Предыдущая история здесь.- Петь, ты куда? - голос жены догнал Гадюкина в прихожей, где он уже натягивал ботинки. Петр завязал шнурок, поправил шарф и отозвался.
- Манюня, я на демонстрацию.
- Против чего сегодня?
- Так пошлины повысили, надо мужиков поддержать.
Тяжелый полный безысходности женский вздох ударил уже в закрытую дверь. Гадюкин спешил проявить свою гражданскую позицию.
Недели, проведенные в безработном состоянии, закалили Петра, сделав из него настоящую машину для политической борьбы за права рабочего класса. У Гадюкина вдруг открылся талант демонстранта. Он с удовольствием стоял на морозце с плакатом, громко выкрикивал лозунги. Плечо товарища грело ему душу, локоть соседа создавал ощущение защищенности. Петру нравилось бороться за свои права.
Демонстрация удалась на славу. Санкции не было, но это даже бодрило участников. Огромная толпа мужиков в кожаных куртках орала, трясла плакатами, группка молодежи взобралась на памятник и хулиганисто обмотала его транспарантом. Ближе к полудню подтянулись сознательные политические силы: коммунисты, лдпровцы. Стало веселее. По рядам пошла бутылка с водкой - первые морозы уже ударили, и демонстранты здорово промерзли за несколько часов. Ораторы в мегафон что-то кричали, но их уже никто не слушал, толпа разбилась на группы и в каждой говорили о своем. Политическая образованность масс росла на глазах.
Петр стоял с Арсением и Николаем. Ни фамилий, ни адресов товарищей по борьбе он не знал. Хотя Арсений как-то рассказал, что работал на заводе по сборке чего-то там. А Николай сознался, что не работает еще с весны, сидит на шее у матери, работающей главным бухгалтером в большой компании. Все трое сошлись на почве ненависти к глобализации и олигархам и любви к небольшой кафешке в переулке Вышинского. Водку там дозволялось пить принесенную с собой, если закуска покупалась в небольшом грязноватом баре, где правила бал тетка Галя. Галю местные посетители боялись больше олигархов, поэтому дисциплина в кафе была особенная, разбивающая столики на суверенные государства.
Никто из власть предержащих так и не вышел к митингующим, и, несолоно хлебавши, народ потянулся по домам. Товарищи завернули по привычке в любимое кафе. Развернув на столе бутерброды, Арсений разлил по стопкам остатки водки и произнес:
- За справедливость! - все выпили.
- Вот что, Петя, - начал Николай. - Они ж почему к нам не выходят? Боятся! Простые люди - они ж как: поодиночке слабы, но если их как пучок соломинок вместе сложить, то вот какая силища получится! - над столом взметнулся мозолистый кулак Николая и с шумом опустился на стол. Галя искоса бросила взгляд на их столик, Николай заметил и пригнулся к столу.
- Правильно говоришь, Коля, - ответил Гадюкин, тоже пригнувшись к столу. На всякий случай к столу пригнулся и Арсений. Выглядели они теперь, как заговорщики времен февральской революции.
- Коллектив! Вот где наша сила! - ответственно заявил Николай. Щеки его налились румянцем, а в глазах зажегся огонь. - В следующий раз надо не просто заявить, надо показать им, чего стоит рабочий класс, если его довести до белой горячки! - он хотел сказать "до точки", но язык и мысли уже разошлись в разные стороны.
Заговорщики переглянулись. Классовая борьба была им чужда, но кровь бурлила в венах и требовала выхлопа. Срочно требовался враг, которому стоило показать, кто здесь гегемон. И по лицам товарищей можно было понять, что такой враг имелся. У каждого свой.
Паузу разорвал Алексей. Алексей занимал прежде хорошую должность в профсоюзной организации одного завода. Но завод прижал и подчиненных, и профсоюз, что привело к частичному сокращению первых и расформированию второго. Алексей не растерялся и развернул бурную политическую деятельность. Алексей боролся за все. За монетизацию льгот, за отмену льгот, за отмену монетизации, за права инвалидов, за права женщин-одиночек, за аборты, за запрет абортов, за снос торговых центров, за восстановление зеленого покрова города. За все, что платили деньги. На первый взгляд было трудно понять, как заработать на подобных вещах, но только не Алексею: днями и ночами он проводил встречи и участвовал в попойках, доказывая свою нужность обоим сторонам.
В глазах товарищей за столиком Алексей воплощал образ безупречного борца, готового идти до конца во имя лучшей доли для своих собратьев. В глазах Алексея трое алкоголиков за столом оптимально подходили для его целей.
- Друзья! - начал Алексей, и головы товарищей бодро приподнялись. - Братья! Нужна ваша помощь! Идемте!
Стопки опрокинулись в последний раз, и друзья засобирались. Галя проводила их взглядом до двери и покачала головой. Ее бурчание не смогли разобрать даже две ее кошки, лежащие в ногах за прилавком.
Алексей вел разгоряченных сторонников вселенской справедливости одной ему известной тропой сквозь дома и кварталы. Полы его пальто развевались крыльями, отчего он становился похожим на ангела ночи, сопровождаемого тремя тенями. Команда профессиональных демонстрантов остановилась в глухом переулке. Алексей дал команду стоять и исчез в подворотне. Товарищи переглянулись. Морозный воздух немного протрезвил компанию. Теперь идея социальной справедливости уже не так будоражила мозг. Кроме того, они так и не спросили, что же надо делать. Поэтому каждый думал то, что ему подсказывала фантазия.
- Олигарха что ли грабить будем, - тихо прошептал Николай.
- Да не, наверно, материалы для завтрашнего пикета надо забрать, - предположил Арсений.
- Что-то тут нечисто, - поделился своими мыслями Петр. - А мы хоть где?
С неба на друзей упали первые пушинки снега, словно кто-то вытряхнул с неба мешок перьев. Снежинки оседали на плечах и шапках, укрывали тонким белым слоем серый заасфальтированный двор. Зима пришла. Драка началась неожиданно. Да и не драка это была, а настоящее избиение. Десятка полтора-два молодых парней появились из переулка и, даже не пытаясь создать повод для конфликта, повалили товарищей на землю и начали бить. Попытку отбиться сделал только Арсений, но получил по голове предметом, отдаленно напоминающим трубу, и присоедился к лежащим на земле друзьям. Сигнала милицейской сирены они уже не слышали. Просто вдруг стало тихо.
Петр пошевелился и сплюнул. На снег упал кровавый сгусток. Он попытался сесть, но тут его схватили за шиворот.
- Вот пьяные ублюдки, - голос донесся словно издалека. - Тащи их в машину.
- Да ну их нафиг, они ж уже обмочились - ты будешь машину мыть? - второй голос был помоложе и понаглее. Глаз сильно опух, но Гадюкин попытался его разлепить, чтобы разобрать, кто же это говорит. Не вышло.
- Сказали забрать, значит, забрать. Звонили с этого дома, сказали - трое пьяных устроили драку. Пусть теперь посидят в обезьяннике до утра.
- Это что ж они сами себя так избили?
- Да мне все равно, тащи.
Гадюкин замахал руками и попытался сказать, что это они жертвы, что их избили ни за что ни про что. Но из его рта донеслось только мычание, прикушенный язык не слушался. Вторую попытку донести истину прервал удар поддых. Гадюкин со свистом втянул теперь так нужный ему воздух и замолчал, сосредоточившись на сохранении здоровья.
Когда его лицо почти коснулось корпуса автомобиля, ударил яркий свет. Из подворотни, куда скрылся в свое время Алексей, появились люди. Они несли видеокамеры, микрофоны, прожектора. Впереди вышагивал непримиримый борец за справедливость. Он схватил Петра за плечо и дернул на себя. Гадюкин потерял опору и стал падать, но Алексей подхватил его за талию и закинув его руку себе на плечо, повернулся к прессе.
- Друзья, теперь вы видите, чего стоят все заявления власти о свободе слова. Наши товарищи еще утром стояли в пикете у администрации, а сейчас они избиты и задержаны теми, кто должен нас охранять. Если бы мы не появились вовремя, спасибо нашим сторонникам, которые проживают поблизости, могло случиться что угодно. Мы можем и должны держаться вместе, чтобы показать, что мы реальная политическая сила!...
Дальнейшее Гадюкин помнил смутно. Кажется, его несли на руках до микроавтобуса, который довез его до больницы. Кажется, он получил укол успокоительного и уснул. А когда проснулся, то возле кровати сидела Манюня. Она ободряюще улыбнулась и накрыла его ладонь своей.
Спустя две недели Гадюкина выписали. Дом встретил его теплом и уютом. На столе стоял ужин. Петр едва не расплакался, когда жена и дочь обняли его. Впервые за долгое время он спал как младенец.
Едва синяки сошли, как Гадюкин стал собираться. Он достал из шкафа костюм, рубашку, долго подбирал галстук. Жена следила за его действия с чувством смутного беспокойства.
- Петь, ты куда?
Гадюкин повернулся к супруге приобнял ее и прошептал на ухо.
- На биржу схожу. Манюнь, ты не представляешь, как мне хочется работать! Мне эта политика теперь во как, - Гадюкин провел ладонью по горлу. - Нашли, млин, Матросова.
