которое никто не пил, кроме мистера Бойза, то мистер Эркхарт велел мне закрыть его и сохранить. Потому что полиция, конечно же, захотела его увидеть, когда дело дошло до расследования.

— Со стороны мистера Эркхарта это очень предусмотрительно, — сказал Бантер, — ведь тогда еще никто ни о чем не подозревал и все считали, что бедный мистер Бойз умер естественной смертью.

— Вот и сестра Уильяме так же сказала, — ответила Ханна, — но мы решили, что раз он адвокат, то знает, Как надо поступать, если кто внезапно умер. Он такой дотошный — заставил меня заклеить горлышко пластырем и написать на нем мое имя, чтобы никто случайно не открыл бутылку. Сестра Уильяме все время говорила, наверно, он ждет расследования, но доктор Вир знал, что мистер Бойз всю жизнь страдал от этих приступов, так что свидетельство о смерти получили без разговоров.

— Конечно, — кивнул Бантер. — Однако вам очень повезло, что мистер Эркхарт обо всем позаботился. Его светлость не раз видел, как невинные люди чуть не оказывались на виселице из-за того, что вовремя не предприняли наипростейших предосторожностей.

— Я прямо вся дрожу, когда думаю, что мистер Эркхарт чуть не уехал, — сообщила миссис Петтикан. — Его же вызвали к этой несчастной старухе, которая все умирает и никак не умрет. Он и сейчас у нее — в Уиндле у миссис Рейберн. Денег куры не клюют, а пользы от этого никому, потому что, говорят, она совсем впала в детство. Говорят, она была дурной женщиной, так что ее родственники и дела с ней иметь не хотят, только мистер Эркхарт, но он ведь ее адвокат и это его обязанность.

— Да, не все наши обязанности приятны, — заметил мистер Бантер, — как мы с вами прекрасно знаем, миссис Петтикан.

— Богатым не трудно перекладывать свои обязанности на чужие плечи, — сказала Ханна Вестлок. — Осмелюсь заметить, миссис Рейберн вела бы себя иначе, если бы была бедной, какой бы двоюродной бабушкой она ни приходилась мистеру Эркхарту.

Бантер кивнул.

— Не стану вдаваться в подробности, — продолжила мисс Вестлок, — но мы с вами, мистер Бантер, знаем, как устроен этот мир.

— Наверное, мистер Эркхарт что-то получит в наследство, когда старуха умрет, — предположил Бантер.

— Возможно. Правда, он не любит об этом распространяться, — ответила Ханна, — но вряд ли бы он тратил время попусту на эти поездки в Уэстморленд. Хотя лично я не стала бы брать деньги, добытые нечестным путем. Они добра не приносят, мистер Бантер.

— Об этом легко говорить, пока у тебя нет соблазна, — вступилась за хозяина миссис Петтикан. — О многих знаменитых семействах и не слышали бы, если бы кое-кто не нарушал правил. Если бы правда всплыла наружу, то, как говорится, не в одном шкафу обнаружились бы скелеты.

— Как вы правы! — воскликнул Бантер. — Мне доводилось видеть бриллиантовые ожерелья и меха, на которые можно было бы навесить бирку «плата за грехи», если бы все темные делишки выплывали на свет, миссис Петтикан. А многих аристократических семейств и на свете бы не было, если бы тот или другой король не гулял, как говорится, налево.

— Говорят, что, когда миссис Рейберн была молода, ее в приличный дом и на порог не пускали, — мрачно промолвила Ханна. — Королева Виктория даже не позволила ей выступать перед монаршим семейством — настолько хорошо всем было известно о ее делишках.

— Она ведь была актриса, да?

— И, говорят, красотка. Не могу вспомнить ее псевдоним, — задумчиво проговорила миссис Петтикан. — Какой-то странный — Гайд-парк или что-то такое. А этот Рейберн, за которого она вышла замуж, — он был никем; она за него вышла, чтобы замять скандал. У нее было двое детей, но оба умерли в холеру, и уж точно ей в наказание.

— Нет, мистер Бойз говорил иначе, — заметила Ханна с самодовольной усмешкой, — он говорил, что дьявол заботится о своей пастве.

— Он всегда был легкомысленным, и ничего в этом нет удивительного, если вспомнить, с какими людьми он общался, — промолвила миссис Петтикан. — Если бы он знал, что ему предстоит умереть, он бы вел себя иначе. Когда он хотел, он умел вести себя очень хорошо. Приходил сюда, болтал о том о сем, смешил нас.

— Вы слишком потакаете мужчинам, миссис Петтикан, — заявила Ханна. — Стоит вам увидеть хорошие манеры и слабое здоровье, как вы уже и таете.

— Так мистер Бойз все знал о миссис Рейберн?

— Конечно, это же семейные дела, и уж наверняка мистер Эркхарт рассказывал ему больше, чем нам. На каком поезде он сказал приедет, Ханна?

— Сказал — обед в половине восьмого. Значит, поезд в шесть тридцать.

Миссис Петтикан посмотрела на часы, и Бантер, восприняв это как намек, поднялся и начал прощаться.

— Надеюсь, вы еще к нам придете, мистер Бантер, — любезно промолвила кухарка. — Хозяин не возражает, чтобы нас посещали почтенные джентльмены. В среду у меня выходной.

— А у меня в пятницу, — добавила Ханна, — и, кроме того, я свободна каждое второе воскресенье. Если вы протестант, мистер Бантер, то преподобный Кроуфорд на Джад-стрит читает прекрасные проповеди. Хотя, может, вы куда уезжаете на Рождество.

Мистер Бантер ответил, что праздники он проведет в Денвере, в герцогском доме, и отбыл в лучах чужой славы.

ГЛАВА 10

— А, вот и ты, Питер! — воскликнул старший инспектор Паркер. — Вот дама, с которой ты хотел познакомиться. Миссис Балфинч, позвольте мне представить вам лорда Питера Уимзи.

— Очень рада, — промолвила миссис Балфинч. Она хихикнула и принялась припудривать свое большое белое лицо.

— Миссис Балфинч до замужества была душой бара «Девять колец» на Грейз-Инн-роуд, — пояснил мистер Паркер, — и прославилась там благодаря своему обаянию и остроумию.

— Вы туда тоже заходили? — осведомилась у инспектора миссис Балфинч. — Не слушайте его, ваша светлость. Вы же знаете, какие эти полицейские.

— Прохвосты, — покачал головой Уимзи. — Но я не нуждаюсь в его рекомендациях, миссис Балфинч, у меня есть собственные глаза и уши, и могу сказать лишь одно, посчастливься мне вовремя с вами познакомиться, и плакал бы мистер Балфинч.

— И вы туда же, — лучась от удовольствия, заявила миссис Балфинч, — не знаю, что бы вам сказал мой муж. Он очень расстроился, когда за мной пришел полицейский и потребовал, чтобы я отправлялась в Скотленд-Ярд. Он сказал: «Не нравится мне это, Грейси, нас всегда здесь уважали и мы никогда не продавали спиртного после положенного часа. А ведь стоит туда попасть, и бог весть какие они зададут тебе вопросы». А я ему ответила: «Что ты разнюнился? Меня все знают, и никто ничего против меня не имеет, а если они хотят узнать о джентльмене, который оставил пакетик в «Кольцах», я с удовольствием расскажу. Что тут такого?» И еще я сказала: «Вот если я не пойду, то десять к одному, они что-нибудь заподозрят». «Ну ладно, — сказал он, — тогда я пойду с тобой». — «А как же новый бармен, которого ты утром собирался нанять? — ответила я. — Меня больше не заставишь заниматься этими бутылками». Поэтому я здесь, а он остался дома. За это я его и люблю. Не хочу сказать ничего плохого о Балфинче, но, полиция там или не полиция, я умею постоять за себя.

— Безусловно, — терпеливо ответил Паркер. — Мистеру Балфинчу нечего беспокоиться. Нам надо от вас одно — чтобы вы как можно подробнее рассказали о том молодом человеке и помогли нам отыскать пакетик из-под белого порошка. Так вы сможете спасти невинного человека от приговора, и я уверен, ваш муж не будет возражать.

— Бедняжка! — промолвила миссис Балфинч. — Как только я прочитала отчет об этом процессе, я сразу сказала Балфинчу…

— Минуточку. Если вы не возражаете, миссис Балфинч, давайте начнем сначала, чтобы лорду Питеру все стало ясно.

— Конечно. Ну так вот, милорд, перед тем как выйти замуж, я работала барменшей в «Девяти кольцах», как сказал старший инспектор. Меня тогда звали мисс Монтегю — что гораздо красивее, чем Балфинч, и мне было очень жалко расставаться с этим именем, но девушке приходится идти на огромные жертвы, когда она выходит замуж, так что одной больше, одной меньше — роли не играет. Я никогда не работала официанткой в пивной, только стояла за стойкой бара, вход в который с другой стороны, так как в округе обитала не слишком утонченная публика, а в бар по вечерам заходили очень приличные джентльмены. Так вот, Я работала там до свадьбы, а замуж я вышла в августе. И помню, однажды вечером к нам зашел джентльмен…

— Не можете ли вы вспомнить точную дату?

— Точную нет — не стану врать, но это было где-то перед самым длинным днем года, потому что, помню, сказала ему об этом, чтобы, знаете, поддержать беседу.

— Это достаточно точно. Значит, около 20–21 июня?

— Верно. А вот время я вам могу назвать точно, вы ж любите следить за стрелками часов. — Миссис Балфинч снова хихикнула и игриво огляделась в ожидании аплодисментов. — У стойки в это время сидел один джентльмен — я его не знаю, он не из местных, — и он спросил, когда мы закрываемся, а я ему ответила: «В одиннадцать». И он тогда сказал: «Слава богу! А я думал, меня выставят в 10.30». А я посмотрела на часы и добавила: «Не волнуйтесь сэр, у нас эти часы всегда спешат на пятнадцать минут». На часах в это время было двадцать минут одиннадцатого, значит, на самом деле — пять минут. И мы еще поболтали обо всех этих запретах и о том, как они пытаются сократить время до половины одиннадцатого, и о нашем добром друге судье мистере Джадкинсе. И пока мы говорили — я это очень хорошо помню, — дверь распахнулась, и в бар влетел молодой джентльмен. «Дайте мне двойное бренди, быстро!» — закричал он. У меня как-то не возникло желания его обслуживать, такой он был бледный и странный. Я решила, что он уже принял достаточно, а хозяин за этим очень следил. Но говорил он нормально, не повторял одно и то же, и взгляд у него не блуждал, хотя глаза были какие-то странные. Мы в нашем деле, знаете ли, хорошо разбираемся в таких вещах. Он схватился за стойку, согнулся чуть не вдвое и говорит: «Будьте умницей, налейте мне покрепче. Что-то мне очень Плохо». А джентльмен, с которым я разговаривала, сказал: «Держитесь! Что случилось?» И молодой человек ответил: «Кажется, я заболеваю» и вот так сложил руки на животе.

Миссис Балфинч обхватила себя за талию и трагически закатила большие голубые глаза.

— Ну, когда я увидела, что он не пьяный, я налила ему двойной «Мартель» и чуть-чуть содовой, он выпил залпом и сказал: «Да, теперь лучше». А другой джентльмен взял его под руку и помог сесть. Посетителей оставалось довольно много, но они не обращали на него внимание, в это время передавали новости с бегов. Потом молодой человек попросил у меня стакан воды, и я принесла ему, а он сказал: «Извините, что напугал вас, но у меня большие неприятности, и, наверное, это сказалось на моем желудке, ведь у меня гастрит». Так он сказал и добавил: «Любые волнения тут же отражаются. Надеюсь, это мне поможет». И он достал белый пакетик с порошком, высыпал его в стакан с водой, размешал авторучкой и выпил.

— А порошок не шипел? — спросил Уимзи.

— Нет, и он еще потратил время, чтобы как следует его размешать. Он выпил и сказал: «Это поможет» или что-то в этом роде. Потом он сказал: «Спасибо. Мне уже лучше, теперь я поеду домой». Взял шляпу и вышел.

— А много он насыпал порошка в стакан?

— Да, солидную порцию. Он не отмерял, просто сыпанул из пакетика. Думаю, там было с десертную ложку.

— А что стало с пакетиком? — осведомился Паркер.

— Ну так вот. — Миссис Балфинч кинула взгляд на Уимзи и, кажется, осталась довольна произведенным ею впечатлением. — Мы только проводили последнего посетителя — это было в пять минут двенадцатого, — и Джордж уже закрывал дверь, как я заметила что-то белое на сиденье. Я решила, что это чей-то носовой платок, но когда подошла, увидела, что это пакетик. И я сказала Джорджу: «Здесь джентльмен оставил свое лекарство». Джордж спросил меня, что за джентльмен, и я ему рассказала. Потом он спросил, что это за лекарство, я посмотрела, но этикетка была оторвана. Просто такой аптечный пакетик с завернутыми углами, только этикетки не было.

— Может, оставались какие-нибудь следы букв, красные или черные?

Миссис Балфинч задумалась.

— Нет, ничего. Вот вы спросили, и сейчас мне кажется, что там было что-то красное, но ручаться не буду, А то, что этикетки не было, это точно, потому что я внимательно смотрела.

— Надеюсь, вы не пробовали содержимое?

— Ну уж нет! Ведь там мог оказаться яд. Говорю вам, посетитель был какой-то странный.

Паркер и Уимзи обменялись взглядами.

— Вы уже тогда обратили на это внимание, — спросил Уимзи, — или вам позже пришло это в голову, когда вы прочитали о суде?

— Конечно, прямо тогда, — отрезала миссис Балфинч. — Я же говорю вам, поэтому я и не попробовала. Я и Джорджу так сказала. К тому же это мог быть не яд, а «снежок» или еще что. «Лучше его не трогать», — сказала я Джорджу, а он ответил: «Сожги его». Но я сжигать не стала. Джентльмен мог вернуться за ним. Я запихала на полку за баром, где стояли бутылки, и до вчерашнего дня даже не вспоминала о нем, пока не пришли полицейские.

— Там уже искали, но ничего не нашли, — заметил Паркер.

— Ну тогда я не могу сказать. Я положила его туда, а в августе ушла из «Колец», так что не знаю, что с ним потом стало. Может, просто выбросили во время уборки. Хотя, постойте, вру, я его вспоминала. Я о нем вспомнила, когда прочитала отчет о судебном процессе, и еще сказала Джорджу: «Не удивлюсь, если это тот самый Джентльмен, который заходил сюда и так плохо выглядел, только представь себе!» Именно так я сказала, а Джордж ответил: «Хватит сочинять, Грейси. Не хочешь же ты, чтобы тебя приплели к этому делу». Джордж всегда осторожничает.

— Жаль, что вы тогда не обратились в полицию, — строго сказал Паркер.

— Откуда мне было знать, что это важно? Водитель такси увидел его через несколько минут, и ему уже было опять плохо, так что порошок здесь ни при чем, если вообще это тот самый джентльмен. Короче, я об этом не думала, пока процесс не закончился и о нем не написали во всех газетах.

— Будет новое заседание суда, — заметил Паркер. — Возможно, вам придется давать там показания.

— Вы знаете, где меня найти, — бодро откликнулась миссис Балфинч. — Я никуда не убегу.

— Мы вам очень признательны за то, что вы пришли, — любезно промолвил Уимзи.

— Ерунда, — ответила дама. — Больше вам ничего не надо, инспектор?

— Пока все. Если нам удастся найти пакетик, мы пригласим вас, чтобы вы опознали его. Между прочим, я бы советовал не обсуждать эту тему со своими подругами, миссис Балфинч. Дамы иногда любят поговорить. Одно тянет за собой другое, и всплывают такие подробности, которых и не было на самом деле. Надеюсь, вы меня понимаете.

— Я никогда не была болтушкой, — с оскорбленным видом заявила миссис Балфинч. — Дамы в этом отношении в подметки не годятся джентльменам, которые умеют получить пять, сложив два и два.

— Я могу это передать защите? — спросил Уимзи, когда свидетельница отбыла.

— Конечно, — откликнулся Паркер, — для того я и пригласил тебя, чтобы ты сам все услышал. А пока мы займемся поисками пакетика.

— Да, — задумчиво пробормотал Уимзи. — Естественно, вам придется этим заняться.

Мистера Крофтса не слишком обрадовала эта история.

— Я ведь предупреждал вас, лорд Питер, к чему может привести излишняя откровенность с полицией, — сказал он. — Теперь, когда им это известно, они сделают все возможное, чтобы использовать эту информацию в своих интересах. Почему вы не предоставили заниматься расследованием нам?

— Черт возьми, — сердито ответил Уимзи, — вы занимались им три месяца и ничего не добились. А полиция все сделала за три дня. В этом деле важно время.

— Очень может быть, но разве вы не понимаете, что полиция теперь не успокоится, пока не найдет этот бесценный пакетик?

— Ну и что?

— А предположим, там был не мышьяк? Если бы вы предоставили все нам, мы бы сообщили это на суде в последнюю минуту, когда что бы то ни было расследовать уже поздно, и выбили бы у обвинения почву из-под ног. Если рассказать присяжным историю миссис Балфинч, возможно, они и сочтут, что пострадавший покончил жизнь самоубийством. Теперь полиция что-нибудь найдет и докажет, что порошок был абсолютно безобидным.

— А если они выяснят, что это был мышьяк?

— В этом случае мы, конечно, добьемся оправдательного приговора, — согласился мистер Крофтс. — Но неужели вы верите в такую возможность, милорд?

— Совершенно очевидно, что не верите вы, — запальчиво воскликнул Уимзи. — Более того, вы считаете свою клиентку виновной. А я нет.

Мистер Крофтс пожал плечами.

— В интересах нашей клиентки мы обязаны рассмотреть любые показания с невыгодной для нее точки зрения, чтобы предугадать, на чем может сыграть обвинение, — пояснил он. — Повторяю, милорд, вы поступили необдуманно.

— Знаете, меня не устраивает вердикт «Не доказано» — сказал Уимзи. — Мне слишком дороги честь и счастье мисс Вейн; меня не устраивает, что ее могут как признать виновной, так и оправдать на основании элементарного сомнения. Я хочу, чтобы ее полностью оправдали, а вину возложили на преступника. И еще я хочу, чтобы относительно этого не оставалось больше никаких сомнений.

— Это было бы крайне желательно, милорд, — согласился адвокат, — но позвольте вам напомнить, что речь сейчас идет не о чести и счастье мисс Вейн, а о том, чтобы спасти ее от виселицы.

— А я считаю, что лучше виселица, чем жизнь со славой убийцы, чудом избежавшей наказания, — возразил Уимзи.

— Серьезно? — удивился мистер Крофтс. — Не думаю, что защита может руководствоваться этим соображением. Позволю себе спросить, а сама мисс Вейн разделяет это мнение?

— Не удивлюсь, если да, — ответил Уимзи. — Но она невиновна, и я заставлю вас в это поверить.

— Чудно, чудно, — вкрадчиво промолвил мистер Крофтс, — ничто не доставит мне такой радости. Но, повторю свое скромное мнение, вашей светлости следовало бы меньше полагаться на старшего инспектора Паркера.

Когда Уимзи вошел в офис мистера Эркхарта на Бедфорд-стрит, внутри у него еще все кипело. Старший клерк вспомнил его и приветствовал с должным почтением. Он попросил его светлость присесть и исчез в глубине помещения.

Как только дверь закрылась, машинистка с волевым, некрасивым лицом оторвалась от работы и коротко кивнула лорду Питеру. Уимзи узнал в ней одну из представительниц своего «котятника» и поставил про себя мысленный плюс против имени мисс Климпсон. Однако они не успели обменяться ни единым словом, так как старейший клерк вернулся и пригласил лорда Питера в кабинет.

Норман Эркхарт поднялся из-за стола и дружелюбно протянул руку. Уимзи уже видел его на процессе и тогда еще отметил аккуратность его одежды, густые волосы, темные гладкие, деловой и респектабельный вид. Сейчас он обратил внимание на то, что тот несколько старше, чем видел издалека. На взгляд он определил его возраст как сорок с небольшим. Лицо у него было бледным и поразительно чистым, если не считать крохотных веснушек, которые выглядели несколько необычно в это время года, особенно у человека, чей образ жизни явно не предполагал длительного пребывания на солнце. Проницательные глаза смотрели несколько устало, и вокруг них лежали темные круги, говорившие о том, что их обладателю не чужда тревога.

Адвокат приветствовал гостя высоким приятным голосом и осведомился, чем он может ему служить.

Уимзи объяснил, что его интересует дело мисс Вейн и он облечен властью обеспокоить мистера Эркхарта своими вопросами, добавив при этом, как обычно, что ему очень не хотелось бы ему надоедать.

— Что вы, что вы, лорд Питер! Я только рад помочь вам, хотя, боюсь, все, что я знаю, вы уже слышали. Я был потрясен результатами вскрытия и, признаюсь, почувствовал сильное облегчение, когда подозрение не пало на меня, несмотря на все обстоятельства.

— Да, это тяжело, — согласился Уимзи. — Но вы своевременно предприняли все меры предосторожности.

— Ну, знаете, у нас, адвокатов, уже вошло в привычку быть осторожными. Нет, мне и в голову не приходила тогда мысль об отравлении — не стоит и говорить, что я бы сразу настоял на расследовании. Я больше думал о доброкачественности пищи, он ведь мог и отравиться. Нет, конечно, не о ботулизме — симптомы не те, — а просто о какой-нибудь бацилле, попавшей в посуду или в продукты. И я был рад, что мои опасения не подтвердились; правда, реальность оказалась гораздо хуже. Думаю, во всех случаях внезапной и необъяснимой болезни следует проводить анализ слизи, но доктор Вир был полностью удовлетворен, а я доверял его суждениям.

— Конечно, — ответил Уимзи. — Глупо в каждой смерти видеть убийство, однако, осмелюсь утверждать, они происходят гораздо чаще, чем кажется.

— Да-да. Если бы я занимался уголовными делами, может, у меня и зародились бы подозрения, но моя работа связана исключительно с делами имущественными — завещания, разводы и тому подобное.

— Кстати, о завещаниях, — небрежно заметил Уимзи, — мистер Бойз не ожидал никаких финансовых поступлений?

— По крайней мере, мне об этом ничего не известно. Его отец не очень состоятельный человек — обычный сельский пастор с небольшими доходами, огромным домом и разрушающейся церковью. Да и все семейство относится к самым бедным представителям среднего класса, живущим своим трудом, — финансовых источников никаких и куча налогов. Даже если бы Филипп всех пережил, он получил бы не больше нескольких сот фунтов.

— А у меня сложилось впечатление, что где-то была богатая тетя.

— О нет, если вы только не имеете в виду старую Креморну Гарденз. Она его двоюродная бабушка с материнской стороны. Но она уже много лет с ними не общалась.

И тут на лорда Питера снизошло прозрение. Сообщение Паркера о белом пакетике так разволновало его, что он толком не вник в рассказ Бантера о чаепитии с Ханной Вестлок и миссис Петтикан. Теперь же он вспомнил об актрисе, которую звали «Гайд-парк или что-то в этом роде». Конечно! Ведь только узкий и длинный пруд Серпентайн отделяет лондонский Гайд-парк от садов Кенсингтон-Гарденз. Все встало на свои места так легко и просто, что следующий вопрос он задал без всякого промедления:

— Это та самая миссис Рейберн из Уиндла в Уэстморленде?

— Да, — ответил мистер Эркхарт. — Кстати, я только что у нее был. Ну да, вы же писали мне туда. Бедная старушка, она уже пять лет как полностью впала в детство. Ужасная жизнь — обуза и для себя, и для окружающих. Мне всегда казалось жестоким не давать умереть бедным старикам. Усыпляем же мы любимых животных, — но закон не позволяет нам быть милосердными.

— Да, стоит продлить мучения какой-нибудь кошки, и на вас тут же натравят Национальное общество предупреждения жестокого обращения с животными, — согласился Уимзи. — Не глупо ли? Газеты с негодованием пишут о том, что собак держат в холодных будках, и усом не ведут, когда домовладельцы сдают непросушенные и незастекленные подвалы семьям по тринадцать человек. Иногда меня это просто бесит, хотя я вообще-то человек мирный. Бедная Креморна Гарденз, теперь ей осталось уже недолго.

— Да, мы все считали, что она вот-вот умрет. Сердце сдавало — ей больше девяноста, и у нее случаются приступы. Но эти древние старушки поразительно живучи.

— Я так понимаю, вы теперь ее единственный родственник.

— Видимо, да, кроме моего дяди, который живет в Австралии. — Мистер Эркхарт признал факт родственной связи, даже не поинтересовавшись, откуда об этом известно Уимзи. — Не думаю, чтобы мое присутствие могло ей чем-нибудь помочь, но я ее поверенный, так что мне надо быть на месте, когда что-нибудь случится.

— Конечно-конечно. И как ее поверенный вы знаете, кому она оставила деньги.

— Да, конечно. Хотя я не очень понимаю, какое это имеет отношение к нашему вопросу.

— Понимаете, я подумал, что Филипп Бойз мог впутаться в какую-нибудь финансовую историю, — пояснил Уимзи, — со всеми бывает, и решил выйти из нее кратчайшим путем. Но если бы он мог надеяться что-то получить от миссис Рейберн, которая уже совсем приблизилась к смертному порогу, он бы выждал или подписал обязательство уплатить долг кредитору по получении наследства?..

— Ах, вы пытаетесь доказать, что это самоубийство! Согласен, это самый убедительный ход для защиты мисс Вейн, и тут я могу поддержать вас, поскольку миссис Рейберн ничего не завещала Филиппу. Насколько мне известно, у него не имелось ни малейшего повода надеяться.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Более того, — мистер Эркхарт помедлил, — признаюсь, он как-то спросил меня об этом, и мне пришлось ему сказать, что у него нет ни малейшего шанса что бы то ни было получить.

— Он действительно спросил вас?

— Да.

— Вот это зацепка. А как давно это было?

— Думаю, около полутора лет назад. Точно сказать не могу.

— Поскольку миссис Рейберн полностью впала в детство, вряд ли он мог рассчитывать на то, что она изменит завещание?

— На это не было ни малейшей надежды.

— Теперь я понимаю. Думаю, мы это сможем использовать. Конечно, это страшный удар — разочароваться в том, на что рассчитывал. Кстати, а велико ли состояние?

— Довольно велико — тысяч семьдесят — восемьдесят.

— Да, неприятно думать, что все это уплывает. Кстати, а как насчет вас? Вы что-то получаете? Прошу прощения за любопытство, но вы заботились о ней много лет и вы ее единственный родственник, так что сумма, как говорится, должна быть довольно кругленькой?

Адвокат нахмурился, Уимзи извинился еще раз.

— Знаю-знаю, я страшно бестактен. Это мой недостаток. А когда старушка умрет, это все равно появится в газетах, так что не знаю, зачем я вас допрашиваю. Прошу прощения, забудьте об этом.

— Почему же, я скажу вам, — не спеша возразил мистер Эркхарт, — хотя профессиональный инстинкт возбраняет разглашать дела клиентов. Я действительно единственный наследник.

— Да? — разочарованно откликнулся Уимзи. — В этом случае мотивы не столь убедительны. То есть тогда ваш кузен мог рассчитывать что-то получить от вас. Я, конечно, не знаю, какие у вас были планы…

Мистер Эркхарт покачал головой.

— Я понимаю, к чему вы клоните, и это совершенно естественная мысль. Однако такое использование денег полностью противоречило бы воле, выраженной завещательницей. Даже если бы я мог бы нарушить с правовой точки зрения, я никогда бы этого не сделал из моральных соображений, так я и сказал Филиппу. Конечно, иногда я бы мог помогать ему деньгами, но, сказать по правде, вряд ли бы я стал это делать. На мой взгляд, единственным спасением для Филиппа было зарабатывать своим трудом. Не хочу плохо говорить о мертвых, но он был склонен полагаться на других.

— Понятно. Конечно, миссис Рейберн думала так же?

— Не совсем. Нет. Тут все гораздо сложнее. Она считала, что семья обошлась с ней несправедливо. Короче, раз уж мы так далеко зашли, я могу вам передать ее точные слова.

Он позвонил в колокольчик.

— Самого завещания у меня здесь нет, но есть черновик. О, мисс Мерчисон, не принесете ли вы мне ящик с надписью «Рейберн»? Мистер Понд вам покажет.

Дама из «котятника» молча отправилась на поиски ящика.

— Конечно, не совсем правильно хранить все в одной коробке, лорд Питер, — продолжил мистер Эркхарт, — но порой это удобнее, чем раскладывать по отдельным папкам. Подождите немного, я хочу вам объяснить, почему вынужден занять бескомпромиссную позицию по отношению к своему кузену. А, благодарю вас, мисс Мерчисон. Он открыл ящик ключом из связки, которую вытащил из кармана брюк, и начал перебирать бумаги. Уимзи смотрел на него с видом терьера, ожидающего подачки.

— Ай-ай-ай, — воскликнул адвокат, — кажется, его нет здесь. Ну конечно, как я мог забыть! Прошу прощения, он в сейфе у меня дома. Я брал его для справки в июне, когда у миссис Рейберн было обострение, и в этой суматохе после смерти Филиппа забыл вернуть на место. Суть документа такова…

— Ничего, я не тороплюсь, — перебил собеседника Уимзи. — Наверное, я смогу увидеть его, если зайду к вам домой завтра утром?

— Безусловно, если вы считаете, что это важно. Простите за небрежность. А пока не могу ли я вам еще что-нибудь рассказать?

Уимзи задал еще несколько вопросов относительно того, что уже расследовал Бантер, и ушел. Мисс Мерчисон снова сидела за машинкой в приемной. Когда он проходил мимо, она даже не подняла голову.

«Любопытно, — думал Уимзи, шагая по Бедфорд-стрит, — все стараются оказать помощь в этом деле. Бодро отвечают на вопросы, которые и задавать-то неприлично, вдаются в объяснения, чего делать тоже не обязаны. Похоже, никто ничего не скрывает. Поразительно. Может, этот тип действительно сам покончил с собой? Хотелось бы надеяться. А еще больше мне хотелось бы поговорить с ним. Черт побери, уж я бы заставил его отвечать! У меня есть пятнадцать описаний его характера, и все разные… Очень неблагородно совершать самоубийство и не оставлять при этом записки. Из-за этого-то люди и попадают в неприятности. Когда я решу вышибить себе мозги…»

Он остановился.

— Надеюсь, мне никогда не придет это в голову, — пробормотал он себе под нос. — Хочется верить, что у меня не возникнет такой необходимости. Что-то мне уже надоедает отправлять людей на виселицу. Сколько огорчений для их друзей… И хватит думать о виселицах, а то расстроюсь.

ГЛАВА 11

На следующий день в девять утра Уимзи явился к мистеру Эркхарту и застал того за завтраком.

— Я решил вас поймать до вашего ухода в офис, — с виноватым видом пояснил он. — Спасибо, я уже перекусил. Нет, действительно спасибо, до одиннадцати я ничего не пью. Плохо влияет на желудок.

— Я нашел вам этот черновик, — любезно сообщил мистер Эркхарт. — Пока я пью кофе, можете взглянуть на него. Конечно, он раскрывает некоторые семейные тайны, но все это уже в прошлом.

Он принес со стола машинописный лист и вручил его Уимзи, который про себя сразу отметил, что текст напечатан на машинке фирмы «Вудсток», у которой плохо пропечатывается строчное «р» и заскакивает заглавное «А».

— Наверное, мне следует прояснить отношения между Бойзами и Эркхартами, — продолжил адвокат, возвращаясь к своему завтраку, — чтобы вы поняли суть завещания. Общим предком обоих семейств был Джон Хаббард, крайне уважаемый банкир начала прошлого века. Он жил в Ноттингеме, и банк, как это и было принято в те времена, находился в частной семейной собственности. У него росли три дочери — Джейн, Мэри и Розанна. Они получили хорошее образование, и им предстояло унаследовать дело. Однако старик начал совершать классические ошибки — глупо спекулировать на бирже, предоставлять конкурентам излишнюю свободу действий, обычная история. Банк лопнул, дочери остались без гроша. Старшая, Джейн, вышла замуж за Генри Брауна, бедного и вопиюще благонравного учителя. У них родилась одна-единственная дочь Джулия, которая и вышла замуж за преподобного Артура Бойза, а потом стала матерью Филиппа. Вторая дочь, Мэри, преуспела больше, хотя и вышла замуж за человека ниже себя по званию. Она приняла предложение некоего Джосайи Эркхарта, который занимался торговлей кружевами. Для ее родителей это стало ударом, но Джосайя происходил из приличной семьи и был чрезвычайно достойным человеком. У Мэри был сын Чарльз Эркхарт, который стремился порвать с унизительным занятием торговлей. Он поступил на работу в адвокатскую контору, хорошо проявил себя и в конечном счете стал партнером. Это и был мой отец, а я унаследовал его дело.

Третья дочь, Розанна, отличалась ото всех. Она была очень красива, замечательно пела и танцевала, в общем, была крайне привлекательной и испорченной особой. К ужасу своих родителей она сбежала из дома и поступила на сцену. Ее имя вычеркнули из семейной библии, а сама она вознамерилась оправдать худшие опасения. Она стала любимицей светского Лондона. Скрывшись под именем Креморна Гарденз, она одерживала одну скандальную победу задругой. Заметьте, она была умна и не проматывала то, что получала. Она брала всё — деньги, драгоценности, меблированные квартиры, лошадей, экипажи и превращала это в деньги. Она никогда ничего не тратила, платила только собой, считая свои прелести справедливой платой за подношения, и, осмелюсь утверждать, так оно и было. Я познакомился с ней, когда она уже была пожилой женщиной, но и тогда она поражала остатками редкой красоты, пока апоплексический удар окончательно ее не разрушил. По-своему она проницательная и хваткая старуха. Из своих сухоньких ручек она не выпустит ничего. Думаю, вы знакомы с такими людьми.

Короче говоря, старшая сестра, которая вышла за школьного учителя, порвала с ней отношения. Вместе с мужем она заслонилась от всего света своей добродетелью и вздрагивала каждый раз, когда видела имя Креморны Гарденз на афишах. Они, не распечатывая, отсылали обратно ее письма, отказали ей от дома, а в довершение всего Генри Браун однажды попытался выставить ее из церкви, когда она приехала на похороны Джейн.

Мои дед и бабка были более терпимы. Сами они не навешали ее, но время от времени заказывали ложу на ее спектакли, послали ей приглашение на свадьбу сына, в общем, соблюдали правила вежливости. Поэтому она поддерживала светские отношения и с моим отцом, а затем передала ему свои дела. Он считал, что собственность есть собственность, каким бы образом ее ни приобрели, и говорил, что если адвокат будет отказываться от грязных денег, то ему придется выставить за дверь половину клиентов.

Старуха ничего не забыла и ничего не простила. Одно упоминание семейства Браунов — Бойзов приводило ее в ярость. Поэтому, когда дело дошло до завещания, она вставила в него параграф, который вы сейчас видите. Я говорил ей, что Филипп Бойз не имеет никакого отношения к ее обидчикам, впрочем — как и Артур, но старая карга и слышать не хотела. Поэтому я написал завещание так, как она хотела; не сделай этого я, это сделал бы кто-нибудь другой.

Уимзи кивнул и сосредоточился на завещании, которое было датировано восемью годами ранее. Норман Эркхарт назывался в нем единственным наследником, за включением небольших сумм, оставляемых слугам и театральным благотворительным фондам. Далее там значилось следующее:

«Остальную свою собственность, вне зависимости от формы и места ее размещения, я оставляю своему внучатому племяннику Норману Эркхарту, адвокату с Бедфорд-стрит в его пожизненное пользование. После же его смерти она должна быть поровну разделена между его наследниками. Если же названный Норман Эркхарт скончается, не оставив наследников, указанная собственность должна перейти в руки (далее следовал перечень благотворительных фондов). Я завещаю свою собственность как знак благодарности за проявленное ко мне уважение со стороны названного Нормана Эркхарта и его отца, покойного Чарльза Эркхарта, с условием, что ничего из нее не попадет в руки моего внучатого племянника Филиппа Бойза или его наследников. И для того чтобы подчеркнуть бесчеловечное обращение со мной семьи названного Филиппа Бойза, я велю названному Норману Эркхарту не ссужать Филиппа Бойза никакими деньгами, полученными как доход от упомянутой собственности, и не помогать ему с их помощью».

— Гм, довольно ясно и убедительно, — заметил Уимзи.

— Да. Что будешь делать со старухами, не желающими прислушиваться к голосу рассудка? Она довольно пристально следила за тем, чтобы я записал все дословно.

— Конечно, это должно было огорчить Филиппа Бойза, — согласился Уимзи. — Благодарю вас, я рад, что увидел это. Подкрепляет версию о самоубийстве.

Теоретически это, возможно, было и так, но теория не слишком согласовывалась с тем, что Уимзи уже знал о характере Филиппа Бойза. Лично он склонен был полагать, что решающую роль сыграл заключительный разговор с Харриет. Хотя и это было не слишком убедительным. Он не мог себе представить, чтобы Филипп испытывал к Харриет Вейн глубокие чувства. Возможно, ему просто мешало пристрастное отношение к этому человеку. Он опасался, что эмоции у него берут верх над разумом.

Он вернулся домой и сел за чтение верстки романе. Вне всяких сомнений Харриет умела писать, но нельзя было сомневаться и в том, что она слишком осведомлена в области отравлений. Более того, в книге рассказывалось о двух художниках из Блумсбери, которые вели идеальную жизнь, полную любви, смеха и нищеты, пока кто-то не отравил юношу и не оставил девушку безутешной вдовой, страстно мечтающей о мести. Уимзи заскрипел зубами и отправился в тюрьму, где чуть не устроил сцену ревности. К счастью, после того как он довел свою клиентку до слез, на помощь пришло чувство юмора.

— Прошу прощения, — промолвил он, — все дело в том, что я ревную к этому Бойзу. Я знаю, это дурно, но ничего не могу с собой поделать.

— В том-то и дело, что вы всегда будете ревновать к нему, — ответила Харриет.

— А если я буду ревновать, я не смогу с этим жить. Вы это хотите сказать?

— Просто вы станете чувствовать себя несчастным, уже не говоря обо всем остальном.

— Если вы когда-нибудь выйдете за меня замуж, я перестану ревновать, потому что пойму наконец, что действительно вам нравлюсь.

— Это вы сейчас так думаете, а на самом деле все будет наоборот.

— Ну что вы! С чего бы мне тогда ревновать? Это все равно что жениться на вдове. А может, все вступающие в повторный брак ревнивы?

— Не знаю. Но это не совсем одно и то же. Вы никогда не сможете доверять мне, и мы окажемся страшно несчастны.

— Черт побери! — воскликнул Уимзи. — Стоит вам хоть раз сказать, что я для вас что-то значу, и все пойдет Прекрасно. Я поверю, Я представляю себе черт те что лишь потому, что вы этого не говорите.

— Все равно начнете представлять. Вы предлагаете мне нечестную сделку. Впрочем, как и все мужчины.

— Так уж и все?

— Ну почти все.

— Это отвратительно, — очень серьезно сказал Уимзи. — Конечно, если я окажусь таким идиотом, все будет абсолютно безнадежно. Понимаю, что вы имеете в виду. Я когда-то знавал человека, с которым ревность сыграла плохую шутку. Если жена постоянно не висела у него на шее, он говорил, что ей на него наплевать, а если она выражала ему нежность, он упрекал ее в лицемерии. В конце концов он ее так довел, что она сбежала с человеком, к которому не испытывала вообще никаких чувств. Тогда он стал утверждать, что с самого начала был прав, хотя все говорили ему, что он сам во всем виноват. Все это очень сложно. Похоже, выгоднее всего начать ревновать первому. Может, это вам удастся стать первой? Как бы это было хорошо! Это доказывало бы, что вы испытываете ко мне хоть какой-то интерес. Может, посвятить вас в детали моего жуткого прошлого?

— Пожалуйста, не надо.

— Почему?

— Я ничего не хочу знать о других.

— Неужто? Ну что ж, это многообещающе. Я хочу сказать, если бы вы испытывали ко мне материнские чувства, вы бы стремились понять меня и помочь. Терпеть не могу, когда меня понимают и когда мне помогают. К тому же мало кто из них что-либо значил для меня, кроме Барбары, конечно.

— Кто такая Барбара? — поспешно осведомилась Харриет.

— О, одна девушка. Я ей очень многим обязан, — с мечтательным видом ответил Уимзи. — Когда она вышла замуж за другого, я занялся сыскной деятельностью, чтобы залечить душевные раны, и оказалось, что это очень интересно. Да, я тогда был совершенно не в себе. Ради нее я даже прослушал специальный курс логики.

— Боже милостивый!

— Только для того, чтобы повторять «Barbara celarent darii ferio baralipton ^[3]. В этой фразе был какой-то таинственно-романтический оттенок, намекавший на страсть. Сколько ночей я твердил это соловьям в саду школы Святого Иоанна — сам я учился в Балиоле, но здания стояли рядом.

— Если за вас кто-нибудь и выйдет замуж, то лишь для того, чтобы получать удовольствие от подобной галиматьи, — сурово заметила Харриет.

— Довольно унизительный стимул, но лучше, чем ничего.

— Я и сама когда-то умела нести чепуху, — со слезами на глазах вымолвила Харриет, — но из меня это выбили. Знаете, я действительно когда-то была очень жизнерадостной — вся эта мрачность и подозрительность не были мне свойственны. Но я как-то не устояла.

— И неудивительно, дорогая. Но все изменится. Просто улыбайтесь, а остальное предоставьте дяде Питеру.

Вернувшись домой, Уимзи нашел записку. В ней говорилось:

«Дорогой лорд Питер, как вы могли убедиться, я получила место. Мисс Климпсон послала сюда шесть человек — всех с разными историями и характеристиками, — и мистер Понд (старший клерк) с одобрения мистера Эркхарта выбрал меня.

Я работаю здесь всего два дня, поэтому мало что могу рассказать о своем хозяине, за исключением того, что он сладкоежка и держит в столе целый склад шоколадных конфет и восточных сладостей, которые тайком полжет, когда диктует мне. Он кажется довольно симпатичным.

Однако есть одна деталь. Я думаю, вас заинтересует его финансовая деятельность. Вы знаете, что в свое время я работала на бирже, и вчера, в его отсутствие, я ответила на звонок, который явно не был предназначен для моих ушей. Вряд ли эту информацию передали бы кому-то другому, но оказалось, что я знаю звонившего. Выясните, был ли мистер Э. связан с «Мегатериумом» до того, как тот рухнул.

Следующие сообщения будут поступать по мере появления новостей.

Искренне ваша

Джоан Мерчисон».

— Фонд «Мегатериум»? — повторил Уимзи. — Неплохая история для почтенного адвоката. Надо будет расспросить Фредди Арбатнота. Он полный осел, но в биржевых сделках и акциях разбирается по каким-то нечестивым причинам.

Он еще раз перечитал письмо, про себя отметив, что оно напечатано на машинке фирмы «Вудсток» с затертой строчной «р» и заскакивающей заглавной «А», и принялся читать его в третий раз, когда его вдруг озарило: затертое «р» и заскакивающая заглавная «А»!

Он сел, набросал несколько строк на листе бумаги, сложил его, надписал имя мисс Мерчисон и послал Бантера отправить конверт по почте.

Впервые за все время расследования этого туманного дела он смутно ощутил, что оно стронулось наконец с мертвой точки, а из потаенных глубин его разума начала медленно всплывать свежая мысль.

ГЛАВА 12

Когда Уимзи состарился и стал еще более разговорчивым, чем прежде, он любил рассказывать, что воспоминания об этом Рождестве, проведенном в доме его матери в Денвере, являлись ему в кошмарах каждую ночь целых двадцать лет. Возможно, он приукрашивал; однако нет никаких сомнений, что он подвергся тяжелому испытанию. Уже начало праздничного вечера не предвещало ничего хорошего, когда за чайным столом раздался высокий безапелляционный голос миссис Димсуорти:

— Это правда, дорогой лорд Питер, что вы защищаете эту ужасную отравительницу?

Вопрос произвел эффект пробки, выстрелившей из бутылки с шампанским. Едва сдерживаемый доселе интерес к делу Вейн тут же вырвался наружу.

— Я не сомневаюсь, что это сделала она, и не сужу ее строго, — сказал капитан гвардии Томми Бейтс. — Отвратительный парень! Я видел фотографию на обложках его книг — этакий выскочка. Поразительно, на каких негодяев клюют ученые дамы. Всех их надо травить как крыс. Вы только посмотрите, какой вред они приносят стране.

— Он был замечательный писатель, — возразила миссис Фезерстоун, дама тридцати с небольшим, чей туго стянутый корсетом стан свидетельствовал о том, что она питается соответствовать первой части своей фамилии, а не второй ^[4]. — Его книги по-галльски дерзки и сдержанны. Сама по себе дерзость не редкость, но точная выдержанность стиля — это дар, который…

— Это грязь, — довольно грубо перебил ее капитан.

— Я бы не стала так говорить, — возразила миссис Фезерстоун. — Конечно, он откровенен, и здесь ему этого не простят. Вот они, плоды нашего национального ханжества! Оценить красоту его творений можно лишь на более высоком уровне.

— Ну, я в своем доме такую макулатуру не потерплю, — твердо заявил Бейтс. — Я однажды застал Хильду за чтением его книги и сказал: «Ты немедленно отошлешь ее обратно в библиотеку». Я не хочу ни во что вмешиваться, но где-то надо поставить точку.

— А откуда вы знаете, о чем он писал? — с невинным видом поинтересовался Уимзи.

— Мне хватило статьи Джеймса Дугласа в «Экспрессе», — ответил Бейтс. — То, что он цитировал, говорит само за себя, это грязь.

— Ну что ж, хорошо, что мы все ее прочли, — заметил Уимзи. — Предупрежденный вооружен.

— Да, мы в огромном долгу перед нашей прессой, — промолвила вдовствующая герцогиня, — это так любезно с их стороны снимать для нас все сливки, чтобы мы не утруждали себя чтением, не так ли? А какая это радость для бедняков, которые не могут позволить себе купить книжку за семь с половиной шиллингов. Хотя, если человек умеет быстро читать, эта радость ненадолго. Я спрашивала свою горничную, она такая замечательная девушка и так стремится к образованию, гораздо больше, чем многие из моих друзей, несомненно — благодаря бесплатному обучению, так что, подозреваю, она даже голосует за лейбористов, — я, конечно, не выведывала, а если бы» спросила, то все равно, наверное, ничего бы не узнала.

— И все же я думаю, эта особа убила его не из-за этого, — промолвила ее невестка. — В любом случае она не лучше его.

— Ты серьезно так думаешь, Элен? — спросил Уимзи. — Она же пишет детективы, а в детективах всегда побеждает добродетель. Ничего нравственнее детективов не бывает.

— Дьявол всегда с готовностью цитирует Писание, когда ему это выгодно, — ответила молодая герцогиня. — К тому же, я слышала, книги этой несчастной идут нарасхват.

— А по-моему, — сказал мистер Харрингей, — всю эту историю затеяли из коммерческих соображений, только у них что-то сорвалось. — Он был полнеющим общительным человеком, невероятно богатым и занимающимся делами в Сити. — Никогда не знаешь, на что могут решиться ради рекламы.

— Ну это уже напоминает историю о зарезанной курице, которая несла золотые яйца! — громко рассмеялся Бейтс. — Если только Уимзи не собирается выкинуть какой-нибудь очередной трюк.

— Надеюсь, он это сделает, — промолвила мисс Титтертон. — Обожаю детективные истории! Я бы приговорила ее к длительному тюремному заключению, обязав каждые полгода писать по роману. Это гораздо полезнее, чем щипать корпию или шить почтовые мешки.

— Не слишком ли вы спешите? — спокойно поинтересовался Уимзи. — Ей еще не вынесен обвинительный приговор.

— В следующий раз вынесут. Нельзя спорить с фактами, Питер.

— Конечно, — поддержал ее Бейтс. — Полиция знает, что делает. Просто так людей не сажают за решетку.

Это был крупный промах, так как не прошло и нескольких лет с тех пор, как сам герцог Денверский был ложно обвинен в убийстве. Повисла гнетущая тишина, которую прервала герцогиня.

— Что вы говорите, Бейтс! — холодно промолвила она.

— А? Нет, конечно, я знаю, иногда случаются ошибки, но эта женщина совсем другое дело, у нее нет никаких моральных устоев, и вообще.

— Выпейте чего-нибудь, Томми, — добродушно предложил лорд Питер, — ваша обычная тактичность сегодня вам явно изменяет.

— Ну расскажите нам о ней, лорд Питер! — воскликнула миссис Димсуорти. — Вы с ней разговаривали? По-моему, у нее довольно приятный голос, хотя сама она проста как блин.

— Приятный голос? Ну уж нет, — возразила миссис Фезерстоун. — Я бы сказала, довольно зловещий. У меня прямо мурашки побежали по коже. Но если ее как следует одеть, она будет очень красива с этими ее странными глазами. Из разряда роковых женщин. Она не пыталась вас загипнотизировать, Питер?

— Я читала в газетах, — сообщила мисс Титтертон, — что ей все время предлагают руку и сердце.

— Из одной петли в другую, — громко рассмеялся Харрингей.

— Не представляю себе, как можно жениться на убийце, — промолвила мисс Титтертон, — особенно когда она такая специалистка в детективных расследованиях. Всю жизнь потом будешь настороже, не странный ли вкус у твоего кофе.

— О, они все не в себе, — отрезала миссис Димсуорти. — Они все страдают от болезненной жажды славы. Знаете, сумасшедшие иногда признаются в преступлениях, которых не совершали.

— Отчего же, убийца может оказаться прекрасной женой, — заметил Харрингей. — Вот, например, Мадлен Смит — она, кстати, тоже пользовалась мышьяком — вышла замуж и счастливо прожила до старости.

— А дожил ли до преклонного возраста ее муж? — поинтересовалась мисс Титтертон. — Это гораздо существеннее.

— Я считаю, человек, убивший раз, навсегда останется убийцей, — сообщила миссис Фезерстоун. — Это становится непреодолимой страстью, как алкоголь или наркотики.

— Да, чувство власти одурманивает, — подхватила миссис Димсуорти. — Ну, лорд Питер, расскажите нам…

— Питер! — перебила ее вдовствующая герцогиня. — Пойди посмотри, что там с Джералдом. Скажи ему, что его чай уже остыл. Уверена, он в конюшне обсуждает с Фредди афтозный стоматит, или трещины в копытах, или еще что-нибудь. Это так утомительно держать лошадей — с ними все время что-нибудь случается. Элен, ты плохо воспитываешь Джералда. В детстве он был всегда таким пунктуальным. Хлопоты доставлял только Питер, но с возрастом он стал почти цивилизованным. Это все его замечательный дворецкий — чудный человек и такой интеллигентный, настоящий деспот, как бывало когда-то, и такие манеры! Он в тысячу раз лучше любого американского миллионера, очень впечатляет. Я еще удивляюсь, что он не ушел от Питера, наверное, он просто к нему привязался, то есть Бантер к Питеру, хотя, возможно, и Питер к нему тоже. Уж по крайней мере его мнение он ценит гораздо выше моего.

Уимзи тем временем воспользовался поводом покинуть гостиную и направился в сторону конюшен. Джералд, герцог Денверский, за которым по пятам шел Фредди Арбатнот, встретился ему по дороге и выслушал послание герцогини с легкой усмешкой.

— Наверное, надо идти, — заметил он. — И зачем только изобрели этот чай! Только расшатывает нервы и портит аппетит.

— Отвратительно водянистая штука, — согласился достопочтенный Фредди. — Слушай, Питер, я хотел с тобой поговорить.

— Я тоже, — поспешно откликнулся Уимзи. — довольно утомился от собравшегося общества. Может, пойдем в бильярдную и хорошо подкрепимся, перед тем как снова подвергнуться артиллерийскому обстрелу.

— Отличная мысль, — с восторгом откликнулся Фредди и бодрым шагом последовал за Уимзи в бильярдную. — Какая тоска это Рождество! — воскликнул он, опускаясь в кресло. — Собираются все, кого терпеть не можешь.

— Принесите пару виски, — обратился Уимзи к дворецкому. — И еще, Джеймс, если кто-нибудь будет спрашивать меня или мистера Арбатнота, скажите, что мы вышли на улицу. Ну, Фредди, что новенького, как говорят журналисты?

— Я шел как ищейка по следам твоего прохвоста, — ответил мистер Арбатнот. — По-моему, я скоро смогу составить тебе конкуренцию. Хотя твой приятель очень осторожен. Еще бы — почтенный семейный адвокат, и всякое такое. Однако вчера я виделся с человеком, который знает одного парня, так вот тот сказал, что Эркхарт довольно опрометчиво растранжирил однажды деньги.

— Ты уверен, Фредди?

— Не то чтобы уверен. Понимаешь, этот человек у меня в долгу за то, что я его предупредил о «Мегатериуме» до того, как все начало обваливаться, и он считает, что сможет еще чего-нибудь добиться от меня, если даст нужную информацию.

— А уж тебе, конечно, есть что продать?

— Не стану скрывать от тебя, я знаю кое-что полезное для того парня, с которым говорил мой человек, — он запутался с акциями «Бритиш Эйруэйз», и, если я сведу его с Голдбергом, тот сможет вытащить его из дыры. На Голдберга можно положиться — он кузен старого Леви, помнишь, которого убили, а все эти евреи, они стеной стоят друг за друга, и я думаю, это правильно.

— А какое отношение Леви имел ко всему этому? — спросил Уимзи, припоминая подробности уже полузабытой истории.

— Ну, видишь ли, — с некоторым волнением ответил достопочтенный Фредди, — можно сказать, я тут тоже выкинул фокус. И Рашель Леви… э-э… скоро станет миссис Фредди Арбатнот.

— Черт побери! — воскликнул Уимзи, позвонив в колокольчик. — Поздравления, и так далее. И это давно уже тянется?

— Да, — ответил Фредди, — давно. Загвоздка в том, что я христианин, то есть, по крайней мере, меня крестили, хотя я и говорил тебе, что не отличаюсь особым рвением, ну если не считать специальной фамильной скамьи в церкви и этого самого Рождества. Впрочем, дело даже не в этом, главное, что я не еврей. Тут уж ничего не поделаешь. А потом они опасаются сложностей с детьми, если таковые появятся. В общем, я сказал, что не возражаю, если их будут считать евреями, потому что, знаешь, очень выгодно иметь отношение к Леви, Голдбергу и всей их общине, особенно если это будут мальчики и пойдут они по финансовой части. А потом я окончательно добил госпожу Леви, сказав ей, что, подобно библейскому Иакову, уже отработал за Рашель почти семь лет. Ловко придумано, ты как считаешь?

— Еще два виски, Джеймс, — попросил лорд Питер. — Гениально, Фредди. Как ты додумался?

— Мне это пришло в голову в церкви, — признался Фредди, — на свадьбе Дианы Ригби. Невеста опаздывала на пятьдесят минут, и мне надо было чем-то заняться, а там кто-то оставил Библию на скамейке, я заглянул нее и решил: «Лаван Иакова обманул, но со мной такое не пройдет. В следующий же визит поставлю все точки над i». Так я и поступил, и старая леди была очень тронута.

— Как бы там ни было, ты обручен, — сказал Уимзи. — Давай выпьем за это. Надеюсь, я буду твоим шафером, Фредди, или ты собираешься пригласить кого-нибудь из синагоги?

— Ну, сама свадьба будет в синагоге. Пришлось на это пойти, — ответил Фредди, — но, я думаю, туда можно будет пригласить друзей жениха. Надеюсь, ты меня не бросишь, старик? И не забудь, там не снимают шляпу.

— Постараюсь запомнить, — сказал Уимзи, — а Бантер объяснит мне детали. Наверняка он это знает. По-моему, он знает все. Слушай, Фредди, ты не забудешь довести до конца это маленькое расследование?

— Ну что ты, дружище! Я тут же тебе сообщу, как только что-нибудь узнаю. Но, мне кажется, ты уже сейчас можешь кое на что рассчитывать.

Это прозвучало утешительно. Как бы там ни было, Питер взял себя в руки и вновь стал душой общества, собравшегося на праздник в доме герцогини Денверской. Герцогиня Элен, правда, заметила мужу, что брат его слишком стар, для того чтобы играть роль шута, и лучше бы он остепенился и начал относиться ко всему достаточно серьезней.

— Не знаю, — откликнулся герцог, — Питер — странный человек, никогда не поймешь, о чем он думает. Он вытащил меня однажды из переплета, и я не собираюсь вмешиваться в его дела. Оставь его в покое, Элен.

Мэри Уимзи, прибывшая в канун Рождества, придерживалась другой точки зрения. Она явилась в спальню младшего из своих братьев в два часа ночи, когда все уже валились с ног после обильного обеда, танцев и шарад. Тот сидел в халате перед камином, погрузившись в глубокие размышления.

— Послушай, Питер, ты какой-то возбужденный. Что-нибудь случилось? — осведомилась Мэри.

— Слишком много свежего воздуха и сливового пудинга, — ответил Уимзи. Ты же знаешь, я — мученик, мой удел — сжигать себя в пламени бренди, чтобы порадовать семью праздничной иллюминацией.

— Да, это ужасно. А как вообще дела? Я сто лет тебя не видела. Ты так долго отсутствовал.

— А ты, кажется, полностью поглощена своими интерьерами. Как идет ремонт дома?

— Надо же что-то делать. Знаешь, я как-то устала от безделья.

— Слушай, Мэри, а ты видишься сейчас с Паркером?

Мэри смотрела на огонь.

— Я обедала с ним раза два, когда была в Лондоне.

— Да? Он хороший парень. Надежный и непритязательный. Может, немного скучноватый.

— Слишком серьезный.

— Ты права, — согласился Уимзи, закуривая. — Но я бы хотел, чтобы у него все было хорошо. Он тяжело переживает вашу размолвку. Я хочу сказать, нечестно смеяться над его чувствами.

Мэри улыбнулась.

— Ты беспокоишься, Питер?

— Нет. Просто я очень хочу, чтобы с ним обращались честно.

— Питер, я ведь ничего не могу сказать, пока он ко мне не обратится!

— Да?

— По крайней мере — ему. Это разрушит его представления о приличиях.

— Наверное. Но если он к тебе обратится, это тоже разрушит его представления. У него в ушах будет звучать голос дворецкого, объявляющего «Старший инспектор и леди Мэри Паркер», и он будет считать это неприемлемым.

— Значит, патовая ситуация?

— Ты можешь с ним не обедать.

— Могу, конечно.

— И вообще… Послушай, а что, если я выясню у него его намерения в истинно викторианском духе?

— Что за внезапное стремление избавиться от членов своей семьи? По-моему, все добры к тебе, Питер.

— Конечно-конечно. Просто мне вдруг почему-то захотелось сыграть роль дядюшки-благодетеля. Наверное, возраст сказывается. Стремление быть полезным — оно может настичь любого, когда наша жизнь переваливает за половину.

— Как меня с интерьерами. Кстати, эти пижамы — мое изобретение. Правда, симпатичные? Хотя старший инспектор Паркер, наверное, предпочитает старомодные ночные рубашки.

— Это будет обидно, — заметил Уимзи.

— Пустяки. Я отважна и преданна и прямо сейчас готова отказаться от пижамы навсегда.

— Нет-нет! — воскликнул Уимзи. — Только не здесь и не сейчас. Имей уважение к братским чувствам. Давай так: я скажу своему другу, чтобы он отбросил природную скромность и сделал тебе предложение, а ты тогда сбросишь пижаму и дашь ему согласие.

— Какой удар для Элен!

— К черту Элен. Осмелюсь предположить, что это еще не самый страшный удар для нее.

— Питер, ты замышляешь что-то ужасное. Ну ладно. Если ты хочешь, чтобы первый удар нанесла я, и намерен сокрушать ее раз за разом, — я согласна.

— Молодец! — с небрежным видом откликнулся Уимзи. Мэри обняла его одной рукой и удостоила одним из редких сестринских поцелуев.

— Ты старый болван, — сообщила она, — и плохо выглядишь. Ложись спать.

— Пошла к черту, — дружелюбно откликнулся лорд Питер.

ГЛАВА 13

Позвонив в квартиру лорда Питера, мисс Мерчисон поняла в глубине своей невозмутимой души, что слегка взволнована. Волнение было вызвано не титулом, не богатством и не его холостяцким положением — всю свою жизнь она работала и привыкла иметь дело с холостяками всех мастей. Но полученная ею записка сильно взволновала ее.

Мисс Мерчисон исполнилось тридцать восемь лет, и она была некрасива. В течение двенадцати лет она служила в одном и том же офисе. Это были хорошие годы, и лишь за последние два из них она начала понимать, что ее хозяин — блестящий финансист, рискованно игравший на бирже. Чем больше усугублялись обстоятельства, тем большим количеством дел он пытался жонглировать. Однако всему есть предел; в один прекрасный день выстроенное им здание начало рушиться — сначала одно, потом другое, пока не превратилось в обломки. Жонглер сбежал за границу, его помощник застрелился, публика разразилась проклятиями, занавес опустился, и мисс Мерчисон в тридцать семь лет осталась без работы.

Она стала давать объявления в газеты, но большинству работодателей требовались молодые секретарши, и она начала отчаиваться.

Однажды на ее объявление пришел ответ от мисс Климпсон, которая содержала машинописное бюро.

Это было не совсем то, чего хотела мисс Мерчисон, но она пошла. А потом выяснилось, что это не совсем машинописное бюро, а кое-что поинтереснее.

Когда мисс Мерчисон стала членом «котятника» лорд Питер Уимзи, таинственно стоявший за всем этим предприятием, находился за границей, и ей довелось его впервые увидеть лишь несколько недель назад. А теперь ей предстояло впервые вступить с ним в беседу. «Странный тип, — думала она, — но, говорят, неглупый».

Дверь открыл Бантер, судя по всему ожидавший ее прихода, и тут же провел ее в гостиную, заставленную книжными полками. Стены украшало несколько изящных гравюр, пол покрывал ковер, здесь же стояли рояль, большой мягкий диван и несколько глубоких уютных кресел, обитых коричневой кожей. Шторы были задернуты, в камине полыхали поленья, а перед ним стоял стол с серебряным чайным сервизом, изящество линий которого радовало глаз.

Когда мисс Мерчисон вошла, ее работодатель поднялся из кресла, отложил черную папку и приветствовал ее хрипловатым, довольно вялым голосом, который она уже слышала в офисе мистера Эркхарта.

— Очень любезно с вашей стороны, мисс Мерчисон, что вы пришли. Отвратительный день, не правда ли? Не сомневаюсь, что вы согласитесь выпить чаю. Может, хотите пышек или чего-нибудь посущественнее?

— Спасибо, — поблагодарила мисс Мерчисон, и Бантер услужливо поспешил ей на помощь, — я очень люблю пышки.

— Вот и славно! Бантер, мы сами справимся с чайником. Подложи мисс Мерчисон еще одну подушку и можешь идти. Ну, как наш мистер Эркхарт?

— Все в порядке, — мисс Мерчисон никогда не страдала многословием. — Я вам хотела рассказать одну вещь.

— У нас масса времени, — откликнулся Уимзи. — Сперва насладитесь чаем. — И он с предупредительной услужливостью начал наливать ей чай, что ее очень тронуло. Она выразила восхищение огромными желтыми хризантемами, букеты которых стояли там и сям по комнате.

— Рад, что они вам нравятся. Мои друзья считают, что они придают дому уют. Вообще-то за этим следит Бантер. Они вносят яркие мазки в цветовую гамму, не так ли?

— А книги создают довольно аскетичную атмосферу.

— Да, но это мое хобби, знаете ли. Книги и преступления. Впрочем, последние не обладают декоративными свойствами. Я не очень склонен коллекционировать веревки с виселиц и одежду убийц. Какой от нее толк? Чай нравится? Мне следовало бы поручить вам его разливать, но я считаю несправедливым сначала пригласить человека, а потом его эксплуатировать. Кстати, а вы чем занимаетесь в свободное время? Есть у вас какое-нибудь тайное пристрастие?

— Я хожу на концерты, — ответила мисс Мерчисон. — А когда концертов нет, слушаю пластинки.

— Вы играете?

— Нет, никогда не хватало денег на то, чтобы брать уроки. А надо бы… Впрочем, работа секретарши доходнее.

— Полагаю, да.

— Если только не достигнешь вершин мастерства, а это бы мне никогда не удалось. Третьеразрядным музыкантом быть стыдно.

— Им и живется не сладко, — добавил Уимзи. — Я просто слышать не могу, когда они играют в кинотеатрах попурри из Мендельсона и отрывки из «Неоконченной». Возьмите сэндвич. Вы любите Баха? Или предпочитаете современную музыку? — и он двинулся к роялю.

— Предоставляю вам сделать выбор, — удивившись, ответила мисс Мерчисон.

— Я бы предпочел сегодня Итальянский концерт. Конечно, он лучше звучит на арфе, но у меня ее нет. Мне Бах помогает думать. Успокаивает, и вообще.

Он до конца сыграл концерт и после небольшой паузы исполнил отрывок из сорок восьмой симфонии. Играл он хорошо, вызывая странное ощущение властности, которую трудно было ожидать от человека со столь утонченными манерами.

— Вы навели справки о машинке? — осведомился он, закончив играть.

— Да, ее купили три года тому назад.

— Хорошо. Я думаю, вы были правы, Эркхарт связан с фондом «Мегатериум». Ваше наблюдение оказалось очень полезным. Можете считать это высшим знаком одобрения.

— Благодарю вас.

— Есть что-нибудь новенькое?

— Нет, разве что в день вашего прихода мистер Эркхарт допоздна оставался в офисе и что-то печатал.

Уимзи исполнил арпеджио правой рукой и спросил:

— А откуда вы знаете, сколько он там пробыл и чем занимался?

— Вы сказали, что вам нужны любые необычные мелочи. Я сочла довольно необычным, что он заперся в конторе один-одинешенек, поэтому ходила по Принстон-стрит и Ред-Лайон-сквер до половины восьмого. Потом я видела, как он погасил свет и отправился домой. А на следующее утро я обратила внимание, что бумаги, которые я оставила на машинке, сдвинуты в сторону. Поэтому я и решила, что он печатал.

— Может, их сдвинула уборщица?

— Только не она. Она и к пыли-то не прикасается, не то что к машинке.

Уимзи кивнул.

— У вас задатки первоклассного сыщика, мисс Мерчисон. Очень хорошо. Тогда нам придется предпринять одно дельце. Кстати, вы понимаете, что я сейчас попрошу вас сделать кое-что противозаконное?

— Понимаю.

— И не возражаете?

— Нет. Судя по всему, если меня поймают, отвечать будете вы.

— Безусловно.

— А если я попаду в тюрьму?

— Думаю, до этого не дойдет. Признаюсь, есть небольшой риск — если я ошибаюсь в своих подозрениях, вас могут обвинить в попытке кражи или владении отмычками, но это самое худшее.

— Ну что ж, это соответствует правилам нашей игры.

— Вы действительно так считаете?

— Да.

— Прекрасно. Вам знаком ящик, который вы приносили в кабинет мистера Эркхарта, когда я был у него?

— Да. Он помечен фамилией Рейберн.

— Где его держат? В приемной?

— Да, на полке, вместе с другими.

— Хорошо. Сможете ли вы остаться в офисе одна, скажем, на полчаса?

— Ну, в обед я должна уходить в половине первого и возвращаться в половине второго. Мистер Понд уходит в это же время, а вот мистер Эркхарт иногда остается, так что я не поручусь, что он не застанет меня врасплох. А если я останусь после половины пятого, это будет выглядеть подозрительно. Разве что мне сделать какую-нибудь ошибку и остаться, чтобы ее исправить… Это можно. А если прийти пораньше утром, то меня увидит уборщица. Или это не важно?

— В общем-то, это не имеет значения, — задумчиво промолвил Уимзи. — Скорее всего, она сочтет, что вы Просто занимаетесь своим делом. Я предоставляю вам самой выбрать время.

— А что я должна сделать? Украсть ящик?

— Не совсем. Вы умеете открывать замки?

— Боюсь, что нет.

— Я часто недоумеваю, зачем мы вообще ходим в школу, — заметил Уимзи. — Похоже, ничему полезному нас там не учат. Вскрыть простой замок я, конечно, умею, но, поскольку мы ограничены во времени, а вы должны получить исчерпывающие сведения, обратимся к специалисту. Вы не возражаете, если мы съездим навестить одного моего друга?

— Ни в коей мере.

— Он живет на Уайтчепел-стрит. Человек очень приятный, если вы закроете глаза на его религиозные воззрения. Лично я их считаю довольно занятными. Бантер! Вызови нам такси.

По пути в район Ист-Энда лорд Уимзи упорно говорил о музыке, от чего мисс Мерчисон испытывала еще большую тревогу. Ей казалось, что в намеренном нежелании обсуждать цель их поездки таится что-то зловещее.

— Кстати, — осмелилась перебить она, когда он углубился в описание фуги как особого жанра, — этот человек, к которому мы едем, у него есть имя?

— Вероятно, да, но он никогда им не пользуется. Он зовет себя Ром, хотя никогда ничего не пьет.

— Как же тогда его называют?

— Лично я зову его Биллом, — ответил Уимзи, и машина остановилась у входа в узкий двор. — Когда он возглавлял картель представителей своей профессии, его называли «Билл с Завязанными глазами». Он был знаменитым человеком в свое время.

Расплатившись с таксистом, вероятно, принимавшим их за страховых агентов, пока он не разглядел сумму чаевых, Уимзи двинулся вперед по узкому грязному переулку, в конце которого виднелся маленький домик. Из освещенных окон доносилось хоровое пение в сопровождении фисгармонии и других инструментов.

— О господи, мы попали на молитвенное собрание! — воскликнул Уимзи. — Ну, ничего не поделаешь.

Они дождались, когда «Славься, славься» сменилось жаркой молитвой, и Уимзи громко постучал в дверь. Ее отворила маленькая девочка, которая радостно вскрикнула при виде лорда Питера.

— Привет, Лилия Эсмеральда, — поздоровался Уимзи, — Папа дома?

— Да, сэр, пожалуйста, сэр, они будут так рады, заходите, пожалуйста, и…

— Что?

— Вы споете «Назарет»?

— Нет, я ни при каких условиях не стану петь «Назарет». Ты меня прямо удивляешь.

— Папа говорит, что «Назарет» — это не светская песня, а вы так красиво ее поете, — промолвила Эсмеральда, насупившись.

Уимзи схватился за голову.

— Стоит один раз сделать глупость, — вздохнул он. — И ничего уже не вернуть обратно. Не стану обещать, Эсмеральда. Посмотрим. Мне надо поговорить с твоим папой, когда собрание закончится.

Девочка кивнула, и тут же голоса молящихся стали громче, перемежаясь восклицаниями «аллилуйя». Эсмеральда воспользовалась секундной паузой, распахнула дверь и объявила:

— Здесь мистер Питер с дамой.

Маленькая комната была заполнена людьми. В одном из углов стояла фисгармония, вокруг которой толпились музыканты. У круглого стола, покрытого красной скатертью, возвышалась фигура большого полного человека с бульдожьим липом. В одной руке он держал книгу и, судя по его виду, намеревался объявить следующий гимн, однако, увидев Уимзи и мисс Мерчисон, он сделал шаг им навстречу и от души протянул им свою большую руку.

— Добро пожаловать, добро пожаловать! — воскликнул он. — Братья, с высот богатого и надменного Вест-Энда к нам спустились брат и сестра во Христе, чтобы присоединиться к песням Сиона. Воспоем же и воздадим хвалу Господу. Аллилуйя! Многие придут с востока и с запада, чтобы воссесть за тризну Господа, и многие, считайте себя избранными, будут низвергнуты во тьму. Потому не станем утверждать, что, раз этот человек носит блестящий монокль, он не избран, и что эта женщина, надевающая бриллиантовое ожерелье и садящаяся в «роллс-ройс», не будет увенчана золотой диадемой в Новом Иерусалиме, и вместе они, отправляющиеся на Ривьеру в Голубом экспрессе, не опустят своих золотых венцов в Реку жизни. Мы слышим иногда такие речи по воскресеньям в Гайд-парке, но говорить так дурно и глупо, ибо такие слова ведут к борьбе и зависти, а не к милосердию. Все мы заблудшие овцы, и я имею право говорить так, ибо сам был грешником, пока этот человек не опустил на меня свою десницу, когда я вскрывал его сейф, и не стал орудием Господа, отвратившим меня с широкого пути, ведущего к гибели. О братья, какой это был счастливый день для меня, аллилуйя! Какой дождь благодати пролился на меня по милости Господа! А теперь объединим наши голоса во славу небес и исполним сто второй гимн. Эсмеральда, дай текст нашим друзьям.

— Прошу прощения, — извинился Уимзи перед мисс Мерчисон. — Вы сможете это вынести? Надеюсь, скоро конец.

Фисгармония, арфа, свирель, псалтерион и цимбалы грянули с такой силой, что все чуть не оглохли, собравшиеся запели, и мисс Мерчисон к собственному удивлению обнаружила, что тоже поет — сначала застенчиво и робко, а потом с истинным жаром:

Уимзи, которому, видимо, все это очень нравилось, пел с восторгом, ничуть не смущаясь. Было ли это вызвано тем, что он привык к подобным экзерсисам, или он просто относился к тому разряду самодостаточных людей, которые в любых обстоятельствах чувствуют себя естественно, мисс Мерчисон сказать не могла.

К ее радости, религиозное собрание закончилось, и собравшиеся после обильных рукопожатий разошлись. Музыканты деликатно слили в камин слюну из духовых инструментов, дама, игравшая на фисгармонии, закрыв клавиатуру и вышла навстречу гостям. Она представилась как Белла, и мисс Мерчисон справедливо заключила, что это жена мистера Рома и мать Эсмеральды.

— От молитв и пения во рту пересыхает, — промолвил Билл. — Не выпьете ли чаю или кофе?

Уимзи ответил, что они только что пили чай, и попросил, чтобы о них не беспокоились.

— Билл, когда вы покончите с делами, наши гости, может быть, согласятся отужинать с нами, — с надеждой добавила Белла. — У нас сегодня свиные ножки.

— Это так любезно с вашей стороны, — неуверенно промолвила мисс Мерчисон.

— Свиные ножки — большой соблазн, — ответил Уимзи, — и мы с удовольствием примем ваше приглашение, если вы уверены, что мы не причиним вам неудобства.

— Ни в малейшей степени, — искренне заверила его миссис Ром. — У нас восемь чудных ножек и к ним немного сыра. Пошли, Эсмеральда, у папы дела.

— Мистер Питер обещал спеть, — промолвила девочка, укоризненно глядя на Уимзи.

— Не приставай к его светлости, — оборвала ее миссис Ром. — Мне стыдно за тебя.

— Я спою после ужина, Эсмеральда, — пообещал Уимзи. — А теперь будь хорошей девочкой, а то я скорчу рожу. Билл, я привел вам новую ученицу.

— Всегда рад служить вам, милорд, во имя Господа.

— Спасибо, — скромно ответил Уимзи. — Дело несложное, Билл, но эта леди не имела никакого опыта с замками, я привел ее к вам. Видите ли, мисс Мерчисон, до того, как Билл прозрел…

— Благодарение Господу! — вставил Билл.

— Он был лучшим взломщиком во всех трех королевствах. Он не станет на меня сердиться за то, что я рассказываю вам это, так как он уже излечился, покончил с грехом и стал честным слесарем, мастером по замкам.

— Благодарение Господу, дарующему нам победы!

— Но время от времени, когда я нуждаюсь в помощи, Билл всегда делится со мной своим богатейшим опытом.

— Какое это счастье, мисс, отдавать свой талант, который я так дурно расходовал, на богоугодное дело! Да будет благословенно Его имя, помогающее нам извлекать добро даже из зла.

— Это верно, — кивнул Уимзи. — Видите ли, Билл, я положил глаз на один адвокатский ящик, в котором может находиться кое-что, что поможет мне вытащить из тюрьмы невинного человека. Эта леди имеет доступ к ящику, и, если вы научите его открывать…

— Если? — с царственным негодованием проворчал Билл. — Конечно, научу. Пустяки какие — ящик! Для этого не требуется никаких особенных талантов. Это все равно что вскрыть детскую копилку. В этом городе не найдется ни одного ящика, который бы я не вскрыл вареной макарониной с завязанными глазами да еще в боксерских перчатках.

— Я знаю, Билл, но ведь делать это придется не вам. Сможете ли вы этому научить?

— Конечно, смогу. Что там за замок?

— Не знаю, — потупилась мисс Мерчисон. — По-моему, самый обычный. То есть ключ к нему обычный, не с подвижными вырезами. У мистера… то есть у адвоката, одна связка ключей, а у мистера Понда другая — обычные ключи с выступами и выемками.

— Тогда вам на все про все потребуется полчаса, мисс, — сообщил Билл и, подойдя к буфету, достал из него с дюжину замков и связку тонких проволочных крючков, собранных в связку, как ключи.

— Это отмычки? — с любопытством осведомилась мисс Мерчисон.

— Именно они, мисс. Орудия сатаны, — и он, покачав головой, начал любовно перебирать блестящие стальные приспособления. — Скольким грешникам эти ключики открыли двери в ад!

— На этот раз, — сказал Уимзи, — они помогут невинной выйти из застенка на солнце, если, конечно, его можно ожидать при нашем отвратительном климате.

— Возблагодарим же Господа за Его неисчислимые милости! Ну, мисс, прежде всего вы должны понять, как устроены замки. Вот посмотрите.

Билл взял один из замков и продемонстрировал, как отодвинуть задвижку с помощью пружины.

— Они все одинаковы, мисс, — задвижка и пружина. Попробуйте сами.

Мисс Мерчисон попробовала и с удивившей ее легкостью открыла несколько замков.

— Теперь, мисс, сложность в том, что, когда замок стоит на месте, вы не можете видеть, что у него внутри. Но вы можете использовать слух и осязание, дарованные нам с этой целью Провидением. Закройте глаза, мисс, и попробуйте смотреть пальцами.

— Боюсь, я слишком неуклюжа, — пробормотала мисс Мерчисон после пятой или шестой попытки.

— Не бойтесь, мисс. Не спешите, и вы увидите, что у вас все получится. Просто почувствуйте, когда он начнет двигаться, а остальное предоставьте собственным рукам. А вы сами не хотите попробовать, милорд? У меня здесь есть настоящий красавец. Мне его Сэм подарил, вы его знаете. Неоднократно я пытался указать ему на его заблуждения, но он говорит: «Нет, Билл, мне ни к чему религия, но я не хочу с тобой ссориться, Билл, а потому дарю тебе этот маленький сувенир».

— Билл, ох, Билл, — укоризненно подняв палец, проклеил Уимзи, — боюсь, это попало в ваши руки нечестным путем.

— Видите ли, милорд, если бы я знал, кому он принадлежал, я бы с удовольствием вернул его. А замок хороший. Сэм заложил там нитроглицерин и снес всю стенку с замком и петлями. Он маленький, но красивый, и конструкция мне не знакома. Но я разобрался с ним часа за два, — с непреодолимой гордостью заявил Билл.

— Да, вас не так-то просто сломить. — Уимзи поставил перед собой замок и начал медленно и осторожно поворачивать отмычку, стараясь расслышать, когда отойдут задвижки.

— Милорд! — воскликнул Билл на этот раз без всякого религиозного пиетета. — Каким вы стали специалистом! Вы могли бы многого добиться, если бы пошли по этому пути, чего Господь не допустил в своей милости.

— По мне слишком хлопотно, Билл, — откликнулся Уимзи. — Черт! Пропустил.

Он вернул отмычку в исходное положение и начал снова.

К тому времени, когда подали свиные ножки, мисс Мерчисон приобрела значительный опыт, и ее мнение о взломщиках сильно повысилось.

— И никогда не спешите, мисс, — давал Билл последние наставления, — иначе оставите царапины на замке. Она справляется, а, лорд Питер?

— Боюсь, это вне моей компетенции, — рассмеялся Уимзи.

— Все дело в практике, — пояснил Билл. — Если бы вы вовремя начали, из вас получился бы отличный взломщик. — Он вздохнул. — В наше время уже нет хороших специалистов — слава Господу! — способных на настоящую художественную работу. У меня прямо сердце разрывается, когда я вижу, как тончайшие вещи просто взрывают гелигнитом. А как же искусство? На это способен любой дурак, если не боится шума. Варвары, нет других слов.

— Что ты переживаешь из-за дел минувших? — с осуждением промолвила миссис Ром. — А теперь садитесь и давайте ужинать. Если люди идут на такие дурные поступки, какая разница, с искусством они это делают или нет?

— Ну так говорить могут только женщины — прошу прощения, мисс.

— Это же правда, — возразила миссис Ром.

— Я знаю только одно, что эти свиные ножки — настоящее произведение искусства, — вмешался Уимзи, — и мне этого вполне хватает.

Ножки были съедены, «Назарет» исполнен к величайшему восторгу семейства Рома, и вечер приятно завершился общим пением духовного гимна, после чего мисс Мерчисон оказалась на Уайтчепел-стрит со связкой отмычек в кармане и набором поразительных сведений.

— У вас очень интересные знакомые, лорд Питер.

— Да, занятные. Но Билл с Завязанными глазами — один из лучших. Однажды вечером я обнаружил его в собственной квартире и заключил с ним что-то вроде договора. Брал у него уроки. Сначала он немного стеснялся, но потом другой мой приятель обратил его в религию — короче, он занялся слесарным делом и очень хорошо с ним справляется. Теперь вы чувствуете себя увереннее с замками?

— Думаю, да. Что мне искать в ящике, когда я его открою?

— Дело вот в чем, — начал Уимзи. — Мистер Эркхарт показал мне бумагу, которую выдал за черновик завещания миссис Рейберн, написанный пять лет тому назад. Суть его я изложил для вас на бумаге. Вот она. Однако черновик напечатан на машинке, которая, как вы говорите, куплена всего три года тому назад.

— Вы думаете, именно это он и печатал в тот вечер, когда задержался в офисе?

— Похоже на то. Если бы у него был настоящий черновик, к чему его скрывать от меня? Более того, он имел Полное право вообще мне его не показывать, если, конечно, не хотел ввести меня в заблуждение. Затем он начал искать этот черновик в ящике миссис Рейберн, хотя знал, что он у него дома. Опять-таки зачем? Чтобы убедить меня в том, что он есть. Из всего этого я сделал вывод, что, если завещание существует, содержание его отличается от того, что я видел.

— Да, похоже на то.

— Поэтому я хочу, чтобы вы нашли настоящее завещание — или оригинал, или копию, если они имеются. Не изымайте его, просто постарайтесь запомнить основные пункты — особенно имя или имена основных наследников и наследников очищенного от завещательных отказов имущества. Помните, последние получают все, что не отписано кому-то специально. Особенно меня интересует, не упоминается ли там Филипп Бойз или члены его семьи. Кроме завещания, в ящике могут оказаться и другие интересные документы, например доверенности, предписывающие разместить деньги каким-то особым образом. Короче, мне нужно содержание всех представляющих интерес документов. Не тратьте время на записи. Постарайтесь все запомнить, а потом записать, когда уйдете из офиса. И не забудьте забрать эти отмычки.

Мисс Мерчисон пообещала выполнить все указания, после чего Уимзи посадил ее в подъехавшее такси и довез до дома.

ГЛАВА 14

Мистер Норман Эркхарт взглянул на часы, показывавшие четверть пятого, и крикнул через открытую дверь:

— Письменные показания готовы, мисс Мерчисон?

— Заканчиваю последнюю страницу, мистер Эркхарт.

— Принесите, как только закончите. Их надо сегодня же отправить к Хансенам.

— Хорошо, мистер Эркхарт.

Мисс Мерчисон громко забарабанила по клавиатуре, с излишней резкостью переводя каретку, и в очередной раз заставила мистера Понда пожалеть о том, что в офисы внедрились лица женского пола. Она допечатала страницу, украсила ее низ точками и тире, вынула из машинки, швырнула копирку в корзину для бумаг, подровняла экземпляры, энергично ударяя по ним ладонями со всех сторон, и двинулась вместе с ними в кабинет.

— У меня не было времени перечитать, — сказала она.

— Хорошо, — откликнулся мистер Эркхарт.

И мисс Мерчисон удалилась, закрыв за собой дверь. Она собрала вещи, достала зеркальце, без малейшего стеснения припудрила свой довольно большой нос, запихала сумку пригоршню мелочей, положила нужные бумаги под крышку машинки, сняла с вешалки шляпу и, надев ее голову, принялась энергично заталкивать под нее непослушные пряди.

В это время мистер Эркхарт позвонил в колокольчик.

— О господи! — с преувеличенным раздражением воскликнула мисс Мерчисон.

Она снова сняла шляпу и двинулась в кабинет.

— Мисс Мерчисон, — начал мистер Эркхарт с очень недовольным видом, — вы знаете, что пропустили целый абзац на первой странице?

Мисс Мерчисон залилась краской.

— Неужели? Простите меня, пожалуйста.

Мистер Эркхарт протянул объемистый документ, вроде того, о котором однажды сказали, что на всем белом свете не сыскать столько правды, чтобы его заполнить.

— Чрезвычайно прискорбно, — заметил он. — Это был самый важный абзац, а документ завтра утром потребуется в первую очередь.

— Не могу себе представить, как я допустила такую оплошность, — пробормотала мисс Мерчисон. — Я останусь вечером и перепечатаю его.

— Боюсь, именно это вам и придется сделать. Жаль, что я не смогу его просмотреть, но тут уж ничего не поделаешь. Пожалуйста, вычитайте его сами на этот раз и проследите, чтобы он попал к Хансенам до десяти утра.

— Хорошо, мистер Эркхарт. Я буду работать со всей тщательностью. Я действительно очень виновата. Я удостоверюсь, что в нем нет ошибок, и отнесу его сама.

— Очень хорошо, — согласился мистер Эркхарт. — Смотрите, чтобы больше это не повторилось.

Мисс Мерчисон собрала бумаги и вышла, явно расстроенная. Она с грохотом стащила с машинки крышку, резко выдернула ящик, так что тот чуть не вывалился, сложила экземпляры, тряся их с яростью терьера, разделывающегося с крысой, и кровожадно набросилась на клавиатуру.

Мистер Понд, только что вставший из-за стола и тщательно заматывавший шею шелковым шарфом, уставился на нее с легким изумлением.

— Вы еще будете работать сегодня, мисс Мерчисон?

— Все придется начинать сначала, — откликнулась та. — Пропустила абзац на первой странице, а он хочет, чтобы это было у Хансенов к десяти.

Мистер Понд вздохнул и покачал головой.

— Это машинки на вас влияют, — укоризненно промолвил он. — Раньше клерки следили за тем, чтобы не допускать глупых ошибок, иначе им приходилось переписывать все от руки.

— Рада, что я родилась позднее, — отрезала мисс Мерчисон. — С таким же успехом можно быть галерным рабом.

— И уходили мы не в половине пятого, — продолжил мистер Понд. — Мы тогда по-настоящему работали.

— Может, вы и дольше работали, но делали не больше, чем сейчас, — возразила мисс Мерчисон.

— Мы работали тщательно и аккуратно, — наставительным тоном произнес мистер Понд, когда мисс Мерчисон принялась расцеплять сцепившиеся из-за ее спешки литеры.

Дверь в кабинет мистера Эркхарта открылась, и ответ замер на губах машинистки. Адвокат попрощался и вышел, и мистер Понд последовал за ним.

— Надеюсь, вы все кончите до прихода уборщицы, — заметил напоследок он. — Если же нет, напомните ей, чтобы она погасила свет и сдала ключ миссис Ходжес на первом этаже.

— Хорошо, мистер Понд. До свидания.

— До свидания.

Мисс Мерчисон расслышала, как он вышел на улицу, прошел под окном и двинулся по направлению к Браун-Лоу-стрит. Она сидела за машинкой до тех пор, пока, по ее Расчетам, он не добрался до метро. Только тогда она поднялась, поспешно огляделась и приблизилась к полкам, уставленным черными ящиками, на каждом из которых печатными буквами значилось имя клиента.

Ящик с фамилией Рейберн таинственным образом оказался на другом месте. Это было необъяснимо. Она отчетливо помнила, как сама ставила его на место перед Рождеством, поверх целой пирамиды других — Мортимер… Скроджинс… лорд Кут… «братья Долби» и Вингфилд. И на второй день после Рождества он стоял там же, только сверху на него уже взгромоздились сэр Пенкридж, «Флэтсби и Коутен» и фирма «Трубоди». Кто-то снимал его после праздников, и мисс Мерчисон очень сомневалась в том, что это была миссис Ходжес.

Работа предстояла немалая, потому что полки были забиты битком. Все ящики надо было снять и куда-то поставить, а миссис Ходжес могла прийти с минуты на минуту, и хотя мисс Мерчисон это не очень тревожило, все же могло показаться странным…

Она пододвинула к полкам стул, встала на него и приподняла верхний ящик. Он был тяжелым, а вращающийся стул крайне неустойчивым. Осторожно опустив ящик, она поставила его на узкую перекладину, проделала то же с фирмой «Трубоди» и уже схватилась за «Флэтсби и Коутена», когда в коридоре послышались шаги и кто-то изумленно воскликнул за ее спиной:

— Вы что-то ищете, мисс Мерчисон? Мисс Мерчисон вздрогнула так резко, что предательский стул под ногами совершил четверть оборота, чуть не швырнув ее в объятия мистера Понда. Она неуклюже спустилась вниз, продолжая прижимать к груди черный ящик.

— Как вы меня напугали, мистер Понд! Я думала, вы уже ушли.

— Я и ушел, — ответил мистер Понд, — но, добравшись до подземки, выяснил, что кое-что здесь оставил. Так утомительно возвращаться! Вы не видели здесь пакетика? Маленькая круглая баночка в коричневой обертке.

Мисс Мерчисон поставила «Флэтсби и Коутена» на стул и огляделась.

— Кажется, на столе у меня ее нет, — промолвил мистер Понд. — Боже, боже, я сильно опаздываю. А без нее идти не могу, она нужна мне к обеду. Это, знаете ли, у нас сегодня гости. Куда я мог ее деть?

— Может, вы поставили ее вниз, когда мыли руки? — предположила мисс Мерчисон.

— Возможно, — и мистер Понд поспешил прочь.

До мисс Мерчисон донесся громкий скрип открываемой в коридоре двери, и ей вдруг пришло в голову, а не оставила ли она на своем столе открытую сумку. Вдруг в ней можно рассмотреть отмычки! Она кинулась к сумке, и в это время с торжествующим видом вернулся мистер Понд.

— Очень вам благодарен, мисс Мерчисон. Там она и оказалась. Миссис Понд ужасно огорчилась бы. Ну, еще раз до свидания, — он повернулся к двери. — Кстати, вы там что-то искали?

— Мышь, — с нервным смешком ответила мисс Мерчисон. — Я работала и вдруг увидела, как она бежит по верху шкафа и как раз за эти ящики.

— Грязные твари, — откликнулся мистер Понд. — Они здесь кишмя кишат. Я уже говорил, что нам следует завести кошку. Ну, теперь ее уже не поймаешь. Надеюсь, вы не боитесь мышей?

— Нет, — ответила мисс Мерчисон, заставляя себя не отводить глаза в сторону. Если отмычки были видны, а ей казалось, что это именно так, нельзя смотреть в их направлении. — Нет. Наверное, в ваше время все женщины боялись мышей.

— Да, — признался мистер Понд, — но тогда и юбки у них были длиннее.

— К их несчастью, — добавила мисс Мерчисон.

— Зато они очень изящно выглядели, — возразил мистер Понд. — Позвольте, я вам помогу поставить на Место эти ящики.

— Вы опоздаете на свой поезд, — попробовала отказаться мисс Мерчисон.

— Я и так опоздал, — ответил мистер Понд, бросая взгляд на часы — я поеду на 5.30. — Он учтиво поднял "Флэтсби и Коутена" и, рискуя жизнью, полез на сиденье вращающегося стула.

— Это так любезно с вашей стороны, — промолвила мисс Мерчисон, глядя, как он водружает ящики на место.

— Ну что вы! Будьте добры, передайте мне остальные…

Мисс Мерчисон пришлось покорно выполнить его просьбу.

— Ну вот! — объявил мистер Понд, отряхивая руки. — Будем надеяться, что мышь ушла навсегда. Я поговорю с миссис Ходжес, чтобы она нашла котенка.

— Замечательная мысль, — откликнулась мисс Мерчисон. — До свидания, мистер Понд.

— До свидания, мисс Мерчисон.

Звуки его шагов замерли в коридоре, потом снова послышались под окном и наконец затихли в отдалении.

Мисс Мерчисон облегченно вздохнула и бросилась к своему столу. Опасения ее оказались напрасными. Сумка была закрыта.

Она вернула стул на место и села в тот самый момент, когда грохот ведер и швабр возвестил о приходе миссис Ходжес.

— О, прошу прощения, мисс, — воскликнула та, замерев на пороге при виде усердно печатающей машинистки. — Я не знала, что здесь еще кто-то есть.

— Простите, миссис Ходжес, мне надо закончить работу. Не обращайте на меня внимание, занимайтесь своим делом.

— Ничего, мисс, — откликнулась миссис Ходжес. — Я могу начать с кабинета мистера Партриджа.

— Если вам все равно… — промолвила мисс Мерчисон. — Мне надо напечатать всего несколько страниц и э-э… сделать выписки из некоторых документов для мистера Эркхарта.

Миссис Ходжес кивнула и снова исчезла. Вскоре громкий шум возвестил о том, что она приступила уборке в кабинете мистера Партриджа.

Больше мисс Мерчисон нечего было ждать. Она снова передвинула стул к полкам и быстро, один за другим начала снимать ящики — фирма «Трубоди», «Флэтсби и Коутен», сэр Пенкридж и Боджерс. И когда наконец очередь дошла до «Рейберн», сердце ее заколотилось.

Переставив ящик к себе на стол, она открыла сумку и вытряхнула из нее содержимое. Связка отмычек вывалилась вместе с носовым платком, пудрой и гребнем. Тонкие сверкающие проволочки словно обжигали ей пальцы.

Она начала перебирать связку в поисках наиболее удобного орудия, и в этот момент в окно постучали.

Она с ужасом обернулась, но там никого не было. Запихав отмычки в карман жакета, она на цыпочках подошла к окну и выглянула наружу. В свете фонаря она увидела трех мальчиков, карабкавшихся по ограде, которой обнесены дома на Бедфорд-стрит. Один из них увидел ее и, отчаянно жестикулируя, начал указывать пальцем вниз. Мисс Мерчисон замахала рукой и крикнула: «Убирайтесь!»

Мальчик прокричал ей в ответ что-то неразборчивое и вновь указал пальцем вниз. Из стука в окно, жестов и крика мисс Мерчисон заключила, что за ограду залетел их драгоценный мяч. Она строго покачала головой и вернулась к своему занятию.

Однако этот инцидент напомнил ей, что на окнах нет штор и любой прохожий может видеть ее, словно она стоит на освещенной сцене. У нее не было оснований предполагать, что мистер Понд или мистер Эркхарт могут вернуться, однако ей стало не по себе. А что если мимо пройдет полицейский, неужели он за сотню ярдов не узнает отмычки. Она снова выглянула в окно. Что это — ее разыгравшаяся фантазия или из двора действительно вы ходила массивная фигура в темно-синем мундире?

Мисс Мерчисон кинулась к столу и, схватив ящик, перенесла его в кабинет мистера Эркхарта. По крайней мере, здесь ее никто не увидит. А если кто-нибудь войдет — даже миссис Ходжес, — ее присутствие в кабинете, конечно, может вызвать удивление, но по крайней мере она заранее услышит шаги и примет меры предосторожности.

Руки у нее похолодели и тряслись, так что она была не в лучшей форме, чтобы выполнить указания мистера Рома. Она несколько раз глубоко вздохнула и повторила себе, что не должна спешить.

Тщательно выбрав отмычку, она вставила ее в замок. Ей казалось, что прошла целая вечность, пока вдруг она не почувствовала, что зацепила пружину. Протолкнув первую отмычку вперед и вверх, она вставила вторую. Потом она почувствовала, как отодвигается задвижка, и через мгновение раздался щелчок. Замок открылся.

Бумаг в ящике оказалось немного. Первым лежал список ценных бумаг, размещенных в банке Ллойда. Затем шли копии документов, подтверждающих право собственности, а также их оригиналы. Далее была папка с перепиской. Последние письма, судя по стоящим на них датам, миссис Рейберн написала пять лет назад. Кроме этого, здесь имелись письма арендаторов, банкиров и держателей акций с копиями ответов, подписанных мистером Эркхартом.

Мисс Мерчисон нетерпеливо отложила их в сторону. Никаких признаков завещания не было, отсутствовал даже тот сомнительный черновик, который адвокат показывал Уимзи. На дне оставалось лишь два документа. Мисс Мерчисон достала первый. Это была доверенность, датированная январем 1925 года, предоставлявшая Норману Эркхарту право действовать от лица миссис Рейберн. Второй, более толстый документ был аккуратно перевязан красной ленточкой. Мисс Мерчисон развязала ее и сняла.

Это была генеральная доверенность, согласно которой вся собственность миссис Рейберн передавалась в руки Нормана Эркхарта при условии, что он будет оплачивать ее текущие счета и ежегодно выдавать фиксированную сумму на расходы. Акт был датирован июлем 1920 года, и к нему прилагалось письмо, которое мисс Мерчисон начала поспешно читать.

«Эпплфолд, Уиндл, 15 мая 1920 года

Мой дорогой Норман, спасибо, мой милый мальчик, за твое поздравление и чудный шарф. Это очень мило с твоей стороны, что ты помнишь свою старую тетку.

Я решила, что теперь, когда мне уже за восемьдесят, пора полностью передать все мои дела в твои руки. Все эти годы ты и твой отец очень хорошо их вели, своевременно советуясь со мной относительно тех или иных инвестиций. Но теперь я настолько состарилась, что полностью утратила связь с современным миром и не могу уже претендовать на то, чтобы с моим мнением считались. К тому же я устала, и хотя ты всегда все разъяснял мне самым доступным образом, для меня уже и переписка непосильна.

Поэтому я решила доверить тебе свою собственность до конца своей жизни, чтобы ты имел полное право распоряжаться ею по собственному усмотрению и не должен был бы каждый раз со мной советоваться. К тому же, хотя пока я нахожусь в полном здравии и могу еще ясно мыслить, это счастливое положение вещей очень ненадежно. Меня может разбить паралич, мне могут взбрести в голову какие-нибудь глупости, как иногда случается с выжившими из ума старухами.

Поэтому я прошу тебя составить генеральную доверенность и привезти мне ее на подпись. Тогда же я распоряжусь относительно завещания.

Еще раз благодарю тебя за твое расположение.

Твоя любящая тетка

Розанна Рейберн».

— Ура! — чуть не вскрикнула мисс Мерчисон. — Значит, завещание есть! И этот акт тоже, наверное, важен.

Она снова перечитала письмо, пробежала глазами пункты акта, специально отметив, что Норман Эркхарт назывался единственным доверенным лицом, и, наконец, постаралась запомнить наиболее существенные разделы из списка ценных бумаг. Затем она положила документы обратно в том же порядке, закрыла ящик — закрылся он с легкостью необыкновенной, — отнесла его на место и вернулась к машинке как раз в тот момент, когда в кабинете снова появилась миссис Ходжес.

— Я только что закончила, миссис Ходжес, — радостно сообщила мисс Мерчисон.

— Да? — откликнулась миссис Ходжес, — а я не слышала машинки.

— Я делала записи от руки, — пояснила мисс Мерчисон. Она скомкала первую испорченную страницу показаний и бросила ее в корзину для бумаг. Потом достала из ящика правильно отпечатанную страницу, специально заготовленную для этой цели, приложила ее к документу и разложила экземпляры по конвертам. Заклеив и надписав их, она надела пальто и шляпу и вышла, учтиво попрощавшись с миссис Ходжес.

Она пешком добралась до Хансенов и опустила конверты в почтовый ящик, после чего, напевая себе под нос, быстрым шагом двинулась к автобусной остановке на углу Теобальд-стрит.

— По-моему, я заслужила ужин в Сохо, — сказала мисс Мерчисон.

И, шагая по Фрит-стрит, снова начала напевать себе под нос. «Что это за дурацкая мелодия?» — внезапно остановилась она и после непродолжительных размышлений вспомнила, что это один из гимнов, исполнявшихся на собрании у Билла.

«По-моему, я рехнулась», — отметила она про себя и двинулась дальше.

ГЛАВА 15

Лорд Питер поздравил мисс Мерчисон и угостил ее ленчем в ресторане, славившемся своим коньяком. Поэтому она немного опоздала на работу и в спешке забыла вернуть отмычки. Нельзя же помнить обо всем, когда пьешь коньяк в хорошей компании!

Уимзи, проявив чудеса самообладания, вернулся домой вместо того, чтобы устремиться в тюрьму Холлоуэй. Хотя поддерживать настроение заключенной и необходимо — этим он оправдывал для себя свои ежедневные визиты, — гораздо важнее доказать ее невиновность. А пока он мало продвинулся в этом направлении.

Версия о самоубийстве выглядела очень привлекательно после того, как Норман Эркхарт показал ему черновик завещания; но его вера в этот черновик теперь была окончательно подорвана. Оставалась еще слабая надежда на то, что в «Девяти кольцах» найдут аптечный пакетик, однако время неумолимо шло, и надежда таяла на глазах. Бездействие выводило Уимзи из себя — ему хотелось кинуться на Грейз-Инн-роуд, подвергнуть всех Допросу, подкупу, угрозам, но он знал, что полиция сделает это лучше.

К чему Норману Эркхарту потребовалось вводить его в заблуждение? Он с такой легкостью мог отказать ему. Затаилось что-то странное. Если Эркхарт не наследник, он вел очень опасную игру. Ведь когда старуха умрет, а она могла умереть в любую минуту, завещание будет вскрыто и его содержание предано огласке.

И как просто можно ускорить кончину миссис Рейберн, с грустью подумал он. Она очень слаба, ей уже исполнилось девяносто три. Передозировка какого-нибудь лекарства, легкое потрясение и… Нет, об этом не стоило даже думать. Интересно, а кто с ней живет и кто за ней ухаживает?

Наступило 30 декабря, а у него все еще не было никакого плана. Благородные тома с сочинениями философов, поэтов, историков и подвижников, выстроившиеся рядами на полках, словно насмехались над его беспомощностью. Со всей их мудростью и красотой они не могли научить его, как спасти любимую женщину от ужасной казни. А он еще считал себя искушенным человеком. Необъяснимая глупость обстоятельств держала его в ловушке. Сжав зубы, он беспомощно мерил шагами свою уютную, богато обставленную и совершенно бесполезную гостиную. Большое венецианское зеркало над камином отразило верхнюю часть его торса. Он увидел бледное глупое лицо с зачесанными назад волосами цвета соломы, невообразимый монокль под нелепо нахмуренной бровью, идеально выбритый подбородок, делающий его похожим на женщину, безукоризненно накрахмаленный воротничок и элегантно повязанный галстук, гармонирующий с носовым платком, который игриво выглядывал из нагрудного кармана дорогого костюма, сшитого на улице Сэвил-роу. Он схватил с полки тяжелую бронзовую статуэтку, ему захотелось разбить зеркало и отражающееся в нем лицо, разразившись звериным воем.

Но и это глупо! Унаследованные запреты двадцати веков цивилизации сковывали его по рукам и по ногам. Ну и что, если он разобьет зеркало? Войдет невозмутимый Бантер, соберет осколки в ведро и порекомендует принять горячую ванну, а потом сделать массаж. На следующий день закажут новое зеркало, иначе люди начнут задавать вопросы и выражать сожаления по поводу столь неприятной случайности. А Харриет Вейн все равно будет повешена. Уимзи взял себя в руки, потребовал пальто и шляпу и отправился на такси к мисс Климпсон.

— У меня есть дело, которое я хочу поручить лично вам, — сообщил он несколько грубее, чем намеревался. — Никому другому я не могу его доверить.

— Как это мило с вашей стороны! — откликнулась мисс Климпсон.

— Беда в том, что я ни в малейшей степени не догадываюсь, как его выполнить. Все будет зависеть от вашей инициативы. Я хочу, чтобы вы отправились в Уиндл в Уэстморленде и познакомились там с выжившей из ума парализованной дамой по имени миссис Рейберн, которая живет в поместье Эпплфолд. Я не знаю, кто за ней ухаживает, и не представляю, как вы попадете в дом. Но вы должны это сделать, а затем выяснить, где находится ее завещание, и по возможности взглянуть на него.

— О господи! — воскликнула мисс Климпсон.

— И что еще хуже, — добавил Уимзи, — у вас на все про все одна неделя.

— Это очень мало, — заметила мисс Климпсон.

— Видите ли, если мы не представим достаточно веских причин для отсрочки, дело Вейн будет рассмотрено в первую очередь на следующей сессии, — пояснил Уимзи. — Защита подаст прошение об отсрочке только в том случае, если у нас будет хоть малейшая возможность получить новые улики. А у меня сейчас нет ничего, что Можно назвать уликами, лишь смутные подозрения.

— Понимаю, — ответила мисс Климпсон. — Никто из Нас не может прыгнуть выше головы, так что остается лишь верить. А вера, говорят, горы сдвигает.

— Тогда, ради бога, верьте, — мрачно промолвил Уимзи, — потому что мне надо передвинуть Гималаи, Альпы, Кавказ и Скалистые горы вместе взятые.

— Вы можете рассчитывать на меня, — ответила мисс Климпсон. — Я сделаю все, что в моих силах, и попрошу викария отслужить специальную мессу за тех, кто участвует в трудных предприятиях. Когда вы хотите, чтобы я отправилась?

— Немедленно, — сказал Уимзи. — Я думаю, вам не следует выдавать себя за кого-то другого. Остановитесь в частном пансионе — там у вас будет больше возможностей собирать слухи. Мне ничего не известно об Уиндле. Кроме того, что там есть обувная фабрика и он славится своими видами. Но это небольшой городок, и, думаю, миссис Рейберн всем известна. Вы должны познакомиться с женщиной, которая ухаживает за ней. А когда вы нащупаете ее слабое место, начните играть на этих струнах. Впрочем, возможно, там и нет завещания, а находится оно у адвоката с Бедфорд-стрит по имени Норман Эркхарт. Тогда вы должны выяснить любые подробности, которые могли бы его дискредитировать. Он — внучатый племянник миссис Рейберн и иногда ее навещает.

Мисс Климпсон записала эти указания.

— А теперь я пойду, — промолвил Уимзи. — Все расходы берет на себя моя фирма. Если вам потребуется что-то особенное, пошлите мне телеграмму.

Выйдя от мисс Климпсон, лорд Питер Уимзи снова пал жертвой таких чувств, как Weltschmerz ^[5] и жалость к самому себе. Однако теперь они приняли форму мягкой, всепоглощающей грусти. Убедившись в своей беспомощности, он решил сделать добро, прежде чем уйти в монастырь или удалиться в антарктические просторы. Поэтому он отправился в Скотленд-Ярд и спросил старшего инспектора Паркера.

Паркер был в своем кабинете, читал только что поступивший рапорт. При виде Уимзи на его лице появилось скорее смущение, чем радость.

— Ты по поводу пакетика из-под порошка?

— Не совсем, — ответил Уимзи. — Думаю, нам никогда не удастся о нем что-нибудь узнать. Нет, я по более… э-э… деликатному делу. Оно касается моей сестры.

Паркер вздрогнул и отодвинул рапорт.

— Мисс Мэри?

— Да. Я так понял, она встречается с тобой… э-э… ну, обедает…

— Мисс Мэри раза два удостоила меня этой чести, — ответил Паркер. — Я не думал… я не знал… теперь я понимаю…

— Интересно, понимаешь ли, — с серьезным видом промолвил Уимзи. — Видишь ли, Мэри очень хорошая девочка и…

— Уверяю тебя, ты можешь мне этого не говорить, — перебил его Паркер. — Неужели ты полагаешь, что я неправильно истолковал ее доброту? Просто теперь женщины из самых высоких слоев общества обедают со своими друзьями, и мисс Мэри…

— Я не собираюсь чинить препятствий, — возразил Уимзи. — Во-первых, Мэри бы этого не поняла, а во-вторых, это вообще глупо. Но поскольку я ее брат — конечно, на моем месте должен быть Джералд, но Мэри с ним не ладит и вряд ли станет делиться своими тайнами, особенно учитывая, что это тут же будет передано Элен… Так что я говорил? Ах да, как брат Мэри я должен ей помочь.

Паркер задумчиво делал дырки в старой промокашке.

— Перестань, — сказал Уимзи. — Ты портишь ручку. Лучше возьми карандаш.

— Вероятно, я не должен был рассчитывать… — пробормотал Паркер.

— На что ты рассчитывал, дружище? — по-воробьиному склонив голову набок, осведомился Уимзи.

— Ни на что предосудительное! — горячо воскликнул Паркер. — Что ты подумал обо мне? Я понимаю, с твоей точки зрения мисс Мэри Уимзи не должна обедать в ресторанах с полицейским, но если ты считаешь, что я мог позволить себе то, чего не позволил бы в присутствии…

— … ее матери, ты клевещешь на чистейшую женщину и наносишь оскорбление другу, — договорил за него Уимзи. — Какой ты викторианец, Чарльз. Тебя надо держать под стеклянным колпаком. Конечно же, ты ничего себе не позволил. Только мне бы хотелось знать почему?

Глаза у Паркера полезли на лоб.

— Уже пять лет ты смотришь на мою сестру, как баран, и вздрагиваешь всякий раз, когда слышишь ее имя. Это некрасиво и глупо. Ты нервируешь бедняжку и вынуждаешь меня сомневаться в твоей сообразительности. Людям не нравится, когда мужчины колеблются в отношении их сестер, особенно когда они так долго колеблются. Это неприлично. Это раздражает. Почему не сказать: «Питер, старая ты морковка, я решил надеть на себя оковы семейных уз и стать твоим братом»? Что тебя останавливает? Джералд? Он, конечно, осел, но на самом деле не такой уж он плохой. Элен? Она, конечно, не подарок, но ты не часто будешь с ней видеться. Может, я? Что до меня, я вообще собираюсь стать отшельником — кажется, был уже Петр Отшельник? — так что я не буду тебе мешать. Открой же рот, дружище, и мы разрешим все проблемы. А?

— Ты спрашиваешь меня…

— Я спрашиваю тебя, каковы твои намерения! — рявкнул Уимзи. — Если это не по-викториански, мне на это наплевать. Я понимаю, что ты дал Мэри время оправиться после всей этой несчастной истории с Каткартом и Гойлсом, но, милый мой, так ведь можно и переборщить. Не надеешься же ты, что она будет ждать тебя вечно? Или ты ждешь високосного года?

— Послушай, Питер, не будь идиотом. Как я могу просить твою сестру выйти за меня замуж?

— Как? Ну, это тебе видней. Можешь сказать: «Поженимся, старушка?» Современно, просто и бьет наповал. Можешь опуститься на одно колено и спросить: «Не удостоите ли вы меня чести стать моей женой?» — это мило и старомодно и в свое время даже звучало оригинально. Можешь написать ей письмо, послать телеграмму, позвонить, по телефону. Выбор формы я предоставляю тебе.

— Ты шутишь.

— О господи, неужели мне никогда не удастся избавиться от репутации домашнего шута! Чарльз, ты очень огорчаешь Мэри. Я хочу, чтобы ты женился на ней и покончил с этим.

— Огорчаю? — закричал Паркер. — Я… ее?..

Уимзи со значением постучал пальцем по лбу.

— Дерево, настоящее дерево! Кажется, последним ударом я его прошиб. Да, ты… ее… огорчаешь… теперь понял?

— Питер, если ты действительно считаешь, что…

— Не пытайся увильнуть, со мной этот номер не пройдет, — перебил Уимзи. — Прибереги его для Мэри. Я выполнил свой братский долг, и на этом все. Теперь успокойся и возвращайся к своему рапорту…

— О господи, конечно! — откликнулся Паркер. — Он на самом деле для тебя.

— Так что же ты молчал?

— Ты не давал мне и слова сказать.

— И что?

— Мы нашли пакетик.

— Что?

— Мы нашли пакетик.

— Действительно?

— Да. Один из барменов…

— К черту барменов. Ты уверен, что это тот самый пакетик?

— Да, мы уже идентифицировали его.

— Провели анализ?

— Да.

— Что там было?

Паркер взглянул на него с затравленным видом человека, вынужденного сообщать плохие новости, и неохотно ответил:

— Питьевая сода.

ГЛАВА 16

Мистер Крофтс осуждающе сказал: «Я же говорил вам», что было вполне объяснимо, и сэр Импи Биггз учтиво добавил: «Да, не повезло».

Описывать жизнь лорда Питера Уимзи в последующую неделю было бы жестоко и непоучительно. Вынужденное бездействие приводит к вспышкам раздражительности даже самых достойных людей. Бездумное счастье старшего инспектора Паркера и мисс Мэри Уимзи тоже не способствовало утешению, тем более что оно сопровождалось утомительными потоками нежности, изливавшимися на самого Уимзи. Как герой Макса Бирбома, Уимзи стремился лишь к одному, чтобы его не трогали. Слегка взбодрило его лишь сообщение трудолюбивого Фредди о том, что мистер Норман Эркхарт действительно был связан с крушением фонда «Мегатериум».

С другой стороны, жизнь мисс Китти Климпсон, по ее собственным словам, «била ключом». Письмо, написанное ею на следующий день после приезда в Уиндл, дает нам возможность судить о подробностях.

«Хиллсайд Вью, Уиндл, Уэстморленд

1 января 1930 года

Дорогой лорд Питер, не сомневаюсь, что вы с нетерпением ждете моего письма, и хотя я пробыла здесь всего один день, думаю, дела обстоят не так уж плохо, учитывая все обстоятельства.

Я приехала в понедельник поздно вечером после отвратительного путешествия и весьма неприятной задержки поезда в Престоне, хотя благодаря вашей доброте я ехала первым классом и поэтому совсем не устала. Трудно даже вообразить себе, как все меняется при добавлении небольших удобств, особенно когда стареешь и привыкаешь к неудобствам, от которых я так страдала во времена своей бедности. Мне казалось, что я еду прямо-таки в порочной роскоши! Вагон хорошо отапливался, так что было даже слишком жарко, и я бы опустила окно, но толстый джентльмен, сидевший напротив, был до самых бровей закутан в шарфы и категорически возражал против свежего воздуха! Современные мужчины такие теплолюбивые растения, совсем не то что мой милый папочка, который не разрешал топить в доме до 1 ноября и после 31 марта, даже если термометр показывал ниже нуля!

Несмотря на поздний час, я без труда получила удобный номер в привокзальной гостинице. В прежние времена появление в полночь незамужней дамы с чемоданом вряд ли бы сочли приличным, но теперь все изменилось! Я очень благодарна за то, что дожила до этих перемен, — что бы ни говорили старики о скромности и манерах женщин во времена королевы Виктории, те, кто помнит эти времена, знают, насколько трудны и унизительны были тогда условия жизни!

Вчера утром в соответствии с вашими указаниями я первым делом отправилась искать подходящий пансион, и со второй попытки мне повезло. Это изысканный, хороший дом, где постоянно проживают три пожилые дамы, хорошо осведомленные, о чем говорят в городе, — а что может быть для нас выгоднее!

Обустроившись в своей комнате, я отправилась на разведку. По дороге мне попался очень учтивый полицейский, и я спросила его, как добраться до дома мисс Рейберн. Он его хорошо знал и посоветовал мне сесть на автобус, доехать за пенни до паба «Герб рыбака», а оттуда пройти пять минут пешком. Я последовала его совету, и автобус довез меня прямо до перекрестка, где стоит «Герб рыбака». Кондуктор был также очень любезен и показал мне дорогу, так что я без труда нашла дом.

Это прекрасный старый особняк, довольно большой, построенный в XVIII веке, с итальянской верандой и чудным садом с цветочными клумбами и кедрами. Летом он, наверное, действительно выглядит как райский сад. Некоторое время я любовалась им, стоя на дороге — не думаю, что такое поведение могло бы показаться кому-нибудь подозрительным, потому что это место привлекло бы внимание любого человека. Большая часть окон была зашторена, словно в доме никто не обитает, и мне не удалось никого увидеть. Однако из одной трубы поднимался дым, то есть какие-то признаки жизни присутствовали.

Я немного прошлась по дороге, потом повернула назад и снова прошла мимо особняка. На этот раз я заметила служанку, огибавшую угол дома, но заговорить с ней мне не удалось, так как она была слишком далеко. Поэтому я снова села на автобус и к ленчу вернулась в пансион «Хиллсайд Вью», чтобы познакомиться с его обитательницами.

Конечно же, я не хотела сразу показаться излишне любопытной, поэтому сначала я ничего не упоминала о доме миссис Рейберн, а просто делилась впечатлениями об Уиндле. Мне было немного сложно отвечать на вопросы добрых дам, которые недоумевали, зачем чужому человеку понадобилось приезжать в Уиндл в такое время года, но, кажется, мне удалось произвести на них впечатление женщины, неожиданно получившей наследство и подыскивающей подходящее место на лето в знаменитом своими красотами Озерном крае! Я завела разговор о рисовании — когда мы были маленькими, нас всех учили немного рисовать, и кажется, мне удалось проявить достаточные познания в области акварельной техники.

Это дало мне возможность спросить о доме миссис Рейберн! «Такое красивое место, там кто-нибудь живет?» — спросила я. (Естественно, я это сделала не сразу, а после того, как они рассказали о многих других достопримечательностях, которые могут заинтересовать художника.) Миссис Пеглер, очень полная пожилая дама с длинным языком, смогла рассказать мне все. Дорогой лорд Питер, чего мне только теперь не известно о пороках молодости миссис Рейберн — лучше вам этого не знать! Важнее другое, что она назвала мне имя ее компаньонки, являющейся также сестрой милосердия. Ее зовут мисс Бут, ей шестьдесят лет, и она живет одна с миссис Рейберн, если не считать прислугу и экономку. Услышав, что миссис Рейберн так стара и больна, я спросила, не опасно ли оставлять с ней одну мисс Бут. Но миссис Пеглер сказала, что экономка очень благонадежная женщина, много лет проработавшая у миссис Рейберн, и что она в состоянии присмотреть за хозяйкой, когда мисс Бут отсутствует. Таким образом выяснилось, что мисс Бут иногда выезжает в город! Похоже, лично с ней никто здесь не знаком, но мне сказали, что ее часто видят в городе в одежде сестры милосердия. Мне удалось получить ее довольно подробное описание, так что, если я с ней встречусь, я ее узнаю.

Вот и все, что мне удалось выяснить за один день. Надеюсь, вы будете не слишком разочарованы, но мне пришлось выслушать целые тома местных историй, так как я не могла намеренно сводить разговор к миссис Рейберн, чтобы не вызвать подозрений.

Как только я узнаю что-нибудь новое, тут же дам вам знать.

Искренне ваша

Кэтрин Александра Климпсон».

Мисс Климпсон закончила письмо в своей спальне и засунула его в объемистую сумку, прежде чем спуститься вниз. Большой опыт жизни в пансионах научил ее тому, что конверт, адресованный даже младшему сыну титулованной особы, именуемому лордом только из вежливости, подкрепленной традицией, неизбежно вызовет совершенно ненужное любопытство. К тому же это повысило бы ее статус, а в данный момент мисс Климпсон совершенно не нуждалась в свете софитов. Она тихо прокралась по коридору и, выйдя на улицу, направилась к центру города.

Накануне она обратила внимание, что в городке есть главная чайная, две конкурирующие с ней, одна приходящая в упадок — «Лион» и еще четыре подозрительных заведения, где, кроме чая, продаются и сласти, и спиртные напитки. Часы показывали половину одиннадцатого. В последующие полтора часа она без всяких усилий со своей стороны могла познакомиться с той частью населения Уиндла, которая пила по утрам кофе.

Она опустила письмо и задумалась, откуда бы начать. Вообще-то она думала оставить «Лион» на следующий день. Это была обычная чайная без каких-либо оркестров и фонтанчиков с содовой, и мисс Климпсон предположила, что в основном ее посещают клерки и домохозяйки. Из оставшихся четырех более всего она склонялась в пользу «Центральной», довольно большого, ярко освещенного заведения, из дверей которого доносились звуки музыки. Обычно сестер милосердия привлекали именно такие кафе. Впрочем, у «Центральной» имелся один недостаток. Любой человек, двигающийся со стороны дома миссис Рейберн, сначала должен был миновать все предшествующие чайные. Это делало ее непригодной для наблюдательного поста. С этой точки зрения преимущество следовало отдать «Уютному уголку», из окон которого просматривалась автобусная остановка; и мисс Климпсон решила начать свою военную кампанию именно оттуда. Она выбрала столик у окна, заказала чашку кофе, немного диетического печенья — и приступила к своим наблюдениям.

Через полчаса никаких женщин в сестринской одежде так и не появилось, и она попросила еще одну чашку кофе и пирожное. В чайную постоянно заходили посетители, в основном женщины, но ни одна из них не походила на мисс Бут. В половине двенадцатого мисс Климпсон почувствовала, что сидеть дольше подозрительно, она заплатила по счету и отбыла.

В «Центральной» народу было больше, чем в «Уютном уголке», к тому же вместо скамеек из мореного дуба здесь стояли удобные плетеные стулья, а вместо мрачных плодов мезальянса в хлопчатобумажных платьях посетителей обслуживали проворные официантки. Мисс Климпсон заказала еще одну чашку кофе и булочку с маслом. У окна свободных мест не было, и она села за столик рядом с оркестром, откуда ей был виден весь зал. Мелькнувший у дверей темно-синий сестринский головной убор заставил было забиться ее сердце, но ее обладательницей оказалась цветущая особа с двумя детьми и коляской, и надежда угасла. К двенадцати мисс Климпсон призналась себе, что потерпела фиаско.

Свой последний визит она нанесла в «Восточную» — исключительно непригодное для слежки заведение. Оно состояло из трех небольших помещений неправильной формы, которые освещались лампочками по сорок свечей, завешенными к тому же японскими абажурами. Мисс Климпсон со свойственным ей любопытством заглянула во все углы и ниши, потревожив несколько любезничавших пар, а затем вернулась к столику у дверей и села Поглощать четвертую чашку кофе. Стрелка часов показывала уже половину первого, а мисс Бут так и не появлялась. «Теперь она уже не придет, — подумала мисс Климпсон, — иначе ей не успеть вернуться, чтобы покормить свою подопечную».

Она вернулась в «Хиллсайд Вью» и не испытала особого аппетита даже при виде жареной баранины.

В половине четвертого она вновь отправилась в город, на этот раз чтобы предаться чайным излишествам. Теперь она начала с «Лиона», расположенного в дальнем конце городка, и постепенно продвигалась все ближе к автобусной остановке. Когда она пила уже пятую чашку чая у окна «Уютного уголка», ее взгляд остановился на торопливо идущей по тротуару женщине. Наступал уже зимний вечер, и улица была не слишком хорошо освещена, но мисс Климпсон отчетливо разглядела полную пожилую сестру с черной вуалью и в сером пальто. Выгнув шею, она увидела, как та перешла на бег, вскочила в автобус на углу и исчезла в направлении «Герба рыбака».

— Как обидно! — промолвила мисс Климпсон, глядя вслед автобусу. — Вероятно, я ее как-то пропустила. А может, она была у кого-нибудь в гостях. Боюсь, день потерян. А желудок у меня уже полон чая.

К счастью, мисс Климпсон обладала прекрасным пищеварением, ибо на следующий день ей пришлось повторить все то же самое. Возможно, конечно, мисс Бут выезжала всего несколько раз в неделю или только после ленча, но мисс Климпсон не могла рисковать. По крайней мере, она утвердилась в мысли, что наблюдать надо именно за автобусной остановкой. На этот раз она заняла свой пост в «Уютном уголке» в одиннадцать утра и прождала до двенадцати, после чего отправилась домой.

Днем она пришла туда в три. К этому времени официантка уже запомнила ее и проявила легкий интерес к ее приходам и уходам. Мисс Климпсон объяснила, что любит наблюдать за прохожими, а также похвалила кафе И обслуживание. К тому же она сказала, что ей нравится вид старой таверны на противоположной стороне улицы и она подумывает о том, чтобы нарисовать ее.

— О да! — воскликнула девушка. — Сюда приезжает много художников.

Это подало мисс Климпсон прекрасную мысль, и на следующий день она явилась с карандашом и альбомом.

По странному стечению обстоятельств не успела она заказать кофе, открыть альбом и начать набросок, как к остановке подъехал автобус, из которого вышла полная сестра в соответствующем одеянии. Она не стала заходить в «Уютный уголок», но решительным шагом двинулась по противоположной стороне улицы. Ее головной убор развевался, как флаг.

Мисс Климпсон резко вскрикнула, обратив на себя внимание официантки.

— Как глупо! — пояснила она. — Я оставила резинку. Придется сбегать купить новую.

Она положила альбом на стол и двинулась к выходу.

— Я накрою ваш кофе, мисс, — пришла на помощь девушка. — Самые лучшие канцелярские товары у мистера Балтила.

— Спасибо, спасибо, — пробормотала мисс Климпсон и выскочила на улицу.

Сестринский головной убор по-прежнему мелькал в отдалении. Мисс Климпсон, затаив дыхание, бросилась за ним по другой стороне улицы. Головной убор нырнул в аптеку. Мисс Климпсон перешла дорогу и остановилась перед витриной с детской одеждой. Затем тот вышел, потрепетал нерешительно на тротуаре, продефилировал мимо мисс Климпсон и снова исчез в обувном магазине.

«Если она за шнурками, это не займет много времени, — подумала мисс Климпсон, — а если она начнет примерять обувь, это может растянуться на все утро». И она медленно прошла мимо двери. К счастью, в этот момент из магазина выходил покупатель, и, кинув взгляд поверх го плеча, мисс Климпсон заметила, как черная вуаль скрывается в глубине зала. Тогда она хладнокровно вошла магазин. У входа располагался прилавок со всякой веяной, а в глубине, на двери, за которой исчезла сестра, значилось: «Отдел женской обуви».

Мисс Климпсон купила шелковые коричневые шнурки и задумалась, не последовать ли ей за сестрой и не воспользоваться ли возможностью завязать разговор. Примерка обуви — очень длительное занятие. Покупатели подолгу прикованы к креслам, в то время как продавцы карабкаются по лестницам и собирают горы картонных коробок. К тому же вступить в разговор в такой ситуации довольно просто. Но у такого решения был и недостаток. Для того чтобы оправдать свое появление в отделе, надо самой примерять обувь. А если продавец схватит ее правый ботинок и исчезнет? А преследуемая жертва в это время расплатится и уйдет? Следовать за ней, подпрыгивая на одной ноге? Или поспешно натянуть свой ботинок и вылететь на улицу с развязанными шнурками, бормоча неубедительные оправдания и ссылаясь на свою забывчивость? А если еще того хуже, ты сидишь в одном своем ботинке, а в другом новом? Какое, интересно, создастся впечатление, если ты бросишься вдогонку в разной обуви? Не превратишься ли ты из преследователя в преследуемого?

Взвесив все это в уме, мисс Климпсон заплатила за шнурки и вышла из магазина. Она уже один раз смошенничала в чайной, а два проступка за одно утро — это было слишком для нее.

Сыщикам мужчинам вести слежку гораздо удобнее, особенно когда они переодеты в рабочих, посыльных или почтальонов. Они могут слоняться, не привлекая к себе внимания. С другой стороны, она могла до бесконечности рассматривать витрины. Мисс Климпсон выбрала магазин шляп. Она тщательно изучила шляпы в обеих витринах и снова вернулась к первой, уставившись на очень элегантную модель с вуалью и двумя наростами, напоминавшими заячьи уши. Но как раз в то момент, когда любой наблюдатель счел бы, что она наконец приняла решение и сейчас зайдет, чтобы справиться о цене, из обувного магазина вышла компаньонка. Мисс Климпсон с жалостью покачала головой. Она перешла к другой витрине, бросила на нее колеблющийся взгляд и двинулась прочь.

Сестра с бодростью лошади, завидевшей родную конюшню, шла впереди на расстоянии тридцати ярдов. Она перешла улицу, ненадолго остановилась перед витриной с цветными нитками, подумала и вошла в кафе «Восточное».

Мисс Климпсон ощущала себя человеком, который наконец после долгого преследования поймал сачком мотылька. Теперь можно было передохнуть и подумать, как его изъять из-под сачка, не повредив крылья.

Можно, конечно, войти в кафе и сесть рядом, если там окажется свободное место. Но кто знает. Если другие столики пусты, желание сесть рядом может показаться подозрительным. Лучше, конечно, воспользоваться каким-нибудь предлогом — оброненным носовым платком или открытой сумочкой. А если их нет, надо иметь свои наготове.

Канцелярский магазин находился всего в нескольких шагах. Мисс Климпсон зашла внутрь и купила резинку, три открытки, карандаш и календарь, а потом попросила, чтобы все это аккуратно завернули. После этого она перешла улицу и вошла в кафе.

В одной из ниш первого зала сидели две женщины с маленьким мальчиком, в другой нише — пожилой джентльмен пил молоко, и в третьей две девушки лакомились кофе с кексами.

— Простите, — обратилась мисс Климпсон к женщинам, — это не ваш сверток? Я нашла его прямо у двери.

Старшая женщина, которая, видимо, только что закончила обход магазинов, поспешно принялась перебирать целую гору пакетов, поочередно ощупывая их и восстанавливая таким образом в памяти, что именно в них находилось.

— Не думаю, но наверняка не знаю. Дайте-ка посмотреть. Это яйца, это бекон, а это что, Герти? Мышеловка? Нет, постойте, это микстура от кашля. Это стельки для тети Эдит, это копченая селедка — о господи, кажется, я потеряла мышеловку, это на меня совсем не похоже.

— Да нет, мама, — перебила ее молодая, — ты забыла, они пришлют мышеловку вместе с ванной.

— Ах да, конечно! Ну, тогда все на месте. Мышеловку и две сковородки доставят с ванной, а мыло ты взяла, Герти. Нет, спасибо, это не наш сверток, его уронил кто-то другой.

Пожилой джентльмен решительно, но вежливо отказался от него, а девушки лишь похихикали. Мисс Климпсон двинулась дальше. Две дамы с молодым человеком во втором зале поблагодарили ее, но сказали, что сверток не их.

Мисс Климпсон перешла в третий зал. В одном углу здесь сидела шумная компания, а в глубине, в самом темном углу, виднелась сестра, которая читала книгу.

Компания ничего не могла сказать по поводу свертка, и мисс Климпсон с замирающим сердцем двинулась к сестре.

— Простите, — учтиво улыбнувшись, промолвила она, — наверное, это ваш сверток. Я нашла его у двери и уже опросила всех посетителей.

Сестра подняла голову. Это была седая женщина с большими голубыми глазами и тем пристальным взглядом, который обычно приводит в замешательство собеседника и свидетельствует об эмоциональной неуравновешенности его обладателя. Она улыбнулась мисс Климпсон и ответила:

— Нет, это не мой. Как мило с вашей стороны! Но все мои свертки здесь.

И она указала рукой на сиденье, шедшее вдоль ниши. Мисс Климпсон, приняв этот жест за приглашение, поспешно села.

— Странно, — промолвила она, — я уверена, его кто-то выронил. Что же мне теперь с ним делать? — она осторожно ткнула его пальцем. — Не думаю, чтобы там было что-то ценное, но кто знает. Наверное, надо отнести в полицейский участок.

— Вы можете оставить его кассиру, — предложила компаньонка, — на случай, если владелец вернется за ним.

— Конечно, я так и сделаю, — воскликнула мисс Климпсон. — Как вы догадались! Конечно, это лучше всего. Мне это даже не пришло в голову. Боюсь, я не слишком практичный человек, но я восхищаюсь практичными людьми. Я бы никогда не смогла заниматься вашей профессией. Любая неожиданность полностью ставит меня в тупик.

Сестра снова улыбнулась.

— В основном это дело опыта, — ответила она. — И работы над собой, конечно. Все эти маленькие слабости можно преодолеть, если подчинить сознание Высшей силе — вы верите в это?

И она гипнотически уставилась на мисс Климпсон.

— Наверное, да.

— Ошибочно думать, что в духовной сфере существует что-то незначительное, — продолжила сестра, закрывая книгу и кладя ее перед собой на стол. — Нашими мельчайшими мыслями и поступками управляют высшие центры духовной силы.

К ним подошла официантка, чтобы взять заказ у мисс Климпсон.

— О господи, я так бессовестно села за ваш столик!

— Оставайтесь, оставайтесь! — воскликнула сестра. I — Вы уверены? Я совершенно не хочу вам мешать…

— Вы мне нисколько не мешаете. Я веду такую затворническую жизнь, что всегда рада, когда могу с кем-нибудь поговорить.

— Как это мило с вашей стороны! Мне, пожалуйста, булочку с маслом и чай. Какое милое кафе, не правда ли? Такое тихое и спокойное. Если бы только эти люди так не шумели со своей собакой. Я не очень люблю больших животных, мне они кажутся опасными.

Мисс Климпсон не расслышала ответ, так как внезапно ее внимание привлекло название книги, лежащей на столе; дьявол или ангел-хранитель (она точно не могла сказать, кто именно) преподнес ей на белом блюдечке настоящее искушение. Книга была опубликована издательством спиритов и называлась «Говорят ли мертвые?».

Мисс Климпсон внезапно озарило, и она увидела предстоящее в мельчайших подробностях. Конечно, эта авантюра включала в себя долю лжи, от которой ее совесть мучительно содрогалась, зато она гарантировала безошибочный успех. И мисс Климпсон вступила в схватку с бесом. Можно ли оправдать ложь ради правого дела?

Она мысленно обратилась к Богу с просьбой о наставлении, но ей удалось расслышать в ответ только слова: «Прекрасная работа, мисс Климпсон!», и голос, их произнесший, принадлежал Питеру Уимзи.

— Прошу прощения, я вижу, вы увлекаетесь спиритизмом, — заметила она. — Как это интересно!

Если мисс Климпсон и обладала в какой-то области исчерпывающими познаниями, так это в области спиритизма. Атмосфера пансионов способствует пышному цветению этого цветка. Время от времени ей приходилось выслушивать сведения об астральных телах и эктоплазме, аурах, сеансах и эманациях, а порой ее протестующий рассудок был вынужден терпеть акты материализации. Она прекрасно знала, что церковь запрещает такие вещи, однако ей так часто приходилось общаться с пожилыми дамами, что ее неоднократно вовлекали в подобные занятия.

К тому же ей как-то довелось познакомиться со странным типом из Общества спиритических исследований, который две недели жил с ней в одной гостинице. Он был специалистом по привидениям и полтергейстам. Мисс Климпсон ему понравилась, и она провела несколько интересных вечеров, слушая истории о трюках, к которым прибегают медиумы. Под его руководством она научилась заниматься столовращением и незаметно издавать громкие звуки. Она узнала, как вставлять клинья между двумя склеенными грифельными досками, чтобы кусочек мела, движущийся по длинной проволоке, оставлял послания духов. Познакомилась она и с резиновыми перчатками, которые, если их надуть воздухом и опустить в ведро с воском, могли показаться руками привидения. Теоретически она знала, как в темноте освободить связанные за спиной руки, чтобы внезапно забить в барабан, хотя никогда этого и не пробовала. Короче, именно тогда мисс Климпсон осознала всю низость и глупость человечества.

Сестра продолжала что-то говорить, а мисс Климпсон — механически ей отвечать.

«Она начинающая, — отметила про себя мисс Климпсон. — Читает руководство… принимает все без критики… Таких, как она, нельзя выпускать из дома одних, они сами напрашиваются, чтобы их обманули… Я не знаю, кто такая миссис Крэйг, о которой она говорит, но могу поспорить, что та хитра, как змея. Да, с этой Крэйг лучше не встречаться… Если бедняжка заглотила это, она заглотит и все остальное».

— Да, это поразительно, — произнесла мисс Климпсон вслух. — Но разве занятие спиритизмом не опасно? Мне говорили, что я обладаю какими-то способностями, но я никогда не осмеливалась применить их. Можно ли подвергать свою душу столь сверхъестественным воздействиям?

— Это совершенно не опасно, если вы знаете, как что делать, — ответила сестра. — Надо защитить душу чистыми помыслами, и тогда ничто дурное не сможет на нее воздействовать. У меня уже случались удивительные беседы с усопшими…

Мисс Климпсон долила себе чаю и попросила официантку принести сахарное печенье.

— …К несчастью, сама я не обладаю пока свойствами медиума, так что одной мне ничего не удается. Мисс Крэйг говорит, что это придет с опытом, когда я научусь концентрироваться. Вчера я попыталась воспользоваться планшеткой для спиритических сеансов, но она выписывала только спирали, и ничего прочесть было нельзя.

— Наверное, ваше сознание слишком активно, — предположила мисс Климпсон.

— Да, вы правы. Но миссис Крэйг говорит, что я поразительно внушаема. Когда мы садимся вместе, мы добиваемся поразительных результатов. К несчастью, она сейчас уехала за границу.

Сердце у мисс Климпсон так заколотилось, что она чуть не пролила чай.

— Так, значит, вы — медиум? — спросила сестра.

— Мне так говорили, — осторожно ответила мисс Климпсон.

— Интересно, если мы попробуем вместе… — предложила ее собеседница, с мольбой уставившись на мисс Климпсон.

— Ну я не знаю…

— О, давайте! Вы симпатичный человек. Я уверена, мы добьемся хороших результатов. А духи так изголодались по общению. Я ведь не могу этим заниматься с незнакомыми людьми. Вокруг столько обманщиков… — («Слава богу, ты хоть об этом догадываешься!» — подумала мисс Климпсон) — но на такого человека, как вы, можно положиться. Вы увидите, как изменится вся ваша жизнь. Раньше я так страдала из-за несовершенства этого мира — нам так часто приходится с ним сталкиваться, — а потом я убедилась в существовании загробной жизни и в том, что все горести посылаются нам лишь для того, чтобы подготовить нас к существованию на более высоком уровне.

— Ну что ж, — медленно проговорила мисс Климпсон, — я бы попробовала. Правда, я не могу сказать, что действительно верю во все это.

— Вы поверите, поверите.

— Конечно, я видела несколько странных вещей, которые не могли быть трюками, потому что я была знакома с присутствовавшими…

— Приходите ко мне сегодня вечером, пожалуйста! — взмолилась сестра. — Мы проведем всего один сеанс и проверим, медиум вы или нет. Я не сомневаюсь в том, что вы медиум.

— Хорошо, — согласилась мисс Климпсон. — Кстати, как вас зовут?

— Каролина Бут, мисс Каролина Бут. Я ухаживаю за старой парализованной дамой.

«Ну, слава Тебе, Господи», — подумала мисс Климпсон, а вслух заметила:

— А моя фамилия Климпсон; где-то у меня должна быть визитная карточка. Нет, я ее оставила. Я живу в пансионе «Хиллсайд Вью». Как мне до вас добраться?

Мисс Бут сообщила адрес и время отправления автобуса, присовокупив к этому приглашение на ужин, которое было принято. Мисс Климпсон отправилась домой, где поспешно написала записку:

«Дорогой лорд Питер, вы, наверняка, уже волнуетесь, гадая, что со мной случилось. Наконец у меня есть новости! Я взяла цитадель штурмом! И сегодня отправляюсь в дом, надеясь на великие свершения!

В спешке, искренне ваша

Кэтрин А. Климпсон».

После ленча мисс Климпсон снова отправилась в город. Прежде всего, будучи честной женщиной, она забрала из «Уютного уголка» свой альбом и расплатилась по счету, объяснив, что случайно встретилась с подругой. Затем она посетила ряд магазинов и остановила наконец свой выбор на металлической мыльнице, соответствовавшей ее требованиям. Бока у нее были слегка выпуклыми, и если ее нажать, она издавала прекрасный треск. С помощью пластыря и при некоторой сноровке мисс Климпсон прикрепила ее к резинке для чулка, так что, когда она сжимала свои костлявые коленки, мыльница издавала серию убедительных щелчков. Сев перед зеркалом, она потренировалась около часа, стараясь извлекать звук, почти не двигаясь.

Кроме этого она приобрела кусок жесткой проволоки в черной обмотке, которую вставляют в поля шляп. Согнутая вдвойне и прикрепленная к кисти, она вполне могла быть использована, чтобы вращать легкий столик. Мисс Климпсон опасалась, что для тяжелого стола она не подойдет, но делать заказы у кузнеца у нее не было времени, так что оставалось надеяться на лучшее. Она достала черное бархатное платье с широкими длинными рукавами и убедилась в том, что проволока хорошо спрятана.

В шесть часов вечера она надела платье, пристегнула к ноге мыльницу, развернув ее к внешней стороне колена, чтобы случайно не испугать пассажиров автобуса, набросила тяжелый плащ, надела шляпу, взяла зонтик и отправилась выкрадывать завещание миссис Рейберн.

ГЛАВА 17

Ужин, поданный в прекрасной старинной столовой с деревянными панелями, был съеден и оказался очень вкусным. Мисс Климпсон приготовилась.

— Мы сядем в моей комнате, хорошо? — предложила мисс Бут. — Это единственное удобное место. Большая часть дома закрыта. Если вы меня извините, милая, я только покормлю миссис Рейберн и уложу ее в постель, и тогда мы сможем начать.

— Совершенно беспомощна?

— Да, абсолютно.

— А говорить она может?

— Ну не то чтобы говорить. Так, бормочет что-то непонятное. Какая жалость! А ведь она так богата. Для нее будет счастьем перейти в мир иной.

— Бедняжка! — согласилась мисс Климпсон.

Мисс Бут отвела ее в маленькую, весело обставленную гостиную и оставила там среди кретоновых обложек и Церковной утвари. Мисс Климпсон пробежала глазами По корешкам книг, большинство из которых составляли Романы за небольшим исключением трудов, посвященных спиритизму, и сосредоточила внимание на полке над Камином, которая была заставлена фотографиями. Среди групповых больничных фотографий и отдельных портретов с подписью «От благодарного пациента» выделялся снимок джентльмена с усами, модными в 90-х годах, который стоял рядом с велосипедом на фоне отдаленных гор. Снимок был помещен в тяжелую серебряную рамку.

— Для отца слишком молод, — решила мисс Климпсон, переворачивая фотографию и отодвигая защелку рамки, — или возлюбленный, или брат. Гм! «Любимой Люси от ее верного Гарри». Вряд ли брат. Адрес фотографа — Ковентри. Любопытно, а ведь его называют городом забвения. Вероятно, торговля велосипедами. Что же случилось с Гарри? Брак явно не удался. Смерть или измена. Первоклассная рамка, стоит в центре, букет оранжерейных нарциссов — видимо, Гарри перешел в мир иной. Что дальше? Семейный портрет? Да. К счастью, внизу надписаны имена. Милейшая Люси в окружении папы, мамы, Тома и Гертруды. Том и Гертруда старше, но, возможно, они еще живы. Папа — священник. Большой дом, наверное — приходской. Адрес фотографа — Мейдстоун. Постойте-ка. А вот папа в окружении мальчиков. Учитель в школе или дает частные уроки. У двух мальчиков соломенные шляпы, украшенные лентами, — наверное, школа. А это что за серебряный кубок? Томас Бут и еще три имени — Пемброкский колледж, 1883. Не очень дорогой колледж. Интересно, может, папе не нравился Гарри из-за этих велосипедов? А книжка похожа на школьный приз. Так и есть. Женский колледж в Мейдстоуне — за выдающиеся успехи в английской литературе. Кажется, она возвращается? Нет, ложная тревога. Молодой человек в хаки — «Твой любящий племянник Г. Бут» — ага, наверное, сын Тома. Интересно, он жив? Да, теперь она точно идет.

Когда дверь открылась, мисс Климпсон сидела у камина, погрузившись в «Раймонда».

— Извините, что заставила вас ждать, — промолвила мисс Бут, — бедняжка очень беспокойна сегодня вечером. Сейчас она заснет на пару часов, но позднее мне придется еще раз сходить к ней. Ну что ж, начнем? Мне так не терпится попробовать.

Мисс Климпсон с готовностью согласилась.

— Обычно мы пользуемся этим столом, — заметила мисс Бут, выдвигая круглый бамбуковый столик с полкой между ножек. Мисс Климпсон подумала, что никогда в жизни не видела более удобного приспособления для мошенничества, и горячо одобрила выбор миссис Крэйг.

— Мы будем сидеть при свете? — спросила она.

— Не при ярком, — ответила мисс Бут. — Миссис Крэйг сказала мне, что ультрафиолетовые солнечные лучи и свет электричества оказывают слишком сильное воздействие на духов и нарушают их вибрации. Поэтому мы обычно гасим лампу и сидим при свете камина, который достаточно ярок для того, чтобы делать записи. Вы будете их вести или я?

— Наверное, у вас лучше получится, вы больше с этим знакомы, — предложила мисс Климпсон.

— Хорошо. — Мисс Бут принесла карандаш и бумагу и погасила свет. — Теперь мы должны сесть и прикоснуться кончиками пальцев к краю стола. Лучше, конечно, когда мизинцы всех участников соприкасаются и образуют круг, но вдвоем это сделать невозможно. Сначала, я думаю, лучше помолчать, пока не установится связь. Вы сядете с какой стороны?

— О, эта меня вполне устроит, — откликнулась мисс Климпсон.

— Ничего, что камин у вас за спиной?

Мисс Климпсон не возражала.

— Это хорошо, потому что вы будете заслонять стол от света.

— Я так и подумала, — искренне ответила мисс Климпсон.

Они положили кончики пальцев на стол и принялись ждать. Прошло десять минут.

— Вы что-нибудь чувствуете? — прошептала мисс Бут.

— Нет.

— Иногда это требует длительного времени.

Тишина.

— Кажется, я что-то чувствую.

— У меня по пальцам словно мурашки бегут.

— И у меня. Значит, скоро начнется.

Пауза.

— Вы не хотите немножко отдохнуть?

— Да, а то у меня затекли кисти.

— Так всегда бывает, пока не привыкнешь. Это сквозь них проходит энергия.

Мисс Климпсон оторвала пальцы от стола и осторожно потерла запястья. Тонкая загнутая проволока незаметно соскользнула вниз.

— Я уверена, что нас повсюду окружают потоки энергии. Так и чувствую холодок, который пробегает по позвоночнику.

— Давайте продолжим, — предложила мисс Климпсон. — Я уже отдохнула.

Тишина.

— Как будто кто-то схватил меня за шею, — прошептала мисс Климпсон.

— Не шевелитесь.

— У меня руки помертвели до самого локтя.

— Тс-с! И у меня.

Мисс Климпсон могла бы добавить еще, что у нее затекли дельтовидные мышцы, но она не знала их названия. Такое часто случается, когда упор приходится на одни лишь пальцы.

— Я вся дрожу, — прошептала мисс Бут. В это мгновение столик резко дернулся.

Мисс Климпсон переоценила усилие, которое следовало приложить для того, чтобы сдвинуть с места легкую бамбуковую мебель.

Мисс Бут вскрикнула.

После небольшой паузы столик начал двигаться снова, но уже более плавно, а потом перешел к осторожному покачиванию. Мисс Климпсон обнаружила, что, осторожно поднимая ногу, она может перемещать на нее почти весь его вес. Это было очень удобно, запястья уже начинали уставать.

— Будем говорить с ним? — спросила мисс Климпсон.

— Подождите минутку, — ответила мисс Бут. — Он хочет отойти в сторону.

Мисс Климпсон удивило это заявление, свидетельствовавшее о не слишком развитой фантазии, но она послушно придала движениям более вращательный характер.

— Давайте встанем, — предложила мисс Бут.

Мисс Климпсон не слишком обрадовалась — управлять вибрациями, стоя на одной ноге, и решила впасть в транс. Она опустила голову на грудь и издала легкий стон. Одновременно она развела локти, высвобождая проволочные крючки, и столик продолжил вращение.

Из камина с треском вылетел уголек, рассыпавшийся целым фонтаном искр. Мисс Климпсон вздрогнула, и столик остановился.

— О боже! — воскликнула мисс Бут. — Свет рассеял вибрации. С вами все в порядке, милочка?

— Да-да, — с рассеянным видом ответила мисс Климпсон. — Что случилось?

— Энергия была огромной, — ответила мисс Бут. — Я никогда еще не ощущала ее так сильно.

— Кажется, я задремала, — сказала мисс Климпсон.

— Вы были в трансе, — пояснила мисс Бут. — Вы попали под влияние энергии. Вы очень устали или мы можем продолжить?

— Я чувствую себя нормально, — сказала мисс Климпсон, — только немного хочется спать.

— Вы удивительно сильный медиум, — с восхищением промолвила мисс Бут.

Мисс Климпсон, осторожно сгибавшая в это время коленку, готова была согласиться с этим.

— Теперь мы поставим экран перед камином, — сказала мисс Бут. — Вот так.

Они снова положили пальцы на стол, и тот почти сразу же пришел в движение.

— Теперь мы не будем зря терять время, — промолвила мисс Бут и, слегка откашлявшись, обратилась к пространству над столом: — Здесь есть дух?

Щелчок. Стол замер.

— Согласен ли ты издавать один звук, отвечая «да», и два звука, отвечая «нет»?

Щелчок.

Преимущество этого метода заключалось в том, что спрашивающий сам задавал наводящие вопросы.

— Ты дух перешедшего в мир иной?

— Да.

— Ты Федора?

— Нет.

— Ты один из духов, которые посещали меня ранее?

— Нет.

— Ты благорасположен к нам?

— Да.

— Ты рад нас видеть?

— Да. Да. Да.

— Ты счастлив?

— Да.

— Ты хочешь узнать что-нибудь для себя?

— Нет.

— Ты хочешь нам помочь?

— Нет.

— Ты говоришь от лица другого духа?

— Да.

— Он хочет поговорить с моей подругой?

— Нет.

— Значит, со мной?

— Да. Да. Да. Да.

Стол сильно закачался.

— Это дух женщины?

— Нет.

— Мужчины?

— Да.

У мисс Бут перехватило дыхание.

— Это дух того, с кем я так долго пыталась связаться?

— Да.

Пауза и легкое покачивание стола.

— Можешь ли ты говорить с нами с помощью алфавита. Один щелчок — А, два — Б и так далее?

«Запоздалая предосторожность», — подумала мисс Климпсон. Щелк!

— Как тебя зовут?

Четыре щелчка и затаенное дыхание. Один щелчок…

— Г-А…

Длинная серия щелчков.

— Это было «Р»? Ты слишком спешишь.

Щелк.

— Г-А-Р — верно?

— Да.

— Это Гарри?

— Да. Да. Да.

— О Гарри! Наконец-то! Как ты? Ты счастлив?

— Да… Нет… Одиноко.

— Это не моя вина, Гарри.

— Да. Слабость.

— У меня были обязанности. Вспомни, кто нам помещал.

— Да. О-Т-Е…

— Нет-нет, Гарри! Это была ма…

— О-Б-А! — торжествующе заключил стол.

— Как ты можешь так говорить?

— Любовь превыше всего.

— Теперь я это понимаю. Но тогда я была совсем легкой. Неужели ты меня до сих пор не простил?

— Все забыто. Твою мать я тоже простил.

— Я так рада. Что ты делаешь? Где ты теперь, Гарри?

— Постой. Помоги.

— Ты хочешь мне что-то сказать?

— Поезжай в Ковентри. — Стол начал лихорадочно дергаться.

Это произвело ошеломляющее впечатление.

— О, это действительно ты, Гарри! Ты не забыл нашу старую шутку. Скажи мне…

Тут стол начал проявлять признаки сильнейшего возбуждения и разразился целым потоком непонятных букв.

— Что ты хочешь?

— Д-Д-Д…

— Это кто-то пытается помешать нам, — пояснила мисс Бут. — Кто это?

— Д-Ж-О-Р-Д-Ж, — в очень быстром темпе.

— Джордж? Я не знаю никакого Джорджа, разве что сын Тома. Неужели с ним что-нибудь случилось?

— Ха-ха-ха! Это не Джордж Бут, а Джордж Вашингтон.

— Джордж Вашингтон?

— Ха-ха! — Стол начал совершать такие судорожные рывки, что медиум уже не мог его сдержать. Мисс Бут, записывавшая беседу, положила руки на стол, и тот стал плавно покачиваться.

— Кто здесь?

— Понго.

— Какой еще Понго?

— Ваш хранитель.

— А кто говорил перед тобой?

— Злой дух. Ушел.

— А Гарри еще там?

— Ушел.

— Кто-нибудь еще хочет говорить?

— Элен.

— Какая Элен?

— Ты не помнишь? Мейдстон.

— Мейдстон? Ты говоришь об Элен Пейт?

— Да, Пейт.

— Подумать только! Добрый вечер, Элен. Как мило, что ты пришла.

— Помнишь ссору?

— Когда мы поругались в дортуаре?

— Кейт плохая.

— Я не помню никакой Кейт, разве что Кейт Херли. Ты о ней говоришь?

— Плохая Кейт. Свет погашен.

— О, я знаю, что она хочет сказать! Как мы ели пирожные, когда гасили свет.

— Да.

— Ты до сих пор делаешь ошибки, Элен.

— Мисс… Мисс…

— Миссисипи? Неужели ты до сих пор делаешь ошибки в этом слове?

— Смешно.

— А там с тобой много девочек из нашего класса?

— Алиса и Мейбл. Посылают привет.

— Как мило с их стороны! Передай им тоже привет.

— Да. Любовь. Цветы. Солнце.

— Что ты…

«П» — нетерпеливо сообщил стол.

— Это снова Понго?

— Да. Устал.

— Ты хочешь, чтобы мы прекратили?

— Да. Следующий раз.

— Ну ладно, до свидания.

— До свидания.

Мисс Климпсон с изможденным видом, который был вполне объясним, откинулась на спинку стула. Выстукивать буквы алфавита очень утомительно, к тому же она опасалась, что мыльница может соскользнуть вниз.

Мисс Бут включила свет.

— Это потрясающе! — воскликнула она.

— Вы получили то, что хотели?

— Да, конечно. А вы не слышали, что они отвечали?

— Я не все разобрала, — сказала мисс Климпсон.

— Это не так-то просто, пока не привыкнешь. Наверное, вы страшно устали. Сейчас мы выпьем чаю. В следующий раз мы попробуем воспользоваться планшеткой для спиритических сеансов. Тогда получать ответы гораздо проще.

Мисс Климпсон задумалась. Конечно, это менее утомительно, но она не была уверена в том, что справится. Мисс Бут поставила чайник и бросила взгляд на часы.

— Боже мой! Уже почти одиннадцать. Как пролетело время! Надо сбегать взглянуть на мою подопечную. Вы не хотите пока прочитать вопросы и ответы? Надеюсь, я ненадолго задержусь.

«Пока вполне удовлетворительно», — отметила про себя мисс Климпсон. Доверие завоевано. Через несколько дней она сможет осуществить свой план. С Джорджем она, конечно, чуть не попалась. И глупо было называть Элен. Нелли было бы гораздо лучше — сорок пять лет тому назад в каждой школе была Нелли. Но в конечном счете все это не так уж важно — собеседница все равно помогала выпутаться. Как у нее болели руки и ноги! И еще она устало подумала, не ушел ли последний автобус.

— Боюсь, что ушел, — сказала мисс Бут, когда по ее возвращении ей был задан этот вопрос. — Но мы вызовем такси. Конечно же, за мой счет. Я настаиваю, вы и так приехали сюда для того, чтобы доставить мне удовольствие. Вам не кажется, что связь была поразительной? Гарри никогда раньше не приходил. Бедняжка! Боюсь, я была не слишком добра с ним. Он женился, но так и не смог меня забыть. Он жил в Ковентри, и мы шутили по этому поводу, поэтому он и упомянул это место сегодня. Интересно, а кто эти Алиса и Мейбл? У нас было две Алисы — Гиббонс и Роуч, обе очень хорошие девочки. А фамилия Мейбл была, кажется, Херридж. Она вышла замуж и уехала в Индию много лет тому назад. С тех пор я о ней ничего не слышала, наверное, она тоже перешла в мир иной. Понго — это новый хранитель. Надо у него спросить, кто он такой. Хранительницу миссис Крэйг зовут Федора, она была рабыней при дворе Помпеи.

— Правда? — воскликнула мисс Климпсон.

— Она рассказала нам свою историю. Ее бросили на съедение львам, потому что она была христианкой и отказывалась вступить в связь с Нероном.

— Как интересно.

— Да, правда? Она не очень хорошо говорит по-английски, и иногда ее трудно понимать. К тому же она порой впускает очень утомительных духов. Понго быстро отделался от Джорджа Вашингтона. Вы ведь приедете еще раз? Завтра вечером?

— Конечно, если хотите.

— Да, пожалуйста, приезжайте. В следующий раз вы должны тоже что-нибудь у них спросить.

— Обязательно спрошу, — сказала мисс Климпсон. — Это было такое откровение… Поразительно! Я никогда не думала, что владею таким даром.

И это была правда.

ГЛАВА 18

Мисс Климпсон могла даже не пытаться скрывать от своих соседок по пансиону, где она провела вечер и чем занималась. Ее возвращение в полночь на такси возбудило живейшее любопытство, поэтому она рассказала все как есть, чтобы ее не обвинили в худших прегрешениях.

— Моя дорогая мисс Климпсон, — заметила миссис Пеглер, — надеюсь, вы не сочтете, что я вмешиваюсь не в свое дело, но я должна предостеречь вас против миссис Крэйг и ее знакомых. Я не сомневаюсь, что мисс Бут прекрасная женщина, но мне не нравится компания, с которой она общается. Впрочем, спиритизм я тоже не одобряю. Если бы вы были замужем, я бы объяснила вам более доходчиво, но поверьте мне — эти увлечения серьезно влияют на характер.

— Бросьте, миссис Пеглер! — возразила мисс Этеридж. — По-моему, вы не правы. Одна из лучших женщин, которых я знала (называть ее подругой для меня честь), занималась спиритизмом, а была настоящей святой.

— Вполне возможно, мисс Этеридж, — внушительно распрямляя полный стан, ответила миссис Пеглер, — но дело не в этом. Я не говорю, что вызывающий духов не может быть хорошим человеком, просто многие из них дурные и лживые люди.

— Мне много раз доводилось встречаться с так называемыми медиумами, — холодно согласилась мисс Твилл, — и все они без исключения были крайне непорядочны.

— Да, по отношению ко многим из них это справедливо, — промолвила мисс Климпсон. — Думаю, я имею право судить об этом. Однако надеюсь, многие не столько лицемерят, сколько искренне заблуждаются. Как вы думаете, миссис Лиффи? — и она повернулась к хозяйке пансиона.

— Н-ну… — ответила миссис Лиффи, вынужденная в силу своего положения соглашаться со всеми, — насколько я могу судить, а я плохо знакома со спиритизмом, у меня нет времени читать книги — в некоторых случаях, при строго соблюдаемых мерах предосторожности в их утверждениях есть доля правды. Хотя лично я не хотела бы иметь с ними дела. Как и миссис Пеглер, мне не слишком нравятся люди, которые занимаются спиритизмом, хотя встречаются исключения. Наверное, этим должны заниматься квалифицированные исследователи.

— Здесь я с вами полностью согласна, — промолвила миссис Пеглер. — Я выразить не могу, как мне противны такие женщины, как миссис Крэйг, которые вторгаются в святая святых. Вы только представьте себе, мисс Климпсон, что эта женщина, которую я не знаю и знать не желаю, однажды посмела написать мне, что на одном из своих сеансов получила сообщение от моего мужа. Упомянуть имя генерала в связи с такой мерзостью! Конечно, это была чистейшая ложь, генерал никогда не стал бы этим заниматься. Он по-армейски просто называл это «вредной чушью». И она посмела сообщить мне, его вдове, что он приходил к ней в дом, играл на аккордеоне и просил отслужить специальные молебны, чтобы избавить его от кары. Это умышленное оскорбление! Генерал всегда ходил в церковь, но категорически возражал против молебнов за усопших и всяких папистских штучек. А что до кары, он был прекрасный человек. И зачем ему там аккордеон?

— Какой позор! — воскликнула мисс Твилл.

— А кто эта миссис Крэйг? — спросила мисс Климпсон.

— Этого никто не знает, — зловеще ответила миссис Пеглер.

— Говорят, она была замужем за врачом, — сказала Миссис Лиффи.

— По-моему, ее вид говорит сам за себя, — заявила мисс Твилл.

— Да, в ее возрасте красить волосы хной и носить серьги до плеч… — подхватила миссис Пеглер.

— И так одеваться… — добавила мисс Твилл.

— И принимать таких людей, — сказала миссис Пеглер. — Вы помните этого чернокожего, миссис Лиффи? Он носил зеленый тюрбан и молился в саду, пока не вмешалась полиция.

— Интересно, откуда она берет деньги? — спросила мисс Твилл.

— Если вас интересует мое мнение, милочка, она просто наживается на своих клиентах. Бог знает, в чем она их убеждает на этих своих сеансах.

— Зачем она приехала в Уиндл? — поинтересовалась мисс Климпсон. — Мне кажется, Лондон или другой крупный город больше бы подходил для такого человека.

— Не удивлюсь, если она здесь скрывается, — мрачно заявила мисс Твилл. — Приходится бежать, когда твое поведение становится слишком подозрительно.

— Хотя я и не подписываюсь под всеми вашими словами, — промолвила мисс Климпсон, — но вынуждена согласиться, что спиритические изыскания могут быть очень опасными, когда ими занимаются дурные люди. Судя по тому, что мне рассказала мисс Бут, миссис Крэйг вряд ли подходящая наставница для доверчивых, так что я обязана предостеречь мисс Бут. Но такие вещи надо делать очень тактично, иначе можно отпугнуть человека. Прежде всего надо завоевать его доверие, а потом постепенно изменить его взгляды.

— Как это справедливо! — с готовностью воскликнула мисс Этеридж, и ее выцветшие голубые глаза даже зажглись на мгновенье. — Я сама чуть не стала жертвой страшного обманщика, но моя подруга удержала меня.

— Возможно, вы правы, — промолвила миссис Пеглер, — но я убеждена в том, что в это не надо вмешиваться.

Однако мисс Климпсон, ничуть не смущенная этим ценным советом, сдержала свое обещание. Когда стол достаточно повращался, Понго вступил в контакт с помощью планшетки, хотя вначале и проявлял некоторую неуклюжесть. Объяснил он это тем, что при жизни не умел писать. На вопрос, чем он занимался, он ответил, что был акробатом в Италии в эпоху Возрождения и его полное имя Понгочелли. Он вел беспорядочную жизнь, однако искупил свои прегрешения тем, что героически спас больного ребенка во время Великой чумы во Флоренции. Он заразился чумой, умер и теперь проходит испытательный срок, выполняя обязанности переводчика при других духах. Это была трогательная история, и мисс Климпсон гордилась ею.

Как и накануне, сеанс прерывал Джордж Вашингтон, а также другие таинственные посетители, которых Понго называл «завистниками». Тем не менее, снова появился Гарри с утешительными сообщениями, и они получили сведения от Мейбл Херридж, которая красочно описала свою жизнь в Индии. Словом, вечер удался на славу.

В воскресенье они не проводили сеанса, совесть у медиума взбунтовалась. Мисс Климпсон почувствовала, что не может заставить себя поехать, и отправилась в церковь, где несколько рассеянно прослушала мессу.

Однако в понедельник обе женщины снова сели за бамбуковый столик. Ниже приводится отчет о сеансе, записанный мисс Бут:

7.30 вечера.

На этот раз все сразу началось с планшетки. По прошествии нескольких минут раздался громкий стук, возвестивший о начале связи.

Вопрос: Добрый вечер. Кто это?

Ответ: Это Понго. Добрый вечер. Да благословит вас Господь.

Вопрос: Как мы рады, что ты пришел, Понго.

Ответ: Хорошо, очень хорошо. Мы снова вместе!

Вопрос: Это ты, Гарри?

Ответ: Да, чтобы передать привет. Здесь столько народа.

Вопрос: Чем больше, тем лучше. Мы рады всем нашим друзьям. Что мы можем для вас сделать?

Ответ: Слушайте и повинуйтесь духам.

Вопрос: Мы сделаем все, что в наших силах.

Ответ: Чтоб вас разорвало!

Вопрос: Уходи, Джордж, ты нам не нужен.

Ответ: Убирайся, дурак.

Вопрос: Понго, ты можешь его убрать? (Карандаш рисует уродливую рожицу.)

Вопрос: Это твой портрет?

Ответ: Это я, Д. В. Ха-ха!

(Карандаш резко задергался, спихнув планшетку со стола. Когда ее вернули на место, на ней появилась запись, сделанная почерком, который мы приписываем Понго.)

Ответ: Я отослал его прочь. Очень шумит. Ф. завидует и посылает его, чтобы он мешал нам. Ничего. Понго сильнее.

Вопрос: Кто завидует?

Ответ: Не важно. Плохой человек. Maladetta^[6].

Вопрос: А Гарри еще там?

Ответ: Нет. Другие дела. Здесь дух, который нуждается в вашей помощи.

Вопрос: Кто это?

Ответ: Очень трудно. Ждите. (Карандаш выводит широкие петли.)

Вопрос: Что это за буква?

Ответ: Глупые! Потерпите. Это трудно. Попытаюсь еще раз.

(Карандаш что-то пишет, затем выводит букву «К».)

Вопрос: У нас буква «К». Это верно?

Ответ: К-К-К…

Вопрос: У нас буква «К».

Ответ: К-Р-Е… (Снова резкие движения.)

Ответ (почерком Понго): Она старается, но ей мешают. Помогите ей мысленно.

Вопрос: Спеть что-нибудь духовное?

Ответ (снова почерком Понго): Тупицы! Молчите! (Почерк снова меняется.) М-О…

Вопрос: Это то же слово?

Ответ: Р-Н-А.

Вопрос: Креморна?

Ответ (другим почерком): Креморна, Креморна. Получилось! Рада, рада!

Мисс Бут повернулась к мисс Климпсон и недоуменно промолвила:

— Это очень странно. Креморна — сценический псевдоним миссис Рейберн. Надеюсь, она не могла так внезапно умереть. Я лучше схожу и взгляну на нее.

— Может, это другая Креморна? — предположила мисс Климпсон.

— Это такое редкое имя.

— Надо спросить, кто это.

Вопрос: Креморна, как твоя фамилия?

Ответ (очень поспешно): Розагарденз.

Вопрос: Не понимаю.

Ответ: Роза, Роза, глупые!

Вопрос: О господи, она перепутала два имени! Креморна Гарденз?

Ответ: Да.

Вопрос: Розанна Рейберн?

Ответ: Да.

Вопрос: Вы перешли в мир иной?

Ответ: Пока еще нет. Скитаюсь.

Вопрос: Вы все еще в своем теле?

Ответ: Ни то ни другое. Жду. (Вмешивается Понго.) Когда рассудок покидает человека, дух скитается в ожидании Великой Перемены. Понятно? Торопитесь.

Вопрос: Простите. Вас что-то тревожит?

Ответ: Очень.

Вопрос: Надеюсь, это не связано с доктором Брауном или со мной?

Ответ (Понго): Не будьте такими глупыми. (Креморна.) Мое завещание.

Вопрос: Вы хотите изменить завещание?

Ответ: Нет.

Мисс Климпсон: Слава богу, это было бы противозаконно. Что же вы хотите с ним сделать, дорогая миссис Рейберн?

Ответ: Пошлите его Норману.

Вопрос: Норману Эркхарту?

Ответ: Да. Он знает.

Вопрос: Он знает, что с ним делать?

Ответ: Оно ему нужно.

Вопрос: Хорошо. А где его найти?

Ответ: Я забыла. Ищите.

Вопрос: Оно в доме?

Ответ: Говорю вам, забыла. Опасно. Глубоководье. Падаю, падаю, падаю…

(Здесь почерк стал слабым и неразборчивым.)

Вопрос: Попытайтесь вспомнить.

Ответ: В К-К-К… (Карандаш останавливается, а затем начинает резко двигаться.) Бесполезно. (Внезапно — другим почерком, очень решительно.) Убирайтесь, убирайтесь, убирайтесь.

Вопрос: Кто это?

Ответ (Понго): Она ушла. Снова дурные влияния. Ха-ха! Убирайтесь! Конец. (Карандаш вышел из-под контроля медиума, а когда его положили на место, он остался недвижим.)

— Как досадно! — воскликнула мисс Бут.

— Вы не знаете, где завещание?

— Ни малейшего представления. Она сказала: «В К». Что это может быть?

— Коллегия адвокатов? — предположила мисс Климпсон.

— Возможно, но тогда получить его может только мистер Эркхарт.

— Но он же этого не сделал, а она сказала, что оно ему нужно.

— Да. Значит, оно где-то в доме. Что еще начинается на «К»?

— Коробка, комод, кабинет…

— Да, оно может быть где угодно.

— Как жаль, что ей не удалось договорить. Может, попытаться еще раз? Или поискать в разных местах?

— Давайте сначала поищем, а если не найдем, еще раз попытаемся.

— Прекрасная мысль. В бюро лежат разные ключи от шкафов и комодов.

— Давайте попробуем, — хладнокровно сказала мисс Климпсон.

— Давайте. Вы мне поможете?

— Если это удобно. Я ведь посторонний человек.

— Вы получили это послание вместе со мной, и я бы предпочла, чтобы мы искали вместе. Может, вам что-нибудь придет в голову.

Мисс Климпсон без дальнейших возражений пошла наверх. Странное ей предстояло дело — ограбить практически беспомощную женщину в интересах неизвестного ей человека. Однако раз лорд Питер говорил, что для этого есть все основания, значит, так оно и было.

Лестница заканчивалась длинным широким коридором, стены которого с пола до потолка были увешаны портретами, рисунками, автографами в рамках, программками и другими театральными безделушками.

— Здесь и в этих двух комнатах вся ее жизнь, — сказала компаньонка. — За такую коллекцию можно выручить уйму денег. Думаю, кто-нибудь это и сделает.

— А вы не знаете, кто все это унаследует?

— Я всегда считала, что мистер Эркхарт — он ее родственник и, кажется, единственный. Но точно мне ничего не известно.

Она открыла высокую дверь, украшенную резными панелями и классическим архитравом, и зажгла свет.

Они оказались в величественной зале с тремя высокими окнами, декоративными подсвечниками и лепным потолком, украшенным гирляндами. Однако изысканность его линий портили жуткие обои с розочками и малиновые плюшевые шторы с золотой бахромой и кистями, напоминавшие занавес в викторианском театре. Все пространство было заполнено мебелью — инкрустированные шкафчики соседствовали с шифоньерами красного дерева, разнообразные столы и богато орнаментированные столики служили постаментами для бронзовых и мраморных статуй, лакированные каминные экраны, бюро, китайские вазы, лампы из алебастра, стулья, оттоманки всех форм и расцветок теснились как тропические растения, борющиеся за выживание в джунглях. Это было жилище женщины, лишенной вкуса и чувства меры, которая ни от чего не отказывалась и ничем не пренебрегала и для которой стяжательство стало единственной непоколебимой реальностью в мире потерь и перемен.

— Оно может быть или здесь, или в спальне, — сказала мисс Бут. — Сейчас я достану ключи.

Она открыла дверь в следующую комнату, и мисс Климпсон, подгоняемая любопытством, на цыпочках вошла за ней.

Спальня выглядела еще ужаснее, чем гостиная. У огромной позолоченной кровати, завешанной розовой парчой и поддерживаемой золотыми купидонами, тускло горела настольная лампа. Там, куда не падал свет, громоздились чудовищные шкафы, шифоньеры и комоды. На вычурном туалетном столике высилось трюмо, и высокое зеркало на подвижной раме в центре комнаты отражало смутные очертания мебели.

Мисс Бут открыла центральную дверцу большого шкафа, которая, заскрипев, дохнула крепким ароматом франжипани. Судя по всему, в этой комнате ничего не менялось с тех пор, как безмолвие и паралич сковали ее владелицу.

Мисс Климпсон бесшумно приблизилась к кровати. Она инстинктивно двигалась медленно и осторожно, как кошка, хотя было очевидно, что ничто не может потревожить ее обитательницу.

Старое-престарое лицо, покрытое тончайшей паутиной морщин, казалось таким крохотным на фоне огромной подушки, что могло принадлежать кукле. Его черты, сформированные жизненным опытом и когда-то поддерживаемые мышцами, разгладились, и теперь оно одновременно казалось и распухшим, и мятым. Оно напоминало почти сдувшийся воздушный шарик, и дыхание, вырывавшееся из вялых губ с легким хрипом, только усиливало это впечатление. Из-под ночного чепчика с оборками выглядывало несколько седых прядей.

— Как странно, что она лежит здесь, а ее дух может с нами разговаривать, — заметила мисс Бут.

Мисс Климпсон обуял стыд за совершаемое кощунство, и она с большим трудом удержалась от того, чтобы не сказать правду. Из соображений безопасности она подтянула мыльницу выше колена, и та болезненно врезалась в ногу, напоминая о постыдной лжи.

Но мисс Бут уже отвернулась и теперь открывала ящики одного из бюро.

Прошло два часа, а они все еще занимались поисками. Буква «к» открывала чрезвычайно широкое поле деятельности. Мисс Климпсон выбрала ее именно поэтому, и теперь ее хитрость была вознаграждена. При некоторой изобретательности эта полезная буква открывала дорогу почти во все места. Кроме кроватей, коробок, кейсов, комодов и картин, почти все можно описать как «коричневый», «кожаный», «круглый» или находящийся в «комнате», в «кабинете», в «кладовке», а если учесть, что все полки и ящики были забиты газетными вырезками, письмами и сувенирами, то вскоре у обеих женщин ноги и спины начали болеть от напряжения.

— Я никогда не думала, что может быть столько мест на букву «К», — промолвила мисс Бут.

Мисс Климпсон, сидевшая на полу с растрепавшимися волосами и подолом, задравшимся чуть ли не до того места, где крепилась мыльница, устало согласилась.

— Как утомительно, правда? — продолжила мисс Бут. — Может, остановимся, а завтра я поищу сама. Мне просто стыдно так утруждать вас.

Мисс Климпсон задумалась. Если завещание найдут и отошлют Норману Эркхарту в ее отсутствие, сможет ли мисс Мерчисон перехватить его раньше, чем оно будет снова спрятано или уничтожено? Она не знала.

Скорее всего, уничтожить его невозможно. Сам факт того, что оно будет прислано ему мисс Бут, помешает адвокату это сделать, так как сиделка сможет засвидетельствовать его существование. Но он сможет его благополучно спрятать на неопределенное время. А именно время и было главным во всем этом предприятии.

— Я ни чуточки не устала, — бодро откликнулась мисс Климпсон, присаживаясь на корточки и поправляя прическу. Она принялась механически перелистывать страницы черного блокнота, вынутого из японского шифоньера. Какие-то цифры привлекли ее внимание: 12, 18, 4, 0, 9, 3, 15 и она рассеянно задумалась, к чему бы они могли относиться.

— Мы все здесь просмотрели, — заметила мисс Бут. — По-моему, мы ничего не пропустили, конечно, если нет какого-нибудь потайного ящика.

— А может, она имела в виду книгу?

— Книгу? Ну конечно! Как глупо, что мы об этом не подумали. В детективах завещания всегда прячут в книгах.

«Гораздо чаще, чем в реальной жизни», — подумала мисс Климпсон, но встала, отряхнулась и бодро заметила:

— Вот именно. В доме много книг?

— Тысячи, — ответила мисс Бут. — Внизу, в библиотеке.

— Миссис Рейберн так любила читать?

— Не думаю. Мистер Эркхарт сказал мне, что книги или вместе с домом. Они все в основном старые — знаете, большие тома в кожаных переплетах. Мне ни разу не удалось найти там что-нибудь для себя. Но они очень подходят для того, чтобы в них прятать завещания. И они вышли в коридор.

— Кстати, — заметила мисс Климпсон, — а прислуга не сочтет странным, что мы так поздно бродим по дому?

— Все спят в другом крыле. К тому же они знают, что ко мне иногда приезжают гости. Миссис Крэйг часто оставалась допоздна, когда у нас были интересные сеансы. Здесь есть свободная спальня, я могу оставлять там людей.

Мисс Климпсон не стала больше возражать, и они, спустившись вниз, прошли в библиотеку. Книги на полках и стеллажах стояли здесь сомкнутыми рядами, являя собой плачевное зрелище.

— Если бы он ничего не говорил о букве «К»… — начала мисс Бут.

— То?

— То я бы предположила, что документы в сейфе.

Мисс Климпсон застонала. Конечно же, это очевидно. Если бы она была менее изобретательна… но теперь ничего не оставалось, как искать выход.

— А почему не заглянуть туда? — предложила она. — Может быть, буква «К» относится к чему-то совсем другому. Или, может, это вмешался Джордж Вашингтон. На его похоже.

— Если бы завещание было в сейфе, мистер Эркхарт знал бы об этом.

Мисс Климпсон почувствовала, что попала в сети собственной изобретательности.

— И все же не будет ничего дурного, если мы в этом убедимся, — предложила она.

— Я не знаю комбинации, — ответила мисс Бут. — Конечно, мистер Эркхарт знает. Можно написать ему и спросить.

И тут мисс Климпсон озарило.

— Кажется, я знаю! — воскликнула она. — В этой черной записной книжке, которую я листала, был ряд из семи цифр. Я еще подумала, что это какая-то памятка.

— Книжка! — вскричала мисс Бут. — Так вот же оно! Какие мы глупые! Конечно, миссис Рейберн пыталась нам сказать, где найти комбинацию.

Мисс Климпсон еще раз благословила распространенность буквы «К».

— Сейчас принесу, — крикнула она.

Когда она снова спустилась вниз, мисс Бут стояла перед одной из книжных полок. Ее отодвинули в сторону, и за ней оказалась зеленая дверца встроенного сейфа. Мисс Климпсон дрожащими руками прикоснулась к круглой ручке и повернула ее.

Первая попытка оказалась неудачной, так как записная книжка не указывала, в какую сторону надо поворачивать ручку, зато со второго захода стрелка остановилась на седьмой цифре с характерным щелчком.

Мисс Бут схватилась за ручку и открыла тяжелую дверцу.

Внутри лежала стопка документов, поверх которой был расположен длинный заклеенный конверт. Мисс Климпсон бросила на него взгляд:

«Завещание Розанны Рейберн 5 июня 1920 года»

— Ну не поразительно ли? — вскричала мисс Бут. И гостье пришлось с ней согласиться.

ГЛАВА 19

Мисс Климпсон была предоставлена свободная спальня.

— Лучше всего, — заметила она, — написать мистеру Эркхарту письмо. Расскажите о сеансе и объясните, что вы сочли самым безопасным отправить завещание ему.

— Он очень удивится, — ответила мисс Бут. — Интересно, что он скажет. Адвокаты, как правило, не верят в общение с духами. Ему наверняка покажется странным то, что нам удалось открыть сейф.

— Но ведь дух прямо указал нам, как найти комбинацию! Разве мы могли не обратить на это внимание? А доказательством ваших добрых намерений будет то, что вы сразу отослали завещание. К тому же, я думаю, хорошо бы его попросить, чтобы он проверил остальные документы в сейфе и изменил комбинацию.

— Может, мне лучше оставить завещание у себя и попросить, чтобы он приехал за ним?

— А если оно ему срочно потребуется?

— Тогда почему же он за ним не приехал?

Мисс Климпсон с некоторым раздражением заметила, что, когда дело не касалось спиритических посланий, мисс Бут проявляет независимость суждений.

— Может, он еще не знает, что оно ему нужно. Может, духи предвидели, что произойдет только завтра.

— О да, это возможно! Если бы только люди полнее полагались на эти поразительные указания, сколько вещей можно было бы предвидеть и предусмотреть! Да, наверное, вы правы. Надо найти большой конверт. Я напишу письмо и отправлю его завтра первой же почтой.

— Лучше заказным, — посоветовала мисс Климпсон. — Если вы мне его доверите, я отвезу его на почту сама.

— Правда? Спасибо вам большое. Ну а теперь, я думаю, вы устали не меньше моего. Сейчас я поставлю чайник, чтобы наполнить грелки, и мы ляжем. Устраивайтесь в моей гостиной, я только постелю вам. Что? Нет, я все сделаю сама, пожалуйста, не беспокойтесь. Я привыкла стелить постели.

— Тогда я послежу за чайником, — предложила мисс Климпсон. — Должна же я чем-то заняться.

— Ну хорошо. Это не займет много времени. Вода довольно горячая.

Оставшись наедине с пыхтящим и посвистывающим чайником, мисс Климпсон не стала терять времени. Она вышла на цыпочках в коридор и прислушалась к удалявшимся шагам сиделки. Затем она нырнула в маленькую гостиную, взяла заклеенный конверт и длинный тонкий нож для разрезания бумаги, отмеченный ею заранее, и поспешила на кухню.

Поразительно, как много проходит времени, прежде чем закипающий чайник начинает испускать долгожданную струю пара. Обманчивые плевки и паузы в равномерном гудении в состоянии вконец измучить наблюдателя. Мисс Климпсон казалось, что за этот срок можно было застелить двадцать кроватей. Но даже чайник не может до бесконечности поглощать тепло, если его гипнотизировать его' взглядом. По прошествии семи минут, которые показались снедаемой виною мисс Климпсон долгим часом, она поднесла конверт к струе обжигающего пара.

— Главное не спешить, — промолвила она, — иначе порву его.

Она пропихнула острие ножа под клапан конверта, и тот приподнялся как раз в тот миг, когда в коридоре послышались шаги.

Мисс Климпсон поспешно бросила нож за плиту и запихнула конверт с отогнутым клапаном за крышку кастрюли, висевшую на стене.

— Вода вскипела! — беспечно крикнула она. — Где грелки?

Она наполнила их с такой уверенностью, что надо было отдать должное ее самообладанию. Мисс Бут поблагодарила ее и отправилась наверх.

Мисс Климпсон достала конверт, вынула из него завещание и быстро пробежала его глазами.

Документ не был длинным, и, несмотря на обилие юридических терминов, суть его оказалась довольно ясна. Уже через три минуты она засунула его обратно в конверт, провела языком по полоске клея и прижала клапан пальцами. Затем она положила его в карман удобного старомодного платья и отправилась в буфетную. Когда мисс Бут вернулась, она спокойно заваривала чай.

— Я решила, что это подкрепит нас после наших трудов, — заметила она.

— Прекрасная мысль, — откликнулась мисс Бут, — я как раз собиралась предложить.

Мисс Климпсон отнесла чайник в гостиную, предоставив мисс Бут взять поднос с чашками, молочником и сахарницей. Когда чайник был водружен на подставку, а завещание положено на место, она улыбнулась и глубоко вздохнула. Задание выполнено.

Письмо мисс Климпсон лорду Питеру Уимзи

Четверг, 7 января 1930 года.

Дорогой лорд Питер, как вы узнали сегодня утром из моей телеграммы, мне все удалось! Правда, я не знаю, какие мне найти оправдания для своей совести! Однако надеюсь, церковь учитывает, что в некоторых профессиях, таких как детектив или разведчик в военное время, приходится лгать, и мои уловки можно отнести именно к этой категории. Впрочем, вас вряд ли интересуют мои религиозные сомнения, а потому поспешу сообщить вам то, что мне удалось узнать.

В последнем письме я посвятила вас в свой план, и вы знаете, как поступить с завещанием, которое отправлено сегодня утром заказным письмом на имя Нормана Эркхарта. Как он удивится, когда его получит! Мисс Бут написала замечательное письмо. Я его видела перед отъездом, и там нет никаких имен. Я телеграфировала мисс Мерчисон, чтобы она ожидала это послание, и, надеюсь, она окажется на месте, когда его станут вскрывать, чтобы стать еще одним свидетелем его существования. Как бы там ни было, не думаю, что он осмелится подделать его. Возможно, мисс Мерчисон удастся подробней его изучить, у меня не было времени (это такая авантюра, что мне не терпится вам обо всем рассказать, когда я вернусь), если же она не сможет это сделать, я дам вам общее представление о нем.

Собственность состоит из недвижимости (дома и земельного участка) и движимого имущества (я правильно употребляю термин?), сумму которого мне не удалось точно установить. Но суть такова:

Вся недвижимость завещается Филиппу Бойзу; он же получает пятьдесят тысяч фунтов наличными.

Остаток (кажется, это называется «наследство, очищенное от долгов и завещательных отказов») получает Норман Эркхарт, который назначается единственным душеприказчиком.

Небольшие суммы завещаются благотворительным обществам, названий которых я не запомнила.

В отдельном параграфе объясняется, что большая часть собственности передается Филиппу Бойзу в знак того, что завещательница прощает его семье дурное с ней обращение, за которое он не несет ответственности.

Завещание датировано 5 июня 1920 года и написано в присутствии свидетелей Евы Габбинс, экономки, и Джона Бриггса, садовника.

Надеюсь, дорогой лорд Питер, вам достаточно этих сведений. Я полагала, что, после того как мисс Бут вложит завещание в свой конверт и заклеит его, я смогу его вскрыть и изучить на досуге, но, к несчастью, для большей надежности она запечатала его личной печаткой миссис Рейберн, которую я не рискнула снять и восстановить, хотя и догадалась, что это можно сделать раскаленным ножом.

Вы понимаете, что я не могу сразу уехать из Уиндла — это выглядело бы странным и подозрительным. К тому же я надеюсь на следующих сеансах предостеречь мисс Бут от миссис Крэйг и ее хранительницы Федоры, потому что я уверена, что она не меньшая шарлатанка, чем я! К тому же она лишена моих альтруистических побуждений! Поэтому не удивляйтесь, если меня не будет еще неделю! Я немножко беспокоюсь о дополнительных расходах, но если вы не сочтете, что они оправданы соображениями предосторожности, дайте мне знать, и я изменю свои планы.

Желаю удачи, мой дорогой лорд Питер. Искренне ваша

Кэтрин А. Климпсон.

P.S. Видите, мне удалось все сделать за неделю. Жаль, что не закончила вчера, но я так боялась все испортить спешкой!»

— Бантер, я знал, что в этой истории с завещанием что-то нечисто! — вскричал лорд Питер, отрываясь от письма.

— Да, милорд.

— Есть в завещаниях что-то такое, что выявляет в человеке самое худшее. Люди абсолютно честные и добродушные при обычных обстоятельствах становятся изворотливыми и злобными, как только они слышат слова «Я завещаю». Кстати, это можно отпраздновать шампанским. Достань бутылочку и передай старшему инспектору Паркеру, что я буду рад его приходу. И принеси мне записи мистера Арбатнота. И еще, Бантер!

— Да, милорд?

— Позвони мистеру Крофтсу и скажи, что я нашел преступника и мотив и надеюсь представить улики того, как было совершено преступление, если он добьется, чтобы процесс перенесли на неделю.

— Очень хорошо, милорд.

— И все равно, Бантер, я не знаю, как оно было совершено.

— Вы, несомненно, скоро узнаете это, милорд.

— Да, — рассеянно откликнулся Уимзи. — Конечно. Конечно. Я даже не беспокоюсь из-за такого пустяка.

ГЛАВА 20

— Ц-ц-ц! — зацокал языком мистер Понд. Мисс Мерчисон подняла голову от машинки.

— Что-нибудь случилось, мистер Понд?

— Нет, ничего, — брюзгливо ответил клерк. — Глупое письмо от глупой представительницы вашего пола, мисс Мерчисон.

— Ну, это не новость!

Мистер Понд нахмурился, сочтя неуместным замечание своей подчиненной, взял письмо и направился в кабинет мистера Эркхарта.

Мисс Мерчисон поспешно бросилась к его столу и взглянула на открытый конверт. На нем стоял штемпель «Уиндл».

«Какая удача, — подумала мисс Мерчисон. — Мистер Понд еще лучший свидетель, чем я. Как хорошо, что он его вскрыл».

Она села на место, и через несколько минут вернулся улыбающийся мистер Понд.

А еще минут через пять мисс Мерчисон, сосредоточенно читавшая стенографическую запись, поднялась и Подошла к нему.

— Вы владеете стенографией, мистер Понд?

— Нет, — ответил старший клерк. — В наше время в ней не было необходимости.

— Не могу понять вот это место, — промолвила мисс Мерчисон. — Похоже на «дать согласие», но может быть и «дать разрешение» — а это ведь разные вещи, правда?

— Да уж, конечно, — сухо ответил мистер Понд.

— Наверное, лучше не рисковать, — сказала мисс Мерчисон. — Это надо отправить сегодня утром. Лучше спрошу его.

Мистер Понд усмехнулся уже не в первый раз небрежности машинистки, а мисс Мерчисон поспешно пересекла приемную и без стука открыла дверь в кабинет — бестактность, от которой мистер Понд снова застонал.

Мистер Эркхарт стоял спиной к двери, что-то делая у каминной полки. Услышав звук открываемой двери, он резко обернулся и раздраженно вскрикнул:

— Я говорил вам, мисс Мерчисон, чтобы вы стучали перед тем, как войти.

— Ой, простите, забыла!

— Постарайтесь, чтобы это не повторялось. В чем дело?

Он не вернулся к столу, но остался стоять, прислонившись к полке. Его голова с зализанными волосами была откинута, словно он защищал кого-то или кому-то бросал вызов.

— Я не могу разобрать запись письма «Тьюку и Пибоди», которое вы мне диктовали, — пояснила мисс Мерчисон, — и решила спросить у вас.

— Мне бы хотелось, чтобы вы научились делать отчетливые записи, — не сводя с нее строгого взгляда, промолвил мистер Эркхарт. — Если я диктую слишком быстро, вы можете сказать мне. Это было бы проще.

Мисс Мерчисон это напомнило свод правил, которые лорд Питер Уимзи полушутя-полусерьезно составил для своего «котятника», а именно — правило № 7, которое гласило: «Никогда не верьте человеку, который смотрит вам прямо в глаза. Он хочет от вас что-то скрыть. Узнайте, что именно».

Мисс Мерчисон перевела взгляд с лица своего начальника на стену.

— Прошу прощения, мистер Эркхарт, — пробормотала она. В обшивке, прямо за головой адвоката, виднелась странная темная щель, словно панель не соответствовала размеру бордюра. Она никогда раньше этого не замечала. — Ну, так в чем дело?

Мисс Мерчисон задала свой вопрос, получила ответ и вышла. Перед уходом она бросила еще один взгляд на угол. Завещания там не было.

Она вернулась на место и допечатала письмо. Когда она снова зашла в кабинет, чтобы подписать его, то еще раз посмотрела на обшивку. Темная щель исчезла.

Мисс Мерчисон ушла с работы ровно в половине пятого. Ей почему-то казалось, что задерживаться неразумию. Она быстро прошла через двор, свернула направо по Колборн-стрит, потом еще раз направо, совершила турне по Ред-Лайон-сквер и вышла на площадь с тем же названием. Еще пять минут спустя она обошла ее и двинулась ню Принстон-стрит. Потом, с безопасного расстояния, она увидела, как из конторы вынырнула сухая сутулая фигура мистера Понда, двинувшаяся к станции метро Ченсери-лейн, а вскоре за ним последовал мистер Эркхарт. Он постоял в дверях, оглядываясь по сторонам, потом перешел улицу и направился прямо навстречу мисс Мерчисон. Сначала ей показалось, что он ее заметил, и она поспешно нырнула за фургон, который стоял у поребрика. Под его прикрытием она дошла до угла, где располагалась мясная лавка, и уставилась на витрину с новозеландской бараниной и мороженой говядиной. Мистер Эркхарт приближался. Звуки его шагов становились все громче, а потом замерли. Мисс Мерчисон впилась взглядом в кусок мяса, рядом с которым виднелся ярлычок — с 4,5 фунта, цена 3 шиллинга 4 пенса.

— Добрый вечер, мисс Мерчисон, — послышался голос. — Выбираете себе что-нибудь на ужин?

— Ой, добрый вечер, мистер Эркхарт. Я как раз думала о том, что Провидению следовало бы позаботиться, чтобы у одиноких людей было больше выбора.

— Да, говядина и баранина быстро надоедают.

— А свинину вообще невозможно есть.

— Вот именно. Значит, пора положить конец одиночеству, мисс Мерчисон.

Мисс Мерчисон хихикнула.

— Это так неожиданно, мистер Эркхарт.

Веснушчатое лицо мистера Эркхарта залилось яркой краской.

— Всего хорошего, — с неожиданной холодностью произнес он.

Мисс Мерчисон внутренне рассмеялась, глядя ему вслед.

«Надеюсь, это отрезвит его, — подумала она. — Фамильярность с подчиненными — большая ошибка. Они могут этим воспользоваться».

Она провожала его взглядом, пока он не перешел площадь, потом вернулась обратно по Принстон-стрит, перешла Бедфорд-стрит и снова вошла в офис. Навстречу ей попалась уборщица, спускавшаяся по лестнице.

— Миссис Ходжес, это снова я. Вы не возражаете? Я потеряла образчик шелка. Боюсь, я оставила его в столе или где-то уронила. Он вам не попадался?

— Нет, мисс, я еще не убирала ваш офис.

— Тогда я пойду поищу. А в половине седьмого мне уже надо быть у Бурна. Как это неприятно!

— Да, мисс, и повсюду такие толпы в транспорте. Проходите, мисс.

Она открыла дверь, и мисс Мерчисон поспешно вошла внутрь.

— Может, мне помочь вам, мисс?

— Нет, спасибо, миссис Ходжес, не беспокойтесь. Надеюсь, это будет не сложно.

Миссис Ходжес взяла ведро и отправилась за водой на задний дворик. Как только звук ее тяжелых шагов вновь раздался на втором этаже, мисс Мерчисон бросилась в кабинет мистера Эркхарта.

«Я должна посмотреть, что там за этой обшивкой».

Бедфорд-стрит была застроена высокими симметричными домами, которые видали лучшие дни. Обшивка в кабинете мистера Эркхарта, хотя и попорченная многочисленными покрасками, была довольно элегантна, а камин был украшен гирляндой из цветов и фруктов с корзиной и лентами посередине. Если обшивку можно приподнять с помощью скрытой пружины, то ее защелка должна находиться среди этой декоративной лепнины. Пододвинув к камину кресло, мисс Мерчисон ощупала гирлянду обеими руками, вслушиваясь, не слышно ли чьих-нибудь шагов.

Подобная процедура не составляет труда для профессионалов, но познания мисс Мерчисон ограничивались сведениями, почерпнутыми из художественной литературы, и ей не удавалось найти замок. По прошествии четверти часа она начала отчаиваться.

К тому же послышались шаги миссис Ходжес.

Мисс Мерчисон отпрянула от стены так поспешно, что чуть не упала с кресла, и ей пришлось вцепиться в декор. Она спрыгнула, поставила кресло на место и, подняв глаза, увидела, что обшивка отошла от стены.

Сначала она приняла это за чудо, а потом поняла, что, падая, сдвинула бордюр. Небольшой участок обшивки отошел в сторону, обнажив потайную дверцу с замочной скважиной посередине.

Она слышала, как миссис Ходжес ходит по приемной, но была слишком возбуждена, чтобы думать об опасности. Она пододвинула тяжелое кресло к двери, чтобы никто не мог войти незаметно, и через минуту у нее в руках уже были отмычки Билла — как ей повезло, что она не отдала их! И как ей повезло, что мистер Эркхарт, полагаясь на незаметность своего тайника, не снабдил его патентованным замком!

Несколько секунд — и задвижка отошла. Мисс Мерчисон открыла маленькую дверцу.

Внутри лежала целая кипа бумаг. Мисс Мерчисон просмотрела их сначала быстро, а потом внимательнее, и на ее лице появилось недоуменное выражение. Страховые квитанции — акции — фонд «Мегатериум» — что-то ей все это напоминало… где она могла?..

И вдруг мисс Мерчисон вместе с бумагами села, чувствуя, что вот-вот лишится сознания.

Она поняла, что случилось с деньгами миссис Рейберн, которыми распоряжался Норман Эркхарт по доверенности, и почему вопрос о завещании так важен. Голова у нее кружилась. Она схватила со стола лист бумаги и начала скорописью записывать подробности сделок, свидетельством которых и были эти документы.

В дверь постучали.

— Вы здесь, мисс?

— Минуточку, миссис Ходжес. Кажется, я уронила его здесь.

И, резко подтолкнув кресло, она снова захлопнула дверь.

Надо было торопиться, она и так узнала достаточно, чтобы лорд Питер повнимательнее занялся делами мистера Эркхарта. Она запихала документы обратно на то же место, откуда их достала. Завещание, как она заметила, тоже было здесь. Она заглянула глубже. Там, у дальней стенки, было что-то еще. Она запихала руку в тайник и вытащила странный предмет — бумажный пакетик, помеченный именем какого-то иностранного аптекаря. Он был открыт, отверстие — загнуто. Она открыла его и увидела, что в нем около двух унций мельчайшего белого порошка.

Ничто не возбуждает такого любопытства, как пакетики с неизвестными порошками, если не считать тайных кладов и секретных документов. Мисс Мерчисон схватила еще один лист чистой бумаги, отсыпала в него немного порошка, вернула пакетик на место и закрыла дверцу отмычкой. Дрожащими пальцами она вернула обшивку на место, проследив, чтобы та встала плотно, без зазоров. Потом пододвинула кресло к столу и бодро воскликнула:

— Я нашла его, миссис Ходжес!

— Ну и хорошо, — откликнулась миссис Ходжес, появляясь в дверях.

— Вы только представьте! — продолжила мисс Мерчисон. — Мистер Эркхарт позвонил как раз в тот момент, когда я рассматривала образчики. Этот, наверное, прилип к платью, а здесь упал.

И она с торжествующим видом продемонстрировала кусочек шелка. Еще днем она оторвала его от подкладки своей сумки, что свидетельствовало о ее преданности делу, так как сумка была хорошая.

— Ну и ну, — покачала головой миссис Ходжес. — Хорошо, что вы его нашли, мисс.

— Я уже отчаялась, — промолвила мисс Мерчисон, — он лежат прямо в этом темном углу. Ну, мне надо бежать, а то не успею до закрытия магазина. До свидания, миссис Ходжес.

Но еще задолго до того, как мистеры Бурн и Холлингзворт закрыли двери своего фирменного магазина, мисс Мерчисон звонила в дверь квартиры третьего этажа на Пикадилли, 110.

Она застала военный совет в самом разгаре. На нем присутствовали добродушно настроенный Фредди Арбатнот, встревоженный Паркер, сонный лорд Питер и Бантер, который, представив мисс Мерчисон, отошел к стене и застыл там с предупредительным видом.

— У вас есть какие-нибудь новости, мисс Мерчисон? — осведомился лорд Питер. — Если да, то вы пришли вовремя — все орлы в сборе. Мистер Арбатнот, старший инспектор Паркер, мисс Мерчисон. Давайте сядем и порадуемся вместе. Хотите чаю? Или чего-нибудь посущественнее?

Мисс Мерчисон вежливо отказалась.

— Гм! — хмыкнул Уимзи. — Пациентка отказывается от пищи. Глаза ее блестят. Лицо выражает беспокойство. Рот полуоткрыт. Пальцы сжимают сумочку. Симптомы свидетельствуют об остром приступе общительности. Сообщите нам самое страшное, мисс Мерчисон.

Мисс Мерчисон не нуждалась в ободрении. Она рассказала о своих подвигах, с удовольствием отметив, что ей удалось держать слушателей в напряжении от первого слова до последнего. А когда она извлекла бумажный сверток с белым порошком, собравшиеся разразились аплодисментами, к которым присоединился даже Бантер.

— Ты удовлетворен, Чарльз? — осведомился Уимзи.

— Признаюсь, я сильно потрясен, — ответил Паркер. — Конечно, порошок еще надо подвергнуть анализу…

— Воплощенная предосторожность, — прокомментировал Уимзи. — Бантер, приготовь дыбу и щипцы для выворачивания пальцев. Бантер умеет проводить тест Марша. Ты ведь тоже с ним знаком, Чарльз?

— В общих чертах.

— Тогда приступим, дети мои. А пока давайте подытожим, что нам известно.

Бантер вышел, и Паркер, делавший записи в блокноте, откашлялся.

— Ну что ж, дело обстоит следующим образом, — начал он. — Ты утверждаешь, что мисс Вейн невиновна, и, чтобы доказать это, выдвигаешь убедительное обвинение против Нормана Эркхарта. Пока все твои улики сводятся исключительно к мотивации, подтверждающей его умышленное намерение ввести в заблуждение следствие. Ты заявляешь, что твое расследование достигло той стадии, когда полиция может и обязана возбудить дело против Эркхарта, и я склонен с тобой согласиться. Однако предупреждаю, что тебе все еще предстоит доказать, как совершено преступление и с помощью каких средств.

— Я знаю.

— Очень хорошо, что знаешь. Очень хорошо. Значит, Филипп Бойз и Норман Эркхарт — единственные родственники миссис Рейберн, она же Креморна Гарденз, которая очень богата и которой есть что завещать. В прошлом миссис Рейберн передала все свои дела отцу Эркхарта — единственному члену семьи, с которым она поддерживала дружеские отношения. После смерти отца дела переходят к Норману Эркхарту, и в 1920 году миссис Рейберн пишет доверенность, предоставляя ему право распоряжаться ее собственностью. Она составляет завещание, в котором оставляет неравные доли двум своим внучатым племянникам. Филипп Бойз получает всю недвижимость и 50 тысяч фунтов стерлингов, а Норман Эркхарт должен довольствоваться лишь остатками, хотя он единственный душеприказчик. Когда его спрашивают о сути завещания, он умышленно лжет, утверждая, что все завещано ему, и заходит так далеко, что предъявляет документ, являющийся якобы черновиком завещания. Датирован черновик тем же временем, что и завещание, обнаруженное мисс Климпсон, но нет никаких сомнений в том, что написан он самим Эркхартом в течение последних трех лет, а может — и нескольких дней. Настоящее завещание было вполне доступно Эркхарту, но он его не уничтожил, значит, никаких более поздних завещаний нет. А кстати, Уимзи, почему он не уничтожил завещание? Тогда, как единственный наследник, он получил бы все без разговоров.

— Возможно, ему не пришло это в голову. А может, есть другие родственники. Как насчет этого дяди из Австралии?

— Да, правда. Как бы там ни было, он его не уничтожил. В 1925 году миссис Рейберн разбил паралич, и она потеряла способность здраво мыслить и не может ни написать нового завещания, ни поинтересоваться, как он распоряжается ее средствами.

В это время, как мы знаем от мистера Арбатнота, Эркхарт предпринимает рискованный шаг и начинает спекулировать ценными бумагами. Он совершает ошибки, теряет деньги, начинает рисковать еще больше и в конечном счете терпит сокрушительный крах с фондом «Мегатериум».

Теряет он гораздо больше, чем имеет. Благодаря сыскным действиям мисс Мерчисон, о которых мне бы не хотелось упоминать в суде, мы знаем, что он начинает злоупотреблять своим положением доверенного лица и использует деньги миссис Рейберн в личных интересах как страховку под крупные займы, вкладывая таким образом деньги, полученные от «Мегатериума» и других сомнительных афер.

Пока миссис Рейберн жива, он чувствует себя в относительной безопасности, так как обязан оплачивать лишь ее расходы на содержание дома и прислуги. Пока он оплачивает все счета, никто не имеет права интересоваться, как он распоряжается капиталом. Однако, как только миссис Рейберн умрет, ему предстоит отчитаться перед другим наследником, Филиппом Бойзом, каким образом он его растратил.

В 1929 году, приблизительно в то же время, когда Филипп Бойз ссорится с мисс Вейн, у миссис Рейберн случается тяжелый приступ, и она чуть не умирает. Опасность проходит, но может повториться в любую минуту. Вскоре после этого Эркхарт сходится с Филиппом Бойзом и приглашает его пожить у себя. За время жизни с Эркхартом у Бойза происходят три обострения болезни, которую врачи считают гастритом, однако такие симптомы может вызывать и отравление мышьяком. В июне 1929 года Филипп Бойз уезжает в Уэлльс, и ему становится лучше.

Пока его нет, миссис Рейберн переживает еще один опасный приступ, и Эркхарт устремляется в Уиндл, возможно, чтобы уничтожить завещание в случае смертельного исхода. Однако угроза опять минует, и он возвращается в Лондон как раз вовремя, чтобы встретить Бойза. Вечером того же дня Бойз опять заболевает, на этот раз симптомы гораздо более угрожающие. Через три дня он умирает.

Теперь Эркхарт в полной безопасности. Как единственный наследник после смерти миссис Рейберн он получит все деньги, завещанные Филиппу Бойзу. То есть он их, конечно, не получит, так как уже взял их и истратил, но, по крайней мере, его не призовут к ответу и все его противозаконные действия останутся в тайне.

Пока его мотивы доказаны гораздо убедительней, чем мотивы мисс Вейн.

Но вот где загвоздка, Уимзи. Когда и каким образом был подсыпан яд? Нам известно, что у мисс Вейн был мышьяк, и она могла легко дать его Бойзу без свидетелей. Эркхарт мог отравить Бойза только за обедом, но если уж в этом деле и есть неоспоримые вещи, так это то, что за обедом никакого яда не было. Все, что Бойз съел или выпил, попробовали Эркхарт и прислуга, за исключением бургундского, которое было подвергнуто анализу и найдено безвредным.

— Я знаю, но именно это и подозрительно, — ответил Уимзи. — Ты когда-нибудь слышал о трапезе, которая сопровождалась бы такими предосторожностями? Это неестественно, Чарльз. Горничная наливает херес из непочатой бутылки. Суп, рыба и тушеный цыпленок — невозможно отравить одну порцию, не отравив все блюдо. Омлет, столь предусмотрительно приготовленный за столом самой жертвой. Запечатанное и помеченное вино сохраняется на кухне. Такое ощущение, что человек специально обеспечивал доказательства доброкачественности обеда. Последний штрих — это вино. Неужели в тот момент, когда причиной недомоганий все еще считают гастрит и любящий кузен должен беспокоиться за больного, невиновный человек станет так дотошно ограждать себя от подозрений? Может, он что-то подозревал? Если так, почему он не сказал врачу и не потребовал, чтобы рвотную массу послали на анализ? Почему он начал защищаться от обвинений, когда их еще и не было? Он мог это сделать только в том случае, если знал, что они обоснованны. Потом — история с сиделкой.

— Да, у нее возникли подозрения.

— Если ему стало об этом известно, он должен был их опровергнуть. Вероятно, он об этом не знал. Сейчас я основываюсь на том, что ты рассказал сегодня. Полиция еще раз связалась с сиделкой мисс Уильяме, и та сообщила, что мистер Эркхарт прилагал всевозможные усилия, чтобы его не оставляли одного с больным и он не был бы вынужден кормить его или давать лекарство даже в присутствии других. Не свидетельствует ли это о нечистой совести?

— Питер, ты никогда не найдешь ни одного присяжного или адвоката, которых бы это убедило.

— Возможно, но неужели тебе это не кажется странным? Вот послушайте, мисс Мерчисон. В один из этих трех дней сиделка чем-то занималась в комнате, а лекарство стояло на полке. Она что-то сказала на этот счет, и Бойз ответил: «Не волнуйтесь, Норман даст мне микстуру». Что же сказал Норман? «Конечно, дружище», как сказали бы мы с тобой? Нет! Он сказал: «Это дело сиделки, я все перепутаю». Не очень убедительно, а?

— Многие не умеют ухаживать за больными, — промолвила мисс Мерчисон.

— Да, но почти все умеют наливать микстуру из бутылки. Бойз еще не находился в критическом состоянии и говорил вполне разумно. Я утверждаю, что этот человек умышленно устранялся.

— Возможно, — согласился Паркер, — и все-таки когда он мог дать яд?

— Может, вообще не за обедом, — предположила мисс Мерчисон. — Как вы говорите, предосторожности были слишком очевидны. Возможно, он специально хотел обратить внимание на обед, чтобы все забыли о других возможностях. Он не пил виски перед обедом или перед уходом?

— Увы, нет. Бантер обработал Ханну Вестлок чуть ли не до предложения руки и сердца, но она говорит, что открыла дверь Бойзу, когда он пришел, и тот сразу поднялся к себе. Эркхарт прибыл за четверть часа до обеда, и встретились они в библиотеке за рюмкой хереса. Раздвижные двери между библиотекой и столовой были открыты, Ханна все время крутилась вокруг стола, накрывала его и абсолютно уверена, что Бойз не пил больше ничего.

— Никаких таблеток для улучшения пищеварения?

— Ничего.

— А после обеда?

— Когда они доели омлет, Эркхарт сказал что-то по поводу кофе. Но Бойз взглянул на часы и ответил: «Нет времени, мне пора». Эркхарт предложил вызвать такси. Бойз сложил свою салфетку, встал и вышел в коридор. Ханна помогла ему надеть пальто. Такси прибыло, и Бойз уехал, не попрощавшись с Эркхартом.

— Похоже, Ханна чрезвычайно важная свидетельница для мистера Эркхарта. А вы не считаете — конечно, мне не хочется об этом думать, — что чувства у Бантера взяли верх над рассудительностью?

— Он утверждает, что Ханна — правдивая, искренне верующая женщина, — ответил лорд Питер. — Они были вместе в храме.

— Это может быть чистым лицемерием, — возразила мисс Мерчисон не без пылкости, так как была воинствующей материалисткой. — Я не доверяю этим елейным особам.

— Я не хочу сказать, что религиозность свидетельствует о добродетели, — ответил Уимзи. — Она лишь подтверждает правильность характеристики, данной Бантером.

— Но он и сам выглядит как дьякон.

— Вы никогда не видели Бантера в свободное время, — мрачно промолвил лорд Питер, — а я видел и заверяю вас, молитвенник в состоянии размягчить его сердце не больше, чем неразбавленное содовой виски — печень солдата колониальных войск. Нет. Если Бантер говорит, что Ханна честна, значит, она честна.

— Тогда обед безоговорочно исключается, — не слишком уверенно сказала мисс Мерчисон. — А как насчет графина с водой в спальне?

— Черт побери! — вскричал Уимзи. — Один ноль в вашу пользу, мисс Мерчисон. Об этом мы и не подумали. Графин с водой — блестящая идея. Ты помнишь, Чарльз, как в деле Браво неблагодарный слуга подложил рвотный камень в графин с водой? Бантер, где ты? Когда в следующий раз ты будешь держать Ханну за руку, спроси у нее, не пил ли мистер Бойз воды из своего графина перед обедом.

— Прошу прощения, милорд, я уже подумал об этом.

— Да?

— Да, милорд.

— Бантер, а ты когда-нибудь что-нибудь упускаешь из виду?

— Стараюсь не упускать, милорд.

— Тогда не изъясняйся, как Дживз^[7]. Меня это выводит из себя. Так что же графин?

— Я как раз хотел заметить, милорд, что узнал довольно странные обстоятельства, связанные с графином.

— Так. Ну, кажется, мы наконец к чему-то подошли, — промолвил Паркер, открывая и разглаживая новую страницу.

— Я бы не стал заходить так далеко, сэр. Ханна сообщила мне, что проводила мистера Бойза в спальню и ушла, как положено. Не успела она дойти до площадки, как мистер Бойз выглянул в дверь и, позвав ее обратно, попросил налить воды в графин. Она очень удивилась, так как отлично помнила, что наливала туда воду, когда убирала комнату.

— Может, он успел ее выпить? — с интересом осведомился Паркер.

— У него не было на это времени, сэр. К тому же из стакана не пили, а графии был не только пуст, но и сух. Ханна извинилась, вымыла графин и тут же наполнила его.

— Странно, — заметил Паркер. — Скорее всего, она действительно забыла налить в него воду.

— Прошу прощения, сэр, Ханна была настолько изумлена, что рассказала обо всем кухарке, миссис Петтикан, которая подтвердила, что сама видела, как та наполняла графин утром.

— Значит, его опустошил и вытер Эркхарт или кто-то другой, — предположил Паркер. — Только вот зачем? Как поступает человек, обнаружив, что графин пуст?

— Звонит в колокольчик, — подсказал Уимзи.

— Или зовет горничную, — добавил Паркер.

— Или, — договорила мисс Мерчисон, — если он не привык к тому, чтобы ему прислуживали, просто пьет воду из кувшина для умывания.

— Конечно! А Бойз вполне свыкся с богемной жизнью.

— Все равно это какая-то глупая карусель, — сказал Уимзи. — Гораздо проще было отравить воду в графине. Зачем все усложнять? К тому же он не мог рассчитывать на то, что жертва станет пить из кувшина. Кстати, Бойз из него и не пил.

— Но его все-таки отравили, — промолвила мисс Мерчисон, — и яд находился не в графине и не в кувшине.

— Да, боюсь, из этих сосудов нам ничего не извлечь. Пусто так, что видно дно, как сказал Теннисон.

— Все равно это наводит на размышления, — заметил Паркер. — Каким-то образом дополняет нашу картину. Уимзи прав, преступление не может быть задумано столь идеально.

— Господи, мы убедили Чарльза Паркера! — вскричал Уимзи. — Что еще надо? Трудно найти такого присяжного, которого убедить сложнее.

— Просто я более логичен, — скромно сообщил Паркер. — К тому же на меня не давит прокурор. Но я бы чувствовал себя спокойней, если бы у нас были реальные доказательства.

— Будешь чувствовать. Просто тебе нужен реальный мышьяк. Как там, Бантер?

— Все готово, милорд.

— Очень хорошо. Пойдем посмотрим, можем ли мы предоставить мистеру Паркеру то, что он хочет. Веди нас, мы следуем за тобой.

Аппарат для теста на присутствие мышьяка стоял в небольшой комнатке, в которой обычно размещалась фотолаборатория Бантера. Здесь находились раковина, лабораторный стол и горелка. В колбе уже булькала вода, и Бантер взял в руки тонкую стеклянную трубочку, лежавшую на огне.

— Обратите внимание, милорд, — промолвил он, — что аппарат абсолютно чист.

— Я ничего не вижу, — сообщил Фредди.

— Как сказал бы Шерлок Холмс, так и должно быть, когда внутри ничего нет, — добродушно ответил Уимзи. — Чарльз, ты можешь засвидетельствовать, что ни в воде, ни в колбе, ни в трубке нет мышьяка?

— Да.

— Будешь ли ты любить, лелеять и хранить ее в болезни и здравии… — прошу прощения, не та страница. Так где этот порошок? Мисс Мерчисон, вы подтверждаете, что именно этот сверток вы принесли из офиса и в нем содержится таинственный белый порошок из тайника?

— Да.

— Поцелуйте Библию. Спасибо. Теперь…

— Постойте! — воскликнул Паркер. — Вы еще не проверили сверток.

— Да. Сплошные загвоздки. Мисс Мерчисон, нет ли у вас еще одного конверта из офиса?

Мисс Мерчисон слегка покраснела и начала рыться в сумке.

— Есть… вот письмецо, я написала днем приятельнице…

— В рабочее время, на служебной бумаге! — вскричал Уимзи. — Прав был Диоген, когда искал днем с огнем честную машинистку. Ну, ладно. Давайте его сюда. Цель оправдывает средства.

Мисс Мерчисон достала конверт и вынула из него письмо. Бантер учтиво принял его на поднос, разрезал на мелкие кусочки и побросал их в колбу. На поверхности появились пузыри, но трубочка осталась прозрачной.

— Что-нибудь происходит? — поинтересовался мистер Арбатнот. — По-моему, скучное зрелище.

— Если будешь плохо себя вести, я тебя выведу, — строго сказал Уимзи. — Продолжай, Бантер.

Бантер раскрыл второй конверт и осторожно высыпал белый порошок в широкое отверстие колбы. Пять голов с любопытством склонились над аппаратом. И тут же в том месте, где трубочку нагревал огонь, совершенно очевидно проступил тонкий серебристый налет. С каждой секундой он распространялся все больше, постепенно меняя цвет на коричневато-черный с ярким металлическим отливом.

— Прекрасно, прекрасно! — с профессиональным восторгом вскричал Паркер.

— У вас огонь чадит, — заметил Фредди.

— Это мышьяк? — выдохнула мисс Мерчисон.

— Надеюсь, — ответил Уимзи, отсоединяя трубку и поднося ее к свету. — Или мышьяк, или сурьма.

— Позвольте мне, милорд. Если добавить немного хлорированной извести, вопрос будет решен окончательно.

Он проделал соответствующую процедуру в атмосфере напряженного молчания. Налет растворился и исчез.

— Значит, это мышьяк, — сказал Паркер.

— Конечно, мышьяк, — беспечно откликнулся Уимзи. — А что я говорил? — И голос его задрожал от плохо сдерживаемого торжества.

— Это все? — разочарованно спросил Фредди.

— Вам недостаточно? — воскликнула мисс Мерчисон.

— Еще не вполне все ясно, но мы уже близки к разгадке, — ответил Паркер. — Это доказывает, что у Эркхарта был мышьяк. Наведя официальные справки во Франции, мы сможем узнать, имел ли он его в июне. Кстати, обращаю ваше внимание на то, что это обычная мышьяковая кислота без примесей угля и индиго, что согласуется с данными вскрытия. Все это хорошо, но будет еще лучше, если мы докажем, что Эркхарт мог дать яд Бойзу. Пока мы доказали обратное — ни до, ни во время, ни после обеда он этого сделать не мог. Согласен, что столь тщательно подкрепленное свидетельскими показаниями обстоятельство подозрительно само по себе, но я бы предпочел что-либо более весомое, чем credo quia impossibile ^[8].

— Славная головоломка, — невозмутимо откликнулся Уимзи. — Просто мы что-то упустили. Возможно, что-то очевидное. Дайте мне положенный по закону халат и унцию табака, и я в мгновение ока разрешу вам эту загадку. Надеюсь, мистер полицейский, ты тем временем сделаешь все, чтобы обеспечить сохранность сведений, которые так трудолюбиво собраны нашими друзьями с помощью не очень принятых методов, и окажешься рядом, когда настанет время арестовать преступника?

— Конечно, — ответил Паркер. — Не говоря уже о личных соображениях, мне будет приятнее видеть на скамье подсудимых этого прилизанного типа, чем любую женщину. Если полиция допустила ошибку, то чем раньше ее исправят, тем лучше.

Уимзи просидел допоздна в библиотеке среди томов ин-фолио. Они символизировали квинтэссенцию зрелой мудрости и поэтической красоты, не говоря уже о тысячах фунтов наличными. Но сейчас все эти советники безмолвствовали. На столах и креслах лежали раскрытые тома «Знаменитых английских процессов» — Палмер, Притчард, Мейбрик, Седдон, Армстронг, Мадлен Смит, все большие специалисты по мышьяку — и труды крупнейших авторитетов в области токсикологии и судебной медицины.

Разъехались по домам толпы театралов, Пикадилли опустела, некоторое время спустя по черному асфальту не спеша загрохотали тяжелые грузовики, длинная ночь подошла к концу, и зимний рассвет, словно нехотя, окрасил крыши Лондона бледными лучами. Бантер тоже не спал; он сидел на кухне, варил кофе и перечитывал одну и ту же страницу «Британского фотографического журнала».

В половине девятого из библиотеки зазвонил колокольчик.

— Милорд?

— Ванну, Бантер.

— Сию минуту, милорд.

— И кофе.

— Сию секунду, милорд.

— И поставь на место книги, кроме вот этих.

— Да, милорд.

— Я знаю, как было совершено преступление.

— Правда, милорд? Позвольте мне вас поздравить.

— Но мне еще предстоит все доказать.

— Это уже не столь существенно, милорд.

Уимзи зевнул. Когда через минуту-другую Бантер вернулся с кофе, он уже крепко спал. Бантер бесшумно поставил книги на место и с любопытством взглянул на те, что лежали открытыми. Там были «Процесс Флоренс Мейбрик», «Судебная медицина и токсикология» Диксона Манна, еще одна книга с немецким названием, которое Бантер не смог перевести, и «Шропширский парень» Хоусмена.

Несколько минут Бантер их тщательно рассматривал, а потом хлопнул себя по ляжке.

— Ну конечно! — приглушенно воскликнул он. — Какие же мы болваны! — Он осторожно прикоснулся к плечу своего господина. — Ваш кофе, милорд.

ГЛАВА 21

— Значит, вы не выйдете за меня замуж? — спросил лорд Питер.

Девушка покачала головой.

— Нет. Это было бы нечестно. А кроме того…

— Да?

— Я боюсь. Боюсь несвободы. Если хотите, я могу жить с вами просто так, но замуж не выйду.

Она произнесла это таким мрачным голосом, что Уимзи никак не мог откликнуться на это привлекательное предложение.

— Такая форма отношений не всегда срабатывает, — возразил он. — Вам ли не знать, черт побери, простите, что напоминаю о неприятном, но это создает массу неудобств, а ссорятся при этом ничуть не меньше, чем в браке.

— Я знаю. Зато можно в любой момент разойтись.

— Да я не захочу расходиться.

— Ничего, захотите. У вас есть семья, традиции… Знаете, жена Цезаря…

— К черту жену Цезаря! А что до семейных традиций, они на моей стороне. Уимзи всегда прав, и да поможет Бог тому, кто встанет на его пути. У нас даже есть древний семейный девиз по этому поводу «Держусь с помощью Уимзи ^[9]». Не могу сказать, что когда я гляжу в зеркало, то сравниваю себя с крестоносцем Джералдом де Уимзи, который скакал в бой на крестьянской лошадке под стенами Акры, но что касается женитьбы, я твердо намерен поступать так, как хочу. Кто мне помешает? Съесть меня никто не съест, со мной даже не перестанут раскланиваться, притворившись, что не заметили.

Харриет рассмеялась.

— Да, вас трудно не заметить, так что вам не придется скрываться за границей со своей немыслимой женой и жить на каких-нибудь водах, как в викторианских романах.

— Естественно, нет.

— По-вашему, люди смогут забыть о том, что у меня был любовник?

— Дорогая моя, они каждый день и не то забывают. В этом деле они настоящие специалисты.

— И то, что меня подозревали в убийстве?

— И то, что вы были победоносно оправданы, несмотря на все ухищрения преступника.

— Как бы там ни было, я за вас не выйду. Если люди в состоянии забыть все это, они забудут и то, что мы не женаты.

— Они — да, а вот я не забуду. Кажется, мы не далеко продвинулись. Насколько я понимаю, перспектива жизни со мной не вызывает у вас отвращения?

— Все это так бессмысленно, — промолвила Харриет. — Как я могу что-то обещать, когда сижу в тюрьме и даже не уверена в том, что выживу?

— А что такого? Я могу себе представить, что стал бы делать в самой невероятной ситуации. А тут, можно сказать, все предрешено.

— Нет, — начиная падать духом, пробормотала Харриет. — Пожалуйста, перестаньте спрашивать меня. Я ничего не знаю. Я не могу думать. Я не могу заглядывать вперед. Я хочу только одного — выбраться отсюда и чтобы меня оставили в покое.

— Ладно, — согласился Уимзи. — Я не стану надоедать вам. Это и впрямь не честно — пользоваться своим положением, и так далее… Вы не можете мне отказать и сбежать, поэтому я умолкаю. Мало того — я сам сбегу, у меня встреча с маникюршей. Симпатичная девчушка, только слишком скромная. Привет!

У маникюрши, обнаруженной с помощью старшего инспектора Паркера и его сыщиков, были кукольное личико, манеры соблазнительницы и проницательный взгляд. Она сразу согласилась пообедать с лордом Питером и не удивилась, когда тот сообщил, что хочет сделать ей небольшое предложение. Опершись на стол своими пухленькими локотками, она кокетливо склонила головку и приготовилась дорого продать свою честь.

Когда же она поняла, что ей предлагают, ее поведение почти комически изменилось. Взгляд потерял чистоту, пышная прическа как-то поникла, а брови полезли наверх.

— Конечно, могу, — наконец произнесла она, — но зачем они вам? Это как-то странно.

— Считайте, что это розыгрыш, — предложил Уимзи.

— Нет, — она поджала губы. — Мне это не нравится. Это странный и глупый розыгрыш, и у меня могут быть неприятности. Вы что, один из этих… ну, как их?.. — на прошлой неделе о них писали в «Мелочах Сьюзи» — заговоры, колдовство, всякий оккультизм. Я не хочу никому вредить.

— Если вы говорите о восковых фигурках, я не собираюсь ими заниматься. Послушайте, вы умеете хранить тайну?

— Ну, я болтать не стану. Я не то что обычные девушки.

— Так я и думал. Поэтому-то я и обратился именно к вам. Хорошо, слушайте, я вам все расскажу.

Он склонился к ней и заговорил, и на ее маленьком раскрашенном личике проступило такое заинтересованное, восторженное выражение, что подружка, обедавшая за соседним столиком, вся изошлась от зависти, решив, что крошке Мейбл по крайней мере предлагают квартиру в Париже, «Даймлер» и тысячефунтовое ожерелье, из-за чего в пух и прах разругалась с собственным ухажером.

— Так что вы понимаете, как это важно для меня, — завершил свою речь Уимзи.

Милашка Мейбл восторженно выдохнула.

— Это все правда? Вы не выдумываете? Прямо настоящий роман!

— Да, но вы должны молчать. Вы — единственный человек, которому я об этом рассказал. Не выдадите меня?

— Ему? Да он грязная свинья. Пусть только попробует что-нибудь от меня получить! Я на вашей стороне. Сделаю все. Это немножко трудновато, придется резать ножницами, мы ими обычно не пользуемся. Ну, все равно сделаю! Можете положиться на меня. Он довольно часто заходит. Отдам вам все, что мне удастся добыть, и договорюсь с Фредом. Он всегда стрижется у Фреда. Фред все сделает, если я его попрошу. А что мне с ними делать потом?

Уимзи достал из кармана конверт.

— Тут две маленькие коробочки, — пояснил он. — Не открывайте их раньше времени, они специально подготовлены и абсолютно чисты. Когда вы будете готовы, вскройте конверт, достаньте коробочки, в одну положите обрезки ногтей, в другую — волосы, потом все закройте, запечатайте в чистый конверт и отправьте вот по этому адресу. Понятно?

— Да, — она протянула руку.

— Умница. И никому ни слова.

— Ни единого. — Она сделала жест, символизирующий предельную осторожность.

— Когда у вас день рождения?

— У меня его нет. Я не старею.

— Ладно, тогда я просто пошлю вам подарок. Может, лису, она подойдет к вашему лицу.

— Лису — к лицу, — передразнила она. — Да вы поэт!

— Вы меня вдохновляете, — учтиво заметил Уимзи.

ГЛАВА 22

— Я откликнулся на ваше приглашение, потому что меня очень интересуют новые сведения о смерти моего кузена, — промолвил мистер Эркхарт. — Конечно, я с радостью окажу вам любое содействие, если оно в моих силах.

— Благодарю вас, — ответил Уимзи. — Садитесь, пожалуйста. Несомненно, вы обедали, но, наверное, не откажетесь от кофе. Вы, кажется, предпочитаете по-турецки. Мой камердинер готовит его довольно хорошо.

Мистер Эркхарт принял предложение и похвалил Бантера за то, что тот правильно готовит это странное густое варево, столь неприемлемое для обычного европейца.

Бантер сдержанно поблагодарил его и принес коробку со столь же тошнотворным рахат-лукумом, который не только накрепко склеивает челюсти, но еще и осыпает едока облаком сахарной пудры. Мистер Эркхарт тут же засунул в рот огромный кусок, невнятно бормоча, что это — настоящие восточные сладости. Уимзи с холодной улыбкой отпил кофе, не добавляя ни сахара, ни молока, и налил себе бренди. Бантер вышел, и лорд Питер, положив на колени раскрытый блокнот и бросив взгляд на часы, приступил к повествованию.

Он кратко рассказал о жизни и смерти Филиппа Бойза, а мистер Эркхарт в это время зевал, ел, пил и слушал.

Затем, не сводя взгляда с часов, Уимзи перешел к завещанию миссис Рейберн.

Мистер Эркхарт изумленно отставил чашку, вытер носовым платком липкие пальцы и уставился на собеседника.

— Не могу ли я узнать, как вам удалось получить эти удивительные сведения? — наконец спросил он.

Уимзи махнул рукой.

— Полиция, все полиция! Удивительная вещь — полицейская организация. Поразительно, до чего они могут докопаться, когда им удается о чем-то задуматься. Я так понимаю, вы ничего не опровергаете?

— Я слушаю, — мрачно откликнулся мистер Эркхарт. — Когда вы закончите свое поразительное сообщение, возможно, я пойму, что именно мне следует опровергнуть.

— Конечно-конечно, — согласился Уимзи. — Попытаюсь все объяснить. Я, конечно, не юрист, но постараюсь быть предельно ясным.

И он безжалостно продолжил рассказ, а стрелка часов завершила полный круг.

— Таким образом, — промолвил он, — вам было крайне выгодно избавиться от Филиппа Бойза. На мой взгляд, он был жалким и презренным типом, так что на вашем месте я тоже не чувствовал бы угрызений совести.

— Это итог вашего фантастического обвинения? — осведомился адвокат.

— Ни в коем случае. Я еще не добрался до сути. «Медленно, но верно» — девиз вашего покорного слуги. Я вижу, что отнял уже у вас больше часа, но, поверьте, это время не потеряно зря.

— Если допустить, что вся эта немыслимая история соответствует истине, что я категорически отрицаю, я должен быть крайне заинтересован вашей версией, — заметил мистер Эркхарт. — Вы придумали что-нибудь оригинальное? Может быть, я подкупил кухарку и горничную? Это было бы довольно неосмотрительно, учитывая возможности шантажа, вам не кажется?

— Настолько неосмотрительно, что это полностью исключено, особенно для такого осторожного человека, — ответил Уимзи. — Например, запечатанная бутылка бургундского свидетельствует об осторожности и предусмотрительности. Кстати, именно это и привлекло мое внимание с самого начала.

— Неужто?

— Вот, например, когда и каким образом вы дали ему яд. Думаю, не до обеда. Предусмотрительность, проявленная вами в опустошении графина — да-да, и это вы не упустили — забота о постоянном присутствии свидетельницы, — думаю, все это исключает дообеденное время.

— Я тоже так думаю.

— Херес, — задумчиво продолжил Уимзи. — Свежая непочатая бутылка. Исчезновение ее остатков вполне объяснимо. Думаю, его мы тоже можем исключить.

Мистер Эркхарт насмешливо поклонился.

— Бульон ели кухарка и горничная и остались живы. Я склонен исключить его вместе с рыбой. Одну порцию рыбы отравить несложно, но это потребовало бы сотрудничества с Ханной Вестлок, а это противоречит моей теории. Для меня теория священна, мистер Эркхарт, можно сказать — почти догма.

— Опасный подход, — заметил адвокат, — но в данных обстоятельствах я не стану его оспаривать.

— Кроме того, — продолжил Уимзи, — если бы яд находился в супе или рыбе, он начал бы действовать до того, как Филипп — можно его так называть? — покинул дом. Мы подходим к цыпленку. Миссис Петтикан и Ханна Вестлок — живые свидетели его доброкачественности. И, судя по описаниям, он действительно был превосходным. Это я говорю как человек, имеющий познания в гастрономии, мистер Эркхарт.

— Знаю, знаю, — учтиво ответил мистер Эркхарт.

— Теперь у нас остался только омлет. Вкуснейшая вещь, когда его правильно приготовишь и, что крайне важно, вовремя съешь. Блестящая идея принести яйца и сахар на стол и готовить прямо на месте. Кстати, как я понял, на кухню остатки омлета не попали? Нет-нет! Такое вкусное блюдо невозможно не доесть до конца. Лучше предоставить возможность кухарке самой сделать омлет для себя и своей товарки. Я уверен, этот омлет съели вы с Филиппом.

— Да, — подтвердил мистер Эркхарт, — не стану отрицать. Однако не забудьте, я тоже его ел без каких-либо особых последствий. Кроме того, кузен приготовил его без моей помощи.

— Именно. Четыре яйца, если мне не изменяет память, сахар и джем — обычный набор. С сахаром и джемом все в порядке. Э-э… я не ошибаюсь, одно из принесенных яиц было треснутым?

— Возможно. Не помню.

— Не помните? Ну да, вы же не под присягой. Зато Ханна Вестлок помнит, что, когда вы принесли яйца — а вы ведь покупали их сами, мистер Эркхарт, — вы упомянули о том, что одно разбито, и специально указали, чтобы его подали к омлету. Более того, вы сами отложили его в миску.

— Ну и что? — возможно, чуть небрежней, чем прежде, осведомился мистер Эркхарт.

— Ввести порошок мышьяка в треснувшее яйцо не представляет особого труда, — ответил Уимзи. — Я сам поставил опыт с тоненькой стеклянной трубочкой. Возможно, при помощи воронки это сделать еще проще. Мышьяк — довольно тяжелое вещество, в чайную ложку помещаются семь или восемь гранов. Он оседает на дне яйца, а все следы на скорлупе с легкостью уничтожаются. Ввести раствор мышьяка еще проще, но я по определенным причинам экспериментировал с обычным белым порошком. Он прекрасно растворяется.

Мистер Эркхарт достал сигару и принялся ее раскуривать.

— Вы хотите сказать, — уточнил он, — что, когда взбалтывали яйца, одно отравленное яйцо каким-то волшебным образом отделили от остальных и оно оказалось вместе с мышьяком лишь в одной порции омлета? Или что мой кузен умышленно положил себе отравленную часть, оставив остальное мне?

— Ну что вы, что вы! — возразил Уимзи. — Я просто говорю, что в омлете был мышьяк и что попал он туда с помощью яйца.

Мистер Эркхарт бросил спичку в камин.

— По-моему, ваша теория, как и упомянутое вами яйцо, не без изъяна.

— Я еще не закончил. Следующая часть моей гипотезы основывается на очень мелких признаках. Позвольте мне перечислить их. Ваш отказ пить за обедом, ваш цвет лица, несколько обрезков ногтей и волос — сложим все это вместе, прибавим пакетик белого мышьяка, обнаруженный у вас в тайнике, сделаем несколько пассов и получим виселицу, мистер Эркхарт, виселицу.

Он изобразил в воздухе петлю.

— Я вас не понимаю, — хрипло произнес адвокат.

— Прекрасно понимаете, — возразил Уимзи. — Вам известно, что обычно мышьяк вреден для людей, но некоторым, например этим глупым сирийским крестьянам, о которых так много писали, нравится употреблять его в пищу. Говорят, он улучшает слух, очищает кожу, делает волосы гладкими. По тем же причинам они дают его лошадям. Кроме этого, говорят, мышьяк принимал этот жуткий тип, Мейбрик. В общем, есть люди, которые после небольшой практики могли принимать довольно большие дозы этого яда, смертельные для обычного человека. Но вы это знаете и без меня.

— Впервые об этом слышу.

— На что вы рассчитываете? Ну, ладно. Будем делать вид, что все это новость для вас. Так вот, один тип (не помню, как его звали, все это описано у Диксона Манна) заинтересовался этим делом и начал экспериментировать на собаках. Переубивал их целую тьму, пока не выяснил, что жидкий мышьяк скапливается в почках и чрезвычайно вреден для организма, а вот в форме порошка его можно давать каждый день, понемногу увеличивая дозу, так что мочевыводящая система, или «штучки», как называла ее одна моя знакомая старушка из Норфолка, привыкает к нему и выводит его без всяких усилий. Я даже где-то читал, что все это делают лейкоциты — знаете, такие маленькие белые клеточки. Они облепляют гранулы яда и не дают ему нам навредить. Как бы там ни было, суть в следующем: если долго принимать мышьяк, скажем год, в организме вырабатывается иммунитет, и потом можно за один присест проглотить шесть или семь гранов без каких-либо последствий.

— Очень интересно, — промолвил мистер Эркхарт.

— Эти чертовы сирийцы, видимо, поступают точно так же и очень тщательно следят за тем, чтобы ничего потом не пить, а то яд может оказаться в почках. Может, я описываю не слишком правильно с анатомической точки зрения, но суть передаю верно. Понимаете, мне пришло в голову, что если вы выработали у себя иммунитет к яду, то вполне могли разделить с другом омлет, приправленный мышьяком. Он оказался бы смертельным для него, но не для вас.

— Понимаю. Адвокат облизнул губы.

— Так вот, у вас прекрасная, чистая кожа, если не считать мелких пигментных пятен, которые иногда оставляет мышьяк, и гладкие волосы. Кроме того, я заметил, что вы не пили за обедом, и сказал себе: «Питер, что ты думаешь по этому поводу?» А когда в вашем тайнике нашли пакетик с белым мышьяком — не будем сейчас останавливаться на том, как именно это сделали, — я подумал: «Интересно, сколько же времени это продолжалось?» Ваш зарубежный аптекарь сообщил полиции, что Целых два года. Он не ошибся? То есть с краха «Мегатериума»? Ладно-ладно, можете не говорить, если не хотите. А потом нам удалось добыть обрезки ваших ногтей, волос — и что же? — они насквозь пропитаны мышьяком. И тут мы сказали: «Ну и ну!» Поэтому-то я и пригласил вас поболтать. Я подумал, может, вы как-то объясните.

— Я посоветую вам одно, — промолвил Эркхарт с искаженным лицом, но сохраняя профессиональную выдержку, — поостерегитесь делиться этой дикой теорией с кем-либо другим. Не знаю, что вам и полиции, которая способна на все, удалось найти в моем офисе, но объявлять меня токсикоманом — это преступление, карающееся законом. Да, я некоторое время принимал лекарство, содержащее мышьяк — доктор Грейнджер может показать вам рецепт, — и вполне возможно, что он аккумулировался у меня на коже и в волосах, но, кроме этого, нет никаких оснований для таких чудовищных гипотез.

— Никаких?

— Никаких.

— Тогда как объяснить, — холодно и с плохо сдерживаемой угрозой в голосе осведомился Уимзи, — что за сегодняшний вечер, без всяких видимых последствий, вы приняли дозу мышьяка, способную отправить на тот свет двух, а то и трех человек? Эти отвратительные сладости, которые вы так жадно поглощали, пренебрегая возрастом и положением, обсыпаны белым мышьяком. Да простит вас Господь, с тех пор прошло полтора часа. Если бы мышьяк мог причинить вам вред, вы бы уже катались здесь в судорогах и корчах.

— Вы дьявол!

— Может, попробуете изобразить какие-нибудь симптомы? — осведомился Уимзи. — Не принести ли вам тазик? А может, вызвать врача? У вас не болит горло? А как спазмы в желудке? Конечно, уже поздновато, но при желании вы еще можете кое-что изобразить.

— Вы лжете! Вы никогда не осмелились бы! Это убийство!

— В данном случае нет. Но я подожду.

Эркхарт смотрел на него расширенными от ужаса глазами. Уимзи поднялся и подошел к нему.

— На вашем месте я бы не стал прибегать к насилию. К тому же я вооружен. Прошу прощения за мелодраму. Так будет вас тошнить или нет?

— Вы сумасшедший.

— Да бросьте. Ну, соберитесь же. Рискните. Хотите, я провожу вас в ванную?

— Мне плохо.

— Конечно, но что-то ваш голос звучит не слишком убедительно. По коридору третья дверь налево.

Адвокат, пошатываясь, вышел. Уимзи вернулся в библиотеку и позвонил в колокольчик.

— Я думаю, Бантер, мистеру Паркеру может понадобиться помощь в ванной.

— Хорошо, милорд.

Бантер вышел, Уимзи стал ждать. Потом издалека послышались звуки возни, и в дверях появились три человека — Паркер и Бантер крепко держали за руки очень бледного, взъерошенного Эркхарта.

— Вырвало его? — поинтересовался Уимзи.

— Нет, — мрачно ответил Паркер, застегивая наручники на своей жертве. — Минут пять он проклинал тебя на чем свет стоит, затем попытался вылезти в окно, увидел, что там высоко, бросился в гардеробную и наткнулся прямо на меня. Можете не сопротивляться, только причините себе боль.

— Он до сих пор не знает, отравлен он или нет?

— Кажется, он считает, что нет. По крайней мере, он не предпринимал никаких попыток опорожнить желудок. У него одна идея — как бы смыться.

— Да, не очень серьезный джентльмен, — заметил Уимзи. — Если бы я хотел убедить окружающих в том, что меня отравили, я разыграл бы более достоверный спектакль.

— Замолчите, ради бога! — взмолился задержанный. — Вы и так поймали меня, воспользовавшись отвратительными уловками. Вам этого мало? Так что помалкивайте уж теперь.

— Но мы ведь поймали вас, да? — заметил Паркер. — Предупреждаю, вы можете молчать, а если захотите говорить, то это уж не моя вина. Кстати, Питер, ты ведь не давал ему яд на самом деле? Ему он вреда причинить не может, но зато в состоянии повлиять на медицинский отчет.

— Конечно, нет, — откликнулся Уимзи. — Я просто хотел взглянуть, как он отреагирует. Ну что ж, остальное предоставляю тебе.

— Мы за ним присмотрим, — ответил Паркер. — Попроси Бантера вызвать такси.

Когда арестованный и его сопровождающий удалились, Уимзи с бокалом в руке задумчиво повернулся к Бантеру.

— «Митридат дожил до старости», — сообщает поэт. Но я сомневаюсь в этом, Бантер. Особенно в данном случае.

ГЛАВА 23

На столе перед судьей стояли золотистые хризантемы, казавшиеся полыхающими на солнце стягами.

Во взгляде подсудимой читался вызов, который она бросала переполненному залу, когда исполнитель зачитывал приговор. Судья, пухлый пожилой человечек с лицом, напоминающим портреты XVIII века, недоумевающе посмотрел на прокурора.

— Милорд, мне сообщили, что у обвинения нет улик против заключенной.

Шорох пронесся по залу, он походил на шум листьев, разбуженных порывом ветра.

— Правильно ли я понимаю, что с нее сняты все обвинения?

— Да, так мне сообщили, ваша честь.

— В таком случае, — бесстрастно произнес судья, поворачиваясь к присяжным, — вам ничего не остается, как вынести вердикт «Невиновна».

— Минуточку, ваша честь, — величественно поднялся сэр Импи Биггз. — В интересах моей клиентки мисс Вейн я прошу вашего внимания. Ее обвинили, ваша честь, и обвинили в убийстве, и я бы хотел уточнить, ваша честь, что моя клиентка выйдет из зала суда очищенной от всяческих подозрений. Как я понимаю, полиция получила новые сведения, которые решительно доказывают полную ее невиновность. Мне также известно, ваша честь, что задержан преступник, относительно которого в настоящее время проводится следствие. Ваша честь, эта дама должна вернуться в мир оправданной не только в этом зале, но и в глазах общественного мнения. Любая неясность ее положения должна быть исключена, и я уверен, ваша честь, что меня поддержит высокочтимый прокурор.

— Безусловно, — откликнулся прокурор. — Я должен заявить, ваша честь, что, снимая обвинение, мы руководствовались непоколебимой уверенностью в полной невиновности подсудимой.

— Я рад это слышать, — промолвил судья. — Подсудимая, безоговорочно снимаю с вас это ужасное обвинение. Я сердечно поздравляю вас с тем, что ваше долгое испытание благополучно завершилось. А теперь, пожалуйста, — я очень понимаю все эти приветственные возгласы, но здесь не театр и не футбольный матч, — так что, если вы не замолчите, мне придется приказать очистить зал. Присяжные, считаете ли вы подсудимую виновной или невиновной?

— Невиновна, ваша честь.

— Очень хорошо. Подсудимая освобождается без всякого урона для ее репутации. Переходим к слушанию следующего дела.

Так закончилось одно из самых сенсационных дел об убийстве века.

Эйлунид Прайс и Сильвия Мэрриотт встретили Харриет Вейн у лестницы.

— Дорогая! — вскричала Сильвия.

— Ура-ура-ура! — подхватила Эйлунид. Харриет поздоровалась с ними рассеянно.

— Где лорд Питер Уимзи? — спросила она. — Мне надо его поблагодарить.

— Не сможешь, — прямо сказала Эйлунид. — Я видела, как он уехал сразу после того, как огласили вердикт.

Харриет Вейн вздохнула.

— Он навестит тебя, — сказала Сильвия.

— Нет, — возразила Эйлунид.

— Почему? — не поняла Сильвия.

— Слишком благороден, — пояснила Эйлунид.

— Боюсь, ты права, — согласилась Харриет.

— Мне он нравится, — заметила Эйлунид. — Нечего усмехаться, мне он действительно нравится! И я готова снять перед ним шляпу. Так что, если захочешь его увидеть, тебе придется самой послать за ним.

— Не пошлю, — сказала Харриет.

— Пошлешь, — возразила Сильвия. — Я не ошиблась, назвав убийцу, и здесь не ошибусь.

Тем же вечером лорд Питер Уимзи уехал к герцогу Денверскому. Он застал все семейство в крайнем возбуждении, кроме вдовствующей герцогини, которая спокойно плела коврик.

— Послушай, Питер, — вскричал герцог, — только ты в силах повлиять на Мэри. Сделай что-нибудь. Она собирается замуж за твоего полицейского.

— Я знаю, — ответил Уимзи. — Ну и что?

— Это же смешно! — взвился герцог.

— Ну, что ты! — ответил лорд Питер. — Чарльз прекрасный человек.

— Очень может быть, — согласился герцог, — но Мэри не может выйти за полицейского.

— Послушайте, — промолвил Уимзи, беря сестру за руку, — оставьте Полли в покое. Чарльз немного ошибся в расследовании последнего дела, но он не часто ошибается, и не удивлюсь, если он вскоре станет большим человеком. Если хотите устраивать скандалы, ссорьтесь со мной.

— О господи! — выдохнул герцог. — Надеюсь, ты не собираешься жениться на полицейской?

— Хуже, — ответил Уимзи. — Я собираюсь жениться на только что вышедшей из заключения.

— Что?! — завопил герцог. — Боже милостивый, что ты сказал?!!

— Если она согласится за меня выйти, — добавил лорд Питер Уимзи.

Примечания

1

И стремиться к берегам высшей любви (лат.).

(обратно)

2

Высшая любовь (искаж. лат.).

(обратно)

3

Почти бессмысленная латинская фраза, помогающая помнить типы силлогизмов

(обратно)

4

feather — перышко, stone — глыба (англ.).

(обратно)

5

Мировая скорбь (нем.).

(обратно)

6

Проклятый (итал.).

(обратно)

7

Безупречный камердинер в произведениях П.Г. Вудхауса.

(обратно)

8

Верую, ибо это невозможно (лат.).

(обратно)

9

Непереводимая игра слов: фамилия лорда Питера в переводе с англ. означает «прихоть».

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23